Англійскіе историки.
Англійскіе историки.
![[]](https://electronic-library.ru/wp-content/uploads/2023/05/james_anthony_froude_by_sir_george_reid.jpg)
I. Фроудъ *).
I. Фроудъ *).
*) Статья Augustin Filon изъ Revue des Deux Mondes.
I.
II.
III.
Английские историки — I, Филон Огюстэн, Год: 1888
Время на прочтение: 16 минут(ы)
Сорокъ девять лтъ тону назадъ молодой человкъ, по имени Джемсъ-Антоній Фроудъ, възжалъ въ Оксфордъ, чтобы получить тамъ ученую степень. Университетскій городъ представлялъ тогда почти такой же видъ, какъ и теперь, съ своею медленно текущею ркой, нормандскими монастырями, перемежающимися съ зеленью и широкими лужайками, на которыхъ виднлись черныя фигуры студентовъ. Но если заглянуть во внутреннюю жизнь обитателей, какая громадная разница между теперешнимъ Оксфордомъ и Оксфордомъ 1838 г.! Страшный нравственный переворотъ совершался тогда въ умахъ, въ особенности молодаго поколнія, дло шло не боле и не мене, какъ объ уничтоженіи религіозной реформы XVI столтія. Для того, чтобы понять, какъ родилось и выросло это движеніе, нужно представить себ тотъ періодъ оцпеннія и сухой прозы, который ей предшествовалъ. Если бы вамъ случилось войти въ сельскую церковь около 1830 г., вы нашли бы ее такою же, какою оставили ее пуритане: блыя известковыя стны, столъ въ качеств алтаря, безъ расписныхъ стеколъ, безъ органа, ни креста, ни пнія,— словомъ, ничего такого, что бы помогало молиться, что бы успокоивало, восторгало, трогало,— ничего, что бы напоминало о присутствіи Бога въ его святилищ. Священнослужитель отличался отъ другихъ gentlemen’овъ округа только воротникомъ своего сюртука и заботливостью, съ которой онъ воздерживался отъ клятвы. Онъ охотился, здилъ верхомъ, засдалъ въ мировомъ суд. Онъ длалъ выговоры матерямъ незаконныхъ дтей и отправлялъ въ тюрьму мелкихъ воришекъ. Его призывали, чтобы изгнать дьявола, съ нимъ же совтовались и въ случа болзни коровъ. Его обязанности относительно церкви ограничивались тмъ, что на недл онъ справлялъ свадьбы и похороны, а по воскресеньямъ бормоталъ слова божественной службы передъ нсколькими сонными старухами. Отецъ Фроуда, архидіаконъ, былъ духовнымъ лицомъ именно такого тина. Это былъ человкъ практическій, который, прежде всего, желалъ видть своихъ дтей ‘пристроенными’ заблаговременно. ‘Наше религіозное »бразованіе,— говоритъ Джемсъ-Антоній,— никогда не шло дальше Катехизиса^.
Какъ церковныя стны, вра была гола и холодна. Кто-то далъ такое опредленіе англиканской церкви: католическій молитвенникъ, кальвинистскій символъ вры и арминіанское духовенство. Дйствительно, Book of Common prayer ничто иное, какъ римскій требникъ, изъ котораго вырвано нсколько страницъ, самыхъ прекрасныхъ и наиболе выразительныхъ. Что же касается тридцати девяти статей, которыя со времени Елизаветы образуютъ основу ортодоксіи, он своею коварною двусмысленностью долженствовали, по мысли составителей, помирить Римъ и Женеву. Сквозь петли этой мистической ткани, предназначенной для уловленія человческой совсти, сущность догмата ускользнула… Въ сущности, во что они врили, и врили ли во что-нибудь? Была ли ихъ религія жирой или отжившей? Да и существовала ли даже она когда-нибудь? Вотъ о чемъ должны бы они были себя спросить, если бы стали о чемъ-нибудь спрашивать. Но дти машинально повторяли слова отцовъ и тмъ кончалось. И даже этотъ призракъ догмата, каковъ бы онъ ни былъ, грозилъ разлетться въ прахъ передъ либеральнымъ потокомъ, который хлынулъ въ Англію наканун реформы 1832 г.
Вдругъ что-то зашевелилось среди этой неподвижности, мертвое тло подало признаки жизни. Первымъ проявленіемъ этого было напечатаніе въ 1827 г. Христіанскаго года Кебля. Превосходная книга, — одна изъ самыхъ благотворныхъ книгъ, какія я знаю,— точно нарочно созданная для того, чтобы возвстить новую эру, напоминающая мягкость и прозрачную свжесть разсвта, предшествующаго прекрасному дню. Ничего похожаго на какой-нибудь скучный и безцвтный сборникъ духовныхъ псенъ. Авторъ былъ истиннымъ поэтомъ, могущимъ поспорить, если бы захотлъ, по оригинальности съ Кольриджемъ и по глубин чувства съ Вордсвортомъ. Онъ владлъ двумя дорогими талантами: онъ любилъ людей и прекрасно понималъ природу. Шагъ за шагомъ, онъ велъ читателя черезъ вс религіозныя торжества, смшивая вру съ чувствомъ, переплетая фазы жизни Христа съ круговоротомъ времени года. Англиканская вра была, въ сущности, католицизмомъ, лишеннымъ свойственной ему поэзіи: Кебль ршился возстановить эту поэзію.
Одними изъ первыхъ, отозвавшихся на звуки новой лиры, были докторъ Пюзей и Джонъ-Генрихъ Ньюманъ, сдлавшійся впослдствіи тмъ великимъ кардиналомъ Ньюманомъ, имя котораго я произношу съ безконечнымъ уваженіемъ и который живетъ еще среди насъ, окруженный почетомъ и отягощенный годами. Вмст съ Кеблемъ они образовали тріумвиратъ, гд скоро Ньюманъ получилъ перевсъ и ознаменовалъ свою дятельность изданіемъ цлой серіи Трактатовъ на современныя темы. Надъ этими трактатами работалъ легіонъ авторовъ, вмст съ Гладстономъ и Маннингомъ, мы находимъ тутъ старшаго брата нашего историка Гёрреля Фроуда. Это былъ пылкій умъ, воспріимчивый ко всему, податливый передъ силою и авторитетомъ. Эти молодые люди поставили себ цлью побдить раціонализмъ, разъяснить вопросы церковной дисциплины и исторіи, установить догму и оживить врованія. Это настоящій крестовый походъ, въ которомъ каждый, вооружась, какъ съумлъ, маршируетъ на свой ладъ и гд энтузіазмъ замняетъ тактику. Въ дорог, конечно, не. обходится безъ всякаго рода отщепенцевъ, заблудившихся, отсталыхъ, но ядро арміи продолжаетъ подвигаться впередъ въ цломъ облак пыли, какъ бы стремясь къ какой-то невдомой обтованной земл или на встрчу плохо извстному непріятелю.
Прошло 2 года съ тхъ поръ, какъ старшій изъ братьевъ Фроудовъ былъ преждевременно похищенъ Изъ среды своихъ друзей, въ это время пріхалъ въ Оксфордъ Джемсъ-Антоній Фроудъ, предшествуемый шумомъ -своихъ успховъ въ Westminster College. Легко догадаться, какъ его принялъ докторъ Ньюманъ. Это было магнетическое вліяніе духовника, пріятное, успокоительное, неотразимо привлекающее. Я помню то вліяніе, которое оказывалъ отецъ Гратри на нкоторыхъ молодыхъ людей моего поколнія. Онъ очаровывалъ ихъ своею улыбкой, сковывалъ своею діалектикой, ослплявъ ихъ своими таинственными видніями, уносилъ ихъ съ собою въ тотъ теологическій міръ, въ которомъ существуетъ своя очевидность и логика и гд разумъ, подобно моряку, въ первый разъ видящему созвздія южнаго полушарія, сомнвается въ самомъ себ и не узнаетъ себя. Представляю себ эти свойства, достигнувшія апогея у Генри Ньюмана. Онъ былъ такимъ же поэтомъ, какъ и Кебль: онъ помщалъ по временамъ превосходныя стихотворенія въ Апостольской Дир. Кром того, онъ былъ критикомъ: объ этомъ свидтельствуютъ многочисленныя статьи его въ журналахъ. Онъ отлично владлъ сарказмомъ, хотя не любилъ этимъ пользоваться. ‘Его умъ,— говоритъ Фроудъ,— широкій, какъ міръ, былъ, въ то же время, подвижнымъ, воздушнымъ. Безъ всякаго усилія онъ перескакивалъ отъ одного полюса разумнія къ другому’, ‘для него не существовало довода черезъ-чуръ тривіальнаго или черезъ-чуръ серьезнаго, только бы этотъ доводъ могъ служить для раскрытія истины’ или для побды надъ совстью. Во всемъ, что онъ говорилъ, чувствовалась ‘безконечная жалость’ къ людской немощи, но это была жалость ангела, жалость высшаго существа, которое не знаетъ этихъ слабостей. Когда онъ проповдывалъ, ‘каждое его слово, каждое движеніе, казалось, было обращено. къ каждому изъ его слушателей въ отдльности и производило то же впечатлніе, какъ т портреты, смотря на которые каждый какъ будто чувствуетъ ихъ взглядъ на себ. Самыя простыя фразы и истины, мимо которыхъ двадцать разъ проходили не останавливаясь, теряли въ его устахъ свою пошлость. Ихъ принимали, задыхаясь отъ волненія, и внезапно открывали въ нихъ новую сторону. Онъ такъ самоувренно и съ такою силой приводилъ невыгодные для него аргументы философовъ, что, кажется, готовъ бы создать новыхъ неврующихъ. Но скоро зрлище мнялось, впечатлніе искренности его вры заразительно дйствовало на душу и онъ снова овладвалъ тми, которыхъ на минуту привелъ въ уныніе. Въ то время въ Оксфорд было слово’ которымъ отвчали на вс возраженія: Credo in Neumannum. Чтобы такъ завладть молодежью, нужно быть геніемъ, святымъ или чародемъ, а, можетъ быть, и всмъ этимъ вмст.
По окончаніи года молодой Фроудъ отправился проводить вакаціи въ одну семью ирландскихъ протестантовъ. Это были ‘евангелики’, особый, нсколько пуританскій оттнокъ установившейся церкви. Ихъ серьезность и простота очаровали Джемса-Антонія и ввели его въ большія сомннія. Если это правда,— думалъ онъ,— что о дерев надобно судить по тмъ плодамъ, которые оно приноситъ, жизнь этихъ людей перевситъ вс аргументы доктора Ньюмана. Въ самомъ дл, англичанинъ рдко цнитъ достоинства созерцательной жизни, добродтель представляется его уму подъ видомъ патріарха, засдающаго посреди группы здоровыхъ молодыхъ людей и краснощекихъ двушекъ.
На стол молодой студентъ нашелъ книгу, почти не читавшуюся въ Оксфорд, и которой ужъ, конечно, не было мста въ библіотек архидіакона — Путешествіе пилигрима, Бюніана. И вотъ, при чтеніи ея, на будущаго историка реформы повяло старымъ и суровымъ духомъ кальвинизма, и внезапно раскрылась передъ нимъ народная душа, во всей ея грубой энергіи, ограниченная, страстная, мстительная и, тмъ не мене, способная къ нжности и поэзіи. Прочитавъ эту книгу, онъ почувствовалъ толчокъ, какъ бываетъ со всякимъ человкомъ, въ первый разъ встрчающимъ въ жизни или въ книгахъ родственную ему подуху среду, къ которой онъ принадлежитъ по своимъ убжденіямъ.
Посл вакацій молодой Фроудъ снова вошелъ въ заколдованный кругъ. Въ это самое время Ньюманъ выпустилъ въ свтъ знаменитый трактатъ No 90, съ котораго ведетъ начало англійскій неокатолицизмъ (католицизмъ безъ папы, какъ извстно). Въ этомъ трактат докторъ старался примирить католицизмъ съ тридцатью девятью статьями. Поднялись крики о предательств и іезуитств автора, въ сочиненіи его увидали фокусъ казуиста. Въ сущности, это была рзко высказанная историческая истина. Дйствуя боле сильно и боле откровенно, Ньюманъ направлялъ противъ авторовъ этого двоедушнаго credo ихъ собственныя богословскія ловушки.
Фроудъ получилъ ученую степень. Сдлавшись въ 1842 г. адъюнктомъ Bxeter-College, онъ былъ посвященъ въ діаконы въ 1844 г. Онъ все еще слдовалъ ученію Ньюмана, или только длалъ видъ, что былъ его послдователемъ, между тмъ, Ньюманъ поручилъ ему написать житія нкоторыхъ англійскихъ и ирландскихъ святыхъ. Задача невозможная! Молодой писатель былъ еще доступенъ поэзіи легендъ, но чудеса удивляли его: онъ видлъ ихъ научную невозможность, онъ видлъ въ нихъ одно ребячество. Между тмъ, событія шли быстро. Ньюманъ, оставивъ каедру, жилъ въ небольшомъ сел, окруженный молодыми людьми, которые вмст съ нимъ учились и молились, это былъ настоящій монастырь. Въ оставленномъ посл себя завщаніи братьямъ Гёррель Фроудъ говорилъ имъ слдующее: ‘Если вы будете свидтелями разногласія между Кеблемъ и Ньюманомъ, тогда, но только тогда, возвратите себ снова свободу мн-нія и вруйте, какъ можете’. Умирающій твердо врилъ, что этотъ день никогда не наступитъ. Тмъ не мене, онъ пришелъ, и когда въ 1845 г. Ньюманъ окончательно перешелъ въ римскую вру, Джемсъ-Антоній Фроудъ внезапно очутился безъ духовнаго вождя, на половину священникомъ и на половину міряниномъ, стоя на порог въ святилища и колеблясь туда проникнуть.
Онъ подумывалъ о писательств. Разв это не убжище всхъ тхъ, которые отказываются отъ своей профессіи или отъ которыхъ отказывается ихъ профессія? Въ 1847 г. онъ издалъ, подъ псевдонимомъ Zta, маленькій томикъ, озаглавленный: Тни облаковъ. Дв повсти, составлявшія его, вполн соотвтствовали этому притязательному и туманному заглавію. Положенія были невозможны, характеры были неуловимы. По нкоторымъ тонкимъ замчаніямъ и проблескамъ юмора, свдущій человкъ могъ бы разгадать въ этомъ скучномъ ребяческомъ произведеніи скрытый талантъ, пошедшій ложною дорогой. По такъ называемой большой публик нечего было длать съ книгой, гд отступленія, полупризнанія и заимствованія студента и школьника заступали мсто событій и чувствъ.
Гораздо интересне Немезида вры, которая появилась въ слдующемъ году и произвела нкоторый шумъ въ университетскомъ и клерикальномъ мір. Герой этого сочиненія, Маркгамъ Сётерландъ, поставленъ въ такое же затруднительное положеніе, въ какомъ находился и самъ авторъ. Его убждаютъ принять на себя духовный санъ, но. онъ отказывается. Онъ пишетъ своему другу съ цлью изложить ему свои сомннія или скоре для того, чтобы раскрыть передъ нимъ свою измученную душу. Ему невозможно ‘проповдывать’ Библію. Можетъ быть, онъ и съумлъ бы заставить замолчать свой разсудокъ, но противъ этого протестуетъ его сердце, а сердце не можетъ заблуждаться. БоГъ безнравственный, злопамятный и жестокій никогда не будетъ его Богомъ. Изъ Новаго Завта онъ отказывается принять все, что отзываетъ жидомъ и въ особенности адомъ. Эти чувства изображены съ горячею искренностью и съ безпорядочностью неподдльной душевной тревоги, передъ нами не комедіантъ, драпирующійся въ свой скептицизмъ, а честный человкъ, растерзанный, удрученный тмъ, что у него нтъ вры. Когда Маркгамъ говоритъ о своихъ сомнніяхъ людямъ постарше, clergyman’амъ, они вздыхаютъ, поднимаютъ глаза къ небу, онъ чувствуетъ, что въ глубин ихъ совсти похоронены все т же сомннія — неразршенныя, неразршимыя. И у него эти сомннія собственною тяжестью опускаются мало-по-малу на самое дно души. Его увлекаютъ, какъ увлекаютъ молодую двушку, колеблющуюся выйти замужъ безъ сердечной склонности. ‘Зачмъ непремнно склонность? Выходи-ка замужъ,— сживется — слюбится’. Такъ и религіозное призваніе: оно нарождается изъ привычки. Жизнь — не сонъ, а дятельность: надо приниматься за дло и бросить праздныя мечтанія. Маркгамъ уступаетъ. Онъ будетъ священникомъ, чтобы доставить удовольствіе отцу и сестрамъ и не обидть своего архіерея.
Едва поступивъ въ приходъ, молодой и холостой clergyman уже окруженъ интригами. Тщеславіе, любопытство, зависть,— холодныя страсти, самыя худшія изъ всхъ,— роютъ ему яму. Женщины, стоящія всегда на страж правоврія во всхъ религіяхъ, потому что он ни въ чемъ не сомнваются. Чуютъ деиста подъ стихаремъ священника. Мелькомъ проходятъ передъ нами religious tea parties, гд, между псалмомъ и чашкой чаю, сговариваются погубить молодаго священника. Тщательно выслженный и вызванный на это, Маркгамъ выдаетъ свою тайну: онъ деистъ, а не христіанинъ. Можно догадаться о развязк. Принужденный покинуть свой приходъ, Маркгамъ длается свободнымъ. Въ Оксфорд толковали, хотлъ ли Фроудъ разсказать здсь свою собственную исторію? Онъ отвтилъ гордо въ предисловіи втораго изданія своей книги: ‘эта книга не исповдь, но допустимъ, что она дйствительно такова’. И дйствительно, это была и, въ то же время, не была его автобіографія. Происшествія, описанныя въ книг, конечно, происходили съ Маркгамомъ Сётерландомъ, но чувства принадлежали Фроуду. Университетъ такъ и взглянулъ на дло: онъ сдлалъ выговоръ автору, который отвтилъ отставкой. И вотъ, въ тридцать лтъ, онъ очутился въ необходимости искать вры, занятія и руководителя.
Почти въ то же самое время, какъ Ньюманъ печаталъ трактатъ No 90, Томасъ Карлейль читалъ въ Лондон свои лекціи о Герояхъ и яумянь героевъ. Въ эти дни Portman square былъ загроможденъ экипажами. Свирпая физіономія, длинные непокорные волосы, горящіе грустные глаза, глубоко спрятанные подъ цлымъ лсомъ бровей, челюсти тигра,— выраженіе взято у одного изъ современниковъ,— вся эта вншность, которая шла скоре къ апостолу, чмъ къ лектору, производила впечатлніе чего-то необычнаго. Аристократическая компанія, умирающая отъ пресыщенія и скуки, всегда проститъ человку, который развлечетъ ее хотя бы грубымъ оскорбленіемъ и насмшкой, и скандалистъ всегда будетъ желаннымъ гостемъ въ ея гостиной. Вотъ почему ходили слушать этого мужлана, который своимъ страннымъ провинціальнымъ акцентомъ говорилъ невозможныя вещи. Умъ и ухо привыкали къ этимъ изліяніямъ, къ его страннымъ сравненіямъ и языку, смшанному изъ шотландскаго просторчія и нмецкихъ словъ. Публика весело переносила вспышки его юмора и невоздержность его краснорчія. Частную его жизнь любопытство преслдовало по пятамъ. Хорошенькія женщины бгали за нимъ, англійскіе и американскіе синіе чулки составляли его свиту, графъ д’Орсэ рисовалъ его профиль, а сэръ Робертъ Пиль приглашалъ его къ обду. Его показывали другъ другу въ парк, когда онъ появлялся верхомъ на лошади, которую одинъ банкиръ, его обожатель, умолилъ его принять въ подарокъ, онъ былъ въ громадной блой поярковой шляп и въ одномъ изъ тхъ длинныхъ сюртуковъ, сдланныхъ ему сельскимъ портнымъ, которымъ, подобно кожаному костюму квакера Джорджа Фокса, суждено было сдлаться легендарнымъ.
Не останавливаясь на наружныхъ эксцентричностяхъ человка, Фроудъ долженъ былъ попытаться разгадать мыслителя, понять то, что философъ называлъ ‘своею миссіей’. И вотъ какъ понялъ онъ эту миссію.
По мннію Карлейля, врованія человка были до сихъ поръ однми иллюзіями религіозной оптики. Какъ прежде въ продолженіе многихъ вковъ человкъ считалъ себя постоянною точкой, вокругъ которой вертится солнце и звзды, такъ теперь онъ ставитъ себя центромъ моральнаго міра. Вещи неподвижныя кажутся ему поэтому движущимися и онъ ошибается, такимъ образомъ, не въ самомъ существованіи этихъ вещей, но въ характер ихъ существованія. Вс религіи непремнно истинны въ своей сущности: Богъ есть,— вотъ все, что мы знаемъ, но этого достаточно. Единственная молитва, которая здсь приличествуетъ, это — молчаніе. Существовало ли когда-нибудь откровеніе? Были сотни откровеній чрезъ посреди ство пророковъ, изобртателей, поэтовъ, первосвященниковъ, государей,— словомъ, всхъ явившихся на землю съ миссіей безконечнаго, ‘героевъ’, по терминологіи Карлейля. Постоянный прогрессъ идей — химера, учрежденія лишь портятся отъ старости. Жестоко заблуждаются т, которые стараются сдлать ихъ настолько совершенными, чтобы они отправляли свои функціи, какъ машины, пущенныя въ ходъ первымъ попавшимся. Наоборотъ, здсь надо искать человка одареннаго, the able man, и предоставить ему поступать такъ, какъ онъ хочетъ. У метафизики не было еще до сихъ поръ своего Галилея, часъ философіи еще не пробилъ. Одна исторія могла бы насъ наставить относительно занимающей насъ проблемы, знакомя насъ близко съ героями прошедшаго, съ моментами просвтленія и помраченія религіозной мысли, съ тяготніемъ моральнаго міра вокругъ неподвижной истины.
Для поясненія этой мысли примрами, Карлейль написалъ Кромвеля и Исторію французской революціи. По ироніи, съ которой трудно было согласиться его первымъ читателямъ, Оливеръ-цареубійца представленъ какъ образцовый государь, примрный правитель, the born ruler of men. Что до французской революціи, то она только разрушала и ничего не соорудила, правда, она заставила исчезнуть старую ложь, но сама она не представляетъ собою истины. У нея нтъ героевъ, и она приводитъ къ возстановленію католической церкви. Кром новаго способа понимать исторію, въ этихъ двухъ книгахъ есть еще нчто новое: новая манера излагать ее. Карлейль разсказываетъ революцію такъ, какъ если бы онъ былъ ея свидтелемъ. Прочитавъ множество мемуаровъ, памфлетовъ и журналовъ того времени, онъ расплавилъ эту охладвшую лаву на огн своего воображенія. Онъ снова зажегъ вулканъ и далъ намъ возможность присутствовать при его изверженіи. Вотъ почему это, въ одно и то же время, и самая правдивая, и самая лживая книга, которая когда-либо была написана объ этой эпох,— книга чудовищная, но живая. Въ ней столько же неточностей, сколько строчекъ, но это неточности современника, который слишкомъ взволнованъ для того, чтобы хорошо видть: самыя заблужденія его суть документы. Цеховому историку невозможно подражать этой необыкновенной книг, которая всегда останется совершенно особеннымъ произведеніемъ, геніальною случайностью. Въ Кромвел Карлейль боле доступенъ и позволяетъ намъ лучше проникнуть въ его тайну. Здсь все подлинно, почерпнуто изъ источниковъ, проврено путемъ критики. Это уже не сумасшествіе, не горячка, а жизнь съ ея нормальнымъ біеніемъ пульса. Протекторъ какъ будто на яву передъ вами, такъ близко, что вамъ хочется опустить передъ нимъ глаза. Вы слышите его тяжелое дыханіе и видите, какъ вздрагиваютъ его мускулы, какъ двигаются его вки и надуваются жилы у него на лбу. Этотъ человкъ изображаетъ себя самъ своими разговорами, своими письмами,— всмъ, что онъ оставилъ посл себя. Ничего не ослаблять, ничего не выпускать даже изъ того, что мшаетъ, что противорчитъ точк зрнія автора,— такова была мысль Кррлейля, онъ ничего не оттняетъ для эффекта и не придирается ни къ одной подробности, онъ не устраиваетъ заране позы для своей модели, не выбираетъ удачныхъ моментовъ или красивыхъ сторонъ, какъ это длаетъ живописецъ: вс моменты и вс стороны принадлежатъ исторіи. Но, исполнивъ эту задачу, историкъ страстно и горячо беретъ сторону Кромвеля. Всегда точный и всегда пристрастный, онъ можетъ быть проклинаемъ вами какъ судья, но вы не отвергнете его какъ свидтеля. Составьте свое заключеніе противъ него, если угодно: это будетъ самою лучшею похвалой его добросовстности.
Таковъ былъ человкъ, такова теорія, послдователемъ которой сдлался Джемсъ-Антоній Фроудъ. Доктрина безмолвнаго преклоненія и вра безъ догмата, какъ музыка безъ словъ, усыпляли его сомннія, не отвчая на нихъ, такая вра удовлетворяла потребностямъ его двойственной натуры, соединявшей съ критическимъ умомъ религіозный темпераментъ. Она позволяла ему, попрежнему, симпатизировать пуританамъ, которые при. водили его въ восхищеніе, да она и сама не слишкомъ удалялась отъ этой индивидуалистической религіи, гд всякій человкъ является истолкователемъ Св. Писанія въ своемъ внутреннемъ храм. Мало того,— если не по мннію Фроуда, то по мннію Карлейля,— она была конечнымъ развитіемъ пуританизма. Въ то же время, новая манера понимать и писать исторію указывала Фроуду дорогу для его таланта. Оставалось найти сюжетъ. Повинуясь указанію своего немного задорнаго ума, заставлявшаго его не довряться мнніямъ другихъ, онъ взялъ темой англиканскую реформу, потому что никто въ Англіи не смлъ о ней говорить. Общее мнніе требовало, чтобы Генрихъ VIII былъ тираномъ и негодяемъ, а Елизавета — геніальною женщиной. Фроудъ ршился доказать, что первый былъ честнымъ человкомъ и великимъ государемъ, а вторая — капризною и ограниченною старою двой. Этому двойному парадоксу онъ посвятилъ двнадцать томовъ и двадцать лтъ своей жизни. Усплъ ли онъ въ этомъ, и если да, то въ какой степени?
Фроудъ начинаетъ свое повствованіе съ 1529 г., уже двадцать лтъ прошло, какъ царствуетъ Генрихъ. Его чудесная крисота, восптая поэтами и составлявшая предметъ восхищенія всей Европы, уже нсколько попорчена дородностью, онъ отяжеллъ. По онъ все еще сохранилъ виртуозность во всхъ тлесныхъ упражненіяхъ. Искусный стрлокъ, превосходный наздникъ, онъ, кром того, теологъ и инженеръ. Та любовь къ пушк, которую монархи раздляютъ съ дтьми, развита и у него, хотя онъ предпочитаетъ быть платоническимъ артиллеристомъ. Въ его предисловіяхъ къ законамъ, въ его обширной административной и дипломатической корреспонденціи просвчиваетъ вмст съ разнообразною ученостью присущая ему извстная сила выраженія, которая чувствуется сквозь тяжелые періоды современнаго языка. Его разсужденія объ экономическихъ и соціальныхъ вопросахъ XVI вка изобилуютъ добрыми намреніями. ‘Королевство безъ правосудія,— пишетъ онъ графу Сёррею,— это тотъ же грабежъ’. ‘По Писанію, государи должны быть отцами и кормильцами своихъ подданныхъ,— говорится въ другомъ мст.— Они должны наблюдать за тмъ, чтобы всюду поддерживалась истинная религія и чистое ученіе и стараться, чтобы подданные управлялись хорошими и справедливыми законами, чтобы вс предметы необходимости имъ доставлялись въ изобиліи и чтобы народъ постоянно множился. Государь долженъ защищать ихъ противъ притсненій и нападеній не только внутри государства, но и вн его, онъ долженъ слдить за тмъ, чтобы правосудіе одинаково примнялось ко всмъ, долженъ терпливо выслушивать ихъ жалобы и относиться къ нимъ съ отеческою жалостью даже и тогда, когда они виноваты, онъ долженъ, наконецъ, наказы ватъ дурныхъ такимъ образомъ, чтобы имъ было ясно, что государь предпочелъ бы ихъ спасеніе погибели, если бы не идея правосудія и не необходимость поддержанія спокойствія и порядка въ государств’. Прекрасныя слова, хотя немного неопредленныя, они вызываютъ у Фроуда заключеніе, что ‘справедливость была преобладающею страстью Генриха’. Прекрасныя слова, если только имъ соотвтствуютъ поступки, если же нтъ, то они обращаются противъ лицемра, который ихъ произносить.
Фроудъ не безъ умысла принялъ за точку отправленія день паденія Вольсея: дйствительно, въ этотъ день схизма представилась Генриху наилучшимъ выходомъ. На самомъ дл, драма реформы начинается съ тхъ поръ, какъ глаза короля упали въ первый разъ на молодую двушку, только что возвратившуюся отъ французскаго двора и взятую королевой въ число своихъ фрейлинъ. Такъ говоритъ исторія, все рано — католическая или протестантская. Но Фроудъ смотритъ на дло иначе. Онъ признаетъ, что женщины повредили его герою. ‘Съ мужчинами онъ всегда говорилъ и длалъ то, что подобало говорить и длать’. При сужденіи о Генрих, въ угоду историку, слдовало бы не принимать въ соображеніе ‘исторій съ женщинами’. Но что прикажете длать съ человкомъ, который въ продолженіе своей жизни былъ женатъ шесть разъ, не считая любовницъ? Король,— говоритъ намъ Фроудъ,— видитъ въ несчастныхъ родахъ Екатерины и въ преждевременной смерти своихъ дтей мужскаго пола кару Провиднія, наказывающаго его за то, что онъ нарушилъ ложе брата. Притомъ, онъ хочетъ обезпечить престолонаслдіе, чтобы избавить страну отъ бдствій новой гражданской войны. Вотъ почему, врный принципамъ самоотверженія, только что изложеннымъ имъ выше, онъ готовъ пожертвовать собою для своего народа, мняя некрасивую и увядшую сорокапятилтнюю женщину на молодую двушку двадцати лтъ, въ которую онъ влюбленъ. Притворимся, будто мы не знаемъ, что у Генриха есть дв сестры и что у обихъ есть дти, забудемъ, что внукъ его, Яковъ Y шотландскій, готовъ вступить въ бракъ съ его дочерью, принцессою Маріей, и такимъ образомъ готовъ соединить короны двухъ государствъ, что, помимо Якова и Маріи, кровь Плантагенетовъ течетъ еще въ жилахъ боле чмъ у десяти лицъ, и вс они достойне занимать тронъ, чмъ правнукъ Овена Тюдора, простаго валлійскаго дворянина. Разсмотримъ вопросъ въ тхъ границахъ, въ которыхъ онъ поставленъ. Дло идетъ о политическомъ развод: положеніе Генриха и Екатерины приблизительно такое же, какъ у Наполеона и Жозефины. Но, однако же, кто не увидитъ между ними разницы или скоре контраста? Наполеонъ отвергаетъ особу обыкновеннаго званія для того, чтобы жениться на одной изъ знатнйшихъ принцессъ Европы, Генрихъ отвергаетъ тетку Еарла Y для того, чтобы жениться на дочери мелкаго дворянина. Наполеонъ думаетъ закрпить свою династію, соединяясь съ Габсбургами, Генрихъ компрометируетъ свою, ссорясь съ двумя великими силами, длившими владычество надъ міромъ: съ имперіей и папствомъ. Онъ не только не предотвращаетъ смуты, но самъ начинаетъ безплодную борьбу, которая протянется цлыхъ 60 лтъ.
Теперь взгляните на Анну Болейнъ и скажите, не объясняетъ ли вамъ эта женщина тотъ родъ любви, который она внушаетъ? Она не знала дтства. Семи лтъ,— другіе говорятъ, что девяти,— она очутилась въ водоворот французскаго двора, т.-е. среди полнаго распутства. Красива ли она? Портретъ, писанный съ нея Гольбейномъ, отвчаетъ на это отрицательно, но Гольбейнъ не былъ живописцемъ хорошенькихъ женщинъ. Если она некрасива, тмъ хуже для нея. У ней вс вкусы куртизанки, она лнива, любитъ брилліанты и вкусный столъ. Ей подслуживаются, посылая карповъ и креветовъ для ужина en petit comit. Она хитра, дерзка и неблагодарна, ея пресмыканія передъ всемогущимъ Вольсеемъ могутъ сравниться разв только съ ея радостью при извстіи о его изгнаніи. Съ какою наглостью она принимаетъ позорную роль второй королевы! Она украла мсто своей госпожи и не чувствуетъ ни малйшей жалости къ брошенной супруг, которая въ нсколькихъ шагахъ отъ нея чахнетъ отъ горя въ томъ же Гринвичскомъ дворц. Едва выйдя замужъ, она бросается въ прелюбодянія изъ летучаго каприза, изъ чувственности. Въ тюрьм, приговоренная къ смерти, она еще строитъ планы: ‘Если король проститъ меня, я пойду въ Антверпенъ и буду жить такъ-то и такъ-то…’, а минуту спустя: ‘Если я умру, я буду святая’. Она просить принести себ плаху, пробуетъ, какъ удобне положить на нее голову, репетируетъ свой финалъ. Король выписалъ для нея палача-виртуоза изъ Кале, онъ отрубитъ ей голову не топоромъ,— фи!— а шпагой. ‘Какъ король добръ!… Впрочемъ, палачу не будетъ большаго труда: у меня лакая тонкая шея!’ И она въ послдній разъ разражается тмъ кокетливымъ хохотомъ, которому она научилась въ Франціи и который столькихъ прежде сводилъ съ ума. Въ глубин души что ей за дло? Ея истинная смерть, смерть ея тщеславія, была въ тотъ день, когда передъ собраніемъ пэровъ у нея отняли плащъ королевы и ея маленькую корону изъ драгоцнныхъ камней.
Вотъ женщина, которая владетъ сердцемъ Генриха и съ цпкостью осминога обвиваетъ его все боле и боле. Но желаніе короля, такъ же, какъ и его гнвъ, уметъ ждать. Фроудъ задаетъ себ безконечный трудъ, чтобы доказать, что Генрихъ не уступилъ своей страсти ране законнаго часа, что онъ уважалъ въ Анн Болейнъ,— привожу его собственныя выраженія,— то, что принято называть честью женщины {Фридманъ, которому я предоставляю всю отвтственность за такое утвержденіе, полагаетъ, что Анна Болейнъ предалась Генриху VIII тогда, когда она была сдлана маркизой, т.-е. больше чмъ за три мсяца до замужства.}. Пусть такъ: въ такомъ случа положеніе мене постыдно, но это не мшаетъ ему оставаться столь же грязнымъ и только длаетъ его гораздо смшне. Когда Генрихъ собирается хать на свиданіе съ своимъ союзникомъ, онъ беретъ съ собою mistress Anny. Францискъ I тщательно исключаетъ изъ своей свиты молодыхъ вельможъ, извстныхъ за ‘насмшниковъ и шутниковъ’. Еще тогда англичане боялись остроумія. Во-первыхъ, это иностранный продуктъ, а, во-вторыхъ, что же могло быть смшне этого сорокалтняго тучнаго красавца, возившаго съ собою молодую двушку, которая не была ему ни женой, ни любовницей? Всмъ надоло ждать, кром него. Каждый говорилъ ему обиняками: ‘Женитесь, и всмъ останется только преклониться предъ совершившимся фактомъ’. У самого паны почти сквозила эта мысль сквозь тысячу итальянскихъ увертокъ. Но король былъ глухъ ко всему: его гордость возмущалась противъ мысли гршить втихомолку и нуждаться въ покаяніи. Ему недостаточно было владть Анной Болейнъ, ему хотлось еще быть правымъ. Онъ грезилъ о томъ, чтобы вселенскій соборъ торжественно раскрылъ ему занавсъ этого алькова, передъ которымъ онъ попусту терялъ время въ продолженіе семи лтъ.
Наконецъ, нашелся человкъ, который сказалъ Генриху VIII: ‘Духовная власть вамъ мшаетъ,— присоедините ее къ своей собственной. Папа васъ стсняетъ,— будьте сами и королемъ, и папой’. Эта мысль показалась Генриху геніальною, онъ примнилъ ее на практик и сдлалъ совтчика вторымъ лицомъ въ государств. Этотъ человкъ, одинъ изъ великихъ авантюристовъ въ исторіи, былъ Томасъ Кромвель. Имя его тускнетъ передъ блескомъ его однофамильца слдующаго столтія, а, между тмъ, онъ сдлалъ не меньше зла и оставилъ посл себя не мене глубокій и кровавый слдъ. Полная неизвстность покрываетъ начало его жизни. Когда онъ появляется на арен исторіи, онъ уже прожилъ половину жизни. Откуда онъ явился и въ какой сфер дйствовалъ? Преданіе говорить, что онъ былъ сыномъ кузнеца изъ Путнея, что прежде онъ былъ пажомъ у лэди Дорсетъ, но преданіе остается преданіемъ.
Все, что мы знаемъ, это то, что онъ былъ рядовымъ въ Испаніи. ‘Я былъ тогда развратникомъ’,— позже говорилъ онъ Кранмеру. Развратникъ! въ Италіи XVI вка, въ стран пороковъ, для которыхъ нтъ названія, и жестокостей, для которыхъ нтъ узды! Это слово отбитъ цлой исповр. Отъ времени до времени Томасъ Кромвель появляется сначала нищимъ у рери одного флорентинскаго банкира, который принимаетъ его къ себ и даетъ ему занятіе, потомъ — агентомъ въ Антверпен, торговцемъ шерсти въ Мидльборо, наконецъ, членомъ парламента и лакеемъ Вольсея. Этотъ человкъ есть настоящій отецъ англійскаго протестантизма. Въ день паденія своего хозяина онъ энергично защищаетъ его въ парламент, не по великодушію, какъ думаетъ по своей доброт Фроудъ, а просто потому, что, будучи замшанъ во вс тайны кардинала, защищая его, онъ спасаетъ свою собственную го