Аттака собакъ подъ Ургутомъ.
(Изъ путевыхъ замтокъ Туркестанца).
Аттака собакъ подъ Ургутомъ.
(Изъ путевыхъ замтокъ Туркестанца).
——
——
Н. Каразинъ.
‘Нива’, No 38, 1872
![[]](https://electronic-library.ru/wp-content/uploads/2023/05/karazin-2.jpg)
Аттака собак под Ургутом, Каразин Николай Николаевич, Год: 1872
Время на прочтение: 9 минут(ы)
Никакая европейская война не представляетъ собою такого разнообразнаго выбора эффектнйшихъ эпизодовъ, какъ т войны, которыя ведутся на окраинахъ цивилизованнаго міра, съ почти полудикимъ непріятелемъ.
Грандіозные ужасы первой,— эти колосальныя побоища, гд въ нсколько часовъ погибаютъ десятки тысячъ человкъ, имютъ дйствіе притупляющее самые неподатливые нервы (слишкомъ много крови, чтобы нельзя было наконецъ къ ней привыкнуть) и наблюдатель, пораженный съ самаго начала, постепенно приходитъ въ себя и равнодушно относится къ адскому грому чудовищныхъ орудій, хладнокровно отмчая, въ своихъ памятныхъ листкахъ, жертвы происходящей передъ его глазами катастрофы.
Во второмъ случа, на сцену выступаютъ уже не стотысячныя массы, а отдльные, единоличные актеры, вы можете слдить за рядомъ личныхъ подвиговъ, разнообразіе которыхъ разростается совмстно съ разнообразіемъ характера исполнителей. Живой интересъ растетъ съ каждою минутою боя: комизмъ положеній потрясающимъ образомъ смшивается съ мрачной трагедіей смерти. Крайнее неравенство силъ, разнообразіе введеннаго въ дло оружія, пестрота и разнохарактерность костюмовъ и типовъ, наконецъ, религіозная ненависть, борьба за свои семьи и свободу, вс ужасы и безвыходность могущаго случиться плна,— разжигаютъ личныя страсти до невроятныхъ предловъ, и передъ вашими глазами развертывается картина такой оригинально-ужасной борьбы, что вы какъ очарованные не можете оторвать своихъ глазъ отъ страшной арены — и понимаете, что должны были испытывать древніе римляне въ своемъ колизе.
Такимъ характеромъ отличаются войны французовъ въ Алжир, войны которыя велись американцами съ ордами краснокожихъ, и, наконецъ, войны которыя ведутъ наши боевые туркестанскіе баталіоны въ самой глубин центральной Азіи.
Оторванные отъ своихъ семей, отъ своихъ деревень, отъ всего, что только хотя чмъ нибудь можетъ напоминать далекую родину, наши солдаты, безъ малйшаго ропота, идутъ черезъ безконечныя степи, черезъ мертвые, сыпучіе пески, черезъ горы упирающіяся въ небо своими снжными вершинами,— и забираются все дальше и дальше на югъ (‘все на полдень’ какъ выражаются они сами) въ самое сердце неизвданной, враждебной Азіи.
Много бдъ, много тяжелыхъ нуждъ терпитъ нашъ солдатъ въ этихъ геройскихъ походахъ,— походахъ, съ которыми могутъ только сравняться походы Анибала, походы Александра Македонскаго.
Въ памяти полудикихъ народовъ центральной Азіи, переходя изъ рода въ родъ, разростаясь до сказочныхъ, баснословныхъ размровъ, хранятся еще намеки на грандіозныя, завоевательныя попытки Македонскаго героя, его называютъ въ легендахъ и псняхъ кочевниковъ ‘Улькунъ Искандеръ’ — и свято чтитъ суеврный дикарь память этаго гиганта, приходившаго съ юга. Теперь видятъ новыхъ пришельцевъ, съ противуположной стороны,— пришельцевъ, передъ горстью которыхъ бгутъ несмтныя полчища, падаютъ одно за другимъ сильныя, до сихъ поръ считавшіеся непобдимыми ханства. И вотъ, народная фантазія слагаетъ новую легенду Она говоритъ, что эти группы людей въ блыхъ рубашкахъ, съ страшными дальнобьющими ружьями, суть передовые отряды того же самаго великаго Искандера, который не умеръ, а весь этотъ длинный рядъ вковъ употребилъ на то, чтобы обойти всю землю и зайти со стороны, противуположной его прежнимъ походамъ,— съ свера.
Тяжела походная жизнь русскаго солдата въ этой дикой сторон, только закаленная, гибкая натура славянской расы можетъ бороться со всми препятствіями, которыя ставитъ на каждомъ шагу суровая природа, не скупящаяся разсивать повсюду всякія невзгоды. Особенно тяжело было прежде, когда наши завоеванія не получили еще серіознаго политическаго значенія. Теперь уже многое не то. Въ главныхъ пунктахъ, въ путевыхъ узлахъ, словно изъ земли выросли города, поднялись крпости, прокладываются новые, удобные пути, во-время снабжаются войска и хлбомъ и одеждою,— и солдатъ, сдлавшій трудный пятидесятиверстный переходъ, разсчитываетъ попасть на все готовое, и вдосталь отдохнуть отъ трудовъ Но давно-ли было, когда отряды наши шли ощупью, сами не зная куда, сами не зная кого имъ прійдется встртить, съ кмъ драться и, частенько, сами не зная — зачмъ?
Да, то было другое время! трудное, ‘горевое’, какъ выражаются солдаты, вспоминая о недавнихъ походахъ, но это время имло и свою увлекательную сторону, это время создало особый, оригинальный типъ русскаго солдата, типъ Черняевскаго туркестанца.
Вымираютъ старые солдаты — то въ гошпиталяхъ, отъ мстныхъ, губительныхъ горячекъ, то въ бою, всегда первые подставляя свою безшабашную голову, немногіе уходятъ назадъ въ забытую родину, дослуживъ таки свою долгую, срочную службу,— и рдютъ ряды степныхъ ветерановъ. Но старый закалъ, этотъ своеобразный боевой духъ заразительно дйствуетъ на массу, и долго еще сохранится этотъ особый колоритъ,— разв совсмъ затихнутъ походы, совсмъ прекратятся наши азіатскія войны, а это возможно разв только тогда, когда вся Азія обратится въ Тулу или Калугу,— то есть никогда или, по крайней мр, въ весьма отдаленномъ будущемъ.
Средне-азіатскія войны выработали особый типъ нашихъ солдатъ, выработали совершенно особую, оригинальную тактику, къ которой совсмъ непримнимы сложныя хитросплетенія военной науки европейскихъ армій. Да и какъ же могло быть иначе? Отряды въ три или четыре роты (около четырехъсотъ солдатъ) считаются здть сильными арміями — и этимъ крохотнымъ горстямъ приходится сталкиваться съ непріятелемъ считающимъ въ своихъ рядахъ десятки тысячъ и даже сотни, подобное неравенство силъ не предвидла ни одна военная наука. И только безумная отвага, превосходное оружіе, а главное, таинственное обаяніе непобдимости ‘блыхъ рубахъ’ позволяетъ намъ съ успхомъ выдерживать эту неравную борьбу.
‘Впередъ и постоянно впередъ’ — вотъ единственный фундаментъ туркестанской тактики. Отступленіе, нершительность не могутъ имть тутъ мсто. Иначе, малйшее колебаніе можетъ разрушить, или хотя поколебать это таинственное обаяніе,— и тогда, масса, сломивъ главную преграду, раздавитъ эту горсть храбрецовъ, и не помогутъ ей ни винтовки ‘минье’, ни даже вновь присланныя картечницы.
Знойный, удушливый день, солнце поднялось надъ самой головой и палитъ все живое своими отвсными лучами. По степной, широко раскатанной дорог клубится густая пыль, въ этихъ облакахъ, медленно разгоняемыхъ лнивымъ втромъ, сверкаютъ по временамъ блестящія тни, мелькаютъ красныя тряпки значковъ, блютъ холщевыя рубахи: это идетъ отрядъ. Не такой отрядъ, который тянется на нсколько верстъ, занимая дорогу своими обозами, пушками, массами конницы и пхоты,— нтъ: онъ весь какъ на ладони, тутъ все: и арьергардъ и авангардъ и обозы
На маленькой азіатской лошадк, лниво согнувшись на казачьемъ сдл, плетется шажкомъ командиръ… Онъ въ шелковой блой рубах, на которой пристегнуты погоны, обозначающіе рангъ офицера, на голов у него широкая, русская фуражка, вся блая съ большимъ холщевымъ назатыльникомъ, спускающимся назадъ въ полъспины, красныя кожаныя шаровары и высокіе походные сапоги завершаютъ оригинальный костюмъ,— далекій отъ установленныхъ, совершенно не практичныхъ форменныхъ костюмовъ, но за то не сочиненный фантазіей одного какого либо лица, а выработанный цлымъ рядомъ опытовъ и совершенно удовлетворяющій всмъ климатическимъ условіямъ. Съ боку у него виситъ не та неуклюжая, на весь околодокъ гремящая, совершенно никуда не годящаяся сабля въ металическихъ ножнахъ, которою вооружены чуть ли не вс европейскія арміи,— а легкая, острая какъ бритва, азіатская шашка, кокетливо, не стсняя движенія, перекинуая черезъ плечо на тонкомъ ремешк. За плечами у офицера двухстволка (не для боя, а такъ, при случа стрльнуть по фазану или какой нибудь мстной дичи, которая и пополнитъ на привал незатйливый ужинъ туркестанскаго офицера).
Нсколько туземныхъ джигитовъ, въ оборванныхъ красныхъ халатахъ, въ широкихъ чалмахъ или остроконечныхъ хивинскихъ шапкахъ, сопровождаютъ командира: это и лазутчики, и ‘проводники’, все что хотите. Это волонтеры, цль которыхъ война, не разбирая за что и съ кмъ. Совершенно добровольно пристраиваются они къ нашимъ отрядамъ и довольствуются только возможностью пограбить втихомолку посл удачнаго дла.
Согнувшись, закинувъ за плечи штуцера, навьюченные словно верблюды, бредутъ поднимая пыль линейные солдаты. Притомились они, липкій потъ грязными ручьями струится по загорлымъ лицамъ, пересохли губы и потрескались, пытливо смотрятъ глаза изъ подъ блыхъ козырьковъ шапокъ — они видятъ далеко на горизонт синющія вершины холмовъ — у этихъ холмовъ вода, тамъ ночлегъ и отдыхъ, но эту воду, этотъ отдыхъ надо прежде взять съ боя. Недаромъ на горизонт тоже разгуливаютъ по необъятной степи легкія облака пыли. То не втеръ крутитъ, поднимая пески съ обгорлой степи, то тысячи невидимыхъ пока за далью конскихъ ногъ переносятся съ мста на мсто, горячась подъ своими разнообразными всадниками.
Врагъ близко. Его чуютъ наши туземные волонтеры и суетятся, безпрерывно приподнимаясь на высокихъ стременахъ, силясь разглядть что нибудь за этою пылью, его чуютъ и наши бывалые степные ветераны, осматривая на ходу замки своихъ винтовокъ.
Киргизы, при вьючныхъ верблюдахъ, дикими криками и ударами ногаекъ сгоняютъ растянувшихся по дорог верблюдовъ,— а то неравно отхватятъ лихіе наздники, которые все ближе и ближе стягиваются къ нашему отряду, замыкая свой волнующійся, живой кругъ. Окружить маленькій русскій отрядъ и налетать на него со всхъ сторонъ — вотъ единственная тактика азіатовъ.
— Теперича гранатою бы въ нихъ!… говоритъ одинъ солдатъ другому, закусывая туземною лепешкою, которую раздобылъ изъ своего мшка-магазина.
— Далеко, погоди, ближе подойдутъ, отвчаетъ другой.
— Чего далеко? ежели по той куч — такъ въ самый разъ
Раздается собачій лай и злое, разнохарактерное тявканье…. Это ротныя собаки, которыя все время носились по степи, вылавливая сусликовъ и другую степную живность, а теперь, почуявши близость ненавистнаго врага, собрались вс къ своимъ хозяевамъ и злобно рычатъ, вглядываясь въ далекія массы вражескихъ джигитовъ.
На досугахъ, во время мирныхъ стоянокъ, солдаты, лишенные общества, въ которомъ они могли бы найти хоть какое либо развлеченіе,— находятъ себ другого рода забавы Они заботливо выкармливаютъ всхъ щенятъ и усердно занимаются ихъ дрессировкою. Едва только какая нибудь косматая Жучка или Діанка принесетъ многочисленное потомство, какъ уже всхъ щенятъ разобрали ро рукамъ, начинается самое заботливое ухаживаніе, а потомъ, когда малолтки станутъ прочно на своихъ косматыхъ ножкахъ, они поступаютъ въ солдатскую науку. ‘Потому, хозяинъ служитъ — и ты служи’ говоритъ усатый ветеранъ, весь увшанный георгіевскими петличками, сосредоточенно устанавливая лохматаго ‘Шарика’ на заднія лапки.
Въ число этихъ разнообразныхъ штукъ ‘солдатской науки’ входитъ обязательнымъ образомъ…. бросаться на всхъ, кто только подходитъ къ отряду въ азіатскомъ костюм.
Большаго труда стоитъ потомъ удержать этихъ понятливыхъ псовъ отъ самой яростной аттаки на ненавистные халаты — и наши милиціонеры-туземцы только тогда могутъ быть покойны, когда собаки успютъ привыкнуть и приглядтся къ ихъ лицамъ и поймутъ, что это союзники, а не враги, и что ихъ рвать не слдуетъ.
Откормленныя до сыта, выросшія въ хол и нг, эти собаки лостигаютъ иногда значительныхъ размровъ и значительной силы — и съ помощью своей природной отваги, пренебрегая сабельными ударами и уколами пикъ, он яростно нападаютъ на чужихъ всадниковъ и частенько стаскиваютъ съ сдла, уцпившись зубами за широкія полы халата.
Горе упавшему, горе тому кого собьетъ перепуганная лошадь — его заживо, буквально, разорвутъ озлившіяся, науськанныя собаки.
Туркестанскій солдатъ въ своихъ Жучкахъ, Балеткахъ, Куцыхъ и Діанкахъ иметъ самыхъ надежныхъ союзниковъ, въ преданности которыхъ онъ можетъ быть совершенно слпо увренъ.
Роль, которую играютъ собаки при отрядахъ, весьма серіозна — и пренебрегать услугами этого животнаго въ военномъ дл никогда не слдуетъ.
Особенно эта услуга важна въ аванпостной, сторожевой служб.
Утомленный громаднымъ переходомъ,— такимъ, для котораго какому нибудь гвардейскому батальону понадобилось бы четыре дня, не мене,— невольно дремлетъ, облокотившійся на ружье часовой, но не дремлетъ за него косматый Шарикъ, и свернувшись клубочкомъ у ногъ своего хозяина, чутко поводитъ своими короткими ушами. Покойно могутъ спать солдаты, какъ бы ни былъ близокъ врагъ, зная, что ихъ многочисленные псы подымутъ оглушительную тревогу при малйшемъ его приближеніи.
Въ одномъ изъ горныхъ нашихъ походовъ, вой собакъ предупредилъ отрядъ почти за часъ до появленія непріятельскихъ всадниковъ. А сколько лазутчиковъ, сколько одинокихъ джигитовъ, подползавшихъ къ сонному отряду, были буквально пойманы нашими собаками.
Не даромъ обходятся псамъ ихъ геройскіе, боевые подвиги, въ пестрыхъ стаяхъ ротныхъ собакъ вы всегда найдете боле трети калкъ — то трехногихъ, то съ обрубленнымъ ухомъ, то покрытыхъ полу-зажившими широкими рубцами,— и какъ заботливо ухаживаютъ солдаты за ранеными псами! они не длаютъ разницы между заботой о вс и человк и ровно относятся и къ тому и другому.
На мой вопросъ, посл ургутскаго дла: — А убитыхъ сколько?— одинъ изъ унтеръ-офицеровъ мн отвчалъ совершенно серіозно:
— Пятеро, ваше благородіе, Данило Максимовъ, Никита Ершовъ, Павелъ Ивановъ, ‘Волчекъ’ и ‘Куцый’. Да, Волчекъ и Куцый, сосчитаны были тоже въ числ павшихъ героевъ.
Рисунокъ нашъ изображаетъ одну изъ характернйшихъ сценъ подобной собачьей аттаки въ одномъ изъ сраженій ‘бухарскаго похода’ въ 1868 году — именно эпизодъ передъ штурмомъ горнаго селенія ‘Ургутъ’.
Еще съ вечера, отрядъ нашъ, состоявшій изъ шести ротъ пхоты, сотни казаковъ и двухъ пушекъ, остановился на ночлегъ въ виду Ургуга, до котораго оставалось не боле пяти верстъ. Передъ нашими глазами высоко поднимались темныя, горныя громады — и только скалистыя вершины ихъ были залиты красивымъ свтомъ заходившаго солнца. Не то туманъ, не то облака ползли по горамъ, спускаясь все ниже и ниже, въ этихъ дымчатыхъ полосахъ виднлись темныя пятна — это были сады, окружающіе горное селеніе, кое гд искрилися яркія точки разложеныхъ огней и глухо доносился гулъ втра, прорывавшагося въ горномъ ущель — при вход въ которое и расположенъ былъ Ургутъ,— это сторожевое гнздо непокорныхъ горцевъ.
Всю ночь велись длинные переговоры, прізжали изъ Ургута какіе-то странные всадники, быстро узжали, возвращались снова, и снова начинались безконечныя трактованія. Впослдствіи мы узнали, что все это было только военной хитростью — непріятелю надо было выиграть время, такъ какъ мы нагрянули совершенно врасплохъ, и они боялись, что мы начнемъ дло тотчасъ же, не откладывая атаки до слдующаго утра.
Всю ночь, между тмъ, въ тсныхъ улицахъ селенія воздвигались барикады, заваливались дороги и рылись оборонительныя канавы.
Утромъ на разсвт, отрядъ нашъ, совершенно отдохнувшій и плотно закусившій жирныхъ мясныхъ щей, тронулся къ горамъ. Не доходя версты до садовъ, мы стали чтобы еще разъ попытаться склонитъ ургутцевъ къ покорности. Но теперь тонъ уже перемнился, и намъ отвчали самыми оскорбительными насмшками. Намъ говорили:
‘Къ нашему городу подходилъ Тамерланъ (такъ написано въ нашихъ книгахъ) и ушелъ ни съ чмъ. На насъ шолъ Эмиръ Бухарскій и осрамилъ только свою бороду — положите и вы грязь на свою голову, — но у Эмира было войско: сколько глазъ ни видлъ съ высоты нашихъ горъ все это было покрыто его сорбазами, его зеленыя палатки тянулись вдоль, вплоть до самаго неба. А вы съ чмъ пришли, гд ваше войско? Это чтоль?’ и они презрительно поглядывали на нашъ крошечный отрядъ, на наши единственныя дв пушки, и даже сплевывали въ сторорону, чтобы выказать намъ своей полнйшее презрніе.
Длать было нечего, пришлось атаковать страшный Ургутъ и показать горцамъ, что иногда горсть блыхъ рубахъ значитъ больше чмъ несмтныя полчища красныхъ куртокъ.
Къ вечеру Ургутъ палъ. Онъ былъ разграбленъ до тла и пылалъ, поднимая высокіе столбы чернаго дыма. Но эта адская аттака и намъ обошлась не дешево. Свирпо дрались ургутцы, шагъ за шагомъ защищая каждый кустъ своихъ родныхъ садовъ, каждую саклю своего селенія. Хвастливыя власти, ведшія съ нами переговоры, бжали прежде всхъ — и настоящими защитниками оказались не воины, а жители вольнаго селенія.
Покуда велись утренніе переговоры, нетерпливые ургутскіе наздники все ближе и ближе подскакивали къ нашимъ ротамъ и задирали нашихъ солдатъ, спокойно дожидающихся сигнала аттаки, то вызывающимъ гиканьемъ, то задорною бранью, а то подчасъ и маленькой, уныло гудящею пулькою, выпущенною изъ дула фитильнаго мултука (родъ ружья) съ подсошкою.
Ободренные безнаказанностью, джиты все ближе и ближе подскакивали, и наконецъ появились уже не боле какъ во ста шагахъ передъ нашимъ фронтомъ. Тогда выведенные изъ терпнія солдаты пустили на нихъ своихъ псовъ, давно уже рвавшихся отъ нетерпнія,— и началась отчаянная травля. Ближайшіе смльчаки разомъ поплатились за свою отвагу, и непріятельская кавалерія должна была отступить передъ своими четвероногими противниками. Еслибы боевые подвиги собакъ записывались въ военныя лтописи человчества, то 12 мая 1868 года заняло бы одну изъ блестящихъ страницъ военной исторіи.