Барышня и барыня, Клюшников Виктор Петрович, Год: 1874

Время на прочтение: 108 минут(ы)

БАРЫШНЯ И БАРЫНЯ.

(ЗАПИСКИ ДОКТОРА.)

В. Клюшникова

Хорошо ли вы знаете, читатель, эти два существа, или, лучше сказать, эту одну и ту же, слегка видоизмненную особь? О, конечно!— и я спшу извиниться въ легкомысленности моего приступа. Но имли-ль вы досугъ, мой добрый читатель, взвсить во всхъ подробностяхъ, до какой степени несчастно это существо и чмъ оно повинно въ своей дол? Позвольте мн попытаться намтить кой какія вхи въ житейскомъ поприщ этого типа.
Начнемъ ab ovo.
Двочка заканчивается большею частью въ пятнадцать лтъ, съ этого времени обыкновенно начинается двушка. Барышня же — въ тринадцать лтъ совсмъ готова: едва ли кто дерзнетъ назвать ее двочкой, но за то ужь наврняка никто не ршится почтить ее названіемъ двушки.
Женщина… Впрочемъ, кто же не знаетъ (или по крайней мр не считаетъ себя знающимъ), что такое женщина? Барыня — возникаетъ въ тотъ самый часъ и въ ту самую минуту, когда барышня получитъ право надвать чепчикъ днемъ и на людяхъ. Но такъ какъ о барын рчь еще далеко впереди, то и не будемъ забгать впередъ.
Двушка можетъ рано или поздно потерять отца и вовсе не имть братьевъ или сестеръ, но растетъ и развивается всегда подъ надзоромъ умной и доброй матери,— рже у тетки и другихъ родственницъ, обладающихъ тми же качествами. У барышни — мать непремнно придурковатая барыня и нсколько старшихъ сестеръ. Удается барышня иногда и безъ этихъ условій, но это уже рдкія исключенія и такъ сказать геніальныя самородки.
Кончивъ это нсколько педантическое предисловіе — недостатокъ присущій боле или мене всмъ опредленіямъ — приступаю къ разсказу.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ.
Барышня.

I.

Совершенно случайно узналъ я, что Бэтси Прыгунова — барышня.
Не улыбайтесь, читатель,— барышня себ на ум — и разглядть ее совсмъ не легко. Можно цлые годы видать ее въ почтенномъ ея семейств — и не замчать какъ всякую маленькую двочку. Нуженъ особый случай, чтобъ она проявила несомннные признаки своей расы.
Какъ-то за мной прислали отъ одного изъ товарищей по университету. Впрочемъ: университетскаго то въ немъ остались одни воспоминанія о Британіи, Левъ Сметанкинъ слылъ серцедомъ и большимъ фатомъ, любилъ пожить и весьма успшно служилъ гд-то по особымъ порученіямъ. И довольно рдко посщалъ его, но на этотъ разъ отговориться нельзя было: катаясь верхомъ, онъ упалъ съ лошади и, по словамъ присланнаго, довольно серіозно повредилъ себ ногу.
Льва я засталъ въ привычной обстановк его пріемно-рабочаго кабинета. Два слова мелькомъ объ этой храмин: тутъ все было какъ-то съ ужимкой, съ колномъ, какъ говорятъ на Москв. Подъ письменнымъ столомъ оскаленная тигровая шкура, рядомъ огромный глобусъ, по стнамъ разнохарактерное оружіе и даже англійское сдло, на стол цлый магазинъ articles de Paris, спичечница — и та въ вид нимфы стыдливо-прячущейся въ раковину. Сметанкинъ лежалъ въ изящномъ халат, на оттоманк, скуксившись, но явно позируя — и черезъ силу улыбаясь протянулъ мн руку.
— Что будешь длать? пошла двушка къ обдн, а вышло дло наплевать! началъ онъ любимой поговоркой.
Я осмотрлъ его ногу — вывихъ оказался незначительнымъ, но довольно капризнымъ и все-таки требовалъ дня два-три безусловнаго покоя.
— Туда къ чорту! А какъ же завтра-то? Графиня поручила мн непремнно сладить пикникъ у Яра…
— Ну, выбирай что знаешь: безъ пикника или — неровенъ случай — безъ ноги…
— Выбирай… выбирай:. Ужь эти мн эскулапы! Ну, садись, строчи что-нибудь — а тамъ посмотримъ…
Нисколько не сомнваясь въ томъ, что онъ способенъ пренебречь ногою pour les beaux yeux de М-me la comtesse,— я все таки прислъ къ столу и уже готовился прописывать рецептъ, какъ вдругъ…
Я врагъ всякихъ необычайныхъ появленій въ разсказ изъ обыденной жизни, къ сожалнію, даже слишкомъ обыденной,— но тутъ произошла сцена по истин выходящая изъ ряду вонъ.
Дверь быстро распахнулась, на порог мелькнуло кудрявое, темнорусое личико, въ черной шляпочк, короткое платьице, кружевные панталончики… Все это какъ-то разомъ присло мн — и не дтски-застнчивымъ книксеномъ, а словно вскользь, бокомъ, затмъ юная особа подошла прямо къ моему паціенту и поздоровалась съ нимъ за руку…
Я нсколько изумился, узнавъ Бэтси, младшую (ей не было и двнадцати лтъ) дщерь семейства Прыгуновыхъ, у которыхъ я былъ годовымъ докторомъ, жили они улицы черезъ дв отсюда — и сколько мн помнилось, не были знакомы со Сметанкивымъ. Бэтси, съ своей стороны, влетвъ такъ неожиданно, вся раскраснлась и надулась какъ мышь на крупу, она очевидно не ожидала встртиться именно со мною.
— Я шла перемнить ноты сестр и зашла… по дорог… Мамаша вамъ кланяется… проситъ захать — что-то нужно очень… проговорила она наконецъ, сурово поглядывая на меня.
Я сталъ писать рецептъ, длая видъ, что не обращаю на нее вниманія, какъ бы находя все это въ порядк вещей. Я забылъ сказать, что между оттоманкой и письменнымъ столомъ стояло большое трюмо, придававшее еще боле своеобразный оттнокъ кабинету и постоянно будившее остроты мене свтскихъ сослуживцевъ Сметанкина. Въ это-то злополучное зеркало я и видлъ, какъ Бэтси, понемногу развернувшись и уже болтая со Сметанкинымъ, вдругъ стала къ нему бокомъ и не спуская съ меня глазъ, подала ему изъ-за спины что-то розовое. Совершивъ это чрезвычайно проворно и ловко, она, потупивъ глазки, подошла ко мн — и съ самымъ невиннымъ видомъ, кивнувъ на Сметанкина, проговорила:
— Что, это не опасно?
Я понялъ, что она разуметъ ногу моего паціента.
— Не безпокойтесь, будетъ какъ ни въ чемъ не бывало танцовать на вашей свадьб, отвтилъ я, по возможности храня ея серіозный тонъ.
— Вотъ взоръ какой!.. Я не хочу, замужъ…
— Что такъ? въ монастырь собираетесь?
— Ну-да, вамъ бы все смяться! слегка выставивъ нижнюю губку проговорила Бэтси, отходя прочь, — а вы чмъ-то очень довольны, Левъ Трофимовичъ? да? довольны? Что это у васъ въ рукахъ? не секретъ? откуда? начала было она, лукаво погрозивъ ему пальчикомъ, и осклась, вытаращивъ глаза на Сметанкина… Дло въ томъ, что мой паціентъ не выдержалъ искушенія порисоваться — и съ самымъ беззаботнымъ видомъ, какъ будто такъ и слдовало, перебросилъ мн на столъ раздушенную записочку, примолвивъ: ‘на-ко, полюбуйся, каковъ слогъ! Это теб, домосду-книгоду, пользительно будетъ’…
Я не зналъ кому больше дивиться: Сметанкину или Бэтси, которая такъ и впилась въ него сверкающими глазенками. Чего только не прошло на мигъ въ этомъ взгляд: испугъ, негодованіе, укоръ и чуть не презрніе смнялось одно другимъ, какъ будто она въ совершенств поняла некрасивую выходку моего паціента.
Безсознательно глянулъ я на лежавшее передо мной письмо и узналъ руку одной изъ сестеръ Бэтси. Судя по бросившейся мн въ глаза фраз, письмо не предназначалось напоказъ постороннимъ — и я брезгливо отодвинулъ раздушенную бумажку всторону.
— Ну-съ, прощайте, Левъ Трофимовичъ! мн пора! нараспвъ протянула Бэтси, поправляя резинку своей сдвинутой на бекрень шляпки.
Въ это время дверь опять потихоньку скрипнула и за ней выглянуло сморщенное лицо старушки въ темномъ платк поверхъ тюлеваго чепчика.
— Иди, иди, баловница, задребезжалъ старческій голосъ,— барыня опять гнваться будутъ…
Надо было видть, какъ окрысилась на нее Бэтси.
— Что это, нянька!.. вскрикнула она, топнувъ ногой, и вся вспыхнула, спохватившись на послднемъ слов:— не можетъ подождать! Точно за маленькой — такъ и бгаетъ!.. мы невольно расхохотались съ Сметанкинымъ, а у Бэтси даже слезы выступили на глаза.
— У-у, безстыдница-барышня! ворчала нянька,— убгаешь ли за тобой!.. небось какъ онамедни штрафъ-колпакъ надли да на хлбъ на воду…
— Господи, чтожъ это за мука!.. въ отчаяніи перебила Бетси, закрывъ лицо руками,— уйдешь ли ты, противная?!..
— Ну, иду-иду, отступила старуха, притворяя дверь — но уже было поздно…
Хорошенькое личико Бэтси покривилось, губы задергались, она упала головой въ подушку дивана — и кабинетъ огласился сдержанными рыданіями.
Сметанкинъ приподнялся съ мста, я бросился утшать огорченную барышню, но та только плечами передергивала и еще глубже зарывалась лицомъ въ подушку, брыкая меня ноженками…
Я развелъ руками и хотлъ было пойдти за стаканомъ воды,— но, къ немалому нашему удивленію, припадокъ такъ же быстро прошелъ какъ и начался… Бэтси вдругъ порывисто сла на диванъ и подняла голову, отбрасывая обими руками за ухо выбившіеся изъ подъ шляпки локоны…
— Вы пожалуйста не думайте, что я злюсь на эту глупую старуху, торопливо заговорила она, еще всхлипывая и словно спша вылить все накипвшее на сердц,— мн все равно, что бы она тамъ ни сочиняла.. Я совсмъ не объ томъ, а объ томъ, что вы такіе гадкіе… гадкіе!.. гадкіе!..
Этого заключенія я по меньшей мр не ожидалъ, но въ то же время слишкомъ хорошо видлъ всю его неискренность и не безъ любопытства ждалъ, какъ-то она выпутается изъ своего просака.
Бэтси сглотнула опять подступавшія ей къ горлу слезы стыда и досады.
— Вдь вы — другъ его? съ нкоторой торжественностью произнесла она, взявъ меня за руку и указывая глазами на Сметанкина, который невольно пожился при этомъ.
— Ну, разумется!.. отвтилъ я, не зная что сказать. Мн и вчуж просто жутко становилось отъ всего этого.
— Стало быть вы все знаете!.. А все таки это не хорошо: сестра влюблена въ него — и онъ тоже ухаживаетъ…
— Однако, Бэтси, вы ужъ черезчуръ, кажется… совсмъ съжился Сметанкинъ, не глядя на нее.
— Нечего — черезчуръ! въ азарт перебила Бэтси,— сами письма показываете да черезчуръ! Я просто не понимаю Сони… разв можно ему довряться? обратилась она ко мн,— вы, положимъ, его другъ, но я бы и другу, и матери родной не показала бы такихъ писемъ… и опять накинулась на Сметанкина,— мало того, что вы можете компрометтировать ея репутацію!.. Вы знаете ли, что вы длаете?
Я ушамъ не врилъ и сталъ посматривать своей шляпы. Сметанкинъ былъ просто жалокъ передъ этимъ расхорохорившимся цыпленкомъ — и я хотлъ по крайней мр избавить его отъ моего присутствія..
— Вы оскорбляете ея самыя святыя чувства!.. да-съ!.. Вы съ такой гадкой усмшкой кинули ему письмо! продолжала Бэтси наступая на спшеннаго наздника,— да! да! Вамъ похвастаться захотлось своими побдами… Вонъ какая куча у васъ на стол разноцвтныхъ billets-doux, а Софи даже булки свои въ пансіон мняетъ на розовую бумагу… Стоите вы этого!.. Бдная сестра! Что, еслибъ я сказала ей — сердце ея разорвется отъ негодованія… Прощайте, не дамъ вамъ руки, пока не заслужите!.. И горячая барышня выбжала изъ кабинета, совершенно забывъ обо мн подъ вліяніемъ волновавшихъ ее чувствъ…
— Аллахъ одинъ вдаетъ, что выйдетъ со временемъ изъ этого гомункула! думалъ я, уже дучи домой посл страннаго визита — и наперекоръ уму допуская въ будущемъ почти равные шансы добра и зла въ развитіи характера Бэтси.

II.

Прошло съ годъ или больше того, прежде чмъ случаю угодно было вновь подарить меня возможностью наблюденія — на этотъ разъ тмъ боле интереснаго, что оно было заглазное. Посл вышеописаннаго происшествія Бэтси дичилась меня, когда я по обязанности являлся въ домъ Прыгуновыхъ. До нея собственно у меня почти не бывало дла: здоровье ея въ ту пору было въ полномъ смысл цвтущее. Неожиданно встрчаясь со мною или проходя ту комнату, гд происходила моя визитація, Бэтси обыкновенно потупляла глаза и, чуть примтно улыбаясь, скромной московской барышней скрывалась въ дальніе аппартаменты. Я же всякій разъ испытывалъ смутное и пожалуй на иной взглядъ комическое ощущеніе какъ-бы сообщничества въ какой-то ея вин. Дло въ томъ, что я невольно сознавалъ себя нсколько отвтственнымъ за ея будущность, подмтивъ такіе рзкіе задатки въ ея характер и все-таки не ршаясь выдать ее кому слдовало бы. Пусть читатели сами судятъ, насколько можно было оправдать мой образъ дйствій.
Мадамъ Прыгунова, вдова статскаго совтника, была въ полномъ смысл московскою барыней средней руки. У нея имлся деревянный домъ въ одномъ изъ кривыхъ и въ то время еще немощеныхъ переулковъ Сивцева Вражка да какая-то заложенная и перезаложенная подмосковная, какъ она звала свою деревушку верстахъ въ полутораста отъ древней столицы и даже въ другой губерніи. Заложено было имніе во время выхода за мужъ старшей изъ трехъ дочерей М-me Прыгуновой, а перезаложена по случаю развода молодой особы съ мужемъ, pour guarder les convenances — такъ объясняла сама М-me Прыгунова близкимъ людямъ, утирая близорукіе и наспанные глазки кружевнымъ платкомъ. Совершивъ вс формальности втораго, нсколько апокриическаго пассажа, старшая дочь осталась въ Петербург и даже изрдка не назжала къ родн. Средняя, Софи, къ началу второй главы моего разсказа, какъ-то разомъ выскочила изъ пансіона и замужъ за Сметанкина, получивъ въ приданое заложенную и перезаложенную Подмосковную съ недоимками всякаго рода на имніи, съ неутолимою жаждою жизни въ душ новобрачныхъ. У М-me Прыгуновой остался одинъ домъ и одна дочь. Слдовательно мн оставалось обратиться съ моими опасеніями за Бэтси или къ М-me Прыгуновой или къ самой Бэтси. Вы сейчасъ увидите, почему я выбралъ послднее и медлилъ, такъ какъ Бэтси чуждалась меня.
Въ одинъ изъ самыхъ скверныхъ зимнихъ вечеровъ, когда добрый хозяинъ собаки на дворъ не выгонитъ, а втеръ и мятель словно цлая стая этихъ раболпныхъ животныхъ выли въ моемъ камин,— ко мн приползъ на-ваньк лакей Марьи Ивановны Прыгуновой съ неотступною просьбою пожаловать сейчасъ же — барышн-де что-то неладное приключилось. М-me Прыгунова частенько за мной присылала, но когда я прізжалъ на зовъ, оказывалось обыкновенно, что до прибытія врача уже пущено въ ходъ какое нибудь домашнее средство врод четверговой соли, повшенной въ мшечк подъ ложечку, или пріема внутрь водицы съ какихъ-то трехъ угольковъ. Такъ какъ эти таинственные процесы были не по моей части, а болзнь оказывалась чистйшимъ вздоромъ, то я никогда особенно не спшилъ визитомъ. Теперь же, услыхавъ, что съ барышней не ладно, чего еще не бывало, я не дождался даже своего экипажа и на томъ же ваньк потащился съ посланцемъ на Сивцевъ Вражекъ, презрвъ мятель и московскіе ухабы.
Слуга провелъ меня въ гостиную, гд горли дв свчи на раскрытомъ угольник, и пошелъ искать барыню. Отъ нечего длать, я сталъ перелистывать толстую тетрадь развернутыхъ на пюпитр нотъ… Полька, романсъ… вальсъ, кадриль, романсъ… вальсъ, полька-мазурка, полька, романсъ — замчали-ли вы, читатель, что только у барышень и барынь попадается такой переплетенный винегретъ? Я знавалъ замчательныхъ музыкантшь, которыя любили щегольски переплетать свои ноты — но то были полныя сочиненія классиковъ или Бетховена, Мендельсона, Шопена, изрдка пожалуй Шумана, я знавалъ даже двочекъ, толково разучивавшихъ настоящую музыку… Барышня же, прямо съ гаммъ и первыхъ слдующихъ страничекъ школы Гюнтена, перескакиваетъ на винегретъ, бренчитъ всю свою жизнь и до самой смерти не выучивается играть, или бросаетъ свою музыку много что на второй годъ замужства — и въ такомъ случа весьма основательно поступаетъ, хотя все таки безъ сознанія.
Размышленія мои были прерваны осторожной походкой на цыпочкахъ — вошла М-me Прыгунова. Полное, блое и дряблое какъ калачъ, лицо ея носило явные признаки волненія. Она даже вышла ко мн въ кофт и простоволосая.
— Что такое у Бэтси? спросилъ я. По старой привычк я все еще звалъ ее этимъ именемъ, да другаго пока и не было (кстати, одна няня Власьевна никакъ не могла примириться съ нимъ: ‘тьфу! словно собаченку кличутъ. Попъ крестилъ, Лизавета имя далъ, а они — бести, бести! только что не на теб сахарцу’).
— Вотъ подите-жь! отвчала М-me Прыгунова на мой вопросъ:— боюсь, надорвется въ ней что-нибудь…
— Какъ надорвется? Отчего?
— Отъ слезъ, извстно. Какую манеру взяла! какъ что не по ней — хлопъ ничкомъ на постель и лежитъ цлый день плачетъ, пока уснетъ. Никто и не подходи къ ней — только хуже. Ни дать, ни взять — я сама какъ въ двицахъ была… Ну, такъ я была злая, капризная двочка, улыбаясь продолжала Марья Ивановна,— а вдь Бэтси у меня такая нервная, деликатная, просто ангелъ доброты…
— Вы не разстраиваете ли ее какъ нибудь? не замчали ли вы чего нибудь особеннаго въ ней?
— Полноте, докторъ, ужъ я ли не баловала ее? А все это началось изъ-за проклятаго длиннаго платья — voila toute l’histoire! сановито улыбнулась М-me Прыгунова, опускаясь въ кресло.
— Что жъ ей, покороче что ли хочется? При чемъ же я-то тутъ? недоумвалъ я.
— Какое покороче!.. Со шлейфомъ хочетъ, un train, comprenez vous? Ну, статочное ли дло — двчонк тринадцать лтъ — а она длиннаго платья требуетъ…
— Ну, сшейте ей коли такъ безпокоится — посмются надъ ней — сама броситъ…
— Ахъ, сшито ужь, безъ меня сшито!.. отмахивалась М-me Прыгунова,— Софи еще больше моего балуетъ ее, тайкомъ отъ меня и сшили:. Такъ все еще мало — въ клубъ захотла, на семейные тамъ какіе-то вечера…
— Э-э-э! вотъ оно что! улыбнулся я,— ну чтожъ, вы конечно не пустили?
— За кого-жь вы меня принимаете, докторъ? даже обидлась М-me Прыгунова, — Софи тамъ какъ себ хочетъ — она дама и съ мужемъ здитъ… А двиц нашего круга прилично ли? чего она можетъ наслушаться? Вдь тамъ Богъ знаетъ кто бываетъ! Ну, другое дло къ своимъ на вечеринку или хоть и на балъ — il n’y a pas dire, пусть себ привыкаетъ…
— Какъ же это, Марья Ивановна, разв не все равно, отъ кого бы ни наслушаться такихъ вещей, что рано еще слушать…
— Ah, cher docteur, вы меня не понимаете!.. Поговорите-косъ ней, она умнй насъ съ вами! съ материнской гордостью произнесла М-me Прыгунова,— vrai, ma parole, elle en sait autant que nous deux et plus encore… Я не того боюсь…
— Да, ну если такъ… началъ я, перемняя разговоръ:— чтожь она и теперь плачетъ?
— Пятница нынче, клубный день что-ли это у нихъ называется — вотъ и плачетъ съ самаго съ обда… Сейчасъ вотъ передъ вами битый часъ простояла у нея на порог… лежитъ ничкомъ, хоть бы что! Войдти-то я не смла, только издали прислушивалась — кажется, уснула теперь…
— Такъ что же вамъ отъ меня собственно угодно? почтительно освдомился я.
— Да, да… засуетилась вдругъ М-me Прыгунова,— внезапно блдня,— заболталась я съ вами, докторъ, а главное-то и забыла… Странно мн показалось, что-то она очень ужь покойно лежитъ, какъ будто и не дышетъ!.. Близорука я немножко — не разгляжу, а подойти — бда!.. Я только издали…
Сердце вдругъ у меня упало — и я не на шутку перепугался, предчувствуя какую-нибудь затаенную дтскую драму, которыя гораздо опасне въ этомъ возраст чмъ у взрослыхъ. Въ то время самоубійства не были такъ часты, но таки встрчались…
— Помилуйте! вскрикнулъ я,— да вдь съ этого начать надо было? Гд же она?
— Тамъ, у себя наверху, въ мезонин, едва выговорила M-me Прыгунова, теперь окончательно растерявшись.
— Пойдемте! пойдемте скорй!
Я схватилъ свчу съ угольника и кинулся впередъ по лстниц. M-me Прыгунова грузно поднималась за мной, крехтя и охая.
— Постойте, батюшка, я впередъ погляжу — не раздлась ли она? обогнала меня Марья Ивановна, перенявъ изъ рукъ моихъ свчу, и осторожно заглянула въ комнату,— нтъ, все такъ же! шепотомъ произнесла она и даже перекрестилась, а потомъ стала звать, постепенно возвышая голосъ: ‘Лиза!.. Лиза!.. Лизанька!..’
Я тоже заглянулъ черезъ плечо M-me Прыгуновой. Бэтси дйствительно лежала на постели въ простенькомъ люстриновомъ платьиц и ночномъ чепчик, изъ подъ котораго выбивались ея роскошные волосы. Ни малйшая складка ея костюма не колебалась, дыханія не было и слда…
Опрометью кинулся я къ ней, схватилъ за руку — и сначала даже ошаллъ на нсколько мгновеній, выронилъ свчку и пробираясь въ потемкахъ назадъ зацпилъ какой-то столикъ или стулъ.
На шумъ прибжала няня Власьевна въ повойник, съ ночникомъ, и наскоро поставивъ его на лежанку, повалилась въ ноги Марь Ивановн!..
— Матушка, прости! мой грхъ! вопила старуха, ловя руки недоумвавшей барыни: — спутали они меня, старую!.. Вс три такъ-то… и Настенька… и Сонюшка… вотъ и эта егоза…
— Да, что такое? что? нервно кричала въ свою очередь сбитая съ толку M-me Прыгунова.
— Ничего, ничего! серіозно и какъ можно строже проговорилъ я, дергая няньку за рукавъ, — пойдемте, Марья Ивановна, а то Бэтси опять разплачется, я вамъ ручаюсь, что она придетъ къ вамъ завтра поутру послушная и капризы эти кончатся, если только вы общаете мн не тревожить ее до завтра и позволите мн поговорить съ ней сегодня…
— Ахъ, длайте что хотите, докторъ, а просто изъ силъ выбилась… Je suis au bout de mes forces, на этотъ разъ съ неподдльнымъ изнеможеніемъ въ голос произнесла М-me Прыгунова.
Я насилу свелъ ее съ лстницы.
— Успокойтесь же, ложитесь спать — и помните слово — иначе я ни за что не ручаюсь! проворчалъ я на прощанье, возвращаясь въ мезонинъ.
Меня и смхъ разбиралъ, и досадно мн было, что я допустилъ себ разыграть такого дурака вмст съ Марьей Ивановной. Всей-то Бэтси только и было тутъ, что два-три локона подъ чепчикомъ, когда нибудь остриженные и сохраненные на память, а пожалуй и по преданію сестрицъ. Остальное же составлялъ полный домашній костюмъ ея, набитый бльемъ. Передъ этимъ-то чучеломъ и простояла Марья Ивановна битый часъ у двери, а я даже пульсъ у него пробовалъ… Разбирая чучело, нянька вытащила изъ него и нсколько томиковъ Жоржъ-Занда, Дюмафиса и Ко.
— Ну, старая, обратился я къ няньк,— куда барышню двала?
— У сестрицы, баринъ, не сойдти съ мста, у сестрицы! сама зазжала за нею, а оттуда въ маскарадъ прости Господи собирались…
‘Слезы-то значитъ ужь эксплуатировать умемъ — плохо дло! невольно подумалъ я:— вотъ ужъ подлинно: пошла барышня къ обдни, а вышло дло наплевать!’ припомнилось мн любимая поговорка Сметанкина.
Я веллъ оторопвшей няньк запереть спальню Бэтси на ключъ, и въ случа еслибъ Марья Ивановна вздумала нарушить общаніе — говоритъ ей, что барышня замкнулась извнутри. Что жъ, оно и правда было!
Теперь читатель понимаетъ, почему я не ршался прежде и на этотъ разъ не ршился выдать Бэтси Марь Ивановн — не ей бы поправить то, о чемъ она до сихъ поръ и не гадала.
Если она втеченіи нсколькихъ лтъ спокойно проглядла entente cordiale сестеръ между собою и съ нянькой, не съумвъ въ самомъ начал обсчь преждевременные побги и прививки въ характер своихъ дтей,— что бы могла подлать бдная барыня теперь, когда этb уродливые отростки забрали силу, развтвились и окрпли при такой благопріятной почв? Открывъ ей продлки Бэтси, я только отравилъ бы Марь Ивановн остатокъ мирнаго прозябанія въ блаженномъ невденіи коварства ея ближнихъ, а съ другой стороны, при безтактности добрйшей старушки, Бэтси могла бы лишь ожесточиться. По этому я ршился дйствовать на Бэтси непосредственно.
Я взялъ извощика и похалъ въ маскерадъ.

III.

Когда я спустился съ галереи за колоннами въ большую залу Благороднаго Собранія, она была еще не освщена, но уже такъ полна народа, что приходилось поминутно протискиваться самому и уступать другимъ. Густой полумракъ и жужжащія толпы масокъ въ темныхъ одяніяхъ придавали громадной зал фантастическій характеръ, какое-то подобіе царства тней, въ которомъ сновали, носились и перешептывались его таинственные обитатели. Двчонкамъ эта робертовская декорація должна чрезвычайно нравиться. Но вотъ, гд-то близехонько, взрывъ музыки невольно заставилъ меня вздрогнуть — и красныя звзды стронціановой нитки, колеблясь и ныряя въ воздух, отъ люстры къ люстр, понемногу освтили залу какъ блый день. Все зашумло, загомозилось съ удвоенной силой точно въ муравейник, когда ткнуть его палкой…
Побродивъ немного въ жаркой удушливой атмосфер толпы, я скоро нашелъ искомое. Неподалеку отъ эстрады оркестра я чуть не наткнулся на Сметанкина, стоявшаго подъ-руку съ двумя дамами. Возл нихъ ласковымъ песикомъ увивался какой-то блобрысый востроносый юноша, совсмъ мальчикъ, видимо недавно обновившій фракъ и то и дло старавшійся ущипнуть у себя хоть что-нибудь на подбородк… Я едва усплъ взять всторону, какъ младшая дама подала ему руку — и парочка эта отдлилась отъ группы. Я сказалъ младшая дама, потому что со втораго, боле пристальнаго взгляда никакъ не могъ признать въ этой маск — Бэтси. Она выросла чуть не на цлую голову, изящное шелковое домино съ капюшью такъ скрадывало знакомыя мн дтскія ухватки Бэтси, что я начиналъ уже думать: полно, не ошибаюсь ли я,— но въ тоже время какая-то увренность въ противоположномъ заставляла меня осторожно слдовать за этой парой въ нкоторомъ разстояніи, не теряя ее изъ виду. Вотъ они сли на одинъ изъ угловыхъ диванчиковъ, я сдлалъ еще туръ по зал, взошелъ на галерею, обогнулъ ее, помстился за колонной какъ разъ позади моей пары — и всякое сомнніе исчезло: прислонясь спиною къ колонн и съ самымъ беззаботнымъ видомъ глядя на тянувшіяся мимо вереницы масокъ, я вдругъ явственно различилъ позади голосъ Бэтси… Постепенно возвышаясь отъ шопота, онъ вдругъ такъ наивно зазвенлъ — и потомъ, не смотря на вс усилія, уже не могъ сдержать-дтскаго волненія и понизиться до шопота… Мн четко слышалось въ полголоса:
Ахъ, люби меня безъ размышленій,
Безъ тоски, безъ думы роковой,
Безъ упрековъ, безъ пустыхъ сомнній,
Что тутъ думать — я твоя, ты мой!…
— Чудо что за стихи! восторженно прозвенло еще разъ.
Если вамъ попадутся когда нибудь мои записки, Лизавета Николаевна, смю васъ уврить: улыбнулся я тогда единственно потому, что такъ неожиданно услыхалъ эту пламенную, дышащую могучей страстью строфу… Бэтси въ то время слишкомъ сильно интересовала меня, чтобъ я могъ посмяться надъ нею за глаза и безъ цли.
Я перемнилъ тактику. Мн хотлось, чтобы Бэтси сама подошла ко мн въ полной увренности, что я не узнаю ее въ этой обстановк. Я опять выбрался въ залу, и рискуя самъ показаться смшнымъ, еслибъ случились знакомые въ маскерад,— сталъ въ противуположномъ углу отъ Бэтси, прислонясь къ барьеру галереи, скрестивъ руки la Napoleon — и изобразивъ, насколько умлъ, въ лиц крайнее недовольство и утомленіе, старался не глядть на Бэтси, разсянно бродя глазами по зал…
Разсчетъ мой оказался вренъ.
Немного погодя, я подмтилъ бглымъ взглядомъ, что Сметанкинъ съ женой присоединились къ моей парочк и долго шушукались, украдкой кивая въ мою сторону, потомъ об дамы взялись подъ руку и пошли въ уборную, а Левъ направился въ обходъ ко мн.
— Скукища-то какая! привтствовалъ онъ меня:— ты давно здсь? А я хожу-хожу — хоть бы одна навернулась поинтереснй…
— А жена-то разв ужь не интересна стала? сказалъ я, поддлываясь подъ его тонъ.
— Да, вытащишь ее!— поди чай спитъ давно, это я по старой памяти — одинъ какъ перстъ — контрабандой! и онъ даже подмигнулъ мн.— Чтожь, пойдемъ коньячку хватимъ? а?
— Нтъ, я одну маску жду изъ уборной… Лучше посл поужинаемъ вмст…
— Ну и то дло! сказалъ онъ, потирая руки и направился въ столовую. Очень ужь онъ торопился посмотрть, какъ меня будутъ дурачить, и не обратилъ вниманія на то, что я, не считая нужнымъ хитрить съ нимъ, отвтами моими прямо показывалъ, насколько видны мн блыя нитки этой мистификаціи. Увы! въ моей самоувренности я и не подозрвалъ, что мн готовится Я только боялся, чтобы вмсто Бэтси не подошла ко мн сама М-me Сметанкина.
Но подошла Бэтси. Она видимо еще робла вначал — смсь ребяческой отваги и застнчивости сказалась въ ней какъ въ то время, когда мы столкнулись у Сметанкина. Остановясь передъ мной, она неловко опустила руки, помялась на одномъ мст — потомъ, дланнымъ, горловымъ голосомъ произнесла: ‘хочешь со мной ходить? Или ты можетъ быть ждешь кого нибудь?’
— Я тебя не знаю, маска, вяло проговорилъ я,— что теб за охота болтать съ незнакомымъ?
— Ты меня не знаешь и никогда не узнаешь, но я тебя знаю, часто слжу за тобой… Я хотла бы знать: отчего ты такой разочарованный? что у тебя на душ?
‘Ну, шалишь, барышня, подумалъ я, подавая ей руку,— посмотримъ-ка сперва, что у тебя на душ’.
— Сколько теб лтъ, маска? спросилъ я какъ бы въ отвтъ на ея слова.
— Не бойся, я не старуха, кокетливо проговорила она, почти повиснувъ на моей рук,— мн всего двадцать… два… года…
— Гм! отчего жь ты такая маленькая, не смотря на высокіе каблуки съ пробками?
Это послднее обстоятельство, разршавшее давешнія недоумнія я случайно замтилъ, въ то время какъ она довольно ловко отбросила назадъ свой шлейфъ ногою на поворот…
Маска казалась озадаченною.
— У насъ въ семь вс маленькаго роста, и мамаша, и… папаша… проговорила она сорвавшимся голосомъ, который въ эту минуту сильно отозвался ея природнымъ.
— И по голосу ты ребенокъ, подхватилъ я,— и знаешь что? ты мн ужасно напоминаешь одну бдную двочку, которая хочетъ подражать взрослымъ…
— Чтожь тутъ дурнаго подражать тмъ, кто умне насъ? горячо перебила маска.
— Не всегда это удобно, маска. Вотъ, напримръ, что можетъ быть смшнй маленькой двочки, которая плачетъ въ подушку, если ей не дадутъ любимой карамельки, а вечеромъ требуетъ длиннаго платья и думаетъ, что будетъ похожа на взрослую двушку?
— Ну, еще бы! принужденно разсмялась моя маска, — какія ты глупости говоришь однако!.. Неужели ты всегда такъ занимаешь своихъ дамъ? Если да, то я тебя не поздравляю… Врно ты очень засидлся надъ своими книгами и рецептами?… Что? видишь теперь, какъ я тебя знаю?
— Пожалуй, такъ, а ты конечно часто вызжаешь? любишь маскарады?
— Ужасно люблю!.. прозвенлъ мн свжій наивный голосокъ Бэтси, — къ сожалнію, не могу такъ часто бывать, какъ бы хотлось!
— Отчего-же?
— Меня не пускаютъ… то есть, видишь… быстро подхватила маска.— я… я вдь за мужемъ…
— Вотъ какъ! такъ молода — и ужь замужемъ — и кажется не слишкомъ высокаго мннія объ своемъ муж?
— Ахъ, онъ такой прозаикъ въ душ — и при томъ фатъ нестерпимый… рисуется съ утра до вечера, — знаешь, это идетъ къ молодости, когда есть чмъ похвалиться, а что ужь въ тридцать-то лтъ!— пора на покой…
— Бдная маска! ты значить очень несчастлива? проговорилъ я, мысленно относя эти слова къ моему товарищу (я не сомнвался, что Бэтси наслушалась всей этой мудрости въ задушевныхъ бесдахъ съ m-me Сметанкиной),— но какъ же ты, такая умница, выбрала именно его? Гд у тебя глаза были?
— Боже мой, я вовсе не думала, что онъ будетъ всюду слдовать за мной какъ тнь или отказывать мн въ самыхъ необходимыхъ развлеченіяхъ!..
‘А, вотъ оно что’! улыбнулся я про себя,— что же онъ и теперь здсь?
— Нтъ, сегодня я вырвалась какъ птичка на волю!.. Я одна — и свободна какъ рыбка въ вод…
Мн казалось, что я уже довольно заглянулъ въ заповдный міръ наклонностей, предвзятыхъ мнній и всякаго навяннаго сору въ дтской голов. Моя задача впрочемъ перестала мн казаться легкою…
— Какъ-же ты избавилась отъ него? А понимаю, ты врно сказалась больною и положила въ своей комнат манекинъ въ старомъ плать вмсто себя?
Бэтси невольно отшатнулась въ бокъ на всю длину руки, глаза испуганно глядли на меня въ прорзы черной маски…
— Или можетъ быть ты сказала, что отправляешься погостить къ роднымъ и чтобъ онъ завтра захалъ за тобой?…
— Откуда теб извстны эти средства? перебила маска нсколько успокоеннымъ голосомъ, но зачмъ-то оглядываясь назадъ…
— У меня есть знакомая маленькая барышня, которая такъ обманываетъ свою мамашу…
— А-а-а!..
Мы помолчали. Бэтси опять оглянулась и кивнула раза два своимъ чернымъ веромъ.
Я тоже обернулъ голову — блобрысый юноша спшно расталкивалъ толпу позади насъ, пробираясь къ Бэтси.
— Pardon, мн надо сказать два слова моему кавалеру, проговорила Бэтси, освобождаясь отъ меня,— ты не ревнуй — это cavali&egrave,re servente — и только!
Она лукаво погрозила мн пальчикомъ въ черной перчатк и подойдя къ отрекомендованному мн субъэкту, что-то быстро и довольно долго шептала ему на ухо… Тотъ поклонился и пропалъ въ толп.
— Видишь, какъ ревностно меня охраняютъ? начала Бэтси вернувшись ко мн,— я просила его не безпокоиться на время… Сядемъ, ты меня очень заинтересовалъ, мн хотлось бы поболтать съ тобой, — но можетъ быть я надола теб?
— Напротивъ… Еслибъ наше знакомство не было такимъ недавнимъ, проговорилъ я какъ могъ серіозне,— я бы просилъ тебя оказать мн честь отужинавъ со мною…
Я ждалъ не безъ любопытства, приметъ она предложеніе или нтъ.
Бэтси какъ-то вся пожалась.
— Я никогда не ужинаю здсь… Merci за то, что не соскучился со мной! Знаешь, меня занимаетъ эта твоя знакомая, объ которой ты два раза вспоминалъ… какъ ты сказалъ?— маленькая барышня, кажется?— Не секретъ, какъ ее зовутъ?
— Бэтси, равнодушно отвтилъ я, глядя въ сторону.— Пожалй ее лучше — это совсмъ несчастный ребенокъ…
— Отчего? медленно спросила маска, усиленно поддлывая голосъ.
— Видишь ли, можетъ быть ты очень несчастлива замужемъ, но все же у тебя мелькали свтлыя минуты, когда ты была невстой,— весело вдь, не правда ли? царица всхъ баловъ, вс поздравляютъ, грезится счастье… А ей, бдняжк, никогда не придется испытать даже этого…
— Почему? Живо и съ удивленіемъ спросила Бэтси.
— Какъ теб сказать?— репутація ея сильно компромсттирована, вспомнилъ я собственное выраженіе Бэтси,— конечно, ей самой никогда не намекнутъ объ этомъ, въ глаза даже хвалятъ пожалуй, но вс ея знакомые согласны въ томъ, что изъ ребенка-кокетки никогда не выйдетъ доброй, хорошей жены…
— Но почему говорятъ, что она кокетка? разв что нибудь знаютъ про нее?
‘То-то, задло за живое!’ торжествовалъ я мысленно, заране поздравляя себя съ успхомъ относительно выбраннаго мной пути.
— Я уже говорилъ теб, ходятъ слухи, что она обманываетъ свою maman, добрую, близорукую старушку,— для того чтобъ здить въ маскарады, на вечера въ клубъ…
— Какой вздоръ! вскипла маска, — двочка… одна… этого не можетъ быть!..
— Она не одна здитъ, старшая сестра ея, замужняя, иметъ неосторожность брать ее съ собою тайкомъ… конечно, по доброт… Я увренъ, что она сама не сознаетъ, до какой степени губитъ двочку…
— Ахъ, какіе вы вс гадкіе!.. гадкіе!.. гадкіе!.. не вытерпла Бэтси, — почемъ вы знаете, что ваша Бэтси такой ребенокъ, какъ вы воображаете? почемъ вы знаете, что ей тринадцать лтъ и что она…
— Я не говорилъ: тринадцать…
— Ну, да сколько бы тамъ ни было! торопливо подхватила Бэтси,— но вы уврены, что ея мать не скрываетъ цлыхъ двухъ годовъ… изъ какихъ нибудь глупыхъ разсчетовъ на то время, когда придетъ пора выдавать замужъ?
Я понялъ, что Бэтси въ дйствительности пятнадцать лтъ.
— Наконецъ, разв она не могла украдкой читать романовъ, продолжала Бэтси успокоиваясь,— и стало быть получше всякаго доктора знать настоящую жизнь?…
Этотъ ребяческій уколъ заставилъ меня невольно усмхнуться.
— Это я знаю, отвтилъ я, — говорятъ, она даже чучелку свою набиваетъ Жоржъ Сандомъ, Дюма фисомъ и компаніей…
— Ха! ха! ха! покатилась Бэтси звонкимъ, веселымъ смхомъ, — не понимаю, изъ чего я-то горячусь такъ, что даже губы пересохли!… Будь такъ добръ, принеси мн лимонаду… Ты, самъ того не зная далъ и мн хорошій урокъ — я постараюсь не остаться въ долгу…
И Бэтси легонько ударила меня веромъ по рук.
Я поспшилъ исполнить ея просьбу, мн пришлось мнять деньги въ буфет, потомъ осторожно пробираться въ толп въ сопровожденіи буфетнаго прислужника — и когда я подошелъ къ диванчику занимаемому Бэтси — представьте себ мое изумленіе — тамъ никого не было и я очутился въ самомъ глупомъ положеніи: со стаканомъ на подносик, передъ пустымъ диваномъ…
Въ довершеніе всхъ удовольствій, отдавая стаканъ буфетному слуг, я увидалъ неподалеку блобрысаго юношу, который въ свою очередь наблюдалъ меня — и не безъ язвительной улыбки.
— Если не ошибаюсь, вы ищете маску, которая здсь сидла? почтительно освдомился онъ.
Я посмотрлъ ему въ брови и на сапоги.
— Она ухала, началъ онъ, захлебываясь отъ нетерпніями поручила мн передать вамъ, что всегда платитъ учителямъ тою же монетою… извините, я не знаю, что это значитъ…
— Ну, вы-то можете убираться безъ всякихъ извиненій…
— Какъ-съ?.. вы, кажется, говорите мн дерзости?.. Что же это-съ?
— А то что вы не маска — заговаривать съ незнакомыми вамъ не полагается. Ступайте или васъ выведутъ…
— Помилуйте, вдь это… просто… вдь…
Онъ исчезъ.
‘Ну, этотъ гусь едвали будетъ когда любитъ безъ размышленій’, подумалъ я ему вслдъ. Я теперь догадался, что Бэтси въ самомъ начал заподозрила меня и на всякій случай предупредила Сметанкиныхъ чрезъ посредство услужливаго охранителя, чтобы т были готовы къ поспшному бгству, — а потомъ поддалась было увренности, что я не узналъ ея — и окончательно сробла, замтивъ что я ей не подъ силу и заставляю ее проговариваться.
— Ага, Бэтси, такъ вамъ таки удалось одурачить вашего учителя и ускользнуть безнаказанно? Не я-молъ, да и баста!— посмотримъ, какъ-то вы его встртите завтра, повидавшись съ вашей нянюшкой.
Случилось однако далеко не то, что я предполагалъ.

IV.

Я довольно рано пріхалъ къ Прыгуновымъ — и первою встртила меня Бэтси. Но что за диковинная перемна произошла въ ней!— я еще никогда не видывалъ ее такою. Блдная, подавленная чмъ-то, въ простенькой утренней блуз, она стояла въ дверяхъ, пока я снималъ шубу,— и слегка отворотясь лицомъ, протянула мн дрожащіе пальчики.
— Вы нездоровы, Бэтси? началъ было я, пожавъ ей руку, но она не выпускала моей и крпко стиснувъ ее, потащила меня въ гостиную.
— Подите, подите сюда! порывисто говорила она вполголоса, усаживая меня на диванъ, и сама бросилась въ кресло возл меня, — ну, чтожь вы ничего не говорите? Какой лгуньей, какой гадкой, дерзкой двчонкой я вамъ кажусь теперь!.. О, Боже мой! Боже мой!
Яркая краска залила ей все лицо до ушей, и она въ совершенномъ отчаяніи скрыла его въ ладоняхъ, со стукомъ опершись локтями на столъ…
— Полно, Бэтси, перестаньте, началъ было я опять,— я вовсе не хочу обвинять васъ…
— Вы пожалуйста не подумайте, что я васъ боюсь! гордо сверкнула она глазенками, уронивъ руки на колна и внезапно выпрямясь,— никакими силами вы теперь не заставите няньку сказать, что меня не было дома! и ужь конечно maman поврила бы всмъ намъ больше чмъ вамъ одному!..
Голосъ ея, вначал гнвный, постепенно не то чтобы смягчался, а какъ-то непроизвольно падалъ и падалъ…
— Но если хотите — ступайте сейчасъ къ maman, я ни на кого не посмотрю, я сама скажу, что ваша правда….
— Да что съ вами, Бэтси? вы меня просто пугаете….
— Послушайте, нетерпливо перебила она,— я всю эту ночь не могла заснуть — и все думала, думала, думала… Я боялась, что у меня голова совсмъ скружится…
— Отчего же? отчего? допытывался я, начиная догадываться.
— Оттого, что ни умный, добрый, благородный, хорошій — вотъ отчего! залпомъ проговорила она, подбородокъ у нея задрожалъ отъ волненія и она быстро отвернулась отъ меня.
Кому случалось подхватывать падающаго съ крутизны ребенка или вытаскивать утопающаго, тотъ пойметъ какъ радостно дрогнуло у меня сердце.
— Бэтси, дточка моя! вскрикнулъ я, взявъ ее за руки (безъ обиняковъ сознаюсь, что я самъ волновался какъ школьникъ), — бдная вы романтическая головка, еслибъ вы все могли понять такъ, какъ поняли вчерашнее!..
— Говорите, говорите — я вамъ врю. Софи не понимаетъ этого и назвала васъ шпіономъ, а я знаю, что вы вчера же могли сказать все maman, еслибъ захотли,— и не пріхали бы сегодня, еслибъ только изъ любопытства слдили за мной… Я васъ ждала какъ я не знаю что!
— Такъ вы не сомнваетесь, что я вамъ самый искренній другъ?
— Нтъ, не сомнваюсь, вдумчиво проговорила Бэтси,— да вдь и Софи мн другъ, она Богъ знаетъ что готова для меня сдлать — оба вы хорошіе — только разные… Ну, вотъ съ этимъ я и не слажу… я вижу, что я просто измучаюсь… Знаете что?.. вы не будете смяться надо мной?— я вамъ одинъ вопросъ задамъ, нершительно выговорила она съ видимымъ смущеніемъ.
— Нтъ, не буду…
— Честное слово?
— Ну, хорошо, честное слово!
— Вы… не влюблены… въ меня? почти прошептала она, подозрительно глядя изподлобья.
Этого я никакъ не ожидалъ — и не взирая на честное слово, мн большихъ усилій стоило сдержать горловую спазму.
— Бэтси, дточка, вдь я чуть не въ отцы вамъ гожусь, серіозно заговорилъ я,— ну, смотрите на меня какъ на старшаго брата что ли…
— Довольно, довольно! раздражительно перебила она,— остальное извстно. Ну и хорошо! а то ужь очень не хорошо было бы, еслибъ вы влюбились да похали подсматривать… Вотъ это главное мн и надо было знать. И больше пожалуйста объ этомъ ни слова: никому, я думаю, особенно не пріятно слышать, что не принадлежатъ къ числу вашихъ поклонниковъ…
Кстати, я еще ни слова не сказалъ о наружности моей героини. Поклонники эти по всей вроятности были не совсмъ выдумкой. Черты Бэтси принадлежали къ рдкому типу тхъ лицъ, которыя почти не измняются въ промежутокъ отъ пятнадцати до тридцати пяти лтъ и одинаково просятся какъ въ живопись такъ и въ скульптуру. Смуглое, съ едва примтнымъ румянцемъ, въ минуты волненія оно вспыхивало какъ маковъ цвтъ, небольшой лобъ легкой выемкой отдлялся отъ красивой горбинки правильнаго римскаго носа, капризный изломъ какъ бы сдвинутыхъ бровей придавалъ какую-то серіозность ласкающему взгляду большихъ карихъ глазъ, а улыбка изящно-очерченныхъ губъ, что итальянцы зовутъ arco d’amore, была необыкновенно привлекательна. Бэтси не по лтамъ развилась физически и вроятно успла уже вскружить не одну молодую голову. Самая рзкость и угловатость ея чисто-дтскихъ манеръ, которая такъ нейдетъ большинству двушекъ, только усугубляла чарующее впечатлніе ея красоты.
— Бэтси, хотите сдлаемъ маленькій уговоръ?.. Я еще разъ даю вамъ честное слово, что вамъ никогда не придется раскаиваться въ этомъ…
— Да что вы въ самомъ дл все какъ съ маленькой! притопнувъ ножкой, прикрикнула Бэтси, — ну-ну, ничего, ничего — сегодня вамъ все прощается… Что за уговоръ?
— Хотите на самомъ дл быть моимъ другомъ? Общайте мн никогда ни чего не скрывать отъ меня — вдь не даромъ же я докторъ. Прежде всего успокойтесь, мн не нужно ни именъ, ни тайнъ. Вы просто скажете мн: теперь я думаю такъ-то о томъ-то и свои ли это у васъ мысли или взятыя вами чужія,— потомъ скажете: теперь я хочу поступить такъ-то и такъ-то и вотъ почему… Хотите?
— Отлично! отлично! Ну, не говорила ли я, что онъ умница!.. даже въ ладоши захлопала Бэтси, — я сама хотла просить васъ объ этомъ… А то подумайте: сестр я не могу не врить и вамъ врить хочу — что же мн длать? А лгать я больше не стану — кончено — это ужь тамъ какъ они хотятъ!
— И даже пробки изъ башмаковъ вонъ?
— Это коски называется — и ихъ вонъ!
— И капризами не будете мучить мамашу?
— Не буду — она, бдненькая, все еще спитъ со вчерашняго, ‘убивается’, говоритъ нянька — оно не трудно такъ-то убиваться, а все таки не буду…
— И тогда я ужь такъ и быть запишусь въ число вашихъ поклонниковъ…
— Да, вотъ въ какіе!.. выдвинувъ губку, произнесла она,— въ награду за прилежаніе, какъ говоритъ мамаша, когда даритъ что нибудь… Ахъ я негодная двчонка!
Миръ былъ заключенъ, уговоръ ратификованъ — и я ухалъ успокоенный во многихъ отношеніяхъ. Посл вчерашнихъ приключеній, я не ожидалъ найдти въ Бэтси такой непочатый, незасоренный источникъ самобытныхъ порывовъ ко многому хорошему, пробивавшійся въ груд всякаго чуждаго хлама.
Къ несчастію, всемогущій случай помшалъ нашему уговору въ самомъ начал. Дня черезъ два я получилъ повстку о вызов меня въ качеств свидтеля по одному довольно запутанному процессу въ дальней губерніи. Дло близко касалось одного изъ моихъ друзей,— а показанія мои, соединявшія въ себ и компетентность эксперта, могли быть особенно вски при моемъ личномъ присутствіи. Собираясь въ путь, я еще разъ видлся съ Бэтси. Она прямо приступила ко мн съ просьбой указать ей, какія книги читать. Я сказалъ, что ей надо не читать, а учиться. Я давно уже замчалъ, что на образованіе ея слишкомъ мало обращаетъ вниманія добрйшая М-me Прыгунова. Желая, по возможности удалить Бэтси отъ вреднаго вліянія сестры и ловко затронувъ струнку материнскаго самолюбія, я убдилъ М-me Прыгунову помстить Бэтси въ одно изъ наиболе славившихся въ то время учебныхъ заведеній. Бэтси, считавшая каждое слово мое чуть не закономъ, съ своей стороны настойчиво поддерживала меня, заявляя, что ей пора серіозно учиться. Согласіе было дано, не смотря на возраженія Софи Сметанкиной — и дло ршено было не откладывать въ долгій ящикъ.
Могъ ли я ожидать, что это благое начинаніе возъиметъ исходъ настолько печальный, что къ нему останется только приложить любимую поговорку М-r Сметанкина?

V.

Дла задержали меня значительно дольше, чмъ я предполагалъ, мн удалось вырваться въ Москву лишь къ масляниц — и такимъ образомъ прошло боле мсяца, какъ я не видалъ Бэтси. На первыхъ порахъ, собственно говоря, мн и не до нея было, тмъ боле что хоть на время я значительно успокоился. Зная впечатлительный, пылкій и настойчивый характеръ моего юнаго друга, я нисколько не сомнвался, что Бэтси, увлекшись желаніемъ учиться, во всякомъ случа суметъ поставить на своемъ, но по мр того, какъ я подзжалъ къ Москв, меня все больше и больше занимали вопросы о томъ, какъ-то повліялъ на Бэтси школьный бытъ и какую перемну найду я въ ея мысляхъ.
Поэтому, одинъ изъ первыхъ моихъ визитовъ достался M-me Прыгуновой. Живо памятенъ мн этотъ масляничный вечеръ….
— Ну, что Бэтси? учится? спросилъ я посл первыхъ вжливостей и освдомленій о состояніи здоровья семьи.
— Ахъ, докторъ, не знаю какъ мн благодарить васъ! чуть не со слезами начала Марья Ивановна,— я такихъ успховъ и не ожидала, признаюсь откровенно! Была я у начальницы заведенія — ‘поздравляю, говоритъ, ваша дочь — просто геніальная головка! Какъ ей все легко дается!— музыка, пніе, танцы, науки… А сочиненія, говоритъ… это у нихъ тамъ на тэму задаютъ что-то… просто говоритъ, непостижимо для ея лтъ!— такъ и сказала: непостижимо — учителя въ примръ ее ставятъ всмъ ученицамъ….
— Ну и слава Богу! порадовался я въ свою очередь,— гд же она? можно ее видть?
— Сегодня-то суббота — это назначенный день у Софи, такъ ужь у насъ такъ заведено: субботу Бэтси у нея, а воскресенье у меня. Il faut que jeunesse же passe, voyez vous! нельзя же не побаловать за прилежаніе,— ну а у Софи ей конечно веселе, тамъ все молодежь собирается, ученые, художники… mais tr&egrave,s comme il faut, не то чтобы артисты какіе нибудь — все хорошихъ семействъ молодые люди…. любители что-ли называются… Одинъ даже у меня здсь портретъ Бэтсинъ сдлалъ — и какъ скоро, imaginez vous! взялъ листъ картона, накоптилъ его на ламп… и потомъ по копоти-то палочкой палочкой, не карандашомъ, а просто блой спичкой — dlicieux!…
Я впрочемъ не сталъ дослушивать исторіи портрета, мн хотлось поскорй видть оригиналъ посл тхъ новостей, которыя сообщала Марья Ивановна, — и я поспшилъ сократить мое посщеніе. Добрйшая барыня, безъ всякаго умысла, нсколько сбила меня съ толку: кружокъ госпожи Сметанкиной и успхи Бэтси какъ-то не вязались въ моей голов.
Сметанкины нанимали небольшую квартирку, съ претензіями на московскій шикъ, въ одной изъ отдаленныхъ частей города, чтобъ не подъ бокомъ у мамаши, какъ не разъ объяснялъ мн Левъ. Уже въ передней непріятно поразилъ меня пискливый звукъ скрипки въ сочетаніи съ фортепіано, разстроенномъ или настроенномъ на полтона ниже. Звонокъ мой не привлекъ ничьего вниманія кром хозяевъ. M-me Сметанкина встртила меня довольно сухо — она вообще не долюбливала мужниныхъ знакомыхъ, но Левъ чего-то обрадовался какъ брату родному, засуетился и потащилъ меня въ залу. Въ низенькой комнат было на порядкахъ тсно и такъ накурено, что я не сразу разглядлъ Бэтси. Въ длиннйшемъ черномъ шелковомъ плать, съ высокимъ шиньономъ на голов, она стояла облокотясь на фортепіано, слдя за исполнителями. Замтивъ появленіе новаго лица, она прищурилась, важно направила въ упоръ на меня лорнетъ — и вдругъ слегка смшавшись, проворно бросила себ за спину дымившуюся у нея въ рук папироску. Какой-то кудлатый дородный малый поспшилъ поднять и съ поклономъ подалъ окурокъ Бэтси. Та въ конецъ растерялась…
— Докторъ?… давно-ли?… вотъ неожиданный сюрпризъ!… проговорила она, протискиваясь между мной и услужливымъ кавалеромъ,— какъ же я вамъ рада!…
— Какова? засменилъ около насъ Левъ, — совсмъ grande demoiselle стала! Старое старится, молодое ростетъ — таковъ законъ природы…
Вообще видно было, что онъ какъ-то безъ надобности суетится и точно примазывается своей особой, чего въ немъ прежде не бывало.
— Да, да! что и говорить! отвтилъ я, глядя на Бэтси, — только чего же предъ друзьями-то конфузиться?
— Лизавета Николаевна у насъ, кажется, не конфузливаго десятка! ядовито произнесъ позади меня знакомый голосъ.
‘И ты здсь?’ подумалъ я, признавъ блобрысаго cavaliere-servente.
Онъ былъ тутъ и между своими не роблъ уже. А скрипка между тмъ невыносимо пищала, не смотря на вс усилія какой-то худосочной двицы покрыть ее своимъ аккомпаниментомъ.
— Какъ же я давно васъ не видала! продолжала Бэтси, пожимая мн руку,— и какой вы славный, что такъ невзначай прямо захали! мн нужно много съ вами говорить… Пойдемте сюда!..
Бэтси услась рядомъ со мной въ оконную нишу, обрамленную точно кіоскъ широкими подобранными портьерами. Я замтилъ, что и прочее общество, разбиваясь попарно, какъ-то уединялось по укромнымъ уголкамъ. Въ другой комнат нсколько молодыхъ людей и двицъ играли въ карты, но и вокругъ зеленаго стола виднлись отдльныя группы. Разговоръ шелъ какъ бы сурдинкой подъ музыку, но весьма оживленный, часто прерываемый тихимъ смхомъ…
— Кто эта особа? спросилъ я, показывая глазами на акомпанирующую піанистку.
— Ахъ, это моя классная дама — лучшій мой другъ!.. радостно воскликнула Бэтси,— погодите, вотъ она кончитъ, я васъ познакомлю…
— Классная дама?! повторилъ я, недоумвая…
— Да, — а что? вы удивляетесь, что она съ нами такъ запросто? она, бдняжка, небогата и очень долго мыкала горе въ гувернанткахъ, а теперь вотъ какъ получила это мсто — понятно, ей тоже хочется пожить, повеселиться…
— Ну, Богъ съ ней! перебилъ я, не зная пока что возражать на такую своеобразную логику,— а вотъ вы такъ скоро измнились…. Лизавета Николаевна стали… курите, кажется?
— Такъ шалю… вспыхнула Бэтси, — я вдь не затягиваюсь… такъ только!… Вы пожалуйста не проболтайтесь мамаш…
— Бэтси значитъ похоронена окончательно?
— Какъ?
— Та Бэтси, что собиралась никогда не лгать…
— Я вамъ и не лгу! обиженно и вмст горделиво произнесла Бэтси, тряхнувъ головкой,— а кому не хочу говорить все — такъ молчу…
Я слегка улыбнулся.
— Гд вы это выучились такимъ іезуитскимъ правиламъ?
— Ну, ужъ извините — іезуитъ-то вы, если на то пошло… ‘Но, милый брать’, и Бэтси даже подняла указательный пальчикъ вверхъ, — ‘не подражай проповдямъ жестокимъ, указывая путь другимъ тернистый къ небу, когда ты самъ идешь дорогою грха веселой….’
— Браво, Лизавета Николаевна! Шекспира читаете — и какъ видно съ пониманіемъ…
— А разв это изъ Шекспира? самодовольно спросила Бэтси, играя лорнетомъ, — это мн одинъ молодой литераторъ декламировалъ, мн понравилось — я и попросила написать въ мою тетрадку….
— Такъ вы не читали ‘Гамлета?’.
— Не только читала, даже и на сцен видла…. Самойловъ игралъ… Ахъ, да это врно оттуда? Впрочемъ, ктожъ теперь читаетъ Шекспира?
— Ну, то-то же! разсмялся я.
— Лизавета Николаевна!… подлетлъ къ намъ кудлатый малый, расшаркиваясь и подставляя руку,— васъ просятъ пть… осчастливьте компанію!..
— Хорошо!… проговорила Бэтси, и пошла кивнувъ мн головкой, а онъ повелъ ее съ вычурною и явно утрированною вжливостью.
Я послдовалъ за нею, не безъ любопытства примкнувъ къ молодежи, столпившейся у рояля.
— Что же вамъ спть? сказала Бэтси, развязно усаживаясь на табурет — и не дожидаясь заявленій, начала вчно-модный въ закоулкахъ Москвы, нсколько безсмысленный романсъ…
Говорятъ, что я кокетка,
Что любить я не могу…
Голосъ у нея былъ чистый и довольно сильный для ея лтъ, но далеко не сформировавшійся и вовсе не обработанный… Я мысленно опустилъ цвтокъ на гробъ еще одного дарованія, такъ рано погибшаго насильственнной смертью… Бэтси училась уже, слдовательно учитель говорилъ ей, что нельзя пть безъ толку все что нравится…
Но кокетка
Какъ ракетка
Вся вдругъ вспыхнетъ, полетитъ…
словно поясняла намъ Лизавета Николаевна, что вышло изъ наставническихъ увщаній…
Въ передней глухо дрогнулъ звонокъ. Поздній гость оказался высокимъ, блднолицымъ, худощавымъ молодымъ человкомъ въ синихъ очкахъ, одтымъ въ черное. Онъ вошелъ нсколько надменно закинувъ голову и поздоровался только съ М-me Сметанкиной, едва кивнувъ кой-кому изъ прочихъ. Бэтси оглянулась черезъ плечо, вдругъ наклонилась къ нотамъ, зардвшись до ушей — и съ удвоенной выразительностью закончила, протягивая отдльныя фразы…
А видали ль, какъ я плачу
Безнадежно полюбя,
Силы двственныя трачу
Полны дивнаго огня?…
И при этомъ взглядывала на вошедшаго, какъ ей видимо казалось, ему одному понятными взглядами…
— Привезли? оборвала она разомъ послднюю торопливую нотку.
Синіе очки порылись въ боковомъ карман и молча подали Бэтси какую-то рукопись въ трубочк.
Бэтси съ торжествомъ понесла ее въ дальнія комнаты.
Сметанкинъ нашелъ нужнымъ представить мн таинственнаго незнакомца.
— Рекомендую, братъ, геній первой величины…. публицистъ… ‘Заплснвшее бучило’ знаешь конечно? читалъ?… Переверзевъ Сергй… Докторъ N…
— Что за выраженія? подскъ его геній, довольно брезгливо подавая мн руку, — никакъ вотъ не могу вразумить ихъ, что геній ничто иное какъ высшая степень труда и настойчивости… Я по крайней мр никогда не замчалъ въ себ такъ-называемыхъ вдохновеній, откровеній и тому подобнаго вздора… Вы, какъ докторъ, стало быть реалистъ, конечно согласитесь со мной?!.
Онъ заране утвердительно склонилъ голову, какъ-бы недопуская возраженій.
Я не сталъ разрушать его безподобнаго самодовольства.
— А что это вы привезли Бэтси? заюлилъ Сметанкинъ,— не новый ли плодъ вашего…
— Ну, какой тамъ еще плодъ?… опять оборвалъ его Переверзевъ,— просто на просто гиль. Вообразите, обернулся онъ ко мн и даже взялъ за петлю моего сюртука,— задаютъ имъ въ этомъ храм просвщенія… писать дисертаціи на заданныя тэмы… ерунду непроходимую… Вотъ хоть бы на этотъ разъ: ‘о нравственномъ вліяніи семейнаго быта на лучшія качества души…‘ Вдь тутъ что ни словечко — то пятіалтынный на чай!… Ну гд же барышн справиться съ этакой премудростью!… Поэтому я и предпочелъ самолично исполнять за Лизавету Николаевну формальныя сочиненія, а ей по тому же предмету доставлять хорошія книги…
Я чуть не привскочилъ — такъ неожиданно разоблачилась мн тайна успховъ Бэтси.
— Смю васъ спросить, какого именно рода книги вы находите особенно полезными въ подобныхъ случаяхъ? освдомился я.
— Да, вотъ хоть бы ***!.. онъ назвалъ одинъ изъ петербургскихъ журналовъ, — далъ ей нсколько нумеровъ — и пять-шесть предразсудковъ какъ рукой сняло! побдоносно заявилъ г-нъ Переверзевъ.
— Вы состоите преподавателемъ въ томъ учебномъ заведеніи, гд воспитывается Лизавета Николаевна?
— Нтъ, преподавателемъ не состою, а тамъ меня таки слушаются… А что? вы не одобряете моего выбора чтенія?
— Да въ этомъ журнал вдь ничмъ не стсняются… Его не совсмъ-то ловко дать въ руки пятнадцатилтней двочк…
— Позвольте-съ! вдругъ перебилъ меня рзкій тоненькій голосокъ,— почему же вы думаете, что двушка должна игнорировать нкоторыя вещи до самаго замужства?
Я быстро обернулся — это класная дама на меня накинулась такъ внезапно. Переверзевъ же просто показалъ мн спину и пошелъ къ карточному столу въ другую комнату, по прежнему внушительно и бережно неся свою особу на длинныхъ тонкихъ ногахъ…
— Вс несчастія нашей жизни отъ того собственно и происходятъ, что мы не умемъ найдтись въ данномъ случа!.. подступалъ ко мн новый противникъ, по мр того какъ я невольно шагъ за шагомъ подавался назадъ,— а сколько жизней разбито чисто по неопытности?.. Если мы принимаемъ за идеалъ перваго встрчнаго и навязываемъ ему несуществующія въ немъ достоинства…
Класная дама такъ и сыпала въ меня всмъ своимъ арсеналомъ.
— А сколько браковъ разршилось въ домашній адъ, который… (и т. д. и т. д.).
— А чмъ гарантировано молодое сердце отъ уловокъ новйшаго Фоблаза… (и проч. и проч.).
— Согласенъ, но не рано ли гадать… пытался было я возразить.
— А гд порука тому, что… (слдовали примры всевозможныхъ случайностей).
Она все наскакивала-наскакивала, загнала меня въ другую комнату, наконецъ влпила меня въ стну — и только подоспвшій на выручку подносъ съ фруктами освободилъ меня отъ этой назойливой джигитовки.
‘Вотъ ужь изъ огня-то да въ полымя — и это я самъ собственноручно имлъ счастіе пересадить бдняжку!’ думалъ я, глядя на Бэтси.
Мы находились въ кабинет моего пріятеля, гд былъ поставленъ карточный столикъ и шла оживленная игра въ стуколку. Бэтси сидла въ углу большаго кожанаго дивана, подобравъ ножки, весело щебеча съ молодымъ скрипачемъ, котораго то и дло называла княземъ. Онъ дйствительно бросался въ глаза отпечаткомъ не совсмъ обыкновенной порядочности. Держалъ онъ себя, правда, какъ-то по дтски чопорно, подбородокъ его часто упирался въ безукоризненные стоячіе воротнички,— слушая болтовню Бэтси (онъ больше слушалъ чмъ говорилъ), князь съ изысканно-вжливымъ вниманіемъ и видимымъ удовольствіемъ устремлялъ на нее кроткіе голубые глаза, всякій разъ слегка склонялъ голову, когда приходилось отвчать,— замчательно ловко и не суетливо оказывалъ ей маленькія услуги… А она, прижавшись въ свой уголокъ, заигрывала съ нимъ какъ кошечка лапкой — безпрестанно заставляла его краснть, то обдавая своимъ ласковымъ и загадочно-манящимъ взглядомъ, то будто нечаянно въ разговор касаясь его руки своею, то выставляя узенькій кончикъ свтлой ботинки, то вдругъ закидывая голову на спинку дивана и смясь тихимъ лукавымъ смхомъ… Она явно практиковалась надъ бднымъ юношей и посылала мн торжествующіе взгляды. ‘Видишь теперь, сколько у меня поклонниковъ!’говорили они ясне всякихъ словъ.
Мн стало невыносимо жаль ее.

VI.

Между тмъ затялись неизбжные танцы подъ фортепіано — и даже карточный столикъ опустлъ. Я остался одинъ въ кабинет докуривать свою сигару. Въ сосдней комнат за перегородкой, сквозь звонъ посуды, сдержанно но явственно раздавался недовольный голосъ M-me Сметанкиной.
— Вамъ ничего нельзя поручить — вчно все перепутаете!… Ну какое это вино? куда оно годится?..
— Но, Софи, цыпочка моя… слышался молящій голосъ Сметанкина (я просто ушамъ не врилъ),— гд же взять лучшаго? Сама знаешь, въ долгъ больше не врятъ…
— Мн что за дло до вашихъ отговорокъ!… Не умете устроить, такъ и не беритесь! безъ васъ обойдутся…
— Ангелъ мой, что ты говоришь!.. подумай только, что ты говоришь!
— Очень нужно мн думать!.. Идите ужь — стоитъ только хлопаетъ глазами…
Не постигая, какъ могъ мой бдный другъ такъ скоро угодить подъ башмакъ своей супруги, и ужь конечно вовсе не желая быть свидтелемъ переборки домашняго блья, я хотлъ было потише удалиться,— но тутъ въ кабинетъ вошелъ кудлатый малый, совершенно запыхавшись отъ танцевъ, выпилъ залпомъ два стакана воды и бросился возл меня на диванъ. Свжее, румяное лицо его съ веселыми карими глазами дышало такимъ неподдльнымъ добродушіемъ, умомъ и безпечною удалью, что нельзя было не любоваться на него…
— Бьюсь объ закладъ, докторъ, началъ онъ, широко развалясь и тяжело дыша мощною грудью,— вотъ вы сидите и думаете: что это такое здсь длается?
— На какомъ же основаніи вы предлагаете такое пари?
— Да ужь я вижу, что вы глазъ не спускаете съ миссъ Бэтси!.. Виноватъ, я можетъ быть неловко навязываюсь, но меня право цлый вечеръ такъ и подмываетъ сказать вамъ: ‘эй, не теряйте масла и трудовъ!..’
— Я васъ не совсмъ понимаю…
— Полноте, чего тутъ не понять! Не думаете ли вы, что я способенъ принять васъ за одного изъ ухаживателей?.. А хороши, не правда-ли? Ну, князекъ, это еще бэбэшка, ему простительно… А геній-то геній доморощеный — вдь по уши втюрился, да и вс до одного… И двочка очень хорошо это знаетъ, а также и то что красота ея неотразима… Ну, чтожь вы тутъ подлаете съ вашей моралью?.. Слышалъ я про вашъ подвигъ и давно желаю познакомиться… Мораль! Вы этакъ чего добраго прочтете намъ басню: стреказа и муравей? Но, любезный докторъ, мы очень хорошо знаемъ, что трудолюбивый муравей корпитъ всю жизнь на грошахъ къ гувернанткахъ или экономкахъ, пока не высохнетъ въ лимонную корку, а милой стрекозк везд первое мсто… et des bonbons,— какъ же вы хотите насъ уврить, что лто красное прошло?.. т. е. не наступало еще… Оно то же на то выходитъ.
Мн почему то пріятно стало отрезвиться этимъ грубымъ здоровеннымъ здравымъ смысломъ, хотя я и не поддавался ему относительно дальнйшаго образа дйствій.
— И вся эта молодежь отлично знаетъ чего добивается, но тмъ не мене каждый играетъ особую роль… Вотъ этотъ баринъ (онъ указалъ мн на маскераднаго чичероне) чуть не лакеемъ на побгушкахъ, приживалкой какой-то, подчасъ вроятно и сошпіонить не прочь: Переверзевъ развиваетъ: другой завиваетъ: третій что-нибудь прививаетъ — и вс будто дло длаютъ….
— Ну, а ваша-то роль какая-же? Извините, откровенность за откровенность…
— Какая же моя роль! Я просто шалопай — и нисколько не скрываю этого, произнесъ мой собесдникъ съ ужимкой, которая въ первый разъ еще вышла несовсмъ искренней,— такъ и рекомендуюсь: Михайло Тароватовъ шалопай, шальное наслдство избавило меня отъ необходимости записываться въ цхъ муравьевъ или стрекозъ, мн все равно гд ни быть — вотъ я и маюсь… до первой осины, разумется…
— А какъ вы думаете, шутки въ сторону, есть еще средство спасти Бэтси или нтъ?..
— Есть-то есть, да вдь вамъ скажи — такъ вы караулъ закричите….
— Попробуйте все таки….
— Вдь нельзя-же ее увезти въ степь моздокскую или въ Нью-оркъ? нельзя? Прыгуновы и Сметанкины не пустятъ отъ себя. Ну, такъ одно остается теперь: надо чтобъ она серіозно полюбила — и хорошаго человка….
— Въ пятнадцать-то лтъ!!!
— Городовой!!! крикнулъ мн въ унисонъ Тароватовъ, — вдь говорилъ, что призовете къ порядку?!
Признаюсь, въ эту минуту хваленый здравый смыслъ показался мн сильно не въ своемъ ум.
— Впрочемъ, что пользы только толковать, гласитъ мудрость нашихъ дней! кончилъ онъ, поднимаясь съ дивана и оправляясь передъ знаменитымъ трюмо, — грядемте!
Онъ ринулся въ залу, переполненную порхавшими парами, подхватилъ Бэтси, закружилъ ее прямо съ мста и понесся въ бшеномъ вальс. Танцовалъ онъ превосходно, только волнистые кудри его слегка вздрагивали на поворотахъ, а глаза близко смотрли въ личико Бэтси, раскраснвшееся отъ упоенія — она обыкновенно плясала до упаду, до истерики, до обмороковъ… Чуть живую посадилъ онъ ее на стулъ, слъ рядомъ и принялся болтать.
— Ну-съ, милая барышня, какъ же вы нынче живете-можете? Сколько сердецъ положили въ кармашекъ? И какія это сердца — сахаръ, медъ или патока?— чай патока больше? нынче все экономія…
Съ нимъ однимъ Бэтси не кокетничала и смялась отъ души…
А онъ точно и забылъ про недавній нашъ разговоръ, досталъ изъ кармана раздушеный платокъ, напачкалъ сигарнымъ пепломъ себ руку, сложилъ ее въ кулакъ и обернулъ платкомъ, отчего она стала уморительно похожа на старушечье лицо въ чепчик: старуха эта морщилась, шевелила губами, ла конфекты, курила папиросу,— а Бэтси помирала со смху, совершенно по дтски воззрившись въ нее глазенками…
Мн сдавалось, что я понялъ Тароватова: въ противуположность моей систем, онъ видимо хотлъ дйствовать на ребяческія стороны характера Бэтси, какъ-бы задерживая ихъ окончательное исчезновеніе. ‘Чтожъ’ подумалъ я, ‘можетъ быть онъ-то и нашелъ настоящій ключъ къ этой задач!’
Смшно вспоминать, но я почувствовалъ что-то врод облегченія, убдясь, что не я одинъ навязалъ себ отвтственность за будущее нашей милой барышни. Я даже перенесъ мои наблюденія на прекрасную половину обычныхъ гостей М-me Сметанкиной — отыскивая, не найдется-ль и здсь хоть сколько нибудь надежной подмоги на случай надобности въ дальнйшемъ образ дйствій. На задорную наставницу Бэтси разумется нечего было разсчитывать. Довольно было мелькомъ взглянуть на то, какъ она порхала въ послдовавшей за тмъ кадрили, придерживая свое платьице: она, такъ-сказать на склон юныхъ лтъ, сама предпочла возвратиться въ дтство. Забывъ весь міръ, одинаково-блаженной улыбкой свтила она и князю, съ которымъ танцовала, и своему визави Тароватову. Такъ и казалось, что она вотъ-вотъ заспрягаетъ: ‘Я счастлива, ты счастливъ, онъ счастливъ, будемъ же вс счастливы!..’ Кром ея, изъ представительница, школьной жизни, тутъ была подруга Бэтси, замчательно сырое и лимфатическое существо, которое, съ тмъ же самымъ выраженіемъ большихъ коровьихъ глазъ, клало въ танц руку на плечо своего кавалера или отправляло себ въ ротъ полгруши. Еще была тутъ какая-то вертлявая молодая особа съ цлымъ ливнемъ распущенныхъ по спин золотистыхъ волосъ, эта безъ умолку трещала и весьма отважно обращалась съ молодежью, а съ дамами разъ два полькировала за кавалера. Отчаявшись въ поддержк прочихъ двицъ, я уже сталъ подумывать, какъ бы незамтне убраться домой и, воспользовавшись той суматохой, когда въ зал накрывали столъ, тихонько отыскалъ свою шляпу… но ее тотчасъ же перехватили у меня изъ рукъ.
— Ни за что не пущу! кричалъ Сметанкинъ, заступая мн дорогу,— въ кои-то вки собрался — да и тягу! это, братъ, не по товарищески! дудки! безъ ужина не пущу!..
Самъ онъ еще до ужина усплъ немного повеселть и видимо входилъ въ роль хозяина.
Подошли Бэтси, m-me Сметанкина,— я длать нечего остался.
За ужиномъ Бэтси услась между княземъ и Тароватовымъ. Парный элементъ соблюдался и между прочею молодежью, какъ въ теченіи всего вечера. Разговоръ пошелъ еще живе. Тароватовъ все упрашивалъ Бэтси, подбивая ее на какую-то штуку,— та не соглашалась, грозила ему пальчикомъ, смялась, наконецъ уронила салфетку на его сторону и что-то долго ее поднимала подъ столомъ, а потомъ заговорила съ княземъ, свъ какъ-то прямо и чинно, точно въ ожиданіи чего-то…
Подали шампанское. Я замтилъ, что глазенки у Бэтси опять засверкали, когда Сметанкинъ перерзывалъ бичевку пробки — онъ былъ мастеръ на этотъ счетъ и, бывало, артистически безъ малйшаго звука откупоривалъ вино на холостыхъ пирушкахъ,— но теперь, взглянувъ на Бэтси, улыбнулся, нарочно хлопнулъ на всю залу и первымъ наполнилъ ея бокалъ….
Когда пришла очередь Тароватова, онъ взялъ у Сметанкина бутылку и всталъ на стулъ, въ другой рук у него была щегольская дамская ботинка…
— Храня завтъ священной старины, заговорилъ онъ, обращаясь къ обществу,— позвольте мн, господа, не упоминая имени особы почтившей меня не въ примръ прочимъ, предложить вамъ тостъ за здоровье всхъ присутствующихъ…
Надо было видть состояніе нкоторыхъ изъ этихъ присутствующихъ: князекъ (его уже не разъ коробило въ теченіи вечера) поблднлъ какъ тарелка и не смлъ ни на кого глазъ поднять, Переверзевъ кусалъ губы въ безсильной злоб, до сихъ поръ ко всему равнодушная подруга явно считала себя обиженною на этотъ разъ: даже отважная тараторка притихла… Вс узнали башмачекъ Бэтси.
Тароватовъ вылилъ въ него остатки шампанскаго, поклонился на вс стороны, и залпомъ осушилъ башмачекъ, который вслдъ за этимъ исчезъ куда-то съ непостижимымъ проворствомъ, между тмъ какъ торжествующій шалопай садился на свое мсто.
Теперь только я окончательно понялъ моего новаго знакомаго: если вся здшняя молодежь, но словамъ его, была влюблена въ Бэтси,— то всхъ больше, всхъ такъ-сказать сумасшедше любилъ ее самъ Тароватовъ….

VII.

Дня черезъ три посл шумной встрчи масляницы у M-me Сметанкиной, вечеркомъ является ко мн няня Бэтси, Власьевна. Старуха видимо разстроена, проситъ-молитъ сейчасъ же съ нею и хать…
— Очень разв захворала? спросилъ я.
— Ну-у-у, типунъ бы теб!.. что за хвороба въ ея годы! махнувъ рукой проговорила нянька,— извстно, что нибудь напроказила да и трусу!— бдокуръ-двка!.. Привези-да привези: онъ, говоритъ, одинъ только и можетъ помочь… Ужь ты, родной, не выдай насъ: барын-то сказали, что грудка разболлась, приказано мн за тобой, такъ ты приди, хоть для виду-то пульсы пощупай, пропиши какое зелье…
Старуха видимо считала меня своимъ, улыбалась и подмаргивала мн.
— Да что же такое случилась? опять спросилъ я.
— А Господь вдаетъ — ншто разберешь? Ходитъ день-денской какъ въ воду опущенная да все на часы поглядываетъ…. ужь я раза два и стрлки-то переводила,— думаю: не легче-ли ей будетъ? нтъ, куда!— только грхъ одинъ!… А то придетъ въ мою конурку, голову на колни мн положитъ да и плачетъ… тихо да жалостливо таково, индо и я-то съ ней всплакну,— а сказать ничего не скажетъ…
Крайне заинтересованный всмъ этимъ, я поспшилъ къ Прыгуновымъ. У нихъ было освщено. Въ гостиной на диван съ Марьей Ивановной сидла востроносенькая сухая старушка, необыкновнно прямо державшаяся въ своей темной бархатной накидочк съ горностаемъ, въ разговор она то и дло поглядывала зоркимъ окомъ за двумя привезенными ею дочерьми, точно боясь что вотъ-вотъ налетитъ коршунь и похититъ ихъ. Опасности впрочемъ не представлялось: об двицы были скромны и томны до безжизненности, да и единственнымъ коршуномъ на лицо являлся неизбжный cavali&egrave,re servente, который въ сосдств M-me Прыгуновой велъ себя примрно-благонамренно. Еще были тутъ какой-то ветхій старичокъ съ крестикомъ поверхъ высокаго благо атласнаго галстуха, въ длинномъ сюртук, и пожилой приходскій священникъ, занятые бесдой между собою о французскихъ длахъ. Едва-ли нужно считать малолтняго внучка священника: выстриженный подъ гребенку, съ большимъ затылкомъ и глазами на выкат, маленькій поповичъ сидлъ возл ддушки, точно голодный галченокъ поглядывая на варенье.
Вся эта картина только мелькнула у меня въ глазахъ — такъ рзко выдлялась въ ней главная фигура — Бэтси. Я въ первый разъ еще видлъ ее въ казенномъ наряд: коротенькое камлотовое платьице, того неопредленно сраго цвта что такъ идетъ смуглянкамъ, перехваченное блымъ передникомъ, узко облегало ея стройный станъ, обнажая плеча и руки выше локтя. Гладко зачесанные и захваченные гребенкой, волосы ея темной волной падали на спину, печальное личико ея глядло еще грустне въ этой простенькой рамк. Оно примтно похудло и осунулось, темная тнь у глазъ обличала затаенныя волненія и можетъ быть безсонныя ночи. Бэтси подошла ко мн съ необычною робостью и едва подала кончики пальцевъ.
— Разнемоглась что-то… пояснила мн Марья Ивановна,— грудью жалуется… Я было оподельдокомъ хотла… М-me Прыгунова умолкла, встртивъ негодующій взглядъ и румянецъ своей любимицы…
— Надо выслушать, въ чемъ дло… сказалъ я, выразительно глядя на Бэтси.
Она поблагодарила меня застнчивой улыбкой и отошла къ своимъ гостьямъ.
— Охо-хо! вставилъ священникъ,— корень суетнаго ученія въ наши дни особенно горекъ и часто не подъ силу юному организму…
— Чего-съ! Желчно подхватилъ старичокъ,— у меня племянника совсмъ заморили… Малый бывало щелчкомъ орхъ разбивалъ, а теперь эта латынь да Греція такъ одолла — совсмъ задумываться началъ… И что это, смю полюбопытствовать, въ попы что-ли готовятъ? хэ, хэ, хэ! простите батюшка!… и старикъ закашлялся, поперхнувшись своимъ смхомъ.
Во время послдовавшаго затмъ общаго разговора, Бэтси незамтно стушевалась, а нсколько минутъ спустя, меня позвали къ ней наверхъ.
Бэтси ждала меня въ своей комнатк, въ мезонин, порывисто ходя изъ угла въ уголъ. Все напускное самообладаніе ея исчезло — она такъ и кинулась мн навстрчу.
— Простите, зачастила она, — я опять за старое…. Но что же мн длать?!. Еслибъ вы знали, какое у меня горе!.. какая бда!..
— Что? что такое? экзаменъ что ли грозитъ? шутливо успокоивалъ я, садясь на стулъ у ея уборно-письменнаго столика.
— Ахъ, полно, какой экзаменъ!— экзаменъ пустяки… Вдь это только для виду длается — вс билеты переворуемъ и перемтимъ…
— Вотъ какъ! Чмъ же могу служить вамъ?
— Вдь вы помните ваше общаніе?… Она положила об руки на мое плечо и пытливо-просительно смотрла мн въ глаза,— вы мн другъ?— настоящій? искренній?… Ну, вотъ теперь мн понадобилась вся ваша дружба… слышите — вся, потому что…
Она быстро сняла одну руку и стала перебирать вещи на столик, безъ всякой надобности перестанавливая ихъ…
— Потому что? тихонько ободрялъ я.
— Потому что со мной ужасное случилось…. такое что я не знаю, какъ и сказать… даже вамъ…
Болзненная выразительность ея глазъ не на шутку перепугала меня.
— Если вы не поможете мн — больше некому… и тогда что же мн длать съ собою?
Она то краснла, то блднла, хрустя пальчиками.
— Дточка, началъ я,— если это въ самомъ дл такъ серіозно, говорите съ полной откровенностью — и и чмъ проще — тмъ лучше…
— Ну, хорошо, я не знаю отчего я вамъ всегда врю… я вамъ все скажу… Она закрыла лицо руками, колеблясь и собираясь съ духомъ, яркая краска проступала изъ подъ тонкихъ пальцевъ по лицу до самаго лба…
— Нтъ, не могу!… стыдно… что вы подумаете обо мн?… шептала она — и вдругъ сдлала безнадежное усиліе надъ собой: — ну все равно… видите ли что… я поссорилась съ своимъ… жнихомъ…
У меня отлегло отъ сердца, но, не смотря на всю мою привычку къ эксцентричностямъ Бэтси, мн все еще казалось, что я ослышался.
— Съ вашимъ женихомъ? довольно глупо повторилъ я,— какъ же это, Бэтси? А кто говорилъ, что никогда не выйдетъ замужъ?
— Мало-ли что говорится!.. разв это у меня свои слова были?… Ахъ, еслибъ вы могли видть, какъ я съ тхъ поръ перемнилась!..
Вс двочки воображаютъ, что можно вдругъ перемниться отъ чего бы то ни было, но на этотъ разъ я къ величайшему прискорбію начиналъ понимать, въ чемъ заключалась эта перемна у Бэтси…
— Такъ вы говорите, Тароватовъ поссорился съ вами?
— Какой Тароватовъ? и глаза у Бэтси вспыхнули гнвомъ,— онъ-то всему и причина!.. Еслибъ я могла — я бы… я не знаю какъ бы я ему отомстила!..
— Такъ неужели же Переверзевъ?
— Да перестаньте, какой вы безтолковый!… Разв этотъ любитъ кого нибудь кром себя… Меня просто злило, что онъ при мн презрительно говоритъ и красот — ну, вотъ я и довела его до того, что онъ теперь воображаетъ будто влюбленъ въ меня…
Я подумалъ о маскарадномъ знакомц, но во первыхъ онъ присутствовалъ тутъ, а во вторыхъ — очень ужь это было бы нелпо.
Бэтси между тмъ, застнчиво потупясь, торопливо достала изъ корсажа большой медальонъ на золотой цпочк и сняла его черезъ голову..
— На-те, на-те, недогадливый! прошептала она отвертываясь и красня, а потомъ зашла позадь моего стула, облокотилась на спинку — и предо мною въ туалетномъ зеркальц выглянуло ея лицо, до того преображенное трогательною сердечною нжностью, что я невольно залюбовался ею, разсянно открывая медальонъ.
— Милый, злой ревнивецъ!… словно про себя воскликнула Бэтси, устремивъ глаза на фотографическую миніатюру…
Я узналъ черты молодаго князя Окольнаго, котораго видлъ на вечер у M-me Сметанкиной.
— Да вы посмотрите на него хорошенько! обиженно произнесла Бэтси, останавливая мою руку, когда я хотлъ закрыть медальонъ, — какое у него выраженіе въ глазахъ!…. просто неземное что-то…. А лобъ?…. гордый, смлый — правда вдь?… и посл этого бояться, что ему предпочтутъ кого нибудь!
— А въ самомъ дл, Бэтси? улыбнулся я, понявъ наконецъ суть,— какъ-же башмачокъ-то?..
— И вы тоже? Ну, да! съ отчаяніемъ вскрикнула Бэтси,— вотъ и онъ также думаетъ, вотъ за это и сердится,— не хочетъ понять, что я просто изъ пустаго тщеславія позволила эту глупость…. а теперь Богъ знаетъ что дала бы, лишь бы этого не было!.. Хотите десять лтъ жизни? отдамъ — только помирите насъ..
— Десять лтъ — это сумма не малая, только чмъ я-то могу пособить въ такомъ дл, когда вы сами…
— Ахъ, я ужь все перепробовала… На васъ одна надежда!… Не сказать же мн ему самой, что я прошу простить меня, глупую двочку!… Боже мой, да я бы на колна стала передъ нимъ — такъ бы и стояла пока не проститъ… А не могу!— онъ долженъ понять самъ, а то вдь онъ посл этого пожалуй способенъ подумать, что мн княжество его нужно… Нтъ, нтъ, не хочу и врить!… Ради Бога, позжайте къ нему, хоть намекните какъ нибудь…
Я не въ силахъ былъ сдержать улыбки.
— Такъ это вы и обо мн позаботились, чтобъ и я не совсмъ безъ роли остался?
— Вы умный, добрый, хорошій — вы одинъ съумете это сдлать!.. Я даже Софи ничего не говорила: почему-то мн кажется, что и она тутъ не поможетъ: сама написала ему третьяго дня, звала къ намъ — не пріхалъ, вчера пишу, что я больна, — это правда, чистая правда!— не детъ, сегодня послала ему письмо, что если онъ не будетъ къ девяти вечеромъ, то я прошу его возвратить мой портретъ… Послала письмо, а сама и не знаю что со мною… Думаю: ‘что я надлала!’ да скорй за вами…
— А у него тоже портретъ?
— Да, немного сконфузилась Бэтси,— свой онъ мн подарилъ вмст съ медальономъ, а мн нельзя было сниматься: мама не позволила бы, — такъ онъ художника съ собой привозилъ — тотъ шутя копотью набросалъ, а потомъ увезъ съ собой додлывать…
— И давно это вы… познакомились съ княземъ?
— Давно…. скоро полгода…. У насъ все ршено ужь, то есть видите…. впрочемъ отъ васъ у меня нтъ секретовъ: ему тоже не позволятъ жениться: онъ еще студентъ и maman у него прегордая степная помщица… Такъ мы хотли ухать за-границу, въ Парижъ, тамъ много русскихъ аристократовъ проживаютъ…
— Часъ отъ часу не легче! А знаете сколько они проживаютъ?
— О, не напоминайте мн про деньги! онъ такой богачъ и maman его такъ балуетъ — онъ теперь на свои menus-plaisirs получаетъ изъ дому дв тысячи въ мсяцъ… у него лошади свои были, квартира… Что же вы думаете онъ сдлалъ?— поселился между студентами въ нумерахъ и копитъ — ужь четыре тысячи накопилъ… Каково мн знать, что я ничего ему не принесу!… За то ужь… Она не смогла договорить и въ глазахъ ея опять проступила та невыразимая нжность, что давеча поразила меня въ зеркал.
Давно какъ-то, проздомъ въ Закавказьи по казенной надобности, я остановился у одного грузина, мой хозяинъ былъ въ большомъ гор — съ него взыскивали долгъ и ему приходилось продать кувшинъ заповднаго вина, которое уже лтъ двадцать хранилось какъ святыня въ его подвал, зарытое въ землю, и должно было простоять еще лтъ десять до свадьбы его внуки. Старикъ повелъ меня въ марань, какъ они называютъ эти погреба, снялъ крышку съ громаднаго кувшина — и сталъ передъ нимъ на колна, обоняя дивный букетъ благоухающаго вина.— ‘Скоро, скоро — онъ опустетъ!’ выговорилъ старикъ, плача какъ ребенокъ.
Теперь онъ живо припомнился мн. Здсь, передо мною лилась черезъ край непочатая, драгоцнная свжесть молодаго чувства, которой въ свое время хватило бы на то, чтобъ осчастливить цлыхъ дв жизни на всю жизнь,— и выливалась она даромъ, ни за что… Вс эти зати Бэтси съ княземъ Окольнымъ могли бы вызвать улыбку своей несбыточностью разв у невжды или очень грубаго и ограниченнаго врача-спеціалиста. Я же не ошибся въ сил и чистот этого преждевременнаго чувства. ‘Кто-то поплачетъ надъ бднымъ сердечкомъ, когда оно опустетъ?’ съ болью пришло мн въ голову.
Я надялся только на одно: авось Бэтси, еще до разрушенія своихъ надеждъ неумолимой дйствительностью, понемногу разсмотритъ своего жениха и увлечется чмъ нибудь инымъ, какъ это бываетъ подчасъ у пылкихъ натуръ — тогда это раннее взыграніе страсти оставитъ по себ не особенно тяжелый слдъ мимолетной весенней бури… Я не думалъ, что развязка такъ близка.

VIII.

Я еще отшучивался съ возможной бережностью отъ порученія Бэтси, увряя ее, что Окольный самъ теперь еще пуще плачетъ и не замедлитъ прилетть на мокрыхъ крылышкахъ раскаянія, — какъ деревянная лстница заскрипла подъ тяжелой походкой и къ намъ вошла Марья Ивановна. Я едва усплъ спрятать медальонъ въ карманъ.
— Что это какъ вы долго? боязливо проговорила она, подходя къ дочери,— выслушали вы ее, докторъ?
— Выслушалъ…
Qui pro quo съ М-me Прыгуновой становились у меня чмъ-то хроническимъ.
— Ничего такого?…
— Такого ничего… будьте спокойны, беречь только ее надо, проговорилъ я.
— Ну, слава Богу! поди тамъ тебя хочетъ видть… пріхалъ этотъ — черномазый, что палочкой то палочкой…
Бэтси, вначал вся было радостно насторожившаяся, чуть замтно дрогнула и не спша пошла внизъ. Я слдомъ за нею.
Черномазый былъ тотъ самый артистъ-любитель, который длалъ портретъ Бэтси. Онъ и вечеромъ къ дамамъ явился въ чорномъ бархатномъ пиджачк, съ усами въ ниточку и съ растрепаннымъ хохломъ на голов…
— Князь просилъ меня завезти вамъ эти ноты, встртилъ онъ Бэтси, расшаркиваясь и подавая ей довольно толстую тетрадку, завернутую въ газеты.
— А самъ? коротко и сухо спросила Бэтси.
— Онъ узжаетъ гостить къ роднымъ въ имніе…
— Надолго? впрочемъ это все равно…
Бэтси какъ-то вся повыпрямилась.
— Merci, м-сье… мсье…
— Куприкъ… подсказалъ артистъ, корчась. Странная фамилія видимо отравляла ему юные дни.
— Еще разъ благодарю васъ за вашу любезность! Извините, я должна васъ на минуту оставить…
И горделиво закинувъ головку, Бэтси пошла въ чайную, позвавъ меня мимоходомъ.
— Браво! дточка моя, браво! молодецъ!.. хотлъ я хоть чмъ-нибудь утшить ее, оставшись наедин въ опустлой чайной. Самоваръ, погасая, уныло жужжалъ тоненькой фистулой, приглушенная лампа слабо освщала комнату…
— Ну, посмотримъ однако, что тамъ такое? сорвавшимся голосомъ прошептала Бэтси, жадно глядя на свертокъ.
Я понялъ все: съ чисто-дтской цпкостью она еще надялась въ послднюю минуту.
— Вы позволите мн взять это съ собой и завтра передать вамъ на словахъ содержаніе?.. Сегодня у васъ чужіе!.. попробовалъ было я извернуться на всякій случай.
— Нтъ, нтъ… сей часъ-же! Я до завтра измучаюсь… Не бойтесь, я себя не выдамъ… Скоре только, пока не вошелъ кто-нибудь!..
Я развернулъ ноты, въ нихъ заложены были черный портретъ и пачка мелко-исписанныхъ листиковъ розовой почтовой бумаги. Пока Бэтси проворно прятала ее въ кармашекъ, я взглянулъ на произведеніе искуства. Сходство было, но сходство утрированное, близкое къ карикатур, молодыя лица рдко удаются и хорошимъ художникамъ — юношескія черты слишкомъ слитны, оттнки слишкомъ тонки, цлое черезчуръ неопредленно даже для опытной руки…
— Медальонъ у васъ? дайте сюда! шепнула Бэтси. Она судорожно скомкала его въ ту же газетную бумагу и опустила въ кармашекъ.
Крупныя слезы медленно и беззвучно покатились у нея по щекамъ, она схватила чайное полотенце, смочила его изъ графина и начала торопливо прикладывать къ лицу и глазамъ, передергивая плечами…
— Ну, теперь какъ будто легче стало! проговорила она, болзненно улыбаясь,— по крайней мр знаешь, что между нами всему конецъ!…
— То-то же! поддакнулъ я,— вы только подумайте Бэтси: достоинъ ли онъ васъ посл этого?
Я остался въ чайной, чтобы не привлекать ничьего любопытства, мн видно было издали, какъ Бэтси подсла къ артисту и тихо говорила ему что-то, раза два она засмялась даже, но рзкіе переходы отъ волненія къ притворной холодности не прошли ей даромъ: щеки ея лихорадочно горли, глаза точно искрились, смхъ выходилъ неестественный — и когда наконецъ господинъ Куприкъ откланялся, Бэтси пошатнулась въ дверяхъ, провожая его въ переднюю…
Врачи душевныхъ бозней поймутъ, если я скажу, что почувствовалъ нкоторое уваженіе къ такой сил, уцлвшей въ бдномъ ребенк посл невообразимаго сумбура, которымъ напичкали ему голову родня, знакомые и книжонки. Я до того близко принималъ къ сердцу все случившееся, что, долго не видя возвращенія Бэтси въ гостиную, сталъ бояться, какъ бы она не уронила себя напослдокъ какой нибудь выходкой передъ мальчишкой. Хорошо зная расположеніе дома М-me Прыгуновой, я обошелъ изъ чайной другими комнатами въ переднюю, прислуга возилась приготовляя ужинъ и не обратила на меня вниманія. Вроятно поэтому случаю и передняя была пуста. Я уже хотлъ вернуться, какъ вдругъ мн пахнуло въ ноги холодомъ снадворья — и я замтилъ, что наружныя стеклянныя двери отворены.
Не давая об отчета въ смутномъ предчувствіи, я выбжалъ на крыльцо — и остолбенлъ…
Тамъ, на десятиградусномъ мороз, прислонясь къ каменной стн, въ своемъ легкомъ сренькомъ платиц и передничк, стояла Бэтси, неподвижно глядя въ отворенные ворота — одна, подъ мелкими звздниками вьющагося сверху снга…
— Какъ вамъ не стыдно! крикнулъ я, схвативъ ее руку.
Бэтси вырвалась, истерически смясь побжала по ступенькахъ внизъ и по двору въ рыхлыхъ снжныхъ колеяхъ… Что еслибъ кто нибудь изъ моихъ паціентовъ невзначай увидлъ, какъ я, во фрак, безъ шляпы, гонялся по двору за сумасбродной двочкой?— картина вышла бы поучительная. Мн въ первый разъ еще осязательно ясно представилось, какъ жалка, смшна и безполезна роль такъ-называемыхъ спасителей… Но длать нечего — надо было поймать бглянку…
Бэтси раза два со смхомъ увертывалась отъ меня какъ въ горлкахъ, наконецъ поскользнулась и упала мн прямо на руки…
— Вы убьете себя! въ ужас проговорилъ я, подхвативъ ее какъ ребенка, и понесъ домой.
— Да, да! рыдала она у меня на плеч,— умереть… умереть… самое лучшее теперь….
Въ передней намъ прямо навстрчу попалась востроносая гостья съ обими дочерьми, выходившая въ сопровожденіи самой Марьи Ивановны…
— Что? что такое? испуганно обступили он насъ.
— Бэтси немного… дурно сдлалось… я хотлъ освжить ее… вольнымъ воздухомъ, путался я мысленно посылая ихъ въ преисподнюю…
— Ахъ, Боже мой, какъ можно такъ рисковать!, прошипла зоркая старушка,— долго ли на вкъ простудиться!..
— Неправда!…. неправда!… вн себя закричала Бэтси,— онъ тутъ ни при чемъ…. Я одна виновата… Мн теперь все равно… я любила князя — онъ меня бросилъ… Для меня все кончено… Смотрите, смйтесь — что хотите — какое мн дло!.. Если онъ… онъ… не понялъ, ктожъ меня пойметъ?!.. И не надо!.. не надо!..
Бэтси схватилась за голову и побжала къ себ наверхъ.
Пассажъ выходилъ изъ рукъ вонъ плохой. Надо было спасти приличія во что бы то ни стало.
— Я боюсь, не начинается ли у нея горячка, сказалъ я, серіозно глядя на дамъ,— она просто бредитъ… Сейчасъ увряла меня, что она невста князя Монморанси, который былъ казенъ при Людовик XIII…
— Охъ, романы, романы!.. протянула подозрительная гостья и поспшила ухать изъ зараженнаго дома, какъ она потомъ разсказывала.
Богъ знаетъ, насколько она мн поврила.
Увы! я самъ еще не зналъ, какая правда заключалась въ моихъ словахъ. Къ счастью, М-me Прыгунова перепугалась еще пуще гостей и уговорила меня остаться при больной.
Къ утру Бэтси уже металась въ сильнйшей горячк…
— Ради Бога, докторъ, что все это значитъ? говорила добрйшая Марья Ивановна, ломая руки.
Меня зло взяло.
— То и значитъ сударыня, съ сердцемъ отвтилъ я, — что мы всмъ можемъ интересоваться — и театромъ, и французской политикой, и городскими сплетнями — одного только не хотимъ знать: что длается у насъ въ дом съ собственными дочерьми!…

IX.

Перехожу теперь къ самой тяжелой для меня части моихъ записокъ, сознавая, что проблъ значительно повредилъ бы ихъ цльности, еслибъ я вздумалъ соблазниться и утаить отъ читателей слдующее въ ряду похожденій моей героини. Да послужитъ же мн руководящимъ примромъ искренность ‘Исповди’ знаменитаго автора ‘Эмиля или о воспитаніи’!
Я дежурилъ при Бэтси день и ночь въ первое, трудное время, самъ давалъ ей лекарство, уводилъ Марью Ивановну, когда больная начинала бредить — и сталъ совсмъ своимъ человкомъ въ дом M-me Прыгуновой. Я не сомнвался въ томъ, что сильная молодая жизнь отстоитъ себя — и дйствительно, благополучный переломъ болзни не заставилъ себя долго ждать, но оправлялась Бэтси очень медленно — и въ это-то время, бывая у нея каждый день, я могъ изучить ее основательне, чмъ въ цлые годы урывчатыхъ наблюденій… Къ несчастію, мн скоро стало не до изученія.
Добрйшая Марья Ивановна совсмъ съ ногъ сбилась, рыская по городу во исполненіе различныхъ причудъ выздоравливающей. Бэтси хотлось то свжей земляники, то устрицъ, то кипрскаго, то котлетку изъ цыпленка — и М-me Прыгунова объзжала на поискахъ вс гастрономическіе магазины и даже гостинницы… Когда я слегка намекнулъ ей, что это пожалуй можетъ обратиться у Бэтси въ привычку, Марья Ивановна даже обидлась.
— Помилуйте, докторъ, да она здоровая гораздо требовательне — и то я ни въ чемъ ей не отказываю… Вся въ меня, лакомка! Ну, а теперь вдь не она — болзнь проситъ…
Я не сталъ противорчить, такъ какъ баловство это оказывалось не только совершившимся фактомъ, но и давно вошедшимъ въ домашній обиходъ. Впрочемъ, эти первыя наивныя проявленія оживающаго ребенка скоро отошли на второй планъ.
Мало по малу мысли Бэтси окрпли, стали возвращаться къ прошлому,— но какъ? На первыхъ порахъ ее одолла какая-то вялость и полнйшая апатія… Бэтси большею часть или лежала или просиживала въ покойномъ кресл, равнодушію слдя за домашними, когда убирали ей комнату или накрывали ея одинокій приборъ. Во время посщенія ея подругъ и близкихъ знакомыхъ, она часто задумывалась, видимо не дослушивала ихъ рчей, отвчала невпопадъ и слабо улыбалась, когда ей замчали промахи… Куда двалась прежняя рзкость, угловатость ея движеній!— точно ихъ дочиста выла болзнь! За то, въ лнивомъ наклон головки, плавныхъ изгибахъ стана и рукъ — нтъ-нтъ да и проступитъ какая-то неуловимая, новая прелесть… Что то женственное, уступчивое, глубоко-трогательное…
— Скучно, докторъ! жаловалась она,— тоска! читать я еще не могу… и въ глазахъ и въ мысляхъ у меня зигзаги какіе-то!.. что бы мн длать?
— Попробуйте какую нибудь легкую работу, несложный узоръ… Вы любите вышивать?
Брови ея высоко приподнялись въ удивленіи,
— Я и взяться-то не умю за иглу!.. проговорила она съ пренебреженіемъ.
— Какъ?.. совсмъ?..
— Конечно! за кого же вы меня принимаете?..
— Ну вязанье, чтоли….
Она слабо махнула рукою.
— Да, нтъ-же, нтъ!.. съ легкою досадою перебила она,— никакихъ рукодлій и добродтелей за мной не водится, какъ говоритъ наша класная дама…
— Ну, вотъ вамъ и случай выучиться — посл пригодится въ жизни…
— Мн?.. чуть слышно проговорила она,— да, когда-то мечтала о томъ, какъ бы это хорошо было…
Она не договорила начатаго и погрузилась въ свои мысли.
Я предложилъ ей читать вслухъ, она охотно согласилась — и дня два дло шло какъ нельзя лучше, я бесдовалъ съ ней устно обо всемъ читанномъ… Но вскор оказалось, что на нее повліяла только прелесть новизны — не боле. Вмст съ тмъ я началъ замчать нчто новое, небывалое… Бэтси вдругъ начала усиленно заниматься своей вншностью. Являясь по утрамъ, я неизмнно заставалъ ее за утреннимъ туалетомъ въ постели, причемъ она не только пудрилась, а просто натиралась пудрой до бумажной близны. При входъ моемъ она кокетливо куталась въ пеньюаръ, нкогда стоившій ей много слезъ, но наконецъ таки завоеванный,— и затмъ съ удовольствіемъ протягивала мн руку ради пульса, но ни за что на свт не соглашалась показать языкъ.
— Скорй умру, а этому не бывать! И объ чемъ вы хлопочете? стоитъ ли заботиться объ этомъ жалкомъ прозябаніи?!.. говорила она, печально поникнувъ головкой,— лучше почитайте-ка мн что нибудь…
Я усаживался возл ея изголовья и начиналъ читать ей какія нибудь путешествія или историческіе расказы, которые нарочно привозилъ съ собой…
— Нтъ, скучно что-то! перебивала она на второй страниц,— у меня отъ вашихъ умныхъ книгъ сейчасъ голова заболитъ…. вотъ-вотъ и болитъ уже!.. говорила она, поднося руку ко лбу.— Добренькій, вы все хотите чтобъ я поумнла,— да на что это мн?
— Какъ на что? сказалъ я однажды,— вдь вы сами хотли учиться?
— Мало ли что было прежде!.. теперь моя псенка спта.
Я не вытерплъ.
— А пудрой-то зачмъ штукатуриться?
Бэтси лукаво улыбнулась.
— Это другое дло. Говорятъ, я блдная еще интереснй — такъ вотъ я и хочу, чтобъ у него… вы знаете у кого?.. чтобъ у него сердце разорвалось отъ того, что онъ потерялъ!.. И она запла вполголоса:
Пусть онъ поищетъ, въ мір широкомъ,
Сердце тепле, любовь горячей…
Глаза ея приняли разсянное, мечтательное выраженіе, она отвернулась къ стн и начала водить пальчикомъ по узору обой.
Ранка очевидно еще не зажила и болла сильне, чмъ я предполагалъ.
Между тмъ какъ Бэтси понемногу стала даже выходить,— я, самъ того не замчая, проводилъ почти все время въ дом у Марья Ивановны, сталъ какъ-то небрежно относиться къ прочимъ своимъ больнымъ… Часто я просыпался съ намреніемъ навстить такого-то, а что-то неуловимое тянуло меня къ Бэтси, я прізжалъ и просиживалъ назначенное время въ болтовн, которой самъ-бы посовстился въ другое время…
— Что мн съ собою длать, докторъ? говорила напримръ моя барышня,— въ монастырь идти смшно… вдь смшно?
— Смшно-то смшно, да не то! улыбался я.
— Переверзевъ совтуетъ въ акушерки, нершительно сообщала Бэтси,— чтожь! Я согласна съ нимъ, что всякій самостоятельный трудъ….
— Создатель! воскликнулъ я, всплеснувъ руками,— да вдь ими скоро будутъ шпалы мостить на желзныхъ дорогахъ!.. А кстати, зачмъ это вы позволяете ему врать при васъ все что взбредетъ въ голову?..
— Э, полноте, куда ужь мн разбирать приличія?!.. съ горечью проговорила Бэтси,— вы послушайте-ка, что про меня разсказываетъ М-me Калязинцева!— Дочерей даже перестала пускать къ намъ… положимъ, потеря небольшая…
И такъ, то, что я шутя какъ бы предсказалъ въ маскерад, сбывалось! Бэтси попала на язычекъ востроносенькой гость, а это значило пріобрсти во всей Москв извстность.
Бэтси подмтила у меня въ лиц мрачное выраженіе, но перетолковала его по своему…
— Вы не думаете-ли, что он въ самомъ дл такія наивныя и скромныя, какъ представляются…. дочки-то ея? Подите, у нихъ вс эти манеры до того заучены передъ зеркаломъ!.. мн кажется, еслибъ у нихъ блохи водились — и т были бы ученыя, дресированыя, вотъ что крохотную каретку возятъ четверней и на запяткахъ стоятъ…
Я не смялся: неподдльное негодованіе, съ которымъ произнесена была это острота, какъ на ладони показало мн, до чего ожесточалось бдное сердечко Бэтси.
— Хорошо, но почему же вы думаете, что это у нихъ притворно?
— Да вдь он тоже въ пансіон? А тамъ извстно, прежде таблицы умноженія, свои же подруги всему научатъ — съ этого и начинается…
Въ конц концовъ я оказывался побитымъ, я приступалъ въ самонадянной мечт, что имю дло просто съ ребенкомъ, а передо мной возникала барышня во всеоружіи — барышня съ ногъ до головы, то есть изумительнйшая смсь невинной двочки съ душою опытной женщины… Я даже боялся заглядывать глубже въ сердце Бэтси, но не смотря на то, вмст съ слдующимъ утромъ, халъ къ Прыгуновымъ, самъ не зная зачмъ…
Неожиданный случай открылъ мн глаза.
Какъ-то утромъ, Бэтси еще нжилась подъ мягкимъ, пуховымъ одяломъ, я читалъ ей какой-то романъ — сколько нибудь серьезное чтеніе окончательно было брошено,— Марья Ивановна похала на вербы накупать подарковъ дочери по случаю перваго ея вызда по выздоровленіи, мы были одни. Бэтси слушала, заложивъ руки подъ голову и сосредоточенно глядя въ потолокъ… Протяжный великопостный благовстъ доносился къ намъ сквозь двойныя рамы, сливаясь съ моимъ голосомъ. Богъ знаетъ, слышала ли что Бэтси… Въ послднее время она сознавалась мн, что романы потеряли для нея прежнюю прелесть, ‘Бывало, вдь я всю ночь напролетъ до утра со свчкой читаю’, говорила она, улыбаясь,— ‘да это еще что! а вотъ на другой-то день,— голова болитъ, въ ушахъ звонъ, глаза слипаются — я все читаю, пока не засну гд попало!… А теперь самое лучшее — сонъ! Свернусь-вотъ калачикомъ — и бай-бай!.’ Она лниво потянулась, чуть выставивъ ножку изъ подъ одяла.
Я дочиталъ первую часть и пошелъ за вторымъ томикомъ въ другую комнату, гд въ числ всякаго хлама и рухляди хранились и запретныя книги въ сундук… Я еще рылся въ немъ, присвъ на полу, какъ вдругъ дверь Бэтсиной комнаты съ шумомъ отворилась, на порог показался Тароватовъ, быстро оглядлся — и не замтивъ меня, бросилъ шляпу, кинулся къ Бэтси, упалъ на колна, схватилъ ея ножку и не отрывая губъ цаловалъ ее, даловалъ безъ конца, какъ помшанный…
— Мишэль!… Мишэль!… Михайло Иванычъ!… пожималась Бэтси, красня и дергая ножку, — оставьте… встаньте… сію же минуту встаньте, слышите?!.. Какъ вы смете!..
— Не встану, пока не простите!..— прикажете — и глазомъ не мигну, пойду и повшусь… Только прежде простите… Еслибъ я зналъ, что вы заболете по милости моего дурачества, меня давно бы не было на свт!. говорилъ Тароватовъ — и у него это выходило такъ просто, искренно, горячо, что даже Бэтси утихла…
Худшее положеніе, по обыкновенію, досталось мн. Точно какая-то сила сорвала меня съ мста, я разомъ очутился возл нихъ и молча стоялъ, глядя въ упоръ на Тароватова…
— Какая патетическая сцена!… проговорилъ я, силясь придать своимъ словамъ выраженіе равнодушной насмшки.
— И какое у васъ перекошеное лицо, докторъ!… отвтилъ Тароватовъ, какъ ни въ чемъ не бывало поднимаясь съ колнъ, — вы должно быть натощакъ сегодня?
Онъ съ такимъ радушіемъ протянулъ мн руку, что не принять ее не было никакой возможности.
— Случай совершенно исключительный, докторъ, позвольте доложить вамъ! такъ и сыпалъ между тмъ Михаилъ Иванычъ, посматривая на Бэтси, — я не извиняюсь, потому что я право чувствую себя точно въ такомъ положеніи, какъ разъ, когда мн привезли на имянины помадную банку..
Бэтси уже смялась, точно одинъ звукъ его голоса направлялъ ее въ привычную колею…
— Отчего? что за банка? подхватила она и глаза у нея засвтились бывалымъ блескомъ.
— Банка себ какъ банка — и только, а я какъ вс дти жадный былъ и внутренно досадовалъ, что это за идея дарить мн такую штуку… Вдругъ, чуть притронулъ крышку — она слетаетъ сама и со дна поднимается преинтересный трубадуръ, съ улыбкой, съ усиками, въ красной курточк, сидитъ въ цломъ куст розъ и играетъ на гитар… Увряю васъ, докторъ, я такъ же мало подозрвалъ его присутствіе тамъ, какъ и ваше здсь…
— Цлъ у васъ этотъ трубадуръ?!. перебила Бэтси.
— Нтъ, увы! онъ былъ сахарный — его мыши съли!..
Бэтси повеселла, точно кошечка, у которой передъ глазами качается бумажка на ниточк… Тароватовъ просидлъ цлый часъ, болталъ безъ умолку, разсказывалъ самые невроятные анекдоты, и наконецъ попросилъ позволенія захать ко мн посовтоваться насчетъ своей болзни.
— Ну, какая у васъ можетъ быть болзнь?.. со смхомъ сказалъ я.
— Сердце шалитъ, отвтилъ онъ, вдругъ длаясь очень серіознымъ, и взялъ шляпу,— боюсь какъ бы аневризмы не было!.. Ну, да авось!.. Прощайте, барышня, смотрите же: не поминайте лихомъ!
Онъ явился и исчезъ, какъ молнія въ душной знойной мгл,— но сдлалъ свое дло: воздухъ былъ освженъ… Все какъ будто прояснилось, дышалось легче…
По уход его, Бэтси долго, пристально смотрла на меня, лукаво улыбаясь, тихое торжество лучами сіяло у нея въ глазахъ…
— Такъ вотъ какъ?!.. проговорила она слегка взволнованнымъ голосомъ,— ревновать?.. хмуриться?.. и это вы!… вы!… Не ожидала!.. Знаете ли, посл этого… прибавила она понизивъ голосъ, — никто ужь не разувритъ меня теперь въ томъ, что я въ самомъ дл…
Бэтси не договорила своей мысли, но мн она и безъ того ясна была. Безошибочно-врнымъ инстинктомъ взрослой женщины этотъ ребенокъ угадалъ, что со мной длалось. Такъ вотъ чмъ разршались мои безкорыстныя попытки, вотъ отчего мн такъ пріятно было здить сюда, наперекоръ здравому смыслу?.. Я стоялъ передъ нею молча, обдумывая, какъ-бы по крайней мр отступить безъ особеннаго посрамленія знамени…
— Завидно стало? шепнула Бэтси, чуть выставивъ ножку изъ подъ одяла и тотчасъ спрятала ее, засмявшись, какъ бы поддразнивая, — ну, что жъ вы молчите?.. Хороша ножка?— то-то же!.. проститесь — больше никогда ее не увидите!..
Я теперь понялъ, почему вся эта молодежь забывала самое присутствіе другихъ дамъ и толпилась вокругъ пятнадцатилтней двочки,— отъ всего существа ея, какъ бы неяснымъ намекомъ на будущее, словно еще въ зародыш, вяло чмъ-то раздражающимъ, манящимъ неотразимымъ…
— Послушайте, перебилъ я, — до сихъ поръ все еще было бы поправимо… Васъ хоть и сбивали съ толку, но вы и тутъ еще находили возможность изъ всхъ золъ выбирать меньшее. Теперь я серіозно — и въ послдній разъ говорю вамъ: одумайтесь — вы на краю пропасти… Одинъ шагъ…
— Ну, такъ на-те жъ вамъ, несносный!
И она высунула мн кончикъ языка.
— Добились наконецъ? увидали? Что? Желтъ или блъ? нтъ ли у меня разстройства печени?.. Ну, не буду! не буду!.. Слушайте же и вы, что я вамъ скажу, тоже въ послдній разъ..
Она взяла меня за руку, притянула къ себ, и голосъ ея сталъ тихъ, мелодиченъ, какъ игра стекляпной гармоники…
— Вы для меня такъ много длали, то есть хотли сдлать — это все равно,— такъ много мучились за меня, что я вамъ скажу, чего никому не сказала бы…
Она потупилась и помолчала.
— Такъ я, по вашему, ребенокъ, втреница, капризная, сбитая съ толку? начала она съ разстановкой.— А вы все таки полюбили?… чуть слышно слетло у нея съ губъ.
Бэтси вдругъ обдала меня неотразимой лаской своего лучистаго взгляда и крпко пожала мою руку.
— И любите!… любите меня просто… безъ тоски, безъ думы роковой, выразительно прибавила она, — да, я глупа, тщеславна… все что хотите, но я знаю, что вы лучше всхъ ихъ — и постараюсь какъ можно чаще думать о васъ, долго и много стану думать, пріучаться къ тому… Боже мой, какъ это странно!… воскликнула она вдругъ, всплеснувъ руками,— вы?… вы?… Я съ ума сойду отъ гордости!…
Я сталъ не спша надвать перчатки.
— Мн конечно не особенно пріятно разочаровывать васъ, Лизавета Николаевна, проговорилъ я, — но тмъ не мене я долженъ прекратить это недоразумніе…
— Знаю, знаю!… вдь вы мн… какъ это?— да-бишь, въ старшіе братья годитесь и взяли слово: все вамъ говорить, какъ я теперь думаю… Вотъ я держу свое слово — объявляю, что я вамъ не врю…
— Очень жаль! прощайте, дточка, желаю вамъ лучшихъ сновъ…
— Неудачно, докторъ!…. неудачно!… послышалось мн вдогонку.

X.

До самаго вечера я просидлъ дома въ наисквернйшемъ расположеніи духа. Да будетъ мн позволено умолчать о тхъ мысляхъ, что всми силами старался я отгонять прочь и которыя лзли ко мн какъ назойливыя осеннія мухи… Ребячество заразительно — вотъ все что я могу сказать, извдавъ это личнымъ опытомъ. Раза два я ловилъ себя на самой блаженной улыбк, разъ я такъ ударилъ рукой по столу, что все задребезжало на немъ…
Конецъ этому положилъ сильный звонокъ и голосъ въ передней. Вошелъ Тароватовъ. Подъ мышкой у него былъ какой-то ящикъ изящной работы, въ рукахъ ящичекъ — просто загляднье. Онъ не спша положилъ тотъ и другой на стол и поздоровался со мной.
— Это лекарства, сказалъ онъ, кивнувъ головой на прийесенное, — я пріхалъ посовтоваться съ вами, докторъ, какое изъ нихъ выбрать… Дло мое такъ плохо, что изъ рукъ вонъ!..
— Врно электрическая машинка? усмхнулся я, подвигая къ себ тяжелый большой ящикъ.
— Нтъ, посильне!.. отвтилъ Тароватовъ и отперъ его ключикомъ, полированная крышка поднялась, подъ ней на бархатномъ дн врзались два превосходные пистолета съ приборомъ.
— Средство энергическое, согласился я, все еще не догадываясь,— и вроятно послднее?
— Совершенно справедливо. Какъ вы думаете, докторъ, что — если мы возьмемъ по такой дудк въ руки да и станемъ вонъ тамъ по угламъ?… Не хотите ли?..
Онъ посмотрлъ на меня съ такимъ видомъ, какъ будто предлагалъ мн стаканъ чаю или сигаретку.
— Что жь, пожалуй! отвтилъ я, наклоняя голову,— отъ такихъ предложеній, говорятъ, не водится отказываться… Благодарю за неожиданную честь, но ужь не взыщите и на моихъ условіяхъ:— у меня такая странная привычка: на каждый выстрлъ я отвчаю щелчкомъ по носу…
— Очень пріятно имть дло съ порядочнымъ человкомъ!… весело проговорилъ Тароватовъ, въ свою очередь кланяясь и запирая ящикъ,— хотя, въ сущности, я бы и на ваши условія пошелъ… Право, я не вижу, что бы помшало мн принять ихъ, вдумчиво продолжалъ онъ,— да нтъ, ршительно не вижу… Но не въ томъ дло… Позволите ли мн теперь объясниться съ вами откровенно?
— Сдлайте одолженіе…
— Видите-ли, докторъ, это дьявольски щекотливое обстоятельство!… въ особенности при тхъ отношеніяхъ, въ которыя я имлъ честь вступить съ вами сію минуту!… Онъ въ раздумьи поглядлъ на ящикъ съ пистолетами, ероша кудлатые волосы.
Малый, какъ всегда, сильно занималъ меня…
— Ну, да все едино!… Представьте себ, докторъ, что мы съ вами оба интересуемся одною и той же особой и разумется желаемъ ей всякаго благополучія… Вы предлагаете ей одно я — другое, а молодая особа по той или по другой причин (скажемъ: по некомпетентности) не въ состояніи сдлать выбора между нами,— выйдетъ нкоторое подобіе Микадо и Тайкуна, такъ-сказать невозможное раздвоеніе властей, до чего уже и японцы додумались… Простится ли мн, что я при такихъ обстоятельствахъ ршился взять починъ или, говоря языкомъ старйшихъ братьевъ, иниціативу въ этомъ дл?
Можно ли ему было не простить чего нибудь?
— И такъ, по моему мннію, вотъ единственное средство могущее вполн удовлетворить честныхъ людей…
Онъ такъ же тщательно отперъ другой ящикъ: тамъ на точно такомъ же синемъ бархат уложены были — дв соломенки, одна подлиннй, другая покороче.
— Послушайте, шутъ вы гороховый, это вы интересующую-то васъ особу предлагаете мн разыграть по жеребью? courte paille? расхохотался я.
— Надо же было мн какъ-нибудь отрекомендоваться, чтобъ вы не присчитали меня къ тому стаду, что пасется на тощихъ пажитяхъ у М-me Сметанкиной!.. И неужели же вы не замчаете, какъ я за вами увиваюсь все это время? сказалъ Тароватовъ, поднимаясь и начиная ходить по комнат, — впрочемъ, повторяю, докторъ, я готовъ на честное слово продлать и эту штуку…
— А если выдернете коротенькую?…
— Ну, тогда… мрачно началъ Тароватовъ,— ба! позвольте, докторъ, это общаго дла уже не касается….
— Спшу извиниться, поддерживалъ я тотъ же тонъ,— только напрасно вы на меня разсчитывали — я на эту штуку не согласенъ…
— А?!… такъ и зналъ! вырвалось у Тароватова и онъ немного поблднлъ,— чтожь теперь осталось? на подлость разв пойдти?— пойду и на подлость… то есть вру, не пойду, само собой разумется…
Онъ отошелъ къ окну и сталъ смотрть въ темноту. Думаю, что и я былъ блденъ,— по крайней мр руки мои дрожали, когда я подвигалъ къ себ скоморошный ящичекъ. Я вполн сознавалъ, какъ важно для насъ двоихъ то, что я собирался сдлать, — но ршеніе мое было принято еще до прізда моего гостя… Я подошелъ къ Тароватову — и торжественно преподнесъ ему длинный жребій…
Онъ такъ и замеръ глядя на меня, стараясь уловить малйшій намекъ въ моихъ глазахъ…
— А это я возьму себ на память, сказалъ я, ставя на зеркало ящичекъ съ короткимъ жребіемъ…
Не усплъ я обернуться, какъ почувствовалъ себя въ мощныхъ объятіяхъ Михайлы Ивановича.
— Докторъ!.. голубчикъ!.. отецъ родной!.. неистовствовалъ онъ,— а брудершафтъ выпьемъ? идетъ?
Я позвонилъ и послалъ за шампанскимъ.
— Да что его ждать брудершафта этого — нмецкая штука! Вотъ теперь я теб все могу сказать… началъ онъ разваливаясь возл меня на диван,— ужь Богъ теб судья, какъ ты смогъ самъ отказаться — посл разв когда нибудь пойму… А вдь я одного тебя только и боялся! Смотри сюда: это что?
Онъ вытащилъ свой дорогой хронометръ и показалъ мн темный волосяной снурокъ, на которомъ носилъ часы,— какъ думали его знакомые, по странной прихоти богача.
— Ужъ моя не моя будетъ, а въ гробъ меня съ этимъ положатъ…
— Неужели это ея волосы? спросилъ я.
— До шиньона, душа моя, до шиньона!.. А ты и въ самомъ дл думалъ, что теб одному говорятъ всю правду? анъ видишь — и я тоже единственный другъ, и мн также говорятъ всю правду — только другую…
И Тароватовъ залился счастливымъ, безпечнымъ смхомъ…
— Вся-то и разница въ томъ, что ты зовешь ее дточкой, а на дл считаешь больше женщиной чмъ дитяткой, а я — наоборотъ: Лизаветой Ивановной величаю и прочее и прочее… Ты-вотъ пробовалъ занять ее серіознымъ чтеніемъ, — ну возможно ли это, когда у нея пть самыхъ основныхъ свденій? какъ ей интересоваться путешествіемъ, или исторіей, когда она иметъ самое смутное понятіе, что такое климатъ, широта, долгота и тому подобные страхи? Вдь она вритъ, что тараканы кусаются и что судьба есть на свт… Мало этого, хочешь пари: спроси ты у нея, изъ чего длается пеклеванный хлбъ, такъ она скажетъ: изъ пакли — да и то подумавши разв!.. Да и наконецъ, совсмъ намъ не того нужно!.. И несмотря на все это, она совершенное дитя. Путаемся и сбиваемся мы оба — и только время покажетъ, кто изъ насъ правъ…
— Я ужъ сказалъ свое: vicisti, Galileae!
А я не хотлъ теб ничего говорить о моихъ съ ней отношеніяхъ, потому что ее да нечестно добывать — претитъ, не могу, а потерять ее — для меня смерть…
Она вотъ теперь ожила — и ужъ коготки расправляетъ… Знаю, что много еще горя вынесу,— а всежъ лучше, чмъ покой бытія.

XI.

Распрощавшись навсегда съ своей кратковременной иллюзіей, я сталъ усердне заниматься практикой, старался чаще бывать въ обществ, посщалъ даже клубы — и вскор почувствовалъ то отрадное облегченіе, съ какимъ обыкновенно отходишь отъ края обрыва надъ пропастью… Кто бывалъ въ горахъ, на крутыхъ берегахъ ркъ или даже просто на высокихъ колокольняхъ, тому знакома эта загадочная притягательная сила бездны, которая такъ и тянетъ кинуться внизъ головой. Къ Прыгуновымъ я зазжалъ теперь лишь изрдка по обязанности, а съ наступленіемъ весны Бэтси переселилась на дачу М-me Сметанкиной. За то въ Тароватов я нашелъ самаго пріятнаго собесдника — и чмъ больше узнавалъ его, тмъ боле сказывалась порядочность моего новаго знакомаго. Все несчастіе его состояло въ томъ, что съ нимъ давно уже приключилась бда, отъ которой я такъ круто отвертлся,— онъ любилъ очертя голову — и вмсто того, чтобы постепенно возвышать Бэтси до себя, самъ принижался, нисходилъ къ ней…. Но какая сила и глубина чувства, какая бездна нжности таилась въ этомъ шалопа, какъ онъ имлъ обыкновенье рекомендоваться!… Въ первое время выздоровленія Бэтси, когда ей — по мннію родни — необходимы были развлеченія, онъ просто засыпалъ Сметанкиныхъ ложами въ театръ, билетами въ концерты, доставалъ самые дорогіе фрукты, конфекты, устраивалъ пикники, катанья, чуть ли не онъ и дачу-то помогъ нанять Льву. По крайней мр самъ онъ перебрался вслдъ за ними, приткнулся въ какой-то хибарк подъ соломенной крышей и спалъ на сновал, такъ какъ вс сколько нибудь сносныя дачи были заняты. Здсь-то я и нашелъ его, удосужась въ одно изъ воскресеній. Оставя экипажъ у плетня, которымъ былъ обнесенъ игрушечный палисадникъ передъ лицевыми окошечками, я вошелъ въ ворота — смотрю: посреди двора стоитъ мой Тароватовъ съ хлыстикомъ въ рук — а передъ нимъ красавица-лошадка рыжей масти, шерсть на солнц такъ и лоснится, хвостъ и грива причесаны волосокъ къ волоску: во всхъ статьяхъ, въ каждомъ движеніи такъ и бьетъ въ глаза кровь и порода…
Тароватовъ улыбаясь пожалъ мн руку — и вдругъ свиснувъ хлыстикомъ, поднялъ его вверхъ передъ головой благороднаго животнаго…
— Ну, Биби, кланяйся барышн!…
Лошадка, не спуская съ него умныхъ глазъ, попятилась, согнула переднія колна и раза три качнула головой въ недоуздк…
— Ага! вотъ оно что!… улыбнулся я, глядя на валявшіеся тутъ-же скребницу, бичъ, арканъ и прочія принадлежности…
— Да, да, самъ холю, сіяя взглядомъ говорилъ Тароватовъ,— самъ и вызжалъ, а теперь высшую школу продлываемъ… Довольно, Биби!… ступай въ стойло!..
Лошадка покорно вернулась и легкой рысцой побжала въ заново-отстроенную тесовую конюшенку.
Я пожалъ плечами.
— Ну, чего? чего?!… заторопился Михайло Иванычъ, — я очень радъ, что ей припала охота здить верхомъ — это укрпляетъ здоровье,— не то что балы да безсонницы!..
— Биби принимаетъ? прозвучалъ за нами свжій, знакомый голосокъ.
— Принимаетъ, принимаетъ! радостно отвчалъ Тароватовъ, идя на встрчу гостьи.
За плетнемъ стояла Бэтси, поддерживая рукой переднія складки амазонки съ громаднымъ кускомъ чорнаго хлба. Высокая черная шляпа на-бокъ — характерно тнила ея смлое, загорвшее личико… Она вскользь протянула мн лвую руку въ замшевой перчатк…
— Биб-би!.. крикнулъ Тароватовъ, хлопнувъ бичемъ, — Биби!… барышня пришла!…
Надо было видть, какъ взвился Биби, вылетвъ изъ конюшни на всхъ рысяхъ, хвостъ трубой, раздувая ноздри!… Какъ вкопанный остановился онъ возл Бэтси, пофыркивая и храпя…
— Кланяйся! повторялъ Тароватовъ.
Послдовало то же представленіе.
— На, на-теб хлбца, красота моя!… говорила Бэтси, явно забывая насъ и вся по обыкновенію отдаваясь новой страсти.
Мы съ Тароватовымъ невольно переглянулись. Таковъ-то былъ исходъ первой несчастной любви нашего баловня!…
— Что же, Михайло Иванычъ, сейчасъ демъ?… капризно спросила Бэтси, отряхая хлбныя крошки.
— А докторъ-то? у меня нту третьей лошади, нершительно проговорилъ Тароватовъ.
— Не хлопочите! я подожду васъ у Льва, поспшилъ я утшить обоихъ.
— О? ну и отлично!… сказалъ Тароватовъ,— минуточку только — я мигомъ….
Онъ исчезъ въ конюшн и тотчасъ появился снова въ ботфортахъ, сгибаясь подъ дамскимъ сдломъ, которое несъ на плечахъ не хуже любаго грума.
— Какой превосходный человкъ Михайло Иванычъ!.. попыталъ я Бэтси, когда Биби былъ осдланъ и Тароватовъ пошелъ за своей лошадью.
— О, да!… извстный баловникъ!… небрежно уронила Бэтси, какъ будто имя неотъемлемое право на это баловство, и принялась гладить чолку Биби. Я подсадилъ ее въ сдло — Бэтси щелкнула языкомъ, прямо съ мста подняла въ галопъ — и не усплъ я опомниться, какъ она уже выскакала за ворота и на улицу, круто забиравшую въ гору…
— Тише!… тише!… раздался отчаянный вопль изъ конюшни, загрохотала настилка сходни подъ копытами, Тароватовъ шумно мелькнулъ мимо меня на сромъ кон, перескочилъ плетень и помчался за наздницей… Уже на взгорь, озаренномъ солнцемъ, удалось ему схватить Биби подъ уздцы — и они, тихо покачиваясь рядышкомъ, скрылись въ густомъ березник…
Я тихонько пошелъ отыскивать Сметанкиныхъ. Дорогой я радовался тому, что передалъ мою барышню въ такія надежныя руки: если ужь Тароватову, съ его терпніемъ и врожденнымъ рыцарствомъ, ничего не удастся изъ нея сдлать — моя совсть могла быть покойна: меня и на половину не хватило бы… День мы провели какъ нельзя лучше: Бэтси явилась къ обду, раскраснвшись отъ зды, довольная всмъ и всми, подшучивала надо мной и разливала вокругъ себя превосходное настроеніе.
Вечеромъ, въ парк, благоухающемъ смолою сосенъ и ландышами, на такъ-называемомъ кругу состоялся bal champtre, съхалось множество дачниковъ и городской молодежи. Обнесенная канатомъ, песчаная площадка освтилась разноцвтными фонариками, небольшой оркестръ довольно сносно длалъ свое дло въ круглой бесдк, общество собралось самое смшанное, было весело, шумно, оживлено — даже немножко и черезчуръ, какъ сказала бы M-me Прыгунова и вроятно пришла бы въ ужасъ отъ одной мысли, что ея Бэтси можетъ когда нибудь попасть dans ce tohu-bohu. А Бэтси просто царила здсь: ея воздушное кисейное платье съ широкимъ кушакомъ розовыхъ лентъ и вткою зелени въ распущенныхъ волосахъ, мелькая то въ огнистомъ сумрак скуднаго освщенія, то подъ блымъ лучемъ мсяца, то въ густой тни деревьевъ, становилось центромъ, къ которому рвались и тяготли сердца всхъ этихъ юныхъ прапорщиковъ, студентовъ, чиновниковъ и всевозможныхъ нмцевъ, какъ извстно, слетающихся на танцы со всхъ сторонъ что мошки на свчу. Гд была Бэтси — тамъ толокся цлый рой поклонниковъ, малйшій взглядъ, намекъ — и десятокъ ихъ бросался исполнять ея желаніе, танцовали что ей хотлось, принесли на рукахъ рояль съ одной изъ дачъ, въ надежд умолить ее спть, но у нея достало такту отказаться: она величественно объявила, что сегодня не въ голоси вс безмолвно покорились… Я собственными ушами слышалъ, какъ близехенько отъ меня какая-то кислая-прекислая матушка ставила ее въ образецъ своей во всхъ отношеніяхъ засидвшейся дочк.
— Ты посмотри, вдь она только руку положитъ на плечо кавалера — ужь онъ самъ не свой отъ восторга: на все умнье…. А теб что пень, что кавалеръ — лишь бы опереться!
Не усплъ я порядкомъ придти въ себя отъ такой практичности, какъ передо мной точно изъ земли выросъ Тароватовъ. Онъ былъ разстроенъ, торопливо взялъ меня подъ руку и повелъ въ темную глушь парка…
Неподалеку отъ круга тнистые своды рощи перескались глубокимъ и широкимъ оврагомъ, деревья уступами росли по крутымъ, обрывистымъ бокамъ его, на дно изъ подъ ногъ нашихъ отлогимъ спускомъ змилась песчаная дорожка — и тамъ, въ самомъ низу, перекинутъ былъ мостикъ надъ рчонкой, которая извивалась вдоль всего лога. Въ густыхъ кустахъ, окаймлявшихъ у мостика дорожку и берега, точно въ бесдк пріютилась простенькая деревянная скамья — и все это: дорожка, мостикъ, рчка и противуположный лсистый подъемъ оврага, облитое серебристо-блымъ свтомъ мсяца, виднлось какъ на ладонк въ крошечной миніатюр съ нашего взгорья…
— Чтобъ не терять времени, въ двухъ словахъ… началъ Тароватовъ,— мы оба съ тобой ошиблись… Исторія съ князькомъ гораздо глубже засла чмъ мы думали — случилось то, что всегда бываетъ въ такихъ случаяхъ: покинутое оскорбленное сердечко искало выхода и прильнуло къ первому встрчному, который оказался не такимъ благонамреннымъ, какъ ты и твой покорнйшій слуга…
— Ну?…
— Ну — и вонъ тамъ, у мостика, посл этой кадрили назначено свиданіе… Негодяй самъ хвасталъ сейчасъ въ двухъ шагахъ отъ меня какому-то птенцу, а тотъ препротивно смялся и поздравлялъ… Надо поберечь ее во что бы то ни стало!… вдь чортъ его знаетъ, что это за человчишка…
— Да кто такой?…
— Куприкъ этотъ, съ позволенія сказать!… проворчалъ Михайло Иванычъ.
Мн просто жаль стало моего пріятеля…
— Послушай, сказалъ я — ввязываться въ исторію съ мальчишками…
— Ну, какая тамъ исторія?!… перебилъ Тароватовъ, — просто уши оборву, коли добромъ не унесетъ ногъ…
— Такъ проще-же, посовтовалъ я, — займи Бэтси, не пойдетъ же она при теб на свиданье!..
— Эге!.. плохо жъ ты знаешь M-me Сметанкину!… Я ужь было пробовалъ, такъ она сей часъ же взяла меня подруку и увела подъ первымъ удобнымъ предлогомъ… Тутъ и самъ-четвертъ ничего не подлаешь — такъ все организовано, что мое почтеніе!..
— Изъ чего же ты-то хлопочешь посл этого? попытался я прикинуться…
— Ну, ну, идемъ, чтоли! слышишь, четвертую фигуру играютъ? сердито проговорилъ Михайло Ивановичъ и началъ тихо спускаться прямо съ обрыва въ росистой трав, оставя вправ дорожку, на которой мы могли быть замчаны съ круга.

XII.

Мы осторожно пробрались въ кустарникахъ оврага къ самой скамь у мостика и скрылись позади ея въ частомъ переплет нависшихъ втвей сирени.
— Милости просимъ, садитесь! пригласилъ Тароватовъ, мостясь на суку поваленнаго дерева и указывая мн мсто возл себя,— зрлище будетъ во всякомъ случа занимательное… Я чувствую, что или сегодня… или ужь никогда не разршатся наши недоумнія… Ботъ, кажется, кто-то и жалуетъ!…
Въ самомъ дл, наверху сбгавшей отъ парка дорожки показался темный силуэтъ, быстро двигавшійся къ намъ… Господинъ Куприкъ, въ легенькой лтней жакетк, приблизился, какъ-то выдрыгивая ногами,— подошелъ вразвалочку къ скамейк и прислъ на нее въ полъоборота, положивъ подл себя соломенную шляпу…
— А вдь замчательно хорошъ собой, бестія!… шепнулъ Тароватовъ, — не будь у него только этихъ телячьихъ неподвижныхъ глазъ, точно онъ вырвался изъ кабинета восковыхъ фигуръ!… И все молчитъ, все молчитъ, всегда и всюду гд я его ни встрчалъ — должно быть себ на ум…
Въ затишь ночи легкій втерокъ, вмст съ какимъ-то прянымъ запахомъ цвтовъ и сырости, чуть слышно доносилъ намъ сверху задорные звуки галопа въ послдней фигур кадрили. Господинъ Куприкъ замурлыкалъ мотивъ себ подъ носъ, досталъ изъ кармана гребеночку, зеркальце и началъ рачительно приглаживать усы, взбивать волосы, охорашиваться… Потомъ прошелся раза два передъ скамеечкой — и вдругъ, разшаркавшись передъ пустымъ пространствомъ, граціозно протянулъ руку, подвелъ воображаемое существо къ скамейк, заботливо усадилъ…
Мы едва удерживались отъ смха… На взгорь тропинки опять вырзались силуэты, приближавшіеся къ нашей засад. Ихъ было два: мужской и женскій, кавалеръ на половин дороги остановился, разговаривая съ дамой…
— Смотрите, не прозвайте!… прозвенлъ голосокъ Бэтси.
Кавалеръ тихонько вернулся къ парку, а Бэтси торопливо сбжала подъ гору — и вся запыхавшись, приложивъ об руки къ груди, остановилась въ нсколькихъ шагахъ отъ насъ, облитая яркими. луннымъ свтомъ, точно перламутровая въ своемъ бломъ плать. Съ какимъ-то страхомъ вытянувъ шейку, она прислушалась, осмотрлась кругомъ — и ршительно пошла къ мсту rendez-vous.
Господинъ Куприкъ поспшилъ навстрчу — и мы имли удовольствіе видть повтореніе маневра — на этотъ разъ уже не передъ воображаемой особой…
— Боже мой, какъ я боялась!… торопливо начала Бэтси, повернувъ къ нему сіяющее личико,— ни для кого, никогда еще я этого не длала… Ну, доволенъ?.. радъ?..
Господинъ Куприкъ наклонился, поцловалъ ея руку и продолжалъ смотрть на нее своими стеклянными глазами…
— Какъ церемонно! засмялась Бэтси, подвигаясь къ нему,— и что за взглядъ у васъ, милостивый государь?— помилуйте!.. подумаешь, вы ршали тутъ какую нибудь задачу, пока я ждала-не дождалась конца этой противной кадрили!.. и Бэтси кокетливо надула губки…
— Я и въ самомъ дл думалъ… думу… проговорилъ господинъ Куприкъ,— мн все не врится…
— Пожалуйста безъ пустыхъ сомнній!… Что тутъ думать — я твоя, ты мой!… перебила Бэтси, закрывая ему ротъ маленькой ручкой въ перчатк,— а ты приласкалъ бы меня лучше, хорошій мой, вдь мы въ первый разъ еще видимся на свобод… Ну, чего ты робешь.? чего боишься?…
— Вы знаете, Лиза…
Вы? разсердилась Бэтси, притопнувъ.
— Ну, ты… если хочешь, съ усиліемъ произнесъ господинъ Куприкъ, — вдь ты знаешь, Лиза, я бдный художникъ и не дворянинъ — мн все не врится, чтобъ Марья Ивановна отдала тебя мн…
— Вотъ что! Милый!… милый!… Бэтси охватила его голову ручонками и притянула къ себ, — дайте сюда вашъ умный лобъ — хотя онъ сегодня и не стоилъ бы этого!.. Она горячо поцловала его и въ волненіи прибавила, — говорятъ вамъ, я такъ хочу — и maman не пойдетъ противъ моего счастія…
— Ну, а если бы?…
— А тогда я стану на колна и буду плакать пока вымолю… буду морить себя съ голоду — и такого страху нагоню, что придется же сдлать по моему…
Даже господинъ Куприкъ былъ побжденъ этой ршимостью и осмлился потихоньку обвести руку вокругъ таліи Бэтси: она вся прижалась къ нему и замолкла… такъ прошло минуты дв…
Тароватовъ довольно явственно проскрежеталъ зубами, стиснувъ мою руку.
— Ахъ, мн хорошо, хорошо съ тобой!… чуть слышно лепетала Бэтси млющимъ голосомъ, закидывая головку на его плечо,— посмотри, какая чудная ночь, какія звзды!… слышишь?— это соловей гд-то… Я желала бы, чтобъ никого кром насъ теперь не было въ цломъ мір… Правда? на что намъ люди? говорила она, повернувъ лицо близехонько къ его лицу и тяжело дыша раскрытыми губками,— разв они поймутъ насъ? разв меня понималъ кто нибудь?…
Господинъ Куприкъ слегка перемнилъ положеніе, закинувъ ногу на ногу.
— Какъ же, Лиза, безъ людей? Люди нужны… какъ бы наставительно произнесъ онъ наконецъ,— безъ людей ничего не подлаешь…
— Да онъ совсмъ дуракъ!…. ну и слава Богу! шепнулъ мн Тароватовъ.— А какова? какова?… хороши, братъ, и мы съ тобой!
Господинъ Куприкъ долго еще что-то говорилъ…
— Ахъ, ты все свое!… досадливо перебила Бэтси,— ну, не позволятъ намъ — ну, убжимъ… что за важность?…
— А какъ же домъ-то? Живо проговорилъ господинъ Куприкъ,— нтъ, этого нельзя, Лиза!…
— Что такое? какой домъ? удивилась Бэтси.
— Домъ, который за тобою… Подумай только, прибавилъ онъ, какъ бы спохватись, — ты привыкла къ роскоши… къ тому, къ другому… Я не Тароватовъ, я не въ состояніи буду…
— Это прелестно!… скрежеталъ Тароватовъ, тиская мн руку.
— Полно, милый!…. Для тебя я на все готова…. Знаешь, меня этотъ докторъ… ты видалъ его, надутый такой… Философъ…
— Прошу покорно! улыбнулся я въ свою очередь.
— Онъ навелъ меня на хорошую мысль, я выучусь шить… я когда-то мечтала объ этомъ… купимъ швейную машину…. Да чтожъ это мы все о будущемъ!… ты такъ молодъ, а разсуждаешь какъ старики… Разв эта дивная ночь не наша! разв я не съ тобою?
Мн показалось, что лицо Бэтси, блдное какъ ея платье, озарилось такимъ выраженіемъ, какого я еще не видывалъ у нея.
— Нтъ, Лиза, воля твоя, ты какая-то странная! уныло проговорилъ господинъ Куприкъ.
Бэтси вдругъ отодвинулась отъ него, гнвно сверкнувъ глазами.
— Зачмъ же вы говорили мн, что я вамъ дороже всего на свт? или я ужь перестала вамъ нравиться?..
— Нтъ, этого я не скажу… замялся господинъ Куприкъ,— а все таки…
Въ это время, надъ паркомъ шипя взвились нсколько огнистыхъ лентъ и полопались съ глухимъ трескомъ на яркія свчечки. Затмъ настала какъ бы удвоенная темнота.
— Ахъ ты смшной!… Да говори же просто — по человчески… Вдь ты своей застнчивой неловкостью Богъ знаетъ что заставляешь меня думать… Ну, скажи: люблю, любить вкъ буду до могилы — и довольно, больше мн ничего… слышишь?— ничего не надо… помогала она съ новымъ приливомъ нжности, а господинъ Куприкъ все также хладнокровно и вмст озабоченно смотрлъ на нее.
Еще нсколько ракетъ хлопнуло вразсыпную и надъ паркомъ заколыхалось легкое зарево…
— Нтъ, ршительно вамъ приданое значитъ важне самой меня!… медленно вставая съ презрительнымъ взглядомъ протянула Бэтси, она пошла была назадъ, но вдругъ остановилась и быстро обернулась къ озадаченному искателю невстъ, — глупый, глупый и малодушный вы человкъ!… заговорила она въ порыв негодованія,— еслибъ вы знали, съ какими мыслями я шла сюда — вы бы никогда не заводили рчи объ вашемъ любезномъ будущемъ… Мн стыдно самой себя, такъ стыдно, что еслибъ кто нибудь меня видлъ, я умерла бы со стыда!..
— А мы еще спасать ее хотли!… восторженно шепталъ Тароватовъ, тихонько увлекая меня въ обходъ по влажной трав, но въ это время съ горы во вс лопатки сбжалъ провожатый Бэтси — я узналъ cavali&egrave,re servente…
— Что вы такъ долго? кричалъ онъ съ переполоху,— васъ ищутъ по всему кругу… пріхала ваша maman, а тамъ сдуру зажгли фейерверкъ, вензловый транспарантъ ‘Elise’ — и ваше имя горитъ у нея на глазахъ…
— Ну и пусть горитъ!… съ какой-то холодной злобой процдила Бэтси сквозь зубы,— оно давно ужь горитъ мое доброе имя…
Она опустила голову и съ ршимостью безвыходнаго положенія пошла вгору, по на половин дорог силы ей измнили, она въ изнеможеніи опустилась на груду мелкаго гравеля и закрыла лицо руками. Cavaliere servente растерянно уговаривалъ ее…
Тароватовъ крпко пожалъ мн руку и перескочивъ канаву, очутился возл нихъ. Я лишь мелькомъ видлъ его лицо въ эту минуту, но выраженіе его навсегда запечатллось у меня въ памяти… Я остался въ тни по сю сторону, чувствуя, что буду лишнимъ.
— Послушайте, заговорилъ Михаилъ Иванычъ, подходя къ моему маскарадному знакомцу, — пригодитесь вы хоть разъ въ жизни на что нибудь путное!.. Подите и скажите вонъ тому господину, вонъ тамъ на лавочк, что если онъ вздумаетъ кому бы то ни было заикнуться о ныншнемъ вечер — то будетъ имть дло съ моимъ арапникомъ… безъ пощады — слышите?..
— А какъ же Лизавета Николаевна?!.
— Ужь предоставьте мн позаботиться объ ней… вы позволяете, Лизавета Николаевна? прибавилъ Тароватовъ, кротко и въ первый еще разъ безъ вычурности называя ее по имени…
Тотъ пожился, но пошелъ.
— Вы подслушивали?! вскрикнула Бэтси, быстро поднимаясь на ноги, точно это вернуло ей вс силы.
— Я готовъ чмъ угодно поплатиться за излишнее усердіе, но прежде всего долженъ сказать, если только мое ничтожное мнніе что нибудь значитъ для васъ — вы вышли съ честью изъ этого испытанія и выросли въ моихъ глазахъ…
— Добрый Михайло Иванычъ!… но Боже мой, что мы длаетъ?… тамъ меня ищутъ… какъ я теперь покажусь мамаш? Спасите меня… придумайте что хотите… не для меня… для нея бдненькой…
— Вы уполномочиваете меня… началъ Тароватовъ — и вдругъ понизилъ голосъ, такъ что я боле ничего не могъ разслышать…
— Что? что такое?… Нтъ, ни за какія блага!… вскрикнула вдругъ Бэтси,— не смйте этого длать!… Я не стою… я дрянная двчонка… Я… я запрещаю вамъ…
— Вы не виноваты въ этомъ, Лизавета Николаевна, иначе и быть не могло, позвольте же мн выгородить васъ передъ самыми виноватыми…
— Но… Михайло Иванычъ, что вы заставляете меня сказать вамъ!… вдь не могу же я…
— Знаю-знаю, буду ждать съ такимъ же терпніемъ, какъ и до сихъ поръ,— даю вамъ честное слово… Да наконецъ можетъ быть этого и не понадобится, и такъ можетъ быть обойдется…
И они опять заговорили вполголоса. Пользуясь этой минутой, я поспшилъ на кругъ и отыскалъ Марью Ивановну. Какъ вс слабыя натуры, когда имъ случиться вскипть гнвомъ,— она была на себя непохожа. Убждаемая съ двухъ сторонъ Сметанкинымъ и старшей дочерью, она сидла между ними, волнуясь на виду всхъ, то развязывая и опять завязывая ленты своей шляпы, то сердито присматриваясь близорукими глазками къ фейерверку, то грозно поводя ими вокругъ и поджимая губы…
— Докторъ — и вы здсь? встртила она меня кислой улыбкой,— скажите хоть вы, не видали ли моей дочери? говорятъ, она здсь…
Я хотлъ бы отвтить ей классическимъ: ‘разв я сторожъ…. вашей дочери?’, но пробормоталъ только, что вроятно она гд нибудь поближе къ фейерверку…
— Хорошъ фейерверкъ, нечего сказать! язвительно проговорила M-me Прыгунова, — но съ кмъ же? съ кмъ она можетъ быть?
Вопросъ этотъ не замедлилъ разъясниться чрезвычайно наглядно. Изъ толпы гуляющихъ вдругъ выдлился Тароватовъ подруку съ Бэтси, онъ велъ ее съ изысканною почтительностью прямо къ матери, усадилъ на свободное мстечко и раскланялся какъ всегда непринужденно…
— Помилуй, дитя мое — гд это ты пропадаешь? съ тихою дрожью въ голос произнесла M-me Прыгунова, не удостоивъ Михайлу Иваныча даже взглядомъ,— мы ждемъ-ждемъ…. Собирайся скоре, пора домой…
Сметанкинъ заюлилъ возл нея по обыкновенію.
— Я, мамаша, сей часъ провожу васъ… вдь вы къ намъ?..
— Я домой ду, важно качнувъ головой отвтила Марья Ивановна,— найди мн какую нибудь карету, мой другъ!
‘Ну, быть бур!’ подумалъ я.
Бэтси обратила молящій взглядъ на Тароватова. Онъ тотчасъ подошелъ съ поклономъ къ Марь Ивановн.
— Позвольте мн, madame, предложить вамъ мой экипажъ — мы съ докторомъ тоже демъ въ городъ…
— Васъ, милостивый государь, я еще надюсь видть у себя и попрошу объяснить мн то, чего я не понимаю и не допускаю даже, сухо проговорила Марья Ивановна,— но посл, а теперь мой другъ, поторопись….
— Ступай же, Leon! выразительно прикрикнула Софья Николаевна, наступивъ мужу на ногу.
Сметанкинъ побжалъ, но почти вслдъ же за тмъ и вернувшись, объявилъ, что каретъ нту ни одной…
— Ну длать нечего, воспользуюсь вашей любезностью, брюзжала M-me Прыгунова, между тмъ какъ Михайло Иванычъ, шепнувъ мн, чтобъ я не являлся съ своей коляской до его прихода за мной, — подалъ ей руку и вся компанія двинулась къ дач Сметанкиныхъ.
Я уже часа два сидлъ въ хибарк Тароватова у открытаго окна, жадно впивая лсной воздухъ и раздумывая о судьб моего пріятеля, когда онъ шумно вбжалъ ко мн и прямо кинулся обнимать…
— Да не можетъ быть?.. невольно вздрогнулъ я, начиная догадываться.
— Шабашъ!… отвчалъ ликующій Михайло Иванычъ.— всей семьей напустились на барыню — гуртомъ дешевле значитъ — ну, и одолли! Да что-жь ты въ самомъ дл?— чмъ я не женихъ! Ну, разумется, истерики, обмороки, а я говорю: ‘у меня еще другая бабушка есть — и та поворожитъ, еще наслдство будетъ’. Смягчилась барыня — тещи вс вдь на одинъ покрой… И фейерверкъ простила — я разумется принялъ на себя продлку…
— Вотъ полоумный малый!.. такъ ты стало быть предложеніе en forme сдлалъ?
— Всесовершеннйше! да вдь я только того и ждалъ, чтобъ придраться къ случаю…. Теперь все слажено: поршили такъ, что Лиза курсъ кончитъ, а тамъ черезъ годикъ…
— Ужь подлинно что случай!.. Ну, а сама Лизавета Николаевна? какъ-же она-то?
— Молчала, ни словечка не проронила, все намъ предоставила…
— И ты надешься быть счастливъ?
— Эка штуку какую сказалъ!.. Ктожъ не надется?— надежда — кроткая посланница небесъ… Иначе и браковъ не было бы. Вонъ M-me Калязинцева не надялась на дочерей, сама во вс глаза глядла — и наказана: повезла старшенькую въ деревню прятать — въ город-то до весны не годится, говорятъ…
Здсь кончаются двическія приключенія моей героини. Вскор за тмъ я перешелъ на службу въ Петербургъ — и московскій кружокъ моихъ знакомыхъ надолго померкъ для меня въ туман отдаленія. Изрдка еще доходили слухи о Бэтси, но какъ я никогда не придавалъ значенія молв и полагаю, что въ вышеизложенномъ достаточно резюмированы первоначальныя причины и ихъ послдствія въ развитіи существа, именуемаго барышней, то и позволяю себ закончить на этомъ первую часть моихъ записокъ.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Барыня.

I.

Я желалъ бы обладать геніальнымъ перомъ автора ‘повсти о двухъ городахъ’, чтобы достойно изобразить противуположность Петербурга относительно Москвы. Диккенсу, крол неизмримаго дарованія, много помогало еще то обстоятельство, что Парижъ и Лондонъ, какъ столицы двухъ различныхъ не только національностей, а даже расъ,— католицизма и протестантства, идеаловъ и практики, легкомысленной вдовы Клико и солиднаго Портера, et cetera, et cetera,— рзко отличаются другъ отъ друга чрезвычайно крупными чертами. Питеръ и Блокаменная связаны племеннымъ единствомъ, оттнки здсь должны быть тоньше, неуловимй — и однакожь едвали древняя столица Всея Руси мене разнится отъ ныншней резиденціи, чмъ вышеупомянытые европейскіе города между собою.
Начнемъ съ мелочей. Въ Петербург уличный носильщикъ, съ какой нибудь доской на голов, еще издали кричитъ вамъ: ‘господинъ, господинъ, поберегитесь!’, въ Москв разнощикъ, сбивъ съ васъ лоткомъ: шляпу, равнодушно замчаетъ: ‘чего прешь-то зря? возьми глаза въ зубы!’ Петербургскія горничныя одваются съ большимъ вкусомъ чмъ первыя щеголихи Москвы. Московскій надворный совтникъ стыдится дрожекъ и нанимаетъ пролетку, въ Петербург сплошь и рядомъ генералы здятъ въ омнибус. Не смотря на то, что Москва вчетверо богаче Петербурга, тамъ до сихъ поръ еще покупаютъ воду и показываютъ царь-пушку, сверная пальмира въ теченіи одного года разобьетъ цлый паркъ на громадной площади, поставитъ величественный памятникъ своему прошлому, блистательно приметъ двухъ-трехъ императоровъ — и забудетъ все это на другой же день. Вся Москва соболзнуетъ или негодуетъ, если одному изъ ея купеческихъ сынковъ потрафится проиграть въ карты на Ниже-городской ярмарк десятка-два тысячъ,— а удастся кому нибудь богадльню открыть или что нибудь построить, такъ ужь онъ ломается-ломается, точно міръ осчастливилъ, въ Петербург только близкіе знакомые знаютъ, что такому-то такая-то стоитъ четверть мильона въ годъ, причемъ этотъ господинъ кичится ничуть не больше ежедневнаго потребителя полдюжины пива,— общественная же дятельность, какъ извстно, просто зала петербуржцевъ. Все что задумывается въ Москв такъ бы и оставалось одною думою, еслибъ суетливый Питеръ не захватывалъ ее въ свой руки. Въ Блокаменной на зло поговорк: ‘Москва бьетъ съ носка’ благополучнйшіе существуютъ сотни шутовъ, приживалокъ и всякихъ небокоптителей, Петербургъ въ этомъ отношеніи — пробный камень: разв чудомъ — и то не больше году продержится въ немъ личность, неспособная къ работ. Въ Москв можно годы жить воображая себя и даже слывя громадною силою въ какомъ угодно смысл, въ Петербург человкъ до чиста разоблачается на первыхъ же порахъ. Москва, отличающаяся крайнею нетерпимостью на словахъ, уживается съ самыми разнохарактерными слоями своего населенія, Петербургъ, до nec plus ultra либеральный въ своихъ журналахъ, сразу кладетъ свое однообразное тавро на всхъ переселенцевъ въ его ндра, — и замчательно что москвичи въ этомъ отношеніи скоре другихъ увлекаются общимъ потокомъ, являясь plus royalistes que le roi. Я и позволилъ-то себ это длинное отступленіе лишь съ тою цлью, чтобы перемна въ образ жизни моихъ героевъ была понятне читателю, а потому и закончу быть можетъ нсколько парадоксальнымъ замчаніемъ, что Москва — по преимуществу городъ барышень и мысли, Петербургъ же — дла и барынь.
Прошло года три съ тхъ поръ, какъ я прибылъ въ Петербургъ,— а между тмъ, не смотря на вс ощутительныя выгоды и удобства жизни, я все еще чувствовалъ себя какъ на бивуакахъ. Оборотная сторона медали, совершенно исчезающая въ первомъ ослпительномъ впечатлніи сверной столицы, все чаще и чаще давала себя чувствовать — и я понялъ, почему русскій человкъ детъ работать въ Петербургъ, а зашибивъ копейку возвращается жить въ Москву. Я привыкъ чтобъ голова и сердце находились въ возможно полномъ равновсіи, а тутъ вся жизнь уходитъ въ безпощадную борьбу за существованіе. На каждомъ шагу, лица озабоченныя, сторожкія, черствыя,— покрайней мыр въ тхъ сферахъ, гд мн пришлось постоянно вращаться.
Нуженъ былъ отдыхъ — и я уже начиналъ подумывать о поздк на родину, какъ вдругъ случай толкнулъ меня въ самую кипнь петербургскихъ веселыхъ кружковъ.
Разъ какъ-то, въ часы моихъ предобденныхъ визитовъ, пронизывающая мятель загнала меня въ Пассажъ. Бродя по зеркальнымъ галереямъ, въ которыя дикій съ острововъ Тихаго Океана можетъ прибыть въ національномъ прародительскомъ костюм и черезъ часъ выйдти оттуда tir quatre epingles, покуривая сигару посл хорошаго обда, съ дамой подъ руку если угодно, — я вдругъ натолкнулся на типическую фигуру москвича въ енотовой шуб и высокихъ сапогахъ. Лицо мн показалось знакомымъ — мы оба посмотрли другъ вдругу въ глаза, разошлись, обернулись — взглядлись хорошенько…
— Тароватовъ!
— Докторъ, это ты?!..
Мы обнялись. Нахмуренное лицо моего пріятеля, сбивавшее меня съ толку при первой встрч, прояснилось широкой улыбкой — и я увидалъ прежняго Михайлу Иваныча.
— Давно ли въ Петербург? какими судьбами?
— Скоро полгода… неохотно проговорилъ Тароватовъ,— я тутъ съ женой…
— Женатъ ужь? каково!.. и на комъ же? неужели на Бэтси?.. Извини, впрочемъ… привычка!..
— Ну, разумется, на Лизавет Николаевн! проницательности тутъ особенной не нужно… Да чтожь мы тутъ стоимъ на народ? Пойдемъ слякоти поглотаемъ чтоли… раздавимъ флакончикъ? а? идетъ?
Мы выходили на панель Невскаго.
— Или ты можетъ-быть какъ вс здшніе? вдругъ подозрительно пріостановился Тароватовъ,— пожалуй думаешь: вотъ навязался!..
— Да что ты за чудакъ сталъ, Михайло!.. я право, не узнаю тебя!..
— Ну, то-то смотри!.. Эй, давай! крикнулъ онъ помосковски.
Превосходный вороной рысакъ остановился передъ нами, роя копытомъ снгъ, голубая бархатная шапка кучера и легкія плетеныя сани кинулись мн въ глаза.
— Ты и здсь лошадей держишь? проговорилъ я съ удивленіемъ.
— Лошадей-лошадей!.. могло ли кого я держу!… проворчалъ Тароватовъ,— лошади что!..
Недоброе предчувствіе шевельнулось во мн, пока Михайло Иванычъ уступалъ мн первому мсто — и обжалъ кругомъ саней….
— Ужь ты, братъ, какъ хочешь, садись съ правой стороны! говорилъ онъ мн, подмащиваясь къ моему боку,— я хоть и безъ сабли, да все неловко — усплъ привыкнуть!.. Будь мн за даму…
Пять минутъ минутъ спустя мы уже сидли въ отдльномъ кабинет у Эрбера, передъ бутылкой замороженнаго вина и нсколькими десяткими устрицъ, открытыхъ на глубокую сторону, по приказу Михайлы Иваныча…
— Что же это мы о сю пору съ тобою не встрчались? началъ я, чокаясь.
— Ну, да гджь теб тамъ бывать, гд я бываю!— ты чай занятъ съ утра до ночи? А вдь мы — люди вольные… Ты не сердись впрочемъ, что я тебя не разыскалъ — откровенно говорю: не до того было — собирался-то собирался…
Я инстинктивно чувствовалъ, что не слдовало напоминать ему о дом, а между тмъ оно и невжливо становилось…
— Ну, какъ же твоя жена поживаетъ?
— А что жена? какая есть — длать нечего! перебилъ онъ,— жена не гусли — поигравши не повсишь!..
Онъ принужденно засмялся, завсилъ салфеткой грудь и принялся жевать устрицу за устрицей.
— Да ты шутишь… или въ самомъ дл каешься!
— Эхъ, ты простота!.. Ну, съ какой стати сталъ бы я теб жаловаться?.. заговорилъ онъ опять, подливая мн шампанскаго и наполняя свой опорожненный стаканъ,— это вовсе не въ моихъ правилахъ, да Лизавета Николаевна и не подаетъ ни малйшаго поводу… А такъ ужь это — въ воздух чтоли носится: женится человкъ — и станетъ ни съ того, ни съ сего циникомъ… Замчалъ ты это?
— Какъ не замчать — отъ тебя только не ожидалъ!
— А ты не всякое лыко въ строку — это я съ голодухи… Вотъ ужь теперь гораздо лучше себя чувствую!.. Знаешь что: мн еще нужно кое-куда захать, а ты ступай себ прямо къ намъ — Лиза будетъ очень рада… Я скорехонько… вмст отобдаемъ, коли непрочь? а?..
— Непрочь-то я непрочь, это само собой разумется!.. только ты что-то не похожъ на прежняго Тароватова… можетъ быть и Лизавета Николаевна измнилась?.. Скажи же по дружески, какъ мн держать себя у васъ — я терпть не могу глупыхъ положеній…
— Мало ли что!.. а ты женись — привыкнешь! засмялся Михайла Иванычъ,— ты говоришь — измнилась конечно, даже не узнать! но ты не пугайся — не въ род Софи Сметанкиной, напротивъ: совсмъ петербуржанка стала — и знаешь, прежней этой удали самый слдъ простылъ: кроткая такая, добрая, задумчивая стала…
При послднихъ словахъ, голосъ Михайлы Иваныча отозвался чмъ-то глубоко-признательнымъ, трогательнымъ…
— Все это не то… счастлива, ты наконецъ? проговорилъ я.
— Смотря по тому, что ты называешь счастьемъ?.. Если оно значитъ имть возл себя существо уступчивое невзыскательное, заботящееся по мр силъ о твоемъ комфорт и съ которымъ наконецъ можно быть вполн спокойнымъ за свое доброе имя… въ такомъ случа вс это есть, докончилъ Тароватовъ, залпомъ выпивая своі стаканъ.
— Послушай, Михайло, побойся Бога!.. Чего же теб еще въ самомъ дл?.. рожна чтоли?..
— Предположимъ, ты женился бы на этой устриц, сказалъ мой пріятель, подвинувъ мн одну изъ самыхъ крупныхъ раковинъ.
— Ну?
— Ну, кром рожна, какъ ты говоришь, все это ровенехонько было бы и у тебя, серьозно проговорилъ Тароватовъ, вставъ и подавая мн свою карточку,— позжай, позжай, бука ты этакій!.. Не бойся, это я такъ только по духу противорчія, на твои же слова возразилъ,— а дла наши вовсе не такъ плохи. Счастье такъ скоро не складывается — и на зло твоимъ предсказаніямъ — помнишь?— я еще не отчаяваюсь…
У подъзда мы разстались. Онъ отправился по дламъ, а я похалъ отыскивать его квартиру, скоре изъ любопытства, чмъ съ удовольствіемъ. Для меня уже не существовало ни малйшаго сомннія въ томъ что пріятель мой серіозно и глубоко несчастливъ.
На одной изъ лучшихъ улицъ, въ громадномъ дом по парадной лстниц, заставленной цвтами, швейцаръ указалъ мн квартиру въ бельэтаж, которая къ удивленію моему, оказалась не только отпертою, но самая дверь въ нее была не затворена, дощечка съ фамиліей Тароватова сіяла на этой двери, я вошелъ и, самъ повсивъ свое пальто на вшалку, безпрепятственно проникнулъ въ залу. Сумерки зимняго обденнаго часа какъ-то мягко разгонялъ затопленный каминъ — и двойное освщеніе точно пригрвало пустую комнату, скользя на паркетномъ волу, по круглому столу накрытому на четыре прибора, по крышк небольшаго рояля, по изгибамъ буковой мебели, по рам большаго простночнаго зеркала. Въ громадномъ цльномъ стекл его вкось отражалась почти вся гостиная, залитая матовымъ свтомъ лампъ — я невольно заглядлся на эту картину. Среди всевозможныхъ затй, доставляемыхъ магазинами Кумберга и Штанге, въ самой замысловатой путаниц бронзовыхъ канделябръ и карселей, изящныхъ жардиньерокъ съ рдкими цвтами, патэ, козетокъ, эсовъ, разбросанныхъ на мохнатомъ ковр въ всю комнату, я наконецъ отыскалъ глазами наиболе интересное мн — хозяйку этого прелестнаго уголка. Тароватовъ былъ правъ: то была она и не она вмст: мн кажется, проживи я еще полвка — и тогда не забуду этого впечатлнія, въ особенности лица ея. Лизавета Николаевна полулежала въ кресл, скрестивъ руки на груди и глядя на дверь гостиной, въ которую мн предстояло войдти. Въ зеркал это выходило такъ, что ея большіе грустные глаза уставились прямо на меня съ какимъ-то за сердце хватающимъ выраженіемъ безъисходной подавленной скорби,— а между тмъ они смотрли твердо и смло. Но какъ прекрасно стало это смуглое, слегка похудвшее лицо!.. Красота его такъ-сказать осмыслилась, черты приняли строго изящную опредленность — словомъ, передо мной возникала женщина, уже извдавшая какую-то существенную горечь… ‘Такъ вотъ она — дйствительная-то жизнь’! какъ бы сквозило въ задумчивомъ ея взгляд, обращенномъ ко мн изъ глубины зеркала…
Я потому останавливаюсь на этомъ описаніи, что первое впечатлніе долго впослдствіи сбивало меня съ толку, не допуская мысли о томъ, что изъ Лизаветы Николаевны могла выработаться барыня.
Меня вывелъ изъ созерцанія знакомый голосъ.
— Михайло Иванычъ! окликнули меня изъ гостиной,— нтъ?.. не онъ?.. кто же тамъ?..
Мягко зашелестило платье на лощеномъ полу и въ дверяхъ появилась тонкая, стройная, гибкая фигура Лизаветы Николаевны.
— Боже мой, докторъ!.. можно ли такъ пугать людей? ласково засмялась она, протягивая мн руку,— сколько лтъ сколько зимъ — и вдругъ точно съ облаковъ изъ петербургскаго тумана!… Людишки мои врно опять разбжались — никакого слада съ ними нтъ… Ну, здравствуйте!.. какъ это вы вспомнили?.
— Сейчасъ только встртилъ вашего мужа, проговорилъ я, цалуя ея руку.
— То-то мужа!— безъ него не догадались бы?.. А вотъ я не въ васъ, говорила она идя въ гостиную,— я не разъ говорила Михайл Иванычу, что надо бы разыскать васъ…
— А вы мужа зовете Михайло Иванычемъ?
— Какъ же его зовутъ? спокойно переспросила Лизавета Николаевна — и не дождавшись отвта, сильно позвонила въ ударный колокольчикъ.
Изъ дальнихъ внутреннихъ комнатъ наконецъ выбжала молоденькая горничная.
— Вдь вы съ нами обдаете, докторъ, a va sans dire? Глаша распорядитесь, еще приборъ… уронила Лизавета Николаевна, лниво опускаясь въ глубокое мягкое кресло, — ну-съ, извольте занимать меня, я на этотъ счетъ еще плохая хозяйка… разсказывайте мн о себ… да побольше…
Мн хотлась бы самому распросить ее, но тайный голосъ удерживалъ меня. Не смотря на всю ея любезность и напускную игривость, впечатлніе зеркала стояло въ моей голов и подсказывало, что бывшая Бэтси едвали не вдвое несчастливй моего пріятеля.

II.

Я еще разсказывалъ про свое нехитрое житье-бытье Лизавет Николаевн, какъ вдругъ изъ передней вслдъ за рзкимъ продолжительнымъ звонкомъ раскатился женскій смхъ, зашуршалъ тяжелый шлейфъ, высокая дама въ узенькомъ бархатномъ плать, опушенномъ соболью, съ огромнымъ турнюромъ, въ шляпк съ длиннйшимъ перомъ, съ желтенькой собаченкой на рукахъ, вбжала къ намъ, хохоча, спотыкаясь, и бросилась на козетку, какъ разъ противъ меня, такъ что я едва усплъ подобрать свои ноги, давая ей дорогу….
— Что ты, Анастази? что съ тобой? проговорила Тароватова, подходя къ ней.
— Представь, Бэтси, ду сейчасъ по Невскому, вдругъ, вижу, что кто-то съ той стороны поворачиваетъ свои сани за мною и пускается на перегонки, зачастила дама точно въ трещотку,— всматриваюсь — этотъ impossible…. Помнишь старую обезьяну?… Ему страхъ какъ хочется участвовать въ нашей поздк — и вотъ онъ два дня уже меня ловитъ… Я не говорюсь дома, je reste porte ferme — не унимается, преслдуетъ меня на прогулк… Я разумется приказала кучеру не жалть лошадь… Свернули въ твою улицу, онъ за нами… Я велла задержать на минутку у подъзда и прыгъ прямо въ ворота — сани мои понеслись дальше, а тотъ за ними — тоже кричитъ старикашка: ‘пош-шолъ!… пошшолъ’!.. и кашляетъ… ха, ха, ха!..
Замтивъ, что я не смюсь, дама вскинула на носъ черепаховое пенсне и оглядла меня въ упоръ, слегка закинувъ голову…
— Моя сестра!.. быстро проговорила Лизавета Николаевна, какъ-то повеселвъ,— Анастази, докторъ ***…
— Au service des malades imaginaires, n’est, ce pas? {Къ услугамъ мнимыхъ больныхъ, конечно?} переспросила Настасья Николаевна, смясь и проворно тиснувъ мн руку, причемъ пенсне самъ собою соскочилъ у нея съ лица.
— Кажется, у насъ тутъ на порядкахъ и настоящихъ больныхъ, для того чтобы заниматься еще мнимыми, отвтилъ я улыбаясь…
— Ah, vous tes docteur pour tout de bon?! {Такъ вы — докторъ не на шутку.} Такъ вы бука стало быть?.. Ну, одной паціенткой меньше — я не приглашу васъ къ себ лейбмедикомъ…
Во всхъ пріемахъ Анастасіи Николаевны было что-то не то чтобы совсмъ мужское, а то родственное ему chiqu, которое заимствуется съ подмостковъ французскаго театра.
Я догадался, что это была старшая сестра Тароватовой, извстная мн только по слухамъ объ ея апокрифическомъ пассаж съ мужемъ.
— Нтъ, нтъ!.. говорила, между тмъ Лизавета Николаевна,— увряю тебя, онъ лучшій мой другъ…
— Посмотримъ!.. Если такъ — я беру его сегодня въ свою тройку — мои кавалеры мн вс надоли… Хотите?
Я поблагодарилъ, и принялъ приглашеніе. Мн хотлось имть понятіе о томъ., какъ, и съ кмъ проводятъ время Тароватовы.
Опять раздался звонокъ, — я думалъ, что это Михайло Иванычч. вернулся, но вошелъ московскій знакомецъ мой, cavali&egrave,re serventi. Петербургъ усплъ отозваться на немъ — и весьма невыгодно. Новенькая шляпа и довольно свжія перчатки въ конецъ убивали потертый сюртукъ съ высокимъ жилетомъ, надъ которымъ выглядывалъ воротничекъ изъ благо картона: толстыя ботинки его носили явный слдъ его профессіи, оставляя таковый же на паркет и по ковру… За то онъ пріобрлъ, нчто новое, въ, чемъ ему ршительно отказывали москвичи — личность…
— Не угодно ли вамъ, возобновить знакомство, господа? наскоро проговорила Лизавета Николаевна:— Mr. Калязинцевъ…
Мы поклонились другъ другу.
— Eh bien, petit jeune homme? достали тройку Лиз? обратилась къ нему Анастасія Николаевна.
— На нашей бирж вс разобраны, отвтилъ Калязинцевъ, садясь такъ, чтобы по возможности скрыть недостатки своего костюма, — Михайло Иванычъ самъ, похалъ искать…
— Видите, какой у меня добренькій мужъ? взглянула на меня Лизавета Николаевна — на этотъ разъ въ глазахъ ея было что-то хорошее, чрезвычайно понравившееся мн…
— Bah!.. bta que tu es! {Вотъ еще! дурочка ты моя!} вставила Анастасія Николаевна:— это его обязанность, я думаю… Еслибъ я была на твоемъ мст — я запрягла бы его самого… a lui ferait du bien quand mme!… {Во всякомъ случа, ему это здорово…} докончила она со смхомъ, — не женитесь, докторъ, если не хотите, чтобъ, и про васъ такъ же говорили… C’est la fatalit!.. {Судьба!}.
Ничего не стоило вызвать сестрицу Лизаветы Николаевны на дальнйшія saillies, но я уже видлъ ее насквозь и только желалъ знать, какъ относится къ ней Тароватовъ и ради какихъ соображеній терпитъ, онъ ее въ своемъ, дом.
Но Михайло Иванычъ вошелъ и поздоровался какъ ни въ чемъ не бывало. Слуга внесъ, за нимъ, объемистый свертокъ.
— Ну, что, барыня, вы ужь за нами прилетли? прідемъ-прідемъ — не преминемъ, сказалъ онъ Анастасіи Николаевн и весело обратился къ, жен, — вотъ, Лиза, вы найдете въ, томъ тюк ваши порученія, но конечно лучше всего мною привезеннаго… что? спросилъ онъ, поглядывая на меня.
— То, что ты самъ хлопоталъ объ этомъ въ такую мятель, улыбнулась Лизавета Николаевна, дотронувшись до его подбородка.
‘Или я давече ошибся, или они артистически ловко морочатъ, другъ друга’, пришло мн въ голову. Что-то ужь слишкомъ просто обращались они между собою! Такъ выражается лишь семейное счастіе, или полнйшее обоюдное равнодушіе… Средины тутъ быть не могло — что-же изъ двухъ?
Трудно было ршить это и за обдомъ, который послдовалъ затмъ. Я сидлъ между сестрами, едва успвая вставлять свое слово въ общую болтовню. Одинъ Калязинцевъ, больше молчалъ и лъ за четверыхъ — бдный песикъ видимо проголодался, пожалуй и не съ ныншняго дня. Анастасія Николаевна раза два наступала мн на ногу подъ столомъ и взглядывала на меня касаясь губами рюмки. Я отвчалъ какъ могъ приличне, ршившись остаться у нея въ милости въ видахъ будущаго.
Не буду останавливаться на томъ, что при всей раскоши сервировки, скатерть была грязна, блюдо или два сыроваты — и въ средин обда пришлось посылать за горчицей… Отсутствіе хозяйки въ дом чувствовалась на каждомъ шагу — но всякому знающему воспитаніе Лизаветы Николаевны смшно было бы и требовать отъ нея такого быстраго превращенія. Меня интересовало не то — и все таки я не находилъ путеводной нити въ лабиринт своихъ предположеній и сомнній.
— Лиза, посмотри, стаканъ твоего сосда совсмъ пустъ, говорилъ напримръ Михайло Иванычъ между розсказнями, которыми смшилъ Анастази.
— Это ваша область, Михайло Иванычъ! отвчали ему. Ты и вы чередовались просто и непринужденно.
Тотчасъ посл кофе Анастасія Николаевна заторопилась домой. У нея былъ назначенъ, сборный пунктъ всмъ тройкамъ.
— Eh bien, docteur! насъ ждутъ… вашу руку!.. partons pour la Syrie!..
— Посиди, посиди еще!.. стала упрашивать ее Тароватова,— успешь… куда въ такую рань!
Голосъ ея звучалъ искренней жалобой и лицо приняло грустное выраженіе, между тмъ какъ она догорила:
— Что-же это? сама узжаешь… его увозишь… мн одной скучно будетъ….
Я поглядлъ на Михайлу Иваныча: онъ чуточку измнился въ лиц, но проглотилъ пилюльку молча.
— Михайло Иванычъ, ты разв съ нами? спросилъ я, слегка усмхнувшись.
Лизавета Николаевна вдругъ покраснла и взглянула на меня умоляющими глазами…
— Нтъ, не съ вами… спокойно выручилъ Тароватовъ,— да вдь мужъ и жена — одно, ну одному-то и скучненько посл такаго пріятнаго общества…
Лизавета Николаевна погрозила ему и пошла провожать насъ.
— А самъ ты никогда не скучаешь со мной? мимоходомъ кинула она вполголоса.
Анастасія Николаевна, на ходу, наклоняла станъ впередъ и приподнимала назади шлейфъ, забывъ вроятно, что идетъ не по грязи. Въ передней она быстро сла на рзной стулъ и обнажила высокій сапожекъ выстроченный шелкомъ до самаго чулка.
— Voyons! mes galoches, s’il vous plait!.. {Ну-съ, калоши мн, пожалуйста!} проговорила она, ни къ кому особенно не обращаясь и повидимому ожидая этой услуги отъ меня.
Тароватовъ подскочилъ козломъ и сталъ на одно колно, первую колошу надлъ какъ слдуетъ, со второю чуть ни опрокинулъ свояченицу — и самъ же подхвативъ, сдалъ мн ее руки.
— Уфъ!.. медвдь!.. проговорила моя дама, — не опаздывайте же, дти!.. крикнула она уже на лстниц и проворно какъ блка побжала внизъ по ступенямъ…

III.

Лихачъ, съ блыми какъ снгъ вояжами, въ блыхъ перчаткахъ, ждалъ у насъ подъзда: караковой конь такъ и плясалъ, дугой выгнувъ шею, взрывая цлыя облака снжной пыли…
— Домой!.. крикнула Анастасія Николаевна, усвшись.— Держите же меня, обратилась она ко мн.
Я длать-нечего ршился обнять ея станъ, тонкій какъ у осы, она всею тяжестью откинулась на мою руку, потупивъ голову,— и мы вынеслись на Невскій. Только въ такомъ близкомъ разстояніи отъ моей дамы разглядлъ ея, что на лиц ея, съ перваго взгляда поражавшемъ своеобразной и задорной красотой, много постишу. Даже вки глаза, ея были слегка подчернены.
— Считайте, сколько народа будетъ завидовать вамъ! шепнула Анастасія Николаевна, кивнувъ кому-то на панели.
Я скорчилъ гнуснйшую физіогномію.
— Скажите, Madame, началъ я по Французски,— наша бдняжка что-то не весела съ этимъ медвдемъ Тароватовымъ!..
— Et de deux! {Вотъ и другой то-же!} торжествуя вскрикнула моя дама,— я тоже самое говорю Бэтси!.. Конечно, онъ воспользовался ея неопытностью — но разв это могло долго продолжаться?..
— Какъ такъ воспользовался? разв онъ настолько уменъ?
— Еще бы!.. Вдь онъ сдлалъ ей предложеніе, когда ей оставалось одно изъ трехъ: или принять его, или завянуть старой двой подъ ворчанье ch&egrave,re maman, или разорвать со всмъ какъ я… на послднее въ ея лта нельзя ршиться…
— Хорошо, но вдь она вышла за него почти два года спустя? намекнулъ я.
— А вы тоже кажется не изъ послднихъ простяковъ!.. Понятно, она держала его подставнымъ женихомъ на всякій случай, а между тмъ пользовалась у мамаши свободою невсты…
— Она сама вамъ это говорила? не утерплъ я.
— Женщин вовсе не нужно такихъ признаній!.. Я не слпа… Но успокойтесь, пока я жива — не дамъ ее въ обиду…
Я немного успокоился за прошлое Лизаветы Николаевны, за то меня обдавало холодомъ ея грядущее съ такой зрячей руководительницей…
Мы незамтно очутились въ одной изъ улицъ между Морскими. Лихачъ остановился у дома, сплошь усяннаго вывсками. Анастасія Николаевна проворно вбжала по лстниц во второй этажъ — и мы очутились въ уютной гостиной, освщенной и обставленной еще роскошне чмъ у Тароватовыхъ,— а потомъ въ маленькой комнатк, цликомъ застланной мягкимъ одноцвтнымъ войлокомъ и перехваченной пополамъ альковомъ, свтлыя суконныя портьеры его широкими буфами собирались наверху подъ огромную рзную изъ матоваго орха раковину, отъ которой по об стороны шелъ такой же карнизъ. По одной стн, въ невообразимой паутин дорогихъ кружевъ прятался туалетный столикъ со всевозможными косметиками, по другой, надъ маленькимъ каминомъ висла копія съ ‘купальщицъ’ Нефа. Въ комнат было накурено какими-то необыкновенно пріятными духами. Красивый мальчикъ въ сромъ фрак съ свтлыми пуговицами и въ гетрахъ, встртившій насъ въ передней, теперь почтительно ожидалъ приказаній у дверей.
— Никого еще не было? отрывисто спросила хозяйка,— ступай!.. чтобы къ восьми часамъ все было готово!
— Рекомендую вамъ заняться моими альбомами, пока я пріоднусь!… посовтовала мн Анастасія Николаевна, кокетливо скрываясь въ альковъ. Вскор за драпировкой послышался шорохъ и шелестъ различныхъ тканей.
— Ау!.. крикнула хозяйка, выставивъ одну мордочку въ складки спущенныхъ портьеръ, и расхохоталась мн въ глаза…
Не знаю, что еще послдовало бы за тмъ, еслибы подъ окномъ не загудли бубенчики подъхавшей тройки.
— Allez faire les honneurs de la maison, {Ступайте принимать гостей.} сказала мн Анастасія Николаевна, махнувъ на меня рукою, и дернула сонетку.
Француженка горничная пробжала мимо меня, когда я выходилъ въ гостиную.
Тройки стали подъзжать одна за другой. Общество было довольно смшанное, молодежь, дамы въ изящномъ вечернемъ туалет, офицеры, пожилые люди…. Появилась наконецъ и хозяйка въ ярко-ранжевомъ жилет съ кружевной фрезою по черному шелковому платью. Выходъ ея привтствовали дружныя восклицанія.
— Et la charmante madame Tarowatoff?.. подошелъ къ ней стройный красивый молодой человкъ съ изящными манерами, въ щеголеватомъ полувыздномъ костюм, какъ и большая часть собравшихся на пикникъ.
Пріхали Тароватовы. Я замтилъ, что Лизавета Николаевна слегка вспыхнула при встрч съ интересовавшимся ею франтомъ, а сестра ея все лебезила передъ Михайломъ Ивановичемъ, стараясь то тмъ, то другимъ занять его и отвлечь подальше. Къ удивленію моему, старый воробей добродушно шелъ на мякинную приманку и не обращалъ ни малйшаго вниманія на то, какъ ухаживали за его женой. Мало того, когда компанія тронулась въ путь-дорогу, онъ собственноручно подсадилъ жену въ ковровыя сани, гд между прочими помщался и рьяный ея поклонникъ, а самъ слъ со мною на тройку Анастасіи Николаевны.
Загудли хоромъ бубенчики, смхъ и говоръ, и вереница троекъ понеслась на Каменноостровскій проспектъ. Анастасія Николаевна громко и безъ умолку болтала съ двумя сидвшими по бокамъ ея военными, мы съ Тароватовымъ занимали мста у передка.
— Что ты длаешь, Михайло? шепнулъ я ему въ въ шум разговоровъ, зды и бубенчиковъ.
— А что? какъ всегда спокойно возразилъ онъ.
— Теб не шутя надола жена, кажется?
— Да, понимаю! проговорилъ онъ вполголоса, закуривая у меня сигару,— какъ же этого было избжать? ты подумай только: родная сестра…
— Ну, эту родную сестру я бы на порогъ къ себ не пустилъ!..
— И дурно бы сдлалъ!.. не говоря о томъ, что Лиза оскорбилась бы,— все это имло бы для нея прелесть запретнаго плода, я же объ томъ только и хлопочу, чтобъ это все какъ можно скорй надоло ей… Оно помаленьку и длается…
— Помогай Богъ! сомнительно проговорилъ я и больше ужь не заговаривалъ объ этомъ, давъ себ слово — весь вечеръ не терять изъ виду Лизавету Николаевну.
Мы подъхали къ модному въ ту зиму французскому ресторану на островахъ. Вс окна его свтились въ ночномъ сумрак, составляя рзную противуположность съ остальными дачами, точно вс он составляли какое-то выморочное или сонное царство, а онъ одинъ бодрствовалъ. На ярко-освщенномъ подъзд встртила насъ прислуга въ чорныхъ фракахъ съ салфетками въ рукахъ и принялась высаживать дамъ. Анастасія Николаевна, бросивъ свою бурку, пошла впередъ по залитымъ свтомъ заламъ, какой-то разбитной походкой, шумно волоча свой змевидный шлейфъ и вся изгибаясь въ таліи. Прочія дамы тоже начали какъ-то пищать и рзвиться, точно самый воздухъ производилъ на нихъ магическое дйствіе. Кавалеры размщали ихъ шляпки, муфты, вуали по окнамъ, на камин…. Пустая и холодная гостиная приняла видъ обитаемой. Чай, фрукты и шампанское сервировали на отдльныхъ столикахъ, общество разбилось группами, разбрелось по всему ресторану, нанятому на весь этотъ вечеръ…

IV.

Не видя нигд Лизаветы Николаевны, я обошелъ вс залы ресторана, заходилъ даже въ бильярдную, на антресоли — все напрасно, наконецъ, вернувшись уже, мимоходомъ заглянулъ въ отдльный угловой кабинетъ… Это была премиленькая комнатка, освщенная съ потолка матовымъ краснымъ фонарикомъ, вся въ его теплыхъ розовыхъ отсвтахъ, мягкая мебель самыхъ причудливыхъ формъ, обитая французскимъ ситцомъ крупными букетами по блому полю, подъ цвтъ обоевъ и драпировокъ,— тснилась вокругъ дорогаго пьянино съ инкрустаціями перламутра и бронзы, мягкій коверъ скрадывалъ звукъ шаговъ, одинокій незажженный канделябръ на овальномъ столик, казалось, только намекалъ на то, что комнатку можно и озарить по желанію… Все здсь располагало къ лни, мечтамъ, нг, и какъ будто съ умысломъ приноровлено было для пикантныхъ rendez-vous. Здсь-то, у средняго угловаго окна я увидалъ Лизавету Николаевну. Она стояла у окна, опершись руками на мраморный подоконникъ и смотрла на пустынный видъ парка съ его голыми деревьями, торчавшими изъ снгу, на безлунной бловатой мгл зимняго вечера…
Заслышавъ мои шаги, Тароватова быстро обернулась — и точно обрадовалась увидвъ именно меня…
— О чемъ вы такъ задумались? проговорилъ я,— и Боже мой, какое у васъ опять убитое выраженіе лица!.. Разв такъ бывало веселились вы, Лизавета Николаевна?!..
— Бывало! произнесла она съ горечью, — ну, что говорить о прошломъ!.. Вы спрашиваете, о чемъ я думала!.. о томъ, что судьба какъ будто нарочно посылаетъ васъ ко мн въ такія минуты, когда… не знаю какъ бы это сказать…
Она сла на маленькій диванчикъ и показала мн мсто возл себя.
— Намъ сегодня не удалось перекинуть и двухъ словъ съ вами, докторъ. Судя по тому, что говорила мн сестра, вы очень перемнились здсь въ Петербург? продолжала Лизавета Николаевна, внимательно посмотрвъ на меня.
— Она успла уже передать вамъ свои наблюденія?
Тароватова улыбнулась.
— Хотите мн оказать большую-большую услугу? быстро проговорила она, издали замтивъ приближеніе нсколькихъ паръ къ нашему пріюту.
— Приказывайте!
— Прізжайте ко мн завтра утромъ — мн нужно много и долго съ вами говорить… Я буду одна…
Она быстро взглянула на дверь, и замолчавъ, потупилась. Тамъ стоялъ интересовавшійся ею, щеголеватый господинъ, удивленно поглядывая то на нее, то на меня… Это былъ замчательно красивый молодой человкъ лтъ двадцати пяти, горделивый профиль его могъ бы привести въ восторгъ любаго ваятеля, но живописецъ едва ли бы съ удовольствіемъ принялся за его портретъ: въ его свтлыхъ и вмст холодныхъ срыхъ глазахъ было что-то нахально-самоувренное, а крупныя хотя и красиво-очерченныя губы складывались въ какую-то отталкивающую усмшку.
— Тамъ затваются танцы, Лизавета Николаевна, проговорилъ онъ, подходя къ намъ,— позволите ли вы мн просить васъ?
— Нтъ, нтъ., пожалуйста… Мн сегодня что-то нездоровится, голова болитъ, отвтила Лизавета Николаевна, — будьте такъ любезны, не настаивайте… и попросите другихъ, чтобы не мшали мн посовтоваться о моей болзни… Это будетъ лучше и для меня, и для всхъ… Послднія фразы она произнесла какъ-то особенно отчеканивая, хотя совершенно спокойно, и потомъ добавила:— не угодно ли вамъ быть знакомымъ, господа? Валентинъ Сергичъ Игреневъ, докторъ ***.
Игреневъ съ минутнымъ любопытствомъ остановилъ на мн свои пронизывающіе глаза, пожавъ руку, сказалъ дв-три вжливости, выразилъ свое сожалніе о томъ, что долженъ лишиться удовольствія танцовать съ Лизаветой Николаевной и удалился, заслышавъ музыку.
Лизавета Николаевна закинула голову на мягкій отвалъ спинки диванчика и нсколько секундъ молчала, хмурясь и улыбаясь вмст…
— Знаете, докторъ, проговорила она вдругъ, закрывъ глаза, точно въ отчаянной ршимости, — бываютъ минуты, когда я глубоко… до бшенства… ненавижу себя…
— За что? попробовалъ я отшутиться,— за свои нервы?
Каюсь, я предчувствовалъ что-то тяжелое, и мн хотлось хоть на-время увильнуть.
Лизавета Николаевна выпрямилась и поглядла мн прямо и твердо въ глаза.
— Нтъ, а за то, что я погубила и себя, и Михайлу Иваныча…
— Лизавета Николаевна, торопливо перебилъ я, начиная догадываться, — ради васъ самой, ради его, не теперь, не здсь….
Она тихо и злобно засмялась.
— Полно же вамъ въ самомъ дл считать меня ребенкомъ! съ раздраженіемъ проговорила она,— вотъ сейчасъ здсь стоялъ человкъ, передъ которымъ я дйствительно могла бы смутиться, а я сказала ему все что нужно — и вы этого не замтили даже…
Я не сталъ разуврять ее, ожидая, что будетъ дальше…
— Помните, докторъ, вы предложили мн признаваться вамъ во всемъ, что у меня на душ? Ахъ, еслибъ вы знали, какъ я смялась надъ вами впослдствіи!.. Вдь на такую откровенность способна только двочка, до такой степени неопытная, какъ я была въ то время, когда вы стали меня обращать на путь истины… Кстати, вы напрасно тогда меня забросили: я пожалуй была бы вамъ хорошей женою… Впрочемъ, если вы только этой откровенности добивались — цль ваша теперь достигнута: я буду съ вами вполн откровенна, потому что мн ужь не остается ничего инаго…
— И вы уврены, что я приму эту откровенность какъ слдуетъ? спросилъ я, шокированный такимъ безцеремоннымъ тономъ.
— Надо же мн хоть чмъ нибудь отомстить вамъ! Конечно примете прямо къ сердцу, засмялась она,— вдь виновата все таки я — меня и казните, а Михайлу Иваныча волей-неволей придется пожалть… Ну, вотъ вы и примете на себя неказистую роль моего повреннаго — только для того чтобы передать ему горькую правду какъ слдуетъ…
Мы помолчали.
— Зачмъ же вы это вышли замужъ, Лизавета Николаевна? спросилъ я наконецъ, не вытерпвъ.
— А зачмъ никто не задавалъ мн такого вопроса, когда я выходила замужъ? переспросила Тароватова, засверкавъ глазами,— зачмъ Софи увряла меня, что вс такъ выходятъ за-мужъ и что изъ мужа можно длать все что угодно? Зачмъ Анастази говорила мн, что замужъ выходятъ для того, чтобъ быть совершенно свободною, что мужья ничего лучшаго и не заслуживаютъ? Зачмъ никто изъ родныхъ не сказалъ мн, что убивать человка совсмъ не такъ легко, какъ это рисуется въ романахъ? Вы посмотрите на меня… вдь я на себя не похожа… вдь я вся изстрадалась, глядя на Мишеля…
— А все же измнили ему!.. невольно вырвалось у меня.
— То есть, что вы хотите этимъ сказать?.. вся вспыхнувъ, гордо проговорила Лизавета Николаевна,— неужели вы считаете меня такой низкой женщиной, чтобъ я воспользовалась его довріемъ? разв вы не замчаете, что онъ вотъ уже около часу не видитъ меня и нисколько не безпокоится узнать, гд я… Онъ слишкомъ ясно даетъ это мн чувствовать. Нтъ, докторъ, я не измняла ему въ вашемъ смысл. Онъ можетъ быть хочетъ удивить меня своимъ благородствомъ, но ужь конечно я скоре умру, а это ему не удастся…
— Не обманываете ли вы себя, Лизавета Николаевна? Мн со стороны видне — и мн кажется, что вы съ Михайлой оба искренно привязаны другъ къ другу…
— Ахъ, Богъ мой, конечно привязаны! съ досадой перебила Тароватова, — и это я говорю безъ всякаго каламбура,— привязаны во всхъ отношеніяхъ, кром одного…
Она не докончила и быстро перешла въ другой тонъ: — понадобись кому нибудь его жизнь — мн кажется, я не задумываясь отдала бы свою за него…. Но дло въ томъ, что ничего подобнаго ему не понадобится. Онъ добивается одного только, живетъ для одного, мучится и страдаетъ — и я на него глядя мучусь и терзаю себя упреками, а дать ему счастья не могу… Ну, не могу — что же мн длать съ собою?…
— Онъ такъ искренно, такъ глубоко, такъ честно любитъ васъ, ршился я наконецъ выговорить.
— Какъ же вы не понимаете, что въ этомъ все несчастіе!… вскрикнула Лизавета Николаевна, ломая свои прекрасныя руки,— онъ слишкомъ уменъ и чутокъ, чтобъ его можно было обмануть притворствомъ… но я все таки пробовала, впередъ зная что изъ этого ничего не выйдетъ,— и только пуще измучила его и себя… А теперь дошло до того, что нтъ силъ выносить больше, все мн до того постыло, что давече, когда вы вошли, я вотъ стою тутъ у окна — и тянетъ меня туда, въ глушь, за деревья — уйдти, забиться въ какую нибудь нору и покончить съ собою…
У меня даже слезы навернулись на глазахъ.
— Бдная, бдная вы моя дточка!… проговорилъ я, взявъ ее за руку, — во всю-то вашу жизнь навернулся вамъ одинъ только порядочный человкъ — и тому вы не съумли отвтить, какъ онъ того достоинъ…
Лизавета Николаевна раскрыла на меня большіе, удивленные глаза…
— А признайтесь-ка, вдь вы внчаясь съ нимъ постарались таки первая ступить на коврикъ? Тароватова кивнула головой, улыбаясь какому-то воспоминанію.
— Ну, такъ!… такъ!… проговорилъ я,— обо всемъ позаботятся, о послдней мелочи, о бабьихъ бредняхъ даже,— объ одномъ только никогда не думаютъ — это объ человк, съ которымъ жизнь свою связываютъ…
— Ахъ, неправда же, докторъ!… Еслибъ вы знали, какъ я боялась, какъ я молилась, чтобы мн здсь въ кого нибудь не влюбиться!…
Я расхохотался, не смотря на все угнетенное состояніе моего духа.
— И въ Михайлу Ивановича боялись?
— Въ Михайлу Иваныча?… непередаваемо изумилась она,— да разв въ него можно влюбиться?…
Послднія сомннія мои исчезли, точно въ опер, когда на сцен рядъ за рядомъ поднимаются занавсы изъ флера, изображающіе туманъ, и наконецъ вмст съ послдней дымкой обнажится вся декорація — на-голо…

V.

— Ага, вотъ они куда забились!… раздался въ дверяхъ голосъ Тароватова,— значитъ, старый другъ лучше новыхъ двухъ?… О чемъ это вы бесдуете? подошелъ къ намъ Михайло Иванычъ.
— О чемъ же съ докторами толковать какъ не о болстяхъ и немощахъ людскихъ? развязно проговорила Лизавета Николаевна, какъ ни въ чемъ не бывало играя веромъ и глядя мужу въ лицо.
— Нашла мсто и время!.. улыбнулся Тароватовъ: — лучше избавь-ка меня отъ нареканій всей этой молодежи, будто это я деспотически лишаю ее твоего общества… Никто не хочетъ врить твоему нездоровью… Безъ тебя говорятъ пикникъ не пикникъ…
— Что-жь, если ты самъ этого хочешь — изволь! сказала Лизавета Николаевна, кинувъ мн выразительно взглядъ, — смотрите же, докторъ, я васъ жду завтра…
И кивнувъ мн головкой, она пошла по-передъ нами въ большую залу, гд уже дотанцовывали кадриль съ нкоторой игривостью, а пуще всхъ Анастасія Николаевна, вся какъ-то извиваясь и слегка пошевеливая кружевными оборками своего платья…
Минуту спустя и Лизавета Николаевна полькировала уже съ какимъ-то офицеромъ, который крутилъ ее какъ вихрь, вдругъ широчайшими па прорзывалъ всю залу изъ угла въ уголъ и снова кружился съ нею, порхая, скользя и звеня шпорами въ толкотн прочихъ паръ. Я издали отыскалъ въ толп Игренева. Онъ стоялъ у дверей, прислонясь плечомъ къ косяку и слегка закинувъ красивую голову, скрестивъ руки, смотрлъ на танцующихъ. То не былъ взглядъ нмаго обожанья, робкій, почтительный и затаенно-страстный: холодно поводя стальными глазами, спокойнымъ, увреннымъ въ себ побдителемъ слдилъ онъ за Тароватовой…
Когда Лизавета Николаевна запыхавшись опустилась возл него на стулъ, онъ крошечку подвинулся всторону, потомъ разсянно наклонился къ ней, выслушивая какую-то просьбу, какъ бы не-хотя принесъ ей блюдечко фруктовъ и наконецъ удостоилъ приссть на свободный стулъ возл. Заученыя манеры петербургскаго серцеда сказывались въ каждомъ его движеніи, въ малйшемъ жест… А она, эта нкогда бойкая двушка, смущавшая бывало самыхъ неробкихъ, теперь едва осмливалась по временамъ взглянуть на своего кавалера, но глаза ея и все лицо мало по малу свтлли, на щекахъ появился слабый румянецъ и вся она видимо прибодрялась…
Не зная какъ бы обратить вниманіе моего пріятеля на происходившую передъ нами сцену, я прямо началъ вопросомъ: ‘что, хорошій господинъ этотъ Игреневъ?’.
— Да, когда спитъ, отвтилъ Михайло Иванычъ съ короткимъ звкомъ.
— А вдь онъ, кажется, порядкомъ пріударяетъ за твоей женой?…
— Ну, что жь — на здоровье!
Что это было: безнадежная апатія или грозное затишье передъ бурей? Ни на лиц Тароватова, ни въ тон его голоса ничего нельзя было уловить. А между тмъ, надъ молодой четой и вокругъ нея тяготло что-то нависшее, гнетущее, удушливое… Я предчувствовалъ, что завтра все должно разъясниться, что-то будетъ: освтитъ ли мракъ этихъ тучъ яркая молнія въ грохот грома, или он расползутся затхлымъ петербургскимъ туманомъ?… Дважды получивъ отпоръ Тароватова, я видлъ только, что намеки мои вовсе не новы ему, и прекратилъ ихъ.
Вечеръ закончился ужиномъ. Много болтали, смялись, Анастасія Николаевна первенствовала и здсь, журила прислугу за блюда не по ея вкусу, требовала невозможныхъ по сезону вещей, безъ счету осушала свои бокалы и усердно подливала сестр, наконецъ даже запла какую-то задорную шансонетку…
— Tric!.. Тгас!.. Ah! ah! ah!… ah! ah!.. выдлывала она среди общихъ рукоплесканій, подмаргивая слушателямъ и поводя плечами…
За столомъ становилась шумно и ужь черезчуръ весело. Я замтилъ, что Тароватовъ пилъ противъ обыкновенія много и съ каждымъ стаканомъ не то чтобы хмурился, а какъ-то сосредоточенне, серіозне становился… На Лизавету Николаевну шампанское дйствовало совершенно иначе, мелкіе локончики на лбу ея красиво развились и сбгали къ бровямъ, лицо раскраснлось, глаза сверкали прежнимъ блескомъ, она чаще стала улыбаться, принимая всевозможныя любезности, которыя сыпались на нее со всхъ сторонъ,— а когда мы уже собирались въ обратный путь, она въ передней совсмъ-одтая вдругъ неожиданно набжала на меня и проворно схватила меня за руку…
— Не надо завтра… шепнула она, чуть примтно покачнувшись, — забудьте, что я вамъ говорила… У меня никогда не достанетъ духу признаться мужу…
Я посмотрлъ на нее, недоумвая, но ее уже подхватила съ собой выходившая толпа — и скоро тройки, звонко журча бубенцами, несли насъ во всю прыть къ Петербургу… Всю дорогу я былъ въ сквернйшемъ расположеніи духа, размышляя о моихъ друзьяхъ.
Я сидлъ съ какой-то совсмъ незнакомой мн молодежью, не чаялъ какъ добраться домой, и добравшись, заснулъ какъ убитый.
Каково же было мое удивленіе, когда въ полдень разбудившій меня слуга подалъ мн маленькую записочку торопливымъ, сбивающимся почеркомъ: ‘Прізжайте скорй, у меня въ дом ужасное несчастіе. Ваша Бэтси.’

VI.

Прочитавъ записку Лизаветы Николаевны, я понялъ, что съ Тароватовымъ случилось что-то недоброе, сердце у меня такъ и упало, но самая неопредленность ея выраженій заставила меня быть очень осторожнымъ, чтобы не компрометтировать какой нибудь тайны,— и я, по немногу собравшись съ духомъ, какъ можно спокойне спросилъ у посланнаго: дома ли баринъ. Зная страстную натуру Михайлы и припоминая вчерашнее его поведеніе за ужиномъ, я боялся одного: какъ бы онъ не покусился на свою жизнь въ припадк внезапнаго отчаянія или негодованія, — сказать правду, мн почему-то явственно представлялось, что я уже не застану его въ живыхъ. Но къ великому облегченію моему, отвтъ на мой вопросъ послдовалъ отрицательный: баринъ съ утра еще куда-то отправился и пшкомъ.
Отпустивъ слугу, который торопился на посылки, я поспшилъ къ Лизавет Николаевн и не мало была, изумленъ, когда вслдъ за звонкомъ она сама отперла мн двери. Она была одта какъ бы къ вызду, а между тмъ туалетъ ея поражалъ недоконченностью и безпорядкомъ. На ней, что называется, лица не было…
— Ахъ, Боже мой, какъ вы долго!… чуть не простонала она, схвативъ меня за руку, точно ища опоры,— я одна одинхонька — совсмъ потерялась — всхъ людей разослала: одну къ сестр, другаго за вами, Калязинцевъ тоже похалъ…
— Но что-же такое? что случилось?
— Они стрляются… это наврно… Господи, мн кажется, я съ ума сойду! растерянно говорила Лизавета Николаевна, поднося руку къ пылавшему лбу,— мн сказали, что Мишель вышелъ изъ дому на зар, никто не знаетъ куда: никогда еще этого не бывало! И говорятъ, съ какимъ-то ящикомъ… Я бросилась къ нему въ кабинетъ…
— Ну?
— Вдь вы знаете его пистолеты… помните? Искала-искала — нтъ нигд…
— Полноте, что за вздорь! успокоивалъ я,— спрятаны врно… Но почему же вамъ пришло это въ голову? разв между вами было что нибудь вчера?
— Въ томъ-то и дло!… Ахъ Боже мой, что я за несчастная!… всхлипнула Лизавета Николаевна и залилась слезами въ раздушеный платокъ.
Мы все еще стояли въ передней, я замкнулъ дверь, сбросилъ пальто, увелъ растерянную барыню и усадилъ ее въ гостиной, не подавая виду, что и у меня пистолеты эти гвоздемъ засли въ голов…
— Чмъ такъ метаться изъ пятаго въ десятое, началъ я по возможности ровнымъ голосомъ, лучше разскажите мн, что у васъ было съ Михайлой, если вамъ нуженъ мой совть или вообще какая нибудь помощь съ моей стороны…
— Что мн вамъ разсказывать?… Я одна всему виной. Вчера, когда мы высадили по домамъ Игренева съ сестрой и остались одни на своей тройк, ч-ч-чртъ знаетъ что со мной сдлалось!.. (Во всякое другое время, едва ли бы я удержался отъ смху — съ такимъ неноддльнымъ отчаяніемъ произнесла Лизавета Николаевна слово чортъ). Должно быть шампанское ударило въ голову, — только мн вдругъ захотлось помучить Михайлу Иваныча. Я сначала и давай трунить надъ нимъ, пропла ему ‘le mari sage’, знаете изъ ‘belle Helene’?.. {Изъ Прекрасной Елены.} потомъ стала выставлять ему вс достоинства Игренева — хвалю а сама чувствую, что вотъ-вотъ все ему скажу — и вдь не то чтобы это помимо воли я не могла удержаться! Нтъ, просто сама хочу, такъ и подталкиваетъ признаться ему, и кажется мн, что я обязана это сдлать… А онъ молчалъ-молчалъ да вдругъ и отозвался объ Игренев такъ дурно, какъ ножомъ въ сердце — и не помню что ужь я тутъ наговорила… Точно у меня въ вискахъ закипло что-то — все ему и высказала: и что онъ не иметъ права такъ говорить о людяхъ, и что несчастна была съ нимъ, и что люблю Игренева… Пріхали домой, я вдругъ разрыдалась, убжала къ себ и заперлась… А сегодня… ну да вотъ вамъ и все!
Я только руками развелъ на все это, а барыня моя нервно засновала по комнат, то и дло подходя къ окну. Наконецъ кто-то позвонилъ — она такъ и рванулась навстрчу, я насилу ее удержалъ и пошелъ отворить. Это былъ являвшійся за мною лакей.
— А я думала: Калязинцевъ, опять пріуныла Лизавета Николаевна.
— Этого куда же вы еще послали?.. спросилъ я.
Лизавета Николаевна покраснла до ушей.
— Чтожъ мн было длать?.. Не зная гд искать Михайлу Иваныча, я послала его съ запиской къ Игреневу, чтобъ хоть тамъ развдать…
— И съ запиской даже?!
— А чтожъ? онъ всегда аккуратно доставлялъ ихъ, второпяхъ оправдывалась Тароватова.
— Почтенное ремесло, нечего сказать! Но вы-то… вы-то какъ же это рискуете?!.. ужь если вамъ не жаль своего добраго имени, вы хоть бы мужа-то не выставляли на уськанье мальчишкамъ!.. Вдь ваши записки по рукамъ пойдуть, въ трактирахъ, чортъ знаетъ гд…
— Позвольте же наконецъ, докторъ! вспылила вдругъ Лизавета Николаевна:— и вы тоже начинаете на людей бросаться… Во первыхъ, эти записки заключали въ себ лишь простыя дружескія приглашенія и больше ничего: во вторыхъ, Игренева.— благороднйшій человкъ… Онъ самъ говорилъ мн, что еслибъ, имлъ счастіе пользоваться моей взаимностью, такъ первый пришелъ бы къ мужу и сказалъ бы ему: ‘вотъ вамъ повинная голова — берите, если надетесь этимъ помочь горю’… и ужь конечно теперь съумлъ бы постоять за меня… Но я только этого и боюсь… Поймите же наконецъ, что отношенія наши совершенно чисты!..
— Нтъ, ужь это пусть кто хочетъ понимаетъ, Лизавета Николаевна, если у васъ доходило до такихъ объясненій — и все попусту: по моему, это какая-то пальба холостыми зарядами въ сонное чудовище… Ну, а если оно проснется, да разорветъ васъ всхъ?..
— Ахъ, ради Бога!.. слабо вскрикнула Лизавета Николаевна, закрывая глаза рукою,— мн и безъ того мерещатся такіе ужасы…
Я попросилъ извиненія и сталъ успокоивать ее, хотя у меня тоже на сердц кошки скребли: мн опять почему-то сдавалось, что Михайло иначе употребить свои пистолеты… А чмъ я могъ помшать? гд бы я сталъ его разыскивать?
Мы уже все переговорили: нсколько минутъ длилось тяжелое, гнетущее молчаніе, наконецъ прозвенлъ колокольчикъ — и на этотъ разъ вошла Анастасія Николаевна.

VII.

— А что? а что? затараторила бойкая барыня еще въ дверяхъ гостиной,— говорила теб, что съ твоимъ характеромъ ни за грошъ пропадешь?… Взяла да сама все и выболтала — умница, пять съ крестомъ!… Ну, полно, полно, ты ужь въ самомъ дл струсила? разсмялась Анастасія Николаевна, цлуясь съ сестрой:— не бойся, не выдадимъ… Je m’en fiche pas mal de mr. Tarowatoff!… {Не състъ же насъ господинъ Тароватовъ.}. И что ты за чепуху написала мн?… Станетъ Игреневъ стрляться!… Во первыхъ, онъ не иметъ никакого права компрометтировать тебя такимъ скандаломъ — и если твой мужъ такъ глупъ что не понимаетъ этого, такъ ему растолкуютъ… А во вторыхъ, Игреневу и не приходится рисковать жизнью… Bonjour, docteur!… Уфъ! устала я сегодня, откинулась она въ качалку, протягивая мн руку, — ну, объ чемъ же ты думаешь? обратилась она снова къ сестр,— собирайся, подемъ ко мн… вдь нельзя же теб здсь оставаться посл всего этого!…
— Постой, Анастази!.. улыбнулась даже Лизавета Николаевна,— какъ у тебя все это скоро!… Еслибъ я только наврно знала, что ни съ кмъ изъ нихъ не случится бды, я бы ничего не боялась…
— Надешься сойдтись съ мужемъ?… Ха! ха! ха! съ какою-то злобною горечью засмялась Анастасія Николаевна, такъ что мн вчуже стало жутко,— нтъ, ужь въ этомъ отношеніи поврь мн, дружочекъ, не удастся теб! я сама когда-то пробовала примириться съ моимъ дражайшимъ супругомъ… Мужчина, совсмъ не того сорта зврь, чтобы могъ простить кое-какіе ударчики его самолюбію,— pardon, cher docteur, васъ я я конечно исключаю… Вы — замчательный экземпляръ une parfaite collection des vertus antiques… {Собраніе всхъ добродтелей древности.}.
— А какого же рода зврей желали бы вы найдти въ мужчинахъ? возразилъ я.
— C’est selon!… {Смотря но обстоятельствамъ.}. Теперь же — разъ это съ вашей братьей случилось, une fois que vous tes coiff, — вы совсмъ перемняетесь. Изъ самаго кроткаго существа выходитъ какая-то препротивная злючка: точно старая шавка — цлый день кружится на одномъ мст и кусаетъ свой хвостъ — какъ будто не ей же больнй отъ этого. Je suppose, никому не охота быть этимъ хвостомъ: вотъ почему самое врное средство избавить и себя, и васъ самихъ отъ такого миленькаго чистилища — c’est de vous plantez l {Посять васъ.} и бжать изъ дому во вс лопатки…
— Но, Анастази, скажи мн по чести, вдругъ перебила Лизавета Николаевна, подходя къ сестр и положивъ ей дрожащую руку на плечо,— ты впослдствіи никогда не раскаявалась?… Теб никогда не хотлось вернуться къ мужу?…
Эта мольба шла прямо къ сердцу, трогала какъ стонъ тяжело раненаго, какъ плачь ушибеннаго малютки… Я поглядлъ изъ-подлобья на Анастасію Николаевну, ожидая ея отвта. Къ удивленію моему, бойкая барыня смшалась не хуже школьницы… Такъ неотразимо вліяніе свжей, молодой жизни на самые испорченные характеры!
— Pardieu!.. вскрикнула она, вся вспыхнувъ, — да если это невозможно!.. разв ты не помнишь, что я писала мамаш, когда у насъ съ мужемъ началась эта исторія?.. Впрочемъ, что я говорю!.. ты была слишкомъ еще мала — и конечно не могла знать. Ахъ, Лиза, ты не можешь себ представить, до чего эти господа способны оскорблять насъ! Нтъ силъ человческихъ вытерпть то, что они говорятъ и чего допытываются…
— Все это прекрасно, вмшался я, сознавая необходимость остановить расходившуюся барыню, — но зачмъ же стрлять изъ пушки по воробьямъ?.. До сихъ поръ все происходящее здсь — можетъ оказаться фальшивой тревогой… Михайло Иванычъ можетъ быть преспокойно бесдуетъ гд нибудь съ друзьями…
— Можетъ быть, проговорила Лизавета Николаевна,— только для меня это не фальшивая тревога, докторъ!.. Не знаю почему, но мн кажется, что я сегодня или съ ума сойду, или добьюсь правды!..
— Давай Богъ!.. прибгнулъ я къ самой крайней изворотливости, стараюсь казаться какъ можно веселе, — а пока тамъ что будетъ, дайте-ка намъ чего нибудь позавтракать…
— Il n’est pas si bte, comme je le taxais… le savant! {Онъ не такъ глупъ, какъ я думала, ученый-то!} отозвалась Анастасія Николаевна.
Вс видимо почувствовали, что давно пора положить конецъ нашимъ таинственнымъ переговорамъ, которые, при утреннихъ посылкахъ, могли бы обратить вниманіе прислуги: а ужь это, какъ извстно, послднее дло.
Анастасія Николаевна взялась приготовить намъ какое то необыкновенное sot de rognons au mad&egrave,re pour reconforter les nerfs {Почки въ мадер, для подкрпленія нервовъ.} и лично отправилась въ кухню.
Воспользовавшись ея отсутствіемъ, я прямо обратился къ Лизавет Николаевн.
— Ради Бога, не врьте сестр!.. уговаривалъ я,— изъ ея разсказа видно, что у нея былъ не мужъ, а просто тряпка… Насколько я знаю Михайлу — онъ не способенъ вовсе не только оскорбить, а даже упрекнуть любимую женщину, которая честно ему откроетъ свою душу, что бы тамъ ни было на дн ея… Онъ скоре съ собою покончитъ, чмъ отравить хоть одинъ день ея жизни.
— Зачмъ вы мн это говорите докторъ? отвтила Тароватова:— точно я не вижу, какъ Анастази легкомысленна!.. Вамъ слдовало бы догодаться, что я давно ужь разсталась съ розовыми мечтами юности. Все мое горе въ томъ, что я не знаю, кто изъ нихъ мн дороже — Игреневъ или Мишель… А я слишкомъ тяжелымъ опытомъ извдала, что принудить сердце въ ту или другую сторону нельзя,— изъ такой лжи ничего не выйдетъ кром терзаній… Но, Боже мой, Боже мой, скоро ли кончится эта мучительная неизвстность — хоть бы одинъ конецъ какой нибудь!…
Конецъ не замедлилъ.

VIII.

Пока мы сидли за завтракомъ, общими силами утшая Лизавету Николаевну, хотя и съ совершенно противуположныхъ точекъ зрнія,— прибылъ Калязинцевъ. Бдный песикъ вошелъ съ такимъ унылымъ, смущенымъ видомъ, что я серіозно подумалъ, ужь не побилъ ли его кто нибудь…
Лизавета Николаевна даже привстала съ мста и молча глядла на него.
Калязинцевъ повидимому не ожидалъ попасть въ цлое общество — и только пожимаясь сощелкивалъ пальцами грязь съ своей шляпы…
— Вы врно не застали его? порывисто спросила Тароватова.
— Нтъ, застать-то засталъ… проговорилъ Калязинцевъ, волкомъ посматривая на меня.
— Да говорите, пожалуйста! вступилась Анастасія Николаевна,— терпть не могу, какъ онъ начнетъ ломаться… мямлитъ-мямлитъ — и скажетъ какую нибудь глупость…
— У васъ врно письмо есть ко мн? перебила Лизавета Николаевна.
— Нтъ, письма никакого нтъ…
— Ну, хорошо, разсказывайте ужь по порядку… досадливо произнесла Тароватова.
— Воля ваша, если ужь вы приказываете… Я просто не понимаю этого человка, началъ Калязинцевъ,— когда я къ нему пришелъ, у него было какихъ-то двое господъ — и они вс втроемъ собирались обдать у Дюссо, а вечеромъ въ театръ Берга…
— Потомъ домой, закусить и спать, а завтра опять съ утра умываться, одваться… скороговоркой зачастила Анастасія Николаевна.
— Позвольте, Анастасія Николаевна, вы совершенно напрасно меня сбиваете… Я не безъ толку докладываю вамъ, какъ они хотли провести день, обидлся посолъ.
— Лиза, выгони ты его — онъ издергаетъ мои нервы! Анастасья Николаевна взяла бутылку и налила Калязинцеву стаканъ краснаго вина, — подкрпитесь и умрьте свое краснорчіе…
— А потомъ, какъ только т двое ушли, я передалъ ему ваше письмо-съ — онъ прочелъ, неестественно даже поблднлъ и точно растерялся совсмъ… ‘Сумасшедшая!’ говоритъ… Извините, не мои слова…
— Что? переспросила Лизавета Николаевна, — такъ и сказалъ: ‘сумасшедшая?’.
— Да-съ. А потомъ вдругъ засуетился, заходилъ по комнат, да хвать себя въ лобъ кулакомъ… ‘Ахти!’ говоритъ: ‘какой же я разсянный! Вдь мн сегодня непремнно нужно быть за-городомъ…’
Сознавая всю важность привезенныхъ имъ извстій, Калязинцевъ мало по мало входилъ въ свою роль.
— Ты врно ему написала все, что у васъ тутъ произошло? вмшалась Анастасія Николаевна.
— Постой же, Анастази! Разумется, написала!… Надо же мн было его предупредить, чтобъ они не передрались, если не успли уже,— отозвалась Тароватова, — но теперь я все понимаю, Михайло Иванычъ должно быть вчера еще вызвалъ его?
— Нтъ, что-то не похоже, заговорилъ Калязинцевъ, — иначе зачмъ-же Игреневу было бы укладываться… на дуэль? А онъ позвалъ человка и веллъ уложить свой чемоданъ…
— Ah, le gredin!… {Негодяй!} вскипла Анастасія Николаевна,— и это въ то время, когда онъ долженъ быть здсь на лицо, чтобъ защищать тебя?…
— Меня совсмъ не то удивляетъ, Анастасія Николаевна, замтилъ я вскользь, — а вотъ какъ мы съ вашей опытностью могли ожидать чего нибудь инаго — это ршительно психологическая загадка…
Я замолчалъ, видя что этотъ разговоръ становится пыткой для Лизаветы Николаевны. На нее жалко было смотрть. Она уже не распрашивала Калязинцева и кажется забыла о присутствіи его. Какъ убитая сидла она передъ нами, потупясь въ свою тарелку и безсознательно мяла хлбныя крошки…
Мн какъ-то невольно пришло въ голову, что вчера еще за этимъ самымъ столомъ вс мы такъ весело болтали, собираясь на пикникъ,— а Михайло Иванычъ по обыкновенію больше всхъ смшилъ остроумными выходками и шутками… Точно въ самомъ дл ‘судьба сторожила и подслушала насъ’, чего бывало такъ боялась маленькая барышня Бэтси.
Вдругъ шумъ отодвигаемаго стула заставилъ меня очнуться… Лизавета Николаевна порывисто подошла къ зеркалу и наскоро отправясь, все также молча и торопливо уже завязывала ленты свой шляпки…
— Куда ты, Лиза? Что ты хочешь длать? испуганно бросилась къ ней Анастаія Николаевна,— pauvre enfant, она вн себя… Можно ли такъ принимать все къ сердцу!.. Докторъ, да помогите же мн образумить ее…
Лизавета Николаевна слегка оттолкнула сестру и обратилась ко мн, глаза у нея свтились давнишнимъ, знакомымъ мн, лихорадочнымъ блескомъ.
— Ради Бога, докторъ, подемте со мной… У меня предчувствіе… Я еще давече хотла это сдлать и совсмъ было собралась, да забыла, что услала экипажъ за сестрой, а тутъ и вы явились. Мишель непремнно тамъ, на островахъ, въ томъ самомъ кабинет, гд мы вчера толковали съ. вами… Быть можетъ, мы еще успемъ… помшаемъ ему сгубить себя…
— Что за мысль! чуть не вскрикнулъ я, между тмъ какъ у меня даже мурашки забгали по всему тлу — до того это совпадало съ моими опасеніями съ тхъ поръ, какъ я узналъ, что Михайло захватилъ съ собой пистолеты.
— Нтъ, ужь если пошло на догадки, такъ врне всего, что онъ теперь у меня сидитъ, заявилъ я притворно-спокойнымъ тономъ,— поврьте же хоть мн, что онъ далеко не сумасбродъ и едвали ршится на такой шагъ, не устроивъ по крайней мр своихъ длъ… Будьте же паинькой, я вотъ съзжу домой — и если не найду его тамъ, даю вамъ слово тотчасъ же отправиться по вашему указанію…
Кое-какъ урезонивъ Лизавету Николаевну и оставивъ ее на попеченіе друзей дома, я погналъ къ себ. Моя догадка оказалась врне: Михайло Иванычъ дйствительно сидлъ въ моемъ кабинет и провелъ все утро въ ожиданіи, пока мы пороли горячку,— но конечно никто изъ насъ и не подозрвалъ истинныхъ его намреній: Тароватовъ нашелъ такой исходъ, который во многихъ отношеніяхъ не уступалъ ни дуэли ни самоубійству.

IX.

Я тотчасъ далъ знать Лизавет Николаевн о томъ, что Михайло живъ и здравъ обртается у меня, затмъ, остатокъ дня мы съ нимъ провели въ переговорахъ, и только подъ вечеръ вернулся я къ нашей барын — впрочемъ далеко не съ радостными встями.
— Какъ, вы одни! Чтожъ это значитъ? гд мой мужъ? Отчего жъ онъ не детъ домой? закидала она тревожными вопросами, то и дло мняясь въ лиц.
— Погодите, Лизавета Николаевна, дло слишкомъ серіозное, позвольте ужь все по порядку изложить, сказалъ я, садясь и осматриваясь,— вы одни?
— Одна. Сестра на меня разсердилась, за то что я не послушалась ея. Говоритъ: рано или поздно придется же мн переселяться къ ней, — съ тмъ и ухала.
— Ну и прекрасно. Позвольте же мн прежде всего исполнить порученіе, сказалъ я, доставъ изъ бумажника довольно толстый пакету,— Михайло Иванычъ просилъ меня передать вамъ это. Прошу васъ обратить вниманіе на подпись и на печать…
— Что это?!. проговорила Лизавета Николаевна,— отъ Игренева ко мн? Почеркъ его… но какъ же это попало къ мужу?
— Вы видите, что пакетъ не распечатывался? Потрудитесь взглянуть: все ли содержимое въ порядк?
Лизавета Николаевна быстро вскрыла пакетъ, изъ котораго выпало вразсыпную нсколько разноцвтныхъ записокъ… Она, красня, подхватила ихъ — и отодвинувшись въ уголъ дивана, стала наскоро пересматривать ихъ одну за другою… Вдругъ она поблднла и затряслась.
— Михайло Иванычъ проситъ васъ припомнить, все ли здсь?
— Вс… вс до одного… это мои письма къ Игреневу… Ради Бога, скажите, онъ убилъ его?
— Сообразите же, Лизавета Николаевна, что пакетъ адресованъ вамъ самимъ корреспондентомъ, улыбнулся я.— Кром того, Михайло Иванычъ взялъ отъ него еще письмо уже къ себ лично, съ такимъ сознаніемъ, посл котораго господинъ Игреневъ едвали почувствуетъ охоту передъ кмъ бы то ни было упоминать ваше имя… Наконецъ, вотъ пистолеты, прибавилъ я, развернувъ газетную бумагу, въ которой привезъ шкатулку,— если вы хоть немного знакомы съ огнестрльнымъ оружіемъ, то можете убдиться, что они остались безъ употребленія, какъ этому и быть надлежитъ въ послдней четверти девятнадцатаго вка…. Осторожне только — они заряжены.
— Чтожъ онъ до сихъ поръ… Постойте!… сама себя перебила Лизавета Николаевна, — когда же онъ усплъ быть у Игренева?
— Тотчасъ посл Калязинцева, онъ съ утра еще къ нему отправился — и справясь у лакея, имлъ терпніе пережидать въ наемной карет, пока вс гости разойдутся, а затмъ и поршилъ, дло съ глазу на глазъ…
— Боже мой, какой онъ добрый!.. какой великодушный!.. воскликнула Лизавета Николаевна,— но вы что-то скрываете… отчего жъ онъ не детъ домой?… и какъ вы могли его оставить?.. Вы уврены, что онъ не ршится на самоубійство?..
— Совершенно, проговорилъ я.
— Однако почему же? нсколько даже обиженно спросила Лизавета Николаевна.
— Потому что на самоубійство ршаются только разъ въ жизни, а онъ ужь продлалъ это передъ женитьбой, такъ какъ вы сами же увряли меня вчера, что погубили его…
— Но разв онъ могъ знать это передъ сватьбой? улыбнулась и Лизавета Николаевна.
— Гораздо раньше зналъ…
Я понялъ, что Михайло Иванычъ, передавая жен нашу бесду въ тотъ вечеръ, когда мы съ нимъ впервые сошлись, деликатно умолчалъ о своемъ взгляд на тогдашнюю Бэтси, разсказавъ ей только потшный эпизодъ пистолетовъ и соломенокъ. Поэтому я не приминулъ дополнить ея свденія о муж, какъ о человк слдившемъ каждый шагъ ея и предвидвшимъ неисчерпаемую бездну горя въ будущемъ…
Лизавета Николаевна была видимо поражена и заинтересована.
— Такъ вотъ онъ какой!.. тихо проговорила она, задумываясь.— А вы мн все таки не сказали, отчего же онъ не пріхалъ съ вами?
— Онъ боялся, не будетъ-ли вамъ тяжело увидаться съ нимъ…
— Это почему такъ?… выговорила Тароватова, но какъ-то не ршительно, начиная повидимому догадываться.
— Но вы же, надюсь, не шутили вчера, когда увряли его, что несчастливы съ нимъ и что вся ваша жизнь — рядъ нескончаемыхъ мукъ?..
— Я сама не помню, что говорила…
— Очень жаль, потому что я не считалъ уже себя въ прав скрыть отъ него нашъ вчерашній разговоръ и тмъ невольно подтвердилъ ваши слова, ну а вслдствіе всхъ этихъ соображеній у Михайлы Иваныча сложилось твердое намреніе — и онъ поручилъ мн узнать: какъ вамъ угодно будетъ сговориться относительно этого дла — лично ли съ нимъ самимъ или черезъ мое посредство…
— Но въ чемъ… въ чемъ же сговориться? Что онъ такое затялъ?..
— Онъ хочетъ возвратить вамъ свободу и сойти со сцены, ухавъ куда нибудь подальше…
— Что такое? какъ? у него достанетъ силы посл всего этого бросить меня? изумилась Лизавета Николаевна.
— Полагаю…
Лизавета Николаевна прошлась раза два по комнат, какъ всегда въ минуты сильнаго волненія,— и вдругъ остановилась передъ мною. Смуглое лицо ея буквально позеленло, характерныя брови были сдвинуты рзкимъ изломомъ, глаза сверкали ненавистью, ядовитая усмшка до того страшно искажала прекрасныя черты, что я осязательно видлъ теперь, какъ несчастливъ долженъ быть Михайло Ивановичъ, если ему хоть изрдка случалось выдерживать этотъ взглядъ, — такого внезапнаго откровенія забыть уже нельзя. По крайней мр передо мной возникало полное олицетвореніе злой жены…
— Позвольте однако спросить васъ, докторъ, какъ вы теперь назовете этотъ его поступокъ? проговорила она, указывая дрожащей рукой на лежащую передъ нами пачку писемъ,— если онъ ршился предоставить мн свободу, какъ вы изволите выражаться, — зачмъ же ему понадобилось до такой степени унижать въ моихъ глазахъ Игренева? по какому праву наконецъ онъ осмлился? Вдь онъ еще не могъ знать, какъ отнесется тотъ къ моему положенію?.. Что — это благородно, по вашему?
— Въ томъ-то и дло, что Михайло вовсе не такъ слпъ, какъ вы думаете, и конечно насквозь видлъ этого искателя приключеній. Разв лучше было предоставить вамъ разочароваться впослдствіи, когда дло стало бы непоправимымъ?
— Скажите, какая трогательная заботливость!.. засмялась Лизавета Николаевна тмъ дланнымъ смхомъ, который непріятно поражалъ меня въ сестр ея.— Но вдь это нестерпимо, когда васъ третируютъ какъ ребенка!…. вскрикнула она, принимаясь опять ходить изъ угла въ уголъ, ужь если онъ считалъ меня способною отравить ему жизнь, кто же виноватъ — зачмъ онъ женился на мн? кажется, онъ и при васъ еще и впослдствіи не имлъ недостатка въ доказательствахъ, что я къ нему была равнодушна?… Или онъ во что бы то ни стало хотлъ добиться моей руки, хоть на время, какъ завидной игрушки?.. Я вотъ все шучу съ вами, а знаете ли вы, что эта мысль мн покою не даетъ съ самой сватьбы? Бываютъ минуты, когда я невыразимо презираю его за это… когда я думаю: стоитъ ли такъ мучиться за него, какъ я вамъ вчера докладывала…
— Вспомните, Лизавета Николаевна, что меня вдь не было при вашей сватьб, но я знаю, что Михайло, точно также какъ и вашъ покорнйшій слуга, строго различалъ ваши увлеченія и ваше сердце…. Мы оба, я такъ-сказать невольно, а онъ сознательно, покрывали кое-какія лжишки ваши,— но ни онъ, ни я не считали васъ способною солгать въ чемъ нибудь крупномъ… А разъ когда вы приняли предложеніе и дали свое слово — ни одинъ изъ насъ не задумался бы вврить вамъ свою жизнь и честь…
— Онъ вамъ говорилъ это? перебила Лизавета Николаевна.
— Первое я всегда зналъ, а что касается чести его, такъ вчера еще, съ первыхъ словъ, онъ уврялъ меня въ своемъ полнйшемъ спокойствіи за нее…
— Ну и за то спасибо! горько усмхнулась Тароватова,— значитъ утро вечера мудрене вышло… Что же онъ мн предлагаетъ черезъ ваше посредство?
— Если вы предпочитаете этотъ путь — извольте: онъ на дняхъ детъ въ Москву, тамъ устроитъ передачу вамъ всего своего состоянія за исключеніемъ небольшихъ денегъ, съ которыми отправится за границу…
— Вотъ какъ! А самъ разумется не удостоитъ меня ужь не только проститься какъ слдуетъ, а даже хоть сегодня изъ одного приличія пробыть дома…
— Я уже говорилъ вамъ, что это зависитъ отъ вашего желанія, — и мы съ нимъ условились такъ, что если я не вернусь къ десяти часамъ — онъ явится сюда…
— О, такъ давайте чай пить въ ожиданіи такого пикантнаго свиданія!.. Обманутый мужъ и брошеная жена — чудо что за оперетка вышла бы!..
Признаюсь, при всемъ знаніи прошлаго Лизаветы Николаевны, я подивился ея умнью владть собою или ужь въ самомъ дл полнйшему презрнію къ личности моего друга. Видно вліяніе Анастази успло заявить себя въ жадной до новыхъ впечатлній душ ея сестры!

X.

Пока собирали чайный столъ, а Лизавета Николаевна, извиняясь подъ тмъ предлогомъ, что въ ныншней сует съ самаго утра ей было не до туалета, удалилась въ свою комнату съ пачкою привезенныхъ мною писемъ,— я все боле и боле волновался, проклиная свою неисправимую готовность браться за глупйшія роли, чуть что коснется интереса моихъ друзей. Я смутно чувствовалъ, что имю дло далеко не съ прежней московской барышней и не предвидлъ никакого прока въ предстоящемъ свиданіи супруговъ. Дло въ томъ, что Михайло какъ утопающій хватался за соломенку: воспользовавшись вчерашнимъ сознаніемъ жены и припугнувъ серцеда, при чемъ тотъ струсилъ позорнйшимъ образомъ,— онъ ршился испробовать послднее отчаянное средство, а именно: дать Лизавет Николаевн на время желанную свободу и одинокую независимость, и затмъ — смотря по тому какъ она ими воспользуется — или побдить, или окончательно сойдти со сцены. Я не сомнвался, что его станетъ на это, но въ отношеніи Лизаветы Николаевны предвидлъ исходъ совершенно противуположный его хрупкимъ надеждамъ… Мн вспомнилось, какъ я нкогда возвращался отъ Сметанкина, раздумывая о томъ, что выйдетъ изъ маленькой барышни въ будущемъ — и долженъ былъ сознаться себ, что Лизавета Николаевна до сихъ поръ остается для меня тмъ же загадочнымъ сфинксомъ.
Въ этомъ-то мрачнйшемъ расположеніи духа и засталъ меня Тароватовъ. Онъ вошелъ и поздоровался со мною какъ ни въ чемъ не бывало, только серьозне какъ-то сталъ и въ глазахъ его проступала сосредоточенная ршимость.
— Послушай, Михайло, сказалъ я вполголоса, отводя его къ сторонк,— мн кажется, ты губишь ее, самъ толкая на этотъ скользкій путь?…
— Ну теперь поздно ужь спохватываться! проговорилъ онъ, угрюмо потупясь,— не въ скоморошество же обратить всю эту исторію… Что жъ она — согласна? Что она теб отвтила?
— Ни да, ни нтъ. Услышишь самъ…
— Пріхалъ наконецъ? послышалось изъ гостиной, и тихо шелестя широкимъ кружевнымъ пеньюаромъ вошла Лизавета Николаевна. Остановясь на минутку въ дверяхъ, какъ бы для того чтобъ дать намъ вдоволь налюбоваться своей чарующей красотой, она небрежнымъ кивкомъ головы пригласила насъ къ чайному столу…
— Пожалуйте, пожалуйте-ка сюда, Михайло Иванычъ, заговорила она, опускаясь въ блыя волны кружевъ на кресло, и смряла мужа взглядомъ съ ногъ до головы, — и вы, докторъ, сдлайте мн одолженіе, останьтесь ужь съ нами… Намъ отъ васъ таить нечего теперь…
Тароватовъ оглянулся было на дверь передней.
— Не безпокойтесь, кинула ему Лизавета Николаевна,— люди усланы… Я вдь небольшая охотница до театральныхъ эффектовъ, а вотъ вамъ надо отдать справедливость — мастерски устраиваете ихъ, Михайло Иванычъ, съ самаго утра…
— Что длать-съ, не взыщите — какъ вышло! сказалъ тотъ, подвигая себ стулъ поодаль отъ жены,— я впрочемъ не особенно старался… Но не въ томъ дло! ясно ли передалъ вамъ докторъ, для чего собственно мы теперь собрались?…
— Какже, какже! Совершенно ясно… какимъ-то рзкимъ суховатымъ тономъ отвтила та,— чтожь, я васъ поздравляю, Михайло Иванычъ! Вы и эти обстоятельства уладили прекрасно… для себя, разумется…
— Для меня? переспросилъ Тароватовъ, первый разъ еще взглядывая на жену.
— А еще бы! вы — мужчина, вамъ широкая дорога на вс четыре стороны, между тмъ какъ я… Да неужели же вамъ не приходилось видть, какъ тяжело положеніе покинутыхъ женъ?…
— Но ты стало быть не все передалъ Лизавет Николаевн? обратился Тароватовъ ко мн.
— Ахъ, это вы насчетъ вашего великодушнаго предложенія объ моемъ обезпеченіи? переспросила Лизавета Николаевна, — виновата, я и забыла поблагодарить васъ!… Впрочемъ, я надюсь, вы по крайней мр сознаете, что это прямая ваша обязанность, которую вамъ иначе можно бы и повнушительнй напомнить… Вдь не могли же вы разсчитывать, что я поселюсь на чердак и стану зарабатывать себ хлбъ какими нибудь переводами!… Нынче ужь такія дурочки повывелись — особенно какъ иногда, зная три-четыре языка, приходится за недостаткомъ работы идти въ магазинъ и становиться за швейную машину…
Мы съ Тароватовымъ только переглянулись въ изумленіи, а Лизавета Николаевна, преспокойно себ разлила по стаканамъ и поставила передъ нами чай.
— Тмъ не мене, продолжала она,— позвольте еще разъ выразить вамъ свою признательность и отказаться отъ вашего пожертвованія…
— Но что же вы намрены длать? спросилъ Тароватовъ.
— О, Боже мой, вы ужь слишкомъ далеко простираете свою заботливость! съ горечью произнесла Лизавета Николаевна, — здсь не пустыня, у меня сестра есть,— ей, бдняжк, давнымъ давно пришлось пережить мое горе… Она даже сегодня предлагала мн пріютъ. Она говоритъ, что ей скучновато становится и некому руку подать, а годы проходятъ… Vous savez le reste? {Остальное вы знаете?}.
Я опять взглянулъ на Тароватова. Онъ хмурился, кусалъ губы и видимо готовъ былъ разсердиться не на шутку.
— Чего же бы вы сами отъ меня потребовали? выговорилъ онъ черезъ силу.
— Наконецъ-то догадались полюбопытствовать!.. засмялась Лизавета Николаевна,— чтожъ, если ужь вы не боитесь тяжелыхъ и двусмысленныхъ положеній для меня, такъ не хотите ли помняться?… Останьтесь здсь: вы на своей половин, я — на своей, вы будете совершенно свободны, я постараюсь не стснять васъ…
— Что за шутки!… отвернулся Тароватовъ.
— А я думала, это вы шутите-то, Михайло Иванычъ. Если же вы серіозно желаете знать мои намренія, такъ я ничего не требую отъ васъ, а только прошу…
Я невольно взглянулъ на нее. Голосъ у нея слегка сорвался — и она протянула ему руку съ тонкими дрожавшими пальцами….
— Прошу отъ всего сердца: простите меня…
— Мн васъ не въ чемъ прощать, Лизавета Николаевна, сухо проговорилъ Тароватовъ,— дло простое: вы заявили мн, что наша жизнь вамъ становится не подъ силу — я готовъ избавить васъ отъ этого бремени, только научите: какъ?
— Я прошу простить меня въ томъ, что я легкомысленно испортила вамъ жизнь, когда не знала еще ни васъ, ни самой себя, ни самой жизни. Вмсто того чтобъ заботиться о вашемъ счасть… Ну, да что говорить, чего не могла дать вамъ — того и не могла… на нтъ суда нтъ… Но, ради Бога, не подумайте, что я вамъ навязываюсь: еслибъ не такъ стыдно было мн передъ мамашей, я давно бы ухала къ ней… А теперь, мн волей неволей приходится прибгнуть къ вашему снисхожденію…
Оба они какъ-то разомъ встали съ мстъ и подошли другъ къ другу.
— Какъ ни странно вамъ это покажется, но исполните мою просьбу, порывисто заговорила Лизавета Николаевна,— поймите, что это нужно мн для моего спокойствія… Разстанемся формально, выхлопочите себ разводъ, я принимаю всю вину на себя, выговорила она задыхаясь, — устройте это какъ знаете и будьте свободны…
— Помилуйте, разв это возможно?! вскрикнулъ я, подходя къ нимъ въ свою очередь.
— Можно, говорятъ, можно!… съ какимъ-то отчаяніемъ повторяла Лизавета Николаевна, остановивъ молящій взглядъ на Тароватов, губы у нея задрожали, она съ усиліемъ договорила,— по крайней мр, дайте мн честное слово честно употребить вс усилія для того, чтобъ это было сдлано… Ради Бога! мн это нужно… Пожалйте меня… пощадите…
Тароватовъ, блдный какъ полотно, тоже не сводилъ съ нея глазъ, весь какъ бы окаменвъ въ ожиданіи, и вдругъ взялъ ее за об руки.
— Ну, хорошо, я согласенъ, пробормоталъ онъ.
— Честное слово?…
— Честное слово, твердо повторилъ Тароватовъ.
Лизавета Николаевна вздохнула всю грудью, точно выбираясь изъ какого-то душнаго подземелья и крпко пожала руку мужа… На лиц ея блуждала какая-то хорошая улыбка и румянецъ понемногу заливалъ смуглыя щоки…
— А потомъ ужь… начала она прерывающимся голосомъ,— когда все будетъ кончено… и вы подете заграницу — возьмите и меня съ собою. Вдь иначе вы никогда не поврите, что я перестрадала сегодня въ одни сутки… Иначе вамъ ложью покажется то, что я вижу теперь ясно какъ день, не смотря на все что со мной было…
Слезы мшали ей говорить.
— Что же? что? какимъ-то ликующимъ голосомъ перебилъ Тароватовъ.
— А то, что я люблю тебя!… вырвалось у Лизаветы Николаевны, и обвивъ, мужнину голову руками, она такъ и замерла въ объятіи.
Я потихоньку взявъ шляпу выбрался изъ счастливаго уголка, гд уже не было мста лишнему — по крайней мр на сегодня.
Пересматривая мои записки, нсколько лтъ спустя посл того какъ они были окончены, я нахожу, что многое въ нихъ неполно, блдно и слабо въ сравненіи съ дйствительностью. Впрочемъ, я общалъ читателямъ, если таковые найдутся, лишь намтить главныя черты того типа, который въ послдовательномъ своемъ развитіи составляетъ барышню и барыню. При томъ же я не литераторъ, а скромный наблюдатель жизни съ точки зрнія врача,— хотя и въ этомъ случа, какъ въ большинств другихъ, докторъ можетъ только указать болзнь, лекарство же не въ его рукахъ — оно слишкомъ сложно, какъ самъ недугъ. Быть можетъ, поинтересуются узнать, счастлива ли теперь Бетси, виноватъ: Лизавета Николаевна? Да, насколько счастіе возможно въ мір. Едва-ли нужно упоминать, что послдній планъ ея никогда не былъ приведенъ въ исполненіе — потому, какъ говаривалъ Тароватовъ впослдствіи, что давъ честное слово свое, онъ не обозначилъ времени его исполненія — и все откладываетъ этотъ срокъ, до всей вроятности до конца земнаго странствія. И такъ, Лизавет Николаевн таки посчастливилось довольно благополучно миновать вс подводные камни своего поприща, благодаря нкоторой исключительности ея характера. Съ большинствомъ же ей подобныхъ бываетъ не такъ. А кто виноватъ? Неужели сами барышни, когда он получаютъ такое воспитаніе у барынь? Не барыни ли?— да разв он развились не изъ тхъ же барышень? Это вредный кругъ, изъ котораго не выбьешься, пока воспитаніе нашихъ дочерей не станетъ въ общемъ сознаніи вопросомъ первостепенной важности. А пока на досуг припомните, читатель, сколько боле или мене знакомыхъ вамъ барышень и барынь обрывались и падали стремглавъ съ любой изъ тхъ ступенекъ, которыя я позволилъ себ назвать главами моихъ записокъ?…

‘Нива’, NoNo 4—14, 1874

Прочитали? Поделиться с друзьями:
Электронная библиотека