Король Золотой Реки или Черные братья, Рёскин Джон, Год: 1841 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 17 минут(ы)

0x01 graphic

Король Золотой Рки
или
Черные братья

Штирійская легенда
Джона Рескина.

ГЛАВА I.
О томъ, какъ Юго-Западный Втеръ замшался въ трудъ Черныхъ Братьевъ по хлбопашеству и перевернулъ вверхъ дномъ всю ихъ систему земледлія.

Вх давно прошедшія времена въ уединенной и гористой мстности Штиріи пролегала замчательная по своей плодородности долина. Долина эта была со всхъ сторонъ окружена высокими скалистыми горами, поднимавшимися къ самому небу острыми вершинами, покрытыми вчными снгами, съ этихъ вершинъ спускалось множество потоковъ, образуя водопады. Одинъ изъ этихъ водопадовъ спускался къ западу, падая черезъ такой высокій выступъ утеса, что когда солнце садилось и все кругомъ погружалось во мракъ, лучи его все еще продолжали освщать этотъ водопадъ, такъ что онъ казался потокомъ золотого дождя. Вс жители въ окрестности такъ и называли этотъ водопадъ Золотою Ркой. Странно было то, что ни одинъ изъ этихъ потоковъ не падалъ въ маленькую долину. Вс потоки спускались въ противуположную сторону горъ и устремлялись по широкимъ окружнымъ долинамъ или омывали берега, по которымъ были разбросаны города страны. Но облака такъ часто притягивались къ снжнымъ вершинамъ и покоились такъ нжно въ ихъ углубленіяхъ, что когда во время засухи и жаровъ вся страна кругомъ какъ бы сгорала отъ зноя, въ маленькой долин все-таки временами перепадалъ дождь и, урожай злаковъ въ долин бывалъ всегда обиленъ, травы давали высокіе всходы, яблоки бывали замчательно алыя и виноградъ синій-пресиній, вино, которое выдлывалось изъ этого винограда, было такое густое и медъ такой сладкій, что вс только дивились такому изобилію всякаго угодія и долину прозвали Кладъ-Долина.

И вся эта маленькая долина принадлежала тремъ братьямъ: Шварцу, Гансу и Глюку. Шварцъ и Гансъ — старшіе братья, были настоящіе уроды, съ нависшими бровями и маленькими тусклыми глазами, которые обыкновенно были у нихъ полузакрыты, такъ что нельзя было вглядться въ нихъ, а между тмъ казалось, что они васъ видятъ насквозь. Братья занимались хлбопашествомъ, извлекая средства къ существованію изъ того, что производила Кладъ-Долина, и были они очень трудолюбивые земледльцы. У нихъ было принято за правило уничтожать все то, что не приносило имъ пользы: они подстрливали воронъ за то, что он клевали фрукты, убивали ежей, опасаясь, что они будутъ высасывать молоко у коровъ, отравляли сверчковъ, потому что они подали крошки на кухн, уничтожали наскомыхъ, которыя такъ весело стрекотали и журчали лтомъ на липовыхъ деревьяхъ. Они заваливали работой своихъ слугъ, не платя имъ за это жалованья пока, наконецъ, слуги отказывались работать у нихъ тогда братья затвали съ ними ссоры и прогоняли работниковъ, не расплатившись съ ними за ихъ трудъ. Было бы, конечно, странно, если бы братья не разбогатли, владя такою долиной и слдуя подобной систем расплаты съ рабочими, и дйствительно, они туго набили себ карманы деньгами. У нихъ было обыкновеніе удерживать у себя свои хлбныя зерна до тхъ поръ, пока не поднимались цны на хлбъ, и тогда они продавали свои запасы вдвое дороже, нежели они стоили имъ самимъ, ихъ домъ былъ полонъ разными драгоцнностями, но никто никогда не видалъ, чтобы они подали копйку нищему или хотъ корку хлба голодному или неимущему. Они никогда не ходили въ церковь, постоянно ворчали на то, что съ нихъ требуютъ налоги, словомъ, они были до того злы и отличались такою скаредностью, что, наконецъ, сосди прозвали ихъ Черными Братьями.

Младшій изъ трехъ братьевъ — Глюкъ былъ совершенною противоположностью старшимъ, какъ по наружности, такъ и по характеру, трудно даже было бы представить себ человка мене схожаго съ двумя старшими братьями. Ему было не боле двнадцати лтъ, это былъ, блокурый, голубоглазый юноша, необычайно добрый и сострадательный къ людямъ и ко всмъ тварямъ Божіимъ. Разумется, онъ не могъ особенно ладить со своими братьями, или, врне, они не ладили съ нимъ. Его обязанность въ дом состояла въ завдываніи хозяйствомъ, онъ готовилъ обдъ и жарилъ жаркое, когда оно полагалось къ обду, что бывало не часто, такъ какъ, надо отдать справедливость братьямъ, они были такъ же скупы къ себ самимъ, какъ и къ постороннимъ людямъ. Въ остальное время онъ чистилъ сапоги, выметалъ комнаты и мылъ тарелки, соскабливая съ нихъ то, что оставляли на его долю братья въ вид поощренія за его труды, сверхъ этого онъ получалъ онъ нихъ же, въ видахъ воспитанія, изрядное количество колотушекъ.

Все шло такимъ порядкомъ въ теченіе долгаго времени. Но разъ наступило очень дождливое лто, и въ стран все измнилось. Не успли еще убрать сно, какъ вс копны были смыты наводненіемъ и снесены потокомъ воды къ морю, виноградники были разрушены градомъ, на рожь и пшеницу напала черная ржа, и только въ Кладъ-Долин по обыкновенію все было благополучно. Обыкновенно бывало такъ: когда везд кругомъ была засуха, то въ долин шелъ благодтельный дождь, когда же кругомъ было пасмурно, то въ долин сіяло яркое солнце. Вс окружные сосди приходили закупать рожь и пшеницу у Черныхъ Братьевъ, и вс уходили отъ нихъ съ проклятіями, такъ какъ братья запрашивали такія цны, какія имъ заблагоразсудится, и вс вынуждены были платить то, что они назначали. Не покупали у нихъ хлба только ужъ самые бдные, которые просили ихъ объ уступк Христа ради, но этимъ несчастнымъ оставалось только одно — умирать съ голода у самаго порога хижины Черныхъ Братьевъ, такъ какъ на ихъ мольбы братья не обращали ни малйшаго вниманія.

Время близилось къ зим, на двор стояла ужасная погода, когда однажды братья ушли изъ дома, приказавъ, по своему обыкновенію, Глюку заняться хозяйствомъ, никого не впускать въ домъ и ничего никому не выдавать изъ дома. Глюкъ прислъ поближе къ очагу, такъ какъ дождь шелъ ливнемъ и сырость проникала въ кухню сквозь стны хижины. Онъ поворачивалъ вертелъ, на которомъ висло жаркое, то въ ту, то въ другую сторону, до тхъ поръ, пока жаркое стало вкусно подрумяниваться. ‘Экая жалость, думалъ Глюкъ, вдь, вотъ мои братья никогда никого не позовутъ пообдать у насъ. Мн кажется, что имъ самимъ было бы пріятно, если бы кто-нибудь зашелъ пость ломтикъ такой вкусной баранины, въ особенности въ это время, когда у многихъ изъ нашихъ сосдей нтъ даже и куска черстваго хлба’.

Едва онъ усплъ это подумать, какъ въ двери хижины послышался двойной стукъ, но такой глухой, какъ будто дверной молотокъ былъ обернутъ чмъ либо мягкимъ, это былъ даже не настоящій стукъ, а скоре что-то похожее на порывъ втра.

‘Это должно быть втеръ,— сказалъ про себя Глюкъ,— никто не ршится стучать такъ настойчиво въ наши двери’.

Нтъ, это не былъ втеръ, вонъ, опять стучатъ. И что странно, стучащій въ двери, казалось, очень торопился и точно совершенно не боялся, что ему могутъ не отвтить на его стукъ. Глюкъ подошелъ къ окну, открылъ его и высунулъ голову, чтобы узнать, кто стучится.

У дверей стоялъ престранный господинъ, какого онъ еще никогда не видывалъ. У этого господина былъ очень большой носъ бронзоваго оттнка, щеки его были такія красныя и такія круглыя, какъ будто онъ занимался раздуваніемъ огня въ печк съ плохой тягой, глаза его весело свтились сквозь длинныя шелковистыя рсницы, усы завивались кольцами на подобіе штопора съ обихъ сторонъ его рта, тогда какъ темноватые, съ сильной просдью, волосы падали низко по плечамъ. Ростомъ онъ былъ не боле четырехъ съ половиною футовъ, а на голов у него была почти такой же вышины шапка, украшенная чернымъ перомъ, фута въ три длиной. Его камзолъ удлинялся сзади на подобіе фрака и скрывался подъ пышными складками широкаго чернаго плаща, который, очевидно, былъ совершенно ему не по росту, а въ эту бурную ночь, когда порывы втра носились кругомъ, этотъ плащъ, казалось, готовъ былъ сорваться съ его плечъ, далеко раздувался и волочился за нимъ по земл.

Глюкъ былъ такъ озадаченъ страннымъ видомъ своего постителя, что только молча смотрлъ на него, между тмъ какъ старикъ принялся снова стучать въ дверь. Повернувшись, чтобы бросить взглядъ на свой разввающійся по втру плащъ, онъ увидалъ въ окно свтлорусую головку Глюка, таращившаго на него глаза и широко раскрывшаго отъ удивленія ротъ.

— Ну!— сказалъ маленькій старичекъ,— разв добрые люди такъ отвчаютъ на стукъ въ двери? Я весь промокъ, впустите меня скоре.

Надо правду сказать, маленькій господинъ и въ самомъ дл весь измокъ. Намокшее перо на его шапк свсилось внизъ, болтаясь у него между ногъ наподобіе хвоста у наказаннаго щенка, и вода текла съ него какъ съ дождеваго зонтика, съ кончиковъ его усовъ тоже ручьемъ лилась вода, наполняя карманы его жилетки, и вытекая изъ нихъ опять, точно ручьи съ водяной мельницы.

— Прошу у васъ извиненія, сударь,— сказалъ Глюкъ, — мн очень жаль, но я ни въ какомъ случа не могу…

— Что ‘не могу’?— спросилъ старикъ.

— Не могу впустить васъ въ домъ, въ самомъ дл не могу! Мои братья изобьютъ меня до полусмерти, если я осмлюсь это сдлать. Но скажите мн, что вамъ угодно, сударь?

— Угодно?— въ сердцахъ вскричалъ старикъ.— Мн угодно обогрться и укрыться отъ бури, а у васъ тутъ пылаетъ огонь въ очаг, дрова трещатъ и бросаютъ веселыя тни по стнамъ кухни. И никто не пользуется вашимъ тепломъ! Впусти меня, слышишь, что я теб говорю! Мн нужно только обогрться, больше ничего.

Пока длился этотъ разговоръ, Глюкъ усплъ такъ прозябнуть у открытаго окна, что и самъ убдился, до чего было холодно и сыро на двор, когда же онъ отошелъ отъ окна и увидалъ, какъ ярко пылающій огонь въ очаг трещалъ и ревлъ, пуская длинные огненные языки вверхъ по труб, какъ будто облизываясь и съ наслажденіемъ предвкушая поджаривавшуюся вкусную баранью ногу, то ему стало жаль, что все это тепло какъ бы пропадаетъ даромъ. ‘Онъ и въ самомъ дл совсмъ измокъ,— пробормоталъ маленькій Глюкъ, пущу-ка я его сюда, хотя бы на четверть часика’. Сказано — сдлано. Глюкъ подошелъ къ двери и раскрылъ ее, маленькій старичекъ вошелъ, впустивъ вмст съ собой такой сильный порывъ втра, что старыя трубы заходили ходуномъ.

— Вотъ такъ умный мальчикъ!— воскликнулъ старичекъ,— а что касается твоихъ братьевъ, то будь спокоенъ, я ужъ самъ съ ними поговорю.

— Прошу васъ, сударь, не длайте этого,— умолялъ Глюкъ,— да я ни въ какомъ случа не могу васъ оставить здсь до ихъ прихода, они изувчатъ меня, если застанутъ васъ здсь.

— Вотъ какъ!— вздохнулъ старикъ,— ну, это очень грустно! А какъ долго я могу здсь остаться?

— Только до тхъ поръ, пока изжарится баранина, сударь,— отвчалъ Глюкъ,— а она уже очень подрумянилась.

Тогда старикъ подошелъ ближе къ огню и прислъ на каменный выступъ громаднаго очага, стараясь приноровиться такъ, чтобы верхушка его шапки пришлась какъ разъ къ отверстію трубы, иначе онъ принужденъ былъ бы снять ее, такъ какъ потолокъ былъ очень низкій.

— Вы тутъ скоро просохнете, сударь,— сказалъ Глюкъ, присвъ опять къ очагу и занявшись вертеломъ, на которомъ была прикрплена баранина.,

Но въ томъ то и дло, что старичекъ не просыхалъ, а, напротивъ, съ него такъ и лилась вода прямо на пылающіе уголья, такъ что огонь началъ шипть и брызгать кругомъ искрами и гаснуть. Казалось, никогда не будетъ конца этому потоку воды, лившей изъ каждой складки его плаща, какъ изъ глубокаго желоба.

— Прошу у васъ извиненія, сударь,— сказалъ Глюкъ, уже боле четверти часа наблюдавшій за тмъ, какъ вода, разливаясь въ большіе потоки, распространялась по полу кухни,— но я желалъ бы избавить васъ отъ вашего плаща.

— Нтъ, благодарю васъ,—отвчалъ старикъ.

— А ваша шапка, сударь, она вамъ точно мшаетъ?

— Мн такъ отлично, благодарю васъ,— отвчалъ недовольнымъ тономъ старикъ.

— Но, сударь, мн право совстно,— запинаясь проговорилъ Глюкъ,— мн очень совстно но вы, сударь, гасите огонь.

— Тмъ лучше, баранина не такъ скоро изжарится, — сухо отвтилъ гость.

Глюка очень поразило поведеніе его гостя, въ немъ проглядывала смсь высокомрія и униженности. Глюкъ продолжалъ задумчиво вертть жаркое въ теченіи нсколькихъ минутъ.

— А баранина, кажется, очень хорошо поджарилась,— сказалъ, наконецъ, старичекъ,— Не дадите ли мн кусочекъ?

— Нтъ, сударь, объ этомъ нечего и думать, это невозможно.

— Но я очень проголодался, я ничего не лъ ни вчера, ни сегодня. Вдь братья твои и не замтятъ, если ты сржешь кусочекъ съ кости.

Старикъ говорилъ это такимъ унылымъ тономъ, что сердце Глюка совсмъ растаяло.— Мн былъ общанъ одинъ кусочекъ сегодня,— отвчалъ онъ,— и если вамъ угодно, сударь, я могу вамъ отдать свой собственный кусокъ, но ни кусочка больше.

— Ты славный малый,— отвчалъ старикъ.

Тогда Глюкъ подогрлъ тарелку и началъ точить ножикъ. ‘Ну, мн все равно, думалъ онъ, пускай меня поколотятъ, ничего тутъ не подлаешь’. Но едва онъ усплъ отрзать большой кусокъ отъ жаркого, какъ раздался страшный стукъ въ двери. Старикъ такъ живо соскочилъ со своего мста, какъ будто ему стало невыносимо жарко сидть. Глюкъ же тмъ временемъ усплъ снова приладить отрзанный кусокъ баранины къ кости, стараясь всячески сдлать это такъ, чтобы не было замтно, что онъ рзалъ жаркое, и побжалъ открывать двери.

— Какъ ты смешь заставлять насъ ждать столько времени тутъ на дожд!— крикнулъ Шварцъ, входя въ кухню и бросая свой зонтикъ прямо въ лицо Глюку.— Ну, отвчай, негодяй,— вскричалъ Гансъ, слдуя за братомъ и отвсивъ на ходу здоровую затрещину Глюку.

— А это еще кто такой? Господи помилуй!— вскричалъ Шварцъ, входя въ кухню.

— Аминь!— отвчалъ маленькій человчекъ, который снялъ свою шапку и стоялъ среди кухни, ловко кланяясь до самой земли.

— Это кто такой?— повторилъ Шварцъ, схвативъ скалку и съ грознымъ видомъ накидываясь на Глюка.

— Я и самъ не знаю, братецъ,— въ страх отвчалъ Глюкъ.

— Что? А какъ же онъ вошелъ сюда?— заревлъ Шварцъ.

— Онъ весь промокъ, братецъ,— отвчалъ умоляюще Глюкъ. Скалка готова была опуститься на голову Глюка, но въ это же мгновеніе между нею и головою мальчика очутилась высокая шапка старика, на которую и обрушилась скалка съ такимъ размахомъ, что вся вода, которою она была пропитана, брызнула по комнат. Но удивительное дло! Какъ только скалка коснулась шапки, она тотчасъ же вылетла изъ рукъ Шварца и стала вертться по кухн, какъ соломенка, погоняемая порывомъ втра, и, наконецъ, упала въ самый дальній уголъ комнаты.

— Кто вы такой, милостивый государь?— спросилъ Шварцъ, обращаясь къ старику.

— И что вамъ тутъ нужно?— проворчалъ Гансъ.

— Я бдный старикъ, сударь,— скромно отвчалъ пришелецъ,— я увидалъ вашъ огонекъ въ окно и попросилъ пріюта на короткое время.

— Хорошо-съ, а теперь извольте убираться вонъ,— сказалъ Шварцъ.— У насъ и безъ васъ тутъ достаточно сыро, у насъ здсь не сушильня для мокраго платья.

— Неужели вамъ не совстно выгонять старика въ такую погоду! Взгляните на мои сдые волосы.— У старика, какъ уже раньше было сказано, по плечамъ висли пряди сдющихъ волосъ.

— Чтожъ,— отвчалъ Гансъ,— у васъ довольно вашихъ сдыхъ кудрей, чтобы согрть васъ. Вонъ отсюда!

— Но я очень голоденъ, сударь, неужели вы не удлите мн кусочка хлба на прощанье?

— Хлба! Это мн нравится,— возразилъ Шварцъ.— Что, намъ некуда двать нашъ хлбъ, что ли, чтобы подавать его такимъ красноносымъ лнтяямъ, какъ вы?

— Идите-ка лучше продавать свое перо,— насмшливо проговориль Гансъ.— Да что тутъ съ вами толковать, вонъ отсюда, да и баста!

— Прочь отсюда! Убирайтесь!

— Прошу васъ, господа……

— Вонъ! Ступайте къ чорту!— вскричалъ Гансъ и схватилъ старика за воротъ его одежды, но едва онъ коснулся плаща старика, какъ началъ вертться, какъ будто его подхватилъ вихрь, и отлетлъ въ уголъ кухни, туда же, гд лежала скалка. Тогда на старика накинулся Шварцъ, чтобы выгнать его вонъ, но съ нимъ повторилось то же, что и съ Гансомъ: едва онъ коснулся старика, какъ тоже началъ вертться и, наконецъ, свалился въ уголъ кухни на Ганса, сильно ударившись головой объ стну. Тамъ они и лежали вс трое — Гансъ, Шварцъ и скалка.

Посл этого старикъ началъ быстро вертться въ противоположную сторону и вертлся до тхъ поръ, пока его длинный плащъ аккуратными складками обернулся вокругъ всей его фигуры, потомъ онъ нахлобучилъ на голову свою шапку, надвъ ее не прямо, а на бокъ, такъ какъ иначе шапка не могла бы умститься подъ низкимъ потолкомъ кухни. Покрутивъ свои волнистые усы, старикъ совершенно хладнокровно сказалъ: ‘Господа, желаю вамъ добраго утра. Въ двнадцать часовъ ночи я снова явлюсь сюда, но посл вашего негостепріимнаго пріема, вы, наврное, не будете удивлены, узнавъ, что это будетъ уже послднее мое посщеніе.’

— Если я опять застану тебя здсь пробормоталъ Шварцъ, вылзая изъ угла совершенно растерянный, но не усплъ онъ кончить свою фразу, какъ старикъ захлопнулъ за собой дверь такъ сильно, что весь домъ затрясся, въ ту же минуту мимо оконъ пронеслась туча, которая, вертясь и клубясь въ воздух, направилась внизъ по долин, принимая всевозможныя очертанія и разразилась подъ конецъ сильнымъ ливнемъ.

— Натворили вы тутъ длъ, господинъ Глюкъ, нечего сказать!— проговорилъ Шварцъ.— Ну-съ, подавайте-ка теперь баранину, и если я васъ когда нибудь опять поймаю за такими шутками, то А это что же такое? А? Баранина надрзана?

— Но, братецъ, вы, вдь, общали дать мн кусокъ,— отвчалъ Глюкъ.

— Ага! И ты хотлъ отрзать себ кусокъ, пока жаркое было горячее, чтобы получить побольше соку. Ну, не скоро теперь ты дождешься отъ меня такой милости. Уходи сейчасъ вонъ и жди въ подвал, пока я позову тебя оттуда.

Глюкъ ушелъ изъ кухни съ поникшей головой. Братья же принялись за жаркое и, съвъ сколько только были въ силахъ, спрятали остальную баранину въ шкафъ, который заперли на ключъ, потомъ принялись за вино и совершенно опьянли.

И какая же ночь наступила посл этого! Втеръ ревлъ почти безъ перерыва и дождь лилъ ливнемъ. Братья сохранили еще настолько сообразительности, что позаботились закрыть ставни и запереть входную дверь желзнымъ болтомъ, прежде чмъ легли спать. Старшіе братья спали вдвоемъ въ одной комнат. Ночью, какъ только пробило двнадцать часовъ, ихъ обоихъ разбудилъ страшный трескъ у наружныхъ дверей, дверь въ ихъ комнату распахнулась съ такою силой, что весь домъ задрожалъ.

— Это что такое?— вскричалъ Шварцъ, вскочивъ съ кровати.

— Это ничего, это только я,— отвчалъ маленькій старичекъ. Братья сидли на своихъ кроватяхъ и озирались кругомъ, стараясь разсмотрть, что творилось въ этой темнот. Оказалось, что комната была вся наполнена водой, и при тускломъ свт луны, проникавшемъ черезъ отверстія въ ставняхъ, они могли видть, что среди комнаты катится громадный шаръ изъ пны, который то вертлся, то опускался, то поднимался на подобіе пробки, на шар же, какъ на мягкой подушк, покоился старичекъ, ихъ недавній гость, въ своей высокой шапк и плащ. Ему не надо было теперь снимать шапки, такъ какъ крыша хижины была сорвана и мста для нея было довольно.

— Сожалю, что такъ безпокою васъ,— сказалъ гость насмшливымъ голосомъ,— мн кажется, что ваши постели пропитались сыростью. Не лучше ли вамъ перейти въ комнату вашего брата, тамъ потолокъ цлъ и вамъ тамъ будетъ удобне.

Братья не заставили повторить этотъ совтъ и бросились въ комнату Глюка, промокшіе насквозь и въ большомъ страх отъ всего случившагося съ ними.

— Вы найдете мою карточку на стол,— прокричалъ имъ въ слдъ старичекъ.— Помните: это послдній мой приходъ въ вашъ домъ.

— Дай Господи, чтобы это былъ послдній!— весь дрожа воскликнулъ Шварцъ.

Воздушный шаръ скрылся. Когда наступилъ,— наконецъ, разсвтъ посл этой ужасной ночи, то братья, выглянувъ изъ маленькаго окна Глюка, увидали, что Кладъ-Долина представляла ъ картину полнаго разрушенія. Наводненіемъ снесло деревья, хлбныя поля были вс попорчены, скотъ погибъ, вся долина обратилась въ пустыню, занесенную красноватымъ пескомъ и срой грязью.

Братья, дрожа отъ холода и страха, спустились въ свою кухню, оказалось, что весь нижній этажъ хижины былъ затопленъ водой, запасы хлбныхъ зеренъ, накопленныя богатства, деньги — все было смыто или попорчено водой, и на кухонномъ стол лежала только маленькая визитная карточка. На ней крупными, заковыристыми, какъ бы раздуваемыми втромъ, буквами были начерчены слова: Его высокородіе Юго-Западный втеръ.

ГЛАВА II.
О томъ, что длали три брата посл посщенія господина Юго-Западнаго Втра и какъ маленькій Глюкъ познакомился съ королемъ Золотой Рки.

Господинъ Юго-Западный Втеръ сдержалъ свое слово. Посл того знаменательнаго посщенія, о которомъ было сказано выше, онъ уже больше не появлялся въ Кладъ-Долин,— но, что было гораздо хуже, онъ такъ настроилъ своихъ родственниковъ остальныхъ Западныхъ Втровъ, что уговорилъ ихъ поступить такимъ же образомъ, какъ поступилъ онъ самъ. Вслдствіе этого въ долин наступила засуха, дождя тамъ не было въ теченіи почти цлаго года. Хотя кругомъ все цвло и зеленло, но наслдство трехъ братьевъ представляло изъ себя безотрадную пустыню. То, что считалось въ былое время богатйшимъ достояніемъ въ стран, обратилось въ безплодную песчаную пустыню. Братьямъ, посл долгой и тщетной борьбы съ погодой, пришлось въ отчаяніи покинуть свое безплодное наслдіе и искать какихъ либо иныхъ способовъ для добыванія себ средствъ пропитанія въ сосднихъ, городахъ. Вс ихъ деньги были прожиты, и у нихъ уже ничего не оставалось изъ нечестнымъ путемъ нажитаго богатства кром нсколькихъ старинныхъ золотыхъ блюдъ.

— Лучше всего намъ расплавить наше золото для продажи,— сказалъ Шварцъ Гансу, когда они пошли въ городъ.— Это дло хорошее для ловкихъ мошенниковъ, мы можемъ при этомъ подмшать въ наше золото мди, и никто этого не замтитъ.

Обсудивъ это дло, братья пришли къ заключенію, что у нихъ явилась недурная мысль, поэтому они взяли на прокатъ доменную печь и обратились въ плавильщиковъ золота. Скоро, однако, обнаружились два обстоятельства, которыя сильно повліяли на успшность ихъ предпріятія: первое обстоятельство было то, что покупатели относились съ недовріемъ къ ихъ смшанному съ мдью золоту, а второе — что двое старшихъ братьевъ, какъ только имъ удавалось продать что либо изъ своихъ вещей, засадивъ маленькаго Глюка за работу, сами пропивали вырученныя деньги въ трактир, который находился тутъ не рядомъ съ ихъ хижиной. Такимъ образомъ они расплавили все свое золото и растратили вс вырученныя деньги, не обогативъ своего хозяйства какимъ либо пріобртеніемъ. Дошло, наконецъ, до того, что у нихъ осталась въ дом одна только большая кружка, которую Глюку подарилъ его дядя, онъ очень дорожилъ этою драгоцнностью и не хотлъ бы ни за что на свт разстаться съ нею Онъ всегда пилъ изъ этой кружки, хотя все то его питье ограничивалось молокомъ, да водой. Эта кружка была престранная. Ручка ея представляла сплетенныя пряди длинныхъ золотистыхъ волосъ, до того искусно вычеканенныхъ, что казалось, будто эти волосы были сотканы изъ шелка, а не выдланы изъ металла, пряди эти сплетались съ бородой и съ усамй такой же искусной чеканки, обрамлявшими надменное лицо, изображенное на кружк и сдланное изъ чистаго червонаго золота, лицо это обладало сверхъ того еще парой проницательныхъ глазъ. Стоило лишь поднести эту кружку къ губамъ, какъ эти глаза, казалось, бросали косой взглядъ на пьющаго, Шварцъ даже положительно утверждалъ, что, когда онъ однажды въ семнадцатый разъ опорожнилъ кружку, наполненную виномъ, эти глаза многозначительно подмигнули ему. Когда подошла очередь кружк быть расплавленной и превратиться въ ложки, маленькій Глюкъ былъ до того опечаленъ, что, казалось, сердце его готово было разорваться отъ горя, но братья только посмялись надъ нимъ, бросили кружку въ плавильный котелъ и побрели, шатаясь, въ трактиръ, предоставивъ Глюку раздлить расплавленное золото на слитки.

Когда братья удалились, Глюкъ взглянулъ на прощаніе еще въ послдній разъ на своего стараго друга въ плавильномъ котл. Вьющіяся пряди волосъ уже успли расплавиться и ничего почти не осталось отъ изображеннаго на кружк лица, кром краснаго носа старика и его пронзительныхъ глазъ, выраженіе которыхъ было еще боле надменное и злобное, чмъ прежде.

— ‘И не мудрено, подумалъТлюкъ, безсовстно такъ обращаться со старымъ другомъ’.

Опечаленный Глюкъ подошелъ къ окну и прислъ около него, чтобы подышать вечернимъ воздухомъ и освжиться посл сосдства накаленной печи. Изъ этого окна открывался видъ на цпь горъ, которыя, какъ я уже упомянулъ раньше, возвышались надъ Кладъ-Долиной, особенно же ясно изъ этого окна обозначалась вершина той горы, съ которой спускалась Золотая Рка. Наступили сумерки, и когда Глюкъ прислъ у окна, то верхушки горныхъ утесовъ, освщенныя заходящимъ солнцемъ, казались какъ бы окрашенными въ пурпуровый цвтъ, тамъ и сямъ надъ вершинами по небу клубились ярко блествшія, точно огненныя, облака, и рка, вся облитая свтомъ, падала колышащейся струей, какъ бы изъ чистаго золота, спускаясь съ одного утеса на другой, тогда какъ надъ ркой двойною дугой свтилась широкая радуга, то вспыхивая яркими красками, то сливаясь съ брызгами быстро несущейся рки.

— Ахь!— воскликнулъ Глюкъ, молча полюбовавшись нкоторое время на эту картину.— Если бы только эта рка была на самомъ дл вся изъ чистаго золота! Вотъ было бы хорошо!

— Нтъ, Глюкъ, напрасно ты такъ думаешь, хорошаго ничего бы не было,— откликнулся чей-то звучный металлическій голосъ около самаго его уха.

— Господи помилуй! Кто это такой?— вскричалъ Глюкъ, вскочивъ съ своего мста. Въ комнат не было ни души. Онъ осмотрлся кругомъ, взглянулъ подъ столъ и нсколько разъ оглядывался назадъ, но, убдившись въ томъ, что никого не было, онъ прислъ опять у окна. На этотъ разъ любуясь видомъ, онъ уже не выражалъ вслухъ своихъ мыслей, но невольно опять ему пришло въ голову, какъ было бы чудесно, если бы рка въ самомъ дл была вся изъ чистаго золота!

— Нтъ, нтъ, мой милый мальчикъ, ты ошибаешься,— произнесъ прежній голосъ и на этотъ разъ громче, чмъ въ первый разъ.

— Господи помилуй!— снова вскричалъ Глюкъ,— что же это такое, наконецъ?— Онъ обшарилъ комнату кругомъ, оглядлъ вс углы, заглянулъ даже въ шкафы, а потомъ уже началъ вертться на мст посредин комнаты, полагая, что кто-нибудь стоитъ позади его, когда снова раздался тотъ же голосъ. На этотъ разъ кто-то плъ веселымъ, звучнымъ голосомъ: ‘ла-ла лира, ла’! Нжная мелодія повторялась безъ всякихъ словъ, это было нчто, напоминающее журчаніе закипающей въ чайник воды. Глюкъ выглянулъ черезъ окно во дворъ, нтъ, журчаніе происходило въ самомъ дом. Онъ поднялся наверхъ, потомъ спустился внизъ. Нтъ! Журчаніе раздиралось именно въ кухн и становилось съ каждой минутой все громче и явственне. И вдругъ Глюку показалось, что журчаніе всего громче раздавалось именно у самой печки. Онъ подбжалъ къ ней и сунулъ голову въ отверстіе очага. Да, онъ былъ правъ, звуки раздавались не только изъ очага, но даже изъ плавильнаго котла. Онъ открылъ горшокъ и бросился въ испуг назадъ, пніе безъ всякаго сомннія раздавалось изъ этого плавильнаго горшка. Онъ остановился на нсколько, минутъ въ самомъ отдаленномъ углу кухни, растопыривъ руки и раскрывъ ротъ, пока, наконецъ, пніе прекратилось и голосъ произнесъ отчетливо и внятно:

— Сюда!

Глюкъ не отвчалъ ни слова.

— Сюда! Глюкъ, мой милый мальчикъ,— повторилъ голосъ, исходившій изъ плавильнаго горшка.

Глюкъ собралъ все свое мужество, смло подошелъ къ плавильному горшку, выдвинулъ его изъ печки и посмотрлъ, что тамъ длается. Золото все расплавилось, поверхность его была гладка, какъ стекло или какъ вода, но въ расплавленномъ золот отражалось не лицо самого Глюка, а на него смотрли изъ золотой жидкости проницательные глаза его стараго друга, красноносаго старика, вычеканеннаго на прежней кружк, можно было бы даже сказать, что и носъ, и глаза были теперь еще проницательне и красне, чмъ когда либо раньше.

— Ну, что же, Глюкъ,— раздался голосъ изъ плавильнаго горшка,— я живъ и здоровъ, только выливай свое золото скоре!

Но Глюку было вовсе не до того, онъ былъ слишкомъ испуганъ, чтобы взяться за дло.

— Выливай же скоре золото, я теб говорю,— повторилъ голосъ довольно сердито.

Глюкъ стоялъ неподвижно отъ страха.

— Говорю теб — выливай золото!— свирпо повторилъ голосъ.— Я больше не могу выдержать этотъ жаръ!

Сдлавъ страшное усиліе, Глюкъ овладлъ собою, охватилъ плавильникъ и нагнулъ его, чтобы вылить изъ него золото. И что же: вмсто жидкости оттуда показалась сначала пара маленькихъ желтыхъ ногъ, затмъ концы одежды, затмъ пара упиравшихся въ бока рукъ и, наконецъ, хорошо знакомая Глюку голова его друга, изображеннаго раньше на кружк. Передъ Глюкомъ предсталъ маленькій золотой карликъ всего въ полтора фута вышины.

— Вотъ это хорошо,— произнесъ карликъ, — вытягивая и выпрямляя сначала свои ноги, потомъ руки, затмъ онъ началъ потряхивать головою вверхъ и внизъ, вправо и влво въ теченіи нсколькихъ минутъ, не произнося при этомъ ни одного слова. Казалось, онъ хотлъ убдиться въ томъ, прилаженъ ли онъ надлежащимъ образомъ и все ли у него на мст. Глюкъ все это время смотрлъ на карлика въ нмомъ удивленіи. Одтъ карликъ былъ въ куртку изъ чистой золотой ткани. Поверхъ блестящей куртки волоса и борода карлика падали волнистыми прядями почти до самой земли, эти кудри были до того нжны, что Глюкъ не могъ понять, гд он оканчиваются, он, казалось, сливались съ окружающимъ воздухомъ. При этомъ, однако, ни въ какомъ случа нельзя было сказать, что лицо карлика отличалось нжными очертаніями, напротивъ, оно было грубовато, цвтъ лица у него былъ слегка мднаго оттнка, а общее выраженіе его указывало на упрямый и несговорчивый характеръ маленькаго существа. Когда карликъ окончательно убдился въ томъ, что все у него на мст, онъ направилъ свои маленькіе проницательные глаза въ упоръ на Глюка и спокойно разглядывалъ его въ теченіи нсколькихъ минутъ. Потомъ онъ отрывисто проговорилъ:

— Нтъ, нтъ, Глюкъ, напрасно ты такъ думаешь.

Это былъ, безспорно, странный, безсвязный способъ начинать разговоръ. Эта фраза могла, разумется, относиться къ тому, о чемъ думалъ Глюкъ, когда карликъ отвчалъ ему изъ плавильнаго горшка, но къ чему бы это замчаніе ни относилось, Глюку и не приходило въ голову оспаривать справедливость этого приговора.

— Такъ вы полагаете, сударь, что я напрасно этого желаю?— кротко и почтительно переспросилъ Глюкъ.

— Разумется, напрасно,— отвчалъ убдительнымъ тономъ карликъ,— ничего тутъ не было бы хорошаго.

Посл этихъ словъ карликъ надвинулъ свою шапку на самыя брови, потомъ сдлалъ нсколько шаговъ взадъ и впередъ по комнат, высоко поднимая ноги и крпко притоптывая ими по полу. Во время этого перерыва въ разговор Глюкъ имлъ возможность сколько-нибудь собраться съ мыслями и, сообразивъ, что его крошечный гость не можетъ внушать никакого страха, далъ волю своему любопытству и приступилъ къ крайне щекотливому вопросу.

— Позвольте васъ спросить, сударь,— началъ онъ съ нкоторой запинкой,— не были ли вы раньше моей кружкой?

Посл этого вопроса маленькій человчекъ круто повернулся въ сторону Глюка и направился къ нему, выпрямляясь во весь свой ростъ.

— Я — Король Золотой рки,— отвчалъ онъ, потомъ опять повернулся въ сторону и сдлалъ нсколько шаговъ по комнат, какъ бы для того, чтобы дать Глюку опомниться отъ впечатлнія, какое могло произвести это заявленіе. Затмъ онъ опять подошелъ къ Глюку и остановился передъ нимъ, какъ бы выжидая, не сдлаетъ-ли Глюкъ какого-либо замчанія съ своей стороны въ отвтъ на это заявленіе.

Глюкъ не ршился нарушить это молчаніе хотя бы какимъ либо замчаніемъ. ‘Надюсь, что Ваше Величество чувствуете себя въ добромъ здравіи’, произнесъ онъ.

— Слушай,— сказалъ маленькій человкъ, не удостоивъ отвчать на этотъ вжливый вопросъ Глюка — Я — король той рки, которую вы смертные прозвали Золотою Ркой. Ты видлъ меня раньше не въ настоящемъ моемъ образ вслдствіе коварныхъ замысловъ другого короля, боле сильнаго, нежели я самъ, но, благодаря теб, я избавился отъ козней этого чародя. То, что я знаю о теб и о твоихъ отношеніяхъ къ твоимъ злымъ братьямъ, заставляетъ меня позаботиться о твоихъ нуждахъ, выслушай же внимательно то, что я теб скажу. Если кто взойдетъ на ту горную вершину, гд беретъ свое начало Золотая Рка, и броситъ въ рку у самаго ея истока три капли святой воды, то для него, и только для него одного, рка обратится въ чистое золото. Если кто, однако, не выполнитъ этого условія при первой же своей попытк взойти на вершину, тотъ пусть не мечтаетъ о томъ, что можетъ повторить свой опытъ,— это ему можетъ удасться только однажды. Если же кто вольетъ въ рку нечистой воды, то такимъ поступкомъ погубитъ себя и тотчасъ же об

Король Золотой РкиилиЧерные братья

Читайте также:

Король Золотой Рки
или
Черные братья