Дж. Г. Байронъ
Пророчество Данте
ПРОРОЧЕСТВО ДАНТЕ.
Достигъ съ закатомъ дней я высшаго наитья
На все бросаютъ тнь грядущія событья.
Кэмпбеллъ.
Л. Шепелевичъ.
ПРОРОЧЕСТВО ДАНТЕ.
ПРОРОЧЕСТВО ДАНТЕ.
Пророчество Данте, Байрон Джордж Гордон, Год: 1814
Время на прочтение: 16 минут(ы)
Новый переводъ О. Чюминой съ предисловіемъ проф. Л. Ю. Шепелевича
Байронъ. Библіотека великихъ писателей подъ ред. С. А. Венгерова. Т. 2, 1905.
‘Пророчество Данте’ — одно изъ прекраснйшихъ произведеній политическаго характера, написанныхъ Байрономъ,— относится къ періоду пребыванія поэта въ Равенн и его увлеченія, въ близкой ему сред семьи Гамба, идеями освобожденія и объединенія Италіи. Возлюбленная поэта, графиня Тереза Гвиччіоли, несмотря насвою юность, свтскость, страсть къ нарядамъ и забавамъ, была не только ревностной патріоткой, мечтавшей объ освобожденіи дорогой родины изъ-подъ власти тирановъ, но и большой любительницей итальянской поэзіи. Особенно увлекалась она произведеніями Данте и Тассо, ‘Божественную Комедію’ она знала чуть не наизусть, и декламація красавицы производила чарующее впечатлніе. Подъ вліяніемъ Терезы Байронъ еще боле укрпился въ своихъ симпатіяхъ къ итальянскому языку и литератур. Языкомъ онъ усплъ овладть въ совершенств, a итальянскіе поэты, въ особенности Данте и Тассо, стали для него какъ бы родными. Написавъ ‘Жалобу Тассо’, онъ перевелъ на англійскій языкъ первыя дв псни герои-комической поэмы Пульчи ‘Могgante Maggiore’ и извстный эпизодъ изъ ‘Божественной Комедіи’ о Франческ Риминійской, то и другое — размромъ подлинника и съ соблюденіемъ почти буквальной точности. Въ апрл 1819 г., узжая изъ Венеціи, графиня Гвиччіоли взяла съ Байрона общаніе непремнно пріхать въ Равенну. ‘Могила Данте, классическая сосновая роща’ и проч. послужили предлогомъ для этого приглашенія. Байронъ, однако, замедлилъ пріздомъ и явился въ Равенну, только узнавъ о томъ, что Тереза ‘при смерти’,— въ день праздника ‘Тла Господня’, который въ 1819 г. приходился на 10 іюня. Свои книги онъ оставилъ въ Венеціи, въ свободное время ему нечего было длать — и онъ придумалъ, по совту графини, написать ‘что-нибудь на сюжетъ изъ Данте’. Такимъ образомъ и возникло ‘Пророчество Данте’,— произведеніе, которымъ самъ поэтъ былъ очень доволенъ и о которомъ онъ писалъ Муррею: ‘Это — лучшая вещь изъ всего, мною написаннаго,—если только она не непонятна’.
Въ виду тогдашнихъ итальянскихъ симпатій и отношеній Байрона представляется вполн естественнымъ его желаніе связать, такъ или иначе, свое имя съ именемъ ‘великаго Алигіери’, которое въ ту пору, можно сказать, носилось въ окружавшей нашего поэта атмосфер. Фридрихъ Шлегель еще въ 1814 году, въ прочитанной въ Вн публичной лекціи, замтилъ, что ‘величайшій и наиболе національный изъ всхъ итальянскихъ поэтовъ никогда не былъ такъ любимъ своими соотечественниками, какъ въ наше время’. И дйствительно, въ конц второго десятилтія XIX вка въ Рим, Флоренціи, Болонь появляются превосходныя изданія ‘Божественной Комедіи’, сопровождаемыя цлымъ рядомъ изслдованій о жизни и произведеніяхъ Данте. Гобгоузъ, въ одномъ изъ своихъ историческихъ примчаній къ 4-й псн ‘Чайльдъ-Гарольда’, говоритъ, что современное поколніе ‘боготворитъ’ Данте и что увлеченіе имъ сверныхъ итальянцевъ боле скромные тосканцы считаютъ даже чрезмрнымъ. Самъ Байронъ записалъ въ своемъ дневник, подъ 29 января 1821: ‘Они, итальянцы, говорятъ о Данте, пишутъ о Данте, думаютъ о немъ наяву и во сн, можно было бы сказать, что они увлечены имъ до смшного, если бы онъ дйствительно этого не стоилъ’.
Но, помимо этого чисто-литературнаго увлеченія ‘Божественной Комедіей’, существовала, какъ уже замчено выше, еще и другая причина, побудившая Байрона написать ‘стихотвореніе на сюжетъ изъ Данте’: это было если еще не ясное предвидніе, то по крайней мр ожиданіе перемны въ политическомъ положеніи Италіи,— ожиданіе освобожденія отъ власти Бурбоновъ, отъ тиранніи иноземнаго правительства. ‘Данте былъ поэтомъ свободы’, говорилъ Байронъ Медвину: ‘ни преслдованія, ни изгнаніе, ни страхъ умереть на чужбин не могли поколебать его убжденій’. Байронъ писалъ свою поэму для итальянцевъ, желая показать имъ прекрасное видніе свободы и политическаго воскресенія родины. Отдаленное прошлое должно было оживить воспоминаніями былой славы заснувшій подъ игомъ неволи народъ, великій Алигіери долженъ былъ явиться пророкомъ свободы, руководителемъ новыхъ поколній,— чуть не вождемъ карбонаріевъ. Вщій во многихъ случаяхъ авторъ ‘Божественной Комедіи’ какъ нельзя лучше подходилъ къ роли прорицателя, умющаго разглядть будущее за непроницаемой пеленой настоящаго.
Судя по одному письму къ Муррею, гд Байронъ говоритъ: ‘Посылаю вамъ первыя четыре псни Пророчества’, надо думать, что поэтъ имлъ намреніе продолжать поэму, но, по всей вроятности, отвлеченный разными обстоятельствами — личными и политическими, оставилъ эту мысль и уже не возвращался къ ней впослдствіи. По крайней мр, въ его рукописяхъ не оказалось никакого продолженія ‘Пророчества’. Эти четыре псни были присланы издателю 14 марта 1820 г., но печатаніе ихъ, несмотря на нетерпливыя настоянія поэта, указывавшаго на то, что ‘теперь какъ разъ время издать Данте, потому что Италія находится наканун великихъ событій’, замедлилось до слдующаго года. Поэма была напечатана въ одной книжк съ трагедіей ‘Марино Фаліери’, вышедшей въ свтъ 21 апрля 1821 г.
‘Пророчестно Данте’ раздляется на четыре псни.
Въ первой Данте жалуется на неблагодарность своей родины — Флоренціи. Онъ не можетъ простить ей жестокихъ обидъ, ему нанесенныхъ, и лишь воспоминаніе о красот Беатриче, родившейся въ стнахъ этого города, смягчаетъ суровость поэта.
Вторая пснь рисуетъ положеніе Италіи и перспективу безконечныхъ бдствій, ее ожидающихъ. Подобно всмъ итальянскимъ патріотамъ, Данте восклицаетъ обращаясь къ Италіи: ‘Объединенье — вотъ спаситель твой!’.
Въ третьей псн мы находимъ рядъ пророчествъ Данте о своихъ преемникахъ — поэтахъ, которые прославятъ имя Италіи. Особенно хороши характеристики Аріосто и Тассо. Прекрасны и глубокомысленны замчанія Данте относительно трудности призванія поэта.
Четвертая псня изображаетъ художественное возрожденіе Рима трудами такихъ великихъ представителей искусства, какъ Микель Анжело. Весьма замчательны и здсь строфы, посвященныя призванію поэта.
Псня кончается новымъ обращеніемъ Данте къ неблагодарной Флоренціи.
Уже немедленно посл своего выхода въ свтъ поэма Байрона, переведенная на итальянскій языкъ, была понята въ качеств лозунга и призыва къ возстанію. Власти призывали къ конфискаціи этого изданія, и автору грозила-бы серьезная опасность, еслибы его не охраняло званіе лорда и англійскаго подданнаго.
Общіе пріемы произведенія заимствованы Байрономъ y Мильтона, но поэма во многомъ выиграла-бы, еслибъ оказалась боле краткой и не раздленной на четыре части. Равнымъ образомъ, слишкомъ пространныя отступленія въ область исторіи задерживаютъ вниманіе читателя на интересныхъ, но второстепенныхъ эпизодахъ. Высоты паоса поэтъ достигаетъ въ обличительныхъ частяхъ своей поэмы, особенно тамъ, гд онъ говоритъ о наказаніи, которое ожидаетъ Флоренцію за ея преступное бездйствіе.
Представляетъ нкоторый интересъ уясненіе вопроса о томъ, насколько Байронъ усвоилъ себ стиль ‘Божеств,енной Комедіи’ и политическія воззрнія Данте. Не подлежитъ сомннію, что въ формальномъ отношеніи англійскій поэтъ въ совершенств проникся стилемъ Данте и съумлъ вполн овладть его стихомъ. Но въ то время какъ итальянскій поэтъ сурово и безпощадно, съ сарказмомъ и ироніей, коритъ неблагодарную родину, голосъ англійскаго поэта звучитъ жалобой. Въ XXVI псни ‘Ада’ Данте такъ язвитъ свою родину:
Ликуй, Флоренція! Моря и землю
Покрыла ты подъ снью крылъ своихъ,
И о теб въ аду везд я внемлю.
Въ числ татей я встртилъ пять такихъ
Твоихъ гражданъ, что долженъ ихъ стыдиться,
Да и теб немного чести въ нихъ.
Но если намъ предъ утромъ правда снится,
Почувствуешь ты скоро то, чему
Какъ онъ ни малъ, самъ Пратъ возвеселится.
Теперь пора исполниться всему
Коль быть бдамъ, грозой пусть грянуть скорой:
Вдь въ старости я къ сердцу ихъ приму.
Нигд, сколько извстно, Данте не унижается до жалобъ на свою судьбу изгнанника, любовь къ родному городу не проглядываетъ въ его суровыхъ стихахъ: ее смнили гнвъ и презрніе. Нигд Данте не высказался-бы аналогично слдующимъ стихамъ Байрона:
Флоренція! Хоть судъ жестокій твой
Разрушилъ кровъ мой, — все жъ любилъ тебя я,
Но мстительный мой стихъ, твоихъ обидъ
Неправыхъ горечь вчно вспоминая,
Переживетъ все то, чмъ дорожитъ
Моя отчизна,— силу, честь, свободу
И даже то, чмъ злобный адъ грозитъ
Всего страшнй несчастному народу,—
Тирановъ мелкихъ ненавистный рой!
‘Пророчество Данте’ должно считаться однимъ изъ наиболе патетическихъ произведеній Байрона, обязанныхъ своимъ происхожденіемъ политической атмосфер того времени и значительной начитанности поэта въ ‘Божественной Комедіи’ и произведеніяхъ боле позднихъ поэтовъ. Личныхъ автобіографическихъ моментовъ поэма отражаетъ сравнительно немного.
ПОСВЯЩЕНІЕ.
Для той страны, прелестное созданье,
Гд я рожденъ, но не найду конца,
Я строю лиру — псн подражанье
Великаго Италіи пвца,
Но копіей простой — очарованья,
Всей прелести безсмертной образца
Не передамъ, и жду я оправданья
Въ твоемъ лишь сердц нжномъ для творца.
Въ своей крас и юности — лишь слово
Ты молвила, и сердце вмигъ готово
Исполнить все, на свтломъ юг намъ
Изъ устъ прекрасныхъ рчь звучитъ такая,
Цвтетъ такая прелесть, взоръ лаская:
Къ какимъ не вдохновятъ они трудамъ?
Равенна, 21 іюня, 1819 г.
Во время одного посщенія Равенны, лтомъ 1819 года, автору подали мысль написать посл того, какъ онъ вдохновился заточеніемъ Тассо, и что нибудь на сюжетъ изгнанія Данте, гробница котораго составляетъ главную достопримчательность Равенны и въ глазахъ жителей города, и для прізжающихъ туда иностранцевъ.
Я послдовалъ этому совту и результатомъ является нижеслдующая поэма изъ четырехъ псней, написанныхъ терцинами. Если эти псни будутъ поняты и заслужатъ одобреніе, то я предполагаю продолжить поэму дальнйшими пснями и довести ее до естественнаго конца, т. е. до событій нашего вка. Читателю предлагается предположить, что Данте обращается къ нему въ промежутокъ времени между окончаніемъ Божественной Комедіи и своей смертью — незадолго до нея, и пророчествуетъ о судьбахъ Италіи въ слдующіе вка. Составляя этотъ планъ, я имлъ въ виду Кассандру Ликофрона и пророчество Нерея y Горація, также какъ и пророчество Священнаго писанія. Поэма написана стихомъ Данте, terza rima, кажется еще никмъ не введенннымъ въ нашъ языкъ, за исключеніемъ быть можетъ мра Гэлея (Haylay), но я видлъ только одинъ отрывокъ его перевода, приведенный въ примчаніяхъ къ Калифу Ватеку. Такимъ образомъ, если я не ошибаюсь, эта поэма представляетъ собой метрическій экспериментъ. Псни коротки, он приблизительно такой же длины, какъ псни поэта, отъ имени котораго я говорю — по всей вроятности напрасно заимствовавъ y него его имя.
Одна изъ непріятностей, выпадающихъ на долю современныхъ авторовъ, заключается въ томъ, что трудно для поэта, составившаго себ нкоторое имя — хорошее или дурное — избжать переводовъ на другой языкъ. Я имлъ счастье видть четвертую пснь Чайльдъ-Гарольда переведенную на итальянскій языкъ стихомъ, называемымъ versi sciolti, это значитъ, что поэма, написанная спенсеровскими строфами, переведена была блыми стихами съ полнымъ пренебреженіемъ къ естественному распредленію стиховъ по смыслу. Если бы и настоящая поэма, въ виду ея итальянскаго сюжета, подверглась той же участи, я бы попросилъ итальянскаго читателя помнить, что если мое подражаніе великому ‘Padre Alighier’ и не удалось, то вдь я подражалъ тому, что вс изучаютъ, но не многіе понимаютъ. До сихъ поръ не установлено, что собственно означаетъ аллегорія первой псни Inferno, если не считать, что вопросъ окончательно разршенъ остроумнымъ и вполн правдоподобнымъ толкованіемъ графа Маркети.
Итальянскій читатель уже потому можетъ простить мн неудачу моей поэмы, что вроятно не былъ бы доволенъ моимъ успхомъ, вдь итальянцы изъ вполн понятнаго національнаго чувства очень ревниво оберегаютъ единственное, что y нихъ осталось отъ прежняго величія — свою литературу, въ теперешней ожесточенной борьб между классиками и романтиками они очень неохотно разршаютъ иностранцу даже преклоняться или подражать имъ, и стараются опорочить его ультрамонтанскую дерзость. Я вполн это понимаю, зная, что сказали бы въ Англіи объ итальянскомъ подражател Мильтону или если бы переводъ Монти, Пиндемонте или Ариччи ставился бы въ примръ молодому поколнію, какъ образецъ для ихъ будущаго поэтическаго творчества. Но я вижу, что отклонился въ сторону и обращаюсь къ итальянскому писателю, когда мн слдуетъ имть въ виду англійскихъ. Но будетъ ли ихъ много или мало, a я долженъ имъ откланяться.
ПСНЬ ПЕРВАЯ.
Опять я въ мір этомъ, что на время
Я покидалъ, и снова удрученъ,
Я чувствую земного праха бремя,
Безсмертнаго виднія лишенъ,
Что вознесло къ Творцу меня въ селенья
Изъ бездны той, гд слышенъ гршныхъ стонъ,
Откуда нтъ возврата и спасенья,
И изъ другого мста меньшихъ мукъ,
Гд вс проходятъ пламень очищенья
И въ ангельскій затмъ вступаютъ кругъ,
Приблизясь къ Беатриче совершенной,
Чей дивный свтъ мой озаряетъ духъ
И къ Троиц Предвчной, всеблаженной:
Въ ней — истинный и тріединый Богъ.
Земному гостю ты, душа вселенной,
Была вождемъ, чтобъ славой онъ не могъ
Быть опаленъ, хотя черезъ свтила
Онъ восходилъ къ Всевышнему въ чертогъ.
О, ты, чье тло нжное могила
Скрывала долго, чистый серафимъ
Святой любви, что сердце охватила
Съ дней юности: и сталъ неуязвимъ
Въ ея лучахъ я для всего земного.
То, безъ чего мой духъ, тоской томимъ,
Кружилъ, какъ голубь изъ ковчега — снова
Съ тобой усплъ я въ неб обрсти:
Нтъ полноты блаженства неземного
Безъ свта твоего. Лтъ десяти
Я былъ, когда ты сутью помышленій
И жизни стала. Я не зналъ любви,
Но я любилъ, среди борьбы, гоненій,
Изгнанія — струилъ я слезъ ручьи
Лишь по теб, безчувственъ для мученій,
И радуютъ мой взоръ лучи твои.
Сломить меня — безсиленъ гнетъ тирана,
Хотя напрасно я года свои
Влачилъ въ борьб, и лишь сквозь мглу тумана
Чрезъ Аппенины мой духовный взоръ
Въ отчизну проникаетъ невозбранно,
Гд прежде мной гордились. Изъ-за горъ
И въ смертный часъ мн нтъ туда возврата,
Но твердъ мой духъ въ изгнань до сихъ поръ.
Тучъ не страшилось солнце, но заката
Пришла пора, пришелъ мой день къ концу.
Длами, созерцаніемъ богата
Была душа, встрчалъ лицомъ къ лицу
Во всхъ его я видахъ разрушенье,
Міръ до сихъ поръ немилостивъ къ пвцу,
Но до конца избгъ я оскверненья
И низостью я не купилъ похвалъ.
Несправедливость — въ мір, но отмщенье —
За будущимъ, быть можетъ пьедесталъ
Оно воздвигнетъ мн, хотя желанья
Клонились не къ тому, чтобы попалъ
Я въ списокъ тхъ людей, что въ лжесіянь
Купаются, и гонитъ ихъ суда
Не втеръ, устъ измнчивыхъ дыханье.
Ихъ цль одна: межъ тхъ, кто города
Оружьемъ бралъ и судъ чинилъ неправый —
Прославиться на многіе года
Исторіи страницею кровавой.
Флоренція, о если бъ я узрлъ
Свободною тебя, внчанной славой!
Съ Іерусалимомъ сходенъ твой удлъ,
Гд плакалъ Онъ о гибнущей столиц,
‘Не хочешь ты!’ какъ онъ не захотлъ.
Укрылъ бы я подобно голубиц
Птенцовъ твоихъ, но ядомъ воздала,
Какъ лютый змй, ты за любовь сторицей.
Имущество отнявъ, ты обрекла
Мой прахъ огню. Страны родной проклятья,
Вы горьки тмъ, кому она мила!
Для родины готовъ былъ жизнь отдать я,
Но тяжко умереть черезъ нее,
Любя ее душой. Есть вроятье:
Въ грядущемъ заблужденіе свое
Пойметъ она, и мн, кому судила
Чрезъ палача покончить бытіе —
Откроется въ ея стнахъ могила.
Но этому не быть. Пускай лежитъ
Мой прахъ — гд палъ. Въ земл, что подарила
Мн жизнь и нын въ ярости казнитъ,
Хотя бъ съ отмной приговора злого —
Не будетъ прахъ разгнванный зарытъ.
Тамъ, гд лишенъ былъ моего я крова —
Не надлежитъ моей могил быть.
Отталкивала грудь она сурово,
Готовую кровь для нея пролить,
И духъ, противоставшій искушеньямъ,
И гражданина, что привыкъ служить
Ей каждымъ сердца врнаго біеньемъ.
Но Гвельфъ въ законъ тамъ смерть мою возвелъ,
Воспользовавшись быстрымъ возвышеньемъ.
Забудется ль подобный произволъ?
Флоренціи скорй грозитъ забвенье.
О, нтъ, ударъ былъ черезчуръ тяжелъ
И черезчуръ истощено терпнье,
Чтобъ сдлалася мене тяжка
Ея вина и легче мн — прощенье.
И все жъ моя любовь къ ней глубока.
Изъ-за нея и Беатриче ради —
Не мщу стран, что мн была близка..
Прахъ Беатриче молитъ о пощад,
Съ тхъ поръ какъ онъ туда перенесенъ —
Охраною онъ гршнымъ въ цломъ град.
Хотя порой я гнвомъ распаленъ,
Какъ Марій средь развалинъ Карагена,
И чудится мн гнусный врагъ — сраженъ,
Онъ корчится, изъ устъ клубится пна,
И торжествомъ сіяю я, но — нтъ.
Такая мысль, что я гоню мгновенно —
Не-человческихъ мученій слдъ,
Намъ служитъ Месть замной изголовью,
Она — съ неутоленной жаждой бдъ
Переворотомъ бредитъ лишь и кровью:
Когда мы всхъ затопчемъ въ свой чередъ,
Кто насъ топталъ, глумяся надъ любовью —
Вновь по главамъ склоненнымъ смерть пройдетъ.
Не мн, Господь, Теб — свершенье кары.
Пусть всемогущій жезлъ на тхъ падетъ,
Кто мн нанесъ жестокіе удары.
Будь мн щитомъ, какъ былъ Ты въ городахъ,
Гд царствовалъ духъ возмущенья ярый,
Въ опасностяхъ и въ боевыхъ трудахъ —
Изъ-за отчизны тщетно понесенныхъ.
Къ Теб, не къ ней взываю я въ мольбахъ,
Къ Теб, кого средь сонмовъ преклоненныхъ
Я созерцалъ въ той слав безъ конца,