Авторъ и книгопродавецъ.
….Misce stullitiam consiliis brevem.
Horat.
В. И.
‘Встникъ Европы’, No 5 и 6, 1813
Автор и книгопродавец, Измайлов Владимир Васильевич, Год: 1813
Время на прочтение: 4 минут(ы)
‘Да, государь мой, я хочу написать книгу сказавъ мн высокопарно молодой новопризжій провинціалъ, съ которымъ прогуливался я около Московскаго Университета.— Я указалъ ему на развалины сего храма наукъ — и молчалъ.— ‘Ничего!» отвчалъ онъ равнодушно: ‘ето слды политическихъ бурь, но ихъ не бываетъ въ мирной области наукъ.’ — Какъ, государь мой! разв не извстно вамъ, что ученый свтъ иметъ свои войны?— ‘Войны?’ — Да, конечно. Не сражаются ли у насъ на пол словесности подъ различными знаменами? Есть у насъ старообрядцы въ язык и въ народныхъ обычаяхъ, есть отступники отъ старины въ томъ и въ другомъ, есть, на конецъ, когда, можно ихъ такъ назвать въ етомъ отношеніи, деисты, которые, исповдуя вру въ древнему языку и къ праотеческимъ обычаямъ, суть однакожь въ обоихъ случаяхъ православные, а не еретики, и не атеисты… Но дло не о томъ. Какого рода книгу хотите вы написать?— ‘Романъ.’ — Не совтую.— ‘Для чего?’ — Для того что все истощено въ семъ род, наши предшественники, романисты, повствовали, о своихъ герояхъ все, что вы повствовать будете о вашихъ: т рчи, которыя вложите въ уста вашихъ дйствующихъ лиц, были давно произнесены и напечатаны, вамъ укажутъ книгу, страницу, мсто. Не льзя вамъ придумать ничего новаго, самыя тни были вызываемы, и мертвецы подняты изъ гроба. Если воскресите одно лицо, то будьте уврены, что оно всмъ знакомо, и что его видли въ какомъ нибудь подземелья. Многіе посщали луну, открытыя и неоткрытыя земли давно извстны. Едва напишете книгу, и тысячи голосовъ повторитъ: но — любезный нашъ авторъ! мы знаемъ это также хорошо какъ и ты. Въ самомъ дл, найдите мн подземелье, которое не уподоблялось бы Радклифину, и перещеголяло бы замокъ Удольфскій? Давно написаны портреты всхъ женщинъ и всхъ влюбленныхъ, страсти, ихъ дйствія, ихъ свирпости вычерпнуты до самаго дна, источникъ чувствительности высохъ.— ‘Извините, остается еще для меня аеростатъ.’— Какъ! воздушный шаръ? Но разв новый и старый Хромоногой бсъ не путешествовали по воздуху? Поврьте, что вы трудитесь напрасно, и оставьте этотъ труд. Я бьюсь даже объ закладъ, что вы не придумаете новаго титула для вашего творенія. На примръ положимъ, что вы хотите сочинить жизнь вашего предка. Но есть давно Жизнь моего отца, Жизнь моей прабабушки, даже Переписка моихъ праддовъ, и проч. Гд взять имя для отца, вашего героя? Извстно, что есть Дитя отца моего, Дитя лса, Дитя аббатства, и проч. Задумаете ли основать вашу завязку на таинственности? Но отъ хижины до палатъ все въ романахъ таинственное. Не льзя быть новымъ и въ описаніи мст и предметовъ: башни на запад, восток, свер и проч. выстроены съ давняго времени, потаенныя лстницы, зубцы каменныхъ стнъ, все извстно. — ‘Вы правы, но со всмъ тмъ горю желаніемъ произвести на свтъ и выдать въ публику сочиненіе?’ — Когда такъ, то сочиняйте, трактатъ о политик. Теперь политика во всхъ устахъ и во всхъ журналахъ: вашу книгу тотчасъ раскупятъ до послдняго екземпляра.— ‘Хорошо, но если въ моемъ сочиненіи найдутся предложенія и основанія не согласныя съ правилами Наполеонова Кодекса, и если случится быть въ плну у Галловъ, то великій герой, изъ Москвы бжавшій, велитъ размозжить мн голову, какъ Ангіену и Пальму, для оправданія человколюбивыхъ своихъ намреній и благодатное правленія.’ — Ну, такъ напишите трактатъ о морали.— ‘Боже мой! то ли время? Вс досадуютъ, что сколько ни писали о морали, сколько ни проповдывали любовь къ человчеству, сколько, ни доказывали неприкосновенность собственности: однакожъ нравоученіе осталось только въ книгахъ, а рука грабительская похитила у насъ имущества, предала огню домы, села, вещи и проч. безъ суда и расправы моралистовъ. Но мн пришла теперь мысль. Я могу написать театральную піесу?’ — Изъ худаго лучшее. Однакожь вообразите себ ту минуту, къ которую должно предстать съ низкимъ поклономъ, съ тетрадью въ рук, на судъ театральной Дирекціи, которая можетъ принять и можетъ откинуть вашу піесу. Представьте себ другую ужаснйшую минуту, когда между страхомъ и надеждою вы услышите въ партер и въ ложахъ непристойной хохотъ, а можетъ быть и свистъ, который доводилъ не рдко до отчаянія. Иметъ ли столько философическаго духа, чтобы отразить вс удары случая, равно перенесть упованіе торжества, и стыдъ паденія? Нтъ другой средины. Васъ ожидаютъ критика, зависть и проч. Прости спокойствіе, прости сладкой сонъ!—
Молчаніе, которое слдовало за симъ разговоромъ’ было, какъ мн казалось, обращеніемъ моего автора. Но я ошибся, всегда самолюбіе уклоняется отъ совтовъ разсудка! Мы гуляли еще нсколько часовъ’ Я примтилъ, что во время нашего разговора сочинитель (ибо он былъ уже, а не готовился быть сочинителемъ, какъ я воображал себ) клалъ руку на сердце, и крпко прижималъ къ груди тайную рукопись. ‘Не угодно ли вамъ,’ сказалъ онъ ‘зайти со мною къ одному книгопродавцу, о которомъ говорили мн приятели. Онъ хорошій человкъ, и уметъ цнить достоинство. Его знакомство приятно.’ — Мы идемъ къ нему. Дорогою автор колебался, казалось, и подносилъ руку къ тайному манускрипту, какъ будто имя намреніе изорвать его, но безъ сомннія любовь отеческая побдила страхъ и безпокойство самолюбія. Вс авторы и вс отцы походятъ на Болдырева, говорящаго Сбитеньщику:
Какіе маленьки цыплятки!
А вс они мои робятки!
Въ нихъ нту ничего чужова!
Вс маленькіе Волдырьки
Большаго Болдырева!
На конецъ мой авторъ вынулъ изъ потаеннаго убжища тетрадку съ золотымъ обрзомъ, съ розовыми и голубыми ленточками, въ палевой обертк, и я увидлъ, какъ возлеляно любимое дитя его.
Мы пришли въ дому книгопродавца. О книгопродавцахъ можно написать цлую книгу. Нкоторыхъ сравниваютъ съ поддльщиками монетъ, и они подлежатъ суду ученому, подобно какъ ихъ собратія гражданскому. Одни пускаютъ въ обращеніе подложные деньги вмсто истинныхъ, а другіе выдаютъ дурныя сочиненія за хорошія: одно и тоже. Насъ впустили къ маленькому человчку, который сидлъ за столикомъ, и перед которымъ лежали аршинъ и всы. Онъ принялъ изъ рукъ автора манускриптъ его, вымрилъ длину и ширину, взвсилъ тетрадку, и потомъ — имя тотъ даръ слова, съ которымъ рзко говорятъ многіе люди въ обществ, и самомъ хорошемъ — обратился къ сочинителю съ предисловіемъ, и слдующимъ заключеніемъ.
‘Титулъ вашего романа мн полюбился, и конечно полюбится публик. Мы можемъ тотчасъ сладить, если вамъ угодно объявить ваши условія и если цна будетъ не слишкомъ дорога для меня.’ — О! я новъ въ этомъ дл, отвчалъ авторъ. Что вы дадите мн за манускриптъ?— ‘Вамъ должно назначить цну.’ — Но какъ автору цнить самому свои произведенія?…
При семъ слов книгопродавецъ поднесъ къ сочинителеву носу прекрасную сткляночку, коея ароматъ, сильно дйствуетъ на душу, и сказалъ: ‘приятно для васъ видть свой труд въ печати.’ Потомъ онъ распространился объ удовольствіи выставить имя свое въ печатной книг, сказалъ нсколько слов объ авторской слав, объ авторской учености и проч., легонько поднялъ моего провинціала на воздух, и мало по малу изъ темной безвстности переносилъ въ лучезарную выспренность, гд цвтутъ лавры неувядаемые, гд курится иміамъ облакомъ прозрачнымъ и благовоннымъ, гд соплетаются внки миртовые рукою Муз и Граціи… Вы угадываете, что мой авторъ, упоенный дымомъ, готовъ былъ самъ заплатить книгопродавцу за честь быть напечатаннымъ. Бдный стоялъ молча и неподвижно. Не помню, сколько книгопродавецъ предложилъ ему, но знаю, что ему достало только заплатить за бумагу рукописи и за ленточки розовыя и голубыя…—