С. КОЦ
С. КОЦ
А. И. ЖЕЛЯБОВ
А. И. ЖЕЛЯБОВ
(Воспоминания товарища по гимназии)
ПРИМЕЧАНИЯ
ПРИМЕЧАНИЯ
А. И. Желябов, Коц С., Год: 1925
Время на прочтение: 5 минут(ы)
‘Былое’: Неизвестные номера журнала.— Кн. 2.
Л.: Лениздат, 1991. — (Голоса революции).
Застал ли я в 1864 году, когда поступил в 3-й класс Керченской гимназии, Желябова’ не помню,— кажется мне, что он одновременно с Тригони1 перевелся к нам в 4-й класс из Симферополя. Прекрасно помню облик того и другого: Желябов тогда был небольшого роста, белобрысый мальчик, довольно живой, резвый, любитель всяких игр, изрядный шалун и хороший товарищ. Тригони — изящный франтик, аристократ по внешности и по происхождению, с орлиным носом, выше среднего роста, очень живой. Если в Желябове сразу заметно было происхождение демократическое, то уже одна внешность Тригони говорила о близком его родстве с аристократией, и действительно, его родной дядя был в то время у нас в Керчи градоначальником (генерал Спицын). Прохождение курса гимназии до окончания ее в 1869 году шло совместно с нами. У нас тогда существовала система рассаживания учеников по отметкам, и первые места занимались лучшими учениками, Желябов и я чередовались все годы, занимай то 2-е, то 3-е место, тогда как Тригойи питал особое пристрастие к ‘Камчатке’, где он оставался до выхода из гимназии.
Керченская гимназия, к году моего поступления туда, существовала всего не больше 4—5 лет и отличалась хорошей постановкой дела преподавания и хорошим составом администрации и учителей. Телесные наказания переживали последние дни, и только в виде анахронизма учителем чистописания Сперанским — археологической редкостью — изредка практиковалось применение такого орудия, как линейка, причем он для усиления впечатления ударял ребром линейки. Помню случай, когда к Желябову эта мера воздействия была применена за какую-то пустую провинность без всякого протеста с его стороны. Учился он хорошо и всю гимназию прошел в качестве хорошего ученика. Товарищ он был хороший, но, как сказано, и шалун изрядный. Прекрасно помню маленького Желябова рядом с гигантом Сергеем Бершадским2 (впоследствии выдающийся профессор Петроградского университета) во время перемены, при игре в мяч. Получалась забавная картина. Так как Бершадский был очень мягкосердечным и милым товарищем, то Желябову приходилось всегда быть под его защитой. Забиякой был Желябов, задирала и сочинитель всевозможных каверз. Пустой урок. Ученики шумят, шалят, Желябов откуда-то раздобыл селедку и бросил ее в топившуюся классную печь (дело было зимою). Следующий урок — учителя немецкого языка Андреясевича. В классе смрад, копоть, атмосфера такая, что оставаться там невозможно. Андреясевнч приходит и тотчас же ретируется, направляясь к директору. Начинается допрос, Конечно, виноватого никто не выдает. В наказание мы все — весь класс in согроге3 — изображаем прелестную картину, стоя на коленях в зале. Это было в 4-м или в 5-м классе. Другой случай. Андреясевич имел свою систему проверки знаний учеников: всегда спрашивал 3—4 учеников в порядке записи их в журнале и лишь изредка устраивал ‘мышеловку’, как он говорил. Желябов был из числа пятерочников. Вот приходит раз немец-толстяк, взбирается на кафедру, раскрывает журнал и с добродушной улыбкой заявляет: ‘Устроим сегодня мышеловку, ну-ка, Желябов, иди к доске’. Желябов не приготовил заданного, пыхтит, краснеет,— ничего не выходит. ‘Пошел вон, сморкач,— раздается из уст учителя,— а еще пятерочник!’ Это говорится ученику 5-го класса. Эти случаи не свидетельствуют ли, как мало внушительного было в Желябове в бытность его в гимназии. Хотя он и был хорошим учеником, выдающегося в нем не было решительно ничего, ни во внешности, ни в познаниях. Лев Тихомиров был классом ниже нас и решительно выдавался уже тогда, сочинение, им написанное, до того поразило учителей, что они не могли поверить в принадлежность его ученику гимназии. У Желябова же работы выходили безусловно не выдающимися, а обычными для хорошего ученика. Кончил он гимназию в 1869 году с медалью. Кончил гимназию и ‘камчатник’ Тригони. Все мы (я, Желябов и Тригони) поступили в Новороссийский университет.
В университете Желябов и Тригони были на юридическом факультете, я — на естественном, встречались мы очень редко, тем более что оба они, окунувшись во внеуниверситетскую жизнь, редко бывали в университете. В то время, в 1870 году, в Одессе существовали политические кружки, в один из которых оба они и попали. То был кружок, во главе которого стоял профессор Ярошенко4. Желябов, видимо, очень увлекся политической деятельностью. Затем произошла история с профессором Богишичем5, следствием которой явилось исключение Желябова из университета.
В 1871 году я поступил в Медико-хирургическую академию в Петербурге и до 1874 года потерял из виду своих товарищей, оставшихся в Одессе. Летом 1874 года приезжаю в Одессу на каникулы, начинаю работать в городской больнице, где, между прочим, знакомлюсь с фельдшерицей — сестрой милосердия Желябовой. Узнаю, что она — жена Андрюши Желябова. Следует приглашение на обед. Прихожу, Андрюши нет. Наконец, является плотный, довольно красивый молодой человек, выше среднего роста, с длинной шевелюрой и окладистой русой бородкой, с огненным взглядом. После первого замешательства узнаю в нем своего школьного товарища, с которым в течение 4—5 лет тянул бок о бок школьную лямку, встреча довольно холодная, разговор вертится все время вокруг да около прошлого, о настоящем ни слова, беседа часто то и дело прерывается звонками, на которые Желябов сам бегает открывать дверь, кого-то впускает, вводит в другую комнату, так проходит все время обеда. Обед кончен, Желябов извиняется, уходит, просит заходить, по-видимому, больше из деликатности. Это — последняя моя встреча с ним.
В 1881 году я — врач в Темир-Хан-Шуре, Дагестанской области. Телеграммы разносят весть о событии 1 марта. Все мы, живущие в глухой и далекой от центра провинции, ждем газет с подробностями покушения. За огромным клубным столом масса публики в ожидании газет. Газеты получены. Кто-то читает вслух: ‘Главным руководителем покушения был Желябов’. Я невольно вскрикнул: ‘Неужели Андрюша Желябов?’ Все обратили свои взоры и вопросы ко мне. В числе прочих за столом был и жандармский полковник (как оказалось впоследствии, очень милый человек), услышав мой возглас, он тотчас же встал и вышел из зала. ‘Ну,— думаю,— кончено, наверное, завтра арестуют’. Мое предположение не оправдалось. Арестовали многих, но меня не тронули.
В 1884 году меня судьба забросила в станицу Прохладную, Терской области6, где я познакомился с К. Н. Россиковым, известным орнитологом. От него я узнал о Желябове следующее: в конце 70-х и начале 80-х годов ему, Россикову, приходилось бывать на нелегальных собраниях, куда приходили убеленные сединами лица из мира ученых, чтобы послушать Желябова. Описывает Россиков Желябова так: высокого роста, плотно сложенный субъект с симпатичным лицом, обрамленным русой бородой. Речь его льется плавно, легко, она настолько интересна, что ничто не нарушает тишины в зале, видно из этой речи глубокое знание истории вообще, истории России в особенности. Рассказ Россикова о Желябове произвел на меня такое впечатление, что я совершенно не узнал в нем того белобрысого мальчика-гимназиста, каким я его знал,— до того далек был мой товарищ гимназических лет от того лица, которого Россиков окрестил Иисусом Христом, как по внешнему образу его, так равно по проповедям, которые производили на всех’ слушателей ошеломляющее впечатление.
1. Тригони Михаил Николаевич (1850—1917), член Исполнительного комитета партии ‘Народная воля’, в 1882 г. осужден по ‘процессу 20-ти’ и приговорен к двадцати годам каторги, которую отбывал в Алексеевском равелине Петропавловской крепости и в Шлиссельбургской крепости.
2. Бершадский Сергей Александрович (1850— 1896), историк права, профессор Петербургского университета.
3. in corpore (лат.) — в полном составе, все без исключения.
4. Ярошенко С. П., талантливый профессор математики, был уволен из университета за то, что считался ‘слишком коллегиальным’ человеком.
5. Профессор славянских законодательств Валтазар Васильевич Богишич допустил грубость со студентом. Во время сходки, посвященной ‘богишичевской истории’, Желябов выступил с резкой речью, за что на один год был исключен из университета. По возвращении в 1872 г. в Одессу в университет принят не был.
6. Терская область, одна из административных единиц дореволюционной России, располагалась на северных склонах Кавказского хребта и в Прикавказье, входила в состав Кавказского наместничества, главный город Владикавказ. Ее территория разделена между Кабардинской и Северо-Осетинской АССР, Грозненской областью и Ставропольским краем.