ГАРТМАНЪ ФОНЪ-АУЭ.
Бедный Генрих, Гартман Фон Ауэ, Год: 1877
Время на прочтение: 13 минут(ы)
Нмецкіе поэты въ біографіяхъ и образцахъ. Подъ редакціей Н. В. Гербеля. Санктпетербургъ. 1877.
Хотя извстно, что Гартманъ былъ родомъ изъ Ауэ, но такъ-какъ въ Германіи было нсколько мстечекъ и замковъ этого имени, то, по отсутствіи какихъ-либо иныхъ біографическихъ данныхъ, опредлить съ точностью мсто рожденія поэта не представляется возможности. Скудныя извстія о событіяхъ его жизни можно извлечь только изъ его же собственныхъ сочиненій. Такъ намъ извстно, что онъ постилъ Палестину, памятникомъ чего остались его прекрасныя ‘Крестныя псни’. Лучшая пора его дятельности относится къ началу тринадцатаго столтія, по-крайней-мр Вольфрамъ фонъ-Эшенбахъ, въ своёмъ ‘Парцивал’, причисляетъ его въ 1204 году къ числу лучшихъ современныхъ поэтовъ. Гартманъ умеръ вроятно въ промежутокъ времени между 1210 и 1220 годами.
Хотя лирическія стихотворенія Гартмана обличаютъ очень сильный талантъ, какъ, напримръ, его ‘Крестныя псни’, но главными произведеніями, составившими его славу, считаются четыре эпическія поэмы: ‘Эрекъ’, ‘Ивейнъ’, ‘Бдный Генрихъ’ и ‘Святой Григорій на камн’. Содержаніе первыхъ двухъ заимствовано ихъ изъ легенды о рыцаряхъ круглаго стола, a двухъ остальныхъ — изъ сказаній народной поэзіи.
Содержаніе первой заключаетъ описаніе похожденій рыцаря Эрека: какъ онъ, сопровождая королеву на охоту, подвергается оскорбленію встрченнаго имъ карлика изъ свиты одного рыцаря и, не будучи въ состояніи ему отомстить, потому-что былъ въ эту минуту безоруженъ, ршается слдовать всюду за своимъ оскорбителемъ, чтобъ дождаться благопріятнаго случая мести. Вечеромъ того дня достигаетъ онъ замка, гд празднуется турниръ. Остановясь въ окрестностяхъ замка, въ дом землевладельца, по имени Коралуса, у котораго есть красавица дочь Энита. Эрекъ получаетъ отъ неё оружіе, при помощи котораго побждаетъ на турнир всхъ противниковъ и женится на Энит. посл чего узжаетъ домой. Праздная жизнь, которую онъ начинаетъ вести, думая только о своей любви къ Энит, скоро возбуждаетъ негодованіе всхъ знавшихъ и уважавшихъ до того Эрека, какъ храбраго и предпріимчиваго рыцаря. Энита, тяготясь такимъ дурнымъ мнніемъ о своёмъ муж, убждаетъ его предпринять всесвтное путешествіе, чтобъ возстановить доброе мнніе о его храбрости и сил. Эрекъ соглашается, но желая наказать свою жену за сомнніе въ его добродтели и мужеств, велитъ ей хать съ собой и подвергаетъ её всмъ опасностямъ и неудобствамъ путешествія. Энита съ мужествомъ выдерживаетъ испытаніе и нсколько разъ спасаетъ своего мужа отъ неминуемой опасности. Посл множества приключеній и битвъ, Эрекъ, тяжело-раненый, попадаетъ въ плнъ въ замокъ одного рыцаря, который, поражонный красотою Эниты. пытается ее соблазнить. Эрекъ, услыша крикъ жены, вскакиваетъ съ постели и, одтый въ бломъ саван, вступаетъ съ рыцаремъ въ битву — и тмъ спасаетъ жену.Затмъ начинается новая жизнь приключеній и странствій. Поэма кончается описаніемъ того, какъ Эрекъ побждаетъ одного владтеля замка, который, убивъ восемьдесятъ рыцарей, держалъ въ плну ихъ женъ. Освободивъ плнницъ, Эрекъ возвращается ко двору отца своего, короля Артуса, по смерти котораго вступаетъ на престолъ.
Изъ этого краткаго описанія сюжета поэмы видно, что она основана на одной изъ тхъ безчисленныхъ легендъ о похожденіяхъ средневковыхъ рыцарей, которыя очень долгое время наводняли всю литературу, пока имъ не нанёсъ окончательнаго удара Сервантесъ своимъ ‘Донъ Кихотомъ’. Гартманъ очень мало вдохнулъ жизни въ этотъ скучный, сухой сюжетъ, и даже не придалъ психологическаго развитія отдльнымъ характерамъ. Вся прелесть поэмы заключается въ лёгкости стиха и описаніяхъ, которыя во многихъ мстахъ отличаются дйствительною силой и живостью. Гораздо замчательне вторая написанная Гартманомъ поэма и озаглавленная ‘Святой Григорій на камн’. Содержаніе ея слдующее: одинъ рыцарь, умирая, оставляетъ двухъ дтей, сына и дочь, причёмъ поручаетъ сыну особенно заботиться о его сестр. Но сынъ, подвигнутый дьяволомъ, соблазняетъ свою сестру, посл чего, поражонный муками совсти, умираетъ въ святой земл. Между-тмъ сестра производитъ на свтъ сына, но, не желая имть предъ глазами это дитя грха, велитъ положить ребёнка въ лодку и пустить въ море. Втеръ прибиваетъ лодку къ уединённому монастырю, гд монахи принимаютъ маленькаго Григорія и даютъ ему прекрасное воспитаніе. Выросши, Григорій покидаетъ монастырь и отправляется. въ качеств странствующаго рыцаря, искать приключеній. Случай заноситъ его въ страну, гд царствовала его мать, и гд свирпствовала междоусобная война, возбуждённая мятежными вассалами. Григорій побждаетъ бунтовщиковъ и въ награду, какъ новый Эдипъ, получаетъ руку царицы, своей матери. Между-тмъ изъ бумагъ, найденныхъ въ ладонк, висвшей на его груди, обнаруживается происхожденіе Григорія, a вмст съ тмъ и ужасный свершонный имъ грхъ. Поражонный ужасомъ, Григорій удаляется на пустынную скалу, надваетъ на себя тяжолыя вериги и бросаетъ ключъ отъ нихъ въ море, давъ слово только въ такомъ случа поврить въ милосердіе и прощеніе Божіе, если будетъ отысканъ брошенный имъ въ море ключъ. Цлыя семнадцать лтъ проводитъ онъ въ покаяніи и молитв. Слухъ о его сподвижничеств получаетъ наконецъ такую распространённость, что въ Рим ршаются избрать его папой. Въ то самое время какъ посольство является звать его на папскій престолъ приходитъ рыбакъ и приноситъ ключъ отъ его веригъ, найденный въ пойманной имъ рыб. Григорій, видя въ этомъ совпаденіи случайностей перстъ Божій, принимаетъ предложеніе и отправляется въ Римъ, гд находитъ свою мать, пришедшую туда молить новаго, неизвстнаго ей папу о прощеніи грховъ. Поэма кончается свиданіемъ сына съ матерью, посл чего оба находятъ, наконецъ, въ жизни желанный покой, исполненные надежды на милосердіе Божіе.
Разсматривая содержаніе этой поэмы, нельзя не признать въ ней замчательную амальгаму понятій и легендъ древняго и новаго міра. Факты и драматическія коллизіи явно выхвачены изъ исторіи Эдипа, a между-тмъ духовное содержаніе поэмы и въ особенности примиряющій конецъ порождёнъ всецло средневковымъ воззрніемъ на человка и его земную жизнь. Нечего говорить, что содержаніе это дало несравненно боле пищи фантазіи поэта, чмъ предыдущая поэма. и Гартманъ съумлъ дйствительно воспользоваться своимъ сюжетомъ, написавъ поэму, изобилующую какъ прекрасными описаніями, такъ и психологическимъ развитіемъ характеровъ.
Третья поэма Гартмана, озаглавленная ‘Бдный Генрихъ’, составляетъ трогательный разсказъ о томъ, какъ одинъ рыцарь, по имени Генрихъ, постигнутый болзнью проказы, узнаётъ отъ врача, что его можетъ излечить только кровь молодой, непорочной двушки. Объятый ужасомъ, онъ не сметъ открыть ужасной тайны, но объ ней случайно узнаетъ молоденькая дочь хозяина дома, гд живётъ Генрихъ, и ршается пожертвовать собой, чтобъ спасти больного, котораго она любитъ. Какъ ни долго отказывался Генрихъ, но, обезсиленный болзнью, наконецъ далъ своё согласіе. Увидя однако ножъ, занесённый надъ своей спасительницей, онъ въ ужас останавливаетъ руку врача. Въ награду за это милосердіе Божіе допускаетъ его вылечиться отъ болзни, посл чего онъ женится на полюбившей его двушк. Какъ ни простъ и какъ, можно сказать, ни наивенъ до излишества этотъ сюжетъ, но Гартманъ съумлъ выполнить по этой незатйливой канв премилый, трогательный разсказъ, заставляющій забыть нелпость содержанія.
Наконецъ,четвёртая и послдняя изъ поэмъ Гартмана, озаглавленная ‘Ивейнъ или рыцарь со львомъ’, вводитъ насъ опять въ циклъ легендъ о рыцаряхъ круглаго стола. Тутъ опять, какъ въ Эрек, является длинная нить удивительнйшихъ приключеній и рыцарскихъ подвиговъ, которые чередуются, какъ въ калейдоскоп, безъ всякой внутренней связи. Описаніе битвъ съ великанами, чудовищами, злыми волшебниками и тому подобное занимаетъ всю поэму, такъ что краткое изложеніе содержанія не можетъ дать о ней никакого понятія. Заглавіе поэмы: ‘Рыцарь со львомъ’ объясняется тмъ, что герой поэмы Ивейнъ засталъ разъ въ лсу льва въ единоборств съ дракономъ и убилъ чудовище. Благодарный левъ съ-тхъ-поръ не покидаетъ своего спасителя и оказываетъ ему помощь во всхъ его битвахъ. Поэма оканчивается по обыкновенію счастливой развязкой, въ которой рыцарь мирится съ своей врной женой, вроломно имъ покинутой.
Таковы четыре поэмы, написанныя Гартманомъ.Талантъ его глубоко уважался современниками за ту пламенную горячность, съ какою выливался каждый стихъ изъ подъ его пера. Умнье говорить выразительными образами ставитъ его высоко надъ прочими современными поэтами, часто утопавшими въ безплодной реторик. Не вина Гартмана, если вкусъ современной публики требовалъ отъ поэтическихъ произведеній прежде всего разсказовъ объ удивительныхъ событіяхъ и замысловатыхъ сюжетовъ, подобныхъ тмъ, которые онъ избралъ для своихъ поэмъ. Но его заслуга заключается именно въ томъ, что и среди этого хаоса идущихъ въ разрзъ съ истинной поэзіей атрибутовъ тогдашней литературы, онъ умлъ проводить истинное чувство и высказывать его горячей поэтической рчью, рзко отдляющей личность самого поэта отъ нелпыхъ сюжетовъ, навязанныхъ ему требованіемъ времени.
ИЗЪ ПОЭМЫ ‘БДНЫЙ ГЕНРИХЪ’
Она и господинъ ея больной
Верхомъ тихонько хали въ Салерно.
Хотя здокъ, томясь, страдалъ безмрно
И не было кровинки въ нёмъ одной,
Но умирать не думалъ онъ, казалось,
Она жь сойдти въ могилу собиралась
И на погибель, какъ на праздникъ, шла.
Какъ майскій день, свжа и весела,
Она шутить и пть была готова,
Чтобъ облегчить страданія больного,
Чтобъ грусть его разсять чмъ-нибудь
И сократить тмъ безконечный путь,
Скорбя душой о нёмъ нелицемрно
Когда жь они пріхали въ Салерно,
То убдила спутника она
Немедленно, до отдыха и сна,
Найти врача, который общался
Его спасти. Больной повиновался —
И съ врною служанкою, къ плечу
Ея склонясь, отправился къ врачу,
Которому напомнилъ общанье,
Имъ данное когда-то при свиданьи.
‘Вотъ двушка!’ сказалъ онъ. ‘Чтобъ спасти
Меня, она готова въ гробъ сойти
И ни кого за это не осудитъ.
Такъ дйствуйте! Пусть будетъ то, что будетъ!’
Какъ человкъ, который часто самъ
Не можетъ врить собственнымъ глазамъ.
Врачъ, головою покачавъ при этомъ,
Проговорилъ: ‘скажи мн, чьимъ совтамъ.
Дитя моё, ты слдуешь, и какъ
Ршаешься на этотъ страшный шагъ?
Не страху ль подчинилась ты невольно?’
‘Нтъ’, отвчала двушка, ‘сюда
Явилась я охотой, добровольно.’
Врачъ руку повёлъ её тогда
Въ другой покой, гд съ ней вдвоёмъ остался
И такъ её разубдить старался:
‘Скажи, зачмъ идёшь ты на убой,
Такъ беззавтно жертвуя собой?
Иль ты принуждена безчеловчно?
Скажи — и я спасу тебя, конечно.
Подумай и о томъ ты, въ свой черёдъ,
Что господинъ твой всё-таки умрётъ,
Коль за него умрёшь ты противъ воли.
Перенося мучительныя боли,
Ты безполезно кровью истечёшь,
Да и больного этимъ не спасёшь.
Подумай не шутя о предстоящихъ
Терзаніяхъ — теб, дитя, грозящихъ.
Передо мной, во-первыхъ, ты должна
Явиться будешь вся обнажена,
Стыдливостью своей пренебрегая.
Затмъ, дитя, настанетъ и другая
Минута: по рукамъ и по ногамъ
Тебя связать я долженъ буду самъ,
И, приступивъ къ главнйшей сути дла,
Часть внутренностей вырзать изъ тла.
Но прежде, чмъ ножъ въ грудь твою войдётъ,
Пока — пойми ужасную картину —
Трепещущаго сердца я не выну,
Одинъ видъ стали жизнь въ теб убьётъ.
Какъ это ты всё вынесешь, бдняжка?
Къ тому жь (о, мн подумать даже тяжко!)
Что если ты одинъ испустишь крикъ,
Раскаешься хоть на единый мигъ,
То смерть твоя, съ борьбой ея ужасной,
Окажется ненужной и напрасной.
Теперь ршай! Сказалъ я всё, что могъ!’
— ‘Благодарю васъ, сударь, за урокъ!’
Она врачу отвтила съ привтомъ.
‘Хотя сама я думала объ этомъ
Давнымъ-давно, вамъ всё же я вполн
Обязана: вы очень ясно мн
Открыли, что должно со мной случиться,
Но такъ стращать насъ, женщинъ, не годится,
И, право, сударь, слушая слова
Благія ваши, я едва-едва
Не оробла. Ну, да въ этомъ дл
И сами вы, какъ вижу, оробли
И, кажется, боитесь приступить
Къ обязанности вашей. Извинить
Меня должны вы, сударь: но, признаться,
Мн вмст, очень хочется смяться:
Какъ это вы, учоный мужъ такой,
Теряете ршимость и покой
И трусите сильне, чмъ сама я,
Служанка не мудрёная, простая,
Готовая идти подъ лезвеё?
Коль вы въ искусство врите своё,
Такъ начинайте рзать безъ смущенья,
A за своё ручаюсь я терпнье.
Послушавъ васъ, не сомнваюсь я,
Что муки ждутъ тяжолыя меня,
Но я бы передъ вами не стояла,
Когда бъ сама себя не испытала,
И подъ ножомъ — я смло вамъ скажу —
Я не раскаюсь и не задрожу.
Хотя меня вы, сударь, напугали,
Но я отъ этихъ страховъ и печали
Готова хоть сейчасъ пуститься въ плясъ.
Извстно, сударь, каждому изъ насъ,
Что умереть когда-нибудь да надо:
Подчасъ и жизнь бываетъ хуже ада,
И для блаженства вчнаго, при томъ,
Пожертвовать не трудно лишнимъ днёмъ
Такъ въ смлости моей не сомнвайтесь!
Лишь вылечить больного постарайтесь,
A я найду награду въ небесахъ.
Оставьте же напрасный, сударь, страхъ
И докажите дломъ, что по праву,
Какъ лекарь, вы вошли въ такую славу.
Охотно я — коль то ведётъ къ добру —
За господина добраго умру,
Ему оставшись врною до гроба.
Когда его спасти мы можемъ оба,
Зато меня и васъ Богъ наградитъ,
И чмъ труднй вамъ дло предстоитъ,
Тмъ и Господь васъ наградитъ щедре.
И такъ — за дло, сударь, поскоре!’
Врачъ, не сказавъ ни слова, вышелъ вонъ
Въ ту комнату, гд, въ думу погружонъ,
Сидлъ больной. ‘Мужайтесь! Безконечно
Такъ предана вамъ двушка сердечно,
Что твёрдо и ршительно за васъ
Готова умереть.’ Не поднимая глазъ,
Сидлъ больной въ безмолвіи: казалось,
Рчь доктора не до него касалась —
И продолжалъ упорно онъ молчать.
Врачъ возвратился къ двушк опять
И за собой дверь заперъ осторожно,
Чтобы больному было невозможно
Спасительницу бдную свою
Увидть въ тяжкихъ мукахъ, на краю
Могилы. И сказалъ ей лекарь: ‘Надо
Теб снять платье.’ Быстро, точно рада
Приказу, платье двушка сняла
И предъ врачёмъ мгновенно очутилась,
Какъ въ первый день рожденія, гола —
И наготы своей не устыдилась:
Невинность ей одеждою была.
Какъ предъ лицомъ Творца она стояла,
Которому, какъ жертву, отдавала
Жизнь молодую. Въ мигъ, когда она
Предстала предъ врачёмъ, обнажена.
То онъ въ душ сознался. что едва ли
Красавицу подобную видали.
Въ нёмъ сердце переполнилось такой
И жалостью глубокой, и тоской,
Что мужество его поколебалось.
Однако же, какъ сердце ни сжималось,
Веллъ ей лечь на столъ высокій онъ
И привязалъ её къ столу веревкой.
Потомъ рукою опытной и ловкой
Взялъ ножъ большой и острый съ двухъ сторонъ
И лезвеё сталъ пробовать. Отточенъ
Былъ ножикъ, но, той мыслью озабоченъ,
Чтобъ смерть несчастной жертвы облегчить,
Онъ принялся опятъ его точить…
И, поражонъ зловщимъ, страшнымъ звукомъ
По камню проводимаго ножа.
Несчастный Генрихъ вспрянулъ, весь дрожа,
Сообразивъ, какимъ ужаснымъ мукамъ
Подвергнуться несчастная должна
Изъ за него. Ужель умрётъ она?
И съ ней онъ не увидится? Ужасно!
Бросается онъ къ двери. но напрасно:
Дверь заперта. У Генриха въ тотъ часъ
Ручьями слёзы хлынули изъ глазъ —
И онъ созналъ, какъ посл пробужденья,
Всей угасавшей жизни обновленье.
И думалъ онъ: зачмъ она умрёть?
Какую мн отраду принесетъ
Смерть двушки невинной и прекрасной?
Безумецъ! Жизнь насильно не вернёшь,
Безъ воли Бога дня не проживёшь —
И если бъ Онъ, Отецъ нашъ полновластный,
Теб хотлъ здоровье воротить,
То почему она должна не жить?
Богъ милостивъ — и всё ему возможно!
Такъ не испытывай Его неосторожно
Ты новыми грхами, не буди,
Въ Нёмъ гнва, по терни, молчи и жди.
Такъ поршивъ, сталъ Генрихъ въ дворъ стучаться.
— ‘Пустите!’ — ‘Невозможно’, отозваться
Врачъ поспшилъ: ‘мн некогда теперь.’
— ‘Нтъ, бросьте всё и отворите дверь!
Меня должны вы выслушать.’ — ‘Скажите,
Что нужно вамъ за дверью. ‘ — ‘ Нтъ, впустите!
Идётъ вопросъ о цлой жизни. Былъ
Я въ заблужденьи.’ Врачъ его впустилъ —
И увидалъ онъ двушку покорно
Лежащую на роковомъ стол.
Къ врачу вошедшій бросился проворно:
‘Послушайте! Невиннй на земл
Младенца нтъ! Смерть бднаго созданья
Мн не нужна. Небесъ предначертанья
Не измнить! Я всё вамъ заплачу,
Что общалъ, но смерти не хочу —
И пусть живётъ бдняжка эта.’ Горько
Заплакала красавица, лишь только
Разрзывать веревки докторъ сталъ.
Увидвши, что Генрихъ помшалъ
ЕЙ умереть, не кстати такъ явившись,
Съ отчаяньемъ за волосы схватившись,
Такъ начала стонать она, вопить,
Какъ-будто мукъ была не въ силахъ скрыть:
‘О, горе мн, несчастной! Никому-то
Нтъ дла до меня. Ещё одна минута —
Спасенья ради, я бы умерла
И въ царствіе небесное вошла.
Теперь вся жизнь — одно моё мученье:
Я никогда не заслужу спасенья!
Теперь мн стыдъ, позоръ и вчный срамъ!
Позоръ и вчный стыдъ за-то и вамъ,
Что въ свтлый рай чрезъ васъ не попаду я!
И снова, то моля, то негодуя,
Она рвалась на смерть. Больной и врачъ
Не двигались. Межь-тмъ, поднявши плачь —
Ломая руки, двушка корила
Того, кого такъ горячо любила:
‘Свтъ радости моей теперь потухъ:
Мой господинъ сталъ робокъ, нмъ и глухъ —
О, для чего меня вы обманули?
Зачмъ надежду въ сердц мн вдохнули?
Я въ вашу твёрдость врила сперва,
Теперь же вижу, что она — слова,
Что человкъ вы самый низкій, лживый,
Безжалостный, безсильный и пугливый:
Пугаетъ васъ того страданья видъ,
Которое нисколько не страшитъ