Оскар Уайльд.
Афоризмы
Оскар Уайльд.
Афоризмы
—————————————————————————-
Афоризмы, Уайльд Оскар, Год: 1900
Время на прочтение: 7 минут(ы)
Естественность — лишь поза, и из всех, мне известных, она требует наибольшего напряжения.
Простые удовольствия — последнее прибежище сложных натур.
Грех — все, что осталось красочного в современной жизни.
Мы посланы на землю не затем, чтобы давать волю своим нравственным предрассудкам.
Единственное средство избавиться от искушения — уступить ему.
Всякое подавленное вожделение выделяет в душе нашей яд, от которого мы погибаем.
Мы хорошо думаем о других, потому что боимся себя. Основание оптимизма-просто страх.
Всякое впечатление, которое производит человек, создает ему врага. Чтобы оставаться популярным, надо быть посредственностью.
Не следовало бы никогда делать того, что не может быть предметом послеобеденной беседы.
Основание сплетни — безнравственная достоверность.
Никакое преступление не вульгарно, но всякая вульгарность — преступление. Вульгарность — поведение других.
Я люблю мужчин с будущим и женщин с прошлым.
Женщина — сфинкс без тайны.
Поверхностные женщины и поверхностная любовь долговечны. Глубокая любовь и глубокие женщины уничтожают себя собственной глубиной.
Кто верен, тот знает лишь пошлую сторону любви— неверные познают ее трагедии.
В чем разница между прихотью и вечною любовью? Прихоть длится несколько дольше.
Мужчина может быть счастлив со всякою женщиною при условии, что он ее не любит.
Женщины любят нас за недостатки. Будь у нас вдоволь недостатков, они бы все нам простили, даже наш ум.
Нравственный инстинкт можно воспитать так, что он будет прорываться везде, где он излишен.
Самопожертвование — пережиток самоистязания дикарей, форма древнего культа страдания, который сыграл такую печальную роль во всемирной истории и еще ныне требует жертв.
Для нашего тщеславия хорошо, что мы казним убийцу. Продолжай он жить, он увидал бы, что мы выиграли от его преступления. Хорошо мученику, что он находить мученический конец. Он не увидит ужаса того, что пожинает.
Действовать значит вульгарно приспособляться к фактам.
Прежде мы возносили своих героев до богов, теперь низводим до праха. Народные издания великих книг могут быть великолепны, народные издания великих людей — просто отвратительны.
Лишь потому, что человечество не знало никогда, куда идет, ему всегда еще удавалось найти дорогу.
Если бы мы жили достаточно долго, чтобы видеть плоды своей деятельности, могло случиться, что те, которых называли добрыми, угасли бы под тяжестью мучений совести, а те, что считались злыми, воспрянули, исполненные высокой радости.
Кто рассказывает о себе, — всегда интересен, если бы его можно было захлопнуть, как надоевшую книгу, он был бы совершенен.
Вернуться к святости мы не можем, скорее мы можем поучиться у грешника.
Тот, для кого настоящее — лишь настоящее, не знает ничего о времени, в котором живет.
Истинная тайна мира лежит в видимом, а не в невидимом.
Преобладание вульгарного здравого смысла в делах религии заслуживает крайнего сожаления. Оно знаменует в высшей степени безрассудное и унизительное допущение низкопробного натурализма и происходит от совершенного незнания психологии. Человечество способно верить в невозможное, но никогда не поверит в невероятное.
Нравственность всегда—последнее прибежище людей, не понимающих красоты.
Кто не желает знать жизни, для того есть верное средство—постараться сделаться полезным.
Наши мысли всегда обращены к выгоде, и потому они стали презренны. Может ли иметь независимое мнение кто-нибудь из тех, что в вихре и толчее действительной жизни выступают как шумливые политики, крикливые утописты или ограниченные пасторы, или из тех, что ослеплены страданием ничтожного угла, куда бросил их жребий? Всякое призвание — уже предрассудок. Необходимость ‘делать карьеру’ гонит каждого в объятия партий. Мы живем в такое время, которое слишком много работает и слишком мало воспитано, — время, когда люди от прилежания одурели.
Кто старается вести народ, успевает в этом, лишь следуя за чернью. Пути богов должны быть уготованы гласом проповедника в пустыне.
Развитие расы зависит от развития каждого в отдельности. Как только самовоспитание перестает быть ближайшей задачей, тотчас умственный масштаб суживается, и часто теряется совершенно. Самовоспитание — истинный идеал человека. Гете знал это, и ему мы обязаны больше, чем кому-либо другому со времен древних греков.
Если в области этики друг человечества — явление самое отвратительное, то в области ума таким является тот, кто слишком занят воспитанием других, чтобы успеть заняться своим собственным.
Легко сострадать страданиям. И так трудно сочувствовать мыслям.
Мысль, которая не опасна, не заслуживает быть мыслью.
Человек — благоразумное животное, постоянно теряющее терпение, когда ему приходится действовать в согласии с предписаниями разума.
Кто оглядывается па свое прошлое, не достоин того, чтобы перед пим лежало будущее, куда он мог бы заглянуть.
Беспристрастно судить человек может лишь о вещах, его вовсе не касающихся.
То, что люди называют неискренностью, — лишь средство обогатить свою душу.
Всегда труднее разрушить, чем создать, а если то, что надо разрушить, называется низостью и глупостью, требуется не только мужество, но и презрение.
До тех пор, пока война будет считаться безбожной, она сохранит свою прелесть. Лишь, когда ее признают низостью, потеряет она популярность.
Прекрасные грехи, как и все прекрасные вещи, — привилегия богатых.
В поэзии можно употреблять лишь то. что уже не употребляется в жизни.
Раскрыть искусство, скрыть художника — вот цель искусства.
Ни один художник не хочет доказать чего-либо: доказать можно даже истинное.
Этическая симпатия у художника — непростительный стилистический прием. Ни один художник не нравственен.
Зрителя, а не жизнь отражает на самом деле искусство.
Единственное оправдание для созидающего бесполезное — то, что он им восторгается. Всякое искусство бесполезно.
Прекрасно лишь то, что нас не касается. Именно потому, что нам нет никакого дела до Гекубы, страдания ее такой превосходный сюжет для трагического искусства.
То, что художник — отравитель, нимало не говорит против его прозы. Домашние добродетели не имеют никакого отношения к искусству, хотя и могут служить рекомендацией для художников второго разряда.
Искусство и только искусство может защитить нас от грязных опасностей жизни.
Все, что представляется действительным, потеряно для искусства. Всякое, даже плохое произведение искусства порождается настоящим чувством. Быть естественным значить быть слишком понятным, а быть слишком понятным значит быть не художественным.
Не в одном искусстве тело является душой.
Говорят иногда, что искусство — слишком болезненно. Если иметь в виду психологию, оно никогда не было достаточно болезненно. Мы коснулись лишь кожи души и больше ничего.
Из всех поз нравственная—наиболее неприлична.
Кто находит некрасивый смысл в прекрасном, тот испорчен. Это недостаток. Кто находит прекрасный смысл в прекрасном, тот утончен, культурен. Для него есть надежда. Избранные — те, которые в прекрасном видят лишь Красоту.
Нет книг нравственных или безнравственных. Книги бывают лишь хорошо или дурно написаны, больше ничего.
Отвращение ХIХ-го века к натурализму — ярость Калибана, видящего свое лицо в зеркале. Отвращение ХIХ-го века к романтизму — ярость Калибана, видящего свое лицо не в зеркале.
Всякое искусство — в то же время и поверхность, и символ. Кто проникает глубже поверхности, действует на свой страх. Кто любить символ, действует на свой страх.
Если критики спорят между собой, значит художник в согласии с собой.
К счастью, Искусство всегда умело скрывать Истину.
Единственные портреты, в подлинность которых верят, — те, где модель играла второстепенную роль, личность же художника главную. Рисунки Гольбейна, изображающие мужчин и женщин, действуют своей непосредственною живостью. И это потому, что Гольбейн принуждал жизнь принят его условия, соблюдать границы им поставленные, подражать созданному им типу и являться лишь в том образе, в каком он желал. Внушает доверие стиль, лишь один стиль. Большинство современных портретистов неизбежно потонуть в забвении. Они никогда не пишут так, как видят, они пишут то, что публика видит, а публика не видит ничего.
Хорошо подобранные цветы в бутоньерке — единственная связь между искусством и природою.
Во всех несущественных вещах — главное стиль, а не правдивость. Во всех существенных вещах — главное стиль, а не правдивость.
Ничто, происходящее в действительности, не имеет ни малейшей цены.
Нужно или самому быть произведением искусства, или надевать произведение искусства.
Существует лишь одно оправдание для одевающегося иногда слишком изысканно, — желание быть всегда сверх утончённым.
Только великим мастерам слога удается быть темными.
Нет ничего вреднее мышления, и люди погибают от него, как от всякой другой болезни.
Жизнь в ужасающей степени пренебрегает формой. ее катастрофы наступают не в должном месте и постигают не тех, кого надо. Вокруг ее комедий разыгрывается нелепый ужас, и ее трагедии кончаются фарсом. Она постоянно ранит, когда к ней приближаются, все в ней длится или слишком долго, или слишком коротко.
Расплывчатость и бесформенность всегда мешают эстетическому восприятию. Греки были народом художественным, потому что не имели понятия о бесконечном. Подобно Аристотелю, подобно Гете, после того как он прочел Канта, стремимся мы к твердому, осязательному, и ничто кроме осязательного де может нас удовлетворить.
Кто находит различие между телом и душой, не имеет ни того, ни другого.
Не будь бедные столь безобразны, — социальный вопрос разрешился бы легко.
Порочность — миф, изобретенный людьми добродетельными, чтобы объяснить редкую притягательную силу других.
Религии умирают, когда доказывают их истину. Наука — история умерших религий.
Лишь боги вкушают смерть. Аполлон исчез, но Гиацинт продолжает жить, хотя люди и говорят, что Аполлон его убил. Нерон и Нарцисс всегда среди нас.
Истина перестает быть истиной, когда в нее верит больше чем один человек.
Избегай постоянно обосновывать. Это всегда низко, а иногда даже убедительно.
Незнание — нежный экзотический плод. Тронь его, — и пушок пропал.
Две слабые стороны нашего времени: недостаток принципов и отсутствие физиономии.
Ожидать неожиданное — признак ума вполне современного.
Вопросы никогда не бывают нескромными, ответы — иногда.
Нравственность — поза, мы применяем ее к людям, которые нам неприятны.
Самопожертвование должно быть запрещено законом. Оно развращает тех, для кого жертвуешь собою.
Образованные противоречат другим. Мудрые противоречат себе.
Когда серьезность начинает стареть, она становится скукою.
Удовольствие — единственное, ради чего следовало бы жить.
Когда говоришь правду, рано или поздно это, наверное, выйдет на свет.
Лишь тот, кто не платит долгов, может быть уверен, что будет жить в памяти своих поставщиков.
Время — трата денег.
Следует быть всегда немного неправдоподобным.
Над всеми добрыми решениями тяготеет рок: всегда без исключения их принимают слишком рано.
Ничто так не старит, как счастье.
Лишь пустоголовые знают себя.
Быть скороспелым значит быть совершенным.
Честолюбие — последнее пристанище потерпевших крушение.
Кто размышляет о том, что в поведении правильно и что неправильно, тем выдаст свою умственную отсталость.
На экзамене дураки ставят вопросы, на которые у мудрых нет ответа.
Прилежание — корень всего некрасивого.
Лишь плоскость долговечна — истинную природу души не скроешь…
Одежда древних греков не была, в сущности, художественной. Лишь тело вещает о теле.
Люди старые верят во все, зрелые не доверяют ничему, молодые знают все.
Эпохи живут в истории благодаря своим анахронизмам.
Непременное условие совершенства — праздность. Цель совершенства — молодость.
Есть что-то трагическое в том, что огромное число молодых людей начинают свою жизнь в красоте, чтобы в конце концов обратиться к какой-нибудь полезной профессии.
Себялюбие — вступление к роману, длящемуся всю жизнь.
Весьма важно — не исполнять своих деловых обязательств, если не хочешь утратить понимание красоты жизни.
Кто остается упорно одиноким, тот делается предметом постоянного и явного посягательства.
Когда мужчина начинает пренебрегать домашними обязанностями, он делается неприятно женоподобным.
Родственники — лишь общество людей, не имеющих понятия, как жить, и не обладающих тактом вовремя умереть.
Нет смысла предписывать, что следует и чего не следует читать. Большая половина современной культуры ведет происхождение от того, чего не следует читать.
Три адреса внушают доверие даже купцам.
В самых существенных вещах жизненное начало — стиль, а не правдивость.
Ни один народ не утратил в такой степени чувство красоты в литературе, как англичане.
Пиво, библия и семь смертных добродетелей сделали Англию такой, как она есть.
Тартюф переселился в Англию и открыл там лавочку.
Женщины обладают удивительным инстинктом. Они находят все—только не то, что под руками.
У очаровательной женщины пол ее — не защита, а вызов.
Во время сезона все вертится вокруг брака, — или гоняются за мужьями, или прячутся от мужей.
Первый долг в жизни — быть, сколько можно, искусственным. Второй—еще не найден.
Источник текста: De profundis, Письма, Афоризмы, Стихотворения в прозе / Оскар Уайльд. Памяти Уайльда / [Вступ. статья Андрэ Жида], Пер. Ек. Андреевой. — Москва: Гриф, 1905. — С. 137—153.