Алиса в стране чудес, Кэрролл Льюис, Год: 1865

Время на прочтение: 17 минут(ы)

0x01 graphic

LEWIS CARROLL

АЛИСА в СТРАНЕ ЧУДЕС

ПЕРЕРАБОТАЛ ДЛЯ РУССКИX ДЕТЕЙ
А. Д’АКТИЛЬ

ИЗДАТЕЛЬСТВО Л. Д. ФРЕНКЕЛЬ
МОСКВА — ПЕТРОГРАД
1923

Под знойным солнцем мы плывем
Лениво в челноке.
Две пары детских рук гребут,
Влача весло в песке.
А третья, завладев рулем,
Нас кружит по реке.
Ах, эти Трое! В зной такой
Потребовать рассказ!
Для сказок — полдень на реке
Не место и не час.
Но против бойких голосков
Бессилен робкий глас!
Приказ от Первой — начинать
Скорей, без лишних Фраз!
Второй желательно, чтоб был
‘Бессмысленней’ рассказ!
А Третья может перебить
В минуту десять раз!
И вот следят они втроем,
Смешно разинув рты,
Как бродит по Стране Чудес
Дитя моей Мечты,
Как запросто болтают с ней
То Зайцы, то Коты.
А только станет потухать
Фантазии костер,
И скажешь, утомясь плести
Живой и пестрый вздор:
— Конец потом… — Уже потом!—
Кричит веселый хор.
И вновь — разинутые рты,
В глазах — восторг немой…
Так вырос, за главой глава,
Рассказ чудесный мой.
И вот — веселый экипаж —
Плывем назад, домой.
Алиса! Сказку, детских дней,
Невинный плод Мечты —
В далеком уголке души
Храни ревниво ты,
Как пилигрим хранит давно
Засохшие цветы!

В СТРАНЕ ЧУДЕС

0x01 graphic

ГЛАВА 1.
Кроличья нора.

Алисе уже порядком надоело сидеть со старшей сестрой на берегу и ничего не делать. Раз или два она заглянула в книжку которую читала сестра, но там не было ни картинок, ни разговоров.
— А какой смысл в книжке,— решила Алиса,— раз нет разговоров и картинок!
И вот она стала соображать (довольно, впрочем, медленно, потому что жара сделала ее сонной и глупой), стоит ей или не стоит плести венок из маргариток, как вдруг Белый Кролик с розовыми глазами пробежал очень близко от нее.
Б этом не было ничего очень уж замечательного. Алисе даже не показалось очень странным и то, что Кролик пробормотал себе под нос:
— Ай-яй-яй! Ай-яй-яй! Я здорово запоздаю!
Но когда Кролик вынул часы из жилетного кармана, посмотрел на них и ускорил шаги, Алиса вскочила на ноги. В самом деле, ей еще ни разу не приходилось видеть кролика с жилетным карманом и с часами, которые можно было бы вынуть оттуда! Сгорая от любопытства, она бросилась через поле вдогонку Кролику и настигла его в тот момент, когда он нырнул в широкую нору под изгородью.
В следующую секунду Алиса нырнула туда же, совсем не думая о том, как она выберется обратно.
Кроличья нора шла некоторое время прямо — на манер тоннеля — а затем обрывалась неожиданно вниз. И прежде чем Алиса успела подумать о том, чтобы остановиться, она уже летела вниз широкого и глубокого колодца.
Либо колодец этот был очень уж глубок, либо она падала чрезвычайно медленно, но у Алисы оказалось достаточно времени, чтобы осмотреться и предаться размышлениям.
Сначала она попробовала взглянуть вниз и определить, куда она летит — но было слишком темно, чтобы что-нибудь видеть. Потом она осмотрелась по сторонам колодца и заметила, что они состояли из рядов книжных и посудных полок. Там и сям на колышках висели картины и карты.
Она сняла банку с одной из полок, когда поравнялась с ней. На банке была этикетка: ‘Апельсинное Варенье’, но к ее великому разочарованию банка оказалась пустой. Алиса не хотела бросить банку из боязни убить кого-нибудь внизу и ухитрилась поставить ее на одну из полок, пока летела мимо.
— Ну,— подумала Алиса,— после такого падения мне будет казаться пустяками слететь с лестницы! Какой храброй станут считать меня теперь все домашние! Да что! Я не пикну теперь даже в том случае, если свалюсь с крыши дома.
(Последнее утверждение было весьма похоже на правду!)
Вниз, вниз, вниз…
Может быть, падение никогда не кончится?
— Интересно, на сколько верст вниз я уже успела упасть? — сказала Алиса вслух. — Должно-быть, я где-нибудь около центра земли. Позвольте: до него, кажется, четыре тысячи верст…
(Видите-ли: Алиса вынесла много подобных сведений из своих занятий в классе. И хотя настоящее, место и время нельзя было назвать очень удачными для обнаруживания своих познаний, так-как ее некому было слушать, однако, налицо был удобный случай повторить пройденное).
— Да, это приблизительно верное расстояние — но в таком случае хотела бы я знать, на какой широте и долготе я нахожусь?
(Алиса не имела ни малейшего понятия о том, что такое долгота или широта, но ей было приятно произносить такие звучные серьезные слова).
И вот она начала снова:
— Любопытно, не упаду ли я вообще сквозь землю? Как смешно будет очутиться между людьми, ходящими головами вниз. Кажется, они называются ‘антипатиями’.
(На этот раз она была, пожалуй, даже рада, что ее никто не слышит, потому-что слово звучало несовсем правильно).
— Но мне придется спросить, как называется их страна. ‘Простите, сударыня, это Новая Зеландия или Австралия?’
(И она попробовала сделать книксен, говоря это. Вообразите, делать книксены, пока падаешь! Вы бы сумели это, как по вашему?)
— А за какую невежественную девочку они меня примут! Нет, спрашивать положительно не годится! Может-быть, я увижу где-нибудь надпись?
Вниз, вниз, вниз…
Так-как больше делать было нечего, Алиса снова принялась за разговоры.
— Дина сегодня вечером будет здорово скучать без меня, я думаю. (Диной звали кошку). Надеюсь, наши вспомнят о молоке для нее, когда сядут нить чай. Дина, дорогая моя, я хотела бы, чтобы ты была здесь со мной! Боюсь, в воздухе не водится мышей, но ты могла бы поймать летучую мышь, а это, знаешь, почти одно и то-же. Впрочем, едят ли кошки летучих мышей? Птиц-то они едят — а вот как насчет других летающих созданий? Например, мошек?
И так-как к этому времени на Алису напала дремота, то она стала повторять сонным голосом:
— Едят-ли кошки мошек? Едят-ли кошки мошек?
А иногда:
— Едят-ли мошки кошек?
Потому-что, вы сами понимаете, раз она не могла ответить ни на тот, ни на другой вопрос, было совершенно все равно, какой из них ни задать.
Алиса начала понемножку засыпать, но только что ей стало сниться, что она гуляет рука-об-руку с Диной и самым серьезным образом говорит ей:
— Ну-с, Дина, сознайся: ты когда-нибудь ела мошек?—
как внезапно: бух! бух! бух!, она почувствовала под собой кучу валежника и сухих листьев — и падение кончилось.
Алиса нисколько не ушиблась и в ту же секунду вскочила на ноги. Она взглянула наверх — но там зияла черная дыра. Перед ней же расстилался узкий проход и спешащий вдоль него Белый Кролик был еще в виду. Нельзя было терять ни минуты. Алиса, как ветер, помчалась вдогонку и приблизилась настолько, что могла слышать, как Белый Кролик пробормотал, сворачивая за угол:
— Ах, мои ушки-на-макушке! Делается здорово поздно!
Она почти настигала его, но когда повернула за угол—Кролика уже нигде не было видно. Алиса очутилась в длинном низком зале, освещенном рядом свисающих с потолка ламп.
В зале было множество дверей, но все они были замкнуты. Алиса обошла его и перепробовала, не пропустив ни одной, все двери. Затем она печально вернулась на середину зала, размышляя, когда и каким образом она отсюда выйдет.
Внезапно ей попался на глаза маленький трехногий столик, сделанный целиком из толстого стекла. На нем не лежало ничего, кроме крошечного золотого ключика. Первой мыслью Алисы было, что он подойдет к одной из дверей зала. Но увы! или замочные скважины были слишком велики или ключ был слишком мал. Как бы там ни было, им нельзя было открыть ни одной двери.
Но вдруг, обходя зал во второй раз, Алиса наткнулась на низенькую занавеску, которой она в первый раз не заметила и за которой была маленькая дверца — так вершков шести в вышину. Она попробовала золотой ключик, и к ее величайшему восторгу он подошел!
Алиса отомкнула дверь и нашла, что она вела в небольшой проход, не многим шире крысиной норы. Став на колени и заглянув туда, она увидела садик — самый хорошенький из всех, которые ей когда-либо приходилось видеть.
Как мучительно ей хотелось выбраться из темного зала и побродить между яркими цветочными клумбами и навевающими прохладу фонтанами! Но она не могла просунуть в дверь даже головы.
— А если бы моя голова и прошли, туда,— подумала бедная Алиса,— она была бы совершенно беспомощна, не имея плеч, Ах, как бы мне хотелось складываться на манер подзорной грубы! Мне кажется, я смогла бы, если бы только знала, как начать.
(Потому-что, видите-ли, за последнее время случилось столько из ряду вон выходящих событий, что Алисе почти ни что не казалось теперь невозможным),
Было бесполезно стоять дольше и ждать чего-то около маленькой дверцы. Алиса вернулась снова к столу, надеясь найти на нем другой ключ или, по крайней мере, книжку с правилами для складывания себя на манер подзорной трубы. На этот раз она нашла на столике небольшую бутылочку (‘Которой, во всяком случае, не было здесь раньше!’ сказала Алиса), с привязанной к горлышку бумажкой. На бумажке стояли красиво отпечатанные крупными буквами слова: ‘Выпей меня’.
Это очень просто — сказать: выпей меня. Но мудрая маленькая Алиса вовсе не собиралась исполнить этот совет опрометчиво.
— Нет, я сначала посмотрю,— сказала она,— не написано ли здесь: ‘яд’…
Потому что она прочла не мало рассказов о детях, которые сгорели, или были съедены дикими зверями, или с которыми приключились другие неприятности — только потому, что они никак не хотели запомнить простых правил, даваемых людьми, желавшими им добра. Например, что раскаленные добела щипцы произведут ожог, если держать их очень долго, или, если порезать палец очень глубоко, из него наверное пойдет кровь. И сама она никогда не забывала, что если отпить из бутылки с пометкой ‘яд’, это рано или поздно отразится на вашем пищеварении.
Как бы там ни было, на этой бутылочке не было написано ‘яд’, так что Алиса решилась попробовать содержимое. Найдя его очень вкусным (оно имело, в действительности, смешанный вкус: вишневого пирога, сладкой сои, ананаса, молодой индейки, сливочной карамели и поджаренного хлеба), она вскоре покончила с ним.
— Какое странное ощущение!— сказала Алиса.— Я должно быть складываюсь, как подзорная труба!
И так оно и было на самом деле! Она уже достигла к этому времени, десяти вершков роста. Яйцо Алисы просияло от мысли, что такой рост позволит ей проникнуть через маленькую дверцу в тот очаровательный сад. Сначала, впрочем, она подождала несколько минут, чтобы выяснить, не будет ли она уменшаться далее — ей было не много не но себе при мысли об этом!
— Потому-что это может кончиться тем,— сказала себе Алиса,— что я изойду совсем, как свечка. Любопытно, на что я тогда буду похожа?
И она попробовала представить себе, на что бывает похоже пламя свечи после того, как свеча задута. Потому-что, насколько она помнила, ей этого ни разу не приходилось видеть.
Немного спустя, видя, что больше ничего не случается, она решила сразу же проникнуть в сад — но, ах, бедная Алиса! Когда она достигла двери, она убедилась, что забыла на столе золотой ключик, а когда она вернулась за ним к столу, она увидела, что никак не сможет его достать.
Алиса совершенно ясно различала его сквозь стекло и сделала все, что могла, чтобы взобраться наверх по одной из ножек, но ножка оказалась слишком скользкой.
И вот несчастное дитя, выбившись из сил от этих попыток, село на землю и расплакалось.
— Довольно, слезы ничему не помогут!— оборвала сама себя Алиса, пожалуй, даже слишком резко.— Советую тебе оставить это сию же минуту!
Алиса очень часто давала себе хорошие советы, хотя очень редко им следовала. Иногда она бранила себя так горячо, что у ней на глазах от жалости к себе навертывались слезы. А однажды она попробовала нарвать себе уши за то, что сплутовала во время партии в крокет, которую играла сама против себя же — потому что этому удивительному ребенку страшно нравилось представлять из себя двух лиц!
— Но нет никакого смысла теперь,— подумала, бедная Алиса,— пытаться представить из себя двух лиц. Чего там! От меня осталось столько, что даже одно приличное лицо едва-ли получится!
Вскоре ее взгляд упал на маленький стеклянный ящичек, лежавший под столом. Она раскрыла его и нашла там крохотный пряник, на котором было написано очаровательной прописью: ‘Съешь меня’.
— Что-ж, я съем,— сказала Алиса,— и если я от этого выросту, я достану ключ, а если я еще уменьшусь, я проползу под дверью. Так-что и в том и в другом случае я попаду в сад — и мне все равно, что бы ни случилось!
Она откусила маленький кусочек, не без волнения думая:
— Расту или уменьшаюсь? Расту или уменьшаюсь?
При этом она держала руку у себя на темени, чтобы определить, в какую сторону изменится ее рост, и была страшно удивлена, найдя, что остается без изменения.
Собственно говоря, последнее вообще случается с людьми, которые едят пряники. Но с Алисой произошло уже столько выходящих из ряда вон вещей, что ей казалось чрезвычайно скучным и даже глупым, когда все шло обычным порядком.
Так-что она принялась за пряник, как следует, и скоро покончила с ним.

0x01 graphic

ГЛАВА II.
Пруд из слез.

— Все приключательнее и приключательнее!— вскричала Алиса. Она была так удивлена, что на мгновение даже забыла, как надо выражаться правильно.— Теперь я раздвигаюсь, как самая большая в мире подзорная труба. До-свидания, ноги! (Потому-что, когда она взглянула вниз на ноги, их почти не было видно — так далеко они отстояли!) Ах, мои бедные ножки, хотела бы я знать, кто будет надевать теперь на вас чулки и ботинки? Я, конечно, уже не смогу. Я буду слишком далеко, чтобы заботиться о вас — вы должны устраиваться как-нибудь сами. Но я должна быть ласковой с ними,— сообразила Алиса,— иначе они не захотят идти туда, куда мне будет нужно. Вот что: я буду дарить им по паре башмаков каждое Рождество! й она стала строить планы, как это будет.
— Их придется посылать с посыльным,— подумала она.— Ах, как это будет смешно — дарить собственным ногам подарки! И как смешно будет выглядеть адрес:
Ее Высокоблагородию
Алисиной Правой Ноге.
Половичек, близ Камина
(с приветом от Алисы).
— Батюшки, какой вздор я горожу!
Как раз в эту минуту ее голова ударилась о потолок зала. Теперь ее рост был больше сажени, так-что она сразу же схватила золотой ключик и поспешила к двери в сад.
Бедная Алиса! Все, что ей оставалось делать, это лечь на бок и одним глазком смотреть через раскрытую дверцу в сад. Попасть туда было теперь безнадежнее, чем когда-либо. Она села и снова ударилась в слезы.
— Тебе должно быть стыдно!— сказала вдруг сама себе Алиса.— Такая большая девочка, как ты (Она могла с полным правом говорить это!) и так разнюнилась! Перестань сейчас-же, слышишь?
Но тем не менее, она продолжала плакать, проливая ведра слез, пока кругом не образовался огромный пруд, вершков восьми глубины, заливший добрую половину зала.

0x01 graphic

Немного спустя, она услышала отдаленный топот ног и поспешно вытерла глаза, чтобы увидеть, кто это приближается. То был возвращавшийся Белый Кролик, великолепно одетый, о парой лайковых перчаток в одной руке и громадным веером в другой. Он бежал рысцой, страшно торопясь, и бормотал себе под нос на ходу:
— Ах, герцогиня, герцогиня! Она озвереет, если я задержу ее!
Алиса дошла до такой степени отчаяния, что была готова просить помощи у кого угодно. Поэтому, как только Кролик приблизился, она начала негромким, боязливым голосом:
— Пожалуйста, господни Кро…
Кролик дико вздрогнул, выпустил из рук перчатки и веер и стал со всех ног улепетывать обратно.
Алиса подняла веер и перчатки и, так как в зале было страшно душно, стала обмахиваться, в то же время говоря:
— Как все сегодня необыкновенно! А вчера еще все шло обычным чередом. Интересно, не переменилась ли я за ночь? Посмотрим: была ли я тою же, когда встала сегодня утром? Мне как будто кажется, что я с самого начала чувствовала себя немного иначе. Но если я не я, тогда вопрос: кто же я такая? Ах, это не легкая загадка!
И Алиса стала перечислять в уме всех знакомых детей одного с нею возраста, чтобы определить — не стала ли она кем-нибудь из них.
— Я уверена, что я не Мурочка,— сказала она,— потому что у ней такие длинные локоны, а мои волосы ни капелечки не вьются. И наверное я не Таточка, потому что я знаю всяческие вещи, а она — о! она почти ничего не знает! Кроме того, она — она, а я — я, и — ах, как все это страшно загадочно! Интересно, знаю ли я еще все то, что раньше знала. Посмотрим: четырежды пять — двенадцать, а четырежды шесть — тринадцать, а четырежды семь… нет, так я никогда не доберусь до двадцати! А впрочем, таблица умножения ровно ничего не значит. Попробуем географию. Лондон столица Парижа, а Париж столица Рима, а Рим… нет, это наверное все неправильно! Должно быть, я превратилась в Таточку. Попробую прочитать ‘Птичку божию’…
И скрестив на переднике руки, как будто бы она отвечала урок, Алиса стала декламировать. Но ее голос звучал хрипло и необычно, а слова выходили совсем не такие, как всегда:
Птичка божия не знает
Никаких веселых игр,
Ей навстречу выбегает
Из своей берлоги тигр.
Учит птичку в жмурки, в прятки,
В каравай и в хоровод,
И кусочек шоколадки
Напоследок ей дает.
— Я уверена, что это совсем, совсем неправильные слова,— сказала бедная Алиса, и ее глаза снова наполнились слезами. — Я, очевидно, все-таки превратилась в Таточку, и мне придется переехать в ее противную квартиру, и не иметь почти никаких игрушек, и учить такое множество скучных уроков! Нет, я решила: если я — Таточка, то я останусь здесь. Пусть они сколько угодно заглядывают вниз и говорят: ‘Выходи назад, душечка!’. Я только выгляну и спрошу: ‘В таком случае, кто я? Скажите мне сначала, и тогда, если мне понравится быть этой девочкой, я выйду, а если нет, я останусь здесь до тех пор, пока не превращусь в кого-нибудь другого…’ Но — ах, батюшки!— вскричала Алиса с новым потоком слез,— я уж хотела бы, чтобы они действительно заглянули вниз! Я так страшно устала быть здесь все одна и одна!
Говоря так, Алиса случайно взглянула на свои руки и огорчилась, увидев, что за жалобами она незаметно надела одну из крохотных белых лайковых перчаток, оброненных Кроликом.
— Как это могло случиться?— подумала она.— Должно быть, я снова уменьшаюсь в росте.
Алиса встала, подошла к столу, чтобы судить о своей высоте по сравнению с ним, и увидела, что она сейчас приблизительно с аршин ростом, но продолжает очень быстро уменьшаться. Вскоре она убедилась, что причиной этого был веер, который она все еще держала в руках, и поспешно выпустила его из рук — как раз во-время, чтобы не исчезнуть вовсе!
— Я буквально висела на волоске!— воскликнула Алиса, не мало перепуганная неожиданной переменой в росте, но довольная тем, что избежала полного исчезновения,— а теперь в сад!
И она бросилась со всех ног к маленькой дверце. Но — увы! — дверца была опять заперта на ключ, а ключ снова лежал на стеклянном столике.
— И мое положение хуже, чем раньше!— подумало бедное дитя,— потому что я никогда еще не была такой крохотной, никогда! й я заявляю, что это очень плохо — я это заявляю…
При этих словах, ее нога поскользнулась и в следующую секунду — бух! она ушла по самый подбородок в соленую воду.
Ее первою мыслью было, что она каким-то образом упала в море.
— В таком случае, я смогу попасть домой по железной дороге!— сказала она себе.
Дело в том, что одно лето Алиса провела с родителями на морском курорте. О той поры у ней осталось впечатление, что везде, где есть море, можно найти ряд купальных будок, кучки детей, роющихся в песке деревянными лопаточками, длинную улицу гостиниц и за всем этим — железнодорожную станцию.
Однако, Алиса вскоре же убедилась, что попала не в море, а в пруд из слез, которые сама же наплакала, когда была в сажень слишком ростом.
— Ах, если бы я не плакала так много!— сказала Алиса, плавая взад и вперед.— Я буду теперь наказана за это тем, что утону в собственных слезах. Вот будет странная штука! Впрочем, сегодня все странно…
В этот момент она услышала, что кто-то плещется неподалеку, и подплыла ближе, чтобы выяснить, кто это такой. Первой ее мыслью было, что это морж или гиппопотам. Но вспомнив, как мала она сама, она сообразила,, что эго только Мышь, попавшая в пруд так же случайно.
— Есть ли какой-нибудь смысл,— подумала Алиса,— заговорить с этой мышью? Здесь внизу все так необыкновенно, что я думаю, скорей всего она умеет говорить. Во всяком случае, попытка не пытка.
И она начала:
— О, Мышь! Не знаешь ли ты, как выбраться из этого пруда? Я очень устала от плавания, о, Мышь!
(Алиса полагала, что это и есть правильный способ обращения к мышам. Правда, она его еще ни разу не пробовала, но она прекрасно помнила, что видела в латинской грамматике старшего брата: именительный — мышь, родительный — мыши, дательный — мыши, винительный — мышь, творительный — мышью, звательный — о, мышь!)
Мышь поглядела на Алису несколько испытующе и, казалось, подмигнула одним из своих маленьких глаз, но ничего не сказала.
— Может быть, она не понимает по-русски?— подумала Алиса.— Может быть, это французская мышь, пришедшая вместе с Наполеоном?
(Потому-что при всем своем знании истории Алиса не имела представления о том, когда какое событие случилось.)
И она начала снова:— O est ma chatte?— фразу, стоявшую первой в ее французском учебнике.
Мышь сделала судорожный прыжок из воды и задрожала с головы до пят от ужаса.
— Ах, извините, пожалуйста!— воскликнула поспешно Алиса, боясь, что она затронула больное место бедного зверька.— Я совсем забыла, что вы не любите кошек!
— Не люблю кошек!— вскричала Мышь резким взволнованным голосом.— А ты любила бы кошек, если бы была мной?
— Как вам сказать? Пожалуй, нет,— ответила успокоительно Алиса,— не сердитесь на меня, пожалуйста! А все-таки, мне хотелось бы показать вам нашу кошку Дину: мне кажется, вы примирились бы с кошками, еслиб только увидели ее. Она такое милое спокойное создание,— продолжала Алиса, лениво плавая по пруду,— и она так мило сидит, мурлыча, около камина, облизывая лапки и умываясь, и ее так приятно гладить, и она такой молодец в ловле мышей, и… ах, пожалуйста, простите!— снова вскричала Алиса, потому что на этот раз Мышь вся забилась от ужаса, и Алиса была уверена, что глубоко ее оскорбила. — Мы больше не будем говорить о ней, если вам не хочется!
— ‘Мы’, скажите, пожалуйста!— воскликнула Мышь, дрожа от головы до кончика хвоста.— Как будто я стану разговаривать на эту тему! Наша семья всегда ненавидела кошек: гадкие, низкие, противные созданья! Я не могу даже слышать их имени!
— Я больше не буду!— сказала Алиса, торопясь переменить тему разговора.— А вы… а вы… а собаки вам нравятся?
Мышь ничего не ответила на это, и Алиса быстро заговорила:
— Около нашего дома вертится всегда такой хорошенький песик — как бы я хотела вам показать его! Маленький светлоглазый терьерчик, понимаете… Он всегда приносит то, что вы бросите, и он служит, когда хочет есть, и всякие другие штуки — я не вспомню и половины их. Он принадлежит одному человеку, понимаете, и человек этот говорит, что он так полезен, что он его ни за какие деньги не продаст! Человек этот говорит, что он душит крыс и… ай, батюшки!— вскричала горестно Алиса,— боюсь, что я снова ее обидела!
Потому-что Мышь уплывала от нее изо всей силы, производя даже волнение в пруду.
Алиса нежно позвала ее:
— Мышка, милая! Вернитесь ко мне, и мы больше не будем говорить ни о кошках, ни о собаках, раз вы их не любите.
Когда Мышь услышала это, она повернула и медленно поплыла обратно. Ее мордочка была бледной (от гнева, решила Алиса), и она сказала низким дрожащим голосом:
— Доберемся до берега, и я расскажу тебе свою историю — тогда ты поймешь, почему я ненавижу собак и кошек!
Искать берега — давно было пора, потому-что к этому времени пруд наполнился птицами и животными, нападавшими сверху: тут были и утка, и попугай, и пеликан, и орленок, и много других курьезных созданий.
Алиса предводительствовала, и вся компания поплыла за ней к берегу.

0x01 graphic

ГЛАВА III.
Марафонский бег и история с концом.

Все собравшиеся на берегу действительно представляли из себя курьезную компанию — птицы с намокшими перьями, животные с прилипшей шерстью, те и другие — мокрые, раздраженные, дрожащие от холода.
Первым вопросом, разумеется, было: как быстрее всего обсушиться. Они держали но этому поводу совет, и несколько минут спустя Алиса разговаривала с ними так запросто, как будто знала их всю свою жизнь.
В самом деле, у ней разгорелся столь жаркий спор с Пеликаном, что он в конце концов насупился и стал повторять только: ‘Я старше, чем ты, и должен знать лучше’,— а с этим Алиса никак не хотела согласиться, не выяснив предварительно, сколько ему лет. Впрочем, так-как Пеликан решительно отказался сообщить свой возраст, этим вопрос и кончился.
Наконец, Мышь, казавшаяся среди собравшихся особой с весом, заявила:
— Сядьте и слушайте. Я скоро высушу вас всех.
Все тут же расселись широким кольцом, причем Мышь поместилась в центре. Алиса не спускала с нее глаз, так-как была уверена, что простудится, если не высохнет немедленно.
— Гм!— произнесла Мышь с чрезвычайно важным видом. — Все готовы? Вот самая сухая из всех известных мне вещей. Тише вы там, пожалуйста! ‘Киевский великокняжеский стол был жертвою постоянных междоусобий, возникавших вследствие того, что родовые понятия князей не соответствовали правильному государственному порядку. Не умея выработать правильного наследования власти и помирить притязания разных ветвей многолюдного княжеского рода’…
— Уф!— произнес, содрогаясь, Пеликан.
— Прошу прощения!— сказала Мышь, нахмурившись, но чрезвычайно вежливо. — Вы изволили что-то сказать?
— Только не я!— поспешно возразил Пеликан.
— Мне казалось, это были вы,— сказала Мышь. — Я продолжаю. — ‘Не умея выработать правильного наследования власти и помирить притязания разных ветвей многолюдного княжеского рода, князья для решения своих споров очень легко обращались К оружию и начинали междоусобия. Но Владимир Мономах, который нашел это гибельным’…
— Нашел что?— спросила Утка,
— Нашел это,— ответила Мышь довольно резко.— Вы, конечно, знаете, что значит ‘это?’
— Я знаю, что значит ‘это’, когда я нахожу что-либо,— сказала Утка,— ‘это’ обыкновенно лягушка или червяк. Вопрос в том, что нашел Владимир Мономах.
Мышь сделала вид, что не расслышала вопроса, и поспешно продолжала:
— ‘…Который нашел это гибельным, решил принять все зависящие от него, как главы рода, меры, чтобы прекратить явление, одновременно разрушительное для страны и постыдное для членов княжеского рода’… Ну, как ты себя чувствуешь, милочка?— сказала она, обращаясь к Алисе.
— Такой же мокрой, как и раньше,— меланхолически сказала Алиса,— эта вещь, невидимому, очень плохо сушит!
— В таком случае,— сказал торжествено Попка,— я вношу предложение, чтобы общее собрание голосовало принятие более актуальных мер…
— Говорите по-русски!— сказал Орленок. Я не знаю значения половины этих длинных слов и убежден, что вы их тоже не знаете.
И Орленок нагнулся, чтобы спрятать улыбку. Кое-кто из птиц довольно громко захихикал.
— Я хотел лишь сказать,— сказал Попка оскорбленным тоном,— что быстрейший способ всех нас высушить, это — устроить марафонский бег.
— Что это такое: марафонский бег?— спросила Алиса,— не потому, что ей очень уж хотелось это знать, а просто Попка остановился, как будто ждал, что кто-нибудь обязательно заговорит, а никто такого желания не высказывал. Сядьте и слушайте. Я скоро высушу вас всех.

0x01 graphic

Все тут же расселись широким кольцом, причем Мышь поместилась в центре. Алиса не спускала с нее глаз, так-как была уверена, что простудится, если не высохнет немедленно.
— Гм! — произнесла Мышь с черезвычайно важным видом. — Все готовы? Вот самая сухая из всех известных мне вещей…
— Ну,— сказал Попка,— лучший способ объяснить, что такое марафонский бег, это — устроить его.
(И так как, может быть, вы сами захотите как-нибудь попробовать эту штуку, я расскажу вам, как ее устроил Попка).
Начал он с того, что отметил беговую дорожку в форме чего-то вроде круга (‘Точная форма не играет роли!’ — сказал он), и все гонщики расположились на ней, кто где захотел.
Не было никакой команды:— ‘Раз, два, три, бегом марш!’ а просто: каждый начинал бежать, когда считал нужным, и прекращал, когда хотел, так что трудно было сказать, когда бег закончился.
Однако, после получасовой беготни, когда все достаточно пообсохли, Попка внезапно заявил: — ‘Бег окончен!’ — и все участники столпились вокруг него, тяжело отдуваясь и спрашивая:
— А кто победил?
На этот вопрос Попка не мог ответить сразу и очень долго стоял с пальцем, прижатым ко лбу (поза, в которой обычно изображают на картинках мудрецов), а остальные в молчании ждали его решения. Наконец, Попка сказал:
— Победили все, и каждый должен иметь приз.
— Но кто должен раздать призы?— спросил целый хор голосов.
— Гм… Она, конечно! — сказал Попка и указал одним пальцем на Алису.
И вот вся толпа окружила ее, крича наперебой: — ‘Призы! Призы!’
Алиса, не зная, как ей выйти из этого положения, в отчаянии сунула руку в карман и вытащила оттуда коробочку с леденцами, про которую она совсем забыла (к счастью, соленая вода не попала в нее). Их Алиса и раздала в качестве призов. Оказалось как раз по одной штуке на каждого.
— Но, знаете, она сама тоже должна получить приз,— сказала Мышь.
— Конечно! — ответил Попка с олень серьезным видом.— Что еще есть у тебя в кармане?— спросил он, обращаясь к Алисе.
— Только наперсток,— печально сказала она.
— Подай его сюда,— сказал Попка,
Затем все они еще раз окружили ее, и Попка торжественно вручил ей наперсток со словами:
— Мы просим вас принять этот изящный наперсток.
А когда он окончил это короткое приветствие, все дружно прокричали ‘ура’.
Алисе эта церемония показалась чрезвычайно нелепой, но окружающие были так серьезны, что она не осмелилась расхохотаться. И так как никакой подобающий ответ не пришел ей в голову, она просто поклонилась и взяла наперсток, стараясь казаться возможно более торжественной.
Следующим делом было съесть леденцы. Это произвело немалый шум и замешательство, так как большие птицы жаловались, что они своих ‘даже не попробовали’, а маленькие поголовно подавились, и их пришлось шлепать по затылкам. Но в конце концов леденцы были съедены, и все снова уселись в кружок и стали просить Мышь рассказать им еще что-нибуд
Прочитали? Поделиться с друзьями:
Электронная библиотека