Антверпенский ковач, Рёскин Джон, Год: 1900 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 26 минут(ы)

Скачать в PDF

Скачать в FB2

АНТВЕРПЕНСКІЙ КОВАЧЪ

(The smith of Antverp)

ИСТОРИЧЕСКІЙ РАЗСКАЗЪ
ДЖОНА РСКИНА

ПЕРЕВОДЪ СЪ АНГЛІЙСКАГО

Приложеніе къ журналу ‘ИСТОРИЧЕСКІЙ ВСТНИКЪ’

С.-ПЕТЕРБУРІЪ
ТИПОГРАФІЯ А. С. СУВОРИНА. ЭРТЕЛЕВЪ ПЕР., Д. 13
1901

I.
Квинтинъ въ мастерской.

Въ жаркій полдень 1486 года, въ просторной, но невысокой мастерской, на одной изъ узкихъ улицъ, составляющихъ кварталъ Антверпена, занятый различными корпораціями желзодлателей, ученики и подмастерья дятельно работали. Пламя горна дрожало на солнц, которое проникало черезъ громадныя оконныя рамы безъ стеколъ, переская широкими лучами воздухъ, наполненный пылью.

На скамейк, помщавшейся подъ однимъ изъ такихъ отверстій, сидлъ, съ карандашемъ въ рукахъ, рисуя съ кропотливой тщательностью модель,— Іаковъ ванъ-Изендикъ, свободный мастеръ корпораціи ковачей. Это было одно изъ богатыхъ ажурныхъ желзныхъ издлій, какими мы можемъ любоваться еще теперь во всхъ маленькихъ городахъ Нидерландовъ, и самыя скромныя изъ нихъ недоступны таланту новйшихъ мастеровъ. Онъ былъ такъ поглощенъ этой тонкой работой, что его ухо казалось нечувствительнымъ къ шуму раздувальныхъ мховъ, къ веселымъ соразмрнымъ ударамъ молотовъ и скрежету напилковъ, приводимыхъ въ движеніе вокругъ него полдюжиною сильныхъ рукъ. Съ своей стороны рабочіе, казалось, ничуть не стснялись присутствіемъ ихъ хозяина, такъ какъ они смялись и размнивались, безъ малйшаго стсненія, грубыми шутками. Отъ времени до времени, ихъ голоса соединялись въ одинъ хоръ, увлекаясь пніемъ одного ихъ народныхъ припвовъ эпохи, припва, подъ который работалъ въ тактъ одинъ изъ ихъ товарищей, молодой человкъ, двадцати двухъ лтъ, съ развитымъ торсомъ, мягкими движеніями и широкимъ лбомъ. Въ манер, съ которой онъ владлъ молотомъ и вырзалъ фантастическіе листья въ граціозную спираль изъ куска невыдланнаго желза, покраснвшаго на огн, было столько же силы, сколько ловкости. Это было не что иное, какъ скрпа, и, однако, сколько воображенія и изобртательности выказалъ онъ, работая надъ этимъ упорнымъ металломъ.

— Это слишкомъ хорошо для пяти грошей, Квинтинъ,— сказалъ одинъ сдоватый рабочій молодому человку, когда тотъ опустилъ горячій металлъ въ сосудъ для отливки желза, стоявшій около его наковальни.

— Не безпокойся объ этомъ, Ливіенъ, это для двери церковной ршетки, и, быть можетъ, моя работа избавитъ тебя отъ года чистилища. Впрочемъ, хозяинъ Изендикъ разв не говоритъ всегда, что фунтъ металла стоитъ унціи таланта, кром того, изобртательность ничего не стоитъ.

— Для тебя, быть можетъ, господинъ Квинтинъ, но посмотри туда, на хозяина, какъ онъ ломаетъ себ голову надъ рисункомъ покрышки для колодца, которую хочетъ соорудить корпорація въ честь Богородицы, и не говори мн больше, что изобртательность ничего не стоитъ.

Квинтинъ Мессисъ разсмялся и, положивъ свой молотъ, направился къ столу, за которымъ сидлъ мастеръ Изендикъ, внимательно разсматривая свой рисунокъ. Молодой человкъ почтительно снялъ шапку, приблизясь къ старому ковачу.

— Достойный учитель!— сказалъ онъ, наконецъ, видя, что старикъ былъ слишкомъ поглощенъ, чтобы замтить его присутствіе.

Іаковъ Изендикъ поднялъ глаза съ мрачнымъ видомъ, но, когда онъ замтилъ откровенное и открытое лице своего молодого товарища, его лобъ прояснился.

— Ну, Квинтинъ,— сказалъ онъ,— что теб нужно?

— Вы знаете, что въ будущемъ мсяц меня должны принять мастеромъ въ корпорацію, а прежде, чмъ быть принятымъ, мн надо представить мое образцовое произведеніе.

Старикъ сдлалъ утвердительный знакъ.

— Я хочу попросить у васъ одолженія. Доврьте мн работу покрышки на колодезь. Это случай для меня показать, что я сумлъ воспользоваться уроками мастера Изендика, и я не хотлъ бы его пропустить.

Старикъ былъ польщенъ.

— Клянусь святымъ Элоидіемъ,— сказалъ онъ посл нкотораго молчанія,— я думаю, что ты, Квинтинъ, исполнишь это такъ же хорошо, какъ лучшій ковачъ Антверпена. Откровенно говоря, мои проекты не стоятъ уже того, что прежде. Да вотъ, посмотри: для утренней работы, мн кажется, это не очень-то важно.— Сказавъ эти слова, онъ оттолкнулъ рисунокъ.— Возьми карандашъ, и посмотримъ, какъ-то ты справишься, мой мальчикъ.

Квинтинъ не ожидалъ второго приглашенія, но, приблизивъ скамейку къ столу, онъ взялъ хорошій листъ веленевой бумаги изъ тхъ, которые были тамъ разложены, и посл нсколькихъ неопредленныхъ и легкихъ штриховъ онъ быстро и ршительно началъ рисовать. По мр того, какъ карандашъ двигался подъ его пальцами, его лицо покрывалось румянцемъ, а глаза оживлялись.

Слдя за успхомъ рисунка, старикъ одобрительно улыбался. Сначала это была простая остроконечная арматура, состоящая изъ четырехъ группъ колоннъ. Отъ капители этихъ колоннъ начинались желзныя связки, переплетавшіяся съ уступами, направлявшимися сверху внизъ, чтобы дать упоръ колоннамъ, вмст съ тмъ образуя бесдку изъ желзныхъ втвей. Еще другія связки, но противоположнаго изгиба, уравновшивали внутреннее размщеніе. Затмъ желзное дерево раскрывало свои листья въ острую пирамидальную спираль, насколько это допускало расположеніе частей постройки, и съ каждой угольной колонны, уступовъ и остроконечныхъ арокъ подымались хрупкіе шпицы, покрытые желзными листьями, въ свободномъ и фантастическомъ изобиліи, которые увнчивали каждую оконечность. Наконецъ на лиственныхъ завиткахъ было помщено изображеніе легендарнаго, вооруженнаго великана города, въ тотъ моментъ, когда онъ бросаетъ вызовъ своимъ противникамъ.

Пріятно было видть, съ какой искренной радостью любовался старикъ на быструю способность пониманія и на увренность руки своего любимаго ученика.

— Посмотрите на это!— закричалъ онъ ученикамъ и подмастерьямъ, приблизившимся, мало-по-малу, къ столу,— Сколько времени потребовалось бы упражняться съ молотомъ и клещами теб, Ліевинъ, Грасбекъ, или теб, Гриль Скуаптеръ, прежде чмъ такія мысли появились бы въ одной изъ вашихъ тупыхъ головъ.

Ліевинъ, пожавъ плечами, отвтилъ:

— Я могу владть молотомъ съ большей смлостью, чмъ лучшій изъ присутствующихъ, мастеръ Изендикъ, и я не уступлю ни въ какой желзной работ даже рабочему корпораціи, естественно, исключая завзятаго мастера, но я не могу не уступить Квинтину въ такихъ мелочахъ: я это знаю и безъ того, чтобы мн говорили объ этомъ. Но смотрите, вотъ заказчики.— И безъ малйшей злобы онъ отошелъ отъ стола въ тотъ моментъ, какъ пожилой горожанинъ, съ важнымъ видомъ, одтый въ длинную, коричневую, суконную, подбитую горностаемъ одежду, уже вошелъ въ мастерскую подъ руку съ граціозной молодой двушкой.

— Добрый день вамъ, господинъ ванъ-Твильтъ, и вамъ тоже, двица Алита,— сказалъ старый ковачъ, спша на встрчу прибывшимъ.— Чему обязана моя бдная мастерская, что вы ее осчастливили своимъ посщеніемъ?

При имени Алиты Квинтинъ Мессисъ поднялъ глаза, предварительно покраснвъ, потомъ внезапная блдность покрыла его щеки. Но какъ ни было велико его волненіе, онъ быстро овладлъ имъ и казался совершенно погруженнымъ въ свой рисунокъ.

— Я пришелъ подвергнуть твой талантъ испытанію, мастеръ Изендикъ. Моя Алита, какъ всегда своевольная, пожелала имть желзную застежку къ молитвеннику, который Мартинъ ванъ-деръ-Гоезъ разрисовалъ для нея. Я хотлъ сдлать золоченую застежку, такъ какъ книга заслуживаетъ таковой.

Алита, не говоря ни слова, вынула молитвенникъ, крытый бархатомъ, изъ мшечка, висящаго на ея пояс.

— Вся цна состоитъ въ работ, а не въ металл,— сказалъ ковачъ, взявъ книгу. Сначала онъ набожно перекрестился и затмъ открылъ ее съ предосторожностью, безъ сомннья, опасаясь, чтобы его почернвшія руки не загрязнили пергамента.

— Это — рдкій молитвенникъ, очень хорошо написанный и дивно разрисованный, но у меня есть подмастерье, который украситъ его застежками, столь прекрасными, что изображенія на нихъ будутъ сдланы, какъ бы рукою самого мастера, Іоганна ванъ-Эйка. И онъ указалъ головою на столъ, за которымъ работалъ Квинтинъ.

Теперь пришла очередь краснть Алит.

— Не правда ли, Алита, это тотъ самый молодой человкъ, который выковалъ замокъ для нашего бльеваго шкафа?— спросилъ ванъ-Твильтъ, посл того какъ окинулъ взглядомъ Квинтина.

— Я думаю, отецъ, что это онъ,— отвчала Алита голосомъ, который она силилась сдлать безразличнымъ.

— Иди сюда, Квинтинъ,— закричалъ ему старый мастеръ,— и скажи, хочешь ли ты взять эту работу. А если онъ не захочетъ,— продолжалъ мастеръ, оборачиваясь къ ванъ-Твильту,— то вамъ придется отправиться въ другую мастерскую въ этой же улиц, такъ какъ мои пальцы слишкомъ грубы для такой филиграной работы.

Прежде чмъ мастеръ окончилъ говорить, Квинтинъ былъ уже возл Алиты, и такъ какъ она протянула молитвенникъ, то ихъ руки встртились. Лицо Квинтина снова покрылось краской въ то время, какъ блдныя щеки Алиты окрасились живымъ румянцемъ.

— Я сдлаю, какъ могу лучше,— сказалъ онъ,— чтобы украсить книгу застежкой, достойной руки, которая будетъ ею владть.

Послднія слова онъ прибавилъ такимъ тихимъ голосомъ, что одна Алита могла ихъ слышать.

— Остерегись, чтобы съ нимъ не случилось чего нибудь въ твоихъ рукахъ, молодой человкъ,— сказалъ живо ванъ-Твильтъ, когда увидлъ, что Квинтинъ положилъ книгу въ карманъ своей куртки.

— Ничего не бойтесь, господинъ ванъ-Твильтъ,— возразилъ онъ, и посл долгаго взгляда на Алиту онъ вернулся къ своему рисунку.

— Принеси это ко мн, на набережную близъ двора Англійской Ганзы, въ домъ подъ изображеніемъ Лисицы.

— Я знаю домъ,— отвтилъ Квинтинъ,— двица Алита не долго будетъ ожидать своей книги.

Граціозная молодая двушка спокойно улыбнулась, но быстрый взглядъ, брошенный изъ-подъ ея длинныхъ черныхъ рсницъ, встртилъ взглядъ Квинтина, который тоже улыбался, снова взявъ въ руки свой карандашъ.

Ванъ-Твильтъ и его дочь вышли. Ученики и подмастерья возвратились къ прерванной работ. Старый мастеръ снова занялъ мсто около Квинтина, и солнечные лучи, падая на его плшивый лобъ и согрвъ его кровь, которую годы начали леденить, навели на него сонъ. Квинтинъ поднялъ глаза отъ рисунка и видя, что старикъ спитъ, вынулъ книгу Алиты со своей груди и принялся цловать ее тысячу и тысячу разъ. Весь день онъ не работалъ боле надъ рисункомъ покрышки для колодца. Въ его ум былъ только единственный, неизмнный образъ ангела съ срыми глазами, окаймленными синевато-черными рсницами, съ нжными округленными щеками, съ прекрасными золотисто-каштановыми волосами, и хорошенькимъ ртомъ, выказывающимъ большее расположеніе къ веселью и упрямству молодыхъ двушекъ, чмъ стремленіе къ небесному идеалу. И какъ онъ ни силился, работая, прогнать эту сладкую мечту, непослушный карандашъ изображалъ лишь образъ, который былъ въ его сердц, чему онъ не могъ сопротивляться. Наконецъ онъ сдался и принялся рисовать ангеловъ въ различныхъ положеніяхъ, но вс они были съ лицомъ Алиты ванъ-Твильтъ.

II.
Пріемъ въ мастера.

Мсяцъ, протекшій между только что разсказаннымъ событіемъ и представленіемъ Квинтина, какъ кандидата на званіе мастера, прошелъ очень быстро. Ежедневно и въ продолженіе цлаго дня Квинтинъ работалъ въ мастерской Изендика надъ покрышкой колодца, которую онъ разсчитывалъ сдлать своей образцовой работой и доказать, что онъ достоинъ быть принятымъ въ качеств свободнаго мастера корпораціи великихъ ковачей. Каждый день, когда горнъ для кованія гасилъ свой огонь въ опредленный статутомъ корпораціи часъ для прекращенія работы, Квинтинъ возвращался въ свое жилище, подъ изображеніемъ обезьяны, въ улиц Дубильщиковъ. Это помщеніе онъ раздлялъ съ своей старой матерью, оставшейся вдовою, и обыкновенно посвящалъ свои вечера чтенію ей какихъ нибудь отрывковъ изъ рукописей, составлявшихъ ихъ маленькую библіотеку. Печатныя книги были еще слишкомъ дороги для средствъ труженика. Правда, что рукописи были еще дороже, но Іоганнъ Мессисъ, отецъ Квинтина, такъ же, какъ и онъ, обработывавшій желзо, былъ до такой степени страстнымъ любителемъ литературы, что съ помощью экономіи и сбереженій онъ сдлался обладателемъ нсколькихъ томовъ. У него были ‘Рейнеке-Лисъ’ (старый Лисъ фламандскаго происхожденія) съ продолженіемъ Вильгельма ванъ-Утенгова, фламандское изложеніе: ‘Флоры и благо цвтка’, самаго утонченнаго и превосходнаго романа XII вка, одна или дв стихотворныя хроники, нкоторыя изъ компиляцій по естественной исторіи Мерлантаи ‘Золотая легенда’. Но теперь эти пріятные вечера, посвященные чтенію, окончились, и старая мать должна была вертть свою прялку въ безмолвіи, въ то время, какъ Квинтинъ работалъ на маленькомъ горн, который онъ помстилъ въ своей комнат. Если днемъ онъ работалъ для славы, то вечерняя работа посвящалась любви. Онъ ршилъ окончить застежку для молитвенника Алиты достаточно во время, чтобы имть возможность представить ее молодой двушк въ тотъ день, когда онъ будетъ принятъ вольнымъ мастеромъ въ корпорацію. Затмъ къ любимому труду онъ прибавилъ отъ себя легкую шкатулку рдкой работы, предназначенную для храненія книги его дамы сердца.

Можно подумать, что онъ обнаружилъ весь свой талантъ, все свое самое граціозное воображеніе въ этихъ двухъ работахъ, которыя общали быть чудомъ ловкости и изобртательности. Каждая застежка представляла ангела въ гнзд, окруженномъ листьями и цвтами, а вокругъ шкатулки вилась гирлянда рельефныхъ листьевъ, изгибавшаяся внутри и снаружи сводовъ маленькихъ готическихъ нишъ, украшенныхъ густолиственными уступами и цвточками. Чудно было видть, что такая совершенная отдлка дана такимъ мелочнымъ подробностямъ и такому упорному металлу. Самъ Челлини не отрекся бы отъ этой работы, хотя критиковалъ бы, безъ сомннія, матеріалъ. Но желзо лучше подходило къ природ боле грубыхъ фламандцевъ, какъ золото, серебро, драгоцнные камни и блестящія эмали — къ флорентинцамъ, предававшимся роскоши. Этой работы Квинтинъ никому не показывалъ, даже своей матери. Онъ хранилъ ее въ тайн, какъ и свою любовь, никто объ этомъ ничего не зналъ, кром него и Алиты, двухъ лицъ, наиболе заинтересованыхъ вещью. Но успхи покрышки колодца не были тайной, по крайней мр, мастерской Изендика. Хозяинъ, подмастерьи и ученики смотрли на эти успхи съ одинаковымъ любопытствомъ, одинаковымъ интересомъ и съ меньшей ревностью, какую можно было бы ожидать отъ общества различнаго состава. Но въ то время, когда каждая корпорація управлялась сама собою, современная лихорадочная и почти жестокая конкуренція, требующая большого искусства, при пониженіи цны, возстановляющая въ наши дни рабочаго противъ рабочаго, едва была извстна, по крайней мр, среди членовъ одной и той же корпораціи, хотя въ сред низшихъ обществъ того же самаго ремесла часто поднимались ссоры и тяжбы по случаю нарушеній, производимыхъ каждой изъ другихъ отдльныхъ втвей.

Пока мы слдимъ за переходомъ Квинтина Мессиса отъ второстепеннаго положенія къ боле высшему, будетъ не безполезно сдлать здсь нкоторыя общія замтки относительно системы корпораціи.

Во всхъ странахъ Европы, съ перваго возрожденія работы въ нашемъ современномъ обществ, искусство, торговля и промышленность были раздлены на корпораціи, извстныя у англо-саксонцевъ подъ названіемъ Guilds, у итальянцевъ Mestiere, у французевъ Mйtiers, у фламандцевъ Nehringen и Ombachten, у англичанъ Grafts, или Mysteries (отъ итальянскаго Mestiere), и въ Шотландіи также Guilds. Корпораціи лондонскаго Сити представляютъ послдніе признаки этихъ ассоціаціи, прежде столь могущественныхъ. Повсюду он рушились подъ тяжестью прогресса торговли и отъ легкости сообщеній между различными частями государства и даже между различными государствами. Но въ ту эпоху, когда происходила наша исторія и даже уже полутора вка ране, система ассоціаціи была въ полной сил. Это было обдуманное усиліе, организованное для того, чтобы сдлать правильной промышленность, чтобы соразмрить произведеніе съ потребленіемъ, чтобы уменьшить зло конкуренціи и быть насторож противъ пагубныхъ послдствій отъ превратности торговли. Слдовательно теорія тхъ временъ была совершенно противоположна нашей настоящей политической экономіи. ‘Не позволять длать, кто что хочетъ’, было правиломъ той эпохи, тогда какъ ‘позволять длать’ — правило нашей экономической школы.

Каждая втвь торговли была отдлена, каждый родъ производства, каждое искусство и ремесло имли свою корпорацію. Они были вс управляемы по одному образцу, и изумительно, насколько мало они отличались въ подробностяхъ во Франціи, Англіи, Германіи и Нидерландахъ, съ эпохи Филиппа-Августа, когда Этьенъ Нуало сосоставилъ ‘Книгу ремеслъ’, до революціи. Каждая корпорація имла своего начальника, называемаго капитаномъ, старшиною или хранителемъ, свой совтъ присяжныхъ, своихъ инспекторовъ, своего казначея, своего капеллана, своихъ подчиненныхъ агентовъ, свой большой залъ для собраній, свои періодическія празднества, свои процессіи въ часовню своего святого покровителя, свои книги статутовъ, съ правилами дисциплины для учениковъ (число которыхъ было строго опредлено, для рабочихъ часовъ, для способа производства, постановленій, относящихся къ торговл), наконецъ свою кассу для стариковъ, вдовъ и сиротъ и свои особыя украшенія для похоронъ.

Каждая корпорація охраняла интересы своихъ членовъ, она приходила къ нимъ на помощь, со дня рожденія ихъ дтей до собственной ихъ смерти. Пришло время, когда способъ ограниченій этой системы сдлался несоотвтственнымъ съ соціальными отношеніями, когда неудобства его чувствовались боле, чмъ выгоды. Но въ продолженіе долгаго времени онъ имлъ очевидное превосходство, и волею или неволею вс усилія соціалистовъ нашихъ дней стремятся лишь воскресить эту старинную систему. Вс торговые союзы, вс ассоціаціи только попытки со стороны рабочихъ возстановить ее. Они терпятъ и должны терпть неудачу, потому что условія задачи измнились. Въ то время корпораціи дйствовали согласно и плодотворно, не было, какъ теперь, между хозяиномъ и рабочими преграды, ни накопленія капитала въ однхъ рукахъ, ни сложныхъ всемірныхъ торговыхъ развтвленій, и даже сравнительно не было длъ между городами.

Фландрія и Брабантъ были твердыней этой системы. Во Фландріи, главнымъ образомъ, дйствовали корпораціи Брюгге, Гента, Ипра, которыя первыя добились свободы своихъ городовъ и старались ее удержать противъ враждебныхъ дйствій двора. Цлыя царствованія Филиппа Добраго и его сына Карла Смлаго — государей Фландріи и Брабанта, именно передъ эпохой нашего разсказа, были постоянной борьбой съ этимъ смлымъ, неугомоннымъ и хорошо вооруженнымъ сословіемъ упорныхъ гражданъ. Въ Брабант ихъ политика была мене дятельна, но ихъ общественное значеніе тмъ боле увеличилось, и финансы пріобрли боле цвтущее положеніе.

Корпорація ковачей была самой главной, или величайшей корпораціей Антверпена, и под ихъ зависимостью состояли многочисленныя низшія общины, занимающіяся тми же металлическими работами, къ нимъ принадлежали сословія оружейниковъ, какъ, напримръ, производители панцырей, кольчугъ, шлемовъ, щитовъ, пряжекъ, а также сословія ноженщиковъ и многихъ другихъ. Вс должны были являться на періодическія празднества общины, чтобы выслушать приказаніе старшины ковачей и итти за нимъ въ процессіяхъ, въ которыхъ принимали участіе ремесленныя корпораціи, присутствовать съ нимъ у обдни, на похоронахъ и на другихъ религіозныхъ службахъ въ часовн св. Элоидія, покровителя ковачей.

Наконецъ наступилъ день принятія Квинтина въ корпорацію. Главные ея члены собрались въ большой зал. Старшина занялъ мсто подъ балдахиномъ, которое было ему предназначено. Вокругъ его помстились присяжные, или совтники, затмъ инспекторы, обязанность которыхъ состояла наблюдать за мастерскими различныхъ мастеровъ, чтобы убдиться въ ихъ повиновеніи статуту и недопущеніи никакихъ обмановъ и мошенничествъ въ работ. Потомъ стояли знаменоносецъ, держащій флагъ съ гербомъ корпораціи, наконецъ трубачи, виночерпій и шутъ.

Еще теперь можно видть въ Нидерландахъ много такихъ высокихъ и обширныхъ залъ, могущихъ легко дать намъ понятіе о той зал, въ которую былъ введенъ сильно взволнованный Квинтинъ Мессисъ. Балки потолка упираются на боковые столбы, съ рельефной рзьбою, окна украшены гербами, громадный дубовый каминъ украшенъ рзьбою, изображающей сцены изъ какой нибудь легенды или изъ библіи. Тамъ же можно видть мсто подъ балдахиномъ для старшины, длинныя тяжелыя скамьи со столами, широкій шкафъ корпораціи, наполненный парадной посудой, наслдствомъ длиннаго ряда умершихъ членовъ, или подарками, данными въ дни свадебъ и крестинъ, или въ память похоронъ, наконецъ приношеніями, насильственно взятыми съ нкоторыхъ знаменитостей по ремеслу. Кром того, виднются на стнахъ кордуанскія кожи тисненныя и золоченыя. Все это составляло живописное цлое, гармонирующее съ богатствомъ суровыхъ костюмовъ служащихъ и членовъ корпораціи, съ массивными головами и строгими лицами, какія намъ передали, какъ типы старинныхъ горожанъ свера, ванъ-Эйкъ и самъ Мессисъ, Мемлингъ Гольбейнъ, Рембрандтъ и ванъ-деръ-Гельстъ. Можно ли удивляться, что искусство живописи такъ быстро достигло процвтанія въ подобной сред, даже если бы вн ея оно не нашло боле обильной и возбуждающей пищи?

Наступилъ моментъ, когда Квинтинъ былъ позванъ, онъ приблизился въ сопровожденіи своихъ двухъ поручителей, стараго Изендика и одного изъ его сотоварищей по ремеслу, Мартина Іонселя. Первый засвидтельствовалъ его принятіе къ себ, какъ ученика, его доброе и честное поведеніе въ продолженіе шести лтъ, которыя онъ провелъ въ дом и на глазахъ хозяина. Реестръ корпораціи подтвердилъ его принятіе въ качеств рабочаго, слдовательно, ему оставалось лишь представить образцовую работу для того, чтобы попасть въ мастера.

— Она слишкомъ велика, чтобы принести ее въ этотъ залъ,— сказалъ Изендикъ, когда услышалъ, что ее торжественно требовали.— но если почтенный старшина, присяжные и инспектора пожелаютъ пройти въ мою мастерскую, они могутъ тамъ ее видть. Вс же, кто захотятъ, могутъ слдовать,— прибавилъ онъ,— такъ какъ св. Элоидій хорошо знаетъ, что Квинтинъ, не красня, можетъ показывать свое произведеніе всмъ, даже брабантскимъ ковачамъ, хотя послдніе, признаюсь, могутъ съ нимъ потягаться относительно работы молотомъ.

Тогда толпа бородатыхъ и одтыхъ въ длинныя одежды членовъ корпораціи двинулась длинной вереницей. Служащіе въ корпораціи шли впереди, потому что въ это счастливое время наблюдали еще чинопочитаніе. Они направились въ мастерскую ванъ-Изендика, гд блестящее и доведенное до совершенства произведеніе Квинтина выставляло свою фантастическую, запутанную и, вмст съ тмъ, гармоничную работу. Долгія, горячія восклицанія привтствовали молодого, гордаго своимъ успхомъ, ковача. Старшина Доркъ ванъ-деръ-Даль поклялся святымъ Элоидіемъ, что онъ никогда не видлъ прекрасне образцоваго произведенія, и его воспоминанія о корпораціи и ея работахъ относились до временъ добраго герцога Филиппа. Инспектора попробовали каждую заклепку и каждое гнздо и объявили работу настолько солидной, насколько оригинальной по рисунку. Шутъ подбросилъ свою дурацкую шапку и объявилъ, что было бы удовольствіемъ повситься на такой прекрасной вислиц. Корпорація ршила признать работу Квинтина достойной ихъ обта въ честь Богородицы и опредлила, что торжественная процессія ремесленной корпораціи будетъ присутствовать при установленіи работы Квинтина, въ день праздника Благовщенія.

Потомъ, подъ звуки трубъ, при разввающихся флагахъ, корпорація вернулась въ залу засданія, и тамъ старшиною были громко прочитаны статуты. Затмъ Квинтинъ Мессисъ, положивъ одну руку на Евангеліе, а другую — на книгу статутовъ корпораціи, произнесъ слдующую клятву:

‘Во имя Отца, Сына и Святаго Духа, Единаго Бога въ трехъ лицахъ, этотъ уставъ наша община постановила и сохраняетъ для руководства своего поведенія. Съ Божіей милостью, мы клянемся посвятить наши сердца, нашу жизнь и наше имущество на службу нашему благородному принцу, герцогу Бургундіи, Мекленбурга и Брабанта, чтобы онъ сохранилъ уваженіе и расположеніе къ намъ самимъ и доброму городу Антверпену’.

Произнеся эту клятву, Квинтинъ Мессисъ сдлался мастеромъ.

III.
У Алиты.

Домъ Керюина ванъ-Твильта былъ расположенъ напротивъ Шельды, въ самомъ центр движенія и суматохи набережной. Ванъ-Твильтъ былъ одинъ изъ значительныхъ членовъ корпораціи купцовъ, которые занимали первое мсто среди торговыхъ товариществъ старинной части города. Съ каждымъ годомъ богатство и значеніе этой корпораціи увеличивалось пропорціонально росту торговли города. Повышеніе Антверпена соразмрялось шагъ за шагомъ съ упадкомъ Брюгге. Не боле полувка посл эпохи нашего разсказа, дла послдняго получили смертельный ударъ, и первый достигъ апогея своей дятельности и своего торговаго значенія, потокъ благоденствія началъ приближаться къ Шельд и удаляться отъ Шлюиза. Послдовательныя занесенія топкой грязью длали постепенно доступъ въ гавань Даммъ опаснымъ для тяжело нагруженныхъ кораблей. Но песокъ, естественный врагъ Брюгге, былъ мене пагубенъ, чмъ буйство и наглость его собственныхъ сыновъ, оттолкнувшихъ отъ себя своимъ вымогательствомъ корпораціи иностранныхъ купцовъ, черезъ которыхъ производилась вся вншняя торговля этой эпохи, чмъ вызвали окончательную немилость въ сердц герцога Карла. Послдній никогда не былъ такъ счастливъ, какъ тогда, когда жаловалъ Антверпену свое благоволеніе въ ущербъ его фламандской соперниц. Гвичарденъ, постившій въ XVI столтіи Нидерланды, разсказывалъ, какое удивленіе и восхищеніе вызвали въ немъ, обитател самаго пышнаго и цвтущаго города Италіи, промышленность, великолпіе, богатство и веселая, свободная и утонченная жизнь Антверпена.

Уже въ эпоху нашего разсказа Шельда отвлекала множество кораблей изъ Шлюиза, и такъ какъ Квинтинъ проходилъ по набережной, чтобы попасть къ дому ванъ-Твильта, то его глазъ, уже глазъ художника, былъ очарованъ оживленной и разнообразной картиной, какую представляла рка. Позади селеній и шпалеръ изъ тополей противоположнаго берега медленно садилось солнце, и его лучи купали въ горячемъ свт высокіе шпицы горделивыхъ жилищъ, расположенныхъ вдоль рки, прорзанные многочисленными окнами съ возвышавшимися журавлями. Эти дома были окрашены въ различныя краски, согласно фантазіи ихъ владльцевъ. На нкоторыхъ окнахъ висли дорогія драпировки, аррасскія и ипрскія вышивки, турецкіе или персидскіе ковры, другіе были украшены ползучими растеніями, образовывавшими рамку изъ зелени и блестящихъ цвтовъ для какой нибудь прекрасной головки фламандки въ кружевномъ чепц съ висящими въ ушахъ длинными золотыми серьгами. Надъ большей частью дверей качались изображенія животныхъ, иноземныхъ птицъ, святыхъ или геральдическихъ чудовищъ, прившенныхъ на желзныхъ крючкахъ фантастической работы. На краю крышъ выступали оригинальные желоба и забавной формы металлическія рыльца сточныхъ трубъ. Линіи домовъ преломлялись широкими выступами сложной формы. Тутъ и тамъ гербъ указывалъ на мстопребыванія какой нибудь Ганзы, генуэзской, венеціанской, флорентійской, англійской или восточной. На широкой, тихой рк стояли на якор въ нсколько рядовъ голландскія суда, съ приподнятымъ килемъ и округленной кормой, длинныя, тонкія генуэзскія галеры, испанскія каравеллы, нормандскіе шюиты, венеціанскія карраки и бракоцци, съ раскрашенными парусами, которые длали ихъ похожими на чудовищныхъ ястребовъ, тяжелые англійскіе галіоты изъ Равенсбурга и Сандвича, или изъ другихъ южныхъ или восточныхъ гаваней, засыпанныхъ нынче, которыя не служатъ боле стоянкой судамъ. На корабляхъ раздавались хриплые крики и грубое пніе матросовъ, тянувшихъ канаты или маневрировавшихъ со шпилемъ, большая толпа наполняла палубу, такелажъ былъ украшенъ вымпелами яркихъ цвтовъ, мачты, реи и снасти выдлялись опредленными и затйливыми линіями на горизонт, покраснвшемъ отъ заходящаго солнца. Вдоль набережныхъ волновалась нестройная толпа праздныхъ матросовъ, носильщиковъ, согнувшихся подъ ношей, тяжело нагруженныхъ возовъ, мелкихъ продавцовъ, выкрикивавшихъ сосиски, пироги, пиво и можжевеловую водку. Все это двигалось среди дйствовавшихъ крановъ, тюковъ и ящиковъ, которые серіозные купцы съ реестромъ въ рукахъ пересчитывали и нумеровали. Эта сцена представляла разнообразное и постоянно мняющееся цлое, въ род калейдоскопа костюмовъ различныхъ національностей: армянъ, мавровъ, грековъ, итальянцевъ, голландцевъ, англичанъ и т. д., сновавшихъ, въ полномъ смысл слова, по морю въ это время рискованныхъ предпріятій.

Нтъ ничего удивительнаго, что, при вид этого, артистическая натура Квинтина почувствовала себя въ высшей степени возбужденной, но, какъ ни было интересно зрлище, онъ не остановился полюбоваться имъ. Напротивъ, онъ ускорилъ шаги, держа подъ рукою шкатулку, давая обты, чтобы счастливый случай помогъ ему вручить ее лично молодой двушк и насладиться ея восторгомъ, чувствовать на себ отблескъ ея удовольствія, причиненнаго произведеніемъ. Наконецъ онъ достигъ дома. Художникъ, составлявшій вывску Лисы, висящую надъ дверью, заимствовалъ изъ великой фламандской поэмы видъ и положеніе фигуры Лиса, когда онъ съ глубокимъ поклономъ и съ шапкой въ рук представляется его величеству Льву. Можетъ быть, это былъ хитрый намекъ на достоинства купца. Самый нижній этажъ былъ предназначенъ для длъ. Онъ былъ переполненъ приказчиками, тюками съ товарами, капитанами дальнихъ плаваній различныхъ національностей. Посреди всего этого ходилъ взадъ и впередъ обремененный длами самъ Керюинъ ванъ-Твильтъ, истинное воплощеніе богатства и торговой важности.

Квинтинъ доложилъ о себ самъ такъ же, какъ и о своемъ порученіи, но его отослали отрывистымъ тономъ къ младшему приказчику, который получилъ распоряженіе отвести его къ двиц Алит. Фортуна была къ нему милостива, и онъ могъ видть Алиту одну.

Алита была въ одной изъ комнатъ перваго этажа, выходившихъ на рку. Около нея лежало вышиванье, а у ея ногъ — лютня, но ея мысли были далеко отъ шелка и отъ сандала, отъ пьесы, которую она только что играла, и старинныхъ романсовъ. Убранство комнаты носило отпечатокъ вкуса владльца дома. Художество и спекуляція раздляли умъ ванъ-Твильта. Его торговыя сдлки съ Италіей позволяли ему вполн удовлетворять свой вкусъ. Стны были завшены ипрскими цвтными вышивками, представлявшими исторію Давида. Богатый восточный коверъ покрывалъ середину комнаты. Вокругъ высокаго камина, рзнаго дуба, былъ повшенъ рядъ живописныхъ картинъ на дерев, школы ванъ-Эйка, представлявшихъ искушеніе и побду цломудренной Сусанны. Въ одномъ альков, служащемъ часовней, виднлся открытый складень. На одной изъ его половинокъ было изображено Благовщеніе, а на другой св. Іоаннъ Креститель, проповдывающій въ пустын. Въ середин же Рождество Христово, божественной красоты и ясности, которое было не иначе, какъ кисти блаженнаго монаха изъ Фьезоле. Посредин комнаты, надъ каминомъ, висло пано, изображающее улыбающуюся, спокойную, граціозную фигуру Богородицы, написанную Беллини старшимъ, предоставляя, такъ сказать, угадывать въ его пылкой мысли строгую красоту и полное сіяніе Джіоргоне и Тиціана. Около Алиты на стол съ инкрустаціей, на манеръ Веронеза, находился складень, украшенный живописью, взятой изъ исторіи св. Маріи Египетской. Были тамъ еще другія картины, размщенныя понемногу везд, какъ на потолк, такъ и на дверяхъ шкафовъ, дйствительно украшавшія каждую часть мебели, представлявшуюся приноровленнымъ мстомъ для подобныхъ украшеній — фламандской и итальянской школы. Лютня, на которой играла Алита, была отдлана на манеръ Гоццоли. На рзныхъ полкахъ дубоваго шкафа, стоящаго противъ окна, блестли золотыя и серебряныя блюда, флорентійскіе и генуэзскіе черненные кубки, перемшанные съ вазами и тарелками для фруктовъ знаменитыхъ фабрикъ Губбіо и Файенца, а также великолпные бокалы изъ Муранскаго хрусталя и вазы во фламандскомъ вкус, оригинальной формы, расположенныя по угламъ. Он вмщали въ себ рдкіе цвты, благоуханіе которыхъ распространялось по всей комнат. Но Квинтинъ едва замтилъ вс эти художественныя богатства. Его глаза видли лишь нжное лицо королевы этого прелестнаго жилища.

Лишь только Алит доложили о Квинтин, она вскочила, но затмъ опять быстро сла. Квинтинъ застнчиво держалъ себя передъ нею, онъ потупилъ глаза и едва былъ способенъ прошептать нсколько словъ строгой вжливости, которыя повторялъ всю дорогу. Алита не истощалась въ похвалахъ насчетъ шкатулки, но когда Квинтинъ смиренно представилъ ее Алит, какъ знакъ личнаго его благоговнія, облако пронеслось по блому лбу двушки. Должна ли она принять его? Что подумаетъ отецъ о наглости молодого ковача, осмливающагося предложить ей, дочери купца, судьи корпораціи, боле чмъ это, можетъ быть, старшины, если толки, распространившіеся на набережной, говорятъ правду?

Квинтинъ дрожалъ, тогда какъ эти размышленія остановили благодарность, которая сначала готова была брызнуть ключемъ. Но женщина взяла верхъ надъ дочерью купца, и она сказала колеблясь:

— Я не могу отказаться, сударь, отъ подарка, такъ граціозно предложеннаго, и поистин, когда мой отецъ увидитъ эту шкатулку, я уврена, что у него не хватитъ духу порицать меня за то, что я приняла такое совершенство тонкой работы. Никогда наши генуэзскіе или венеціанскіе капитаны не привозили ничего подобнаго.

И съ движеніемъ дтской радости она поставила шкатулку къ самому свту, при каждомъ осмотр оборачивая и переворачивая ее, открывая въ ней различныя новыя красоты. Въ это время, съ своей стороны Квинтинъ не переставалъ любоваться ею, упиваясь каждой ея улыбкой, блескомъ ея глазъ, каждымъ восклицаніемъ радостнаго удивленія и чувствуя себя такимъ счастливымъ, какимъ не былъ во всю жизнь.

— Но какая я противная двушка!— внезапно воскликнула она:— я даже васъ не поблагодарила, а вы длали это для меня въ то время, какъ работали съ такимъ пыломъ ваше образцовое произведеніе. Я видла его сегодня. Какъ оно прекрасно! О, я уврена, что вы сдлаетесь первымъ въ вашемъ искусств.

Такъ она думала о немъ и о томъ, что его касалось. Поистин Квинтинъ не испытывалъ надобности въ иной благодарности.

— Вы еще не открыли шкатулки,— сказалъ онъ съ улыбкой.— Здсь есть пружина, подождите, я сейчасъ вамъ ее покажу.

Когда онъ бралъ шкатулку, ихъ руки соприкоснулись: внезапная дрожь потрясла обоихъ, а такъ какъ она нагнулась, чтобы видть вблизи тонкую работу замка, то прядь ея золотистыхъ волосъ коснулась щеки Квинтина, и его тломъ овладла лихорадочная дрожь.

— Какая прелестная застежка! Ангелы — одинъ молящійся, а другой держащій въ рук мечъ! А это что? гирлянда цвтовъ и, ахъ! да,— втка моего любимаго дерева. Почему вы знаете, что я люблю боярышникъ?— спросила она внезапно и повернула свое сіяющее лицо къ нему.

— Я видлъ у васъ въ корсаж, за обдней, вточку его,— пробормоталъ Квинтинъ.

Сколько разъ у него являлась зависть къ счастливому цвтку!

— Я буду любить теперь этотъ молитвенникъ изъ-за его красивыхъ застежекъ,— сказала она посл короткаго молчанія, въ теченіе котораго она немного покраснла.— Сначала я ненавидла его. Мартинъ ванъ-деръ-Гоесъ старается польстить вкусу моего отца въ живописи, чтобы имть возможность ухаживать за мною, но онъ не такой артистъ, какъ былъ его дядя, Гуго, и онъ имъ никогда не будетъ, если даже сдлается старшиною братства св. Луки. Что вы объ этомъ скажете, господинъ Квинтинъ?

Такимъ образомъ Квинтинъ узналъ, что у него былъ соперникъ, но не въ сердц Алиты. Естественно, онъ согласился съ молодой двушкой, что Мартинъ ванъ-деръ-Гоесъ не былъ настоящимъ артистомъ. Какъ доказательство, Алита представила раскрашенные рисунки бдняка. Она принялась ихъ разбирать по косточкамъ, критиковать съ веселостью и съ необыкновенной насмшливостью, которая, однако, не переходила границъ приличія. Взрывы ея серебристаго смха перемшивались съ ея живыми словами, какъ прозрачный ручеекъ, протекающій по цвточному саду.

Но Квинтинъ, безумно влюбленный, могъ только ее слушать. Въ его ушахъ звенло, какъ звонилъ большой колоколъ на колокольн св. Іакова. Онъ чувствовалъ, что въ его сердц горло пламя, которое такъ стремилось распространиться въ страстное объясненіе, что онъ почти впалъ въ обморокъ отъ усилій, которыя длалъ, чтобы сдержаться.

Они сли рядомъ и оставались въ такомъ положеніи въ продолженіе почти часа, смотря другъ на друга, слушая звуки ихъ голосовъ, читая одинъ у другого въ глубин сердецъ ихъ взаимное расположеніе. Когда пришелъ ванъ-Твильтъ, съ нимъ былъ Мартинъ ванъ-деръ-Гоесъ, обращавшійся съ Алитой съ увренностью признаннаго претендента. Но теперь Квинтина мало озабочивалъ художникъ. Хотя Алита и онъ не обмнялись никакими клятвами въ любви, однако протекло мене часа, какъ магнетическій токъ былъ установленъ. Искра устремилась отъ одного сердца къ другому, и чудное посланіе: ‘я васъ люблю’, понеслось къ своему двойному мсту назначенія въ одной изъ тхъ загадочныхъ пульсацій, которыя не требуютъ словъ, чтобы быть понятыми.

IV.
Какъ Квинтинъ сдлался живописцемъ.

Прошло много мсяцевъ, въ продолженіе которыхъ Алита и Квинтинъ встрчались часто. Это случалось у обдни, когда Квинтинъ ожидалъ Алиту на паперти собора, или церкви св. Іакова, гд находилась часовня корпораціи купцевъ, чтобы подать ей святую воду, а иногда въ процессіи, такъ какъ не проходило недли безъ того, чтобы одна изъ корпорацій не явилась въ часовню, по случаю праздника своего святого покровителя. Они видлись также въ палат риториковъ, при вход въ городъ, на одномъ изъ конкурсовъ поэзіи и мысли, т. е. собраніи, какое имли обычай устраивать для соперничества одна противъ другой корпораціи, или городъ противъ города, а также на состязаніяхъ на самострлахъ, гд предавались два общества арбалетчиковъ испытаніямъ ихъ ловкости. Квинтинъ не разъ была, провозглашенъ побдителемъ, какъ на конкурс поэзіи, такъ и на состязаніяхъ въ метаніи стрлъ. Эти дни были счастливыми днями для молодыхъ людей.

Ухаживанье Мартина ванъ-деръ-Гоеса было благопріятно принято ванъ-Твильтомъ, но со стороны Алиты обращеніе было иное. Чмъ больше онъ увеличивалъ свою предупредительность, тмъ холодне становилась Алита, или нападала на него со всевозможнымъ оружіемъ, изобртеннымъ капризомъ женщины: различными мелкими непріятностями, поддразниваніемъ, какіе только могла вообразить въ своемъ сумасбродномъ настроеніи какая нибудь бывшая красавица. Не разъ Мартинъ былъ готовъ отказаться отъ своего намренія, но очаровательное личико Алиты, а, можетъ быть, также привлекательность флориновъ ея отца удерживали его.

Какъ присяжный мастеръ, Квинтинъ могъ теперь взять двухъ учениковъ и работать въ своей собственной мастерской. Заказы сыпались на него въ изобиліи, такъ какъ покрышка надъ колодцемъ сдлала его извстнымъ. Каноники св. Петра въ Лувен поручили ему сдлать престольное украшеніе изъ вьющейся виноградной лозы съ ящерицами, жуками и птицами, играющими между листьями или клюющими плоды. Эта работа распространила его славу за предлами его собственнаго города, и изъ Малиня, Оденарда, Гента и даже Брюгге стали обращаться къ нему съ заказами. Мало того, управляющій работами во дворцахъ англійскаго короля, увидавъ образцы его произведеній, привезенныхъ въ Лондонъ англійскими моряками, доврилъ его ловкости исполненіе самыхъ красивыхъ произведеній изъ желза въ часовн св. Георгія въ Виндзор. Еще теперь можно тамъ видть остатки нкоторыхъ изъ нихъ.

Онъ работалъ одинъ, какъ нсколько соединившихся вмст рабочихъ, потому что любовь побуждала его къ труду. Онъ хотлъ нажить славу и богатство, чтобы чувствовать себя въ прав просить руки Алиты у ванъ-Твильта.

Правда, что корпорація ковачей была ниже купеческой, но разстояніе, существующее между простымъ рабочимъ и художникомъ, было хорошо опредлено въ эту эпоху, и его надежда не была безумна. Самъ ванъ-Твильтъ заказывалъ ему многія работы, потому что произведенія Квинтина носили художественный отпечатокъ, что такъ любилъ старикъ. Въ то время какъ Квинтинъ исполнялъ эти работы, онъ проводилъ счастливые часы около своей возлюбленной, разсчитывая вмст шансы соединиться съ нею въ одинъ прекрасный день, и наяву имъ грезились самые блестящіе сны.

Но, предаваясь чрезмрной работ, онъ кончилъ тмъ, что изнурилъ свои силы. Онъ впалъ въ безсиліе и лишился сна. Съ каждымъ днемъ молотъ ковача казался все тяжеле его ослабвшей рук. Наконецъ силы совершенно покинули его, и съ самымъ горькимъ отчаяніемъ онъ увидлъ себя прикованнымъ къ постел горячкою. Старая мать нжно ухаживала за нимъ. Ему была оказана самая большая помощь, какую могла предоставить медицина того времени. Старый мастеръ Язендикъ не переставалъ посщать его и осыпать услугами, какихъ отъ него ожидали. Но горячка усиливалась, и въ продолженіе нсколькихъ дней онъ находился между жизнью и смертью. Даже однажды, посл долгаго приступа бреда, онъ, придя въ себя, позвалъ свою мать и угасающимъ голосомъ умирающаго разсказалъ ей исторію своей любви и просилъ передать Алит его послднее прости. Мать заплакала и отправилась со своимъ печальнымъ порученіемъ. Тогда Алита, отложивъ въ сторону всю скромность и осторожность, пошла къ нему, и одинъ ея видъ возвратилъ его къ жизни, прикосновеніе ея нжной руки изгнало горячку, а любимый имъ голосъ дйствовалъ на него могущественне всхъ лекарствъ. Посл перваго посщенія Алитой больного, докторъ началъ разсчитывать на выздоровленіе, что онъ съ большой гордостью приписывалъ извстному лкарству, сдланному изъ головы ехидны и розмарина, собраннаго въ новолуніе, смшанныхъ съ жиромъ семи ласточекъ, взятыхъ съ церковной крыши. Онъ думалъ, что это средство такъ быстро возвратило больному силу и здоровье. Но т сбереженія, которыя Квинтинъ откладывалъ, изсякли во время злосчастной болзни, и все заставляло думать, что пройдетъ много времени, прежде чмъ возвратятся силы для работы молотомъ ковача.

Кончился годъ, наступилъ карнавалъ, и корпораціи выставили свои балаганы на Меирской площади и подъ стнами собора, какъ былъ обычай. Он принялись играть свои speien van sinne и ихъ веселыя фарсы — sotternien, доставлявшія брабантцамъ и фламандцамъ столько удовольствія. Скоморохи на улицахъ плясали свой танецъ мертвецевъ, а замаскированные ходили изъ дома въ домъ. Братства Ладзаритовъ, Страстей и Искупленія устраивали, торжественныя процессіи съ распущенными флагами, съ мощами и освященными восковыми свчами. Въ продолженіе этого времени Квинтинъ, еще слабый, лежалъ въ постели. Слыша ихъ музыку и пніе онъ проклиналъ свою звзду, мшавшую ему выйти изъ дома и принять участіе въ увеселеніяхъ карнавала, какъ обыкновенно онъ это длалъ.

Въ томъ же дом, гд жилъ Квинтинъ съ своей матерью, обиталъ также честный мастеръ корпораціи карточниковъ, который во время карнавала зарабатывалъ хорошія деньги, продавая маленькія изображенія святыхъ и легендарные сюжеты, которые онъ вырзалъ съ помощью кусочка отвердвшаго дерева и затмъ грубо раскрашивалъ. Различные ордена лазаритовъ и другихъ религіозныхъ обществъ раздавали затмъ эти изображенія во время ихъ процессій всмъ, кто желалъ ихъ принять.

У почтеннаго Іакова Вильта, карточника, было тогда работы боле, чмъ онъ могъ сдлать. Видя Квинтина больнымъ и нетерпливымъ отъ своего бездйствія, тмъ боле, что зналъ его талантъ къ рисованію, онъ вздумалъ, въ одинъ прекрасный день, попросить его помочь въ раскрашиваніи карнавальныхъ картъ. Квинтинъ ухватился за этотъ случай, чтобы разсять свой умъ отъ безпокоившихъ его мыслей и въ то же время, такимъ образомъ, отблагодарить за доброту карточника, которую послдній оказывалъ ему въ продолженіе всей его долгой болзни, поэтому согласился на предложеніе. Но онъ нашелъ боле занимательнымъ рисовать новыя фигуры, чмъ воспроизводить старые сюжеты, вышедшіе изъ моды, которые Іаковъ Вильтъ ему принесъ. Ему оставалось научиться приготовлять водяныя краски, такъ какъ уже давно онъ прослылъ мастеромъ въ искусств рисованія, имя привычку чертить свои работы изъ желза: ангеловъ, святыхъ, дтей, животныхъ, цвты и причудливыя геральдическія комбинаціи, составленныя изо всхъ этихъ, соединенныхъ вмст предметовъ.

Можетъ быть, не безполезно напомнить здсь, что въ эту эпоху не было собственно ‘рисовальщиковъ’. Каждый рабочій былъ рисовальщикомъ въ своемъ ремесл. Плотникъ былъ скульпторомъ на дерев, каменщикъ выскалъ изъ камня камень, кузнецъ былъ лпщикомъ изъ желза. Въ наше время, если ковачъ сдлается живописцемъ, то это произведетъ полную перемну въ ум, манерахъ, во всей внутренней и вншней его жизни. Въ XV вк это было для художника не боле, какъ переходъ съ одной ступени на другую.

Іаковъ живо нашелъ пріобртателей, алчныхъ до новыхъ граціозныхъ рисунковъ Квинтина. По правд, послдніе почти совершенно уничтожали торговлю его собственной мазней. Братство св. Луки, большая корпорація художниковъ, узнало о производств Іакова и призвало его къ суду передъ муниципальными властями города, чтобы они сдлали ему выговоръ за нарушеніе ихъ правилъ, ‘такъ какъ подобныя карты, говорили они, были настоящія акварели, а не шаблонные рисунки, какіе карточникъ только имлъ право и умлъ длать’.

Тогда Іаковъ, защищаясь на суд, былъ доведенъ до признанія, что онъ обязанъ этими рисунками Квинтину Мессису. Мартинъ ванъ-деръ-Гоесъ не упустилъ случая разсказать ванъ-Твильту подробности ссоры своей корпораціи и принесъ ему нсколько вмняемыхъ въ преступленіе карточекъ. Легко поврить, что Алита заперла ихъ въ самую красивую изъ своихъ шкатулокъ. Власти отказали въ иск братству св. Луки, и Квинтину было позволено продолжать свои рисунки. Вскор онъ нашелъ чрезвычайное удовольствіе въ этомъ занятіи и въ короткое время нажилъ много денегъ.

Его расположеніе къ живописи, долго скрывавшееся въ немъ, наконецъ нашло свое проявленіе, правда, сначала неудовлетворительное. Вскор рисованіе, которому онъ предался по бездятельности и чтобы обмануть скуку, перешло въ страсть. Онъ просилъ Іакова доставить ему тайно (такъ какъ это было бы доказаннымъ присвоеніемъ признанныхъ правъ художниковъ) масло, краски, кисти, пано и лакъ, необходимый для рисованія масляными красками.

Онъ уже поддерживалъ связи съ нкоторыми членами братства св. Луки, которые часто длали ему дружескіе визиты, по поводу ссоры Іакова съ корпораціей художниковъ. Отъ нихъ онъ собралъ необходимыя свднія относительно ихъ искусства, и съ быстрой сообразительностью генія онъ воспользовался каждой идеей, и всякій шагъ, какой онъ длалъ на этомъ пути, былъ исходной точкой для новаго знанія.

Его выздоровленіе длилось медленно, но когда, наконецъ, доктора позволили ему приняться за молотъ ковача, онъ нашелъ пріятне взяться за кисть. Впрочемъ, въ продолженіе этого времени, хотя онъ еще едва мечталъ перемнить ремесло, что-то въ род тайнаго соперничества поднялось въ немъ. ‘Если бы только я могъ превзойти ванъ-деръ-Гоеса,— думалъ онъ,— если бы я только могъ, сдлавшись художникомъ, заслужить Алиту’. Любовь къ искусству и любовь къ Алит дйствовали заодно, и когда однажды молодая двушка пришла къ нему тайно, онъ показалъ ей, дрожа всмъ тломъ, сдланный имъ ея портретъ, подъ синей мантіей и блымъ вуалемъ Мадонны. Алита заплакала отъ радости, гордясь своимъ Квинтиномъ.

Еще можно видть и теперь этотъ портретъ въ Антверпенскомъ музе. Это — граціозная фигура, нарисованная любящей и твердой рукою. Носъ, ротъ, подбородокъ — очаровательно изящны. Брови едва замтныя, но восхитительнаго изгиба, а срые глаза нжно глядятъ изъ-подъ длинныхъ черныхъ рсницъ. Волосы того каштановаго оттнка, который лучше, чмъ другіе цвта, выдляетъ красивый оттнокъ кожи. Выраженіе лица полусерьезное, полухитрое. Веселость вырывается изъ ямокъ, сопровождающихъ ротъ, и наполовину уменьшается суровостью спокойнаго лба. Ни одинъ фламандскій художникъ не рисовалъ боле очаровательнаго лица.

— Мой Квинтинъ,— сказала Алита посл долгаго и гордаго разсматриванія картины,— вы художникъ и въ тысячу разъ лучшій художникъ, чмъ Мартинъ ванъ-деръ-Гоесъ. Ковачемъ вы желали моей руки,— художникомъ вы добьетесь ея.

V.
Рынокъ картинъ.

Въ эту эпоху Фландрія и Брабантъ были большими центрами производства картинъ и торговли ими. Корпораціи художниковъ различныхъ городовъ имли частыя тяжбы, по поводу правъ каждой изъ нихъ на отправку картинъ въ торговыя мстности другихъ корпорацій. Только корпораціи города могли отправлять свои картины на обыкновенныя продажи, но на большихъ ярмаркахъ вс корпораціи имли право выставлять свои картины.

Боле всего посщали въ Нидерландахъ Pand (это слово, вроятно, испорченное нмецкое Bahn (прогулка), которое перешло въ ‘Pacon’, имя старинной биржи или рынка картинъ Антверпена). Въ названную эпоху это была уже обширная прекрасная аркада, хотя еще не достигшая стиля и размра, которые позже заставили Гвичардена считать ее великолпнымъ зданіемъ. Братство св. Луки, т. е. ассоціація художниковъ живописцевъ, съ низшими корпораціями скульпторовъ, карточниковъ, иллюстраторовъ, живописцевъ на стекл, печатниковъ и остальныхъ зависящихъ отъ нея тружениковъ, существовало почти съ начала вка и пользовалось почестью одинаково, какъ отъ различныхъ корпорацій города, такъ и отъ другихъ братство, художниковъ Брабанта и Фландріи. Въ 1420 г. Іоганнъ ванъ-Эйкъ написалъ для корпораціи картину, которую теперешніе члены показываютъ съ гордостью. Дйствительно Pand былъ мстомъ выставки этой академіи Антверпена, но которому, согласно простымъ нравамъ этого времени, дали названіе, соотвтствующее своему истинному характеру, рынокъ. Картины покупались тамъ заграничными купцами, какъ предметы экспорта, а также жителями Нидерландовъ для украшенія ихъ жилищъ, церквей, залъ для собранія корпорацій.

Ванъ-Твильтъ былъ постояннымъ постителемъ этихъ выставокъ Pand’а, и Алита съ Квинтиномъ долго искали средства помстить туда первую картину Квинтина. Не будучи членомъ академіи св. Луки, онъ не могъ выставить свое произведеніе среди другихъ художниковъ въ день обыкновенной продажи. Приходилось обождать большой ярмарки св. Вароломея, когда вс художники имли право выставлять свои картины.

Наконецъ, наступилъ день ярмарки. Алита устроила такъ, что отецъ увидлъ картину Квинтина. Старикъ былъ пораженъ красотою этого произведенія, хотя не узналъ въ немъ чертъ лица своей дочери. Онъ съ любезностью разсуждалъ о мягкости и блеск красокъ и объ увренности и тонкости рисунка. Алита разсматривала его съ безстрастнымъ видомъ, но ея сердце билось отъ радости, надежды и гордости. Мартинъ ванъ-деръ-Гоесъ, произведенія котораго были помщены рядомъ съ картиною Квинтина, приблизившись, сдлалъ досадное открытіе, что не его произведенія вызвали восторгъ ванъ-Твильта, а рядомъ помщенный анонимный портретъ. Квинтинъ, близко стоявшій, облокотясь на колонну, могъ видть и слышать все.

Наконецъ ванъ-Твильтъ окончилъ свои похвалы и началъ допытываться у сторожа объ имени художника и о цн картины. Сторожъ не могъ снабдить его никакими свдніями. Онъ полагалъ, что картина была повшена самимъ живописцемъ, но никакое имя, никакая цна не были даны ему для внесенія въ его входную книгу. Недовольный ванъ-Твильтъ хотлъ удалиться, когда Квинтинъ, приблизившись къ нему, признался, что онъ авторъ картины.

Старикъ недоврчиво попятился.

— Вы, господинъ Квинтинъ, мастеръ ковачъ, вы — живописецъ? Вы насмхаетесь надо мною?

Квинтинъ, ничего не отвчая, указалъ ему надпись, начерченную на краю вуаля Мадонны, такую тонкую, что ее едва можно было разобрать простымъ глазомъ. Она гласила:

Quinte Metsys Sereef Dit. 1486.

— Что же до цны,— сказалъ Мессисъ посл того, какъ изумленіе старика перешло въ восторгъ: — вы пріобртете ее за ничто… но съ однимъ условіемъ…

Ванъ-Твильтъ горлъ нетерпніемъ знать, какое могло быть это условіе.

— Чтобы я могъ отнын считать себя признаннымъ претендентомъ руки вашей красавицы дочери.

Намъ не хватаетъ мста, чтобы разсказать, какъ эта смлая просьба была наконецъ принята, какимъ образомъ, ране чмъ протекло два года, Квинтинъ сдлался счастливымъ мужемъ своей возлюбленной Алиты, какъ академія св. Луки бсилась и отказала ему въ званіи ‘Shilter»а и въ прав выставлять свои произведенія въ ‘Pand’ и даже рисовать, прежде чмъ онъ пройдетъ степени въ корпораціи сначала ученика, затмъ свободнаго мастера. Первый разъ его имя появилось на Liggere или реестр товарищества какъ свободнаго мастера, въ 1491 г., а четыре года спустя посл этого появляются имена его учениковъ: Аріэна въ 1495 г., Вильгельма Меленброка въ 1501 г., Эдуарда Портюгалейса въ 1504 г. и Генне Гкмакера въ 1510 г.

Равно безполезно именовать его различныя картины. Его образцовое произведеніе еще теперь сохраняется въ Антверпенскомъ музе. Оно было исполнено въ 1511 г. для алтаря часовни скульпторовъ на дерев, или корпораціи столяровъ, и контрактъ на заказъ этой картины еще находится въ книгахъ товарищества. Въ немъ Говорится: ‘Даніэль Госсенсъ и Іаковъ Когооръ старшины, Андрей, Іаковъ и Гоммэръ ванъ-деръ-Беке присяжные, Имбрехтъ и Лука ванъ-Гуэльтъ прежніе старшины корпораціи столяровъ отъ своего имени и имени товарищей обязуются 26 августа 1511 г. уплачивать безпрерывную ренту въ тридцать брабантскихъ большихъ шиллинговъ Квинтину и Катерин Мессисъ, законнымъ дтямъ Квинтина Мессисъ, художника, и Алиты ванъ-Твильтъ, его жены, гарантіей этой уплаты послужитъ движимое и недвижимое имущество упомянутой корпораціи’.

По этой картин мы можемъ теперь судить объ его талант. Она состоитъ изъ центральнаго панно и двухъ затворовъ. На среднемъ панно представленъ Никодимъ и Іосифъ Аримаеейскій, поддерживающіе съ любовью священное тло Спасителя, со слдами бичеванія, пронзенное копьями, изможденное отъ пытокъ, агоніи и страстей. Іосифъ Аримаеейскій приподнимаетъ багровую голову окровавленную терновникомъ, тогда какъ Саломія держитъ лвую руку. Вблизи этой группы стоитъ, ломая себ руки, плачущая Богородица, поддерживаемая любимымъ ученикомъ. Но самая замчательная во всей картин фигура Магдалины, съ лицомъ, искаженнымъ горемъ, чрезмрность котораго изсушила источникъ слезъ. Она вытираетъ своими длинными, разметавшимися волосами благословенныя ноги Того, Кто принесъ ей радостную всть, и Котораго теперь она можетъ лишь орошать слезами и драгоцннымъ миромъ. Мы ничего не знаемъ равнаго этой Магдалин по сил выразительности. Это — затаенное горе, доведенное до высшей степени. Вс мускулы, вс нервы кажутся трепещущими подъ эпидермой, хотя ни одна слеза не течетъ изъ ея глазъ и не кажется готовой течь. Въ глубин виднется приготовленная гробница, открытая и выдлившаяся при полномъ свт, а еще дале, совсмъ на заднемъ план,— узкая горная возвышенность, на которой виднются три креста: разбойники еще пригвождены къ своимъ позорнымъ столбамъ, дв женщины стоятъ на колняхъ передъ крестомъ, на которомъ умеръ Спаситель. Одинъ изъ палачей уноситъ лстницу, а двое изъ его товарищей сидятъ, одинъ стъ, а другой вытряхиваетъ изъ обуви камень. На одномъ изъ затворовъ представлены танцы Иродіады, а на другомъ — св. евангелистъ Іоаннъ въ большомъ котл съ кипящимъ масломъ, претерпвающій мученическія истязанія въ присутствіи Домиціана. Кром этого значительнаго произведенія, можно видть въ той же коллекціи голову Іисуса Христа и портретъ Алиты, подъ чертами Мадонны, который мы описывали выше. Наши читатели знаютъ уже, безъ сомннія, по репутаціи картину Квинтина, которая находится въ Виндзор: ‘Скупые, всящіе свое золото’, эта сцена изъ дйствительной жизни мало привлекательна. Не позировалъ ли Керюинъ ванъ-Твильтъ для одной изъ этихъ морщинистыхъ и хитрыхъ фигуръ?

Но довольно перечисленій. Квинтинъ былъ счастливый мужъ и великій художникъ. Алита подарила ему пятерыхъ дтей: Петра, Іакова и Іоанна, которые вс трое, какъ и онъ, были живописцами, и Квинтинъ-Павелъ и Екатерина.

Въ 1608 г. онъ потерялъ свою возлюбленную жену. Не удивимся, что онъ женился вторично — на Екатерин Хіемсъ. Его первый бракъ былъ очень счастливъ, и его дти еще слишкомъ нуждались въ материнскихъ заботахъ, чтобы позволить себ остаться вдовцомъ. Его вторая жена подарила ему шестерыхъ дтей, и въ 1629 г. онъ уснулъ послднимъ сномъ, отягченный боле славою, чмъ годами. Онъ былъ погребенъ на кладбищ монастыря Шартрезъ, и на камн его могилы выгравирована по-фламандски слдующая надпись:

‘Здсь покоится Квинтинъ Мессисъ, онъ былъ сначала ковачъ и сдлался позже знаменитымъ художникомъ. Онъ умеръ въ 1523 г.’.

Сто лтъ позже, когда увеличили монастырское кладбище, гробъ былъ вырытъ, и Корнелій ванъ-деръ-Гестъ, серьезный любитель живописи, положилъ останки Мессиса въ нсколькихъ шагахъ отъ соборной башни. На каменной плит выгравировано:

M. Q. M.
Obiit 1529.

Напротивъ, на соборной стн, виднется медальонъ, представляющій живописца, подъ которымъ находятся эмблемы его двухъ профессій, и на черной мраморной доск написано:

Quintin Metsys
Incomparabilis artis pictori
Admiratrix grataque posteritas
Anno post obitum
Seculari
Cio DC XXIX posuit
Connubialis amor de mulgibre
Fecit Apellem.

Эта доска была позже перенесена въ музей, гд и помщена подъ его образцовымъ произведеніемъ, для славы котораго она излишня.

КОНЕЦЪ.

‘Историческій Встникъ’, т. 86, 1901

АНТВЕРПЕНСКІЙ КОВАЧЪ

I.Квинтинъ въ мастерской.

II.Пріемъ въ мастера.

III.У Алиты.

IV.Какъ Квинтинъ сдлался живописцемъ.

V.Рынокъ картинъ.

Читайте также:

I.
Квинтинъ въ мастерской.

II.
Пріемъ въ мастера.

III.
У Алиты.

IV.
Какъ Квинтинъ сдлался живописцемъ.

V.
Рынокъ картинъ.