(Статья Маколея) (*).
(*) Изъ ‘Critical and Historial Essays’.
‘Отечественныя Записки’, NoNo 5—6, 1856
Аддисон, жизнь его и сочинения, Маколей Томас Бабингтон, Год: 1843
Время на прочтение: 79 минут(ы)
Мы питаемъ къ Аддисону такое чувство, какое можетъ внушать тотъ, чей прахъ сто-двадцать лтъ покоится въ Вестминстерскомъ Аббатств, надемся, однако, что это чувство не доведетъ насъ до того неблагороднаго обожанія, которое мы часто имли случай порицать въ другихъ, и которое нердко длаетъ смшнымъ какъ самого обожателя, такъ и кумиръ, которому онъ поклоняется. Геніальный и добродтельный человкъ — все-таки человкъ. Вс его способности не могутъ быть развиты въ равной степени, точно также невозможно предположить въ немъ и полнаго самопознанія. Слдовательно, не колеблясь, скажемъ, что Аддисонъ оставилъ нсколько сочиненій, невыше посредственныхъ, нсколько героическихъ поэмъ, едва-ли равныхъ парнеллевымъ, нсколько критическихъ статей, столь же поверхностныхъ, какъ критика доктора Блера, и трагедію немногимъ лучше джонсоновой. Для писателя будетъ достаточною похвалою, если скажутъ о немъ, что ему не было равнаго въ высшемъ отдл литературы, въ которомъ отличались многіе превосходные писатели, а это со всею справедливостью можно сказать объ Аддисон.
Какъ человкъ, Аддисонъ могъ не заслуживать того обожанія, которое питали къ нему лица, очарованныя его обворожительными бесдами, обязанный всми удобствами жизни его великодушной и нжной дружб, и потому поклонявшіяся ему ежедневно, въ его любимомъ храм въ Буттон, но, при внимательномъ разсмотрніи и безпристрастной оцнк его характера, мы приходимъ къ тому непреложному заключенію, что онъ заслуживалъ любовь и уваженіе, сколько можетъ имть на то право кто-либо изъ нашего слабаго и гршнаго рода. Нтъ сомннія, что въ характер Адіисона можно найдти нкоторые недостатки, ‘о чмъ внимательне станемъ всматриваться въ этотъ характеръ, тмъ боле найдемъ его, говоря языкомъ древнихъ анатомовъ, здравымъ въ благородныхъ частяхъ, чуждымъ всякаго упрека въ неврности, трусости, жестокости, непризнательности и зависти. Нетрудно назвать людей, у которыхъ нсколько особенно-хорошихъ свойствъ выказывалось рельефне, чмъ у Аддисона, но отъ всхъ людей, подвергавшихся такимъ же сильнымъ искушеніямъ, какъ онъ, и о поведеніи которыхъ мы имемъ такія же подробныя свднія, Аддисонъ отличался нравомъ спокойнымъ, жизнью добродтельною и необыкновеннымъ уваженіемъ всхъ законовъ, не только нравственной прямоты, но и нравственной граціи и достоинства.
Отецъ его былъ почтенный Лансело Аддисонъ. Хотя отецъ и не пользовался такою большою сливою, какъ его сынъ, однакожь имлъ нкоторое значеніе въ свт и но заслугамъ занялъ дв страницы въ ‘біографіи британской’. Во времена республики Лансело отправился бднымъ ученикомъ изъ Вестморленда въ Оксфордскую Королевскую Коллегію, успшно занимался здсь науками, сдлался, подобно большей части своихъ школьныхъ товарищей, ревностнымъ роялистомъ, писалъ пасквили на начальниковъ Коллегіи и былъ принужденъ на колняхъ просить у нихъ прощенія. По выход изъ Коллегіи, онъ добывалъ себ насущный хлбъ отправленіемъ богослуженія, по обрядамъ низвергнутой церкви, въ семействахъ тхъ смлыхъ дворянъ, помстья которыхъ были разбросаны по пустынному Суссексу. По возстановленіи прежняго порядка вещей, врность его была награждена мстомъ священника при дюнкирхепскомъ гарнизон. Посл уступки Дюнкирхена Франціи, онъ лишился своего мста, по такъ-какъ Португалія уступила англичанамъ Тайгеръ, въ вид приданаго за инфантою Екатериною, то Лансело Аддисонъ былъ отправленъ въ Тангеръ. Боле-бдственное положеніе едва-ли можно себ представить. Трудно сказать, что боле мучило несчастныхъ поселенцевъ: жары или дожди, солдаты внутри стнъ или арабы извн? Священникъ имлъ одно преимущество: ему представился превосходный случай изучить исторію и нравы евреевъ и магометанъ, и онъ прекрасно воспользовался этимъ случаемъ. Возвратившись, посл нсколькихъ лтъ изгнанія, въ Англію, онъ издалъ въ свтъ занимательную книгу: ‘О правленіи и религіи Варварійскихъ Владній’, и другую: ‘О еврейскихъ обычаяхъ и ученіи раввиновъ’. Лансело достигъ высшихъ почестей въ своемъ званіи: сдлался однимъ изъ числа королевскихъ капеллановъ, докторомъ богословія, архидіакономъ салисбрійскимъ и деканомъ личфильдскимъ. Говорятъ, что, посл революціи, онъ наврно былъ бы назначенъ епископомъ, еслибъ не оскорбилъ правительства ревностною оппозиціею, въ собраніи 1689 года, либеральной политик Вильгельма и Тиллотсона.
Вскор по возвращеніи доктора Аддисона изъ Тайгера, родился у него, въ 1672 году, сынъ Іосифъ. О дтств сына мы имемъ мало свдній. Первоначально онъ учился въ школахъ, находившихся по-сосдству съ мстомъ жительства его отца, а потомъ былъ отправленъ въ Картезіанскій Монастырь. Анекдоты о его ребяческихъ шалостяхъ, не очень гармонируютъ съ тмъ, что намъ извстно о его боле-зрломъ возраст. Есть преданіе, что онъ бывалъ зачинщикомъ баррикадъ, и другое, что онъ бжалъ изъ школы и скрывался въ лсу, гд питался ягодами и спалъ въ пустомъ дерев, пока, наконецъ, посл долгихъ разъисканій, его не нашли и не привели домой. Если эти разсказы справедливы, то было бы весьма любопытно знать, какія нравственныя причины привели къ тому, что такой безпокойный и отчаянный мальчикъ сдлался впослдствіи кротчайшимъ и скромнйшимъ человкомъ?
Есть много доказательствъ, что, несмотря на свои проказы, Іосифъ учился прилежно и успвалъ въ наукахъ. На пятнадцатомъ году онъ былъ уже не только приготовленъ для поступленія въ университетъ, но даже принесъ сюда съ собою вкусъ къ классической литератур и такой запасъ свдній, который сдлалъ бы честь любому магистру. Онъ поступилъ въ Оксфордскую Королевскую Коллегію,и едва пробылъ тамъ нсколько мсяцевъ, какъ нкоторые изъ его латинскихъ стиховъ попали случайно въ руки доктору Ланкастеру, декану Коллегіи св. Магдалины. Опытный профессоръ могъ позавидовать выраженіямъ и стихосложенію молодаго воспитанника. Докторъ Ланкастеръ пожелалъ быть полезнымъ мальчику, такъ много-общавшему. Вскор представился удобный къ тому случай по поводу перемнъ, происшедшихъ въ Коллегіи св. Магдалины. Король Іаковъ и его канцлеръ обходились съ этимъ важнымъ и богатымъ сословіемъ съ высокомріемъ и несправедливостью, которыя содйствовали отпаденію англійской церкви отъ престола гораздо-больше, чмъ самыя притсненія въ-отношеніи къ епископамъ. Президентъ этой Коллегіи, законно-избранный, былъ выгнанъ изъ своего жилища и на его мсто былъ назначенъ папистъ. Члены, отказавшіеся, по долгу присяги, подчиниться этому, по ихъ мннію, похитителю власти, были также выгнаны изъ своихъ мирныхъ обителей и садовъ и принуждены были жить милостынею или подвергнуться опасности умереть съ голода. Но скоро незваные гости были удалены: въ монастыр снова поселились прежніе обитатели. Подъ начальствомъ мудраго и добродтельнаго Гута, стали процвтать науки, а съ ними воспрянулъ дудъ кротости, котораго такъ часто недостаетъ въ оксфордскихъ королевскихъ коллегіяхъ. По случаю смятеній, обуревавшихъ общество, въ 1688 году въ Коллегіи св. Магдалины не было выборовъ новыхъ членовъ, а потому въ 1689 году открылся двойной комплектъ вакансій. Такимъ-образомъ доктору Ланкастеру было легко доставить возможность своему молодому пріятелю воспользоваться преимуществами учрежденія, считавшагося въ то время лучшимъ въ Европ.
Въ Училищ Св. Магдалины Аддисонъ пробылъ десять лтъ. Сначала онъ былъ въ числ воспитанниковъ, называемыхъ полупансіонерами (Demies), а потомъ его перемстили въ полные пансіонеры. Это училище до-сихъ-поръ гордится именемъ Аддисона, портретъ его и теперь еще виситъ въ зал этого заведенія и постителямъ разсказываютъ, что любимая прогулка Аддисона была подъ вязами, осняющими лугъ на берегу Червеля. Говорятъ, и, кажется весьма-врно, что между своими сотоварищами онъ отличался нжностью чувствъ, застнчивостью и прилежаніемъ, которое нердко побуждало его заниматься науками до поздней ночи. Не подлежитъ также сомннію, что его высоко ставили по способностямъ и познаніямъ. Много лтъ спустя, старые доктора Училища Св. Магдалины, собираясь для бесды въ общей зал этого заведенія, часто вспоминали объ отроческихъ сочиненіяхъ Аддисона и выражали сожалніе, что у нихъ не сохранилось ни одного изъ его замчательнйшихъ упражненій.
Хотя классическимъ знаніямъ Аддисона нкоторые придаютъ уже слишкомъ-много значенія, но въ одномъ отдл наукъ успхи его были такъ замчательны, что ихъ дйствительно нельзя не цнить высоко. Онъ зналъ въ совершенств латинскихъ поэтовъ отъ Лукреція и Катулла до Клавдіана и Пруденція, понималъ ихъ вполн, постигалъ духъ ихъ и имлъ самый ясный и врный взглядъ на вс особенности ихъ слога и мелодіи, кром-того, онъ подражалъ имъ съ удивительнымъ искусствомъ и превзошелъ, по нашему мннію, всхъ предшествовавшихъ ему британскихъ подражателей латинскимъ поэтамъ, за исключеніемъ только Буханана и Мильтона. Это большая похвала и мы не можемъ идти дальше, не отступая отъ правды. Изъ сказаннаго выше можно заключить, что во время нахожденія въ университет, Аддисонъ обращалъ почти все свое вниманіе на изученіе латинской поэзіи, и что если не совершенно пренебрегалъ остальными отраслями древней литературы, то изучалъ ихъ только поверхностно. Не видно, чтобъ онъ больше обыкновеннаго былъ знакомъ съ политическими и нравственными писателями Рима. Его собственная латинская проза не могла равняться его латинскимъ стихамъ. Хотя познанія его въ греческомъ язык были, безъ-сомннія, такія, какія въ его время считались въ Оксфордскимъ Университет достаточными, однакожь они были несравненно ниже тхъ, которыя въ настоящее время многіе мальчики выносятъ каждый годъ изъ Итона и Ругби. Подробный разборъ сочиненій Аддисона — еслибъ у насъ только достало времени сдлать подобный разборъ — вполн подтвердилъ бы это замчаніе. Обратимъ вниманіе, хотя на нкоторые изъ фактовъ, служащихъ основаніемъ нашему сужденію.
Наибольшей похвалы заслуживаютъ ‘примчанія’ Аддисона къ его переводу второй и третьей книгъ овидіевыхъ метаморфозъ, но если эти примчанія показываютъ, что Аддисонъ былъ отличный знатокъ въ своей сфер, то изъ нихъ же видимъ мы, какъ эта сфера была ограниченна. Они богаты приличными ссылками на Виргилія, Стація и Клавдіана, но въ нихъ нтъ ни одного толкованія, взятаго изъ греческихъ поэтовъ. Между-тмъ, если во всей латинской литератур есть мсто, нуждающееся въ объясненіи посредствомъ греческихъ поэтовъ, то, безъ-сомннія, это мсто — исторія Пентея въ третьей книг ‘Метаморфозъ’. Овидій заимствовалъ разсказъ у Эврипида и еокрииа, которымъ иногда подражалъ до мелочей, но у Аддисона не находимъ ни малйшаго намка ни на Эврипида, ни на еокрита, а потому, мы кажется, не обидимъ Аддисона предположеніемъ, что онъ мало зналъ или, пожалуй, совсмъ не зналъ сочиненій названныхъ поэтовъ.
‘Путешествіе по Италіи’ Аддисона также полно классическихъ цитатъ, весьма-удачно подобранныхъ, но нтъ ни одной цитаты въ проз. Онъ заимствовалъ больше всего толкованій изъ Авзонія и Маниліи и очень-мало у Цицерона. Даніе свднія свои о политическихъ и военныхъ длахъ Римлянъ онъ почерпалъ у поэтовъ и римоплтовъ. Мста, сдлавшіяся достопамятными по происшествіямъ, измнившимъ судьбы міра, и достойнымъ образомъ описаннымъ великими историками, наводятъ его только на отрывки изъ какого-нибудь древняго рномоплта. Въ ущельяхъ аппенинскихъ онъ кстати вспоминаетъ о бдствіяхъ, перенесенныхъ войскомъ Аннибала, и ссылается при этомъ не на достоврное повствованіе Полибія, не на живописный разсказъ Ливія, а на слабые гекзаметры Сильвія Италика. На берегахъ Рубикона онъ не думаетъ о веселомъ описаніи Плутарха, или о замчательной сжатости ‘Коментаріевъ’ Цезаря, или, наконецъ, о письмахъ къ Аттику, которыя такъ ярко изображаютъ борьбу надежды и страха въ чувствительной душ при вид великаго кризиса. Единственный его авторитетъ при воспоминаніяхъ о происшествіяхъ междоусобной войны — Луканъ.
Вс лучшія произведенія древняго искусства въ Рим и Флоренціи — греческія. Аддисонъ видлъ ихъ, но не вспомнилъ при этомъ ни одного стиха изъ Пиндара, Каллимаха или аттическихъ драматическихъ писателей, произведенія эти привели ему на память безчисленныя мста изъ Горація, Ювенала, Стація и Овидія.
Тоже самое можно сказать и о ‘Разсужденіи о медаляхъ’. Въ этомъ прекрасномъ произведеніи находимъ около трехсотъ мстъ, заимствованныхъ съ большимъ знаніемъ дла изъ римскихъ поэтовъ, но не видимъ ни одного мста, которое было бы взято у римскихъ ораторовъ или историковъ. Точно также мы уврены, что тутъ нтъ ни одной строки, почерпнутой у какого-нибудь греческаго писателя. Никто изъ заимствовавшихъ свои свднія о медаляхъ у Аддисона и не подумаетъ, что греческія монеты, равныя римскимъ по исторической важности, превосходятъ ихъ красотою отдлки.
Миссъ Экинъ, написавшая біографію Аддисона, нашла письмо, изъ котораго видно, что, во время нахожденія въ Оксфорд, Аддисонъ былъ въ числ писателей, приглашенныхъ книгопродавцами для перевода на англійскій языкъ Геродота, изъ этого она заключаетъ, что Аддисонъ долженъ былъ хорошо знать греческій языкъ. Этотъ доводъ не иметъ въ нашихъ глазахъ большаго вса, потому-что сотрудниками Аписона назначались Бойль и Блакморъ. Бойль боле всего извстенъ какъ авторъ худшей изъ когда-либо напечатанныхъ книгъ о греческой исторіи и филологіи, но какъ ни плоха была эта книга, Бойль не былъ, однакожь, въ-состояніи составить ее безъ посторонней помощи. О свдніяхъ Блакмора по части древнихъ языковъ достаточно сказать то, что въ прозаическихъ своихъ сочиненіяхъ онъ смшивалъ афоризмъ съ апоегмою, а когда въ своихъ стихотвореніяхъ разсуждалъ о классическихъ предметахъ, то обыкновенно угощалъ читателей на каждой страниц четырьмя неправильными размрами.
Не подлежитъ сомннію, что классическія познанія Аддисона были полезны ему. Вообще удивляются не тому человку, который длаетъ то, чего никто другой даже не попытается длать, а тому, кто длаетъ лучше то, что многіе длаютъ только хорошо. Бентлей стоялъ такъ безпредльно-высоко предъ всми учеными своего времени, что только немногимъ изъ нихъ удалось постичь его превосходство, по знанія, въ которыхъ Аддисонъ превосходилъ своихъ современниковъ, были тогда, какъ и теперь, высоко цнимы и прилежно изучались во всхъ англійскихъ школахъ. Каждый, кто былъ въ общественной школ, писалъ латинскіе стихи, многіе писали такіе стихи посредственно и, не бывъ отнюдь въ-состояніи соперничать съ Аддисономъ, могли, однакожь, вполн оцпить искусство, съ которымъ онъ подражалъ Виргилію. Его стихамъ: ‘О барометр’ и ‘Лужайк’ рукоплескали сотни, для которыхъ ‘Разсужденіе о посланіи Фалариса’ было такъ же непонятно, какъ іероглифы на обелиск
Чистота слога и плавность стиха составляютъ достоинства, общія всмъ аддисоновымъ латинскимъ поэмамъ. Наше любимое сочиненіе — ‘Сраженіе журавлей и пигмеевъ’: въ немъ мы подмчаемъ мысль и юморъ, оживлявшіе, много лтъ спустя, тысячи обденныхъ столовъ. Свифтъ хвалился, что не заимствовалъ ни у кого, никогда, даже намка. Дйствительно, онъ заимствовалъ у своихъ предшественниковъ такъ же мало, какъ и вс теперешніе писатели. Мы не можемъ, однакожь, не выразить подозрнія, что онъ заимствовалъ, быть-можетъ, безсознательно, одно изъ лучшихъ мстъ въ своемъ ‘Путешествіи къ лиллипутамъ’ изъ аддисоновыхъ стиховъ. Предоставляемъ читателямъ самимъ судить объ этомъ.
‘Царь (говоритъ Гулливеръ) выше всего своего двора почти на ширину моего ногтя, котораго одного достаточно, чтобъ поразить ужасомъ всхъ присутствующихъ’.
За тридцать лтъ предъ появленіемъ въ свтъ разсказа о путешествіи Гулливера, Алисонъ написалъ слдующія строки:
Jatnque acies inter medias sese arduus infert
Pygmeadum ductor, qui majestate verendus,
Incessuque gravis, reliquos supereniinet omnes
Mole gigantea, medianique exsurgit in ulnam’ (*).
(*) ‘Вотъ ужь несется среди боевыхъ рядовъ высокій предводитель пигмеевъ, наводящій своимъ ростомъ ужасъ, съ важною поступью, превышающій всхъ остальныхъ своимъ гигантскимъ тлосложеніемъ, и подымаетъ вверхъ средину своей руки отъ локтя до пальцевъ’.
Латинскими поэмами Аддисона восхищались много, и несправедливости, въ Оксфорд и Кембридж, прежде-чмъ имя его сдлалось извстнымъ между умниками, собиравшимися толпою въ кофейныхъ домахъ вокругъ Дрюриленскаго Театра. На двадцать-второмъ году отъ-роду онъ предсталъ предъ судомъ публики, какъ сочинитель англійскихъ стиховъ. Онъ обратился съ нсколькими привтственными строками къ Драйдену, который, посл многихъ торжествъ и превратностей судьбы, усплъ наконецъ стяжать себ прочную славу между литераторами того времени. Водно, что Драйденъ остался весьма-доволенъ панегирикомъ молодаго человка, потому-что вскор затмъ послдовали размнъ вжливостей и взаимныя услуги. Драйденъ представилъ Аддисона Конгриву, а послдній — Карлу Монтегю, бывшему тогда канцлеромъ Казначейства и предводителемъ партіи виговъ въ Нижней Палат.
Казалось, Аддисонъ въ то время занимался исключительно поэзіею. Онъ издалъ переводъ отрывка изъ четвертой части ‘Георгинъ’, ‘Стихи къ королю Вильгельму’ и другія сочиненія подобнаго рода, неимвшія никакихъ достоинствъ. Въ то время публика обыкновенно принимала съ одобреніемъ такія сочиненія, которыя теперь имли бы мало шли совъ быть удостоенными ньюдигетской или ситоніанской преміи. Причина весьма-проста. Героическое двустишіе было тогда любимымъ размромъ. Искусство вставлять въ этотъ размрь слова такъ, чтобъ стихи лились плавно, удареніе упадало правильно, рифмы поражали ухо сильно и чтобъ въ конц каждаго двустишія была остановка — такое же механическое искусство, какъ и починка котловъ, ковка лошадей ему можетъ выучиться всякій, имющій довольно смысла, чтобъ чему-нибудь научиться, но, подобно всмъ механическимъ искусствамъ, оно совершенствовалось постепенно, путемъ многихъ опытовъ и многихъ неудачъ. Попе было суждено отгадать тайну, совершенно овладть ею и научить ей всхъ другихъ. Со времени появленія его идиллическихъ стихотвореній, героическое стихосложеніе низошло на степень правила и размра, и вскор вс художники подобнаго рода пришли къ одному уровню. Сотни неучей, которымъ прежде не приходила въ голову ни одна счастливая мысль или выраженіе, сдлались теперь способными писать стоны двустишій, которыхъ, по ихъ благозвучію, нельзя было отличить отъ поповыхъ и на которые отличные писатели временъ Карла II-го, какъ, напримръ, Рочестеръ, Марвель или Ольдгамъ, смотрли бы съ удивленіемъ и завистью.
Бепъ Джонсонъ былъ великій человкъ, а Гуль — весьма-незамчательный, но Гуль, жившій посл Попе, научился производить десятисложные стихи и изливалъ ихъ тысячами и десятками тысячъ. Вс они были такъ же хорошо выточены, такъ же гладки и похожи другъ на друга, какъ блоки, прошедшіе черезъ машину мистера Брунеля въ Портсмутскомъ Адмиралтейств. Героическія же двустишія Бена походятъ на блоки, грубо-вытесанные неопытною рукою и тупымъ топоромъ. Возьмемъ для примра его переводъ знаменитаго мста, изъ Энеиды:
‘This child our parent earth, stirr’d up with spile,
Of all the gods, brought forth, and as sonic write,
That sought to scale Jove court, right swift of pace
And swifter far of wing, а monster vast
And dreadful Look, how many plumes are placed
On her hude corpse, so many waking eyes
Stick underneath, and, which may stringer rise
In the report, as many tongues she wears’ (*).
(*) ‘Мать — наша земля, подвинутая злобою всхъ боговъ, произвела это дитя, и, какъ нкоторые повствуютъ, оно было послднею сестрою того племени исполиновъ, которое хотло взобраться на тронъ Юпитера. Оно — чудовище огромное и страшное, съ быстрыми ногами и еще быстрйшими крыльями. Посмотрите, сколько перьевъ на его огромномъ туловищ, столько глазъ выглядываетъ изъ-подъ нихъ и, что еще странне покажется въ описаніи, у него столько же языковъ’.
Сравнимъ съ этими зазубренными и безобразными двустишіями прекрасныя произведенія, выходившія въ необыкновенномъ обиліи изъ-подъ машины Гуля. Возьмемъ первыя намъ появившіяся строки изъ его перевода Гасса. Они не лучше и не хуже остальныхъ.
‘О thou, whoe’er thou art, whose steps are led,
By choice or fate, these lonely shores to tread,
No greater wonders east or west can boast
Than you small island on the pleasing coast.
Of e’er thy sight would blissful scenes explore,
Tincurrent pass, and seek the further shore’ (*).
(*) ‘О ты! кто бы ты ни былъ, чьи шаги направлены къ этимъ уединеннымъ берегамъ съ цлью или случайно! еслибъ взоръ твой могъ проникнуть въ эти благословенныя мста, ты увидлъ бы, что ни Востокъ, ни Западъ не могутъ похвалиться большими чудесами, нежели этотъ островокъ, лежащій близь прекраснаго морскаго берега, ручей бжитъ и ищетъ этого дальняго берега’.
Со временъ Попе было много стиховъ подобнаго рода, и теперь мы удивимся человку, умющему писать ихъ, такъ же мало, какъ тому, кто въ-состояніи написать свое имя, но но времена Вильгельма III-го подобное стихосложеніе составляло рдкость, и ритмамъ, владвшій имъ, считался великимъ поэтомъ, подобно тому, какъ во времена невжества человкъ, умвшій подписать свое имя, считался замчательнымъ ученымъ. Вслдствіе этого взгляда, Дюкъ, Степней, Гренвиль, Уолымъ и другіе, пріобрвшіе право на славу единственно вслдствіе своего умнья выражать посредственнымъ метромъ то, что могло быть такъ же хорошо сказано прозою, или чего не стоило вовсе говорить, были удостоены отличій, которыя несправедливости слдовали только генію. Аддисонъ сталъ бы на ряду съ ними, еслибъ не удостоился прочной и заслуженной славы за сочиненія, весьма-мало похожія на его поэмы, писанныя въ юности.
Драйденъ былъ въ то время занять переводомъ Виргилія и получилъ отъ Аддисона критическое предисловіе къ Георгикамъ. Въ замнъ этой услуги и другихъ услугъ подобнаго рода, доблестный поэтъ въ приписк къ переводу Энеиды выразился о своемъ молодомъ друг съ большою похвалою, скоре щедрою, нежели искреннею. Онъ показалъ видъ, будто боится, что его переводъ не выдержитъ соперничества съ переводомъ четвертой Георгики, сдланнымъ ‘чрезвычайно-талантливымъ мистеромъ Аддисономъ Оксфордскимъ’.— ‘Посл его пчелъ (прибавляетъ Драйденъ) мой послдній рой едва-ли достоинъ улья’.
Наконецъ настало время, когда Аддисону необходимо было избрать окончательное положеніе въ свт. Все, повидимому, указывало ему путь къ духовному званію. Права онъ былъ скромнаго, а мнній ортодоксальныхъ. Коллегія, въ которой онъ воспитывался, имла право жаловать высшія духовныя должности и гордилась, что дала почти каждой англійской анархіи по-крайней-мр одного епископа. Докторъ Лансело Аддисонъ, занимавшій почетное мсто въ англійской іерархія, сильно желалъ видть своего сына священникомъ. Изъ нкоторыхъ выраженій въ стихахъ молодаго человка видно, что онъ намренъ былъ вступить въ это званіе, но тутъ вмшался Карлъ Монтегю. Сначала Монтегю былъ извстенъ стихами, кстати и недурно — написанными, по, по нашему мннію, не выше посредственныхъ. Къ-счастію для него и для отечества, онъ рано оставилъ поэзію, въ которой никогда не занялъ бы мста, столь же почетнаго, какъ Дорсетъ, или Рочестеръ, и устремилъ свою дятельность къ публичнымъ и парламентскимъ занятіямъ.
Мы гд-то читали, что одинъ смышленый человкъ, взявшійся учить абиссинскаго князя Раселаса искусству летать, взошелъ на возвышенное мсто, взмахнулъ крыльями, устремился но воздуху и сейчасъ же упалъ въ озеро. Но тамъ же прибавлено, что крылья, неспособныя поддерживать его въ воздух, дйствительно понесли его, какъ-скоро онъ попалъ въ воду. Этотъ разсказъ весьма-недурно изображаетъ судьбу Карла Монтегю и людей, ему подобныхъ. Пытавшись подняться въ область поэзіи, Монтегю не усплъ въ томъ, но, нисшедши съ своего эирнаго возвышенія въ низшую и грубйшую стихію, онъ своими способностями не замедлилъ возвыситься надъ толпою. Монтегю прославился искусствомъ парламентскимъ, сдлался замчательнымъ знатокомъ финансовъ, придворнымъ человкомъ и предводителемъ партіи. Онъ сохранилъ, правда, склонность къ занятіямъ молодости, но удовлетворялъ ей не недодая публик своими собственными слабыми сочиненіями, а отъискивая и поощряя литературные труды въ другихъ. Множество остряковъ и поэтовъ, которые легко восторжествовали бы надъ нимъ, какъ надъ соперникомъ, теперь благоговли передъ нимъ, какъ передъ судьею и покровителемъ. Стремленіе его къ поощренію ученыхъ ревностно поддерживалъ способнйшій и добродтельнйшій изъ его товарищей, лордъ-канцлеръ Соммерсъ. Хотя оба эти великіе государственные люди искренно любили словесность, однакожь они не изъ одной этой любви желали опредлять въ общественную службу молодыхъ, даровитыхъ людей. Политическія событія измнили всю систему управленія въ Англіи. Прежде Парламентъ собирался въ восемь лтъ одинъ разъ и то на два мсяца, теперь же онъ сталъ собираться ежегодно, и засданія его сдлались продолжительне. Главная власть въ государств перешла въ Нижнюю Палату. Естественно, что при такихъ обстоятельствахъ значеніе литературныхъ и ораторскихъ талантовъ возвысилось, и потому глубокая и просвщенная политика побуждала Монтегю и Соммерса привязывать подобные таланты къ партіи виговъ сильнйшими узами выгодъ и признательности.
Карьера Аддисона была окончательно опредлена въ 1699 году, когда ему исполнилось едва двадцать-семь лтъ отъ-роду. Оба главные члена министерства были къ нему очень расположены. По своимъ политическимъ убжденіямъ онъ уже былъ тмъ, чмъ остался впродолженіе всей своей жизни: неизмннымъ, поумреннымъ вигомъ. Онъ посвятилъ Соммерсу свои первые лучшіе англійскіе стихи, а Монтегю, по поводу ризвикскаго мира, латинскую поэму, истинно-виргиліевскую, какъ по слогу, такъ и по размру. Эти покровители молодаго поэта хотли найдти ему службу въ чужихъ краяхъ, но какъ для дипломата необходимо самое близкое знакомство съ французскимъ языкомъ, а Аддисону не доставало его, то сочли нужнымъ, чтобъ онъ пробылъ нкоторое время на материк и приготовился къ оффиціальнымъ занятіямъ этого рода. За недостаткомъ собственныхъ средствъ на путешествіе, ему было назначено, по ходатайству лорда-канцлера, триста фунтовъ стерлинговъ годичнаго содержанія. Опасались, повидимому, нкоторыхъ затрудненій со стороны Училища св. Магдалины, но канцлеръ Казначейства написалъ къ Гугу письмо, исполненное самыхъ сильныхъ выраженій. ‘Государство (таково было содержаніе письма Монтегю) не можетъ въ подобное время уступить ‘церкви такого человка, какъ Аддиссонъ. Слишкомъ-многіе изъ значительнйшихъ гражданскихъ постовъ заняты искателями приключеній, ‘которые, не бывъ одушевлены благородствомъ чувствъ, грабять и въ то же время безчестятъ страну, и имютъ притязаніе служить ей. ‘Настоитъ необходимость опредлять въ общественную службу людей ‘изъ совершенно-инаго класса, именно изъ того, котораго представителемъ Аддиссонъ’. Но самое замчательное въ письм было его заключеніе. ‘Меня называютъ (пишетъ Монтегю) врагомъ церкви, но я никогда не сдлаю ей другаго вреда, теперь, правда, отниму у нея мистера Аддисона.’
Вмшательство Монтегю увнчалось успхомъ, и лтомъ въ 1699 году Аддисонъ, пріобртшій въ назначенной ему пенсіи средства къ жизни, оставилъ свой любимый Оксфордъ и отправился путешествовать. Онъ переправился изъ Дувра въ Кале, прибылъ въ Парижъ, гд быль принятъ съ большою благосклонностью и вжливостью родственникомъ его друга Монтегю, Карломъ, графомъ манчестерскимъ, который незадолго предъ тмъ былъ назначенъ англійскимъ посланникомъ при французскомъ двор. Графиня, красавица партіи виговъ, была, вроятно, такъ же привтлива, какъ и ея супругъ, потому-что Алдисонъ долго вспоминалъ съ удовольствіемъ о впечатлніи, которое она произвела на него въ то время, и въ нсколькихъ веселыхъ стихахъ, вырзанныхъ на стеклахъ Кит-Катскаго Клуба, описалъ зависть, которую возбуждало между нарумяненными версальскими красавицами лицо графини, горвшее натуральнымъ румянцемъ.
Лудовикъ XIV заглаживалъ въ то время грхи своей молодости набожностью, непроисходившею отъ разумнаго сознанія необходимости итого чувства и неимвшею своимъ плодомъ любви къ ближнему. Подобострастная французская литература, стремясь приноровиться къ перемнившимся свойствамъ государя, измнила свой характеръ: вс выходившія книги носили на себ отпечатокъ набожности. Расинъ, незадолго предъ тмъ умершій, провелъ конецъ своей жизни надъ сочиненіемъ священныхъ драмъ. Аддисонъ описалъ этотъ порядокъ вещей въ живомъ и прекрасномъ письм къ Монтегю. Другое его письмо, написанное около того же времени къ лорду-канцлеру, исполнено самыхъ сильныхъ выраженій благодарности и привязанности. ‘Я могу ‘благодарить ваше сіятельство (говоритъ Аддисонъ въ этомъ письм) только полнымъ рвеніемъ къ моему длу’. Съ этою цлью онъ оставилъ Парижъ и отправился въ Блоа, гд, по господствовавшему тогда мннію, говорили чистйшимъ французскимъ языкомъ и гд нельзя было встртить ни одного англичанина. Здсь онъ провелъ нсколько мсяцевъ пріятно и съ пользою жизнь его въ Блоа описалъ одинъ изъ его товарищей, аббатъ Филиппо, въ письм къ Спенсу. Если врить этому разсказу, то Аддисонъ много занимался, часто задумывался, говорилъ мало, длалъ отлучки по временамъ и не имлъ интригъ, или, быть-можетъ, былъ слишкомъ-скроменъ и не поврялъ ихъ аббату. Человкъ, бывшій чрезвычайно-застнчивымъ и молчаливымъ даже въ кругу своихъ соотечественниковъ и школьныхъ товарищей, конечно, не могъ быть болтливымъ на иностранномъ язык и въ кругу чужестранцевъ. Но изъ писемъ Аддисона, изъ которыхъ иныя были напечатаны гораздо позже въ ‘Опекун’ (Guardian), видно, что въ то время, когда онъ казался погруженнымъ въ свои мечты, онъ внимательно наблюдалъ Французское общество тмъ зоркимъ и лукавымъ, но не злобнымъ косвеннымъ взглядомъ, который былъ ему особенно свойственъ.
Изъ Блоа Аддисонъ возвратился въ Парижъ и, владя теперь французскимъ языкомъ, находилъ большое удовольствіе въ обществ французскихъ философовъ и поэтовъ. Въ письм своемъ къ епископу Гугу онъ разсказалъ два свои весьма-замчательные разговора: одинъ съ Мальбраншемъ, а другой съ Буало. Мальбраншъ высказалъ передъ нимъ пристрастіе къ англичанамъ и превозносилъ геній Ньютона, но покачалъ головою при имени Гоббеза, и былъ такъ несправедливъ, что назвалъ ‘Левіаанъ’ ничтожнымъ и безумнымъ произведеніемъ. Скромность Аддисона помшала ему разсказать подробно обстоятельства его свиданія съ Буало. Буало, пережившій своихъ друзей и соперниковъ, старый, глухой и печальный, велъ жизнь уединенную, рдко являлся ко двору и въ академію и былъ почти недоступенъ для иностранцевъ. Объ англичанахъ и англійской литератур онъ не зналъ почти ничего и едва слышалъ объ имени Драйдена. Нкоторые изъ нашихъ соотечественниковъ, въ пылу патріотизма, утверждали, что это певдніе было притворное. Мы утверждаемъ, что подобное предположеніе неосновательно. Англійская литература была для французовъ вка Лудовика XIV тмъ, чмъ была для нашихъ ддовъ германская литература. Мы думаемъ, что весьма-немногіе изъ образованныхъ людей, обдавшихъ обыкновенно въ Лейчестсрскомъ Сквер съ сэромъ Джозуа, или въ стритгем съ мистриссъ Трель, имли понятіе о томъ, что Виландъ былъ одинъ изъ самыхъ остроумныхъ поэтовъ, а Лессингъ, безспорно, первый критикъ въ Европ. Столь же мало зналъ Буало объ ‘Потерянномъ Ра’, объ ‘Авессалом’ и о ‘Агитофел’, но онъ читалъ латинскія поэмы Аддисона и очень ими восхищался. Онъ сказалъ, что он дали ему совершенно-новое понятіе о состояніи учености и вкуса у англичанъ. Джонсонъ доказываетъ, что эти похвалы были неискренни. ‘Больше всего извстно о Буало (говоритъ онъ) то, ‘что онъ питалъ безразсудное и своенравное презрніе къ новйшей латини и потому его похвалы Аддисону были, по всей вроятности, ‘скоре слдствіемъ вжливости, чмъ одобренія’. Однако, дло ршеное, что Буало былъ необыкновенно-скупъ на комплименты. Мы не помнимъ, чтобъ пріязнь или подобострастіе побудили его когда либо похвалить сочиненіе, котораго онъ не одобрялъ. Въ литературныхъ вопросахъ его дкій, все пренебрегающій и самонадянный умъ возставалъ противъ власти, предъ которою преклонялось все остальное во Франціи. У него достало духа сказать Лудовику XIV, что его величество профанъ въ поэзіи и восхищается весьма-плохими стихами. Что же Буало видлъ въ Аддисон? что могло заставить сатирика, строгій и разборчивый нравъ котораго наводилъ страхъ на два поколнія, сдлаться льстецомъ въ первый и послдній разъ? Презрніе его къ новйшей латини также не было безразсудно и своенравно. Конечно, онъ думалъ, что на мертвомъ язык нельзя написать первоклассной поэмы. Но ошибался ли онъ въ этомъ? не подтвердилось ли его мнніе вковыми опытами? Буало считалъ также возможнымъ, что въ лучшей латлни новйшаго времени писатель августова вка нашелъ бы смшныя нелпости. Да и кто можетъ думать иначе? Кто изъ новйшихъ ученыхъ можетъ сказать по совсти, что находить хотя малйшій недостатокъ въ слог Ливія? Однакожь, извстно, что Полліо, вкусъ котораго образовался на берегахъ Тибра, нашелъ въ слог Ливія неизящное нарчіе береговъ По. Зналъ ли кто-нибудь изъ новйшихъ ученыхъ латинскій языкъ лучше, чмъ Фридрихъ-Великій зналъ французскій? По разв неизвстно, что Фридрихъ-Великій, читавшій, говорившій и писавшій въ-теченіе боле полувка не иначе, какъ пофранцузски, разучившійся своему природному языку для-того, чтобъ выучиться французскому, жившій многіе годы въ дружб съ товарищами-французами, не могъ до конца своей жизни ничего сочинить на французскомъ язык безъ неминуемой опасности сдлать какую-нибудь ошибку, которая могла бы возбудить улыбку въ литературныхъ кружкахъ Парижа? Разр мы убждены, что Эразмъ Роттердамскій и Фракасторій писали такъ же хорошо полатини, какъ докторъ Робертсонъ и сэръ Вальтеръ Скоттъ писали поанглійски? И разв въ разсужденіи объ Индіи, послднемъ изъ сочиненій доктора Робертсона, въ Веверле и Марміон нтъ шотландскихъ оборотовъ, надъ которыми посмялся бы лондонскій ученикъ? Но, конечно, изъ того, что мы такъ думаемъ, не слдуетъ, чтобъ мы не находили чему удивляться въ благородныхъ аль каикахъ Грея, или въ игривыхъ элегіяхъ Борна. Буало не былъ же столько несвдущъ и лишенъ вкуса, чтобъ не оцнить хорошей новйшей латини. Въ томъ самомъ письм на которое намекаетъ Джонсонъ, Буало говоритъ: ‘Ne croyez pas pourtant que je veuille par l blmer les vers latins que vous m’avez envoyas d’un de vos illustres acadmiciens. Je les ai trouvs fort beaux et digne de Vida et de Sannazar, mais non pas d’Horace et de Virgile’ {‘Не думайте, однакожь, чтобъ этимъ я хотлъ порицать присланные вами латинскіе стихи одного изъ вашихъ знаменитыхъ академиковъ. Я нашелъ, что они очень-хороши и достойны Виды и Санназара, но отнюдь не Горація и Виргілія’.}. Нкоторыя поэмы, писанныя на новйшемъ латинскомъ язык, Буало хвалилъ съ тою откровенностью, съ какою имлъ обыкновеніе хвалить что-нибудь. Онъ говоритъ, напримръ, объ эпиграммахъ отца Фрагіера, что въ нихъ, казалось, ожилъ Катуллъ. Но лучшимъ доказательствомъ, что Буало не чувствовалъ къ новйшимъ латинскимъ стихамъ того не основательнаго презрнія, которое ему приписывали, служитъ то, что онъ самъ написалъ и издалъ въ свтъ латинскіе стихи разныхъ размровъ. Случилось же въ-самомъ-дл, и довольно-забавно, что самое строгое порицаніе, когда-либо имъ произнесенное на новйшую латинь, написано латинскимъ гекзаметромъ. Мы намекаемъ на одинъ отрывокъ, начинающійся слдующимъ образомъ:
‘Quid numeris herum me balbutire Latinis
Longe Alpes citra natum de patre Sicambro,
Musa, jubes?’ (*).
(*) Муза, почему по прикажешь мн, рожденному по сю сторону Альпъ, далеко отъ отца Сикамбра, чтобъ я снова забормоталъ латинскими стихами?’
Все сказанное выше приводитъ насъ къ тому убжденію, что похвала, произнесенная Буало о ‘Machinae gesticulantes’ и о ‘Gerano-Pygmaeomachia’, была искрення. Конечно, онъ высказалъ ее Аддисону съ откровенностью, какъ врнымъ доказательствомъ уваженія. Главнымъ предметомъ ихъ бесды была литература. Старикъ говорилъ на свою любимую тэму много и хорошо и, какъ показалось его молодому слушателю, говорилъ даже очень-хорошо. Нтъ сомннія, что Буало обладалъ нкоторыми качествами замчательнаго критика, ему недоставало воображенія, но онъ обладалъ умомъ положительнымъ. Его литературный кодексъ былъ основалъ на ограниченныхъ началахъ, по онъ выказывалъ много ума и проницательности въ примненіи ихъ къ частнымъ случаямъ. Въ дл слога, отвлеченнаго отъ идей, которымъ онъ служитъ оболочкой, вкусъ его былъ изященъ. Онъ былъ хорошо знакомъ съ лучшими греческими писателями, не былъ въ-состояніи вполн оцнить ихъ творческій геній, но удивлялся величественной простот ихъ слога и научился у нихъ презирать натяжку и мишуру. Въ сочиненіяхъ Аддисона: ‘Зритель’ (Spectator) и ‘Опекун’ (Guardian) нетрудно открыть слды вліянія частью полезнаго и частью вреднаго, которое имлъ на него Буало.
Въ оытность Аддисона въ Париж случилось происшествіе, сдлавшее эту столицу непріятною для англичанина и вига. Король испанскій Карлъ II умеръ, завщанъ свои владнія Филиппу, герцогу анжуйскому, младшему сыну дофина. Король Французскій, въ прямое нарушеніе енотъ обязательствъ къ Великобританіи и Генеральнымъ Штатамъ, принялъ завщаніе въ пользу своего внука. Домъ Бурбоновъ достигъ апогея человческаго величія. Англія была обманута и увидла себя въ положеніи, съ одной стороны униженномъ, а съ другой опасномъ. Французы, не предвидя бдствій, которыми имъ было суждено искупить вроломство Лудовика XIV, обезумли отъ гордости и восторга. Каждый изъ нихъ имлъ видъ человка, получившаго недавно большое состояніе. ‘Разговоръ Французовъ (говоритъ Адиссонъ) становится для меня нестерпимъ, народъ, бывшій прежде тщеславнйшимъ ‘въ мір, сдлался теперь хуже, чмъ когда-нибудь’. Страдая отъ горделиваго ликованія парижанъ и, вроятно, предвидя, что между Франціей и Англіей миръ не будетъ продолжителенъ, онъ отправился въ Италію.
Въ декабр 1700 года {Странно, что Аддисонъ, описывая свое путешествіе, на первой строки ошибся цлымъ годомъ во времени своего отъзда изъ Марсели, и еще странне, что эту ошибку, производящую во всемъ разсказ страшную запутанность, повторили въ нсколькихъ, одно за другимъ слдовавшихъ, изданіяхъ, и что она не была замчена ни Тиккелемъ, ни Гурдомъ.} онъ слъ на корабль въ Марсели. Плывя вдаль лигурійскаго берега, онъ восхищался зрлищемъ миртовыхъ и оливковыхъ деревьевъ, сохранившихъ свою зелень при зимнемъ солнц. Вскор онъ вытерплъ одинъ изъ ужасныхъ штормовъ Средиземнаго Моря. Капитанъ корабля считалъ все потеряннымъ и исповдывался у капуцинскаго монаха, бывшаго на корабл, а англійскій еретикъ подкрплялъ себя выраженіемъ набожности совершенно другаго рода. Какъ сильно было впечатлніе, произведенное на него этимъ опаснымъ плаваньемъ, видно изъ оды: ‘Блаженны рабы твои, о Господи!’ которая была гораздо-позже напечатана въ ‘Зрител’ (Spectator). Посл нсколькихъ дней бдствія и опасностей, Аддисонъ вышелъ съ величайшею радостью на берегъ въ Савон и продолжалъ свой путь въ Генуу по горамъ, на которыхъ искусство не проложило еще никакой дороги
Въ Гену, управлявшейся еще тогда своимъ собственнымъ дожемъ и дворянами, имена которыхі. были внесены въ золотую книгу, Аддисонъ остававался недолго. Онъ любовался узкими улицами города, надъ которыми повисли длинные ряды высокихъ дворцовъ, восхищался стнами, украшенными Фресками, великолпнымъ храмомъ Благовщенія и картонами, на которыхъ была изображена вся слава дома Доріевъ. Изъ Генуи поспшилъ онъ въ Миланъ, гд осматривалъ, боле съ изумленіемъ, чмъ съ удовольствіемъ, готическое великолпіе соборной церкви. Онъ перезжалъ озеро Бенать при сильномъ втр и видлъ волны его, свирпствовавшія такъ же, какъ и въ то время, когда на нихъ смотрлъ Виргилій. Въ Венеціи, тогда самомъ веселомъ мст Европы, путешественникъ провелъ карнавалъ — самое веселое время въ году, среди масокъ, плясокъ и серенадъ. Здсь забавляли и въ то же время раздражали его нелпыя драматическія пьесы, позорившія въ то время итальянскую сцену. Впрочемъ, одной изъ этихъ пьесъ онъ былъ обязанъ драгоцннымъ намкомъ. Онъ присутствовалъ на представленіи спшной пьесы ‘Смерть Катона’. Катонъ, какъ видно, былъ влюбленъ въ дочь Сципіона, а она отдала свое сердце Цезарю. Отверженный любовникъ ршился лишить себя жизни. Онъ представленъ сидящимъ въ своей библіотек, съ кинжаломъ въ рук, на стол передъ нимъ Плутархъ и Тассъ. Въ такомъ положеніи Катонъ бесдуетъ съ собою прежде, чмъ ршается нанести себ ударъ. Мы удивляемся, какъ могло столь замчательное обстоятельство ускользнуть отъ вниманія всхъ біографовъ Аддисона и думаемъ, что эта сцена, несмотря на вс ея нелпости и анахронизмы, произвела, безъ всякаго сомннія, впечатлніе на воображеніе путешественника и внушила ему мысль поставить Катона на англійскую сцену. Извстно достоврно, что около того времени Аддисонъ началъ свою трагедію и окончилъ первыя четыре ея дйствія до возвращенія въ Англію.
На пути изъ Венеціи въ Римъ, желаніе видть самое маленькое независимое государство въ Европ отвлекло его на нсколько миль въ сторону отъ большой дороги. На скал, покрытой снгомъ, несмотря на полное развитіе итальянской весны, лежала маленькая крпость Сан-Марино. Дороги, ведшія къ уединенному городу, были такъ дурны, что немногіе путешественники посщали этотъ городъ, впрочемъ, ни одинъ изъ нихъ и не описалъ его. Аддисонъ не могъ удержаться отъ добродушной улыбки при вид простыхъ нравовъ и учрежденій этой уединенной общины.
При первомъ посщеніи Рима Аддисонъ пробилъ въ немъ столько, сколько нужно, чтобъ осмотрть мелькомъ храмъ Св. Петра и Пантеонъ. Поспшность эта кажется необыкновенною, тлъ боле, что приближалась святая недля. Ни одинъ намкъ не объясняетъ намъ, почему Аддисонъ ухалъ отъ зрлища, привлекающаго ежегодно издалека людей, одаренныхъ меньшимъ вкусомъ и чувствительностью. Очень можетъ быть, что, путешествуя насчетъ правительства, отличавшагося своею непріязнью къ римской церкви, онъ считалъ неблагоразумнымъ присутствовать при великолпнйшемъ обряд этой церкви. На него было бы обращено много глазъ, и ему было бы трудно вести себя такъ, чтобъ не оскорбить или своихъ покровителей въ Англіи, или тхъ, среди которыхъ находился. Каковы бы ни были побудительныя причины, но онъ не видлъ величественнйшей церемоніи изъ всхъ извстныхъ въ мір, и поспшилъ по аппіевой дорог въ Неаполь.
Неаполь не имлъ тогда того, что въ настоящее время составляетъ, быть-можетъ, его главную прелесть. Конечно, тамъ находились очаровательный заливъ и страшная гора, но на мст Геркуланума стояла вилла, а надъ улицами Помпеи росли ряды виноградниковъ. Конечно, никакой замчательный переворотъ въ природ не скрылъ отъ человческихъ глазъ пестумскихъ храмовъ, но странно, что существованіе ихъ составляло тайну даже для художниковъ и антикваріевъ. Расположенные въ разстояніи нсколькихъ часовъ отъ большой столицы, гд, незадолго предъ тмъ, писалъ Сальваторъ и гд въ то время читалъ лекціи Вико, эти благородные остатки древности были такъ же мало извстны Европ, какъ и разрушенные города, поросшіе юкатанскими лсами. Ахіисонъ осмотрлъ все, что можно было видть въ Неапол, взлзалъ на Везувій, осмотрлъ подземный ходъ въ Позилппо и бродилъ между виноградниками и миндальными деревьями въ Каире. Но ни чудеса природы, ни чудеса искусства не могли занять его вниманія до такой степени, чтобъ помшать ему замтить, и очень-скоро, разныя злоупотребленія и нищету народа. Большое королевство, недавно-доставшееся Филиппу V, находилось въ состояніи параличнаго онмнія. Кастилія и Аррагонія были тоже угнетены несчастіями, но, въ сравненіи съ итальянскими владніями испанской короны, Кастилія и Аррагонія могли назваться благоденствовавшими. Естественно, что вс наблюденія, сдланныя Аддисономъ въ Италіи, еще боле утвердили его въ тхъ политическихъ убжденіяхъ, которыя развились въ венъ въ Англіи. Онъ до самой своей кончины говорилъ о путешествіи въ чужіе край какъ о наилучшемъ средств противъ якобитства Въ его ‘Помщик’ (Freholder) охотникъ на лисицъ, изъ торіевъ, задаетъ себ вопросъ: къ чему служатъ путешествія? и отвчаетъ, разв только къ тому, чтобъ научить людей болтать пофранцузски и ораторствовать.
Изъ Неаполя Аддисонъ возвратился въ Римъ моремъ, вдоль берега, прославленнаго его любимцемъ, Виргиліемъ. Фелука обогнула мысъ, на которомъ троянскіе удальцы положили весло и рупоръ на могил Мизена, и почью стала на якор подъ защитою баснословнаго Цирцеина Мыса. Путешествіе окончилось Тибромъ, такъ же осненнымъ темною зеленью и столь же мутнымъ отъ желтаго песку, какъ во времена Энея. Изъ разрушенной гавани Остіи путешественникъ поспшилъ въ Римъ, гд пробылъ т жаркіе и нездоровые мсяцы, въ которые еще въ вкъ Августа всякій, кто только могъ, бжалъ отъ бшеныхъ собакъ и улицъ, наводившихъ уныніе частыми погребальными процесіями, бжалъ въ виллы, чтобъ собирать тамъ первыя лтній фиги. Изливая впослдствіи въ своихъ стихахъ благодарность Провиднію, давшему ему возможность безвредно дышать зараженнымъ воздухомъ, Аддисонъ, вроятно, думалъ объ август и сентябр, проведенныхъ имъ въ Рим.
Нерапе послднихъ чиселъ октября Аддисонъ могъ оторваться отъ образцовыхъ произведеній древняго и новаго искусства, собранныхъ въ город, бывшемъ такъ долго главою міра, и направившись къ сверу, прохалъ чрезъ Сіенну. Любуясь ея великолпною соборною церковью, онъ забылъ на-время свои предубжденія въ пользу классической архитектуры. Во Флоренціи онъ провелъ нсколько дней съ герцогомъ Шрусберійскимъ, который, пресытившись прелестями честолюбія, съ трудомъ перенеся сопряженныя съ нимъ заботы, страшась обихъ партій и не любя ни одной, ршился наконецъ скрыть въ Италіи свои способности и познанія, которыя еслибъ были соединены съ твердостью правилъ и гражданской доблестью, могли бы сдлать его первымъ человкомъ своего времени. Говорятъ, что эта встрча была весьма-пріятна, мы этому вполн вримъ, ибо Аддисонъ быль чрезвычайно-пріятнымъ собесдникомъ, если ничмъ не стснялся, а герцогъ, хотя и рдко забывалъ, что происходилъ изъ рода Тальботовъ, но за-то обладалъ замчательнымъ умньемъ приводить въ хорошее расположеніе духа всякаго, кто сближался съ нимъ.
Аддиисонъ удлилъ нкоторое время Флоренціи, въ особенности скульптурнымъ произведеніямъ, находившимся въ ея музе, которыя предпочиталъ даже ватиканскимъ. Затмъ онъ продолжалъ свой путь по стран, гд еще были видны слды опустошенія, причиненнаго послдней войной и гд вс со страхомъ ожидали покой, еще боле-жестокой борьбы, Евгеній уже перешелъ Ретійскія Альпы, съ измреніемъ оспоривать у Катината богатую равнину Ломбардіи. Вроломный савойскій правитель считался еще въ числ союзниковъ Лудовика. Англія не объявила еще въ то время войны Франціи, но герцогъ манчестерскій оставилъ Паріевъ и уже начались переговоры, имвшіе своимъ послдствіемъ великій союзъ противъ бурбонскаго дома. При подобныхъ обстоятельствахъ всякій англійскій путешественникъ горлъ желаніемъ добраться какъ-можно-скоре до нейтральной земли. Аддисонъ ршился перебраться черезъ гору Сени. Стоялъ декабрь и дорога была далеко не та, которая теперь напоминаетъ иностранцу о могуществ и геніи Наполеона. Впрочемъ, зима была не суровая и перездъ, но тому времени, былъ нетруденъ. Аддисонъ намекаетъ на эту поздку въ од, на которую мы уже ссылались и въ которой, между-прочимъ, говоритъ, что божественная благость согрла для него снжныя вершины Альпъ.
Среди вчныхъ снговъ онъ сочинилъ посланіе другу своему Монтегю, бывшему уже тогда лордомъ Галифаксомъ. Посланіе это, нкогда столь прославленное, извстно теперь только немногимъ, и т, которые его знаютъ, считаютъ, что оно нисколько не содйствовало увеличенію славы Аддисона. Оно, однакожь, ршительно выше всхъ англійскихъ сочиненій, до того времени имъ изданныхъ. Кром-того, мы ставимъ его наравн со всми его поэмами, писанными героическимъ метромъ и появившимися въ свтъ въ промежутк времени между смертью Драйдена и изданіемъ ‘Опыта о критик’. Въ немъ столько же прекрасныхъ мстъ, сколько второстепенныхъ мстъ у Попе, оно возвысило бы славу Парнелла и Прайора.
Но каковы бы ни были литературныя достоинства или недостатки посланія, во всякомъ случа оно длаетъ честь нравственнымъ правиламъ и уму автора. Отъ Галифакса уже нечего было надяться: онъ потерялъ власть, былъ обвиненъ Нижней Палатой, и хотя перы освободили его отъ обвиненія, но онъ, казалось, имлъ мало шансовъ снова занять высокій постъ. Посланіе это, написанное въ такое время, служитъ однимъ изъ многихъ доказательствъ, что къ кротости и увренности, отличавшихъ Аддисона между всми другими должностными лицами тхъ бурныхъ временъ, нисколько не примшивалась трусость или низость.
Въ Женев Аддисонъ узналъ, что въ англійскомъ министерств произошли перемны и что графъ манчестерскій назначенъ министромъ. Новый министръ пожелалъ быть полезнымъ своему молодому другу, и такъ-какъ признали нужнымъ имть въ Италіи при особ Евгенія англійскаго агента, а Аддисонъ уже окончилъ свое дипломатическое воспитаніе, то его и опредлили на это мсто. Онъ только-что собирался отправиться къ мсту своего назначенія, какъ смерть Вильгельма III остановила, по-крайней-мр на-время, вс его планы.
Преемница этого государя, Анна, питала къ партіи виговъ сильное отвращеніе личное, политическое и религіозное. Отвращеніе это она выказала въ первые дни своего царствованія. Манчестеръ лишился мста хранителя печати, которое out занималъ лишь нсколько недль, ни Сойерсъ, ни Галифаксъ не были приведены къ присяг Тайному Совту. Участь трехъ своихъ покровителей раздлило и Аддисонъ. Потерянъ надежду получить мсто въ государственной служб и лишенный пенсіи, онъ былъ принужденъ добывать средства къ существованію своими трудами. Сдлавшись наставникомъ одного молодаго англійскаго путешественника, онъ объздилъ съ нимъ большую часть Швейцаріи и Германіи и написалъ въ это время свое прекрасное ‘Разсужденіе о медаляхъ’. Оно было издано въ свтъ только посл его смерти, но нкоторые ученые видли рукопись еще при его жизни и отдавали должную похвалу прекрасному слогу, познаніямъ и глубокомыслію, выказаннымъ въ ссылкахъ, приведенныхъ въ этомъ сочиненіи.
Изъ Германіи Аддисонъ отправился въ Голландію, гд его поразила печальная всть о кончин отца. Прибывъ нсколько мсяцевъ въ Нидерландахъ, онъ возвратился къ концу 1703 года въ Англію. Здсь встртили его радушно друзья и ввели въ Кит-Катскій Клубъ, гд собраны были вс таланты и ученые, которыми тогда славилась партія виговъ.
Когда Аддисонъ возвратился съ континента, денежныя его средства были въ-теченіе нсколькихъ мсяцевъ весьма-скудны, но вскор его благородные друзья нашли возможность быть ему полезными. Съ каждымъ днемъ готовились постепенно и незамтно политическія перемны величайшей важности. Торіи привтствовали восшествіе на престолъ Анны съ восторгомъ и надеждами, и казалось нкоторое время, что виги пали невозвратно. Престолъ окружили люди, считавшіеся преданными королев и церкви, но ни одинъ изъ нихъ не пользовался въ такой степени милостью государыни, какъ лордъ-канцлеръ Годольфинъ и главнокомандующій Марльборо.
Провинціальное дворянство и провинціальное духовенство ожидали, что политика новыхъ министровъ будетъ совершенно-противоположна той, которой почти-постоянно слдовалъ Вильгельмъ, что поземельнымъ интересамъ будутъ покровительствовать въ ущербъ торговл, что утвержденный долгъ (the funded debt) не будетъ увеличенъ, что преимущества, предоставленныя диссидентамъ послднимъ королемъ, будутъ ограничены, если не совсмъ уничтожены, что война съ Франціею, если она должна быть, будетъ со стороны Англіи почти исключительно-морская, и, наконецъ, что правительство избгнетъ союзовъ съ иностранными державами, и въ-особенности съ Голландіей.
Но провинціальнымъ дворянамъ и провиціальному духовенству суждено было обмануться не въ послдній разъ. Главы министерства не раздляли предразсудковъ и страстей, обуревавшихъ викаріаты, церковные приходы и усадьбы помщиковъ-охотниковъ. Эти государственные люди видли, что, для пользы общей и ихъ собственной, слдовало принять политику виговъ, по-крайней-мр въ томъ, что касалось союзовъ и образа веденія войны. Но, принявъ иностранную политику виговъ, было невозможно не принять и ихъ финансовой системы. Результаты были очевидны. Строгіе торіи начали чуждаться правительства, которое стало нуждаться въ голосахъ виговъ, голоса же виговъ можно было пріобрсть только дальнйшими уступками, и королеву убдили сдлать эти уступки.
Въ начал 1704 года состояніе партій весьма-много походило на положеніе партій въ 1826 году. Какъ въ 1704, такъ и въ 1826 году существовало торійское министерство, раздленное на дв враждебныя половины. Положеніе Каннинга и его друзей въ 1826 году было похоже на состояніе, въ которомъ находились Марльборо и Годольфинъ въ 1704 году. Ноттингамь и Джерсей были въ 1704 г. тмъ, чмъ лордъ Эльдонь и лордъ Вестморлендъ въ 1826 г. Виги 1704 года находились въ такомъ же положеніи, въ какомъ были виги въ 1826 году. Въ 1704 г. Сомерсъ, Галифаксъ, Сондерландъ, Коуперъ не имли мстъ. Между ними и умренными торіями не было явнаго согласія, вроятно потому, что еще не существовало никакой видимой причины, которая бы побуждала къ подобному соединенію, но вс видли, что оно было неизбжно и даже образовалось уже вполовину. Таково, или почти таково было положеніе вещей, когда было получено извстіе о большомъ сраженіи при Бленгейм, происшедшемъ 13-го августа 1704 года. Виги привтствовали это извстіе съ восторгомъ и гордостью. Они забыли всякую вражду къ полководцу, геній котораго измнилъ въ одинъ день положеніе длъ въ Европ, спасъ имперскій тропъ, унизилъ домъ Бурбоновъ и обезопасилъ ‘Учредительный Актъ’ (Act of Settlement) отъ чуждаго вмшательства. Совершенно-другія были чувства торіевъ. Имъ, конечно, было бы безразсудно выражать открыто сожалніе о совершившемся событіи, столь славномъ для страны, но поздравленія ихъ были такъ холодны и неискренни, что могли внушить только глубокое отвращеніе къ побдоносному полководцу и его приверженцамъ.
Годольфинъ не былъ охотникъ до чтенія и проводилъ обыкновенно время, свободное отъ занятій, въ Ньюмаркет или за карточнымъ столомъ, но онъ не оставался совершенно-равнодушнымъ къ поэзіи и былъ слишкомъ-умнымъ наблюдателемъ, чтобъ не замтить, что литература составляла орудіе своего рода въ политической борьб, и что предводители виговъ усилили свою партію и возвысили свое вліяніе великодушнымъ и разумнымъ покровительствомъ хорошимъ писателямъ. Крайняя посредственность поэмъ, появившихся въ честь сраженія при Бленгеим, огорчила его, и не безъ основанія. Одна только изъ нихъ не забыта, но необыкновенной нелпости слдующихъ трехъ строчекъ:
‘Think of two thousand gentlemen at least,
Anti each man mounted on his capering beast,
Into the Danube they were pushed by shoals’ (*).
(*) ‘Подумайте о двухъ тысячахъ дворянъ, изъ которыхъ каждый сидлъ на скакун и которыхъ толпами бросали въ Дунай’.
Лордъ-казначей не зналъ, гд достать лучшихъ стиховъ. Онъ зналъ, какъ заключать заемъ и выдавать субсидіи, былъ также очень-хорошо знакомъ съ исторіею скаковыхъ лошадей и боями птуховъ, но знакомство его съ поэтами было весьма-ограниченно. Онъ просилъ совта у Галифакса, Галифаксъ показалъ видъ, что уклоняется отъ должности совтника, и отвчалъ, что пока власть была въ его рукахъ, онъ длалъ все возможное къ поощренію людей, таланты и познанія которыхъ могли приносить честь стран. Времена эти минули, и въ руководство приняты другія начала. Истинныя достоинства томятся въ неизвстности, а общественныя деньги расточаются недостойнымъ. ‘Я знаю (прибавилъ онъ) человка, который бы достойно прославилъ ‘это сраженіе, но не назову его’. Годольфинъ, обладавшій искусствомъ смягчать гнвъ кроткими отвтами, и видвшій необходимость ласкать виговъ, отвчалъ кротко, что жалобы Галифакса были слишкомъ-основательны, что все дурное будетъ исправлено въ свое время, и что заслуги человка, подобнаго описанному Галифаксомъ, будутъ щедро награждены. Тогда Галифаксъ назвалъ Аддисона, но, не забывая достоинства своего друга столько же, какъ и денежныхъ его выгодъ, настоялъ, чтобъ министръ обратился какъ-можно-вжливе къ самому Аддисону, и Годольфинъ общалъ это сдлать.
Аддисонъ жилъ тогда на чердак въ третьемъ этаж, надъ дрянною лавочкою въ Геймаркет. На другой день посл разговора Годольфини съ Галифаксомъ, Аддисонъ былъ изумленъ въ этомъ скромномъ жилищ визитомъ ни боле, ни мене, какъ высокопочтенной особы Генриха Бойля, бывшаго въ то время канцлеромъ Казначейства, а впослдствіи лордомъ Карлстономъ. Лордъ-казначей отправилъ высокорожденнаго министра посломъ къ бдному поэту. Аддисонъ взялся охотно за предложенное ему дло, доставлявшее, безъ-сомннія, ему, какъ ревностному вигу, удовольствіе. По окончаніи половины поэмы, онъ показалъ ее Годольфину, который былъ отъ нея въ восторг, особенно же отъ пресловутаго уподобленія ангелу. Поэтъ былъ назначенъ въ Коммиссаріатъ съ двумя стами фунтовъ стерлинговъ ежегоднаго жалованья и съ увреніемъ, что это мсто было только залогомъ еще большихъ милостей.
Поэма ‘Война’ появилась въ свтъ и восхитила публику столько же, какъ и министра. Если хотите, она нравится намъ меньше, чмъ посланіе къ Галифаксу, но, безъ всякаго сомннія, она занимаетъ высокое мсто между поэмами, изданными въ промежутк времени отъ смерти Драйдена до появленія геніальныхъ произведеній Попе. Мы считаемъ главнымъ ея достоинствомъ, какъ справедливо замтилъ и Джонсонъ, благородное и разумное отсутствіе вымысла. Первый великій поэтъ, творенія котораго дошли до насъ, воспвалъ войну гораздо-прежде, чмъ она сдлалась наукою или искусствомъ. Если въ его время возникала вражда между двумя незначительными греческими городами, то каждый изъ нихъ выставлялъ толпу своихъ гражданъ, незнавшихъ дисциплины и снабженныхъ орудіями, употреблявшимися на полевыхъ работахъ и обращенными въ оружія. Съ обихъ сторонъ отличалось нсколько вождей, которымъ богатство давало возможность дэстать хорошую сбрую, лошадей и колесницу, и которымъ досугъ позволялъ заниматься военными упражненіями. Одинъ изъ подобныхъ вождей, если онъ обладалъ большою силою, ловкостью и храбростью, былъ опасне двадцати обыкновенныхъ людей, а сила и проворство, съ которыми онъ неталъ копье, имли значительное вліяніе на ршеніе судьбы дня, Таковы бывали, по всей вроятности, битвы, извстныя Гомеру. Но Гомеръ разсказывалъ дла людей прежнихъ вковъ, людей, ведшихъ свое происхожденіе отъ боговъ и бесдовавшихъ лицомъ къ лицу съ богами, людей, изъ которыхъ одинъ могъ легко бросать такіе камни, которыхъ не приподняли бы два дюжіе человка позднйшаго времени. Потому естественно, что онъ изображалъ ихъ воинскіе подвиги хотя и похожими на подвиги мужественнйшихъ и искуснйшихъ бойцовъ его времени, но вмст съ тмъ и далеко-превосходящими ихъ по важности. Ахиллъ, облеченный въ божественную броню, везомый божественными конями, вооруженный копьемъ, котораго никто, кром его, не могъ поднять, покоряющій Трою и всю Ликію и заваливающій Скамандеръ трупами, былъ только великолпнымъ преувеличеніемъ истиннаго героя, сильнаго, безстрашнаго, свыкшагося съ оружіемъ, покрытаго щитомъ и шлемомъ лучшей сидонской выдлки, быстро-везомаго лошадьми ессалійской породы и поражавшаго своею десницею врага за врагомъ. Во всхъ обществахъ, стоящихъ на первой ступени развитія, мы встрчаемъ подобныя понятія, да и въ наше время есть страны, гд гвардеецъ Шоу считался бы гораздо-лучшимъ воиномъ, нежели герцогъ Веллингтонъ. Бонапарте любилъ разсказывать объ удивленіи мамелюковъ, при вид его маленькой фигуры. Мурадъ-Бей, отличавшійся между всми своими сподвижниками тлесною силою и искусствомъ, съ какимъ управлялъ лошадью и дйствовалъ саблею, не хотлъ врить, что человкъ, имвшій едва пять футовъ росту и здившій. какъ мясникъ, могъ быть величайшимъ воиномъ въ Европ. Вслдствіе этого, въ описаніяхъ воины у Гомера было на столько истины, на сколько того требовала поэзія, но за-то не было совсмъ истины въ сочиненіяхъ тхъ поэтовъ, которые, описывая сраженія, неимвшія ничего общаго съ битвами временъ Гомера, рабски ему подражали. Особенно отвратительна пошлость Силія Италика, который, взявшись передать въ стихахъ превратности большихъ сраженій между первоклассными полководцами, повствуетъ въ своихъ разсказахъ о страшныхъ ранахъ, которыя эти полководцы наносятъ собственноручно другъ другу. А ядру балъ мечетъ копье, задвающее за плечо консула Нерона, поражающаго, въ свою очередь, копьемъ ребро Аздрубала. Фабій убиваетъ Туриса и Бута, Мариса и Арса, длинноволосаго Адгерба и исполина Тилліи. Сафара и Монэза и трубача Морина. Авнябаль прокалываетъ коломъ Псрузину пахъ и переламываетъ огромнымъ камнемъ Телезину спину. Этого пошлаго обыкновенія держались и новые писатели, оно господствовало до самыхъ временъ Аддисона. Нкоторые рифмоплеты описывали Вильгельма обращающимъ одною своею доблестью въ бгство тысячи и обагряющимъ р. Бойнъ ирландскою кровью. Кром-того, такой достойный уваженіи писатель, какъ Джонъ Филлипсъ, авторъ ‘Знаменитаго Шиллинга’ (Splendide Shilling), изображаетъ Марльборо выигрывающимъ сраженіе при Бленгейм просто одною силою мышцъ и искусствомъ фехтовать. Доказательствомъ тому могутъ служить слдующіе стихи:
‘Churchill, viewing where
The violence of Tailard most prevailed,
Came to oppose his slaughtering arm.
With speed Precipitate he rode, urging his way
O’er hills of gasping heroes, and fallen steeds
Rolling in death. Destruction, grim with blood,
Attends his furious course. Around his head
The glowing balls play innocent, while he
With dire impetuous sway deals fatal blows
Among the flying Gauls. In Gallo blood
He dves his reeking sward, and strews the ground
With headless rank. What can they do? Or how
Withstand his wide-destroying sword?’ (*)
(*) ‘Чэрчилль, замтивъ, гд преобладаетъ сила Талларда, поспшилъ противопоставить ему свою всепоражающую десницу. Онъ спшилъ туда по грудамъ тлъ умирающихъ героевъ и павшихъ коней. Его яростный бгъ сопровождался страшнымъ кровавымъ истребленіемъ. Пули безвредно летаютъ кругомъ него, между-тмъ, какъ онъ наноситъ ужаснымъ и сильнымъ взмахомъ смертельные удары бгущимъ Галламъ. Онъ обагряетъ кровью галловъ свой дымящійся мечъ и усыпаетъ землю рядами обезглавленныхъ труповъ. Что могутъ сдлать Галлы? Какъ противостать его всеистребляющему мечу?’
Аддисонъ отсталъ отъ этого смвшаго обыкновенія съ удивительнымъ тактомъ и знаніемъ дла. Онъ воспвалъ Марльборо за качества, длавшія его дйствительно-великимъ: за энергію, проницательность и познанія въ военномъ дл, но больше всего поэтъ прославлялъ твердость духа, съ которымъ этотъ вождь, среди смятенія, безпорядка я рзни, вникалъ и распоряжался всмъ спокойно и благоразумно. Здсь онъ привелъ пресловутое сравненіе Марльборо съ ангеломъ, управляющимъ вихрями. Мы не станемъ оспоривать справедливости замчаній Джонсона объ этомъ мст, но укажемъ на одно обстоятельство, ускользнувшее, кажется, отъ всхъ критиковъ. Необыкновенный эффектъ, произведенный этилъ сравненіемъ при первомъ появленіи поэмы и казавшійся непонятнымъ послдующему поколнію, должно главнымъ образомъ приписать одной строк, въ которой большая часть теперешнихъ читателей видитъ лишь вводное предложеніе:
‘Such as, of late, o’er pale Britannia pass’d’ (*).
(*) Подобный тому, который недавно пролетлъ надъ испуганною Британіею’.
Аддисонъ говорилъ не о бур вообще, а объ извстномъ шторм. Сильная буря, бывшая въ ноябр 1703 года, единственная буря въ нашей широт, равнявшаяся, по своей свирпости, тропическому урагану, оставила страшную память по себ въ умахъ всхъ современниковъ. Никакая другая буря не подавала повода къ парламентскому адресу или общественному посту въ Англія. Весь флотъ претерплъ крушеніе. Огромные домы были повалены. Одинъ прелатъ былъ погребенъ подъ развалинами своего дворца. Лондонъ и Бристоль представляли видъ городовъ, только-что разграбленныхъ. Сотни семействъ были тогда еще въ траур. Во всхъ южныхъ графствахъ опрокинутыя съ корнями большія деревья и развалины домовъ свидтельствовали объ ужасной жестокости бури. Популярность, которою пользовалось между современниками Аддисона уподобленіе ангелу, казалась намъ всегда замчательнымъ образцомъ преимущества частнаго надъ общимъ въ риторик и поэзіи.
Вскор посл ‘Войны’ появились въ свтъ ‘Путешествія’ аддисоновы по Италіи. Первымъ дйствіемъ этихъ разсказовъ была обманутая надежда. Большинство читателей, ожидавшихъ политики и злословія, разсужденіи о планахъ Виктора Амедея и разныхъ анекдотовъ, была смущена, видя, что умъ писателя былъ гораздо-больше занятъ войною троянцевъ съ рутулійцами, чмъ войною Франціи съ Австріею, и что онъ, казалось, вовсе не слыхалъ о соблазнахъ, которые по времени были ближе къ намъ, нежели любовныя интриги императрицы Фаустины. Впрочемъ, мнніе большинства объ этомъ произведеніи было во-время опровергнуто сужденіемъ немногихъ. Прежде, чмъ эту книгу успли перепечатать, требованіе на нее возрасло до такой степени, что она продавалась въ пять разъ дороже противъ первоначальной цпы. Ее и теперь можно читать съ удовольствіемъ: слогъ чистъ и плавенъ, цитатъ изъ классиковъ и намековъ много и они удачны, время-отъ-времени очаровываетъ насъ необыкновенно-пріятный юморъ, отличавшій Аддисона. Но если даже смотрть на это прекрасное произведеніе просто, какъ на исторію литературной поздки, все-таки можно по справедливости порицать его за проблы. Мы уже замтили выше, что, при богатств ссылокъ на латинскихъ поэтовъ, въ немъ почти нтъ ссылокъ на латинскихъ ораторовъ и историковъ. Къ этому должно присовокупить, что въ немъ мало, или, лучше сказать, нтъ никакихъ свдній объ исторіи и литератур новой Италіи. Мы не помнимъ, чтобъ Аддисонъ упоминалъ о Данте, Петрарк, Боккачіо, Бонардо, Берни, Лаврентіи Медичи или Макіавел. Онъ спокойно разсказываетъ, что видлъ въ Феррар гробницу Аріоста, а въ Венеціи слышалъ гондольеровъ, напвавшихъ стихи тассовы, но о Тасс и Аріост онъ заботился гораздо-меньше, чмъ о Валеріи Флакк и Аполлинаріи Сидоніи. Прекрасное теченіе Тинина приводитъ ему на память стихъ Силія. Срное испареніе Альбула напоминаетъ ему нсколько мстъ изъ Марціала, но онъ не говоритъ ни слова о знаменитомъ покойник въ Санта-Кроче, перезжаетъ равеннскій лсъ, не вспомнивъ о призрак охотника, и бродитъ вверхъ и внизъ по Римини, забывъ о Франческ. Въ Париж онъ сильно хлопоталъ о томъ, чтобъ быть представленнымъ Буало, и кажется, вовсе не зналъ, что во Флоренціи онъ находился недалеко отъ поэта, съ которымъ Буало не можетъ выдержать соперничества, величайшаго лирическаго поэта новйшихъ временъ, Виченціо Филикайя. Это обстоятельство замчательно тмъ боле, что Филикайя былъ любимымъ поэтомъ образованнаго Сомерса, по протекціи котораго Аддисонъ путешествовалъ и которому посвящено описаніе этого путешествія. Дло въ томъ, что Аддисонъ мало зналъ и еще мене желалъ знать новйшую литературу Италіи. Любимые его образцы были латинскіе, а любимые критики французскіе. Одна половина прочитанной имъ тосканской поэзіи показалась ему ужасною, а другая пустою.
За его ‘Путешествіями’ послдовала веселая опера ‘Розамундъ’ (Rosamund). Эта опера была дурно положена на музыку и потому не имла успха на сцен, но имла полный успхъ въ печати, въ-самомъ-дл, она превосходна въ своемъ род. Плавность и гибкость стиховъ чрезвычайно-пріятны, по-крайней-мр для нашего уха. Мы готовы думать, что еслибъ Аддисонъ оставилъ Попе героическія двустишія, а Роу блые стихи и занялся сочиненіемъ легкихъ и живыхъ псенъ, то слава его, какъ поэта, была бы гораздо-выше, чмъ теперь. Спустя нсколько лтъ посл его смерти, докторъ Арнъ (Arne), сочинилъ на Розамунда новую музыку, и опера была исполнена съ совершеннымъ успхомъ. Нкоторыя мста изъ нея пользовались долгое время популярностью и въ послднюю половину царствованія Георга ІІ-го плись ежегодно въ Англіи, съ аккомпанементомъ клавикордовъ.
Между-тмъ, какъ Аддисонъ проводилъ время въ занятіяхъ подобнаго рода, надежды его и его партіи длались со дня на день свтле. Весною 1705 года министры избавились отъ оппозиціи въ Нижней Палат, которою предводительствовали самые отъявленные торіи. Выборы были благопріятны для виговъ. Соединеніе двухъ партій, совершавшееся постепенно и безмолвно, сдлалось наконецъ открытымъ. Большая печать была вврена Коуперу. Сомерсъ и Галифаксъ были назначены членами Кабинета. Въ слдующемъ голу Галифаксъ былъ отправленъ съ порученіемъ: поднести знаки ордена подвязки Электору ганноверскому, и ему сопутствовалъ Аддисонъ, назначенный, незадолго передъ тмъ, помощникомъ статссекретаря (Under-Secretary of State).
Министръ, подъ начальствомъ котораго Аддисонъ сначала служилъ, былъ тори, сэръ Чарльзъ Геджисъ. Но Геджисъ былъ вскор смненъ и уступилъ мсто самому ревностному вигу, Карлу графу сондерлендскому. Во всхъ графствахъ Англіи высшія духовныя особы принуждены были уступить мста своимъ противникамъ. Въ конц 1707 года торіи, еще остававшіеся у длъ, пытались соединиться подъ предводительствомъ Гарлея, но эта попытка не увнчалась успхомъ, несмотря на то, что такому соединенію покровительствовала королева, бывшая всегда въ душ на сторон торіевъ, и въ то время разорившаяся съ герцогинею Марльборо. Но время еще не пришло. Главнокомандующій достигъ апогея популярности и славы. Партія низшаго духовенства имла большинство въ Парламент. Провинціальные дворяне и приходскіе священники, хотя и роптали, по были какъ бы въ состояніи оцпеннія, продолжавшагося до-тхъ-поръ, пока не возбудилъ ихъ къ дятельности и даже къ безумію процесъ Сашевреля. Гарлей и его приверженцы принуждены были удалиться. Виги окончательно восторжествовали. При всеобщихъ выборахъ 1708 года вліяніе ихъ въ Нижней Палат было весьма-сильно, вслдствіе чего въ конц того же года Сомерсъ назначенъ былъ лордомъ-президентомъ Совта, а Уартонъ лордомъ-намстникомъ Ирландіи.
Въ 1708 году Аддисонъ былъ избранъ депутатомъ отъ Мальмсбери въ Нижнюю Палату. Эта должность была не по-немъ. Застнчивость длала его умъ и краснорчіе безполезными въ словесныхъ преніяхъ. Однажды онъ ршился заговорить, но не могъ преодолть своей робости и посл того всегда молчалъ. Никто не станетъ удивляться тому, что великій писатель могъ быть плохимъ ораторомъ, но многимъ, безъ-сомннія, покажется страннымъ, что неуспхъ Аддисона, какъ оратора, не имлъ неблагопріятнаго дйствія на его политическіе успхи. Въ наше время человкъ высшаго происхожденія и съ большимъ состояніемъ можетъ занимать значительный постъ, говоря очень-мало и очень-дурно. Но теперь казалось бы непонятнымъ, какимъ образомъ простой авантюристъ, человкъ безъ всякаго ораторскаго таланта, который, не имя мста, долженъ былъ бы жить своимъ перомъ, могъ сдлаться въ нсколько лтъ помощникомъ статс-секретаря, первымъ секретаремъ по дламъ Ирландіи (chief Secretary for Irland) и наконецъ статс-секретаремъ (secretary of State). Аддисонъ, незнатнаго происхожденія и безъ всякаго состоянія возвысился до поста, занимать который считали бы себ честью герцоги, представители знаменитыхъ фамилій Тальботовъ, Росселей и Бентниковъ. Не открывъ рта во время дебатовъ, онъ возвысился до поста, высшаго, чмъ Чатамъ или Фоксъ. И этого онъ достигъ, не пробывъ девяти лтъ въ Парламент. Мы должны искать объясненія этому мнимому чуду въ обстоятельствахъ тогдашняго времени. Въ тотъ вкъ, когда парламентскіе дебаты не происходили еще гласно, литературные таланты были гораздо-важне для должностнаго человка, а ораторскіе мене важны, нежели въ наше время. Ныньче, чтобъ дать факту, или доводу, скорую и большую извстность, считаютъ лучшимъ средствомъ вставить этотъ фактъ, или доводъ, въ парламентскую рчь. Распространеніе самаго замчательнаго политическаго разсужденія незначительно въ — сравненіи съ распространеніемъ всякаго замчательнаго слова, сказаннаго въ преніяхъ Законодательной Палаты. Рчь, произнесенная въ Пижней Палат въ четыре часа утра, лежитъ ужь къ девяти часамъ на тридцати тысячахъ столовъ. Рчь, сказанную въ понедльникъ, читаетъ въ среду толпа въ Антрим и Эбердиншайр. Ораторъ съ помощью стенографъ замнилъ во многомъ сочинителя памфлетовъ. Не такъ было въ царствованіе Анны. Самая лучшая рчь могла произвести эффектъ только на слушавшихъ ее, на мнніе же отсутствовавшей публики можно было имть вліяніе только посредствомъ книгопечатанія, а мнніе отсутствовавшей публики было чрезвычайно-важно въ стран, управлявшейся парламентами, которые собирались тогда въ три года только разъ. Поэтому перо было боле-грозное политическое орудіе, нежели слово. Мистеръ Питтъ и мистеръ Фоксъ состязались только въ Парламент, но Вальполь и Полтеней, бывшіе Питтомъ и Фоксомъ гораздо-прежде, садились на скамьи среди восклицаній Нижней Палаты, не сдлавъ половины того, что слдовало сдлать. Имъ предстояло еще защищать свое дло предъ страною, а это они могли длать только посредствомъ книгопечатанія. Сочиненія ихъ теперь забыты, но врно то, что въ Грб-Стрит никто такъ усердно не записывалъ разныхъ сентенцій, отвтовъ и замчаній, чмъ эти два великіе предводителя партій. Полтеней, предводитель оппозиціи, имвшій тридцать тысячъ фунтовъ стерлинговъ годоваго дохода, издалъ ‘Ремесленника’ (Craftsman). Вальполь, небывшій литераторомъ, написалъ, однакожь, по-крайней-мр десять памфлетовъ, а поправилъ и пересмотрлъ ихъ гораздо-больше. Эти факты достаточно доказываютъ, какую важность имла для состязавшихся партій литература. Сен-Джонъ былъ, конечно, лучшимъ торійскимъ ораторомъ въ царствованіе Анны, Коуперъ же былъ, вроятно, лучшимъ ораторомъ партіи виговъ, но сомнительно, сдлалъ ли Сен-Джонъ столько для торіевъ, какъ Свифтъ, или Коуперъ столько для виговъ, какъ Аддисонъ. Если вникнемъ, какъ слдуетъ, въ обстоятельства, то не будетъ казаться страннымъ, что Аддисонъ возвысился въ государств выше всякаго другаго англичанина только посредствомъ литературныхъ талантовъ. Весьма-вроятно, что и Свифтъ достигъ бы такихъ высокихъ должностей, еслибъ не былъ духовнымъ лицомъ. Онъ пользовался у знатныхъ такимъ же высокимъ уваженіемъ, какъ лордъ-казначей.
Къ вліянію, которымъ Аддисонъ пользовался за свои литературные таланты, присоединилось и вліяніе, какое можетъ имть характеръ человка. Свтъ, всегда готовый думать одно дурное о бдныхъ политическихъ авантюристахъ, былъ принужденъ сдлать исключеніе. Навязчивость, наглость, дерзость и шаткость правилъ считались пороками, свойственными этому классу людей. Но самые враги не могли отрицать, что Аддисонъ, при всхъ перемнахъ счастія, оставался неуклонно-вренъ своимъ прежнимъ убжденіямъ и своимъ прежнимъ друзьямъ, что онъ былъ неукоризненной честности, что его поведеніе отличалось утонченнымъ чувствомъ приличія, что въ пылу самаго жаркаго спора ровность его умрялась уваженіемъ къ истин, человчеству и общественной благопристойности, что никакое оскорбленіе, ему нанесенное, не могло побудить его къ мести, недостойной христіанина и дворянина, и что единственнымъ его недостаткомъ была излишняя деликатность и скромность, доходившая до застнчивости.
Аддисонъ былъ, безъ всякаго сомннія, однимъ изъ популярнйшихъ людей своего времени, и мы думаемъ, что большею частью своей популярности онъ обязанъ той самой робости, которая такъ огорчала друзей его. Эта робость часто мшала ему выказывать свой талантъ въ самомъ благопріятномъ свт, но она же смягчала Немезиду и устраняла зависть, которую, въ противномъ случа, возбуждали бъ такая блестящая слава и такое быстрое возвышеніе. Наибольшимъ любимцемъ публики бываетъ обыкновенно тотъ, кто въ одно и то же время служитъ предметомъ удивленія, уваженія и сожалнія, а Аддисонъ внушалъ эти чувства. Вс, имвшіе случай слышать его обыкновенный разговоръ, объявляли въ одинъ голосъ, что онъ говорилъ лучше, чмъ сочинялъ. Извстная Мери Монтегю разсказывала, что знала многихъ остроумныхъ людей, но что Аддисонъ былъ пріятнйшій собесдникъ въ мір. Падкій на злословіе, Попе долженъ былъ сознаться, что въ бесд Аддисона была рдкая прелесть. Свифтъ, ненавидшій виговъ, не могъ не сознаться предъ Стеллою, что не зналъ такого пріятнаго собесдника, какъ Аддисонъ. Стиль, превосходный цнитель веселыхъ бесдъ, говорилъ, что бесда Аддисона была въ одно и то же время и самая вжливая и самая веселая, что въ немъ соединились Теренцій и Катуллъ, и что въ этомъ разговор заключалось нчто изящное, ненаходимое ни у Теренція, ни у Катулла, а только у Аддисона. Юнгъ, превосходный цнитель серьзныхъ бесдъ, говорилъ, что Аддисонъ, когда бывалъ въ хорошемъ расположеніи духа, благородствомъ своимъ мыслей и рчи увлекалъ вниманіе всхъ слушателей. Замчательный даръ Алисона къ бесд былъ удивителенъ въ такой же степени, какъ вжливость и сердечная нжность, проявлявшіяся въ немъ. Впрочемъ, нельзя сказать, чтобъ бесда его была совершенно лишена дкости, всегда, быть-но жегъ, неразлучной съ рзкимъ пониманіемъ смшнаго. Онъ имлъ одну привычку, которую Свифтъ и Стелла одобряли и которую, но вашему мннію, не слдуетъ порицать. Если первая его попытка направить, какъ слдуетъ, мудрствующаго неуча была дурно принята, то онъ перемнялъ тонъ, переглядывался съ остальными собесдниками и подбивалъ ободреннаго глупца къ дальнйшимъ нелпостямъ. Что таково было его обыкновеніе, можно видть изъ его сочиненій: критики ‘Болтуна’ на сонетъ мэстра Софтли изъ разговора ‘Зрителя’ съ политикомъ, ревностнымъ защитникомъ чести леди Q-p-t-s: это прекрасные образчика подобнаго невиннаго лукавства.
Таковъ быль даръ Аддисона въ бесд, впрочемъ, онъ не обнаруживалъ этого рдкаго дара передъ большинствомъ или передъ незнакомыми. Какъ только онъ являлся въ большое общество и видлъ незнакомое лицо, уста его тотчасъ смыкались и обращеніе длалось принужденнымъ. Кто встрчалъ его только въ большихъ собраніяхъ, не могъ поврить, что это тотъ самый человкъ, который заставлялъ своихъ друзей слушать и смяться, сидя вокругъ стола, по окончаніи спектакля, до того времени, когда часы на колокольн св. Павла въ Ковен-Гарден пробивали четыре. Впрочемъ, даже около подобнаго стола онъ не являлся во всемъ блеск. Для-того, чтобъ наслаждаться его разговоромъ вполн, нужно было находиться съ нимъ вдвоемъ и слушать, выражаясь его собственными словами, какъ онъ думаетъ въ слухъ. ‘Нтъ ничего лучше (говаривалъ онъ) настоящей бесды, но только вдвоемъ’.
Эта робость, которую, конечно, нельзя назвать непріятною или нелюбезною, довела Аддисона до двухъ весьма-важныхъ недостатковъ, въ которыхъ можно его упрекнуть по-справедливости. Онъ находилъ, что вино сникаетъ узы, тяготвшія надъ его свтлымъ умомъ, и потому его нетрудно было увлечь къ невоздержности. Даже степенные люди того времени видли въ этой невоздержности самый простительный изъ всхъ недостатковъ, и, по ихъ мннію, она была въ такой малой мр признакомъ дурнаго воспитанія, что считалась почти принадлежностью характера истиннаго джентльмена. По на бломъ фон видна малйшая крапинка, и потому вс почти біографы Аддисона упомянули объ этомъ недостатк. Впрочемъ, и о всякомъ другомъ государственномъ человк, или писател, царствованія королевы Анны, можно также легко сказать, что онъ любилъ употреблять иногда въ излишеств вило, какъ сказать, напримръ, что онъ носилъ длинный лирикъ и шлагу.
Чрезмрной робости Аддисона мы должны приписать другой недостатокъ, бывающій обыкновенно слдствіемъ совершенно-иной причины. Онъ слишкомъ любилъ находиться въ кругу немногихъ почитателей, которые видли въ немъ какого-то полубога Вс эти люди стояли гораздо-ниже его но умственнымъ способностямъ, а нкоторые изъ нихъ имли весьма-важные недостатки. Впрочемъ, эти недостатки не избгли его наблюдательности, потому-что главъ Аддисона видлъ людей насквозь. Но при самой тонкой наблюдательности и самомъ лучшемъ пониманіи смшнаго, онъ обладалъ и большою снисходительностью. Чувство, съ которымъ онъ смотрлъ на большую часть своихъ скромныхъ собесдниковъ, было чувство благосклонности съ легкимъ оттнкомъ презрнія. Въ ихъ обществ онъ былъ совершенно-свободенъ, былъ имъ признателенъ за ихъ преданность и дружбу и осыпалъ ихъ благодяніями. Уваженіе ихъ къ нему превосходило, кажется, то, съ которымъ Босвелль смотрлъ на Джонсона, или Гурдъ на Уарбертона. Лесть не могла вскружить такую голову и развратить такое сердце, какъ у Аддисона. Впрочемъ, надобно сказать откровенно, онъ развилъ въ себ т недостатки, которыхъ почти невозможно избжать тому, кто иметъ несчастіе быть оракуломъ небольшаго литературнаго кружка.
Однимъ изъ членовъ этого маленькаго общества былъ Буджель, студентъ законовднія, обладавшій нкоторыми литературными познаніями и дальній родственникъ Аддисона. Въ характер Буджеля не было въ то время никакихъ особенныхъ недостатковъ, и еслибъ родственникъ его оставался доле въ живыхъ, то Буджель, по всей вроятности, былъ бы счастливъ и остался бы честнымъ человкомъ. Но какъ только наставникъ сошелъ въ могилу, ученикъ, оставшійся безъ всякаго надзора, сталъ быстро переходить отъ порока къ пороку, отъ злополучія къ злополучію, безумно растратилъ свое состояніе, пытался поправить его преступленіями и наконецъ окончилъ безчестную и несчастную жизнь самоубійствомъ. Однакожь этотъ дурной человкъ — записной игрокъ, сочинитель пасквилей, обманщикъ, поддлывавшій фальшивые акты — до конца жизни сохранилъ любовь и уваженіе къ Аддисону и передалъ эти чувства въ послднихъ строкахъ, написанныхъ имъ передъ тмъ, когда онъ скрылся отъ позора подъ лондонскимъ мостомъ.
Другой любимый товарищъ Аддисона былъ Филлипсъ, хорошій вигъ, но посредственный поэтъ, имвшій честь ввести въ моду родъ сочиненія, названнаго, по его имени, ‘Нэмби-Намби’ (Nawby-Pamby). Но самые замчательные члены маленькаго сената, какъ Попе называлъ впослдствіи этотъ кружокъ, были Ричардъ Стиль и Томасъ Тиккелль.
Стиль былъ знакомъ съ Аддисономъ съ самаго дтства. Они были вмст въ Картезіанскомъ Монастыр и Оксфорд, но потомъ обстоятельства разлучили идъ на-время. Стиль оставилъ Оксфордскую Коллегію, не получивъ степени, былъ лишнъ богатымъ родственникомъ наслдства, велъ праздную жизнь, служилъ въ военной служб, пытался открыть философскій камень, написалъ разсужденіе религіознаго содержанія и нсколько комедій. Онъ былъ изъ числа тхъ людей, которыхъ невозможно ненавидть или уважать: былъ нрава кроткаго, обладалъ чувствами теплой привязанности, умомъ веселымъ, страстями сильными и правилами шаткими. Жизнь его прошла въ ошибкахъ и раскаяніи, въ изученіи хорошаго и дурныхъ длахъ. По идеямъ, онъ былъ человкъ набожный и честный, а на дл походилъ весьма-много на распутнаго человка и немного на плута. Однако онъ отличался такимъ добродушіемъ, что нельзя было серьзно сердиться на него, и даже самые строгіе моралисты были боле готовы жалть о немъ, чмъ осуждать его, когда онъ морилъ себя въ тюрьм за долги, или напивался до горячки. Аддисонъ смотрлъ на Стиля съ снисходительностью, но не безъ примси презрнія, пробовалъ, хотя иногда и безуспшно, выручать его изъ бдъ, представлялъ его вельможамъ, доставилъ ему хорошее мсто, исправлялъ его комедіи и, не будучи самъ богатъ, давалъ ему въ займы большія, по-своему состоянію, денежныя суммы. Изъ письма, относящагося къ августу 1708 года, видно, что одна изъ этихъ суммъ доходила до тысячи фунтовъ стерлинговъ. Эти денежныя дла бывали, по всей вроятности, поводомъ къ частымъ ссорамъ. Говорятъ даже, что однажды неаккуратность или нечестность Стиля, заставила Аддисона требовать уплаты долга чрезъ полицейскаго чиновника. Мы не можемъ, подобно лисъ Экинъ, отвергать справедливость этого разсказа, потому-что Джонсонъ слышалъ его отъ Саведжа, а послднему передалъ его Стиль. Немного найдешь частныхъ длъ, случившихся сто-двадцать лтъ назадъ, дйствительность которыхъ была бы подтверждена такими сильными доводами, какъ несомннность этого факта. Мы, однакожь, отнюдь не можемъ согласиться съ тми, которые осуждаютъ строгость Аддисона въ этомъ случа. Самый кроткій человкъ легко выйдетъ изъ себя, когда увидитъ, что все выработанное его трудомъ и съ большимъ лишеніемъ для себя, отдалъ въ займы пріятелю, съ цлью выручить его изъ бды, расточается съ безумною щедростью. Объяснимъ наше мнніе примромъ, который, впрочемъ, немене разителенъ, хотя и взятъ не изъ дйствительности. Въ Фильдинговой ‘Амеліи’ докторъ Гаррисонъ представленъ самымъ любезнымъ человкомъ, однакожь онъ арестуетъ не только имущество, но и особу друга своего, Бута. Докторъ Гаррисонъ прибгаетъ къ этой строгой мр тогда, когда узнаетъ, что Бутъ, отзываясь бдностью при взысканіи съ него законныхъ долговъ, покупаетъ драгоцнности и обзаводится каретою. Вс, хорошо знакомые съ жизнью и перепискою Стиля, не могутъ сомнваться, что онъ поступалъ такъ же дурно съ Аддисономъ, какъ Бутъ съ докторомъ Гаррисономъ. Мы нисколько не сомнваемся, что сущность дла заключалась въ чемъ-нибудь въ род слдующаго. Аддисонъ получаетъ письмо, въ которомъ умоляютъ его въ самыхъ патетическихъ выраженіяхъ о помощи и общаютъ исправиться и заплатить въ непродолжительномъ времени долгъ. Бдный Дикъ объявляетъ, что у него нтъ ни огарка свчи, ни четверика каменнаго угля, ни кредита у мясника, чтобъ взять въ долгъ лопатку баранины. Эта просьба трогаетъ Аддисона, и онъ ршается отказаться отъ покупки нсколькихъ медалей, недостающихъ въ его собраніи двнадцати цезарей, отложить покупку новаго изданія словаря Бейля и носить еще годъ свою старую шпагу и пряжки. Сдлавъ подобную экономію, онъ посылаетъ своему пріятелю сотню фунтовъ стерлинговъ, на другой день онъ заходитъ къ Стилю и застаетъ у него десятка два мужчинъ и дамъ. Музыка играетъ, столы заставлены шампанскимъ, бургонскимъ и пирамидами конфектъ: удивительно ли посл того, если человкъ, котораго пріязнь употребляютъ такимъ образомъ во зло, пошлетъ полицейскаго чиновника требовать своего долга?
Тикксль былъ молодой человкъ, недавно-вышедшій изъ Оксфордской Коллегіи и обратившій на себя вниманіе публики сочиненіемъ прелестной маленькой поэмы въ похвалу опер ‘Розамундъ’. Онъ заслуживалъ и наконецъ занялъ первое мсто въ числ друзей Аддисона. Въ первое время Стиль и Тиккель были въ хорошихъ отношеніяхъ, по они слишкомъ любили Аддисона, чтобъ любить другъ друга, и наконецъ сдлались такими же отъявленными врагами, какъ два быка у Виргинія.
Въ конц 1708 года Уартонъ сдлался лордомъ-намстникомъ Ирландіи и назначилъ Адджсона первымъ секретаремъ. Вслдствіе этого Аддисонъ оставилъ Лондонъ и отправился въ Дублинъ. Кром должности перваго секретаря, приносившей ему до двухъ тысячъ фунтовъ стерлинговъ годоваго жалованья, онъ получилъ патентъ, назначавшій его по жизнь хранителемъ ирландскихъ грамматъ, съ жалованьемъ по триста или четыреста фунтовъ стерлинговъ въ годъ. Буджель сопровождалъ своего родственника въ качеств частнаго секретаря.
Между Уартономъ и Аддисономъ было общее только то, что оба они были виги. Лордъ-намстникъ былъ не только своеволенъ и развратенъ, но отличался отъ другихъ распутниковъ и неучей грубымъ безстыдствомъ, составлявшимъ сильный контрастъ съ кротостью и деликатностью секретаря. Извстно, что въ то время многія отрасли ирландской администраціи заслуживали серьзнаго порицанія, но на Аддисона никто не ропталъ. Онъ говаривалъ впослдствіи, что своимъ прилежаніемъ и безкорыстіемъ заслужилъ уваженіе всхъ знатнйшихъ лицъ въ Ирландіи, и это несомннно доказывается всмъ нами видннымъ.
Парламентская карьера Аддисона въ Ирландіи ускользнула, кажется, отъ вниманія всхъ его біографовъ. Лтомъ 1709 года онъ былъ избранъ депутатомъ отъ мстечка Кованъ, и съ того времени имя его является въ журналахъ двухъ засданій ирландской палаты. Нкоторыя его мннія выраженныя здсь, доказываютъ, кажется, что онъ превозмогъ свою робость и говорилъ рчи. Это очень-вроятно, потому-что ирландская Нижняя Палата была далеко не такая страшная аудиторія, какъ англійская палата, а многіе языки, нмющіе отъ страха въ большомъ собраніи, длаются краснорчивыми въ присутствіи меньшаго числа слушателей. Такъ, напримръ, Герардъ Гамильтонъ, безмолвно сидвшій въ Вестминстер сорокъ лтъ, отъ постояннаго страха потерять славу, пріобртенную единственною своею рчью, говорилъ съ большимъ эффектомъ въ Дублин въ бытность свою секретаремъ лорда Галифакса.
Во время пребыванія Аддисона въ Ирландіи, случилось происшествіе, которому онъ былъ обязанъ своею большою и прочною славою между британскими писателями. До того времени слава его основывалась главнымъ образомъ на твореніяхъ, хотя и очень-хорошихъ, но написанныхъ далеко не для будущихъ временъ, твореніяхъ — которыя, еслибъ онъ не произвелъ ничего другаго, были бы теперь поч ги забыты, основывались на латинскихъ и англійскихъ стихахъ, случайно-ставшихъ выше посредственности, и на описаніи путешествія, мило-разсказанномъ, но недоказывавшемъ необыкновенныхъ умственныхъ способностей. Эти произведенія обнаруживали въ немъ человка со вкусомъ, талантомъ и познаніями, но наконецъ, пастало для него время выказать себя человкомъ геніальнымъ и обогатить англійскую литературу твореніями, которыя будутъ жить до-тхъ-поръ, пока будетъ существовать англійскій языкъ.
Весною 1709 года Стиль задумалъ одно литературное предпріятіе, не предвидя, конечно, его важныхъ послдствіи. Уже впродолженіе многихъ лтъ издавались въ Лондон вдомости. Большая часть ихъ была политическаго содержанія, по въ нкоторыхъ нумерахъ разсуждали и о предметахъ нравственности, вкуса и любви. Эти разсужденія имли, конечно, весьма-мало литературныхъ достоинствъ, и въ настоящее время даже самыя ихъ названія извстны только весьма-немногимъ.
Сондерландъ назначилъ Стиля редакторомъ этой газеты, говорятъ, по просьб Аддисона, и такимъ-образомъ Стиль получалъ заграничныя извстія раньше и врне, чмъ это было въ то время возможно для обыкновеннаго журналиста. Это обстоятельство, кажется, внушило ему мысль издавать періодическую газету по новому плану. Газета его должна была выходить въ т дни, когда изъ Лондона отправлялась почта въ провинцію, въ то время эти дни были: вторникъ, четверкъ и суббота. Она должна была содержать въ себ: новости заграничныя, отчеты о театральныхъ представленіяхъ, литературныя сплетни Уилля и Греціана, замтки о предметахъ, бывшихъ въ то время въ мод, комплименты красавицамъ, насмшки надъ знаменитыми остряками и разборы словъ народныхъ проповдниковъ. Кажется, что въ начал Стиль не имлъ никакой другой цли. Онъ былъ очень-способенъ вести дло, имъ задуманное, потому-что получалъ политическія новости изъ самыхъ лучшихъ источниковъ, зналъ хорошо городъ, дорого заплативъ за это знаніе, и читалъ гораздо-больше, чмъ имли обыкновеніе читать втренники того времени. Стиль былъ развратникъ между учеными и ученый между развратниками. Слогъ его былъ легокъ и правиленъ. Хотя Стиль не обладалъ умомъ и юморомъ высшаго достоинства, однакожь веселое расположеніе духа придавало сочиненіямъ его живость, которой обыкновенные читатели не могли отличить отъ дара комизма. Произведеніи его весьма-справедливо уподобляли тмъ винамъ, которыя, не имя достаточно вкуса и букета, составляютъ, однако, пріятное питье, если не простояли слишкомъ-долго, или нэ привезены издалека.
Бикерстафъ, кавалеръ (esquire), астрологъ, былъ псевдонимъ, почти такъ же хорошо извстный въ тотъ вкъ, какъ мистеръ Прай, или мистеръ Самуэль Пиквикъ въ наше время. Стиль принялъ имя Бикерстафа въ сатирическомъ памфлет, направленномъ противъ Партриджа, издателя альманаховъ. Партриджъ былъ такъ глупъ, что написалъ сильное возраженіе. Бикерстафъ отвчалъ другимъ памфлетомъ, который былъ еще забавне перваго. Вс остряки сговорились поддержать эту шутку и весь городъ долгое время помиралъ отъ смха. Стиль ршился воспользоваться именемъ, которое, по поводу этого спора, пріобрло извстность, и въ 1709 году было объявлено, что Исаакъ Бикерстафъ, кавалеръ и астрологъ, намревается издавать газету подъ названіемъ: ‘Болтунъ’ (Tatler).
Стиль не предупредилъ Аддисона о своемъ намреніи, но какъ-скоро послдній услыхалъ о немъ, тотчасъ же ршился помогать изданію газеты. Результаты его помощи видны лучше всего изъ словъ самого Стиля. ‘Я находился (говоритъ онъ) въ положеніи злополучнаго князя, просящаго помощи у могучаго сосда. Союзникъ мой уничтожилъ меня. ‘Призвавъ его на помощь однажды, я не могъ уже существовать ‘безъ него’.— ‘Газета (говоритъ онъ въ другомъ мст) дйствительно ‘имла успхъ и получила гораздо-большее значеніе, нежели какъ я ‘предполагалъ.’
Отправляя по ту сторону Канала св. Георга первую свою дань ‘Болтуну’, Аддисонъ, конечно, не имлъ понятія объ обширности и разнообразіи своего таланта. Онъ обладалъ обширною копью и былъ богатъ сотнями рудъ, по зналъ только о самой незначительной драгоцнной частиц своихъ сокровищъ, и до того времени довольствовался однимъ добываніемъ мди, а иногда и свинцу, немного-перемшанныхъ съ серебромъ. Вдругъ, и совершенно-случайно, онъ напалъ на неистощимую жилу самаго чистаго золота.
Одного слога Аддисона было бы уже достаточно, чтобъ сдлать статьи классическими, потому-что никто, даже Драйденъ и Темпль, не писали поанглійски такъ пріятно, изящно и легко, какъ онъ, но это было лишь самое малое его достоинство. Еслибъ онъ облекалъ свои мысли въ полуфранцузскій слогъ Горація Вальполя, или въ полулатинскій стиль доктора Джонсона, или, наконецъ, въ полунмецкій языкъ ныншняго времени, то и тогда геній его восторжествовалъ бы надъ всми недостатками слога. Какъ нравственный сатирикъ, онъ не имлъ соперника. Если когда-нибудь лучшіе ‘Татлеры’ и ‘Спектаторы’ что-нибудь подобное въ этомъ род, то мы готовы думать, что оно было взято изъ недошедшихъ до насъ комедій Менандра.
Но остроумію, въ собственномъ смысл, Аддисонъ не уступалъ Коулею или Бутлеру. Ни въ одной од Коулея нтъ столько удачныхъ аналогій, сколько ихъ нагромождено въ стихахъ къ сэру Годфрею Нелдеру, и мы бы взялись выбрать изъ ‘Зрителя’ такое же количество замысловатыхъ выраженій, какое можно найдти въ ‘Гудибрас’. Но Аддисонъ обладалъ даромъ изобртенія въ высшей степени. Множество вымысловъ, вообще оригинальныхъ, часто странныхъ и смшныхъ, но всегда чрезвычайно-удачныхъ и прелестныхъ, которые находимъ въ его статьяхъ, даютъ ему полное право на имя великаго поэта, чего, конечно, не даютъ ему его метрическія сочиненія. Какъ наблюдатель жизни, нравовъ и всхъ оттнковъ человческаго характера, онъ стоитъ въ числ первоклассныхъ писателей. У него былъ даръ передавать свои наблюденія двумя совершенно-различными способами. Онъ могъ описывать добродтели, пороки, нравы и причуды такъ же хорошо, какъ Кларендонъ, но когда вызывалъ къ жизни человческія личности и заставляя ихъ высказывать свои мысли, онъ стоялъ въ этомъ случа несравненно-выше. Если хотите найдти что-нибудь лучше самыхъ удачныхъ характеровъ аддисоновыхъ, то обратитесь къ Шекспиру или Сервантесу.
Но что сказать о юмор Аддисона, о его пониманіи смшнаго объ умньи возбуждать это чувство въ другихъ, извлекать веселость изъ случаевъ, ежедневно-представляющихся, и изъ мелкихъ случаевъ права и привычекъ, встрчаемыхъ въ каждомъ человк? Мы чувствуемъ очарованіе, увлекаемся имъ, но будемъ тщетно стараться анализировать его.
Самое лучшее средство изобразить особенность аддисоновой сатиры — сравнить ее съ сатирами другихъ замчательныхъ писателей въ этомъ род. По нашему мннію, три величайшіе мастера въ искусств смшнаго въ XVIII мъ вк были: Аддисонъ, Свифтъ и Вольтеръ. Кто изъ нихъ трехъ обладалъ наибольшимъ искусствомъ возбуждать смхъ — это еще вопросъ, но врно то, что каждый изъ нихъ былъ великъ въ своемъ род.
Вольтеръ — глава шутовъ. Веселость его обнажена и необузданна. Онъ прыгаетъ, скалитъ зубы, хватается за бока, указываетъ пальцемъ, поднимаетъ носъ, высовываетъ языкъ.
Совершенно-противоположна манера у Свифта. Онъ заставляетъ другихъ смяться, но самъ никогда не смется. Въ своихъ произведеніяхъ онъ таковъ, какимъ былъ въ обществ. Все общество помираетъ со смха, а деканъ, виновникъ всего этого, сохраняетъ невозмутимо-важный и даже угрюмый видъ и высказываетъ самыя эксцентрическія и смшныя мннія съ видомъ человка, читающаго самую серьзную вещь.
Манера Аддисона совершенно отлична какъ отъ манеры Свифта, такъ и отъ манеры Вольтера. Онъ не хохочетъ, подобно французскому остряку, или, смясь внутренно, не принимаетъ на себя вида угрюмости, подобно ирландскому остряку, но сохраняетъ видъ, ему одному свойственный, видъ важнаго спокойствія, смущаемаго только лукавымъ блескомъ глазъ, почти-незамтнымъ возвышеніемъ брови и едва-примтнымъ движеніемъ губъ. Тонъ его не тонъ Джака Пуддипга или Циника, а тонъ дворянина, въ которомъ самое сильное чувство смшнаго умряется добродушіемъ и хорошимъ воспитаніемъ. По нашему мннію, юморъ Аддисона пріятне юмора Свифта и Вольтера. Извстно положительно, что Свифту и Вольтеру подражали съ успхомъ, по подражать Аддисону никто не могъ. Письмо аббата Куане къ Панэофу совершенно-вольтеровское и долгое время вводило въ заблужденіе парижскихъ академиковъ. Въ сатирическихъ сочиненіяхъ Арбутнота есть мста, которыхъ мы по-крайней-мр не можетъ отличить отъ лучшихъ сочиненій Свифтп. Не то было съ Аддисономъ. Хотя многіе хорошіе писатели, взявшіе себ за образецъ этого писателя, удачно подражали его выраженіямъ, но ни одинъ изъ нихъ не былъ въ-состояніи перенять тонъ его сатиры. Въ ‘Свт’ (the World), въ ‘Знаток’ (the Connoisseur), въ ‘Зеркал’ (the Mirror) и въ ‘Ротоз’ (the Lounger) находимъ много статей, очевидно-написанныхъ въ подражаніе его ‘Болтуну’ и ‘Зрителю’. Большая часть этихъ статей иметъ нкоторое достоинство, многія изъ нихъ даже очень-веселы и забавны, но всякая, сколько-нибудь прозорливая критика не прійметъ ни одной изъ нихъ за произведеніе Аддисона.
Аддисонъ отличается отъ Свифтэ, Вольтера и отъ всхъ почти другихъ образцовъ въ области смшнаго главнымъ образомъ тою граціею, тмъ благородствомъ и тою нравственною чистотою, которыя мы находимъ въ его веселости. Суровость, переходящая мало-по-малу въ мизаптропію, составляетъ характеристическую черту произведеній Свифта. Для Вольтера не было ничего святаго: онъ видлъ только предметы для насмшекъ въ образцовыхъ произведеніяхъ искусства, въ чистйшихъ типахъ добродтели и даже въ страшной загадк могилы. Чмъ величественне и важне была тема, тмъ боле онъ напоминалъ своею болтовнею и кривляньемъ обезьяну. Веселость Свифтэ — веселость Мефистофеля, смхъ Вольтера — смхъ Пока. Веселось Аддисона совмстна съ нжнымъ состраданіемъ ко всему слабому и съ глубокимъ уваженіемъ ко всему возвышенному. Аддисонъ никогда не соединялъ ничего высокаго, ничего изящнаго, никакой нравственной обязанности съ какою-либо недостойною идеею. Человколюбію его не находимъ равнаго въ исторіи литературы. Пользоваться неограниченнымъ вліяніемъ и не употреблять его во зло — величайшій признакъ добродтели. Нтъ страшне силы, какъ умнье длать людей смшными, а Аддисонъ обладалъ этимъ умньемъ въ высшей степени. Извстно, какъ нагло Свифтъ и Вольтеръ употребляли во зло это умнье. Но объ Аддисон можно положительно сказать, что онъ не очернилъ ни чьего характера, трудно, если даже не невозможно, найдти во всхъ оставленныхъ Аддисономъ сочиненіяхъ малйшую насмшку, которую бы можно было назвать невеликодушною или жестокою. Несмотря на то, онъ имлъ порицателей, злоба которыхъ могла бы оправдать ужасную месть, съ которою люди, нестоявшіе выше его по дарованію, поражали Беттерсворса и Франка де-Помпиньяка. Онъ былъ государственный человкъ, лучшій писатель изъ числа членовъ своей партіи, и жилъ во времена сильнаго раздраженія, въ т времена, когда люди съ высокимъ именемъ и положеніемъ въ свт нисходили до грубости, которую теперь употребляетъ низшій классъ людей. Но никакое побужденіе, никакой примрь не могли заставить его платить за оскорбленіе оскорбленіемъ.
Статьи Аддисона оказали огромную услугу общественной нравственности. Правда, что во время появленія ‘Болтуна’ вкъ безнравственности и распутства, послдовавшій за реставраціею, уже минулъ. Колье довелъ англійскіе театры до того. что, въ сравненіи съ невоздержностью Этереджа и Уичерлея, они могли назваться благопристойными, но въ общественномъ мнніи существовало еще то превратное понятіе, что между талантомъ и безнравственностью, между семейными добродтелями и угрюмыми обрядами пуританъ есть нкоторая связь. Аддисону принадлежитъ честь уничтоженія этого предразсудка. Онъ доказалъ Англіи, что убжденія и нравственность Геля и Тиллотсона могутъ быть соединены съ умомъ, боле-блестящимъ, нежели умъ Конгрева, и боле-разнообразнымъ юморомъ, нежели юморъ Ванбруга. И въ-самомъ-дл, онъ съ такимъ успхомъ обратилъ на норокъ сатиру, направленную ли того времени противъ добродтели, что посл него открытое нарушеніе правилъ благопристойности считалось между англичанами доказательствомъ глупости. Притомъ надо замтить, что этотъ переворотъ, величайшій и полезнйшій изъ сдланныхъ когда-либо сатирикомъ, онъ совершилъ, не написавъ ни одного личнаго пасквиля.
Въ первыхъ статьяхъ, помщенныхъ въ ‘Болтун’, Аддисонъ не выказалъ еще вполн своихъ способностей, впрочемъ, уже въ самомъ начал было видно его превосходство предъ всми прочили сотрудниками. Нкоторые изъ его характеровъ, обрисованныхъ въ послднихъ томахъ ‘Болтуна’, совершенно равны всему, имъ когда-либо написанному. Изъ всхъ выведенныхъ имъ личностей, мы наиболе удивляемся Тому Фоліо, ‘Неду Софтли’ и ‘Политическому обойщику» (the Political Upholsterer), ‘Дйствіе судилища чести’ (the Court of Honour), ‘Термометръ усердія’ (the Thermometer of Leal), ‘Исторія замерзшихъ словъ’ (of the Frozen Words), ‘Записки Шиллинга’ (the memoirs of the Shilling) — прекрасные образчики того талантливаго и живаго рода вымысла, которымъ Аддисонъ превосходилъ всхъ. Есть одна еще лучшая статья въ томъ же род. Хотя статья эта, сто-тридцать-три года назадъ, считалась, вроятно, столь же поучительною, какъ проповди Смольриджа, не мы не смемъ указать на нее щекотливымъ читателямъ XIX-го столтія.
Видно, что Аддисонъ находился въ Лондон во время засданій Парламента, начавшихся въ ноябр 1709 года и сдлавшихся достопамятными по пронесу Сашевереля. ‘Болтунъ’ былъ въ то время популярне всякаго другаго періодическаго изданія. Хотя отношенія Аддисона къ этому журналу были всмъ извстны, но немногіе знали, что почти все хорошее въ ‘Болтун’ принадлежало его перу. Дло въ томъ, что пятьдесятъ или шестьдесятъ нумеровъ, которыми мы ему обязаны, были лучшими во всемъ изданіи и лучшими въ такой степени, что пять изъ нихъ имютъ боле цны, чмъ вс двсти нумеровъ, въ которыхъ Аддисомъ но участвовалъ.
Въ это время онъ очень нуждался въ утшеніи, которое находитъ талантъ въ литературныхъ успхахъ. Королева всегда ненавидвшая виговъ, уже нсколько лтъ перестала любить семейство Марльборо. Но, царствуя по оспориваемому праву, она не могла открыто противиться большинству въ обихъ Палатахъ, и бывъ вовлечена въ войну, отъ случайностей которой зависла ея собственная корона, не могла ршиться лишить своей милости великаго и счастливаго полководца. Наконецъ, въ 1710 году, не стало причинъ, препятствовавшихъ ей выказать свое отвращеніе къ партіи низшаго духовенства. Процесъ Сашеверели произвелъ въ общественномъ мнніи изступленіе, едва-ли мене-жестокое, чмъ изступленіе, бывшее въ 1820 и 1831 годахъ. Провинціальные дворяне, провинціальное духовенство, чернь городовъ — вс въ это время были заодно. Не подлежало сомннію, что если общіе выборы послдуютъ прежде, чмъ утихнетъ раздраженіе, то торіи одержатъ верхъ Услуги Марльборо были такъ блистательны, что въ нихъ боле не нуждались. Тронъ королевы былъ обезопасенъ отъ всякаго нападенія со стороны Лудовика. Дйствительно, казалось боле-возможнымъ, что англійская и нмецкая арміи будутъ длить добычу въ Версали или Марли, нежели то, что маршалъ Франціи приведетъ претендента въ Сен-Джемсъ. Королева, по совту Гарлея, ршилась отставить своихъ министровъ. Въ іюн началась перемна и Сондерлапдъ палъ первый. Торіи торжествовали его паденіе. Въ теченіе нсколькихъ недль виги старались уврить себя, что ея величество дйствовала только по личному нерасположенію къ министру, и что она не замышляла дальнйшихъ перемнъ: во, въ начал августа Годольфинъ былъ изумленъ письмомъ Анны, повелвавшей ему оставить свой блый жезлъ. Даже посл этого событія, нершительность или скрытность Гарлея поддерживала въ-теченіе мсяца надежды виговъ, но наконецъ, послдовало паденіе быстрое и жестокое. Парламентъ былъ распущенъ, министры отставлены и въ кабинетъ были призваны торіи. Общественное мнніе было сильно направлено въ пользу партіи высшаго духовенства. Эта партія, слабая въ послдней Нижней Палат, была теперь неодолима. Торіи употребляли съ слпою и безтолковою свирпостью власть, такъ внезапно ими пріобртенную. Крикъ, поднятый всею сворою, устрашилъ даже того, кто спустилъ ее съ цпи. Разсматривая теперь хладнокровно, по прошествіи столькихъ лтъ, поведеніе удаленныхъ министровъ, нельзя не чувствовать негодованія при вид несправедливости, съ которою съ ними обошлись. Никто не управлялъ длами съ большею энергіею, искусствомъ и умренностью, какъ они, и результаты вполн соотвтствовали ихъ благоразумному управленію. Они спасли Голландію и Германію, унизили Францію, отторгли повидимому Испанію отъ бурбонскаго дома и сдлали Англію первымъ государствомъ въ Европ. У себя они соединили Англію и Шотландію, уважали права совсти и свободу подданныхъ, и удалились отъ длъ, оставивъ отечество на вершин благоденствія и славы. При удаленіи ихъ преслдовалъ, однакожъ, такой вопль порицаній, какой никогда не поднимался un противъ правительства, потерявшаго тринадцать колоній, ни противъ правительства, пославшаго доблестную армію на погибель въ окопахъ Уольчерена.
Ни одинъ изъ виговъ не пострадалъ при всеобщемъ паденіи столько, какъ Аддисонъ. Незадолго предъ тмъ онъ потерплъ тяжелыя денежныя потери, сущность которыхъ намъ недовольно-хорошо извстна, а теперь былъ уволенъ отъ мста секретаря и имлъ поводъ думать, что его лишатъ и маленькой должности въ Ирландіи, предоставленной ему по патенту. Кажется, въ это же время онъ осмлился обратить свои взоры на важную леди. Пока его политическіе друзья были въ сил, а его собственная карьера возвышалась, ему, говоря романическимъ слогомъ, бывшимъ тогда въ мод, было позволено надяться. Но мистеръ Аддисонъ, талантливый писатель, и мистеръ Аддисонъ, главный секретарь, были, въ мнніи ея сіятельства два совершенно-различныя лица. Однакожь, вс эти неудачи, разомъ претерпнныя, не могли смутить веселаго духа, сознававшаго свою невинность и богатаго своимъ собственнымъ достоинствомъ. Онъ объявилъ друзьямъ съ улыбкою и смиреніемъ, что они должны удивляться его философіи, что, потерявъ разомъ состояніе, мсто и невсту и принужденный думать о томъ, чтобъ снова сдлаться наставникомъ, онъ не унывалъ и сохранилъ прежнее расположеніе духа.
Ему оставалось одно утшеніе: его не преслдовала непопулярность, которую навлекли на себя друзья его. Онъ пользовался такимъ уваженіемъ, что его выбрали въ Парламентъ безъ всякаго возраженія. Свифтъ, бывшій тогда въ Лондон, и ужь ршившійся оставить виговъ, писалъ Стелл слдующія замчательныя слова: ‘Между новыми членами шесть торіевъ на одного вига. Избраніе мистера Аддисона прошло легко и безъ спора, и я полагаю, что задумай онъ сдлаться королемъ, ему и въ этомъ врядъ ли бы отказали’.
Расположеніе торіевъ къ Аддисону длаетъ ему тмъ боле чести, что онъ не пріобрталъ его никакими уступками съ своей стороны. Во время общихъ выборовъ онъ издавалъ политическій журналъ, подъ названіемъ: ‘Испытатель вигъ’ (Whig Examiner). О журнал этомъ достаточно сказать, что Джонсонъ, несмотря на свои строгія политическія предубжденія, объявилъ, что остроуміемъ ‘Испытатель’ превосходилъ вс сочиненія Свифта. По прекращеніи журнала, Свифтъ въ письм къ Стелл выразилъ свою радость, возбужденную смертью такого опаснаго противника. ‘Онъ долженъ ликовать (говоритъ Джонсовъ) смерть того, кого онъ не могъ бы уничтожить.’ — ‘Нигд (прибавляетъ онъ) способности Аддисона не имли такого простора и нигд въ такой сильной степени не выказалось превосходство его дарованій, какъ въ этомъ журнал’. Алисонъ воспользовался расположеніемъ къ себ торіевъ, единственно для спасенія нкоторыхъ друзей, при всеобщей гибели партіи виговъ. Онъ видлъ себя въ положеніи, побуждавшемъ принять ршительное участіе въ политик. Въ совершенно-иномъ положеніи находились Стилль и Филлипсъ. Аддисонъ ходатайствовалъ даже за Филлипса, но неизвстно, съ успхомъ ли. Стилль занималъ два мста: былъ редакторомъ журнала и начальникомъ въ Штемпельной Контор. Журналъ былъ у него отнятъ, по мсто въ Штемпельной Контор было за нимъ оставлено, съ условіемъ, само-собою разумется, чтобъ онъ не дйствовалъ противъ новаго правительства. По убжденію Аддисона, Стилль соблюдалъ это условіе, хотя, впрочемъ, и невполн.
Итакъ Бикерстафъ пересталъ говорить о политик, и отдлъ новостей, составлявшій прежде около трети журнала, совсмъ исчезъ, ‘Болтунъ’ совершенно перемнилъ свой прежній характеръ онъ сталъ помщать только статьи о вновь-выходившихъ книгахъ, морали и нравахъ. Стилль даже ршился прекратить изданіе и основать новый журналъ по улучшенному плану, онъ объявилъ, что этотъ новый журналъ будетъ выходить ежедневно. Предпріятіе вообще казалось слишкомъ-смлымъ и даже безразсуднымъ, но послдствія вполн оправдали увренность Стилля въ плодовитости аддисонова таланта. Втораго января 1711 года вышелъ послдній No ‘Болтуна’, а въ начал слдующаго марта появился первый листокъ газеты, содержавшей въ себ замчанія о жизни и литератур, которыя длалъ вымышленный ‘Зритель’.
Лицо ‘Зрителя’ выдумалъ и очертилъ Аддисонъ, и нтъ сомннія, что это лицо было въ нкоторомъ отношеніи подобіемъ самого живописца, его рисовавшаго. Зритель — господинъ, проведшій молодость въ прилежныхъ занятіяхъ въ университет, путешествовавшій по классической земл и посвятившій много времени на изученіе любопытныхъ предметовъ древности. По возвращеніи, онъ поселился въ Лондон и наблюдалъ вс оттнки жизни этого большаго города, слушалъ ежедневно остряковъ Уилля, курилъ табакъ съ философами-элленистами, бывалъ въ кругу пасторовъ въ Чайльд и въ обществ политиковъ въ Сен-Джемс. Поутру онъ нердко слушаетъ толки на бирж, а ввечеру его постоянно видятъ въ партер Дрюриленскаго Театра. Непреодолимая застнчивость мшаетъ ему открывать уста иначе, какъ при небольшомъ круг близкихъ друзей. Лица этихъ друзей очертилъ Стилль. Четверо изъ этого клуба: студентъ правовднія, священникъ, военный и купецъ, были лица незанимательныя, годныя только для второстепеннаго плана, но двое остальныхъ: старый деревенскій баронетъ и старый городской развратникъ, хотя и очерченные несовсмъ-нжной кистью, имли нкоторыя хорошія черты. Аддисонъ взялъ въ свои руки грубые очерки, исправилъ, раскрасилъ ихъ и потому его можно назвать творцомъ сэра Роджера де-Коверлея и Уилля Гоникамба, извстныхъ каждому изъ насъ.
Надобно сознаться, что планъ ‘Зрителя’ былъ оригиналенъ и весьма-удаченъ. Всякую хорошую статью этого журнала можно читать съ удовольствіемъ отдльно, а между-тмъ, пятьсотъ или шестьсотъ такихъ статей составляютъ цлое, имющее занимательность романа. Не надобно также забывать, что въ то время не было еще ни одного романа съ живымъ и сильнымъ изображеніемъ общественной жизни и нравовъ въ Англіи. Ричардсонъ былъ тогда еще наборщикомъ, Фильдингъ занимался кражею птичьихъ гнздъ, Смоллета еще не было на свт, потому разсказы, помщенные въ ‘Зрител’, первые внушили англичанамъ того времени вкусъ къ изящному, но неиспытанному еще дотол удовольствію. Конечно, эти разсказы не были созданы съ особеннымъ искусствомъ или стараніемъ. Происшествія, въ нихъ описываемыя, были обыденныя. Сэръ Роджеръ прізжаетъ въ городъ, чтобъ видть Евгенія (такъ достойный баронетъ всегда называетъ принца Евгенія)-отправляется съ Зрителемъ на воды въ весенній садъ, гуляетъ среди гробницъ въ аббатств, страшится мошенниковъ, но преодолваетъ свое опасеніе и идетъ въ театръ на представленіе ‘Сокрушенная мать’. Лтомъ Зритель посщаетъ коверлейское помстье, восхищается старымъ домомъ, старымъ дворецкимъ и старымъ капелланомъ, кушаетъ молодую щуку, пойманную Уиллемъ Уимблемъ, отправляется въ Уголовный Судъ и слушаетъ, какъ Томъ Точи толкуетъ одну статью закона. Наконецъ, письмо честнаго дворецкаго сообщаетъ клубу извстіе о смерти сэра Роджера. Уиллъ Гоникамбъ женится и исправляется въ шестьдесятъ лтъ. Клубъ прекращается и Зритель отказывается отъ своей должности. Подобныя происшествія не могутъ, конечно, служить основою интриг, но они разсказаны съ такою неподдльною граціею, съ такимъ умомъ, юморомъ, паоосомъ, съ такимъ знаніемъ человческаго сердца и жизни, что увлекаютъ насъ даже при чтеніи ихъ въ сотый разъ. Мы нисколько не сомнваемся, что еслибъ Аддисонъ написалъ романъ въ боле-обширныхъ размрахъ, то этотъ романъ сталъ бы выше всхъ, у насъ существующихъ. Но и за то, что есть, Аддисонъ иметъ право считаться не только величайшимъ англійскимъ писателемъ повстей, во и предшественникомъ великихъ англійскихъ романистовъ.
Мы говоримъ это объ одномъ Аддисон, потому-что Аддисонъ составлялъ всего ‘Зрителя’. Около трехъ-седьмыхъ всего изданія принадлежитъ его перу, и безъ преувеличенія ложно сказать, что худшая изъ его статей такъ же хороша, какъ самыя лучшія каждаго изъ его сотрудниковъ. Лучшія же его статьи выше критики, превосходство ихъ также удивляетъ, какъ и разнообразіе. Изобртательность автора неистощима, онъ не чувствуетъ необходимости повторяться и не длаетъ своего предмета тривіальнымъ. Въ его вин нтъ осадка. Онъ угощаетъ васъ по примру того щедраго набоба, который утверждалъ, что въ бутылк бываетъ только одинъ хорошій стаканъ вина. Едва успли вы отвдать первую пну его остроумія, ее тотчасъ отнимаютъ у насъ, и мы чувствуемъ въ нашихъ устахъ новую каплю нектара. Въ понедльникъ предъ вами такая же живая и замысловатая аллегорія, какъ люціановъ аукціонъ жизни, во вторникъ — нравоучительная басня въ восточномъ вкус, такъ же богато раскрашенная, какъ разсказы Шехерезады, въ среду — характеръ, описанный съ искусствомъ Лабрюнера, въ четверкъ — сцена изъ обыкновенной жизни, равная лучшимъ главамъ ‘Векфильдскаго Священника’, въ пятницу — нсколько Гераніевыхъ сатиръ надъ модными дурачествами: фижмами, мушками и нарядами, а въ субботу — разсужденіе религіознаго содержанія, могущее выдержать соперничество съ лучшими мстами у Массильйона.
Трудно сказать, какія статьи заслуживаютъ наибольшей похвалы. Мы думаемъ, однако, что желающій имть врное понятіе о степени и разнообразіи аддисоновыхъ дарованій, хорошо сдлаетъ, прочитавъ за одинъ присстъ слдующія статьи: ‘Два посщенія аббатства’, ‘Посщеніе биржи’, ‘Журналъ отставнаго депутата’, ‘Видніе мирзы’, ‘Переселенія обезьяны, Пуга и смерть сэра Роджера де-Коверлея’ {No 26, 329, 69, 317, 159, 343, 517. Вс эти статьи помщены въ первыхъ семи томахъ. Восьмой томъ должно разсматривать, какъ отдльное сочиненіе.}.
Изъ сочиненій Аддисона, помщенныхъ въ ‘Зрител’, наимене заслуживаютъ вниманія, по понятіямъ нашего вка, его критическія статьи. Однакожъ и эти послднія, всегда ясны и часто замысловаты. Даже худшія изъ нихъ длаютъ ему честь, если принять во вниманіе духъ учебнаго заведенія, въ которомъ онъ былъ воспитанъ. Лучшія же изъ нихъ были слишкомъ-хороши для его читателей. Дйствительно, онъ не на столько отсталъ отъ нашего вка, на сколько опередилъ свой собственный. Больше всего осуждали и смялись надъ тми статьями ‘Зрителя’, гд онъ возвышалъ голосъ противъ презрнія, съ которымъ смотрли на прекрасныя англійскія старинныя баллады.
Не удивительно, что успхъ ‘Зрителя’ былъ такой, какого не имло ни одно сочиненіе подобнаго рода. Число экземпляровъ, ежедневно-расходившихся, было сначала три тысячи, потомъ оно увеличилось и предъ наложеніемъ штемпельной пошлины на газеты возросло до четырехъ тысячъ. Штемпельная пошлина была гибельна для множества журналовъ, но ‘Зритель’ устоялъ, удвоивъ цну, и хотя требованіе на него уменьшилось, но все-таки онъ продолжалъ приносить большой доходъ какъ государству, такъ и издателямъ. На нкоторыя статьи сбытъ былъ безмрный, говорятъ, что иногда требовалось двадцать тысячъ экземпляровъ. Но этому еще не конецъ. Читать ‘Зритель’ всякое утро, точно также какъ пить чай съ булками, составляло роскошь, доступную для немногихъ. Большинство дожидалось, пока выходило столько статей, что составлялся томъ. Десять тысячъ экземпляровъ каждаго тома разбирались немедленно, такъ-что требовалось новое изданіе, притомъ ненадобно забывать, что народонаселеніе Англіи въ то время едвали составляло третью часть теперешняго. Число англичанъ, имвшихъ привычку читать, не составляло, вроятно, и шестой доли противъ нашего времени. Лавочникъ, или фермеръ, который находилъ бы какое-нибудь удовольствіе въ литератур, составлялъ рдкость, кром-того, не подлежитъ сомннію, что боле, чмъ у одного депутата въ каждомъ графств едва-ли было въ замк какихъ-нибудь десять книгъ, включая въ то число приходныя, расходныя и ветеринарныя. При этихъ обстоятельствахъ сбытъ ‘Зрителя’ доказывалъ, что это изданіе пользовалось такою же большою популярностью, какою въ настоящее время пользуются лучшія сочиненія сэра Вальтера Скотта и мистера Диккенса.
Въ конц 1712 года изданіе ‘Зрителя’ прекратилось. Чувствовали, вроятно, что этотъ господинъ и его клубъ, были довольно-долго на сцен и настала пора удалить ихъ и замнить новымъ рядомъ личностей. Черезъ нсколько недль явился первый нумеръ ‘Опекуна’ (Guardian). Но ‘Опекунъ’ былъ несчастливъ отъ дня рожденія до дня смерти. Онъ начался печально и исчезъ въ вихр партій. Первоначальный планъ его былъ дуренъ. Въ первыхъ шестидесятишести нумерахъ Аддисонъ не участвовалъ, а посл того ужь не было возможности сдлать ‘Опекуна’ тмъ, чмъ былъ ‘Зритель’. ‘Несторъ Айронсайдсъ’ (Nestor Ironsides) и ‘миссъ Лизардсъ’ (miss Lizards) были личности, которымъ даже Аддисонъ не могъ придать никакого интереса. Онъ могъ только доставить нсколько прекрасныхъ небольшихъ статей, серьзныхъ и комическихъ, что и исполнилъ.
Всхъ біографовъ и издателей сочиненій Аддисона затруднялъ вопросъ, почему онъ не содйствовалъ ‘Опекуну’ въ первые два мсяца его существованія? По нашему мннію, этотъ вопросъ легко разршается тмъ, что въ то время Аддисонъ былъ занятъ поставленіемъ на сцену своего ‘Катона’. Первыя четыре дйствія этой драмы лежали у него въ бюро съ самаго возвращенія его изъ Италіи. По своей скромной и чувствительной натур, онъ, боясь неудачи, не хотлъ издавать этой пьесы въ свтъ, хотя вс, видвшіе рукопись, единогласно хвалили ее, а нкоторые, полагая, что слушателямъ можетъ наскучить даже самое высокое краснорчіе, совтовали ему только напечатать пьесу безъ поставленія ея на сцену. Посл долгихъ колебаніи, поэтъ уступилъ, наконецъ, желанію своихъ политическихъ друзей, надявшихся, что публика найдетъ нкоторое сходство между послдователями Цезаря и торіями, между Семпроніемъ и отступниками вигами, между Катономъ, борющимся до конца за свободу Рима, и толпою патріотовъ, все еще твердо-стоявшихъ вокругъ Галифакса и Уартона.
Анисовъ отдалъ пьесу директорамъ Дрюриленскаго Театра, не условившись о вознагражденіи, и потому они считали себя обязанными не щадить издержекъ на постановку и костюмы. Конечно, декораціи не поправились бы опытному глазу мистера Мекреди. Камзолъ Джуба блестлъ золотыми кружевами, фижмы Марціи были достойны герцогини, а на Катон былъ парикъ, стоившій пятьдесятъ гиней. Прологъ, написанный Попе, безъ-сомннія, достойное похвалы и умное произведеніе. Роль героя была прекрасно съиграна Бутомъ. Ложи блестли звздами пэровъ, принадлежавшихъ къ оппозиціи. Въ партер толпились внимательные и благосклонные слушатели изъ придворныхъ гостинницъ и литературныхъ кофейныхъ домовъ. Сэръ Жильбертъ Гиткотъ, директоръ англійскаго банка, былъ въ глав многочисленной партіи, прибывшей въ театръ, чтобъ поддержать пьесу. Эта партія состояла изъ усердныхъ и истинныхъ виговъ, но больше извстныхъ у Іонатана и Гарровеи, нежели въ мстахъ, посщаемыхъ остряками и критиками.
Мры эти оказались совершенно-лишними. Все сословіе торіевъ было очень расположено къ Аддисону. Кром-того, такъ-какъ торіи питали глубокое уваженіе къ законамъ и постановленіямъ, и омерзніе къ народнымъ возстаніямъ, то имъ не приходилось принимать на свой счетъ разсужденія, вложенныя въ уста великаго военачальника и демагога, который, съ помощью войск и черни, ниспровергъ вс древнія установленія своего отечества. Высшее духовенство поддерживало вс возгласы членовъ Кит-Катскаго Клуба, и занавсъ опустился при всеобщихъ единодушныхъ рукоплесканіяхъ.
Восторгъ, произведенный въ публик этой пьесой былъ описанъ въ’Опекун’, въ такихъ выраженіяхъ, которыя можно бы приписать пристрастію, еслибъ того же самаго не повторилъ и ‘Испытатель’ (the Examiner), органъ министерства. Конечно, торіи нашли въ поведеніи своихъ противниковъ много смшнаго. Стиль въ этомъ случа, какъ и во многихъ другихъ, выказалъ больше усердія, чмъ вкуса и находчивости. Честные граждане, бывшіе подъ начальствомъ сэра Джиби, какъ его называли въ шутку, знали, безъ-сомннія, гораздо-лучше, когда покупать и когда продавать фонды, нежели то, когда рукоплескать или освистывать пьесу, и возбуждали смхъ, сдлавъ своимъ любимцемъ лицемрнаго Семпронія и рукоплеща его натянутымъ и высокопарнымъ рчамъ гораздо-больше, чмъ спокойному краснорчію Катона. Уартонъ, имвшій также неимоврное безстыдство рукоплескать стихамъ объ удаленіи отъ благоденствующаго порока и власти безчестныхъ людей къ скромному положенію, не избжалъ язвительныхъ насмшекъ людей, справедливо-думавшихъ, что онъ не могъ избжать ничего боле-порочнаго или нечестиваго, какъ его собственная личность. Эпилогъ, написанный Гартомъ, ревностнымъ вигомъ, порицали строго, и не безъ основанія, какъ неблагородный и неумстный. Впрочемъ, даже самые колкіе дорійскіе писатели изображали Аддисона человкомъ умнымъ и и добродтельнымъ, дружба котораго была пріятна многимъ лицамъ обихъ партій и имени котораго не слдовало вмшивать въ мятежныя ссоры. Самая дкая и самая удачная изъ сатиръ, смущавшихъ торжество партіи виговъ, была Боллигброкова. Въ одномъ антракт онъ позвалъ Бута въ свою ложу и подарилъ ему, въ глазахъ всего театра, кошелекъ съ пятидесятый гинеями за то, что онъ такъ хорошо защищалъ дло свободы противъ пожизненнаго диктатора. Это былъ колкій намкъ на попытку, сдланную Марльборо, незадолго до его паденія, къ полученію патента на пожизненное званіе главнокомандующаго.
Стоялъ апрль, а въ апрл, сто-тридцать лтъ назадъ, лондонскій сезонъ приходилъ къ концу. ‘Катона’ давали однакожъ впродолженіе цлаго мсяца, ври стеченіи многочисленной публики, и пьеса доставила театральной касс доходъ, вдвое-больше противъ того, какой обыкновенно бываетъ весною. Лтомъ, дрюриленская труппа отправилась въ Оксфордъ и тамъ давала эту трагедію впродолженіе нсколькихъ дней, въ присутствія публики, сохранившей отрадное воспоминаніе о дарованіяхъ и достоинствахъ Аддисона. Толпа осаждала театръ до полудня и къ часу пополудни вс мста бывали ужь разобраны.
Намъ кажется, что публика ршила вопросъ о достоинств пьесы, произведшей такой необыкновенный эффектъ. Конечно, было бъ нелпо сравнивать ее съ образцовыми произведеніями аттической сцены, съ великими англійскими драмами временъ Елисаветы, или даже съ произведеніями Шиллера, написанными въ возмужаломъ его возраст, но въ ней есть прекрасные монологи. Изъ пьесъ, составленныхъ по образцу французскихъ, ее слдуетъ цнить высоко, конечно, не на ряду съ Аталіею или Сауломъ, но отнюдь не ниже Цинны и, разумется, выше всякой другой англійской трагедіи той же школы, выше многихъ трагедій Корнеля, выше многихъ трагедій Вольтера и Альфіери и выше нкоторыхъ трагедій Расина. Какъ бы то ни было, мы нисколько не сомнваемся, что ‘Катонъ’ столько же содйствовалъ возвеличенію славы Аддисона между современниками, сколько ‘Болтуны’, ‘Зрители’ и ‘Помщики’, вмст взятые.
Скромность и добродушіе прославившагося драматурга умряли даже злобу партій. Но, вроятно, литературная зависть — страсть боле свирпая, нежели духъ партій. Самое жестокое нападеніе на вигскую трагедію было сдлано ревностнымъ вигомъ. Джонъ Деннисъ напечаталъ на ‘Катона’ рецензію, написанную довольно-остроумно, но грубо и жестоко. Аддисонъ не возражалъ на нее. По многимъ пунктамъ онъ имлъ прекрасное оправданіе и ему какъ-нельзя-легче было бъ отплатить тою же монетою, потому-что Деннисъ писалъ плохія оды, плохія трагедіи, плохія комедіи, сверхъ-того, въ немъ было много другихъ недостатковъ и странностей, возбуждающихъ смхъ, а Аддисонъ не имлъ соперника въ умньи сдлать смшными нелпую книгу или глупаго человка. Сознавая, однакожь, ясно свое превосходство, Аддисонъ смотрлъ съ сожалніемъ на противника, нравъ котораго, отъ природы раздражительный и суровый, былъ еще боле испорченъ нуждою, полемикою и литературными неудачами.
Въ числ молодыхъ искателей аддисонова расположенія былъ одинъ, отличавшійся отъ остальныхъ, какъ талантомъ, такъ равно и злостью и неискренностью, это былъ Попе. Ему было тогда только двадцать-пять лтъ, но талантъ его ужь вполн развился, и незадолго предъ тмъ онъ издалъ лучшую свою поэму ‘Похищеніе локона’ (the Rape of the Lock). Аддисонъ всегда высоко уважалъ его талантъ, но вскор замтилъ — а это, конечно, могъ замтить и глазъ мене-проницательный — что маленькій, искривленный, хилой юноша горлъ желаніемъ отомстить обществу за неблагосклонность къ нему природы. Въ критической стать ‘Зрителя’ его похвалили съ сердечнымъ участіемъ, но прибавили кроткій намкъ, что сочинитель такой прекрасной поэмы поступилъ бы хорошо, еслибъ избгалъ личностей. Поле, повидимому, боле оскорбленный порицаніемъ, чмъ удовлетворенный похвалою, благодарилъ за наставленіе я общалъ имъ воспользоваться. Оба писателя продолжали размниваться вжливостями, совтами и небольшими услугами. Аддисонъ публично расхваливалъ разный сочиненія Попе, а Попе написалъ для Аддисона прологъ. Это продолжалось недолго. Попе ненавидлъ Денниса, котораго оскорбилъ безъ всякой причины. Появленіе замчаній на ‘Катона’ дало раздражительному поэту случай излить свою злобу, прикрываясь личиною дружбы, подобнаго случая не могла не желать натура, столь неукротимая во вражд и всегда предпочитавшая косвенный путь прямому. Вслдствіе этого онъ издалъ: ‘Разсказъ о сумасшествіи Джона Денниса’. Но Попе не повялъ своихъ дарованій. Онъ былъ большой мастеръ на брань и сарказмы, могъ разбирать характеры въ изящныхъ и звучныхъ куплетахъ, исполненныхъ антитезовъ, но у него совсмъ недоставало драматическаго таланта. Еслибъ онъ написалъ пасквиль на Денниса такой, какъ на Аттика или на Спора, то старый воркунъ былъ бы уничтоженъ, но Попе, пишущій разговоры, походилъ, выражаясь словами Горація я его собственными, на волка, который, вмсто того, чтобъ кусать, сталъ бы лягаться, или на обезьяну, которая пыталась бы жалить. Разсказъ вышелъ очень-плохой, въ немъ не было никакихъ доводовъ, а шутки были такого рода, что еслибъ ихъ вставить въ фарсъ, то даже постители галереи за шиллингъ освистали бы пьесу. Деннисъ бредитъ о драм, а сидлка думаетъ, что онъ требуетъ рюмку водки (dram). ‘Въ трагедіи (кричитъ онъ), нтъ ни перипетіи, ни превратностей счастія, ни другой перемны’.— ‘Прошу васъ, милостивый государь, не сердитесь (говоритъ старушка) я вамъ достану перемну’. Не таковы шутки Аддисона.
Нтъ сомннія, что Аддисонъ видлъ въ настоящемъ свт это услужливое рвеніе, и потому оно глубоко его огорчило. Такой глупый и злой памфлетъ не могъ принести ему пользы, а могъ повредить, еслибъ кто-нибудь быль въ-состояніи подумать, что Аддисонъ принималъ въ немъ участіе. Одаренный неподражаемымъ искусствомъ осмивать, онъ никогда, даже въ собственную защиту, не употреблялъ этого дара безчеловчно или неприлично, и не могъ позволять другимъ брать его славу и интересы за предлогъ къ нанесенію оскорбленій, отъ которыхъ самъ онъ всегда воздерживался. Вслдствіе этого онъ объявилъ, что не принималъ никакого участія въ разсказ, что онъ не одобрялъ его, и что еслибъ сталъ возражать на замчанія, то сдлалъ бы это какъ джентльменъ и позаботился бы сообщить это Деннису. Попе былъ глубоко оскорбленъ, и этому обстоятельству мы приписываемъ ненависть, съ которою впослдствіи онъ всегда смотрлъ на Аддисона.
Въ сентябр 1713 года ‘Опекунъ’ пересталъ выходить. Стилль принялся, какъ безумный, за политику. Всеобщіе выборы только-что начались, онъ былъ избранъ членомъ Палаты отъ Стокбриджа и надялся разъигрывать важную роль въ Парламент. Огромный успхъ ‘Болтуна’ и ‘Зрителя’ вскружилъ ему голову. Онъ былъ редакторомъ этихъ обихъ газетъ и не зналъ, что вліяніемъ и популярностью своею он были обязаны только талантамъ его друга. Характеръ его, всегда безпокойный, былъ въ то время до такой степени возбужденъ тщеславіемъ, честолюбіемъ и духомъ партій, что всякій день онъ чмъ-нибудь погршалъ противъ здраваго смысла и изящнаго вкуса. Вс благоразумные и умренные члены его партіи сожалли о его глупости и осуждали ее. ‘У меня тысяча заботъ (писалъ Аддисонъ) о бдномъ Дик, и я боюсь, чтобъ его усердіе къ общественному благу не было пагубно для него самого. Но онъ веллъ мн передать, что ршился идти дале, и что всякій мой совтъ въ этомъ случа не будетъ имть для него никакого значенія’.
Стилль основалъ политическій журналъ подъ названіемъ ‘Англичанинъ’ (the Englishman), неимвшій никакого успха, потому-что въ немъ не участвовалъ Аддисонъ. Этимъ также журналомъ, нкоторыми другими сочиненіями того же рода и видомъ, который принялъ на себя при первомъ собраніи новаго Парламента, Стилль такъ раздражилъ торіевъ, что они ршились изгнать его. Виги поддерживали Стиля очень-благородно, по не были въ-состояніи спасти его. Вс безпристрастные люди видли въ изгнаніи Стплля злоупотребленіе власти большинства, буйство и безуміе Стилля отнюдь не оправдывали мръ, принятыхъ его врагами, но несмотря на то, онъ ужь никогда не пользовался прежнимъ общественнымъ уваженіемъ.
Около этого времени Аддисонъ задумалъ прибавить къ ‘Зрителю’ восьмой томъ. Въ іюн 1714года появился первый нумеръ новаго журнала и въ-теченіе почти шести мсяцевъ издавалось еженедльно три листка. Нтъ ничего поразительне контраста между ‘Англичаниномъ’ и восьмымъ томомъ ‘Зрителя’, между Стилломъ безъ Аддисона, и Аддисономъ безъ Стилля. ‘Англичанинъ’ теперь забытъ, а восьмой томъ ‘Зрителя’ содержитъ въ себ, быть-можетъ, лучшія статьи на англійскомъ язык, какъ въ серьзномъ, такъ и юмористическомъ род.
Еще прежде окончанія восьмаго тома ‘Зрителя’ смерть Анны произвела совершенный переворотъ въ государственной администраціи Англіи. Ударъ послдовалъ совершенно-неожиданно и застигъ партію торіевъ развлеченною внутренними раздорами и неготовою къ большимъ усиліямъ. Незадолго до того Гарлей впалъ въ немилость, и вс думали, что первымъ министромъ будетъ Болингброкъ. Но королева была уже на смертномъ одр, прежде чмъ блый жезлъ достался кому-либо. Послднимъ ея дяніемъ было врученіе этого жезла въ слабыя руки герцога шрусберійскаго. Этотъ непредвиднный случай произвелъ союзъ между всми классами государственныхъ людей, преданныхъ протестантскому правительству. Георгъ І и былъ провозглашенъ королемъ безъ всякой оппозиціи. Совтъ, въ которомъ предводители виговъ также занимали мста, принялъ, впредь до прибытія новаго короля, въ свои руки управленіе длами. Первымъ распоряженіемъ лордовъ-правителей было назначеніе Аддисона секретаремъ къ нимъ.
Есть преданіе, чти Аддисону было поручено приготовить проектъ письма къ королю, что лорды-правители остались недовольны проектомъ, имъ составленнымъ, и позвали писца, который очень-скоро написалъ требуемую бумагу. Неудивительно, что сказка, столь лестная для посредственности, сдлалась популярною, и намъ очень жаль разочаровывать неучей въ этомъ ихъ утшеніи. Но скажемъ правду. Сэръ Джемсъ Мекинтотъ, знатокъ своего вка, справедливо замтилъ, что Аддисонъ никогда, ни въ одномъ офиціальномъ документ, не выказалъ ни ума, ни краснорчія, и что вс безъ исключенія депеши его замчательны своею простотою и безпритязательностью. Вс, знающіе, какъ легко Аддисонъ писалъ самыя лучшія свои статьи, уврены, что еслибъ была надобность въ хорошо-составленныхъ фразахъ, то ему было бы нетрудно написать ихъ. Мы думаемъ, однакожъ, что этотъ анекдотъ не лишенъ нкотораго основанія. Очень можетъ быть, что Аддисонъ не зналъ, пока не посовтовался съ опытными писцами, помнившими время, когда Вильгельмъ III былъ въ-отсутствіи, въ какой форм должно быть написано письмо отъ Совта Правителей къ королю. Намъ кажется весьма-вроятнымъ, что замчательнйшіе государственные люди нашего времени, какъ, напримръ, лордъ Джонъ Россель, сэръ Робертъ Пиль и лордъ Пальмерстонъ, были бы въ подобномъ случа столь же несвдущи. Во всякой служб есть свои маленькія тайны, которыя самый тупой человкъ можетъ изучить при небольшомъ вниманіи, и которыхъ самый способный человкъ не можетъ знать по вдохновенію. Одна бумага должна быть подписана начальникомъ департамента, другая его помощникомъ, въ третьей необходима королевская подпись. Одно отношеніе должно быть записано подъ нумеромъ, а другое нтъ. Одна резолюція должна быть написана черными, а другая красными чернилами. Способнйшій секретарь ирландскихъ длъ, назначенный въ Совтъ Индійскихъ Длъ, и способнйшій предсдатель Индійскаго Совта, назначенный въ Военное Министерство, нуждались бы въ руководств подобнаго рода, и нтъ сомннія, что Аддисонъ, только-что назначенный секретаремъ лордовъ-правителей, также нуждался въ руководств.
Георгъ I вступилъ на престолъ спокойно. Составилось новое министерство, и новый парламентъ, благопріятный для виговъ. Сондерландъ былъ назначенъ лордомъ-намстникомъ Ирландіи, а Аддисонъ отправился снова въ Дублинъ первымъ секретаремъ.
Въ Дублин жилъ въ то время Свифтъ. Было много предположеній, каковы будутъ взаимныя отношенія декана и секретаря. Отношенія между этими замчательными людьми составляютъ занимательную и пріятную страницу въ исторіи литературы. Оба они съ давнихъ лтъ принадлежали одной политической партіи и однимъ покровителямъ. Во время могущества министерства виговъ при Анн, посщенія Свифтомъ Лондона и офиціальное пребываніе Аддисона въ Ирландіи доставили имъ случай узнать ближе другъ друга. Оба они были остроумнйшіе наблюдатели своего вка, и наблюденія ихъ другъ надъ другомъ привели ихъ къ благопріятнымъ результатамъ. Свифтъ отдалъ полную справедливость рдкимъ способностямъ къ бесд, скрывавшимся въ застнчивой натур Аддисона, а Аддисонъ нашелъ въ Свифт много добродушія, несмотря на его суровый взглядъ и манеру, и, конечно, Свифтъ 1708 года и Свифтъ 1738 года были два совершенно-разныя лица.
Карьеры двухъ друзей были неодинаковы. Государственные люди партіи виговъ осыпали Аддисона щедрыми милостями. Свифта они хвалили, приглашали къ обду, но не длали для него ничего больше. Духовное званіе его ставило ихъ въ затрудненіе. Въ государственную службу они не могли его опредлить, а поручая высшую должность въ церковной іерархіи автору ‘Разсказа о бочк’ (the Tale of a Tube), они возбудили бы соблазнъ въ публик, неимвшей и безъ того высокаго понятія о ихъ ортодоксіи. Свифтъ не оцнилъ въ надлежащей мр трудностей, препятствовавшихъ Галифаксу и Сомерсу быть ему полезными, счелъ себя обиженнымъ, пожертвовалъ для мести честью и своимъ положеніемъ, присталъ къ торіямъ и сдлался самымъ грознымъ ихъ сподвижникомъ. Впрочемъ, онъ узналъ вскор, что старые его друзья заслуживали меньше порицанія, чмъ онъ думалъ. Королева и епископы питали къ нему величайшее отвращеніе и онъ получилъ незначительный духовный санъ съ большимъ трудомъ и съ условіемъ избрать своимъ мстомъ пребыванія страну, которую ненавидлъ.
Разница политическихъ мнній произвела, конечно, не ссору, а холодность между Аддисономъ и Свифтомъ, потомъ они перестали даже посщать другъ друга. Впрочемъ, между ними существовалъ подразумваемый договоръ, подобный договору, существовавшему между наслдственными гость,ти въ ‘Иліад’.
‘ ‘ .
‘,
‘ ‘, , ‘.
Неудивительно, что Аддисонъ, неозлословившій и неоскорблявшій никого, не злословилъ и не оскорблялъ Свифта, но удивительно, что Свифтъ, для котораго не были священны ни дарованія, ни добродтели, и который, казалось, находилъ, подобно большей части отступниковъ, особенное удовольствіе въ нападеніи на прежнихъ друзей, выказалъ столько уваженія и благосклонности къ Аддисону.
Теперь счастье перемнилось. Восшествіе ганноверскаго дома упрочило въ Ирландіи господство протестантской церкви. Для протестантскихъ служителей Свифтъ былъ самый ненавистный человкъ. Его преслдовали съ воплемъ и даже били на улицахъ Дублина, онъ не могъ здить гулять по набережной безъ сопровожденія вооруженныхъ слугъ. Многіе, которымъ онъ прежде былъ полезенъ, поносили и оскорбляли его. Въ это время пріхалъ Аддисонъ. Ему совтовали не возобновлять сношеній съ деканомъ церкви св. Патрикія, онъ отвчалъ, что людямъ, которыхъ врность своей партіи была сомнительна, могло казаться необходимымъ не имть никакихъ сношеній съ политическими противниками, но что тотъ, кто былъ непоколебимымъ вигомъ въ самыя тяжелыя времена, можетъ осмлиться пожать руку старому другу изъ числа побжденныхъ торіевъ въ то время, когда дло виговъ вполн восторжествовало. Дружба его была утшительна для гордаго и жестоко-уязвленнаго духа Свифта, и два великіе сатирика возобновили прежнія пріятельскія отношенія.
Т изъ товарищей Аддисона, политическія мннія которыхъ сходились съ его собственными, воспользовались его возвышеніемъ. Онъ взялъ Тиккелля съ собою въ Ирландію, здсь же доставилъ выгодное мсто Буджелю и такое же въ Англіи Филлипсу. Стилль такъ много повредилъ себ своими странностями и злостью, что получилъ только очень-небольшую долю того, на что, но его мннію, имлъ право. Онъ былъ, однакожъ, сдланъ кавалеромъ, получилъ мсто при двор и потомъ пользовался отъ Алисона и другими милостями.
Аддисонъ оставался въ Ирландіи недолго. Въ 1745 году онъ перешелъ на мсто въ Коммерц-Коллегіи. Въ томъ же году появилась на сцен его комедія ‘Барабанщикъ’ (the Drummer). Имя автора не было означено пьеса была холодно принята и нкоторые критики выразили даже сомнніе, точно ли она принадлежитъ перу Аддисона. Но нашему мннію, какъ слогъ, такъ и внутреннее ея содержаніе доказываютъ несомннно, что она написана имъ. Въ ней видна не лучшая манера Аддисона, но есть мста, которыхъ никго другой, кром него, не могъ написать. По смерти Аддисона ее снова давали на сцен и много ей рукоплескали, такъ-какъ было уже извстно, что она аддисонова.
Въ конц 1715 года, когда еще продолжались безпокойства въ Шотландіи, Аддисонъ издалъ первый нумеръ газеты, подъ названіемъ: помщикъ’ (Freeholder). Между его политическими сочиненіями газета эта занимаетъ первое мсто. Даже въ ‘Зрител’ мало серьзныхъ статей благородне той, въ которой описанъ характеръ друга его Сомерса, и, безъ-сомннія, ни одна сатирическая статья не выше той, въ которой представленъ Охотникъ изъ торіевъ. Этотъ характеръ — подлинникъ кавалера Уестерна, изображенъ со всмъ умньемъ Фильдинга и съ тонкостью, недостававшею Фильдингу. Ни одно изъ сочиненій аддисоновыхъ не служитъ такимъ сильнымъ доказательствомъ его таланта и не приносить боле чести его нравственному характеру, какъ ‘Freeholder’. Какъ должно хвалить чистосердечіе и человколюбіе политическаго писателя, который, несмотря на раздраженіе, господствующее среди внутреннихъ смятеній, не произноситъ никакихъ оскорбительныхъ выраженій. Извстно, что Оксфордъ былъ въ то время сильною подпорою торіевъ. Гай-Стритъ нердко наполнился штыками, присланными съ цлью усмирить непокорныхъ людей въ мантіяхъ, а измнниковъ, преслдуемыхъ агентами правительства, скрывали нердко на чердакахъ нкоторыхъ коллегій. Даже при подобныхъ обстоятельствахъ, увщаніе, обращенное Аддисономъ къ Коллегіи, отличается особенно кротостью, почтительностью и, можно сказать, ласковостью. Въ-самомъ-дл, онъ не могъ обходиться грубо даже съ вымышленными лицами. Его Охотникъ, безграмотный, глупый и буйный, но по сердцу добрый малый, прощается подъ-конецъ милосердымъ королемъ, Стилль былъ недоволенъ умренностью своего друга, и хотя признавалъ, что ‘Помщикъ’ написанъ превосходно, но стовалъ, что министерство играло на лютн, когда слдовало трубить въ трубу. Вслдствіе этого онъ ршился затрубить въ трубу по-своему и возбудить общій духъ въ народ посредствомъ журнала, под названіемъ ‘Городская Молва’ (the Town Talk), теперь такъ же совершенно-забытаго, какъ его ‘Англичанинъ’ (Englishman), ‘Кризисъ’ (Crisis), письмо къ стокбриджскому приставу, или ‘Читатель’ (Reader) — словомъ, какъ все, что онъ написалъ безъ содйствія Аддисона.
Въ томъ самомъ году, когда былъ представленъ ‘Барабанщикъ’ и появились первые нумера ‘Помщика’, Попе окончательно отсталъ отъ Аддисона. Аддисонъ видлъ съ самаго начала, что Попе лживъ и недоброжелателенъ, а Попе нашелъ, что Аддисонъ завистливъ. Это послднее открытіе сдлано было страннымъ образомъ. Попе написалъ ‘Похищеніе Локона’ (the Rape of the Lock), въ двухъ псняхъ, безъ всякихъ сверхъестественныхъ затй. Вс громко одобряли эти дв псни и больше всхъ Аддисонъ. Тогда Попе началъ думать о Сильфахъ и Гномахъ, объ Аріел, Мимеитилл, Криспис и Умбріелл и ршился приплесть къ своему первоначальному произведенію рознкруціанскую миологію. Онъ спросилъ совта у Аддисона, который отвчалъ, что поэма въ томъ вид, какъ она есть, прелестна, и умолялъ Попе не рисковать и не портить того, что такъ хорошо. Попе говаривалъ впослдствіи, что этотъ коварный совтъ впервые открылъ ему глаза насчетъ низости того, кто далъ подобный совтъ.
Не подлежитъ сомннію, что планъ Попе быль чрезвычайно-замысловатъ и что онъ впослдствіи выполнилъ его съ большимъ искусствомъ и успхомъ. Но разв изъ того непремнно слдуетъ, что совтъ Аддисона былъ дуренъ? И если совтъ Аддисона былъ дуренъ, то разв изъ того непремнно слдуетъ, что онъ былъ данъ изъ дурныхъ побужденій? Еслибъ пріятель спросилъ насъ: совтуемъ ли мы ему рискнуть всмъ въ лотере, гд противъ него десять шансовъ на одинъ, конечно, мы сдлали бы все, отъ насъ зависящее, чтобъ отговорить его отъ подобнаго риска. Еслибъ ему посчастливилось выиграть призъ въ тридцать тысячъ фунтовъ стерлинговъ, то и тогда мы не согласились бы, что совтъ нашъ былъ дуренъ, и, безъ-сомннія, считали бы пріятеля въ величайшей степени несправедливымъ, еслибъ онъ вздумалъ обвинять насъ въ зломъ намреніи. По нашему мннію, совтъ Алисона былъ хорошъ. Онъ основывался на здравомъ смысл и результат долгой и обширной опытности. Общее правило, безъсомннія, то, что если вышло удачное произведеніе воображенія, то его не слдуетъ передлывать. Мы не можемъ въ эту минуту припомнить ни одного примра, гд бы правило это было нарушено съ успхомъ, кром случая съ ‘Похищеннымъ локономъ’. Тассъ передлалъ свой ‘Іерусалимъ’, Акенсайдъ передлалъ свои ‘Удовольствія воображенія’ и ‘Письмо къ Куріо’, самъ Попе, ободренный, вроятно, успхомъ, съ которымъ онъ расширилъ и переправилъ ‘Похищеніе локона’, сдлалъ тотъ же опытъ надъ ‘Донсіадой’ (the Dunciad), по вс эти попытки были неудачны. Кто могъ предвидть, что Попе будетъ въ-состояніи сдлать разъ въ жизни то, чего не могъ сдлать дважды и чего никто другой никогда не длалъ?
Совтъ Аддисона былъ хорошъ, но еслибъ даже былъ онъ дуренъ, то почему называть его безчестнымъ? Скоттъ разсказываетъ, что одинъ изъ его близкихъ друзей предсказывалъ неуспхъ ‘Веверлею’. Гердеръ заклиналъ Гте не брать такъ мало-общающаго предмета, какъ ‘Фаустъ’. Юмъ старался отговорить Робертсона отъ сочиненія ‘Исторія Карла V’. Сверхъ-того, самъ Нопе предсказывалъ, что ‘Катонъ’ никогда не будетъ имть успха на сцен, и совтовалъ Аддисону только напечатать его, не отваживаясь ставить на сцену. По Скоттъ, Гете, Робертсонъ, Аддисонъ были благоразумны и довольно-великодушны, чтобъ врить благонамренности своихъ совтниковъ, сердце же Попе было совсмъ-иное.
Въ 1715 году, въ то время, какъ Попе занимался переводомъ ‘Иліады’, переводчикъ встртилъ Аддисона въ кофейной, гд были также Филлипсъ и Буджель. Аддисонъ отдлался отъ послднихъ и просилъ Попе обдать съ нимъ. Посл обда Аддисонъ сказалъ, что находится въ большомъ затрудненіи, которое бы желалъ устранить. ‘Нсколько времени назадъ (сказалъ онъ), Тиккелль перевелъ первую книгу Иліады. Я общалъ просмотрть и исправить ее. Поэтому я не могу просить васъ позволить мн взглянуть на вашъ переводъ, ибо это было бы дурно’. Попе отвчалъ весьма-вжливо и просилъ просмотрть иго переводъ второй книги. Аддисонъ охотно согласился на эту просьбу, просмотрлъ вторую книгу и возвратилъ ее, отозвавшись о ней съ величайшею похвалою.
Вскор посл этого разговора, появился тиккеллевъ переводъ первой книги. Въ предисловіи къ этому переводу Тиккелль отказывался отъ всякаго соперничества и объявилъ, что не будетъ продолжать перевода Иліады, предоставляя это предпріятіе дарованію, которое признавалъ выше своего. При изданіи этого опыта, единственною цлью было, по его словамъ, заслужить благосклонность публики къ переводу Одиссеи, который у него шелъ довольно-успшно.
Аддисонъ и его преданные послдователи нашли оба перевода хорошими, по утверждали что тиккеллевъ былъ ближе къ подлиннику. Публика отдала ршительное преимущество переводу Попе. Мы думаемъ, что не стоитъ ршать подобный вопросъ о первенств. Ни объ одномъ изъ соперниковъ нельзя сказать, что онъ перевелъ Иліаду, разв мы употребимъ слово ‘переводъ’ въ томъ смысл, какой око иметъ во ‘Сн въ лтнюю ночь’ (the Midsummer Night’s Dream). Когда Буттемъ является съ ослиной головой вмсто своей собственной, то Питеръ Квинсъ восклицаетъ: ‘Хвала теб, Боттемь, хвала теб! ты перемщенъ’ {Поаглійски тутъ игра словъ, непереводимая на русскій языкъ. ‘То translate’ значитъ переводить и перемщать. Прим. пер.}. Въ этомъ смысл, конечно, читатели Попе или Тиккелля, могутъ очень-кстати воскликнуть: ‘Хвала теб, Гомеръ: ты дйствительно переведенъ’.
Мы думаемъ, читатели согласятся съ нами, что никто въ положеніи Аддисона не могъ дйствовать лучше и благородне его въ-отношеніи къ Попе и Тиккелю. Но въ ум Попе родилось гнусное подозрніе. Онъ вообразилъ и впослдствіи былъ даже твердо убжденъ, что противъ его славы и успховъ составился низкій заговоръ, что цпа на трудъ, отъ котораго зависла его слава, будетъ понижена и что подписка, на которой основывались его денежные разсчеты, не состоится. Съ этою цлью Аддисонъ сдлалъ другой переводъ. Тиккелль согласился назвать его своимъ, а умы Буттона стали расхваливать его.
Но есть ли какое-нибудь доказательство этого важнаго обвиненія? Отвтъ коротокъ: нтъ ршительно никакого.
Доказываетъ ли внутреннее содержаніе этого перевода, что Аддисонъ былъ авторомъ его? Былъ ли это такой трудъ, котораго Тиккелль по могъ самъ исполнить? Конечно, нтъ. Тиккелль былъ воспитанникъ Оксфордской Коллегіи, слдовательно можно предположить, что онъ былъ въ-состояніи понимать Иліаду, а какъ стихотворецъ, онъ стоялъ выше своего друга. Мы не знаемъ, имлъ ли Попе притязаніе находить въ перевод нкоторые обороты и выраженія, свойственные Аддисону. Еслибъ такіе обороты и были дйствительно, то ихъ можно достаточно объяснить предположеніемъ, что Аддисонъ исправлялъ стихи своего друга, чего, впрочемъ, онъ и самъ по скрывалъ.
Есть ли что-нибудь въ характер обвиненныхъ лицъ, что длало бы обвиненіе правдоподобнымъ? Мы отвчаемъ съ твердою увренностью, что нтъ. Гораздо-позже Попе самъ описывалъ Тиккелля очень-хорошимъ и достойнымъ человкомъ. Аддисонъ былъ въ-теченіе многихъ лтъ на глазахъ публики, литературные соперники и политическіе противники не спускали съ него глазъ, но ни зависть, ни партіи, въ сильнйшей своей ярости, никогда не приписывали ему ни малйшаго уклоненія отъ законовъ чести и общественной нравственности. Еслибъ онъ былъ дйствительно человкомъ завистливымъ къ слав и способнымъ низойдти до низкихъ и злобныхъ хитростей, чтобъ повредить своимъ соперникамъ, могъ ли бы онъ скрывать такъ долго свои пороки? Будучи сочинителемъ трагедіи, вредилъ ли онъ когда-нибудь Роуе? Какъ писатель комедій, не отдавалъ ли онъ полной справедливости Конгреву и не оказывалъ ли дятельной помощи Стиллю? Онъ былъ сочинителемъ памфлетовъ, а между-тмъ не было ли его добродушіе и великодушіе признано Свифтомъ, соперникомъ его по слав и противникомъ въ политик?
Намъ кажется также въ высшей степени невроятнымъ, чтобъ и Тиккелль былъ впповенъ въ какой-либо подлости, по чтобъ Тиккелль и Аддисонъ сговорились сдлать вмст подлость — это кажется вамъ въ десять разъ невроятне. Все, что вамъ извстно о ихъ отношеніяхъ, служитъ доказательствомъ, что это не были отношенія двухъ соучастниковъ въ преступленіи. Вотъ нсколько стиховъ, въ которыхъ Тиккелль излилъ свою горесть надъ гробомъ Аддисона:
‘Or dost thou warn poor mortals left behind,
A task well suited to thy gentle mind?
Oh, if sometimes thy spottes form descend,
To me thine aid, thou guardian genuis, lend.
When rage misqnides me, or when fear larms,
When pain distresses, or when pleasure charms,
In silent whisperings purer thoughts impart,
And tuzn from ill afrail and feeble heart,
Lead through thy paths thy vertue trod before,
Till bliss shall join, nor death can part us more (*).
(*) Не предостерегаешь ли ты бдныхъ смертныхъ, оставшихся посл тебя — трудъ, достойный твоей кроткой души. Если иногда твой чистый образъ низойдетъ на землю — о геній-хранитель! прійди ко мн на помощь. Когда страсть указываетъ мн ложный путь, или когда я тревожимъ страхомъ, или когда скорбь сокрушаетъ, или удовольствіе прельщаетъ меня — внуши мн тихимъ шопотомъ боле-чистые помыслы и отвращай отъ зла бренное и слабое сердце, веди по пути твоей добродтели, пока блаженство не соединитъ, а смерть не разлучитъ васъ боле’.
Мы желали бы знать, въ какихъ словахъ этотъ геній-хранитель предлагалъ своему питомцу соединиться на дло, которое издатель ‘Сатирика’ врядъ ли бы осмлился предложить издателю ‘Вка’.
Мы не обвиняемъ Попе въ возведеніи завдомо-ложнаго обвиненія и нисколько не сомнваемся, что онъ считалъ его справедливымъ, находя доказательство въ собственномъ дурномъ сердц. Его собственная жизнь была длиннымъ рядомъ хитростей, столь же низкихъ и злобныхъ, какъ та, въ которой онъ подозрвалъ Аддисона и Тиккелля. Онъ весь былъ кинжалъ и маска. Вредить, оскорблять другихъ, а потомъ спасать себя отъ послдствій обидъ и оскорбленій ложью и хитросплетеніями, составляло привычку его жизни. Онъ написалъ пасквиль на герцога Хандоса, его обвиняли, онъ лгалъ и объяснялся двусмысленно, сочинилъ пасквиль на Аарона Гилля, его опять обвиняли и онъ опять лгалъ и говорилъ двусмысленно, написалъ еще гнуснйшій пасквиль на леди Мери Уортлей Монтегю, его обвиняли и онъ лгалъ съ большимъ противъ обыкновеннаго безстыдствомъ и наглостью. Онъ превозносилъ себя и бранилъ враговъ подъ вымышленными именами. Онъ воровалъ у себя свои собственныя письма и потомъ поднималъ крикъ изъ-за нихъ. Кром его обмановъ, бывшихъ слдствіемъ злобы, страха, личныхъ интересовъ или тщеславія, были еще обманы, совершенные имъ, кажется, просто изъ одной страсти къ обману. Онъ имлъ привычку хитрить и находилъ удовольствіе дурачить всхъ своихъ знакомыхъ. Какая бы ни была его цль, онъ всегда предпочиталъ косвенный путь прямому. Попе питалъ къ Болингброку, безъ всякаго сомннія, столько любви и уваженія, на сколько его натура была способна. Но вскор посл смерти Попе открылось, что покойникъ безъ всякой другой побудительной причины, кром страсти хитрить, былъ виновенъ въ грубомъ вроломств относительно Болингброка.
Естественно, что подобный человкъ приписывалъ другимъ то, что самъ чувствовалъ. Ему искренно предлагаютъ простое, правдоподобное и доказательное объясненіе, а онъ увренъ, что все это басня. Въ отношеніи къ нему дйствуютъ необыкновенно-совстливо, честно и даже попріятельски, а онъ убжденъ, что это только маска для гнусной интриги, долженствующей его обезчестить и повредить ему. Мы бы напрасно спрашивали у него доказательствъ, у него т нтъ, и онъ даже не думаетъ о нихъ, потому-что находитъ ихъ въ самомъ себ.
Неизвстно съ точностью, побудила ли наконецъ Аддисона злоба Попе отплатить ему въ первый и послдній разъ. До насъ дошелъ только разсказъ Попе объ этомъ, заключающійся въ слдующемъ: появилась брошюра, содержавшая въ себ нсколько замчаній, задвшихъ Попе за живое. Мы не имемъ теперь возможности ршить, въ чемъ состояли эти замчанія и имлъ ли онъ право жаловаться на нихъ. Графъ нарвикскій, глупый и развратный мальчикъ, питавшій къ Аддисону чувства, какія вообще можетъ имть подобный мальчикъ къ своимъ лучшимъ друзьямъ, сказалъ Попе, справедливо или ложно, что этотъ памфлетъ былъ написанъ подъ руководствомъ Аддисона. Разсудивъ, какъ разсказы увеличиваются, переходя даже отъ одного честнаго человка къ другому, и что ни Попе, ни графъ варвикскій не имли права на имя честнаго человка, мы чувствуемъ себя нерасположенными придавать большую важность этому анекдоту.
Достоврно, однакожь, что Попе пришелъ въ ярость. У него уже былъ начерченъ въ проз характеръ Аттика. Въ пользу гнва онъ перемнилъ эту прозу на блестящіе и энергическіе стихи, которые всякій знаетъ или долженъ знать наизусть, и послалъ ихъ Аддисону. Одно обвиненіе, которое Попе доказываетъ съ большимъ искусствомъ, иметъ, вроятно, нкоторое основаніе. Мы думаемъ, что Аддисонъ слишкомъ любилъ предсдательствовать въ маленькомъ кругу своихъ скромныхъ друзей. Изъ другихъ обвиненій, возведенныхъ на Аддисона въ этихъ знаменитыхъ стихахъ, ни одно не оказалось справедливымъ, а нкоторыя были даже совершенно-ложны. Что Аддисонъ не имлъ привычки ‘вредить слабою похвалою’, видно изъ безчисленныхъ мстъ его сочиненій, и боле всего изъ тхъ, гд онъ упоминаетъ о Попе. Не только несправедливо, но смшно говорить о человк, составившемъ счастіе почти всхъ своихъ близкихъ друзей, что онъ былъ ‘такъ обязателенъ, что никогда не одолжалъ никого (so obliging that he ne’er oblige!’).
Нельзя сомнваться, что рзкость сатиры Попе глубоко уязвила Аддисона. Весьма-вроятно, что онъ сознавалъ одну изъ слабостей, въ которой его упрекали, но мы твердо уврены, что сердце оправдывало его въ важнйшей части обвиненія. Аддисонъ не измнилъ самому себ. Какъ сатирикъ, онъ былъ боле чмъ равенъ Попе, а въ предметахъ для сатиры не было недостатка. Искривленное и больное тло, еще боле искаженный и больной духъ, злоба и зависть, скудно-прикрытыя чувствами столь же благосклонными и благородными, какъ т, которымъ удивлялся сэръ Питеръ Тизль въ мистер Жозеф Сорфес, слабое, хилое распутство, гнусная любовь къ сквернымъ и мерзкимъ картинамъ — вотъ предметы, которыми талантъ, мене-блистательный, чмъ тотъ, которому мы обязаны ‘Зрителемъ’, могъ бы легко возбудить въ человческомъ род смхъ и отвращеніе. Сверхъ-того, Аддисонъ имлъ въ своихъ рукахъ другія средства къ мщенію, которыя дурной человкъ не посовстился бы употребить въ дло. Онъ былъ сильный человкъ въ государств, Попе былъ католикъ, а въ то время министру легко было длать самому невинному католику разныя мелкія притсненія. Почти двадцать лтъ спустя, Попе сказалъ, что онъ могъ жить спокойно только по снисходительности правительства. ‘Подумайте (восклицаетъ онъ) о вред, который человкъ высокаго званія и съ властью могъ нанести частному человку, подъ предлогомъ разныхъ предписаній и другихъ неудобствъ’. Намъ пріятно сказать, что мщеніе Аддисона состояло единственно въ томъ, что онъ помстилъ въ ‘Помщик’ усердную похвалу переводу Иліады и воззваніе ко всмъ любителямъ наукъ включить свои имена въ число подписчиковъ. ‘Не можетъ быть никакого сомннія (говорилъ онъ), судя по образцамъ, ужь изданнымъ, что искусная рука Попе сдлаетъ съ Гомеромъ то же, что Драйденъ сдлалъ съ Виргиліемъ’. Съ этого времени до конца жизни, онъ всегда поступалъ съ Попе, по признанію самого Попе, справедливо, по дружба, само-собою разумется, прекратилась.
Одною изъ причинъ, побудившихъ графа нарвикскаго играть въ этомъ случа безчестную роль переносчика, могло быть его нерасположеніе къ предстоявшему замужству его матери съ Аддисономъ. Вдовствующая графиня, происходившая изъ древняго и почтеннаго дома Миддльтоновъ Чркскихъ, дома, который везд, кром Англіи, считался бъ благороднымъ, жила въ Голланд-Гоуз Аддисонъ впродолженіе нсколькихъ лтъ занималъ въ Чельси небольшую квартиру, въ которой когда-то жилъ Нелль Гвиннъ. Чельси составляетъ теперь одинъ изъ округовъ Лондона, а Голланд-Гоузъ можно назвать частью города. Но во времена Анны и Георга І-го, молочницы и охотники проходили между зелеными плетнями и черезъ ноля, блвшія маргаритками, отъ Кенсингтона почти до береговъ Темзы. Аддисонъ и леди Варвикъ были сосдями и сдлались близкими друзьями. Великій сатирикъ и ученый пытался привлечь молодаго лорда отъ модныхъ забавъ, состоявшихъ въ дракахъ съ ночными стражами, въ разбиваніи оконъ, катаньи женщинъ въ бочкахъ по Гольборн-Гиллю, къ изученію словесности и другимъ боле-благороднымъ занятіямъ. Эти благонамренныя усилія принесли, однакожь, мало пользы какъ ученику, такъ и наставнику. Лордъ Барвикъ сдлался распутнымъ человкомъ, а Аддисонъ влюбился. Вполн развитую красоту грачипи поэты прославляли въ такихъ выраженіяхъ, что еслибъ предположить въ нихъ даже много лести, то все-таки нельзя было бы не сознаться, что она была совершенная красавица, а званіе ея, безъ-сомнніи, возвышало ея прелести, Аддисонъ долго за нею ухаживалъ. Надежды влюбленнаго, кажется, родились и упали вмст съ судьбою его партіи. Привязанность его сдлалась, наконецъ, столь гласною, что когда онъ постилъ въ послдній разъ Ирландію, то Роме написалъ Хло Голланд-Гоуза нсколько утшительныхъ стиховъ. Намъ кажется немного-страннымъ, что въ этихъ стихахъ Аддисонъ названъ Ликидомъ, а его имя было особенно дурнымъ предзнаменованіемъ для юноши, собиравшагося перехать Каналъ св. Георга.
Наконецъ Хлоя уступила. Аддисонъ могъ договариваться съ нею какъ равный съ равною. Онъ имлъ причины надяться получить должность даже выше той, которую теперь занималъ, получилъ въ наслдство состояніе своего брата, умершаго мадрасскимъ губернаторомъ, купилъ имніе въ Варвикшайр и былъ привтствованъ въ своемъ новомъ помсть очень-сносными стихами одного изъ сосднихъ дворянъ, охотника-поэта, Вильгельма Соммервили. Въ август 1716 года было объявлено въ газетахъ, что Іосифъ Аддисонъ, кавалеръ, извстный многими прекрасными сочиненіями въ стихахъ и проз, сочетался бракомъ съ вдовствующею графинею Барвикъ.
Посл женитьбы онъ избралъ своимъ мстопребываніемъ Голланд-Гоузъ, который можетъ хвалиться большимъ числомъ жильцовъ, извстныхъ въ исторіи политики и литературы, нежели всякое другое мсто въ Англіи. Тамъ до-сихъ-поръ находится портретъ Аддисона. Черты его пріятны, сложеніе прекрасное, но въ выраженіи замтно больше кротости нрава, чмъ силы и глубины ума. Вскор посл своей женитьбы онъ достигъ высшихъ почестей на поприщ гражданской службы. Нкоторое время, вигское правительство было обуреваемо внутренними раздорами. Лордъ Тоунсгендъ предводительствовалъ одною частью кабинета, а лордъ Сондерлендъ другою. Наконецъ, весною 1717 года Сондерлендъ восторжествовалъ, Тоунсгендъ удалился отъ длъ. Примру его послдовали Вальполь и Коуперъ. Сондерландъ образовалъ новое министерство, и Аддисонъ былъ назначенъ статс-секретаремъ. Извстно положительно, что ему предлагали мсто хранителя печати и что сначала онъ отказался отъ него. Найдти людей свдущихъ, подобно ему, въ служебныхъ длахъ, было нетрудно, и товарищи его знали, что въ преніяхъ они не могли разсчитывать на его поддержку. Возвышеніемъ онъ былъ обязанъ своей популярности, безукоризненной честности и литературной слав.
Вскор по вступленіи Аддисона въ кабинетъ, здоровье его начало слабть. Осенью онъ оправился отъ опасной болзни и выздоровленіе его было воспто въ латинскихъ стихахъ, достойныхъ его собственнаго пера, Бурне, находившимся тогда въ Коллегіи Св. Троицы въ Кембридж. Болзнь вскор возвратилась, и слдующею весною сильная одышка помшала Аддисону исполнять служебныя обязанности. Поэтому онъ отказался отъ своего мста, которое занялъ другъ его Крагсъ, молодой человкъ, со способностями, хотя и не развитыми образованіемъ, но быстрыми, блистательными, прекрасная наружность и привлекательное обращеніе длали Крагса достойнымъ всякаго общества, и еслибъ онъ остался въ живыхъ, то былъ бы, безъ-сомннія, однимъ изъ самыхъ опасныхъ соперниковъ Вальполя.
Тогда еще не было Іосифа Юма, и министры могли назначить Аддисону пенсію въ тысячу пятьсотъ фунтовъ стерлинговъ въ годъ. Біографы не говорятъ, въ какомъ вид была назначена эта пенсія, а вамъ некогда изслдовать это, во достоврно, что Аддисонъ оставилъ за собою мсто въ Нижней Палат.
Душевное и тлесное спокойствіе, казалось, возстановило здоровье Аддисона и онъ сердечно благодарилъ Бога за избавленіе отъ должности и одышки. Казалось, что ему предстояло жить еще много лтъ, и онъ обдумывалъ планъ многихъ сочиненій: трагедію на смерть Сократа, переводъ псалмовъ и нсколько другихъ, но роковая болзнь скоро возвратилась и постепенно брала верхъ надъ всми медицинскими пособіями. Грустно думать, что послдніе мсяцы подобной жизни были омрачены домашними и политическими огорченіями. Преданіе, давно-существующее, всми принятое и въ опроверженіе котораго мы ничего не можемъ сказать, гласитъ, что супруга Аддисона была надменная и властолюбивая женщина. Разсказываютъ, что пока его здоровье было хорошо, онъ убгалъ нердко отъ вдовствующей графики и ея великолпной столовой, сіявшей золочеными девизами римскаго дома, въ какой-нибудь трактиръ, чтобъ насладиться тамъ веселымъ разговоромъ о Виргиліи и Буало, и бутылкою бордоскаго вина съ друзьями своихъ боле-счастливыхъ дней. Впрочемъ, не вс эти друзья остались при немъ. Соръ Ричардъ Стилль удалялся отъ него постепенно по разнымъ причинамъ. Онъ считалъ себя человкомъ, который, въ дурныя времена, не страшился никакихъ бездйствій за свои политическія убжденія и требовалъ, когда партія виговъ восторжествовала, большаго вознагражденія за все, что претерплъ во время ея борьбы. По предводителя виговъ смотрли совершенно-иначе на его права, они находили, что своею дерзостью и безуміемъ онъ надлалъ непріятностей имъ и себ и, не оставляя его совершенно въ сторон, изливали на него милости умренно. Естественно, что Стилль сердился на нихъ, и въ-особенности на Аддисона. Но боле всего, кажется, тревожило сэра Ричарда возвышеніе Тиккелля, котораго Аддисонъ, на тридцатомъ году отъ-роду, сдлалъ помощникомъ статссекретаря, тогда какъ издатель ‘Болтуна’ и ‘Зрителя’, авторъ ‘Кризиса’, депутатъ Стокбриджа, терпвшій преслдованіе за свою привязанность къ ганноверскому дому, пятидесяти почти лтъ, былъ принужденъ, посл многихъ домогательствъ и искательствъ, довольствоваться долею въ патент Дрюриленскаго Театра. Самъ Стилль говоритъ въ своемъ знаменитомъ письм къ Конгреву, что Аддисонъ предпочтеніемъ Тиккелля ‘навлекъ на себя сильное неудовольствіе другихъ лицъ’, а изъ этого видно, что Стилль былъ изъ числа недовольныхъ.
Въ то время, какъ бдный сэръ Ричардъ размышлялъ о томъ, что, по его мннію, Аддисонъ поступалъ съ нимъ жестоко, случился новый поводъ къ ссор. Партія виговъ, уже сама-по-себ раздленная, распалась еще больше вслдствіе новаго раскола, Знаменитый билль объ ограниченіи числа пэровъ былъ представленъ. Гордый герцогъ соммерсетскій первый изъ числа вельможъ, которымъ религія позволяла засдать въ Парламент, былъ явнымъ виновникомъ этой мры, но ее поддерживалъ и дйствительно задумалъ первый министръ.
Мы убждены, что билль былъ самый вредный и опасаемся, что причины, побудившія Сундерленда предложить его, не длали ему чести, но нельзя отрицать, что этотъ билль поддерживали многіе лучшіе и умнйшіе люди того вка. Это не удивительно. По мннію виговъ, послднее министерство королевы Анны употребляло но зло право производить въ мэрское достоинство, и даже торіи соглашались, что ея величество, наводнивъ, какъ впослдствіи выражались, Верхнюю Палату, сдлала то, что могъ оправдывать только какой-нибудь необыкновенный случай. Дйствительно, нельзя не согласиться, что когда число пэровъ неограниченно, тогда Верхняя Палата находится въ совершенной зависимости отъ короны и Нижней Палаты, и обязана только ихъ умреппости властью, которою eil предоставлено пользоваться.
Стилль присталъ къ оппозиціи, а Аддисонъ взялъ сторону министровъ. Стилль въ стать, подъ заглавіемъ: ‘Плебей’ (the Plebeian), жестоко нападалъ на билль. Сундерлендъ призвалъ на помощь Аддисона и онъ повиновался. Въ стать, подъ заглавіемъ: ‘Старый вигъ’ (the Old Whig) онъ возражалъ и, конечно, опровергъ доводы Стилла. Налъ кажется, что первыя посылки обоихъ спорщиковъ о закон были ошибочны, что, на основаніи этихъ первыхъ посылокъ, Аддисонъ разсуждалъ хорошо, а Стилль дурно, и что, слдовательно, Аддисонъ вывелъ ложное заключеніе, а Стилль ошибался въ сущности дла. Слогомъ, умомъ и благороднымъ тономъ своей статьи Аддисонъ одержалъ верхъ надъ Стиллемъ, хотя ‘Старый вигъ’ отнюдь не лучшее его сочиненіе.
Сначала оба безъименные противника соблюдали приличіе, во потомъ Стилль забылся дотого, что взвелъ гнусное обвиненіе на правы лицъ, стоявшихъ въ глав управленія. Аддисонъ отвчалъ съ энергіею, но, по нашему мннію, недостаточно-сильно, за такое важное нарушеніе правилъ нравственности и благопристойности, онъ не забылъ въ своемъ справедливомъ гнв ни на одну минуту правилъ вкуса и хорошаго воспитанія. Мы считаемъ себя обязанными упомянуть объ одной клевет, часто-повторявшейся, но которую до-сихъ-поръ никто не опровергъ достаточно. Въ ‘Біографіи Британской’ (Biographie Britannica) утверждаютъ, что Аддисонъ называлъ Стилля ‘маленькимъ Дикки’ (little Dicky). То же самое повторили, Джонсонъ, никогда-нечитавшій ‘Стараго вига’, что ему поэтому и извинительно, и миссъ Экинъ, читавшая ‘Стараго вига’, что поэтому ей мене извинительно. Правда, что выраженіе ‘маленькій Дикки’ находится въ ‘Старомъ виг’ и что имя Стилля было Ричардъ. Правда также, что слова ‘маленькій Исаакъ’ находится въ ‘Дуепн’ (Duenna) и что имя Ньютона было Исаакъ, но мы говоримъ положительно, что Аддисоновъ ‘маленькій Дикки’ относился къ Стиллю не больше, какъ Шеридановъ ‘маленькій Исаакъ’ къ Ньютону. Если отнести слова ‘маленькій Дикки’ къ Стиллю, то мы лишимъ весьма-забавное и замысловатое мсто не только всей его остроты, но и всего его значенія. ‘Little Dicky’ было прозвище Генриха Норриса, актра чрезвычайно-маленькаго роста, но обладавшаго большимъ юморомъ и игравшаго въ драйденовомь ‘Испанскомъ Монах’, ростовщика Гомеца, роль, въ то время самую популярную {Выпишемъ весь параграфъ. Намъ кажется непонятнымъ, какъ могли его толковать иначе.
‘Главная забота нашего автора — о Низшей Палат, которую онъ представляетъ беззащитною въ то время, если корона, потерявъ свое право, будетъ имть мене возможности защищать ее отъ власти Палаты Лордовъ. Кто можетъ удержаться отъ смха, когда съ ‘Испанскомъ Монах’ выходитъ на сцену маленькій Дикки въ лиц Гомеца, оскорбляющаго человка сильнаго, могущаго испугать его однимъ сердитымъ мановеніемъ бровей? ‘Этотъ Гонецъ (говорить онъ) бросился на него, какъ драконъ, повалилъ его на землю, вроятно, силою дьявола, въ немъ сидвшаго, и наносилъ ему побои за побоями, пощечины за пощечинами, которыя бдный поваленный господинъ выдерживалъ съ необыкновеннымъ терпніемъ’. Невроятность факта всегда возбуждала смхъ въ слушателяхъ, и ршительно можно отвчать за британскую Нижнюю Палату, судя по ея поведенію до настоящаго времени, что едва-ли она будетъ такъ смирна или безсильна, какъ думаетъ нашъ авторъ’.}.
Хоти упрекъ, по заслугамъ направленный противъ Стилля, и былъ смягченъ нсколькими ласковыми и вжливыми фразами, однакожь онъ оскорбилъ послдняго жестоко. Стилль отвчалъ не энергически, но очень-язвительно. Возраженія со стороны Аддисона не послдовало: онъ быстро приближался къ могил и ему было не до ссоры съ старымъ другомъ. Болзнь его кончилась водяною. Онъ поддерживалъ себя долго и мужественно, но, потерявъ наконецъ всякую надежду, отпустилъ докторовъ и спокойно приготовился къ смерти.
Сочиненія свои онъ вврилъ заботливости Тиккелля и посвятилъ ихъ, за нсколько только дней до своей смерти Крагсу, въ письм, исполненномъ такого же увлекательнаго краснорчія, какое находимъ во многихъ нумерахъ его ‘Зрителя’, выходившихъ по субботамъ. Въ этомъ послднемъ сочиненіи онъ намекаетъ на близкій конецъ своей жизни въ выраженіяхъ, столь благородныхъ и патетическихъ, что трудно читать ихъ безъ слезъ. Въ то же время онъ усердно поручаетъ участь Тиккелля попеченію Крагса.
Спустя нсколько часовъ посл того, какъ посвященіе было написано, Аддисонъ послалъ за Гэемъ, жившимъ тогда въ окрестностяхъ Голланд-Гоуза. Гэй пріхалъ и былъ принятъ чрезвычайно-ласково. Къ изумленію его, умирающій сталъ молить его о прощеніи. Бдный Гэй, самый добродушный и прямой человкъ, не могъ представить себ, что онъ долженъ былъ прощать. По всей вроятности, Аддисонъ сдлалъ въ-отношеніи къ нему какую-нибудь несправедливость, воспоминаніе о которой лежало тяжкимъ бременемъ на его душ и которую онъ старался загладить. Силы Аддисона находились въ чрезвычайномъ истощеніи и прощаніе съ обихъ сторонъ было весьма-дружеское. Гэй сталъ догадываться, что, вроятно, при двор обдумывали какой-нибудь планъ, ему благопріятный и несостоявшійся, быть-можетъ, по вліянію Аддисона. Тутъ нтъ ничего невроятнаго. Гэй былъ очень-преданъ королевскому дому, но въ царствованіе Анны онъ быль почитателемъ Боллингброка и находился еще въ связи со многими торіями. Не удивительно, что Аддисонъ, раздраженный борьбою, считалъ себя въ прав препятствовать возвышенію того, кого онъ признавалъ политическимъ врагомъ, неудивительно также, что, обозрвая всю свою жизнь и ревностно изслдуя вс свои побужденія, онъ нашелъ, что разъигрывалъ дурную и неблагородную роль, употребивъ свою власть противъ бднаго литератора, безвреднаго и безпомощнаго, подобно ребенку.
Изъ этого анекдота можно вывести одно заключеніе, что Аддисонъ, на смертномъ одр давалъ себ строгій отчетъ въ своихъ длахъ и по былъ спокоенъ, пока не попросилъ прощенія за обиду, въ которой его даже не подозрвали, и которая могла безпокоить только очень-щекотливую совсть. Не справедливо ли заключить изъ этого, что еслибъ онъ дйствительно былъ виновенъ въ составленіи низкаго заговора противъ славы и карьеры своего соперника, то не обнаружилъ бы нкоторое раскаяніе въ такомъ важномъ преступленіи? Но нтъ надобности умножать доводы и доказательства для защиты, когда нтъ никакихъ уликъ въ обвиненіи.
Послднія минуты Аддисона были совершенно-спокойны. Его бесда съ пасынкомъ всмъ извстна. ‘Посмотри (сказалъ онъ), какъ умираетъ христіанинъ’. Благочестіе Аддисона было дйствительно необыкновенноотрадное явленіе. Чувство, преобладавшее во всхъ его религіозныхъ сочиненіяхъ, есть глубокая благодарность къ Богу. Богъ былъ для него всемудрый и всесильный другъ, бдвшій надъ его колыбелью боле, чмъ материнская нжность, слышавшій его вопли прежде, чмъ они переходили въ молитву, предохранившій его юность отъ стей порока, переполнившій чашу его жизни благами мірскими, удвоившій цну этихъ благъ дарованіемъ ему благодарнаго сердца, чтобъ наслаждаться ими, и дорогихъ друзей, чтобъ раздлять ихъ, укротившій волны Лигурійскаго Залива, очистившій осенній воздухъ Кампаніи и удержавшій лавины горы Сени. Любимымъ псалмомъ Аддисона былъ псаломъ, представляющій Міроправителя въ образ пастыря, посохъ котораго сохранно провожаетъ стадо по тмнымъ и пустыннымъ долинамъ къ лугамъ, обильно-орошеннымъ и богатымъ пажитью. На Его милосердіе, которому одному приписывалъ все благополучіе своей жизни, онъ уповалъ въ часъ смерти съ любовью, отвергающею всякій страхъ. Онъ умеръ 17-го іюня 1719 года на сорокъ-восьмомъ году отъ рожденія. Тло его перенесено въ аббатство въ ту же ночь. Хоръ плъ похоронный гимнъ, епископъ аттербрійскій, одинъ изъ торіевъ, любившихъ и почитавшихъ совершеннйшаго изъ виговъ, встртилъ тло и проводилъ процесію, при свт факеловъ, вокругъ раки святаго Эдуарда и могилъ Плантагенетовъ, въ часовню Генриха VII. На сверной сторон этой часовни, въ склеп фамиліи Альбемарлей, гробъ Аддисона былъ поставленъ возл гроба Монтегю. Нсколько мсяцевъ спустя, т же стующіе снова прошли но тому же пути и снова пли тотъ же печальный антифонъ, снова открыли тотъ же склепъ и поставили близь гроба Аддисона гробъ Крагса.
Памяти Аддисона многое было принесено въ даль, но изъ всего этого осталось теперь незабытымъ только одно поэтическое произведеніе. Тиккелль оплакалъ своего друга въ элегіи, которая могла бы принести честь величайшему имени въ нашей литератур и соединяющей въ себ силу и величіе Драйдена съ нжностью и чистотою Коупера. Эта прекрасная элегія была напечатана въ великолпномъ изданіи аддисоновыхъ сочиненій, изданныхъ въ 1721 голу, по подписк. Имена подписчиковъ доказывали, какъ далеко распространилась слава Аддисона. Не удивительно, что соотечественники ревностно желали имть его сочиненія, даже въ дорогомъ изданіи, но удивительно, что хотя англійскую литературу мало изучали въ то время на материк, однакожъ въ числ подписчиковъ находились имена испанскихъ грандовъ, итальянскихъ прелатовъ и маршаловъ Франціи. Въ числ замчательнйшихъ подписчиковъ были королева шведская, принцъ Евгеній, великій герцогъ тосканскій, герцоги пармскій, моденскій и гвастальскій, дожъ генуэзскій, регентъ орлеанскій и кардиналъ Дюбуа. Мы не можемъ, однакожь, не сказать, что это изданіе, хотя и чрезвычайно-изящное, иметъ много недостатковъ, и что до-сихъ-поръ нтъ еще полнаго собранія аддисоновыхъ сочиненій.
Странно, что ни его богатая и знатная вдова, ни одинъ изъ его сильныхъ и преданныхъ друзей не вздумали прибить на стнахъ аббатства хотя простую дощечку съ его именемъ. Это упущеніе было исправлено только общественнымъ уваженіемъ, посл того, какъ смнились три поколнія, которыя смялись и плакали, читая его сочиненія. Только весьма-недавно бюстъ его, искусно-высченный, былъ поставленъ близь гробницы поэта. Онъ изображаетъ Аддисона, какъ мы его себ обыкновенно представляемъ, въ шлафрок, безъ парика, онъ идетъ изъ своей гостиной въ Чельси въ красивый садикъ и держитъ въ рук описаніе вчнаго клуба или, можетъ-быть, любви Гильпы и Шалуна, только-что оконченное для помщенія въ ‘Зрител’ слдующаго дня. Такую дань народнаго уваженія онъ, по всей справедливости, заслуживалъ, какъ безукоризненный государственный человкъ, какъ отличный писатель, владвшій самымъ чистымъ англійскимъ языкомъ, какъ превосходный живописецъ жизни и нравовъ Но боле всего онъ заслуживалъ эту дань, какъ величайшій сатирикъ, который одинъ умлъ владть смхомъ, не употребляя его во зло, который, не нанеся ранъ, совершилъ великій общественный переворотъ и примирилъ умъ съ добродтелью посл долгой и бдственной ихъ разладицы, впродолженіе которой умъ находился въ заблужденіи отъ распутства, а добродтель отъ фанатизма.