Время на прочтение: 7 минут(ы)
Граф Дмитрий Иванович Хвостов. Сочинения. — М.: INTRADA, 1999.
Scan ImWerden http://www.imwerden.de
Словцо Суворова или ответ ему Капитана
Русский анекдот
[О Суворове и графине Разумовской]
Русский анекдот [О смерти Суворова]
Словцо Екатерины II-й об Обакулове
[О Павле I и себе]
[Об Александре I]
[О Дашкове]
[О смерти актера Киндякова]
[О смерти Кочубея и Кикина]
Словцо Гребенкина
Ответ зрителя о драме Кукольника
Словцо Суворова, или ответ ему Капитана.
Когда Суворов, в чине фельдмаршала, отдыхал на лаврах после Польской войны, в Тульчине, является к нему один Капитан, служивший прежде в корпусе князя Николая Васильевича Репнина Капитан сей, как добрый слуга отечеству, ему очень нравится Полководец спрашивает однажды у Капитана ‘Какая разница между меня и князя Николая Васильевича?’ Капитан не запнувшись сказал ‘Пребольшая, ваше сиятельство!’ Таковой быстрый ответ подстрекнул еще более любопытство начальника и он приступил к нему. Какая, какая, скажи мне. — Капитан, истоща все околичности, которые ныне в большой моде у писателей как то пребольшая: Репнина и вас сравнивать нельзя. — Тотчас решить можно, в чем эта разница, — и наконец Капитан, утомя нетерпение начальника вождей, сказал решительно: разница в том, что князь Репнин очень хочет произвести меня в майоры, да не может, а вы можете, да может быть не захотите! Мне сей случай пересказывал Борис Яковлевич Княжнин и дополнил, что за шутливое словцо Капитан награжден был майорским чином.
Русский анекдот [О Суворове и графине Разумовской].
Генералиссим Князь Италийский прошлого 1799 года находяся в Вене при открытии Италианской Кампании, жил в доме Российского посла Графа Разумовского. Желая сохранить древний обычай, изображающий похвальное хлебосольство наше, хотел сделать подарок хозяйке, для чего и приказал адъютантам своим приискать самую прекрасную и богатую вещь, достойную Графини Разумовской и дарителя. — Привезена была вся Галантерея Венская, но ничто замысловатому герою не полюбилось. Он сказал: вы меня не поняли. Привезите мне золотое сердечко в цепочке с ключиком. — Сие было исполнено, а он в ту минуту, когда садился в повозку, велел принести на серебряном блюде сердечко. Надел оное на Графиню Разумовскую, запер его ключиком, ключ положил в карман — и уехал.
Русский анекдот [О смерти Суворова].
Князь Италийский Граф Суворов Рымникский скончался 1800 года мая 6-го дня в Санкт-Петербурге у родственника своего Гр. Д. X., а 3 мая присланы были от Курфюста Баварского к Суворову ордены для возложения на некоторых из его подчиненных. Лавроносец находился тогда уже в крайней слабости, хотя был в памяти. Гр. Д. X. входит сказать ему о присылке оных орденов — Суворов спрашивает у вошедшего, кто тут? —
— Я.
— Зачем?
— Дело есть…
Герой и при самом конце дней своих заботяся об отечестве и всегда будучи готов приносить себя ему в жертву, сел на постеле, и с торжественным лицом громогласно сказал:
— Дело! Я готов.
Словцо Екатерины II-й об Обакулове.
Екатерина II-я в приватном разговоре выпущенным словцом умела иногда наказывать, не прибегая к судебному или полицейскому порядку. Вот случай, который докажет Ее глубокое знание в искусстве править. Умерший вскоре по смерти царицы московский житель Матвей Гурьевич Обакулов разжился карточною игрою. Двору был мало известен и, следовательно, не имел никакого доступа к лицу Екатерины II, но слава его гремела, впрочем, он был человек образованный и много начитанный. Около 1790 года он случился в Петербурге, играл в карты в Макао, которая игра была у всех в большой моде, не было дома, где бы в нее не играли с различием на ставку большой или малой казны, метали костьми, а чтобы избавиться от несносного шума, иногда картами. Число 9 решало судьбу целой ставки, кинувший сие число брал оную безусловно. Обакулов в городе метал сряду иногда по десятку раз роковое число 9. Случилось однажды у Императрицы на вечере, что играли в Макао. Меценат Ломоносова и Российской словесности Обер Камергер Шувалов кинул картами сряду до девяти раз 9. Императрица, как будто спроста, сказала: ‘Это по-Обакуловски’. Какие из сего последствия! Записной игрок Обакулов был тогда в Петербурге и обыгрывал, кого хотел, в Макао. Все дивились его счастию, а недоверчивые думали, что он поправлял оное искусством. На другой день после вечера, когда царицею произнесено было замысловатое словцо, узнали, что Обакулова нет уже в городе. Не подумайте, чтобы его схватили, или правительство его выслало, — нет! — сам игрок, услышав о словце Северной Минервы, испугался своей славы и уехал восвояси. Если Обакулов не чисто играл и метал 9 по хитрости, ему одному известной, то одно словцо предостерегло, может быть, бесчисленные его будущие жертвы.
Настоящее название игрока в сем анекдоте — Окулов.
Примечание. Сей анекдот 10 мая 1834 года доставлен г. Смирдину для напечатания в журнале ‘Библиотека для чтения’. Сия статья, к удивлению моему, не пропущена цензурою. Боюсь, по милости переписчиков, не смешали ли цензоры мною вымышленную фамилию игрока ‘Обакулов’ с фамилиею сенатора Абакулова и, приняв за личность, запретили статью.
Гр. Хвостову не дан был орден св. Анны 2-й степени. Вскоре после того император [Павел I] изволил принимать на себя титул Великого Магистра Мальтийского. Гр. Хвостов на сие сочинил оду и, не имея доступа во внутренние покои, решился положить оную в ящик. Государь столь чувствительно был тронут таковым усердием, что сказал статс-секретарю Брискорну: ‘Я виноват — его вымарал’ и приказал объявить генерал-прокурору, чтобы он снова доложил. Чрез два дня гр. Хвостов позван был во дворец, и при возложении ордена государь соизволил сказать при всех: ‘Я виноват перед тобой, только в последний раз’. И подлинно сие так случилось, ибо после того сочинитель наш пользовался особливою милостию и доверенностию государя.
6 декабря 1825-го года при разговоре моем о смерти покойного императора Александра I, приключившейся от желчной горячки сего года 19 ноября в Таганроге, с преосвященнейшим митрополитом новгородским Серафимом услышал я от сего почтенного пастыря, что Его Величество, при последнем вояже против обыкновения своего бывший 30 августа в Невском монастыре в день тезоименитства своего, прибыл в сию обитель снова чрез сутки, т. е. 1 сентября, где в дорожном экипаже отслушав молебен и подошед во время чтения Евангелия, внимал оное с преклонением колен, подходил неоднократно к благословению Архипастыря и по его приглашению взошед в келию, рассуждая о Евангелии того дня [т. е. чтении из Евангелия на данный день — сост.] ‘Аз есмь кроток и смирен сердцем’, присовокупил, что он опытом узнал, что кротость скорее достигает к пользе, нежели жестокая строгость. И наконец по приглашению Митрополита зашел к схимнику Антонию и спрашивал: где его постель? На ответ Митрополита, что он спит на полу (видно, ковер): пол мяконький. — Ваше Величество, его отделывала графиня Орлова-Чесменская. — Неправда, вслушавшись, говорил Схимник, я не стыжусь моей кровати, посмотри, Государь, — привел в угол и показал гроб, примолвя: это общая наша постель, все мы тут ляжем, — приглася Государя присесть. — Схимник рассуждал о благочестии, о приверженности к вере и нравственности и заключил, что нравы русские до чумы были очень чисты, т. е. до 70 года. После того испортились и крайне развратился народ. В твое царствование они стали лучше, а после 12 года снова ослабели. Государь на сие говорил Митрополиту: Слова этого старца мне гораздо приятнее, нежели самая красноречивая и льстивая речь. Вот любопытная беседа при отбытии покойного Императора из его столицы в область смерти. Схимник сей был крепостной слуга генерал-лейтенанта Василия Владимировича Грушецкого, женатого на княжне Долгоруковой-Крымской. Известный на Москве официант, и у меня самого в 1787 году был на свадьбе в сей должности. Когда пошел в монашество — не знаю, а прибыл в С. Петербург с вышереченным Преосвященным и был духовником его — и потом и всех ставленников.
Вот и со мною приключение: Дмитрий Васильевич Дашков, известный Антагонист Шишкова, знакомый мне по дому Ивана Ивановича Дмитриева и служащий в том же департаменте <...>, кроме вежливости и ласки от меня ничего не видал, приносит мне от г-на Измайлова, писавшего на меня прежде пасквили, которых я не читывал, официальное, как от президента письмо, что я избран в почетные члены общества любителей словесности. Я прибежал в собрание, после которого думая меня рассердить или считая, что я похвалу его приму за наличные деньги, Дашков стал заикаться и читать, что я великой человек, что я потоптал Горация и Лафонтена, я после чтения улыбнулся и сказал, что сии похвалы мне не принадлежат, потом пригласив к себе г-на Дашкова, помыл ему в прозе голову. Вот чем кончилось с моей стороны непростительная шутка г-на Дашкова. Но общество иначе на сие посмотрело и выключило Дашкова за дерзкий его поступок.
[О смерти актера Киндякова]
Переписка наша о словесности подает мне случай сообщить вам диковинку, то есть приключение, которое должно остаться в летописях Мельпомены. Франция хвастает, что славный ее актер и неподражаемый сочинитель комедии Мольер умер почти на театре, то есть за кулисами, представляя комедию свою, называемую: Мнимый больной. Публика парижская до другого дня этому верить не хотела, приписывая болезнь автора, ею любимого, искусству и чрезвычайным усилиям, кои он употреблял. В Москве 1819 года месяца сентября на публичном театре случилось приключение еще любопытнее французского. Давали трагедию вольтерову ‘Семирамиду’. Семенова бблыиая находилась на сцене с Ассюром. Сию последнюю роль играл Киндяков. Актер средственной, но большой любитель своего искусства. Он читая стихи, и с довольным жаром, вдруг упал и умер. Нет нужды описывать, что славная Семенова потревожилась и убежала с театра. Сочинитель сна (вспомните эпиграмму Дмитриева: Один твой издан сон: когда же складны сны бывают!) опустил занавес. Дело в том, что Киндяков не помышляя о смерти умер, упражняяся в любимом своем ремесле и где умер? Не за кулисами, а на сцене, имея свидетелями смерти своей 1000 человек и более, при жертвеннике Мельпомены пал к стопам первой ее царицы.
[О смерти Кочубея и Кикина]
Покойный князь Кочубей 29 апреля 1834 года бывши на дворянском празднике, подошел к отставному тайному советнику Петру Андреевичу Кикину, между прочих разговоров спрашивал он у него о жизни деревенской и долго ли Вы пробудете здесь. — Кикин отвечал: Я в мае месяце опять поеду в Рязанскую деревню. Князь Кочубей продолжал: Я последую вашему примеру и сам за Вами вслед отправлюсь в мою Полтавскую вотчину. — Случай доказал, что оба они сдержали слово и отправились — Кикин простудился на бале и умер 18 мая, Князь Кочубей, одержимый тяжкою болезнию, около тех же чисел доехав до Москвы скончался не позже 3-го июня нашего штиля.
Евгений Павлович Гребенкин отзывается, что отличительные свойства графа Хвостова как поэта есть любовь, совокупленная с глубоким чувством сего качества, и опирается на стихах певца Кубры:
Еще теперь я сердцем жив
И ближних радостью счастлив.
Ответ зрителя о драме Кукольника.
В 1833 году, зимою, давали трагедию Нестора Васильевича Кукольника, которая имела большой успех по достоинствам литературным и по многим отношениям. Невидавший оную спрашивал у другого: ‘Вы видели ‘Рука Всевышнего Отечество спасла’? — ‘Видел’. — ‘Как она Вам полюбилась, хороша ли?’ — ‘Лавка моя была в углу, я сидел на правой стороне, и мне руки-то совсем не видать было’.
Тексты в настоящем издании печатаются в соответствии с современными нормами орфографии, в ряде случаев сохранены характерные особенности орфографии и пунктуации Хвостова (например, ‘Лев состаревшейся’ вместо ‘состарившийся’).
Анекдоты. ‘Словцо Суворова, или ответ ему Капитана’. — РО ИРЛИ. Ф. 322, No 2. Продолжение рукописной тетради анекдотов, л. 6 об. ‘Русский анекдот’ [О Суворове и графине Разумовской]. — РО ИРЛИ. Ф. 322, No 11, л. 44. ‘Русский анекдот’ [О смерти Суворова]. — РО ИРЛИ. Ф. 322, No 11, л. 45. ‘Словцо Екатерины II-й об Обакулове’. — РО ИРЛИ. Ф. 265. Архив журнала ‘Русская старина’, Оп. 2, No 401, л. 1-2. [О Павле I и себе]. — Биография Хвостова, составленная его секретарем Борисовым на основе автобиографической записки. Цит. по: П. О. Морозов. Граф Дмитрий Иванович Хвостов. 1757-1835 гг. // Русская Старина, 1892, No 8, с. 575. [Об Александре I]. — РО ИРЛИ. Ф. 322, No 31. Проза, часть 2-я, с. 121-122. [О Дашкове]. — РО ИРЛИ. Ф. 322, No 144, л. 35-35 об. [О смерти актера Киндякова]. — Из письма Хвостова к А. Ф. Рихтеру. РО ИРЛИ. Ф. 322, No22, л. 138. [О смерти Кочубея и Кикина]. — РО ИРЛИ, ф. 322, No 2, продолжение рукописной тетради анекдотов, л. 5. ‘Словцо Гребенкина’. — РО ИРЛИ, ф. 322, No 2, продолжение рукописной тетради анекдотов, л. 6. ‘Ответ зрителя о драме Кукольника’. — РО ИРЛИ. Ф. 265, No 402, л. 3.
Прочитали? Поделиться с друзьями:
