‘Нтъ ни одного человка, говоритъ Вольтеръ, который бы въ жизни своей не сдлалъ одного дурачества, и самаго чудеснаго! Герцогъ Іоркскій, разбитый при Дункерк и при Гельдер (въ Голландіи), воображалъ себя героемъ, Неккеръ думалъ о себ, что онъ сотворенъ для политики, для преобразованія земель, a дочь его мечтала быть прекраснйшею изъ всхъ женщинъ.’ — Дурачество Ривароля состояло въ томъ, что онъ воображалъ себя дворяниномъ, и дворяниномъ самымъ крупнымъ.
Въ Версальи онъ назывался Аббатомъ Парсье, и жилъ маленькимъ пенсіономъ, потомъ переходя изъ одного званія въ другое, и получа мсто дядьки въ домъ нкотораго вельможи, преобразовалъ имя свое, и изъ Риварота сдлался Риваролемъ. Послднее ему показалось благозвучне. Сколько было и есть стихотворцовъ, присвоившихъ себ имена деревень, которыя осчастливлены ихъ рожденіемъ — для блага народовъ!
Фортуна улыбнулась господину Риваролю. Желая блеснуть въ большомъ свт, проказникъ нашъ однажды, лежа на постел и
Покояся еще подъ авторскимъ наметомъ,
провозгласилъ себя велегласно Сіятельнымъ Графомъ, облагородилъ все свое семейство, назначилъ цвтъ и галуны ливреи, раскрасилъ гербъ свой и приложилъ къ оному вс знаки, каковыми могли гордиться его родственники со стороны женскаго колна. Потомъ славный г. Ривароль долженъ былъ, вопреки своимъ метафорамъ, по примру бдныхъ дворянъ приняться за убогой завтракъ, ибо мы, сыны персти
Похлебкою живемъ, не красными словами.
Однажды съ тощимъ желудкомъ прогуливаясь въ Люксамбург, онъ увидли женщину большаго роста, одтую почти въ лохмотья, но важную и осанистую, настоящую театральную царицу. Сіятельный Графъ вступилъ съ нею въ разговоръ. ‘Вы не догадываетесь, государь мой, сказала ему почтенная дама посл нсколька учтивыхъ словъ, вы недогадываетесь, съ какою особою теперь говорите… Япроисхожу по прямой линіи отъ Іакова II Короля Англійскаго, котораго зять и родная дочь столь нагло и насильственно лишены престола, Георгъ III мой непріятель, Королева Анна есть младшая дочь Іакова, a я происхожу отъ старшаго колна — посудите сами, справедливы ли мои требованія?’ — Черты лица вашего, отвчалъ съ благоговніемъ Ривароль, черты лица вашего обнаруживаютъ высокій санъ предковъ,
И міръ тебя своей владычицей нарекъ! —
Я и самъ…. и ето извстно всмъ и каждому, я имю неоспоримыя права на Герцогство Тосканское, ибо произхожу отъ знаменитыхъ Риваролей, потомковъ великаго Сципіона: сядемъПринцесса! — ‘Съ удовольствіемъ, Герцогъ!’.
И свтлйшіесобесдники сли другъ подл друга на соломенныя стулья.
Разговоръ продолжался Принцесса и Герцогъ пересчитали по пальцамъ вс славныя фамиліи въ Европ, и вс он казались имъ низкими въ сравненіи съ высокою породою Ривароля и наслдницы Короля Іакова. Потомъ заговорили о физическомъ и нравственномъ зл, обитающемъ на семъ маломъ земноводномъ шаръ, потомъ многорчивый Ораторъ началъ по обыкновенію своему изливать потоками мысли: ‘Идеи, сказалъ онъ, ходятъ вокругъ свта, переходятъ изъ вка въ вкъ, изъ нарчія въ нарчіе, изъ стиха въ стихъ, изъ прозы въ прозу, наконецъ они являются въ приличной себ одежд, въ счастливомъ выраженіи, и тогда-то становятся достойными принадлежать наслдственно человческому роду!’
Едва окончилъ онъ ораторской свой періодъ, является носильщикъ. Глубокой вздохъ вылетлъ изъ груди наслдницы Іакова, ей не хотлось бы возвратиться въгородъ пшкомъ… Но деньги… ими-то нуждались потомки великихъ предковъ…. Они вознамрились медленными стопами шествовать въ свои жилища, и дорогою условились принести жертву на олтаръ Гименея. Усердной другъ, какой-то литтераторъ, согласился быть свидтелемъ брачнаго обряда. Такъ Лудовикъ XIV въ присутствіи двухъ брадобревъ, людей неизвстныхъ въ мір,вступилъ въ союзъ съ госпожею Ментенонъ, въ домашней церкви Дюка Бургоньскаго. Честный стихотворецъ, пріятель новобрачныхъ, заказалъ умренный ужинъ въ улиц Мясниковъ, онъ же сдлалъ вс другія приготовленія къ бракосочетанію сихъ знаменитыхъ особъ, и онъ же ссудилъ ихъ камышевою постелью.