Антоний и Клеопатра, Шекспир Вильям, Год: 1606

Антоний и Клеопатра (1606)
Время на прочтение: 87 минут(ы)
Скачать в PDF

ПОЛНОЕ СОБРАНІЕ СОЧИНЕНІЙ
В. ШЕКСПИРА
ВЪ ПРОЗ И СТИХАХЪ

ПЕРЕВЕЛЪ П. А. КАНШИНЪ.

ТОМЪ ДЕВЯТЫЙ.

1) Коріоланъ. 2) Юлій Цезарь 3) Антоній и Клеопатра. 4) Жалобы влюбленной. 5) Фениксъ и голубка.

БЕЗПЛАТНОЕ ПРИЛОЖЕНІЕ
КЪ ЖУРНАЛУ
‘ЖИВОПИСНОЕ ОБОЗРНІЕ’
за 1893 ГОДЪ.

С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
ИЗДАНІЕ С. ДОБРОДЕВА.
1893.

АНТОНІЙ и КЛЕОПАТРА.

ДЙСТВУЮЩІЯ ЛИЦА:

Маркъ Антоній, Октавій Цезарь, Маркъ Эмилій Лепидъ — Тріумвиры.
Секстъ Помпей
Домицій Энобарбъ, Вентидій, Эросъ, Скаръ, Дорцетъ, Деметрій, Филонъ — приверженцы Антонія.
Меценатъ, Агриппа, Долабелла, Прокулей, ирей, Галлъ — приверженцы Цезаря.
Менасъ, Менекратъ, Варрій — приверженцы Помпея.
Тавръ, лейтенантъ Цезаря.
Канидій, лейтенантъ Антонія.
Силій, офицеръ изъ арміи Вентидія.
Эвфроній, наставникъ дтей Антонія.
Алексасъ, Мардіанъ, Селевкъ, Діомедъ — придворные Клеопатры.
Предсказатель.
Поселянинъ.
Клеопатра, царица Египта.
Октанія, сестра Цезаря и жена Антонія.
Харміона, Ира — служанки Клеопатры.
Офицеры, солдаты, встники и слуги.

Мсто дйствія — въ разныхъ частяхъ римской имперіи.

ДЙСТВІЕ ПЕРВОЕ.

СЦЕНА I.

Александрія. Во дворц Клеопатры.

Деметрій и Филонъ входятъ.

Филонъ. Нтъ, это опьяненіе нашего главнокомандующаго переходитъ всякія границы. Его чудные глаза, сверкавшіе когда-то передъ воинственными рядами и легіонами, какъ блескъ доспховъ Марса, теперь потуплены и со всмъ ихъ огнемъ и со всею преданностью покоятся на смугломъ чел… Его воинственное сердце, которое въ пылу великихъ битвъ разрывало своимъ біеніемъ застежки панцыря, измнило своей природ: оно сдлалось нжнымъ, какъ вздохъ, какъ веръ для охлажденія пыла страсти цыганки… Смотри, они идутъ сюда,

Трубы. Входятъ: Антоній и Клеопатра со свитой. Евнухи съ опахалами идутъ передъ царицей.

Вглядись, и ты увидишь въ немъ, въ одномъ изъ трехъ столповъ міра, только шута непотребной женщины! Любуйся!
Клеопатра. Если это въ самомъ дл любовь, скажи мн, какъ велика она?
Антоній. Бдна же та любовь, которую можно измрить!
Клеопатра. Я хочу измрить границу, до которой возможна любовь.
Антоній. Такъ теб нужно будетъ найти новое небо и новую землю.

Входитъ слуга.

Слуга. Всти изъ Рима, мой повелитель.
Антоній. Какъ он надоли! Говори короче.
Клеопатра. Выслушай же его, Антоній: можетъ быть, Фульвія раздражена, или, кто знаетъ, быть можетъ, безбородый Цезарь шлетъ теб могущественныя приказанія: ‘поступи такъ или этакъ, покори такое-то государство и уничтожь такія-то, повинуйся, или мы осудимъ тебя’.
Антоній. Ты думаешь, моя любовь?
Клеопатра. Быть можетъ — да, это весьма вроятно,— тебя обязываютъ не оставаться здсь доле: Цезарь даетъ теб отставку. Выслушай же его, Антоній.— Гд повелніе Фульвіи или Цезаря, хотла я сказать, или нтъ, ихъ обоихъ? — позови сюда пословъ,— ты краснешь, Антоній, это врно, какъ то, что я царица Египта, и эта краска на твоемъ лиц — честь для Цезаря, или твои щеки платятъ дань стыду, потому что ты слышишь брань пискливаго голоса Фульвіи? — пословъ сюда!
Антоній. Да погибнетъ Римъ въ волнахъ Тибра! Да рухнетъ сводъ великой имперіи! Ты — моя вселенная! Царства не боле, какъ прахъ. Наша земная грязъ одинаково питаетъ животныхъ и людей. Благородное употребленіе жизни — это возможность подобной намъ чет цловаться (цлуетъ Клеопатру). Можно-ли найдти двухъ существъ боле подходящихъ, чмъ мы! Призываю міръ въ свидтели, не опасаясь кары,— намъ съ тобою нтъ подобныхъ!
Клеопатра. Восхитительная ложь! Зачмъ-же ты женился на Фульвіи, если не любилъ ея? Я не такъ легко врю, какъ это можетъ казаться: Антоній всегда останется самимъ собой.
Антоній. Но лишь вдохновляемый Клеопатрой. Ахъ, ради высокой любви моей и сладкихъ часовъ ея, молю: не будемъ тратить время на непріятные разговоры. Ни одна минута нашей жизни не должна пройти безъ наслажденія: какому же посвятимъ мы этотъ вечеръ?
Клеопатра. Будемъ слушать пословъ!
Антоній. О, капризная царица! Все идетъ теб: бранить, смяться, плакать, вс страсти въ теб хороши,— он обаятельны и достойны восхищенія! Не нужно пословъ. Вдвоемъ съ тобой мы въ эту ночь будемъ бродить по улицамъ и изучать народные нравы. Пойдемъ, царица: вчера ночью ты сама предлагала мн это.— Молчи (Антоній и Клеопатра со свитой удаляются).
Деметрій. Такъ мало Антоній уважаетъ Цезаря?
Филонъ. Иногда, когда онъ перестаетъ быть Антоніемъ, онъ быстро утрачиваетъ свои доблести, которымъ не слдовало-бы покидать его.
Деметрій. Съ грустью вижу я это: подтверждаются гнусныя сплетни, которыя распускаются о немъ въ Рим. Но я надюсь еще, что завтрашнимъ утромъ онъ образумится. Счастливой ночи! (Уходятъ).

СЦЕНА II

Александрія. Другая комната.

Входятъ: Харміона, Ира, Алексасъ, потомъ Предсказатель.

Харміона. Повелитель Алексасъ, сладчайшій Алексасъ, превосходный Алексасъ, совершенный Алексасъ, гд-же тотъ предсказатель, котораго ты такъ хвалилъ цариц? О, какъ-бы мн хотлось узнать того мужа, который, какъ ты говоришь, внчаетъ рога свои гирляндами!
Алексасъ. Предсказатель!
Предсказатель (подходя). Что теб угодно?
Харміона. Такъ это онъ? Такъ это ты знаешь разныя невдомыя другимъ вещи?
Предсказатель. Я умю кое-что читать въ безконечной книг тайнъ природы.
Алексасъ. Покажи ему руку.

Входитъ Энобарбъ.

Энобарбъ. Живо накройте столъ! И чтобъ вина было вдоволь, чтобы было чмъ пить за здоровье Клеопатры.
Харміона. Награди-же меня, другъ, хорошимъ будущимъ.
Предсказатель. Я не награждаю, я предсказываю.
Харміона. Ну, такъ я прошу тебя,— предскажи мн хорошую судьбу.
Предсказатель. Ты будешь стоять еще выше, чмъ теперь. На тебя стоитъ дивиться еще боле,
Харміона. Какъ, значитъ, я еще похорошю?
Ира. Нтъ, ты будешь краситься, когда постарешь.
Харміона. Морщинъ вдь не закрасишь!
Алексасъ.Не мшайте его прорицаніямъ: будьте же внимательны.
Харміона. Тс!..
Предсказатель. Не столько будутъ тебя любить, сколько будешь любить ты.
Харміона. Ну, я-бы предпочла, въ такомъ случа, веселить себя виномъ.
Алексасъ. Да слушай же его.
Харміона. Ну, такъ теперь какое-нибудь хорошее предсказаніе! Напримръ, что въ одинъ прекрасный день я сдлаюсь женой и вдовой трехъ царей! Что въ пятьдесятъ лтъ, у меня родится сынъ, передъ которымъ поблднетъ самъ Іудейскій Иродъ! Укажи-же мн способъ выйти замужъ за Октавія Цезаря, чтобы я сдлалась равной своей госпож.
Предсказатель. Ты переживешь госпожу, которой служишь.
Харміона. Отлично! Я предпочитаю долгую жизнь блюду фигъ.
Предсказатель. До сихъ поръ твоя жизнь была лучше той, которая теб предстоитъ.
Харміона. Ну, значитъ, мои дти лишены будутъ имени. Будь милостивъ, скажи, сколько у меня будетъ мальчиковъ и двочекъ?
Предсказатель. Если-бы каждое изъ твоихъ вожделній имло плодородное чрево,— милліонъ.
Харміона. Дальше, сумасшедшій! Я прощаю теб твои сказки.
Алексасъ. А ты думала, что одяло только — повренный твоихъ вожделній.
Харміона. A ну-ка, предскажи Ир ея судьбу.
Алексасъ. Мы вс хотимъ знать нашу судьбу.
Энобарбъ. Моя и большей части изъ насъ — лечь спать пьяными эту ночь.
Ира. Вотъ ладонь, которая предскажетъ по крайней мр цломудріе.
Харміона. Такъ точно, какъ Нилъ, вышедшій изъ береговъ,— голодъ.
Ира. Молчи, сумасшедшая болтунья, ты не умешь предсказывать.
Харміона. Нтъ, если влажная ладонь не свидтельствуетъ о плодородіи, такъ я даю голову на отсченіе…— Пожалуйста, предскажи ей самую пошлую будущность.
Предсказатель. Ваша будущность одинакова.
Ира. Какимъ образомъ? Какимъ образомъ? Скажи подробне.
Предсказатель. Я уже сказалъ.
Ира. Какъ! На дюймъ не счастливе ея?
Харміона. Ну, если-бы ты и была на дюймъ счастливе, куда-бы ты хотла этотъ дюймъ пристроить?
Ира. Конечно не къ носу моего мужа.
Харміона. Да очиститъ небо наши грховныя мысля. Очередь Алексаса! Ну-ка! Его судьбу! Его судьбу! — О, умоляю тебя, сладчайшая Изида, пусть онъ женится на женщин, которая не уметъ держаться, и пусть она умретъ, чтобы онъ женился на еще худшей! И чтобы эту худшую замняла каждый разъ другая еще хуже, до тхъ поръ, пока послдняя, самая худшая изъ всхъ, не сведетъ его, смясь, въ могилу пятьдесятъ разъ рогатымъ! Милосердая Изида, услышь мою молитву, если-бы даже ты отказала мн за это въ чемъ либо боле значительномъ. Молю тебя, милосердая Изида!
Ира. Аминь! Услышь молитву твоихъ рабынь! Ибо, если прискорбно видть хорошаго человка женатымъ на скверной женщин, то смертельно прискорбно видть нерогатаго негодяя! И такъ, добрая Изида, будь справедлива и награди его по заслугамъ!
Харміона. Аминь!
Алексасъ. Нтъ, каково! если-бы отъ нихъ зависло сдлать меня рогатымъ,— он, только ради этого, не задумались-бы стать блудницами.
Энобарбъ. Тс!.. Антоній!
Харміона. Нтъ, не онъ,— царица!

Входитъ Клеопатра.

Клеопатра. Не видали-ли вы повелителя?
Энобарбъ. Нтъ, царица.
Клеопатра. Его не было здсь?
Xарміона. Нтъ, царица.
Клеопатра. Онъ хотлъ веселиться, и вдругъ мысль о Рим поразила его.— Энобарбъ!
Энобарбъ. Царица?
Клеопатра. Отыщи его и приведи сюда. Гд Алексасъ?
Алексасъ. Здсь, государыня! готовъ служить теб.— Повелитель идетъ.

Входитъ Антоній, въ сопровожденіи посла и свиты.

Клеопатра. Я не хочу видть его: за мной! (Уходятъ: Клеопатра, Энобарбъ, Алексасъ, Ира, Харміона, Предсказатель и свита царицы).
Посолъ. Фульвія, твоя жена, первою вступила въ поле.
Антоній. Противъ моего брата Люція?
Посолъ. Да, но эта распря скоро кончилась, обстоятельства помирили ихъ и соединили противъ Цезаря, который въ первой-же стычк разбилъ ихъ и выгналъ изъ Италіи.
Антоній. Ну,— нтъ-ли еще чего худшаго?
Посолъ. Каждая дурная всть вредитъ тому, кто ее принесъ.
Антоній. Когда ихъ приносятъ безумцу или трусу. Продолжай: прошлаго для меня не существуетъ. Итакъ, кто говоритъ мн правду,— я того выслушаю, какъ пріятнаго встника, хотя-бы онъ возвстилъ мн смерть.
Посолъ. Лабіэнъ (это жестокая всть) завладлъ съ своими парянскими войсками Азіею, отъ самаго Евфрата. Его побдоносныя знамена развваются отъ Сиріи до Лидіи и Іоніи, между тмъ, какъ…
Антоній. Антоній, хочешь ты сказать?..
Посолъ. О, повелитель!
Антоній. Говори со мной откровенно, не смягчай общественныхъ толковъ, называй Клеопатру, какъ ее называютъ въ Рим, брани меня языкомъ Фульвіи заклейми мои слабости со всей силой, которую могутъ дать теб истина и недоброжелательство, соединившись вмст. О, мы способны производить только сорную траву, когда живительный втеръ порицанія перестаетъ осуждать насъ. Указывать намъ на наши грхи — значитъ полоть ихъ. Я тебя оставлю на минуту. Прощай.
Посолъ. Какъ будетъ угодно твоей милости (Уходитъ).
Антоній. Какія всти изъ Сикіона? Говори ты!
Первый изъ свиты. Встникъ изъ Сикіона! Гд онъ?
Второй изъ свиты. Онъ ждетъ твоихъ приказаній.
Антоній. Пусть войдетъ! Я долженъ разбить эти крпкія египетскія цпи, иначе мн погибнуть отъ безумной любви и нги.

Входитъ Второй посолъ.

Антоній. Ты съ чмъ?
2-й посолъ. Фульвія, твоя жена, скончалась.
Антоній. Гд она умерла?
2-й посолъ. Въ Сикіон. О ход ея болзни и о другихъ важныхъ встяхъ, которыя теб необходимо узнать, написано здсь (подаетъ письмо).
Антоній. Оставь меня (Встникъ уходитъ). Отошла въ вчность великая душа,— и я желалъ этого! Часто хотлось-бы вернуть то, что удалилось отъ насъ, вслдствіе нашего пренебреженія, наслажденіе, которымъ мы владемъ, постоянно повторяясь, перестаетъ быть наслажденіемъ. Она дорога мн теперь, теперь, когда ея ужь нтъ, рука, ее отвергнувшая, хотла-бы вновь вернуть ее! Необходимо разстаться съ этой волшебницей-царицей. Десять тысячъ золъ, худшихъ, чмъ вс знакомыя мн муки, высижены моей праздностью. Эй, Энобарбъ!

Входитъ Энобарбъ.

Энобарбъ. Что прикажете, повелитель?
Антоній. Я долженъ ухать отсюда немедленно.
Энобарбъ. Пощади! Вдь мы въ такомъ случа уморимъ всхъ нашимъ женъ. Мы уже видли, какъ смертельно дйствуетъ на нихъ малйшее противорчіе: если имъ придется пережить еще нашъ отъздъ,— это смерть, врно теб говорю.
Антоній. Я долженъ ухать.
Энобарбъ. Ну, если это такъ необходимо. пусть умираютъ! Жалко даромъ приносить ихъ въ жертву, но если нужно выбирать между ними и необходимостью,— будемъ ихъ считать за ничто. Клеопатра при одномъ намек на это — тотчасъ умретъ, я видлъ, какъ она двадцать разъ умирала по гораздо мене важнымъ поводамъ. Я думаю, что смерть дйствуетъ на нее тоже какимъ-нибудь любовнымъ образомъ: такъ она любитъ умирать.
Антоній. Она невроятно хитра.
Энобарбъ. Увы! нтъ, повелитель, ея страсти основаны на самой тончайшей эссенціи чистой любви, ея вздохи и слезы не вздохи и не слезы: это непогоды и бури, сильнйшія, чмъ т, о которыхъ намъ предвщаютъ альманахи, он не похожи у нея на хитрость или притворство. Но если это притворство, такъ она уметъ проливать потоки такъ-же хорошо, какъ Юпитеръ.
Антоній. Какъ-бы я былъ счастливъ, если-бы никогда не зналъ ея!
Энобарбъ. О, повелитель! Въ такомъ случа ты никогда не увидалъ-бы чудеснйшаго изъ созданій, какой-бы смыслъ имло твое путешествіе безъ этого приключенія?
Антоній. Фульвія умерла!
Энобарбъ. Что говоришь ты?
Антоній. Фульвія умерла!
Энобарбъ. Фульвія?
Антоній. Умерла.
Энобарбъ. Такъ принеси-же, повелитель, благодарственную жертву богамъ. Когда богамъ угодно отнять у мужа жену, тогда мужчина смотритъ на нихъ, какъ на портныхъ земли, и утшается мыслью, что старое и изношенное платье можно замнить новымъ. Если-бы не было другихъ женщинъ, кром Фульвіи,— теб дйствительно было-бы плохо и можно было бы роптать, но это горе внчается утшеніемъ: твою старую юбку можно замнить новой сорочкой, нтъ, право, это горе можно омыть лишь слезами, заключенными въ головк лука.
Антоній. Дла, которыя она затяла въ Рим, не терпятъ боле моего отсутствія.
Энобарбъ. А дла, затянныя тобою здсь, не смогутъ обойтись безъ твоего присутствія, въ особенности, касающіяся Клеопатры: он зависятъ цликомъ отъ твоего пребыванія здсь.
Антоній. Довольно шутокъ! Передай мое ршеніе нашимъ вождямъ. Я открою цариц причины нашего отъзда и добьюсь ея согласія. Не одна смерть Фульвіи, но и множество личныхъ, очень важныхъ причинъ заставляютъ меня дйствовать такъ, письма моихъ лучшихъ римскихъ друзей зовутъ меня туда. Секстъ Помпей измнилъ Цезарю и властвуетъ на мор. Измнчивый народъ нашъ, отдающій свою любовь человку, заслуживающему ея только тогда, когда заслугъ его уже больше не существуетъ — начинаетъ видть вс доблести великаго Помпея въ его сын. Могущественный именемъ и властью, еще боле могущественный горячностью и энергіей, Секстъ ведетъ себя, какъ первйшій вождь, если его значеніе увеличится,— онъ станетъ опаснымъ для цлаго міра. Я прозрваю въ будущемъ не одинъ лошадиный волосъ, который ожилъ уже, хотя и не пріобрлъ еще зминаго жала. Скажи же нашимъ подчиненнымъ, что моя воля — отправиться отсюда возможно скоре.
Энобарбъ. Повинуюсь (Уходятъ).

СЦЕНА III.

Другая комната во дворц.

Входятъ: Клеопатра, Харміона, Ира и Алексасъ.

Клеопатра. Гд онъ?
Харміона. Я его больше не видла.
Клеопатра.Узнай, гд онъ, съ кмъ и что длаетъ, не говори, что я тебя послала. Если увидишь, что онъ груститъ, — скажи, что я пляшу, если радуется,— скажи, что я вдругъ сильно занемогла. Возвращайся скоре! {Алексасъ уходитъ)
Харміона. Мн кажется, царица, что если ты его нжно любишь, то поступаешь не такъ, чтобы возбудить въ немъ такую же любовь.
Клеопатра. Разв я не поступаю такъ, какъ должна?
Харміона. Уступай ему во всемъ, не противорчь ни въ чемъ.
Клеопатра. Твои совты — глупы: это было-бы врнйшимъ средствомъ лишиться его.
Харміона. Не доводи его до крайностей,умоляю тебя, воздержись, люди начинаютъ ненавидть то, чего безконечно боятся.— Но вотъ идетъ Антоній!

Входитъ Антоній.

Клеопатра. Мн грустно, я больна.
Антоній. Я въ отчаяньи, что долженъ высказать ей свое ршеніе,
Клеопатра. Помоги мн выйти, дорогая Харміона, я падаю! это не можетъ длиться долго, природа не долго въ состояніи выносить это.
Антоній (подходя). Дорогая царица!
Клеопатра. Прошу тебя, не подходи.
Антоній. Что съ тобой?
Клеопатра. Я читаю въ твоихъ глазахъ: у тебя хорошія всти. Что пишетъ законная жена? Ты можешь узжать! Я-бы хотла, чтобы она никогда не позволяла прізжать теб сюда! — пусть не говоритъ, что я удерживаю тебя здсь! Я не имю надъ тобой власти. Ты весь въ ея рукахъ.
Антоній. Боги знаютъ…
Клеопатра. О, существовала-ли когда на свт царица, такъ гнусно обманутая, какъ я! И, однако, съ самаго начала я предвидла измну!
Антоній. Клеопатра!
Клеопатра. Если-бы ты своими клятвами пошатнулъ даже престолы боговъ, какъ могу я врить твоей преданности, какъ могу врить теб, обманувшему Фульвію? Какое легкомысліе увлечься клятвами этихъ устъ, которыя нарушаютъ клятвы, уже произнося ихъ!
Антоній. Обожаемая царица!
Клеопатра. Нтъ, прошу тебя, не ищи предлоговъ для отъзда,— но простись и узжай:когда ты умолялъ о позволеніи остаться,— было тогда, о чемъ говорить! Тогда не было рчи объ отъзд! Вчность свтилась изъ глазъ моихъ, играла на моихъ устахъ, блаженство было въ дугахъ моихъ бровей. Ничего не было во мн, кром небеснаго счастья! Я и теперь не измнила себ, но ты — величайшій воинъ въ мір — ты сдлался величайшимъ изъ лжецовъ.
Антоній. Но, царица!
Клеопатра. Я-бы хотла имть твое тло: — ты-бы узналъ тогда, что и въ Египт есть сердце!
Антоній. Выслушай меня, царица: величайшая необходимость требуетъ моихъ услугъ, но сердце мое всецло принадлежитъ теб. Италія во власти междоусобной войны: Секстъ Помпей подступаетъ къ стнамъ Рима. Опасная распря зарождается вслдствіе одинаковой силы двухъ властелиновъ. Тхъ, кого боле всего ненавидли, теперь награждаютъ любовью, потому что они вошли въ силу: изгнанникъ Помпей, богатый славой своего отца, быстро овладваетъ сердцами всхъ, кто остался въ проигрыш при настоящихъ порядкахъ. Ихъ численность становится угрожающею. И ихъ спокойствіе, наскучавшееся отъ бездйствія, радо вылечиться какимъ-бы то ни было переворотомъ. Личная-же моя причина,— которая должна окончательно тебя успокоить относительно моего отъзда,— это смерть Фульвіи.
Клеопатра. Если года мои и не избавили меня отъ легкомыслія, то предостерегутъ, по крайней мр, отъ легковрія. Разв можетъ умереть Фульвія?
Антоній. Царица, она умерла… Вотъ взгляни на это въ часы досуга, ты прочтешь, какихъ смутъ она натворила и, самое лучшее, какъ умерла. Ты узнаешь, гд и какъ она умерла.
Клеопатра. О, самый лживый изъ любовниковъ! Гд т священные сосуды, которые ты долженъ бы былъ наполнить слезами скорби? О, я вижу, вижу по смерти Фульвіи, какъ будетъ принята тобою моя смерть!
Антоній. Оставь ссоры и выслушай мои предположенія: исполнить ихъ или оставить — зависитъ отъ твоего совта. Клянусь огнемъ, оплодотворяющимъ тину Нила, я удаляюсь отсюда твоимъ воиномъ, твоимъ рабомъ, я готовъ заключить миръ, или объявить войну — по твоему желанію.
Клеопатра. Распусти мн шнурокъ, Харміона… Да нтъ же, оставь меня, въ одну минуту я чувствую себя и хорошо, и скверно,— точь въ точь, какъ любитъ Антоній.
Антоній. Успокойся, дорогая царица, награди полнымъ довріемъ любовь, которая съ честью выдержитъ испытаніе.
Клеопатра. Это видно по Фульвіи! Прошу тебя, отвернись и поплачь, думая о ней, потомъ простись со мной и уврь, что твои слезы принадлежатъ египтянк. Умоляю тебя, разыграй же сцену великолпнаго притворства, представь благородную искренность.
Антоній. Ты раздражаешь меня! Довольно.
Клеопатра. Ты могъ бы выдумать что-нибудь лучшее, но и это вовсе не дурно.
Антоній. Клянусь мечемъ!..
Клеопатра. И щитомъ? — ты совершенствуешься, но все-таки это не вполн совершенно. Посмотри, пожалуйста, Харміона, какой гнвъ у этого римскаго Геркулеса! Гнвъ, достойный его предка!
Антоній. Я ухожу, царица!
Клеопатра. Одно слово, благовоспитанный воинъ! Намъ нужно разстаться,— нтъ, не то.— Мы любимъ другъ друга,— нтъ, и это не то,— это-то ты и самъ хорошо знаешь! Я хотла теб сказать что-то, но моя память похожа на Антонія! — я все забыла.
Антоній. Если бы, царица, легкомысліе не было твоимъ подданнымъ, я бы тебя самое принялъ за легкомысліе.
Клеопатра. Тяжело легкомысліе, которое принимается мною такъ горячо къ сердцу. Но прости меня, другъ, мои самыя любимыя привычки для меня убійственны, когда не нравятся теб. Долгъ повелваетъ теб удалиться, будь же глухъ къ моему непонятному горю,— и да сопутствуютъ теб боги! Да обовьютъ лавры побды твой мечъ! И полный успхъ да уровняетъ дорогу для твоего шествія!
Антоній. Пора, идемъ! Разставаясь, мы все-таки пребудемъ вмст, оставаясь здсь, ты отправляешься со мной, удаляясь отсюда,— я остаюсь съ тобой здсь!.. Въ путь! (Уходятъ).

СЦЕНА IV.

Римъ. Во дворц Цезаря.

Входятъ: Октавій Цезарь, Леидъ и ихъ свита.

Цезарь. Наконецъ, Лепидъ, ты можешь врить, а впослдствіи убдиться, что не въ природ Цезаря ненависть къ славному врагу. Вотъ всти изъ Александріи: онъ занимается рыбной ловлей, пьетъ и сжигаетъ факелы, освщая ими ночныя оргіи, онъ не боле мужчина, чмъ Клеопатра, а вдова Птоломея не боле женственна, чмъ онъ: съ трудомъ согласился онъ принять пословъ, насилу вспомнилъ, что у него есть друзья. Ты согласишься со мной, что онъ просто скопище всхъ недостатковъ, которымъ подвержено человчество.
Лепидъ. Я не могу поврить, чтобы его недостатковъ было довольно для покрытія всхъ его пороковъ: его несовершенства — что пятна неба, ночная тьма ихъ длаетъ только блестяще. Они врожденны, а не усвоены, они скоре невольны, чмъ зависятъ отъ него самого.
Цезарь. Ты черезъ-чуръ снисходителенъ. Допустимъ, что это не преступленіе валяться на лож Птоломея, дарить царства за мигъ разврата, сидть съ рабами и напиваться съ ними, шататься цлый день по улицамъ, бороться съ чернью, провонявшею потомъ. Допустимъ, что все это пріятно ему (но, поистин, нужно обладать рдкой организаціей, чтобы вс эти мерзости не претили), и все-таки Антонію нтъ оправданія, потому что вдь мы несемъ страшную тяжесть его легковсности. Если-бы онъ ограничился наполненіемъ своей праздности сладострастіемъ, я-бы не безпокоился, онъ поплатился-бы пресыщеніемъ и размягченіемъ костей. Но за то, что онъ убиваетъ время, когда бой барабана такъ громко указываетъ ему на его собственные и наши интересы, какъ-же не порицать его, какъ мы порицаемъ мальчишекъ, которые, умудренные уже наукой, все-таки жертвуютъ образованіемъ для минутныхъ наслажденій и возмущаются такимъ образомъ противъ разума?

Входитъ Встникъ.

Лепидъ. Вотъ, еще всти.
Встникъ. Твое повелніе исполнено, ежечасно, благородный Цезарь, ты будешь получать извщенія о томъ, что творится вн страны. Помпей укрпился на мор, и, кажется, его обожаютъ вс т, кто держался Цезаря изъ страха. Недовольные спасаются въ гаваняхъ, а общественное мнніе изображаетъ его въ вид жертвы.
Цезарь. Я долженъ былъ это предвидть. Исторія съ древнихъ временъ учитъ насъ, что тотъ, кто добивается власти, любимъ лишь до минуты ея достиженія, что покидающій власть, никогда не бывшій любимымъ, несмотря на то, что заслуживалъ любви — становится дорогъ народу, какъ только власть его покидаетъ. Большинство похоже на сломанный тростникъ, плавающій по вод, несомый измнчивымъ теченіемъ и гніющій отъ собственнаго безцльнаго движенія.
Встникъ. Новая всть, Цезарь. Знаменитые морскіе разбойники Менекратъ и Менасъ поработили море, на которомъ плаваютъ, и бороздятъ его судами всевозможныхъ видовъ. Они совершили уже много серьезныхъ набговъ на Италію, прибрежные жители блднютъ при одной мысли о нихъ, горячая молодежь возмущается. Ни одно судно не можетъ выйти въ море: его тотчасъ захватываютъ: и одно имя Помпея производитъ боле опустошеній, чмъ войска его, выдвинутыя противъ насъ.
Цезарь. О, Антоній! Отршись, наконецъ, отъ твоихъ сладострастныхъ оргій. Прежде, когда, посл убійства консуловъ Гиртія и Панса, ты былъ изгнанъ изъ Модены, и голодъ преслдовалъ тебя по пятамъ, ты, не смотря на нжное воспитаніе, умлъ стойко переносить его, лучше всякаго дикаря, ты пилъ тогда конскую мочу и ржавую воду болотъ, отъ которой отвращаются даже зври. Ты не гнушался самыхъ грубйшихъ плодовъ, самыхъ грубйшихъ кустарниковъ. Какъ олень, пастбища котораго покрыты снгомъ, ты не гнушался глодать древесную кору, говорятъ, на Альпахъ, ты питался такимъ мясомъ, что многіе умерли бы при одномъ вид его. И все это (воспоминанія въ настоящее время позорныя для твоей чести!) ты переносилъ геройски, и щеки твои не похудли отъ такой жизни.
Лепидъ. О, скорбное паденіе!
Цезарь. Хотя бы угрызенія совсти вернули его скоре въ Римъ! Настало время намъ обоимъ выступить въ поле, поэтому созовемъ немедленно совтъ. Помпей укрпляется нашимъ бездйствіемъ.
Лепидъ. Завтра, Цезарь, я буду въ состояніи точно указать количество морскихъ и сухопутныхъ силъ, которыми располагаю для борьбы съ настоящимъ положеніемъ.
Цезарь. До нашего новаго свиданья я займусь тмъ же. Прощай.
Лепидъ. Прощай. Если въ это время ты получишь новыя свднія,— умоляю тебя, сообщи мн.
Цезарь. Не сомнвайся. Я знаю, что это мой долгъ.

СЦЕНА V.

Александрія. Во дворц.

Входятъ: Клеопатра, Харміона, Ира и Мардіанъ.

Клеопатра. Харміона!
Харміона. Царица!
Клеопатра. О, дай мн выпитъ мандрагоры!
Харміона. Для чего, царица?
Клеопатра. Чтобы я могла проспать все время, пока мой Антоній будетъ отъ меня далеко.
Харміона. Ты, право, слишкомъ много думаешь о немъ.
Клеопатра. О, вдь это измна!
Харміона. Не думаю, царица!
Клеопатра. Евнухъ! Мардіанъ!
Мардіанъ. Что прикажешь, повелительница?
Клеопатра. Конечно, не псенъ твоихъ, все, на что ты способенъ, не можетъ доставить мн удовольствія. Ты очень счастливъ, что оскопленъ, твои мечты свободны, имъ незачмъ летть за предлы Египта. Въ состояніи ли ты любить?
Мардіанъ. Да, владычица.
Клеопатра. Въ самомъ дл?
Мардіанъ. Не въ самомъ дл, царица, нтъ, потому что въ самомъ дл я способенъ лишь на невинныя дла, но, у меня есть кипучія страсти, и я мечтаю о томъ, что сдлала Венера съ Марсомъ.
Клеопатра. О, Харміона! Гд, думаешь ты, онъ въ настоящую минуту? Стоитъ онъ или сидитъ? Идетъ-ли пшкомъ или сидитъ верхомъ на лошади? О, счастливая лошадь, несущая на себ Антонія! Будь осторожна, ибо знаешь ли ты, кого несешь? Атласа, поддерживающаго половину нашей земли, руку и шлемъ человческаго рода! Быть можетъ, въ эту минуту онъ говоритъ или шепчетъ: ‘гд теперь моя нильская змйка?’ Онъ называлъ меня такъ. Но я прихожу въ опьяненіе отъ лучшаго изъ ядовъ, онъ будетъ думать обо мн, почернвшей отъ лучей страстныхъ ласкъ самого Феба! Обо мн, покрытой такими глубокими морщинами времени? Когда живъ былъ еще высоколобый Цезарь, я была кусочкомъ, достойнымъ царя, тогда и великій Помпей, неподвижный отъ изумленія, вперялъ свои восторженные взоры въ мое лицо, онъ здсь хотлъ бросить якорь своего восторга, здсь хотлъ онъ умереть, въ созерцаніи той, которая стала его жизнью!

Входитъ Алексасъ.

Алексасъ. Привтствую тебя, владычица Египта!
Клеопатра. Какъ мало похожъ ты на Марка Антонія! Но ты являешься отъ его имени, и это имя, какъ чудесное снадобье, измнило твой видъ и покрыло тебя золотомъ.— Какъ поживаетъ мой храбрый Антоній?
Алексасъ. Знаешь-ли, царица, что онъ сдлалъ въ послдній разъ передъ отъздомъ? Онъ запечатллъ послдній изъ множества прощальныхъ поцлуевъ на этой восточной жемчужин, его слова запечатллись въ моемъ сердц.
Клеопатра. Мой слухъ долженъ ихъ вызвать оттуда.
Алексасъ. ‘Другъ!’ — воскликнулъ онъ:— ‘передай ей, что врный римлянинъ посылаетъ великой цариц Египта это сокровище, таящееся въ раковин. Чтобы искупить у ея ногъ ничтожность этого дара, онъ украситъ ея могущественный тронъ многими царствами, скажи ей, что весь Востокъ назоветъ ее своей повелительницей’. Засимъ, онъ мн кивнулъ головой и важно слъ на горячаго коня, ржавшаго такъ сильно, что если-бы я и задумалъ отвчать ему, ржанье коня меня сдлало-бы нмымъ.
Клеопатра. Скажи, онъ былъ печаленъ или веселъ?
Алексасъ. Какъ время года, между зимой и лтомъ, холодомъ и зноемъ: ни печаленъ, ни веселъ.
Клеопатра. О, чудное расположеніе духа! Замть, замть хорошенько, милая Харміона,— вотъ это человкъ, но хорошенько-же замть, онъ не былъ печаленъ, потому что хотлъ оставаться спокойнымъ и яснымъ передъ тми, кто привыкъ смотрть такъ, какъ смотритъ онъ, онъ не былъ веселъ, чтобы показать, что самое его дорогое осталось у него въ Египт, вмст съ его радостью,— и онъ былъ между двумя крайностями! О небесное смшеніе! Но, если-бы ты былъ печаленъ или веселъ,— кому-же веселье или печаль идутъ боле, нежели теб? Не встртилъ-ли ты моихъ гонцовъ?
Алексасъ. Да, царица, но крайней мр, двадцать. Зачмъ посылаешь ты ихъ одного за другимъ?
Клеопатра. Ребенокъ, появившійся на свтъ въ тотъ день, когда я забуду послать къ Антонію, умретъ въ злосчастіи. Чернилъ и бумаги, Харміона? — добро пожаловать, мой добрый Алексасъ! Харміона? Любила-ли я когда-нибудь Цезаря такъ сильно?..
Харміона. О, доблестный Цезарь!
Клеопатра. Да подавиться теб такимъ восклицаніемъ! Говори-же, о, храбрый Антоній!
Харміона. Великій Цезарь!
Клеопатра. Клянусь Изидой, я выбью теб зубы, если ты еще разъ сравнишь съ Цезаремъ человка самаго дорогого мн между всми людьми!
Харміона. Съ твоего милостиваго позволенія, я повторяю лишь твои-же припвы!
Клеопатра. Я была тогда юной, мои сужденія были незрлы. Надо имть кровь холодную, какъ ледъ, чтобы говорить, что я тогда говорила. Идемъ! Достань мн чернила и бумаги: каждый день буду посылать гонца,— хотя-бы мн пришлось обезлюдить Египетъ (Уходятъ).

ДЙСТВІЕ ВТОРОЕ.

СЦЕНА I.

Мессина. Въ дом Помпея.

Входятъ: Помпей, Менекратъ и Мееасъ.

Помпей. Если боги правосудны,— они помогутъ дламъ людей праведныхъ.
Менекратъ. Врь, благородный Помпей, что если они медлятъ, это не значитъ, чтобы они отказывали.
Помпей. Но пока мы молимъ о помощи у подножія ихъ. алтарей, то, о чемъ мы молимъ,— гибнетъ.
Менекратъ. По нашему невднію мы часто молимъ о собственной бд, а высшее могущество боговъ отказываетъ въ мольбахъ для нашего блага: такимъ образомъ, неуспхъ молитвы служитъ только къ нашему благу.
Помпей. Я увренъ въ успх:— народъ любитъ меня,, море въ моей власти. Мое могущество ростетъ, а мои предчувствія говорятъ мн, что оно достигнетъ всей величины. Маркъ Антоній занятъ за обденнымъ столомъ въ Египт, и не двинется на войну вн его, Цезарь занятъ накопленіемъ денегъ и теряетъ сердца, Лепидъ льститъ имъ обоимъ, и они оба ему льстятъ, ни онъ не любитъ ни того, ни другого и ни тотъ, ни другой о немъ ни мало не безпокоятся.
Менекратъ. Цезарь и Лепидъ уже въ пол, и они командуютъ сильнымъ войскомъ.
Помпей. Откуда ты знаешь это? Это вздоръ!
Менекратъ. Сильвій сказалъ.
Помпей. Ему приснилось, я знаю, что оба они въ Рим, въ ожиданіи Антонія. Но пусть вс чары любви, о сладострастная Клеопатра, украсятъ твои поблекшія губы! Пусть чары соединятся съ красотой, сладострастіе съ ними обоими! Опутай любовника цпью пиршествъ, отумань его мозгъ одуряющими благоуханіями, пусть повара Эпикура возбуждаютъ аппетитъ его никогда не прідающимися блюдами, наконецъ, пусть сонъ и обжорство усыпятъ его честь, чтобы она канула въ Лету! Что новаго, Варрій?

Входитъ Варрій.

Варрій. То, что я скажу, не сочинено: въ Рим съ часу на часъ ждутъ Марка Антонія, со дня вызда изъ Египта у него было слишкомъ достаточно времени, чтобы прибыть туда.
Помпей. Лучше-бы слуха моего коснулось извстіе мене важное, я не думалъ, Менасъ, чтобы этотъ обжора любви ршился надть шлемъ для такой незначительной войны. Какъ воинъ, онъ вдвое опасне тхъ двоихъ… Ну, что-жь, намъ остается гордиться, что первая-же попытка наша вырвала изъ объятій египетской вдовы ненасытнаго Антонія.
Менасъ. Никогда не поврю, чтобы Антоній сошелся съ Цезаремъ. Жена Антонія, только что умершая, досаждала Цезарю, его братъ воевалъ даже съ нимъ, хотя, вроятно, и безъ всякаго подстрекательства со стороны Антонія.
Помпеій. Конечно, Менасъ, часто маленькая вражда ведетъ за собой большую, но не возстань мы противъ нихъ всхъ, весьма вроятно, что они перессорились-бы между собою, ибо у нихъ достаточно поводовъ обнажить другъ противъ друга мечи. Но вотъ, чего мы не знаемъ,— можетъ-ли боязнь насъ — смирить ихъ вражду, ихъ разногласія? Да будетъ, что угодно богамъ! Дло идетъ о нашемъ спасеніи, и надо напречь вс наши силы! Идемъ, Менасъ! (Уходятъ).

СЦЕНА II.

Римъ. Въ дом Лепида.

Входятъ: Энобарбъ и Лепидъ.

Лепидъ. Ты-бы совершилъ достойное дло, добрый Энобарбъ, если-бы уговорилъ своего вождя выражаться кротко и дружественно.
Энобарбъ. Я уговорю его отвчать, какъ ему удобне: если Цезарь, раздражитъ его — пусть Антоній смотритъ на Цезаря свысока и говоритъ такъ-же громко, какъ Марсъ! Клянусь Юпитеромъ, если-бы мн суждено было имть бороду Антонія, я не сталъ-бы брить ее сегодня!
Лепидъ. Но теперь не время для личной вражды.
Энобарбъ. Всякое время годится для порождаемыхъ имъ вопросовъ.
Лепидъ. Но мелкіе вопросы должны уступить мсто крупнымъ.
Энобарбъ. Нтъ, если мелкіе опережаютъ.
Лепидъ. Мы говоримъ слишкомъ страстно. Умоляю тебя, не разгребай пепла. Вотъ идетъ благородный Антоній!

Входятъ: Антоній и Вентидій.

Энобарбъ. А вотъ и Цезарь.

Входятъ съ другой стороны: Цезарь, Меценатъ и Агриппа.

Антоній. Уладимъ все здсь, а затмъ немедленно къ парянамъ. Слышишь, Вентидій?
Цезарь. Не знаю, Меценатъ, спроси у Агриппы.
Лепидъ. Благородные друзья, обстоятельства, соединившія насъ здсь, первостепенной важности, да не вселитъ пустая причина между насъ разногласія: если существуютъ какія-либо неудовольствія, выслушаемъ ихъ съ кротостью, если мы начнемъ разбирать наши мелочныя обиды съ запальчивостью, мы совершимъ убійство, перевязывая раны. Итакъ, доблестные товарищи, я настоятельно прошу васъ, касайтесь самыхъ горькихъ вопросовъ въ самыхъ мягкихъ выраженіяхъ. И пусть запальчивость не усиливаетъ зла.
Антоній. Хорошо сказано. если-бы мы стояли во глав нашихъ войскъ, готовыхъ къ битв, я поступилъ-бы точно такъ же.
Цезарь. Привтствую тебя въ Рим.
Антоній. Благодарю.
Цезарь. Садись.
Антоній. Садись-же и ты.
Цезарь. И такъ…
Антоній. Я слышалъ, ты находишь дурнымъ мое поведеніе, въ которомъ нтъ ничего дурного, а если-бы и было, то это не касается тебя.
Цезарь. Я былъ бы смшонъ, если бы считалъ себя обиженнымъ изъ пустяковъ и въ особенности тобою, еще боле былъ бы я смшонъ, если бы дурно отозвался о теб, не имя права произносить твое имя.
Антоній. Разв мое пребываніе въ Египт касалось тебя, Цезарь?
Цезарь. Не больше, чмъ мое пребываніе здсь, въ Рим, могло касаться тебя въ Египт. Однакожь, если бы ты оттуда затялъ козни противъ моей власти, то твое пребываніе въ Египт касалось бы и меня.
Антоній. Что подразумваешь ты подъ словомъ ‘козни’?
Цезарь. Ты легко можешь понять мою мысль — посл того, что со мной было здсь. Твоя жена и твой братъ воевали со мной, ихъ измна имла въ виду тебя, ты былъ ихъ воинственнымъ кличемъ.
Антоній. Ты ошибаешься. Никогда мой братъ не посвящалъ меня въ свои дла, я освдомился объ этомъ и получилъ извстіе отъ врныхъ людей, сражавшихся за тебя. Скоре не на мою-ли власть напали они, вмст съ твоею? Разв не сражались они противъ моей воли, потому что у насъ съ тобой общее дло? На этотъ счетъ мои письма тебя уже удостоврили. Если ты непремнно ищешь ссоры,— не находя для нея причинъ, поищи чего нибудь другого.
Цезарь. Ты оправдываешься, навязывая мн недостатокъ пониманія, и на немъ строишь свое оправданіе.
Антоній. О, нтъ, о нтъ! Я знаю, я увренъ, что ты не могъ не подчиниться очевидности этого разсужденія, твой союзникъ въ дл, противъ котораго онъ сражался, я не могъ благосклонно смотрть на войну, грозившую разрушить мой покой. Что касается моей жены, я бы желалъ, чтобы судьба соединила тебя съ такой женщиной. Треть свта принадлежитъ теб, и ты бы могъ руководить и сдерживать эту треть веревочкой, но такую женщину,— нтъ!
Энобарбъ. Пусть боги наградятъ всхъ насъ такими женами: мужья воевали бы тогда противъ женъ!
Антоній. Да, Цезарь, я съ горестью сознаюсь, что много зла принесла теб ея неодолимая сварливость, происходившая отъ раздражительности и соединенная съ нкоторою политическою хитростью, но ты принужденъ же сознаться, что я тутъ ничего подлать не могъ.
Цезарь. Я писалъ теб въ Александрію, пока ты былъ занятъ пиршествами, но ты сунулъ мои письма въ карманъ и осыпалъ обидными насмшками моего посланнаго.
Антоній. Вождь! Онъ ворвался ко мн, не получивъ на это разршенія. Я тогда угощалъ трехъ царей и былъ не совсмъ-то въ томъ состояніи, въ какомъ бываю утромъ, но на другой день я съ нимъ самъ объяснился, что было равносильно тому, если-бы я у него просилъ прощенія. Да не будетъ онъ причиной нашей распри. Если необходимо намъ поссориться,— все-таки вычеркни его изъ нашего разговора.
Цезарь. Ты нарушилъ клятву, меня-же ты никогда не будешь имть права упрекнуть въ подобномъ.
Лепидъ. Воздержись, Цезарь!
Антоній. Нтъ, Лепидъ, дай ему говорить.— Мн дорога честь, о которой онъ говоритъ, предполагая, что я измнилъ ей. Продолжай же, Цезарь! И такъ я нарушилъ клятву?
Цезарь. Помогать мн оружіемъ и совтомъ при нервомъ требованіи: ты мн во всемъ отказалъ.
Антоній. Скоре упустилъ: тогда я жилъ въ отравленное время, лишавшее меня самосознанія. Какъ только я въ состояніи это сдлать,— винюсь передъ тобой, но никогда моя правота не унизитъ моего величія, также какъ и величіе мое никогда не обойдется безъ правоты. Истина въ томъ, что Фульвія — дабы заставить меня покинуть Египетъ — затяла съ тобой войну, я же, невольная причина, приношу теб вс мои извиненія, къ которымъ въ подобномъ случа побуждаетъ меня честь.
Лепидъ. Какъ это благородно!
Меценатъ. Прекратите же на этомъ счеты о взаимныхъ обидахъ. Забыть ихъ — это значило бы вспомнитъ, что настоятельная необходимость требуетъ вашего примиренія.
Лепидъ. Достойно сказано, Меценатъ.
Энобарбъ. Ну, или, по крайней мр, одолжите вашу любовь на время другъ другу, когда-же вы не услышите больше и самаго имени Помпея, вы можете ее взять обратно. Вамъ довольно будетъ времени ссориться, когда нечего будетъ длать больше другого.
Антоній. Молчи-же, ты только воинъ!
Энобарбъ. Я чуть не забылъ, что истина должна быть нма.
Антоній. Ты оскорбляешь это торжественное собраніе! замолчи-же.
Энобарбъ. Продолжайте. Я превратился въ камень.
Цезарь. Я не одобряю только формы, но не смысла его рчи, ибо невозможно намъ быть друзьями — при такомъ несогласіи въ поступкахъ, но если-бы я зналъ цпь, могущую достаточно крпко соединить насъ на разныхъ концахъ свта,— я пустился-бы ее отыскивать.
Агриппа. Дозволь мн, Цезарь.
Цезарь. Говори, Агриппа.
Агриппа. Съ материнской стороны у тебя есть сестра — славная Октавія, великій Маркъ Антоній теперь вдовецъ.
Цезарь. Не говори этого, Агриппа. если-бы Клеопатра тебя услыхала, ты былъ-бы справедливо обвиненъ въ необдуманности.
Антоній. Я еще не женатъ, Цезарь, дай мн выслушать Агриппу.
Агриппа. Чтобы вамъ находиться въ вчной дружб, чтобы сдлать изъ васъ братьевъ и соединить несокрушимымъ узломъ ваши сердца,— пусть Антоній возьметъ Октавію въ жены, ея красота можетъ потребовать себ въ мужья только первйшаго изъ мужей, ея добродтели и душевныя качества невозможно описать обыкновеннымъ человческимъ языкомъ. Благодаря этому союзу, вс мелочныя ссоры, кажущіяся теперь чмъ-то важнымъ, и вс преувеличенныя опасенія, дйствительно представляющія опасность,— превратятся въ ничто, даже истина превратится тогда въ ложь, между тмъ какъ теперь даже полуложь охотно принимается за истину. Ея любовь къ вамъ обоимъ возродила-бы и вашу взаимную любовь, а за нею и любовь всхъ тоже къ обоимъ вамъ. Простите мою откровенность. Эта мысль не сумасбродная, а обдуманная и внушенная преданностью.
Антоній. Что скажешь, Цезарь?
Цезарь. Ничего, пока не узнаю, каково мнніе Антонія о томъ, что сейчасъ произнесено.
Антоній. Но какую же власть иметъ Агриппа осуществить то, что предлагаетъ, если-бы я сказалъ: ‘да будетъ такъ, Агриппа’.
Цезарь. Власть Цезаря и его вліяніе на Октавію.
Антоній. О, мн и въ голову не придетъ искать препятствій къ осуществленію такого прекраснаго, благороднаго предположенія! Дай мн твою руку, устраивай-же это прекрасное дло, и съ этихъ поръ да руководитъ братское сердце нашими поступками и нашими великими предначертаніями
Цезарь. Вотъ моя рука! Я отдаю теб сестру, которую люблю, какъ никогда не любилъ ни одинъ братъ, да живетъ она для соединенія нашихъ государствъ и сердецъ, и да никогда не разстроится съ этихъ поръ наша дружба!
Лепидъ. Полный счастья, говорю я: да будетъ!
Антоній. Я не думалъ обнажать меча противъ Помпея,— онъ не такъ давно еще оказалъ мн немаловажную услугу. Прежде я долженъ отблагодарить его, чтобы не заслужить упрека въ неблагодарности, а за нею я брошу ему вызовъ.
Лепидъ. Надо спшить. Мы сами должны искать Помпея, если не хотимъ, чтобы онъ искалъ насъ.
Антоній. Гд онъ теперь?
Цезарь. Въ окрестностяхъ горы Мизены.
Антоній. Велики-ли его силы на суш?
Цезарь. Велики и увеличиваются безостановочно, на мор-же онъ единственный властитель.
Антоній. Такова молва. Я бы хотлъ скорй переговорить съ нимъ. Поспшимъ-же. Но прежде, чмъ воевать, поспшимъ съ дломъ, о которомъ говорили раньше.
Цезарь. Охотно, приглашаю повидаться тебя съ моей сестрой и тотчасъ поведу тебя къ ней.
Антоній. Лепидъ, не лишай насъ твоего общества.
Лепидъ. Сама болзнь не удержала-бы меня, благородный Антоній (Трубы. Уходятъ: Антоній и Цезарь Лепидъ).
Меценатъ. Привтствую тебя съ возвращеніемъ изъ Египта.
Энобарбъ. Половина Цезарева сердца, достойный Меценатъ! Благородный другъ мой Агриппа!
Агриппа. Добрый Энобарбъ!
Меценатъ. Мы должны быть счастливы, что дло уладилось такъ прекрасно! Хорошо-ли вамъ было въ Египт?
Энобарбъ. Да, отлично, днемъ мы спали, а ночь сокращали въ пьянств.
Меценатъ. Правда-ли, что вы для двнадцати человкъ зажаривали къ завтраку восемь кабановъ?
Энобарбъ. Ну, это все равно, что муха въ сравненіи съ орломъ, мы продлывали гораздо боле чудовищныя и гораздо боле достойныя разсказовъ штуки!
Меценатъ. Она, если врить слухамъ, женщина, противъ которой трудно устоять?
Энобарбъ. Она похитила сердце Антонія на берегахъ рки Цидна, при первой-же встрч.
Агриппа. Если не ошибаюсь, именно объ этой встрч я и слышалъ.
Энобарбъ. Я вамъ разскажу. Судно, на которомъ она находилась, плавало на вод, какъ сверкающій престолъ, корма была изъ кованнаго золота, пурпурные паруса были такъ пропитаны благоуханіями, что втры томились отъ любви къ нимъ. Серебряныя весла, мрно, подъ звуки флейтъ, разскали волны, и вода гналась быстро за ихъ всплесками, какъ-бы влюбленная въ ихъ удары. Что касается Клеопатры,— всякое описаніе было-бы блднымъ. Она лежала въ палатк изъ золотыхъ тканей, помрачая даже Венеру, на которую мы привыкли смотрть, какъ на доказательство, что искусство можетъ превзойти и самую природу. По бокамъ стояли дти, какъ улыбающіеся купидоны съ ямочками на щекахъ, разноцвтными опахалами они усиливали пылъ нжныхъ щекъ Клеопатры и уничтожали такимъ образомъ свои-же собственныя дйствія.
Агриппа. Какое блестящее зрлище представилось Антонію!
Энобарбъ. Ея прислужницы, подобныя нереидамъ или водянымъ феямъ, повиновались одному ея взгляду и благоговйно склонялись передъ ней въ самыхъ восхитительныхъ позахъ. Казалось, рулемъ управляла сирена, шелковыя снасти вздрагивали отъ прикосновенія ея рукъ, нжныхъ, какъ цвтокъ, ловко исполнявшихъ свое дло. Съ галеры неслось невидимое и чудное благоуханіе, возбуждавшее чувства. Городъ высыпалъ на близлежащую набережную все свое населеніе, Антоній сидлъ одинъ на трон среди площади, оглашая воздухъ возгласами, но к самъ воздухъ готовъ, кажется, былъ умчаться для созерцанія Клеопатры и образовать пустоту въ природ, если-бы пустота была возможна!
Агриппа. Чудная египтянка!
Энобарбъ. Когда она сошла на землю, Антоній послалъ ей приглашеніе къ ужину. Она возразила, что ему скоре подобаетъ быть ея гостемъ,— и онъ уступилъ. Нашъ благовоспитанный Антоній, отъ котораго еще ни одна женщина не слышала слова ‘нтъ’, бреетъ десять разъ свою бороду, отправляется на пиръ и, по обыкновенію, платитъ своимъ сердцемъ за то, что пожирали только его глаза.
Агриппа. Царственная чародйка! Она уложила въ кровать и мечъ великаго Цезаря, онъ ее пахалъ, какъ ниву, она приносила жатву.
Энобарбъ. Я видлъ, какъ однажды, пробжавъ около сорока шаговъ по улиц, она запыхалась, хотла говорить и остановилась, задыхаясь, но она такъ восхитительна, что и изъ этого съумла изобразить красоту и, хотя бездыханная, она все-таки дышала очарованіемъ.
Меценатъ. И вотъ, теперь Антоній ршительно долженъ покинуть ее!
Энобарбъ. Никогда онъ ея не покинетъ, ни года не старятъ ея, ни привычка не истощитъ ея безконечнаго разнообразія, другія женщины, удовлетворяя желаніемъ,— порождаемымъ имя, пресыщаютъ, она-же чмъ боле насыщаетъ человка, тмъ боле возбуждаетъ въ немъ голодъ. Самое безчестное поведеніе ея до того привлекательно, что и святые жрецы благословляютъ ее, когда она предается разврату.
Меценатъ. Если красота, умъ, скромность могутъ имть цну для сердца Антонія, такъ Октавія для него счастливая находка.
Агриппа. Идемъ. Добрый Энобарбъ, будь моимъ гостемъ во время твоего пребыванія здсь.
Энобарбъ. Благодарю отъ всего сердца, другъ (Уходятъ).

СЦЕНА III.

Римъ. Во дворц Цезаря.

Входитъ: Октавія, Цезарь и Антоніи, слуги за ними.

Антоній. Иногда свтъ и высокія обязанности будутъ вырывать меня изъ твоихъ объятій.
Октавія. Мои колни не разогнутся тогда передъ алтарями боговъ, которымъ я стану молиться за тебя.
Антоній. Доброй ночи, Цезарь. Моя Октавія! не суди о моихъ недостаткахъ но народной молв: до сихъ поръ я не всегда соблюдалъ границы позволительнаго, но въ будущемъ я буду поступать благоразумно. Прощай, моя дорогая!
Октавія. Доброй ночи, Антоній.
Цезарь. Доброй ночи (Уходятъ: Цезарь и Октавія).

Входитъ Предсказатель.

Антоній. Ну что, чучело? Хотлъ-бы ты вернуться въ Египетъ?
Предсказатель. Я благодарилъ-бы боговъ, если-бы никогда не покидалъ Египта, а вы никогда не прізжали-бы сюда!
Антоній. Будь добръ, скажи, почему-же это?
Предсказатель. Въ смущеніи моемъ я не могу выказать того, что предвижу, но возвратись скоре въ Египетъ.
Антоній. Скажи мн, кто изъ насъ будетъ счастливе: Цезарь или я?
Предсказатель. Цезарь. Потому, Антоній, разойдись съ нимъ. Твой демонъ, т. е. духъ, покровительствующій теб, благороденъ, храбръ, высокомренъ, несравнимъ, когда духъ Цезаря отсутствуетъ, но при немъ твой геній-покровитель, какъ-бы удрученный, превращается въ страхъ. Поэтому удали ихъ другъ отъ друга.
Антоній. Не будемъ говорить больше объ этомъ.
Предсказатель. Ни съ кмъ съ другимъ, какъ съ тобой, никогда иначе, какъ съ тобой. Въ какую-бы игру ни игралъ ты съ нимъ,— будь увренъ, ты проиграешь, у него столько врожденнаго счастья, что онъ во всхъ случаяхъ пересилитъ тебя, твой свтъ меркнетъ, какъ только его свтъ заблеститъ около тебя. Повторяю: духъ твой боится покровительствовать теб, но когда онъ одинъ,— онъ воистину благороденъ.
Антоній. Ступай и скажи Вентидію, что я хочу говорить съ нимъ (Предсказатель уходитъ). Я долженъ выступить противъ парянъ… По наук-ли или случайно, но онъ сказалъ правду. Самыя кости ему повинуются, и въ нашей игр все мое превосходство надъ нимъ уничтожается его счастьемъ. Если мы бросаемъ жребій,— онъ непремнно выигрываетъ, его птухи вчно побждаютъ моихъ, когда, по всмъ соображеніямъ, должно было-бы быть наоборотъ, его перепела постоянно бьютъ моихъ, въ разгар боя. Я долженъ вернуться въ Египетъ. Я заключилъ этотъ бракъ для общаго успокоенія, пусть такъ! Но вс радости мои на Восток.

Входитъ Вентидій.

Агриппа. Приблизься, Вентидій. Ты выступишь противъ парянъ, твое полномочіе готово, слдуй за мной, я передамъ его теб (Уходятъ).

СЦЕНА IV.

Римъ.— Площадь.

Входятъ: Лепидъ, Меценатъ и Агриппа.

Лепидъ. Не безпокойся боле, прошу тебя, спши за твоими вождями.
Агриппа. Пусть только Маркъ Антоній простится съ Октавіей, и мы выступимъ.
Лепидъ. Прощай до новаго свиданія съ вами въ военныхъ доспхахъ, которые такъ идутъ вамъ обоимъ!
Меценатъ. По моимъ соображеніямъ объ этомъ пути мы будемъ у мыса Мизенскаго раньше тебя, Лепидъ.
Лепидъ. Ваша дорога гораздо короче, мои дла меня на много задержатъ, вы опередите меня на два дня.
Меценатъ и Агриппа. Желаетъ теб успха!
Лепидъ. Прощай (Уходятъ).

СЦЕНА V.

Александрія.— Во дворц.

Входятъ: Клеопатра, Харміона, Ира, Алексасъ и слуги.

Клеопатра. Музыку, музыку скорй — эту грустную пищу для всхъ насъ, влюбленныхъ!
Слуга. Эй, музыка!

Входитъ Мардіанъ.

Клеопатра. Оставимъ это: лучше пойдемъ играть на билліард, Харміона. Пойдемъ!
Харміона. У меня болитъ рука. Играй съ Мардіаномъ.
Клеопатра. Играть съ евнухомъ не все-ль равно, что съ женщиной. Не угодно-ли теб идти играть со мной, почтеннйшій?
Мардіанъ. Какъ только я въ состояніи, царица.
Клеопатра. Достаточно высказаннаго добраго желанія, какъ бы оно неудовлетворительно ни было, чтобы имть право на снисхожденіе. Но нтъ, я уже раздумала. Подайте мн мою удочку, пойдемъ на рку, тамъ, при звукахъ дальней музыки, я буду ловить золотистыхъ рыбокъ, острымъ крючкомъ пронизывать ихъ скользкія жабры, и при вид каждой пойманной рыбки я буду воображать, что это Антоній, и говорить: ‘а! вотъ ты и пойманъ!’.
Харміона. Помнишь веселый день, когда ты побилась съ нимъ объ закладъ, кто выловитъ больше, и твой водолазъ прицпилъ къ его удочк соленую рыбу, которую Антоній съ торжествомъ вытащилъ изъ воды!
Клеопатра. Этотъ день! О, какое было хорошее время! Я вывела его изъ терпнія смхомъ, а вечеромъ имъ же успокоила его, на другое утро, задолго до девяти часовъ, я упоила его до усыпленія въ кровати, потомъ я его одла въ мои одежды, а сама надла принадлежавшій ему мечъ Филиппа.

Входитъ встникъ.

А, это изъ Италіи! Влей твои плодоносныя всти въ мои давно уже безплодныя уши!
Встникъ. Царица, царица!
Клеопатра. Антоній умеръ? Негодный рабъ, если ты съ этимъ явился,— ты убилъ свою повелительницу, но если онъ свободенъ и здоровъ, и если ты о немъ именно такъ разскажешь,— вотъ теб золото и мои самыя голубыя жилки для лобзанія. Цлуй-же руку мою, которую лобызали цари и, лобызая, дрожали.
Встникъ. Нтъ, царицща, онъ чувствуетъ себя хорошо.
Клеопатра. Вотъ теб еще золото. Но смотри, негодяй! Вдь обыкновенно говорятъ про мертвыхъ, что имъ хорошо. Если ты клонишь къ тому же, это золото, которымъ я жаловала тебя, я прикажу расплавить и влить въ твою злополучную глотку.
Встникъ. Милостивая царица, выслушай меня.
Клеопатра. Согласна, говори, я слушаю. Но твой видъ не предвщаетъ ничего добраго. Если Антоній свободенъ и полонъ силъ, къ чему же ты принимаешь такой унылый видъ, если всти твои радостны? Если ему плохо, ты бы долженъ былъ явиться въ вид фуріи, увнчанной змями, а не подъ личиной человка.
Встникъ. Угодно-ли теб выслушать меня?
Клеопатра. Мн хотлось-бы тебя ударить прежде, чмъ ты начнешь говорить, но, если ты скажешь, что Антоній живъ, здоровъ, другъ Цезаря, а не плнникъ его, я осыплю тебя золотымъ дождемъ, градомъ драгоцнныхъ жемчужинъ.
Встникъ. Царица, онъ здоровъ.
Клеопатра. Хорошо сказано.
Встникъ. И другъ Цезаря.
Клеопатра. Ты хорошій человкъ.
Встникъ. Цезарь и онъ никогда не были такъ друзьями какъ теперь.
Клеопатра. Обогатись же моими щедротами.
Встникъ. Но…
Клеопатра. Мн не нравится это но… оно умаляетъ такое хорошее начало. Не надо этого но! Это но похоже на тюремщика, готоваго выпустить на свтъ какого нибудь ужаснйшаго злодя. Прошу тебя, другъ, вытряхни же сразу въ мои уши всю кучу твоихъ встей, какъ хорошихъ, такъ дурныхъ. Онъ другъ Цезаря, въ полномъ здоровь, говоришь ты, и свободенъ?
Встникъ. Свободенъ, царица! нтъ, я этого не говорилъ. Онъ связанъ съ Октавіей.
Клеопатра. По какому длу?
Встникъ. По самому пріятному: онъ раздляетъ съ ней ложе.
Клеопатра. Я блдню, Харміона!
Встникъ. Царица, онъ женился на Октавіи.
Клеопатра. Да обратится на тебя самая жестокая, самая злая чума (Бьетъ его)!
Встникъ. О, терпніе, милостивая царица!
Клеопатра. Что говоришь ты? (Снова бьетъ его). Вонъ отсюда, гнусный негодяй! Или я вышибу твои глаза и заставлю ихъ, какъ мячи, катиться передъ собой, не оставлю на голов твоей ни единаго волоса (Сильно толкаетъ его). Я заставлю бить тебя желзными прутьями, вываривать въ разсол и доваривать въ щелок!
Встникъ. Милостивая царица, если я принесъ всть, это не значитъ, что устроилъ этотъ бракъ.
Клеопатра. Скажи, что этого не существуетъ, и я теб подарю цлую область, сдлаю тебя ослпительно счастливымъ, мои удары зачтутся теб за то, что ты привелъ меня въ бшенство, сверхъ того я награжу тебя всмъ, чего только можетъ потребовать твоя скромность.
Встникъ. Онъ женатъ, царица.
Клеопатра. Бездльникъ, твой часъ насталъ! (Выхватываетъ ножъ).
Встникъ. А! Я долженъ бжать! Въ чемъ обвиняешь меня, царица? Я ни въ чемъ не виноватъ (Убгаетъ).
Харміона. Милостивая повелительница, сдержи себя! человкъ этотъ не виноватъ.
Клеопатра. Громъ не щадитъ и невинныхъ. Да погибнетъ Египетъ подъ волнами Нила! И да превратятся вс добрыя существа въ змй! Верните этого раба. Какъ бы я взбшена ни была,— я не стану кусаться. Верните его. (Слуга уходитъ).
Xарміона. Онъ боится вернуться.
Клеопатра. Я не сдлаю ему зла. Эти руки уже обезчещены тмъ, что били существо низшее меня, между тмъ, какъ я сама поставила себя въ это положеніе.

Входитъ встникъ.

Подойди. Хотя и честно, но никогда не безопасно приносить дурную всть. Доброму встнику дай хоть легіонъ языковъ, дурная же всть пусть доходитъ сама и узнается по удару, который она намъ наноситъ.
Встникъ. Я исполнялъ свой долгъ.
Клеопатра. Женился онъ? — я возненавижу тебя самой злой ненавистью, если ты еще разъ скажешь — да!
Встникъ. Онъ женатъ, царица!
Клеопатра. Да осудятъ тебя боги! Ты все-таки стоишь на своемъ?
Встникъ. Разв прикажешь мн лгать?
Клеопатра. О! Желала-бы я, чтобы ты лгалъ,— если-бы даже отъ этого половина подвластнаго мн Египта покрылась потопомъ и обратилась въ цистерну твердочешуйчетыхъ змй! Ступай, исчезни! Будь у тебя ликъ Нарцисса, ты мн казался бы все-таки чудовищемъ. Онъ женился!
Встникъ. Умоляю, прости меня, царица!
Клеопатра. Онъ женился!
Встникъ. Прими въ соображеніе хоть то, что я не и даю тебя гнвить. Наказывать меня за то, что сама засталяешь длать,— несправедливо. Онъ женился на Октавіи.
Клеопатра. О, если-бы его примръ сдлалъ и тебя негодяемъ — тебя, который пока еще честенъ! Какъ! Ты увренъ въ этомъ? Вонъ отсюда! Товаръ, привезенный тобой изъ Рима, слишкомъ для меня дорогъ, пусть онъ остается на твоихъ рукахъ и разорись ты съ нимъ (Встникъ уходитъ).
Xарміона. Успокойся, милостивая царица!
Клеопатра. Превознося Антонія, я унижала Цезаря.
Харміона. Много разъ, царица!
Клеопатра. Я хорошо вознаграждена за это! Уведи меня отсюда. Я готова упасть безъ чувствъ! О, Ира! Харміона! Нтъ, это ничего. Добрый Алексасъ, сходи, отыщи этого человка и прикажи ему подробно описать черты Октавіи, ея возрастъ, ея нравъ,— да не забудь спросить о цвт волосъ! И приходи скоре передать его слова! (Алексасъ уходитъ). Отрекаюсь отъ него навсегда! Нтъ, нтъ, не могу, Харміона! Если, съ одной стороны, на немъ маска Горгоны, то, съ другой, для меня онъ все-таки — Марсъ! (Мардіану). Скажи Алексасу, чтобы узналъ и о ея рост. О, пожалй меня, Харміона! Но не говори со мной. Уведи меня въ мою комнату (Уходитъ).

СЦЕНА VI.

У Мизенскаго мыса.

Помпей и Менасъ входятъ при звукахъ трубъ и барабановъ: съ другой стороны: Цезарь, Лепидъ, Антоній, Энобарбъ и Мецепатъ, сопровождаемые воинами.

Помпей. Мы помнялись заложниками,— теперь можемъ и побесдовать передъ битвой.
Цезарь. Боле чмъ справедливо, прежде всего надо переговорить, поэтому мы еще раньше послали теб наши письменныя предложенія, какъ-бы мало ты ихъ ни разсматривалъ, сообщи все-таки намъ, достаточны-ли он, чтобы успокоить твой недовольный мечъ и возвратить въ Сицилію всю эту чудную молодежь, которая иначе должна здсь погибнуть?
Помпей. Выслушай-же меня, вы, трое, единственные властители этого огромнаго міра, высокіе намстники боговъ: я не понимаю, почему-бы не имть моему отцу мстителей, ему, оставившему посл себя сына и друзей, когда Юлій Цезарь, являвшійся при Филиппахъ Бруту, видлъ, какъ вы дрались тамъ за него. Что заставило блднаго Кассія сдлаться заговорщикомъ? Что подвигнуло высокоуважаемаго, честнаго римлянина Брута и его товарищей по оружію, этихъ славныхъ защитниковъ свободы, на ршеніе обагрить кровью Капитолій? Одно только: — они не хотли видть въ человк ничего, кром человка. И вотъ, что заставило меня снарядить этотъ флотъ, бремя котораго заставляетъ пниться возмущенный океанъ, этимъ флотомъ я хочу наказать за неблагодарность, оказанную ненавистнымъ Римомъ моему благородному отцу.
Цезарь. Какъ теб угодно.
Антоній. Ты не испугаешь насъ, Помпей, своими парусами, мы съумемъ отвтить теб и на мор, на суш-же, ты знаешь самъ, въ какомъ ты меньшинств противъ насъ.
Помпей. На суш, правда, ты богаче меня домомъ моего отца, но такъ какъ кукушка кладетъ яйца всегда въ чужія гнзда, оставайся въ немъ до послдней возможности.
Лепидъ. Все это не идетъ къ длу, благоволи сказать, принимаешь-ли ты переданныя теб нами предложенія?
Цезарь. Въ этомъ суть.
Антоній. Не поддавайся нашимъ уговорамъ, а только сообрази, какое ршеніе теб боле выгодно.
Цезарь. И какія послдствія повлечетъ за собой требованіе тобою большаго.
Помпей. Вы предложили мн Сицилію и Сардинію, на томъ условіи, чтобы я очистилъ море отъ пиратовъ и послалъ въ Римъ извстное количество хлба. Если я соглашусь на эти предложенія, мы должны разойтись безъ зазубрины на мечахъ, безъ царапины на щитахъ.
Цезарь, Антоній и Лепидъ. Таковы наши предложенія.
Помпей. Такъ знайте-же, я явился сюда, передъ вами, какъ человкъ, готовый ихъ принять. Но Маркъ Антоній причинилъ мн непріятность. Хотя я и уменьшаю цну моей заслуги, напоминая теб о ней, все-таки ты долженъ знать, что когда Цезарь воевалъ съ твоимъ братомъ, мать твоя явилась въ Сицилію и нашла тамъ дружественный пріемъ.
Антоній. Я это зналъ, Помпей, и вполн расположенъ отъ души принести теб благодарность,— это мой долгъ.
Помпей. Дай-же мн руку. Я-не ждалъ встртить тебя здсь.
Антоній. На восток постели слишкомъ мягки. Благодарю, что ты заставилъ меня явиться сюда раньше, чмъ я предполагалъ, отъ этого я только въ выигрыш.
Цезарь. Ты перемнился съ послдняго нашего свиданія.
Помпей. Право, не знаю, но, какъ-бы ни измнило лицо мое враждебная судьба, ей ни въ какомъ случа не добраться до моей груди и не сдлать изъ моего сердца своего раба.
Лепидъ. Счастливое свиданіе!
Помпей. Надюсь, Лепидъ! — и такъ, мы столковались, я прошу написать нашъ договоръ и скрпить его печатями.
Цезарь. Это мы должны сдлать прежде всего.
Помпей. Прежде чмъ разстаться, намъ нужно почтить другъ друга пиромъ, вынемъ жребій: кому первому.
Антоній. Дозволь мн, Помпей.
Помпей. Нтъ, Антоній, пусть ршитъ судьба, вдь будешь-ли ты первымъ или послднимъ, ты превзойдешь насъ своей тонкой египетской кухней. Я слышалъ, Юлій Цезарь разжирлъ отъ тамошнихъ пиршествъ.
Антоній. Мало-ли что ты слышалъ.
Помпей. Въ моихъ мысляхъ нтъ ничего оскорбительнаго.
Антоній. Какъ и въ твоихъ словахъ.
Помпей. Вотъ, что я слышалъ, слышалъ еще, какъ Аполодоръ приносилъ къ нему…
Энобарбъ. Ну, да, проносилъ! Довольно объ этомъ.
Помпей. Что-же проносилъ? — скажи, пожалуйста.
Энобарбъ. Да извстную царицу на перин.
Помпей. Я только теперь узналъ тебя. Какъ поживаешь, воинъ?
Энобарбъ.Отлично: и вроятно дальше будетъ такъ-же, потому-что я въ будущемъ предвижу четыре пиршества.
Помпей. Дай пожать теб руку. Я тебя всегда любилъ: я видлъ тебя въ битв и завидовалъ теб.
Энобарбъ. Тебя я не очень-то любилъ, но я хвалилъ тебя когда ты заслуживалъ въ десять разъ больше, чмъ однхъ похвалъ, которыми я награждалъ тебя.
Помпей. Радуюсь твоей откровенности: она къ теб идетъ. Приглашаю васъ всхъ на бортъ моей галеры. Шествуйте, вожди.
Цезарь, Антоній и Лепидъ. Укажи намъ дорогу.
Помпей. Идемте (Уходятъ: Помпей, Цезарь, Антоній, Лепидъ, воины и свита).
Менасъ (всторону). Твой отецъ, Помпей, никогда не заключилъ-бы такого договора. — Мы когда-то знали другъ-друга.
Энобарбъ. На мор, кажется.
Менасъ. Дйствительно.
Энобарбъ. Ты творилъ на мор чудеса,
Менасъ. А ты на суш.
Энобарбъ. Я всегда хвалю тхъ, кто меня хвалитъ. Но я убжденъ, что нельзя отрицать того, что я отличался на суш.
Менасъ. Ни того, что я на мор.
Энобарбъ. Нтъ можно, есть кое-что, отъ чего ты, ради собственной выгоды, могъ-бы отречься: вдь ты былъ страшнымъ разбойникомъ на мор.
Менасъ. А ты на суш.
Энобарбъ. Если такъ, я отказываюсь отъ своихъ заслугъ. И все-таки дай руку, Менасъ, будь твои глаза облечены властью, они бы подцпили здсь двухъ обнимающихъ одинъ другого разбойниковъ.
Менасъ. Лицо человческое не можетъ лгать, что бы ни длали руки.
Энобарбъ. За то нельзя сказать того-же про лицо хорошенькихъ женщинъ.
Менасъ. Оно не выдаетъ ихъ, потому-что он воруютъ сердца.
Энобарбъ. Мы шли сюда сражаться съ вами.
Менасъ. Что касается меня, я не доволенъ, что дло перешло на пьянство.Сегодня Помпей просмялъ свое счастье.
Энобарбъ. Если такъ, наврное онъ не вернетъ его теперь и слезами.
Менасъ. Правда твоя. Мы не ждали здсь Марка Антонія. Скажи мн, женатъ онъ на Клеопатр?
Энобарбъ. Сестру Цезаря зовутъ Октавіей.
Менасъ. Ну да, она была женой Кайя Марцелла.
Энобарбъ. А теперь она жена Марка Антонія.
Менасъ. Что ты говоришь?
Энобарбъ. Правду.
Менасъ.Такъ значитъ Цезарь связанъ съ нимъ на вки?
Энобарбъ. Если-бы я былъ призванъ предвидть судьбу этого союза — я-бы не сказалъ этого.
Менасъ. Мн кажется, тутъ было больше разсчета, чмъ любви.
Энобарбъ. И мн это кажется, но ты увидишь, узы, которыя, казалось-бы, должны тсно скрпить ихъ дружбу, задушатъ ихъ. Октавія недоступна, холодна и спокойна.
Менасъ. Какой-же мужчина не пожелалъ-бы такой жены?
Энобарбъ. Тотъ, который самъ не таковъ: и этотъ человкъ — Маркъ Антоній. Онъ вернется къ своему египетскому блюду: тогда вздохи Октавіи зажгутъ гнвъ Цезаря, и какъ я только что сказалъ, что составляетъ силу ихъ дружбы, сдлается немедленно причиной ссоры. Любовь Антонія пребудетъ, гд она есть и теперь, здсь онъ вступилъ въ бракъ только ради выгоды.
Менасъ. Это весьма возможно. Идемъ-же на галеру. Мн хочется выпить за твое здоровье.
Энобарбъ. А мн за твое. Мы таки пріучили къ этому свои глотки въ Египт.
Менасъ. Такъ отправимся-же (Уходятъ).

СЦЕНА VII.

На палуб помпеевой галеры, близь Мизенскаго мыса.

Музыка. Входятъ двое или трое слугъ, неся накрытый столь.

1-й слуга. Они сейчасъ придутъ, пріятель. Многіе изъ нихъ уже настолько не тверды на ногахъ, что малйшій втеръ можетъ ихъ свалить.
2-й слуга. Лепидъ совершенно красный.
1-й слуга. Они заставили его напиться.
2-й слуга. Какъ только двое другихъ начнутъ другъ другу говорить колкости, онъ имъ кричитъ: ‘довольно!’, ублажая ихъ просьбами, а себя напитками.
1-1 слуга. Да, но онъ только обостряетъ войну между собою и здравымъ смысломъ.
2-й слуга. И все это для того, чтобы находиться въ обществ людей выше его! Я-бы лучше желалъ имть въ своемъ распоряженіи тростинку, чмъ владть копьемъ, котораго не въ силахъ поднять.
1-й слуга. Быть въ высшемъ обществ и остаться въ немъ незамченнымъ, это значитъ походить на пустыя глазныя впадины, такъ обезображивающія лицо.

Трубы. Входятъ: Цезарь, Антоній, Помпей, Лепидъ, Агриппа, Меценатъ, Энобарбъ, Менасъ и другіе вожди.

Антоній. Такъ ужь у нихъ въ обыча, Цезарь, по прибыли воды въ Нил, отмчаемой дленіями на пирамид, они узнаютъ,— по высот отмтки, будетъ-ли у нихъ урожай или голодъ. Чмъ выше Нилъ,— тмъ боле надеждъ на урожай: когда вода спадаетъ, земледлецъ сетъ прямо въ илъ и въ тину, и жатва скоро готова.
Лепидъ. У васъ тамъ необыкновенныя зми.
Антоній. Есть, Лепидъ.
Лепидъ. Ваши египетскія зми рождаются отъ дйствія лучей вашего солнца, также какъ и ваши крокодилы.
Антоній. Это правда.
Помпей. Сядемъ-же. Вина! За здоровье Лепида.
Лепидъ. Я не такъ здоровъ, какъ слдовало-бы, но никогда не потеряю разсудка.
Энобарбъ. По крайней мр, пока не заснешь. Боюсь только, чтобы это не случилось раньше.
Лепидъ. А вотъ я слышалъ, что птоломеевы пирамиды очень хороши, право, я это слышалъ.
Менасъ (всторону). Помпей, два слова!
Помпей (всторону). Скажи мн на ухо, въ чемъ дло?
Менасъ (также). Прошу тебя, встань, мн нужно сказать теб…
Помпей (также). Подожди, сейчасъ! — Этотъ кубокъ Лепиду!
Лепидъ. Что-же это за штука — вашъ крокодилъ-то?
Антоній. По виду онъ совершенно похожъ на себя, толщиной не превосходитъ своей толщины, вышина его какъ разъ на его собственной вышин, движется онъ посредствомъ собственныхъ членовъ, кормится тмъ, чмъ питается, а какъ только распадается на составныя начала,— онъ переселяется въ другія существа.
Лепидъ. Какого онъ цвта?
Антоній. Собственнаго.
Лепидъ. Странная змя!
Антоній. Правда, и его слезы — влажныя.
Цезарь. Удовлетворится-ли онъ этимъ описаніемъ?
Антоній. Да, при помощи заздравныхъ кубковъ, подносимыхъ ему Помпеемъ. A то онъ былъ-бы не настоящимъ эпикурейцемъ.
Помпей (тихо Менасу). Лзь ты хоть въ петлю! — со мной говорить? О чемъ? Назадъ! Длай, что приказываютъ. Гд-же кубокъ, который я потребовалъ?
Менасъ (тихо Помпею). Ради моей службы, встань съ сдалища и выслушай меня.
Помпей (также Менасу). Ты, кажется, съ ума сошелъ. Въ чемъ дло? (Встаетъ и отходитъ съ нимъ всторону).
Менасъ. Я всегда снималъ шапку передъ твоимъ счастьемъ.
Помпей. Ты мн всегда служилъ врно. Что дальше? Веселитесь, друзья!
Антоній. Лепидъ, берегись этой мели: сядешь на нее.
Менасъ Хочешь быть владыкой всего міра?
Помпей. Что ты говоришь?
Менасъ. Повторяю: хочешь быть властелиномъ всего міра?
Помпей. Какимъ-же это образомъ?
Менасъ. Только согласись, и какимъ-бы бднякомъ я теб ни казался, я все-таки могу дать теб вселенную.
Помпей. Много-ли ты выпилъ?
Менасъ. Нтъ, Помпей, я воздерживался отъ кубка. Ты, если осмлишься, можешь быть земнымъ Юпитеромъ: все, заключенное въ ндрахъ моря и въ глубин неба,— твое, если захочешь.
Помпей. Скажи-же мн, какимъ образомъ?
Менасъ. Эти властители міра, тріумвиры, на твоемъ корабл, прикажи мн обрубить канаты, и когда очутимся. въ открытомъ мор,— перержемъ имъ горла — и все въ твоей власти!
Помпей. А! Ты-бы это могъ сдлать, не предупреждая меня. Съ моей стороны — это было-бы подлостью, съ твоей — честной услугой. Теб-бы нужно было знать, что выгода никогда не руководила моей честью, но сама руководима ею. Жалй-же, что твой языкъ такъ глупо выдалъ твой замыселъ. Выполненный безъ моего вдома — онъ былъ-бы мной одобренъ. Но теперь я долженъ осудить его. Забудь о немъ и пей!
Менасъ (про себя). Если такъ, я больше не хочу слдовать за твоимъ блднющимъ счастьемъ. Кто что-нибудь отыскиваетъ и потомъ отказывается, когда ему это предлагаютъ, больше никогда не найдетъ желаннаго.
Помпей. За здоровье Лепида!
Антоній. Отнесите его на берегъ! Помпей, я отвчу за него!
Энобарбъ. За твое, Менасъ.
Менасъ. Охотно, Энобарбъ.
Помпей. Наливай до самаго края,
Энобарбъ (указывая на раба, уносящаго Лепида). Вотъ это такъ силачъ, Менасъ.
Менасъ. Почему?
Энобарбъ. Онъ уноситъ треть міра на себ, разв ты не видишь?
Менасъ. Ну, значитъ, треть міра пьяна, почему онъ не весь пьянъ, чтобы все шло кругомъ!
Энобарбъ. Пей-же и помоги ему кружиться.
Менасъ. Пью!
Помпей. И все-таки это не александрійскій пиръ.
Антоній. Близокъ къ нему!.. Чокнемся!.. Здоровье Цезаря!
Цезарь. Я-бы обошелся безъ этого. Вдь это чудовищная работа, полоскать мозгъ, чтобы грязнить его больше.
Антоній. Будь-же сыномъ обстоятельствъ.
Цезарь. Пей-же, я теб отвчу, но я бы предпочиталъ четыре дня ничего не пить, чмъ въ одинъ выпить столько!
Энобарбъ (Антонію). Ну-ка, мой доблестный царь. Не сплясать-ли намъ теперь египетскую вакханалію, въ ознаменованіе этой попойки?
Помпей. Плясать, храбрый вождь!
Антоній. Возьмитесь вс за руки, пока торжествующее вино не погрузитъ нашего сознанія въ сладостную, тихую Лету!
Энобарбъ. Возьмемся за руки. Пусть оглушительная музыка ошеломитъ наши уши. А въ это время я вамъ укажу мста, потомъ этотъ молодчикъ будетъ запвалой,— а каждый изъ насъ пусть подтягиваетъ такъ громко, какъ только могутъ выдержать мужественныя легкія.

Музыка играетъ. Энобарбъ разставляетъ гостей въ кругъ, соединяя ихъ руки.

&nbsp, Пніе.
Эй ты, Вакхъ, властитель міра,
Пусть, средь звонкихъ псенъ лира,
Твои грозди насъ внчаютъ,
А ихъ капли въ мозгъ вливаютъ
Всхъ житейскихъ бдъ забвенье.
Сладокъ намъ чадъ упоенья.
Смертному, когда онъ пьянъ,
По колно океанъ.
Цезарь. Чего вамъ еще больше? Довольно. Доброй ночи, Помпей… Дорогой братъ, позволь мн увести тебя: наши важныя дла не мирятся съ такимъ легкомысліемъ!.. Любезные друзья, разойдемся, вы видите, щеки наши горятъ: мужественный Энобарбъ слабе вина, и мой собственный языкъ бормочетъ вмсто того, чтобы говорить, еще немного,— и необыкновенное это торжество сдлаетъ насъ шутами. Къ чему больше говорить? Спокойной ночи. Добрый Антоній, твою руку!
Помпей. Я провожу васъ до берега.
Антоній. Отлично, дай руку.
Помпей. О, Антоній, ты владешь домомъ моего отца. Но, что за дло? Мы друзья. Спускайся въ лодку.
Энобарбъ. Осторожне, не упади! (Помпей, Цезарь, Aнтоній и свита уходятъ). Менасъ, я не пойду на берегъ.
Менасъ. Нтъ, въ мою каюту! Эй! барабаны! Трубы! Флейты! Эй! Пусть Нептунъ услышитъ наше шумное прощаніе съ нашими великими друзьями! Шумите-же, чума-бы васъ поразила! Гремите-же!

(Трубы и барабаны).

Энобарбъ. Эй, вы тамъ! Шапки вверхъ!
Менасъ. Ура! Идемъ, благородный вождь! (Уходятъ).

ДЙСТВІЕ ТРЕТЬЕ.

СЦЕНА I.

Въ Сиріи.

Съ торжественнымъ видомъ входятъ: Вентидій, въ сопровожденіи Силія и другихъ римлянъ, вождей и солдатъ. Передъ нимъ несутъ трупъ Пакора.

Вентидій. Наконецъ-то, несмотря на твои стрлы, Парія, ты побждена! Наконецъ-то счастье сдлало меня мстителемъ Марка Красса… Пусть несутъ трупъ царскаго сына передъ нашимъ войскомъ… Ородъ, ты заплатилъ намъ Пакоромъ за Марка Красса.
Силій. Благородный Вентидій, пока мечъ твой дымится еще парянской кровью,— преслдуй бглецовъ, гонись за ними въ Мидію, Месопотамію, во вс убжища, по которымъ разсялись побжденные. И тогда твой великій вождь Антоній возведетъ тебя на тріумфальную колесницу и украситъ голову твою внками.
Вентидій. О Силій, Силій! Я сдлалъ довольно. Подчиненный — замть себ это хорошенько — не долженъ ужь слишкомъ отличаться. Вникни, Силій: лучше оставаться бездятельнымъ, чмъ своими дйствіями завоевать себ слишкомъ широкую славу, въ отсутствіи того, кому мы служимъ. Успхи Цезаря и Антонія основаны боле на доблестяхъ ихъ подчиненныхъ, чмъ на ихъ собственной личности: Соссій, одинъ изъ воиновъ Антонія и мой предмстникъ въ Сиріи, утратилъ милость Антонія вслдствіе того именно, что слишкомъ быстро пріобрлъ славу. Тотъ, кто на войн оказываетъ боле подвиговъ, чмъ его полководецъ, становится полководцемъ своего полководца. А честолюбіе — эта добродтель воина — должно скоре предпочитать пораженіе побд, которая омрачаетъ его славу. Я-бы могъ сдлать больше для блага Антонія, но это обидло-бы его, и въ этой обид исчезли-бы вс мои заслуги.
Силій. Вентидій, ты одаренъ качествами, безъ коихъ не отличишь воина отъ его меча. Будешь-ли ты писать Антонію?
Вентидій. Я его увдомлю о томъ, что мы сдлали его именемъ, этимъ чудодйственнымъ военнымъ кличемъ въ битвахъ: разскажу, какъ, благодаря его знаменамъ и хорошо оплаченнымъ войскамъ, обратились въ бгство парянскіе кони.
Сидій. Гд онъ теперь?
Вентидій. По дорог въ Аины: тамъ мы появимся передъ нимъ, какъ только позволитъ намъ бремя добычи… И такъ — впередъ! (Уходятъ).

СЦЕНА II.

Римъ. Во дворц Цезаря.

Съ разныхъ сторонъ входятъ: Агриппа и Энобарбъ.

Агриппа. Какъ! братья уже разстались?
Энобарбъ. Они покончили съ Помпеемъ, который уже ухалъ, остальные трое печатями скрпляютъ договоръ. Октавія плачетъ отъ горя, что должна покинуть Римъ, Цезарь груститъ, а Лепидъ, со дня Помпеева пира, страдаетъ, по словамъ Менаса, блдной немочью.
Агриппа. Благородный Лепидъ!
Энобарбъ. Достойный человкъ! О! Какъ онъ любитъ Цезаря!
Агриппа. Да, и обожаетъ Марка Антонія!
Энобарбъ. Цезарь — вдь это Юпитеръ человчества!
Агриппа. Но Антоній? Вдь это богъ Юпитера!
Энобарбъ. Что говорить о Цезар? О, его ни съ кмъ не сравнить!
Агриппа. А Антоній? Это чудная птица Аравіи!
Энобарбъ.Захочешь похвалить Цезаря, скажи: Цезарь — и довольно.
Агрипда. Не шутя, онъ обоихъ удручаетъ самыми отличными похвалами.
Энобарбъ. Цезаря онъ любитъ больше, но любитъ также и Антонія. О, ни сердца, ни языки, ни цифры, ни писатели, ни пвцы, ни стихотворцы не могли-бы выразить, вообразить, оцнить, описать, воспть, исчислить его любовь къ Антонію! Но что касается Цезаря — на колни, на колни и благоговй!
Агриппа. Онъ любитъ обоихъ.
Энобарбъ. Они его крылья, а онъ ихъ жукъ. Поэтому… (Трубы). Это призывъ на коней! Прощай, благородный Агриппа! Достойный воинъ, прощай, желаю теб счастья!

Входятъ: Цезарь, Антоній, Лепидъ и Октавія.

Антоній. Разстанемся здсь, Цезарь.
Цезарь. Ты лишаешь меня большей части меня самого: люби-же меня въ ней… Сестра, будь всегда такой женой, какой я постоянно воображалъ тебя въ мечтахъ: всегда на высот самыхъ широкихъ моихъ общаній. Благородный Антоній, пусть этотъ образецъ добродтели, избранный нами какъ цементъ нашей дружбы для боле прочнаго ея скрпленія, не послужитъ для нея тараномъ, способнымъ сокрушить крпость. Въ противномъ случа лучше-бы было, когда-бы мы обошлись безъ этой связи, если она перестанетъ для насъ быть одинаково дорогою.
Антоній. Не оскорбляй меня своимъ недовріемъ.
Цезарь. Я сказалъ все.
Антоній. Какъ-бы ты подозрителенъ ни былъ, ты не найдешь ни малйшаго повода для безпокойства, которое, кажется, овладваетъ тобою. Затмъ да хранятъ тебя боги и склонятъ сердца римлянъ ко всмъ твоимъ дламъ! Намъ нужно здсь разстаться.
Цезарь. Будь-же счастлива, дорогая сестра, будь счастлива! — да будутъ благорасположены къ теб стихіи и да наполнятъ радостью твой духъ! Будь счастлива.
Октавія. Благородный братъ мой!
Антоній. Апрль въ ея глазахъ! Это — весна любви, и вотъ уже дождь, возвщающій ее. Утшься!
Октавія. Братъ, будь благосклоненъ къ дому моего мужа и…
Цезарь. Что такое, Октавія?
Октавія. Я скажу теб на ухо.
Антоній. Ея языкъ не слушается сердца, а сердце не владетъ языкомъ, колеблется, какъ лебединый пухъ на волнахъ сильнаго прибоя, не уклоняясь ни въ ту, ни въ другую сторону.
Энобарбъ (тихо Агрипп). Неужели Цезарь плачетъ?
Агриппа. Лицо его затуманилось.
Энобарбъ. Этотъ туманъ обезобразилъ-бы и лошадь, тмъ боле человка.
Агриппа. Ну, Энобарбъ! Когда Антоній узналъ о смерти Юлія Цезаря, то чуть не ревлъ, плакалъ онъ и при Филиппи, узнавъ о смерти Брута.
Энобарбъ. Дло въ томъ, что въ томъ году онъ дйствительно страдалъ здоровымъ насморкомъ: стоналъ о томъ, что самъ охотно губилъ. Поврь его слезамъ, когда я самъ заплачу.
Цезарь. Нтъ, дорогая Октавія,— ты всегда будешь получать обо мн свднія, никогда время не опередитъ моихъ мыслей, улетвшихъ за тобой.
Антоній. Довольно, брать, довольно! Я поспорю съ тобой въ любви. Я обниму тебя, а затмъ оставляю тебя на волю боговъ.
Цезарь. Прощайте, будьте счастливы!
Лепидъ. Да освщаютъ блестящій путь вамъ вс созвздія неба!
Цезарь. Прощайте, прощайте! (Цлуетъ Октавію).
Антоній. Прощай! (Трубы. Расходятся).

СЦЕНА III.

Александрія. Дворецъ.

Входятъ: Клеопатра, Харміона, Ира и Алексасъ.

Клеопатра. Гд встникъ?
Алексасъ. Онъ почти боится войти сюда.
Клеопатра. Вздоръ, вздоръ! Подойди сюда.

Входитъ встникъ.

Алексасъ. Милостивая царица, и Иродъ іудейскій не осмлился-бы поднять на тебя взоры, когда ты гнваешься.
Клеопатра. Я хочу добыть голову этого Ирода. Но какъ сдлать это, когда ухалъ Антоній, отъ котораго я могла ее требовать? Приблизься!
Встникъ. Многомилостивая царица…
Клеопатра. Видлъ-ли ты Октавію?
Встникъ. Да, царица…
Клеопатра. Гд?
Встникъ. Въ Рим. Я могъ разсмотрть ея лицо: она шла между братомъ своимъ и Маркомъ Антоніемъ.
Клеопатра. Она такого-же роста, какъ я?
Встникъ. Нтъ…
Клеопатра. Слышалъ, какъ она говоритъ? Какой у нея голосъ: рзкій или низкій?
Встникъ. Я слышалъ ея голосъ: онъ скоре низокъ.
Клеопатра. Это вовсе не красиво, она не можетъ ему долго нравиться.
Харміона. Ему нравиться? О, Изида, это невозможно!
Клеопатра. Конечно, Харміона: глухой голосъ и ростъ карлицы… Есть величіе въ ея походк? Припомни, если только ты когда либо видлъ величіе.
Встникъ. Она ползаетъ, а не ходятъ, ея походка все одно, что ея покой: у ней боле тла, нежели одушевленія: это скоре статуя, чмъ живая женщина.
Клеопатра. Правда-ли?
Встникъ. Правда, или я совершенно не умю наблюдать.
Харміона. Въ цломъ Египт нтъ и трехъ человкъ, у которыхъ наблюдательность была-бы врне.
Клеопатра. Да онъ знаетъ толкъ, я это вижу… И такъ въ ней ничего нтъ такого… Молодецъ здраво судитъ.
Харміона. Чрезвычайно.
Клеопатра. Скажи, пожалуйста, сколько ей лтъ?
Встникъ. Царица, она была вдовой.
Клеопатра. Вдовой?!. Харміона, слышишь?
Встникъ. И я думаю, что ей вс тридцать!
Клеопатра. Запечатллось ли у тебя въ памяти ея лицо? Круглое оно или продолговатое?
Встникъ. Круглое до невозможности.
Клеопатра. Большая часть такихъ — глупы… какого цвта ея волосы?
Встникъ. Темные, и ея лобъ низокъ,какъ можно только представить себ.
Клеопатра. Вотъ теб золото. Не сердись на мою прежнюю суровость. Я хочу вновь тебя отправить и нахожу тебя очень способнымъ къ порученіямъ. Иди, приготовься: мои письма готовы (Встникъ уходитъ).
Харміона. Отличный человкъ.
Клеопатра. Правда, и мн очень жаль, что я была съ нимъ такъ жестока… Э, да если ему врить, это сокровище не богъ знаетъ что изъ себя представляетъ…
Харміона. Ршительно ничего, царица!
Клеопатра. Онъ, безъ сомннія, видлъ величіе и долженъ понимать въ немъ толкъ.
Харміона. Видлъ ли онъ величіе! Добрая Изида! Онъ, служившій вамъ такъ долго!
Клеопатра. Я хочу сдлать ему еще вопросъ, дорогая Харміона. Но все равно: ты приведешь его туда, гд я буду писать: все еще можетъ уладиться.
Харміона. Ручаюсь теб въ этомъ, царица (Уходятъ).

СЦЕНА IV.

Аины. Дворецъ Антонія.

Входятъ: Антоній и Октавія.

Антоній. Нтъ, нтъ, Октавія, только не это: это еще было-бы простительно, какъ тысячу другого подобной-же важности, но онъ затялъ новую войну противъ Помпея, онъ составилъ завщаніе и прочелъ его всенародно. Еле-еле упомянулъ онъ обо мн, между тмъ, тамъ, гд онъ не могъ не отозваться обо мн съ уваженіемъ, онъ говорилъ холодно и нехотя, онъ очень скупо отмривалъ мн похвалу, лучшіе случаи для похвалы онъ обходилъ или разсказывалъ о нихъ сквозь зубы.
Октавія. О, добрый другъ мой! Не връ всему, или, если ужь хочешь всему врить,— то не все принимай близко къ сердцу. Если произойдетъ эта ссора,— никогда не увидишь ты боле несчастной женщины, чмъ я! Быть между двумя врагами и молиться за обоихъ! Добрые боги насмются надъ моими молитвами, когда я буду просить: о, благословите моего супруга, моего мужа! И тотчасъ уничтожая эту мольбу, буду громко кричать: благословите моего брата! Побду мужу, побду брату,— одна молитва уничтожаетъ другую, и нтъ середины между этими крайностями.
Антоній. Милая Октавія, пусть любовь твоя склонится на ту сторону, которая длаетъ наиболе усилій, чтобы ее завоевать. Если я утрачу свою честь,— и утрачу себя самого: и лучше бы было теб лишиться меня, чмъ сохранить обезчещеннаго. Но, впрочемъ, ты можешь быть между нами посредницей, какъ ты этого хочешь. А пока я буду длать приготовленія къ войн, и эти приготовленія будутъ сдерживать твоего брата. Употреби же въ дло все свое благоразуміе. И такъ твои желанія услышаны.
Октавія. Благодарю тебя, супругъ мой! Да поможетъ всемогущій Юпитеръ мн, слабой, очень слабой женщин, примирить васъ. Война между вами — это все равно, если-бы міръ раздвоился и эту страшную пропасть пришлось бы наполнить трупами.
Антоній. Какъ только увидишь, гд собственно беретъ начало вражда, туда и устреми свое неудовольствіе: ибо вины наши никогда не могутъ быть настолько равны, чтобы твоя любовь равно колебалась бы между ними. Приготовься къ отъзду, выбери себ свиту и сдлай распоряженія, какія найдешь нужными (Уходятъ).

СЦЕНА V.

Аины. Другая комната.

Энобарбъ и Эросъ входятъ съ разныхъ сторонъ.

Энобарбъ. И такъ, другъ Эросъ…
Эросъ. Странныя новости, Энобарбъ.
Энобарбъ. Что-же именно, другъ?
Эросъ. Цезарь и Лепидъ воевали съ Помпеемъ.
Энобарбъ. Это старо… Что-же вышло изъ этого?
Эросъ. Цезарь, воспользовавшись услугами Лепида въ войн противъ Помпея, отринулъ его, какъ товарища, онъ не захотлъ уступить ему его долю военной славы, не удовольствовавшись этимъ, онъ обвинилъ его въ предварительной переписк съ Помпеемъ и захватилъ его въ плнъ на основаніи собственнаго своего обвиненія. И такъ бдный тріумвиръ въ заточеніи, до тхъ поръ, пока смерть откроетъ ему двери темницы.
Энобарбъ. И такъ, о міръ, у тебя остались теперь только дв пасти. И хотя бы ты бросилъ въ эти пасти всю пищу, какую имешь, они все-таки будутъ скрежетать зубами одинъ противъ другого. Гд-же Антоній?
Эросъ. Гуляетъ по саду… давитъ ногами сухіе сучки, восклицая: дуракъ этотъ Лепидъ! и грозитъ удавить вождя, который убилъ Помпея.
Энобарбъ. Нашъ многочисленный флотъ уже снаряженъ
Эросъ. Противъ Италіи и Цезаря. Да, вотъ еще: Домицій, нашъ полководецъ, требуетъ тебя къ себ немедленно. Я могъ-бы о своихъ новостяхъ разсказать посл.
Энобарбъ. Наврно по пустякамъ, но все равно. Веди меня къ Антонію.
Эросъ. Слдуй за мной (Уходятъ).

СЦЕНА VI.

Римъ. Дворецъ Цезаря.

Входятъ: Цезарь, Агриппа, Меценатъ.

Цезарь. Онъ поступилъ такъ изъ презрнія къ Риму. Но это не все, вотъ въ подробностяхъ все, что произошло въ Александріи. На площади возслъ онъ на высокомъ серебряномъ помост вмст съ Клеопатрой на золотыхъ престолахъ, у ногъ ихъ сидлъ Цезаріонъ, котораго они называютъ сыномъ моего отца, со всми незаконными дтьми, рожденными съ тхъ поръ отъ ихъ разврата, онъ передалъ Клеопатр правленіе Египтомъ: затмъ провозгласилъ ее самодержавной царицей Нижней Сиріи, Кипра и Лидіи.
Меценатъ. И это всенародно?
Цезарь. На обширной площади, гд происходятъ игры. Тамъ-же онъ провозгласилъ сыновей своихъ царями царей: Александру онъ отдалъ Великую Мидію, Парію и Арменію, Птоломею назначилъ Сирію, Киликію и Финикію. Она же въ этотъ день появилась въ наряд богини Изиды, и говорятъ, она часто въ этомъ наряд показывалась народу.
Меценатъ. Надо сообщить обо всемъ этомъ въ Рим.
Агриппа. Римъ, пресыщенный такимъ множествомъ его безпутствъ, лишитъ его своего уваженія.
Цезарь. Народъ знаетъ все это и принялъ, однако, присланныя имъ обвиненія.
Агриппа. Кого же онъ обвиняетъ?
Цезарь. Цезаря! Онъ жалуется, что по отнятіи у Секста Помпея Сициліи, ему не выдлили слдуемой части острова, потомъ онъ говоритъ, будто одолжилъ мн корабли, которыхъ я не возвратилъ ему. Наконецъ онъ недоволенъ, что Лепида исключили изъ тріумвирата и что мы удержали за собой вс его доходы.
Агриппа. Необходимо отвтить на это.
Цезарь. Это уже сдлано и встникъ отправленъ. Я ему пишу, что Лепидъ сдлался слишкомъ жестокъ, что онъ зло употреблялъ своей властью и заслужилъ свое смщеніе, что изъ завоеваннаго мною я готовъ уступить ему его часть съ тмъ, однако, чтобы и онъ мн удлилъ мою часть Арменіи и другихъ завоеванныхъ имъ государствъ.
Меценатъ. Онъ никогда на это не согласится.
Цезарь. Въ такомъ случа и я не соглашусь на его требованія.

Входитъ Октавія.

Октавія. Привтъ Цезарю! Привтъ теб, полководецъ! Привтъ дорогому брату!
Цезарь. Кому бы поврилъ я, что назову когда нибудь тебя отверженной?
Октавія. Ты никогда не назовешь меня такъ, у тебя нтъ на это причины.
Цезарь. Зачмъ-же ты такъ подкралась къ намъ? Ты являешься не такъ,какъ слдуетъ сестр Цезаря, жен Антонія должно бы предшествовать войско, и задолго до ея появленія ржанье лошадей должно было бы оповстить его, придорожныя деревья должны быть покрыты народомъ, истомленнымъ нетерпніемъ видть ее возможно скоре. Да, пыль, вздымаемая бгущимъ за нею народомъ, должна была бы вознестись столбомъ къ самому небу… Но ты явилась въ Римъ, какъ простая торговка, предупредивъ вс проявленія нашей любви, забывъ, что часто любовь безъ проявленій остается неузнанной. Мы встртили бы тебя и на мор, и на суш, привтствуя тебя новыми торжествами на всемъ твоемъ пути!
Октавія. Добрый мой братъ, я безъ всякаго принужденія явилась такимъ образомъ, я сдлала это по собственному желанію. Мой супругъ, Маркъ Антоній, узнавъ, что ты приготовляешься къ войн, сообщилъ мн эту горестную для моего слуха всть, поэтому я испросила позволеніе вернуться сюда…
Цезарь. И онъ быстро далъ на это позволеніе, потому что ты была помхой между нимъ и его распутствомъ.
Октавія. Не говори этого, братъ.
Цезарь. Я всегда слжу за нимъ, и каждая новость о его дяніяхъ переносится ко мн втромъ… Знаешь ли ты, гд онъ теперь?
Октавія. Въ Аинахъ.
Цезарь. Нтъ, жестоко оскорбленная сестра моя: Клеопатра только поманила его и уже вернула себ. Онъ отдалъ свою власть въ руки развратницы, и оба они въ настоящее время сзываютъ всхъ царей земли на войну противъ меня. Онъ возстановилъ уже Бокха, царя Либіи, Архелая, царя Капподокіи, Филадельфа, царя Палагоніи, ракійскаго царя Адаласа, царя Мальха Аравійскаго, царя Понта, Ирода іудейскаго, Митридата, царя комагенскаго, Полемона и Аминта, царей Мидіи и Ликаоніи, и еще множество властителей второстепенныхъ земель.
Октавія. О, я несчастная! Сердце мое должно длиться между двумя родственниками, тяжко обвиняющими другъ друга!
Цезарь. Я радъ твоему прибытію. Твои письма задержали нашъ разрывъ, пока я, наконецъ, не убдился, до какой степени ты была оскорблена, и что дальнйшее мое равнодушіе можетъ стать опаснымъ. Соберись съ мужествомъ! Не поддавайся неизбжнымъ требованіямъ времени, такъ сурово омрачающимъ твое счастье, но не будь равнодушна къ ходу вещей, опредленныхъ судьбой. Привтствую тебя въ Рим — тебя, все,что есть у меня самаго дорогого. Ты была оскорблена выше всякой мры, великіе боги, чтобы оказать теб правосудіе, выбрали меня и всхъ теб преданныхъ людей своими орудіями. Утшься-же, и будь навсегда желанною здсь гостьей.
Агриппа. Добро пожаловать.
Меценатъ. Добро пожаловать, дорогая Октавія. Всякое римское сердце жалетъ и любить тебя. Одинъ только прелюбодй Антоній, разнузданный развратникъ, отвергъ тебя и отдалъ свое могущество въ нечистая руки, которыя заставляютъ его возстать противъ насъ.
Октавія. Правда-ли это?
Цезарь. Совершенная правда. Сестра, добро пожаловать: прошу тебя, будь терплива… моя обожаемая сестра!.. (Уходятъ).

СЦЕНА VII.

Лагерь Антонія близь Акціума.

Входятъ. Клеопатра и Энобарбъ.

Клеопатра. Будь увренъ, я заплачу теб.
Энобарбъ. Да за что-же, за что, за что?..
Клеопатра. Ты возсталъ противъ моего участія въ этой войн и сказалъ, что считаешь ее неприличной.
Энобарбъ. А что-же, она прилична? да, прилична?
Клеопатра. Но если не существуетъ какой-либо особой причины, почему-же я не могу здсь присутствовать лично?
Энобарбъ (всторону). Я бы зналъ, что отвтить: если-бы мы взяли на воину коней и кобылицъ вмст, кони сдлались-бы совершенно безполезны, потому что кобылицы умчали-бы за собой коней съ всадниками.
Клеопатра. Что ты тамъ ворчишь?
Энобарбъ. Твое присутствіе можетъ только стснять Антонія, развлекать его сердце, его мозгъ, его время, которые должны быть свободны. Его уже обвиняютъ въ легкомысліи, а въ Рим уже говорятъ, что войну эту ведутъ твои прислужницы съ евнухомъ Фотиномъ.
Клеопатра. Провались этотъ Римъ и пусть отгниютъ вс языки, болтающіе противъ насъ! Я вдь тоже несу на себ вс тягости этой войны, и я должна, какъ царица моего государства, явиться на ней настоящимъ мужемъ. Перестань-же мн противорчить: я не останусь назади.
Энобарбъ. Отлично! Я кончилъ. Вотъ и повелитель идетъ сюда!

Входитъ: Антоній и Канидій.

Антоній. Не странно-ли, Канидій, что онъ могъ изъ Тапента и Брундузіума такъ скоро переплыть Іонійское море и овладть Ториной? — ты слышала это, милая?
Клеопатра. Быстрота никого не изумляетъ такъ, какъ лнивыхъ.
Антоній. Превосходное замчаніе, сдлавшее-бы честь и самому умному мужчин, оно умряетъ мое недоумніе… Канидій, сразимся-же съ нимъ на мор.
Клеопатра. Конечно,на мор: гд-же иначе?
Канидій. Почему-же именно на мор?
Антоній. Потому что онъ угрожаетъ намъ на немъ.
Энобарбъ. Но вдь и ты вызывалъ его на битву…
Канидій. Да, и ты вызвалъ его на битву при Фарсал, гд Цезарь мрялся силами съ Помпеемъ. Но онъ отвергъ твои предложенія, найдя ихъ невыгодными, ну такъ теперь отвергни его предложенія!
Энобарбъ. Твой флотъ снаряженъ не важно, твои матросы — жнецы, погонщики муловъ, все люди, взятые насильно. Флотъ-же Цезаря обладаетъ моряками, которые часто побждали Помпея, его кораблями легко управлять, твои — тяжелы. Никакого стыда для тебя не будетъ отказаться отъ битвы на мор, когда ты вполн готовъ принять ее на суш.
Антоній. На мор! на мор!
Энобарбъ. Высокочтимый вождь! Ты, значитъ, сведешь на нтъ славу, пріобртенную тобою на суш, ты разъединишь войско, состоящее изъ пхоты, посдвшей въ бояхъ, оставишь въ бездйствіи твое заслуженное и признанное искусство, ты отстранишь отъ себя средства, ведущія къ успху, и только для того. чтобы отдаться игр случая и безумнаго счастья, ты отказываешься отъ врнаго и прочнаго успха.
Антоній. Я буду сражаться на мор.
Клеопатра. У меня шестьдесятъ кораблей, у Цезаря они не лучше моихъ.
Антоній. Мы сожжемъ лишніе корабли, остальными, усиливъ ихъ экипажами уничтоженныхъ, мы отбросимъ Цезаря отъ мыса Акціумскаго, если онъ къ нему подойдетъ. Если-бы мы потерпли неудачу, мы можемъ дйствовать на суш.

Входитъ Встникъ.

Какія всти?
Встникъ. Слухи справедливы, врагъ близко, Цезарь взялъ Торину.
Антоній. Возможно-ли, чтобы онъ самъ?.. Это невроятно! Странно, что его войско уже тамъ!.. Канидій, ты примешь начальство надъ девятнадцатью сухопутными легіонами и двнадцатью тысячами всадниковъ… Мы-же отправляемся на корабли… Идемъ, моя етида!

Входитъ Воинъ.

Что скажешь, другъ?
Воинъ. О, доблестный царь, не принимай сраженія на мор: не отваживайся плыть на прогнившихъ доскахъ. Нежели пересталъ ты врить этому мечу и вотъ этимъ моимъ ранамъ? Предоставь египтянамъ и финикійцамъ плавать какъ утки, мы-же привыкли побждать стоя на ногахъ, сражаясь нога къ ног.
Антоній. Хорошо, хорошо. Идемъ-же (Уходятъ: Антоій, Клеопатра и Энобарбъ).
Воинъ.Клянусь Геркулесомъ: кажется, я правъ!
Канидій. Да, воинъ. Но его дйствіями уже не управляетъ больше разумная воля. Нашего вождя водятъ самого, и мы теперь только рабы женщинъ.
Воинъ. Ты командуешь сухопутными легіонами и всей конницей, не такъ-ли?
Канидій. Маркъ Октавій, Маркъ Юстей, Публикола и Целій начальствуютъ на мор, я-же командую всми сухопутными силами. Быстрота Цезаря превосходить всякое вроятіе.
Воинъ. Когда онъ самъ находился еще въ Рим, его войска пробирались уже маленькими отрядами и такимъ образомъ ввели въ заблужденіе всхъ лазутчиковъ.
Канидій. Не знаешь-ли, кто его помощникъ?
Воинъ. Нкій Тавръ.
Канидій. О, я его знаю.

Входитъ Встникъ.

Встникъ. Антоній требуетъ Канидія.
Канидій. Время полно событій и рождаетъ ихъ каждую минуту (Уходятъ.)

СЦЕНА VIII.

Равнина близь мыса Акціума.

Входятъ: Цезарь, Тавръ, вожди и воины,

Цезарь. Тавръ!
Тавръ. Повелитель?
Цезарь. Не принимай битвы на суш, сдерживайся, не давай битвы, пока мы не кончимъ ея на мор, не отклоняйся ни въ чемъ отъ распоряженій, написанныхъ на этомъ свитк. Наша побда зависитъ отъ ихъ точнаго исполненія (Уходятъ).

Входятъ: Антоній и Энобарбъ.

Антоній. Поставимъ конницу по сю сторону поляны, ввиду цезарева войска, оттуда мы будемъ въ состояніи видть число его кораблей и сообразно съ этимъ дйствовать (Уходятъ).

Съ разныхъ сторонъ входятъ войска Антонія, подъ предводительствомъ Канидія, войска Октавія, подъ предводительствомъ Тавра. По уход ихъ за кулисы, слышенъ шумъ морской битвы. Трубы. Военные клики. Входитъ Энобарбъ.

Энобарбъ. Погибло, погибло, все пошло прахомъ! Я больше не могъ выдержать! Антоніадъ, адмиральскій египетскій корабль, повернулъ и обратился въ бгство съ шестьюдесятью другими парусами, глядть на нихъ — все равно, что ослпнуть!

Входитъ Скаръ.

Скаръ. О, боги, и богини и вс небожители, помогите!
Энобагбъ. Чмъ ты смущенъ?
Скаръ. Лучшая треть міра погибла отъ легкомыслія. Мы процловали царства и области.
Энобарбъ. Въ какомъ положеніи битва?
Скаръ. Съ нашей стороны вс признаки чумы, предшествующіе смерти! Эта безпутная вдьма, эта египетская кобыла,— задуши ее проказа! Въ разгар битвы, когда оба успха походили на близнецовъ одного возраста, если нашъ не былъ еще постарше… не знаю, какой іюньскій оводъ ужалилъ эту корову! Она подымаетъ паруса и обращается въ бгство!..
Энобарбъ. Я былъ свидтелемъ этому: мои глаза занемогли отъ этого зрлища, и я не могъ выдержать боле.
Скаръ. Какъ только она повернула бортъ, благородная жертва ея чаръ, Антоній, встряхивая своими морскими крыльями, какъ потерянная утка, мчится за ней, бросая битву въ самомъ разгар. Я никогда не видлъ боле позорнаго дла. Опытность, мужество, честь никогда еще не покушались такъ сами на себя.
Энобарбъ. Увы! Увы!

(Входитъ Канидій).

Канидій. На мор наше счастье выбилось изъ силъ и плачевно идетъ ко дну. если-бы нашъ полководецъ оставался тмъ, чмъ онъ былъ прежде, все еще было-бы хорошо. О, онъ намъ самымъ предательскимъ образомъ подалъ примръ бгства!
Энобарбъ (всторопу). А, вотъ ты о чемъ думаешь? Ну, значить, дйствительно, на этотъ разъ,— все кончено!
Канидій. Они бжали къ Пелопонезу.
Скаръ. Дорога въ Пелопонезъ хорошая. Отправлюсь туда и я выжидать событій.
Канидій. Я сдамъ мою конницу и легіоны Цезарю. Шесть царей уже показали мн примръ.
Энобарбъ. Я все-таки послдую еще за раненымъ счастьемъ Антонія, не смотря на то, что разумъ мой вмст съ втромъ несетъ меня въ другую сторону (Уходятъ).

СЦЕНА IX.

Александрія. Во дворц.

Входитъ Антоній съ нсколькими слугами.

Антоній. Слышите! Земля требуетъ, чтобы я не попиралъ ея боле! ей стыдно носить меня! Приблизьтесь, друзья! Я такъ страшно опоздалъ въ этомъ мір, что навсегда потерялъ дорогу… Тамъ есть у меня корабль, нагруженный золотомъ, возьмите его и раздлите между собой, бгите отъ меня и передайтесь Цезарю.
Слуги. Бжать? Никогда!
Антоній. Я самъ бжалъ и научилъ другихъ спасаться и показывать спину. Ступайте, друзья, я-же ршился избрать такой путь, на которомъ вы мн не нужны: узжайте. Мои сокровища въ пристани, возьмите ихъ! О, я стремился къ тому, на что не могу теперь смотрть безъ краски стыда! Даже мои волосы возмутились, ибо сдые упрекаютъ черные въ опрометчивости, а черные проклинаютъ пугливость и глупость сдыхъ! Узжайте, я васъ снабжу письмами къ нкоторымъ друзьямъ, которые расчистятъ вамъ дорогу ко вниманію Цезаря. Прошу васъ, не имйте-же такого грустнаго вида и не возражайте мн, воспользуйтесь желаніемъ, порожденнымъ моимъ отчаяньемъ, покиньте того, кто самъ себя покинулъ. Скоре въ пристань! Я вручу вамъ этотъ корабль съ его богатствами. Оставьте меня, прошу васъ! Умоляю васъ, покиньте меня! Я потерялъ право приказывать и потому прошу васъ! Я сейчасъ послдую за вами (Садится).

Входятъ: Эросъ, потомъ Клеопатра, поддерживаемая Харміоной и Ирой.

Эросъ. Добрая царица! пойди-же, утшь его.
Ира. Пойди къ нему, дорогая царица.
Харміона. Ступай-же, что-жь длать!
Клеопатра. Дайте мн ссть!.. О, Юнона!
Антоній. Нтъ, нтъ, нтъ, нтъ, нтъ!
Эросъ. Взгляни-же на нее, Антоній.
Антоній. О, нтъ! Гадко! Противно!
Харміона. Царица!..
Ира. О, добрая царица!
Эросъ. Антоній, Антоній!
Аятошй. Да, Эросъ, да! Антоній при Филипп держалъ свой мечъ, какъ танцовщикъ, тогда какъ я поражалъ худого и сморщеннаго Кассія, я-же покончилъ и съ безумнымъ Брутомъ! Онъ дйствовалъ чужими руками и ничего не смыслилъ въ сложныхъ длахъ войны! А теперь… что-же это?
Клеопатра. Ахъ… помогите!
Эросъ. Царица, Антоній, царица!
Ира. Да подойди-же къ нему! Поговори съ нимъ! Онъ безъ памяти отъ горя.
Клеопатра. Ну, поддержите меня… О!..
Эросъ. Встань, благородный повелитель, царица приближается, она съ опущенной головой и въ когтяхъ смерти, ты, только одно слово утшенія и ты спасешь ее.
Антоній. Я измнилъ слав! Позорное отступленіе!
Эросъ. Царица, Антоній!
Антоній. О, до чего довела ты меня, египтянка! Смотри, я не могу скрыть своего смущенія, оглядываясь назадъ на обломки моей славы!
Клеопатра. О дорогой мой другъ! Прости моимъ пугливымъ парусамъ! Я не могла подумать, что ты послдуешь за мной.
Антоній. Ты хорошо знала, египтянка, что сердце мое всми нитями своими прикрплено къ твоему кормилу, и что ты увлечешь меня за собою. Ты отлично знала, что вполн завладла душой моей и что одного знака твоего достаточно было-бы заставить меня отступиться отъ самого велнія боговъ.
Клеопатра. О, прости…
Антоній. Теперь я долженъ послать смиренную мольбу къ этому мальчишк, я долженъ хитрить и прибгать къ всевозможнымъ низкимъ уверткамъ… я, который игралъ половиной міра, который созидалъ и разрушалъ его счастье!.. Ты знала, до чего сильно завладла мною. какъ знала и то, что мой мечъ, обезсиленный моей страстью, во всемъ послушенъ теб.
Клеопатра. О, прости, прости.
Антоній. Не плачь, говорю себ, одна твоя слеза стоитъ всего, что можно выиграть и потерять. Дай мн одинъ поцлуй… и это меня вознаградитъ за все… Я послалъ наставника дтей нашихъ, вернулся-ли онъ? Меня, моя дорогая, какъ будто давитъ какой-то свинецъ… Вина, эй! И за ужинъ! счастье мое знаетъ, что чмъ боле преслдуетъ оно меня, тмъ боле я надъ нимъ издваюсь! (Уходятъ).

СЦЕНА X.

Лагерь Цезаря въ Египт.

Входятъ: Цезарь, Долабелла, Тирей и другіе.

Цезарь. Позовите посланнаго Антонія! — знаешь ты его?
Долабелла. Цезарь, онъ учитель его дтей! Суди-же, до какой степени онъ ощипанъ, если посылаетъ теб такое жалкое перо изъ своего крыла,— онъ, который нсколько мсяцевъ тому назадъ разсылалъ царей своими послами!

Входитъ Эвфроній.

Цезарь. Подойди и говори.
Эвфроній. Какъ-бы ничтоженъ я ни былъ, но я являюсь отъ имени Антонія,недавно еще я былъ ничто въ его судьб, не боле, какъ забытая росинка, притаившаяся на листк мирты,— ничто въ сравненіи съ этимъ обширнымъ моремъ.
Цезарь. Пусть такъ. Говори о данномъ теб порученіи.
Эвфроній. Антоній привтствуетъ въ теб властителя его судьбы и просить о позволеніи жить въ Египт, вслуча отказа, онъ уменьшаетъ свою просьбу и молитъ тебя о дозволеніи дышать между землей и небомъ, какъ частный человкъ, въ Аинахъ. Это его личная просьба. Что касается Клеопатры, она признаетъ твое величіе, подчиняется твоему всемогуществу и умоляетъ для своихъ дтей внца Птоломея, совершенно зависящаго теперь отъ тебя.
Цезарь. Я глухъ къ просьбамъ Антонія. Что-же до царицы, я согласенъ ее выслушать и удовлетворить ея просьбу, съ условіемъ, чтобы она выгнала изъ Египта своего опозореннаго любовника, или отняла у него жизнь. Исполнить она это,— и ея просьбы не будутъ напрасны. Таковъ мой отвтъ имъ обоимъ.
Эвфроній. Да помогутъ теб боги!
Цезарь. Проводите его изъ нашего лагеря! (Эвфроній удаляется). (Тирею). Вотъ случай испробовать силу твоего краснорчія. Узжай скоре: освободи Клеопатру отъ Антонія: общай ей отъ моего имени все, что она потребуетъ, даже прибавь еще, если найдешь нужнымъ: женщины, даже совершенно счастливыя, не слишкомъ тверды, а несчастье сломитъ и цломудреннйшую изъ весталокъ. Докажи-же намъ свое умнье, Тирей, что-же касается вознагражденія, назначь его самъ за свои труды,— и это будетъ для меня закономъ.
Тирей. Я отправляюсь, Цезарь.
Цезарь. Обрати вниманіе, какъ переноситъ Антоній свое паденіе, и выслди вс движенія, которыя указываютъ на его помыслы.
Тирей. Исполню, Цезарь (Уходятъ).

СЦЕНА XI.

Александрія. Во дворц.

Входятъ: Клеопатра. Энобарбъ, Харміона и Ира.

Клеопатра. Что намъ длать, Энобарбъ?
Энобарбъ. Помечтать, да и умереть.
Клеопатра. Кого слдуетъ въ этомъ винить? Антонія или меня?
Энобарбъ. Конечно, одного Антонія, который изъ своей страсти хотлъ сдлать хозяина своего разума! Что за дло, что ты обратилась въ бгство изъ этой страшной битвы, изъ этихъ возставшихъ другъ на друга рядовъ? Онъ-то зачмъ послдовалъ за тобой? Зудъ его страсти не долженъ-бы былъ смущать его, какъ военоначальника, въ ту важную минуту, когда столкнулись дв половины міра и когда вопросъ лшелъ о его держав. Позоръ и несчастіе было для него слдовать за твоими бгущими парусами и бросить въ разгар битвы ошеломленный флотъ.
Клеопатра. Тише, прошу тебя.

Входятъ: Антоній съ Эвфроніемъ.

Антоній. Такъ это его отвтъ?
Эвфроній. Да, Антоній.
Антоній. Итакъ, царица воспользуется его милостями, если принесетъ меня въ жертву?
Эвфроній. Да, такъ онъ сказалъ.
Антоній. Она должна знать объ этомъ.— Пошли-же молокососу Цезарю эту сдющую голову,— и онъ до самыхъ краевъ наполнитъ твои желанія царствами.
Клеопатра. Эту голову, Антоній!
Антоній. Вернись къ нему, скажи ему, что на чел его цвтутъ розы юности, что міръ вправ ожидать отъ него великихъ подвиговъ: его деньги, его корабли, его легіоны могли-бы, конечно, принадлежать и трусу, что его соратники могли-бы побдить такъ же счастливо и подъ начальствомъ ребенка, какъ и подъ начальствомъ Цезаря. Почему я и прошу его забыть на время блестящія преимущества его положенія и помриться съ удрученнымъ Антоніемъ мечами, одинъ на одинъ. Я напишу ему это. Ступай за мной (Уходятъ).
Энобарбъ. Да, какже! Какъ это вроятно, чтобы побдоносный Цезарь обезоружилъ свое счастье и согласился на смшное единоборство съ такимъ воителемъ! Я вижу, что человческая разсудительность исчезаетъ вмст съ его счастьемъ, и вншнія достоинства въ минуту паденія увлекаютъ за собой внутреннія. Какъ могъ онъ возмнить, зная вс обстоятельства, что благоденствіе Цезаря станетъ мриться съ его обездоленностью! Цезарь, ты побдилъ и его разумъ!..

Входитъ слуга.

Слуга. Посланный отъ Цезаря.
Клеопатра. Какъ! Безъ соблюденія всякихъ приличій! Видите, милыя, передъ увядшей розой затыкаютъ носъ т, кто обожалъ ее, когда она была лишь расцвтающей почкой… Введи его.
Энобарбъ. Моя порядочность начинаетъ со мной ссориться (всторону). Преданность, врная безумцу, сама чистое безуміе. И однако, кто иметъ достаточно мужества сохранить преданность павшему властителю,— побждаетъ побдителя и завоевываетъ мсто въ исторіи!

Входитъ Тирей.

Клеопатра. Въ чемъ воля Цезаря?
Тирей. Выслушай ее наедин.
Клеопатра. Здсь только друзья, говори смло.
Тирей. Быть можетъ, они также друзья Антонія.
Энобарбъ. Антонію ихъ нужно не меньше, чмъ Цезарю, а безъ этого и мы для него безполезны. Если угодно Цезарю нашъ вождь готовъ съ радостью сдлаться его другомъ. Что касается насъ, ты знаешь, мы принадлежимъ тому-же, кому и онъ, и въ такомъ случа будемъ преданы и цезарю.
Тирей. Пусть такъ. Выслушай-же меня, знаменитая царица, Цезарь умоляетъ тебя забыть настоящее твое положеніе и помнить только, что онъ — Цезарь.
Клеопатра. Это царское великодушіе. Продолжай.
Тирей. Ему извстно, что ты связана съ Антоніемъ не любовью, а страхомъ.
Клеопатра. О!
Тирей. И потому раны, нанесенныя твоей чести, возбуждаютъ въ немъ состраданіе, какъ незаслуженно причиненныя грубой силой.
Клеопатра. Цезарь — богъ, и ему извстна вся истина, моя честь не измняла, она была побждена.
Энобарбъ (про себя). Чтобы въ это поврить, надо спросить Антонія… Бдный, бдный, ты даешь течь по всмъ направленіямъ и намъ ничего не осталось больше, какъ предоставить тебя твоему крушенію, ибо все, что у тебя есть наиболе дорогого, тебя покинуло (Уходитъ).
Тирей. Что передать отъ твоего имени Цезарю? Онъ ждетъ твоихъ просьбъ, чтобы ихъ исполнить. Онъ былъ бы радъ, если-бы ты пожелала взять его счастье, какъ палку для опоры, но какъ-бы воспламенилось его рвеніе, если-бы онъ узналъ черезъ меня, что ты покинула Антонія и отдалась подъ покровительство владыки міра.
Клеопатра. Какъ тебя зовутъ?
Тирей. Меня зовутъ Тиреемъ.
Клеопатра. Благожеланный встникъ! Скажи великому Цезарю, что я черезъ тебя цлую его торжествующую руку, скажи ему, что я готова сложить къ его ногамъ свою корону и пасть ницъ передъ нимъ, скажи ему, чтобы онъ устами своими возвстилъ мн судьбу Египта,
Тирей. Ты выбрала наилучшій путь. Когда мудрость воюетъ съ счастьемъ и первая отваживается только на возможное, никакая случайность не можетъ сломить ее. Дозволь мн, какъ милость, запечатлть мое уваженіе на рук твоей.
Клеопатра. Часто отецъ твоего Цезаря, мечтая о завоеваніи царствъ, напечатлвалъ лобзанія свои на этомъ недостойномъ мст, и поцлуи сыпались тогда какъ дождь.

Входятъ: Антоній и Энобарбъ.

Антоній. Клянусь Юпитеромъ громовержцемъ! Она выказываетъ ему благосклонность! Кто ты, негодяй?
Тирей. Точный исполнитель повелній самаго достойнаго послушанія и самаго могущественнаго человка.
Энобарбъ. Отхлестаетъ онъ тебя!
Антоній. Эй, сюда! — А… коршунъ! Клянусь богами и дьяволами, власть моя таетъ! Прежде, когда я звалъ, цари, толкаясь, какъ борющіяся дти, стремились ко мн и кричали: ‘что прикажешь?..’ Отсохни ваши уши! Я вдь еще Антоній!..

Появляются слуги.

Схватить этого шута… и высчь его…
Энобарбъ. Удобне играть со львенкомъ, чмъ съ умирающимъ львомъ.
Антоній. Мсяцъ и звзды! Высчь его! если-бы даже здсь было двадцать величайшихъ данниковъ Цезаря, и если-бы я увидлъ, что они такъ нагло распоряжаются рукой этой женщины… Какъ зовутъ ее съ тхъ поръ, какъ она перестала быть Клеопатрой?.. Высчь его, друзья, ските его, пока не увидите, какъ лицо его искривится и онъ не завопитъ о пощад, какъ мальчишка!.. Уведите его.
Тирей. Маркъ Антоній…
Антоній. Тащите его, а когда высчете, верните сюда, Этотъ рабъ Цезаря будетъ моимъ посломъ къ нему (Слуги уводятъ Тирея). — Ты была уже отцвтшею на половину прежде, чмъ я тебя узналъ… А!.. Разв я для того докинулъ въ Рим брачное ложе, даже не смявъ его ни разу? Разв я для того отказался отъ мысли имть законныхъ наслдниковъ отъ лучшей жемчужины женщины въ мір, чтобы быть обманутымъ тварью, не гнушающейся даже рабами?
Клеопатра. Мой дорогой…
Антоній. Ты всегда была лицемркой… Но когда мы углубляемся въ пороки, о жалкій жребій! мудрые боги закрываютъ наши глаза, они погружаютъ нашъ чистый разумъ въ нашу собственную грязь, они заставляютъ обожать наши собственныя заблужденія и смются надъ нами, когда мы гордо шествуемъ къ нашей погибели!
Клеопатра. О, такъ уже дошло до этого?
Антоній. Когда я встртилъ тебя, ты была остывшимъ кускомъ на тарелк мертваго Цезаря… Что говорю ея!.. Ты была объдкомъ Кнея Помпея, не считая уже другихъ сладострастныхъ увлеченій, не внесенныхъ въ списки народной молвой!.. Ибо я увренъ, что если ты и способна понимать,что такое добродтель, ты все-таки ея никогда не знала!
Клеопатра. Къ чему все это?
Антоній. Позволить какому-то негодяю, сотворенному лишь для полученія подачки съ возгласомъ: ‘да вознаградятъ васъ боги’ такъ просто обращаться съ подругой игръ моихъ, съ ея рукой,— этой царственной печатью, съ этой заложницей вры великихъ душъ!.. О, зачмъ я не на вершинахъ Базанскихъ, чтобы я могъ ревть громче рогатаго стада! потому, что неистовство мое доходитъ до бшенства. И выражать его по человчески,— значило-бы подражать осужденнымъ, приносящимъ съ веревкой на ше благодарность палачу за его стремительность!..

(Тирей возвращается въ сопровожденіи слугъ).

Выскли его?
1-й слуга. Изрядно таки…
Антоній. Кричалъ онъ? Умолялъ о пощад?
1-й слуга. Онъ молилъ о пощад.
Антоній. Если отецъ твой еще живъ,— пусть сожалетъ, что ты не родился дочерью, а ты будешь жалть, что слдовалъ за счастіемъ и за побдами Цезаря, потому, что тебя за это избили: съ этихъ поръ блыя ручки женщинъ да награждаютъ тебя лихорадкой, трепещи при одномъ ихъ вид. Возвращайся-же къ Цезарю и разскажи ему о пріем. Не забудь ему передать, что онъ бситъ меня своимъ нелпымъ высокомріемъ и пренебреженіемъ ко мн. Презирая меня такимъ, какъ я теперь, онъ забываетъ, кмъ я былъ. Онъ бситъ меня въ ту минуту, когда я готовъ такъ легко пасть, потому что благодатныя созвздія, руководившія мною до сего времени, выступили изъ своихъ орбитъ и озарили огнями свои адскія бездны! Если мои слова и мои дйствія ему не понравятся, скажи, что у него есть Гиппархъ, мой отпущенникъ, и что онъ можетъ счь его, терзать или даже повсить, чтобы со мною расквитаться. Настаивай на этомъ самъ а убирайся съ рубцами на спин! (Тирей уходитъ).
Клеопатра. Ты кончилъ?
Антоній. Увы! моя земная луна затмилась, и было бы достаточно одного этого, чтобы возвстить гибель Антонію.
Клеопатра. Подождемъ, пока ты кончишь.
Антоній. Чтобы польстить Цезарю, ты обмниваешься глазками съ шутомъ, застегивающимъ ему пряжки!
Клеопатра. Не узнать меня до сихъ поръ!
Антоній. Разв ты для меня не ледъ?
Клеопатра. О, дорогой, если я такова,— пусть изъ моего ледяного сердца небо пошлетъ градъ, отравленный въ самомъ источник его рожденія: и пусть первая градинка падетъ въ мое горло, чтобы растаять въ немъ вмст съ моей жизнью! Пусть вторая умертвитъ Цезаріона! Пусть погибнуть охъ этой ледяной бури вс плоды моего зачатія и мои египтяне! И да останутся вс они безъ погребенія, докол мухи и наскомые Нила не погребутъ ихъ, пожирая.
Антоній. Довольно, я удовлетворенъ. Цезарь остается подъ Александріей. Тамъ я буду биться противъ его счастья. Наши сухопутныя силы держались стойко, нашъ разсянный флотъ снова собрался и готовъ къ мстительной морской битв. Гд-же ты, моя храбрость?.. Слушай, царица: если я еще разъ вернусь съ іюля битвы, чтобы облобызать уста твои, то вернусь, покрытый кровью. Я съ мечемъ моимъ иду готовить событія для лтописей. Есть еще надежда!
Клеопатра. Узнаю опять моего героя!
Антоній. Мое сердце! Мышцы мои, духъ мой утроятся — и я буду биться безъ пощады. Прежде, когда дни мои текли беззаботно и покойно, побжденные покупали у меня свою жизнь шуткой, но, теперь… я буду скрежетать зубами и посылать во мракъ бездны всхъ, кто попробуетъ противиться мн… Идемъ, проведемъ еще одну радостную ночь, пусть созовутъ ко мн всхъ моихъ опечаленныхъ сподвижниковъ, да наполнятся кубки! Насмемся еще разъ надъ полунощнымъ звономъ!
Клеопатра. Сегодня день моего рожденія, я думала отпраздновать его тихо и грустно, но такъ какъ другъ мой снова сталъ Антоніемъ, я хочу быть снова Клеопатрой.
Антоній. Все пойдетъ отлично.
Клеопатра. Пусть позовутъ къ благородному Антонію всхъ его сподвижниковъ!
Антоній. Созвать! Я хочу говорить съ ними, а сегодня вечеромъ пропитаю виномъ ихъ раны. Идемъ, моя царица! Во мн есть еще силы! Завтра въ разгар боя я заставлю смерть влюбиться въ меня, потому что буду соперничать въ ревности съ ея зачумленной косой (Антоній, Клеопатра и слуги уходятъ).
Энобарбъ. Теперь онъ готовъ уничтожить молнію! Придти, въ бшенство, это значитъ выгнать изъ себя страхъ. Въ такомъ состояніи духа и голубь кинулся-бы на ястреба. И я вижу, что мужество нашего вождя черпаетъ силу въ ослабленіи мозга, а когда мужество живетъ на счетъ разума — оно пожираетъ копье, которымъ сражаются. Пойду подумаю, какъ-бы покинуть его (Уходятъ).

ДЙСТВІЕ ЧЕТВЕРТОЕ.

СЦЕНА I.

Лагерь Цезаря подъ Александріей.

Входятъ: Цезарь, читая письмо, Агриппа, Меценатъ и другіе.

Цезарь. Онъ обращается со мной, какъ съ мальчишкой, угрожаетъ мн, какъ будто-бы иметъ власть выгнать меня изъ Египта. Онъ выскъ моего встника, онъ вызываетъ меня на странный бой — Цезаря противъ Антонія. Пусть-же узнаетъ старый развратникъ, что у меня есть множество другихъ способовъ умереть, а пока я смюсь надъ его вызовомъ.
Меценатъ. Цезарь долженъ-же знать, что бшенство такого великаго человка — признакъ его окончательнаго паденія. Не давай ему одуматься, но живо воспользуйся его заблужденіями. Ярость всегда была плохой охраной.
Цезарь. Дай знать нашимъ лучшимъ вождямъ, что завтра мы дадимъ послднюю изъ многихъ битвъ… Въ нашихъ рядахъ достаточно бглецовъ изъ антоніева войска, способныхъ его изловить. Наблюди, чтобы это было сдлано, и устрой пиръ для войска. У насъ много запасовъ для продовольствія, и войска, конечно, заслужили нашу щедрость. Бдный Антоній! (Уходятъ).

СЦЕНА II.

Александрія. Во дворц.

Входятъ: Антоній, Клеопатра, Энобарбъ, Харміона, Ира, Алексасъ и другіе.

Антоній. Онъ не хочетъ сразиться со мной, Домицій?
Энобарбъ. Нтъ.
Антоній. Почему-же?
Энобарбъ. Потому что думаетъ, будто въ двадцать разъ счастливе тебя, и не хочетъ ставить двадцати противъ одного.
Антоній. Воинъ, завтра я буду драться на мор и на суш, я выйду съ честью и окуну свою славу въ кровавую ванну, которая оживитъ ее. Готовъ-ли ты храбро сражаться?
Энобарбъ. Я буду драться съ крикомъ: нтъ пощады!
Антоній. Хорошо сказано! Идемъ! Пусть позовутъ слугъ и пусть эту ночь во всемъ будетъ полное изобиліе на нашемъ пиру!

Входятъ слуги.

Дай мн руку… Ты мн былъ всегда вренъ… И ты также… И ты… и ты… Вы хорошо мн служили… а вашими товарищами были цари.
Клеопатра. Что это значитъ?
Энобарбъ (всторону). Одна изъ странностей, выжимаемыхъ изъ души горемъ.
Антоній. И ты тоже, врный слуга! Я хотлъ-бы раздлиться на столько частей, сколько васъ всхъ, и видть васъ всхъ соединенными въ одномъ Антоні, чтобы служить вамъ такъ-же хорошо, какъ вы служили мн!
Слуги. Да не допустятъ этого боги!
Антоній. Ну, добрые товарищи, будьте при мн въ эту ночь, не жалйте моихъ кубковъ, ухаживайте за мною, какъ будто мое государство все еще товарищъ вамъ и все внимаетъ моимъ повелніямъ.
Клеопатра. Чего онъ хочетъ?
Энобарбъ. Заставить плакать своихъ друзей.
Антоній. Послужите мн еще эту ночь. Быть можетъ, скоро наступитъ конецъ вашей служб, быть можетъ, вы не увидите меня больше, или увидите изувченной тнью. Быть можетъ, завтра вы будете служить уже другому господину. Я смотрю на васъ, какъ человкъ, прощающійся на вки. Мои врные друзья! я не гоню васъ отъ себя, какъ господинъ, я сочетался съ вашей службой и разстанусь съ ней только со смертью. Будьте со мной эту ночь, еще какіе-нибудь два часа, не больше… и да вознаградятъ васъ боги!
Энобарбъ. Чего ты хочешь отъ нихъ, полководецъ? Зачмъ лишать ихъ храбрости? Смотри, они плачутъ. И я, оселъ этакій… у меня тоже лукъ попалъ въ глаза. Не длай намъ сраму… не превращай насъ въ женщинъ.
Антоній. Довольно, довольно, довольно! Пусть вдьма утащитъ меня, если у меня было въ мысляхъ такое намреніе! Пусть на мст паденія этихъ слезъ взростетъ добро! Великодушные друзья мои, вы принимаете слова мои въ черезчуръ горькомъ смысл, я говорилъ, чтобы воодушевить васъ, когда просилъ освтить эту ночь факелами! Знайте-же мужественныя сердца, что я сильно надюсь на завтрашній день. И если я веду васъ на бой, то исключительно только потому, что врю больше въ побду и жизнь, чмъ въ смерть и славу. Пойдемъ ужинать, идемъ и утопимъ въ вин раздумье (Уходятъ).

СЦЕНА III.

Александрія. Передъ дворцомъ.

Входятъ: два воина.

1-й воинъ. Покойной ночи, брать. Завтра будетъ денекъ.
2-й воинъ. Который ршитъ все. О, боги, даруйте намъ въ бою успхъ! Ты не слыхалъ ничего особеннаго на улиц?
1-й воинъ. Ничего: а что новаго?
2-й воинъ. Вроятно, это лишь пустые толки. Спокойной ночи.
1-й воинъ. Прощай, другъ.

Входятъ: два другіе воина.

2-й воинъ. Воины! Смотрть въ оба!
3-й воинъ. И ты тоже! Покойной ночи! (Первые два воина занимаютъ посты въ глубин сцены).
4-й воинъ. Здсь наше мсто (Отходятъ на авансцену). Если завтра посчастливится флоту, я увренъ, что и сухопутныя войска будутъ держаться стойко.
3-й воинъ. Да, у насъ храброе войско, и оно полно ршимости (Звуки гобоевъ надъ сценой и подъ нею).
4-й воинъ. Тише! Что это за шумъ?
1-й воинъ. Слушайте, слушайте!
2-й воинъ. Тише!
1-й воинъ. Музыка въ воздух!
3-й воинъ. Подъ землей!
4-й воинъ. Хорошее предзнаменованье,— не такъ-ли?
3-й воинъ. Нтъ.
1-й воинъ. Тише-же, говорю вамъ. Что это значитъ?
2-й воинъ. Это Геркулесъ, любимый богъ Антонія, покидаетъ его сегодня.
1-й воинъ. Впередъ! Узнаемъ, слышали-ли другіе часовые то же, что мы (Направляются къ другому посту).
2-й воинъ. Ну что, друзья?
Нсколько воиновъ. Слыхали вы?
1-й воинъ. Да, не странно-ли это?
3-й воинъ. Слышите, друзья, слышите?
1-й воинъ. Послдуемъ за звуками до границъ нашихъ постовъ, посмотримъ, когда они перестанутъ.
Нсколько воиновъ (разомъ). Конечно, конечно! Какъ это странно! (Вс уходятъ).

СЦЕНА IV.

Александрія. Во дворц. Разсвтъ.

Входятъ: Антоній и Клеопатра, сопровождаемые Харміоной и другими.

Антоній, Эросъ! Мое вооруженіе, Эросъ!
Клеопатрв. Усни немножко.
Антоній. Нтъ, голубка… Эросъ, скоре-же, мои доспхи, Эросъ!

Входитъ Эросъ съ доспхами.

Другъ, покрой меня желзомъ. Если фортуна не будетъ нашей сегодня, то только потому, что мы издваемся надъ нею. Впередъ!
Клеопатра. Я хочу теб помочь. Это куда?
Антоній. Оставь, оставь это… вдь ты оруженосецъ моего сердца. Вотъ ты и ошиблась, ошиблась!.. Сюда это, сюда!
Клеонатра. Постой! Вотъ! Я хочу помочь теб. Вотъ такъ.
Антоній. Хорошо, хорошо. Мы теперь справимся. Ну старый другъ, или, вооружайся теперь самъ.
Эросъ. Сейчасъ.
Клеопатра. Разв я дурно застегнула?
Антоній. Чудесно, чудесно, тотъ узнаетъ, что такое буря, кто осмлится разстегнуть это раньше, чмъ я самъ захочу разоблачиться для отдыха. Сплоховалъ Эросъ, но царица — лучшій оруженосецъ, чмъ ты. Поторопимся. О, моя любовь, отчего ты не можешь видть, какъ я буду сегодня сражаться, и присутствовать при моихъ царскихъ занятіяхъ, ты-бы увидла, какой я хорошій работникъ?

Входитъ вооруженный воинъ.

Здравствуй, добро пожаловать! ты похожъ на человка, снабженнаго военнымъ порученіемъ, для любимаго дла и встаемъ рано,— отправляемся на работу съ радостью.
1-й воинъ. Какъ-бы ни было рано, но уже тысячи воиновъ въ военныхъ доспхахъ ждутъ тебя у пристани.

Крики, трубы. Входятъ военачальники и воины.

2-й воинъ. Утро прекрасное… Здравствуй, полководецъ!
Вс. Да здравствуетъ полководецъ!
Антоній. Прекрасный привтъ, друзья мои! Утро, какъ геній даровитаго юноши, который хочетъ заставить говорить о себ, начинается рано. Такъ… такъ, Эросъ… Ну-ка, дай мн это сюда… такимъ образомъ… Хорошо. Будь счастлива, царица, что бы со мной ни случилось! (Цлуетъ ее). Это поцлуй воина, но я былъ бы достоинъ порицанія и самыхъ сильныхъ обвиненій, если-бы вздумалъ продлить прощанье и отдаться нжностямъ… Я долженъ покинуть тебя, какъ человкъ, закованный въ желзо.— Вы, которые жаждете битвы,— за мной! Я доставлю вамъ случай… Прощай! (Уходятъ: Антоній, Эросъ и воины).
Харміона. Не хочешь-ли пойти въ свою комнату?
Клеопатра. Веди меня. Онъ храбро удалился. О, если-бы онъ и Цезарь кончили эту войну единоборствомъ! Тогда Антоній… Но теперь… Идемъ! (Уходятъ).

СЦЕНА V.

Лагерь Антонія близь Александріи.

Труби. Антоній входитъ въ сопровожденіи Эроса, встрчается съ воиномъ.

Воинъ. Да соблаговолятъ боги, чтобы этотъ день сталъ счастливымъ для Антонія!
Антоній. А! Отчего твои раны и твои совты не убдили меня сражаться на суш!
Воинъ. если-бы ты это сдлалъ,— возмутившіеся цари и воинъ, покинувшій тебя сегодня утромъ, еще шествовали бы теперь въ твоей свит.
Антоній. Кто-же покинулъ меня сегодня утромъ?
Воинъ. Кто? — Тотъ, кто вчно былъ съ тобою. Кликни Энобарба, и ты не услышишь боле его голоса, или услышишь его изъ лагеря Цезаря, откуда онъ отвтитъ теб: ‘я уже не изъ твоихъ боле’.
Антоній. Что ты говоришь?
Воинъ. Да, онъ перешелъ къ Цезарю.
Эросъ. Онъ оставилъ вс свои вещи и сокровища здсь.
Антоній. Онъ, дйствительно, передался?
Воинъ. Это какъ нельзя боле врно.
Антоній. Эросъ, ступай, отправь ему его вещи, сдлай это скорй и не утаи ни единаго обола, я теб это запрещаю, напиши ему самое теплое прощальное письмо,— я подпишу его, скажи ему, что я желаю, чтобы отнын у него не было поводовъ измнять своему повелителю… О, моя судьба развратила даже честныхъ людей… Торопись же… Эросъ! (Уходятъ).

СЦЕНА VI.

Лагерь Цезаря близь Алексагдріи.

Трубы. Входятъ: Цезарь, сопровождаемый Агриппой, Энобарбомъ и другими.

Цезарь. Ступай, Агриппа, и начинай битву, моя воля, чтобы Антоній былъ захваченъ живымъ: оповсти объ этомъ.
Атриппа. Повинуюсь, Цезарь (Уходитъ.)
Цезарь. Близко время всеобщаго мира, если этотъ день будетъ счастливымъ, вс трт части свта украсятся мирною вткой оливы.

Входитъ Встникъ.

Встникъ. Антоній прибылъ на поле битвы.
Цезарь. Ступай, скажи Агрипп, чтобы онъ въ первые ряды поставилъ перебжчиковъ, пусть ярость Антонія обрушится какъ-бы на него самого (Цезарь со свитой уходитъ).
Энобарбъ. И Алексасъ измнилъ. Посланный въ Іудею по длу Антонія, онъ убдилъ великаго Ирода передаться на сторону Цезаря и покинуть своего царя Антонія, за его труды Цезарь приказалъ его повсить. Канидій и другіе перебжавшіе пріобрли мста, но не почетную довренность. И я поступилъ скверно, и я виню себя такъ горько, что никогда не видать мн радости.

Входитъ воинъ Цезаря.

Воинъ. Энобарбъ! Антоній возвращаетъ теб вс твои сокровища, вмст съ своимъ привтомъ. Его встникъ прибылъ подъ моей охраной и находится теперь около твоей палатки, разгружая муловъ.
Энобарбъ. Я отдаю все это теб.
Воинъ. Не шути, Энобарсъ. Я теб говорю правду. ‘Ты бы хорошо сдлалъ, если-бы проводилъ посланнаго до выхода изъ лагеря, я долженъ вернуться къ своему посту, а то я бы самъ это сдлалъ. Вашъ Антоній — все еще настоящій Юпитеръ (Уходитъ).
Энобарбъ. Я настоящій негодяй и первый сознаю это О, Антоній, рудникъ великодушія! Какой-бы цной наградилъ ты мою врную службу, ты, увнчавшій золотой короной мою измну! Мое сердце рвется на части, и если его не сокрушитъ жестокое раскаянье, его сокрушитъ что либо еще боле жестокое, но довольно и раскаянья,— я это чувствую, мн сражаться противъ него! Нтъ! Пойду отыщу какую-нибудь яму и умру въ ней.Самая грязная яма будетъ самой лучшею могилой для позорнйшаго конца моихъ дней (Уходитъ).

СЦЕНА VII.

Поле битвы. Шумъ сраженія. Барабаны и трубы.

Входитъ Агриппа, въ сопровожденіи воиновъ.

Агриппа. Назадъ! Мы зашли слишкомъ далеко, самому Цезарю пришлось похлопотать, сопротивленіе значительно сильне, чмъ мы могли ожидать (Уходятъ).

Шумъ битвы. Входятъ: Антоній и раненый Скаръ.

Скаръ. О, мой храбрый повелитель, вотъ что называется сражаться! Дерись мы такъ же тогда, мы прогнали-бы ихъ назадъ съ головами въ тряпь.
Антоній. Но ты истекаешь кровью.
Скаръ. У меня была здсь вначал рана, похожая на Т, теперь она обратилась въ Н.
Антоній. Они отступаютъ.
Скаръ. Мы загонимъ ихъ въ норы. На моемъ меч хватитъ мста еще зарубокъ на шесть.

Входитъ Эросъ.

Эросъ. Они разбиты, я нашъ перевсъ похожъ на славную побду.
Скаръ. Помнемъ-ка имъ спины и будемъ ловить ихъ, какъ зайцевъ — сзади, огромное удовольствіе колотить трусовъ.
Антоній. Я вознагражу тебя разъ за твое веселое расположеніе духа и десять разъ за твою храбрость. За мной!
Скаръ. Слдую за тобой, ковыляя (Уходятъ).

СЦЕНА VIII.

Подъ стнами Александріи.

Марши входитъ подъ его звуки Антоній, Скаръ съ войскомъ слдуетъ за нимъ.

Антоній. Мы его прогнали назадъ въ самый его лагерь. Бгите впередъ, возвстите цариц грядущія къ ней радостныя всти. Завтра, до восхода солнца, мы прольемъ кровь. ускользнувшую отъ насъ сегодня. Я благодарю васъ всхъ, потому что у васъ храбрыя руки и потому что вы дрались не какъ слуги другого, а какъ будто мое дло было личнымъ дломъ каждаго изъ васъ, вы вс показали себя Гекторами. Возвращайтесь въ городъ, поцлуйте вашихъ женъ, вашихъ друзей и разскажите имъ про свои подвиги, въ то время, какъ они слезами радости будутъ омывать вашу запекшую ея кровь и поцлуями заживлять ваши почетныя раны (Скару). Дай мн руку.

Входитъ Клеопатра со свитой.

Этой дивной чаровниц я повдаю дла твои, чтобы она благословила тебя своей благодарностью. О, ты, свтъ денницы, обойми мою закованную въ желзо шею, проберись, не смотря на этотъ панцырь, къ сердцу моему и радуйся въ порыв его торжества!
Клеопатра. О, Царь царей! О, безпредльный герой! И вотъ ты возвратился, съ улыбкой на устахъ, изъ страшныхъ стей человчества!
Антоній. О, соловей мой! Мы ихъ загнали въ самыя кровати. Вотъ видишь-ли, милая, хотя сдые волосы и перемшаны на моей голов съ темными, но у меня еще довольно силъ, чтобы проявлять энергію и не осрамиться передъ самою юностью. Взгляни на этого человка, дозволь устамъ его коснуться твоей чудной руки. Лобзай эту руку, горой, онъ сражался сегодня какъ богъ, возненавидвшій человчество и принявшій видъ воина, чтобы разгромить и уничтожить міръ.
Клеопатра. Другъ, я подарю теб золотое вооруженіе, принадлежавшее царю.
Антоній. Онъ заслужилъ его, хотя бы оно было сплошь унизано карбункулами, какъ священная колесница Феба! Дай мн твою руку, вступимъ торжественно въ Александрію, понесемъ впереди щиты наши, изрубленные, какъ сами ихъ носители. если-бы нашъ дворецъ могъ вмстить все наше войско, мы поужинали-бы вс вмст и выпили-бы круговую въ честь завтрашняго дня, чреватаго опасностями для царей. Трубачи, оглушите городъ звуками мди, слейте ихъ съ трескомъ литавръ и барабановъ, чтобы небо и земля слились въ торжественномъ гимн, привтствуя наше приближеніе!

СЦЕНА IX.

Лагерь Цезаря въ лунную ночь.

Часовые. Входитъ Энобарбъ.

1-й воинъ. Если насъ не смнятъ черезъ часъ, мы должны будемъ вернуться къ главному посту. Ночь свтла, и говорятъ, что битва начнется во второмъ часу утра.
2-й воинъ. День былъ для насъ скверенъ.
Энобарбъ. О, ночь! Призываю тебя въ свидтеля…
3-й воинъ. Кто это?
2-й воинъ. Подойдемъ и послушаемъ.
Энобарбъ. Будь мн свидтелемъ, священная луна, когда исторія начнетъ съ негодованіемъ произносить имена измнниковъ, что бдный Энобарбъ раскаялся передъ лицомъ твоимъ.
1-й воинъ. Энобарбъ!
3-й воинъ. Тише! Послушаемъ еще.
Энобарбъ. О, верховная владычица глубокой грусти, пролей на меня ядовитые пары ночи, дабы эта жизнь, упорно не покидающая меня противъ моей воля, не тяготила меня больше. Ударь, сердце мое, о твердый камень моей измны, и пусть оно, изсушенное горемъ, разсыпется въ прахъ и покончитъ со всми горькими думами. О, Антоній, твое благородство сильне моей измны, съ своей стороны, прости меня, и тогда пусть міръ записываетъ меня въ одинъ списокъ съ бглецами и измнниками! О Антоній, Антоній! (Умираетъ)
2-й воинъ. Поговоримъ съ нимъ.
1-й воинъ. Послушаемъ его еще: то, что онъ говоритъ, не безъинтересно для Цезаря.
3-й воинъ. Да, но онъ заснулъ!
1-й воинъ. Мн кажется скоре, что онъ лишился чувствъ, потому что никогда еще такая раздирающая душу мольба не вызывала сонъ.
2-й войнъ. Подойдемъ къ нему.
3-й воинъ. Проснись, проснись, поговори съ вами.
2-й воинъ. Слышишь?..
1-й воинъ. Десница смерти коснулась его (Звуки барабановъ вдали). Слышите… Звуки барабановъ будятъ заснувшее войско… Отнесемъ его къ главному посту: вдь онъ не изъ простыхъ. Нашъ часъ теперь прошелъ.
3-й воинъ. Внесемъ-же его: можетъ быть,онъ еще очнется (Уходятъ, унося тло).

СЦЕНА X.

Между двумя лагерями,

Входятъ, сопровождаемые войскомъ: Антоній и Скаръ.

Антоній. Сегодня они приготовляются къ морской битв, мы имъ не понравились на суш.
Скаръ. Будутъ биться и на мор, и на суш.
Антоній. Я хотлъ бы, чтобы было возможно драться и въ огн, и въ воздух, мы и тамъ сразились бы съ ними, ни слушай: наша пхота, расположенная по сосднимъ высотамъ города, останется съ нами, мы отдали приказанія флоту, и онъ уже оставилъ гавань. Пойдемъ, поищемъ мста, откуда бы намъ можно было видть порядокъ боя и слдить’ за передвиженіями войскъ (Уходятъ).

Входитъ Цезарь во глав своихъ войскъ

Цезарь. Если онъ нападетъ, мы все-таки останемся неподвижно на суш, но намъ не придется выжидать, потому что его лучшія войска отправлены на корабли. Займемъ равнину и вмст съ тмъ выгодное положеніе (Уходятъ).

Вновь входятъ: Антоній и Скаръ.

Антоній. Они еще не схватились. Съ того мста, гд ростетъ сосна, можно все видть: я вернусь немедленно сообщить теб, какой оборотъ примутъ дла (Уходитъ).
Скаръ. Ласточки свили гнзда въ парусахъ Клеопатры. Авгуры говорятъ, что они ничего не знаютъ, не понимаютъ, смотрятъ съ мрачнымъ видомъ и не смютъ высказать свои мысли. Антоній то храбрится, то падаетъ духомъ, его потрясенное счастье поперемнно наполняетъ его надеждой и страхомъ за то, что онъ иметъ уже, и за то, чего не иметъ. (Отдаленный шумъ морской битвы).

Антоній возвращается.

Антоній. Все погибло! Подлая египтянка мн измнила, мой флотъ передался непріятелю,— и вотъ они кидаютъ тамъ шапки на воздухъ и напиваются вс вмст, какъ друзья бывшіе долго въ разлук… Трикраты развратная блудница! Ты продала меня этому молокососу, и мое сердце воюетъ теперь только съ тобой одной… Скажи, чтобы все бжало потому что, какъ только я отомщу чародйк, для меня все будетъ кончено… Скажи имъ всмъ, чтобы бжали, ступай! (Скаръ уходитъ). О, солнце, я не увижу больше твоего восхода! Фортуна и Антоній разстаются здсь, здсь мы пожмемъ другъ другу руки…Вотъ до чего дошло! Сердца, пресмыкавшіяся, какъ собаченки, у моихъ пятъ, сердца, которымъ я ни въ чемъ не отказывалъ, таютъ и распространяютъ свой ароматъ на расцвтающаго Цезаря, и сосна, дававшая всмъ тнь, стоить ободранная. Я обмануть! О, черная душа Египта! О, коварная чародйка, одинъ взглядъ которой посылалъ меня въ битву или возвращалъ къ домашнему очагу, грудь которой была моей короной и моей высшей цлью! Настоящая цыганка, подлой игрой своей она обманула меня, разорила мое сердце! Эросъ! Эросъ!

Входитъ Клеопатра.

А, дьявольское исчадіе! Исчезни!..
Клеопатра. За что сердится мой повелитель на свою любовь?
Антоній. Исчезни, или я награжу тебя тмъ, что ты заслуживаешь, и испорчу тріумфъ Цезаря. Пусть возьметъ онъ тебя и выставить на потху ликующихъ плебеевъ, пусть влечетъ онъ тебя за колесницей своей, какъ гнуснйшее изъ пятенъ всего твоего рода. Пусть показываетъ тебя, грязное чудовище, за самую мельчайшую монету, пусть кроткая Октавія избороздитъ лицо твое острыми ногтями (Клеопатра уходитъ). Хорошо сдлала, что ушла, если жизнь еще чего нибудь стоитъ для тебя: все-таки лучше было бы теб погибнуть отъ моего гнва, потому что эта смерть избавила бы тебя отъ тысячи другихъ. Эй! Эросъ! На мн рубашка Несса, о, Алкидъ, мой предокъ, вдохнови меня своей яростью, дай мн силу забросить Лихаса на рога мсяца, дай мужество этой рук, игравшей когда то тяжелйшими мечами, героически уничтожить самого себя! Вдьма умретъ: она продала меня римскому мальчишк, и я гибну отъ этой измны: за это она умретъ. Ко мн, Эросъ! (Уходитъ).

СЦЕНА XI.

Александрія. Во дворц Клеопатры.

Входятъ: Клеопатра, Харміона, Ира и Мардіанъ.

Клеопатра. Ко мн на помощь, женщины! Онъ неистовствуетъ страшне, чмъ сынъ Теламона неистовствовалъ за ахилловъ щитъ, и ессалійскій вепрь не былъ столь ужасенъ!
Харміона. Спрячься за могильной плитой, запрись тамъ и вели ему сказать, что ты умерла. Вдь разставанье души съ тломъ не боле ужасно, чмъ разставанье съ величіемъ.
Клеопатра. Да, за могильной плитой! Мардіанъ, пойди, возвсти ему, что я лишила себя жизни. Скажи ему, что мое послднее слово было: ‘Антоній’. прошу тебя, смягчи его своимъ разсказомъ, Ступай, Мардіанъ, и вернись сказать мн, какъ онъ приметъ извстіе о моей смерти. Въ могилу! Идемъ! (Уходятъ).

СЦЕНА XII.

Александрія. Во дворц Антонія.

Входятъ: Антоній и Эросъ:

Антоній. Ты еще видишь меня, Эросъ?
Эросъ. Да, мой повелитель.
Антоній. Мы иногда видимъ облако, похожее на дракона, иногда клубы пара, принимающаго образы льва или медвдя. Иногда видимъ мы крпости, украшенныя башнями, или висящія скалы, зубчатыя горы, синющіе мысы, увнчанные деревьями, помавающими своими главами міру. Ты видлъ эти призраки, это все порожденія темныхъ сумерекъ.
Эросъ. Да, видалъ.
Антоній. Только одно движеніе мысли,— и то, что были лошадью, разлагается и исчезаетъ въ облакахъ, какъ вода въ вод.
Эросъ. Правда, мой повелитель.
Антоній. Итакъ, мой врный Эросъ, твой военачальникъ теперь нчто врод этихъ видній. Я еще Антоній, но я уж не могу больше сохранить эту видимую оболочку, о мой слуга! Для этой египтянки я воевалъ,— и эта царица, сердцемъ которой думалось мн, я владлъ, какъ она владла моимъ (которое, будь оно свободнымъ, въ свою очередь владло бы милліономъ другихъ сердецъ, теперь отпавшихъ),— эта царица говорю я, Эросъ, подтасовала карты для Цезаря, продала мою славу для тріумфа моего врага! Ступай, не плачь-же, мой добрый Эросъ, у меня остался еще я самъ, чтобы покончить съ собою.

Входитъ Мардіанъ.

О проклятіе твоей подлой цариц! Она украла мой мечъ!
Мардіанъ. Нтъ, Антоній, она любила тебя, и ея судьба безраздльно была соединена съ твоею.
Антоній. Прочь, гнусный евнухъ! Молчи! Она измнила мн и умретъ за это.
Мардіанъ. Смерть — долгъ, уплачиваемый только одинъ разъ,— и она его уже заплатила. То, что ты хотлъ сдлать, сдлано, ея послднія слова были: ‘Антоній, благородный Антоній!’ Тогда раздирающій душу крикъ вырвался изъ ея устъ, и имя Антонія замерло между ея сердцемъ и устами: она отдала свою душу, похоронивъ въ ней твое имя.
Антоній. Такъ она умерла?
Мардіанъ. Умерла!
Антоній. Эросъ, сними съ меня доспхи! Трудъ длиннаго дня оконченъ,— пора уснуть. Ступай, Мардіанъ, отсюда невредимымъ и считай, что теб хорошо заплочено за твое порученіе. Ступай (Мардіанъ уходитъ). Скорй, сними съ меня все это.— Семилиственный щитъ Аякса не мигъ бы сдержать біеній моего сердца! О, разверзись же, грудь! Сердце, будь же хоть одинъ разъ сильне того, что сдерживаетъ тебя, и изломай въ куски бренную оболочку. Скоре, Эросъ, скорй! Я боле не воинъ! Долой лохмотья моихъ доспховъ! Я васъ носилъ съ честью! Оставь меня на минуту (Эросъ уходитъ). Я догоню тебя, Клеопатра, и вымолю прощенье. Да, такъ нужно, ибо теперь всякая отсрочка — пытка. Факелъ потушенъ,— ложись скорй, зачмъ бродить еще въ потемкахъ! Всякое стараніе теперь было-бы напрасно и принесло бы несомннную потерю, сама сила задушила бы себя своими усиліями. Клади скорй печать, и все кончено. Эросъ! Иду, моя царица! Эросъ! Подожди меня. Тамъ, гд души покоятся на лон цвтовъ, мы будемъ шествовать рука объ руку и изумлять духовъ своимъ торжественнымъ появленіемъ. Дидона и Эней потеряютъ своихъ почитателей и толпа призраковъ послдуетъ за нами. Эросъ! Эросъ!

Входить Эросъ.

Эросъ. Что теб угодно?
Антоній. Съ тхъ поръ, какъ умерла Клеопатра, я живу въ такомъ безчестіи, что боги возненавидли мою низость. Я, который мечемъ своимъ расчленялъ міръ и который на спин зеленаго Нептуна воздвигалъ города своими кораблями,— я обвиняю себя въ неимніи мужества женщины, я слабе ея своею смертью, сказавшей Цезарю: ‘Я побдила сама себя!’ Ты клялся мн, Эросъ, что, если когда нибудь обстоятельства потребуютъ (а они теперь этого требуютъ) что если когда либо я увижу за собой погоню ужаса и безчестія, отъ которыхъ мн некуда будетъ скрыться, ты клялся мн, что тогда, по моему приказанію, ты меня умертвишь. Сдлай-же это. Часъ насталъ. Ты не меня убьешь,— ты ограбишь Цезаря. Возврати румянецъ на свои щеки.
Эросъ. Да удержатъ боги руки мои! Сдлаю-ли я то, чего не могли сдлать вс парянскія стрлы, несмотря на то, что он были вражескими?
Антоній. Эросъ, значитъ, ты хочешь изъ одного изъ оконъ огромнаго Рима увидть, какъ будутъ вести твоего повелителя, съ скрещенными руками, съ согбенной отъ позора выей, съ поникшимъ лицомъ, которое будетъ пылать жгучимъ стыдомъ, за колесницей торжествующаго Цезаря?
Эросъ. Нтъ, я не хотлъ-бы этого видть.
Антоній. Такъ длай-же! Вдь я могу быть вылеченъ только раной! Вынь-же этотъ благородный мечъ, который ты съ такой честью носилъ во славу отечества!
Эросъ. О, пощади!
Антоній. Когда я отпускалъ тебя на волю, не клялся-ли ты исполнить то, что я потребую отъ тебя? Длай-же скоре, или вс твои прошлыя услуги для меня ничто и не боле невольныхъ случайностей? Вынь свой мечъ и приблизься.
Эросъ. Отврати отъ меня это благородное лицо, на которомъ сіяетъ величіе цлаго міра.
Антоній (отворачиваясь). Ну!..
Эросъ. Я вынулъ мечъ.
Антоній. Да исполнитъ онъ скоре то, ради чего ты его вынулъ!
Эросъ. Мой дорогой повелитель, мой военачальникъ, мой царь! Дозволь, прежде чмъ нанести теб кровавый ударъ, проститься съ тобою.
Антоній. Ты уже сказалъ, другъ: прости.
Эросъ. Прощай, великій полководецъ. Разить-ли?
Антоній. Да, Эросъ, да.
Эросъ. Ну такъ вотъ! (Падаетъ на свой мечъ). Такимъ образомъ избавлюсь я отъ горя видть смерть Антонія (Умираетъ).
Антоній. Другъ, ты трижды боле благороденъ, чмъ я, ты мн показалъ себя храбрымъ героемъ, каковымъ долженъ былъ быть я самъ — и не могъ. Моя царица и Эросъ показали мн своимъ храбрымъ примромъ, что значитъ благородство. Теперь я уже женихъ смерти и кинусь къ ней, какъ къ ложу возлюбленной. Эросъ, твой повелитель умираетъ твоимъ ученикомъ. Вотъ чему научилъ ты меня! (Бросается на мечъ). Какъ! Еще не умеръ, еще не умеръ! Стража — сюда! О, прикончите меня!

Входятъ: Дерцетъ и стража.

1-й стражникъ. Что здсь за шумъ!
Антоній. Друзья, я оплошалъ. О, докончите то, что я началъ!
2-й стражникъ. Пала звзда.
1-й стражникъ. И время достигло своей цли.
Вс. О, горе, горе, горе!
Антоній. Кто любитъ меня, тотъ добьетъ меня до смерти!
1-й стражникъ. Я не могу.
2-й стражникъ. Ни я.
3-й стражникъ. Никто изъ насъ! (Стража уходитъ).
Дерцетъ. Твоя судьба и твоя смерть гонятъ твоихъ приближенныхъ (Подымая мечъ Антонія). Этотъ мечъ я понесу Цезарю, и всть моя о случившемся введетъ меня къ нему въ милость.

Входитъ Діомедъ.

Діомедъ. Гд Антоній?
Дерцетъ. Здсь… вонъ.
Діомедъ. Живъ еще? Что-же ты не отвчаешь? {Дерцетъ уходитъ).
Антоній. Ты-ли это, Діомедъ? Обнажи-же мечъ и рази имъ, пока я не умру.
Діомедъ. Великій полководецъ! Царица Клеопатра прислала меня къ теб.
Антоній. Когда послала она тебя?
Діомедъ. Только сейчасъ.
Антоній. Гд-же она?
Діомедъ. Она скрылась въ гробниц. Она пророчески боялась того, что случилось. Видя, что, вслдствіе недоврія, ты заподозрилъ ее въ сношеніяхъ съ Цезаремъ и что твоя ярость была неизлечима, она послала сказать теб, что умерла. Но затмъ боясь послдствій этой всти, она поручила мн сказать теб правду, и я боюсь, что явился слишкомъ поздно.
Антоній. Слишкомъ поздно, добрый Діомедъ! Позови ко мн мою стражу.
Діомедъ. Эй, стража! Сюда васъ зоветъ Антоній!

Входитъ стража.

Антоній. Снесите меня, друзья, туда, гд укрылась Клеопатра. Это послдняя услуга, которую я потребую у васъ.
1-й стражникъ. Какое горе, что ты не могъ пережить послдняго врнаго теб слугу.
Вс. Тяжелый день!
Антоній. О, храбрые товарищи! не тшьте жестокую судьбу сокрушеніемъ. Примемъ-же хорошенько врага, пришедшаго насъ покарать, покараемъ его сами кажущейся безпечностью. Подымите меня. Я часто предводительствовалъ вами. Снесите меня, въ свою очередь, добрые друзья мои, и примите вс мою благодарность (Стражи уходятъ, унося Антонія).

СЦЕНА XIII.

Александрія. Могильный памятникъ.

Клеопатра, Харміона и Ира.

Клеопатра. О, Харміона, я никогда не выйду отсюда.
Харміона. Утшься, добрая царица!
Клеопатра. Нтъ, не хочу! Вс эти странныя и ужасныя происшествія случились какъ разъ вовремя. Но я презираю утшенія. Мое горе, чтобы оно равнялось его причин, должно быть столь-же велико, какъ она.

Входитъ Діомедъ.

Ну что? Умеръ-ли онъ?
Діомедъ. Онъ близокъ къ смерти, но еще не умеръ. Посмотри въ окно своего памятника.Стража несетъ его (Стража несетъ Антонія).
Клеопатра. О, солнце, сожги обширную вселенную, по которой ты катишь кругъ свой, и пусть мракъ закроетъ сильно измнившійся видъ земли. О, Антоній, Антоній, Антоній! Харміона, на помощь, на помощь, Ира! На помощь, друзья! Подымите его сюда!
Антоній. Тише! Не могущество Цезаря сокрушило Антонія,— самъ Антоній сокрушилъ себя.
Клеопатра. Это такъ и должно было быть! Никто иной кром Антонія, не могъ побдить Антонія! Но какое несчастье, что это случилось!
Антоній. Я умираю! Я умираю, царица, но я молю у смерти задержки, чтобы изъ многихъ тысячъ поцлуевъ запечатлть на твоихъ устахъ послдній, бдный поцлуй.
Клеопатра. О, прости мн, милый другъ, я не смю, я не смю сойдти, боясь, что меня схватятъ, никто никогда не увидитъ меня на царственномъ тріумф счастливаго Цезаря, если ножи, яды, зми имютъ остріе, жало и дйствія — я спасена! Твоя жена Октавія, съ ея добродтельнымъ взглядомъ и невозмутимымъ равнодушіемъ, не будетъ имть чести оскорбить меня. Сюда, сюда Антоній! Помогите мн, милыя, поднять его сюда! Помогите-же мн!
Антоній. Скорй, скорй, или меня не станетъ.
Клеопатра. О, какъ это трудно! Какъ ты тяжелъ, мой милый! А можетъ быть наши силы истощились убивающимъ насъ горемъ. Если-бы у меня была власть великой Юноны, тебя поднялъ-бы сильнокрылый Меркурій и посадилъ-бы рядомъ съ Юпитеромъ. Ко мн, ко мн! Еще маленькое усиліе! Желанія всегда были глупостью. Ко мн, ко мн, ко мн! (Втаскиваетъ Антонія къ себ). Добро пожаловать, добро пожаловать! Умри, гд жилъ, и оживись подъ моими поцлуями. О, если-бы мои губы имли силу одухотворить тебя, я-бы истощила теперь эту силу.
Вс. О горестное зрлище!
Антоній. Я умираю, Клеопатра, умираю! Дай мн нсколько капель вина, чтобы я могъ говорить.
Клеопатра. Нтъ, дай мн говорить. Я буду издваться такъ жестоко, что сама лживая фортуна, выведенная изъ терпнія моими насмшками, сломаетъ свое колесо.
Антоній. Одно слово, дорогая царица! Ищи у Цезаря спасенія твоей жизни и чести. О!
Клеопатра. Эти дв вещи несовмстимы.
Антоній. Милая, послушай меня. Изъ всхъ приближенныхъ Цезаря не довряй никому, кром Прокулея.
Клеопатра. Я доврюсь только своей ршимости и твердости руки, но никогда не доврюсь никому изъ приближенныхъ Цезаря.
Антоній. Не плачь о несчастномъ конц жестокой судьбы моей, вспомни лучше о прежнихъ дняхъ счастья, когда я былъ самымъ могущественнымъ и славнымъ повелителемъ міра, я умираю сегодня, но умираю безъ униженія и трусости, если я снялъ свой шлемъ, то передъ соотечественниками и, какъ римлянинъ, побжденный римляниномъ. Отходитъ мой духъ… не могу больше… (Умираетъ).
Клеопатра. И ты, благороднйшій человкъ, умираешь! И ты не думаешь обо мн! И я должна остаться одна въ этомъ грустномъ мір, который безъ тебя для меня не лучше хлва! О, взгляните, внецъ міра увялъ! О, поблекли лавры войны, знамя воина погибло! Мальчики и двченки отнын стали равны мужчинамъ, нтъ боле превосходства и ничего боле не осталось достойнаго вниманія подъ луной!
Харміона. О, успокойся, царица!
Ира. И она умерла.
Харміона. Царица!
Ира. Повелительница!
Харміона. О, царица, царица, царица!
Ира. Владычица Египта! Царица!
Харміона. Тише, тише, Ира!
Клеопатра. Я теперь не боле какъ женщина, подверженная такимъ-же презрннымъ страстямъ, какъ простая коровница, занимающаяся самой черной работой. Я должна была-бы бросить свой скипетръ завистливымъ богамъ, сказавъ имъ, что этотъ міръ стоилъ-бы ихъ собственнаго, если-бы они не украли нашего сокровища. Все теперь подобно небытію.Терпніе — глупость, а нетерпніе — годится только бшеной собак… Разв преступленіе кинуться въ тайное жилище смерти раньше, чмъ сама смерть не явится къ намъ? Какъ вы себя чувствуете, милыя? Полно, полно, ободритесь. Ну, Харміона! Дорогія мои! О, женщины, женщины! Смотрите, нашъ свтильникъ угасъ, угасъ навсегда! (Страж, оставшейся внизу). Ободритесь, друзья! Похоронимъ его, и тогда все храбро и благородно исполнено будетъ нами, до великому римскому обычаю, смерть возгордится, принимая насъ въ свои объятія. Пойдемъ, пойдемъ! оболочка этого обширнаго духа уже холодна. О, у насъ не осталось больше друзей, кром храбрости и быстраго конца! (Уходятъ, унося тло Антонія).

ДЙСТВІЕ ПЯТОЕ.

СЦЕНА I.

Подъ Александріей. Лагерь Цезаря.

Входятъ: Цезарь, Агриппа, Долабелла, Меценатъ, Галлъ, Прокулей и другіе.

Цезарь. Отправься къ нему и убди его одться. Скажи ему что въ настоящемъ безнадежномъ его положеніи дальнйшія его проволочки не боле, какъ издвательства надъ нами.
Долабелла. Скажу, государь (Уходитъ. Появляется Дерцетъ, держа обнаженный и окровавленный мечъ Антонія).
Цезарь. Что это значитъ? Кто ты такой и какъ дерзаешь являться передъ нами въ такомъ вид?
Дерцетъ. Мое имя — Дерцетъ. Я служилъ Марку Антонію и былъ преданъ ему, какъ лучшему изъ господъ долженъ быть преданъ дйствительно хорошій слуга. Пока онъ могъ держаться на ногахъ и говорить, я только затмъ и дышалъ, чтобы при случа пожертвовать за него жизнью, сражаясь противъ его враговъ. Угодно теб будетъ взять меня къ себ? Если ‘да’, я и теб, Цезарь, буду тмъ-же, чмъ былъ для Антонія, не угодно? возьми и мою жизнь.
Цезарь. Что хочешь ты этимъ сказать?
Дерцетъ. Только то, что Антоній умеръ.
Цезарь. Такой великой причин скорби слдовало-бы надлать боле шума, земному шару слдовало-бы согнать на улицы цлыя стаи львовъ, а горожанъ въ вертепы львовъ. Смерть Антонія не то, что смерть частнаго человка, въ его имени заключалась цлая половина міра.
Дерцетъ. Да, Цезарь, онъ скончался, и умеръ онъ не отъ руки вершителя общественнаго правосудія, не отъ наемнаго ножа. Его сразила та слабая рука, которая покрыла славою блистательныя его дянія, поразила его сердце съ такою твердостью, какая была доступна только его великому сердцу. Смотри, вотъ его мечъ, выхваченный мною изъ его раны, смотри, мечъ обагренъ его благородною кровью.
Цезарь. Вы опечалились, друзья. Да накажутъ меня боги, если такое извстіе не въ состоянія подернуть влагой цезарскіе глаза!
Агриппа. Какъ странно, однако, что природа позволяетъ намъ проливать слезы надъ тмъ, чего мы такъ ревностно добивались.
Меценатъ. Достоинства и недостатки находились у него въ полномъ равновсіи.
Агриппа. Никогда человкомъ еще но управлялъ боле возвышенный духъ, но вы, боги, не правда-ли, прибавите къ его недостаткамъ еще нсколько другихъ, чтобы мы-то могли чувствовать себя людьми. Цезарь тронутъ до слезъ.
Меценатъ. Онъ поневол вынужденъ видть свое изображеніе въ такомъ громадномъ зеркал.
Цезарь. О, Антоній, до этого довелъ тебя я! Но мы вдь отскаемъ больные члены у нашего тла. Я былъ поставленъ въ необходимость видть или твое жестокое паденіе, или свое. Миръ для насъ двоихъ былъ слишкомъ тсенъ, и мы вдвоемъ въ немъ-бы не ужились. Но теперь позволь такими же драгоцнными, какъ кровь сердца, слезами оросить прискорбный фактъ, что наши непримиримыя созвздія на столько разъединяли то, что было между нами общаго, что ты, мой братъ, мой соучастникъ во всхъ великихъ помыслахъ, длившій со мною управленіе государствомъ, мой товарищъ въ войнахъ, правая рука собственнаго моего тла, сердце, въ которомъ развивалась каждая моя мысль, каждое побужденіе моего сердца, палъ жертвою нашихъ разногласій. Послушайте, друзья мои… или нтъ? лучше поговоримъ объ этомъ въ другое, боле удобное время.

Входитъ Гонецъ.

Порученіе, возложенное на этого человка, такъ и проглядываетъ въ его лиц, однако, послушаемъ, что онъ скажетъ (Гонцу). Откуда ты?
Гонецъ. Теперь я бдный египтянинъ. Царица и повелительница моя, нашедшая убжище въ послднемъ, что у нея осталось, то есть въ гробниц Антонія, желаетъ узнать дальнйшія твои намренія, чтобы заране приготовиться ко всему, что ее ожидаетъ.
Цезарь. Скажи, чтобы она не впадала въ уныніе. Скоро черезъ кого-нибудь изъ нашихъ приближенныхъ она узнаетъ, насколько великодушно и милостиво наше ршеніе. Жестокосердымъ Цезарь быть не можетъ.
Гонецъ. Да благословятъ тебя боги (Уходитъ).
Цезарь. Ступай, Прокулей, передай ей, что мы не намрены ее унижать. Пусти въ ходъ вс усилія, какія потребуются, чтобы одержать верхъ надъ ея страстнымъ и дикимъ отчаяніемъ. Постарайся, чтобы она въ порыв скорби какъ нибудь не побдила насъ своею смертью. Жизнь ея въ Рим будетъ вдь, служить намъ вчнымъ тріумфомъ. Ступай, и какъ можно скоре дай намъ знать, какъ ты ее найдешь и что она говоритъ.
Прокулей. Не замедлю этого сдлать (Уходитъ).
Цезарь. Ступай съ нимъ и ты, Галлъ (Галлъ тоже уходить) Гд Долабелла! Пусть онъ тоже поможетъ Прокулею.
Агриппа и Меценатъ. Долабелла!
Цезарь. Нтъ, не зовите его: я вспомнилъ что уже послалъ его по длу и онъ скоро воротится. Пойдемте въ мою ставку тамъ вы увидите, какъ неохотно ршился я на эту войну, какъ спокойно, какъ миролюбиво я выражался въ своихъ письмахъ. Пойдемте, я покажу вамъ все, что касается этого дла (Уходятъ).

СЦЕНА II.

Александрія. Комната въ мавзоле.

Входятъ: Клеопатра, Харміона и Ира.

Клеопатра. Мое отчаяніе начинаетъ утрачивать свою горечь. Что значитъ быть Цезаремъ? Разв онъ само счастіе? Нтъ, онъ только рабъ счастія, исполнитель его прихотей. Какое, напротивъ, величіе — совершить то, что полагаетъ конецъ всмъ другимъ дламъ, что связываетъ руки непріятнымъ случайностямъ, оковываетъ превратность, погружаетъ въ непробудный сонъ и навсегда избавляетъ отъ жажды грезы, служащей кормилицей какъ для нищаго, такъ и для Цезаря.

Входятъ: Прокулей и Галлъ, за ними слдуютъ воины.

Прокулей. Цезарь шлетъ цариц Египта привтъ и предлагаетъ ей обдумать, что ей угодно было-бы у него попросить.
Клеопатра. Какъ твое имя?
Прокулей. Прокулей.
Клеопатра. Мн Антоній говорилъ о Прокуле и совтовалъ мн ему довриться. Но обманъ не страшенъ, когда довріе ужь безполезно. Если твоему властелину желательно, чтобы царица стала нищей, скажи ему, что она уже изъ одного приличія не можетъ попросить мене царства. Если ему угодно будетъ подарить мн для моего сына завоеванный римлянами Египетъ, въ его подарк окажется такъ много моей-же собственности, что мн останется благодарить, его за это на колняхъ.
Прокулей. Не впадай въ уныніе. Твоя судьба находится въ царственныхъ рукахъ. Доврься вполн моему повелителю и не бойся ничего. Онъ такъ преисполненъ доброты что она изливается на всхъ нуждающихся въ ней. Позволь мн сообщить ему, что ты отдаешься въ его власть, и ты найдешь въ немъ повелителя, который осыплетъ тебя благодяніями, какъ только ты обратишься къ его милосердію.
Клеопатра. Прошу, передай ему, что я раба его счастія что я передаю ему завоеванное имъ величіе, что я ежечасно изучаю науку покорности и что взглянула-бы на него съ радостью.
Прокулей. Прекрасная царица, я это ему передамъ. Будь покойна, я знаю, что о твоемъ несчастіи жалетъ самъ виновникъ его.
Галлъ. Видишь, какъ легко овладть ея мыслями.

(Прокулей съ двумя солдатами по приставленной лстниц влзаетъ въ окно и становится позади Клеопатры. Солдаты, отодвинувъ засовы, отворяютъ двери).

Стерегите ее до прибытія Цезаря (Уходитъ).
Ира. Царица.
Харшона. О Клеопатра! Ты, царица, взята въ плнъ!
Клеопатра (вынимая кинжалъ). Скоре, врныя руки, скоре ко мн на помощь!
Прокулей (обезоруживая ее). Остановись, остановись, царица. Не наноси себ такого страшнаго вреда, этимъ я не предаю тебя, а спасаю.
Клеопатра. Какъ! Ты отнимаешь у меня даже орудіе избавленія? Вдь даже и собакъ избавляютъ отъ слишкомъ сильныхъ мученій.
Прокулей. Клеопатра, не оскорбляй самоубійствомъ великодушія моего повелителя. Дай ему выказать передъ свтомъ все свое великодушіе, все благородство, смертью-же своею ты навсегда лишишь его этой возможности.
Клеопатра. О смерть, гд-же ты? Приди ко мн, приди, скоре, и возьми себ царицу, одна она стоитъ цлыхъ сотенъ дтей и нищихъ!
Прокулей. Государыня, успокойся!
Клеопатра. Послушай, я не стану сть, не стану пить, и если нужны еще пустыя слова, добавлю: — я не стану спать, но помимо воли Цезаря сокрушу бренное обиталище моей души. Слушай, я не хочу, чтобы меня, какъ рабу, приковали къ его побдоносной колесниц, не хочу, чтобы глупая Октавія бичевала меня своими цломудренными взглядами. Я не позволю, чтобы меня выставляли на показъ жестокосердой римской черни! Лучше пусть мн послужитъ могилой первая попавшаяся грязная яма въ Египт! Лучше бросьте меня совершенно нагую въ тину Нила и пускай меня тамъ растерзаютъ до смерти водяныя мухи и отвратительныя нильскія чудовища! Лучше обратите высочайшую изъ пирамидъ моей родины въ вислицу и, закованную въ цпи, повсьте меня тамъ!
Прокулей. Воображеніе рисуетъ теб вс эти ужасы безъ всякаго повода со стороны Цезаря.

Входитъ Долабелла.

Долабелла. Прокулей, то, что ты сдлалъ, уже извстно Цезарю, и онъ требуетъ тебя къ себ. Что же касается до царицы, надзоръ за нею порученъ мн.
Прокулей. Этому, Долабелла, я очень радъ. Прошу, обращайся съ нею поласкове (Клеопатр). Я готовъ передать Цезарю все, что теб угодно.
Клеопатра. Скажи ему, что я желала бы умереть.

Прокулей и воины уходятъ.

Долабелла. Благородная царица, слыхала ты обо мн?
Клеопатра. Не могу отвтить положительно.
Долабелла. Ты наврное меня знаешь?
Клеопатра. Какая важность въ томъ, слыхала ли я о теб, знаю я тебя или нтъ? Вдь вы хохочете до слезъ, когда дти или женщины разсказываютъ свои сны.
Долабелла. Я тебя не понимаю.
Клеопатра. Я видла во сн, что императоръ Антоній… О, боги, пошлите мн еще такой же сонъ, чтобы я еще разъ могла увидть такого человка!
Долавелла. Если теб такъ угодно.
Клеопатра. Лицо его было свтло, какъ небо, и на этомъ неб сіяло солнце и мсяцъ, во время своего теченія озарившіе маленькій земной шаръ.
Долабелла. Созданіе прекрасное, какъ само совершенство…
Клеопатра. Его нога была готова перешагнуть черезъ океанъ, а его поднятая рука, словно шлемомъ, украшала весь міръ. Голосъ его казался небесною музыкою, но, впрочемъ, только тогда, когда онъ обращался къ друзьямъ, потому что, если бывало нужно устрашить, потрясти земной шаръ, онъ рокоталъ, словно громъ небесный. Для щедрости его никогда не наступала зима, а длилась вчная осень, тмъ боле приносившая новыхъ плодовъ, чмъ боле ихъ поживали, его наслажденіе и радости постоянно,словно дельфины, изгибали спину надъ стихіей, въ которой проживали. Его цвтами украшались внцы и короны, острова и даже цлыя царства, словно мелкая монета, сыпались изъ его кармановъ.
Долабелла. Клеопатра…
Клеопатра. Какъ ты думаешь, существовалъ или могъ когда-нибудь существовать такой человкъ, какой мн приснился?
Долабелла. Нтъ, царица, не могъ.
Клеопатра. Нтъ, лжешь, и боги это слышатъ! Если же есть или былъ когда нибудь такой человкъ, онъ не далеко оставить за собою всякое сновидніе. Въ созданіи чудныхъ формъ природа, конечно, не можетъ спорить фантазіей, такъ какъ у нея недостаетъ матеріала, но, создавъ Антонія, она все-таки превзошла фантазію, совершенно затмила все ея призрачное творчество.
Долабелла. Твоя потеря, добрйшая царица, такъ-же велика, какъ ты сама, и ты ее пересилишь соотвтственно ея тяжести. Пусть я никогда ничего не добьюсь, если твоя скорбь не отозвалась такъ сильно въ моемъ сердц, что и оно разрывается на части.
Клеопатра. Благодарю. Извстно теб, какъ думаетъ распорядиться мною Цезарь?
Долабелла. Мн хотлось бы, чтобы ты узнала его намренія, а между тмъ мн противно ихъ теб высказывать.
Клеопатра. Нтъ, прошу тебя, говори.
Долабелла. Какъ онъ ни благороденъ…
Клеопатра. Онъ все-таки заставитъ меня слдовать за его тріумфальной колесницей?
Долабелла. Да, царица, заставитъ. Я это знаю.
Голоса за сценой. Давайте дорогу! Цезарь идетъ!

Входятъ:— Цезарь, Галлъ, Прокулей, Меценатъ, Селевкъ и свита.

Цезарь. Которая-же царица Египта?
Долабелла. Царица, это императоръ (Клеопатра преклоняетъ колна).
Цезарь. Встань: ты не должна преклонять колна, прошу тебя, встань… встань, царица Египта.
Клеопатра. Я должна повиноваться моему повелителю: таково ршеніе боговъ.
Цезарь. Отгоняй отъ себя черныя думы, и хотя перечень твоихъ нанесенныхъ намъ оскорбленій сроднился съ нашею плотью, но мы готовы смотрть на нихъ, какъ на простыя случайности.
Клеопаіра. Единственный властелинъ міра, я не могу вполн облить передъ тобою моего дла. Напротивъ, я сознаюсь что не была чужда слабостей, которыя и до меня нердко позорили нашъ полъ.
Цезарь. Знай, Клеопатра, что намъ пріятне смягчить твои проступки, чмъ ихъ увеличивать. Если ты не станешь противиться нашимъ намреніямъ,— а они относительно тебя какъ нельзя боле милостивы,— перемна, окажется для тебя даже выгодне. Если-же ты, напротивъ, слдуя примру Антонія, вздумаешь набросить на насъ тнь жестокосердія, ты сама уничтожишь мои добрыя намренія и подвергнешь дтей той жалкой участи, которую я готовъ отвратить, если ты положишься на меня. Встань, я удаляюсь…
Клеопатра. Можешь идти, куда теб угодно. Міръ принадлежитъ теб, и онъ весь для тебя открытъ. Насъ-же, побжденныхъ тобою, ты можешь развшивать какъ вздумается, словно щиты или трофеи. Вотъ, доблестнйшій мой властелинъ…
Цезарь. Во всемъ, что касается Клеопатры, ты сама будешь моею совтницею.
Клеопатра. Вотъ опись золота, серебра и всхъ другихъ принадлежащихъ мн драгоцнностей. Тутъ обозначено все, не пропущено ни одной бездлушки. Гд Селевкъ?
Селевкъ. Здсь, государыня.
Клеопатра. Это хранитель моей казны. Спроси у него, и онъ отвтитъ теб головою, что я ничего не утаила для себя. Говори-же правду, Селевкъ.
Селевкъ. Государыня, лучше лишиться языка, чмъ на свою бду утверждать неправду.
Клеопатра. Что-же я утаила?
Селевкъ. Достаточно вещей, чтобы выкупить все, что значится въ описи.
Цезарь. Не краснй, Клеопатра. Я одобряю твою предусмотрительность.
Клеопатра. Смотри, Цезарь, смотри, какъ вс переходятъ на сторону сильныхъ. Мои слуги длаются теперь твоими слугами, а перемнись мы положеніемъ, твои сдлались бы моими. Неблагодарность Селевка доводитъ меня до бшенства… О рабъ, ты настолько-же вренъ, какъ покупная любовь!.. Ты пятишься передо мною назадъ? Подожди! Ручаюсь, что ты даже побжишь, но я поймаю твои глаза, если-бы у нихъ были даже крылья!.. Бездушный негодяй! Рабъ! Собака! О, какая необычайная низость!
Цезарь. Добрйшая царица, позволь тебя попросить…
Клеопатра. О Цезарь, какъ горекъ этотъ позоръ! Все то время, кода ты, высочайшій повелитель, удостоиваешь меня, униженную такъ страшно, своего посщенія собственный мой слуга увеличиваетъ сумму моихъ скорбей, присовокупляя къ ней собственную свою злобу. Да, добрый Цезарь, предположимъ даже, что я утаила нсколько женскихъ бездлушекъ, ничтожныхъ вещицъ, которыя обыкновенно дарятъ незначительнымъ друзьямъ, положимъ даже, что я скрыла нсколько драгоцнностей для людей или для Октавіи, чтобы тмъ снискать ихъ заступничества, но скажи, слдовало-ли изобличать меня въ этомъ, да еще облагодтельствованному мною человку?.. О боги, это унижаетъ меня боле, чмъ самое паденіе! (Селевку). Удались отсюда, или иначе слезы гнва брызнутъ изъ подъ моего несчастія, какъ изъ подъ пепла… если-бы ты въ самомъ дл былъ мужъ, ты пожаллъ-бы меня.
Цезарь. Селевкъ, удались (Селевкъ уходитъ).
Клеопатра. Мы, великіе міра сего, нердко терпимъ нареканія за то, что длается другими, когда же насъ постигнетъ паденіе, мы отвтимъ и за чужія дянія, и за свои. Въ этомъ случа мы вполн достойны сожалнія.
Цезарь. Клеопатра, мы не намрены включать въ списокъ нашихъ пріобртеній ни того, что ты сказала, ни того, что значится въ описи. Пусть все это остается при теб, располагай этими вещами какъ знаешь. Цезарь не торгашъ, онъ не станетъ торговаться съ тобою о томъ, что продается купцами. Поэтому успокойся, и пусть мрачныя думы не служатъ теб темницею. Нтъ, добрйшая царица, мы намрены поступить относительно тебя такъ, какъ ты сама намъ посовтуешь. Не мори-же себя голодомъ, спи спокойно. Мы такъ о теб заботимся и такъ тебя жалемъ, что навсегда останемся твоимъ другомъ… Прощай!
Клеопатра. Постой еще, властелинъ мой и повелитель.
Цезарь. Нтъ, нтъ, прощай (Уходитъ со свитой).
Клеопатра. Милыя мои, онъ старается успокоить меня льстивыми рчами, чтобы заставить меня измнить чувству уваженія къ себ… Но послушай, Харміона… (Шепчетъ ей на ухо).
Ира. Кончай скоре свои дла, царица, свтлый день уже миновалъ, и насъ ожидаетъ мракъ ночи.
Клеопатра. Возвращайся скоре, Харміона. Я давно уже отдала приказаніе, и слуги, вроятно, забыли то, что нужно. Ступай, поторопи.
Харміона. Иду.

Входитъ Долабелла.

Долавелла. Гд царица?
Харміона. Вотъ она (Уходитъ).
Клеопатра. Долабелла.
Долабелла. Царица, въ силу высказаннаго тобою желанія и ради моей привязанности къ теб, я спшу сообщить теб, что Цезарь отправляется черезъ Сирію, а черезъ три дня и тебя вмст съ твоими дтьми отправитъ впередъ въ Римъ. Извлекай изъ моего сообщенія какую теб угодно пользу, я-же исполнилъ твою просьбу и сдержалъ свое общаніе.
Клеопатра. Я навсегда остаюсь твоею должницею, Долабелла.
Долабелла. А я твоимъ слугою. Прощай, царица, я обязанъ сопутствовать Цезарю.
Клеопатра. Благодарю тебя. Прощай (Долабелла уходитъ). Ну какъ теб это нравится? И тебя, египетская куколка, такъ-же, какъ меня, станутъ выставлять въ Рим на показъ. Чтобы мы были замтне, гнусные ремесленники, въ грязныхъ передникахъ, съ треугольниками и съ молотками, поднимутъ насъ на руки, и мы, обвеваемые ихъ смраднымъ дыханіемъ, должны будемъ впивать въ себя ихъ отвратительныя испаренія.
Ира. Боги этого не допустятъ!
Клеопатра. Нтъ, будетъ такъ, Ира! Насъ, словно непотребныхъ женщинъ, схватятъ грубые ликторы, дрянные рифмоплеты охрипнутъ, распвая о насъ, придворные комедіанты выведутъ насъ на сцену, станутъ представлять наши пиры въ Александріи. Антонія вынесутъ на сцену пьянымъ, а какой-нибудь писклявый мальчишка насмется надъ моимъ величіемъ, придавъ мн и видъ, и движенія уличной потаскушки.
Ира. О, боги!
Клеопатра. Все это будетъ, будетъ непремнно.
Ира. Я никогда этого не увижу, я знаю, что мои ногти сильне моихъ глазъ.
Клеопатра. Да, это врнйшее средство ихъ перехитрить и разстроить вс ихъ заране обдуманные замыслы.

Входить Харміона.

Что скажешь, Харміона? Милыя, нарядите меня, какъ царицу. Принесите лучшія мои украшенія. Я опять отправлюсь на Цидн — встрчать Марка Антонія… Ступай, Ира… Итакъ, Харміона, мы ршились покончить, послужи мн еще нсколько минутъ, а затмъ гуляй на свобод до страшнаго суда. Принеси мой внецъ и все остальное (Ира уходитъ). Что тамъ за шумъ!

Входитъ одинъ изъ стражей.

Стражъ. Пришелъ какой-то поселянинъ съ фигами, онъ непремнно хочетъ тебя видть.
Клеопатра. Впусти его (Стражъ уходитъ). Какому жалкому созданію приходится иногда совершать самыя благородныя дянія! Вотъ, напримръ, этотъ ничтожный человкъ несетъ мн свободу. Ршеніе мое неизмнно: во мн боле не осталось ничего женскаго. Теперь я отъ головы до ногъ тверда, какъ мраморъ, и измнчивая луна уже боле не моя планета (Стражъ вводитъ поселянина: у того въ рукахъ корзина).
Стражъ. Вотъ онъ.
Клеопатра. Оставь насъ однихъ, уйди (Стражъ уходитъ). Съ тобою красивая нильская змйка, причиняющая смерть безъ всякихъ страданій?
Поселянинъ. Со мною, но не совтую теб ее трогать. Слдъ, оставляемый ея жаломъ, безсмертенъ, и тотъ, кто отъ нея страдаетъ, оправляется рдко, даже почти никогда.
Клеопатра. Помнишь-ли какой-нибудь случай, чтобъ отъ нея умерли?
Поселянинъ. Видлъ я, какъ умирали отъ нея многіе:— и мужчины, и женщины. Вотъ не дальше, какъ вчера, слышалъ я объ одномъ такомъ случа. Укушена была прекрасная женщина, правда, любившая немного прихвастнуть, чего, конечно, не слдовало бы длать женщин… да и то хвастать только честнымъ образомъ. Ну, вотъ, она разсказывала, какъ умерла оттого, что ее ужалила змя, и какія боли она при этомъ чувствовала… Она, не шутя, отзывалась объ этой змйк, очень хорошо, но вдь того, кто вздумалъ бы врить всему, что говорятъ женщины, не спасла бы и половина того, что он длаютъ. Одно только стоитъ выше всякаго сомннія, а именно то, что змйка эта — самая злая змйка.
Клеопатра Теперь ты можешь насъ оставить.
Поселянинъ. Желаю теб натшиться ею вдоволь.
Клеопатра. Прощай.
Поселянинъ (ставя корзину на полъ). Смотри только, не забывай, что змя — все-таки змя.
Клеопатра. Хорошо, хорошо, прощай.
Поселянинъ. Видишь-ли, зм поврить нельзя, когда она не въ рукахъ у благоразумныхъ людей. Помни, что въ зм нтъ ровно ничего добраго.
Клеопатра. Не бойся, мы будемъ осторожны.
Поселянинъ. И прекрасно. Не давайте ей ничего, потому, что она не стоитъ корма.
Клеопатра. Она състь меня.
Поселянинъ. Нтъ, ужь не считайте меня такимъ дуракомъ, чтобы я не зналъ, что и самъ дьяволъ не състъ женщины. Женщина — блюдо боговъ, это я знаю… если только дьяволъ не приправилъ ее по своему… А сказать правду, чти мерзавцы дьяволы длаютъ богамъ много пакостей черезъ женщинъ, потому, что изъ каждаго десятка женщинъ, созданныхъ богами, пятерыхъ непремнно перепортятъ дьяволы.
Клеопатра. Хорошо, ступай.
Посблянинъ. Право, такъ. Желаю, чтобы эта змйка доставила вамъ какъ можно боле удовольствія (Уходитъ).

Ира возвращается, неся корону, порфиру и т. д.

Клеопатра. Подай порфиру, наднь на меня корону… Я жажду безсмертія. Мои губы уже не увлажатся сокомъ египетскихъ гроздій… Добрая моя Ира. скорй, скорй… Мн чудится, будто меня зоветъ голосъ Антонія, я будто вижу какъ онъ выпрямляется, чтобы похвалить меня за благородный мой поступокъ, слышу, какъ онъ зло издвается надъ счастьемъ Цезаря, надъ тмъ счастьемъ, которое боги иногда посылаютъ людямъ, чтобы чмъ-нибудь оправдать впослдствіи свою безпощадную кару. О, горячо любимый супругъ, я спшу, спшу къ теб! Мое мужество дастъ мн теперь право называться твоею женою! Я вся огонь и воздухъ, остальныя-же стихіи я предоставляю нисшимъ слоямъ жизни… Кончили вы? Если кончили, придите въ послдній разъ прикоснуться къ теплот моихъ губъ. Прощай, добрая Харміона! Прощай, Ира! Мы разстаемся надолго, надолго (Цлуетъ ихъ, Ира падаетъ и умираетъ). Что, это значитъ? Неужто и у моихъ устъ такое-же смертоносное жало, какъ у ехидны? Отчего упала ты, Ира? Если ты и природа могли такъ легко, такъ тихо разстаться другъ съ другомъ, ударъ смерти не боле, какъ ласковый щипокъ любовника. Отъ этого щипка хоть и больно, но его все-таки желаешь получить… Она недвижима! Умирая, ты какъ будто говоришь міру, что съ нимъ не стоитъ прощаться.
Харміона. Разлейся дождемъ, черная туча, чтобы я могла сказать, что и сами боги плачутъ.
Клеопатра. Мн будетъ стыдно, если она первая встртитъ кудряваго Антонія. Онъ примется ее распрашивать, наградитъ ее поцлуемъ, котораго я жажду, какъ небеснаго блаженства. Приди, смертоносная, пресмыкающаяся гадина, и разомъ разски своими острыми зубами запутанный узелъ жизни. (Вынимаетъ изъ корзины змю и припускаетъ ее къ груди). Да будь-же позле, ядовитая дурочка, отравляй меня скоре. О, если-бы ты могла говорить, ты непремнно назвала-бы цезаря недогадливымъ осломъ.
Харміона. О, звзда востока!
Клеопатра. Тише, тише! Разв ты не видишь, что у груди моей младенецъ, усыпляющій сосаніемъ свою кормилицу?
Харміона. О, сердце мое, разорвись на части!
Клеопатра. Это ощущеніе сладостно, какъ бальзамъ, нжно и кротко, какъ воздухъ… О, мой Антоній! (Прикладываетъ къ рук другую змю). Припущу и тебя. Зачмъ медлить еще? (Падаетъ на ложе и умираетъ).
Харміона. Гд? въ этомъ пустынномъ мір? Прощай! торжествуй теперь, смерть! Прекраснйшая изъ женщинъ въ твоей власти. Закрой ты опушенныя рсницами завсы. Отнын золотистому Фебу никогда уже не обращать на себя такихъ царственныхъ глазъ. Корона на теб покосилась, поправлю ее, а затмъ и сама въ путь-дорогу!

Входятъ нсколько стражей.

1-й стражъ. Гд царица?
Харміона. Тише! Смотри, не разбуди ея.
1-й стражъ. Цезарь прислалъ…
Харміона. Слишкомъ медленнаго гонца (Прижимаетъ къ себ змю). Иди ко мн, змйка! Кончай скоре!.. Я едва тебя чувствую.
1-й стражъ. Подойдемъ поближе. Я вижу, что здсь не совсмъ ладно: цезарь обманутъ.
2-й стражъ. Онъ прислалъ Долабеллу. Позовите его.
1-й стражъ. Что-же это такое! Разв вы хорошо поступили, Харміона?
Харміона. Поступокъ превосходный, вполн достойный царицы, считающей въ числ своихъ предковъ множество царей… Ахъ, воины! (Падаетъ и умираетъ, входитъ Долабелла).
Долабелла. Что здсь такое?
2-й стражъ. Вс мертвыя.
Долабелла. Да, цезарь, ты тревожился недаромъ. Ты сейчасъ прибудешь сюда, чтобы увидать, что совершилось именно то, что теб такъ хотлось предотвратить.
Голоса за сценой. Дорогу, дорогу цезарю!

Входитъ Цезарь со свитою.

Долабелла. Ты, цезарь, слишкомъ проницательный авгуръ. Чего ты боялся, то и случилось.
Цезарь. Такой геройскій конецъ лучше всей остальной жизни. Она угадала наши намренія и царственно пошла своимъ путемъ. Какъ-же умерли он? Крови я не вижу.
Долабелла. Кто послдній былъ съ ними?
1-й стражъ. Какой-то олухъ крестьянинъ, принесшій цариц фигъ. Вотъ и корзина.
Цезарь. Он, стало-быть, умерли отъ яда?
1-й стражъ. Вотъ эта, то-есть, Харміона была еще жива. Она стояла на ногахъ и говорила. Когда я вошелъ, она поправляла корону на голов умершей царицы, потомъ вдругъ сама задрожала и упала,
Цезарь. Это хотя и слабодушіе, но оно все-таки обличаетъ благородство… Однако, если-бы она отравилась, это было-бы замтно на ея наружности. Лицо ея распухло-бы, а теперь она точно притворилась спящею, чтобы заманить другого Антонія въ могучія сти своей красоты.
Долабелла. Вотъ на груди выступили капли крови и замтна маленькая припухлость. То же самое и на рук.
1-й стражъ. Ее ужалила змя. Вотъ на листьяхъ фигъ замтна та слизь, какую ехидна оставляетъ за собою въ пещерахъ Нила.
Цезарь. Весьма вроятно, что она умертвила себя именно чтимъ способомъ. По разсказамъ ея врача, она часто разспрашивала о легчайшихъ способахъ умереть. Поднимите ее на руки вмст съ ложемъ, а прислужницъ вынесите совсмъ изъ мавзолея. Положимъ царицу рядомъ съ Антоніемъ, и ни въ одной другой гробниц не окажется такой прославленной четы. Такія великія событія, какъ это, поражаютъ даже тхъ, кто въ нихъ виновенъ, и состраданіе къ ихъ судьб будетъ жить на скрижаляхъ исторіи такъ-же долго, какъ само состраданіе. При погребеніи должно присутствовать все наше войско, а затмъ — въ Римъ. Вс распоряженія, по этому торжественному поводу, Долабелла, я поручаю теб. (Вс уходятъ).

Конецъ.

АНТОНІЙ и КЛЕОПАТРА.

Произведеніе это, имющее, впрочемъ, совершенно самостоятельный характеръ, является по дйствующимъ въ ней лицамъ какъ бы продолженіемъ ‘Юлія Цезаря’. Антоній уже принимаетъ видное участіе въ ‘Юлі Цезар’, и новымъ лицомъ является лишь Клеопатра, посаженная на египетскій престолъ Цезаремъ, затмъ прельстившая Антонія и кончившая жизнь самоубійствомъ, когда увидла, что не въ силахъ очаровать Октавія. Впервые пьеса ‘Антоній и Клеопатра’ появилась въ печати въ 1608 году, внесенная въ книгопродавческій каталогъ Эдуардомъ Блюнтомъ (Blaunt) именно въ тамъ году, что заставляетъ предполагать о созданіи ея Шекспиромь до этого времени, вроятне всего въ 1607 году. Въ этомъ произведеніи Шекспиръ также очень близко держится разсказа Плутарха о жизни Антонія. Дленіе на акты и сцены установлено не Шекспиромъ, а поздне, такъ что въ этомъ отношеніи получается нкоторой несходство между изданіями.
Стр. 167. ‘Внчаетъ рога свои гирляндами’,— т.-е. обманутый мужъ, признающій свое положеніе почетнымъ.
Стр. 168. ‘Иродъ Іудейскій’. У Шекспира: ‘а child, to whom Herod of Iewry may do homage’,— къ которому и Иродъ имлъ-бы почтеніе. Во время представленія религіозныхъ мистерій Иродъ изображался особенно напыщеннымъ и гордымъ, такъ что выраженіе ‘Иродъ Іудейскій’ вошло въ поговорку для изображенія чванства, поэтому Харміона желаетъ сына, которому преклонялся бы самъ гордый Иродъ.
Стр. 168. ‘Я предпочитаю долгую жизнь блюду фигъ’ — пословица.
Стр. 168. ‘Мои дти лишены будутъ имени’. Харміон’ нельзя ждать новаго счастья, а слдовательно и замужества поэтому она или будетъ бездтна, или, дйствительно, дти будутъ безъ имени.
Стр. 171. ‘Сосудъ съ слезами скорби’ — намекъ на римскій обычай ставить въ погребальныя урны близкихъ людей сосуды съ слезами, вызванными утратою друзей.
Стр. 171. ‘Гнвъ римскаго Геркулеса’,— Антоній велъ свою родословную отъ одного изъ сыновей Геркулеса.
Стр. 172. ‘Лошадиный волосъ съ зминымъ жаломъ’ — намекъ на повріе языческаго происхожденія, что конскій волосъ, попавшій въ гнилую воду, обращается въ живое существо.
Стр. 176. ‘Ржавая вода’ — обратное выраженіе, вызванное вншнимъ сходствомъ.
Стр. 177. Мандрогора — снотворное растеніе. Оно нердко упоминается у Шекспира.
Стр. 178. ‘Чудесное снадобье’ — намекъ на философскій камень, имвшій свойство однимъ прикосновеніемъ обращать обыкновенные металлы въ благородные.
Стр. 179. ‘Въ самомъ дл?’, по англійски indeed, если-же слово писать не слитно: in—deed (дло, дйствіе), то получается игра словъ, переданная въ перевод.
Стр. 180. ‘Египетская вдова’,— Клеопатра, которую Цезарь выдалъ замужъ за Птоломея, впослдствіи утонувшаго.
Стр. 186. Упоминаніе о восьми кабанахъ для двнадцати человкъ заимствовано Шекспиромъ у Плутарха, съ тою только разницею, что у греческаго историка говорится о приготовленіи не завтрака, а ужина.
Стр 188. ‘Его перепела бьютъ моихъ’,— у древнихъ сущестовали перепелиные бои, наподобіе птушиныхъ.
Стр 189. ‘Играть на билліард’ — анахронизмъ.
Стр. 189. Анекдотъ о пойманной Антоніемъ соленой рыб заимствованъ у Плутарха.
Стр. 190. Сцена Клеопатры съ встникомъ многими (Grey, Malone, Stevens) считается за косвенный укоръ королев англійской Елизавет, очень сурово обращавшейся съ своими приближенными, по ея-же адресу приписываетъ и распросы объ Октавіи, подъ которою должна скрываться ея соперница, Марія Стюартъ Шотландская.
Стр. 193. ‘Ты богаче меня домомъ моего отца’,— упрекъ за то, что когда домъ Помпея продавался съ публичнаго торга, то его оставилъ за собою Антоній, хотя впослдствіи и не внесъ денегъ. Въ связи съ этихъ находится и сравненіе съ кукушкою.
Стр. 195. ‘Я узналъ тебя теперь’, говоритъ Помпей Энобарбу, признавъ его по предыдущей шутк.
Стр. 196. ‘Многіе не тверды на ногахъ’, говоритъ слуга. Въ подлинник получается игра словъ: ‘some of their plants are ill-rooded’,— plant означаетъ: растеніе и подошву (ноги), ill-root въ смысл поврежденнаго корня, устоя.
Стр. 197. 2-й слуга говоритъ про Лепида: ‘ублажая ихъ просьбами, а себя напитками’.— Для точнаго уясненія значенія этихъ словъ надо сравнить сцену I четвертаго дйствія ‘Юлія Цезаря’ (въ нашемъ изданіи стр. 140—141), въ которой Антоній характеризируетъ роль Лепида въ тріумвират.
Стр. 202. ‘Чудная птица’ — фениксъ.
Стр. 203. ‘Да будутъ расположены къ теб стихіи’,— собственно вода и воздухъ. Напутственное пожеланіе, такъ какъ Октавія моремъ детъ съ Антоніемъ въ Грецію.
Стр. 203. ‘Туманъ обезобразилъ-бы и лошадь’ — собственно пятно (cloud), у лошадей иногда между глазами встрчается черное или темное пятно, придающее вншній видъ суровости, вслдствіе поврія, что изъянъ свидтельствуетъ о норов, онъ считается порокомъ.
Стр. 204, ‘Она такого же роста, какъ я?’ — Этотъ вопросъ Клеопатры и вс слдующіе, по мннію Dr. Grey, свидтельскуютъ, что Шекспиръ имлъ въ виду Елизавету англійскую, допрашивавшую сэра Джемса Мельвилля относительно его госпожи, Маріи Шотландской.
Стр. 207. Плутархъ сообщаетъ, что Секста Помпея убилъ Маркъ Тицій, по распоряженію Антонія.
Стр. 207. Весь разсказъ Октавія Цезаря о поступкахъ Антонія почти дословно заимствованъ изъ Плутарха.
Стр. 210. Плутархъ, послужившій источникомъ для отвта Энобарба, не называетъ Фотина евнухомъ, а говоритъ, что царствомъ правятъ: ‘Мардіанъ-евнухъ, Фоіинъ и Ира (прислужница Клеопатры) и Харміона.
Стр. 212. Антоній называетъ Клеопатру именемъ богини морей, етидою, такъ какъ египетская царица готовится принять участіе въ морскомъ сраженіи. Бытъ можетъ, онъ намекаетъ на встрчу съ нею на рк Цидн, гд Клеопатра явилась ему, окруженная нереидами (см. сцена II второго дйствія, стр. 186).
Стр. 213. Названіе корабля Клеопатры заимствовано Шекспиромъ у Плутарха.
Стр. 214. Чернью волосы — принадлежность юношества, сдые — свойство старости, поэтому и олицетворяютъ первые — легкомысліе, а вторые — осторожность и нершительность.
Стр. 215. У Шекспира Антоній упрекаетъ Октавія, что ему доставили побды подчиненные полководцы, Плутархъ укоряетъ въ этомъ какъ Октавія, такъ и самого Антонія.
Стр. 221. Земная луна Антонія — это Клеопатра, разлюбившая это.
Стр. 222. Цезаріонъ — сынъ Клеопатры отъ Юлія Цезаря.
Стр. 233. ‘Трикратно развратною’ Антоній называетъ Клеопатру потому, что она принадлежала сперва Юлію Цезарю, потомъ ему, Антонію, и, наконецъ, какъ онъ предполагаетъ, хотя и ошибочно, новому побдителю, Октавію.
Стр. 233. ‘Здсь мы пожмемъ другъ другу руки’,— говоритъ Антоній,— какъ при прощаніи. — До тхъ поръ фортуна была неразлучна съ Антоніемъ.
Стр. 233. Цыганка по англійски — gipsy, слово, производимое отъ aegyptian, такъ какъ предполагается, что родиною цыганъ — Египетъ.
Стр. 234. Сынъ Теламона былъ Аяксъ, помшавшійся по тому, что греки не ему, а Одиссею присудили вооруженіе Ахилла, въ томъ числ и щитъ.
Стр. 249. ‘Я опять отправлюсь на Цидну’,— см. по поводу этихъ словъ II сцену второго дйствія (въ нашемъ изданіи стр. 186).
Стр. 252. Слова Харміоны: ‘Поступокъ превосходный’… и слд. почти дословно заимствованы у Плутарха.

КОНЕЦЪ ДЕВЯТАГО ТОМА.

Шекспир Вильям
Прочитали? Поделиться с друзьями:

Читайте также:

  1. Антоний и Клеопатра, Шекспир Вильям, Год: 1606
  2. Антоний и Клеопатра, Шекспир Вильям, Год: 1606
  3. Антоний и Клеопатра, Шекспир Вильям, Год: 1606
  4. Антоний и Клеопатра, Шекспир Вильям, Год: 1606
  5. Антоний и Клеопатра, Шекспир Вильям, Год: 1606
  6. Антоний и Клеопатра, Шекспир Вильям, Год: 1606
  7. Антоний и Клеопатра, Шекспир Вильям, Год: 1606
  8. Отрывки из ‘Генриха IV’, Шекспир Вильям, Год: 1597
Электронная библиотека