Анна, Полонский Леонид Александрович, Год: 1892 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 134 минут(ы)

АННА.

(Разсказъ изъ петербургскаго прошлаго).

I.

‘На стол была найдена записка, въ которой онъ просить никого не винить въ его смерти: просто жизнь надола, не стоитъ жить’. Такое, довольно обыденное, извстіе прочелъ въ газет, сидя за конторкой, владлецъ блестящаго магазина въ Петербург подъ фирмой ‘Смирновъ и К^о‘, Герасимъ Яковлевичъ, фамилія самоубійцы была ему извстна, хотя онъ не зналъ ни судьбы, ни связей покойнаго. Не стоитъ жить? Есть же люди, которые такъ кончаютъ, когда, кажется, слава Богу…

Памятно ли читателю съ точностью, какъ Дарвинъ окончательно опредляетъ свой взглядъ на происхожденіе человка? Конечно, нтъ. Правъ или неправъ былъ Тургеневъ, говоря, что русскій дворянинъ не можетъ пть не фальшиво, но несомннно, что русскій человкъ цитируетъ на память всегда неточно. Буквальная выписка можетъ и вамъ пригодиться, а для насъ она кстати. Вотъ что говоритъ Дарвинъ: ‘И такъ, мы узнаемъ, что человкъ произошелъ отъ волосатаго четвероногаго, снабженнаго хвостомъ и заостренными ушами, вроятно, привыкшаго лазить по деревьямъ (arboreal in ist habits) и жившаго въ Старомъ Свт’. {Descent of Man. Vol, II, p. 889.} Спрашивается, въ виду такого прошлаго, иметъ ли человкъ права возноситься на облака, а объ обыденныхъ порядк и быт выражаться, что среди нихъ не стоитъ жить?

Что подлаешь, однако, съ своеволіемъ человческой мысли… Есть же такіе люди, которые именно воспитались на мнніи Дарвина, знаютъ о немъ гораздо боле приведенной выписки, отлично сознаютъ, сколь механично и подвластно разнымъ пертурбаціямъ дйствіе мозговыхъ полушарій, а, между тмъ, полагаютъ въ жизни такую задачу и требуютъ отъ нея такихъ условій для счастья, что все это было бы въ пору разв полуангеламъ. Чего же ожидать отъ такого несоотвтствія между точками отправленія и цли?

Но Герасимъ Яковлевичъ не читалъ Дарвина и хотя мало вообще думалъ о такихъ вещахъ, однако, врилъ, что человкъ есть ‘духъ’. А, между тмъ, задачу жизни и условія счастья онъ бралъ, гораздо боле скромныя, разсчитанныя не для полуангела, а скоре же именно для полу скотинки по происхожденію. Въ глубин этого воззрнія (до которой, впрочемъ, фирм Смирновъ и К^о не было никакого дла) лежала, стало быть, такая мысль, что хотя каждый человкъ и приноситъ съ собой на свтъ нчто врод век селя на огромную сумму, но штука въ томъ, чтобъ учесть этотъ вексель какъ можно скоре, пусть даже съ огромною потерей, пусть по копйк за рубль, но лишь бы въ валют реальной. А что же иное проповдывали философы Руссо, Гоббсъ, самъ Эпикуръ, какъ не это — соображай желаніе съ возможностью и будешь счастливъ?

И Герасимъ Яковлевичъ счастливъ. Не совсмъ давно было въ Петербург такое время, что, если судить по разговорамъ, ршительно вс люди были недовольны и несчастливы, за исключеніемъ Герасима Яковлевича и ему подобныхъ. Но настроеніе сильно noизмнилось еще передъ началомъ разсказываемой были. Воззрнія становились трезве, стремленія умренне. Конечно, общею долей, все-таки, никто не хотлъ довольствоваться, всякъ стремился взлзть повыше. Но это стремленіе естественно, его не коснулась эволюція. Вдь, и предокъ привыкъ лазить на деревья, и, конечно, на т преимущественно, гд видлъ побольше кокосовъ. Уже онъ былъ arboreal по своимъ привычкамъ.

Счастливый человкъ Герасимъ Яковлевичъ, прочтя репримандъ, обращенный къ жизни самоубійцею, могъ только кивнуть годовой неодобрительно. Все такъ блестло въ его магазин, зеркальныя окна котораго выходили на Невскій проспектъ. Какія тамъ лежали богатства въ бархат и шелкахъ, какъ лоснились паркетъ и столы, какъ монументально глядла несгораемая касса съ секретомъ! На вшалкахъ, на стнахъ нависла послдняя, весенняя еще, революція въ ротондахъ, мантле, рединготахъ и т. п. предметахъ, продававшихся по парижскимъ цнамъ, то-есть до невозможности дешево, благодаря лишь тому, что самъ глава торговаго дома недавно возвратился изъ Парижа, хотя далеко не вс предметы были привезены оттуда. Блестла и массивная двойная цпочка подъ щегольскою жакеткой хозяина, и два искусственныхъ брилліантика въ ушахъ миловидной, прекрасно сложенной барышни для примриванія продаваемыхъ ‘артиклей’. Такія барышни перемнялись Смирновымъ посезонно, вмст съ нарядами.

Человкъ онъ былъ еще довольно молодой, хотя на лиц его лоснилась солидность, а хорошо приправленные усы, безъ бороды и бакенбардъ, вдобавокъ къ дебютирующему брюшку, придавали ему видъ майора, переименованнаго гражданскимъ чиномъ и состоящаго чмъ угодно, хотя бы даже правителемъ канцеляріи. А давно ли было то время, когда Гараська, торговый мальчикъ въ ренсковомъ погреб, опоясанный блымъ фартукомъ, день-деньской торчалъ въ дверяхъ, приглядываясь и приловчаясь къ петербургской жизни?

Лто еще не прошло, и въ пышномъ магазин Смирнова и К^о (мимоходомъ сказать, никакой компаніи не было и К^о стояло такъ только, для солидности) двери на улицу были отворены. Медленно прохаживаясь и оглядывая хозяйскимъ окомъ совокупность своихъ артиклей, въ томъ числ и барышню, присвшую въ углу, Герасимъ Яковлевичъ примтилъ, что къ дверямъ подъхала карета. Сперва онъ моментально остановился, согласно съ достоинствомъ фирмы, но, узнавъ входившихъ дамъ, бросился къ нимъ на встрчу.

— Ваше превосходительство, какъ ваше здоровье? А супруга вашего?

Одна изъ дамъ поблагодарила легкимъ поклономъ и предложила вопросъ по занимавшему ее длу. Смирновъ мягко сказалъ что-то прикащику и, въ то же время, повелительно сверкнулъ на него взоромъ. Началось раскладываніе, причемъ самъ хозяинъ съ почтительнымъ вниманіемъ выслушивалъ и давалъ совты тономъ серьезнаго убжденія.

Младшая дама, небольшаго роста, но прекрасно сложенная блондинка, на первый взглядъ казалась только миловидною, не боле. Сла она далеко отъ мста совщанія и выбора.

— Какъ ты думаешь, Аннетъ?— спросила ее вскор покупавшая, высота брюнетка, красивая, съ нсколько длиннымъ носомъ.

Звукъ ея голоса былъ какой-то матовый, какъ бы отъ усталости или равнодушія, или отъ природной утонченности. Но масса перевороченнаго уже товара и еще большая масса доводовъ за и противъ каждой вещи, какими она успла обмняться съ хозяиномъ, показывали живой интересъ и противорчили томности покупательницы. Сидвшая двушка на первый вопросъ не отвчала вовсе.

— Да, кажется, все равно, пожалуй,— такъ отзывалась она на слдующіе.

— Annete, vous faites mon dsespoir, скажите какое нибудь мнніе, право, нелюбезно… Да, наконецъ, вотъ хоть объ этомъ, что же, вдь, для тебя?

— Maman, я совсмъ полагаюсь на васъ… Кажется, это недурно.

— А то?

— Пожалуй, и то.

— Правится ли, по крайней мр?— Дама нсколько нетерпливо повернула свой стулъ къ спрашиваемой.

— Нравится,— ршительно сказала та и углы ея губъ едва примтно опустились.

Когда дамы сошли къ карет, дверцы которой отворилъ лакей въ синей ливре съ широкимъ золотымъ галуномъ на шляп, дама сказала ему: ‘къ Ладыгинымъ?’ Герасимъ Яковлевичъ, между тмъ, старательно наблюдалъ самъ надъ выборкою товара, далъ записку своему бухгалтеру для книги заказовъ и, раскрывъ книгу адресовъ, указалъ новому своему прикащику на запись: ‘Ея пр—во Евгенія Алексевна Желязовская’ — въ такомъ-то казенномъ зданіи.

— Скучно покупать съ тобой,— говорила эта дама своей спутниц въ карет.— Почему же ты сама себ не выберешь?

— Я еще никогда не жаловалась на то, что, вы для меня выбирали. А выбирать не на свои деньги съ какой же стати?

— Но согласись, Аннетъ, нельзя вчно ходить въ тхъ черныхъ тряпкахъ, которыя ты себ длаешь на свои карманныя деньги.

Двушка смолчала. Она разсянно глядла въ окно кареты.

— Прошу тебя, будь немножко любезна у Ладыгиныхъ, скажи что-нибудь, кром да и нтъ. Отчего ты хоть съ нимъ не говоришь?… Человкъ умный, знающій, даже популярный… Вдь, ко всему этому ты же имешь слабость.

— Я васъ просила, maman, не брать меня. Не знаю, не люблю я ихъ.

— Да кого и что ты любишь-то? У тебя просто какая-то недоброжелательная спячка.— Горькое чувство промелькнуло въ едва замтной улыбк Анны.— Не того я ожидала,— продолжала Евгенія Алексевна,— выходя за твоего папу. Думала, вотъ выйдетъ дочь изъ института, будетъ мн почти подругой… разницы всего нсколько лтъ. И мн кажется, я стараюсь привлечь тебя къ себ, заинтересовать въ жизни…

— Maman, зачмъ вы это говорите? Вдь, я не жалуюсь.

— Да, но ты ужасно холодна и такъ упорно молчишь…

Послднія слова г-жа Желязовская произнесла съ видимою усталостью или скукой. Карета остановилась.

Квартира Ладыгиныхъ была большая и мебель въ пріемныхъ комнатахъ стояла модная. Уже это одно опредляетъ средства, такъ какъ извстно, чего отбить мебель, ‘имющая стиль’. Но въ другихъ комнатахъ, особенно въ тхъ, гд жили трое ихъ сыновей и пятеро дочерей, ‘обстановка’ была совсмъ иная, старая, изъ прежнихъ временъ, когда о стил не могло быть рчи. Впрочемъ, уже самый фактъ столь многочисленнаго потомства былъ лишенъ стиля. Лишены были его и фигуры самого хозяина, хозяйки и чадъ, которыя вс, кром старшаго, бывшаго на служб, другъ за другомъ повысыпали подъ предлогомъ прізда Анны Желязовской. Чады замчательны были тмъ, что казались почти однихъ лтъ. И дйствительно, вс эти восьмеро родились въ теченіе годовъ немногимъ боле десяти, представлявшихъ, повидимому, усиленно счастливый періодъ въ супружеств Ладыгиныхъ. Находясь нын въ возрастахъ отъ 15 до 25 лтъ, вс они были черномазые и какіе-то старые. У всхъ профили были достаточно римскіе, но сыновья просто поуходили въ носы, что у русскихъ людей бываетъ рдко. Впрочемъ, это намъ такъ кажется, а вотъ Инполитъ Юрьевичъ Желязовскій находилъ же барышень Ладыгиныхъ боле красивыми, чмъ его Аня, двоихъ же изъ нихъ признавалъ прямо хорошенькими. Онъ любилъ классическій, по его словамъ, типъ, но нсколько его преувеличивалъ. Къ типу дтей приближалась мать, отецъ же въ иномъ род, съ чертами расплывчатыми, рыхлыми, приземистъ, между тмъ какъ жена и дти — рослыя.

Ладыгины не даромъ вс вышли въ гостиную, хотя особой дружбы между ихъ дочерьми и Анной не было. М-me Ладыгина, высокая женщина лтъ 50-ти, съ сильною просдью въ грубыхъ черныхъ волосахъ, обмнялась съ Евгеніей Алексевной фактами истекавшаго лта и предположеніями на осень.

— Въ Петербург еще душно, и никого нтъ,— извинялась хозяйка,— но мужъ долженъ быть здсь, по своимъ занятіямъ, и мы нынче такъ долго оставляли его одного, что, возвратясь съ поздки, прямо уже поселились на городской квартир.

— Васъ можно поздравить, воды на васъ отлично подйствовали.

— Да, недурно, но, знаете, усталость и вс эти перезды разстроили меня. А ужъ что до удовольствія… Признаюсь вамъ, но только потихоньку,— m-me Ладыгина указала на дочерей,— для меня спокойное лто въ Павловск было бы пріятне, чмъ весь этотъ Кавказъ, эти горы, жара… А музыка въ Павловск… какое же сравненіе!

— Ахъ, мама, а военно-грузинская дорога!— воскликнулъ цлый квинтетъ дочерей. Он сидли немного поодаль, окружая Анну, съ которой имъ не особенно удавался обычный барышнинскій разговоръ. Анна принуждала себя принимать въ немъ участіе. Но стоитъ взглянуть на группу, чтобъ убдиться въ несходств природы. Точно блый голубь пришелъ въ толпу какихъ-то галокъ. Блондинка съ некрупными чертами лица, съ ярко-голубыми и дтски-доврчивыми глазами, въ которыхъ, однако, свтилась сосредоточенная мысль, Анна, вся сдержанная, но простая, съ природною несознанною изящностью въ движеніяхъ и говор, казалась чмъ-то особеннымъ среди этихъ перебивавшихъ другъ дружку, болтливыхъ и не безъ ужимокъ развязныхъ двицъ.

Г-жа Ладыгина нсколько разъ пріостанавливалась въ разговор, какъ бы ожидая, что собесдница иметъ ей что-то сообщить. Но Евгенія Алексевна возобновляла разговоръ лишь какимъ-нибудь новымъ пустякомъ, съ ровнымъ своимъ всегдашнимъ равнодушіемъ. Наконецъ, вышелъ самъ Ладыгинъ. Это, уже сказано, приземистый, коренастый человкъ, съ гораздо меньшею просдью, чмъ у жены, и съ виду ршительно боле похожій на торговца, чмъ знакомый уже намъ Герасимъ Смирновъ. Онъ быстро подошелъ къ Желязовской и не безъ плотоядности взглянулъ на ‘ручку’, которую поцловалъ.

— Вотъ это мило!… А я слышу: Лисовскіе… и не тороплюсь… Ахъ, какъ вы напоминаете одинъ портретъ, въ этой шляп… Гд я видалъ? На выставк, нтъ, кажется, у одного изъ старыхъ итальянцевъ.— Онъ говорилъ это, отступивъ нсколько назадъ, и тотчасъ обратился на бокъ.— Анна Ипполитовна…— привтствовалъ онъ, нсколько заминаясь.

— Да, ma belle, я вамъ еще и не сказала про шляпу, вдь, это прелесть,— добродушно продолжала Ладыгина.

— Будете на скачкахъ?— спросилъ Анну Ладыгинъ-сынъ,— это послдній день.

— Не знаю, какъ maman.

— Что вы!— заговорили другія барышни.— Мы сами заставляемъ маму. Особенно бы теперь не быть, посл всего этого Кавказа.

— Ну, однако, Соня, ты не говори такъ… Я все еще въ восхищеніи…

— Мы также въ восхищеніи… Ахъ, Аннеть, какая у васъ оригинальная брошка!

— А я разъ была на скачкахъ совсмъ одна,— сказала Аня и улыбнулась.

— Неужели? Что вы! И пустили?

Блондинка немножко упрямо покачнула головой впередъ,— захотла непремнно и была, на вторыхъ мстахъ.

— Съ лвой?— спросилъ Алеша Ладыгинъ.— Оттуда лучше виднъ start и ближе къ ршающему углу.

— Я третьяго дня былъ у Ипполита Алексевича въ должности,— сказалъ Ладыгинъ.— Онъ мн показался утомленъ. Belle dame,belle dame!…— значительно и шутливо покачалъ онъ головой.— Человкъ государственный не долженъ жениться на хорошенькой женщин.

— Да, онъ занятъ слишкомъ,— безучастно проговорила Желязовская.— Дла… Вдь, вы и сами, Михаилъ Дмитріевичъ, не бережетесь. При вашихъ большихъ длахъ, я еще нахожу, вы сохраняете замчательную ровность въ характер.

Хозяинъ жирно засмялся.

— Ну, что дла, пустяки! Жизнь, жизнь… Вдь, помирать скоро надо будетъ… Виноватъ, я сейчасъ.

И онъ вышелъ.

Ладыгина еще разъ значительно помолчала.

— Какъ вашъ мужъ принялъ грустное извстіе о брат?— спросила она полушепотомъ.

— А что же съ нимъ?

— Какъ?— Ладыгина замялась и даже покраснла сквозь свою желтизну.— Вы и не знаете?… Надо же мн было глупость сказать!

Разумется, послдовали вопросы, откуда узнали Ладыгины, и въ конц пришлось принести газету. Евгенія Алексевна прочла про себя извстіе, которое часомъ раньше читалъ Смирновъ. Вс въ это время украдкой взглядывали на нее, была тишина. Анна подошла къ мачих и, взявъ посл нея газету, прочла также. Въ чертахъ m-me Желязовской выразилась грустная усталость. Въ лиц Анны ничего не выразилось, только она больше не произнесла ни одного слова.

Карета Желязовскихъ направилась къ ихъ городской квартир.

— Непріятно, — сказала Желязовская, — что будутъ теперь произносить нашу фамилію по поводу такого человка.

— Maman, вдь, онъ мн родной дядя.

— Неужели ты можешь думать, что я хотла тебя оскорбить? Но, вдь, самоубійца — преступникъ въ глазахъ закона. Во всякомъ случа, un bon d&#233,baras, что онъ умеръ. Отчего ты такая красная, Аннетъ?

— Тамъ было очень жарко. Но извините, maman, ваши слова просто безсердечны… Человкъ погибъ вдалек, одинъ… Видно, каково ему было жить… Бдный дядя, — хотла она прибавить, но удержалась, раскаявшись, что и столько уже сказала передъ той, для которой было все равно.

— Нтъ, какая ты красная, еще подумаютъ, что мы ссорились… Отвори окно.

Одинъ изъ свойственныхъ Петербургу, даже лтомъ, свжихъ втерковъ пахнулъ въ окно кареты. Евгенія Алексевна опустила и то, при которомъ сидла сама.

— Теб не дуетъ?

— Нтъ.

Въ остальную дорогу он уже не говорили.

На городской квартир дамы пробыли полчаса, чтобы взять книги, написать письмо, выпить чашку чаю. Пріятная прохлада стояла въ комнатахъ, въ которыхъ окна были растворены. Потомъ Желязовскія похали на поздъ, который увезъ ихъ на дачу.

II.

Судьба прихотливо размщаетъ людей на петербургскихъ кочевьяхъ, зимнихъ и лтнихъ. Бываетъ, что въ близкомъ сосдств между собой живутъ два человка, которыхъ жизнь пошла бы, можетъ быть, иначе, если бы они познакомились, если бы одинъ случайно передалъ другому нчто такое, что для перваго — самый повседневный, не имющій никакой цны фактъ, а для втораго было бы важнымъ открытіемъ. А, между тмъ, люди эти, живя близко, такъ и останутся неизвстными другъ другу, а огромная цнность, какую составляло бы для одного изъ нихъ данное свдніе, такъ и пропадетъ даромъ. За то въ примрахъ всероссійскихъ случается и наоборотъ, что людей раздляютъ тысячи верстъ, что ни въ какомъ родств между собой они не состоятъ, иногда даже и не встрчались, а, между тмъ, событіе въ личной жизни одного изъ нихъ сильно отзовется въ жизни втораго, какъ бы электрическимъ ударомъ, идущимъ изъ одного конца земли въ другой конецъ.

Нашъ разсказъ не состоялся бы, если бы докторъ Прозоровъ не перехалъ въ то лто на дачу въ Ораніенбаумъ, вдь, могъ же онъ поселиться въ другой окрестности Петербурга. Не было бы этого разсказа и въ такомъ случа, если бы самоубійство, о которомъ упомянуто, произошло зимою. Какое, повидимому, отношеніе между выборомъ петербургской дачи однимъ человкомъ и смертью на противуположной окраин Россіи другаго человка? Суетный вопросъ. Какая связь между деревомъ, которое стоитъ среди другихъ деревьевъ, ничмъ отъ нихъ не отличаясь, и пробжавшею высоко въ атмосфер тучей, одной изъ многихъ тучъ? А, между тмъ, фактъ неразгаданной связи передъ нами налицо: дерево опалено молніей.

Докторъ Прозоровъ знавалъ въ прежнее время покойнаго брата Желязовскаго, но съ Ипполитомъ Юрьевичемъ его долженъ былъ свести только случай — сосдство. Докторъ занималъ дачу на самомъ краю ‘новыхъ мстъ’ въ Ораніенбаум, такъ что отъ Желязовскихъ онъ былъ ближайшимъ врачомъ. Часовъ около 11 вечера къ окнамъ его подкатила карета на гуттаперчевыхъ шинахъ. Ставни были затворены, но за ними виднлся свтъ.

На звонокъ Прозоровъ самъ отворилъ дверь и, узнавъ, что требуется врачебная помощь, тотчасъ вышелъ къ карет въ такъ называемой ‘крылатк’, съ маленькимъ врачебнымъ наборомъ въ рук. Садясь рядомъ съ Господиномъ, который, обращаясь къ нему, называлъ его Лаврентіемъ Львовичемъ, какъ будто знакомый, Прозоровъ спросилъ:

— Дача Желязовскихъ у самой колоніи?

— Нтъ, нсколько влво, но, все-таки, отнюдь не боле двухъ верстъ.

— Въ чемъ дло?

— Сильнйшій жаръ у дочери Ипполита Юрьевича. Страшная головная боль, серцебіеніе, боятся припадка, а еще сегодня была въ Петербург.

— Ну, хорошо. А вашъ голосъ мн знакомъ.

— Зорядко, вашъ коллега въ университет.

— То-то. Какъ же вы теперь у Желязовскихъ?

— Да я у него секретарь, пріхалъ съ бумагами и остался ночевать.

— Что-жь, карьера будетъ?

— Надо мать содержать, бды я натерплся вдоволь… Да, наконецъ, все одинъ чортъ,— угрюмо отвчалъ секретарь.

— То-есть почему же?

— Да, вдь, одинакая мерзость кругомъ. Авось протяну не дольше, чмъ мать, и такъ ужь надоло.

— Ну, полно, — возразилъ докторъ снисходительно, а самъ подумалъ: ‘Вдь, я въ Москв считалъ его дрянцомъ’.

Нсколько оконъ въ большомъ дачномъ дом Желязовскихъ были освщены. Доктора провела къ паціентк горничная. Да, судя по пульсу и температур, дло могло быть и серьезное. Компрессы со льдомъ къ голов и т. д. Написавъ рецептъ, докторъ еще подошелъ къ больной.

— Ахъ, оставьте меня…— выговорила она, хватаясь рунами за голову, въ лихорадочныхъ, темно-синихъ въ эту минуту глазахъ было страданіе. Прозоровъ старался ее успокоить. Она отвчала съ нетерпніемъ:

— Да я не боюсь, мн больно…

Удивляло Прозорова, что не было при ней никого, кром горничной. Но когда онъ проходилъ столовую, къ нему вышла Евгенія Алексевна:

— Не знаю, докторъ, отчего это,— онъ предположилъ сильную простуду.— Но такой жаркій день… Что же, есть опасность?

— Ничего нельзя сказать. Вы можете положиться на служанку? Компрессы надо перемнять, за лкарствомъ пошлите сейчасъ, завтра я пріду. Только, пожалуйста, чтобы былъ надзоръ.

Онъ ухалъ.

На другой день, съ первымъ поздомъ, Прозоровъ ухалъ въ Петербургъ, а въ Ораніенбаумъ возвратился къ 4 часамъ и, переодвшись, отправился на извощик къ Желязовскимъ. Больная мене страдала, головная боль была легче, сердце равномрне, но температура довольно высока. Утромъ не мряли, несмотря на его требованіе, ледъ, какъ онъ добился въ своихъ разспросахъ, прикладывали только два раза, въ комнат было душно. Лаврентій Львовичъ пожелалъ видть Желязовскаго, и доктора повели въ кабинетъ, у дверей котораго его встртилъ самъ хозяинъ.

Ипполитъ Юрьевичъ — высокій и статный джентльменъ первой старости, то-есть совершенно бодрый и любящій жизнь, весьма извстный и вліятельный сановникъ. Если бы Аня была на вето боле похожа, то едва ли бы ею кто-нибудь увлекся. Однако, нкоторое сходство, все-таки, замчается: у отца глаза также голубые, но выцвтшіе и, притомъ, чуждые того таинственнаго созерцанія, какое свтитъ въ ея глазахъ, лицо у него боле продолговатое, на съ тмъ же округленіемъ челюстей, глаза поставлены уже, разстояніе носа отъ губъ больше, брови не темне, но толще.

Характеръ Желязовскаго довольно странный. Начальники всегда считали его человкомъ неуживчивымъ, даже строптивымъ, но подчиненные нисколько его не боялись. По мннію знакомыхъ, онъ деспотиченъ у себя въ дом, такъ какъ не всегда сдерживаетъ свое нетерпніе по поводу какой-нибудь бездлицы, даже при гостяхъ. Сказать, что онъ подъ башмакомъ у второй жены, довольно трудно, такъ какъ тонъ его прямо противорчивъ этому и многіе объясняли себ даже всегдашнее утомленіе Евгеніи Алексевны деспотическимъ нравомъ мужа. Съ дочерью было то же самое, но съ прибавкою замчательной черты, какого-то какъ будто равнодушія. Она не соотвтствовала его ‘античному’ идеалу красоты и онъ былъ за это, положимъ, безсознательно, но какъ бы недоволенъ Аней.

Несмотря, одяако, на свою привередливость, отецъ зналъ, что съ ней нельзя всего сдлать, даже прямо побаивался переходить нкоторый предлъ и, несомннно, уважалъ ее, охотно даже говорилъ на сторон о ея способностяхъ. Ипполитъ Юрьевичъ самолюбивъ, онъ почему-то былъ убжденъ, что его сынъ долженъ быть если не геніемъ, то, во всякомъ случа, способнымъ стать не ниже его самого на лстниц власти, а дочь отъ первой жены должна быть писаною красавицей, похожей чуть ли не на свою мачиху, которая именно приближалась къ его эстетическому идеалу. Ни сынъ, ни дочь не оправдывали, однако, ожиданій отца. Но о сын онъ думалъ, что все еще придетъ современемъ, продолжалъ думать, что его сынъ не можетъ быть и т. д., и любилъ его со страстью обманывающагося самолюбія. Другое дло было съ дочерью: тутъ уже нельзя ожидать перемны. Отъ себя же мы скажемъ, что и слава Богу, такъ какъ Анна и по наружности была несравненно лучше своей мачихи.

— Прозоровъ,— отрекомендовался врачъ, пожимая поданную ему Желязовскимъ руку.

— Скажите, что же съ больной?

Докторъ объяснилъ, что еще опредлить нельзя, но можетъ быть и серьезное что-нибудь, наприм., тифъ. Онъ сказалъ это съ нкоторымъ удареніемъ, какъ бы приглашая обратить вниманіе.

— Вы предвидите опасность?

— Теперь еще ничего нельзя сказать, но температура высока.

Хозяинъ слъ, пригласивъ и гостя.

— Я призналъ необходимымъ, чтобы при больной безотлучно находился кто-нибудь, такъ какъ не все было исполнено, что я предписалъ ночью.

По просьб Желязовскаго, докторъ общалъ телеграфировать за фельдшерицей, которая можетъ Пріхать къ ночи.

— Но нтъ повода думать, что положеніе уже теперь опасно?

— Непосредственно нтъ,— и Прозоровъ всталъ, но хозяинъ попросилъ у него еще нсколькихъ минутъ, предложилъ ему курить, спросилъ, гд докторъ живетъ, узналъ, что онъ не служитъ, наконецъ, задалъ ему еще вопросъ, не родственникъ ли онъ Прозорова, который умеръ совтникомъ губернскаго правленія въ Гродн. Оказалось, что докторъ его сынъ.

— Вотъ какъ! Товарищъ мой по училищу (правовднія), мы были съ нимъ близки… Жаль вашего батюшки: человкъ онъ былъ съ большими способностями, и такъ заглохъ тамъ. Немножко былъ упрямъ, но я этого не ставлю людямъ въ упрекъ.— Желязовскій улыбнулся, подумавъ, конечно, о собственной твердости характера.— Знаете, у насъ, въ Россіи, слишкомъ мало неровностей, возвышенностей, слишкомъ сплошная… плоскость, рукой поведи, нтъ препятствія.

Онъ продолжалъ улыбаться.

— Да, для театра нтъ декорацій, за то для работы раздолье, плоскость-то, вдь, обитаемая,— отвтилъ докторъ, придавъ словамъ собесдника иной смыслъ.— До свиданія, Ипполитъ Юрьевичъ.

Желязовскій взглянулъ на часы:

— Мы черезъ полчаса обдаемъ, не откушаете ли съ нами по-дачному? И еще разъ заглянете къ больной?

Отговорка Прозорова затмъ была устранена возраженіями, что онъ вызванъ за черту города, что обдать все равно надо, что телеграмма его о фельдшериц будетъ сейчасъ послана на ораніенбаумскую станцію, наконецъ, что хозяинъ хочетъ разспросить его объ отц.

Передъ обдомъ они вмст зашли къ Анн въ сопровожденіи горничной. Анна не спала. Провривъ пульсъ, врачъ обратился въ горничной:

— Есть чепчикъ для купанья въ мор?

Такой чепчикъ оказался.

— Принесите его и клеёнку и велите подать льду въ деревянномъ ведр.

Когда все было принесено, Прозоровъ вложилъ въ подушик нсколько кусковъ льду, Накрылъ подушку клеёнкой, сверху положилъ полотенце, потомъ самъ надлъ Ан чепчикъ на голову и подвязалъ его. Больная взглянула на него пристально, теперь глаза ея имли оттнокъ, близкій къ цвту фіалокъ.

Желязовскій наклонился надъ дочерью.

— Да, Аня, вотъ мы всегда такъ. Совсмъ не нужно было здить въ Петербургъ, тряпки тамъ какія-то.

— Она уснетъ, пойдемте,— сказалъ Прозоровъ и увелъ отца.

За обдомъ Желязовскій представилъ доктору сына и секретаря Зорядко, который оказался знакомымъ Прозорову. Сынъ быль университетскій студентъ новой, офицерской формаціи. Когда онъ входилъ, докторъ принялъ его сперва за гатчинскаго кирасира: китель изъ снжно-благо, толстаго пикё, съ вызолоченными чрезъ огонь гвардейскими пуговицами, при шпаг, въ рук, одтой въ блую замшевую перчатку, фуражка также блая съ синимъ околышемъ, всему этому соотвтствовала и чисто-военная осанка. Въ такомъ лтне-парадномъ вид молодой Юрій возвращался съ визита въ близкой кронштадской колоніи. За столомъ онъ сидлъ рядомъ съ пріятелемъ своимъ, офицеромъ шикарнаго полка, недавно возвратившагося въ Петергофъ изъ лагеря. Прозоровъ не видывалъ еще вблизи такого экземпляра и частенько взглядывалъ на молодаго Желязовскаго. Возл Евгеніи Алексевны сидлъ Зорядко,складный, худощавый брюнетъ, казавшійся лтъ на десять моложе, чмъ былъ на самомъ дл. Прозоровъ былъ сосдомъ хозяина.

Тотъ объ отц разспрашивалъ его немного, разговоръ шелъ общій: о предстоявшихъ скачкахъ, о купань, причемъ Ипполитъ Юрьевичъ сердился, что былъ поданъ не тотъ хересъ, вскользь о знакомыхъ, немножко о политик, о которой Желязовскій вщалъ, а Прозоровъ только слушалъ, слегка даже объ ученыхъ спеціальностяхъ.

— Да, вотъ сынъ будетъ юристъ,— сказалъ хозяинъ, наливая доктору вина,— какъ и я. Правда, это — спеціальность наимене спеціальная, еще не опредляющая рода занятій въ жизни. Напримръ, вашъ покойный батюшка и я — на гражданской служб, а нсколькихъ своихъ товарищей я видлъ въ военной, за то одного предсдателя окружнаго суда я знавалъ, и прекраснаго, изъ гусаръ. А теб, Юра, придется быть этакимъ, знаешь, ‘стрюцкимъ’, на побгушкахъ у большаго адвоката, и вырывать куски у товарищей-жидковъ, что вовсе не легко.

Офицеръ разсмялся. Юрій протестовалъ шутливо, но задирая голову назадъ.

— Отчего же непремнно стрюцкимъ, папа?

— По-моему, Жоржъ можетъ избрать совсмъ иную карьеру,— вставила хозяйка.

— У насъ,— замтилъ Прозоровъ,— и т науки, которыхъ французы и англичане называютъ Sciences, не всегда обусловливаютъ научныя занятія въ дальнйшей жизни.

— Да вотъ я медикъ, — сказалъ Евгеній Алексевичъ Зорядко, съ усмшкой.

— Въ самомъ дл? Отчего же вы не занялись Аней… вчера?— Она смотрла любезно, но въ глазахъ ея было какое-то намреніе.

— Я никогда не практиковалъ, какже мн было взять на себя отвтственность?

Желязовскій налилъ Прозорову другаго вина и передалъ бутылку офицеру.

— У насъ, если человкъ и дйствительно занимался наукой, то это еще не значитъ, что она была главнымъ его занятіемъ, что онъ въ самомъ дл жилъ для науки. Смотрите, натуралистъ — Ладыгинъ… Вы слышали о немъ?

— Членъ правленія… банка?

— И… желзной дороги, и предсдатель общества разработки минеральныхъ богатствъ.

— И частнаго ломбарда,— отозвался офицеръ, которому Юрій тотчасъ шепнулъ:

— Теб именно это извстно?

— Однимъ словомъ,— продолжалъ Желязовскій,— гешефтмахеръ на большую ногу, или, лучше сказать, большой руки.

— Ипполитъ Юрьевичъ!— Евгенія Алексевна сказала это любезно, хотя съ достоинствомъ.

Но мужъ ея не одобрилъ перерыва.

— Полно пожалуйста… Я это совсмъ не въ дурномъ смысл говорю, Ладыгинъ ворочаетъ большими длами и состояніе его уже цнятъ въ…— Онъ назвалъ крупную цифру.

— И въ сферахъ,— добавилъ офицеръ,— считаютъ, что онъ ein feiner Konditor.

— Какъ вы сказали?— спросилъ Желязовскій.

— А что?— наивно отозвался офицеръ, которому это выраженіе было фамильярно.

Съ своей стороны, Зорядко заступился:

— Во всякомъ случа, человкъ большихъ способностей.

Когда встали, молодые люди пошли курить, Зорядко послдовалъ за m-me Желязовской на балконъ, а Желязовскій прошелся съ Прозоровымъ по парку. Паркъ очень красивый. Прямолинейный садъ, окружающій домъ, переходитъ дале въ неправильныя дорожки, группы деревьевъ разбросаны съ пейзажнымъ разсчетомъ, начинаясь отъ лужайки съ гимнастическими лстницей и трапеціей, извивается, по оираинамъ, мягкая дорожка для верховой зды, проходя въ тни высокихъ деревьевъ, а мстами выглядывая къ сосднимъ полямъ. Желязовскій повелъ гостя къ недалекой крутизн, на которой находится бесдка, оттуда открывается широкій видъ на заливъ. Хозяинъ и гость постояли минутъ пять, смотря, какъ закатилось солнце.

Освидтельствовавъ, что ледяные компрессы перемнялись по его указанію и самъ показавъ еще разъ, какъ ихъ длать, докторъ слъ въ коляску Желязовскихъ, которая должна была затмъ ждать у него прізда фельдшерицы и доставить ее къ паціентк. Но въ минуту отъзда онъ услышалъ брянчанье на фортепіано и поспшно поднялся обратно на террасу. Въ гостиной, которая находилась подъ комнатой Анны, сидла Евгенія Алексевна въ разговор съ секретаремъ мужа, кавалеристъ курилъ въ окно, а Жоржъ ‘пріискивалъ’ что-то на инструмент. Неожиданный входъ доктора былъ похожъ на вторичное появленіе дон-Базиліо въ Цирюльник.

— Прошу не считать за второй визитъ, — шутливо сказалъ онъ и, подойдя къ студенту, прибавилъ съ досадой:— Помилуйте, кавже можно стучать? Безусловно воспрещается все, что можетъ обезпокоить больную.

На Желязовскаго смерть брата но произвела особеннаго впечатлнія. Ипполитъ Юрьевичъ не былъ сантименталенъ. Сколько въ его натур обрталось способности любить — было цлиномъ раздлено между женой и сыномъ, малая частичка приходилась и на Анну, больше по обязанности. По крайней мр, онъ самъ очень бы удивился и вознегодовалъ, если бы ему замтили, что онъ не любитъ дочери. Да и въ привязанности въ жен и въ особенности къ сыну была значительная доля тщеславія или, если угодно, самолюбія. Брата же онъ давно счелъ погибшимъ, съ того момента, когда тотъ былъ осужденъ. Если бы Рафаилъ Желязовскій умеръ естественною смертью, то это сдлало бы на его брата впечатлніе боле сильное, такъ какъ покойный былъ моложе его, и, стало быть, его смерть была бы въ род memento. А то — застрлился… Конечно, непріятно, очень жаль бднаго ‘Рафтю’, какъ братъ назывался въ ребяческіе годы.

Но Анна горячо любила дядю Рафаила. По смерти ея матери, онъ одинъ умлъ приласкать двочку: она помнила доброе выраженіе въ его энергическихъ чертахъ, помнила почти каждое его доброе слово, такъ какъ онъ по недолгу живалъ въ Петербург.

Еще изъ мста послдняго своего жительства онъ прислалъ ей разъ нсколько строкъ, въ которыхъ называлъ ее своимъ другомъ, и въ письмо вложилъ цвтокъ ‘Анютины глазки’.

Въ первые дни, когда она пришла въ память, Анна нсколько разъ горько плакала о дяд, уткнувшись лицомъ въ подушку, чтобы кто-нибудь случайно не подслушалъ ея рыданій. И во все время болзни она была молчаливе, чмъ когда-либо. Одинъ только докторъ съумлъ заставить ее говорить, сперва по необходимости отвчать на разспросы, а затмъ и такъ, потому что было скучно, а онъ говорилъ просто, не какъ съ барышней, и ‘не ломался’.

III.

Были скачки,— не въ Петербуг, гд главную роль играютъ здоки, но въ Царскомъ, гд на первомъ план лошади. Это былъ послдній день сезона, а погода стояла чудесная. Лто оставалось аще въ такой сил, что не врилось въ близкій его конецъ. Но, впрочемъ, на свер бываетъ, что лто кончается вдругъ, какъ бы скоропостижно… По два позда пришли за послдніе полчаса изъ Петербурга и Павловска и изъ каждаго потянулась сквозь кусты въ ипподрому лента смшанной публики. На внутреннемъ круг, близъ призоваго столба, хоръ кирасиръ игралъ, заботясь боле всего о такт, такъ что полька, вальсъ и романсъ,— все выходило ‘въ ногу’. Вдоль веревки, которою обтянуто овальное мсто скачки,— собрались въ разныхъ, боле ‘интересныхъ’ пунктахъ, какъ, напримръ, у препятствій, сотни даровыхъ зрителей. Дв трибуны, стоящія по бокамъ павильона, еще не были наполнены. Ко входамъ подъзжали одинъ за другимъ экипажи разной формы: ландо, коляски, широкія плетеныя линейки, различные шарабаны, показался даже одинъ ‘каръ’, четверкой цугомъ, управляемый владльцемъ, такъ называемый four in bunds. Въ очень немногихъ упряжкахъ виднлись вплетенныя въ гриву лошадей кокарды изъ лентъ.

Подъхала и широкая, солидная, крытая коляска Ладыгиныхъ, коляска ‘собственная’, но еакряжепная въ ямскую тройку. Когда Ладыгины услись въ лож внизу, и Михаилъ Дмитріевичъ нсколько отпыхтлъ жару, какую претерплъ на 20-ти верстномъ шути, онъ заговорилъ:

— Какъ все это мизерно…

— Почему же, папа?— отозвалась одна изъ барышень.

Въ семь Ладыгиныхъ вопросы сыпались быстро, благодаря пяти дочерямъ.

— Ну, что же это въ сравненіи съ Ипсомомъ, да даже и съ Лоншаномъ… Полтора милліона народу, палатки, ярмарки, позда каждыя пять минутъ, крики скаковыхъ маклеровъ, настоящая скаковая биржа…

Онъ кивнулъ прошедшему въ галлере Юрію.

— А гд Желязовскіе?— спросила другая барышня, третья объяснила имъ.

Черезъ нсколько ложъ сидла Евгенія Алексевна съ какою-то дамой, а позади ихъ кавалеристъ, пріятель Юрія.

— А ‘секрета’ не взяла съ собой?— шепнула четвертая барышня пятой.

— Т-шш…

Въ ложу къ нимъ вошелъ генералъ, служащій въ военномъ министерств, съ большою, вроятно, будущностью, но въ настоящемъ не особенно важный. Т у Ладыгиныхъ еще не бывали.

Но вотъ уже собираются лошади къ сборному пункту, разными аллюрами, смотря по темпераменту. Вороную ведутъ подъ уздцы конюхи, а здокъ на ней поправляетъ себ крагу сапога, рыжая съ голубымъ здокомъ пронеслась къ meeting’у маршъ-маршемъ, какъ будто уже началась скачка, которая, однако, пойдетъ въ противуположяую сторону. Гндая съ малиново-синимъ всадникомъ наталкивается на поводъ, добровольно ‘собирается’ такъ, какъ ея не заставятъ никакіе шенкеля, и, топчась на мст, исполняетъ родъ piaffer, который вовсе не входилъ въ ея тренировку. Другая, рыжая, старается закусить лвую втвь мундштука и, отворачивая задъ влво, идетъ будто бы ‘плечомъ въ манежъ’.

Он установились, но безпрестанно выскакиваютъ впередъ.и возвращаются. Пришли съ флагомъ два члена общества, это — стартеры. Они, по-возможности, уравняли переднихъ лошадей и — флагъ опущенъ. Понеслись скакуны и вслдъ имъ идетъ говоръ: ‘красный’,— ‘нтъ, вотъ голубой забираетъ, взялъ веревку!’ — ‘э, желтый уже хлыстомъ…’

Изъ-за лваго угла лошади выходятъ въ иномъ порядк. На второмъ кругу прежній порядокъ возстановляется и выдерживается до лваго угла, когда вдругъ голубой подымаетъ руки впередъ, даетъ два раза шпоры, сразу выскакиваетъ на дв длины и, оглянувшись назадъ, трогаетъ лошадь хлыстомъ.

Раздаются крики: ‘Кондотьеръ!’ — и имя его повторяется съ азартомъ, ему какъ будто помогаютъ ‘придти’. Онъ миновалъ столбъ, звонокъ, онъ ‘пришелъ’. ‘Результатъ’: на 10-ти рублевомъ тотализатор 24 р. 50 к., на рублевомъ — 2 р. 50 к., такъ какъ Кондотьеръ не былъ фаворитомъ и вообще мало извстенъ.

Юрій, въ темно-зеленомъ форменномъ сюртук, при шпаг, возвратился въ свою ложу съ довольно кислою миной.

— La voil une chancel — сказалъ онъ кавалеристу.— Я-жь теб говорилъ… Охота держать за фаворита, да Олдъ-Бой и не могъ придти, въ скверной кондиціи лошадь, продалъ его Гриномъ.

Барышни Ладыгины вс держали по рублю за Олдъ-Боя, что составило пять рублей потери на семью.

За то Герасимъ Смирновъ потиралъ руки: онъ взялъ по десяти 10-ти рублевыхъ билетовъ на Олдъ-Боя и Кондотьера, на первомъ проигралъ 100 р., а на второмъ ему очистилось 145 руб., сверхъ уплаченныхъ 100. Онъ почтительно снялъ шляпу, проходя передъ ложей Ладыгина къ покажу. Ладыгинъ какъ-то моргнулъ ему въ отвтъ и, выйдя на галлерею, въ свою очередь почтительно, хотя и не касаясь шляпы, наклонился передъ ложей, гд сидло лицо съ нкоторымъ сіяніемъ во взор, и также въ свою очередь получилъ привтъ только въ любезномъ жест двумя сложенными пальцами.

Антракты между пятью нумерами скачекъ были продолжительные и военный хоръ, отдыхая во время состязанія, начиналъ снова играть ‘въ ногу’. Ладыгинъ поднялся на второй ярусъ и зашелъ въ крайнюю ложу, гд сидла миловидная и замчательно красиво сложенная двица, въ черномъ наряд, но съ краснымъ перышкомъ на модной шляп, позади ея стула стоялъ Смирновъ, который тотчасъ же отступилъ.

— Здравствуйте, здравствуйте,— такъ миновалъ его Михаилъ Дмитріевичъ, пожавъ ему руку.

Ладыгинъ быстро познакомился съ барышней, которой былъ уже представленъ впередъ, заочно. Несмотря на свою солидность, онъ еще умлъ смшить барышень, и барышня, служившая Смирнову для примриванія нарядовъ, оказалась вполн подходившею для боле важной цли. Ладыгинъ болталъ съ ней вздоръ, комкая ея маленькую руку подъ защитой барьера ложи, причемъ морщинистое лицо его и толстый затылокъ слегка зарумянились, и заставилъ-таки собесдницу назначить себ свиданіе, чмъ и остался очень доволенъ, какъ человкъ, не имющій вообще времени.

— Герасимъ Яковлевичъ,— сказалъ онъ, выйдя въ корридоръ, гд нашелъ Смирнова,— ваше дло пустяки: изъ всхъ векселей мы не примемъ только одного, гд бланконадписатель Барсуковъ… Помилуйте, Барсуковъ самъ былъ уже протестовавъ, въ …омъ банк, не можетъ пройти въ комитетъ, вы эту бумажку замните другой. А племянница ваша — объяденье,— заключилъ онъ, ткнувъ Смирнова пальцемъ въ плечо.

Михаилъ Дмитріевичъ зашелъ и къ Желязовской, у которой засталъ двоихъ изъ своихъ дочерей, узналъ, что Анна заболла и что ей лучше, и, увидавъ на балкон павильона скаковаго общества знакомаго по картофельному клубу свитскаго генерала, взобрался туда. Здсь стоялъ столъ съ закусками, Ладыгинъ выпилъ рюмку простой водки и въ то время, какъ онъ съ нкоторымъ усиліемъ жевалъ какой-то кусокъ, держа передъ собой вилку, генералъ спросилъ его:

— Что жь вы не были вчера въ клуб?

— Вырабатывалъ свднія, затребованныя отъ нашего совта министерствомъ. Тоже не даромъ хлбъ димъ.

Онъ обернулся за салфеткой.

— А новаго что?

— Что-жь вы вдругъ хотите такъ много? Ничего нтъ, кром того, что вы, конечно, знаете, а завтра или посл-завтра узнаетъ весь свтъ.

— Я пять дней копчусь въ кабинет, сегодня дочери насильно протрясли, представьте: изъ Петербурга въ экипаж… Какая же новость?

— Пожалуй, что напрасно вы и старались. Главный начальникъ того вдомства, которое отъ васъ требовало свдній, уволенъ.

— Что-о вы?— Ладыгинъ весь ушелъ въ морщины, получившія напряженно-вопросительный видъ.— И это врно, вдь, говорили уже давно?

— На этотъ разъ безусловно.

— А Желязовскій? Вдь, этакъ, пожалуй…

Генералъ улыбнулся.

— Я думаю, и ему не мшало бы faire ses malles своевременно…

Въ это время позвонили къ послднему сбору и понемногу начался разъздъ.

IV.

Анн, въ самомъ дл, довольно скоро сдлалось гораздо лучшемъ чемъ была прямая заслуга доктора Прозорова, который, потому ли, что лтомъ имлъ мало практики, или потому, что ему жаль было двушки, которую, повидимому, окружало полное равнодушіе въ родномъ дом, гд каждый жилъ исключительно дли себя, не только ежедневно посщалъ больную, но и настоялъ на строгомъ примненіи всего предписаннаго. Ипполитъ Юрьевичъ охотно имлъ лишняго собесдника за своимъ столомъ и докторъ нердко обдалъ у нихъ въ т дни, когда Желязовскій не узжалъ въ Петербургъ, и иногда приходилъ посл обда и оставался пить чай.

— Вотъ вы теперь уже скоро поправитесь,— говорилъ Прозоровъ, посл обычныхъ разспросовъ, оставаясь посидть въ комнат, откуда Анна еще не выходила.

Она сидла въ глубокомъ кресл, опираясь на его поручи и головой въ подушку.

— Мн это почти все равно.

— Какъ все равно — сидть взаперти или пользоваться всми вашими правами?

— Да, все равно — съ этими правами или безъ нихъ… Горку въ саду я вижу и отсюда въ окно, а захочу, такъ могу видть даже всхъ, кто подъзжаетъ къ лстниц.

— А море, котораго вы отсюда не видите? Такъ и жизнь… вамъ еще не видна.

Анна сперва пожалла, что начала такой разговоръ.

— Вотъ купанье я люблю страстно, но вы же сказали, Лаврентій Львовичъ, что мн теперь уже будетъ поздно.

— Конечно… Вамъ еще сколько купальныхъ сезоновъ впереди.

— Ну, ужь если правду сказать, я бы ихъ охотно кому-нибудь подарила… Напримръ, тому, вашему чахоточному, у котораго трое дтей.

— Нельзя дарить, да почемъ вы знаете, года понадобятся вамъ самимъ…

— Можетъ, не подумайте, что я играю въ пессимизмъ, но какъ мн всегда казалось, я совсмъ не нужна… А не понимаю, чего же такъ-то торчать? Я не часовой, что стоитъ по обязанности, да и тому скучно.

Прозоровъ, которому въ то время было уже 36 лтъ, по-отцовски погладилъ ея маленькую руку, съ относительно длинными пальцами и превосходно очерченными овальными, блдно-розовыми ногтями, лежавшую на кресл.

— Вамъ ли не жить, вдь, вы… хорошая…

— А я не хочу. Хотя это смшно говорить,— поспшно поправилась она,— потому что все равно никогда не хватитъ храбрости. А вотъ если бы не было докторовъ…

— Которые надодаютъ?

— Которые насильно лчатъ!— Анна говорила это вполн серьезно, совсмъ такъ, какъ говорятъ о врачахъ дти. Да она и была въ эту минуту совершенный ребенокъ, какимъ казалась часто, несмотря на свои 24 года. Лицо, по-дтски округленное, съ прижатыми красивыми ушками, небольшой носъ — не римскій и не греческій, а скоре славянскій, но не вздернутый и не толстый, напротивъ — сухой и очерченный деликатно, какъ бы самымъ тонкимъ рзцомъ, ноздри легко раздувались, обличая страстный темпераментъ. Подъ мягкими, свтлыми бровями, глаза — самой несомннной лазури, лазури итальянскаго неба, но нтъ, небо мертво, а въ глазахъ Анны лазурь эта живетъ, мняется, особенно иногда она бываетъ точно насквозь пропитана свтомъ, играющимъ, какъ горятъ звзды.

Нтъ числа оттнкамъ этой лазури и этого свта въ ея глазахъ. Отстоятъ они чуть-чуть шире обыкновеннаго, совсмъ такъ, какъ у греческихъ статуй. За то разстояніе губъ отъ носа узкое съ нжнымъ очертаніемъ желобка. Уста красивыхъ женщинъ древніе называли ‘лукомъ Купидона’, такъ вотъ у Анны этотъ лукъ какъ бы нсколько напряженъ: углы его легко опускались, но скоро поднимались опять. Все это были условія необыкновенной подвижности въ этомъ лиц, въ него отбило только внимательно вглядться минуты дв, чтобы не забыть никогда.

Нельзя словами сдлать портрета, въ описываемыхъ чертахъ читатель не найдетъ и той дтскости, соединенной съ сосредоточенною мыслью, которая составляетъ особенный характеръ лица Анны. Помните ли того херувима, который оперся на рамку подъ сикстинскою мадонной и глядитъ такъ задумчиво? Вотъ тамъ именно есть та дтскость и вмст полнота мысли, которая съ первымъ свойствомъ, казалось бы, несогласна, но въ данномъ случа отлично сливается и запечатлваетъ это лицо въ памяти. Впрочемъ, есть сходство даже по очертанію и размрамъ чертъ.

Сходству этому не мшаютъ и короткіе волосы на написанной Рафаэлемъ головк: при леченіи льдомъ, волосы у Анны были подстрижены, а потомъ она ихъ такъ и носила короткими. Цвтъ ихъ опять недостаточно опредлять однимъ словомъ — свтлые. Они дйствительно свтлые, съ нсколько пепельнымъ оттнкомъ, но при этомъ не матовые, какъ обыкновенно бываютъ такіе волосы, но съ примсью золотистаго отлива, такъ что если смотрть противъ солнца, то кажутся уже не пепельнаго оттнка, но цвта блднаго, ‘англійскаго’ золота.

И представьте, этой двушк искренно не хотлось жить. Положимъ, нравственная ея природа слишкомъ отличалась отъ окружавшихъ условій. Но мало того, надо еще сказать, что предразсудокъ отца, иногда школьническія, не злобныя издвательства брата, уединенная жизнь, какую вели Желязовскіе, наконецъ, какое-то природное пессимистическое отношеніе къ самой себ — поселяли въ ней глубокое убжденіе не только, что ее не любятъ, но и что она слишкомъ некрасива. Анна врила, что Ладыгины имютъ хоть какія-нибудь красивыя черты (хоть носъ, напримръ), а она — ни одной.

Для женщины полная некрасивость составляетъ, все-таки, нкоторое ограниченіе правъ. Анна сознавала это и вмст ненавидла такое положеніе женщины. Несомннно, что человкъ, какимъ бы онъ ни родился и какъ бы ни былъ поставленъ, прежде всего, однако, человкъ. И при неблагопріятныхъ обстоятельствахъ, при разныхъ условіяхъ неравенства съ тми, кому онъ равенъ умомъ, онъ можетъ имть цль въ жизни, любимую идею, дорогую обязанность… Наконецъ, можетъ быть сносно даже и простое прозябаніе, если есть, по крайней мр, свобода распоряжаться собой… Но какая же у ней, у Ани, могла быть обязанность, и что она была вольна длать или не длать по своему выбору? Предпочитать простое платье или модное, выходить къ рдкимъ гостямъ иди и къ нимъ не выходить? То ли дло — жизнь мужчины!

Если бы Анна въ то время знала доктора Прозорова, то могла бы подкрпить это сравненіе его примромъ. Лаврентій Львовичъ и тогда былъ уже не совсмъ молодъ, и совсмъ не красивъ (русый, съ грубыми чертами), въ наук былъ неизвстенъ, практику имлъ небольшую. А, между тмъ, онъ зналъ въ то былое время, для чего онъ жилъ, и жить онъ хотлъ.

Положимъ, и онъ неособенно дорого далъ бы за жизнь, если бы не ожидалъ чего-нибудь новаго, но онъ работалъ и хотлъ работать, потому что вровалъ въ то время въ торжество новаго.

Въ одинъ изъ первыхъ дней, когда Аня стала выходить изъ комнаты, семейство обдало на террас, былъ и Прозоровъ, который вступилъ въ споръ съ Желязовскимъ по поводу закрытія женскихъ курсовъ. Евгенія Алексевна поддержала мужа замчаніемъ, что женскіе курсы — ‘не женственны’.

— Но что такое женственность, какъ собственно опредлить это?— наивно спросила Анна. Ипполитъ Юрьевичъ неожиданно разсердился на такой вопросъ.

— То, что не похоже на тебя, да, Аня,— сказалъ онъ нсколько возвысивъ голосъ. Прозоровъ подумалъ, что никогда еще этотъ сановникъ не сказалъ столь очевиднаго вздора и взглянулъ ни Анюона смотрла въ тарелку, углы рта у ней опустились и одинъ изъ нихъ слегка вздрогнулъ.

Юрій произнесъ въ тон паяца:

— Какъ женоподобность непотребна у мужчины, такъ мужественность неблагопріятна женщин.

— Это вопросъ безконечный,— вставилъ докторъ.— А, вдь, въ самомъ дл красивый у васъ мундиръ, особенно синій кантъ по борту (произвольный).

Желязовскій любилъ ‘продергивать’, онъ разсмялся.

— Юрій сдлаетъ его себ еще по всмъ швамъ, какъ у улана.

— Портной сказалъ, что носятъ такъ, а мн — вурштъ, какъ говорятъ бурши,— возразилъ молодой человкъ.

V.

Мы видли Михаила Дмитріевича Ладыгина на сачкахъ, но, конечно, его привлекло въ Царское не любопытство спортсмена, какимъ онъ во всю жизнь не бывалъ (онъ и своихъ выздныхъ лошадей нанималъ помсично). Впрочемъ, онъ ничего не имлъ и противъ лошадей какой-либо расы, какъ и противъ людей какой бы то ни было породы. Онъ бы, пожалуй, даже и спеціально заинтересовался лошадьми и быстро схватилъ бы главные, относящіеся къ нимъ итоги, если бы образовалось, при его участіи, снабженное хоть маленькою монополіей акціонерное общество для вывоза лошадей, съ ссудами, авансами отъ казны и выпусками облигацій, или если бы ему дали важное мсто въ коннозаводств, сопряженное не только съ высшими окладами, но и съ возможностью перескочить современемъ на мсто еще боле видное. Желязовскій говорилъ за обдомъ правду, что у Ладыгина было уже значительное состояніе, хотя, быть можетъ, и ошибался въ цифр. Словомъ, для Ладыгина, котораго давно уже величали превосходительствомъ, наступилъ тотъ психологическій моментъ, когда власти хочется еще больше, чмъ денегъ, которыхъ уже есть большая толика, хотя и денегъ все еще хочется страшно. Въ Царскомъ онъ, между прочимъ, устроилъ одно маленькое и боле увеселительное дльцо, а теперь мы застаемъ его въ Петербург за дломъ настоящимъ.

Переговоривъ съ вліятельнымъ генераломъ Б. о такомъ дл, которое одновременно касалось и интересовъ этого лица, и пользы одного изъ многочисленныхъ обществъ, имвшихъ Михаила Дмитріевича членомъ правленіи, и укладывая въ портфель привезенпыя бумаги, Ладыгинъ сказалъ мимоходомъ:

— Шурина вашего Ивана Ивановича Самойлова давно что-то ее случалось видать.

Генералъ махнулъ рукой.

— Да что, все бду мыкаетъ, сестра была больна, и онъ даже за границу не могъ ея свезти.

— Знаете, что мн сейчасъ пришло въ голову? У насъ въ обществ разработки минеральныхъ богатствъ черезъ мсяцъ выборы и есть ваканція члена правленія. Отчего бы ему не попробовать?

— Вдь, у васъ это уже раньше, вроятно, назначается,— произнесъ генералъ тономъ величаваго невднія о промышленныхъ длахъ.— Врно ужь кому-нибудь общано.

— Да, конечно, но кому же, согласитесь,— Желязовскому: онъ просилъ за одного, теперь обстоятельства такъ измнялись, что буквально держаться этого было бы совершенно пустымъ фетишизмомъ.

Генералъ вложилъ оба большія пальца въ пахи жилета, а сюртукъ раскрылся блыми отворотами. Тономъ добросовстной искренности онъ произнесъ:

— Ваша мысль прекрасна, но я долженъ васъ предупредить, что Самойловъ ровно ничего но понимаетъ въ вашемъ дл.

— А Желязовскаго-то протеже, вы думаете, больше? Вдь, тоже только бы у корыта стоялъ,— Ладыгинъ самъ примтилъ, что обычная его циничность выскочила тутъ не кстати.— А Ивана Ивановича мы научимъ, онъ будетъ намъ полезенъ. Не боги горшки лпятъ,— поспшилъ онъ прибавить.

— Ну, какъ знаете!— Генералъ поморщился было при замчаніи Ладыгина, но, прощаясь съ нимъ, взялъ его за об руки.— Доброе,— произнесъ онъ съ удареніемъ,— дло вы сдлаете, любезнйшій Михаилъ Дмитріевичъ, и меня очень этимъ обяжете.

— Дло это, ваше превосходительство, можетъ считаться на половину сдланнымъ. Мн надо переговорить только съ Аглаевыгь и я на-дняхъ дамъ вамъ отвть.

— А выборы?— Ладыгинъ лишь махнулъ рукой и конфузливо разсмялся, у него только два смха: цинично-жирный и конфузливый, натуральнаго нтъ.

Михаилъ Дмитріевичъ много стъ и сильно работаетъ. На ду,положимъ, отведено у него время, но когда онъ работаетъ, ежедневно поспвая въ двадцать мстъ, включая визиты? А, между тмъ, служащіе во всхъ правленіяхъ ненавидли его за подгоняніе.

Захавъ домой, онъ засталъ у себя Смирнова.

— Ну, что, получили?— спросилъ Ладыгинъ, проходя въ кабинетъ, куда щегольскнодтый Герасимъ Яковлевичъ послдовалъ за хозяиномъ на цыпочкахъ.

— Всею душой вамъ благодаренъ, ваше превосходительство. Деньги до-зарзу были нужны.

Ладыгинъ слъ.

— Ну, ну, ну… А тамъ все ничего нтъ?

— Напротивъ-съ. Сегодня ихъ превосходительство были въ пріют и я докладывалъ.

Смирновъ состоялъ старостой въ церкви одного пріюта, находившагося подъ высокимъ покровительствомъ военнаго генерала А.,который пользовался еще большимъ вліяніемъ, чмъ генералъ Б.

— Садитесь же и говорите скорй.

— Только извините, Михаилъ Дмитріевичъ, я, все-таки, доложилъ про тетку.

— Да пошелъ!— вскрикнулъ тотъ съ досадой.— Вдь, я же вамъ по русски говорилъ: никакой не надо тетки… Эхъ!— Онъ ударилъ ладонями по столу.

— Ваше превосходительство!— осмлился представить несконфуженный этимъ Смирновъ.— Ей-Богу, иначе нельзя было, невозможно. Надо ихъ знать… Какъ только я доложилъ, что вы изволите жертвовать для пріюта новый иконостасъ, сейчасъ прищурились, повторили, знаете, фамилію вашу вопросительно этакъ, точно что-то соображали въ себ.

— Ну, и надо было сказать, что я одного прихода.

Смирновъ ёрзнулъ на стул.

— Если бы вы изволили слышать, какимъ образомъ они произнесли…

— Ну, сказали бы что другое… А то — тётка!

— Ваше превосходительство, никогда они бы не удовольствовались тмъ, что вы живете въ одномъ приход. Необходимо было боле важную причину. Вотъ если смотрительница вамъ родственница — другое дло, ничего сказать нельзя.

— Поймите же, съ какой стати онъ будетъ думать, что у меня тетка въ какихъ-то смотрительницахъ,— чортъ знаетъ, что такое!

— Поврьте, Михаилъ Дмитріевичъ, я привыкъ ихъ понимать. Они сами отлично будутъ знать, что никакой тетки нтъ и что ваше превосходительство просто отъ христіанскаго усердія. Но надо, чтобы видъ былъ посолидне. И въ самомъ дл, они тотчасъ сказали бы совсмъ иначе. ‘Это тотъ же Ладыгинъ, который пожертвовалъ облаченіе для везенбергскаго храма и тамъ еще для другихъ?’ — ‘Такъ точно’,— отвчалъ я, и тогда они сказали совсмъ милостиво: ‘Доброе, доброе дло’…

— Ну-съ, а про рисунокъ вы упомянули? Вдь, я имъ не деньги жертвую на иконостасъ, но самый иконостасъ… Надо же мн везти къ нему, пусть самъ одобритъ, прежде чмъ заказывать.

Смирновъ продолжалъ свой разсказъ:

— Тогда я заявилъ, что у васъ, Михаилъ Дкитріевичъ, уже имется готовый рисунокъ, который, быть можетъ, удостоился бы вниманія ихъ превосходительства. Но они на это сказали: ‘И прекрасно, пусть рисунокъ представитъ черезъ управленіе’.

Такой оборотъ былъ досаденъ Ладыгину. Уже однажды облаченія были приняты безъ вызова жертвователя и личнаго выраженія ему благодарности. Теперь и рисунку предстояло идти формальнымъ путемъ, безъ личнаго представленія Михаила Дмитріевича весьма вліятельному лицу. Кто знаетъ, какія будутъ при этомъ послдствія иконостаса: пожалуй, одна благодарственная бумага изъ управленія.

Но останавливаться было нечего. Ладыгинъ написалъ письмо въ управленіе, приложилъ рисунокъ и все это на другое утро отправилъ въ канцелярію пріютовъ. Между тмъ, онъ совершенно погрузился въ другое дло, не терпвшее отлагательства, а именно въ составленіе записки по весьма важному вопросу, которой ожидало отъ него еще другое вдомство.

Извстно, что разныя вдомства иногда нсколько конкуррируютъ между собою. И вотъ, Михаилъ Дмитріевичъ запискою своей подкрплялъ аргументы вдомства, конкуррировавшаго въ то время съ другимъ вдомствомъ, а именно съ тмъ, въ которомъ весьма видное мсто занималъ Желязовскій. Конкурренція эта началась еще въ то время, когда былъ въ должности прежній главный начальникъ Желязовскаго, но она продолжалась и при новомъ. Въ этой борьб,— если можно такъ назвать соревнованіе о пользахъ государства,— Ладыгинъ являлся только частнымъ добровольцемъ, однако, записку свою онъ составлялъ, сговорившись предварительно съ тми, кому хотлъ услужить. Т были очень довольны, такъ какъ знали Михаила Дмитріевича за весьма зубастаго аргументатора.

И дйствительно, одинъ изъ нихъ выразился, что записка Ладыгина ‘канальски хорошо’ составлена. Предметъ былъ въ ней разработанъ, ‘исчерпывающимъ образомъ’, разсужденіе велось дльно и фантично. А, между тмъ, не было недостатка и въ соображеніяхъ характера общаго, достаточно яркихъ. Пожалуй, въ нихъ-то и заключалось все боевое значеніе труда Ладыгина, такъ какъ аргументы его были приноровлены къ тому, что въ разныхъ инстанціяхъ желали слышать. Мы, конечно, не можемъ вводить въ наше изложеніе сущности административнаго вопроса, потому что это было бы, вмст, и скучно, и неудобно.

Дней черезъ десять посл того, какъ записка Ладыгина, приложенная къ докладу получившаго ее вдомства, была уже доставлена въ одно изъ высшихъ учрежденій, въ 7одной газет появилась передовая статья, служившая врнымъ отраженіемъ всхъ аргументовъ, приведенныхъ въ упомянутой записк. Сотрудникъ газеты не потрудился даже хоть сколько-нибудь измнить порядокъ разсужденія, онъ слдовалъ безусловно по пятамъ Ладыгина. Но за то выраженія были употреблены въ стать боле хлёсткія, они гораздо безцеремонне били въ ту административную часть, которою непосредственно управлялъ Желязовскій.

Въ публик многіе этою статьей зачитывались и даже удивлялись смлому либерализму редакціи: вдь, какъ бы то ни было, хотя за однимъ мнніемъ было начальство, но и за другимъ мнніемъ также было начальство…

VI.

Желязовскій возвратился однажды на свою городскую квартиру съ доклада у своего начальника въ замтной ажитаціи. Немедленно онъ потребовалъ двоихъ старшихъ длопроизводителей и Зорядко. Ипполитъ Юрьевичъ — джентльменъ, ему было несвойственно, по поводу неблагопріятнаго доклада, разносить что попало и приводить подчиненныхъ въ трепетъ. Онъ сперва замкнулся съ однимъ длопроизводителемъ, потомъ съ другимъ. Наконецъ, онъ позвалъ Зорядко.

— Справки эти будутъ составлены и переписаны сегодня вечеромъ. Н обдаю въ клуб, вы привезете все это сюда до половины десятаго. Я просмотрю и завтра рано утромъ вы отправите вотъ этотъ докладъ.

— Можно еще сегодня же вечеромъ, Ипполитъ Юрьевичъ. Тамъ есть дежурный.

— Ну, еще лучше. Къ ужину еще поспемъ на дачу. Хотите?

— Очень благодаренъ. Я только боюсь, какъ бы справка Ильи Никитича не дышла слишкомъ длинной… Читать не будутъ.

Желязовскій въ это время накладывалъ сигаръ и папиросъ въ портсигаръ.

— Онъ прочтетъ, онъ хочетъ имть вс данныя. Я бы даже самъ свезъ…

— Къ чему же вамъ такъ себя безпокоить?

— Понимаете, онъ — внов, онъ еще не усплъ оріентироваться, съ прошлымъ онъ не связанъ. Онъ и мнніе противной стороны можетъ усвоить себ и выступить съ нимъ какъ съ новымъ направленіемъ въ нашемъ вдомств. Моментъ серьезный, хотя наши противники совершенные ерундисты. Вы, конечно, читали въ газет статью, написанную съ записки Ладыгина… Аргументовъ его только и хватаетъ для газетной статьи. Нтъ научнаго знанія, ошибки въ цифрахъ… И, главное, для обогащенія Россіи совтуютъ разорить казну.

За обдомъ въ англійскомъ клуб Желязовскій, однако, могъ почувствовать, что наша пресса, дйствительно, не миъ. Двое джентльменовъ, бывшихъ совершенно ‘въ курс’ и, главное, одаренныхъ наслдственными именами и вотчинами, не присосдились по обычаю къ его столу, объявивъ, что уже общали обдать съ другими. Желязовскій, все-таки, обдалъ впятеромъ, съ лицами весьма солидныхъ именъ, но изъ нихъ двое было отставныхъ, одинъ былъ бдный аристократъ, бгавшій за акціонерными должностями, и двое служили, но только въ совтахъ.

Экипажъ ожидалъ Ипполита Юрьевича у ораніенбаумской станціи. Онъ слъ съ секретаремъ.

— Въ четвергъ будетъ засданіе: не знаю, справится ли онъ и, между нами сказать, не перекинется ли просто на противуположную сторону.

Въ это время имъ повстрчался Прозоровъ, въ своей крылатк, быстро шедшій домой съ дачи Желязовскаго.

— Докторъ,— закричалъ Ипполитъ Юрьевичъ, — подемте ужинать съ нами!

Прозоровъ имлъ видъ довольно пасмурный.

— Поздно уже, Ипполитъ Юрьевичъ. Когда-то потомъ домой придешь, а я уже почти дома.

— Останетесь у насъ ночевать, еще ни разу вы намъ не сдлали этого удовольствія. Прошу васъ, любезный Лаврентій Львовичъ.

Когда такъ просятъ… Да еще отецъ того милаго существа… А дома-то что? Пустыня, какъ и вообще впереди въ жизни уже только пустыня, не все ли равно? Прозоровъ похалъ.

Дамы еще не спали, Аня вышла, къ Евгеніи Алексевн пошли Желязовскій и Зорядко. Синіе глаза смялись, Прозорову стало хорошо на душ, но въ этихъ глазахъ было немного ироніи.

— А я здсь ночую.

— Еще бы… Ужинъ.

— Анна Ипполитовна, вы меня какъ будто за что-то того…

Она весело разсмялась.

— Я сама, если бы была мужчина, выпила бы съ вами. И выпью мысленно.

— А я, знаете, я, ей Богу, превратился въ ‘субъекта’. Наблюдаю за собой и думаю, что съ нимъ будетъ?

— Немножко головной боли, посл того, какъ вы поговорите о женщинахъ,— вдь, вы непремнно заговорите о нихъ за ужиномъ, въ вид приправы?

— Женщины принадлежатъ къ жизни,— сказалъ докторъ.— Но самая жизнь наша обыкновенно принадлежитъ не намъ, а кому-нибудь или чему-нибудь, что нами овладло.

— Принадлежитъ… возьметъ… какъ только рчь о женщинахъ, сейчасъ или сантиментальность, или полное раздолье.

Ужинъ былъ накрытъ, Аня исчезла.

Печально было за ужиномъ положеніе Зорядко, который отлично понималъ отношенія между людьми, но мало интересовался отношеніями между идеями. Между тмъ, Желязовскій и Прозоровъ, посл перваго стакана бордо, по уши погрузились въ принципы. Подъ вліяніемъ административной борьбы, Желязовскій самымъ крайнимъ образомъ сталъ отвергать вмшательство государства въ промышленныя дла и вообще регламентацію. Если послушать его, то все это означало не боле, какъ взятки николаевскаго времени. Но, имя противникомъ Прозорова, Ипполитъ Юрьевичъ не могъ ограничиться такимъ практическимъ соображеніемъ и долженъ былъ выдвинуть впередъ науку: онъ думалъ придавить его книжкою Спенсера о ‘грядущемъ рабств’.

— Я согласенъ, что это книжка умная,— возражалъ докторъ,— съ пользою можетъ быть прочитана всми, чтобы узнать, какъ законъ не долженъ вмшиваться въ народное хозяйство и вообще въ общественныя отправленія.

— Ну, стало быть…— торжествовалъ Желязовскій, подливая вина.

— Къ сожалнію, посл Маркса на нашей сторон ничего значительнаго не написано. Эти нмцы поднятъ страшно и, въ сущности, только компилируютъ.

— А, стало быть…— продолжалъ Желязовскій, наливая себ и собесднику сельтерской воды.

Но Прозоровъ налилъ себ еще вина.

— Позвольте, ужь я останусь при вин. Да, такъ новыхъ книжекъ хорошихъ и нтъ, но это еще ничего не значитъ. Суть вовсе не въ томъ, чтобы государство только воспрещало, въ этомъ правъ и Спенсеръ. Надо, чтобы оно дйствовало.

— Черезъ чиновниковъ?

— Ваша наука допускаетъ же дйствіе ассоціацій, наприм., муниципалитетовъ и обществъ. Почему же государство — не ассоціація, не община?

— Потому что не иметъ того склада.

— Должно имть.

Въ заключеніе ихъ бесды дйствительно наступилъ разговоръ о женщинахъ и противъ весьма консервативныхъ взглядовъ хозяина Прозорову пришлось доказывать, что самыя послднія женщины нервно-тоньше, умне и даже во многомъ нравственне тхъ мужчинъ, съ которыми он имютъ дло. Посл этого парадокса, доставившаго удовольствіе и Зорядко, пошли спать.

Когда наслдующее утро Желязовскій и его секретарь ухали, докторъ былъ приглашенъ Евгеніей Алексевной къ осмотру ея маленькой гостиной, и, наконецъ, онъ повезъ обихъ дамъ на лодк по извилистой, обросшей кустами и въ нкоторыхъ мстахъ глубокой рчк, которая течетъ въ заливъ. Прозоровъ предложилъ выхать въ море, оно было спокойно. Анна согласилась и уговаривала мачиху, но та ршительно отказалась и велла себя высадить невдалек отъ дома.

Евгенія Алексевна считала нужнымъ оправдаться передъ собой, что отпустила Анну одну съ Прозоровымъ.

‘На дач,— думала она.— И, притомъ, Прозоровъ — докторъ, это — sans consquence’.

Вдругъ пріятное удивленіе — на крыльцо дома входилъ Зорядко. Оказалось, что Ипполитъ Юрьевичъ, отправляясь съ нимъ въ Петербургъ, хватился на станціи какого-то дополнительнаго конверта и веллъ секретарю привезти портфель со слдующимъ поздомъ, до котораго оставалось еще три часа. Она пошла за Зорядко въ кабинетъ мужа. Секретарь началъ искать между бумагами на стол, а по временамъ краснорчиво взглядывалъ на нее. Она стояла, слегка прищуривая свои большіе черные глаза.

Удивительныя отношенія существовали между двумя этими лицами. Желязовская знала, что Зорядко въ нее влюбленъ. Онъ уже давно сказалъ ей объ этомъ, въ тон невольнаго, вырваннаго страстью, хотя безнадежнаго признанія. Она не оттолкнула этого человка, но и не давала ему надежды. Только любила съ нимъ быть, искала случаевъ къ этому и вступала съ нимъ въ самые нескромные разговоры, которые, если взять такъ, на-простоту, не могли не внушать ему нкоторыхъ ожиданій. Будучи замужнею женщиной, она, съ своимъ наружнымъ безкровнымъ равнодушіемъ ко всему, была одержима настоящею страстью — любопытства, нервнаго, ненасытнаго. Но этого рода страсть, хотя можетъ обратиться въ болзнь, не даетъ той ршительности, какая присуща порывамъ горячей крови.

Зорядко — сухопарый брюнетъ, человкъ еще молодой, услужливый и робкій, но мускулистый, съ обросшими густымъ волосомъ руками — выносилъ иногда родъ пытки въ долгихъ разговорахъ съ этою женщиной, въ ожиданіи мужа, а здсь, на дач, и въ прогулкахъ вдвоемъ… Она умла какъ будто не понимать нкоторыхъ вещей, а, между тмъ, сама прикрывала шуткой иносказанія, которыхъ нельзя было не понять. Она заставляла его въ томъ же иносказательномъ род передавать ей даже разныя enormities, и ему, какъ не имвшему свтскаго навыка въ такой эквилибристик, приходилось напрягать здсь умъ гораздо боле, чмъ на служб. Въ крайности, разжигаемый подобною бесдой, онъ спасался наивностью, а ее и то, и другое забавляло.

По врожденной робости, Зорядко постоянно боялся сказать лишнее, долго не ршался даже взять и поцловать ея руку. Разговоры иногда, въ самомъ дл, распаляли его, такъ что онъ краснлъ, даже испытывалъ легкую дрожь. И, все-таки, боялся ‘брюскировать’, опасаясь просто-на-просто, что его прогонятъ со службы. А она — ничего, она все тмъ же неподвижнымъ взглядомъ, иногда слегка прищуриваясь, любовалась, какъ онъ мнялся. Тонкія ея губы даже не слагались въ улыбку. Она безстрастно вела шутливый разговоръ, половины будто бы сама не понимая, и только въ легкомъ движеніи ея ноздрей проглядывала какая-то жадность.

— Какъ не хочется хать, какъ я хотлъ бы остаться здсь!— сказалъ Зорядко, подходя къ ней съ найденнымъ, наконецъ, конвертомъ.

Она пригласила его въ свою маленькую гостиную пить чай, прилегла на козетку и велла ему подать себ ручную работу. При этомъ она сложила руки не колняхъ, пальцами въ пальцы, и выгибала кисти рукъ, приподнимая тмъ же движеніемъ локти.

— Неужели вы никогда не сжалитесь надо мной?— продолжалъ секретарь, наклонившись надъ ней и смотря прямо въ ея полузакрытые, загадочные глаза.

— Полно-те, Эсперъ Ильичъ, хотла бы я знать, чмъ вамъ худо?

— Всмъ и во всемъ. Что мн общаетъ моя несчастная страсть?

— Какъ что? Позволеніе быть со мной и мою дружбу. Все остальное вы имете въ город… Воображаю.

— Совершенно напрасно воображаете. Потомъ, и столько обязанъ Ипполиту Юрьевичу, а, между тмъ…

Она иронически сжала губы и Зорядк показалось, что эту ноту онъ взялъ напрасно.

— Поговоримъ лучше о васъ, о вашемъ положеніи. Должность даетъ вамъ мало, я знаю, у васъ есть мать… Но вы же слышите о разныхъ длахъ, предпріятіяхъ… Нельзя же такъ однимъ чиновничествомъ заниматься.

Разговоръ этотъ былъ заведенъ весьма кстати. Зорядк уже приходила мысль просить ея помощи въ одномъ навертывавшемся дл. Но онъ собственно не имлъ у нея никакихъ правъ, а такъ, въ положеніи безправнаго влюбленнаго, подобною просьбой можно было разстроить и настоящія ихъ отношенія. Очень кстати она начала сама.

— О какихъ же длахъ и знаю?— наивно проговорилъ онъ.— О тхъ, которыя зависятъ отъ Ипполита Юрьевича: не могу же и его просить по нимъ.

— Такъ я охотно попрошу за васъ.

— Неужели вы, въ самомъ дл, хотли бы что-нибудь сдлать оттого, что это для меня?

— А вы сомнваетесь?

— Я радъ это слышать, но, все-таки, невозможно, хотя бы и черезъ васъ, просить начальника о какомъ-нибудь дл.

— Зачмъ же вамъ фигурировать въ немъ?

Зорядко не спускалъ глазъ съ руки хозяйки, которая поднялась налить ему чаю.

— Да, и такіе случаи бывали.

Онъ взялъ чашку и продолжалъ въ нкоторомъ отрицательномъ тон:

— Да вотъ, не дале, какъ недлю тому назадъ, Смирновъ приглашалъ меня въ компанію на поставку дровъ для всхъ зданій нашего управленія въ Петербург и Москв.

— Какой Смирновъ? Этотъ магазинщикъ на Невскомъ?

— Да. Онъ торгуетъ дамскими нарядами, но ведетъ и другія, даже большія дла.

— Ну, что-жь? Только, вдь, тамъ, у мужа, врно есть и другія предложенія… Вы дайте мн только поводъ для объясненія, почему я прошу мужа за Смирнова.

— Конечно, трудно. Разв потому, что вы бываете у него въ магазин и онъ самъ могъ просить васъ, чего, конечно, онъ не сдлалъ, не ожидая успха. Но, знаете, мн приходитъ мысль, что, пожалуй, совсмъ независимо отъ меня, недурно было бы, если бы Ипполитъ Юрьевичъ отдалъ этотъ подрядъ безъ торговъ, на три года, какъ тотъ проситъ, Смирнову. Дло въ томъ, что по городу ходятъ слухи, будто съ уходомъ бывшаго министра положеніе вашего мужа стало мене прочно.

— Я это знаю, но что же?

— А Смирновъ — человкъ близкій къ этому чрезвычайно вліятельному лицу.

Зорядко назвалъ военнаго генерала А.

— Черезъ Смирнова можно иногда кое-что и передать. Между тмъ, невозможнаго въ его просьб нтъ ничего, онъ проситъ только предоставить ему безъ торговъ, а поставлять онъ будетъ по цнамъ прежняго контракта.

— И васъ беретъ въ компаньоны?— спросила Желязовская, по обычаю прищуриваясь и снисходительно улыбаясь.

— Я, конечно, ничего не внесу, но у него нтъ времени, онъ почти постоянно въ магазин, я помогу ему въ веденіи операціи.

— Хорошо, я поговорю. И модельки Смирнова при этомъ доставятъ вамъ развлеченіе, только признавайтесь мн во всемъ. Вы знаете, я хочу знать всю жизнь.

— Издалека?

— Будущее неизвстно.

Разговоръ снова сдлался пикантнымъ, но мене личнымъ.

VII.

Между тмъ, лодка съ Анной и докторомъ выходила въ море.

— Теперь можете бросить руль,— сказалъ сидвшій у веселъ Прозоровъ, когда они отъхали въ ширь.

Двушка оглянулась кругомъ. Влво — берегъ загибался внутрь, но отступалъ въ ломаной линіи и. рядомъ продолговатыхъ зубцовъ тамъ и сямъ еще вбгалъ въ заливъ, какъ бы оспаривая у него пространство. Направо — только крайній уголъ картины былъ занятъ кронштадтскимъ фортомъ, все остальное было — открытое море. Въ подвижныхъ чертахъ Анны выразилось дтское, безусловное наслажденіе, которымъ спутникъ ея молча полюбовался съ минуту, подумавъ: ‘Не хочетъ жить, когда даже такая вещь даетъ ей счастье’.

— Хорошо?— прервалъ онъ ея раздумье.

Въ тон его ей послышалось нчто снисходительное.

— Было бы еще лучше, еслибъ не существовало ни этого берега, ни Кронштадта, ни…

— Меня? Тогда былъ бы кто-нибудь другой, всегда же бываетъ въ пейзаж фигура.

— И почти всегда его портитъ. Впрочемъ, мн дло не въ пейзаж. Видите это разное освщеніе воды изъ-за облаковъ, на разныхъ разстояніяхъ, и то стадо маленькихъ тучекъ, идущихъ. гуськомъ, вонъ тамъ?

— Вижу, очень красиво.

— Но только мило. А что въ мор серьезно, это… Какъ сказать точне?… Во-первыхъ, просторъ, потомъ — уединеніе, да еще — равнодушіе, съ моремъ какъ-то особенно чувствуешь себя одной, а ему до всего все равно. Не правда ли?

Анна взяла руль влво, противъ набгавшей зыби, и лодка, подъ слабыми взмахами веселъ, пошла еще дальше отъ берега.

— И именно это вамъ нравится?

— Все это вмст — мой идеалъ.

— Что васъ манитъ просторъ, то-еснь свобода, я понимаю,— идеалъ зависитъ отъ положенія. Но когда есть просторъ, то не всегда знаешь, что съ нимъ длать. Я разъ сидлъ въ тюрьм, и у меня было одно развлеченіе — окно во дворъ. Увряю васъ, что идеи быть на свобод увлекали меня тогда еще гораздо больше, чмъ теперь васъ. Мн казалось, что уже одно право ходить дальше трехъ саженъ составляетъ родъ счастья. А все, что можно бы видть за стнами и сдлать, представлялось въ какомъ-то волшебств. И знаете, что я сдлалъ въ первый день свободы? Вышелъ изъ дому, купилъ газету, усталъ, притащился назадъ, сталъ читать и заснулъ до вечера, и вечеромъ остался дома, все могъ, но ничего не хотлось.

Анна не возражала. Прозоровъ машинально работалъ веслами.

— Ну, и уединеніе ваше, отвдалъ я его достаточно, не скажу, чтобы оно годилось въ идеалъ. Да и равнодушіе, я имъ отчасти заразился съ тхъ же поръ, но считаю его наказаніемъ, а не добромъ.

Двушка продолжала молчать. Что она могла сказать человку, который уже многое испыталъ? Какое право имла она высказывать ему свои представленія?

— Для васъ,— возобновилъ онъ разговоръ,— жизнь едва только начинается, а, все-таки, вы уже чувствуете, что она жметъ, и хотя мысленно, но рветесь на свободу, то же было когда-то и со мною. Мн казалось смолоду, что меня впрягаютъ въ телгу, и думалось: пусть другіе возятъ что имъ велятъ, а я сброшу хомутъ и убгу, не стану ходить по ихъ ненавистной коле. Но теперь мн 36 лтъ и я… то-есть собственно не я, а разсудокъ мой почти пришелъ къ заключенію, что торная-то дорога, можетъ быть, все-таки, неминуема.

Анна произнесла презрительно ‘гм’ и, покачнувъ головой, прибавила:

— Не даромъ же называютъ тюрьму ‘исправительнымъ’ заведеніемъ.

— Только меня она не совсмъ исправила.— Онъ на минуту пересталъ грести.— Чтобы долго не философствовать, скажу въ двухъ словахъ, что быть на простор и дйствовать одному просто не отбитъ,— одинъ безсиленъ. Поэтому и могутъ хвастаться благоразуміемъ т, кто тянутъ общую лямку, какая она ни есть. Самая реальная польза, какую можетъ принести человкъ, это-увеличить наличное количество корма, не увеличивъ числа потребителей. Напримръ, мн, какъ врачу, реальная задача — вылечить нсколько разстройствъ и, по возможности, не причинить ни одного… А, между тмъ, вопреки разсудку, это и теперь кажется мн пошлымъ и не хотлось бы жить только для этого…

— Ага, вотъ видите! А теперь я буду разсудкомъ: пора домой, въ упряжку и въ колеса.— Она сказала это весело, послднія слова собесдника примирили ее съ нимъ. Втеръ сталъ свжть, лодку слегка покачивало. Прозоровъ налегъ на весла и говорилъ Анн, какъ надо дйствовать рулемъ. Когда они вошли опять въ рчку, онъ спросилъ:

— Одна вы не подете когда-нибудь со мной? Напримръ, въ колонію?

— Если непремнно захочу, то поду, Но только захочу ли?

— Пожалуйста захотите, вдь, я лечилъ васъ,— ну, вы изъ признательности.

— Когда же? Посл завтра?

Онъ подумалъ.

— Нтъ, посл-завтра я дольше останусь на фабрик, можетъ быть, и не пріду на дачу.

— Много больныхъ на завод?

— Нтъ, вчера даже ни одинъ не приходилъ… А у насъ тамъ, видите ли, есть школа.

— Разскажите мн о ней, что же вы тамъ длаете?

Докторъ подалъ ей руку, выводя изъ лодки.

— Разскажу когда-нибудь. А я тамъ… излагаю взрослымъ рабочимъ ‘общія понятія объ исторіи и географіи Россіи’.

Между тмъ, приближался срокъ обыкновеннаго ежегоднаго общаго собранія акціонеровъ разработки минеральныхъ богатствъ. Объявленіе о дн собранія уже было напечатано въ газетахъ и главнымъ акціонерамъ слдовало условиться относительно выбора новаго члена. Одного изъ самыхъ вліятельныхъ акціонеровъ, Ладыгину не трудно было уговорить въ пользу избраніи Самойлова, родственника генерала В. Вліятельный акціонеръ не имлъ своего кандидата, а потому и общалъ Желязовскому провести его протеже, что, впрочемъ, было условлено чрезъ посредство Ладыгина. Теперь Ладыгинъ самъ предлагалъ другого кандидата, и вліятельному акціонеру было все равно. Что Самойловъ — отставной штабъ-ротмистръ, который ничего не понималъ въ минеральныхъ богатствахъ, это также было все равно. Во-первыхъ, и протеже Желязовскаго не значился ни горнымъ инженеромъ, ни коммерческимъ человкомъ, и, во-вторыхъ, совершенно достаточно, если въ правленіи есть два работящихъ директора, остальные въ томъ обществ существовали въ силу устава и, главнымъ образомъ, въ силу связей. Вопросъ сводился, такъ сказать, прямо на всъ — между Желязовскимъ и генераломъ В., и не могло быть сомннія, чья перетянетъ. Правда, Желязовскому было общано, но, вдь, въ подобныхъ случаяхъ принимается еще и то въ соображеніе, какъ приходится кандидатъ своему покровителю: сынъ онъ ему или зять, или другъ его жены,— тогда отказъ можетъ въ самомъ дл обидть. Если же рчь идетъ просто о добромъ маломъ, которому покровительствуетъ хорошій человкъ, то можно не сдержать общанія и извиниться, отложить исполненіе до слдующаго случая.

Однако, когда Ладыгинъ, въ качеств предсдателя, въ оффиціальномъ засданіи правленія предложилъ условиться о кандидат и назвалъ Самойлова, то нкоторые члены оказались неприготовленными. Двое изъ нихъ сдлали возраженіе, ссылаясь на полное незнакомство Самойлова съ дломъ и въ особенности на поставленную уже прежде кандидатуру. Ладыгинъ шепнулъ одному изъ нихъ, а тотъ передалъ другому, что за Самойловымъ стоить генералъ В. Для однихъ имя это, конечно, было внушительно. Но вліяніе измряется людьми не по одной его сил, а еще и по той сфер, въ какой сама она дйствуетъ.

Бываетъ, что могучій втеръ сильно гонитъ верхнія облака въ одну сторону, а, между тмъ, ближе въ земл, другія облака стоять неподвижно или даже текутъ, хотя медленно, но въ сторону противуположную. Для обоихъ директоровъ, оказавшихся въ оппозиціи, государственное значеніе генерала В. было несомннно, какъ и для самого Ладыгина, но они не имли интересовъ на той высот, куда думалъ взлетть Михаилъ Дмитріевичъ, а, между тмъ, ихъ длишки могли въ значительной степени зависть отъ Желязовскаго, пока тотъ оставался бы въ должности. Вотъ какова была причина происшедшаго въ правленіи нкотораго недоумнія. Очевидно, предсдатель не далъ себ труда подготовить всхъ членовъ и слишкомъ положился на личный свой авторитетъ.

Черезъ нсколько дней члены правленія были приглашены къ предсдателю на частное совщаніе, гд Ладыгинъ и далъ имъ надлежащія разъясненія, увривъ ихъ, что за послдовавшею перемной министра, который былъ начальникомъ Желязовскаго, собственное положеніе послдняго сдлалось крайне непрочно, и объяснивъ, что имъ, Ладыгинымъ, уже ‘почти’ дано слово генералу В. и что онъ себ ‘позволилъ’ это, не заручившись согласіемъ всхъ членовъ единственно потому, что этого выбора Самойлова положительно желаетъ и Николай Силычъ, то-есть тотъ акціонеръ, который былъ главнымъ представителемъ русскаго капитала, вложеннаго въ предпріятіе.

Такимъ образомъ, дло было улажено и въ общемъ собраніи Самойловъ былъ избранъ въ члены правленія, хотя и не единогласно. Извстно, что когда нтъ борьбы между партіями, то-есть между хозяевами предпріятія и какимъ-либо капиталистомъ, скупающимъ акціи и присылающимъ въ собраніе своихъ людей, чтобы вырвать дло изъ прежнихъ рукъ, то акціонерная машина дйствуетъ всегда исправно. Но, какъ всякая машина, она, все-таки, требуетъ ухода за собой и нкоторой смазки, отъ времени до времени. При этихъ условіяхъ, она дйствуетъ отчетливо и съ математическою врностью. Баллотировальные ящики, поставленные на столъ на всякій случай, оказываются излишними, такъ какъ на вс ‘вопросы’ ршенія бываютъ единогласны, а красивыхъ книжечекъ съ напечатанными билетами ‘да’ и ‘нтъ’ даже жаль: такъ он и остаются безъ употребленія.

На этотъ разъ въ общемъ собраніи общества минеральныхъ богатствъ изъ книжечекъ этихъ вырывался только блый листокъ, предназначенный для написанія имени избираемаго члена правленія. И вотъ, изъ 523 голосовъ, на какіе давало присутствовавшимъ право представленное въ собраніе количество акцій, Самойловъ получилъ 384, а остальные разбжались по разнымъ именамъ. Ладыгинъ былъ увренъ въ единогласіи, и этотъ цифровой результатъ заставилъ его сильно поморщиться. Между служащими въ правленіи пошелъ шепотъ, что предсдатель не далъ себ труда сговориться хорошенько съ товарищами, что онъ слишкомъ деспотиченъ, безцеремоненъ и т. д. А, между тмъ, недостатокъ обычнаго единодушія въ собраніи былъ вызванъ совсмъ инымъ обстоятельствомъ.

Причиною былъ не дошедшій до служащихъ, но подйствовавшій на нсколькихъ дйствительныхъ акціонеровъ слухъ, будто самъ Ладыгинъ собирается вскор оставить предсдательство и даже выйти изъ общества. Слуха этого они сами не могли понять, но онъ сдлалъ ихъ равнодушными къ кандидату Ладыгина. Вотъ отчего съ полсотни голосовъ оказались поданными за протеже Желязовскаго, а остальные разбрелись такъ случайно.

Но, какъ бы то ни было, реальный результатъ состоялъ въ томъ, что Сомойловъ былъ избранъ, то-есть, что, благодаря Ладыгину, зять весьма вліятельнаго генерала В. долженъ былъ получать по 4 тысячи рублей въ годъ.

Дла государственныя текли своимъ порядкомъ. Но Ипполиту Юрьевичу дйствительно не везло. Докладъ, который, какъ мы видли выше, былъ имъ доставленъ новому начальнику, въ дополненіе къ соображеніямъ обсуждавшагося въ то время законопроекта, а косвенно — въ опроверженіе записки другаго вдомства, составленной Ладыгинымъ, оставался съ недлю безъ движенія. Начальнику онъ не понравился, а, между тмъ, поручить составленіе новаго кому-нибудь другому начальникъ не ршался. Конечно, можно было и не поцеремониться, а просто велть шустрому чиновничку, въ которыхъ никогда нтъ недостатка, передлать работу Желязовскаго такъ, чтобы воспользоваться заключавшимися въ ней фактами и цифрами, только заправить изложеніе нсколько иными или иначе выраженными общими взглядами.

Но начальникъ вдомства былъ внов, совершенно еще не зналъ дла, которое ему предстояло совершенствовать, и хотя, вступая въ управленіе, говорилъ себ такъ же, какъ Ладыгинъ генералу В., ‘что не боги горшки лпятъ’, однако, въ важномъ случа, какъ теперь, ему казалось, что помимо Желязовскаго даже и самая очевидность могла бы какъ-нибудь оказаться сомнительной, потому что тотъ ‘собаку сълъ’ на этомъ предмет. Наконецъ, глава призвалъ къ себ своего подчиненнаго.

Ипполитъ Юрьевичъ былъ на дач и чувствовалъ себя несовсмъ хорошо, когда получилъ нсколько собственноручныхъ словъ, приглашавшихъ его на другой день объясниться. Онъ отправился въ городъ въ тотъ же день и, переночевавъ, пріхалъ въ назначенный часъ на квартиру начальника. Войдя въ залу, онъ увидлъ, что въ дверь кабинета вошелъ правитель канцеляріи, а вышелъ оттуда генералъ В. Генералъ остановился, очень любезно поздоровался съ Желязовскимъ, который проводилъ его десятокъ шаговъ, причемъ они обмнялись нсколькими словами. Отъ генерала Ипполитъ Юрьевичъ узналъ, что въ среду не будетъ засданія, по случаю освященія одного храма.

— У меня былъ сегодня Михаилъ Дмитріевичъ,— прибавилъ генералъ, чтобы не оборвать разговора.— Онъ собирается къ вамъ на дачу, у васъ, говорятъ, прекрасная дача… Скажите, это далеко за Ораніенбаумомъ?— Желязовскій сказалъ гд, отлично понимая, что вниманіемъ своимъ генералъ В. хотлъ только озолотить пилюлю, какую преподнесъ Ипполиту Юрьевичу Ладыгинъ въ обществ минеральныхъ богатствъ.— Зам-ча-тельно способный человкъ! Блестящія способности!— отозвался, между прочимъ, генералъ о Ладыгин.

Новый начальникъ бесдовалъ съ Ипполитомъ Юрьевичемъ цлые полчаса. Результатъ этой бесды, при всей любезности, съ какою она велась, былъ Желязовскому непріятенъ. Начальникъ нсколько разъ оговорился о своемъ уваженіи къ знаніямъ и таланту своего собесдника, хвалилъ ‘научность’ составленнаго имъ доклада, потребовалъ нкоторой переработки изложенія, ссылаясь только на то обстоятельство, что въ немъ принципы были поставлены слишкомъ рзко.

Человкъ упрямый именно въ отношеніи принциповъ, Желязовскій напрасно доказывалъ, что, въ виду возраженія, представленнаго другимъ вдомствомъ, слдовало ‘ударить въ корень’ дла, напрасно старался убдить начальника ссылками на исторію даннаго вопроса, примромъ изъ другихъ законодательствъ и цифрами, чуть ли не еще боле многочисленными и убдительными, чмъ т, какія онъ проставилъ въ своемъ доклад. Начальникъ стоялъ на своемъ, что все это прекрасно, но слишкомъ рзко, и что необходимъ нкоторый оппортунизмъ. Какъ подчиненный, Желязовскій въ конц, разумется, принужденъ былъ общать, что докладъ будетъ переработанъ.

— Вы имете на это время,— такъ заключилъ бесду начальникъ.— Въ среду засданія не будетъ, такъ что намъ достаточно внести черезъ недлю.

Желязовскій ухалъ, чувствуя, что головная боль его усилилась этимъ безплоднымъ споромъ, въ которомъ вс факты, все знаніе и убжденіе отскакивали отъ такого соображенія, что они были ‘поставлены слишкомъ рзко’. Мы не скажемъ, какъ думалъ въ это время подчиненный о способностяхъ своего начальника. На человка можно было сердиться, но Ипполитъ Юрьевичъ слишкомъ уменъ, чтобы сердиться на ‘время’. А, между тмъ, онъ не понималъ, какъ время могло быть столь безразсудно, чтобы отказываться отъ началъ, окончательно, какъ ему казалось, установленныхъ наукою. Онъ припомнилъ и то восхищеніе, съ какимъ генералъ В. отзывался о необычайныхъ способностяхъ Ладыгина, въ которомъ самъ Желязовскій видлъ просто ловкаго пройдоху, зная, что тотъ завтра же сталъ бы доказывать противуположное сегодняшнему, если бы спросъ былъ на иной товаръ. Вспомнилъ онъ и газетную статью, составленную по записк Ладыгина. И злился — не на этого послдняго, такъ какъ этотъ просто выслуживался, но на тхъ, дйствовавшихъ, кто морочилъ завдомо людей, и еще на тхъ, кто не могъ отличать бредней отъ выводовъ истиннаго знанія и опыта. ‘Борзописцы! Кадеты!’ — мелькало у него въ ум. Какъ будто ‘борзописцы’ не имли права выслуживаться, точно такъ же, какъ и самъ Михаилъ Дмитріевичъ, и какъ будто кадеты могли имть какой-нибудь голосъ въ подобныхъ длахъ. А голова у него продолжала болть.

VIII.

Дома, то-есть на дач, Ипполитъ Юрьевичъ не нашелъ успокоенія. Пріхавъ къ обду, онъ засталъ за нимъ какъ бы ледяную атмосферу, по которой легко было догадаться, что между женою и дочерью была передъ тмъ ‘сцена’. Повару онъ веллъ сказать, чтобы тотъ никогда не смлъ присылать ему такой спаржи, а потомъ, неуспшно попытавшись втянуть въ какой-нибудь разговоръ своихъ дамъ, сказалъ Анн:

— Ты, сударыня, и такъ не очень красива, теб бы особенно слдовало воздерживаться отъ такихъ уксусныхъ минъ.

Двушка покраснла. Братъ скривилъ лицо въ ея сторону, вытянувъ носъ и подбородокъ. Но, затмъ, онъ же одинъ и сдлалъ отцу хоть какое-нибудь удовольствіе, разсказавъ, что мужики называютъ мстнаго діакона ‘отецъ Птелъ’. Наибольшимъ холодомъ вяло отъ Евгеніи Алексевны, быть можетъ, потому, что мужъ не привезъ съ собой Зорядко.

Тотчасъ посл обда Желязовскій заслъ за свой докладъ и, пробгая заключавшіеся въ немъ доводы, чувствовалъ, что ему больно въ голов отъ словъ начальника: ‘поставлены слишкомъ рзко’. Въ это время въ кабинетъ вошла, противъ своего обыкновенія, Евгенія Алексевна.

— Женни, знаешь, у меня и такъ голова трещитъ, — произнесъ онъ тономъ умоляющаго о пощад, такъ какъ предвидлъ вроятность изложенія бывшей сцены.— Оставь меня, пожалуйста, въ поко.

Она постояла полминуты.

— Я не знала, что ты занятъ, Поля.

Желязовскому не надо было только противорчить. Унылый тонъ жены, которая послушно и тихо пошла къ двери, тотчасъ на него подйствовалъ. Онъ любилъ ее, какъ могъ, и, несмотря на свои ворчливыя выходки, онъ былъ джентльменъ. Тотчасъ всталъ, взялъ ее за руку, посадилъ и изъявилъ полную готовность слушать. Такимъ покаяннымъ настроеніемъ ей слдовало воспользоваться.

Она стала ему говорить вовсе не о дочери, но о просьб Смирнова, разумется, умолчавъ о Зорядко и его предполагаемомъ участіи въ подряд. Желязовскій опять вспылилъ.

— Что это ты, Женни, маклерствомъ стала заниматься, что ли?… Какое теб дло?… И какъ этотъ нахалъ-лавочникъ смлъ обратиться къ теб? За кого онъ тебя принимаетъ… и меня? Чтобы у меня жена дла обдлывала! Чтобы я отдавалъ подряды безъ торговъ… черезъ жену! Вы, кажется, съ ума сошли, сударыня!

— Что-жь тутъ дурнаго, если онъ меня просилъ?… Ахъ, Ипполитъ, ты не хочешь понять…

— Не хочу и не хочу понять!

— Что для насъ поставщикъ туалета — человкъ, черезъ котораго можно даже выписывать ‘отдлки’ отъ Ворта, совсмъ не все равно, что какой-нибудь лабазникъ… Ну, если бы тебя просилъ о чемъ-нибудь Дюффо, черезъ котораго ты выписываешь вино, или берейторъ въ манеж, когда ты здилъ верхомъ?

— Во-первыхъ, я считаю невыгоднымъ отдать подрядъ безъ торговъ, да еще на три года, rien que a.

— Да, вдь, онъ хочетъ ставить по прежней цн, значить, не будетъ никакой перемны теперь.

Она положила ему руку на плечо.

— А, во-вторыхъ…— Онъ отодвинулся и размренно махалъ передъ собой кистями рукъ.— Ты выбей себ, пожалуйста, изъ головы, чтобы ты могла проводить у меня какія-нибудь дла.

Евгенія Алексевна не хотла обидться ни отказомъ, ни рзкостью его формы. Она могла просить въ другое время, да и не слдовало показывать, что это имло для нея значеніе. Но она злилась.

— Ну, какъ хочешь,— сказала она ласково.— Apres tout, cela ne mfait ni chaud, ni froid. Поговоримъ лучше о другомъ, боле важномъ… Я не знаю, что будетъ съ Анной.— Она прилегла на диванъ.— Ты знаешь, какъ я старалась пріобрсти ея дружбу, смягчить ея дикость, но все напрасно. Она до такой степени холодна и скрытна, что, право, не знаю. Наконецъ, она меня ставитъ въ неловкое положеніе. Сегодня былъ Верховцевъ — она не вышла, ну, пусть… Но третьяго дня, тебя не было, у насъ обдали Ладыгины — она съ двумя дочерьми. Анна и къ нимъ не вышла, обдала у себя въ комнат. Уговорить ее хать куда-нибудь съ собой — это цлая исторія. А не брать ее, выходитъ, какъ будто мачиха держитъ двушку на кухн. Да и здитъ вчно въ своемъ черномъ халат. Положительно, я — злая мачиха и держу ее въ замарашкахъ…

Прослушавъ эту тираду, въ которой Евгенія Алексевна дала волю своей досад, Желязовскій взялся руками за голову.

— Мн ршительно нездоровится,— сказалъ онъ.— Я какъ-нибудь переговорю съ Анной… Что, докторъ сегодня не будетъ?

— Вотъ только съ нимъ она говоритъ охотно. Мы, вдь, оба совершенно ея не знаемъ. У нея тамъ, наврное, разныя идеи… Сказала я ей сегодня, что, вдь, въ 24 года ей пора замужъ, нельзя же не видть людей. Что-жь ты думаешь она на это? Говоритъ: ‘Я никогда не пойду замужъ, я не товаръ и прошу васъ не выставлять меня на-показъ!’ Конечно, я должна была сказать ей, что она забывается.

— Pauvre enfant,— замтилъ отецъ,— она некрасива. Но, вдь, это только такъ говорится, и вс эти идеи — пустяки. Будь къ ней снисходительна, какъ до сихъ поръ. Вдь, ты у меня милая.

Супруги разстались нжно. Но работать Ипполитъ Юрьевичъ уже не могъ, голова слишкомъ разболлась.

Въ весь этотъ день семейству Желязовскихъ какъ-то не везло. Юрій, посл обда, зашелъ къ Анн и попросилъ у нея денегъ. Отецъ при ней далъ ему недля дв тому назадъ 600 рублей. Но какое ей было дло, куда онъ дваетъ деньги, проситъ — значитъ нужно,— вдь, не легко просить, она это знала.

— Сколько теб нужно?

Юрій вертлся на пяткахъ въ ея комнат, держа руки въ карманахъ брюкъ.

— Что можешь. Фатеръ, пожалуй, далъ бы еще, но онъ чего-то окрысившись. Вс вы, тутъ, я вамъ доложу, ужасно занимательны. А я больше всхъ, то-есть я, по крайней мр, въ самомъ дл занимаю. Поганый этотъ Кондотьеръ зарзалъ меня въ прошлый разъ.

— Неужели ты все оставилъ на тотализатор?

— Все, не все, а, однако, ничего не осталось. Дай рублей триста, если можешь. Если мо-жешь, ма сэръ,— и онъ продолжалъ вертться.

— Что ты, Жоржъ, разв у меня есть?

— Дай поскорй, что можешь. Мы давеча сговорились съ Верховцевымъ и съ этимъ гнилушкой Ладыгинымъ быть сегодня въ Аркадіи, а черезъ часъ, вдь, поздъ. Деньги мн нужны до зарзу: долгъ есть завтра одинъ священный.

Анна переискала въ ящичк и въ портмоне.

— У меня всего 111 рублей.

— Ну давай хоть сто, одиннадцать дарю теб на булавки.

Она дала ему сто рублей.

— Это очень мило съ твоей стороны. Ты не сумлвайся, что я спросилъ триста, долгъ мой всего 75 р. Отдамъ теб, какъ только фатера увижу въ равновсіи. И еще шляпку этакую — слуховымъ окномъ — привезу и жениха предоставлю.

Юрій похалъ верхомъ съ конюхомъ на поздъ, который едва захватилъ. Въ Аркадіи онъ засталъ молодаго Ладыгина съ нкоей дамой, а потомъ пріхалъ и Верховцевъ. Скоро они нашли, что ‘штука’, которая шла на сцен, ‘довольно убійственна’. Ладыгинъ позвалъ ихъ пить портеръ съ его дамой. И они пили съ четверть часа, смотря издали на ломанье какого-то русскаго водевиля, шедшаго въ саду. Часовъ въ одиннадцать, посл разныхъ встрчъ съ другими дамами и остановокъ въ буфетахъ, Верховцевъ, почему-то не хотвшій вдаваться въ дамскую компанію, нашелъ, что все это — довольно убійственно и сказалъ молодому Ладыгину, отведя его въ сторону:

— Отпустите вашу подругу и давайте подемъ къ Сотникову, теперь самое время.

Игра была уже въ полномъ ходу, когда пріятели пріхали на квартиру Сотникова, въ Гусевомъ переулк. Сотниковъ, приземистый человчекъ, съ непомрно широкимъ лицомъ и торчавшими впередъ ушей припомаженными волосами, былъ стараго покроя чиновникъ, пострадавшій, въ свое время, отъ реформъ, но это было такъ давно, что съ тхъ поръ уже и самыя реформы-то мстами уступили мсто новымъ порядкамъ. Онъ держалъ игорную квартиру, куда зазжали молодые люди изъ ‘порядочнаго’ общества, а изъ солидныхъ людей бывали мнимые золотопромышленники, фабриканты и т. д. Два раза высылаемый изъ Петербурга, онъ заводилъ свою квартиру въ другой части. Въ крайнемъ случа, у него можно было и переночевать. Бывали и дамы, но, конечно, не изъ шикарныхъ. Сотниковъ находился въ какихъ-то дловыхъ отношеніяхъ съ Смирновымъ, но тотъ никогда къ нему не показывался.

Наши пріятели не теряли времени. Не было еще двухъ часовъ, когда Юрій, спустивъ нсколько десятковъ рублей Верховцеву и свъ играть по маленькой съ представленнымъ ему тутъ же сибирякомъ, такъ увлекся, что проигралъ ему до 400 рублей, которыхъ самъ не имлъ. Молодой Ладыгинъ былъ съ небольшимъ проигрышемъ, одинъ Верховцевъ взялъ еще нсколько десятковъ рублей съ ‘дома’.

— Я вамъ говорилъ, держитесь рулетки, не садитель въ экарте,— утшалъ онъ молодаго Желязовскаго. Надо было, однако, выручить товарища. Молодые люди заглянули въ свои бумажники. У юнаго Ладыгина было съ собой нсколько сотъ рублей, но онъ долженъ былъ платить куда-то въ то же утро, дать могъ разв 25 р. У Верховцева оказалось, и съ выигрышемъ, всего меньше 200 р. Юрій отвелъ хозяина въ другую комнату и просилъ его ссудить 200 рублей подъ часы и кольцо.

— Помилуйте, Юрій Ипполцтычъ,— зашамкалъ Сотниковъ,— къ чему этотъ залогъ? Я вамъ и такъ врю.

Онъ пошелъ, покопался въ третьей комнат и, возвратясь, вручилъ молодому человку листокъ со знакомою литографіей: ‘по сему моему векселю’… Срокъ былъ проставленъ мсячный, а сумма — ровно 200 рублей, которые, по подписаніи, онъ и выложилъ на ‘толъ сполна, отказавшись отъ всякаго вычета.

— Я вамъ откровенно скажу, г. Желязовскій, у меня къ вамъ есть другое дло, знаете, рука руку моетъ.

Юрій невольно взглянулъ на его руку: она дйствительно нуждалась въ мыть.

— Дло самое законное,— продолжалъ Сотниковъ,— и даже на мое, а Герасима Яковлевича Смирнова.

Тутъ онъ разсказалъ Юрію о томъ самомъ подряд на дрова, по которому неуспшно хлопотала м-мъ Желязовская. Дльцы знаютъ все, и они знали, что Юрій былъ баловень у отца.

— Скажите, что Герасима Яковлевича вы знаете по бгамъ, онъ въ прошлую зиму двухъ рысаковъ пускалъ, и я вамъ совтую держаться его при ставкахъ на тотализатор.

— Я лучше просто отдамъ деньги раньше мсяца,— сказалъ Юрій,— и въ благодарность, пожалуй, напомню отцу о томъ дл, но онъ едва ли положится на мою рекомендацію.

— Доброе слово кстати никогда не мшаетъ,— возразилъ Сотниковъ.— Смирновъ и помимо васъ старается… И объявленіе имъ уже подано. Ну, а вы улучите подходящую минуту. Вдь, вамъ деньги еще понадобятся, вотъ у васъ теперь почти 400 рублей карточнаго долга, да, поди, еще сердечныя надобности.— Онъ захихикалъ.— Я готовъ открыть вамъ кредитъ до 500 рублей съ сегодняшними… Съ сегодняшними,— повторилъ Сотниковъ, провожая Юрія въ первую комнату.

Получивъ деньги, сибирякъ предложилъ реваншъ, но молодые люди потребовали коньяку и, выпивъ рюмки по три, разъхались. Юрій похалъ ночевать въ городской квартир отца и думать о тхъ 200 рубляхъ, которые необходимо было отдать Верховцеву и молодому Ладыгину, проклиналъ манеру отца, который давалъ ему деньги въ неопредленные сроки, въ вид подарковъ, хотя по сотнямъ рублей.

‘Чортъ знаетъ, что такое!’ — повторялъ онъ себ до тхъ поръ, пока, наконецъ, пришелъ къ сожалнію, что не попросилъ у Сотникова сразу и тхъ несчастныхъ 200 рублей.

IX.

На другой день у Желязовскихъ на дач ожидались гости,— нсколько мужчинъ должны были пріхать передъ обдомъ и остаться играть въ карты. Ипполиту Юрьевичу нездоровилось, но неловко было разстраивать вечеръ, когда гости прізжали издалека. Онъ вышелъ въ столовую къ завтраку, когда они были еще одни. Анна задержала его руку.

— Ты нездоровъ, папа?— спросила она, и свтящіеся, добрые глаза съ безпокойствомъ впились въ его лицо.

— Да, такъ, это пройдетъ.

— Что это ты ничего не шь, Ипполитъ Юрьевичъ?— спросила его жена, всегда называвшая его по отчеству при комъ бы то ни было.— Такъ скучно, когда кто-нибудь не стъ.

Желязовскій обратился къ дочери:

— Ты что же все на меня смотришь? Сыграй мн одну изъ твоихъ сонатъ, я почитаю здсь.

Она стала играть одну изъ мене извстныхъ бетховенскихъ сонатъ. У нея замчательная, почти артистическая техника и съ этой стороны исполненіе не оставляло ничего желать: полная отчетливость, ни малйшей неровности, крайняя бережность въ употребленіи педали, изящное тушё, точность темпа, короче, соната была исполнена буквально, какъ она была записана на нотахъ.

Отецъ смотрлъ на нее, лежа на диван. Короткіе, золотые противъ солнца волосы оттняли ея дтскія щеки, которыхъ мягкая, неподражаемая близна едва проникалась блдно-розовымъ оттнкомъ.

‘Какъ жаль, что формы не т,— думалось ему,— цвтъ лица ничего себ, и вся аккуратная такая и тонкая’.

Кончивъ пьесу, она взглянула на отца.

— Будетъ?

— Я долженъ сказать, Аня, что ты прекрасно играешь, но у тебя совершенно нтъ экспрессіи. Играешь этакъ все ровно, траля-ля, врно, но безъ всякаго чувства.

— Вроятно, его у меня нтъ,— сказала она, улыбаясь.

— Пожалуй, что и такъ.— Ипполитъ Юрьевичъ продолжалъ ходя по гостиной.— Ты мало сообщительна, и я самъ тебя почти не знаю. Ужь если ты съ отцомъ такъ, то что же съ другими?

Анна сидла еще за роялемъ, положивъ руку на руку на плать, и молчала. Больше всего она не любила этого рода разговора. Когда отецъ иногда возвращался къ нему, въ ум ея проходило цлое дтство, протекшее безъ вниманія отца, для котораго какъ бы существовалъ только сынъ, а для нея находилось разв, порою, жесткое нравоученіе. А, между тмъ, въ ней была такая потребность любить его… такъ много, много было любви…

— И потомъ,— говорилъ онъ дале,— у тебя, знаешь, есть эдакая манера обрывать людей, совсмъ не симпатичная. Ты думаешь, что…

Она думала и въ эту минуту все прежнюю свою, долгую дтскую думу: ‘Отчего отецъ меня такъ не любитъ?’

Она припоминала, какъ, бывало, ребенкомъ, притаившись въ углу, она смотрла, какъ отецъ забавлялся ея братомъ, держа мальчика на своихъ колняхъ, качалъ его или взбудораживалъ ему волосы, смясь, когда сынишка начиналъ съ нимъ драться. Какъ юна была бы счастлива, если бы отецъ хотя бы дотронулся до ея волосъ, хотя бы взглянулъ ей въ лицо. Ей, ребенку, сжимало иногда горло горькое сознаніе пренебреженія и такъ хотлось броситься къ отцу на шею и сказать, выплакать ему все то же: папа, за что ты меня такъ не любишь? Потомъ, подростая, она сама уже избгала взгляда отца, который, случалось, въ досад называлъ ее ‘дурнушкой’, а разъ, подойдя къ ней, сказалъ ей ласково: ‘Ну, ничего, моя дурнушка, я теб заработаю на приданое’. Подростая, она уже сама стала его дичиться, чему, конечно, способствовало и отчужденіе отъ дома въ институтскіе ея годы.

Ипполитъ Юрьевичъ нсколько минутъ подрядъ говорилъ все на тему о скрытности и нелюбезности дочери къ людямъ. Первая красавица, и та, если станетъ вчно молчать или говорить однколкости, то никому не будетъ нравиться. ‘Чмъ же ты думаешь взять — умомъ? Но, вдь, ты все молчишь, вотъ и теперь, вдь, ни словомъ не обмолвишься, чтобы можно было хоть понять, что въ теб длается’.

Слезы какъ будто жгучею и тяжелою волной поднимались у нея изъ груди, тснили и щекотали ей вки. Но он не должны были выступать наружу, не смли выступать. И ихъ не было видно, отецъ не могъ и подозрвать о нихъ.

Онъ остановился:

— Вдь, я твоего же счастья желаю… Ты все молчишь?

— Папа, оставимъ этотъ разговоръ,— произнесла она съ усиліемъ.— Я стараюсь не противорчивъ maman, говорю да или нтъ, только когда прямо спрашиваютъ моего согласія. Нравиться людямъ я не могу и не хочу!

— Вотъ еще! Но подумай же, мой другъ, серьезно!…

Она взглянула на него съ изумленіемъ.

— Вдь, надо же теб выдти замужъ, стало быть, какъ же?

Тутъ двушка поспшно встала.

— Я никогда не пойду замужъ,— сказала она ршительно.

— Но почему же? Это — ребячество!

— Потому, что меня возьмутъ только за деньги, а я не хочу.

— Ужь нтъ ли у тебя какой-нибудь институтской мечты, такъ врод Эрнани со страусовымъ перомъ на шляп, по которомъ ты тоскуешь?

— Да, есть…— едва проговорила она и хотла уйти, но отецъ стоялъ передъ дверью.

— Любопытно, — удивленно и шутливо спросилъ Ипполитъ Юрьевичъ,— по комъ же бы это?

— Мн жаль дядю Рафаила,— проговорила она и убжала мимо отца.

За обдомъ Желязовскій былъ пасмуренъ и красенъ въ лиц, хотя не пилъ вина, онъ даже забывалъ наливать его гостямъ, что длалъ обыкновенно самъ. Двое гостей, пріхавшихъ къ обду, адмиралъ Зубаревъ и графъ Улусовъ, имвшій дло въ управленіи Ипполита Юрьевича, уговаривали его пойти отдохнуть и собирались ‘не стснять’ посл обда. Но хозяинъ перемогался. Онъ спросилъ про Юрія, котораго не было, и разъ взглянулъ на Анну, потомъ поговорилъ съ Улусовымъ о предстоявшемъ въ среду освященіи храма.

— Я вторую недлю на освященіяхъ,— прибавилъ графъ.— Сегодня былъ на освященіи новаго иконостаса въ… пріют…

— А вы такъ богомольны?— спросила Евгенія Алексевна.

Желязовскій самъ отвтилъ ей въ поучительномъ тон:

— Графъ состоитъ членомъ совта пріютовъ.

— Кто же былъ?— спросила она въ свою очередь.

— Tout plein de monde. Я и не ожидалъ… Это было торжество. Былъ самъ…— онъ назвалъ генерала А., того самаго, которому было доложено Смирновымъ, что Ладыгинъ жертвуетъ, во-первыхъ, по христіанскому чувству, а, во-вторыхъ, потому, что надзирательница пріюта — ему тетка.

Желязовскій иронически сжалъ губы.

— Потомъ были: генералъ В…— графъ назвалъ еще нсколько извстныхъ именъ.— Ну, весь совтъ, конечно. Архіерейское служеніе, и вс замтили, съ какимъ особеннымъ вниманіемъ, можно сказать, съ сердечностью онъ обращался къ Ладыгину, говорилъ, что, стало быть, еще у насъ на Руси не оскудваетъ рука дающая, и все такое, благодарилъ его. Это было очень рельефно, а Ладыгинъ такъ и сіялъ.

— Говорятъ, онъ оставляетъ минеральное общество?— спросилъ хозяинъ.

— Не только это, но выходитъ будто бы и изъ… банка, и изъ компаніи …ской мануфактуры… А, вдь, все это вмст даетъ ему тысячъ около тридцати въ годъ.

— Вроятно, иметъ свои причины,— иронически замтилъ Желязовскій.

Адмиралъ прервалъ свой разговоръ съ дамами и пояснилъ:

— Я бы нисколько не удивился, если бы его назначили… архіереемъ или, напримръ, хоть директоромъ азіатскаго департамента, такъ какъ онъ теперь повсюду носится съ славянщиной… Говорятъ, былъ въ своей Станиславской лент на молебн свв. Кириллу и Меодію…

— Да…— заключилъ Улусовъ.— У насъ когда начнутъ говорить о комъ-нибудь: ‘способный, способный человкъ’, то нтъ той должности, на которую бы его ни прочили.

Гости ухали сейчасъ посл обда, такъ какъ хозяинъ былъ, очевидно, нездоровъ. Онъ легъ и веллъ послать за докторомъ.

Оказалась сильная лихорадка, но такъ, ‘пока’, ничего особеннаго. Дв ночи больной метался и бредилъ. Об эти ночи Анна просидла возл него, въ кабинет, гд онъ слегъ, чтобы не безпокоить Евгенію Алексевну. Днемъ Желязовскій почти не спалъ и не позволялъ сидть у себя никому, кром жены, и то только на короткое время. Вообще, онъ не терплъ, чтобы съ нимъ обращались какъ съ ‘инвалидомъ’.

— Унизительно быть больнымъ,— сказалъ онъ Прозорову.— Больной — полувещь, а покойникомъ просто срамъ быть, надо бы ихъ скоре прятать. Лежать этакою колодой, предметомъ сожалнія и отвращенія, да поводомъ для церемоній… Фу!

— Когда онъ бредитъ,— говорила Анна доктору, ходя по дорожкамъ вокругъ бесдки,— то чаще всего можно разслышать ‘регламентація’, ‘неучи’, вообще слова порицательныя. А то вдругъ начнетъ говорить цифры, множество цифръ… Онъ какъ будто дик туетъ.

— Я надюсь, что у него, въ сущности, ничего нтъ, просто катарральная лихорадка.

— А я думаю, у него, вдобавокъ, есть что-нибудь нравственное, ему не даетъ покоя какая-то работа. Если бы кто-нибудь могъ ее устранить отъ него, и уврена, ему сейчасъ стало бы легче.

— Вдь, у него иного помощниковъ, стоитъ позвать.

— Одинъ уже прізжалъ сегодня. Въ кабинет накопилось пять портфелей бумагъ. Но разв кто-нибудь можетъ замнить его?

— Неужели же одинъ онъ въ цломъ управленіи?— возразилъ Прозоровъ.

Она остановилась и съ удивленіемъ взглянула на него.

— Въ управленіи? Скажите, лучше — въ Россіи.

Прозоровъ не придавалъ особеннаго значенія бюрократическимъ трудамъ, но ему понравилось это врованіе дочери, что отецъ — человкъ необыкновенный. Впрочемъ, все въ ней ему нравилось. Взглядывая на нее по временамъ, какъ она шла подл него, такая естественно-изящная, правдивая въ каждомъ слов и движеніи, какъ она была правдива въ своихъ мысляхъ, Прозоровъ думалъ: можетъ ли быть что-либо выше такого существа?

Она съ нимъ вовсе не была молчалива, несмотря на свое грустное настроеніе, которое не мшало ей и смяться порою по-дтски, то-есть совсмъ отдаваясь впечатлнію минуты. Впрочемъ, она и была ребенкомъ въ глазахъ Прозорова, только не по-дтски умнымъ, и, притомъ, такимъ, какихъ онъ еще не встрчалъ.

Она съ участіемъ разспрашивала его о фабричной школ, которая возникла, главнымъ образомъ, по стараніямъ Прозорова. Приходили туда по воскресеньямъ съ полсотни рабочихъ. Но только немногіе изъ нихъ бывали каждую недлю, они нердко отставали, за то появлялось всегда нсколько случайныхъ.

— Этимъ пользы не будетъ,— объяснялъ докторъ.— Весь разсчетъ на тхъ, которые ходятъ и по буднямъ, у насъ каждый день есть вечерній классъ одного предмета, по-очередно.

— А вы такъ далеко живете.

— Я перехалъ сюда, когда уже отчаялся было, что открытіе будетъ разршено еще этимъ лтомъ. Все было готово, но встрчались разныя затрудненія…

Смыслъ этихъ затрудненій Анна поняла легко, хотя была дочь значительнаго должностнаго лица, вдобавокъ, воспитанная въ институт. Впрочемъ, примръ любимаго дяди, которому такъ не повезло, показывалъ ей, что не все въ жизни течетъ гладко, что не вс люди идутъ одною дорогой, что въ жизни есть борьба, глухая, но глубокая.

— А теперь, — продолжалъ Прозоровъ, — мн бы слдовало жить тамъ: здсь было одно дло, но, кажется, уже кончилось.

— Какъ кажется?— Анна вопросительно взглянула и онъ не въ первый разъ замтилъ тотъ феноменъ, что въ темно-голубыхъ глазахъ какъ бы игралъ лучъ свта, точно выходившій извнутри и свтившій сквозь каждую точку кружка лазури.

Онъ нсколько смшался.

— Въ самомъ дл, не знаю. Можетъ быть, еще придется бывать здсь.

— А больные? Вы, кажется, лечите какъ можно меньше?

— На завод лечу, а въ Петербург теперь только кого ужъ непремнно надо. У меи есть свой, очень скромный, впрочемъ, но независимый доходъ.

Они присли въ бесдк.

— Хотла бы я быть мужчиной,— сказала она серьезно.

— И что тогда?

— Была бы, во-первыхъ, независима, вотъ хоть какъ вы, вовторыхъ, мн противно, какъ смотрятъ на женщинъ вс и он сами на себя… Не люблю я ни дамства, ни бабства.

— Что-жь, вы и не дама, и не баба, и никогда не будете.

Анн это понравилось. Она была убждена, что онъ скажетъ: выйдете замужъ и все это пройдетъ. Значитъ, онъ не какъ вс.

— Попрошу, чтобы меня когда-нибудь свезли въ вашу школу. Видите ли: ‘свезли’,— сказала она весело и прыгнула на скамейку, чтобы смотрть на заливъ.

Маленькая, тонкая, съ короткими волосами, одтая въ черномъ, она была похожа на мальчика.

— Какъ далеко!— сказала она, постоявъ такъ и заслоняя глаза рукой отъ заходившаго солнца.— Далеко, далеко, далеко…— повторяла она уже совсмъ инымъ, грустнымъ тономъ, когда Прозоровъ стоялъ молча, просто любуясь ея милою фигуркой.

Потомъ она медленно сла и, взглянувъ на него разъ изподлобья, задала ему такой вопросъ:

— Лаврентій Львовичъ, какъ вы думаете, можетъ ли смерть быть въ самомъ дл мгновенной?

— То-есть въ какомъ смысл?— спросилъ Прозоровъ съ удивленіемъ.

Она подумала и объяснила:

— Напримръ, приложить револьверъ къ виску и посл выстрла жизнь прекращается моментально?

Докторъ зналъ о конц Рафаила Желязовскаго и угадалъ, какая мысль ее занимала, онъ и отвтилъ:

— Въ такомъ случа моментально.

— А какже эти судорожныя движенія потомъ, о которыхъ обыкновенно говорятъ?

— Сознаніе должно исчезать съ пораженіемъ мозга,— уврялъ онъ ее.— Эти посмертныя движенія только рефлекторныя, какъ мы бы сказали при жизни субъекта.

Мысль о доклад, въ самомъ дл, до такой степени безпокоила Ипполита Юрьевича, что черезъ два дня онъ всталъ, вопреки совту доктора, и принялся за передлку своей работы. Но попытка вышла неудачной. Онъ не могъ ничего сообразить и вызвалъ на завтра по телеграфу одного изъ старшихъ длопроизводителей. Съ тмъ толковалъ часа полтора и въ результат только вынесъ убжденіе, что никому этой работы поручить было нельзя. Необходимо было сдлать ее самому: оставалось всего три дня для новаго редижированія записки, перебленія ея и представленія главному начальнику для того, чтобъ она поспла благовременно передъ слдующимъ засданіемъ въ особой, весьма значительной коммиссіи.

Прозоровъ, пріхавъ изъ Петербурга передъ обдомъ, засталъ въ кабинет сановника слдующую картину: Желязовскій ходилъ по комнат въ халат, съ раскраснвшимся лицомъ, повторяя слова: ‘вполн опровергается слдующими данными’, а дрожавшею рукой держалъ передъ глазами лоскутокъ бумаги.

За письменнымъ столомъ сидла Анна, которой отецъ диктовалъ. Небольшая фигурка ея утонула въ его креол, голова наклонилась надъ столомъ, а прядь золотыхъ волосковъ висла надъ лежавшею передъ нею бумагой.

— Что вы длаете?— сказалъ имъ докторъ, подойдя къ Железовскому.— Смотрите, у васъ усилился жаръ… Я ршительно на могу допустить, чтобы вы работали. И фельдшерица хороша… Вмсто того, чтобы удерживать паціента, она ему пособляетъ противъ врача.

Онъ вошелъ и заговорилъ такъ неожиданно, еще не поздоровавшись, что Анна оставалась на своемъ мст у стола. Только подперла подбородокъ на рук и посмотрла на него вверхъ задумчивымъ и искреннимъ взглядомъ. Дв капли воды — тотъ крылатый ребенокъ у подножія сикстинской Мадонны.

Паціентъ сталъ спорить съ врачомъ, объясняя тому, что эта работа важная и спшная, что она должна быть готова не позже завтра, несмотря на всякій жаръ и головную боль. Онъ объяснилъ доктору и суть дла, которое нисколько не составляло государственной тайны, хотя имло государственное значеніе. Прозорову ничмъ не удалось убдить больнаго, и сама Анна сказала:

— Странно, что вы такъ настаиваете, Лаврентій Львовичъ, когда вамъ сказали, что должно быть готово, и будетъ.— Она сердилась.

— Ну, давайте, я посмотрю, какъ вы пишете,— сказалъ ей докторъ и пробжалъ дв страницы. Написано было совершенно правильно, но самое изложеніе было неудовлетворительно. Мысль повторялась, даже одна цифра была приведена два раза. Онъ замтилъ непослушному паціенту, что въ такомъ состояніи напрасно диктовать, работа не можетъ выйти удачной, а на-новое возраженіе предложилъ: ‘Въ такомъ случа, дайте я буду писать подъ вашу диктовку, Анна Ипполитовна сама едва поправилась. И я позволю себ вамъ возражать, а это для полемической работы, вдь, не лишнее’,— прибавилъ онъ.

Желязовскій былъ очень радъ и даже тронутъ этимъ предложеніемъ. Онъ любилъ имть аудиторію, любилъ общество, и не мокъ не согласиться, что съ такимъ писцомъ работа пойдетъ успшне. Анна, оставляя кабинетъ, взглянула на Прозорова, но при этомъ уже улыбалась.

Часа два Ипполитъ Юрьевичъ работалъ съ неожиданнымъ своимъ сотрудникомъ. За обдомъ они не говорили ни о чемъ, кром этой работы, и спорили, но докторъ, видимо, уступалъ. Посл обда опять услись въ кабинет. Кончилось, однако, тмъ, что у Желязовскаго страшно разболлась голова, онъ уже не былъ въ состояніи диктовать и отправился въ спальню. Лаврентій Львовичъ остался въ кабинет и продолжалъ работать. Его звали къ чаю, но онъ просилъ, чтобы ему подали въ кабинетъ, читалъ прежнюю записку, приложеніе, перелистывалъ ‘дло’ и писалъ съ такимъ усердіемъ, какъ писаря передъ наградами. Въ четыре часа утра онъ легъ на диван въ кабинет: новая записка была готова.

Ипполиту Юрьевичу на другой день было лучше. Онъ изумился, когда Прозоровъ подалъ ему готовый проектъ записки, составленный на его же, Желязовскаго, данныхъ, съ добавленіемъ еще нкоторыхъ, взятыхъ изъ ‘дла’. Читать Желязовскій сталъ сперва не серьезно, видя скоре шутку въ работ диллетанта. Потомъ онъ сдлался внимательне и прочелъ все до конца, хотя его ‘коробило’ отъ разныхъ уступокъ несочувственному ему направленію, какія вставилъ въ свой проектъ Прозоровъ.

‘Замчательная голова, — сказалъ онъ себ, окончивъ чтеніе,— но, конечно, я не возьму на себя подобныхъ компромиссовъ’. Затмъ, однако, на Ипполита Юрьевича напало раздумье: вдь, эти уступки и компромиссы, вставленные человкомъ, который держался мнній весьма несходныхъ съ его мнніями, и могли составить желаемый буферъ противъ прежде ‘поставленныхъ слишкомъ рзко’ принциповъ. Выводы были, все-таки, т же, но форма и оговорки, въ которыхъ Прозоровъ побивалъ противниковъ собственнымъ ихъ оружіемъ, могли подйствовать на главнаго начальника боле, чмъ прямолинейность первоначальной записки.

Подумалъ-подумалъ Ипполитъ Юрьевичъ, да и принялся, съ перомъ въ рукахъ, за поправку написаннаго Прозоровымъ. То другое перемнилъ, нчто не совсмъ точное исправилъ, еще кое-что добавилъ и, не призывая даже доктора, который гулялъ въ парк, запечаталъ исправленную черновую въ конвертъ и отправилъ съ курьеромъ въ Петербургъ, къ немедленной переписк, такъ, чтобы сегодня же вечеромъ было прислано назадъ.

X.

Между тмъ, Прозоровъ бродилъ по парку, который уже порядочно пожелтлъ. Цвтъ листьевъ измнился сильне — по бокамъ аллей желтизна какъ бы въдалась зубцами въ шпалеры деревьевъ, между тмъ какъ глубже въ ихъ группахъ зеленый цвтъ еще преобладалъ на листв, которая тамъ и теперь сливалась съ фономъ сосенъ и елей.

Въ природ сказывалась заунывная, хотя предвиднная перемна. И въ жизни Лаврентія Львовича наступалъ поворотъ, но совсмъ не предусмотрнный. Измненіе выразилось сперва какъ бы въ остановк того, чмъ онъ жилъ и для чего работалъ прежде. Поворотъ произошелъ не вдругъ и даже непримтно для него самого, до извстнаго момента, когда ему пришлось задуматься надъ причиной напавшей на него вялости и когда онъ былъ принужденъ признаться себ, что ‘мщанился’, если еще работалъ для пользы общей, то уже только по сознанію долга, безъ увлеченія.

Его тяготили и безцльность существованія, при такихъ условіяхъ, и даже самое спокойствіе, филистерская увренность въ завтрашнемъ личномъ благополучіи. Но за послднія недли эта тягостная пауза стала понемногу заполняться чмъ-то новымъ, небывалымъ, то, въ чемъ онъ видлъ пошлый эгоизмъ, вдругъ начинало оцвчиваться чмъ-то необыкновеннымъ, какъ будто уголь, оставаясь химическимъ углемъ, сталъ покрываться микроскопическими, но блестящими кристаллами.

Чувство — вещь красивая, хотя глупая. Но можно подумать и такъ: и всякая работа разв, въ сущности, не такъ же глупа, какъ бы даже возвышенна ни была ея цль? Природа не иметъ ивой цли, какъ только смну однихъ явленій другими. Говорятъ, растеніе цвтетъ лишь для того, чтобы произвести зерно, но не врне ли сказать, что цлью зерна именно цвты? Зерно — это польза, а польза — ничто иное, какъ условія, нужныя для размноженія вида. Но въ окончательномъ результат разв размноженіе вида принесетъ пользу ему же самому? Корма не станетъ, мста не хватитъ. Стало быть, польза — понятіе условное. Другое дло — идея. Она только мотивируется общею пользой, какъ цвтокъ мотивируется зерномъ. Но она сама по себ красота, она — высшее выраженіе вида, въ произведеніи ея смыслъ самаго его существованія. Такъ, только въ цвтк — идея растенія, верховное усиліе всего его организма, идея его личная, самостоятельная, безъ всякаго отношенія къ польз для выражающей ее особи.

Человкъ умственно-развитый носитъ въ себ идею обще-человческую, а идея эта не только общаетъ человчеству пользу, она сама есть его красота. Этотъ такъ называемый альтруизмъ и т ршенія, какія онъ подсказываетъ, т жертвы, которыхъ онъ требуетъ, вдь, это высшее выраженіе самого человческаго вида, цвтъ его, дйствительный внецъ земной природы.

Но также точно и въ личной жизни единичнаго человка можетъ и, пожалуй, долженъ бы быть разцвтъ уже безъ всякаго отношенія къ окружающему, своя исключительная собственность, цвтокъ эгоистическаго счастья, внецъ личнаго бытія.

И иметъ ли человкъ право заглушить въ себ такой разцвтъ, если онъ не возникаетъ какъ низменный, животный позывъ, но именно и положительно — какъ разцвтъ, если является на такой высот, какъ идея полнаго личнаго блаженства? Тысяча людей живутъ и умираютъ, не испытавъ такого явленія. Оно рдко и большинство не вритъ въ самую его возможность, забывая, что ежегодно сотни людей отказываются отъ жизни потому только, что теряютъ надежду на поманившее ихъ безумное счастье.

Заглушить въ себ это — возможно ли, справедливо ли? Кто иметъ право требовать подобной жертвы? Пусть нтъ выхода. А если сдлаешь зло не только себ, но и другому, тому, кто всего дороже? Но кто любилъ сильне: тотъ ли, кто смолчалъ о чувств безъисходномъ, или отказался отъ женщины для ея пользы, или тотъ, кто, не видя исхода, схватилъ ее въ объятія и бросился съ ней въ рку? Безспорно, первый любилъ лучше, въ любви его было боле дружбы, но въ безуміи втораго было боле любви.

Повернувъ въ другую аллею, Прозоровъ издали увидалъ Анну, которая шла въ томъ же направленіи, отъ дома въ глубину парка, медленно, едва ступая. Онъ догналъ ее и замтилъ въ глазахъ ея нисколько нескрываемое удовольствіе. Они весело болтали о вчерашней переписк и разговоръ ихъ былъ дружескій, какъ всегда, хотя она нсколько-таки рзко оборвала Лаврентія Львовича за то, что онъ относился слишкомъ легко къ должностнымъ трудамъ, докладамъ у начальника и т. п. вещамъ. Но тотчасъ же глаза ея засвтились опять.

— Наврное, вы тамъ все напутали.

— Почему?

— Потому что вы и своими длами, кажется, занимаетесъ спустя рукава.— Прозоровъ признался, что даже и школой онъ занимается безъ увлеченія.

— Старюсь, должно быть. Но, все-таки, мы затваемъ къ зим еще другую школу — для двушекъ на фабрик.

Анна стала разспрашивать, могла ли бы она преподавать въ такой школ, то-есть могла ли она быть нужна для школы?

— Конечно, учительницы должны быть съ дипломомъ, у васъ онъ есть. Между тмъ, за городомъ не легко найти съ желаніемъ, да еще съ дипломомъ. Но гд же вамъ здить, да и…

— Не позволятъ, хотите сказать? Разумется… Я, впрочемъ, попробую, кому же и здить за городъ зимою, какъ не тмъ, у кого свои лошади? Но почти наврное нельзя будетъ,— прибавила она и вдругъ сдлалась грустной.— Дома я учила двочку нашего швейцара, но это не особенно мн удавалось. Вы любите дтей?

— Какъ вс люди.

— О нтъ, есть такіе, которые дтей терпть не могутъ. Мн дти нравятся, они — смшныя и какія есть, такія и есть. Я даже особенно люблю непослушныхъ, замарашекъ, растрепокъ, такихъ,знаете, которыя въ книжкахъ попадаютъ въ бду.

— Въ васъ вообще оппозиціонный духъ.

— Не знаю какой. Мн такъ кажется, что я деревеню. Я завидую свободнымъ, завидую красивымъ… а иногда дяд. Вы слыхали про моего дядю Рафаила?

— Я знаю о немъ больше, чмъ вы… Случайно,— добавилъ онъ. поспшно. И затмъ, такъ какъ она попросила, разсказалъ ей подробно про его судьбу. Они сли на дальней скамейк. Анна часто оборачивалась къ Прозорову и въ нжныхъ, лазоревыхъ глазахъ по временамъ сверкали искры, она едва сдерживала волненіе.

Когда Прозоровъ кончилъ, она съ минуту просидла молча, опустивъ глаза на песокъ, и безсознательно чертила по немъ тростью разскащика. Потомъ взглянула ему пристально въ глаза.

— Да, я многаго не знала. О нкоторомъ догадывалась сама… Мн передавали мало и совсмъ иначе. А вы какъ все это знаете?

Она взглянула на него такъ же еще разъ.

— Случайно,— повторилъ онъ и самъ теперь опустилъ глаза.— Напрасно разсказывать какъ…

— Лаврентій Львовичъ, помните, вы мн разъ признались, что сидли въ тюрьм… Когда-нибудь разскажете мн объ этомъ?

Онъ сперва хотлъ отвтить уклончиво, но потомъ сказалъ прямо:

— Я не могу разсказать вамъ, какъ это было…— Анна покраснла отъ своего неловкаго вопроса. Съ какой стати онъ бы сталъ ей разсказывать? Но теперь она уже знала о немъ то, о чемъ съ самаго начала неизвстно почему догадывалась.

Однако, и самъ Прозоровъ сдлалъ неловкій вопросъ:

— Лучше вы мн скажите, отчего вы такъ говорите о смерти?

— Такъ,— отвчала она.— Пойдемте домой.— Но когда они прошли нсколько саженей, она продолжала уже въ равнодушномъ тон: — Работать или вообще дйствовать по-своему я не могу. А въ жизни свтской барышни для такого урода, какъ я, что же привлекательнаго?

Прозорова этотъ оборотъ сперва просто изумилъ, потомъ онъ разсмялся.

— Не понимаю, что тутъ смшнаго.

— Если бы вы кокетничали, я бы вамъ, конечно, не сказалъ этого… Но я привыкъ врить въ искренность каждаго вашего слова и потому, мн кажется, слдуетъ вывести васъ изъ страннаго какого-то заблужденія. Какой же вы уродъ, когда вы замчательно, просто скажу даже — необыкновенно красивы, умно красивы и еще вдобавокъ и красиво умны?

— Это еще что такое?

— Вы — совершенная идея,— продолжалъ онъ.— Вся вы, цлая, съ умомъ, съ наружностью, съ голосомъ, походкой, характеромъ, вы — оригинальная и дорогая идея.

— Свтскость ли это въ васъ,— сказала она иронически,— или недостатокъ свтскости? Вы, можетъ быть, не знаете, что ‘барышнямъ’ не принято говорить bout partout такія сладости.

Онъ произнесъ обиженно:

— Я лгу только тмъ, кого не уважаю.

— Ну, хорошо, хорошо…

Она вбжала на террасу, и на лиц ея была веселая улыбка.

XI.

Начальникъ остался очень доволенъ посланнымъ ему новымъ докладомъ. Ему даже удалось, какъ Желязовскій убдился въ томъ при свиданіи, усвоить себ общій ходъ заключавшихся въ записк доводовъ, хотя дв цифры, о которыхъ начальникъ пожелалъ нкоторыхъ объясненій, онъ же самъ перепуталъ, а потому только ему и было нужно ихъ объясненіе. Одобривъ докладъ, онъ подписалъ ‘препроводительную’ бумагу въ коммиссію и опять высказалъ свое уваженіе къ знаніямъ и таланту Желязовскаго. Литераторъ, вроятно, не остался бы доволенъ, видя, что трудъ его имлъ успхъ только въ чужой передлк, но въ должностномъ мір, вслдствіе привычки къ работ коллективной и безличной, люди легко усвоиваютъ себ чужой трудъ и даже гордятся имъ, какъ будто своимъ.

Ипполитъ Юрьевичъ, еще боле, чмъ его начальникъ, былъ доволенъ результатомъ такого компромисса, который самъ прежде безусловно отвергалъ. Но что же было длать? Главное заключалось, все-таки, въ томъ, чтобы кореннымъ образомъ опровергнуть аргументацію другого вдомства и отвратить новый видъ чрезмрной регламентаціи. Тмъ лучше, если то вдомство побивалось даже и собственными своими принципами. ‘Въ этомъ вид’ записка, по мннію начальника, должна была подйствовать въ ршающемъ собраніи коммиссіи.

А пора, ршительно пора было, чтобы имя Желязовскаго, такъ сказать, возстановилось какою-либо оффиціальною удачей. Дло въ томъ, что имя это произносилось за послднее время въ высшихъ административныхъ сферахъ Петербурга съ какимъ-то особымъ оттнкомъ, чуть ли не съ такимъ, какъ говорятъ о труднобольныхъ. Быть можетъ, и преувеличивали непрочность его положенія.

Блестящій генералъ, котораго мы видли на скачкахъ, выразился въ англійскомъ клуб, что Желязовскій ‘не протянетъ’. Ладыгинъ говорилъ въ картофельномъ клуб, что Желязовскій устарлъ и облнился. Вообще добрая часть слуховъ, неблагопріятныхъ для Ипполита Юрьевича, шла изъ этого источника. Въ газет, которой одна статья была уже упомянута, появилось даже въ это время ‘маленькое извстіе’: ‘Мы слышали, что И. Ю. Желязовскій вскор оставляетъ свой постъ’. И ‘вс’ въ Петербург два дня носились съ этимъ извстіемъ, а очень многіе злорадствовали. Почему злорадствовали? Быть можетъ, просто потому, что Ипполитъ Юрьевичъ, какъ бы то ни было — баринъ, а по тому времени пошла было въ ходъ все какая-то мелкота.

Но вс подобныя извстія и разсужденія, сами по себ, ровно бы еще ничего не значили. Извстно, что въ Петербург главный разговоръ вчно о предполагаемой смн значительныхъ административныхъ лицъ и что тамъ общественное мнніе всегда высказывается за смну. Смна важнаго лица вызываетъ движеніе въ сферахъ подначальныхъ, а петербургское общественное мнніе составляется кандидатами, чающими движенія для себя.

Гораздо серьезне приведенныхъ выше признаковъ былъ тотъ, что генералъ В. (шуринъ Самойлова, получавшаго доходъ въ 4 т. рублей, благодаря Ладыгину, но самъ — человкъ неподкупной честности и высокаго положенія), когда при немъ заговорили въ морскомъ яхтъ-клуб о томъ вопрос, по которому въ то время боролись два вдомства, и кто-то назвалъ Желязовскаго, странно прижалъ губы къ носу, а, впрочемъ, не сказалъ ничего. Видвшіе такой жестъ,— если можно назвать это жестомъ,— въ нсколько послдующихъ дней искали въ Прав. Встник отставки Желязовскаго.

Да онъ и дйствительно какъ бы не подходилъ къ тогдашней минут. Не отличаясь вольнодумствомъ, Ипполитъ Юрьевичъ, однако, не усплъ еще бросить привычку громко произносить разныя, бывшія прежде въ ходу слова, очень многіе сверстники перегнали ‘го въ умньи забывать, а слабость памяти вовсе не всегда — недостатокъ.

Если бы онъ началъ свою карьеру во времена, когда еще господствовали традиціи Фамусовыхъ и Скалозубовъ, то онъ, вроятно, и въ наши дни твердилъ бы, что книги надо сжечь и поставить надъ волтерьянцами фельдфебеля, съ такимъ же убжденіемъ, съ какимъ повторялъ досел вынесенныя изъ недавней еще формаціи слова о польз земскихъ школъ, необходимости института присяжныхъ, о невыгодности казенныхъ хозяйственныхъ операцій и о вред излишней регламентаціи.

Но однажды усвоивъ себ извстные взгляды, доживя съ ними до просди и лентъ, онъ считалъ себя обязаннымъ передъ всмъ міромъ уже не отрекаться отъ тхъ идей, не допускалъ мысли, чтобы Желязовскій ныншній объявилъ прежняго Желязовскаго лгуномъ и шарлатаномъ.

Онъ поэтому презиралъ Ладыгина, извстнаго въ свое время безбожника и ‘краснаго’, который еще не очень давно громко твердилъ, что ‘крестьяне были обижены надлами’ и что ‘у насъ есть собственные свои болгары’, а теперь, вроятно, покаявшись, на безъ лицемрія крестился на каждую церковь, кричалъ объ анархіи, кипятился по поводу ига, подъ которымъ стонутъ лужичане, и даже произнесъ въ одномъ собраніи рчь, направленную къ улучшенію быта этой родственной намъ народности. Но мы должны прибавить, что и Михаилъ Дмитріевичъ въ свою очередь презиралъ Ипполита Юрьевича, называя его въ клуб ‘доктринеромъ’,въ кругу близкихъ — ‘деревяннымъ попугаемъ’.

Достаточно ли, однако, вышеприведенныя свойства Желязовскаго и, вдобавокъ, нкоторая его рзкость, многимъ не нравившаяся, объясняли то многозначительное движеніе губами, которымъ, генералъ В. сильно подорвалъ въ морскомъ яхтъ-клуб кредитъ нашего’ сановника? Пожалуй, что нтъ. И очень можетъ быть, что Евгенія Алексевна, своимъ женскимъ инстинктомъ, была права, когда? узнавъ о судьб Рафаила Юрьевича, тотчасъ сказала Анн, по дорог отъ Ладыгиныхъ: ‘Непріятно, теперь будутъ произносить его фамилію, а, вдь, это наша фамилія’. Не невозможно, что и этотъ мотивъ, вдобавокъ ко всему прочему, имлъ нкоторое значеніе.

Въ публик вс впередъ были убждены, что проектъ другого вдомства восторжествуетъ, несмотря на вс усилія Желязовскаго, и что его участіе въ этой борьб можетъ только повредить той отрасли управленія, къ которой онъ принадлежалъ. Большинство судило на основаніи новой статьи, появившейся въ той же газет. Въ стать этой вопросъ представлялся уже ршеннымъ въ принцип? праздновалась побда истинныхъ интересовъ надъ доктринерскою рутиной, которая насъ разорила и уронила въ глазахъ Европы. Люди же, знавшіе кое-что независимо отъ газетъ, не могли не предвидть успха такого проекта, который былъ согласенъ съ перемнившимся направленіемъ. Сверхъ того, достаточно было сравнить личности: поддерживавшая проектъ записка была составлена Ладыгинымъ, о способностяхъ котораго отзывались съ похвалою такія лица, какъ генералъ В. и даже генералъ А., который оцнилъ пожертвованіе Ладыгина въ пользу пріюта. Желязовскій же могъ написать лишь нчто вышедшее изъ моды, какъ и онъ лично положительно вышелъ изъ моды.

Самъ Ипполитъ Юрьевичъ высказывалъ жен безпокойство насчетъ исхода борьбы, видя въ этой послдней не только свое личное дло, но и дло государственной пользы.

— Хотя все совершенно очевидно,— говорилъ онъ, ходя по кабинету,— тутъ даже не можетъ быть двухъ искреннихъ мнній.

— Тогда чего же опасаться?— сказала она своимъ равнодушнымъ тономъ, перелистывая на колняхъ иллюстрированный журналъ.

— А если провалимся, то ничего не останется, какъ подать въ отставку.

Евгенія Алексевна бросила листки на столъ и сказала безъ всякой томности, даже нсколько сердито:

— Что за глупость! Разв ты членъ кабинета Фрейсине, чтобы подавать въ отставку, когда большинство голосовъ противъ тебя? Да и вовсе не противъ тебя, — вдь, не ты же лично на первомъ план, а онъ.

Желязовскій нсколько возвысилъ голосъ:

— Женни, ты этого не понимаешь… Мое положеніе съ нимъ станетъ тогда невозможнымъ. Онъ самъ внов, кругомъ новыя вліянія, онъ остается еще хорошъ со мной потому, что считаетъ меня силою, но тогда… Ему удобне самому идти съ новыми вліяніями.

— Такъ ты и есть сила. Кмъ же возможно замнить тебя? Вздоръ какой! И подавать въ отставку, когда къ новому году теб слдуетъ …ская звзда! Для тебя все равно, а каково мн будетъ потерять положеніе?

— Моя жена никогда не потеряетъ положенія. Разв ты за мои звзды выходила?

— Оставимъ это, Ипполитъ,— произнесла она усталымъ голосомъ, откидываясь назадъ въ кресл.— Ты очень хорошо знаешь, что въ моихъ глазахъ ты — геній и потому теб слдуетъ не уходить, а стать современемъ на первое мсто.

Мужъ, проходя мимо нея, провелъ рукой по ея волосамъ.

— Не такое время,— сказалъ онъ въ полголоса.

Въ гостиной послышались шаги: дверь туда была отворена,— это былъ Зорядко. На призывъ хозяина онъ вошелъ въ кабинетъ и подалъ Желязовскому конвертъ отъ начальника, только что привезенный секретаремъ изъ Петербурга. Прочитавъ вложенную записку, Ипполитъ Юрьевичъ сказалъ съ улыбкой:

— Ну, это другое дло, теперь, можетъ быть, и удастся.

Онъ передалъ записку жен. Начальникъ приглашалъ его къ себ и прибавлялъ, что возьметъ его съ собою въ засданіе для объясненія при обсужденіи проекта. ‘Больше всего надюсь на васъ’,— такая была любезная прибавка.

— А ты что говорилъ?— съ укоризненною нжностью напомнила жена.

Желязовскій объявилъ секретарю, что они оба въ тотъ же вечеръ подутъ въ городъ на нсколько дней, быть можетъ, на недлю.

— Мн до твоего отъзда нужно съ тобой поговорить о другомъ дл,— сказала Евгенія Алексевна и, когда Зорядко вышелъ, разсказала, что прізжавшая утромъ мать Верховцева ‘зондировала’ ее, могло ли бы имть шансы сватовство его къ Ан.

Хотя до позда оставалось еще нсколько часовъ, Желязовскій уже принялся за укладываніе въ портфель нужныхъ бумагъ. Извстіе жены казалось ему пришедшимъ не въ пору, такъ какъ онъ былъ занятъ совсмъ другимъ, а тутъ вдругъ…

— Самъ-то Верховцевъ ужь говорилъ съ Аней?

— Говорилъ, какъ говорятъ вс молодые люди, встрчаясь въ обществ. Но предложенія, конечно, не длалъ.

— Ну, такъ мн кажется, онъ началъ не съ того конца. Съ характеромъ Ани напрасно онъ идетъ такъ формально.

— Да оставь ты, мой другъ, свои либеральныя идеи, пожалуйста! Его обращеніе совершенно correct. Впрочемъ, Анна вовсе не сантиментальна и, наконецъ, что же это за резонъ — характеръ? Вотъ и у тебя характеръ, и у меня характеръ, такъ что же, намъ вчно ссориться, что ли?

— Нельзя же принуждать. Да я и не вижу, чмъ собственно этотъ Верховцевъ…

Одна бумага положительно не отыскивалась.

Евгенія Алексевна подошла къ мужу сзади, положила ему руку на плечо и, не мшая перебирать бумаги, продолжала:

— Кто говорить о принужденіи? Но Верховцевъ неглупъ, недуренъ собою, иметъ штатное мсто въ государственной канцеляріи, принадлежитъ къ обществу, мать даетъ ему 5 тысячъ въ годъ, если ты имъ дашь столько же, состояніе у нея есть, наконецъ, онъ лицеистъ.

— Эсперъ Ильичъ!— закричалъ Желязовскій въ направленіи двери и, когда плоская фигура Зорядко просунулась бокомъ въ полуотворенную дверь, сказалъ: — Ршительно не нахожу таблицъ производительности по губерніямъ.

— Он были приложены къ записк.

— Неужели? Ну, все равно. Извините.— Секретарь исчезъ.— Болванистъ, все-таки, мн кажется, вашъ Верховцевъ, а Аня неглупая. Но кто васъ, женщинъ, знаетъ? Можетъ быть, такой и понравится, съ выпяченною грудью, если только она у него не на ват. Во всякомъ случа, совтовалъ бы я ему переговорить прежде съ нею самой.

— Но ты бы могъ объяснить ей, что партія эта недурная, больше ничего. Подумай, вдь, ей 24 года, ршительно нора.

— Ничего я ей объяснять не стану: во-первыхъ, у меня не тмъ голова занята, во-вторыхъ, повторяю, пусть онъ съ нею прежде переговоритъ. Посл я ей, пожалуй, скажу нсколько словъ, чтобъ она ршала en connaissance de cause.

XII.

Такъ Ипполитъ Юрьевичъ и ухалъ, успвъ сказать дочери только ‘прощай’, между тмъ какъ Юрію удалось разсказать ему скабрезную сплетню про Ладыгина и выпросить у отца 100 рублей. Это было, однако, гораздо меньше, чмъ молодой человкъ ожидалъ: съ этимъ не стоило хать въ Петербургъ, гд были разныя обязательства. Лучше было нсколько дней подождать ‘фатера’ и заручиться чмъ-нибудь посолидне, такъ какъ на щедрость его не было никакого закона. Давъ сегодня 100 рублей, онъ могъ послзавтра дать еще 300, а то мотъ и цлый мсяцъ ничего не давать, смотря по расположенію. Сестр Юрій и не думалъ отдавать занятыя деньги, это было не въ первый разъ. И на дач он могли ему понадобиться, хотя здсь были безопасне, чмъ въ Петербург.

Однако, экономическіе разсчеты моднаго студента нсколько разстроились непредвидннымъ обстоятельствомъ. Черезъ два дня вдругъ пріхалъ Верховцевъ, которому пришлось отдать половину только что полученныхъ денегъ.

— Хотлъ теб отдать долгъ, шеръ сёръ,— сказалъ Юрій сестр, пока Верховцевъ сидлъ у Евгеніи Алексевны.— Нарочно не халъ въ Петербургъ. Но ужасный жила этотъ городъ: не подешь въ него съ деньгами, такъ онъ самъ за ними прідетъ.— Юрій разсказалъ, что долженъ былъ заплатить Верховцеву.— А теб я, все-таки, слово сдержалъ,— прибавилъ онъ,— женихъ налицо.

— Пріхалъ кто-нибудь?

— Передъ belle-maman на колняхъ умоляетъ о твоей рук, обливаясь слезами.— Такъ какъ Анна хотла уйти, не обращая вниманія на обычныя его дурачества, онъ удержалъ ее за рукавъ.— Верховцевъ тамъ, у ‘ней’, они мн ничего не говорили, но у меня, знаешь, нюхъ. Предупреждаю, что онъ сдлаетъ теб предложеніе.

Онъ говорилъ серьезно, а примчать и догадываться Юрій былъ мастеръ. Анна ушла въ себ въ комнату, ршившись и сегодня не выходить къ Верховцеву. Между тмъ, ее теперь не возмущала, какъ то было еще такъ недавно, самая мысль, что кто-нибудьможетъ присвататься къ ней, къ ‘такому уроду’, котораго могли взять только ради денегъ. Ей такъ, просто, не хотлось видть Верховцева, но догадка Юрія не оскорбляла ея теперь, какъ оскорбила бы прежде, очень еще недавно… передъ тмъ, какъ Прозоровъ попробовалъ разубдить ее. Положимъ, она и Прозорову не врила, но думала только, что онъ ошибался. Суть была не въ словахъ его, но въ ихъ тон, въ нкоторомъ странномъ, впервые ею виднномъ выраженіи въ его чертахъ, въ чемъ-то, что у него невольно вырывалось. Это не могло лгать, да и на словахъ не могъ лгать онъ. Онъ только ошибался. Но, все-таки, могли же, стало быть, и другіе люди смотрть на нее въ иномъ свт.

Мы не дали понятія о характер этой двушки и о впечатлніи, какое на нее произвели слова Лаврентія Львовича относительно ея наружности, если читатель увидитъ въ этомъ впечатлніи обыкновенное, пустячное тщеславіе. Это было нчто иное, боле глубокое, похожее скоре на чувство равноправности, чмъ на тщеславіе. Еслибъ она родилась горбатою, свыклась съ мыслью о своемъ убожеств, а тотъ же врачъ чудеснымъ образомъ выпрямилъ бы ея станъ хоть на половину, впечатлніе было бы именно то, какое испытывала теперь Анна, воспитанная въ мысли, что она неравна другимъ двушкамъ, что ‘куда ужъ ей’. Такъ не разъ говорилъ отецъ то въ сердцахъ, то съ нкоторою поверхностною нжностью. То же самое постоянно твердилъ братъ, начиная отъ брани въ дтскихъ ссорахъ и продолжая ныншними безпричинными уязвленіями, до которыхъ онъ былъ большой охотникъ.

И вдругъ тотъ человкъ, умный, знавшій свтъ, человкъ необыкновенный, страдавшій въ своей жизни, назвалъ ее лучшимъ, самымъ дорогимъ словомъ, какое онъ могъ произнести. Онъ преувеличивалъ, онъ ошибался, несомннно. Но если такъ ошибаться могъ онъ, то, стало быть, не было, все-таки, непереходимой грани, которая бы ее навсегда отдляла отъ другихъ, лишала бы общихъ правъ. Правами этими она вовсе и не думала пользоваться, но лишеніе ихъ съ дтства чувствовала глубоко. Вотъ почему къ Лаврентію Львовичу, за его добрыя слова, за самое то впечатлніе, какое она на него производила, Анна имла доброе чувство.

Такъ она думала, сидя у своего окна, и небо было голубое, лучъ солнца сквозь стекло горячій, какъ будто въ іюл. Она взяла книгу и пошла черезъ комнаты прислуги и ‘черную’ лстницу въ садъ, разсчитывая ускользнуть въ ту бесдку, гд недавно сидла съ Прозоровымъ. Но Юрій вертлся повсюду, комнаты прислуги онъ удостоивалъ особеннаго наблюденія. Черезъ пять минутъ Анна услыхала за собой разговоръ брата съ Верховцевымъ.

— Мосьё Верховцевъ, ма сёръ,— представилъ ихъ Юрій, какъ будто они не были знакомы, довелъ ихъ до рчки, прыгнулъ въ лодку и моментально отчалилъ, отвчая смхомъ на просьбу Анны взять ее и Верховцева съ собою. Тогда она пошла къ дому съ Верховцевымъ. Красивый, рослый брюнетъ, лтъ около 30, онъ нисколько не принужденно началъ съ того, что она его, видимо, избгаетъ, а когда ему случится быть съ ней, то она длаетъ такъ, что онъ чувствуетъ себя ‘оплеваннымъ’. Увы, такъ выражаются въ дйствительной жизни т, кого встарину называли героями и героинями.

Анна его непремнно бы ‘оборвала’ уже за то, что братъ устроилъ ей ловушку. Но она не была расположена обрывать.

— Вы, вроятно, постараетесь не дать мн случая, а потому извините, если я такъ, вдругъ… Давно я ищу вамъ сказать, что хочу просить вашей руки. Нравитесь вы мн чрезвычайно, состояніе у меня будетъ и весь вопросъ, дйствительно ли я вамъ совсмъ противенъ…— Онъ сдлалъ паузу. Она молча продолжала идти.— Или вы мн позволите обратиться къ вашему отцу?

Тутъ они пріостановились и Анна сказала спокойнымъ, ровнымъ голосомъ:

— Мн противенъ бракъ, а не вы… Мн кажется, это такая вещь, на которую можно согласиться только по глупости.

— А вы — умная. И никогда такая глупость не придетъ на васъ?

— Не знаю,— отвчала двушка съ серьезною улыбкой.— Но она пока не пришла и потому не будемъ больше говорить объ этомъ.

— Значитъ, все-таки, я вамъ противенъ?

— Вы не хотите понять меня. Если бы я намрена была выйти замужъ для того, чтобы выйти замужъ, то могла бы принять ваше предложеніе, значитъ, ничего лично противъ васъ я не имю.

—, А я былъ бы такъ счастливъ…

— Нтъ, оставимъ этотъ разговоръ. Я никогда не соглашусь на бракъ. Если бы кто-нибудь съумлъ меня принудить — дло другое, тогда нечего бы и говорить о согласіи.

— Ну, такъ я васъ объ одномъ прошу,— сказалъ дружески Верховцевъ, остановившись передъ нею.— Не избгайте меня. Надодать вамъ такимъ разговоромъ я не буду, но дайте мн возможность, кто-жь знаетъ… Я не могу увлечь васъ, но, можетъ быть, вы перемните взглядъ…— Онъ несмло протягивалъ ей руку.

— Мн тяжело говорить доле. Но если вы примете мой отвть за окончательный и пообщаете не возвращаться къ этому разговору,— тутъ она подняла глаза на него,— то я не стану, какъ вы говорите, избгать васъ.

Верховцеву показалось, что и она хотла дать ему руку, которую онъ и взялъ въ об свои, сказавъ съ нсколько иронически-грустнымъ оттнкомъ:

— Что-жь длать? По крайней мр, буду васъ видть, если вы еще не возненавидите меня за мою же неудачу.

Руку ея онъ при этомъ поцловалъ.

— За что же тутъ ненавидть?— Анна улыбнулась и освободила свою руку.

Верховцевъ тотчасъ же заговорилъ о другомъ, такъ что Анна почувствовала никакой неловкости, идя съ нимъ дале къ террас, впереди которой ихъ встртилъ Прозоровъ. Анна представила ихъ другъ другу, сама пошла наверхъ и прислала къ нимъ уже возвратившагося Юрія.

Не заставъ своего паціента и узнавъ отъ m-me Желязовской,что мужъ ея не будетъ на дачу ране нсколькихъ дней, докторъ хотлъ было тотчасъ ухать. Но Евгенія Алексевна стала ему жаловаться на мигрень и сердцебіеніе, заставила его, во-первыхъ, выслушать сердце, а, во-вторыхъ, остаться обдать. Она, такимъ образомъ, ‘менажировала tte—tte’ Верховцеву съ Анной, заручаясь и сама хоть какимъ-нибудь собесдникомъ, въ отсутствіи Зорядко. Докторъ не долюбливалъ эту ‘бабу’, однако, остался. Почему — онъ очень хорошо сознавалъ, какъ сознавалъ и то, что не слдовало ему стараться видть Аню, что изъ этого ничего не выйдетъ, ‘какъ и изъ всего остальнаго, изъ всей жизни’. Вотъ какой у него былъ резонъ, и, повидимому, убдительный, такъ какъ Лаврентій Львовичъ не только съ удовольствіемъ остался, но уже и поспшилъ сдлать нсколько шаговъ въ садъ, гд передъ нимъ и открылась издали ‘чувствительная сцена’.

Паркъ осенью, красивая аллея высокихъ сосенъ, которыя смотрли горделиво на толпившійся среди нихъ слабый, мнявшій свой цвтъ по вол втра нарядъ желтыхъ, какъ солома, кленовъ и тополей, ярко-красныхъ рябинъ, съежившихся грязно-желтоватыхъ березъ, теперь какъ будто раздвинулась шире, чмъ была лтомъ. Среди этой картины замиранія случай-художникъ поставилъ живописный контрастъ: влюбленную парочку. Высокій, красивый джентльменъ сжималъ въ своихъ рукахъ, потомъ цловалъ руку смотрвшей ему въ глаза, улыбавшейся двушки. Онъ — брюнетъ, она — блондинка, по всмъ обычаямъ искусства.

Взглянуть на красивую картинку и похать въ свое мсто, но, къ сожалнію, если человкъ общалъ обдать, то, полюбовавшись картиной, надо, все-таки, обдать. Евгенія Алексевна указала гостямъ мста направо и налво возл себя, а Анну посадила подл Верховцева, который съ обычною развязностью повелъ съ ней разговоръ объ общихъ знакомыхъ. Лаврентію Львовичу были неизвстны самыя ихъ имена, да онъ и не могъ бы вмшаться въ этотъ разговоръ уже потому, что его ‘занимали’ и ожидали, что онъ не будетъ занимать ее, хозяйку дома. Она скоро перешла къ чувствамъ, такъ что постороннему слушателю старшая пара за столомъ могла бы показаться боле интересующеюся собой, чмъ младшая, которая никакихъ чувствъ не касалась.

Сидвшій съ другой стороны Прозорова Юрій, наклонившись къ нему, чтобы достать бутылку, моргнулъ ему на Верховцева и, кривя ротъ, шепнулъ:

— Женихъ!

Да Лаврентію Львовичу это и такъ было ясно. Верховцевъ въ его глазахъ именно имлъ видъ жениха, который куда-то узжалъ, а теперь возвратился и, разумется, вступилъ въ свои права. Горькое чувство поднималось въ Прозоров, именно поднималось, возставало противъ разсудка и воли. Досадно было, что онъ не умлъ не только побороть этого чувства, но и скрыть его, сохранивъ наружную свободу, хотя бы языка. Евгеніи Алексевн онъ сперва отвчалъ полусловами, чувствовалъ, что иметъ видъ человка, у котораго болятъ зубы, и за это еще больше злился на себя.

Анна нсколько разъ взглядывала на него, но онъ упорно избгалъ смотрть въ ея сторону,— словомъ, сознавалъ себя ‘букой’. Наконецъ, въ промежутк между двумя чувствами, о которыхъ вела рчь мачиха, Анна спросила его, какъ идетъ школа на фабрик. Онъ отвтилъ какимъ-то чужимъ голосомъ, что ‘плохо’, но ничего не пояснилъ. Евгенія Алексевна, однако, снисходя къ дурно воспитанному человку, отъ котораго нельзя было требовать многаго, любезно продолжала занимать своего кавалера.

‘Пустяки,— подумалъ о своемъ неловкомъ положеніи докторъ,— человкъ — та же машина’.

Онъ обратился къ своей дам:

— Извините меня, Евгенія Алексевна, у меня нервная головная боль, такъ что ничего не могу сообразить, но сейчасъ вылечусь.

Вмсто передаваемаго Верховцевымъ шамбертена, онъ налилъ себ большой стаканъ портвейну. Черезъ десять минутъ онъ свободно шутилъ съ хозяйкой, вошелъ въ ‘чувства’ и сталъ говорить разные парадоксы, которые ее очень занимали. Правда, по прошествіи другихъ десяти минутъ, дйствіе стакана вина исчезло, но ледъ былъ сломинъ и Прозоровъ посл обда удостоился приглашенія послдовать за хозяйкой въ ея будуаръ, гд находилась картина, о которой она ему только что разсказывала.

Тамъ ‘чувства’ продолжались, комментируемыя уже нсколько съ физіологической точки зрнія. Разговоръ былъ прерванъ просьбою Верховцева о позволеніи войти и попрощаться. Анна безъ церемоніи ушла отъ него. Но попрощался Лаврентій Львовичъ, а Верховцевъ остался въ будуар, чтобы объяснить результатъ своей бесды съ Анной.

На пути домой, Прозоровъ отдалъ себ ясный отчетъ въ двухъ вещахъ. Во-первыхъ, эта двушка не имла къ нему ни тни чего-либо дружескаго, несмотря на задушевный характеръ ихъ разговоровъ, такъ какъ ни однимъ намекомъ даже не дала ему понять о весьма существенномъ условіи въ своемъ положеніи. Во-вторыхъ, онъ, Лаврентій Прозоровъ, неудачникъ одного дла и презиравшій большинство длъ, необходимыхъ въ общественномъ быту, человкъ съ малыми средствами, уже немолодой лтами, старый утратою надеждъ, чувствовалъ къ этой двушк страсть, которая ни къ чему хорошему привести не могла, даже и безъ сегодняшняго открытія.

Сверхъ этихъ двухъ очевидныхъ выводовъ, въ душ Прозорова копошилось еще гадкое сомнніе въ самой Анн. Что значили вс ея слова о желаніи умереть и странное предубжденіе ея, что она никому не могла нравиться, наконецъ, увреніе, которое и онъ отъ нея слышалъ, что ей противна мысль о брак, когда она иметъ жениха?

Разсужденіе это было довольно резонное, а, между тмъ, оно, все-таки, не убждало Лаврентія Львовича окончательно. Онъ такъ глубоко, хотя инстинктивно вровалъ въ правдивость этой двушки, что мысль о ея притворств, несмотря на разсудочную очевидность, именно только копошилась въ его душ, обливая дно ея нкоторымъ ядомъ, хотя, конечно, и дно души, и ядъ — не боле, какъ аллегорія. Ему достаточно было припомнить себ одинъ взглядъ проникнутыхъ свтомъ глазъ, интонацію серебристаго дтскаго голоса… Нтъ, это неправда, чтобы она притворялась и кокетничала! Тутъ что-нибудь другое! И посл этого взрыва безусловнаго, не разсуждавшаго сознанія вновь выползало пресмыкающееся, ядовитое подозрніе… Одно было несомннно: въ жизни его наступилъ моментъ насильственнаго, недобраго перелома.

XIII.

Кончилось одно изъ засданій правленія общества ‘минеральныхъ богатствъ’. Члены, передъ тмъ, какъ разъхаться, стояли двумя группами, передавая себ, ‘что слышно’. Ладыгинъ у стола просматривалъ написанныя резолюціи на бумагахъ, которыя передавалъ производителю длъ. Отъ одной изъ группъ отдлился шуринъ генерала В., самойловъ, и подошелъ въ предсдателю:

— Мой родственникъ поручилъ мн передать вамъ, что проектъ, которымъ вы интересуетесь, пойдетъ въ коммиссіи въ послзавтрашнемъ засданіи неотложно.

— Знаю, что онъ стоитъ въ реестр, но, говорятъ, опять задержка какая-то… Генералъ не слышалъ, что именно?

— Объ этомъ-то онъ и просилъ передать вамъ. Въ вдомств хватились было, что одно мсто въ новой записк Желязовскаго могло бы прямо быть уличено въ ошибк… Но потомъ махнули рукой, что это неосущественно, проектъ и такъ наврное пройдетъ, поэтому вопросъ ни въ какомъ случа не будетъ снятъ съ очереди. Говорятъ, Желязовскій выходитъ въ отставку.

Ладыгинъ бросилъ свои бумаги и отвелъ Самойлова въ сторону.

— Удивительные люди!— сказалъ онъ съ гримасой.— Ну, чтобы хоть пикнуть мн? Кажется, я для нихъ старался. Въ чемъ собственно дло?

Самойловъ сказалъ ему, въ чемъ.

— Все нужное у меня есть! Ну, это ни на что не похоже!

Въ двухъ словахъ онъ убдилъ Самойлова, что предполагаемая ошибка была дйствительная и важная ошибка.

— Вамъ, Михаилъ Дмитріевичъ, и никому другому слдовало бы по праву мсто Желязовскаго.

Тотъ осклабился и засуетился.

Посл разъзда Ладыгинъ отправился домой, раствырялъ нсколько печатныхъ отчетовъ, торопливо набросалъ ‘справку’ и, надвъ черный сюртукъ, покатилъ въ зданіе того вдомства. Въ этотъ же вечеръ новая ‘справка’ была доставлена въ канцелярію коммиссіи.

Самый вопросъ, несмотря на его спеціальность, заинтересовалъ всхъ, особенно въ Петербург, именно въ томъ смысл: которое изъ двухъ соревновавшихъ вдомствъ возьметъ верхъ? Но въ сферахъ свдущихъ интересъ ослаблъ за послдніе дни, когда уже сдлалось извстнымъ, что проектъ пройдетъ. Михаилъ Дмитріевичъ, возвращаясь изъ того управленія въ карет, пріятно предвкушалъ это ‘пройдетъ’, съ которымъ для него лично было связано очень многое. Онъ, авторъ записки, поддержавшей проектъ вдомства, лучше кого-либо зналъ прорухи дла, какъ оно было первоначально поставлено. Посл первой неудачи сами составители готовы были взять проектъ совсмъ назадъ и только на основаніи записки Ладыгина, и съ ея подкрпленіемъ, ршились пустить вопросъ снова. Михаила Дмитріевича многіе и раньше того знали, какъ человка весьма способнаго, но только настоящая борьба выдвинула его въ первый рядъ, такъ что о способностяхъ его вдругъ заговорили очень вліятельныя лица, а за ними — весь городъ.

Онъ благодушествовалъ, слегка покачиваясь въ своей карет, причемъ не малое удовольствіе доставлялъ ему тотъ сюрпризъ, который онъ приготовилъ еще сегодня какъ своимъ союзникамъ, такъ и, въ особенности, своимъ противникамъ. И онъ мечталъ… Да неправда, будто мечтаютъ одн институтки, и будто въ наше время ужь и он перестали. Это положительно неврно. Въ наше время въ холодномъ и разсчетливомъ Петербург мечтаютъ самые солидные люди, и именно мечтаютъ даже боле наивно, чмъ барышни, такъ какъ современныя барышни хотя и мечтаютъ, но уже не о лентахъ и другихъ подобныхъ вещахъ.

Веселое расположеніе Ладыгина привело къ тому, что онъ ршился и самому себ сдлать сегодня пріятный сюрпризъ. Онъ остановилъ экипажъ у Казанскаго моста, вышелъ изъ кареты, перекрестился и веллъ кучеру хать домой съ извстіемъ, что баринъ дома обдать не будетъ. Затмъ, онъ прошелся по Невскому и обмнялся нсколькими словами съ двумя знакомыми. У фруктоваго магазина онъ нашелъ извощика, а въ магазин купилъ всякой съдобной всячины, корзинку вина и ликёра и отправился въ Гусевъ переулокъ, въ тотъ самый домъ, гд жилъ Ситниковъ. Но въ другую квартиру, конечно: внизу, входъ подъ воротами, въ квартиру маленькую, однако, очень комфортабельную. Когда онъ позвонилъ, въ комнатахъ послышался нкоторый топотъ, но дверь тотчасъ же отворилась и позади служанки выглянула въ переднюю молодая женщина съ замчательно-правильнымъ сложеніемъ и такими же чертами лица. Это была нареченная племянница Герасима Смирнова.

Отпустивъ извощика, у котораго служанка взяла и унесла дв корзинки, Ладыгинъ, еще не снявъ шляпы и пальто, приподнялъ подбородокъ красивой хозяйки и сказалъ своимъ жирно-веселымъ голосомъ:

— Не ожидала? А я къ теб, безешка, обдать пріхалъ. Не помшалъ?

— Вотъ еще! Почему же это вы могли помшать?

Онъ уже вошелъ въ комнату.

— Такъ, можетъ быть, шерами какой-нибудь сидлъ?

Она шлепнула его по плечу салфеткой. Столъ уже былъ накрытъ, но съ однимъ приборомъ.

— Ахъ, Боже мой, Миша, у меня, вдь, нтъ вина!— и она бросилась къ дверямъ.

— Не надо, не надо, матушка, тамъ все есть въ корзинк… Ну, погляди же на меня…— и онъ, сидя, притянулъ ее за руку.— Хорошенькая…

‘Безешка’ присла къ нему на колни и сказала ему на ухо:

— Милый…

Потомъ сорвалась и побжала въ кухню. Между тмъ, изъ-подъ воротъ того же дома подошелъ къ извощику, который только что привезъ Михаила Дмитріевича, студентъ въ шикарной свтло срой шинели и спросилъ:

— Откуда привезъ?

Тотъ сказалъ, откуда.

— Старый, довольно толстый?

— Такъ точно.

Юрій сдлалъ военное движеніе плечомъ съ капюшономъ и пошелъ.

Обдъ оказался довольно удовлетворительный. Все было порядочно и всего было много, точно приготовлено на двоихъ-троихъ, хотя посщеніе Ладыгина было, въ самомъ дл, неожиданное. ‘Миша’ сидлъ рядомъ съ ‘Пашей’.

— У тебя очень хорошо варятъ говядину,— замтилъ онъ, между прочимъ.

Но, обращая вниманіе на ду, Михаилъ Дмитріевичъ не давалъ промаха и въ другихъ отношеніяхъ. Способный человкъ, однимъ словомъ.

Когда Паша, посл трехъ рюмокъ вина, легла ему на плечо своею красивою, слишкомъ условно-красивою, точно изъ журнала, головой, Михаилъ Дмитріевичъ вовсе не растаялъ, но спросилъ ее, не нужно ли ей чего-нибудь.

— Что это, Миша, ты постоянно говоришь о такихъ пустякахъ? Дай же такъ побыть съ тобой,— сладко сказала Паша.

Ладыгинъ провелъ по ней глазами. Сложена она была замчательно. Голова ровно въ одну осьмую часть фигуры, какъ того требуетъ скульптура. Положимъ, модный журналъ, который изображаетъ подобныя Паш существа, идетъ еще дальше, онъ длаетъ голову въ одну десятую фигуры. Но это уже, такъ сказать, преуменьшеніе.

Онъ отвтилъ на ея нжность:

— Хорошенькая ты, Паша, но меня не проведешь. Ты очень пріятная… Но я не такой дуракъ, чтобы думалъ, что могу нравиться… Вдь, ты же женщина?

— Такъ что же, я вру, по-твоему, мерзкій?

— Нтъ, ты не врешь, ты просто имешь пріятную манеру к потому ты мн, все-таки, скажи: не нужно ли чего?

Въ этотъ же вечеръ, несмотря на выпитыя полбутылку вина и нсколько рюмокъ ликеру, Михаилъ Дмитріевичъ принималъ главнаго бухгалтера компаніи мостовыхъ новаго образца и, разсмотрвъ бумаги, такъ допекалъ его по разнымъ мелочамъ, что тотъ? выйдя на свободу, часовъ въ 11 вечера, съ чувствомъ облегченія произнесъ: ‘Уфъ, старый чортъ!’

XIV.

Нсколько экипажей съхалось въ поздній сентябрьскій день у одного зданія и изъ нихъ выходили люди весьма заслуженные, солидные по самому своему положенію. Надо, однако, замтить, что, вопреки ихъ настоящему настроенію, видъ у нихъ былъ не то, чтобы ршительно консервативный. Истинный консервативный видъ, это — высокій ростъ, бодрость во взгляд, прямая осанка, въ лиц’ кровь съ молокомъ или хотя бы безъ молока, затылокъ толстый и усы,— непремнно усы,— при штатскомъ, какъ и при военномъплать. Между тмъ, выходившіе изъ экипажей были все больше роста средняго или небольшаго, съ геморроидальнымъ цвтомъ лица, и усы у нихъ являлись лишь въ вид исключенія. Даже поступь. у многихъ была мелкая. Словомъ, наружность казалась скоре либеральною.

У зданія, гд собиралась эта коммиссія, стояли уже три-четыреткареты, когда пріхалъ Желязовскій. Онъ прошелъ черезъ канцелярію, переговоривъ тамъ съ кмъ было нужно, и слъ въ особой комнат, служащей для сбора и для завтрака, иногда и для пріема постороннихъ лицъ. Имвшіе участвовать въ засданіи проходили по’ большей части прямо въ залу. Нкоторые, встртясь въ сняхъ, шли попарно, разговаривая. Иные выступали съ нкоторою торжественностью. Но были и совсмъ скромные, съ умнымъ, но сдержаннымъ выраженіемъ уставшихъ глазъ, проходившіе небольшими, быстрыми шагами. Ипполита Юрьевича скоро пригласили въ другую комнату, гд его встртилъ его начальникъ. Они стали у окна и Желязовскій, отвтивъ на нсколько вопросовъ, вынулъ изъ портфеля, вывшаго у него въ рукахъ, бумагу, сложенную въ четверть листа, которую начальникъ вЗялъ съ собой. Дло ихъ стояло вторымъ на очереди и начальникъ, кивнувъ Ипполиту Юрьевичу на кресло, удалился въ залу, гд засданіе уже началось. Желязовскій посидлъ съ четверть часа, потомъ всталъ и началъ смотрть въ окно, затмъ сдъ опять и просматривалъ одну изъ привезенныхъ имъ бумагъ. Отворилась дверь и въ комнату сдлалъ шагъ генералъ В., отыскивая кого-то. Желязовскій всталъ ему навстрчу, но генералъ косо поклонился ему издали и исчезъ. Потомъ въ комнату вошелъ знакомый Ипполиту Юрьевичу директоръ департамента другаго вдомства и, поговоривъ нкоторое время съ ожидавшимъ, былъ отозванъ.

Затмъ прошли еще съ три четверти часа ожиданія, причемъ въ комнат перебывали на минуту нсколько лицъ, не обращавшихъ на Желязовскаго вниманія. Никто изъ нихъ не дожидался, какъ онъ. Ожиданіе это, наконецъ, начало томить его, такъ какъ сдлалось ясно, что ‘его’ дло давно уже обсуждается безъ его участія. Зачмъ же начальникъ пригласилъ его, къ чему писалъ ему, что больше всего надется на него?

Вдругъ его позвали въ залу засданія въ ту минуту, когда онъ уже и не ожидалъ этого. Начальникъ жестомъ пригласилъ его ссть рядомъ съ собой. Ипполитъ Юрьевичъ взглянулъ вокругъ стола: видъ присутствія былъ, дйствительно, внушительный. Обсужденіе дла уже шло къ концу, такъ какъ говорившій въ эту минуту сановникъ настаивалъ на необходимости одобренія проекта, уже независимо отъ возраженій вдомства Желязовскаго, въ которыхъ, какъ онъ мимоходомъ упомянулъ, оказалась столь крупная ошибка. Слдующій затмъ ораторъ просилъ позволенія возвратиться къ этой ошибк и, несмотря на отзывы съ нсколькихъ сторонъ, что это уже выяснено, что къ этому не стоитъ возвращаться, излагалъ, что самая эта ошибка, вкравшаяся въ записку, въ другихъ отношеніяхъ составленную, впрочемъ, прекрасно,— онъ взглянулъ на Желязовскаго,— доказываетъ необходимость тхъ мръ урегулированія, какія предлагались въ обсуждаемомъ проект.

Только изъ этой рчи Желязовскій понялъ, въ чемъ заключалась самая ошибка, обнаруженная въ его защит другимъ вдомствомъ и подкопавшая всю силу возраженій противъ проекта. Онъ шепнулъ своему начальнику нсколько словъ. Тотъ просилъ коммиссію выслушать объясненія, которыя представитъ самъ составитель записки Ипполитъ Юрьевичъ Желязовскій. Но вопросъ показался большинству уже достаточно выясненнымъ и первыя три статьи проекта были одобрены безъ голосованія. Затмъ наступилъ перерывъ засданія и завтракъ.

Глубоко обиженный тмъ, что начальникъ призвалъ его въ засданіе такъ поздно, когда дло было уже проиграно, Желязовскій тутъ же въ отдльномъ разговор съ начальникомъ предварилъ его, что будетъ просить объ увольненіи себя отъ должности. Начальникъ отвчалъ, что самъ этой ошибки въ доклад не замтилъ, но даже когда она и оказалась, вовсе не видитъ, чтобы она могла имть существенное значеніе, наконецъ, что касалось отставки, сказалъ:

— Ну, полноте, какъ вамъ не стыдно такъ принимать къ сердцу…— но на это Желязовскій постарался убдить его, что имлъ причины принять это очень близко и объясненія его замтно на начальника подйствовали.— Вы еще останетесь здсь, увидимъ,— сказалъ онъ, и пошелъ въ ту комнату, гд былъ поданъ завтракъ, пригласивъ съ собой и своего подчиненнаго.

Когда засданіе возобновилось, Ипполитъ Юрьевичъ опять сидлъ рядомъ съ начальникомъ и посл всего происшедшаго былъ удивленъ словами руководителя преній: въ исполненной достоинства и любезной по тону оговорк, послдній просилъ коммиссію не лишать вдомство, котораго записка передъ тмъ читалась, возможности оправдаться въ ошибк. Затмъ, по его приглашенію, Желязовскій всталъ и началъ съ того, что его разъясненія не прервутъ порядка разсмотрнія дла, такъ какъ они относятся къ стать 4 проекта гораздо боле, чмъ къ предшествующимъ тремъ, уже одобреннымъ.

Онъ прочелъ текстъ 4 статьи, которая дйствительно формулировала наиболе существенный пунктъ предлагаемыхъ мръ, повторилъ въ двухъ словахъ суть возраженій своего вдомства и объяснилъ, что предполагаемая ошибка была сдлана вовсе не имъ. Два спеціальные итога расходовъ, проставленные въ записк, были признаны преувеличенными на основаніи послдняго контрольнаго отчета и они дйствительно превышали показанія контроля за тотъ годъ. Но дло обсуждалось въ конц сентября, въ записк же, составленной Желязовскимъ, итоги были выведены уже по вдомостямъ за ближайшій финансовый годъ, котораго льготное время только недавно истекло. Ораторъ пригласилъ справиться съ новымъ контрольнымъ отчетомъ, который въ это время уже долженъ быть заключенъ, хотя еще и не могъ быть представленъ по принадлежмости, и утверждалъ, что въ этомъ отчет окажутся именно т итоги, которые были приведены въ записк,— итоги, свидтельствовавшіе о крайне отяготительной издержк на сходныя мры надзора въ другой отрасли управленія. И такъ, если налицо была ошибка, то въ нее впало не то вдомство, которое приводило итоги новые, но то, которое ссылалось на итоги прошлогодніе, несмотря на произвеведенныя съ тхъ поръ измненія.

Этотъ неожиданный оборотъ и бойкая, ясная рчь Желязовскаго заинтересовали собраніе. Никто не думалъ прерывать оратора, когда отъ разъясненія мнимой ошибки онъ перешелъ къ разбору самыхъ мръ, предлагавшихся въ 4 стать. Онъ доказывалъ не только обременительность этихъ мръ для того дла, котораго он касались, но и призрачность ихъ, невозможность установить посредствомъ ихъ дйствительный учетъ и контроль, вошелъ въ практическія условія и обнаружилъ микроскопичность полезнаго результата, какой можно было ожидать отъ тхъ мръ, сравнительно съ значительнымъ увеличеніемъ штатовъ и отягощеніемъ государственнаго казначейства. Нкоторыя изъ предлагаемыхъ мръ были давно испробованы на Запад и Желязовскій изложилъ кратко ихъ исторію, причемъ вспомнилъ даже приблизительные цифровые результаты, къ какимъ он привели въ разныхъ странахъ, гд затмъ мры этого рода были отмнены. Другія предложенія проекта представляли нчто своеобразное, нигд не испытанное, но совсмъ непрактичное. Обнимая цлость проекта, онъ бросилъ затмъ взглядъ на состояніе у насъ тхъ отраслей промышленности, на которыхъ новый законъ могъ отозваться, и привелъ на память много цифръ въ такой искусной и ясной группировк, что положительно завоевалъ аудиторію. Вообще цифры — это была его сила, онъ приводилъ ихъ, сврялъ сопоставленіями, собиралъ въ выводы, съ тою бглостью, увренностью и даже изяществомъ, съ какимъ артистъ играетъ на своемъ инструмент. Хотя, призванный только для представленія справокъ, Желязовскій далеко вышелъ изъ этой роли, но говорилъ такъ толково, что его не прерывали.

Ипполитъ Юрьевичъ самъ замчалъ дйствіе этой рчи, такъ какъ во второй части ея, когда онъ повелъ на проектъ, такъ сказать, сосредоточенную аттаку, каждый изъ слушателей, на комъ случайно останавливался его взглядъ, одобрительно кивалъ ему головой, выражая тмъ, что слдитъ за его аргументаціей.

Въ рчи онъ съумлъ даже коснуться и тхъ сторонъ проекта, о которыхъ въ его записк не было упомянуто, потому что он не входили въ кругъ даннаго вдомства. Теперь Желязовскій доказалъ, что проектъ на практик создалъ бы затрудненія для такихъ отраслей управленія, которыхъ мннія вовсе не было спрошено ни при составленіи, ни при обсужденіи проекта.

Когда онъ слъ, нкоторые изъ присутствовавшихъ взглянули на него съ сочувственною улыбкой. Несмотря на то, что его начальникъ коснулся рукой рукава его, какъ бы ободряя его остаться и дале, Желязовскій собралъ свои бумаги и тотчасъ вышелъ. Это было также удачно, такъ какъ въ его отсутствіи стало еще трудне разобраться въ томъ полномъ замшательств, въ какое имъ были приведены вс основные пункты проекта. Сдлалось очевидно, что по меньшей мр необходимо было запросить еще ту или другую часть управленія.

Ипполитъ Юрьевичъ остался, однако, въ комнат, гд былъ прежде завтракъ, чтобы подождать своего начальника. Ему издали слышались голоса, участвовавшіе въ оживленныхъ преніяхъ. Примрно черезъ полчаса вышелъ генералъ В. и бывшій начальникъ того вдомства, въ которомъ служилъ Желязовскій. Генералъ В. внимательно поклонился ему, проходя мимо, а другой сановникъ нсколько разъ пожалъ руку Ипполита Юрьевича, поздравляя его съ наступающимъ ‘тріумфомъ’ и увряя, что большинство присутствовавшихъ, нкоторые даже изъ несогласныхъ съ нимъ, были просто поражены его знаніемъ дла и умньемъ говорить. Онъ не долженъ былъ сомнваться въ своей побд.

Наконецъ, вышелъ ныншній начальникъ и сообщилъ о результат: было ршено не то, что потребовать дополнительныхъ свдній для вторичнаго слушанія проекта, но просто — возвратить проектъ внесшему его вдомству, для новыхъ соображеній и дополненій, что было равнозначуще съ отклоненіемъ даннаго проекта и оставленіемъ вопроса открытымъ, впредь до представленія или непредставленія въ коммиссію какого-либо новаго предположенія по тому же вопросу.

— Знаете, вы меня просто удивили,— говорилъ Ипполиту Юрьевичу начальникъ потомъ, уже у себя дома, въ своемъ кабинет.— Я зналъ, что вы собаку съли по этой части, но вы превзошли мои ожиданія… Это была настоящая митральеза цифръ и доводовъ. Я говорилъ, что надежда, главнымъ образомъ, на васъ, и не ошибся.

Онъ, повидимому, забылъ, что сперва понадялся провести дло безъ помощи Желязовскаго и онъ былъ призванъ въ засданіе въ такую минуту, когда дло казалось уже проиграннымъ.

Ипполитъ Юрьевичъ не хотлъ обдать въ город и, несмотря на поздній часъ, отправился на дачу, импровизировать что-нибудь врод обда, что могло осуществиться только часамъ къ девяти. Пріхавъ туда въ отличномъ настроеніи, онъ тотчасъ спросилъ о Прозоров. Юрій отвчалъ, что докторъ уже съ недлю не бывалъ. Желязовскій веллъ сейчасъ же послать за нимъ коляску и усиленно его просить.

— Что ты тутъ шмыгаешь?— спросилъ отецъ сына, переодваясь.— Врно денегъ хочешь просить?— Онъ наклонился къ только что снятому мундиру съ регаліями, и, вынувъ оттуда бумажникъ, положилъ на столъ три сторублевыхъ бумажки, которыхъ, впрочемъ, не считалъ.— На теб тамъ…

Юрій подошелъ благодарить отца, и тотъ обнялъ его, что случалось довольно рдко.

— И, вдь, я совсмъ не денегъ хотлъ у тебя просить,— сказалъ молодой человкъ, когда имлъ бумажки уже въ карман.— Мн хотлось узнать, отказалъ ли ты Смирнову въ его просьб о подряд, или нтъ?

— Это еще что? А теб какое дло?

Сегодня же утромъ, передъ засданіемъ, Ипполитъ Юрьевичъ, между иными докладами своихъ подчиненныхъ, слушалъ объясненія правителя длъ по просьб Смирнова, причемъ этотъ чиновникъ представилъ просьбу о поставк безъ торговъ на три года, какъ недопускающую иной резолюціи, кром отказа, несмотря даже на относительную выгодность условій, сравнительно съ вздорожавшими цнами, не могло быть и рчи о поставк безъ торговъ. Желязовскій поморщился и осадилъ правителя длъ вопросомъ:

— Это почему? Подите вы теперь съ вашими длами, мн некогда!

Юрій сталъ объяснять отцу, что ‘мама’ была огорчена его отказомъ, такъ какъ Смирновъ былъ ея поставщикомъ модныхъ вещей и коммиссіонеромъ по выпискамъ изъ Парижа. Мама призналась ему, Юрію, что ей жаль Смирнова, который можетъ разориться, и говорила объ этомъ такъ, что Юрій тогда же ршился спросить объ этомъ отца.

Такое сочувствіе сына къ мачих тронуло Ипполита Юрьевича. И что они, въ самомъ дл, воображали себ тамъ, въ канцеляріи? Цны прежнія, велика важность — безъ торговъ! Кто ему, Желязовскому, укащикъ? Другое дло — просятъ. И кто проситъ? Женни и сынъ.

— Ну, ладно, ступай,— сказалъ онъ Юрію съ притворною грубостью.— Въ другой разъ не мшайтесь не въ свое дло, прошу помнить! А это я тамъ посмотрю…

Такой отвть Юрій принялъ въ смысл ршенія въ пользу Смирнова и полетлъ сообщить о своемъ успх Евгеніи Алексевн, которая вовсе съ нимъ и не говорила объ этомъ дл, но теперь уже должна была согласиться на то, какъ оно было представлено ея мужу Юріемъ.

Прозоровъ, какъ оказалось, не думалъ воспользоваться правомъ продолжать съ ней пріятные разговоры, и акціи Зорядко, который возвратился съ Желязовскимъ на дачу, вновь окрпли.

А въ дйствительности дло Смирнова въ самомъ начал интересовало только Зорядко и Юрія. Но въ настоящую минуту оно уже интересовало одного только Юрія. Зорядко, во-первыхъ, въ виду неуспха ходатайства Евгеніи Алексевны, счелъ дло Смирнова окончательно безнадежнымъ, а, во-вторыхъ, онъ усплъ замтить, что m-me Желязовская стала ршительно мене внимательна, и принялъ это за начало конца въ ихъ отношеніяхъ. При такомъ положеніи длъ онъ ршился повести совсмъ ‘иную линію’.

XV.

Прозорова Ипполитъ Юрьевичъ встртилъ съ особеннымъ радушіемъ, усадилъ къ столу, за которымъ самъ докончивалъ нчто врод ужина, замнившаго ему обдъ, разсказалъ Лаврентію Львовичу объ успх записки и результат засданія, конечно, безъ личныхъ подробностей, заставляя гостя пить вино, котораго и себ не жаллъ. Къ сожалнію, докторъ не могъ войти въ веселый тонъ хозяина и едва прикасался къ вину. Зорядко былъ въ гостиной Евгеніи Алексевны, Юрій уже исчезъ, только Анна сидла молча за столомъ у приготовленнаго самовара. Верховцевъ былъ у нихъ утромъ и, несмотря на свои общанія, нсколько-таки ей надолъ.

— Вы не любите бургонскаго… а оно очень недурно.— Желязовскій взглянулъ на собесдника.— Вамъ, кажется, нездоровится?— Прозоровъ уврилъ, что здоровъ совершенно.— Но вашъ видъ таковъ, что плохо рекомендуетъ ваше искусство.

Докторъ раза два довольно принужденно обращался къ Анн. Но ни съ ея отцомъ, ни съ ней разговоръ у него не клеился.

Они встали и Анна, по просьб отца, сла за рояль. Желязовскій ходилъ по комнат, Прозоровъ слъ на диванъ. Онъ не стоялъ, какъ прежде, передъ роялемъ, какъ бы ловя каждый оттнокъ пьесы въ глазахъ исполнявшей ее. Раза два двушка взглянула въ его сторону. Да, онъ какъ будто похудлъ, но глазъ его она не встртила.

— Лаврентій Львовичъ, что съ вами?— спросила Аня, когда отецъ зашелъ въ столовую.

— Благодарю васъ. Просто усталъ и отправлюсь домой.

Желязовскій хотлъ его задержать, но докторъ сообщилъ, что завтра рано утромъ долженъ отправить вещи, такъ какъ перезжаетъ въ Петербургъ.

Однако, то, въ чемъ не усплъ Желязовскій, удалось Евгеніи Алексевн. Наскучилъ ли ей, въ самомъ дл, Эсперъ Ильичъ, или было что другое, но у нея опять оказались невыносимая мигрень и сильное сердцебіеніе, она потребовала выслушанія сердца, увряя, что боится припадка или чего-нибудь еще хуже. Прозоровъ далъ ей хинину и лимону на сахар, чтобъ ускорить дйствіе лкарства, уложилъ ее на кушетк, но паціентка никакъ не хотла отпустить Прозорова, пока сердце хоть сколько-нибудь успокоится. И, притомъ, говорила, говорила… несмотря на совтъ врача и на неохотные его отвты.

Желязовскій зашелъ, посмотрлъ на эту исторію, Прозоровъ совершенно его успокоилъ и онъ ушелъ спать, посовтовавъ жен сжалиться надъ докторомъ и отпустить его. Анн, которая его спросила въ столовой, что съ мамой, онъ сказалъ:

— Поздно встала и, кажется, просто хочетъ поболтать.

Хотя мачиха и избирала для разговоровъ по душ свою гостиную или будуаръ, а при падчериц старалась замыкаться въ своей апатіи, но женщина женщину въ этомъ отношеніи не обманетъ и двушка угадывала приблизительно характеръ болтанья своей ‘мамы’. Она услышала смхъ Прозорова и пошла въ свою комнату.

Кажется, ничего не случилось, никакой не произошло перемны. Анна охотно бесдовала съ Прозоровымъ, и только съ нимъ однимъ, и онъ прежде не уклонялся отъ бесды съ нею. Когда, разъ, ‘та’ посадила его возл себя и завладла его разговоромъ, это не зависло отъ его воли. Потомъ, правда, прошла цлая недля и Прозоровъ не показывался, но онъ, весьма вроятно, и въ самомъ Дл не могъ быть. Наконецъ, сегодня онъ усталъ, ему нездоровилось, гд же ему до разговоровъ, которые, наконецъ, и сами по себ не могли ни научить, ни ободрить этого человка: онъ столько пережилъ и, казалось, утратилъ импульсъ въ жизни. Но почему не у ‘той’ онъ остается такъ долго и отчего ему вдругъ стало весело? ‘Та’ хотла только ‘поболтать’…

Да, дйствительно, ничего онъ не говорилъ такого прежде и не сказалъ сегодня, что можно было бы сопоставить въ противорчіе, въ отреченіе имъ отъ своихъ словъ. Анна негодовала на себя за то, что ей было такъ больно, признавала, что это — глупо. Правда, ничего у ней не осталось теперь, но, вдь, и прежде, и никогда ничего у ней не было. Въ чемъ же состояла перемна? Да, но если взглянуть на человка, который только что умеръ, также нтъ, повидимому, перемны: какъ недавно еще онъ спалъ, такъ и теперь спитъ. И въ этомъ случа также сперва не видно, что такое произошло. А, между тмъ, теперь онъ спитъ уже навсегда.

Жизнь представлялась Анн долгимъ пасмурнымъ днемъ, на минуту проглянуло солнце и опять скрылось, какъ будто издваясь, напоминая людямъ, что есть-то оно есть, но не хочетъ имъ свтить. И вдругъ все стало опять сро, холодно и безнадежно-скучно.

Утромъ Желязовскій отправился въ городъ, а вскор перехало въ Петербургъ и его семейство. Неожиданная побда его вдомства выдвинула Ипполита Юрьевича еще боле впередъ. Въ теченіе нсколькихъ дней онъ былъ предметомъ разговоровъ ‘хорошо увдомленнаго’ Петербурга. Стали предполагать, что должность свою онъ оставитъ разв для чего-нибудь еще гораздо боле крупнаго. Иные находили прямо, что ему слдуетъ быть на мст его начальника. Положимъ, о немъ не кричали: ‘способный человкъ’, какъ одно время вс твердили хоромъ о Ладыгин. Но это потому, что Желязовскаго знали давно, ныншняя побда не была его дебютомъ.

Наиболе ей обрадовался въ ту минуту Смирновъ, несмотря на нкоторыя свои отношенія къ Михаилу Дмитріевичу. Контрактъ на поставку дровъ для всхъ зданій вдомства въ Петербург и Москв былъ заключенъ съ Смирновымъ на три года, согласно его вызову, а Юрій получилъ общанное ему Ситниковымъ и счеты его съ послднимъ были на время покончены. Сестр онъ принесъ коробку конфектъ и общалъ скоро заплатить все у нея забранное въ разное время. Едва ли и онъ, и она помнили, что это могло составить нсколько сотенъ рублей. Юрій, впрочемъ, зналъ, что и Анна недавно получила кое-что отъ отца, стало быть, деньги ей теперь не были нужны.

Въ половин октября петербургская жизнь уже начинала входить въ свою зимнюю колею. Въ одномъ изъ многочисленныхъ конвертовъ, какіе Ипполиту Юрьевичу ежедневно приходилось вскрывать, оказался кусокъ бристольской бумаги съ литографированнымъ французскимъ текстомъ. Тамъ значилось, что господинъ и госпожа Ладыгины просятъ сдлать имъ удовольствіе такого-то числа вечеромъ пить чай. Приглашеніе было прислано дней за десять. А за недлю передъ тмъ же числомъ явились съ визитомъ Ладыгина и дв ея дочери повторить приглашеніе устно. Барышенъ Евгенія Алексевна послала въ комнату Анны и, такимъ образомъ, заставила падчерицу выйти въ гостиную. Рослыя, черномазыя, здоровыя двицы еще не забыли о красотахъ военно-грузинской дороги, но эти красоты не помшали имъ собрать съ три короба новыхъ впечатлній и новостей, частью скандальнаго свойства, частью свадебнаго, которыми он успли засыпать Аню наедин.

— Надюсь, вы намъ не сдлаете огорченія — не пріхать?— настаивала Надежда Власьевна передъ прощаніемъ.— И да, кстати, привезите намъ, пожалуйста, вашего доктора, — прибавила она, улыбнувшись Желязовской.— Говорятъ, такой интересный.

— Не могу общать.

— Это кого же: доктора или даже себя?

— Вообще. Мужъ мой страшно занятъ, а Аня такъ неохотно вызжаетъ.

Барышни, разумется, пристали къ Ан, которая согласилась, чтобы отвязаться, вовсе не предполагая хать.

Узнавъ о визит Ладыгиныхъ, Ипполитъ Юрьевичъ ршилъ, что непремнно слдовало къ нимъ хать. Быть можетъ, онъ не похалъ бы, если бы побдила противная сторона. Прозорова также слдовало ввести къ Ладыгинымъ, такъ какъ его отшельничество — вздоръ и врачи должны бывать у людей, если хотятъ, чтобы люди ходили къ нимъ.

— Но съ какой стати,— спросила Анна, — Ладыгины зовутъ къ себ Лаврентія Львовича?

— Не все ли теб равно, съ какой стати?

Но Анна замтила ту улыбку, съ какою Ладыгина говорила о Прозоров ея мачих. Ясно, что эта зловредная старуха хотла приглашеніемъ Прозорова сдлать удовольствіе Евгеніи Алексевн. Стало быть, уже и другіе примтили.

— Во всякомъ случа, я не поду,— сказала двушка.

— Ты подешь, потому что я теб велю хать!— и, видя, что Анна вспыхнула, Ипполитъ Юрьевичъ прибавилъ шутливо:— А онъ подетъ, потому что ты подешь. Вдь, онъ, кажется, за тобой ухаживалъ?

— Не понимаю, что за охота вбивать двушк мысли, которыя не могутъ ни къ чему повести,— томно проговорила Евгенія Алексевна.— Ну, скажи, если бы Прозоровъ въ самомъ дл за ней ухаживалъ, чего вовсе нтъ, что-жь, ты отдалъ бы ее за него?

— Разумется, нтъ. Но все равно, я вамъ говорю, мн нужно, чтобы мы не отказались отъ этого приглашенія Ладыгиныхъ.

Ты, Юрій, завтра маршъ къ Прозорову и свези его утромъ, представь Ладыгинымъ.

Молодой человкъ потянулся и возразилъ недовольнымъ тономъ:

— Папа, однако, вдь, онъ живетъ у чорта на куличкахъ.

— Ты, сударь, говоришь съ отцомъ,— сердито замтилъ Желязовскій.

Видя, что ‘фатеръ окрысился’, Юрій здилъ къ Лаврентію Львовичу за Нарвскую заставу два раза. Во второй разъ засталъ его и у него въ пріемной троихъ рабочихъ.

— Воля ваша,— возражалъ одинъ изъ нихъ, пріодтый въ ‘пиджакъ’ съ шейною стальною часовою цпочкой, встряхнувъ волосами, на манеръ половыхъ,— воля ваша, Лаврентій Львовичъ, а только иначе ничего не будетъ.

Прозоровъ кивнулъ Юрію, приглашая его подождать.

— Ну, а когда васъ разошлютъ, лучше будетъ?

Рабочій замялся, вертя въ рукахъ картузъ. Но за него отвтилъ другой, подслповатый малый, въ поддевк поверхъ синей блузы и съ фуражкой измайловскаго полка, вроятно, купленной у жидовки:

— Насъ разошлютъ, по крайности хоть другимъ будетъ легче. А то, вдь, добромъ все равно не дойдешь.

— Вдь, идолы они, Лаврентій Львовичъ, батюшка. Какъ есть идолы, ей-Богу,— заключилъ третій, довольно уже старый, весь подаваясь корпусомъ впередъ.

— Ну, ладно, некогда мн теперь. Я сегодня еще поговорю съ Германомъ Ивановичемъ.

— Батюшка, батюшка,— повторялъ третій, кланяясь Прозорову и несмло, какъ-то выше кисти коснулся поданной ему руки. Другіе двое совершенно просто пожали доктору руку, причемъ одинъ еще прибавилъ: ‘Не знаю ужь, не знаю…’

— У насъ тутъ катавасія,— сказалъ Прозоровъ Юрію, когда, они вышли, но не сталъ ничего объяснять молодому человку, а прямо спросилъ, не болнъ ли кто.

— Вс больны,— отвчалъ Юрій.— У maman мигрень, у Анни, капризы, у отца… Помните, Лаврентій Львовичъ, какъ у Мольера докторъ Пюргонъ угрожаетъ своему паціенту, за ослушаніе, что тотъ впадетъ изъ диспепсіи въ брадипепсію?

— Помню, но въ чемъ же дло?

— А изъ брадипепсіи въ апепсію… помните? Ну, вотъ такъ и: фатеръ въ настоящее время переходитъ стадіи: изъ ладыгинофобства онъ уже впалъ въ ладыгинофильство, потомъ, врно, придетъ нчто врод ладыгинопепсіи.

— Да говорите порядкомъ.

— Вы знаете, что онъ былъ въ контрахъ съ Ладыгинымъ, теперь т пристали, чтобы мы были у нихъ на вечер и васъ привезли. Фатеръ, все изъ политики, насъ всхъ туда гонитъ, а васъ очень просить. Я буду,— и онъ улыбнулся.

— Мн ршительно некогда.

— Maman будетъ.— Юрій улыбнулся нсколько язвительно.

— Я съ ними совсмъ незнакомъ.

— И Аня будетъ, непремнно,— заключилъ ея братъ и нкоторымъ образомъ вперилъ взоръ въ доктора.

— Поблагодарите, пожалуйста, Ипполита Юрьевича. Я ршительно не вижу повода и самъ пріду къ нему извиниться.

Въ то время, какъ женщины въ его дом заботились объ удач вечера, Михаилъ Дмитріевичъ и самъ не дремалъ. Онъ принялъ дятельное участіе въ переработк прежняго проекта, сблизился съ начальникомъ того вдомства, которое его вносило, регулярно каждое воскресенье посщалъ пріютскую церковь и нсколько разъ былъ приглашаемъ къ тому вліятельному генералу А., который интересовался пріютомъ и его, Ладыгина, пожертвованіемъ. Этимъ послднимъ знакомствомъ, какъ мы видли съ самаго начала, Михаилъ Дмитріевичъ дорожилъ всего боле. Многосторонность его способностей блистательно выказалась тмъ, что въ теченіе какихъ-нибудь трехъ мсяцевъ онъ не только хорошо зарекомендовалъ себя этому лицу, заставивъ его отказаться отъ довольно распространеннаго прежде въ обществ взгляда на Ладыгина, но еще угодилъ тому же просвщенному дятелю составленіемъ цлой программы покровительства лужичанамъ и нравственнаго возсоединенія этого братскаго племени съ главною отраслью славянства. Правленіе общества минеральныхъ богатствъ рдко видло своего предсдателя, да когда и видло, убждалось, что онъ уже не тотъ, что душа его въ иномъ мст, правленіе, конечно, не задавалось суетнымъ вопросомъ, есть ли вообще у Ладыгина душа, такъ какъ она по меньшей мр въ область минеральныхъ богатствъ не входитъ.

Единственнымъ непріятнымъ для Михаила Дмитріевича впечатлніемъ за послднее время представилась неудача его справки въ дл пресловутаго проекта. Пусть бы ужь была побждена записка,представленная имъ въ подкрпленіе того дла. Записка исполнила свое назначеніе, такъ какъ подвинула вопросъ къ разсмотрнію. Но пущенная въ послднюю минуту справка, которая была неожиданностью для противниковъ и уличила ихъ въ ошибк, вдругъ сама оказалась ошибкой, послужившей къ ихъ побд! Это было досадно. Высшее начальство, сблизившись съ Михаиломъ Дмитріевичемъ, благосклонно пожурило его за тотъ промахъ, признавъ, что воспоминаніе о немъ должно тяготить Михаила Дмитріевича. Ладыгинъ нашелся на это.

— Знаете, ваше — ство, Н. говорилъ мн (онъ назвалъ одного извстнаго желзнодорожника): ‘Что я буду жалть о вчерашнемъ дн и зачмъ я не такъ сдлалъ вчера и сколько я вчерась потерялъ? Лучше я буду думать, какъ мн сдлать завтра и сколько можно выиграть’. Человкъ онъ малообразованный, но умный.— Начальникъ разсмялся надъ акцентомъ, съ какимъ проговорилъ это Ладыгинъ, и ошибка была совершенно заглажена.

Почти не стоило бы и упоминать о другомъ не совсмъ пріятномъ момент для Михаила Дмитріевича за то же время, такъ какъ это именно лишь моментъ и оказался онъ призрачнымъ. Однажды въ Гусевомъ переулк Ладыгинъ засталъ дверь на лстницу незапертою, а войдя въ переднюю, услышалъ мужской голосъ и слово ‘душка’. Хотя онъ самъ постоянно говорилъ безешк о ея любовникахъ, но въ дйствительности въ нихъ не врилъ, а только шутилъ съ обычнымъ своимъ особеннымъ юморомъ. Онъ ввалился въ шуб въ первую комнату и увидалъ свою protge разговаривающею съ дядей, т.-е. съ Смирновымъ. Герасимъ Яковлевичъ подскочилъ ему на встрчу.

— Ваше превосходительство!

— Ха-ха,— жирно засмялся покровитель, освобожденный Смирновымъ изъ шубы.— А я ужь тамъ въ передней подумалъ, какъ бы вамъ мсто дать.

— Мсто? Какъ такъ, ваше пр-во, за что?

— Ну, не зналъ, что вы, принялъ васъ за одного изъ ея возлюбленныхъ… ха-ха… и вспомнилъ, какъ покойный Канкринъ вышелъ изъ подобнаго положенія…

— Это вы къ чему же?— отозвалась она.

Ладыгинъ грозно услся на диван и продолжалъ:

— Увидалъ онъ, знаете, изъ-подъ кисеи за туалетомъ сапогъ со шпорой. Ну, и далъ ему мсто у себя въ вдомств. А когда тотъ благодарилъ, Канкринъ сказалъ ему: ‘Вы мн, батенька, помогаете и я вамъ помогаю’. Ха-ха.

И Смирновъ засмялся сдержанно.

— А въ мст я и не нуждаюсь, — и онъ сообщилъ Ладыгину о своемъ подряд. Тотъ на него напустился совершенно серьезно. Какъ можно? Это чортъ знаетъ что такое! Потомъ съ минуту подумалъ и въ заключеніе ршительно веллъ Смирнову передать этотъ подрядъ другому лицу: Герасимъ Яковлевичъ признался, что онъ и такъ не одинъ взялъ подрядъ, но не сказалъ съ кмъ.

— Но контрактъ на чье имя?

— Только на мое. Мой компаньонъ помогъ мн внести часть залоговъ и иметъ вексель на меня.

— Продайте, непремнно продайте!— почти кричалъ на Смирнова Ладыгинъ.— Это дло можетъ повести къ серьезнымъ непріятностямъ для васъ.

— Но, ваше пр — ство, барышъ можетъ быть значительный.

— Ну, и продайте, возьмите деньги, я вамъ говорю. Наконецъ, хоть переведите на чужое имя, чтобы вы были въ сторон. Если ‘онъ’ узнаетъ… Слышите?

Вышло такъ, что этотъ вечеръ нисколько не имлъ романтическаго характера. Съ полчаса Ладыгинъ спорилъ съ Смирновымъ, указывая ему на разныя комбинаціи по отчужденію подряда. Но торговый человкъ руками и ногами держался ожидаемыхъ барышей. Такъ этотъ споръ ни къ чему пока не привелъ, только разсердилъ Ладыгина и далъ ему матеріалъ для долгаго обдумыванія дома.

XVI.

Пригласивъ на свой вечеръ Желязовскаго, Михаилъ Дмитріевичъ хотлъ, во-первыхъ, опровергнуть сплетни о какой-то между ними борьб, такъ какъ извстная его записка имла характеръ частный и оффиціально онъ вовсе не выступалъ во всемъ томъ вопрос. Во-вторыхъ, онъ желалъ показать тому же своему доброму знакомому, что неудачникомъ его, Ладыгина, несмотря на происшедшее, назы вать было нельзя. Въ самомъ дл, когда Желязовскій съ женой и дочерью подъзжали къ ярко освщенному дому Ладыгина, то передъ этимъ домомъ стояло уже экипажей двадцать, а пора была еще довольно ранняя. Хозяинъ встрчалъ гостей въ первой комнат, хозяйка принимала ихъ въ большой гостиной. Желязовскаго тотчасъ окружили знакомые, и, пробираясь въ гостиную за своими дамами, онъ увидалъ гораздо боле лицъ значительныхъ, чмъ когда-либо прежде встрчалъ въ этомъ дом.

Но удивленіе его еще возросло, когда къ середин вечера пріхалъ начальникъ того вдомства, съ проектомъ котораго Желязовскому пришлось бороться, и вскор посл того прибылъ покровитель пріюта, для котораго жертвовалъ Михаилъ Дмитріевичъ, лицо столь видное, что, несмотря на вс усилія хозяевъ сохранить, такъ сказать, ‘равновсіе’, въ гостиной вдругъ почувствовался моментъ какъ бы торжественный.

Почетные постители посидли возл Надежды Власьевны и поочередно прошлись съ Михаиломъ Дмитріевичемъ по его заламъ, причемъ нкоторыхъ изъ гостей привтствовали покровительственно-любезно, еще нкоторыхъ — только покровительственно, а огромнаго большинства, разумется, вовсе не знали. Желязовскому бывшій налицо начальникъ другаго вдомства любезно подалъ руку, но не сказалъ ему ни слова. Другой же покровитель Ладыгина совершенно игнорировалъ Ипполита Юрьевича. За то генералъ В., который пріхалъ еще позже, сказалъ ему нсколько лестныхъ словъ, какъ оратору, не упомянувъ, впрочемъ, повода, и затмъ быстро присоединился къ наиболе виднымъ гостямъ. Но самое примчательное представилось въ томъ, что генералъ, встртивъ доктора Прозорова, сперва съ явнымъ удивленіемъ отступилъ, но потомъ почтилъ его поклономъ и опять удалился.

Тотъ моментъ, когда почетные гости сидли тутъ вмст, вс трое, былъ истиннымъ тріумфомъ для Надежды Власьевны. Да и для нея ли одной? Различіе лишь въ томъ, что она потомъ наивно въ этомъ признавалась.

Впрочемъ, были здсь люди и съ извстностью иного, не административнаго рода. Былъ университетскій профессоръ, съ которымъ Ладыгина свела недавно вспыхнувшая въ немъ страсть къ лужичанамъ. Былъ академикъ-художникъ, который въ священной живописи строго держался древнйшихъ традицій, хотя это были традиціи, пришедшія не черезъ Кіевъ, но съ Запада, отъ итальянцевъ, предшественниковъ Рафаэля, въ Петербургъ, и уже оттуда распространившіяся въ новый Кіевъ. Присутствовалъ еще музыкальный профессоръ, уже отставной, впрочемъ, профессоръ консерваторіи, писавшій весьма характерную музыку, къ которой кто-то примнилъ французскую остроту, что музыка эта похожа на утку съ капустой, въ которой была бы только одна капуста. Выдавался и литераторъ, не изъ тхъ — въ убогомъ фрак, съ цпочкой при нёмъ, и въ кривомъ галстук бдняковъ, которые, попавъ въ ‘общество’, натираютъ спиной одну дверь за другой, спрашивая себя, на какого они тутъ чорта? Наличный литераторъ былъ человкъ свтскій? съ чиномъ, и если что-либо у него не безукоризненно, то ужъ никакъ не фракъ и другія подобныя принадлежности. Военныхъ, въ бальномъ костюм, съ брюками, опущенными въ высокіе сапоги, было не малое число и, притомъ, кром нсколькихъ заслуженныхъ, были люди молодые, что предвщало танцы, не упомянутые въ приглашеніи. Въ заключеніе перечня, прибавимъ, что въ раннюю часть вечера въ большой гостиной можно было видть, рядомъ съ хозяйкой, молодое, замчательно красивое духовное лицо, въ черной бархатной ряс. Но этотъ гость удалился еще раньше, чмъ, ухали знатнйшіе.

Вскор посл ихъ отбытія вечеръ принялъ иной характеръ. Послышались звуки рояля, это прелюдировалъ извстный сочинитель танцевъ, который оказался ‘таперомъ’. Двицы Ладыгины были, разумется, на-расхватъ. Он сперва усиленно упрашивали и Анну, но та сослалась на головную боль, а потомъ барышнямъ уже и некогда было приставать къ дочери Желязовскаго. Анна ршительно отказала и Верховцеву на его приглашеніе. Рояль былъ поставленъ близъ дверей, соединявшихъ залу съ пріемною комнатой, которая прикасалась къ передней и гд былъ устроенъ одинъ буфетъ, въ зал уже недостало мста и съ десятокъ паръ установились въ пріемной. Изъ столовой, гд стоялъ другой буфетъ, въ дверяхъ торчало нсколько мужчинъ, смотрвшихъ на танцы. Въ этой-то групп появился Прозоровъ, который до тхъ поръ пребывалъ частью слушателемъ бесдъ въ кабинет хозяина, частью въ курительной комнат, и не встртилъ, кажется, кром генерала В., ни одного знакомаго.

Ипполитъ Юрьевичъ имлъ положительную слабость къ доктору, не только какъ къ сыну своего стараго товарища и человку, который оказалъ ему услуги въ качеств врача, но еще, пожалуй, преимущественно какъ къ собесднику. Ему нравился горячій споръ Прозорова, въ его небанальномъ и неоффиціальномъ изложеніи. Желязовскій любилъ встрчать и, какъ самому ему казалось, побивать начало того коллективизма, изъ оборванныхъ лохмотьевъ котораго люди, подобные Ладыгину, ныньче изготовляли себ почетныя ленточки. Ипполитъ Юрьевичъ такъ серьезно упрашивалъ Прозорова при свиданіи сдлать ему особое одолженіе — похать посмотрть на вечеръ Ладыгиныхъ, что докторъ долженъ былъ сдлать эту нелпую, но ничтожную уступку. Ипполитъ Юрьевичъ имлъ при этомъ особое намреніе, которое обнаружилось только тогда, когда онъ подвелъ Прозорова къ сдоватому господину важнаго вида и представилъ ему своего протеже. А этотъ господинъ оказался очень близкою съ Ладыгиными медицинскою знаменитостью. Потомъ за глаза Желязовскій расхвалилъ ему искусство и способности Лаврентія Львовича.

Знаменитость и посл, встртивъ Прозорова у буфета, отвела нашего доктора въ сторону и спросила:

— Вы, коллега, тотъ самый врачъ Прозоровъ, который нсколько лтъ назадъ былъ въ Самар?

— Тотъ самый.

За этимъ отвтомъ знаменитость нсколько разъ сердечно пожала ему руку и произнесла:

— Какъ здсь жарко!— и быстро удалилась въ кабинетъ.

Представленіе это и не могло имть успха, времена были ршительно не т, одинъ только Желязовскій еще не отвыкъ мрить все на прежнюю мрку.

Какъ только Лаврентій Львовичъ пришелъ побесдовать съ дамами Желязовскими, Евгенія Алексевна, любезно указавъ ему мсто возл себя, стала уговаривать Анну, чтобы та шла танцовать. Анна, ничего не отвтивъ, взяла подъ руку одну изъ дочерей Ладыгина и ушла съ ней въ другую комнату, исполнивъ, такимъ образомъ, по-своему, желаніе мачихи.

— Ахъ, Лаврентій Львовичъ,— произнесла Желязовская съ болзненнымъ выраженіемъ въ лиц,— что можетъ быть хуже положенія belle-m&egrave,re?

— Я думаю иногда бываетъ положеніе belle-fille, хотя, конечно, не примняю этого къ вамъ и Анн Ипполитовн.

Собесдница его слегка сдвинула свои густыя и довольно широкія брови.

— Вы ее считаете жертвой?

— Вовсе нтъ, вдь, вы ей не мшаете выйти замужъ?

— Не только это, я сдлала все, что могла, чтобы привязать къ себ Анну… Но это вообще не легко дается. Люди или нравятся другъ другу, или не нравятся, тутъ никакія усилія не помогутъ. Вотъ, говорятъ, я красива, а, между тмъ, жизнь моя прошла въ томъ, что я хотла кого-нибудь привязать къ себ, и не могла.

— Мн кажется, у Анны Ипполитовны такая натура, что это было бы возможно.

— Да нтъ, я не только о ней говорю. Есть женщины, которыя пропадаютъ даромъ, какъ есть таланты_t которые умираютъ съ голода.

Прозоровъ отвчалъ серьезно:

— Мн кажется, истинной привязанности нельзя искать. Если самъ человкъ полюбитъ независимо отъ воли, то можетъ случиться, что и его полюбятъ… А, можетъ, и нтъ, это ршаетъ судьба. Во всякомъ случа, посл искать уже нечего.

— Но, вдь, вы, какъ врачъ, знаете, что женщина не можетъ же жить…

Въ этомъ интересномъ мст разговоръ былъ прерванъ хозяиномъ дома:

— Не можетъ жить безъ любви, это неоспоримо,— сказалъ онъ весело.— И вотъ почему хорошенькія женщины всегда могутъ жить, если только хотятъ, ха-ха!…

— Какъ же это сдлать?— спросила она съ томною наивностью.

— Полноте, будто это секретъ? Надо оживлять другихъ, — вотъ и все. А это такъ легко, какъ говорила та знатная красавица въ извиненіе своихъ шалостей — cela nous cote si peu, et cela leur fait tout dplaisir.

Прозоровъ, войдя въ другую комнату, увидалъ Анну, которой молодой Ладыгинъ подалъ воды и понесъ обратно стаканъ. Она была блдна. Видя, что ей какъ будто нездоровится, Лаврентій Львовичъ слъ возл нея и сдлалъ вопросы, на которые она отвти! ла два раза ‘нтъ’ и больше ничего.

— Или васъ огорчило что-нибудь или кто-нибудь?

— У меня это не новость,— сказала она съ улыбкой.

— Я не имю права на вашу откровенность, но какъ врачъ…

— Отчего же, скажите, вы не имете права теперь? Прежде же вы имли… когда, какъ мн казалось, мы были дружны.

— Странное дло! Вы мн всегда представлялись прямою противуположностью вашей maman,— онъ произнесъ это слово иронически,— а жалуетесь, что васъ люди не понимаютъ, какъ и она только что.

Анна вспыхнула и встала.

— И подите къ ней, она еще не кончила.

Въ этихъ словахъ двушки было явное негодованіе или гнвъ.

— Если вы были дружны со мной, то сядьте, прошу васъ,— нескладно сказалъ онъ, ставъ передъ ней.— Я дорожилъ вашею дружбой… вы не знаете какъ,— продолжалъ онъ, когда она сла,— хотя не смлъ даже называть дружбой ваше привтливое отношеніе ко мн. Не знаю, отчего вы въ эту минуту сердитесь, совсмъ не понимаю того, но я…

— ‘Дорожить’, это — фраза. Въ разговор съ maman вы сейчасъ тоже дорожили чмъ-нибудь.

— Для меня, признаюсь вамъ, крайне тягостенъ разговоръ съ ней, да просто она противна, извините за прямоту.

— ‘Дорожилъ’,— повторила Анна.— Конечно, это — фраза, къ чему такія громкія слова? Мы прежде бесдовали какъ будто подружески, потомъ вамъ стало скучно и совершенно понятно: что же я могла сказать вамъ новаго?

— Что вы могли сказать? Вы могли мн сказать, что въ дйствительности собираетесь жить, а не умереть, что вы идете замужъ,— это вы мн могли сказать, если мы были дружны.

— Вы съ ума сошли! Значитъ, я лгала?

— Вы только не сказали о томъ, что васъ должно было наиболе занимать. И я, который васъ считалъ самою правдой, кристалломъ правды… я бы даже не имлъ права и попенять на васъ за это, но когда сами же вы говорите, что мы были дружны…

— А что же меня должно было наиболе занимать?

— То, что вы выходите за Верховцова.

— Ни за кого я не выхожу, Верховцева терпть не могу, и не думала. Ну, довольно этого разговора!

Она опять встала.

— Всегда я врилъ въ каждое ваше слово, въ каждый оттнокъ слова, и теперь врю и вижу, что въ промежутк я былъ крутомъ виноватъ предъ вами и кругомъ глупъ.

Въ синихъ глазахъ показался прежній глубокій и добрый свтъ.

— Вотъ то-то, — сказала Анна, возвращаясь къ мачих и улыбнулась Прозорову.

XVII.

И Прозорову, и Анн было весело, когда они хали домой, каждый въ свою сторону. Его веселость была похожа на одинъ изъ тхъ дней позднею осенью, когда посл цлаго ряда тумановъ и холодовъ вдругъ выдастся яркая, ободряющая нервы погода. Хотя и знаешь, что изъ этого дла ничего не выйдетъ, что скоро все замерзнетъ, не исключая и солнца, которое зимою на свер нисколько не гретъ, но временный разсвтъ, все-таки, дйствуетъ благодтельно. Для Прозорова не было будущности, а въ прошедшемъ надежды его, мысли, дружбы лежали на земл слоемъ, какъ листья въ октябр, высохшіе, почернвшіе, разметаемые втромъ.

Но и при такихъ условіяхъ, въ такую пору жизни, не все равно — врить или не врить, что есть кто-нибудь, кто,— ну, хоть современемъ,— пожалетъ о васъ, и что этотъ кто-то дйствительно заслуживаетъ глубокой привязанности, какую вы къ нему чувствуете. Если же и въ этомъ обмануться, когда другого уже ничего нтъ, тогда вс разсчеты съ жизнью окончены, сведены въ сплошной пассивъ, врод того, какой остается посл лопнувшей банкирской лавочки: полная растрата всего, кром горсти мелкихъ денегъ, оставшихся какъ бы на смхъ.

Лаврентій Львовичъ снова вровалъ въ Анну, какою, онъ себ представлялъ ее, и въ ея доброе чувство къ нему. Подробныя объясненія не были ему нужны, простого утвержденія съ ея стороны было совершенно достаточно. И у Прозорова отрадно было на душ.

Удовольствіе, какое разговоръ съ Прозоровымъ доставилъ Анн, было мене условно и боле ярко. Она теперь убдилась, что Лаврентій Львовичъ не измнился, какъ ей казалось, онъ только впалъ въ недоразумніе. Но самый тотъ фактъ, что недоразумніе это онъ принялъ такъ близко къ сердцу, былъ краснорчивъ. Анн жилось! не особенно хорошо, но съ недавняго времени ей казалось, что возможна иная жизнь, и что эта жизнь, если бы только она началась, могла бы продолжаться навсегда. Въ впечатлніи, испытанномъ двушкой также,— если продолжать сравненіе,— былъ лучъ солнца,.но лучъ согрвавшій, лтній, полный общаній на долгое время. Въ продолженіе своей сознательной жизни она ‘ненавидла’ все любовное, во всемъ, что слышала и читала про любовь, всегда видла нчто или пошло-фальшивое, или отвратительное, всегда общала себ не выходить замужъ. Не только потому, что, живя взаперти, она привыкла считать себя некрасивой, такой, которую возьмутъ только за деньги, но еще и потому, что самая эта совокупность понятій — ‘выдадутъ’, ‘возьмутъ’, она будетъ ‘принадлежать’ кому-то, съ сопровожденіемъ фальшивыхъ приторностей и грязной реальности — возмущала ее.

И, однако, оказывается, что она положительно дружески расположена къ мужчин, уважаетъ его характеръ и видитъ въ немъ человка, привлекательнаго уже тмъ, что онъ не совсмъ обыкновенный. Оказывается дале, что при мысли потерять этого единственнаго друга, при предположеніи, что ‘та’ сдлаетъ изъ него свою игрушку, Анн становилось слишкомъ больно. Если она, которая прежде искренно не хотла жить, теперь такъ дорожила дружбой, значитъ, она какъ бы начинала дорожить и самою жизнью. Денегъ Прозоровъ не могъ отъ нея хотть, такъ какъ вся его судьба была отрицаніемъ корысти. И если того, кто сталъ ей какъ будто дорогъ, если его самого могло мучить разочарованіе въ Анн и мысль, что она выйдетъ замужъ, то, значитъ, и она заняла мсто въ его ум. Изъ всего этого выходило, что возможно, однако, и для нея нчто врод любви, но безъ этого противнаго, истасканнаго слова, въ самомъ дл сердечное что-то, какая-то привязанность одного рода, чмъ она чувствовала къ отцу, боле увлекательная и вмст боле исключительная, даже завистливая.

Анна сидла въ такомъ раздумь надъ книжкой, книжка ей надола, это была повсть именно про ту любовь, которая ей казалась и пошлой, и гадкой. А, вдь, возможно нчто не такое…— спрашивала себя двушка.— Что такое дружба и что — другое? Напримръ? могла ли бы она замужъ выйти за Прозорова, еслибъ такъ сложились обстоятельства? По крайней мр, безусловно-отвратительна это ей не было. Замужство, конечно, все-таки, гадость, съ кмъ бы то ни было. Но въ человк, который всегда жилъ для одной идеи, въ которомъ столько самоотверженія, могъ ли оказаться когда-нибудь недостатокъ деликатности?А жить съ другомъ… что-жь? это естественно… Но то’лько съ условіемъ, чтобы быть для него — всмъ, и длиться имъ она могла бы съ одною разв идеей его. Нтъ, не могла бы. Все — за все, и не иначе.

Она попробовала опять читать, но думала: вотъ прошла недля посл вечера у Ладыгиныхъ, а Прозоровъ досел не пришелъ? хотя и мачиха его приглашала, а отецъ всегда его охотно видлъ… За то въ эту минуту пріхалъ Верховцевъ, она услышала его голосъ въ гостиной, въ разговор съ ними. ‘Ну, хорошо, пусть, сегодня я къ нему выйду’,— сказала себ Анна.

Поклонившись Анн, вошедшей въ гостиную, Верховцевъ продолжалъ, обращаясь къ обимъ дамамъ:

— Теперь сообщу вамъ главную новость дня: вчера въ правленіи общества минеральныхъ богатствъ Ладыгинъ объявилъ, что оставляетъ должность предсдателя.

Евгенія Алексевна забыла о своей апатіи.

— Что же это значитъ?— живо спросила она.

— Вроятно, иметъ въ виду что-нибудь выше. Говорятъ, онъ милліонеръ,— Верховцовъ даже назвалъ цифру предполагаемаго богатства Ладыгина.

— Ну, знаете, въ чужомъ карман всегда кажется много… Мы еще и не были у нихъ посл вечера. Annette, задемъ къ нимъ се, то дня.

— Какъ хотите, но, можетъ быть, вы бы похали и безъ меня?

— Всегда тоже самое!— Евгенія Алексевна махнула рукой.— Какъ же ты будешь жить, сдлавшись самостоятельной?

— Буду видть только тхъ, кого захочу.

— А тхъ, кто будетъ нуженъ твоему мужу? Надо же занять свое мсто въ обществ. Я всегда говорю Ипполиту Юрьевичу, что онъ гораздо боле бы сдлалъ, ведя открытый домъ, чмъ вчно корпя надъ бумагами и забавляясь совсмъ ненужными политическими разговорами… Онъ любить внимательныхъ слушателей, а’ такими бываютъ только т люди, отъ которыхъ иной пользы и нтъ.

— Тотъ, кого выберетъ Анна Ипполитовна,— сказавъ Верховцевъ, взглянувъ на Анну,— многимъ будетъ готовъ пожертвовать за это.

Евгенія Алексевна встала.

— Вы еще останьтесь, я черезъ десять минуть выйду, переодвшись, а Annette, конечно, переодваться не станетъ.

— Я не поду, maman, какая имъ во мн нужда?

— Какъ хочешь.

— Владиміръ Александровичъ,— начала Анна, какъ только мачиха вышла.— Въ послднее время вы нсколько разъ возвращались къ тому, о чемъ вы мн говорили на дач. Дло это затягивается и принимаетъ такой видъ, какъ будто изъ него можетъ что-нибудь выйти.

— Прошу васъ,— съ живостью возразилъ онъ,— не ршайте еще ничего… Мн и такъ хорошо, прошу васъ…

— Видите, вы сами говорите, чтобъ я не ршала, значитъ, вы мой тогдашній отвтъ не считаете ршительнымъ. Если это продлится, вы будете вправ посл меня упрекать.

— Не буду упрекать, ничего не буду, оставьте меня такъ.

— Вдь, вы же и посл можете бывать у насъ сколько угодно. Но мн непріятна неясность. Я не нахожу удовольствія въ томъ, чтобы за мной ‘ухаживали’.

— Я люблю васъ и хочу посвятить вамъ жизнь, а не ухаживаю, за что же вы на меня сердитесь?

— Глупо было бы сердиться… Обиднаго для меня въ этомъ нтъ,— она продолжала говорить нисколько не красня и не улыбаясь.— Но я обязана повторить прежнее ршительнымъ образомъ и въ послдній разъ.

— Повторить, что та ‘глупость’, о которой вы тогда говорили, на васъ не пришла?— спросилъ онъ полу-иронически, полуобидчиво.

— Оставимъ шутки. Ничего противъ васъ, какъ человка, я не имю, но не выйду за васъ никогда. Если вамъ непріятно, мн жаль, я готова просить извиненія, но примите мой отвтъ серьезно, поймите, что и мн же не весело возвращаться къ этому.

— И такъ совсмъ? Чистая отставка?

— Я васъ никогда не принимала на службу!— и, завидя мачиху, Анна вышла.

— Нмцы это называютъ ein Korb,— сказалъ Верховцевъ, обращаясь къ Евгеніи Алексевн.— Ein Korb, то-есть корзина. Вотъ я стою съ корзиной!— несмотря на свою свтскость, онъ говорилъ тономъ обиженнаго, былъ смущенъ и по-мщански красенъ, какъ подумала Евгенія Алексевна.

Однажды за обдомъ у Желязовскихъ было нсколько человкъ, и въ ихъ числ Прозоровъ. Ипполитъ Юрьевичъ находился въ отличномъ настроеніи. Отставку Ладыгина въ обществ минеральныхъ богатствъ онъ объяснялъ тмъ, что будто Ладыгинъ назначается посланникомъ къ лужичинамъ, и такъ какъ бесда была въ тсномъ кругу, то Желязовскій позволялъ себ ‘не понимать’ нашу вншнюю политику, хвалилъ Францію, но смялся надъ союзомъ съ нею, а боле всего прохаживался насчетъ нашего бюрократизма и того, ‘куда мы идемъ’. Непосредственнымъ поводомъ особенно оживленнаго настроенія Ипполита Юрьевича было то, что начальникъ утвердилъ вс его представленія о наградахъ къ новому году, причемъ одну даже — сверхъ правилъ, и только въ уваженіе желанія Желязовскаго. Въ разговор за столомъ онъ сообщилъ и объ этомъ, не называя, однако, лицъ.

— А Эсперъ Ильичъ?— спросила Евгенія Алексевна. Мужъ ея покачалъ головой на нескромность такого вопроса.

Вслдъ затмъ онъ, однако, отвтилъ на этотъ вопросъ:

— Представь себ: сегодня я получилъ запросъ о неимніи препятствій къ переведенію его на службу въ ***.— Желязовскій назвалъ то вдомство, надъ которымъ самъ недавно одержалъ побду.

— Такъ и уходитъ, не предваривъ насъ?— спросила она еще, повидимому, равнодушно.

— Что-то мн бормоталъ, нсколько дней назадъ, но неясно. Вотъ и награждайте людей!

Посл обда Анна, по желанію отца, играла и затмъ разговаривала у рояля съ Прозоровымъ. Разумется, она разспросила подробно, на чемъ онъ основывалъ свою увренность, что она выходитъ замужъ. Теперь все это казалось забавнымъ. Разспрашивала и про школу при фабрик, для двушекъ.

— Я-таки сказала отцу, что хочу попробовать давать тамъ уроки.

— И позволилъ?

— О позволеніи не могло быть рчи. Разумется, онъ бранился, но, главное, не сказалъ, что запрещаетъ. Что же я могу преподавать и когда пріхать? Но только, пожалуйста, чтобы было не для моей забавы. Смшно было бы, если бы я это длала для школы, а школа допускала бы это для меня.

— Я уже говорилъ вамъ, что намъ нужна учительница, имющая свидтельство, вы его имете — вотъ уже и несомннная, намъ польза. Преподаваніе, вдь, безплатное. Правленіе фабрики даетъ средства на мужскую школу, а нашенскую ршительно отказалось, разршеніе оно выхлопотало только по настоянію управляющаго, моему и одного моего товарища, подъ условіемъ, что само не дастъ ничего.

— А помщеніе?

— Помщеніе, можетъ быть, посл отведется отдльное. При такихъ обстоятельствахъ, у насъ пока только воскресные классы для двушекъ, въ довольно поздніе часы — отъ 2 до 5, т.-е. по окончаніи мужскихъ воскресныхъ классовъ, въ томъ же помщеніи. Посщаютъ школу покамстъ только до двадцати ученицъ, а учимъ только мой товарищъ, я, да священникъ, благо попался добрый.

Условлено было, что наиболе удобно для другихъ, если Анна возьметъ на себя тотъ предметъ, который Прозоровъ преподавалъ въ мужской школ,— ‘понятія объ исторіи и географіи Россіи’. По воскресеньямъ, съ 2 до 3.

— Я и сама узнаю при этомъ кое-что новое изъ географіи,— смялась двушка,— а именно, гд Нарвская застава.

Онъ написалъ ей точный адресъ фабрики и сказалъ, что въ 2 часа встртитъ ее тамъ, у воротъ. Боле, чмъ когда-либо, они были друзья.

Позже пріхали кавалерійскій офицеръ, другъ Юрія Желязовскаго, съ своею сестрой, кругленькою женщиной, мужъ которой былъ командированъ куда-то въ провинцію. Евгенія Алексевна была благодарна пасынку, когда тому удалось оттянуть изъ ея комнаты эту даму, которую онъ сталъ забавлять передразниваньемъ общихъ знакомыхъ и невинною передачей скабрезнйшаго изъ новыхъ романовъ. М-мъ Желязовская за то овладла ея братомъ и Прозоровымъ, потомъ пожертвовала офицеромъ Лаврентію Львовичу, обращаясь исключительно къ нему. И здсь пошла рчь о физіологіи. Когда офицеръ присоединился къ громко смявшимся въ зал Юрію и его собесдниц, къ которымъ присла и Анна, Евгенія Алексевна съ обычною томностью и какъ бы не придавая своимъ словамъ иного значенія, кром разговорнаго, по поводу долетавшаго до нихъ смха той барыни и Юрія, сказала Прозорову:

— Вотъ вы бы попробовали съ ней счастья. Право, лучше, чмъ…— Она не договорила, но заключеніе сдлала совсмъ ясное:— Вы можете нравиться, а счастье въ жизни даютъ, все-таки, только чужія жены.

— Въ легкихъ связяхъ я не вижу счастья. На томъ вечер, гд мы были вмст, Ладыгинъ сказалъ какому-то молодому военному: ‘Никогда не держите своей ложи, своей жены и своей охоты, потому что все это можно имть у другихъ’. Неужели вы раздляете такой взглядъ? Меня все это давно уже не занимаетъ.

— Отчего вы сейчасъ — ‘взглядъ’? Ладыгинъ — умный человкъ и вы его не поняли, онъ точно также шутилъ, какъ и я теперь. Надо знать языкъ общества.— Тонъ этихъ словъ былъ весьма ядовитый.

Человкъ доложилъ о ча, и когда Евгенія Алексевна, съ сжатыми, тонкими, какъ бы всосанными губами и горделиво поднятою красивою головой, проходила мимо смющейся группы, Юрій шепнулъ Анн: ‘Маман ты теперь не клади пальца въ ротъ, взгляника на нее’.

XVIII.

Посл спора съ отцомъ, въ которомъ Желязовскій не запретилъ дочери здить въ фабричную школу, хотя и сказалъ, что это — нелпая затя, у Анны была еще настоящая ‘сцена’ съ мачихой, притомъ, такая сцена, въ которой Евгенія Алексевна окончательно показала острые когти изъ бархатныхъ лапокъ. Она не сказала, что Анна затваетъ нелпость, но намреніе падчерицы учить какихъ-то двокъ назвала желаніемъ ‘летать къ Прозорову’. Въ первое же воскресенье, въ часъ пополудни, когда Анна пошла спросить, можетъ ли она велть запречь лошадь въ линейку, оказалось, что кучеръ детъ съ Евгеніей Алексевной тотчасъ посл завтрака, а помощникъ его куда-то усланъ.

Анна взяла извощика и похала къ Нарвской застав, везя съ собой въ ремн кипу книжекъ, купленныхъ ею для раздачи двушкамъ. У воротъ фабрики ее встртилъ Лаврентій Львовичъ и провелъ въ пустой классъ. Тамъ онъ объяснилъ ей, на чемъ остановилось преподаваніе ея предшественника и въ чемъ заключались его учебные пріемы, которые она, впрочемъ, могла измнить по своему усмотрнію. Видя, что Анна какъ будто робетъ, онъ уврилъ ее, что ученицы внимательны и благодарны, — смущаться нечего.

— Излагайте какъ той вашей двочк, дочери швейцара, совершенно просто, но увренно.

Она засмялась.

— Мн нисколько не страшно, но смшно выступить профессоромъ. А вдругъ кто-нибудь изъ нихъ мн языкъ покажетъ? Вдь, я сама расхохочусь.

— Вы ихъ не знаете,— убдительнымъ тономъ возразилъ Прозоровъ, а самъ любовался этимъ милымъ ребенкомъ, который съ такимъ довріемъ пріхалъ въ совсмъ чужую среду, и не боялся, и никакой серьезности на себя напускать не думалъ.

— Что же он длаютъ теперь, мои ученицы?

— Теперь здсь, рядомъ, преподаетъ священникъ.

— А мн вы позволите пойти туда?

— Да идите съ Богомъ,

Сквозь нсколько растворенную дверь Прозоровъ видлъ, какъ Анна промелькнула въ классъ и сла на задней скамь, съ ученицами. Священникъ только внимательно посмотрлъ, но не прервалъ своей бесды.

По окончаніи его урока Прозоровъ познакомилъ священника съ Анной и просилъ, чтобы тотъ представилъ ее ученицамъ, такъ какъ теперь предстояла ея очередь. Священникъ былъ молодой и симпатичный. Въ короткомъ разговор онъ разъ назвалъ Аню ваше превосходительство, но не высказалъ ни сухости, ни подобострастія,— словомъ, держалъ себя сочувственно.

Пошли они съ священникомъ, а Прозоровъ остался въ комнат рядомъ. Введя Анну въ ея классъ, священникъ сказалъ, что прежній учитель будетъ преподавать другой предметъ, а вмсто него будетъ учительница, которую онъ назвалъ, высказавъ ожиданіе, что ученицы будутъ ее цнить и слушаться.

Примрно, черезъ часъ, Лаврентій Львовичъ немного растворилъ дверь и посмотрлъ. Анна уже не читала, она стояла окруженная двушками и длала имъ вопросы, стараясь убдиться, вс ли он понимаютъ значеніе карты, линій и точекъ, изображающихъ рки и города при нихъ. На глупый отвтъ одной ‘большой’ она улыбнулась и принялась съ жаромъ объяснять, двочку лтъ 12, за ея отвтъ, она погладила по голов. Разъ сказала громко: ‘Не кричать!’ — но такъ, какъ бы сказала подругамъ. Въ своемъ шерстяномъ черномъ плать, безъ украшеній, съ едва виднымъ вокругъ шеи кружевомъ, съ короткими волосами, которые блестли на солнц, Анна казалась профессіональною учительницей. Только улыбка ея была особенно веселая, и глаза сіяли отъ того, что ‘удалось’, а, можетъ быть, и оттого, что была, все-таки, ‘смшна’. Раздача книжекъ вызвала восторгъ, меньшія ученицы, а нкоторыя и изъ большихъ, ловили ея руки, чтобы поцловать.

— Отлично,— уврялъ ее Прозоровъ посл урока.

— Ну, да, мало ли что вы скажете.

— Я вамъ скажу серьезно, что вы поднимете школу. Вотъ увидите, будутъ больше ходить.

Она одвалась.

— Не всякій же разъ я книжки буду раздавать.

Прозоровъ подавалъ ей ея вещи.

— Поймите, что моему товарищу гораздо съ ними трудне, онъ долженъ быть съ ними оффиціальне и холодне и бранить ихъ’ не можетъ, а вамъ слдуетъ. Вообще, двушку он лучше поймутъ.

— И тутъ непремнно брань нужна… Я буду браниться съ вами за то, что вы въ дверь подглядываете.

— Бранитесь, все равно, я и такъ радъ.

Регулярно каждое воскресенье Анна стала здить въ школу и должна была сама убдиться, что дло идетъ на ладъ. Ученицъ у нея прибыло въ полтора раза, он ее полюбили, стыдились передъ ней не знать, иныя плавали, когда она была недовольна. Нкоторую помощь оказала она школ и деньгами. На нсколько десятковъ рублей въ такомъ дл создается иное весьма существенное.

Все это было хорошо, но за то въ дом для Анны становилось хуже и хуже. Мачиха безпрестанно длала ей ‘исторіи’. Прозорова Евгенія Алексевна однажды приняла, по собственному ея выраженію? comme un chien. Ршительный отказъ Анны Верховцеву и посщеніе школы постоянно приплетались ею ко всякой сцен съ падчерицей, съ обидными намеками. Анна въ этихъ ‘сценахъ’ умла сдерживать себя, хотя инсинуаціи мачихи иногда раскаляли ее до ‘бла’. Нервическая дрожь иной разъ едва позволяла ей стоять или сдлать нсколько шаговъ, чтобъ уйти. Обыкновенно, она молчала, и Евгенія Алексевна только въ глазахъ ея могла прочитать презрніе. Самое рзкое, что двушка отвтила разъ, было: ‘Это неправда’. Но она уже ршительно избгала оставаться съ мачихой наедин. Мало этого, Евгенія Алексевна стала часто жаловаться мужу на его дочь, что прежде длала крайне осторожно, иногда прибгала къ Ипполиту Юрьевичу въ слезахъ, убиваясь надъ злостью? грубостью Анны и мыслью, ‘чмъ все это кончится?

Вслдствіе такихъ жалобъ, и съ отцомъ были у Анны два тяжелыя объясненія. Они, впрочемъ, и для отца не были легки, такъ какъ Анна прямо спрашивала его, чмъ она виновата, и на упреки въ грубости отвчала, что она вовсе не говорила ни того, ни другого, ни десятаго, что ей было приписано. Ипполитъ Юрьевичъ любилъ жену несравненно больше, чмъ дочь, и уврялъ себя, что уважаетъ ихъ одинаково, но инстинктивно врилъ Анн больше.

Конечно, возможно было сказать ей просто: ‘Перестань здить въ школу,— хотя бы это и имло видъ простаго каприза,— перестань, чтобы я имлъ покой’. Но, странный человкъ, вотъ этого онъ сказать не могъ. Запретить, признавая себя неправымъ, просить по капризу жены и изъ жалости къ себ онъ былъ неспособенъ… или не могъ такъ уронить свою власть, не хотлъ насиліемъ удостоврить свою слабость. А доказать Анн, что преподаваніе въ школ было дломъ нехорошимъ, онъ былъ не въ состояніи, да и самъ не врилъ наговорамъ жены на Прозорова. Что тутъ было длать? Мужчина въ подобныхъ случаяхъ просто хватается за голову.

XIX.

Посл одного изъ такихъ объясненій съ отцомъ, объясненія, въ которомъ выступили на видъ и его положеніе, и условія, принятыя въ обществ, положимъ, глупыя, но которыхъ, все-таки, ‘намъ съ тобою не перемнить’, Анна, все-таки, похала въ школу. День былъ ясный, легкоморозный, безвтренный. По реакціи ли, посл домашнихъ дрязгъ, но ей на воздух дышалось легко. Жить ей было, конечно, не весело. Дома теперь стало хуже, чмъ было когда-либо. И, несмотря на то, она чувствовала себя какъ-то иначе, мене заколоченной въ какой-то гробъ. Послдніе дни она особенно грустила. Къ отцу ея пришли формальнымъ порядкомъ бумаги, оставшіяся посл его покойнаго брата. Въ числ ихъ было письмо къ Анн, которую тотъ всегда особенно любилъ, и фотографическая его карточка, назначенная для нея.

Вотъ его письмо: ‘Аня дорогая, ты у меня всегда передъ глазами. Вижу тебя институткой, а всего чаще двочкой. Ты и тогда надолго задумывалась, слыша, сколь бываетъ горя. Съ тхъ поръ дядя твой много его вынесъ. Ты бы меня ныньче не узнала, и вотъ теб мой плохой портретъ. Жить мн уже недолго и хочу съ тобой проститься. Теперь ты многое понимаешь, ты умная. Не могу уже быть полезнымъ никому и тебя не увижу. А я тебя любилъ крпко, ты у меня одинъ другъ, звздочка ты моя. Мыслью о теб я не разъ поддерживалъ себя вдали отъ всхъ, кого зналъ прежде. Всему бываетъ конецъ. Хотлъ бы я, чтобы ты была счастлива. Такому существу, какимъ ты общала быть, для счастья нужно уважать себя, быть правой передъ собою, смло идти къ тому, чего хочешь, не бояться никого и не забывать о тхъ, кому можешь помочь. Тогда будешь жить тою жизнью, которою жить стоитъ. И будешь съ душевнымъ покоемъ. Прощай, Аня. Цлую синіе глазки, которые мн всегда такъ хотлось еще увидать’.

На карточк было лицо почти старческое, но можно было узнать дядю. Нижняя часть фотографіи была грязная, какъ будто карточка перешла чрезъ много рукъ, не заботившихся о ея сохранности.

Много въ эти дни Анна плакала, и надъ дядей, и надъ собой. Но, все-таки, несмотря на эту боль, несмотря на новыя непріятности, она только теперь, какъ будто, начинала жить. Прежнее существованіе — это былъ точно подземный корень растенія, ростокъ въ первую минутку, когда онъ выглянетъ изъ почвы, долженъ испытывать подобное ощущеніе: въ первый разъ онъ хватаетъ изъ воздуха углеродъ, это чего-нибудь стоитъ, это начатокъ хотя слабый, но уже иного существованія, непохожаго на прежнее: растеніе началодышать.

Быстро хала въ отцовскихъ санкахъ, въ шубк съ собольимъ, воротникомъ и въ бломъ платк на черной барашковой шапк собственнаго выбора, учительница фабричной школы. Но до Нарвской заставы далеко. Воздухъ былъ чистый, бодрящій. Мысли о дяд переходили въ размышленіе о томъ, что ей когда-то разсказы, валъ Прозоровъ о своихъ прежнихъ отношеніяхъ къ покойному. Вотъ этотъ Прозоровъ, вдь, онъ имлъ бы право написать то же самое, что пишетъ дядя о жизни, могъ бы написать передъ смертью тому, кого бы больше всхъ любилъ…

Еще не дозжая заставы, въ конц Екатерингофскаго парка, посреди дороги встрчались кучки рабочихъ. День былъ воскресный, но въ кучкахъ этихъ не слыхать было ни псни, ни брани, ни громкаго призыва отставшихъ товарищей. А, между тмъ, въ кучкахъ оживленно разсуждалось, причемъ бесдующіе сдвигались близко, съ руками на плеч или на борту сосда.

Когда санки уже приближались къ фабрик, кучеръ обернулся.

— Анна Ипполитовна, тутъ что-то неладно,— сказалъ онъ.— Не прикажете ли воротиться?

Анна видла, что стояла толпа передъ конторой, но толпа молчаливая, выжидавшая.

— А что?— спросила двушка кучера.

— Такъ, какъ будто споръ, что ли, неизвстно,— отвчалъ кучеръ, съ обычною неохотой простыхъ русскихъ людей высказывать догадки о длахъ, изъ которыхъ что-нибудь можетъ ‘выйти’.

Онъ только сдержалъ лошадей.

— Ну, подъзжай,— сказала она ршительно.— Тамъ узнаемъ.

Когда у школы она сходила съ саней, Прозорова не было, а изъ толпы долетлъ точно рокотъ множества голосовъ, впрочемъ, довольно сдержанный. Анн послышалось только будто разъ двадцать повторенное ‘Иванычъ, Иваныча’. Иные махали шапками. Школа была отперта, но совершенно пуста. Анна уже хотла уйти, когда появился Прозоровъ, увидавшій издали ея сани.

— Уроковъ сегодня не будетъ,— сказалъ онъ нсколько взволнованнымъ голосомъ.

Оказалось, что наканун, при разсчет, рабочіе громко заявляли неудовольствіе. Сегодня они собирались съ утра и требовали управляющаго.

— Иванычъ, это — онъ?

— Да, Германъ Ивановичъ. Онъ уже приходилъ и вмст со иною уговаривалъ ихъ разойтись. Теперь онъ въ правленіи, споритъ съ двумя директорами. Онъ за требованіе рабочихъ, которое, въ сущности, справедливо.— И самъ Прозоровъ ходилъ въ правленіе, то, будучи только врачомъ, могъ стараться лишь частнымъ образомъ.

— Такъ я поду.

— Лучше подождите здсь свой часъ. По дорог могутъ быть пьяные. Управляющій скоро выйдетъ и они разойдутся.

— А для васъ отъ этой исторіи не можетъ быть послдствій?— кирочила Анна.

— Н-н-тъ, — произнесъ онъ въ растяжку.— Да, впрочемъ, что же мн?— Онъ махнулъ рукой.— Ну, такъ посидите, я опять сейчасъ приду.

Подождавъ минутъ десять, Анна вышла въ наружной двери школы, откуда была видна контора. Проходили дв двочки, узнали жительницу и побжали къ ней. Отъ нихъ она разузнала, боле или мене, въ чемъ было дло. Вскор на крыльц конторы показался человкъ въ цилиндр на голов, это былъ управляющій. Онъ сказалъ рабочимъ нсколько словъ, посл которыхъ поднялось громкое галднье. Управляющій махалъ на толпу обими руками, рабочіе толкали другъ друга, каждый порываясь впередъ.

За толпой рабочихъ показались и женщины, а вокругъ Анны собралось съ десятокъ двушекъ. Она пошла вмст съ ними и стала съ тми женщинами, которыя придвинулись къ толп.

— Сказано, завтра — ршеніе. Что-жь вы стоите?— уговаривалъ управляющій.

— Тепериче мы стоимъ…

— А завтра не придемъ. Ладно имъ, чертямъ!

Одинъ, подвыпившій, взялъ управляющаго за рукавъ.

— Ты, Германъ Иванычъ, напримръ, нмецъ хорошій, будемъ говорить такъ…

— Семеновъ, отвяжись. Стоять нечего, все равно сегодня ничего не будетъ,— уговаривалъ управляющій рабочихъ.

— Такъ пусть же они сдохнутъ! Не приходить завтра, ребята? Черти!… Не придемъ!— кричали на разные голоса.

— Ты то сообрази… Напримръ, ты нмецъ добрый,— приставалъ Семеновъ.

Сбоку къ толп подошелъ Прозоровъ.

— Докторъ!— раздались голоса.— Ура, докторъ!

Толпа, очевидно, разгуливалась.

— Смотрите, завтра приходить всмъ!— громко сказалъ Лаврентій Львовичъ.— Вы непростительную ошибку сдлаете,— пояснилъ онъ, тише,— что вы маленькіе, что ли?… Разв не знаете?… Выслушайте завтра отвтъ, пусть не вы будете виноваты… Разв не будетъ времени посл отказаться?

Послдовало краткое молчаніе.

— Такъ-то такъ,— началъ было рабочій съ подслповатыми глазами,— а только ихъ, дьяволовъ…

— Ну, говорю, приходить всмъ!— повторилъ Прозоровъ.— Что-жь вы не слушаетесь? Продался я имъ, что ли? Расходиться сейчасъ, иначе все дло испортите!

Толпа раздвинулась.

— Онъ, братцы, знаетъ, что говорить… Какъ бы, однако, того…

— Капитонъ Павловичъ, вы человкъ разсудительный, ну, поврьте же мн и уведите тхъ вотъ,— просилъ Прозоровъ рабочаго въ синемъ армяк.

Семенова онъ повернулъ плечами.

— Помните, какъ вы тряслись?— спросилъ его докторъ.— Опять будетъ то же самое.

Медленно и неохотно толпа расходилась.

Когда Прозоровъ подошелъ къ Анн, она сказала ему:

— Я хочу выпить воды.

Они возвратились въ школу, онъ подалъ двушк стаканъ и за, мтилъ, что рука ея сильно дрожала.

— Успокойтесь,— сказалъ онъ, подавъ ей стулъ, а самъ слъ на школьной скамейк.— Кажется, дло принимаетъ хорошій оборотъ, эти два директора подались, завтра они будутъ на нашей сторон.

— Вы прідете къ намъ завтра, чтобы сказать?

— Милая вы, добрая! Непремнно пріду. Посидите еще минутъ пять и оправьтесь. Я проду съ вами до города, чтобы вы не боялись.

— Я не боюсь теперь. Только тамъ, когда была толпа… Могли же иные и броситься на управляющаго и на васъ.

— О, нтъ, я ихъ знаю! Съ этой стороны мн ничто не угрожаетъ. Скажите про себя, какъ вы живете, добрая, хорошая Анна Ипполитовна?

Онъ взялъ ея руку и пожалъ, глядя, если можно такъ выразиться, всею душой въ ея милые, чудные глаза. Ея рука возвратила пожатіе.

— Живется плохо, дома прежнія исторіи, невесело.

— Въ чемъ же он?

— Домашнія дрязги, непріятно.

— Вамъ тяжело дома, это я вижу давно. Счастливъ тотъ человкъ, съ которымъ вы когда-нибудь, да уйдете же изъ семьи.

Она отвтила разсерженно:

— Я вамъ говорила, что никогда.

Онъ не зналъ, что сказать. То-есть зналъ давно, что хотлъ бы сказать ей. Но ни т, ни она никогда не согласились бы, и что же онъ могъ бы дать этому молодому существу? Надо самому было имть молодость, безопасность, обезпеченность отъ лишеній.

Она прервала молчаніе, показавъ ему карточку дяди, которую привезла съ этою цлью.

— Узнаете?

Уже опять глаза ея свтились добротой, лицо грустно улыбалось.

— Рафаилъ Ипполитовичъ,— произнесъ онъ, наконецъ, нсколько секундъ пристально поглядвъ на портретъ.

Внизу, на загрязненномъ фон, была надпись чернилами: Моему другу.

— Вамъ?— спросилъ онъ, поднявъ на нее глаза.

— Мн… Оставьте эту карточку у себя и отдайте ее поправить, а теперь скажите, лаврентій Львовичъ…

По ея просьб Прозоровъ сообщилъ ей еще нсколько подробностей о времени, когда онъ близко зналъ ея дядю и былъ съ нимъ друженъ. Потомъ пояснилъ въ короткихъ словахъ и тотъ періодъ своей жизни, о которомъ нсколько мсяцевъ тому назадъ не хотлъ ей разсказывать. Объясненіе, впрочемъ, не заняло боле нсколькихъ минутъ. Видя, что онъ былъ когда-то близокъ съ покойнымъ, Анна подумала:

‘Какой онъ самъ былъ въ то время? Такимъ ли же ршительнымъ, увреннымъ въ себ, какъ бываютъ въ сраженіи, такимъ, какъ онъ стоялъ сегодня среди бушевавшей толпы?’

— А вотъ письмо его ко мн.

Она передала смятый и также попятнанный листокъ, которы Лаврентій Львовичъ прочелъ.

— Да, бдный онъ… былъ,— прибавилъ Прозоровъ.— Но все кончено, и съ нами когда-нибудь кончится.

Возвращая двушк письмо, онъ увидалъ упавшую слезинку.

Прозоровъ взялъ об ея руки и смотрлъ на нее, не пробуя утшать, онъ зналъ ея положеніе дома: ему было невыразимо жаль ее, но у него не было словъ. Пожимая эти любимыя руки, онъ только повторилъ изъ письма: ‘Звздочка…’ Да, напрасно уже сдерживалъ себя. Лаврентій Львовичъ, онъ не могъ больше совладать съ собою.

— Смло или къ тому, чего хочешь, пишетъ покойный,— тихо проговорилъ онъ, не выпуская ея рукъ.— Даже если нтъ надежды?— Онъ какъ бы спрашивалъ себя объ этомъ, но затмъ сказалъ:— Я такъ васъ люблю, какъ христіане любили Того, за кого страдали… И еще люблю какъ сумасшедшій…

Надъ письмомъ человка, который во всемъ отчаялся и лишилъ себя жизни, они наклонились и тихо, едва прикасаясь губами, они цловали другъ друга.

— Но что же изъ этого выйдетъ?— спросила Аня, вынувъ свои руки изъ рукъ друга.

— Мн наврное откажутъ,— произнесъ онъ почти дловымъ тономъ.

— А я не пойду противъ воли отца.

— Мы увидимся завтра, можетъ быть, въ послдній разъ, и вроятно, нельзя уже будетъ сказать, что скажу сегодня: такъ, какъ я васъ люблю, любятъ навсегда.

XX.

На другой день Прозоровъ пріхалъ къ Желязовскимъ и предвидя, что посл уже нельзя будетъ говорить съ Анной, сказалъ человку доложить о себ барын и барышн. Анна явилась сей часъ же и Лаврентій Львовичъ передалъ ей, что правленіе общало исполнить часть требованія рабочихъ, и работы на фабрик возобновились.

— Карточку по исправленіи я вамъ пришлю заказнымъ письмомъ,— прибавилъ онъ и, пользуясь минутами, пока никто не вошелъ въ залу, жадно смотрлъ на нее, какъ бы собираясь унести во взгляд съ собой, запечатлть въ себ ее всю глубже, ясне.

Вскор въ гостиной показалась Евгенія Алексевна, она сперва не хотла принимать Прозорова, но Анна предупредила отказъ своимъ выходомъ, длать было нечего. Посл обычнаго визитнаго разговора, онъ спросилъ, нтъ ли кого-нибудь у Ипполита Юрьевича, и прошелъ въ кабинетъ.

Желязовскій обрадовался Лаврентію Львовичу, котораго давно не видлъ, и, не давъ ему говорить, тотчасъ сталъ разсказывать о новомъ оборот того дла, въ которомъ Прозоровъ былъ его импровизированнымъ сотрудникомъ.

— Представьте, что они длаютъ: новые запросы, на необходимость которыхъ имъ было указано въ засданіи, вышли въ смысл для нихъ неблагопріятномъ, вслдствіе того, они расширили свой проектъ, чтобы притянуть къ сужденію о немъ еще разныя другія вдомства… Запросили даже коннозаводство, за волосы привлекли къ этому длу вопросъ о казенныхъ арендахъ въ Остзейскомъ кра, состоящихъ въ пользованіи дворянства, и, такимъ образомъ, добились, что теперь большинство отзывовъ, все-таки, въ ихъ пользу. Газет же, которою они распоряжаются, велятъ писать, что вся оппозиція противъ предполагаемой мры исходитъ отъ поляковъ, нмцевъ, жидовъ и иностранныхъ кабинетовъ, не желающихъ благосостоянія Россіи!

— Ну, значитъ, они возьмутъ верхъ,— проговорилъ Прозоровъ,съ нетерпніемъ дожидавшійся конца этого разсказа.

Желязовскій ехидно усмхнулся:

— Одна изъ ихъ комбинацій состоитъ въ томъ, чтобъ устроить новую отрасль управленія, въ томъ же вдомств, и знаете для кого?— для Ладыгина, говорятъ, онъ потому и вышелъ изъ компаніи, что ему положительно общано то мсто. Но сами согласитесь: вдь, въ новомъ вид проектъ сдлался уже совершенною нелпостью. Пройти онъ безусловно не можетъ въ этомъ распространенномъ до абсурда вид… Сверхъ того, я положительно знаю, что противъ него У., графъ П.,— онъ назвалъ нсколько именъ.— Положимъ, бывали промахи, но это ужь черезъ-чуръ, это ужь не иметъ никакихъ шансовъ.

— Я къ вамъ съ личнымъ дломъ, которое васъ нсколько озадачитъ, Ипполитъ Юрьевичъ, и могло бы заставить васъ думать обо мн худо. Поэтому я прежде разскажу вамъ фактъ изъ своей жизни. Вы встрчали гд-нибудь г-жу Самойлову?

— Ту, перезрвшую красавицу, сестру генерала В.? Что-жь, это — романъ будетъ?— и онъ сочувственно улыбнулся.

— Въ прошлую войну,— продолжалъ Прозоровъ,— на передовомъ посту подъ Арабъ-Конакомъ я сдлалъ удачную перевязку молодому князю Ш., родственнику генерала В., потомъ, въ полевомъ лазарет, двое моихъ товарищей врачей и мой начальникъ ршили было отнять князю Ш. ногу, я одинъ отрицалъ необходимость операціи и настоялъ на своемъ, такъ какъ самъ раненый поврилъ мн, ршительно отказался отъ ампутаціи — и выздоровлъ. Разсказываю это, чтобы объяснить вамъ, какимъ образомъ я познакомился съ генераломъ В. Еще во время похода за Балканы онъ написалъ обо мн въ штабъ, мн оказали исключительное отличіе за участіе въ томъ дл и перевели меня въ Петербургъ, съ тмъ, чтобы я сопровождалъ сюда выздоравливавшаго Ш. Здсь дамы ихъ прокричали про меня,— словомъ, я на нсколько мсяцевъ сдлался чуть ли не моднымъ врачомъ въ тхъ сферахъ, хотя былъ еще почти начинавшимъ практикантомъ. Впослдствіи случились личныя обстоятельства, которыя заставили меня ухать далеко и надолго изъ Петербурга… Такъ вотъ, въ т мсяцы, о которыхъ я вамъ сказалъ, сестра генерала В., красивая двушка, почему-то привязалась ко мн и просто сама сдлала мн предложеніе.

— Ну-съ?

— У нея было состояніе, не знаю какое, но знаю, что значительное: его потомъ растратилъ мужъ ея, Самойловъ, и теперь они нуждаются.

— И отчего же вы не женились? Т ваши обстоятельства, вроятно, помшали? Я слышалъ, что у нея до замужства была исторія съ какимъ-то докторомъ. Такъ это вы, скажите!

— Нтъ, помшало не то. Я не чувствовалъ къ ней ничего, даже и антипатіи, но такъ какъ ей не было разсчета за меня выходить, то я долженъ былъ врить, что она длала это по чувству, и, быть можетъ, женился бы на ней, если бы она не была богата. Но, не любя ея самъ, я не могъ сдлать того, что значило, казалось мн, продаться. Я ей сказалъ, что не могу жениться, пересталъ у нихъ бывать, а потомъ подоспли и мои личныя обстоятельства. Исторіи же у нея никакой не было, даю вамъ честное слово. Просто сама говорила, что пошла бы за меня, и что въ такихъ случаяхъ обыкновенно говорится. Вотъ и все.

— Ну, что-жь, вы поступили благородно.

Прозоровъ тяжело передохнулъ.

— Вы поймете, Ипполитъ Юрьевичъ, что не пришелъ же я къ вамъ, чтобы хвастать поступкомъ, который вдобавокъ ничего не измнилъ, такъ какъ я едва ли бы и усплъ жениться, еслибъ согласился. Я, Ипполитъ Юрьевичъ, пришелъ вамъ сказать, что, люблю вашу дочь. Для того, чтобы вы не приписали мн разсчетовъ, на которые я неспособенъ, я вамъ и разсказалъ случай изъ моей жизни.

— Позвольте…

— Дайте мн окончить, ради Бога, каково бы ни было ваше ршеніе. Я нисколько не ослпляю себя, понимаю, какъ невыгодна для Анны Ипполитовны такая партія. Я не молодъ, неизвстенъ, бденъ, въ прошломъ создалъ себ препятствія. Заработать я могу, при желаніи, всего тысячи три въ годъ, денегъ отъ васъ я просить никогда не буду и застрахую свою жизнь. Врьте только, что со мной ваша дочь будетъ счастлива, если не называть счастьемъ одн деньги. Я у васъ прошу ея руки.

— Видите, Лаврентій Львовичъ, — произнесъ Желязовскій, посл паузы, и вдругъ спросилъ:— Вы, разумется, говорили съ ней?

— Я сказалъ о своемъ чувств и она отвтила, что приметъ его, при вашемъ согласіи.

— Вотъ видите, все это очень хорошо, хотя жена, оказывается, и была права, что не слдовало Ан здить на фабрику. Васъ, Лаврентій Львовичъ, я всегда считалъ и считаю человкомъ честнымъ, помню и то, что вы — сынъ школьнаго товарища, съ которымъ я былъ друженъ. Но все это — чувства. Однако, гд идетъ рчь о судьб дтей, тамъ и эгоизмъ является чувствомъ дозволительнымъ, а эгоизмъ заставляетъ меня совершенно оставить въ сторон васъ въ данномъ случа и думать только о ней…

— Разумется.

— Вы сами предупредили меня, назвавъ все то, въ чемъ я самъ указалъ бы вамъ препятствія къ моему согласію. Прибавлю, что дочь воспитана если не въ роскоши, то въ достатк, котораго она не примчаетъ только пока онъ есть. Вы совершенно врно сказали, что достатка ей дать не можете никогда,— наоборотъ, я бы, пожалуй, могъ опасаться за вашу и ея судьбу… Признайте сами, что при такихъ условіяхъ я согласиться не могу. Вы разсказали мн случай изъ вашей жизни, но вы были тогда молоды и если бы спросили своего отца, можетъ быть, онъ, по свойственному отцамъ эгоизму, посовтовалъ бы вамъ не преувеличивать, не принимать дла такъ, какъ вы его приняли. Какъ бы то ни было, передъ вами, все-таки, была собственная дятельность, вы могли и самостоятельно проложить себ дорогу въ житейской борьб. Двушку же, привыкшую къ иному, отдать на всегдашнія лишенія, быть можетъ, на что-нибудь худшее, на основаніи чувства, которое можетъ замнить все лишь въ теченіе нсколькихъ мсяцевъ,— можетъ ли, вправ ли это сдлать отецъ, скажите сами?

— Я ее люблю, опасности ее не подвергну, больше ничего не могу сказать.

Желязовскій взялъ Прозорова за об руки.

— Нтъ, любезный Лаврентій Львовичъ, оставьте эту мысль и не старайтесь видться съ Аней, если жалете ее. Поврьте мн, все въ жизни забывается, кром, пожалуй, обиды. А я всегда сохраню къ вамъ дружбу и черезъ годъ-два опять станемъ видться. Не сочтите же обидой того, что мн велитъ обязанность.

— Я предвидлъ отказъ,— сказалъ Прозоровъ, вставая,— и потому просить васъ мн было не легко. Но одна боязнь показаться вамъ искателемъ приданаго, одна гордость моя не могли удержать меня… Я долженъ знать, что сдлалъ все.

— Ахъ, Лаврентій Львовичъ… еслибъ вы знали, какъ мн жаль всего этого!

— Могу я васъ просить передать Анн Ипполитовн, что я пришлю ей черезъ нсколько дней фотографическую карточку въ заказномъ конверт?

Они пожали другъ другу руки.

Представленіе о предполагавшейся мр, о которомъ Желязовскій говорилъ Прозорову, проходило, въ новомъ своемъ вид, обычныя стадіи, но уже не возбуждая въ обществ прежнихъ, оживленныхъ толковъ. По крайней мр, Петербургъ, однажды убдившись, которая сторона пользовалась большимъ вліяніемъ, сдлался довольно равнодушнымъ къ дальнйшему ходу вопроса. Газеты къ нему, правда, возвращались по временамъ, особенно одна, но такъ какъ въ это время предметами разговоровъ стали слухи о совсмъ иномъ дл, да еще были приготовленія къ какому-то празднеству, то читатели, встрчая статьи о прежнемъ вопрос, говорили: ‘Ну ужь, опять эта исторія,— видно, не о чемъ писать’въ чемъ читатели отчасти не ошибались, такъ какъ писать, въ самомъ дл, было если не о чемъ, то не для чего. Въ своемъ новомъ, расширенномъ состав, проектъ имлъ еще мене шансовъ пройти, чмъ прежде, и дло двигалось какъ будто только по инерціи, потому, что однажды было пущено, а административныя функціи имютъ свою непреложность.

Сообразно большей разносторонности содержанія, и самая мотивировка была теперь сложне, разнородне, что хотя съ логической точки зрнія ея не усиливало, но длало проектъ отчасти похожимъ на т желзныя суда новой системы, которыя состоятъ изъ замкнутыхъ въ себ частей, такимъ образомъ, что поврежденіе одной части не подвергаетъ опасности цлаго.

Впрочемъ, разнородность какъ содержанія, такъ и соображеній въ новомъ проект объяснялась и самою многократностью его переработки, въ которой принимали участіе многіе способные люди, и въ числ ихъ Михаилъ Дмитріевичъ Ладыгинъ. Едва ли не имъ преимущественно была внесена національная точка зрнія въ вопросъ по существу своему экономическій. За то другой нашъ знакомый, занятый въ это время и нкоторыми домашними кризисами, результатомъ какъ-то внезапно обострившагося характера его молодой жены, Желязовскій, только изъ зданія своего вдомства слдилъ за дальнйшимъ ходомъ близко его интересовавшаго административнаго дла. Новыхъ объясненій отъ Желязовскаго начальникомъ его по этому вопросу не требовалось и въ засданіе той коммиссіи, которая должна была вновь разсмотрть дло, онъ призванъ не былъ.

Въ день засданія онъ отправился обдать въ клубъ, и каково же было его удивленіе, когда онъ узналъ, что проектъ,— довольно, впрочемъ, неожиданно для всхъ,— на этотъ разъ прошелъ. Прошелъ, правда, не цликомъ, но приблизительно въ томъ именно состав, въ какомъ былъ внесенъ первоначально. Въ результат оказалось, что расширеніе его и разнородность аргументовъ не помшали, но помогли ему осуществиться. Дйствительно, въ силу затребованія новыхъ отзывовъ, проектъ пріобрлъ двухъ новыхъ вліятельныхъ защитниковъ въ засданіи. Расширеніе же, данное теперь самому объему дйствія проекта, дозволило заинтересованному вдомству согласиться на важныя уступки при обсужденіи, на значительныя урзки въ предположеніяхъ. Такія уступки и урзки, сдланныя, главнымъ образомъ, вслдствіе возраженій начальника Желязовскаго, несомннно свидтельствовали, все-таки, о значительномъ вліяніи этого послдняго лица и потому его удовлетворили. Однимъ словомъ, новое обсужденіе привело къ благополучному компромиссу, удовлетворившему об стороны, и, въ дйствительности, проектъ и прошелъ въ томъ же, примрно, объем, какъ былъ внесенъ въ первый разъ, причемъ ‘національный’ интересъ уцллъ въ этомъ экономическомъ мропріятіи въ одной лишь оговорк, то-есть врод поплавка, указывавшаго теченіе.

Возвратившись домой и заставъ жену въ новомъ припадк жалобъ на Анну, на домъ, въ которомъ никто не бываетъ, на потерянную жизнь и такъ дале, Ипполитъ Юрьевичъ не хотлъ слушать даже и сына, который началъ было анекдотъ о томъ, какъ директоръ какого-то банка за оффиціальнымъ завтракомъ посыпалъ ветчину солью, чтобы обмануть Бога, будто это телятина. Юрій, разумется, нуждался въ деньгахъ.

Но Желязовскій услся въ кабинет и предался раздумью. Ему было досадно, что самая видная за послдніе мсяцы работа его обратилась въ ничто, а еще боле было досадно, что начальникъ какъ бы устранилъ его отъ этого дла. Настроеніе Ипполита Юрьевича было такое непріятное, что ему доставило бы удовольствіе подать въ эту минуту просьбу объ отставк. Но теперь къ ней уже ршительно не было повода, такъ какъ онъ не участвовалъ въ послднемъ фазис того дла. А сверхъ того, и въ первый разъ, когда онъ заговорилъ о ней, едва ли Ипполитъ Юрьевичъ ожидалъ, что его просьба объ увольненіи была бы принята. Теперь же странно было и думать объ этомъ. Но въ голов человка, хотя бы умнаго, хотя бы весьма солиднаго уже по своему положенію, проносятся иногда невольно разныя непрошенныя мысли, даже мысли о пустякахъ. Такъ, напримръ, ш-me Желязовская мсяца два тому назадъ была, дйствительно, права въ томъ, что на новый годъ мужу ея выходила въ очередномъ порядк…ская лента, какая же тутъ отставка?…

XXI.

Между тмъ, по городу съ нкотораго времени стали снова ходить неблагопріятные толки о Желязовскомъ. Отчасти это было только воспроизведеніе тхъ толковъ, о которыхъ уже упоминалось въ начал разсказа. Въ нихъ лишь отражался фактъ, что этотъ дятель не соотвтствовалъ времени, повторялъ такія слова и имлъ такія отношенія, которыя уже не котировались на бирж, называемой общественнымъ мнніемъ. Но къ пересудамъ этого рода, смолкшимъ временно вслдствіе успха Ипполита Юрьевича при доклад въ важной коммиссіи, теперь еще присоединились неясные сперва слухи о какомъ-то дл некрасиваго свойства. Одни говорили, будто онъ взялся хлопотать о концессіи элеваторовъ, за что ему иностранною компаніей былъ общанъ милліонъ, но уронилъ это дло своею безтактностью, что было непростительно въ его положеніи. Другіе догадывались, что у него въ управленіи давно уже большая растрата суммъ, которая прикрывается только потому, что обнаруженіе ея коснулось бы слишкомъ многихъ людей въ разномъ положеніи. Была рчь и о какомъ-то подряд, взятомъ Желязовскимъ на чужое имя.

Слухи этого свойства распространились лишь недавно и если бы требовалось точне опредлить моментъ, съ котораго они пошли по городу, то, наврное, оказалось бы, что этотъ моментъ совпадалъ съ переходомъ Эспера Ильича Зорядко въ другое вдомство и одновременнымъ опредленіемъ его въ должность сверхштатнаго бухгалтера въ правленіе общества минеральныхъ богатствъ, пока Ладыгинъ еще состоялъ тамъ предсдателемъ.

Понятно, что до Желязовскаго подобные разговоры не доходили. На другой день посл того, какъ онъ узналъ въ клуб, что вдомство, въ которомъ служилъ Ипполитъ Юрьевичъ, потерпло, на его взглядъ, полнйшее пораженіе, онъ имлъ у своего начальника докладъ по текущимъ дламъ. Онъ похалъ, допуская мысль, что начальнику будетъ передъ нимъ нсколько неловко, такъ какъ нельзя же было не понять, что напрасно тотъ снова вздумалъ обойтись безъ помощи своего подчиненнаго и въ результат проигралъ дло. Начальникъ, однако, ни словомъ не упомянулъ объ этомъ происшествіи, а по окончаніи доклада просилъ Желязовскаго прислать справку о подряд на заготовленіе дровъ по зданіямъ его управленія. Ипполитъ Юрьевичъ тутъ же объяснилъ, что подрядъ былъ отданъ Смирнову, который хотя прежде дровянымъ дломъ не занимался, но человкъ состоятельный, что, въ виду значительнаго вздорожанія дровъ, управленіе должно было признать выгоднымъ вызовъ Смирнова поставлять въ теченіе трехъ лтъ по прежнимъ цнамъ, вмсто того, чтобы назначать торги, что ране обычнаго срока назначенія торговъ имъ, желязовскимъ, былъ представленъ тому же начальнику докладъ по этому длу и удостоился утвержденія, что поставка, въ дйствительности, началась съ 1 числа текущаго мсяца и сложенныя досел дрова оказываются удовлетворительными, наконецъ, что Смирновъ въ настоящее время проситъ о передач остальныхъ частей поставки другому лицу и что объ этомъ будетъ представленъ докладъ завтра же, могущій замнить и справку. Начальникъ удовольствовался этими свдніями.

На слдующій день ему, дйствительно, былъ присланъ докладъ о передач ‘исполненія означенной поставки въ остальныхъ частяхъ таковой, по просьб 1 гильдіи купца Смирнова, коллежскому секретарю Сотникову, съ удержаніемъ въ обезпеченіе оной прежнихъ залоговъ, представленныхъ Смирновымъ, впредь до замны послднихъ Сотниковымъ новыми, благонадежными залогами’. Начальникъ одобрилъ и этотъ докладъ, такъ какъ цны, понятно, оставались т же, а он были несомннно выгодны. Затмъ контрактъ былъ переписанъ на имя Сотникова.

Такъ прошла недля со времени послдней поздки Анны въ школу, куда отецъ, разумется, положительно запретилъ ей здить. Въ сцен, которая произошла по поводу сватовства Прозорова, приняла участіе Евгенія Алексевна, она первая и упомянула о необходимости запретить Анн т ‘педагогическіе визиты’, какъ она выразилась. Напрасно двушка, обращаясь къ отцу, спросила его, неужели онъ такъ мало иметъ къ ней доврія, что не полагается на ея слово — не видться при посщеніи школы съ Прозоровымъ? И неужели она такая хрупкая, что ее нужно охранять?

Это только подлило масла въ огонь. Мачиха стала ее язвить, что въ такомъ случа ей теперь уже не зачмъ и здить на фабрику, что не двки же могли ее интересовать. А Ипполиту Юрьевичу пришлись не по нраву слова о ‘хрупкости’ и ‘охраненіи’, пахнувшія будто бы нигилизмомъ, котораго онъ, при либеральныхъ своихъ убжденіяхъ, терпть не могъ. Поэтому онъ, ‘оборвавъ’ дочь, сталъ ршительно на сторону мннія жены и положилъ свое безусловное veto на посщенія школы.

Анна, которой тяжело было перенести отказъ любимому ею человку, была глубоко оскорблена грубостью этой сцены, и жизнь представлялась ей дале какъ нчто темное, отвратительное и безвыходное — родъ ‘клоповника’, въ которомъ не будетъ покою отъ ужаленій мачихи, а всякій выходъ заваленъ слпою привязанностью отца къ мачих и его патріархальнымъ деспотизмомъ по отношенію къ одной только дочери. Подъ вліяніемъ этихъ горькихъ чувствъ, она стала на-ново разбирать свое ршеніе — не выходить за Лаврентія Львовича противъ воли отца. Можно ли было признавать разумною волю человка ослпленнаго и порабощеннаго? Быть можетъ, была чрезмрною ея заботливость о томъ, чтобы не оскорбить отца, когда онъ самъ позволялъ оскорблять ее сколько угодно. Ей приходилось выносить вчныя обиды отъ ‘той’, которая, вроятно, даже и обманывала ея отца… Нравственнаго же права распоряжаться судьбой взрослыхъ дтей она не признавала и за отцомъ.

Первую ночь посл описанной сцены Анна вовсе не спала: одни часы проплакала, остальные пролежала въ какомъ-то безсиліи, съ ужасомъ помышляя, что опять настанетъ день, съ полнымъ отвращеніемъ думая теперь о жизни, хотя и въ прежнее время ею тяготилась.

И слдующіе дни были только воспроизведеніемъ того, который пришелъ посл первой безсонной ночи. Наконецъ, когда прошла недля и Прозоровъ все еще не возвратилъ карточку ея покойнаго дяди, Анна послала Лаврентію Львовичу на фабрику такое письмо: ‘Придите, если можете, посл завтра, 14 числа, въ 12 часовъ, къ подъзду Михайловскаго театра и принесите общанное’.

Въ полдень того же дня она была у кассы и ходила передъ ней на мороз до часу: Прозоровъ не пришелъ. Она пошла туда на другой, на третій день, думая, что письмо запоздало или Прозоровъ не могъ придти въ назначенный день. Но когда его не встртила, то ршила, что онъ хотлъ порвать всякую связь. Ночью у ней мелькнула мысль: не пропишутъ ли ей отъ упорной безсонницы морфину, котораго нсколько дозъ можно было съэкономничать и принять разомъ?

Между тмъ, въ послдующее утро Анна, къ своему удивленію, встртила на улиц въ центр города одну изъ взрослыхъ своихъ ученицъ. Та поклонилась ей, а Анна ее остановила и спросила, почему она не на работ? Тогда двушка разсказала ей о происшествіи, о которомъ всть уже нсколько дней ходила по городу, но не попадала въ газеты, въ слдующую же субботу, посл того, какъ барышня въ послдній разъ была въ школ, на фабрик произошелъ, по выраженію разскащицы, ‘бунтъ’, работы остановились и школа была закрыта. Двушка полагала, что барышня потому и не пріхала въ воскресенье, что знала объ этомъ.

Нтъ, барышня не могла знать объ этомъ, потому что отъ нея скрыли извстіе и отецъ, и братъ, хотя весь городъ зналъ о случа на фабрик за Нарвскою заставой. Изъ дальнйшихъ разспросовъ бывшей ученицы Анна узнала нчто сбивчивое, именно, что была полиція, что какой-то пьяный что-то кричалъ, что было задержано нсколько буяновъ, а доктора и другаго учителя пригласили къ приставу, чтобы они указали, кто больше виноватъ. Завтра на фабрик опять будутъ работать, а насчетъ школы еще было неизвстно.

Анна, пріхавъ на извощик, пошла въ комнату брата, который оказался дома.

— Чему я долженъ приписать честь?— спросилъ онъ, въ обычномъ своемъ ехидно-шутовскомъ тон.

— Жоржъ, прошу тебя, скажи, что ты знаешь объ исторіи на фабрик, гд Прозоровъ?

— То-есть, обсуждая вопросъ по существу, почему же я долженъ объ этомъ знать?

Но за то Анна хорошо знала своего брата.

— Теб врно нужны деньги?

— Тужуръ.

— Если скажешь что-нибудь похожее на правду, я теб дамъ 50 рублей, больше теперь не могу.

— Да отчего же, я бы, вдь, и безъ того… Что-жь ты, въ самомъ дл, воображаешь?… Положимъ, деньги мн ужасно нужны.

Но, главное, ты общай, что не сдлаешь какой-нибудь дури и фатеру ни гу-гу.

— Честное слово.

Она сла, лицо ея было совершенно равнодушно, только ноги подкашивались.

— Ну, дло очень просто. Ужь раньше, говорятъ, тамъ что-то было. Рабочимъ общали какую-то штуку, но исполнили только полштуки, изъ того, что общали. Пришла суббота, т, которые на недльномъ разсчет, въ гвалтъ. Ну, какъ тамъ происходило? чортъ ихъ знаетъ, разумется, должна была придти полиція. Въ воскресенье безпорядокъ уже прекратился, но было пьянство и вотъ нсколько пьяныхъ говорили что-то несообразное, примшивая къ тому имя Прозорова и какого-то еще. Ну, что же было длать? Естественно, что притянули къ слдствію и Прозорова, и того, и засадили до поры до времени въ участокъ.

Этого было довольно. Анна принесла брату 50 рублей, а сама тотчасъ похала въ управленіе того участка, гд была фабрика, и спросила тамъ, нельзя ли ей видться съ докторомъ Прозоровымъ? Ей сказали, что его тамъ нтъ, но тотчасъ же спросили ее самое о званіи, фамиліи и мст жительства. Однако, узнавъ, кто она, не спрашивали боле ничего. Ей пришла еще мысль — и она похала дале по пути къ фабрик, къ приходской церкви. Въ церковномъ дом она нашла молодого священника.

Тотъ уже разсказалъ ей все толково. Въ общемъ результат все сводилось на то же, что разсказывала ей братъ, но была одна, важная для нея подробность: вслдствіе нелпой похвальбы двоихъ пьяныхъ рабочихъ, дло могло представиться серьезне, чмъ было въ дйствительности. Поэтому были разспросы Лаврентія Львовича и другаго учителя и Прозорову повредило то обстоятельство, что у него нашли какую-то подозрительную карточку съ подписью, изъ. которой слдуетъ, что она была дана лично ему.

— Это моя карточка, это портретъ моего дяди, я сама дала ему для подправки… Боже мой!— Она на одну секунду закрыла лицо руками.— Но я заявлю объ этомъ сейчасъ же и онъ очистится, онъ ни въ чемъ не виноватъ.

— Покамстъ, Анна Ипполитовна, не время это длать, отчасти поздно, отчасти еще не время. Вотъ если онъ вамъ напишетъ? тогда вы узнаете, слдуетъ ли вамъ и гд вамъ слдуетъ заявить_ Если противъ Лаврентія Львовича нтъ больше ничего, это можетъ, помочь… Я, вдь, не знаю.

XXII.

Прошелъ мсяцъ. Новый годъ принесъ ожидавшіяся награды какъ подчиненнымъ Желязовскаго, такъ и ему самому, и то, что получили его чиновники, доставило ему даже боле удовольствія, чмъ то, что онъ получилъ самъ, хотя оказанное ему высокое отличіе произвело сенсацію въ нкоторомъ кружк. Но Ипполитъ Юрьевичъ считалъ себя выше вншнихъ знаковъ и только сердился, если не получалъ ихъ. Да и въ тогдашнее время онъ имлъ, хотя и иныя, причины для досады. Во-первыхъ, онъ терпть не могъ вокругъ себя ‘кислыхъ минъ’. Ипполитъ Юрьевичъ не особенно входилъ въ то, что домашніе его могли въ разное время чувствовать, но требовалъ, чтобы они своимъ видомъ и тономъ не мшали тому нравственному отдохновенію, которое онъ, человкъ занятый, желалъ находить въ семь. Между тмъ,’Анна, съ тхъ поръ, какъ мачиха стала ей длать ‘сцены’, почти безусловно молчала въ присутствіи Евгеніи Алексевны.

— Аня, ты такъ смотришь, что вино на стол скиснетъ!— сердито сказалъ онъ ей однажды за столомъ. И въ другой разъ онъ сдлалъ дочери замчаніе въ томъ же род. Въ обоихъ этихъ случаяхъ Анна поблднла, сказала: ‘Извините меня, папа, мн нездоровится’ — и ушла въ свою комнату. Чтобы доставить дочери раз влеченіе, онъ подарилъ ей въ этотъ мсяцъ 300 руб., т.-е. больше, чмъ когда-либо давалъ Анн сразу, а затмъ отнесся одобрительно къ поданной женою мысли дать скучнымъ четверговымъ пріемамъ у нихъ такой характеръ, чтобы можно было иногда и потанцовать, то-есть пригласить молодежь. Были уже назначены два такихъ вечера, но одинъ изъ нихъ пришлось отмнить по нездоровью Анны, на другомъ же она ршительно отказалась танцовать и сидла ‘какимъ-то укоромъ’, какъ выразилась m-me Желязовская. Впрочемъ, у Ипполита Юрьевича былъ поводъ сердиться и на жену.

Разъ онъ почти что закричалъ на нее, войдя въ будуаръ.

— Порадуйся, матушка, какой ты мн каши наварила своими просьбами о Смирнов: теперь контроль сдлалъ запросъ по этому поводу.

— Ну, такъ что-жь? Вдь, цны выгодныя и подрядъ быль утвержденъ главнымъ начальникомъ.

— Я самъ знаю, что ‘ну, такъ что-жь!’ — сказалъ Ипполитъ Юрьевичъ сварливо.— Но прошу тебя еще разъ никогда не вмшиваться въ дла. Ты бы лучше домашними занималась.— Никогда еще Желязовскій не говорилъ съ женой такимъ тономъ.

Она встала, вынула изъ старинной шкатулки съ инкрустаціями письмо и подала мужу.

— Ты убдишься, что домашними длами я занимаюсь и что дорожу твоимъ спокойствіемъ… Еслибъ я любила домашнія сцены, какъ жалуется твоя дочка, то стала ли бы я скрывать это письмо, которое лежитъ у меня дв недли?

Письмо было къ Анн отъ Прозорова изъ узднаго города.

Желязовскій поморщился: перехватываніе писемъ было не въ его правилахъ. Этого Анн, однако, отдать нельзя, ршилъ и онъ, по прочтеніи.

— Надюсь. Недоставало еще, чтобы мы впутались съ такимъ зятюшкой.

Черезъ нсколько дней Анна получила письмо отъ одной институтской подруги, которая вышла замужъ въ провинціи, и двушку удивило, что конвертъ не только былъ очевидно подклеенъ, но и надорванъ. Она еще не замтила, что за ней въ дом былъ устроенъ бдительный надзоръ, что за каждымъ шагомъ ея слдили, что со времени прихода письма отъ Прозорова, то-есть уже недли съ три, за двушкой, когда она выходила одна на улицу, постоянно шелъ въ нкоторомъ отдаленіи или по другой сторон слуга. И эта предосторожность со стороны Евгеніи Алексевны, какъ то вскор оказалось, была не лишняя.

Однажды Анна, только что выйдя изъ дому, была остановлена скромно одтымъ молодымъ человкомъ, который поклонился, произнесъ: ‘Отъ Лаврентія Львовича’,— подалъ письмо и ушелъ. Анна сла въ извощичьи санки, надорвала конвертъ и стала читать. Отъ волненія она съ трудомъ разбирала первыя строки письма, къ которому прижимала конвертъ. Потомъ, сунувъ конвертъ въ карманъ шубки, она приблизила листокъ къ глазамъ и прочла слдующее: ‘Писалъ вамъ 30. Можетъ быть, вы не хотли отвчать, но, можетъ быть, письма не получили, потому прописываю еще разъ адресъ. Пріздъ мой сюда завислъ не отъ ближайшаго къ нему повода, я уже однажды, въ давнее время, живалъ въ этомъ город и скоро нашелъ практику. Не безпокойтесь обо мн, какъ о ближнемъ: голода и холода не терплю, гуляю. Но все другое могу выразить въ нсколькихъ словахъ: въ душ моей нтъ ничего, кром васъ, я больше ничего не способенъ думать, какъ только, что потерялъ васъ, судя по вашимъ словамъ, чуть ли не навсегда. Чувствъ нельзя обсуждать, они доходятъ до извстной мры или переходятъ всякую мру, на это нтъ ни жалобы, ни суда. Но правила обсуждать можно, и я не понимаю, почему для васъ воля отца ршаетъ все. По-моему, мы оба одинаково свободны, вы, быть можетъ, даже боле меня теперь. Въ первомъ письм я просто умолялъ васъ пріхать ко мн и быть моею женой, такъ какъ знаю, что вы могли бы быть товарищемъ бднаго человка. Теперь, боле подумавши, принимаю въ разсчетъ нравственныя препятствія, зависящія отъ воспитанія. Жалобить я васъ къ себ не буду. Повторяю только, что вы — вся моя душа, а затмъ какъ знаете, какъ можете. Если вы чувствуете себя моею, прізжайте, вы, все-таки, не сдлаете ошибки въ жизни, даже если бы я умеръ скоро. Вы потеряете положеніе, всякія удобства, но, вдь, вы и имя ихъ, не хотли жить. Не прізжайте, если это слишкомъ противно вашей совсти, вы бы себя потомъ укоряли и были бы несчастливы. Но такъ или иначе, врьте, что я отдалъ бы вамъ вс свои силы. Люблю васъ больше, и чмъ люди любятъ обыкновенно, иначе, сильне, выше, что ли, не знаю. Часто говорятъ про любовь, но не знаютъ, какова она можетъ быть иногда. У меня къ вамъ — культъ, религія, вы — идея моя и моя страсть безконечная. Дорогая моя, звздочка далекая на неб, помни, что я тебя такъ люблю, или вспомни современемъ, что тебя такъ любили’.

Читатель можетъ сказать себ, что письма этого не стоило читать цликомъ на мороз, да еще на извощик, такъ какъ фактовъ въ немъ не было, кром факта относительно благополучнаго исхода передряги. Но что-жь длать, если Анн каждое его слово казалось полнымъ значенія? Одно другому не мшаетъ: можно прочесть все письмо при самой неудобной обстановк, а потомъ, пріхавъ домой, тмъ поспшне прочитать его еще не разъ.

Возвратясь, Анна заперлась въ комнат и, опершись локтями въ столъ, читала слова Прозорова. Правду сказать, каждое изъ нихъ она помнила, стало быть, она теперь не столько читала, сколько думала и любила. Надъ листкомъ повисли несдерживаемые золотые волосы, глаза, чистые, умные, свтящіе, наполнились такъ сильно сдерживаемыми обыкновенно слезами. О слезахъ она теперь не думала, он воспользовались бездйствіемъ власти, потекли свободно, и дв-три капнули на листокъ.

Но кто-то постучала въ дверь. Это была служанка. Баринъ просилъ, чтобы Анна Ипполитовна сейчасъ же пришла въ кабинетъ.

Двушка оправилась, вытерла глаза водой, спрятала письмо въ корсажъ и оглянулась. Гд же остался конвертъ? Она вспомнила, прошла въ переднюю и поискала въ обоихъ карманахъ шубки. Конверта не было.

Анна еще шла въ кабинетъ, когда Ипполитъ Юрьевичъ произнесъ тономъ приказанія:

— Покажи мн письмо.

— Какое письмо?

— Пожалуйста. То, которое ты только что получила на улиц. А, такъ вотъ гд былъ конвертъ, вотъ почему и прежде она получила письмо отъ подруги подклееннымъ!

— Вдь, ты получила сейчасъ письмо?

— Да.

— Дай его мн.

Ипполитъ Юрьевичъ принялъ выраженіе лица и тонъ, которыя импонировали не только его подчиненнымъ, но иногда даже начальнику.

— Папа, и вамъ не дамъ этого письма, вы меня простите, а я не могу.

— Это что такое?— воскликнулъ Желязовскій, вставая.— Я же теб велю, слышишь?

— Почему вы могли знать, что я получила письмо?

— Не твое дло. Давай сейчасъ.

Рыданіе, вызванное возмущеніемъ, такъ и просилось вырваться у Ани, но она его сдержала.

— Я ваша дочь, но подумайте, вдь, я же — человкъ. Вдь нельзя же такъ… Я не уважаю такого образа дйствій.

Тутъ Ипполитъ Юрьевичъ разсердился совсмъ, ударилъ рукой по столу, даже сдлалъ шагъ къ Анн.

— Письмо, сейчасъ! Я теб говорю… Вдь, я знаю, что оно отъ Прозорова, которому я отказалъ, съ которымъ ты права не имешь поддерживать сношеній…

— Папа, это — не вы, это не похоже на васъ… Вы позволяете кому-нибудь не только оскорблять меня на каждомъ шагу…— Онъ хотлъ прервать дочь.— Да, теперь я все это скажу, но я еще.. Значитъ, за мной ходятъ, подсматриваютъ, шарятъ у меня въ карманахъ, похоже ли это на васъ?

— Молчать! Письмо!

— Могу ли я оставаться въ дом посл этого? Я васъ, папа любила…— Тутъ рыданіе все же прорвалось.— Но что же мн, длать?

— Дашь или нтъ письмо?

— Не дамъ.

— Ну, такъ съ этой минуты,— сказалъ Ипполитъ Юрьевичъ садясь и довольно-таки тяжело вздохнувъ, — ты не будешь выходить одна, только въ экипаж или въ сопровожденіи слуги. Я эти нигилизмы и вздоры изъ тебя вытравлю.

Онъ не зналъ, что все это было заведено уже давно, благодаря іроницательности его жены.

Вдругъ Анна подошла къ отцу, взяла его руку, которой онъ не отнялъ, и крпко поцловала ее два раза. Потомъ она вышла.

XXIII.

На слдующій день экипажъ, въ которомъ Анна выхала на проулку, возвратился домой съ лакеемъ-кучеромъ, бывшими въ большомъ смущеніи. По произведенному Евгеніею Алексевной дознанію оказались факты, которые приводятся въ передач вызднаго лакея.

— Анна Ипполитовна изволили выхать на прогулку въ коляск, одты были въ черномъ шерстяномъ плать и въ шубк, прохали въ третьемъ часу по Большой Морской, потомъ по Невкому до Аничкова моста, затмъ назадъ — къ Полицейскому, наконецъ, во всю длину Невскаго до московской машины. Тамъ барыни приказали остановить, значитъ, хотли кого-нибудь провожать въ почтовомъ позд. Но, войдя на станцію, он взяли билетъ въ Москву и пошли въ вагонъ. Было десять минутъ до отхода позда. Мы полагали, он берутъ для кого-нибудь другаго. Я вошелъ въ вагонъ за пять минутъ до отхода и доложилъ барышн, что пора выходить, он только махнули на меня рукой, я просилъ, умолялъ ихъ, говорилъ, что намъ придется отвчать. Что-жь, он ухали…

Такъ ухала Анна Желязовская, совершенно открыто, на глазахъ наблюдавшей за ней прислуги. Такая непріятность, конечно, сильно подйствовала на Ипполита Юрьевича. Но этимъ не кончились его затрудненія. Враги его, очевидно, какъ будто только догадались, чтобы начать дйствовать оффиціально. Какое было дло контролю до подряда, отданнаго хотя и безъ торговъ, но совершенно правильно и съ утвержденія начальства? Извстно, что контроль часто ‘придирается’, по выраженію чиновниковъ разныхъ управленій, но если не оказывается серьезнаго повода, то дло и оканчивается обыкновенными разъяснительными переговорами.

Можетъ быть, контроль удовольствовался бы разъясненіями въ данномъ случа, такъ какъ разбираетъ только формальную стогну. Покамстъ онъ, однако, сдлалъ запросъ, обращенный къ начальнику вдомства. Какъ только совершился этотъ довольно оффиціальный фактъ, произошло нчто уже необыкновенное и неоффиціальное. Не только начальникъ Желязовскаго, но и вообще ‘сферы’ получили подробныя свднія о контракт Сотникова, изъ которыхъ оказывалось, будто, что какъ этотъ послдній, недавно еще содержавшій извстный въ Петербург игорный домъ, такъ и Смирновъ были въ подряд только подставными лицами, въ дйствительности же поставка была сдана безъ торговъ по той причин, что въ ней было заинтересовано иное лицо, которымъ были внесены и залоги. Въ подтвержденіе указывалось на то неслыханное нахальство, что въ числ представленныхъ въ залогъ бумагъ нашелся даже одинъ именной билетъ жены Желязовскаго.

Сферы возмутились. Никто не давалъ себ труда сообразить, что, если бы Ипполитъ Юрьевичъ, совершенно, впрочемъ, неспособный на подобное дло, дйствительно взялъ въ свою пользу коммерческое предпріятіе по своему управленію, то онъ съумлъ бы обставить операцію осторожне и, во всякомъ случа, не внесъ бы въ залогъ именнаго билета жены. Уже самое обстоятельство, что въ числ залоговъ находился всего одинъ такой билетъ, должно было навести на мысль, что онъ былъ подсунутъ намренно, въ то время, когда Зорядко еще находился въ милостяхъ у Евгеніи Алексевны и, при ея помощи, добылъ для Смирнова какъ самую поставку, такъ и недостававшую Смирнову часть залоговъ.

Что Сотниковъ досел не перемнилъ залоговъ Смирнова, это было неважно, такъ какъ имлось согласіе залогодателя, то-есть: Смирнова. Положимъ, упомянутое обстоятельство могло подавать поводъ къ догадк, что Сотниковъ былъ дйствительно только подставнымъ лицомъ, а настоящимъ хозяиномъ предпріятія оставался и досел, по всей вроятности, одинъ Смирновъ. Но пусть даже это было дло темное, оно, однако, не должно было лично падать на человка съ такою незапятнанною репутаціей, какою всегда пользовался Желязовскій. Что именной билетъ его жены, хотя и съ нотаріальною передачей Смирнову, былъ принятъ въ число обезпеченій поставки, конечно, составляло неправильность, и ее можно было объяснить лишь тмъ, что правитель канцеляріи и казначей не ршились доложить о такомъ обстоятельств Ипполиту Юрьевичу, такъ какъ сами не имли увренности, какое участіе въ дл принимала жена ихъ начальника: была ли она только покровительницей Смирнова, или дло интересовало ее непосредственно. А, впрочемъ, поставка исполнялась благополучно и залоги освободились бы въ свое время безъ всякаго вреда.

Какъ бы то ни было и кто бы ни подстроилъ тутъ ловушку, но если дло приняло иной оборотъ, то позволительно думать, что она было чрезмрно раздуто по инымъ причинамъ. Въ самомъ начал нашего разсказа было отмчено, что, по мннію многихъ, Желязовскій вообще не соотвтствовалъ тогдашней минут, отсталъ отъ времени. Время можетъ оставить человка за собой, не только перегнавъ его въ прежнемъ направленіи, но и въ такомъ случа, если перейдетъ на другую колею, боковую или хотя бы противуположную. Самъ начальникъ Желязовскаго, пока былъ внов, еще колебался, но вскор понялъ, что нельзя не идти за временемъ.

Однажды Ипполитъ Юрьевичъ, часу въ первомъ, допивалъ чай, собираясь хать въ свое управленіе, но получилъ съ курьеромъ записку отъ своего начальника, вслдствіе которой немедленно отправился прямо къ нему на домъ. Изъ разговора, который произошелъ при этомъ, передадимъ только самое существенное: начальникъ сообщилъ Желязовскому, что, не желая его огорчать новыми формальными разъясненіями по длу о подряд, вслдствіе распространившихся слуховъ, онъ вчера самъ призвалъ къ себ казначея и долженъ былъ убдиться, что Ипполита Юрьевича, дйствительно, ‘нехорошо опутали’ въ этомъ дл.

Черезъ нсколько дней въ Петербург вс при встрч спрашивали другъ друга: ‘читали сегодня?’ — и рдко оказывался кто-нибудь не читавшій, въ тотъ день газета, сообщающая извстія ране другихъ, раскупалась нсколькими сотнями экземпляровъ боле, чмъ обыкновенно. Извстіе же, которое такъ всхъ интересовало, было весьма краткое: ‘увольняются: по прошенію . . . . . совтникъ Желязовскій отъ настоящей должности’.

Въ теченіе нсколькихъ дней говорили о предполагаемыхъ преемникахъ Ипполита Юрьевича, причемъ, какъ часто бываетъ, придумывали самыхъ невроятныхъ кандидатовъ. Но огромное большинство догадчиковъ даже и не подумало о возможности того, что вс прочли по прошествіи этихъ немногихъ дней: но мсто, отъ котораго Желязовскій только что отчислился, по собственной просьб, былъ назначенъ Михаилъ Дмитріевичъ Ладыгинъ.

Ипполитъ Юрьевичъ не похалъ догонять свою дочь, чтобы возвратить ее въ домъ, не разсылалъ никакихъ телеграммъ о ея задержаніи, какъ того требовала Евгенія Алексевна. Онъ зналъ характеръ Анны. И прежде онъ всегда сознавалъ, что по отношенію къ ней была извстная граница, которой не слдовало переходить. Только ослпленіемъ къ жен можно объяснить, что однажды онъ предлъ этотъ переступилъ. Было теперь уже поздно.

Вскор пришло письмо отъ Анны изъ узднаго города: ‘Простите меня, папа, дорогой мой. Простите мое непослушаніе, если вамъ, все-таки, лучше, что я ухала, а не умерла. Умоляю васъ, не думайте, что мн легко пришлось оставить васъ, я васъ всегда крпко любила и чувствовала потребность сказать вамъ это, но почему-то не смла, а только теперь ршилась, когда оскорбила васъ. Милый, мой любимый папа, неужели вы никогда мн не напишете, не позволите еще разъ поцловать васъ? Я выхожу за Лаврентія Львовича и умоляю васъ выслать сюда мое метрическое свидтельство, институтское же у меня. Прошу васъ именемъ Бога и именемъ мамы моей, ихъ призываю въ свидтели, что я не въ силахъ была поступить иначе’.

Въ другомъ письм, къ брату, Анна разсказывала, что въ деньгахъ не нуждается, что у нея осталось сколько надо, въ Москв она купила себ необходимыя вещи, письма можно было адресовать въ названный городокъ, въ гостиницу, гд она, пока, заняла номеръ.

Отмтимъ, что, обращаясь къ отцу и говоря ему о своей привязанности, Анна ни словомъ не упоминала о его чувств къ ней, она не врила въ существованіе такого чувства и это было у нея давнишнимъ горемъ. Но, зная гордый характеръ отца, Анна была убждена, что мшать браку онъ не станетъ. И дйствительно, просимая бумага была тотчасъ же выслана по указанному адресу — безъ одного слова.

Какъ перенесъ Ипполитъ Юрьевичъ новый ударъ, постигшій его гордость, каковы были затмъ объясненія его съ женой и неизбжный, впослдствіи, переходъ его къ убжденію, что вина ея была лишь въ неисправимой страсти женщинъ мшаться не въ свои дла,— все это для нашего разсказа несущественно.

XXIV.

У Михаила Дмитріевича опять былъ вечеръ, впрочемъ, мене показной, чмъ то собраніе, о которомъ разсказано выше, за то боле, такъ сказать, сердечный. На этотъ разъ не было даже палатки надъ подъздомъ и собственныхъ экипажей стояло мене десятка. Но окна горли огнями, рояль громче прежняго бряцалъ подъ пальцами какого-то залихватскаго тапера. И здоровенныя барышни веселились, наврное, больше, чмъ въ тогдашній разъ. Дло въ томъ, что общество состояло теперь изъ людей отчасти боле близкихъ, боле скромныхъ. Даже такой, пока еще невидный чиновникъ, какъ Эсперъ Ильичъ Зорядко, имлъ удовольствіе перетанцовать со всми дочерьми хозяина, заботливо затверживая особыя примты каждой изъ нихъ, чтобы не перепутать имена.

Но, впрочемъ, и боле близкихъ, боле скромныхъ гостей хозяинъ и хозяйка принимали съ большимъ радушіемъ и не жалли да нихъ ничего. Въ перерыв между танцами вс гости были одновременно усажены за ужинъ, серебра хватало на всхъ, пущены были въ ходъ вс приборы: начиная отъ старыхъ фаянсовыхъ съ ободкомъ, которые нкогда видывали на себ кушанья самаго первоначальнаго свойства, и кончая изящными фарфоровыми, а также богемскимъ и англійскимъ хрусталемъ. На каждомъ стакан былъ воспроизведенъ матовый гербъ рода Ладыгиныхъ, столь же, несомннно, подлинный, хотя и не боле древній, чмъ самые стаканы.

Михаилъ Дмитріевичъ былъ веселъ, ставъ сановникомъ, онъ нисколько съ виду не заважничалъ,— напротивъ, попрежнему, смшилъ гостей за ужиномъ анекдотами, особенно же двухъ недурныхъ рамъ, сидвшихъ у него по сторонамъ. Онъ любезно, но лишь со [снисходительнымъ вниманіемъ прослушалъ нсколько спичей, сопровождавшихъ тосты.

— Господа!— произнесъ хозяинъ въ заключеніе,— благодарю васъ за т дружескія, хотя и преувеличенныя слова, которыми вы почтили меня, еще боле благодарю за дорогія имена и идеи, но имя коихъ вы поднимали стаканъ. Въ числ этихъ именъ я съ глубокоотраднымъ чувствомъ привтствовалъ имя высокодаровитаго государственнаго дятеля и истинно-русскаго человка, который удостоилъ меня чести стать его подчиненнымъ и сотрудникомъ. Господа, вс мы — люди работы и по праву чокались за успхъ всякаго честнаго труда въ нашемъ отечеств, вс мы съ равнымъ восторгомъ пили за торжество русскаго дла въ Россіи и за лучшій экономическій бытъ для общаго нашего кормильца, глубоко врующаго и мощнаго въ труд нашего русскаго мужика. Позвольте же мн, господа, посл всхъ тхъ душевныхъ пожеланій, предложить здравицу за моихъ дорогихъ гостей, которыхъ привтствую всею своею душой — на распашку, и благодарю русскимъ исконнымъ, сердечнымъ челобитьемъ!

Михаилъ Дмитріевичъ сдлалъ шагъ вспять отъ стола и отвсилъ въ об стороны поясной поклонъ.

Л. Лукьяновъ.

‘Русская Мысль’, кн.VIII—IX, 1892