Азовское сидение. Историческое сказание в лицах, в пяти актах и девяти картинах. Н. Кукольника, Чернышевский Николай Гаврилович, Год: 1855

Критика
Время на прочтение: 8 минут(ы)
Скачать в PDF
Н. Г. Чернышевский. Полное собрание сочинений в пятнадцати томах
М., Государственное издательство ‘Художественная литература’, 1949. Том II. Статьи и рецензии 1853-1855

&lt,ИЗ No 6 ‘СОВРЕМЕННИКА’&gt,

Азовское сидение. Историческое сказание в лицах, в пяти актах и девяти картинах. Н. Кукольника. Спб. 1855.

Немногие счастливцы, которым судьба позволила прочесть предпоследнее произведение г. Кукольника, ‘Маркитантку’, где под предлогом воспоминаний о войне с Карлом XII и Полтавской битве столь наивно и трогательно изображена прелесть милой Тани, на сцене доказывающей своему жениху, что она невинна, и героизм ее матери, лопатою побивающей Карла или Левенгаупта, — эти немногие могут полагать, что угадают вперед достоинства новой пьесы известного нашего драматурга и романиста. Но, думая так, они ошибутся. Первое важное преимущество ‘Азовского сидения’ над прозаическою ‘Маркитанткою’ состоит в том, что это ‘историческое сказание в картинах’ писано стихами, каких еще никогда не бывало на русском языке. Вот пример. Донцы Кумшатный и Шершило беседуют с запорожцем Зарембою, который говорит, что ему пора отдохнуть от войны и жениться, Кумшатный отвечает:
Пора-то давно пора, только не туда попал!
Ты нам не станичник, ты даже не наш Козак.
Какая козачка за тебя выйдет?
Разве из ясырок некрещеных жену поймешь,
А козачка, что называется козачка… дудки!
Правда, прибавляет луганский козак Терешка Лещина, поэт, говорящий ломаным малорусским языком, — не пойдет козачка за запорожца, запорожцы злодеи, они разорили нашу Лугань,
Була сторонка людная, а теперь лысая.
От злодеив запорожьских повтикали.
Бодай вам добра не було, племя ведмежье!
Только мини и осталось от солодкого краю,
Що бандура, та сердьце. Нема у мене ни роду, нн хаты,
Не чужой я и на чужой сторонци — бо у меня бандура.
Тая бандура на всих языках знае,
У мене голос, чистый голос, слезами вымыт,
У мене память — не забуди Лугани!
Не забудут добрый люди песень Терешки,
Зачуют и у дьявольской Сечи голос Лещины.
Я буду мстить запорожцам и грозною, вдохновенною песнью, и саблею, прибавляет Терешка: они, злодеи, зарезали мою жену. Запорожец сердится за эти поэтические выдумки на своих однокашников, и вместо того, чтобы заметить Терешке, что он, очевидно, по невежеству смешивает запорожцев, защитников и героев Украины, лучших сынов Малороссии, с татарами, ее притеснителями, начинает бранить донцов и их подвиги, чего запорожцы никогда не делывали, и называет Азов, взятием которого хвалятся донцы, ‘дурацким городом’.

Кумшатный
(встав и стукнув кулаком по столу)

Дурацкий! Азов дурацкий! Гаврюха, слышишь?
Да как стоит ваша запорожская трущоба,
Так никому из вас такого превеликого дела
И во сне не удалось видеть! Ах ты, темя баранье!
А еще на козачке вздумал жениться! дудки!
Как вам на Днепре от латынщиков жутко пришлось,
Так вы куда махнули? Потянули к басурманам на службу!
На поганых хлебах задумали
Добывать зипуна молодецкого!
Ох вы, козаки оплаканные,
Где вам быть добрыми, зипунникам.
Как мы, всевеликое войско Донское?
Нет надобности прибавлять, что Кумшатный, подобно Терешке, по невежеству взводит на запорожцев небылицы. Жаль, что автор не объяснил этого в примечании, — тогда мы могли бы отличить мнение господина Кукольника о запорожцах от того, что говорят о них Кумшатный и Терешка в его пьесе. На самом деле донцы никогда так не думали о запорожцах, как принуждены автором отзываться о них мнимые донцы. Но не в этом дело: славные запорожцы, дивную храбрость и высокое благородство которых признавали даже враги их, татары и турки, и потомки которых, черноморцы, своими подвигами показывают, ‘каких отцов они дети’, какие предания завещаны им отцами, — славное войско запорожское не нуждается в защите от выдумок Терешки, не умеющего даже говорить правильным великорусским или малорусским языком и потому признаваемого нами за самозванца — он не великорусе, не малорусе, не козак, он должен быть выходец из чужих земель, но дело не в содержании речей, а в том, какими стихами изложены эти речи. Повторим их еще:

Кумшатный

Пора-то давно пора, только не туда по.
Ты нам не станичник, ты даже не наш
Козак! Какая козачка за тебя пойдет, и т. л.

Терешка

Була сторонка людная, а теперь лысая.
От злодеев запорожцев повтикали, и т. д.
Поэт-Терешка, вероятно, воображает, что это народный русский или малорусский размер. Если наша догадка, что Терешка — выходец из чужих земель, только старающийся прикидываться русским, — справедлива, то Терешке простительно ошибаться. Но странно, что автор, который представляется нам в качестве истого русского, написал такими странными клочками фраз все свое ‘историческое сказание’.
Тема, данная первою сценою, развивается всею пьесою, которая имеет единственною целью — доказать, что запорожцы были хвастуны, трусы, бесчестные волокиты, предатели, подводившие татар на пагубу своих единоверцев, донцов, которых автор справедливо изображает героями, за последнее нельзя не похвалить его, потому что донцы, братья запорожцев, действительно всегда были воинами в высшей степени отважными и благородными, точно так же, как и запорожцы.
Вся первая картина, занимающая не менее 30 страниц, состоит из длинных разговоров на двойную тему пьесы, — разговоров, ни к чему не ведущих и потому скучных. Вторая картина — козацкий майдан, или сходка. Из Азова прибежал вестник, Степаг! Порошин, и рассказывает, что донцы, там засевшие, осаждены бесчисленным войском Гуссейна-Паши или Гусь-Паши (этот ‘Гусь-Паша’, повторяемый беспрестанно, должен придавать пьесе комизм). Если донцы не поспешат на выручку, товарищи пропадут. Козаки решают всем поголовно ехать в Азов, выбрав своим предводителем Порошина. Картина третья очень длинно — не менее, как на 45 страницах — изображает сборы донцов в поход. Букет картины заключается в последних стихах ее: козаки уехали, на сцене остаются козачки, между прочим Ульяна, замужняя женщина, которая грустит, отпустив мужа в опасный поход и приятельница ее Даша, объявленная невестою Порошина.

Даша.

Вот и не видно!.. Что приуныли? Полно вслед смотреть!
Сгладим лучше путь-дороженьку нашим молодцам!
Выпьем до чиста чару полную
Про их здоровье молодецкое! — Любо!

Все
(кроме Ульяны, взяв чарки).

Любо!

Даша
(подавая чарку, строго).

Уля, любо!

Ульяна
(взяв чарку, с отчаянием).

Любо! любо!
По кускам сердечко разрывается!

Все пьют. Занавес падает.

Картина четвертая переносит нас в Азов. Сцена представляет полуразрушенные укрепления города. Осажденных Козаков осталось в живых уже мало. Они отдыхают в ожидании приступа. Козачки, заменяя усталых мужей, исправляют укрепления и готовят боевые припасы. Тут является новое лицо, обязанное, вместе с Гусь-Пашою, смешить публику: козак из немцев, говорящий ломаным языком. Речей очень много, как и в предыдущих картинах, действия очень мало. Наконец, являются Порошин и другие козаки, поехавшие на выручку. За сценою шум приступа. Потом являются люди, рассказывающие зрителям, что приступ отбит, но турки готовятся к новому приступу. Приносят смертельно раненного Терешку, который умирает, не успев пропеть ни одной из обещанных песен. Для пьесы это лицо совершенно лишнее, оно выведено автором только для того, чтобы позорить запорожцев и чтобы восхищать зрителей восторженными выходками о бандуре и могуществе своего голоса.
Действие пятой картины опять в станице. Козачки, долго не получая известий о мужьях, отправившихся в Азов, от скуки ездят на охоту, стрелять дудаков, и притом стрелять не из ружей, а из луков. Это совершенно новое понятие о козацкой охоте в половине XVII века. Является запорожец, переодетый и с накладною бородою, он, пошедши с донцами в Азов, на дороге струсил и, вернувшись в станицу под чужим именем, хвастает своими геройскими подвигами в Азове и рассказывает, что все козаки там перебиты или померли с голоду. Старухи ему верят, но богатырша Даша, которая умеет ‘до чиста выпивать чару полную’, не так доверчива — она срывает с запорожца фальшивую бороду, заставляет его признаться в трусости и злом умысле — у волокиты запорожца было на уме силою увезти Ульяну, — в наказание за то бабы сбрасывают его с берега в реку. Вслед за тем является рыбалка (т. е. рыбачка?) и объявляет, что в Азове действительно голод. Даша убеждает козачек садиться на коней и спешить на помощь мужьям.
Шестая картина — курган по дороге к Азову. За курганом сидит запорожец с татарами, он подвел их, чтобы перехватить козачек. Но козачки разгоняют татар, убивают изменника запорожца и продолжают свой путь.
В седьмой и осьмой картинах мы видим бедствия осажден-1 ных, они умирают с голоду. Являются козачки с дудаками, которых по дороге настреляли из луков, и подкрепляют этою неожиданною пищею силы своих мужей. Тогда турки, у которых в стане началась чума, снимают осаду (картина девятая), козаки обогащаются их пожитками. Порошин женится на Даше, а немец-козак на другой девушке, Дуне, которая любила бандуриста — Терешку.
Действия в пьесе очень мало, разговоры неимоверно растянуты, ни одно лицо не говорит натуральным языком, все выражаются странною смесью надутого книжного языка с простонародным.

ТЕКСТОЛОГИЧЕСКИЕ И БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЕ КОММЕНТАРИИ

Первоначально опубликовано в ‘Современнике’ 1855, No 6, стр. 28—32. Перепечатано в полном собрании сочинений (СПБ., 1906), т. I, стр. 407—410.
Рукопись-автограф на трех листах в полулист писчего формата. Из рукописи видно, что рецензия два раза начиналась автором. Первый лист представляет позднейшую вставку, текст начала рецензии на втором листе вычеркнут и чернилами и карандашом. Рукопись храните в отделе рукописей Государственной ордена Ленина библиотеки СССР им. В. И. Ленина (инв. No 1604).
Стр 701, 10 строка. В рукописи после слов: ‘козацкий майдан, или сходка’, следует пометка автора: ‘Набирать с другого листа, под цифрою 2’.
Другой лист представляет следующий вариант начала, вычеркнутый автором:

[Азовское сидение. H. Кукольника. СПБ. 1855.

Новая пьеса плодовитого романиста и драматурга писана с целью доказать две темы, из которых одна справедлива и прекрасна, а другая — суждение о справедливости и качествах второй темы ‘Азовского сиденья’ мы предоставляем читателю.
Справедливая сторона пьесы — то, что Донские козаки были очень храбрые воины и люди, достойные всякого почтения за свою честность и другие хорошие качества. Это в пьесе доказывается тем, что все Донцы, выведенные на сцену — герои, каковы они действительно и были.
Но среди этих благородных героев является одно лицо, нещадно позоримое автором — Заремба, представитель качеств запорожского войска, по мнению г. Кукольника, этот запорожец — хвастун, трус, вор, бесчестный волокита, предатель, подводящий татар на пагубу своих единоверцев. Читатель конечно будет изумлен таким необыкновенным мнением г. Кукольника о запорожцах, в которых признавали высокую храбрость и честность даже заклятые враги их — крымский хан и турецкий султан, читатель, вероятно, даже усумнится в том, точно ли мы передали мнение г. Кукольника о запорожцах — изложение содержания пьесы убедит его в строгой точности нашего вывода.
‘Историческое сказание’ г. Кукольника начинается тем, что поэт Терешка Лещина, идеал автора, говорящий ломаным малорусским языком, в отличие от простых людей, выражающихся в пьесе по-русски, называет запорожцев ‘злодеями’ — если бы Терешка был турок, это было бы с его стороны натурально, но малороссу странно выражаться о героях Украины таким образом: ‘Вы, запорожцы, говорит Терешка Зарембе, погубили Малороссию, мы, украинцы,
От злодеев запорожьских повтикали
Бодай вам добра не було, племя ведмежье!
Но, прибавляет Терешка, ваши злодейства не останутся безнаказанны: у меня есть бандура и голос чистый, голос слезами вымытый — я буду казнить запорожцев своими песнями —
Не забудуть добрые люди песень Терешки,
Зачуют и у Дьявольской Сече голос Лещины!
(стр. 6)
В ответ на эго запорожец называет Донцов дураками за то, что они взяли у турок Азов:
Ну, уж вы с своим дурацким Азовом!
Есть чем хвастать!
(стр. 9)
— Как? Дурацкий Азов? — восклицает донской атаман, Кумшатный — и рассказывает, как Донцы взяли Азов. Выслушав его, Терешка ‘с жаром’ говорит:
Де там дурацький! Ось я його в песне отмалюю,
Пошлю по свету, нехай ходить,
Нехай внучатам нашим снится.
— А запорожцы, прибавляет поэт Терешка, мою жену зарезали.
Як забачив, що мою жинку зарнзали (поет вполголоса, бешено сопровождая пение сильным stretto, под которое козачки пляшут:)
Не заплакав,
Ей же богу, не заплакав!
На коня, да за шаблюгу,
Та до лиса, та за чуба
Запорожця!
Та шаблюгу в саме серьдце
От, тогда вже и заплакав!
(танец оканчивается).
Ясно, что г. Кукольник, по недоразумению, смешивает запорожцев с татарами: думает, будто запорожцы грабили Украину — вовсе нет, они защищали ее. Впрочем, можно объяснять дело иначе: Терешка, в качестве поэта, выдумывает небывальщину [у него не было никогда жены, он человек холостой и теперь влюблен в какую-то козачку [влюблен в коэачку Дашу]. Запорожец между тем хвастает своим богатством и подвигами и волочится аа козачками. В этом состоит первая]
[Во второй картине — козацкий майдан, или сходка]. Из Азова прибежал вестник
Стр. 702. 8 строка снизу. В рукописи: книжного языка с простонародным. [Удивительны стихи, которыми написана пьеса — таких стихов мы еще никогда не читывали и едва ли еще когда-нибудь будем читать. Чтобы поделиться с читателями удовольствием, которое доставили нам эти необыкновенные стихи, выпишем тираду Ульяны, тоскующей по муже —
— Он вернется, говорит Даша, утешая свою подругу.

Ульяна

А если не вернется? Ах, Даша, Даша!
Ты не любила своего мужа, Андрея Матвеича!
Больше: он был тебе постыл и противен.
А как ты переносишь вдовство свое?
Весело, небось! А я не перенесу, бейте, не перенесу!
Брошу вам Наташу, а сама… о, глубок тихий Дон!
Не увидите вдовства моего! Не увидите!
Матушка! Даша! Не могу! помилуйте!
Как наскочили татаре на богатый двор наш,
Я молилась!
Как привязанная к седлу, я неслась на диком коне
За спиною безобразного татарина,—
Я молилась!
Как наткнулись татаре на козачью засаду,
Как выскочил из-за кургана Дмитрий Ефимыч,
О, я позабыла мой плен! Я обрадовалась.
Сердце угадало друга нежного, мужа дорогого!
И с ним расстаться! О, смейтесь, браните!
А вы, слезы, не иссушайте этих камней.
Лейтесь, с вами легче!
Имели ли &lt,вы&gt,, читатель, хотя малейшее предчувствие, что на русском языке можно писать подобными стихами? Достоинство пьесы совершенно соответствует прелести и гармоничности этой новой версификации. Охотно можно бы оставить без внимания ‘Азовское сидение’, если бы не были в этой пьесе выставлены запорожцы в таком виде, в каком до сих пор еще не выставлялись они никем из русских писателей. И для чего нужно было это? Неужели унижать одного брата было необходимо для прославления другого? Автор мог бы припомнить, что донские и днепровские козаки были братья. Эта странная фантазия — в удовлетворение которой написана пьеса — унизить действователей одного из славных эпизодов русской истории XVII века, заставила нас откровенно высказать наше мнение о мнимо-‘историческом сказании’, которое без того мы прошли бы совершенным молчанием]
Чернышевский Николай Гаврилович
Прочитали? Поделиться с друзьями:

Читайте также:

  1. Studien Гакстгаузена, Чернышевский Николай Гаврилович, Год: 1857
  2. Губернские очерки, Чернышевский Николай Гаврилович, Год: 1857
  3. Сочинения Пушкина, Чернышевский Николай Гаврилович, Год: 1855
  4. Силуэты, сцены в стихах В. П. Попова, Чернышевский Николай Гаврилович, Год: 1856
  5. Характеристики из сравнительного землеописания и этнографии, собранные и приспособленные для домашнего и школьного образования. Вильгельма Пютца, Чернышевский Николай Гаврилович, Год: 1861
  6. Приятное препровождение времени или собрание употребительнейших фактов, Чернышевский Николай Гаврилович, Год: 1855
  7. Всеобщая история. Георга Вебера. Перевел Андреев. Том третий, Чернышевский Николай Гаврилович, Год: 1886
  8. Журналистика, Чернышевский Николай Гаврилович, Год: 1854
Электронная библиотека