Американские очерки, Диккенс Чарльз, Год: 1842 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 224 минут(ы)

Приложеніе къ журналу ‘РУССКАЯ МЫСЛЬ’.

Американскіе очерки
Диккенса

(Переводъ съ англійскаго).

I.
Отъздъ.

Я никогда не забуду того комическаго и отчасти серьезнаго удивленія, съ которымъ утромъ въ январ тысяча восемь-сотъ сорокъ втораго года я отворилъ дверь и просунулъ голову въ каюту британскаго пакетбота (тысяча двсти тоннъ груза по реэстру), отправлявшагося въ Галифаксъ и Бостонъ и везшаго почту ея величества.

Что эта каюта, была спеціально занята для ‘Чарльза Диккенса, эсквайра, и лэди’, было выражено достаточно ясно даже и для моего ограниченнаго ума, посредствомъ билетика, пришпиленнаго къ весьма жиденькому стеганому одялу, покрывавшему очень тонкій матрацъ, который былъ разостланъ, словно лкарскій пластырь, на самой неприступной полк. Но неужели-жь это и есть та самая комнатка, о которой Чарльзъ Диккенсъ, эсквайръ, и его лэди денно и нощно вели совщанія чуть не цлыхъ четыре мсяца? Неужели это та воображаемая уютная комнатка, въ которой будетъ по крайней мр маленькая кушеточка, какъ предсказывалъ Чарльзъ Диккенсъ пророческимъ духомъ, ему особенно присущимъ? Неужели это та комнатка, о которой его лэди съ самаго начала ршила, что въ нее, конечно, не взойдетъ боле двухъ большихъ чемодановъ, помщенныхъ гд-нибудь въ углу, не на виду (а чемоданы-то эти, оказывалось, и пустые не проходили въ дверь, не только-что нагруженные)? Неужели этотъ невозможный, вполн безнадежный и глубоко-нелпый ящикъ могъ имть что-либо общаго съ тми миленькими, чтобы не сказать прелестными, маленькими клточками, нарисованными мастерскою рукой пылкаго артиста на сильно-прикрашенномъ план, висящемъ въ контор агента въ город Лондон? Неужели это веселая шутка, созданная повидимому фантазіей капитана и приведенная въ исполненіе нарочно для того, чтобы лучше дать почувствовать всю прелесть настоящей каюты, которую такъ и ждешь, что вотъ-вотъ сейчасъ отопрутъ? Неужели-жь это и есть наша каюта?!— Вотъ вопросы, на которыхъ я не могъ тотчасъ сосредоточиться и сразу понять ихъ. Я опустился на какое-то очень жесткое сиднье не то изъ конскаго волоса, не то изъ палокъ, а врне изъ того и другаго вмст, и съ самымъ несчастнымъ, потеряннымъ видомъ, тупо и безсознательно, смотрлъ на нсколькихъ пріхавшихъ съ нами на корабль друзей, которые теперь на всякій ладъ протискивали свои головы въ узкое дверное отверстіе.

Еще прежде, чмъ спуститься внизъ, мы испытали довольно сильный толчокъ,, который приготовилъ бы насъ ко всему худшему, не будь мы люди самаго сангвиническаго темперамента. Пылкій артистъ, о которомъ я уже упоминалъ, изобразилъ въ томъ же своемъ великомъ произведеніи комнату съ безконечною перспективой, убранную, какъ сказалъ бы мистеръ Робинсъ, ‘во вкус боле чмъ восточной роскоши’ и наполненную группами лэди и джентльменовъ въ высшей степени веселыхъ и оживленныхъ. Сначала мы прошли съ палубы въ длинное и узкое отдленіе, не лишенное сходства съ гигантскимъ катафалкомъ, съ окнами по ту и другую сторону и съ меланхолическою печкой на дальнемъ конц, около которой трое или четверо зябкихъ служителей грли свои руки. Вдоль стнъ тянулись во всю свою скучную длину длинные, длинные столы, надъ каждымъ изъ которыхъ висла, привинченная къ низкому потолку, полка съ дырочками для посуды, вся она была переполнена рюмками и судками и всякому путешественнику угрюмо напоминала о волнующемся мор и дурной погод. Эта комната, которая впослдствіи такъ удовлетворяла меня, въ данную минуту далеко не казалась мн прекрасной, и я замтилъ, какъ одинъ изъ нашихъ друзей, длавшій распоряженія насчетъ отъзда, войдя сюда, поблднлъ, попятился на друга, шедшаго позади, невольно потеръ себ лобъ рукой и, задыхаясь, прошепталъ: ‘Невозможно! Это не можетъ быть!’ — или нчто подобное. Однако, сдлавъ надъ собой усиліе, онъ оправился и, предварительно кашлянувъ раза два, окинулъ каюту еще однимъ взглядомъ и съ мертвенной улыбкой, которую я какъ теперь вижу передъ собой, воскликнулъ:

— Это врно столовая, г. управляющій, не такъ ли?

Мы вс предвидли, каковъ будетъ отвтъ, мы понимали мученія, которыя онъ испытываетъ. Онъ часто говорилъ намъ о ‘салон’, свыкся и сжился съ этой идеей. Обыкновенно онъ давалъ намъ понять, что для того, чтобы составить себ врное понятіе объ этомъ ‘салон’, слдуетъ увеличить объемъ и убранство обыкновенной гостиной разъ въ семь — и тогда только будетъ возможно нсколько приблизиться къ дйствительности. Человкъ, къ которому онъ обратился съ вопросомъ, обнаружилъ наконецъ истину — прямую, немилосердную, голую истину.

— Это салонъ, сэръ,— отвтилъ онъ, и отъ такого удара бдный другъ нашъ положительно зашатался.

Въ людяхъ, которымъ предстояло скоро разстаться, между ежедневными сношеніями съ которыми должно было лечь бурное пространство многихъ тысячъ миль и которые, вслдствіе этого, старались отогнать отъ себя всякую тучку или даже проходящую тнь минутнаго горя и безпокойства на короткій срокъ, остававшійся еще имъ для откровенной, дружеской бесды,— въ людяхъ, находящихся въ такомъ положеніи, естественно было посл перваго удивленія разразиться отъ души звонкимъ смхомъ, и я могу сообщить о себ лично, что, уже сидя на упомянутой мною доск, я громко расхохотался и хохоталъ до тхъ поръ, пока снова не подали съ корабля звонокъ. Итакъ, мене чмъ черезъ дв минуты посл нашего прізда мы вс съ общаго согласія поршили, что каюта наша наипріятнйшая, наисмхотворнйшая и самая наилучшая выдумка въ мір, такъ что будь она хоть на одинъ дюймъ еще больше, то такое положеніе вещей было бы самымъ нестерпимымъ и самымъ плачевнымъ. Съ довершенію удовольствія, мы любовались, какъ каждый изъ насъ словно змя проскальзывалъ въ почти притворенную дверь, радовались на нашъ маленькій умывальный столикъ, принимая его за цлую уборную, и наконецъ достигли того, что даже вчетверомъ и вс заразъ помстились въ нашей кают. Теперь мы приглашали другъ друга замтить, какой тутъ чистый воздухъ, какая тутъ прекрасная амбразурка, которая могла быть открыта въ продолженіе всего дня (если только позволитъ погода) и какое тутъ славное кругленькое окошечко, какъ разъ подъ зеркаломъ, передъ которымъ бриться будетъ и легко, и пріятно (не во время сильной качки, разумется). Затмъ мало-по-малу мы дошли наконецъ до единодушнаго заключенія, что каюта наша положительно просторна, хотя я и теперь убжденъ, что еслибы даже поставить дв такихъ каюты одну надъ другой, то и тогда врядъ ли могло существовать что-либо мене удобное для спанья, за исключеніемъ только однихъ гробовъ. Каюта эта, однимъ словомъ, была не больше тхъ наемныхъ кабріолетовъ съ дверью позади, которые разсыпаютъ по мостовой своихъ сдоковъ, какъ мшки съ углемъ.

Ршивъ эти пункты ко всеобщему удовольствію, мы вс, участвующіе и неучаствующіе, ради опыта, услись вокругъ огня въ дамской кают. Скорй было темно, но кто-то замтилъ: ‘На мор, разумется, будетъ свтле’,— предположеніе, которое мы вс, трудно сказать почему, подтвердили, дружно откликнувшись: ‘Разумется, разумется!’ Мн помнится также, что когда мы истощили новый предметъ утшенія, заключавшійся въ смежной съ нами дамской кают, гд можно будетъ сидть всегда, когда только захочется, и затмъ впали въ минутное молчаніе, кто-то изъ нашей компаніи сказалъ съ видомъ человка, сдлавшаго новое и пріятное открытіе:

— А какой вкусный, кипящій кларэтъ будетъ у насъ здсь!…

Это, повидимому, сильно обрадовало всхъ насъ, какъ будто наша каюта могла придать кларэту особенное благовоніе и существенно улучшить его приготовленіе, ршительно невозможное гд бы то ни было въ другомъ мст.

Тутъ познакомились мы съ управительницей, дятельно занятой предъявленіемъ чистыхъ простынь и скатертей. Она доставала ихъ изъ самыхъ ндръ дивановъ и изъ вовсе неожиданныхъ ящиковъ такого замысловатаго устройства, что просто голова шла кругомъ при вид того, какъ она ихъ открывала одинъ за другимъ. Можно было дойти до окончательнаго сумасшествія, слдя за ея дйствіями: оказывалось, что каждый уголокъ, каждая штука мебели въ отдльности была кром того еще чмъ-то другимъ,— чистая ловушка и обманъ, просто мсто скрытаго склада. Такимъ образомъ диванъ ли, кресло ли — они были прежде всего хорошими ящиками, видимое же ихъ назначеніе — быть мебелью — оказывалось совершенно безполезнымъ.

Да благословитъ Богъ эту управительницу за ея полный вымысла разсказъ о январскихъ путешествіяхъ! Да благословитъ ее Богъ за ея картинное воспоминаніе о поздк прошлаго года, когда никто не былъ боленъ и когда вс танцовали съ утра до ночи, такъ что этотъ двнадцатидневный перездъ былъ обращикомъ чистой шалости, постояннаго восторга и веселой бодрости! Дай ей Богъ счастья за ея веселое личико и пріятный шотландскій языкъ, въ которомъ слышались родные, домашніе звуки для одного моего спутника! Пошли ей Господь всего хорошаго за ея предсказанія попутнаго втра и хорошей погоды и за тысячи другихъ мелочей, свойственныхъ женской тонкости и хитрости, благодаря которымъ она такъ убдительно доказывала, что вс молодыя матери по сю сторону Атлантическаго океана, оставившія своихъ дтей по ту сторону его, были вдь очень близко отъ нихъ и даже просто имли ихъ подъ рукой!… Вдь только тмъ, кто не былъ посвященъ въ тайну морскаго перезда, онъ могъ казаться труднымъ и страшнымъ, для посвященныхъ же перездъ океана былъ совершенною шуткой, не стоящею ни малйшаго вниманія.

Каюта между тмъ сдлалась весьма благообразной, превратилась въ нчто обширное и вдобавокъ могла похвастать еще выпуклымъ окномъ, изъ котораго можно было любоваться моремъ. И вотъ мы пошли на палубу въ самомъ веселомъ расположеніи духа. Тутъ происходила такая суматоха, при вид которой сама кровь ускоряла свое движеніе и текла въ жилахъ какъ-то особенно весело въ это ясное морозное утро. Величавые корабли тихо разъзжали то внизъ, то вверхъ по рк, маленькія лодочки шумливо плескались въ вод, множество народа стояло на пристани, глядя съ чмъ-то въ род ‘страшнаго восторга’ на легкое, всми прославленное, американское судно. Одна группа людей была занята ‘запасомъ молока’, или, другими словами, на корабль вводили корову, другіе до самаго верха набивали погреба свжими припасами: мясомъ и овощами, поросятами, телячьими головами, говядиной, бараниной, телятиной и птицей разнаго вида и величины, третьи свертывали веревки и спускали тяжелые тюки внизъ и проч. и проч. Голова провіантмейстера, едва виднвшаяся изъ чудовищной груды поклажи пассажировъ, находилась въ высшей степени смущенія. Казалось, что всюду и вс были воодушевлены однимъ только дломъ — приготовленіемъ къ этой великой поздк. Вся эта оживленность, ясное солнце, свжій крпительный воздухъ, пнящееся море и тонкая блая кора утренняго льда, рзко и весело хруствшая подъ самою легкой поступью — все это было неотразимо хорошо. И когда мы снова очутились на берегу и увидли на главной мачт имя корабля, украшенное флагами яркихъ цвтовъ, а рядомъ съ ними разввающееся великолпное американское знамя съ его звздами и полосами,— долгія три тысячи миль и еще боле долгіе шесть мсяцевъ отсутствія до того умалились и поблекли, что казалось, будто корабль ушелъ и снова вернулся, и настала ясная весна въ Кобургъ-док въ Ливерпул.

Я не справлялся у моихъ знакомыхъ медиковъ, что полезне для морскаго плаванія: черепаха ли и холодный пуншъ съ шампанскимъ, кларэтомъ и всми другими легкими принадлежностями, находящимися обыкновенно въ неограниченномъ количеств при хорошемъ обд, (особенно если завдываніе обдомъ предоставлено моему безкорыстному другу, мистеру Редлею, изъ гостиницы Адольфи),— или же просто ломтики баранины со стаканомъ или двумя хереса, обо всемъ этомъ, повторяю, я не справлялся у медиковъ. Но вотъ мое собственное мнніе: благоразуменъ или неблагоразуменъ бываешь наканун морскаго путешествія въ этихъ подробностяхъ, это — предметъ не имющій никакой важности, такъ какъ, выражаясь общими словами, ‘все это приходитъ вдь къ одному и тому же концу’. Будь это однако такъ или иначе, я знаю, во-первыхъ, что въ этотъ день обдъ былъ безспорно, хорошъ и даже превосходенъ: онъ заключалъ въ себ вс упомянутыя да еще и многія другія статьи, и мы отдали ему полную и должную справедливость, а во-вторыхъ — то, что, за исключеніемъ безмолвныхъ намековъ на ‘завтра’, мы проводили время очень пріятно и, соображая все, были довольно веселы.

Но вотъ настало и утро. Вс мы собрались за завтракомъ. Забавно было наблюдать, какъ вс усердно стремились предупреждать минуты молчанія и какъ удивительно старались казаться веселыми, но принужденная веселость каждаго члена нашего кружка такъ же мало походила на обычную веселость, какъ тепличный горошекъ (пять гиней за четверть) мало походитъ вкусомъ на тотъ, который выросъ на вол, подъ вліяніемъ росы, воздуха и дождя. Когда же часъ по полудни, часъ нашего отъзда, сталъ приближаться, эта говорливость начала стихать, несмотря на самыя отчаянныя усилія съ нашей стороны сдлать противное. Наконецъ мы сбросили съ себя всякую личину и открыто говорили о томъ, гд мы будемъ въ этотъ самый часъ завтра, посл-завтра, на слдующій день и т. д., тмъ лицамъ, которыя собирались вернуться въ этотъ вечеръ въ городъ, мы давали множество порученій и домой, и въ другія мста, и всюду,— порученія, которыя непремнно должны быть исполнены какъ можно скоре, тотчасъ по приход позда въ Эстонъ-сквэръ. Порученія и воспоминанія до того набгаютъ въ минуту отъзда, что мы, все еще будучи заняты ими, совершенно незамтно оказались втиснутыми въ густую массу пассажировъ, друзей пассажировъ и поклажи пассажировъ. Одновременно вс прыгнули на палубу маленькаго пароходца, который, пыхтя и кряхтя, направился къ пакетботу, выбравшемуся еще вчера посл полудня съ верфи и теперь стоявшему на якор въ рк.

Но вотъ и пакетботъ. Вс взоры устремлены въ ту сторону, гд онъ находится, едва видимый сквозь туманъ ранняго, зимняго, послобденнаго времени. Вс пальцы указываютъ одно и то же направленіе, шепотъ любопытства и восторженныя восклицанія: ‘какъ онъ красивъ, какъ великолпенъ!’ — слышатся со всхъ сторонъ. Даже лнивый джентльменъ съ шапкой на бекрень и руками въ карманахъ, такъ много утшившій насъ вопросомъ, обращеннымъ къ другому джентльмену: ‘и вы на ту сторону?’ (какъ будто это перевозъ),— даже и онъ снисходитъ до того, чтобы взглянуть на пакетботъ и одобрительно кивнуть головой, какъ бы говоря: ‘въ этомъ не можетъ быть никакого сомннія’. И самъ мудрый лордъ Бёрней не выражаетъ въ своемъ кивк такъ много могущества, какъ этотъ чудакъ. Онъ совершилъ этотъ перездъ (что мы вс знали Богъ знаетъ почему) тринадцать разъ и безъ малйшаго приключенія. Есть еще тутъ закутанный съ ногъ до головы пассажиръ, на котораго вс мы покосились и нравственно попрали и затоптали его ногами за то, что онъ осмлился съ робкимъ любопытствомъ спросить: ‘давно ли бдный ‘Президентъ’ {Имя корабля.} пошелъ ко дну?’ Этотъ пассажиръ вступаетъ въ разговоръ съ лнивымъ джентльменомъ, съ слабою улыбкой замчая ему, что ‘врно это очень крпкій корабль’, но тотъ, окинувъ его небрежнымъ взглядомъ, неожиданно и зловще отвчаетъ на втеръ: ‘ему бы слдовало быть таковымъ’. Посл такой фразы лнивый джентльменъ моментально падаетъ во всеобщемъ уваженіи и пассажиры, недоврчиво поглядывая на него, шепчутъ другъ другу, что онъ — лжецъ и оселъ, однако никто ничего яснаго объ этомъ не знаетъ.

Но вотъ насъ быстро проводятъ вдоль пакетбота, огромная красная труба котораго бодро дымится, подавая пассажирамъ богатые обты серьезныхъ намреній. Ящики, чемоданы, мшки и шкатулки уже переданы съ рукъ на руки и съ неимоврною быстротой втащены на корабль. Щегольски одтые офицеры помогаютъ пассажирамъ входить на лсенку и торопятъ рабочихъ. Черезъ пять минутъ маленькій пароходецъ совершенно опустлъ, а пакетботъ осажденъ и переполненъ его бывшимъ грузомъ, который тотчасъ же проникаетъ во вс части корабля и цлыми дюжинами встрчается въ каждомъ углу и закоулк: одни носятся съ своимъ багажомъ, въ то же время спотыкаясь за чужой, другіе покойно устраиваются въ чужой кают, принимая ее за свою собственную, и затмъ производятъ страшную суматоху, когда приходится убираться изъ нея, третьи безумно стремятся отворить запертыя двери, или вламываются въ мста, откуда нтъ выхода, четвертые гоняютъ мшковатыхъ, съ всклокоченными волосами, слугъ туда и сюда, и на втеръ, и на палубу, съ безтолковыми порученіями, невозможными для выполненія. Однимъ словомъ, вс производятъ самую неимоврную, самую необычайную кутерьму. Среди этой суматохи лнивый джентльменъ, у котораго повидимому нтъ не только багажа, но даже и друга, покуривая сигару, хладнокровно шагаетъ вдоль обуреваемой втромъ палубы, а такъ какъ это беззаботное поведеніе снова возвышаетъ его въ мнніи интересующихся имъ лицъ, то всякій разъ, какъ онъ взглядываетъ на мачты, или за бортъ, или на палубу, вс они также смотрятъ туда, думая, не находитъ ли онъ чего-либо въ безпорядк, и надясь въ то же время, что если дйствительно такъ, то, разумется, онъ потрудится сообщить объ этомъ.

Что это тамъ вдали? Лодка капитана?… А вотъ и самъ капитанъ, и, ко всеобщей радости и утшенію, именно такой человкъ, каковымъ онъ и долженъ быть: хорошо сложенный, плотный, маленькій человкъ съ румянымъ лицомъ (которое васъ такъ и приглашаетъ пожать ему об руки заразъ) и съ честными свтло-голубыми глазами, въ которыхъ какъ-то отрадно видть свое собственное блестящее отраженіе.

— Подайте звонокъ!

‘Динь-динь-динь-динь…’ Самый звонокъ — и тотъ спшитъ.

— Ну-съ, теперь на берегъ! Кто детъ на берегъ?

— Кажется, эти господа.

Каковы, ухали не простившись?!… А, вотъ они кричатъ и машутъ намъ съ лодки.

— Прощайте, прощайте!

Три восклицанія отъ нихъ, три отъ насъ, еще три отъ нихъ и — они скрылись.

Пароходъ качается на мст туда и сюда, туда и сюда, сто разъ туда и сюда!… Ничего нтъ несносне ожиданія послднихъ почтовыхъ сумокъ. Еслибы только можно ухать среди этой суматохи, мы были бы совершенно счастливы, но сидть тутъ цлыхъ два часа, а можетъ-быть и доле: не то дома, не то въ дорог — просто невыносимо, это постепенно навваетъ грусть и мало-по-малу погружаетъ васъ въ самое печальное состояніе духа. Вотъ наконецъ въ туман виднется точка. Что бы это такое было? Не та ли это лодка, которую мы ждемъ?— Такъ и есть, она. Капитанъ показывается съ своимъ рупоромъ на верху, офицеры становятся по мстамъ, вс руки въ дл, развянныя мечты пассажировъ снова оживаютъ и даже повара останавливаются въ своемъ аппетитномъ занятіи и выглядываютъ съ лицами полными любопытства. Лодка подъзжаетъ, мшки наскоро втащены и пока кое-какъ гд-то брошены. Еще три восклицанія и въ то время, какъ первое поражаетъ нашъ слухъ, корабль вздрагиваетъ какъ могучій великанъ, въ котораго только-что вдохнули жизнь, два большія колеса тяжело повертываются въ первый разъ и величественный корабль при попутномъ втр горделиво разскаетъ волнующуюся и лнящуюся воду.

II.
Перездъ.

Въ этотъ день мы обдали вс вмст веселымъ обществомъ, человкъ въ восемьдесятъ. Со всмъ своимъ грузомъ и пассажирами корабль сидлъ глубоко въ вод, погода была тихая и пріятная, качка небольшая, такъ что къ половин обда даже наимене храбрые пассажиры удивительно оживились. Когда же предлагался вопросъ: ‘хорошо ли вы переносите море’,— то отвтъ давался самый уклончивый: ‘я полагаю, что не хуже другихъ’. Нкоторые же храбро отвчали ‘да’ и даже съ нкоторымъ раздраженіемъ, какъ бы присовокупляя: ‘я бы желалъ знать, сэръ, что нашли вы во мн такого, что-могло бы оправдать ваши подозрнія’.

Несмотря, однако, на этотъ тонъ отважности и увренности въ себ, я замтилъ, что очень немногіе оставались долго за своимъ виномъ, что у всхъ проявилась особенная любовь къ свжему воздуху и что самыми излюбленными мстами были непремнно мста поближе къ двери. Однако за чайнымъ столомъ общество далеко не было такъ оживленно, какъ за обдомъ, и игроковъ въ вистъ вечеромъ было мене, чмъ можно было ожидать. Но, какъ бы то ни было, больныхъ на корабл еще не было, за исключеніемъ только одной дамы, которая поспшно удалилась изъ-за стола въ то время, какъ ей подавали баранью ножку съ очень зелеными капорцами. Гулянье, куренье и питье водки съ водой (но все на открытомъ воздух) шло съ одинаковымъ оживленіемъ часовъ до одиннадцати, когда отдано было приказаніе ‘вернуться внизъ’ (никто, пробывъ хоть нсколько часовъ на мор, не скажетъ ‘ложиться спать’). Постоянное топанье ногъ на палуб уступило мсто тяжелой тишин: вся человческая кладь была уложена внизу, за исключеніемъ очень немногихъ (не считая матросовъ), подобныхъ мн, которые, вроятно, подобно мн же боялись опуститься туда. Это время на корабл очень поражаетъ человка непривычнаго. Даже впослдствіи, переставъ быть новизной, оно тмъ не мене имло для меня особенный интересъ и особенную прелесть. Большая мачта прямо и рзко поднимается въ воздух, клубящаяся вода ясно слышна, но едва видна, широкій, блестящій, блый слдъ бжитъ за кораблемъ, люди, высматривающіе дорогу, едва видны на темномъ фон неба, рулевой съ освщенной передъ нимъ морскою картой рзко выдляется изъ окружающей темноты, втеръ грустно шевелитъ снасти и веревки, въ каждомъ окошечк, въ каждомъ отверстіи корабля виднъ яркій свтъ, какъ будто весь онъ полонъ огнемъ, готовымъ при первой возможности вырваться наружу съ непреодолимой, всеразрушающею силой. Вначал и даже тогда, когда я уже освоился съ окружающими предметами, въ темнот, одиночеств и задумчивости трудно мн было принимать предметы за то, чмъ они были въ дйствительности. Они измняются вмст съ прихотливымъ воображеніемъ, принимаютъ сходство съ предметами далеко покинутыми, облекаются въ хорошо знакомыя формы горячо любимыхъ мстъ и воображеніе даже населяетъ эти мста дорогими сердцу тнями. И эти улицы, дома, комнаты, тни были такъ живы, что я былъ пораженъ ихъ кажущеюся дйствительностью. Предметы меня окружающіе въ этотъ поздній ночной часъ казались мн близкими, знакомыми предметами, знакомыми какъ мои пять пальцевъ.

Между тмъ руки и ноги у меня до того озябли, что въ полночь, оставивъ палубу, я тихонько прокрался внизъ. Тамъ было не совсмъ удобно, но особенно заставлялъ чувствовать себя удивительно странный запахъ, исключительно свойственный кораблямъ. Жены двухъ пассажировъ (одна изъ нихъ моя собственная супруга) уже лежали въ безмолвныхъ мученіяхъ на диван, а горничная одной лэди (моей), лежа въ вид какого-то узла на полу, проклинала свою злосчастную судьбу. Вс предметы уже стронулись съ мста и положеніе становилось невыносимымъ. Войдя въ каюту, я оставилъ дверь полуотворенной, а когда я обернулся, чтобы затворить ее, она была уже настежъ. Половицы скрипли, корабль трещалъ и мн оставалось только лечь въ койку, что я и сдлалъ.

Въ слдующіе затмъ два дня продолжалось все то же самое: дулъ сильный втеръ, погода стояла сухая. Я читалъ въ постел, и читалъ довольно много, но до сихъ поръ не знаю что,— шатался по палуб, пилъ, съ невыразимымъ отвращеніемъ, холодную водку съ водой и усердно грызъ жесткіе сухари. Я былъ еще не больной, но уже длавшійся больнымъ.

Третье утро. Я разбуженъ ужаснымъ крикомъ моей жены, которая желаетъ знать, есть ли опасность. Я просыпаюсь и выглядываю изъ койки. Волны вздымаются и опускаются какъ живые, вс предметы меньшей величины на полу, кром моихъ ботинокъ, которые твердо стоятъ на ковровомъ мшк. Вдругъ я вижу, что они поднимаются на воздухъ, смотрятся въ висящее на стн зеркало и затмъ прилипаютъ къ потолку. Въ то же время дверь совершенно исчезаетъ, но открывается какая-то новая дверь въ полу. Тогда я начинаю догадываться, что каюта повернулась вверхъ дномъ. Прежде нежели возможно сдлать распоряженія, сообразныя этому новому положенію вещей, корабль принимаетъ надлежащее положеніе. Не успешь сказать ‘слава Богу’, а ужь онъ снова кувыркается, не успешь крикнуть: ‘онъ кувыркнулся’, какъ онъ стремительно бросается впередъ и, вообще, какъ вполн самостоятельное существо двигается куда вздумалъ и какъ ему угодно. Не успешь еще этому подивиться, какъ ужь онъ длаетъ прыжокъ на воздухъ, затмъ ныряетъ въ воду. Только-что принялъ надлежащее положеніе, онъ тотчасъ же кидается назадъ. Онъ кувыркается, ныряетъ, прыгаетъ, бросается туда и сюда, трясется, качается и производитъ вс эти движенія то поочередно, то вс заразъ. Экипажъ весь начинаетъ громко молить и вопить о пощад.

Слуга проходитъ мимо.

— Послушайте, что это такое?… Какъ вы это называете?

— Довольно бурное море, сэръ, и встрчный втеръ.

Встрчный втеръ!… Вообразите себ этотъ втеръ, который со всею силой дуетъ на встрчу кораблю, а корабль со всми фибрами и нервами своего огромнаго тла, напряженными отъ усилій, поклялся скоре погибнуть, чмъ уступить. Представьте себ завыванье бури, ревъ моря, потоки дождя, которые вс находятся въ заговор противъ несчастнаго корабля. Нарисуйте себ темное небо и ужасныя тучи, которыя, какъ бы сочувствуя волнамъ, образуютъ въ воздух такой же океанъ. Прибавьте ко всему этому стукъ на палуб и внизу, топотъ торопливыхъ ногъ, громкіе, хриплые крики матросовъ, клокотанье воды и снаружи, и внутри, тяжелые удары волнъ въ бортъ корабля, слышные внизу какъ раскаты грома: вотъ вамъ встрчный втеръ этого памятнаго намъ январскаго утра.

Я уже ничего не говорю о томъ шум, который обыкновенно происходитъ въ такое время на корабл, какъ-то: битье стекла и глиняной посуды, паданье кувыркомъ служителей, прыжки черезъ головы раскрывшихся бочонковъ и праздношатающихся бутылокъ и, наконецъ, очень замчательные и далеко не веселые звуки, испускаемые въ различныхъ каютахъ восемьюдесятью пассажирами, которые даже не въ силахъ подняться, чтобъ идти завтракать. Я ничего не говорю о всемъ этомъ, ибо хотя я и лежу, прислушиваясь къ этому дикому концерту въ продолженіе трехъ или четырехъ дней, тмъ не мене я не думаю, чтобъ я слышалъ его доле четверти минуты, по истеченіи которой я впалъ уже въ совершенно безсознательное состояніе.

Но у меня была морская болзнь не въ обыкновенномъ смысл этого термина,— я желалъ бы, чтобъ это было такъ,— но у меня она проявлялась въ такой форм, которой я никогда не видалъ и описанія которой никогда не слыхалъ, хотя я не сомнваюсь въ томъ, что форма эта весьма обыкновенна. Я лежалъ въ теченіе вещь дня совершенно хладнокровно, безъ сознанія усталости, безъ желанія встать или выздоровть, или подышать воздухомъ, безъ любопытства, заботы или сожалнія какого-либо рода. За исключеніемъ всего этого я могу только вспомнить, что у меня было нчто въ род ‘злодйскаго восторга’ (если только такъ можно выразиться) отъ того, что жена моя была слишкомъ больна, чтобы со мною разговаривать. Я былъ въ состояніи, при которомъ ничмъ нельзя было удивить меня. Еслибы въ минуту полнаго сознанія, среди благо дня, передо мной явился знакомый почтальонъ въ красной одежд и шапк и, извиняясь въ томъ, что онъ вымокъ, идя по морю, подалъ мн письмо, адресованное на мое имя знакомымъ почеркомъ, я увренъ, что и тогда не почувствовалъ бы ни малйшаго удивленія,— я былъ бы вполн доволенъ. Еслибы ко мн въ каюту вошелъ самъ Нептунъ съ поджаренной акулой на своемъ трезубц, я посмотрлъ бы и на это явленіе какъ на нчто самое обыденное.

Одинъ разъ, одинъ только разъ, очутился я на палуб. Не знаю ни какъ, ни за чмъ я попалъ сюда, но я находился на палуб, и даже совершенно одтый, въ широкомъ, гороховаго цвта, плащ и какихъ-то сапогахъ. Лучъ сознанія блеснулъ у меня въ голов и я увидлъ, что стою на палуб, держась за что-то, а за что именно — не знаю, было ли это что-то шкиперомъ, или насосомъ, или коровой — не помню. Не могу сказать наврное, сколько времени я тамъ пробылъ — цлый ли день, одну ли минуту. Я старался о чемъ-то думать, но безъ малйшаго успха. Я даже не могъ разобрать — что море, что небо, а горизонтъ, казалось мн, леталъ по всмъ направленіямъ. Даже въ этомъ безпомощномъ состояніи я узналъ лниваго джентльмена, стоявшаго передо мной въ синемъ мохнатомъ морскомъ плать. Я не былъ способенъ отдлить его отъ его платья и попробовалъ назвать его ‘лоцманомъ’. Здсь я снова потерялъ сознаніе, а очнувшись увидалъ передъ собой на его мст другую фигуру. Она, казалось, колыхалась и волновалась передо мною, какъ будто я глядлъ на ея отраженіе въ неврномъ зеркал, но я зналъ, что это — капитанъ, и даже (таково вліяніе его веселаго лица) пробовалъ улыбнуться. Изъ его жестовъ я видлъ, что онъ обращается ко мн, но я долго не могъ догадаться, что онъ совтовалъ мн не стоять тутъ по колна въ вод, какъ я стоялъ,— разумется, не зная, зачмъ и почему. Я пробовалъ благодарить его, но не могъ. Я могъ только показать пальцемъ на сапоги и сказать жалостнымъ голосомъ: ‘Пробковыя подошвы’,— и въ то же время, какъ мн сказали посл, услся въ лужу. Найдя, что я нахожусь въ совершенно безчувственномъ состояніи и въ то же время вполн лишился разсудка, капитанъ человколюбиво свелъ меня внизъ.

Я оставался такъ, пока мн не стало лучше, по временамъ я соглашался състь что-нибудь, чувствуя при этомъ приливъ тоски, которую, говорятъ, испытываетъ утопленникъ, возвращаясь къ жизни. Одинъ джентльменъ на корабл имлъ ко мн рекомендательное письмо отъ одного нашего общаго лондонскаго друга. Онъ прислалъ его вмст съ своей визитною карточкой ко мн внизъ въ достопамятное утро встрчнаго втра. Я долго мучился мыслью, что можетъ-быть онъ на ногахъ, даже здоровъ и сто разъ въ день ждетъ, что я приду въ салонъ, чтобы повидаться съ нимъ. Я воображалъ себ его однимъ изъ тхъ желзныхъ лицъ (я не назову ихъ людьми) съ румянцемъ во всю щеку, которые веселымъ голосомъ спрашиваютъ, что такое морская болзнь и въ самомъ ли дл она такъ непріятна, какъ ее описываютъ. Это было такъ мучительно, что я не думаю, чтобы когда-либо въ жизни я испытывалъ такое удовольствіе и такую радость, какъ въ тотъ моментъ, когда корабельный докторъ сообщилъ мн, что онъ былъ принужденъ поставить огромный горчичникъ на животъ этому самому джентльмену. Я считаю начало моего выздоровленія съ полученія этого извстія.

Я не сомнваюсь, что большую помощь оказалъ мн втеръ, начавшійся на десятый день нашего путешествія вечеромъ и не останавливавшійся до самаго утра, за исключеніемъ короткаго часоваго перерыва передъ полуночью. Было нчто томительное въ этомъ неестественномъ спокойствіи, а ожиданіе сбиравшейся буря — просто невыносимо, когда буря разразилась, можно сказать, что это было утшительно посл тяжелаго чувства, которое испытывалось при ея наступленіи.

Качку корабля и взволнованное море этой ночи я никогда не забуду. ‘Будетъ ли еще хуже этого?’ — вотъ вопросъ, который всего чаще предлагался въ эту ночь, когда все скользило и прыгало вокругъ. Трудно и почти невозможно представить себ что-либо безотрадне состоянія нашего корабля въ эту ужасную ночь. Но что бываетъ во время сильной зимней бури ночью на дикомъ Атлантическомъ океан и что испытываетъ въ такую ночь пароходъ, этого и самое живое воображеніе не въ силахъ себ представить, слова не могутъ этого выразить, мысли не въ состояніи передать этого. Только сонъ одинъ можетъ воспроизвести бурю эту во всемъ ея неистовств, во всей ея ярости, свирпости и страсти.

И все-таки среди этихъ ужасовъ я былъ поставленъ въ положеніе до того комическое, что даже и тогда не могъ удержаться отъ смха. Около полуночи чрезъ западный люкъ море ворвалось къ намъ на корабль, распахнуло двери и, свирпствуя и грохоча, бросилось въ дамскую каюту, къ ужасу и смятенію моей жены и маленькой шотландской лэди, которая только-что послала попросить капитана прикрпить ко всмъ мачтамъ и труб громоотводы, чтобы молнія не ударила въ корабль. Об лэди и горничная (вышеупомянутая) были отъ страха въ такомъ волненіи, что я едва зналъ, что съ ними длать. Естественно, что я вспомнилъ о какомъ-нибудь сердцекрпительномъ средств и за неимніемъ лучшаго поспшилъ достать стаканъ водки съ горячею водой. Не имя возможности стоять или сидть, не придерживаясь за что-нибудь, он вс три лежали въ куч въ конц дивана (предметъ, тянувшійся какъ разъ во всю длину каюты), тамъ он боязливо жались одна къ другой, ежеминутно ожидая быть потопленными. Когда я подошелъ къ нимъ съ своимъ снадобьемъ и готовился предложить его съ словами утшенія ближайшей изъ страдалицъ, то каково должно было быть мое удивленіе, когда он вс три тихонько покатились отъ меня на другой конецъ дивана! Но каково же было мое смущеніе, когда я приблизился къ тому концу и снова было протянулъ къ нимъ руки и когда он снова покатились назадъ! Я полагаю, что я ловилъ ихъ такимъ образомъ, и совершенно безуспшно, по крайней мр минутъ пятнадцать, кром того, въ то время, какъ я ихъ ловилъ, снадобье мое почти окончательно исчезло отъ постояннаго плесканья. Чтобы дополнить эту занимательную картину, должно представить себ въ разстроенномъ зрител очень блднаго человка, послдній разъ брившаго бороду и чесавшаго голову въ Ливерпул и единственнымъ одяніемъ котораго (не считая блья) была пара несчастныхъ невыразимыхъ и синяя жакетка, нкогда пользовавшаяся большимъ уваженіемъ въ Ричмонд, ноги были безъ чулокъ и всего объ одной туфл.

О неистовыхъ дурачествахъ корабля на слдующее утро я не говорю ничего. Но что-либо подобное тому, что я увидалъ на палуб (упавъ туда буквально кувыркомъ), я никогда ничего не видалъ: и небо, и океанъ были одного скучнаго, тяжелаго, однообразно-свинцоваго цвта, море вздымалось высоко и ничего вокругъ не было видно,— горизонтъ окружалъ насъ будто огромнымъ чернымъ кольцомъ. Еслибы глядть съ облаковъ или съ высокаго холма на берегу, это было бы, безъ сомннія, внушительное и удивительное зрлище, но съ мокрой и скользкой палубы оно производило на зрителя весьма грустное впечатлніе. Втеръ прошедшей ночи сорвалъ и, словно орховую скорлупу, бросилъ въ море спасительную лодку, и вотъ она болталась теперь въ воздух, точно простая охапка ломаныхъ досокъ. Доски верхней палубы были окончательно оторваны, колеса обнажены, и когда они вертлись, то брызги отъ нихъ безпрепятственно летли на палубу. Труба была совершенно бла отъ покрывавшей ее засохшей соли, а главная мачта сломана. Порванныя мокрыя снасти повисли. Однимъ словомъ, картину боле мрачную трудно себ представить.

Мы съ женой теперь удобно устроились въ дамской кают, гд кром насъ было еще нсколько пассажировъ. Во-первыхъ, маленькая шотландская лэди, хавшая въ Нью-Йоркъ къ своему мужу, который поселился тамъ три года тому назадъ. Во-вторыхъ и въ-третьихъ, честный молодой йоркширецъ, находящійся въ компаніи съ однимъ американскимъ торговымъ домомъ и теперь хавшій туда съ своей очаровательной молодою женой, съ которою онъ обвнчался всего дв недли. Въ-четвертыхъ, въ-пятыхъ и въ-послднихъ, была еще чета, также недавно повнчавшаяся, насколько можно судить по нжностямъ, которыми супруги очень часто обмнивались, они казались мн таинственными, спасающимися бгствомъ, личностями. Лэди была очень мила и привлекательна. На джентльмен была охотничья жакетка и онъ везъ съ собой множество ружей и двухъ собакъ, которыя были тутъ же на корабл. По дальнйшимъ соображеніямъ, я вспоминаю, что онъ употреблялъ горячую жареную свинину съ элемъ, какъ средство противъ морской болзни, лкарство это онъ принималъ весьма настойчиво каждый день и обыкновенно въ постел. Для удовлетворенія любопытныхъ я могу прибавить, что средства эти ршительно не помогали ему.

Погода продолжала быть безпримрно дурною. Въ дамскую каюту мы вс, боле или мене слабые и несчастные, забирались обыкновенно за часъ до полудня, чтобы полежать на диванахъ и немного очувствоваться. Къ намъ заглянетъ капитанъ и сообщитъ намъ о положеніи втра и о возможности его перемны на-завтра (погода всегда на мор сбирается быть лучше на-завтра), скажетъ намъ о скорости хода корабля и т. д. Описанія одного дня достаточно, чтобы дать понятіе о всхъ остальныхъ. Вотъ оно.

По уход капитана мы сбираемся читать, если достаточно свтло, если же нтъ, мы поперемнно то дремлемъ, то разговариваемъ. Въ часъ раздается звонокъ и служанка сходитъ внизъ съ блюдомъ печенаго картофеля и поджареныхъ яблокъ и тарелками холодной говядины и баранины, а то такъ съ дымящеюся миской супа. Мы накидываемся на эти лакомыя блюда и димъ, сколько только можемъ (у насъ теперь отличный аппетитъ, между прочимъ). Если топится каминъ (а онъ иногда топится), мы довольны и веселы, если же нтъ, мы вс другъ другу замчаемъ, что очень холодно, тремъ себ руки, покрываемся плащами и плэдами и снова ложимся дремать, болтать и читать (точно такъ же, какъ сказано выше) до самаго обда. Въ пять часовъ раздается опять звонокъ и снова появляется служанка съ новымъ блюдомъ картофеля, но варенаго на этотъ разъ, и съ бездной горячаго мяса, весьма разнообразнаго, не забываетъ она захватить съ собой и жареную свинину, употребляемую въ вид лкарства. Мы садимся снова за столъ (веселе даже, чмъ прежде) и продолжаемъ нашъ обдъ десертомъ, состоящимъ изъ яблокъ, винограда и апельсиновъ, не забываемъ выпить и вина. Посл обда, по спеціальному приглашенію на вечерній роберъ, сходитъ къ намъ внизъ докторъ и мы тотчасъ же составляемъ партію въ вистъ, а такъ какъ ночь бурная и карты смирно не лежатъ на стол, то взятки мы прячемъ въ карманъ. За вистомъ мы сидимъ съ примрною степенностью (не считая времени, употребляемаго на истребленіе чая и поджареннаго хлба) часовъ до одиннадцати, когда снова является внизъ капитанъ въ шапк, подвязанной подъ подбородокъ, и въ вымокшемъ морскомъ плать. Къ этому времени картежная игра кончена, а бутылки и стаканы снова на стол. Черезъ часъ пріятнаго разговора о корабл, пассажирахъ и о всемъ вообще, капитанъ, который никогда не ложится спать и никогда не бываетъ ‘не въ дух’, поднимаетъ свой воротникъ, чтобы снова идти на палубу, затмъ онъ пожимаетъ намъ всмъ руки и смясь выходитъ на непогоду такъ же весело, какъ бы отправляясь на веселый праздникъ.

Что касается до новостей, то и въ нихъ у насъ нтъ недостатка. Вотъ такой -то пассажиръ вчера въ салон проигралъ въ vingt-et-un четырнадцать фунтовъ, а вотъ такой-то пассажиръ ежедневно пьетъ шампанское и какъ у него хватаетъ на это средствъ (онъ простой клэркъ), того никто не знаетъ. Главный инженеръ сказалъ, что онъ не запомнитъ такой погоды. Четверо матросовъ больны. Нсколько каютъ наполнилось водой и вообще вс каюты текутъ. Корабельный поваръ, потихоньку напившійся виски, былъ найденъ пьянымъ и его обливали водой до тхъ поръ, пока онъ совершенно не протрезвился. Вс слуги въ различныя времена попадали съ лстницъ и теперь ходятъ съ пластырями на различныхъ мстахъ. Хлбникъ боленъ, а также и пирожникъ. Совершенно новый человкъ, и даже больной, былъ поставленъ на мсто младшаго офицера, на палуб онъ былъ припертъ къ стнк пустыми бочками, а затмъ скатился по лстниц внизъ головой.

Новости!… Да дюжина убійствъ на берегу не сравняется занимательностью съ этими мелкими случаями на корабл.

Проводя время между картами и пріятными разговорами, мы добрались до гавани Галифакса на пятнадцатую ночь (какъ намъ казалось) безъ сильнаго втра и при свтлой лун. Рулевому было приказано исправлять свою обязанность, какъ вдругъ корабль ударился о песчаную банку. Разумется, тотчасъ же произошло поспшное стремленіе всего экипажа на палубу и она моментально была покрыта зрителями, нсколько минутъ мы были въ состояніи такой суматохи, при вид которой самый большой любитель безпорядка былъ бы въ полномъ восторг. Пассажиры, ружья, бочки съ водой и другіе тяжелые предметы были скучены вс вмст, чтобъ облегчить верхній конецъ корабля, который и двинулся скоро съ мста. Посл ускореннаго хода по направленію линіи какихъ-то предметовъ, возвщенныхъ громкимъ крикомъ, и посл киданья свинца въ постоянно уменьшавшуюся глубину мы бросили якорь въ странно-выглядвшемъ залив, котораго никто изъ находившихся на корабл не могъ узнать, хотя берегъ былъ виднъ и такъ близко, что мы ясно могли различать на немъ колыхавшіяся втви деревьевъ.

Было что-то странное въ полуночномъ безмолвіи и мертвой тишин, наступившихъ тотчасъ, какъ только остановили машину, которая прогрмла и прошумла намъ вс уши въ продолженіе столькихъ дней пути. Странно было и нмое изумленіе, написанное на всхъ лицахъ, начиная съ офицеровъ и кончая послднимъ истопникомъ. Пустивъ нсколько выстрловъ въ надежд на отвтъ съ берега, котораго однако не послдовало, ршили послать туда лодку. Забавно было видть, какъ многіе пассажиры предлагали свои услуги также отправиться на берегъ,— разумется, для общаго блага, а никакъ не потому, чтобъ они думали, что корабль въ опасности, или усматривали возможность его паденія на бокъ въ случа отлива. Не мене забавно было видть, какъ вс накинулись на несчастнаго рулеваго. Рулевой былъ въ продолженіе всей дороги замчательнымъ человкомъ: все время онъ не переставалъ разсказывать анекдокты и выкидывать забавныя шутки. Теперь же люди наиболе забавлявшіеся его шутками замахивались на него кулаками, награждали его угрозами и проклятіями и совершенно отрекались отъ него.

Лодка съ фонаремъ и синими огнями скоро отчалила и не боле какъ черезъ часъ вернулась къ кораблю. Командовавшій ею офицеръ привезъ съ собою вырванное съ корнями молодое деревце для удостовренія нкоторыхъ недоврчивыхъ людей, ожидавшихъ обмана или кораблекрушенія. Капитанъ нашъ заране предвидлъ, что мы должны находиться въ мстности, называемой ‘Восточный-Проздъ’, что и оказалось на самомъ дл. Это было послднее мсто въ свт, куда онъ намревался хать, внезапный тумань и ошибка рулеваго были всему причиной. Мы были окружены мелями и утесами всякаго рода, но, по счастью, попали, казалось, въ единственное безопасное мсто, которое можно было тутъ найти. Успокоенные даннымъ намъ отчетомъ о положеніи корабля, мы улеглись спать около трехъ часовъ утра.

Я одвался около половины десятаго на слдующее утро, когда услыхалъ необыкновенное движеніе на палуб и поторопился туда. Когда я ушелъ съ нея вчера ночью, было темно, туманно, сыро, а вокругъ торчали голые утесы, теперь же мы слдовали по широкому ровному теченію и длали миль одиннадцать въ часъ, флаги наши весело разввались, матросы были въ своихъ лучшихъ платьяхъ, офицеры снова въ мундирахъ, солнце ярко свтило, земля съ виднющимся кое-гд снгомъ тянулась по обимъ сторонамъ. Дома, гавани, корабли, пристань полная народу, отдаленный шумъ, крики — все казалось и свтле, и живе для нашихъ непривычныхъ глазъ. Мы вошли въ пристань при сотн любопытныхъ глазъ, устремленныхъ на насъ. Пассажиры во множеств устремились къ мостику, брошенному съ берега, прежде даже, чмъ онъ усплъ достичь корабля, и наконецъ мы снова ступили на твердую землю.

Я полагаю, что этотъ Галифаксъ показался намъ всмъ чмъ-то восхитительнымъ, хотя на самомъ дл былъ рдкостью безобразія и скуки. Но я увезъ съ собою очень пріятное воспоминаніе о город и его жителяхъ и отъ души сожалю, что мн не удалось еще разъ побывать тамъ и пожать руки тмъ друзьямъ, которыхъ я тамъ нашелъ.

Случилось, что въ этотъ день было открытіе законодательнаго совта и главнаго собранія. Въ церемоніяхъ можно было ясно замтить подраженіе новому засданію парламента въ Англіи и все было такъ точно представлено въ миніатюрномъ вид, что казалось, будто смотришь въ обратную сторону телескопа на Вестминстеръ. Губернаторъ, какъ представитель ея величества, произнесъ рчь. Все, что онъ долженъ былъ сказать, онъ сказалъ хорошо. Войска на площади заиграли англійскій національный гимнъ съ большой энергіей и даже прежде, чмъ его превосходительство усплъ кончить, народъ кричалъ, находившіеся въ совт потирали руки, а находившіеся на площади качали головами. Партія правительства заявила, что никогда еще не было сказано такой прекрасной рчи, а партія оппозиціонная, напротивъ, высказалась, что никогда еще не было слыхано такой плохой рчи. Предсдатель и члены собранія удалились, чтобы поговорить между собою много и сдлать мало… Короче, все шло и общало идти своимъ чередомъ, какъ идетъ и у насъ въ такихъ случаяхъ.

Самый городъ построенъ на вершин горы, высшій пунктъ которой занятъ крпостью, но еще недостроенною. Нсколько довольно порядочныхъ и широкихъ улицъ спускаются къ рк, ихъ перескаютъ нсколько другихъ параллельныхъ рк улицъ. Рынокъ въ город хорошій и жизненные припасы необыкновенно дешевы. Такъ какъ погода стояла теплая, то санной зды не было, за то виднлось множество разукрашенныхъ повозокъ, которыя по своему убранству могли бы сойти за тріумфальныя колесницы въ какой-нибудь мелодрам. День былъ необыкновенно хорошъ, воздухъ чистъ и здоровъ, весь видъ города веселъ и дятеленъ. Мы простояли здсь семь часовъ для того, чтобъ обмнить почту. Наконецъ, собравъ вс наши мшки и всхъ пассажировъ (включая и двухъ-трехъ весельчаковъ, употребившихъ слишкомъ много устрицъ и шампанскаго, которыхъ подобрали пьяными въ какой-то отдаленной улиц), машина снова была пущена въ ходъ и мы тронулись къ Бостону.

Повстрчавшись снова съ дурною погодой, мы по обыкновенію катались и кувыркались всю ночь и затмъ весь слдующій день. Но на другой день, въ субботу 22 января, въ полдень, мы подошли, посл восемнадцатидневнаго путешествія, къ Бостону.

Съ неописаннымъ любопытствомъ устремилъ я глаза впередъ, лишь только показались первые признаки американской почвы, перешедшіе скоро въ сплошную линію берега. Пронзительный втеръ дулъ намъ прямо въ лицо, на берегу было холодно и морозило.

Я не стану распространяться въ этой глав о томъ, какъ, стоя на палуб, я жадно и напряженно слдилъ за всмъ, что было передо мною,— все было для меня ново. Точно также я не буду говорить о моихъ ошибкахъ, свойственныхъ иностранцу. Напримръ, въ то время, какъ мы подходили, къ Бостону, на корабль къ намъ стали карабкаться, съ опасностью жизни, множество людей, которыхъ я принялъ за продавцовъ газетъ, тмъ боле, что черезъ плечо у нихъ были сумки, а въ рукахъ они держали листы. Оказалось, что это были издатели, которые влзали на корабль собственной своею персоной (какъ объяснилъ мн одинъ джентльменъ въ ворсовомъ пальто), ‘потому что они любили волненіе, соединенное съ подобнымъ путешествіемъ’. Достаточно здсь будетъ сказать, что одинъ изъ этихъ осаждающихъ съ любезностью, за которую я ему очень благодаренъ, отправился впередъ, чтобы взять намъ нумера въ гостиниц, куда скоро я за нимъ и послдовалъ.

Прежде всего въ гостиниц у меня вышло недоразумніе со слугой и я рисковалъ остаться безъ обда. Къ счастію, кто-то разршилъ наше недоумніе, объяснивъ слуг, что говорилъ я, а мн — что говорилъ онъ. Оказалось, что, говоря оба по-англійски, мы не понимали другъ друга. Однако, какъ бы то ни было, обдъ мн подали, и обдъ былъ превосходный.

Гостиница оказалась очень хорошей и такой обширной, что я не могу вспомнить, а читатель не можетъ поврить, сколько въ ней было разныхъ галлерей, залъ и переходовъ,— разв только крошечку поменьше Бедфордъ-сквэра была она.

III.
Бостонъ.

Въ общественныхъ заведеніяхъ Америки преобладаетъ самая изысканная вжливость. Большей части нашихъ учрежденій, въ этомъ отношеніи, а таможн боле всхъ другихъ — не мшало бы брать примръ въ этомъ случа съ Соединенныхъ Штатовъ, чтобы сдлаться мене ненавистными и оскорбительными для иностранцевъ. Въ этомъ случа предупредительность французовъ довольно сносна, но мужиковатая невжливость, существующая у насъ, одинаково отвратительна для всхъ тхъ, кто иметъ съ нами дло.

Пріхавъ въ Америку, я не могъ не быть пораженъ противоположностью, представляемой ихъ таможней, вниманіемъ, вжливостью и добродушіемъ, съ которыми служащіе здсь исполняли свою обязанность.

Такъ какъ мы не выходили въ Бостон до самаго вечера, то первыя впечатлнія города я получилъ, пройдя въ таможню, въ утро нашего прізда, который случился въ воскресенье. Я боюсь сказать, сколько мстъ намъ предлагали въ церквахъ формальными пригласительными записками прежде, нежели мы успли окончить нашъ первый обдъ въ Америк, но если мн будетъ дозволено сдлать маленькое сравненіе, не входя въ подробное исчисленіе, то я бы сказалъ, что намъ было предложено столько мстъ, сколько было бы совершенно достаточно заразъ для двухъ многочисленныхъ семействъ. Число вроисповданій и обрядовъ, судя по приглашеніямъ, было изрядное.

Не бывъ въ состояніи, за отсутствіемъ перемны платья, идти въ этотъ день въ церковь, мы были принуждены отклонить вс эти приглашенія, и я неохотно долженъ былъ лишиться удовольствія слышать доктора Чаннинга, который служилъ въ тотъ день въ первый разъ посл долгаго перерыва. Я упоминаю имя этого знаменитаго и образованнаго человка, съ которымъ вскор я имлъ удовольствіе познакомиться лично,— чтобъ имть случай воздать и свою скромную дань уваженія и восхищенія его великимъ способностямъ и его истинному человколюбію, которое всегда ратовало противъ отвратительнаго пятна и гнусной язвы — рабства.

Возвращаюсь къ Бостону. Когда я въ это воскресное утро дошелъ до улицъ, воздухъ былъ такъ чистъ, дома глядли такъ свтло и весело, вывски казались разрисованными такими пестрыми цвтами красокъ, золоченыя буквы были такъ блестящи, кирпичи такъ красны, камни такъ блы, звонки и дощечки на дверяхъ такъ удивительно свтлы, жалюзи и перила такъ зелены и все на видъ такъ легко и воздушно, что каждый проздъ въ город походилъ ршительно на картину изъ панорамы. Рдко случается на торговыхъ улицахъ, чтобы торгашъ, если я смю назвать торгашомъ кого-либо въ стран, гд вс — купцы, жилъ надъ своею лавочкой, обыкновенно же нсколько лавокъ помщаются въ одномъ и томъ же дом, покрывая всю его лицевую сторону различными вывсками и надписями. Въ то время, какъ я бродилъ по улицамъ, я не переставалъ глядть на эти вывски, ожидая непремнно какого-нибудь превращенія, и не проходилъ мимо ни одного угла безъ того, чтобы не заглянуть впередъ, не увижу ли я панталонъ, или самого клоуна, безъ сомннія притаившагося за какою-нибудь дверью, или загородкой, какъ разъ тутъ же. Что же касается до Арлекина и Колумбины, то я тотчасъ же открылъ, что они квартировали (вдь они постоянно ищутъ квартиръ въ балаган) у мелкаго, незначительнаго часовщика, во второмъ этаж, близъ гостиницы, у которой, въ прибавку къ различнымъ символамъ и девизамъ, покрывавшимъ весь фасадъ ея, висли огромные солнечные часы, чтобы черезъ нихъ прыгать, разумется.

Предмстья, если только возможно, выглядываютъ еще воздушне города. Блые деревянные дома (и до того блые, что не мигая нельзя смотрть на нихъ) съ своими зелеными жалузи разбросаны по всмъ направленіямъ и какъ бы висятъ въ воздух, чуть-чуть касаясь земли, а маленькія часовни и церкви такъ свтлы и разукрашены, что мн казалось, что вс он безъ исключенія могутъ быть собраны, какъ дтскія игрушки, и уложены въ одинъ маленькій ящикъ.

Городъ-великолпенъ и не можетъ не произвести благопріятнаго впечатлнія на иностранца. Частные дома большею частью велики и изящны, лавки чрезвычайно хороши, общественныя зданія красивы, State-house {Домъ засданій правительства.} построенъ на вершин горы, которая сперва отлого, а потомъ круто спускается къ рк. Онъ обнесенъ зеленою ршеткой, называемой common {Общая.}. Мстоположеніе его великолпно, а съ самой вершины открывается чудный видъ на весь городъ и его окрестности. Въ придачу ко множеству канцелярій, онъ содержитъ въ себ дв великолпныхъ залы: одна предназначена для палаты депутатовъ и ихъ митинговъ, а другая для сената. Собранія, здсь происходившія, виднныя мною, могли внушать лишь уваженіе къ себ. Безъ сомннія, своимъ умственнымъ образованіемъ и своимъ превосходствомъ Бостонъ обязанъ большому вліянію Кэмбриджскаго университета, лежащаго въ четырехъ миляхъ отъ города. Профессора этого университета — все люди весьма ученые и достойные, которые вс безъ исключенія, если мн не измняетъ память, могли бы украсить и сдлать честь любому обществу цивилизованнаго міра. Многіе изъ аристократіи Бостона и его окрестностей,— и я думаю, что не ошибусь, сказавъ, что большая часть ея,— получили образованіе въ этомъ же самомъ университет. Каковы бы тамъ ни были недостатки американскихъ университетовъ, но они не распространяютъ предразсудковъ, не образуютъ изувровъ, не поднимаютъ старыхъ суеврій, никогда не становятся между народомъ и его развитіемъ и не исключаютъ людей за ихъ религіозныя убжденія, выше всего въ дл науки и знанія ставятъ они міръ, и міръ обширный, лежащій за стнами университета.

Источникомъ неописаннаго удовольствія для меня было наблюдать за едва замтнымъ, но вмст съ тмъ положительнымъ вліяніемъ этого учрежденія на бостонское общество, примчать на каждомъ шагу гуманные вкусы и желанія, имъ посянныя,— чувствительную дружбу, которую онъ вызвалъ въ обществ,— массу тщеславія и предразсудковъ, которую онъ разсялъ. Золотой телецъ, которому покланяется Бостонъ, пигмей въ сравненіи съ тми гигантскими его изображеніями, которыя воздвигнуты въ различныхъ частяхъ обширнаго торговаго дома по ту сторону Атлантическаго океана, а всемогущій долларъ падаетъ до сравнительнаго ничтожества передъ цлымъ пантеономъ подобныхъ нашихъ боговъ.

Кром всего этого я чистосердечно думаю, что общественныя учрежденія и богоугодныя заведенія этого главнаго города штата Массачусетса почти совершенны, насколько только мудрость, благотворительность и человколюбіе могутъ сдлать ихъ таковыми. Никогда я не былъ такъ тронутъ созерцаніемъ счастья при многихъ лишеніяхъ, какъ во время моего посщенія здсь этихъ заведеній.

Самая великая и лучшая черта этихъ учрежденій въ Америк та, что правительство или даетъ имъ содержаніе, оказываетъ имъ помощь, или же, въ случа если они не нуждаются въ его помощи, дйствуетъ за-одно съ ними. Я думаю, что общественная благотворительность несравненно лучше частной, несмотря на то, какъ бы щедро послдняя ни проявлялась. Въ нашей собственной стран, гд до послдняго времени не было въ обычаяхъ правительства обращать вниманіе на народъ и на улучшеніе его существованія, только недавно стали заботиться о распространеніи благосостоянія между неимущими и несчастными. Но правительство страны, не имя доли въ этихъ благодяніяхъ, не иметъ права на благодарность народа и, не устраивая ничего, кром рабочихъ домовъ и тюремъ, мало представляющихъ помощи и облегченія, дошло до того, что на него бдные стали смотрть скоре какъ на строгаго господина, скораго на исправленіе и наказаніе, чмъ на добраго покровителя, милостиваго, и бдительнаго въ годину несчастія и нужды.

Пословица, что нтъ худа безъ добра, сильно подтверждается этими учрежденіями у насъ. Возьмемъ, напримръ, какого-нибудь джентльмена богача, или старуху лэди богачку, окруженныхъ нуждающимися родственниками и длающихъ на законномъ основаніи завщаніе на самый короткій срокъ. Старые джентльменъ и лэди, никогда не отличавшіеся хорошимъ нравомъ, длаются подъ старость болзненными съ головы до ногъ, у нихъ являются разныя фантазіи и капризы, сплинъ, недовріе, подозрительность и отвращеніе ко всему. Отмнять старыя духовныя завщанія и выдумывать новыя длается наконецъ единственнымъ занятіемъ въ жизни подобныхъ завщателей, и родственники, и друзья (изъ коихъ нкоторые воспитаны съ постоянною мыслью получить большое наслдство и съ колыбели лишены возможности предаться какой-либо полезной дятельности по этой самой причин) такъ часто и такъ неожиданно бываютъ вычеркнуты изъ завщанія, затмъ снова вписаны и опять вычеркнуты, что все родство до самыхъ отдаленныхъ его членовъ находится въ постоянномъ возбужденіи. Наконецъ длается извстнымъ, что джентльмену или лэди жить остается не долго, и чмъ ясне это становится, тмъ ясне длается для старыхъ джентльмена или лэди, что вс злоумышляютъ противъ нихъ, вслдствіе чего старый джентльменъ или лэди длаютъ новое, послднее, завщаніе, на этотъ разъ дйствительно послднее, прячутъ его въ какую-нибудь китайскую чашку и затмъ испускаютъ духъ на слдующій день. Посл оказывается, что все его, или ея состояніе раздлено на полдюжины благотворительныхъ длъ и что умершій завщатель чисто на зло родственникамъ длаетъ много добра цною безконечнаго количества несчастія и горя.

Перкинское учрежденіе и массачусетскій пріютъ для слпыхъ въ Бостон находятся подъ надзоромъ общества попечителей, дающихъ годовой отчетъ о нихъ. Неимущіе слпые этого штата принимаются безплатно. Изъ сосднихъ же штатовъ — Коннектикута, Мэна, Вермона, Нью-Гампшира — принимаются съ денежною помощью того штата, къ которому они принадлежатъ, если же имъ не удается поступить такимъ образомъ, то они должны искать пособія у друзей, чтобы заплатить за свое воспитаніе и содержаніе — первый годъ около двадцати фунтовъ стерлинговъ, а за второй только десять.

‘Посл перваго года,— говорилъ попечитель,— будетъ данъ отчетъ о каждомъ ученик, онъ самъ долженъ будетъ зарабатывать на свое воспитаніе деньги, излишекъ которыхъ будетъ идти въ его пользу, такъ что заработокъ свыше одного доллара въ недлю будетъ принадлежать ему. На третій годъ будетъ уже извстно, могутъ ли его заработки окупать содержаніе, если да, то ему самому будетъ предоставленъ выборъ оставаться и получать заработки, или же нтъ. Т, которые окажутся неспособными зарабатывать что-либо, не будутъ тутъ удерживаемы, ибо не было бы желательно обращать этотъ пріютъ въ домъ милосердія, т. е. будутъ задерживать въ дом только трудящихся пчелъ. Т, которые по причин физическихъ и умственныхъ недостатковъ неспособны къ работ, также исключаются изъ членовъ трудолюбиваго общества и могутъ лучше быть помщены въ заведенія для убогихъ’.

Въ одно прекрасное зимнее утро я отправился, чтобъ осмотрть это учрежденіе. Надо мной было настоящее итальянское небо и воздухъ такъ чистъ и ясенъ, что даже мои глаза, которые не изъ лучшихъ, могли различать малйшія линіи и черточки на отдаленныхъ строеніяхъ. Подобно многимъ того же рода общественнымъ учрежденіямъ въ Америк, оно расположено на разстояніи миль двухъ отъ города, въ веселомъ и здоровомъ мстечк: это — просторное, красивое зданіе, построенное на холм, съ котораго видна гавань. Остановившись на минуту у двери, я замтилъ, какъ тутъ было свжо и свободно, какъ волны красиво были покрыты блестящими пузырями, которые каждую минуту выступали на поверхность, какъ будто подводный міръ былъ такъ же свжъ и лучезаренъ, какъ здшній. Когда я переходилъ глазами отъ одной мачты на мор къ другой, далеко на горизонт показалось маленькое блое пятнышко, единственное облачко на тихомъ, глубокомъ, далекомъ, синемъ мор. Обернувшись, я увидалъ слпаго мальчика, его лицо было обращено въ ту же сторону, какъ будто и въ немъ было сознаніе того великолпія, которое было передъ его слпыми глазами, мн стало какъ-то жаль, что окружающая мстность такъ свтла, и мн пришло странное желаніе, чтобы ради него она была темне. Разумется, это была мимолетная фантазія, но тмъ не мене въ ту минуту оно было моимъ самымъ искреннимъ желаніемъ.

Дти были за своими ежедневными занятіями по разнымъ комнатамъ, за исключеніемъ немногихъ, которыя ужь окончили ихъ и теперь играли. Я увренъ, что только безсмысленный обычай и недостатокъ мышленія могли примирить насъ съ ливреями и форменными платьями, которыя такъ любятъ у насъ. Отсутствіе этихъ предметовъ представляетъ постителю ребенка въ его настоящемъ, индивидуальномъ вид, обыкновенно сглаженнаго въ однообразномъ повтореніи того же безсмысленнаго форменнаго платья, которое на самомъ дл значитъ очень много. Мудрость поощренія небольшой и совершенно безвредной гордости въ забот о наружности даже между слпыми, или причудливая безсмыслица, длающая изъ милосердія и кожаныхъ штановъ нчто нераздльное, какъ это существуетъ у насъ, не требуютъ поясненія.

Хорошій порядокъ, чистота и удобство были видны въ каждомъ углу зданія.

Дти изъ различныхъ классовъ, собранныя вокругъ своихъ учителей, отвчали на предложенные имъ вопросы съ готовностью, со смысломъ и съ веселымъ состязаніемъ за первенство отвтовъ, что мн очень понравилось. Т, которые играли, были веселы и шумливы, какъ и вс дти. Между ними было видно боле духовнаго и дружескаго общенія, чмъ это бываетъ между дтьми, которыя не страдаютъ потерей какого-либо чувства, но я ожидалъ это. Въ этомъ видно проявленіе великой Божеской заботливости о несчастныхъ.

Въ части зданія, нсколько отдльной, именно съ этою цлью устроены рабочія лавки для слпыхъ, окончившихъ свое образованіе и начавшихъ торговлю, но изъ-за своего увчья не могшихъ продолжать вести ее обыкновеннымъ путемъ. Много человческихъ рукъ занимались здсь изготовленіемъ щетокъ, матрацовъ и т. п., и веселость, трудолюбіе и порядокъ, замченные мною въ другихъ частяхъ зданія, простирались и на эту.

Посл звонка воспитанники пошли безъ всякой посторонней помощи въ просторную музыкальную залу, гд они заняли въ устроенномъ нарочно оркестр свои мста и слушали съ явнымъ восторгомъ фантазію, исполненную на орган однимъ изъ нихъ же. Кончивъ ее, мальчикъ лтъ 19-ти уступилъ свое мсто двушк, и подъ ея аккомпаниментъ вс дти пропли гимнъ, а потомъ какой-то хоръ. Было очень грустно глядть на нихъ и слушать ихъ, хотя положеніе ихъ сравнительно было счастливо, и я замтилъ, что одна слпая двочка (въ то же время лишенная употребленія всхъ членовъ), сидвшая рядомъ со мной и обращенная лицомъ къ исполнителямъ, безмолвно плакала всё время, пока слушала.

Странное чувство испытываешь, слдя за выраженіемъ лицъ слпыхъ и видя, какъ они свободны въ выраженіи того, что происходитъ въ ихъ мысляхъ, замтивъ это, человкъ съ глазами зрячими краснетъ, вспомнивъ о личин, которую онъ постоянно носитъ. У нихъ никогда не сходитъ съ лица выраженія напряженности, являющейся и у насъ, когда мы идемъ ощупью, но каждая зарождающаяся мысль выражается у нихъ на лиц съ быстротой молніи и съ полною правдивостью. Еслибъ общество, собравшееся на раут, или въ придворной гостиной, могло хотя бы на минуту такъ беззаботно отнестись ко взглядамъ, на него устремленнымъ, какъ слпые, то какимъ бы источникомъ лицемрія оказалось это зрніе, потерю котораго мы такъ сожалемъ!

Мысль эта пришла мн въ голову въ то время, какъ я сидлъ въ другой комнат противъ слпой, глухо-нмой и лишенной обонянія двочки, прекраснаго существа, полнаго всхъ человческихъ способностей, заключенныхъ въ этомъ нжномъ тльц, владющемъ только однимъ изъ пяти чувствъ — чувствомъ осязанія. Вотъ она передо мной какъ мраморная статуя, недоступная ни свту, ни звуку, съ маленькой блдною ручкой, протянутою за подаяніемъ въ отверстіе, продланное нарочно для того въ стн.

Пока я такъ смотрлъ на нее, ей подали что-то. Лицо ея освтилось удовольствіемъ. Волосы ея собственною рукой были заплетены и заложены вокругъ головы, развитіе и мыслительныя способности которой ясно выражались изящными линіями черепа и высокимъ, открытымъ лбомъ, платье ея, сшитое ею самой, могло служить образчикомъ опрятности и простоты, работа ея, вязанье, лежала близъ нея, а тетрадка ея лежала на стол, на который она облокотилась. Изъ среды лишеній поднялось это кроткое, нжное, непорочное, благодарное существо.

Подобно всмъ другимъ, на глазахъ у нея была надта зеленая повязка. Кукла, одтая ею, лежала тутъ же на полу. Я поднялъ ее и увидлъ, что двочка и ей надла на глаза такую же повязку. Двочка эта сидла въ небольшомъ углубленіи и писала свой дневникъ. Наскоро окончивъ это занятіе, она дятельно принялась длать разныя сообщенія насчетъ чего-то сидвшей рядомъ съ ней учительниц. Это была любимая учительница несчастной воспитанницы, и я увренъ, что еслибъ эта послдняя могла увидать прекрасное лицо своей наставницы, она бы не стала любить ее меньше.

Я сдлалъ извлеченія изъ нсколькихъ несвязныхъ отрывковъ ея исторіи, разсказанныхъ мн тмъ единственнымъ человкомъ, который сдлалъ ее тмъ, чмъ она была теперь. Это — прекрасное и трогательное повствованіе, и я желалъ бы воспроизвести его цликомъ.

Имя ея Лора Бридгманъ. Родилась она въ Ганновер (Нью-Гампширъ) 21-го декабря 1829 года. Описывается она очень живымъ, красивымъ ребенкомъ, съ ясными голубыми глазами. Но она была такъ слаба до полутора года, что родители отчаявались въ ея жизни. Она была подвержена сильнымъ припадкамъ, которые такъ потрясали ея маленькій организмъ, что, казалось, она не перенесетъ ихъ, и жизнь ея висла, повидимому, на волоск. Но въ полтора года эти припадки прошли, а къ году и десяти мсяцамъ она совсмъ выздоровла.

Теперь умственныя силы ея, до сихъ поръ дремавшія, стали быстро развиваться, и въ теченіе четырехъ мсяцевъ, которые она была здорова (по разсказамъ ея любящей матери), очень развилась и уже доказала довольно высокую степень пониманія.

Но вдругъ она снова занемогла, болзнь продолжалась пять недль, глаза и уши были воспалены, гноились, и наконецъ внутренность ихъ была уничтожена. Хотя зрніе и слухъ пропали навсегда, тмъ не мене страданія бднаго ребенка еще не кончились. Лихорадка продолжалась семь недль, пять мсяцевъ ее продержали въ постел въ темной комнат, цлый годъ не могла она ходить безъ посторонней помощи, и два года прошло до тхъ поръ, когда она была въ состояніи провести цлый день на ногахъ, не ложась въ постель. Тутъ только замтили, что она почти лишилась обонянія и вкуса.

Только черезъ четыре года окрпла она совершенно и начала жить своей новой, отъ всего отчужденною, жизнью.

Но каково было ея положеніе! Темнота и безмолвіе могилы окружали ее, улыбка матери не вызывала у нея въ отвтъ улыбки, голосъ отца ни разу не поразилъ ея слуха, сестры и братья были для нея предметы, доступные только осязанію,— предметы, ничмъ не отличающіеся отъ неодушевленныхъ предметовъ, разв только теплотою и способностью произвольнаго передвиженія, но и въ этомъ отношеніи они для нея не имли отличія отъ кошки и собаки.

Но безсмертная душа ея не могла умереть, не могла быть изувчена, или искажена, и хотя многіе проводники ея сообщенія съ вншнимъ міромъ и были уничтожены, тмъ не мене внутренняя жизнь стала проявляться посредствомъ другихъ.

Какъ только она могла ходить, она стала изучать сначала комнату, а потомъ и весь домъ, она ознакомилась съ формой, величиной, всомъ и теплотой каждаго предмета, который она могла ощупать руками. Она слдовала за матерью, трогала ея руки и занималась кое-чмъ по дому, склонность къ подражанію заставляла ее повторять т движенія, которыя она въ состояніи была только услдить. Она даже выучилась нсколько вязать и шить.

Читателю лишнее будетъ говорить, что способы сообщенія съ ней были ограниченны и что вскор ея несчастное состояніе подйствовало и на ея нравственную сторону. На тхъ, которыхъ нельзя убдить словомъ, можно только дйствовать силою, и это-то въ соединеніи съ великими лишеніями должно было быстро довести ее до положенія худшаго, чмъ животное, которое погибло бы безъ поданной во-ремя помощи.

Въ это время мн пришлось случайно услыхать о несчастномъ ребенк, и я тотчасъ же поторопился похать туда къ ея родителямъ. Я нашелъ ее съ хорошо сформировавшимся лицомъ, съ рзко обозначеннымъ нервносангвиническимъ темпераментомъ и всю жизненную систему въ правильномъ обращеніи. Родители ея легко согласились отпустить дочь въ Бостонъ и въ октябр 1837 года они привезли ее въ наше заведеніе. Сперва она была очень изумлена, ей дали время ознакомиться съ домомъ и его обитателями, по прошествіи же двухъ недль, которыя она употребила на это, была сдлана первая попытка познакомить ее съ вншними знаками, посредствомъ которыхъ она могла бы обмниваться мыслями съ другими.

Было два способа: или построить для нея языкъ знаковъ на основаніи того языка, на которомъ она нкогда начинала говорить, или же обучать ее осязательному языку знаковъ, общему глухо-нмымъ, а это значитъ, что для обозначенія каждаго отдльнаго предмета дать ей какой-либо знакъ, или научить ее буквамъ, которыми бы она могла объяснять свою мысль объ условіяхъ существованія предмета. Первый способъ былъ бы легче, но мало бы имлъ слдствій, второй же хоть трудне, но за то дйствительне, и я ршился попробовать второй.

Первые опыты были произведены слдующимъ образомъ. Брались предметы обыденнаго употребленія, какъ-то: ножи, вилки, ложки, книги и и т. д., и на нихъ выпуклыми буквами наклеивались ихъ названія. Ощупывая внимательно, она скоро дошла до того, что поняла, что надпись ложка столько же отличается отъ надписи ключъ, какъ и самая ложка отъ ключа по своей форм.

Затмъ отдльные ярлычки съ тми же выпуклыми буквами были даны ей въ руки, и она скоро замтила, что они тождественны тмъ, которые наклеены на предметахъ. Это она доказала тмъ, что ярлыкъ съ надписью ключъ положила на ключъ, а ярлыкъ съ надписью ложка — на ложку. Ее поощряли обыкновеннымъ здсь знакомъ одобренія: гладили по голов.

То же дйствіе было повторено со всякимъ предметомъ, доступнымъ ея осязанію, и она скоро научилась накладывать на нихъ соотвтственные ярлыки. Было однако очевидно, что единственное упражненіе мышленія заключалось здсь въ подражаніи и памяти. Она помнитъ, что ярлыкъ со словомъ книга клался на книгу, и повторяла сначала дйствіе изъ подражанія, затмъ по памяти, только изъ желанія получить одобреніе, но повидимому безъ всякаго сознательнаго усмотрнія связи между предметами.

Спустя нкоторое время вмсто ярлыковъ ей дали отдльныя буквы, положенныя рядомъ въ такомъ порядк, чтобы сложилось слово книга, ключъ и т. д., затмъ он были вс смшаны и ей былъ сдланъ знакъ, чтобъ она сама подобрала буквы и сложила слова — книга, ключъ и т. д., и она такъ сдлала.

Досел процессъ былъ чисто-механическій, какъ еслибъ учили собаку разнымъ фокусамъ. Бдный ребенокъ сидлъ въ безмолвномъ смущеніи и терпливо подражалъ всмъ дйствіемъ своего учителя, но теперь истина начала проникать въ ея сознаніе, мышленіе ея начинало работать, она замтила, что это былъ способъ, благодаря которому она сама могла выражать свои мысли и передавать ихъ другимъ, и вдругъ ея наружность освтилась человческимъ сознаніемъ, она уже не была собакой, или попугаемъ: это былъ безсмертный духъ, ревностно хватающійся за новое звно, которое связало бы его съ другими духами. Я услдилъ даже тотъ моментъ, когда истина ей открылась и разлила свтъ на всю ея наружность. Я видлъ, что всякое затрудненіе было побждено и что съ этой минуты не терпніемъ и настойчивостью, а прямыми, ведущими къ цли, усиліями надо дйствовать. Слдствія эти скоро разсказывать, но самый процессъ тянулся долго,— много недль, повидимому безполезной, работы прошло прежде, нежели получились ея результаты.

Когда вамъ было сказано, что подавался знакъ, то это означаетъ, что дйствіе было произведено учителемъ въ то время, какъ она ощупывала его руки, а затмъ повторяла т же движенія.

Слдующимъ шагомъ впередъ было представленіе множества металлическихъ печатокъ съ изображеніемъ на нихъ отдльныхъ буквъ азбуки и затмъ доска съ дырочками, въ которыя могли вставляться печатки такъ, что на поверхности оставались лишь самыя буквы. Потомъ ей подавался какой-нибудь знакомый предметъ, и она изъ данныхъ буквъ составляла его названіе на этой доск и съ шумнымъ удовольствіемъ прочитывала его.

Нсколько недль она упражнялась такимъ образомъ, пока ея словарь не сдлался достаточно обширнымъ, и тогда уже былъ сдланъ важный шагъ: ей показали, какъ различнымъ положеніемъ пальцевъ должно изображать разныя буквы вмсто того, чтобы возиться со сложнымъ аппаратомъ, состоящимъ изъ доски и печатокъ. Этому она выучилась и скоро, и легко, благодаря тому, что мышленіе ея уже начало работать при помощи ея учителя и успхи ея были быстры.

Это было мсяца три спустя посл того, какъ она начала учиться, и теперь былъ представленъ первый отчетъ о ея состояніи, гд сказано, что она только-что начала азбуку, употребляемую глухо-нмыми, и что, слдя за ея быстрыми успхами въ занятіяхъ, приходишь въ восторгъ. Учитель подаетъ ей новый предметъ, напримръ карандашъ, прежде дастъ ей ощупать его хорошенько, затмъ учитъ его названію, изображая составляющія его буквы собственными пальцами, дитя схватываетъ свою руку и ощупываетъ каждое движеніе при составленіи буквъ, она поворачиваетъ голову немного въ сторону, какъ бы внимательно прислушиваясь, ея губы раскрыты, она едва дышетъ и ея наружность, сперва напряженная, постепенно переходитъ въ улыбку, по мр того, какъ она понимаетъ урокъ. Затмъ она поднимаетъ свои тоненькіе, пальчики и повторяетъ слово, посл этого складываетъ его изъ своихъ печатокъ и наконецъ уже сложенное слово прилагаетъ къ данному предмету, чтобъ увриться, что она не ошибается.

Весь слдующій годъ прошелъ въ томъ, что ее учили названію всхъ предметовъ для нея доступныхъ и упражняли въ ручной азбук, по возможности расширяя ея понятіе о вншнемъ физическомъ соотношеніи вещей, и въ забот о ея здоровья.

Въ конц года былъ сдланъ о ней новый докладъ, изъ котораго я привожу слдующее извлеченіе:

Дошли до несомнннаго убжденія въ томъ, что она не видитъ ни малйшаго свта, не слышитъ ни единаго звука и никогда не упражняетъ чувство обонянія, если оно только еще у нея существуетъ. Итакъ, ее окружаютъ темнота и тишина могильныя. О красивыхъ видахъ, пріятныхъ звукахъ и запах у нея нтъ никакого понятія, тмъ не мене она счастлива и весела, какъ Божья птичка, и упражненіе ея умственныхъ способностей, или пріобртеніе новой мысли доставляютъ ей живое удовольствіе. Она никогда не ропщетъ, но весела и легкомысленна, какъ всякій ребенокъ. Она любитъ повеселиться, порзвиться, посмяться и пошалить, и когда она играетъ съ другими дтьми, то ея рзкій смхъ раздается всхъ громче.

Если она одна, то, повидимому, очень счастлива, когда съ нею ея вязанье, или шитье, и такъ можетъ проводить цлые часы, когда у ней нтъ никакого занятія, то она очевидно занимается воображаемымъ разговоромъ, или воспоминаніемъ полученныхъ впечатлній, считаетъ по пальцамъ или повторяетъ ручной азбукой заученное названіе новыхъ предметовъ. Въ одиночеств она повидимому размышляетъ, разсуждаетъ сама съ собой и доказываетъ себ разныя вещи, если она неврно изобразитъ слово своей правою рукой, то плутовское выраженіе на минуту пробжитъ по ея лицу, она засмется и лвою рукой легонько ударитъ правую, какъ бы поправляя ее. Въ продолженіе года она достигла большаго проворства въ употребленіи азбуки глухонмыхъ и изображаетъ слова и сужденія, которыя знаетъ, такъ быстро и ловко, что только люди привыкшіе къ этому языку могутъ услдить за ея пальцами.

Но какъ ни удивительна быстрота, съ которою она пишетъ свои мысли на воздух, еще боле удивительна точность, съ которою она читаетъ написанное другими. Взявъ руки говорящаго въ свои собственныя, она слдитъ за каждой новою буквой, за мыслью. Этимъ путемъ разговариваетъ она со своими слпыми товарищами, и ничто не можетъ ясне доказать силы ихъ мышленія, какъ встрчи между ними. Ибо если большой талантъ и искусство нужны для двухъ разговаривающихъ знаками — для изображенія ихъ мыслей и чувствъ — движеніями, тла и выраженіемъ лица, то какъ безъ сравненія представляется больше трудности, когда мракъ окружаетъ ихъ обоихъ и они оба не могутъ слышать ни единаго звука.

Когда Лора проходитъ по корридору съ протянутыми впередъ руками, то она узнаетъ всякаго, кого только встрчаетъ, и проходитъ мимо, сдлавъ знакъ, что она узнала, если же она встрчаетъ двочку своихъ лтъ, въ особенности одну изъ своихъ любимицъ, то на ея личик тотчасъ же появляется свтлая улыбка, начинается сплетеніе рукъ, ихъ ощупыванье и быстрый обмнъ мыслей крошечными пальчиками, скорое движеніе которыхъ точно передаетъ самыя сокровенныя мысли одного существа другому. И вопросы, и отвты, обмнъ радости и печали, поцлуи при разставаньи совершенно такіе, какъ и у другихъ дтей, обладающихъ всми пятью чувствами.

Черезъ полтора года посл ея отъзда изъ дому мать пришла навстить ее, и встрча ихъ была очень любопытна. Мать стояла нсколько времени съ глазами полными слезъ и глядла на свое несчастное дитя, которое, не зная о ея присутствіи, беззаботно играло въ комнат. Вдругъ Лора подбжала къ ней, начала ощупывать ея руки, платье, стараясь угадать, знакома ли она ей, но, не достигнувъ этого, она отвернулась отъ незнакомки, и бдная женщина не могла скрыть боли, которую почувствовала, видя, что собственное дитя не узнаетъ ее.

Она снова подозвала Лору и дала ей нитку бусъ, которыя она носила дома, дитя узнало нитку тотчасъ и съ большою радостью надла ее на шею и сказала мн, что она поняла, что нитка привезена изъ дому.

Мать попробовала приласкать ее, но Лора оттолкнула ее, предпочитая ей общество своихъ знакомыхъ дтей.

Другой предметъ, привезенный изъ дома, дали ей, и она повидимому очень заинтересовалась имъ, она еще разъ ощупала незнакомку и дала мн понять, что знаетъ, что она изъ Ганновера. Она переносила теперь ея ласки, но готова была удалиться при первомъ поданномъ знак. Жаль было смотрть на отчаяніе матери: хотя она и готова была къ тому, что ребенокъ не узнаетъ ее, но тяжелая дйствительность холоднаго равнодушія горячо любимаго ребенка слишкомъ больно подйствовала на сердце матери.

Немного погодя она опять приблизилась къ Лор, въ ум которой должно-быть промелькнуло смутное сознаніе, что это не постороннее для нея лице, она еще разъ, теперь очень внимательно, ощупала руки матери, поблднла, потомъ покраснла, надежда повидимому боролась съ сомнніемъ, и никогда волненіе не выражалось такъ сильно на человческомъ лиц, въ эту минуту тяжелой неизвстности мать привлекла ее къ себ и нжно поцловала, и вдругъ истина освтила умъ ребенка, недовріе и безпокойство исчезли съ лица и съ выраженіемъ неописанной радости бросилась она на грудь матери и горячо обняла ее.

Посл этого бусы были забыты, игрушки оставлены безъ вниманія, товарищи ея игръ, для которыхъ, минуту назадъ, она равнодушно покинула незнакомку, теперь напрасно старались оторвать ее отъ матери, и когда по данному мною знаку она, по привычк повиновенія, послдовала за мной, то видно было, что это ей тяжело. Она прижалась ко мн, какъ будто испуганная и удивленная, а когда черезъ минуту я снова подвелъ ее къ матери, то она прыгнула въ ея объятія и съ горячею радостью прижалась къ ней.

При разставаньи одинаково выказались и любовь, и пониманіе, и ршительность ребенка.

Лора проводила свою мать до двери, все время плотно къ ней прижавшись, пока он не дошли до порога, гд она остановилась и пощупала вокругъ себя, чтобъ узнать, кто находится около нея. Замтивъ сидлку, которую она очень любитъ, она схватила ее рукой, протягивая въ то же время другую руку къ матери, и такъ она простояла съ минуту, потомъ выпустила руку матери, поднесла платокъ къ глазамъ и, отвернувшись, рыдая, прижалась къ сидлк.

Въ предыдущихъ отчетахъ было замчено, что она распознаетъ разныя степени мышленія въ другихъ, и что она почти съ презрніемъ относится къ новичкамъ, если по истеченіи нсколькихъ дней замчаетъ слабость ихъ развитія. Эта черта характера особенно развилась въ ней за послдній годъ.

Она выбираетъ для себя друзей и товарищей между дтьми, которыя умютъ и могутъ лучше говорить съ ней, она видимо не любитъ быть съ глуповатыми, разв только если они могутъ оказаться полезными ея цлямъ, чмъ она видимо склонна пользоваться. Она беретъ надъ ними преимущество и заставляетъ ихъ прислуживать себ такъ, какъ она не можетъ заставить другихъ, и еще разными другими путями обнаруживаетъ она свое саксонское происхожденіе.

Она любитъ, чтобъ учителя обращали вниманіе и ласкали другихъ дтей, но не слишкомъ, а то она начинаетъ завидовать имъ и ревновать ихъ. Она желала бы имть свою долю — хотя не львиную, но все-таки большую, если же ей не даютъ этой доли, то она говоритъ: ‘мать моя будетъ меня любить’.

Наклонность къ подражанію до того у нея сильна, что она часто длаетъ вещи вовсе для нея непонятныя и которыя не могутъ доставить ей другаго удовольствія кром удовлетворенія страсти къ подражанію. Замчательно, что она иногда просиживаетъ цлые полчаса съ книгой передъ своими слпыми глазами, шевеля въ то же время губами, какъ это, она замчала, длаютъ другіе.

Однажды она вообразила, что кукла ея больна, и продлала надъ ней все, что длаютъ при уход за больными: давала ей лкарство, уложила ее въ постель и приставила бутылку съ горячей водой къ ея ногамъ, отъ души смясь все время. Когда я возвратился домой, она настояла на томъ, чтобъ я пошелъ посмотрть ея больную и пощупалъ бы у нея пульсъ, а когда я сказалъ, что кукл надо поставить на спину горчичникъ, то она чуть не закричала отъ восторга.

Ея чувства общительности и пріязни очень сильны, когда она сидитъ за работой или урокомъ рядомъ съ своими маленькими подругами, то она часто вскакиваетъ съ мста, чтобы поцловать ихъ съ нжностью, которую трогательно видть.

Когда она одна, то занимается и утшается, и выглядитъ совершенно довольной. Люди такъ склонны выражать свои мысли словами, что и Лора, сидя одна, часто выражаетъ свои мысли движеніемъ пальцевъ. Но только въ одиночеств она и бываетъ смирна, а какъ только догадается о присутствіи кого-либо въ комнат, то не успокоится до тхъ поръ, пока не сядетъ возл находящагося въ комнат, чтобы держать его руки и разговаривать съ нимъ знаками.

Въ ней пріятно видть неустанную жажду знанія и быстрое соображеніе соотношенія предметовъ между собой, а въ нравственномъ ея характер — постоянное довольство жизнью, ея ко всмъ довріе, сочувствіе къ страждущимъ, ея совстливость, правдивость и твердость.

Вотъ отрывки изъ простой, но интересной и нравоучительной исторіи Лоры Бридгманъ. Имя ея великаго друга и благодтеля, который написалъ это, докторъ Гоуэ. Не думаю, чтобы многіе, прочитавъ эту исторію, могли равнодушно относиться къ этому имени.

Дальнйшій разсказъ былъ напечатанъ докторомъ Гоуэ, начиная со времени того отчета, который я уже передалъ. Въ немъ описывается быстрота ея умственнаго развитія и ея успховъ въ продолженіе еще 12 мсяцевъ, и исторія ея доводится до конца прошлаго сорокъ перваго года.

Очень замчательно, что подобно тому, какъ мы часто разговариваемъ во сн, точно также и она часто разговариваетъ во сн, только не звуками, а письменно. И было замчено также, что когда ея сонъ не спокоенъ, то и жесты бываютъ неспокойны, неясны и слитны, подобно тому, какъ и мы въ такихъ случаяхъ неясно бормочемъ и шепчемъ слова.

Я открылъ ея дневникъ и увидалъ, что листы исписаны красивымъ круглымъ почеркомъ, но смыслъ написаннаго безъ толкованія былъ для меня непонятенъ.

Я сказалъ, что мн хотлось бы видть ее пишущей, и учительница, сидвшая возл нея, на ихъ язык велла ей подписать свое имя два или три раза.

Я замтилъ, что во время писанія она все слдила лвою рукой за правой, которою, разумется, держала перо. Ни у одной буквы не было ничего лишняго, она писала свободно и прямо.

Она еще не знала о присутствіи постороннихъ, но когда господинъ, бывшій со мною, взялъ ее за руку, то она тотчасъ же написала его имя на ладони своей учительницы. Чувство осязанія у нея теперь такъ хорошо развито, что разъ познакомившись съ кмъ-либо, она узнаетъ это лицо даже спустя нкоторое время. Господинъ этотъ бывалъ здсь очень рдко и не видалъ Лору нсколько мсяцевъ. Мою руку она тотчасъ же оттолкнула, какъ всегда длаетъ съ незнакомыми, но руку моей жены она удержала съ видимымъ удовольствіемъ, поцловала ее и ощупала ея платье съ женскимъ любопытствомъ.

Она была весела и выказала много невинной игривости въ разговор съ своей учительницей. Было невыразимо-пріятно видть ея восторгъ, когда она узнала, въ свшей возл нея слпой двочк, одну изъ своихъ подругъ. Лора производила какой-то грустный звукъ, который было больно слышать, но когда ея учительница дотронулась ей до губъ, то она сейчасъ же перестала, улыбнулась и нжно ее поцловала.

Передъ этимъ я былъ въ другой комнат, гд множество слпыхъ мальчиковъ качалось, лазило и играло. Вс они закричали, какъ только-что мы вошли: ‘Посмотрите на меня, мистеръ Гартъ! Пожалуйста поглядите на меня!’ — выражая этими восклицаніями заботу, особенно присущую слпымъ, чтобы глядли на ихъ маленькія быстрыя ножки.

Между ними находился улыбающійся мальчуганъ, который стоялъ отдльно отъ другихъ и занимался гимнастическими упражненіями рукъ. Занятіе это доставляло ему большое удовольствіе, особенно когда, размахивая правою рукой, онъ задвалъ какого-нибудь другаго мальчика.

Подобно Лор Бридгманъ, онъ былъ слпъ, глухъ и нмъ.

Разсказъ доктора Гоуэ о первоначальномъ образованіи этого мальчика до того поразителенъ и иметъ такую связь съ Лорой Бридгманъ, что я не могу удержаться, чтобы не сообщить читателю краткаго извлеченія изъ этого разсказа.

——

Имя его Оливеръ Казуэлль. Ему 13 лтъ. До трехъ лтъ и четырехъ мсяцевъ онъ обладалъ всми чувствами. Около четырехъ лтъ у него сдлалась скарлатина, мсяцъ спустя онъ оглохъ, потомъ ослпъ, а черезъ шесть мсяцевъ сдлался нмъ. Что онъ страдалъ отъ потери языка, очевидно было изъ того, что первое время онъ часто рукой трогалъ губы говорившихъ, а затмъ дотрогивался и до своихъ, какъ бы желая убдиться въ томъ, точно ли он у него есть.

Его жажда знанія,— говорилъ докторъ Гоуэ,— проявилась тотчасъ же по его вступленіи въ заведеніе, во внимательномъ изслдованіи каждаго предмета, который онъ могъ или ощупать, или понюхать, въ своемъ новомъ помщеніи. Жесты его были выразительны и строго подходящи къ естественному языку, на которомъ онъ нкогда говорилъ. Онъ умлъ подобно каждому человку смяться, плакать, вздыхать, цловаться. Благодаря его способности подражанія, были понятны нкоторые аналогическіе жесты: напримръ,для обозначенія движенія лодки онъ длалъ рукой плавные жесты туда и сюда, для обозначенія движенія колесъ онъ вертлъ рукой и т. д. Прежде всего его слдовало отучить отъ этихъ движеній и научить только правильнымъ знакамъ глухо-нмыхъ. Пользуясь опытностью, полученною мною въ другихъ подобныхъ же этому случаяхъ, я пропустилъ нсколько первоначальныхъ степеней, которые до сихъ поръ употреблялъ, и началъ прямо съ ручной азбуки. Для этого, взявъ нсколько предметовъ съ короткими названіями, какъ ключь, чашка и другіе, и Лору въ свидтели, я слъ и взялъ об его руки, въ одну изъ нихъ я далъ ему ключь и своей собственною рукой изобразилъ данное слово. Онъ внимательно ощупалъ мои руки и потомъ старался перенять мои дйствія. Черезъ нсколько минутъ онъ сталъ одною рукой слдить за движеніями моихъ пальцевъ, а другою старался изобразить ихъ движенія, весело смясь всякій разъ, какъ онъ успвалъ въ своихъ попыткахъ. Лора была тутъ же, заинтересованная до волненія. Оба они представляли странное зрлище: лицо ея пылало и было полно напряженія, пальцы ея внимательно слдили за нами, однако настолько легко, что не могли мшать намъ, а Оливеръ стоялъ, внимательно наклонивъ голову немного на бокъ, лвою рукой держась за мою руку и протянувъ правую. При каждомъ моемъ движеніи на лиц его выражалось напряженное вниманіе. Подражая мн, онъ улыбался, когда думалъ, что понялъ, въ чемъ дло, и наконецъ улыбка переходила въ радостный смхъ въ минуту окончательнаго достиженія цли, тогда я гладилъ его по голов, а Лора ласково хлопала его по плечу, радостно прыгая на мст. Въ полчаса онъ выучилъ боле полдюжины буквъ и повидимому былъ въ восторг отъ своего успха, но потомъ его вниманіе стало ослабвать, и я отпустилъ его играть. Было очевидно однако, что онъ просто подражалъ движеніямъ моихъ пальцевъ и клалъ руку на ключь и чашку, какъ на части этого механическаго почти занятія, онъ не понималъ связи между буквами и названіями предметовъ. Когда онъ довольно наигрался, я снова взялъ его къ столу и онъ снова бодро принялся за дло. Скоро выучился онъ длать буквы къ слову ключь, перо, и такъ какъ я нсколько разъ давалъ ему предметъ въ руки, то онъ наконецъ понялъ связь буквъ и словъ. Это было ясно видно изъ того, что когда я складывалъ слово перо, чашка, ключь, то онъ подавалъ мн эти самые предметы. Усмотрніе связи у него не сопровождалось тмъ яркимъ лучомъ сознанія и тою радостью, какъ это было съ Лорой. Затмъ я поставилъ вс предметы на столъ и самъ нсколько отошелъ отъ него съ дтьми, пальцами Оливера я изобразилъ слово ключъ, на что Лора пошла и принесла его со стола, потомъ пальцами же Оливера я изобразилъ слово хлбъ и черезъ минуту Лора принесла ему кусокъ хлба: онъ понюхалъ его, поднесъ къ губамъ и, тряхнувъ головой съ самымъ знающимъ видомъ, подумалъ съ минуту, а затмъ расхохотался, какъ бы говоря: ‘ага! Я понимаю, что изъ этого можетъ что-нибудь и выйти’. Теперь стало ясно, что у него были и способности, и наклонности къ ученію, что онъ могъ получить образованіе, но только нуждался въ тщательномъ, постоянномъ наблюденіи. Вслдствіе этого, не сомнваясь больше въ его быстрыхъ успхахъ, я и сдалъ его на руки опытному учителю.

——

Правъ этотъ джентльменъ, называя восхитительною минуту, въ которую показался первый проблескъ теперешняго состоянія Лоры, разумъ которой до тхъ поръ былъ погруженъ въ полный мракъ. Въ продолженіе всей жизни эта минута будетъ для него источникомъ чистаго, неувядаемаго счастья и утшенія.

Привязанность, существующая между обоими — учителемъ и воспитанницей, такъ же далека отъ обыкновенныхъ привязанностей, какъ и обстоятельства, при которыхъ она развилась, далеки отъ обыденныхъ случаевъ жизни. Онъ занятъ теперь изобртеніемъ новыхъ средствъ для сообщенія Лор дальнйшихъ знаній и мысли о Великомъ Творц вселенной, гд для нея хотя темно и безмолвно, но гд она тмъ не мене находитъ счастье и веселье.

Вы, которые имете очи и — не видите, имете уши и — не слышите, вы, какъ лицемры и фарисеи, принимающіе на себя видъ постящихся, учитесь веселости и тихому довольству у глухихъ, нмыхъ и незрячихъ! Самозванцы-святые, съ мрачнымъ челомъ! это, лишенное очей, ушей и голоса, дитя можетъ дать вамъ урокъ, которымъ вамъ не мшало бы воспользоваться.

Дайте ея бдной ручк прикоснуться къ ранамъ вашего сердца, ибо въ ея цлебномъ прикосновеніи есть нчто общее съ Великимъ Господомъ, заповди котораго вы толкуете ложно, слова котораго вы искажаете!

Въ то время, какъ я вставалъ, чтобы выйти изъ комнаты, хорошенькій маленькій ребенокъ, одного изъ служащихъ здсь, бросился на встрчу своему отцу. Въ эту минуту ребенокъ зрячій такъ же больно на меня подйствовалъ, какъ два часа тому назадъ подйствовалъ на меня видъ слпаго мальчика. Ахъ, какую противоположность представляла свтлая, блестящая картина природы съ тою темнотой, въ которую заключено столько молодыхъ существъ!

——

Въ Южномъ Бостон, какъ эта часть города называется, въ мстности нарочно для этого отведенной, построено нсколько благотворительныхъ заведеній. Одно изъ нихъ — больница для умалишенныхъ, прекрасно содержимая на основаніи просвщенныхъ правилъ милосердія, которыя 20 лтъ назадъ были бы названы боле чмъ еретичными и которыя съ такимъ успхомъ были приложены къ длу въ нашемъ пріют для убогихъ въ Гонуэлл.

‘Выказывайте довріе даже и умалишеннымъ’, сказалъ тамошній докторъ въ то время, какъ мы шли по корридорамъ, окруженные гуляющими на свобод сумасшедшими. О тхъ, которые сомнваются въ этомъ правил, если только существуютъ такіе люди, я скажу, что они не боле какъ помшанные.

Каждое отдленіе этого заведенія иметъ форму длинной залы, или галлереи, съ расположенными по обимъ ея сторонамъ спальнями паціентовъ. Въ этой зал они работаютъ, читаютъ, играютъ въ кегли и разныя другія игры, а когда погода не позволяетъ идти гулять, то проводятъ день вс вмст. Въ одной изъ этихъ комнатъ, какъ будто это такъ и слдовало, среди множества помшанныхъ женщинъ, брюнетокъ и блондинокъ, тихо сидли жена доктора и еще одна лэди съ двумя дтьми. Не трудно было видть, что присутствіе ихъ здсь имло благодтельное вліяніе на паціентовъ, столпившихся вокругъ нихъ.

Прислонясь головой къ камину, съ необыкновеннымъ выраженіемъ достоинства, сидла тутъ пожилая дама, разряженная до нельзя. Особенно много украшеній было у нея на голов, волосы были усяны кусочками газа, полотна, лоскутками бумаги, обрывками лентъ и бантиками до того, что голова ея походила на птичье гнздо. Она вся сіяла поддльными брилліантами, носила золотые очки и при нашемъ вход въ комнату опустила на колни старую испачканную газету, гд, я думаю, читала о своемъ собственномъ представленіи къ какому-нибудь иностранному двору.

Взявъ меня за руку и приблизившись къ этому фантастическому существу, которому всякое слово, сказанное тихо, казалось подозрительнымъ, докторъ сказалъ громко: ‘Эта лэди — хозяйка этого замка, сэръ! Онъ принадлежитъ ей и никому другому не можетъ быть до него дла. Это большое помщеніе, какъ вы видите, и нуждается въ большомъ количеств слугъ. Вы понимаете, что лэди живетъ очень роскошно. Она такъ добра, что принимаетъ меня, а моей жен и семь позволила даже здсь поселиться, за что мы ей несказанно благодарны. Она очень любезна, какъ видите (на это сумасшедшая снисходительно кивнула головой) и доставляетъ мн удовольствіе, позволивъ представить ей васъ: — Джентльменъ изъ Англіи, мадамъ, только-что пріхавшій изъ Англіи посл очень бурнаго перезда, мистеръ Диккенсъ!… Хозяйка дома, сэръ!’

Мы обмнялись самыми важными поклонами, а затмъ я и докторъ пошли дальше. Остальныя сумасшедшія женщины, казалось, поняли шутку и очень забавлялись ею. Родъ сумасшествія каждой былъ мн объясненъ тмъ же путемъ, и мы оставили ихъ въ очень веселомъ настроеніи.

Такимъ образомъ дйствій устанавливается между докторомъ и паціентами не только полное довріе касательно рода и объема ихъ галлюцинацій, но представляется также и возможность уловить минуту полнаго сознанія паціента и тогда выказать ему пунктикъ его помшательства въ самомъ нескладномъ и смшномъ вид.

Въ этомъ пріют, за обдомъ, передъ приборомъ каждаго паціента кладутся и вилки и ножи, и посреди стола сидитъ съ ними джентльменъ, образъ дйствія котораго я только-что описалъ. За обдомъ только его нравственное вліяніе мшаетъ самымъ буйнымъ изъ нихъ зарзать другъ друга и это нравственное вліяніе весьма сильно и сдерживаетъ умалишенныхъ гораздо боле, чмъ горячечная рубашка, разныя путы и оковы, изобртенныя невжествомъ, предразсудками и жестокостью.

Въ рабочемъ отдленіи каждый паціентъ снабженъ всмъ нужнымъ для своего мастерства, какъ и вполн здоровый человкъ. Въ саду и на ферм они работаютъ заступомъ, граблями и кирками.

Для доставленія себ развлеченія они гуляютъ, бгаютъ, удятъ рыбу, читаютъ и катаются въ нарочно для того заведенныхъ экипажахъ. Они устроили у себя общество шитья платьевъ для бдныхъ и у этого общества бываютъ свои засданія и собранія, которыя ведутся весьма чинно и никогда не оканчиваются дракой, какъ это случается у людей въ полномъ разсудк.

Вс эти занятія разсяваютъ ихъ раздражительность, которая въ противномъ случа выразилась бы на нихъ самихъ, на ихъ платьяхъ и мебели. Они веселы, тихи и здоровы.

Разъ въ недлю у нихъ бываетъ балъ, докторъ, его семья и вс служащіе при заведеніи принимаютъ въ немъ дятельное участіе.

Танцы и марши исполняются подъ веселые звуки фортепіано, а для доставленія публик еще большаго удовольствія какой-нибудь джентльменъ, или лэди поютъ псню, которая не переходитъ въ крики и вопли, какъ можно бы было ожидать.

Для этихъ празднествъ они сходятся очень рано: въ восемь часовъ подаютъ имъ прохладительный напитокъ, а въ девять уже все кончается. Во всемъ, что они длаютъ, видны изысканная вжливость и хорошее воспитаніе,— берутъ примръ съ доктора.

Какъ и всякія другія собранія, эти балы даютъ дамамъ на нсколько дней много темъ для разговоровъ, а мужчины такъ заботятся о томъ, чтобъ отличиться на бал, что многіе изъ нихъ стараются пріобрсти граціозную походку и часто упражняются въ танцахъ.

Одна изъ главныхъ чертъ этой системы обращенія съ умалишенными заключается въ поощреніи, даже между этими несчастными, благопристойнаго самоуваженія. Эта черта преобладаетъ и во всхъ другихъ учрежденіяхъ Южнаго Бостона.

Вотъ, что наприм., написано на стнахъ того отдленія дома трудолюбія, куда принимаются безпомощные нищіе: ‘Самообладаніе, спокойствіе и миръ душевный суть блаженство’. Не предполагается и не считается за нчто ршенное, что вс поступающіе сюда люди непремнно порочны, передъ глазами которыхъ необходимо выставить угрозы и строгія ограниченія. Внутри… какъ и слдуетъ, все очень просто, но удобно устроено. Заведеніе это даетъ кровъ и пристанище несчастнымъ и этимъ благодяніемъ сразу обезпечиваетъ ихъ признательность и хорошее поведеніе. Вмсто длинныхъ залъ, въ которыхъ бы томилось, дрожало и притуплялось множество людей, зданіе раздлено на отдльныя, свтлыя и съ чистымъ воздухомъ комнаты, въ нихъ и живутъ бдняки. У нихъ является возможность и побужденіе устроить эти комнаты какъ можно покойне и пристойне. Я не помню здсь ни одной комнаты, которая бы не была чиста и прибрана, съ цвтами на окн, съ какими-нибудь украшеніями на полк, съ картинками на стн, или даже съ деревянными часами за дверью.

Сироты и маленькія дти находятся въ отдльномъ зданіи отъ перваго, но которое составляетъ часть того же учрежденія. Нкоторыя дти до того малы, что ступеньки лстницы сдланы самыхъ крошечныхъ размровъ для ихъ маленькихъ шажковъ. Стульчики и столики ихъ очень любопытны и имютъ видъ мебели сдланной для куколъ.

Мн также понравились здсь надписи на стнахъ. Смыслъ ихъ легкопонимался и запоминался: ‘Любите другъ друга’, ‘Богъ помнитъ самое ничтожное изъ своихъ твореній’ — и другія нравоученія въ этомъ род. Книги и занятія маленькихъ воспитанниковъ были приспособлены къ ихъ возрасту и пониманію. Когда мы прослушали ихъ уроки, нсколько двочекъ спли намъ миленькую псенку.

Затмъ мы осмотрли ихъ спальни, гд все было и удобно, и хорошо. Должно прибавить, что вс наставники какъ нельзя боле подходили къ духу заведенія.

При дом трудолюбія находится больница, содержимая въ большомъ порядк. Въ зданіи была лишь одна ошибка, свойственная всмъ домамъ Америки, а именно — огромная пылающая печь, способная испортить самый чистый воздухъ.

По сосдству находятся еще два заведенія для мальчиковъ. Одно называется ‘Бостонская школа’. Она предназначена для бдныхъ мальчиковъ, которыми некому заняться, ихъ берутъ просто съ улицъ и отсылаютъ сюда. Другое называется ‘Исправительное заведеніе для юныхъ преступниковъ’. Оба заведенія помщаются въ одномъ и томъ же дом, но мальчики никогда не встрчаются другъ съ другомъ.

Когда я взошелъ въ школу, мальчики были въ класс и бойко и правильно отвчали на вопросы подобные слдующимъ: ‘гд Англія, далеко ли она, какъ велико ея населеніе, какой въ ней образъ правленія?’ и т. д. Они спли намъ псню съ соотвтствующими движеніями при выраженіяхъ: ‘вотъ какъ онъ сетъ’, ‘вотъ какъ онъ хлопаетъ въ ладоши’. Это было для нихъ занимательно и въ то же время пріучало ихъ дйствовать дружно, всмъ за-разъ. Имъ преподавали повидимому прекрасно, а кормили ихъ еще лучше, ибо боле краснощекихъ и сытыхъ мальчиковъ я никогда не видалъ.

У юныхъ преступниковъ не было такихъ пріятныхъ лицъ и между ними было много цвтныхъ {Краснокожихъ, негровъ, мулатовъ.}. Сперва я видлъ ихъ за работой (плетенье корзинъ и шляпъ изъ пальмовыхъ листьевъ), потомъ въ школ, гд они спли гимнъ въ честь свободы, но мн кажется, что это слишкомъ грустное и странное пніе для заключенныхъ. Эти мальчики раздлены на четыре класса и каждый классъ отмченъ особой повязкой на рук. При вступленіи новичка его помщаютъ въ низшій классъ, откуда хорошимъ поведеніемъ и стараніемъ онъ можетъ достигнуть и перваго, старшаго класса. Цль этого учрежденія — исправлять преступниковъ твердыми, но кроткими мрами. Въ нихъ развиваютъ трудолюбіе, которое одно только можетъ доставить имъ счастье и вернуть ихъ на истинный путь, если они уже успли свернуться, ибо только трудолюбіе можетъ вырвать ихъ изъ разврата и сдлать этихъ кающихся гршниковъ полезными членами общества.

Со всхъ точекъ зрнія, по всмъ правиламъ человколюбія и благоразумія, важность этого заведенія не можетъ подлежать сомннію.

Еще одно заведеніе завершаетъ собою число благотворительныхъ заведеній въ Южномъ Бостон: это — домъ исправленія преступниковъ, гд на всхъ, въ немъ заключенныхъ, налагается строгое молчаніе, но гд они пользуются тмъ не мене всми удобствами и имютъ утшеніе въ томъ, что видятъ другъ друга и работаютъ вмст. Эта улучшенная система тюремной дисциплины, введенная въ Англіи, оказалась успшной и въ Америк.

Америка, какъ молодое и не черезчуръ густо населенное государство, иметъ во всхъ своихъ тюрьмахъ то преимущество, что можетъ найдти полезную работу для своихъ арестантовъ, тогда какъ у насъ, въ Англіи, предубжденіе противъ работы арестантовъ очень сильно и почти непреодолимо.

Но уже и въ Соединенныхъ Штатахъ принципъ соревнованія труда арестанта съ трудомъ свободнымъ нашелъ себ противниковъ, число которыхъ, повидимому, уменьшаться съ годами не будетъ.

Работа идетъ въ полномъ молчаніи,— бдительный присмотръ длаетъ невозможнымъ разговоръ между заключенными. Только шумъ и стукъ станковъ, молотковъ и топоровъ даютъ имъ возможность обмняться изрдка двумя-тремя словами, такъ какъ они работаютъ на близкомъ разстояніи другъ отъ друга. Поститель не можетъ сразу распознать, что это тюрьма, видя работу, исполняемую какъ и во всякомъ другомъ мст.

Осматривая американскія тюрьмы и исправительныя заведенія, я никакъ не могъ поврить, что это дйствительно тюрьмы и мста наказаній, и до сихъ поръ еще предлагаю себ вопросъ: въ самомъ ли дл такой образъ дйствія иметъ мудрое основаніе. Надюсь, не будетъ недоразумнія въ томъ, что я говорю и въ чемъ я принимаю горячее участіе. Я такъ же мало склоненъ къ болзненному чувству, заставляющему всякаго лицемрить, лгать, или по газетамъ сочувствовать знаменитымъ преступникамъ, какъ и къ оправданію старыхъ англійскихъ обычаевъ относительно уголовныхъ преступленій и тюрьмы, существовавшихъ у насъ даже въ царствованіе третьяго короля, Георга III, и длавшихъ Англію одной изъ самыхъ жестокихъ и кровожадныхъ странъ свта. Въ то же время я знаю, какъ и вс люди знаютъ, или должны бы были знать, что тюремная дисциплина составляетъ предметъ большой важности для всякаго государства и что въ данномъ случа Америка выказала много мудрости въ выработк своихъ системъ. Однако, я не могу не сказать, что наша система, несмотря на нкоторые недостатки, иметъ и преимущества надъ американскою системой {Въ Лондон есть дв тюрьмы, устроенныя на началахъ еще боле гуманныхъ, чмъ въ Америк, одна изъ нихъ называется Tothill Fields Bridewell, другая Middlesex-House of Correction.}.

Исправительный домъ, вовлекшій меня въ это замчаніе, не окруженъ стной, подобно другимъ тюрьмамъ, но огороженъ частоколомъ, на подобіе устроенныхъ для слоновъ, которые мы видимъ на картинкахъ. Платье у арестантовъ опредленнаго цвта. Т изъ нихъ, которые присуждены къ тяжкимъ работамъ, занимаются дланіемъ гвоздей и рзкой камня. Когда я былъ тамъ, то низшій разрядъ арестантовъ трудился надъ отдлкой камня для постройки новой таможни. Они разрзывали его ловко и проворно, несмотря на то, что мало кто изъ нихъ зналъ это ремесло до своего поступленія туда.

Женщины были заняты шитьемъ платьевъ для Нью-Орлеана и южныхъ штатовъ. Он исполняли свою работу молча, какъ и мужчины, и, какъ у послднихъ, у нихъ были особые надзиратели, кром того, къ нимъ часто входятъ, нарочно назначенные для этого, тюремные офицеры.

Приспособленіе къ кухн, къ стирк и одежд то же, что и у насъ, но спальни американскихъ арестантовъ отличаются отъ спаленъ нашихъ.

Въ центр обширной площади, освщенной со всхъ четырехъ сторонъ окнами, находятся пять ярусовъ каморокъ, помщенныхъ одна надъ другой, передъ каждымъ ярусомъ сдланы легкія желзныя галлереи, на которыя входятъ по такимъ же желзнымъ лстницамъ, за исключеніемъ перваго этажа, къ которому нтъ лстницы.

Сзади нихъ находятся, обращенные къ противоположной стн, пять соотвтственныхъ этажей, такъ что если предположить, что арестанты заперты въ каморкахъ, то офицеръ, стоящій спиной къ стн, сразу видитъ половину изъ нихъ, между тмъ какъ другую половину точно такъ же другой офицеръ наблюдаетъ съ другой стороны. Бгство для арестанта изъ такой каморки положительно невозможно.

Обдъ свой арестанты ежедневно получаютъ черезъ кухонное окно, и затмъ каждый изъ нихъ несетъ свою порцію, къ себ въ каморку, гд ихъ запираютъ на цлый часъ съ тою цлью, чтобъ арестантъ лъ въ одиночеств.

Вообще устройство тюрьмъ, какъ очень хорошее, поразило меня, и я надюсь, что новая тюрьма въ Англіи будетъ построена по этому плану.

Въ этой тюрьм не держатъ оружія, такъ какъ, благодаря прекрасному веденію дла, въ немъ не представляется надобности.

Таковы благотворительныя учрежденія въ Южномъ Бостон, гд несчастныхъ или развращенныхъ гражданъ заботливо учатъ обязанностямъ къ Богу и ближнему и окружаютъ всми разумными средствами для удобства и счастія, какія только доступны въ ихъ положеніи, къ нимъ относятся какъ къ членамъ одной человческой семьи, какъ бы убоги и несчастны они ни были, на нихъ дйствуютъ не силой, а преимущественно обращаются къ ихъ чувству.

Я описалъ эти учрежденія довольно пространно во-первыхъ потому, что они стоили подробнаго описанія, а во-вторыхъ потому, что, за неимніемъ у себя подобныхъ, мн остается лишь восхищаться чужими, въ надежд, что они послужатъ примромъ для нашихъ. Отчетомъ этимъ, сдланнымъ съ хорошимъ намреніемъ, я желалъ передать читателямъ хотя одну сотую долю того удовольствія, которое я испытывалъ, когда осматривалъ все мною здсь описанное.

——

Англичанину, привыкшему къ обычаямъ Вестминстера Галла, американское судопроизводство покажется страннымъ. За исключеніемъ верховнаго суда въ Вашингтон, гд судьи носятъ особую черную одежду, нтъ нигд ничего подобнаго парику и мантіи, соединеннымъ съ англійскимъ правосудіемъ. Юристы и судьи (здсь нтъ мелкихъ подраздленій, какъ въ Англіи) не отдлены ничмъ отъ своихъ кліентовъ и устраиваются въ суд настолько удобно, насколько это позволяютъ обстоятельства. Свидтели сидятъ почти-что въ публик и, войдя во время засданій, трудно бываетъ отличить ихъ отъ зрителей. Точно также трудно отыскать глазами преступника, ибо этотъ джентльменъ, находясь между лучшими украшеніями суда, или шепчется съ своимъ адвокатомъ, или же перочиннымъ ножомъ передлываетъ старое перо на новую зубочистку.

При моемъ посщеніи суда въ Бостон я не могъ не замтить его особенностей. Меня удивило также, что адвокатъ спрашивалъ свидтелей сидя. Но замтивъ, что онъ одинъ, безъ помощника, вслдствіе чего самъ записываетъ отвты, я сообразилъ, что отсутствіемъ этихъ формальностей сокращаются расходы по веденію дла. Здсь ясно и полно выражено право народа присутствовать и принимать участіе въ длахъ всякаго общественнаго учрежденія. Нтъ здсь угрюмыхъ привратниковъ, предлагающихъ свои услуги за шести-пенсовую монету, нтъ здсь, я въ этомъ вполн увренъ, и разнаго рода невжливыхъ слугъ. Ничего національнаго не выставляется за деньги и ни одинъ общественный дятель не показывается какъ рдкость. За послднее время мы стали подражать въ этихъ отношеніяхъ американцамъ,— надюсь, что мы и будемъ продолжать такъ.

Въ гражданскомъ суд разбиралось дло о какихъ-то поврежденіяхъ и несчастномъ случа на желзной дорог. Свидтели были спрошены и адвокатъ обратился къ судьямъ. Этотъ ученый господинъ (подобно многимъ своимъ англійскимъ собратьямъ) былъ очень многорчивъ и имлъ замчательную способность повторять сто разъ одно и то же. Я слушалъ его съ четверть часа, посл чего вышелъ изъ суда безъ малйшаго пониманія сути дла, и вдругъ я почувствовалъ какъ будто я дома.

Въ каморк преступника, въ ожиданіи допроса по длу кражи, сидлъ мальчикъ. Вмсто того, чтобы посадить его въ общую тюрьму, его отошлютъ въ Южный Бостонъ, гд его научатъ какому-нибудь полезному ремеслу, а co-временемъ помстятъ подмастерьемъ къ какому-нибудь хозяину. Итакъ, онъ можетъ еще исправиться и сдлаться достойнымъ членомъ общества.

Я вовсе не поклонникъ нашихъ судебныхъ формальностей и нкоторыя изъ нихъ кажутся мн просто смшными, но тмъ не мене я думаю, что Америка зашла слишкомъ далеко въ своемъ желаніи отбросить вс нелпости и злоупотребленія старой системы, и что было бы не лишнимъ, особенно въ такомъ городк, гд вс другъ друга знаютъ, отдлить публику отъ самаго суда барьеромъ. Судопроизводство должно всмъ, и высшимъ и низшимъ, внушать къ себ извстное уваженіе. Здшнія же положенія были, вроятно, основаны на томъ, что кто такъ сильно участвуетъ въ самомъ составленіи законовъ, разумется, долженъ бы былъ и уважать ихъ, но на дл вышло не такъ, ибо никто лучше американскихъ судей не знаетъ, что въ случаяхъ большаго народнаго волненія законъ оказывается совершенно безсильнымъ.

Бостонское общество чрезвычайно вжливо, любезно и отличается хорошимъ воспитаніемъ. Дамы удивительно красивы. Воспитаны он такъ же, какъ и наши, не лучше и не хуже. Мн разсказывали о нихъ удивительныя исторіи, но я имъ не довряю. Синіе чулки между бостонскими дамами также есть, и такія дамы стараются казаться учеными боле, чмъ это на самомъ дл. Есть здсь и евангелическія дамы, привязанность которыхъ къ обрядамъ религіи и отвращеніе къ театру примрны. Женщинъ съ страстью посщать лекціи можно найти здсь во всхъ сословіяхъ и положеніяхъ. Каедра иметъ большое значеніе въ город, въ которомъ, подобно Бостону, преобладаетъ провинціальная жизнь. Виды развлеченій, существующихъ въ Бостон, слдующіе: зала для чтенія лекцій, церковь и часовня. Въ церковь, часовню и залу чтенія лекцій дамы стекаются во множеств.

Гд религія составляетъ убжище, куда всегда можно удалиться отъ скучнаго однообразія домашней жизни, тамъ скоре придутся по нраву паств т пастыри, которые строже. Тамъ будутъ боле уважать и цнить тхъ пастырей, которые всего боле устилаютъ путь терніемъ, а тхъ, которые всего боле говорятъ о трудности достиженія небеснаго блаженства, будутъ непремнно считать предназначенными для этого блаженства, хотя трудно сказать, какимъ путемъ разсужденія приходятъ люди всегда и везд къ такому ршенію вопросовъ. Что касается до другаго источника удовольствій — лекцій, то он имютъ преимущество быть всегда чмъ-то новымъ. Лекціи такъ поспшно читаются одна за другой, что вовсе не запоминаются, и курсъ ихъ одного мсяца можетъ быть смло повторенъ въ слдующемъ мсяц съ тою же прелестью новизны и занимательности для слушателей.

Изъ всего существующаго въ Бостон, вмст взятаго, выросла секта философовъ, называемыхъ трансценденталистами. Спросивъ, что означало это названіе, я узналъ, что все непонятное могло быть названо трансцендентальнымъ. Не найдя утшенія въ такомъ объясненіи, я опятъ сталъ распрашивать и наконецъ узналъ, что трансценденталистами зовутся послдователи моего друга, мистера Карлейля, или, лучше сказать, послдователи его послдователя, мистера Ральфа Уальдо Эмерсона. Этотъ джентльменъ написалъ книгу ‘Опытовъ’, въ которой между многимъ воображаемымъ и фиктивнымъ (если онъ извинитъ меня за выраженіе) есть много правдиваго и мужественнаго, честнаго и смлаго. Трансцендентализмъ иметъ много причудъ (а какая школа ихъ не иметъ?), но у него, несмотря на эти причуды, есть много и достоинствъ, и еслибъ я былъ бостонецъ, то, думаю, былъ бы трансценденталистомъ.

Единственный проповдникъ, котораго я слышалъ въ Бостон, былъ мистеръ Тэдоръ, обращался онъ большею частью къ матросамъ,— самъ нкогда былъ морякомъ. Въ одной изъ узкихъ, старыхъ приморскихъ улицъ я отыскалъ его часовню съ синимъ, весело разввающимся, флагомъ на крыш.

Въ галлере противъ каедры были віолончель, скрипка и маленькій хоръ, составленный изъ мальчиковъ и двочекъ. Проповдникъ былъ уже на возвышенной каедр, украшенной нсколько театрально. Это былъ человкъ лтъ пятидесяти, съ рзкими чертами лица, изборожденнаго глубокими морщинами, съ темными волосами и съ строгими, проницательными глазами.

Служба началась гимномъ, за которымъ послдовала тутъ же сложенная молитва. Недостатокъ ея заключался въ частыхъ повтореніяхъ, всегда случающихся въ такихъ молитвахъ, но она была проста и понятна, дышала любовью къ ближнему и милосердіемъ, что не всегда составляетъ отличительную черту подобныхъ обращеній къ Богу. Посл этого священникъ на текстъ изъ Священнаго Писанія сказалъ проповдь. Онъ повертывалъ текстъ во вс стороны, но всегда остроумно, съ грубымъ краснорчіемъ, хорошо подходившимъ къ пониманію его слушателей. Если я не ошибаюсь только, онъ изучилъ ихъ вкусы и пониманіе гораздо лучше, чмъ изложеніе своихъ доводовъ. Изображенія его были картинны и иногда замчательно хороши, море и моряки преимущественно составляли ихъ содержаніе. Онъ говорилъ имъ объ этомъ ‘славномъ человк, лорд Нельсон’, и о Коллингвуд. Иногда, подобно Джону Бёньяну, онъ бралъ свою большую Библію подмышку и ходилъ взадъ и впередъ по своей каедр, пристально глядя въ то же время на все собраніе. Проповдь его преимущественно состояла изъ разныхъ отрывковъ, сильныхъ выраженій, шаганій по каедр, размахиванья рукъ, пониженія и повышенія голоса.

Несмотря на странности проповди, мысль ея мн понравилась. Онъ вселялъ въ своихъ слушателей мысль о томъ, что религія состоитъ не въ однихъ только обрядахъ, и предостерегалъ ихъ, чтобъ они не очень надялись на милосердіе Божіе, а старались бы и сами о спасеніи своей души.

Передавъ читателю все, что я видлъ въ Бостон, мн остается лишь сказать нсколько словъ объ обычаяхъ жителей.

Обыкновенный часъ обда — два часа, званый обдъ бываетъ въ пять часовъ, а ужинаютъ рдко позже одиннадцати. Вообще въ такихъ сборищахъ, какъ званый обдъ, я нашелъ мало отличія Бостона отъ Лондона, разв только то, что здсь вс держатъ себя нсколько развязне, разговоры громче, общество веселе и, вообще, церемоній меньше.

Въ Бостон два театра хорошаго размра и хорошей постройки, но посщаются они мало.

Въ гостиницахъ нтъ особыхъ комнатъ для куренія, но въ большой зал съ каменнымъ поломъ по вечерамъ вс собираются, курятъ, разговариваютъ и смются. Здсь же иностранецъ знакомится съ джинслингомъ, коктэлемъ, сангари, миндъ-джулепомъ, тиберъ-дудлемъ и другими рдкими напитками. Въ гостиниц много нахлбниковъ, и женатыхъ и холостыхъ, за ду и ночлегъ они платятъ понедльно.

Общій столъ сервируется очень роскошно и въ красивой зал. Число человкъ, садящихся за столъ, часто измняется — отъ одного человка доходитъ до ста и больше.

Завтракъ и обдъ возвщаются оглушительными ударами молотка въ металлическій кругъ. Стукъ этотъ раздается по всему дому и весьма сильно разстроиваетъ нервы иностранцевъ. Общій столъ существуетъ и для однхъ дамъ, и для однихъ мужчинъ.

Въ нашей отдльной комнат скатерть постилалась не иначе, какъ съ огромнымъ стекляннымъ блюдомъ по средин, неизвстно для какого употребленія. Завтракъ же считался бы не завтракомъ, еслибы главнымъ блюдомъ его былъ не безобразнйшій бифстексъ, плавающій въ масл и посыпанный самымъ чернымъ перцемъ. Спальня наша была просторна и съ хорошимъ воздухомъ (какъ и вс спальни по ту сторону Атлантическаго океана), мебели въ ней было мало, на окнахъ не было сторъ, у постели занавса. Единственнымъ предметомъ роскоши былъ въ ней раскрашенный шкафъ для платья, нсколько меньше англійскаго ящика для часовъ, если-жь это сравненіе недостаточно, то я прибавлю, что, проживъ четырнадцать дней въ отел, я все время считалъ этотъ шкафъ за водяной душъ.

IV.
Ловель.
Желзная дорога и фабрика.

Прежде чмъ покинуть Бостонъ, я постилъ Ловель, и такъ какъ это — очень интересное мстечко, то я и хочу познакомить съ нимъ читателя.

Въ эту поздку я впервые познакомился съ американской желзною дорогой. Описаніе ея легко сдлать, такъ какъ вс желзныя дороги почти одинаковы.

Здсь нтъ вагоновъ перваго и втораго классовъ, какъ у насъ, но здсь есть мужскіе и дамскіе вагоны, въ первыхъ вс курятъ, а въ послднихъ никто не куритъ. А такъ какъ блые люди никогда не здятъ съ черными, то есть еще вагоны для негровъ — родъ длинныхъ, неуклюжихъ сундуковъ.

Тряски, шума и стнъ много, оконъ мало, паровикъ, свистокъ и звонокъ.

Вагоны похожи на омнибусы, но больше: въ нихъ помщается тридцать, сорокъ и даже пятьдесятъ человкъ. Мста крестъ-на-крестъ и сидятъ на нихъ по двое. Среди вагона — печь, которую топятъ каменнымъ углемъ, и нестерпимо жарко, такъ что отъ жары въ вагонахъ стоитъ туманъ.

Въ дамскихъ вагонахъ сидятъ много джентльменовъ съ лэди, а также и лэди одн, потому что въ Америк женщина можетъ хать одна совершенно безопасно и куда ей угодно. Кондуктора особой формы не имютъ. Кондукторъ входитъ и выходитъ изъ вагона, когда ему вздумается, заложивъ руки за спину и прислонясь къ стн, онъ иногда уставится и во вс глаза смотритъ на васъ, если вы окажетесь иностранцемъ, а то еще заведетъ съ пассажирами разговоръ о васъ. Много газетъ въ рукахъ, но ихъ мало читаютъ. Всякій говоритъ съ кмъ хочетъ, съ знакомымъ и незнакомымъ.

Если вы — англичанинъ, то васъ спрашиваютъ, похожи ли американскія желзныя дороги на англійскія и такъ же ли быстро ходятъ позда здсь, какъ и тамъ. Если вы говорите, что англійскія дороги лучше, а позда быстре, вамъ не врятъ и недоврчиво замчаютъ: ‘да!?’

Если лэди пожелаетъ занять мсто какого-нибудь джентльмена, то мсто тотчасъ же съ большою любезностью уступается.

О политик говорятъ много, точно также о банкахъ и о хлопк. Люди тихіе избгаютъ говорить о президентств, ибо черезъ три съ половиной года будутъ новые выборы, а чувство партій очень сильно.

Обыкновенно полотно желзной дороги очень узко, только за исключеніемъ дорогъ съ соединительными втвями.

Дорога идетъ въ глубокой лощин, а потому изъ вагона видъ не обширный.

Характеръ мстности все одинъ и тотъ же. Миля за милей тянутся невысокія коренастыя деревья, изъ коихъ нкоторыя опрокинуты бурей, то стоятъ они группами, то по-одиночк. Почва смшанная. Каждая лужа стоячей воды покрыта гнилою корой изъ растительныхъ веществъ, съ каждой стороны сучья, стволы и пни, во всевозможномъ положеніи упадка, разложенія и запущенія.

Изрдка вы вызжаете въ открытую мстность съ блестящимъ озеромъ или ркой, которыя по-нашему очень велики, но по-здшнему такъ малы, что даже не имютъ особеннаго названія. Вотъ промелькнетъ передъ вами вдали городокъ съ блыми домиками, церковью и школой, но не успете вы разглядть ихъ, какъ уже снова темная ложбина и опять деревья, пни и лужи, точь-въ-точь какъ нсколько минутъ тому назадъ, и вамъ кажется, что по какому-то волшебству вы перенеслись опять назадъ.

Поздъ останавливается среди лсовъ, куда, кажется, забраться такъ же трудно, какъ и выбраться оттуда, перезжаетъ шоссейныя дороги, на которыхъ нтъ ни заставъ, ни полицейскихъ, ничего, кром деревянной арки, на которой написано: ‘Когда раздастся звонокъ, ожидайте локомотива’. Потомъ поздъ снова мчится стремглавъ черезъ лса, выбгаетъ на равнину, проносится снова черезъ деревянныя арки, гремитъ опять по жесткой почв, перелетаетъ черезъ мостокъ, который на одинъ краткій мигъ заслоняетъ свтъ, внезапно пробуждаетъ заснувшіе отголоски въ главныхъ улицахъ какого-нибудь большаго города и наудачу, какъ ни попало, очертя голову, бросается на середину дороги. Ремесленники заняты своею работой, многіе изъ жителей высовываются изъ оконъ и дверей, мальчики играютъ въ коршуны, мужчины курятъ, женщины болтаютъ, дти кричатъ, свиньи копаются въ песк, не привыкшія лошади ржутъ и бросаются къ самымъ рельсамъ — и вотъ бшеный драконъ рвется впередъ вмст съ своимъ поздомъ вагоновъ, бросая по всмъ направленіямъ ливни горящихъ звздъ отъ своего дровянаго топлива,— гремитъ, шумитъ, шипитъ, завываетъ и трепещетъ, пока, наконецъ, измученное жаждой чудовище не остановится, чтобы напиться, народъ столпится вокругъ и вы опять свободно можете подышать.

На станціи въ Ловел меня встртилъ господинъ, хорошо знакомый съ здшними фабриками, я съ радостью отдался подъ его руководство и мы тотчасъ же похали въ ту часть города, гд находятся фабрики — цль моей поздки сюда. Ловель только-что достигъ совершеннолтія, т. е., если память не измняетъ мн, этотъ фабричный городъ существуетъ всего двадцать одинъ годъ. Ловель — большое, многолюдное и богатое мсто. Указанная его молодость прежде всего кидается въ глаза и придаетъ ему какую-то странность, которая кажется забавною постителю Стараго Свта. Былъ грязный зимній день и кром грязи, иногда доходящей до колнъ, на улицахъ ничего мн не было здсь знакомаго. На одной улиц стояла только-что выстроенная церковь, но у нея не было еще колокольни и она была еще не разрисована, такъ что имла видъ большаго склада, только безъ вывски. На другой улиц была большая гостиница, стны и колонны которой были до того воздушны, что она казалась выстроенной изъ картъ. Проходя мимо нея, я старательно притаилъ дыханіе, чтобы не сдуть ее, а увидавъ на крыш рабочаго, я задрожалъ при мысли, что подъ нимъ обрушится все зданіе. Самая рка, двигающая машины на фабрикахъ (он вс работаютъ водяною силой), какъ будто получаетъ совсмъ особенный характеръ отъ свжихъ, красивыхъ, кирпичныхъ строеній, среди которыхъ она протекаетъ. Каждая булочная, каждая лавка какъ будто открыта только со вчерашняго дня,— вывски съ блестящими золотыми буквами какъ будто только сейчасъ повшены,— а когда я увидалъ женщину съ недльнымъ ребенкомъ на рукахъ, то я безсознательно удивился, откуда онъ могъ взяться,— что онъ могъ родиться въ такомъ юномъ город, мн и въ голову не пришло.

Въ Ловел много фабрикъ, изъ коихъ каждая принадлежитъ обществу владльцевъ, какъ мы бы сказали, а въ Америк говорится — ‘корпораціи’.

Я былъ на нсколькихъ изъ этихъ фабрикъ: на шерстяной, ковровой и хлопчато-бумажной,— осмотрлъ ихъ во всхъ подробностяхъ и видлъ ихъ въ обыкновенномъ вид, безъ всякаго приготовленія или отступленія отъ ежедневныхъ занятій. Могу прибавить, что я хорошо знакомъ съ фабричными городами Англіи и постилъ много фабрикъ въ Манчестер и другихъ мстностяхъ.

Я попалъ на одну фабрику тотчасъ посл обденнаго часа и двушки возвращались къ своей работ, вся входная лстница была ими полна. Он были хорошо одты, но по-моему не выше своего положенія.

Эти двушки были хорошо одты, а это уже включаетъ въ себ большую опрятность. На нихъ были шляпки, шали и теплыя шубки, и он не носили грязныхъ деревянныхъ башмаковъ, тмъ боле, что было мсто, куда, не опасаясь за цлость и сохранность, он могли положить все и даже замыть запачканное. Он были здоровы и крпки и не имли несчастнаго вида вьючныхъ животныхъ. Комнаты, гд он работали, были также хорошо убраны. На окнахъ въ нкоторыхъ изъ нихъ стояли зеленыя растенія для уменьшенія яркаго свта, воздухъ везд былъ настолько свжъ, настолько было чистоты и удобства, насколько это допускалъ родъ производимаго здсь дла. Вс фабричные живутъ близъ фабрики, въ ближайшихъ и нарочно приспособленныхъ къ этому домахъ. Владтели фабрикъ очень заботятся о томъ, чтобы дома эти не занимались кмъ-либо другимъ. Если содержатели этихъ домовъ оказываются плохими людьми и жильцы на нихъ жалуются, то дома у нихъ отбираются и передаются въ другія, боле надежныя, руки.

Дти также употребляются на фабрик, но мало. Законъ требуетъ, чтобъ они работали не боле девяти мсяцевъ въ годъ, а остальные три употреблялись на ихъ образованіе. Съ этою цлью въ Ловел заведены школы. Церкви и часовни существуютъ для различныхъ вроисповданій, чтобы каждый могъ отправлять обряды своей собственной религіи.

Въ нкоторомъ отдаленіи отъ фабрикъ, въ лучшемъ и самомъ высокомъ пункт мстечка, стоитъ ихъ больница и пріютъ для убогихъ, это лучшее зданіе этой части города и было построено однимъ изъ значительнйшихъ купцовъ. Подобно бостонскимъ учрежденіямъ, зданіе не состоитъ изъ длинныхъ отдленій, а изъ отдльныхъ комнатъ со всми удобствами жизни. Главный докторъ живетъ въ томъ же дом, и будь паціентъ членомъ его собственной семьи, онъ не могъ бы пользоваться лучшимъ уходомъ и большею внимательностью. Плата для каждой паціентки назначена три доллара или двнадцать англійскихъ шиллинговъ, но никогда ни одна двушка не исключается за неимніе средствъ платить за себя. Но что этихъ средствъ всегда хватаетъ, всего лучше доказываетъ то, что въ іюл 1841 года не мене девятисотъ семидесяти пяти этихъ двушекъ были вкладчицами ловельскаго сберегательнаго банками вкладъ ихъ въ сложности всхъ отдльныхъ сбереженій простирался до ста тысячъ долларовъ, или до двадцати тысячъ англійскихъ фунтовъ.

Я сейчасъ передамъ три факта, которые очень поразятъ многихъ читателей по сю сторону Атлантическаго океана.

Во-первыхъ, въ каждомъ дом, гд живутъ фабричныя двушки, есть фортепіано. Во-вторыхъ, вс эти молодыя двушки записываются въ библіотек для чтенія. Въ-третьихъ, он составили между собой общество для изданія журнала, называемаго Ловельское Приношеніе (вмстилище оригинальныхъ статей, писанныхъ исключительно женщинами, работающими на фабрикахъ), который ежедневно печатается, издается и продается, и изъ которыхъ я увезъ съ собою страницъ четыреста и вс прочелъ съ начала до конца.

О литературныхъ достоинствахъ этого Ловельскаго Приношенія, не входя въ подробности того, что статьи писались этими двушками посл долгой работы цлаго дня, я скажу только, что он легко могутъ быть сравнены съ нкоторыми англійскими журналами {Журналъ приведенный у Диккенса носитъ названіе ‘English Annals’.}. Пріятно найти, что многіе изъ разсказовъ говорятъ о фабрикахъ и о рабочихъ, что они внушаютъ самоотреченіе и довольство малымъ и учатъ хорошимъ правиламъ жизни. Вс произведенія дышатъ горячею любовью къ красотамъ природы.

Въ ловельскихъ библіотекахъ для чтенія мало найдется намековъ на щегольскія платья, выгодныя замужства, красивые дома и разсянную жизнь. Нкоторые найдутъ страннымъ, что въ подписяхъ этихъ статей стоятъ всегда красивыя имена, но это американскій обычай: здсь часто мняютъ дурныя имена на красивыя,— это стоитъ или дешево, или даже ничего,— и ни одно засданіе не обойдется безъ того, чтобы какая-нибудь Мэри-Анна не сдлалась Бевелиной и т. п.

Въ этомъ краткомъ отчет о Ловел и въ выраженіи того удовольствія, которое мн доставила моя поздка туда, я старательно избгалъ сравненій тхъ фабрикъ съ нашими. Многія обстоятельства, развившіяся въ нашихъ мануфактурныхъ городахъ, не развились здсь, въ Ловел нтъ фабричнаго населенія въ настоящемъ смысл слова, ибо эти молодыя двушки (часто дочери мелкихъ фермеровъ) иногда приходятъ сюда изъ другихъ штатовъ, остаются нсколько лтъ на фабрик, а затмъ возвращаются домой.

Вечеромъ по той же дорог я вернулся въ Бостонъ. Одинъ изъ пассажировъ старался изложить моему спутнику (разумется, не мн) истинныя основанія, на которыхъ должны писаться путешествія по Америк англичанами. Я представился спящимъ, но полузакрытыми глазами смотрлъ въ окно во все время пути и нашелъ достаточно развлеченія въ наблюденіи за огнемъ, утромъ его не было видно, а теперь онъ ярко блестлъ въ темнот: мы хали въ вихр блестящихъ искръ, которыя кружились надъ нами, какъ хлопья огненнаго снга.

V.
Отъ Ворсестера до Нью-Йорка.
Ворсестеръ.— Рка Коннектикутъ.— Гартфордъ.— Нью-Гавенъ.— До Нью-Йорка.

Покинувъ Бостонъ въ субботу, 5-го февраля, посл полудня, мы похали по другой желзной дорог въ Ворсестеръ, хорошенькій городокъ Новой-Англіи, гд мы помстились подъ гостепріимнымъ кровомъ губернатора штатовъ до понедльника утра.

Эти городки и города Новой-Англіи всего лучше характеризуютъ Америку и американцевъ. Хорошо содержимыхъ луговъ и лужаекъ здсь нтъ, а трава сравнительно съ нашими пастбищами тучна, сочна и дика, но здсь въ изобиліи можно найти отлогія покатости, холмы, окруженныя лсомъ долины и прозрачные ручьи. Въ каждой небольшой колоніи есть церковь и школа, выглядывающія между блыми крышами домовъ и тнистыми деревьями. Рзкій сухой втеръ и легкій морозъ сдлали дорогу до того твердой, что казалось мы демъ по граниту. Вс предметы, разумется, носили отпечатокъ новизны. Вс строенія имли видъ выстроенныхъ и разрисованныхъ въ это самое утро. Въ ясномъ вечернемъ воздух каждая рзкая черта кажется еще рзче. Cтроенія были, по обыкновенію, легкія и красивыя, казалось, можно было видть все сквозь эти деревянныя жилища, позади которыхъ садилось вечернее солнце, думалось, что у жителей не могло быть никакихъ тайнъ, которыя можно бы было скрыть отъ людскаго любопытства. Свтлые огоньки въ домахъ, видимые черезъ незавшенныя окна, казалось только-что сейчасъ были зажжены. Все было свтло и ново въ этомъ тихомъ, чистенькомъ городк. На другое утро, когда солнце было ярко и колокола весело звонили, а горожане въ своихъ лучшихъ платьяхъ шли въ церковь, въ город царило хорошее, праздничное спокойствіе, которое было особенно пріятно чувствовать посл бурнаго океана и шума большаго города.

Мы похали на слдующее утро опять по желзной дорог въ Спрингфильдъ, а оттуда собирались прохать въ Гартфордъ. Разстояніе между ними всего двадцать пять миль, но въ это время года дорога была такъ плоха, что путешествіе это взяло бы часовъ десять или двнадцать. Къ счастью нашему, зима эта была удивительно тепла, а потому и водяное сообщеніе открыто, то-есть рка Коннектикутъ не замерзла. Капитанъ маленькаго парохода, который въ этотъ день собирался совершить свою первую поздку въ этомъ году (вторую поздку въ феврал на памяти людей, я думаю), предложилъ намъ мста на своемъ пароходц и только ожидалъ нашего прізда, чтобы тронуться.

Мы поспшили туда, и онъ, врный своему слову, тотчасъ же далъ сигналъ къ отплытію. Пароходецъ этотъ не даромъ назывался маленькимъ, я не спрашивалъ, но полагаю, что у него было не боле половины силъ небольшого пони. Мистеръ Паонъ, знаменитый карликъ, могъ бы счастливо прожить и умереть на этомъ пароходц, у котораго окна были величины обыкновеннаго жилаго дома съ красными занавсками, придерживаемыми, висящими у подоконниковъ, шнурками, такъ что каюта имла видъ крошечной гостиной для лиллипутовъ въ какомъ-нибудь общественномъ зданіи, которое, вслдствіе наводненія или какого-либо другаго водянаго случая, поплыло и теперь направлялось неизвстно куда. Но даже и въ этой комнат было кресло для качанья: въ Америк никуда нельзя хать безъ такого кресла. Пароходецъ былъ такъ малъ, что я боюсь опредлять его размры, но я могу сказать, что мы вс держались вмст посреди палубы, боясь нарушить его равновсіе, въ случа чего онъ, разумется, кувыркнулся бы.

Цлый день шелъ дождь, и до того сильный, что я не запомню такого ливня, кром одного раза въ горахъ Шотландіи. По рк плавало множество льдинъ, которыя то и дло разбивались и трещали подъ нами, а глубина воды не измнялась ни на одну йоту, несмотря на то, что мы хали зигзагами, чтобъ избжать большихъ массъ льда, несшихся по теченію. Тмъ не мене мы быстро подвигались впередъ. Хорошо закутанные, мы не обращали вниманія на погоду и наслаждались путешествіемъ.

Коннектикутъ — красивая рка, и берега ея лтомъ, безъ сомннія, очень живописны, по крайней мр такъ сказала мн въ кают одна молоденькая лэди, а она должна была быть хорошимъ цнителемъ красоты, если только обладатель качества уметъ цнить его въ другихъ предметахъ, ибо существа красиве ея я никогда не видалъ.

Посл двухъ съ половиной часовъ зды (включая и короткую остановку въ одномъ городк, гд насъ встртили выстрломъ изъ ружья, стволъ котораго былъ значительно больше нашей трубы) мы достигли Гартфорда и немедленно отправились въ очень хорошую и удобную гостиницу во всякомъ отношеніи, за исключеніемъ спаленъ, которыя, какъ и всюду, гд мы только были въ Америк, за неимніемъ шторъ на окнахъ, пріучали къ раннему вставанью.

Мы пробыли здсь четыре дня. Городъ великолпно расположенъ между зелеными горами, почва богата, покрыта хорошимъ лсомъ и хорошо воздлана. Общество мстной законодательной власти Коннектикута въ давно минувшія времена установило знаменитый сводъ законовъ, извстный подъ названіемъ ‘синихъ законовъ’, въ числ которыхъ, между многими другими постановленіями, было слдующее: кто поцлуетъ свою жену въ воскресенье, тотъ наказывается палками. Слишкомъ много пуританизма существуетъ еще до сихъ поръ въ этой части Америки, но, несмотря на это, пуританскіе обычаи не повліяли на народъ, не сдлали его мене грубымъ и не поселили въ немъ мысли о равенств. Я слыхалъ, что въ другихъ мстахъ пуританизмъ имлъ и иметъ вліяніе на народъ, но здсь онъ никогда имть его не будетъ.

Въ Гартфорд существуетъ тотъ знаменитый дубъ, подъ которымъ была спрятана грамота Карла V-го. Теперь онъ стоитъ въ саду одного джентльмена, въ State-House, гд находится и самая грамота.

Палата суда здсь такая же, какъ и въ Бостон, да и вс учрежденія общественныя почти въ такомъ же состояніи. Пріютъ для умалишенныхъ и пріютъ для глухонмыхъ ведутся отлично. Я часто спрашивалъ себя въ то время, какъ ходилъ по дому умалишенныхъ: кто здсь служащіе и кто паціенты,— и только слова, которыми обмнивался съ ними докторъ, объясняли мн это. Разумется, мое замчаніе относится только къ ихъ виду, а не къ рчамъ, ибо у сумасшедшихъ и рчи сумасшедшія.

Тутъ была маленькая, жеманная, старая лэди съ смющимся, веселымъ личикомъ, которая подбжала ко мн съ другаго конца корридора и съ необыкновенною любезностью предложила слдующій вопросъ:

— Что, Понтефрактъ все еще процвтаетъ въ Англіи, сэръ?

— Да, процвтаетъ, мэмъ,— отвчалъ я.

— Когда вы его видли въ послдній разъ, онъ былъ?…

— Совершенно здоровъ, мэмъ, очень здоровъ. Онъ просилъ меня передать вамъ свой привтъ. Я никогда не видлъ его здорове.

При этомъ извстіи лэди пришла въ восторгъ. Поглядвъ на меня нсколько минутъ, чтобъ увриться, что я говорю правду, она отбжала, на нсколько шаговъ, опять подбжала, сдлала скачокъ впередъ (передъ которымъ я, разумется, отступилъ) и сказала:

— Я допотопная женщина, сэръ.

Я подумалъ, что самое лучшее будетъ сказать ей, что я это и подозрвалъ, а потому такъ и отвтилъ.

— Это чрезвычайно гордое и пріятное положеніе быть допотопной женщиной, сэръ,— лепетала старая лэди.

— Я думаю, что такъ, мэмъ,— замтилъ я.

Старая лэди послала поцлуй на воздухъ, сдлала скачокъ, улыбнулась и побжала опять по корридору самымъ необыкновеннымъ манеромъ и граціозно вошла къ себ въ комнату.

Въ другой комнат мы видли паціента, который помшанъ на осад Нью-Йорка. Одинъ паціентъ былъ помшанъ на любви и музык. Сыгравъ маршъ своего сочиненія, онъ пригласилъ меня къ себ въ комнату, гд сообщилъ мн, что онъ знаетъ, что это за домъ, живетъ здсь по собственной причуд и скоро собирается выйти отсюда, а затмъ попросилъ меня не разсказывать о нашемъ разговор. Я уврилъ его въ своей скромности и вышелъ къ доктору. Въ корридор намъ попалась хорошо одтая, съ спокойными манерами лэди, вынувъ листъ бумаги и перо, она просила написать нсколько строкъ, чтобъ имть образчикъ моего почерка. Я исполнилъ ея желаніе, и она ушла.

— Мн кажется, что я имлъ уже подобныя свиданія съ нкоторыми лэди вн этого дома, а потому надюсь, что она не помшанная?

— Нтъ, помшанная.

— А на чемъ, на почеркахъ?

— Нтъ, она слышитъ голоса въ воздух.

Хорошо,— подумалъ я,— было бы, еслибы можно было запирать такъ ложныхъ пророковъ, которые говорятъ то же, что и она.

Здсь есть также очень хорошее долговое отдленіе и тюрьма, устроенная по тому же плану, какъ и въ Бостон, съ тою разницей, что здсь на стн стоитъ часовой съ заряженнымъ ружьемъ. Въ это время въ тюрьм находилось около двухсотъ преступниковъ. Мн указали здсь мсто, гд былъ убитъ сторожъ преступникомъ, сдлавшимъ попытку бжать. Мн показали также женщину, которая за убійство мужа содержалась уже шестнадцать лтъ.

— Думаете ли вы, что посл такого долгаго заключенія у нея есть мысль и надежда на освобожденіе?— спросилъ я у моего проводника.

— О, да, разумется, есть,— отвчалъ онъ.

— Но, я думаю, у нея нтъ шансовъ получить свободу?

— Право не знаю (это, между прочимъ, національный отвтъ). Друзья ея не хлопочутъ объ этомъ. Просьба съ ихъ стороны могла бы, быть-можетъ, уладить дло.

Я сохранилъ навсегда хорошее воспоминаніе о Гартфорд. Это — хорошенькое мстечко, и у меня тамъ было много друзей. Не безъ сожалнія покинули мы его. Вечеромъ въ пятницу, 11 числа, по желзной дорог мы отправились въ Нью-Гавенъ. Мы пріхали туда около восьми часовъ вечера, посл трехчасоваго путешествія, и остановились на ночь въ лучшей гостиниц. Нью-Гавенъ, извстный также подъ именемъ ‘Города Вязовъ’, великолпный городъ. Многія изъ его улицъ обсажены рядами старыхъ вязовъ и т же деревья окружаютъ Sale College — заведеніе, пользующееся довольно большой извстностью и репутаціей. Различныя отдленія этого учрежденія, находящагося въ центр города, разбросаны по большому парку и едва видны изъ-за тнистыхъ деревьевъ. Видъ его похожъ на видъ стараго собора въ Англіи, и когда деревья одты листьями, онъ долженъ быть очень красивъ. Даже и зимой зданія и деревья, перемшанныя между собой, даютъ ему видъ и городской, и деревенскій, что чрезвычайно оригинально.

Посл одного дня отдыха здсь мы рано утромъ отправились въ гавань, чтобы ссть на почтовый пароходъ, отправлявшійся въ Нью-Йоркъ. Это былъ первый пароходъ порядочной величины, который я видлъ въ Америк.

Главное отличіе въ наружности этихъ пароходовъ отъ нашихъ заключается въ томъ, что они сидятъ не глубоко въ вод и большая часть ихъ корпуса находится надъ водой. Главная палуба закрыта со всхъ сторонъ и полна товаромъ, надъ ней есть еще другая палуба, рулевой съ рулемъ сидитъ въ будочк на передней части корабля, пассажиры большею частью держатся внизу и только въ очень хорошую погоду выходятъ на палубу.

Какъ только пароходъ начинаетъ трогаться съ мста, всякая суматоха и шумъ прекращаются. Вы долго удивляетесь тому, какъ это пароходъ двигается, когда имъ, повидимому, никто не управляетъ.

Обыкновенно на нижней палуб находится контора, въ которой вы платите за свой проздъ, есть дамская каюта, есть и складъ для багажа, короче сказать, есть множество такихъ обстоятельствъ, которыя длаютъ отысканіе мужской каюты затруднительнымъ. Эта послдняя тянется во всю длину корабля и иметъ нсколько входовъ. Когда я въ первый разъ спустился въ эту каюту, то моимъ непривычнымъ глазамъ она показалась удивительно длинной.

Заливъ, который намъ приходилось пересчь, не всегда спокоенъ и тихъ, такъ что въ немъ иногда случаются несчастія. Утро было очень туманное и земля скоро скрылась у насъ изъ глазъ. День однако былъ тихій и погода къ полудню разгулялась. Выпивъ пива и поговоривъ немного, я улегся спать, но скоро проснулся, чтобы посмотрть на Адскія Ворота, на Хребетъ Борова, на Сковороду и на другія достопримчательности, столь интересныя читателямъ знаменитой ‘Исторіи Дидриха Книккербоккера’. Мы находились теперь въ узкомъ канал съ островами по об стороны, покрытыми виллами, садами и деревьями. Передъ нами промелькнули домъ умалишенныхъ, долговое отдленіе и другія зданія, и наконецъ мы вошли въ красивый заливъ, блествшій отъ яркаго солнца.

И вотъ передъ нами раскинулся городъ съ нагроможденными домами и трубами, выросъ цлый лсъ мачтъ съ разввающимися флагами и колыхающимися парусами. Въ гавани было множество пароходовъ съ людьми, сундуками, лошадьми и повозками, вс двигались туда и сюда безъ малйшей повидимому усталости. Между этими пигмеями важно и тихо плавали три громадныхъ корабля, которые, какъ существа высшаго разряда, казалось, не обращали никакого вниманія на мелкоту, ихъ окружавшую. Въ сторон были видны острова на сверкавшей на солнц рк, возвышенности на берегу и даль, такая же синяя, какъ синее небо. Гулъ и суета города, хлопанье воротъ, звонъ колоколовъ, лай собакъ, шумъ колесъ — все это громко раздавалось въ ушахъ. Вся эта жизнь и движеніе невольно сообщались каждому и казалось, что этотъ радостный духъ, скользя по вод, охватывалъ собою самый корабль, любезно звалъ его въ гавань, а потомъ бросался на встрчу новымъ пришельцамъ, чтобъ и ихъ такъ же ласково принять и пригласить.

VI.
Нью-Йоркъ.

Великолпная столица Америки во всякомъ случа не такъ чиста, какъ Бостонъ, но улицы ея имютъ много общаго съ бостонскими, за исключеніемъ свжаго и новаго вида этихъ послднихъ. Здсь много переулковъ почти такихъ же грязныхъ, какъ переулки Лондона, и есть даже кварталъ, называемый Five Points, который по своей нечистот и скверности можетъ быть легко сравненъ со всякимъ другимъ сквернымъ мстомъ на земномъ шар.

Главное гулянье — на Большой Дорог. Это — широкая, шумная улица, которая отъ Battery Gardens тянется до самаго конца города, мили на четыре. Не посидть ли намъ у окна гостиницы Carlton-House, а когда мы устанемъ глядть на происходящее передъ нами суетливое движеніе, то не пойти ли намъ погулять?

Погода теплая. Въ это открытое окно солнце печетъ намъ головы, какъ будто лучи его проходятъ сквозь зажигательное стекло. Было ли когда-либо такое солнце на Broadway! Камни на мостовой до того истерты отъ ходьбы, что такъ и блестятъ, красные кирпичи зданій сухи до нельзя, верхи омнибусовъ имютъ такой видъ, что, кажется, если на нихъ плеснуть водой, то они зашипятъ и задымятся. Омнибусамъ здсь нтъ числа и то и дло прозжаютъ мимо одинъ за другимъ.

Множество наемныхъ пролетокъ, каретъ, также и собственныхъ фаэтоновъ, колясокъ и тильбюри на высокихъ колесахъ. Кучера и блые, и негры въ соломенныхъ шляпахъ, въ черныхъ шляпахъ, въ блыхъ шляпахъ, въ лаковыхъ шляпахъ, въ мховыхъ шапкахъ, въ драповыхъ пальто чернаго, коричневаго, зеленаго, синяго цвтовъ, а вотъ есть еще и кучера въ ливреяхъ. Это должно быть какой-нибудь южный республиканецъ одваетъ своихъ черныхъ слугъ въ ливреи и здитъ съ пышностью султана. А вонъ стоитъ йоркширскій грумъ и грустно ищетъ глазами себ товарища, такого же грума, въ такихъ же высокихъ сапогахъ, какъ и онъ, но трудно ему найти его здсь. Боже мой, какъ одваются здсь дамы! Въ десять минутъ мы видли боле цвтовъ, нежели въ другомъ мст увидали бы въ цлый день. Что за разнообразные зонтики! Что за шелки и атласъ! Что за тонкіе чулки и башмаки! Что за банты и кисти и что за выборъ великолпныхъ шубъ и шляпъ! А молодые джентльмены, видите ли, любятъ носить здсь откладные воротники у рубашекъ и ухаживать за своими баками, и нужно сказать, что это люди совсмъ особенные. Проходятъ мимо насъ разные клерки и адвокаты. А вотъ и двое рабочихъ въ праздничныхъ платьяхъ: одинъ изъ нихъ держитъ клочокъ бумаги и старается выговорить какое-то трудное имя, а другой это имя ищетъ глазами по всмъ окнамъ и дверямъ.

Оба они — ирландцы. Это сейчасъ видно по ихъ синимъ камзоламъ съ свтлыми пуговицами и по ихъ клтчатымъ штанамъ. Трудно было бы двигаться впередъ Американской республик безъ ихъ соотечественниковъ и соотечественницъ. Кто бы сталъ длать плотины и дороги, ломать камень, копать каналы, исполнять домашнюю работу и вообще трудиться?… Оба ирландца однако тщетно искали написанное имя, пойдемъ поможемъ имъ во имя родины и свободы, которая повелваетъ честнымъ людямъ помогать другъ другу.

Наконецъ мы отыскали настоящій адресъ, хотя онъ и былъ написанъ странными каракулями, такъ что даже трудно было предположить, что он выведены перомъ. Вотъ куда имъ идти, но зачмъ же?… Они врно несутъ свои сбереженія, чтобы положить ихъ въ надежное мсто?— Нтъ. Это два брата, одинъ изъ нихъ перехалъ море, долго трудился здсь и наконецъ могъ послать другому брату денегъ на дорогу сюда. Пріхалъ другой братъ, и они вмст стали трудиться, потомъ выписали своихъ сестеръ и брата, а наконецъ пріхала и ихъ мать. Теперь же несчастная старушка желаетъ вернуться на родину, чтобы тамъ, на родномъ кладбищ, сложить свои старыя кости. Такъ вотъ они и идутъ, чтобы заплатить за ея обратный перездъ. Да благословитъ ихъ Господь.

Мы должны пересчь Большую Дорогу, чтобъ освжиться какимъ-нибудь прохладительнымъ питьемъ, или мороженымъ, которое продается здсь въ изобиліи. Красивыя улицы и большіе дома здсь. А вотъ и зеленый, тнистый скверъ. Будьте уврены, что жители здсь гостепріимны и не легко забываются. Вы удивляетесь, зачмъ это передъ каждымъ домомъ шестъ, а на немъ флагъ? Но это здшняя страсть — флаги.

Опять мы переходимъ Большую Дорогу и мимо блестящихъ лавокъ поворачиваемъ въ другую улицу, называемую Прохладной. Вотъ и конная желзная дорога, и пара лошадей легко везетъ пропасть народа. Лавки здсь не такъ хороши и прохожіе не такъ веселы. Въ этой части города можно найти готовое платье и готовый столъ, быстрая зда каретъ смняется здсь глухимъ шумомъ повозокъ и вагоновъ. Здсь много вывсокъ съ надписью: ‘Устрицы всхъ сортовъ’, которая особенно вечеромъ соблазняетъ прохожихъ войти полакомиться, посидть и почитать.

Что это за мрачное зданіе, въ род какой-то египетской постройки?— Это знаменитая тюрьма, называемая ‘Могилой’. Не зайдти ли намъ сюда?— Да, зайдемъ.

Длинное, узкое, высокое зданіе съ большими печами и четырьмя галлереями одна надъ другой, которыя идутъ вокругъ всего дома и сообщаются между собою лстницами. Между противолежащими галлереями для краткости сообщенія есть еще мостики, на каждомъ изъ которыхъ стоитъ сторожъ. Въ каждомъ ярус большая, тяжелая, желзная дверь.

Человкъ со связкой ключей появляется, чтобы пойти и показать намъ все зданіе. Малый этотъ съ пріятною наружностію и по-своему вжливъ и любезенъ.

— Эти черныя двери — самая тюрьма?

— Да.

— Что, она полна?

— Да, таки много въ ней народу.

— Подвальныя тюрьмы, я думаю, очень вредны для здоровья?

— Такъ что-жь?… Мы сажаемъ туда только цвтныхъ людей.

— Что, заключенные никогда не гуляютъ по двору?

— Довольно рдко.

— Но все-жь иногда выходятъ на воздухъ?

— Очень рдко,— они прекрасно обходятся и безъ этого.

— Но вдь иногда преступники сидятъ здсь цлые годы?

— Я думаю, что сидятъ.

— Такъ неужели же во все время своего долгаго заключенія преступникъ ни разу не выходитъ за эти желзныя двери?

— Можетъ иногда и выходитъ, да рдко.

— Отворите ли вы одну изъ этихъ дверей?

— Вс, если угодно.

Засовъ заскриплъ и одна изъ дверей медленно повернулась на своихъ петляхъ. Заглянемъ туда. Маленькая голая каморка, свтъ въ нее проникаетъ черезъ узкое отверстіе въ стн, грубыя принадлежности для умыванья и постель. На послдней сидитъ человкъ лтъ шестидесяти и читаетъ. На минуту онъ поднялъ голову, сдлалъ нетерпливое движеніе и снова принялся за чтеніе, дверь снова заперли. Человкъ этотъ убилъ свою жену и, вроятно, будетъ повшенъ.

— Давно ли онъ здсь?

— Съ мсяцъ.

— Когда его будутъ судить?

— Въ слдующій срокъ.

— Что это значитъ?

— Въ слдующемъ мсяц.

— Въ Англіи, когда человкъ находится подъ судомъ, ему даютъ возможность движенія.

— Можетъ быть.

Съ какимъ удивительнымъ хладнокровіемъ говоритъ онъ это!… Нсколько женщинъ съ любопытствомъ выглядываютъ, когда мы проходимъ мимо, другія со стыдомъ отворачиваются.

Что за преступленіе могъ сдлать этотъ двнадцатилтній мальчикъ, за что онъ здсь содержится? Онъ сынъ того заключеннаго, онъ долженъ будетъ.свидтельствовать противъ отца — вотъ и все. Но это ужасное мсто для ребенка, чтобы проводить здсь дни и ночи. Это слишкомъ жестокая пытка для юнаго свидтеля. Что-то скажетъ на это нашъ проводникъ?

— Не особенно пріятно — и только.

Опять онъ гремитъ своими ключами и проводитъ насъ дале. Мн нужно предложить ему вопросъ.

— Почему это мсто зовется ‘Могилой’?

— О, это его названіе.

— Это я знаю, но почему?

— Какое-то убійство совершилось здсь, какъ только-что построили зданіе. Я думаю, что отсюда и происходитъ названіе.

— Я сейчасъ видлъ платье арестантовъ, разбросанное на полу,— разв вы не пріучаете ихъ къ порядку?

— А куда бы имъ дть его?

— Не на полъ же бросать. Что скажете вы на то, чтобы вшать его на гвозди?

Онъ подумалъ съ минуту, прежде чмъ отвтить.

— Ахъ, въ самомъ дл!… Еслибъ у нихъ были гвозди въ каморкахъ, они бы сами стали на нихъ вшаться… Прежде гвозди были, но ихъ вс повыдергали.

Тюремный дворъ, въ которомъ мы теперь остановились, былъ театромъ ужасныхъ событій. Въ это узкое, похожее на могилу, мсто приводятъ людей на казнь. Несчастнаго ставятъ подъ вислицу съ веревкой на ше и по данному знаку онъ взлетаетъ на воздухъ, но уже не человкомъ, а трупомъ.

Законъ требуетъ, чтобы при этомъ присутствовали судья, судъ присяжныхъ и граждане въ числ двадцати пяти человкъ. Отъ прочаго міра это скрыто, между нимъ и жертвой возвышается высокая тюремная стна.

Пойдемте снова въ веселыя улицы. Вотъ и опять Большая Дорога, на ней все то же оживленіе. Надо перейти на ту сторону. Берегитесь только стада свиней, которое идетъ по дорог

Вотъ несчастный боровъ съ однимъ ухомъ, другого онъ лишился въ сраженіи съ собаками, но отлично обходится и безъ него. Ведетъ онъ скитальческую жизнь въ род той, которую ведутъ наши постители клубовъ. Онъ покидаетъ свое жилище ежедневно утромъ въ опредленный часъ, отправляется въ городъ, проводитъ день въ полномъ для себя удовольствіи, а вечеромъ аккуратно появляется передъ своей дверью, какъ таинственный хозяинъ Жиль-Блаза. Будучи покладистой, равнодушной, беззаботною свиньей, онъ иметъ обширное знакомство съ другими свиньями тхъ же свойствъ, но знаетъ ихъ больше по виду, чмъ по разговору, такъ какъ онъ рдко утруждаетъ себя остановкой для того, чтобъ обмняться съ ними любезностями, а идетъ себ хрюкая вдоль канавы, собирая новости и сплетни города, питается капустой и требухой, сзади ничего не иметъ кром собственнаго хвостика, и къ тому же очень короткаго,— старинные враги его, собаки, не оставили ему даже достаточнаго кусочка, чтобы можно было поклясться имъ. Онъ — свинья-республиканецъ: ходитъ куда хочетъ и находится въ лучшемъ обществ, со всми на равной ног, а то такъ даже относится къ нкоторымъ свысока. Онъ большой философъ и мало бы двигался, еслибы только не собаки! Иногда впрочемъ его маленькіе глазки заблестятъ при вид убитаго товарища, выставленнаго въ лавк мясника, потомъ онъ вздохнетъ: ‘такова-то наша жизнь свинская!’ — сунетъ снова морду въ грязь и пойдетъ себ переваливаясь вдоль канавы, утшая себя тмъ, что во всякомъ случа для уничтоженія капусты однимъ рыломъ стало меньше.

Свиньи эти — блюстители чистоты города. Это очень безобразныя животныя, съ щетиной на спин и длинными тонкими ногами. Никто о нихъ здсь не заботится, никто ихъ не кормитъ,— он вполн предоставлены самимъ себ, но каждая свинья отлично помнитъ, гд живетъ, и къ вечеру цлыми стадами он спшатъ домой. Иногда какая-нибудь молодая свинья, слишкомъ объвшаяся, или слишкомъ обиженная собаками, тихонько тащится домой, но это рдкій случай,— свиньи вообще отличаются самообладаніемъ и самоувренностью.

Улицы и лавки теперь освщены и такъ ярко, что напоминаютъ собою Оксфордъ или Пикадилли. Яркіе фонари освщаютъ каждую лавочку, приглашая постителей, которые и не заставляютъ себя долго ждать.

Но что это такъ тихо на улицахъ? Разв здсь нтъ странствующихъ музыкантовъ?— Нтъ, нтъ ни единаго.— Разв здсь нтъ фокусниковъ, фигляровъ, танцующихъ собакъ?— Нтъ, здсь нтъ ничего такого подобнаго.

Есть здсь, однако, удовольствія, развлеченія?— Разумется, есть. Здсь есть зданіе для чтенія лекцій для дамъ исключительно раза три въ недлю и даже боле. Для молодыхъ людей есть контора, лавки, адвокатура. Какъ же нтъ удовольствій?… А вотъ люди, курящіе сигары и поглощающіе крпкіе напитки,— разв и это не удовольствіе? А пятьдесятъ различныхъ газетъ, которыя продаются на улицахъ,— разв и это не развлеченіе? Это — все удовольствія и развлеченія только не легкаго свойства, а положительнаго.

Направимся теперь въ Five Points, только захватимъ съ собою двухъ полицейскихъ, ихъ сейчасъ можно узнать и по виду, и по обращенію, только взглянешь на нихъ и сейчасъ видишь, что они — полицейскіе.

До сихъ поръ мы не видли на улиц нищихъ, но видли много разнаго рода бродягъ. Мсто, въ которое мы теперь направляемся, полно нищеты, порока и разврата.

Вотъ оно: узкія улицы и направо, и налво, всюду грязь и соръ. Жизнь, которую ведутъ здсь, даетъ тотъ же плодъ, какъ и везд, лица, которыя мы здсь видимъ у дверей и оконъ, найдутъ себ подобныя всюду, во всхъ частяхъ свта. Распутство состарило преждевременно даже и самые дома. Взгляните, какъ развалились здсь крыши и окна. Много свиней обитаютъ здсь и, вроятно, удивляются, что хозяева ихъ не хрюкаютъ, а говорятъ.

Каждый почти домъ — кабакъ. На вывскахъ разрисованы красками и Вашингтонъ, и Викторія, и американскій орелъ. Въ окнахъ и на полкахъ видны кое-гд цвтныя бумажки,— стремленіе къ украшенію даже и здсь,— а такъ какъ эти кабачки часто посщаются моряками, то на стнахъ висятъ морскіе виды и картинки изъ жизни моряковъ.

Что это за мсто, въ которое насъ ведутъ эти грязныя улицы?— Это кварталъ нсколькихъ ужаснйшихъ домовъ, въ которые можно войдти только по ветхимъ наружнымъ лстницамъ. Въ нихъ укрывается самая страшная нужда, самая жалкая нищета.

Войдите на одну лстницу и вы увидите на полу едва прикрытыхъ лохмотьями негритянокъ въ холод, голод и нищет. Поднимитесь еще выше съ неменьшею осторожностью, ибо тутъ вс ступеньки шатки, а есть и провалы, и вы найдете чердакъ подъ самою крышей, сквозь щели которой проникаетъ слабый свтъ.

Здсь горитъ очагъ и изъ каждаго угла, будто какія-то тни, къ нему ползутъ тощія, полунагія существа. Гд собака бы не ршилась лечь, тамъ спитъ множество мужчинъ, женщинъ и дтей, заставляя крысъ на время уступить имъ свое мсто.

Здсь есть проходы и переулки съ грязью по самыя колна, есть здсь и комнаты въ подвальномъ этаж съ тою же нищетой и грубымъ убранствомъ. Полуразвалившіеся дома не могутъ скрыть того, что въ нихъ. Эти ужасныя мста — притонъ воровъ и разбойниковъ, вмстилище всего гнуснаго, падшаго и развратнаго.

Нашъ проводникъ положилъ руку на дверную ручку ‘альмакка’ и зоветъ насъ съ лстницы, ибо, чтобы пройдти въ эту комнату собранія фешенебельнаго общества Five Point’а, нужно сойдти нсколько ступеней внизъ.

Гайда!… Да хозяйка ‘альмакка’ очень разживается!… Это веселая, толстая мулатка съ блестящими глазами, а на голов у ней платокъ самыхъ пестрыхъ цвтовъ. Хозяинъ разряженъ не мене ея, на немъ синяя жокетка, толстое золотое кольцо на мизинц и золотая часовая цпочка вокругъ шеи. Какъ онъ радъ насъ видть!… Что намъ угодно?… Посмотрть на танцы?— Это сейчасъ будетъ устроено.

Здоровенный черный скрипачъ и его другъ, играющій на тамбурин, входятъ на возвышенное мсто, устроенное для оркестра, и начинаютъ играть оживленный мотивъ. Пять-шесть паръ выходятъ на середину, предводимыя негромъ, лучшимъ танцоромъ и забавникомъ общества. Онъ никогда не перестаетъ строить смшныя гримасы, ко всеобщему восторгу остальныхъ, которые то и дло зубоскалятъ, глядя на него. Между танцорками находятся дв молоденькія мулатки съ большими, черными, опущенными глазами и головой, убранной по примру хозяйки, он имютъ или принимаютъ видъ застнчивый, какъ будто прежде никогда не танцевали, и держатся такъ, что кавалерамъ ихъ не видно ничего, кром опущенныхъ рсницъ.

Танцы начинаются. Кавалеры и дамы отходятъ другъ отъ друга на возможно большее разстояніе и танцуютъ какъ-то вяло, но вотъ молодой герой выскакиваетъ на середину. Моментально и скрипачъ, и тамбуристъ, и танцы оживляются, вс хохочутъ, улыбается и хозяйка, оживляется и хозяинъ, и даже свчи горятъ веселе. Танцоръ вертится, перекидываетъ ногами, щелкаетъ пальцами, вертитъ глазами, то пляшетъ на цыпочкахъ, то на каблукахъ. Наконецъ, замучивъ окончательно свою даму и замучившись самъ, торжественно, среди грома рукоплесканій, онъ выбирается изъ толпы, чтобъ освжить себя какимъ-нибудь напиткомъ.

Воздухъ въ этомъ заведеніи, несмотря на удушливость, все-таки чище воздуха домовъ, выше описанныхъ.

Но вотъ мы и на улиц снова и свободно вдыхаемъ въ себя пріятную вечернюю прохладу. Опять проходимъ мы мимо ‘Могилы’. Городская караульня составляетъ часть того же зданія. Посмотримъ ее, а затмъ — домой, спать.

Что это?… Неужели людей, оскорбившихъ полицію, кидаютъ въ эти смрадныя норы? Неужели мужчины и женщины, виновность которыхъ еще не доказана, проводятъ всю ночь въ этой темнот, тснот и духот? Эти грязные, скверные карцеры опозорили бы любое государство! Посмотри на содержащихся здсь ты, который наблюдаешь за ними день и ночь,— видишь ли ты, что они такое? Знаешь ли ты, за что они сюда попали и какъ страдаютъ?

Нтъ онъ не знаетъ и знать ничего не хочетъ.

Неужели каждую ночь здсь толпятся не допрошенные еще люди?— Да, каждую ночь. Сажаютъ ихъ сюда въ семь часовъ вечера, а судъ открывается только въ пять часовъ утра, только въ этотъ часъ можетъ быть освобожденъ первый изъ заключенныхъ, да и то его не выпустятъ ране десяти часовъ, если офицеръ иметъ что-нибудь противъ него.— А что, если кто изъ нихъ умретъ тутъ до своего допроса?— Его наполовину съдятъ крысы, какъ это недавно и случилось.

Какъ невыносимы этотъ звонъ колоколовъ, и шумъ колесъ, и стрльба въ отдаленіи!— Это пожаръ.— А это что за красная черта въ противоположномъ направленіи?— Это еще пожаръ.— А это что за почернлыя и закоптлыя стны предъ нами?— Тутъ также былъ пожаръ.

Говорятъ, что не все случайности,— что это своего рода спекуляціи. Что намъ за дло, какъ и отчего былъ пожаръ, но былъ пожаръ въ эту ночь, два въ прошлую,— вроятно, пожаръ будетъ и завтра. Ну, а теперь простимся, да и отойдемъ ко сну.

——

Одинъ день въ Нью-Йорк я посвятилъ осматриванію учрежденій на Долгомъ Остров. Одно изъ нихъ былъ домъ умалишенныхъ. Зданіе очень красиво, замчательно своею широкой и изящною лстницей и можетъ вмщать большое число паціентовъ.

Я не могу сказать, чтобъ я остался доволенъ осмотромъ: могло бы быть и чище, и удобне, и не замтилъ я здсь той прекрасной системы, которую видлъ въ Бостон. Отсюда выносилось тяжелое впечатлніе,— чувствовалось, что это домъ сумасшедшихъ. Ужасы этого дома заставили меня поспшить выйти изъ него. Я увренъ, что джентльменъ, завдовавшій имъ, былъ готовъ сдлать все возможное для его улучшенія, но вражда и духъ партій мшали ему въ этомъ. Можно ли поврить, что и здсь мняются обычаи всякій разъ по духу той партіи, которая одерживаетъ верхъ? Никогда не испыталъ я боле тягостнаго чувства, какъ въ ту минуту, когда, выходя, я переступилъ порогъ этого несчастнаго дома.

Не подалеку оттуда находилось другое зданіе, называемое Рабочимъ домомъ. Какъ и предыдущее, оно было очень обширно и вмщало боле тысячи человкъ, но воздухъ здсь былъ дуренъ, освщеніе плохо, помщеніе грязно, вообще все лишено всякихъ удобствъ, должно однако помнить, что Нью-Йоркъ есть центръ торговли и мсто създа не только всхъ штатовъ, но и всего свта, а потому, разумется, въ немъ много нищихъ, которыхъ нужно прокормить, вслдствіе чего Нью-Йоркъ и находится въ исключительномъ положеніи. Не должно забывать также, что это большой городъ, а въ большихъ городахъ всегда добро и зло тсно связаны и перемшаны между собой.

Тутъ же по сосдству есть зданіе, называемое ‘ферма Долгаго Острова’, гд воспитываютъ маленькихъ сиротъ. Я не былъ тамъ, но думаю, что оно ведется хорошо, тмъ боле, что я замтилъ вниманіе, съ какимъ вообще здсь относятся къ маленькимъ дтямъ.

Къ этимъ заведеніямъ меня перевезли на лодк нсколько арестантовъ Джэля и тмъ же путемъ они доставили меня и въ самый Джэль.

Это — старинная тюрьма и чисто піонерской постройки по плану, уже мною описанному, но содержится много лучше.

Женщины работаютъ подъ нарочно устроеннымъ навсомъ, мужчины же работаютъ въ каменоломняхъ, которыя тутъ же подъ рукой. Такъ какъ день былъ слишкомъ сыръ, то арестанты были заперты по своимъ тюрьмамъ. Вообразите себ эти тюрьмы, числомъ около двухъ или трехъ сотъ, и въ каждой изъ нихъ по запертому человку: одинъ тянется къ двери за воздухомъ, другой спитъ на постели, третій, какъ какое-то животное, валяется просто на полу, снаружи ливмя льетъ дождь, посреди зданія огромная пылающая печь, отъ которой и душно, и угарно, прибавьте къ этому разнаго рода запахъ и въ томъ числ запахъ мокраго блья, и вотъ вамъ Джэль.

Государственная тюрьма въ Синга-Синг образцовая тюрьма, та, которая на холм Оберн, лучшая изъ основанныхъ на систем молчанія. Въ другой части города находится Пріютъ для бдныхъ, учрежденіе, цль котораго принимать юныхъ преступныхъ мальчиковъ и двочекъ, блыхъ и черныхъ безъ различія, пріучать ихъ къ полезнымъ мастерствамъ, помщать къ хорошимъ хозяевамъ и длать изъ нихъ достойныхъ членовъ общества. Цль его та же, что и бостонскаго заведенія, она ведется также хорошо.

Но въ Нью-Йорк великолпныя больницы и школы, славные институты и библіотеки, великолпная пожарная команда, какой она и должна быть, такъ какъ у нея такъ много практики, благотворительныя заведенія разныхъ родовъ и видовъ. Въ предмстьи есть обширное кладбище, которое съ каждымъ днемъ длается лучше и лучше.

Здсь три театра, два изъ нихъ: Паркъ и Прохладный — большія, изящныя, красивыя строенія, но, къ сожалнію, почти всегда пустыя. Третій, Олимпійскій, очень маленькій, для исполненія водевилей и бюрлесковъ, онъ очень хорошо ведется и почти всегда полонъ. Я забылъ было упомянуть еще о лтнемъ театр, называемомъ Нибло, съ прилегающими къ нему садами для удовольствій на открытомъ воздух, но я полагаю, что онъ очень мало посщается.

Мстность вокругъ Нью-Йорка удивительно живописна. Климатъ, какъ я уже говорилъ, сравнительно очень теплый, къ счастью, прохлада приносится втромъ съ залива. Духъ общества здсь такой же, какъ и въ Бостон, таково же и воспитаніе. Дома и кухни роскошны, часъ обда поздній, роскошь вообще большая. Лэди удивительно красивы.

Прежде чмъ покинуть Нью-Йоркъ, я распорядился занять мста на пакетбот, отправлявшемся въ іюн,— мсяцъ, въ который я ршилъ выхать изъ Америки. Я никогда не думалъ, что возвратиться въ Англію, ко всмъ тмъ, которые мн дороги, къ занятіямъ, которыя какъ бы стали частью моего существованія, будетъ мн тмъ не мене такъ трудно при мысли о разлук съ новыми друзьями.

VІ.
Филадельфія.— Одиночная тюрьма.

Изъ Нью-Йорка въ Филадельфію дутъ обыкновенно по желзной дорог часовъ пять или шесть. Когда мы хали, былъ чудный вечеръ и я глядлъ на закатъ солнца въ небольшое окошко у двери, какъ вдругъ мое вниманіе было привлечено физіономіей, высунувшейся изъ мужскаго вагона, гд, казалось, занимались тмъ, что распарывали перины и пускали на воздухъ перья. Наконецъ, оказалось, что они пускаютъ вовсе не перья, а просто плюютъ, но какъ это (предполагая даже, что ихъ тамъ и не мало) могли они такъ много и безостановочно плевать, этого я не могъ и не могу постигнуть.

Я познакомился дорогой съ скромнымъ молодымъ квакеромъ, который началъ разговоръ съ того, что вжливымъ шепотомъ сообщилъ мн, будто его ддъ былъ изобртателемъ приниманія холоднаго костороваго масла. Я упоминаю объ этомъ, ибо предполагаю, что это первый случай, когда медицина послужила для завязки разговора.

Мы пріхали въ городъ поздно ночью. Прежде чмъ лечь спать, я выглянулъ изъ окна моей комнаты и увидалъ передъ собой красивое, блое, мраморное зданіе, которое имло видъ привиднія, наводившаго страхъ. Я отнесъ мертвую тишину этого дома къ ночному времени и думалъ, проснувшись утромъ, увидть тамъ людей и движеніе. Но дверь была плотно затворена, тотъ же мрачный видъ и казалось, что въ его угрюмыхъ, мраморныхъ стнахъ только и могло найтись дло, что Донъ-Гусману. Я поспшилъ узнать имя и назначеніе этого дома и тогда мое удивленіе исчезло. Это была могила многихъ состояній, это былъ всмъ памятный банкъ Соединенныхъ Штатовъ.

Банкротство этого банка со всми его гибельными послдствіями навело уныніе на всю Филадельфію, но городъ еще работалъ и подъ этимъ гнетомъ. Разумется, онъ имлъ видъ скучный и не въ дух.

Это красивый городъ, но черезчуръ правильно-расположенный. Походивъ по немъ часа два, я готовъ былъ дать все на свт за одну кривую улицу. Подъ квакерскимъ вліяніемъ Филадельфіи мн казалось, что и мой воротникъ поднимается, борты моей шляпы врзаются въ голову, волосы сами собой приглаживаются, руки сами собой складываются крестомъ на груди, и невольно мн приходило на умъ взять квартиру въ Маркъ-Лэн, а не въ Маркетъ-Плэс, и стараться составить большое состояніе хлбными спекуляціями.

Филадельфія очень хорошо снабжена свжей водой, которая всюду журчитъ и бьетъ. Мсто, откуда идетъ вода, находится на высот, вблизи города и оно не только полезно, но и красиво. Здсь съ большимъ вкусомъ раскинутъ общественный садъ, который содержится въ отличномъ вид. Рка отведена въ этотъ пунктъ, а отсюда нсколько высокихъ резервуаровъ снабжаютъ водой, и очень дешево, вс этажи каждаго дома.

Въ Филадельфіи есть различныя общественныя учрежденія. Между ними превосходная больница — квакерское заведеніе, но простирающее свои благодянія не на однихъ только сектантовъ, затмъ тихая, старая библіотека, названная въ честь Франклина, еще великолпная биржа, почтамтъ и т. д.

Больниц принадлежитъ картина Уеста, которая пріобртена на доходъ съ капитала учрежденія. Содержаніе ея — Спаситель исцляющій больныхъ, и это одно изъ лучшихъ художественныхъ произведеній. Высокая это или незначительная похвала — зависитъ отъ вкуса читателя.

Я очень недолго оставался въ Филадельфіи, но насколько я видлъ общество, оно мн очень понравилось. Говоря о его общихъ чертахъ, я готовъ сказать, что оно еще боле провинціально, чмъ бостонское или нью-йоркское. Близъ города существуетъ великолпное, неоконченное, мраморное строеніе для коллегіи Джирарда, основанное однимъ больнымъ, страшно богатымъ джентльменомъ этого имени, которое, если достроится согласно предположенному плану, будетъ, вроятно, самое богатое зданіе новаго времени. Но о завщаніи идетъ процессъ, а вслдствіе этого работы прекращены, такъ что и это зданіе, подобно многимъ предпріятіямъ Америки, будетъ окончено лишь со временемъ, а не теперь.

Въ предмстіи Филадельфіи есть большой тюремный замокъ, называемый Восточный Исповдникъ, выведенный потому-же плану, какъ и въ Пенсильваніи. Система здсь суровая, строгая, главная черта ея — одиночное заключеніе. Я считаю эту систему по ея послдствіямъ жестокой и неправильной.

Я увренъ, что цль ея хорошая, что она желаетъ быть гуманной и милосердой, желаетъ полнаго исправленія преступника, но я убжденъ, что т, которые приводятъ ее въ исполненіе, не знаютъ сами, чти творятъ. Думаю также, что мало людей способныхъ понять то огромное количество мученій и агоній, которыя это ужасное наказаніе, длящееся, годы, заставляетъ перестрадать заключенныхъ, и, догадываясь объ этомъ по ихъ лицамъ и предполагая то, что, по моему мннію, они именно должны были перечувствовать, я еще боле увренъ, что-это слишкомъ глубокое страданіе, которому ихъ подвергаютъ и которое человкъ не иметъ права налагать на себ подобныхъ. Я полагаю, что это безмолвное и постоянное внутреннее мученіе хуже всякаго тлеснаго, а такъ какъ его слды и признаки не такъ видны, какъ знаки на тл, потому что его раны не на виду и оно вырываетъ мало криковъ отчаянія,— потому я еще боле осуждаю его, какъ тайное наказаніе, которое не будитъ и не ставитъ на ноги дремлющее человколюбіе. Нкогда я полагалъ, что еслибъ у меня была возможность сказать ‘да’ или ‘нтъ’, я позволилъ бы допросить человка и посадить на извстный срокъ въ одиночное заключеніе, но теперь я вижу, что я ни минуты не могъ бы быть спокоенъ, еслибы сдлался причиной, или даже просто далъ бы свое согласіе на заключеніе человка въ такую безмолвную, одиночную тюрьму.

Меня, сопровождали сюда два офицера, служившіе здсь, и я цлый день ходилъ отъ одного заключеннаго къ другому и говорилъ съ ними. Мн любезно предоставили преимущества, какія только могли.

Ничего не было скрыто отъ меня, и что бы я ни спрашивалъ, мн на все пріятно и откровенно отвчали. Порядкомъ, царствовавшимъ тамъ, нельзя достаточно нахвалиться, точно также не. можетъ быть сомннія въ прекрасныхъ намреніяхъ всхъ прямо относящихся къ управленію заведеніемъ.

Между самымъ корпусомъ и тюремною стной находится обширный садъ. Войдя въ него черезъ калиточку, продланную въ массивныхъ воротахъ, мы прошли его вдоль и затмъ вошли въ большую комнату, изъ которой расходятся въ разныя стороны семь длинныхъ корридоровъ. По обимъ сторонамъ каждаго корридора множество дверей въ темницы, а на каждой изъ дверей стоитъ свой нумеръ. Надъ ними еще этажъ такихъ же корридоровъ и комнатокъ, но только меньшихъ размровъ. За то у каждаго заключеннаго тамъ дв такихъ комнатки, соединенныхъ дверью, чтобы было боле воздуха и чтобы заключенный не оставался безъ движенія.

Эти мрачные корридоры, этотъ грустный покой, эта ничмъ не нарушаемая тишина — навели на меня ужасъ. Изрдка слышенъ глухой звукъ изъ каморки какого-нибудь одиночнаго ткача, или башмачника, но они заглушаются толстыми стнами и какъ будто еще увеличиваютъ, глубокую тишину. На голову преступника надваютъ черное покрывало, когда его везутъ сюда, а затмъ отводятъ его въ назначенную для него комнатку, изъ которой онъ ни разу не выходитъ, пока не пройдетъ срокъ его заключенія. Онъ никогда не слышитъ о жен и дтяхъ, о дом и друзьяхъ, о жизни или смерти ни единаго существа. Онъ видитъ тюремныхъ офицеровъ, но за этимъ исключеніемъ онъ никогда не видитъ лица и не слышитъ голоса человческаго. Это человкъ погребенный заживо. Со временемъ, черезъ годы, его отроютъ, но пока онъ мертвъ для всего. За исключеніемъ терзанія и ужаснаго отчаянія ему ничего нтъ. Его имя, его преступленіе и срокъ его страданій неизвстны даже сторожу, который приноситъ ему ежедневную пищу. Надъ дверью его стоитъ нумеръ, который записанъ въ книг начальника тюрьмы, и — вотъ единственный указатель существованія этого человка. Кром этой страницы тюрьма не иметъ другихъ извстій о немъ, даже если ему предстоитъ здсь заключеніе на десять тяжелыхъ лтъ, онъ не иметъ возможности знать до самаго послдняго часа, въ какой части тюрьмы онъ находится, что за люди вокругъ него, есть ли въ долгія зимнія ночи люди близъ него, или же онъ находится въ какомъ-нибудь отдаленномъ углу зданія съ стнами и запорами, отдляющими его отъ ближайшаго соучастника этихъ уединенныхъ страданій. У каждой темницы двойная дверь: наружная — крпкая дубовая, внутренняя — ршетчатая, желзная, въ которой есть отверстіе и черезъ него-то подаютъ преступнику пищу. У него есть Библія, аспидная доска, грифель, карандашъ и, съ извстными ограниченіями, ему даютъ еще нкоторыя книги, перо, чернила и бумагу. Его бритва, тарелка, кружка и тазъ висятъ на стн, или стоятъ на полк. Свжая вода есть въ каждой комнатк, и заключенный можетъ вволю ею пользоваться. На день его постель поднимается и повертывается къ стн, чтобъ ему было просторне въ комнат. Тутъ его скамейка, станокъ и колесо, здсь онъ работаетъ, спитъ, просыпается, считаетъ годы, какъ они смняютъ другъ друга, и здсь же старетъ.

Первый изъ заключенныхъ, котораго я видлъ, сидлъ за работой у своего станка. Онъ уже находился здсь шесть лтъ и, кажется, ему оставалось еще три года. Онъ былъ заключенъ за укрывательство краденыхъ вещей, но даже и посл своего долгаго заключенія не признавалъ за собой вины и говорилъ, что съ нимъ поступили несправедливо. Это было его второе преступленіе. Онъ пересталъ работать, когда мы вошли, и снялъ свои очки. На вс предлагаемые вопросы онъ отвчалъ свободно, но посл странной паузы и тихимъ, задумчивымъ голосомъ. На немъ была бумажная шляпа собственнаго издлія, и онъ былъ доволенъ тмъ, что ее замтили. Изъ разныхъ кусочковъ и кончиковъ онъ соорудилъ нчто въ род датскихъ стнныхъ часовъ, а бутылка отъ уксуса служила ему вмсто висячихъ гирь. Видя, что я заинтересовался этимъ произведеніемъ, онъ посмотрлъ на него съ большою гордостью и сказалъ, что онъ думаетъ о томъ, какъ бы его улучшить, и что съ помощью кусочка стекла и молотка онъ могъ бы въ скоромъ времени заставить ихъ даже бить. Онъ извлекъ нсколько краски изъ пряжи, которую работалъ, и нарисовалъ нсколько фигуръ на стн, одну женскую надъ дверью называлъ ‘Лэди Озера’. Онъ улыбнулся, когда я посмотрлъ на эти занятія, помогавшія ему убивать время, но когда я перевелъ глаза съ нихъ на него, я замтилъ, что губы его дрожали, а сердце сильно билось. Не знаю, какъ зашла рчь о томъ, что у него есть жена. На это онъ покачалъ годовой, отвернулся и закрылъ лицо руками.

— Но вы уже привыкли,— сказалъ одинъ изъ бывшихъ со мной офицеровъ.

Онъ отвтилъ со вздохомъ, который казался лишеннымъ всякой надежды:

— О, да, да… Теперь я привыкъ.

— И уже стали лучше, я полагаю?

— Надюсь, да… Надюсь, могу сдлаться лучше.

— И время для васъ идетъ скоро?

— Время кажется очень длиннымъ, господа, въ этихъ четырехъ стнахъ.

Онъ посмотрлъ вокругъ себя (Богъ знаетъ съ какой грустью), когда говорилъ эти слова, и затмъ впалъ въ какое-то странное раздумье, какъ будто старался припомнить что-то забытое. Минуту спустя онъ снова надлъ очки и вернулся къ своей работ.

Въ другой комнат сидлъ нмецъ. Его за кражу присудили къ пятилтнему заключенію, изъ которыхъ недавно только-что окончились два года. Тмъ же способомъ добытой, какъ я уже говорилъ выше, краской онъ великолпно разрисовалъ свои стны. Вкусъ и способность, выражавшіеся во всемъ, что онъ сдлалъ у себя, были замчательны, тмъ не мене боле разбитаго сердцемъ, упавшаго духомъ, боле несчастнаго существа — трудно было бы вообразить. Я никогда еще не видлъ картины такого горя и отчаянія. У меня сердце обливалось за него кровью, когда со слезами, струившимися по щекамъ, онъ отвелъ одного изъ постителей въ сторону и, судорожно цпляясь руками за его платье, спросилъ, нтъ ли ему надежды на освобожденіе. Зрлище сдлалось слишкомъ тяжелымъ. Я никогда не видалъ ничего, что бы произвело на меня такое сильное впечатлніе, какъ страданія этого человка.

Въ третьей камер находился высокій негръ, длавшій винты и звнья. Его время заключенія близилось къ концу. Онъ былъ не только искусный воръ, но, кром того, извстенъ своею смлостью и дерзостью. Онъ занималъ насъ продолжительнымъ повствованіемъ своихъ прежнихъ похожденій, онъ совершенно увлекался, разсказывая о воровств тарелокъ и другихъ вещей, о томъ, какъ онъ, бывало, подстерегалъ старыхъ лэди, сидящихъ у окна въ серебряныхъ очкахъ (онъ узнавалъ металлъ даже съ противоположной стороны улицы), а потомъ ихъ обкрадывалъ. Еслибы мы высказали хоть малйшій знакъ поощренія, то онъ поразсказалъ бы намъ много отвратительнаго о своемъ ремесл, но тмъ не мене онъ съ самымъ отчаяннымъ лицемріемъ уврялъ, что благословляетъ тотъ день, когда попалъ сюда, что теперь во всю жизнь и пальцемъ не тронетъ ничего чужаго.

Одному изъ заключенныхъ было позволено, какъ знакъ большаго снисхожденія, держать кроликовъ. Вслдствіе этого въ его комнат былъ не особенно хорошій запахъ, а потому, не входя туда, мы подозвали его къ двери. Онъ, разумется, послушался и стоялъ, закрывая свое худое лицо отъ непривычнаго солнечнаго свта, имя видъ не земнаго существа, а только-что поднявшагося изъ могилы мертвеца. На рукахъ онъ держалъ бленькаго кролика, который испуганно скакнулъ назадъ въ темницу и хозяинъ такъ же боязливо послдовалъ за нимъ, получивъ на то позволеніе. Я не зналъ, въ какомъ отношеніи человкъ выше того маленькаго зврька въ эту минуту. Былъ еще воръ англичанинъ, пробывшій здсь всего нсколько дней изъ назначенныхъ семи лтъ, подлая фигура, съ низкимъ лбомъ, тонкими губами и блднымъ лицомъ, онъ еще не имлъ привычки къ постителямъ и къ довершенію своихъ злодяній охотно бы ткнулъ меня шиломъ въ горло (онъ былъ башмачникъ). Еще нмецъ, поступившій только вчера, когда мы вошли, онъ соскочилъ съ постели и своимъ ломанымъ англійскимъ языкомъ горячо просилъ, чтобъ ему дали какую-нибудь работу. Содержался здсь также поэтъ, который, исполнивъ положенную тюремную работу, занимался писаньемъ стиховъ о корабляхъ (онъ былъ морякъ), о пнящемся кубк вина и о своихъ, оставшихся дома, друзьяхъ. Заключенныхъ вообще было много, нкоторые изъ нихъ краснли при вид постителей, другіе страшно блднли. Двое или трое больныхъ заключенныхъ были не одни, но каждый съ товарищемъ, ухаживавшимъ за нимъ. Былъ тутъ толстый, старый негръ, которому въ тюрьм недавно отняли ногу, при немъ находился молодой мальчикъ, также негръ и тоже заключенный.

— Разв нтъ особой тюрьмы для дтей и юношей?

— Есть, но только для блыхъ.

Какое соблюденіе правъ рожденія даже и между преступниками!…

Былъ тутъ матросъ наканун своего выступленія посл одиннадцати.лтняго одиночнаго заключенія. Одиннадцать лтъ одиночнаго заключенія!…

— Я радъ слышать, что вашъ срокъ скоро конченъ.

Что онъ отвчаетъ?— Ничего.

— Отчего уставился онъ на свои руки и щиплетъ свои пальцы, то поднимаетъ, то отводитъ свой взглядъ отъ этихъ голыхъ стнъ, которыя видли, какъ онъ состарлся и посдлъ?

— Это у него привычка.

— Что, онъ никогда не глядитъ людямъ въ лицо, и всегда ли онъ щиплетъ такъ свои руки, какъ будто желаетъ содрать съ костей кожу?

— Таковъ ужь его нравъ, больше ничего.

Это должно-быть тоже его нравъ — говорить, что онъ не желаетъ освобожденія, что онъ не радъ, что срокъ этотъ близокъ, что нкогда онъ очень жаждалъ его, но это было очень давно, что теперь онъ сталъ вполн равнодушенъ къ нему?… Это тоже его нравъ быть безпомощнымъ, согбеннымъ и разбитымъ человкомъ?… И, Богъ свидтель, онъ вполн удовлетворилъ этотъ свой нравъ.

Въ сосднихъ трехъ комнатахъ помщались, три молодыя женщины, вс три посажены за намреніе ограбить своего обвинителя. Он были очень грустны и могли бы тронуть самаго суроваго постителя, но он не возбуждали къ себ той жалости, которую возбуждали заключенные мужчины. Одна изъ нихъ была молодая двушка, не боле какъ двадцати лтъ, ея блоснжная комнатка была убрана руками сидвшаго здсь до нея преступника, черезъ стнное отверстіе, сквозь которое можно было видть клочокъ голубаго неба, солнце ярко освщало ея опущенное лицо. Она раскаивалась и была очень тиха, успокоилась (и я поврилъ ей) и миръ сошелъ въ ея душу.

— Однимъ словомъ, вы счастливы здсь?— сказалъ одинъ изъ моихъ спутниковъ.

Она старалась, сильно старалась, сказать ‘да’, но, поднявъ глаза и увидавъ лучъ свободы на верху, залилась слезами и отвтила, что она старалась быть счастливой, не жаловалась, но что естественно ей иногда, хочется выйти изъ этой одиночной кельи. Она не могла совладать съ этимъ желаніемъ,— она рыдала, бдняжка!

Я ходилъ этотъ день изъ одной темницы въ другую, каждое лицо, мною виднное, каждое слово, мною слышанное, глубоко врзались мн въ память.

Обойдя эту тюрьму такимъ образомъ, я спросилъ смотрителя, нтъ ли заключеннаго, который бы въ очень скоромъ времени долженъ быть освобожденъ. Онъ отвчалъ, что одинъ есть, который выходитъ завтра, но что время его заключенія продолжалось всего два года.

Два года!… Я кинулъ бглый взглядъ на эти два года, прожитые мною въ довольств, удобств и счастіи, и подумалъ о томъ, какимъ долгимъ срокомъ должны были показаться эти два года тому, кто провелъ ихъ въ одиночномъ заключеніи. У меня и теперь передъ глазами лицо того человка, который долженъ быть освобожденъ завтра. Оно еще боле осталось у меня въ памяти, чмъ лица другихъ несчастныхъ заключенныхъ. Какъ легко и какъ естественно было для него сказать, что система эта была хорошая, что время шло довольно скоро относительно и что когда человкъ оскорбилъ законы, такъ и долженъ за это поплатиться и т. д.

— Зачмъ онъ такъ суетливо позвалъ васъ назадъ, что сказалъ онъ вамъ?— спросилъ я моего проводника, когда онъ заперъ дверь и присоединился ко мн въ корридор.

— О, только то, что онъ боится, что подошвы его сапоговъ уже поизносились и что они не такъ удобны для ходьбы, какъ были, когда онъ поступилъ сюда, и что онъ былъ бы мн очень благодаренъ, еслибъ я приказалъ ихъ починить для него.

Эти сапоги были сняты у него съ ногъ и спрятаны вмст со всмъ другимъ платьемъ два года тому назадъ.

Я воспользовался случаемъ спросить, куда дваются заключенные тотчасъ по своемъ освобожденіи, прибавивъ, что, вроятно, они должны всего бояться и даже отъ страха и волненія дрожать.

— Бояться-то они не боятся, а дрожатъ такъ, что бываютъ не въ силахъ росписываться въ книг, они озираются кругомъ, повидимому, не зная, гд они и зачмъ они здсь, потомъ встаютъ, снова осматриваются и такъ продолжается довольно долго. Это,— пока они въ контор, куда ихъ приводятъ подъ чернымъ покрываломъ, какъ и привезли сюда. Выйдя за ворота, они останавливаются, посмотрятъ сперва въ одну сторону, потомъ въ другую, не зная, куда идти. Иногда шатаются, какъ будто пьяные, а иногда принуждены бываютъ прислониться къ оград, чтобы не упасть,— до того они слабы, но потомъ, однако, скоро очувствуются.

Когда я ходилъ по этимъ одиночнымъ кельямъ и смотрлъ на лица заключенныхъ въ нихъ людей, я старался вообразить себ т мысли и чувства, которыя должны были ихъ волновать. Я вообразилъ черное покрывало, только-что снятое, и всю, безотрадность, представшую имъ во всей, сил своего однообразія.

Прежде всего человкъ пораженъ. Его заключеніе — это страшное видніе, а его прошлая жизнь — реальность. Онъ бросается на постель и предается отчаянію. Понемногу невыносимое одиночество и пустота помщенія выводятъ его изъ столбняка и когда отверстіе въ его ршетчатой двери отворяется, онъ смиренно проситъ себ работы: ‘Дайте мн какой-нибудь работы, а то я совсмъ помшаюсь!’

Ему дана работа, онъ по временамъ хватается за нее, но тмъ не мене на него часто находитъ сознаніе тхъ долгихъ лтъ, которыя ему придется провести въ этомъ каменномъ гробу, и воспоминанія о всхъ, кто дорогъ ему, до того нахлынутъ, что онъ вскакиваетъ и бгаетъ по комнат со сложенными крпко надъ головой руками, ему слышатся голоса, совтующіе ему размозжить себ голову о каменную стну. Опять падаетъ онъ на постель и лежитъ, и стонетъ. Вдругъ онъ снова вскакиваетъ, ему является мысль, что быть-можетъ по об стороны отъ него находятся такія же темницы и въ нихъ такіе же несчастные,— и онъ внимательно прислушивается.

Не слышно ни малйшаго звука, но все-таки могутъ быть близко и другіе заключенные. Онъ вспоминаетъ, какъ слышалъ однажды, когда не думалъ, что самъ попадетъ сюда, будто комнаты были такъ построены, что заключенные другъ друга не могли слышать, хотя дежурный офицеръ слышалъ ихъ. Гд самый ближайшій сосдъ къ нему: направо, или налво? А можетъ-быть ихъ два по об стороны?… Какъ сидитъ онъ теперь — обернувшись къ свту, или можетъ-быть онъ ходитъ взадъ и впередъ по комнат? Какъ одтъ онъ? Давно ли онъ здсь? Очень ли онъ блденъ, очень ли похожъ на призракъ? Думаетъ ли онъ также о своемъ сосд?

Едва дыша и прислушиваясь, пока онъ думаетъ все это, онъ уже видитъ спиной къ себ фигуру, которая ходитъ по сосдней комнат. Онъ не знаетъ лица, но онъ увренъ въ дйствительности темной фигуры ходящаго человка. Съ другой стороны, въ сосдней же комнатк онъ помщаетъ мысленно и другую фигуру, но также съ лицомъ скрытымъ отъ него. Каждый день и даже когда онъ просыпается ночью, онъ видитъ эти дв фигуры воображаемыхъ людей и подолгу думаетъ о нихъ. Онъ никогда не измняетъ ихъ: он все такія же, какъ онъ вообразилъ ихъ съ самаго начала — старикъ направо и человкъ помоложе налво, ихъ скрытыя лица мучаютъ его чуть не до смерти и имютъ въ себ нчто таинственное, что наводитъ на него страхъ.

Дни медленно идутъ за днями, какъ грустные провожатые за гробомъ, и понемногу онъ начинаетъ чувствовать, что блыя стны темницы его давятъ, что цвтъ ихъ ужасенъ, что ихъ гладкая поверхность холодитъ кровь въ его жилахъ и что ненавистные углы терзаютъ его. Каждое утро просыпаясь, онъ закрываетъ голову одяломъ, чтобы не видть ничего. Самый свтъ, проникающій въ узкое отверстіе, кажется ему безобразнымъ привидніемъ.

Медленными, но врными шагами ужасы тюрьмы приближаются къ нему и охватываютъ его всего, уносятъ его покой, длаютъ страшными его сны, а ночь ужасною. Сперва онъ ненавидитъ все это, чувствуетъ и въ себ что-то соотвтствующее окружающему, онъ начинаетъ всего страшиться. Ему страшно глядть вокругъ себя, но онъ не можетъ не глядть. Тюрьма его каждую ночь посщается тнями и призраками, чмъ-то ужаснымъ, до онъ не уметъ сказать, что это такое: люди, зври, или птицы.

Днемъ онъ страшится маленькаго дворика, а когда онъ на дворик, то боится своей тюрьмы, настанетъ ночь — и въ углу уже стоитъ привидніе. Если у него хватаетъ духа самому стать въ этотъ уголъ и прогнать изъ него привидніе, оно ложится къ нему на постель. Въ сумерки всегда въ одинъ и тотъ же часъ его зоветъ по имени какой-то голосъ, когда же мракъ сгущается, его ужасъ и страхъ увеличиваются и до самаго разсвта привидніе неотступно стоитъ передъ нимъ.

Наконецъ, мало-по-малу призраки и ужасы начинаютъ исчезать одинъ за другимъ, изрдка снова появляясь, но уже не въ такомъ страшномъ вид. Онъ говорилъ съ джентльменомъ, его постившимъ, о религіи, читалъ свою Библію, написалъ на лист бумаги молитву и привсилъ ее, какъ божественнаго хранителя, надъ постелью. Теперь ему снятся иногда жена и дти, но онъ увренъ, это они или умерли, или позабыли о немъ. Онъ легко трогается до слезъ, совсмъ упалъ духомъ, тихъ и покоенъ. По временамъ старыя мученія возвращаются, самая пустая вещь оживляетъ ихъ съ новою силой: знакомый звукъ или запахъ цвтовъ въ воздух пробуждаютъ старое, но онъ пересталъ уже считать окружающую его дйствительность за призракъ.

Если срокъ его заключенія коротокъ,— я говорю сравнительно, насколько онъ можетъ быть коротокъ,— послднее полугодіе всегда кажется самымъ длиннымъ и самымъ худшимъ, ибо ему воображается, что въ тюрьм сдлается пожаръ и онъ сгоритъ въ ея стнахъ, или что его удержатъ по какому-нибудь случаю и присудятъ опять къ заключенію на другой долгій срокъ, или что-нибудь, что бы то ни было, непремнно случится и помшаетъ ему выйти на свободу. И это естественно: онъ не можетъ отдлаться отъ этихъ мыслей потому, что, благодаря своему долгому заключенію, онъ способенъ скоре перетолковывать все въ дурную для себя сторону, нежели лелять надежду возвратиться къ свобод и обществу себ подобныхъ.

Если срокъ его заключенія очень продолжителенъ, то ожидаемое освобожденіе смущаетъ и пугаетъ его. Его разбитое сердце радостно забьется на одинъ мигъ, когда онъ подумаетъ о мір вн тюремныхъ стнъ, чмъ бы онъ могъ быть для него въ продолженіе всхъ этихъ долгихъ лтъ — вотъ и все. Тюремная дверь была заперта слишкомъ долго, а за нею — вс его надежды и заботы. Лучше было бы повсить его въ самомъ начал, чмъ теперь бросить его въ среду людей, ему нкогда подобныхъ, но которымъ теперь онъ пересталъ быть подобенъ.

На исхудаломъ лиц каждаго заключеннаго было одно и то же выраженіе,— не знаю, съ чмъ сравнить его. Было на немъ что-то въ род того усиленнаго вниманія, замчаемаго нами на лицахъ слпыхъ и глухихъ, смшанное съ какимъ-то ужасомъ, какъ будто они были вс тайно чмъ-то испуганы. Въ каждой маленькой комнатк, въ которую я входилъ, и за каждою ршеткой, черезъ которую я смотрлъ, я видлъ то же самое испуганное выраженіе на лицахъ. Въ памяти у меня живо сохранилось впечатлніе отъ поразившей меня картины. Пусть будетъ передо мною сотня человкъ и между ними одинъ освобожденный изъ этой тюрьмы — и я тотчасъ же укажу его.

Лица женщинъ, какъ я уже сказалъ, заключеніе очеловчиваетъ и улучшаетъ. Происходитъ ли это отъ ихъ лучшей природы, которая развивается въ одиночеств, или отъ того, что он боле нжныя существа, боле склонны терпть и переносить страданія,— я не знаю, но на дл это такъ. Что по моему мннію наказаніе для нихъ такъ же жестоко и несправедливо, какъ и для мужчинъ, этого не стоитъ прибавлять. Мое твердое убжденіе таково, что нравственное страданіе, причиняемое заключеніемъ, повергаетъ человка въ такое мертвенное состояніе, которое длаетъ его неспособнымъ снова жить между людьми, люди, подвергшіеся этому наказанію, возвращаются къ жизни нравственно разбитыми. Разсказывается о многихъ людяхъ, которые сами избирали для себя уединеніе, но я не могу вспомнить ни одного примра, гд бы оно не имло гибельнаго вліянія на самыя крпкія натуры и сильные умы: извстное разстройство мысли, или мрачныя галлюцинаціи были всегда очевиднымъ слдствіемъ уединенія.

Самоубійства рдки среди этихъ заключенныхъ, даже почти не случаются. Фактъ этотъ часто приводятъ доказательствомъ въ пользу этой системы, но на самомъ дл онъ ничего не доказываетъ. Вс ученые, занимавшіеся изслдованіемъ разстройства разсудка, знаютъ очень хорошо, что самый сильный упадокъ духа и самое сильное отчаяніе совершенно мняютъ весь характеръ человка, убиваютъ въ немъ вс силы сопротивленія, но тмъ не мене никогда не доводятъ его до самоуничтоженія. Это — общее правило.

Что такое заключеніе длаетъ расположеніе духа унылымъ и по немногу разстроиваетъ и физическія способности, я вполн увренъ. Я замтилъ тмъ, кто были со мною въ этомъ заведеніи въ Филадельфіи, что люди, заключенные ужь очень давно, глухи. Но т, которые привыкли ихъ видть ежедневно, были совершенно поражены этой мыслью, казавшеюся имъ неосновательной и существующею лишь въ воображеніи. А между тмъ самый первый заключенный, къ которому они отнеслись посл моего замчанія, сказалъ съ самымъ простодушнымъ видомъ, что слушать или вслушиваться начинаетъ ему надодать.

Что это несправедливое наказаніе наимене дйствуетъ на худшихъ людей, въ этомъ нтъ сомннія. Въ своемъ высокомъ назначеніи эта система и не можетъ быть сравниваема съ тою другою, о которой я уже говорилъ, гд заключеннымъ позволяютъ быть и работать вмст, но только не разговаривать. Вс примры исправленія, которые приводили мн, были такіе, въ которыхъ цль вполн достигалась системой молчанія. Что же касается до такихъ людей, какъ разбойникъ-негръ и воръ-англичанинъ, то въ ихъ исправленіи отчается и самый пылкій мечтатель.

Мн кажется, достаточнымъ доказательствомъ противъ такой системы будетъ то, что ничего хорошаго не можетъ развиться въ такомъ уединеніи и что даже всякое животное, собака наконецъ — и та будетъ только выть и отчаянно визжать въ такомъ заключеніи. Но когда въ придачу мы вспомнимъ, какъ система эта строга и жестока, и затмъ другую систему, которая уже доказала свое достоинство хорошими послдствіями, тогда окажется боле нежели достаточно причинъ оставить этотъ родъ наказанія, который иметъ такъ мало хорошихъ слдствій и такъ много ужасовъ.

Въ утшеніе, посл осмотра этой тюрьмы, я разскажу теперь, въ конц главы, любопытную исторію, слышанную мною отъ одного изъ служащихъ при тюрьм.

Въ одинъ изъ създовъ смотрителей этой тюрьмы пришелъ къ нимъ Филадельфійскій рабочій и настоятельно просилъ, чтобъ его посадили въ одиночное заключеніе. На вопросъ, почему у него явилось это странное желаніе, онъ отвчалъ, что чувствуетъ необыкновенную наклонность къ пьянству, что онъ не въ силахъ противустоять этой страсти, которая его совершенно раззоряетъ, что онъ много думалъ о томъ, какъ уничтожить ее въ себ и наконецъ ршилъ, что единственнымъ спасеніемъ для него можетъ быть одиночное заключеніе. Ему отвчали, что тюрьма эта существуетъ для тхъ, кто совершилъ преступленіе и осужденъ закономъ, а не для всякаго, кому взбредетъ на умъ дикая фантазія — сюда поступить. Ему дали нсколько благихъ совтовъ, какъ удерживаться отъ пьянства, и затмъ отпустили. Но онъ приходилъ къ нимъ опять и опять съ тою же просьбой. Посовтовавшись другъ съ другомъ, смотрители ршили посадить его въ тюрьму, надясь, что заключеніе скоро надостъ ему и онъ самъ будетъ просить, чтобъ его освободили. Такимъ образомъ они заставили его подписать бумагу, въ которой говорилось, что безъ всякаго преступленія онъ добровольно идетъ въ тюрьму, и затмъ сказали ему, что при первомъ его желаніи онъ будетъ освобожденъ, въ какой бы часъ дня или ночи это ни случилось, но они однако предупредили его, что если онъ разъ выступитъ изъ тюрьмы, то ни подъ какимъ видомъ уже снова не будетъ принятъ туда. Посл заключенія условія онъ остался при своемъ желаніи и былъ отведенъ въ тюрьму.

Въ тюрьм этотъ человкъ, не имвшій силы удерживаться на свобод отъ пьянства, усердно занимался день за день своимъ ремесломъ, шилъ башмаки. По истеченіи двухъ лтъ заключенія здоровье его стало ослабвать и докторъ предписалъ ему работать въ саду, онъ былъ этимъ очень доволенъ и весело продолжалъ свои занятія. Однажды, когда онъ сидлъ съ своей работой, калитка въ воротахъ случилась отворенною и черезъ нее были видны хорошо знакомыя поля, залитыя яркимъ солнечнымъ свтомъ. Какъ мы знаемъ, этотъ человкъ имлъ право выступить изъ тюрьмы, когда ему угодно, но… только-что онъ поднялъ голову и увидлъ отворенную калитку, а за нею поле и свободу, съ инстинктомъ заключеннаго, онъ кинулъ въ сторону свою работу и со всхъ ногъ, ни разу не оглядываясь назадъ, бросился, бжать съ тюремнаго двора, куда глаза глядятъ.

VIII.
Вашингтонъ.— Законодательная власть и домъ президента.

Мы покинули Филадельфію въ шесть часовъ очень холоднаго утра и направились въ Вашингтонъ.

Во время этого путешествія, продолжавшагося одинъ день, мы встрчали англичанъ (мелкихъ фермеровъ вроятно, или содержателей деревенскихъ гостиницъ), поселившихся въ Америк и хавшихъ по своимъ собственнымъ дламъ. Изъ всякаго рода людей, толкающихся по дорогамъ Соединенныхъ Штатовъ, эти люди часто самые несносные спутники. Въ придачу ко всмъ непріятнымъ качествамъ американскихъ путешественниковъ, они имютъ видъ дерзости и заносчивости, какого-то невыносимаго превосходства. Свободой, съ которою они приближаются къ вамъ, и наглостью и любопытствомъ, съ которыми они предлагаютъ вамъ вопросы (это они торопятся сдлать, чтобы доказать, что они отбросили ужь старую національную сдержанность), они превосходятъ вс народы, насколько мн пришлось замтить это. Мое чувство патріотизма было до того возбуждено при вид ихъ, что я желалъ подвергнуться какому угодно штрафу, лишь бы найти какое-либо государство, кром Англіи, которое бы назвало ихъ своими сынами.

Такъ какъ Вашингтонъ можетъ быть названъ городомъ окрашеннымъ табачною слюной, то я откровенно долженъ сознаться, что настало время, когда постоянно видть господство этихъ двухъ отвратительныхъ занятій — жвачки табаку и выхаркиванья — стало длаться весьма непріятнымъ, а затмъ даже просто оскорбительнымъ и невыносимымъ. Этотъ скверный обычай, допущенъ во всхъ общественныхъ учрежденіяхъ. Въ суд у судьи своя плевальница, у свидтеля — своя, у обвиняемаго — своя, а также и адвокаты и публика снабжены плевальницами въ такомъ количеств, какое можетъ понадобиться такому огромному числу постоянно харкающихъ людей. Въ больницахъ виситъ предписаніе студентамъ, чтобъ они плевали въ устроенные для этого ящики, а не пачкали бы полъ и лстницы. Въ общественныхъ зданіяхъ постителей умоляютъ о томъ же такими же объявленіями. Это обыкновеніе господствуетъ и во время ды, и во время утреннихъ визитовъ, и во всхъ другихъ случаяхъ общественной жизни. Иностранецъ, слдующій по тому пути, который я избралъ для себя, найдетъ въ Вашингтон этотъ обычай во всемъ его цвт и крас, во всей его возмутительной распущенности. И пусть онъ не думаетъ (какъ сдлалъ это я къ стыду своему), что бывшіе тамъ раньше его туристы преувеличиваютъ этотъ фактъ въ своихъ разсказахъ. Вещь сама по себ есть уже преувеличенная гадость и не можетъ быть измнена.

На пароход, на которомъ мы хали, было два молодыхъ джентльмена, по обыкновенію, въ большихъ отложныхъ воротничкахъ у рубашекъ и съ толстыми тростями для гулянья, они сли шагахъ въ четырехъ другъ противъ друга и принялись жевать. Мене чмъ черезъ четверть часа эти два, полные надеждъ, молодыхъ человка покрыли желтымъ дождемъ плевковъ весь чистый полъ вокругъ себя, образовавъ такимъ образомъ магическій кругъ, за предлы котораго не смлъ никто переступить. Такъ какъ это было передъ завтракомъ, то, глядя на нихъ, мн стало тошно, но въ то же время я замтилъ, что одинъ изъ нихъ былъ новичкомъ въ этомъ упражненіи и что ему было какъ-то неловко. Я былъ въ восторг отъ этого открытія, а когда замтилъ, что онъ длался все блдне и блдне и вмст съ тмъ не продолжалъ по примру своего старшаго товарища жевать и плевать, я готовъ былъ броситься ему на шею и просить его не продолжать свое занятіе.

Мы вс сли завтракать въ кают, внизу, и завтракъ этотъ шелъ не съ большимъ шумомъ и поспшностью, какъ у насъ въ Англіи, только вжливостью онъ могъ сравняться съ нашими большими обдами.

Около девяти часовъ мы пріхали на станцію желзной дороги и продолжали путь уже въ вагонахъ. Въ полдень намъ снова пришлось перезжать на пароход широкую рку, а затмъ опять ссть въ вагоны, въ которыхъ часъ спустя, или около того, мы прохали по двумъ, каждый въ милю длиною, мостамъ, построеннымъ черезъ дв бухты, называемыхъ Большой и Малый Порохъ. Мосты эти деревянные и какъ разъ такой ширины, чтобы по нимъ могъ пройти поздъ, при малйшей неосторожности оба они, вмст съ поздомъ, могутъ легко обрушиться въ воду.

Мы остановились обдать въ Балтимор, въ Мэрилэнд.

Посл обда мы продолжали путь по желзной дорог до Вашингтона. Было рано и люди не были еще заняты работой, а потому подходили съ любопытствомъ къ вагону, въ которомъ мы находились, совершенно безцеремонно всовывали свои головы по самыя плечи въ окна, устраивались по возможности удобно для наблюденій и затмъ безъ всякаго стсненія длали вслухъ замчанія о моей наружности, какъ будто бы я былъ какой-нибудь неодушевленный предметъ. Я никогда прежде не слыхивалъ такъ много откровенныхъ замчаній насчетъ моего носа, глазъ, подбородка, о томъ, какой видъ имла моя голова сзади и т. д. Нкоторые удовлетворяли свою любознательность даже прикосновеніемъ, а мальчики мало довольствовались этимъ и повторяли то же самое нсколько разъ. Много такихъ господъ входило ко мн въ отдленіе съ шапкой на голов и руками въ карманахъ и глазли на меня въ продолженіе цлыхъ двухъ часовъ, освжая себя по временамъ щипкомъ за носъ, каплей воды изъ жолоба, или подходя къ окнамъ и приглашая другихъ мальчиковъ, бывшихъ, на улиц, подойти и длать тоже самое, крича имъ: ‘Вотъ, вотъ онъ! Идите сюда! Ведите съ собою всхъ вашихъ братьевъ!’ — и много другихъ радушныхъ приглашеній въ томъ же род.

Мы достигли Вашингтона вечеромъ, около половины седьмаго, и успли взглянуть на капитолій, великолпное зданіе въ коринскомъ стил, красиво построенное на большой высот. Пріхавъ въ гостиницу, я слишкомъ усталъ, чтобъ осматривать что-либо еще, а потому тотчасъ же и легъ спать.

На слдующее утро, погулявъ часа два по городу, я вернулся домой, открылъ окно и выглянулъ изъ него. Вотъ онъ, Вашингтонъ, какъ теперь у меня передъ глазами.

Возьмите худшія мста дороги Сити и Пентонвилля, сохранивъ вс ихъ странности, а особенно мелкія лавочки и маленькіе домишки, тамъ выстроенные и занятые (но тамъ, а не въ Вашингтон) столярами, бдными содержателями кухмистерскихъ и продавцами птицъ. Сожгите все это и снова отстройте деревянными оштукатуренными домами, расширьте это немного, бросьте туда частичку сентъ-джемскаго лса, привсьте зеленые ставни къ окнамъ всхъ домовъ снаружи и красныя и блыя шторы внутри, вспашите вс дороги, посйте траву всюду, гд ей не слдуетъ роста, воздвигните три великолпныхъ мраморныхъ зданія гд-нибудь, но по возможности дальше отъ всхъ посщаемыхъ людьми мстъ, одно изъ зданій назовите почтамтомъ, другое — думой, а третье — казначействомъ, устройте нестерпимый жаръ утромъ и невыносимый холодъ вечеромъ, съ вихремъ пыли и втра по временамъ, въ каждомъ свободномъ мст, гд можно ожидать найти улицу, или площадь, оставьте поле для дланія кирпичей, но безъ кирпичей: и вотъ вамъ Вашингтонъ.

Гостиница, въ которой мы живемъ, состоитъ изъ длинной линіи низкихъ домовъ, у которыхъ входъ сзади, съ общаго двора, гд виситъ большой треугольникъ. Когда понадобится слуга, то ударяютъ въ этотъ треугольникъ отъ одного до семи разъ, смотря по тому, въ которомъ изъ семи домовъ надобны его услуги, но такъ какъ он бываютъ нужны всюду и въ продолженіе всего дня, а являться на зовъ и не думаютъ, то занимательная музыка ударовъ въ треугольникъ продолжается весь день. Платье сушится на томъ же двор. Черныя служанки съ бумажными платками на головахъ цлый день снуютъ изъ угла въ уголъ, точно такъ же, какъ и черные служители цлый день ходятъ черезъ дворъ съ блюдами въ рукахъ, дв большія собаки играютъ посреди двора на куч ломанныхъ кирпичей, свинья, повернувшись къ солнцу животомъ, хрюкаетъ: ‘это преудобно’, и ни мужчины, ни женщины, ни собаки, ни свинья, ни какая-либо другая живая тварь не обращаютъ ни малйшаго вниманія на треугольникъ, который все время бшено звонитъ.

Я подхожу къ среднему окну и гляжу по дорог вдоль длиннаго ряда одноэтажныхъ домовъ. Улица оканчивается лужайкой тощей травы, которая выглядитъ уголкомъ настоящей деревни. На этой лужайк стоитъ, кое-какъ на одинъ бокъ, изувченное, деревянное строеніе, нчто въ род церкви съ флагомъ, чуть ли не больше себя на крыш. Подъ окномъ стоятъ нсколько каретъ, а черные кучера грются на солнц и болтаютъ между собой. Три сосднихъ дома на видъ еще какъ-то меньше остальныхъ. Въ одномъ изъ нихъ лавка, но въ окнахъ ея никогда ничего не выставлено, а дверь всегда затворена. Въ другомъ дом, имющемъ видъ какой-то пристройки, можно получать устрицы всхъ сортовъ. Въ третьемъ дом живетъ очень ничтожный портной. И вотъ наша улица въ Вашингтон.

Иногда его называютъ ‘Городомъ Великихъ Разстояній’, но врне было бы назвать его ‘Городомъ Великихъ Намреній’, ибо стоитъ только взглянуть на него съ вершины капитолія и тотчасъ же поймешь его великія намренія: обширныя аллеи, которыя начинаются отъ ничего и ведутъ ни къ чему, улицы съ цлую милю длиной, которымъ не достаетъ лишь домовъ, дорогъ и жителей, общественныя зданія, нуждающіяся лишь въ публик. Можно предполагать, что сезонъ кончился и что большинство домовъ съ своими обитателями навсегда покинули городъ. Для мечтателей это большой праздникъ и обширное пустое поле для предположеній и воображенія,— памятникъ, поставленный неосуществившемуся проекту и даже безъ надписи, которая свидтельствовала бы о его бывшемъ величіи.

Очень можетъ быть, что городъ и всегда останется въ такомъ вид. Онъ былъ первоначально избранъ для засданій правительства, какъ средство предупрежденія зависти и неудовольствій различныхъ штатовъ. У него нтъ своей торговли. За исключеніемъ президента и служащихъ при немъ членовъ законодательной власти, прізжающихъ сюда лишь на время засданій,— офицеровъ и чиновниковъ, служащихъ по разнымъ вдомствамъ, содержателей гостиницъ, поставщиковъ провизіи для стола,— населеніе города не велико. Климатъ здсь вредный. Мало людей стало бы жить въ Вашингтон, не имя необходимости въ этомъ по служб, и трудно ожидать, чтобы когда-либо сюда нахлынули переселенцы и торговцы.

Главныя части капитолія, разумется, дв палаты. Но кром нихъ здсь замчательная ротонда въ девяносто шесть футовъ въ діаметр и девяносто же шесть футовъ вышины. Стны ея состоятъ изъ нсколькихъ отдленій, украшенныхъ историческими картинами. Четыре изъ нихъ имютъ своимъ содержаніемъ выдающіяся событія революціоннаго движенія. Он были написаны капитаномъ Трёмбёлемъ, который самъ участвовалъ въ дл и былъ очевидцемъ этихъ происшествій, почему он и представляютъ особенный интересъ. Въ эту самую залу недавно поставили статую Вашингтона. Въ ней безспорно есть достоинства, но меня она поразила натянутостью и я желалъ бы ее видть при лучшемъ освщеніи.

Въ капитоліи есть очень пріятная и удобная библіотека, а съ передняго балкона прекрасный видъ на городъ и его окрестности. Въ одномъ изъ отдленій зданія находится статуя Правосудія, о которой путеводитель (книга) говоритъ, что ‘работавшій ее художникъ хотлъ сдлать ее ночью, но чувство приличія общества этой страны воспротивилось этому, а потому онъ вдался нсколько въ противоположную крайность’.

Палата депутатовъ — большая и красивая полукруглая зала, съ очень изящными колоннами. Одна часть галлереи предназначена для дамъ, он сидятъ въ переднихъ рядахъ, ходятъ и выходятъ, когда имъ вздумается, точь-въ-точь какъ въ какомъ-нибудь концерт. Кресло предсдателя подъ балдахиномъ и на возвышеніи, у каждаго члена свое кресло и свой приборъ для письма, люди, не участвующіе въ собраніи, находятъ, что правила эти въ высшей степени несправедливы и ведутъ къ слишкомъ покойному сиднью и прозаическимъ спичамъ. Комната эта очень красива, но весьма неудобна для того, чтобы слушать. Зала сената меньше, но у нея нтъ этого послдняго недостатка и вообще она отлично приспособлена къ своему назначенію. Лишнее прибавлять, что засданія происходятъ днемъ, парламентскія формы заимствованы у Англіи.

Меня иногда спрашивали въ другихъ мстахъ, мною посщаемыхъ, поразили ли меня головы законодателей въ Вашингтон, подразумвая не ихъ вождей, или предводителей, а собственныя ихъ головы, на которыхъ растутъ ихъ сдые волосы и по которымъ френологически можно бы объяснить характеръ каждаго члена. На это я какъ громомъ поражалъ вопрошавшаго отвтомъ: ‘Нтъ, я не помню ничего подобнаго’. Такъ какъ я заговорилъ о засданіяхъ, то кстати и объясню мои впечатлнія по этому поводу въ возможно краткихъ словахъ.

Можетъ-быть вслдствіе недостаточнаго развитія моего чувства благоговнія, но мн не помнится, чтобы когда-либо я упалъ въ обморокъ, или былъ тронутъ до слезъ радостной гордости при вид какого-либо законодательнаго корпуса. Видъ палаты общинъ я перенесъ какъ мужчина, а въ палат лордовъ не поддался никакой слабости кром сна. Я видалъ и выборы, но никогда не чувствовалъ при этомъ желанія портить свою шляпу киданьемъ вверхъ и свой голосъ крикомъ въ честь нашей славной конституціи, или въ честь чистоты душевной подавателей голосовъ, или въ честь непогршимой честности нашихъ независимыхъ членовъ. Выдержавъ такія нападенія на мою твердость, и притомъ какъ человкъ холоднаго, безстрастнаго темперамента, доходящаго до ледянаго хладнокровія въ этихъ случаяхъ, я надюсь, что мои впечатлнія о Вашингтон могутъ быть приняты съ полною врой.

Видлъ ли я здсь собраніе людей, связанныхъ между собою во имя свободы?— Разумется, я нашелъ здсь много людей, говорившихъ о свобод, но мало дйствовавшихъ въ ея пользу.

Нашелъ ли я здсь собраніе людей, которые стараются въ Новомъ Свт объ искорененіи лжи и пороковъ Стараго Свта, вырабатываютъ законы для общаго блага и, разумется, не имютъ другаго отечества кром своей родины, Америки?— Я увидалъ въ нихъ мелочность, портящую всякое политическое зданіе, неизъяснимое мошенничество при выборахъ, тайныя стачки съ полиціей, трусливыя нападенія на противниковъ подъ прикрытіемъ какой-нибудь газеты и съ подкупленнымъ перомъ вмсто кинжала, позорное пресмыканіе передъ наемными плутами, сящими еще боле раздоровъ и гадостей,— однимъ словомъ, безчестныя крамолы, въ самомъ своемъ развращенномъ и испорченномъ вид, выглядывали здсь изъ каждаго угла.

Видлъ ли я между ними развитіе, образованность и врное, честное, патріотическое сердце американца?— Тамъ и сямъ были кое-какіе признаки ихъ, но и только. У нихъ всюду игра развратныхъ средствъ для обращенія политики въ нчто хищное, зврское и разрушительное для самоуваженія каждаго порядочнаго человка, такъ что вс чувствительные и щекотливые люди держатся въ сторон, а остальные, большинство, даютъ полную волю своимъ себялюбивымъ цлямъ. И такимъ образомъ идетъ эта самая низкая борьба партій, а люди, которые во всякой другой стран постарались бы свое вліяніе и положеніе употребить на исполненіе законовъ, здсь только и хлопочутъ о дальнйшемъ ихъ попраніи.

Я не могу не сказать, что въ обихъ палатахъ есть и люди высоконравственные и съ хорошими намреніями, но это — отдльныя личности. Эти люди поражаютъ видомъ своимъ, обмануть ихъ трудно, въ дйствіяхъ своихъ они быстры и сообразительны, обладаютъ огромной энергіей, по образованію они — криктоны, по блеску глазъ и движеніямъ — индйцы, по сильнымъ и благороднымъ побужденіямъ — американцы и одинаково поддерживаютъ честь своего народа какъ у себя, такъ и за границей.

Во время моего пребыванія въ Вашингтон я посщалъ об палаты почти ежедневно. Когда я былъ въ палат депутатовъ, говорилось противъ президента, но партія президента восторжествовала. Въ другой разъ рчь одного члена прервали смхомъ. Но впрочемъ такіе перерывы рдки, обыкновенно рчи членовъ выслушиваются въ молчаніи. Ссоръ здсь происходитъ больше, чмъ у насъ, а угрозы слышатся такія, какихъ себ не позволитъ ни одинъ джентльменъ въ образованной стран. Ораторское искусство заключается здсь въ постоянномъ повтореніи одной и той же идеи, или мысли, только все въ новыхъ словахъ и выраженіяхъ. Присутствовавшимъ при преніяхъ не предлагается вопросъ: ‘что онъ говорилъ’, а ‘сколько времени говорилъ онъ’. Впрочемъ, вдь это только нкоторое преувеличеніе того, что существуетъ всюду.

Сенатъ держится съ достоинствомъ и его засданія ведутся очень степенно. Об палаты прекрасно убраны коврами, которые, къ сожалнію, теряютъ всякій видъ вслдствіе всеобщей привычки харкать куда ни попало. Предупреждаю всхъ иностранцевъ избгать глядть на полъ, а если они что-нибудь уронятъ, будь то хоть ихъ кошелекъ, то ни въ какомъ случа не ршаться поднимать упавшую вещь рукой безъ перчатки.

Замчательно, что на первый взглядъ кажется, что у всхъ почтенныхъ членовъ щеки припухли, и не мене замчательно то, что причиной этой опухлости оказывается табакъ, которымъ они набиваютъ об щеки. Странно тоже видть, какъ очень порядочный джентльменъ на предсдательскомъ мст сидитъ положивъ для большаго удобства ноги на письменный столъ и спокойно приготовляетъ себ при помощи перочиннаго ножа новую табачную заклепку въ ротъ, а когда она готова, то замняетъ ею прежнюю.

Я былъ удивленъ при вид того, что люди, уже опытные въ дл жеванья и харканья, не умютъ хорошо прицливаться, куда плюнуть: нкоторые изъ джентльменовъ нсколько разъ не могли попасть въ плевальницу на разстояніи пяти шаговъ, а одинъ такъ даже не попалъ въ окно на разстояніи трехъ шаговъ. А то такъ однажды, когда я сидлъ посл обда съ двумя дамами и нсколькими джентльменами вокругъ камина, то одинъ изъ послднихъ ровно шесть разъ промахнулся, не попалъ въ каминъ, но я думаю, что это происходило вслдствіе того, что онъ недостаточно старательно мтился.

Торговая палата {Patent Office — заведеніе, завдующее одновременно длами нашихъ городскихъ думъ и мануфактурныхъ совтовъ.} въ Вашингтон представляетъ множество образцовъ предпріимчивости и остроумія американцевъ. Огромное число моделей, тамъ находящихся, собрано лишь за послднія пять лтъ,— вся прежняя коллекція сгорла во время пожара. Изящное зданіе, въ которомъ он находятся, скоре палатка, чмъ домъ, такъ какъ только три стны выстроены вмсто четырехъ, а работы между тмъ прекращены.

Почтамтъ — очень удобное и очень красивое зданіе. Здсь выставлено нсколько любопытныхъ вещей, подаренныхъ иностранными дворами американскимъ посланникамъ, подарки эти законъ не позволяетъ имъ удерживать у себя. Признаюсь, я смотрлъ на эту выставку далеко не какъ на знамя чести. Врно мало надются американцы на своихъ дипломатовъ, когда боятся, что какая-нибудь табакерка или шаль въ состояніи подкупить ихъ.

Въ предмстьи Джорджтаунъ есть іезуитское заведеніе, великолпно расположенное и, насколько я замтилъ, хорошо веденное. Много людей и не римской церкви пользуются этимъ учрежденіемъ, чтобы дать своимъ дтямъ хорошее образованіе. Окрестности по рк Потомаку очень живописны и, кажется, не вредны для здоровья подобно климату Вашингтона. Здсь на высот воздухъ былъ прохладный въ то время, какъ въ город было невыносимо жарко.

Дворецъ президента и внутри и снаружи похожъ на англійскій клубъ. Я не знаю иного зданія, съ которымъ бы я могъ его сравнить. Онъ окруженъ очень красивыми садами, имющими однако видъ только-что сейчасъ разбитыхъ. Я сдлалъ мой первый визитъ туда въ утро моего прізда въ Вашингтонъ, одинъ изъ джентльменовъ, служащихъ при президент, былъ такъ добръ, что взялъ на себя представить меня ему.

Мы вошли въ обширную залу и позвонили раза-три въ колокольчикъ, но не получивъ никакого отвта на этотъ зовъ, безъ дальнйшихъ церемоній пошли дальше по примру многихъ другихъ джентльменовъ (большею частью въ шляпахъ и съ руками въ карманахъ), длавшихъ очень покойно то же самое. Съ нкоторыми изъ нихъ были и лэди, которымъ они показывали комнаты, другіе удобно расположились на стульяхъ и диванахъ, наконецъ, третьи въ полномъ утомленіи отъ скуки ожиданія лниво звали. Большинство собравшихся находилось здсь не ради какого-либо дла, а просто ради чванства и щегольства. Нкоторые усиленно разсматривали мебель, какъ бы желая удостовриться въ томъ, что президентъ ничего изъ нея не продалъ.

Здсь находилось много господъ, праздно шатающихся по хорошенькой гостиной (съ террасы которой открывался великолпный видъ на рку и прилежащія поля) и еще множество другихъ постителей, разсянныхъ по другой великолпной комнат, называемой ‘Восточною гостиной’. Посмотрвъ на нихъ, мы отправились на верхъ и вошли въ комнату, гд дйствительно многіе ожидали аудіенціи. Здсь какой-то чисто одтый и въ желтыхъ туфляхъ черный слуга, неслышно двигаясь по комнат, шепталъ всмъ на ухо разныя порученія, при вид моего товарища онъ сдлалъ знакъ, что узналъ его, и пошелъ доложить о немъ.

Прежде чмъ взойдти сюда, мы заглянули въ другую комнату, по стнамъ ея стояли длинные столы со множествомъ газетъ, а разные джентльмены читали эти газеты. Но средствъ для препровожденія времени здсь было мало и для ожиданія комната эта была столь же скучна и несносна, какъ и всякая другая пріемная въ какомъ-либо общественномъ заведеніи, или пріемная доктора въ часы его консультаціи на дому.

Тутъ дожидалось человкъ пятнадцать или двадцать. Одинъ высокій, мускулистый старикъ съ Востока, загорлый и мрачный, съ блоснжной шляпой на колняхъ и громаднымъ зонтикомъ между ногъ, сидлъ на стул очень прямо и имлъ видъ, какъ будто ужь ршился высказать президенту все, что слдуетъ, и затмъ ни на одну йоту ни въ чемъ не уступать ему. Другой, фермеръ изъ Кентуки, футовъ шести ростомъ съ шляпой на голов и руками за спиной прислонился къ стн и билъ объ полъ каблукомъ, какъ будто само время было у него подъ ногами, и онъ буквально убивалъ его. Третій, желчно выглядывавшій человкъ, съ коротко остриженными черными волосами и продолговатымъ лицомъ, выбритымъ до синихъ пятенъ, сосалъ наболдашникъ своей трости, изрдка вынимая его изо рта, чтобы посмотрть, какъ подвигается дло. Четвертый все только посвистывалъ, пятый все только харкалъ. Вообще все общество собравшихся тутъ джентльменовъ очень усердно и энергично занималось этимъ послднимъ дломъ и обильно осыпало своими дарами коверъ, такъ что я увренъ, что горничныя президента получаютъ большое жалованье, или, говоря боле изящно, получаютъ высокое вознагражденіе: слово это въ Америк употребляется вмсто слово жалованье относительно всхъ слугъ въ общественныхъ мстахъ.

Мы не долго ждали въ этой комнат, какъ снова появился черный слуга и провелъ насъ въ другую комнату меньшихъ размровъ, гд за дловымъ, покрытымъ бумагами, столомъ сидлъ самъ президентъ. Онъ казался утомленнымъ и озабоченнымъ и не мудрено, когда ему приходилось бороться со всми, но выраженіе лица его было кротко и пріятно, манеры замчательно просты и порядочны,— это былъ настоящій джентльменъ. Я подумалъ, что и лицомъ, и фигурой, и манерой держать себя онъ удивительно подходилъ къ своему положенію.

Меня предупредили, что этикетъ республиканскаго двора требуетъ, чтобъ иностранецъ, подобный мн, отклонилъ приглашеніе на обдъ (приглашеніе это, впрочемъ, дошло до меня лишь передъ самымъ моимъ отъздомъ изъ Вашингтона и спустя нсколько времени посл назначеннаго для обда дня), такъ что я былъ еще всего одинъ разъ въ этомъ дом. Это было по случаю одного изъ общихъ вечернихъ собраній, происходящихъ обыкновенно между девятью и двнадцатью часами и носящихъ странное названіе ‘създовъ’.

Мы съ женой похали туда около десяти часовъ. Экипажей стояло на двор довольно много, полицейскихъ тутъ не было, чтобъ усмирять испуганныхъ лошадей хватаньемъ ихъ подъ узды, или тыканьемъ имъ въ глаза дубиною, я готовъ поклясться, что мирныхъ людей не колотили здсь по голов, не толкали въ шею и животъ и вообще не приводили ихъ такими кроткими мрами къ смирному стоянью, а потомъ за неподвижность не забирали въ полицію. Тмъ не мене суеты и безпорядка не было. Наша коляска подъхала въ свою очередь къ подъзду безъ всякихъ криковъ, ругательствъ и другихъ подобныхъ задержекъ, и мы вышли изъ экипажа такъ же тихо и безопасно, какъ бы сопутствуемые всей полицейскою силой метрополіи отъ А до Z включительно.

Рядъ комнатъ въ нижнемъ этаж былъ ярко освященъ, а въ зал играла военная музыка. Въ маленькой гостиной, въ кругу собравшихся гостей, находился президентъ вмст съ своей невсткой, исполнявшей роль хозяйки дома. Это была очень интересная, граціозная, привтливая и благовоспитанная лэди. Одинъ джентльменъ, стоявшій въ той же групп, казалось, принялъ на себя обязанности церемоніймейстера. Я не видлъ никакихъ другихъ офицеровъ, никакой другой свиты, да и не было въ нихъ надобности.

Большая гостиная, о которой я уже упоминалъ, и другія комнаты нижняго этажа были полны гостей. Общество не состояло изъ какихъ-либо отборныхъ членовъ,— здсь встрчались люди многихъ разрядовъ и сословій, не было здсь пышныхъ и роскошныхъ нарядовъ, а нкоторые были, даже смшны. Вс держали себя хорошо, не случилось ни одной рзкой выходки, каждый являлся сюда безъ приглашенія или билета и, казалось, чувствовалъ, что и на немъ лежитъ отвтственность за ходъ и характеръ вечера.— Что вс эти постители не были чужды извстному образованію и умли цнить умственныя способности своихъ соотечественниковъ въ другихъ странахъ, проливавшихъ хорошій свтъ на ихъ отечество, было видно изъ того, какъ они приняли Вашингтона Ирвинга, моего искренняго друга, который только-что былъ назначенъ министромъ къ испанскому двору и теперь въ своемъ новомъ званіи въ первый и послдній разъ появился между ними передъ отъздомъ за границу. Я искренно убжденъ, что при всемъ сумасбродств американской политики мало людей бывали такъ чистосердечно и преданно обласканы, какъ этотъ прекраснйшій писатель. Рдко случалось мн чувствовать такое уваженіе къ общественному собранію, какъ въ этотъ разъ при вид того, какъ вс бывшіе здсь, единодушно оставивъ шумныхъ ораторовъ и сильныхъ міра сего, съ честнымъ и благороднымъ побужденіемъ столпились вокругъ этого скромнаго человка, гордые его удачей, отражавшейся на ихъ стран, и всмъ сердцемъ благодарные ему за хорошія мысли и понятія, которыя онъ распространялъ между ними. Дай Богъ ему долго щедрою рукой сыпать свои сокровища и дай Богъ имъ долго чествовать его, какъ достойнаго человка!

——

Срокъ, назначенный нами для нашего пребыванія въ Вашингтон, кончился, и намъ предстояло начать наше путешествіе, ибо короткіе перезды, которые намъ до сихъ поръ приходилось длать, считались здсь ни за что.

Сперва я было намревался хать на югъ — къ Чарльстону, но когда я думалъ, какъ много времени возьметъ такая поздка и какъ сильны будутъ тамъ жары, невыносимыя ужь и въ Вашингтон, я невольно сталъ прислушиваться къ тому шепоту, который часто слышался мн еще въ Англіи, когда я и не думалъ попасть сюда и не мечталъ о городахъ, которые растутъ какъ дворцы въ волшебныхъ сказкахъ, среди пустынь и лсовъ Запада.

Когда я сталъ сдаваться своему желанію отправиться на Западъ, вс меня предупреждали объ опасностяхъ и неудобствахъ, сопряженныхъ съ такимъ путешествіемъ, такъ что жена моя побоялась хать со мною, я же, не очень довряя этимъ разсказамъ, остался при своемъ намреніи. Мы ршили, что пока подемъ вмст въ Ричмондъ и Виргинію, куда я и приглашаю читателей слдовать за нами.

IX.
Ночной пароходъ на рк Потомак.— Дорога въ Виргинію и черный возница.— Ричмондъ.— Бальтиморъ.— Гаррисбёргская почта и бглый взглядъ на городъ.— Путешествіе на барк по каналу.

Намъ предстояло хать на пароход, который долженъ былъ тронуться въ четыре часа утра, а потому мы ршили провести и ночь на томъ же пароход.

Десять часовъ вечера. Свтитъ луна. Воздухъ теплый. Мы подъзжаемъ въ экипаж къ пристани, которая находится въ нкоторомъ отдаленіи отъ города. На пароход никого не видно и нтъ никакого движенія, только два-три фонаря указываютъ на присутствіе на немъ живыхъ существъ. Какъ только раздались наши шаги на палуб, изъ какого-то темнаго, отдаленнаго угла показалась толстая негритянка, которая и провела мою жену въ дамскую каюту. Я храбро ршаюсь не ложиться спать всю ночь, а проходить по палуб вплоть до утра.

Я начинаю свою прогулку, думая въ то же время объ отсутствующихъ людяхъ и предметахъ, и хожу по крайней мр въ продолженіе получаса взадъ и впередъ. Затмъ я подхожу къ фонарю и гляжу на часы, полагая, что они остановились, и удивляюсь, что сталось съ моимъ врнымъ секретаремъ, котораго я захватилъ съ собой изъ Бостона. Онъ ужинаетъ въ честь нашего отъзда съ содержателемъ гостиницы, въ которой мы останавливались, и быть-можетъ проужинаетъ еще часа два. Опять продолжаю прохаживаться, но мн длается все скучне и скучне и мои собственные шаги раздражаютъ меня. Кром того становится свжо, а такъ какъ ходить въ одиночеств при столь грустныхъ обстоятельствахъ нтъ ничего пріятнаго, то я измняю моему храброму намренію и отправляюсь спать.

Иду въ мужскую каюту. По тишин, въ ней царствовавшей, я вообразилъ, что тамъ никого нтъ. Къ моему ужасу и смятенью я нахожу ее полною спящихъ людей во всевозможныхъ позахъ и положеніяхъ: спятъ на койкахъ, на креслахъ, на полу, на столахъ и особенно много около печи, моего заклятаго врага. Я длаю еще шагъ впередъ и наступаю ногой прямо на лоснящееся лицо одного чернаго слуги, который свернувшись спитъ на полу. Онъ вскакиваетъ и слегка вскрикиваетъ (частью отъ боли, частью изъ предупредительности), шепчетъ мн на ухо мое собственное имя и проводить меня къ моей койк. Стоя возл нея, я начинаю считать спящихъ пассажировъ и скоро дохожу до сорока, дале считать не стоитъ и я начинаю раздваться. Такъ какъ вс стулья заняты спящими, то я кладу свое платье на подъ, испачкавъ при этомъ, руки, ибо полъ здсь въ такомъ же положеніи, какъ и ковры въ Капитоліи, и по той же самой причин. Раздвшись на половину, я влзаю на свою полку, взглядываю еще разъ на своихъ товарищей, спускаю занавсъ, поворачиваюсь къ стн и засыпаю.

Я просыпаюсь въ то время, какъ снимаются съ якоря, такъ какъ, дло это не обходится безъ большаго шума. Только-что начинаетъ свтать. Вс просыпаются одновременно со мной. Нкоторые тотчасъ же понимаютъ, гд они и что съ ними, а другіе съ удивленіемъ протираютъ себ глаза и осматриваются вокругъ. Нкоторые зваютъ, другіе охаютъ, почти вс харкаютъ и нкоторые начинаютъ вставать. Я также встаю, ибо, не побывавъ еще даже на воздух, уже чувствую духоту каюты. Одвшись, я выхожу въ переднюю каюты, гд меня бретъ цирюльникъ, и затмъ умываюсь. Приборъ для умыванья и одванья для пассажировъ состоитъ изъ двухъ полотенецъ, трехъ маленькихъ деревянныхъ тазиковъ, боченка воды и кружки, чтобы доставать ее, зеркала величиной въ шесть квадратныхъ дюймовъ, кусочка желтаго мыла для рукъ, щетки и гребенки для головы и ничего для зубовъ. Кром меня вс употребляютъ эти самыя щетку и гребенку. Вс съ удивленіемъ смотрятъ, на то, что я употребляю свои собственныя, а двухъ или трехъ джентльменовъ очень тянетъ посмяться надо мной за эти предразсудки, но они удерживаются. Окончивъ свой туалетъ, я отправляюсь на палубу, чтобы часа два походить тамъ. Солнце встаетъ восхитительно. Мы прозжаемъ мимо Монъ-Вернона, гд похороненъ Вашингтонъ. Рка широка и быстра, берега ея очаровательны. Съ каждою минутой наступающій день становится все великолпне.

Въ восемь часовъ мы вс завтракаемъ въ кают, гд я провелъ ночь, но гд теперь вс окна и двери открыты и воздухъ довольно свжъ. Въ отправленіи стола не замтно поспшности, или жадности. Сравнительно съ нашими завтраками во время путешествій, здшній завтракъ продолжительне, но за то здсь боле порядка и вжливости.

Вскор посл девяти часовъ мы дозжаемъ до гавани Потомака, гд сходимъ съ парохода, и здсь-то и начинается самая своеобразная часть путешествія. Семь дилижансовъ приготовлены для пассажировъ. Нкоторые изъ кучеровъ черные, другіе блые. Въ каждомъ дилижанс по четыре лошади, нкоторыя изъ нихъ въ сбру, другія безъ сбруи. Пассажиры сходятъ съ парохода и садятся въ дилижансы, багажъ сложенъ въ трескучія телги, лошади испуганы и съ нетерпніемъ ждутъ минуты, чтобы тронуться, черные кучера болтаютъ съ ними, какъ какія-то обезьяны, а блые кучера гукаютъ на нихъ, какъ какіе-то погонщики, ибо главныя, достоинства здшнихъ конюховъ заключаются въ томъ, чтобы производить какъ можно больше шума. Здшніе дилижансы похожи на французскіе, но далеко не такъ хороши. Вмсто рессоръ они висятъ на толстйшихъ ремняхъ. Они почти вс одинаковы и походятъ на качели, которыя встрчаются на англійскихъ ярмаркахъ, но только съ крышей, поставленныя на дроги съ колесами и украшенныя разрисованными занавсками. Они покрыты грязью съ верху до низу, а съ тхъ поръ, какъ они сдланы, вроятно ихъ никогда не мыли.

На билетахъ, полученныхъ нами на пароход, стоитъ No 1, стало-быть мы принадлежимъ къ дилижансу нумеръ первый. Я бросаю свое платье пока на крышу и усаживаю въ дилижансъ мою жену и ея горничную. Нужно сдлать только одинъ шагъ съ земли, чтобы подняться въ дилижансъ, но шагъ этотъ будетъ съ цлыхъ полтора аршина, и обыкновенно дамы входятъ при помощи стула, если же стула нтъ, то он предаются на волю Провиднія. Въ дилижанс помщаются девять человкъ и мста идутъ отъ одной двери къ другой тамъ, гд въ Англіи у насъ ноги, такъ что вылзаніе изъ экипажа не мене трудно влзанья туда. Пассажиръ только одинъ, и сидитъ онъ на козлахъ экипажа. Пассажиръ этотъ — я. Пока багажъ привязываютъ наверху весь въ кучу, я длаю свои наблюденія надъ нашимъ возницей.

Онъ — негръ и очень черный. На немъ грубое платье цвта смси перца съ солью, очень испачканное и заплатанное (особливо на колняхъ), срые чулки, громадные, изъ желтой кожи, башмаки и короткіе штаны. На немъ дв перчатки: одна цвтная шерстяная, другая кожаная. У него очень короткій кнутъ, сломанный по средин и связанный веревочкой. На немъ низкая, съ широкими полями черная шляпа, длающая его слегка похожимъ на англійскаго кучера. Но въ то время, какъ я произвожу свои наблюденія, кто-то власть имющій кричитъ: ‘Трогай!’ Впереди детъ почтовый вагонъ, а за нимъ вс дилижансы съ нумеромъ первымъ во глав. Дорогой, всякій разъ, какъ англичанинъ закричалъ бы All right! {All right значитъ — все врно.}, американецъ кричитъ Goahead! {Goahead значитъ — ступай впередъ.}, и восклицанія эти нкоторымъ образомъ выражаютъ характеръ обихъ націй.

Первыя полмили нашего путешествія мы хали мостомъ, устроеннымъ изъ положенныхъ на двухъ параллельныхъ бревнахъ досокъ, которыя скакали и прыгали подъ колесами, шлепая по вод, Въ рк глинистое дно, да еще все въ ямахъ, такъ что лошади то и дло обрываются, ныряютъ въ нихъ.

Но мы пробираемся даже и тутъ и дозжаемъ наконецъ до настоящей дороги, которая вся состоитъ изъ топей, болотъ и дресвяныхъ ямъ. Передъ нами ужасное мсто, черный нашъ возница вертитъ глазами, широко раскрываетъ ротъ и глядитъ впередъ, какъ бы говоря: ‘Мы часто длывали это прежде, но теперь кажется потерпимъ крушеніе’. Онъ дергаетъ возжами и стучитъ каблуками о грязную доску подъ ногами (разумется, сидя на мст). Мы дозжаемъ до страшнаго мста и погружаемся въ грязь до самыхъ оконъ дилижанса, наклоняемся на одну сторону подъ угломъ въ сорокъ пять градусовъ и застреваемъ въ такомъ положеніи. Внутри раздаются громкіе крики, карета останавливается, лошади барахтаются, вс остальные шесть, дилижансовъ останавливаются также, запряженныя въ нихъ двадцать четыре лошади также барахтаются, но больше ради компаніи и по симпатіи къ нашимъ лошадямъ, затмъ происходитъ слдующее:

Черный возница (къ лошадямъ).— Ги!

Лошади ни съ мста. Внутри опять кричатъ.

Черный возница (къ лошадямъ).— Го!

Лошади погружаются въ грязь и обдаютъ ею чернаго возницу.

Джентльменъ, сидящій внутри (высовываясь изъ окна).— Что такое, что это творится на свт?…

Джентльменъ обрызганъ грязью и снова прячется въ карету, не докончивъ своего вопроса.

Черный возница (снова къ лошадямъ).— Ну, ну!

Лошади длаютъ отчаянное усиліе, вытаскиваютъ дилижансъ изъ ямы и стремительно ввозятъ его на такой крутой косогоръ, что ноги чернаго возницы взлетаютъ на воздухъ, а самъ онъ падаетъ на крышу дилижанса въ кучу багажа, но онъ тотчасъ же приходитъ въ себя и снова кричитъ лошадямъ.— Пиль!

Никакого дйствія. Напротивъ, карета катится назадъ на нумеръ второй, тотъ катится на нумеръ третій, этотъ — на нумеръ четвертый и т. д. до самаго нумера седьмаго, гд раздаются проклятія и ругательства почти за четверть мили отъ нумера перваго.

Черный возница (громче, чмъ сначала).— Пиль!

Лошади длаютъ новое усиліе ввезти карету на косогоръ, но она снова катится назадъ.

Черный возница (еще громче).— Пил-л-ль!

Лошади длаютъ отчаянное усиліе.

Черный возница (воодушевляясь).— Ги!… Ну, ну!… Пиль!

Лошади еще длаютъ усиліе.

Черный возница (съ большею силой).— Алли лоо! Ги! Джидди, джидди! Пиль! Алли лоо!…

Лошади продолжаютъ стараться.

Черный возница (съ глазами выскакивающими изъ орбитъ).— Ну, ну, милыя! Ну, ги! Пиль! Алли ло-о-о-о!

Лошади вбгаютъ на косогоръ, и мы у новой страшной канавы. Нтъ возможности остановить лошадей, на дн канавы большая яма съ водой. Карета несется ужасно. Внутри кричатъ. Грязь и вода такъ и брызжутъ вокругъ насъ. Черный возница прыгаетъ на мст, какъ умалишенный. Благодаря неимоврнымъ стараніямъ, мы демъ какъ слдуетъ и, наконецъ, останавливаемся передохнуть.

Черный другъ чернаго возницы сидитъ на забор. Черный возница обнаруживаетъ, что узналъ его тмъ, что онъ какъ арлекинъ вертитъ головой въ разныя стороны, таращитъ глаза, пожимаетъ плечами и улыбается до самыхъ ушей. Онъ останавливается, обращается ко мн и говоритъ:

— Мы васъ отлично провеземъ,— пролетимъ, какъ стрла. Дама — старуха, сэръ?— Послднее онъ говоритъ очень умильно.— Мы позаботимся о старух. Не бойтесь!

Черный возница улыбается опять. Но вотъ снова яма и снова косогоръ. Онъ останавливается и опять начинаетъ кричать на лошадей, и опять повторяется прежняя исторія.

И такимъ образомъ мы совершили миль десять въ два съ половиной часа, не переломавъ костей, но помявъ ихъ достаточно, короче говоря, пролетли это пространство ‘какъ стрла’. Это странное путешествіе въ дилижансахъ оканчивается въ Фредериксберг, откуда идетъ желзная дорога въ Ричмондъ. Почва мстности, по которой идетъ эта дорога, нкогда была очень плодородна, но ее скоро истощили, благодаря систем невольничьяго труда, безъ всякаго удобренія и подкрпленія самой земли, и теперь она немногимъ лучше песчаной пустыни, кое-гд поросшей деревьями.

Какъ ни скученъ, ни безотраденъ былъ видъ мстности, тмъ не мене я радовался, видя дурное слдствіе рабства, и глядлъ на эту истощенную почву съ несравненно большимъ удовольствіемъ, чмъ могъ бы глядть на нее, еслибъ она была богата и плодородна.

Въ этой части, какъ и во всхъ другихъ, гд существуетъ рабство (я часто слышалъ это даже и отъ его защитниковъ), видны истощеніе и упадокъ земли, нераздльные съ этою системой. Житницы и пристройки разваливаются, сараи на половину безъ крышъ, хижины до послдней степени гадки и неопрятны. Нигд ни малйшаго признака удобства. Несчастныя станціи желзной дороги, огромные дикіе дровяные дворы, гд машина запасается дровами, негритянскіе ребятишки, валяющіеся вмст съ собаками передъ лачужками, двуногіе рабочіе-животныя, сгибающіеся подъ тяжестью труда,— на всемъ лежитъ печать унынія и скорби. Въ нашемъ позд, въ вагон для негровъ, находилась мать съ дтьми, только-что купленная, а мужъ и отецъ оставался у прежняго владтеля. Дти плакали всю дорогу, а мать могла служить самымъ врнымъ изображеніемъ воплощеннаго горя. Поборникъ жизни, свободы и счастья, купившій ихъ, халъ въ томъ же позд и каждый разъ, какъ мы останавливались, ходилъ смотрть, цлы ли они. Чернаго, изъ ‘Путешествій Синбада’, съ однимъ блестящимъ какъ уголь глазомъ посередин лба можно бы назвать природнымъ аристократомъ въ сравненіи съ этимъ блымъ джентльменомъ.

Мы подъхали въ седьмомъ часу вечера къ гостиниц, на высокой площадк которой два джентльмена курили сигары и качались въ креслахъ-качалкахъ. Гостиница была большимъ и хорошимъ заведеніемъ, гд путешественники могли найти все нужное для себя. Такъ какъ климатъ здсь жаркій и жажда мучила часто, то обширныя залы съ различными прохладительными питьями были всегда полны народа, но люди здсь веселе сверныхъ и любятъ музыку, такъ что звуки разныхъ музыкальныхъ инструментовъ раздаются цлый день, и намъ пріятно было ихъ слушать.

Слдующіе два дня мы ходили и катались по городу, который чудесно расположенъ на восьми холмахъ надъ ркою Джемсомъ, сверкающимъ потокомъ, покрытымъ тамъ и сямъ хорошенькими островками, или клубящимся между живописными утесами. Хотя была еще только половина марта мсяца, погода въ этомъ южномъ климат стояла необыкновенно теплая, магноліи, и персиковыя деревья были въ полномъ цвту и все уже давно зеленло. Между горами есть долина ‘Кровавое Бгство’, названная такъ по ужасному столкновенію съ индйцами, нкогда здсь случившемуся. Мсто это очень удобно для такой схватки и подобно всякому другому, мною виднному, соединенному съ легендой объ этомъ быстро исчезающемъ народ, было для меня очень интересно.

Въ этомъ город находится зданіе для засданій парламента Виргиніи и въ его прохладныхъ залахъ нкоторые ораторы продолжали свои шумныя рчи вплоть до жаркаго полудня. Благодаря нескончаемымъ повтореніямъ, эти пренія имли для меня мало занимательности, и я охотно промнялъ ихъ на осмотръ прекрасно устроенной общественной библіотеки и на посщеніе табачной фабрики, гд вс рабочіе были невольники.

Я видлъ здсь всю процедуру собиранья, свертыванья, прессованья, сушки и укладки табаку въ ящики и наложенія на нихъ клейма. Весь этотъ табакъ назначался для жвачки, и, глядя только на здшній складъ, можно было предположить, что его одного хватитъ на вс вмстительныя пасти Америки. Въ этомъ вид табакъ былъ похожъ на т масленичныя выжимки, которыя мы употребляемъ для откармливанья скота, и, не говоря ужь о послдствіяхъ его употребленія, онъ и на видъ весьма привлекателенъ.

Многіе рабочіе были съ виду славными парнями и работали спокойно. Посл двухъ часовъ пополудни имъ позволяется немного попть извстному числу человкъ заразъ. Въ то время, какъ я находился на завод, часы пробили два и нсколько рабочихъ спли, и очень недурно, часть какого-то гимна, продолжая въ то же время свое дло. Когда я уже уходилъ, раздался звонокъ и они вс отправились на другую сторону улицы обдать. Нсколько разъ говорилъ я о томъ, что желалъ бы видть, какъ они дятъ, но такъ какъ джентльменъ, къ которому я обратился съ этой просьбой, повидимому сразу оглохъ, то я и не настаивалъ.

На слдующій день я постилъ плантацію, или ферму, около тысячи двухсотъ акровъ земли, лежащую на другомъ берегу рки. Здсь опять, хотя я и похалъ съ владльцемъ помстья въ кварталъ, какъ называютъ здсь ту часть, гд живутъ невольники, меня тмъ не мене не пригласили взойти посмотрть ихъ жилища. Я видлъ только, что это были очень ветхія, несчастныя лачужки, около которыхъ полунагіе ребятишки грлись на солнц, или валялись въ песк. Вообще же я думаю, что этотъ хозяинъ хорошъ и разсудителенъ. Получивъ въ наслдство пятьдесятъ невольниковъ, онъ не занимается прикупкой новаго, или продажей стараго человческаго товара, и я увренъ, по наблюденіямъ и убжденію, что онъ человкъ достойный и съ хорошимъ сердцемъ.

Домъ самого плантатора былъ воздушнымъ деревенскимъ жилищемъ, живо напомнившимъ мн описаніе такихъ домовъ Дефо. День стоялъ жаркій, но такъ какъ вс ставни въ дом были закрыты, а вс окна и двери широко растворены, то въ комнатахъ царствовали тнь и прохлада, особенно пріятныя посл яркости и жары вн дома. Передъ окнами была открытая площадка, гд въ жаркую погоду вшаютъ гамаки, пьютъ и великолпно спятъ. Не знаю, каковы на вкусъ ихъ прохладительные напитки, когда лежишь въ гамак, но по опыту я могу заявить, что вн гамака мороженное, кружки минтъ-джулепа {Mint-julep — питье, состоящее изъ водки, сахара, ароматической травы и льда.} и еще другаго питья изъ хереса, которыя они распиваютъ лежа въ гамакахъ, суть прохладительныя, о которыхъ никогда не подумаетъ лтомъ тотъ, кто не желаетъ потерять разсудка.

Черезъ рку два моста: одинъ — желзнодорожный, а другой очень ветхій, принадлежащій какой-то старушк лэди, она живетъ недалеко отъ города и беретъ за проздъ черезъ свой мостъ пошлину съ городскихъ жителей. Прозжая назадъ по этому мосту, я замтилъ надпись на столб съ приказаніемъ хать по мосту шагомъ, подъ страхомъ штрафа: для благо пяти долларовъ, для негра пятнадцати ударовъ плетью.

То же уныніе, какъ по дорог къ Ричмонду, тяготетъ и надъ самымъ городомъ. Есть хорошенькія виллы и веселенькіе домики на его улицахъ,и окружающая природа не лишена веселыхъ видовъ, но тмъ не мене городъ выглядитъ такъ же мрачно, какъ и самое рабство, соединенное съ множествомъ пороковъ, здсь не рдкость жалкіе наемные дома, нечиненные заборы и обращающіяся въ груды развалинъ стны. Эти мрачные признаки упадка и разложенія бросаются въ глаза и запоминаются, между тмъ какъ боле пріятные предметы улетучиваются изъ памяти.

Тмъ, кто по счастью не привыкъ къ подобнымъ улицамъ и домамъ, наружность ихъ просто оскорбительна. Вс люди, знающіе о закон, запрещающемъ распространять образованность между невольниками (муки и страданія которыхъ далеко превосходятъ вс штрафы, налагаемые на тхъ, кто ихъ наноситъ имъ), должны быть приготовлены къ тому, чтобы видть на лицахъ невольниковъ низкую степень умственнаго развитія. Не темнота ихъ тла, а ума, ожесточеніе и помраченіе лучшихъ сторонъ характера бросаются въ глаза каждому иностранцу и безмрно превосходятъ вс его худшія ожиданія: тотъ, кто впервые видитъ лица этихъ дикихъ, палкой забитыхъ людей, не можетъ не быть пораженъ ихъ выраженіемъ.

Послдній изъ этихъ несчастныхъ, котораго мн пришлось видть, былъ домашній рабочій. Пробгавши цлый день туда и сюда до самой полуночи, воруя краткія мгновенія для сна между исполненіемъ различныхъ работъ, въ четыре часа утра онъ уже мылъ грязные переходы и корридоры. Глядя на него, я чувствовалъ въ душ благодарность къ судьб за то, что мн не было необходимо жить тамъ, гд существуетъ рабство, съ несправедливостями и ужасами котораго я никакъ бы не могъ примириться.

Я намревался прохать въ Балтиморъ по рк Джемсу и затмъ по Чизапикскому заливу, но, за отсутствіемъ парохода, вслдствіе непредвидннаго случая, и за неврностью другаго пути сообщенія, мы вернулись по желзной дорог снова въ Ричмондъ, гд ночевали и оттуда уже на слдующій день въ полдень выхали въ Балтиморъ. Лучшая и удобнйшая гостиница во всхъ Соединенныхъ Штатахъ находится именно въ этомъ город, англичанинъ-путешественникъ въ первый и, вроятно, въ послдній разъ въ Америк находитъ здсь занавсъ у своей постели, здсь же даютъ ему достаточное количество воды для умыванья (вещь въ Америк также очень рдкая).

Балтиморъ, столица штата Мэрилэнда, очень шумный и дятельный городъ: онъ ведетъ весьма разнообразную и обширную торговлю, особенно воднымъ путемъ. Торговая часть города, правда, не изъ самыхъ чистыхъ, но верхняя часть его совершенно иного характера и въ ней есть хорошія улицы и общественныя заднія. Самыя видныя изъ нихъ — памятникъ Вашингтону, красивое возвышеніе съ статуей на вершин, медицинская коллегія и Военный памятникъ въ память договора съ англичанами.

Въ город есть очень хорошій тюремный замокъ и исправительное заведеніе. Судъ штата находится тутъ же. Въ этомъ послднемъ было два любопытныхъ случая.

Одинъ изъ нихъ касался молодаго человка, судимаго за отцеубійство. Проступокъ совершенъ былъ повидимому случайно и доказательства были очень сомнительны и сложны, нельзя было также подыскать повода, понудившаго совершить это ужасное преступленіе. Его допрашивали два раза и во второй разъ судьи очень задумались о томъ, къ чему присудить его и отыскать приговоръ человкоубійства второй степени, чмъ никоимъ образомъ то убійство не могло быть, такъ какъ безъ всякаго сомннія не было никакого повода къ ссор, и если молодой человкъ былъ виновенъ, то безспорно въ полнйшемъ и худшемъ значеніи этого слова.

Замчательною чертой этого дла было то, что если несчастный покойникъ не былъ убитъ собственнымъ своимъ сыномъ, то стало-быть его убилъ родной братъ. Подозрніе падало на нихъ обоихъ. Во всхъ сомнительныхъ пунктахъ братъ убитаго былъ свидтелемъ, вс его объясненія какъ бы въ пользу арестанта (нкоторыя очень правдоподобныя), тмъ не мене весь смыслъ и выводъ ихъ ясно доказывали его стараніе, взвалить всю вину на племянника. Преступникомъ былъ одинъ изъ нихъ, и судъ долженъ былъ ршить, который именно!

Другой случай относился къ человку, укравшему, мдную мру полную вина у извстнаго винокура. Его преслдовали закономъ, взяли и приговорили къ двухмсячному заключенію. По истеченіи означеннаго срока онъ вышелъ изъ тюрьмы и снова пошелъ къ винокуру, гд опять укралъ ту же мру и съ такимъ же количествомъ вина. Не было ни малйшей причины подозрвать его въ желаніи вернуться въ тюрьму,— все, кром самаго преступленія, говорило противъ этого подозрнія. Можно было найти только два разумныхъ объясненія его поступка. Во-первыхъ, претерпвъ такъ много за эту посудину, онъ могъ считать себя въ прав владть ею. Второе объясненіе было то, что, вслдствіе долгаго размышленія объ этой мр, мысль о ней обратилась у него въ манію, которой онъ былъ не въ силахъ противостоять.

Пробывъ здсь нсколько дней, я ревностно сталъ стараться привести въ исполненіе планъ нашего путешествія на Западъ. Такимъ образомъ мы отправили весь лишній багажъ въ Нью-Йоркъ, откуда мн должны были переслать его въ Канаду, и устроились съ банкирами насчетъ полученья денегъ. Затмъ, полюбовавшись два раза заходомъ солнца и помышляя въ то же время о предстоящемъ путешествіи по незнакомой намъ мстности, мы наконецъ выхали изъ Балтимора по другой желзной дорог въ половин девятаго утра и достигли города Йорка, лежащаго отъ Балтимора всего въ шестидесяти миляхъ, еще до обда добрались мы до отеля, откуда отправились въ заложенной четверней карет въ Гаррисбергъ.

Мн удалось счастливо запастить такимъ же ящикомъ для переправы въ гостиницу, онъ выхалъ за нами на желзную дорогу и по обыкновенію былъ грязенъ и непокоенъ до послдней степени. Такъ какъ у двери гостиницы стояло много пассажировъ, ожидавшихъ насъ, то кучеръ, глядя на свои шоры, какъ бы обращаясь къ нимъ, сообщилъ въ полголоса:

— Я думаю, что намъ понадобится большая карета.

Я сталъ съ удивленіемъ думать о томъ, какой величины будетъ эта большая карета и сколько въ нее взойдетъ пассажировъ, потому что экипажъ, оказывавшійся слишкомъ малымъ, былъ предметомъ нсколько большимъ двухъ тяжелыхъ ночныхъ каретъ въ Англіи. Мои размышленія продолжались не долго, ибо тотчасъ посл обда раздался шумъ и трескъ на улиц и затмъ, покачиваясь на об стороны, показался гигантъ, нчто въ род кареты на колесахъ. Посл продолжительнаго подпрыгиванья мо мостовой, онъ наконецъ остановился у дверей, даже стоя на мст онъ тяжело покачивался съ боку на бокъ, какъ будто сильно простудился, стоя въ сара, и теперь находится въ страшномъ отчаяніи, что, несмотря на свои преклонныя лта, принужденъ былъ хать немного скоре чмъ шагомъ.

— Если это только не гаррисбергская почтовая карета наконецъ, на которую просто ужасно смотрть,— крикнулъ одинъ пожилой господинъ въ нкоторомъ волненіи,— то заштопайте мою мать!

Не знаю, каково должно быть ощущеніе штопанья и пріятне ли оно или непріятне матери джентльмена, чмъ кому-либо другому, но еслибъ отъ перенесенія этого таинственнаго обряда старою лэди зависло улучшеніе гаррисбергской почтовой кареты, то, разумется, она согласилась бы на него ради своего сына. Какъ бы то ни было, въ экипажъ помстили двнадцать человкъ, багажъ же (включая и кресло для качанья и довольно большой обденный столъ) привязали на верхъ и наконецъ мы торжественно тронулись.

У двери другой гостиницы мы захватили съ собой еще одного пассажира.

— Есть ли мсто, сэръ?— кричитъ пассажиръ кучеру.

— Гм… Мста достаточно,— говоритъ кучеръ, не слзая къ козелъ и даже не глядя на него.

— Мста вовсе нтъ,— горланитъ джентльменъ изнутри.

Другой джентльменъ подтверждаетъ это, предсказывая, что попытка посадить сюда еще пассажира окажется вполн неудачной.

Новый пассажиръ безъ выраженія досады заглядываетъ въ карету, а потомъ снова заглядываетъ на кучера:

— Какъ же вы думаете устроить дло?— говоритъ онъ.— Мн необходимо хать.

Кучеръ занимается тмъ, что спокойно вяжетъ узелки на кончик кнута, и не обращаетъ боле никакого вниманія на вопросъ, явно давая понять, что это касается не его, а другихъ, и что пассажирамъ бы лучше поршить дло между собой. Судя по положенію вещей, дло, казалось, принимало мудреный оборотъ, какъ вдругъ въ углу кареты, почти уже задохшійся, пассажиръ слабо вскрикиваетъ:

— Я выйду вонъ!

Это не есть предметъ утшенія, или удовольствія для возницы, ибо его непоколебимая философія вовсе не безпокоится, что бы ни случилось въ карет: повидимому, послдняя занимала его мене всего на свт. Перемна сдлана, но пассажиръ, уступившій свое мсто, помщается третьимъ на козлы, садясь, какъ онъ говоритъ, въ средину, то-есть половиной своей особы ко мн на колни, а другою половиной къ кучеру.

— Впередъ!— командуетъ полковникъ.

— Трогай!— кричитъ возница своимъ конямъ. И мы демъ.

Мы остановились, прохавъ нсколько миль, около какой-то деревенской конторы. Пьянаго джентльмена, взобравшагося на верхъ кареты и помстившагося между поклажей, а затмъ спрыгнувшаго, нисколько не ушибившись, внизъ, мы увидли вдали около кабачка. Мы послдовательно разставались съ нашею кладью въ разныя времена, такъ что когда мы остановились мнять лошадей, я снова былъ единственнымъ пассажиромъ на козлахъ, за исключеніемъ самого кучера разумется.

Кучера всегда мняются вмст съ лошадьми, и обыкновенно они такъ же грязны, какъ и самыя кареты. Первый былъ одтъ какъ англійскій булочникъ, второй — какъ русскій мужикъ: на немъ былъ красный камлотовый армякъ съ мховымъ воротникомъ, подпоясанный пестрымъ кушакомъ, срые штаны, свтло-голубыя рукавицы и медвжья шапка довершали его костюмъ. Во время нашего странствованія пошелъ сильный дождь, сдлалось холодно и появился пронизывающій до костей туманъ. Я былъ очень доволенъ остановкой, воспользовавшись ею, чтобы расправить ноги, стряхнуть воду съ непромокаемаго плаща и проглотить нсколько капель согрвающаго напитка.

Когда я взобрался снова на свое мсто, я замтилъ какой-то новый узелъ на верху кареты, который я принялъ за большую скрипку въ коричневомъ мшк. Прохавъ нсколько миль, я открылъ, что на одномъ конц этого мшка была надта глянцовитая шляпа, а на другомъ пара грязныхъ башмаковъ, а по дальнйшимъ изслдованіямъ оказалось, что это не узелъ со скрипкой, а маленькій мальчикъ въ табачнаго цвта пальто, съ руками старательно всунутыми въ карманы и вслдствіе этого совершенно приклеенными къ бокамъ. Должно-быть онъ былъ родственникъ кучеру, лежалъ онъ совершенно неподвижно на верху багажа, лицомъ обращеннымъ на дождь, и измнялъ свое положеніе только тогда, когда задвалъ ногами за мою шляпу, онъ повидимому спалъ. Наконецъ, во время одной изъ остановокъ это существо выпрямилось во весь свой ростъ, трехъ футовъ шести дюймовъ, и, обративъ на меня свой взоръ, сказало тоненькимъ голосомъ:

— Итакъ, иностранецъ, вы, я думаю, находите это время въ род англійскаго полудня, гм?…

Мстность, очень однообразная въ начал, за послднія десять миль была великолпна. Дорога шла по хорошенькимъ долинамъ Сусквеганны, рка, покрытая множествомъ зеленыхъ острововъ, катила свои волны направо отъ насъ, налво же поднимался крутой откосъ съ обвалившимися утесами и темными соснами. Туманъ въ самыхъ фантастическихъ формахъ двигался надъ водой, вечерній сумракъ придавалъ всему видъ таинственности и тишины, которыя еще боле увеличивали естественную красоту мстности.

Мы перехали рку по крытому и загороженному со всхъ сторонъ деревянному мосту съ милю длиной. Было совершенно темно, только въ узкія скважины пробивались полосы свта, перекрещиваясь между собой въ различныхъ направленіяхъ, черезъ широкія щели пола сверкала рка тысячами яркихъ глазъ. У насъ не было огня и казалось, что мы никогда не выберемся изъ окружающаго сумрака на угасающій вечерній свтъ. Когда мы хали по этому мосту,: наполняя его сводъ громомъ и трескомъ нашего тяжелаго фургона, и когда я наклонялъ голову, чтобы спасти ее отъ толчковъ о потолокъ, я долго не могъ убдить себя, что все это происходитъ на самомъ дл, а не во сн. Мн часто снились подобные перезды черезъ такія же мста, но я всегда даже и во сн сознавалъ, что это — сонъ, а не дйствительность.

Наконецъ мы выхали на улицы Гаррисберга, гд тусклые фонари слабо освщали далеко невеселый на видъ городъ. Мы скоро устроились въ уютной маленькой гостиниц. Она далеко не была такъ роскошна, какъ многія другія, въ которыхъ намъ приходилось останавливаться, но тмъ не мене въ моей памяти она занимаетъ лучшее мсто, такъ какъ хозяинъ ея оказался самымъ обязательнымъ, самымъ достойнымъ, самымъ порядочнымъ человкомъ, съ которымъ я когда-либо имлъ дло.

Такъ какъ мы должны были снова тронуться въ путь не ране двнадцати часовъ слдующаго дня, то я пошелъ поглядть городъ. Мн показали только-что отстроенную тюрьму системы одиночнаго заключенія, но она стояла еще безъ употребленія, видлъ я также то дерево, къ которому былъ привязанъ враждебными индйцами Гаррисонъ (первый поселенецъ этого мстечка), гд бы онъ непремнно погибъ, еслибы не подоспла во-время дружеская помощь съ другаго берега рки. Я осмотрлъ также присутственныя мста и другія достопримчательности города.

Меня очень заняло просматриванье договоровъ, заключаемыхъ время отъ времени съ несчастными индйцами, подписанныхъ ихъ различными вождями въ мирное время и хранящихся въ контор секретаря республики. Подписи эти суть не что иное какъ грубое изображеніе тхъ оружій и животныхъ, которыя служатъ имъ прозваньемъ: такимъ образомъ Большая-Черепаха подписывается большимъ зигзагомъ, похожимъ на черепаху, буйвола, Военный-Топоръ, подписываясь, изображаетъ это самое оружіе, точно также Стрла, Рыба, Скальпъ и вс остальные.

Разсматривая эти слабыя, дрожащія произведенія рукъ, способныхъ легко попадать стрлою въ кончикъ рога оленя, или карабинною пулей расщепать перо, или небольшое смячко, мн невольно взгрустнулось при мысли о простодушныхъ воинахъ, которые подписывались здсь съ полною правдивостью, честностью, и которые только съ теченіемъ времени выучились у блыхъ людей нарушать свои клятвы и обязательства. Я удивлялся также, сколько разъ доврчивые Большая-Черепаха и Военный-Топоръ прилагали свою подпись къ договору, неврно имъ прочитанному, подписывали его не зная его содержанія, до тхъ поръ, пока не попадали ихъ земли и они сами въ руки новыхъ властителей.

Хозяинъ нашъ сообщилъ намъ передъ обдомъ, что нсколько членовъ законодательнаго корпуса собираются оказать намъ честь своимъ посщеніемъ. Онъ любезно уступилъ намъ гостиную своей жены. А когда я попросилъ ввести туда постителей, я замтилъ, какъ онъ съ грустной боязнью взглянулъ на ея хорошенькій коверъ, но я былъ занятъ другими мыслями въ это время и не догадался о причин его безпокойства.

Разумется, было бы пріятно для всхъ имющихъ съ ними дло и, мн кажется, ничмъ не скомпрометировало бы ихъ независимости, еслибы джентльмены эти согласились не только употреблять плевальницы, но даже обзавестись и носовыми платками, что для нихъ составляетъ лишь глупый предразсудокъ.

Дождь все еще продолжалъ идти и посл обда, когда мы спустились въ барку, на которой должны были продолжать наше путешествіе, погода стояла самая сырая и самая непріятная, какую только можно себ вообразить. Видъ лодки, въ которой намъ предстояло провести дня три-четыре, былъ также невеселый, она затрудняла соображеніями касательно размщенія пассажировъ на ночь и открывала обширное поле для распросовъ относительно вообще всхъ удобствъ, что, безъ сомннія, было весьма непріятно.

Какъ бы то ни было, снаружи она имла видъ лодки съ маленькимъ домикомъ, внутри же она походила на странствующій по ярмаркамъ балаганъ. Мужчины помщались тамъ, гд обыкновенно помщаются зрители въ такихъ балаганахъ по одному пенни за входъ, а дамы были отдлены отъ нихъ красною занавской на манеръ того, какъ отдляются въ тхъ же зданіяхъ отъ публики карлики и великаны, жизнь которыхъ проводится въ тсныхъ рамкахъ отчужденія отъ всего.

Мы сидли тутъ, безмолвно глядя на ряды маленькихъ столиковъ, тянувшихся по об стороны каюты, и прислушиваясь къ дождю, который капалъ и стучалъ по палуб и затмъ мрачно скатывался въ воду. Въ такомъ положеніи просидли мы до самаго прихода позда желзной дороги, съ которымъ барка ожидала себ новыхъ пассажировъ. Поздъ привезъ множество ящиковъ, ихъ накидали и натискали на крышу домика, что причиняло сидящимъ внутри его такое же страданье какъ будто они были наложены имъ прямо на головы, отъ нсколькихъ промокшихъ джентльменовъ, платье которыхъ сушилось у печки, пошелъ сильный паръ. Безъ сомннія, было бы много пріятне, еслибы дождь пересталъ, еслибы можно было открыть окна и еслибы число сидящихъ было нсколько мене тридцати человкъ, но не хватило времени размыслить о всхъ этихъ предметахъ, какъ уже къ канату, проведенному отъ барки на берегъ, привязали тройку лошадей, мальчикъ на лстниц щелкнулъ бичомъ, руль заскриплъ и жалобно застоналъ — и мы пустились въ дорогу.

X.
До Питсбёрга.
Дальнйшій разсказъ о барк, ея хозяйств и пассажирахъ.— Путешествіе въ Питсбёргъ чрезъ Аллеганскія горы.— Питсбёргъ.

Такъ какъ дождь продолжалъ все еще лить, то вс мы оставались внизу. Мокрые отъ дождя джентльмены собрались вокругъ печки сушиться, а сухіе джентльмены или просто сидли, или безпокойно дремали, положивъ голову на столъ, или же прогуливались взадъ и впередъ по кают, хотя послднее (не стукаясь головой о низкій потолокъ) было возможно только для людей средняго роста. Часовъ въ шесть вс маленькіе столики были составлены въ одинъ большой столъ, и вс мы услись за чай, кофе, хлбъ, масло, семгу, селедецъ, печенку, поджаренный хлбъ, картофель, соленья, ветчину, рубленное мясо, черный пуддингъ и сосиски.

— Не попробуете ли вы,— сказалъ мн сидящій противъ меня сосдъ, подавая мн блюдо съ накрошеннымъ картофелемъ, приготовленнымъ въ масл и молок,— не попробуете ли вы этого кушанья?

Нтъ сомннія, что блюдо, къ которому относились слова моего визави, считалось лакомымъ и что джентльмены, какъ самые ловкіе фокусники, дйствовали вилками и столовыми ложками весьма искусно, засовывая ихъ по самую рукоятку себ въ горло. Должно сказать, что никто не слъ за столъ раньше появленія дамъ и что не было упущено ничего, чмъ можно было оказать имъ услугу или вжливость. Ни разу въ продолженіе моего пребыванія въ Америк не видлъ я, чтобы женщин была оказана грубость, невжливость или даже просто невнимательность.

Къ концу стола дождь, повидимому, вылившись уже весь, пересталъ и явилась возможность выйти на палубу, что было большимъ утшеніемъ, несмотря на то, что палуба была очень мала и еще больше уменьшилась отъ багажа, сложеннаго въ кучу подъ брезентовымъ покрываломъ по средин, оставляя по об стороны проходъ до того узкій, что ходить взадъ и впередъ, не падая въ каналъ, было дломъ большаго искусства. Было также нсколько затруднительно наклоняться каждыя пять минутъ, когда рулевой кричалъ: ‘Мостъ’, а иногда приходилось даже совсмъ ложиться на полъ, когда онъ кричалъ: ‘Низкій мостъ!’ Но привычка длаетъ все легкимъ, и хотя мостовъ было очень много, однако скоро вс къ нимъ привыкли совершенно.

Съ наступленіемъ ночи мы достигли перваго ряда холмовъ, отроговъ Аллеганскихъ горъ, и мстность досел однообразная перешла въ боле красивую и занимательную. Посл сильнаго и продолжительнаго дождя съ вымокшей земли поднимался паръ, а кваканье лягушекъ (до того громкое, что трудно было поврить, что это точно лягушки производили такой шумъ) отдавалось у насъ въ ушахъ, точно милліоны сказочныхъ повозокъ съ колокольчиками хали все время по воздуху наравн съ нами. Хотя небо и было еще покрыто тучами, но луна тмъ не мене свтила, когда мы перехали рку Сусквеганну (черезъ которую построенъ необыкновенный деревянный мостъ съ двумя галлереями, такъ что два экипажа могутъ безъ труда разъзжаться при встрч), мстность приняла дикій и вмст съ тмъ величественный характеръ.

Я уже упоминалъ о моемъ безпокойств насчетъ того, гд размстятъ всхъ насъ спать на ночь, и теперь, оставаясь въ томъ же тревожномъ состояніи духа, часовъ около десяти вечера я сошелъ внизъ. Здсь я увидалъ, повшенныя въ три ряда по об стороны каюты, полки, назначенныя вроятно для книгъ небольшаго формата. Присматриваясь съ большимъ вниманіемъ къ этой выдумк (удивляясь такимъ литературнымъ приготовленіямъ въ такомъ мст, какъ наша барка), я открылъ на каждой полк родъ микроскопической простыни и одяла, тутъ только сталъ я смутно догадываться, что библіотека будетъ состоять изъ самихъ пассажировъ, что это именно ихъ и сбираются убрать и размстить по полкамъ вплоть до утра.

Окончательному заключенію моихъ размышленій помогли сами пассажиры. Нкоторые изъ нихъ обступили хозяина лодки и со всми треволненіями и страстями игроковъ въ выраженіи лица вынимали жребій, между тмъ какъ другіе съ небольшими картонными билетиками въ рукахъ глядли по полкамъ, разыскивая соотвтствующіе ихъ билетикамъ нумера. Какъ только какой-нибудь джентльменъ находилъ свое мсто, онъ тотчасъ же завладвалъ имъ, раздвался и вползалъ въ него. Быстрота, съ которою взволнованный игрокъ превращался въ спящаго и храпящаго человка, была однимъ изъ самыхъ удивительныхъ случаевъ, которые мн когда-либо приходилось наблюдать. Что же касается дамъ, то он уже давно улеглись по своимъ постелямъ за краснымъ занавсомъ, тщательно задернутымъ и сколотымъ по средин булавкой, но такъ какъ намъ былъ слышенъ малйшій шорохъ или вздохъ за занавсомъ, то, несмотря на царствовавшую теперь тишину въ дамскомъ отдленіи, мы живо сознавали ихъ близкое сосдство. Благодаря любезности одного вліятельнаго здсь лица, мн дали полку въ нкоторомъ отдаленіи отъ другихъ и ближе къ красному занавсу. Поблагодаривъ его за внимательность ко мн, я направился къ своей полк. Измривъ ее, я нашелъ, что шириной она какъ разъ равна листу обыкновенной почтовой бумаги фабрики Бата. Сперва я былъ въ большомъ раздумьи, какъ взобраться мн на мою полку, но такъ какъ она оказалась самой нижней, то я предпочелъ лечь на полу и тотчасъ же тихонько вкатился подъ полку и улегся тамъ, ршившись провести въ этомъ положеніи, что бы тамъ ни случилось, всю ночь. Къ счастью, я повернулся на спину какъ разъ въ ту минуту, когда это было нужно, и страшно испугался, увидавъ надъ собой оттянутый на полъ-ярда мшокъ. Я тотчасъ же догадался, что на верхней полк надо мной помщался очень тяжеловсный джентльменъ, котораго, вроятно, тонкія веревки не выдержатъ и онъ, грохнувшись, задушитъ меня. Тутъ не могъ я не подумать о гор моей жены и семьи, еслибы это случилось. Не имя возможности встать безъ большихъ физическихъ усилій, которыя непремнно произвели бы шумъ, испугали бы дамъ, а также не зная куда дться, еслибъ удалось уйти съ своего мста, я закрылъ глаза, чтобы не видать угрожающей мн опасности, и остался тамъ, гд былъ.

Что замчательно въ людяхъ, путешествующихъ въ такихъ лодкахъ, это то, что они или до того безпокойны, что вовсе не спятъ, или же они харкаютъ и во сн, смшивая сонъ съ дйствительностью. Всю ночь и каждую ночь на этомъ канал происходила цлая буря плевковъ, однажды мой сюртукъ попалъ въ поднятый пятью джентльменами ураганъ, который двигался вертикально, строго исполняя теорію Рейда о закон бурь, на слдующее утро я былъ принужденъ разложить мое пострадавшее платье на палуб и долго оттирать его свжею водой до тхъ поръ, пока оно не стало годнымъ для того, чтобы надть его.

Мы вс встали между пятью и шестью часами утра, нкоторые пошли на палубу, чтобы дать время убрать полки, между тмъ какъ другіе собрались вокругъ печи, грясь у только-что зажженнаго огня и покрывая ршетку камина вольною данью плевковъ, на которые они были такъ щедры и въ продолженіе всей ночи. Принадлежности для умыванья здсь были т же самыя, что и вышеописанныя. Тутъ вислъ на цпочк оловянный ковщикъ, которымъ каждый джентльменъ, считающій нужнымъ умыться (нкоторые были выше этой слабости), черпалъ грязную воду изъ канала и вливалъ ее въ оловянный тазикъ, было здсь и полотенце. Въ непосредственномъ сосдств съ хлбомъ, сыромъ, бисквитами висли на гвоздик общественная щетка и гребенка.

Въ восемь часовъ полки были сложены и убраны, столики составлены вмст и вс сли за чай, кофе, хлбъ, масло, семгу, селедецъ, печенку, жареные ломтики, картофель, соленье, ветчину, рубленное мясо, черный пуддингъ, сосиски,— все по-прежнему отъ начала до конца. Какъ только джентльменъ послдовательно истреблялъ свою порцію чая, кофе, хлба, масла, семги, селедца, печенки, жареныхъ ломтиковъ, картофеля, соленья, ветчины, рубленнаго мяса, чернаго пуддинга и сосисекъ, то вставалъ и уходилъ. Когда вс покончили съ дой, то все было убрано и одинъ изъ слугъ, появившись въ качеств цирюльника, выбрилъ всхъ, кто этого желалъ, остальные же пассажиры или слдили за его дйствіями, или же звали за газетами. Обдъ оказался повтореніемъ завтрака, только безъ чая и кофе, а ужинъ и завтракъ были тождественны.

Въ числ пассажировъ на лодк находился одинъ блокурый, румяный джентльменъ въ плать цвта смси перца съ солью,— самая любопытная особа, которую только можно себ вообразить. Говорилъ онъ не иначе, какъ вопросительно, онъ былъ ршительно воплощенный вопросъ. Сидлъ ли онъ, ходилъ ли онъ, гулялъ ли онъ, былъ ли онъ за столомъ, у него постоянно стояло два вопроса въ глазахъ, два въ его треугольныхъ ушахъ, два же во вздернутыхъ кверху нос и подбородк, по крайней мр съ полдюжины вопросовъ виднлось у него на углахъ рта, а самый большой вопросъ выражался въ его волосахъ, шаловливо-зачесанныхъ со лба назадъ, въ вид большаго пучка льна. Каждая пуговица его платья казалось говорила: ‘а что это такое?— Что вы сказали?— Повторите-ка это еще разъ, а?…’ Онъ всегда бодрствовалъ, подобно заколдованной принцесс, которая довела своего мужа до неистовства, всегда тревожный, всегда жаждущій отвтовъ, постоянно ищущій чего-то и не находящій искомаго — вотъ каковъ былъ онъ, и я полагаю, что въ мір не существовало еще никогда боле любопытнаго человка. У меня былъ въ то время мховой плащъ и прежде даже, чмъ мы тронулись съ мста, любопытный джентльменъ уже распрашивалъ меня о немъ, когда и гд я его купилъ, изъ какого онъ мха, какого онъ вса и что стоилъ онъ мн. Затмъ онъ обратилъ свое вниманіе на мои часы и спросилъ, сколько я заплатилъ за нихъ, французскіе ли они, гд и какъ я ихъ пріобрлъ и врны ли они, и гд дырочка для завода, и въ какое время я завожу ихъ, утромъ или вечеромъ, и забывалъ ли я когда-нибудь ихъ заводить, а если забывалъ, то что длалось съ ними въ такомъ случа?… Спрашивалъ онъ меня, откуда я ду и куда я направляюсь теперь, куда я поду посл этого, видлъ ли я президента, что говорилъ онъ, и что говорилъ я, что сказалъ онъ посл того, какъ я сказалъ то-то и то-то… ‘А?— Ну, да отвчайте’!… Видя, что ничмъ не удовлетворишь его любознательности, я сталъ уклоняться отъ отвтовъ посл двухъ-трехъ вопросовъ съ его стороны и намренно сказалъ, что не умю назвать мха, изъ котораго сдланъ мой плащъ. Не знаю, вслдствіе ли этого отвта, но плащъ мой чрезвычайно пришелся ему по сердцу, онъ постоянно ходилъ возл меня, когда я гулялъ по палуб, и слдовалъ по моимъ пятамъ всюду, чтобы разглядть получше заинтересовавшій его плащъ, и даже часто пускался за мною въ самые узкіе проходы, рискуя собственною жизнью изъ-за того только, чтобы провести рукою по плащу, по шерсти и противъ нея.

Еще была у насъ оригинальная личность на барк, только совершенно въ другомъ род. Это былъ худощавый, среднихъ лтъ и средняго роста, человкъ, на немъ было платье коричневаго цвта, какого мн прежде никогда не приходилось видть. Въ начал путешествія онъ былъ очень тихъ и право, кажется, что я даже не замтилъ его до тхъ поръ, пока обстоятельства не выдвинули его впередъ, какъ это всегда случается съ великими людьми. Вотъ въ немногихъ словахъ то, что сдлало его извстнымъ.

Каналъ доходилъ до половины горы, гд, разумется, и прекращался, пассажировъ переправляютъ въ экипажахъ на ту сторону горы, гд начинается другой каналъ и гд ихъ ожидаетъ новая барка, врный сколокъ съ первой. Есть два способа сообщенія по каналу въ баркахъ: одинъ изъ нихъ называется нарочнымъ, а другой, боле дешевый — піонернымъ. Піонерный первый приходитъ къ гор и дожидается здсь нарочнаго, и затмъ пассажиры и того и другаго одновременно перевозятся черезъ гору.

Мы принадлежали къ нарочному позду, но когда, перехавъ гору, мы добрались до второй барки, владльцы ея вздумали помстить на нее піонеровъ, такъ что насъ оказалось по крайней мр человкъ сорокъ пять и прибавленіе такой массы новыхъ пассажировъ вовсе не общало намъ возможности покойнаго сна ночью. Какъ обыкновенно бываетъ въ такихъ случаяхъ, наши вс ворчали на такой образъ дйствія, но тмъ не мене не препятствовали нагруженію барки всмъ піонернымъ грузомъ. Мы было даже тронулись съ мста. Еслибъ это было въ Англіи, то я всми силами воспротивился бы такому произволу со стороны владльцевъ барки, но здсь, будучи иностранцемъ, я молчалъ. Не такъ поступилъ описанный мною пассажиръ. Онъ протолкался сквозь густую толпу пассажировъ на палуб (почти вс мы въ это время находились тамъ) и, не обращаясь ни къ кому въ особенности, произнесъ слдующую рчь:

‘Это можетъ быть удобнымъ для васъ,— разумется, можетъ, но это неудобно для меня,— да… Это можетъ нравиться людямъ съ Востока и изъ Бостона, но мн это никакъ не можетъ нравиться, не можетъ быть и иного истолкованія насчетъ этого обстоятельства, такъ я вамъ прямо и говорю это. Я изъ темныхъ лсовъ Миссисипи и когда солнце свтитъ, то оно свтитъ и мн. Оно не мерцаетъ тамъ, гд живу я,— нтъ. Я смуглый житель лсовъ — вотъ кто я. Я не какой-нибудь Джонни-кэкъ {Презрительное названіе, не переводимое на другой языкъ.}. На моей родин люди не нжнаго сложенія,— мы всего скоре народъ грубый. Я очень радъ, если это нравится людямъ съ Востока и изъ Бостона, но я вовсе не человкъ ихъ воспитанія и вовсе не раздляю ихъ вкусовъ,— нтъ. Общество это нуждается еще въ нкоторомъ устройств,— да. Я не по плечу имъ,— нтъ. Я не могу имъ нравиться, никакъ не могу! Вотъ что все это вмст взятое означаетъ, можетъ-быть я говорю нсколько рзко, по-горски, но это такъ’.

Посл каждой такой короткой фразы онъ повертывался на каблукахъ и шелъ по другому направленію, снова останавливаясь и снова повертываясь при окончаніи старой и при начал новой фразы.

Не знаю, что угрожающаго заключали въ себ слова смуглаго жителя лсовъ, но я видлъ, что вс пассажиры глядли на него съ восхищеніемъ, смшаннымъ съ ужасомъ, и что вслдъ за его рчью барку повернули снова къ пристани, гд и ссадили большую часть піонеровъ.

Когда мы снова тронулись съ мста, самые отважные на барк, видя улучшеніе своей участи, осмлились заявить жителю лсовъ свою признательность, на что этотъ джентельменъ, все еще продолжая ходить взадъ и впередъ, махнулъ рукой и сказалъ:

— Нтъ, вы не можете быть признательны мн. Вы не люди моего закала. Вы можете дйствовать сами за себя. Я первый началъ, а вы можете слдовать моему примру. Я вдь не Джонни-кэкъ. Я изъ темныхъ лсовъ Миссисипи…— И онъ продолжалъ говорить въ томъ же дух, какъ и сначала.

Въ благодарность за услугу, оказанную имъ всему обществу, вс мы единодушно предложили ему на ночь вмсто постели столъ. Должно прибавить, что каждый вечеръ у пассажировъ происходили отчаянные споры изъ-за столовъ. Точно также въ продолженіе всей дороги мы уступали ему лучшее мсто у огня, гд онъ и сидлъ все время путешествія, ничего не длая и не говоря ни слова, какъ это казалось мн до тхъ поръ, пока мы не пристали къ берегу. Тутъ среди шума и всеобщей суматохи при переправк багажа на берегъ я разслыхалъ, какъ онъ бормоталъ себ подъ носъ:

‘Нтъ, я не Джонни-кэкъ,— нтъ. Я житель темныхъ лсовъ Миссисипи,— да’.

Изъ этого я заключаю, что, вроятно, онъ все время не переставая твердилъ эти слова, впрочемъ клятвенно я не могу подтвердить справедливость моего предположенія, будь это хотя по приказанію нашей королевы.

Такъ какъ мы не добрались еще до Питсбёрга, то я и позволю себ сдлать небольшое замчаніе о завтрак, бывшемъ однимъ изъ самыхъ непріятныхъ обстоятельствъ того дня. Къ запаху всевозможныхъ, уже описанныхъ мною, кушаній примшалась еще нестерпимая вонь отъ виски, водки и рома съ примсью запаха затхлаго табаку. Большая часть пассажировъ не очень заботились о чистот своего блья: оно у нихъ было такъ же желто, какъ пятна отъ слюны, производимой жеваньемъ табаку. Въ атмосфер же каюты носился тяжелый духъ отъ тридцати только-что убранныхъ постелей, живымъ напоминаніемъ о которыхъ служила намъ часто появлявшаяся на стол дичь, не упомянутая въ прейскурант барки. Несмотря однако на вс эти странности, имвшія для меня все-таки нкоторый интересъ, въ способ нашего путешествія было много такого, что мн нравилось и о чемъ я и теперь вспоминаю съ удовольствіемъ. Мн было довольно пріятно даже полуодтымъ бгать изъ каюты на палубу въ пять часовъ утра, черпать холодную воду и обливать ею свою разгоряченную голову. Посл этого быстрая и бодрая прогулка передъ завтракомъ по узкой палуб, когда каждая жилка, казалось, билась здоровьемъ, также доставляла мн не малое наслажденіе. Великолпіе ранняго утра, тихое колыханье барки, когда, лежа на палуб, любуешься синимъ небомъ, ея неслышныя движенія ночью мимо нахмуренныхъ горъ съ темными деревьями, а иногда на вершин съ яркимъ краснымъ костромъ, вокругъ котораго, вроятно, лежали невидимые для насъ люди, блестящія звзды на темномъ свод неба, тишина, невозмущаемая ни шумомъ колесъ, ни другимъ какимъ-нибудь постороннимъ звукомъ — все это не могло не составлять для меня предметовъ для восхищенія.

Затмъ мы прозжали мимо оригинально-длинныхъ строеній, разбросанныхъ домиковъ, различныхъ фабрикъ, полныхъ для иностранца занимательности. Далеко предъ нами виднлись съ простыми наружными глиняными печами хижины, хлва для свиней, почти ничмъ не отличавшіеся отъ жилищъ самихъ хозяевъ, въ окнахъ разбитыя стекла, заткнутыя старою шляпой, или тряпкой, или заклеенныя бумагой, несложная, состоящая изъ горшковъ и кадушекъ домашняя утварь и выставленная просто-на-просто подъ открытымъ небомъ. По полямъ, засяннымъ пшеницей, во множеств были разбросаны торчащіе пни, которые на путешественника производили далеко не радостное впечатлніе, точно также какъ и топи и болота, покрытыя тощимъ кустарникомъ и гнилыми деревьями. Грустно и тяжело было прозжать тамъ, гд новые поселенцы для очистки мста, чтобы строить свои жилища, выжгли огромныя вковыя деревья, изувченные остовы которыхъ какъ трупы валялись тамъ и сямъ, разбросанные по земл, а какое-нибудь гигантъ-дерево какъ руки простирало свои корявыя втви, какъ бы призывая проклятіе на враговъ, уничтожавшихъ его товарищей. Иногда путь нашъ лежалъ черезъ похожую на горную дорогу Шотландіи уединенную тснину, сверкавшую и блествшую при лунномъ сіяніи и до того сжатую крутыми скалами, какъ будто инаго прозда кром того, по которому хали мы, здсь и быть не могло. Иногда утесъ скрывалъ отъ насъ луну, и барка наша, закутанная въ совершенную мглу, възжала въ его темный, густой сумракъ.

Мы ухали изъ Гаррисберга въ пятницу, а въ воскресенье утромъ мы достигли подошвы горы, черезъ которую идетъ желзная дорога. Гора состоитъ изъ десяти уступовъ — пяти восходящихъ и пяти нисходящихъ, такъ что вагоны втаскиваются на первые и затмъ спускаются при помощи тормозовъ съ послднихъ, сравнительно гладкое пространство между ними прозжается, смотря по обстоятельствамъ, то на лошадяхъ, то при помощи паровоза. Рельсы все время идутъ по краю глубокой пропасти, и когда выглянешь изъ окна вагона, то взорамъ представляется безъ всякой стнки, или загородки, страшный обрывъ. Путешествіе это совершается крайне осторожно и только двумъ вагонамъ позволяется хать заразъ. Такъ что когда вс предосторожности приняты, то опасаться или страшиться нечего.

Ощущеніе быстрой и противъ втра зды по высотамъ этихъ горъ было очень пріятно, точно также какъ намъ доставляло удовольствіе смотрть сверху внизъ на тихія и свтлыя долины. Тамъ сквозь деревья мелькали разбросанныя хижины, виднлись у дверей дти, бросающіяся для того, чтобы полаять, собаки, которыхъ мы ясно видли, но не могли слышать, испуганныя, бжавшія по направленію къ дому, свиньи, сидящія въ своихъ деревенскихъ садикахъ цлыя семьи, мужчины съ засученными рукавами, стоящіе передъ своими недостроенными домами и разсчитывавшіе, какая имъ будетъ работа на-завтра,— и надъ всмъ этимъ мы, какъ вихрь летящіе въ вышин.

Было очень забавно, когда посл обда мы стали спускаться по одной отлогости лишь только тяжестью нашихъ собственныхъ вагоновъ, за нами же, но въ нкоторомъ отдаленіи отъ насъ, сверкая своей золоченой отдлкой и яркимъ зеленымъ верхомъ, похожій на какое-то громадное наскомое, также самъ собой шелъ и паровозъ. Онъ остановился съ весьма дловымъ видомъ, когда мы подъхали къ каналу, здсь онъ захватилъ съ собою пассажировъ, ожидавшихъ его для путешествія, только-что совершеннаго нами, и похалъ назадъ.

Въ понедльникъ вечеромъ огни по кузницамъ и удары молотовъ о наковальни возвстили намъ окончаніе этой части нашего пути. Мы перехали Аллеганскую рку длиннйшимъ, скучнйшимъ, похожимъ на длинную, наполненную водой, деревянную комнату, водопроводомъ, еще боле страннымъ, чмъ описанный мною мостъ въ Гаррисберг, затмъ мы подъхали къ безобразному смшенію заднихъ частей зданія, лстницъ и переходовъ, составляющихъ обыкновенную принадлежность набережной, будь тутъ рка, море, каналъ или ровъ, и вотъ мы оказались въ Питсбёрг.

Питсбёргъ похожъ на англійскій Бирмингамъ,— по крайней мр такъ говорятъ его жители. Отбросивъ въ сторону улицы, лавки, дома, кареты, фабрики, общественныя зданія и народонаселеніе, можетъ-быть сравненіе это и окажется врнымъ. Несомннно только то, что надъ городомъ постоянно стоитъ густой дымъ и что знаменитость себ онъ пріобрлъ своими желзными издліями. За исключеніемъ тюрьмы, о которой я уже говорилъ, здсь есть порядочный арсеналъ и другія учрежденія. Городъ красиво раскинутъ на берегу Аллеганской рки, черезъ которую перекинуты два моста, очень недурны также виллы богатыхъ гражданъ, разбросанныя по окрестностямъ города. Мы остановились въ лучшей гостиниц, гд всмъ остались довольны, гостиница эта, по обыкновенію, была очень обширна, жильцевъ въ ней много, а въ каждомъ этаж ея находилась широкая колоннада.

Мы промшкали здсь нсколько дней. Цлью нашей поздки теперь былъ городъ Цинцинати. хать туда намъ предстояло на пароход, а такъ какъ здсь обыкновенно парохода два еженедльно взлетаютъ на воздухъ, то намъ и не мшало собрать свднія насчетъ надежности стоявшихъ въ гавани пароходовъ. Больше всхъ остальныхъ намъ хвалили пароходъ по имени ‘Встникъ’. Онъ долженъ былъ не нынче-завтра тронуться въ путь, хотя день отъзда не былъ назначенъ и самъ капитанъ въ точности не зналъ, когда онъ снимется съ якоря. Но это ужь такой обычай здсь, ибо что значила бы свобода, когда люди тмъ не мене стснены аккуратностью другихъ?

Подъ впечатлніемъ серьезно сдланнаго мн сообщенія о томъ, что пароходъ съ минуты на минуту можетъ тронуться, и незнакомый еще съ здшними обычаями, я тотчасъ же, задыхаясь отъ волненія, поспшилъ къ пароходу. Здсь я узналъ, что онъ никакъ не тронется раньше пятницы перваго апрля, а потому мы спокойно и остались въ гостиниц въ ожиданіи отъзда и въ самый день его къ полудню перебрались на пароходъ.

XI.
До Цинцинати.
Отъ Питсбёрга до Цинцинати на западномъ пароход ‘Цинцинати’.

‘Встникъ’ стоялъ между многосильными пароходами, скученными у возвышенной пристани, и съ высокаго противоположнаго берега казался просто маленькою моделью. На немъ было человкъ сорокъ пассажировъ, не считая боле бдныхъ, имвшихъ мста на нижней палуб, вскор посл нашего прізда онъ тронулся въ путь.

Намъ дали маленькую каюту рядомъ съ дамской. Безъ сомннія, помщеніе наше заключало много для насъ пріятнаго, тмъ боле, что оно находилось въ задней части корабля, гд многіе, знакомые съ здшними пароходами, совтовали намъ держаться, такъ какъ при взрывахъ обыкновенно всего боле страдаютъ переднія части парохода. Такая предосторожность была вовсе не лишнею, ибо множество несчастныхъ случаевъ подтверждали это мнніе во время нашего пребыванія въ Америк. Не считая уже отраднаго сознанія безопасности, для насъ было большимъ наслажденіемъ имть какія бы то ни было мста, лишь бы находиться однимъ, у всхъ же маленькихъ каютъ, въ томъ числ и у нашей, было дв двери: одна вела въ дамскую каюту, а другая въ открытую галлерею, куда рдко выходили другіе пассажиры и гд мы могли спокойно сидть и любоваться видами, вслдствіе всхъ этихъ обстоятельствъ мы и заняли съ особеннымъ удовольствіемъ нашу новую квартиру.

Если туземные, т. е. американскіе, пароходы мало похожи на т, которые мы привыкли видть у себя, то западные еще боле чужды тому понятію, которое мы составили себ о пароходахъ вообще. Я даже не знаю, съ чмъ бы мн сравнить ихъ, или какъ описать ихъ.

Во-первыхъ, на нихъ нтъ мачтъ, канатовъ и вообще снастей, въ наружномъ ихъ вид также нтъ ничего, что напоминало бы носъ, корму, киль и борта лодки. Еслибъ они находились не на вод и еслибъ у нихъ не было паровыхъ колесъ, то можно было бы думать, что назначеніе ихъ быть на суш, гд-нибудь на вершин горы для какого-то неизвстнаго употребленія. На нихъ нтъ даже видимой палубы,— есть только длинный, черный, безобразный навсъ, испещренный истасканными украшеніями изъ перьевъ, надъ нимъ возвышаются дв желзныя трубы, большая отдушина для пара и стеклянная будочка для рулеваго. Затмъ послдовательно идутъ стнки, двери и окна каютъ, которыя какъ бы составляютъ маленькую улицу странныхъ домиковъ, странныхъ по разнообразнымъ вкусамъ цлой дюжины архитекторовъ. Все описанное мною поддерживается колоннами и перекладинами надъ грязной шлюпкой, видной лишь на нсколько дюймовъ изъ воды, въ узкомъ пространств между верхнимъ строеніемъ и палубой шлюпки находятся паровикъ и машины, вполн открытые и втрамъ, и дождю. Когда ночью прозжаешь мимо такого парохода и видишь на нижней его палуб толпу разныхъ выходцевъ, лнтяевъ и дтей, огромный трескучій огонь паровика и ничмъ незагороженныя машины подъ управленіемъ беззаботныхъ, едва знакомыхъ съ своимъ дломъ машинистовъ, то невольно чувствуешь, что чудо заключается не въ томъ, что несчастные случаи часты, а въ томъ, что путешествіе на такомъ пароход когда-либо совершается благополучно. Внутри парохода тянется одна каюта во всю его длину, а по об ея стороны расположены вс остальныя маленькія каютки. Небольшая часть ея на корм отведена для дамъ, а на противоположномъ конц помщается контора. Посреди большой каюты стоитъ длинный столъ, а по концамъ ея дв печи, отдленіе для умыванья находится на палуб. Во всхъ родахъ путешествія по Америк обычаи относительно чистоплотности и умыванья чрезвычайно небрежны и странны, такъ что я сильно подозрваю, что большая часть болзней происходитъ здсь именно вслдствіе этихъ причинъ.

Намъ приходится пробыть на пароход ‘Встникъ’ три дня и (если не случится по дорог какого-нибудь несчастія съ нами) мы прибудемъ въ Цинцинати въ понедльникъ, утромъ. За столъ здсь садятся три раза въ день: въ семь часовъ утра — завтракъ, въ полчаса перваго — обдъ и около шести часовъ вечера — ужинъ. Каждый разъ на стол стоитъ множество тарелочекъ и блюдечекъ съ очень небольшимъ количествомъ съдобнаго въ нихъ, такъ что, несмотря на кажущееся обиліе пищи, едва-едва можно насытиться, исключая, впрочемъ, тхъ людей, которые могутъ довольствоваться ломтиками свеклы, кусочками сушеной говядины, соленьемъ, кукурузою, индйскимъ хлбомъ и соусомъ изъ яблокъ. Нкоторые считаютъ вс эти лакомства, вмст взятыя, да еще съ прибавленіемъ сладкаго варенья, лишь приправой къ жаренной свинин. Обыкновенно такого мннія держатся лэди и джентльмены съ труднымъ пищевареніемъ, подающіе неслыханное количество горячаго ржанаго хлба за завтракомъ, за обдомъ и за ужиномъ. Т, которые не слдуютъ ихъ примру, дятъ съ разстановкой, повъ одного кушанья, они задумчиво обсасываютъ кончики своихъ вилокъ и ножей, обдумывая въ то же время, чего имъ слдуетъ взять еще, сдлавъ выборъ и вынувъ вилку изо рта, они опускаютъ ее прямо въ общее блюдо, чтобы взять кусокъ, по уничтоженіи котораго продолжаютъ дйствовать въ томъ же дух. Для питья за обдомъ подаютъ лишь огромные кувшины холодной воды. Царствуетъ невозмутимая тишина. Вс пассажиры чрезвычайно угрюмы и какъ бы находятся подъ гнетомъ какихъ-то страшныхъ тайнъ. Нтъ ни разговоровъ, ни смха, ни веселости и никакого общаго занятія, за исключеніемъ ды за обдомъ и единодушнаго безмолвнаго харканья вокругъ камина — посл него. Каждый пассажиръ сидитъ съ скучнымъ и лнивымъ видомъ и глотаетъ свою пищу, какъ будто завтраки, обды и ужины составляютъ лишь одну потребность природы и не могутъ быть соединены съ какимъ бы то ни было инымъ развлеченіемъ. Уничтоживъ въ угрюмомъ молчаніи свою порцію, пассажиръ остается все также мраченъ. Еслибъ не эти животныя потребности, то мужскую половину экипажа можно было бы принять за грустныя привиднія бухгалтеровъ, скончавшихся за своими конторками,— таковъ былъ у нихъ дловой и вчно что-то разсчитывающій видъ. Люди, длающіе что-нибудь, по невол въ сравненіи съ ними казались бы оживленными и веселыми, а закуска на похоронахъ въ сравненіи съ здшнимъ обдомъ показалась бы роскошной.

Вс пассажиры здсь какъ дв капли воды похожи другъ на друга: нтъ ни малйшаго разнообразія въ ихъ характерахъ. Они обыкновенно дутъ вс по однимъ и тмъ же дламъ, длаютъ и говорятъ тоже самое, совершенно однимъ и тмъ же манеромъ, и распространяютъ вокругъ себя одно и то же скучное и пасмурное настроеніе. За всмъ столомъ едва ли найдется одинъ человкъ, не похожій на своего сосда. Большую отраду чувствуешь при взгляд на пятнадцати-лтнюю двушку, сидящую на другомъ конц стола, по примтамъ, подбородокъ ея означаетъ болтливость, что она вполн и оправдываетъ, не давая никому въ дамской кают покоя своимъ язычкомъ: изъ всхъ болтушекъ въ мір она, по всей вроятности, первая. Возл нея сидитъ молодая, прекрасная собою особа, только-что въ прошломъ мсяц вышедшая замужъ за сидящаго съ ней рядомъ господина съ черными баками. Молодая чета собирается поселиться на самомъ отдаленномъ Запад, гд онъ уже прожилъ четыре года, но гд она еще никогда не была. На дняхъ ихъ опрокинули въ почтовой карет (дурное предзнаменованіе тамъ, гд такіе случаи рдки), у него на голов повязка и еще видны знаки ушиба. Во время паденія молодая женщина также ушиблась и пролежала нсколько дней въ безпамятств, но теперь ея глаза блестли, какъ ни въ чемъ ни бывало.

Дале сидитъ человкъ, собирающійся разработывать вновь открытую мдную руду, лежащую нсколько миль дальше того мста, куда хали молодые супруги. Онъ везетъ съ собою деревеньку, т.-е. будущую, или врне сказать матеріалъ для постройки нсколькихъ домиковъ и машины для добыванія мди. Съ нимъ же на пароход дутъ и жители будущаго селенія. Частью они состоятъ изъ американцевъ, частью изъ ирландцевъ, вс они помщаются на нижней палуб, гд вчера до глубокой ночи они забавлялись стрльбою изъ пистолетовъ и пніемъ священныхъ гимновъ.

Просидвъ за обдомъ минутъ двадцать, вс пассажиры встаютъ и уходятъ. Мы длаемъ тоже самое и, пройдя черезъ свою каютку, снова спокойно усаживаемся на наружной галлере.

Рка красива и широка, но не всегда одинаковой ширины, на ней часто встрчаются зеленые, покрытые деревьями, острова, длящіе рку на два русла. По временамъ мы останавливаемся на нсколько минутъ, чтобы запастись дровами, или захватить съ собою новыхъ пассажировъ изъ какого-нибудь прибрежнаго селенія, или городка (мн слдовало бы сказать города,— вс городки здсь зовутся городами), большею же частью берега пустынны и покрыты лсомъ, уже совершенно одвшимся своей зеленою листвой. Мили за милями прозжаемъ мы вдоль этихъ пустынныхъ береговъ, на которыхъ нтъ ни малйшаго признака человческаго жилья, не видно ни одного живаго существа, за исключеніемъ синихъ сой такого яркаго и вмст съ тмъ нжнаго цвта, что он имютъ видъ летающихъ цвтковъ. Изрдка встрчается на какомъ-нибудь пригорк, съ расчищеннымъ мстечкомъ вокругъ, деревянная хижинка, изъ трубы ея вьется кверху тонкая сизая струйка дыма. Хижинка эта стоитъ среди бднаго поля ржи, по которому торчатъ мстами древесные пни. Иногда виднется только-что расчищенное мстечко съ едва начатой строиться хижинкой. Когда мы прозжаемъ мимо нея, поселенецъ на минуту отрывается отъ работы и, облокотясь на свой топоръ, или молотокъ, внимательно глядитъ на прозжающихъ, изъ на время устроеннаго шалаша, похожаго на цыганскую палатку, выползаютъ дти, хлопоютъ въ лодоши и кричатъ, собака также взглядываетъ на пароходъ, а потомъ, какъ бы взволнованная новымъ явленіемъ, вопросительно смотритъ въ глаза хозяину. Затмъ опять потянулись т же безлюдные берега, мстами рка сильно подмыла ихъ такъ, что множество огромныхъ деревьевъ вмст съ корнями обрушились въ воду. Нкоторыя изъ нихъ такъ долго находились подъ водой, что стали похожи на блые высохшіе скелеты, другія только-что свалились,— на корняхъ ихъ еще есть земля, а свои зеленыя вершины они купаютъ въ прозрачной вод, придавая имъ еще боле красы. Нкоторыя деревья у насъ на глазахъ скользятъ въ воду, а другія изъ глубины водъ протягиваютъ свои корявые сучья, какъ бы желая схватить и потопить прозжающій пароходъ.

По такой-то мстности наша сиплая, угрюмая машина подвигается неуклюже впередъ, испуская по временамъ громкій, но подавленный звукъ,— достаточно громкій, чтобы разбудить враждебныхъ индйцевъ, похороненныхъ подъ валомъ, который виднется вонъ тамъ, не вдалек: валъ этотъ до того древенъ, что могучіе дубы и другія деревья глубоко впустили въ него свои корни, и до того высокъ, что выше всхъ окрестныхъ природныхъ горъ. Самая рка, какъ бы сочувственно относясь къ этимъ угасшимъ племенамъ, многія сотни лтъ тому назадъ обитавшимъ по ея берегамъ въ счастливомъ невдніи о существованіи блыхъ людей, измняетъ здсь свое направленіе, чтобы струиться у подошвы этого вала, и дйствительно, мало мстностей, гд Огіо было бы такъ блестяще и красиво, какъ въ Большомъ Могильномъ Залив.

Вс эти картины проходятъ у меня передъ глазами въ то время, какъ я сижу на открытой галлере, о которой я уже упоминалъ. Вечеръ тихо ложится на окрестности, придавая имъ что-то новое въ моихъ глазахъ. Мы останавливаемся, чтобы высадить на берегъ нсколькихъ поселенцевъ.

Поселенцевъ одиннадцать человкъ: пятеро мужчинъ, столько же женщинъ и маленькая двочка. Все ихъ имущество заключается въ мшк, большомъ сундук и въ единственномъ старомъ стул съ высокой старинною спинкой и грубымъ сидньемъ,— онъ также иметъ видъ бездомнаго скитальца. Такъ какъ тутъ рка не глубока, то ихъ отправляютъ на берегъ въ лодк, а пароходъ, оставаясь въ фарватер, ждетъ ея возвращенія. Поселенцевъ высаживаютъ у подошвы горы, на вершин которой стоитъ нсколько деревянныхъ домиковъ, къ которымъ можно добраться лишь по крутой и узкой тропинк. Ужь начинаетъ смеркаться, и заходящее солнце обливаетъ воду и верхушки деревьевъ яркимъ огненнымъ свтомъ. Мужчины первые выходятъ изъ лодки, затмъ помогаютъ выйти женщинамъ, вынимаютъ изъ нея мшокъ, сундукъ и стулъ и, пожелавъ гребцамъ добраго пути, отталкиваютъ лодку отъ берега. При первомъ же взмах веселъ самая старшая, самая почтенная изъ женщинъ садится на стулъ близъ самой воды и сидитъ на немъ, безмолвно глядя на воду. Остальные вс стоятъ, хотя бы иные и могли ссть на сундукъ, но на него и на мшокъ никто не обращаетъ вниманія: вс они какъ окаменлые стоятъ на берегу, тихо и безмолвно слдя глазами за удаляющеюся лодкой. Она подъзжаетъ къ пароходу, гребцы вскакиваютъ на палубу, машину приводятъ въ движеніе, и мы снова пускаемся въ путь. А поселенцы все еще неподвижно стоятъ на берегу. Въ свою трубочку я вижу ихъ темные силуэты даже черезъ увеличивающееся разстояніе и сгущающуюся темноту: старуха все еще сидитъ на стул, остальные стоятъ вокругъ, никто не трогается съ мста. И вотъ они исчезаютъ у меня изъ глазъ.

Ночь очень темна, а намъ она кажется еще темне отъ высокихъ, покрытыхъ лсомъ, береговъ. Вдругъ мы възжаемъ въ ярко-освщенное пламенемъ горящихъ деревьевъ мсто. Каждая втка, каждый сучокъ, каждое дерево представляются намъ не горящими, а сдланными изъ огня. Видъ этихъ горящихъ деревьевъ совершенно такой, какъ бываютъ въ описаніи заколдованныхъ лсовъ въ волшебныхъ сказкахъ, съ тою только разницею, что здсь, несмотря на великолпное зрлище, нельзя не пожалть погибающія деревья и нельзя не подумать о томъ, какое огромное количество лтъ необходимо для того, чтобы снова на этомъ самомъ мст могли выроста точно такія же деревья. Но время возьметъ свое и когда-нибудь безпокойные люди грядущихъ поколній снова появятся въ этихъ, снова пустынныхъ, мстностяхъ, а ихъ товарищи въ далекихъ городахъ, быть-можетъ выдвинутыхъ со дна бурнаго океана, будутъ читать на язык непонятномъ для насъ, но вполн понятномъ для нихъ, о двственныхъ лсахъ, гд никогда еще не раздавался звукъ топора, и о пустыняхъ, гд никогда еще не ступала нога человческая.— Полночь. Сонъ изгоняетъ у меня изъ головы эти мысли и сцены, а когда снова появляется солнце, то оно уже освщаетъ крыши домиковъ оживленнаго городка, въ гавань котораго и входитъ нашъ пароходъ. Въ ней стоитъ множество пароходовъ, разввается множество флаговъ, на пристани толпа народа, говоръ, грохотъ, суета, и кажется, будто на всемъ земномъ шар нтъ ни одного уединеннаго уголка земли, гд бы не было этого шума и гама.

Цинцинати — великолпный городъ: веселый, дятельный и живой. Я никогда не видалъ мстечка, которое бы сразу такъ пріятно подйствовало на иностранца видомъ своихъ чистыхъ домовъ, изъ благо и краснаго кирпича, хорошо вымощенныхъ улицъ и черепичныхъ тротуаровъ. Онъ не теряетъ и при боле близкомъ съ нимъ знакомств. Улицы широки и просторны, магазины превосходны, дома удобны для жизни и изящны. Въ постройк послднихъ зданій есть нчто фантастическое, что посл скучнаго парохода приводитъ просто въ восхищеніе, убждая путешественника, что прекрасное еще существуетъ на бломъ свт. Склонность украшать здсь маленькія виллы и длать ихъ привлекательными ведетъ къ уходу за деревьями и цвтами и разведенію хорошо содержимыхъ садовъ, которые пріятно и освжающе дйствуютъ на прохожихъ. Я былъ въ полномъ восторг и отъ города, и отъ прилегающей къ нему горы Обернъ. Съ этой горы, какъ на ладонк, виденъ весь расположенный амфитеатромъ по горамъ городъ. Видъ его отсюда представляетъ картину замчательной красоты.

На другой день нашего прізда случился праздникъ Общества трезвости. Дорога, по которой должна была идти процессія, шла мимо нашей гостиницы, и такимъ образомъ я имлъ случай полюбоваться этимъ оригинальнымъ зрлищемъ. Шествіе это состояло изъ нсколькихъ сотъ человкъ, членовъ различныхъ американскихъ обществъ трезвости, процессію сопровождало нсколько верховыхъ офицеровъ, галопировавшихъ на своихъ статныхъ лошадяхъ взадъ и впередъ, причемъ весело разввались по втру ихъ яркіе разноцвтные шарфы и значки изъ лентъ. Былъ тутъ и оркестръ музыки, и безчисленное количество знаменъ и людей, и все это вмст составляло веселую, красивую, праздничную толпу. Особенно понравились мн, составлявшіе отдльное общество и разукрашенные зелеными шарфами ирландцы: они несли высоко-поднятые надъ толпой свою національную лиру и изображеніе чтимаго ими отца Матвя. Они выглядли такъ же весело и добродушно, какъ и всегда, исполняя самыя трудныя и тяжелыя работы, выпадавшія имъ на долю, я думаю, они были самые независимые люди изъ всей этой толпы.

Знамена были отлично разрисованы и придавали особенный блескъ процессіи, шедшей вдоль улицы. Виднлись нарисованные на нихъ утесы и рки, былъ тутъ изображенъ и воздержный человкъ, наносящій смертельный ударъ зм, готовившейся прыгнуть на него съ бочки спирта, но главною картиной здсь было аллегорическое изображеніе, которое несли корабельные плотники. Съ одной стороны этого знамени былъ представленъ корабль ‘Алькоголь’: котелъ его былъ опрокинутъ и самъ онъ отъ взрыва взлетлъ на воздухъ, между тмъ какъ на другой сторон надежный корабль ‘Трезвость’, къ полному удовольствію капитана, команды и пассажировъ, спокойно и при попутномъ втр плылъ по волнамъ на всхъ парусахъ.

Обойдя весь городъ, процессія пришла въ заране условленное мсто, гд (какъ гласила о томъ печатная программа) ее должны были встртить пніемъ гимновъ въ честь воздержности дти различныхъ общедоступныхъ школъ. Я не усплъ попасть туда во-время, чтобы слышать маленькихъ пвчихъ, а потому и не могу ничего сообщить объ этомъ новомъ (по крайней мр, для меня) музыкальномъ угощеніи, но за то я засталъ каждое отдльное общество особо собравшимся вокругъ своего собственнаго оратора, рчь котораго оно слушало въ безмолвномъ вниманіи. Спичи, судя по тмъ немногимъ, которые мн удалось слышать, разумется, были принаровлены къ даннымъ обстоятельствамъ. Поведеніе всхъ членовъ общества трезвости въ теченіе всего дня было удивительно хорошо и общало очень много.

Цинцинати всмъ извстенъ своими учебными заведеніями, которыхъ здсь такъ много, что они постоянно даютъ воспитаніе дтямъ въ числ четырехъ тысячъ человкъ. Въ отдленіи для мальчиковъ (отъ шести до двнадцати лтъ, я полагаю) учитель предложилъ мн проэкзаменовать ихъ изъ алгебры, но такъ какъ я далеко не былъ увренъ въ себ касательно знанія этого предмета, то и отклонилъ это предложеніе съ нкоторымъ испугомъ. Въ отдленіи для двочекъ было предложено чтеніе вслухъ и я, чувствуя себя достаточно сильнымъ въ этомъ, изъявилъ свое согласіе прослушать ихъ. Тотчасъ же были розданы книги и съ полдюжины двочекъ смнили другъ друга въ чтеніи отрывковъ изъ исторіи Англіи. Но выборъ предмета для чтенія былъ слишкомъ сухъ и выше ихъ пониманія, такъ что, прослушавъ нсколько скучныхъ мстъ объ Амьенскомъ мир и другихъ тому подобныхъ, я поспшилъ сказать, что уже вполн доволенъ. Очень можетъ быть, что только ради постителя двочекъ заставили подняться надъ обычнымъ уровнемъ ихъ занятій, и что обыкновенно он держатся боле простыхъ вещей, но что касается меня, то я былъ бы несравненно боле доволенъ видть ихъ за ихъ обычными уроками, которые имъ по силамъ и вполн понятны.

Какъ и всюду въ Америк, гд я только былъ, судьи казались людьми высокаго характера и обширнаго образованія. На одну минуту я зашелъ въ одно изъ засданій и нашелъ его точно такимъ, какъ и въ другихъ уже мною описанныхъ мстахъ. Судили за кражу, посторонней публики было мало, а свидтели, совтъ присяжныхъ и судьи составляли какъ бы одинъ тсный веселый семейный кружокъ.

Общество, которое я посщалъ здсь, весьма благовоспитанно, любезно и пріятно. Жители Цинцинати гордятся своимъ городомъ, какъ однимъ изъ самыхъ интересныхъ городовъ Америки, и совершенно справедливо: онъ красивъ и дятеленъ, иметъ пятьдесятъ тысячъ жителей, а между тмъ только пятьдесятъ два года прошло со времени его основанія. Мстечко, изъ котораго выросъ этотъ городъ, находилось среди дикаго лса и было куплено за нсколько долларовъ, а граждане его составляли тогда горсть поселенцевъ, жившихъ въ нсколькихъ, разбросанныхъ по берегу рки, деревянныхъ хижинкахъ.

XII.
До С.-Луи.
Отъ Цинцинати до Луизвиля опять на западномъ пароход.— Отъ Луизвиля до С.-Луи также на западномъ пароход.— С.-Луи.

Мы ухали изъ Цинцинати въ одиннадцать часовъ утра на почтовомъ пароход, бывшемъ много лучше того, на которомъ мы пріхали сюда изъ Питсбёрга. Цлью нашей поздки теперь былъ Луизвиль. Такъ какъ перездъ этотъ долженъ былъ длиться не боле двнадцати, тринадцати часовъ, то мы предпочли провести ночь лучше въ гостиниц, чмъ въ душной кают парохода, куда мы прибыли только за нсколько минутъ передъ тмъ, какъ ему тронуться съ мста.

По обыкновенію, вс пассажиры были несносны и угрюмы, за исключеніемъ хавшаго также на пароход одного индйскаго вождя племени Чактосовъ. Онъ прислалъ мн свою визитную карточку и такимъ образомъ я имлъ случай и удовольствіе поговорить съ нимъ.

По-англійски онъ говорилъ въ совершенств, хотя, какъ онъ сказалъ мн, началъ учиться этому языку уже взрослымъ молодымъ человкомъ. Онъ очень много читалъ и повидимому шотландская поэзія произвела на него сильное впечатлніе, особенно начало поэмы ‘Два озера’ и описаніе битвы при Марміон, послднее, по всмъ вроятіямъ, нравилось ему тмъ, что соотвтствовало его собственнымъ стремленіямъ и вкусамъ.

Повидимому, все, что онъ читалъ, онъ понималъ врно и восхищался чистосердечно, можно сказать, восхищался до экстаза тмъ, что заслуживало его симпатію, или производило впечатлніе на его воображеніе. Одтъ онъ былъ по-европейски и платье это граціозными складками облегало его стройную фигуру. Когда я сказалъ ему, что желалъ бы посмотрть его въ его національной одежд, онъ поднялъ на минуту кверху свою правую руку, какъ бы желая отклонить отъ себя какое-то страшное оружіе, и затмъ, опустивъ ее безсильно внизъ, сказалъ:

— Нація наша теряетъ многое другое поважне одежды, и скоро уже она совсмъ исчезнетъ съ лица земли. Но,— прибавилъ онъ съ гордостью,— дома я ношу свою національную одежду.

Онъ сообщилъ мн, что теперь онъ возвращается къ себ на родину, лежащую на западъ отъ Миссисипи, которую онъ покинулъ семнадцать мсяцевъ тому назадъ. Большую часть времени онъ прожилъ въ Вашингтон, стараясь переговорами съ властями опредлить отношенія своего племени къ правительству.

— Однако ничего изъ этого не вышло,— сказалъ онъ мн съ грустью,— и я не думаю, чтобы когда-либо установились у насъ опредленныя отношенія съ блыми, когда послдніе этого, повидимому, не желаютъ… А что же можетъ сдлать горсть несчастныхъ индйцевъ противъ такихъ искусныхъ и хитрыхъ людей, какъ блые?

— Какого вы мннія о конгресс?— спросилъ я его.

— По понятіямъ индйца, ему не достаетъ чувства собственнаго достоинства,— кратко отвтилъ онъ.

Онъ говорилъ, что ему очень бы хотлось побывать въ Англіи прежде, чмъ онъ навки закроетъ глаза, въ нашемъ отечеств было много вещей, которыя его чрезвычайно интересовали. Когда я разсказывалъ ему объ отдленіи Британскаго музея, гд хранятся воспоминанія о тысячелтіе тому назадъ исчезнувшихъ народахъ, онъ слушалъ меня очень внимательно и по выраженію его лица можно было видть, что онъ въ то же время думаетъ о подобной же участи, грозящей и его народу.

Затмъ разговоръ перешелъ на картинную галлерею мистера Котлина. Индйскій вождь очень хвалилъ ее, замтивъ, что и его портретъ находится тамъ въ числ многихъ другихъ, и что нкоторые изъ нихъ поражаютъ зрителя своей живостью и сходствомъ съ оригиналами. Онъ находилъ, что мистеръ Куперъ хорошо описываетъ жизнь и характеръ краснокожихъ, присовокупляя, что и я могъ бы описать ихъ не хуже, еслибы похалъ съ нимъ къ его племени поохотиться на буйволовъ, чмъ, по его словамъ, доставилъ бы ему большое удовольствіе. Когда я отвтилъ ему, что даже и похавъ съ нимъ я не могъ бы нанести большаго урона буйволамъ, то онъ принялъ это за шутку и отъ души хохоталъ ей.

Онъ былъ замчательно красивъ и статенъ, на видъ ему казалось лтъ сорокъ, волосы у него были черные и длинные, скулы широкія, носъ орлиный, цвтъ лица очень смуглый, а темные глаза были удивительно блестящи и проницательны. По его словамъ, Чактосовъ осталось не боле двадцати тысячъ и число ихъ съ каждымъ годомъ постоянно уменьшается. Существованіе возможно теперь только тмъ индйскимъ племенамъ, начальники которыхъ, подобно ему, знакомы съ цивилизаціей блыхъ. Но такихъ вдь немного, и масса все еще остается въ своемъ первобытномъ состояніи. Онъ утверждалъ, что если индйцы не уподобятся во всемъ своимъ блымъ побдителямъ, то послдніе, благодаря преимуществамъ своей цивилизаціи, совершенно затрутъ ихъ. Прощаясь съ нимъ, я звалъ его непремнно пріхать въ Англію, тмъ боле, что это соотвтствовало его собственному желанію, и говорилъ, что мн будетъ пріятно снова встртиться съ нимъ въ моемъ отечеств, гд, я ручался, ему будетъ сдланъ ласковый и радушный пріемъ со стороны моихъ соотечественниковъ. Это послднее увреніе очевидно доставило ему удовольствіе, хотя онъ и отвтилъ мн съ добродушной улыбкой и лукавымъ кивкомъ головы, что англичане были очень расположены къ краснокожимъ, пока имли въ нихъ надобность, но что теперь они не очень-таки заботятся о своихъ прежнихъ друзьяхъ.

Онъ простился со мной съ своимъ обычнымъ достоинствомъ, совершенно такъ, какъ это подобаетъ истинному джентльмену, а затмъ направился къ ожидавшей его лодк съ довольнымъ и радостнымъ лицомъ. Вскор посл нашей встрчи онъ прислалъ мн свой литографическій портретъ, который я бережно сохранилъ въ память нашего кратковременнаго знакомства.

Вплоть до Луизвиля, куда мы прибыли въ полночь, мстность не представляла ничего занимательнаго. Мы остановились здсь въ великолпномъ отел по имени Гольтъ-гаузъ, гд намъ дали до того роскошное помщеніе, что скорй можно было думать, что мы находимся въ Париж, чмъ въ Америк по ту сторону Аллеганскихъ горъ.

Такъ какъ въ город не было ничего для насъ интереснаго, то мы и ршили на другой же день ссть на пароходъ ‘Фультонъ’ и продолжать наше путешествіе. Пароходъ этотъ долженъ былъ остановиться на нкоторое время въ Портлэнд, одномъ изъ предмстій города, гд намъ и предстояло занять на немъ мсто.

Промежутокъ между завтракомъ и отъздомъ мы употребили на катанье по городу, на видъ онъ веселъ, расположенъ правильно: улицы его вс идутъ подъ прямыми углами и вс он обсажены молодыми деревцами. Зданія здсь закоптли отъ топки печей каменнымъ углемъ, но англичане привыкли у себя къ такому закоптлому виду домовъ, а потому онъ имъ и здсь не противенъ. Движенія въ город было мало, неоконченныхъ зданій много, было очевидно, что городъ сбирался было отстроиться на славу, но у него не хватило на это силъ, и теперь посл лихорадочнаго напряженія дятельности наступила реакція.

По дорог въ Портлэндъ намъ пришлось прохать мимо камеры судьи, которая разсмшила меня тмъ, что походила на все, что угодно, за исключеніемъ того, чмъ она была на самомъ дл. Это страшное учрежденіе оказывалось не чмъ инымъ какъ небольшой, никуда негодной гостиной съ открытою дверью на улицу, на ея порог дв, или три фигуры (вроятно, судья и его клевреты) лниво и беззаботно грлись на солнц. Это было самое врное изображеніе правосудія, удалившагося отъ длъ за неимніемъ практики, его шпага и всы проданы, а само оно спокойно дремлетъ, положивъ ноги на столъ.

Здсь, какъ и всюду въ Америк, встрчалось по дорог множества свиней: иныя изъ нихъ лежали и спали, другія же похрюкивая бгали взадъ и впередъ въ поискахъ чего-нибудь лакомаго. Я всегда имлъ нжную склонность къ этимъ милымъ животнымъ и любилъ наблюдать ихъ нравы и обычаи. Прозжая мимо, я усплъ подмтить маленькое происшествіе, случившееся съ двумя существами этой породы, оно было до того человчно и такъ комично, что я попытаюсь описать его, хотя, безъ сомннія, описаніе мое и выйдетъ весьма слабо въ сравненіи съ дйствительностью.

Молодой джентльменъ (очень деликатный боровъ, съ указывавшими на его недавнее пребываніе въ навозной куч соломинками на рыл) развязно шелъ по улиц, углубившись въ то же время въ какія-то важныя размышленія.— Вдругъ, лежавшій въ грязной ям и незамченный шедшимъ, его собратъ, какъ привидніе покрытое грязью, внезапно предсталъ его изумленнымъ очамъ. Вроятно, никогда еще свиная кровь не приходила въ такое волненіе, какъ теперь у испуганнаго борова. Онъ отпрыгнулъ шага на три назадъ, минуту простоялъ какъ вкопанный и затмъ со всхъ ногъ бросился бжать куда глаза глядятъ, но, не отбжавъ большаго разстоянія, онъ, вроятно, принялся разсуждать-самъ съ собой о причин своего испуга: это можно было заключить изъ того, что шаги его постепенно замедлялись и, наконецъ, онъ и совсмъ остановился. Оглядвшись вокругъ, онъ увидалъ съ удивленіемъ глядвшаго на него изъ ямки и покрытаго блествшей на солнц грязью собрата. Убдившись, кто былъ виновникомъ его испуга, онъ круто повернулъ назадъ, рысцей подбжалъ къ ничего неожидавшему товарищу и, какъ бы въ предостереженіе не длать впередъ такихъ шутокъ съ подобными ему лицами, не долго думая, выщипнулъ клочокъ изъ его и такъ уже коротенькой гривки.

Вскор посл того, какъ мы взошли на пароходъ, къ намъ зашелъ извстный великанъ изъ Кентуки, по имени Портеръ, это былъ человкъ скромнаго роста — семи футовъ восьми дюймовъ, безъ сапогъ.

Ни одну породу людей такъ немилосердно не клеветала исторія и не поносила лтопись, какъ породу великановъ. Вопреки всмъ неврнымъ представленіямъ о ихъ буйств, зврств и кровожадности, на самомъ дл великаны бываютъ всегда самыми тихими и кроткими людьми, которыхъ только можно себ представить: они склонны къ употребленію растительной пищи и молока, а ради мира и тишины готовы переносить все, что угодно. Кротость и миролюбіе составляютъ положительно отличительныя черты ихъ характера и на юношу, по сказаніямъ, отличившагося истребленіемъ этихъ безвредныхъ людей, признаюсь, я гляжу не иначе, какъ на разбойника съ лживымъ сердцемъ, который, ссылаясь на свое человколюбіе, на самомъ дл былъ движимъ лишь жаждою грабежа и алчностью богатствъ, хранившихся во дворцахъ этихъ великановъ. Я тмъ боле склоненъ думать такъ, потому что историкъ похожденій этого гороя, несмотря на все свое пристрастіе къ нему, готовъ согласиться, что убитыя имъ чудовища были вовсе не коварны, а скоре простодушны и доврчивы, такъ какъ врили всякимъ неправдоподобнымъ розсказнямъ хитраго юноши и легко позволяли ему завлекать себя въ западню. Отъ избытка радушія и хлбосольства они не допускали и мысли, что гости ихъ могутъ оказаться неблагонамренными людьми, нечистыми на руку и способными на всякій фокусъ-покусъ.

Великанъ изъ Кентуки, Портеръ, служилъ новымъ доказательствомъ моего мннія о великанахъ вообще. Онъ былъ не крпкаго сложенія и большое добродушное лицо его дышало кротостью, казалось, что онъ постоянно нуждается въ поддержк и поощреніи со стороны окружающихъ. Ему ужь двадцать пять лтъ отъ роду, но онъ все еще продолжаетъ рости, такъ что еще недавно ему пришлось надставлять свои ‘невыразимые’. Пятнадцати лтъ онъ былъ до того малъ ростомъ, что его отецъ англичанинъ и мать ирландка постоянно попрекали его за то, что своимъ малымъ ростомъ онъ роняетъ честь ихъ семьи, онъ прибавилъ, что всегда былъ плохаго здоровья и только теперь сталъ покрпче. Но люди низенькіе изъ зависти говорятъ, что онъ много пьетъ.

Онъ кучеръ извощичьей кареты, но я право не понимаю, какимъ способомъ правитъ онъ лошадью, разв только лежа на живот на крыш кареты и болтая ногами въ воздух,— въ иномъ положеніи ему негд тутъ умститься. Какъ любопытную вещицу, принесъ онъ съ собой свое ружье, которое право можно бы показывать за деньги. Самъ хозяинъ, показавшись публик и поговоривъ немного, пошелъ пошататься по пароходу, окруженный людьми футовъ шести роста, онъ имлъ видъ маяка,разгуливающаго между уличными фонарями.

Черезъ нсколько минутъ пароходъ тронулся, и мы снова поплыли внизъ по теченію рки Огіо.

Устройство этого парохода было точь-въ-точь такое же, какъ и устройство парохода ‘Встникъ’, пассажиры также не представляли ничего новаго. Кормили насъ въ т же часы, тми же явствами, тмъ же скучнымъ образомъ и изрдка слышалось повтореніе однихъ и тхъ же замчаній. Все общество повидимому томилось подъ гнетомъ все тхъ же роковыхъ тайнъ и по обыкновенію всего мене было расположено къ веселости. Никогда въ жизни мн не приходилось видть такую невыносимую скуку, тяготвшую надъ всми за столомъ: самое воспоминаніе о ней точно давитъ меня и на минуту длаетъ меня просто несчастнымъ. Въ своей каютк я читалъ и писалъ, замняя столъ собственными колнами, постоянно со страхомъ ожидалъ того часа, когда насъ позовутъ за столъ, и былъ невыразимо счастливъ всякій разъ, когда можно было снова вырваться изъ столовой, пребываніе въ которой я считалъ тяжкимъ наказаніемъ, или жестокимъ испытаніемъ. Собирайся тамъ веселое, живое общество, я бы съ радостью стремился туда, но сидть тамъ среди животныхъ, которыя только и думаютъ объ удовлетвореніи своихъ голода и жажды, а затмъ снова исчезнуть, не проронивъ ни слова — все это идетъ до того въ разрзъ съ моими собственными вкусами, что мн кажется воспоминаніе объ этихъ, можно сказать похоронныхъ, завтракахъ, обдахъ и ужинахъ всю жизнь будетъ моимъ ночнымъ кошмаромъ.

На этомъ пароход существовало утшеніе, котораго не было на ‘Встник’, а именно: у нашего капитана — грубаго, но добродушнаго малаго — была красавица жена, живая и пріятная особа, какъ и нсколько другихъ дамъ, сидвшихъ на одномъ конц стола съ нами, но ничто не могло разогнать общаго пасмурнаго настроенія духа. На всемъ лежала печать какого-то мрачнаго унынія, которымъ не могъ не заразиться и самый веселый человкъ. Шутка показалась бы здсь преступленіемъ, а улыбка непремнно перешла бы въ выраженіе ужаса. Такихъ тяжелыхъ людей, такого постояннаго унынія, такой томительной скуки, такой массы обстоятельствъ враждебныхъ всему, что весело, открыто и пріятно,— я никогда и нигд не видалъ кром какъ на этихъ западныхъ пароходахъ.

По мр того, какъ мы приближались къ мсту сліянія Огіо съ Миссисипи, и самая мстность стала располагать лишь къ грусти и унынію. Деревья имли захирлый видъ, берега перешли въ низменные и плоскіе, селенья и хижины встрчались рдко, а ихъ худые, блдные обитатели казались самыми несчастными въ мір людьми. Въ воздух не раздавалось веселаго щебетанья птицъ, не было слышно благоуханія цвтовъ, а по яркому небу не пробгало ни одного облачка. Часъ за часомъ ничего не видно кром яснаго, палящаго солнца, обливающаго своими жаркими лучами одну и ту же безотрадную мстность, одни и т же однообразные предметы. Часъ за часомъ рка катитъ свои тяжелыя, лнивыя волны такъ же медленно, какъ тянется само время.

На третье утро, наконецъ, мы пріхали въ такое пустынное и печальное мсто, что вс т, которыя мы встрчали до него, могли назваться въ сравненіи съ нимъ веселыми и занимательными. При сліяніи обихъ ркъ находится до того низменное и болотистое мстечко, что въ дождливое время года оно и вовсе заливается водой, доходящею до самыхъ крышъ нсколькихъ построенныхъ здсь домиковъ. Его можно назвать мстомъ рожденія всевозможныхъ горячекъ, лихорадокъ и другихъ болзней. Въ Англіи мсто это прославили какъ источникъ богатства и оно успло разорить множество людей, надявшихся, наоборотъ, разбогатть здсь. Передъ нами угрюмое болото, на немъ гніютъ нсколько полуразвалившихся хижинъ, мстами болото расчищено, мстами оно поросло вредными растеніями, подъ тнь которыхъ садится утомленный путникъ, умираетъ и складываетъ здсь, вдали отъ родины, свои кости на чужой земл, около этого мста рка Миссисипи, какъ мрачное чудовище, клубясь и сердито волнуясь, поворачиваетъ къ югу. Это мстечко, по имени Каиро, до того безотрадно, что близъ него ни на земл, ни въ воздух, ни въ вод нтъ ничего утшительнаго, свтлаго, успокоивающаго.

Нтъ словъ, чтобъ описать вс ужасы Миссисипи, этого праотца ркъ, и остается только возблагодарить небо, что его юные потомки непохожи на него. Это — громадный, дв-три мили въ ширину потокъ, съ жидкою грязью вмсто воды. По временамъ пловучіе пни и деревья пытаются остановить его бурное, мутное стремленіе. Часто деревья эти тсно сплетены между собою ползучими растеніями, но и черезъ эту плотную массу прорывается его густая пна. Иногда по теченію плывутъ остовы деревъ и торчащіе изъ воды ихъ обнаженные корни, похожіе на всклокоченные волосы, придаютъ имъ видъ какихъ-то громадныхъ утопленниковъ, то вдругъ вынырнетъ изъ воды, будто огромная піявка, черный изогнутый сучекъ, то въ какомъ-нибудь водоворот, какъ раненныя зми, вертятся корявые пни. Берега низки, растительность слаба, деревья точно карлики, болота кишатъ лягушками. Убогія хижины очень рдки, обитатели ихъ вс съ ввалившимися щеками и страшно блдными лицами. Жара нестерпимая, москиты забиваются въ каждую щелку парохода. Всюду видны грязь и безобразіе, красиваго на видъ только и есть что молнія, которая по цлымъ ночамъ сверкаетъ въ неб.

Четыре дня поднимались мы по этой ужасной рк, наталкиваясь на пловучіе деревья и пни и объзжая боле опасныя препятствія. Во время темной ночи тотъ, кто высматриваетъ дорогу, узнаетъ по плеску воды угрожающую пароходу опасность и увдомляетъ о ней рулеваго звономъ въ колокольчикъ, звонъ этотъ служитъ сигналомъ для остановки машины. Каждую ночь звонку много работы, а каждая остановка даетъ такой толчокъ, что непремнно всякій разъ какъ угорлый вскочишь съ постели.

Закатъ солнца представлялъ здсь необыкновенно красивое зрлище: небо окрашивалось то золотымъ, то пурпурнымъ цвтомъ, а когда солнце садилось за пологимъ берегомъ, то каждая травка, каждый отдльный стебелекъ на немъ отчетливо и ясно обрисовывались на яркомъ фон неба. Чмъ ниже садилось солнце, тмъ тускле и тускле длался отблескъ его лучей въ рк. Понемногу вс яркія краски угасающаго дня блднли передъ наступленіемъ темной ночи, мстность становилась все печальне и мрачне,— все темнло вокругъ мст съ небомъ.

Во время нашего плаванья по этой рк мы принуждены были пить ея мутную, грязную воду, которую туземцы считаютъ очень полезной для здоровья, но что касается меня, то я могу засвидтельствовать, что я видалъ воду подобную этой только въ водоочистительныхъ заведеніяхъ.

На четвертую ночь посл нашего отъзда изъ Луизвиля достигли мы С.-Луи, въ гавани котораго мн удалось видть развязку одной маленькой исторіи, занимавшей меня въ продолженіе всей дороги.

На нашемъ пароход хала молоденькая, небольшаго роста, женщина съ маленькимъ ребенкомъ на рукахъ, и мать, и ребенокъ были веселы, миловидны и пріятны на взглядъ. Эта маленькая женщина долгое время прогостила у своей больной матери въ Нью-Йорк, гд у нея и родился ребенокъ. Съ мужемъ она разсталась черезъ два мсяца посл свадьбы и съ того времени не видлась съ нимъ, теперь, когда мать ея выздоровла, молодая женщина радостно возвращалась къ своему мужу въ С.-Луи.

Не думаю, чтобы во всемъ свт было другое такое полное надежды, нжности и любви существо, какъ эта молоденькая женщина: всю дорогу она только и думала и разсуждала о томъ, получилъ ли ‘онъ’ (т. е. ея мужъ) ея письмо, будетъ ли ‘онъ’ ожидать ее на пристани и узнаетъ ли онъ ребенка, если она отошлетъ его на берегъ съ какимъ-нибудь постороннимъ лицомъ (разумется, это было бы весьма трудно, такъ какъ отецъ никогда не видалъ ребенка, но молодой матери это казалось весьма вроятнымъ). Она была такое милое, безъискуственное, живое и сіяющее созданіе и говорила совершенно чистосердечно и откровенно объ интересующихъ ее предметахъ, что весь экипажъ принималъ въ ея ожиданіяхъ такое же горячее участіе, какъ и она сама, а капитанъ (которому уже все разсказала жена) какъ бы въ забывчивости каждый разъ за столомъ лукаво спрашивалъ молодую женщину, ожидаетъ ли она кого-нибудь встртить въ С.-Луи и желаетъ ли тотчасъ по прибытіи туда хать на берегъ, и предлагалъ ей много вопросовъ въ томъ же род. Одна изъ нашихъ пассажирокъ, старушка съ сморщеннымъ, какъ печеное яблоко, лицомъ ни разу не упускала случая, чтобы не посмяться надъ молодой женщиной, говоря ей постоянно о непостоянств мужей. Другая лэди, съ собачкой на колняхъ, также обращала большое вниманіе и на мать, и на ребенка: няньчилась съ нимъ, смялась и болтала съ ней.

Для молодой женщины было настоящимъ ударомъ то, что миль за двадцать до С.-Луи пришлось уложить ребенка спать, но она быстро и добродушно помирилась съ этимъ грустнымъ обстоятельствомъ, накинула на голову платокъ и вышла на палубу. Для всхъ ея появленіе здсь было чрезвычайно пріятно. Замужнія женщины весело съ ней шутили, двушки относились къ ней съ большой симпатіей, она же сама отвчала на все веселымъ смхомъ, впрочемъ, она и плакала, и смялась съ одинаковою легкостью.

Наконецъ показались вдали огоньки С.-Луи, а вотъ ужь видна и самая гавань. Закрывъ лицо руками и смясь веселе чмъ когда-либо, а можетъ-быть только длая видъ, что смется, молодая женщина убжала къ себ въ каюту и заперлась тамъ. Я увренъ, что она съ своимъ восхитительнымъ легкомысліемъ даже зажала себ уши, чтобы не слыхать, какъ ‘онъ’ взойдетъ на палубу и будетъ о ней спрашивать, однако я высказываю лишь свои предположенія, такъ какъ сквозь запертыя двери само-собой разумется я не могъ слдить за ея дйствіями.

Едва пароходъ остановился, какъ вс пассажиры высыпали на палубу и каждый изъ насъ искалъ глазами всми ожидаемаго мужа, но его нигд не было видно. Вдругъ мы увидали среди насъ, Богъ знаетъ какъ попавшую сюда, нашу молоденькую пассажирку, которая обими руками повисла на ше красиваго и статнаго молодаго человка. Спустя мгновеніе она радостно хлопала въ ладоши и тащила мужа въ узкую дверь каюты, чтобы показать ему ихъ спящаго ребенка.

Съ парохода мы отправились въ ‘Домъ Колониста’, большую гостиницу похожую своей постройкой на англійскую больницу. Постояльцевъ въ ней было много, и вс окна ея ярко блестли, какъ бы нарочно иллюминованныя ради какого-нибудь особеннаго случая. Это — прекрасная гостиница, и содержатель ея весьма заботится о комфорт своихъ постояльцевъ. Обдая однажды съ женой вдвоемъ у себя въ нумер, я насчиталъ цлыхъ четырнадцать блюдъ.

Въ старой, французской, части города прозды узки и плохи, но есть очень миленькіе и живописные деревянные домики, они окружены галлереями и балконами, а входъ въ нихъ идетъ прямо съ улицы. Этотъ же кварталъ изобилуетъ смшными лавочками цирюльниковъ, кабачками и ветхими зданіями съ постоянно хлопающими форточками. Нкоторыя изъ этихъ древнихъ зданій совершенно покосились на бокъ и какъ будто строятъ удивленную гримасу, глядя на новыя американскія улучшенія и выдумки.

Лишнее будетъ говорить, что эти улучшенія и выдумки заключаются въ постройк гаваней, складовъ и другихъ разныхъ строеній, разбросанныхъ по всмъ направленіямъ, а также и въ обширныхъ, но не приведенныхъ еще въ исполненіе планахъ. Однако, вообще говоря, въ город много большихъ красивыхъ домовъ и широкихъ улицъ, а въ будущемъ городъ общаетъ сдлаться еще лучше, хотя, по всмъ вроятіямъ, въ красот и изяществ онъ никогда не сравнится съ Цинцинати.

Римско-католическое вроисповданіе, введенное первыми переселенцами, преимущественно преобладаетъ здсь и теперь. Между общественными учрежденіями въ С.-Луи существуетъ іезуитская школа, женскій монастырь и большая часовня, принадлежащая къ школ, въ то время, какъ я постилъ ее, ее уже окончательно отдлывали и готовились освятить втораго декабря текущаго года. Архитекторомъ часовни былъ одинъ изъ отцовъ-іезуитовъ, и вс работы велись подъ его руководствомъ. Органъ для этой часовни выписанъ изъ Бельгіи.

Есть еще въ город римско-католическій соборъ во имя святаго Франциска Ксавье и еще больница, учрежденная однимъ больнымъ джентльменомъ, принадлежащимъ къ этой же церкви. Отцы-іезуиты посылаютъ миссіонеровъ къ окружнымъ индйскимъ племенамъ.

Представителемъ Единопостасной церкви, какъ и всюду въ Америк, въ этомъ отдаленномъ мстечк служитъ очень хорошій и достойный джентльменъ. Бдные имютъ много данныхъ, чтобы благословлять эту церковь: она дружески относится къ нимъ и безъ всякихъ сектантскихъ стремленій помогаетъ имъ въ воспитаніи и образованіи ихъ дтей. Она либеральна во всхъ своихъ дйствіяхъ и широко распространяетъ свою благотворительность.

Здсь есть уже три общедоступныхъ школы, которыя прекрасно идутъ, строится еще четвертая, которая и будетъ открыта въ очень скоромъ времени.

Каждый житель всюду хвалитъ свой городъ и утверждаетъ, что климатъ его здоровъ,— такъ точно и здсь, но, вопреки всмъ увреніямъ гражданъ С.-Луи, я скажу, что на мой взглядъ климатъ этого города располагаетъ къ лихорадк. Впрочемъ предоставляю читателю самому ршить этотъ вопросъ: здсь очень жарко, городъ лежитъ между двухъ ркъ и кром того вокругъ него множество болотъ.

Прежде чмъ хать дальше, мн очень хотлось взглянуть на преріи. Нашлось нсколько любезныхъ джентльменовъ, готовыхъ устроить для меня это удовольствіе, и вотъ передъ моимъ отъздомъ былъ назначенъ день для экспедиціи въ Зеркальную прерію, лежащую миляхъ въ тридцати отъ города. Въ виду того, что читатель можетъ-быть желаетъ знать, какъ и среди какихъ предметовъ путешествовала шумная цыганская толпа, которую мы изображали, я и постараюсь описать нашу поздку въ слдующей глав.

XIII.
Прерія.
Прогулка по Зеркальной преріи и возвращеніе назадъ.

Насъ собралось четырнадцать молодыхъ людей для того, чтобъ хать въ прерію: отличительною чертой здшнихъ отдаленныхъ поселеній служитъ то, что они преимущественно состоятъ изъ молодежи,— стариковъ здсь почти не видно. Дамъ съ нами не было, потому что съ этой поздкой сопряжено было множество трудностей и кром того мы должны были тронуться въ путь ровно въ пять часовъ утра.

Самъ я всталъ въ четыре часа изъ боязни заставить другихъ дожидаться меня. Наскоро позавтракавъ хлбомъ съ молокомъ, я подошелъ къ окну, надясь увидать дятельныя приготовленія къ отъзду и все общество уже въ сбор. Но, не видя никакого движенія и замтивъ, что все, наоборотъ, совершенно спокойно на улиц, какъ это всегда бываетъ въ такую раннюю пору, я подумалъ, что не мшало бы мн еще соснуть немножко, а потому и прилегъ снова въ постель.

Вторично проснулся я въ семь часовъ, и къ этому времени все общество оказалось уже на ногахъ, вокругъ приготовленныхъ для нашего путешествія экипажей: они состояли изъ какой-то необыкновенной кареты съ удивительно крпкою осью, высокаго, двухколеснаго, кабріолета, четверомстнаго, совершенно особеннаго устройства, фаэтона и чрезвычайно древней и уже сильно поломанной одноколки, затмъ съ нами халъ еще верховой, который долженъ былъ служить намъ проводникомъ. Я слъ въ первую колесницу вмст съ тремя товарищами, остальные же размстились по другимъ экипажамъ, къ самому легкому изъ нихъ привязали дв большихъ корзины съ състными припасами, а также не забыли взять съ собой два громадныхъ кувшина съ напитками для подкрпленія силъ. Затмъ вся процессія тронулась къ рк, которую намъ приходилось перехать на паром, какъ это здсь водится, всмъ за-разъ — и людямъ, и экипажамъ, и лошадямъ.

Переправились благополучно на ту сторону и, остановившись на минуту у домика перевозчика, чтобы сдлать послднія необходимыя распоряженія, мы похали дале. Прежде всего мы спустились въ злосчастную Черную-Бездну, называемую также, но мене выразительно, Американскимъ-Дномъ.

Наканун нашей поздки день былъ… какъ бы выразиться?… Слово жаркій вовсе не годится, потому что не даетъ ни малйшаго понятія о здшней температур: вчера городъ былъ какъ бы объятъ огнемъ и пламенемъ — вотъ подходящее къ данному случаю выраженіе, но ночью пошелъ дождь и неудержимыми потоками лился вплоть до утра. У насъ была пара очень крпкихъ лошадей, но, несмотря на это обстоятельство, мы не могли длать боле двухъ миль въ часъ: мы хали по сплошной топи, состоявшей изъ жидкой черной грязи. Разнообразіе здсь представляла только глубина самой грязи: то она доходила до половины колесъ, то покрывала и самую ось, а то такъ карета наша внезапно погружалась въ нее до самыхъ оконъ. Въ воздух раздавалось громкое, рзкое кваканье лягушекъ, которымъ здсь было полное раздолье, а часто встрчавшіяся намъ по дорог свиньи вторили имъ дружнымъ хрюканьемъ. Иногда мы прозжали мимо убогихъ хижинъ, которыя здсь, впрочемъ, очень рдки, потому что, несмотря на богатство почвы, мстами не находится людей способныхъ переносить здшнюю убійственную жару. По об стороны дороги, если только она заслуживаетъ этого названія, тянулся густой кустарникъ, а стоячая, тинистая, гнилая, скверная вода виднлась ршительно всюду, куда бы ни упалъ взоръ путешественника.

Такъ какъ здсь существуетъ обыкновеніе поить холодною водой лошадей, когда он взмылятся отъ жары, то мы и остановились по этому случаю у стоящей среди лса, далеко отъ какого бы то ни было другаго жилья, деревянной гостиницы. Она состояла внутри изъ одной большой, безъ всякаго убранства, комнаты, надъ которой было жилье самого хозяина и чердакъ. Хозяиномъ гостиницы былъ смуглый молодой дикарь, на немъ была рубашка очень грубой бумажной ткани (изъ которой длаютъ, кажется, матрасы) и рваные штаны, на порог дома лниво валялись два почти вовсе нагихъ мальчика. И хозяинъ, и оба мальчика, и находившійся въ гостиниц путешественникъ — вс высыпали изъ дома, чтобы посмотрть на насъ.

Послдній былъ старикъ съ жиденькой и коротенькой сдой бородой и такими же усами, его густыя, нависшія брови почти скрывали отъ зрителя его лнивые, полупьяные глаза въ то время, какъ, подымаясь на ципочки и съ сложенными на груди руками, онъ внимательно разглядывалъ насъ. Кто-то изъ нашей компаніи заговорилъ съ нимъ. Тогда старикъ подошелъ ближе и, потирая рукой подбородокъ (его мозолистая рука при этомъ производила звукъ похожій на тотъ, который производитъ подошва съ гвоздями о новую мостовую), разсказалъ, что онъ вмст съ Делавера купилъ недавно ферму ‘вонъ тамъ’ (говорилъ онъ, указывая рукой на одно изъ окружныхъ болотъ, гд деревья казались еще гуще). Теперь, по его словамъ, онъ детъ за своею семьей, оставшейся въ С.-Луи, но, повидимому, онъ не очень-таки торопится туда, такъ какъ опять вошелъ въ гостиницу, гд, кажется, и располагаетъ пробыть, пока у него не выйдутъ вс деньги. Онъ большой политикъ и что-то очень долго объяснялъ одному изъ моихъ спутниковъ, разговаривавшему съ нимъ, но я только помню два выраженія, которыми онъ закончилъ свою рчь: ‘кого-нибудь навсегда’ было одно изъ нихъ и ‘къ чорту всхъ остальныхъ’ — другое, которыя, разумется, довольно ясно выражали его взгляды на все вообще.

Когда лошади напились воды до такой степени, что стали вдвое толще своего обыкновеннаго объема (здсь, повидимому, существуетъ убжденіе, что подобное надуваніе облегчаетъ имъ бгъ), мы снова похали впередъ по невыносимой жар, по грязи, тин, лужамъ, кочкамъ и кустамъ, сопровождаемые все время пріятными звуками кваканья лягушекъ и хрюканья свиней. Въ полдень мы остановились передохнуть въ мстечк, называемомъ Бельвилемъ.

Бельвиль есть не что иное какъ небольшое количество деревянныхъ домиковъ, скученныхъ вмст среди самаго топкаго болота и самаго густаго кустарника. У многихъ изъ этихъ домиковъ двери были ярко разрисованы красной и желтою красками, это было дломъ рукъ странствующаго живописца, который, переходя изъ одного мста въ другое, зарабатывалъ себ такимъ образомъ пропитаніе. Во время нашего здсь пребыванія въ суд разбиралось дло о конокрадств, обвиненнымъ въ немъ, вроятно, придется плохо, такъ какъ среди этихъ дикихъ лсовъ жизнь каждаго домашняго животнаго цнится дороже жизни самихъ людей, вслдствіе чего судьи, не входя въ подробныя изслдованія виновности подсудимыхъ, обыкновенно присуждаютъ ихъ къ весьма строгому и тяжелому наказанію.

Лошади судей и свидтелей стояли привязанными къ временнымъ стойкамъ, поставленнымъ какъ разъ посреди дороги, подъ этимъ послднимъ словомъ должно подразумвать болотистую тропинку съ грязью по самыя колна.

Въ Бельвил, какъ и въ другихъ подобныхъ мстечкахъ Америки, находится гостиница съ большой общей столовой, которая вмст съ тмъ и кухня. Другую половину этого страннаго, низкаго, ветхаго зданія составлялъ весьма обширный коровникъ. Въ кухн стоялъ длинный, покрытый грубою скатертью, столъ, а по стнамъ были привинчены, ради вечернихъ сборищъ и ужиновъ, шандалы со свчками. Нашъ проводникъ отправился впередъ, чтобы заказать намъ кофе и еще чего-нибудь съдобнаго. Онъ отдалъ предпочтеніе пшеничному хлбу и заказному обду передъ ржанымъ хлбомъ и обыденною стряпней. Послдняя заключаетъ въ себ только свинину и сырую ветчину, заказный же обдъ состоитъ изъ жареной ветчины, сосисекъ, телячьихъ котлетъ и ломтиковъ различнаго мяса.

На одной изъ дверей этой гостиницы красовалась оловянная дощечка, а на ней золотыми буквами было написано ‘Докторъ Крокусъ’. Рядомъ съ дощечкой на лист блой бумаги висло объявленіе о томъ, что сегодня вечеромъ докторъ Крокусъ прочтетъ бельвильской публик лекцію о френологіи. Къ слушанію лекціи будетъ допущено лишь извстное число лицъ.

Блуждая по лстниц въ ожиданіи обда, мн пришлось пройти мимо комнаты доктора, дверь въ ней была отворена, внутри ея никого не было видно и я ршился заглянуть туда.

Въ этой комнат не только не было никакого убранства, но даже ни малйшихъ признаковъ какого бы то ни было удобства, на стн безъ рамки вислъ портретъ, полагаю, самого доктора, такъ какъ представленный на немъ джентльменъ былъ очень лысъ, и написавшій его артистъ, повидимому, очень тщательно трудился надъ отдлкой его френологическихъ особенностей. Постель была покрыта штопаннымъ стеганнымъ одяломъ. Ни занавсокъ на окнахъ, ни ковра на полу не было. Печи также не было, но въ углу стояла полная золы жаровня. Въ комнат стояли еще стулъ и очень маленькій столъ, на послднемъ находилась докторская библіотека, состоящая изъ нсколькихъ старыхъ, засаленныхъ книгъ.

Такое помщеніе едва ли могло удовольствовать даже человка съ самыми незатйливыми вкусами. Какъ я уже сказалъ, дверь была растворена настежь и, казалось, вмст съ портретомъ, стуломъ, столомъ и книгами говорила проходящимъ: ‘Входите, джентльмены, входите!… Здсь живетъ докторъ Крокусъ, знаменитый докторъ Крокусъ!… Докторъ Крокусъ пріхалъ сюда, чтобы лчить васъ, джентльмены!… Если вы ничего не слыхали о доктор Крокус, то, конечно, это не его, а ваша вина!… Входите же, джентльмены, входите!’

Внизу въ корридор я встртилъ и самого доктора Крокуса. Съ улицы въ гостиницу вошла цлая толпа людей и изъ нея раздался голосъ, обращавшійся къ хозяину гостиницы:

— Капитанъ, представьте же доктора Крокуса!

— Мистеръ Диккенсъ!— говорилъ капитанъ.— Докторъ Крокусъ!

Докторъ Крокусъ — высокій и красивый шотландецъ, но у него слишкомъ грозный и воинственный видъ для миролюбиваго занятія — лченія людскихъ болзней, онъ выскакиваетъ на средину, протягиваетъ правую руку и, наклонившись впередъ, заявляетъ:

— Вашъ соотечественникъ, сэръ!

Мы пожали другъ другъ руки. По лицу доктора Крокуса видно, что я не оправдалъ его ожиданій, и не мудрено, такъ какъ на самомъ дл я долженъ былъ производить странное впечатлніе: на мн была холстинная блуза и большая соломенная шляпа съ зеленою лентой, руки безъ перчатокъ, а лицо все разукрашено брызгами грязи и красными пузырями отъ нападенія москитовъ.

— Давно вы здсь, сэръ?— спрашиваю я.

— Три или четыре мсяца,— отвчаетъ докторъ.

— Скоро думаете вы вернуться въ Старый Свтъ, сэръ?

Докторъ Крокусъ не отвчаетъ словами, а обращаетъ на меня умоляющій взглядъ, какъ бы говоря: ‘потрудитесь пожалуйста повторить погромче то, что вы сказали’.

Я повторяю свой вопросъ.

— Думаю ли скоро вернуться въ Старый Свтъ?— говоритъ за мной и докторъ.

— Въ Старый Свтъ, сэръ,— еще разъ говорю я.

Докторъ Крокусъ озирается на окружающую насъ толпу, чтобы видть, какое онъ производитъ на нее впечатлніе, потираетъ руки и затмъ очень громко говоритъ:

— Нтъ, нтъ, сэръ, еще не скоро. Вы на это меня не подднете. Я слишкомъ люблю свободу, сэръ. Ха-ха-ха!… Нтъ, нтъ! Ха-ха-ха!… Отсюда можно ухать разв только по необходимости… Нтъ, нтъ!

Говоря эти послднія слова, докторъ Крокусъ значительно киваетъ головой и снова принимается хохотать. Многіе изъ окружающихъ также киваютъ головами и хохочутъ, какъ бы говоря: ‘что за человкъ этотъ Крокусъ,— просто первый сортъ!’ И, если я не ошибаюсь, этимъ вечеромъ отправилось множество народа, вовсе не помышлявшаго о френологіи или о чемъ-нибудь подобномъ, на лекцію доктора Крокуса.

Отъ Бельвиля нашъ путь лежалъ по той же однообразной пустын подъ то же самое кваканье лягушекъ. Въ три часа мы снова остановились въ деревеньк Лебанонъ, съ тмъ, чтобъ опять напоить и кром того накормить лошадей, что было для нихъ крайне необходимо. Пока поили и кормили нашихъ измученныхъ коней, я пошелъ прогуляться по деревн и встртилъ нсколько паръ быковъ, которые, лниво подвигаясь, везли цлый домъ на колесахъ.

Здшній трактиръ былъ такъ чистъ и хорошъ, что распорядители нашей поздки ршили вернуться сюда ночевать, если только это будетъ возможно. Ршивъ этотъ пунктъ, посл того, какъ лошади отдохнули, поли и напились, мы двинулись въ путь и прибыли въ прерію къ закату солнца.

Не знаю, почему и какъ это случилось, но я былъ разочарованъ въ своихъ ожиданіяхъ.

На западъ передъ моими глазами разстилалась однообразная равнина, теряясь вдали, она какъ будто сливалась съ горизонтомъ, смшивалась съ яркими красками заходящаго солнца и наконецъ переходила въ блдно-голубой цвтъ. Прерію эту можно было сравнить съ безводнымъ озеромъ, на которое спускается сумракъ наступающаго вечера. По временамъ вдали пролетали птицы, но все кругомъ было тихо,— въ преріи царствовало глубокое молчаніе. Трава была не высока, мстами даже сквозила голая черная земля, а виднвшіеся кое-гд дикіе цвты были какъ-то и тощи, и мелки. Какъ ни величественно зрлище, которое было передъ нами, но оно много теряло вслдствіе громадности протяженія и плоскости мстности,— здсь не было никакой пищи для воображенія. Я не чувствовалъ того ощущенія свободы и веселости, которое чувствуешь при взгляд на шотландскую степь или даже на англійскую равнину. Мсто это было пустынно и дико и вмст съ тмъ своимъ скучнымъ однообразіемъ какъ-то томительно дйствовало на душу. Я чувствовалъ, что при перезд черезъ нее я никакъ не могъ бы всею душой отдаться впечатлніямъ этого путешествія и даже, напротивъ, мн кажется, что я безпрестанно обращалъ бы свой взоръ къ далекой линіи горизонта, все время только и думая, какъ бы поскоре оставить за собой прерію со всми ея хвалеными чудесами. Видъ преріи не скоро изгладится изъ моей памяти, но воспоминаніе о ней едва ли будетъ изъ числа пріятныхъ, что же касается до желанія еще разъ взглянуть на прерію, то я не думаю, чтобъ оно могло придти тому, кто разъ ее уже видлъ.

Мы остановились лагеремъ около одинокой деревянной хижинки, потому что близъ нея протекалъ ручей съ прозрачною свжею водой, тутъ же на открытомъ воздух мы и пообдали. Въ нашихъ корзинахъ оказались жареныя индйки, куры, дичь, буйволовый языкъ (очень лакомое блюдо между прочимъ), ветчина, хлбъ, сыръ и масло, бисквиты, шампанское и хересъ, лимоны и сахаръ для пунша и изобиліе другихъ вкусныхъ вещей. Обдъ нашъ былъ восхитителенъ, а распорядители были душою нашего и безъ того уже веселаго общества. Часто и впослдствіи я вспоминалъ нашу компанію этой поздки, мн кажется, что никогда въ жизни не забуду я моихъ добрыхъ товарищей Зеркальной преріи.

На возвратномъ пути, какъ и предполагалось, мы ночевали въ лебанонской гостиниц, въ той самой, гд мы останавливались посл полудня. При сравненіи съ нашими деревенскими трактирами эта гостиница никакъ не теряетъ въ томъ, что касается чистоты и удобствъ.

Вставъ на другой день въ пять часовъ утра, я пошелъ прогуляться по деревн: сегодня дамы не бродили, какъ вчера, по улицамъ, но очень можетъ быть, что это было только вслдствіе ранней утренней поры. Позади нашего трактира находился какой-то скотный дворъ, который я и зашелъ посмотрть. Вмсто хлвовъ здсь былъ устроенъ большой грубый навсъ и еще какая -то колоннада, для сбереженія състныхъ припасовъ былъ вырытъ большой земляной погребъ, среди двора стояли глубокій колодезь и высокая голубятня съ такими необыкновенно узкими отверстіями, что какъ птицы ни летали вокругъ, а забраться въ нее имъ никакъ не удавалось.

Обойдя весь этотъ покинутый скотный дворъ, я вернулся въ гостиницу и принялся разсматривать ея дв пріемныя комнаты. На стнахъ висли раскрашенные портреты Вашингтона, президента Мадисона и какой-то очень блдной лэди (вс они были весьма сильно загажены мухами), блдная лэди держала рукой свою золотую шейную цпочку, какъ бы приглашая зрителей полюбоваться ею и въ то же время объявляя всмъ и каждому: ‘мн едва семнадцать лтъ’, но, по-моему, на видъ она была гораздо старше. Въ лучшей комнат гостиницы висли два портрета, написанные масляными красками, на нихъ были изображены хозяинъ гостиницы и его сынъ. Ихъ лицамъ было придано выраженіе такой львиной храбрости, что, казалось, того и гляди они выскачутъ изъ своихъ рамокъ. Вроятно, ихъ писалъ тотъ же самый артистъ, что разрисовалъ двери домовъ въ Бельвил, такъ какъ мн показалось, что я узнаю его стиль.

Посл завтрака мы пустились въ обратный путь по какой-то новой дорог. Часовъ около десяти намъ попались навстрчу какіе-то нмецкіе эмигранты, перебираясь на новое мсто жительства, они везли съ собой вс свои пожитки. Посл бывшей наканун жары день былъ ужасно холодный, кром того дулъ пронзительный втеръ и потому на насъ пріятно подйствовалъ видъ костра, только-что разложеннаго этими нмецкими путниками. Прохавъ немного дале, мы увидали вдали надъ могилами древнихъ индйцевъ высокій курганъ, называемый ‘Холмъ монаха’, названіе это было дано ему въ память того, что нкогда, въ то время, когда еще не было ни одного поселенца на тысячу миль вокругъ, нсколько фанатиковъ основали здсь монастырь, эти безумцы монахи, переиспытавъ множество лишеній и невзгодъ, погибли вс до одного отъ ужаснаго, свойственнаго этой мстности, климата.

Дорога не мнялась: болото, кустарникъ, нездоровая, гнилая, почва и неумолкаемый хоръ лягушекъ — по-прежнему все было тутъ. Тамъ и сямъ, и довольно часто, намъ попадались поломанные фургоны со всмъ имуществомъ какого-нибудь несчастнаго поселенца. Особенно печальный видъ представляла одна изъ такихъ повозокъ: сама она ушла до половины въ грязь, ось ея была переломлена, одно изъ колесъ свалилось и лежало въ сторон, хозяинъ ея пошелъ за помощью за нсколько миль отъ того мста, гд случилось несчастіе, жена же его, съ груднымъ ребенкомъ на рукахъ, сидла на куч своего имущества и съ потеряннымъ видомъ уныло глядла на окружающую ее безотрадную картину, измученные волы прилегли тутъ же въ грязи и, тяжело дыша, пускали изъ ноздрей и изо рта цлые клубы густаго пара, такъ что казалось, что именно они-то и производили окружающій туманъ.

Въ надлежащее время мы остановились у будочки перевозчика, на паром переправились на другую сторону рки и направились къ городу. Намъ пришлось прохать мимо одного мстечка, извстнаго подъ названіемъ ‘Кровавый островъ’, это было самое мстожительство Св. Луи, а названіе мстечка произошло отъ кровавой схватки на пистолетахъ двухъ противниковъ одинъ на одинъ. Оба бойца пали тутъ же мертвые, многіе здравомыслящіе люди думаютъ, и можетъ-быть совершенно справедливо, что смерть ихъ точно такъ же, какъ и гибель помянутыхъ уже монаховъ-фанатиковъ, не причинила большой потери человческому роду.

ГЛАВА XIV.
Ніагарскій водопадъ.
Возвращеніе въ Цинцинати.— Путешествіе въ наемной карет въ Колумбію и оттуда въ Сандуски и затмъ по озеру Эри къ Ніагарскому водопаду.

Такъ какъ мн хотлось попутешествовать по штату Огіо, взглянуть на озера, захать, по дорог къ Ніагарскому водопаду, въ маленькій городокъ Сандуски, то для этого намъ слдовало снова изъ С.-Луи возвратиться въ Цинцинати.

Въ день нашего отъзда погода стояла чудесная, предполагалось, что пароходъ нашъ выдетъ изъ С.-Луи раннимъ утромъ, но часъ его отъзда нсколько разъ откладывался, такъ что онъ тронулся съ мста только посл полудня, мы же съ утра похали въ прибрежное старое французское поселеніе ‘Коронделетъ’, прозванное мстными жителями ‘Пустой Карманъ’, гд пароходъ и долженъ былъ остановиться на минуту, чтобы захватить насъ съ собою.

Нсколько бдныхъ сельскихъ домиковъ и два-три общественныхъ зданія составляли эту деревеньку, кладовыя, вполн оправдывая ея прозваніе, оказались совершенно пустыми, такъ что пость здсь намъ ничего не нашлось. Наконецъ, въ полумили отъ деревни мы нашли маленькій уединенный домикъ и въ немъ позавтракали чашкой кофе и кускомъ ветчины, въ немъ же мы и остались дожидаться парохода, мсто остановки котораго было видно изъ оконъ самаго домика.

Домикъ этотъ оказался скромнымъ, но миленькимъ деревенскимъ трактирчикомъ, а чистенькая комнатка съ постелью, въ которой мы завтракали, была украшена нсколькими старинными, нарисованными масляными красками, картинами, которыя, вроятно, въ давноминувшія времена составляли принадлежность какой-нибудь католической церкви или часовни. Завтракъ былъ сервированъ очень опрятно, трактирчикъ этотъ содержала пожилая чета, которая во все время нашего въ немъ пребыванія занимала насъ пріятными разговорами. И мужъ, и жена могли служить хорошимъ образцомъ типа жителей Запада.

Мужъ — сухощавая фигура съ рзкими чертами лица (еще не очень старый, лтъ шестидесяти, я полагаю) — разсказывалъ намъ о себ и своей жизни. Онъ участвовалъ въ послдней войн противъ англичанъ, кром самаго послдняго сраженія, котораго однако онъ былъ, по его словамъ, почти-что очевидцемъ. Всю жизнь онъ отличался очень подвижною натурой и постоянною жаждой все новыхъ перемнъ.

— Я и теперь остался вренъ своимъ вкусамъ, и еслибы только меня ничего не удерживало дома,— прибавилъ онъ, кивнувъ въ ту сторону, гд сидла его старушка,— то я и теперь бы вычистилъ свой мушкетъ и завтра же отправился въ Техасъ.

Повидимому, онъ принадлежалъ къ многочисленнымъ мстнымъ потомкамъ Каина, которые всю жизнь готовы провести въ бродяжничеств, постоянно мняя мсто своего жительства и умирая гд-нибудь на чужбин, гд даже нтъ близкаго существа, чтобы закрыть глаза умирающему піонеру.

Жена его — отличная домохозяйка и предобродушное существо. Она пріхала сюда вмст съ мужемъ изъ ‘Королевы всхъ городовъ въ мір’, что, кажется, означало Филадельфію. Западъ она не любила и совершенно естественно, такъ какъ здсь одинъ за другимъ въ полной сил цвтущей юности вс ея дти пали жертвами жестокой лихорадки. Ея сердце и до сихъ поръ болитъ при воспоминаніи о нихъ. Поговорить съ кмъ-нибудь, даже съ вовсе посторонними людьми, о дорогихъ покойникахъ доставляетъ ей большое утшеніе.

Пароходъ нашъ появился только къ вечеру и мы, простившись съ несчастною содержательницей трактира и съ ея непосдой-мужемъ, снова сли на пароходъ ‘Встникъ’, устроились въ своей прежней кают и снова похали по бурному Миссисипи.

Если противъ теченія этой сердитой рки хать трудно и тяжело, то путешествіе внизъ по ея быстрому теченію сопряжено, если это только возможно, еще съ большими трудностями и непріятностями. Внизъ по рк пароходъ идетъ чрезвычайно быстро, миль пятнадцать въ часъ, вслдствіе чего, особенно ночью, почти невозможно остеречься отъ толчковъ о пловучіе пни и громадныя вковыя деревья. Иногда густыя ліаны и другія ползучія растенія совершенно преграждали намъ путь, и пароходъ, прорвавшись, наконецъ, сквозь ихъ густую массу, съ удвоенною силой несся впередъ. Всю ночь звонокъ не умолкалъ даже и на пять минутъ, а посл каждаго звонка всему экипажу приходилось испытывать сильный толчокъ, а то такъ и два, и три, и даже толчковъ до двнадцати подъ-рядъ.

При взгляд ночью на грязную рку казалось, будто она вся полна чудовищъ, которыя то показываются надъ водой, то снова скрываются въ темную бездну мрачной рки. По временамъ машину приходилось пріостанавливать, и всякій разъ во время этихъ остановокъ, казалось, что окружающіе пароходъ гиганты-деревья и ужасные пни совершенно затрутъ его своею массой. Составляя какъ бы большой сплошной островъ вокругъ парохода, они не давали ему тронуться до тхъ поръ, пока какой-нибудь непредвиднный случай не заставлялъ ихъ самихъ разойтись въ разныя стороны.

На слдующее утро мы однако же все-таки добрались до ужаснаго мста, называемаго Каиро. Здсь мы остановились, чтобы захватить дровъ съ большой, привязанной къ берегу, барки. На одномъ изъ ея бортовъ было написано ‘Кофейня’ и, вроятно, она служила временнымъ обиталищемъ окрестнымъ жителямъ, которымъ приходилось спасаться на нее во время разлива страшныхъ водъ Миссисипи. Глядя по направленію къ югу, мы съ удовольствіемъ видли, какъ эта страшная рка заворачиваетъ къ Новому-Орлеану, сами же мы, выбравшись, наконецъ, изъ ея грязныхъ водъ, поплыли снова по прозрачному Огіо. Надюсь никогда не видать боле Миссисипи на яву и разв только приснится мн это чудовище ночью во время какого-нибудь ужаснаго кошмара. Промнять ее на ея блестящаго, прозрачнаго сосда было переходомъ отъ мукъ къ спокойствію, пробужденіемъ отъ ужасныхъ ночныхъ видній къ пріятной и веселой дйствительности.

Въ Луизвиль мы пріхали на четвертый день вечеромъ и съ особеннымъ удовольствіемъ провели ночь въ одной изъ его гостиницъ. На слдующій день на прекрасномъ пароход, ‘Бенъ Франклинъ’, мы отправились въ Цинцинати, куда и прибыли къ полуночи. Уставши проводить ночи на тсномъ пароход, несмотря на позднюю пору, мы пробрались между множествомъ пароходовъ на берегъ, отправились въ городъ, разбудили привратника гостиницы, въ которой уже прежде останавливались, и затмъ, къ нашей неописанной радости посл труднаго путешествія, могли спокойно отдохнуть въ одномъ изъ удобныхъ нумеровъ гостиницы.

Мы посвятили только одинъ день на отдыхъ въ Цинцинати, а затмъ снова пустились въ путь и на этотъ разъ направились къ Сандуски. Такъ какъ читатель знакомъ уже со способомъ путешествія по Америк въ почтовомъ дилижанс, то я и приглашаю его мысленно слдовать за нами во время нашего пути, который я постараюсь передать въ возможно краткихъ словахъ.

Во-первыхъ, слдуетъ сказать, что цлью нашей поздки теперь была Колумбія. Городъ этотъ лежитъ въ ста двадцати миляхъ отъ Цинцинати, къ нему ведетъ (рдкая здсь благодать) дорога, убитая камнемъ по систем Макъ-Адама, такъ что по ней мы были въ состояніи длать въ часъ миль шесть.

Мы вызжаемъ изъ Цинцинати въ восемь часовъ утра въ большомъ, съ виду очень странномъ, почтовомъ дилижанс: низъ его кузова окрашенъ въ зеленую, а верхъ въ красную краску, вмщаетъ онъ въ себ двнадцать человкъ. Но что необходимо прибавить, такъ это то, что, къ моему удивленію, дилижансъ этотъ, противъ обыкновенія, оказался очень чистъ (правда, что онъ былъ почти совершенно новый).

Путь нашъ лежитъ по великолпно воздланнымъ и отъ природы роскошнымъ полямъ, покрытымъ богатою жатвой. Иногда намъ попадаются по дорог поля, засянныя индйскимъ хлбомъ, который иметъ видъ множества торчащихъ изъ земли тросточекъ для гулянья, иногда мы прозжаемъ мимо полей пшеницы съ неизмнными пнями, разсянными по всмъ направленіямъ. Поля обгорожены плетнями самаго первобытнаго и весьма безобразнаго вида. Еслибы не это послднее обстоятельство, то, смотря на прекрасно содержанныя фермы, можно бы было подумать, что путешествуешь по хорошо воздланному Кенту въ Англіи.

Мы часто останавливаемся у деревенскихъ трактировъ для того, чтобы напоить лошадей. Кучеръ слзаетъ съ козелъ, беретъ свое ведерко, наполняетъ его водой и подноситъ къ мордамъ лошадей. Рдко когда кто выходитъ изъ гостиницы, чтобы пособить ему: у дверей этихъ трактировъ почти никого не видно и не слышно ни говора, ни шутокъ. По временамъ случаются задержки при перемн лошадей: какая-нибудь еще юная, мало ходившая въ упряжи, лошадка заартачится и кучеру приходится слзать, оглаживать ее и всевозможными способами понукать. Однако, несмотря на такія мелкія остановки и множество небольшихъ приключеній, мы тмъ не мене подвигались впередъ.

Иногда во время остановокъ для перемны лошадей выйдутъ поглазть на насъ два-три полупьяныхъ лнтяя, они или стоятъ передъ нами съ засунутыми въ карманы брюкъ руками, или безпечно качаются въ креслахъ, или же сидятъ у окна, или на галлере, они никогда не обращаются съ вопросами ни къ пассажирамъ, ни къ кучеру, они даже не говорятъ другъ съ другомъ, а сидятъ себ, лниво поглядывая на дилижансъ и лошадей. Хозяинъ гостиницы обыкновенно находится тутъ же среди этихъ лнтяевъ, но его-то именно повидимому всего мене и касается прозжающая карета, остановившаяся на нсколько мгновеній у дверей его трактира. Право, его отношенія къ трактиру совершенно таковы, каковы уже описанныя мною отношенія возницы къ сидящимъ въ карет путешественникамъ: что ни случись въ сфер его дятельности, ему до этого и дла нтъ,— онъ вовсе и ршительно ни о чемъ не безпокоится.

Частая перемна кучеровъ не доставляетъ намъ никакого разнообразія въ ихъ личномъ характер. Вс они грязны, угрюмы и молчаливы. Если у нихъ и существуютъ какія-либо физическія, или нравственныя достоинства, то они умютъ ихъ скрывать съ удивительнымъ совершенствомъ. Когда сидишь рядомъ съ кучеромъ на козлахъ, онъ никогда ни слова не скажетъ вамъ, а если вы сами предложете ему какой-нибудь вопросъ, то онъ дастъ вамъ по возможности самый короткій отвтъ. Никогда не обратитъ онъ вашего вниманія на что-либо по дорог и самъ рдко взглянетъ на что-нибудь: все ему повидимому страшно надоло и самая жизнь какъ будто не иметъ для него никакого интереса. Ему нтъ даже дла до экипажа и лошадей, не говоря уже о пассажирахъ. Карета детъ лишь потому, что она на колесахъ, а вовсе не потому, что вы сидите въ ней. Иногда и черезъ очень большіе промежутки кучеръ внезапно затягиваетъ псню, но по лицу его нельзя думать, что это онъ поетъ,— поетъ лишь его голосъ и то совершенно механически.

Онъ постоянно жуетъ и харкаетъ, о носовомъ платк не можетъ быть и помина. Послдствія этого харканія, особенно когда дутъ противъ втра, далеко не бываютъ пріятны для сидящихъ въ карет.

Когда дилижансъ останавливается на минуту и до васъ долетаютъ голоса пассажировъ, разговаривающихъ между собою или съ кмъ-нибудь изъ постороннихъ, подошедшихъ къ карет,— вы постоянно слышите повтореніе одной и той же фразы. Фраза эта самая обыкновенная,— ни боле, ни мене какъ ‘да сэръ’,— но ее приноравливаютъ ко всмъ обстоятельствамъ и всегда употребляютъ во время каждаго промежутка въ разговор. Напримръ:

Часъ по-полудни. Мы остановились обдать. Карета подъхала къ дверямъ гостиницы. День теплый, нсколько праздношатающихся бродятъ по таверн въ ожиданіи общаго обда. Въ числ ихъ находится толстый господинъ въ коричневой шляп, онъ сидитъ и качается въ кресл, устроенномъ для этого удовольствія.

Въ то время, какъ дилижансъ останавливается, изъ окна его высовывается джентльменъ въ соломенной шляп.

Соломенная шляпа (обращаясь къ толстому джентльмену въ качалк).— Если я не ошибаюсь, вы судья Джефферсонъ, не такъ ли?

Коричневая шляпа (продолжая качаться, говоритъ очень медленно и безъ малйшаго волненія).— Да, сэръ.

Соломенная шляпа.— Славная погода, судья.

Коричневая шляпа.— Да, сэръ.

Соломенная шляпа.— На прошлой недл было очень холодно.

Коричневая шляпа.— Да, сэръ.

Соломенная шляпа.— Да, сэръ.

Пауза. Они смотрятъ другъ на друга очень серьезно.

Соломенная шляпа.— Я полагаю, судья, что этимъ временемъ вы уже покончили съ дломъ о корпораціи?

Коричневая шляпа.— Да, сэръ.

Соломенная шляпа.— Въ чью же пользу?

Коричневая шляпа.— Въ пользу отвтчиковъ, сэръ.

Соломенная шляпа (вопросительно).— Да, сэръ?

Коричневая шляпа (утвердительно).— Да, сэръ.

Оба (глядя на улицу).— Да, сэръ.

Опять пауза. Они опять смотрятъ другъ другу въ лицо еще серьезне прежняго.

Коричневая шляпа.— Кажется, дилижансъ этотъ опоздалъ сегодня.

Соломенная шляпа (какъ бы сомнваясь).— Да, сэръ?

Коричневая пляпа (глядя на часы).— Да, сэръ, почти-что на два часа.

Соломенная шляпа (съ большимъ удивленіемъ поднимая кверху брови).— Да, сэръ?

Коричневая шляпа (кладетъ часы въ карманъ и говоритъ ршительно).— Да, сэръ.

Вс пассажиры внутри (разговаривая между собою).— Да, сэръ.

Кучеръ (очень увреннымъ тономъ).— Нтъ, не опоздали.

Соломенная шляпа (къ кучеру).— Ну, ужь я не знаю, сэръ. Послднія пятнадцать миль мы хали-таки довольно долго. Въ этомъ не можетъ быть никакого сомннія.

Кучеръ не отвчаетъ,— онъ явно уклоняется отъ разговора о такъ мало касающемся его предмет. Кто-то изъ пассажировъ замчаетъ:— ‘Да, сэръ’, а соломенная шляпа, въ благодарность за эту любезность, также въ отвтъ говоритъ ему:— ‘Да, сэръ’.

Затмъ соломенная шляпа спрашиваетъ у коричневой шляпы: — Кажется, дилижансъ нашъ изъ новыхъ?

Коричневая шляпа.— Да, сэръ.

Соломенная шляпа.— Я такъ и думалъ. Неправда ли, сильно пахнетъ лакомъ, сэръ?

Коричневая шляпа.— Да, сэръ.

Вс пассажиры внутри.— Да, сэръ.

Коричневая шляпа (обращаясь къ всмъ вообще).— Да, сэръ.

Истощивъ такимъ образомъ весь запасъ для разговора всего общества, соломенная шляпа отворяетъ дверцу и выходитъ изъ кареты, остальные пассажиры также высаживаются вслдъ за нимъ. Вскор мы садимся обдать вмст съ постояльцами гостиницы. Посл обда подаютъ только чай и кофе. Такъ какъ и тотъ и другой очень дурны, а вода еще хуже ихъ, я спрашиваю себ водки, но гостиница эта принадлежитъ къ обществу трезвости, а потому ни за какія деньги въ ней спиртныхъ напитковъ нельзя имть. Вмсто нихъ предлагается въ изобиліи отвратительнйшій чай и еще худшій кофе. Совсть запрещаетъ содержателю гостиницы допустить въ своемъ дом даже запахъ вина. По-моему для такихъ совстливыхъ людей самое лучшее было, бы не браться за содержаніе гостиницъ.

Посл обда мы садимся въ другой дилижансъ и пускаемся въ дорогу, которая до самаго вечера тянется все по той же мстности, мы дозжаемъ до городка, гд намъ предстоитъ пить чай и ужинать. Завозимъ въ почтовую контору письма и затмъ направляемся къ гостиниц, гд намъ приготовленъ ужинъ, вдоль широкихъ улицъ съ обычными домами и лавками (между прочимъ, торговцы суконъ здсь имютъ обыкновеніе вывшивать на дверяхъ своей лавки большой лоскутокъ краснаго сукна). Такъ какъ постояльцевъ въ гостиниц оказывается много, то за столъ мы садимся очень большимъ обществомъ, которое по обыкновенію молчаливо и пасмурно. Но на одномъ конц стола сидитъ веселая хозяйка гостиницы, а на другомъ простой школьный учитель, валіецъ, съ женой и ребенкомъ, онъ пріхалъ сюда, надясь на большое требованіе здсь уроковъ древнихъ классическихъ языковъ, но онъ кажется ошибся въ разсчет. Только эти четыре лица представляютъ нкоторый интересъ въ продолженіе всего ужина. Затмъ мы встаемъ изъ-за стола и садимся въ приготовленную уже для насъ карету, въ которой при лунномъ свт продолжаемъ нашъ путь до полуночи. Въ полночь мы останавливаемся снова для перемны кареты. На этотъ разъ сидимъ съ полчаса въ несчастной комнатк, съ засаленнымъ портретомъ Вашингтона надъ каминомъ и большимъ кувшиномъ холодной воды на стол, къ этому послднему вс пассажиры прикладываются съ большимъ усердіемъ. Въ ихъ числ есть очень маленькій мальчикъ, который неустанно жуетъ табакъ какъ опытный и уже взрослый человкъ. Еще замчательное лицо между ними составляетъ очень болтливый джентльменъ, который точно и положительно говоритъ о всевозможныхъ предметахъ, начиная самыми низкими и кончая самыми высокими, онъ говоритъ обо всемъ съ одинаковымъ увлеченіемъ и съ одинакою развязностью. Онъ только-что сейчасъ вышелъ, сказавъ мн, что здсь живетъ дядя одной молодой лэди, вышедшей замужъ за капитана, который ее похитилъ изъ дома ея родственниковъ. Онъ сказалъ мн, что дядя этотъ очень воинственнаго и жестокаго нрава, и что онъ не будетъ удивляться, если дядя послдуетъ за капитаномъ въ Англію и при удобномъ случа пристрлитъ его, гд бы онъ его ни встртилъ. Я чувствовалъ желаніе противорчить ему, но такъ какъ вмст съ тмъ и сонъ сильно клонилъ меня, то я ограничился тмъ, что сказалъ ему, что если дядя прибгнетъ къ такой строгой мр въ Англіи, то, по всмъ вроятіямъ, попадетъ на вислицу, вслдствіе чего и не мшало бы посовтовать ему сдлать передъ отъздомъ духовное завщаніе, которое вроятно и понадобится очень скоро.

Мы демъ всю ночь. Начинаетъ свтать, и первые теплые утренніе лучи льютъ свой еще тусклый свтъ на бдную пустынную мстность, покрытую тощею травой и тощими деревьями, и видъ ихъ производитъ, самое грустное впечатлніе на прозжающаго. Это мстечко точно пустыня среди роскошной мстности. Стоитъ тутъ и скрипучая хижинка, но она необитаема,— очевидно, что уже много лтъ никто не переступалъ ея порога. Кровля ея обросла мохомъ, а стны — ползучими растеніями. Странно, какъ это допустили такому убогому строенію стоять близъ самаго города? Дло въ томъ, что много лтъ тому назадъ ее кто-то купилъ, но до сихъ поръ владтеля отыскать не могутъ, такъ что тронуть ее штатъ не иметъ права. Такимъ образомъ среди воздланныхъ луговъ, пастбищъ и множества улучшеній стоитъ убогая хижинка, какъ будто ее проклялъ кто-нибудь и какимъ-нибудь ужаснымъ преступленіемъ сдлалъ и постыдной, и зловщей въ одно и то же время.

Мы прибыли въ Колумбію въ семь часовъ утра и пробыли тамъ цлые сутки. Мы остановились въ не отстроенной еще гостиниц, но помщеніе намъ дали великолпное. Оно все было отдлано полированнымъ чернымъ деревомъ, большія двери вели въ красивый портикъ и каменную веранду точь-въ-точь какъ въ какомъ-нибудь итальянскомъ палаццо.

Городокъ Колумбія красивъ и опрятенъ и вроятно со-временемъ разрастется. Въ немъ находится законодательный корпусъ штата Огіо, вслдствіе чего онъ и не лишенъ нкотораго значенія.

Такъ какъ на слдующій день отсюда не отправлялось никакого почтоваго дилижанса, то мн пришлось за довольно дорогую цну нанять карету для того, чтобъ хать въ маленькій городокъ Тиффинъ, изъ котораго желзная дорога ведетъ прямо въ Сандуски. Нанятая мною карета ничмъ не отличалась отъ почтовыхъ дилижансовъ: она точно также на станціяхъ постоянно мняла и лошадей, и кучеровъ, разница заключалась только въ томъ, что на этотъ разъ мы хали совершенно одни. Чтобы насъ не безпокоили новые пассажиры и чтобы намъ не терпть недостатка въ лошадяхъ при перемнахъ на станціяхъ, содержатель наемныхъ каретъ отправилъ съ нами на козлахъ своего агента, который долженъ былъ сопутствовать намъ всю дорогу и во все ея продолженіе заботиться о нашемъ благосостояніи. Съ такого рода спутникомъ и съ большою корзиной състнаго, фруктовъ и вина, веселые и довольные, на слдующій день, въ шесть часовъ утра, мы снова пустились въ путь. Особенно пріятно для насъ было то, что мы хали совершенно одни, и ради только этого мы были готовы перенести и самую ужасную дорогу.

Хорошо, что мы запаслись такимъ прекраснымъ настроеніемъ духа, потому что дорога на самомъ дл могла бы привести въ отчаяніе и самыхъ твердыхъ людей. Одинъ разъ отъ толчка мы вс свалились въ кучу на дно кареты, а въ другой — съ необыкновенною силой стукнулись головами о потолокъ. Затмъ случалось, что, благодаря неровной и болотистой мстности, карета хала совершенно наклонившись на одну сторону, такъ что намъ приходилось съ удивительнымъ искусствомъ и цпкостью держаться въ другой ея сторон. То карета наша совсмъ назжала на лошадей, то взлетала довольно значительно на воздухъ, а лошади становились на дыбы и, повертывая головы къ возниц, какъ бы говорили: ‘Пустите насъ, тутъ ничего не подлаешь’. здящіе по этимъ дорогамъ кучера, разумется, уже къ нимъ привыкли и минуютъ косогоры, ямы, кочки ршительно изумительнымъ образомъ. Когда выглянешь изъ окна, то глазамъ представляется удивительное зрлище: несмотря на вс ужасы дороги, кучеръ сидитъ на козлахъ съ самымъ спокойнымъ видомъ, какъ бы играя, держитъ онъ въ рукахъ возжи, какъ бы шутя, помахиваетъ на лошадей кнутомъ.

Большую часть пути намъ пришлось хать по ‘полосатой дорог’, какъ ее называютъ здсь, на самомъ же дл это есть не что иное, какъ стволы деревъ, настланные поперекъ по топкому болоту. При зд по такой дорог все время чувствуются толчки, изъ которыхъ и самый слабый производитъ до того, сильное сотрясеніе въ тл, что кажется, будто разомъ ломаются вс кости. Ни при какихъ другихъ обстоятельствахъ нельзя испытать такого множества разнообразныхъ ощущеній, разв только то же самое пришлось бы извдать тому, кто вздумалъ бы въ омнибус въхать на вершину Святаго Павла. Несмотря на все разнообразіе своихъ положеній въ этотъ день, карета наша ршительно ни единаго раза не принимала именно того положенія, въ которомъ карет обыкновенно слдуетъ находиться. Ни разу не длала она ни одного движенія, свойственнаго экипажамъ на колесахъ.

Но, какъ бы то ни было, погода стояла восхитительная, несмотря на то, что, покинувъ страны, гд теперь уже наступило лто, мы находились въ мстности, гд только еще была весна. Намъ было пріятно уже и то, что мы подвигались къ Ніагарскому водопаду, а вмст съ тмъ и къ концу нашихъ странствій. Около полудня мы сдлали привалъ въ прелестномъ лсу и закусили на сломленномъ, вроятно, бурей дерев. Лучшіе остатки нашего полдника мы отдали бывшему тутъ лснику, а худшіе — свиньямъ, которыхъ здсь, къ великому утшенію нашего коммиссіонера въ Канад, такъ же много, какъ и песку на морскомъ берегу. Потомъ мы снова весело продолжали нашъ путь.

Съ приближеніемъ ночи дорога длалась все уже и уже и, кром того, становилось такъ темно, что кучеръ, казалось, только инстинктивно угадывалъ направленіе. Мы могли быть спокойны по крайней мр въ томъ отношеніи, что кучеръ никакимъ образомъ не заснетъ, потому что колеса то и дло толкались о древесные пни и притомъ съ такою силой, что кучеру приходилось хвататься за козлы, чтобы только не слетть съ нихъ. Точно также намъ нечего было опасаться слишкомъ быстрой зды, такъ какъ по этой дорог лошадямъ и шагомъ было совершенно достаточно работы. Бросаться въ сторону лошади также не могли, потому что по такой убійственной мстности и запряженной въ такую тяжелую карету этого сдлать были бы не въ силахъ даже и слоны. Такимъ образомъ хоть насъ и кидало изъ стороны въ сторону, однако же, несмотря на это, мы были совершенно спокойны и почти довольны своею участью.

Древесные пни составляютъ замчательную черту всхъ дорогъ Америки. Для непривычнаго глаза ночью они кажутся множествомъ самыхъ разнообразныхъ призраковъ, удивительныхъ и по количеству, и по кажущейся дйствительности. Вотъ посреди уединеннаго поля стоитъ греческая урна, вотъ рыдающая надъ могилой женщина, а вотъ тамъ стоитъ пожилой джентльменъ съ пальцами, засунутыми за пуговицы широкаго сюртука, вонъ согнувшійся надъ книгой студентъ, вонъ наклонившійся до самой земли негръ, а вонъ тамъ лошадь, собака, пушка, вооруженный человкъ, а вотъ еще какой-то горбунъ откидываетъ назадъ свой плащъ и входитъ въ полосу свта. Вс эти образы проходили передо мной какъ китайскія тни на стн, они появлялись не по моему желанію, а совершенно самопроизвольно выростали у меня передъ глазами, несмотря на то, хотлъ я этого, или нтъ. И, странно, по временамъ мн казалось, что я узнаю въ нихъ образы нкогда хорошо знакомые мн по дтскимъ книгамъ, воспоминаніе о которыхъ уже давно улетучилось у меня изъ памяти.

Вскор увеличившаяся темнота положила конецъ и этому моему единственному развлеченію, деревья же стали до того часты, что то и дло съ обихъ сторонъ били втвями по стнкамъ нашего экипажа: выглянуть за окно нечего было и думать. Въ продолженіе цлыхъ трехъ часовъ сверкала ослпительная синеватая и очень продолжительная молнія. Видные и сквозь густую листву деревьевъ ея яркіе зигзаги на неб и глухіе раскаты грома въ вышин невольно наводили на мысль, что было бы много пріятне находиться гд бы то ни было, лишь бы не въ темномъ дремучемъ лсу.

Наконецъ, въ одиннадцатомъ часу ночи, вдали блеснули слабые огоньки, а затмъ показался и Верхній Сандуски, индйское селеніе, гд мы должны были ночевать.

Въ единственной здшней деревянной гостиниц уже вс спали крпкимъ сномъ, но тмъ не мене на стукъ нашъ намъ отвтили довольно скоро и, впустивъ насъ въ комнату, оклеенную старыми газетами, не то кухню, не то общую столовую, подали намъ чаю. Спальня, въ которую насъ съ женой вслдъ за тмъ привели, оказалась большою, но низкою комнатой, у ея порога лежала цлая куча хвороста, дв двери, одна противъ другой, безъ всякаго запора, вели прямо на улицу и были такого страннаго устройства, что если притворялась одна изъ нихъ, то другая немедленно отворялась настежъ. Такое устройство для меня было совершенною новостью, которая притомъ сильно меня обезпокоила, такъ какъ въ моей шкатулк хранилось значительное количество золота, предназначеннаго на путевыя издержки. Однако багажъ, положенный передъ дверьми, устранилъ это неудобство и я могъ бы спокойно выспаться, но, къ несчастію, мн это не удалось, кто-то ужь неистово храплъ и мой бостонскій другъ попробовалъ было также залзть туда. Вскор, впрочемъ, терпніе его истощилось и онъ перебрался спать въ стоявшую на двор карету. Такая выдумка оказалась, однако-жь, не очень удобною, такъ какъ находившіяся на двор свиньи пронюхали его и, вообразивъ, что въ карет есть что-то мясное, всю ночь самымъ ужаснымъ образомъ прохрюкали вокругъ ея, пріятель нашъ боялся пошевельнуться, не только что выйти вонъ изъ кареты. Онъ продрожалъ въ ней вплоть до утра, а когда, наконецъ, выбрался изъ нея, то въ гостиниц не нашлось даже стакана водки, чтобы согрть прозябшаго, такъ какъ законодательная власть съ очень хорошимъ и добрымъ намреніемъ въ индйскихъ деревняхъ запрещаетъ содержателямъ гостиницъ торговать спиртными напитками. Предосторожность эта оказывается совершенно излишнею, ибо индйцы тмъ не мене никогда не упускаютъ случая добыть у странствующихъ торговцевъ водки самаго худшаго качества и притомъ по самой дорогой цн.

Деревня эта вся заселена уанандотскими индйцами. Съ нами завтракалъ одинъ очень кроткій джентльменъ, старичокъ, который уже много лтъ отъ лица правительства Соединенныхъ Штатовъ велъ торговлю съ индйскими племенами и въ настоящее время только-что заключилъ съ ними договоръ, по которому индйцы обязывались на будущій годъ переселиться изъ этого мста куда-нибудь на западъ отъ Миссисипи, немного подальше С.-Луи. Онъ меня очень растрогалъ разсказомъ о горячей привязанности индйцевъ къ мсту рожденія и дтства и въ особенности къ могиламъ отцовъ и объ ихъ отвращеніи къ переселенію въ новыя мстности. Онъ былъ частымъ свидтелемъ такихъ переселеній и никогда не могъ относиться къ нимъ равнодушно, хотя индйцевъ и присуждали къ этому въ виду ихъ же собственнаго блага. Въ данномъ случа вопросъ о томъ, уходить ли имъ или нтъ изъ ихъ роднаго селенія, разбирался индйцами дня два въ хижин нарочно построенной для этого совщанія. По ршеніи вопроса совщательную хижину разобрали, но и теперь еще остатки ея лежатъ неубранными не далеко отъ гостиницы. Когда кончили обсужденіе, то раздлили на дв стороны тхъ, кто былъ за переселеніе, и тхъ, кто былъ противъ него. Когда результатъ подачи голосовъ сдлался извстнымъ, меньшинство (однако довольно многолюдное) безъ спора уступило большинству.

Посл по дорог мы встртили верхомъ на косматыхъ пони нсколькихъ изъ этихъ индйцевъ. Они до того походили на цыганъ, что будь это въ Англіи, я непремнно счелъ бы ихъ за людей этого бродячаго непосды-племени.

Мы выхали отсюда тотчасъ посл завтрака и на этотъ разъ по дорог, которая, если это только возможно, была еще хуже, и къ полудню прибыли въ Тиффикъ, гд и разстались съ нашей наемною каретой. Въ два часа мы похали по желзной дорог, но очень медленно, потому что дорога была плохо построена и къ тому же шла по очень болотистой мстности. Въ Сандуски мы прибыли рано вечеромъ, такъ что успли даже тамъ пообдать. Мы остановились ночевать въ маленькой, уютной гостиниц на берегу озера Эри, гд и дожидались весь слдующій день парохода, отправлявшагося въ Буффалу. Городокъ не заключалъ въ себ ничего занимательнаго и всего скоре напоминалъ мстечко съ минеральными водами въ Англіи, но только не во время сезона.

Хозяинъ нашъ, красивый, среднихъ лтъ, человкъ, былъ къ намъ очень внимателенъ и очень заботился о доставленіи намъ всевозможныхъ удобствъ. Сюда онъ пріхалъ изъ Новой-Англіи, гд ему удалось разбогатть. Вовсе не желая жаловаться на него, я, однако, не могу не упомянуть о его поведеніи въ отношеніи насъ, такъ какъ это послужитъ характеристикой всхъ мстныхъ обитателей. Онъ, когда было нужно, безъ церемоніи, со шляпой на голов, входилъ къ намъ въ нумеръ, съ весьма развязнымъ видомъ останавливался, чтобы сказать нсколько словъ, удобно разваливался на диван и, вытащивъ изъ кармана газеты, спокойно принимался за чтеніе.

Разумется, такой образъ дйствія въ Англіи показался бы мн оскорбительнымъ, но въ Америк отъ людей такого рода можно ожидать разв только радушнаго гостепріимства. Я вовсе не имлъ права, да, по правд говоря, и не желалъ обсуждать его поведеніе на основаніи нашихъ правилъ вжливости. Точно также я не могъ ничего имть противъ уморительной маленькой старушки, главной слуги заведенія, которая приносила намъ обдъ. Она самымъ спокойнымъ образомъ усаживалась въ кресл и, вытащивъ огромную булавку, все время ковыряла ею у себя въ зубахъ, изрдка приглашая насъ състь еще что-нибудь и въ то же время не спуская съ насъ серьезнаго, спокойнаго взгляда, пока мы не вставали изъ-за стола, а ей не приходилось убирать его. Съ насъ было довольно и того, что все, что бы мы ни потребовали, исполнялось съ вжливостію, готовностію и желаніемъ услужить (не только здсь, но и всюду, гд мы бывали въ Америк) и что вс наши приказанія немедленно и охотно исполнялись.

На другой день посл нашего прізда, случившагося въ воскресенье, мы сидли за раннимъ обдомъ въ то время, какъ показался пароходъ, который и остановился у пристани. Такъ какъ онъ шелъ въ Буффало, то мы поспшили занять на немъ мста и вскор выхали изъ Сандуски.

Пароходъ оказался очень красивъ и великъ — въ пятьсотъ тонъ, но съ такой сильною машиной, что на этомъ пароход я испытывалъ то же тревожное чувство, которое я долженъ бы былъ испытывать, квартируя въ первомъ этаж пороховаго завода. Грузъ парохода состоялъ изъ муки, и нсколько ящиковъ съ этимъ продуктомъ стояло на палуб. Капитанъ подошелъ къ намъ, чтобы поговорить немного и познакомить насъ съ однимъ изъ своихъ друзей, онъ услся на одномъ изъ ящиковъ и, вынувъ изъ кармана большой складной ножикъ, сталъ его пробовать, отрзывая тонкія пластинки дерева отъ одной изъ стнокъ ящика. Онъ такъ усердно занялся этою работой, что непремнно бы изрзалъ весь ящикъ, еслибъ его не отозвали по какому-то длу.

Раза два мы подъзжали къ плоскому берегу съ низкою плотиной, на которой словно мельницы безъ крыльевъ стояли одинокіе маяки, а къ полуночи мы прибыли въ Клевелэндъ, гд и простояли до девяти часовъ слдующаго утра.

Мсто это имло для меня особенный интересъ, такъ какъ еще въ Сандуски мн случилось прочесть отрывокъ изъ мстной газеты, очень много говорившей о послднемъ прізд лорда Ашбёртана въ Вашингтонъ для того, чтобъ обсудить пункты касательно возникшаго спора между правительствомъ Соединенныхъ Штатовъ и Англіей. Газета эта сообщала своимъ читателямъ, что Америка бичевала Англію во время своего младенчества, бичевала ее во время своей юности, а стало-быть ей слдуетъ побичевать ее еще разъ и во время своей зрлости, она уговаривала всхъ истыхъ американцевъ въ случа, если мистеръ Уэбстеръ удачно выполнитъ свое дло и ни съ чмъ отошлетъ обратно англійскаго лорда, то имъ слдуетъ года черезъ два самимъ появиться въ Англіи и спть ‘Yankee Doodle’ {Американскіе національные гимны.} въ Гайдъ-Парк и ‘Hail Columbia’ {Тоже.} во дворц Вестминстера. Городокъ этотъ оказался весьма порядочнымъ, и я имлъ удовольствіе снаружи поглядть на зданіе редакціи только-что упомянутаго мною журнала. Я не имлъ счастія лицезрть самого автора приведенной статьи, но я убжденъ, что это долженъ быть ужасный человкъ, пользующійся большимъ значеніемъ и уваженіемъ среди избраннаго кружка.

Часовъ въ восемь вечера мы зазжали на часъ времени въ городокъ Эри. Въ шестомъ часу на слдующее утро мы прибыли въ Буффало, гд и позавтракали. Находясь теперь чуть ли не въ двухъ шагахъ отъ водопада, терпливо ждать доле мы были уже не въ состояніи, а потому тмъ же утромъ часовъ въ девять сли на поздъ желзной дороги и помчались къ Ніагар.

День былъ скверный — холодный и пасмурный, сырой туманъ спускался на землю, деревья въ этихъ сверныхъ странахъ были совсмъ голы и сохраняли еще свой зимній видъ. Всякій разъ, какъ поздъ останавливался, я прислушивался, не услышу ли шума отъ паденія воды по тому направленію, гд долженъ былъ находиться, по моимъ предположеніямъ, водопадъ. Я все ожидалъ увидть его блестящія брызги. Черезъ нсколько минутъ посл того, какъ мы остановились, я увидлъ дв блыя тучи, которыя величественно подымались изъ ндръ земли. Вотъ и все. Наконецъ мы вышли изъ вагонами тогда только я впервые услыхалъ могучій шумъ воды и почувствовалъ, какъ земля дрожитъ у меня подъ ногами.

Берегъ очень крутъ и въ то время, вслдствіе дождя и полурастаявшаго снга, былъ очень скользокъ. Не знаю, какъ это случилось, но въ одно мгновеніе я былъ уже внизу и карабкался вмст съ двумя, присоединившимися ко мн, англійскими офицерами на утесъ. Шумъ водопада совершенно оглушилъ меня, брызги его почти что ослпили меня, и я усплъ промокнуть до самыхъ костей. Мы стояли у подножія водопада. Я видлъ передъ собой огромный потокъ воды, стремящійся внизъ съ ужасной высоты, но въ ту минуту я не имлъ никакого яснаго понятія ни о его вид, ни о его форм, ни о его объем,— я сознавалъ только, что передо мной что-то невыразимо громадное.

На маленькой лодочк мы похали между двумя порогами поперекъ, рки и здсь только началъ я ощущать и сознавать то, что я видлъ, но точно ошеломленный я не былъ еще способенъ понять всего величія картины, находившейся у меня передъ глазами. Только добравшись до Столоваго Утеса и взглянувъ съ него на паденіе ярко-зеленой воды, понялъ я всю силу и величіе этого водопада. Здсь чувствовалась близость Творца вселенной и мое первое моментальное и вмст съ тмъ продолжительное впечатлніе посл этого ужасающаго зрлища было — миръ: миръ душевный, безмятежная тишина, тихое воспоминаніе объ умершихъ,высокія мысли о вчномъ успокоеніи и блаженств,— ничего темнаго, или страшнаго. Ніагара сразу запечатллась въ моемъ сердц, какъ воплощеніе всего прекраснаго, и это впечатлніе неизмннымъ и неизгладимымъ навсегда, до самого послдняго моего вздоха, останется во мн. О, какъ всякая борьба и постоянныя волненія нашей обыденной жизни въ продолженіе десяти дней, проведенныхъ мною въ этомъ волшебномъ, очарованномъ мст, умалились у меня въ глазахъ и отодвинулись куда-то далеко, далеко!… Что за голоса слышались мн изъ этихъ шумящихъ водъ! Что за призраки лицъ, уже давно отлетвшихъ отъ земли, смотрли на меня изъ сверкающей ихъ глубины! Что за небесныя общанія, казалось мн, блестли въ этихъ ангельскихъ слезахъ, которыя, переливаясь столькими цвтами и соединяясь между собою, составляли какъ, бы великолпный алмазный, радужный сводъ.

Я никуда не двигался съ того мста, гд я впервые увидалъ водопадъ. Я не перезжалъ на другой берегъ рки, такъ какъ зналъ, что тамъ много народа, а въ мстностяхъ подобныхъ этой естественно убгать общества постороннихъ людей. Я былъ здсь вполн доволенъ и счастливъ, мн не хотлось ничего другаго, какъ ежечасно, ежеминутно, постоянно смотрть на водопадъ и любоваться имъ со всевозможныхъ пунктовъ. То ходилъ я взадъ и впередъ по берегу, то, стоя на краю обрыва, наблюдалъ, какъ торопящаяся вода постепенно сбирается съ силой по мр своего приближенія къ мсту паденія, на минуту какъ бы въ раздумьи останавливается и затмъ съ невыразимою быстротой низвергается въ клубящуюся и пнящуюся бездну. То становился я вровень съ паденіемъ, то любовался имъ сквозь втви густыхъ деревьевъ, то взбирался на окрестные холмы, чтобъ и оттуда взглянуть на быстрое блестящее паденіе воды. То уходилъ я мили три ниже самого водопада, ложился въ тни утесовъ и тамъ тоже глядлъ на рку, слдилъ, какъ она, безъ видимой причины, клокотала, высоко вздымала пнящіяся волны и будила окрестное эхо: волненіе это происходило отъ того гигантскаго прыжка, который длала рка три мили выше того мста, съ котораго въ данную минуту я любовался ея бурнымъ теченіемъ. Для меня было истиннымъ наслажденіемъ смотрть на величественный Ніагарскій водопадъ и днемъ при яркомъ свт солнца, и ночью при тихомъ сіяніи луны. Даже просыпаясь ночью я съ какимъ-то особеннымъ чувствомъ прислушивался къ его гулу и рокоту.

Я и теперь часто думаю объ этомъ водопад: все по-прежнему цлый день тамъ катятся и вздымаются волны, а въ высот надъ ними блеститъ яркая радуга. По-прежнему волны его при свт солнца представляются переливающимся расплавленнымъ золотомъ. По-прежнему въ пасмурные дни падающія воды кажутся или обвалами вчныхъ снговъ, или мловыми утесами, или же въ вид густаго благо дыма стремятся впередъ и съ неимоврною силой съ высоты бросаются внизъ. Всякій разъ, какъ я смотрлъ на низверженіе этого водопада, мн казалось, будто могучій потокъ умираетъ, падая въ бездну, изъ которой поднимается потомъ въ вид ужаснаго призрака брызговъ и вчнаго тумана, который сталъ посщать эту мстность съ того самаго времени, какъ по слову Божію въ парящую надъ хаосомъ тьму впервые ворвался потокъ радостнаго, лучезарнаго свта.

ГЛАВА XV.
Отъ Канады до Соединенныхъ Штатовъ.
Въ Канад.— Торонто, Кингстонъ, Монреаль, Квебекъ, С.-Джонъ.— Опять въ Соединенныхъ Штатахъ.— Лебанонъ.

Я желаю воздержаться отъ всякихъ сравненій и параллелей между индивидуальными особенностями обществъ Соединенныхъ Штатовъ и британскихъ владній въ Канад. Вслдствіе этого я позволю себ сдлать лишь весьма краткій очеркъ нашего путешествія по Канад.

Но, прежде чмъ покинуть Ніагару, я долженъ упомянуть объ одномъ отвратительномъ обстоятельств, которое никакъ не можетъ ускользнуть отъ вниманія какого бы то ни было порядочнаго человка, постившаго водопадъ.

На Столовомъ Утес стоитъ домикъ проводника, вся утварь его давно уже распродана и самъ онъ служитъ мстомъ отдыха для путешественниковъ. Въ немъ находятся книги, въ которыя путешественники записываютъ свои имена. Изъ этихъ записныхъ книгъ здсь составилась уже цлая библіотека и на стн той комнаты, въ которой она помщается, виситъ слдующее объявленіе: ‘Господъ постителей просятъ не выписывать замтокъ и поэтическихъ отрывковъ изъ книгъ и альбомовъ, здсь находящихся’. Не будь этого указанія, я и не обратилъ бы никакого вниманія на разбросанныя, какъ это бываетъ обыкновенно въ гостиныхъ, въ намренномъ безпорядк книги, я вполн бы удовольствовался чтеніемъ нсколькихъ безсмысленныхъ строфъ, повшенныхъ въ рамкахъ на стн. Прочитавъ же объявленіе, я почувствовалъ любопытство посмотрть, что такія за рдкости берегутся такъ старательно, а потому я и перевернулъ нсколько страницъ одной изъ книгъ. Къ ужасу моему я увидлъ, что на нихъ нацарапаны самыя скверныя и самыя подлыя выраженія, на которыя только способны самые низкіе люди.

Мн показалось оскорбительнымъ, что между людьми существуютъ скоты до того низкіе и недостойные, что они могутъ находить удовольствіе въ насмшкахъ и богохульств у самаго подножія величайшаго алтаря природы. Но что произведенія этихъ презрнныхъ хранятся для доставленія удовольствія ихъ собратіямъ-свиньямъ въ общественномъ мст, гд всякій можетъ ихъ видть, это просто безчестіе для англійскаго языка, на которомъ он написаны (хотя я и надюсь, что англичане собственно мало писали эти замтки), и укоръ англійскому берегу, на которомъ он находятся.

Квартиры нашихъ солдатъ въ Ніагар красивы и удобно расположены. Нкоторые изъ нихъ помщаются въ большихъ отдльныхъ домахъ надъ водопадомъ, сначала было предназначенныхъ для гостиницъ. Вечеромъ, проходя мимо солдатскихъ квартиръ, нельзя было не почувствовать удовольствія при вид всеобщаго веселаго воодушевленія. По вечерамъ женщины и дти выходятъ на балконы, а мужчины играютъ на зеленомъ лугу въ мячъ и другія игры, и, вс вмст, они представляютъ такую оживленную картину, что, проходя мимо, нельзя не почувствовать удовольствія, глядя на ихъ оживленное, веселое и полное воодушевленія сборище.

Въ каждомъ укрпленномъ пограничномъ пункт, подобномъ Ніагар, дезертирства солдатъ бываютъ довольно часты. Но очень рдко случается, чтобы дезертиры чувствовали себя счастливыми и довольными впослдствіи, и извстно много примровъ, когда дезертиры выказывали глубокое раскаяніе въ сдланномъ проступк и глубокое желаніе вернуться къ прежней служб, еслибы только они могли надяться на прощеніе или на снисходительное обращеніе съ ними начальниковъ. Время отъ времени и здсь случаются такіе побги, но большая часть такихъ дезертировъ гибнетъ при попытк переплыть рку. Еще очень недавно было нсколько такихъ случаевъ и даже одинъ солдатъ, безумно бросившійся на доску, какъ на плотъ, былъ унесенъ водопадомъ, гд его искалченное тло вертло въ теченіе нсколькихъ дней.

О шум этого водопада я слышалъ много преувеличенныхъ разсказовъ, которые, если взять въ соображеніе огромный бассейнъ, принимающій падающую массу воды, тмъ боле оказываются неправдоподобными. Во все время нашего пребыванія здсь, несмотря на то, что втеръ ни разу не былъ силенъ или порывистъ, тмъ не мене, на разстояніи трехъ миль, даже и въ самую тихую погоду, то-есть при захожденіи солнца, мы не слыхали шума водопада, хотя много разъ и прислушивались къ нему.

Кингстонъ, откуда отправлялся пароходъ въ Торонто (или же мн лучше слдовало бы сказать мсто, гд пароходъ останавливается не надолго, ибо самая гавань находится на противоположномъ берегу, въ Луистоун), расположенъ въ восхитительной долин, черезъ которую протекаетъ, совершенно изумруднаго цвта, рка Ніагара. Дорога къ Кингстону идетъ по горамъ, съ которыхъ видъ города очень красивъ и живописенъ. На самой большой изъ этихъ возвышенностей стоитъ монументъ, воздвигнутый провинціальнымъ законодательнымъ корпусомъ въ память генерала Брока, который, уже выигравъ сраженіе у американскихъ войскъ, самъ палъ въ этой битв. Какой-то бродяга, по имени, кажется, Леттъ, находящійся теперь или находившійся прежде въ тюрьм за разбой, два года тому назадъ разрушилъ этотъ памятникъ, который теперь представляетъ изъ себя только грустную развалину. Очень важно,— гораздо важне, чмъ это кажется,— исправить этотъ памятникъ на счетъ общественной казны, какъ это и слдовало бы уже давно сдлать. Во-первыхъ потому, что не подобаетъ чувству собственнаго достоинства Англіи позволить оставаться въ такомъ положеніи памятнику, воздвигнутому въ честь одного изъ ея защитниковъ на самомъ томъ мст, гд онъ былъ убитъ. Во-вторыхъ же потому, что его теперешній видъ, какъ воспоминаніе безнаказаннаго преступленія, далеко не способенъ успокоительно дйствовать на чувство антипатіи здшнихъ англичанъ къ ихъ сосдямъ.

Я стоялъ тутъ на пристани и смотрлъ, какъ пассажиры садились на пароходъ, по уход его долженъ былъ придти другой пароходъ, на которомъ мы сами намревались отправиться въ путь. Я невольно принималъ большое участіе въ сборахъ жены сержанта, слдившей за носильщиками, которые перетаскивали ея пожитки на корабль, и въ то же время не спускавшей внимательнаго взора съ кадки, которая, хотя и самая плохая вещь изъ ея движимаго имущества, повидимому, пользовалась ея особенною привязанностью. Въ это время четыре солдата и рекрутъ вышли на палубу.

Рекрутъ былъ еще молодой малый, хорошо и крпко сложенный, но лицо его показывало невоздержнаго человка: казалось, что онъ нсколько дней сряду пропьянствовалъ. На плеч у него была палка съ небольшимъ узелкомъ, а въ зубахъ трубка. По обыкновенію всхъ рекрутовъ, онъ былъ пыленъ и грязенъ, а башмаки его свидтельствовали о продолжительной ходьб. Онъ находился въ очень шутливомъ настроеніи духа,— одному солдату пожималъ онъ руку, другаго хлопалъ по плечу, болталъ и хохоталъ все время, какъ безпечный гончій песъ, какимъ онъ и былъ на самомъ дл.

Солдаты забавлялись скоре его веселостью и болтовней, чмъ имъ самимъ, глядя на него черезъ блестящіе штыки, они какъ будто говорили: ‘продолжай такъ, продолжай, пока можешь! Поживешь, такъ лучше дло узнаешь!’ Вдругъ у нихъ же на глазахъ новичокъ этотъ, среди своей шумной веселости, свернулся съ палубы и тяжело упалъ въ воду между пароходомъ и пристанью.

Мн никогда не случалось видть такого быстраго превращенія въ людяхъ, какъ въ данномъ случа съ этими солдатами. Въ одно мгновеніе они уже схватили и вытащили его за ноги изъ воды, причемъ фалды его камзола повисли ему на лицо, а вода такъ и лила съ него ручьями. Поставивъ его на ноги и удостоврившись, что онъ цлъ и невредимъ, они уже снова были истые солдаты, держали прямо и крпко штыки и выглядли невозмутимо-спокойными. Полуотрезвившійся рекрутъ оглядлся вокругъ, какъ будто первымъ его побужденіемъ было поблагодарить своихъ спасителей, но, видя ихъ невозмутимое хладнокровіе и получивъ отъ одного изъ нихъ, съ ручательствомъ, свою трубку, онъ сунулъ ее себ въ ротъ, а руки въ мокрые карманы своихъ брюкъ и, не отряхнувъ даже съ себя воды, пошелъ, посвистывая, по палуб. Выраженіе его лица не отрицало случившагося, но, вмст съ тмъ, было видно, что онъ какъ будто находилъ все это весьма естественнымъ.

Тотчасъ посл отхода этого парохода пришелъ и нашъ пароходъ, а вскор мы уже находились въ устьи Ніагары, гд на одномъ берегу развиваются полосатые со звздами флаги американскихъ, а на другомъ флаги англійскихъ колоній. Устье это до того узко, что часовые часто слышатъ пароль чужой страны съ другаго берега. Отсюда мы въхали въ озеро Онтаріо, настоящее море, а въ половин седьмаго прибыли уже въ Торонто. Окрестности города плоски и не интересны, но самъ городъ полонъ жизни, движенія, суетни и дятельности. Улицы хорошо вымощены и освщены газомъ, даже красивы и велики, лавки превосходны. Во многихъ изъ нихъ товары выставлены въ окнахъ, какъ въ торговыхъ городамъ Англіи, а нкоторые магазины сдлали бы честь даже и столиц. Здсь есть хорошая каменная тюрьма, затмъ великолпная церковь, общественныя зданія, различныя конторы, много частныхъ и казенныхъ домовъ и красивая обсерваторія. Въ гимназіи Верхней Канады, составляющей одно изъ учрежденій города, можно получить очень хорошее образованіе и за очень умренную плату: годовой взносъ за каждаго ученика не превышаетъ девяти фунтовъ стерлинговъ. Гимназія эта, полезное и хорошее учрежденіе, получаетъ хорошій доходъ съ земли. Первый камень новой гимназіи при закладк ея былъ только нсколько дней тому назадъ положенъ генералъ-губернаторомъ. Зданіе это будетъ и красиво, и просторно, къ нему ведетъ уже насаженный проспектъ, который служитъ пока мстомъ гулянья для городскихъ жителей. Ходить пшкомъ въ этомъ город во всякое время года очень удобно, такъ какъ, не считая уже главной улицы, даже и во всхъ переулкахъ тротуары и хорошо устроены, и чисто содержатся.

Достойно сожалнія то, что политическія разногласія втерлись даже и сюда и даже здсь произвели самые безславные и безчестные результаты. Еще очень недавно изъ оконъ одного дома стрляли изъ ружей по выборнымъ кандидатамъ одного избирательнаго собранія и ранили, хотя и неопасно, кучера одного изъ нихъ, но въ другой разъ кого-то убили по точно такому же случаю и точно такимъ же образомъ.

Изъ Торонто въ Кингстонъ слдуетъ хать въ самый полдень. Въ восемь часовъ на слдующее утро пассажиръ достигаетъ цли своего путешествія, которое совершается на пароход по озеру Онтаріо, пароходъ мимоходомъ зазжаетъ въ Портъ-Надежды и въ веселенькій, хорошенькій городокъ Кобургъ. Огромное количество муки преимущественно составляетъ грузъ этихъ пароходовъ и на нашемъ, отъ Кобурга въ Кингстонъ, отправлялось не мене тысячи восьмидесяти бочекъ этого продукта.

Кингстонъ въ настоящее время составляетъ резиденцію правительства Канады. Это очень бдный городокъ, который выглядитъ еще бдне и несчастне вслдствіе недавно случившагося въ немъ большаго пожара. О Кингстон можно сказать, что половина его сгорла, а половина еще не отстроена. Лучшій домъ здсь — законодательный корпусъ, но и онъ не отличается ни красотой, ни удобствомъ.

Здсь есть превосходная тюрьма, которая умно управляется и во всхъ отношеніяхъ прекрасно устроена. Арестантовъ здсь употребляютъ какъ башмачниковъ, веревочниковъ, кузнецовъ, портныхъ, плотниковъ и каменотесовъ, они же строятъ и новую тюрьму, которая почти уже окончена. Арестанты занимаются здсь рукодльемъ. Между послдними уже три года какъ находилась двушка лтъ двадцати замчательной красоты. Она передавала секретныя извстія мнимымъ патріотамъ на Нью-Айланд во время канадскаго возстанія: иногда, въ одежд двушки, она прятала эти письма за корсетъ, иногда, одтая мальчикомъ, она зашивала ихъ въ подкладку своей шляпы. Въ послднемъ случа она исполняла данныя порученія всегда верхомъ, сидя на лошади по-мужски, что для нея ничего не значило, такъ какъ она могла справиться съ самымъ горячимъ конемъ и, съ бичомъ въ рукахъ, была въ состояніи управлять цлою четверней дикихъ лошадей. Отправляясь однажды по одному такому тайному порученію, она воспользовалась первою попавшеюся ей подъ руку лошадью, за что и попала сюда. У нея было прелестное личико, хотя, по данному очерку ея жизни, читателю и не трудно угадать, что въ глазахъ ея, глядвшихъ изъ-подъ густыхъ рсницъ, сквозь чугунную ршетку тюрьмы, по временамъ вспыхивалъ загадочный огонекъ.

Въ город существуетъ хорошо укрпленная крпость, занимающая очень выгодное положеніе и, безъ сомннія, способная къ хорошей защит въ случа нападенія непріятеля, хотя, конечно, благодаря близости границы, она и не въ состояніи выдержать продолжительной осады. Есть здсь также и небольшое адмиралтейство, гд съ успхомъ строятся, но не въ большомъ количеств, казенные корабли.

Десятаго мая, въ половин девятаго утра, мы отправились изъ Кингстона въ Монреаль по рк Святаго Лаврентія. Красоту этой рки и особенно при ея начал, гд она извивается между тысячами острововъ, едва можно себ представить. Безконечная вереница этихъ чудныхъ острововъ вся покрыта роскошною растительностью и двственными лсами. Величина острововъ неодинакова: нкоторые изъ нихъ такъ велики, что ихъ легко принять за противоположный берегъ рки, другіе составляютъ лишь едва замтныя пятнышки въ ея широкомъ русл. Формы и наружность ихъ также весьма различны. Деревья ихъ покрывающія представляютъ не меньшее разнообразіе: то стволы ихъ живописно изогнуты, то вершины ихъ стройно стремятся въ вышину, и все это вмст составляетъ удивительно красивую, веселую и занимательную картину.

Посл полудня намъ пришлось перескать стремнины, гд рка кипла и клокотала и гд сила теченія была и изумительна, и ужасна. Къ семи часамъ мы дохали до Диккенсоновой высадки, гд путешественники принуждены пересаживаться часа на три пути въ дилижансы, потому что быстрина теченія въ этомъ мст до того усиливается, что пароходъ не въ состояніи идти дальше. Многочисленность и продолжительность дурныхъ мстъ дороги, гд приходится хать очень медленно, длаетъ путь между Кингстономъ и Монреалемъ очень утомительнымъ.

Дорога наша шла по нерасчищенной мстности въ недалекомъ разстояніи отъ рки. Прозжая, мы могли видть блестящіе опасные водовороты рки Св. Лаврентія. Ночь была темная и сырая,— путешествіе довольно скучное. Уже пробило десять часовъ, когда мы добрались до гавани, гд стоялъ пароходъ, на которомъ намъ предстояло продолжать путь. Мы тотчасъ же заняли мста и улеглись спать.

Пароходъ простоялъ здсь всю ночь и тронулся только съ разсвтомъ. Утромъ была гроза, лилъ дождь и гремлъ громъ, но поздне погода разгулялась. Выйдя посл завтрака на палубу, я былъ страшно удивленъ тмъ, что представилось моимъ взорамъ: внизъ по теченію рки плылъ гигантскій плотъ, на которомъ стояло отъ тридцати до сорока деревянныхъ домовъ и по крайней мр столько же мачтъ съ флагами, плотъ этотъ со всмъ, что на немъ находилось, походилъ на пловучую морскую улицу. Поздне я встрчалъ много такихъ плотовъ, но ни разу не случалось мн видть вторично плотъ такой громадной величины. Весь строевой лсъ такимъ точно образомъ сплавляется по рк Св. Лаврентія. Когда плотъ доходитъ до мста своего назначенія, его ломаютъ, матеріалъ, изъ котораго онъ сдланъ, распродаютъ, а погонщики, прибывшіе съ нимъ, снова дутъ назадъ за новымъ грузомъ.

Въ восемь часовъ вечера съ парохода мы опять пересли въ дилижансы и часа, четыре хали по хорошо воздланной и совершенно французской во всхъ отношеніяхъ мстности: и во вншнемъ вид домиковъ, и въ наружности, говор и плать крестьянъ, и въ вывскахъ надъ тавернами и лавками, и въ образахъ Богоматери, и въ крестахъ по дорог. На каждомъ встрчномъ рабочемъ, на каждомъ мальчик, несмотря на бдную одежду и босыя ноги, тмъ не мене былъ надтъ поясъ изъ какой-нибудь яркой матеріи, большею частію красной, вс же женщины отъ первой до послдней, работавшія на огородахъ и въ поляхъ, были въ соломенныхъ шляпахъ съ широкими полями. На улицахъ деревень дамъ встрчались католическіе патеры и сестры милосердія, а изображенія Спасителя виднлись на каждомъ перекрестк. Въ полдень мы сли на пароходъ и къ тремъ часамъ дохали до селенія Лочинъ, лежащаго миль девять отъ Монреаля. Отсюда мы опять должны были хать сухимъ путемъ.

Монреаль красиво раскинутъ на берегу р. Св. Лаврентія и окруженъ красивыми холмами, которые составляютъ пріятныя мста для прогулокъ и катаній городскихъ жителей. Какъ въ большей части французскихъ городовъ всхъ временъ, улицы здсь узки и неправильны, но въ новйшей части города однако он широки и просторны. Всюду на улицахъ видны прекрасные магазины и въ самомъ город и его предмстьяхъ нтъ недостатка въ превосходныхъ частныхъ домахъ. Здшняя большая гранитная набережная представляетъ образецъ не только красоты, но и прочности.

Недавно здсь построили огромный католическій соборъ съ двумя высокими башнями, изъ которыхъ одна еще не окончена. На открытомъ двор передъ зданіемъ стоитъ одинокая мрачная кирпичная башня, видъ ея замчательно страненъ, а мстные мнимые мудрецы уже ршили немедленно разрушить и снести ее. Правительственныя мста много лучше кингстонскихъ, а городъ кипитъ дятельностью и оживленіемъ. Въ одномъ изъ предмстій Монреаля тянется на нсколько миль выложенная каменными плитами дорога не для однихъ пшеходовъ, но и для зды, и дйствительно эта дорога образцовая. Катанье по окрестностямъ города вдвойн занимательно съ наступленіемъ весны, которая здсь удивительно скоротечна,— едва пройдетъ одинъ день посл того, какъ стаетъ снгъ, и уже наступаетъ цвтущее лто.

Пароходъ отходящій отсюда въ Квэбекъ ночной: онъ выходитъ изъ Монреаля въ шесть часовъ вечера, а къ шести часамъ утра приходитъ ужь въ Квэбекъ. Во время нашего двухнедльнаго пребыванія въ Монреал мы совершили это маленькое путешествіе и были въ полномъ восторг отъ занимательности и красоты всего, что намъ пришлось видть.

Впечатлніе производимое на путешественника этимъ американскимъ Гибралтаромъ единственное въ своемъ род. Совершенно отвсные обрывы, цитадель будто висящая въ воздух, грозныя ворота, живописныя улицы и великолпные разнообразные виды на каждомъ шагу — вотъ каково это мстечко. Его нельзя ни забыть, ни смшать съ какимъ бы то ни было другимъ мстомъ, ни измнить въ немъ ни одной черты, какъ это можно сдлать съ другими видами и сценами, встрчаемыми путешественникомъ. Не говоря уже о живописной красот самого города, съ нимъ соединено столько воспоминаній, которыя придали бы занимательность даже и самой дикой пустын. Опасная пропасть, по краямъ которой съ своими храбрецами взобрался отважный Вольфъ къ достиженію славы, равнина Абраама, гд ему была нанесена смертельная рана, крпость, такъ рыцарски защищаемая Монкольмонъ и могила его храбраго солдата отъ взрыва, заживо погребеннаго подъ обломками обрушевшейся стны: все это — пункты очень интересные и занимающіе не послднее мсто между великими событіями исторіи Америки. Этотъ городъ составляетъ предметъ гордости двухъ великихъ націй и служитъ надгробнымъ памятникомъ двухъ храбрыхъ генераловъ, имена которыхъ всегда упоминаются нераздльно.

Квэбекъ богатъ общественными зданіями, католическими церквами и богоугодными заведеніями. Домъ прежняго правительства построенъ на его самомъ красивомъ пункт и самый великолпный, самый очаровательный видъ открывается съ его цитадели. Огромное пространство земли, богатое и полями, и лсами, горы и воды, которыя открываются восхищенному взгляду, со множествомъ канадскихъ деревень, кажущихся длинными блыми полосками среди зелени, цлая гора шпицовъ, крышъ и трубъ стараго горнаго города — сейчасъ подъ рукой, полная красоты и сверкающая на солнц рка Св. Лаврентія, а подъ утесомъ, на которомъ вы находитесь и любуетесь разстилающимся передъ вами видомъ, множество мелкихъ судовъ, отдаленная оснастка которыхъ иметъ на солнц видъ паутины, между-тмъ какъ бочки и ящики на палуб представляются дтскими игрушками, а дятельные матросы кажутся маленькими куколками: все это въ рамк облитаго солнцемъ окна крпости и виднное изъ глубины тнистой комнаты составляетъ одну изъ самыхъ очаровательныхъ и свтлыхъ картинъ, которою когда-либо приходилось любоваться человческому глазу.

Въ весеннее время года множество новыхъ переселенцевъ изъ Англіи и Ирландіи прозжаютъ между Квэбекомъ и Монреалемъ по пути въ далекіе лса и новыя поселенія Канады. Если занимательно утромъ пошляться по пристани Монреаля и поглазть на группы этихъ переселенцевъ, столпившихся вокругъ своихъ пожитковъ — ящиковъ и мшковъ, то еще интересне хать вмст съ ними на пароход и, вмшавшись незамтно въ толпу, слушать ихъ разговоры и наблюдать ихъ дйствія.

Корабль, на которомъ мы возвращались изъ Квэбека въ Монреаль, былъ переполненъ такими переселенцами и ночью, размщаясь по своимъ постелямъ (у кого только он были), они спали такъ тсно между собой и такъ близко отъ двери нашей каюты, что проходъ въ нее былъ совершенно загороженъ ими. Большею частію это были англичане и преимущественно изъ Госестершира, они совершили длинное и трудное зимнее путешествіе, но тмъ не мене дти вс имли удивительно опрятный видъ, а родители поражали наблюдателя самопожертвованіемъ въ пользу своихъ малютокъ и нжною любовью къ нимъ.

Съ какой стороны ни обсуждать дла, но бдному гораздо трудне богатаго быть добродтельнымъ, и то добро, которое есть въ бдныхъ, ясне выступаетъ наружу. Во многихъ богатыхъ домахъ живутъ люди, лучшіе мужья и отцы, достоинства которыхъ въ обоихъ отношеніяхъ превозносятся до небесъ. Но приведите такого хваленаго мужа и отца сюда, на эту покрытую народомъ палубу, снимите съ его прелестной молодой жены ея шелковое платье и драгоцнныя украшенія, растрепите ея прекрасно-причесанные волосы, проведите на ея лбу преждевременныя морщины, заботой и нуждой сгоните румянецъ съ ея щекъ, одньте ея болзненно-измнившееся тло въ грубое платье, и тогда-то вы увидите на самомъ дл, насколько сильна его любовь къ ней. Измните его положеніе въ свт настолько, чтобъ онъ видлъ въ маленькихъ существахъ, пытающихся влзть къ нему на колни, не напоминаніе о его богатств и славномъ имени, но маленькихъ товарищей, будущихъ борцовъ за свой насущный хлбъ, съ которыми теперь онъ долженъ длить свои скудные заработки и которые сверхъ того еще мшаютъ ему въ его трудахъ. Вмсто нжныхъ дтскихъ ласкъ взвалите на него вс дтскія нужды, болзни, капризы и страданія, пусть ихъ дтскій лепетъ будетъ состоять не въ болтовн дтской фантазіи, а пусть они лепечутъ о холод, голод и жажд, и если его отеческая любовь осилитъ все это, если онъ останется терпливымъ, внимательнымъ и нжнымъ отцомъ, заботящимся о жизни своихъ малютокъ и помнящимъ вс ихъ горести и радости, тогда отошлите его снова въ парламентъ, на каедру, въ засданія, и тамъ, когда онъ услышитъ громкія слова о разврат людей, перебивающихся со дня на день,— пусть онъ заговоритъ, какъ человкъ знающій дло, и скажетъ этимъ богатымъ краснобаямъ, что въ сравненіи съ ними люди того класса — сущіе ангелы въ своей обыденной жизни и по смерти вполн достойные райскаго блаженства.

Кто изъ насъ можетъ сказать, что изъ него бы вышло, или каковымъ бы онъ былъ, еслибы находился въ подобныхъ обстоятельствахъ? Глядя на этихъ, вдали отъ родины, безприхотныхъ, немощныхъ скитальцевъ, измученныхъ долгими странствіями и трудовою жизнью, которые съ нжною заботливостью няньчаютъ своихъ маленькихъ дтей и удовлетворяютъ ихъ нуждамъ прежде своихъ собственныхъ,— глядя на женщинъ, кроткихъ проповдницъ надежды и вры, на мужчинъ слдующихъ ихъ примру, и видя, какъ рдко, очень рдко минутная вспышка, или жалоба на судьбу вырываются у этихъ несчастныхъ,— я почувствовалъ въ своемъ сердц сильную любовь и глубокое уваженіе къ человчеству и просилъ Бога послать побольше атеистовъ сюда, чтобы вмст со мной они прочли этотъ простой урокъ въ книг жизни.

——

Изъ Монреаля тринадцатаго мая мы снова похали въ Нью-Йоркъ. Прежде всего намъ пришлось перехать на пароход на другой берегъ рки Св. Лаврентія, въ Ла-Прери (La-Prairie), затмъ по желзной дорог въ Сентъ-Джонъ, расположенный на берегу озера Чамплена. Наше послднее прощаніе съ Канадой было въ веселомъ лагер офицеровъ, которые своимъ гостепріимствомъ и дружелюбнымъ къ намъ отношеніемъ сдлали для насъ памятнымъ каждый часъ нашего пребыванія въ ихъ радушномъ кружк. Отсюда подъ звуки британскаго гимна мы выхали изъ Канады.

Но Канада всегда будетъ однимъ изъ моихъ лучшихъ воспоминаній. Мало англичанъ ожидаютъ найти ее таковою, какова она есть на самомъ дл. Впередъ двигается она потихоньку, общественное чувство и частныя предпріятія находятся въ одинаково-хорошемъ и здоровомъ состояніи, ничего лихорадочнаго, поспшнаго въ ея дйствіяхъ, но въ ея нормальномъ пульс несомннно бьются и сила и здоровье, она полна надеждъ и много общаетъ въ будущемъ. Меня по крайней мр, привыкшаго считать ее чмъ-то отсталымъ, заброшеннымъ, погруженнымъ въ постоянную дремоту, все здсь крайне поразило. Требованіе работы и цнность труда, дятельныя пристани въ Монреал, нагрузка и разгрузка кораблей, количество пароходовъ въ различныхъ мстахъ, торговля, дороги, общественныя работы, постоянно двигающіяся впередъ, достойное уваженія направленіе и характеръ журналовъ и итогъ удобствъ и благосостоянія, добываемыхъ трудолюбивыми людьми — вс эти вещи не могли не удивить меня. Пароходы, ходящіе по озерамъ, по своей прочности, чистот и удобствамъ, по джентльменскому обхожденію своихъ капитановъ и по прекрасному устройству всхъ своихъ постановленій, превосходятъ даже и знаменитые шотландскіе корабли, которые у насъ въ такой слав. Гостиницы здсь большею частью плохи, потому что въ нихъ мене живущихъ, чмъ въ гостиницахъ Соединенныхъ Штатовъ, а британскіе офицеры, составляющіе добрую часть общества каждаго города, преимущественно живутъ здсь по казармамъ, но тмъ не мене во всхъ отношеніяхъ въ Канад, какъ и во всякомъ другомъ извстномъ мн мст, путешественникъ можетъ найдти вс удобства. Я не могу достаточно нахвалиться американскимъ пароходомъ, на которомъ мы хали по озеру Чамплену изъ С.-Джона въ Уайтгаллъ, не будетъ нисколько преувеличеніемъ, если я скажу про него, что онъ былъ даже лучше того, на которомъ мы путешествовали изъ Кингстона въ Торонто, или того, на которомъ мы хали отсюда въ Кингстонъ, или же, если я скажу, что онъ былъ лучше всхъ пароходовъ въ мір. Пароходъ этотъ, по имени ‘Берлингтонъ’, верхъ совершенства по своему устройству, чистот и порядку. Палубы — гостиныя, каюты — будуары, роскошно отдланные и убранные картинами и музыкальными инструментами, даже каждый закоулочекъ корабля — и тотъ удобно устроенъ и убранъ съ большимъ вкусомъ. Командиръ этого судна, капитанъ Шерманъ, единственно изобртательности и вкусу котораго приписываютъ великолпіе корабля, не разъ отважнымъ и достойнымъ образомъ усплъ выказать себя въ затруднительныхъ обстоятельствахъ: напримръ, онъ перевезъ британскія войска во время канадскаго возстанія, что въ то время никто другой не ршился бы сдлать. И онъ самъ и его пароходъ особенно уважаются какъ его, такъ и нашими соотечественниками, и никто никогда такъ справедливо не заслуживалъ всеобщаго уваженія, какъ этотъ достойный джентльменъ.

Въ этомъ пловучемъ дворц мы вскор снова дохали до Соединенныхъ Штатовъ и на часокъ времени заглянули въ хорошенькій городокъ Берлингтонъ. Въ Уайтгаллъ, гд мы должны были высадиться, пароходъ нашъ прибылъ въ шесть часовъ утра, мы могли бы прійти сюда раньше, еслибы ночью пароходу не пришлось остановиться на нсколько часовъ, потому что плаваніе въ темнот здсь было очень затруднительно. Въ одномъ мст озеро даже до того съуживается, что пароходу приходится идти тутъ при помощи канатовъ.

Позавтракавъ въ Уайтгалл, мы взяли карету для поздки въ Албани, большой и шумный городъ, куда мы прибыли въ шесть часовъ вечера. Такъ какъ мы находились теперь тамъ, гд уже давно стояло лто, то во время нашего путешествія сюда было страшно жарко. Чтобъ хать въ Нью-Йоркъ, мы сли въ семь часовъ на огромный рчной пароходъ, который былъ въ полномъ смысл слова переполненъ пассажирами. Несмотря на это обстоятельство, мы отлично выспались и къ пяти часамъ слдующаго утра были уже въ Нью-Йорк.

Передохнувъ здсь всего одни сутки, мы пустились въ наше послднее путешествіе по Америк. Намъ оставалось еще пять дней до нашего отъзда въ Англію, а мн чрезвычайно хотлось взглянуть на ‘Шэкерову Деревню’, заселенную религіозною сектой, отъ которой она и заимствовала свое названіе {‘Shaker’ означаетъ того, кто качается.}. Съ этимъ намреніемъ мы дохали по ‘Сверной рк’ до Гудзона и тамъ наняли карету, чтобъ хать миль за тридцать отсюда, въ Лебанонъ. Разумется, это былъ другой Лебанонъ и вовсе не схожій съ тмъ, въ которомъ я ночевалъ во время моей поздки въ прерію.

Дорога туда шла по очень роскошной и красивой мстности, погода стояла великолпная, а Коатскальскія горы, гд въ одно памятное посл полудня Рипъ-Ванъ Уинкль и Страшный Шотландецъ играли въ кегли, виднлись вдали въ вид величественныхъ облаковъ. Въ одномъ мст, възжая на какую -то крутую гору, у подошвы которой строилась желзная дорога, мы нахали на ирландскую колонію. Несмотря на то, что у нихъ подъ рукой былъ матеріалъ для постройки порядочныхъ домиковъ, ихъ лачужки были удивительно грубы и неуклюжи. Даже лучшія изъ нихъ плохо защищали отъ непогоды, а въ остальныя черезъ широкія щели ихъ земляныхъ крышъ и глиняныхъ стнокъ почти безпрепятственно дулъ втеръ и лилъ дождь, у иныхъ не было ни оконъ, ни дверей, другія уже повалились на бокъ и только благодаря разнымъ подпоркамъ кое-какъ-еще держались,— вс же были полуразвалившіяся и очень грязныя. Страшно-безобразныя старухи и рзвыя, веселыя, молодыя женщины, свиньи, собаки, мужчины, дти, грудные младенцы, горшки, котлы, навозъ, разная ветошь, негодная солома, стоячая вода — все это смшанное въ одну кучу — вотъ вамъ внутренность этихъ грязныхъ землянокъ.

Въ десятомъ часу вечера мы прибыли въ Лебанонъ, который знаменитъ своими теплыми ваннами и большою гостиницей, хорошо принаровленною, безъ сомннія, ко вкусамъ людей, прізжающихъ сюда повеселиться и полчиться, но на мой взглядъ гостиница эта лишена и самыхъ обыкновенныхъ удобствъ. Насъ провели въ громадную комнату, тускло освщенную двумя свчами и называемую гостиной, изъ нея лстница внизъ вела въ другую обширную пустыню, называемую столовой, спальню же намъ отвели въ одной изъ маленькихъ комнатокъ, расположенныхъ по об стороны длиннаго корридора и которыя до того походили на тюремныя каморки, что я невольно ожидалъ, что насъ запрутъ на ночь, и, ложась спать, даже прислушивался къ тому, какъ повернутъ ключъ въ замк. Бани должно-быть находятся гд-нибудь по близости, ибо принадлежности для умыванья показались мн здсь очень плохи, хотя въ Америк я уже и усплъ отвыкнуть отъ порядочнаго умывальнаго стола. Въ спальняхъ нашихъ не было не только никакого убранства, но даже ни одного стула, но за то здсь оказалось множество чего-то другаго, что всю ночь не переставало насъ жестоко кусать.

Домъ этотъ однако стоитъ на красивомъ мст и завтракъ нашъ былъ также недуренъ. Посл завтрака мы отправились въ мсто служившее цлью нашего теперешняго путешествія и лежащее въ нсколькихъ миляхъ отъ Лебанона, дорогу туда указывала рука, нарисованная на столб съ надписью: ‘въ Шэкерову Деревню’.

хавши туда, мы встртили толпу шэкеровъ, работавшихъ на той самой дорог, по которой мы хали. На нихъ были шляпы съ широчайшими въ свт полями, а сами они казались просто деревянными автоматами, такъ что я почувствовалъ къ нимъ такое же участіе, какъ еслибъ они были фигурами корабельнаго носа. Наконецъ мы въхали и въ самое селеніе и остановились у дома, въ которомъ продаются мстныя произведенія и который служитъ главнымъ мстомъ сходокъ старшинъ, и попросили позволенія посмотрть на шэкерское богослуженіе.

Попросивъ передать нашу просьбу какому-нибудь власть имющему лицу, мы вошли въ угрюмую комнату, гд нсколько угрюмыхъ шляпъ висло на угрюмыхъ деревянныхъ гвоздяхъ, и гд время показывали угрюмые стнные часы, каждое движеніе маятника которыхъ, казалось, производилось съ усиліемъ и противъ воли, какъ будто маятникъ съ неудовольствіемъ нарушалъ угрюмую тишину этой мрачной комнаты. Вдоль стны стояло штукъ восемь жесткихъ, съ высокими прямыми спинками, стульевъ, видъ которыхъ былъ до того непривтливъ, что, кажется, скоре бы слъ на полъ, чмъ принялъ бы малйшее одолженіе отъ нихъ.

Въ комнату гордо вступилъ угрюмый старый шэкеръ. Глаза его были строги, скучны и холодны, какъ металлическія круглыя пуговицы его кафтана, а самъ онъ весь походилъ на тихаго, но и мрачнаго домоваго. Узнавъ наше желаніе, онъ вытащилъ газету, въ которой все общество старшинъ, въ числ которыхъ былъ и онъ самъ, объявляло нсколько дней тому назадъ принятое ршеніе закрыть на годъ часовню, вслдствіе нкоторыхъ непристойныхъ выходокъ постороннихъ лицъ при ихъ богослуженіи.

Такъ какъ ничего нельзя было сказать противъ такого благоразумнаго распоряженія, то мы попросили позволеніе видть шэкерскіе товары, чтобы купить что-нибудь, и на это мы получили угрюмое согласіе. Потому мы поднялись въ слдующій этажъ дома, на другую сторону корридора, гд предсдательствовало что-то живое, рыжеватое, старшина сказалъ, что это женщина, и я поврилъ ему, хотя и не подозрвалъ этого сначала.

На другой сторон улицы стояла ихъ молельня — большое, прохладное, деревянное съ зелеными ставнями зданіе, которое всего легче было принять за большую бесдку. Такъ какъ входъ туда былъ воспрещенъ, то намъ не оставалось ничего больше длать, какъ прохаживаться взадъ и впередъ и снаружи оглядть интересовавшее насъ зданіе, также какъ и другіе дома селенія (преимущественно деревянные, окрашенные, подобно англійскимъ ригамъ, въ темно-красный цвтъ и состоящіе, подобно англійскимъ фабрикамъ, изъ нсколькихъ этажей), поэтому мн и нечего передавать читателю кром тхъ поверхностныхъ наблюденій, которыя я усплъ сдлать во время того, какъ былъ въ лавк.

Люди эти зовутся шэкерами отъ той особенной формы богослуженія, которая существуетъ у нихъ, она заключается въ пляск, исполняемой мужчинами и женщинами, старыми и молодыми, передъ началомъ пляски они длятся вс на дв партіи, которыя становятся одна противъ другой: мужчины, прежде чмъ начать пляску, снимаютъ съ себя шляпы и кафтаны и угрюмо вшаютъ ихъ на стну, а затмъ лентами завязываютъ рукава рубашки, какъ будто собираются пускать себ кровь. Они аккомпанируютъ себ звуками похожими не то на мычаніе, не то на жужжаніе, и то подвигаясь впередъ какою-то рысцой, то снова пятясь назадъ, пляшутъ до полнаго истощенія силъ. Видъ этой церемоніи невыразимо нелпъ и, судя по точному литографированному изображенію, которое я имю и которое, по словамъ очевидцевъ, совершенно врно, въ высшей степени комиченъ.

Они управляются женщиной и ея власть абсолютна, хотя ей и помогаетъ совтъ старшинъ. Живетъ она въ строгомъ уединеніи въ комнатахъ надъ часовней и никогда не показывается непосвященнымъ. Если она походитъ на ту лэди, которая предсдательствуетъ въ лавк, то держать ее въ полномъ заточеніи большое благодяніе для всхъ вообще, и я не умю достаточно сильно выразить своего сочувствія такому благому образу дйствія.

Все состояніе и вс доходы этого поселенія кладутся въ общую кассу,которая находится въ вдніи старшинъ. Такъ какъ они обратили въ свою вру многихъ людей съ состояніемъ и такъ какъ вообще они бережливы и экономны, то капиталъ ихъ находится въ цвтущемъ состояніи и они накупили много земли. Въ Лебанон это не единственное шэкерское поселеніе,— кажется, ихъ существуетъ еще по крайней мр три.

Шэкеры очень хорошіе фермеры и вс ихъ произведенія охотно покупаются и высоко цнятся. ‘Шэкерскія смена’, ‘шэкерскія травы’ и ‘шэкерскія дистиллированныя воды’ часто возвщаются покупателямъ въ городахъ на вывскахъ лавокъ. Они хорошіе скотоводы и милосердно обходятся съ животными, вслдствіе чего скотъ ихъ всегда особенно охотно покупается.

Какъ спартанцы, они дятъ и пьютъ за однимъ общимъ столомъ. Брака у нихъ не существуетъ,— вс мужчины и женщины обречены на одинокую жизнь. Объ этомъ предмет было много толковъ, но здсь я долженъ снова сослаться на содержательницу лавки и сказать, что если вс сестры-шэкерки похожи на нее, то вс эти клеветы суть самыя неправдоподобныя въ мір. Шэкеры принимаютъ къ себ множество новообращенныхъ до того еще юныхъ, что они сами не знаютъ, чего хотятъ, и еще не могутъ имть достаточно собственной твердости въ томъ или другомъ отношеніи. Я могу самолично подтвердить о юности шэкеровъ, работавшихъ на дорог, когда мы прозжали по ней.

Шэкеры хорошіе странствующіе торговцы и честно ведутъ свои дла, даже торгуя лошадьми они далеки жульническихъ наклонностей, которыя по какой-то неизвстной причин всегда бываютъ соединены съ этимъ родомъ торговли. Они обыкновенно живутъ тихо и мирно, вдали отъ всего свта, въ своей угрюмой коммун, и выказываютъ очень мало желанія входить въ сношенія съ другими людьми.

Все это, разумется, очень хорошо, но, говоря откровенно, я не могу симпатически относиться къ шэкерамъ. Отъ всей души чувствую я отвращеніе ко всмъ тмъ сектамъ, которыя отнимаютъ у жизни вс ея радости: у молодости — вс невинныя удовольствія, у зрлости — вс ея утхи, и вообще всю жизнь обращаютъ въ тяжелый, узкій путь къ могил. Мн противенъ духъ, который, еслибъ ему дать волю, связалъ и сковалъ бы вс высокія мысли великихъ людей и не далъ бы человческому разуму возможности развиться боле, чмъ инстинктъ безсловесныхъ тварей. Въ этихъ шляпахъ съ широкими полями и темныхъ одеждахъ, съ чопорною набожностью на лицахъ,— все равно стриженыхъ шэкеровъ, или индусовъ съ длинными когтями на пальцахъ,— я вижу злйшихъ враговъ неба и земли, которые на бракахъ этого несчастнаго свта превращаютъ воду не въ вино, а въ желчь. И если ужь должны существовать на земл люди, назначенные разбивать самыя невинныя мечтанія любви, самыя безпорочныя удовольствія и восторги, которые составляютъ одну изъ существенныхъ частей человческой природы, то пусть ужь они стоятъ открыто обнаруженные между распутныхъ и развратныхъ, чтобъ и самые глупые люди видли, что они идутъ не по пути безсмертнаго спасенія, и пусть вс презираютъ и обходятъ ихъ.

Чувствуя отвращеніе къ старымъ и сожалніе къ молодымъ шэкерамъ и отъ души желая послднимъ съ годами поумнть и бросить своихъ единоврцевъ, мы возвратились въ Лебанонъ, а оттуда въ Гудзонъ по вчерашней дорог. Здсь мы сли на пароходъ, чтобъ хать по Сверной рк въ Нью-Йоркъ, однако, не дозжая нсколькихъ часовъ до этого города, мы остановились въ Вестъ-Пойнт, гд и пробыли дв ночи и одинъ день.

Это чудное мстечко — самое прелестное, самое восхитительное между всми хорошенькими мстечками по Сверной рк. Окруженное зелеными холмами и развалинами разныхъ фортовъ, оно смотритъ сверху на отдаленный Нью-Йоркъ и серебряную, сверкающую на солнц и извивающуюся между изумрудными берегами рку, по которой тамъ и сямъ виднются блые колыхающіеся паруса небольшихъ яликовъ. Къ довершенію очарованія, мстечко окружено памятниками побдъ Вашингтона и воспоминаніями о послдней революціонной войн. Здсь-то и находится военная школа Америки.

Нельзя выдумать боле подходящаго, боле прелестнаго мстечка, какъ то, гд стоитъ Вестъ-Пойнтъ. Система воспитанія здсь строга, но хорошо обдумана и развиваетъ мужество. На іюнь, іюль и августъ молодыхъ людей переводятъ въ лагерь, расположенный на лугу передъ самымъ зданіемъ школы, гд круглый годъ ежедневно происходитъ ученіе. Для полнаго образованія въ этой школ положенъ каждому кадету четырехгодичный срокъ, но или вслдствіе строгости дисциплины, или вслдствіе національной пылкости и непокорности, или же вслдствіе этихъ обихъ причинъ вмст, но не боле половины молодежи, поступившей въ эту школу, оканчиваетъ въ ней свое образованіе.

Число кадетовъ всегда равно числу членовъ конгресса, а потому и зависитъ отъ выборовъ. Квартиры различныхъ профессоровъ и учителей красиво расположены, а для прізжающихъ здсь существуетъ хорошая гостиница, хотя въ ней и есть два недостатка, а именно: во-первыхъ, запрещены спиртные напитки, а во-вторыхъ назначены неудобные часы для ды: завтракъ въ семь часовъ, обдъ въ часъ и ужинъ на солнечномъ закат.

Красота и свжесть этого мстечка въ самой лучшей пор лта (было начало іюня) на самомъ дл очаровательны. Мы выхали отсюда въ Нью-Йоркъ шестаго числа, а на слдующій день должны были уже отъхать въ Англію. Мн было пріятно, что послднія памятныя красивыя мстности, мелькавшія въ туманной дали намъ по дорог, именно т, которыя, начертанныя недюжинною рукой, свжи въ памяти большинства людей: Коатскальскія горы, Сонная долина и Таппаонское озеро.

ГЛАВА XVI.
Возвращеніе на родину.

Никогда прежде и, по всей вроятности, никогда впослдствіи не буду я интересоваться до такой степени направленіемъ втра, какъ это было въ долгоожидаемый вторникъ седьмаго іюня. Нкто, смыслящій въ дл мореплаванія, сказалъ мн за нсколько дней, что для нашего путешествія всего благопріятне былъ бы втеръ западный, а потому какъ только на разсвт я вскочилъ съ постели, то тотчасъ же бросился къ окну и къ моей великой радости увидалъ, что втеръ дуетъ съ сверозапада. Это открытіе несказанно обрадовало меня и я всю жизнь до послдняго моего вздоха буду чувствовать особенную нжность къ комнасу, возвстившему мн это обстоятельство.

Кормчій съумлъ хорошо воспользоваться благопріятною погодой и корабль нашъ, стоявшій вчера въ тсной гавани, теперь уже плылъ по океану миляхъ въ шестнадцати отъ американской почвы. Когда на маленькомъ пароходц мы подъзжали къ нашему стоявшему на якор кораблю, то невольно любовались его красивымъ видомъ: мачты его граціозно возвышались надъ палубой, а каждый канатъ, каждая веревочка отчетливо выдлялись на свтломъ фон яснаго неба. Хорошо было также, стоя на палуб, глядть, какъ при громкомъ возглас: ‘веселй, ребята, веселй!’ — поднимали якорь, причемъ все судно какъ будто проснулось и встрепенулось, но лучшимъ моментомъ былъ тотъ, когда отвязали канаты, отпустили привязанные къ мачтамъ паруса и корабль нашъ, распустивъ свои блыя крылья, понесся въ свой вольный и одинокій путь.

Въ задней кают насъ было только человкъ пятнадцать, вс большею частію изъ Канады и уже знакомые между собой. Ночь была бурная, точно такъ же какъ и слдующіе затмъ два дня, но они пролетли для насъ совершенно незамтно. Съ честнымъ, храбрымъ капитаномъ во глав мы составляли самое веселое общество, которое когда-либо могло существовать на мор или на суш.

Завтракали мы въ восемь часовъ и въ двнадцать, обдали въ три и пили вечерній чай въ половин восьмаго. У насъ было множество развлеченій, и обдъ занималъ между ними не послднее мсто, между прочимъ, потому, что онъ былъ очень продолжителенъ,— между каждымъ блюдомъ слдовало по крайней мр двухъ-часовой промежутокъ,— что и доставляло намъ предметъ для шутокъ и веселыхъ разговоровъ. Чтобы промежутки этихъ банкетовъ не были скучны, на нижнемъ конц стола около мачты составилось отборное общество, о достойномъ предсдател котораго скромность запрещаетъ мн распространяться. Общество это было въ высшей степени весело и оживленно и состояло въ большой дружб со всмъ остальнымъ экипажемъ корабля, а въ особенности съ однимъ чернымъ управляющимъ, у котораго въ продолженіе трехъ недль не сходила съ лица широкая улыбка, относящаяся къ великимъ достоинствамъ упомянутаго общества.

Для любителей игры у насъ были шахматы, вистъ и криббиджъ {Особенная англійская игра въ карты.}, затмъ книги, триктракъ и нмецкій билліардъ. Во всякую погоду, дурную и хорошую, бурную и тихую, вс мы постоянно находились на палуб: попарно гуляли, лежали, облокачивались на перила бортовъ, и, сходясь небольшими группами, весело болтали между собою. Не было у насъ также недостатка и въ музык: одинъ изъ пассажировъ игралъ на флейт, другой на скрипк, а третій (постоянно начинавшій свою игру въ шесть часовъ) на трамбон. Вс три музыканта (каждый вполн довольный своимъ собственнымъ исполненіемъ) обыкновенно играли въ одно и то же время на различные мотивы и въ различныхъ частяхъ корабля, хотя на такомъ разстояніи другъ отъ друга, что звуки всхъ ихъ трехъ инструментовъ сливались въ одинъ страшный и мучительный для человческаго уха концертъ.

Когда вс эти развлеченія надодали намъ, мы переходили къ морю и любовались имъ. Иногда въ туманной дали точно призракъ покажется и тотчасъ же скроется блый одинокій парусъ, иногда какой-нибудь корабль пройдетъ въ такомъ близкомъ отъ насъ разстояніи, что при помощи биноклей мы можемъ ясно разглядть и людей на его палуб, и прочесть его имя, и куда онъ направляется. Цлыми часами смотрли мы на выскакивавшихъ изъ воды и прыгавшихъ вокругъ нашего корабля дельфиновъ, морскихъ свинокъ и другихъ мелкихъ водяныхъ обитателей. Нсколько дней стояло то затишье, то дулъ самый легкій втерокъ. Въ такую погоду наши матросы обыкновенно занимались уженьемъ рыбы, по временамъ на приманку попадался какой-нибудь несчастный радужный дельфинъ, котораго тотчасъ же съ торжествомъ втаскивали на палубу, гд и ожидала его жестокая смерть. Такой случай составлялъ для насъ важное происшествіе, и день поимки дельфина въ нашемъ календар принимался за эру и съ нею начиналось дальнйшее днесчисленіе.

Спустя дней шесть посл нашего отплытія у насъ стали поговаривать о ледяныхъ горахъ, плавающихъ въ необыкновенно большомъ количеств. Ихъ видлъ корабль, незадолго передъ нашимъ отъздомъ пришедшій въ Нью-Йоркъ. Опасное сосдство этихъ ледяныхъ массъ намъ скоро было возвщено упавшимъ барометромъ и внезапно похолодвшею погодой. Вслдствіе этихъ толковъ, за моремъ слдили съ удвоеннымъ вниманіемъ, а въ сумерки въ кругу пассажировъ шепотомъ разсказывалось множество ужасныхъ исторій о крушеніяхъ кораблей, встртившихся ночью съ такими страшными глыбами. Втеръ однако заставилъ насъ держаться южнаго направленія и такимъ образомъ мы счастливо избгли встрчи, которой вс такъ боялись, а вскор, когда погода снова стала теплою и ясною, мы и совершенно успокоились. Естественно, что въ нашей жизни не маловажную роль играли наблюденія надъ моремъ, направленіемъ и ходомъ корабля. Въ данномъ случа, какъ это всегда бываетъ, не оказалось недостатка въ людяхъ сомнвающихся въ способностяхъ и намреніяхъ капитана, которые за спиной у него не пропускали ни одного удобнаго случая, чтобы веревочками и кончиками платка, за отсутствіемъ циркуля, измрить разстояніе по морской карт и затмъ ясно доказывать, что капитанъ ошибся по крайней мр миль на тысячу. Было весьма назидательно смотрть, какъ эти неврные омы хмурились и неодобрительно качали головами, не мене назидательно было слушать ихъ серьезные споры о мореплаваніи, не потому чтобъ они что-нибудь въ немъ смыслили, но потому именно, что они всегда — и во время тихой погоды, и во время встрчнаго втра — равно недоврчиво относились къ капитану. Право, и сама ртуть не такъ измнчива, какъ иные люди, которыхъ вы всегда можете найти на корабляхъ. Въ то время, какъ корабль благополучно идетъ по волнамъ, совершенно блдные отъ восхищенія, они клянутся въ томъ, что капитанъ ихъ лучше всхъ капитановъ въ мір, и даже слегка намекаютъ на то, что должно бы сдлать подписку для поднесенія ему въ благодарность какого-нибудь подарка. На слдующее же утро, когда втеръ стихнетъ, и паруса, безпомощно и безполезно повиснутъ въ воздух, эти же самые люди сомнительно качаютъ головой и съ презрительною гримасой говорятъ, что, разумется, капитанъ бывалъ на мор, но не сомнваться въ его способностяхъ нтъ никакой возможности.

Обычнымъ препровожденіемъ времени въ тихую погоду были толки о томъ, когда наконецъ подуетъ попутный втеръ, такъ какъ по всмъ правиламъ было доказано, что ему давно бы уже слдовало дуть. Главный шкиперъ, усердно посвистывавшій все время, какъ бы вызывая этимъ попутный втеръ, почитался всми за самаго опытнаго мореходца. Много угрюмыхъ взглядовъ кидалось сквозь окна каюты кверху въ продолженіе всего обда, а многіе пассажиры грустно жаловались на свою судьбу и смло предсказывали, что мы никакъ не доберемся до мста раньше половины іюля. На всякомъ корабл всегда найдутся дв личности — одна сангвиническаго темперамента, а другая — мрачнаго настроенія духа. Въ настоящій періодъ нашего странствія каждый разъ за обдомъ послдняя одерживала верхъ надъ первой, спрашивая ее, гд по ея предположеніямъ находится теперь корабль ‘Great Western’ (‘Большой западный’ — ‘Левіаанъ’ {Такъ назывался этотъ огромный пароходъ въ русскихъ газетахъ.}, выхавшій недлю посл насъ, и затмъ какого мннія держится она о парусныхъ суднахъ сравнительно съ пароходами. И, говоря вообще, личность мрачнаго настроенія духа до того аттаковывала всевозможными вопросами личность сангвиническаго темперамента, что послдняя ради общаго мира и согласія, хотя и наружно, принуждена была принимать на себя унылый и мрачный видъ.

Все это служило добавленіемъ къ сумм нашихъ развлеченій, но, за исключеніемъ всего этого, было еще нчто очень интересное у насъ на корабл. Въ передней кают передъ лстницею помщалось человкъ сто пассажировъ — цлый мірокъ бдняковъ. Когда мы присмотрлись къ ихъ лицамъ на палуб, куда они днемъ выходили, чтобы подышать свжимъ воздухомъ, и гд они стряпали себ пищу, которую часто тутъ же и ли, насъ заинтересовало узнать, въ ожиданіи какихъ благъ отправлялись они въ Америку, зачмъ теперь возвращались въ Англію и въ какихъ обстоятельствахъ, вообще, они находились. Свднія о нихъ, и часто самаго страннаго содержанія, мы получали отъ плотника, подъ вдніемъ котораго они вс находились. Нкоторые изъ нихъ пробыли въ Америк лишь три дня, другіе — три мсяца, третьи только дохали до Америки на этомъ самомъ корабл и теперь снова возвращаются назадъ. Нкоторые, чтобы было только на что взять билетъ на путешествіе, продали все свое платье и теперь едва были прикрыты несчастными лохмотьями, нкоторымъ нечего было сть и во все время путешествія они питались лишь подаяніемъ остальныхъ, а одинъ бднякъ (что открылось только при конц путешествія, потому что онъ бережно хранилъ свою тайну, такъ какъ не хотлъ ни подаяній, ни сожалній) поддерживалъ свое существованіе только тмъ, что посл обда собиралъ объдки съ тарелокъ передъ тмъ, какъ ихъ мыть.

Особенное вниманіе слдуетъ обратить правительству на то, какъ перевозятъ черезъ океанъ этихъ несчастныхъ бдняковъ, которыхъ нужда гонитъ изъ отечества въ невдомыя страны на происки пропитанія и средствъ къ существованію. Все, что только можно было сдлать изъ чувства сожалнія и человколюбія, было сдлано для нихъ капитаномъ и офицерами нашего корабля, но они далеко не могли удовлетворить всмъ ихъ нуждамъ. Законъ обязываетъ, чтобы брали не слишкомъ большое количество людей этого бднаго класса за-разъ на корабль и чтобъ имъ отводили порядочное помщеніе. Онъ также обязываетъ служащихъ на корабл принимать такихъ пассажировъ не иначе, какъ осмотрвъ напередъ ихъ котомки съ състнымъ и ршивъ, хватитъ ли имъ его на всю дорогу, затмъ обязательно имть при нихъ доктора. Между тмъ на этихъ корабляхъ ничего этого и не думаетъ исполняться, хотя болзни взрослыхъ и смерть дтей во время перездовъ — вещь самая обыкновенная. Главная обязанность каждаго правительства, будь это монархія, или республика, должна въ этомъ отношеніи состоять въ томъ, что ему слдуетъ вмшаться въ морскую переправу бдняковъ и положить конецъ злоупотребленіямъ владльцевъ кораблей, которые изъ этого человчьяго транспорта длаютъ выгодную для себя спекуляцію, они набираютъ такихъ бдняковъ какъ можно больше и на какихъ придется условіяхъ, вовсе не заботясь объ удобствахъ этого несчастнаго экипажа: нтъ ни достаточнаго количества коекъ, ни особыхъ отдленій для мужчинъ и женщинъ,— однимъ словомъ, ничего, кром собственной выгоды владльцевъ. И это еще не худшая черта этой отвратительной системы: у торговыхъ обществъ мореходства существуютъ особые агенты, получающіе одинъ процентъ съ выручки отъ доставленныхъ ими кораблю пассажировъ, а потому они и здятъ постоянно по мстностямъ, гд царитъ самая ужасная нищета, и лживыми общаніями склоняютъ доврчивыхъ бдняковъ къ переселеніямъ.

Исторія каждаго семейства на нашемъ корабл была почти одна и та же. Собравъ все, что у нихъ было, занявъ по возможности, выпросивъ сколько могли и затмъ продавъ все свое имущество, чтобы только хватило денегъ для перезда, вс эти семьи отправились въ Нью-Йоркъ, въ надежд, что тамъ и улицы-то даже вымощены золотомъ, а на самомъ-то дл убдились, что он вымощены обыкновеннымъ твердымъ камнемъ. Предпріятія, какія бы то ни было, были для нихъ немыслимы,— какъ рабочихъ ихъ никто не бралъ и хотя имъ и давали иногда работу, но никто не платилъ имъ за нее. И вотъ еще бдне прежняго они возвращаются назадъ на родину. Одинъ изъ нихъ везъ открытое письмо отъ какого-то молодаго ремесленника, находящагося всего дв недли въ Америк, къ живущему близъ Манчестера другу, котораго онъ звалъ къ себ въ Нью-Йоркъ. Одинъ изъ офицеровъ, какъ диковинку, принесъ мн прочесть это письмо: ‘Вотъ какова эта страна, Джэмсъ,— писалъ онъ,— мн она нравится. Здсь нтъ деспотизма, а это — вещь великая. Здсь найдется дло всякаго рода, а жалованье платятъ очень большое, нужно избрать себ ремесло — и только. Я еще не избралъ себ ремесла, но думаю скоро ршить этотъ вопросъ. Въ настоящее время я еще не знаю, чмъ бытъ лучше — плотникомъ, или портнымъ‘.

У насъ на корабл былъ еще пассажиръ, составлявшій постоянный предметъ общаго вниманія и толковъ. Это былъ красивый, крпко-сложенный англійскій матросъ, съ головы до пятъ истый морякъ. Онъ служилъ въ американскомъ флот и теперь, получивъ отпускъ, халъ на родину повидаться съ родными и друзьями. Когда онъ пришелъ въ контору брать себ билетъ, ему сказали, что такъ какъ онъ морякъ, то могъ бы при перезд занимать на корабл какую-нибудь должность и этимъ самымъ сберечь свои деньги, но онъ съ негодованіемъ отвергъ такой совтъ, сказавъ, что ‘будь онъ проклятъ, если хотя разъ въ жизни не продется на корабл джентльменомъ’. Итакъ, съ него взяли деньги за билетъ, но едва взошелъ онъ на корабль, какъ уже сунулъ свою котомку въ форъ-кэстль и слъ обдать съ матросами, а лишь только раздалась команда и корабль тронулся, то онъ первый какъ кошка вскарабкался на мачту. Въ продолженіе всего путешествія онъ былъ то у браса, то на реяхъ, помогая то тутъ, то тамъ, но постоянно съ хладнокровнымъ достоинствомъ и съ важной усмшкой на лиц, которая ясно говорила: ‘все, что я длаю, то длаю по собственному желанію, какъ джентльменъ, а потому прошу васъ помнить это’.

Наконецъ, давно ожидаемый западный втеръ подулъ и на всхъ парусахъ понесъ впередъ наше славное судно. Было что-то величественное въ движеніяхъ этого великолпнаго корабля, когда онъ, осненный массой парусовъ, несся по волнамъ безпредльнаго океана. Какъ я любилъ смотрть, когда, стремясь впередъ, онъ гордо разрзалъ лнящуюся и ласкающуюся къ нему воду и торжественно покачивался на зеленыхъ, окаймленныхъ блымъ гребнемъ, волнахъ…

Итакъ, мы подвигались все впередъ и впередъ по переливающейся различными красками вод, подъ синимъ благодатнымъ южнымъ небомъ, яркое солнце освщало насъ днемъ и тихая, ясная луна свтила намъ ночью, флюгеръ, все время теперь обращенный къ дорогому отечеству, служилъ врнымъ указателемъ направленія втра и наполнялъ радостію наши учащенно бившіяся сердца. И вотъ, наконецъ, въ одно ясное утро, на солнечномъ восход, въ понедльникъ двадцать седьмаго іюня,— я не легко позабуду этотъ день,— нашимъ взорамъ въ утреннемъ туман предстало неясное очертаніе стараго Кэпъ-Клира въ вид отдаленнаго облачка и никогда прежде, казалось, мы не видали боле чуднаго облачка, какъ это, возвстившее намъ, что мы уже въ виду Англіи.

Какъ ни было мало и туманно это облачко, но оно придало особенную прелесть солнечному восходу, придало ему что-то живое, именно то, чего всегда не хватаетъ солнечному восходу на мор. На мор, какъ и везд, начало дня соединено обыкновенно съ мыслію о возрождающейся надежд и новомъ счастіи, лучи восходящаго солнца золотятъ огромную, однообразную массу водъ, и зрлище это своей торжественностію превосходитъ даже и то, которое представляется во время темной и таинственной ночи. Восходъ луны какъ-то боле соотвтствуетъ одинокому океану и заключаетъ въ себ какое-то меланхолическое величіе, которое своимъ мягкимъ и нжнымъ сіяніемъ какъ будто утшаетъ океанъ въ его грустномъ одиночеств. Я помню, что, бывши еще маленькимъ ребенкомъ, я вообразилъ себ, что отраженіе луны въ вод есть именно тотъ путь къ небу, по которому свтлые духи и добродтельные люди восходятъ къ Богу, и это старое чувство часто снова овладвало мною, когда на мор я глядлъ на свтлое колеблющееся отраженіе луны въ вод.

Втеръ былъ очень слабъ въ это утро, но тмъ не мене попутный, а потому мы хотя и медленно, но все-таки, понемногу подвигаясь впередъ, скоро оставили за собой Кэпъ-Клиръ и похали вдоль береговъ Ирландіи. Легко вообразить себ, какъ въ это утро мы вс до одного были веселы, какъ радостно поздравляли мы другъ друга съ счастливымъ окончаніемъ путешествія и какъ вс мы наперерывъ предсказывали, минута въ минуту, тотъ самый часъ, когда мы, наконецъ, высадимся въ Ливерпул. Съ какимъ удовольствіемъ пили мы въ этотъ день за обдомъ здоровье капитана и съ какимъ рвеніемъ принялись вс вдругъ за сборы. А нкоторые веселые люди такъ даже отказывались лечь въ этотъ вечеръ въ постель, говоря, что не стоитъ спать находясь такъ близко къ берегу, но тмъ не мене они однако легли и проспали всю ночь очень крпкимъ сномъ. Быть такъ близко къ цли путешествія казалось намъ всмъ пріятнымъ сновидніемъ, отъ котораго мы боялись пробудиться.

Дружескій попутный втеръ подулъ на другой день сильне и корабль нашъ снова быстро понесся по роднымъ волнамъ. По временамъ намъ попадались англійскіе корабли, мы обгоняли ихъ и на всхъ парусахъ неслись къ дорогому берегу. Къ вечеру произошли непріятныя перемны въ погод, пошелъ мелкій дождь, который скоро перешелъ въ ливень, такъ что корабль нашъ, какъ призракъ сквозь тучу, медленно подвигался впередъ въ то время, какъ множество пылающихъ глазъ не сводилось съ будочки рулеваго, высматривавшаго Голигэдъ.

Наконецъ, раздался нетерпливо ожидаемый нами крикъ и въ ту же минуту сквозь туманъ блеснулъ яркій огонекъ, который опять скрылся и опять блеснулъ въ туманной дали. Когда онъ показывался, глаза всхъ на корабл загорались и блестли такъ же ярко, какъ и онъ самъ. Вс мы стояли на палуб, не спуская глазъ съ этого привтливаго огонька на Голигэд и хвалили его и за яркость, и за дружеское предувдомленіе. Затмъ, къ нашей всеобщей радости, показались и другіе огоньки маяковъ, и мы, прозжая ихъ одинъ за другимъ, постепенно оставляли ихъ за собой.

Пора уже было подать сигналъ выстрломъ изъ ружья, и едва усплъ разсяться дымъ отъ этого выстрла, какъ уже показалась маленькая лодочка, подъзжавшая къ нашему кораблю. Мы подобрали паруса, лодка подъхала и черезъ минуту съ головы до ногъ закутанный сторожъ уже стоялъ на палуб среди густой толпы пассажировъ нашего корабля, и я полагаю, что еслибъ въ эту минуту ему пришла фантазія попросить у кого-нибудь изъ насъ взаймы на неопредленный срокъ фунтовъ пятьдесятъ, то каждый съ радостію одолжилъ бы ихъ ему. Онъ привезъ съ собой листокъ какой-то англійской газеты, и мы вс съ жадностію бросились читать каждую строку этого клочка бумаги. Въ этотъ вечеръ вс мы спать легли очень поздно, а на слдующее утро поднялись очень рано.

Въ шесть часовъ утра уже вс мы толпились на палуб, чтобъ хать на берегъ, и съ восторженною нжностью не сводили радостныхъ взоровъ съ башенъ, крышъ и дыма Ливерпуля.

Въ восемь часовъ мы вс собрались уже въ город въ одной изъ городскихъ гостиницъ въ послдній разъ закусить и выпить всмъ вмст.

Это было въ послдній разъ, что вс члены нашего дружескаго кружка были на-лицо. Въ девять часовъ утра мы на прощаніе крпко пожали другъ другу руки и разстались быть-можетъ уже навсегда.

Вся мстность, которую мы прозжали по желзной дорог, казалась намъ однимъ великолпнымъ, сплошнымъ садомъ. Красота полей (какими маленькими казались они намъ!), загородки, деревья, хорошенькіе коттэджи, клумбы цвтовъ, старыя кладбища, старинные дома и каждый хороша знакомый предметъ — все слилось для насъ въ одно радостное впечатлніе возвращенія въ отчизну и ко всему, что въ ней дорого. Никакое перо не въ состояніи описать и никакой языкъ не въ состояніи выразить волновавшихъ насъ въ этотъ день чувствъ.

ГЛАВА XVII и ПОСЛДНЯЯ.
Заключительныя замтки.

Въ этой книг есть много мстъ, гд я съ трудомъ воздерживался отъ искушенія помучить читателя моими собственными выводами и заключеніями, предпочитая, чтобъ они сами на основаніи представляемыхъ мною фактовъ ршали дло по своимъ собственнымъ убжденіямъ. Съ самаго начала я задался мыслью вести съ собою читателей всюду, гд я только былъ самъ, и эту задачу, мн кажется, я выполнилъ добросовстно.

Но я надюсь, что мн простятъ, если объ общемъ характер американцевъ и ихъ общественномъ быт я пожелаю, прежде чмъ покончить съ этими очерками, въ нсколькихъ словахъ выразить свое собственное мнніе.

Отъ природы американцы откровенны, храбры, искренни, гостепріимны и радушны. Образованіе и воспитаніе, повидимому, еще боле увеличиваютъ ихъ природную теплоту сердца и пылкій энтузіазмъ, а обладаніе этими двумя послдними качествами, и въ удивительно высокой степени къ тому же, длаетъ образованнаго американца самымъ преданнымъ, самымъ великодушнымъ другомъ въ мір. Никакой націей не увлекался я такъ искренно, какъ американской, ни одинъ народъ не пріобрталъ такъ легко моего доврія и уваженія, какъ народъ американскій, и никогда и нигд не буду я въ состояніи въ полгода пріобрсть себ столькихъ дорогихъ сердцу друзей, какъ въ Америк.

Я полагаю, что эти качества врожденны у всхъ американцевъ, но необходимо сказать про нихъ одну великую истину, а именно, что вс упомянутыя качества постепенно начинаютъ исчезать и что существуютъ обстоятельства, которыя никоимъ образомъ не общаютъ и въ будущемъ ихъ возрожденія.

Существенная черта каждой націи — это гордость своими недостатками и умнье изъ преувеличенія этихъ самыхъ недостатковъ выводить достоинства. Огромный недостатокъ всего американскаго народа, составляющій плодотворный источникъ многихъ бдъ и золъ — это недовріе ко всему и всмъ. Тмъ не мене гражданинъ Америки гордится этимъ самымъ недовріемъ, даже и въ то время, когда онъ видитъ плохіе его результаты и часто, несмотря на свой здравый смыслъ, приводитъ это недовріе, какъ доказательство проницательности, остроты, догадливости и независимости своего народа.

‘Вы вводите,— говоритъ американцамъ иностранецъ,— горячность и недовріе во вс отправленія вашей общественной жизни. Устранивъ достойныхъ людей отъ вашихъ законодательныхъ собраній, вы допустили въ кандидаты при выборахъ цлый разрядъ людей, которые каждымъ своимъ дйствіемъ позорятъ и ваши законы, и выборъ вашего народа, и это самое обстоятельство сдлало васъ до того перемнчивыми, что непостоянство ваше даже вошло въ поговорку, ибо можно быть увреннымъ, что все, что вы сегодня превозносите, чему покланяетесь, будетъ завтра вами же сброшено съ высокаго пьедестала и разбито на мелкіе куски. Вы хорошо вознаграждаете деньгами благодтеля, или служителя общественнаго, но за то вы не довряете ему именно потому, что онъ же получилъ вознагражденіе за свои труды,— мало того, вы ищете доказать, что или вы были слишкомъ щедры въ признаніи его заслугъ, или же онъ слишкомъ нерадивъ въ исполненіи своихъ обязанностей. Начиная съ президента и по нисходящимъ степенямъ, каждый достигающій высокаго положенія въ вашей сред минуту своего возвышенія можетъ считать и началомъ своего паденія, ибо каждая клевета въ печати, написанная лживымъ перомъ какого-нибудь негодяя, даже направленная противъ благосостоянія общественной жизни, тотчасъ же возбуждаетъ ваши подозрнія и тотчасъ же заслуживаетъ ваше полное довріе. Вы относитесь недоврчиво къ малйшему слову похвалы, даже и заслуженной, но за то съ радостью хватаетесь за цлый ворохъ клеветъ и подозрній. Какъ вы думаете, хорошо ли это, способствуетъ ли такой образъ дйствія выработк возвышенныхъ характеровъ у лицъ управляющихъ и управляемыхъ?’

Отвтъ на такую рчь всегда одинъ и тотъ же: ‘Здсь свобода мысли. Каждый думаетъ самъ за себя и насъ не очень-таки легко провести. Вотъ почему народъ нашъ такъ подозрителенъ‘ (не недоврчивъ ли?).

Другая отличительная черта американцевъ — это страсть ко всякаго рода спекуляціямъ, которыя раззоряютъ честныхъ людей и благородныхъ общественныхъ дятелей, а плутовъ и мошенниковъ, стоющихъ одной только вислицы, обогащаютъ и даже даютъ имъ возможность поднимать голову и важничать, благодаря только тому, что эти выгодныя спекуляціи въ короткій срокъ успли сдлать больше для подрыва кредита и сокращенія общественныхъ доходовъ, чмъ могъ бы сдлать честный, хотя и смлый способъ веденія длъ въ теченіе цлаго столтія. Успхи достигнутые банкротствомъ или удачнымъ мошенничествомъ не клеймятся позоромъ по золотому правилу: ‘поступай съ другими такъ, какъ хочешь чтобъ и съ тобой поступали’, но разсматриваются лишь по степени извлеченной изъ нихъ выгоды. Я помню, что, прозжая по Миссисипи мимо злополучнаго Каиро, я сдлалъ замчаніе о дурныхъ послдствіяхъ такихъ крупныхъ обмановъ при ихъ обнаруживаніи, такъ какъ по-моему они подрываютъ довріе иностранцевъ и мшаютъ появленію новыхъ поселенцевъ. На это мн отвчали, что предпріятіе это оказалось весьма выгоднымъ, что оно выручило громадныя суммы денегъ, но главное его достоинство заключается въ томъ, что такъ какъ за границей вообще скоро забываютъ о случившемся, то американцы и могутъ свободно снова спекулировать тмъ же способомъ.

Сто разъ приходилось мн вести слдующій разговоръ:

— Неужели это не отвратительная вещь, что такой-то и такой-то пріобрлъ себ огромное состояніе самыми безчестными и непозволительными средствами и, несмотря на вс свои преступленія, терпимъ въ сред вашихъ гражданъ? Вдь онъ — общественная язва, не правда ли?

— Да, сэръ.

— Признанный лжецъ?

— Да, сэръ.

— Его вдь и били, и тузили, и награждали пощечинами?

— Да, сэръ.

— Онъ окончательно обезчещенъ, униженъ и вполн безнравствененъ?

— Да, сэръ.

— Такъ скажите же мн, во имя всего святаго, въ чемъ же состоятъ его заслуги и достоинства?

— Вотъ видите ли, сэръ, онъ уметъ выгодно вести предпріятія.

Точно такимъ же образомъ каждый дурной поступокъ объясняется національною страстью къ торговл, хотя и было бы смшно требовать отъ иностранцевъ, чтобъ они признавали американцевъ за народъ торговый. Страстью къ торговл объясняютъ здсь также причину страннаго обычая, господствующаго во всхъ городахъ, который состоитъ въ томъ, что семейные люди, не имя собственнаго угла, живутъ по гостиницамъ, а съ семьей своей только и видятся, что за общимъ столомъ. Въ этой же страсти къ торговл заключается причина медленнаго развитія американской литературы. ‘Мы народъ промышленный и намъ нтъ никакого дла до поэзіи’, а тмъ не мене мы говоримъ однако, что гордимся нашими поэтами, хотя въ то же время удовольствія, развлеченія, фантазія — все должно стушевываться передъ радостями, которыя доставляетъ полезная и выгодная торговля.

Эти три особенности поражаютъ иностранца на каждомъ шагу. Но гнусный ростъ Америки иметъ боле глубокія основанія, которыя коренятся въ его слишкомъ свободной пресс.

Пусть основываются въ Америк школы и на восток, и на запад, и на свер и на юг, пусть ученики тысячами учатся, учителя тысячами преподаютъ, университеты преуспваютъ, церкви размножаются, воздержность и знанія гигантскими шагами распространяются по всей стран, но пока американскія газеты будутъ въ томъ же, или близко къ тому же состоянію, въ которомъ он находятся теперь, нравственное улучшеніе въ этой стран немыслимо. Годъ отъ году оно должно двигаться все назадъ и назадъ, годъ отъ году чувство общественное должно падать все ниже и ниже, годъ отъ году сенатъ и конгрессъ должны все боле и боле терять значеніе въ глазахъ порядочныхъ людей и годъ отъ году память великихъ отцовъ революціи должна боле и боле подвергаться поруганію въ дурной жизни ихъ выродившихся дтей.

Въ числ множества журналовъ въ Соединенныхъ Штатахъ, разумется, существуютъ еще нкоторые, которые заслуживаютъ доврія и уваженія. Изъ личнаго знакомства съ редакторами послднихъ, людьми весьма образованными, я извлекъ для себя и удовольствіе, и пользу. Но имя такихъ людей — ‘Немногіе’, а имя всхъ остальныхъ — ‘Легіонъ’, и вліяніе людей благонамренныхъ безсильно противодйствовать смертельному яду, разливаемому массой людей испорченныхъ.

Среди высшаго класса американцевъ, людей обыкновенныхъ и образованныхъ, среди ученыхъ и юристовъ можетъ существовать лишь одно мнніе о порочномъ направленіи этихъ журналовъ. Иногда заводятся споры (я не скажу, чтобъ это было странно, такъ какъ естественно искать оправданій въ такомъ позор) о томъ, что вліяніе журналовъ не такъ сильно, какъ это представляется иностранцамъ. Пусть мн извинятъ, если я скажу, что нтъ оправданій въ этомъ довод и что каждое дйствіе, каждое обстоятельство прямо клонится къ противоположному заключенію.

Когда какой бы то ни было человкъ, находящійся въ какомъ бы то ни было положеніи, достигнетъ какого-нибудь общественнаго отличія въ Америк, не повергаясь ницъ и не преклоняя колнъ передъ журналистикой, этимъ чудовищемъ разврата, когда какое бы то ни было частное лицо будетъ свободно отъ ея же нападеній, когда общественное довріе не будетъ ею разрушаемо, когда будетъ ею обращено малйшее вниманіе на общественную благопристойность и честь, когда въ этой свободной стран каждому человку будетъ дарована свобода мысли и онъ осмлится думать и говорить самъ за себя, не признавая авторитетовъ, къ которымъ теперь онъ относится подобострастно и которые въ то же время онъ вполн презираетъ и ненавидитъ за ихъ подлость и коварство,— когда т, которые теперь всхъ сильне чувствуютъ этотъ позоръ, бросающій тнь на всю націю, и которые всхъ боле обнаруживаютъ его другъ передъ другомъ,— когда эти люди осмлятся наконецъ открыто, у всхъ на глазахъ, топтать журналистику ногами,— тогда только поврю я, что вліяніе журналовъ начинаетъ ослабвать и люди начинаютъ возвращаться къ своимъ человческимъ чувствамъ. Но пока пресса будетъ заглядывать въ каждый домъ, въ каждое распоряженіе служащихъ лицъ, начиная съ президента и включительно до послдняго почтальона, пока, съ сквернословіемъ и клеветой на устахъ, она будетъ составлять единственное чтеніе всей грамотной массы,— до тхъ поръ зло, ею вырабатываемое, будетъ распространяться и приносить вредные плоды по всей территоріи республики.

Если не представить (къ чему у меня нтъ ни охоты, ни времени) нсколькихъ выписокъ изъ различныхъ американскихъ журналовъ, то люди, привыкшіе руководствоваться англійскими журналами и не мене уважаемыми журналами континента, будутъ не въ состояніи понять во всей точности смыслъ ужаснаго положенія журналистики въ Америк. Но если кому-нибудь вздумается проврить мои слова, то пусть онъ обратится въ любой книжный магазинъ въ город Лондон, гд всегда для него найдется множество газетъ, прочитавъ которыя, онъ самъ будетъ въ состояніи составить себ ясное понятіе о направленіи американской журналистики.

Безъ сомннія, для всего американскаго народа было бы хорошо, еслибъ онъ поменьше былъ привязанъ къ реальному и побольше бы сочувствовалъ идеальному. Было бы не худо еслибъ онъ поболе поощрялъ развлеченіе и удовольствія и боле обширный культъ прекраснаго, хотя оно и не приноситъ никакой прямой пользы или выгоды. Но на это мн могутъ очень разумно замтить: ‘мы еще молодая страна’. Выраженіе это очень часто приводится въ оправданіе недостатковъ, которые положительно неизвинительны, такъ какъ на самомъ дл они суть лишь медленное развитіе тхъ же старыхъ недостатковъ, и я все-таки когда-нибудь да надюсь услыхать о какихъ-нибудь другихъ развлеченіяхъ въ Соединенныхъ Штатахъ кром газетъ.

Нтъ сомннія въ томъ, что народъ этотъ лишенъ всякаго юмора: американцы постоянно производили на меня впечатлніе самыхъ скучныхъ и самыхъ угрюмыхъ людей. Янки, или люди Новой-Англіи, безспорно имютъ перевсъ надъ жителями Соединенныхъ Штатовъ въ томъ, что касается извстной доли остроумія и понятливости.

Путешествуя по большимъ городамъ, какъ я ужь это замтилъ въ первыхъ главахъ этой книги, я встрчалъ все одинъ и тотъ же, безъ малйшей варіаціи, типъ людей, съ вчно скучающимъ, серьезнымъ, дловымъ видомъ, который имлъ на меня нестерпимо тяжелое и непріятное дйствіе. Эти видимые недостатки цлой націи на мой взглядъ можно отнести ко всеобщему матеріальному направленію страны, которое и есть та причина, по которой американцы презрительно относятся ко всему свтлому и хорошему въ жизни, какъ къ нестоющему никакого вниманія, и которое развиваетъ въ нихъ эту угрюмость, мрачность и грубые обычаи, господствующіе ршительно всюду. Нтъ сомннія въ томъ, что проницательный Вашингтонъ замтилъ склонность американцевъ къ такого рода направленію и длалъ все, что было въ его силахъ, чтобъ искоренить въ нихъ эту склонность и никакъ не дать ей развиться, но, къ несчастію, его труды не увнчались успхомъ.

Я не согласенъ со многими писателями относительно того, что множество всевозможныхъ сектъ въ Америк обязаны своимъ существованіемъ тому, что здсь никогда не было никакого опредленнаго вроисповданія, мн даже кажется, что характеръ этого народа таковъ, что еслибы даже и вздумали установить какое-нибудь опредленное вроисповданіе, то вс американцы единодушно отшатнулись бы отъ него именно потому, что оно установленное. Если и предположить существованіе такой церкви въ Америк, то я сомнваюсь въ возможности когда-либо собрать во-едино всхъ заблудшихъ овецъ ея стада, и именно вслдстіе того большаго количества сектъ, которыя существуютъ и у насъ, и вслдствіе того, что въ Америк я не нашелъ ни одного вроисповданія, обряды котораго были бы неизвстны въ Европ и даже у насъ въ Англіи. Всевозможные раскольники бгутъ сюда уже потому въ такомъ большомъ количеств, что Америка издавна была притономъ всхъ бглецовъ, а затмъ потому, что въ ней всегда найдется земля, которую можно купить, и основать цлые города и селенія въ такихъ мстностяхъ, гд человческая нога никогда еще и не ступала. Даже и шэкеры эмигрировали сюда изъ Англіи, страна наша не безъизвстна и мистеру Джозефу Смиту, апостолу мормонизма, а также и его ученикамъ. Въ Англіи видалъ я въ многолюдныхъ городахъ процессіи, которыя едва ли можно встртить и въ американскихъ раскольничьихъ поселеніяхъ, и я не думаю, чтобы примры суеврныхъ обмановъ съ одной стороны и суеврной вры съ другой брали свое начало именно въ Соединенныхъ Штатахъ.

Республиканскія учрежденія Америки, безъ сомннія, постоянно проповдуютъ народу о самоуваженіи и общемъ равенств, а потому путешественникамъ часто по невол приходится переносить присутствіе лицъ, которыхъ на родин они непремнно бы сторонились. Я никогда не претендовалъ на людей съ таковыми убжденіями, если они только не держались слишкомъ высокомрно, и могу сказать, что мн очень рдко, почти-что никогда не приходилось испытывать на себ ихъ грубыхъ или непристойныхъ выходокъ. Я былъ однажды свидтелемъ такой высокомрности, но случай этотъ только разсмшилъ и развеселилъ меня.

Въ одномъ город мн понадобилась пара сапогъ, такъ какъ кром достопамятныхъ сапогъ на пробковой подошв у меня не было другихъ, а эти были слишкомъ жарки для огненныхъ палубъ пароходовъ. Поэтому я послалъ къ одному сапожному мастеру любезную записку, въ которой говорилось, что онъ меня несказанно осчастливитъ, если сдлаетъ одолженіе и пожалуетъ ко мн. Онъ далъ мн милостивый отвтъ, а именно, что зайдетъ ко мн часовъ въ шесть этимъ вечеромъ.

Около этого времени я лежалъ на диван съ книгой и стаканомъ вина, вдругъ дверь отворилась, и джентльменъ лтъ тридцати съ небольшимъ, въ тугонакрахмаленномъ галстух, въ шляп и перчаткахъ, вошелъ въ комнату, онъ подошелъ къ зеркалу, поправилъ волосы, снялъ перчатки, медленно вытащилъ изъ самой глубины кармана своего сюртука мрку и лнивымъ голосомъ приказалъ мн растегнуть штрипки. Я повиновался, но взглянулъ съ удивленіемъ на его шляпу, которая все еще находилась у него на голов. Не знаю, потому ли, что я посмотрлъ на него, потому ли что было жарко, но онъ снялъ шляпу. Затмъ онъ услся противъ меня на стулъ, оперся обими руками на колни и, наклонившись очень низко впередъ, съ большимъ усиліемъ взялъ съ полу сапогъ англійской работы, во время всей этой процедуры онъ не переставалъ пріятно посвистывать. Онъ долго вертлъ сапогъ въ рукахъ, разсматривая его съ невыразимымъ презрніемъ, и спросилъ меня, желаю ли я, чтобъ онъ мн сдлалъ сапоги въ такомъ род? Я вжливо отвтилъ ему, что я желаю единственно того, чтобы сапоги были мн по ног, покойны и прочны, что вовсе не стою за ихъ фасонъ и что вполн полагаюсь на его вкусъ и умнье.

— Слдовательно, вы не особенно держитесь за эту выемку въ каблук?— сказалъ онъ.— Мы здсь длаемъ не такъ.

Я подтвердилъ только-что сказанное мною.

Онъ снова поглядлъ въ зеркало, подвинулся къ нему ближе, чтобы смахнуть соринку съ глаза и поправить свой галстухъ. Во все время я принужеенъ былъ сидть съ поднятой кверху ногой.

— Что же, скоро ли вы снимите мрку, сэръ?— спросилъ я.

— Сейчасъ,— отвтилъ онъ,— сидите смирно.

Я повиновался. Этимъ временемъ онъ смахнулъ безпокоившую его соринку, вынулъ портфель, снялъ съ меня мрку и записалъ необходимыя замчанія. Окончивъ это, онъ снова слъ противъ меня, взялъ опять съ полу сапогъ и принялся снова лниво разсматривать его.

— А это,— сказалъ онъ наконецъ,— лондонской работы сапогъ?

— Это лондонской работы сапогъ,— отвтилъ я.

Онъ погрузился надъ нимъ въ размышленіе, въ род гамлетовскихъ размышленій надъ черепомъ Йорика, затмъ, кивнувъ головой, какъ бы говоря: я сожалю учрежденія, которыя допускаютъ производство подобныхъ сапогъ,— всталъ, спряталъ свой карандашъ, замтки и бумаги, не переставая смотрться въ зеркало, надлъ шляпу, медленно натянулъ перчатки и, наконецъ, вышелъ изъ комнаты. Черезъ минуту посл того, какъ онъ ушелъ, дверь снова пріотворилась, и его шляпа и голова снова показались. Онъ оглядлъ всю комнату, еще разъ взглянулъ на лежащій на полу сапогъ и затмъ, подумавъ съ минуту, сказалъ:

— Ну, добраго вечера, сэръ.

— Добраго вечера, сэръ,— отвтилъ я, и этимъ свиданье наше окончилось.

Еще желаю я сказать лишь нсколько словъ относительно состоянія здоровья въ Америк.

Въ такой обширной стран, гд цлые милліоны десятинъ земли еще не заселены и не расчищены, гд такъ много большихъ ркъ и такое обиліе совершенно различныхъ климатовъ, не можетъ не быть большаго количества болзней въ извстныя времена года. Но поговоривъ со многими американскими медиками, я осмливаюсь сказать, что я — не единственный человкъ, держащійся того мннія, что можно бы было избгнуть многихъ болзней, еслибы были приняты необходимыя для этого мры. Во-первыхъ, было бы необходимо соблюдать большую чистоплотность, затмъ одна изъ причинъ болзни заключается въ сидячей жизни и въ потребленіи въ то же время раза по три въ день большаго количества животной пищи. Женщинамъ слдуетъ поблагоразумне одваться и точно также какъ и мужчинамъ длать поболе полезнаго движенія. Затмъ съ гигіенической точки зрнія слдуетъ главнымъ образомъ во всхъ городахъ, селеніяхъ и учрежденіяхъ Америки обращать вниманіе на вентиляцію и очищеніе нечистотъ. Нтъ ни одного мстечка въ Америк, властямъ котораго не мшало бы на пользу всей стран усердно изучить ‘Отчетъ мистера Содуикка о санитарномъ состояніи нашихъ рабочихъ классовъ’.

——

Теперь я заканчиваю мое произведеніе и по нкоторымъ даннымъ, по возвращеніи моемъ въ Англію, я не имю основанія предполагать, чтобъ оно было благосклонно принято въ Америк, но я вовсе и не думалъ о томъ, чтобы польстить американцамъ или заслужить рукоплесканія съ ихъ стороны, а писалъ сущую правду, то-есть на основаніи моихъ собственныхъ впечатлній я описывалъ ихъ именно такъ, какъ они мн представляются.

Съ меня совершенно достаточно знать, что книга эта не лишитъ меня тхъ друзей, которыхъ я имю по ту сторону Атлантическаго океана, что же касается до остальной публики, то я вполн предоставляю ей имть какое угодно мнніе о моей книг,— мн это ршительно все равно..

Я не заботился о томъ, какъ будетъ принято мое сочиненіе, и вовсе не имлъ въ виду мнніе общественное, когда писалъ его, ибо въ обоихъ этихъ случаяхъ я выразилъ бы слишкомъ мало признательности, сравнительно съ тмъ, что я чувствую, тмъ изъ моихъ читателей, которые уже не разъ такъ благосклонно и снисходительно относились къ моимъ прежнимъ произведеніямъ.

КОНЕЦЪ.

‘Русская Мысль’, NoNo 1—5, 1882

OCR Бычков М. Н.

I.Отъздъ.

II.Перездъ.

III.Бостонъ.

IV.Ловель.Желзная дорога и фабрика.

V.Отъ Ворсестера до Нью-Йорка.Ворсестеръ.— Рка Коннектикутъ.— Гартфордъ.— Нью-Гавенъ.— До Нью-Йорка.

VI.Нью-Йоркъ.

VІ.Филадельфія.— Одиночная тюрьма.

VIII.Вашингтонъ.— Законодательная власть и домъ президента.

X.До Питсбёрга.Дальнйшій разсказъ о барк, ея хозяйств и пассажирахъ.— Путешествіе въ Питсбёргъ чрезъ Аллеганскія горы.— Питсбёргъ.

XI.До Цинцинати.Отъ Питсбёрга до Цинцинати на западномъ пароход ‘Цинцинати’.

XII.До С.-Луи.Отъ Цинцинати до Луизвиля опять на западномъ пароход.— Отъ Луизвиля до С.-Луи также на западномъ пароход.— С.-Луи.

XIII.Прерія.Прогулка по Зеркальной преріи и возвращеніе назадъ.

ГЛАВА XV.Отъ Канады до Соединенныхъ Штатовъ.Въ Канад.— Торонто, Кингстонъ, Монреаль, Квебекъ, С.-Джонъ.— Опять въ Соединенныхъ Штатахъ.— Лебанонъ.

ГЛАВА XVI.Возвращеніе на родину.

ГЛАВА XVII и ПОСЛДНЯЯ.Заключительныя замтки.

Читайте также:

I.
Отъздъ.

II.
Перездъ.

III.
Бостонъ.

IV.
Ловель.
Желзная дорога и фабрика.

V.
Отъ Ворсестера до Нью-Йорка.
Ворсестеръ.— Рка Коннектикутъ.— Гартфордъ.— Нью-Гавенъ.— До Нью-Йорка.

VI.
Нью-Йоркъ.

VІ.
Филадельфія.— Одиночная тюрьма.

VIII.
Вашингтонъ.— Законодательная власть и домъ президента.

X.
До Питсбёрга.
Дальнйшій разсказъ о барк, ея хозяйств и пассажирахъ.— Путешествіе въ Питсбёргъ чрезъ Аллеганскія горы.— Питсбёргъ.

XI.
До Цинцинати.
Отъ Питсбёрга до Цинцинати на западномъ пароход ‘Цинцинати’.

XII.
До С.-Луи.
Отъ Цинцинати до Луизвиля опять на западномъ пароход.— Отъ Луизвиля до С.-Луи также на западномъ пароход.— С.-Луи.

XIII.
Прерія.
Прогулка по Зеркальной преріи и возвращеніе назадъ.

ГЛАВА XV.
Отъ Канады до Соединенныхъ Штатовъ.
Въ Канад.— Торонто, Кингстонъ, Монреаль, Квебекъ, С.-Джонъ.— Опять въ Соединенныхъ Штатахъ.— Лебанонъ.

ГЛАВА XVI.
Возвращеніе на родину.

ГЛАВА XVII и ПОСЛДНЯЯ.
Заключительныя замтки.