Мазепа, Байрон Джордж Гордон, Год: 1819 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 16 минут(ы)

Скачать в PDF

Скачать в FB2

МАЗЕПА.

Поэма Байрона.

Замолкли громы подъ Полтавой,

Обманутъ счастьемъ пылкій Шведъ,

Легли полки, съ земли кровавой

Уже не встать имъ для побдъ:

И сила съ славой боевою,

Непостоянныя вовкъ,

Какъ ихъ поклонникъ, человкъ,

Передались Царю-герою,

И Кремль грозы уже не ждетъ.

Но день, еще мрачнй, настанетъ,

Но прійдетъ памятне годъ:

Москва стыдомъ и смертью грянетъ,

И врагъ, еще сильнй, падетъ,

Еще позорнй пораженье

Постигнетъ рати съ ихъ вождемъ:

Шумне, гибельнй паденье,

Вождю ударъ, дружнамъ громъ.

II.

Такъ выпалъ жребій: Карлъ разбитый

Бжать впервые принужденъ,

И день и ночь стремится онъ,

Своею кровію облитый

И кровью подданныхъ своихъ.

За Карла тьмы погибли ихъ,

Уже предъ силой сокрушенной

Нестрашно правд въ этотъ мигъ,

Но ни одинъ неслышенъ крикъ

Въ упрекъ гордын униженной.

Подъ нимъ застрленъ конь его,

Отъ ранъ Гіэта ¹) умирая,

Монарху отдалъ своего,

Но палъ и тотъ изнемогая.

И чтожъ? въ глуши, во тьм лсовъ,

Среди свтящихъ въ отдалень

Огней недремлющихъ враговъ,

Король находитъ одръ и кровъ.

Вотъ лавры, вотъ отдохновенье,

Вотъ для чего борьба племенъ!

Его несутъ подъ ближній кленъ:

Едва дыша, всхъ силъ лишенъ,

Недвиженъ, онъ отъ боли стонетъ.

И хладъ и мракъ со всхъ сторонъ,

И дрожь болезненная гонитъ

Съ его очей мгновенный сонъ.

Но опытъ горькаго паденья

Монархъ поцарски выносилъ,

И тла лютыя мученья

Могучей вол покорилъ.

Такъ и народы онъ недавно

Къ повиновенью приводилъ

Своею силою державной.

III.

Лишь горсть вождей, такъ день одинъ

Разсялъ сонмища дружинъ!

Но вренъ, доблестенъ кругъ тсный:

Нмые въ горести своей,

Садятся вс подъ кровъ древесный

Вкругъ государя, близъ коней.

Такъ люди съ тварью безсловесной

Дружатся въ общей имъ бд,

Такъ вс равняются въ нужд.

Въ числ другихъ Мазепа тоже

Подъ старымъ дубомъ стелетъ ложе:

Какъ дубъ и крпокъ и суровъ,

Едва ли самъ его моложе

Отважный гетманъ казаковъ.

Потомъ онъ, отдыхъ забывая,

Отеръ коня, его лаская,

Подъ борзымъ листьевъ набросалъ,

Его по грив потрепалъ,

И разнуздалъ, и любовался

Какъ жадно онъ траву щипалъ.

Досель Мазепа опасался,

Что конь его ночной порой

Пренебрежетъ росистымъ злакомъ.

Но врный конь, какъ самъ герой,

И неизнженъ и нелакомъ.

Хоть гордъ, всегда послушенъ онъ,

На все готовъ, легокъ, силенъ,

Съ Татарской прытью онъ несется,

Онъ знаетъ голосъ полководца,

Къ нему торопится на зовъ,

Его отыщетъ межъ рядовъ,

И если бъ звздный лучь затмился,

Съ заката солнца по разсвтъ

Во тьм бы добрый конь стремился

Покорно воину во слдъ.

IV.

Мазепа плащъ на дернъ бросаетъ,

Становитъ къ дереву копье,

Потомъ оружье разбираетъ,

Взглянулъ, исправно ли ружье,.

Пощупалъ сабли лезвее,

Отеръ ножны и рукоятку,

И словомъ, все добро свое

Пересмотрлъ онъ попорядку.

Потомъ баклагу взялъ съ кисой

И, приготовивъ уженъ свой,

Монарха подчивалъ съ вождями,

Спокойнй духомъ, чмъ иной

Придворный въ пиршеств съ друзьями.

Отвдавъ скудныхъ яствъ, король

Хотлъ, скрывая скорбь и боль,

Веселымъ быть на зло судьбин,

И улыбаясь началъ такъ:

‘Никто во всей моей дружин

Не превзошелъ тебя, казакъ!

Отъ Македонскаго понын

Свтъ не видалъ такой четы,

Какъ съ Буцефаломъ этимъ ты.

Всю славу Скиовъ помрачаетъ

Твоя удалая зда!’

На то Мазепа отвчаетъ:

‘Да будетъ вчно проклята

Та школа, гд наук конной

Учился я!’ И изумленной

Король спросилъ: ‘что такъ, старикъ?

Науку славно ты постигъ!’

‘Есть быль, но ныньче не до были,

Тотъ возразилъ: не дв-три мили

Еще скакать намъ отъ врага:

Везд опасность отъ погони,

Пока не ступятъ наши кони

На Заднпровскіе луга.

И, государь, теб нужна же

Минута отдыха: я бъ сталъ

Пёредъ дружиною на страж.’

‘Скажи ту быль, монархъ прервалъ,

О томъ прошу тебя. Проворно,

Быть можетъ, я подъ твой разсказъ

На мигъ сомкну усталый глазъ:

Дрема бжитъ меня упорно.’

Съ такой надеждой я готовъ:

Тогда, я думаю, годовъ

Мн было двадцать… такъ, не больше,

И Казимиръ въ то время въ Полып —

Янъ Казимиръ — былъ королемъ.

Я былъ шесть лтъ его пажемъ.

Ужъ то-то былъ монархъ ученый,

Съ тобой не сходствовалъ ни въ чемъ:

Онъ оставлялъ въ поко троны,

Не бралъ, за то и не терялъ,

И, кром прній на діэт,

Премирно царствомъ управлялъ.

Но кто безъ горя жилъ на свт?

Онъ музъ и женщинъ обожалъ:

Он жъ такъ гнвны, что порою

Войны желалъ бы Казимиръ,

Но онъ склонялся вновь на миръ

Предъ новой книгой иль красою.

Пирамъ, бывало, нтъ конца:

Народъ по улицамъ Варшавы

Бжитъ къ стнамъ его дворца

Взглянуть на пышныя забавы,

На блескъ вельможь и двъ и женъ.

Толпа поэтовъ Казимиру

Твердила: ты нашъ Соломонъ!

Одинъ лишь, помнится, сатиру

Скропалъ непризрнный пвецъ,

И хвасталъ тмъ, что онъ нельстецъ.

Дворъ веселъ, шуменъ былъ въ т годы,

Въ немъ вс за вирши принялись,

Я самъ слагалъ порою оды

И ихъ подписывалъ: Тирсисъ.

Былъ нкто старый воевода:

Богатъ какъ рудокопня, графъ

И очень древняго ужъ рода.

Онъ былъ невмру величавъ,

Сокровищъ онъ имлъ безъ счета,

Его любимая забота

Была надъ золотомъ сидть,

Иль въ родословную глядть:

И такъ зазнался онъ надъ ними,

Что счелъ, въ какомъ-то забытьи,

Заслуги предковъ за свои.

Жена, съ привычками иными,

Была годами тридцатью

Моложе, и кляла въ невол

И власть его и жизнь свою.

Сперва желанія, не бол,

Потомъ надежды, съ ними страхъ,

Стыда и сожалнья слезы,

Тамъ соблазнительныя грезы,

А дальше встрчи на пирахъ

Съ Варшавской молодежью, глазки

Въ восторгахъ пнья или пляски:

Все это живо, быстро шло

И незамтно привело

Ее къ опаснйшей развязк…

Тогда я былъ въ моей весн.

Скажу теперь подъ сдинами:

Межъ молодыми Поляками

Немного равныхъ было мн

Блестящей юности дарами.

Я веселъ былъ, могучъ, удалъ…

Теперь не то: я страшенъ сталъ,

Давно согнулся станъ мой стройный,

На мн лта, заботы, войны

Свой слдъ глубоко провели.

Меня отвергли бы свои —

Такъ вечеръ мой несхожъ съ зарею!

И прежде, чмъ года мои

Прошли надъ этой головою,

Уже давно не тотъ я былъ.

Ты знаешь: возрастъ не убилъ

Во мн ни храбрости, ни силъ —

Иль я бы сказкою ночною

Тебя теперь не веселилъ

Подъ черной неба пеленою.

Но дале. Терезы видъ…

Еще теперь такъ помню живо,

Что мнится, будто бы сидитъ

Она вотъ здсь подъ этой ивой.

Но гд счастливыхъ словъ сыскать,

Чтобъ образъ милой описать?

Азійскихъ двъ глаза и брови,

Слдъ примси Турецкой крови,

Текущей въ жилахъ Поляковъ —

Глаза темны, какъ тверди кровъ

Надъ нами. Но сквозь эти очи

Мерцалъ какой-то нжный лучъ,

Какъ новый мсяцъ въ часъ полночи

Украдкой брежжетъ изъ-за тучь.

Любовь и томность выражая

И тая въ собственномъ огн,

Теб напомнили бъ он

Святыхъ, которые, для рая

Томяся въ мукахъ на костр,

Въ восторг взоръ стремятъ гор.

Чело, какъ озеро въ день ясной,

Когда ни струйка не плеснетъ

И лучъ играетъ въ лон водъ,

И въ нихъ глядится неба сводъ,

Уста и щеки но напрасно…

Терезу я любилъ тогда,

Люблю теперь все также страстно,

И охладить меня невластно

Ничто — ни счастье, ни бда,

Люблю въ самомъ ожесточеньи,

И прошлое за мною вслдъ

До этихъ позднихъ жизни лтъ

Идетъ неотгонимой тнью.

VI.

Судьба свела насъ. Я взглянулъ.

Мой взоръ былъ встрченъ. Я вздохнулъ.

Она, стыдливая, молчала,

Но молча какъ-то отвчала.

Есть рчь безъ словъ, языкъ нмой,

Таинственной, неуловимый,

Для чувства только постижимый,

Для хладнаго ума чужой.

Невольно мысль души кипучей

Сверкаетъ искрами извн,

Какъ бы связуясь цпью жгучей,

Два юныхъ сердца вдругъ въ огн:

Такъ быстро пламя сообщаетъ

Электризованный металлъ,

Но какъ? никто не постигаетъ’.

Я мучился втиши, рыдалъ,

Нетерпливо ждалъ сближенья —

И скоро случай сблизилъ насъ:

И мы могли уже подчасъ

Поговорить безъ подозрнья.

О, какъ я жаждалъ объясненья!

Но мой языкъ коснлъ, неразъ,

Пока не выждалъ я мгновенья.

Случаюсь какъ-то ей со мной

Наедин быть за игрой —

Какой? назвать ужъ не умю:

Игра пустая, но за нею

Дни убивали мы порой.

Въ тотъ разъ терялъ я то-и-дло,

Но что мн было до того?

Со мною глазъ-на-глазъ сидло

Столь дорогое существо!

Какъ стражъ, за ней слдилъ я окомъ

(Будь наша стража такъ бодра!).

Она въ раздумій глубокомъ

Склонилась на руку. Игра

Ея души не занимала.

Часы летли, но она,

Какъ бы къ столу пригвождена,

Играть со мной не преставала.

И мысль въ сердечной глубин

Какъ молнія сверкнула мн:

Въ ней что-то шепчетъ о надежд!

И въ этотъ мигъ, смлй чмъ прежде,

За мыслью рчь моя лилась

Несвязно, странно, торопливо,

Но ей внимали терпливо.

Чего жъ еще? Кто слушалъ разъ,

Тотъ и еще услышитъ насъ:

Ужъ сердце, значитъ, нельдяное,

Хоть и откажутъ, будь въ поко,

Съ надеждой выслушай отказъ.

VII.

Я обожалъ. Меня любили.

Ты, государь — есть слухъ такой —

Ты нжной слабости людской

Не зналъ. Тебя бы утомили

Подробности сердечныхъ мукъ,

Теб бъ смшонъ былъ мой недугъ:

Я повсть ихъ могу оставитъ’

Но всмъ нельзя жъ владть страстьми,

Не вс, какъ ты, умютъ править

Равно собою и людьми.

Я самъ глава надъ племенами,

Или врне — былъ главой,

Но вол двигая рядами,

Велъ тысячи на смертный бой,

Но былъ невластенъ надъ собой.

Я обожалъ. Меня любили.

И признаюсь: любовь сладка,

Но отъ нея бда близка.

Свиданья наши тайны были.

Ихъ краткій часъ, о, какъ собой

Онъ искуплялъ мн ожиданье!

И что предъ нимъ вкъ долгій мой!

На всемъ далекомъ разстоянь

Отъ юности до позднихъ лтъ

Ему въ моемъ воспоминань

Подобныхъ не было и нтъ.

Украйну бъ отдалъ я охотно,

Чтобъ на одинъ еще хоть разъ

Мн воротить тотъ сладкій часъ,

Чтобы назваться беззаботно

Опять тмъ счастливымъ пажемъ,

Который — съ юностью златою

Богатъ въ убожеств своемъ —

Такъ дорожилъ своей судьбою,

Владя серцемъ и мечемъ.

Я тайно лишь видался съ нею:

Свиданья тайныя вдвойн

Пріятны многимъ, но не мн.

Я, чтобъ назвать ее своею

Предъ цлымъ свтомъ и Творцемъ,—

Не поскупился бъ жизнью всею —

И будто ядъ мн сердце жгли

Свиданья тайныя мои.

VIII.

Но на влюбленныхъ много глазъ:

Такъ примчали вс и насъ.

Лазутчики насъ сторожили

И, на свиданіи заставъ,

Меня съ Терезой захватили.

Неистово былъ гнвенъ графъ,

Оружья не было со мною.

Но будь я съ головы до ногъ

Закованъ въ сталь, чтобъ сдлать могъ

Я передъ дерзкою толпою?

Вблизи оттоль былъ графа домъ,

Надежды, помощи — ни въ комъ.

То было ночью предъ зарею.

Я думалъ: невидать мн дня,

Часъ смерти близокъ для меня.

Межъ-тмъ, какъ съ тихою мольбою

Себя вврялъ я небесамъ,

Пришли мы къ графскимъ воротамъ.

Но что потомъ съ Терезой было,

Не знаю. Графъ разсвирплъ,

Какой достался ей удлъ,

Того мн время не открыло.

IX.

‘Коня!’ И вмигъ онъ подведенъ.

Въ Украйн былъ тотъ конь рожденъ,

Сіялъ онъ гордою красою,

И, мнилось, весь проникнутъ онъ

Безплотной мысли быстротою,

Но дикъ и робокъ, какъ олень.

Сталь бедръ его не заклеймила,

Онъ жесткаго не зналъ удила,

Онъ вольнымъ былъ еще за день.

Теперь храпя, щетинясь гривой,

Въ борьб напрасной, но строптивой,

Весь въ пн, яростью кипя,

Стоялъ сынъ степи предо мною.

Вотъ гнусной челяди толпою

Къ его хребту привязанъ я.

Ударилъ бичъ — и конь съ собою

Несетъ меня — впередъ! впередъ!

Быстрй потока бурныхъ водъ!

Впередъ! впередъ! Я чуть дышалъ,

Куда летлъ онъ’ не видалъ,

Ужъ солнце вышло надъ востокомъ,

Онъ дальше, дальше мчится скокомъ.

Послдній звукъ изъ устъ людскихъ

Былъ хохотъ ненавистно-дикій

Толпы мучителей моихъ:

За мною адскіе ихъ клики

Со свистомъ втра разнеслись.

Рванулъ я въ гнв головою —

На ше связи подались,

И я, согнувшися дугою,

Врагамъ проклятье проревлъ.

Но скокъ коня окрестъ гремлъ:

Едва ль мой крикъ до нихъ домчался.

О, жаль мн, если неотмщенъ

Обидный хохотъ ихъ остался!

Нтъ, съ лихвой былъ отплаченъ онъ:

На мст гордыхъ стнъ и башенъ,

Тяжелыхъ сводовъ и мостовъ,

И вала вкругъ глубокихъ рвовъ,

Теперь, среди заглохшихъ пашенъ,

На камн камня даже нтъ,

Изглаженъ тамъ и жизни слдъ,

Былинки нтъ на всей равнин,

Гд-гд обломки лишь стны

Терновникомъ оснены,

И путнику ничто тамъ нын

Ужъ не напомнитъ о твердын.

Я видлъ пламя по стнамъ,

Я слышалъ, какъ свергались съ трескомъ

Громады черныхъ башенъ тамъ,

Свинецъ, какъ дождь, съ багровымъ блескомъ

Лился съ дымящихся высотъ.

Не думалъ графъ въ день черный тотъ,

Когда на молньи быстробжнбй

Въ добычу смерти-неизбжной

Онъ зврски обрекалъ меня,

Въ тотъ день не думалъ онъ, что я

Когда нибудь къ нему явлюся

Съ десяткомъ тысячъ лошадей,

И съ нимъ за шутку расплачуся

Свирпой местію моей.

Со мной сыгралъ онъ шутку злую,

Тогда, какъ дикаго коня

Вожатымъ выбралъ для меня.

Сыгралъ и я съ нимъ удалую:

Мой долгъ былъ красенъ платежемъ!

Чего-то время не устроитъ!

Мгновенье лишь подстережемъ —

Врага отъ мести не укроетъ

Ничто. Неутомимый трудъ

И неусыпное гоненье

Того, кто помнитъ оскорбленье,

Везд обидчика найдутъ.

XI.

Впередъ, впередъ летли мы

На крыльяхъ втра… Ужъ за нами

Остались села съ городами:

Такъ точно, въ часъ полночной тьмы,

Огни полярнаго сіянья

Скользятъ по завс небесъ.

Нтъ ни жилья вокругъ, ни зданья,

Мы въ пол, съ края черный лсъ —

И человка слдъ исчезъ.

Гд-гд лишь башни укрпленій,

Вооруженныхъ искони

Противъ Татарскихъ нападеній,

Порой виднются вдали.

Здсь за-годъ Спаги проходили,

И гд копыта ихъ коней

Топтали свжій цвтъ полей,

Тамъ злакъ бжитъ кровавой пыли.

Подернутъ мглою небосклонъ,

Все спитъ: въ безмолвіи глубокомъ

Лишь втерка прокрался стонъ.

Ему отвтилъ бы я вздохомъ,

Но конь летитъ впередъ, впередъ,

Не дастъ вздохнуть, ни помолиться,

Дождемъ съ главы моей струится

Ему на гриву хладный потъ.

А онъ, отъ ярости и страха

Храпя, несется легче праха.

Порою мнится мн намигъ,

Что бурный бгъ его утихъ:

Мечта! я слабый, изнуренный

Ничто для силы разъяренной,

Мой грузъ, какъ стали острее,

Лишь только подстрекалъ ее.

Усилье каждое мое,

Чтобъ изъ убійственнаго плна

Исторгнуть вспухнувшіе члены,

Лишь умножало пылъ, испугъ

Въ кон. Я издалъ слабый звукъ —

Какъ отъ бича онъ заметался,

Чуть шорохъ — вздрагивалъ онъ вдругъ,

Какъ будто громъ трубы раздался.

Межъ тмъ кровавая струя

Узлы ремней ужъ покрывала,

И жаждою гортань моя

Какъ въ яромъ пламени сгарала.

XII.

Предъ нами лсъ. Обширенъ онъ,

И нтъ конца со всхъ сторонъ:

Тамъ величаво возвышались

Верхи деревьевъ вковыхъ.

Напрасно бури ополчались

Съ пустынь Сибири противъ нихъ:

Они, нахмурясь, не склонялись

Неколебимою главой,

Но рдки были. Между ними

Кустарникъ свжій и густой

Шумлъ листами молодыми.

Еще въ то время не срывалъ

Ихъ втеръ осени суровой,

Еще тогда не покрывалъ

Ихъ цвтъ безжизненно-багровый,

Подобный крови на тлахъ,

Лежащихъ кучами въ поляхъ,

Когда свершилось пораженье,

И зимней ночи дуновенье

На безмогильное чело

И снгъ и иней нанесло,

И волкъ щеку льдяную гложетъ,

А вранъ пробить ее не можетъ.

То чаща дикая была:

На ней межъ низкими кустами

Каштанъ и дубъ взнеслись мстами

И ель угрюмая росла.

Вотъ что спасло меня. Предъ нами

Кустарникъ гнулся, и втвями

Слегка касался лишь меня,

Не могъ сорваться я съ коня,

Боль одоллъ я силой мужа,

А раны мн стянула стужа.

Какъ втръ, шумя среди листовъ,

Мы оставляли за собою

Кусты, деревья и волковъ.

Мн слышенъ былъ ночной порою

Лсныхъ страшилищъ легкій скокъ

И шелестъ ихъ скользящихъ ногъ,

Тотъ бгъ, который охлаждаетъ

Борзыхъ свирпую вражду

И рвенье ловчихъ утомляетъ.

Везд по конскому слду,

И предъ зарей не убгая,

Гналася жадно волчья стая.

Съ разсвтомъ, по лсу несясь,

Я видлъ ихъ за шагъ отъ насъ.

О, какъ желалъ я, чтобъ со мною

Мой врный мечь въ ту пору былъ:

Пусть я бы палъ, но палъ бы съ бою —

Враговъ бы много положилъ!

Я умолялъ судьбу сначала,

Чтобы скорй меня домчала

Къ предлу бга, но теперь

Я въ сил конской сомнвался.

Вотще: неукротимый зврь

Подобно горной серн мчался —

И снгъ не падаетъ скорй,

Когда внезапно у порогу

Застанетъ жителя полей

И заградитъ ему дорогу,

Взоръ ослпляя близной:

Такъ несся въ чащ онъ лсной,

Все дикъ, все съ яростію равной,

Золъ, какъ ребенокъ своенравной,

Иль какъ упрямая жена,

Когда бснуется она.

XIII.

Миную лсъ. Ужъ полдень былъ,

Но лучь Іюньской не палилъ.

Я дрогъ отъ стужи, иль, быть можетъ,

Уже моя хладла кровь:

Отвагу мука превозможетъ.

Въ ту пору былъ я не таковъ,

Какимъ теб кажуся нын.

Я былъ, какъ бшеный потокъ —

Страдать и радоваться могъ

Не безпокоясь о причин.

Меня сндали гнвъ и страхъ,

Морозъ и голодъ, стыдъ, досада:

Я былъ привязанъ, я былъ нагъ —

Я испыталъ терзанья ада,

Я созданъ весь въ отцевъ моихъ:

Встревожь лишь этотъ духъ могучій,

Воспламени въ насъ кровь — и вмигъ

Она кипитъ, какъ змй гремучій,

Когда притоптанъ онъ ногой.

Такъ мудрено ли, что и сила

Жестокой пытк уступила?

Земля бжала подо мной,

А небо будто бы кружилось,

Стремглавъ я падаю, мн мнилось,

Увы! я твердъ былъ на кон,

Но душно, тошно стало мн,

Стихала кровь — остановилась…

Надъ головою небеса

Быстрй вращались колеса,

Древа шатались какъ хмльныя,

Сверкнули блестки огневыя

Въ глазахъ — и вдругъ все стало тьмой,

Исчезло все, и я живой

Ужъ смерть извдалъ надъ собой.

Рдла мгла и вновь сгущалась,

Я гналъ смертельный этотъ сонъ,

Но тщетно воля порывалась,

Мой духъ былъ мукой омраченъ.

Мн было какъ въ морской пучин

Пловцу, который, ко бревну

Прильнувъ, уносится къ пустын,

Глотая хладную волну.

Какъ огнецвтныя виднья,

Являясь намъ въ полночный часъ,

Мелькнутъ и кроются изъ глазъ:

Въ жару недужнаго томленья,

Такъ волновалась жизнь моя.

Теперь утихла боль, но я

Позналъ еще лютй ея

Невыразимое смятенье.

Признаться ль? сердцу мысль тяжка,

Что мн въ предсмертное мгновенье

Грозитъ такая же тоска.

Быть можетъ, мигъ возврата къ праху

Еще мучительнй, грознй:

Но что мн смерть? не я ль безъ страху

Стократъ леталъ навстрчу ей?

XIV.

Я ожилъ: гд я? что со мною?

Морозъ, кружится голова,

По жиламъ медленной струею

Густая кровь течетъ. Сперва

Жизнь непримтно развивалась,

Вдругъ пробудилась боль опять,

И сердце судорогой сжалось

И стало снова замирать.

Межъ-тмъ въ ушахъ звучало странно,

Я всматриваться начиналъ,

Но все мн видлось туманно,

Какъ бы глядлъ я сквозь кристалъ.

Мн чудилось воды плесканье

И неба звзднаго сіянье.

Не сонъ ли? нтъ — я наяву

Черезъ рку съ конемъ плыву.

Потокъ, разлившійся широко,

Шумя, стремитъ за валомъ валъ:

Еще до берега далеко,

До тхъ нмыхъ и грозныхъ скалъ.

Водой студеной омоченный,

Я вырванъ былъ изъ забытья,

Минутной силой обновленный.

Мой конь, отвагою кипя,

Широкой грудью напираетъ,

Волна реветъ и отступаетъ.

Ужъ берегъ не вдали,

Вотъ наконецъ мы доплыли.

Но пристанью я не плнялся:

Все было мрачно позади,

Все ночь и ужасъ впереди.

Не знаю, долго ль продолжался

Мой смертный сонъ: я сомнвался,

Еще ль есть духъ въ моей груди.

XV.

Отъ влаги шерсть коня блеститъ,

А съ ребръ и гривы дождь стекаетъ,

Клубится паръ, онъ весь дрожитъ,

Но бодро мышцы напрягаетъ,

Летитъ по крутизн.

Взбжалъ — вотъ берега вершина.

Въ ночной тни открылась мн

Неизмримая равнина.

Какъ страшной бездны глубина,

Зіяющей въ видньяхъ сна,

Все дал, дале она

Тянулась, оку необъятна.

На ней, гд-гд, то близна,

То зеленющія пятна

Мелькали при лун.

Но тамъ въ пустынной тишин

Ничто не говорило мн

О мирномъ кров хаты дымной:

Нигд дрожащій огонекъ

Меня звздой гостепріимной’

Издалека къ себ не влекъ,

Ни свтъ блудящій не явился

Мн надъ болотомъ сквозь туманъ.

Увы! я тщетно бъ имъ прельстился,

Но мн бы сладокъ былъ обманъ,

Напомнивъ мн въ моихъ мученьяхъ

О человческихъ селеньяхъ.

XVI.

Впередъ, но тихо влекся конь,

Погасъ въ немъ ярости огонь,

Онъ съ головою наклоненной,

Облитый пной, чуть ступалъ,

Теперь легко бы удержалъ

Его ребенокъ разслабленный.

Что пользы? я привязанъ былъ.

Но будь и воленъ — изможденный,

Къ спасенью гд бы взялъ я силъ?

Однако трепетной рукою

Оковы рвать пытался я,

Напрасно: только боль моя

Усилилась съ борьбою —

И бросилъ я безплодный трудъ.

Казалось, бгъ кончался тутъ.

Такаго ль я желалъ предла?

Межъ-тмъ заря уже алла

Предвстницею дня. Но день

Такъ тихо, тихо приближался!

Не встанетъ солнце — я боялся —

И не исчезнетъ ночи тнь.

Она такъ тихо проходила,

Пока пурпурное свтило,

Притекши въ сонмъ ночныхъ царицъ,

Назадъ не призвало сіянья

Отъ ихъ блестящихъ колесницъ

И не покрыло мірозданья

Съ престольной высоты своей

Красою собственныхъ лучей.

XVII.

Явилось солнце — и туманы

Исчезли предъ его лицомъ,

Везд пустынныя лишь страны

Глазамъ представились кругомъ.

Увы! какъ долго я ни мчался,

Напрасенъ былъ ужасный бгъ.

Мн здсь въ глуши не повстрчался

Ни дикій зврь, ни человкъ.

Здсь надъ роскошною землею

Невидно было ни слда

Людей, ни признака труда,

Нигд тропинки подо мною.

Дремало эхо въ тхъ мстахъ,

Молчалъ кузнечикъ подъ травою,

И птичка съ утренней зарею

Не пла псеньки въ кустахъ.

Но версты мрилъ конь: казалось,

Съ дыханьемъ каждымъ у него

Въ мученьяхъ сердце разрывалось.

Вокругъ все глухо — никого.

Но чу! я въ рощ слышу ржанье,

Втвями что-то шевелитъ.

Иль это втра колыханье?

Нтъ, стадо лошадей бжитъ,

Оно копытами стучитъ,

Ряды волнуются, чернютъ —

И ближе, ближе каждый мигъ.

Хочу кричать, но замеръ крикъ:

Уста изсохшія нмютъ.

Какъ величаво кони рютъ!

Какъ поступь ихъ вольна, легка!

Но гд же правящій конями?

Ихъ тьма — и нтъ ни здока.

Играетъ втеръ ихъ хвостами,

Ихъ гривы вьются высоко,

Раздуты ноздри широко,

Неокровавлены ихъ морды

Прикосновеніемъ удилъ,

Металлъ боковъ ихъ не браздилъ,

Ихъ рзвыхъ ногъ не тяготилъ.

Ихъ тьма: свободны, дики, горды,

Они какъ волны вслдъ волнамъ,

Толпясь, шумя, несутся къ намъ.

Усталый конь мой на мгновенье

Ихъ видомъ вновь былъ ободренъ:

Еще разъ силы собралъ онъ,

Но изнемогъ въ послднемъ рвень:

Онъ лишь пришельцамъ отвчалъ

Чуть внятнымъ ржаніемъ — и палъ.

Его глаза оледенли,

Храпя, недвиженъ онъ лежалъ —

Ужъ онъ навки отбжалъ!

Но вотъ къ намъ кони прилетли:

Предъ ними падшій ихъ собратъ

И я, опутанный ремнями,

Въ крови на немъ. Они стоятъ,

Дышатъ прерывисто ноздрями,

И ржутъ и пышутъ и храпятъ,

То легкимъ скокомъ удалятся,

И вихремъ по полю кружатся,

То вновь трепеща подойдутъ,

То, отпрыгнувъ, назадъ бгутъ —

И черный конь, высокъ и статенъ,

Съ блестящей шерстію безъ пятенъ,

Царемъ изъ скачетъ впереди —

И съ дикимъ ужасомъ въ груди

Отъ человческаго взора

Они несутся въ сумракъ бора.

Одинъ съ отчаяньемъ нмымъ

На хладномъ труп я томился,

Сопутникъ мой не тяготился

Докучнымъ бременемъ своимъ.

А я, на мертвомъ умирая,

Не чаялъ, чтобъ заря другая

Опять увидла меня

Бездомнымъ, круглымъ сиротою.

Отъ утра до заката дня

Тяжелые часы чредою

Влачились. Жизни у меня

Едва ли столько оставалось,

Чтобы увидть, какъ склонялось

Въ послдній разъ свтило дня.

Но кто съ бдою неизбжной

Не примирится наконецъ?

Съ душой покорно-безнадежной

Я видлъ близкій свой конецъ,

То, что пророческіе годы

Являютъ ужасомъ вдали,

Но что для бдныхъ чадъ земли

Благодяніе природы,

Чего однако же бжимъ

Мы вс съ стараніемъ такимъ,

Какъ будто бы страшились кова,

Который можно миновать

Усиліемъ ума людскаго,

Чего случается желать,

Иль остреемъ меча искать,

Но что всегда для насъ пребудетъ

(Съ какимъ ни явится лицемь,

И какъ ужасна жизнь ни будетъ)

Еще ужаснйшимъ концемъ.

Й странно: кто до пресыщенья

Вкусилъ мірскія наслажденья,

Кто шумно тратилъ дни свои

Въ пирахъ и въ нг и въ любви —

На смерть готове порою,

Чмъ тотъ, кто былъ рожденъ страдать.

Одинъ усплъ ужъ испытать

Все, что ни мило подъ луною —

И все постыло для него,

И онъ не ждетъ ужъ ничего.

Другой — онъ дышитъ упованьемъ

Конца дождаться всмъ страданьямъ.

Ему бы другомъ смерть считать:

Нтъ, смерть въ глазахъ его какъ тать,

Къ нему явившійся, алкая,

Лишить его земнаго рая.

Назавтра былъ бы счастливъ онъ,

Забывъ судьбы удары злые,

Назавтра, сердцемъ обновленъ,

Не сталъ бы плакать онъ впервые —

И дней прекрасныхъ длинный рядъ

Уже сквозь слезъ ему открылся

Въ замнъ и горестей я тратъ,

Онъ завтра бъ съ міромъ примирился,

Блистать бы могъ, повелвать,

Карать, спасать своею силой —

И этотъ день… уже ли встать

Онъ долженъ надъ его могилой?

XVIII.

Ужъ солнце догарало. Я

Все былъ на труп охладломъ

И мнилъ, что скоро съ конскимъ тломъ

Должна смшаться персть моя.

Къ спасенью не было надежды,

Предсмертный мракъ сходилъ на вжды.

Я устремилъ на небеса

Прощальный взоръ, и чтожъ? надъ нами

Голодный воронъ ужъ вился.

Онъ радостно махалъ крылами,

Онъ пожиралъ уже глазами

‘Почти готовый ужинъ свой.

То онъ порхалъ, то онъ садился,

То вновь надъ самой головой

Смле прежняго носился —

И если бъ я владлъ рукой,

Я бъ могъ поймать его за крылья.

Но тихій шорохъ отъ усилья,

Но легкое движенье рукъ,

Да звукъ изъ горла одичалой

(Едва ль былъ голосомъ тотъ звукъ),

Все это ворона прогнало.

Вотъ все, что знаю. Лишь одно,

Мое послднее виднье,

Еще мн помнится темно:

Звзда горла въ отдалень,

И въ свт трепетномъ плыла,

И на меня свой блескъ лила,

Потомъ мигъ жизни, мигъ смятенья,

Мигъ хлада, мрака, цпеннья,

И вновь къ ничтожеству возвратъ,

И вновь мгновенное дыханье,

И дрожь, и жизни колебанье,

Томительный на сердц хладъ,

Летучихъ искръ въ глазамъ сверканье,

Единый вздохъ, единый стонъ…

А тамъ глубокій, долгій сонъ.

XIX.

Очнулся я, но гджъ? уже ли

Ко мн склонился взоръ людской?

Уже ли кровъ надъ головой?

Уже ль покоюсь на постели?

И точно ль человка ликъ

Такимъ сіяетъ умиленьемъ?

Я вновь закрылъ глаза намигъ,

Боясь обманутъ быть видньемъ.

У стнки, въ хат казака,

Сидла два предо мною —

Стройна, прекрасна, высока,

Съ густой, распущенной косою.

Оживъ, замтилъ я тотчасъ

Ея сверкавшій черный глазъ.

Она заботливо, порою,

Привставъ, бросала на меня

Взоръ быстрый, полный сожалнья —

И наконецъ поврилъ я,

Что то не призракъ сновиднья,

Что я живу, что ужъ теперь

Меня не тронетъ хищный зврь.

Узнавъ, что жизнь во мн проснулась,

Моя казачка улыбнулась,

И я дрожащимъ языкомъ

Ей отвчать хотлъ, но тщетно.

Она жъ приблизилась привтно

И, сжавъ уста себ перстомъ,

Молчать велла, и съ любовью

Свою мн руку подала,

Потомъ, склонившись къ изголовью,

Его слегка приподняла,

Потомъ, нацыпочкахъ пошла,

Дверь осторожно отворила

И тихо, тихо говорила,

И рчь ея сладка была,

Шаги гармоніей звучали.

Когда же ей не отвчали,

Она, еще мн бросивъ взглядъ,

Ушла, давая знакъ рукою,

Что вмигъ воротится назадъ:

Я вновь остался сиротою.,

XX.

Но скоро съ матерью, съ отцомъ

Она пришла…

Чего же бол?

Я докучать не стану дол

Подробной повстью о томъ,

Что сдлалось со мной потомъ.

Меня полмертвымъ въ чистомъ пол

Казаки бдные нашли,

Въ жилище ближнее снесли

И попеченьями своими

Меня отъ гибели спасли —

Меня, котораго надъ ними

Судьба готовила главой.

И вотъ какъ извергъ изступленный

Насытилъ гнвъ ревнивый свой!

Глупецъ, на казни ухищренный,

Въ пустыню бросилъ онъ меня,-

Нагимъ, въ цпяхъ, въ крови, не мня,

Что я чрезъ степь шагну ко власти!

Кто угадаетъ свой удлъ?

Не унывай никто въ напасти!

Быть можетъ, Турціи предлъ

Мы завтра узримъ предъ собою —

И признаюсь, Днпромъ-ркою

Ужъ напередъ плняюсь я.

Покойной ночи вамъ, друзья!

Казакъ простерся съ этимъ словомъ,

На лиственномъ одр своемъ,

Ему нежесткомъ и неновомъ:

Когда и гд уснуть — о томъ

Онъ на вку своемъ суровомъ

Заран думать не привыкъ.

Сонъ одоллъ Мазепу вмигъ.

Вамъ можетъ страннымъ показаться,

Что Карлъ спасибо не сказалъ,

Но могъ ля Гетманъ удивляться?

Король давнымъ-давно ужь спалъ.

ЭПИЛОГЪ.

О, если до тебя, внчанный славой Бриттъ,

На брегъ Элизія мой голосъ долетитъ —

Незрлыхъ силъ моихъ простишь ли покушенье?

Я слабою рукой твое произведенье

На почву родины дерзнулъ пересадить,

Напвъ твой я дерзнулъ смиренно повторить

На громкомъ язык отеческой державы.

Онъ намъ принадлежитъ, напвъ сей величавый:

Въ немъ слухъ нашъ узнаетъ родныя имена,

Которыхъ блескомъ Русь навкъ озарена.

Въ немъ назвалъ ты Москву, Петра и день Полтавы,

Полтавы, гд взошла денница Русской славы,

Полтавы, что восплъ народный нашъ поэтъ,

Какъ ты судьбиной злой сраженный въ цвт лтъ.

Но, чуждый намъ орелъ, какимъ же вдохновеньемъ

Ты въ край нашъ залетлъ? Гигантъ воображеньемъ,

Ты кистью мастерской картину начерталъ,

Какъ въ дебряхъ дикій конь съ Мазепою леталъ —

И яркой истины полна твоя картина.

Какъ часто этотъ конь, кипящій какъ пучина,

Уму напоминалъ могучій геній твой,

Свободный будто вихрь, какъ лава огневой!

Какъ онъ въ своихъ степяхъ, пролетнымъ метеоромъ

И ты мелькнулъ намигъ передъ вселенной взоромъ,

Какъ онъ Мазепу несъ, свершая грозный бгъ,

Такъ влекъ ты за собой свой изумленный вкъ,

Какъ онъ, ты палъ стремясь, но цли вожделнной

Достигнуть не усплъ: ты умеръ утомленный

И жизнью и страстьми и славою своей!

Какъ онъ… нтъ, онъ рвался къ лсамъ своей отчизны —

А ты… Но ты великъ — и слово укоризны

Не вырвется изъ устъ надъ урною твоей,

И съ трепетомъ свой трудъ кладу я передъ ней!

Я. Г.

Февраль,

1837.

¹) По свидтельству Вольтера (Hist. de Charles ХІI) полковникъ Гіэта, истекая кровію, отдалъ Карлу свою лошадь.

‘Современникъ’, No 9, 1838

Читайте также: