Шесть месяцев в Адриатике под командой французского адмирала, Сатин Аркадий Дмитриевич, Год: 1874 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 27 минут(ы)

ШЕСТЬ МСЯЦЕВЪ ВЪ АДРІАТИК ПОДЪ КОМАНДОЙ ФРАНЦУЗСКАГО АДМИРАЛА

ИЗЪ ВОСПОМИНАНІЙ ЧЕРНОМОРСКАГО ОФИЦЕРА.

Весной 1853 года, фрегатъ Полканъ стоялъ въ Вилла-Франк, около Ниццы. Былъ май мсяцъ и жара стояла страшная, только вечеромъ посл заката солнца можно было рисковать съзжать на берегъ. Но офицеры не такъ охотно и здили въ Ниццу какъ въ прежнія стоянки, она была пуста. Прізжіе обыкновенно покидаютъ ее въ апрл, когда наступаютъ жары, а мстные жители или тоже узжаютъ на сверъ, или переселяются на дачи въ горы.

Скучно и жарко было страшно, невольно припоминался прохладный Павловскъ и Петергофъ. А мы уже почти два года ушли изъ Кронштадта. Женатые офицеры безусловно желали возвращенія въ Россію, молодежь хотя и не была противъ, но не желала оставить прелести Средиземнаго моря. Разговоръ на эту тему былъ послднее время особенно въ ходу. Составлялись даже пари, въ этомъ году или въ слдующемъ вернемся мы въ Россію.

— А вотъ дай фрегату какое-нибудь серіозное порученіе, я бы охотно остался, хоть еще на два года, сказалъ кто-то.

— Это вамъ какое же порученіе надо? сердито спросилъ одинъ изъ женатыхъ.

— Да мало ли куда могутъ послать? Разв вы не читали въ газетахъ? Черногорцы опять ржутся съ Турками, и на остров Кандіи тоже смуты.

— Много вы сдлаете съ однимъ фрегатомъ.

— Пришлютъ эскадру, дорога, слава Богу, знакома нашему флоту.

— Ну, батюшка, это значитъ война, а о ней, слава Богу, не слыхать. У насъ миръ.

— Да вдь давно ли отбомбардировали Джеду, среди мира! восторженно вскрикнулъ одинъ изъ мичмановъ.

Долго еще длились споры и разговоры, мичмана вошли въ воинственный азартъ и прибгли даже къ ршительной мр. На другой день утромъ, въ каютъ-компаніи, въ пику желающимъ вернуться, красовалась громадная вывска:

Honnte Rcompense.

А celui qui trouvera une ville а bombarder.

S’adresser aux enseignes de vaisseaux au bord de la frgate le Polkan en mer. {Приличное вознагражденіе. Тому кто найдетъ случай отбомбардировать какой-нибудь городъ. Адресоваться къ мичманамъ фрегата Полканъ, въ мор.}

Подйствовала ли вывска, или просто судьба хотла побаловать мичмановъ, только на другой же день пріхалъ нашъ консулъ и привезъ депешу: ‘Немедленно идти въ Тулонъ и ждать приказаній отъ нашего посла въ Париж.’

— Вотъ оно! Слава Богу, дождались. Это наврное насъ въ Черногорію пошлютъ.

— А можетъ-быть и въ Кандію, возражаетъ другой.— По моему это даже вроятне: у Черногоріи и клочка моря нтъ.

Начались споры, составились опять пари, даже женатые и т приняли въ немъ участіе. Мысль о возвращеніи у нихъ улетучилась съ полученіемъ депеши.

Пари состояло въ обд у Viel’я, а въ Тулон проигравшая партія должна была платить.

На другой же день, по полученіи депеши, фрегатъ уже стоялъ на Тулонскомъ рейд, а капитанъ телеграфировалъ въ Парижъ что: ‘Фрегатъ готовъ и ждетъ приказаній’.

Прошло три дня, а встей изъ Парижа нтъ. Скучно даже стало. Ршили състь обдъ ране, и заплатить сообща, съ тмъ чтобы проигравшіе потомъ возвратили половину. Сказано, сдлано. На другой же день Віелъ приготовилъ намъ все что только можно было достать въ Тулон.

М. Viel былъ отставной поваръ короля Лудовика-Филиппа, или какъ онъ себя называлъ chef de cuisine de S. M. Louis-Philippe, roi des Franais, и содержалъ въ Тулон ‘magasin des comestibles’. Ресторана при его магазин не было, но онъ съ наслажденіемъ принималъ заказы на ‘diners fins’ и угощалъ насъ въ своихъ комнатахъ вкусными обдами и полновсными счетами.

Наконецъ, въ одинъ прекрасный день, прізжаетъ на фрегатъ, изъ Парижа, секретарь посольства, и привозитъ давно желанный пакетъ.

Но, о ужасъ! даже капитанъ и секретарь не знаютъ куда мы идемъ. На пакет надпись: ‘Открыть пакетъ въ мор’. Быстро развели пары, и черезъ два часа фрегатъ Полканъ уже уходилъ съ рейда.

Пройдя траверсъ Іерскихъ острововъ, капитанъ спустился къ себ въ каюту. Мы стояли въ куч на шканцахъ, дожидаясь своей участи.

Вышелъ встовой капитана.

— Капитанъ проситъ къ себ старшаго офицера и старшаго штурмана.

Вотъ сейчасъ узнаемъ, подумали мы. Не прошло и минуты, оба вышли изъ капитанской каюты.

— Что, куда?

— Велно держать въ проливъ Св. Бонифачіо.

— Да это ничего не объясняетъ, что мы идемъ на востокъ, въ этомъ никто не сомнвается. Что же капитанъ-то длаетъ?

— Инструкціи читаетъ, отвтилъ отрывисто старшій офицеръ.

Должно-быть дло спшное, подумали мы, хотя чрезъ проливъ Св. Бонифачіо и ближе въ Мессину, но проходъ опасенъ, и мы пойдемъ въ первый разъ. Въ это время вышелъ на палубу капитанъ.

— Господа, поздравляю васъ съ походомъ, мы идемъ въ Адріатическое море и поступаемъ въ составъ французской эскадры, подъ командой вице-адмирала Jurien de la Gravire’а. Она стоитъ теперь въ Рагуз.

Торжество было всеобщее, даже Кандійцы съ радостію отдали половину стоимости обда. Но Черногорцы великодушно оставили эту сумму на завтракъ у Viel’я при возвращеніи въ Тулонъ. Инструкцій капитана мы не знали, но ходили темные слухи что съ Австрійцами что-то не ладно.

Сардинія явно готовится къ войн, вс увряли что Франція ей поможетъ. Недаромъ Орсини, предъ эшафотомъ, писалъ Наполеону что тотъ тогда только можетъ покойно царствовать когда Италія будетъ свободна.

Вс были уврены что фрегату предстоитъ блестящая будущность. Мы гордились что составляемъ крупную единицу того могучаго, славнаго цлаго которое зовется Русскій Императорскій флотъ, мечтали какъ боевой выстрлъ съ фрегата Полканъ громовымъ эхо облетитъ Европу и отзовется въ Кронштадт, какъ десятки нашихъ боевыхъ товарищей, подъ снью Андреевскаго креста, грозно поплывутъ къ намъ на выручку, и берега Адріатики, чрезъ полвка, опять увидятъ гордо вющій русскій флагъ, возвщающій угнетенному славянскому народу свободу, счастіе, миръ…. Мы проходили въ это время между островами Корсикой и Сардиніей, и вступали въ Тирренское море.

Тирренское море! Да это знакомое мсто русскому флоту. Не мало славы стяжали тутъ наши отцы!

Налво, дивный Неаполь, его взялъ приступомъ капитанъ-лейтенантъ Белли. {Съ эскадры адмирала Ушакова капиталъ-лейтенантъ Белли, съ 700 матросовъ, въ 1799 году, взялъ приступомъ Неаполь, и выгналъ французскій гарнизонъ. Императоръ Павелъ I сказалъ: ‘Белли удивилъ Европу, я удивлю его’ и далъ ему орденъ Св. Анны Ій степени.} Направо, красавица Палермо, тамъ фрегатъ Венусъ ршился драться съ цлою англійскою эскадрой. {Состоялъ въ эскадр адмирала Сенявина, въ 1807 году, посл Тильзитскаго мира.} Прямо предъ нами, чрезъ Мессинскій проливъ, Іоническое море. Тутъ царствовалъ Ушаковъ, республиканскій сенатъ стоя выслушивалъ его приказанія. {Республиканскій сенатъ семи Іоническихъ острововъ поднесъ адмиралу Ушакову адресъ и алмазную шпагу съ надписью ‘Корфу избавителю Ушакову’.} Дале въ Адріатик въ 1806 и 1807 году отличался Сенявинъ. То было время гигантовъ.

Мичмана командовали кораблями, лейтенанты были губернаторами острововъ, капитанъ-лейтенанты брали столицы, адмиралы и генералы ршали судьбу царствъ!

Возобновивъ запасъ угля въ Мессин, мы на полныхъ парахъ направились въ Адріатическое море. Черезъ два дня благополучнаго плаванія, въ 8 часовъ утра, мы бросили якорь предъ стнами Рагузы. Насъ уже ждали. Нашъ консулъ, милйшій и энергичный П…. встртилъ насъ на ялик. На вопросъ капитана: ‘гд французская эскадра?’ онъ отвчалъ что за мысомъ въ бухт Гравоза, но что тамъ нтъ крпости, а если мы хотимъ салютовать, то приходится тутъ.

Подняли австрійскій флагъ и отсалютовали обычные 21 выстрлъ. Прошло 15 минутъ, отвта нтъ, прошло 20 минутъ, капитанъ началъ сердиться. Но вотъ на древнихъ стнахъ показался клубъ дыму, раздался выстрлъ, за нимъ другой, третій и наконецъ одиннадцатый, и только! Этикетъ требуетъ немедленнаго отвта и выстрлъ за выстрлъ. Въ первый разъ я увидалъ капитана вышедшаго изъ себя.

— Да это дерзость!

— Петръ Павловичъ, обратился онъ къ лейтенанту П.— позжайте къ коменданту и скажите ему что если онъ сейчасъ же не отсалютуетъ нашему фіагу, и не пришлетъ извиниться, то я его заставлю, que je prendrai des mesures efficaces. Слышите, такъ и скажите.

— Господинъ старшій офицеръ, подтянитесь къ крпости и станьте къ ней бортомъ.

Боже мой, какая пошла тамъ суматоха! Народъ собравшійся толпами посмотрть на давно невиданный русскій флагъ, бросился бжать. Артиллеристы засуетились у пушекъ, и въ торопяхъ не придвинувъ орудія къ стнк, выпалили и обвалили часть стны, переранивъ прислугу. Плацъ-майоръ пріхалъ извиниться и объявилъ что дежурный офицеръ, молодой человкъ, считалъ нашъ салютъ только съ одного борта. Мы тотчасъ же снялись съ якоря, а черезъ полчаса, отсалютовавъ вице-адмиральскому флагу Жюрьенъ де-ла-Гравьера, стали на якорь въ Гравозской бухт.

Дорогой нашъ консулъ сообщилъ что Черногорцы блистательно начали кампанію, разбили турецкій корпусъ при Грахов и отняли 26 пушекъ, что въ Гравоз, на австрійской территоріи, стоитъ турецкій лагерь, но онъ скоро уйдетъ, а боле десанта наша эскадра не должна допускать, что князь Даніилъ I очень обрадовался когда узналъ что придетъ русскій фрегатъ, что вообще Славяне съ радостію ждали нашего прихода.

Въ чемъ состояли инструкціи капитана и французскаго адмирала, я, какъ субалтернъ-офицеръ, конечно не зналъ, но главное и самое существенное было наше присутствіе. Не фрегатъ Полканъ съ своими 44 пушками былъ грозенъ, но его флагъ, олицетворяющій всю единоврную Россію, съ сотнями тысячъ штыковъ позади себя. Однимъ онъ подавалъ вру и надежду на лучшее будущее, другимъ страхъ и опасеніе.

Городъ Гравоза стоитъ у бухты того же названія, которая составляетъ выдающуюся на юго-востокъ частъ залива Омбла. Самъ же заливъ есть не что иное какъ лиманъ рки того же имени, которая беретъ свое начало версты четыре отъ города, прямо изъ скалы, откуда она низвергается водопадомъ.

На рейд, въ то время, стояли французскій корабль Algsiras, подъ флагомъ адмирала, и фрегатъ lmprieuse, подъ командой капитана графа Эксельмана. Оба винтовые. Австрійскихъ военныхъ судовъ не было, стоялъ одинъ только коммерческій пароходъ компаніи ‘Ллойда’. На юго-восточномъ берегу бухты былъ довольно не живописно разбросанъ турецкій лагерь.

Капитанъ похалъ съ рапортомъ ко французскому адмиралу, который тотчасъ же отдалъ визитъ.

Приведя фрегатъ въ порядокъ, мы похали тоже съ визитами къ Французамъ. Они насъ приняли радушно и любезно. Объявили что Рагуза une ville sans ressource, что la bire est mauvaise, вино отвратительное, а les femmes хотя и хорошенькія, но офицеровъ никто не принимаетъ. Даже чуть ли не офиціально запрещено жителямъ заводить знакомства съ иностранными офицерами.

Ну, думаемъ, плохо.

II.

Вечеромъ трое нашихъ офицеровъ отправились въ городъ. Не прошло и двухъ часовъ, они вернулись.

— Ну, что, господа, хороша Рагуза?

— Дорога туда восторгъ! Просто декораціи, а городъ убійственный. Ничего нтъ.

— Ну, а денегъ много истратили?

— Пяти франковъ не могли истратить, просто тоска. Кофе съ бутербротами, да мороженое со скипидаромъ. Шампанскаго, и того нтъ. Завтра общались достать.

На другой день подъ вечеръ я отправился въ городъ съ однимъ моимъ товарищемъ. Отъ Гравозы до Рагузы (Дубровникъ) всего только 20 минутъ ходьбы. Что за дивная дорога! Дйствительно это декорація, не врится что это природа.

Сначала дорога идетъ прямо въ гору, и на самой верхней точк, на обрыв къ морю, поворачиваетъ налво къ открывающемуся Дубровнику.

Онъ вполн заслуживаетъ свое названіе, онъ утопаетъ въ дубровахъ, которымъ еще боле прелести придаютъ окружающія голыя и мрачныя горы. Долго я любовался очаровательною картиной. Что за разнообразіе въ растительности! Стройные тополи и кипарисы и могучій вковой платанъ, шелковичное и миндальное дерево и гигантскій кактусъ, наконецъ блая акація насыщала воздухъ упоительнымъ ароматомъ.

Направо голубыя золотистыя волны Адріатики тихо омываютъ древнія стны средневковой Рагузы, налво гора San Sergio увнчанная фортомъ. Оттуда въ 1806 году русскій десантъ съ эскадры адмирала Сенявина громилъ Рагузу, занятую корпусомъ французскаго генерала Лор и стона. Приди генералъ Модиторъ, авангардъ маршала Мармона, днемъ позже, Рагуза пала бы.

Рагузская республика, независимая, если не считать легкой дани которую она обязалась платить въ XIV столтіи турецкому султану, пала въ 1808 году и была присоединена Наполеономъ I къ Италіянскому королевству. Въ 1814 году территорія Рагузы, узенькая полоса отъ Далмаціи до Которскаго залива, перешла къ Австріи. Мы спустились къ городу. Предъ нами средневковыя крпостныя ворота и подъемный мостъ, направо въ саду Caf, и налво, тоже въ саду, Htel.

Подойдя къ одному изъ столиковъ предъ кофейной мы попросили лимонаду. Сидвшіе возл австрійскіе офицеры встали, и вжливо, но сухо, отдали воинскую честь, нсколько штатскихъ приподняли шляпы.

Подали лимонадъ, дйствительно отзывается скипидаромъ, положительно пить невозможно. Спросили кофе — цикорій. Ршились на пиво — въ ротъ взять нельзя. А пить посл прогулки хочется.

— Скажите пожалуста, обратился я къ кельнеру, по тамошнему ботега, а на слово кельнеръ онъ и не отзывается,— что у васъ еще есть? намъ пить страшно хочется.

— Вчера ваши господа офицера спрашивали шампанскаго, такъ хозяинъ приготовилъ цлую дюжину. {}

— Дайте бутылку.

Черезъ нсколько минутъ самъ хозяинъ торжественно внесъ два бокала, а ботега несъ вино. Мы попросили стакановъ.

Ботега началъ съ видимою неопытностью откупоривать шампанское, я предчувствовалъ что произойдетъ. Такъ и случилось. Пробка выскочила, а ботега растерявшись вертлся и обдавалъ всхъ какъ изъ бранспойта. Шумъ и крикъ поднялся страшный, офицеры съ негодованіемъ встали и ушли, вытирая свои мундиры. Я всегда удивлялся какъ это можетъ австрійская армія такъ чисто носить свои блые мундиры, не только на офицерахъ, на солдатахъ ни одного пятнышка.

Утоливъ нсколько жажду, мы пошли въ городъ. Прямо изъ воротъ идетъ чрезъ весь городъ длиная и довольно широкая улица, обставленная высокими домами, кой-гд попадались палаццо древнихъ рагузскихъ патриціевъ, но ихъ великолпная архитектура плохо гармонировала съ запущеннымъ видомъ въ какомъ они находятся теперь.

Они походили на богатый, роскошный, но изношенный костюмъ. Хозяева ихъ въ томъ же положеніи.

Отъ старой Рагузы, богатой и цвтущей торговлею, почти соперницы Венеціи, не осталось ничего. Тріестъ все поглотилъ.

На улиц намъ невольно бросалось въ глаза разнообразіе типовъ. Было боле женщинъ, он выходили отъ вечерни. Смотримъ, чистая великорусская красавица, съ русыми волосами и голубыми глазами, рядомъ стройная Италіяяка, съ огненными черными глазами, дале: дай Богъ въ Берлин встртить такую блондинку. Вообще Далмація смсь славянской расы съ италіянскою и съ громадною примсью нмецкаго элемента. Въ обычаяхъ, нравахъ и язык то же самое. Улица единственная порядочная, направо и налво грязные и узкіе переулки оканчиваются площадью, на которой стоитъ дворецъ, нын резиденція губернатора. Какъ нарочно въ этотъ день была заря съ церемоніей и народу проласть, все боле дамы. Мущины, если не заняты дломъ, сидятъ цлый день въ кофейной. Таковъ мстный обычай.

Къ намъ подошелъ нашъ коммиссіонеръ, поставщикъ фрегата, Б***. Онъ прелюбезно далъ намъ вс свднія о Рагуз и пригласилъ къ себ. За стаканомъ хорошаго вина Б*** предложилъ намъ свои услуги, и взялся, если мы чего не найдемъ у него въ бакалейномъ магазин, выписать изъ Тріеста или даже хоть изъ Вны.

Онъ сдержалъ свое слово, мы получили все что хотли, и по очень сходной цн. Даже пиво намъ привозили аккуратно съ каждымъ пароходомъ изъ Тріеста.

Офиціальная жизнь фрегата шла своимъ чередомъ. Однимъ изъ первыхъ пріхалъ отъ князя Даніила изъ Цетинья сенаторъ поздравить фрегатъ съ приходомъ. Потомъ пріхалъ губернаторъ Рагузы, тамъ турецкій консулъ и паша командующій войсками въ лагер. Но все это шло вяло, натянуто. Даже съ Французами мы были не въ очень-то интимныхъ отношеніяхъ. Они намъ, кажется, завидовали что везд насъ предпочитали, а мы смотрли на нихъ какъ смотрятъ на человка который вмшивается въ наши семейныя дла. И эти отношенія остались до конца. Славяне же намъ открыто сочувствовали.

Несмотря на чиновника который переписывалъ на пристани всхъ дущихъ къ намъ къ обдни, съ перваго же воскресенья церковь была полна. Тутъ были и элегантныя дамы, былъ и простой людъ. Одинъ старикъ, лтъ семидесяти пяти, въ живописномъ черногорскомъ костюм, поразилъ насъ своею красотой и разговоромъ. Онъ взошелъ на палубу, широко оснилъ себя православнымъ крестомъ, поклонился, привтливо оглядлся кругомъ, и молвилъ:

— Полвка не былъ я тутъ, а все какъ будто знакомыя лица, только отца нашего Дмитрія Николаевича {Адмирала Сенявина, бывшаго въ Адріатик въ 1806—7 году.} уже боле нтъ, да и время не то, тогда вотъ эти говорили.

И онъ любовно погладилъ стоящую возл 36фунтовую пушку. Много онъ намъ разказывалъ что было пятьдесятъ одинъ годъ тому назадъ.

Проснувшись въ одно прекрасное утро, мы увидали что турецкій лагерь снялся. Далеко въ горахъ, по направленію Черной Горы, тянулись его обозы.

На другой день буфетчикъ, здившій утромъ за провизіей, привезъ съ собой трехъ Герцеговинцевъ.

— Ты зачмъ привезъ ихъ?

— Просились, ваше благородіе, говорятъ имъ головы хотятъ рубить.

— За что?

— Не могу знать, ваше благородіе, мудрено что-то говорятъ, ничего не поймешь.

Позвали ихъ къ капитану.

— Что вы за люди?

— Мы райи.

— Откуда вы?

— Убгли отъ Турокъ, насъ казнить хотли, главы порзать.

— За что? Что вы сдлали?

— Да ничего не сдлали, мы бдные райи, ну, и хотли главы порзать.

— Да вдь за что-нибудь же хотли? Что-нибудь вы наврное сдлали?

— Ни, ни, мы бдные райи.

Точь-въ-точь нашъ мужичокъ: знать ничего не знаю, вдать ничего не вдаю. Славянская-то кровь, одна матушка.

— Капитанъ видитъ что отъ нихъ ничего не добьешься, приказалъ ихъ накормить и поднести по чарк. А потомъ, когда освоятся, исподоволь поразспросить.

Поговоривъ съ ними о разныхъ пустякахъ, мы наконецъ спросили:

— Какъ же вы къ Туркамъ-то попали, или они къ вамъ пришли?

— Нтъ, насъ подъ обозъ взяли, вдь мы райи, все же онъ нашъ падишахъ, а мы его подданные.

Грустно смотрли ихъ лица, совстно имъ было сознаться предъ единоврцами что они подданные неправославнаго падишаха. А можетъ и укоръ слышался въ ихъ взгляд, укоръ намъ, гордо стоявшимъ около нашихъ пушекъ….

— Ну, такъ вы отправились съ обозомъ за турецкими войсками, а дале?

— Да все шло хорошо, пришли мы на привалъ, уже темно стало. Зашли въ шинокъ, раки {Раки — водка.} выпить, а тамъ три турецкіе офицера. Они насъ стали гнать, а намъ только раки хотлось выпить, мы не послушали, тогда одинъ взялъ и ударилъ меня саблей.

— Ну, а вы что же?

— Да мы ихъ порзали.

Что тутъ будешь длать? Послали за нашимъ консуломъ, и тотъ ничего не придумалъ. Оставить ихъ на фрегат, не хорошо, отпустить — жаль. Вдь Черногорца и Герцеговинца ничмъ не убдите что Турка убить не есть богоугодное дло. Ршились послать шифрованную депешу въ Вну. Нашъ посланникъ былъ въ отсутствіи и посольствомъ управлялъ секретарь К. Ждали три дня, наконецъ приходитъ шифрованный же отвтъ:

— Будьте осторожны.

Герцеговинцы остались жить у насъ на фрегат, потомъ мы спустили ихъ на берегъ въ Тріест.

Такъ какъ наша эскадра не должна была допускать высадку турецкихъ войскъ на австрійскую территорію, то произошелъ забавный случай. Турецкій пароходъ подходилъ къ Рагуз, къ нему на встрчу вышелъ на всхъ парахъ австрійскій пароходъ чтобы предупредить. Турки воображая что это русскій или французскій пароходъ, флагу не поврили и повернули на утекъ. Только около Корфу догнали его. Другой разъ прізжаетъ къ намъ адмиралъ Жюріенъ де-ла-Гравъеръ, переговорилъ съ капитаномъ, и нашъ фрегатъ приготовился къ походу.

— Егоръ Петровичъ, что такое? спросили мы старшаго офицера.

— Антивари {Турецкая крпость на Аібанскомъ берегу Адріатическаго моря.} идемъ бомбардировать.

— За что?

— Неизвстно, посл узнаете.

— Ну все равно, благо начальство знаетъ.

Однако эта экспедиція не состоялась, пришла депеша, и мы остались въ Гравоз. Та же депеша гласила: что назначена коммиссія отъ трехъ державъ: Россіи, Франціи и Австріи, провести точную границу между Черногоріей и Турціей.

Дипломатическое движеніе оживилось, прізжали къ намъ то посланные изъ Черногоріи, то консула. Изо всхъ лицъ посщавшихъ фрегатъ интересне всхъ были: Чорчиль, англійскій консулъ, бывшій секретарь Вильямса, и взятый нами въ плнъ въ Карс, турецкій дипломатическій чиновникъ Пертефъ-эффенди. Послдній былъ единственный человкъ съ которымъ я сошелся изъ иностранцевъ. Наши дружескія отношенія продолжались потомъ и въ Петербург, куда онъ былъ назначенъ первымъ секретаремъ посольства.

Итакъ, вроятно наша камланія окончена, перемиріе заключено, миръ наврное послдуетъ вскор. На фрегат горевали и по другой причин: не пожавши еще лавровъ, мы попали прямо въ Капую. Каждый вечеръ вс свободные отъ службы офицеры отправляются въ Рагузу, и придя въ городъ изчезаютъ. Гд кто былъ, то покрыто мракомъ дивныхъ ночей Дубровника. Собирались только къ ужину въ Htel около городскихъ воротъ, тутъ же собирались австрійскіе офицеры стоявшіе въ гарнизон. Хотя особенной дружбы у насъ съ ними не было, но мы очень часто обмнивались стаканами вина. Разъ прихожу я ужинать около 12 часовъ и застаю шумную компанію. Человкъ пять нашихъ офицеровъ ужинаютъ съ десяткомъ австрійскихъ егерей, баталіонный командиръ былъ тутъ же. Судя по пустымъ бутылкамъ, надо было полагать что бесда была одушевленная. Ко мн подскочилъ сильно выпившій австрійскій офицеръ со стаканомъ шампанскаго и проситъ ршить споръ:

— Вотъ ваши офицеры не хотятъ врить что лучшее войско это австрійскіе егеря. Какъ ваше мнніе?

— Мое мнніе что мои товарищи правы, лучшее войско это мы, Черноморцы. Мы это доказали на мор и на сухомъ пути, съ ружьемъ въ рукахъ и у пушки.

Австріецъ вскочилъ на стулъ и торжественно провозгласилъ.

— Господа, я вамъ сейчасъ сдлаю классификацію войскъ. Слушайте: первое войско какое только существуетъ: австрійскіе егеря. За нами слдуетъ — громадный проблъ, послдующихъ нумеровъ нтъ. 10й нумеръ легіоны небесныхъ силъ и потомъ уже Черноморцы, зуавы и т. д.

Конечно дружный хохотъ былъ отвтомъ. Австрійцы торжествовали, но не долго. Вошелъ мичманъ Крузенштернъ, и не снимая фуражки подошелъ къ баталіонному командиру, приложился къ кокард, и отчеканивая каждое слово, отрапортовалъ:

— Господинъ полковникъ, по приказанію командира Русскаго Императорскаго фрегата Полканъ имю честь вручить вамъ шестнадцать саблей-штыковъ, которые наши унтеръ-офицеры отняли сегодня вечеромъ у вашихъ солдатъ напавшихъ на нихъ.

Два наши матроса внесли вещественныя доказательства.

Мгновенно австрійскіе офицеры скрылись. Наши остались до утра.

Драка нашихъ семнадцати унтеръ-офицеровъ вышла совершенно случайно. Австріецъ толкнулъ нашего, онъ плюху, тотъ саблей, его объ мостовую, и пошла потха, начали отбирать тесаки. Къ Австрійцамъ прибгала подмога, наши отступили къ шлюпк и приняли въ весла. Съ трофеями и тремя ранеными катеръ вернулся на фрегатъ.

На другой день капитанъ написалъ генералу, губернатору Рагузы, очень рзкое письмо и послалъ его со мною.

Губернаторъ принялъ меня очень вжливо.

— Это не о вчерашней ли исторіи?

— Капитанъ мн ничего не говорилъ.

О въ нахмурился и началъ читать письмо. По мр чтенія, лицо хмурилось все боле. ‘Нападеніе вооруженною рукой….’

— Просто кабачная драка.

— Генералъ, вопервыхъ, это было на улиц, а вовторыхъ, наши только защищались, и несмотря на то что у насъ было трое раненыхъ холоднымъ орудіемъ, наши не употребили отобраннаго оружія, и ваше превосходительство не можете сказать чтобъ у васъ были раненые саблями.

— Вотъ вамъ рапортъ: семь человкъ лежатъ въ госпитал. Это все равно чмъ они были ранены.

— Я могу только обратить вниманіе вашего превосходительства на то сколько бы ихъ было еслибы наши воспользовались отнятымъ оружіемъ.

Онъ мн поклонился. Я ухалъ.

Съ Французами наши матросы ладили очень. Постоянно можно было видть нашего матроса обнявшись съ французскимъ, или если дутъ по городу, то непремнно въ перемежку. Разговорамъ у нихъ не было конца. Разъ я иду изъ Рагузы, впереди меня идетъ нашъ матросъ обнявшись съ Французомъ и горячо о чемъ-то разсуждаютъ.

На другой день я его спросилъ о чемъ онъ разговаривалъ.

— Да я ему, ваше благородіе, свое житье-бытье разказывалъ, а онъ мн свое.

— Что же, ты его понялъ?

— Никакъ нтъ, ваше благородіе.

— А онъ тебя?

— Ну, ваше благородіе, гд ему!

И постоянно об стороны были довольны другъ другомъ.

Хорошимъ отношеніямъ много способствовалъ обдъ который дали наши унтеръ-офицеры французскимъ. Конечно офицеры приняли все на свой счетъ и дали свой сервизъ и серебро.

Наканун обда, наши старшіе боцмана, Тарасъ Егорычъ и Михаилъ Леоньтичъ, отправились на Algsiras и Imprieuse приглашать Французовъ.

Оба боцмана были презамчательныя личности, но наружностью не блистали. Тарасъ Егорычъ былъ рябой, небольшаго роста и съ плечами въ косую саженъ, такъ что положительно изображалъ собою клинъ. Михаилъ Леонтьевъ былъ сухой, длинный и скуластый, да еще съ вывернутою нижнею челюстью. Вывернули ему челюсть при слдующихъ обстоятельствахъ: былъ у насъ на фрегат матросъ Пигуль, какъ говорится, человкъ на вс руки. Иностранные портные не умютъ дать русскій покрой мундиру, Пигуль сошьетъ просто отъ Брунета. Сломаются въ мор часы, Пигуль починитъ, идутъ лучше прежняго. Однимъ словомъ, золотой человкъ. Только разъ у Михаила Леонтьевича заболлъ зубъ, онъ къ доктору, тотъ отказался дергать, такъ какъ зубы срослись и приросли къ челюсти. Онъ къ Пигулю.

— Послушай Пигуль, выдерни ты мн зубъ.

— Помилуйте, Михаилъ Леоньтьичъ, я евдакимъ дломъ никогда не занимался.

— Слушай, ты малый шустрый! Ну что теб стоитъ выдернуть зубъ, когда ты умешь часы чинить?

Пигуля эта мысль поразила.

— Я бы съ удовольствіемъ, Михаилъ Леоньтьичъ, да инструмента у меня нтъ.

— Достану, фельшеренку прикажу изъ лазерета утащить.

Сказано, сдлано. Пигуль наложилъ ключъ, поналегъ, дернулъ — и вытащилъ три зуба и кусокъ челюсти.

Пострадавшему Михайл Леонтьеву досталось боле всхъ: будучи самъ начальствомъ не соблазняй подчиненныхъ.

Въ назначенный день и часъ, французскіе унтеръ-офицеры пріхали къ намъ. Наши ихъ чинно встртили и повели кушать.

Въ батарейной палуб, отгороженной сукномъ, былъ накрытъ парадный столъ человкъ на шестьдесятъ. Старшій французскій боцманъ, въ офицерской форм и съ однимъ эполетомъ, былъ посажень на почетное мсто, между нашими боцманами, остальные въ леремежку. Обдъ шелъ очень чинно, наши пили боле ромъ, Французы красное вино. Дошло до шампанскаго. Тарасъ Егорычъ всталъ и провозгласилъ,

— За здоровье императора Наполеона!

Французскій боцманъ схватилъ его за руку:

— Non, S. М. Alexandre!

— Нтъ, Наполеонъ! ршительно пробасилъ Тарасъ Егорычъ. Не знаю долго ли бы продолжалась эта борьба, только тутъ послдовалъ взрывъ. Французы кричатъ ‘Alexandre!’ наши орутъ ‘Наполеонъ!’ Выпивъ бокалы, они очутились въ объятіяхъ одинъ другаго.

Посл кофе, Французы ухали совершенно довольные. На нашихъ они произвели тоже хорошее впечатлніе.

Ничего, говорятъ, народъ ловкій, обходительный.

Дружба эта продолжалась и на другой годъ въ Тулон. Идетъ нашъ матросъ, встрчаетъ французскаго:

— Алжезирасъ?

— Oui.

— Пойдемъ въ кабакъ.

— Да хоть и не Алжезирасъ, а результатъ бывалъ тотъ же.

Сношенія офицеровъ съ Французами ограничивались рдкими пикниками.

Жары стояли страшные, и только вечеромъ можно было пользоваться прогулками на берегъ. Позовемъ, бывало, Французовъ на жженку, чрезъ два-три дня, они отвтятъ тмъ же, и — пауза недли на три. Мстомъ пикниковъ было чаще всего ‘Омбла’, великолпный водопадъ, въ четырехъ верстахъ отъ Гравозы.

Разъ только наши офицеры дружно сошлись съ французскими. Подкутили трое нашихъ мичмановъ съ такимъ же числомъ съ Алжезираса и поршили вызвать на дуэль шесть австрійскихъ офицеровъ, une parti la Louis XIIi, стна на стну. Дошло до начальства. Адмиралъ пріхалъ къ нашему капитану, прося принять мры. Помшали.

III.

Монотонная стоянка въ Гравоз не оставлялась боле никакими происшествіями. Утромъ ученье, посл обда катанье на шлюпкахъ, гонка съ Французами, вечеромъ Рагуза или вахта. И это изо дня въ день, сегодня какъ вчера, завтра какъ сегодня. Стало скучно, всмъ хотлось въ Венецію.

Въ половин августа мн прислали изъ дому деньги, и на убдительную мою просьбу что въ Рагуз невыгодно размнять кредитивъ, капитанъ отпустилъ меня на десять дней въ Тріестъ и Венецію. Я далъ ему слово что если что случится, то по первой депеш пріду или догоню фрегатъ, и оставилъ адресъ.

На другой же день пароходъ Австрійскаго Ллойда несъ меня на всхъ парахъ къ цариц Адріатики. Но какъ ни скоро шелъ пароходъ, я все-таки только на третій день могъ быть въ Тріест, а тамъ до Венеціи еще шесть часовъ. Дло въ томъ что пароходъ заходитъ во вс прибрежные порты и на вс Далматскіе острова. Сначала я негодовалъ что пропадаетъ столько времени, но увидавъ острова: Мелада, Курцола, Лисса, Лезина, Сольта и другіе, потомъ города: Спалатро, Себенико, Зара, я остался въ восторг.

Только южный берегъ Крыма и Кавказъ могутъ поспорить въ красот съ берегами Далмаціи. Берега Рейна далеко не такъ хороши и живописны.

Въ числ пассажировъ былъ нашъ консулъ въ Албаніи, С***, премилый и пріятный собесдникъ, съ которымъ мы проболтали до вечера, и премолчаливый Англичанинъ въ клтчатомъ пальто и соломенной шляп съ вуалью и guide la main.

Уже за обдомъ многіе выскакивали, а къ вечеру погода сдлалась дйствительно отвратительная. Втеръ дулъ сильный, и качка уложила всхъ пассажировъ. На палуб остались я и молчаливый Англичанинъ, весь закутанный въ пледы. Въ урочный часъ ко мн подошелъ кельнеръ звать ужинать, извиняясь что по случаю погоды горячаго ничего нтъ. За столомъ сидли только капитанъ и его помощникъ, другой былъ на вахт. Но оставаться въ кают не было никакой возможности. Человкъ десять пассажировъ лежали въ самыхъ неграціозныхъ позахъ, и столько же стонало по отдльнымъ каютамъ. Я спросилъ себ курицу, бутылку вина и отправился на верхъ. Поставивъ тарелку на табуретъ съ подвтренной стороны рубки, {Рубка — будка посреди верхней палубы.} а бутылку между ногъ, я слъ на палубу и началъ ужинать. Меня кто-то тронулъ за плечо. Оборачиваюсь — Англичанинъ.

— Что вамъ угодно?

— Мн очень хочется съ вами познакомиться.

— Очень радъ доставить вамъ это удовольствіе.

— Извините что не могу дать вамъ моей карточки, я вамъ посл дамъ. Можно вамъ предложить портвейну?

— Съ удовольствіемъ, но вы тоже мн не откажете выпить моего хереса?

— О! съ удовольствіемъ.

— Васъ никогда не укачиваетъ? спросилъ онъ.

— Я служу во флот.

— О! какъ пріятно познакомиться съ флотскимъ офицеромъ. Но я не могу вечеромъ ничего сть холоднаго.

— Спросите горячаго.

— Мн сказали что по случаю погоды ничего нтъ.

— Если вы можете довольствоваться яичницей, я вамъ прикажу подать ее.

— О! съ удовольствіемъ.

Я позвалъ кельнера и приказалъ ему приготовить яичницу, общавъ дать на водку. Англичанинъ былъ въ восторг и только твердилъ: ‘О! какъ пріятно быть знакомымъ съ флотскимъ офицеромъ.’ Ужинъ кончился тмъ что я выпилъ бутылку портвейну, котораго никогда не пью, а Англичанинъ выпилъ бутылку хереса, котораго онъ вроятно не любитъ.

На другой день, только-что я всталъ, кельнеръ докладываетъ мн что вчерашній милордъ уже три раза меня спрашивалъ. Только въ Тріест я отъ него отдлался.

Въ Зар, знаменитой родин мараскина, къ намъ на пароходъ прибыли три духовныя особы. Двое были католическіе священники, третій же меня заинтриговалъ. Не то католикъ, не то православный, и вся одежда и шляпа выложена лиловымъ кантомъ. На мн была военная фуражка. Проходя мимо онъ пристально на меня взглянулъ, и какъ будто бы поклонился.

Когда пароходъ далъ ходъ, почти вс пассажиры опять ушли въ низъ, за корм около рулеваго остался я и заинтересовавшій меня священникъ.

Онъ первый заговорилъ со мной на чистомъ русскомъ язык:

— Вы Русскій?

— Да, батюшка.

— Православный?

— Да, батюшка. А вы тоже?

— Да.

— Скажите пожалуста, что значатъ лиловые канты, я ихъ первый разъ вижу у православнаго духовенства?

— Это епископское отличіе, у насъ въ Австріи такъ принято. Вы не изъ Рагузы ли?

— Да, ваше преосвященство, изъ Дубровника.

— Ну, что какъ у васъ тамъ?

— Да все кажется кончено, ждутъ коммиссію отъ трехъ державъ. Перемиріе заключено, а когда коммиссары проведутъ пограничную линію, то и миръ будетъ заключенъ.

— Ну слава Богу, довольно проливать кровь.

— А мы, ваше преосвященство, жалемъ что еще одно славянское усиліе пропало даромъ.

— Вы не знаете кто назначенъ коммиссаромъ отъ Россіи?

— Капитанъ Влангали. {Севастопольскій офицеръ, бывшій потомъ генеральнымъ консуломъ въ Блград и посланникомъ въ Пекин.}

Я заговорилъ съ нимъ о Славянахъ, онъ не охотно отвчалъ, и все посматривалъ на рулеваго, наконецъ всталъ и ушелъ въ каюту, проговоривъ:

— Холодно, что-то продуваетъ.

Идя къ обду, я встртилъ его на трап, мы были одни. Онъ схватилъ мою руку, пожалъ и прошепталъ:

— Я люблю Россію, я самъ Славянинъ, но не говорите со мной про Славянъ, за нами наблюдаютъ.

Непріятно мн было это слышать.

Капитанъ былъ Славянинъ, и я весь обдъ говорилъ съ нимъ нарочно по-русски, хотя онъ и отвчалъ не охотно, но я все-таки не произнесъ ни одного иностраннаго слова.

Когда мы проходили мимо Полы, на стапели былъ виденъ единственный и первый австрійскій линейный корабль Kaiser. Въ полдень пароходъ бросилъ якорь на Тріестском рейд.

Тріестъ одинъ изъ лучшихъ портовъ южной Европы. Я не стану описывать его какъ портъ и городъ, но не могу не упомянуть объ одной его особенности. Это ‘бора’. Вообще на юг Европы NO, то-есть сверо-восточный втеръ, самый холодный и самый опасный. У каждой націи ему особенное названіе, въ Италіи: ‘Framontano’, во Франціи: ‘ Mistraille’, а въ Тріест, Новороссійск и Геленджик (на Кавказ) ему дано названіе ‘Бора’. Я самъ былъ свидтелемъ въ Новороссійск что при 8№ мороза по Р. плески мерзли на лету, и противъ втра съ трудомъ можно было идти. Но въ 1847 году ‘Бора’ дула при 18№ мороза. Много было выброшено судовъ на Кавказскій берегъ. Пароходъ идя восемь узловъ въ часъ, то-есть 14 верстъ впередъ, былъ выброшенъ назадъ на берегъ. Тендеръ Струя стоявшій на якор въ Новороссійск погибъ. Онъ обледенлъ и пошелъ ко дну, съ капитаномъ, офицерами и командой. Одну подробность только и могли узнать: это вс часы и хронометръ стояли на 9 ч. 37 м. пополудни. Въ Тріест, въ то же время, сорвало съ якорей военный англійскій бригъ, и о немъ никто боле не слыхалъ. Спасся одинъ капитанъ, онъ былъ въ Венеціи.

Консулъ С*** и я остановились въ одной и той же гостиниц. Переодвшись, мы отправились въ столовый залъ. Въ громадной комнат, за маленькими столами сидло человкъ сорокъ постителей, въ томъ числ много офицеровъ. Выбирая глазами свободный столъ, я увидалъ что С*** съ кмъ-то обнимается и цлуется. Не ожидая встртить знакомыхъ, я не обратилъ вниманія, и слъ за стоявшій возл столъ. Обнимаемый господинъ обернулся въ мою сторону и громкимъ голосомъ сказалъ:

— Mais parblen, Mr Satine, vous ne me reconnaissez pas? {Вы меня не узнаете?}

Видвши разъ эту личность, нельзя было забыть ни его глазъ, ни его голоса. Я подошелъ къ нему и шутя отвтилъ:

— Si vous aviez la barbe et la calotte rouge, vous seriez George K. {Еслибъ у васъ была борода и феска, вы были бы Жоржъ К…}

— Все равно, съ бородой или въ феск, я все-таки Жоржъ К. Очень радъ васъ видть, откуда вы?

— Изъ Рагузы, а вы?

— Moi, je sors de prison, {Я изъ тюрьмы.} сказалъ онъ гробовымъ голосомъ.

— Quelle blague, cher K. {Что за штуки, любезный К…}

— Mais non, c’а n’est pas une blague, ces coquins les Autrichiens m’ont flanqu en prison. {Да нтъ же, это не шутки, эти негодяи Австрійцы меня бросили въ тюрьму.}

Я взялся за спинку стула, такъ и думалъ что вс тарелки и стаканы полетятъ въ насъ, но публика сдлала видъ что не слышитъ, хотя было говорено громко и по-французски.

— Скажите толкомъ, за что васъ посадили?

— Видите ли, мн надоло жить въ Египт, я и похалъ въ Вну просить чтобъ Австрія приняла меня подъ свое покровительство и дала бы паспортъ. Меня приняли отлично, общались паспортъ выслать, но просили ухать. Вчера я прізжаю въ Тріестъ, ко мн подходитъ какой-то господинъ и спрашиваетъ: ‘Вы Жоржъ К.?’ — Я.— Потрудитесь прочесть эту депешу: ‘Префекту полиціи. Арестуйте Жоржа К***, у котораго фальшивый паспортъ.’ — У меня дйствительно ихъ всегда нсколько, но только они ничего не нашли. Это только чтобы пошарить въ моихъ чемоданахъ.

Чтобы пояснить всю эту сцену, надо сказать кто такой Жоржъ К.

Жоржъ К. Грекъ, но во время оно служилъ въ Петербург въ Министерств Иностранныхъ Длъ. Въ 1844 году, когда его братъ съ сообщниками окружили ночью дворецъ короля Оттона и вытребовали конституцію, онъ въ петербургскомъ ресторан у Дюме провозгласилъ тостъ за греческую конституцію. Его выслали изъ Петербурга. Въ Неапол онъ убилъ на дуэли графа М. Выслали и оттуда. Въ Англіи онъ что-то сдлалъ, долженъ былъ ухать. Съ французскимъ и италіянскимъ правительствами онъ былъ положительно не въ ладахъ. Былъ друженъ и въ переписк съ Прудономъ, Викторомъ Гюго и Мадзини. И не имя пристанища въ Европ, поселился въ Египт. Въ Каир я съ нимъ и познакомился.

Вроятно австрійское правительство зная его отношенія къ Мадзини и придралось къ нему чтобъ осмотрть его корреспонденцію.

Благодаря этой встрч, ее все мое пребываніе въ Тріест какой-то господинъ постоянно слдилъ за мной. Я даже началъ ему кланяться.

Осмотрвъ Тріестъ и его окрестности, я отправился въ Венецію.

Много я видлъ на свт, ro ни что меня такъ не поражало какъ Венеція. Отправляясь куда-нибудь, прочтешь относящіяся къ тому мсту сочиненія и найдешь все ниже ожиданія. Два предмета были для меня выше ожиданія: величіе храма Св. Марка и прелесть площади Св. Марка. Пойдешь осматривать музей, тянетъ на площадь, осматриваешь знаменитыя темницы, думаешь опять о ней, любуешься потолкомъ Поля Веронеза, украдкой посмотришь на нее. Ночью площадь еще величественне. Наполеонъ I былъ правъ сказавши: ‘Са n’est pas une place, c’est tin salon, et la chose la plus digne d’admiration, c’est le plafond’. {Это не площадь — это залъ, и самое лучшее въ немъ — это потолокъ.}

Пять дней прошли какъ сонъ. Послдній вечеръ я долго сидлъ на площади и размышлялъ: хать или остаться еще? Съ одной стороны долгъ, служба и монотонная стоянка въ Рагуз, съ другой — 23 года отъ роду, Венеція, площадь Св. Марка и еще неразмненныхъ 3.000 франковъ. Не поршивъ ни на чемъ, я отправился домой въ отель Даніели. Швейцаръ мн подалъ дв депеши. Беру одну, отъ капитана:

‘Привезите 500 фонарей для иллюминаціи фрегата 30го августа’.

‘Юшковъ.’

А вдь фонари можно и послать, промелькнуло у меня въ ум. Положительно останусь. Читаю другую:

‘Reviens, je m’ennuie.

‘Caroline.’ {*}

{* Прізжай, мн скучно.

‘Каролина’.}

— ду, положительно ду. Кельнеръ, разбудите меня въ 5 часовъ и уложите вещи.

Въ полдень на другой день я былъ въ Тріест, а въ 8 часовъ вечера уже на пути въ Рагузу.

IV.

На фрегат меня ожидали дв новости: первая, что изъ Кронштадта вышелъ корветъ Баянъ намъ на смну, а вторая, что получено отъ князя Черногорскаго приглашеніе поститъ Цетинье. Наконецъ-то _Мы увидимъ то орлиное гнздо которое столько разъ умло отстоять свою независимость отъ нападенія грозныхъ силъ Турціи. Да и наши союзники Французы помнятъ какъ трудно было воевать маршалу Мармону, герцогу Рагузскому, съ храбрыми сынами Черной Горы. Не разъ нестройныя кучки Черногорцевъ, подкрпленныя русскими штыками, разбивали побдоносные легіоны Наполеона I.

30е августа прошло торжественно и великолпно. Рагуза, Гравоза и окрестности, все было на фрегат. Посл обдни, Полканъ иллюминовался флагами и поднялъ Императорскій штандартъ, при гром своего и съ иностранныхъ судовъ салюта. Вечеромъ фрегатъ сіялъ огнями, и только поздно ночью рагузская публика оставила фрегатъ. Кажется и ничего бы, но и тутъ вышла непріятность. На другой день губернаторъ Рагузы прислалъ жалобу что вс стекла въ Гравоз разбиты отъ нашего салюта.

Почему же отъ нашего? Вдь и прежде мы салютовали въ день тезоименитства его величества императора Австрійскаго, и ничего, Богъ миловалъ! Должно-быть въ этотъ день былъ втеръ съ моря. Ну и пошло писать начальство. Капитанъ былъ въ затрудненіи, откуда отправиться въ Черногорію. Самая близкая и удобная дорога отъ моря, это изъ Восса di Cattaro (Которскій заливъ), но туда идти неудобно по политическимъ соображеніямъ. Весь берегъ Далматіи считается Австрійцами какъ бы въ блокад, и ни одно военное иностранное судно не иметъ права оставаться въ порт на рейд боле семи дней. Нашъ фрегатъ и французская эскадра были исключенія. Мы были военная демонстрація. Но теперь наши отношенія улучшились, изъ Которъ было идти не политично, тмъ боле что хотя и прошло полвка, но преданіе свжо что русскій Императорскій флагъ два года разввался надъ Восса di Cattaro.

Въ 1805 году, когда Наполеонъ I, взявъ Ульмъ и разбивъ Мака, быстро двинулся впередъ и занялъ Вну, Австрія должна была заключить отдльный отъ Россіи договоръ и вс крпости Далматіи передать французскому правительству не позже 15го января 1806 года. Французы опоздали въ назначенное число, ихъ не было предъ Castelnuovo и Cattaro, а русская эскадра стояла въ залив. Австрійцы вышли въ назначенный срокъ въ одни ворота, Сенявина дессантъ вступилъ въ другія, соединившись съ возставшими Бокезами и Черногорцами. И до Тильзитскаго мира, русскій флагъ господствовалъ на мор и на суш.

Капитанъ далъ знать въ Цетинье что онъ отправится изъ Будуа, самый южный портъ въ Далматіи, на границ Албаніи.

Снявшись съ якоря ночью, мы рано утромъ стояли на рейд Будуа. Въ 8 часовъ утра, командиръ фрегата съ женой, нашъ консулъ въ Рагуз и васъ трое офицеровъ, съхали на берегъ, гд насъ ожидали лошади и отрядъ ‘перяниковъ’, почетная стража князя Даніила Черногорскаго. Насъ окружила толпа австрійскихъ офицеровъ съ любезностями и комплиментами. Мы отвчали довольно холодно. Наконецъ одинъ красивый молодой офицеръ, въ безукоризненномъ блоснжномъ мундир, сморкаясь въ раздушенный съ гербомъ платокъ, обратился къ намъ:

— Messieurs, vous avez ma] choisi le moment d’aller Cettign. {Господа, вы плохо выбрали время постить Цетинью.}

— Почему?

— Le palais est en pleine rvolution, la princesse Darinka voulait introduire l’usage des mouchoirs de poche, mais la cour s’est rvolte. {Во дворц революція, княгиня Даринка хотла ввести въ употребленіе носовые платки, но придворные возмутились.}

На это одинъ изъ нашихъ офицеровъ отвчалъ: что Черногорцы такой народъ что и безъ платка утрутъ носъ кому слдуетъ, или что-то въ этомъ род.

Мы сли на лошадей, ихъ оказалось столько же сколько и насъ съ прислугой.

— А наши вещи, чемоданы, кто понесетъ? обратились мы къ консулу.

— А вонъ видите, за перяниками стоитъ толпа бабъ, это Черногорки, он и понесутъ.

И дйствительно, только-что мы тронулись, перяники важно вскинувъ ружья на плечо послдовали за нами по шоссе, а Черногорки, взявъ на голову наши чемоданы, какъ кошки стали карабкаться на крутизну, прямикомъ.

Будуа стоитъ у подножія крутой горы, боле двухъ тысячъ футовъ вышиной, до половины ея высоты, до границы австрійскихъ и черногорскихъ владній, идетъ зигзаками широкое, удобное шоссе и оканчивается блокгаузомъ. Австрійскіе часовые отдали намъ честь, перяники дали залпъ и мы вступили на черногорскую землю. Такъ вотъ онъ, этотъ клочокъ независимой славянской земли, который какъ оазисъ среди порабощенныхъ славянскихъ народовъ стоитъ пятьсотъ лтъ!

Посл несчастной битвы на Косовомъ пол, 15го іюня 1389 года, Сербія пала, въ 1483 году была завоевана Герцеговина, въ 1527 году та же участь постигла Боснію. Стотысячное населеніе Черногоріи умло сохранить свою вру, свободу и независимость. И они глубоко вруютъ что они та искра отъ которой вспыхнетъ свобода и слава угнетенной Славянской земли.

Итакъ, мы въ Черногоріи.

Странно поражаетъ васъ рзкій переходъ отъ цивилизованной страны прямо въ первобытныя мрачныя дебри Черной Горы. Еще сзади васъ видно шоссе, еще видны далеко внизу блющіяся Будуа и Адріатическое море съ дымящимися пароходами. Впереди, только угрюмыя скалы и ни дороги, ни тропинки — ничего. Были мста гд лошади съ трудомъ могли проходить. Черногорцы, какъ козы стоя на острыхъ камняхъ обрывовъ, поддерживали лошадей подъ животъ. Но мн нравилась эта дикая, угрюмая природа.

Когда я былъ мальчикомъ и отъ сказокъ перешелъ къ ученію географіи, я былъ увренъ что сказочныя феи и волшебницы живутъ тутъ въ Черной Гор или въ нмецкомъ Шварцвальд, а что золотые яблоки растутъ подъ окномъ красавицы-царицы только въ православномъ Цетинь или въ Блград.

Я подлился своими впечатлніями съ моимъ товарищемъ В. Б.

— Такъ попроси своихъ волшебницъ, по старой памяти, накормить насъ завтракомъ. Я чертовски голоденъ.

Не ожидая такой трудной дороги, мы не взяли съ собой провизіи и были вс страшно голодны. Уже смеркалось, а Цетинья все не видать. По дорог нтъ признаковъ жилья.

Когда солнце сло, то горы дйствительно приняли волшебный видъ. Съ одной стороны ихъ освщала луна, съ другой — великолпная комета 1858 года.

Наконецъ, поздно вечеромъ, часу въ восьмомъ, мы увидали огни, лошади прибавили рыси, и мы подъхали къ длинному старинному зданію, не то казарма, не то аббатство. Это дворецъ князя Даніила. Окна были залиты свтомъ, и въ нихъ были видны зеркала, бронза и роскошно накрытый столъ. ‘Вотъ это не чета твоимъ феямъ’, съ восторгомъ сказалъ мн Б. У подъзда насъ встртилъ самъ князь Даніилъ въ національномъ костюм, въ звзд и лент русскаго ордена Св. Станислава Ій степени, обнялъ капитана, любезно поздоровался съ нами и проводилъ насъ въ наши комнаты. Переодвшись въ полную парадную форму, мы отправились представляться княгин.

Княгиня Даринка брюнетка, средняго роста, съ весьма пріятнымъ выраженіемъ лица. Она дочь негоціанта изъ Тріеста, по фамиліи Квеквичъ. Князь женился на ней по любви. Она приняла насъ въ великолпной гостиной. Что только можетъ Парижъ дать комфорта и роскоши, все было тутъ. Мы ломали себ голову какъ могли, по этимъ горамъ, попасть сюда фортепіано и эти громадныя зеркала.

Дверь отворилась и вошелъ адъютантъ доложить что ‘кушать готово’.

Князь Даніилъ небольшаго роста, плотный, съ короткою шеей, мущина, тогда лтъ двадцати восьми, волоса свтлокаштановые, гладко зачесанные за уши, маленькіе усы и бакенбарды свтле волосъ. Срые, выразительные, проницательные глаза, живыя и быстрыя манеры обличаютъ въ немъ энергію и ршимость. Въ обхожденіи простъ и любезенъ. За обдомъ онъ боле походилъ на хлбосола-помщика чмъ на владтельнаго князя, самъ наливалъ вино, подчивалъ и просилъ кушать. Обдъ былъ великолпный. Поваръ и matre d’htel у него Французы. Когда подали шампанское, князь всталъ и провозгласилъ тостъ ‘за здравіе Государя Императора Александра Николаевича, моего могущественнаго покровителя’. Капитанъ провозгласилъ тостъ ‘за князя и княгиню’. Посл обда адъютантъ раскурилъ трубку и подалъ князю. Это было сдлано просто, безъ униженія, онъ съ такою же любезностію подалъ трубки и намъ. Простота и патріархальность видны были во всемъ. Одинъ только парижскій костюмъ княгини и перчатки которыя она не снимала за обдомъ плохо гармонировали, съ загорлыми лицами черногорскихъ сенаторовъ, отъ которыхъ еще пахло Граховскимъ дымомъ.

Пробывъ съ полчаса въ гостиной, мы откланялись и отправились по своимъ комнатамъ спать. Я спалъ какъ убитый. Не усплъ я утромъ проснуться какъ явился Французъ maitre d’htel съ предложеніемъ кофе, чаю и шоколаду, и гд мн угодно пить, въ постели, или гд-нибудь. Я просилъ, только не въ спальн, товарищи сказали то же самое. Я всталъ и отворилъ окно. Чинно, въ рядъ, торжественно стояли предъ дворцомъ пушки взятыя недавно при Грахов. Налво старинный православный монастырь, направо, верстъ на десять, ровная, гладкая равнина. Я посмотрлъ внизъ: на кресл у подъзда сидлъ князь окруженный сенаторами и чинилъ судъ и расправу. Что-то родное, знакомое видлось во всемъ, какъ-то не врилось что это чужбина.

Одвшись, я вышелъ пить кофе. Въ небольшомъ кабинет, около билліардной, былъ сервированъ столъ и на немъ въ роскошномъ серебр стояли: кофе, чай, шоколадъ, яйца, ветчина и масло. Позавтракавъ, мы начали играть на билліард. Вдругъ дверь отворилась и вошелъ князь. Радушно и привтливо поздоровавшись съ нами, онъ началъ говорить о Черногоріи. Говорилъ про реформы которыя сдлалъ и которыя хочетъ провести, пламенно желалъ клочокъ моря и надялся его получить при начатыхъ переговорахъ.

Онъ говорилъ съ такимъ жаромъ, съ такимъ увлеченіемъ что было видно какъ онъ горячо любилъ родину и весь славянскій міръ. Покойнаго государя Николая Павловича онъ боготворилъ.

Разказывалъ о своемъ пребываніи въ Петербург въ 1850 году, когда онъ прізжалъ посвящаться въ санъ владыки, и его помстили въ Александровской Лавр для приготовленія къ постриженію. Грустно ему было въ двадцать лтъ принимать монашество, онъ довелъ до свднія государя что желалъ бы остаться свтскимъ княземъ. Государь былъ такъ милостивъ что самъ пріхалъ въ Лавру и одобрилъ желаніе князя.

— Да, господа, прибавилъ князь,— сильна и страшна была Россія своимъ врагамъ посл 1849 года. Надо было ожидать что зависть Европы дойдетъ до коалиціи. Она не могла, равнодушно смотрть что на свер русскій адмиралъ {Иванъ Петровичъ Епанчинъ съ эскадрой Балтійскаго флота. Во время Голштейнской войны. Но что замчательно, я слышалъ почти буквально то же самое отъ другаго лица и при другихъ обстоятельствахъ. Въ 1857 году, когда нашъ фрегатъ пришелъ въ Грецію, она была еще занята французскими войсками. Оккупаціоннымъ корпусомъ командовалъ вице-адмиралъ графъ Bout Willaumez, бывшій начальникъ штаба французской эскадры въ Черномъ Мор. Мн часто приходилось говорить съ нимъ о Севастопол и Крымской войн вообще. Разъ, говоря о причинахъ войны, онъ заступился за Наполеона и сказалъ: ‘Не могла же Европа смотрть равнодушно когда на свер русскій адмиралъ диктаторски распоряжается царствомъ, а съ юга другой генералъ доноситъ: Венгрія у ногъ вашего величества.’} спасалъ Данію, а на юг фельдмаршалъ Паскевичъ приказалъ быть Австріи.

— Однако, господа, я вамъ помшалъ играть на билліард. Кто желаетъ сыграть со мной?

И онъ прелюбезно сыгралъ партію съ лейтенантомъ Б,

Когда пришелъ нашъ капитанъ, мы отправились въ сопровожденіи князя въ монастырь и съ визитами къ митрополиту и князю Мирко, герою Граховскаго сраженія. Въ два часа былъ опять парадный обдъ, а въ восемь ужинъ. Чай пили въ комнатахъ княгини, гд и провели вечеръ. Между обдомъ и ужиномъ князь возилъ насъ верхомъ по окрестностямъ Цетинья. Само же Цетинье не городъ и даже не деревня, а такъ десятокъ съ чмъ-то домовъ.

На другое утро князь опять пришелъ къ намъ. Онъ долго говорилъ о милости сдланной ему нашимъ императоромъ и о польз которую принесло пребываніе нашего фрегата на водахъ Адріатики.

— Въ память этого пребыванія, сказалъ онъ,— я прошу васъ, господа, принять орденъ Даніила Іго за независимость Черногоріи. Но извините, господа, я дамъ вамъ только патенты, а кресты мн еще не выслали изъ Вны. Бывшіе въ наличности я роздалъ за Грахово.

Въ 10 часовъ, при гром выстрловъ изъ граховскихъ орудій, мы выхали изъ Цитинья. Князь насъ провожалъ версты три на великолпномъ бломъ аргамак, взятомъ тоже у Турокъ подъ Граховомъ.

Часа въ два мы прибыли на перевалъ, откуда открывался видъ на Адріатику. Посл дикихъ, мрачныхъ Черныхъ Горъ, невольно веселитъ глазъ дивный ландшафтъ открывшійся предъ нами. Четыре тысячи футъ подъ нами, какъ блая точка окруженная зеленью, красовалась Будуа. Maitre d’htel князя обратилъ наши взоры на боле прозаическую картину. На зеленой лужайк, на снжно-блой скатерти, стояли груды серебра со всевозможными яствами.

Отвдавъ послдній разъ хлба и соли гостепріимнаго Черногорскаго князя, мы быстро стали спускаться, и въ 8 часовъ фрегатъ уже шелъ подъ всми ларами по направленію Рагузы.

По приход въ Гравозу, наша жизнь пошла опять своимъ чередомъ, днемъ служба, а вечеромъ, если не вахта, поздка въ Рагузу. Съ Французами мы какъ-то уже совсмъ прекратили сношенія. Большинство офицеровъ было недовольно что хотя и придетъ на смну корветъ Баянъ, но поздно, и мы не поспемъ вернуться въ Кронштадтъ въ эту осень. Но все-таки ждали Баяна съ нетерпніемъ, наконецъ въ конц октября онъ пришелъ. Мы отправились къ офицерамъ, забросали ихъ вопросами о родныхъ, о родномъ. Они радовались что пришли въ Средиземное море, наши грустили что не могутъ попасть въ Балтійское. Одни матросики безаботно радовались. На корвет была принята провизія въ Кронштадт на четыре мсяца, и въ томъ числ родной пнникъ и черные сухари. Наши Полканцы уже давно получали ромъ и пшеничные галеты. Соскучились по родимому. Сейчасъ же отправилась депутація къ старшему офицеру.

— Ваше благородіе, позвольте промнять ведро на ведро, пудъ на пудъ, мы, пожалуй, придачи дадимъ.

Позволили. Радости не было конца какъ засвистали ‘къ водк!’

Вс бросились къ яндов.

— Вотъ она, матушка! индо донушко видно.

Старшій боцманъ, Тарасъ Егоровичъ, на что служака и знаетъ морской этикетъ, но и то не выдержалъ:

— Ваше благородіе, позвольте другую выпить.

Любо смотрть на нихъ было. Баянъ заступалъ ваше мсто, а мы должны были идти въ Ниццу на соединеніе съ эскадрой Великаго Князя Генералъ-Адмирала.

Простившись съ Рагузой, простившись съ нашими офицерами, мы развели пары и, отсалютовавъ флагу Jurien de la Grravire’а, снялись съ якоря.

Проходя Рагузу, мы убавили ходъ, на стны крпости и на сосдніе холмы высылало все населеніе города, намъ махали шляпами, платками, кричали ‘ура’ и ‘addio’….

Фрегатъ далъ полный ходъ и сталъ быстро удаляться. Солнце садилось и обливало золотистыми лучами утопающую въ волнахъ Адріатики Рагузу. Прощай Рагуза, addio Carolina!… А изъ каютъ-кампаніи слышались аккорды піанино и голосъ романса:

Солнце дважды не восходитъ.

Счастье дважды не приходтъ.

Черезъ шесть дней мы бросили якорь на рейд Виллафранки.

А. САТИНЪ.

‘Русскій Встникъ’, No 7, 1874

ШЕСТЬ МСЯЦЕВЪ ВЪ АДРІАТИК ПОДЪ КОМАНДОЙ ФРАНЦУЗСКАГО АДМИРАЛА

ИЗЪ ВОСПОМИНАНІЙ ЧЕРНОМОРСКАГО ОФИЦЕРА.

Читайте также: