‘Міръ Божій’, No 6, 1898
А. Н. Пыпин. История русской литературы. T. II. Спб. 1898 г, Пыпин Александр Николаевич, Год: 1898
Время на прочтение: 6 минут(ы)
А. Н. Пыпинъ. Исторія русской литературы. T. II. Спб. 1898 г. Второй томъ ‘Исторія русской литературы’ г. Пыпина оставляетъ боле законченное и опредленное впечатлніе, чмъ первый. Авторъ начинаетъ съ изложенія ‘легендъ о московскомъ царств’. Это легенды о бармахъ Мономаха, о византійскомъ наслдіи, перешедшемъ къ московской династіи, о Москв, какъ третьемъ Рим и столиц истиннаго христіанства, наконецъ, объ основаніи русской церкви ап. Андреемъ и о происхожденіи русской династіи отъ римскаго кесарскаго дома и т. п. Он имли цлью доказать законность притязаній московскихъ государей на всероссійскую власть, а также на независимое отъ Византіи высокое международное значеніе Москвы, особенно, на православномъ Восток. Самая наивность и вычурность этихъ легендъ свидтельствуетъ о напряженной и, въ то же время, безсильной по неимнію запаса ясныхъ идей и точныхъ свдній — работ великорусской политической мысли. Великорусская народность, только что сложившаяся въ опредленный психологическій типъ, съ трудомъ вырабатывала формулы для зарождавшихся новыхъ понятій. Одинъ результатъ этой работы древне-русской мысли оказался прочнымъ: это убжденіе, что исторія Москвы есть прямое и естественное продолженіе исторіи Кіева,— убжденіе, котораго исторію обстоятельно прослдилъ П. Н. Милюковъ въ первомъ том своихъ ‘Главныхъ теченій русской исторической мысли’. Поддержку оффиціальная историко-политическая теорія нашла въ идеяхъ одной изъ фракцій духовенства, такъ называемыхъ ‘осифлянъ’, послдователяхъ знаменитаго осифа Болонка го. Взглядами этой фракціи и типомъ ея религіозности принято характеризовать московское міровоззрніе — едва ли основательно. ‘Осифлянство’ получило оффиціальное господство, но это еще немного, беевой характеръ этого направленія показываетъ, съ какимъ трудомъ далась ему побда. Патріархомъ противоположнаго направленія явился Нилъ Сорскій, дятель, немного опередившій свой вкъ содержательнымъ ученіемъ, которое, если бы получило господство, привело бы къ ‘цлому религіозно-общественному и даже политическому перевороту’. Борьбою церковныхъ партій въ лон церкви и церкви съ ересями открылся періодъ почти непрерывнаго броженія въ духовной жизни. московскаго общества, такъ отразились въ духовной культур ‘два вка опыта и колебаній’ въ сфер соціально-политическихъ отношеній, А. Н. Пыпинъ даетъ обстоятельный сводъ изслдованій, посвященныхъ этому броженію.
Излишне было бы слдить шагъ за шагомъ за изложеніемъ нашего автора.. Главы, посвященныя внутреннему броженію въ интеллигентныхъ кружкахъ московскаго общества, читаются съ большимъ интересомъ. Отмтимъ только нкоторыя сужденія автора, съ которыми нельзя согласиться. Едва ли, напр., справедлива оцнка одного изъ любопытнйшихъ памятниковъ публицистической литературы XVI в.: ‘Бесды Валаамскихъ чудотворцевъ’. Авторъ соглашается съ мнніемъ, что ‘она не толковита’, а между тмъ, это одинъ изъ наиболе удобочитаемыхъ произведеній XVI в. именно потому, что свободенъ отъ несноснаго ‘плетенія словесъ’ искусившихся въ книжности московскихъ писателей. Несовсмъ понятно также, почему А. Н. Пыпинъ отказывается видть въ словахъ приложенія (‘иного сказанія’) къ этой ‘Бесд’ (подобаетъ царю воздвигнути отъ всхъ градовъ своихъ и уздовъ градовъ тхъ всякихъ людей на единомысленный вселенскій совтъ и безпрестанно всегда держати погодно при себ и на всякъ день ихъ добр распросити царю самому о всегоднемъ посту и о каяніи міра всего и про всякое дло міра сего) — указаніе на необходимость ежегоднаго и постояннаго земскаго собора. Мысль о пользсовщательнаго учрежденія изъ ‘всенародныхъ человкъ’, какъ выражался кн. Курбскій, была, повидимому, очень популярна въ извстныхъ кружкахъ московскаго общества. Характеристика кн. Курбскаго вышла нсколько блдной, быть можетъ, А. Н. Пыпинъ опредленне представилъ бы эту личность, если бы ему не осталась неизвстной монографія Ясинскаго: ‘Сочиненія князя Курбскаго, какъ историческій матеріалъ’ (Кіевъ, 1889 г.) Эти недостатки въ деталяхъ связаны съ общимъ, и неизбжнымъ недостаткомъ труда, стоящаго на рубеж между общей исторіей культуры и спеціальной исторіей литературы, отсутствіемъ связи между исторіей мнній и исторіей соціально-политическихъ отношеній. Недостатокъ этотъ особенно сказался на попытк А. Н. Пыпина подвести ‘итоги московскаго царства’.
Нельзя хорошо понять умственное броженіе XVI и, не вглядвшись въ броженіе соціальныхъ элементовъ этой эпохи. Правда, это послднее недостаточно еще выяснено. Новйшіе труды только начали его серьезное изученіе. Посл изслдованія С. В. Рождественскаго о ‘служиломъ землевладніи въ московскомъ государств XVI в.’ кое-что уже выяснилось въ этомъ сложномъ вопрос, а небольшія, но въ высшей степени цнныя изслдованія С. . Платонова, {Въ журнал М-за Народ. Просв. за 1897 г., октябрь, и 1898 г., мартъ.} ‘Къ исторіи опричины XVI вка’ и ‘Къ исторіи городовъ и путей на южной окраин московскаго государства въ XVI вк’ окончательно упраздняютъ возможность повторять мысль, будто ‘удльно-боярскія притязанія не шли дальше придворной борьбы’. Научно обоснованъ выводъ, что соціальный строй московской Руси переживалъ кризисъ: только въ конц XVI в. сметены были послдніе слды самостоятельности аристократическихъ родовъ и стало нарождаться новое мелкопомстное дворянсгво, которому исторія предназначала первенствующую роль въ московскомъ государств. Названными трудами А. Н. Пыпинъ не могъ воспользоваться, но и предъидущая литература могла бы дать матеріалъ для постановки вопроса о соціальныхъ причинахъ броженія въ сфер идей: важно то, что, повидимому, первостепенное значеніе этого вопроса не вліяетъ на методъ изученія и изложенія историка литературы. Подобной односторонностью въ изученія эпохи объясняется односторонность и въ оцнк ея итоговъ, которая производится на основаніи не научнаго, а субъективно этическаго критерія. Онъ не даетъ опоры для строгой основательности сужденій, мелькаютъ въ глав объ ‘итогахъ’ и прямыя ошибки: періодъ, который самъ авторъ характеризовалъ періодомъ ‘броженія’, оказывается такимъ, когда ‘заглохла ‘сякая потребность умственнаго труда и распространилось то недовріе къ ‘мннію’, т. е. къ работ мысли, которое надолго (даже до нашихъ дней) осталось трудно одолимой помхой къ распространенію просвщенія’. Заглохла не потребность, а возможность вольно удовлетворять ее: упоминаніе о ‘вашихъ дняхъ’ должно было бы удержать А. Н. Пыпина отъ обобщенія взглядовъ господствовавшей реакціонной партіи на всю эпоху. Эта партія такъ усиленно стремится выяснить, объединить и на вки закрпить преданіе, что самое зрлище ея усилій наводятъ на мысль о серьезныхъ опасностяхъ, какія грозили устарлому преданію. И въ самой книг А. Н. Пыпина не мало данныхъ для подтвержденія этой мысли.
Объединеніе и закрпленіе преданія связаны были съ дятельностью митр. Макарія и Стоглаваго собора. Въ оцнк митр. Макарія А. Н. Пыпинъ слишкомъ близко держится взглядовъ г. Заусцинскаго, упустивъ изъ виду замчанія И. П. Жданова въ стать: ‘Матеріалы для исторіи Стоглаваго собора’. Это заставляетъ автора изображать митр. Макарія — чистымъ осифляниномъ, какимъ тотъ не былъ, и возлагать на него отвтственность за обскурантизмъ и невжество отцовъ собора, съ которыми митрополитъ, сочувствовавшій Максиму Треку, далеко не былъ согласенъ. Митрополитъ не былъ достаточно силенъ, чтобы руководить соборомъ, большинство котораго состояло изъ осифлянъ, и не былъ достаточно смлъ, чтобы рзко бороться за свои боле просвщенные и врные взгляды. Это еще не значитъ, чтобы убжденія Макарія были ‘шатки’: онъ не ‘узаконялъ’ антипатичныхъ ему обычаевъ, но не съумлъ помшать узаконенію ихъ соборомъ.
Какъ бы то ни было, старина была узаконена наканун ея паденія. А. Н. Пыпинъ подробно слдитъ за разложеніемъ этой старины въ XVII в. Но его изложеніе теряетъ цльность, потому что мы тщетно стали бы искать въ его -труд характеристику того глубокаго кризиса, который московская Русь пережила въ начал XVII в. Авторъ не воспользовался данными для характеристики духовной и идейной стороны этого кризиса, какіе находятся въ труд С. . Платонова — ‘Сказанія и повсти о смутномъ времени’ и въ стать В. О. Ключевскаго по поводу книги проф. Платонова (въ ‘Отчет о ХХХ-мъ присужденіи наградъ графа Уварова). А между тмъ русскіе люди вышли изъ ‘великой разрухи’ не только съ новыми соціально-политическими отношеніями, но съ новыми запросами, понятіями и настроеніями. Этотъ проблъ наложилъ свой отпечатокъ на все послдующее изложеніе. Въ борьб за церковную реформу остается невыясненной ея связь съ тмъ ударомъ, который былъ нанесенъ въ эпоху смуты національной исключительности и съ мистическими движеніями этой эпохи. А. Н. Пыпинъ готовъ даже отрицать серьезное значеніе смуты въ исторіи русской жизни: ‘чрезвычайныя потрясенія,— говоритъ онъ,— испытанныя русскою жизнью въ конц XVI и начал XVII вка, ни въ чемъ, не измнили ея основного теченія’. Кром поверхностнаго отношенія къ вопросу о значеніи смутнаго времени, еще другое обстоятельство портитъ изложеніе перипетій борьбы церковныхъ партій въ XVII вк: отсутствіе яснаго’ представленія о тогдашнемъ церковномъ стро. Патріаршее управленіе, обратившее нисшее духовенство въ тяглыхъ людей патріаршаго дворца и принявшее фискальный характеръ, столь противорчившій истиннымъ задачамъ, церкви, создало въ сред духовенства рзкую оппозицію, которою многое объясняется въ исторіи происхожденія раскола. Во глав оппозиціи противъ ‘патріаршей’ реформы стали попы, возмущенные патріаршимъ самовластіемъ. Споръ о томъ, какая власть должна и на какомъ основаніи исправлять церковныя неустройства, лежалъ въ основ недоразумній, приведшихъ къ расколу:: весь строй церковнаго управленія обусловилъ острый характеръ этого спора. И съ другой точки зрнія дятельность первыхъ расколоучителей получила въ. труд А. Н. Пыпина неточное освщеніе: онъ упускаетъ изъ виду, что эти слпые поклонники старины — сами горячо стремились къ преобразованіямъ, они ввели впервые порядокъ въ богослуженіе, они выступили проповдниками, которые проповдь вынесли изъ церкви на площадь и наполнили ее обличеніями общественныхъ пороковъ и злоупотребленія властей. Ошибка ихъ была, въ томъ, что они мечтали объ исцленіи общественныхъ золъ безъ помощи иноземной культуры и съ сохраненіемъ средневкового церковно-религіознагоміровоззрнія. Но послднее мнніе раздлялось и тми дятелями XVII в., которыхъ считаютъ передовыми. Это представители кіевской учености, ставшіе посредниками при усвоеніи нкоторыхъ елементовъ западной культуры, преимущественно изъ польскихъ источниковъ. Главы, посвященныя борьб лативской и греческой партій и характеристик Симеона Полоцкаго и Сильвестра. Медвдева — одн изъ лучшихъ въ конц А. Н. Пыпина. Если тутъ авторъ многимъ обязанъ хорошимъ пособіямъ, которыми пользуется, то отличныя характеристики Дмитрія Ростовскаго и Ботошихина — въ значительной степени — его самостоятельная заслуга. Изложеніе А. Н. Пыпина ведетъ къ отчетливой, но односторонней постановк вопроса о томъ, въ какихъ формахъ проявилась къ концу XVII в. потребность въ новомъ просвщеніи. Шелъ споръ ‘о двухъ искомыхъ, направленіяхъ для начинавшейся русской школы и цлаго просвщенія’ — греческомъ и латинскомъ, но ‘уже вскор Петръ ршилъ споръ тмъ, что сталъ искать не греческой и не латинской науки, а европейской, и не науки схоластической, а реальной и практической’. Генезисъ такой постановки вопроса объ. источникахъ и характер необходимаго просвщенія, какъ будто, отодвигается къ эпох Петра: ‘Наканун реформы вопросъ не дошелъ еще до этой прямою постановки и держался еще на почв старой церковной книжности и обрядности’. Получается впечатлніе, будто секуляризація жизни, мысли и просвщенія есть дло петровской эпохи, тогда какъ XVII вкъ работалъ только надъ, преобразованіемъ церковно-религіознаго міровоззрнія съ помощью либо греческой, либо латинской церковной школы. Это, конечно, не такъ. Историкъ литературы, невольно съуживая свою задачу, чтобы не выйти слишкомъ далеко за. предлы своей спеціальности, не даетъ полной картины культурнаго броженія, подготовившаго реформы Петра Великаго. Онъ не слдитъ за проявленіемъ свтскихъ интересовъ въ жизни русскаго общества. А между тмъ, секуляризація интересовъ русскихъ людей составляетъ существеннйшую часть культурнаго процесса, подготовившаго реформу. Ея изученіе должно быть связано съ подробной исторіей западнаго свтскаго вліянія въ Москв. Представивъ подробную картину значенія западнаго вліянія для церковно-религіознаго просвщенія, авторъ очень не полно оцниваетъ его роль въ свтскомъ быту и свтскомъ просвщеніи. Онъ даетъ только матеріалъ для ознакомленія съ исторіей свтскихъ литературныхъ вліяній, въ тхъ главахъ, гд говоритъ о древнерусской повсти. Глава ХИ знакомитъ съ любопытнымъ процессомъ усвоенія свтскихъ литературныхъ мотивовъ и переработкой ихъ въ народно-христіанскомъ стил. Глава XXIII знакомитъ читателя съ ‘поэдвею повстью, которая постепевно освобождается отъ религіозной окраски и становится повстью свтской, сказочнаго, полу-историческаго или жанроваго характера’. Но такіе матеріалы не нашли себ мста въ общемъ построеніи изложенія: эти главы — эпизодическія вставки.
Второй томъ ‘Исторіи русской литературы’ А. Н. Пыпина много даетъ для изученія культурнаго броженія русскаго общества въ московскій періодъ. По цннымъ указаніямъ на памятники, на исторію ихъ изученія, по отдльнымъ мткимъ замчаніямъ и характеристикамъ книга А. Н. Пыпина — цнное пособіе для изученія русскаго средневковья.