КОЗЛОВ П.
Английская экспедиция в Тибет
П. Козлов
сетевая версия — Трофимов С. 2008
OCR — Трофимов С. 2008
Английская экспедиция в Тибет, Козлов Петр Кузьмич, Год: 1907
Время на прочтение: 20 минут(ы)
(Материалом для настоящей статьи послужили английские первоисточники членов экспедиции, но главным образом труды самого ее начальника полковника Йёнгхёсбенда.)
Для Тибета надолго останется памятным 1904 год: чужеземцы с войском пришли в Лхасу, и далай-лама покинул свою столицу, чтобы не видеть врага. Энергичный и властный вице-король Индии Керзон улучил удобную минуту, когда единственная держава, которая могла поддержать Тибет, — Россия — оказалась занятой войною, и наглядно доказал Тибету настойчивое, а следовательно и победоносное, упорство английской политики.
Начальство над политически-военной миссией, конвоируемой трехтысячным отрядом, до горной артиллерии включительно, было возложено на путешественника и знатока Центральной Азии полковника Йёнгхёсбенда, ближайшее же ведение войсками и вообще военная часть вверялись генералу Макдональду.
Отъезд главы экспедиции в июне 1903 года из Дарджилинга был довольно плачевный. Муссон только что разразился, дождь низвергался водопадами, и все кругом было покрыто густою мглою. Немногие знали о предприятии, в которое тогда пускался полковник Йёнгхёсбенд, но маленький кружок иностранцев, собравшихся в портике отеля, смекнул, в чем дело, и пожелал г. Йёнгхёсбенду счастья и удачи, когда он, укутанный весь в непромокайку, выехал, чтобы присоединиться в Сиккиме к его товарищам г. Уайту и капитану О’Коннору. Несмотря на дождливую погоду, ехать по богатейшим лесам Сиккима все-таки было очень интересно. Ежедневно приходилось видеть новую удивительную силу и мощность лесных пород или замечательную красоту цветов, — все это с избытком вознаграждало за периодические климатические невзгоды. Богатая тропическая растительность горных склонов была везде роскошна и действительно подолгу привлекала к себе внимание. Под сенью могучих лесных великанов росли пышные папоротники, нередко имевшие 40 — 50 футов высоты с листьями до полутора сажен в длину. Местами выделялись затейливостью форм ползучие растения, напоминавшие то уши слонов, то кружево, которое своими усиками легко зацеплялось за сучья деревьев, между тем глаз вдруг останавливался с изумлением на самой совершенной орхидее или ином оригинальном цветке. Не менее ласкали взор и ярко-блестящие бабочки, сверкавшие перед путешественниками то тою, то другою своею стороною.
Стоило, однако, миновать одно ущелье, и картина резко изменилась, В более далекой части горного прохода Конгра-лама уже нет и следа какого-нибудь дерева. Диковинкой было бы здесь в каком-нибудь уединенном уголке встретить растение в один фут вышиною. Вместо сильно изрезанных, глубоких и прихотливо переплетенных между собою долин Сиккима вы здесь увидите равнины в десять или двенадцать миль шириною. Небо безоблачно, и взор простирается беспрепятственно на много, много миль.
В селении Камба-джонг г. Уайт расположился лагерем, и здесь начальник миссии провел несколько ‘приятных’ месяцев, делая все возможное, чтобы вразумить тибетский народ, такой же настойчивый, как и сами англичане. Отсюда же по окрестным местам был предпринят целый ряд научных экскурсий. Полковнику Йёнгхёсбенду ежедневно представлялась возможность в известные часы созерцать грандиозные картины Гималаев, словно по заказу выстроенные высочайшими вершинами в виду лагеря английской экспедиции. ‘Кто будет в состоянии достаточно картинно описать очарование этой замечательной цепи гор, — говорит полковник Йёнгхёсбенд? — День за днем, с восхода до заката солнца, не устаешь смотреть дивные картины природы. Когда я наблюдал горы самым ранним утром, не выходя из палатки, то все ближайшие подножья и ущелья гор были окутаны еще стальным серым цветом, тогда как в крайнем отдалении первые лучи солнца начинали золотить снеговые вершины горы Эверест, тонувшей в небесах. Мало-помалу освещалась вся снеговая громада гор и начинала сиять и искриться волшебной, ослепительной белизной. В течение всего дня эта цепь гор положительно плавала в вибрирующей атмосфере, игравшей оттенками пурпурового и голубого цветов, быстро сменявшихся фиолетовой дымкой при вечернем погасании зари…
Английское посольство оставалось в Камба-джонг с седьмого июля по шестое декабря, но уже гораздо раньше последнего срока англичанам стало известно, что они не достигнут их политических целей до тех пор, пока не двинутся далее вглубь страны. Вследствие этого было приказано направиться в Дзанзэ, но так как большой или главный отряд войск, под командой генерала Макдональда, должен был сопровождать миссию, то маршрут движения был изменен, и англичане пошли по дороге на Чумби.
Теперь экспедицию застигла зима и затруднения, с которыми пришлось бороться генералу Макдональду и его войскам. Суровость и жестокость тибетской зимы однако не могли остановить движение вперед сравнительно небольшой силы британских и индийских войск. Задолго до конца декабря англичане прошли через перевал Джелаб-ла и спустились в долину Чумби.
В Ятунге — торговом рынке, установленном по старой конвенции — несколько лет тому назад была воздвигнута стена для преграждения английского коммерческого стремления в глубь тибетской территории. Когда в ясное морозное утро тибетская экспедиция вышла из соснового леса, в котором она ночевала, англичане увидели эту стену, построенную поперек дороги и выведенную в высоту равную таковой прилежащих горных склонов. Экспедиция находилась под сомнением: должна ли она будет проложить себе дорогу оружием, или тибетский генерал удовлетворится доводами, представленными ему полковником Йёнгхёсбендом накануне, и милостиво позволит экспедиции пройти через нее, в противном случае генерал Макдональд должен был принять военные предосторожности. К счастью англичан, главные ворота в крепости стояли открытыми, и они совершенно свободно проследовали в них, надеясь, что отныне они никогда больше не будут запираемы для англичан. Вскоре затем английская экспедиция вышла в главную долину Чумби, которая хотя и не так широка и открыта, как долины собственного Тибета, но положительно менее глубока и тесна, нежели долина Сиккима.
Богатая, привольная долина Чумби давала возможность широко располагаться земледельческому населению страны. Народ выглядел очень зажиточным и, что всего приятнее было для англичан, он был хорошо расположен к ним. Туземцы скоро показали себя искусными торговцами и, вероятно, нажили значительные суммы денег от англичан в течение прошедшего года Они не были настоящими тибетцами и назывались ‘томос’. Их долина, расположенная на индийской стороне Гималаев, не считается частью настоящего Тибета, которому принадлежат только узкие горные проходы, выведшие вскоре англичан в верховье долины. Количество падающего дождя здесь в половину менее, нежели в Дарджилинге, а климат гораздо лучше.
Посольство оставалось три недели в нижнем Чумби, пока не были окончены все военные приготовления к дальнейшему движению, а затем, в самую середину зимы, восьмого января, англичане перевалили хребет Тан-ла, поднятый на 15.200 футов над уровнем моря, и снова вышли на тибетское плоскогорье. ‘Никогда я не забуду этого дня, — вспоминает полковник Йёнгхёсбенд: — будильник прозвенел при первых лучах рассвета, а когда я выглянул из палатки, то казалось, что здесь, вокруг нас, воцарился самый ‘дух’ холода, звезды таинственно сверкали со светло-стального цвета неба. Позади громадной зубчатой вершины Чума-ла-ри (23.940 фут. абс. выс.) пробились наконец первые утренние лучи, но они далеко не были в состоянии не только смотреть, но даже и ободрить нас, — действие мороза казалось еще более ужасным. Разумеется, вода в ведрах основательно замерзла. Остатки вчерашнего обеда превратились в твердую желтую массу. Бедные сейки, только что выползшие из своих палаток, так корчились от холода, что казалось, если бы они еще более могли скорчиться, то от них ничего бы не осталось. Термометр Реомюра показывал на восемнадцать градусов ниже нуля или как раз по Фаренгейту пятьдесят градусов мороза, и хотя такой мороз не считается очень большим в Канаде и в Сибири, и более того, смею сказать, что те, которые только что вернулись бы с антарктического полюса, посмотрели бы на него, как на приятную теплоту, но я должен напомнить, что 50® мороза на высоте 15.000 футов над уровнем моря совершенно различны от 50® мороза на уровне моря. На 15.000 фут. нужны беспрестанные усилия для простого процесса дыхания, так как один только вес теплой одежды, носимой во время морозов, сам по себе достаточно давит вас. Всякое добавочное усилие причиняет немедленное истощение. И если на нас, европейцев, более или менее привыкших к холоду, он так действует, то насколько же более мучительным он должен был быть для туземцев Индии!.. и то обстоятельство, что они были в состоянии в этот день пройти пятнадцать миль чрез узкий горный проход, а затем провести остаток зимы, как они его провели на северном склоне Гималаев, на высоте только немногим меньшей 15.000 футов, — все это, я думаю, представляет поразительное доказательство их силы, терпения и выносливости. Полковник Ногге и двадцать три пионера, которые с самой большой готовностью перенесли это испытание, своею неустрашимостью и твердостью раз навсегда доказали тибетцам, что их страна больше не недосягаема для англичан даже в середине зимы!’
В селении Тьюна (Туна) происходили самые бесплодные переговоры с тибетцами. Они посещали полковника Йёнгхёсбенда нередко. Со своей стороны, и глава миссии как-то раз в сопровождении капитанов О’Коннора и Савойера решился навестить тибетцев, чтобы взглянуть на них посреди их собственной обстановки, познакомиться с их способностью к кочевью и оценить силу и направление различных влияний, действующих в их среде. Для англичан стало достаточно очевидным, что настоящее управление делами было сосредоточено в руках лам столичного города Тибета — Лхасы, трое из которых (по одному из трех монастырей, прилежащих к Лхасе.) и проживали в селении Тьюна в ожидании переговоров с начальником английской тибетской экспедиции. Помимо трех больших лам, здесь было еще и несколько тибетских генералов, вежливых, деликатных и державших себя с достоинством, одно лишь не нравилось в них англичанам: они, как попугаи, твердили заученную фразу: ‘идите назад к границе!’ Но толчок к противодействию был дан тремя ламами, которые с нахмуренными лицами сидели на земле, не показывая ни малейших признаков учтивости или обыкновенной вежливости, но, наоборот, подстрекая генералов к задержанию англичан в их лагере до тех пор, пока те определенно не назначат день своего удаления из Тибета. ‘Когда я думаю, — пишет г. Йёнгхёсбенд, — об их бешеном, фанатическом желании воспрепятствовать нашему желанию двигаться вперед и сравниваю его почти с дружеским приемом, который мы затем имели во всех больших монастырях и в большинстве святых храмов, прежде чем оставить Лхасу, то не могу не почувствовать, что мы сделали много для уничтожения той преграды, которая создавалась искусством влиятельных лам с намерением держать народ в отдалении от нас’.
Переговоры с тибетцами не могли заполнить весь тот избыток времени, которым располагали англичане при стоянке в Тьюне, у них оставалось достаточно часов для наслаждения окружающим их первобытным пейзажем. Непосредственно пред английским лагерем расстилалась почти плоская и совершенно гладкая песчаная равнина, дававшая ощущение простора и свободы. На дальнем плане этой равнины, на расстоянии десяти или двенадцати миль, возвышалась дивная цепь гор, составляющая главную ось Гималаев и границу между Тибетом и Бутаном. Эти горы доставляли членам английской миссии беспрерывное удовольствие, и один взгляд на них с избытком вознаграждал за все перенесенные ими лишения и невзгоды. Солнце ударяло в их палатки уже около семи часов утра. В это время небо было безоблачным, за исключением длинной нежной полосы флерообразного тумана и, может быть, нескольких тонких розовых или золотистых облачков, неподвижно державшихся в равновесии на горизонте. Большие снеговые горы, в раннее утро, когда обыкновенно и наблюдаешь их, вместо того, чтобы быть резкими и холодными, по большей части бывали окутаны в голубоватую туманную дымку, которая делает вид из Дарджилинга на Кинченджунг просто волшебным: голое темное основание гор смягчалось изысканными тенями пурпурового и розового цветов, между тем как белые снеговые вершины мягко оттенялись голубой окраской небес. По равнине носились жаворонки и другие маленькие птички в поисках за пищей. Иногда увидишь маленькую полевую мышь, греющуюся на солнце у входа в свою норку. И над всей здесь видимой и невидимой жизнью царило чувство мира, спокойствия и тишины, которое с трудом позволяло думать, что в расстоянии всего лишь десяти миль несколько высших лам Тибета торжественно проклинали англичан и объявляли окрестному народу о нападении на их лагерь.
Не всякий день, однако, было так тихо и спокойно в природе, как описано выше. Нередко случалось, что в десять или одиннадцать часов утра подымался ужасный ветер и дул с яростью до погасания вечерней зари. Могучие свинцовые тучи неслись по направлению из Индии, притом очень часто падал сухой, тонкий снег, пробивавшийся во все большие и малые щели. Таким образом, иногда над английским лагерем бушевала настоящая буря. Порою горы скрывались совершенно. В течение целых дней термометр не поднимался выше 15® (Фаренгейта), даже около полдня. Английский лагерь в такие дни представлял полную картину отчаяния. Казалось невозможным, чтобы несчастные часовые во время ночи могли противостоять воющей буре и пронизывающему холоду и снегу или чтобы английские солдаты смогли оказать сопротивление нападению со стороны тибетцев при таких ужасных условиях.
Через несколько дней тучи рассеялись, по крайней мере, над местом бивака экспедиции. Самая высокая скалистая вершина Чума-ла-ри появилась спокойной, величественной, за исключением своего пьедестала, где все еще яростно разбивались клубившиеся вокруг снеговые вихри. Но тем торжественнее возносилась в голубую высь самая вершина, перед которой благоговели даже малоотзывчивые к природе тибетцы, всегда, впрочем, склонные твердо верить, что только при созерцании последних ‘чистых’ ступеней земного мира человек в состоянии скорее отрешиться от житейской суеты и приблизиться к познанию нирваны…
В течение января, февраля и марта месяцев продолжал дуть жестокий ветер, часто сопровождаемый ослепляющим снежным порывистым штормом, чрез который обозы и их военное прикрытие должны были прокладывать себе дорогу и, может быть, даже с большими страданиями, чем те, которые выпадали на долю главных членов экспедиции. Но мало-помалу неделя проходила за неделею — температура воздуха повысилась. Военные приготовления в тылу были окончены генералом Макдональдом, и в первых числах апреля (1904 года) экспедиция двинулась в Гиангтцэ (или Чжянце) (12.900 фут. абс. выс). О военных событиях начальник миссии полковник Йёнгхёсбенд вообще старается говорить очень сдержанно. ‘Моим самым большим разочарованием, — признается он, — было то, что сражения избежать нельзя, и хотя тибетские генералы были также мало к нам расположены, но они имели невозможные приказания из Лхасы: не сражаться, не вести переговоров и не позволять нам идти. Следовательно, если только мы не хотели отказаться от своей миссии, то война была неизбежна’.
В селении Гиангтцэ (Чжянце), которого англичане достигли 11 апреля, они нашли открытую плоскую долину в 5 или 6 миль шириною, повсюду усеянную зажиточными поселками и перерезанную многочисленными оросительными каналами. Вокруг каждой деревушки, вдоль каналов и речек росли ивы и тополя, подававшие признаки в скором времени развернуть свои листья. Берега речек были покрыты множеством ирисов, которые позднее будут ласкать глаз наблюдателя красивыми нежно-голубыми или пурпуровыми цветами.
Пронизывающий холод Тьюнского плоскогорья остался позади. В Чжянце же по ночам только чувствовалось легкое ощущение холода, между тем как дни были дивно хорошими, ясными, и англичане надеялись, что проведут лето в мирных переговорах, как вдруг неожиданно зловещие тучи начали собираться кругом путешественников-воинов, и рано утром 5 мая они были разбужены диким криком и стрельбою. Выглянув из своих палаток, англичане заметили стрелявших в них через стену тибетцев, на расстоянии всего лишь ярдов десяти. Как майор Муррей со своими гурками отразил нападение, как полковник Брандер защищал свой пост в течение почти двух месяцев против тибетцев, которые теперь окружили англичан, и как генерал Макдональд случайно вернулся с достаточными для освобождения англичан силами, прогнал тибетцев и взял в плен джонгов, обо всем этом, к сожалению, полковник Йёнгхёсбенд говорит только вскользь, но подчеркивает лишь одно важное для него обстоятельство, что отказ тибетцев вести переговоры в Чжянце сделал необходимым движение английского отряда вперед — в Лхасу.
Вот почему прежде, чем следовать дальше, необходимо ненадолго вернуться назад, чтобы упомянуть о самом темном эпизоде английского похода: о бойне в Гуру или ‘деле у Горячих ключей’. Вот как об этом событии говорит чрезвычайно добросовестный и беспристрастный корреспондент г. Кендлер: ‘Утро 31-го (марта) было жестоко холодное. Дул ледяной ветер, и земля была покрыта снегом: я надел мою толстую куртку из овчины в первый раз за последние два. месяца и ей я обязан жизнью. Через час после того, как английские войска покинули Тьюну (Туну), явились тибетские посланцы для переговоров с полковником Йёнгхёсбендом. Они убеждали вернуться в Ятунг, куда пошлют уполномоченных для переговоров. Разумеется, им было отказано, и тогда они ускакали назад. Вскоре после их отъезда явился отряд тибетцев с лхасским генералом. Был постлан на землю ковер, и переговоры начались. Генерал требовал возвращения и указывал на могущее произойти столкновение. Йёнгхёсбен ответил прямо и решительно:
‘Скажите им, — передал он О’Коннору: — что мы ведем переговоры с Тибетом вот уже пятнадцать лет, что я сам восемь месяцев ждал ответственных посланцев из Лхасы, и что теперь посольство идет в Чжянце. Скажите им, что мы не желаем битвы, и что он хорошо сделает, если прикажет своим солдатам уйти. Если же они будут преграждать нам путь, я попрошу генерала Макдональда убрать их’.
Генерал пытался уговорить комиссара вернуться, но неудачно, затем он уехал. Английские войска двинулись вперед. Тибетцы поднялись в гору и засели за небольшими укреплениями (сангар). Часть английских войск обошла тибетцев в гору, а другие, подойдя со стороны долины, совершенно окружили их. Положение было следующее: в долине, перпендикулярно к горе, тибетцы выстроили стену, за которой и расположились, спустившись даже с горы, когда увидели, что английские войска зашли им в тыл сверху. Таким образом, англичане, во-первых, заняли гору, во-вторых, затем стали у стены, перпендикулярной к горе, прямо против тибетцев, и, в-третьих, стали параллельно горе, под прямым углом к стене. Тибетцам оставался только один путь отступления, притом между двух рядов неприятелей: на горе и в долине.
Сикки и гурки, составлявшие главную часть английского отряда, спокойно подошли вплотную к стене, от которой тотчас отошли тибетцы, остановившись, впрочем, очень близко от нее. Никто не подозревал, что так близок час кровавой бойни. Были уже составлены тут же донесения о том, что тибетская позиция занята без выстрела. Был дан приказ приступить к обезоружению тибетцев. Им объявили, что, если они отдадут оружие, их отпустят, но они не хотели отдавать своего оружия, и тут началась странная сцена: сикки вырывали у сопротивлявшихся тибетцев оружие, никто не стрелял, и никто, по-видимому, не думал о том, что должно было немедленно произойти. Кендлер говорит, что так мало думали о возможности столкновения, что он сам, например, подошел вплотную к тибетцам и даже не вытащил из внутреннего кармана револьвера. Как затем в точности началось побоище, мы, очевидно, никогда не узнаем, потому что всякий мог более или менее ясно видеть лишь вблизи себя и не мог судить о том, что делалось вдали. Кендлер утверждает, что тибетцы, обезоруживаемые сикками, бросились наконец на врага в юго-восточном углу западни, там, где находился и Кендлер. На него налетел тибетец с саблей, которую он держал в обеих руках. Кендлер спасся только тем, что наклонился и схватил противника за ноги, повалив его таким образом. В это время он получил еще другой сабельный удар, упал на лицо и защитил голову руками, оттого главные раны его были на руках. Кендлер был единственный человек, опасно раненый с английской стороны. В этот же момент замешательства, по-видимому, выстрелил в солдата сикка лхасский генерал. Большинство английских источников считают этот выстрел лхасского генерала причиной бойни, так как английским солдатам было строго приказано стрелять только в случае стрельбы со стороны тибетцев, но из рассказа Кендлера можно понять, что первый выстрел принадлежал майору Дёнлопу, на которого бросился с саблей тибетец, отрубивший ему два пальца. Как бы то ни было, почти немедленно после первого выстрела стали стрелять и солдаты — прямо в густую толпу тибетцев, которые постарались спастись бегством от стены, но так как им приходилось бежать между двух рядов солдат, на горе и в долине, и еще подвергаться огню сзади, то их пало очень много. Любопытно отметить здесь, что в отчетах говорится, что тибетцы уходили очень медленно, причем этому медленному отступлению, действительно мало понятному, если иметь в виду убийственный огонь, который не прекращался, даются разные объяснения: Кендлер считает, что они просто были поражены, подавлены тем, что случилось: ‘молитвы, амулеты, заклинания и святейшие из их святых, все их обмануло. Я думаю, что эта только мысль и овладела ими. Они шли с опущенными головами, точно разочарованные в своих богах’. Доктор Уаддель, как врач экспедиции, предлагает более реалистическое объяснение: на такой высоте (около 15.000 футов над морем) крайне трудно быстро двигаться, против этого можно только возразить, что для тибетцев эта высота была привычная. Во всяком случае, войска воспользовались медленностью этого отступления, и бойня вышла кровавая — из пятисот человек тибетцев пало на месте триста! Начальники не прекратили бойни, придерживаясь, очевидно, теории ‘целебного страха’. К чести Англии следует сказать, что бойня у ‘Источников Хрустального Глаза’ (местное название) не вызвала сочувствия и ни разу более за весь поход мы не встречаем подобного эпизода.
В середине июля англичане приготовились в дальнейший путь, по направлению в глубь Тибета, будучи задерживаемы неоднократно частыми и обильными дождями, разрушившими иллюзию о Тибете, как о стране бездождья. Действительно, летний период дождей не прекращался до сентября месяца и значительно повысил уровень главных и второстепенных речек. Особенно много влаги, по наблюдению англичан, приносилось с запада, со стороны верховья Брамапутры.
Вскоре затем, 15 — 16 июля, английская экспедиция прошла легкодоступный горный проход Каро-ла, на высоте 16.000 футов, где полковник Брандер в первых числах мая имел небольшое успешное сражение с тибетцами, и на следующий день вышла к самому красивому, когда-либо виденному участниками похода, альпийскому озеру Ямдок-мцо. Общим очертанием своим это озеро походит на кольцо, окаймляющее гору, так что эта последняя представляет как бы остров. По окраске своей поверхности Ямдок-мцо разнообразилось всевозможными оттенками фиолетового и голубовато-зелено-бирюзового цвета. По временам оно было особенно чудно, отражая интенсивность тибетской небесной лазури. Затем, когда какие-либо облачка проносились над ним или когда, идя вдоль берега, смотришь на него под другим углом зрения, оно сверкало лучами густого зеленовато-голубоватого цвета бирюзы, то оно казалось различными оттенками фиолетового цвета. Когда небо бывало темно от густых дождевых туч, путешественники-воины могли видеть сверкавшую на озере полосу блестящего света и колера, как отражение от далекого горизонта. Отдаленные рамки озера — величественные горные цепи — придавали Ямдок-мцо еще более чарующий вид, в особенности при утренних и вечерних зорях, когда снеговые вершины одевались в неподражаемый пурпурный цвет прозрачной дымки, картинно стлавшейся по скатам гор. Словом, восхитительные, грандиозные картины природы Тибета в окрестности альпийского озера Ямдок-мцо вызывали восторг у англичан на каждом шагу, как равно их постоянно занимал вопрос, что могло производить удивительную окраску этого озера, которое даже тибетцы называют бирюзовым. Может быть, она производилась его глубиной, может быть, она происходила от имеющейся в нем соли или от какого-нибудь химического состава его воды. ‘Но какая бы ни была главная причина этого, по крайней мере одна из причин, — замечает г. Йёнгхёсбенд, — должна была заключаться в чрезвычайной ясности чистого тибетского неба, такого глубокого и прозрачного, что даже небеса Греции и Италии по сравнению с ним покажутся бледными, тусклыми, густыми’…
В течение трех дней экспедиция следовала в виду этого оригинального бассейна, который у доктора Уадделя вызвал еще более поэтическое описание… ‘Наш лагерь, — говорит он, — занял всю прибрежную поляну и вечером, когда лиловая дымка всползла на горы, образовал красивую картину на поросшем травой берегу опоясанного горами озера, с его великолепными тонами и чудными эффектами облаков, вызывавших на возвышенностях игру света и тени. Бледно-бирюзовый тон озера перешел в глубокую морскую синеву у его дальнейших берегов, над которыми поднимались лиловые горы. Справа высились белоголовые, одетые ледниками, горы Неджин-Канг и Кхаро, поднимаясь так высоко, что их громады отражались в спокойной гладкой поверхности. Но вдруг настроение озера изменилось без подготовлений. Все окрестности потемнели, мрак поглотил их тона, внезапно налетел шквал, уничтожил отражение на озере, избороздил его поверхность зыбью, а потом и волнами, которые бичевали одна другую, взбивая пену, так что наконец белые гребни ‘водяных лошадей’ вперегонку понеслись к берегу и плескали на него, в то время как темная грозовая туча расползлась по серому небу и гремела, посылая на землю целую пелену ливня. Шквал так же быстро исчез, как и налетел, сияние солнца разрушило чары бури, которая умчалась с глухим, раздосадованным грохотом, вода и горы снова стали спокойны и приняли прежнюю окраску. Туземцы, конечно, приписывают эти внезапные бури действию сверхъестественных сил и говорят, что в глубинах заколдованного озера живет зеленый дракон, который в припадке злобы бичует воду, отчего и происходит волнения. Мысль о драконе, надо полагать, вызвана змеевидной формой зеленого озера, извивающегося посреди гор. Тибетцы также склонны думать, что в озере скрывается золотая рыба, счастья, и ревниво оберегают ее, как талисман’.
Миновав затем последний перевал Камба-ла, английская экспедиция увидела реку Брамапутру, или, как тибетцы ее называют, Тсангпо, и продолжение той долины, на которой расположена и самая столица Тибета Лхаса. Пока генерал Макдональд предвидел очень серьезное препятствие в реке Брамапутре, находившейся почти в полном разливе, а с этим препятствием необходимо было считаться прежде, нежели англичане могли достигнуть намеченной цели. Экспедиция увидела Брамапутру, разделенную местами на множество рукавов, но англичанам удобнее было перейти эту реку в том месте, где она суживалась в одно русло до 200 ярдов шириною. Однако переправа через Тсангпо не обошлась без жертв: экспедиция лишилась энергичного майора Бредзертона, главного офицера транспортов и снабжения отряда, упавшего в пучину. Могучая река шипела, клокотала высокими волнами, вращавшимися в водовороте подле скалы, с которой капитан Шипперт протянул проволочный канат на другой берег реки и на нем соорудил летучую переправу.
Долина Брамапутры простирается в ширину от трех до пяти миль, будучи залита, как и долина Чжянце, прекрасно обработанными полями пшеницы и ячменя, группировавшимися подле частых селений, из которых эффектно выделялись комфортабельные резиденции зажиточных или влиятельных чиновников страны. Подле вилл последних красовались тенистые рощицы из тополей, ореховых и даже персиковых и абрикосовых деревьев. Второстепенные или боковые долины ущелья были также хорошо обработаны, а безлесные склоны холмов были покрыты ковром травянистой зелени, представляющей прекраснейшие пастбища, на которых могли бы свободно пастись несравненно большие стада скота, нежели те, которые наблюдали англичане. Все это приятно действовало на души участников экспедиции при мысли о продовольствии многочисленного английского отряда, почти у цели своего ‘беспримерного’ похода.
Теперь полковника Йёнгхёсбенда стали чаще и чаще встречать различные депутации, каждая из которых имела больший или меньший вес и значение, и каждая просила более настоятельно, чем предыдущая, не продолжать английского движения в Лхасу. Даже верховный правитель Тибета далай-лама обратился письменно к начальнику миссии с просьбой остановить движение и оставить монастыри и монахов в том покое, который определен свыше… Йёнгхёсбенд тем не менее написал обер-гофмейстеру двора его святейшества, что он ничего другого не может чувствовать в данную минуту, кроме только одного стремленья продолжать путь в Лхасу…
Ожидание увидеть столицу Тибета дошло теперь у англичан до высшей степени напряжения. За каждым поворотом, за каждым горным мысом они были уверены, что увидят этот священный город буддистов. Они спешили идти и ускоряли подъем с одной вершины на другую в надежде поскорей увидеть давно желанный и таинственный земной алтарь живого божества. Передовые патрули конной пехоты, но своем возвращении, усиленно расспрашивались. Наконец, 2 августа, английская военная экспедиция, обогнув последний мыс, увидела золотые крыши Поталы-Лхасы, блестевшие с далекого расстояния, а на следующий день уже расположилась лагерем в виду самого дворца тибетского первосвященника.
‘Здесь, в приятной долине, — пишет г. Йёнгхёсбенд, — в долине, прекрасно обработанной и богато орошенной, под укрытием снеговых цепей гор, находится таинственный, запрещенный город, которого ни один еще находящийся в живых европеец не видел до сих пор. Для многих, предполагавших вследствие этой изолированности Лхасы, что она должна была быть чем-то в роде города из области сновидений, было, смею сказать, большое разочарование: в конце концов Лхаса была построена все-таки людьми, а не феями, ее улицы не были вымощены золотом, а двери отделаны жемчугом. Улицы Лхасы были страшно грязны, а жители менее всех мною виденных до сих пор людей походили на волшебников. Но Потала — дворец Великого ламы, был действительно внушительным, массивным и очень основательно построенным из камня. Господствующее положение далай-ламского дворца на горе, по преданию, привезенной на вьюках из Индии, особенно живописно выделяло его над общим городом, расположенным у его подножья. Множество домов в городе было также хорошо и солидно построено и окружено тенистыми деревьями. Дворец на возвышении и удивительный город у его подножья были бы поразительными повсюду, но, расположенные в этой прекрасной долине, в самой глубине гор, они производили еще большее впечатление, с чем соглашались почти все мои спутники’.
Однако, в течение пребывания английской экспедиции в столице Тибета, главное внимание ее начальника было обращено на самих жителей, нежели на их жилища. Все высшие лица, как светские, так и духовные, явились здесь к г. Йёнгхёсбенду, и он с ними рассуждал, приводил доводы и говорил по-пустому день за днем, неделя за неделею. Тибетская аристократия была ужасно несведуща и, чего нельзя понять и объяснить, она была совершенно неподходящая для этого дела. Ни один человек не имел высшего авторитета или полной ответственности, чтобы вести переговоры в Йёнгхёсбендом. Можно было предполагать, что члены совета будут главной исполнительной властью, но они ничего не могли сделать без согласия национального собрания, это же последнее, не имея никакого председательствующего должностного лица, которое бы управляло им без всякого чувства ответственности просто критиковало, вместо того, чтобы подписать то, что сделал исполнительный совет, а между тем членам этого совета воспрещалось присутствовать на заседаниях национального собрания, чтобы лично защищать их дело. Более безнадежной и несоответственной организации для борьбы с кризисом в их иностранных делах трудно себе и представить.
Но какими бы тибетцы ни были несведущими, фанатичными и, по-видимому, непоколебимыми, они имели и свои хорошие стороны: они были почти неизменно вежливыми и веселыми. Достаточно было ничтожной, маленькой шутки, чтобы заставить тибетцев смеяться, и полковник Йёнгхёсбенд не припомнит, чтобы при окончании какого-нибудь из его свиданий, которых так много было в Лхасе, он расставался с чувством какого-нибудь дурного расположения духа: ‘Впрочем, я должен сознаться, — пишет начальник миссии: — что приходил иногда в отчаяние, когда размышлял, что в скором времени должен наступить конец моим условиям, а между тем, среди массы всевозможных препятствий не предвидится даже проблеска света, и тем не менее эти несчастные тибетцы никогда не приводили меня в раздражение. В конце концов, они заключили со мною, насколько это было в их силах, договор, упорство же есть такая черта человека, к которой нельзя придираться’.
Заключение этого договора было вообще тяжелым и утомительным делом. Восемь или десять человек из тибетцев приходили к начальнику миссии, каждый должен был сказать свое слово с тем, чтобы он, по возвращении к себе домой, мог похвалиться, что он, со своей стороны, разговаривал с уполномоченным Британии. Каждого Йёнгхёсбенд терпеливо выслушивал и каждому отвечал. Так как ежедневно к начальнику миссии приходило несколько новых личностей, то таким образом он действовал на большинство передовых людей Лхасы (См. январскую книгу ‘Исторического Вестника’, стр. 230 — 249, ‘Тибетский далай-лама’. — прим. П. К. Козлов.), между тем как капитан О’Коннор, испытание которого было еще больше, чем г. Йёнгхёсбенда, принимал большее число людей в своем частном помещении. В общем, полковник Йёнгхёсбенд составил низкую оценку умственных способностей тибетцев. Невозможно смотреть на них иначе, как на детей. Разговоры начальника экспедиции с ними велись не только о главном деле, но и об общих делах и между прочим о религии. Ти-Римпочэ, которому далай-лама, при своем поспешном отъезде из Лхасы за несколько дней до английского прибытия, оставил печать, имел кафедру богословия в монастыре Галдань, был вообще почитаем как старейший главный лама в Лхасе. Он был признан правителем и считался главным лицом при переговорах с полковником Йёнгхёсбендом. ‘Но даже он, — замечает Йёнгхёсбенд, — этот приятный добрый и веселый старый господин, каким он был, имел в действительности очень малую силу ума и только самую крошечку религиозной духовной философии. И в том, и в другом, очевидно, он был ниже обыкновенного брамина в Индии. Он любил маленькие шутки, и мы всегда были с ним в самых лучших отношениях. Ти-Римпочэ был твердо убежден, что земля имеет форму треугольника. Его научные познания ограничивались знанием громадного количества стихов из священных книг, заученных в зубрёжку, без понимания их значения, сведения о том, отчего или почему все произошло, ограничивались простыми цитатами из св. писания, а его религия главным образом состояла в обрядах. Общий средний уровень настоятелей монастырей и главных лам был даже менее вышеприведенного. Один монастырь в Лхасе вмещает в своих стенах не менее десяти тысяч монахов, другой около семи тысяч, но я не думаю, чтобы каждый, кто видел этих монахов, не мог бы заметить, какими были они испорченными, грязными и сладострастными людьми. Совершенно ошибочно предполагать, что в Тибете можно встретить чистый и возвышенный вид буддизма. Буддизм и цивилизация китайцев, конечно, подняли грубое племя, жившее в Тибете шесть или семь веков тому назад, на несколько большую высоту, чем они были до появления этих последних. Но умственная и духовная жизнь подавляется суровым режимом монастырей. На все иностранные понятия и индивидуальные оригинальности смотрят с презрением. И в результате всего этого — народ неумолимой суровости, вполне неспособный приспособляться к изменяющимся условиям и без всякой интеллектуальной силы или духовного стремления. Мы искали, но не нашли у них того удивительного Mahatmas, который бы указал нам дорогу к более высшим областям знания и мудрости, которых бы мы прежде не знали. И хотя я не стану отрицать, что буддизм сделал многое для смягчения нравов и просветления варварского племени поклонников дьявола в Тибете, но я не могу не предостеречь тех, кто ищет в Лхасе высшего интеллектуального или духовного руководства, и скажу им, чтобы они лучше поискали у себя на родине того, в чем они нуждаются. Напитанные, как только тибетцы могут быть напитаны, тем бесстрашным довольством, вкореняемым в них верою в Будду, они и до сих пор остаются во всех отношениях поклонниками дьявола. Их религия забавна и есть самая испорченная, но не самая чистая форма буддизма’.
К счастью, англичане имели возможность преодолеть то чувство обструкции, которое высшие представители тибетской церкви до сих пор выказывали им. Благодаря влиянию г. Уальтона на китайских должностных лиц и многолетними, постоянным его сношениям с тибетскими ламами в Сиккиме и его тактическим убеждениям их, англичане могли получить доступ почти во все монастыри и храмы, и прежде, чем оставить Лхасу, британские должностные лица входили и выходили из них с таким же малым беспокойством, с каким бы они это делали в церкви св. Павла. Йёнгхёсбенд настоял, чтобы договор был подписан в Потала, в самом лучшем его апартаменте, и как только ламы увидели, что от этого не произошло для них никакого вреда, а англичане неизменно обращались с тибетцами с почтением и уважением, то они совершенно прекратили обструкцию, и когда перед самым отъездом из Лхасы Йёнгхёсбенд формально посетил большой собор, называемый Джо-Канг, то был удивлен, увидев их искренно настаивающими на том, чтобы начальник английской миссии вошел внутрь решетки и обошел вокруг прекрасного изображения Будды. ‘Такой привилегии, — говорит полковник Йёнгхёсбенд, — я не получал никогда ни в одном из храмов в Индии’.
Тибетские храмы с наружной стороны солидны и массивны, хотя и не совсем красивы. Внутри же они очаровательны и оригинальны, а иногда даже забавны и смешны. У некоторых членов миссии осталось впечатление о громадных, бесстрашных фигурах Будды, вечно спокойно и неподвижно смотрящих вниз, о стенах, разрисованных смешными демонами и драконами, о интересно украшенных деревянных колоннах и крышах, об общей грязи и нечистоте и о бесчисленных чашках с маслом, горящих днем и ночью, как горят свечи в римско-католических церквах перед изображениями святых.
Скорее, чем англичане могли ожидать, договор с тибетцами был подписан, и они начали приготовляться к отъезду в Индию. Раз дело было кончено, тибетцы были настолько счастливы, насколько могли. Ни одно лицо не было ответственным, каждый имел свое слово, и если какое-нибудь порицание могло упасть на чью-либо голову, то оно должно было падать на все и на все одинаково. ‘Но в глубине сердец, — пишет полковник Йёнгхёсбенд, — тибетцы знали вполне хорошо, что они отделались замечательно дешево’.
В утро отъезда англичан Ти-Римпочэ пришел в их лагерь и подарил изображения Будды начальнику миссии, г. Уайту, а также и генералу Макдональду. Правитель благодарил за сбережение монастырей и храмов и, поднося полковнику Йёнгхёсбенду ‘Будду на алмазном престоле’, сказал: ‘Когда буддисты смотрят на изображение Будды, то они отстраняют от себя все мысли о борьбе и спорах и думают только о мире, и я надеюсь, что вы, когда будете смотреть на него, будете благосклонно думать о Тибете!’
Был превосходный, теплый, ясный день, когда англичане покидали Лхасу. Долина представлялась дивно нарядной, красивой в своем золотистом осеннем убранстве. Совет, в полном составе, со своими секретарями, спустился к англичанам, пройдя целую милю, чтобы предложить им на прощанье чашку чая и пожелать помощи Божьей в их обратном путешествии.
Совет же дал охотно разрешение части членов экспедиции пройти чрез Шигатзэ, вверх по реке Брамапутре к Гартоку, а затем оттуда через Симлу в Индию.
Эта научная экспедиция была возложена на капитана Раулинга, который два года перед тем совершил поездку в западный Тибет, имевшую крупный успех, а капитану Райдеру были поручены работы по съемкам. Означенные офицеры, имея у себя помощников из младших товарищей, выполнили с честью каждый свое дело. Дополнительная экспедиция выяснила, что ни одной более высокой горы, чем гора Эверест, не находится позади (севернее или северо-западнее) Гималаев. Несмотря на крайнюю стужу, участники научной экспедиции миновали на своем горном пути перевалы, поднимающиеся до 18400 футов над уровнем моря, и благополучно достигли Индии.
Текст воспроизведен по изданию: Английская экспедиция в Тибет // Исторический вестник. No 5, 1907
текст — Козлов П. 1907
сетевая версия — Трофимов С. 2008
OCR — Трофимов С. 2008
сетевая версия — Трофимов С. 2008
OCR — Трофимов С. 2008