С.-Пб., Издательство Русского Христианского гуманитарного института, 2001
Она живет в комнате, ‘где окна слишком узки’, где на полках расставлены блестящие севрские статуэтки, душно пахнет старое саше и не пахнут белые хризантемы и яркие георгины.
Все эти близкие предметы — ее основные понятия.
Природу понимает она только через них, небо в ее глазах, если оно тускло-голубое, — то оно, ‘как на древне выцветшем холсте’, если оно яркое, то непременно, ‘ярче синего фаянса’, тина похожа на парчу, Булонский лес — как будто нарисован тушью в старом альбоме, облачко сереет, ‘как беличья распластанная шкурка’…
Какая духовная скудость, какое неумение воспринимать мир непосредственно!
Пантеизм чужд ей совсем. Она знает только людей, дающих ей боль, и Бога, которому можно молиться о смерти. Иначе она не понимает и Бога.
Вся ее жизнь — ‘слава безысходной боли’, и она ждет смерти, как больпіого торжества. А боль она понимает только в любви к избранному. Если она любит, то ее любовь — недуг, и другие болеют, любя ее. Не страдать любя, кажется ей преступлением, — ‘как он смеет быть не печальным’. Ее стихи рождаются только из муки. А мучится она не потому, что ее возлюбленный ‘наглый и злой и любит других’, не потому, что укравший ее сердце ‘вернет свою добычу сам’, или что зеркала скажут ей: ‘взор твой не ясен, не ярок’, — нет: мучиться и мучить — неизменная потребность ее души, и она верна ей.
Болезненная привязанность к страданию, с одной стороны, отчужденность от природы и широкого мира, с другой — основные черты характера поэтессы. И как одно придает пленительное обаяние ее стихам, так другое заключает ее дар в узкие пределы впечатлений тонких, но похожих одно на другое.
Огромное большинство человеческих чувств — вне ее душевных восприятий.
Но при всей своей ограниченности поэтический талант у Ахматовой несомненно редкий. Ее глубокая искренность и правдивость, изысканность образов, вкрадчивая убедительность ритмов и певучая звучность стиха ставят ее на одно из первых мест в ‘интимной’ поэзии.
Почти избегая словообразования, — в наше время так часто неудачного, — Ахматова умеет говорить так, что давно знакомые слова звучат ново и остро.
КОММЕНТАРИИ
Впервые: Северные записки. 1914. Май. С. 176. Подпись — Л. К.
Каннегиссер Леонид Иоакимович (1896—1918) — поэт, учился в Петербургском политехническом институте на экономическом отделении, из семьи известного инженера. В доме Каннегиссеров бывал социал-революционер Герман Лопатин, под воздействием его и издательницы журн. ‘Северные записки’ С. И. Чацкиной формировалось его мировоззрение, после Февральской революции был сторонником Временного правительства, членом партии народных социалистов, входил в ‘Союз юнкеров-социалистов’, с марта 1918 г. участвовал в антибольшевистских конспиративных организациях. 30 августа 1918 г. убил председателя Петроградского ЧК М. С. Урицкого, что повлекло, за собой массовые расстрелы заложников. Начал печататься с 1914 г., дружил с С.Есениным, в стихах близок к младшим акмеистам. В 1928 г. в Париже к десятилетию гибели вышел сборник ‘Леонид Каннегиссер’ с его стихотворениями и воспоминаниями о нем. В эссе ‘Нездешний вечер’ М.Цветаева рассказывает о встрече в доме Каннегиссеров: ‘Леня для меня слишком хрупок, нежен… цветок. Старинный томик ‘Медного всадника’ держит в руке — как цветок, слегка отставив руку — саму, как цветок. Что можно сделать такими руками?’ (Цветаева. Т. 4. С. 283). Г. Адамович называл его ‘самым петербургским петербуржцем’. Поступок Каннегиссера и его мученическая смерть мифологизировались (см. беллетристические мемуары: Зенкевич М. Эль-га. М., 1991, Иванов Г. Собр. соч.: В 3 т. М., 1994. Т. 3. С. 154—156).
Ахматова вспоминает: ‘В дни выхода ‘Четок’ нас пригласила к себе издательница ‘Северных записок’ эсерка Чацкина <,…>,, мы оказались на банкете в честь только что выпущенных из Шлиссельбурга народовольцев. Я сидела с Л<,еонидом>, К<,аннегиссером>, против Германа Лопатина. Потом часто с ужасом вспоминала, как Л. К. сказал мне: ‘Если бы мне дали ‘Четки’, я бы согласился провести столько времени в тюрьме, как Ваш визави» (ЗК. С. 377). Однако рецензия Л. Каннегиссера содержит ряд отнюдь не комплиментарных замечаний. Значительная часть стихотворений, упомянутых в рецензии, входила в первую книгу Ахматовой ‘Вечер’.
С. 92. ‘где окна слишком узки’ — из стихотворения ‘Вечерняя комната’ (21 января 1911, Царское Село. ‘Вечер’).
‘как на древнем выцветшем холсте’ — из стихотворения ‘Венеция’ (август 1912. ‘Четки’).
‘ярче синего фаянса’ — из книги ‘Вечер’ (стихотворение ‘Обман’ 2 ноября 1910, Киев).
‘слава безысходной боли’ — из стихотворения ‘Сероглазый король’ (книга ‘Вечер’).
‘как он смеет быть не печальным’ — из стихотворения ‘Безвольно пощады просят…’ (1912. Царское Село).
‘наглый и злой и любит других’ — парафраз из стихотворения ‘У меня есть улыбка одна…’ — ‘Все равно, что ты наглый и злой, / Все равно, что ты любишь других’.
‘взор твой не ясен, не ярок’ — из стихотворения ‘Музе’ (10 ноября 1911, Царское Село. Из книги ‘Вечер’).