Зори, Верхарн Эмиль, Год: 1898

Драматургия
Время на прочтение: 52 минут(ы)
Скачать в PDF

Эмиль Верхарнъ.

Зори.

Пьеса въ четырехъ актахъ.

Переводъ Георгія Чулкова.

ДЙСТВУЮЩІЯ ЛИЦА:

ТОЛПА.
ГРУППЫ РАБОЧИХЪ, НИЩИХЪ, ФЕРМЕРОВЪ, СОЛДАТЪ, ЖЕНЩИНЪ, ЮНОШЕЙ, ПРОХОЖИХЪ, МАЛЬЧИШЕКЪ, СТАРИКОВЪ.
ЖАКЪ ЭРЕНЬЕНЪ, трибунъ.
ПЬЕРЪ ЭРЕНЬЕНЪ, его отецъ.
КЛАРА, его жена.
ЖОРЖЪ, его сынъ.
ЭНО, братъ Клары.
ОРДЭНЪ, капитанъ вражеской арміи, ученикъ Эреньена.
ЛЕ-БРЭ, приверженецъ Эреньена
ДЯДЯ ГИСЛЭНЪ, фермеръ.
СВЯЩЕННИКЪ.
ОФИЦЕРЪ.
РАЗВДЧИКЪ.
ЦЫГАНЪ.
КОНСУЛЪ ОППИДОМАНИ.
ПАСТУХЪ.
НИЩІЙ БЕНУА.
ДЕРЕВЕНСКІЙ ПРОРОКЪ.
ГОРОДСКОЙ ПРОРОКЪ.

Группы дйствуютъ, какъ одно многоликое и разнорчивое существо.

АКТЪ ПЕРВЫЙ.

СЦЕНА ПЕРВАЯ.

Широкій перекрестокъ. Справа спускаются дороги изъ Оппидомани, слва — поднимаются изъ равнины. Безконечные ряды деревьевъ тянутся вдоль дорогъ. Враги приблизились къ городу и обложили его. Страна — въ огн. Огромное зарево вдали. Набатъ. Группы нищихъ расположились во рвахъ. Другія стоятъ на кучахъ гравія, наблюдаютъ за тмъ, что длается вдали, и обмниваются впечатлніями.

НИЩІЕ.— Посмотрите: съ этого бугорка видно, какъ пылаютъ селенія.
— Влземте на деревья, мы лучше увидимъ. нищій, уже взобравшійся на дубъ. Сюда! Сюда!
НИЩІЕ (смотрятъ въ сторону города).— Около города пожаръ все разгорается и растетъ.
— Слышны взрывы пороховыхъ погребовъ.

(Громъ картечи и взрывъ)

— Загорается заводъ въ гавани, и набережная, и доки. Пламя охватываетъ керосиновые склады. Мачты и реи обугливаются и образуютъ на горизонт кресты.
НИЩІЕ (смотрятъ въ сторону равнины).— На дн равнины вся деревня въ огн. Огонь пожираетъ ферму Эреньена: домашнюю утварь бросаютъ во дворъ, какъ попало. Изъ стойлъ выводятъ скотъ съ покрытыми головами. Несутъ больного старика на большой постели.
— Теперь очередь за арендаторами: смерть слдуетъ за ними по пятамъ.
— О, прекрасное и нежданное отмщенье! Теперь изгнаны т, которые насъ выгоняли. Они хлынули потокомъ на большія дороги. Подйствовали теперь наши богохуленія, проклятья, мольбы, нашъ великій гнвъ!
— Въ болота въ ярости бгутъ стада,
И жеребцы порвали повода
И ржутъ въ безумной слпот.
Одинъ изъ нихъ на согнутомъ хребт
Несетъ съ собой пожаръ и смерть.
Кусаетъ въ гнв гриву конь:
Его хребетъ грызетъ огонь.
Смотрите вс, вотъ здсь, въ огн
Безумцы пламя вилами вздымаютъ…
— Колокола безумствуютъ среди порывовъ втра. Церкви и башни рушатся. Право, теперь самъ Богъ въ ужас
— А почему возгорлась война?
— Вс короли мечтаютъ завладть Оппидоманью. Вс, со всхъ концовъ свта, смотрятъ на нее съ вожделньемъ.

Появляется нсколько растерянныхъ людей. Они бгутъ по дорогамъ куда попало. Нкоторые изъ нихъ останавливаются и кричатъ:

— Фермеры складываютъ на телги пожитки и скарбъ, они направляются въ городъ, они сейчасъ пройдутъ здсь.
ГРУППА НИЩИХЪ.— Вотъ удобный моментъ проникнуть въ Оппидомань.
— Пойдемъ за ними…
НИЩІЙ БЕНУА. За ними слдовать? Откуда ты пришелъ?
Въ дни, когда мы бунтарями-бродягами стали,
Всхъ насъ и ночью, и днемъ
Фермеры мучили тяжкимъ трудомъ,
Бдностью насъ угнетали.
Яствами были они,
Голодомъ алчнымъ мы были.
Такъ пожираетъ огонь въ эти дни
Хлбъ, что въ амбарахъ сложили.
Зубы у насъ, какъ огонь, и пожара страшнй
Ярость горящихъ ногтей.
Вотъ я бреду, отдыхаю, и снова бреду,
Кличу я злую бду
Къ нимъ на пороги, гд самъ я прошу подаянье.
Этой рукой умножаю людей ненавистныхъ страданья.
Грабили руки мои мертвецовъ изъ могилъ,
Старой рукой я насилье свершалъ и душилъ
Ихъ дочерей.
Я ненавижу этихъ людей,
Что достойны дубинъ и камней.
СТАРИКЪ. Зачмъ ихъ убивать? Они теперь безвредны, жалки, какъ мы сами.
НИЩІЙ БЕНУА. Молчи: ты слишкомъ старъ, чтобы чувствовать, какъ мужчина.

Новыя толпы торопливо идутъ по дорог Оппидоманьской. Появилась группа рабочихъ. Одинъ изъ нихъ обращается къ нищимъ.

РАБОЧІЙ. Эреньенъ прошелъ уже?
НИЩІЙ (рабочему). Этотъ пастухъ его знаетъ. Спроси его.
РАБОЧІЙ (пастуху). Проходилъ здсь Эриньенъ?
ПАСТУХЪ (въ рубищ). Я жду его. Онъ пошелъ ухаживать за своимъ отцомъ. Я хотлъ бы снова увидть его. Я вылчилъ его, когда онъ былъ ребенкомъ.
РАБОЧІЙ. Онъ долженъ прійти. Мы вмст подождемъ его.
ПАСТУХЪ. Какъ онъ покинулъ городъ? Да и враги не должны были бы его выпускать.
РАБОЧІЙ. Эреньенъ длаетъ то, что хочетъ. Его отецъ умираетъ въ селеніи и звалъ его.
ПАСТУХЪ. Врители вы, что онъ укротитъ Оппидомань?
РАБОЧІЙ.
Но разв не учитель онъ народа?
Вдь онъ — необычайный и священный —
И въ этотъ мрачный часъ живетъ
Для будущихъ вковъ, рукой ихъ осязая,
Онъ лучше всхъ уметъ разсудить,
Гд нуженъ разумъ, гд безумье
Для покоренья новыхъ дней,
И книги ясныя его сознанье наше озаряютъ,
Въ нихъ съ очевидностію видишь,
Что къ лучшему ведетъ,
Что длаетъ людей богами въ мигъ иной.
ПАСТУХЪ. Вы, врно, одинъ изъ сторонниковъ его, тамъ, въ город, одинъ изъ его друзей?
РАБОЧІЙ.
Есть сотни, тысячи людей,
Готовыхъ слдовать за нимъ до той черты,
Гд воплощаются завтныя мечты.

Рабочій уходитъ на дорогу ожидать появленія Эреньена. Еще — бглецы, потомъ — группа крестьянъ, влекущихъ воза и ручныя телжки. Лошади съ большою кладью взбираются на косогоръ.

ДЯДЯ ГИСЛЭНЪ. Наши животныя выбились изъ силъ. Нужно имъ дать отдохнуть. Эй, вы тамъ, нищіе, не проходилъ-ли здсь эта каналья Эреньенъ?
НИЩІЙ БЕНУА. Молчи, дядя Гислэнъ.
ДЯДЯ ГИСЛЭНЪ. Молчать! Молчать! Зачмъ? Ради кого? Стало-быть, Эреньенъ васъ знаетъ!..
НИЩІЙ БЕНУА. Дядя Гислэнъ! Мы здсь сила и можемъ убить тебя прежде, чмъ ты позовешь на помощь. Хоть ты изъ года въ годъ и бросалъ намъ за дверь объдки твоихъ свиней и помои изъ твоей кухни, но вдь и мы жертвовали теб изъ года въ годъ наши мольбы и молитвы. Мы покончили съ прошлымъ, и настоящее принадлежитъ намъ.

(Онъ съ угрозой направляется къ Гислэну)

КРЕСТЬЯНИНЪ (подбгаетъ). Дядя Гислэнъ! Дядя Гислэнъ! Съ твоей фермы на Звенящихъ Поляхъ огонь перешелъ на вс Волчьи Равнины!
Деревья вс пылаютъ вдоль дорогъ,
И ельникъ весь шипитъ, кричитъ и воетъ,
И пламя вверхъ растетъ
До облаковъ
И лижетъ небо.
ГИСЛЭНЪ. Меня эти всти теперь не смутятъ. Пусть лсъ и поляны пожретъ обезумвшій пламень. Пусть втеръ и воздухъ, и небо горятъ, И лопнетъ вся почва, какъ голый изсохнувшій камень.

(Мняя тонъ)

Сейчасъ меня нищій грозилъ умертвить…

(Обращаясь къ нищему Бенуа)

Убивай же скоре, не медли же бол!
Вотъ руки мои, что пришлось мн ничтожнымъ трудомъ осквернить,
Вотъ сердце мое съ непреклонною волей,
Вотъ кожа сухая въ отверстіяхъ поръ,
Вотъ жалкій хребетъ…
Я — старый калка.
И столько ужъ лтъ
Останки влачу человка!
Скажите, зачмъ я живу до сихъ поръ?
Морозъ погубилъ мою пашню и поле,
Луга, гд работалъ, погублены тяжкою долей.
Ліардъ по ліарду копилъ мой отецъ,
И то, что онъ спряталъ, зарылъ, сохранилъ, какъ скупецъ,
Я нын пролъ, потерялъ…
Напрасно моихъ сыновей умолялъ:
Они расточали,
И городъ голодный
Пожралъ ихъ, они все мечтали
О жизни позорной, безплодной.
Деревни, мстечки вс стали пустыней,
Упорство сломила ихъ Оппидомань,—
И кровь изсушила ихъ Оппидомань.
И нын
Втвятся болзни на пашн, въ поляхъ:
Въ вод, на земл и въ лучахъ!
КРЕСТЬЯНИНЪ. Твои скорби — также и наши скорби. Мы вс равно несчастны.
ДЯДЯ ГИСЛЭНЪ.
Помню я въ дтств праздникъ веселый посва:
Почва покорна была и животнымъ, и людямъ.
Ленъ поднимался, какъ счастье въ расцвт…
Нын же! Почва страшитъ!
Врно, нельзя было трогать чего-то,
Что было скрыто въ земл и священно.
Каменный уголь — владыка всего,—
Все было нкогда въ мрак зарыто.
Рельсы — звено за звеномъ — пролагаютъ свой путь по равнинамъ,
Тамъ — золотые сигналы, доспхи равнинъ,
Поздъ поля задваетъ и мызы сверлитъ,
Дымъ поглотилъ небеса.
Юная, сильная зелень, трава и вода
Гибнутъ отъ яда и сры.
Часъ наступилъ,
Часъ побдителей страшный —
Время огня, чугуна и свинца,
Можно подумать, что адъ поднимается нын!

(Нищіе отступаютъ отъ него и не угрожаютъ больше)

НИЩІЙ. Бдняга!
ДЯДЯ ГИСЛЭНЪ. Бдняга! Какъ бы не такъ!

(Тащитъ одного крестьянина и указываетъ на усадьбу, которая пылаетъ)

Вы, конечно, думаете, что врагъ зажегъ мою усадьбу? Знайте же: (онъ показываетъ на свои руки) вотъ эти руки сдлали это. И мой лсъ у Болотныхъ Огней? Это он же. И мои житницы и скирды? Это опять он. Нтъ, нтъ, дядя Гислэнъ не бдняга. Онъ тотъ — можетъ быть единственный,— кто ясно видитъ. Люди не чтутъ больше своей нивы, не имютъ терпнія на медленный, но врный трудъ, убиваютъ смена, искусственно выращивая ихъ, все стараются устроить, умничаютъ, хитрятъ… Земля уже больше не женщина, а публичная двка.
Врагъ ее губитъ теперь,
Городъ изранилъ ее,
Факелъ войны сожигаетъ,
Раньше ученые силу земли истощили,
Нын же ядра разрушили землю.
Нын — увы! — угрожаетъ косою намъ смерть.
Почв не нужны ни дождь, ни роса,
Почв не нужны снга на горахъ,
Съ ясными, нжными днями и солнцемъ
Лучше покончить ударомъ однимъ,
Сельскій весь міръ уничтоживъ…
КРЕСТЬЯНИНЪ. Дядя Гислэнъ, должно быть, сошелъ съ ума.
ДРУГОЙ КРЕСТЬЯНИНЪ. Преступно оскорблять землю
ЕЩЕ КРЕСТЬЯНИНЪ. Не знаешь больше, что и думать.

(Появляется пророкъ изъ деревни, онъ напваетъ, подражая тлодвиженіями полету Красныхъ Вороновъ)

ПРОРОКЪ.
Лса бгутъ, поля въ движень,—
Дробится златомъ неба кругъ,
Крестами блещетъ Сверъ, Югъ…
Вотъ Красныхъ Вороновъ мгновенье!
Они на хижины полетъ
Стремятъ съ безумными когтями,
Въ пожар красный небосводъ
Пылаетъ перьями-огнями.
Съ низины мшистой вверхъ летятъ
Пророки-вороны ночные,
Надъ міромъ тучею кружатъ
Сіи посланцы огневые.
Съ нмымъ полетомъ ужасъ слитъ
Въ послдней тайн молчаливой,
Взрывая почву, клювъ долбитъ
И гложетъ землю торопливо,
Къ земному сердцу вглубь спшитъ.
Огонь посвы пожираетъ,
Огонь на западъ поспшаетъ
И мчится, какъ живой бурунъ:
Какъ будто въ дым убгаетъ
Кровавыхъ кобылицъ табунъ.
Судьба послдняя пришла,
Звоните — гей! — въ колокола!
Земл и пашн пойте пснь свершенья.
Судьба послдняя пришла,
Звоните — гей! — въ колокола! Въ колокола!
И пойте міру погребенье!
ДЯДЯ ГИСЛЭНЪ. Увы! Вотъ кто правъ: этотъ пророкъ, этотъ безумный, надъ которымъ вс смялись, надъ которымъ смялся я самъ и котораго я никогда не понималъ. Ахъ! Воистину нын возсіялъ ужасный свтъ.

(Онъ указываетъ на горизонтъ)

Но онъ, онъ давно уже угадывалъ. А мы были тамъ, мы вс, съ нашими прежними надеждами, съ нашими старыми иллюзіями, мы клали ничтожную, слабую палку нашего здраваго смысла въ ужасныя колеса судьбы.

Толпа молодыхъ людей изъ селеній, прислуга съ фермъ, рабочіе, скотницы, нищіе приносятъ на носилкахъ Пьера-Эреньена. Ихъ сопровождаетъ священникъ. Умирающій длаетъ знакъ, что онъ очень страдаетъ, и проситъ остановиться.

ЖАКЪ ЭРЕНЬЕНЪ. Сюда, друзья мои. Осторожне ставьте носилки.

(Помогаетъ рабочимъ. Потомъ, какъ бы говоря съ самимъ собой)

Бдный старикъ! Бдный старикъ! Онъ не иметъ возможности умереть въ своемъ углу, какъ его отецъ. О, эти войны, эти войны! Ихъ нужно ненавидть алмазной ненавистью.
ПЬЕРЪ ЭРЕНЬЕНЪ. Эреньенъ! Эреньенъ!
ЖАКЪ ЭРЕНЬЕНЪ. Я здсь, отецъ, около тебя, совсмъ близко,— около твоихъ глазъ и рукъ, я — около тебя, какъ въ то время, когда была жива мать, я — такъ близко, что слышу біеніе твоего сердца, Видишь ли ты меня? Слышишь-ли? Чувствуешь-ли ты, что это тотъ, кто неизмнно тебя любитъ?
ПЬЕРЪ ЭРЕНЬЕНЪ (задыхаясь). Теперь — конецъ. Ты уже не успешь отнести меня къ себ въ Оппидомань. Я радъ, что вокругъ меня равнина. Я прошу тебя: не запрещай старому кюрэ подойти ко мн.
ЖАКЪ ЭРЕНЬЕНЪ. Отецъ мой! Ты воленъ во всхъ своихъ желаніяхъ. Нужно-ли, чтобы я удалился?
ПЬЕРЪ ЭРЕНЬЕНЪ. Во время исповди нужно быть одному.

Эреньенъ удаляется.Подходитъ священникъ. Дядя Гислэнъ робко подходитъ къ трибуну и говоритъ ему что-то во время исповди.

ДЯДЯ ГИСЛЭНЪ. Господинъ Эреньенъ! Я вижу, вы остались добрымъ. Я представлялъ васъ другимъ. Вы распоряжаетесь Оппидоманью, и на фермахъ шла о васъ молва… Мои сыновья были на вашей сторон… Можетъ быть, они правы… Но, наконецъ, теперь, когда деревня погибла, скажите мн, откуда можетъ придти къ намъ обновленье? Гд найти уголъ, чтобы посять смена, выростить зерна? Гд найти кусокъ земли, еще не погибшей отъ городской копоти, гнилой воды, міазмовъ и войны? Скажите… Скажите!..

Эреньенъ молчитъ. Все его вниманіе обращено на отца. Онъ только плечами пожалъ, когда Гислэнъ кончилъ свою рчь.

ПАСТУХЪ (медленно подходитъ къ Эреньену). Жакъ, узнаешь меня?
ЖАКЪ ЭРЕНЬЕНЪ. Какъ! Ты еще живъ, старый пастухъ?

(Сильно взволнованный, обнимаетъ его)

ПАСТУХЪ. Я уходилъ далеко, туда, на цлые года, я видлъ новыя и чудныя страны. Такъ скитаешься день за днемъ по степямъ и возвращаешься, чтобы видть смерть.
ПЬЕРЪ ЭРЕНЬЕНЪ. Я прошу прощенія у всхъ, кого я обидлъ.
КЮРЭ. Не волнуйся больше: ты былъ христіаниномъ — ты будешь спасенъ.

(Священникъ читаетъ молитву объ отпущеніи грховъ)

ЖАКЪ ЭРЕНЬЕНЪ (подводитъ пастуxа къ умирающему). Отецъ! Это — пастухъ, ты знаешь его хорошо. Онъ — со Звенящихъ Полей. Это — самый старый изъ твоихъ слугъ и твоихъ друзей.
ПЬЕРЪ ЭРЕНЬЕНЪ (долго смотритъ на пастуха, вдругъ, узнавъ его, беретъ за руки и привлекаетъ къ себ. Говоритъ ему довольно твердымъ голосомъ). Когда я умру, пастухъ, ты уничтожишь вс старыя смена. Они покрыты затхлой пылью, они испорчены, загнили. Не съ ними земля будетъ праздновать свое обрученье… И ты, который скитался повсюду, ты снова засешь мои поля, мои пашни новыми сменами,— живыми, свжими, прекрасными сменами, которыя ты видлъ и распозналъ тамъ, въ двственныхъ странахъ земли…

(Пауза. Паcтуxъ наклоняется и становится на колни. Нищіе и носильщики длаютъ то же)

А теперь пусть меня повернутъ къ солнцу.

Исполняютъ просьбу. На запад, гд опускается въ это время солнце, пожарище деревень освщаетъ мстность. Жаръ достигаетъ умирающаго.

КРЕСТЬЯНИНЪ (указываетъ на Пьера Эреньена. Отблескъ пожара скользитъ по его лицу.
ДРУГОЙ КРЕСТЬЯНИНЪ. Онъ повернулся къ пожару.
ЕЩЕ КРЕСТЬЯНИНЪ (тмъ, кто помогаетъ Пьеру Эреньену). Осторожне… Осторожне… Онъ не долженъ видть пламя.
ЕЩЕ КРЕСТЬЯНИНЪ. Поставьте его праве.
ЕЩЕ КРЕСТЬЯНИНЪ. Сюда… Сюда…Правй…Правй…

(Но старикъ схватился за края носилокъ и держится, повернувъ лицо къ закату и пожару)

ЕЩЕ КРЕСТЬЯНИНЪ. Бдный!.. Если бы онъ зналъ!
ПЬЕРЪ ЭРЕНЬЕНЪ (почти угасшимъ голосомъ). Жакъ Эреньенъ, подойди ко мн поближе… Пусть я умру, касаясь рукой… (онъ ласкаетъ его) и смотря туда… на то, что я больше всего любилъ на свт. Я былъ какъ бы безъ ума отъ тебя. Я никогда не отрекался отъ тебя. Я почти благословлялъ горе и скорбь, которыя ты приносилъ мн, и въ то же время, когда я любилъ тебя, я поклонялся земл. Я жилъ предъ лицомъ солнца, какъ предъ лицомъ Бога… Это былъ зримый Господь… Я считалъ бы себя наказаннымъ, если бы умеръ ночью, въ его отсутствіи. Къ счастью, оно здсь, передо мною, и я простираю къ нему руки. (Онъ тянется къ пожару) Я уже не вижу его, но я ощущаю его благой и побдоносный свтъ…
ЖАКЪ ЭРЕНЬЕНЪ (бормочетъ). Отецъ! Отецъ!

Онъ не знаетъ, долженъ-ли онъ вывести своего отца изъ заблужденія, или видть въ этихъ словахъ внезапное предсказаніе.

ПЬЕРЪ ЭРЕНЬЕНЪ. …я узнаю его, люблю, постигаю… нын только отъ него нужно ждать обновленья, единственно возможнаго…

Онъ падаетъ и умираетъ. Жакъ Эреньенъ цлуетъ своего отца, касается своими губами его рта, какъ будто хочетъ принять истину, впервые вырвавшуюся изъ его устъ.

ЖАКЪ ЭРЕНЬЕНЪ. Зналъ-ли онъ, что сказалъ?.. ‘Только отъ него нужно ждать обновленья, единственно возможнаго.’ *

Понемногу Эреньенъ выходитъ изъ забытья и снова овладваетъ собою. Нищіе, крестьяне, рабочіе окружаютъ его. Паcтуxъ жметъ ему руки и удерживаетъ ихъ въ своихъ рукахъ. Носильщики поднимаютъ тло и уходятъ. Въ это время толпа женщинъ и дтей, пришедшихъ изъ города, выходитъ на перекрестокъ со стороны верхнихъ дорогъ. Впереди идутъ старики.

СТАРИКЪ (останавливается и указываетъ на Пьера Эреньена). Покойникъ! Это Эреньенъ слдуетъ за носилками?
ДРУГОЙ СТАРИКЪ. Что это за толпа?
ЕЩЕ СТАРИКЪ. Это вся деревня стремится къ Оппидомани.
ЕЩЕ СТАРИКЪ. Неужели они думаютъ, что ихъ тамъ примутъ? (Онъ зоветъ) Эреньенъ! Эреньенъ!
ЭРЕНЬЕНЪ. Кто меня зоветъ?
СТАРИКЪ. Оппидомань укрылась за стнами. Она не позволитъ, чтобы равнина вернула ей своихъ бродягъ и мертвецовъ.
ЭРЕНЬЕНЪ. Я возвращаюсь къ себ: я потерялъ отца, я хочу самъ предать земл его тло и хочу избавить его отъ поношенія и кощунствъ.
СТАРИКЪ. Они встртятъ васъ пулями. Оттуда изгоняютъ всхъ, кто безполезенъ при оборон.
ДРУГОЙ СТАРИКЪ. Взрываютъ мосты. Войска усыпали насыпи.
ЕЩЕ СТАРИКЪ. Городъ не разбираетъ теперь, кого онъ прогоняетъ. Никто не узнаетъ васъ.
ЕЩЕ Старикъ. Это безуміе — туда идти.
ЕЩЕ СТАРИКЪ. Идти на врную смерть.
ЕЩЕ СТАРИКЪ (умоляя). Останьтесь среди насъ, съ нами. Вы насъ спасете.
ЭРЕНЬЕНЪ. Клянусь вамъ, что я войду въ Оппидомань. Если вы сомнваетесь, не ходите за мной.
СТАРИКЪ. Мы не въ силахъ боле томиться.
КРЕСТЬЯНИНЪ. Лучше умереть дома.

Нищіе, старики и кое-кто изъ крестьянъ остаются. Масса горожанъ и жители долины слдуютъ за Эреньеномъ. Похоронная процессія медленно удаляется.

старикъ. Въ этотъ часъ надвигающейся грозы Эреньенъ единственный твердый и сильный человкъ. Быть можетъ, ему тамъ окажутъ хорошій пріемъ.
ДРУГОЙ СТАРИКЪ. Что касается тхъ, что идутъ за нимъ, то ихъ всхъ убьютъ.
ЕЩЕ СТАРИКЪ (повернувшись къ деревн). Посмотри туда: врагъ заставляетъ воевать стихіи,— онъ ставитъ имъ предлы, отпускаетъ на волю, обуздываетъ и бросаетъ впередъ.
ЕЩЕ СТАРИКЪ. Деревни погибли,— городамъ грозитъ гибель.
СТАРИКЪ ИЗЪ ГОРОДА (самый старый изъ всхъ).
О, города! О, города!
Ихъ ужасъ и волненья,
Ихъ яростный порывъ и жесты отвращенья
Къ свобод братской простоты…
О, города,— и къ небу ихъ укоръ!
Звриный страшенъ ихъ уборъ.
О, рынокъ старческихъ грховъ,
Гд торгашей томятъ мечты,—
Гирлянды золота — игра больныхъ умовъ:
Такъ груди-гроздья блдный станъ
Тягчили нкогда миическихъ Діанъ.
О, города!
Тамъ чувство юности поблекло навсегда,
Тамъ чувство смлости раздавлено пятой,
Тамъ справедливость кажется мечтой…
О, города! О, города!
Тамъ яства жирныя чудовищнаго пира,
И спруты алчные — безстыдныя мечты —
Простерли щупальцы и рты:
Кровь высосать хотятъ изъ сердца міра!
КРЕСТЬЯНИНЪ (старикамъ). Безъ васъ всхъ — городскихъ людей — наша жатва была бы обильна, наши риги были бы переполнены хлбомъ! Безъ васъ мы были бы сильными, здоровыми и спокойными, безъ васъ наши дочери не длались бы проститутками, а наши сыновья солдатами. Вы осквернили насъ своими идеями и своими пороками, и это вы опять возбудили войну.
НКТО ИЗЪ ГОРОЖАНЪ (крестьянамъ). Это вы сами виноваты. Зачмъ вы пришли такой жадной толпой? Вы пришли изъ глубины полей, чтобы грабить и торговать съ такой упрямой хитростью, съ такой узкой душой, грубой и наглой! Васъ едва можно было отличить отъ бандитовъ. За каждый прилавокъ вы поставили вашу злую хитрость и мошенничество. Вы заполнили мало-по-малу вс конторы земли. Наша эпоха скрипитъ отъ страшнаго царапанья ничтожныхъ и рабскихъ перьевъ: это работаютъ милліоны вашихъ рукъ, готовыхъ писать вплоть до смерти.
НКТО ИЗЪ ПОСЕЛЯНЪ. Вы нуждались въ насъ. Среди нашихъ равнинъ неумолчно звучали ваши призывы.
НКТО Изъ ГОРОЖАНЪ. Вы — тсто, замшанное посредственностью, вы — толпа, отмченная печатью ничтожества, вы — причина медленнаго паденія, косности, неподвижности. Безъ васъ городъ былъ бы нервный, легкій, бодрый, безъ васъ могли бы снова появиться находчивость, живость, смлость… Безъ васъ сонъ не парализовалъ бы жизни, и смерть не залила бы кровью пространства.
СТАРИКЪ. Вы, должно быть, думаете, что враги, сложа руки, ждутъ въ этотъ часъ конца вашихъ споровъ? Вроятно, когда погибнетъ нашъ городъ, его похоронятъ въ саван, сотканномъ изъ безполезныхъ словъ, безцльныхъ словопреній, многословій и краснобайствъ, которыми его забрасывали въ продолженіе вковъ. Болтуны будутъ одни виноваты.
ДРУГОЙ СТАРИКЪ. Вс заключили союзъ противъ Оппидомани. Явилась тысяча причинъ для ея разрушенія, какъ будто тысяча личинокъ, пожирающихъ трупъ. Счастье, что еще остаются тамъ, на горизонт, Христы.
ЕЩЕ СТАРИКЪ. Со вчерашняго дня городъ живетъ подъ страхомъ самаго грознаго возстанія. Народъ скрылся на кладбищ, которое возвышается посреди старыхъ кварталовъ. Могилы служатъ ему оплотомъ. Устроили стачку. Солдаты городского правительства окружили мятежниковъ и держатъ ихъ въ осад.
КРЕСТЬЯНИНЪ. Значитъ, Оппидомань и осаждаетъ и осаждаема въ одно и то же время?
СТАРИКЪ. Какъ нкогда въ Рим, нын толпа создала новый Авентинъ.
ДРУГОЙ СТАРИКЪ.
О, стыдъ — принадлежать къ презрнному народу!
Его зловщее и громкое безумье
Весь міръ ввергаетъ въ трепетъ, оглушаетъ.
Въ часы, пронизанные молніей,
Народъ не можетъ слить вс силы воедино
И раздробляется, и падаетъ, и гибнетъ.
Скажите, разв нтъ единой правды,
Понятной всмъ,— нтъ истины единой?
И мощныхъ рукъ, чтобъ стадо слабое желаній бичевать?
Скажите, разв больше нтъ мужчины?

(Пророкъ изъ деревни, который неустанно бродилъ по перекрестку, пророчествуетъ)

ПРОРОКЪ.
То, что свершилось, свершилось велніемъ рока,
Нкогда въ городъ, какъ въ зеркало, очи людей устремлялись,
Жадно — въ ущерб временъ — искали свое отраженье,
И ослпленье
Тамъ находили, а нын столица разсяла славу далеко.
Оппидомань!
Гавань твоя, и колонны, и арки!
Вс горизонты теб угрожаютъ:
Путь роковой на тебя направляютъ.
Оппидомань!
Башни твои, монументы и парки!
Нын алетъ и ветъ трауръ на черныхъ стнахъ,
Весь въ похоронныхъ огняхъ.
Оппидомань! Наступаетъ мгновенье,
Все погибаетъ, всему угрожаетъ паденье,
Если нежданно великій не встанетъ
И мощной руки не протянетъ!
СТАРИКЪ. О, кто бы онъ ни былъ, его будутъ привтствовать, и вс — мы первые — преклонятся предъ нимъ.
ПРОРОКЪ.
И тотъ, кого вс ждутъ,
Такимъ великимъ будетъ,
Что вамъ возвыситься придется,
Дабы его постигнуть и узнать.
СТАРИКЪ. Онъ еще не родился!
ДРУГОЙ СТАРИКЪ. Его никто не ждетъ.
ЕЩЕ СТАРИКЪ. Никто не предсказываетъ его пришествія.
ЕЩЕ СТАРИКЪ. А Жакъ Эреньенъ?
ЕЩЕ СТАРИКЪ. Жакъ Эреньенъ? Это — безумный!

СЦЕНА ВТОРАЯ.

При поднятіи занавса кавалерійскій отрядъ заграждаетъ ворота Оппидомани. Солдаты готовятся взорвать мосты черезъ рку. На холмахъ и насыпяхъ патрули разставляютъ караулъ. Генералъ осматриваетъ въ подзорную трубу горизонтъ. Онъ за всмъ наблюдаетъ. Въ это время къ офицеру, командующему кавалерійскимъ отрядомъ, подъзжаетъ курьеръ и передаетъ приказъ.

ОФИЦЕРЪ (читаетъ). ‘Отданъ приказъ — не пропускать никого въ городъ, за исключеніемъ трибуна Жака Эреньена. Нужно дать ему понять, какую милость ему оказываютъ. Для формы нужно противиться его желанію’. (Подпись) Правительство Оппидомани.

Эреньенъ подходитъ со стороны большой дороги въ сопровожденіи множества оборванцевъ, женщинъ, рабочихъ, фермеровъ и стариковъ. Убдившись, что войти въ городъ ему будетъ трудно, онъ одинъ приближается къ офицеру.

ЭРЕНЬЕНЪ. Я одинъ изъ тхъ, кого слушаютъ. Одпидомань — тотъ городъ, гд я выросъ, страдалъ, сражался за свои идеи, лучшія идеи, какія могутъ родиться въ голов человка. Я любилъ Оппидомань, когда она казалась непобдимой. Сегодня я хочу занять мсто въ ряду тхъ, кто умираетъ за нее. Я также требую мста для всхъ техъ, кто стоитъ тамъ, для всхъ, кого я собралъ на моемъ пути. Это я звалъ ихъ слдовать за мной. Волна отхлынула къ малодушію, но я снова оттолкнулъ ее къ мужеству.
ОФИЦЕРЪ. Я знаю, кто вы, но не могу измнить полученнаго приказанія.
ЭРЕНЬЕНЪ. Что же это за приказаніе?
ОФИЦЕРЪ. Держать эту заставу запертой.

(Указываетъ на городскія ворота)

ЭРЕНЬЕНЪ.
Итакъ, Оппидомань,
Блюдя приказа мертвенную грань,
Въ тотъ часъ, когда на гордое ея чело упали
Вс горы ужаса и траурной печали,
Замокъ повситъ у воротъ
И ареградитъ намъ входъ,—
Всмъ намъ, кто ей принесъ любовь,
И кровь,
И ревностное пламя страстной воли!
И мн, который нкогда любилъ сидть на мол,
Смотрть на міра грознаго свободное рожденье
И распаденье,
И мн, кто любитъ такъ ее на высот и, можетъ быть, въ падень,
Въ чьемъ сердц странная и страстная любовь горитъ…
Я — сынъ ея, безумный какъ любовникъ,
Бгу — затравленный,— какъ дикій зврь бжитъ.
Приказъ! Но это изъ тхъ приказовъ, которые губятъ народъ! Подсчитываютъ-ли число защитниковъ, когда скорбь безмрна? Раздляютъ-ли въ виду смерти тхъ, кого связала общая опасность? Я требую, чтобы вы дали мсто всмъ.
ОФИЦЕРЪ. Я не могу.

(Эреньенъ приближается къ трупу своего отца и открываетъ ему лицо и тло)

ЭРЕНЬЕНЪ.
Онъ двадцать лтъ служилъ солдатомъ,
Онъ за вождями слдовалъ до края свта,
Сражался у послдняго предла, на мор и въ пустын,
Три раза онъ прошелъ Европу
Въ ужасной бур
Знаменъ безумныхъ, золотыхъ орловъ и свта!
И нын
Не сметъ онъ войти въ Оппидомань?
ОФИЦЕРЪ. Никто изъ тхъ, кто слдуетъ за вами.
ЭРЕНЬЕНЪ. Тогда знайте, что я обращаюсь къ вашей человческой честности во имя самаго яснаго закона, самаго простого и вчнаго. Черезъ нсколько дней эта равнина станетъ развалиной, прахомъ и кровью. Вамъ стоитъ сказать слово, чтобы жизнь, на которую мы вс имемъ право, была намъ сохранена. Помощь обязательна для всхъ людей. Вы, носящій оружіе, вы первый должны помочь намъ всмъ. Этотъ долгъ выше всего. Онъ существовалъ тогда, когда еще не знали словъ — армія и приказъ.
ОФИЦЕРЪ. Расходитесь! Расходитесь!
ЭРЕНЬЕНЪ (оглядываетъ огромную толпу, которая слдуетъ за нимъ, оглядываетъ солдатъ и направляется къ трупу отца). Я прошу прощенія у мертваго за то, что похороны его будутъ обагрены кровью.

(Въ это время генералъ, наблюдавшій эту сцену съ высоты насыпи, идетъ къ офицеру)

ЭРЕНЬЕНЪ (обращаясь къ толп). Я истощилъ вс средства и мн остается лишь одно. Вы угадываете его вс. Насъ тысяча, а ихъ нсколько человкъ. (Указываетъ на солдатъ) Нкоторые изъ нихъ имютъ среди васъ отцовъ и дтей. Они наши, они пропустятъ насъ… Пусть женщины станутъ впереди: они не будутъ стрлять. (Онъ выходитъ одинъ въ то время, какъ толпа группируется. Къ солдатамъ) Вашъ командиръ приказываетъ вамъ совершить преступленіе. Не повинуйтесь. Вы имете на это право.

Но въ это время генералъ подошелъ къ офицеру и длаетъ ему выговоръ, слышны слова: ‘неловкость’, ‘безуміе’. Генералъ быстро приближается къ Эреньену и кланяется ему.

ГЕНЕРАЛЪ. Жакъ Эреньенъ, вы войдете въ Оппидомань. Правительство васъ принимаетъ.
ЭРЕНЬЕНЪ. Наконецъ-то! Я прекрасно зналъ, что я вамъ нуженъ, я могу вамъ быть полезенъ, проникнувъ къ вамъ. (Указываетъ на толпу) И вс они пойдутъ за мной: старцы, дти, женщины, они вернутся домой и будутъ полезны. И ты, отецъ мой, ты отдохнешь въ могил, гд почиваютъ два мои ребенка.

Генералъ не мшаетъ ему говорить. Ряды размыкаются. Жакъ Эреньенъ и нсколько рабочихъ входятъ въ городъ, но только-что они прошли, цпь быстро смыкается по команд офицера. Тло Пьера Эреньена, носильщики, старики, крестьяне, женщины и дти оказались отстраненными. Прибывшіе отряды оказываютъ вооруженную помощь. Жакъ Эреньенъ пораженъ. Онъ хочетъ вернуться назадъ. Слышно, какъ онъ кричитъ: ‘подлость’, ‘предательство’, ‘гнусность’… Но шумъ заглушаетъ его голосъ… Его насильно вталкиваютъ въ городъ. И ревущая толпа окончательно отброшена въ равнину.

АКТЪ ВТОРОЙ.

СЦЕНА ПЕРВАЯ.

Квартира Эреньена. Направо дверь. Мебель обыкновенная. Чугунная печь. Вещи разбросаны, какъ попало. На стол — одежда, которую только-что починяли, дтскія игрушки. На стульяхъ навалены груды книгъ. Клара, жена Эреньена, зажигаетъ лампы. Она ждетъ чего-то. Вдругъ съ улицы доносится привтственный крикъ. Появляется Эреньенъ. Онъ долго цлуетъ жену.

ЭРЕНЬЕНЪ. Мы похоронили отца налво отъ дтей, подъ тиссовымъ деревомъ, которое раскинулось надъ нашимъ мстомъ на кладбищ. Тамъ онъ отдохнетъ, какъ въ деревн. Его прахъ смшается со стихійною жизнью травъ и растеній, которыя онъ такъ любилъ..
КЛАРА. За тобою шпіонили?

(Во время этой сцены Эреньенъ мняетъ свое темное платье на домашнее. Отъ всей сцены ветъ интимностью)

ЭРЕНЬЕНЪ. Не знаю. Насъ было не очень много. При возвращеніи меня захватила толпа. Мальчишки-газетчики выкрикивали новости объ Авентин. Спорили изъ-за газетъ. Какіе-то люди шли съ факелами и пли. Вдоль улицъ и бульваровъ дома полуразрушены или пробиты бомбами. Обломки загораживаютъ тротуаръ. Ни одинъ фонарь не горлъ. На Площади Народовъ какой-то каменоломъ выкрикивалъ мое имя. Вотъ и все, что я видлъ. Мн позволили перенести трупъ отца въ Оппидомань, Богъ знаетъ, посл какихъ хлопотъ,— и я долженъ былъ общать, что его похоронятъ безъ всякаго участія народа. Я сдержалъ слово. (Замтивъ на своемъ бюро связку банковыхъ билетовъ) Что это такое?
КЛАРА. Теб прислали остатокъ по счету. (Вынимая изъ кармана квитанцію) Посмотри: твоя послдняя книга вся разошлась.
ЭРЕНЬЕНЪ (читая квитанцію). Нужно, чтобы меня изучали и читали въ народ. Народъ долженъ жадно внимать моимъ словамъ. (Онъ кладетъ бумагу на столъ и открываетъ окно. Подходя къ Клар) Я думалъ о насъ во время этихъ скромныхъ, интимныхъ похоронъ. Какъ я желалъ чувствовать тебя около себя, когда земля была готова поглотить гробъ! Мое сердце было въ такихъ пыткахъ, такъ полно тайной любви, такъ замкнуто во мн самомъ! Почему я не могъ сжимать твои руки, чтобы передать имъ половину моей печали… (Онъ беретъ ее за руку) Да, да, ты — моя нжная и мужественная. Ты знаешь меня. Ты угадываешь. Передъ тобой одной я смю, не упрекая самого себя, быть такимъ, каковъ я на самомъ дл, не боюсь быть слабымъ человкомъ, рдко спокойнымъ, съ порывами гордости и любви… И чмъ сильне я люблю, тмъ боле я становлюсь требовательнымъ… А гд ребенокъ?
КЛАРА (указывая на дверь, направо). Въ нашей спальн. Онъ спитъ.
ЭРЕНЬЕНЪ. Сколько разъ я приводилъ въ отчаянье моего отца! Мои прихоти были такими безумными, что онъ билъ меня, и подъ ударами я все-таки продолжалъ кричать, плакать и вопить о своихъ желаніяхъ. И подумать только, что теперь я задушилъ бы своего сына, если бы онъ поступалъ такъ, какъ я. (Недалеко отъ дома разрывается граната. Эреньенъ и Клара бросаются къ окну. Толпа привтствуетъ Эреньена) Право, это хорошее время для того, чтобы любить другъ друга. Ничто такъ не соединяетъ, какъ подобная тревога и волненія. Мн кажется, что мы живемъ въ первые мсяцы нашей любви. Ты мн кажешься еще прекрасне. Моя любовь къ теб такъ искренна, такъ горяча, такъ совершенна, какъ никогда.
КЛАРА. Моя душа полна любви и преданности.
ЭРЕНЬЕНЪ. Эти похороны что-то взяли отъ меня… Я не знаю, что — часть моей жизни мое дтство?.. Они оторвали меня отъ моей кипучей жизни, которую я расточалъ для всхъ, всмъ отдавалъ, разсивалъ тамъ, далеко отъ тебя, отъ насъ, въ Оппидомани… Я представлялъ себя въ деревн, въ опустошенной стран галлюцинирующихъ равнинъ. Я представлялъ себ, какъ я бродяжничаю вечеромъ въ заросляхъ или скачу на бшеномъ жеребенк по отцовскимъ полямъ. Я вспоминалъ пастуховъ, слугъ, служанокъ… Я припомнилъ дороги въ школу и церковь и все — вплоть до отчетливаго звона приходскаго колокола. Я былъ такъ печаленъ и такъ счастливъ, я горлъ нетерпньемъ снова увидть васъ — тебя и ребенка. (Обнимая Клару) А теперь покажи мн твои глаза, твои прозрачные и кроткіе глаза, они безконечно любятъ меня… и они полны для меня прекраснйшаго свта. (Наклонивъ лицо къ Клар) Не правда ли, они врные, нжные, кроткіе и ясные,— или, быть можетъ, я бывалъ такъ грубъ, что заставлялъ ихъ иногда плакать?
КЛАРА. Когда ты говоришь злыя слова, твои мысли не бываютъ такъ дурны.
ЭРЕНЬЕНЪ. О, я не изъ тхъ, кто любитъ покорно. Но ты все-таки любишь меня, хотя и знаешь мою ужасную жизнь, настоящую, которая даетъ мн право существовать на земл.
КЛАРА (съ легкимъ упрекомъ). Ты мн такъ часто говоришь объ этомъ!
ЭРЕНЬЕНЪ (властно). И я опять хочу говорить теб объ этомъ. Я хочу грубо утомить тебя этимъ, такъ какъ у меня страсть быть съ тобою искреннимъ до конца. Ты не была бы моей женой, если бы мн пришлось что-нибудь скрыть отъ тебя. Я скоре соглашусь видть, какъ ты плачешь, но лгать не стану.
КЛАРА. Если бы ты былъ другимъ, я любила бы тебя меньше.
ЭРЕНЬЕНЪ. И потомъ ты хорошо знаешь, что я преувеличиваю… Когда я отвожу теб такое маленькое мсто въ моей жизни, я обманываюсь и обманываю тебя.
КЛАРА. Хорошо, оставайся мучителемъ, деспотомъ — все равно! Моя любовь — вотъ вся моя власть надъ тобой и надъ ребенкомъ.
ЭРЕНЬЕНЪ.
Ты мн воистину жена!
Когда въ іюньскій вечеръ
Уже давно ты отдала мн душу,
Я клятву далъ себ, что никогда
Мои уста
Не поцлуютъ устъ иныхъ,
Иныхъ грудей.
Цвтокъ тумановъ и озеръ!
Какъ радостно моей рукой
Тебя я вырвалъ изъ моей страны суровой
И въ сердце перенесъ Оппидомани.
Я вижу и люблю въ твоихъ глазахъ открытыхъ
Деревню, озеро и пашню.
Скажи, мы такъ останемся, мы спрячемся, замкнемся?
Уйдемъ въ любовь, она освобождаетъ насъ.
Мы будемъ обожать, прощать другъ друга, жить въ экстаз.
И пусть прожорливые дни
Назначенное время поглощаютъ,
Вокругъ витаетъ огненная смерть,
Ночь стью кажется, а вечеръ кажется несчастьемъ,
И чудится, что въ небесахъ безумныхъ
Дробятся и сгораютъ звзды,
И падаютъ на насъ горящіе осколки.

Ребенокъ Эреньена пришелъ поцловать отца, Эреньенъ съ нимъ небреженъ и какъ будто забылъ о немъ. — Проходитъ толпа съ ужаснымъ ревомъ. — Эреньенъ спшитъ къ окну. Слышны крики: ‘Биржа горитъ!’ ‘Арсеналъ горитъ!’ ‘Портъ горитъ!’ — Зарево освщаетъ комнату.

ЭРЕНЬЕНЪ.
Оппидомани ужели настала кончина!
Кровью ужель обагрится вершина
Страшныхъ костровъ, воздвигаемыхъ нын для пытокъ?
Законовъ ея лицемрный и тягостный свитокъ
Вс злодянья, убійства пріялъ,
Ложь, воровство оправдалъ.
Отяжелла она отъ разврата,
Нын прижала она опьянвшія губы
Къ черной грязи, что хранятъ ея сточныя трубы.
Виснутъ у ней на груди преступленья, пороки
Грудь ея жадно сосутъ, какъ волчата.
Нын падутъ арсеналы и доки,
Свтлые храмы падутъ.
Освобожденье отъ путъ
Міръ этотъ встртитъ привтомъ:
Пепелъ кровавый, что втромъ вздымаемъ
Къ будущимъ днямъ, къ возрожденному свту,
Мы прославляемъ. Сердце лишь Оинидомани —
Сердце грядущихъ временъ
Сгинуть не можетъ въ пучин огня и стенаній,
Врить нельзя, что уже осужденъ
Нын разбиться о смерть на безвстныхъ путяхъ
Рока пучокъ узловатый:
Держитъ его въ разъяренныхъ рукахъ
Оппидомань.
Врить нельзя, что сіяющій садъ ея новыхъ временъ
— Двери открыла въ нихъ Оппидомань,—
Будетъ разрушенъ ударами молній крылатыхъ,
Грудой безжизненныхъ длъ загражденъ.
Тотъ, кто подумаетъ такъ,
Разума — жалкій — лишенъ.
Оппидомань!
Вс надежды ея и маякъ,
Что всегда побждалъ вечера,
Неколебимыми будутъ,
Пока не настанетъ иная пора,
Пока люди пребудутъ
Подобные мн, сохранившіе кровь,
Чтобы вновь
Вру зачать,—
Чтобы алчный и немощный міръ стариковъ
Волею новыхъ боговъ
Пересоздать.
КЛАРА. Какіе ужасы и скорби намъ предстоятъ!
ЭРЕНЬЕНЪ. Каковы бы они ни были, я запрещаю теб роптать. Мы живемъ въ грозные дни террора, агоніи и обновленія. Невдомый становится Владыкой. Однимъ сильнымъ движеніемъ головы люди стряхиваютъ тяжесть вковыхъ заблужденій. Утопія отказывается отъ крыльевъ и сходитъ на землю. Сами осаждающіе сознаютъ это.
КЛАРА. Сегодня утромъ ты получилъ новости отъ непріятеля?
ЭРЕНЬЕНЪ. Нтъ еще. Но то, что капитанъ Ордэнъ предсказывалъ вчера, придаетъ мн бодрость на многіе дни. Этотъ капитанъ изъ породы пламенныхъ людей, которые осуществляютъ невозможное… Подумай только! Мы вдвоемъ убьемъ войну на глазахъ низверженныхъ и безсильныхъ начальниковъ. Добьемся примиренія непріятельскихъ солдатъ и нашихъ! Употребимъ вс силы своего существа, всю энергію своей вры для этой послдней цли! Какая мечта!
КЛАРА (съ нжной ироніей). Какая иллюзія!
ЭРЕНЬЕНЪ. Никогда не нужно отталкивать надежду, если она открываетъ широкіе горизонты. То, что кажется сегодня невроятнымъ, станетъ завтра явнымъ и возможнымъ. Ордэнъ свидтельствуетъ только объ одномъ: существуетъ глухое возмущенье, глубокое, но подавленное недовольство, тайные заговоры и кружки. Войска не хотятъ войны. Они потеряли терпніе. Дисцишшна въ нихъ нарушена. Идеи справедливости носятся въ воздух. Смутно говорятъ объ единеніи. Искра брошена въ костеръ. Я жду, чтобы порывъ втра зажегъ солому и дрова.

(Эреньенъ слушаетъ враждебный ропотъ на улиц. Кто-то звонитъ. Входитъ консулъ Оппидоманьскій)

КОНСУЛЪ. Жакъ Эреньенъ, я пришелъ къ вамъ отъ имени правительства Оппидомани, которое проситъ васъ исполнить одинъ важный долгъ. Хотя наши взгляды расходятся, но согласіе между нами становится необходимымъ, разъ дло идетъ о спасеніи города. Мн кажется, что я говорю съ будущимъ вождемъ того народа, который мы любимъ по-разному, но оба одинаково горячо.
ЭРЕНЬЕНЪ. Вступленіе излишне. Я хочу звать, что васъ привело сюда и чего вы ожидаете отъ меня.

(Знакомъ приглашаетъ его ссть)

КОНСУЛЪ. Положеніе вашихъ друзей тамъ, на кладбищ, самое жалкое. Они не выдержатъ ни одной серьезной аттаки. Вчера правительство пыталось сломить ихъ упорство, но ихъ оказалось такъ много, и они такъ молоды и отважны… Они могутъ принести пользу при защит Оппидомани. Пока они только не покорны, они взволнованы, они устроили стачку — вотъ и все. Можетъ быть, завтра, увидвъ ужасные пожары, которые вспыхнули тамъ, они станутъ въ свою очередь поджигателями. Ненависть внушаетъ безуміе, и если бы они стали убивать и грабить — это не былъ бы еще конецъ, но былъ бы полный позоръ.
ЭРЕНЬЕНЪ. Я питаю отвращеніе къ войн. Война же между людьми одной земли ужасаетъ меня боле всякой другой. Вы волновали землю и небо, чтобы вызвать ее въ Оппидомани. Вы разводили народную нищету. Вы отказывали народу въ хлб, въ правахъ, въ уваженіи, вы мучили его тло и душу. Вы извле. кали выгоду изъ его невжества такъ же, какъ изъ вашего вроломства, ловкости, лживости, цинизма и презрнія. Вы подлы и преступны.
КОНСУЛЪ. Я представлялъ себ ваши взгляды боле основательными, безпристрастными и возвышенными.
ЭРЕНЬЕНЪ. Я высказываю вамъ свои мысли и свое сужденіе, какъ врагу. Я ненавижу васъ, но вы мн жалки.
КОНСУЛЪ (вставая). Это оскорбленіе.
ЭРЕНЬЕНЪ. Это страсть и искренность.
КОНСУЛЪ. Это прежде всего несправедливость.
ЭРЕНЬЕНЪ. Да что толковать! Я могъ бы безконечно разсказывать вамъ о гнв городовъ и ужасномъ состояніи деревень. Мн врна моя память, она вооружена воспоминаніями, которыя поражаютъ васъ, какъ коса. Все, что преступнаго сдлали вы противъ жизни, она не забыла.
Знала она вашу душу и васъ призываетъ
Жить справедливо, правдиво и честно,
Сильными быть безпорочною силой.
Если забудусь и вамъ окажу я услугу,
Скоро начнете вы снова
Нити свивать вроломства.
Врите вы, что коварство священно.
Васъ сторожитъ оно, держитъ, влечетъ
Къ гибели страшной, фатальной.
КОНСУЛЪ. Вы, слдовательно, не имете никакого доврія?
ЭРЕНЬЕНЪ. Никакого.
КОНСУЛЪ. Тогда я удаляюсь.

(Консулъ поднимается, чтобы идти)

ЭРЕНЬЕНЪ. Я жду…

(Консулъ колеблется, длаетъ два шага и раздумываетъ)

КОНСУЛЪ. Безумно, конечно, придавать нашимъ словамъ больше значенія, чмъ нашимъ поступкамъ. Одна Оппидомань должна занимать насъ.
ЭРЕНЬЕНЪ. Я думалъ только о ней, принимая васъ у себя.
КОНСУЛЪ. Государственный и умный человкъ, подобный вамъ, знаетъ лучше всхъ, какъ далеко распространено имя и вліяніе Оппидомани.
Ея исторія — исторія правителей великихъ
И консуловъ. Они подъ небомъ золотымъ и пламенемъ объятымъ,
На почв красной, тамъ, гд кровь пылала,
До крайняго предла міра,
Своими жестами магнетизировали войско.
Въ т времена страданья наши были плодотворны.
Народъ и предводители его, какъ два соперника,
Побды страстно добивались.
И знаютъ т, что окружили насъ и осаждаютъ,
Какое красное, побдное волненье возбуждали
Безумныя знамена наши
На ихъ раввинахъ снжныхъ.
Прекрасенъ городъ — это знаютъ вс,
Огроменъ городъ — въ памяти хранятъ его такимъ
Моря, земля и солнце.
Такъ подвиги и преступленья славу раздляютъ.
А вы лишь преступленья видть
И указать спшите.
ЭРЕНЬЕНЪ.
Прошла ваша слава, покинула нын вершины,
Своимъ знаменитымъ мечомъ она право убила,
Возникла торжественно слава иная —
Могучая, чистая, двство свое сохранивъ,
Она отъ меня происходитъ и голову нын подъемлетъ.
Эта слава создана изъ новой глубокой справедливости, изъ внутренняго героизма, изъ пламеннаго упорства, необходимаго и временнаго насилія. Она не такъ блестяща, какъ ваша, но она надежне. Ее ждетъ весь міръ. Мы съ вами ее ждемъ: вы — со страхомъ, я — съ нетерпніемъ. Мы чувствуемъ, что она неизбжна, что она на порог. Вотъ почему вы пришли ко мн. Вотъ почему я имю смлость обращаться съ вами, какъ съ побжденнымъ. Что бы ни длали вы и ваша каста, все зависитъ отъ моего согласія или отказа.
КОНСУЛЪ. Вы ошибаетесь…
ЭРЕНЬЕНЪ. Нтъ! Вы такъ же, какъ и я, сознаете вашу слабость безъ меня. Въ моихъ рукахъ — вся духовная и сокровенная мощь Оппидомани.
КОНСУЛЪ. Но вы забываете, что значитъ крушеніе государства, вс прежніе интересы, вс вковыя привычки поддерживаютъ его. И у насъ есть войско.
ЭРЕНЬЕНЪ. Войско? Скоре — командиры, потому что солдаты колеблются и протестуютъ. Они готовы присоединиться къ народу. Они — моя надежда и вашъ страхъ. Если бы они повиновались вамъ вс, если бы вы не боялись огромнаго народнаго и военнаго возстанія, вы уже бомбардировали бы Авентинъ. (Молчаніе) Наконецъ, вы приходите просить меня, не правда ли, идти туда, на гору, къ могиламъ, приказать угнетеннымъ сойти къ тмъ, кто ихъ поработилъ. О, я отлично вижу опасность и неудобство этой миссіи!
КОНСУЛЪ. Вы ошибаетесь. Правительство проситъ васъ возвстить, что наступаетъ часъ, когда опасность длается такой большой, что превосходитъ всякую вражду. Тотъ, кто вритъ въ Оппидомань, долженъ доказать свой героизмъ. Нашему народу открыта возможность еще неслыханнаго возрожденія.
ЭРЕНЬЕНЪ. Какъ поступятъ съ тми, кто сюда вернется?
КОНСУЛЪ. Солдаты снова поступятъ въ армію въ тхъ же чинахъ, другіе вернутся къ семь, домой. Если за время ихъ отсутствія въ ихъ семь наступила нищета, мы обезпечимъ ихъ. Впрочемъ, общайте, что хотите: вы не нарушите закона. Мы довряемъ.
ЭРЕНЬЕНЪ. Вы мн подпишете это?
Консулъ. Это уже сдлано. (Онъ протягиваетъ бумагу) Читайте.

(Эреньенъ провряетъ и, повидимому, удовлетворенъ)

ЭРЕНЬЕНЪ. Еще одинъ вопросъ. Когда я велъ за собой фермеровъ, стариковъ и городскихъ бродягъ, почему вы ихъ вытолкали за городскія стны къ непріятелю?
КОНСУЛЪ. Это была ошибка. Должны были вамъ повиноваться.
ЭРЕНЬЕНЪ. А кто позволилъ похоронить моего отца возл моихъ близкихъ?
КОНСУЛЪ. Я.
ЭРЕНЬЕНЪ. Ступайте и передайте правительству, что я иду на Авентинъ.

Эреньенъ идетъ къ окну и кричитъ народу, который все еще толпится на улиц: ‘Безъ ропота пропустите человка, который выйдетъ отъ меня: онъ только-что исполнилъ свой долгъ… Сегодня вечеромъ — на кладбищ наверху!’

СЦЕНА ВТОРАЯ.

На Авентин (кладбище на возвышенности). Народъ собрался. Эно — на трибун: это просто могила — повыше другихъ. Козлы изъ ружей поставлены около могильныхъ клумбъ. Между цвтами видны кресты, памятники и колоаны. Вооруженные рабочіе стоятъ на страж на стн ограды. Спускается ночь. Зажигаютъ огни.

ЭНО. Въ заключеніе я скажу то же, что говорилъ вчера: въ революціи нужно истреблять идеи въ лиц тхъ, кто ихъ олицетворяетъ. Нужно идти впередъ шагъ за шагомъ, безъ лишнихъ словъ, достигая ближайшихъ цлей. Пусть каждый хладнокровно выберетъ себ человка, свою жертву. Никто не сметъ успокоиться до тхъ поръ, пока три правителя и два консула Оппидомани не умрутъ. Терроръ повлечетъ за собой спасеніе.
ТОЛПА.— Зачмъ кричать о томъ, о чемъ нужно молчать?
— Каждый — хозяинъ своего ножа.
— Молчите!
ЭНО. Врагъ поджигаетъ церкви, банки, государственныя учрежденія. Намъ остается Капитолій и Правленіе. Разрушимъ ихъ. Сойдемъ ночью въ Оппидомань, группами.
НКТО. Невозможно. Авентинъ окруженъ.
ЭНО. Наконецъ, можно подкупить кого-нибудь.
ТОЛПА.— Для чего эти убійства?
— Одинъ начальникъ погибнетъ, явится другой.
— Нужно увлечь массу.
ЭНО. Это — головы, которыя нужно отрзать, чтобы убить животное. Когда въ Оппидомани началось волненіе среди товарищей, кто могъ думать о полумрахъ? Восхищались всми, кто уничтожалъ имущество и людей. Банки и театры взлетали на воздухъ,— и безъ страха, невозмутимо умирали великіе убійцы старыхъ идей, безумные въ глазахъ судей — герои въ глазахъ народа. Это было время наивныхъ жертвъ, трагическихъ ршеній, быстрыхъ исполненій. Презрніе къ жизни царствовало надъ всмъ. Теперь все дрябло и слабо: настроеніе умовъ сдлалось подобнымъ луку съ ослабвшей тетивой. Уклоняются, чего-то ждутъ, разсчитываютъ, разсуждаютъ,— и вы боитесь теперь этой побжденной Оппидомани, а вдь прежде, когда она была побдоносной, вы умли выступать противъ нея.
ТОЛПА.— Мы любимъ ее теперь: вдь ее осаждаютъ.
— Наши жены и дти еще тамъ.
— Наша стачка не кончится.
— Вернемся въ Оппидомань.
ЭНО. Если хочешь чего-нибудь добиться, нужно умть желать, несмотря ни на что. Пришелъ часъ послдняго отчаянія. Что значатъ скорбь и вопли матерей, если, благодаря нашимъ мукамъ, завоевана новая жизнь!
НКТО (указывая на Эно). У него нтъ дтей!
ЭНО. Я хотлъ бы ихъ имть для того, чтобы посвятить Будущему.
НКТО. Это фразы: вы отступаете, какъ только начинаютъ дйствовать.
ЭНО. Я доказалъ свою готовность во время бунта.
НКТО. Вы спрятались, когда убивали народъ.
ЭНО. Если бы у меня была тысяча рукъ толпы, я бы дйствовалъ одинъ и презрлъ бы васъ…

(Свистки, безпорядокъ, Эно прогоняютъ съ трибуны)

ГРУППА ВЪ ТОЛП.— Вотъ еще одинъ, который не проведетъ насъ.
— Онъ слишкомъ ничтоженъ и трусливъ.
ДРУГАЯ ГРУППА.— Мы ненавидимъ другъ друга съ тхъ поръ, какъ узнали другъ друга лучше.
— Мы сразу пожелали всего,— и теперь у насъ нтъ желаній.
— Бездйствіе губитъ насъ.
— Вернемся въ Оппидомань.

(Волненіе стихаетъ. Трибуну занимаетъ Ле-Брэ)

ЛЕ-БРЭ. Эно напрасно погорячился. Онъ обвинилъ васъ въ отсутствіи смлости. Разв одно наше пребываніе на этой гор не есть уже доказательство героизма? Съ минуты на минуту насъ могутъ аттаковать и убить.
ЭНО. Осторожне: вы испугаете ихъ.
ЛЕ-БРЭ (смотритъ на Эно, пожимаетъ плечами и продолжаетъ). Наша ненависть должна обрушиться на одну Оппидомань: не слдуетъ тратить силы на взаимную вражду. Вотъ недля, какъ мы живемъ вмст, и уже раздоръ, ревность, злоба, нершительность однихъ, безуміе другихъ торжествуютъ надъ нашимъ союзомъ, закрпленнымъ Богъ знаетъ какими обязательствами! Къ счастью, есть хорошая новость. Правительство разршило Эреньену придти къ намъ, сюда, на Авентинъ. (Показываетъ бумагу) Я узналъ объ этомъ изъ его письма.
ТОЛПА (со всхъ сторонъ). — Эреньенъ разберется во всемъ. Онъ суметъ успокоить нашу тоску.
— Онъ знаетъ, что нужно длать.
— Онъ вернетъ намъ нашу душу.
НЕСОГЛАСНЫЙ. Это тотъ самый, къ которому всегда обращаются?
ДРУГОЙ НЕСОГЛАСНЫЙ. Мы довряемся, какъ женщины.
ЛЕ-БРЭ. Такими словами вы искушаете народъ.
НЕСОГЛАСНЫЙ. Мы открываемъ ему глаза. Мы предупреждаемъ его быть осторожнымъ.
ЛЕ-БРЭ. Толпа обожаетъ Эреньено. Она не разбирается въ увлеченіяхъ.
НЕСОГЛАСНЫЙ. Эреньенъ не Богъ. Почему вечеромъ, во время стачки, онъ покинулъ Оппидомань?
ЛЕ-БРЭ. Его отецъ умиралъ.
НЕСОГЛАСНЫЙ. Подъ его исчезновеніемъ скрывалось бгство. Вы подкуплены Эреньеномъ!
ЛЕ-БРЭ. Если бы я былъ подкупленъ, вы давно были бы у меня на жаловань. Вы низменная душа: вамъ непонятны чистыя души

(Крики одобренія)

НКТО. Будемъ ждать Эреньена!
ЮНОША. Я послдую за нимъ, но я убью его, если онъ насъ обманывалъ.
ЛЕ-БРЭ. Я ручаюсь за него, какъ ты за себя. Эреньенъ необходимъ намъ. Мы уврены въ немъ. Посмотрите туда! (Происходитъ движеніе у входа на кладбище) Онъ идетъ. Онъ одинъ достаточно силенъ, чтобы соединить и спасти насъ.

Толпа собирается на стн ограды. Долгіе крики радости. Эреньенъ быстро поднимается на могилу и начинаетъ говорить. Передъ нимъ Эно, на которымъ онъ наблюдаетъ.

ЭРЕНЬЕНЪ. Наконецъ, я среди васъ! Вы и я живемъ лишь наполовину, когда мы — не вмст. Въ деревн, гд умиралъ мой отецъ, я узналъ о вашемъ переселеніи на эту гору. Я думалъ о временахъ Рима, о благородств, твердости, мужеств и красот высшихъ народовъ. Что бы ни случилось, этотъ блестящій и смлый поступокъ возвысилъ васъ. Вы доказали вашу товарищескую врность и вашу безупречную храбрость. Нын смирились т, кто отказывалъ вамъ, солдаты, въ надлежащей плат, и вамъ, граждане, въ томъ, что вы требовали по справедливости. Средство, которымъ вы воспользовались, оказалось превосходнымъ, но пригодно ли оно теперь? Вооруженное столкновеніе съ Оппидоманью было бы несчастьемъ. До сихъ поръ его можно было избжать. До сихъ поръ вы были сплочены въ превосходный союзъ самообороны. Я утверждаю открыто, что вы гордились вашей совмстной жизнью, которая создалась, благодаря вашему взаимному ясному и доброму желанію. Вы поняли, что будущее зависло отъ вашего поведенія. Это хорошо. (Молчаніе. Вс склоняютъ головы) Но удержится ли эта связь среди нищеты и голода, которые начнутъ свирпствовать тутъ? (Общее молчаніе. Эно пожимаетъ плечами. Эреньенъ понимаетъ, что сейчасъ былъ споръ. Быстро мняя тонъ) Я признаю: вы подвергались страшному риску. Правда, съ высоты этой горы смерти вы властвовали надъ тми, кто васъ ненавидитъ. Но вамъ не доставало вашего жилища и очага, вамъ не хватало вашихъ женъ, вашихъ сыновей и дочерей! Правительство держитъ ихъ въ своихъ рукахъ, горя нетерпніемъ ихъ задушить! Ахъ! Передъ вами прошла безконечная вереница черныхъ часовъ, долгая и медленная процессія тоски въ вашей душ! Къ счастью, все можетъ измниться: правительство предлагаетъ вамъ миръ.
ЭНО. Мы никогда не станемъ входить въ сдлки съ правительствомъ.
ЭРЕНЬЕНЪ. Если мы откажемся войти въ сдлку, будетъ рзня. Какъ! Здсь собралась кучка смльчаковъ, отъ которой зависитъ судьба народа. Неужели мы согласимся умереть, какъ дичь, пойманная въ силки, наканун великой побды плебеевъ?

(Крики одобренія)

ЭНО. Вс предложенія правительства нужно отвергнуть безъ обсужденія.
ЭРЕНЬЕНЪ. Вс предложенія нужно обсуждать и принять только часть. Согласенъ, что это средство опасно, но я — человкъ, готовый воспользоваться молніей…

(Крики одобренія)

ЭНО. Вы одурачите насъ.
ЭРЕНЬЕНЪ. Что вы понимаете въ моихъ планахъ въ моихъ надеждахъ и моей жизни? Вы разрушаете, а я созидаю. Кто слушаетъ васъ, тратитъ свои силы на взаимное недовріе, заговоры и терроръ. Ужъ недлю вы свирпствуете: вы не достигли ничего, кром жалкихъ пререканій. Я пришелъ и угадываю вашъ ничтожный замыселъ. Я стыжусь его.

(Крики одобренія)

ЭНО. Я не хочу тирана.

(Свистки)

ЭРЕНЬЕНЪ. Вы стали бы имъ, если бы я не помшалъ вамъ длать то, что вы длаете.

(Одобренія)

ЭНО. Вы свергнете правительство только для того, чтобы занять его мсто.
ЭРЕНЬЕНЪ. Его мсто! Я могъ его занять, но я пренебрегъ имъ.

(Одобренія)

ЭНО. Вы соглашаетесь на самые подозрительные компромиссы, вы торгуете…
ЭРЕНЬЕНЪ. Тише! Молчите! Пусть наши споры не касаются личностей. (Обращаясь непосредственно къ толп) Я ненавижу власть до такой степени, что не подсказываю вамъ условій мира. Вы сами ихъ предложите правительству. Говорите.

(Одобренія)

НКТО. Мы хотимъ, чтобы съ нами обращались, какъ съ людьми. Мы воспользовались этимъ правомъ, устроивъ стачку
ЭРЕНЬЕНЪ. Прекрасно.
ДРУГОЙ НЕИЗВСТНЫЙ. Мы хотимъ, чтобы наше имущество было возвращено намъ.
ЭРЕНЬЕНЪ. Это — общано.
ДРУГОЙ НЕИЗВСТНЫЙ. Мы хотимъ, чтобы рабочимъ заплатили просроченную заработную плату.
ЭРЕНЬЕНЪ. Правительство обязываетъ.
ДРУГОЙ НЕИЗВСТНЫЙ. Мы хотимъ вернуться въ городъ вооруженными.
ЭРЕНЬЕНЪ. Вамъ будетъ это предоставлено. И я прибавлю, что если въ ваше отсутствіе были произведены конфискаціи, ихъ отмнятъ. Забудутъ вс штрафы. Вы будете судьями тхъ, кто судилъ васъ. (Крики одобренія) А теперь, когда мы пришли къ соглашенію, скажите мн, не чудовищно ли, чтобы люди одной и той же земли стали рзать другъ друга? Подумайте: тамъ, въ старыхъ кварталахъ, на улицахъ, охваченныхъ лихорадкою, въ атмосфер пороха и пожара, растерянные умы ждутъ послдняго убжища, въ надежд на великое возрожденіе. Это о нашихъ программахъ все боле и боле спорятъ, наши рчи объясняютъ, нашу душу впитываютъ въ себя. Само войско волнуется нашими мечтами. Все недовольство, вся злоба, вс несправедливости, притсненія, рабство заговорили новымъ языкомъ и заставляютъ слушать себя! Наши правители ненавидятъ другъ друга. Въ нихъ нтъ больше силы. Они повинуются призраку. (Повсюду сочувственныя восклицанія) У непріятеля — то же несогласіе, та же слабость. Среди солдатъ появляются непокорные. Возстаютъ противъ жестокости начальниковъ, противъ ужасовъ и безумія войны. Ненависть выростаетъ въ бурю. Въ крайней скорби, нищет и несказанномъ страх, все стремится къ необходимому человческому единенію. Стыдятся быть убійцами. Скажите: если бы это стихійное волненіе могло угаснуть, если бы т, кто осаждаетъ насъ, чувствовали, сколько среди насъ братскихъ сердецъ, если бы, въ силу неожиданнаго соглашенія, мы осуществили сегодня хотя часть великой мечты человчества,— разв Оппидомань не была бы тогда достойна прощенія ея позора, безумія и поруганія. Оппидомань сдлалась бы тмъ мстомъ на земл, гд совершилось одно изъ рдкихъ священныхъ событій. Съ этою мыслью нужно слдовать за мной, туда, къ вашимъ дтямъ.

(Крики одобренія)

ТОЛПА.— Одинъ онъ руководитъ событіями.
— Безъ него пропало бы наше дло.
НКТО (обращаясь прямо къ Эреньену). Мы вс будемъ повиноваться вамъ, воистину вы — учитель.

Крики одобренія. Нкоторые поднимаютъ Эреньена на плечи и несутъ его къ городу. Ле-Брэ идетъ за нимъ. Вс сходятъ. Слышны торжественные крики.

АКТЪ ТРЕТІЙ.

СЦЕНА ПЕРВАЯ.

Дв недли спустя.

Квартира Эреньена — та же, что и во второмъ акт. Рабочій столъ, заваленный бумагами, стоитъ у окна, въ которомъ выбиты стекла. На улиц толпа проходитъ, удаляется и вновь возвращается. Группы кричатъ: ‘Долой измнника! — смерть предателю! — смерть! — долой!’

КЛАРА. Вотъ уже дв недли, какъ это продолжается! Домъ похожъ на корабль, потерпвшій крушеніе. Его застигла буря криковъ и гнва. О, это проклятое предпріятіе тамъ, наверху, на Авентин! Упасть вдругъ со щита восторговъ въ немилость и ненависть.

(Быстро входитъ Эно)

КЛАРА. Ты… здсь!
ЭНО. Да, это — я.
КЛАРА. Что теб нужно?
ЭНО. Такъ ты не знаешь о моей рчи на Старомъ Рынк?.. Я ожидалъ лучшаго пріема.
КЛАРА (указывая на комнату Эреньена). Какъ… Ты! Его соперникъ и врагъ! (Указываетъ на улицу) Ты, который раздуваешь эти крики и эту бурю!
ЭНО. Теперь, посл того, что стало извстно Эреньену, онъ, вроятно, приметъ меня лучше, чмъ ты, мой другъ и моя сестра.
КЛАРА. Я не понимаю.
ЭНО. Ты скоро поймешь. А пока скажи мн, какое было у него настроеніе во время этихъ дней напрасной и жалкой злобы.
КЛАРА. О, не думай, что онъ побжденъ! Онъ остался непреклоннымъ, онъ приводитъ къ концу самый смлый изъ замысловъ: онъ примиритъ Оппидомань съ непріятелемъ.
ЭНО (указывая на улицу). А эти бунтовщики, что горланили у его двери?
КЛАРА. Первое время это было тяжело. Сколько я ни старалась смягчить его гнвъ, ухаживать за нимъ, заботиться о немъ больше, чмъ когда-либо, онъ снова впадалъ въ ярость, самъ себя раздражалъ, вскакивалъ на окно, грозилъ кулакомъ городу, кричалъ отъ боли, и слезы текли изъ его глазъ. Во всхъ своихъ порывахъ онъ оставался ужаснымъ ребенкомъ: вдь ты его знаешь.
ЭНО. Ахъ, если бы онъ слушалъ меня, мы никогда не перестали бы понимать другъ друга. Правительство не обмануло бы его. Народъ продолжалъ бы его любить. Но онъ строптивъ’ онъ никогда не зналъ, что значитъ настойчиво добиваться. Онъ дйствуетъ стремительно и порывисто, какъ втеръ его родины.
КЛАРА. Что же ему было длать?
ЭНО. Продлить возстаніе на Авентин, поддержать его, вмсто того, чтобы успокоивать, принять гражданскую войну, обострить нищету, завладть банками силою, казенными учрежденіями — силою, и судьбой — силой же.
КЛАРА. Это было невозможно.
ЭНО. Все было возможно въ состояніи лихорадки, которой мы были охвачены. Но необходимъ былъ планъ, хладнокровно выработанное ршеніе, которому надлежало слдовать. Прежде всего нужно было организовать самооборону,— у насъ была стачка тамъ, наверху,— потомъ нападеніе и, наконецъ, кровавую борьбу. Нужно былоло заботиться о дйствіяхъ ближайшихъ, опредленныхъ, неотложныхъ. Власть была бы убита: правитель и консулы. Мн начинали повиноваться. Въ недобрый часъ пришелъ Эреньенъ на Авентинъ: ему помогали обстоятельства. Онъ говорилъ, какъ трибунъ, съ чувствамъ, съ трагическими жестами и эффектными словами: онъ вдь говоритъ, какъ въ бреду, а не убждаетъ. Ахъ! Когда я думаю объ этомъ, вся ненависть возвращается ко мн.
КЛАРА. Какъ ты обманываешься!

(Крики на улиц. — Эно и Клара не обращаютъ на нихъ вниманія)

ЭНО. Казалось, что онъ самъ не знаетъ, чего онъ хочетъ. Онъ смотритъ всегда дальше настоящаго. Я его никогда не понимаю.
КЛАРА. Я понимаю его всегда.
ЭНО. Это заблужденіе — тратить всю свою волю на служеніе какимъ-то мечтамъ. Кто слишкомъ усердно выдуваетъ стекло, заставляетъ его лопнуть.
КЛАРА. Не будемъ спорить. Ты — насильникъ, чувствующій себя слабымъ и неловкимъ. Если ты пришелъ сюда, къ нему, то для того, чтобы просить о чемъ-нибудь. Что же это?
ЭНО (съ гордостью). Я пришелъ теб сказать, что вчера я, который говоритъ съ тобой, я укротилъ толпу, я защитилъ Эреньена, я добился того, что ему выразили одобреніе. Мое упорство побдило его дурную репутацію.
КЛАРА. Ты сдлалъ это, ты… Но почему же ты длаешь одно, а думаешь другое?
ЭНО. А вотъ… Это значитъ, что когда я дйствую за свой страхъ, то терплю неудачу, меня предаютъ, это оттого, что на меня сердятся, это оттого, что Ле-Брэ меня вытсняетъ… Это значитъ, что, въ конц концовъ, остается одинъ Эреньенъ, несмотря ни на что. Онъ одинъ можетъ спасти все дло. Онъ все напуталъ, такъ пусть и распутываетъ теперь.
КЛАРА. И ты его поддерживалъ, ты?
ЭНО. Конечно, такъ какъ возстанія нельзя начать снова, такъ какъ все ускользаетъ изъ моихъ рукъ, я терплю несчастье и неудачу. Если бы ты знала, пасколько народъ еще ребенокъ и какъ онъ уже раскаивается, что потерялъ учителя!.. О! это кончено! Это кончено! И нужно было бы имть мужество скрыться.
КЛАРА. Такъ, значитъ, ты поддерживаешь мужа, отчаявшись въ самомъ себ?
ЭНО. Ну, хотя бы и такъ. (Беретъ шляпу и палку и готовится уйти) Прощай. Теперь ты знаешь то, что нужно… Когда Эреньенъ выйдетъ, предупреди его, что я вернусь еще.

(Онъ уходитъ. — Новый взрывъ свистковъ и криковъ. Входитъ Эреньенъ)

КЛАРА (показывая на толпу). Неужели люди такъ дурны, что даже лучшіе изъ нихъ такъ легко длаются жестокими?
ЭРЕНЬЕНЪ. Будь терплива. Я такой же упрямый, какъ тотъ крестьянинъ, который былъ моимъ отцомъ. Вчера эти крики преслдовали меня сквозь запертый домъ, они бились о стны, сверху до визу, отъ погреба до чердака, всюду, какъ набатъ. Я чувствовалъ поднимающійся гнвъ, я хотлъ ихъ задушить, уничтожить, испепелить. Ненависть охватила меня лихорадкой. Я отвчалъ бранью на ярость этихъ неизвстныхъ. Сегодня я чувствую себя очень твердымъ. (Развертывая письмо) Слушай, вотъ что мн пишутъ: ‘Теперь я могу васъ вполн обнадежить. Вс офицеры на сторон нашего дла и послдуютъ за вами. Одни по злоб, другіе по охот, вс изъ отвращенія. Мы столковались вчера вечеромъ на тайномъ собраніи. Они у меня въ рукахъ. Они будутъ покорны мн, какъ это перо, которымъ я пишу вамъ, какъ этотъ человкъ, котораго я посылаю къ вамъ. Черезъ нихъ вся армія — наша. Генералы? Они — слишкомъ далеко, слишкомъ высоко, солдаты не знаютъ ихъ: обойдутся безъ нихъ’. (Снова складываетъ письмо) И это пишетъ мн Ордэнъ, капитанъ вражеской арміи.

(Новый взрывъ криковъ: ‘Смерть! Долой!’)

КЛАРА. Другъ мой!
ЭРЕНЬЕНЪ. Пусть кричатъ, пусть! Впрочемъ, я предвидлъ, что правительство, когда даже общаетъ все, когда оно отдаетъ все, удерживаетъ половину у себя въ рукахъ, какъ рыночные торговцы и шарлатаны. Было, конечно, безразсудно идти на Авентинъ! Но мн былъ нуженъ народъ, мн нуженъ былъ мой народъ и его страсть, чтобы придти къ соглашенію съ осаждающими.
КЛАРА. Какъ ты разсудителенъ!
ЭРЕНЬЕНЪ. Правительство надменно посмялось надо мной! Эти ничтожные люди въ галунахъ, мряющіе мою гордость по своей, пришли сюда предложить мн кусокъ своего разрушающагося могущества, какъ будто люди, подобные мн, не могли бы сами завоевать ихъ мсто прежде другихъ. Вотъ въ эту дверь они ушли — эти холопы, которыхъ выгоняютъ изъ дома. И съ тхъ поръ мое пораженіе возбуждаетъ ихъ страсти. Имъ осталось жить нсколько дней, и они забываютъ о своей агоніи, мечтая о моей казни. Ахъ, если бы народъ зналъ! Вс улики противъ меня! Я доврился какой-то несчастной росписк, какой-то подписи, которую можно зачеркнуть тмъ же перомъ, которымъ написали. Чмъ больше давало правительство лживыхъ общаній, тмъ большимъ лжецомъ оказывался я. Конечно, меня можно счесть за ихъ сообщника.
КЛАРА. Это народъ виновенъ. Ты обманывалъ его только потому, что самъ обманывался. Невинность всего, что ты длалъ, бросается въ глаза… Ахъ! У меня есть свое убжденіе. Масса такъ же недоврчива, злобна, неблагодарна, глупа, какъ т, кто ею правитъ. Никогда она не повритъ, что можно быть чистымъ и великимъ такъ, безкорыстно.
ЭРЕНЬЕНЪ. Я запрещаю теб думать такъ.
КЛАРА. Вчера ты самъ говорилъ это.
ЭРЕНЬЕНЪ. О! Я — это другое дло!.. (Пауза) Народъ любитъ меня, и я люблю его, несмотря ни на что, при всякихъ обстоятельствахъ. То, что происходитъ, не боле, какъ ссора между нами двумя.

(Враждебные крики на улиц)

КЛАРА. Эта тысячная толпа готова жалить насъ оскорбленіями. И это т же самыя уста, которыя превозносили тебя! Ахъ! Трусы! Презрнные! Безумцы!

(Новая буря криковъ)

ЭРЕНЬЕНЪ. Въ самомъ дл, можно подумать, что они меня никогда не знали. (Идетъ къ окну съ поднятыми кулаками) О, эти зври! Зври! Зври! (Потомъ возвращается къ бюро) Однако, вчера, на собраніи, на Старомъ Рынк, вс выразили мн одобреніе. Эно защищалъ меня съ такимъ жаромъ, что я прощаю ему все. Ле-Брэ пришелъ ко мн сегодня ночью, чтобы ободрить меня. Двуличность правителей стала видна насквозь. Вся Оппидомань вернулась къ своему истинному учителю. Мой часъ снова наступилъ. Неправда-ли? (Съ нетерпніемъ) Ну, говори же!
КЛАРА. Да, есть надежда.
ЭРЕНЬЕНЪ.
О, нтъ сомннья! Нтъ!
Пусть криковъ множество и пусть они упорны.
Ко мн — провижу я — простерся рукъ букетъ,
И будутъ руки вс моей рук покорны,
И вновь рождается, какъ памяти приливъ,
Какъ славословій пна,
Воскресшихъ дней живительная смна.

(Говоритъ самъ съ собою)

Судьбу держу въ рукахъ, насильно подчинивъ.
И міру вдомы мои дянья:
Ревниво ихъ въ душ таитъ
Кто ненавидитъ и молчитъ,
И тотъ, съ кмъ я связалъ мои желанья…
Во мн отнын воплощенъ
Прекрасный сонъ.
Вотъ время и часы, когда пьянятъ мечтанья:
Какъ никогда — мечтаю жить и жить,
И этимъ ужасамъ, и крикамъ, и стенаньямъ
Души моей не побдить.
И въ ней —
Лишь будущіе дни — и нашихъ дней
Они сильнй.
КЛАРА (указывая на улицу). Если бы они видли тебя, какъ бы они были подкуплены твоей увренностью!
Мой другъ, ты гордость мн внушилъ,
Исполнилось съ твоей душой сліянье:
Въ теб сгораю я,
Возьми мое лобзанье,
Возьми его, носи, какъ ясный щитъ,
Пусть онъ — сверкающій — тебя хранитъ.
Лобзанья искреннй, нжнй
Никто не вдалъ… (Она цлуетъ его)
ЭРЕНЬЕНЪ. Если бы я самъ себя потерялъ, я снова нашелъ бы себя въ теб: такъ моя сила перешла къ теб въ сердце! Но я такъ твердъ въ своей судьб, что ничто изъ того, что происходитъ теперь, не кажется мн реальнымъ. Я врю въ неожиданное, въ случай, въ неизвстное. (Указываетъ на улицу) Пусть кричатъ и кричатъ еще! Они уже готовы раскаяться.

(Волненіе растетъ. Слышны глухіе удары въ дверь внизу. Стекла въ окнахъ разбиты)

ЭРЕНЬЕНЪ. Если они будутъ стучать, я отворю имъ.
КЛАРА. Это было бы безуміемъ.
ЭРЕНЬЕНЪ. Въ иныя минуты одно мое присутствіе было уже побдой! Никогда я не отталкивалъ ихъ, когда они стучались въ мою дверь.

Эреньенъ бжитъ къ окну, оттолкнувъ Клару, которая хотла его удержать. Онъ отворяетъ окно и стоитъ передъ нимъ, скрестивъ руки. Шумъ стихаетъ и смняется молчаніемъ. Внезапно, издалека, доносятся другіе крики: ‘Долой правительство! Долой провокаторовъ! Да здравствуетъ Эреньенъ!’

ЭРЕНЬЕНЪ. Наконецъ-то! Вотъ настоящій народъ. Это онъ привтствовалъ меня на Старомъ Рынк! Мое сердце меня не обмануло. Когда я былъ еще глухъ, онъ уже слышалъ.

(Волненіе. Толкотня. Противорчивые возгласы. Потомъ постепенно все стихаетъ)

КЛАРА (у окна). Ле-Брэ хочетъ говорить. Слушай.
ЭРЕНЬЕНЪ (нетерпливо). Я самъ хочу говорить.
ЛЕ-БРЭ (на улиц). Эреньенъ былъ искрененъ и правъ. (Ропотъ) Вотъ васъ тутъ человкъ пятьсотъ, и вы освистываете его, а между тмъ среди васъ нтъ ни одного, кому бы онъ не помогалъ. (Ропотъ) Меня онъ вырвалъ изъ когтей консульскихъ судей. Въ прошломъ году онъ сражался, чтобы выручить Эно. А вы вс? Въ страшные дни стачки, когда вамъ угрожалъ голодъ, онъ спасъ васъ, онъ васъ…
ЭРЕНЬЕНЪ (нетерпливо). Я не нуждаюсь въ защит. (Говоритъ на улицу, обращаясь къ Ле-Брэ) Я хочу взять этотъ народъ, я не хочу, чтобы мн его давали.
ТОЛПА.— Дайте ему говорить.
— Долой! Смерть! — это предатель!
— Дайте ему говорить.
— Смерть! Долой! — это измнникъ!
— Не шумите!

(Тишина)

ЭНО (на улиц). Я — Шарль Эно — я не доврялъ Жаку Эреньену. Онъ мн казался двуличнымъ человкомъ: я его отвергалъ, какъ вы вс… Теперь я раскаиваюсь въ этомъ.
ТОЛПА (перебивая другъ друга) — Да здравствуетъ Эреньенъ! — смерть! Долой!
ЭНО. Правительство послало къ намъ подстрекателей. Я замтилъ ихъ вчера на собраніи Стараго Рынка. Они совтовали разнымъ бездльникамъ пойти убить Эреньена, разушить его домъ и придать этому видъ народной мести.
ТОЛПА.— Смерть правительству!
— Да здравствуетъ народъ Оппидоманьскій!
— Да здравствуетъ Эреньенъ!
ЭНО. Эреньенъ намъ необходимъ.
ТОЛПА.— Зачмъ онъ взялъ на себя такое подозрительное порученіе?
— Почему онъ покинулъ ваши собранія?
— Это — деспотъ.
— Это — мученикъ.
— Пусть защищаетъ себя!
— Молчите!
— Пусть онъ проститъ насъ!
ЭРЕНЬЕНЪ. Проститъ васъ, да, потому что такой человкъ, какъ я, не долженъ возбуждать сомнній, потому что правительство Оппидомани обманываетъ такъ же легко, какъ легко я дышу. Кусокъ за кускомъ обваливается фасадъ его власти, клочки мантіи его могущества слетли съ его плечъ. Оно призвало меня сшить эти клочки. Оно послало меня на Авентинъ съ задней мыслью или завладть мною, или погубить меня. Миссія была трудна, опасна, соблазнительна. Я расквитался съ этимъ, какъ съ долгомъ. И вотъ я не погибъ для васъ и не взятъ имъ въ плнъ. Я былъ и остаюсь свободнымъ, я посвящаю, какъ всегда, вс мои силы на служеніе моей высшей иде. (Нсколько апплодисментовъ) Я слышалъ только-что крики: Измнникъ! Измнникъ! (Оборачивается и беретъ со стола пачку бумагъ) ‘Измнникъ’, — чего только не длали, чтобы я сталъ имъ! (Размахиваетъ пачкой бумагъ) Въ этой пачк писемъ мн общаютъ все, что можетъ предложить низость отступнику и подлость измннику. Я отдаю вамъ эти письма, чтобы вы могли коснуться пальцами цинизма, коварства, вроломства, низости и слпоты правительства. Вс они сопровождались настойчивыми хлопотами, вс были прологомъ къ самымъ горячимъ домогательствамъ, во всхъ заключалась лишь тнь того вроломства, которое разоблачали ихъ личные переговоры. То, что не смли писать, говорили, то, что не смли запечатлть на бумаг, повряли словамъ, намекали на то, что не смли высказать открыто. Посл каждой неудачи возобновляли попытку, на отказъ отвчали боле щедрыми предложеніями. Наконецъ, потеряли всякую гордость. Стоило мн сдлать одинъ только жестъ, открыть вотъ эту руку, и я захватилъ бы все могущество и въ одномъ себ олицетворилъ бы все прошлое. Ахъ! Я самъ любуюсь собою, когда думаю о томъ, съ какою силой моя рука оставалась сжатой. А теперь читайте сами эти письма. (Онъ бросаетъ ихъ въ толпу) Обсуждайте ихъ, длите ихъ, распространяйте ихъ по всмъ угламъ Оппидомани. Въ нихъ обнаруживается полное разложеніе правительства. Вы поймете все. Что касается меня, то я пришелъ къ безумному ршенію — себя обезоружить,— и въ этомъ я вижу спасенье для себя, охотно и радостно я готовъ навсегда пасть въ глазахъ консуловъ, я наношу имъ оскорбленье, которое не прощаютъ, и отдаю себя на вашъ судъ. Отнын вы будете отвчать за мою голову. (Восторженные крики) Меня могутъ поразить со всхъ сторонъ. Разв я не блестящая мишень, въ которую цлятся вс стрлки? Клянитесь же мн, какую бы клевету ни распространяли обо мн, какую бы басню, безумную или правдоподобную, ни выдумали про меня, клянитесь мн слдовать за мной съ закрытыми глазами и яснымъ сердцемъ. (Клянутся, апплодируютъ) Мы должны радоваться и гордиться тмъ, что мы принадлежимъ другъ другу, что мы одинаково ненавидимъ, любимъ и думаемъ. (Крики одобренія) Я буду вашей душой, а вы моими руками. И вмст мы одержимъ такія великолпныя побды, что люди, увидвъ ихъ, благодаря намъ, живыми и сіяющими, сдлаютъ своей эрой день нашей побды! (Одобренія, наступаетъ тишина, Эреньенъ продолжаетъ) А теперь я прошу Викентія Ле-Брэ и Шарля Эно присоединиться ко мн. Я хочу, чтобы между нами не было никакихъ недомолвокъ. (Новыя одобренія. Эреньенъ обертывается и подходитъ къ Клар, которая цлуетъ его) Теперь ты видишь, что никогда не нужно отчаиваться въ народ! (Помолчавъ) Скажи нашему развдчику при Ордэн, чтобы онъ вошелъ,— сейчасъ же.

(Эно и Ле-Брэ входятъ. Клара выходитъ)

ЛЕ-БРЭ. Это побда!
ЭНО. О, вы настоящій учитель. Когда я выступаю противъ васъ, я чувствую себя безсильнымъ, я становлюсь сильне въ тысячу разъ, когда мы вмст.
ЭРЕНЬЕНЪ. Наконецъ-то! На этотъ разъ, по крайней мр, наше старое правительство, кажется, окончательно увязло въ своей грязи. (Садится) Несмотря на вс свои общанія и клятвы, оно не помогло еще ни одной семь революціонеровъ. Оно поручило нашимъ исполнять самыя опасныя дла — приготовленіе пороха и взрывчатыхъ веществъ. Непріятельскія бомбы падали на ихъ работу. Составили списки подозрительныхъ: у каждаго изъ военныхъ начальниковъ свой списокъ.
ЛЕ-БРЭ. Вы, вроятно, раскаиваетесь въ вашемъ поступк на Авентин?
ЭРЕНЬЕНЪ. Полноте! (Внезапно обращаясь къ Эно) Знаешь ли, Шарль Эно, что я прицумалъ въ то время, когда ты направлялъ противъ меня это мятежное движеніе?
ЭНО. Учитель, врьте, что во всемъ этомъ моя роль…
ЭРЕНЬЕНЪ. Не извиняйся, не прерывай меня, разв я не забылъ всего? Да, поверхъ головъ и тысячи рукъ мятежа, побжденнаго сегодня, я осуществлялъ самую смлую мечту моей жизни, единственную, для которой я живу. (Внезапно поднявшись) Не дале, какъ черезъ три дня, врагъ мирно войдетъ въ Оппидомань, и мы его примемъ.
ЭНО. Это невозможно.
ЭРЕНЬЕНЪ. Лица изъ среды правительства непрестанно искушали меня. Я терпливо спорилъ съ ними, разспрашивая ихъ, обманывая, требуя гарантій и доврія, поочередно то давая, то снова отнимая у нихъ надежду, вывдывая ихъ секреты, противопоставляя ихъ старческой тактик мою быстроту и мою злобу. Я дерзко, безумно забавлялся ими — и теперь я знаю лучше, чмъ кто-либо, особенно лучше ихъ самихъ, какъ неизбжна и близка ихъ гибель. Ихъ казна? Она опустошена. Ихъ запасы? Истощены. Ихъ житницы? Разграблены. Боле нтъ хлба, чтобы выдержать осаду, нтъ денегъ, чтобы защищаться. Спрашивается, на какія безумія, на какія растраты, на какія оргіи ушли общественныя деньги и провіантъ. Каждый обвиняетъ всхъ. Армія? Третьяго дня пять батальоновъ отказались идти. Ршили казнить зачинщиковъ. Приводятъ на мсто казни: ни одинъ солдатъ не хочетъ убивать, они еще живы. (Радостные крики на улиц: ‘Да здравствуетъ Эреньенъ!’) Консулы ссорятся въ совт. Одинъ предлагаетъ планъ, сосдъ его отвергаетъ, излагаетъ свой и желаетъ, чтобы его приняли. Уже восемь дней министры обдумываютъ планъ общей вылазки черезъ Римскія Ворота, они готовы поставить его на голосованіе: никто изъ консуловъ не становится во глав полка. Каждый правитель присылалъ мн своего развдчика: эти старики даже между собой не могутъ столковаться. Они похожи на несчастныхъ совъ въ клтк, въ которой перевернули нассти. Они горячатся, кричатъ и не замчаютъ пожара, который пылаетъ вокругъ. Вс неловкости, ошибки и преступленія они сваливаютъ другъ на друга. Они боятся быть отвтственными. Девизомъ ихъ управленія становится вопросъ — что длать?
КЛАРА (входя). Развдчикъ пришелъ.
ЭРЕНЬЕНЪ. Пусть войдетъ. (Обращаясь къ Эно и Ле-Брэ) Я показалъ вамъ положеніе вещей здсь, у насъ, въ город, сейчасъ вы увидите, что длается тамъ, у непріятеля. Посл этого вы поймете, что война больше невозможна. (Представляетъ развдчика) Вотъ одинъ изъ тхъ, въ которыхъ я увренъ. Онъ знаетъ больше, чмъ мы вс о настроеніи обихъ армій. (Развдчику) Разскажите имъ все, что узнали.

(Эреньенъ ходитъ по комнат взадъ и впередъ)

РАЗВДЧИКЪ. Въ прошлый вторникъ, ночью, мой братъ былъ посланъ на развдки на аванпосты. Онъ отошелъ очень далеко, чтобы узнать, не разрушился ли окопъ, который мы бомбардировали, и не помшаетъ ли онъ общей вылазк черезъ Римскія Ворота.
ЭРЕНЬЕНЪ (прерывая). Это та вылазка, о которой я вамъ говорилъ.
РАЗВДЧИКЪ (продолжаетъ). Неожиданно его спрашиваетъ въ темнот чей-то тихій голосъ, какъ бы опасаясь испугать и заставить убжать. Обмнялись нсколькими мимолетными, дружескими словами. Его спросили, правда ли, что въ Оппидомани не осталось людей съ характеромъ, которымъ не надола бы война окончательно.
ЭРЕНЬЕНЪ (живо). Это происходило два дня тому назадъ, а съ тхъ поръ подобныя бесды повторяются все чаще и чаще.
РАЗВДЧИКЪ. Мой братъ отвчалъ, что Оппидомань защищается, что возмущеніе противъ истребленія народа должно исходить не отъ побжденныхъ, а отъ побдителей. Другіе встртившіеся солдаты сказали, что осаждающіе устали, что бглецовъ не сочтешь, что нарушеніе дисциплины обнаруживается ежедневно, что нтъ больше арміи, что вынуждены будутъ отказаться отъ осады, если ужасная эпидемія, которая опустошаетъ войска, не прекратится. Хотятъ союза всхъ бдствій противъ всхъ властей.
ЭРЕНЬЕНЪ. Ну кто, посл такого подтвержденія человческой солидарности, осмлился бы сказать, что сознаніе остается коснымъ.
О, этотъ трепетъ нежданныхъ признаній
Въ черный страшный часъ ночной,
Въ ужас битвъ и стенаній!
О, этотъ шопотъ души
Прозрвшей отнын!
Этимъ тайнамъ внимали невольно
Лишь ясныя звзды въ небесной пустын!
ЭНО. Право, я удивляюсь вамъ! По малйшему лучу свта, который упадетъ на васъ изъ двери, вы готовы заключить, что тамъ — огромное солнце. Съ тхъ поръ, какъ началась осада Оппидомани, прошелъ ли хоть одинъ день безъ того, чтобы противъ васъ не строили козней? Кто вамъ ручается за искренность этихъ солдатъ? Кто вамъ сказалъ, что Оппидомань откроетъ ворота хотя бы и безоружному врагу? Вы всему врите слпо. Сила, влекущая васъ, настолько же безумна, насколько пламенна.
ЭРЕНЬЕНЪ. Одно несомннно: необходимо помогать обстоятельствамъ и отдаться во власть великой надежд, которая нын проходитъ черезъ міръ.
ЭНО. Такъ вы думаете, что врагъ откажется отъ побды и заключитъ невыгодный для себя миръ?
ЭРЕНЬЕНЪ. Вы разсуждаете, ничего не зная. Бродяги и крестьяне, которыхъ въ начал осады выбросили въ деревню и которые живутъ Богъ знаетъ какъ, между осаждающими и нами, представляли мн свднія изо дня въ день. Ордэнъ подтверждаетъ ихъ донесенія, и я проврялъ все. Бомбардировка должна была прекратиться. Эпидемія истребляетъ войско: двадцать тысячъ человкъ умерло, вс рвы траншей до края наполнены трупами. Одного генерала убилъ солдатъ, внезапно сошедшій съ ума. Подчиненные соединились между собою, чтобы разрушать осадныя работы. Заклепываютъ пушки, бросаютъ въ рку пули и порохъ. Нищета, скорбь, тоска, плачъ, гнвъ, всемірный ужасъ рождаютъ, наконецъ, эти надежды на согласіе, эти искренніе, братскіе крики. Сами обстоятельства содйствуютъ намъ.
ЛЕ-БРЭ. Вы удивительный! Васъ считали сраженнымъ, а вы больше, чмъ когда-либо, приблизились къ великому длу.
ЭРЕНЬЕНЪ. Это оттого, что я имю вру, вру, способную сообщиться цлому міру. Я вижу себя въ другихъ, я въ другихъ себя чувствую, я во многихъ повторяю себя, я имъ уподобляюсь. Армія Оппидомани принадлежитъ мн, армія вражеская принадлежитъ Ордэну, моему ученику и стороннику. Мы оба работали съ увлеченіемъ. Что за дло до прежней мудрости, умренной, систематической, записанной въ книгахъ! Она участвовала въ дл малаго милосердія вчерашняго дня, сегодня — дло моего милосердія. (Развдчику) Иди, скажи тмъ, кто сегодня вечеромъ пойдетъ на аванпосты, что я буду съ ними. Ты предупредишь Ордэна.

(Восторженные крики на улиц. Солдатъ уходитъ)

ЭРЕНЬЕНЪ (къ Эно и Ле-Брэ). Вы пойдите со мной? Не правда ли? Говорите скорй!
ЛЕ-БРЭ. Конечно.
ЭРЕНЬЕНЪ (къ Эно). А вы?
ЭНО. До тхъ поръ, пока живы начальники, они будутъ имть возможность вредить. Пока у нихъ оружіе, они будутъ убивать. Они явятся реакціей, которая пойдетъ по пятамъ за вашей побдой. Прежде всего необходимо уничтожить ихъ.
ЭРЕНЬЕНЪ. Они будутъ прошлымъ, они будутъ безсильными и ничтожными. Итакъ, вы идете со мной?
ЭНО. Нтъ.
ЭРЕНЬЕНЪ. Хорошо. Великія дла мы совершимъ безъ васъ.

(Снова радостные крики на улиц. Эреньенъ наклоняется въ окно и принимаетъ привтствія)

ЛЕ-БРЭ. Онъ всегда меня удивляетъ. Онъ видитъ препятствія, какъ ты и я. На какое чудо разсчитываетъ онъ, чтобы ихъ побдить? И какъ онъ увлекаетъ васъ въ вихрь его бури?
ЭНО. У этого человка какая-то непонятная сила жизни. (Посл паузы) Я все-таки пойду съ нимъ.

СЦЕНА ВТОРАЯ.

Разоренный домъ. Ночью, на аванпостахъ. Съ одной стороны холмы и траншеи, съ другой — отдаленныя окрестности Оппидомани, полуосвщенныя. Ле-Брэ сидитъ на груд камней, передъ нимъ — непріятельскій офицеръ и солдаты. Появляются молчаливыя группы.

ЛЕ-БРЭ. Въ Оппидомани правители, судьи, богатые горожане — вс во власти народа. Они не подозрваютъ объ ихъ близкомъ пораженіи и думаютъ, что они еще управляютъ. Но то, чего желаетъ Эреньенъ, исполнится.
ОФИЦЕРЪ. У насъ не осмливаются больше наказывать. Вс связи, соединявшія насъ съ нашими начальниками и предводителями, порваны. Мы — подчиненные и ничтожные — мы стали хозяевами. Подумать только, что посл двадцати мсяцевъ войны, посл завоеванія шести провинцій, посл взятія десяти крпостей, мы — безсильные, терпимъ неудачу передъ вашей безумной столицей.
ЛЕ-БРЭ. Ордэнъ придетъ?
ОФИЦЕРЪ. Я его жду.
ЛЕ-БРЭ. Я съ нетерпніемъ жду его. Я не знакомъ съ нимъ.
ОФИЦЕРЪ. Ему пятьдесятъ лтъ, онъ простой капитанъ. Въ часы мрачныхъ и суровыхъ зимнихъ вечеровъ нашей холодной страны, среди срой и снжной скуки маленькаго городка, гд былъ только гарнизонъ, онъ склонилъ меня къ своимъ замысламъ и къ своей вр. Онъ садился у меня, по ночамъ, у камина при свт лампы, мы спорили. Труды Эреньена просвтили его, они были и моимъ свтомъ. Ордэнъ мн ихъ объяснялъ, комментировалъ съ такою искренней убжденностью, что ничто мн не казалось боле яснымъ въ мысляхъ и сужденіяхъ человческихъ. Ахъ! Эти безсонныя ночи, дружескія и пылкія! Вы вс, вы, граждане Оппидомани, никогда не поймете, какія чудеса можетъ произвести одна книга въ серьезныхъ душахъ, обманутыхъ и глубокихъ,— тамъ, въ этихъ мрачныхъ и пустынныхъ странахъ.

(Появляются Ордэнъ и Эреньенъ почти въ одно и то же время, съ разныхъ сторонъ, ихъ сопровождаютъ офицеры и солдаты)

ОРДЭНЪ. Я пришелъ къ вамъ и горжусь тмъ, что могу познакомиться. Нтъ ни одной идеи, которая не была бы у насъ общей.
ЭРЕНЬЕНЪ. Но вашимъ письмамъ я чувствовалъ, что могъ бы всецло положиться на васъ. Мы оба рискуемъ жизнью, оба любимъ другъ друга въ одной и той же иде, глубокой и прекрасной.
Мы не боимся вражескихъ клеветъ,
И въ гордыхъ душахъ нтъ сомннья,
Мы день предчувствуемъ свершенья,
Возврата нтъ
И будемъ смлы, будемъ ясны,—
О, наши планы такъ прекрасны!—
Другъ другу руку подадимъ
И два народа примиримъ,
И совершимъ добро мятежными руками…
ОРДЭНЪ. Моя душа боле спокойна и ясна, чмъ наканун сраженія. Вс слова, которыя оправдываютъ нашъ союзъ, уже прозвучали въ вкахъ.
ЭРЕНЬЕНЪ. Если бы нужны были чудеса, они совершились бы сегодня. Воздухъ, которымъ дышатъ, горизонты, на которые смотрятъ, лихорадка, что стучитъ у насъ въ вискахъ, весь этотъ пожаръ, въ которомъ каждый изъ насъ не боле, какъ пламя,— все это предсказываетъ новую справедливость.
ОРДЭНЪ. Моя пропаганда не прекращалась. Прежде я велъ ее въ глубокой тайн. Потомъ надзоръ до того ослабъ, что моя осторожность оказалась излишней. Съ тхъ поръ, какъ маршалъ Арменцъ, который былъ, въ сущности, единственнымъ начальникомъ, подвергся опал, наша армія боле не существуетъ. Не зная ничего точно, наши солдаты предугадываютъ, что замышляется. Одинъ приказъ,— и вс уйдутъ къ Оппидомани счастливые, доврчивые и братски настроенные. Большинство погибшихъ генераловъ замнено офицерами, изъ которыхъ нкоторые — наши друзья. Только старики-начальники кажутся мн безнадежными. Они могутъ быть опасны, если мы не станемъ дйствовать немедленно, быстро, завтра.
ЭНО. Какъ завтра? Но время на подготовку…
ЭРЕНЬЕНЪ. Нужно дйствовать съ быстротою молніи.
ЭНО. Но я думаю, необходимо, чтобы Оппидомань какъ можно скоре узнала то, чего мы хотимъ.
ЭРЕНЬЕНЪ. Она угадываетъ. Завтра узнаетъ.
ЭНО. Но нельзя же двигать тысячами людей, нельзя открывать воротъ города, не принявъ мръ и не обезпечивъ себ успха.
ЭРЕНЬЕНЪ. Вс мры приняты, вс гарантіи у меня въ рукахъ, вы одинъ колеблетесь и дрожите, у васъ нтъ вры, вы боитесь доврять.
ОРДЭНЪ. Вотъ что я предлагаю: завтра, лишь только стемнетъ, въ семь часовъ, вс присутствующіе здсь и вс наши друзья дадутъ приказъ ихъ подчиненнымъ идти миролюбиво къ Опиндомани. Въ это время т, кто останется изъ нашихъ начальниковъ, сойдутся, чтобы отпраздновать ихъ первую побду. Мой братъ съ тремя батальонами, которые преданы намъ, составятъ стражу вокругъ пиршества. Движеніе полковъ начнется съ востока, они направятся одновременно къ Римскимъ воротамъ и къ Вавилонскимъ, они достигнутъ ихъ черезъ часъ.
ЭРЕНЬЕНЪ. Римскія ворота находятся слишкомъ близко ко дворцу правительства. Первые полки должны войти въ Вавилонскія ворота и разсыпаться по народнымъ кварталамъ. Ахъ! Вы увидите, какой удивительный нашъ народъ, какъ онъ приметъ васъ, будетъ привтствовать, раскроетъ свою душу, бурную и великолпную. На пути у васъ будутъ дв казармы, изъ нихъ солдаты присоединятся къ вашимъ, и вы будете въ центр города, когда правительство будетъ еще глухо и сонно. Тогда только вы подойдете къ Римскимъ воротамъ. Безуміе нашихъ правителей и ихъ приверженцевъ поможетъ намъ. Только пятьсотъ консульскихъ стражниковъ останутся имъ врны. Вс другіе полки, расквартированные во дворц, примутъ васъ съ восторгомъ. Если между стражей и нами произойдетъ схватка, предоставьте нашимъ уладить это дло. Оставайтесь вн всякихъ столкновеній. Вы не должны произвести вы одного выстрла.
ОРДЭНЪ. Мы добросовстно исполнимъ все, что вы совтуете.
ЭРИНЬЕНЪ. Только вы, какъ побдители, можете осуществить нашу мечту. Революціи всегда начинаются отказами отъ привиллегій: вы откажитесь отъ побды.
ОФИЦЕРЪ. Войны хотлъ только одинъ нашъ король.
ЭНО. Ахъ, конечно, ваше нападеніе было незаконно, начало вашихъ военныхъ дйствій…
ОРДЭНЪ (перебивая). Послдній разъ намтимъ роли. Мой братъ позаботится о нашихъ начальникахъ. Въ восемь часовъ три тысячи человкъ проникнутъ въ Вавилонскія ворота. Римскія ворота откроются потомъ, чтобы пропустить другіе батальоны. Ни трубъ, ни знаменъ, ни одного выстрла, ни одной псни. Вступленіе произойдетъ внезапно, мирно и молчаливо. Не правда ли?
ЭРЕНЬЕНЪ. Прекрасно. Остальное касается насъ. Оппидомань готова, она васъ ждетъ. Въ одинъ часъ вы займете весь городъ. А теперь разойдемся, пусть у насъ не будетъ времени для возраженій… Они мшаютъ энергіи, они волнуютъ. Наша единственная тактика — быстрота и отвага. Итакъ, до завтра — тамъ!

(Жмутъ другъ другу руки, расходятся. Ордэнъ и Эреньенъ обнимаются)

АКТЪ ЧЕТВЕРТЫЙ.

СЦЕНА ПЕРВАЯ.

Комната Эреньена. Та же декорація, что во второмъ и третьемъ актахъ. Ребенокъ играетъ. Клара — въ тревог — не отходитъ отъ окна.

РЕБЕНОКЪ. Какой костюмъ надть на Полишинеля?
КЛАРА. Самый красивый.
РЕБЕНОКЪ. Сегодня праздникъ? Правда?
КЛАРА. Сегодня прекраснйшій изъ праздниковъ.
РЕБЕНОКЪ. Сегодня — Рождество?
КЛАРА. Нтъ, это — свтлый праздникъ, воистину свтлый праздникъ! Его впервые празднуетъ міръ.
РЕБЕНОКЪ. Мн можно идти туда, на праздникъ?
КЛАРА. Это праздникъ для большихъ, дти его не понимаютъ.
РЕБЕНОКЪ. Ты мн скажи, что это такое.
КЛАРА. Ты узнаешь когда-нибудь. И ты будешь говорить, что его устроилъ твой отецъ, твой родной отецъ.
РЕБЕНОКЪ. Тамъ будетъ много знаменъ?
КЛАРА. Много.
РЕБЕНОКЪ. Тогда почему же ты говоришь, что я не пойму? Когда бываютъ знамена, я всегда понимаю.
КЛАРА (въ окно). Наконецъ-то!

(Эреньенъ входитъ. Одежда его въ безпорядк. Клара спшитъ къ нему)

ЭРЕНЬЕНЪ (съ волненіемъ ее обнимаетъ). Ты вс знаешь?
КЛАРА. Я ничего не знаю, но я угадываю. Говори.
ЭРЕНЬЕНЪ. Никогда планы не осуществляются такъ, какъ ихъ задумали. Я былъ убжденъ, что ни одинъ изъ нашихъ начальниковъ не можетъ появиться въ Вавилонскихъ воротахъ: они никогда не бываютъ тамъ. Вчера вечеромъ тамъ оказались самые главные. Увидавъ вошедшую непріятельскую армію, они ршили, что это безуміе. Это не были нападающіе: движеніе полковъ, отсутствіе команды, отсутствіе организаціи доказывали это. Это не были парламентеры: ихъ было слишкомъ много.
Когда войска приблизились на сто шаговъ, можно было видть, какъ солдаты бросаютъ оружіе, а иные поднимаютъ кверху приклады. Нкоторые изъ нашихъ тотчасъ же побжали и открыли ворота. Наши начальники бсновались, ругались, кричали — вс въ одинъ голосъ: никто не хотлъ слушать ни ихъ оскорбленій, ни ихъ приказаній. Вс предчувствія, которыя они испытывали, вс опасенія отпаденія, неповиновенія, которыхъ они не осмливались признавать, продолжали ихъ волновать, мучить, терзать. Съ быстротою молніи они поняли все. Ихъ окружили. Трое изъ нихъ убили себя: это были герои. Они видли, какъ непріятель входилъ въ Оппидомань. Они думали о пораженіи, о позор послдняго униженія. Нкоторые плакали. Наши граждане спшили заключить въ объятія осаждавшихъ. Жали другъ другу руки, обнимались. Неожиданная радость наэлектризовала душу всхъ. Бросаютъ сабли, ранцы, патроны. Враги, у которыхъ фляги были полны, предлагаютъ выпить. И волна, все еще прибывающая, разливается уже по городу, на Площадь Народовъ, гд еще оставались наши начальники, блдные, нмые, неувренные. Ле-Брэ крикнулъ на ухо одному изъ командировъ: ‘Конецъ войн! Нтъ ни побды, ни пораженія, это праздникъ.’ Тогда этотъ негодяй принялся ругаться, бшеный отъ гнва, онъ наудачу махалъ саблей и ранилъ свою лошадь. Двое изъ его сосдей, пользуясь замшательствомъ, удрали. Они направились къ властямъ: можетъ быть, они организуютъ нкоторое сопротивленіе и консульская гвардія поможетъ имъ. Я уже видлъ: здсь мелькаютъ ихъ зеленые мундиры.
КЛАРА. А непріятельскіе генералы?
ЭРЕНЬЕНЪ. О, т — въ плну у своей арміи. Вчера, убдившись, что побги и болзни уничтожили половину арміи, они ршились на безумный поступокъ, N ршились предпринять послдній штурмъ. Солдаты отказались идти, раздалось нсколько выстрловъ въ начальниковъ. Это былъ конецъ.
КЛАРА. Я слышала, какъ отряды входили въ Оппидомань, можно было подумать, что это шумитъ океанъ. Никогда я такъ не волновалась и никогда не была такъ счастлива.
ЭРЕНЬЕНЪ. Теперь въ нашемъ распоряженіи двадцать тысячъ человкъ. На площадяхъ ставятъ столы. Вс, кто наготовилъ въ погребахъ запасы на время осады, раздаютъ ихъ теперь народу. Эно говорилъ: ‘Никогда Оппидомань не унизится до того, чтобы принимать своихъ враговъ, никогда Оппидомань не позволитъ имъ бродить по ея улицамъ и площадямъ, никогда не уничтожатся предразсудки оскорбленной Оппидомани’. Такъ разсуждаютъ въ обыкновенные дни, но не сегодня! Такое смятеніе царствуетъ въ умахъ, застигнутыхъ врасплохъ, что можно было бы основать новыя религіи и огласить неизвстныя вроученія. Посмотри, на высотахъ горитъ Капитолій! Жгутъ морскія и артиллерійскія казармы. Къ вечеру будутъ длить вс запасы оружія и провіанта. Во время осады совершили правосудіе надъ биржами и балками. Пора совершить справедливый судъ надъ основною несправедливостью, надъ войною: ея срокъ насталъ! Съ нею одной исчезнутъ вс другія: ненависть деревень противъ городовъ, нищеты противъ золота, слабости противъ силы. Организованное зло поражено въ самое сердце. (На улиц слышны крики ‘ура!’) Слушай: это поетъ и безумствуетъ всемірный праздникъ человчества.

(Клара и Эреньенъ приближаются къ окну и долго обнимаются. Вдругъ Эреньенъ поспшно освобождается)

ЭРЕНЬЕНЪ. Однь ребенка, я пришелъ за нимъ, чтобы показать ему мое дло.
КЛАРА. Ребенка? Но онъ не понимаетъ.
ЭРЕНЬЕНЪ. Все-таки однь. Я ему скажу предъ лицомъ стараго умирающаго міра такія слова, которыхъ онъ не забудетъ никогда. Однь его. Я хочу повести его туда.
КЛАРА. А я?
ЭРЕНЬЕНЪ. За тобой зайдетъ твой братъ, Эно.
КЛАРА. Почему намъ не идти вмст?
ЭРЕНЬЕНЪ. Однь ребенка, говорю теб,— и поскоре…

Клара выходитъ. Эреньенъ осматриваетъ свое бюро, кладетъ нсколько пакетовъ въ карманъ, потомъ опирается на окно, откуда онъ говорилъ народу.

ЭРЕНЬЕНЪ.
О, жизнь жестокая — вся въ блеск, въ мятеж!
Тебя я пережилъ, тебя перестрадалъ,—
Отнын отдыхъ я на славномъ рубеж
Себ снискалъ.
Надъ міромъ мной одержана побда: я — великъ,
Такъ отъ руки моей покорно міръ поникъ.
И странно думать мн, что жилъ въ поляхъ крестьянинъ,
Родилъ ребенка — то былъ я,—
И вотъ законъ поверженный израненъ,
На немъ лежитъ рука моя,
Я горло пальцами сдавилъ,
И зубы жадные въ него вонзилъ.
Такъ гордость древнюю кровавой власти,
Въ порыв страсти,
Я наземь повалилъ.
Деревни, фермы и лачуги
Вс гибнутъ, вс умрутъ.
А въ городахъ всеобщій трудъ
Влечется къ близкому паденью,— и недуги
Его сндаютъ, золото, грабежъ, развратъ
Вс воютъ вмст, громоздятъ
Въ борьб безобразной холмы насилій,
Инстинкты борются среди слпыхъ усилій
На замкнутыхъ поляхъ —
Въ домахъ,
Гд царствуетъ рулетка, биржа, страсть,—
И страшная чудовищная власть
Находитъ яства тамъ, гд грязь во тьм гніетъ,
Тучнетъ власть въ грх и жадно мерзость пьетъ.
И былъ я молніей: окно я освтилъ,
Откуда люди вс смотрли въ міръ небесный,
И не разсудокъ мной руководилъ,
А даръ любви безумный и чудесный:
Я цлый міръ съ собой отождествилъ,
И человческій союзъ
Отъ каторжныхъ тюремныхъ узъ
Освободилъ.
Я наземь старую низвергъ Оппидомань —
— Обманы, хартіи, и милости, и дань.—
Оппидомань воздвигнется для новыхъ дней,
Что молніи ударами куютъ.
Оппидомань — моя, какъ даръ предназначенья,
Она слдитъ за мыслью огненной моей,
Мое безуміе и страсть моя горятъ, растутъ
Въ очахъ недвижныхъ Провиднья.

(Слышны ружейные выстрлы)

КЛАРА (изъ своей комнаты). Эреньенъ, солдаты правительства — на улиц.
ЭРЕНЬЕНЪ (не слыша, продолжаетъ).
По плану моему я міръ пересоздалъ,
И жизненныя силы, и толпу людей
Со дна инстинкта я воззвалъ
Къ порогу свтлому мечты моей.
КЛАРА (появляясь). Эреньенъ! Эреньенъ! Вооруженные люди окружили домъ. Они убьютъ тебя, если ты выйдешь.
ЭРЕНЬЕНЪ. Полно! Однь ребенка.

(Снова ружейный залпъ)

КЛАРА. Пальба со стороны перекрестка стала слышнй.
ЭРЕНЬЕНЪ. Однь ребенка.
КЛАРА. Они караулятъ тебя, они ждутъ тебя, они хотятъ твоей смерти…
ЭРЕНЬЕНЪ. Однь ребенка.

(Она идетъ за ребенкомъ, онъ дрожитъ, Клара беретъ его на руки и защищаетъ)

КЛАРА. Другъ мой! Я умоляю тебя: не рискуй, подожди, когда они пройдутъ.
ЭРЕНЬЕНЪ. Мн некогда ждать. Сегодня я не боюсь ни другихъ, ни самого себя. Я достигъ такой степени человческой силы…
КЛАРА. Тогда иди одинъ и оставь мн малютку.
ЭРЕНЬЕНЪ (запальчиво). Мн нуженъ ребенокъ. Я хочу, чтобы онъ былъ со мною тамъ.
КЛАРА. Онъ сейчасъ придетъ… Эно приведетъ его теб.
ЭРЕНЬЕНЪ. Нужно, чтобы привтствовали вмст съ отцомъ и его. Давай его! Полно, давай!
КЛАРА. Я никогда не противилась теб. Я слушалась тебя, какъ служанка, но сегодня я заклинаго тебя…
ЭРЕНЬЕНЪ. Дай мн его, говорю я теб!..

(Онъ вырываетъ ребенка изъ рукъ Клары, отталкиваетъ ее и убгаетъ съ нимъ)

КЛАРА. Другъ мой! Другъ мой! О, это безуміе! Всегда это несчастное и безграничное безуміе! (Трескъ ружейнаго залпа неожиданно ее прерываетъ. Мгновеніе безумной тоски, и она бросается къ окну, свшивается въ него и кричитъ) Сынъ мой! Сынъ мой!

Потомъ она выбгаетъ на улицу. Топотъ удаляющихся лошадей. Смятеніе. Крики. Молчаніе. Наконецъ, кто-то кричитъ, заглушая всхъ.

ГОЛОСЪ. Только-что убили Жака Эреньена!

СЦЕНА ВТОРАЯ.

Утро. Площадь Народовъ, имющая видъ террасы. Въ глубин видна панорама Оппидомани, подернутая дымомъ пожаровъ.. Направо — статуя правительства,— на виду, на голой земл. Налво — горитъ дворецъ войны. Горожане украшаютъ окна флагами, проходятъ пьяные, безумные хороводы мчатся черезъ сцену, одна толпа смняется другой. Со всхъ сторонъ слышно пніе. Мальчишки бросаютъ камни въ статую правительства.

НИЩІЙ. Эй, ребята, берегитесь! Вотъ вамъ надерутъ уши.
МАЛЬЧИШКИ.— Мы побиваемъ камнями низверженное правительство.
— (Бросая камень) Вотъ этотъ въ скипетръ.
— Вотъ этотъ въ корону.
ТОЛПЫ ЛЮДЕЙ (окружаютъ статую и водятъ хороводы).
Счетъ ведемъ и разъ, и два,
Будетъ смлымъ нашимъ братомъ,
Кто не хочетъ быть солдатомъ:
Нын вольности права!
Воля смлая жива.
Счетъ ведемъ и два, и разъ,
Будетъ смлымъ нашимъ братомъ,
Кто волнуется набатомъ:
Въ день кровавый, въ красный часъ
Слышенъ Неба грозный гласъ!
Разъ, два, три — ведемъ мы счетъ,
Будетъ смлымъ нашимъ братомъ,
Тотъ, кто врагъ властямъ проклятымъ:
Прочь привычекъ старыхъ гнетъ!
За свободу — вс! Впередъ!
КРЕСТЬЯНИНЪ. Пусть меня повсятъ, если я думалъ, что снова увижу Оппидомань!
ГРУППА НИЩИХЪ.— Я зарылся въ нору, какъ животное.
— Я былъ поперемнно на служб двухъ партій. Граждане Оппидомани звали меня кротомъ: я ихъ извщалъ о планахъ непріятеля, а врагъ думалъ, что я неуловимъ, какъ дымъ: имъ я давалъ свднія о длахъ Оппидомани.
— Мы длали то же самое. Я дйствовалъ на свер.
— Я — на запад.
— И предавая тхъ и другихъ, мы, наконецъ, заставили ихъ помириться. (Иронически) Это мы заключили миръ.
ЦЫГАНЪ. Часто случается, что такъ называемое преступленіе превращается въ добродтель. Не правда ли?
НИЩІЙ. Правда, что Эреньена нтъ въ живыхъ?
ЦЫГАНЪ. Эреньена! Полно, теперь онъ — господинъ, король… Когда становятся такими большими, не умираютъ.
НИЩІЙ. Говорятъ, что его убили на порог его дома.
ЦЫГАНЪ. Кто это?
НИЩІЙ. Консульскіе солдаты.
ЦЫГАНЪ. Не можетъ быть.
НИЩІЙ. Еще бы! Они должны были его ненавидть! Никогда еще человкъ не совершалъ такого большого дла.
ЦЫГАНЪ. Это не одинъ человкъ, это мы вс совершили его.
ПАСТУХЪ. Наконецъ-то, мы будемъ въ состояніи жить!
ЦЫГАНЪ. Мы! Полноте! Нужно, чтобы земля наша была перепахана до самой глубины: только тогда проникнетъ свтъ въ наши погреба.
Война иль миръ,
А мы останемся все въ той же нищет.
Ея не нарушаетъ суета
Несчастья или счастья.
Оппидомань свои законы обновляетъ,
Освобождаетъ отъ опеки свой народъ,
И мы одни остались такъ, Богъ знаетъ, до какого дня,
Бродягами и дикими зврями,
Скупую землю мы съ налета расхищаемъ,
Какъ вороны, которыхъ гонятъ прочь,
Пугаютъ съ огородовъ и съ порога хижинъ,
Въ то время какъ народъ встрчаетъ
Иныхъ свободныхъ птицъ.
ПАСТУХЪ. Вы говорите такъ, какъ будто правительство существуетъ еще. Деревни возродятся, города должны очиститься.
ЦЫГАНЪ. Прекрасно! Однако, все на свт путь ко всему. Завтрашній день всегда будетъ недоволенъ ныншнимъ. (Черезъ сцену проходитъ группа пьяныхъ женщинъ съ факелами. Они кричатъ: ‘Къ церквамъ! Къ церквамъ! Мы сожжемъ Господа!’ Нищему) Посмотрите, вотъ наши союзницы! Когда вы ршитесь быть мужчинами, вы придете за мной, какъ другіе шли за Эреньеномъ.

(Онъ уходитъ)

ГРУППА РАБОЧИХЪ (воздвигаютъ эстраду, чтобы положить тамъ трупъ Эреньена. Приносятъ черное сукно) — это такое несчастье, какого еще никогда не бывало.
— Онъ получилъ дв пули въ лобъ.
— Его сынъ убитъ?
— Нтъ.
— Какіе-то гвардейцы были убійцами. Они скрылись. Можетъ быть, никогда не узнаютъ негоднаго труса, который убилъ нашего трибуна.
— Сражались у входа во дворецъ правительства. Оставался какой-нибудь часъ, чтобы выгнать консульскія войска. Эреньенъ былъ уже мертвъ.
НИЩІЙ. Говорятъ, это дло Эно.
РАБОЧІЙ. Ты самъ не знаешь, что ты говоришь! Эно! Онъ теперь въ большемъ еще отчаяніи, чмъ мы.
НИЩІЙ. Онъ былъ его врагомъ.
РАБОЧІЙ. Молчи. Каждый зубъ твоей челюсти лжетъ.
НИЩІЙ. Я повторяю то, что мн говорили.
РАБОЧІЙ. Вотъ такіе люди, какъ ты, распространяютъ гнусныя сплетни.

(Непріятельскіе солдаты и солдаты Оппидомани проходятъ подъ руку, толпятся на террас и ступеняхъ)

ТОЛПА.— Будетъ празднество?
— Почему же нтъ? Новые правители Оппидомани велли его устроить.
— При жизни никогда Эреньенъ не казался такимъ великимъ.
ГРУППА ПРОХОЖИХЪ.— Его тло торжественно носятъ по всему городу.
— Я видлъ, какъ его тло несли по Мраморному Перекрестку. Красная рана зіяла на его лиц.
— Я видлъ тло на мосту у Порта,
И матери простерли руки,
Дтей къ нему протягивали свтлыхъ.
И все, что жизнь даетъ
Счастливаго и молодого,
Надъ нимъ парило,
Склонялося надъ трупомъ…
— Такъ тло слдуетъ — увнчано цвтами,
Его пожаромъ обвиваетъ красный саванъ,
Порывъ любви, морскимъ волнамъ подобный,
Подъемлетъ тло
И держитъ надъ толпою.
И никогда король, сверкавшій златомъ,
Убійствами, и битвами, и кровью,
Такою пышностью огромныхъ похоронъ
Прославленъ не былъ.
— У колоннадъ одинъ юноша приблизился къ носилкамъ, онъ намочилъ свой платокъ въ крови, которая была на щек усопшаго, и медленно, благоговйно, какъ будто причащаясь, поднесъ его къ своимъ губамъ.
РАБОЧІЙ (слушавшій прохожихъ). Тло Жака Эреньена будетъ выставлено здсь, на этой эстрад, среди толпы, во всей своей слав.
КРЕСТЬЯНИНЪ. Пусть смотритъ на него солнце.
ГРУППА ПРОХОЖИХЪ.— Слезы, цвты, псни, кровь, танцы, пожаръ: противоположныя страсти горятъ въ воздух!
— Создается атмосфера, необходимая для созданія міровъ.

Происходитъ сильная толкотня. Ле-Брэ, въ сопровожденіи солдатъ и рабочихъ, взбирается на крыльцо одного дома и длаетъ знакъ, что онъ хочетъ говорить. Молчаніе.

ЛЕ-БРЭ. Граждане, черезъ нсколько мгновеній на эту площадь Оппидомани, посвященную Народу, принесутъ тло Жака Эреньена. Примите его, какъ побдителя. Пули могли закрыть ему глаза, сдлать недвижными его руки, сдлать мертвымъ его лицо, но убить его не могли, нтъ,— Жакъ Эреньенъ живетъ еще въ его словахъ, его длахъ, мысляхъ, его книгахъ, онъ — та сила, которая въ это самое мгновенье насъ волнуетъ, онъ желаетъ, думаетъ, надется, дйствуетъ въ насъ. Это не похороны, это послдняя побда… Разступитесь, вотъ онъ.

(Дти взбираются на плечи. Большое волненіе во всхъ группахъ. Лзутъ на окна. Взбираются на колонны)

РАЗЛИЧНЫЯ ГРУППЫ НА СТУПЕНЯХЪ.— Какая толпа! Никогда эта площадь не вмститъ всхъ.
— Какъ его любили! Такіе люди, какъ онъ, не должны были бы умирать.
ГРУППА ЖЕНЩИНЪ.— Его жена идетъ за носилками.
— Она несетъ ребенка.
— Она выглядитъ христіанкой!
— Римлянкой!
— Молчите: вотъ тло.

Появляются носилки. Ихъ несутъ вокругъ площади. Одни плачутъ, другіе привтствуютъ, нкоторые падаютъ на колни, нкоторыя женщины крестятся. — На ступеняхъ люди висятъ гроздьями, стараясь лучше увидть.

МОЛОДЫЕ ЛЮДИ (бросаются къ тлу, которое несутъ. Молитвенной съ восторгомъ). — Эреньенъ! Эреньенъ! Ты былъ нашимъ единственнымъ учителемъ.
— Какъ сильнымъ вихремъ, страсть твоя
Огонь души моей вздымала!
— О, Эреньенъ! Ужели насъ оставилъ?
Теб мы посвящаемъ
Все то, что вдохновенье наше
Когда-нибудь свершитъ
Прекраснаго и сильнаго —
На жизненныхъ путяхъ.
— О, Эреньенъ! О, Эреньенъ! Воспоминанье о теб —
Какъ трепетъ сердца будущихъ временъ.
— О, Эреньенъ! О, Эреньенъ!
Пусть будемъ мы всегда и сильны, и безумны,
Какъ въ дни ужасные,
Когда одинъ твой знакъ
Сбиралъ раздробленныя силы наши,
Бросалъ насъ въ бурю духа твоего.

(Трупъ возложили на эстраду, женщины покрываютъ цвтами черное сукно)

ПРОРОКЪ (стоитъ на ступени и возвышается надъ толпой).
Нын часъ наступилъ,
Когда жалкому плачу не внемлю,
Нын часъ наступилъ,
Когда громъ низвергаетъ на землю
Этихъ древнихъ суровыхъ боговъ
Передъ правдой нежданно-раскрывшихся словъ.
Воплощаются снова живыя надежды,
И желаній одежды
Въ цвтахъ. И въ глазахъ — красота. И сердца возродились,
И безвстныя силы въ пространств скрестились

(Указываетъ на катафалкъ)

Поспшите на страшный покровъ возложить
Изъ торжественныхъ пальмъ украшенья
И страшитесь забыть прославленье,
И страшитесь обрядъ оскорбить
Этой памяти, чистой и сильной,
Что сіяетъ надъ плитой могильной.
Съ возрожденіемъ міра созвучнымъ онъ былъ
И со звзднымъ путемъ, и съ путями временъ,
Цлый міръ онъ ударомъ однимъ побдилъ:
Нын ужасъ земли сокрушенъ.

(Встаетъ Ордэнъ. Волненіе. Толпа указываетъ на него и привтствуетъ. Люди объясняютъ другъ другу)

ТОЛПА.— Это онъ отказался погубить Оппидомань.
— Онъ привлекъ на нашу сторону враговъ.
— Онъ такъ же великъ, какъ Эреньенъ.
ОРДЭНЪ (указывая на трупъ). Я былъ его ученикомъ и его неизвстнымъ другомъ. Его книги замняли мн библію. Только люди, подобные ему, способны воспитывать такихъ, какъ я — слабыхъ, покорныхъ, долгое время темныхъ, но которымъ судьба позволяетъ осуществитъ въ одинъ роковой часъ то, что было высшей мечтой ихъ учителя. Если родина прекрасна, мила сердцу и незабвенна, то нація, вооруженная границами, ужасна и отвратительна, а еще весь міръ покрытъ ими. Нашъ союзъ долженъ послужить имъ примромъ. (Крики одобренія) Они когда-нибудь оцнятъ то, что было сдлано безсмертнаго, здсь, въ этой прославленной Оппидомани, откуда вылетали самыя высокія идеи, въ теченіе ряда вковъ, одна за другой. Въ первый разъ съ тхъ поръ, какъ возникла сила, съ тхъ поръ, какъ умъ научился исчислять время, дв расы, одна — отказавшись отъ побды, другая — отъ своей оскорбленной гордости, слились въ одно объятье. Вся земля должна была задрожать отъ радости, вся кровь, вс силы должны были снова прилить къ сердцу міра. Союзъ и согласіе побдили ненависть. (Крики одобренія) Человческой борьб въ ея кровавой форм было сказано: нтъ! Отнын горитъ маякъ на горизонт будущихъ бурь. Его упорный свтъ ослпитъ глаза, побдитъ умы, заставитъ бредить желанія. Необходимо къ концу испытаній и скорбей придти къ гавани, входъ въ которую онъ указываетъ. Онъ золотитъ своими лучами тихія мачты и суда. (Всеобщій энтузіазмъ: кричатъ, обнимаются. Прежніе непріятели встаютъ и окружаютъ Ордэна. Жители Оппидомани протягиваютъ къ нему руки. Онъ освобождается отъ объятій и возлагаетъ пальмы къ ногамъ Эреньена. Обращаясь къ вдов) Во имя жизни и побды я прошу васъ, Клара Эреньенъ, представить этимъ двумъ взволнованнымъ народамъ того, кто явится въ нашихъ глазахъ какъ бы самимъ Жакомъ Эреньеномъ,— его сына! (Онъ протягиваетъ руки, чтобы показать ребенка)
КЛАРА (останавливая его). Я сама попытаюсь… (Она встаетъ)
Въ этомъ сердц столицы,
Въ часъ великой надежды и грезы,
На порог грядущихъ временъ,
Зачинающихъ жизнь для племенъ,
Я хочу осушить мои слезы… (Она указываетъ на толпу)
Вамъ отнын ребенка его поручаю
И великому долгу его посвящаю
И судьб роковой, и таинственной вр,
Этой свтлой, священной химер,
Укрощенной рукою отца,
И грядущимъ вкамъ я его посвящаю,
Что поютъ въ ослпительномъ блеск внца
Всенародныхъ торжествъ и возстаній,
Ликованій, стенаній,—
Здсь, предъ вами, у ногъ неостывшаго тла.

Клара нкоторое время высоко держитъ ребенка, среди привтствій и протянутыхъ рукъ, потомъ она передаетъ его въ руки Ордэна. Тогда она, теряя силы, склоняется съ рыданіемъ къ трупу. Медленно возстановляется молчаніе.

ЛЕ-БРЭ. Этотъ часъ слишкомъ великъ и слишкомъ прекрасенъ, онъ слишкомъ тсно связываетъ насъ, однихъ съ другими, чтобы мы могли думать о договор или клятв! Съ полной свободой, предъ лицомъ всего, что есть ненарушимаго и священнаго, предъ лицомъ этого геніальнаго человка, мертвое тло и безсмертная душа котораго возбуждаетъ въ насъ лихорадку и вдохновляетъ насъ, мы отдаемся другъ другу навсегда.

(Одобренія)

ОРДЭНЪ. Вчера, когда насъ встртили въ город съ открытыми объятіями и сердцами, я удивлялся, что тотъ, кто боле всхъ послужилъ нашему длу, можетъ присутствовать — живой — при торжеств своей побды. Такое завоеваніе требуетъ надлежащей жертвы. Если вы представите себ, при какихъ странныхъ обстоятельствахъ, безъ конвоя, безъ друзей, безъ защитниковъ, Эреньенъ подставилъ свою грудь пул, быть можетъ, послдней пул, вы поврите, какъ я, что его смерть связана съ таинствомъ великихъ и высшихъ силъ.
ЭНО. Онъ растопталъ старую власть, изображеніе которой еще стоитъ. (Онъ указываетъ на статую. — Свистки, крики: ‘Долой ее! Долой ее!’ — Рабочіе берутъ шесты, чтобы свалить ее, и лзутъ на пьедесталъ) Онъ преодоллъ ея разложеніе: ея трусовъ консуловъ, ея незаконнорожденные законы, ея постыдные обычаи, ея наемную армію.
ТОЛПА. Долой ее! Долой ее!
ЭНО. Онъ очистилъ отъ грязи ея воровскіе банки,— ея казну, ея парламенты и совты: онъ убилъ вс соперничества. Эта статуя глумится надъ тмъ, что онъ сдлалъ.

(Онъ указываетъ на статую)

ТОЛПА.— О, древняя каналья!
— Зловщая кукла!
— Отвратительный истуканъ!
СО ВСХЪ СТОРОНЪ. Долой ее! Долой ее!
ТОЛПА.— Тащите ее въ сточный каналъ.
— Разбить ее! Раздробить!
— Долой ее! Долой ее!
НКТО ИЗЪ ДЕРЕВНИ. Это она слопала насъ! нкто изъ города. Это она обезчестила насъ! никто изъ деревни. Она была смертью! нкто изъ города. Она была преступленьемъ! со всхъ сторонъ. Долой ее! Долой ее!
РАБОЧІЙ (съ высоты пьедестала — тмъ, кто его окружаетъ). Берегитесь! Она падаетъ! Она падаетъ!

Среди криковъ ненависти огромная статуя шатается и падаетъ. Тотчасъ наступаетъ молчаніе. Эно беретъ голову, оставшуюся цлой, поднимаетъ ее и, шатаясь, подъ своей колоссальной ношей, молча бросаетъ и разбиваетъ ее у ногъ Эреньена.

ПРОРОКЪ. Пусть нын занимаются Зори!

Сборникъ Товарищества ‘Знаніе’ за 1906 годъ. Книга одиннадцатая

Верхарн Эмиль
Прочитали? Поделиться с друзьями:

Читайте также:

  1. Зори, Верхарн Эмиль, Год: 1898
  2. Монастырь, Верхарн Эмиль, Год: 1900
  3. Рес, Еврипид, Год: 1896
  4. Гекуба, Еврипид, Год: 1916
  5. Чемодан, Плавт, Год: 1933
  6. Юлий Тарентский, Лейзевиц Иоганн Антон, Год: 1776
  7. Сокол, Корнуолл Барри, Год: 1817
  8. Пуниец, Плавт, Год: 1933
Электронная библиотека