Бедный Сальери
(Вместо посвящения)
Бедный Сальери
(Вместо посвящения)
… Звуки умертвив,
Музыку я разъял, как труп. Поверил
Я алгеброй гармонию…
(Пушкин, ‘Моцарт и Сальери’)
КОММЕНТАРИИ
КОММЕНТАРИИ
——
Бедный Сальери, Эйзенштейн Сергей Михайлович, Год: 1940
Время на прочтение: 2 минут(ы)
Эйзенштейн С. М. Избранные произведения: В 6 т.
М.: Искусство, 1964. Т. 3. 670 с.
Я долго думал, кому посвятить первую свою книгу.
Для любимых девушек она слишком деловая. Ученики будут по ней учиться и без этого. Друзья меня поддержат и так. Враги все равно нападут.
Рабочему классу и так посвящено все, что я делаю. Ушедшим поколениям она не нужна. Поколения, идущие на смену, уйдут дальше…
И остался один человек, памяти которого я хотел бы посвятить эту работу, — Сальери.
Бедный пушкинский Сальери. Музыку он разъял, как труп… И в этом было самое страшное. Как труп.
Остановившаяся, остановленная, без движения и без жизни. И все потому, что еще не было… кинематографа, что не было того единственного искусства, которое дает возможность: не убивая его жизни, не умерщвляя его звучания, не обрекая его на застывшую неподвижность трупа, но в условиях динамики и моцартовской жизнерадостности — подслушивать и изучать не только его алгебру и геометрию, но и интегралы и дифференциалы, без которых на стадии кинематографа искусству уже не обойтись.
Это первое, почему я не боюсь посвятить свою книгу памяти Сальери.
Второе в том, что, сколько бы мне ни подливали язвительного яда, — когда я сам творю, я далеко-далеко, ко всем чертям отбрасываю ‘костыли’ закономерностей, как их называл Лессинг[i], помню слова Гете ‘grau ist die Theorie’[ii] и с головой ныряю в творческую непосредственность.
При этом я ни на минуту не теряю ощущения громадной важности того, что вне минут творческого опьянения нам всем, и мне в первую очередь, нужны всё уточняющиеся точные данные о том, что мы делаем. Без этого ни развития нашего искусства, ни воспитания молодежи быть не может.
Но, повторяю, нигде и никогда предвзятая алгебра мне не мешала. Всюду и всегда она вытекала из опыта готового произведения.
А потому — посвященный трагической памяти искателя Сальери, этот сборник одновременно посвящен и памяти жизнерадостной непосредственности Моцарта.
Написано в 1940 г., в качестве ‘посвящения’ к предполагавшемуся изданию сборника статей Эйзенштейна. Публикуется впервые, по автографу, хранящемуся в ЦГАЛИ (ф. 1923, оп. 2).
В свободной форме, подчас полушутливо, здесь высказана идея, развитая затем в ‘Неравнодушной природе’ и в исследованиях о цвете: киноискусство способно воплотить в целостном образе такую степень анализа внутренних связей предмета, какая оказывалась непосильной и разрушительной для целостности образа в ‘старых’ искусствах (например, в живописи).
[i] … отбрасываю ‘костыли’ закономерностей, как их называл Лессинг… — Эйзенштейн, по-видимому, имеет в виду следующие слова Лессинга: ‘… мне всегда было обидно и досадно, если я читал или слышал что-нибудь, клонящееся к порицанию критики… Но, разумеется, как костыль помогает хромому переходить с одного места на другое, но не может сделать его скороходом, так и критика’ (Г. Э. Лессинг, Избранные произведения, М., Гослитиздат, 1953, стр. 606). Ср. с этим другие слова Лессинга: ‘Не всякий критик — гений, но каждый гений — прирожденный критик’ (там же, стр. 601).
[ii] ‘grau ist die Theorie’ — букв, ‘сера теория’ — слова из ‘Фауста’ Гете. Ср. в русском поэтическом переводе: ‘Теория, мой друг, суха, но зеленеет жизни древо’ (Гете, Фауст, перевод Б. Пастернака, М., Гослитиздат, 1953, стр. 118).