Василий Кандинский
Звуки
ВОЗВРАЩЕНИЕ
ВИДЕТЬ
ВЕЧЕР
ГОБОЙ
КОРЕНЬ
*
*
*
МЯГКОЕ6
ПРИМЕЧАНИЯ
Звуки, Кандинский Василий Васильевич, Год: 1911
Время на прочтение: 5 минут(ы)
‘Наше Наследие’, No 37, 1996
Ворота открылись. Юноша вошел в них и снова был на родине.
Только никогда уже не бывало небо голубым, никогда не было серым. Никогда уже не приходило облако и не уходило. Небо было черное. Гладко-черное с прозрачными пурпурно-красными по нем цветами, будто розами.
И не было [зачеркнуто: больше] уже деревьев с дрожащей листвой и колючими хвоями. Все деревья были одинаковы, и на их белых стволах были как бы гладкие блестящие золотые шары, подобные куполам1.
И земля была гладкий серый камень. Ни трещины, ни бугорка.
И здания были [вставка: все] кубообразные литые из тонкого стекла. Так что в зданиях видны были люди и сквозь здания — дали.
У каждого здания лежала черная пантера, и ее зеленые узкие глаза светились2.
Юноша шел и искал свой дом. Он шел от одного дома к другому дому, и в каждом доме шел ему навстречу человек и качал молча головою через тонкое стекло справа налево.
Так шел юноша от дома к дому, от дома к дому.
Так пришел он к высокому, очень высокому дому, который был очень узок и ослепительно бел. Этот дом был очень высок, очень узок и очень слепил глаза.
В этот дом юноша вошел, потому что это был его дом, потому что этот дом был высок и узок и бел.
Синее поднялось, поднялось и упало. Острое, тонкое свистнуло и вонзилось, но не проткнуло. Ухнуло по всем концам. Густокоричневое повисло будто навеки. Будто навеки повисло. Будто, будто, будто… Будто. Шире разведи руками. Пошире, пошире. А красным платком закрой свое лицо. А, может быть, оно вовсе еще не сдвинулось, а сдвинулся только ты. Белый скачок за белым скачком. А за этим белым скачком еще один белый скачок. Вот нехорошо, что ты не видишь мути: в мути-то оно и есть. Отсюда все и начинается………. Треснуло……….
Лампа с зеленым абажуром мне говорит: Жди! Жди! Я думаю: чего мне ждать? А она мне зеленое показывает и говорит: Надейся!
Издали, через дверные щели и через жесткое дерево и через жесткий камень входят ко мне в комнату звуки. Тут они и говорят со мной. Они говорят что-то навязчиво и с напором.
Иногда слышу ясно: Чистота.
Серое узкое серо-зеленое лицо с тяжелым длинным носом уже давно передо мной и смотрит на меня (если я этого даже и не вижу!) бело-серыми глазами.
Через пол снизу хочет ко мне пробраться, ворваться глухой, деревянный, животный смех. Каждые полминуты он стукается в пол, сердится, потому что не может войти.
Я ближе придвигаюсь к лицу. Оно усмехается. А глаза у него совсем сонные и мутные.
Я его немножко боюсь. Но заставлю себя и смотрю. Прямо в глаза, которые, быть может, делаются все мутнее.
Звуки входят, падают[, зачеркнута] и спотыкаются.
И с колокольни падают [вставка: тоже] звуки, как толстые, лопающиеся нахальные комья. Внизу все еще смеются соседи — люди3.
Зачем было тобой вчера сказано [зачеркнуто: это] то слово?
Непомук4 был в прекрасном новом сюртуке, когда усаживался на маленьком круглом плоском холме.
Внизу кололо глаз маленькое синее зеленое озеро.
Непомук оперся на ствол маленькой белой зеленой березки, вытащил свой большой длинный черный гобой и сыграл множество прекрасных песен, которые знает всякий. Он играл очень долго с очень большим чувством. Наверное, в течение двух часов. Как раз в тот момент, когда он начал ‘Как птичка пролетала’ и дошел до ‘проле…’, на холм взбежал совершенно разгоряченный и запыхавшийся Майнрад и отрубил своей кривой, заостренной, наточенной, изогнутой, блестящей саблей большой кусок гобоя прочь.
Быстрые маленькие пауки бегали перед моей рукой. Маленькие проворные пауки. Мои глаза были отброшены твоими зрачками назад.
— ‘Помнит ли он еще дерево?
— ‘Береза?
Свет вечерней звезды приходит в назначенный час. Ты знаешь, когда?
— ‘Дерево, которое я видел, он не знает.
— ‘Дерево растет в своем росте час от часу.
— ‘А пламя уничтожает сухую листву.
— ‘Сухую листву5.
Колокол пытается пробить в воздухе дыры. И не может.
Он всегда пойман.
—‘Он может вспомнить дерево. Дерево, дрожащее снизу, от корня, до верха, до кроны.
—‘О! Самые верхние листы.
— ‘Он еще помнит дерево!!
— ‘Береза?
Каждый лежал на своем собственном коне7, который был неприятен и неказист. Все же конечно лучше, если толстая птица сидит не на своей тонкой ветке с трепещущим дрожащим живущим листком.
Каждый может встать на колени (кто не может, учится этому). Каждый ли может увидеть высокие башни? Дверь настежь! Или складка разорвет крышу напрочь!
Стихотворения альбома ‘Звуки’ приводятся по оригиналам, хранящимся в Фонде Габриэле Мюнтер и Йоханнеса Айхнера, Мюнхен (ряд рукописей хранится также в составе наследия Кандинского в Музее современного искусства, Париж). Работа над неоконченной книгой относится, по-видимому, к 1909—1910, на эскизе титульного листа стоят выходные данные (вставки карандашом отмечены угловыми скобками): ‘КАНДИНСКІЙ. ЗВУКИ. КСИЛОГРАФІИ Печатались въ Акц. Об. Ф.Брукмана Мюнхенъ’. ТЕКСТЪ (въ типографии Т-ва А.П.Мамонтова, Москва) 1911. ИЗДАНІЕ САЛОНА [ИЗДЕБСКАГО]’. Текст ‘Возвращение’ относится к двенадцати рукописям на сложенных вдвое листах бумаги одного сорта, сохранившимся в отдельной папке (девять стихотворений, в том числе и это, не вошли в макет, ‘Возвращение’ отсутствует также и в немецком альбоме). Окончательный вариант стихотворения ‘Видеть’ открывает книгу ‘Ступени’ (с. 5), по всей видимости, это заново отредактированный Кандинским чужой перевод стихотворения ‘Sehen’ из ‘Klnge’, который при несколько неясных обстоятельствах появился в сборнике ‘Пощечина общественному вкусу’ (М., 1912, с. 81, см.: Compton Susan P. The World Backwards: Russian Futurist Books 1912-1916. London, 1978, p. 28-29, LindsayVergo, p. 885). Здесь стихотворение приводится по машинописному русскому оригиналу из мюнхенского макета. Сравнение двух вариантов позволяет оценить работу художника над синтаксической, ритмической и графической стороной стихотворных текстов, которая в случае публикации русского варианта, вероятно, была бы продолжена. Завершающее макет стихотворение ‘Вечер’ вписано в него от руки. Ритмические и эвфонические поиски художника видны по указанным в текстах авторским исправлениям.
Три стихотворения из немецкого альбома (Kandinsky. Klnge. Mnchen [1912], без пагинации) — ‘Hoboe’ (‘Гобой’), ‘Wurzel’ (‘Корень’), ‘Das Weiche’ (‘Мягкое’) — не представлены в русском варианте. Поскольку содержание, звучание и ритм в этих текстах равно значимы, они приводятся как в оригинале, так и в переводе, принадлежащем автору публикации.
1 Намек на мотив храмовых куполов, вводящий ‘русскую тему’ в десятки живописных и графических произведений Кандинского 1900—начала 1920-х годов (см.: Соколов Б.М. ‘Забывшее весь мир аллилуйя…’. Образ Москвы и тема города в творчестве Кандинского 1900—1910-х годов. — Вопросы искусствознания, 1995, No 1—2, с. 431—447).
2 В картине на стекле ‘Фантастическая птица и черная пантера’ (1911. Городская художественная галерея, Мюнхен) пантера соседствуете ‘райской птицей’, появляющейся на мессианских полотнах Кандинского 1910—1913 годов, возможно, традиционное название картины, ‘Райская птица и адский пёс’, проливает свет на значение этих образов.
3 Смеющиеся животным смехом ‘соседи-люди’ отголосок мотива пошлости обыденной жизни, присутствующего не только в поэзии и теоретических сочинениях, но и в живописи Кандинского (‘Впечатление VI (Воскресенье)’, 1911, Городская художественная галерея, Мюнхен).
4 Возможно, герой не случайно носит имя католического святого Яна Непомука, особо почитавшегося в Баварии (См.: Prnbacher Hans. Johannes von Nepomuk als Landespatron Bayerns. — Johannes von Nepomuk. 1393—1993. Hrsg. von Reinhold Baumstark, Johannes von Herzogenberg und Peter Volk. Bayerische Nationalmuseum. Mnchen, 1993, S. 70—79).
5 Ср. в статье ‘О форме в искусстве’: ‘И нельзя стоять в стороне, подобно бесплодному дереву, под которым Христос увидел лежащий и уже приготовленный меч’ (Der blaue Reiter, S. 100).
6 Последнее стихотворение альбома ‘Klange’, сочетающее негативную и позитивную стороны апокалиптического потрясения. Образ людей, которые должны учиться преклонять колени, сопоставим с фигурами молящихся толп и предстоящих перед Богом святых в картинах и гравюрах сюжетного круга ‘День всех святых’ — ‘Страшный суд’, одна из таких гравюр, ‘Большое Восстание из мертвых’ (на подготовительной акварели по-русски написано ‘Звук труб’), включена в оба варианта альбома. ‘Высокие башни’ рушащегося города на горе также входят в иконографию апокалиптических сцен Кандинского.
7 Поникший всадник на скачущем коне появляется в нескольких картинах и гравюрах Кандинского. В ‘Композиции 2’ и ‘Композиции 4’ два всадника, отдавшихся на волю случая, скачут навстречу друг другу,— автор определяет этот мотив как ‘трагическую борьбу’. По-видимому, ‘лежащий на своем коне’ человек соотносится в символике художника с ищущим своей духовной судьбы неофитом (либо с ‘каждым’ из людей), направляющимся к порогу неизвестного (ср. толкование концепции альбома как духовного путешествия Синего всадника и посвящаемого ученика: McGrady Parrick J. Further Adventures of the Blue Rider: An Introduction to Wassily Kandinsky’s Klange, — Album Amicorum Kenneth C. Lindsay: Essays on Art and Literature. Binghampton, 1990, pp. 327—354). С этим мотивом можно сопоставить ‘белый скачок’ из стихотворения ‘Видеть’.