Золотой человек, Йокаи Мор, Год: 1872 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 381 минут(ы)

Скачать в PDF

Скачать в FB2

М. Іокай.

ЗОЛОТОЙ ЧЕЛОВКЪ.

РОМАНЪ.
П.-ПЕТЕРБУРГЪ.
Типографія П. И. Шмидта, Галерная ул., д. No 6
1882

‘Библіотека для Чтенія’, NoNo 7—9, 1882

ЧАСТЬ I.
СВЯТАЯ ВАРВАРА.

ГЛАВА I.
Желзныя Ворота.

Представьте себ высокую горную цпь, разорванную съ вершины до основанія на протяженіи четырехъ миль. Об стороны образуютъ высокіе, обрывистые утесы, вышиною отъ шестисотъ до трехъ тысячъ футовъ. Между ними протекаетъ исполинская рка стараго свта — Дунай.

Сама ли вода продлала эти громадныя ворота или горную цпь взорвалъ подземный огонь, Вулканъ или Нептунъ, или же оба вмст создали это отверстіе, какого не въ состояніи была бы сдлать даже стальная рука человка нашего столтія?

Желзныя Ворота имютъ двухтысячелтнюю исторію и четыре націи: римляне, турки, румыны и венгры, дали имъ четыре названія.

Приближаясь къ нимъ, кажется, что приближаешься къ громадному, построенному великанами, храму. Въ нкоторыхъ мстахъ теченіе рки совершенно смыло отдльные обломки скалъ, въ другихъ образовало новые острова, которыхъ не найти ни на одной старой карт рки. Поросшіе дикимъ кустарникомъ и деревьями, острова эти не принадлежатъ никакому государству, ни Турціи, ни Венгріи, ни Сербіи, у нихъ нтъ хозяевъ, они никому не платятъ дани, они не имютъ имени и не принадлежатъ ни къ какому міру. Иногда рка снова уничтожаетъ свое созданіе и острова исчезаютъ съ картъ.

Скалы и острова раздляетъ потокъ, который между Оградиной и Плесвицовицею течетъ съ быстротою десяти миль въ часъ и раздляется на множества рукавовъ, которые мореплаватели должны хорошо знать, такъ какъ желзная рука человка прорыла только одинъ фарватеръ для самыхъ большихъ кораблей, ближе къ берегамъ могутъ проходить только мелкія суда.

Въ то время, когда начинается наша исторія, по Дунаю еще не ходили пароходы. Отъ Галаца вверхъ до Манна, девять тысячъ лошадей были заняты тмъ, что тащили корабли. Въ турецкой части Дуная употреблялись паруса, въ венгерской ихъ не употребляли. Между венгерскимъ и турецкимъ берегами процвтала мелкая контрабандная торговля солью, но такъ какъ государствамъ она не могла доставлять выгодъ, то на границ были устроены таможенные посты. Каждая деревня поставляла пограничныхъ стражей и въ каждой деревн былъ свой собственный контрабандистъ, и дло устроивалось такъ, что въ то время, когда молодые люди какой нибудь деревни стояли на страж, старики отправлялись въ дорогу съ контрабандой и все дло устраивалось по семейному.

Но правительства, строгой пограничной охраной, преслдовали еще другую важную цль — удержаніе чумы.

Ужасная восточная чума!

Въ настоящее время мы не знаемъ о чум ничего боле, такъ какъ въ нашемъ отечеств она была въ послдній разъ полтораста лтъ тому назадъ, когда одна тщеславная вдова купила въ Землин зачумленную шаль и, сходя въ ней въ церковь, упала мертвой.

Не смотря на это, мы должны быть благодарны правительству за то, что оно закрываетъ двери и окна, чтобъ чума не могла пройти къ намъ, такъ какъ всякое соприкосновеніе съ другими народами оставляло намъ какую нибудь новую болзнь: отъ сарацинъ мы получили оспу, отъ русскихъ — гриппъ, отъ южныхъ американцевъ явилась желтая лихорадка, отъ индійцевъ — холера, а отъ турокъ — чума. Вслдствіе этихъ цлей, прибрежные жители должны сноситься съ противоположнымъ берегомъ подъ строгимъ надзоромъ, что должно длать ихъ жизнь очень пріятной и интересной.

Эти предписанія крайне строги, какъ только въ Брусс появляется чума, всякіе предметы, живые или нтъ, объявляются зачумленными и всякій вступающій съ ними въ соприкосновеніе считается зараженнымъ и отправляется на десять или на двадцать дней въ карантинъ.

Если судно съ лваго берега соприкоснется съ кораблемъ съ праваго, то весь экипажъ считается зараженнымъ и долженъ десять дней оставаться посредин рки, такъ какъ съ одного экипажа чума можетъ перейти на другой и заразить всхъ матросовъ.

За всмъ этимъ строго наблюдается. На каждомъ корабл помщается правительственный органъ ‘очиститель’, ужасный человкъ, который обязанъ наблюдать за всмъ, что они длаютъ, съ кмъ входятъ въ сношенія, и если какой нибудь пассажиръ на турецкомъ, или сербскомъ берегу дотронется до какого нибудь чумнаго человка или вещи изъ шерсти или полотна (такъ какъ въ матеріи чума особенна впитывается), или если даже дотронется полою своего плаща до чего нибудь, или до кого нибудь, онъ сейчасъ же объявляется сомнительнымъ и, добравшись до границы, долженъ быть вырванъ изъ объятій своего семейства и переданъ въ карантинъ.

Вотъ почему этого человка называютъ очистителемъ, и горе ему, если онъ скроетъ подобный случай. За малйшее подозрніе онъ осуждается на пятнадцатилтнее заключеніе въ крпости.

Что касается контрабандистовъ, то къ нимъ чума, должно быть, не пристаетъ, такъ какъ они не возятсъ собою никакихъ очистителей, и въ Брусс сто разъ являлась чума, а они постоянно поддерживаютъ сообщенія между обоими берегами. Мы не можемъ не упомянуть, что ихъ патрономъ считаютъ св. Прокофія. Только сильныя бури прекращаютъ ихъ путешествія, такъ какъ быстрое теченіе между Желзными Воротами отбрасываетъ лодки на южный берегъ.

Правда, бываютъ случаи, что контрабандисты отваживаются хать и въ такую бурю, но тогда они везутъ уже не соль, а табакъ или кофе…

Страшный ураганъ свирпствовалъ уже три или четыре дня надъ Дунаемъ, вс корабли спшили добраться въ безопасную гавань или же бросали якорь посреди рки, и пограничный стражъ могъ спокойно спать, пока дуетъ втеръ, такъ какъ въ такую погоду не отважится идти никакое судно.

Вдругъ капралъ Оградинской пограничной станціи услышалъ громкій звукъ рога, заглушавшій ревъ втра. Шло какое нибудь судно и показывало этимъ сигналомъ свое приближеніе, чтобъ никакой другой корабль не рискнулъ войти въ фарватеръ Желзныхъ Воротъ, или же этотъ сигналъ былъ призывомъ судна въ опасности и просьбою о помощи.

Судно приближалось.

Это былъ дубовый корабль, вмщавшій отъ десяти до двнадцати тысячъ пудовъ груза, хорошо нагруженный. Массивное судно было выкрашено черной краской, кром носа, который казался серебрянымъ. На носу былъ устроенъ навсъ, въ род крыши дома, со спускавшимися по обимъ сторонамъ узкими лстницами, подъ ней помщались дв каюты съ дверями, выходившими направо и налво, съ двумя маленькими окнами, а въ промежутк между двухъ оконъ, на золотомъ фон была нарисована Св. Варвара въ свтло-розовомъ плать, голубомъ плащ, съ красной повязкой на голов и блой лиліей въ рук.

Въ узкомъ пространств за каютою, на носу помщался ящикъ въ два фута ширины и въ пять футъ длины, выкрашенный зеленой краской и наполненный черною землею, въ которой росли красныя левкои и другіе душистые цвты.

Этотъ крошечный садикъ былъ окруженъ высокой желзной ршеткой въ три фута вышины, увшанной внками изъ полевыхъ цвтовъ, а въ средин, подъ краснымъ колпакомъ, горла лампада.

Въ передней части корабля помщалась мачта, отъ которой шла веревка, за которую съ трудомъ тащили судно по берегу тридцать дв лошади. Въ другое время было бы довольно шестнадцати лошадей, а въ верхнемъ Дуна даже двнадцати, но при сильномъ втр пришлось употребить тридцать дв.

Сигналъ относился къ вожакамъ лошадей, такъ какъ человческій голосъ напрасно бы старался заглушить бурю. Если бы даже крикъ съ корабля донесся до берега, то ни одинъ человкъ не разобралъ бы его тысячу разъ повтореннаго эхо, тогда какъ звуки рога понимаютъ даже лошади и понимаютъ, какъ люди, такъ и животныя, должны ли они ускорить или замедлить шаги, или же совершенно остановиться.

Судну, идущему фарватеромъ въ сильную бурю, предстоитъ множество опасностей и судьба его лежитъ въ рукахъ двоихъ людей. Первый — это кормчій, управляющій рулемъ, второй — капитанъ судна, подающій сигналы рогомъ. Если сигналъ не будетъ хорошо понятъ, то судно можетъ натолкнуться на скалу или же быть прибито къ южному берегу, или стать на мель и погибнуть вмст съ людьми и грузомъ.

По лицамъ этихъ двухъ людей не видно было, чтобъ страхъ былъ имъ знакомымъ чувствомъ.

Рулевой былъ высокій, въ сажень ростомъ, закаленный морякъ съ сильно загорвшимъ лицомъ, об щеки котораго были усяны мелкими, красными жилками, которыми были покрыты и блки глазъ.

Онъ былъ всегда веселъ и въ его голос существовали только два тона: громкій крикъ или тихій шепотъ.

По всей вроятности, это обстоятельство было причиною того, что онъ долженъ былъ особенно заботиться о своемъ горл, которое онъ почти всегда закутывалъ громадной, красной шалью.

Капитанъ корабля былъ человкъ лтъ тридцати, съ блокурыми волосами, голубыми глазами и длинными усами, тогда какъ вся остальная часть лица была гладко выбрита. Онъ былъ средняго роста, но съ перваго же взгляда видно было его сильное сложеніе.

Не смотря на это, когда онъ говорилъ тихо, то его голосъ казался женскимъ.

Рулевой назывался Іоганномъ Фабулой, а имя капитана корабля было Михаилъ Тимаръ.

Казенный очиститель сидлъ у борта, закутавъ голову въ капюшонъ плаща, такъ что видны были только носъ и усы. То и другое было красно. Имя его не упомянуто въ исторіи. Онъ занимался тмъ, что жевалъ табакъ.

Къ кораблю была привязана лодка.

У дверей каюты стоялъ человкъ, по наружности лтъ пятидесяти. Онъ курилъ изъ длиннаго чубука турецкій табакъ. Черты его лица имли восточный характеръ, но напоминали скоре турецкій, чмъ греческій типъ, тогда какъ его костюмъ былъ скоре греческій или сербскій.

Отъ внимательнаго наблюдателя не исчезло бы то, что выбритыя части его лица были гораздо свтле остальныхъ, какъ бываетъ съ человкомъ, который недавно сбрилъ густую бороду.

Имя этого человка было Ефимій Трикалисъ или, по крайней мр, онъ числился подъ этимъ именемъ въ корабельной книг.

Онъ былъ владльцемъ корабельнаго груза, а корабль принадлежалъ коморнскому купцу Афанасію Брацовичу.

Въ одно изъ оконъ каюты выглядывало личико молодой двушки, которое, рядомъ съ изображеніемъ Св. Варвары, казалось частью картинки. Лицо двушки было не блдное, но блое, близны мрамора или хрусталя. Блый цвтъ этотъ казался для нея такимъ же врожденнымъ, какъ для абисинки черный, для малайки желтый. Никакая посторонняя примсь цвтовъ не нарушала близны. Ни втеръ, ни взглядъ человка не могли вызвать краски на этомъ лиц.

Двушка была почти ребенокъ, ей не могло быть боле тринадцати лтъ, но она была высока и стройна. Выраженіе ея лица, строгія линія котораго казались какъ бы высченными изъ мрамора и снятыми со статуи Венеры Милосской, было всегда серьезно. Ея густые, черные волосы отливали металлическимъ блескомъ, точно перья чернаго орла. Но глаза ея были темносиніе. Длинныя, черныя брови почти сходились, что придавало ея лицу особенную прелесть, казалось, что эти брови составляютъ черный ореолъ на лбу священнаго изображенія.

Двушку звали Тимея.

Это были пассажиры на Св. Варвар.

Когда капитанъ корабля выпускалъ изъ рукъ рогъ, онъ находилъ время поболтать съ двушкой чрезъ желзную ршетку.

Тимея понимала только новогреческій языкъ, на которомъ бгло говорилъ капитанъ.

Онъ объяснялъ двушк красоты ландшафта.

Ея блдное лицо и темныя брови оставались неподвижными, но она внимательно слушала его рчи. Но капитану казалось, что эти глаза глядли на него съ меньшимъ вниманіемъ, чмъ на левкои, росшія у ногъ Св. Варвары.

Тогда онъ сорвалъ цвтокъ и подалъ его ребенку, чтобъ она могла ближе послушать, что разскажутъ эти цвты.

Рулевой видлъ это и это не нравилось ему.

— Они лучше сдлали бы, пробормоталъ онъ, если бы, вмсто того, чтобъ брать цвты у Св. Варвары и дарить ихъ двушк, зажгли бы свчку предъ образомъ, такъ какъ помощь свыше была бы для насъ не лишней. Помоги намъ Богъ!

Это пожеланіе Іоганнъ Фабула проговорилъ для себя, но, такъ какъ около него сидлъ очиститель, то между ними завязался слдующій разговоръ.

— Почему эти господа желаютъ непремнно пройти чрезъ Желзныя Ворота въ такую грозу? спросилъ очиститель.

— Почему? отвчалъ Іоганнъ Фабула, потому единственно, что они торопятся. Мы веземъ на корабл десять тысячъ мръ пшеницы. Въ Банат былъ неурожай, а у насъ въ Валахіи была хорошая жатва. Сегодня день Св. Михаила, и если мы не поторопимся, то ноябрь застигнетъ насъ въ пути и мы замерзнемъ.

— А почему вы думаете, что Дунай замерзнетъ уже въ ноябр?

— Я не думаю это, а наврное знаю. Это говоритъ коморнскій календарь. Подите посмотрите ко мн въ каюту. Онъ виситъ у меня надъ постелью.

Очиститель плотне закутался въ капюшонъ и выплюнулъ табачную жвачку въ Дунай.

— Не плюйте въ такую погоду въ воду, Дунай не переноситъ этого.

— И это говоритъ календарь?

— Коморнскій календарь святъ, какъ евангеліе. Десять лтъ тому назадъ онъ также предсказалъ, что морозы начнутся въ ноябр. Поэтому я спшу, какъ можно скоре быть съ моимъ кораблемъ дома. Тогда я также былъ на Св. Варвар и также спшилъ. Другіе смялись надо мною, но 23 ноября вдругъ наступили морозы и половина судовъ замерзла, одни у Апатина, другія у Фельдвара. Тогда пришла моя очередь смяться. Помоги намъ Богъ!…

Втеръ сильно налетлъ на судно. Крупныя капли пота выступали на лиц рулеваго, когда онъ поворачивалъ руль, но онъ не нуждался ни въ чьей помощи.

Повернувъ руль, онъ наградилъ себя хорошимъ глоткомъ водки, посл котораго его глаза казались еще красне.

— Помоги намъ только Іисусъ пройти мимо этой скалы, прошепталъ онъ въ сильномъ волненіи. Эй! вы тамъ! возьмитесь за весла! Все будетъ хорошо, если мы удачно пройдемъ мимо этого камня.

— Послушайте, другъ мой, продолжалъ очиститель, снова засовывая въ ротъ табакъ, вашъ корабль, какъ мн кажется, везетъ не одну пшеницу?

Фабула поглядлъ на очистителя подъ его капюшономъ и пожалъ плечами.

— Какое мн до этого дло? Если на судн есть контрабанда, то мы, по крайней мр, не останемся въ карантин, а скоре пойдемъ впередъ.

— Какъ такъ?

Рулевой написалъ своимъ кулакомъ за спиной кругъ, на что очиститель громко расхохотался. Вроятно, онъ понялъ пантомиму своего собесдника.

— Посмотрите, продолжалъ Іоганнъ Фабула, съ тхъ поръ, какъ я прозжалъ здсь въ послдній разъ, теченіе рки снова измнилось. Если мн теперь не удастся побдить втеръ, то мы попадемъ въ новый уголъ, образовавшійся между скалами Влюбленныхъ… А этотъ капитанъ опять болтаетъ съ гречанкой, вмсто того, чтобъ заниматься своимъ дломъ. Она приноситъ намъ только несчастіе. Съ тхъ поръ, какъ она у насъ на корабл, сверный втеръ дуетъ, не переставая, тутъ что-то не ладно. Она бла, какъ духъ, ея брови сходятся вмст, какъ у колдуньи. Г. Тимаръ! длайте же ваше дло!

Но г. Тимаръ не взялся за рогъ, а продолжалъ разсказывать сказки молодой двушк о скалахъ, о водопадахъ, такъ какъ, начиная отъ Желзныхъ Воротъ, съ каждымъ угломъ, съ каждымъ островомъ, связана какая нибудь легенда или исторія, то волшебная сказка, то народное сказаніе, то приключенія разбойниковъ, разсказанныя не въ книгахъ, а сохранившіяся въ народныхъ псняхъ и сказаніяхъ о скалахъ, какъ будто превратившихся въ каменную библіотеку. Названія скалъ, это названія книгъ на корешкахъ и тотъ, кто уметъ раскрывать эти книги, можетъ прочесть въ нихъ цлые романы.

Михаилъ Тимаръ былъ уже давно какъ дома въ этой библіотек. Онъ часто прозжалъ Желзныя Ворота съ кораблемъ, довреннымъ его присмотру, каждый камень, каждый островъ были ему знакомы.

Можетъ быть, своими разсказами и сказками онъ преслдовалъ другую цль, кром доставленія удовольствія любопытству двушки? Когда нжное существо подвергается большой опасности, отъ которой вздрагиваетъ даже закаленное сердце мужчины, то т, которые знакомы съ опасностями, должны отвлекать отъ нихъ вниманіе тхъ, которые съ ними не знакомы. Можетъ быть, его заставляла говорить именно эта причина?

До тхъ поръ, пока Тимея слушала разсказы о геро Мирк и его возлюбленной врной Молив, которая бросилась въ Дунай съ скалы Любигая, она не обращала вниманія на шумъ и грохотъ втра, не замчала угрожающаго приближенія къ нимъ скалъ, не боялась высоко поднимавшихся волнъ.

— Э! г. капитанъ! крикнулъ рулевой, что-то приближается къ намъ на встрчу.

Капитанъ оглядлся и увидалъ предметъ, на который обращалъ его вниманіе рулевой.

Корабль проходилъ въ это время по рукаву Таталія, гд Дунай иметъ всего двсти саженъ ширины и течетъ необыкновенно быстро. Онъ иметъ здсь видъ быстро падающаго сверху горнаго ручья.

Но только этотъ ручей Дуная отъ этого мста раздляется на дв части скалою, поросшей мохомъ и кустами. Объ ея западный конецъ вся масса воды раздляется на два рукава, изъ которыхъ одинъ течетъ мимо сербскаго берега, тогда какъ другой вливается въ вырытый въ скал фарватеръ, шириною въ пятьдесятъ саженъ, настолько глубокій, что по нему могутъ плавать вверхъ и внизъ величайшія суда. Но въ этомъ мст крайне опасно въ сильный втеръ встртиться двумъ судамъ, такъ какъ въ сверной части прохода находится много подводныхъ камней, о которые корабль легко можетъ разбиться, тогда какъ на юг сильное теченіе въ томъ мст, гд раздлается потокъ, неизбжно увлекетъ корабль, попавшій въ него.

Опасность, на которую указывалъ рулевой, была очень серьезна,— на встрчу имъ двигалась сорвавшаяся мельница.

Михаилъ Тимаръ поспшно взялъ подзорную трубу, которую держала Тимея.

На западномъ поворот Дуная виднлась темная масса.

Тимаръ поглядлъ на нее въ трубу и крикнулъ рулевому:

— Мельница!

— Св. Іисусъ! мы погибшіе люди!

Мельница быстро неслась на нихъ теченіемъ. По всей вроятности, буря сорвала ее съ якоря и можно было предвидть, что на ней нтъ никого, ни рулеваго ни матросовъ. Люди, по всей вроятности, бжали на берегъ и громада неслась теперь по вол втра и теченія

Михаилъ Тимаръ, не сказавъ ни слова, отдалъ Тиме обратно трубу, чтобъ она опять могла разсматривать въ нее скалы, затмъ поспшно сбросилъ съ себя сюртукъ и соскочилъ въ лодку, крикнувъ съ собою пять гребцовъ и приказавъ имъ отвести лодку.

Трикалисъ и Тимея не понимали его приказаній, отданныхъ на венгерскомъ язык, котораго они не знали. Точно также непонятно было для нихъ то, что крикнулъ капитанъ рулевому:

— Пусть корабль идетъ по прежнему направленію… не поворачивая ни направо, ни налво!

Чрезъ нсколько минутъ Трикалисъ могъ самъ убдиться, какой опасности они подвергаются.

Сорвавшаяся мельница, влекомая быстрымъ потокомъ, неслась на нихъ по самой средин фарватера. Если бы она столкнулась съ Св. Варварой, гибель обихъ была неизбжна.

Лодка съ людьми боролась противъ теченія. Четверо гребли, одинъ правилъ рулемъ, а капитанъ стоялъ на носу лодки, скрестивъ руки.

Какое безумное предпріятіе задумалъ онъ? Что могъ онъ сдлать въ маленькой лодк противъ громаднаго чудовища? Что значили человческіе мускулы противъ силы потока и бури?

Если бы каждый изъ шестерыхъ былъ Самсономъ, то законы гидростатики уничтожили бы вс ихъ усилія. Ихъ столкновеніе должно было превратить ихъ въ ничто.

Если даже бы имъ удалось добраться до мельницы, то все таки она была бы увлечена отъ нихъ силою потока.

Но лодка не держалась средины потока, она старалась добраться до южнаго края острова.

Волны были такъ высоки, что пятеро людей въ лодк поминутно исчезали за ними, чтобъ снова чрезъ мгновеніе появиться на гребн волнъ и затмъ опять исчезнуть.

ГЛАВА II.
Блая кошка.

Между тмъ пятеро гребцовъ въ лодк совщались, что длать.

Одинъ совтовалъ привлечь мельницу къ водовороту, чтобъ онъ поглотилъ ее.

Но это не могло спасти Св. Варвары, такъ какъ быстрый потокъ бросилъ бы мельницу на нее.

Другой думалъ, что слдуетъ захватить ее веревками и затмъ вскочить на нее и дать ей такое направленіе, чтобъ она повернула къ углу между скалами.

Но этотъ совтъ былъ неудобенъ потому, что вмст съ мельницей потокъ увлекъ бы и лодку.

Тимаръ приказалъ рулевому дать лодк направленіе къ концу острова Периграда, на которомъ возвышается скала Влюбленныхъ.

Приблизившись къ водовороту, онъ бросилъ тяжелый якорь такъ легко, что лодка не испытала никакого потрясенія.

Это доказывало, какая большая мускульная сила скрывалась въ этомъ человк.

Затмъ Тимаръ приказалъ рулевому хать какъ можно скоре на встрчу мельниц.

Тутъ они поняли его намреніе. Онъ желалъ остановить ее якоремъ.

— Дурное средство, говорили матросы, она остановится и только загородитъ собою фарватеръ.

Когда Трикалисъ понялъ съ корабля намреніе Тимара, онъ бросилъ изъ рукъ трубу и крикнулъ рулевому, чтобъ онъ остановилъ судно, и началъ спускать его внизъ по теченію.

Рулевой не понималъ по-гречески, но изъ жестовъ старика понялъ, чего тотъ отъ него требуетъ, и отвчалъ съ величайшимъ спокойствіемъ:

— Нечего ворчать, Тимаръ знаетъ, что длаетъ.

Тогда Трикались съ яростью выхватилъ изъ-за пояса кинжалъ, чтобъ самому перерзать канатъ.

Тогда рулевой спокойно указалъ ему назадъ.

И то, что тамъ увидлъ Трикалисъ, измнило его намреніе.

Въ нижней части Дуная, на разстояніи мили, такъ что ихъ могъ открыть опытный глазъ, виднлась мачта и паруса турецкой бригантины.

Увидвъ это, Трикалисъ снова заткнулъ кинжалъ за поясъ и лицо его, за мгновеніе до этого покрытое яркой краской, вдругъ поблднло.

Онъ поспшилъ къ Тимеи.

Послдняя глядла въ трубу на вершины скалъ Периграда.

— Дай мн трубу! крикнулъ Трикалисъ, дрожащимъ отъ страха голосомъ.

— Ахъ! какъ это красиво, сказала Тимея, передавая ему трубу.

— Что такое?

— На горахъ я вижу маленькихъ козъ, которыя весело играютъ.

Трикалисъ направилъ трубу на шедшее къ нимъ судно и брови его сильно нахмурились, а лицо еще боле поблднло.

Тимея снова взяла у него трубу и стала искать на горахъ играющихъ козъ.

Старикъ обнялъ ее правой рукой.

— Ахъ! какъ он прыгаютъ и танцуютъ! какъ это красиво!

А между тмъ, рука, обнимавшая Тимею, чуть не подняла ее и не бросила въ волны. Но то, что грекъ увидалъ по другую сторону, снова возвратило его лицу краску жизни, исчезнувшую съ него.

Мельница, быстро несомая потокомъ, все приближалась къ лодк, въ которой стоялъ Тимаръ. На ней не было ни одного живаго существа, кром блой кошки, которая сидла и жалобно мяукала.

Достигнувъ мельницы, Тимаръ быстро набросилъ на нее канатъ, который держалъ въ рукахъ. Конецъ каната былъ прикрпленъ къ брошенному заране якорю. Посл толчка мельница измнила направленіе и повернула къ правому берегу.

— Не говорилъ ли я, что Тимаръ знаетъ, что длаетъ? пробормоталъ Іоганнъ Фабула.

Тогда какъ грекъ въ радостномъ экстаз кричалъ:

— Браво! сынъ мой! и такъ крпко сжалъ руку Тимеи, что она испугалась и забыла своихъ козочекъ.

— Смотри сюда!

Тогда Тимея, въ свою очередь, увидала мельницу, и это было не трудно, такъ какъ Св. Варвара и мельница были настолько близко, что въ канал, въ пятьдесятъ саженей шириною, ихъ отдляло одну отъ другой разстояніе не боле десяти саженей.

Но этого было достаточно, чтобъ Св. Варвара могла пройти благополучно.

Тимея не видла ни опасности, ни спасенія, она видла только брошенную на волю судьбы блую кошечку.

Когда бдное животное увидало такъ близко отъ себя наполненное людьми судно, оно вскочило и начало съ жалобнымъ мяуканьемъ бгать взадъ и впередъ, измряя глазами разстояніе, какъ бы приготовляясь прыгнуть.

— Ахъ! бдная кошечка! съ испугомъ крикнула Тимея. Если бы она могла къ намъ прыгнуть.

Но отъ этого случая, корабль спасла его покровительница — Св. Варвара, и разстояніе между судами начало все увеличиваться.

— Ахъ! бдная хорошенькая кошечка!

— Не безпокойся о ней, сказалъ грекъ, когда мельницу прибьетъ къ скаламъ, кошка спрыгнетъ на берегъ и будетъ играть съ твоими козочками.

Но несчастная кошка бгала по тому краю, который былъ ближе къ кораблю и не видала близости острова.

— Глупая! прыгай. Посмотри, съ той стороны, крикнула Тимея.

Но приведенное въ отчаяніе животное не поняло ее.

Въ то самое мгновеніе, когда мельница миновала Св. Варвару, канатъ, на которомъ она держалась, лопнулъ и она была быстро унесена теченіемъ.

Еще чрезъ нсколько мгновеній, наскочивъ на скалы, она разлетлась въ куски.

Она исчезла въ волнахъ и вмст съ ней блая кошечка.

Тимея вздрогнула и закрыла лицо руками.

Но Св. Варвара была спасена.

Грекъ пожалъ руки возвратившимся матросамъ и обнялъ Тимара.

Тимаръ могъ ожидать, что Тимея также скажетъ ему ласковое слово. Но она, съ искаженнымъ отъ ужаса лицомъ, вскрикнула, указывая на волны:

— Что сталось съ ней?

— Она превратилась въ щепки.

— А бдная кошечка?

Губы двушки дрожали, на глазахъ выступили слезы.

— Для нея все кончено.

— Но вдь эта мельница и кошка, наврно, принадлежали кому нибудь? какому нибудь бдному человку? сказала Тимея.

— Конечно. Но мы должны были спасти нашъ корабль и нашу жизнь. Если бы мы не пожертвовали этой мельницей, то, столкнувшись съ нами, она все равно бы погибла, но погубила бы и насъ.

Тимея поглядла на человка, говорившаго это, сквозь призму сверкавшихъ въ ея глазахъ слезъ.

Это былъ чужой, непонятный для нее міръ, на который она глядла сквозь слезы.

ГЛАВА III.
Прыжокъ.

Тамару некогда было снова разсказывать двушк сказки, такъ какъ, только что онъ усплъ возвратиться, какъ грекъ передалъ ему трубу и, указывая назадъ, на то мсто, куда онъ раньше глядлъ, сказалъ:

— Военное судно… Двадцатичетырехвесельное… бригантина Салоники….

Тимаръ до тхъ поръ не выпускалъ изъ рукъ трубы, пока бригантина не скрылась отъ него за островомъ Периградой, тогда онъ быстро опустилъ трубу, приложилъ къ губамъ рогъ и прокричалъ въ него сначала три раза, затмъ шесть разъ. Посл чего погонщики скоре погнали лошадей.

Скалистый островъ Периграда омывается двумя рукавами Дуная. По рукаву, идущему мимо сербскаго берега, поднимаются суда съ грузомъ, идущія вверхъ по Дунаю. Это наиболе удобный и врный путь, по которому корабли подвигаются вдвое меньшимъ количествомъ лошадей, чмъ по другому.

По рукаву, идущему вдоль румынскаго берега, корабли поднимаются быками, число которыхъ иногда доходитъ то ста двадцати.

Рядомъ съ островомъ Периградой, ближе къ румынскому берегу, лежитъ маленькій островокъ Рескиваль.

Теченіе между двумя островами страшно быстро, но по выход изъ этого узкаго прохода, потокъ образуетъ между обоими скалистыми берегами большое озеро. Это озеро никогда не бываетъ спокойно и даже въ самые сильные холода не замерзаетъ. Все дно его усяно каменьями. Нкоторые изъ нихъ скрываются подъ водою, тогда какъ другіе выдвигаются изъ нея на нсколько саженей. Это самое опасное мсто для кораблей всхъ націй.

Даже теперь, такіе испытанные мореплаватели, какъ англичане, турки и итальянцы, которые во всхъ моряхъ, какъ дома, со страхомъ проходятъ по этому мсту Дуная. Тутъ случается наибольшее количество кораблекрушеній, тутъ разбился лучшій турецкій военный корабль Силистрія.

По этому озеру съ опасными рифами есть безопасный проходъ, но только немногіе корабли знаютъ его и умютъ имъ пользоваться, этотъ проходъ длаетъ возможнымъ для кораблей переходъ отъ сербскаго берега къ румынскому, въ идущій вдоль него фарватеръ.

Въ этотъ фарватеръ можно войти только при Цвинич и выдти при Гладов. Онъ отдляется во всю длину отъ остального Дуная рядомъ подземныхъ скалъ и переходъ по этому мсту называется опаснымъ прыжкомъ.

Капитанъ протрубилъ въ рогъ три раза, потомъ шесть.

Погонщики лошадей уже знали, что это значитъ, и начали съ громкими криками погонять лошадей.

Тогда корабль сталъ быстро подвигаться по потоку.

Рогъ протрубилъ девять разъ.

Погонщики начали, не переставая, гнать лошадей. Бдныя животныя понимали и сигналы, и удары и выбивались изъ силъ.

Пять минутъ подобной работы трудне цлаго дня.

Наконецъ рогъ протрубилъ двнадцать разъ.

Люди и лошади собрали послднія силы, каждую минуту казалось, что они не въ состояніи будутъ двинуться дальше.

Капитанъ корабля стоялъ на носу.

Въ ту минуту, когда движеніе корабля достигло наибольшей скорости, капитанъ перерубилъ канатъ, на которомъ двигалось судно.

Лошади попадали вс въ рядъ и передняя сломала себ колни.

Ея вожакъ благоразумно усплъ соскочить раньше.

Корабль вдругъ измнилъ свой курсъ и повернулъ къ сверному берегу.

Въ ту минуту, когда Тимаръ перерубилъ канатъ, жизнь всхъ, находившихся на корабл, была въ рукамъ единственнаго человка — рулеваго.

Въ эту минуту Іоганнъ Фабула понялъ, что онъ въ состояніи сдлать.

— Помоги намъ Іисусъ! крикнулъ онъ.

Но въ то же самое время, онъ не складывалъ рукъ. Корабль, розогнанный лошадьми, быстро несся въ въ озеро, образуемое Дунаемъ.

Для того, чтобы поворачивать теперь рулевое колесо, нужно было два человка, да и т едва въ состояніи были бы справиться.

Между тмъ Тимаръ стоялъ на носу и измрялъ глубину фарватера, одной рукой онъ держалъ лотъ, а другой, пальцами, показывалъ рулевому, сколько футовъ воды подъ кораблемъ.

— Помоги намъ Іисусъ!

Рулевой зналъ скалы, между которыми проходилъ, такъ хорошо, что былъ бы въ состояніи сказать, насколько футовъ поднялся Дунай въ послднюю недлю. Онъ твердой рукою поворачивалъ руль.

Если бы онъ сдлалъ хоть одно неврное движеніе, то корабль со всмъ, что въ немъ находилось, былъ бы отнесенъ теченіемъ на находившійся отъ нихъ въ двадцати саженяхъ островъ Периграда, а тамъ бы его постигла участь только что разбившейся мельницы, и хорошенькое, бленькое дитя отправилось бы туда же, гд исчезла блая кошечка.

Они счастливо миновали островъ Рескиваль.

Это было самое дурное мсто.

Движеніе корабля стало тутъ уже медленне, такъ какъ его стремленіе впередъ парализовало силы потока, дно котораго было усяно острыми каменьями.

Тимея, наклонившись чрезъ бортъ, глядла въ воду.

Сквозь прозрачныя волны пестрыя подводныя скалы казались около самаго корабля. Между ними мелькали блестящія серебряныя рыбки. Какъ любовалась она этимъ зрлищемъ!

На корабл царствовало глубокое молчаніе. Каждый зналъ, какой опасности подвергается, только божественному милосердію могли они быть обязаны тмъ, что благополучно прошли между столькими подводными камнями.

Только одна Тимея не чувствовала ни волненія, ни страха.

Между тмъ, корабль вошелъ во впадину скалы, въ род бухты. Подводные камни тутъ не опасны, такъ какъ они лежатъ глубоко подъ водою, въ темнозеленой глубин. Только изрдка виднется масса морскихъ гостей, при появленіи которыхъ разбгаются во вс стороны пестрые стада рыбъ.

Тимея любовалась, глядя въ воду, но вдругъ почувствовала, что Тимаръ схватилъ ее на руки и, втолкнувъ въ каюту, заперъ за нею дверь.

Тимея не знала, что такое произошло, зачмъ съ нею поступили такъ грубо. Она бросилась къ окну каюты, чтобы выглянуть изъ него.

Но не случилось ничего особеннаго, кром того, что корабль счастливо прошелъ маленькую бухту и повернулъ въ фарватеръ по румынскому берегу.

Но въ этомъ мст воды Дуная такъ быстро вливаются въ фарватеръ, что образуется настоящій водопадъ, и тутъ-то наступаетъ самая опасная минута.

Ужасный прыжокъ.

Когда Тимея выглянула въ каютное окно, она увидала только стоявшаго на носу Тимара.

Но вдругъ поднялся ужасный шумъ. Громадныя блыя волны залили переднюю часть корабля и разлились до самыхъ оконъ каюты. Они залили лицо выглядывавшей изъ окна Тимеи.

Когда она снова взглянула чрезъ минуту, то капитана уже не было на носу. На корабл былъ страшный шумъ,

Тимея бросилась къ дверямъ и столкнулась тамъ съ отцемъ.

— Мы тонемъ! крикнула она.

— Нтъ, корабль спасенъ, но капитанъ упалъ въ воду.

Тимея видла это. Волны на ея глазахъ снесли Тимара.

Но когда она поняла, въ чемъ дло, ея сердце не забилось сильне.

Странное дло, когда она увидла, какъ изчезла въ волнахъ блая кошечка, она была въ отчаяніи и не въ состояніи была удержаться отъ слезъ, теперь, когда волны похитили человка, она даже не сказала ‘бдный’!

Да, но кошечка мяукала такъ жалобно, а этотъ человкъ, казалось, презиралъ весь свтъ.

Блая кошечка было хорошенькое, маленькое животное, а капитанъ противный мужчина, и наконецъ, кошечка не могла помочь себ, а капитанъ былъ сильный, ловкій человкъ. Онъ, конечно, съуметъ спасти себя, на то онъ мужчина.

Посл послдняго прыжка корабль былъ спасенъ и вступилъ въ безопасный фарватеръ.

Матросы поспшно бросились въ лодку, чтобъ найти исчезнувшаго капитана.

Грекъ держалъ въ рукахъ туго набитый кошелекъ, какъ награду за спасеніе Тимара.

— Сто дукатовъ тому, кто вытащитъ его живаго изъ воды!

— Оставьте себ ваши сто дукатовъ, раздался голосъ Тимара съ противоположнаго конца корабля, я явился самъ.

И вс увидали, какъ онъ плылъ за кораблемъ, схватившись за якорную цпь на корм.

Затмъ, какъ будто ничего не случилось, поднявшись на корабль, онъ снова началъ командовать.

— Бросай якорь!

Тяжелый якорь, въ три центнера всомъ, былъ опущенъ въ воду, и корабль остановился посреди фарватера, совершенно скрытый съ другой стороны закрывавшими его скалами.

— Теперь отправимся въ лодк на берегъ, приказалъ Тимаръ тремъ гребцамъ.

— Надньте на себя сухое платье, сказалъ грекъ.

— Это было бы безполезной потерей времени, возразилъ Тимаръ. Сегодня мн пришлось взять не одну ванну, а намъ надо торопиться.

Послднія слова были сказаны греку шепотомъ на ухо.

Глаза его сверкнули въ знакъ согласія.

Капитанъ вскочилъ въ лодку и началъ грести самъ, чтобъ скоре добраться до стоявшаго на берегу дома, гд можно было достать животныхъ для тяги.

Онъ взялъ восемьнадцать штукъ.

Между тмъ къ мачт былъ прикрпленъ новый канатъ, быки запряжены, и не прошло и получаса, какъ Св. Варвара продолжала свой путь сквозь Ворота, только около противоположнаго берега.

Когда Тимаръ возвратился на бортъ корабля, то, вслдствіе большаго движенія, его платье уже было сухо.

Корабль былъ спасенъ. Можетъ быть, дважды спасенъ, и вмст съ нимъ весь грузъ, грекъ и Тимея.

Но что такое были для него эти люди?

Онъ самъ былъ только капитаномъ корабля и получалъ, какъ таковый, довольно ограниченное содержаніе. Ему должно было быть все равно, что несетъ корабль — простую ли пшеницу или табакъ, или чистый жемчугъ, его вознагражденіе оставалось тоже самое.

Точно также думалъ про себя очиститель, который, когда судно вошло въ румынскій фарватеръ, возобновилъ свой разговоръ съ рулевымъ, на что до сихъ поръ не было удобнаго времени.

— Согласитесь, пріятель, что мы въ жизни никогда еще не были такъ близки отъ возможности вмст отправиться къ чорту, какъ сегодня?

— Это совершенно врно, отвчалъ Іоганнъ Фабула.

— Но къ чему нужно было намъ длать этотъ опытъ? Какъ будто мы сегодня же должны были замерзнуть.

— Гмъ! Сказалъ Іоганнъ Фабула, беря глотокъ водки изъ своей фляжки, какое вознагражденіе вы получаете?

— Двадцать крейцеровъ въ день, отвчалъ очиститель.

— Къ чему же чортъ принесъ васъ сюда, чтобъ изъ-за двадцати крейцеровъ рисковать жизнью! Я васъ не звалъ. Я получаю каждый день гульденъ и, кром того, пищу, слдовательно, я имю на сорокъ крейцеровъ боле причинъ рисковать моей жизнью, чмъ вы.

Очиститель покачалъ головою и отбросилъ назадъ капюшонъ, чтобъ лучше понимать своего собесдника.

— Послушайте, сказалъ онъ, мн кажется, какъ будто этотъ турецкій корабль охотится за вашимъ и Св. Варвара старается уйти отъ него?

— Гмъ! снова сказалъ рулевой, и началъ откашливаться, какъ будто не въ состояніи былъ сказать ни слова.

— Ну, мн это все равно, продолжалъ, пожимая плечами, очиститель. Я австрійскій пограничный стражъ и не имю ничего общаго съ Турціей, но я знаю то, что знаю,

— Ну такъ, въ такомъ случа, узнайте то, чего еще не знаете, сказалъ Іоганнъ Фабула, къ которому вдругъ возвратилось употребленіе языка. Совершенно врно, насъ преслдуетъ турецкій корабль и мы изъ за него сдлали опасный прыжокъ. Вотъ видите, эту двочку съ блымъ лицомъ хотли взять въ гаремъ къ султану, но отецъ не согласился отдать ее, а предпочелъ бжать съ нею изъ Турціи, и теперь все дло въ томъ, чтобъ скоре достигнуть Венгріи, гд султанъ уже не можетъ отнять ее. Ну, теперь вы знаете все и потому не спрашивайте меня больше, а лучше ступайте къ образу Св. Варвары и поправьте предъ нею лампаду, которую волны, кажется, потушили, а потомъ, не забудьте поставить Святой три свчи, если только вы правоврный католикъ.

Очиститель съ трудомъ всталъ, ворча себ въ бороду:

— Правоврный ли я католикъ?.. А вотъ про васъ такъ разсказываютъ, что вы папистъ, пока на корабл, и кальвинистъ, какъ только ступаете на землю, что вы молитесь, пока на вод, и бранитесь, какъ только ваши ноги ступаютъ на берегъ, затмъ, еще мн говорили, что ваше имя Іоганнъ Фабула и что Фабула по латыни значитъ ложь, но, не смотря на все это, я врю тому, что слышалъ отъ васъ, только не сердитесь.

— И хорошо длаете. А теперь ступайте и не приходите до тхъ поръ, пока я васъ не позову.

Такъ какъ скалы закрывали фарватеръ у румынскаго берега, то съ турецкой бригантины никакъ не могли видть, что происходитъ за ними.

Еще не дозжая острова, бригантина наткнулась на остатки разбитой мельницы, по которымъ нельзя было узнать, къ какому кораблю они принадлежатъ, а предъ бригантиной, на Дуна, до самаго конца горизонта не видно было ни одного судна, ни на самой рк, ни у берега, у котораго виднлись только маленькія, рыбачьи лодки.

Бригантина прошла еще нсколько времени, перескла Дунай, затмъ, возвратилась обратно къ сербскому берегу.

Тутъ капитанъ турецкаго корабля освдомился у пограничной стражи о проходившемъ передъ нимъ судн.

Стража ничего не видала, такъ какъ до этого мста Св. Варвара не доходила.

Немного дале, на берегу, турецкій капитанъ узналъ отъ сербовъ, что судно, за которымъ онъ гнался, вмст съ грузомъ и экипажемъ перешло на румынскій берегъ.

Тутъ же онъ встртилъ погонщиковъ, ведущихъ лошадей, которые разсыпались въ жалобахъ на то, кто имъ заплатитъ вознагражденіе (они очень хорошо знали, что въ Орсов снова встртятся съ кораблемъ и поведутъ его дальше).

Что касается турецкаго капитана, то онъ повернулъ обратно.

Прохавъ немного, онъ встртилъ обломки погибшей мельницы, съ намотаннымъ канатомъ. Потащивъ канатъ, вытащили якорь, на которомъ большими буквами было вырзано имя ‘Св. Варвара’.

Тогда для нихъ стала ясна вся катастрофа. Очевидно, когда лопнулъ канатъ, на которомъ шла Св. Варвара, то она кинула якорь, но онъ былъ слишкомъ легокъ, корабль сорвался съ него и теперь обломки его носились по волнамъ.

— Аллахъ! туда мы не можемъ слдовать за нимъ!

ГЛАВА IV.
Строгій осмотръ.

Двухъ опасностей, скалъ Желзныхъ Воротъ и турецкой бригантины, Св. Варварва счастливо избжала, но оставались еще дв: гроза и карантинъ въ Орсов.

По ту сторону бухты Желзныхъ Воротъ Дунай течетъ въ узкой ложбин, не боле ста саженей ширины, чрезъ которую выливается вся эта громадная масса воды.

Но въ этомъ узкомъ мст судну, по крайней мр, нечего бояться грозы, такъ какъ двойной рядъ каменныхъ стнъ защищаетъ его отъ втра.

Какъ рулевому, такъ и экипажу судна, тутъ легко работать.

Полдень уже прошелъ.

Старшій рулевой передалъ руль своему помощнику и отправился на корабельную кухню, помщающуюся въ задней сторон, чтобъ подкрпиться кускомъ жаренаго мяса.

Вдругъ узкій кусокъ неба, виднвшійся между скалами, потемнлъ.

Ураганъ не позволяетъ съ собою шутить.

Въ узкомъ пространств, между скалами, стемнло, какъ ночью, только время отъ времени мракъ прорзывался яркими молніями, немедленно сопровождаемыми оглушительными ударами грома, тогда какъ дождь лилъ потокомъ.

Но корабль долженъ былъ подвигаться впередъ, чтобъ ночь не застала его въ Орсов.

Въ усилившейся темнот можно было видть только при блеск молніи. Рогомъ также нельзя было подать сигнала, такъ какъ его услышали бы на румынскомъ берегу.

Но изобртательный человкъ всегда съуметънайтись.

Капитанъ вышелъ на носъ корабля, взялъ кремень, и огниво и началъ выскать огонь. Этого огня не можетъ потушить самый проливной дождь. Этотъ огонь виднъ погонщикамъ лошадей сквозь потоки дождя, и какъ только станутъ выскать искры, они по этому знаку уже знаютъ, что имъ надо длить.

Съ берега сигналы точно также подаются искрами.

Это тайный телеграфъ, которымъ пользуются въ Желзныхъ Воротахъ.

Тимея не боялась грозы и выглянула изъ окна каюты.

— Мы въ подземель? спросила она, обращаясь къ капитану.

— Нтъ, отвчалъ Тимаръ, мы въ могил. Эта высокая скала, которая при блеск молніи сверкаетъ, какъ огненная гора, это ‘Могила Св. Петра’, а дв другія вершины, рядомъ съ нею, ‘Дв старыя женщины’.

— Что за старыя женщины?

— По народному преданію, ‘Могила Св. Петра’ принадлежала двумъ женщинамъ, венгерк и валашк, которыя постоянно ссорились изъ-за нея, такъ что апостолъ не могъ спать спокойно въ могил, и въ гнв превратилъ ихъ въ камни.

Тимея много смялась этому разсказу.

— А почему знаютъ, что это могила апостола? спросила она.

— Потому, что на этомъ мст ростетъ много цлебныхъ травъ, которыя собираютъ противъ всякихъ болзней и разсылаютъ въ далекія страны.

— Значитъ, апостоломъ зовутъ человка, который и въ могил длаетъ добро другимъ? спросила Тимея.

— Тимея! раздался изъ каюты повелительный голосъ отца.

Двушка спустилась въ каюту и закрыла окно.

Когда Тимаръ снова оглянулся, онъ увидалъ предъ собою только изображеніе Св. Варвары.

Между тмъ, корабль, не смотря на грозу, продолжалъ путь.

Онъ, наконецъ, вышелъ изъ узкаго прохода между скалъ и въ тоже время исчезъ и темный сводъ неба.

Ураганъ исчезъ также скоро, какъ и явился, и надъ путешественниками снова разстилалось ясное небо.

Въ дали мелькали блые дома, высокія башни, красные корабли, а на неб разстилалась яркая радуга, Дунай потерялъ свою мрачную наружность и корабль могъ спокойно продолжать путь по расширившемуся руслу.

На запад путешественники увидали стоящую предъ ними на остров Орсову.

Для нихъ она была четвертой и послдней опасностью.

День уже клонился къ вечеру, когда Св. Варвара пришла въ Орсову.

— Завтра будетъ еще боле сильный втеръ, чмъ сегодня, проворчалъ рулевой, глядя на яркокрасное небо.

Но мысль о завтрашней погод была для путешественниковъ мене непріятна, чмъ лодка, раскрашенная въ черный и желтый цвта, приближавшаяся къ кораблю.

Св. Варвара бросила якорь предъ островомъ и ожидала приближающейся лодки, на которой находилось трое вооруженныхъ людей, кром двухъ гребцовъ и рулеваго.

Трикалисъ съ безпокойствомъ ходилъ по маленькому пространству палубы предъ каютой.

Тимаръ приблизился къ нему и тихо сказалъ:

— Идетъ осмотрщикъ!

Грекъ вынулъ изъ кармана шелковый кошелекъ, взялъ изъ него два свертка и сунулъ ихъ въ руку Тимару.

Въ каждомъ свертк было по сто дукатовъ.

Вскор лодка была около корабля и трое вооруженныхъ людей вышли на палубу.

Одинъ изъ нихъ долженъ былъ осмотрть грузъ корабля, нтъ ли на немъ контрабанды или оружія. Двое другихъ были его помощники и въ тоже время контролеры того, что онъ правильно производитъ осмотръ.

Очиститель — это оффиціальный шпіонъ, который смотритъ за тмъ, чтобъ два контролера исполняли свою обязанность.

Въ свою очередь, трое первыхъ образуютъ трибуналъ, выслушивающій отъ очистителя, не имли ли корабельные пассажиры какихъ нибудь опасныхъ для появленія чумы сношеній.

Все это устроено очень систематично. Одинъ правительственный органъ контролируетъ другой и вс вмст взятые контролируютъ другъ друга.

Въ вознагражденіе за эту обязанность осмотрщикъ получаетъ въ день сто крейцеровъ, а каждый изъ контролеровъ по пятидесяти крейцеровъ, и очиститель также пятьдесятъ, что, безъ сомннія, составляетъ порядочную сумму.

Какъ только осмотрщикъ вступилъ на палубу, на встрчу ему двинулся очиститель.

Осмотрщикъ теръ себ ухо, очиститель — носъ.

Затмъ осмотрщикъ обратился къ капитану, но, не подходя къ нему на три шага, такъ какъ нельзя знать, не зараженъ ли человкъ чумою.

Начался допросъ:

— Откуда?

— Изъ Галаца.

— Какъ имя хозяина судна?

— Афанасій Брацовичъ.

— Имя владльца груза?

— Ефимій Трикалисъ.

— Гд корабельныя бумаги?

Бумаги были взяты съ большими предосторожностями, длинными желзными щипцами, прочитаны на возможно дальнемъ разстояніи и затмъ также снова переданы обратно.

Относительно корабельныхъ бумагъ не сдлано было никого замчанія.

Затмъ была принесена большая кружка съ водой.

Такъ какъ ничто не передаетъ чумы такъ быстро, какъ металлическія деньги, то прізжающіе изъ Турціи моряки должны сначала опускать деньги, которыя платятъ, въ кружку, наполненную водою, откуда он выходятъ уже очищенными.

Тимаръ опустилъ правый кулакъ въ кружку съ водою, затмъ вынулъ обратно разжатую руку.

Затмъ осмотрщикъ, въ свою очередь, сунулъ руку въ воду и, вынувъ ее оттуда сжатою, опустилъ въ карманъ.

Ему не было надобности осматривать при свт заходящаго солнца, что за. деньги онъ вынулъ, онъ чувствовалъ ихъ стоимость отъ одного прикосновенія. Даже и слпой уметъ узнавать дукаты, но осмотрщикъ не показалъ виду, что узналъ ихъ.

Посл него пришла очередь контролеровъ.

Они также съ серьезнымъ и дловымъ видомъ выловили свою плату со дна кружки.

Наконецъ, настала очередь очистителя.

Его лицо было строго и угрожающе. Одного слова его было достаточно, чтобъ корабль былъ оставленъ въ карантин на десять или двадцать дней вмст съ пассажирами.

Между тмъ, осмотрщикъ повелительнымъ тономъ потребовалъ, чтобъ ему открыли входъ во внутренность корабля.

Его желаніе было исполнено.

Онъ отправился, въ сопровожденіи контролеровъ, что же касается экипажа, то никто не могъ слдовать за ними.

Оставшись одни, эти люди, строго исполнявшіе свой долгъ, невольно засмялись.

Очиститель остался на палуб и только улыбался въ свой капюшонъ.

Затмъ былъ составленъ протоколъ осмотра, который взялъ одинъ изъ контролеровъ.

Кром того, осмотрщикъ написалъ что-то такое на маленькой записк, которую запечаталъ своей печатью. На записк этой не было никакого адреса.

Затмъ, осмотрвъ вс уголки, гд они не нашли ничего подозрительнаго, вс три осмотрщика снова вышли на свтъ Божій.

Солнце уже зашло и сквозь тучи выглядывала полная луна, то освщая воду, то снова исчезая.

Осмотрщикъ призвалъ къ себ капитана и строгодловымъ тономъ передалъ ему, что не нашелъ на корабл ничего запрещеннаго, затмъ, тмъ же тономъ спросилъ очистителя о состояніи здоровья экипажа корабля, на что очиститель отвтилъ, что, какъ корабль съ экипажемъ, такъ и вс находящіеся на немъ совершенно здоровы и не заражены.

Затмъ было выдано свидтельство, что корабельныя бумаги найдены въ порядк, и въ тоже время выдана квитанція въ полученіи законной пошлины: ста крейцеровъ осмотрщикамъ, ста крейцеровъ двумъ контролерамъ и пятидесяти очистителю. Эта квитанція должна была быть передана владльцу груза, который все время не выходилъ изъ своей каюты, въ это время онъ ужиналъ. Съ него потребовали возвратной квитанціи въ уплат денегъ.

Изъ этой квитанціи и возвратной квитанціи хозяина корабля строгодловые люди могли убдиться, что капитанъ корабля передалъ именно столько крейцеровъ, сколько ему было дано хозяиномъ груза.

Да, крейцеровъ, но только золотыхъ!

Тогда осмотрщикъ передалъ, наконецъ, кораблю позволеніе идти дальше.

Въ знакъ этого на мачт корабля было выставлено бло-красное знамя съ чернымъ орломъ.

По окончаніи всхъ формальностей, осмотрщикъ уже безъ всякой осторожности пожалъ руку капитана, говоря ему.

— Вы изъ Коморна? Въ такомъ случа, вы должны знать капитана Качуку? Будьте такъ добры, передайте ему это письмо, когда прідете домой. На письм нтъ адреса, да это и не нужно, надюсь, вы не забудете его имени, оно походитъ на названіе испанскаго танца. Передайте ему письмо сейчасъ же, какъ прідете. Вы не будете раскаяваться въ этомъ.

Посл этого онъ милостиво похлопалъ капитана по плечу, какъ будто послдній былъ обязанъ ему вчной благодарностью. Затмъ вс четверо оставили корабль и возвратились на берегъ, на своей черно-желтой лодк.

Св. Варвара могла продолжать свой путь, хотя бы вс ея мшки были до верху наполнены солью или турецкимъ табакомъ, а вс пассажиры покрыты съ ногъ до головы черной оспой, никто уже не могъ бы остановить ихъ на Дуна.

Но на корабл не было ни контрабанды, ни болзни, а нчто другое.

Тимаръ положилъ письмо безъ адреса къ себ въ карманъ и невольно задумался: что могло быть въ немъ.

Въ письм же было написано:

‘Любезный зять! рекомендую теб подателя этого письма. Онъ золотой человкъ’.

ГЛАВА V.
Независимый островъ.

Въ это время оставленные на сербскомъ берегу погонщики продолжали свой путь, распространяя повсюду извстіе, что канатъ самъ лопнулъ и корабль пошелъ ко дну.

На слдующее утро въ орсовской гавани не было уже и слдовъ Св. Варвары. Если бы даже случайно командиру турецкой бригантины пришло въ голову дойти до Орсовы, то онъ уже не нашелъ бы тамъ того, чего искалъ, а начиная отъ Орсовы до Блграда, ему принадлежала только половина Дуная, на венгерскомъ берегу онъ уже не имлъ никакой власти.

Но крпость на остров Новая Орсова принадлежала еще ему.

Св. Варвара вышла изъ Орсовы въ два часа ночи. Подулъ сверный втеръ и корабль долженъ былъ воспользоваться благопріятной погодой.

Экипажъ, для поддержанія мужества, получилъ двойную порцію водки и по ту сторону Орсовы снова раздались меланхолическіе звуки корабельнаго рога. Корабль тихо двинулся въ путь.

Предъ укрпленіемъ Новая Орсова раздавались оклики турецкихъ часовыхъ.

Съ корабля былъ поданъ сигналъ рогомъ.

На этотъ сигналъ Тимея вышла изъ каюты, гд она уснула нсколько часовъ, и, закутанная въ блый бурнусъ, пришла на носъ, отыскивая отца.

Онъ не ложился спать всю ночь и не входилъ въ каюту и, что еще замчательне, ни разу не курилъ.

Ночью на палуб корабля не позволялось зажигать огня, чтобъ съ острова Новая Орсова корабль не былъ замченъ.

Тимея инстинктомъ своего дтскаго сердца понимала, что обязана Тимару благодарностью, поэтому она подошла, чтобъ заговорить съ нимъ.

Съ разсвтомъ корабль дошелъ до Оградины. Тамъ капитанъ обратилъ вниманіе Тимеи на памятникъ, оставшійся отъ XVIII столтія.

Это былъ вдланный въ скалу ‘Столъ Трояна’ поддерживаемый двумя крылатыми львами и окруженный дельфинами.

Въ этомъ мст Дунай иметъ пятьдесятъ саженъ ширины и течетъ между горной цпью, носящей названіе Кассана и имющей вышину отъ двухъ до трехъ тысячъ футовъ.

Съ одной изъ скалъ въ Дунай, съ высоты тысячи футовъ, падаетъ горный ручей, вьющійся красивой серебряной лентой.

Дале скалы идутъ сплошной стной, только въ одномъ мст есть трещина и въ эту трещину виднъ цвтущій горный ландшафтъ, съ находящейся въ глубин блой башней. Это башня Дубова, тамъ начинается Венгрія.

Тимея не могла оторвать глазъ отъ этого ландшафта, пока, наконецъ, онъ не скрылся въ отдаленіи.

— Мн кажется, сказала Тимея, что мы идемъ, сквозь длинный, темный корридоръ въ страну, изъ которой нтъ возврата.

Между тмъ, горы становились все выше, Дунай темнлъ и, въ заключеніе дикой романической панорамы, на сверномъ склон возвышенности появилась крпость.

— Это возвышенность Ветерановъ, сказалъ капитанъ Тимеи, здсь сто сорокъ лтъ тому назадъ, триста человкъ съ пятью пушками защищались противъ цлой турецкой арміи и держались сорокъ дней.

Тимея покачала головою.

Но капитанъ зналъ о возвышенности еще другую сказку.

— Сорокъ лтъ тому назадъ наши защищали эту возвышенность противъ турокъ, османлисы потеряли здсь боле двухъ тысячъ человкъ.

Тимея нахмурила брови и бросила на разскащика ледяной взглядъ, такъ что слова замерли у него на губахъ.

Тимея же закрыла себ ротъ бурнусомъ, повернулась отъ Тимара и ушла въ каюту, изъ которой не выходила до вечера.

Только въ окно каюты смотрла она на тянувшіяся по берегу развалины крпости и возвышающіеся изъ волнъ Дуная каменные колоссы. Она не спрашивала капитана ни о чемъ, а между тмъ, ей доставило бы большое удовольствіе узнать о судьб прелестной Сициліи Роцгони, объ опасностяхъ, которымъ подвергался венгерскій король Сигизмундъ, и о пораженіи Венгріи, но ни въ этотъ день, ни въ слдующій Тимея не появлялась изъ каюты:

Она только рисовала себ въ альбомъ, когда могла держать его спокойно въ рукахъ, ландшафты, останавливавшіе на себ ея вниманіе.

Прошло три дня, пока корабль дошелъ до того мста, гд въ Дунай впадаетъ Морава. У устья рки лежитъ Семендрія, на тридцати шести башняхъ этой крпости по очереди разввалось то знамя съ изображеніемъ Богоматери, то знамя съ изображеніемъ полумсяца, а ихъ стны, обрызганы кровью различныхъ народовъ.

Когда корабль дошелъ до венгерской равнины, то сверный втеръ началъ дуть съ такой силой, что лошади не въ состояніи были удерживать корабль.

Подвигаться дале было невозможно. Трикалисъ обмнялся нсколькими словами по секрету съ Тимаромъ, посл чего послдній пошелъ къ рулевому.

Фабула остановилъ руль и затмъ крикнулъ, чтобы погоньщики лошадей остановились.

Подвигаться дальше было нельзя ни на бизев, ни на веслахъ.

Корабль остановился передъ островомъ Ятрова, отъ котораго въ Дунай выдвигается длинный, острый языкъ. Сверная часть острова скалиста и поросла столтними деревьями.

Св. Варвар нужно было пройти на южную сторону, гд она могла остановиться въ гавани, защищенной отъ свернаго втра и въ тоже время отъ любопытныхъ взглядовъ людей, такъ какъ широкій рукавъ Дуная, окружающій островъ со стороны Сербіи, не посщается кораблями, потому что въ немъ множество мелей и подводныхъ камней.

Все искусство теперь должно было заключаться въ томъ, чтобы обойти сверную сторону.

Корабль бросилъ якорь среди Дуная, канатъ былъ отвязанъ отъ лошадей и взятъ на корабль, къ концу его былъ привязанъ второй якорь и спущенъ въ лодку, гребцы повезли его къ острову Ятрова, бросили у самаго берега и затмъ возвратились на корабль.

Тогда первый якорь былъ вынутъ обратно и четверо людей начали тащить за канатъ, привязанный къ якорю, брошенному у острова, и такимъ образомъ корабль началъ медленно подвигаться.

Когда они, наконецъ, приблизились къ заброшенному якорю, въ лодку былъ спущенъ второй якорь и завезенъ дальше.

Такимъ образомъ продолжалось до тхъ поръ, пока корабль не былъ втянутъ въ гавань.

Со стороны Венгріи корабли былъ закрытъ маленькимъ, дикимъ островомъ, на которомъ не видно было слдовъ человка.

Въ этой тихой, ненаселенной людьми, стран остановилась Св. Варвара.

Но тутъ случилось новое несчастіе: вс състные припасы вышли.

Выходя изъ Галаца, разсчитывали остановиться въ Орсов и тамъ взять свжей провизіи, но такъ какъ оттуда пришлось выйдти ночью, то на корабл, когда онъ дошелъ до острова, не осталось ничего, кром кофе и сахара, да у Тимеи банка съ турецкимъ вареньемъ и жестянка засахаренныхъ фруктовъ, которой она никакъ не хотла открыть, такъ какъ везла ихъ въ подарокъ кому-то.

— Ничего, сказалъ Тимаръ, на которомъ нибудь изъ береговъ должны жить люди и за деньги можно все достать.

Но тутъ случилась новая непріятность. Стоявшій на якор корабль такъ сильно качало на волнахъ, что Тимея захворала морскою болзнью, и Тимаръ хотлъ найти какое нибудь жилье, гд бы она съ отцемъ могла спокойно провести ночь.

Тимаръ своимъ острымъ зрніемъ открылъ, что на маленькомъ остров, изъ-за группы серебристыхъ тополей, виднется темный дымъ, тамъ должны были жить люди.

— Я отправлюсь туда, сказалъ онъ, и посмотрю, кто тамъ живетъ.

Приказавъ спустить на воду лодку, онъ взялъ ружье, ягдташъ и сть, такъ какъ нельзя было знать, что ему попадется: дичь или рыба.

Онъ скоро нашелъ мсто, удобное, чтобы пристать съ лодкой.

Островъ, къ которому онъ присталъ, безъ сомннія, былъ недавняго происхожденія, такъ какъ о немъ нельзя было найти слдовъ на самой большой карт.

Пройдя нсколько шаговъ, Тимаръ остановился и сталъ прислушиваться.

Всюду было тихо.

Очевидно, что четвероногихъ животныхъ еще не было на остров, онъ былъ населенъ только однми птицами.

Пробираясь сквозь густой кустарникъ, Тимаръ вдругъ остановился, пораженный удивленіемъ. Онъ увидалъ предъ собою настоящій рай. Предъ нимъ находился обработанный садъ, величиной отъ пяти до шести іоховъ, въ которомъ росли яблони и вишни, отягченныя сплыми плодами, въ кустахъ цвли розы и лиліи, но между лабиринтомъ деревьевъ не было ни одной дорожки, вся земля заросла травою, и наконецъ, вдали, изъ-за деревьевъ онъ снова увидалъ дымъ, обозначавшій человческое жилье.

Жилье это было маленькимъ, фантастическимъ убжищемъ, на заднемъ план виднлась большая скала, въ скал этой было углубленіе, безъ сомннія, тамъ долженъ былъ помщаться очагъ и на вершин скалы труба, изъ которой выходилъ дымъ.

Къ скал было прилплено маленькое жилище изъ глины, земли и камней, тутъ были дв комнаты, каждая въ одно окно, одно окно было меньше другаго, одна комната ниже другой, предъ обими былъ сдланъ деревянный навсъ, образовывавшій веранду, съ фантастическими украшеніями изъ разнаго дерева. Но ни камня, ни дерева не было видно, до такой степени весь домикъ былъ покрытъ вьющимися растеніями.

ГЛАВА VI.
Альмира и Нарцисса.

Тимаръ направилъ свои шаги къ хижин.

Въ цвточномъ саду шла тропинка, которая вела къ жилищу, но и эта тропинка такъ заросла травой, что шаговъ не было слышно, и онъ могъ безъ шума подойти къ маленькой веранд.

Ни вблизи, ни вдали не видно было человческаго существа.

Предъ верандой лежала большая собака ньюфаундлендской породы.

Лежа предъ верандой, собака занимала своимъ тломъ весь входъ.

Недалеко отъ собаки лежала маленькая, блая кошка и по временамъ заигрывала съ собакой, которая благосклонно переносила ея приставанье.

Тимаръ не подумалъ о томъ, какъ будетъ дурно, если этотъ колоссъ вцпится въ него, а о томъ, какъ обрадовалась бы Тимея, если бы увидала эту бленькую кошечку.

Такъ какъ чрезъ собаку нельзя было проникнуть въ жилище, то Тимаръ хотлъ кашлемъ показать, что явился чужой.

Тогда большое животное спокойно подняло голову и поглядло на пришедшаго своими умными, карими глазами, умющими плакать и смяться, какъ глаза человка, затмъ снова опустило голову, какъ бы желая сказать: ‘только одинъ человкъ, изъ-за него не стоитъ вставать!’

Что касается Тимара, то онъ думалъ, что тамъ, гд идетъ дымъ изъ трубы, безъ сомннія, долженъ быть человкъ, затопившій печку. Поэтому онъ издали началъ желать добраго дня этому невидимому кому-то на трехъ языкахъ: венгерскомъ, сербскомъ и румынскомъ.

— Здраствуйте! Выйдите сюда.

— Кто тамъ?

— Я хотлъ бы войти, но собака лежитъ поперегъ дороги.

— Такъ перешагните черезъ нее.

— Она меня не тронетъ?

— Она не трогаетъ добрыхъ людей.

Тимаръ собрался съ мужествомъ и перешагнулъ черезъ собаку.

Она не пошевелилась, только помахала хвостомъ, какъ бы желая привтствовать его.

Войдя на веранду, Тимаръ увидалъ предъ собою дв двери. Первая вела въ домикъ, построенный изъ камня, другая въ гротъ въ скал.

Въ послднемъ помщалась кухня. Тамъ онъ увидалъ стоявшую передъ очагомъ женщину, длавшую что-то надъ огнемъ.

Тимаръ сразу увидалъ, что она занималась не приготовленіемъ какого нибудь волшебнаго напитка, а просто пекла маисовыя лепещки.

Женщина, занимавшаяся у очага, была высокая и худая, съ сильно загорлымъ лицомъ. Ея губы были сурово сжаты, но глаза сверкали кротко и внушали довріе.

По ея загорлому лицу видно было, что ей около тридцати лтъ. Одта она была не такъ, какъ крестьянки въ этой мстности, на ней не было ничего пестраго, но ея костюмъ нельзя было назвать и городскимъ.

— Подойдите ближе и садитесь, сказала женщина строгимъ, но совершенно спокойнымъ тономъ.

Затмъ она сняла съ огня готовую лепешку, взяла стоявшую въ углу кружку съ виномъ и подала гостю.

Тимаръ слъ на предложенное мсто. Черный сторожъ, въ свою очередь, поднялся съ мста, приблизился къ гостю и улегся противъ него.

— Какое красивое животное, сказалъ Тимаръ, глядя на собаку, меня удивляетъ его кротость, онъ ни разу не заворчалъ на меня.

— Собаки никогда не длаютъ зла хорошимъ людямъ, сударь. Если къ намъ является кто нибудь чужой, она сразу узнаетъ хорошаго человкъ и не лаетъ на него, но если бы сюда попытался явиться воръ, то горе ему,— какъ только нога его ступитъ на островъ, собака разорветъ его. Это ужасное животное! Въ прошлую зиму къ намъ, черезъ ледъ, пробрался большой волкъ и оно разорвало его у насъ на глазахъ, но хорошій человкъ можетъ ссть ему на спину, оно не сдлаетъ ему ничего дурнаго.

Тимаръ былъ очень доволенъ, получивъ это блестящее доказательство того, что онъ хорошій человкъ.

— Ну, сударь, теперь скажите, откуда вы и чего вы желаете?

— Прежде всего позвольте попросить извиненія, что я явился въ вашъ садъ, но буря прибила мой корабль къ этому берегу и я принужденъ былъ искать убжища у острова.

— Да, дйствительно, по шуму деревьевъ я слышала, что долженъ былъ быть сильный втеръ.

— Какъ только гроза пройдетъ, должна начаться зима, поэтому намъ надо будетъ хать скоре, а между тмъ, у насъ вышли вс припасы, и я явился сюда, въ вашъ домъ, съ просьбою дать за деньги и за благодарность провизіи для экипажа.

— Хорошо, вы получите, что вамъ нужно. Я возьму плату, такъ такъ я этимъ живу. Мы можемъ дать вамъ сыру и хлба. Выбирайте сами, что вамъ нужно. У насъ есть всевозможные плоды. Мы обработываемъ садъ.

До сихъ поръ Тимаръ, кром этой женщины, не видалъ человческаго существа, но такъ какъ она говорила во множественномъ числ, то, очевидно, ихъ должно было быть много.

— Благодарю васъ впередъ. Я возьму все, что у васъ есть. Я пришлю къ вамъ рулеваго съ корабля, чтобъ взять вещи, а теперь скажите мн, сколько вамъ заплатить? Мн нужны състные припасы для семи человкъ экипажа на три дня.

— Не беритесь за кошелекъ, я беру плату не деньгами. Что мн съ ними длать здсь, на этомъ уединенномъ остров? Меня только могли бы обокрасть разбойники и отнять у меня деньги, а такъ какъ теперь всякій знаетъ, что на остров нтъ денегъ, то мы можемъ спать спокойно. Я веду только мновую торговлю. Я даю хлбъ, воскъ и медъ и цлебныя травы, а мн за это даютъ мясо, соль, матеріи для платьевъ и желзные инструменты.

— Точно на австралійскихъ островахъ.

— Совершенно такъ.

— Я согласенъ, у насъ есть инструменты и соль, я оцню вашу продажу и возвращу вамъ на такую же сумму обмннымъ товаромъ, положитесь на меня,или, можетъ быть, вы хотите сами отправиться?

— Нтъ, я не сомнваюсь въ васъ.

— Но у меня есть еще одна просьба. На моемъ корабл детъ одинъ знатный господинъ съ своей молоденькой дочерью. Двушка захворала отъ непогоды морской болзнью. Не можете ли вы поселить къ себ моихъ пассажировъ, до тхъ поръ, пока не успокоится буря?

— Это я также сдлаю. Посмотрите сюда, здсь дв маленькихъ комнаты: въ одной помщаемся мы сами, въ другой добрый человкъ, просящій убжища, найдетъ то, что онъ ищетъ — спокойствіе, но не удобства. Если вы тоже желаете остаться здсь, то вамъ придется довольствоваться чердакомъ. Тамъ у насъ найдется свжее сно, а моряки — люди привыкшіе ко всякимъ невзгодамъ.

— Очень вамъ благодаренъ, сударыня. Я поспшу обратно на мой корабль, чтобъ привезти пассажировъ.

— Хорошо, но только не возвращайтесь назадъ по той дорог, по которой вы пришли сюда съ вашей лодки, молодую двушку неудобно вести чрезъ кустарникъ и кочки. По берегу есть боле удобная тропинка, правда, она поросла травой, какъ и вс остальныя, потому что здсь ходитъ мало людей, но во всякомъ случа, по ней удобне идти. Я провожу васъ по этой дорог до вашей лодки, затмъ укажу вамъ мсто, гд вы можете пристать. Сейчасъ я дамъ вамъ проводника. Альмира!

Тимаръ оглядлся вокругъ, смотря, изъ котораго угла дома или изъ какого кустарника явится Альмира, которая должна была служить ему проводницей.

Большой черный ньюфаундлендъ всталъ на ноги и началъ махать хвостомъ.

— Поди сюда, Альмира, отведи барина на берегъ, сказала женщина, обращаясь къ собак, на что та проворчала что-то на своемъ собачьемъ язык, и, взявъ въ зубы конецъ плаща Тимара, потащила его, какъ бы желая сказать: ‘ну, идемъ же’.

— А! такъ вотъ какая Альмира поведетъ меня! Я вамъ очень благодаренъ, любезная мадемуазель Альмира, смясь сказалъ Тимаръ, беря ружье и шапку.

Затмъ онъ простился съ хозяйкой и послдовалъ за собакой.

Альмира вела гостя, не выпуская полы его плаща.

Они шли между плодовыми деревьями, гд нужно было ступать осторожно, чтобъ не упасть и не раздавить упавшихъ плодовъ.

Блая кошечка также не осталась дома. Ей хотлось узнать, куда Альмира поведетъ гостя, и она прыгала то передъ ними, то сзади нихъ, въ мягкой трав.

Когда они дошли до конца плодоваго сада, то въ вышин раздался звучный голосъ, кричавшій:

— Нарцисса!

Это былъ голосъ двушки, звучавшій какъ бы упрекомъ, но въ тоже время въ немъ было очень много любви и нжности.

Это былъ симпатичный голосъ.

Тимаръ оглянулся вокругъ, онъ хотлъ сначала узнать, откуда исходить зовъ, затмъ, къ кому онъ относится.

Кто былъ позванъ, онъ скоро узналъ, такъ какъ на зовъ блая кошечка вдругъ бросилась въ сторону и онъ, взглянувъ туда, куда она побжала, увидлъ сквозь деревья блое женское платье.

Для дальнйшихъ изысканій у него не оставалось времени, такъ какъ Альмира громко залаяла, что значило на ея язык: ‘что теб тутъ нужно разсматривать’, и онъ принужденъ былъ послдовать за своимъ проводникомъ, если не желалъ подвергаться опасности оставить въ его зубахъ конецъ своего плаща.

Альмира вывела Тимара на уединенную тропинку, шедшую вдоль по берегу, и довела до мста, гд остановилась его лодка.

Въ эту минуту надъ головою Тимара съ громкимъ крикомъ пролетли два фазана.

Первая его мысль была: какое вкусное жаркое составятъ они для Тимеи. Онъ сейчасъ же прицлился и убилъ одного фазана.

Но въ то же мгновеніе онъ самъ былъ сброшенъ Альмирой на землю.

Онъ хотлъ вскочить, но скоро почувствовалъ, что иметъ дло съ сильнйшимъ противникомъ, съ которымъ нельзя шутить.

Альмира не сдлала ему никакого вреда, но она держала его лапами и не давала ему встать.

Тимаръ пробовалъ всевозможными способами смягчить своего противника: называлъ его фрейленъ Альмира, читалъ ей цлыя лекціи объ охот и ея обычаяхъ, но онъ проповдывалъ предъ глухимъ.

Изъ этого опаснаго положенія освободила его наконецъ хозяйка острова, прибжавшая на выстрлъ и уже издали звавшая Альмиру по имени, посл чего этотъ странный проводникъ выпустилъ свою жертву.

— Ахъ! Боже мой! сказала прибжавшая женщина, я забыла сказать вамъ, что вы не должны стрлять, иначе Альмира расправится съ вами. Выстрлы приводятъ ее въ страшный гнвъ. Ахъ! какъ могла я быть такъ разсянна, что забыла сказать вамъ объ этомъ.

— Не безпокойтесь, сударыня, смясь сказалъ Тимаръ, ваша Альмира была бы великолпнымъ лснымъ сторожемъ. Но, посмотрите, я застрлилъ фазана. Я думалъ, что это было бы недурной прибавкой къ ужину, который вы предложите вашимъ гостямъ.

— Хорошо, я позабочусь объ этомъ. Садитесь въ лодку и, когда возвратитесь назадъ, то оставьте ружье, такъ какъ, если собака увидитъ васъ съ ружьемъ въ рукахъ, она сейчасъ же вырветъ его. Съ ней нельзя шутить.

— Это я узналъ по опыту! Славное животное, не усплъ я подумать о защит, какъ уже лежалъ на земл и долженъ благодарить Бога, что она не перегрызла мн шеи.

— Она не кусаетъ людей. Если же кто нибудь захотлъ бы ее ударить, то она схватитъ его руку зубами такъ крпко, какъ клещами, и держитъ до тхъ поръ, пока мы не придемъ освободить его. Ну, сударь, до свиданья.

Не прошло еще и часу, какъ большая шлюпка съ гостями пристала къ острову.

По дорог отъ корабля къ берегу Тимаръ разсказалъ Тимеи объ Альмир и Нарцисс, чтобъ заставить бдное дитя забыть свое нездоровье и боязнь качки.

Какъ только она поставила ногу на берегъ, изчезли вс слды нездоровья.

Тимаръ пошелъ впередъ, какъ проводникъ, Тимея слдовала за нимъ, держа за руку отца, рулевой и два матроса несли за ними на носилкахъ и въ мшкахъ товары въ обмнъ за общанную провизію.

Уже издали слышенъ былъ лай Альмиры, но это былъ веселый лай, которымъ собаки встрчаютъ появленіе хорошихъ знакомыхъ.

Она прибжала на встрчу пріхавшимъ на половину дороги, сначала полаяла, затмъ подошла по очереди къ рулевому, матросамъ и Тимару, подбжавъ къ Тимеи, лизнула ей руку и потомъ начала обнюхивать ея отца и пошла рядомъ съ ними.

Хозяйка острова ожидала гостей на порог и, когда они появились между деревьями, громко крикнула:

— Ноэми!

На этотъ зовъ кто-то вышелъ изъ глубины сада и глазамъ пріхавшихъ предстала молоденькая двушка

По лицу и по фигур, это было почти дитя, только развивающееся въ двушку. На ней была надта блая рубашка и юбка, а въ поднятомъ передник она несла свжіе, сорванные съ дерева, плоды.

Эта фигура, появившаяся на зеленомъ фон деревьевъ, казалась идеальнымъ явленіемъ. Нжный цвтъ ея лица могъ быть сравненъ съ цвтомъ блой розы, только что распустившейся, и напоминалъ красную розу, когда она краснла. Ея густыё, золотистые волосы вились отъ природы. Все лицо ея выражало доброту и кротость. Очень можетъ быть, что скульпторъ не нашелъ бы ея лицо достаточно правильнымъ для того, чтобъ служить моделью, и мы сами, пожалуй, нашли бы это лицо некрасивымъ, если бы оно было изваяно. Но въ этой головк, такъ какъ она была, было выраженіе такой прелести, которая очаровывала съ перваго взгляда, а чмъ больше вы на нее смотрли, тмъ больше казалась она привлекательной.

Рубашка спустилась у нея съ одного плеча, но какъ будто для того, чтобъ не оставить его непокрытымъ, на немъ сидла блая кошечка, прижавшаяся головою къ щек двочки.

Маленькія ножки двочки были босы. Да и почему было не ходить ей босой, когда вся поверхность острова представлялась мягкимъ ковромъ?

Грекъ, Тимея и Тимаръ остановились въ конц аллеи, ожидая приближающуюся къ нимъ двочку.

Она думала, что невозможно любезне принять гостей, какъ предложивъ имъ плоды, которые она несла въ передник. Это были сплые бергамоты. Она прежде всего подала Тимару.

Тимаръ выбралъ самые сплые и подалъ Тимеи.

Об двушки съ досадой пожали плечами. Тимея потому, что она завидовала блой кошечк, сидвшей на плеч другой двушки, а Ноэми потому, что Тимаръ предложилъ плоды Тимеи.

— Разв это вжливо, крикнула хозяйка хижины, обращаясь къ двушк. Разв ты не могла положить плоды въ корзинку вмсто того, чтобъ угощать ими изъ подола передника? Разв это хорошо?

Двушка покраснла до корней волосъ и подбжала къ матери, затмъ она шепнула ей что-то на ухо, чего не могли слышать другіе. Тогда хозяйка, поцловавъ двушку въ лобъ, громко сказала:

— Ступай и возьми у матросовъ то, что они принесли, и отнеси это въ кладовую, а затмъ наполни ихъ мшки кукурузнымъ хлбомъ, дай имъ меду и плодовъ, а также выбери для нихъ двухъ козъ.

— Я не стану выбирать, шепнула двушка, они могутъ выбирать сами.

— Глупое дитя, съ легкимъ упрекомъ сказала мать, если бы отъ тебя зависло, ты оставила бы всхъ козъ и не позволила убить ни одной. Хорошо, пусть они выберутъ сами, а я между тмъ пойду въ кухню.

Ноэми позвала матросовъ и повела ихъ въ кладовую, гд хранились припасы и плоды. Затмъ она вернулась въ комнату, гд сейчасъ же начала накрывать на столъ, не дожидаясь приказанія матери.

Она накрыла маленькій столикъ чистой скатертью поставила четыре тарелки съ ножами, вилками и цинковыми ложками.

Что же касается самой Ноэми, то она поставила себ тарелку на низенькую скамейку и около нея направо и налво чашки для Альмиры и Нарциссы.

Хозяйка острова желала отличиться передъ своими гостями, а въ особенности доказать Тимару, что ея кухня не нуждается въ охотничей добыч, и хотя зажарила его фазана, но предъ ужиномъ шепнула Тимару, что это кушанье только для дамъ, а для мужчинъ она приготовила хорошій кусокъ свинины.

Тимаръ храбро принялся за него, но грекъ не прикоснулся къ мясу, говоря, что онъ уже сытъ, тогда какъ Тимея вдругъ выскочила изъ-за стола.

Впрочемъ, это было вполн естественно.

Она уже раньше этого поминутно бросала взгляды къ маленькому столу, гд угощалась Ноэми со своими сосдями, поэтому не было ничего удивительнаго, что она вдругъ встала и сла рядомъ съ Ноэми, къ ея маленькому столику.

Молодыя двушки скоро завязываютъ между собою дружбу. Тимея не понимала по-венгерски, а Ноэми по-гречески, но между обими сидла Нарцисса, которая одинаково хорошо понимала оба языка.

Блая кошечка, казалось, хорошо понимала, когда съ ней разговаривала Тимея и гладила ее ручкой по спин.

Ноэми была очень довольна, что прізжей двушк нравится ея любимица, но къ этой радости скоро примшалась горечь, когда она замтила, что прізжая двушка настолько восхищается ея кошечкой, что оставляетъ ее для себя одной, но еще тяжеле для нея было то, что Нарцисса охотно принимала чужія ласки и не обращала вниманія на то, что Ноэми звала ее по имени, чтобъ она подошла къ ней.

Названіе ‘хорошенькая кошечка’ нравилось ей больше.

Ноэми разсердилась на Нарциссу и схватила ее за хвостъ, чтобъ оттащить къ себ.

Нарцисса, разсердясь, разцарапала руку своей госпожи.

У Тимеи на рук былъ надтъ браслетъ съ эмалью, изображавшій змю. Когда Нарцисса оцарапала свою госпожу, Тимея сняла браслетъ и хотла его надть на руку Ноэми, съ тмъ намреніемъ, чтобъ утшить ее, но Ноэми не такъ поняла дло. Она вообразила, что чужая двушка хочетъ купить у нея Нарциссу.

— Мн не нужно браслета! Я не отдамъ Нарциссы. Оставьте себ вашъ браслетъ. Нарцисса останется у меня. Поди сюда, Нарцисса.

Но такъ какъ Нарцисса не обращала вниманія на зовъ, Ноэми слегка щелкнула ее по голов, посл чего испуганное животное перепрыгнуло чрезъ скамейку и, спрятавшись въ уголъ, сердито ворчало.

Когда Тимея и Нарцисса въ это время взглянули въ глаза другъ другу, они почувствовали себя, какъ человкъ, который на мгновеніе закрываетъ глаза и въ это мгновеніе ему грезятся цлые годы, а, проснувшись онъ забываетъ все, кром того, что сонъ былъ очень продолжителенъ.

Встртившись взглядами, об двушки поняли, что ихъ судьба таинственно связана, что он имютъ между собою нчто общее: общее горе, или общую радость.

Тимея отошла отъ Ноэми и передала снятый браслетъ хозяйк дома.

Затмъ она сла рядомъ съ отцемъ и положила ему голову на плечо.

Тимаръ перевелъ значеніе подарка двушки.

— Она даритъ его вашей дочери на память. Онъ золотой.

Какъ только Тимаръ сказалъ, что браслетъ золотой, хозяйка съ испугомъ бросила его, какъ будто бы дотронулась до настоящей зми.

Она съ изумленіемъ глядла на Ноэми и была не въ состояніи вымолвить простой благодарности.

Въ эту минуту Альмира вдругъ обратила на себя всеобщее вниманіе.

Она вскочила съ мста и начала лаять. Ея лай походилъ на рычанье льва. Въ немъ звучала угроза и какъ бы вызовъ, а между тмъ она не бжала, а оставалась предъ верандой и начала рыть землю лапами.

Хозяйка поблднла.

На тропинк, между деревьями, показалась человческая фигура.

— Такъ собака лаетъ только на одного человка, прошептала хозяйка. Это онъ.

ГЛАВА VII.
Ночные голоса.

Шедшій отъ берега человкъ былъ по наружности еще молодъ.

Онъ былъ одтъ въ блузу и панталоны, въ турецкой красной феск на голов и съ краснымъ платкомъ на ше.

Онъ былъ очень красивъ собою. Если бы онъ спокойно сидлъ предъ художникомъ, то каждый, взглянувъ на его портретъ, сказалъ бы, что это портретъ героя.

Но если бы кто нибудь взглянулъ на него въ минуту волненія, то всякій сказалъ бы, что онъ шпіонъ.

У него были правильныя черты лица, черные глаза, вьющіеся, густые волосы и красивый ротъ, но морщины около глаза и рта, низкій лобъ и безпокойные, блуждающіе глаза выдавали рабскую, эгоистическую душу.

Альмира яростно лаяла на новопришедшаго, который шелъ съ небрежностью человка, знающаго, что другіе обязаны защищать его.

Ноэми крикнула собак, чтобъ она замолчала, но та не обращала вниманія. Тогда хозяйка схватила ее руками за уши и оттащила назадъ.

Собака повиновалась, но не переставала лаять.

Наконецъ, Ноэми поставила своіо ножку ей на голову и заставила лечь.

Только тогда Альмира перестала лаять, а только слегка ворчала.

Между тмъ, новопришедшій издали крикнулъ:

— У васъ все еще эта проклятая большая собака? Вы до сихъ поръ еще держите ее у себя? Кончится тмъ, что я убью проклятую!

Подойдя къ Ноэми, молодой человкъ съ улыбкой потрепалъ ее рукою по щек, но Ноэми поспшно отодвинулась.

— Ну, моя милая невста, ты все еще по прежнему дикарка?… Но какъ ты выросла съ тхъ поръ, какъ я тебя видлъ въ послдній разъ!

Ноэми, поднявъ голову, поглядла на новопришедшаго. Она сердито нахмурила брови и сжала губы, съ негодованіемъ глядя ему въ лицо. Даже цвтъ ея лица измнился. Розовый цвтъ щекъ превратился въ земленисто-блдный.

Она могла выглядть отвратительной, если хотла.

Между тмъ, новопришедшій продолжалъ:

— О! Какъ ты похорошла съ тхъ поръ!

Вмсто отвта, Ноэми крикнула:

— Кушъ, Альмира!

Гость вошелъ на веранду, какъ свой.

Прежде всего онъ поцловалъ руку хозяйки, за тмъ любезно раскланялся съ Тимеей, поклонился греку и Тимару и сейчасъ же заговорилъ:

— Добрый вечеръ, любезная теща. Вашъ покорный слуга, г. капитанъ. Очень радъ васъ видть, милостивая государыня и милостивый государь. Меня зовутъ Теодоръ Христіанъ, я дворянинъ и капитанъ, будущій зять нашей многоуважаемой хозяйки. Наши отцы были дружны и въ дтств помолвили меня съ Ноэми. Я каждый годъ посщаю ихъ здсь, чтобъ поглядть, насколько выросла моя невста. Я очень радъ встртить васъ здсь, капитанъ. Если я не ошибаюсь, васъ зовутъ Тимаръ? Кажется, я уже имлъ удовольствіе гд-то встрчаться съ вами? что касается другаго господина, то мн кажется…

— Онъ понимаетъ только по-гречески, перебилъ Тимаръ гостя, и сунулъ руки въ карманъ, какъ будто желая, во что бы то ни стало, избжать пожатія руки пришедшаго.

Теодоръ Христіанъ не счелъ нужнымъ посл этого заниматься Тимаромъ и ршился взглянуть на жизнь съ практической стороны.

— Какъ кажется, я пришелъ кстати? Меня какъ будто ожидали. Прекрасный ужинъ и не занятый четвертый приборъ…. Жареная свинина!— Это мое любимое кушанье! Очень вамъ благодаренъ, дорогая матушка. Благодарю васъ, господа. Я сдлаю честь ужину, благодарю васъ много разъ.

Никто изъ присутствующихъ не предлагалъ ему занять мсто за столомъ, но онъ говорилъ такъ, какъ будто слдовалъ ихъ приглашенію, слъ на оставленное Тимеей мсто и началъ усердно уничтожать свинину, угощая грека и любезно удивляясь, что на свт нашлась христіанская душа, которая не любитъ этого божественнаго кушанья.

Тимаръ всталъ изъ-за стола и сказалъ хозяйк:

— Вашъ гость и его дочь устали, они боле нуждаются въ отдохновеніи, чмъ въ д, будьте такъ добры, покажите приготовленную для нихъ комнату.

— Сейчасъ, отвчала хозяйка. Ноэми, поди помоги барышн раздться.

Ноэми встала и послдовала за матерью и двумя гостями въ заднюю комнату.

Тимаръ также всталъ изъ-за стола, за которымъ остался только новый гость, усердно уничтожавшій все, что только было съдобнаго, не смотря на то, что, не переставая, разговаривалъ съ Тимаромъ и бросалъ Альмир обглоданныя кости.

— Вы должны были сдлать адски страшное путешествіе, капитанъ, въ такой ужасный втеръ? Меня удивляетъ, какъ вы прошли Желзныя Ворота… Бери, Альмира, и не сердись на меня, глупая собака… Разв вы забыли, сударь, что мы встртились съ вами въ Галац?… А! бери, черная бестія!

Оглянувшись, онъ увидалъ, что ни Тимара, ни Альмиры нтъ въ комнат, оба оставили его.

Тимаръ пошелъ лечь на чердакъ, гд для него была устроена постель изъ свжаго сна, а Альмира, вроятно, улеглась гд нибудь въ углу.

Выпивъ остатокъ вина, онъ, въ свою очередь, всталъ со стула.

Ночь уже наступила и усталые путешественники, безъ сомннія, скоро заснули.

Тимаръ, улегшись на свжее сно, думалъ, что хоть сегодня ему удастся спокойно выспаться.

Но онъ сильно ошибся.

Посл тяжелыхъ трудовъ и неврной борьбы заснуть трудне всего. Пережитые образы тснятся въ голов въ хаотическомъ безпорядк, преслдованіе бригантины, угрожающія скалы, водоворотъ, развалины замковъ, незнакомыя женщины, черная собака и блая кошка,— все это въ безпорядк вертлось, смялось и шептало вокругъ Тимара.

Напрасно онъ закрывалъ глаза, онъ еще ясне видлъ и слышалъ вс эти образы.

Въ комнат подъ нимъ онъ вдругъ услышалъ разговоръ.

Голоса были ему знакомы. Хозяйка и незнакомецъ разговаривали между собою.

Они были отдлены отъ Тимара тонкимъ поломъ и онъ могъ слышать каждое слово, какъ будто оно говорилось ему на ухо.

Они разговаривали тихо, только время отъ времени мужчина возвышалъ голосъ.

— Тереза, есть ли у тебя деньги? началъ мужчина.

— Ты очень хорошо знаешь, что у меня нтъ денегъ. Теб извстно, что я веду только мновую торговлю и никогда не беру денегъ.

— Это слишкомъ просто и не нравится мн. Я даже не въ состояніи этому поврить.

— Однако, это такъ: кто является покупать ко мн плоды, привозитъ мн въ обмнъ на нихъ все, въ чемъ я нуждаюсь, къ чему мн здсь деньги?

— Я очень хорошо знаю, къ чему бы он теб пригодились, ты могла бы дать ихъ мн, ты никогда обо мн не думаешь. Когда я женюсь на Ноэми, ты не въ состояніи будешь дать ей никакого приданаго. Ты нисколько не заботишься о счастіи твоей дочери. Ты должна была бы помогать мн заране, чтобъ я могъ обезпечить себ хорошее положеніе. Какъ разъ теперь я получилъ назначеніе первымъ драгоманомъ при посольств, но у меня нтъ денегъ, чтобъ хать на мсто, такъ какъ у меня украли деньги изъ кармана, а вслдствіе этого я потеряю мсто.

Хозяйка отвчала спокойнымъ тономъ:

— Я не врю, чтобъ кто нибудь могъ дать теб мсто, которое ты можешь теперь потерять, что касается того, что у тебя нтъ денегъ, то этому я вполн врю, но не врю тому, чтобъ ихъ у тебя украли.

— Можешь, если хочешь, ничему не врить. Я также не врю, что у тебя нтъ денегъ, здсь могли приставать контрабандисты. Они хорошо платятъ.

— Да, совершенно врно, къ этому острову часто пристаютъ контрабандисты, но они не подходятъ къ моей хижин, если же подходятъ, то покупаютъ у меня плоды и даютъ мн взамнъ соль. Хочешь я дамъ теб соли?

— Ты, кажется, хочешь надо мною смяться, а т пассажиры, которые ночуютъ у тебя сегодня?

— Я не знаю, богаты ли они.

— Потребуй отъ нихъ денегъ. Не серди меня твоей австралійской мновой торговлей, пріобртай дукаты, если хочешь, чтобъ я оставлялъ тебя въ поко, ты знаешь, если я скажу о теб одно слово въ одномъ мст, то теб придется плохо.

— Говори тише, несчастный.

— А! ты теперь меня просишь говорить тише, такъ лучше заставь меня совсмъ молчать. Будь ко мн добра, Тереза, дай мн немножко денегъ.

— Я вдь теб сказала, что у меня нтъ дома ни гроша, не мучь меня. У меня нтъ денегъ и не будетъ. Для меня лежитъ проклятіе на всемъ, что называется деньги. Вотъ вс мои ящики, ты можешь обыскать ихъ и, если найдешь деньги, бери ихъ себ.

Человкъ, какъ кажется, не колебался воспользоваться этимъ предложеніемъ, такъ какъ вскор послышалось его восклицаніе:

— Это что такое! золотой браслетъ?

— Да, прізжая барышня подарила его Ноэми, если онъ теб нуженъ, ты можешь взять его.

— Онъ стоитъ десять дукатовъ. Ну, это все-таки лучше, чмъ ничего. Не сердись, Ноэми, когда ты будешь моей женой, я куплю теб два браслета по тридцати дукатовъ съ сапфиромъ посредин.. Нтъ, со смарагдомъ… Что теб больше нравится, сапфиръ или смарагдъ?

Онъ самъ зас.мялся своей шутк и, такъ какъ никто не отвчалъ на его вопросъ, продолжалъ:

— А теперь, Тереза, приготовь твоему будущему дорогому зятю, твоему милому Теодору, постель, на которой онъ могъ бы видть во сн прелестную Ноэми.

— Я не могу дать теб постели, такъ какъ въ сосдней комнат и на чердак спятъ наши гости, а здсь въ комнат съ нами ты не можешь спать, это неприлично, Ноэми уже не ребенокъ, ступай въ садъ и лягъ на скамейк.

— О, безсердечная женщина! Ты хочешь меня выгнать на жесткую скамейку?— меня, твоего возлюбленнаго будущаго зятя!

— Ноэми, дай сюда свою подушку. Бери, вотъ мое одяло, спи спокойно.

— Да, нечего сказать, уснешь спокойно, когда того и гляди, что тебя състъ проклятая собака!

— Не бойся ея, я привяжу ее на цпь. Бдное животное! Его никогда не привязываютъ, кром того времени, когда ты являешься на островъ.

Терез съ трудомъ удалось вытащить собаку изъ ея уголка, такъ какъ бдное животное хорошо знало, что ожидаетъ его въ подобномъ случа.

Но такъ какъ собака привыкла къ повиновенію, то и позволила своей хозяйк привязать себя на цпь, но это привело ее въ тмъ большую ярость противъ причины ея плна.

Какъ только Тереза вернулась къ себ въ комнату, а Теодоръ остался одинъ въ саду, собака начала громко, яростно лаять и рваться съ цпи.

Что касается Теодора, то онъ находилъ удовольствіе еще больше дразнить животное, которое не могло его схватить, и смялся надъ его яростью. Онъ подходилъ къ собак на разстояніе не боле фута, высовывалъ ей языкъ, плевалъ ей въ глаза и только усиливалъ этимъ ея лай.

Но вдругъ Альмира успокоилась и улеглась на земл. По временамъ слышно было ея тихое ворчанье, потомъ все стихло.

Тимаръ слышалъ все это.

Онъ не въ состояніи былъ заснуть, ночь была лунная и, когда собака замолчала, вокругъ наступила глубокая тишина, удивительное спокойствіе которой казалось еще фантастичне отъ слышавшихся ему ночныхъ голосовъ.

Изъ комнаты, въ которой помщался грекъ, съ вечера слышались глубокіе вздохи, присоединявшіеся къ ночнымъ голосамъ.

Изъ комнаты хозяйки дома Тимаръ слышалъ тихіе возгласы ‘О! боже мой!’ тогда какъ изъ другой комнаты раздавалось: ‘О! Аллахъ!’ Тамъ также не спали.

Что же такое мшало всмъ этимъ людямъ успокоиться?

Въ то время, какъ Тимаръ старался собраться съ мыслями, у него мелькнула какая-то мысль, которая заставила его встать, наскоро одться и выйдти.

Въ тоже самое мгновеніе, одному изъ обитателей комнатъ пришло въ голову тоже самое и въ то время, когда Тимаръ, стоя у угла дома, тихо крикнулъ: ‘Альмира!’ другой голосъ изъ открытой двери веранды, какъ эхо, также повторилъ имя Альмиры.

Оба звавшіе собаку съ удивленіемъ столкнулись.

Человкъ, вышедшій изъ комнатъ, была Тереза.

— Отчего вы встали? спросила она.

— Я не могъ заснуть.

— Зачмъ вамъ нужна была Альмира?

— Я долженъ вамъ сознаться въ истин, мн вдругъ пришла въ голову мысль, что, можетъ быть, этотъ… человкъ отравилъ собаку, такъ какъ она вдругъ замолчала.

— Таже самая мысль пришла въ голову и мн.

На вторичный зовъ собака появилась, таща за собою цпь и махая хвостомъ.

— Нтъ, съ нею ничего не случилось, сказала Тереза! Поди сюда, Альмира, я тебя отвяжу.

Большое животное положило голову на колни своей госпожи и позволило покойно отвязать кожаный ошейникъ, затмъ бросилось къ Терез и стало лизать ей щеки.

Потомъ собака повернулась къ Тимару и, въ знакъ своего уваженія, протянула ему лапу. Затмъ встряхнулась и спокойно растянулась на мягкой трав и перестала лаять,— можно было успокоиться, что тотъ человкъ, который вызвалъ ея гнвъ, оставилъ островъ.

Тереза подошла ближе къ Тимару.

— Знаете вы этого человка?

— Я одинъ разъ встртилъ его въ Галац. Онъ приходилъ ко мн на корабль и велъ себя такимъ образомъ, что я не могъ опредлить, шпіонъ онъ или нтъ, но кончилось тмъ, что я его выгналъ. Вотъ въ чемъ состояло все наше знакомство.

— А, какъ вамъ пришла въ голову мысль, что этотъ человкъ могъ отравить Альмиру?

— Я скажу вамъ правду. Каждое слово, сказанное въ вашей комнат, было мн слышно и я, легши спать, былъ принужденъ выслушать весь вашъ разговоръ.

— Вы слышали то, чмъ угрожалъ мн этотъ человкъ?— Если я не буду исполнять его желаній, то ему стоитъ сказать про насъ одно слово и мы погибли?

— Да, я слышалъ и это.

— Что же вы теперь о насъ думаете? По всей вроятности, что за какое нибудь ужасное преступленіе насъ изгнали со свта на этотъ дикій островъ? или, что мы занимаемся какимъ либо предосудительнымъ дломъ, о которомъ нельзя говорить вслухъ? или, что мы, неимющіе отечества, представители какого нибудь знатнаго имени, скрывшіеся здсь отъ гнва сильныхъ міра сего? Скажите, что вы о насъ думаете?

— Ничего. Я не ломалъ себ голову надъ этимъ вопросомъ. Вы дали мн на одну ночь гостепріимное убжище, за это я долженъ быть вамъ благодаренъ. Втеръ успокоился, завтра я отправлюсь дальше и забуду о томъ, что видлъ и слышалъ на этомъ остров.

— Но я не хочу отпустить васъ такимъ образомъ, вы, сами того не желая, слышали такія вещи, относительно которыхъ вамъ должны дать объясненія. Я не знаю почему, но съ первой минуты, какъ мы васъ увидали, вы внушили мн уваженіе и меня мучитъ мысль, что вы разстанетесь съ нами, не уважая насъ. Сегодня ночь спокойна и это самое удобное время разсказать нашу несчастную жизнь, затмъ вы можете произнести о насъ вашъ приговоръ. Я ничего отъ васъ не скрою и разскажу вамъ истину. Когда вы услышите исторію этого уединеннаго острова и маленькой хижины, вы не будете говорить: ‘завтра я уду отсюда и забуду объ этомъ’, но будете возвращаться сюда изъ года въ годъ, когда будете прозжать мимо, и отдыхать здсь подъ нашей дружелюбной кровлей. Садитесь со мною рядомъ и выслушайте исторію нашей хижины.

ГЛАВА VIII.
Исторія обитателей острова.

— Двнадцать лтъ тому назадъ мы жили въ Панчов, гд мой мужъ былъ чиновникомъ. Его звали Белловари.

Онъ былъ молодой, красивый, мужественный человкъ и мы очень любили другъ друга. Мн было двадцать два года, ему тридцать лтъ. Я родила ему дочку, которую назвали Ноэми.

Мы не были богаты, но имли достатокъ. Онъ имлъ мсто, хорошенькій домъ, роскошный плодовый садъ и поле. Я была сирота и когда вышла замужъ, то принесла ему въ приданое порядочное состояніе и мы могли жить безбдно.

У моего мужа былъ другъ, Максимъ Христіанъ, котораго онъ очень любилъ. Человкъ, который былъ здсь сегодня, его сынъ.

Въ то время онъ былъ тринадцатилтній, красивый, веселый и живой мальчикъ.

Когда я еще носила мою дочь на рукахъ, отцы уже говорили, что они должны быть мужемъ и женою, и я сама радовалась, когда мальчикъ бралъ мою двочку на руки и спрашивалъ ее: ‘хочешь ли ты быть моей женой?’ а двочка весело смялась въ отвтъ.

Христіанъ торговалъ хлбомъ, но онъ былъ однимъ изъ мелкихъ спекулаторовъ, которые въ случа удачи спекуляцій богатютъ, а въ противномъ случа быстро разоряются.

Такъ какъ до сихъ поръ онъ постоянно имлъ успхъ, то думалъ, что нтъ ничего проще, какъ быть купцомъ.

Ранней весной онъ осматривалъ въ стран, каковы посвы, затмъ заключалъ договоры съ крупными торговцами и въ назначенное время сдавалъ имъ хлбъ.

Онъ имлъ постоянныя сношенія съ коморнскимъ крупнымъ торговцемъ Афанасіемъ Брацовичемъ, который каждую весну длалъ ему большіе заказы на хлбъ, который сдавался осенью.

Спекуляціи эти постоянно удавались Христіану, но я думала, что это не торговая, а азартная игра, когда человкъ продаетъ то, чего у него еще нтъ.

Въ то время, какъ мой мужъ по цлымъ днямъ писалъ, наклонившись надъ столомъ, Христіанъ проводилъ цлые дни въ кофейняхъ, куря трубку и болтая съ дловыми людьми разныхъ сортовъ.

Тысяча восемьсотъ девятнадцатый годъ былъ ужасный годъ.

Весною посвы во всей стран были отличные, можно было ожидать обильной жатвы. Въ Ванат продавцы считали себя счастливыми, если могли заключить торгъ на пшеницу по четыре гульдена за мру. Но наступила дождливая осень, въ теченіе шести недль дождь лилъ, не переставая. Хлбъ сгнилъ на корню.

Въ стран, считавшейся вторымъ Ханааномъ, наступилъ голодъ и осенью цна пшеницы поднялась до двадцати гульденовъ за мру, да и то не находилось продавцевъ, такъ какъ хозяева удерживали хлбъ для будущаго посва.

— Я помню это время, замтилъ Тимаръ, я въ то время начиналъ свою карьеру, какъ капитанъ корабля.

— Такимъ образомъ, случилось, что Максимъ Христіанъ не въ состояніи былъ выполнить обязательства, заключеннаго съ Афанасіемъ Брацовичемъ. Разница, которую онъ долженъ былъ покрыть, составляла громадную сумму.

Что же сдлалъ тогда Максимъ Христіанъ? Онъ собралъ вс деньги, какія только имлъ, занялъ у легковрныхъ людей и въ одну прекрасную ночь исчезъ изъ Панчовы, взявъ съ собою вс свои деньги и оставивъ своего единственнаго сына.

Ему легко было сдлать это, такъ какъ все его имущество заключалась въ деньгахъ и онъ не оставлялъ за собою ничего, къ чему былъ бы привязанъ.

Но зачмъ существуютъ деньги на свт, если он длаютъ столь дурнымъ человка, который ничего не любитъ, кром нихъ?

Его долги и обязательства остались на ше его друзей и людей, поручавшихся за него. Въ числ ихъ былъ мой мужъ.

Намъ пришлось продать половину нашего имущества, чтобъ пополнить долгъ, по поручительству моего мужа и заплатить Афанасію Брацовичу.

Но тотъ не хотлъ ничего слышать и требовалъ исполненія контракта по поставк хлба. Дло шло не о томъ, сколько онъ могъ потерять, а о томъ, сколько мы должны были ему заплатить. Онъ потребовалъ въ пятеро боле, контрактъ, заключенный имъ, давалъ ему на это право.

Напрасно мы умоляли его удовольствоваться небольшою прибылью, такъ какъ для него дло шло не о потер, а о томъ, много или мало онъ пріобртетъ, но онъ оставался непоколебимъ. Онъ требовалъ удовлетворенія всхъ своихъ требованій.

Дло поступило въ судъ и судъ произнесъ приговоръ, по которому нашъ домъ, поле и послднее наше имущество были опечатаны и проданы съ молотка.

Къ чему же существуютъ на свт законы, если человка могутъ пустить съ сумой изъ-за долга, отъ котораго онъ не видалъ ни гроша? Если человкъ можетъ быть брошенъ въ несчастіе изъ-за третьяго, который съуметъ, смясь, избавиться самъ отъ отвта?

Мы употребили вс усилія, чтобъ спастись отъ окончательнаго разоренія. Мой мужъ здилъ въ Пештъ и въ Вну, чтобъ добиться аудіенціи.

Мы знали, что хитрый обманщикъ, бжавшій съ деньгами, прячется въ Турціи, и просили, чтобъ потребовали его выдачи и привезли его обратно, чтобъ онъ заплатилъ тмъ, которые желали его спасти.

Но повсюду мы получали отвтъ, что этого невозможно сдлать.

Но для чего же существуютъ министры, правители, если они не въ состояніи оказать помощь попавшимъ въ несчастіе подданнымъ?

Посл этого ужаснаго удара, который оставилъ насъ съ сумой, мой бдный мужъ пустилъ себ однажды ночью пулю въ лобъ. Онъ не хотлъ видть нищеты своего семейства, слезъ жены, блднаго лица дочери и оставилъ насъ на земл.

Но наши несчастія этимъ еще не кончились.

Я уже сдлалась нищей, но меня еще хотли сдлать отступницей.

Жена самоубійцы напрасно умоляла его духовника похоронить ея несчастнаго мужа. Деканъ былъ строгій, святой человкъ, который выше всего ставилъ повелнія церкви. Онъ отказалъ моему мужу въ христіанскомъ погребеніи, и я принуждена была видть какъ моего достойнаго, возлюбленнаго мужа похоронили, какъ собаку.

Но къ чему же у насъ духовенство, если оно не можетъ спасти людей отъ такого горя?.

Это послднее несчастіе заставило меня ршиться сдлаться самоубійцей и убійцей моей дочери.

Я привязала двочку платкомъ къ груди и отправилась съ нею на берегъ Дуная. Я была одна, ни одно человческое существо не сопровождало меня.

Я три раза прошла взадъ и впередъ по берегу, чтобъ посмотрть, гд вода глубже.

Въ ту минуту, какъ я хотла уже броситься въ воду, кто-то схватилъ меня сзади за платье и отдернулъ назадъ.

Я оглянулась — эта была собака.

Изъ всхъ живыхъ существъ это былъ единственный, оставшійся у меня — другъ.

Это было на берегу острова Оградины. На остров у насъ былъ хорошенькій плодовый садъ и маленькая дача, но вс двери и тутъ были запечатаны печатями. Я могла свободно ходить только въ кухн и въ саду.

Тогда я сла на берегу и стала думать, что я такое? Неужели я, человкъ, женщина, буду хуже, чмъ животное? Разв видлъ кто нибудь собаку, которая ршилась бы убить своего щенка?— Нтъ. И я ршила не убивать себя, не убивать своего ребенка, ршилась жить и воспитать ее.

Но какъ жить? Жить, какъ волкъ, какъ цыганъ, который не иметъ ни дома, ни хлба.

Я ршилась идти просить милостыню у земли, у воды, у дикихъ лсовъ, но только не у людей.

Мой бдный мужъ много разъ разсказывалъ мн о маленькомъ островк, который пятьдесятъ лтъ тому назадъ образовался противъ Оградины, осенью онъ часто отправлялся туда охотиться и много разъ говорилъ о скал, въ которой находится убжище, и повторялъ, что у острова нтъ господина. Дунай образовалъ его и никто, кром него, имъ не владетъ. Никакое правительство не знаетъ о немъ, никакая страна не иметъ на него права. Тамъ никто ни сетъ, никто не собираетъ жатвы, почва, деревья, травы, растущія тамъ, никому не принадлежатъ.

Если этотъ островъ никому не принадлежитъ, подумала я, то почему же мн не взять его себ? Я вымолю его себ у Бога, я вымолю его себ у Дуная, они мн не откажутъ, я посажу на этомъ остров плодовыя деревья.

Какъ ихъ посадить, этого я еще не знала. Нужда должна была научить меня.

У меня оставалась лодка. Судья, описывавшій все, не замтилъ ее и не помстилъ ее въ опись.

Въ эту лодку сли мы, то есть, я, Ноэми и Альмира. Я взяла весла, которыхъ не брала въ руки ни разу въ жизни, но нужда научила меня какъ ими дйствовать.

Когда я вступила на этотъ клочекъ земли, я испытала странное чувство. Мн казалось, что я забыла все, что волновало меня раньше. Меня окружало здсь благодтельное спокойствіе и тишина.

На остров уже рослш яблони и вишни, вроятно, занесенныя сюда птицами. Въ кустахъ летали няелы, на деревьяхъ были орхи. Я нашла скалу и въ ней нсколько пещеръ. Въ самой большой лежала куча сна, которая, можетъ быть, когда нибудь служила постелью моему бдному мужу. Я имла на нее вдовье право,— это было мое наслдство. Я положила на нее дочь, когда она заснула, и покрыла ее большимъ платкомъ, заставивъ Альмиру стоять тутъ и караулить Ноэми, пока я вернусь, затмъ похала обратно на большой островъ.

Надъ верандой моей дачи была крыша изъ полотна.

Я сняла ее. Она должна была служить мн платкомъ, одяломъ, а можетъ быть, поздне, и зимнимъ платьемъ. Въ этотъ холстъ я завернула нкоторую необходимую посуду и садовыя орудія, и завязала узелъ, который едва могла стащить на спин.

Съ богатымъ приданымъ, въ четырехмстной карет, пріхала я въ этотъ домъ, изъ котораго выходила нищей, съ узломъ на спин.

Но, можетъ быть, унося эти вещи, которыя были моей собственностью, я совершала воровство? Я не знала такъ это или нтъ. Вопросъ о прав или неправ, о томъ, что позволено, что нтъ, смшивались въ моей голов. ‘ги v’,cq

Я бжала съ узломъ на спин, какъ воръ,— изъ своего собственнаго жилища. По дорог въ саду я срывала съ каждаго дерева по дв втки, чтобъ посадить эти отростки въ своемъ новомъ жилищ.

Наконецъ, я снова была въ лодк и плыла по Дунаю…

…Въ тр время, когда я плыла такимъ:образомъ, меня безпокоили дв вещи: первая — забота о томъ, нтъ, ли на остррв дикихъ зврей или змй. Я почти была уврена, что они должны были водиться въ пещерахъ. Мысль объ этомъ приводила меня въ ужасъ и я боялась за Ноэми.

Другое, что меня безпокоило, была мысль о томъ, что, конечно, я могу цлый годъ питаться дикимъ медомъ, и травами. Дочь мою я еще кормила грудью. Но чемъ буду я кормить Альмиру? Собака не могла питаться тмъ, чмъ могла питаться я, а между тмъ она была мн необходима, безъ Альмиры, этого врнаго животнаго, я погибла бы отъ страха въ этой пустын.

Когда я съ моимъ узломъ вошла въ гротъ, я увидала цредъ собою еще вздрагивавшій хвостъ большой зми, а въ довольно далекомъ разстояніи голову. То, чего не доставало между хвостомъ и головою съла Альмивра.

Умное животное лежало предъ ребенкомъ, махая хвостомъ и облизываясь, какъ бы желая сказать ‘я уже пола.’

Съ этого времени она начала охотиться за змями, он составляли ея ежедневную пищу, она вытаскивала ихъ даже изъ норъ.

Мой другъ (такъ я привыкла называть собаку) нашелъ то, что должно было поддерживать его жизнь, и спасъ меня отъ. безпокойства.

О! я не могу описать вамъ того чувства, которое испытывала я здсь въ первую ночь, когда со мною не было никого, кром Бога, моего ребенка и моей собаки.

Я не могу назвать это чувство печальнымъ,— нтъ оно было почти радостно.

Мы проснулись, разбуженныя пніемъ птицъ. Тогда началась работа, работа дикарей.

Я должна была трудиться съ восхода и до заката солнца.

Теперь это самое тяжелое время давно прошло. Вы видите у меня громадный плодовый садъ, у меня есть козы, которыя составляютъ наше общество. Животныя понимаютъ языкъ людей и мн кажется, что деревья имютъ также уши и глаза для тхъ, которые за ними ухаживаютъ, подслушиваютъ ихъ тайныя желанія и что они гордятся, доставляя, въ свою очередь, удовольствіе людямъ, которые за ними ходятъ. Да, въ деревьяхъ положительно живетъ душа, человкъ рубящій деревья, кажется мн почти убійцей. Я люблю мои деревья! Я живу ими и чрезъ нихъ, то, что они даютъ мн изъ года въ годъ, я отдаю жителямъ сосднихъ деревень, которые взамнъ доставляютъ мн все необходимое для нашей жизни.

За деньги я ничего не даю, я чувствую къ деньгамъ отвращеніе! Деньги изгнали меня со свта и моего мужа заставили разстаться съ жизнью. Я не хочу видть денегъ!

Однако, я не настолько глупа, чтобъ не думать о томъ, что можетъ придти неурожайный годъ, и на этотъ случай у меня есть достаточный запасъ.

Въ пещерахъ моей скалы у меня хранится вино, медъ и достаточное количество шерсти и моихъ запасовъ должно хватить мн на два года.

Вы видите, что хотя у меня нтъ денегъ, но есть сберегательная касса, я могу назвать себя богатой, а, между тмъ, въ теченіе двнадцати лтъ у меня въ рукахъ не было ни одной золотой монеты, такъ какъ я живу на остров уже двнадцать лтъ, я и двое другихъ, такъ какъ Альмиру я также причисляю къ людямъ. Ноэми иногда увряетъ, будто насъ четверо, такъ какъ считаетъ и Нарциссу. Глупый ребенокъ!

Очень многіе знаютъ о нашемъ жить здсь, но никто изъ этихъ людей не способенъ быть измнникомъ, никто не вмшивается въ чужое дло, каждый защищаетъ то, что онъ знаетъ, какъ тайну. Отсюда не доходитъ никакое извстіе ни въ Вну, ни въ Офенъ, ни въ Стамбулъ.

Да и къ чему стали бы указывать на меня. Я не стою никому поперекъ дороги, не длаю никому вреда. Я собираю плоды въ моемъ забытомъ уголк земли, который не иметъ господина, Богъ и Дунай отдали его мн и я каждый день благодарю ихъ за это.

Я сама не знаю, есть ли у меня религія. Двнадцать лтъ я не видала ни одного священника, ни одной церкви. Ноэми ничего объ этомъ не знаетъ. Я научила ее читать и писать, я разсказываю ей о Бог, объ Іисус, о Моисе, какими я ихъ знаю, о добромъ, любящемъ, милосердномъ Бог, объ Іисус, высокомъ въ своихъ страданіяхъ и божественномъ въ своей человчности, и о Моисе, предводител народнаго освобожденія, который предпочелъ бродить въ пустын, страдать отъ холода и жажды, чмъ быть рабомъ.

Но моя дочь ничего незнаетъ о безжалостномъ Бог мщенія, о Бог избранныхъ, требующемъ жертвъ и разукрашенныхъ храмовъ, о привиллегированномъ Іисус, требующемъ слпой вры, преслдующемъ братьевъ и требующемъ съ нихъ денегъ, точно также, какъ не знаетъ о колокольняхъ, церквахъ и колокольномъ звон.

Теперь вы знаете, кто мы такіе и что мы здсь длаемъ. Узнайте же теперь, чмъ угрожаетъ мн этотъ человкъ.

Онъ сынъ того, за кого поручился мой мужъ, кто былъ причиною его самоубійства, изъ-за кого мы бросили общество людей и бжали въ пустыню. Ему было тринадцать лтъ, когда надъ намм разразился ужасный ударъ и когда его оставилъ отецъ.

Меня не удивляетъ, что изъ сына сдлался такой безчестный человкъ. Оставленный отцемъ, вытолкнутый на улицу, какъ нищій, воспитанный изъ состраданія чужими людьми, обманутый и обобранный тмъ, кого онъ долженъ былъ любить, какъ виновника своихъ дней, заклейменный съ дтства именемъ сына обманщика, что же удивительнаго, если онъ принужденъ былъ сдлаться тмъ, чмъ онъ сталъ?

И, не смотря на это, я еще не знаю хорошенько, что мн съ нимъ длать. Но то, что я о немъ знаю, слишкомъ достаточно. Люди, прізжающіе ко мн на островъ, разсказываютъ о немъ многое.

Вскор посл того, какъ исчезъ его отецъ, онъ отправился въ Турцію, говоря, что детъ отыскивать отца. Одни утверждаютъ, что онъ его нашелъ, другіе — что онъ никогда не могъ найти его слдовъ. По словамъ однихъ, онъ обокралъ собственнаго отца и прокутилъ пріобртенныя такимъ образомъ деньги.

Но наврное никто объ этомъ ничего не знаетъ. Отъ него самого нельзя ничего узнать, такъ какъ все, что онъ говоритъ, ложь. Гд онъ былъ, что онъ длалъ, объ этомъ онъ разсказываетъ только сказки и уметъ такъ хорошо выдумывать ихъ что обманываетъ даже тхъ, которые собственными глазами видли противное тому, что онъ разсказываетъ.

Сегодня его видятъ здсь, завтра тамъ, въ Турціи, въ Валахіи, въ Польш, въ Венгріи, его видли повсюду. Но всхъ этихъ странахъ нтъ ни одного извстнаго человка, котораго бы онъ не зналъ, съ которымъ бы онъ не встрчался хоть разъ.

Онъ говоритъ на десяти языкахъ и выдаетъ себя за человка разныхъ національностей, и ему всегда врятъ. Одинъ разъ онъ является купцомъ, другой разъ солдатомъ, затмъ морякомъ. Сегодня онъ турокъ, завтра — грекъ. Тамъ его считаютъ польскимъ графомъ, въ другомъ мст женихомъ русской княжны, или нмецкимъ докторомъ, излчивающимъ всякія болзни своими пилюлями. По никто не знаетъ, что такое онъ въ дйствительности.

Одно только извстно, что онъ шпіонъ, но, служитъ ли онъ Турціиі, Австріи или Россіи, этого никто не знаетъ, можетъ быть, тмъ и другимъ, и третьимъ и еще кому нибудь въ придачу. Онъ служитъ каждому и обманываетъ всхъ.

Каждый годъ онъ является нсколько разъ на островъ. Онъ прізжаетъ въ лодк съ турецкаго берега и въ этой же самой лодк детъ отъ насъ на венгерскій. Что отъ тамъ длаетъ, этого я не знаю. Я твердо убждена только въ томъ, что ему доставляютъ удовольствіе т огорченія, которыя онъ при носитъ мн своими посщеніями.

У меня онъ постоянно находитъ сытную пищу и цвтущую молодую двушку, которую онъ любитъ сердить тмъ, что называетъ своей невстой. Ноэми его ненавидитъ и не подозрваетъ, какъ справедлива ея ненависть.

Но я не думаю, чтобъ Теодоръ Христіанъ являлся на островъ только за однимъ этимъ. На этомъ остров должны быть другія тайны, которыя мн еще неизвстны.

Онъ шпіонъ, кром того, у него дурное сердце, онъ испорченъ до мозга костей и способенъ на всякую низость.

Онъ знаетъ, что я съ моей дочерью, не имемъ никакого права на этотъ островъ. Вооруженный этой тайной, онъ раздражаетъ и огорчаетъ насъ обихъ. Онъ угрожаетъ намъ, что, если мы не дадимъ ему того, что онъ требуетъ, то онъ донесетъ на насъ австрійскому и турецкому правительствамъ, а какъ только эти послднія узнаютъ, что посреди Дуная образовался новый кусокъ земли, не указанный ни на какой карт, между обими странами сейчасъ же поднимется споръ, кому долженъ принадлежать островъ и до окончанія этого спора, съ острова будутъ изгнаны вс обитатели, какъ это случилось во время спора изъ-за горы Алліона.

Этому человку стоитъ сказать одно слово, чтобъ уничтожить плоды моей двнадцатилтней жизни на этомъ остров, чтобъ превратить этотъ эдемъ, въ которомъ мы такъ счастливы, снова въ дикую пустыню, и насъ, безпомощныхъ женщинъ, опять бросить въ свтъ.

Кром боязни, что насъ откроютъ политическія власти, намъ также надо бояться поповъ, когда епископъ, патріархъ и деканъ узнаютъ, что здсь, на остров, есть двушка, которая, съ тхъ поръ, какъ ее крестили, не видала ни одной церкви, они силою возьмутъ, отнимутъ ее у меня и помстятъ въ монастырь.

Теперь, сударь, вы можете понять причину тяжелыхъ вздоховъ, отъ которыхъ вы не могли заснуть.

Тимаръ задумчиво глядлъ на полную луну, думая про себя:

— Почему я не могущественный господинъ?

— Такимъ образомъ, продолжала Тереза, онъ можетъ каждый день погубить насъ. Стоитъ только ему заявить въ Вн или Стамбул, что здсь, на Дуна, образовалась новая территорія, и мы будемъ совершенно разорены. Никто здсь не измнитъ намъ. Онъ одинъ способенъ на это.

Но я уже приготовилась ко всему.

Однажды, во время сербской войны, сербы привозлисюда и спрятали на остров три боченка пороха. Съ тхъ поръ никто не прізжалъ за нимъю Можетъ быть, т, которые привезли порохъ, уже давно попали въ плнъ къ туркамъ или убиты. Я нашла бочонки въ кустахъ и спрятала ихъ въ пещер, въ скал.

Если этотъ островъ, который теперь независимъ, поступитъ въ чью-нибудь власть, я подожгу порохъ и скала вмст съ нами всми взлтитъ на воздухъ и чрезъ годъ никто не найдетъ здсь слдовъ людей.

Теперь вы знаете, почему вы не могли сегодня уснуть.

Тимаръ молча закрылъ лицо руками.

— Вотъ что я намъ еще скажу, прибавила Тереза, наклоняясь къ Тимару. Я полагаю, что этотъ человкъ иметъ еще другую причину явиться сюда и снова исчезнуть. Его посщеніе касается васъ или вашихъ пассажировъ. Будьте на сторож, если который нибудь изъ васъ можетъ опасаться открытія какой нибудь изъ васъ можетъ опасаться открытія какой нибудь тайны.

Луна исчезла за деревьями, на восток стало свтле. Птицы запли. Наступило утро.

Съ острова доносились далекіе звуки роговъ, на песк послышались шаги.

Съ корабля явился матросъ съ извщеніемъ, что судно готово къ отъзду, втеръ успокоился и можно отправиться въ путь.

Тимаръ, грекъ и его блдная дочками прекрасная Тимея, вышли изъ комнатъ.

Ноэми также встала и варила на завтракъ свжееткозье молоко съ жареной кукурузой,, вмсто кофе, и медомъ, вмсто сахару.

Тимея не стала пить и отдала молоко Нарцисс, которая, къ великой досад Ноэми, не отказалась отъ угощенія.

Трикалисъ спросилъ Тимара, куда двался вчерашній поститель?

Тимаръ отвтилъ ему, что онъ ночью отправился дальше.

При этомъ сообщеніи лицо грека омрачилось еще боле.

Затмъ вс они простились съ хозяйкой, хотя Тимея жаловалась, что она все еще чувствуетъ себя нехорошо.

Тимаръ остался послднимъ и передалъ Терез въ подарокъ для Ноэми пестрый, турецкій щелковый платокъ, за который она горячо поблагодарила и общала, что Ноэми будетъ носить его подарокъ.

Затмъ гости удалились, по тропинк, которая вела къ лодк.

Тереза и Альмира проводили ихъ до берега, затмъ Ноэми поднялась на вершину скалы, тамъ, между цвтами, въ густой трав, она слдила за удаляющейся лодкой. Нарцисса вскочила къ ней на колни и ласкаясь прижималась къ ея щек.

— Поди прочь, измнница! вотъ какъ ты меня любишь! Ты оставляешь меня, когда является чужая двушка, только потому что она хорошенькая, а я нтъ. Ступай, я тебя больше не люблю!

Посл этого она прижала кошечку, обими руками къ груди, погладила ее по голов и снова стала смотрть вслдъ лодк.

На глазахъ у нея сверкнули слезы.

ГЛАВА IX.
Али-Чорбаджи.

На слдующій день Св. Варвара, при благопріятномъ втр, цлый день шла по венгерскому рукаву Дуная вверхъ по теченію.

До вечера не случилось ничего замчательнаго.

Вс рано легли спать, такъ какъ думали, что на слдующую ночь, можетъ быть, не придется совсмъ заснуть.

Тимару, однако, и въ эту ночь пришлось немного отдохнуть.

На корабл все было спокойно, такъ какъ онъ стоялъ на якор и слышался только однообразный плескъ волнъ.

Но въ этой тишин ему вдругъ показалось, какъ будто его сосди по кают заняты какимъ-то таинственнымъ дломъ.

Изъ сосдней каюты, которая отдлялась отъ его только тоненькой, досчатой перегородкой, до него доносился какъ будто звонъ золота. Онъ слышалъ также стукъ, какъ будто кто-то хлопалъ руками и за тмъ тже вздохи, какъ и въ прошлую ночь: ‘О! Аллахъ!’

Наконецъ, онъ услышалъ тихій стукъ въ перегородку. Трикалисъ позвалъ его:

— Капитанъ, подите ко мн сюда.

Тимаръ наскоро одлся и поспшилъ въ сосднюю каюту.

Въ ней стояли дв постели и между ними столъ. У одной постели были спущены занавси, на другой лежалъ грекъ.

На столик стояла шкатулка и два маленькіе стакана.

— Что прикажете? спросилъ Тимаръ.

— Я не приказываю, а прошу.

— Что же вамъ нужно?

— Скоро мн не будетъ ничего нужно, я умираю. Я принялъ ядъ. Не поднимай шуму. Сядь сюда ко мн и выслушай, что я теб скажу, Тимея не проснется, я далъ ей выпить опіума, чтобъ она крпче заснула, такъ какъ она не должна проснуться теперь… Не перебивай меня. Все, что ты мн можешь сказать, не принесетъ никакой пользы. Я же имю сказать теб многое, а между тмъ, мн остается времени какой нибудь часъ, такъ какъ принятый мною ядъ дйствуетъ быстро… Не длай никакихъ безполезныхъ попытокъ спасти меня, у меня есть противоядіе, если я дйствительно, раскаюсь, то въ моей власти уничтожить дйствіе яда, но я не хочу этого сдлать и поступаю вполн справедливо. Садись же и выслушай меня.

Мое настоящее имя не Ефимій Трикалисъ, а Али-Дорбаджи. Я былъ нкогда губернаторомъ въ Кандіи и затмъ государственнымъ казначеемъ въ Стамбул.

Ты знаешь, что теперь происходитъ въ Турціи? Султанъ вводитъ разныя нововведенія и улемы и беги возмущаются противъ него.

Въ такое время человческая жизнь не дорого стоитъ.

Другая партія поджигаетъ тысячи домовъ тхъ, которыя стоятъ у кормила правленій.

Никто не стоитъ такъ высоко, чтобъ считать себя въ безопасности отъ руки своего повелителя или своихъ рабовъ.

Стамбульскій каймакамъ недавно приказалъ убить въ Стамбул шестьсотъ выдающихся турокъ, а его самого убили его собственные рабы въ Софійской мечети.

Каждое нововведеніе стоитъ человческой крови.

Недавно были обвинены въ заговор противъ султана двадцать шесть выдающихся людей. Двадцати отрубили головы, а остальныхъ шестерыхъ замучили до смерти пытками, посл того, какъ они, чтобъ спасти свою жизнь, показали на выдающихся личностей въ стран.

Этихъ послднихъ, въ свою очередь, подвергли преслдованіямъ за то, что противъ нихъ было сказано.

Подозрваемые исчезли и о нихъ ничего больше не слышно.

Секретарь султана, Ваффатъ-Эффени, былъ отправленъ въ Софію и по дорог туда убитъ друзами.

Пашу-Пертао пригласилъ губернаторъ Эдирнэ, Эминъ-паша, обдать. Посл обда подали черный кофе и хозяинъ сообщивъ паш, что, по приказанію султана, въ чашку налитъ ядъ. Пертао-Паша просилъ только, чтобъ ему позволили прибавить принесенный имъ самимъ ядъ въ кофе, такъ какъ онъ убиваетъ врне. Затмъ онъ благословилъ султана, произнесъ молитву и умеръ.

Еще въ настоящее время каждый турецкій вельможа носитъ въ кольц ядъ, чтобъ имть его подъ рукою въ случа надобности.

Я во время узналъ, что пришла моя очередь, не потому, чтобы я сдлался клятвопреступникомъ, но по двумъ причинамъ меня приговорили къ удавленію. Эти дв причины, мои деньги и моя дочь. Казначейство нуждается въ моихъ деньгахъ, а сераль въ моей дочери.

Умереть не трудно, къ смерти я равнодушенъ, но я не согласенъ отдать моей дочери въ гаремъ, точно также, какъ не позволю сдлать себя нищимъ.

Я ршился обмануть моихъ враговъ и исчезнуть съ дочерью и состояніемъ. Дороги по морю я не могъ избрать, такъ какъ тамъ меня бы быстро нагнали.

Уже давно я запасся на всякій случай пропускомъ въ Венгрію. Я переодлся греческимъ купцомъ, обрилъ свою длинную бороду и усплъ добраться до Галаца. Оттуда я не могъ подвигаться дале по сухому пути, тогда я нанялъ себ корабль и нагрузилъ его купленной мною пшеницей. Въ такомъ вид, мои деньги въ большей безопасности.

Когда ты назвалъ мн имя твоего хозяина судна, я былъ въ высшей степени обрадованъ. Афанасій Брацовичъ мн родственникъ. Мать Тимеи была гречанка изъ его семейства.

Я часто длалъ благодянія этому человку, теперь онъ отплатитъ мн за нихъ. Аллахъ великъ и премудръ!

Никто не можетъ избгнуть своей судьбы. Ты уже понялъ, что я бглецъ, хотя не могъ наврное знать, везешь ли ты преступника или политическаго бглеца, тмъ не мене, какъ капитанъ корабля, ты счелъ своимъ долгомъ помочь быстрому бгству вврившихся теб пассажировъ.

Мы чудомъ счастливо прошли скалы Желзныхъ Воротъ, смлымъ маневромъ мы спаслись отъ преслдованій турецкой бригантины, опасностей карантина мы избгли шутя и, по окончаніи всхъ опасностей, я теперь схожу въ могилу, потому что человкъ, который встртился съ нами вчера на независимомъ остров, былъ шпіонъ турецкаго правительства. Я его знаю и онъ также, безъ сомннія, узналъ меня. Никто не могъ найти моихъ слдовъ, кром него. Теперь онъ поспшилъ впередъ и въ Панчов насъ ожидаетъ хорошій пріемъ…

Не говори ничего. Я знаю, ты хочешь сказать, что здсь уже венгерская почва и что правительство не выдаетъ политическихъ бглецовъ, но они будутъ меня преслдовать, не какъ политическаго бглеца, а какъ вора, хотя несправедливо, такъ какъ то, что я взялъ съ собою, есть мое имущество. И если правительство иметъ ко мн какое нибудь требованіе, то у меня въ Галац осталось двадцать семь домовъ, которые могутъ удовлетворить это требованіе.

Но, не смотря на это, они будутъ кричать мн вслдъ. ‘Ловите вора!’ Они выдадутъ меня за вора, взявшаго казенныя деньги, а бглыхъ воровъ Австрія выдаетъ Турціи, если турецкимъ шпіонамъ удастся выслдить ихъ.

Этотъ человкъ узналъ меня и моя судьба ршена.

У умирающаго на лбу выступили крупныя капли пота, его лицо пожелтло, какъ воскъ.

— Дай мн каплю воды, чтобы я могъ говорить дале, я имю сказать теб многое.

Себя я уже не могу спасти, но посл моей смерти спаси мою дочь и ея состояніе. Аллахъ этого желаетъ и никто не можетъ избжать своей судьбы, поэтому поклянись мн твоей врой и дай мн твое честное слово, что ты исполнишь все, что я теб поручу.

Во-первыхъ: когда я умру, не хорони меня на берегу, мусульманинъ не можетъ желать христіанскаго погребенія, поэтому похорони меня по обычаю моряковъ, заверни меня въ кусокъ паруса, привсь мн къ голов и къ ногамъ тяжелые камни и опусти на самое глубокое мсто Дуная. Сдлай это сынъ мой, а сдлавъ это, направь твой корабль осторожно въ Коморнъ… Береги Тимею, здсь въ шкатулк лежатъ чистыя деньги, всего тысяча дукатовъ золота, остальное мое состояніе заключается въ мшкахъ пшеницы.

На стол я оставляю письмо, въ которомъ говорю, что умираю добровольно, принявъ ядъ, и что все мое состояніе заключается въ тысяч дукатовъ.

Это должно служить теб обезпеченіемъ, чтобы никто не могъ обвинить тебя, что ты похитилъ часть моихъ денегъ.

Я ничего теб не дарю, то, что ты сдлаешь, то долженъ сдлать отъ чистаго сердца и Богъ вознаградитъ тебя за это. Это лучшій должникъ, какого только ты можешь имть.

Затмъ отвези Тимею къ Афанасію Брацовичу и проси его принять мою дочь. У него также есть дочь, пусть она будетъ ей сестрою, передай ему также деньги, он должны быть употреблены на воспитаніе моей дочери, затмъ передай ему корабельный грузъ и проси, чтобы онъ самъ присутствовалъ при томъ, когда будутъ опоражнивать мшки. Въ нихъ хорошая пшеница, ее могутъ подмнить, ты меня понимаешь?

Умирающій взглянулъ въ глаза Тимара и видимо боролся съ собою.

Затмъ онъ снова остановился.

— Что я такое сказалъ? Я хотлъ прибавить еще что-то, но мои мысли путаются… Какъ все красно, какъ покраснлъ мсяцъ… Да, красный полумсяцъ…

Стонъ, раздавшійся съ постели Тимеи, привлекъ на себя его вниманіе и далъ его мыслямъ другое направленіе.

Онъ съ трудомъ выпрямился на постели и сталъ искать что-то подъ подушкой. Его глаза казалось, готовы были выскочить изъ орбитъ.

— Ахъ! я забылъ Тимею. Я далъ ей сонное питье и если ты во время не разбудишь ее, она уснетъ навсегда. Здсь, въ этой склянк, противоядіе. Какъ только я умру, возьми его и натирай ей виски, лобъ и грудь пока она не проснется. Я чуть было не взялъ ее съ собою… Нтъ, этого я не хочу. Она должна жить! не правда ли? Ты поклянешься мн своей честью и врой, что ты разбудишь ее, возвратишь къ жизни, не дашь ей заснуть на вки!..

Умирающій крпко прижалъ руки Тимара къ своей груди.

На его искаженномъ лиц уже виднлась послдняя борьба со смертью.

— О чемъ я говорилъ? Что я хотлъ теб еще сказать?.. какое было мое послднее слово?.. Да, красный полумсяцъ…

Въ открытое окно виднлся ярко красный рогъ луны, выглядывавшій изъ-за тучъ.

О немъ ли говорилъ умирающій въ предсмертномъ бреду или же онъ вспоминалъ что нибудь другое?

— Да, красный полумсяцъ… прошепталъ онъ еще разъ.

Затмъ его уста на вки сомкнулись. Еще краткая агонія и Али-Чорбаджи сталъ трупомъ.

ГЛАВА X.
Живой мраморъ.

Тимаръ остался одинъ съ мертвецомъ, съ погруженной въ мертвенный сонъ двушкой и съ похороненной тайной.

Ихъ всхъ покрывало ночное спокойствіе и ночныя тни шептали Тимару:

— Если ты не сдлаешь того, что теб-поручено, если ты не бросишь этого мертвеца въ Дунай, если ты не разбудишь спящей двушки, а оставишь ее спокойно спать рядомъ съ отцемъ, что тогда будетъ? Шпіонъ въ это время уже укажетъ въ Панчов на бглеца Чорбаджи. Если вмсто Панчовы ты отправишься въ Блградъ и сдлаешь тамъ заявленіе, то, по турецкимъ законамъ, ты получишь третью часть сокровищъ бглеца, иначе они никому не достанутся, кром того, они и такъ никому не принадлежатъ. Отецъ умеръ, двушка, если ты ее не разбудишь, сама не проснется и ты въ одну минуту сдлаешься богатымъ человкомъ. Только богатые имютъ значеніе въ свт, бдняки же ничто.

Тимаръ отвчалъ ночнымъ тнямъ:

— Ну, такъ что же? въ такомъ случа, я на всю жизнь останусь бднякомъ.

И, чтобъ заставить замолчать ночные голоса, онъ закрылъ окно каюты.

Тайный страхъ охватилъ его при вид краснаго полумсяца. Ему казалось, какъ будто злыя внушенія были объясненіемъ послднихъ словъ умирающаго: ‘Красный полумсяцъ’.

Онъ поднялъ пологъ постели Тимеи.

Двушка лежала на ней, какъ живая мраморная статуя. Ея грудь медленно подымалась и опускалась, губы были полуоткрыты, глаза закрыты и на лиц лежало неземное спокойствіе, одна рука была поднята на голову, другая сдерживала складки ночного одянія.

Тимаръ дрожа наклонился надъ ней, какъ надъ очарованной феей, прикосновеніе къ которой смертельно для обыкновеннаго смертнаго.

Онъ началъ натирать виски спящей данной ему жидкостью. Въ то же самое время онъ глядлъ ей въ лицо и думалъ:

— Какъ! оставить ее умереть, это небесное созданіе? Если бы даже весь корабль былъ наполненъ чистымъ жемчугомъ и онъ весь перешелъ бы ко мн посл твоей смерти, то я и тогда не сдлалъ бы этого!

Нтъ въ свт такихъ громадныхъ брилліантовъ, смотрть на которые было бы мн пріятне, чмъ въ твои глаза, когда ты ихъ снова откроешь.

Но прелестное лицо оставалось по прежнему неподвижно.

Тогда Тимаръ поднялъ руку двушки, чтобъ натереть ей грудь.

Рука поднялась безъ малйшаго сопротивленія, но она была холодна, также какъ и все тло, холодное и прелестное, какъ мраморъ.

Ночныя тни шептали Тимару:

— Погляди на это роскошное тло, ни одинъ смертный не цловалъ боле красивой груди, никто не узнаетъ, если ты теперь поцлуешь ее.

Но Тимаръ отвчалъ:

— Нтъ, я никогда не бралъ чужаго, а этотъ поцлуй былъ бы воровствомъ.

Посл этого онъ закрылъ двушку до подбородка турецкимъ одяломъ, а самъ не спускалъ глазъ съ ея лица.

Ему казалось, какъ будто онъ видитъ предъ собою мраморную статую божества, такъ холодно и въ тоже время такъ двственно было это лицо.

Наконецъ, глаза открылись и ихъ задумчивый взглядъ устремился на Тимара.

Она вздохнула легко и Тимаръ почувствовалъ, что ея сердце стало биться сильне.

Онъ отдернулъ руку отъ груди, затмъ поднесъ пузырекъ съ противоядіемъ ей къ носу.

Тимея совершенно проснулась, такъ какъ она отвернула голову отъ склянки и нахмурила брови.

Тимаръ назвалъ ее по имени, тогда она вскочила съ постели съ крикомъ:

— Отецъ?…

Турецкое одяло спустилось и двушка походила на чудную статую.

— Тимея! повторилъ Тимаръ, набросивъ ей одло на обнаженныя плечи, но она этого не замтила.

— Тимея! повторилъ онъ еще разъ, вашъ отецъ умеръ.

Ничто ни въ ея лиц, ни въ фигур не пошевелилось. Она видла только то, что рубашка спустилась у нея съ груди.

Тимаръ бросился въ сосднюю каюту, схватилъ тамъ кофейникъ и дрожащими руками началъ варить кофе.

Когда кофе былъ сваренъ, Тимаръ подошелъ къ Тимеи, взялъ ее за голову, открылъ ей руками ротъ и влилъ въ него кофе.

Какъ только согрвающій напитокъ былъ проглоченъ Тимеей, она вдругъ оттолкнула Тимара съ такой силой, что чашка упала у него изъ рукъ, затмъ она бросилась на постель и закрылась одяломъ, тогда какъ зубы у нея стучали.

— Слава Богу! она жива, но у нея лихорадка, со вздохомъ прошепталъ Тимаръ. Теперь займемся погребеніемъ.

ГЛАВА XI.
Морское погребеніе.

Въ океан это длается совершенно естественно: мертвеца зашиваютъ въ кусокъ паруснаго холста, привязываютъ ядро къ его ногамъ и бросаютъ трупъ въ море. Коралы со временемъ образуютъ ему гробъ.

Но бросить умершаго въ Дунай уже связано съ отвтственностью. Въ Дуна близки берега и мертвецовъ хоронятъ въ деревняхъ, городахъ съ похороннымъ звономъ и духовенствомъ, и умершаго нельзя бросить въ воду, хотя бы онъ даже самъ этого желалъ.

Тимаръ очень хорошо понималъ, что это должно быть сдлано, и это нисколько не смущало его.

Прежде чмъ корабль сошелъ съ якоря, онъ сказалъ своему рулевому, что на судн есть покойникъ, Трикалисъ умеръ.

— Я это предчувствовалъ, отвчалъ Іоганнъ Фабула.

— Мы стоимъ недалеко отъ деревни, продолжалъ Тимаръ, намъ надо найти священника, который похоронилъ бы его, такъ какъ мы не можемъ держать трупъ на корабл.

Фабула пожалъ плечами и сказалъ:

— Можно попробовать.

Деревня Плесковацъ, лежавшая ближе всего къ кораблю была довольно зажиточная. Въ ней былъ деканъ и красивая церковь съ двумя башнями.

Деканъ былъ красивый, высокій мужчина, съ длинной бородой, густыми бровями и звучнымъ голосомъ. Случайно онъ былъ знакомъ съ Гимаромъ, который часто покупалъ у него хлбъ, такъ какъ деканъ имлъ что продать.

— Ну, сынъ мой, вскричалъ деканъ, увидя у себя на двор Тимара, теб слдовало бы лучше выбрать время. Жатва была плохая и я уже давно продалъ мой хлбъ.

— На этотъ разъ я самъ привезъ товаръ на рынокъ, отвчалъ ему Тимаръ. У насъ есть на корабл покойникъ и я пришелъ найти священника, который похоронилъ бы трупъ съ надлежащими церемоніями.

— Ну, сынъ мой, это не такъ скоро длается, отвчалъ деканъ. Исповдывался ли твой покойникъ? принялъ ли онъ причастіе? Увренъ ли ты, что онъ не былъ еретикомъ, такъ какъ иначе я не могу его похоронить?

— Я ничего не знаю о послднемъ, что же касается первыхъ двухъ вопросовъ, то мы не возимъ съ собою на корабл духовника и бдная душа оставила міръ безъ всякой духовной помощи. Такова судьба моряковъ, но если вы не можете похоронить моего покойника, то, по крайней мр, дайте мн записку, въ которой объяснялась бы причина вашего отказа и которой я могъ бы оправдаться предъ властями, почему я не оказалъ мертвецу послднихъ почестей. Въ такомъ случа, мы сами похоронимъ его гд нибудь на берегу.

Деканъ сейчасъ же далъ ему записку объ отказ въ погребеніи, но тутъ жители деревни подняли шумъ.

Какъ хоронить въ нашемъ округ покойника, который не получилъ послдняго благословенія? Но это можетъ принести несчастіе нашимъ полямъ, попытайтесь подарить вашего покойника какой нибудь другой деревн, а то, пожалуй, изъ погребеннаго вами трупа сдлается вампиръ, который будетъ мучить насъ всхъ.

Они даже начали угрожать убить Тимара, если онъ осмлится перенести этотъ трупъ съ своего корабля, и на тотъ случай, чтобъ онъ не похоронилъ его какъ нибудь тайно на берегу, были выбраны четыре здоровыхъ малыхъ, которые должны были оставаться на корабл, до тхъ поръ, пока онъ не пройдетъ за предлы владній деревни.

Тимаръ былъ очень раздраженъ, тмъ не мене позволилъ ссть на свой корабль четыремъ выборнымъ.

Между тмъ, оставшіеся на корабл матросы уже приготовили гробъ и положили въ него покойника, нужно было только заколотить крышку.

Прежде всего, возвратившись на бортъ, Тимаръ отправился посмотрть, въ какомъ положеніи находится Тимея. Лихорадка достигла высшей степени, лобъ у нея горлъ, но лицо по прежнему оставалось блднымъ. Она была безъ сознанія и не знала ничего о приготовленіяхъ къ похоронамъ.

— Хорошо, сказалъ Тимаръ, и, выйдя на палубу, началъ писать на гроб, большими буквами ‘Ефимій Трикалисъ’.

Четверо сербовъ, стоя за нимъ, по складамъ читали, что онъ писалъ и даже предлагали помочь ему.

Затмъ онъ предложилъ четверымъ выборнымъ выпить наливки, спросилъ ихъ имена и сказалъ, что его самого зовутъ Михаилъ Тимаръ.

Онъ поминутно бгалъ въ каюту поглядть, въ какомъ положеніи Тимея. Лихорадка продолжала трясти ее и она все еще не приходила въ себя.

Тимара это не приводило въ отчаяніе. По его мннію, человкъ, дущій по Дунаю, везетъ съ собою цлую аптеку, такъ какъ холодная вода излчиваетъ всякія болзни. Все его лченіе состояло въ томъ, что онъ прикладывалъ больной холодные компрессы на лобъ и на ноги и усердно перемнялъ ихъ, какъ только они согрвались.

Св. Варвара спокойно подвигалась вдоль венгерскаго берега.

Сербскіе выборные живо подружились съ матросами, помогали имъ грести, а послдніе въ благодарность угощали ихъ виномъ.

Между тмъ, покойникъ лежалъ на палуб. Его закрыли блымъ холстомъ. Это былъ его саванъ.

Около вечера Михаилъ сказалъ своимъ людямъ, что онъ пойдетъ лечь, такъ какъ не спалъ уже дв ночи, а корабль долженъ былъ подвигаться до тхъ поръ, пока совсмъ не стемнетъ, тогда приказано было бросить якорь.

Но и эту ночь Тимаръ не спалъ.

Вмсто того, чтобъ идти въ свою каюту, онъ отправился въ помщеніе, гд лежала Тимея, поставилъ лампу въ пустой ящикъ, чтобъ свтъ не мшалъ больной, и цлую ночь просидлъ у ея постели, прислушиваясь къ ея бреду и перемняя холодные компрессы.

Она ни на минуту не открывала глазъ.

Онъ ясно слышалъ, какъ бросили якорь и корабль остановился, какъ затмъ волны плескались вокругъ него. На палуб еще нсколько минутъ слышны были людскіе шаги, пока, наконецъ, вс не уснули одинъ за другимъ.

Затмъ, около полуночи, онъ услыхалъ глухой шумъ, который похожъ былъ на то, какъ будто кто-то старался осторожно вбивать гвозди молоткомъ, обернутымъ въ мягкое, чтобъ заглушить стукъ.

Чрезъ нсколько минутъ онъ услышалъ шумъ, какъ бы отъ паденія большого предмета въ воду. Затмъ все стихло.

Михаилъ не спалъ и дожидался, пока наступило утро и корабль двинулся дальше.

Чрезъ часъ онъ вышелъ изъ каюты. Двушка спокойно заснула и лихорадочный жаръ уменьшился.

— Гд гробъ? былъ первый вопросъ Тимара, когда онъ вышелъ на палубу.

Сербскіе выборные подошли къ нему.

— Мы наложили въ него каменьевъ и вмст съ трупомъ бросили его воду, чтобъ вы не могли похоронить его гд нибудь на берегу и такимъ образомъ принести намъ несчастіе.

— Безумные, что вы сдлали! Разв вы не знаете, что теперь отъ меня потребуютъ отвта за исчезнувшаго пассажира? меня могутъ обвинить, что я тайно убилъ его. Вы должны дать мн росписку въ томъ, что вы сдлали, кто изъ васъ уметъ писать?

Естественно, что ни одинъ изъ нихъ не умлъ писать.

— Какъ! вскричалъ онъ, разв ты, Беркичъ, и ты, Якевичъ, не помогали мн писать имя покойника на гробу?

Тогда они стали уврять, что каждый изъ нихъ уметъ написать только одну букву, да и то кистью, а не перомъ.

— Хорошо, въ такомъ случа я возьму васъ съ собою въ Панчову, тамъ вы устно сообщите о томъ,что сдлали. Не безпокойтесь, васъ съумютъ заставить говорить.

Посл этой угрозы каждый изъ нихъ вдругъ выучился писать, не только Беркичъ и Якевичъ, но и двое другихъ. Они объявили, что лучше предпочитаютъ дать ему письменное удостовреніе, чмъ позволить вести себя въ Панчову.

Михаилъ принесъ чернила, перо и бумагу и продиктовалъ имъ записку, въ которой они сознавались, что изъ страха тхъ несчастій, которыя можетъ принести погребеніе трупа безъ церковнаго благословенія, бросили его въ Дунай.

— Подпишите подъ бумагой ваши имени и гд каждый изъ васъ живетъ, чтобы васъ можно было найдти, когда я пришлю ваше заявленіе слдователю.

Одинъ изъ свидтелей подписалъ Ира Каракасаловичъ живущій въ Гунировац, другой Негро Стироничъ, живущій въ Мегрелиц, посл этого они съ серьезными лицами простились другъ съ другомъ, не показывая, какого труда стало имъ всмъ удержаться отъ смха.

Михаилъ отправилъ ихъ обратно на берегъ.

Али Чорбаджи лежалъ на дн Дуная, гд онъ желалъ быть погребеннымъ.

ГЛАВА VII.
Шутка.

Утромъ, когда Тимея проснулась, она чувствовала себя совершенно здоровой. Силы молодости одержали побду надъ болзнью.

Она одлась и вышла изъ каюты.

Увидвъ Тимара, она подошла къ нему и спросила:

— Гд мой отецъ?

— Вашъ отецъ умеръ.

Тимея устремила на него свои большіе, задумчивые глаза, лицо ея не могло поблднть еще боле.

— Куда его похоронили? спросила она.

— Вашъ отецъ лежитъ на дн Дуная.

Тимея сла у борта корабля и стала молча глядть въ воду. Она не говорила, не плакала, только пристально глядла въ воду.

Тимаръ думалъ, что ей будетъ легче, если онъ постарается утшить ее.

— Въ то время, когда вы лежали больныя, безъ сознанія, сказалъ онъ, Богъ вдругъ взялъ вашего отца къ себ. Я былъ около него въ послднюю минуту. Онъ говорилъ со мною о васъ и просилъ меня передать вамъ его послднее благословеніе, по его желанію, я доставлю васъ къ одному старому другу вашего отца, которому ваша мать была родственницей. Онъ приметъ васъ, какъ дочь, и будетъ отцемъ. У него есть молоденькая, хорошенькая дочь немного старше васъ, она будетъ вашей сестрой, все, что находится здсь на корабл принадлежитъ вамъ по наслдству. Вы будете богаты и съ благодарностью станете вспоминать о любящемъ васъ отц, который такъ заботился о васъ.

У Тимара невольно сжималось сердце, когда онъ думалъ:

— И который умеръ для того, чтобы обезпечить теб свободу, чтобы подарить теб спокойную жизнь.

Тутъ онъ съ удивленіемъ поглядлъ въ лицо двушки.

Тимея по прежнему казалась спокойной. Ни одна слеза не вытекла изъ ея глазъ.

Михаилъ подумалъ, что она стыдится плакать при чужомъ, и отошелъ.

Но двушка не плакала и тогда, когда осталась одна.

Странная вещь! когда она увидла тонувшую въ вод блую кошечку, слезы ея текли ручьемъ, а теперь, когда ей сказали, что ея отецъ лежитъ на дн Дуная, она не проронила ни одной слезы. Или, можетъ быть, тотъ, кто при небольшомъ волненіи легко проливаетъ слезы, уметъ скрывать сильныя страданія?

Очень возможно.

У Тимара было другое дло, кром разгадыванія этой загадки.

На свер начали показываться башни Панчовы и къ Св. Варвар приближалась казенная лодка съ восемью солдатами, капитаномъ и чиновникомъ.

Подъхавъ къ кораблю, они выскочили на палубу, капитанъ подошелъ къ Тимару, ожидавшему его у дверей каюты, и спросилъ:

— Вы капитанъ?

— Къ вашимъ услугамъ.

— На этомъ корабл детъ, подъ фальшивымъ именемъ Ефимія Трикалиса, бжавшій изъ Турціи, съ украденными сокровищами, паша.

— На моемъ корабл дйствительно халъ греческій торговецъ хлбомъ Ефимій Трикалисъ, но не съ украденными сокровищами, а съ хлбомъ, корабль осматривали въ Орсов и вотъ доказательство этого, потрудитесь прочесть, дйствительно ли все такъ, какъ я говорю. Я ничего не знаю о турецкомъ паш.

— Гд онъ?

— Если онъ былъ грекъ, то у Авраама, если турокъ — то у Магомета.

— Какъ! не можетъ быть, чтобы онъ умеръ!

— Нтъ, онъ дйствительно умеръ. Вотъ вторая бумага, въ которой заключается его послдняя воля.

Капитанъ прочелъ поданную ему бумагу и искоса поглядлъ на Тимею, которая все еще сидла на томъ же мст, гд узнала о смерти отца. Она ничего не понимала изъ того, что говорилось — языкъ былъ ей не знакомъ.

— Мои шестеро матросовъ и рулевой свидтели того, что онъ умеръ.

— Ну, это несчастіе для него, а не для насъ. Если онъ умеръ, то, вроятно, его похоронили. Вы скажете намъ гд, и мы вынемъ его трупъ, такъ какъ мы должны опредлить тождество покойника, называвшагося Трикалисомъ, съ Али-Чорбаджи и тогда будемъ, по крайней мр, имть возможность наложить руку на украденныя сокровища. Гд онъ похороненъ?

— Въ Дуна.

— Это уже чрезъ чуръ! почему это?

— Вотъ смотрите, это третья бумага, въ которой деканъ Плесковаца заявляетъ, что онъ не могъ дать Трикалису христіанскаго погребенія. Когда же я хотлъ зарыть его, то народъ возмутился, крича, что мы можемъ бросить трупъ въ воду.

Капитанъ съ гнвомъ схватился рукою за рукоятку сабли.

— Чортъ возьми! эти проклятые попы! съ ними всегда хлопоты! Но все-таки, по крайней мр, сообщите намъ, гд вы бросили его въ воду?

— Выслушайте меня до конца, жители Плесковаца прислали на мой корабль четырехъ выборныхъ, которые должны были помшать мн похоронить трупъ гд нибудь на земл, ночью, когда мы вс спали, они, безъ вдома экипажа судна, взяли гробъ, наложили въ него каменьевъ и бросили его въ Дунай. Они сами признались въ этомъ и дали мн письменное удостовреніе, отыскивайте ихъ, допросите и затмъ накажите по заслугамъ.

Капитанъ топнулъ ногою и насмшливо расхохотался.

— Нечего сказать славная исторія! открытый бглецъ умираетъ и его не могутъ допросить, попы и дозволяютъ его хоронить, крестьяне бросаютъ его въ воду и признаются въ этомъ, подписавшись двумя именами, какихъ никогда не носилъ ни одинъ человкъ, и указываютъ мсто своего жительства въ двухъ деревняхъ, которыя никогда не существовали на свт. Бглецъ исчезаетъ въ волнахъ Дуная и теперь, чтобы найти его, надо обыскать все дно Дуная или же найти двухъ негодяевъ, подписавшихся именами Каракасаловича и Стировича, а до тхъ поръ, пока тождество бглеца не установлено, я не имю права конфисковать грузъ, нечего сказать, вы это не дурно устроили, г. капитанъ! Славно выдумано! и на все письменныя доказательства. Разъ, два, три, четыре бумаги! Готовъ держать пари, что вы доставите мн и метрическое свидтельство о крещеніи вотъ этой дамы, которая сидитъ у борта.

— Если вы прикажете, отвчалъ Тимаръ, хотя, конечно, онъ былъ не въ состояніи исполнить этого, но онъ принялъ такой простодушный видъ, что офицеръ громко расхохотался и ударилъ его по плечу.

— Вы золотой человкъ, г. капитанъ! Вы спасли состояніе этой молодой двушки, такъ какъ безъ ея отца я не могу задержать ни ее самою, ни ея имущества. Вы можете хать дальше, г. золотой человкъ!

Спустившись въ лодку, капитанъ еще разъ смясь поглядлъ на корабль, съ котораго капитанъ корабля глядлъ на него по прежнему съ самымъ добродушнымъ видомъ.

Грузъ Св. Варвары былъ спасенъ.

ГЛАВА VIII.
Судьба Св. Варвары.

‘Св. Варвара’ могла спокойно продолжать путь и Тимару не предстояло больше никакихъ опасностей, кром, ежедневныхъ встрчъ съ другими судами.

По большой венгерской долин суда двигаются по Дунаю очень медленно и путешествіе это крайне скучно, такъ какъ здсь не встрчается ни горъ, ни водопадовъ, ни развалинъ, о которыхъ можно было бы разсказывать что нибудь интересное.

Тимея по цлымъ днямъ не выходила изъ своей каюты и отъ нея нельзя было добиться ни слова. Она сидла одна, кушанья, которыя ей носили, возвращались назадъ часто не тронутыми.

Дни начали становиться короче, часто шелъ осенній, холодный дождь.

Тимея совершенно заперлась у себя въ кают и Михаилъ не слышалъ отъ нея ничего, кром глухихъ вздоховъ, доносившихся къ нему по ночамъ чрезъ тонкую перегородку, но слезъ онъ не слышалъ ни разу.

Тяжелый ударъ, поразившій двушку, казалось, окружилъ ея сердце непроницаемымъ ледянымъ кольцомъ.

Какъ горяча должна была быть любовь того, кто заставилъ бы растаять этотъ ледъ.

Бдный другъ! Къ чему приходятъ теб въ голову такія мысли? Зачмъ ты на яву видишь предъ собою это блдное лицо? Если бы она даже не была такъ хороша, то она все-таки двушка богатая, ты же бднякъ, къ чему мечтать такому бдняку, какъ ты, о такой богатой двушк? Другое дло, если бы было наоборотъ, если бы ты былъ богатъ, а она бдна.

А какъ богата могла быть Тимея?

Тимаръ началъ разсчитывать, чтобъ привести себя самого въ отчаяніе и прогнать изъ головы тщеславныя надежды.

Отецъ оставилъ ей тысячу золотыхъ дукатовъ, то есть десять тысячъ и на корабл грузъ, стоившій не мене ста тысячъ дукатовъ, очень можетъ быть, что у нея еще были драгоцнности, такъ что все вмст могло составить до ста тысячъ, а это уже богатая партія въ венгерскомъ провинціальномъ городк.

Кром того, предъ Тимаромъ была еще загадка, разгадки которой онъ не могъ найти.

Если Али-Чорбаджи имлъ всего сто тысячъ дукатовъ, то къ чему купилъ онъ на нихъ пшеницы и нагрузилъ ее на корабль, путешествіе на которомъ сопряжено съ опасностями и продолжается долгое время, тогда какъ, оставивъ свое состояніе въ деньгахъ, онъ могъ избгнуть всякихъ опасностей, промедленій карантина, осмотра, грозы?

Ключа къ этой загадк нельзя было найти. Съ этой загадкой была связана еще другая.

Если состояніе Али-Чорбаджи, пріобртенное правильно или нтъ, составляло всего только сто или сто двадцать тысячъ дукатовъ, то почему турецкое правительство такъ усердно охотилось за нимъ, посылало ему вслдъ бригантину съ двадцатью четырьмя гребцами, шпіона и курьеровъ? То, что для бднаго капитана составляетъ большую сумму, то для падишаха ничтожныя деньги, и если бы даже успли захватить сто тысячъ дукатовъ, то расходы по ихъ пріобртенію стоили бы для султана не меньше.

Не смшно ли было такъ хлопотать изъ за ничтожной добычи?

Или, можетъ быть, охотились не столько за деньгами, сколько за Тимеей?

Тимаръ былъ не настолько романтикъ, чтобы быть въ состояніи найти вроятнымъ это предположеніе.

Однажды вечеромъ, втеръ разогналъ облака и когда Тимаръ выглянулъ въ окно каюты, то увидалъ на запад красный полумсяцъ. Яркокрасный кругъ, казалось, дотрагивался на горизонт до Дуная, Тимару показалось, какъ будто у мсяца дйствительно человческое лицо, какое рисуютъ на календаряхъ, и какъ будто оно разговариваетъ съ нимъ, только онъ не можетъ понять его, такъ какъ его языкъ — чужой языкъ.

Тимару казалось, какъ будто луна даетъ отвты на его вопросы. На какіе?— На вс, но только онъ былъ не въ состояніи разобрать эти отвты.

Мсяцъ поднимался все выше и какъ будто хотлъ сказать: ‘неужели ты все еще не понимаешь?’

Затмъ чрезъ нсколько времени онъ медленно опустился снова подъ воду и, казалось, сказалъ на прощанье: ‘завтра я снова приду и тогда ты поймешь меня.’

Рулевой былъ того мннія, что слдуетъ воспользоваться прояснившимся небомъ и идти до тхъ поръ, пока совсмъ не стемнетъ.

Въ это время они были уже недалеко отъ Коморна. Рулевой такъ хорошо зналъ въ этой мстности фарватеръ, что могъ управлять кораблемъ съ завязанными глазами.

Но что такое? подъ водою вдругъ послышался глухой трескъ, и на этотъ трескъ рулевой съ испугомъ крикнулъ погонщикамъ лошадей:

— Стой!

Тимаръ также поблднлъ и, казалось, онмлъ на одно мгновеніе. Въ первый разъ во все время пути смущеніе выразилось на его лиц.

— Мы наткнулись на стволъ дерева! крикнулъ рулевой.

И этотъ высокій, здоровый человкъ совершенно потерялся, оставилъ руль и, какъ маленькій мальчикъ бросился по палуб къ кают.

— Мы нахали на древесный стволъ!

Да, это было такъ.

— Мы погибли! кричалъ рулевой.

Матросы также вс оставили свои мста и кинулись къ своимъ вещамъ, чтобъ нагрузить ихъ въ шлюбку.

Корабль находился почти посреди потока и передняя его часть начинала опускаться.

О спасеніи нечего было и думать. Оно было совершенно невозможно. Пробоина была слишкомъ велика и прежде, чмъ ее успли бы задлать, корабль уже давно былъ бы на дн Дуная.

Тимаръ распахнулъ дверь въ каюту Тимеи.

— Скоре, одвайтесь, сказалъ онъ, берите шкатулку, которая стоитъ на стол. Нашъ корабль идетъ ко дну. Мы должны спасаться!

Говоря такимъ образомъ, онъ помогъ ей надть теплое пальто и поспшно повелъ къ лодк, сойти въ которую ей долженъ былъ помочь рулевой, Тимаръ же вернулся обратно въ свою каюту, чтобъ спасти шкатулку, въ которой помщались судовыя бумаги и касса.

Но Іоганнъ Фабула не думалъ помогать Тимеи, напротивъ того, увидавъ двушку, онъ скоре пришелъ въ ярость:

— Я говорилъ, что это блдное лицо, что эта колдунья со сросшимися бровями погубитъ насъ всхъ! мы должны были давно бросить ее въ воду!

Тимея не понимала, что говорилъ рулевой, но она была испугана его налившимися кровью глазами и готова была лучше вернуться обратно въ каюту и ждать тамъ, пока вода потопитъ ее.

И поспшно вернувшись туда, она легла на постель и думала про себя, что, когда вода покроетъ ее, она опустится туда, гд лежитъ отецъ, и они снова соединятся.

Когда Тимаръ вернулся въ каюту вода доходила ему почти до колнъ. Онъ поспшно схватилъ большую шкатулку и поспшилъ къ лодк.

— А гд Тимея? крикнулъ онъ, не видя ее тамъ.

— Чортъ ее знаетъ! проворчалъ рулевой. Лучше было бы, если бы она никогда не жила на свт!

Тимаръ бросился обратно въ каюту Тимеи и схватилъ двушку на руки.

— У васъ шкатулка? спросилъ онъ.

— Да, прошептала двушка.

Онъ не спрашивалъ ее ничего боле, но поспшилъ на палубу и на рукахъ снесъ ее въ лодку, гд посадилъ на среднюю скамейку.

Судьба ‘Св. Варвары’ быстро совершалась.

Еще нсколько минутъ — и отъ корабля видна была только палуба и мачта.

— Впередъ! приказалъ Тимаръ гребцамъ.

И лодка направилась къ берегу.

— Гд ваша шкатулка? спросилъ Тимаръ двушку, когда они уже прохали нсколько времени.

— Вотъ она, отвчала Тимея, показывая взятую съ собою шкатулку.

— Несчастная! это жестяной ящикъ съ вареньемъ, а не шкатулка.

Дйствительно, Тимея схватила съ собою ящикъ съ турецкимъ вареньемъ, который хотла подарить другой двушк, своей новой сестр, и забыла изъ за него шкатулку, въ которой помщалось все ея состояніе. Шкатулка осталась въ затонувшей кают.

— Назадъ! Къ караблю! крикнулъ Тимаръ рулевому.

— Едва ли найдется такой сумасшедшій, который отправилися искать что бы то ни было въ затонувшій корабль, ворчалъ Іоганнъ Фабула.

— Назадъ! безъ разсужденій! Я приказываю!

Лодка повернула къ затонувшему кораблю.

Тимаръ самъ вскочилъ на палубу и спустился по лстниц, которая вела въ каюту.

Тимея глядла ему вслдъ своими большими, темными глазами, какъ будто желая сказать:

‘А! ты идешь въ холодную могилу’.

Тимаръ спустился подъ водою въ каюту, но тутъ онъ долженъ былъ подвигаться очень осторожно, такъ какъ корабль опустился на одинъ бокъ.

Однако, онъ нашелъ дверь каюты. Къ счастію, волны не закрыли ее, такъ какъ иначе стоило бы большихъ трудовъ открыть ее снова.

Внутри было совсмъ темно, вода наполняла каюту до потолка, Тимаръ ощупью приблизился къ столу. Шкатулки тамъ не было.

Очень можетъ быть, двушка оставила ее на постели? Вода подняла постель къ потолку.

Тимаръ кое-какъ дошелъ туда, но и тамъ шкатулки не было.

Можетъ быть, когда корабль опускался, она упала!

Напрасно Тимаръ ощупывалъ руками полъ.

Ноги его были счастливе. Онъ вдругъ споткнулся объ отыскиваемый предметъ, шкатулка дйствительно упала на полъ.

Поспшно схвативъ ее, онъ выбрался изъ каюты.

Минута, которую Тимаръ пробылъ подъ водою, казалась для Тимеи вчностью.

Онъ пробылъ подъ водою цлую минуту! Все это время онъ удерживалъ дыханіе, какъ будто желая сдлать опытъ, насколько человкъ можетъ просуществовать безъ воздуха.

Когда голова Михаила появилась изъ-подъ воды, двушка вздохнула съ облегченіемъ и улыбка появилась на ея губахъ, когда Тимаръ передалъ ей спасенную шкатулку.

Во улыбка эта относилась не къ тому, что было въ шкатулк.

— Ну, г. капитанъ! крикнулъ рулевой, помогая Тимару сходить въ лодку, вотъ уже три раза вы вымокли до костей изъ любви къ этимъ сросшимся бровямъ! три раза!

Тимея тихо спросила Михаила, что значатъ по-гречески слова ‘три раза’.

Михаилъ перевелъ ей.

Тогда Тимея пристально взглянула на него и тихо повторила про себя:

— Три раза…

ГЛАВА IX.
Названный отецъ.

Въ шесть часовъ вечера экипажъ погибшаго судна оставилъ его, а въ половин восьмаго, Тимаръ былъ уже въ Коморн съ Тимеей.

Извощикъ, котораго они наняли, отлично зналъ домъ Брацовича и, получивъ щедрое общаніе на водку, безостановочно гналъ лошадей, чтобъ какъ можно скоре доставить на мсто своихъ пассажировъ.

Михаилъ помогъ Тимеи выдти и сказалъ ей, что теперь она дома.

Съ этими словами онъ взялъ шкатулку съ деньгами и повелъ двушку по лстниц.

Домъ Афанасія Брацовича былъ въ два этажа, что рдкость въ Коморн, такъ какъ обыкновенно тамъ строятъ только одноэтажные дома. Въ нижнемъ этаж дома помщалась большая кофейня. Весь верхній этажъ занимало семейство хозяина. Въ дом было два парадныхъ входа и третій черный.

Афанасія Брацовича въ этотъ часъ, насколько зналъ Тимаръ, не могло быть дома, поэтому онъ прямо повелъ Тимею по лстниц, которая вела въ дамскія комнаты.

Этотъ входъ былъ роскошно отдланъ. Въ передней сидлъ лакей, которому Тимаръ приказалъ сходить за хозяиномъ въ кофейную, а самъ повелъ двушку къ дамамъ.

Судя по тому, что мы знаемъ о Тимар, онъ не могъ быть названъ свтскимъ человкомъ, но какъ человкъ, принадлежащій къ служащимъ въ дом, онъ могъ входить во всякое время, такъ какъ для подобныхъ людей не можетъ существовать правилъ этикета.

Какъ только дверь передней отворилась, въ дверяхъ гостиной появилась голова хозяйки дома, выглянувшей посмотрть, кто пришелъ. Фрау Софія сохранила эту привычку съ тхъ поръ, когда еще была горничной (извините, это у меня невольно сорвалось съ пера).

Да, Афанасій Брацовичъ взялъ себ супругу изъ низшаго круга, это былъ бракъ по склонности и поэтому никто не можетъ говорить о немъ дурно. Поэтому и я говорю это не для того, чтобъ злословить, но для характеристики Фрау Софіи, которая, сдлавшись барыней, не могла отвыкнуть отъ своихъ прежнихъ манеръ. Платье всегда сидло на ней такъ, какъ будто бы она получила его въ подарокъ отъ барыни. Ея прическа была всегда растрепана. Въ ея самыхъ блестящихъ костюмахъ всегда было что нибудь разорвано или запачкано, а если этого не было, то на ней были надты стоптанные башмаки.

Любопытство и сплетни были ея отличительными качествами, кром того, она еще имла привычку не умть говорить тихо, и ея рчь походила на скрипніе ножемъ. Казалось, какъ будто она зоветъ на помощь.

— Ахъ! Боже мой! Михаилъ! закричала она, какъ только высунула голову въ дверь, откуда достали вы эту хорошенькую двушку? Что за шкатулку несете вы въ рукахъ? Входите же въ комнату. Смотри, смотри, Аталія, что такое принесъ Тимаръ!

Михаилъ пропустилъ Тимею впередъ, затмъ вошелъ, въ свою очередь, и заставилъ ее поздороваться съ присутствующими.

Тимея нершительно оглянулась вокругъ. Кром хозяйки, въ комнат были еще двушка и мужчина.

Двушка была гордая красавица, не пренебрегавшая корсетомъ, не смотря на свою стройную фигуру.

Большіе каблуки и высокая прическа, заставляли ее казаться еще выше, чмъ она была въ дйствительности. На лиц ея выражалось сознаніе собственной красоты. У нея былъ маленькій ротъ съ пухлыми губами, розовый цвтъ лица и два ряда ослпительно блыхъ зубовъ, которые она любила показывать, когда она смялась, на щекахъ у нея образовывались ямочки, темныя брови поднимались надъ черными, блестящими глазами.

Это была фрейленъ Аталія.

Мужчина былъ молодой офицеръ, лтъ около тридцати, съ открытымъ, веселымъ лицомъ и черными, сверкающими глазами. Все лицо его было гладко выбрито, за исключеніемъ узенькихъ бакенбардъ. Онъ былъ одтъ въ инженерную форму.

Тимаръ зналъ его. Это былъ Качука. Инженеръ лейтенантъ занимался тмъ, что рисовалъ портретъ, сидвшей предъ нимъ двушки.

Одинъ портретъ онъ началъ еще при дневномъ свт, и теперь пробовалъ второй при ламповомъ освщеніи.

Въ этомъ занятіи застало его появленіе Тимеи. Фигура стройной, блдной двушки походила на призракъ, неожиданно явившійся изъ мрака. Когда Качука увидалъ входившую двушку, бывшій у него въ рукахъ красный карандашъ провелъ совершенно лишнюю черту на лбу портрета и онъ невольно вскочилъ со стула.

Впрочемъ, при вид двушки вс поднялись, даже сама Аталія.

Кто такая была она?

Тимаръ шепнулъ что-то такое Тимеи по-гречески, посл чего она подошла къ фрау Софіи и поцловала ей руку, тогда какъ та, въ свою очередь, поцловала двушку въ щеку.

Тимаръ снова что-то шепнулъ двушк и она послушно подошла къ Аталіи и внимательно взглянула ей въ лицо.

Должна ли она только поцловать ее или броситься на шею къ новой сестр?

Аталія, казалось, еще выше подняла голову. Тогда Тимея поклонилась и поцловала ей руку, впрочемъ, не столько руку, сколько перчатку, покрывавшую руку Аталіи до пальцевъ.

Аталія позволила поцловать себ руку, тогда какъ глаза ея бросали сверкающіе взгляды сначала на Тимею, потомъ на офицера.

Что касается Качуки, то онъ совершенно забылся, съ восхищеніемъ разсматривая Тимею.

Но ни его восхищеніе, ни сверкающіе взгляды Аталіи не вызвали краски на лицо Тимеи, она осталась бла, какъ духъ.

Самъ Тимаръ былъ не мало смущенъ, какъ могъ представить онъ двушку и разсказать при этомъ офицер, какимъ образомъ она попала сюда?

Изъ этого смущенія его спасъ самъ Брацовичъ.

Онъ только что прочелъ внизу, въ кофейн, въ газетахъ извстіе, что Али-Чорбаджи, вмст съ своей дочерью, бжалъ на корабл ‘Св. Варвара’, обманулъ бдительность турецкой стражи и находится уже въ безопасности въ Венгріи. Св. Варвара былъ его корабль, Али-Чорбаджи — его старый, хорошій знакомый и даже родственникъ съ материнской стороны. Можно себ представить посл этого, какъ поспшно вскочилъ Брацовичъ, когда лакей доложилъ ему, что явился Тимаръ съ хорошенькой двушкой, неся въ рукахъ бронзовую шкатулку.

— Такъ это правда! вскричалъ Афанасій, и поспшно бросился домой, толкнувъ нсколькихъ гостей, сидвшихъ за картами.

Брацовичъ былъ высокій, толстый человкъ, съ мднокраснымъ лицомъ, которое длалось фіолетовымъ, когда онъ краснлъ. Онъ брился утромъ, но къ вечеру его подбородокъ уже снова былъ покрытъ довольно большой черной бородой. Его брови походили на густой кустарникъ, прикрывавшій его налившіеся кровью глаза.

Ужасная вещь! глаза прелестной Аталіи въ старости, вроятно, должны были походить на глаза отца.

Какъ только Брацовичъ развалъ ротъ, можно было понять, почему фрау Софія такъ кричала. Ея мужъ также не могъ говорить тихо, съ тою только разницею, что голосъ его былъ низкій басъ, естественно, что Фрау Софія должна была визжать, желая возвысить свой голосъ до его.

Казалось, оба супруга держали пари, кто раньше оглушитъ другаго, и неизвстно, за кмъ должна была остаться побда, но только уши Брацовича были всегда заткнуты ватой, а фрау Софія вчно повязывалась шелковымъ платкомъ.

Задыхаясь отъ усталости, влетлъ Брацовичъ въ гостиную, куда его уже опередилъ его громовой голосъ. Онъ еще на лстниц кричалъ:

— Михаилъ пришелъ съ барышней. Гд барышня? гд Михаилъ?

Михаилъ поспшилъ ему на встрчу и встртилъ его у дверей.

Какъ только Брацовичъ вошелъ, Михаилъ сдлалъ ему знакъ глазами, что есть посторонній поститель.

— О! это все равно! при немъ ты можешь говорить, мы въ своемъ семейств. Г. лейтенантъ также принадлежитъ къ нашему семейству, ха! ха! ха! не сердись Аталія! это уже всмъ извстно. Ты можешь говорить, не стсняясь, Михаилъ, это уже написано въ газетахъ.

— Что написано въ газетахъ? съ раздраженіемъ крикнула Аталія.

— Не бойся! не бойся! я говорю не про тебя, а про моего друга, пашу Али-Чорбаджи, про мой корабль, про Св. Варвару, на которомъ онъ бжалъ въ Венгрію съ дочерью и со своими сокровищами, не правда ли, это его дочь? Прелестная двушка!

Сказавъ это, Брацовичъ вдругъ бросился къ Тимеи обнялъ ее и поцловалъ въ об щеки, такъ что двушка была совсмъ смущена.

— Ты славный малый, Михаилъ, тмъ, что счастливо привезъ ее сюда. Надюсь, вы дали ему стаканъ вина? Ступай, Софія, и принеси ему стаканъ вина.

Фрау Софія сдлала видъ, какъ будто ничего не слышитъ.

Самъ же Брацовичъ бросился въ кресло, привлекъ къ себ Тимею и дружески гладилъ ее по голов своими толстыми руками.

— А гд мой другъ, Али-Чорбаджи? Гд онъ?

— Онъ умеръ по дорог, тихо отвчалъ Тимаръ.

— Ахъ, какъ жаль! сказалъ Брацовичъ, стараясь придать печальное выраженіе своему красному лицу и продолжая гладить двушку по голов.

— Но, надюсь, что съ нимъ это случилось не вслдствіе несчастія?

Это былъ странный вопросъ, но Михаилъ понялъ его.

— Онъ вврилъ свое состояніе мн, чтобъ я передалъ его вамъ вмст съ дочерью. Вы должны быть ея названнымъ отцемъ и управителемъ ея имущества.

При этихъ словахъ Брацовичъ снова принялъ сентиментальный видъ, взялъ голову Тимеи обими руками и прижалъ ее къ своей груди.

— Я буду любить ее, какъ собственную дочь! какъ мою единственную, дорогую Аталію! что здсь въ шкатулк?

— Довренныя мн деньги, которыя я долженъ передать вамъ.

— Хорошо, Михаилъ. Сколько тутъ?

— Тысяча золотыхъ.

— Что такое? вскричалъ Брацовичъ, оттолкнувъ Тимею. Только тысяча! Михаилъ, ты укралъ остальныя деньги?

Лицо Тимара слегка дрогнуло.

— Вотъ собственноручное завщаніе покойнаго, сказалъ онъ. Онъ самъ пишетъ, что передалъ мн тысячу, золотыхъ. Остальное же его состояніе заключается въ пшениц, въ десяти тысячахъ мръ.

— А! это другое дло! Десять тысячъ мръ пшеницы по двнадцати гульденовъ серебромъ. Поди сюда, мое маленькое сокровище! сюда, ко мн, на колни. Не правда ли, ты устала? какое же еще порученіе оставилъ мн мой дорогой, незабвенный другъ?

— Онъ поручилъ мн также сказать вамъ, чтобы вы лично присутствовали при томъ, какъ будутъ опоражнивать мшки, чтобъ вамъ не подмнили хлбъ.

— Конечно, я буду самъ, собственной особой. Какъ же иначе. А мой корабль?

— Вмст съ хлбомъ на дн Дуная.

Тутъ Брацовичъ ршительно оттолкнулъ Тимею и самъ съ гнвомъ вскочилъ со стула.

— Какъ! мой корабль погибъ вмст съ десятью тысячами мръ пшеницы! Это ваши штуки, негодяй! вы врно вс были пьяны? Я прикажу всхъ васъ посадить въ тюрьму! Рулеваго закуютъ въ цпи! Вы вс не получите ни гроша жалованья!.. На твой залогъ въ десять тысячъ гульденовъ я также наложу запрещеніе. Ты ничего не получишь. Ступай жаловаться, если хочешь.

— Вашъ корабль стоилъ не боле шести тысячъ гульденовъ и былъ застрахованъ отъ кораблекрушенія въ этой сумм. Вы не потерпли никакого убытка.

— Хотя бы это было и такъ, но я имю право удержать твой залогъ, такъ какъ ты нарочно нанесъ мн вредъ!

— Мы это еще увидимъ, спокойно отвчалъ Тимаръ, и успемъ поговорить объ этомъ въ другой разъ. Теперь же мы должны обдумать, что длать съ затонувшимъ грузомъ, такъ какъ, чмъ дольше онъ будетъ оставаться подъ водою, тмъ скоре погибнетъ.

— Какое мн дло до того, что съ нимъ будетъ!

— Значитъ, вы не хотите брать его? не хотите лично присутствовать при поднятіи его изъ воды?

— Чортъ возьми! что я буду длать съ десятью тысячами мръ подмоченной пшеницы? Чортъ знаетъ, будетъ ли она къ чему нибудь годиться?

— Конечно, едва ли можно будетъ продать ее по настоящей цн, но все таки ее могутъ купить крестьяне, которымъ нуженъ хлбъ для посва. Кром того, корабль необходимо облегчить отъ груза, тогда за него можно будетъ получить еще кое-что.

— Получить! хорошо, я дамъ теб завтра довренность продать затонувшій корабль вмст съ грузомъ.

— Мн нужна довренность сегодня же. До завтрашняго дня товаръ погибнетъ.

— Сегодня же! ты знаешь, что ночью я не беру пера въ руки, это противно моему обыкновенію.

— Я обдумалъ это заране и привезъ совсмъ готовую довренность, вамъ стоитъ только подписать внизу ваше имя. Вотъ перо и чернила.

Тутъ раздался скрипящій голосъ фрау Софіи:

— Здсь, въ моей комнат, я не позволю писать! Не доставало только, чтобъ надлали чернильныхъ кляксъ на моемъ новомъ ковр! Ступай къ себ въ кабинетъ, если хочешь писать. Я запрещаю теб входить въ комнату съ твоей сволочью. Эта комната моя!

— Но это мой домъ! крикнулъ въ отвтъ хозяинъ.

— А это моя комната. Я здсь хозяйка!

— А я здсь хозяинъ.

Эта перебранка имла то хорошее для Тимара, что Брацовичъ, придя въ ярость, захотлъ показать, что онъ господинъ въ своемъ дом, и, схвативъ перо, подписалъ довренность.

Но посл того, какъ довренность была передана Тимару, хозяинъ съ хозяйкой такъ набросились на него, осыпали его такими упреками и бранью, что онъ готовъ былъ бы броситься отъ нихъ снова въ Дунай.

Фрау Софія бранила Тимара не прямо, но упрекала своего мужа за то, что онъ могъ дать довренность подобному оборванному, грязному малому, что онъ не взялъ другаго капитана, вмсто Тимара, который наврное скроется, получивъ деньги, и пропьетъ или проиграетъ ихъ.

Во все время перебранки Тимаръ стоялъ совершенно спокойно, также спокойно какъ во время бури въ ‘Желзныхъ Воротахъ’. Наконецъ онъ прервалъ молчаніе.

— Угодно вамъ взять деньги, принадлежащія сирот или же передать ихъ въ казну?

При послднемъ слов Брацовичъ испугался.

— Идемте со мною ко мн въ кабинетъ, сказалъ онъ, тамъ мы покончимъ это дло, такъ какъ я терпть не могу имть дла съ чиновниками.

Замчаніе Тимара о деньгахъ въ одно мгновеніе уничтожило ярость фрау Софіи, которая, какъ будто ничего не случилось, спросила Тимара, не хочетъ ли онъ выпить стаканъ вина.

Тимея не знала, что думать. Она ничего не понимала изъ того, что говорилось при ней на чужомъ язык, а жесты и мины, сопровождавшіе слова, не могли объяснить ей, въ чемъ дла. Но почему ея названный отецъ сначала обнялъ и поцловалъ ее, а потомъ снова оттолкнулъ ее? Зачмъ онъ вторично привлекъ ее къ себ на колни и зачмъ опять оттолкнулъ? Почему хозяинъ и хозяйка оба кричали на Тимара, который продолжалъ оставаться совершенно спокойнымъ, и, наконецъ, сказалъ два слова, которыя вдругъ успокоили всеобщій гнвъ? и наконецъ, почему человкъ, бывшій ея врнымъ спутникомъ, который изъ-за нея три раза былъ въ вод, который одинъ умлъ говорить съ нею на ея язык, ушелъ, безъ сомннія, навсегда и ей не суждено было боле слышать его голосъ?

Но нтъ, его голосъ снова раздался.

Прежде чмъ онъ переступилъ чрезъ порогъ, онъ обратился къ Тимеи и сказалъ ей по-гречески:

— Тимея, вотъ вамъ то, что вы привезли съ собою.

Съ этими словами, онъ вынулъ изъ подъ плаща жестяной ящикъ съ турецкимъ вареньемъ. Тимея подбжала къ нему, взяла ящикъ у него изъ рукъ, затмъ подошла къ Аталіи, чтобъ съ любезной улыбкой передать ей подарокъ, привезенный изъ чужой страны.

Аталія открыла ящикъ:

— Фи! вскричала она. Это пахнетъ розовымъ масломъ, точно помада, которой помадятся служанки, когда отправляются въ церковь.

Тимея, конечно, не поняла словъ, но по выраженію лица, съ которымъ они были сказаны, могла понять ихъ смыслъ и это опечалило ее.

Тогда она сдлала попытку угостить фрау Софію турецкими конфектами, но та оттолкнула ихъ, замтивъ, что у нея дурные зубы и что она не можетъ сть сладкаго.

Тогда Тимея, окончательно смущенная, предложила конфекты лейтенанту, который нашелъ ихъ очень вкусными и взялъ нсколько штукъ, за что получилъ отъ Тимеи благодарную улыбку.

Тимаръ стоялъ у дверей и глядлъ, какъ Тимея улыбалась.

Вдругъ ей пришло въ голову, что она должна угостить и Тимара турецкими сластями, но было уже поздно. Тимаръ исчезъ въ дверяхъ.

Вскор посл того лейтенантъ, въ свою очередь, простился и ушелъ, какъ человкъ воспитанный, онъ поклонился также и Тимеи, которой это было очень пріятно.

Чрезъ нсколько мгновеній Брацовичъ вернулся въ комнату и они снова были вчетверомъ.

Тогда супругъ съ супругой начали разговаривать на ломанномъ греческомъ язык, изъ котораго Тимея понимала только отдльныя слова, но все вмст казалось ей еще боле чужимъ, чмъ тотъ языкъ, въ которомъ она не понимала ни одного слова.

Они говорили о томъ, что длать съ двочкой, которую навязали имъ на шею. Все ея состояніе заключалось въ двнадцати тысячахъ гульденовъ и если бы даже было возможно считать, что дадутъ за вымокшую пшеницу, то все таки этого было недостаточно, чтобъ воспитать ее, какъ барышню, въ род Аталіи.

Фрау Софія полагала, что ее можно держать, какъ служанку, что ее слдуетъ пріучить готовить кушанья, мыть блье, убирать комнаты и что это принесетъ ей пользу, такъ какъ жениться на ней могъ разв какой нибудь бдный капитанъ. Поэтому, для нея будетъ лучше, если ее воспитаютъ, какъ служанку, а не какъ барышню.

Брацовичъ не хотлъ и слышать объ этомъ! Что скажетъ свтъ?

Наконецъ избрано было среднее: Тимею ршено держать не какъ обыкновенную служанку, а какъ взятое изъ милости дитя. За столомъ она должна была сидть вмст съ семействомъ, но въ тоже время помогать слугамъ. Ее не должны были заставлять стирать блье, но она должна была шить, что придется, хотя не въ комнат горничныхъ, а въ комнат хозяевъ. Она должна была помогать Аталіи одваться — и это вроятно, доставитъ ей удовольствіе. Точно также она должна была спать не съ прислугой, а въ комнат, Аталіи, къ тому же, Аталія нуждалась въ компаніонк.

Что касается костюма, то ей ршено было давать старыя платья Аталіи. Двушка, имющая всего двнадцать тысячъ гульденовъ, должна благодарить Бога, если ей выпадаетъ на долю подобная судьба.

И Тимея была довольна своей участью. Посл той ужасной, неописанной катастрофы, которая бросила ее въ чужую страну, бдное, брошенное созданіе привязывалось ко всмъ, кто былъ около нея.

Она была кротка и услужлива. Таковы вс турецкія двушки. Ей было пріятно ссть за ужиномъ рядомъ съ Аталіей. Она прислуживала всмъ съ веселымъ лицомъ и боялась огорчить своихъ названныхъ родителей. Она старалась всячески угождать имъ, также какъ и Аталіи.

Но съ послдней это было трудне, такъ какъ ее раздражала красота турчанки, что же касается Тимеи, то она восхищалась розовыми щеками и сверкающими глазами Аталіи и думала, что тотъ, кто такъ красивъ, долженъ быть также и добръ.

Она не понимала, что говорила Аталія, такъ какъ послдняя не умла говорить даже и на ломанномъ греческомъ язык, какъ ея родители, но Тимея старалась по ея глазамъ и движеніямъ узнать, что ей нужно.

Посл ужина, за которымъ Тимея ла только хлбъ и плоды, такъ какъ не привыкла къ мяснымъ блюдамъ, все семейство отправилось въ гостиную. Тамъ Аталія сла за фортепіано, а Тимея опустилась около нея на низенькую скамеечку и задумчиво глядла, какъ быстро двигаются пальцы Аталіи.

Когда Аталія показала ей портретъ, нарисованный лейтенантомъ, Тимея съ удивленіемъ всплеснула руками.

— Ты, вроятно, не видала ничего подобнаго?

— Гд могла она видть что нибудь подобное, отвчалъ Брацовичъ, у турокъ запрещается снимать портреты. Одинъ разъ даже былъ бунтъ, вслдствіе того, что султанъ приказалъ нарисовать свой портретъ и повсить въ Диван. Бдный Али-Чорбаджи участвовалъ въ возмущеніи и принужденъ былъ бжать. Бдный Чорбаджи! Какъ могъ ты быть такимъ дуракомъ?

Услышавъ имя отца, Тимея поцловала руку Брацовича. Она думала, что онъ сказалъ что нибудь хорошее о ея покойномъ отц.

Когда Аталія пошла спать, Тимея понесла предъ нею свчку. Придя къ себ въ комнату, Аталія сла къ туалету поглядла на себя въ зеркало, затмъ тяжело вздохнула, и бросилась опять въ кресло.

Тимеи очень хотлось бы знать, почему это прелестное лицо вдругъ приняло такое печальное выраженіе.

Она сняла съ Аталіи платье, причесала на ночь волосы, вынула у нея изъ ушей серги, при чемъ такъ близко наклонилась къ Аталіи, что ихъ лица виднлись въ зеркал рядомъ. Одно было сіяющее, розовое, вызывающее, другое — блдное и кроткое.

Аталія съ досадой вскочила, ей показалось, что блдное лицо бросало на нее тнь.

Затмъ Тимея опустилась на колни и сняла съ Аталіи башмаки.

Конецъ 1-ой части.

ЧАСТЬ II.
ТИМЕЯ.

ГЛАВА I.
Добрый совтъ.

Выйдя отъ Брацовича, лейтенантъ Качука зашелъ въ кофейню и нашелъ тамъ Тимара, пившаго черный кофе.

— Я промокъ и промерзъ, а между тмъ долженъ сегодня же сдлать далекій путь, сказалъ Тимаръ офицеру, который дружески пожалъ ему руку.

— Въ такомъ случа, зайди ко мн выпить стаканъ пуншу.

— Покорно благодарю, но у меня нтъ времени, я долженъ сейчасъ же распорядиться на счетъ доставанія затонувшаго груза, такъ какъ, чмъ больше онъ пробудетъ подъ водою, тмъ больше испортится. Для этого мн нужно побывать еще во многихъ мстахъ, да, кстати, у меня есть письмо, которое мн поручили въ Орсов передать теб.

Прочитавъ письмо, Качука сказалъ Тимару:

— Другъ мой, устрой твои дла въ город и затмъ приходи ко мн на полчаса, я живу рядомъ съ бульваромъ. Надъ воротами виситъ большой щитъ съ двуглавымъ орломъ. Мы выпьемъ съ тобою стаканъ пуншу и поговоримъ. Приходи непремнно.

Тимаръ сказалъ, что придетъ, и поспшно отправился по своимъ дламъ.

Было около одинадцати часовъ, когда онъ стоялъ у воротъ съ двуглавымъ орломъ.

Слуга Качуки ожидалъ его подъ воротами и провелъ въ комнату своего господина.

— Ну, началъ Тимаръ, я думалъ, что ты уже давно женился на Аталіи.

— Нтъ, пріятель, эти дла идутъ не такъ скоро, то тутъ, то тамъ встрчаются какія нибудь препятствія. Иногда мн кажется, какъ будто никто изъ насъ обоихъ не иметъ особеннаго желанія къ осуществленію этого брака.

— О! что Аталія его желаетъ, въ этомъ ты можешь быть увренъ!

— На свт нельзя ни на что разсчитывать, мене всего на человческое сердце. Я говорю только одно, нтъ ничего хорошаго быть долго женихомъ. Вмсто того, чтобъ сближаться, люди боле расходятся, узнавши взаимные слабости и недостатки, тогда какъ, напротивъ того, узнавши ихъ посл свадьбы, ты думаешь: ‘что длать! этого измнить нельзя!’ поврь мн, другъ мой, если ты захочешь жениться и будешь влюбленъ, то, недолго думая, женись, такъ какъ, чмъ дольше ты будешь разсчитывать, тмъ возможне будетъ разрывъ.

— Ну, другъ мой, что касается этого, то ты не можешь обмануться въ разсчетахъ съ двушкой, которая такъ богата.

— Богатство, другъ мой, вещь относительная. Кром того, никто не можетъ сказать ничего наврное о длахъ Брацовича, чрезъ его руки проходитъ множество денегъ, но онъ не можетъ въ каждую данную минуту сказать, сколько у него состоянія и потерялъ онъ или выигралъ.

— Что касается меня, то я думаю, что его дла очень хороши, и Аталія хорошенькая, образованная женщина.

— Да, да. Но отчего ты расхваливаешь мн Аталію, какъ лошадь на рынк? Лучше поговоримъ о вещахъ, которыя касаются тебя самого.

Если бы Качука могъ заглянуть въ сердце Тимара, то онъ увидалъ бы, что его другъ чувствовалъ тоже самое, что онъ говорилъ.

Тимаръ навелъ разговоръ на Аталію, потому что онъ завидовалъ улыбк Тимеи, обращенной къ офицеру, онъ какъ будто хотлъ сказать Качук: ‘нечего теб улыбаться, ты женихъ, женись же скоре на твоей Аталіи’.

— И такъ, поговоримъ о длахъ, мой товарищъ изъ Орсовы пишетъ мн, чтобъ я оказалъ теб протекцію. Хорошо, я попытаюсь. Въ настоящее время, ты, нельзя сказать, чтобъ былъ въ пріятномъ положеніи. Довренный теб корабль пошелъ ко дну. Конечно, ты въ этомъ не виноватъ, но это принесетъ теб жесчастіе, потому что всякій будетъ бояться доврить теб свой корабль, твой хозяинъ не отдастъ теб твоего залога и, кто знаетъ, какой исходъ будетъ имть процесъ, ты хотлъ бы также помочь бдной сирот, (я видлъ это по твоимъ глазамъ) ты, боле чмъ кто нибудь другой, желаешь, чтобъ хорошенькая двушка получила хорошее состояніе.

— Какъ же сдлать, чтобъ это устроилось, я не знаю.

— А я знаю, выслушай меня. На будущей недли начнется въ Коморн ежегодный сборъ войскъ, которыя, въ количеств двадцати тысячъ человкъ, прибудутъ сюда на три недли на маневры. Уже объявлены торги на поставку хлба и кому удастся получить эту поставку, тотъ можетъ заработать хорошія деньги. Вс письменныя предложенія идутъ чрезъ мои руки и я заране могу сказать, кто получитъ подрядъ, такъ какъ это зависитъ не столько отъ того, что помщается въ предложеніи, сколько отъ того, чего тамъ нтъ. До сихъ поръ, предложеніе Брацовича самое выгодное. Онъ готовъ поставить хлбъ за сто сорокъ тысячъ гульденовъ, и общаетъ нужнымъ людямъ двадцать тысячъ гульденовъ.

— Что это значитъ, ‘нужнымъ людямъ’?

— Не представляйся, пожалуйста, дуракомъ. Всякой, берущій подрядъ, долженъ заплатить, кому нужно, это ведется съ тхъ поръ, какъ стоитъ свтъ, а то, чмъ бы мы стали жить? Ты очень хорошо знаешь все это.

— Конечно, но я не пробовалъ длать это самъ.

— И глупо длаешь, такъ какъ ты только обжигаешь себ руки, таская каштаны для другихъ. Предложи поставить хлбъ за сто тридцать тысячъ гульденовъ и общай дать нужнымъ людямъ тридцать тысячъ.

— Этого я не могу сдлать по многимъ причинамъ. Во-первыхъ, потому что у меня нтъ денегъ, которыя должны быть представлены въ залогъ. Вовторыхъ, у меня нтъ капитала, необходимаго для пріобртенія хлба и наконецъ, я не такой плохой счетчикъ, чтобъ не сообразить, что я не могу исполнить добросовстно подрядъ по той цн, по которой ты говоришь.

Качука засмялся.

— О! Михаилъ, изъ тебя никогда не выйдетъ хорошаго дловаго человка! Главное дло, имть протекцію, а затмъ подрядъ всегда сойдетъ хорошо. На это ты имешь меня. Мы были пріятелями съ дтства, положись на меня, ты говоришь что у тебя нтъ денегъ для залога, а квитанція на твой залогъ въ десять тысячъ гульденовъ, который лежитъ у Брацовича? Ее признаютъ совершенно достаточной. Затмъ я скажу теб, что ты долженъ длать дальше. Позжай скоре къ затонувшему судну, проси, чтобъ скоре вынимали затонувшій грузъ. Пшеница, которая стоитъ сто тысячъ гульденовъ, можетъ быть продана за десять тысячъ. Такимъ образомъ, ты купишь десять тысячъ мръ пшеницы и заплатишь Брацовичу тми десятью тысячами залога, который онъ удерживаетъ и такимъ образомъ разсчитаешься съ нимъ безъ процесса, затмъ ты заплатишь немного дороже, чтобъ теб размололи подмокшую пшеницу и тамъ же на мст построишь печь и будешь приготовлять хлбъ. Въ три недли все будетъ сдлано, и если хлбъ будетъ найденъ немного дурнымъ, то это уже будетъ дло твоего пріятеля, а чрезъ три недли, ты получишь по меньшей мр шестьдесятъ тысячъ гульденовъ выгоды, поврь мн, если бы я объяснилъ это дло твоему хозяину, то онъ ухватился бы за него обими руками. Я только удивляюсь твоей нершительности.

Тимаръ задумался.

Предложеніе было дйствительно привлекательно: получить въ три недли шестьдесятъ или семьдесятъ тысячъ гульденовъ и при томъ безъ большаго труда и совершенно безопасно.

Что за бда, что въ первую недлю вкусъ поставленнаго хлба будетъ немного сладокъ, во вторую немного горекъ, а въ третью немного затхлъ, солдаты уже давно привыкли къ такимъ вещамъ.

Тмъ не мене, это предложеніе вызвало горечь въ душ Тимара.

— Эмерихъ! сказалъ онъ, кладя руку на плечо своего бывшаго товарища. Гд научился ты такимъ вещамъ?

— О! отвчалъ послдній, и его лицо омрачилось, тамъ, гд имъ учатъ. Когда я поступилъ въ военную службу, у меня были юношескія иллюзіи, но теперь он превратились въ пепелъ. Поступая, я думалъ, что это школа рыцарства, геройскихъ поступковъ, и мое сердце билось скоре при этихъ мысляхъ, но вскор я убдился, что въ свт все спекуляція и что общественныя дла управляются частными интересами. Я окончилъ курсъ въ инженерномъ училищ однимъ изъ первыхъ, когда меня перевели въ Коморнъ, я гордился этимъ, думая, сколько представится мн случаевъ примнить мои способности на дл. Мой первый планъ укрпленій былъ дйствительно признанъ образцовымъ знатоками, но не думай, пожалуйста, чтобъ онъ былъ принятъ вслдствіе этого. Я получилъ приказаніе составить другой, который стоилъ бы дороже и долженъ былъ охватывать собою нкоторыя улицы города, теперь я оканчиваю его. Ты, безъ сомннія, помнишь эту часть города, въ которой еще теперь есть пустыя мста? Эта мстность оцнена въ полмилліона. У твоего хозяина было тамъ нсколько деревянныхъ лачужекъ, онъ продалъ ихъ за такую цну, какъ будто это были дворцы, и это они называютъ укрпленіемъ. Къ чему же учился я инженернымъ наукамъ? Только теперь я начинаю учиться въ дйствительности, по всей вроятности, ты уже слышалъ анекдотъ, его разсказываютъ вс, о томъ какъ кронъ-принцъ Фердинандъ, постившій насъ въ прошломъ году, сказалъ коменданту крпости: ‘Я думалъ, что эта крпость черная.— Почему вы это полагали, ваше высочество?— ‘Потому, что въ счетахъ каждый годъ ставится десять тысячъ гульденовъ на чернила. Я полагалъ, что крпостныя стны красятся чернилами’. Вс смялись и тмъ дло кончилось. Если ничто не выходитъ на свтъ,— вс молчатъ, если выходитъ,— то смются. Смйся и ты! Или, можетъ быть, теб лучше кажется не имть ни гроша въ карман? Вставай, пріятель, отправляйся на Дунай и покупай затонувшую пшеницу. Ты успешь доставить твое заявленіе завтра до десяти часовъ. Отправляйся и возвращайся скоре.

— Я подумаю, задумчиво сказалъ Тимаръ.

— Подумай, что ты доставишь бдной сирот обезпеченіе, а не то у нея не останется почти ни гроша.

Эти послднія слова, не переставая, звучали въ ушахъ Тимара.

Чрезъ нсколько времени онъ уже сидлъ, закутанный въ плащъ, въ крестьянской телег, запряженной четверкой, которая галопомъ скакала къ Дунаю.

Въ город уже вс спали, только слышались оклики часовыхъ.

ГЛАВА II.
Красный полумсяцъ.

На слдующій день Тимаръ началъ продавать хлбнымъ торговцамъ затонувшую пшеницу. Они сдлали ему блестящее предложеніе въ вид нсколькихъ грошей за мру.

Тимаръ былъ раздраженъ и вдругъ вскричалъ:

— Я даю десять тысячъ гульденовъ за весь грузъ! Когда торговцы услыхали это, они бросились бжать и было бы напраснымъ трудомъ слдовать за ними.

Грузъ остался за Тимаромъ и вс считали его почти помшаннымъ.

Что предполагалъ онъ длать съ такой массой промокшаго хлба?

Тимаръ же немедленно приступилъ къ вытаскиванію груза.

Въ положеніи корабля со вчерашняго дня произошло измненіе: корма его опустилась, а передняя часть, напротивъ того, поднялась, такъ что одна изъ двухъ каютъ совершенно очистилась отъ воды. Тимаръ помстился въ этой кают и приказалъ приступить къ тяжелому длу.

Онъ приказалъ сломать палубу и крюками вытаскивать одинъ за однимъ мшки съ пшеницей. Сначала они складывались около каюты, чтобъ вода стекла, затмъ нагружались въ лодку и перевозились на берегъ. Тамъ лежали соломенныя циновки, на которыя высыпали зерно.

Между тмъ, Тимаръ велъ переговоры съ мельниками о перемол хлба.

Погода была благопріятная: дулъ сильный втеръ и пшеница быстро высыхала.

Тимаръ началъ разсчитывать. Большее количество чистыхъ денегъ, которыя у него были, должно было уйти на уплату рабочимъ, и въ случа неудачи предпріятія, ему грозила нищета.

Іоганнъ Фабула предсказывалъ ему, что посл неудачной покупки, ему не останется ничего другаго, какъ повсить себ на шею мшокъ съ подмокшей пшеницей и броситься въ Дунай.

Тысяча тяжелыхъ мыслей толпились въ голов Тимара. До наступленія ночи, онъ смотрлъ, какъ одинъ мшокъ за другимъ укладывался къ стн каюты, на всхъ мшкахъ была одна и таже печать купца.

Положительно, бглецъ поступилъ бы гораздо умне, если бы, вмсто покупки такого множества хлба, уложилъ свои деньги въ дорожную сумку. Но неужели его такъ усердно преслдовали только изъ-за этихъ денегъ? Неужели стоило изъ-за этого бжать и отравляться?

До поздняго вечера работа быстро подвигалась, тмъ не мене, къ наступленію ночи, въ вод оставались еще три тысячи мръ пшеницы. Тимаръ общалъ рабочимъ двойную плату, если они проработаютъ еще нсколько часовъ.

Изъ пшеницы, которая пролежала бы въ вод еще ночь, съ трудомъ можно было бы выпечь хлбъ.

Прельщенные дорогой платой рабочіе продолжали работать. Втеръ разсялъ облака и на неб снова появилась луна. Небо и луна были красны.

— Какъ онъ таинственно глядитъ на меня, думалъ Тимаръ, поворачиваясь къ мсяцу спиною, чтобъ не видать его.

Но въ то время, какъ онъ стоялъ, повернувшись къ мсяцу спиною, и считалъ вынутые изъ воды мшки, онъ снова взглянулъ на него.

Но на этотъ разъ онъ былъ нарисованъ на одномъ изъ мшковъ.

На томъ мст, гд на остальныхъ мшкахъ была простая печать, на этомъ, надъ подписью купца былъ нарисованъ красный полумсяцъ.

Морозъ пробжалъ по всему тлу Тимара, это былъ онъ! О немъ говорилъ умирающій, но его довріе было недостаточно велико, или же онъ не имлъ времени окончить начатую рчь.

Когда рабочіе ушли, Тимаръ взялъ мшокъ и отнесъ его къ себ въ каюту, никто ни видалъ этого, затмъ заперъ дверь каюты.

Рабочіе проработали еще два часа, затмъ они такъ утомились, промокли и промерзли отъ воды и втра, что не въ состояніи были работать доле, остальное приходилось оставить на завтра.

Усталые люди поспшили пойти въ ближайшій шинокъ и согрться дой и питьемъ.

Тимаръ остался одинъ на корабл. Онъ сказалъ, что желаетъ пересчитать еще разъ вытащенные мшки и затмъ вернется на берегъ одинъ въ маленькой лодк.

Мсяцъ снова спустился почти до рки и глядлъ въ каютное окно.

Руки Тимара дрожали, какъ будто его трясла лихорадка.

Взявъ ножъ, онъ дрожащею рукою разрзалъ веревки, которыми былъ связанъ мшокъ, и раскрылъ его.

Внутри лежала прекрасная пшеница, онъ снялъ верхній слой. Дальше лежала опять пшеница.

Тогда онъ высыпалъ весь мшокъ на полъ и вмст съ пшеницей къ его ногамъ упалъ продолговатый, кожанный мшокъ.

Мшокъ былъ съ замкомъ. Тимаръ сломалъ его, затмъ вытряхнулъ содержимое мшка на постель, на ту же самую постель, на которой нсколько дней тому назадъ предъ нимъ лежала живая мраморная статуя.

Какое зрлище представилось ему при лунномъ свт!

Цлыя нитки крупныхъ брилліантовъ, сапфировъ, смарагдовъ, множество отдланныхъ опалами и бирюзою браслетовъ, нитки жемчуга, величиною съ орхъ, ожерелье изъ крупныхъ солитеровъ, затмъ агатовая шкатулка, которая, когда онъ ее открылъ, оказалась наполненной необдланными брилліантами. На дн мшка лежало еще множество отдланныхъ рубинами аграфовъ и поясовъ и затмъ четыре свертка, изъ которыхъ онъ открылъ одинъ. Въ немъ лежало пятьсотъ луидоровъ.

Предъ Тимаромъ было сокровище въ нсколько милліоновъ.

Тогда стало понятно, что человкъ могъ ршиться бжать на дно Дуная, чтобъ его сокровище не попало въ руки преслдователей, и въ тоже время это сокровище стоило того, чтобъ послать за бглецомъ военный корабль и шпіоновъ.

Такое сокровище стоило того, чтобъ изъ-за него рискнуть пройти въ бурю чрезъ желзныя Ворота.

Св. Варвара везла милліоны!

Это былъ не сонъ, а дйствительность.

Сокровища Али-Чорбаджи лежали на промокшемъ одял, которымъ покрывалась Тимея.

Тотъ, кто знаетъ толкъ въ цн жемчуга и драго цнныхъ камней, могъ бы понять, что Али-Чорбаджи не даромъ былъ губернаторомъ Кандіи и государственнымъ казначеемъ.

Пораженный Тимаръ сидлъ на краю постели, держа въ дрожащихъ рукахъ агатовую шкатулку, брилліанты которой сверкали при лунномъ свт, онъ пристально глядлъ на смотрвшій въ окно мсяцъ и ему снова казалось, что у полумсяца есть глаза и ротъ, какъ рисуютъ на календар, и онъ ршается говорить съ простымъ смертнымъ.

Кому принадлежатъ теперь эти сокровища?

— Кому могутъ они принадлежать, кром тебя, ты купилъ затонувшую пшеницу, а вдь эти сокровища лежали въ ней, ты подвергался опасности, что у тебя вся покупка останется на ше. Теперь она превратилась въ золото и драгоцнные каменья. Конечно, умирающій говорилъ теб что-то о красномъ полумсяц и ты, можетъ быть, догадался, что онъ хотлъ теб сказать. Онъ также навелъ тебя на мысль о невозможности того, чтобъ у бглеца не было другаго состоянія., кром того, которое онъ самъ показалъ. Теперь ты ясно понимаешь, какъ все это связывалось другъ съ другомъ, но тогда, когда ты купилъ этотъ затонувшій грузъ, ты этого еще не зналъ, ты пріобрлъ эту массу затонувшаго зерна совсмъ для другой цли — ты хотлъ сдлать изъ него для бдныхъ солдатъ сладкій и горькій хлбъ. Судьба хотла иначе… Разв ты не видишь указанія неба? Оно не хотло, чтобъ ты получилъ постыдную прибыль на счетъ двадцати тысячъ бдныхъ солдатъ, оно предназначило теб иное, а если само небо вмшивается въ это дло, то ты, безъ сомннія, долженъ слдовать его указаніямъ. Да и кому могутъ принадлежать эти сокровища? султанъ, безъ сомннія, похитилъ ихъ во время войны, государственный казначей, по всей вроятности, похитилъ ихъ у султана, у обоихъ ихъ отнялъ Дунай и теперь у нихъ нтъ господина. Он принадлежатъ теб! Во всякомъ случа, ты имешь на нихъ, по меньшей мр, столько же правъ, какъ султанъ, казначей и Дунай.

А Тимея?

При этомъ вопрос черныя тучи закрыли полумсяцъ.

Тимаръ долго сидлъ, погруженный въ задумчивость.

Мсяцъ снова появился изъ-за тучъ.

— Тмъ лучше для тебя. Ты отлично знаешь, какая судьба ожидаетъ въ свт бдняка, его отталкиваютъ, когда онъ исполнилъ свой долгъ. Если съ нимъ случается несчастіе, его называютъ мошенникомъ, ему не остается ничего лучшаго, какъ повситься на первой осин. Для его мукъ любви прелестныя двушки не имютъ лкарства. Бднякъ только наемникъ, ничего больше, но за то, какъ снисходителенъ свтъ къ богачамъ, какъ ищетъ ихъ дружбы, какъ выпрашиваетъ ихъ мудрыхъ совтовъ и какъ довряетъ имъ судьбы страны. А женщины, какъ он влюбляются въ богачей. Разв ты слышалъ изъ ея устъ хоть одну благодарность? Что будетъ съ тобою, когда ты снесешь къ ней найденное тобою сокровище и положишь его къ ея ногамъ со словами: ‘возьми, оно твое, это я вынулъ его изъ глубины рки для тебя!’ Но знаетъ ли она цну шкатулки съ брилліантами, можетъ быть, она едва отличитъ ее отъ ящика съ конфектами? Она еще ребенокъ. И, кром того, это сокровище, даже не попадетъ ей въ руки, такъ какъ названный папаша сейчасъ же приберетъ его къ рукамъ, и кто будетъ въ состояніи его контролировать, если онъ станетъ превращать въ деньги одну вещь за другою? но если бы даже это сокровище и осталось въ рукахъ Тимеи, что вышло бы изъ этого? Она стала бы богатой дамой, которая не удостоитъ тебя и взглядомъ со своей высоты, и ты останешься по прежнему бднымъ капитаномъ корабля, имвшимъ безуміе также мечтать о ней. Но теперь положеніе дла совершенно обратное. Ты сдлаешься богатымъ человкомъ, а она останется бдной двушкой. Разв ты самъ не желалъ этого отъ всей души? Теперь это случилось! Вдь не ты бросилъ на дно рки таинственный стволъ дерева, о который разбился корабль! Къ тому же, разв ты хочешь сдлать что нибудь дурное Тимеи? Сокровища, которыя ты возьмешь, ты сохранишь для нея, ты ихъ умножишь и когда количество милліоновъ удвоится, утроится, ты придешь къ бдной двушк и скажешь: ‘возьми, все это твое, но возьми и меня въ придачу!’ Разв въ этомъ есть что нибудь дурное? Ты только сдлаешься богатымъ и ее сдлаешь счастливой. Съ такими намреніями ты можешь спать съ спокойной совстью….

Половина мсяца уже спустилась въ Дунай и только одинъ рогъ его выглядывалъ изъ воды. Его лучи шли по вод до самаго окна каюты и казалось, каждая волна, освщенная имъ, говорила съ Тимаромъ и вс он шептали:

— Твое счастіе у тебя въ рукахъ. Держи его крпче, ты ничмъ не рискуешь. Единственный человкъ, знавшій о сокровищ, лежитъ на дн Дуная.

Тимаръ слушалъ, что шептали ему мсяцъ и волны, но въ тоже время слышалъ и таинственный голосъ, говорившій въ его собственной груди, и капли холоднаго пота выступили у него на лбу.

Остальная часть полумсяца изчезла подъ водою и съ послднимъ лучемъ онъ крикнулъ Тимару:

— Ты богатъ! ты будешь могущественъ!

Но когда совсмъ стемнло, внутренній голосъ, въ молчаніи ночи, шепнулъ:

— Ты воръ!

Черезъ часъ посл этого, почтовая телега, запряженная четверкой, остановилась предъ домомъ, гд жилъ Качука. Тимаръ соскочилъ съ телеги и поспшилъ въ домъ.

Его ждали.

ГЛАВА III.
Золотые розсыпи.

Посл коморнскихъ маневровъ, Тимаръ сдлался вдругъ зажиточнымъ человкомъ. Онъ купилъ себ домъ въ Сербской улиц, этомъ Сити коморнскихъ купцовъ.

Вс помнятъ пословицу нашего покойнаго короля Франца I, которую онъ сказалъ однажды оставшемуся бднымъ поставщику: ‘быкъ стоялъ предъ стогомъ сна, зачмъ же онъ не лъ?’

Я полагаю, что эти золотыя слова каждый поставщикъ хранитъ въ своей памяти.

Трудно было узнать, сколько заработалъ Тимаръ на поставк хлба, но вс видли, что онъ сразу сдлался важнымъ человкомъ. Трудно бываетъ положить только первый камень своего благосостоянія, трудно пріобрсти первую сотню тысячъ гульденовъ, а затмъ остальныя приходятъ сами собою. Купецъ иметъ главное — кредитъ.

Въ одномъ только отношеніи Брацовичъ имлъ сомннія. Онъ совершенно врно подозрвалъ, что Тимаръ предложилъ нужнымъ людямъ большую взятку, чмъ онъ самъ привыкъ давать, и потому получилъ преимущество предъ нимъ на поставк, но относительно того, чтобъ онъ могъ много заработать на этомъ дл Брацовичъ недоврчиво качалъ головою.

Съ тхъ поръ, какъ Тимаръ сдлался независимымъ, Брацовичъ искалъ дружбы своего бывшаго капитана и приглашалъ его къ себ на вечера, на которыхъ Тимаръ проводилъ время не безъ удовольствія. Онъ часто видлся тамъ съ Тимеей, которая уже научились немного венгерскому языку.

Тимаръ пользовался даже нкоторымъ расположеніемъ фрау Софіи, которая, полушепча, полувизжа, говорила Аталіи, что ей не мшало бы быть любезне съ Тимаромъ, такъ какъ теперь онъ богатый господинъ, и такимъ женихомъ не слдуетъ пренебрегать. Онъ стоитъ больше, чмъ вс офицеры, взятые вмст, у которыхъ нтъ ничего, кром ихъ красивыхъ мундировъ, да еще долговъ въ придачу, на что фрейленъ Аталія отвчала:

— Изъ этого еще не слдуетъ, чтобъ я взяла себ въ мужья бывшаго слугу моего отца.

И фрау Софія могла разъяснить этотъ отвтъ такъ: ‘Изъ того, что мой отецъ женился на своей служанк, и т. д.’

Въ этихъ словахъ заключался упрекъ для фрау Софіи, что она могла быть матерью такой знатной барышни.

Оставшись однажды посл ужина вдвоемъ, Брацовичъ и Тимаръ сидли и пили вино.

Брацовичъ былъ мастеръ этого дла, а Тимаръ никогда не могъ выпить много.

Разговоръ зашелъ о бдной сирот и затмъ естественно перешелъ къ поставк хлба Тимаромъ.

— Скажи мн, Михаилъ, началъ Брацовичъ, какимъ образомъ могло теб удаться заработать такъ много на поставк хлба? Я самъ примшивалъ млъ и песокъ въ хлбъ, самъ покупалъ самую дурную пшеницу, но устроиться такъ, какъ ты, мн никогда не удавалось, признайся, какую штуку ты устроилъ?

Тимаръ казался совершенно пьянымъ и полу-заплетающимся языкомъ отвчалъ:

— Такъ знайте же…

— Говори мн ты, какъ часто мн повторять теб это, зови меня по имени.

— Въ такомъ случа, знаешь что, Наци, тутъ не было никакой штуки. Ты долженъ помнить, какъ я купилъ затонувшій грузъ Св. Варвары за пустыя деньги, по гульдену за мру, но я не продалъ этотъ хлбъ, какъ ты думаешь, съ пустой прибылью мельникамъ и крестьянамъ, а приказалъ размолоть его на мст и испечь хлбъ, который такимъ образомъ обошелся мн вдвое дешевле, чмъ если бы я купилъ самую дешевую пшеницу.

— Ахъ! ты молодецъ! мн на старости лтъ слдовало бы у тебя поучиться, но разв хлбъ не былъ дуренъ?

Михаилъ громко расхохотался.

— Конечно, онъ былъ дуренъ, до крайности дуренъ.

— И пріемная коммиссія не заявила на тебя никакой жалобы?

— Вся пріемная коммиссія была у меня въ карман.

— А комендантъ крпости? А главнокомандующій?

— Они также были у меня въ карман, громко смясь, отвчалъ Михаилъ, съ гордостью ударивъ себя по карману, въ которомъ нашлось мсто для столькихъ важныхъ особъ.

Глаза Брацовича засверкали особеннымъ блескомъ и казалось, стали еще красне, чмъ прежде.

— И солдаты ли хлбъ, испеченный изъ подмокшей пшеницы?

— Почему же нтъ? испеченный хлбъ не могъ говорить.

— Конечно, Михаилъ, конечно! Только берегись разсказывать объ этомъ. Мн, конечно, ты можешь это сказать, я твой другъ, но если бы кто нибудь изъ твоихъ враговъ узналъ объ этомъ, теб могло бы придтись плохо. Твой домъ въ Сербской улиц можетъ уйти на это дло, берегись своего собственнаго языка.

Посл этого Тимаръ, вдругъ немного очнувшись, началъ униженно просить Брацовича, чтобъ онъ не измнилъ его тайн и не сдлалъ его несчастнымъ. Онъ даже поцловалъ его руку.

Брацовичъ успокоилъ его, говоря, что съ его стороны ему нечего бояться, слдуетъ только остерегаться выдавать эту тайну кому нибудь другому.

Затмъ онъ позвалъ лакея и приказалъ ему проводить г. Тимара съ фонаремъ домой и смотрть, чтобъ съ нимъ не случилось какой нибудь непріятности, и поддержать его за руку, если бы онъ пошатнулся.

Когда лакей возвратился, онъ разсказалъ, какого труда стоило ему довести Тимара до дома, онъ нсколько разъ начиналъ пть на улиц, дома его сейчасъ же уложили въ постель и онъ тотчасъ же заснулъ.

Но когда лакей Брацовича оставилъ его, Тимаръ всталъ съ постели и до утра писалъ письма.

Онъ совсмъ не былъ пьянъ и зналъ также хорошо, какъ то, что посл воскресенья идетъ понедльникъ, что Брацовичъ воспользуется разсказанной ему исторіей, и зналъ даже, какимъ образомъ.

Въ то время (теперь, можетъ быть, этого уже нтъ) правиломъ государственнаго управленія служило: ‘воровать и позволять воровать’.

Удобное и крайне достойное правило.

Эта прекрасная система имла только одного соперника, именно французскую систему.

Уже извстно, что французы повсюду враги нмцевъ, и французская система заключалась въ слдующемъ: ‘Пусти меня, я встану на твое мсто’. Въ вольномъ перевод это значитъ: ‘очисти мн мсто, чтобъ я также могъ воровать’.

Влдствіе этого, Тимаръ нисколько не былъ удивленъ, что нсколько дней спустя, посл вечера, проведеннаго у Брацовича, его потребовали въ крпость, гд господинъ, именовавшійся тайнымъ финанціи совтникомъ, сообщилъ ему, что онъ долженъ тамъ остаться подъ строгимъ арестомъ и передать свои ключи, чтобъ можно было осмотрть вс его книги и бумаги.

Тайна Тимара сдлалась извстна въ столиц, вслдствіе доноса, сдланнаго въ военное министерство, которое въ это время враждовало съ военнымъ совтомъ. Доносъ представлялъ удобное средство на длать врагамъ непріятностей и отдать подъ судъ всю пріемную коммиссію.

Наряжено было строжайшее слдствіе и плохо пришлось бы Тимару, если бы противъ него явился хоть кусочекъ дурнаго хлба.

Но этого не случилось.

Наряженная слдственная коммиссія работала день и ночь, цлые восемь дней допрашивала свидтелей, наводила справки, но все было напрасно. Никто не зналъ ничего противъ Тимара. Произведенное слдствіе выяснило, что Тимаръ, весь добытый изъ подъ воды грузъ роздалъ мельникамъ, крестьянамъ и фабрикантамъ, что въ поставленномъ имъ для солдатъ хлб, не было примшано ни одной горсти промокшей пшеницы. Даже солдаты были допрошены и они заявили, что никогда не получали лучшаго хлба, чмъ въ т три недли, когда ихъ кормилъ Тимаръ. Противъ него не появилось ни одного обвинителя, ни одного свидтеля, и поэтому тмъ мене можно было обвинить въ пристрастіи военное начальство. Разв оно не отдало поставки тому, кто ее исполнилъ лучше другихъ?

Но это было только началомъ кутерьмы. Военное начальство, оскорбленное подозрніями, подняло громкіе крики и грозило оружіемъ, такъ что въ конц концовъ, слдственная коммиссія была напугана и, совершенно оправдавъ всхъ обвиняемыхъ, старалась, какъ можно скоре, выбраться изъ Коморна.

Что же касается Тимара, то его выпустили изъ подъ ареста съ тысячью извиненій и съ увреніями, что онъ дйствительно золотой человкъ.

Посл освобожденія Тимара, Качука первый явился поздравить его и въ присутствіи всхъ пожать ему руку.

— Другъ мой, ты не долженъ оставлять этого дла. Ты долженъ получить блестящее удовлетвореніе. Подумай только, меня самого осмлились подозрвать! Позжай въ Вну и требуй удовлетворенія. Доносчикъ долженъ быть примрно наказанъ, а на будущее время, прибавилъ онъ тихо, ты можешь быть увренъ, что никто не выбьетъ насъ изъ сдла. Куй желзо, пока горячо!

Тимаръ общалъ ему сдлать это и говорилъ тоже самое Брацовичу, когда увидался съ нимъ.

Послдній казался раздраженнымъ несправедливостью, сдланной противъ его друга, Михаила. Кто могъ быть тотъ безстыдный человкъ, который такъ очернилъ его?

— Ну, кто бы онъ ни былъ, съ угрозою сказалъ Тимаръ, онъ дорого заплатитъ за это, и если у него есть домъ въ Коморн, то я ставлю мою голову въ закладъ, что эта шутка будетъ стоить ему его дома. Я самъ ду въ Вну и буду требовать удовлетворенія у министра.

— Да, сдлай это, сказалъ Брацовичъ, улыбаясь и думая, про себя: хорошо, что я узналъ во время, я также буду тамъ.

И, дйствительно, онъ поспшилъ ухать на цлые сутки раньше Тимара.

При помощи своихъ старыхъ знакомыхъ, онъ такимъ образомъ приготовилъ для Тимара дорогу, что если бы тотъ попытался поставить ногу въ этотъ лабиринтъ, то никогда не вышелъ бы изъ него — его посылали бы изъ одного министерства въ другое до тхъ поръ, пока онъ не потерялъ бы терпнія и въ гнв не насказалъ бы какихъ нибудь необдуманныхъ словъ, слдствіемъ чего было бы преслдованіе, возбужденное уже противъ него самого, такъ что онъ же, въ конц концовъ, уже просилъ бы, чтобъ ему позволили уйти.

Чтобъ впутываться въ такое дло, нужно было быть дуракомъ, но Тимаръ не былъ дуракомъ, онъ былъ гораздо умне всхъ своихъ совтчиковъ.

Онъ сдлался хитеръ съ тхъ поръ, какъ позволилъ сойти себ съ прямаго пути. Онъ поступалъ, какъ женщина, которая до первой ошибки была чиста, непорочна и невинна, но затмъ уже не дорожитъ ничмъ. Теперь для него уже не нужно было учителей, онъ самъ отлично зналъ все и умлъ выдумать многоноваго.

Еще въ то время, какъ онъ представлялъ въ Панчов бумаги, по поводу смерти Трикалиса, можно было подозрвать, какіе таланты скрываются въ немъ, но тогда онъ дйствовалъ въ интересахъ другихъ, не имя въ виду личной выгоды, онъ длалъ то, что было ему поручено, онъ обманывалъ преслдователей. Теперь же онъ дйствовалъ въ собственномъ интерес. Обладая найденнымъ сокровищемъ, онъ долженъ былъ придумать средства доказать свту, почему онъ сдлался богачемъ. Онъ долженъ былъ придать себ видъ спекулатора, вс предпріятія котораго удаются. Уже при первой поставк онъ долженъ былъ пріобрсти большую сумму. Если свтъ думалъ, что этотъ доходъ былъ результатомъ обмана, то это нисколько не вредило ему. Доказательствъ же этого не могли представить, потому что это была неправда.

Поставка стоила ему такъ дорого, что онъ получилъ самую крошечную прибыль.

Однако, онъ былъ въ состояніи покупать дома и корабли и платить чистыми деньгами, и каждый думалъ, что деньги, которыя онъ тратитъ, получены имъ отъ его предпріятія.

Ему нуженъ былъ только поводъ, предлогъ, какая нибудь кажущаяся причина его обладанія богатствами Чорбаджи.

Что же онъ сдлалъ, когда пріхалъ въ Вну?

Онъ могъ потребовать удовлетворенія въ министерств и разсчитывать на поддержку Военнаго Совта. Отъ своихъ коморнскихъ покровителей онъ имлъ рекомендательныя письма къ вліятельнымъ людямъ. Онъ оставилъ вс эти письма у себя въ карман, и прямо отправился къ министру, у котораго просилъ аудіенціи.

Министру понравилось, что этотъ человкъ не пошелъ окольными путями, не старался попасть въ окно, а прямо постучался въ дверь. Онъ принялъ его.

Министръ былъ высокій мужчина съ гладко выбритымъ лицомъ, внушительнымъ двойнымъ подбородкомъ, строго нахмуренными бровями и въ очкахъ.

Когда Тимаръ вошедъ къ нему, онъ стоялъ, спрятавъ руки подъ полами сюртука. Тимаръ былъ одтъ въ простое, черное венгерское платье.

Первымъ вопросомъ его превосходительства Тимару было слдующее:

— Отчего, являясь на аудіенцію, вы не надли шпаги?

— Потому что я не дворянинъ.

— А! по всей вроятности, вы пришли ко мн требовать удовлетворенія за арестъ и обыскъ, произведенные у васъ?

— Я далекъ отъ мысли объ этомъ, отвчалъ Тимаръ, правительство исполнило только свой долгъ тмъ, что дало ходъ, повидимому, основательному доносу, который касался не только меня, но и людей поважне меня. Для меня достаточно того удовлетворенія, что слдствіе выяснило мою невиновность.

— Такъ вы не имете намренія требовать удовлетворенія отъ вашихъ обвинителей?

— Я считалъ бы это постыднымъ, такъ какъ напугалъ бы этимъ многихъ честныхъ людей, которые желали бы открыть дйствительныя злоупотребленія. Моя честь вполн возстановлена. Мстить не въ моемъ характер, къ тому же, я не имю на это ни времени, ни охоты, что прошло, то забыто.

Въ то время, какъ Тимаръ говорилъ, его превосходительство вынулъ изъ подъ сюртука одну руку и ударилъ ею Тимара по плечу.

— Вы поступаете очень практично, сказалъ онъ, думая, что у васъ найдется лучшее дло, чмъ тратить время на подобные процессы. Вполн врный взглядъ. Что же въ такомъ случа привело васъ ко мн?

— Одно предложеніе, для котораго я нуждаюсь въ протекціи вашего превосходительства.

Его превосходительство снова спряталъ об руки подъ полы сюртука.

— Казна владетъ имніемъ на Иллирійской военной границ въ Леветинц…

— Гмъ! Гмъ! промычалъ министръ, и нахмурилъ лобъ. Что же вы хотите сказать?

— Я, въ качеств поставщика хлба, много разъ бывалъ въ этой мстности и знаю тамошнія дла. Имніе это иметъ тридцать тысячъ іоховъ земли, которая отдана въ аренду внскому банкиру Зильберману по сорока крейцеровъ за іохъ. Заключеніе контракта зависитъ отъ министерства, тогда какъ деньгами, получаемыми за аренду, располагаетъ Военный Совтъ. Ежегодная плата составляетъ сто тысячъ гульденовъ. Зильберманъ раздлилъ имніе на дв части и передалъ его двумъ другимъ арендаторамъ, которыя платятъ ему по гульдену за іохъ.

— Ну, что жъ, онъ долженъ получить что нибудь себ.

— Конечно. Въ свою очередь, два его арендатора отдаютъ поля мелкими частями окружнымъ крестьянамъ, но теперь, вслдствіе двухъ неурожайныхъ годовъ, въ особенности ныншняго, собраннаго хлба недостаточно даже для посва. У крестьянъ ничего не выросло и они не могутъ ничего заплатить за аренду двумъ арендаторамъ, которые, въ свою очередь, не платятъ денегъ Зильберману и онъ, чтобъ освободиться отъ контракта, объявилъ себя банкротомъ, и такимъ образомъ избавился отъ платежа.

Тутъ об руки его превосходительства появились на свтъ Божій.

— Да, вскричалъ онъ, размахивая руками, онъ обанкрутился потому, что жилъ съ княжескою роскошью, негодяй! Подумайте только, онъ держалъ лошадей по восьми тысячъ гульденовъ и самъ правилъ ими! теперь ихъ продадутъ съ молотка. Я министръ, но не въ состояніи покупать себ такихъ дорогихъ лошадей.

Тимаръ сдлалъ видъ, какъ будто пишетъ замтку, и продолжалъ:

— Теперь министерство спрашиваетъ себя, что ему длать? Главный арендаторъ и его два арендатора женаты и все ихъ состояніе принадлежитъ ихъ женамъ, какъ принесенное ими въ приданое, а въ бюджет военнаго совта не достаетъ ста тысячъ гульденовъ, которыя, какъ я слышалъ, оно требуетъ съ министерства.

Министръ открылъ таберку и, нюхая табакъ, бросилъ на говорящаго вопросительный взглядъ.

— Мое предложеніе состоитъ въ томъ, продолжалъ Тимаръ, вынимая изъ кармана сложенную бумагу, что я беру Леветинское имніе въ аренду на десять лтъ, по той цн, по которой Зильберманъ отдавалъ его арендаторамъ, то есть по гульдену за іохъ.

— Гмъ! это не дурно.

— Для новаго арендатора уже потерянъ одинъ годъ, такъ какъ теперь ноябрь, и вс поля остались необработанными, тмъ не мене я обязуюсь не только включить въ контрактъ этотъ годъ, но и покрыть недоимки прошлаго года.

Министръ два раза ударилъ пальцемъ по крышк золотой табакерки и крпко стиснулъ губы.

— Гм! подумалъ онъ про себя, золотой человкъ! онъ знаетъ больше, чмъ можно думать, судя по его добродушному лицу. Онъ подозрваетъ, что министерство хочетъ удержать за собою заключеніе контрактовъ по поставкамъ и что этому можетъ сильно повредить коморнское слдствіе, такъ какъ посл потерпннаго нами послдняго фіаско, банкротство леветинскаго арендатора можетъ оправдать передачу заключенія контрактовъ изъ нашихъ рукъ въ военный совтъ, а между тмъ онъ не присоединяется къ нашимъ врагамъ, хотя мы его преслдовали, а, напротивъ, приходитъ къ намъ на помощь и предлагаетъ намъ укрпить наше положеніе! Золотой человкъ! Такого человка нужно поощрить!

— Хорошо, сказалъ онъ вслухъ, я вижу вы хорошій человкъ. Вы имли причины жаловаться на насъ, а между тмъ, не желаете воспользоваться вашимъ правомъ. Вы увидите, что поступили вполн основательно, и, чтобъ показать вамъ, что министерство всегда уметъ награждать благоразумныхъ гражданъ, я даю вамъ слово, что ваше предложеніе будетъ принято, приходите ко мн сегодня же вечеромъ, я позабочусь, чтобъ все было готово.

Тимаръ передалъ министру свое письменное предложеніе и простился съ нимъ, низко поклонившись.

Этотъ человкъ понравился министру во-первыхъ тмъ, что былъ настолько уменъ, что не желалъ увеличивать скандала, вызваннаго неправильно начатымъ преслдованіемъ, во-вторыхъ, онъ предлагалъ министерству крайне выгодный контрактъ, на пятьдесятъ процентовъ боле выгодный, чмъ прежній. Кром того, своимъ предложеніемъ онъ оказывалъ помощь министерству и давалъ ему возможность выдти побдителемъ изъ борьбы военнымъ совтомъ.

Онъ былъ втройн золотой человкъ!

Нтъ, не втройн, а въ четыре раза, но объ этомъ его превосходительство еще не зналъ.

Онъ долженъ былъ узнать это, возвратившись къ себ домой обдать, когда кучеръ доложилъ ему, что тотъ господинъ изъ Венгріи, которому его превосходительство поручилъ купить для него восьмитысячныхъ лошадей, привелъ ихъ. Относительно цны этотъ господинъ сказалъ, что самъ сообщитъ ее его превосходительству.

И такъ, въ четыре раза золотой человкъ!

Когда, вечеромъ, Тимаръ явился къ министру, его встртили въ канцеляріи любезными улыбками.

Это былъ отблескъ золота.

Самъ министръ вышелъ къ нему на встрчу къ дверямъ, затмъ повелъ его къ своему письменному столу, гд лежалъ окончательный контрактъ со всми подписями и печатями.

— Прочтите, я надюсь, вы будете довольны.

Первое, что удивило Тимара, было то, что контрактъ былъ заключенъ не на десять, а на двадцать лтъ.— Надюсь, вы довольны срокомъ контракта?

Конечно, онъ былъ доволенъ.

Второе, удивившее Тимара, было его собственное имя ‘Михаилъ Тимаръ, баронъ фонъ-Леветинскій’.

ГЛАВА IV.
Михаилъ Тимаръ, баронъ фонъ-Леветинскій.

— Дворянскій дипломъ будетъ вамъ высланъ, говорилъ, съ любезной улыбкой на лиц, министръ.

Тимаръ подписался на контракт своей новой фамиліей съ прибавленіемъ.

— Не спшите такъ, сказалъ министръ, когда это было сдлано. Я имю вамъ сказать еще нчто. Долгъ правительства награждать примрныхъ гражданъ и отличать ихъ, когда они оказываютъ услуги правительству, не можете ли вы назвать мн человка, который бы вполн заслуживалъ получить орденъ желзной короны?

Его превосходительство былъ, конечно, убжденъ, что услышитъ въ отвтъ: ‘вотъ вамъ моя грудь, для ордена трудно найти лучшее мсто. Если правительству нуженъ примрный гражданинъ, то это я’.

Тмъ больше было его удивленіе, когда Михаилъ Тимаръ, баронъ фонъ-Леветинскій, немного подумавъ, сказалъ:

— Да, ваше превосходительство, я буду такъ смлъ, что укажу на человка, уже давно пользующагося всеобщимъ уваженіемъ и благодтельствующаго народъ тамъ, гд онъ живетъ. Это никто иной, какъ плесковацкій деканъ, Кирилъ Сандоровичъ.

Министръ даже вскочилъ.

Ему еще не случалось видть человка, который на вопросъ: ‘кому дать этотъ орденъ?’ не повернулся бы къ зеркалу и не сказалъ бы, указывая на самого себя пальцемъ: ‘дайте его вотъ этому человку’. Этотъ же, вмсто того, указалъ на жителя отдаленной деревеньки, который не былъ ни его зятемъ, ни его тестемъ, ни даже священникомъ его церкви, и сказалъ: ‘я считаю его лучшимъ человкомъ, чмъ я самъ’.

Положительно, это былъ золотой человкъ, какихъ мало!

— Его преподобіе прекрасный человкъ и, сколько я его знаю, ршится принять орденъ только въ такомъ случа, если его попросятъ объ этомъ изъ высшаго мста.

— А! я васъ понимаю! Я полагаю, что пары строкъ, написанныхъ моей собственной рукой, будетъ достаточно. Хорошо, такъ какъ онъ рекомендованъ вами, то я сдлаю это. Да, государство должно изыскивать и награждать скрытыя заслуги.

И министръ собственноручно написалъ нсколько строкъ г. декану Кирилу Сандоровичу, въ которыхъ говорилъ, что если онъ желаетъ, то его украсятъ орденомъ желзной короны за его заслуги.

Тимаръ горячо поблагодарилъ министра за эту милость, а послдній общалъ ему свое покровительство на вчныя времена.

Затмъ, Тимаръ имлъ удовольствіе видть, какъ въ канцеляріи, гд обыкновенно, для проволочки длъ, выдумываютъ всевозможные предлоги, вс спшили услужить ему, такъ что все дло было покончено въ какой нибудь часъ, тогда какъ другому пришлось бы возиться цлую недлю.

Кружка съ водой орсовскаго очистителя, невидимо тамъ находилась.

Наступила уже ночь, когда были окончены вс необходимыя формальности съ контрактомъ.

Тимаръ не отправился ужинать, не легъ спать, а пошелъ въ ‘Золотую Лань’, гд можно было достать лошадей, и, проходя черезъ буфетъ, приказалъ подать себ сосисекъ, которыя веллъ завернуть въ бумагу и положилъ въ карманъ, затмъ крикнулъ кучера.

— Мы демъ сейчасъ же, не щади ни кнута, ни лошадей, за каждую милю ты получишь гульденъ на водку, а за всю дорогу, если подешь скоро, двойную плату.

Больше кучеру не пришлось ничего говорить.

Чрезъ дв минуты карета съ громкимъ стукомъ катилась по внскимъ улицамъ.

Почтовое сообщеніе, которое въ настоящее время замнено желзными дорогами, существовало въ то время отъ Вны до Землина. Лошади днемъ и ночью были готовы и такимъ образомъ, при възд въ деревню, щелканьемъ бича давали знать, что надо приготовлять лошадей, и черезъ дв минуты экипажъ, запряженный свжими лошадьми, продолжалъ дорогу по горамъ и долинамъ.

Что касается скорости этого способа передвиженія, то она зависла отъ количества денегъ, даваемыхъ на водку.

Тимаръ халъ, не останавливаясь, и не выходилъ изъ экипажа два дня и дв ночи, онъ привыкъ спать въ экипаж, не смотря на толчки.

Вечеромъ на второй день онъ былъ уже въ Землин, откуда цлую ночь халъ до первой деревни Леветинскаго имнія.

Была хорошая и довольно теплая погода для перваго декабря.

Тимаръ приказалъ везти себя къ старост и заявилъ тамъ, что онъ новый арендаторъ имнія и проситъ сдлать извстнымъ между крестьянами, что на будущій годъ онъ отдастъ поля по половинной цн. Такъ какъ два послдніе года поля оставались необработанными, то на слдующій годъ можно было разсчитывать на богатую жатву. Погода была благопріятная, осень поздняя и при нкоторомъ усердіи можно было успть посять хлбъ.

— Все это очень хорошо, отвчали ему, землю еще можно вспахать, но гд взять смянъ для посва, ихъ нельзя достать за самую дорогую цну, такъ какъ крестьяне съ большимъ трудомъ засяли свои собственныя поля, и простой народъ принужденъ питаться всю зиму кукурузой.

Тимаръ объявилъ, что въ сменахъ не будетъ недостатка, что онъ позаботился объ этомъ. Онъ объхалъ вс остальныя деревни, везд говоря тоже самое.

Но откуда взять смянъ на посвъ? Привезти ихъ изъ Валахіи было уже поздно. Вблизи нельзя было достать нигд.

Но Тимаръ зналъ, гд ихъ достать.

Вечеромъ, втораго декабря, онъ пріхалъ въ Плесковацъ и постилъ тамъ его преподобіе, Кирила Сандоровича, который еще недавно выгналъ его отъ себя.

— Ну, сынъ мой, ты опять явился?

Этими словами встртилъ его Сандоровичъ, этотъ другъ и благодтель народа, который уже давно бы получилъ орденъ желзной короны, если бы не былъ такъ скроменъ.

— Что теб нужно? Можетъ быть, ты хочешь купить у меня хлбъ? Я уже сказалъ теб, что у меня ничего нтъ. Я ничего не продаю, не говори ничего, такъ какъ я не поврю ни одному твоему слову. У тебя греческое имя и длинные усы. Я не врю ни одному твоему слову.

Тимаръ улыбнулся.

— Однако на этотъ разъ ты услышишь отъ меня только истину.

— Пусть другіе врятъ теб, если хотятъ, меня не обманешь. Вы, купцы, вчно насъ надуваете. Вы увряете, что у васъ былъ урожай и хотите понизить цны на хлбъ, когда вы хотите купить у насъ овесъ, вы распространяете слухи, что правительство намревается продать всхъ лошадей. Вы вс обманщики.

— Однако, на этотъ разъ, я говорю правду. Я пріхалъ сюда по порученію правительства, чтобъ спросить ваше преподобіе, отъ его имени, не можете ли вы продать намъ вашъ хлбъ, правительство, узнавши, что народъ испытываетъ недостатокъ въ сменахъ, желаетъ раздать ему эти смена. Тутъ дло идетъ о святой цли, о большомъ благодяніи народу. Тотъ, кто поможетъ правительству, окажетъ большую услугу. Смена буду брать не я, а сами крестьяне, которымъ хлбъ нуженъ для посва.

— Да, сынъ мой, все это такъ и я самъ жалю бдняковъ, но что же мн длать, когда у меня нтъ хлба, откуда мн его достать? У меня ничего не выросло. Ты видишь большіе хлбные амбары, но вс они пусты.

— Что они не пусты, это я хорошо знаю, знаю, что въ нихъ хранится трехгодовой сборъ, знаю, что могу достать у васъ, по меньшей мр, десять тысячъ мръ пшеницы.

— Не десять тысячъ мръ, а разв одну мру. Не совтую теб ходить смотрть. Если бы у меня, что нибудь и было, то я не отдамъ и за пять гульденовъ мру. На будущій годъ пшеница будетъ стоить семь гульденовъ и тогда я продамъ все. Ты лжешь, когда говоришь, что тебя послало правительство, ты только хочешь самъ разбогатть. Ты не получишь отъ меня ни одного зерна, правительство даже и не знаетъ о твоемъ и моемъ существованіи. Для него мы могли бы жить точно также на лун, какъ на земл.

До сихъ поръ Сандоровичъ крпко держался, но Тимаръ опустилъ руку въ карманъ и вынулъ изъ него свое главное орудіе — письмо министра.

Когда многоуважаемый Кирилъ прочелъ письмо, онъ не зналъ, чему не врить, собственнымъ ли гглазамъ или Тимару.

Большая печать, съ императорскимъ двуглавымъ орломъ на конверт, и бланкъ министерства на бумаг, не оставляли никакого сомннія, обмана не могло быть: то, что онъ видлъ, была истина.

Между тмъ, достойный деканъ всю жизнь мечталъ носить на груди какой нибудь орденъ и Тимаръ зналъ о его слабости, такъ какъ, распивая съ нимъ вино, Кирилъ горько жаловался на несправедливость правительства относительно его, тогда какъ оно обвшивало орденами карновицкаго священника. Почему одному все, а другому ничего?

Теперь онъ видлъ исполненіе его живйшаго желанія. Какъ будутъ уважать его крестьяне, видя на его груди этотъ орденъ! Какъ будетъ завидовать ему капитанъ мстной стражи, у котораго не было еще никакого. Даже патріархъ будетъ теперь къ нему наврно снисходительне.

И его собственное обращеніе съ Тимаромъ вдругъ измнилось.

— Садись же, пожалуйста, братецъ, сказалъ онъ, такъ какъ до сихъ поръ, онъ даже не предложилъ Тимару стула. Скажи мн, какъ ты познакомился съ такими важными людьми? Какъ могло случиться, что теб доврили это письмо?

Тимаръ выдумалъ ему какую-то басню, разсказалъ, будто оставилъ мсто у Брацовича и поступилъ на казенную службу, пріобрлъ большое вліяніе на министра и указалъ его превосходительству на Сандоровича, какъ на своего хорошаго знакомаго.

— Теперь я вижу, что ты не такъ глупъ, какъ кажешься, поэтому то, я всегда такъ любилъ тебя. Ну, сынъ мой, такъ какъ у тебя такое прекрасное греческое имя и такое честное лицо, то ты получишь пшеницу. Сколько теб нужно? Десять, двнадцать тысячъ мръ? Я продамъ теб все, что у меня есть. Не изъ любви къ министру, а потому что у тебя такое честное лицо, и изъ любви къ народу… какую цну я сказалъ — пять гульденовъ? Я отдамъ теб за четыре гульдена девяносто грошей… Ты заплатишь сейчасъ же или я долженъ буду хать за деньгами самъ въ Вну?… Я непремнно поду самъ. Я хочу лично поблагодарить министра за милость, ты подешь вмст и проводишь меня. Ну, а если ты не хочешь вмшиваться, то скажи мн, по крайней мр, что за человкъ министръ, высокъ онъ или малъ? любезенъ или надмененъ? самъ ли онъ дастъ мн крестъ? охотно ли онъ пьетъ Карловицкое вино? ты самъ сейчасъ попробуешь его.

Напрасно уврялъ Тимаръ, что онъ долженъ въ эту же ночь хать въ Леветинцъ и дать знать крестьянамъ, гд они могутъ брать смена для посва. Любезный хозяинъ не выпустилъ гостя, но далъ ему своего работника, которому было поручено хать въ Леветинцъ и тамъ исполнить порученіе Тимара, Михахаилъ же долженъ былъ остаться переночевать.

У достойнаго декана стаканы были съ круглымъ дномъ, такъ что, наливъ его виномъ, нельзя было выпустить изъ рукъ до тхъ поръ, пока не выпьешь до дна, такъ какъ, поставленные на столъ, они падали.

Одинъ изъ такихъ стакановъ онъ далъ въ руки Тимару, другой взялъ самъ и они пили такимъ образомъ до утра.

Утромъ, глядя на Тимара, нельзя было подумать, что онъ пилъ.

Рано утромъ крестьяне уже явились на дворъ декана съ телегами. Когда они убдились, что ворота его магазиновъ дйствительно открыты, они говорили Тимару, что онъ святой, такъ какъ сдлалъ чудо.

Трехгодовыхъ сбереженій декана было боле, чмъ достаточно, для посва озимаго хлба.

Тимаръ не вызжалъ изъ взятаго въ аренду имнія до наступленія зимнихъ холодовъ, которые положили конецъ посвамъ. Впрочемъ, весь озимый хлбъ былъ посянъ, а остальная часть земли осталась для яроваго хлба, подъ паръ или подъ траву.

Во всемъ имніи, простиравшемся на тридцать тысячъ іохъ, было всего нсколько сотъ іохъ неудобной земли, остальная же была чистый черноземъ. Въ случа благопріятнаго лта, жатва должна была быть громадна, посвъ сдланъ былъ въ самое благопріятное время. Вся осень, до конца октября, была сухая и втряная. Т, которые посяли хлбъ въ это время, должны были снова ожидать дурнаго урожая, такъ какъ цлые легіоны птицъ съли хлбъ прежде, чмъ онъ взошелъ. Т, которые посяли въ теченіе дождливаго ноября, могли ожидать не лучшаго урожая, такъ какъ хлбъ сгнилъ въ теплой земл, покрывшейся затмъ снгомъ. Тотъ же, кто посялъ предъ самымъ началомъ снга, могъ поздравить себя, довренное земл сокровище быстро покрылось блымъ ковромъ, который долженъ былъ сохранить его до весны.

Деревенское хозяйство — азартная игра, шесть или ничего!

Тимаръ вынулъ шесть.

Сборъ былъ настолько благопріятенъ, что въ Банат собрали самъ двадцать.

Леветинскіе крестьяне благословляли новаго арендатора, которому были обязаны тмъ, что благопріятный годъ не пропалъ для нихъ, ихъ собственныя поля дали дурной сборъ, но на земл, взятой въ аренду по половинной цн, выросли тяжелые, золотые колосья.

Въ тотъ годъ Тимаръ привелъ въ Коморнъ тридцать кораблей, нагруженныхъ хлбомъ, и эти тридцать кораблей стоили ему не больше, чмъ другому три.

Отъ него зависло, если бы онъ желалъ пріобрсти въ этотъ годъ полмилліона или еще на сто тысячъ гульденовъ больше, или же на сто тысячъ гульденовъ меньше. Все зависло отъ того, будетъ ли онъ продавать хлбъ бдному народу дороже или же, можетъ быть, приставитъ ножъ къ горлу своихъ бдныхъ конкурентовъ.

Онъ могъ играть ими, какъ кошка мышью.

Отъ него зависло назначить цну, какая ему понравится.

Въ кофейн Брацовича каждый вечеръ происходили засданія торговцевъ хлбомъ.

Тимаръ, появившійся между ними всего годъ тому назадъ, сдлался такимъ соперникомъ, съ которымъ никто не могъ бороться. Денегъ у него всегда было сколько угодно, и онъ продавалъ свой товаръ такъ дешево, какъ будто бы онъ былъ у него краденый, казалось, только покажись онъ между ними, они задушатъ его.

Но онъ не показывался нигд, не искалъ знакомствъ и никому не доврялъ того, что думалъ предпринять, а все, что онъ ни предпринималъ, превращалось въ золото.

Онъ вызвалъ къ жизни множество новыхъ предпріятій, которыя, конечно, могли бы быть начаты и другими. Они, такъ сказать, лежали на улиц, стоило только наклониться и поднять ихъ, но другіе только тогда замчали ихъ, когда этотъ человкъ предпринималъ ихъ.

Онъ постоянно здилъ то туда, то сюда и вс удивлялись только тому, почему онъ остается жить въ Коморн, почему не передетъ въ Вну, почему такой богатый человкъ ведетъ свои предпріятія въ Коморн, который далеко не былъ такимъ большимъ, торговымъ городомъ.

Тимаръ зналъ, что его тамъ удерживаетъ, зналъ, почему живетъ въ этомъ город, гд вс его товарищи, купцы, были его заклятыми врагами, гд, когда онъ прозжалъ мимо кофейни Брацовича, сидвшіе въ ней, постоянно желали, чтобъ онъ сломалъ себ шею.

Этотъ домъ онъ также хотлъ забрать себ со всмъ, что въ немъ было.

Это было то, что удерживало его въ Коморн, что заставляло его, не смотря на громадную прибыль, оставаться тамъ, гд его все еще звали Тимаромъ и съ трудомъ привыкали къ его новому дворянскому имени фонъ-Леветинскій.

Однако, онъ умлъ оправдывать свое благосостояніе благородными длами: онъ устроилъ госпиталь для бдныхъ, учредилъ стипендіи въ протестантской школ, его дверь всегда была открыта для бдныхъ.

Золотой человкъ! золотой человкъ!

Только въ его собственной груди тайный голосъ шепталъ:

— Это неправда! это неправда!

ГЛАВА V.
Двическая шутка.

Посл обда Брацовичъ приказалъ подать себ кофе въ дамскую комнату, которую немилосердно наполнялъ облаками дыма.

Качука сидлъ съ Аталіей у маленькаго столика и тихо разговаривалъ, тогда какъ фрау Софія длала видъ, будто шьетъ.

На ея стол уже много лтъ лежала одна и таже работа (чтобъ гости видли, что и она также занимается).

Качука теперь почти не выходилъ изъ дома. Онъ приходилъ до полудня, оставался обдать и уходилъ только поздно вечеромъ.

По всей вроятности, укрпленія крпости Коморнъ находились въ цвтущемъ состояніи, если г. инженеру можно было проводить цлые дни съ фрейленъ Аталіей.

Но за то паденіе собственной крпости г. Качуки быстро приближалось, приближался срокъ, когда онъ долженъ былъ жениться. Но женихъ не особенно торопился сдлаться мужемъ, и постоянно находилъ какой нибудь приличный предлогъ откладывать свадьбу, но теперь все было кончено, Качука ршился сдаться. Вс препятствія были устранены, даже была найдена квартира для молодой четы и самъ Качука произведенъ въ капитаны. Это былъ послдній срокъ, послдній патронъ защищавшагося былъ разстрлянъ и ему не оставалось ничего, какъ сдаться и ввести къ себ въ домъ богатую, красивую жену.

Что касается Брацовича, то онъ съ каждымъ днемъ становился все раздражительне, въ то время, когда пилъ кофе въ комнат дамъ.

Что же отравляло ему кофе?

Тимаръ, который былъ его ежедневнымъ мученіемъ.

— Что за адскую штуку снова выдумалъ этотъ, человкъ? Въ то время, какъ всякій благоразумный торговецъ хлбомъ радуется, что можетъ отдохнуть зимою, онъ занимается такими длами, которыя не пришли бы въ голову ни одной кошк. Онъ беретъ въ аренду озеро и ловитъ рыбу подъ льдомъ. Еще недавно его люди вытащили триста центнеровъ рыбы. Это чистое воровство. Къ весн все озеро останется безъ рыбы. Но онъ везетъ все это въ Вну. Проклятый!.. правительство должно было бы назначить цну за его голову. Врно то, что я рано или поздно сверну ему шею, когда онъ будетъ идти по мосту, я найму двухъ перевозчиковъ, чтобъ они бросили его въ Дунай!.. Я заплачу часовому, чтобъ онъ подстрлилъ его ночью, какъ будто нечаянно!.. Я выпущу ему на дворъ бшеную собаку, чтобъ та укусила его, когда онъ выйдетъ изъ дома. Такихъ негодяевъ слдовало бы вшать! Онъ боле заслуживаетъ этого, чмъ знаменитые разбойники нашихъ лсовъ, такъ какъ т брали только деньги, а этотъ негодяй выкрадываетъ у меня домъ изъ подъ ногъ!.. Я когда нибудь подожгу его домъ, чтобъ онъ въ немъ сгорлъ!.. И такихъ людей длаютъ дворянами!.. Я, у котораго дды уже принадлежали къ венгерскому дворянству, долженъ терпть около себя этого выскочку!.. Попробовалъ бы онъ хоть разъ придти ко мн въ кофейню. Его выбросятъ въ окно и онъ сломитъ себ шею. Если мн когда нибудь удастся вмст съ нимъ обдать, я накормлю его такимъ супомъ, что онъ перевернется на спину, какъ заснувшая рыба!.. Я не въ состояніи хладнокровно думать, что онъ когда-то служилъ у меня!.. Я хотлъ бы, чтобъ онъ встртился гд нибудь въ обществ съ храбрымъ офицеромъ, который вызвалъ бы его и прокололъ насквозь!.

Говоря это, Брацовичъ бросилъ многозначительный взглядъ на Качуку, который сдлалъ видъ, какъ будто ничего не слышитъ.

Однако, то, что онъ выслушалъ, заставило его подумать, что, по всей вроятности, новоиспеченный милліонеръ сдлалъ большую брешь въ богатств его будущаго тестя, и понятно, что эта мысль не могла увеличить радости жениха по поводу приближающагося дня свадьбы.

— Нтъ, мн врно не дождаться чтобы кто нибудь раздлается съ этимъ негодяемъ! сказалъ Брацовичъ, вставая и беря изъ угла свою бамбуковую палку. Но у меня есть кинжалъ. Я купилъ его съ тхъ поръ, какъ у насъ поселился этотъ человкъ и купилъ для него. (Для того, чтобъ поврили его словамъ, онъ вынулъ кинжалъ изъ своей бамбуковой палки). Вотъ онъ. При первой встрч, при первой возможности, я вонжу въ него кинжалъ и пришпилю его къ стн, какъ летучую мышь. Клянусь въ этомъ!

Говоря это, онъ старался придать угрожающее выраженіе своимъ налитымъ кровью глазамъ.

Онъ всталъ, выпилъ остатки кофе, надлъ пальто и сказалъ, что идетъ по дламъ и возвратится домой рано.

Это значило рано утромъ.

Вс были рады, когда онъ ушелъ.

Въ то время, какъ Брацовичъ осторожно спускался съ лстницы, такъ какъ его полнота не позволяла ему быстро двигаться, вдругъ на встрчу ему показался Тимаръ.

И такъ, онъ былъ у него въ рукахъ, на разстояніи удара кинжаломъ и при этомъ въ темномъ мст, гд ихъ никто не видлъ.

Мы знаемъ изъ разсказовъ, что очень много убійствъ происходило на лстниц.

У Тимара не было съ собой никакого оружія, даже трости, а у Афанасія Брацовича кинжалъ чуть не въ два фута длиною.

Когда Брацовичъ увидалъ Тимара, онъ взялъ свою палку съ кинжаломъ подъ мышку и приподнявъ шляпу, громкимъ голосомъ крикнулъ:

— Вашъ покорный слуга! Добрый день, баронъ фонъ-Леветинскій.

Тимаръ отвчалъ на это:

— Твой покорный слуга, Наци! ты идешь по дламъ?

— Хе… хе… хе… засмялся Афанасій, какъ мальчикъ, котораго поймали въ шалости, ну, Михель, разв ты не хочешь быть нашимъ товарищемъ?

— Нтъ, это мн не нравится. Если вы хотите выиграть съ меня сотни дв гульденовъ, то я лучше сразу заплачу, чмъ проводить цлую ночь за игорнымъ столомъ, на это я не способенъ.

— Хе… хе… хе!.. Такъ ступай на верхъ, къ дамамъ, желаю весело провести время. Сегодня я уже съ тобой не увижусь.

Посл этого они простились, пожавъ другъ другу руки, такъ какъ угрозы Брацовича не слдовало принимать за серьезное и никто никогда не боялся его, не смотря на его ужасный басъ и внушающую наружность, даже его жена.

Афанасій зналъ отлично, что Тимаръ усердно посщаетъ его домъ и постоянно устраивался такъ, чтобъ на заставать его. Фрау Софія не скрывала отъ него, что эти посщенія, по всей вроятности, касаются прекрасныхъ глазъ Аталіи.

Но это было дломъ капитана Качуки. Если онъ не прокалывалъ соперника шпагой, то это была его вина.

Онъ уже получилъ намекъ, но, повидимому, не желалъ имъ воспользоваться, хотя Тимаръ часто видлся съ Аталіей. Да и какой чортъ могъ заставить капитана вызвать на дуэль Тимара, когда они, по прежнему, были друзьями?

Трудно было найти въ мір общество боле дружелюбное, чмъ обитатели этого дома.

Брацовичъ былъ почти увренъ, что никто другой, какъ капитанъ Качука, открылъ Тимару дверь, въ которую къ нему потекло его богатство, и даже могъ подозрвать, почему онъ это сдлалъ. Капитанъ охотно отдлался бы отъ Аталіи. Ему было бы очень пріятно, если бы Брацовичъ разсердился на него и отказалъ отъ дома, но Брацовичъ этого не длалъ, а напротивъ того, осыпалъ любезностями своего будущаго зятя.

Для послдняго не было спасенія. Онъ долженъ былъ жениться на Аталіи, онъ уже давно былъ женихомъ фрейленъ Аталіи, за которой каждый день ухаживалъ опасный соперникъ, богатый человкъ, котораго онъ уже потому долженъ былъ бы ненавидть, что хорошо зналъ, какъ тотъ, вовремя стычки между военнымъ совтомъ и министерствомъ, перешелъ на сторону послдняго, тогда какъ самъ Качука, естественно, былъ на сторон перваго.

Не смотря на это, капитанъ такъ любилъ своего стараго товарища, что готовъ былъ простить ему все это, если бы тотъ отбилъ у него невсту.

Что касается Аталіи, то она весьма низко цнила Тимара, бывшаго слугу своего отца, но обращалась съ нимъ крайне любезно, она была страстно влюблена, а между тмъ обращалась съ Тимаромъ такъ, что могла возбудить ревность въ своемъ жених.

Фрау Софія ненавидла Тимара, а между тмъ принимала его съ такой сладкой миной, какъ будто ея первымъ желаніемъ было видть его своимъ зятемъ и жить съ нимъ подъ одной кровлей.

Наконецъ, Тимаръ желалъ погубить ихъ всхъ, хозяина, хозяйку, дочку и жениха вмст съ ними, онъ желалъ выгнать на улицу, а между тмъ посщалъ этотъ домъ, цловалъ руки дамамъ, обмнивался рукопожатіями съ мужчинами и старался быть пріятнымъ гостемъ.

И вс они были съ нимъ крайне любезны. Аталія садилась за рояль, чтобъ играть для него, фрау Софія угощала его кофе и фруктами, а Тимаръ пилъ свой кофе, думая, что онъ можетъ быть отравленъ.

Когда вечеромъ накрывали ужинать, Тимея являлась помогать, и Тимаръ переставалъ слушать, что говорила или играла Аталія, онъ видлъ только Тимею.

Глядть на нее было удовольствіемъ.

Ей было уже пятнадцать лтъ и она казалась совершенно развитой двушкой, хотя взглядъ ея выражалъ неопытность и казался дтскимъ. Она уже говорила по-венгерски, хотя съ иностраннымъ акцентомъ, очень часто она коверкала слова или длала неврныя ударенія, надъ чмъ у насъ обыкновенно смются, даже въ рейхстаг, во время серьезныхъ дебатовъ.

Аталія сдлала въ лиц Тимеи драгоцнное пріобртеніе.

Бдная двушка служила ей игрушкой. Аталія отдавала ей свои старыя платья, которыя уже нсколько лтъ вышло изъ моды. Извстно, какъ часто мняются у насъ моды. Какой смхъ поднялся бы на улиц, если бы теперь кто нибудь вышелъ среди благо дня въ громадномъ кринолин, а между тмъ, какъ недавно это было модой! Но было, время, когда кринолины носили на плечахъ — рукава были такъ громадны и, кром того, еще со складками, платья же доходили только до щиколокъ и были отдланы внизу оборкой.

Было время, когда волосы взбивали и зачесывали очень высоко и затмъ повязывали широкой лентой съ длинными концами сзади, этотъ костюмъ казался очень красивъ, также какъ и прическа, когда они были въ мод, однако, четыре года спустя, когда никто ихъ не носилъ, человка, появившагося въ такомъ вид, на улиц, приняли бы за наряженнаго, и Аталія находила удовольствіе наряжать такимъ образомъ Тимею.

Вкусъ бдной двушки, никогда не видавшей европейскихъ модъ, находился на одномъ уровн со вкусами дикой индіанки,— чмъ пестре было платье, тмъ больше оно ей нравилось, поэтому она очень радовалась, когда Аталія одвала ее въ свтлыя, вышедшія изъ моды, шелковыя платья, и въ особенности, когда она закалывала ей волосы высокой гребенкой и повязывала ихъ пестрой лентой. Она думала, что въ такомъ вид должна быть прелестна.

Улыбки людей, которые встрчались съ ней на улиц, она принимала за восхищеніе и шла какъ можно скоре, чтобы не обращать на себя вниманія.

Въ город ее называли не иначе, какъ съумасшедшей турчанкой.

Она была еще слишкомъ ребенкомъ, чтобы чувствовать оскорбленія, и принимала за серьезное насмшки, а Аталія находила особенное удовольствіе длать ее предметомъ насмшекъ, въ особенности мужчинъ.

Если въ гостяхъ бывали молодые люди, она занималась тмъ, что просила ихъ ухаживать за Тимеей, и забавлялась, видя, что Тимея серьезно принимаетъ похвалы, радуется имъ и очень довольна, что ее хвалятъ и обращаются съ нею, какъ съ барышней.

Она была въ восторг, когда на вечерахъ ее приглашали танцовать, или какой нибудь ухаживатель подносилъ ей букетъ, въ которомъ было спрятано признаніе, надъ которымъ хохотало все общество.

О! какъ звонко раздавался тогда смхъ Аталіи.

Что касается фрау Софіи, то она постоянно бранила Тимею. Все, что длала двушка, было, по ея мннію, дурно сдлано.

Тогда Аталія заступалась за Тимею.

— Ну, мама, говорила она, не брани ее, ты обращаешься съ нею, какъ съ прислугою, Тимея не служанка. Я не позволю, чтобы ты съ ней такъ обращалась.

Тогда Тимея цловала руку фрау Софіи, чтобы та не сердилась, и руку Аталіи въ благодарность за то, что та заступается за нее, и затмъ опять руки обихъ, чтобы он не сердились другъ на друга.

Но фрау Софія только дожидалась минуты, когда Тимея выйдетъ изъ комнаты, чтобы высказать дочери все, что у нея вертлось на язык, такъ что гости, Тимаръ и Качука, слушали это.

— Мы поступаемъ вполн справедливо, пріучая ее быть служанкой. Ты очень хорошо знаешь, какое несчастіе съ ней случилось, деньги, которыя Тимаръ… я хочу сказать баронъ фонъ-Леветинскій спасъ для нея, были помщены въ земли, но, вслдствіе неурожаевъ, пропали и теперь у Тимеи ничего нтъ.

— И такъ, они сдлали Тимею совершенно нищей, думалъ Тимаръ, и чувствовалъ себя также легко, какъ студентъ, которому сократили одинъ годъ ученья.

— Меня только сердитъ, говорила Аталія, что она такъ нечувствительна ко всему, надъ нею можно смяться и шутить, сколько угодно, она никогда не краснетъ.

— Это особенность греческой расы, замтилъ Тимаръ.

— Совсмъ нтъ, съ презрніемъ отвчала Аталія, это признакъ болзни. Этотъ искусственный блый цвтъ уметъ сдлать каждая институтка, которая стъ млъ.

Слова Аталіи обращались къ Тимару, а взглядъ къ Качук.

Но капитанъ смотрлъ въ большое стнное зеркало, изъ котораго было видно, когда Тимея снова вернется въ комнату.

Аталія замтила это и отъ внимательнаго взгляда Тимара это также не ускользнуло.

Тимея снова пришла, неся большой подносъ со стаканами, и все ея вниманіе было устремлено на то, чтобъ какой нибудь изъ стакановъ не упалъ, когда въ эту минуту Фрау Софія громко крикнула на нее:

— Берегись! не урони!

Тимея вздрогнула и выпустила изъ рукъ весь подносъ. Къ счастію, стаканы упали на мягкій коверъ и не разбились, а только раскатились въ разныя стороны.

Фрау Софія хотла сейчасъ же разразиться громкой бранью, но Аталія зажала ей ротъ словами:

— Теперь ты сама въ этомъ виновата, мама, къ чему ты на нее закричала? Оставайся здсь въ комнат, Тимея, горничная принесетъ кофе.

Фрау Софія снова разсердилась на это. Она сама пошла въ кухню и принесла все.

Но въ ту минуту, какъ Тимея уронила стаканы, Качука съ военной любезностью вскочилъ съ мста, поспшно собралъ стаканы и снова поставилъ ихъ на подносъ, который держала Тимея въ дрожащихъ рукахъ.

Двушка бросила на него благодарный взглядъ своихъ черныхъ глазъ, что снова не осталось незамченнымъ ни Аталіей, ни Тимаромъ.

— Г. капитанъ, шепнула Аталія своему жениху, сдлайте, пожалуйста, въ шутку, видъ, что вы немного влюблены въ нее, представьтесь, какъ будто вы за нею ухаживаете, это будетъ прелестная шутка. Тимея, ты останешься сегодня здсь. Поди, садись сюда, рядомъ съ капитаномъ.

Это могло быть горькой шуткой, а можетъ быть, взрывомъ проснувшейся ревности или же просто злости.

Мы увидимъ, что изъ этого вышло.

Съ лихорадочнымъ возбужденіемъ и плохо скрытой радостью сла двушка къ столу, за которымъ сидла Аталія, съ видомъ принцессы, бросающей золото нищей.

Ребенокъ будетъ счастливъ на цлый день, а она сама не потеряетъ ничего!

Капитанъ подалъ Тимеи сахарницу, серебряные щипчики не держались въ ея рукахъ.

— Возьмите сахаръ вашими прелестными, блыми пальчиками, сказалъ онъ Тимеи.

Она была этимъ такъ смущена, что бросила сахаръ, вмсто чашки съ кофеемъ, въ стаканъ съ водою.

Никто еще не говорилъ ей, что у нея хорошенькія, бленькія ручки, а между тмъ капитанъ, можетъ быть, не хотлъ ей польстить, а хотлъ только ободрить ее, чтобъ она взяла сахаръ пальцами, что, конечно, не можетъ быть неприлично, если это длаютъ чистые дтскіе пальчики.

Но въ головк двушки эти слова твердо запомнились и Тимея часто со смущеніемъ глядла на свои руки, думая, дйствительно ли он такъ хороши и блыя.

Аталія съ трудомъ могла удержаться отъ смха, ей понравилась эта шутка съ двочкой.

— Тимея, угости капитана печеньемъ.

Двушка взяла и подвинула капитану серебряную сухарницу.

— Выберите что нибудь для меня, сказалъ Качука.

Тимея случайно выбрала штучку печенья въ форм сердца, она, безъ сомннія, не знала, что эта вещь представляетъ сердце и что вообще подразумвается подъ нимъ.

— О! это для меня уже слишкомъ много, шутя сказалъ капитанъ. Я возьму его только тогда, если прелестная фрейленъ Тимея согласна раздлить его со мною.

Говоря это, онъ разломилъ сердце пополамъ и подалъ Тимеи.

Двушка положила его на тарелку. Она ни за что въ свт не съла бы его. Жадно глядя на кусочекъ печенья, она не ждала, пока горничная перемнитъ тарелки, а поспшила сама убрать тарелку съ печеньемъ и исчезла съ нимъ изъ комнаты.

Безъ сомннія, она хотла взять половинку сердца и спрятать.

Вотъ былъ бы смхъ, еслибъ сердце нашли у нея!

Но что можетъ быть легче, какъ вскружить голову пятнадцатилтней двушк, которая принимаетъ все за чистую монету и вритъ первому человку, говорящему ей, что у нея хорошенькія, бленькія ручки? А Качука былъ, конечно, такой человкъ, который не позволилъ бы себ быть съ хорошенькой двушкой и не сказать ей что нибудь пріятное. Онъ ухаживалъ даже за пожилыми женщинами.

Даже тогда, когда горничная свтила ему по лстниц, онъ не могъ не сказать ей нсколько любезныхъ словъ. Его честолюбіе заключалось въ томъ, чтобъ каждое двическое сердце билось сильне при вид его синяго мундира.

Аталія, не смотря на это, могла быть убждена, что она для него самая большая звзда.

Но заниматься съ Тимеей онъ также считалъ не потеряннымъ трудомъ, конечно, она была еще ребенокъ, но уже видно было, что изъ нея выйдетъ красавица, къ тому же, она была сирота и вдобавокъ еще турчанка.

Качука не пропускалъ случая ухаживать за нею и этимъ доставлялъ большое удовольствіе своей невст.

Однажды, ложась спать, Аталія сказала Тиме:

— Знаешь, Тимея, капитанъ просилъ твоей руки, идешь ты за него?

Двочка съ испугомъ поглядла на Аталію, затмъ бросилась въ постель и закрылась одяломъ съ головою, чтобъ никто не могъ ее видть.

Аталія же радовалась, что она не уснула изъ-за ея словъ, что она вздыхала половину ночи.

Двическая шутка удалась.

На слдующій день Тимея была необыкновенно серьезна. Казалось, она вдругъ сдлалась изъ ребенка двушкой. Лицо ея выражало задумчивость. Она отвчала односложно.

Шутка произвела свое дйствіе.

Аталія посвятила весь домъ въ свою шутку. Съ этого дня съ Тимеей должны были обращаться, какъ съ невстой капитана Качуки. Прислуга, даже сама фрау Софія, принимали участіе въ комедіи.

Никто не говорилъ, что это недостойная шутка.

Однажды Аталія сказала Тиме:

— Вотъ, смотри, капитанъ прислалъ теб обручальное кольцо, но ты не должна до тхъ поръ надвать его на руку, пока ты мусульманка, прежде сдлайся христіанкой. Хочешь креститься?

Тимея сложила руки на груди и опустила голову.

— Такъ тебя сначала окрестятъ, но, для этого ты должна выучить правила вры и катехизисъ, а также библейскіе разсказы, псалмы и молитвы. Ты должна ходить къ священнику, который будетъ тебя учить. Согласна ли ты на это?

Тимея только кивнула головою.

Она стала каждый день ходить къ священнику съ молитвенникомъ въ рукахъ, какъ маленькая двочка, а поздно вечеромъ, когда уже вс ложились спать, она уходила въ пустую пріемную и учила тамъ до половины ночи о десяти египетскихъ казняхъ, высоко нравственные разсказы о Самсон и Далил, объ Іосиф и жен Пентефрія. Ученіе давалось ей тяжело, такъ какъ она не привыкла къ нему. Для нея было ужасной работой запоминать отвлеченныя и неясныя понятія катехизиса, но она готова была на все, чтобъ только быть крещеной.

— Смотрите, много разъ говорила Аталія въ присутствіи Тимара, если бы я не вбила ей въ голову этой надежды, она ни за что бы не приготовилась къ крещенью, теперь же она старается, какъ можно скоре выучить все необходимое.

И такъ, кружить голову ребенку тмъ, что она уже невста, оказывалось почти благимъ дломъ и Тимаръ принужденъ былъ видть, какъ играли съ бдной двушкой, не будучи въ состояніи чмъ нибудь помшать этому.

Да и что долженъ онъ былъ сказать ей? Она не не поняла бы его.

То, что онъ бывалъ въ дом, только ухудшало дло. Онъ только длалъ эту сказку боле достоврной въ глазахъ Тимеи. Двушка слышала отъ каждаго, и даже самъ Афанасій нсколько разъ длалъ намеки по поводу того, что богачъ фонъ-Леветинскій ходитъ въ домъ для Аталіи. Она также находила это очень естественнымъ: богатый человкъ всегда женится на богатой двушк. Они отлично подходили другъ къ другу. А кто могъ лучше годиться для бднаго, венгерскаго офицера, какъ не бдная дочь турецкаго военнаго? Это тоже казалось вполн естественнымъ.

И такъ, она училась день и ночь и уже кончила катехизисъ и библію.

Тогда для нея придумали новую шутку. Ей сказали, что день свадьбы уже назначенъ и къ этому дню должно быть окончено множество костюмовъ. Въ виду множества блья, платья и другихъ вещей, которыя еще нужно было сдлать, этотъ день не могъ быть близокъ. Самое важное нужно еще было сшить подвнечное платье, а это платье должно быть сшито собственноручно невстой.

У турокъ также существуетъ этотъ обычай и потому онъ не показался Тиме страннымъ.

Она умла отлично вышивать шелками, золотомъ и серебромъ, такъ какъ въ гаремахъ усердно учатъ этому искусству.

И такъ, ей дали подвнечное платье Аталіи, чтобъ она вышила его тмъ великолпнымъ шитьемъ, которое она знала такъ хорошо. Естественно, ей сказали, что это ея собственное платье.

Тимея нарисовала на шлейф и на подол платья роскошныя арабески и начала ихъ вышивать.

Она работала съ ранняго утра до поздняго вечера и не выпускала работу даже и тогда, когда приходили гости, разговаривая съ которыми она не поднимала глазъ отъ шитья.

И хорошо длала, такъ какъ не могла такимъ образомъ видть, какъ смются надъ нею.

Тимаръ, который долженъ былъ видть все это, часто выходилъ изъ дома съ такой горечью въ сердц, что готовъ былъ бы, какъ Самсонъ, обрушить домъ филистимлянъ себ на голову.

Тотъ день, котораго Тимея ждала съ такимъ нетерпніемъ, былъ дйствительно днемъ свадьбы Качуки, но не съ нею, а съ фрейленъ Аталіей.

Но наступленію этого дня мшали самыя таинственныя препятствія. Эти препятствія были не въ сердцахъ любящихъ (такъ какъ они были страстно влюблены другъ въ друга), а въ денежныхъ длахъ Брацовича.

Когда Качука просилъ у Брацовича руки его дочери, онъ чистосердечно объяснилъ ему свое положеніе. У него не было никакого состоянія, а жалованья хватало только для него одного и, конечно, онъ не могъ содержать жену, въ особенности такую, которая привыкла ко всевозможному комфорту и роскоши. онъ откровенно и прямо сказалъ, что можетъ жениться только въ такомъ случа, если приданаго жены будетъ достаточно для поддержанія дома.

Противъ этого Брацовичъ ничего не возражалъ и сказалъ, что дастъ своей дочери въ день свадьбы сто тысячъ гульденовъ, съ которыми они могутъ длать, что имъ угодно..

Въ то время, когда Брацовичъ давалъ это общаніе, онъ былъ въ состояніи исполнить его, но съ тхъ поръ Тимаръ сталъ ему поперекъ дороги. Всевозможными неслыханными средствами онъ привелъ спекуляціи Брацовича въ ужасное положеніе и онъ былъ положительно не въ состояніи выплатить, ста тысячъ гульденовъ.

Качука совершенно справедливо сказалъ Тимару, что Брацовичъ самъ не зналъ, велико ли его состояніе, разоренъ онъ или богатъ.

Вслдствіе этого, всякій благоразумный человкъ, желавшій получить отъ него сто тысячъ гульденовъ, долженъ былъ прежде увидать ихъ своими глазами, а Качука былъ человкъ благоразумный.

Афанасій нсколько разъ длалъ ему самыя выгодныя предложенія, говоря, къ чему ему нужно имть въ рукахъ сто тысячъ гульденовъ, можно только растратить эти деньги, къ тому же, проценты съ нихъ составятъ только шесть тысячъ гульденовъ, не лучше ли было бы оставить капиталъ въ рукахъ тестя и получать отъ него ежегодно восемь тысячъ гульденовъ?

Но Качука не сдавался и угрожалъ разстроить, свадьбу, если предъ ея совершеніемъ ему не будетъ отсчитано сто тысячъ гульденовъ. Поэтому Брацовичъ былъ въ большомъ затрудненіи и если кто нибудь смотрлъ на окончаніе Тимеею подвнечнаго платья съ большей горечью, чмъ Тимаръ, то это былъ онъ, Брацовичъ.

Наконецъ, Тимаръ вызвалъ спасительную мысль въ ум Брацовича.

Онъ имлъ полное основаніе ненавидть этого Тимара и хотлъ бы отравить его ложкой супа, но чтобыло бы, если бы онъ отдалъ ему свою дочь въ жены? Тогда пришлось бы разстаться съ Качукой! Что жъ, если г. инженеръ-капитанъ не желаетъ жениться, то можетъ отправляться копать свои шанцы. Все дло въ томъ, чтобъ кто нибудь женился на Аталіи и перемна жениховъ была далеко не дурная.

Конечно, Тимаръ былъ недостойный негодяй, заслуживавшій вислицы, но если бы онъ женился на Аталіи, все дло измнилось бы, онъ въ одно мгновеніе превратился бы въ достойнаго человка. Враждебныя дйствія и соперничество окончились бы, онъ сдлался бы компаньономъ тестя и все снова пошло бы по хорошему пути. И что тутъ невроятнаго? Тимаръ часто бывалъ въ дом, конечно, эти посщенія не могли относиться къ горничной. Все дло въ томъ, что онъ слишкомъ нершителенъ. У него не было мужества ршиться на признаніе въ томъ, что онъ осмлился поднять глаза на дочь своего бывшаго хозяина. По всей вроятности, онъ также боялся скандала съ капитаномъ.

И такъ, надо было помочь нершительному человку.

Однажды, посл обда, Афанасій влилъ дв порціи анисоваго ликера въ черный кофе, затмъ приказалъ отнести кофе къ себ въ комнату, и веллъ сказать, когда придетъ Тимаръ, чтобъ онъ зашелъ къ нему въ комнату.

Сидя у себя, онъ закурилъ трубку и курилъ ее съ такимъ азартомъ, что совершенно исчезалъ въ облакахъ дыма.

Какъ только Тимаръ узналъ отъ фрау Софіи, что Афанасій желаетъ съ нимъ говорить, онъ поспшилъ къ нему.

Тогда, изъ облаковъ дыма, на встрчу ему раздались слова:

— Послушайте, сударь, что значутъ ваши посщенія моего дома? Какія намренія имете вы относительно моей дочери?

Это было лучшее средство заставить признаться подобнаго труса.

На подобный вопросъ отвтить не шутка, первое, что понялъ Тимаръ изъ словъ Афанасія, было то, что онъ снова выпилъ много ликеру,

— Милостивый государь, спокойно отвчалъ онъ, я не имю никакихъ намреній относительно вашей дочери. Я тмъ мене могъ ихъ имть, что ваша дочь уже невста и ея женихъ мой старый другъ. Зачмъ я хожу къ вамъ въ домъ, это я вамъ сейчасъ скажу. Если бы вы не спросили меня, то я молчалъ бы еще долго, но такъ какъ вы меня спрашиваете, то я вамъ отвчу. Я потому посщаю вашъ домъ, что общалъ вашему покойному другу и родственнику заботиться объ его осиротлой дочери. Я прихожу къ вамъ въ домъ для того, чтобъ видть, какъ обращаются у васъ въ дом съ сиротою. Съ ней обращаются постыдно, недостойно! Я говорю вамъ это прямо въ лицо, въ вашемъ собственномъ дом. Вы растратили все состояніе двушки. Все ваше семейство ведетъ постыдную игру съ бднымъ ребенкомъ, ей отравляютъ сердце на всю жизнь. Накажи васъ за это Богъ! Теперь я скажу вамъ, г. Брацовичъ, что мы оба въ послдній разъ находимся вмст въ этомъ дом и не желайте дожить до того дня, когда я снова приду сюда!

Сказавъ это, Тимаръ повернулся на каблукахъ и захлопнулъ за собою дверь.

Тогда Брацовичъ налилъ себ еще стаканъ ликеру, думая, что слдовало бы ему отвтить на все это? Да, что именно? онъ положительно не зналъ, что могъ бы отвтить.

Тимаръ, между тмъ, пошелъ обратно въ гостиную, не только для того, чтобъ взять свою шляпу, но и еще для чего-то другаго.

Въ гостиной не было никого, кром Тимеи, Аталія съ женихомъ сидли въ сосдней комнат.

Взглянувъ на покраснвшее отъ гнва лицо Тимара, Тимея нашла въ немъ большую перемну. Его обыкновенно кроткое выраженіе измнилось въ гордое, что сразу сдлало его красивымъ.

Многія лица бываютъ красиве подъ вліяніемъ страстей.

Онъ подошелъ къ Тимеи, которая вышивала на подвнечномъ плать золотыя розы съ серебряными листьями.

— Фрейленъ Тимея, сказалъ онъ глубоко взволнованнымъ голосомъ, я прощаюсь съ вами. Будьте счастливы, оставайтесь еще долго ребенкомъ, но если придетъ минута, когда вы почувствуете себя несчастной, то не забывайте, что есть человкъ, который для васъ…

Тимея пояснила его прерванную рчь:

— Три раза…

Тимаръ крпко пожалъ ея руку и дрожащимъ голосомъ прошепталъ:

— Вчно!

Посл этого онъ поклонился и ушелъ.

Тимея выпустила шитье изъ рукъ и еще разъ со вздохомъ прошептала:

— Три раза!

Золотая нитка выдернулась изъ иголки.

Когда Тимаръ спустился съ лстницы, онъ остановился у двухъ мраморныхъ колоннъ, поддерживавшихъ, балки и съ яростью ударилъ по одной изъ нихъ.

Можетъ быть, онъ хотлъ, чтобъ сидвшіе на верху почувствовали этотъ ударъ.

Неужели задрожавшія стны не сказали имъ, что они должны скоре жениться, такъ какъ кровля дома готова обрушиться имъ на головы?

Но они смялись надъ глупымъ ребенкомъ, который такъ усердно вышивалъ чужое платье.

ГЛАВА VI.
Еще шутка.

Свжеиспеченный баронъ фонъ-Леветинскій сталъ извстной особой. Не только въ Венгріи, но и въ Вн про него говорили, что онъ ‘золотой человкъ’. Все, за что онъ ни брался, превращалось въ золото, всякое его предпріятіе было золотой розсыпью, гораздо боле доходною, чмъ настоящія.

Главное искусство основателей такихъ золотыхъ розсыпей есть умнье узнавать скоре своихъ товарищей о приготовляющихся большихъ правительственныхъ предпріятіяхъ. И въ этомъ искусств Тимаръ не имлъ себ равнаго.

Если онъ предпринималъ какую нибудь спекуляцію, то вслдъ за нимъ бросалась цлая толпа спекулянтовъ, знавшихъ, что тутъ предстоитъ загребать деньги лопатами.

Но не по одному этому называли Тимара золотымъ человкомъ, а также и по другой причин.

Онъ никогда не обманывалъ и не позволялъ себ никакихъ хитростей. При большихъ предпріятіяхъ можно вполн довольствоваться честной прибылью. Тотъ, кто довольствуется однимъ грошемъ выгоды съ гульдена, тотъ честный и порядочный человкъ, этотъ грошъ образуетъ съ милліона пятьдесятъ тысячъ гульденовъ, а они ведутъ за собою второй милліонъ. Не слдуетъ только слишкомъ торопиться, не слдуетъ пугать счастія.

И въ этомъ отношеніи Тимаръ обладалъ несравненнымъ тактомъ. Онъ пріобрталъ громадныя суммы, такъ какъ предпринималъ большія спекуляціи, но никогда не воровалъ и не обманывалъ и поэтому ничмъ не рисковалъ.

Изъ своей прибыли онъ оставлялъ большую часть тмъ, которые доставляли ему предпріятіе и, вслдствіе этого, золотые источники никогда не закрывались для него.

Онъ много разъ доставлялъ государству прибыль тмъ, что выводилъ на свтъ своихъ противниковъ, покушавшихся на государственную казну, и, конечно, эти люди не называли его золотымъ человкомъ, но въ правительственныхъ кружкахъ, и у бдныхъ, простыхъ людей онъ былъ извстенъ подъ этимъ именемъ.

Однажды онъ началъ скупать монастырскіе виноградники около Коморна. Сейчасъ же вс поняли, что тамъ должно производиться драгоцнное вино, что же касается виноградниковъ, изъ которыхъ длается обыкновенное вино, то ихъ не стоитъ обрабатывать, такъ какъ они не окупаютъ издержекъ, и хотя до сихъ поръ монастырскіе виноградники были самые обыкновенные, тмъ не мене, Тимаръ купилъ ихъ около десяти морговъ.

Это обратило вниманіе дловыхъ людей.

Что такое хотлъ онъ тамъ длать? По всей вроятности, въ виноградникахъ скрывались золотыя копи.

Брацовичъ думалъ, что онъ попалъ на истинный путь. Онъ напалъ на Качуку въ его собственномъ укрпленіи.

— Ну, сынъ мой, сказалъ онъ, теперь вы имете случай доказать мн, что расположены ко мн, и глядите на меня, дйствительно какъ на вашего тестя. Признайтесь, правительство желаетъ воздвигнуть укрпленія на монастырской земл?

— Нтъ.

— Не отпирайтесь, я очень хорошо знаю, что вы рискуете вашимъ мстомъ, если выдадите подобную тайну, но я клянусь вамъ честью и всмъ, что мн дорого, что я не скажу никому. Скажите мн только правду. Я не позволю никому вырвать у меня эту тайну, хотя бы меня пытали раскаленнымъ желзомъ. Мы должны знать, что этотъ негодяй Тимаръ покупаетъ тамъ землю. Ему кто нибудь сообщилъ, въ чемъ дло, неужели же мы оставимъ ему весь кусокъ. Сознайтесь, не правда ли, на земл монастыря будутъ построены форты?

Качука, наконецъ, сознался, что дйствительно предполагается строить форты и военнымъ совтомъ было ршено расширить до монастыря укрпленія Коморна.

Афанасій не могъ узнать ничего боле пріятнаго. Сколько сотенъ могъ онъ заработать при такихъ обстоятельствахъ, скупивъ земли у окружающихъ монастырь крестьянъ и затмъ перепродавъ ихъ правительству.

Ему хотлось бы, конечно, видть планъ укрпленій и онъ уговаривалъ, какъ умлъ, своего будущаго зятя позволить ему бросить на планъ хотя одинъ взглядъ.

Даже и это Качука сдлалъ, чтобъ ему угодить. Такимъ образомъ Афанасій узналъ все, что хотлъ знать: какія земли желаетъ пріобрсти правительство и слдовательно, чьи земли входятъ въ планъ укрпленій.

Негодяй Тимаръ купилъ какъ разъ то мсто, на которомъ должна была быть постройка форта.

Затмъ, самое интересное было узнать, какую цну будетъ давать правительство.

Этого Качука не могъ выдать, не совершая преступленія.

Но, однако, онъ сдлалъ и это, было ршено, что правительство будетъ платить за землю цну вдвое большую противъ той, по какой она была продана въ послдній разъ.

— Теперь я знаю достаточно! вскричалъ Афанасій, обнимая своего будущаго зятя. Остальное мое дло. Въ день вашей свадьбы сто тысячъ гульденовъ будутъ лежать у васъ на стол!

Съ этими словами онъ бросился вонъ, чтобъ сейчасъ же приняться за дло.

Но Афанасій сильно ошибался думая, что знаетъ достаточно.

Онъ хорошо сдлалъ, что навелъ справки, но Качука, выболтавъ ему такъ много, не долженъ былъ умолчать еще объ одномъ, но такъ какъ Афанасій не спросилъ его объ этомъ, то онъ ничего не сказалъ, и Брацовичъ убжалъ отъ него, какъ слпая муха, вылетающая въ окно.

Что касается Качуки, то онъ уже давно не желалъ ни ста тысячъ гульденовъ, ни того, что съ ними было связано. Если свадьба состоится — отлично, если же нтъ, то онъ не сталъ бы рвать на себ волосы.

Брацовичъ сейчасъ же отправился въ монастырь и къ окрестнымъ владльцамъ виноградниковъ узнавать, которые изъ нихъ желаютъ продать свои виноградники. Онъ платилъ, что съ него требовали, а тмъ, которые не желали продавать, онъ предлагалъ тройную цну. Чмъ дороже онъ покупалъ, тмъ для него лучше, такъ какъ было ршено, что правительство будетъ платить двойную цну.

Естественно, это привлекло вниманіе остальныхъ спекулянтовъ, которые цлою толпой бросились на покупку виноградниковъ, и страшно подняли ихъ цну, и кончилось тмъ, что земля, за которую правительство, до тхъ поръ, пока не былъ объявленъ планъ укрпленій, заплатило бы, самое большее, сто тысячъ гульденовъ, теперь была должна обойтись ему изъ рукъ новыхъ покупщиковъ впятеро дороже.

Брацовичъ купилъ на сто тысячъ гульденовъ виноградниковъ, какъ ни трудно было ему собрать эти деньги. Онъ заложилъ свои корабли, занималъ деньги за жидовскіе проценты, употребилъ ввренныя ему чужія деньги. На этотъ разъ онъ игралъ наврняка, не даромъ самъ Тимаръ взялся за это дло, но ему придется получить самую меньшую выгоду, такъ какъ онъ купилъ дешевле другихъ.

Но съ другой стороны, его участіе указывало на врность дла и спекулянты должны были получить большую выгоду, чмъ онъ.

Но на этотъ разъ Тимаръ употребилъ хитрость.

Это была ловушка, разставленная имъ для Афанасія Брацовича, такъ какъ Тимаръ зналъ то, о чемъ забылъ спросить Афанасій у Качуки.

Совершенно справедливо, правительство желало увеличить коморнскія укрпленія и работы должны были начаться въ этомъ же году, но вопросъ былъ въ томъ, гд он начнутся, такъ какъ окончаніе работъ было назначено чрезъ тридцать лтъ.

Тимаръ на этотъ разъ снова сыгралъ со своими конкурентами плохую шутку, которая должна была заслужить ему ихъ проклятій.

Какъ хорошій купецъ, каждый разъ, берясь за предпріятіе, которое должно было заслужить ему множество проклятій, онъ въ тоже время брался за другое, за которое его должны были благословлять гораздо больше, такъ что, если составить балансъ благословеній и проклятій, то ему оставался небольшой излишекъ въ рубрик благословеній.

Тимаръ призвалъ къ себ Іоганна Фабулу.

— Іоганнъ, сказалъ онъ ему, вы уже пожилой человкъ, мн кажется, вамъ пора бы было отдохнуть?

— Да, сударь, я самъ уже подумывалъ объ этомъ. Мн хотлось бы бросить воду и остаться на твердой земл. Мои глаза стали слабы. Мн бы хотлось, чтобъ вы взяли меня къ себ, хотя бы пастухомъ въ имніе.

— У меня есть для васъ нчто лучшее, Іоганнъ. Вамъ было бы неудобно жить у меня въ имніи, вы слишкомъ привыкли къ своему коморнскому пшеничному хлбу. Будьте лучше сами хозяиномъ.

— Я былъ бы очень радъ, но мн не достаетъ двухъ вещей: земли и денегъ.

— Со временемъ то и другое явится. Мн пришла въ голову одна вещь. Въ настоящее время продаются съ аукціона луга за Ваагомъ. Ступайте на аукціонъ и купите все.

— Ого! вскричалъ, громко расхохотавшись, Фабула, чтобъ сдлать это, нужно быть дуракомъ. Вдь эти луга чистая пустыня, на которой не ростетъ ничего, кром крапивы, затмъ это большой кусокъ земли и на то, чтобъ купить его, нужно нсколько тысячъ гульденовъ.

— Не разсуждайте, а длайте то, что я вамъ говорю, ступайте только туда. Вотъ вамъ дв тысячи гульденовъ, которые вы должны внести въ залогъ на аукціон. Можете набавлять до тхъ поръ, пока земля не останется за вами и не длитесь ни съ кмъ, кто бы ни предлагалъ вамъ быть вашимъ компаніономъ. Деньги, которыя надо заплатить за эту землю, я вамъ дамъ взаймы. Вы заплатите мн ихъ, когда будете въ состояніи. Я не возьму съ васъ ни процентовъ, ни росписки, все дло будетъ вестись на вру. Соглашайтесь же.

Іоганнъ Фабула задумчиво покачалъ головою, безъ процентовъ, безъ росписки бросать множество денегъ за дурную, безплодную землю!

— Не безпокойтесь, Іоганнъ, все будетъ отлично.

— Но чмъ же мн обрабатывать землю, и что тамъ сять?

— Вамъ не придется ни обрабатывать земли, ни сять. Но, не смотря на это, вы будете имть хорошую жатву, только не говорите никому объ этомъ дл.

Іоганнъ Фабула привыкъ считать все то, что говорилъ или длалъ Тимаръ, за глупость и, не смотря на это, покорно исполнялъ вс его приказанія, такъ какъ, въ конц концовъ, онъ убдился, что вс неслыханныя глупости оказывались воплощенной мудростью, поэтому онъ сдлалъ такъ, какъ посовтывалъ Тимаръ.

Теперь мы не можемъ оставить читателя безъ объясненія этого страннаго поступка.

Планъ укрпленій крпости Коморна дйствительно существовалъ. Военный совтъ ршилъ превращеніе этой крпости въ укрпленный лагерь. Для этой цли былъ начерченъ планъ, въ который входилъ фортъ на монастырской земл и дале шла фортификаціонная линія, соединявшая Маасъ съ Раабомъ, такимъ образомъ, чтобы вся крпость и городъ были заключены въ укрпленное кольцо, исполненіе этого плана было разсчитано на тридцать или на сорокъ лтъ, стоимость его опредлена въ нсколько милліоновъ. На то, что этотъ планъ будетъ утвержденъ въ министерств, можно было разсчитывать наврное, одного только не разсчитали спекуляторы, именно того, что исполненіе этого плана должно произойти въ теченіе тридцати или сорока лтъ, и такимъ образомъ нтъ необходимости покупать сразу вс земли, отходящія подъ укрпленія. Достаточно было прежде всего пріобрсти землю между двумя рукавами Дуная, что же касается земель вокругъ монастыря, то он должны были понадобиться еще чрезъ двадцать лтъ, а между тмъ спекуляторы накинулись на земли около монастыря и никто не подумалъ о мстности между рукавами Дуная. Эта мстность какъ разъ продавалась съ аукціона городомъ и Іоганнъ Фабула легко могъ купить ее за двадцать тысячъ гульденовъ.

Въ этомъ заключалась шутка, которую Тимаръ сыгралъ со своими противниками, а въ частности съ Афанасіемъ Брацовичемъ, и въ то же время употребилъ все свое вліяніе, чтобъ въ министерств было назначено постепенное исполненіе плана укрпленій.

Въ такомъ положеніи были дла за три дня до свадьбы Аталіи.

За два дня до свадьбы Іоганнъ Фабула, какъ бомба, влетлъ на дворъ Тимара. Да, влетлъ — его плащъ разввался за нимъ, какъ крылья.

— Десять тысячъ!.. двадцать тысячъ!.. сорокъ тысячъ!.. все заплочено!.. императоръ!.. коммиссія!.. Жатва!..

Эти отрывочныя слова въ безпорядк срывались у него съ губъ, когда онъ, наконецъ, увидлся съ Тимаромъ.

— Хорошо! хорошо, Іоганнъ. Я уже знаю, что ты хочешь сказать. Сегодня у тебя была коммиссія, чтобъ опредлить цну твоей земли, входящей въ новую линію укрпленій. Та земля, которую ты купилъ за двадцать тысячъ гульденовъ, будетъ куплена у тебя за сорокъ тысячъ. Излишекъ останется въ твою пользу,— это твоя жатва. Разв я не предсказалъ теб этого?

— Ваши слова, какъ слова Св. Іоанна, превращаются въ золото. Теперь я вижу, что вы сказали истину, но также вижу, что я пріобрлъ двадцать тысячъ гульденовъ. Мн никогда во всю жизнь не заработать бы такой суммы. Позвольте мн проплясать цыганскій танецъ?

Тимаръ не имлъ ничего противъ этого и когда Іоганнъ, наконецъ, успокоился, онъ остановился предъ Тимаромъ и сказалъ:

— Отлично. Теперь я опять пришелъ въ себя. И такъ, это богатство мое. Теперь я пойду и куплю себ жидовскую синагогу.

Чтобъ читатели не подумали, что послднія слова Фабулы были шуткой, я считаю долгомъ прибавить, что въ это время, вслдствіе постройки новой синагоги, евреи продавали старую, которую нашъ Іоганнъ желалъ пріобрсти.

Но, прежде чмъ онъ усплъ привести это намреніе въ исполненіе, онъ въ этотъ день былъ у Тимара еще шесть разъ. Въ первый разъ онъ привелъ къ нему свою жену, во второй — незамужнюю дочь, потомъ замужнюю дочь, наконецъ, пришедшаго изъ школы сына и въ пятый разъ маленькаго, еще не ходившаго въ школу, сынишку.

Жена принесла Тимару въ подарокъ отлично испеченный коморнскій хлбъ, замужняя дочь — блюдо отлично приготовленной молодой кукурузы, незамужняя дочь — пирожки на меду, большой сынъ, умвшій отлично ловить птицъ,— цлую клтку съ наловленными имъ птичками, наконецъ маленькій сынъ продекламировалъ стихи. Цлый день все семейство осыпало Тимара благодарностями и наконецъ, въ шестой разъ, они вс вмст поздно вечеромъ явились къ нему подъ окно и пропли въ честь его серенаду.

Но что пли ихъ соперники, и въ первомъ ряду Брацовичъ, когда узнали, какую шутку сыграли съ ними съ монастырской землею?

ГЛАВА VII.
Подвнечное платье.

И такъ, чрезъ три дня должна была быть свадьба.

Въ воскресенье, посл полудня, Аталія отправилась съ визитами къ своимъ пріятельницамъ.

Это привиллегія невсты длать прощальные визиты безъ матери. Двушки имютъ такъ много сообщить другъ другу въ послдніе дни предъ свадьбой.

И такъ, фрау Софія могла остаться дома.

Она была очень счастлива, что, наконецъ, выдался день, въ который ей не надо было ни длать визитовъ, ни принимать ихъ, когда ей не приходилась быть спутницей дочери и выслушивать разговоры на нмецкомъ язык, въ которыхъ она не понимала ни слова. Она, напротивъ того, могла остаться дома и вспоминать то счастливое время, когда она была еще горничной и по воскресеньямъ, посл полудня, садилась въ кухн на скамейку и ла свжую кукурузу, весело болтая съ остальной прислугой.

Въ этотъ день она снова могла наслаждаться свжей кукурузой, не доставало только прислуги, съ которой ей было бы удобно болтать.

Фрау Софія отпустила, какъ горничныхъ, такъ и кухарку, чтобъ остаться одной въ кухн, такъ какъ въ комнат неудобно сть кукурузу.

Въ кухню къ ней пришла Тимея, которой въ этотъ день также нечего было длать, потому что она окончила вышиванье и подвнечное платье было уже у портнихи. Тимея услась на кухонной скамейк, рядомъ съ фрау Софіей. Ее, также какъ и хозяйку дома, только терпли. Разница между ними была только въ томъ, что Тимея считала себя за барышню, тогда какъ вс знали, что она только служанка, тогда какъ, напротивъ того, фрау Софію считали за хозяйку дома, но она сама чувствовала, что она только служанка.

И такъ, Тимея сла на кухонную скамейку, рядомъ съ фрау Софіей, какъ помощница кухарки рядомъ съ кухаркой.

Только три дня оставалось до свадьбы.

Тимея, осторожно оглядвшись, не можетъ ли кто нибудь подслушать, тихо спросила фрау Софію:

— Мама Софія, скажи мн, что это такое свадьба?

Фрау Софія подняла плечи, вся затряслась, какъ человкъ, смющійся про себя, затмъ, прищурясь, поглядла на спрашивающую.

— Да, Тимея, начала она, наконецъ, такимъ тономъ, какимъ разсказываютъ сказки, это нчто чудесное, прекрасное! ты сама увидишь.

— Я хотла бы хоть разъ посмотрть на свадьбу, откровенно созналась Тимея, одинъ разъ, я уже пробралась въ церковь, гд должна была праздноваться свадьба. Мн удалось видть только то, какъ женихъ и невста подходили къ золотому столу, но тутъ меня замтилъ одинъ злой мальчикъ и выгналъ, вонъ, крича: ‘вонъ, турчанка!’ тогда а убжала.

— Посл того, какъ явятся женихъ съ невстой, начала разсказывать фрау Софія, вынимая одно за однимъ маисовыя зерна и кладя ихъ въ ротъ, является священникъ въ шелковомъ длинномъ плащ, вышитомъ золотомъ, съ большою книгою съ застежками въ рукахъ. Онъ читаетъ и поетъ по этой книг. Женихъ и невста опускаются на колни на ступени алтаря, тогда священникъ спрашиваетъ жениха и невсту, любятъ ли они другъ друга…

— И на это надо отвчать?

— Естественно, дурочка, и надо говорить не только это, но еще священникъ читаетъ изъ большой книги, сначала жениху, потомъ невст клятву, что они будутъ вчно любить другъ друга, пока ихъ не разлучитъ смерть. Они должны поклясться въ этомъ Богомъ Отцемъ, Богомъ Сыномъ и Св. Духомъ, Божьей Матерью, Апостолами и всми святыми во вки аминь. Тогда цлый хоръ повторяетъ за ними ‘аминь.’ Посл этого священникъ беретъ съ серебрянаго блюда обручальныя кольца и надваетъ одно — на палецъ жениха, другое — на палецъ невсты, соединяетъ ихъ руки и закрываетъ золотой эпитрахилью, а хоръ поетъ, ‘Господи помилуй! Господи помилуй!’

О! какъ понравились Тиме мелодически звучащія слова ‘Господи помилуй!’

— Посл этого на жениха и невсту надваютъ на головы тяжелые золотые внцы, хоръ опять поетъ ‘Господи помилуй’, священникъ снимаетъ одинъ внецъ и даетъ поцловать жениху, затмъ надваетъ его ему на голову и говоритъ: ‘внчаю тебя, раба Божія, раб Божьей! затмъ беретъ другой внецъ, даетъ поцловать невст и говоритъ: ‘внчаю тебя, рабу Божью, рабу Божьему! посл этого дьяконъ начинаетъ молиться за юную пару и въ то время, какъ онъ молится, священникъ беретъ ихъ за руки и три раза обводитъ вокругъ аналоя. Церковь бываетъ наполнена толпой народа, который глядитъ на жениха и невсту, перешептываясь, говоря: ‘какая красивая невста! какая славная пара!’

Тимея въ восторг кивала головою, какъ бы желая сказать: ‘какъ должно быть это хорошо!’

Фрау Софія перевела духъ и продолжала:.

— Затмъ священникъ беретъ золотой бокалъ съ виномъ, изъ котораго женихъ и невста пьютъ одинъ посл другаго.

— Тамъ настоящее вино? съ испугомъ спросила Тимея.

Въ ней невольно проснулось воспоминаніе о запрещеніи вина кораномъ.

— Конечно, настоящее вино. Они должны его выпить. Шафера и подруги невсты осыпаютъ ихъ. пшеницей, свареной въ меду, чтобъ молодые жили счастливо. О! все это прелестно, увряю тебя!

Глаза Тимеи сверкали, она дрожала всмъ тломъ.

Что же касается Фрау Софіи, то она смялась про себя, набивая себ ротъ маисовыми зернами.

Это былъ забавный разговоръ, къ сожалнію, онъ былъ прерванъ на этомъ, къ кухоннымъ дверямъ приближались мужскіе шаги и въ кухню вдругъ кто-товошелъ.

Какое удивленіе! это былъ Качука.

Фрау Софія сильно испугалась, такъ какъ на ногахъ у нея были только туфли и полный подолъ кукурузы то она не знала, что ей впередъ прятать.

Но еще больше испугалась Тимея, хотя ей нечего было прятать.

— Извините, пожалуйста, непринужденно сказалъ Качука, но я нашелъ парадныя двери закрытыми и ршилъ войти чрезъ кухонную дверь.

— Ну, да, провизжала Фрау Софія, моя дочь отправилась съ визитами къ пріятельницамъ, прислугу я отпустила въ церковь, дома остались только мы двое, поэтому мы сли въ кухн, до тхъ поръ, пока не вернется прислуга, извините, пожалуйста, г. капитанъ, что мы въ такихъ небрежныхъ костюмахъ.

— Пожалуйста, не стсняйтесь, мама Софія, дружески сказалъ капитанъ, я также останусь съ вами въ кухн.

— О! нтъ, этого я не могу допустить. Какъ! здсь, въ кухн. У насъ даже нтъ стула, на которомъ вы могли бы ссть.

Фрау Софія дйствительно была въ сильномъ смущеніи. Въ пріемную она не могла отвести капитана, такъ какъ была одта только для кухни, а Тимею не могла отпустить съ нимъ, пока однется, такъ какъ это было бы неприлично, но Качука, какъ человкъ ловкій, умлъ найтись во всякомъ положеніи.

— Не стсняйтесь со мною, мама Софія, сказалъ онъ, у меня уже есть стулъ, вотъ эта табуретка, на ней отлично сидть. Сказавъ это, онъ услся противъ Тимеи. Теперь оставался только маисъ, но и изъ этого затрудненія капитанъ спасъ хозяйку.

— Если я не ошибаюсь, то вы кушаете кукурузу? О! пожалуйста, не стсняйтесь, посл завтрака это отлично, насыпьте мн кукурузы въ шапку, я также люблю ее сть.

— Я какъ разъ разговаривала съ Тимеей, начала фрау Софія разговоръ. Она хотла узнать отъ меня, что такое… крещенье.

Тимея уже была готова бжать, если бы фрау Софія сказала истину, но фрау Софія не была бы матерью, если бы не умла перемнить разговора при появленіи гостя.

— Я ей объясняла, что такое крещенье. Она совершенно испугана. Посмотрите, какъ она дрожитъ, не бойся, дурочка, я только пошутила съ тобою. Она больше всего безпокоится, что при крещеніи растроятъ всю ея прическу.

Относительно прически мы должны дать читателямъ нкоторое объясненіе. У Тимеи были роскошные, густые, длинные волосы, и Аталія въ шутку устраивала ей самыя невроятныя прически.

То она приказывала сдлать изъ волосъ Тимеи настоящую башню, въ другой разъ волосы двушки раздлялись на двое проборомъ спереди и изъ нихъ устраивалось что то въ род крыльевъ летучей мыши, затмъ длались то рога, то громадные выступы за ушами. Однимъ словомъ, бдная двушка носила такія прически, какихъ до нея не носилъ ни одинъ человкъ въ свт, а чтобы это искусственное зданіе не растрепалось, въ голову втыкалось множество шпилекъ, употреблялись папильотки, щипцы и фиксатуаръ.

Аталія говорила, что приказываетъ устраивать эти прически изъ любви къ своей родственниц, и бдная двочка не подозрвала ихъ безобразія.

Качука объяснилъ ей его.

— Фрейленъ Тимея, сказалъ онъ, вамъ нечего огорчаться за вашу прическу. Вы казались бы гораздо красиве, если бы причесывались просто. У васъ такіе чудные волосы, что грхъ жечь ихъ щипцами и приглаживать фиксатуаромъ, не длайте этого боле, эта прическа только портитъ волосы, они теряютъ свой блескъ, легко рвутся и начнутъ рано падать. Вамъ нтъ надобности во всхъ этихъ искусственныхъ украшеніяхъ. У васъ такіе роскошные волосы, что самой лучшей прической для нихъ было бы, если бы вы заплетали ихъ въ одну косу.

Очень возможно, что Качука сказалъ все это просто изъ состраданія къ порч такихъ красивыхъ волосъ и не имлъ въ виду двушки, но его слова произвели боле глубокое впечатлніе, чмъ онъ могъ думать, съ этой минуты Тимеи казалось, какъ будто гребенка, воткнутая ей въ волосы, давитъ ей голову, и она едва въ состояніи была дождаться, когда ушелъ Качука.

Впрочемъ, капитанъ не надолго задержалъ ихъ. Онъ сжалился надъ фрау Софіей, которая все время его пребыванія старалась прятать свои рваныя туфли.

Общавшись еще разъ зайти вечеромъ, Качука про

стился, поцловавъ рукуфрау Софіи и низко поклонившись Тиме.

Какъ только капитанъ вышелъ за дверь, Тимея вырвала гребенку, такъ что все зданіе ея хитрой прически въ одно мгновеніе разрушилось. Потомъ налила воды въ чашку и начала мыть волосы.

— Что ты длаешь? крикнула на нее Фрау Софія. Оставь твои волосы, какъ они есть, Аталія разсердится, если, вернувшись домой, увидитъ это.

— Она можетъ сердиться, сколько хочетъ, отвчала двочка, вытирая мокрые волосы.

Затмъ, усвшись рядомъ съ Фрау Софіей, она начала заплетать волосы въ простую косу.

Она ничего не боялась, слова капитана пробудили въ ней мужество. Она ршила, что на будущее время его вкусъ будетъ для нея единственнымъ закономъ.

Заплетя косу, она просто положила ее на голов и фрау Софія смялась про себя, думая, что двочка совсмъ сошла съ ума.

Въ то время, какъ Тимея причесывалась, фрау Софія снова заговорила съ нею.

— Выслушай же теперь конецъ внчанья. На чемъ остановилъ насъ этотъ Качука? О! еслибы онъ зналъ о чемъ мы говорили!.. Да, я остановилась на томъ, какъ женихъ и невста пьютъ изъ одного бокала. Въ это время хоръ вмст съ дьякономъ поетъ: ‘Господи помилуй’, затмъ священникъ читаетъ евангеліе, а шафера продолжаютъ держать внцы надъ головами жениха и невсты. Посл прочтенія евангелія, священникъ снимаетъ внцы, кладетъ ихъ на серебряное блюдо и говоритъ жениху: ‘Будь уважаемъ, какъ Авраамъ, благословенъ, какъ Исаакъ, и размножься, какъ Іаковъ’, затмъ, обратясь къ невст, говоритъ: будь почитаемъ какъ Сарра, благословенна, какъ Ревекка, и размножься, какъ Рахиль!’ Посл этого женихъ и невста цлуются предъ гостями и предъ алтаремъ.

Тимея закрыла глаза отъ этой сцены…

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Аталія была не мало удивлена, когда, вернувшись домой, увидала Тимею съ заплетенными волосами.

— Кто позволилъ теб перечесать голову? гд твоя гребенка? гд ленты? наднь ихъ сейчасъ же.

Тимея сжала губы и покачала головой.

— Сдлаешь ли ты сейчасъ, что я теб говорю?

— Нтъ.

Аталія была вн себя отъ этого упрямства. Для нея было неслыхано, чтобъ кто нибудь ршился противорчить ей, и вдругъ принятая изъ милости двочка ршалась сказать ей ‘нтъ’.

— Нтъ? повторила она, подходя къ Тиме и наклонясь къ ея блдному лицу своимъ покраснвшимъ отъ гнва лицомъ.

Фрау Софія съ злобной радостью выглядывала изъ своего угла и думала:

— Разв я не говорила теб, что будетъ, когда вернется Аталія?

Но Тимея спокойно глядла въ сверкающіе глаза Аталіи и повторила:

— Нтъ.

— А почему нтъ? крикнула Аталія, голосъ которой сдлался въ эту минуту похожимъ на голосъ матери, тогда какъ глаза стали похожи на глаза отца.

— Потому, что я такъ красиве, отвчала Тимея.

— Кто это теб сказалъ?

— Онъ.

Аталія стиснула руки. Казалось, что она хотла разорвать двушку, но ея гнвъ вдругъ разразился ироническимъ смхомъ. Она оставила Тимею и ушла къ себ въ комнату.

Качука явился въ тотъ же вечеръ. Его оставили ужинать.

За столомъ Аталія обходилась съ Тимеей необыкновенно ласково.

— Не находите ли вы тоже, капитанъ, что Тимея гораздо красиве съ простой прической?

Капитанъ согласился, что да. Аталія улыбалась.

Оставалось только два дня до свадьбы.

Въ эти два дня Аталія обходилась съ Тимеей съ необыкновеннымъ вниманіемъ и лаской. Двушку не отпускали къ прислуг и люди, входя въ комнату, должны были цловать также руку Тимеи.

Фрау Софія нсколько разъ называла ее маленькой барышней.

Подвнечное платье уже принесли отъ портнихи.

Какъ восхищалась Тимея, глядя на него. Она прыгала вокругъ и хлопала въ ладоши.

— Поди и примрь твое подвнечное платье, сказала Аталія съ злой улыбкой.

Тимея надла роскошное подвнечное платье, шитое ея собственными руками. Она не носила корсета, но была уже достаточно развита для своихъ лтъ и платье отлично сидло на ней.

Съ какимъ удовольствіемъ глядлась она въ большое зеркало. О! какъ будетъ она хороша въ этомъ подвнечномъ костюм.

Можетъ быть, она думала также и о томъ, какую любовь будетъ внушать? Можетъ быть также, ея сердце билось сильне? но объ этомъ, по всей вроятности, не думали т, которые играли съ нею въ ужасную игру.

Горничная, одвавшая ее, кусала губы, чтобъ не расхохотаться вслухъ. Что же касается Аталіи, то она сама поправляла платье двушки, на мраморномъ лиц которой выражалось новое чувство.

Аталія принесла также и внокъ. Она примрила его на голову Тимеи.

Мирты и блые жасмины отлично шли къ ней.

— О! какъ ты будешь завтра хороша!

Посл этого, подвнечное платье сняли съ Тимеи.

— Теперь я тоже хочу примрить, сказала Аталія, я хочу посмотрть, какъ оно пойдетъ ко мн.

Ей уже пришлось воспользоваться корсетомъ, чтобъ заставить талію войти въ платье. Она надла на себя также и внокъ и глядлась въ зеркало.

Тимея глубоко вздохнула и съ восхищеніемъ шепнула Аталіи:

— О! какъ ты хороша! ты очень хороша!

Теперь, можетъ быть, было пора положить конецъ шутк, но нтъ, Тиме суждено было служить предметомъ шутокъ для всего дома еще цлый день.

У бдной двочки уже шла кругомъ голова отъ множества поздравленій. Она ждала, когда явится Качука, и убгала прочь, увидя его входящимъ. Если при ней произносили его имя, она вздрагивала и отвчала не впопадъ и вс въ дом смялись на ея счетъ.

Подозрвалъ ли что нибудь Качука?

Очень можетъ быть — да.

Сердило его это или нтъ?

Очень можетъ быть, что онъ предчувствовалъ такія вещи, о которыхъ и не снилось насмшникамъ, и потому ожидалъ торжественнаго дня съ большимъ равнодушіемъ.

Наканун свадьбы Аталія сказала Тиме:

— Завтра теб придется поститься цлый день. Завтра для тебя торжественный, священный день, тебя поведутъ къ алтарю и тамъ сначала окрестятъ, а потомъ обвнчаютъ. Поэтому теб надо поститься весь день, прежде чмъ явиться къ алтарю.

Тимея цлый день не пила и не ла. А между тмъ извстно, что дти ея лтъ обыкновенно имютъ хорошій аппетитъ, но Тимея боролась съ голодомъ. Она сидла за обдомъ и за ужиномъ, не дотрогиваясь ни до чего, хотя, какъ будто нарочно, были приготовлены ея любимыя кушанья.

Она помогала приготовлять торты и печенья для завтрашняго свадебнаго стола. Предъ ней лежала масса вкусныхъ пирожковъ, но она не попробовала ни одного. Она ршилась выдержать постъ.

Вечеромъ она рано пошла спать, говоря, что ее трясетъ лихорадка. И это была правда, она дрожала отъ холода даже и подъ одяломъ и не могла заснуть.

Аталія, ложась спать, слышала, какъ стучатъ у нея зубы.

Она была настолько жестока, что шепнула ей на ухо:

— Гд будешь ты завтра въ это время?

Какъ могла уснуть бдная двушка, когда вс ея чувства, спавшія до сихъ поръ, такъ преждевременно были разбужены.

До разсвта Тимея лежала въ лихорадк и сонъ бжалъ отъ ея глазъ, но тмъ крпче заснула она на разсвт, такъ что даже не слыхала шума, который поднялся въ дом съ утра, а между тмъ, это былъ день свадьбы.

Аталія приказала прислуг оставить Тимею спать, сама опустила занавсы, чтобъ въ спальн было темне, и было приказано разбудить Тимею не раньше, какъ тогда, когда Аталія уже наднетъ подвнечное платье.

Одваніе невсты заняло много времени, Аталія желала явиться во всемъ блеск своей красоты.

На свадьбу было приглашено множество родственниковъ и гостей, самыя красивыя двушки изъ всего города были подругами невсты.

Гости начали уже собираться.

Мать невсты, фрау Софія, облеклась въ новое платье и, что для нея было еще неудобне,— въ новые башмаки, хотя въ душ желала, чтобъ этотъ день уже прошелъ.

Женихъ тоже уже явился съ веселымъ лицомъ любезный, какъ всегда, но, глядя на это веселое лицо, нельзя было сказать, что скрывалось за нимъ. Онъ привезъ букетъ для невсты.

Въ то время еще неизвстны были камеліи и букетъ невсты состоялъ изъ розъ всевозможныхъ цвтовъ.

Передавая букетъ, Качука сказалъ, что онъ принесъ розы роз. Вознагражденіемъ за это была гордая улыбка на сіяющемъ лиц невсты.

Не доставало только двоихъ: Тимеи и Брацовича.

О Тиме никто не спрашивалъ, но съ тмъ большимъ безпокойствомъ ждали вс Брацовича.

Говорили, что онъ рано утромъ отправился въ крпость къ коменданту, и вс съ нетерпніемъ ждали его возвращенія.

Даже невста нсколько разъ подходила къ окну поглядть, не детъ ли экипажъ отца.

Только одинъ женихъ не выказывалъ никакого нетерпнія.

Но гд могъ быть Брацовичъ?

Наканун вечеромъ онъ былъ въ отличномъ расположеніи духа и разговаривалъ о завтрашней свадьб. Поздно ночью онъ постучался у окна Качуки и крикнулъ ему:

— Спокойной ночи! Сто тысячъ гульденовъ будутъ завтра готовы!

И онъ имлъ причины быть въ хорошемъ расположеніи духа. Комендантъ крпости сообщилъ ему, что планъ укрпленій принятъ въ министерств вполн, что начало работъ уже назначено и что на извстныя части земли уже выданы деньги. Рано утромъ бумага за подписью министра должна была придти въ крпость, а это значило все равно, что имть деньги въ карман.

На слдующій день утромъ Брацовичъ едва могъ дождаться пріемнаго часа коменданта, и былъ у него въ пріемной еще раньше, чтобъ попасть прежде всхъ.

Комендантъ не заставилъ его долго ждать, и сейчасъ же приказалъ позвать.

— Случилось маленькое несчастіе, сказалъ онъ.

— Ну, не бда, такъ какъ оно не велико.

— Вы уже слышали о немъ?

— Нтъ.

— Ни также. Слыхали ли вы что нибудь о городскомъ совт?

— Нтъ.

— Я также ничего не зналъ о немъ пятнадцать лтъ, но онъ существуетъ и далъ о себ знать. И этотъ то совтъ нашелъ нужнымъ, въ принцип соглашаясь съ планомъ укрпленій, раздлить его исполненіе на дв части. Земли вокругъ монастыря, отходящія подъ укрпленія, будутъ пріобртены не сейчасъ же, но по исполненіи первой половины, слдовательно владльцамъ этихъ земель придется ждать восемнадцать или двадцать лтъ. До свиданія, г. Брацовичъ.

Брацовичъ былъ не въ состояніи выговорить ни одного слова. Къ тому же, противъ этого, ничего нельзя было сказать.

Сто тысячъ гульденовъ прибыли исчезли, но вмст съ ними исчезли и другія сто тысячъ, употребленныя на покупку виноградниковъ, которые не стоили и пятой части этой суммы, красивый городской домъ, дунайскіе корабли, освщенная церковь съ ожидающими гостями, все это разлетлось, какъ дымъ, какъ миражъ, исчезающій при первомъ набжавшемъ облачк.

Когда Брацовичъ вышелъ изъ пріемной коменданта, ему казалось, что у часовыхъ по дв шапки на головахъ, по два ружья въ рукахъ, что окна павильона танцуютъ, что стны хотятъ обрушиться на него.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Явилась Тимея.

Она наконецъ проснулась. Въ полутемной комнат она долго не могла придти въ себя.

Наконецъ, одвшись, она все еще не могла собраться съ мыслями и шатаясь, точно пьяная, прошла по пустымъ комнатамъ до той комнаты, гд одвалась Аталія, и чрезъ нее прошла въ пріемную.

Видъ блестящей комнаты, наполненной вазами съ цвтами и свадебными подарками, наконецъ, напомнилъ, ей, что сегодня день ея свадьбы.

Увидавъ Качуку, который держалъ букетъ въ рукахъ, она вздрогнула при мысли, что это ея женихъ, но, взглянувъ на Аталію, подумала:

— Это мое подвнечное платье!

Стоя съ широкораскрытыми глазами и разинутымъ ртомъ, она вызывала смхъ и въ тоже время слёзы.

Гости смялись. Сама Фрау Софія не въ состояніи была удержаться отъ смха.

Аталія подошла къ ней, величественная, какъ Фея, взяла ее за подбородокъ и сказала смясь:

— Ну, мое сокровище, сегодня ты позволишь мн идти къ алтарю. Теб же, дитя мое, еще надо ходить въ школу и подождать пять лтъ, пока тебя поведутъ къ алтарю. Если только кто нибудь захочетъ на теб жениться.

Тутъ уже никто не могъ удержаться отъ смха. Смялись вс,— старые и малые, надъ простодушной двушкой.

Тимея стояла, какъ окаменлая, опустивъ руки. Она не покраснла и не поблднла. Она не могла бы назвать того, что теперь чувствовала.

Аталія, вроятно, почувствовала, что эта жестокая шутка не можетъ увеличить ея красоты, и поэтому, желая ослабить впечатлніе, сказала, обращаясь къ Тиме:

— Подойди сюда. Я только тебя и ждала. Наднь мн на голову покрывало невсты.

Покрывало невсты!

Тимея взяла покрывало и подошла къ Аталіи.

Покрывало должно было быть приколото къ волосамъ золотой стрлой.

Руки Тимеи дрожали, а стрла съ трудомъ входила въ густые волосы.

Отъ нетерпливаго движенія Аталіи стрла слегка оцарапала ей голову.

— Ахъ! Какая ты неловкая! крикнула она раздраженнымъ голосомъ и ударила Тимею по рук.

Въ это мгновеніе брови Тимеи нахмурились. Переносить насмшки и побои въ этотъ день и въ присутствіи этого человка!

Дв крупныя капли выступили у нея на глазахъ и покатились по блдному лицу.

Эти дв капли переполнили чашу, которую держитъ въ рукахъ Высшій Судія и въ которой смшивается счастіе и несчастіе.

Аталія старалась извинить себя лихорадочнымъ возбужденіемъ, въ которомъ находилась. Невст простительно быть раздраженной въ послднія минуты.

Шафера и подруги невсты были уже готовы, а отца все еще не было. Вс стали безпокоиться, одинъ женихъ былъ какъ ни въ чемъ не бывало.

Изъ церкви прислали сказать, что священникъ ждетъ жениха съ невстой. На колокольн уже начался звонъ, какъ это бываетъ при знатныхъ свадьбахъ.

Аталія тяжело дышала отъ досады, что отецъ все еще не идетъ.

Одинъ посолъ за другимъ отправлялся за Брацовичемъ въ крпость.

Наконецъ, изъ окна увидали его карету.

Наконецъ-то онъ халъ.

Невста еще разъ подошла къ зеркалу, чтобъ посмотрть, хорошо ли лежитъ фата, затмъ поправила браслеты и жемчужное ожерелье.

Между тмъ, на лстниц послышался странный шумъ, какъ будто нсколько человкъ заразъ бжали по ступенямъ. Въ сосдней комнат раздался странный стукъ, какъ отъ паденія, восклицанія ужаса, замиравшія на губахъ.

Вс съ безпокойствомъ кинулись вонъ.

Даже подруги невсты, пріятельницы Аталіи, бросились посмотрть, что случилось.

И, удивительная вещь,— никто не возвращался обратно сказать, въ чемъ дло.

Аталія слышала визгъ матери, но она визжала всегда, даже когда говорила спокойно.

— Подите посмотрть, что тамъ случилось, сказала она жениху.

Капитанъ вышелъ, а Аталія осталась въ комнат вдвоемъ съ Тимеей.

Шумъ въ сосдней комнат все усиливался и начиналъ, наконецъ, безпокоить Аталію.

Женихъ возвратился назадъ. Онъ остановился въ открытой двери и сказалъ оттуда невст:

— Г. Брацовичъ умеръ.

Невста всплеснула руками и безъ чувствъ упала на полъ.

Если бы Тимея не поддержала ее, она разбила бы себ голову объ уголъ мраморнаго стола. Прелестное гордое лицо невсты сдлалось блдне лица Тимеи.

А Тимея, поддерживая голову Аталіи, думала:

— Прелестное подвнечное платье лежитъ въ пыли.

Женихъ остался стоять у дверей, пристально глядя въ лицо Тимеи, затмъ вдругъ повернулся и среди всеобщаго смущенія оставилъ домъ.

Онъ даже не побезпокоился поднять съ полу невсту.

ГЛАВА VIII.
Тимея

Прелестное подвнечное платье лежало въ пыли!

Вмсто свадьбы похороны. Черное платье сравниваетъ богача съ бднякомъ. Аталія и Тимея были одты одинаково въ черное.

Хорошо еще, если бы трауръ состоялъ только въ ношеніи чернаго траурнаго платья, но нтъ, посл скоропостижной смерти Афанасія къ мертвому тлу слетлись, какъ вороны, всякія несчастія.

Первымъ несчастіемъ было то, что женихъ прислалъ обратно свое обручальное кольцо. Онъ даже не былъ на похоронахъ, чтобъ поддержать невсту, которая, едва не лишаясь чувствъ, шла за гробомъ. Многіе порицали Качуку за его образъ дйствій. Другіе же оправдывали его, говоря, что посл того, какъ Брацовичъ не выполнилъ относительно его своего обязательства, онъ имлъ право считать себя свободнымъ.

Затмъ одинъ за другимъ появились кредиторы и стали требовать свои деньги.

Тогда весь карточный домъ.благополучія Брацовича разлетлся.

Посл появленія перваго кредитора, остальные хлынули, какъ лавина, которую ничто не можетъ удержать.

Тогда вс увидали, что опасенія жениха были слишкомъ основательны.

Посл приведенія въ порядокъ счетовъ Брацовича оказалось, что все его состояніе не можетъ удовлетворить кредиторовъ. Оказалось, что онъ истратилъ не только свои деньги, но и ввренные ему капиталы сиротъ, церковныя, госпитальныя деньги, залоги своихъ коммиссіонеровъ.

Волны хлестали чрезъ крышу дома, неся за собою грязь, а когда отхлынули, то оставили позоръ.

Тимея также потеряла все свое состояніе, которое, къ тому же, не было записано ни въ какой книг.

Каждый день являлись въ домъ адвокаты и пристава. Они опечатали вс сундуки и шкафы. Они не докладовали о себ, а прямо входили во всякое время дня, проходили чрезъ вс комнаты, громко браня и проклиная покойника, такъ что оставшееся семейство могло слышать ихъ.

Все, что было въ дом, было опечатано, кончая даже портретами въ рамахъ и безъ рамъ. Даже подвнечное платье безъ невсты не избгло общей участи. Затмъ былъ назначенъ срокъ продажи и объявленіе о ней вывшено на воротахъ..

Наконецъ, самый домъ былъ также опечатанъ и по его продаж его бывшіе обитатели могли идти, куда имъ угодно. И прелестная, гордая Аталія должна была оставить свой роскошный домъ..

Но куда идти?

Она была дочерью обанкрутившагоса обманщика, который не оставилъ ей ничего, даже добраго имени, изъ всхъ драгоцнностей, у нея остались только дв вещи, которыя она съумла спрятать отъ кредиторовъ: маленькая шкатулка изъ халцедона и присланное обратно обручальное кольцо.

Шкатулку она спрятала въ карманъ и, оставшись одна ночью, вынула ее и стала осматривать находившіяся въ ней сокровища.

Это были различные яды.

Аталія купила ихъ во время своего путешествія въ Италію. Она думала, что, обладая этими сокровищами, она можетъ презирать свтъ. Она думала, что при малйшемъ оскорбленіи лишитъ себя жизни. Если что нибудь длали не по ея желанію, онъ сейчасъ же угрожала, что приметъ ядъ.

Теперь ей стоило только выбрать, который ядъ убиваетъ скоре. Утромъ нашли бы только ея трупъ.

Она дожила до самаго тяжелаго испытанія. Вся ея будущая жизнь лежала предъ нею, какъ безплодная пустыня. Отецъ сдлалъ свою дочь нищей, а женихъ отказался отъ невсты.

Аталія встала ночью съ постели и, глядя въ открытую шкатулку, перебирала яды.

Но тутъ она сдлала открытіе, что боится смерти. Она не имла силъ отказаться отъ жизни.

Глядя на себя въ зеркало, она думала:

— Неужели такая красота должна исчезнуть?

Она закрыла шкатулку и снова положила ее въ карманъ.

Затмъ вынула второе сокровище — обручальное кольцо. Въ немъ также былъ ядъ и еще боле опасный. Онъ убивалъ душу и любовь человка, который далъ ей это кольцо.

Она не только любила, она была безумно влюблена въ него.

Шкатулка съ ядами давала дурные совты, кольцо еще худшіе.

Аталія начала одваться.

Никто не могъ ей помочь, такъ какъ прислуга давно оставила домъ, а фрау Софія и Тимея спали въ комнат для людей, такъ какъ двери въ пріемныя комнаты были запечатаны печатями.

Аталія не разбудила спящихъ. Она одлась одна.

Она не знала, который часъ, такъ какъ никто не заводилъ часовъ съ тхъ поръ какъ ихъ опечатали, одни показывали утро, другіе полночь, но Аталіи было все равно, который часъ.

Она нашла ключъ отъ воротъ и вышла изъ дома, оставивъ за собою открытыми вс двери. Воровъ нечего было бояться.

Затмъ, безъ провожатаго, она скрылась въ темныхъ улицахъ, такъ какъ въ то время коморнскія улицы были совершенно темны.

Аталія поспшно направилась къ бульвару, гд жилъ Качука. На углу бульвара стоялъ часовой. Она должна была пройти мимо него незамченной, чтобъ онъ не могъ окликнуть ее: ‘кто идетъ’. Въ угольномъ дом былъ проходъ, который прямо выходилъ на площадь. Аталія повернула въ него, такъ какъ тамъ часовой не могъ ее видть.

Идя, она наткнулась на что-то. Это была пьяная женщина въ лохмотьяхъ. Разбуженная толчкомъ, она начала громко браниться. Аталія, не обращая вниманія на нее, спшила впередъ.

Выйдя изъ корридора, Аталія увидала одно освщенное окно и пошла на свтъ. Тутъ жилъ Качука.

Аталія взялась за молотокъ у дверей, надъ которыми вислъ двуглавый орелъ.

Рука ея дрожала, когда она подняла молотокъ и тихо опустила.

На стукъ вышелъ денщикъ и открылъ дверь.

— Капитанъ дома? спросила Аталія.

Денщикъ съ гримасой отвчалъ, что дома.

Онъ часто видлъ Аталію и получалъ отъ нея немало серебряныхъ монетъ, когда носилъ букеты хорошенькой барышн.

Капитанъ еще не спалъ и работалъ. Его рабочая комната была отдлана очень просто. На стнахъ висли картины. Строгая военная простота поражала пришедшаго, а сильный табачный запахъ бросался въ носъ.

Аталія никогда не видала комнаты своего жениха. Жилище, въ которое Качука долженъ былъ ввести ее посл свадьбы, было, конечно, отдлано иначе, но та квартира и ея обстановка были давно опечатаны кредиторами.

Качука съ испугомъ вскочилъ.

Онъ не былъ приготовленъ къ дамскому визиту. Три верхнихъ пуговицы его сюртука были растегнуты, а галстухъ снятъ.

Аталія остановилась у дверей, опустивъ руки и склонивъ голову.

Капитанъ поспшилъ ей на встрчу.

— Боже мой! что вы длаете? что васъ привело сюда?

Аталія не въ состояніи была произнести ни слова. Она упала къ нему на грудь и горько зарыдала.

Капитанъ не обнялъ ее.

— Садитесь, пожалуйста, сударыня, говорилъ онъ, подводя гостью къ жесткому, кожанному дивану и поспшно надвая снятый галстухъ.

Затмъ онъ придвинулъ стулъ и слъ напротивъ Аталіи.

— Что вамъ угодно? зачмъ вы пришли? повторилъ онъ.

Аталія отерла слезы и устремила на капитана внимательный взглядъ своихъ сверкающихъ черныхъ глазъ, какъ бы желая глазами дать отвтъ.

Неужели онъ ее не понималъ?

Нтъ, онъ ничего не понималъ.

Видя себя принужденной говорить, она задрожала, какъ въ лихорадк.

— Капитанъ, сказала она неровнымъ голосомъ, когда я была въ счастіи, вы были ко мн очень привязаны, неужели въ васъ не осталось ни капли этой привязанности?

— Сударыня, съ холодной любезностью отвчалъ Качука, я всегда буду вашимъ поклонникомъ и другомъ. Ударъ, поразившій васъ, поразилъ и меня. Мы оба потеряли все. Я также въ отчаяніи, также не нахожу никакого средства спасенія, не вижу возможности осуществленія моихъ погибшихъ надеждъ. Моя служба иметъ требованія, которымъ я не въ состояніи противиться. Въ моемъ положеніи человкъ, не имющій состоянія, не можетъ жениться.

— Я это знаю, отвчала Аталія, и не упрекаю васъ. Въ настоящее время мы очень бдны, но наша участь можетъ перемниться къ лучшему. У моего отца есть въ Блград богатый дядя, посл котораго мы получимъ наслдство, тогда мы снова будемъ боіаты. Я буду ждать до тхъ поръ, ждите и вы. Возьмите обратно ваше обручальное кольцо, отвезите меня къ вашей матери и оставьте у нея, какъ вашу невсту. Я буду васъ ждать, пока вы не возьмете меня, и буду до тхъ поръ вашей матери врной дочерью.

Качука вздохнулъ такъ глубоко, что чуть не потушилъ стоявшей передъ нимъ свчи.

— Ахъ! сказалъ онъ, беря лежавшій на стол циркуль, къ сожалнію, это невозможно! Вы не знаете моей матери. Она честолюбивая женщина, у нея тяжелый характеръ. Она живетъ сама маленькой, пенсіей и не любитъ никого. Вы не можете себ представить, сколько я долженъ былъ бороться съ моей матерью изъ-за моей предполагавшейся женитьбы. Она урожденная баронесса и никогда не была довольна моимъ бракомъ. Она даже не хотла пріхать на свадьбу. Я не могу отвезти васъ къ ней, такъ какъ изъ-за васъ я разссорился съ нею.

Аталія тяжело дышала, лицо ея горло. Она схватила обими руками лвую руку неврнаго жениха, на которой не было обручальнаго кольца, и прошептала со слезами, такъ тихо, какъ будто даже стны не должны были ее слышатъ:

— Если вы разссорились изъ-за меня съ вашей матерью, то я разссорюсь изъ-за васъ съ цлымъ свтомъ.

Качука не ршался взглянуть въ краснорчиво говорившіе глаза красавицы. Онъ чертилъ циркулемъ какую-то геометрическую фигуру на стол, какъ бы желая вывести, какая разница существуетъ между любовью и безуміемъ.

Двушка продолжала:

— Я такъ низко упала, что никакой позоръ не можетъ быть для меня чувствителенъ. Мн нечего терять въ этомъ свт. Если бы не вы, я лишила бы себя жизни, но я принадлежу не себ, а вамъ, приказывайте, чмъ должна я быть для васъ. Я потеряла голову и для меня все равно. Убейте меня, если хотите, я не пошевелюсь.

Во время этой страстной рчи, Качука обдумывалъ, что отвтить.

— Фрейленъ Аталія, сказалъ онъ, вы знаете, что я честный человкъ (объ этомъ Аталія вовсе не спрашивала его), а честный человкъ не можетъ воспользоваться несчастіемъ женщины для удовлетворенія низкихъ страстей. Я дамъ вамъ совтъ, какъ человкъ, безгранично уважающій васъ. У васъ, какъ вы мн сказали, есть дядя въ Блград, отправляйтесь къ нему, онъ вамъ родственникъ и долженъ дружески принять васъ. Я даю вамъ честное слово, что я не женюсь. Если мы встртимся еще разъ въ жизни, то я докажу вамъ, что всегда думалъ о васъ.

Качука не лгалъ, давая это общаніе, но по его лицу Аталія прочла то, чего онъ не говорилъ. Она поняла, что капитанъ теперь и уже нсколько лтъ не любитъ ее и что онъ полюбилъ другую, а такъ какъ эта другая сдлалась нищей, то онъ иметъ полное основаніе давать честное слово, что никогда не женится.

Тогда какая-то мысль, какъ молнія, блеснула у нея въ голов. Глаза ея засверкали.

— Придете ли вы завтра до мн, спросила она его, чтобъ проводить меня къ дяд, въ Блградъ?

— Приду, поспшилъ отвтить Качука, но теперь ступайте домой. Кто васъ провожалъ сюда?

— Я пришла одна.

— Какое безуміе!.. Кто васъ проводитъ?

— Вы не должны меня провожать, съ горечью сказала Аталія, такъ какъ, если бы кто нибудь встртилъ насъ вмст въ этотъ часъ, то это было бы позоромъ… для васъ. Я могу идти одна. Я ничего не боюсь. У меня нтъ ничего, что бы могли украсть.

— Мой слуга проводитъ васъ.

— Это совершенно лишнее, патруль долженъ остановить его, такъ какъ онъ не иметъ права выходить теперь на улицу. Я одна найду дорогу домой. До свиданія.

— Я буду у васъ въ восемь часовъ.

Аталія закуталась въ свой черный плащъ и поспшно вышла, прежде чмъ Качука усплъ отворить ей дверь.

Ей показалось, что, какъ только затворилась за нею дверь, капитанъ поспшно надлъ на себя саблю.

Можетъ быть, онъ хотлъ слдовать за нею издали? На углу бульвара она остановилась, но никто не шелъ за нею.

Тогда она поспшила въ темнот домой, и въ то время, когда она шла такимъ образомъ по неосвщеннымъ улицамъ, въ ея голов составился цлый планъ. Если бы только капитанъ отправился за нею въ Блградъ, онъ увидалъ бы, что никакая земная власть не спасетъ его отъ нея.

Проходя по темному корридору, она снова споткнулась о спавшую женщину, но на этотъ разъ та не проснулась, не стала браниться.

Какъ крпко спятъ несчастныя!

Когда Аталія дошла до дома, одна мысль легла ей на сердце, какъ свинецъ. Что, если капитанъ такъ скоро согласился провожать ее въ Блградъ только для того, чтобы скоре отъ нея отдлаться? Что, если завтра утромъ онъ не придетъ ни въ восемь часовъ, ни поздне?

Страшная ревность пробудилась у нея въ груди.

Войдя въ переднюю, она стала отыскивать свчу, оставленную ею на стол, и спички. Вмсто нихъ, ей попался въ руки ножъ, острый кухонный ножъ, со свинцовой ручкой. Она сжала ножъ въ рук и пошла въ темнот.

Зубы у нея стучали.

Ей пришло въ голову, что будетъ, если она вонзитъ ножъ въ сердце двушки съ блднымъ лицомъ? Тогда он об найдутъ успокоеніе. Ее будутъ судить, какъ убійцу, и дадутъ ей возможность покончить съ этимъ міромъ.

Но только придя къ себ въ комнату, Аталія вспомнила, что Тимея уже не спитъ вмст съ нею, а спитъ съ ея матерью, въ комнат для прислуги.

Ножъ выпалъ у нея изъ рукъ и ее охватилъ страхъ. Она начала чувствовать, какъ оставлена она всми, какъ мрачно вокругъ нея, какъ мрачно у нея въ душ…

Удары молотка разбудили на другой день Аталію отъ тяжелаго сна. Ей снилась молодая женщина, убившая свою соперницу и за это присужденная къ смерти, она уже стояла на колняхъ на эшафот, палачъ со сверкающимъ мечемъ стоялъ сзади нея. Раздался громъ барабановъ…

Аталія проснулась.

Это былъ стукъ молотка аукціониста, продажа началась.

О, эти удары молотка еще ужасне, чмъ барабанный бой, подающій сигналъ смертной казни.

Ужасно слышать, какъ доносящіеся до улицы голоса, называютъ по очереди хорошо знакомыя намъ вещи, которыя еще вчера были нашей собственностью.

Разъ… два… Кто больше?… три… раздается ударъ молотка и затмъ снова начинается: разъ… два… кто больше? и т. д.

Аталія надла свое траурное платье, единственное, которое ей оставили, и вышла, ища кого-то.

Въ сущности, она могла искать только мать и Тимею, которыя, по всей вроятности, были въ кухн.

Об уже давно проснулись и одлись. Фрау Софія была толста, какъ бочка.

Убжденная, что никто не станетъ ее обыскивать, она надла одно на другое двнадцать платьевъ, засунула въ карманъ нсколько салфетокъ и серебрянныхъ ложекъ и едва могла пошевелиться.

Тимея была одта въ свое простое, ежедневное платье и варила молоко и кофе.

При вид Аталіи, Фрау Софія громко зарыдала и бросилась ей на шею.

— Ахъ! моя возлюбленная, дорогая, прелестная дочь! что съ нами сталось!.. что будетъ дальше!.. О! зачмъ мы дожили до этого дня! Не правда ли, этотъ ужасный отвратительный стукъ разбудилъ тебя?

— Разв еще нтъ восьми часовъ? спросила Аталія.

— Какъ нтъ! аукціонъ начался въ девять часовъ. Разв ты не слышала?

— У насъ никто не былъ?

— Какой глупый вопросъ! кто могъ придти къ намъ въ подобное время?

Аталія ничего больше не сказала и опустилась на кухонную скамейку, на ту самую деревянную скамейку,сидя на которой, Фрау Софія описывала церемонію брака.

Тимея приготовила завтракъ и накрыла на кухонномъ стол для двоихъ.

Аталія не обращала вниманія на приглашеніе завтракать, какъ ни приставала къ ней мать.

— Пей, моя возлюбленная, единственная дочь! Кто знаетъ, будетъ ли у насъ завтра кофе. Весь свтъ сдлался намъ врагомъ, вс наши знакомые позорятъ и проклинаютъ насъ. Что съ нами будетъ? что съ нами будетъ?..

Эти жалобы, однако, не мшали ей пить кофе.

Аталія же думала о путешествіи въ Блградъ и объ ожидаемомъ спутник.

Фрау Софія думала въ это время о легчайшемъ способ умереть.

— Что, если бы въ чашку съ кофе попалъ кусокъ пробки, который проскочилъ бы мн въ горло и задушилъ меня?

Затмъ ей пришло въ голову, что хорошо было бы, если бы кусокъ штукатурки упалъ на нее и разбилъ бы ей черепъ. Также не дурно было бы, если бы вдругъ случилось землетрясеніе и домъ обвалился бы на головы всхъ находившихся въ немъ, но такъ какъ ни одинъ изъ этихъ способовъ смерти, очевидно, не желалъ ей представиться, то ей ничего не оставалось, какъ вымщать свой гнвъ на Тиме.

— Неблагодарная! какъ легко переноситъ она несчастіе. Она даже не плакала, конечно, можетъ быть, ей пріятне было бы смяться. Она можетъ поступить въ служанки и такимъ образомъ поддерживать себя, она, по всей вроятности, рада отдлаться отъ своихъ благодтелей и жить на свобод. Но, погоди, негодная! ты еще вспомнишь о насъ! ты еще раскаешься! не пройдетъ и года, какъ ты уже будешь раскаиваться!

Тимея, конечно, не сдлала еще ничего, въ чемъ могла бы раскаяваться, но фрау Софія уже предвидла это и ея безпокойство на этотъ счетъ усиливало только ея огорченіе за Аталію.

— Что съ нами будетъ, мое несчастное дитя? Кто захочетъ на теб жениться? что станется съ твоими хорошенькими, бленькими ручками?

— Оставьте меня въ поко! сказала Аталія, отталкивая отъ себя мать, посмотрите лучше въ окно, не идетъ ли къ намъ кто нибудь.

— Никого. Кто могъ бы къ намъ придти?

Время, между тмъ, шло.

Удары молотка и восклицанія аукціониста смняли другъ друга. Когда кухонные часы били, Аталія вскакивала, затмъ снова садилась и закрывала лицо руками. Румянецъ на ея щекахъ принялъ фіолетовый оттнокъ, губы посинли, подъ глазами стало темно. Губы были сжаты, брови нахмурены, на лбу появилась глубокая морщина, превратившая эту идеальную красоту въ отвратительное лицо.

Она сидла, какъ падшій ангелъ, изгнанный съ неба.

Время уже приближалось къ полудню, а тотъ, кого она ждала, не приходилъ.

Печальные удары молотка все приближались и аукціонъ переходилъ изъ комнаты въ комнату. Онъ начался въ комнатахъ, выходившихъ на улицу, затмъ перешелъ въ надворныя, послдней изъ числа которыхъ была кухня.

Фрау Софія, не смотря на свое отчаяніе, тмъ не мене, была настолько внимательна, что видла, что аукціонъ идетъ очень быстро. Едва только аукціонистъ произносилъ названіе какой нибудь вещи, какъ молотокъ уже стучалъ и въ группахъ собравшихся покупателей слышалось:

— Тутъ невозможно ничего купить’…. Этотъ человкъ сошелъ съ ума!

Кто могъ быть этотъ сумапгедшій?

Эти слова также остановили вниманіе фрау Софіи.

Затмъ она замтила, что купленные предметы не спшили выносить изъ комнатъ, какъ это обыкновенно бываетъ на аукціонахъ, гд каждую купленную вещь тотчасъ же уносятъ. Тутъ, напротивъ того, ничего не трогали съ мста.

Затмъ наступила очередь продажи дома.

Вс вышли на дворъ.

Тогда одинъ человкъ тихимъ голосомъ предложилъ какую-то сумму, посл которой въ публик поднялся громкій шумъ и восклицанія удивленія, смхъ и даже свистки, затмъ вся толпа съ проклятіями стала расходиться. Домъ, очевидно, также нашелъ покупщика.

— Ну, теперь намъ пора уходить, моя дорогая дочь. Поглядимъ въ послдній разъ изъ окна. О, еслибъ колокольня церкви Св. Іоганна обрушилась и задавила насъ всхъ!

Но Аталія продолжала сидть на кухонной скамейк, все еще ожидая и глядя на часы. Часы показывали два.

Въ окружавшемъ ея мрак мелькалъ еще слабый лучъ надежды. Можетъ быть, нежеланіе попасть въ толпу, собравшуюся на аукціонъ, удерживало до сихъ поръ капитана? Можетъ бытъ, онъ явится, какъ только дворъ совершенно очистится?

— Разв ты не слышишь, что сюда кто-то идетъ?

— Нтъ, дитя мое, я ничего не слышу.

— Положительно, сюда кто-то идетъ по корридору, и осторожно на цыпочкахъ.

Дйствительно, къ двери приближались осторожные шаги, затмъ кто-то постучался, какъ вжливый гость, просящій позволенія войти и ожидающій, пока ему не скажутъ ‘войдите’.

Когда на его стукъ изъ кухни отвтили ‘войдите’, дверь отворилась и въ комнату, съ шапкою въ рукахъ, кланяясь, вошелъ Михаилъ Тимаръ-Леветинскій.

Поклонившись дамамъ, онъ остановился у дверей. Аталія стояла предъ нимъ съ выраженіемъ разочарованія и ненависти на лиц, Фрау Софія глядла на него, протянувъ руки, колеблясь между страхомъ и надеждой, Тимея спокойно и кротко глядла ему въ глаза.

— Я… началъ Тимаръ, подчеркивая это ‘я’, купилъ этотъ домъ на аукціон со всмъ въ немъ находящимся, но я купилъ его не для того, чтобъ оставить за собою, но для того, чтобъ передать его единственному достойному существу въ этомъ дом, которое для меня неоцненное сокровище. Фрейленъ Тимея, съ сегодняшняго дня вы хозяйка этого дома. Все, что въ немъ есть, принадлежитъ вамъ: платья, всевозможныя украшенія и вещи въ шкафахъ, лошади въ конюшняхъ, деньги въ касс, все записано на ваше имя и вс кредиторы удовлетворены. Съ сегодняшняго дня вы здсь хозяйка. Примите его отъ меня и, если въ этомъ дом найдется мсто для человка, чувствующаго къ вамъ любовь и уваженіе, и если вы предоставите это мсто мн, если вы согласитесь отдать мн вашу руку, то я буду счастливйшимъ человкомъ въ мір и торжественно общаю вамъ, что цлью всей моей жизни будетъ сдлать васъ такой счастливой, какимъ вы сдлаете меня.

При этихъ словахъ лицо Тимеи просіяло. На немъ выразилось въ одно и тоже время: невыразимое горе, чувство глубокой благодарности и святаго самопожертвованія.

— Три раза… три раза… беззвучно прошептали ея губы.

Этотъ человкъ былъ ея постояннымъ спасителемъ. Онъ всегда былъ такъ добръ къ ней, онъ никогда не смялся надъ нею и теперь давалъ ей все, о чемъ только она могла мечтать.

Все ли?

Нтъ, онъ не давалъ одного.

Но это одно и такъ было потеряно, такъ какъ принадлежало другому.

Тимаръ спокойно ждалъ отвта, Тимея долго молчала.

— Не спшите давать отвтъ, фрейленъ Тимея, сказалъ онъ, наконецъ. Я подожду, пока вы ршитесь. Я приду завтра, чрезъ недлю, или когда вамъ будетъ угодно дать отвтъ. Вы останетесь хозяйкой всего, что я вамъ передалъ, такъ какъ я даю вамъ это безъ всякихъ условій и все уже записано на ваше имя. Если вы не желаете видть меня боле въ этомъ дом, вамъ стоитъ только сказать одно слово. Обдумывайте недлю, мсяцъ или цлый годъ, что вы должны мн отвтить.

Тогда Тимея съ ршительнымъ видомъ вышла изъ за очага, за которымъ оставались об другія женщины, и подошла къ Тимару. Лицо ея было серьезно и полно достоинства. Съ того ужаснаго дня, на который была назначена ея мнимая свадьба, она перестала быть ребенкомъ и сдлалась серьезна и молчалива. Въ эту минуту она спокойно поглядла въ глаза Тимару и сказала:

— Я уже обдумала.

Фрау Софія съ завистливой, злобной радостью ждала отвта Тимеи.

Что, если бы она сказала Тимару: ‘ты мн не нуженъ и можешь уходить’? Этого можно было ожидать отъ сумасшедшей двушки, голова которой была набита другимъ мужчиной, и что, если Тимаръ, въ отмщеніе за это, вдругъ сказалъ бы: ‘Ну, въ такомъ случа, оставайся тмъ, что ты есть, ты не получишь ни дома, ни моей руки, я отдаю то и другое фрейленъ Аталіи, и что, если бы затмъ, онъ женился на Аталіи? Разв не случалось много разъ, что женихъ, получившій отказъ отъ знатной барышни, въ отмщеніе просилъ руку гувернантки или даже горничной и женился?

Но этимъ надеждамъ Фрау Софіи, къ сожалнію, не суждено было осуществиться.

Тимея протянула руку Тимару и сказала тихимъ, но серьезнымъ голосомъ:

— Я согласна быть вашей женою.

Михаилъ взялъ протянутую ему руку не съ жаромъ юноши, пылающаго любовью, но съ уваженіемъ серьезнаго мужчинъ: и долго глядлъ въ прелестные глаза двушки, а двушка дозволяла ему глядть въ глубину ея души.

Тимея повторила свои слова:

— Я согласна быть вашей женой. Я буду вамъ врной и послушной женою. Я прошу васъ только объ одномъ. Не правда ли, вы не откажете мн въ этомъ?

Счастіе заставило Михаила забыть правило, что купецъ не долженъ подписывать чистаго бланка.

— О! говорите! вскричалъ онъ. Все, чего вы желаете, уже заране исполнено!

— Я прошу васъ, сказала Тимея, когда вы возьмете меня себ въ жены и этотъ домъ сдлается вашимъ, позволить мн оставить у себя мою названную мать, принявшую меня, сироту, точно также какъ и мою названную сестру, съ которой я выросла. Глядите на нихъ, какъ на мою мать и сестру, и обращайтесь съ ними также хорошо…

При этихъ словахъ въ глазахъ Тимара невольно сверкнула слеза.

Тимея, замтивъ эту измнническую слезу, схватила правую руку Тимара обими руками и сдлала новое нападеніе на его сердце.

— Не правда ли, вы сдлаете то, о чемъ я васъ прошу? Вы возвратите Аталіи то, что ей принадлежало: ея красивыя платья, ея драгоцнности? Она будетъ жить у насъ и мы будемъ обходиться съ нею,— какъ съ любимой сестрой, а маму Софію вы будете называть, также какъ и я, матерью.

Услышавъ это, фрау Софія начала громко рыдать и, упавъ предъ Тимеей на колни, покрывать поцлуями ея руки, платье и даже ноги.

Тимаръ вытеръ слезу и чрезъ минуту былъ уже вполн спокоенъ. Онъ взялъ Тимею за об руки, говоря:

— Вы благородная двушка, Тимея! Надюсь, вы позволите мн теперь называть васъ по имени. Я ни за что не захотлъ бы огорчить васъ. Встаньте, Мама Софія, не плачьте. Скажите Аталіи, что она можетъ подойти ко мн ближе. Изъ любви къ Тимеи, я сдлаю для васъ обихъ, даже боле, чмъ она просила. Я дамъ Аталіи не только убжище, но вполн обезпеченное положеніе. Я дамъ ей то приданое, которое общалъ ея жениху ея покойный отецъ, пусть она будетъ счастлива.

Тимаръ своимъ проницательнымъ взглядомъ видлъ вещи, которыя должны были совершиться. Онъ понималъ, что никакая жертва не будетъ велика, если, благодаря ей, удастся удалить изъ дома и отъ Тимеи, этихъ обихъ женщинъ и добиться того, чтобъ красивый капитанъ женился на прелестной Аталіи.

Теперь пришла его очередь быть покрытымъ поцлуями фрау Софіи.

— О, г. Фонъ-Леветинскій! Какъ вы великодушны! Позвольте мн поцловать ваши руки, ваши ноги, вашу умную голову.

И она, дйствительно, длала все общанное въ ея программ и еще вдобавокъ поцловала плечи, полы сюртука и спину Тимара, наконецъ, заключила Михаила и Тимею въ объятія, благословляя ихъ и желая имъ счастія.

Нельзя было не смяться надъ выраженіями радости бдной женщины.

Но Аталія разстроила всеобщее удовольствіе, Гордая, какъ злой ангелъ, предпочитающій погибель униженію, повернулась она къ Тимару и сказала дрожащимъ отъ страсти голосомъ:

— Благодарю васъ, сударь, но ни въ этомъ, ни въ будущемъ свт я не хочу слышать о капитан Качук. Я никогда не буду его женою, я останусь здсь съ Тимеей, какъ ея служанка.

КОНЕЦЪ ВТОРОЙ ЧАСТИ.

ЧАСТЬ III.
НЕЗАВИСИМЫЙ ОСТРОВЪ.

ГЛАВА I.
Замужество мраморной статуи.

Тимаръ, сдлавшись женихомъ Тимеи, не помнилъ себя отъ счастія.

Волшебная красота двушки очаровала его при первой встрч. Онъ восхищался ею. Ея кроткій характеръ, который онъ узналъ поздне, пріобрлъ его уваженіе. Отвратительная игра, которая велась съ нею въ дом Брацовича, вызвала къ ней его состраданіе и сочувствіе, легкомысленное ухаживаніе капитана пробудило его преданность. Все это было симптомами любви. Наконецъ, онъ достигъ цли своихъ желаній,— прелестная двушка должна была сдлаться его женой.

Этотъ бракъ снималъ съ его души громадную тяжесть, сознаніе собственной вины, такъ какъ съ того дня, когда онъ вынулъ изъ затонувшаго корабля сокровища Али-Чорбаджи, его душевное спокойствіе исчезло. Посл каждаго блестящаго успха, сопровождавшаго его предпріятія, въ его груди раздавался обвинительный голосъ, говорившій ему:

— Все это не принадлежитъ теб. Это было состояніемъ сироты, которое ты себ присвоилъ. Говорятъ, что ты счастливецъ,— это неправда, благодтель бдныхъ — тоже нтъ, золотой человкъ — это ложь. Ты — воръ!

Теперь эта борьба съ самимъ собой окончилась. Обкраденная сирота снова получала свое состояніе и при томъ получала его удвоеннымъ. Все, что принадлежитъ ея мужу, будетъ принадлежать и ей. Совсть должна была этимъ удовлетвориться.

Но, дйствительно ли это было такъ? Онъ не думалъ, что къ удвоеннымъ сокровищамъ Тимеи онъ прибавлялъ еще одинъ даръ — себя самого, и требовалъ въ обмнъ сердце двушки, а это было насиліемъ.

Тимаръ не хотлъ откладывать свадьбы. Онъ уже заране купилъ въ Вн все необходимое, подвнечное платье Тимеи было приготовлено у знаменитой парижской модистки. Невст не приходилось вышивать его самой шесть недль, какъ вышивала она первое, то вдвойн несчастное подвнечное платье было заперто въ старомъ шкафу, котораго никто не открывалъ.

Но тутъ представилось препятствіе со стороны духовенства. Тимея еще не была крещена.

Было вполн естественно, что Тимаръ желалъ, чтобъ Тимея, перейдя изъ магометанства въ христіанство, принадлежала, также какъ и онъ, къ протестантской церкви, чтобъ имть возможность вмст съ мужемъ посщать церковь. Тогда протестантское духовенство заявило, что, прежде чмъ быть окрещенной, Тимея должна познакомиться съ ученіемъ той церкви, въ которую желала быть принята, а такъ какъ въ протестантской церкви, недовольно только видть и слышать, но нужно еще и понимать, то молодая двушка должна была сама убдиться, насколько благоразумне и понятне были т догматы, которымъ она будетъ слдовать на будущее время, чмъ то ученіе, въ которомъ она выросла.

Но тутъ явилась большая трудность. Магометанская религія въ сущности совершенно игнорируетъ женщинъ. Магометанскія женщины не считаются членами церкви, имъ не позволяется присутствовать при божественной служб, на которую идутъ мужчины, омовеніе для нихъ не обязательно. Он не соблюдаютъ постовъ, не путешествуютъ въ Мекку, не цлуютъ тамъ очищающаго отъ грховъ камня. У нихъ какъ будто бы нтъ души. Въ смертный часъ ихъ не посщаетъ, берущій души умирающихъ, ангелъ Азраилъ. Он не пробудятся отъ смертнаго сна при звукахъ трубы ангела Израила. Магометанскія женщины не боятся ужасовъ ада, но не могутъ надяться попасть въ рай, такъ какъ мужчины не нуждаются тамъ въ нихъ, потому что ихъ мужей въ раю ожидаютъ цвтущія юностью гуріи, для каждаго по семидесяти семи.

Для магометанина женщина ничто иное, какъ цвтокъ, распускающійся и осыпающійся. Ея душа есть благоуханіе цвтка, которое уноситъ втеръ — и его нтъ.

Вслдствіе этого, пастору было весьма трудно заставить Тимею усвоить себ новую религію. Пасторъ обратилъ уже достаточно евреевъ и папистовъ, но съ турецкими двушками ему не приходилось имть дла.

Въ первый день, когда пасторъ сталъ объяснять Тиме блаженство будущаго міра и указалъ на то, что на неб снова соединятся вс, которые здсь любили и принадлежали другъ другу, двушка обратилась къ нему съ такимъ вопросомъ: соединятся ли на томъ свт т, которые здсь любили другъ друга, или же т, которыхъ соединилъ священникъ? На это было затруднительно отвтить, но, тмъ не мене, высоко уважаемый пасторъ отвчалъ съ своей пуританской точки зрнія: что трудно предположить, чтобъ кто нибудь могъ любить другаго, кром того, съ кмъ его соединяетъ бракъ, и что, съ другой стороны, невозможно не любить того, съ кмъ соединилъ Богъ.

Но, конечно, пасторъ удержался передать этотъ вопросъ Тимару.

На другой день Тимея спросила его: будетъ ли ея отецъ, Али-Чорбаджи, на томъ свт тамъ же, гд и она?

На этотъ вопросъ многоуважаемый пасторъ не могъ дать удовлетворительнаго отвта.

— Но, не правда ли, я буду тамъ снова женою г. Фонъ-Леветинскаго? съ живйшимъ любопытствомъ спросила его Тимея.

На этотъ вопросъ пасторъ съ радостью могъ дать удовлетворительный отвтъ, что это, дйствительно, будетъ такъ.

— Ну, въ такомъ случа, я попрошу г. Фонъ Леветинскаго, когда мы соединимся съ нимъ на неб, дать тамъ маленькое мстечко и моему отцу, чтобъ онъ былъ вмст съ нами и, не правда ли, онъ не откажетъ мн въ этомъ?

На это пасторъ почесалъ у себя за ухомъ и подумалъ, что для разршенія этого вопроса слдовало бы собрать цлый церковный синодъ, но кончилось тмъ, что на третій день пасторъ сказалъ Тимару, что самое лучшее теперь же окрестить и обвнчать барышню, и что дальнйшіе догматы можетъ объяснить ей ея супругъ.

Церемонія крещенія происходила въ ближайшее воскресенье и Тимея въ первый разъ постила протестантскую церковь.

Это простое строеніе, съ блыми стнами и скромной каедрой, безъ всякихъ украшеній и позолоты, произвело на Тимею совсмъ другое впечатлніе, чмъ та церковь, изъ которой ее выгналъ злой мальчишка, когда она одинъ разъ забралась туда. Тамъ былъ золотой алтарь, большія восковыя свчи горли въ серебряныхъ подсвчникахъ, стны были украшены картинами, воздухъ полонъ благоуханія. Тамъ слышалось таинственное пніе, народъ падалъ на колни. И вс эти картины и пніе производили впечатлніе на ея воображеніе. Здсь же, на длинныхъ скамейкахъ, сидли мужчины и женщины, предъ каждымъ лежала книжка гимновъ и они вс вмст пли. Затмъ наступало всеобщее молчаніе, пасторъ всходилъ на высокую каедру и начиналъ говорить самымъ простымъ образомъ.

Тимея не понимала ничего изъ того, что онъ говорилъ, она только удивлялась, глядя на длинные ряды молча сидящихъ женщинъ.

Тимея сидла въ первомъ ряду, рядомъ съ женою пастора, которая должна была быть ея воспріемницей тогда какъ воспріемникомъ у нея былъ кураторъ церкви.

Церемонія крещенія также не произвела никакого впечатлнія на воображеніе Тимеи. Пасторъ сказалъ ей краткую рчь, посл которой она наклонила голову надъ купелью и пасторъ во имя Отца, Сына и Святой Троицы окрестилъ ее именемъ Сусанны.

Это имя выбрали для нея ея крестный отецъ и мать.

Посл этой простой церемоніи, крестная мать отвела свою крестницу назадъ на скамейку, тогда какъ все общество поднялось и стало молиться. Но только одинъ пасторъ молился вслухъ, остальные же молились про себя, Тимея же думала, для чего ее окрестили Сусанной, когда она была совершенно довольна своимъ прежнимъ именемъ?

Посл молитвы вс снова сли и былъ прочитанъ восемьдесятъ третій псаломъ ‘Богъ Израиля’, который возбудилъ въ Тиме легкое сомнніе, не заставили ли ее перейти въ еврейство.

Но это сомнніе было разсяно пасторомъ, который взошелъ на кафедру и, сказавъ проповдь, въ конц ея вынулъ изъ книги бумагу и прочелъ оглашеніе о свадьб высокоуважаемаго г. Михаила Тимара, барона фонъ-Леветинскаго, исповдующаго протестантскую религію, съ добродтельной двицей Сусанной-Тимеей фонъ-Чорбаджи, дочерью высокороднаго Али-фонъ-Чорбаджи, исповдующей протестантскую религію.

Это чтеніе успокоило Тимею.

Посл этого оглашенія, до свадьбы должны были пройти еще дв недли. Въ этотъ промежутокъ Михаилъ бывалъ каждый день у Тимеи. Двушка принимала его одинаково дружелюбно и онъ былъ счастливъ надеждою на будущее.

Каждый разъ, когда онъ бывалъ у Тимеи, онъ встрчалъ при ней Аталію. Если она, подъ какимъ нибудь предлогомъ, выходила изъ комнаты, то вмсто нея сейчасъ же появлялась фрау Софія, которая разсыпалась предъ Михаиломъ въ похвалахъ его прелестной невст, которая часто говоритъ о своемъ возлюбленномъ, добромъ Михаил, который всегда такъ заботился о ней, въ особенности въ то время, когда она хала на ‘Св. Варвар’.

Мама Софія знала малйшія подробности, о которыхъ не могъ знать никто, кром Тимеи, и Михаилъ былъ очень счастливъ, что Тимея еще помнитъ объ этомъ.

Изъ того, что разсказывала ему фрау Софія, онъ убждался, что невста любитъ его.

— О! если бы вы знали, дорогой фонъ-Леветинскій, какъ привязана къ вамъ ваша невста.

Тимея ни мало не смущалась, когда фрау Софія говорила это. Она не думала возражать, но и не подтверждала справедливости этихъ словъ краскою смущенія, она вела себя съ Михаиломъ всегда ровно и спокойно, позволяла ему держать свои руки, глядть ей въ глаза, а когда онъ приходилъ или уходилъ, пожимала ему руку и улыбалась.

Что же касается фрау Софіи, то она умла сообщать Михаилу каждый день что нибудь новое, что разсказывала ей о немъ сама Тимея.

Наконецъ, наступилъ день свадьбы.

Множество гостей съхалось изъ дальнихъ мстъ. Длинные ряды каретъ стояли на улиц, также какъ въ тотъ несчастный день.

Но на этотъ разъ не случилось никакого несчастія. Женихъ отвезъ невсту изъ бывшаго дома Брацовича въ церковь, но свадебное угощеніе было приготовлено въ дом жениха. Мама Софія взяла на себя присмотрть за устройствомъ празднества.

Что же касается Аталіи, то она осталась дома и глядла, спрятавшись за занавсью, въ то же самое окно, въ которое нкогда глядла, ожидая прихода своего жениха, какъ длинный рядъ каретъ съ гостями, невстой и женихомъ двинулся въ путь, затмъ она дождалась, когда кареты снова возвращались мимо дома Брацовича, но на этотъ разъ женихъ и невста хали въ одной карет.

Она долго глядла имъ вслдъ и такъ какъ въ это время въ церкви молились за новобрачныхъ, то можно было быть увреннымъ, что и она послала имъ вслдъ молитву.

Тимея нашла, что церемонія брака далеко не такъ торжественна, какъ ей описывала мама Софія. На священник не было ни золотой митры на голов, ни вышитой золотомъ ризы, онъ не надлъ на жениха и невсту золотыхъ внцовъ и имъ ничего не пли.

На жених былъ надтъ бархатный камзолъ, какіе носили въ то время дворяне, съ аграфами, отороченный мхомъ. Онъ былъ очень статенъ, только стоялъ, опустивъ голову, такъ какъ не привыкъ еще держать ее такъ гордо, какъ это прилично человку, одтому въ дворянскій костюмъ.

Точно также женихъ съ невстою не пили изъ одного бокала, не цловались предъ алтаремъ, и самаго алтаря не было, былъ только одтый въ черное священникъ, говорившій очень простыя вещи, въ которыхъ далеко не было той таинственной прелести, какъ въ пніи ‘Господи помилуй’.

Простая церемонія протестанскаго внчанія не произвела никакого впечатлнія на восточную фантазію, Тимея же еще не испытывала волненія ни отъ чего, кром вншнихъ церемоній. Можетъ быть, впослдствіи, это должно было измниться.

Когда блестящій свадебный обдъ кончился, гости разъхались, а невста осталась въ дом жениха.

Когда Тимаръ остался, наконецъ, вдвоемъ съ Тимеей, когда онъ слъ рядомъ съ нею и взялъ ея руку, онъ чувствовалъ, какъ сильно бьется его сердце, какъ это біеніе отдается во всемъ его существ. Неоцненное сокровище, бывшее цлью всей его жизни, наконецъ принадлежало ему. Ему стоило только протянуть руку, чтобъ прижать ее къ своей груди.

Но онъ не осмливался этого сдлать. Онъ былъ какъ будто очарованъ.

Его жена не чувствовала никакого волненія, она не дрожала, не краснла. Если бы она хоть разъ съ испугомъ опустила глаза, когда рука Михаила дотрогивалась до ея плечъ, если бы ея блдное лицо хоть слегка покраснло, очарованіе было бы разрушено, но она оставалась холодной, спокойной и безстрастной, какъ мраморная статуя.

Михаилъ видлъ предъ собою такое же существо, которое въ ту таинственную ночь онъ пробудилъ отъ смерти, которое сидло тогда предъ нимъ на постели, какъ статуя, лицо которой не измнилось даже и тогда, когда ея рубашка спустилась у нея съ плеча, и даже тогда, когда онъ ей сказалъ, что отецъ ея умеръ.

И теперь, когда Тимаръ шепнулъ ей на ухо: ‘возлюбленная моя!’ лицо ея не измнилось, она была и осталась мраморной статуей,— статуей, которая ходитъ, движется, отдается, но не живетъ, которая глядитъ, но взглядъ которой не ободряетъ, а только усиливаетъ страхъ.

Онъ могъ длать съ нею, что хотлъ, она позволяла ему распустить по плечамъ ея прелестные, блестящіе волосы, она позволяла цловать свое блдное лицо, но онъ не могъ вызвать въ ней ни малйшаго волненія.

Михаилъ подумалъ, что, если онъ прижметъ ее къ груди, очарованіе разрушится, но, желая это сдлать, онъ невольно вздрагивалъ и отступалъ, какъ предъ преступленіемъ противъ природы.

— Тимея… прошепталъ онъ, знаешь ли ты, что ты моя жена?

Тимея взглянула ему въ глаза и отвчала:

— Да, знаю.

— Любишь ли ты меня?

Она съ удивленіемъ бросила на него взглядъ сво.ихъ большихъ, темныхъ глазъ, затмъ они снова скрылись подъ длинными, шелковистыми рсницами.

— Неужели ты не чувствуешь ко мн никакой любви? умоляющимъ голосомъ прошепталъ молодой мужъ.

Снова такой же взглядъ.

Наконецъ она спросила его:

— Что это такое? Что такое любовь?

Вс существа въ мір не въ состояніи объяснить любви тому, кто ея не чувствуетъ. Что такое любовь? Для объясненія ея не нужно словъ тому, кто носитъ въ себ ея объясненіе.

— О, дитя… со вздохомъ прошепталъ Тимаръ, вставая.

Тимея также встала.

— Нтъ, я не дитя. Я знаю, что я ваша жена. Я поклялась въ этомъ вамъ и Богъ слышалъ мою клятву. Я буду вамъ врной, послушной женою, такъ мн опредлено судьбою! Вы сдлали мн такъ много добра, что я обязана быть вамъ благодарной всю жизнь. Вы мой господинъ и повелитель. Я всегда буду длать то, что вы желаете и что вы мн прикажете..

Михаилъ отвернулся и закрылъ лицо руками. Такая покорность и самоотверженіе погасили въ немъ всякое желаніе.

Кто имлъ бы мужество прижать къ груди мученицу, статую святой въ терновомъ внк!

‘Я сдлаю все, что вы мн прикажете!’ Михаилъ началъ догадываться, какую ужасную побду онъ одержалъ, онъ женился на мраморной стату.

ГЛАВА II.
Демонъ хранитель.

Очень часто случается, что мужъ не находитъ въ сердц жены никакой привязанности къ себ, но также возможно въ этомъ случа ожидать, что время все измнитъ. Что остается длать зимою, какъ не ждать весны!

Какъ дочь магометанскихъ родителей, Тимея была такъ воспитана, что до дня свадьбы не должна была видть лица того, кто долженъ былъ быть ея мужемъ. Тамъ ея никто не спросилъ бы: любишь ли ты его, или не любишь? ни родители, ни духовное лицо, ни. самъ мужъ. Мужъ имлъ право разсчитывать на ея уваженіе и въ случа неврности имлъ право убить ее. Главное дло въ томъ, чтобъ у нея было красивое лицо, живые глаза, густые волосы, а о сердц никто не спрашивалъ.

Въ дом своего названнаго отца она попала въ другую школу. Тамъ она узнала, что у христіанъ ухаживаніе не только дозволено, но что для него даже даются вс средства, если же кто нибудь ожгется на этомъ огн, то его не лчатъ, какъ больного, а наказываютъ, какъ преступника, и сама поплатилась за это.

Тимея, сдлавшись женой Тимара, стала строго слдить сама за собою. Она подавила въ своей груди чувство къ другому и протянула руку человку, котораго уважала, которому была обязана много разъ и для котораго желала бытъ врной подругой жизни.

Подобныя исторіи повторяются каждый день, и т, съ которыми он случаются, утшаютъ себя тмъ,что придетъ весна и растопитъ ледъ.

Посл свадьбы Михаилъ отправился съ своей молодой женой путешествовать. Они постили Швейцарію и Италію и возвратились назадъ, также какъ ухали. Ни романическія горы Швейцаріи, ни благоухающія апельсинныя рощи Италіи не дали бальзама для сердца Михаила.

Онъ окружалъ свою молодую жену всмъ, въ чемъ находятъ удовольствіе другія женщины,— роскошью и развлеченіями. Онъ познакомилъ ее съ удовольствіями большихъ городовъ. Все было напрасно. Лучи луны. не даютъ тепла, даже пропущенные сквозь зажигательное зеркало. Его жена была кротка, внимательна, послушна, но ея сердце было погребено.

Тимаръ женился на мертвой. Онъ возвратился изъ путешествія съ этимъ убжденіемъ.

Нкоторое время онъ думалъ совсмъ оставить Коморнъ и перехать въ Вну, можетъ быть, тамъ началась бы новая жизнь, но затмъ передумалъ, ршился остаться въ Коморн и поселиться въ дом Брацовича. Свой же собственный домъ онъ устроилъ для своихъ длъ, чтобъ не принимать дловыхъ людей въ томъ дом, въ которомъ живетъ его жена.

Такимъ образомъ, онъ могъ не бывать дома по цлымъ днямъ и никому не казалось, что онъ бросаетъ жену. Предъ свтомъ они всегда появлялись вмст. Она здила въ общество съ мужемъ, говорила ему, когда пора хать домой, и они уходили подъ руку.

Вс восхищались ихъ судьбою.

Что за счастливый человкъ, у котораго такая красивая и врная жена!

О, если бы она хоть немного была не такъ врна и не такъ хороша! Если бы онъ могъ ее ненавидть!

Но ни малйшая клевета не касалась ее.

Весна не растопила льда въ ея сердц, напротивъ того, глетчеры, окружавшіе его, увеличивались съ каждымъ днемъ.

Михаилъ проклиналъ свою судьбу. Всми своими сокровищами онъ не могъ купить любви своей собственной жены. Для него было только хуже, что онъ богатъ, роскошь увеличивала пропасть между ними.

Бдность заставляетъ людей, близко связанныхъ между собою, жить вмст въ четырехъ стнахъ. Поденщикъ, матросъ, имющій одну комнату, одну постель, одинъ столъ,— человкъ счастливый, потому что, окончивши свою работу, онъ садится съ женою за одинъ столъ.

О, если бы они были бдные люди!

Тимаръ начиналъ ненавидть свое богатство и стараться отдлаться отъ него.

Онъ думалъ, что, если бы случилось несчастіе, если бы онъ обднлъ, онъ ближе сошелся бы со своей женою.

Но ему не удавалось обднть. Счастье бгаетъ за тмъ, кто его презираетъ.

Все, что онъ ни предпринималъ, на чемъ другіе наврное бы разорились, имло для него блестящій успхъ. Самыя невозможныя предпріятія удавались ему.

Если онъ хотлъ проиграться въ азартную игру,— то, вмсто того, срывалъ банкъ. Деньги такъ и лились къ нему. Бгалъ онъ отъ нихъ или скрывался, он катились къ нему со всхъ сторонъ.

Все свое богатство онъ съ радостью отдалъ бы за одинъ поцлуй нжныхъ губъ своей жены, а между тмъ, говорятъ, что деньги всемогущи, что за деньги можно имть все!

Да, конечно, притворную любовь, блестящія улыбки нжныхъ губокъ, тайную, грховную любовь, которую слдуетъ держать въ тайн, но только не любовь женщины, дйствительно врной, съ любящимъ сердцемъ!

Тимаръ почти желалъ, чтобъ онъ могъ ненавидть свою жену. Ему хотлось бы убдить себя, что она любитъ другаго, что она не врна, что она измняетъ обязанностямъ жены, тогда онъ, по крайней мр, нашелъ бы поводъ къ ненависти.

Но никто не говорилъ, не видалъ его жену иначе, какъ подъ руку съ нимъ.

Въ обществ она съумла занять почетное мсто, которое охраняло ее отъ самыхъ смлыхъ покушеній. На балахъ она не танцовала, говоря, что, когда она была двушкой, никто не училъ ее танцовать, а сдлавшись женщиной, она уже сама не хотла учиться.

Она всегда искала общества пожилыхъ женщинъ. Если ея мужъ узжалъ на недлю, то она цлую недлю не выходила изъ дома.

Но что же длала она дома?

Стны чужихъ гостиныхъ прозрачны, но стны собственнаго дома — нтъ.

Но на этотъ вопросъ Михаилъ могъ дать самый положительный отвтъ.

Въ одномъ дом съ его женою жила Аталія. Аталія была не ангеломъ хранителемъ, а демономъ хранителемъ чести Тимара.

Каждый шагъ, каждое слово, каждая мысль Тимеи, каждый ея вздохъ, каждая слеза, которую она проливала, даже ея бредъ во сн, постоянно подслушивала другая женщина, которая, хотя ненавидла Тимара, но конечно, поспшила бы сообщить, если бы въ стнахъ, этого дома мелькнула хоть тнь вины.

Если бы Тимея въ ту минуту, когда просила Михаила позволить Аталіи и фрау Софіи жить вмст съ ними, послушалась бы чего нибудь другаго, кром голоса своего добраго сердца, то она не могла бы для собственнаго своего спасенія придумать ничего лучше, какъ оставить у себя въ дом двушку, которая была невстой человка, съ которымъ она не должна была никогда боле встрчаться. Пара безжалостныхъ, ненавидвшихъ глазъ преслдовала ее повсюду.

До тхъ поръ, пока молчалъ демонъ хранитель, Тимея была невинна, а Аталія молчала.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Аталія была дйствительно домашнимъ дракономъ для Тимеи, не только въ важныхъ вещахъ, но и въ мелочахъ. Ни малйшее событіе не ускользало отъ ея вниманія, если только представлялся случай сыграть съ Тимеей какую нибудь шутку.

Тимея изъ великодушія вела себя съ Аталіей, какъ съ сестрой, и это было достаточной причиной для послдней стараться показать всякому, что она здсь не боле, какъ служанка. Тимея каждый день силою отнимала у нея изъ рукъ щетку, которой она собиралась мести свою комнату. Каждый день ее заставали чистящей платье Тимеи, а по праздникамъ, когда собирались гости, ее нельзя было вытащить изъ кухни

Она получила отъ Тимеи вс свои нарядныя платья и украшенія, у нея былъ цлый шкафъ шерстяныхъ и шелковыхъ платьевъ, но она выбирала самыя изношенныя и грязныя и т еще старалась запачкать въ кухн масломъ, зная, какъ огорчитъ Тимею такой костюмъ.

Ея драгоцнныя вещи также были ей возвращены, но она ихъ не носила, а покупала за десять крейцеровъ какую нибудь стеклянную брошку и надвала ее. Тогда Тимея потихонько брала у нея брошку и велла вставить, вмсто стекла опалъ. Изношенныя, грязныя платья одинъ разъ она приказала бросить вс въ огонь и заказала для Аталіи одинаковое съ собою платье.

О! Тимею можно было огорчить, но не разсердить!

По наружности Аталія обращалась съ Тимеей съ униженной почтительностью, зная, насколько это огорчаетъ молодую женщину. Если Тимея что нибудь просила у нея, то она бросалась изъ комнаты съ поспшностью негритянки-рабыни, которая боится кнута.

Она никогда не говорила своимъ обыкновеннымъ голосомъ, а представлялась, какъ будто не можетъ выговорить ‘С’ отъ страха. Она ни разу не забылась и не назвала Тимею по прежнему ‘ты’, какъ та этого просила.

Ея утонченная злость доходила до того, что она даже отказывала женихамъ для того, чтобъ не переставать мучить свою жертву.

Оставаясь въ двоемъ съ Тимеей, она со вздохомъ говорила:

— О! какъ вы счастливы, Тимея, что вашъ мужъ такъ любитъ васъ!

Когда Тимаръ возвращался домой, она встрчала его наивнымъ упрекомъ:

— Какъ мило такъ долго не возвращаться! Тимея совсмъ въ отчаяніи. Она ждетъ васъ съ такимъ нетерпніемъ. Ступайте къ ней тихонько, застаньте ее въ расплохъ, закройте ей глаза руками, пусть она угадаетъ, кто это.

И оба, мужъ и жена, должны были переносить насмшки, скрывавшіяся подъ маскою участія, такъ какъ Аталія отлично знала, что оба были несчастны.

Но когда Аталія оставалась одна, она сбрасывала съ себя маску, которой мучила себя и другихъ, и давала волю своей скрытой злости.

Оставшись одна въ комнат, она бросалась на половую щетку, которую Тимея напрасно старалась вырвать у нея изъ рукъ, съ гнвомъ кидала ее на землю, затмъ схватывала камышевую палку и съ яростью колотила по стульямъ и диванамъ, чтобъ, какъ она говорила, выбить пыль, въ дйствительности же затмъ, чтобъ на чемъ нибудь сорвать свою злобу.

Если шлейфъ ея платья случайно попадалъ между дверей или она зацпляла рукавомъ за ручку двери, то она дергала съ такой силой, что или отрывался рукавъ, или отлетала ручка, тогда она чувствовала себя легче.

Разорванныя платья, разбитые стаканы, разорванная обивка мебели во множеств указывали на несчастные часы, въ которые эти вещи оставались наедин съ Аталіей.

Но Аталія вымщала свою злость не на однихъ только безгласныхъ предметахъ, но также и на живомъ существ, на своей ‘возлюбленной’ матери. Бдная мама Софія пряталась отъ своей собственной дочери и боялась остаться съ нею вдвоемъ. Она, единственная во всемъ дом, слышала естественный голосъ Аталіи, одна могла заглядывать во внутреннюю глубину ея ненависти.

Фрау Софія боялась спать въ одной комнат со своей дочерью и въ часы откровенность показывала своей врной подруг — кухарк синяки, оставленные на ея рукахъ щипками прелестной Аталіи.

Когда, вечеромъ, Аталія, подавляя свою ярость, приходила въ комнату къ матери, она съ яростью сжимала ей руки и кричала ей на ухо:

— Зачмъ ты меня родила?

Вечеромъ, раздваясь, Аталія срывала съ себя платье, разрывала шнурки, рвала себ волосы гребнемъ и руками, какъ будто они были чужими волосами или совершили какое нибудь преступленіе, затмъ топтала ногами разбросанныя по полу платья и бросалась въ постель. Она кусала зубами подушку, думая о тхъ адскихъ мученіяхъ, которыя устраивала сама себ.

Сонъ только тогда сходилъ на нее, когда она въ ночномъ молчаніи слышала, какъ запиралась одна дверь — дверь одинокой спальни хозяина дома. Это ее радовало и она засыпала.

Для нея не было тайной, что молодой мужъ и молодая жена несчастливы. Со злобной радостью она ожидала, какія будутъ дальнйшія послдствія. Она не показывала виду, что знаетъ все, никому изъ супруговъ, къ тому же, между ними никогда не было никакихъ открытыхъ ссоръ, они не измняли себ ни рзкими словами, ни неосторожными вздохами.

Тимея оставалась такой же, какой была и прежде, только мужъ становился съ каждымъ днемъ все мрачне. По цлымъ часамъ сидлъ онъ съ женою и много разъ держалъ онъ ея руки въ своихъ, но никогда не глядлъ ей въ глаза и удалялся наконецъ, не сказавъ ни слова.

Но все-таки мужчины не умютъ такъ хорошо хранить свои тайны, какъ женщины.

Съ нкотораго времени, Тимаръ взялъ привычку часто узжать, назначая день, когда вернется, и затмъ возвращался раньше, чмъ назначилъ, затмъ онъ неожиданно приходилъ домой въ такое время, когда его никто не ожидалъ. Онъ длалъ видъ, какъ будто случайно зашелъ домой, и не желалъ показать того, чего тамъ искалъ, но у него было написано на лбу, что ревность не даетъ ему покоя.

Однажды Михаилъ сказалъ, что долженъ хать въ Леветинцъ и вернется не раньше, какъ чрезъ мсяцъ. Вс приготовленія были сдланы для дальнаго путешествія. Аталія присутствовала, когда супруги обмнялись на прощаніе холоднымъ поцлуемъ.

Аталія улыбнулась.

Можетъ быть, кто нибудь другой не замтилъ бы этой улыбки, но Михаилъ хорошо видлъ насмшку, скрывавшуюся подъ нею и злобную радость надъ человкомъ, который не подозрваетъ, что происходитъ у него дома. Ему казалось, какъ будто эта улыбка хочетъ сказать: ‘узжай же, дуракъ!’

Михаилъ увезъ съ собою въ дорогу эту улыбку.

Съ этой улыбкой онъ халъ до полудня къ Леветинцу, но въ полдень приказалъ экипажу повернуть назадъ и въ полночь былъ въ Коморн.

У него въ дом была отдльная лстница въ его кабинетъ, отъ которой онъ постоянно носилъ ключъ съ собою. Такимъ образомъ, онъ могъ возвратиться домой незамтно ни для кого, затмъ, изъ своего кабинета, чрезъ общую переднюю, онъ могъ пройдти въ спальню Тимеи. Его жена никогда не запирала на ключъ свою спальню, такъ какъ привыкла читать въ постели, и горничная должна была аккуратно, каждую ночь, навдываться, не заснула ли она съ зажженой свчей. Съ другой стороны, къ спальн его жены примыкали комнаты, въ которыхъ спала Аталія и фрау Софія.

Михаилъ безъ шума подошелъ къ двери жениной спальни и осторожно отворилъ ее. Все было тихо.. Тимея спала. Онъ осторожно приподнялъ пологъ.

Предъ нимъ лежала та же статуя, которую онъ видлъ въ кают ‘Св. Варвары’, и она теперь, казалось, крпко спала и не чувствовала присутствія Михаила, не глядла на него изъ-подъ полуопущенныхъ рсницъ.

Но любящая женщина, даже съ закрытыми глазами, всегда видитъ любимаго человка.

Михаилъ наклонился въ ея груди и сталъ считать біеніе ея сердца.

Сердце билось спокойно.

Онъ молча долго глядлъ на спящую жену. Вдругъ онъ вздрогнулъ.

Предъ нимъ стояла Аталія. Она была полуодтая держала въ рук восковую свчу. Таже насмшливая улыбка мелькала у нея на губахъ.

— Вы что нибудь забыли здсь? тихо спросила она.

Михаилъ вздрогнулъ, какъ воръ, пойманный на мст преступленія.

— Шт! сказалъ онъ, указывая на спящую и поспшно отходя отъ постели, я забылъ мои бумаги.

— Прикажете разбудить Тимею, чтобъ она отдала ихъ вамъ?

Тимаръ разсердился на себя, что первый разъ въ жизни прибгнулъ ко лжи.

Его бумаги никогда не хранились у Тимеи, а всегда были въ его собственномъ кабинет.

— Нтъ, не будите жену. Бумаги лежатъ у меня въ комнат, я искалъ только ключа.

— И нашли его? насмшливо спросила Аталія, любезно свтя Михаилу по дорог въ его комнату.

Придя въ кабинетъ, она поставила свчку на столъ, но не уходила.

Михаилъ съ смущеніемъ перебиралъ свои бумаги, не находя тхъ, которыя искалъ, и вполн естественно, такъ какъ самъ не зналъ, чего ищетъ.

Наконецъ, онъ заперъ письменный столъ, не вынувъ ничего, и снова увидалъ туже насмшливую улыбку, время отъ времени мелькавшую на губахъ Аталіи.

— Прикажете что нибудь? прибавила она въ отвтъ на его взглядъ. Прикажете что нибудь? хотите, чтобъ я говорила?

При этихъ словахъ, Михаилу показалось, что весь свтъ рушится на него. Онъ не въ состояніи былъ сказать ни слова.

— Хотите, чтобъ я говорила о Тиме? шепнула Аталія, подходя къ нему ближе и очаровывая его своими красивыми, змиными глазами.

— Что вы знаете? рзко спросилъ Михаилъ.

— Все, хотите, чтобъ я говорила?

Михаилъ былъ въ нершимости.

— Я впередъ предупреждаю васъ, что вы будете очень несчастливы, узнавъ то, что я знаю.

— Говорите, пусть будетъ по вашему.

— Я знаю, точно также хорошо, какъ и вы, что Тимея васъ не любитъ. Вы знаете также хорошо, кого любитъ Тимея, но вы не знаете одного того, что знаю я, того, что Тимея врна вамъ, какъ ангелъ!

При этихъ словахъ Тимаръ вздрогнулъ.

— Не правда ли, вы не того ожидали отъ меня? Не правда ли, вамъ было бы гораздо пріятне слышать, что ваша жена заслуживаетъ презрнія? Тогда вы могли бы ненавидть и оттолкнуть ее. Но, нтъ, мраморная статуя, на которой вы женились, не любитъ васъ, но не обманываетъ, это знаю только я, но знаю наврное. О! ваша супружеская честь хорошо защищена!.. Если бы вы взяли, чтобъ сторожить ее, миическаго стоглазаго Аргуса, то онъ не хранилъ бы ее лучше меня. Я знаю все, что она длаетъ, говоритъ, думаетъ. Отъ меня нтъ у нея никакой тайны. Вы умно поступили въ интересахъ вашей чести, взявъ меня къ себ въ домъ. Хотя вы меня ненавидли, но вы взяли меня потому, что отлично знали, что, пока я здсь, тотъ человкъ, котораго вы должны бояться, не можетъ приблизиться къ вашей святын. Каждый знаетъ, что, когда вы узжаете изъ города, вашъ домъ на все время вашего отсутствія превращается въ монастырь. Въ немъ не принимаютъ никого, ни мужчинъ, ни женщинъ. Вс письма, которыя приходятъ къ вашей жен, вы находите нераспечатанными на вашемъ письменномъ стол. Вы можете прочесть ихъ или бросить въ огонь, какъ вамъ нравится. Во время вашего отсутствія ваша жена ни разу не выходитъ изъ дома. Если же она вызжаетъ, то вызжаетъ со мною. Я вижу, какъ она страдаетъ, но не слышу ея жалобъ, и какъ могла бы она жаловаться мн — мн, которая терпитъ тже муки, и притомъ изъ за нея!… Вс мои несчастія начались съ той минуты, какъ она появилась у насъ въ дом. До тхъ поръ я была счастлива, я была любима!… Не бойтесь, я не заплачу, теперь я уже не люблю его, а только ненавижу отъ всей души, вы можете спокойно доврить мн вашъ домъ, вы можете спокойно здить по всему свту, пока я здсь, и, до тхъ поръ, пока, возвращаясь, вы будете встрчать вашу жену живою, вы можете быть уврены, что она вамъ врна, такъ какъ, знайте, если она обмняется съ этимъ человкомъ хоть однимъ дружественнымъ словомъ или улыбнется ему, или прочтетъ отъ него хоть одно письмо, я убью ее, не дожидаясь васъ, и вы возвратитесь домой только на ея похороны. Поэтому знайте, что вы оставляете у себя дома острый кинжалъ, который ревность держитъ надъ сердцемъ вашей жены, въ тни этого кинжала вы можете спать спокойно, и хотя я внушаю вамъ отвращеніе, вы, тмъ не мене, вынуждены терпть меня у себя.

Тимаръ былъ возмущенъ до глубины души взрывомъ этой адской страсти.

— Я сказала вамъ все, что знаю про Тимею, про васъ и про самою себя, и повторяю еще разъ, вы женились на двушк, которая любитъ другаго, но этотъ другой принадлежитъ мн. Вы привели ее къ намъ въ домъ, отъ вашей руки погибъ мой отецъ и мое состояніе. Затмъ вы сдлали Тимею госпожею этого дома, теперь вы видите результаты!… Ваша жена не жена, а мученица, не достаточно того, что вы сами страдаете, вы должны знать, что и та, на которой вы женились, сдлана вами несчастной, такъ какъ для Тимеи не можетъ быть счастья, пока вы живы. Съ этой раной въ сердц, вы можете оставить вашъ домъ, баронъ фонъ-Леветинскій, но вамъ никогда не найти отъ нея бальзама, и я радуюсь этому отъ всего сердца!…

Съ горящимъ лицомъ и сверкающими глазами Аталія поклонилась Тимару, который измученный упалъ на стулъ, а Аталія подняла сжатый кулакъ, какъ будто вонзая ему въ сердце невидимый кинжалъ.

— А теперь… прогоните меня изъ дома, если у васъ хватитъ на это мужества.

Всякая женственность исчезла съ лица двушки, вмсто льстивой униженности на немъ выражались разнузданныя страсти фуріи.

Прогоните меня изъ дома, если у васъ хватитъ на это мужества!

Она оставила комнату гордая, какъ торжествующій демонъ, взявъ съ собою принесенную свчу и оставивъ несчастнаго мужа въ темнот.

Она сказала ему, что она не униженная служанка, а демонъ хранитель этого дома.

Когда Тимаръ увидалъ ее уходящею со свчею въ рукахъ, какой-то голосъ внутри его шепталъ ему вскочить со стула, схватить за руку Аталію и крикнуть ее: ‘оставайтесь здсь, въ этомъ проклятомъ дом, такъ какъ я далъ вамъ общаніе, что вы останетесь здсь,— но не вмст со мною’, затмъ броситься въ комнату Тимеи, какъ въ тотъ вечеръ, когда онъ спасъ ее съ погибающаго корабля, и съ крикомъ ‘домъ рушится!’ выбжать съ нею изъ этого проклятаго мста, увезти ее туда, гд никто бы не сталъ наблюдать за нею.

Эта мысль мелькнула у него въ голов и онъ долженъ былъ бы сдлать это.

У дверей Аталія еще разъ обернулась, затмъ вышла, дверь заперлась за нею и Михаилъ остался одинъ въ темнот.

О! въ какой ужасной темнот! Онъ слышалъ, какъ дверь въ комнату Тимеи заперлась на ключъ.

Его судьба совершилась.

Онъ въ темнот сталъ искать свое дорожное платье, не зажигая свчи, не длая шума, чтобы не разбудить никого въ дом, чтобы никто не зналъ, что онъ возвращался.

Собравъ вс вещи, онъ осторожно вышелъ, тихо заперъ за собою дверь и безъ шума, какъ воръ, оставилъ домъ.

Аталія выгнала его изъ его собственнаго дома. На улиц шелъ сильный снгъ,— отличная погода для человка, который не хочетъ, чтобы его видли.

Сильный втеръ залплялъ ему снгомъ глаза. Онъ отправился въ путь въ открытомъ экипаж въ такую погоду, въ которую, какъ говорятъ, добрый хозяинъ собаки не выгонитъ.

ГЛАВА III.
Цвтущія поля.

Вплоть до Байи путешественника преслдовала дурная, втряная погода.

Повсюду поля были покрыты снгомъ. Холодная, втряная погода вполн подходила къ мыслямъ, преслдовавшимъ Тимара.

Аталія была! права, не только мужъ былъ несчастливъ, но и жена.

Но мужъ былъ несчастливъ вдвойн, такъ какъ онъ былъ причиною этого взаимнаго несчастія, за первой ошибкой слдуетъ наказаніе. Когда онъ нашелъ сокровища Тимеи, онъ оставилъ ихъ себ съ тмъ, чтобы со временемъ пріобрсти Тимею. Онъ пріобрлъ ее и теперь платился за это. Бднякъ — человкъ ничтожный, но за то никто не мшаетъ ему быть счастливымъ. Богачъ — пользуется всеобщимъ уваженіемъ, но, не смотря на это, можетъ быть несчастливъ. Но почему долженъ онъ быть несчастнымъ? Неужели въ немъ небыло ничего достойнаго любви? Разв онъ не обладалъ благородными качествами, которыя пріобртаютъ мужчин любовь женщины? Разв его лицо не было пріятно, глаза выразительны? Разв у него не было любящаго сердца? Неужели женщина не могла бы полюбить его, если бы онъ былъ бденъ? Полюбить только за него самого?

— А между тмъ она меня не любитъ….

Для мужчины нтъ боле горькаго самообвиненія, какъ сознаніе, что женщина не можетъ любить его.

Къ чему же, въ такомъ случа, жить? Какая можетъ быть другая цль существованія? Обрабатывать поля, сять хлбъ, заниматься длами, пріобртать деньги, затмъ снова обрабатывать поля, сять хлбъ, заниматься спекуляціями и т. д.

Тотъ, кто не находитъ любви въ своемъ собственномъ дом, ищетъ ее въ другомъ мст.

До Байи Михаила преслдовали эти горькія, неутшительныя, самообвинительныя мысли. Въ Бай онъ остановился. У него было тамъ отдленіе его конторы и, когда онъ узжалъ въ плоскую часть Венгріи, то приказывалъ направлять вс письма туда.

Въ Бай его уже ожидала цлая куча писемъ. Онъ равнодушно распечатывалъ ихъ одно за другимъ. Ему было ршительно все равно, хорошо ли уродился хлбъ, какъ великъ учетъ векселей въ Англіи.

Но между прочитанными имъ письмами были два, къ которымъ онъ не отнесся равнодушно. Одно было отъ это внскаго, другое отъ константинопольскаго агента. Содержаніе этихъ писемъ очень обрадовало его, онъ отложилъ ихъ оба въ сторону, и съ этой минуты исчезла охватившая его апатія. Онъ съ обычной быстротой и энергіей отдалъ приказанія своему агенту и, покончивъ съ этимъ, поспшилъ продолжать путь.

Теперь его путешествіе имло цль. Онъ спшилъ обрадовать двоихъ людей.

Погода измнилась. Небо прояснилось и солнце уже начинало грть.

Въ Венгріи такія рзкія перемны нердки. По ту сторону Байи физіономія ландшафта измнилась, казалось, природа въ одинъ день подвинулась на нсколько недль. Уже въ Могак лсъ былъ покрытъ яркой зеленью, въ Цомбор поля покрылись темнозеленымъ, бархатнымъ ковромъ, въ Нейзац они пестрли цвтами, а въ долин Панчовы холмы казались покрытыми розоватымъ снгомъ.

Его двухдневное путешествіе казалось сномъ. Третьяго дня. въ Коморн, онъ видлъ еще покрытыя снгомъ поля, а въ Нижнемъ Дуна его встртила цвтущая степь.

Михаилъ остановился въ Леветинц переночевать. Онъ сейчасъ же посл прізда отдалъ инструкцію управляющему, а на другой день утромъ рано слъ въ экипажъ и похалъ къ Дунаю.

Тамъ все было въ порядк.

Іоганнъ Фабула былъ сдланъ главнымъ смотрителемъ за караблями, Тимару и тутъ нечего было длать. По словамъ Іоганна, онъ могъ спокойно отправляться на охоту.

И баронъ фонъ-Леветинскій послдовалъ доброму совту Фабулы.

Онъ приказалъ подать себ лодку, положить туда провизіи на недлю и двухствольное ружье.

Кто удивился бы, если бы въ подобную погоду онъ не возвратился чрезъ недлю, такъ какъ Тимаръ любилъ охоту, а въ это время года Дунай изобилуетъ множествомъ птицъ.

Однако, на этотъ разъ Михаилъ не зарядилъ ружья.

Онъ пустилъ свою лодку внизъ по Дунаю, пока не дохалъ до острова Островы. Тамъ онъ взялся за весла и перескъ Дунай поперекъ.

Объхавъ островъ, онъ остановился.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Что могли длать въ это время Альмира и Нарцисса? Что должны были он длать въ такую чудную погоду?

Конечно, заниматься охотой.

Во время этихъ занятій вниманіе Альмиры было вдругъ обращено на слабый шумъ, раздавшійся вдали.

Очевидно, къ острову подъхалъ кто-то знакомый, такъ какъ Альмира не залаяла, а только слегка заворчала.

Это ворчаніе было у нея чмъ-то въ род смха при вид старыхъ знакомыхъ.

Она узнала сидвшаго въ лодк.

Изъ лодки выскочилъ Тимаръ, привязалъ ее къ камышамъ, затмъ погладилъ Альмир голову и спросилъ:

— Ну, какъ дла? все ли хорошо?

Собака, конечно, отвчала, но, конечно, на своемъ ньюфаундлендскомъ язык, и, судя по тону, отвтъ былъ успокоительный.

Тимаръ принялся вынимать изъ лодки привезенные съ собою вещи. Вс он составляли небольшую поклажу, которую онъ могъ легко нести на плечахъ.. Но что длать въ ружьемъ?

Альмира не можетъ видть его, съ ружьемъ въ рукахъ.

Оставить ружье въ лодк онъ не хотлъ, такъ какъ его могъ кто нибудь унести.

Тимару пришло въ голову дать ружье въ зубы Альмир, которая съ удовольствіемъ понесла его передъ нимъ, какъ трофей, точно также легко, какъ пуделя носятъ тросточки своихъ господъ.

Нарцисса, между тмъ, вскочила Михаилу на плечо и они пошли вслдъ за Альмирой, которая показывала дорогу.

Вступивъ на заросшую травою тропинку, Тимаръ почувствовалъ себя, какъ бы переродившимся, вокругъ него царствовало спокойствіе. Плодовыя деревья этого рая были въ цвту. Тамъ и сямъ виднлись розовые кусты. Зеленой коверъ былъ покрытъ пестрыми цвтами. Островъ казался божественнымъ храмомъ, въ которомъ не было недостатка въ пніи, такъ какъ множество соловьевъ пли псни, лучше чмъ псни царя Давида.

Маленькій домикъ, по прежнему, былъ покрытъ до самой крыши, гирляндами розъ, распространявшими вокругъ себя чудное благоуханіе.

Едва Михаилъ вышелъ изъ плодоваго сада, какъ раздался чей-то звучный голосъ, кричавшій:

— А! г. Тимаръ!

И та, которая назвала его по имени, бросилась къ нему на встрчу.

Тимаръ узналъ ее по голосу.

Это была Ноэми, маленькая Ноэми, которую онъ не видалъ полтора года.

Съ тхъ поръ она много выросла и развилась. Ея костюмъ былъ простъ, но чистъ. Ея роскошные, золотистые, блокурые волосы были украшены розой.

— А! г. Тимаръ! вскричала двушка, спша на встрчу прізжему и издали протягивая ему руку.

Михаилъ съ жаромъ пожалъ ея ручку и нсколько мгновеній не выпускалъ изъ своихъ рукъ, любуясь двушкой.

Лицо ея всегда сіяло радостью, когда она встрчала его.

— Вы давно у насъ не были, сказала она.

— А какъ вы въ это время похорошли! вскричалъ Тимаръ.

Дйствительно, въ послдній годъ двушка сильно измнилась въ свою пользу.

— И такъ, вы меня не ожидали? продолжалъ Тимаръ, не выпуская изъ рукъ протянутой ему маленькой ручки.

— Мы часто о васъ думали.

— Здорова ли ваша матушка?

— Вотъ она идетъ.

Увидя Михаила, Тереза ускорила шаги, она уже издали узнала бывшаго капитана корабля, шедшаго къ ней на встрчу, въ такомъ же сромъ сюртук и съ охотничьей сумкой чрезъ плечо, какъ и прежде.

— Очень рада васъ видть. Вы долго заставили себя ждать! крикнула Тереза на встрчу гостю, но все-таки наконецъ вы о насъ вспомнили.

Говоря это, она безъ разсужденій обняла Тимара, затмъ взяла его поклажу, передала Альмир и крикнула ей:

— Отнеси это въ домъ.

— Тамъ есть также пара застрленныхъ мною по дорог птицъ, замтилъ Тимаръ.

— А! въ такомъ случа, Альмира, смотри, чтобъ Нарцисса не завладла ими.

Это замчаніе оскорбило Ноэми.

— О! Нарцисса совсмъ не такъ дурно воспитана, сказала она.

Чтобъ поправить свою ошибку, Тереза поцловала двушку и Ноэми успокоилась.

— А теперь идемъ домой, сказала Тереза, беря за руку Михаила. Идемъ съ нами, Ноэми.

— Хорошо, я только захвачу мою корзинку съ розами. Она уже полна.

— Что касается меня, сказала Фрау Тереза, то я пойду приготовлять угощеніе для гостя. Не правда ли, вы останетесь у насъ на цлый день?

— Я останусь не только сегодня, но и завтра, если вы дадите мн какое нибудь дло, я пробуду до тхъ поръ, пока буду вамъ полезенъ.

— О! въ такомъ случа, вы можете пробыть здсь цлую недлю! перебила Ноэми. Я дамъ вамъ достаточно дла.

— Какое же дло дашь ты г. Тимару, дурочка? съ улыбкою спросила Тереза.

— Мы будемъ собирать съ нимъ розовые лепестки, изъ которыхъ я длаю розовое масло, потомъ онъ будетъ помогать мн дистиллировать.

— Онъ, можетъ быть, совсмъ не знаетъ, какъ за это приняться.

— Какъ не знать, возразилъ Тимаръ, еще въ родительскомъ дом, я часто помогалъ длать это моей матери.

— Не правда ли, ваша мать была также очень добрая женщина?

— Да, она была очень добра.

— И вы очень ее любили?

— Да, очень.

— Она еще жива?

— Нтъ, она уже давно умерла.

— Значитъ, у васъ нтъ никого въ мір?

Тимаръ подумалъ одно мгновеніе, затмъ печально опустилъ голову и сказалъ:

— Никого.

Ноэми съ состраданіемъ взглянула ему въ глаза.

У меня нтъ никого на свт,— это печальныя слова.

Михаилъ замтилъ, что Фрау Тереза все еще стоитъ въ дверяхъ, не зная, уходитъ ей или нтъ.

— Знаете что, Тереза, сказалъ вдругъ Тимаръ, не ходите теперь на кухню, чтобъ приготовлять для меня что нибудь особенное. Я привезъ съ собою всевозможнюе припасы, стоитъ только накрыть на столъ. Намъ всмъ будетъ довольно.

— Но кто о васъ такъ позаботился и снабдилъ васъ провіантомъ на дорогу? сказала Ноэми.

— Кто другой, кром нашего Іоганна Фабулы.

— А! рулевой! Онъ тоже здсь?

— Нтъ, онъ по ту сторону Дуная.

Тереза угадала мысль Тамара. Но она не хотла уступить ему въ довріи. Она хотла доказать ему, что нисколько не боится оставить Ноэми съ нимъ вдвоемъ.

— Нтъ, мн необходимо идти въ кухню, сказала она, у меня уже тамъ кое-что готовится, а ты, Ноэми, провели въ это время г. Тимара по острову и покажи ему, какъ онъ измнился съ тхъ поръ, какъ онъ здсь не былъ.

Ноэми была послушная дочь. Она привыкла безъ возраженій исполнять приказанія своей матери.

Ноэми повязала себ голову пестрымъ, турецкимъ, шелковымъ платкомъ, который необыкновенно шелъ къ ней, и Тимаръ узналъ платокъ, который онъ оставилъ ей въ подарокъ.

— До свиданія, мама.

— До свиданья, милая, говорили мать съ дочерью, прощаясь и цлуясь.

Он каждый разъ прощались другъ съ другомъ, когда которая нибудь уходила изъ дома, какъ будто отправляясь въ далекое путешествіе, и затмъ, снова встрчаясь чрезъ какой нибудь часъ опять обнимались и цловались, какъ будто были въ разлук годы. У нихъ не было на свт никого боле!

Прощаясь, Ноэми бросила на мать вопросительный взглядъ.

Тереза отвчала молчаливымъ наклоненіемъ головы, что значило ‘иди только’.

Ноэми и Тимаръ обошли весь островъ. По временамъ тропинки были такъ узки, что они должны были идти совсмъ близко другъ къ другу, но Альмира была настолько умна, что просовывала между ними голову, что составляло естественную стну между ними.

На маленькомъ остров, въ послдніе три года, культура сильно подвинулась впередъ. Слды рукъ человка виднлись на всемъ остров. Сквозь густые кусты были проложены тропинки. Стволы нкоторыхъ деревьевъ достигли такой толщины, что двое людей не могли бы ихъ обхватить руками. Громадныя орховыя деревья были покрыты цвтами.

— Посмотрите, сказала Ноэми, эти орховыя деревья гордость моей матери. Имъ теперь всего пятьнадцать лтъ. Они на одинъ годъ моложе меня, а между тмъ, какъ они велики.

— Вы все еще одиноки на этомъ остров? спросилъ Тимаръ.

— Да, насъ двое. Въ опредленное время, предъ ярмарками, къ намъ на островъ прізжаютъ люди покупать наши произведенія. Зимою къ намъ приходятъ дровоски, которые оказываютъ намъ большую пользу, рубя дрова, и въ уплату получаютъ упавшія деревья. Все остальное мы длаемъ для себя сами.

Вдругъ Ноэми громко вскрикнула, поблднла и пошатнулась, прижавъ дрожащія руки къ сердцу, такъ что Тимаръ долженъ былъ поддержать ее, чтобъ она не упала.

— Что съ вами?

Ноэми, приложивъ руки къ глазамъ, вскричала полу-плача, полу-смясь, тономъ, въ которомъ слышался испугъ и отвращеніе:

— Посмотрите!… посмотрите, вотъ она!

— Кто такой.

Смотрите туда.

— Да кто же?

— Вонъ тамъ, смотрите!

Тимаръ увидалъ большую, зеленую лягушку.

Ноэми была такъ испугана ея видомъ, что не въ состояніи была бжать

— Неужели вы боитесь лягушекъ? спросилъ Тимаръ.

— Я ихъ ненавижу. Я бы, кажется, умерла, если бы она на меня прыгнула.

— Таковы двушки. Он любятъ кошекъ, потому что он красивы, и не терпятъ лягушекъ, потому что он противны, а между тмъ, лягушки точно также наши друзья, какъ и птицы, потому что уничтожаютъ множество вредныхъ наскомыхъ. Посмотрите хорошенько.

— Все это можетъ быть.

— Она и не думаетъ пугаться васъ. Она самое кроткое животное и не думаетъ видть въ васъ врага. Не мшайте ей она хочетъ прыгнуть на этого синяго жука… Видите, она сдлала большой прыжокъ, вытянула, съ быстротой молніи, свой длинный языкъ и жукъ изчезъ у нея во рту. Не правда ли, вы теперь видите, что лягушка совсмъ намъ не врагъ. Она чистое животное и полезный союзникъ человка,— она защищаетъ его поля отъ враждебныхъ наскомыхъ.

Ноэми захлопала въ ладоши. Она не чувствовала уже къ лягушк прежняго отвращенія, позволила взять себя за руку и подвести ближе къ лягушк. Она даже стала смяться надъ своимъ прежнимъ ужаснымъ врагомъ, а смхъ уже полпути отъ ненависти къ любви.

— Если бы только он не кричали такъ отвратительно.

— Своимъ крикомъ он выражаютъ любовь къ своимъ женамъ, такъ какъ у лягушекъ кричитъ только мужской полъ, а лягушки женскаго пола нмы. Лягушка цлую ночь кричитъ своей жен: ‘какъ ты хороша, какъ ты прелестна. Можетъ ли существовать на свт красивйшее существо, чмъ лягушка!’

Тутъ Ноэми начала смотрть на дло уже со стороны чувства.

— Кром того, продолжалъ Тимаръ, лягушки ученыя животныя. Вы знаете, он умютъ предсказывать погоду. Предъ наступленіемъ дождя он выходятъ изъ воды и предсказываютъ своимъ кваканьемъ дождь, а когда снова наступаетъ сухая погода, он удаляются обратно въ воду.

— Ахъ!…

Тутъ Ноэми начала чувствовать любопытство.

— Я сейчасъ поймаю одну, сказалъ Тимаръ.

И чрезъ нсколько времени возвратился, держа въ рукахъ лягушку.

Ноэми дрожала отъ волненія. Она то краснла, то блднла.

— Посмотрите только, сказалъ Тимаръ, немного пріоткрывъ руку, разв это животное не хорошо? Она такая же зеленая, какъ молодая трава, а ея лапки похожи на человческія руки въ миніатюр. Какъ сильно бьется у ней сердце, какъ глядитъ она на насъ своими красивыми, умными, черными глазками. Она сама насъ боится.

Ноэми колебалась между любопытствомъ и страхомъ. Она протянула свою дрожащую руку, затмъ поспшно отдернула ее назадъ.

— Возьмите ее. Дотроньтесь только до нея. Она невиннйшее созданіе въ мір.

Ноэми со страхомъ протянула руку, но въ тоже время смялась, глядя не на лягушку, а въ глаза Тимара. Она вздрогнула отъ прикосновенія къ холодному тлу лягушки, но затмъ вдругъ разсмялась съ удовольствіемъ, какъ ребенокъ, боящійся войти въ холодную воду и затмъ радующійся, что вошелъ въ нее.

— Смотрите, она совсмъ не шевелится у васъ въ рукахъ. Ей у васъ слишкомъ хорошо. Мы теперь отнесемъ ее домой. Тамъ возьмемъ стаканъ, нальемъ въ него холодной воды, сдлаемъ маленькую деревянную лстницу, опустимъ ее въ стаканъ и пойманная лягушка предъ дождемъ будетъ подниматься кверху по лстниц. Дайте я понесу ее.

— Нтъ! нтъ, сказала Ноэми, я сама отнесу ее домой.

— Держите руки крпче, а то она у васъ выскочитъ, но не слишкомъ сжимайте, чтобъ не задушить ее. Теперь идемте, такъ какъ начинается уже роса и трава сыра.

Ноэми побжала впередъ и еще издали кричала матери:

— Мама! мама! посмотри, что мы поймали! Какая хорошенькая птичка!

Мама Тереза строгимъ голосомъ упрекнула дочь:

— Разв ты не знаешь, что птицъ не слдуетъ ловить?

— Но эта птичка такая хорошенькая. Ее поймалъ г. Тимаръ и далъ мн. Возьми ее.

Фрау Тереза всплеснула руками, увидя въ рукахъ, у Ноэми зеленую лягушку.

— Посмотрите, какъ она глядитъ своими хорошенькими глазками, продолжала Ноэми, съ сіяющимъ отъ радости лицомъ. Мы посадимъ ее въ стаканъ, будемъ ловить ей мухъ, а она будетъ предсказывать намъ погоду. О, прелестная лягушка.

Она нжно прижала лягушку себ къ лицу.

Тереза повернулась къ Тимару.

— Вы положительный колдунъ, сказала она. Еще вчера моя двочка ни за какія благи въ свт не согласилась бы подойти къ лягушк.

Но Ноэми была въ совершенномъ восторг отъ лягушки. Накрывая на столъ на веранд, она сообщила матери все, что ей разсказалъ Тимаръ о томъ, какъ полезны лягушки, какія он смышленныя и полезныя животныя.

Въ это время Тимаръ приготовлялъ маленькую лстницу для зеленаго метеоролога. Онъ опустилъ эту лстницу въ банку съ широкимъ отверстіемъ, налилъ банку до половины водой и завязалъ сверху бумагой, въ которой сдлалъ отверстія для того, чтобъ опускать мухъ, предназначенныхъ для пойманнаго предсказателя погоды.

Лягушка дйствительно поднялась изъ воды по лстниц и не отказывалась отъ мухъ, а лишь отъ пнія и Ноэми радовалась этому, какъ доказательству того, что хорошая погода удержится.

— Да, сударь, сказала Тереза, когда вс сли за маленькій столъ, на которомъ былъ накрытъ ужинъ, вы не только сдлали чудо, но и большое благодяніе, Нашъ островъ былъ бы раемъ, если бы Ноэми не боялась до такой степени лягушекъ, что стоило ей увидать одну, чтобъ поблднть отъ страха и трястись, какъ въ лихорадк. Никакая человческая сила не могла заставить ее пройти мимо маленькаго пруда, въ которомъ квакаетъ множество лягушекъ. Теперь вы сдлали изъ нея новое существо и примирили ее съ ея существованіемъ.

— Сладкое существованіе! замтилъ Тимаръ.

Тереза глубоко вздохнула.

— Отчего ты вздыхаешь? спросила Ноэми.

— Ты очень хорошо знаешь, отчего.

Тимаръ также зналъ, къ чему относится этотъ вздохъ.

Ноэми желала дать разговору боле веселое настроеніе.

— Я съ тхъ поръ стала бояться лягушекъ, сказала она, какъ одинъ злой человкъ вдругъ бросилъ въ меня большую., темную лягушку, потомъ онъ схватилъ несчастное животное и воткнулъ ей въ спину ножъ, отчего лягушка такъ жалобно заквакала, что мн показалось, что она своимъ крикомъ призываетъ на насъ мщеніе всего своего рода, и съ тхъ поръ, при вид каждой лягушки, мн казалось, что она станетъ брызгать въ меня своимъ ядомъ. Что касается того злаго человка, то онъ громко смялся, слушая жалобные крики бднаго животнаго.

— Кто былъ этотъ злой человкъ? спросилъ Михаилъ.

Ноэми ничего не отвчала, а только презрительно махнула рукой.

Тимаръ угадалъ имя злаго человка, Ноэми кивнула ему головою.

Они поняли другъ друга.

— Онъ у васъ не былъ здсь съ тхъ поръ?

— О, нтъ, онъ прізжаетъ каждый годъ и постоянно мучитъ насъ. Теперь онъ придумалъ новое средство терзать насъ, онъ прізжаетъ въ большой лодк и, такъ какъ я не могу дать ему денегъ, нагружаетъ, ее медомъ, воскомъ и шерстью, которые потомъ продаетъ. Я отдаю ему все, что онъ требуетъ, только бы онъ оставилъ насъ въ поко.

— Онъ уже давно не былъ у насъ, замтила Ноэми.

— О! этотъ человкъ не погибнетъ! Я каждый день жду его прізда.

— Что, если онъ теперь прідетъ, сказала Ноэми..

— Зачмъ?

Ноэми покраснла.

— Такъ, мн хотлось бы, чтобъ онъ теперь пріхалъ.

Тимаръ же думалъ про себя, какъ онъ осчастливитъ этихъ бдныхъ женщинъ однимъ словомъ, но медлилъ сказать это слово, какъ ребенокъ, не желающій разстаться съ игрушкой.

Ужинъ уже былъ оконченъ. Солнце зашло, тихая, чудная ночь спустилась надъ полями, небо казалось прозрачнымъ серебрянымъ куполомъ, ни одинъ листокъ на деревьяхъ не шевелился.

Об женщины съ своимъ гостемъ отправились на средину острова, на скалу, откуда представлялся великолпный видъ на весь Дунай.

Островъ разстилался у нихъ подъ ногами, какъ очарованное озеро съ пестрыми волнами.

— Какой чудный видъ! вскричалъ Тимаръ, восхищенный представившимся ему зрлищемъ.

— Вамъ слдовало бы посмотрть на островъ лтомъ когда, вмсто розъ, онъ покрытъ желтыми плодами, изъ которыхъ выдляются цвты лавенды, какъ большіе голубые внки.

— Я пріду, чтобъ посмотрть на это, сказалъ Тимаръ.

— Въ самомъ дл?

Двушка дружески протянула ему руку и Михаилъ почувствовалъ горячее пожатіе, какого никогда не видалъ отъ жены.

Затмъ Ноэми положила головку на плечо Терезы и обняла мать.

Вокругъ царствовало глубокое молчаніе, не нарушаемое никакимъ человческимъ голосомъ, только монотонный концертъ лягушекъ оживлялъ ночную темноту.

— Слышишь, какъ поютъ лягушки? шепнула Ноэми Терез. ‘О! какъ я тебя люблю! какъ ты хороша!’ Он поютъ это цлую ночь. О! моя милая, дорогая!

И она нсколько разъ поцловала мать.

Михаилъ, забывъ все на свт, стоялъ на скал, скрестивъ руки.

Молодая луна освщала волны синеватымъ свтомъ, тогда какъ новое, чудное чувство прокрадывалось въ душу Тимара.

Было ли это воспоминаніе или пробуждающаяся надежда? начинающаяся радость или умирающее горе? инстинктъ или предчувствіе?

Нкогда онъ также смотрлъ на заходящій мсяцъ, отражающійся въ волнахъ Дуная, онъ мысленно снова бесдовалъ съ таинственнымъ лучемъ и тотъ говорилъ ему:

— Неужели ты снова не понимаешь меня? завтра я опять вернусь и тогда ты поймешь меня!

ГЛАВА IV.
Паукъ между розами.

Люди, занимающіеся своимъ трудомъ, не имютъ времени долго любоваться луннымъ свтомъ.

Прежде чмъ идти спать, хозяйка должна была подоить скотъ, тогда какъ на Ноэми лежала обязанность накосить травы.

Въ это время Тимаръ стоялъ, опершись спиною на дверь конюшни, и разговаривалъ съ женщинами, куря трубку, какъ крестьянскій малый, ухаживающій за деревенской двушкой.

По окончаніи работы, Тимаръ отправился спать въ пчельникъ, гд фрау Тереза приготовила ему постель изъ свжаго сна, а Ноэми принесла подушку.

Едва онъ усплъ лечь, какъ сонъ сомкнулъ его глаза. Онъ всю ночь видлъ во сн, что поступилъ въ садовники и безъ конца приготовляетъ розовую воду.

Когда онъ проснулся, солнце уже стояло высоко на неб, пчелы летали вокругъ него. Онъ проспалъ очень долго.

Открывъ глаза, онъ убдился, что утромъ у него уже былъ кто-то, такъ какъ предъ его постелью лежали вс необходимыя для его костюма принадлежности, привезенныя имъ съ собою.

Бдный путешественникъ, привыкшій каждый день бриться, чувствуетъ себя несчастнымъ въ тотъ день, въ который ему не удастся сдлать этой операціи, поэтому онъ былъ очень тронутъ, увидя, что все приготовлено для его любимаго занятія.

Около него лежалъ кусокъ мыла, кружка съ теплой водой и крошечный кусочекъ зеркала.

Когда онъ кончилъ бритье, женщины уже давно ждали его за завтракомъ, состоявшимъ изъ свжаго молока и масла, посл котораго вс отправились сбирать розовые лепестки.

Михаилъ, какъ онъ того просилъ, сталъ выжимать масло, Ноэми срывала лепестки, а фрау Тереза укладывала ихъ.

Тимаръ разсказывалъ Ноэми о розахъ, не о томъ, насколько он похожи на цвтъ ея щекъ, на что Ноэми, конечно, засмялась бы ему въ лицо, но сообщилъ ей все то, что узналъ о розахъ во время своихъ путешествій, и ученость Тимара внушила большое уваженіе молодой двушк.

Въ Турціи розовую воду употребляютъ въ питье и въ кушанья. Тамъ также воздлываютъ цлыя поля розъ и длаютъ не мало четокъ изъ розовыхъ лепестковъ, спресованныхъ въ круглые шарики и нанизанныхъ на нитку.

На восток ростеть прекрасный сортъ розъ, изъ которыхъ длаютъ особенно хорошее розовое масло. Это бальзаминныя розы, он ростутъ на деревьяхъ, достигающихъ вышины двухъ саженей, и деревья гнутся къ земл подъ тяжестью втвей, отягченныхъ блыми цвтами, ихъ запахъ лучше запаха всхъ другихъ розъ. Если бросить лепестки этой розы въ воду и оставить ее на солнц, то чрезъ очень короткій промежутокъ поверхность воды покроется масломъ, которое выпускаютъ изъ себя лепестки. Цейлонскія розы окрашиваютъ волосы въ свтлый цвтъ и эта краска такъ прочна, что не теряетъ цвта въ теченіе нсколькихъ лтъ.

Лепестки могорской розы дйствуютъ одуряющимъ образомъ, отъ ихъ запаха люди пьянютъ, какъ будто напились пива.

— Вы были повсюду тамъ, гд ростутъ эти розы? спросила Ноэми.

— Да, я много путешествовалъ по свту. Я былъ въ Вн, въ Париж, въ Константинопол.

— Это далеко отсюда?

— Если идти пшкомъ, то до Вны пришлось бы идти тридцать дней, и сорокъ до Константинополя.

— Но вы вроятно здили на корабл?

— На корабл путешествіе еще продолжительне, такъ какъ я долженъ былъ нагружать товары.

— Для кого?

— Для хозяина, у котораго я служилъ.

— Г. Брацовичъ все еще вашъ хозяинъ?

— Кто сказалъ вамъ объ этомъ?

— Рулевой, который былъ съ вами.

— Нтъ, теперь Брацовичъ уже умеръ.

— Умеръ!…

— А его жена и дочь? съ жаромъ вмшалась Тереза.

— Посл его смерти он потеряли все свое состояніе.

— О! праведный Боже! Твоя наказующая рука, постигла ихъ!

— Матушка! матушка! умоляющимъ голосомъ вскричала Ноэми.

— Къ тому, что я вамъ разсказывала, узнайте еще слдующее: когда насъ поразилъ ударъ, о которомъ я вамъ говорила, когда я, напрасно, на колняхъ умоляла Брацовича не длать насъ нищими, я узнала, что этотъ человкъ иметъ жену и дочь. Я ршилась отыскать его жену и просить за себя, надясь, что она пойметъ меня и почувствуетъ состраданіе. Я взяла съ собой дочь и отправилась въ Коморнъ. Я нашла ее въ ея красивомъ, высокомъ дом. Мн пришлось ждать на двор, такъ какъ меня не пустили въ домъ. Наконецъ, ко мн вышла госпожа Брацовичъ съ своей пятилтней дочерью. Я упала предъ ней на колни и заклинала ее именемъ Бога сжалиться надъ нами и быть нашей заступницей предъ ея мужемъ, тогда госпожа Брацовичъ схватила меня за руку и столкнула съ лстницы, падая, я старалась защитить обими руками мою дочь, и ударилась головою объ одну изъ колонъ, поддерживающихъ лстницу. Еще до сихъ поръ у меня на лбу есть шрамъ отъ паденія. Что же касается семилтней двочки, то она громко смялась, видя, какъ я падаю, и слыша, какъ плачетъ моя дочь. Поэтому-то я благословляю теперь руку, которая столкнула ихъ съ этой лстницы, съ которой он нкогда столкнули насъ.

— О! мама, не говори такъ!..

— И такъ, он теперь въ нищет! Сдлались ли он нищими?… Я надюсь, он ходятъ въ лохмотьяхъ и напрасно просятъ милостыню у пороговъ своихъ бывшихъ знакомыхъ.

— Нтъ, сказалъ Михаилъ, нашелся человкъ, который заботится о нихъ…

— Безумный!… вскричала Тереза, въ сильномъ раздраженіи. Какъ ршился онъ принять къ себ въ домъ тяготющее надъ ними проклятіе? Оно погубитъ и его.

Ноэми бросилась къ матери и зажала ей ротъ обими руками, затмъ упала ей на шею и закрыла ей уста поцлуями.

— Мама!… дорогая мама! не говори, такъ! не проклинай! Я не могу слышать отъ тебя проклятій!… Возьми ихъ назадъ!…

Подъ поцлуями дочери Тереза снова пришла въ себя.

— Не бойся, дурочка, сказала, она снова качая головою, проклятія уносятся втромъ. У насъ, у старыхъ женщинъ, это только старая, дурная, суеврная привычка. Проклятіе не можетъ повредить человку.

— Мн оно уже повредило, подумалъ Тимаръ, такъ какъ я тотъ безумный, который взялъ ихъ къ себ въ домъ.

Ноэми старалась перевести разговоръ на розы.

— Скажите мн, г. Тимаръ, какой видъ у могорской розы, запахъ которой опьяняетъ?

— Если хотите, я привезу вамъ такую розу.

— Гд же она ростетъ?

— Въ Бразиліи.

— Это далеко?

— На другомъ конц свта.

— Туда нужно хать по морю?

— Да, два мсяца.

— Зачмъ хотите вы туда хать?

— Отчасти по дламъ, а отчасти для того, чтобъ привезти вамъ могорскую розу.

— Въ такомъ случа, лучше не привозите.

Ноэми вышла изъ кухни и Михаилъ замтилъ, что слезы блестли у нея на глазахъ. Она вернулась обратно только тогда, когда наполнила свою корзину розовыми лепестками, и высыпала ихъ на чистую циновку, на которой он образовали цлый холмъ.

Около полудня весь вчерашній запасъ розовыхъ лепестковъ былъ превращенъ въ масло и посл обда фрау Тереза сказала гостю, что сегодня у нихъ нтъ больше никакого дла, и они имютъ время прогуляться по острову. Путешественникъ, бывшій въ такихъ далекихъ странахъ, могъ подать, по всей вроятности, хорошіе совты жителямъ острова относительно того, какая почва должна родить какія деревья.

Собак фрау Тереза приказала:

— Оставайся здсь и охраняй домъ, лягъ предъ дверями и не двигайся.

Альмира поняла приказаніе и сейчасъ же исполнила его.

Михаилъ со своими спутницами удалился подъ деревья.

Едва исчезли они въ кустахъ, какъ Альмира съ безпокойствомъ насторожила уши и начала съ гнвомъ ворчать. Она что-то чуяла и съ досадой качала головою. Время отъ времени она вставала, затмъ снова ложилась.

Вскор послышался мужской голосъ, пвшій нмецкую псню, приближавшійся съ берега.

По всей вроятности, пли для того, чтобъ дать о себ знать жителямъ острова.

Пвшій боялся большой собаки, но она не лаяла.

Новопришедшій появился изъ-подъ тни розовыхъ листьевъ.

Это былъ Теодоръ Христіанъ.

На этотъ разъ онъ былъ одтъ въ темносиній фракъ съ золотыми пуговицами.

Альмира даже не пошевелилась при его приближеніи. Она думала такъ: если я брошусь на этого человка, то онъ перестанетъ пть и меня привяжутъ, а не его. Поэтому я поступлю лучше, если буду держаться вооруженнаго нейтралитета.

Теодоръ доврчиво подошелъ, насвистывая, къ своему страшному черному врагу.

— Здраствуй, Альмира. Поди сюда, милая собачка! Гд твои милыя хозяйки? Залай же скоре изъ любви ко мн. Гд мама Тереза?

Но Альмира ничего не отвчала.

— Посмотри, что я теб принесъ. Кусочекъ мяса. Съшь… Не хочешь. Ты думаешь, что оно отравлено? шь же, Альмира.

Но Альмира и не думала прикоснуться къ нему, пока, наконецъ Нарцисса, (у кошекъ, какъ извстно, нтъ такого твердаго характера) подкралась и хотла схватить мясо. Это раздражило Альмиру,— она бросилась и начала зарывать мясо, какъ длаютъ предусмотрительныя собаки, приготовляющія запасъ на всякій случай.

— Что за недоврчивое животное! проворчалъ про себя Теодоръ. Надюсь, что мн удастся пройти въ домъ.

Но это ему не удалось.

Альмира оскалила зубы и встала предъ нимъ.

— Ахъ! ты глупое животное! Скажи мн, гд женщины? Можетъ быть, он приготовляютъ розовое масло?

Онъ отправился въ гротъ, гд оно приготовлялось, и оглядлся вокругъ, но не нашелъ никого.

Тогда онъ вымылъ лицо и руки въ благоуханной розовой вод и ему доставило удовольствіе думать, что такимъ образомъ онъ испортилъ результатъ трудовъ цлаго дня.

Когда онъ хотлъ снова выдти изъ грота, то нашелъ, что собака легла поперекъ выхода и показывала ему зубы.

— Ахъ, ты, грубіанка! Ты не хочешь меня выпустить вонъ. Ну, что же, мн все равно, я и здсь могу подождать, пока придутъ хозяйки, я и здсь найду мстечко отдохнуть. И онъ бросился на розовые лепестки, собранные Ноэми.

— Ха… ха… ха! ты, сама этого не понимая, устроила мн прекрасное ложе.

Чрезъ нсколько времени женщины возвратились, съ Михаиломъ, со своей прогулки, во внутренность острова. Тереза съ удивленіемъ увидала, что Альмира не лежитъ предъ верандой, а стоитъ на сторож предъ входомъ въ гротъ.

Когда Теодоръ услыхалъ голосъ Терезы, онъ придумалъ подшутить надъ нею, и спрятался подъ розовыми лепестками такъ, что его совсмъ не было видно, и когда затмъ Ноэми заглянула въ дверь съ словами: ‘Что тутъ такое, Альмира?’ онъ вдругъ выглянулъ и закричалъ ей:

— Здсь твой женихъ, прелестная Ноэми.

Ноэми отскочила назадъ, громко вскрикнувъ.

— Что съ тобой? спросила подоспвшая мать.

— Тамъ… между розами… отвчала Ноэми.

— Ну, что тамъ такое между розами, паукъ?

Теодоръ вскочилъ, громко смясь, со своей розовой постели, какъ человкъ, сыгравшій невинную шутку со своими близкими, съ громкимъ смхомъ бросился къ Терез и обнялъ ее, не обращая вниманія ни на ея гнвные взгляды, ни на испуганное лицо Ноэми.

— Ха… ха… ха! какъ я васъ испугалъ! ну, дорогая Тереза, радуйся, твой возлюбленный зять пріхалъ!.. Онъ явился, какъ фея, изъ цлаго моря розовыхъ лепестковъ, ха!.. ха!.. ха!..

Затмъ онъ повернулся къ Ноэми, которая ускользнула отъ его объятій, и только тутъ Теодоръ Христіанъ замтилъ, что съ женщинами былъ еще третій — Тимаръ.

Это открытіе немного уменьшило его веселость, которая была только притворная. Ему было непріятно видть предъ собою человка, съ которымъ для него были связаны непріятныя воспоминанія.

— Вашъ покорный слуга, г. капитанъ, сказалъ онъ, наконецъ-то мы съ вами снова встртились, Надюсь, вы не везете съ собою опять турецкаго паши? Ха! ха ха! не бойтесь, г. капитанъ.

Тимаръ только пожалъ плечами, но ничего не отвчалъ.

Затмъ Теодоръ повернулся къ Ноэми и схватилъ ее за талію, но двушка отвернулась отъ него и оттолкнула его отъ себя.

— Оставь ее въ поко, сказала Тереза строгимъ тономъ, что теб здсь нужно?

— Ну, не выгоняйте меня изъ дома, прежде чмъ я вошелъ въ него. Надюсь, мн будетъ позволено обнять мою прелестную невсту, Ноэми ничего не сдлается, если я буду глядть на нее. Отчего вы такъ боитесь меня, милая мама?

— На это есть причины, съ неудовольствіемъ сказала Тереза.

— Не сердитесь на меня, пожалуйста, мамочка. На этотъ разъ я пришелъ не для того, чтобъ брать у васъ что нибудь, на этотъ разъ я привезъ вамъ нчто… или, лучше сказать, множество денегъ, такъ много, что ты, мамочка, можешь купить на нихъ твой прежній, красивый домъ, вмст съ полями, а также и твое маленькое помстье на остров Острова. Однимъ словомъ, все, что ты нкогда потеряла. Все это будетъ у тебя снова. Я знаю, что я, какъ сынъ, обязанъ исправить то, что сдлалъ дурнаго мой отецъ.

Тутъ Теодоръ Христіанъ такъ разчувствовался, что даже заплакалъ, но эти слезы не произвели впечатлнія на присутствующихъ. Его слезамъ врили также мало, какъ и смху.

— Идемте въ комнату, сказалъ Теодоръ, то, что я хочу вамъ сообщить, я не могу говорить предъ всмъ свтомъ.

— Не говори глупостей, сказала Тереза, что значутъ слова ‘весь свтъ’ здсь, на уединенномъ остров. Что же касается г. Тимара, то при немъ ты можешь все говорить, онъ нашъ старый, хорошій знакомый, но идемъ въ домъ, я знаю, ты наврно голоденъ.

— Какъ ты хорошо знаешь слабости своего Теодора. У него вчно отличный аппетитъ и при томъ ты умешь готовить такія отличныя кушанья, что, глядя на нихъ, текутъ слюнки. На свт нтъ другой такой хозяйки, какъ ты. Я лъ даже у турецкаго султана, но и у него нтъ такой кухарки, какъ ты.

Фрау Тереза имла слабость. Она была чувствительна къ похваламъ ея гостепріимству. Она угощала всякаго, кто къ ней приходилъ, и даже своего смертельнаго врага она не въ состояніи была бы отпустить голоднымъ.

На голов Теодора Христіана было надта шляпа, такъ называемая ‘Фигаро’, которыя въ то время были въ мод, и онъ надлъ ее такимъ образомъ, чтобъ, входя въ низкую дверь, сбить съ головы для того, чтобъ имть возможность сказать:

— Ахъ! проклятая дверь! но это всегда случается съ тми, кто привыкъ къ высокимъ дверямъ. Въ моемъ новомъ дом вс двери высокія. А какой прекрасный видъ на море!

— Если у тебя въ самомъ дл, гд нибудь жилище? спросила Тереза, накрывая на столъ въ маленькой комнат.

— Еще бы! конечно! Въ Тріест, въ самомъ красивомъ дворц цлаго города. Я агентъ перваго кораблестроителя.

— Въ Тріест? вмшался Тимаръ, какъ его зовутъ?

— Онъ строитъ только морскіе корабли, съ презрительной улыбкой сказалъ Теодоръ, впрочемъ, его зовутъ сеньоръ Скарамелли.

Тимаръ ничего не сказалъ. Онъ не счелъ нужнымъ говорить, что самъ заказалъ корабль у сеньора Скарамелли.

— О! теперь у меня множество денегъ, хвастался Теодоръ. Цлые милліоны проходятъ у меня между рукъ. Еслибы я не былъ такимъ честнымъ человкомъ, то могъ бы отложить въ сторону сотни. Впрочемъ я привезъ съ собою нчто своей маленькой Ноэми, что я ей уже раньше общалъ. А что я общалъ? Кольцо. Съ какимъ камнемъ? съ рубиномъ, со смарагдомъ. Въ этомъ кольц вставленъ брилліантъ въ четыре съ половиной карата. Это будетъ обручальнымъ кольцомъ моей маленькой Ноэми. Это…

Теодоръ сунулъ руку въ карманъ своихъ панталонъ, долго искалъ, затмъ на лиц его выразился испугъ.

— Потерялъ!.. вскричалъ онъ, выворачивая карманъ и показывая предательскую дыру, въ которую упало драгоцнное обручальное кольцо съ брилліантомъ въ четыре съ половиною карата.

Что касается Ноэми, то она громко расхохоталась.

У нея былъ прелестный смхъ, хотя ее рдко слышали смющейся.

— Но оно еще не потерялось! вскричалъ Теодоръ. Погодите смяться, прелестныя дамы.

И онъ началъ поспшно снимать сапогъ.

Дйствительно, изъ сапога упало на полъ отыскиваемое кольцо.

— Вотъ оно, обручальное кольцо моей Ноэми у меня. Посмотрите, Тереза. Вотъ что привезъ своей невст вашъ будущій зять. Ну, что ты на это скажешь?. А вы, г. капитанъ, если вы понимаете въ этомъ толкъ, скажите, во сколько вы цните этотъ брилліантъ?

Тимаръ поглядлъ на камень и сказалъ:

— Страза, по знакомству стоитъ пять грошей.

— Молчите, капитанъ, что вы въ этомъ понимаете. Вы понимаете толкъ въ овс, да въ кукуруз и, можетъ быть, въ жизни не видали ни одного брилліанта.

Говоря это, онъ надлъ кольцо, которое Ноэми не взяла бы ни за что, на свой мизинецъ и во все время ужина старался выставить его игру.

Навшись до сыта, онъ возвратился къ главному предмету своего прізда.

— Ну, теперь, Тереза, я скажу теб, для чего собственно я пріхалъ.

Тереза поглядла на Теодора съ испуганнымъ видомъ.

— Я сразу осчастливлю васъ всхъ: тебя, Ноэми и самого себя. Благодаря этому, я пріобрлъ себ уваженіе у сеньора Скарамелли. Однажды сеньоръ Скарамелли сказалъ мн.: ‘Другъ Христіанъ, теб придется хать въ Бразилію’…

— О! если бы ты уже ухалъ! со вздохомъ сказала Тереза.

Теодоръ понялъ этотъ вздохъ и засмялся.

—… ‘Ты долженъ привезти мн оттуда немного дубоваго лса, продолжалъ онъ. Тамъ ростутъ всевозможныя нужныя для насъ деревья, Фернамбукъ, макасони, каскарилло, тагомако’…

— Прошу тебя перестань повторять предо мною эти индійскія названія, перебила его Тереза. Ты думаешь, что вскружишь мн голову, если повторишь предо мною цлый рядъ непонятныхъ словъ. Скажи мн лучше, почему, если въ Бразиліи ростетъ такое множество прекрасныхъ деревьевъ, ты уже не ухалъ туда?

— Въ этомъ-то и состоитъ мой геніальный планъ. Къ чему, сказалъ я сеньору Скарамелли, хать мн въ Бразилію, когда мы здсь, недалеко, можемъ получить лсъ еще лучше, чмъ бразильскій. Я знаю одинъ островъ посреди Дуная, на которомъ ростетъ двственный лсъ, тамъ есть множество прекрасныхъ деревьевъ, которыя могутъ поспорить съ южно-американскими…

— Я такъ и думала, прошептала про себя Тереза.

— Тополи и орховыя деревья могутъ вполн замнить бразильскій лсъ, а ихъ ростутъ сотни на вашемъ остров…

— Мои орховыя деревья!..

— Дерево яблони гораздо лучше, чмъ каскарилло…

— Какъ! ты распорядился даже моими яблонями?..

— Мы получимъ за нихъ массу денегъ, по меньшей мр, по десяти гульденовъ за дерево. Сеньоръ Скарамелли далъ мн полномочіе дйствовать, какъ я хочу. Онъ уполномочилъ меня заключить съ тобою контрактъ. Онъ лежитъ у меня въ карман готовый, теб стоитъ только подписать его, и мы будемъ богатыми людьми, а когда срубятъ множество деревьевъ и самимъ намъ не зачмъ будетъ оставаться, мы передемъ въ Тріестъ, а весь островъ засемъ черешней. За ней не нужно большаго ухода, достаточно будетъ одного человка, который ежегодно срзалъ бы втви и продавалъ туркамъ на чубуки. Такимъ образомъ, мы получимъ пятьсотъ дукатовъ чистаго дохода съ іоха, съ десяти іохъ пять тысячъ.

Тимаръ не могъ удержаться отъ смха. Такая смлая спекуляція не приходила въ голову даже ему самому.

— Что тутъ смшнаго! крикнулъ Теодоръ Тимару. Я кое-что понимаю въ этомъ дл.

— Я также понимаю, сказала Тереза, что ты хочешь сдлать. Каждый разъ, когда наша несчастная звзда приводитъ тебя сюда, я могу быть уврена, что ты придумалъ какой нибудь отвратительный планъ. Ты знаешь, что никогда не находилъ у меня денегъ, и не найдешь ихъ, но ты самъ умешь добывать ихъ. До сихъ поръ ты увозилъ отъ насъ все, что мы пріобртали, и превращалъ въ деньги. Теперь ты уже не довольствуешься плодами, ты хочешь продать самыя деревья. Моихъ любимцевъ! моихъ единственныхъ друзей въ этомъ свт! я ихъ посадила, за ними ухаживала! подъ ихъ тнью я отдыхала. Стыдись сочинять басни, будто ты получишь сокровища за эти деревья, изъ которыхъ твой г. Скарамелли построитъ суда. Нтъ сомннія, ты ихъ продашь, но только первому попавшемуся торговцу дровами. Вотъ твой планъ. Кого хочешь ты имъ обогатить, но только не меня, я знаю вс твои плутни. Повторяю теб, оставь свои глупыя шутки.

— Нтъ, Тереза, я совсмъ не шучу. Ты можешь понять, что я не даромъ пріхалъ сюда. Вспомни только, какой сегодня день. Сегодня мои имянины и въ этотъ же день родилась моя маленькая, возлюбленная Ноэми. Ты знаешь, что мой бдный, покойный отецъ и твой мужъ обручили насъ, когда мы были еще дтьми. Было ршено, что, когда Ноэми будетъ семнадцать лтъ, мы женимся. Я пріхалъ къ этому дню съ другаго конца свта. Я здсь, со всею страстью любящаго сердца. Но одной любовью человкъ не можетъ быть сытъ. Конечно, я получаю у сеньора Скарамелли хорошее жалованье, но оно все ушло на роскошную отдлку моей квартиры въ Тріест. Ты должна дать что нибудь Ноэми, чтобъ она могла вступить въ свтъ прилично своему положенію. Невста не можетъ придти въ домъ жениха съ пустыми руками, и твоя единственная дочь иметъ право требовать отъ тебя, чтобъ ты отпустила ее прилично.

Ноэми съ досадой сла въ уголъ и сидла тамъ, повернувшись ко всему обществу спиной и упершись лбомъ въ стну.

— Да, продолжалъ Теодоръ, ты должна дать Ноэми приданое. Не будь такъ себялюбива, оставь себ половину своихъ деревьевъ, а другую половину отдай мн. Кому и какъ я ихъ продамъ, это будетъ мое дло. Дай Ноэми въ приданое орховыя деревья, для нихъ, я уже имю хорошаго покупщика.

Терпніе Терезы пришло къ концу.

— Слушай, Теодоръ, сказала она, я не знаю, имянинникъ ли ты сегодня или нтъ, но я знаю наврно, что сегодня не день рожденія Ноэми, и также знаю, что Ноэми не вышла бы за тебя замужъ, если бы ты былъ единственнымъ мужчиной на всемъ свт…

— Предоставь это мн, объ этомъ я не безпокоюсь.

— Можешь думать, что хочешь, но дай мн договорить до конца. Ты не получишь ни теперь, ни никогда моихъ орховыхъ деревьевъ, хотя бы они нужны были для постройки Ноева ковчега. Я могу подарить теб одно дерево и ты можешь употребить его, для какой хочешь цли. Ты говоришь, что сегодня ты имянинникъ, я дарю теб это дерево.

При этихъ словахъ Теодоръ всталъ, но не для того, чтобъ уйти, а для того, чтобъ повернуть стулъ и ссть на него верхомъ, лицомъ къ спинк.

— Нечего сказать, ты дружески расположена ко мн, Тереза, сказалъ онъ, глядя ей въ лицо. Ты, кажется, забыла, что стоитъ мн сказать одно слово…

— Такъ говори же, предъ этимъ господиномъ ты можешь говорить спокойно, онъ знаетъ все.

— Даже то, что этотъ островъ не принадлежитъ теб?

— Даже это.

— И что мн стоитъ сказать одно слово въ Вн или Константинопол…

— Чтобъ оставить насъ безъ пристанища и сдлать нищими.

— Да, я могу это сдлать! вскричалъ Теодоръ

Христіанъ, переставая притворяться и, вынувъ изъ кармана какую-то бумагу, подалъ ее Терез, говоря: вотъ теб готовый контрактъ, тутъ поставлено даже число. Ты знаешь, что я могу сдлать, и сдлаю, если ты сейчасъ же не подпишешь мой контрактъ.

— Нтъ, сударь, сказалъ Тимаръ, кладя руку на плечо Теодора, вы не можете имъ ничего сдлать.

— Что такое? вскричалъ Теодоръ, съ гнвомъ поднявъ голову.

— Вы не можете донести о существованіи этого острова и о томъ, что его уже заняли.

— Почему же я не могу этого сдлать?

— Потому, что другой уже сдлалъ это.

— Вы! вскричалъ Теодоръ, поднимая руку на Михаила.

— Вы?.. прошептала Тереза, закрывая лицо руками.

— Да, я, твердо и спокойно сказалъ Тимаръ. Я заявилъ, какъ въ Вн, такъ и въ Константинопол, что здсь, рядомъ съ островомъ Острова, образовался маленькій безъимянный и необитаемый островъ. Въ то же время, я получилъ, какъ отъ внскаго правительства, такъ и отъ Высокой Порты, право на пользованіе этимъ островомъ въ теченіе девяноста лтъ. Въ знакъ подданства, я обязанъ ежегодно доставлять венгерскому правительству мшокъ орховъ, а Высокой Порт корзину плодовъ. Императорскій патентъ и султанскій фирманъ у меня въ рукахъ.

Говоря это, Тимаръ вынулъ изъ кармана об бумаги, полученныя имъ въ его контор въ Бай и полученіе которыхъ такъ сильно его обрадовало.

Сдлавшись важнымъ господиномъ, онъ захотлъ также дать спокойствіе бдному, преслдуемому судьбою семейству. Этотъ мшокъ орховъ и корзина съ плодами стоили ему не мало денегъ.

— Я же, заключилъ онъ свою рчь, спшу передать, какъ патентъ, такъ и фирманъ и связанныя съ ними права, настоящимъ жителямъ и колонистамъ этого острова. Вс необходимыя формальности уже исполнены. Вотъ вамъ бумаги.

Тереза, ни слова не говоря, упала къ ногамъ Михаила. Она могла только рыдать и цловать руки этого человка, спасшаго ее отъ призрака, преслдовавшаго ее день и ночь и не дававшаго ей покоя.

Ноэми схватилась обими руками за сердце какъ бы боясь, что оно заговоритъ и выдастъ то, чего не произносили ея губы.

— И такъ, вы видите, г. Теодоръ Христіанъ, сказалъ Михаилъ, что, въ продолженіе девяноста лтъ, вамъ нечего длать на этомъ остров.

Теодоръ Христіанъ поблднлъ отъ гнва.

— Кто же вы такой, крикнулъ онъ, что осмливаетесь мшаться въ наши семейныя дла? Кто далъ вамъ на это право?

— Моя любовь! вдругъ вскричала Ноэми, бросаясь на грудь Михаила и обнимая его.

Теодоръ не сказалъ боле ни слова. Въ нмой ярости онъ погрозилъ Тимару кулакомъ и бросился вонъ изъ комнаты.

Въ его взгляд сверкала угроза такой ненависти, которая не презираетъ ни убійствомъ, ни ядомъ.

Во даже и тогда, когда онъ исчезъ, двушка не выпускала изъ объятій Михаила.

ГЛАВА V.
Прочь со свта!

Что заставило Ноэми броситься на грудь Тимара, громко сознаться, что она его любитъ?

Можетъ быть, она хотла этимъ на вкъ изгнать человка, присутствіе котораго было для нея ужасно? или, можетъ быть, она хотла сдлать невозможными его дальнйшія покушенія сдлать ее своей женою?

Двушка, выросшая на свобод, не имла никакого понятія о приличіяхъ, которыя заставляютъ скрывать чувство любви. Она была незнакома съ общественными правилами и обычаями, которыми государство и церковь ограждаютъ отношенія мужа и жены.

Можетъ быть также, что она смшала чувство любви съ чувствомъ благодарности, которую должна была чувствовать къ человку, который спасъ ее и ея мать отъ постояннаго безпокойства, который подарилъ имъ этотъ маленькій рай на всю жизнь?

Можетъ быть, она бросилась на грудь своего благодтеля, чтобы защитить его отъ нападенія Теодора?

Можетъ быть, она думала, что бдный капитанъ, мать котораго была также бдна, какъ ея мать, и у котораго никого не было на свт, надялся имть въ ней человка, который будетъ его любить?

Конечно, онъ не возвратился бы на этотъ островъ, если бы его ничто не притягивало, а если онъ меня любитъ, то почему не любить и мн его?

Но нтъ, нтъ, тутъ не нужно было никакихъ объясненій. Ею руководила чистая, непритворная любовь. Она не знала, почему она такъ поступила, она не спрашивала о причин, она просто любила и любила, не спрашивая, дозволена ли эта любовь людьми и Богомъ и что выйдетъ изъ этой любви — радость или горе?

Она не думала о томъ, чтобы быть женою своего возлюбленнаго, она просто любила его. Она не просила ни снисхожденія людей, ни милосердія Божія, она просто любила.

Такова была Ноэми,

Михаилъ въ первый разъ въ жизни слышалъ, какъ женщина говорила, что любитъ его, любитъ его дйствительной, непритворной любовью, любитъ его, какъ бднаго, служащаго у другихъ капитана, любитъ только за него самого.

Какая-то чудная теплота согрвала его, та теплота, которая должна пробудить мертваго отъ вчнаго сна.

Онъ нершительно обнялъ двушку и прижалъ къ своей груди, спрашивая едва слышнымъ голосомъ:

— Правда ли это?

Ноэми подняла лежавшую на его плеч голову и отвчала:

— Да, это правда.

Михаилъ взглянулъ на Терезу.

Тереза подошла къ обоимъ и положила руки на голову Ноэми, какъ бы говоря: ну, люби его!

Это была торжественная сцена, въ которой каждый слышалъ біеніе сердца другаго.

Тереза первая прервала молчаніе.

— О, если бы вы знали, сказала она Тимару, какъ много слезъ пролила о васъ Ноэми. Если бы вы видли, какъ она каждый день поднималась на скалу и по цлымъ часамъ глядла на рку! Если бы вы слышали, какъ она во сн шептала ваше имя!

Ноэми повернулась къ матери, какъ бы желая просить ее не выдавать слишкомъ много. Михаилъ же, ободренный этимъ, прижалъ ее крпче къ груди.

Наконецъ-то встртилось существо, съумвшее полюбить его! полюбившее въ ‘золотомъ человк’ только человка, а не его золото, и ему казалось, какъ будто бы онъ заблуждался и только теперь увидлъ цль, увидлъ новую землю, новое небо и новую жизнь.

Онъ наклонился и поцловалъ двушку въ лобъ и почувствовалъ, какъ ея сердце бьется у него на груди, и вокругъ нихъ не было ничего, кром благоухающихъ деревьевъ и кустовъ, жужжащихъ пчелъ и поющихъ птицъ, которыя вс, казалось, говорили ему:, ты долженъ любить!’

Молча вышли они изъ дома, по прежнему обнявшись, они глядли въ глаза другъ другу и каждый изънихъ думалъ:

— Какъ это удивительно: твои глаза такого же цвта, какъ и мои.

День клонился къ вечеру.

Ноэми повела Михаила на вершину скалы, съ которой она, со слезами на глазахъ, нкогда глядла ему вслдъ.

Тимаръ слъ на скалу, между благоухающихъ кустовъ лавенды, Ноэми сла рядомъ съ нимъ, прислонившись своей золотой, блокурой головкой къ его плечу и поднявъ глаза къ небу.

Тереза стояла за ними и съ улыбкою глядла на нихъ.

Серебристая луна свтила и, казалось, говорила:

— Это сокровище принадлежитъ теб. Ты нашелъ его. Оно добровольно отдалось теб, оно твое! Теб не доставало только любви, теперь ты нашелъ ее! Возьми ее! Выпей до дна кубокъ счастья! Ты сдлаешься новымъ человкомъ. Человкъ, котораго любитъ женщина, полубогъ. Ты счастливъ, потому что любимъ!

Только внутренній голосъ шепталъ ему:

— Ты воръ!

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Съ первымъ поцлуемъ для Михаила открылся новый міръ. Въ его душ произошелъ чудный переворотъ.

Первое чувство, охватившее его, было чувство страха, боязни счастья. Долженъ ли онъ отдаться этому счастію или бжать отъ него? Благословеніе или проклятіе лежало на этомъ счастіи? Принесетъ оно ему смерть или жизнь? Что будетъ? Будетъ ли онъ счастливъ или погибнетъ, если послушается голоса своего сердца?

И онъ сталъ слушать только свое сердце, а оно говорило ему:

— Гляди ей въ глаза. Нтъ ничего грховнаго очаровываться взглядомъ любящихъ глазъ, и онъ забылъ весь свтъ, глядя ей въ глаза.

Въ этихъ глазахъ для него создался новый міръ, полный блаженства, прелести и неземнаго счастія.

Съ юности никто не любилъ его. Одно время онъ надялся на счастіе любви. Онъ стремился къ нему и, когда онъ достигъ цли, то счастіе, на которое онъ надялся, превратилось въ несчастіе, а тутъ ему прямо въ лицо говорили, что его любятъ. Все вокругъ говорило ему о любви: цвты, распускавшіеся на деревьяхъ, животныя, лизавшія ему руку, нжныя уста, выдавшія тайну сердца, нжная краска на щекахъ и взглядъ, говорившій еще боле, чмъ уста. Даже та, которая должна была бы хранить тайну, даже мать любящей двушки и та выдала ее.

— Она любитъ тебя и любитъ страстно, любитъ до смерти!

Тимаръ прожилъ на остров день, равняющійся вчности, день, полный разнообразныхъ чувствъ. Это былъ день самозабвенія и сновъ на яву, когда то, чего желаешь во сн, уже стоитъ предъ нами.

Когда же ночью, на третій день, онъ возвратился въ свою темную спальню, внутренній обвинитель призвалъ его къ отвту, обвинитель, который не даетъ уснуть и голосъ котораго нельзя заставить замолчать. Голосъ этого обвинителя не далъ Тимару уснуть. Онъ бодрствовалъ цлую ночь. Восходъ солнца нашелъ его подъ деревьями.

Его ршеніе было принято.

Онъ ршился ухать и затмъ долго не возвращаться, до тхъ поръ, пока его не забудутъ, до тхъ поръ, пока онъ самъ не забудетъ.

Онъ прожилъ три дня въ счастіи, какое только возможно на земл.

Когда солнце совсмъ взошло, онъ уже обошелъ весь островъ, и когда возвратился съ этой прогулки, то нашелъ Терезу и ея дочь накрывавшими на столъ.

— Я долженъ сегодня хать, сказалъ Михаилъ Терез.

— Такъ скоро!.. прошептала Ноэми.

— У него много длъ, замтила Тереза дочери.

Это было такъ естественно: капитанъ только слуга, онъ долженъ заботиться о своихъ длахъ и не можетъ свободно располагать своимъ временемъ.

Его даже не просили остаться, такъ казалось естественнымъ, что онъ долженъ хать. Онъ долженъ былъ снова вернуться и они должны были ждать его годъ, два года… до смерти… цлую вчность.

Ноэми не дотрогивалась до своего стакана со свжимъ молокомъ и не выпила ни капли.

Конечно, его нельзя было удерживать, онъ долженъ былъ хать исполнять свое дло.

Тереза сама принесла ему ружье и охотничью сумку и сказала Ноэми:

— Неси ружье, чтобъ Альмира не отняла его. Ступай, проводи его до лодки.

Тимаръ молча пошелъ рядомъ съ Ноэми. Рука двушки лежала въ его рук.

Вдругъ Ноэми остановилась.

Михаилъ также остановился и поглядлъ двушк въ глаза.

— Ты хочешь что нибудь сказать мн? спросилъонъ.

Ноэми долго думала, затмъ сказала:

— Нтъ, ничего.

Тимаръ уже научился читать въ ея глазахъ я угадалъ ея мысль.

Ноэми хотла спросить его: ‘скажи мн, мой возлюбленный, что сдлалось съ той блдной двушкой, которая была здсь съ тобою на остров и которую ты звалъ Тимеей?’ Но она ничего не сказала и молча пошла дальше, держа руку Михаила въ своихъ рукахъ. Когда надо было прощаться, у Михаила стало очень-тяжело на сердц.

Передавая ему ружье, Ноэми шепнула:

— Смотрите, чтобы съ вами не случилось несчастія.

Затмъ, пожавъ ему руку, она еще разъ поглядла на него своими небесными голубыми глазами и умоляющимъ голосомъ прошептала:

— Возвратитесь ли вы?

Михаилъ былъ очарованъ этимъ умоляющимъ голосомъ. Онъ прижалъ двушку къ своей груди и прошепталъ:

— Отчего ты не говоришь: возвратишься ли ‘ты’? почему ты не говоришь мн ‘ты’?

Двушка закрыла глаза и кротко покачала головой.

— Скажи мн ‘ты’, нсколько разъ просилъ Михаилъ.

Двушка спрятала лицо на его груди, но не исполнила его желанія.

— И такъ, ты не хочешь сказать мн ты. Ты не хочешь сказать одного короткаго слова, чего ты боишься?

Ноэми закрыла глаза обими руками и ничего не говорила.

— Ноэми, прошу тебя, скажи мн это короткое слово. Ты этимъ сдлаешь меня счастливымъ, отпуская меня.

Двушка опустила голову, но не сказала ‘ты’.

— Въ такомъ случа, прощайте, дорогая Ноэми! вскричалъ Михаилъ, и вскочилъ въ лодку.

И пока онъ удалялся отъ острова, онъ все время видлъ стоящую, прислонившись къ дереву, Ноэми, печально опустившую голову и глядвшую ему вслдъ.

Но словечка ‘ты’ она не крикнула ему.

ГЛАВА VI.
Возвращеніе.

Перехавъ на другой берегъ, Михаилъ передалъ лодку рыбаку съ тмъ, чтобъ онъ хранилъ ее до его возвращенія.

Но возвратится ли онъ когда нибудь?

Онъ хотлъ дойти пшкомъ до хижины на берегу, въ которой жилъ Фабула, наблюдавшій за нагрузкою кораблей. Грести противъ теченія — тяжелый трудъ, къ которому нисколько не былъ расположенъ Тимаръ въ его душевномъ состояніи.

Онъ долженъ былъ бороться въ душ съ теченіемъ гораздо боле сильнымъ, чмъ теченіе Дуная, противиться которому нужна была вся его сила.

Онъ молча шелъ по пустынному берегу, закинувъ ружье за спину.

— Ты не можешь, ты не долженъ возвращаться сюда обратно, говорилъ себ Тимаръ. Теб уже тяжело было скрывать одну ложь, то каково же скрывать дв. Приди въ себя, ты не ребенокъ, которымъ могутъ играть его страсти. А можетъ быть, тутъ даже и не то? Можетъ быть, то, что ты чувствуешь, не страсть, можетъ быть, это просто мимолтное желаніе, или, что еще хуже, тщеславіе? Теб льститъ, что молоденькая двушка, оттолкнувшая руку человка моложе тебя, бросилась теб на грудь и. сказала: ‘я люблю тебя!’ Заставь молчать твое тщеславіе, двушка не любитъ того молодаго человка, потому что онъ негодяй. Она влюбилась въ тебя, потому что считаетъ тебя полубогомъ, но, если бы она знала то, что знаешь ты, что ты такой же обманщикъ, только боле счастливый, чмъ тотъ, стала ли бы она любить тебя посл этого?

Но, если она дйствительно влюблена въ тебя, какова будетъ твоя и ея судьба, если ты примешь ея любовь? Ты свяжешь ее съ собою неразрывными узами. Теб придется вести дв жизни, полныя лжи. Теб придется раздлять существованіе между двумя мстами. Оставивъ то или другое изъ нихъ, ты будешь, имть своей постоянной спутницей заботу. Въ одномъ мст ты будешь бояться за свою любовь, въ другомъ — за свою честь. Твоя жена тебя не любитъ, но она врна теб, какъ ангелъ. Ты страдаешь, но Тимея также страдаетъ, и если вы оба страдаете, то это не ея, а только твоя вина. Ты похитилъ у нея ее сокровище, затмъ свободу. Неужели теперь ты похитишь у нея свою врность? Конечно, она, по всей вроятности, никогда не узнаетъ объ этомъ и это не принесетъ ей никакого горя, но теб надо будетъ жить вдали отъ своего дома. Хотя, конечно, судьба купцовъ такова, что въ интересахъ своихъ длъ они должны путешествовать по чужимъ странамъ, и отъ весны до осени ты можешь жить на остров, никому не бросится это въ глаза. Если бы у тебя спросили, гд ты былъ такъ долго? у тебя готовъ отвтъ: ‘путешествовалъ по дламъ’. Но что будетъ съ этой двушкой? Ноэми не легкомысленна, она не принадлежитъ къ числу двушекъ, думающихъ сегодня одно, завтра другое. Ея отецъ умеръ самоубійцей. Съ ея сердцемъ нельзя шутить. А что будетъ, если на вашу любовь сойдетъ благословеніе свыше? что будетъ съ женою, что будетъ съ семействомъ, которыя по человческимъ закономъ не будутъ имть на тебя никакихъ правъ, также какъ и ты на нихъ? Затмъ, еще одно препятствіе. Какъ удастся теб удалить презрннаго жениха? Этому негодяю ничего не стоитъ сдлать лишнюю подлость. Онъ способенъ на все. Онъ будетъ преслдовать тебя съ одного конца свта на другой. Онъ узнаетъ твою тайну и будетъ тебя мучить, будетъ угрожать теб цлую жизнь. Никакой цной, никакими жертвами не отдлаться теб отъ него, не освободиться отъ него.

Тимаръ вытеръ потъ, покрывавшій его лобъ, и снялъ шляпу съ головы.

Онъ пытался оправдать себя противъ своихъ собственныхъ обвиненій.

— Неужели мн никогда не быть счастливымъ? Вотъ уже сорокъ лтъ, какъ я встаю каждый день рано утромъ, поздно ложусь и цлый день тружусь. И для чего? Для другихъ, а не для себя. Я несчастенъ въ своемъ собственномъ дом. Неужели же я не стою того, чтобъ быть любимымъ своей женой? Разв я не любилъ мою жену? но ея холодность довела меня до отчаянія. Она меня не любитъ. Я присвоилъ себ ея состояніе… Но нтъ, это неправда,— я спасъ его для нея. Если бы я передалъ его сейчасъ же, какъ нашелъ, ея опекуну, то онъ сдлалъ бы все, чтобъ пустить ее по міру. Теперь же она владетъ всмъ, что ей принадлежало. Неужели же я воръ?…

Ноэми меня любитъ. Этого уже нельзя измнить. Она любитъ меня съ тхъ поръ, какъ увидала въ первый разъ. Можетъ ли она быть счастлива, если я не возвращусь къ ней боле? Можетъ быть, я убью ее, если я буду избгать ее? Можетъ быть, не возвратившись, я доведу ее до самоубійства? Здсь, на этомъ, лежащемъ вн міра, остров не существуетъ никакихъ общественныхъ правилъ, никакихъ постановленій религіи. Можетъ быть, тутъ живетъ истинное счастіе, скрывшееся отъ глупаго, тщеславнаго свта?

Весенній втеръ шелестилъ втвями молодыхъ тополей.

На поворот тропинки стояла заброшенная и полуразрушенная хижина.

Тимаръ снова вытеръ потъ на лбу и надлъ шляпу.

Внутренній голосъ говорилъ ему:

— Ты правъ. У тебя нтъ ничего, что радовало бы теб сердце. Твоя жизнь одинока, но спокойна. Ложась вечеромъ въ постель, ты думаешь: ‘еще одинъ безрадостный день’, но ты думаешь также: ‘я могу спать спокойно, я не сдлалъ ничего дурнаго, не взялъ на себя никакой вины’. Можешь ли ты отдать это спокойствіе твоей совсти взамнъ радости, которая отниметъ у тебя спокойный сонъ?… Да, но кто же сказалъ, что любить — грхъ, а страдать — добродтель?

Въ то время, какъ онъ думалъ такимъ образомъ, недалеко отъ него раздались два выстрла и об пули пролетли надъ его головой, а его шляпа, прострленная вторымъ зарядомъ, отлетла въ кусты.

Оба выстрла раздались изъ хижины. Въ первую минуту страхъ сковалъ Михаила. Эти два выстрла явились, какъ бы прямымъ отвтомъ на его мысль. Онъвздрогнулъ всмъ тломъ, но чрезъ мгновеніе гнвъ смнилъ испугъ, онъ снялъ ружье съ плеча, взвелъ оба курка и бросился въ хижину, изъ которой еще несся дымъ отъ выстрловъ.

Предъ нимъ стоялъ дрожавшій отъ страха Теодоръ Христіанъ, разряженный пистолетъ еще дымился у него въ рукахъ. Онъ держалъ его теперь предъ собою, защищая имъ голову, и дрожа всмъ тломъ.

— Такъ это ты! крикнулъ Михаилъ.

— Сжальтесь!.. прошепталъ Теодоръ, съ мольбою протягивая руки.

Колни подъ нимъ подгибались, онъ едва могъ держаться на ногахъ, лицо его было блдно, какъ смерть.

Самообладаніе снова возвратилось къ Тимару. Испугъ и гнвъ одинаково оставили его, онъ опустилъ ружье.

— Подойди ближе, сказалъ онъ.

— Не смю, прошепталъ Теодоръ, вы меняубьете.

— Не бойся меня. Мн не нужно твоей жизни. Говоря это, онъ разрядилъ ружье на воздухъ.

— Теперь, ты видишь, я безоруженъ, и не имешь причины бояться за свою жизнь.

Теодоръ вышелъ изъ хижины.

— Ты хотлъ меня убить? сказалъ Михаилъ, несчастный, я тебя сожалю!

Преступникъ не смлъ поднять на него глазъ.

— Теодоръ Христіанъ! ты еще такъ молодъ и уже хотлъ сдлаться убійцей, но это не удалось теб. Приди въ себя. Ты не золъ отъ природы, тебя только испортили съ дтства. Я знаю исторію твоей жизни и извиняю тебя. У тебя прекрасныя способности, но ты обращаешь ихъ на зло. Ты бродяга. Ты обманываешь всхъ. Неужели подобная жизнь можетъ теб нравиться? Это невозможно. Можетъ быть, я могу помочь теб пріобрсти положеніе, въ которомъ ты бы могъ съ пользою употреблять свои способности. У меня много связей, это въ моей власти, я даю теб на это руку..

Убійца упалъ на колни предъ тмъ, кого хотлъ убить, схватилъ протянутую ему руку обими руками и, громко рыдая, покрылъ ее поцлуями.

— О, сударь, вы первый человкъ, который говоритъ со мною такимъ образомъ! Оставьте меня у вашихъ ногъ. Съ дтства меня гнали, какъ собаку, изъ одного угла въ другой! Каждый кусокъ хлба я долженъ былъ украсть или добыть хитростью! Никто не протянулъ мн руки, кром человка, который былъ еще хуже меня и повелъ меня по дурному пути! Я велъ постыдную, ужасную жизнь, полную обмановъ и лжи, и долженъ дрожать предъ каждымъ знакомымъ лицомъ и вдругъ вы протягиваете мн руку!.. Вы, котораго я хотлъ убить, какъ разбойникъ!.. Вы хотите спасти меня отъ меня самого! Позвольтемн стоять предъ вами на колняхъ и такимъ образомъ выслушать ваши приказанія.

— Встаньте, я вообще не люблю чувствительности я слезъ, въ мужчин же он мн противны.

— Вы правы, сказалъ Теодоръ Христіанъ, въ особенности же въ такомъ извстномъ обманщик, какъ я, который, если бы ему сказали: ‘вотъ вамъ грошъ, наплачьтесь на него’, могъ бы сейчасъ же разразиться рыданьями. Теперь мн не врятъ и тогда, когда я плачу дйствительно!.. Я постараюсь скрыть свои слезы.

— Тмъ боле, что я нисколько не имю въ виду прочесть вамъ проповдь о нравственности, я хочу говорить съ вами лишь о сухихъ, дловыхъ предметахъ. Вы говорили, что имете дла съ банкирскимъ домомъ Скарамелли и что вамъ предлагаютъ хать по дламъ въ Бразилію?

— Все это я солгалъ.

— Я такъ и думалъ. Значитъ, вы не имете никакихъ длъ со Скарамелли?

— Было время, когда я имлъ съ нимъ дла, но это время давно прошло.

— Вы сами ушли или васъ выгнали?

— Самъ ушелъ.

— Съ довренными вамъ деньгами?

— Съ тремя или четырьмя стами гульденовъ.

— Скажемъ, ихъ было пятьсотъ, не хотите ли вы возвратить ихъ обратно Скарамелли? Я имю сношенія съ его конторой.

— Я не желалъ бы поступать туда.

— А какое это иметъ отношеніе къ путешествію въ Бразилію?

— Въ этомъ путешествіи не было ни слова правды. Изъ Бразиліи не получается никакого корабельнаго лса.

— Да, въ особенности такихъ названій, о которыхъ вы говорили.

Теодоръ засмялся.

— Дло въ томъ, что я хотлъ продать деревья независимаго острова торговцамъ дровъ, чтобъ пріобрсти немного денегъ, Тереза сразу угадала мое истинное намреніе.

— Въ такомъ случа, вы здили на островъ не изъ любви къ Ноэми?

— О! я зналъ слишкомъ много женщинъ, посщая разныя страны.

— Гмъ!.. я могъ бы доставить вамъ очень хорошее мсто въ Бразилію, мсто агента, для котораго необходимо знаніе венгерскаго, нмецкаго, итальянскаго, англійскаго и испанскаго языковъ.

— Я говорю и пишу на всхъ этихъ языкахъ.

— Я это знаю.

— А также по-гречески, по-турецки, по-польски и по-русски.

— Вы геніальный человкъ! И такъ, я доставлю вамъ это мсто, на которомъ вы съ пользою употребите ваши способности. Мсто агента, о которомъ я говорю, оплачивается тремя тысячами долларовъ въ годъ и извстнымъ процентомъ съ прибыли. Отъ васъ будетъ зависть, насколько велика будетъ эта прибыль.

Теодоръ не зналъ, врить ли своимъ ушамъ, но онъ такъ привыкъ ко всевозможнымъ обманамъ, что теперь не ршался показать благодарность, изъ боязни, что надъ нимъ, можетъ быть, шутятъ.

— Серьезно ли вы говорите, сударь?

— Какую причину могу я имть шутить здсь съ вами въ этотъ часъ. Вы покушались на мою жизнь, я хочу обезопасить себя отъ васъ. Я не могу прогнать васъ со свта, этого не позволяетъ мн моя совсть, поэтому я долженъ сдлать изъ васъ хорошаго человка въ интересахъ своей собственной бозопасности. Когда вы будете въ счасть, мн нечего будетъ васъ бояться. Теперь, я надюсь, вы поймете мой образъ дйствій. Въ доказательство того, что мое предложеніе серьезно, возьмите мой бумажникъ, вы найдете въ немъ деньги, необходимыя для путешествія въ Тріестъ и, по всей вроятности, достаточно, чтобъ заплатить вашъ долгъ Скарамелли. Въ Тріест вы найдете письмо, въ которомъ узнаете мои дальнйшіе планы, а теперь, разойдемся въ разныя стороны.

Руки Теодора дрожали, когда онъ взялъ поданный ему бумажникъ.

Михаилъ поднялъ съ земли свою прострленную шляпу.

— Теперь вы можете считать сдланный вами выстрлъ, какъ вамъ угодно. Если это былъ выстрлъ убійцы, то вы имете полное основаніе не встрчаться со мною тамъ, гд существуютъ законы. Если это былъ выстрлъ оскорбленнаго влюбленнаго, то вы должны знать, что, при первомъ свиданіи, я имю право два раза выстрлить въ васъ.

Тогда Теодоръ страстно вскричалъ:

— Въ такомъ случа, стрляйте въ меня! если я покажусь вамъ на глаза, убейте меня, какъ бшеную собаку!

Онъ поднялъ съ земли разряженный пистолетъ и подалъ его Тимару.

— Убейте меня моимъ собственнымъ оружіемъ, если я когда нибудь встрчусь съ вами. Не спрашивайте, не говорите со мной, а прямо стрляйте.

— Прощайте, сказалъ Тимаръ, повернулся и пошелъ дальше.

Теодоръ простоялъ нсколько минутъ, глядя ему вслдъ, затмъ бросился за нимъ, догналъ и остановилъ.

— Одно слово! Вы сдлали изъ меня новаго человка, позвольте же мн, если я когда нибудь буду вамъ писать, начать письмо словами: ‘отецъ мой’. До сихъ поръ эти слова возбуждали во мн ужасъ и отвращеніе, позвольте же мн найти въ нихъ источникъ счастія и надежды, отецъ мой! отецъ мой!

Теодоръ страстно поцловалъ руку Михаила, затмъ бросился отъ него въ кусты и, упавъ лицомъ на траву, заплакалъ истинными слезами.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Бдная маленькая Ноэми стояла цлый часъ подъ акаціей, подъ которой простилась съ Михаиломъ. Тереза, безпокоившаяся ея отсутствіемъ, пришла за нею и сла на траву рядомъ съ дочерью. Чтобъ не сидть безъ дла, она принесла свое шитье.

Вдругъ Ноэми вскрикнула:

— Мама, слышала ты два выстрла на томъ берегу?

Об стали прислушиваться.

Все въ воздух было тихо.

— Опять два выстрла! что это такое?

Тереза старалась успокоить Ноэми, говоря, что, вроятно, стрляютъ охотники.

Ноэми поблднла и, прижавъ руки къ сердцу, прошептала:

— О, нтъ! нтъ! Онъ никогда не возвратится.

Ей стало тяжело на сердц, что она не сказала ему маленькаго словечка ‘ты’, о которомъ онъ такъ просилъ.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

— Послушайте, Фабула, говорилъ Тимаръ своему врному надсмотрщику, мы не будемъ отправлять хлбъ ни въ Раабъ, ни въ Коморнъ.

— Что же мы будемъ съ нимъ длать?

— Мы размелемъ его здсь. У меня есть дв мельницы въ имньи, къ нимъ мы можемъ прибавить тридцать дунайскихъ мельницъ и дло будетъ скоро покончено. Мы нагрузимъ муку на небольшія суда, которыя отправимъ въ Каржитадтъ, затмъ перегрузимъ ее въ фургоны, запряженные быками, и повеземъ въ Тріестъ. Въ Тріест уже готовъ мой корабль, который отвезетъ пшеницу въ Бразилію.

— Въ Бразилію!.. съ испугомъ вскричалъ Фабула, я туда не поду!

— Я и не думалъ отправлять васъ туда. Ваше дло перемолоть хлбъ и доставить транспортъ въ Тріестъ. Я сегодня же дамъ приказаніе управителямъ и мельникамъ и вы будете во время моего отсутствія распоряжаться всмъ, вмсто меня.

— Покорно благодарю, сказалъ Фабула, сильно качая головой, когда фонъ-Леветинскій вышелъ изъ комнаты. Онъ снова задумалъ величайшую глупость. Во-первыхъ, мука, пока додетъ, сдлается затхлою, во-вторыхъ, никто тамъ ее не купитъ, и въ-третьихъ, никто еще не получалъ денегъ изъ Бразиліи. Туда никто не подетъ, а если требовать судомъ, то наши суды у нихъ ничего не значатъ. Однимъ словомъ, это опять колоссальная глупость нашего барона, которая, къ удивленію всего міра, снова будетъ имть успхъ, какъ вс глупости, которыя онъ длалъ до сихъ поръ, и я нисколько не сомнваюсь, что наша мука превратится въ золотой песокъ, но, не смотря на это, онъ все-таки длаетъ большую глупость.

Фабула былъ совершенно правъ и самъ Тимаръ на этотъ разъ былъ одного мннія съ нимъ.

Своей посылкой муки онъ рисковалъ, по меньшей мр, сотнями тысячъ гульденовъ.

Ему уже давно хотлось повести боле обширную торговлю, чмъ обыкновенно ведутъ венгерскіе купцы, никогда не оставляющіе своей страны. Ему хотлось пріобрсти мсто на всемірномъ рынк. Вывозъ хлба былъ его давнишнимъ планомъ, для этой цли онъ устроилъ мельницы и заказалъ себ большой корабль въ Тріест. Но причина того, что онъ ршился дйствовать была Ноэми.

Его встрча съ Теодоромъ Христіаномъ заставила осуществить это ршеніе.

Теперь вывозная торговля длалась второстепеннымъ дломъ, главное же было увеличить разстояніе между собою и этимъ человкомъ.

Тотъ, кто видлъ, какъ безустанно работалъ Тимаръ въ теченіе нсколькихъ недль, какъ онъ перезжалъ отъ одной мельницы къ другой, затмъ снова къ своимъ кораблямъ, какъ онъ спшилъ отправить ихъ въ путь, какъ онъ лично осматривалъ каждый транспортъ, сказалъ бы: это образцовый купецъ, это желзный человкъ. У него повсюду директора, агенты, коммиссіонеры, надсмотрщики, а между тмъ, онъ всюду поспваетъ самъ, какъ какой нибудь мелкій предприниматель, онъ уметъ вести дло.

Если бы только они знали, что заставляло его быть столь дятельнымъ!

Черезъ три недли, первый корабль, нагруженный венгерской мукой, стоялъ въ Тріестской гавани, готовый сняться съ якоря. Корабль былъ названъ Паннонія. Это была красивая трехмачтовая галіота.

Даже Фабула не могъ удержаться отъ одобренія, такъ какъ онъ присутствовалъ при нагрузк муки.

Что же касается самого Тимара, то онъ не видалъ корабля, онъ не прізжалъ въ Тріестъ. Въ послднія дв недли онъ былъ, то въ Леветинц, то въ Панчов. Все предпріятіе велось отъ имени Скарамелли. Тимаръ имлъ причины не называть своего собственнаго имени. Онъ только письменно сносился съ уполномоченною имъ фирмою Скарамелли.

Однажды онъ получилъ письмо отъ Теодора Христіана.

Распечатавъ письмо, онъ былъ прежде всего удивленъ тмъ, что въ немъ находились деньги, билетъ въ сто гульденовъ.

Въ письм было слдующее:

‘Отецъ мой! когда вы будете читать эти строки, я буду уже въ мор, на палуб роскошной Панноніи, какъ бразильскій агентъ торговаго дома Скарамелли. Примите мою живйшую благодарность за ваше покровительство. Банкирскій домъ выдалъ мн жалованье за два мсяца впередъ и я посылаю вамъ въ письм сто гульденовъ съ просьбою отдать ихъ хозяину гостинницы ‘Блый Корабль’ въ Панчов. Я остался долженъ бдняку эту сумму и теперь съ благодарностью возвращаю долгъ. Да благословитъ васъ небо за вашу доброту ко мн!’.

Тимаръ вздохнулъ съ облегченіемъ.

И такъ, этотъ человкъ сдлался лучше. Онъ началъ вспоминать свои старые долги и платить ихъ собственными сбереженіями.

Что можетъ быть пріятне, какъ возвратить заблуждающагося на путь истины, спасти врага, покушавшагося на вашу жизнь, возвратить ему жизнь и честь, очистить отъ грязи и выставить на свтъ Божій загрязненный перлъ,— это дйствительно христіанское дло.

Человкъ, сдлавшій его, былъ бы благороднйшимъ въ мір, если бы внутренній голосъ не говорилъ ему:

— Ты убійца! Ты радуешься не тому, что спасъ человка, а тому, что ты отдлался отъ него, не также ли сталъ бы ты радоваться, если бы узналъ, что корабль съ экипажемъ пошелъ ко дну? Ты думаешь не о торговл мукою, не о прибыли или потер, а о томъ, что въ равнинахъ Лаплаты и на Амазонской рк, каждое лто бродитъ ужасный призракъ — желтая лихорадка, которая, какъ тигръ, сторожитъ прізжихъ. Изъ ста иностранцевъ шестьдесятъ длаются ея добычей. Вотъ чему ты радуешься заране! Ты убійца!

Тимаръ испытывалъ радость человка, которому удалось отдлаться отъ врага, радость, въ которой смшивалось тяжелое самообвиненіе съ боязливымъ предчувствіемъ.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Тимаръ перемнился. Его едва можно было узнать.

До сихъ поръ спокойный и хладнокровный человкъ, онъ выказывалъ во всемъ необычайное волненіе: онъ отдавалъ противорчащія приказанія, черезъ часъ забывалъ, что веллъ сдлать, если шелъ куда нибудь, то возвращался назадъ съ половины дороги, началъ избгать заниматься длами и не заботился о важныхъ, повидимому, вещахъ, малйшее замедленіе выводило его изъ себя. Онъ по цлымъ часамъ ходилъ взадъ и впередъ по берегу Дуная, опустивъ голову, какъ человкъ близкій къ помшательству, начинающій поэтому избгать дома.

Иногда, напротивъ того, онъ по цлымъ днямъ запирался у себя въ комнат, не впускалъ къ себ никого, а между тмъ, письма, приходившія къ нему со всхъ сторонъ свта, кучею лежали нераспечатанными у него на стол.

Дловой человкъ не могъ думать ни о чемъ другомъ, кром блокурой двушки, которую онъ видлъ въ послдній разъ на берегу острова, стоявшую подъ деревьями съ опущенною головою.

Сегодня онъ ршался возвратиться къ ней, а завтра, напротивъ того, изгнать всякое воспоминаніе о ней.

Онъ сдлался суевренъ: ожидалъ какого нибудь знаменія съ неба или сна, которые ршили бы, что онъ долженъ сдлать.

Во сн онъ видлъ одни и тже лица — счастливое и страдающее, и он еще боле сводили его съ ума, съ неба же для него не являлось никакого знаменія.

Наконецъ, онъ ршился снова сдлаться благоразумнымъ и заняться длами, надясь, что это успокоитъ его волненіе.

Онъ слъ предъ кучею писемъ и началъ распечатывать одно за другимъ, но, прочитавъ одно письмо, онъ уже забывалъ, что было написано въ предыдущемъ, а все-таки продолжалъ читать.

Но вдругъ, при вид одного письма, сердце его забилось сильне.

Это письмо было тяжеле другихъ и онъ почувствовалъ волненіе при вид почерка. Адресъ былъ написанъ рукою Тимеи.

Морозъ пробжалъ у него по кож.

Это было знаменіе съ неба. Это письмо должно было положить конецъ его внутренней борьб. Ему писала Тимея, ангельское существо, врная, покорная жена. Одно ея нжное слово должно было ршить все и возвратить его на путь истины.

Въ письм лежала какая-то маленькая вещь.

Безъ сомннія, какой нибудь сюрпризъ, напоминаніе о себ.

Да! да! завтра день рожденія ея мужа! Это знакъ памяти съ ея стороны!

Михаилъ осторожно распечаталъ конвертъ.

Первое, что его удивило, это выпавшій изъ письма ключъ, ключъ отъ его письменнаго стола..

Въ письм было слдующее:

‘Дорогой супругъ!

Вы забыли ключъ у ящика вашего письменнаго стола, чтобы вы не безпокоились, я посылаю его къ вамъ. Благослови васъ Богъ.

Тимея’.

Больше ничего!..

Тимаръ забылъ ключъ отъ письменнаго стола въ ту ночь, когда тайно возвращался домой и говорилъ съ Аталіей.

Въ письм не было ничего, кром ключа и пары холодныхъ словъ.

Тимаръ оттолкнулъ письмо отъ себя.

Вдругъ ужасная мысль мелькнула у него въ голов:, когда Тимея нашла ключъ воткнутымъ въ ящикъ, она, можетъ быть, посмотрла то, что лежало въ ящик. Женщины любопытны. Она могла это сдлать. Если же она осмотрла его, то, по всей вроятности, нашла тамъ нчто, что ей было хорошо знакомо.

Когда Тимаръ превращалъ въ деньги сокровище Чорбаджи, то былъ настолько предусмотрителенъ, что не продавалъ особенно дорогихъ или рдкихъ вещей, а началъ продажу съ самыхъ простыхъ брилліантовъ. Въ числ драгоцнностей былъ украшенный брилліантами медальонъ съ миніатюрнымъ портретомъ. Это былъ портретъ молодой женщины, лицо которой имло замчательное сходство съ лицомъ Тимеи. Безъ сомннія, это былъ портретъ ея матери, которая была гречанка.

Находка этого портрета могла заставить Тимею придти къ заключенію, что вс сокровища ея матери попали къ Тимару и такимъ образомъ она могла догадаться, почему Тимаръ вдругъ сдлался богатымъ человкомъ и купилъ ее, Тимею, собственными ея деньгами.

Если Тимея любопытна, то она должна была узнать все и презирать своего мужа.

А разв слова письма не доказывали этого?

Не было сомннія, что жена хотла дать понять мужу посылкой этого ключа, что она узнала его тайну.

Эта мысль заставила Михаила ршиться.

— Теперь мн все равно, думалъ онъ, предъ женою я не могу боле носить маску. Предъ ней я не могу разыгрывать ‘золотаго человка’, великодушнаго, щедраго, благороднаго. Она знаетъ, что я такое.

Онъ ршился возвратиться на островъ, но онъ не хотлъ отступить, какъ побитый врагъ.

Онъ написалъ Тиме письмо, въ которомъ просилъ ее прочесть вс письма, пришедшія во время его отсутствія изъ Коморна, и, если она найдетъ надобность, посовтоваться съ его повреннымъ въ Коморн и распорядиться, какъ она желаетъ, всмъ.

Онъ послалъ ей обратно ключъ отъ письменнаго стола, чтобъ она могла, въ случа надобности, достать нужные документы.

Въ тоже самое время онъ написалъ инструкціи своимъ агентамъ, говоря, что долженъ ухать на долгое время, но куда, не говорилъ, и что вс письма на его имя должны пересылаться къ его жен.

Поздно вечеромъ онъ отправился въ путь въ простой крестьянской телег.

Онъ хотлъ, чтобъ потеряли его слдъ, и потому не похалъ на собственныхъ лошадяхъ.

Два дня тому назадъ онъ еще былъ настолько суевренъ, что ожидалъ знаменія съ неба, которое указало бы ему путь, но теперь онъ твердо ршился отправиться на островъ.

Поздно вечеромъ, когда онъ подъзжалъ къ берегу Дуная, онъ вдругъ увидалъ предъ собою приближающуюся тучу. Эта туча были мелкія мошки, которыя въ одно мгновеніе покрыли несчастныхъ лошадей, забивались имъ въ глаза, въ уши, въ ноздри. Взбсившимися животными невозможно было управлять и, повернувъ назадъ, он кинулись по полю, не обращая вниманія на дорогу. Тимаръ рискнулъ соскочить и соскочилъ настолько счастливо, что не сломалъ ни руки, ни ноги.

Соскочивъ съ телеги, онъ продолжалъ путь пшкомъ, по лсистому берегу Дуная. Его ружье осталось въ телег. Онъ соскочилъ съ пустыми руками.

Онъ срзалъ себ палку и это было его единственное оружіе, которымъ онъ старался проложить себ путь въ кустахъ, но, не зная хорошенько дороги, онъ заблудился и ночь застала его въ пути.

Чмъ боле старался онъ выбраться, тмъ мене это ему удавалось.

Наконецъ, онъ наткнулся на брошенную хижину и ршился переночевать въ ней.

Къ счастію, когда онъ соскочилъ съ телеги, на немъ была его охотничья сумка, въ которой лежали хлбъ и сало. Онъ намазалъ саломъ хлбъ и поужиналъ.

Кром того, въ своей охотничьей сумк онъ нашелъ двухствольный пистолетъ, изъ котораго стрлялъ въ него Теодоръ, можетъ быть, изъ этой самой хижины.

Очень возможно, что это была таже самая, но пистолета онъ не могъ употребить съ пользою, такъ какъ оставилъ порохъ въ телег, но все-таки этотъ пистолетъ сослужилъ ему службу въ томъ отношеніи, что укрпилъ его въ его вр въ судьбу, что человкъ, въ котораго тщетно стрляли столько разъ, долженъ, что нибудь совершить въ этомъ свт.

А онъ дйствительно нуждался въ ободреніи, такъ какъ съ той минуты, какъ наступила ночь, вблизи послышался вой волковъ и въ кустахъ мелькали ихъ зеленые глаза.

Тимаръ долженъ былъ поддерживать огонь всю ночь, чтобъ пугать волковъ.

Когда же онъ хотлъ войти внутрь хижины, то услышалъ особый свистъ, которымъ зми встрчаютъ людей, и подъ его ногой что-то зашевелилось.

Можетъ быть, онъ наступилъ на ящерицу.

Онъ провелъ цлую ночь у костра, не смыкая глазъ.

Ужасная ночь.!

Онъ, имвшій столько домовъ, устроенныхъ съ полнымъ комфортомъ, молодую, прелестную жену, которую называлъ своею, долженъ былъ проводить ночь въ разрушенной, забытой хижин, окруженный волками.

А между тмъ, это былъ день его рожденья, семейный праздникъ и при такой обстановк!

Но ему было все равно, онъ не желалъ ничего другаго.

Михаилъ былъ благочестивъ съ дтства, онъ привыкъ молиться каждое утро и каждый вечеръ и никогда не измнялъ этой привычк. Во всякой опасности, при каждой случайности его, обильной событіями, жизни, онъ находилъ прибжище въ молитв. Онъ врилъ въ Бога и Богъ всегда спасалъ его и давалъ ему успхъ во всхъ его предпріятіяхъ.

Но въ эту ночь онъ не могъ молиться, онъ не хотлъ бесдовать съ Богомъ.

Съ этого дня своего рожденія онъ разучился молиться. Онъ боролся съ судьбою.

Когда начало разсвтать, ночные хищники удалились въ свои убжища, Тимаръ тоже оставилъ свое негостепріимное убжище и скоро нашелъ тропинку, которая вела прямо къ берегу Дуная.

Тутъ его ожидалъ новой ужасъ.

Дунай необычайно разлился и вышелъ изъ береговъ. Это было во время весенняго разлива водъ, вслдствіе таянія снговъ.

Желтыя, грязныя волны потока несли вырванные съ корнями стволы деревьевъ. Рыбачья хижина, которую искалъ Тимаръ и которая помщалась на вершин высокаго холма, была залита водою до порога, а лодка, которую онъ оставилъ тамъ, была привязана къ старому дубу, росшему рядомъ съ хижиной.

Въ хижин онъ не нашелъ ни души. При такомъ разлив невозможно ловить рыбу. Вс принадлежности рыбной ловли рыбаки унесли съ собою.

Если онъ желалъ знаменія съ неба, указанія Бога, то теперь онъ получилъ его.

Разлившійся потокъ преграждалъ ему путь. Въ такое время никто не ршился бы пуститься по Дунаю.

Само небо предостерегало его. Силы природы запрещали ему возвращеніе.

— Слишкомъ поздно, сказалъ Тимаръ. Я не могу возвратиться назадъ, я долженъ идти впередъ!

Дверь хижины была закрыта, Тимаръ выломалъ ее, чтобъ достать весла, такъ какъ въ окно онъ видлъ, что они лежали тамъ, затмъ онъ слъ въ лодку, привязалъ себя носовыми платками къ скамейк и оттолкнулся отъ берега.

Тутъ теченіе подхватило его и понесло. Дунай былъ раздраженнымъ властелиномъ, въ гнв вырывавшимъ съ корнями лса, и смертный, ршившійся ввриться потоку, былъ для него не боле червяка, плывущаго на соломенк.

Но этотъ червякъ вызывалъ его на бой. Онъ одинъ гребъ обоими веслами, которыя замняли ему также и руль, лодка прыгала на разъяренныхъ волнахъ, какъ орховая скорлупа.

Противный втеръ хотлъ прибить ее обратно къ берегу, отъ котораго она оттолкнулась, но Тимаръ подвигался впередъ, не смотря на втеръ и волны

Онъ бросилъ шапку на дно лодки. Его смокшіе отъ пота волосы разввались отъ втра и холодная пна волнъ била въ лицо, но онъ не чувствовалъ холода, ему было жарко отъ мысли, что Ноэми можетъ подвергаться опасности на своемъ остров.

Эта мысль страшно мучила его.

Дунай и втеръ — дв могущественныя силы, но страсть и воля человка еще могущественне.

Это Тимаръ узналъ на самомъ себ.

Онъ длалъ нечеловческое дло, борясь противъ теченія и втра.

Весь островъ былъ залитъ водою, которая текла между деревьями. Тутъ было уже легче направлять лодку, отталкиваясь веслами между деревьями. Онъ долженъ былъ прохать чрезъ весь островъ чтобъ добраться до независимаго острова.

Но, когда онъ пробрался между деревьями, ему представилось ужасное зрлище.

Весь независимый островъ, казалось, былъ покрытъ водою, только вершина скалы выглядывала изъ этого безграничнаго моря.

Съ лихорадочномъ нетерпніемъ пустилъ онъ лодку въ волны.

Каждый ударъ веселъ приближалъ его къ желанной цли, и чмъ боле приближался онъ, тмъ сильне длалось его нетерпніе. Онъ уже видлъ плодовый садъ, деревья котораго до половины стояли въ вод.

Но, подъхавъ ближе, онъ увидалъ, что розовый садъ остался сухимъ и туда собрались вс животныя острова. До него донесся радостной лай Альмиры. Она бросилась ему на встрчу.

Еще мгновеніе, еще одинъ ударъ веселъ, и его лодка ударилась о берегъ.

Михаилъ выскочилъ изъ нея и волны увлекли лодку, но онъ не нуждался въ ней боле. Ничто не заставило бы его вернуться на твердую землю.

Предъ нимъ стояла Ноэми, а вокругъ него были, окружавшія первыхъ людей, отягченныя плодами деревья, цвтущія поля.

Домашнія животныя окружали новыхъ Адама и Еву.

Когда Тимаръ бросился къ двушк, она упала ему на шею со словами:

— Ты возвратился! такъ это ты! ты!

ГЛАВА VII.
Сладкое существованіе.

Волны увлекли лодку Тимара.

Лодка обитателей острова, на которой они пріхали, давно развалилась, а новой они не строили и прізжій не могъ оставить острова раньше, чмъ прідутъ первые покупщики плодовъ, а до тхъ поръ должны были пройти недли и мсяцы.

Счастливыя недли! Благословенные мсяцы!

На независимомъ остров совершилась судьба Тимара. Тамъ нашелъ онъ трудъ и отдохновеніе.

Когда вода спала, на остров было много работы. Цлые дни Тимаръ рылъ отводную канаву для воды.

Его руки загрубли, какъ руки поденщика.

Когда же, вечеромъ, онъ бросалъ заступъ и возвращался въ маленькую хижину, ему шли на встрчу издали и съ любовью встрчали его.

Когда онъ вырылъ канаву вокругъ всего острова, онъ съ гордостью глядлъ на свое дло, какъ будто это было первое дло въ его жизни, заслужившее названіе добраго дла, которымъ былъ доволенъ его внутренній судья.

День открытія этого крошечнаго канала былъ праздникомъ на маленькомъ остров. У нихъ не было церковныхъ праздниковъ, точно также они не праздновали воскресенья, для нихъ праздникомъ былъ тотъ день, когда Богъ посылалъ имъ радость.

Эти обитатели острова были очень скупы на слова.

То, что Св. Давидъ выразилъ въ ста пятидесяти псалмахъ, у нихъ выражалось однимъ вздохомъ. То, что поэты описывали въ цлыхъ книгахъ, говорилось у нихъ однимъ взглядомъ. Они читали мысли другъ друга и думали вмст.

Михаилъ съ каждымъ днемъ все боле восхищался Ноэми.

У нея была врная, кроткая душа, чуждая капризовъ. Она не знала ни горя, ни заботъ въ прошломъ. Она была счастлива и длала другихъ счастливыми.

Она никогда не спрашивала его: ‘что будетъ со мною, когда ты удешь? Оставишь ли ты меня здсь или возьмешь съ собою? принесетъ ли намъ благословеніе моя любовь? Къ какой церкви принадлежитъ священникъ, дающій теб благословеніе? Долженъ ли ты быть моимъ? Не иметъ ли на тебя правъ другая? Что ты такое въ свт? Что такое свтъ, въ которомъ ты живешь?’

Ни на ея лиц, ни въ глазахъ не видно было сомнній, которыя безпокоили бы ее, а только одинъ и тотъ же вопросъ: любишь ли ты меня?

Однажды фрау Тереза сказала Михаилу, что онъ много теряетъ, оставаясь у нихъ, но онъ отвчалъ, что обо всемъ, вмсто него, заботится Фабула, и когда затмъ Тереза взглянула на Ноэми, она со вздохомъ сказала:

— О, какъ она его любитъ!

Тимаръ нуждался въ тяжелой, утомляющей, ежедневной работ, чтобъ заглушить еще боле тяжелую внутреннюю работу.

Что происходило въ это время въ остальномъ мір?

Его тридцать кораблей плавали по Дунаю, одна галера по морю, все его многомилліонное состояніе было въ рукахъ женщины. Что. если эта женщина, въ легкомысленномъ каприз, разсяла бы по втру все его состояніе, разорила бы его и себя, кого могъ бы онъ упрекать за это?

Онъ самъ желалъ этого.

Жизнь его была счастлива, но, не смотря на это, онъ желалъ бы знать, что происходитъ дома.

Его духъ жилъ въ двухъ мстахъ, раздлялся на двое. Тамъ его держало его состояніе, честь, положеніе въ свт. Здсь — любовь.

Дунай не море, онъ могъ бы, еслибы хотлъ, переплыть на другой берегъ. Никто не сталъ бы его удерживать на остров. Они даже не знали бы, что сталъ бы онъ длать въ свт.

Но, оставаясь вдвоемъ съ Ноэми, онъ снова забывалъ все, что занимало его въ свт.

— О, не люби меня такъ сильно! говорила ему двушка.

И такъ, проходили дни за днями.

Пришла пора жатвы.

Втви деревьевъ гнулись подъ тяжестью плодовъ. Пріятно было видть каждый день, какъ спетъ хлбъ. Вишни и яблони начали принимать свойственный имъ цвтъ. Зеленый цвтъ плодовъ окрашивался розовымъ оттнкомъ.

Тимаръ помогалъ женщинамъ въ сбор плодовъ. Он наполняли громадныя корзины благословеніемъ Божьимъ, онъ считалъ количество всыпаемыхъ въ корзины плодовъ по сотнямъ и тысячамъ.

Какое сокровище! Чистое золото!

Однажды, посл полудня, помогая Ноэми нести корзину съ плодами, онъ увидалъ предъ хижиной чужихъ людей.

Явились покупатели плодовъ.

Посл нсколькихъ мсяцевъ это были первыя человческія лица, принесшія всти со свта.

Они стали говорить съ Терезой о покупк плодовъ. По обыкновенію, устроена была мновая торговля. Взамнъ плодовъ Тереза желала, какъ всегда, получить пшеницу, но покупатели давали не столько, какъ прежде, говоря, что пшеница стала очень дорога. Коморнскіе покупатели хлба сдлали большія закупки и подняли цну. Они стали молоть зерна и посылать муку за море.

Этому Тереза, конечно, не хотла врить, но Тимаръ тмъ боле обратилъ вниманія на эти слова.

Неужели его примръ нашелъ такъ много подражателей?

Съ этой минуты онъ не находилъ покоя отъ мысли о длахъ и своемъ состояніи.

Это сообщеніе было для него тоже, что для солдата трубный звукъ, зовущій его на поле битвы и вырывающій изъ объятій возлюбленной.

Обитательницы острова нашли вполн естественнымъ, что Михаилъ снова захотлъ оставить ихъ. Его призывали его обязанности, онъ долженъ былъ возвратиться будущей весной.

Ноэми только просила его не бросать платье, которое онъ носилъ на остров и которое она сшила ему своими собственными руками.

Онъ сказалъ, что будетъ хранить его, какъ сокровище.

Онъ уговорилъ покупателей плодовъ остаться еще день и въ этотъ день все время ходилъ рука въ руку съ Ноэми по ихъ любимымъ мстамъ, бывшимъ свидтелями ихъ тихаго счастія. Тамъ онъ срывалъ съ дерева листокъ, въ другомъ мст цвтокъ и бралъ себ на память. На этихъ листкахъ и лепесткахъ были написаны цлыя волшебныя сказки, понятныя только для двоихъ.

Послдній день промелькнулъ незамтно.

Рыбаки желали хать вечеромъ, чтобъ не было жарко. Михаилъ долженъ былъ проститься.

Ноэми была такъ благоразумна, что не плакала, она знала, что Михаилъ возвратится.

Она позаботилась наполнить провизіей его дорожную сумку.

— Ночь уже наступитъ, когда ты додешь до другаго берега. Есть ли у тебя оружіе?

— Нтъ. Меня никто не обидитъ.

— Но вдь у тебя есть пистолетъ, сказала Ноэми, съ любопытствомъ вынимая оружіе.

Вдругъ она поблднла.

Она узнала пистолетъ Теодора, которымъ ончасто, въ шутку, грозилъ ей и говорилъ, что убьетъ Альмиру.

— Это его оружіе?

Тимаръ былъ взволнованъ выраженіемъ ея лица.

— Когда ты ушелъ отсюда, я уврена, онъ стрлялъ въ тебя на томъ берегу изъ этого пистолета.

— Какъ это пришло теб въ голову?

— Я слышала выстрлы. Ты отнялъ у него этотъ пистолетъ?

Тимаръ былъ удивленъ, что любящее сердце можетъ знать то, чего не можетъ увидать глазами.

Онъ не могъ отпираться.

— Ты его убилъ? спросила двушка.

— Нтъ.

— Что же съ нимъ сталось?

— Не бойся его боле, онъ ухалъ въ Бразилію. Между нимъ и нами цлое полушаріе.

— Я предпочла бы, чтобъ онъ лежалъ на три фута отъ насъ подъ землею! страстно вскричала Ноэми, схвативъ за руку Михаила.

Михаилъ съ удивленіемъ поглядлъ ей въ лицо.

— Какъ, у тебя могутъ быть подобныя мысли! Ты говоришь такимъ образомъ, тогда какъ не можешь равнодушо видть, какъ убиваютъ курицу, не можешь ршиться раздавить змю.

— Да, но я могла бы убить того, кто захотлъ бы отнять у меня тебя, будь это человкъ, дьяволъ или волшебница!…

Она страстно обняла Тимара. Тотъ вздрогнулъ и покраснлъ.

ГЛАВА VIII.
Фамильныя драгоцнности.

Пріхавъ на противоположный берегъ, Михаилъ снова отправился въ рыбачью хижину.

Дв вещи занимали его умъ: образъ, который онъ видлъ на берегу до тхъ поръ, пока островъ не скрылся у него изъ глазъ, и другой образъ, оставленный имъ дома, въ Коморн.

Когда старый рыбакъ увидалъ Тимара, онъ началъ вздыхать (рыбаки никогда не бранятся).

— Подумайте, сударь, какой-то воръ похитилъ у насъ вашу лодку. Онъ даже сломалъ дверь въ хижину и взялъ весла. Боже мой! сколько на свт злыхъ людей!

Тимару было пріятно, что нашелся человкъ, назвавшій его въ лицо воромъ.

Онъ дйствительно былъ воръ и хорошо, если бы онъ укралъ только лодку.

— Мы не будемъ проклинать этого человка, сказалъ онъ рыбаку. Кто знаетъ, въ какой опасности ему понадобилась лодка. Мы заведемъ другую, а теперь, старина, сядемте въ вашу лодку и отвезите меня сегодня же ночью за хорошее вознагражденіе.

Рыбакъ согласился и къ разсвту они уже были на мст нагрузки кораблей.

Оттуда Тимаръ ршился хать въ Леветинцъ, думая, у управляющаго получить объясненіе того, что произошло въ послдніе пять мсяцевъ, проведенныхъ имъ на остров, такъ чтобы, пріхавъ домой въ Коморнъ, уже знать все.

Домъ въ Леветинц былъ одноэтажный. Въ одномъ изъ флигелей жилъ управляющій съ женою, другой предназначался для Тимара.

Изъ этого флигеля былъ выходъ прямо въ паркъ и по лстниц можно было прямо пройти въ комнату, которую Тимаръ избралъ себ кабинетомъ.

Чтобы обмануть всхъ, Михаилу слдовало быть крайне осторожнымъ. Онъ былъ въ отсутствіи пять мсяцевъ, слдовательно, здилъ далеко, а между тмъ не привезъ съ собою никакихъ вещей. Въ его дорожной сумк лежало только его полотняное платье, сшитое для него Ноэми, такъ какъ то платье, въ которомъ онъ пріхалъ на островъ, годилось для боле холоднаго времени года и, кром того, было разорвано и изношено. Теперь онъ былъ принужденъ возвратиться домой въ такомъ неподходящемъ костюм и въ стоптанныхъ сапогахъ, поэтому ему трудно было бы объяснить свое странное появленіе, если же бы ему удалось пройти незамченнымъ въ его кабинетъ, ключъ отъ котораго былъ у него съ собою, то онъ могъ бы скоро переодться, вытащить и раскрыть свой дорожный чемоданъ, такъ что управляющій, войдя, могъ бы подумать, что онъ возвратился изъ дальняго путешествія.

Сначала все шло хорошо.

Тимару удалось незамтно подняться по лстниц до кабинета, но, когда онъ хотлъ вложить ключъ въ замокъ, то съ удивленіемъ открылъ, что въ замк уже воткнутъ другой ключъ.

Кто-то былъ въ кабинет, а между тмъ тамъ лежали его письма, дловыя книги, туда не долженъ былъ входить никто.

Онъ быстро дернулъ дверь и вошелъ въ комнату.

Тутъ пришла его очередь испугаться.

За его письменнымъ столомъ сидлъ человкъ, котораго онъ мене всего думалъ найти здсь.

Это была Тимея.

Передъ ней лежала большая книга, въ которую она что-то вписывала.

Самыя разнообразныя чувства столкнулись въ груди Михаила. Испугъ, что первое лицо, которое онъ встртилъ по возвращеніи, была его жена, радость, что онъ встрчаетъ ее одну, и удивленіе, что эта женщина занимается тутъ.

Тимея сначала съ удивленіемъ раскрыла глаза, увидя входящаго Михаила, затмъ поспшила къ нему навстрчу и молча протянула ему руку.

Это блдное лицо все еще было неразршимой загадкой для ея мужа. Онъ не могъ прочесть на немъ: знаетъ ли эта женщина все, подозрваетъ ли она что нибудь или нтъ? Что скрывалось, подъ ея холоднымъ равнодушіемъ, сдержанное ли презрніе или самоотверженная, подавленная любовь? Онъ не зналъ, что ей сказать.

Его жена сдлала видъ, какъ будто не замтила, въ какомъ онъ вид.

Женщины обладаютъ искусствомъ видть, не глядя.

— Я очень рада, что вы возвратились, сказала, наконецъ, Тимея. Я каждый день ожидала васъ, въ сосдней комнат вы найдете ваше платье, когда вы переоднетесь, я прошу васъ придти сюда, къ этому времени я также кончу свое дло.

Михаилъ поцловалъ руку Тимеи (поцловать въ губы онъ не могъ, такъ какъ она держала въ зубахъ перо) и пошелъ въ сосднюю комнату.

Это была его уборная.

Тамъ онъ нашелъ въ умывальник приготовленную воду, чистую рубашку, платье и лаковые домашніе сапоги.

Такъ какъ Тимея не могла знать дня его прізда, то онъ долженъ былъ предположить, что она ожидала его каждый день. Кто знаетъ, можетъ быть, уже очень давно?

Но какъ попала сюда эта женщина и что она тутъ длала?

Онъ наскоро переодлся и спряталъ снятое платье въ углу шкафа. Такимъ образомъ, никто не могъ спросить, откуда у него дыры на локтяхъ.

Онъ долженъ былъ также спрятать полотняное платье Ноэми съ пестрыми вышивками, такъ какъ, можетъ быть, женщины понимаютъ іероглифы вышивки.

Когда пришлось мыть руки, то мылу досталось не мало работы. Можетъ быть, кто нибудь спроситъ его: отчего у него руки такъ загрубли?

Окончивъ мытье, онъ возвратился въ кабинетъ.

Тимея уже ожидала его у дверей и, взявъ за руку, сказала:

— Пойдемте завтракать.

Чтобъ пройти въ гостиную изъ кабинета, нужно было идти чрезъ уборную. Въ столовой Михаила ожидала новая неожиданность.

На кругломъ стол были накрыты три прибора.

Для кого были они предназначены?

Тимея позвонила.

Въ одну изъ дверей вошла горничная, въ другую Аталія.

Третій приборъ былъ накрытъ для нея.

При вид Тимара, глаза Аталіи сверкнули гнвомъ.

— А! г. Фонъ-Леветинскій! наконецъ то вы вернулись домой. Очень любезно было съ вашей стороны написать жен: ‘вотъ мой ключъ, мои книги, будьте такъ добры, моя милая, ведите дла вмсто меня и затмъ, исчезнуть на цлые пять мсяцевъ.

— Аталія!… строго сказала Тимея.

Михаилъ молча слъ за свой приборъ и узналъ свой ножикъ и вилку.

Тутъ ожидали его каждый день! тутъ накрывали для него каждый день столъ!

Онъ едва могъ дождаться конца завтрака, Аталія не говорила боле ни слова, но каждый разъ, взглядывая на нее, Тимаръ видлъ ея раздраженіе. Это было для него неуспокоительнымъ признакомъ.

По окончаніи завтрака, Тимея попросила мужа пойти съ нею въ кабинетъ.

Михаилъ, между тмъ, придумывалъ, какой сказкой объяснить свое путешествіе.

Но Тимея не спросила его объ этомъ ни слова, она придвинула два стула къ письменному столу и положила руку на книгу.

— Въ этой книг вы увидите, въ какомъ положеніи ваши дла съ тхъ поръ, какъ вы передали мн веденіе ихъ.

— Вы сами ихъ вели?

— Я думала, что вы требовали отъ меня этого. Изъ вашего письма я увидала, что вы желаете пустить въ ходъ новое большое предпріятіе,— вывозную торговлю венгерскимъ хлбомъ. Я поняла, что тутъ ставится на карту не только ваше состояніе, но вашъ кредитъ и ваша торговая честь и что отъ благополучнаго исхода этого важнаго предпріятія зависитъ начало новаго оборота въ торговл. Я не могла предоставить такого дла третьему лицу. Сейчасъ же по полученіи вашего письма, я отправилась въ Леветинцъ и, какъ вы этого желали, взяла въ свои руки веденіе дла. Я изучила веденіе книгъ и надюсь, что вы найдете все въ порядк. Книги и состояніе кассы вполн сходятся.

Тимаръ съ удивленіемъ глядлъ на эту женщину, которая такъ быстро могла познакомиться съ труднымъ и многосложнымъ дломъ.

— Счастіе намъ благопріятствовало, продолжала Тимея, и сдлало то, чего мн не доставало по части опыта. Въ пять мсяцевъ мы получили пятьсотъ тысячъ гульденовъ чистой прибыли. Эти деньги не лежатъ праздно. Я употребила ихъ въ дло, пользуясь вашей довренностью. Вашъ первый опытъ вывоза муки вполн удался. Венгерская мука сразу прочно стала на южно-американскомъ рынк, такъ мн, по крайней мр, пишутъ ваши коммиссіонеры изъ Ріожанейро, которые вс не могутъ нахвалиться ловкостью вашего главнаго агента, Теодора Христіана. Получивъ это увдомленіе, я подумала, что сдлали бы вы на моемъ мст? Я думаю, вы воспользовались бы случаемъ и утвердили свое положеніе на вновь открытомъ рынк, тогда я сейчасъ же послала новые корабли и теперь новый грузъ муки уже на дорог въ южную Америку.

Михаилъ былъ изумленъ.

Эта женщина была умне всякаго мужчины. Другая на ея мст крпко заперла бы пріобртенныя деньги, чтобъ он не пропали, а эта продолжала начатое мужемъ предпріятіе и расширила его въ десятеро.

— Я думала, что вы сами поступили бы такимъ образомъ, повторила Тимея.

— Конечно, прошепталъ Михаилъ.

— Мои распоряженія подтверждаются еще тмъ обстоятельствомъ, что сейчасъ же посл того, какъ я отправила второй транспортъ, цлая толпа конкуррентовъ начала покупать хлбъ, молоть его въ муку и отправлять въ бочкахъ въ Бразилію. Но вамъ нечего тревожиться этимъ, мы побдимъ ихъ всхъ, такъ какъ никто не знаетъ, въ чемъ собственно заключается преимущество венгерской муки.

— Какъ такъ?

— Дло въ томъ, что въ описаніи различныхъ сортовъ американской пшеницы, я не нашла ни одного сорта такой тяжелой, какъ венгерская. Поэтому для того, чтобъ одержать побду надъ американской пшеницей, намъ нужно молоть муку изъ самыхъ тяжелыхъ сортовъ. Поэтому я приказала употреблять въ дло самые тяжелые сорта, а наши настоящіе конкурренты берутъ легкій товаръ. Поэтому мы, безъ сомннія, останемся побдителями.

Михаилъ поцловалъ съ благоговніемъ руку Тимеи, съ тмъ благоговніемъ, съ какимъ мы цлуемъ руку дорогаго мертвеца, который принадлежитъ уже не намъ, а земл, и не чувствуетъ нашего поцлуя.

Если на уединенномъ остров Тимаръ вспоминалъ о Тиме, то онъ думалъ, что, вроятно, она пользуется теперь развлеченіями, такъ какъ иметъ на это достаточно денегъ, но теперь онъ видлъ, въ чемъ состояли развлеченія Тимеи.

Она вела счеты, сидла въ контор, переписывалась, изучала безъ учителей иностранные языки и все это потому, что ея мужъ пожелалъ этого.

Жена отдала ему подробный отчетъ во всхъ своихъ коммерческихъ операціяхъ.

— Но, Тимея, изъ-за меня вы взяли на себя ужасную работу.

— Это правда, сначала мн было трудно, но затмъ я втянулась и работа не была для меня нисколько обременительна. Работать пріятно.

Какой печальный упрекъ — молодая женщина, находящая утшеніе въ работ!

Михаилъ взялъ за руку Тимею. Глубокая печаль выражалась у него на лиц. Ему было тяжело на сердц. Онъ хотлъ бы, по крайней мр, знать, что думаетъ Тимея. Посланный имъ ключъ отъ письменнаго стола не выходилъ у него изъ головы. Если она открыла его тайну, то ея образъ дйствій былъ только ужаснымъ упрекомъ, желаніемъ показать разницу между обвинителемъ и обвиняемымъ.

— Вы не были съ тхъ поръ въ Коморн? спросилъ онъ Тимею.

— Только одинъ разъ, когда я должна была взять у васъ изъ письменнаго стола вашъ договоръ со Скарамелли.

Тимаръ почувствовалъ, что кровь застыла у него въ жилахъ.

Лицо Тимеи ничего не выражало.

— Но теперь мы отправимся въ Коморнъ, сказалъ Тимаръ, мучная торговля поставлена вами въ полный порядокъ. Мы должны ожидать извстій о судьб отправленнаго товара, а эти извстія могутъ придти только зимою, или, можетъ быть, вы желаете похать въ Швейцарію или въ Италію, теперь самое благопріятное для этого время года?

— Нтъ, Михаилъ, мы слишкомъ долго были разлучены другъ съ другомъ, останемся теперь вмст.

Но ничто не выражало причины, почему она желала остаться вмст.

Михаилъ не имлъ мужества сказать ей ласковаго слова. Неужели онъ долженъ былъ снова лгать?

Онъ и такъ много лгалъ ей въ этотъ день.

Даже его молчаніе была ложь.

Осмотръ дловыхъ книгъ занялъ время до самаго обда.

Къ обду приглашены были двое гостей, управитель и деревенскій священникъ.

Священникъ просилъ, чтобъ ему дали знать сейчасъ же, какъ прідетъ г. Фонъ-Леветинскій, и, узнавъ о его прізд, поспшилъ къ нему.

Онъ не забылъ нацпить себ на грудь орденъ и сказалъ рчь, въ которой называлъ Тимара благодтелемъ всей страны. Онъ сравнивалъ его съ Ноемъ, построившимъ ковчегъ, съ Іосифомъ, спасшимъ свой народъ отъ голодной смерти, съ Моисеемъ, который свелъ съ неба манну. Торговлю мукой, только что начатую Тимаромъ, онъ назвалъ величественнымъ предпріятіемъ, на которое смотритъ вся Европа.

Да здравствуетъ Колумбъ вывозной торговли хлбомъ!

Тимаръ долженъ былъ отвчать на привтственную рчь. Онъ часто останавливался и наговорилъ много безсмыслицы.

Онъ долженъ былъ сдерживаться, чтобъ громко не разсмяться и не сказать многоуважаемому проповднику:

— Ха, ха, ха! пожалуйста, не воображайте, что я устроилъ это дло, чтобъ осчастливить васъ всхъ. Оно понадобилось мн только для того, чтобъ разлучить одного юношу съ хорошенькой двушкой, и если изъ этой глупости вышло нчто хорошее, то только благодаря моей жен. Смйтесь же, господа!

За обдомъ вс были въ хорошемъ расположеніи духа. Какъ деканъ, такъ и управитель любили выпить. Деканъ былъ вдовецъ и, какъ священникъ, не имлъ права жениться вторично, тмъ не мене, онъ былъ большимъ поклонникомъ прекраснаго пола и его комплименты Тиме и Аталіи не прекращались, хотя управитель постоянно надъ нимъ подсмивался. Шутки и анекдоты веселаго старика заставляли смяться даже и Тимара, но какъ только онъ бросалъ взглядъ на ледяное лицо Тимеи, улыбка замирала у него на губахъ.

Наступилъ уже вечеръ, когда кончился обдъ. Оба гостя жестами напоминали другъ другу, что уже пора уходить, намекая, что супруги посл долгой разлуки имютъ много сообщить другъ другу.

— Дйствительно, они хорошо сдлаютъ, если уйдутъ, шепнула Аталія Тимару, у Тимеи каждый вечеръ длается такая сильная головная боль, что она не можетъ уснуть до полуночи. Посмотрите, какъ она блдна.

— Тимея, вы нездоровы? нжно спросилъ Тимаръ.

— Нтъ, ничего.

— Не врьте ей. Съ тхъ поръ, какъ мы въ Леветинц, она страдаетъ отъ страшныхъ головныхъ болей. Это нервная болзнь, которая усиливается отъ чрезмрной головной работы и здшняго дурнаго воздуха. Недавно я нашла сдой волосъ у нея въ кос.

Но она скрываетъ свои страданія, пока не свалится, да и тогда не жалуется.

Тимаръ испытывалъ нравственно вс муки осужденнаго преступника, а между тмъ, онъ не имлъ мужества сказать своей жен:

— Если ты больна, то позволь мн спать у тебя въ комнат, чтобъ я могъ заботиться о теб.

Нтъ, нтъ! онъ боялся, что во сн произнесетъ имя Ноэми и его услышитъ жена, которая не можетъ спать до полуночи. Онъ долженъ былъ бжать своей брачной постели.

Чрезъ нсколько дней посл этого, они отправились въ Коморнъ.

Они хали на почтовыхъ. Михаилъ сидлъ противъ дамъ. Это былъ скучный перездъ. Во всемъ Ванат жатва уже окончилась, на корню стояла одна кукуруза, такъ что путешественники должны были прозжать мимо голыхъ полей.

Во всю дорогу они не говорили между собою, вс трое съ трудомъ удерживались отъ сна.

Посл полудня Тимаръ не въ состояніи былъ видть предъ собою блднаго, задумчиваго лица Тимеи. Подъ предлогомъ, что хочетъ курить, онъ слъ рядомъ съ кучеромъ и все остальное время оставался на козлахъ.

Когда они выходили на станціяхъ, Аталія жаловалась на дурную дорогу, на ужасную жару, на надодливыхъ мухъ, на страшную пыль и тому подобныя неудобства путешествія. Гостинницы, по ея словамъ, были грязны, кушанья скверно приготовлены, постели неудобны, вино кисло, вода нечиста, лица встрчавшихся людей отвратительны. Она чувствовала себя всю дорогу смертельно больной, она говорила, что у нея лихорадка, что ея голова готова лопнуть. А что же должна была чувствовать Тимея, которая такая нервная?

Тимаръ принужденъ былъ всю дорогу слушать эти жалобы, Тимея же всю дорогу не произнесла ни одной.

Когда они пріхали въ Коморнъ, фрау Софія встртила ихъ словами, что она посдла въ одиночеств.

Тимаръ испытывалъ тяжелое чувство, войдя въ свой домъ. Жизнь — или рай, или адъ. Онъ долженъ былъ, наконецъ, узнать, что скрывается за мраморнымъ, холоднымъ, молчаливымъ лицомъ.

Когда онъ проводилъ жену въ ея комнату, она передала ему ключъ отъ его письменнаго стола.

Онъ уже зналъ, что она открывала ящикъ, чтобъ вынуть изъ него контрактъ и другія нужныя бумаги. Если только Тимея была любопытна и ршилась осмотрть все, что было въ стол, то, безъ сомннія, она видла брилліантовый медаліонъ съ похожимъ на нее портретомъ. Это былъ портретъ ея матери и, слдовательно, она знала, что Тимаръ получилъ сокровища ея отца. А едва ли можно было допустить, что онъ получилъ ихъ законнымъ путемъ, а этотъ темный, можетъ быть, преступный путь доставилъ ему баснословное богатство, благодаря которому, онъ, разыгрывая великодушіе, добился ея руки.

Можетъ быть, она считала его даже хуже, чмъ онъ былъ въ дйствительности?

Таинственная смерть отца и его странное погребеніе могли возбудить въ ней подозрніе, что все это дло Тимара.

Но если въ ея душу прокралось это подозрніе, то что могли значить ея самоотверженная врность и пугливая забота о добромъ имени и чести ея мужа?

Неужели то презрніе, которое она должна была чувствовать къ преступнику, имя котораго носила, могло заставить ее держать данную клятву и хранить честь его имени?

Ея поведеніе было непонятно для мужа, но онъ ршился узнать, въ чемъ дло.

Онъ долженъ былъ призвать на помощь еще одну ложь.

Онъ вынулъ изъ письменнаго стола отдланный брилліантами портретъ и пошелъ съ нимъ къ Тиме.

— Дорогая Тимея, сказалъ онъ, садясь рядомъ съ женой. Я былъ долгое время въ Турціи, что я тамъ длалъ, вы узнаете поздне. Когда я былъ въ Скутари, одинъ ювелиръ предложилъ мн купить украшенный брилліантами портретъ, который очень похожъ на васъ, и я купилъ его для васъ.

Говоря это, онъ ставилъ все на карту. Если бы, при вид медаліона, строгое лицо Тимеи выразило отвращеніе и ея грозный взглядъ устремился бы на лицо мужа, то онъ прочелъ бы въ этомъ взгляд: ‘Ты не покупалъ этого медаліона въ Скутари, онъ уже давно лежалъ въ твоемъ письменномъ стол. Кто знаетъ, гд ты его купилъ. Кто знаетъ, какой мракъ окружаетъ тебя’. Это было бы погибелью Тимара.

Но ничего подобнаго не случилось.

При вид портрета, лицо Тимея мгновенно измнилось. Сильное волненіе, котораго нельзя было ни представить, ни скрыть, выразилось на ея мраморномъ лиц. Она схватила обими руками портретъ и съ жаромъ прижала его къ губамъ. Глаза ея наполнились слезами.

Лицо Тимеи начало жить.

Михаилъ былъ спасенъ.

Тимея, охваченная долго сдерживаемымъ чувствомъ, начала громко рыдать.

Услышавъ эти рыданія, Аталія явилась изъ сосдней комнаты. Она была удивлена, она еще никогда не слышала, чтобъ Тимея такъ плакала.

Тимея же, увидя Аталію, бросилась къ ней на встрчу, какъ ребенокъ, и крикнула голосомъ, въ которомъ слезы смшивались со смхомъ:

— Посмотри, посмотри! это моя мать!.. Это портретъ моей матери!.. Онъ привезъ мн его.

Затмъ, она бросилась назадъ къ Михаилу, обняла, его обими руками за шею и взволнованнымъ голосомъ прошептала:

— Благодарю! тысячу разъ благодарю!

Теперь было какъ разъ время поцловать благодарившія уста и цловать ихъ, не переставая.

Увы! сердце говорило Тимару:

— Ты не долженъ красть. Посл того, что произошло на независимомъ остров, этотъ поцлуй былъ бы кражей.

Ему пришла въ голову другая мысль.

Онъ пошелъ обратно въ свою комнату и вынулъ вс драгоцнности, которыя еще оставались у него тамъ.

Что за удивительная женщина, которая, имя ключъ отъ стола, вынула изъ него только то, что ей было нужно.

Затмъ онъ сложилъ вс драгоцнности въ свою дорожную сумку, которая была надта на немъ во время его прізда въ Леветинцъ, и возвратился обратно къ жен.

— Я еще не все показалъ вамъ, сказалъ онъ Тиме. Тамъ же, гд я нашелъ этотъ портретъ, я открылъ и эти драгоцнности и купилъ ихъ для васъ. Возьмите ихъ въ подарокъ отъ меня.

Говоря это, онъ клалъ вещи одну за другою на колни Тимеи.

Аталія стояла, поблднвъ отъ зависти, крпко стиснувъ кулаки.

Все это она, можетъ быть, сама могла бы имть.

Но лицо Тимеи снова омрачилось и сдлалось мраморнымъ, холоднымъ. Она равнодушно смотрла на лежавшіе на ея колняхъ драгоцнные камни.

Блескъ брилліантовъ и рубиновъ не согрвалъ ее.

Конецъ третьей части.

ЧАСТЬ IV.
НОЭМИ.

ГЛАВА I.
Новый гость.

Въ длинный зимній сезонъ дла снова оживились, Леветинскій началъ осматриваться въ своемъ новомъ положеніи. Онъ часто здилъ въ Вну и принималъ участіе въ развлеченіяхъ богатыхъ биржевиковъ. Онъ имлъ предъ собою много хорошихъ примровъ.

Тотъ, кто обладаетъ милліонами, долженъ окружать себя роскошью, долженъ доставлять удовольствія, какъ своей жен, которая сидитъ у него дома и принимаетъ гостей, такъ и другой женщин, которая танцуетъ или поетъ, но, во всякомъ случа, иметъ изящный домъ и живетъ, окруженная роскошью.

Тимаръ одинаково бывалъ и въ обществ женъ банкировъ и въ обществ ихъ знакомыхъ дамъ, гд его всегда встрчали вопросомъ: когда, же наконецъ, онъ заведетъ себ знакомую изъ оперы?

— Образецъ врнаго мужа! восхваляли его почитатели.

— Твердый человкъ, говорили о немъ въ кругу дловыхъ людей.

Онъ же молчалъ и думалъ о Ноэми, и ему казалось вчностью не видаться съ нею полгода, думать о ней каждый день и не имть возможности никому довриться.

Часто съ нимъ случалось, что онъ едва не выдавалъ свои мысли.

Одинъ разъ, сидя дома за столомъ, онъ чуть не сказалъ:

— Какъ! точно такіе же яблоки, какіе ростутъ на остров, у Ноэми!

Другой разъ, когда по глазамъ Тимеи видно было, что у нея снова болитъ голова, онъ едва не сказалъ ей:

— Когда у Ноэми болла голова, ей длалось легче, когда я клалъ ей руку на лобъ.

При вид любимой кошки Тимеи, ему такъ и хотлось крикнуть:

— Э! э! Нарцисса, гд оставила ты свою госпожу!

Но онъ имлъ полное основаніе всегда быть на сторож, такъ какъ въ его дом было существо, наблюдавшее глазами Аргуса не только за Тимеей, но и за нимъ.

Для Аталіи не могло остаться незамченнымъ, что Тимаръ, со времени возвращенія, былъ не такъ мраченъ, какъ прежде. Впрочемъ, это почти каждому бросалось въ глаза. За этимъ должна была скрываться какая нибудь тайна, а Аталія не могла переносить, чтобъ кто нибудь въ этомъ дом былъ счастливъ.

Гд похитилъ онъ это счастіе? почему онъ не страдаетъ такъ, какъ она хотла бы его видть страдающимъ?

Дла шли отлично.

Въ первый мсяцъ новаго года явилось извстіе изъ-за моря. Транспортъ съ мукою счастливо достигъ мста назначенія. Венгерская мука пріобрла такую славу въ Южной Америк, что даже мстную муку начали продавать за венгерскую.

Австрійскій консулъ въ Бразиліи поспшилъ сообщить своему правительству объ этомъ важномъ событіи, которое увеличило количество предметовъ вывоза. Послдствіемъ этого было то, что Тимаръ получилъ титулъ гофрата и крестъ Св. Стефана въ благодарность за услуги, оказанныя имъ родин.

Какъ смялся демонъ въ его груди, когда онъ укрпилъ на ней орденъ за услуги и когда его называли гофратомъ.

— Этому ты обязанъ двумъ женщинамъ: Ноэми и Тимеи.

Ну, что жъ такое, открытіемъ пурпурной краски мы также обязаны маленькой собачк красавицы, въ которую былъ влюбленъ пастухъ, которая, раскусивъ раковину, выпачкала себ морду краской. Тмъ не мене, пурпуръ сдлался товаромъ, извстнымъ всему міру.

Только теперь фонъ-Леветинскій началъ подниматься въ общественномъ мнніи Коморна.

Быть богатымъ еще ничего не значитъ, но человкъ, которому даютъ титулъ гофрата, иметъ право на всеобщее почтеніе. Вс спшили поздравлять его. Онъ принималъ всхъ съ милостивымъ вниманіемъ.

Нашъ Іоганнъ Фабула также пришелъ поздравить его. Онъ явился въ соотвтственномъ его положенію костюм.

На короткомъ доломан, изъ темносиняго, отличнаго сукна, сверкали три ряда серебряныхъ пуговицъ, на плечахъ висла широкая серебряная цпь съ большимъ медальономъ, вмсто замка, на которомъ коморнскій золотыхъ длъ мастеръ изобразилъ голову Юлія Цезаря.

Остальные члены явившейся съ нимъ депутаціи, были въ такомъ же костюм коморнскихъ моряковъ.

Существовалъ обычай приглашать поздравляющихъ къ столу.

Фабула также имлъ эту честь.

Фабула любилъ поговорить и, когда вино развязало ему языкъ, онъ не могъ удержаться, чтобъ не сказать хозяйк дома, что онъ, видя ее въ первый разъ барышней, никогда не думалъ, чтобъ изъ нея вышла такая славная хозяйка и чтобъ она стала женою г. Фонъ-Леветинскою. Да, онъ даже боялся ее, а между тмъ,— какъ велико Провидніе!— все сдлалось къ лучшему. Теперь счастіе царствовало въ этомъ дом и если бы Провидніе услышало мольбы всхъ тхъ, кому Леветинскій длалъ добро, то оно послало бы новаго гостя, въ вид маленькаго ангела. Тимаръ съ испугомъ закрылъ рукою стаканъ, который стоялъ предъ нимъ.

Что было бы, еслибы это вино разболтало вс его мысли?

Но Фабула не довольствовался этимъ.

Онъ, желая добра, думалъ, что не лишнее будетъ прибавить и практическій совтъ.

Да, конечно, его хозяинъ слишкомъ много трудится. Такъ не годится. Человкъ живетъ только разъ и для чего живетъ?

— Что касается меня, то я никогда бы не оставилъ одной такую прелестную женку, но, что длать, г. Тимаръ вчно ломаетъ себ голову, придумывая что нибудь новое, и всюду хочетъ быть самъ, но за то все, что онъ ни длаетъ, удается. Кому пришло бы въ голову отправить венгерскую муку въ Бразилію! Сказать по правд, когда я это услышалъ,— прошу извиненія за дерзость, я не могу объ этомъ умолчать,— то я подумалъ про себя, что нашъ хозяинъ, должно быть, сошелъ съ ума, если посылаетъ хлбъ на другой конецъ свта. Я думалъ, что, пока мука додетъ, изъ нея сдлается клейстеръ, а между тмъ это предпріятіе принесло намъ большую честь. Но, конечно, гд хозяинъ самъ наблюдаетъ…

— Любезный Іоганнъ, возразилъ Тимаръ, если это было причиною удачи, то ты долженъ отнести вс твои похвалы не ко мн, а къ моей жен, такъ какъ она наблюдала за дломъ.

— О, конечно, я вполн отдаю справедливость добродтелямъ нашей хозяйки! сказалъ Іоганнъ Фабула, но что я знаю, то знаю. Мн отлично извстно, гд вы провели лто!

Михаилъ почувствовалъ, что волосы поднялись у него на голов отъ страха.

Неужели этотъ человкъ дйствительно зналъ, гд онъ былъ? Это было ужасно!

Михаилъ подмигнулъ ему однимъ глазомъ.

— Ну, такъ я скажу теперь, гд вы провели все лто. Позвольте мн измнить вамъ.

Тимаръ чувствовалъ, что отъ страха не можетъ пошевелить ни однимъ членомъ.

Аталія устремила взглядъ на его лицо.

Онъ не долженъ былъ выдать, что болтовня подвыпившаго Іоганна Фабулы смущаетъ его.

— Ну, такъ скажи, гд я былъ? съ притворнымъ спокойствіемъ отвчалъ онъ.

— Хорошо, я скажу это и пожалуюсь на васъ вашей супруг! вскричалъ Іоганнъ Фабула, ставя стаканъ на столъ. Онъ ухалъ отъ насъ, не сказавъ ни слова, по секрету слъ на корабль и самъ похалъ въ Бразилію. Вы сами были въ Америк и все привели тамъ въ порядокъ, вотъ почему дло устроилось такъ хорошо.

Тимаръ взглянулъ въ лицо обимъ женщинамъ.

На лиц Тимеи выразилось огорченное изумленіе, Аталія была раздражена.

И такъ, он поврили въ справедливость басни, выдуманной Іоганномъ, также какъ врилъ въ нее самъ разсказчикъ.

На этотъ разсказъ Тимаръ улыбнулся съ таинственнымъ видомъ.

Теперь уже лгалъ не Іоганнъ Фабула, а онъ самъ. Золотой человкъ долженъ былъ лгать, вчно лгать. Выдумка Фабулы могла оказать пользу Тимару. Венгерское простонародіе иметъ обыкновеніе выдумывать разныя сказки о тхъ людяхъ, которыми почему либо имютъ основаніе восхищаться, какъ будто для этого восхищенія недостаточно ихъ дйствительныхъ заслугъ.

Но эти сказки всегда настолько правдоподобны, что пріобртаютъ историческую вроятность.

Теперь Тимаръ имлъ вполн вроятный предлогъ для объясненія своего таинственнаго исчезновенія и если онъ, на различные вопросы, усплъ разсказать что нибудь такое, невроятность чего вышла бы со временемъ на свтъ, то всякій объяснилъ бы эту невроятность тмъ, что онъ не хотлъ говорить правды для того, чтобъ не пугать жену и не безпокоить ее тми опасностями, съ которыми въ то время было связано путешествіе по морю. Ему было легко придать такое вроятіе сказк о своемъ бразильскомъ путешествіи, что даже сама Аталія поврила ему.

Она знала женское сердце и знала очень хорошо,— съ какимъ чувствомъ боролась Тимея. Она съ глубокимъ вниманіемъ слдила за этой внутренней борьбой.

На ея глазахъ Тимея удалилась въ пустыню и погрузилась тамъ въ сухія дловыя книги.

А если женщина была рада сдлать это, чтобъ побдить свою несчастную страсть, то что же было удивительнаго, что мужчина также былъ способенъ на это.

Чего бы не дала Аталія, если бы кто нибудь. выдалъ ей тайну Тимара. Но только птицы могли разсказать эту тайну, а птицы на независимомъ остров не умли говорить.

Аталія напрасно раздражалась, стараясь разгадать, что могло сдлать Тимара счастливымъ.

Дома и предъ свтомъ Тимаръ и Тимея были образцомъ счастливаго супружества, Тимаръ осыпалъ Тимею дорогими украшеніями и Тимея надвала ихъ на себя, отправляясь въ общество. Она желала блистать ими. Что можетъ доказать ясне любовь мужа къ жен, какъ не т брилліанты, которые онъ ей даетъ?

По временамъ Аталію брало сомнніе: можетъ быть, Тимаръ и Тимея принадлежатъ къ числу людей, любовь которыхъ состоитъ въ томъ, чтобъ дарить и принимать брилліанты? или, можетъ быть, въ свт существуютъ люди, которымъ дано быть счастливыми безъ любви.

Что касается Тимара, то онъ едва могъ дождаться, пока пройдетъ зима и наступитъ весна.

Само собою разумется, что съ весною мельницы снова могли начать свою работу. О чемъ другомъ могъ думать дловой человкъ? Само собою разумется, что посл успха первой попытки было желательно отправить муку за море въ еще большемъ количеств.

Но въ этотъ годъ Михаилъ просилъ Тимею не разстраивать свое здоровье веденіемъ длъ, которыя онъ хотлъ передать своимъ управляющимъ, а ее просилъ. отправиться на лто купаться куда нибудь въ море, чтобъ поправиться отъ нервныхъ страданій.

Куда онъ самъ отправится, объ этомъ никто не спрашивалъ, можно было предположить, что онъ снова подетъ въ южную Америку, онъ же поспшилъ внизъ по Дунаю.

Когда тополи начали цвсти, онъ уже оставилъ домъ.

Прелестный блокурый образъ наполнялъ вс его сны, занималъ вс его мысли.

Онъ не останавливался въ Леветинц, а далъ своимъ агентамъ и управителю такія инструкція, что они могли длать, что имъ угодно, затмъ отправился дальше въ Плесковацъ, гд жилъ украшенный орденомъ деканъ, у котораго онъ желалъ переночевать.

Было уже поздно, когда онъ пріхалъ на дворъ къ священнику и чрезъ кухню вошелъ въ домъ.

Въ кухн молоденькая, хорошенькая женщина занималась приготовленіемъ кушанья, а въ комнат, гд онъ встртилъ декана, былъ накрытъ столъ на двоихъ.

Священникъ принялъ своего знатнаго гостя насколько могъ любезно. Прежде всего онъ поздравилъ его съ полученіемъ ордена, затмъ попросилъ позволенія сходить въ кухню, чтобъ распорядиться о достойномъ угощеніи многоуважаемаго гостя.

— Такъ какъ, сказалъ онъ, мы живемъ очень просто.

— Мы? насмшливымъ тономъ спросилъ Тимаръ.

— Э! э! э! вскричалъ попъ, грозя своему гостю пальцемъ, не будьте такъ злы!

Хозяинъ дома сдлалъ распоряженія и вернулся съ бутылкой хорошаго вина, которую предложилъ гостю распить, пока будетъ готовъ ужинъ, и съ каждымъ глоткомъ снова грозилъ пальцемъ, какъ бы желая запретить ему думать то, что было написана у него на лиц.

— Нтъ, подумайте только, какъ злы люди! Они повсюду видятъ что нибудь дурное. Но вдь человкъ всегда человкъ!.. Я не каменный!

Тимаръ уврялъ, что онъ никогда и не думалъ предполагать что нибудь подобное, но хозяинъ продолжалъ качать головой и чмъ больше онъ пилъ, тмъ становился разговорчиве.

Ужинъ принесла хорошенькая, молоденькая женщина, которую Тимаръ видлъ въ кухн, и каждый разъ, какъ онъ бросалъ на нее взглядъ, хозяинъ грозилъ ему пальцемъ и жаловался на людскую злобу.

— А между тмъ, никто не можетъ доказать мн библіей, что злые люди правы. Разв Авраамъ не былъ самымъ уважаемымъ патріархомъ на земл? Скажите мн, разв онъ не былъ врнымъ мужемъ своей Сарры? а, между тмъ, намъ всмъ извстна исторія съ Агарью, и, не смотря на это, Авраамъ былъ святой человкъ, или, возьмите патріарха Іакова: сначала онъ женился на Ліи, потомъ влюбился въ Рахиль и взялъ ее въ жены, и никому не приходило въ голову поднимать противъ него процесса за двоеженство. Пойдемъ дале, посмотрите на царя Давида. Сколько у него было женъ? шесть и вс заразъ!… Но и этихъ ему было недостаточно, онъ взялъ седьмую, затмъ онъ влюбился въ Бадзебу, жену Урія. Онъ убилъ его и женился на Бадзеб, и все это сходило ему съ рукъ. Онъ самъ восплъ себя въ ста пятидесяти псалмахъ, какъ святаго человка. А теперь, взгляните на мудраго Соломона. У него было четыреста женъ… Разв можно требовать отъ человка, чтобъ онъ былъ святе царя Давида и мудре мудраго Соломона?

Добрый священникъ и не подозрвалъ, что своей рчью онъ нсколько успокоилъ своего гостя, который съ облегченной душою могъ спуститься внизъ по Дунаю.

Тимару оставалось еще полдня пути до Ноэми.

Онъ не видалъ ее полгода. Голова его была полна мыслями о свиданіи. Во сн и на яву онъ не могъ дождаться встрчи.

Онъ едва въ состояніи былъ дождаться разсвта и, вставъ, когда было еще совсмъ темно, надлъ на себя охотничью сумку, закинулъ ружье за плечи и, не дожидаясь, когда проснется гостепріимный хозяинъ, оставилъ его домъ не простившись, и поспшилъ къ поросшему лсомъ берегу Дуная.

Дунай длаетъ доброе дло тмъ, что оставляетъ старые берега и изъ года въ годъ увеличиваетъ лса, такъ какъ оставленный имъ берегъ поростаетъ деревьями.

Тимаръ уже заране послалъ новую лодку къ извстной читателямъ хижин рыбака, до которой онъ долженъ былъ дойти пшкомъ. Онъ нашелъ тамъ все готовымъ и, по обыкновенію, одинъ пустился въ путь.

Лодка скользила по вод, былъ уже апрль мсяцъ и на остров Острова деревья зеленли и цвли. Тмъ удивительне былъ видъ, представившійся Тимару по другую сторону Островы.

Независимый островъ казался обгорлымъ.

Чмъ боле онъ приближался, тмъ ясне видлъ это. На сверной сторон острова вс деревья были темны.

Когда Михаилъ добрался до берега, онъ ясно увидалъ, что весь лсъ погибъ.

Это были самыя любимыя деревья Терезы — орховыя. Они погибли вс до одного, этотъ видъ поразилъ Тимара.

Обыкновенно въ это время года его встрчали здсь зеленый лсъ и розовый садъ, теперь же его встрчалъ засохшій лсъ. Это было дурнымъ предзнаменованіемъ.

Онъ пошелъ во внутренность острова и ожидалъ, что его встртитъ веселый собачій лай, но нигд не было слышно никакого шума.

Тогда онъ съ безпокойствомъ быстро пошелъ впередъ.

Тропинка была заброшена, покрыта опавшими осенними листьями. Ему даже казалось, что на остров не было слышно птичьяго пнія.

Когда онъ приблизился къ хижин, его охватилъ страхъ. Что сталось съ ея жителями? Они могли умереть и остаться непогребенными. Онъ цлые полгода занимался другими длами. Онъ долженъ былъ думать о своихъ спекуляціяхъ, вывозить молодую жену и собирать деньги.

Когда онъ дошелъ до веранды, одна изъ дверей отворилась и изъ нея вышла Тереза. Казалось, она какъ будто была чмъ-то испугана, затмъ на ея лиц появилась горькая улыбка.

— А! вы уже пріхали! сказала она, спша ему на встрчу, чтобъ пожать руку, и спросить его почему онъ явился съ такимъ печальнымъ лицомъ.

— Разв не случилось никакого несчастія? поспшилъ, въ свою очередь, спросить Тимаръ.

— Несчастія — нтъ, печально улыбаясь, отвчала Тереза.

— Мн было очень тяжело, когда я увидалъ засохшія деревья, сказалъ Михаилъ, объясняя свое печальное лицо.

— Они погибли отъ большаго разлива прошлаго лта, отвчала Тереза. Орховыя деревья не переносятъ сырости.

— А какъ поживаете вы об? съ безпокойствомъ спросилъ Тимаръ.

— Я, слава Богу, здорова, а также и двое другихъ.

— Что вы хотите сказать этимъ?

Тереза улыбнулась, вздохнула, затмъ снова улыбнулась, положила руку на плечо Михаила и сказала:

— У насъ захворала жена одного бднаго матроса, женщина умерла, а ребенокъ остался здсь. Теперь вы знаете, кто другіе.

Тимаръ бросился въ домъ.

Въ комнат стояла сплетенная изъ втвей колыбель, около которой сидли по одну сторону Альмира, по другую — Ноэми.

Ноэми качала колыбель и ждала, пока Тимаръ подойдетъ къ ней. Въ колыбел лежалъ маленькій ребенокъ.

Михаилъ остановился предъ колыбелью, какъ очарованный.

Затмъ онъ поглядлъ на Ноэми, какъ бы желая прочесть въ ея лиц разршеніе загадки.

На ея лиц видно было блаженство, любовь и примиреніе. Она улыбнулась и опустила глаза.

Михаилъ думалъ, что сойдетъ съ ума.

Тереза положила руку ему на плечо.

— Неужели вы все еще сердитесь, что мы приняли оставшееся дитя бдной жены матроса? Богъ послалъ его намъ.

Сердился ли онъ!

Онъ упалъ на колни, обнялъ обими руками колыбель, прижалъ ее къ груди вмст со спавшимъ въ ней существомъ и громко зарыдалъ, какъ человкъ, у котораго въ груди прорвалась плотина, сдерживавшая цлое море печали.

Онъ покрывалъ поцлуями посланное Богомъ маленькое существо, цловалъ его крошечныя ручки, подолъ его платья и нжныя щечки. Ребенокъ гримасничалъ подъ поцлуями, но не хотлъ проснуться. Наконецъ, онъ открылъ свои большіе, голубые глаза и съ удивленіемъ поглядлъ въ лицо чужому человку, какъ бы желая сказать: ‘чего хочетъ отъ меня этотъ человкъ?’ Затмъ снова закрылъ глаза и заснулъ, все еще улыбаясь и не обращая никакого вниманія на поцлуи.

— Ты, конечно, не ожидалъ этого, бдный сирота? сказала Тереза, отвертываясь, чтобъ вытереть слезы.

— Что жъ, а со мной не хотятъ здороваться? сказала съ притворнымъ гнвомъ Ноэми.

Михаилъ опустился предъ нею на колни.

Онъ ни слова не говорилъ, только прижималъ ея руки къ губамъ и молча спряталъ лицо въ ея колни.

Онъ молчалъ до тхъ поръ, пока спалъ ребенокъ. Когда, наконецъ, маленькое существо проснулось, оно заговорило на своемъ язык, т. е. заплакало.

Счастіе, что есть люди, которые понимаютъ и этотъ языкъ.

Ребенокъ былъ голоденъ.

Тогда Ноэми сказала Михаилу, что онъ долженъ уходить изъ комнаты, онъ не долженъ былъ знать, чмъ питается бдный сирота.

Михаилъ вышелъ изъ хижины.

Онъ былъ, какъ въ чаду. Ему казалось, какъ будто онъ находится на новой звзд, съ которой глядитъ на оставленную имъ землю. Онъ оставилъ все, что называлъ своимъ на земл, и это сознаніе наполняло его счастіемъ. Тотъ кругъ, въ которомъ вращалась его прежняя жизнь, ускользалъ у него изъ-подъ ногъ, предъ нимъ стояла новая цль, новая жизнь.

Онъ только не зналъ одного: какъ сдлать, чтобы изчезнуть изъ стараго свта, какъ перейти въ новый міръ, не оставляя этой земли.

Вотъ почему онъ былъ, какъ въ чаду.

Не напрасно зовутъ маленькихъ дтей ангелами (ангелъ значитъ въ перевод посолъ), дти послы изъ другаго свта. Магнетическое вліяніе того, кто ихъ послалъ, видно на дтскихъ лицахъ, въ дтскихъ глазахъ. Лучи дтскихъ глазъ обладаютъ волшебной силой — они умютъ говорить. Этотъ взглядъ изчезаетъ, какъ только губы научаются говорить.

О, какъ часто Михаилъ по цлымъ часамъ восхищался этимъ взглядомъ въ глазахъ ребенка, когда онъ лежалъ на ковр разостланномъ на трав. Онъ шагъ за шагомъ наблюдалъ за развитіемъ ребенка, за первыми раздльными звуками, которые онъ началъ произносить, и ихъ значеніемъ. Онъ позволялъ ему рвать себ бороду и плъ колыбельныя псни, пока тотъ не засыпалъ.

Его чувство къ Ноэми измнилось. Страсть уступила мсто сладкому спокойствію. Онъ чувствовалъ блаженство человка, поправляющагося посл болзни.

Ноэми также перемнилась съ тхъ поръ, какъ онъ видлъ ее въ послдній разъ. На ея лиц выражалась покорная нжность и кротость, которыхъ нельзя изобразить искусственно, спокойное достоинство, соединенное со сдержанностью.

Тимаръ не могъ насытиться своимъ счастіемъ. Онъ цлые дни не могъ уврить себя, что это не сонъ, что эта маленькая хижина и въ ней улыбающаяся женщина съ крошечнымъ ребенкомъ на колняхъ, есть дйствительность, а не видніе.

Затмъ онъ думалъ, что изъ всего этого выйдетъ. Онъ бродилъ по острову и думалъ о будущемъ.

Онъ могъ дать этому ребенку деньги, но здсь ничего не знали о деньгахъ. Большія земли?— но на этотъ островъ нельзя было привезти ничего. Или же взять его съ собою, чтобъ сдлать изъ него знатнаго человка? Но эта женщина не отдала бы ребенка. Долженъ ли онъ взять ихъ съ собою? Но, если бы даже они согласились, онъ не могъ этого сдлать, тогда имъ пришлось бы узнать, кто онъ такой, и они стали бы презирать его. Только здсь могутъ быть они счастливы, только здсь этотъ ребенокъ можетъ ходить съ высоко поднятой головой, такъ какъ никто не спроситъ его объ имени.

Женщины уже дали ему имя Деодатъ (Данный Богомъ) другаго у него не было. Какое же другое имя можно ему датъ?

Однажды, когда Тимаръ ходилъ по острову, погруженный въ свои мысли, онъ вдругъ вышелъ на мсто, гд у него подъ ногами зашумли сухія листья.

Онъ оглядлся вокругъ.

Онъ былъ въ высохшемъ орховомъ лсу. Благородныя деревья погибли, свжая зелень не покрывала ихъ втвей, а опавшіе, засохшіе листья покрывали почву.

Въ эту минуту Михаилу пришла въ голову одна мысль и онъ поспшилъ назадъ въ хижину.

— Тереза, у васъ цлы еще т инструменты, которые вы употребляли, для постройки вашей хижины?

— Да, они лежатъ въ грот.

— Дайте ихъ мн. Я что-то придумалъ. Я срублю засохшія орховыя деревья и выстрою красивый домъ для Доди.

Тереза съ удивленіемъ всплеснула руками.

Ноэми же отвчала на это тмъ, что поцловала маленькаго Доди, какъ бы желая сказать ему: ‘ты слышишь?’

Михаилъ объяснилъ удивленіе, выразившееся на лиц Терезы, молчаливымъ недовріемъ.

— Да, да, повторялъ онъ, я одинъ построю, безъ всякой посторонней помощи, хорошенькій домикъ, какіе строятъ себ валахи изъ дуба, только мой будетъ изъ орховаго дерева. Настоящій княжескій дворецъ!… Это будетъ домъ Доди, когда онъ вырастетъ.

— Это будетъ отлично, Михаилъ. Я построила себ нашу хижину сама, какъ ласточка, я сама вывела стны изъ глины, но одному человку невозможно построить деревянный домъ.

— Но разв насъ не двое? поспшно вскричала Ноэми. Разв я не могу помогать ему? или вы думаете, что мои руки недостаточно сильны?

Говоря это, она подняла рукавъ до плеча, показывая руку.

Это была красивая, сильная, мускулистая рука Діаны.

Михаилъ покрылъ поцлуями руку отъ плеча до кончиковъ пальцевъ, затмъ сказалъ:

— Ну, и отлично!

— О! мы будемъ вмст работать! вскричала Ноэми, съ быстротою мысли ухватившись за фантазію Михаила. Мы будемъ вмст ходить въ лсъ. Для маленькаго Доди устроимъ висячую колыбель, которую будемъ вшать на втку дерева, а ты, мама, будешь приносить намъ туда сть и мы будемъ подкрпляться, сидя на срубленныхъ деревьяхъ.

— Это будетъ отлично!

Какъ сказано, такъ и сдлано.

Михаилъ сейчасъ же взялъ топоръ и отправился въ орховый лсъ, гд принялся за работу.

Когда онъ срубилъ первое дерево и обрубилъ сучья, руки его покрылись мозолями. Когда было срублено третье дерево, понадобилась помощь Ноэми, и она такъ усердно взялась за работу, что казалось, будто съ дтства привыкла къ ней. Михаилъ работалъ на славу, а Ноэми удивлялась ему.

— Скажи мн, Михаилъ, спросила она его однажды, не былъ ли ты когда нибудь плотникомъ?

— Да, отвчалъ онъ, я строилъ корабли.

— Въ такомъ случа, скажи мн, какъ ты сдлался такимъ большимъ бариномъ, что можешь оставаться, ничего не длая, цлое лто, такъ какъ теперь ты самъ себ господинъ? Не правда ли, никто не можетъ приказывать теб?

— Это я разскажу теб когда нибудь, отвчалъ Михаилъ.

Но, тмъ не мене, онъ никогда не разсказалъ ей, какимъ образомъ онъ сдлался такимъ большимъ господиномъ, что имлъ теперь возможность по цлымъ недлямъ рубить деревья, но онъ много разсказывалъ Ноэми о своихъ путешествіяхъ по разнымъ странамъ, хотя во всхъ его разсказахъ никогда не говорилось о немъ ничего. Всякіе любопытные разспросы онъ умлъ предотвратить тмъ, что цлые дни усердно работалъ.

Впрочемъ, надо прибавить, что и Ноэми не принадлежала къ числу женщинъ, любящихъ разспрашивать. Когда же работа кончалась, вс обитатели острова, не тратя времени на безполезную болтовню, скоро засыпали крпкимъ сномъ.

Въ теченіе долгаго времени, которое Тимаръ провелъ на независимомъ остров, онъ имлъ много разъ случай убдиться, что островъ далеко не такъ хорошо скрытъ, чтобъ никто не зналъ о немъ. Его существованіе было извстно цлому классу людей но эти люди не объявляли о его существованіи всему свту. Эти люди принадлежали къ числу дикарей цивилизаціи. Мстомъ жительства этого класса людей была пограничная линія двухъ странъ: Венгріи и Сербіи.

Это мсто, крайне удобное, образовывалъ неправильный потокъ, покрытый лсистыми островами. Искусственные пути сообщенія существовали тутъ только на большомъ разстояніи другъ отъ друга, деревни были разбросаны и вблизи не было большаго города.

По наружности тутъ царствовала военная дисциплина, въ сущности же свобода дикаря. Причина, вызвавшая присмотръ за границею, не существуетъ, присмотръ сдлался излишнимъ уже сотню лтъ, старые враги, турки, уже давно исчезли. Поэтому эта мирная охрана границы давно превратилась въ государство въ государств.

Тимара часто удивляло, когда въ кустахъ, окружавшихъ островъ, онъ находилъ привязанную лодку, которую никто не охранялъ. Когда же, чрезъ нсколько часовъ, онъ снова подходилъ къ этому мсту, лодка ужа исчезала.

Одинъ разъ онъ даже наткнулся въ кустахъ на цлый тюкъ товаровъ, который точно также изчезъ, когда чрезъ нсколько времени онъ снова пришелъ на это мсто.

Эти таинственные люди, время отъ времени появлявшіеся на остров, видимо избгали показываться въ окрестностяхъ хижины. Они приходили и уходили, не прокладывая никакой тропинки во мху.

Бывали, однако, случаи, когда они посщали хижину и ихъ посщенія всегда касались Терезы.

Какъ только Альмира своимъ лаемъ давала сигналъ, что приближается чужой, Тимаръ бросалъ свою работу, спшилъ въ хижину и скрывался во внутреннихъ комнатахъ. Посторонніе не должны были видть его. Хотя борода, которую онъ отростилъ, измнила его лицо, тмъ не мене, могъ явиться человкъ, который видлъ его гд нибудь, и могъ узнать.

Посторонніе люди являлись къ Терез, когда имъ было что нибудь отъ нея нужно. Очень часто они являлись къ ней съ тяжелыми, глубокими ранами, полученными отъ холоднаго оружія, съ которыми они не могли явиться къ полковому доктору, такъ какъ концомъ этого былъ бы допросъ, а Тереза знала средства излчивать раны и умла ихъ перевязывать.

Въ этой мстности, въ особенности на турецкомъ берегу, часто бывали случаи заболванія карбункуломъ. Эту болзнь Тереза также умла лчить простыми травами, узнать которыя научила ее нужда. Поэтому ее часто посщали люди больные, которые нуждались въ томъ, чтобъ ихъ болзнь осталась въ тайн.

У дикарей общества часто бывали взаимные споры и драки, по поводу которыхъ они не желали обращаться къ судьямъ, отлично зная, что, какъ отвтчикъ, такъ и обвинитель, одинаково были бы наказаны. Съ этими спорами они всегда также отправлялись къ умной островитянк, объясняли, въ чемъ дло, и ея мнніе считалось приговоромъ, которымъ они всегда оставались довольны. Въ большинств случаевъ поводомъ къ жалобамъ была месть. Тереза умла успокоить враждующія партіи и добиться отъ нихъ общанія хранить миръ.

Очень часто также въ хижин появлялись подозрительныя личности, избгавшія всякихъ встрчъ съ человкомъ, преступники, преслдуемые совстью, но не имющіе мужества искать нравственнаго утшенія у своихъ священниковъ, такъ какъ одинаково боятся, какъ ада, такъ и тюрьмы, но Тереза умла излчивать и эти раны. У нея былъ цлебный бальзамъ для ихъ сердецъ — сознаніе божественнаго милосердія наполнявшее ее самою.

Также часто являлись преслдуемые, утомленные и истощенные голодомъ и жаждою, и она никогда не спрашивала ихъ: ‘откуда ты и куда идешь?’, но кормила, поила ихъ и наполняла свжей провизіей ихъ сумки.

Никто еще никогда не пытался сдлать ей никакого вреда, къ тому же, каждый зналъ, что у нея нельзя найти денегъ, и потому даже изъ алчности никто не сталъ бы длать ей ничего дурнаго.

Тимаръ пришелъ къ убжденію, что онъ попалъ въ такую мстность, которая должна прожить еще сотню лтъ, прежде чмъ исторія ея обитателей присоединится къ хаосу, который называется свтомъ. Онъ могъ продолжать свою плотничью работу, не безпокоясь, что когда нибудь въ свтъ проникнетъ извстіе о томъ, что Михаилъ Тимаръ фонъ-Леветинскій, гофратъ, помщикъ, банкиръ, милліонеръ, строитъ на независимомъ остров собственными руками домъ, что въ минуты отдыха онъ ласкаетъ маленькое существо, не имющее ни отца, ни матери, ни гражданскаго имени.

А между тмъ, какія счастливыя минуты пережилъ онъ тутъ. Съ какимъ восторгомъ прислушивался онъ къ первымъ словамъ, которыя учился выговаривать ребенокъ, и т забавныя усилія, которыя онъ длалъ, чтобъ привести свои губы въ настоящее положеніе, при которомъ он могли бы произнести слово ‘папа’! ‘Папа’ было слово, которое ребенокъ выучилъ прежде всего. Онъ, вроятно, думалъ, что иначе и быть не можетъ, что этотъ человкъ, такъ ласково улыбавшійся ему, не могъ быть никмъ, кром отца.

Но затмъ ребенокъ началъ знакомиться съ печальными сторонами жизни: начались дтскія болзни.

Сколько страданій при появленіи каждаго новаго зуба и сколько безсонныхъ ночей!

Ноэми по цлымъ днямъ оставалась съ нимъ въ комнат, а Михаилъ каждый часъ приходилъ изъ лса на отдыхъ и посмотрть, какъ чувствуетъ себя маленькій Доди.

Иногда онъ бралъ его изъ рукъ Ноэми и по цлымъ часамъ качалъ на рукахъ, напвая колыбельныя псни, и какъ торжествовалъ онъ, когда ему удавалось успокоить Доди и утишить его страданія своей пснью.

Наконецъ, наступилъ день, когда Михаилъ приготовилъ вс балки, необходимыя для новаго дома. Работа дошла до того, что дальше не хотла идти. Плотничество, какъ всякое ремесло, есть искусство, которое хочетъ, чтобъ его изучали, а Михаилъ солгалъ, говоря Ноэми, что понимаетъ въ этомъ дл толкъ. Онъ самъ не зналъ, что теперь длать.

Приближалась осень. Тереза и Ноэми уже научились находить совершенно естественнымъ, что Тимаръ оставляетъ ихъ въ это время. Долженъ же онъ зарабатывать себ кусокъ хлба. Его занятія были очевидно такого рода, что лтомъ прекращались, или же шли сами собою, но тмъ боле надо было трудиться зимою. Нчто подобное она видла и у другихъ торговцевъ.

Но въ другомъ дом также думали о Тимар, Тимея думала, что у Михаила есть дла, которыя заставляютъ его быть въ отсутствіи все лто.

И такъ, отъ осени до весны онъ обманывалъ Тимею, а отъ весны до осени Ноэми.

Онъ не могъ упрекнуть себя въ недостатк довренности.

Въ этотъ годъ онъ оставилъ островъ еще раньше, чмъ въ прошедшемъ. Онъ спшилъ обратно въ Коморнъ.

Во время его отсутствія вс его предпріятія удавались выше его ожиданій. Даже въ большой государственной лотере на его долю палъ первый выигрышъ. Выигрышъ лежалъ забытый въ бумагахъ и только чрезъ три мсяца посл тиража получены были неожиданно сотни тысячъ, какъ бездлица, на которую не можетъ обращать серьезнаго вниманія богачъ.

Между тмъ, свтъ еще боле удивлялся ему. Люди говорили, что у него такъ много денегъ, что онъ не можетъ желать ихъ больше.

Что будетъ онъ съ ними длать?

Онъ сдлалъ то, что пригласилъ лучшаго плотника изъ всего округа и приказалъ построить роскошный деревянный домъ, настоящій дворецъ, изъ твердаго дерева. Какъ домъ, такъ и вся обстановка: столы, стулья и шкафы были сдланы изъ дерева, безъ малйшаго гвоздя, на глазахъ Тимара.

ГЛАВА II.
Рщикъ.

Возвратившись домой, Михаилъ нашелъ Тимею не совсмъ здоровой.

Это заставило его вызвать изъ Вны двухъ извстныхъ докторовъ, чтобъ сдлать консультацію по поводу состоянія здоровья жены.

Врачи пришли къ убжденію, что для нея необходима перемна воздуха, и отправили ее на зиму въ Меранъ, Михаилъ самъ проводилъ ее туда вмст съ Аталіей. Онъ самъ отыскалъ для жены отличную виллу и въ теченіе зимы часто посщалъ ее, по большей части въ сопровожденіи одного пожилаго пріятеля, и дйствительно нашелъ, что воздухъ благотворно подйствовалъ на Тимею.

Возвратившись въ Коморнъ, онъ приказалъ во время зимы построить такой же павильонъ и развести такой же садъ, какъ т, въ которыхъ жила Тимея въ Меран.

Искуссный рщикъ, котораго онъ привезъ съ собою изъ Швейцаріи, былъ мастеръ своего дла. Тимаръ отвелъ ему большое мсто на Сербской улиц и тотъ принялся за дло, никто не долженъ былъ знать, что такое строится, такъ какъ готовился сюрпризъ для Тимеи.

Но, чтобъ работа шла хорошо, строителю необходимъ былъ помощникъ. Найти такого помощника, который не сталъ бы болтать, почти невозможно. Такимъ образомъ, дло нельзя было устроить иначе, какъ самому Тимару быть этимъ помощникомъ.

Но никто не могъ закрыть ротъ мастеру и поэтому весь городъ скоро зналъ, что богачъ фонъ-Леветинскій самъ, собственными руками, строитъ для жены въ саду павильонъ.

Тимаръ нисколько не заботился теперь о своихъ длахъ, онъ все поручилъ агентамъ, а самъ съ жаромъ работалъ, какъ простой плотникъ. Но никто не могъ сказать ничего, кром того, что онъ старается для доставленія удовольствія жен.

Но, такъ какъ весь городъ зналъ объ этомъ, то узнала и фрау Софія. Она написала своей дочери Аталіи, а Аталія сказала Тиме, такъ что Тимея заране знала, что Михаилъ, когда она вернется весною въ Коморнъ, въ первый хорошій день поведетъ ее въ садъ, который былъ у нихъ въ Сербской улиц, и тамъ, на холм, съ котораго былъ видъ на Дунай, поведетъ ее въ хорошенькій павильонъ, совершенно такой же, какой былъ у нее въ Меран, и все это будетъ для нея сюрпризомъ и она должна будетъ улыбаться и благодарить. Когда же она захочетъ поблагодарить строителя, то тотъ отвтитъ ей: ‘О! должно благодарить не меня, а моего товарища, которому принадлежитъ самая красивая рзьба.’ — А кто былъ вашъ товарищъ?— ‘самъ баронъ фонъ Леветинскій. Вся лучшая работа принадлежитъ ему!’ и тогда Тимея должна будетъ снова улыбаться и стараться выразить свою благодарность словами, но только словами.

Въ это время онъ могъ покрыть свою жену всю драгоцнностями или кормить ее только чернымъ хлбомъ, но ничмъ не могъ бы пріобрсти ея любви.

Такъ и случилось.

Весной Тимея возвратилась домой. Для сюрприза, который она должна была получить, былъ устроенъ роскошный завтракъ, на который была приглашена цлая толпа гостей.

На лиц Тимеи мелькала веселая улыбка.

Лицо Тимара выражало удовольствіе, а лица гостей, разсыпавшихся въ похвалахъ и въ пожеланіяхъ счастія,— зависть.

Гости женскаго пола говорили, что никакая женщина не можетъ быть достойной подобнаго мужа, что онъ идеальный супругъ.

Мужчины же говорили, что это дурной знакъ, если мужъ старается добиться расположенія жены подарками и внимательностью.

Только Аталія молчала. Она отыскивала нить Аріадны, которая довела бы ее до тайны, но не находила. Относительно Тимеи, для нея все было ясно, ее убивалъ тайный ядъ, который убиваетъ не тло, а душу. Этотъ ядъ дйствуетъ медленно, но врно.

Но что такое случилось съ Михаиломъ?

Его лицо сіяло счастіемъ. Гд похитилъ онъ это счастіе.

Онъ былъ полонъ внимательности къ Тиме и постоянно искалъ ея расположенія. Что же скрывалось подъ этимъ? Предъ свтомъ онъ представлялся самымъ нжнымъ мужемъ. Какой интересъ преслдовалъ онъ этимъ? Въ обществ онъ былъ постоянно въ отличномъ расположеніи духа. Съ Аталіей велъ себя непринужденно, почти добродушно, какъ будто забылъ все, что слышалъ отъ нея, какъ будто нанесенная ею рана давно зажила. Неужели онъ былъ счастливъ, или онъ только умлъ отлично представляться? или же онъ хотлъ добиться невозможнаго — пріобрсти сердце Тимеи? Въ такомъ случа, вс его труды были напрасны.

Аталія отлично знала это

У нея у самой находились новые женихи, люди небогатые, но имвшіе возможность прилично содержать жену, однако, она всмъ отказывала. Для нея вс мужчины были одинаковы, любить она могла только одного, котораго ненавидла.

Только Аталія понимала Тимею, но не понимала и не могла понять Тимара. Этотъ человкъ оставался для нея загадкой — загадкой было его улыбающееся лицо, льстивыя слова и всегда ровное расположеніе духа. Онъ былъ ‘золотымъ человкомъ’, въ которомъ она не могла найти ни одного живаго мста.

Съ наступленіемъ весны Тимаръ снова собралъ консиліумъ докторовъ для обсужденія состоянія здоровья Тимеи.

На этотъ разъ ей было рекомендовано купанье въ Біариц, Михаилъ опять также самъ проводилъ туда Тимею, устроилъ со всевозможнымъ комфортомъ ея жилище, позаботился, чтобъ она могла соперничать своими туалетами и экипажами съ англійскими лэди и русскими княгинями, и оставилъ ей туго набитый бумажникъ, съ просьбою совершенно опустошить его.

Относительно Аталіи онъ также былъ очень щедръ. Въ списк туристовъ она была обозначена кузиной Тимеи и должна была каждый день пять разъ переодваться, также какъ Тимея.

Возможно ли лучше исполнять обязанности главы семейства?

Изъ Біарицы онъ поспшилъ, но не домой, а въ Вну, гд купилъ вс необходимые для рзьбы, столярной и плотничьей работы инструменты, которые приказалъ уложить въ ящикъ, и отправился въ Панчову.

Теперь ему нужно было придумать хитрость, какъ доставить этотъ ящикъ на независимый островъ, онъ. имлъ вс причины дйствовать, какъ можно осторожне.

Рыбаки на лвомъ берегу Дуная, у которыхъ онъ нсколько, разъ бралъ лодку перезжать на островъ, видли, какъ онъ возвращался назадъ чрезъ нсколько мсяцевъ, и уже давно ломали себ голову, кто можетъ быть этотъ человкъ и что онъ тутъ длаетъ.

Когда ящикъ прибылъ въ Панчову, Тимаръ приказалъ положить его въ телегу и отвезти въ лсъ на лвомъ берегу Дуная, тамъ онъ позвалъ рыбаковъ, и сказалъ имъ, что они должны перевезти этотъ ящикъ на пустой островъ и что въ немъ лежитъ оружіе.

Этими словами его тайна была погребена на дн моря. Теперь онъ могъ прізжать и узжать днемъ и ночью, никто не сказалъ бы о немъ ни слова, вс знали, что онъ агентъ Сербіи или Черногоріи, и съ этой минуты никакая пытка не заставила бы ихъ проговориться о немъ. Въ ихъ глазахъ онъ сдлался священнымъ.

Такъ обманывалъ онъ, чтобъ обезпечить себ тайну, каждаго, съ кмъ обмнивался хоть однимъ словомъ.

Рыбаки повезли ящикъ ночью, Тимаръ сопровождалъ его. Когда для ящика было найдено мсто въ кустахъ, гд его удобно было спрятать, Михаилъ хотлъ заплатить рыбакамъ, но они не взяли отъ него ни гроша, а пожали ему руку, говоря:

— Съ Богомъ!

Онъ остался на остров, а рыбаки возвратились назадъ,

Была чудная, лунная ночь. Соловей плъ надъ своимъ гнздомъ.

Михаилъ пошелъ вдоль по берегу, чтобъ найти тропинку, ведущую къ дому.

Онъ вышелъ на то мсто, гд прекратилъ осенью работу. Срубленные имъ стволы деревьевъ были заботливо покрыты втвями, чтобъ зимняя сырость не повредила ихъ.

Онъ на цыпочкахъ приближался къ маленькому жилищу. То, что онъ не слышалъ тамъ никакого шума, было для него добрымъ знакомъ. То, что Альмира не лаяла, имло своимъ поводомъ то, что она проводила ночи въ кухн. Она не лаяла для того, чтобъ не разбудить ночью маленькое дитя. Слдовательно, вс были живы и здоровы въ дом.

Какъ сообщить мн о своемъ прибытіи? Какъ разбудить ихъ?

Онъ сталъ предъ маленькимъ, низкимъ окномъ, полузакрытымъ спускающимися втвями розовыхъ кустовъ, и началъ напвать дтскую колыбельную псню.

Онъ не ошибся. Не прошло и минуты, какъ маленькое окошко открылось и изъ него выглянула Ноэми съ веселымъ, сіяющимъ лицомъ.

— Мой Михаилъ!.. вскричала она, протягивая руки.

— Да, твой Михаилъ, прошепталъ онъ, обнимая обими руками выглядывавшую изъ окна хорошенькую головку. А Доди?

— Онъ спитъ. Тише, не будемъ будить его.

И они стали шептать такъ тихо, что только они одни могли слышать другъ друга.

— Войди же.

— Онъ можетъ проснуться и заплакать.

— О, ужъ онъ теперь мало плачетъ. Подумай только, ему уже годъ.

— Какъ! неужели цлый годъ? Въ такомъ случа, онъ уже большой человкъ.

— Онъ уже уметъ говорить твое имя.

— Какъ! онъ уже говоритъ?

— Онъ также учится ходить.

— Онъ, пожалуй, уже бгаетъ?

— Онъ стъ уже все.

— Неужели? Мн кажется, это слишкомъ рано.

— Что ты въ этомъ понимаешь?

— Подними пологъ. Дуна освтитъ его и я его увижу.

— Нтъ, это не годится. Если луна освтитъ спящее дитя, оно захвораетъ.

— Какія глупости.

— Съ дтьми случается многое! Съ ними нужно всему врить. Дти потому и вврены присмотру женщинъ, что он всегда врятъ. Войди, ты его увидишь.

— Я не войду до тхъ поръ, пока онъ спитъ. Я могу его разбудить, лучше выйди сама ко мн.

— Это не годится, онъ можетъ проснуться, какъ только я выйду, а мама крпко спитъ.

— Ну такъ оставайся съ нимъ, я останусь здсь.

— Разв ты не хочешь лечь спать?

— Скоро уже утро, ступай и оставайся съ нимъ, но не закрывай окна.

Онъ остался стоять у открытаго окна, глядя въ маленькую комнату, которую луна освщала серебристымъ свтомъ. Опершись локтями на подоконникъ, онъ ожидалъ утра.

При свт восходящаго солнца ребенокъ проснулся первымъ, заявивъ о своемъ пробужденіи громкимъ, веселымъ смхомъ.

А посл этого и остальные также не могли думать спать дольше.

Ребенокъ прыгалъ и болталъ.

Что онъ болталъ, это понимали только двое — онъ самъ и Ноэми.

Тогда, наконецъ, Михаилъ взялъ на руки ребенка и сказалъ ему:

— Теперь я пробуду здсь до тхъ поръ, пока не построю теб домъ, Доди.

Ребенокъ отвчалъ на это что-то, что Ноэми перевела такъ: ‘я очень радъ’.

Для Тимара начались счастливые дни его двойственной жизни.

Ничто не нарушало его счастія, кром мысли, что существуетъ вторая жизнь, въ которую онъ постоянно долженъ возвращаться.

Если бы только онъ могъ найти средство избавиться отъ этой второй жизни, какъ счастливъ былъ бы онъ, живя здсь!

А между тмъ, не было ничего проще, какъ достигнуть этого. Стоило ему только остаться здсь навсегда. Его искали бы цлый годъ, затмъ года три о немъ время отъ времени вспоминали, за тмъ свтъ забылъ бы о немъ, какъ и онъ забылъ бы свтъ, и ему осталась бы Ноэми, а Ноэми была неоцненное сокровище, въ которой соединялось все, что можетъ быть лучшаго въ женщин.

Ея красота была не такая, которая могла бы утомить своимъ однообразіемъ: при малйшей перемн расположенія духа, лицо ея принимало новое выраженіе и новую прелесть. Въ ней соединялись: кротость, нжность и страсть. Двушка, женщина и волшебница, гармонически сливались въ ней. Въ ея любви не было ничего эгоистическаго. Все ея существо принадлежало тому, кого она любила. Ея страданія, ея радости были его страданіями и радостями, другихъ она не знала.

Все въ дом до мелочей устроивалось такъ, чтобы доставлять ему удовольствіе.

За работою Ноэми неутомимо помогала ему и была всегда весела и свжа. Если же ей нездоровилось, то достаточно было его поцлуя, чтобы вылчить ее.

Она была безгранично предана тому, о комъ знала, что онъ ее любитъ.

Когда же она брала ребенка на колни и играла съ нимъ, то эта картина могла свести съ ума человка, который ее любилъ

Но Тимаръ все еще раздумывалъ.

Та цна, которую онъ долженъ былъ заплатить, была слишкомъ велика даже и для такого сокровища, какъ эта молодая женщина съ улыбающимся ребенкомъ на колняхъ.

Эта цна составляла цлый міръ, нужно было отдать милліонное состояніе, свое положеніе въ обществ, знатныя знакомства, начатыя громадныя предпріятія, имвшія всемірное значеніе, отъ успха которыхъ зависла будущность цлой отрасли торговли его отечества, и ко всему этому надо было еще прибавить Тимею.

Можетъ быть, ему слдовало бы радоваться мысли бросить свои сокровища. Они явились изъ-подъ воды и могли исчезнуть тамъ же, откуда пришли.

Но его тщеславіе не могло примириться съ мыслію, что женщина съ блднымъ лицомъ, которую не могла разогртъ страсть ея мужа, будетъ счастлива въ этой жизни, благодаря другому.

Можетъ быть, онъ самъ не сознавалъ, какіе демоны скрываются въ его груди?

Женщина, которая не могла его полюбить, погибала у него на глазахъ, онъ же проводилъ счастливые дни тамъ, гд его умли любить, и въ теченіе этихъ счастливыхъ дней постройка дома быстро подвигалась впередъ.

Стны были уже выведены изъ красиваго, гладко выструганнаго, орховаго дерева, бревна такъ плотно прилегали другъ къ другу, что втеръ не могъ пройти насквозь. Крыша была сдлана изъ широкихъ досокъ.

Плотническая работа уже была окончена, оставалась столярная.

Эту работу Михаилъ исполнялъ самъ, безъ всякой помощи, и съ утра до вечера слышно было, какъ онъ. распвалъ за работою псни, какъ самый прилежный работникъ, онъ оставлялъ свою работу только съ наступленіемъ темноты.

Затмъ онъ возвращался обратно въ хижину, гдего ждалъ вкусный ужинъ, посл котораго онъ садился на скамейку передъ хижиной и, закуривалъ глиняную трубку.

Ноэми садилась рядомъ съ нимъ и ставила ему на колни Доди, который долженъ былъ повторять все, что выучилъ въ теченіе дня.

Какое нибудь новое слово! Но, можетъ быть, это слово есть величайшая мудрость.

Одинъ разъ маленькій Доди выхватилъ трубку изъ губъ Михаила и бросилъ ее на землю, а такъ какъ трубка: была глиняная, то, естественно, она разлетлась вкуски.

Михаилъ, въ знакъ наказанія, слегка ударилъ ребенка по рук.

Мальчикъ съ удивленіемъ поглядлъ на него, затмъ спряталъ голову на груди матери и заплакалъ.

— Вотъ видишь, печально сказала Ноэми, для тебя трубка дороже Доди.

Но Михаилъ уже раскаялся въ томъ, что ударилъ. Доди по рук.

Онъ старался успокоить его ласками, цловалъ ручку, по которой ударилъ, но ребенокъ не поддавался на лесть и прятался у матери.

Затмъ ребенокъ цлую ночь былъ безпокоенъ, не хотлъ спать и плакалъ.

Тимаръ сердился на это, говорилъ, что мальчикъ упрямъ и что нужно сломить это упрямство.

Но за эти слова Ноэми бросала на него кроткій, но полный упрека, взглядъ.

На слдующій день Тимаръ ране обыкновеннаго всталъ и ушелъ на работу.

Но въ этотъ день не слышно было его псенъ, онъ оставилъ работу уже посл полудня, и когда пришелъ въ хижину, то могъ замтить по глазамъ Ноэми, что она была испугана его видомъ.

Дйствительно, онъ сильно измнился.

— Мн нездоровится, сказалъ онъ Ноэми, у меня тяжела голова и ноги едва держатъ меня. Я чувствую боль во всхъ членахъ. Я долженъ лечь.

Ноэми поспшно устроила ему постель въ его комнат. Она помогла ему раздться и съ безпокойствомъ убдилась, что руки Михаила были холодны, какъ ледъ, а дыханіе горячо.

Поспшно пришедшая Фрау Тереза пощупала лобъ и руки больнаго и посовтовала ему закрыться потепле, такъ какъ у него будетъ лихорадка.

Но Михаилъ чувствовалъ, что съ нимъ будетъ нчто хуже.

Въ этой стран въ то время ходилъ тифъ и люди заболвали сотнями.

Когда Михаилъ опустилъ голову на подушку, онъ еще былъ настолько въ сознаніи, что думалъ о томъ, что съ нимъ будетъ, если у него дйствительно сдлается горячка.

Вблизи не было доктора, который могъ бы оказать ему помощь. Онъ могъ умереть и никто не узналъ бы, что съ нимъ сталось. Что тогда будетъ съ Тимеей, а прежде всего, что будетъ съ Ноэми? Кто пріютитъ оставшуюся, которая сдлается вдовою, прежде чмъ стала женою? Кто будетъ воспитывать маленькаго Доди? Какая судьба ожидаетъ его, когда онъ выростетъ, а Михаилъ будетъ лежать подъ землею?

Дв женщины на всю жизнь сдлаются несчастными отъ его смерти.

Затмъ онъ еще усплъ подумать о томъ, что будетъ говорить въ фантазіяхъ бреда при женщинахъ, ъоторыя день и ночь будутъ караулить у его постели, о своихъ сокровищахъ, агентахъ, дворцахъ и блдной жен.

Что будетъ, если онъ будетъ видть предъ собою Тимею и называть ее этимъ именемъ, звать своею женою? А Ноэми знала это имя.

Кром физическихъ страданій, его мучила еще мысль о томъ, что онъ ударилъ Доди.

Эти пустяки тяготили его душу, какъ преступленіе.

Посл того, какъ онъ легъ, онъ захотлъ еще разъ увидать ребенка и поцловать его.

— Ноэми… прошепталъ онъ едва слышно.

— Что ты хочешь? отвчала Ноэми.

Но онъ уже не зналъ, чего хотлъ.

Какъ только онъ легъ въ постель, лихорадка овладла имъ.

Онъ былъ сильный, здоровый человкъ, и горячка опасне для такихъ людей.

Съ той минуты, какъ онъ началъ бредить, каждое слово должна была слышать Ноэми.

Больной не зналъ ничего о самомъ себ. Его губами говорилъ какой-то чужой человкъ.

Это былъ истинный человкъ, который не иметъ никакихъ тайнъ и говоритъ все, что знаетъ.

Бредъ больнаго въ лихорадк похожъ на фантазіи сумасшедшаго. Какъ тотъ, такъ и другой, упрямо привязываются къ одной идеи.

Точно также и у Михаила была своя идея, эта идея была женщина.

Но эта женщина была не Тимея, а Ноэми. О ней онъ говорилъ постоянно, имя же Тимеи ни разу не сошло съ его устъ. Оно лежало въ глубин его души.

Для Ноэми было ужасно и въ тоже время почти пріятно слушать этотъ лихорадочный бредъ.

Ужасно, потому что онъ говорилъ о чуждыхъ вещахъ, водилъ ее за собою въ неизвстный ей кругъ, потому что она должна была бояться за его болзнь, потому что онъ заставлялъ ее видть такія чудеса.

Но въ тоже время ей было пріятно, что онъ постоянно говоритъ о ней, о ней одной.

Однажды онъ бредилъ, что онъ въ княжескомъ дворц говоритъ съ знатной особой.

— Кому, ваше превосходительство, дадите вы этотъ орденъ? Я знаю на независимомъ остров одну двушку, никто не можетъ быть достойне ее получить этотъ орденъ. Дайте ей этотъ орденъ. Ее зовутъ Ноэми.

— А какъ ея фамилія?

— Фамилія?.. Разв королева нуждается въ фамиліи, она первая. Ноэми первая, милостью Божіею, королева независимаго острова и розоваго сада.

Затмъ онъ развивалъ дале эту идею: когда я буду королемъ независимаго острова, я образую министерство. Надсмотрщикомъ за рыбою я сдлаю Альмиру, надсмотрщикомъ за молокомъ Нарциссу. Я дамъ имъ большія права и буду звать ихъ моими подданными.

Затмъ онъ говорилъ о своихъ дворцахъ.

— Какъ нравятся теб, Ноэми, эти залы? Какъ нравится теб позолота этого потолка? А нарисованный на золотомъ фон танцующія дти, похожи ли они на нашего маленькаго Доди? Не правда ли, очень похожи? Жаль, что они такъ высоко… Теб, холодно въ этихъ большихъ залахъ? мн тоже. Пойдемъ отсюда. Не правда ли! у очага нашей маленькой хижины гораздо лучше? Я не люблю высокихъ дворцовъ. Если бы въ этомъ город сдлалось землетрясеніе, то я боялся бы, что домъ обрушится на насъ, Тамъ, за нашей маленькой дверью, никто не будетъ за нами подсматривать… Завистливая женщина!.. Не смотри на нее, Ноэми. Ея злой взглядъ можетъ поразить тебя… Было время, когда этотъ домъ принадлежалъ ей. Теперь она ходитъ въ немъ, какъ призракъ… Смотри, у нея въ рукахъ ножъ. Она хочетъ убить тебя. Спшимъ отсюда.

Но этому бгству явилось препятствіе въ вид громадной массы денегъ.

— Я не могу встать. Деньги давятъ меня. Он вс лежатъ у меня на груди. Возьмите ихъ прочь!.. Я тону въ золот!.. Крыша обрушивается и деньги засыпаютъ меня!.. Я задыхаюсь!.. Ноэми, дай мн руку, выведи меня изъ этого ужаснаго холма золота.

Его рука уже и безъ того лежала въ рукахъ Ноэми, которая, дрожа, думала, какъ ужасны должны быть т силы, которыя терзаютъ бднаго капитана корабля такими золотыми мечтами.

Затмъ онъ снова возвращался къ Ноэми.

— Ты не любишь брилліантовъ, Ноэми? Дурочка, разв ты думаешь, что блескъ брилліантовъ жжетъ? Не бойся. Но нтъ, это правда. Они дйствительно жгутъ. Этого я до сихъ поръ не зналъ, это адскій огонь. Ихъ названія такъ перепутаны, мы бросимъ ихъ въ воду?.. Я знаю, откуда они. Я отнесу ихъ обратно туда же… Не бойся, я не долго останусь подъ водою. Удерживай дыханіе и молись. Я пробуду тамъ столько времени, сколько ты можешь не дышать. Я только схожу въ затонувшій корабль, въ его каюту… А! кто тутъ лежитъ на постели?

Тутъ онъ задрожалъ, поднялся на постел и хотлъ бжать.

Ноэми едва была въ состояніи снова уложить его.

— Тутъ на постел кто-то лежитъ? но я не могу назвать его имени. Посмотри только, какъ свтитъ въ окно красный полумсяцъ… Закрой окно, я не хочу, чтобъ онъ глядлъ на меня въ окно… Онъ все приближается!.. Повторяю теб, спусти занавсъ.

Но занавсъ былъ и безъ того спущенъ и на двор была темная ночь.

Когда жаръ немного уменьшился, онъ сказалъ Ноэми.

— О! какъ ты хороша безъ брилліантовъ, Ноэми!

Но снова фантазіи бреда уже увлекли его.

— Этотъ человкъ отправленъ мною въ другое полушаріе. Если бы земля была стеклянной, онъ могъ бы оттуда глядть на насъ. Но такъ какъ я его вижу, то и онъ видитъ меня. Что онъ тамъ длаетъ?… Не позволяй ему входить на этотъ островъ. Не дозволяй ему возвращаться, Альмира! Альмира! проснись, загрызи его!… Ахъ, наконецъ-то ему досталось! По дломъ! О! какъ ужасно его лицо! О! если бы я могъ не видть, какъ обвиваютъ его зми!… О! если бы онъ не глядлъ на меня!… Теперь онъ повернулъ голову въ сторону и перестанетъ глядть на меня!… О! Ноэми, закрой мн лицо, чтобъ я не видалъ его.

Бредъ снова измнился.

— Цлый флотъ спшитъ по морю. Чмъ онъ нагруженъ? Это корабли съ мукою. Вотъ набгаетъ смерчъ и корабли гибнутъ. Вся мука разсяна. Весь свтъ засыпанъ этой мукой. Море блое, небо блое, воздухъ блый. Мсяцъ дрожитъ въ облакахъ и глядитъ, какъ втеръ несетъ ему муку въ лицо. Онъ похожъ на стараго нищаго, запачкавшаго себ лицо въ мук. Не правда ли, какъ это смшно? Смйся же, Ноэми.

Но Ноэми ломала руки и дрожала.

Бдняжка дни и ночи проводила у его постели.

Днемъ она сидла около него на стул, ночью придвигала свою постель къ его и спала рядомъ съ нимъ, не заботясь о томъ, что тифъ можетъ заразить ее..

Она прижимала его покрытый потомъ лобъ къ своимъ щекамъ, она цловала его пересохшія отъ жара губы.

Фрау Тереза старалась разными домашними, безвредными средствами бороться съ горячкой.

Она вынула стекло изъ окна, чтобъ свжій воздухъ проходилъ въ маленькую комнатку больнаго.

Она сказала Ноэми, что, по человческимъ разсчетамъ, на тринадцатый день наступаетъ кризисъ, посл чего болзнь должна измниться къ лучшему или къ худшему.

О, какъ много молилась въ этотъ день Ноэми у постели больнаго.

Она молилась, чтобъ Богъ, пославшій ей такое тяжелое испытаніе, сжалился надъ ея бднымъ сердцемъ и спасъ бы жизнь Михаила, если же могил нужна жертва, то лучше бы она взяла ее, или кого хочетъ, но не Михаила.

И ея молитва была услышана.

На тринадцатый день жаръ и бредъ уменьшились. нервное возбужденіе уступило мсто истощенію и больной заснулъ, а это такой симптомъ, который позволяетъ надяться, что, при тщательномъ уход, больной можетъ возвратиться къ жизни.

Выздоровленіе, главнымъ образомъ, зависитъ отъ душевнаго спокойствія больнаго. Всякое малйшее волненіе можетъ быть причиной смерти.

Ноэми провела цлую ночь у постели Тимара, даже ни разу не выходила посмотрть маленькаго Доди, который въ это время спалъ въ первой комнат съ фрау Терезой.

Утромъ на четырнадцатый день, когда Михаилъ крпко спалъ, Тереза шепнула Ноэми на ухо:

— Маленькій Доди очень боленъ.

Ребенокъ также. Бдная Ноэми!

У маленькаго Доди была жаба, опаснйшая изъ всхъ дтскихъ болзней.

Михаилъ крпко спалъ, когда Тереза сказала это Ноэми.

Страшно испуганная, она бросилась къребенку.

Личико бднаго, невиннаго существа совершенно измнилось. Ребенокъ не плакалъ, а только страшно стоналъ.

Что можетъ быть ужасне, какъ видть ребенка, который не можетъ жаловаться и которому люди не знаютъ, чмъ помочь.

Ноэми молча взглянула на мать, какъ бы желая сказать:

— И такъ, ты не имешь противъ этого никакихъ средствъ?

Тереза не въ состояніи была вынести этого взгляда.

— Ты помогала столькимъ больнымъ, умирающимъ, неужели же только для этого у тебя нтъ спасенія, нтъ средства?

— Никакого.

Ноэми опустилась на колни у постели ребенка и, прижавшись губами къ. его губамъ, шептала:

— Открой свои чудные глазки.

Наконецъ, посл многихъ поцлуевъ и просьбъ, глаза открылись.

Ихъ взглядъ былъ ужасенъ.

Что можетъ быть страшне взгляда ребенка, уже научившагося бояться смерти?

— О! не гляди на меня такъ!

Ребенокъ не плакалъ, только слегка застоналъ.

Бда, если бы другой больной въ сосдней комнат услыхалъ это.

Ноэми, дрожа, держала ребенка на рукахъ и въ то же время прислушивалась, не проснулся ли больной въ сосдней комнат.

У слышавъ его голосъ, она положила ребенка и вышла къ Михаилу.

Жаръ и бредъ прошли, но Михаилъ страдалъ отъ истощенія.

Онъ былъ раздражителенъ и нервенъ.

— Куда ты спряталась? обратился онъ къ Ноэми, окно открыто, въ него, пока я спалъ, могъ пробраться Богъ знаетъ кто.

— Мой возлюбленный, кто же можетъ къ теб войти?

— А гд вода?

Ноэми подала ему воды.

Онъ снова раздражился.

— Это совсмъ не свжая вода. Она совсмъ теплая, или ты хочешь уморить меня отъ жажды?

Ноэми терпливо переносила его капризы.

Когда же Михаилъ снова заснулъ, она поспшила къ Доди.

Женщины перемнялись такимъ образомъ: пока спалъ Михаилъ, Тереза сидла у его постели, какъ только онъ начиналъ шевелиться, она длала знакъ Ноэми, чтобъ та, когда онъ проснется, оставила больнаго ребенка и снова сидла у Михаила.

Такъ проходили длинныя, безконечныя ночи. Ноэми постоянно переходила отъ одной постели къ другой.

Ко всему этому она должна была быть готовой, что отвтить Михаилу, когда онъ спроситъ, гд ребенокъ.

Между тмъ, Доди длалось все хуже и хуже, Тереза не знала, какъ ему помочь, а Ноэми не смла даже плакать, чтобъ Михаилъ не увидалъ ея заплаканныхъ глазъ и не спросилъ бы о причин ея слезъ.

Наконецъ, однажды утромъ, Михаилъ почувствовалъ себя легче и попросилъ сть.

Ноэми вышла, чтобъ принести ему кусокъ жаренаго мяса.

Больной сълъ его и сказалъ, что чувствуетъ себя еще лучше.

Ноэми была въ восторг.

— Ну, спросилъ Михаилъ, что длаетъ маленькій Доди?

Ноэми испугалась.

Она боялась, что Тимаръ можетъ замтить, какъ сильно забилось ея сердце при этомъ вопрос.

— Онъ спитъ, отвчала она.

— А! спитъ! но почему же онъ спитъ въ это время? Надюсь, онъ здоровъ? Почему ты не принесешь его ко мн, если онъ здоровъ?

— Потому, что обыкновенно ты спишь въ это время.

— Ты права. Но когда, наконецъ, мы оба не будемъ спать въ одно время, принеси мн его. Я хочу поглядть на него.

— Хорошо, Михаилъ.

А ребенку длалось все хуже.

Ноэми по прежнему продолжала скрывать отъ Михаила болзнь Доди и выдумывать ему всевозможныя сказки, когда онъ спрашивалъ о ребенк.

— Играетъ ли Доди своимъ деревяннымъ человкомъ?

— О! да, онъ все время съ нимъ играетъ.

— Говоритъ ли онъ обо мн?

— Онъ много говорить. (Онъ будетъ скоро у Бога).

— Поди поцлуй его отъ меня.

И Ноэми отнесла умирающему поцлуй отца.

Прошелъ еще день.

Утромъ, проснувшись, больной не нашелъ у себя въ комнат никого.

Всю эту ночь Ноэми провела около своего ребенка. Она слдила за его борьбой со смертью.

Она скрывала слезы въ своемъ сердц, какъ только сердце ея не разорвалось!

Когда она снова вошла къ Михаилу, она улыбалась.

— Ты была у маленькаго Доди? спросилъ больной.

— Да, у него.

— Онъ опять спитъ?

— Да, спитъ.

— Это неправда!

— Правда, онъ спитъ…

Ноэми только что закрыла ему глаза для вчнаго сна.

А между тмъ, она не должна была выдавать своего горя, должна была улыбаться больному.

Посл полудня Михаилъ былъ снова въ раздраженномъ состояніи духа.

Предъ вечеромъ онъ сердито позвалъ Ноэми, она была въ сосдней комнат.

Ноэми поспшила къ нему и съ любовью взглянула на него.

Больной былъ въ дурномъ и недоврчивомъ настроеніи.

Онъ замтилъ, что въ плать Ноэми была воткнута иголка, съ шелковой ниткой.

— А, ты снова шьешь! Неужели ты можешь находить время на шитье? Какое украшеніе ты себ шьешь?

Ноэми поглядла на него и подумала про себя:

— Я шью послднюю рубашку маленькому Доди.

Но вслухъ она сказала:

— Я шью себ рубашку.

— Тщеславіе — твое имя женщина! со вздохомъ сказалъ Михаилъ.

Ноэми улыбнулась и отвчала:

— Ты правъ.

Снова настало утро.

Михаила мучила безсоница, онъ не могъ закрыть глазъ, къ тому же, его постоянно безпокоила мысль, что длаетъ маленькій Доди.

Онъ поминутно посылалъ Ноэми посмотрть, не нужно ли ребенку чего нибудь, и каждый разъ, когда она выходила, она цловала лежавшаго на стол маленькаго покойника и говорила ему ласковыя слова, чтобъ обмануть Михаила.

— Мой маленькій Доди! мой милый Доди! ты спишь? Любишь ли ты меня?

Затмъ она возвращалась обратно, чтобъ сказать Михаилу, что маленькому Доди ничего не нужно.

— Мальчикъ спитъ слишкомъ много, сказалъ Михаилъ, отчего ты его не разбудишь?

— Я сейчасъ пойду разбужу его, кротко сказала Ноэми.

Въ это время Михаилъ немного задремалъ. Его сонъ продолжался всего нсколько минутъ и онъ вдругъ проснулся. Онъ совсмъ не зналъ, что онъ спалъ.

— Ноэми! крикнулъ онъ. Что Доди? Я слышалъ, какъ онъ плъ. Какъ онъ хорошо поетъ.

Ноэми прижала об руки къ сердцу и съ нечеловческой силой удерживала рыданія.

Онъ плъ на неб, въ ангельскомъ хор, среди маленькихъ серафимовъ, когда отецъ слышалъ его пніе.

Вечеромъ Михаилъ выслалъ Ноэми, говоря:

— Поди, уложи Доди въ постель и поцлуй его отъ меня.

— Что сказалъ Доди? спросилъ онъ, когда Ноэми возвратилась назадъ.

Ноэми была не въ состояніи отвчать что нибудь. Она молча наклонилась къ Михаилу и поцловала его въ губы.

— Онъ это сказалъ! вскричалъ Михаилъ. Мое сокровище!

И заснулъ.

Дитя прислало ему часть своего сна.

На слдующее утро Михаилъ опять заговорилъ о мальчик.

— Вынеси маленькаго Доди на воздухъ. Ему нездорово быть постоянно въ комнат. Вынеси его въ садъ.

Къ этому он приготовлялись.

Тереза въ эту ночь вырыла могилу въ саду, подъ деревьями.

— Выйди и ты, побудь съ нимъ въ саду, сказалъ Михаилъ Ноэми, а я, между тмъ, подремлю. Я чувствую себя такъ хорошо.

Ноэми вышла изъ комнаты больнаго и заперла за собою дверь на ключъ.

Затмъ она подняла умершаго маленькаго ангела и отдала его вчной матери земл.

Ноэми не хотла, чтобъ надъ нимъ возвышался могильный холмъ, который былъ бы для Михаила постояннымъ печальнымъ напоминаніемъ и могъ повредить его выздоровленію.

Вмсто холма, она устроила подъ деревомъ плоскую гряду и посадила посреди ее кустъ блыхъ розъ.

Затмъ, Ноэми вернулась обратно къ больному.

Первыми словами Михаила было:

— Гд ты оставила Доди?

— Въ саду.

— Въ чемъ онъ одтъ?

— Въ своемъ любимомъ бломъ плать, съ голубыми бантами, которое такъ идетъ къ нему.

— Хорошо онъ закрытъ?

— О! да! очень хорошо. (Тремя футами земли).

— Принеси его сюда, когда снова выйдешь въ садъ.

При этихъ словахъ Ноэми не въ состояніи была оставаться боле въ комнат, она вышла на дворъ, бросилась къ Терез на грудь и крпко обняла ее.

Но и теперь она не плакала.

Это было ей запрещено.

Потомъ она пошла дальше, дошла до дерева, подъ которымъ былъ похороненъ Доди, сорвала полураспустившуюся блую розу и возвратилась къ Михаилу.

— Ну, что Доди? съ нетерпніемъ спросилъ онъ. Ноэми опустилась на колни у постели больнаго и подала ему блую розу.

Михаилъ взялъ розу и сталъ нюхать.

— Какъ странно, сказалъ онъ, отъ этой розы нтъ никакого запаха, какъ будто она выросла на могил мертвеца.

Ноэми быстро встала и вышла.

— Что съ нею? спросилъ Михаилъ Терезу.

— Не сердитесь на нее, сказала тогда Тереза кроткимъ голосомъ. Вы были опасно больны. Благодаря Бога, вы счастливо отдлались, но болзнь еще не кончилась, она заразительна и поэтому я сказала Ноэми, чтобъ она, до тхъ поръ, пока вы непоправитесь совершенно, не носила къ вамъ ребенка. Можетъ быть, я ошиблась, поступивъ такъ, но я думала сдлать лучше.

Михаилъ пожалъ руку Терезы.

— Вы хорошо сдлали сказалъ онъ, а я дуракъ, что мн самому не пришло это въ голову, это дйствительно умная мысль, можетъ быть, его даже нтъ въ сосдней комнат?

— Нтъ. Вы угадали. Мы устроили ему въ саду маленькое помщеніе.

Бдняжка не лгала.

— Вы очень добры, Тереза. Ступайте къ Доди и пошлите ко мн Ноэми. Я не буду отъ нея больше требовать, чтобъ она принесла Доди. Бдняжка!… но какъ только я буду въ состояніи встать и выдти, вы поведете меня къ нему, не правда ли?

— Да, Михаилъ.

При помощи этого обмана имъ удалось сдерживать желаніе Михаила видть ребенка до тхъ поръ, пока онъ могъ встать съ постели.

Болзнь уже совершенно прошла, но Михаилъ все еще былъ очень слабъ и съ трудомъ могъ ходить. Ноэми помогла ему одться и, опираясь на ея плечо, онъ вышелъ изъ комнаты, а Ноэми повела его къ маленькой скамейк предъ домомъ, посадила его тамъ, сла съ нимъ рядомъ, взяла его за руку и дала ему положить голову къ себ на плечо.

Былъ прелестный, теплый день.

Михаилу казалось, какъ будто листья деревьевъ шелестятъ что-то ему на ухо, какъ будто пчелы жужжатъ ему что-то, а изъ травы подъ ногами раздается тихая музыка.

Все шумло у него въ голов, но больше всего одна мысль.

Когда онъ взглянулъ въ лицо Ноэми, тяжелое предчувствіе сжало ему сердце. Въ выраженіи ея лица было что-то, чего онъ не могъ себ объяснить. Онъ хотлъ знать это.

— Ноэми!….

— Что ты хочешь, Михаилъ?

— Дорогая Ноэми, посмотри на меня.

Ноэми подняла на него глаза.

— Гд маленькій Доди?

При этомъ вопрос бдняжка не могла доле сдерживать своего горя.

Она подняла къ небу свое измученное лицо, протянула руку и прошептала:

— Тамъ!… тамъ!…

— Онъ умеръ? тихо спросилъ Михаилъ.

Ноэми упала къ нему на грудь.

Она не могла боле удерживать слезы и громко рыдала.

Казалось, конца не будетъ ея слезамъ.

Михаилъ обнялъ ее и далъ ей плакать.

Самъ онъ не плакалъ. Нтъ, онъ былъ весь изумленіе.

Онъ изумлялся величію души, которое такъ возвышало надъ нимъ это бдное существо.

Она умла такъ долго скрывать свое горе изъ нжной заботы объ любимомъ человк, какъ же велика должна быть ея любовь!

Когда бдняжка, наконецъ, выплакалась, она, улыбаясь, взглянула на Тимара, какъ солнце изъ-за тучъ.

— И ты съумла скрыть это отъ меня?

— Я боялась за твою жизнь.

— Ты могла не плакать, чтобъ я не видлъ, что ты плакала?

— Я ждала, когда придетъ время, когда можно будетъ плакать.

— Когда ты не бывала со мною, ты ухаживала за больнымъ ребенкомъ, а я мучилъ тебя за это.

— Ты не сказалъ мн ни одного сердитаго слова, Михаилъ.

— Когда ты передавала ему мой поцлуй, ты знала, что это былъ прощальный поцлуй?… когда я упрекалъ тебя, что ты шьешь себ украшенія, ты шила ему послднюю рубашку!… когда ты улыбалась мн, въ твоемъ сердце поворачивались кинжалы!… О, Ноэми! какъ люблю я тебя!

Михаилъ привлекъ ее къ себ на колни. Онъ началъ теперь понимать жужжаніе пчелъ, шелестъ листьевъ, музыку травы.

Посл долгаго молчанія онъ снова заговорилъ.

— Гд вы его похоронили? Гд онъ лежитъ. Сведи меня къ нему.

— Только не сегодня, сказала Ноэми, для тебя это еще слишкомъ далеко. Завтра.

Но ни завтра, ни посл завтра она не свела его туда, ни еще чрезъ нсколько дней.

— Ты все будешь сидть у могилы и опять захвораешь. Поэтому то я и не хотла, чтобъ надъ нимъ насыпали могильный холмъ или поставили крестъ. Для того, чтобъ ты не ходилъ туда и не огорчался.

Но Тимаръ все-таки огорчался.

Когда онъ, наконецъ, настолько поправился, что могъ одинъ гулять по острову, онъ постоянно ходилъ отыскивать то, чего ему не хотли показать.

Однажды онъ возвратился въ хижину съ веселымъ лицомъ. Онъ держалъ въ рук полу-распустившійся бутонъ блой розы, одной изъ тхъ розъ, которыя не имютъ запаха.

— Это правда, Ноэми?

Ноэми съ удивленіемъ кивнула головой.

И такъ, он не могли скрыть отъ него могилы, блыя розы указали ему путь.

Онъ замтилъ, что въ томъ мст не было прежде розоваго куста.

И за тмъ онъ успокоился, какъ человкъ, покончившій съ задачей своей жизни.

По цлымъ днямъ онъ сидлъ на маленькой скамейк передъ домомъ и думалъ про себя:

— Ты не хотла отдать его ни за какія брилліанты, ни за небесное блаженство, а я ударилъ его за дрянную, глиняную трубку!

Прелестный орховый домикъ стоялъ неоконченнымъ, вокругъ него росли цвты, но Михаилъ не быль въ немъ боле.

Его возвращающіяся силы и разбитое мужество поддерживала одна только Ноэми.

ГЛАВА III.
Меланхолія.

Тимаръ по цлымъ днямъ слдилъ за развитіемъ и распусканіемъ блыхъ розъ. Когда он отцвтали, онъ обрзалъ ихъ, клалъ въ бумажникъ и высушивалъ на своей груди.

Это было печальное времяпровожденіе.

Вся нжность, вс ласки Ноэми не могли излчить его отъ тяжелой печали. Ея ласки были для него даже тяжелы.

А между тмъ, Ноэми могла бы его утшить. Ей стоило только сказать одно слово.

Но стыдливость не позволяла ей сказать этого слова, Михаилу же не приходило въ голову спросить о немъ.

Особенность душевнобольныхъ постоянно заниматься прошедшимъ.

Однажды Ноэми сказала Тимару:

— Михаилъ, для тебя было бы хорошо ухать отсюда. Здсь все пробуждаетъ въ теб печальныя воспоминанія. Ты долженъ ухать, чтобы поправиться. Я уже привела въ порядокъ весь твой багажъ, покупщики плодовъ завтра же перевезутъ тебя.

Михаилъ ничего не отвтилъ, только молчаливымъ наклоненіемъ головы выразилъ свое согласіе.

Перенесенная имъ тяжелая болзнь крайне разстроила его, и то положеніе, въ которое онъ себя поставилъ, ударъ, поразившій его, дйствовали на раздраженные нервы такъ тяжело, что онъ самъ понималъ, что дальнйшее промедленіе доведетъ его до сумасшествія или самоубійства.

Самоубійство!.. Неужели не было легчайшаго средства выдти изъ тяжелаго положенія.

Вс неудачи, притсненія, душевная борьба, преслдованіе людей, несправедливость, разочарованіе, сердечныя муки, ужасныя образы фантазіи, воспоминанія о перенесенныхъ потеряхъ, появленіе дорогихъ мертвецовъ — все это только дурной сонъ. Стоитъ только прижать курокъ пистолета и человкъ пробуждается.

Т же, которые остаются, могутъ продолжать видть сны.

Въ послдній вечеръ предъ отъздомъ Михаилъ, Ноэми и Тереза сидли посл ужина передъ хижиной, на маленькой скамейк и Михаилъ думалъ о томъ, что еще недавно они сидли на этой скамейк въ четверомъ.

— Чмъ можетъ быть эта луна? спросила его Ноэми.

Рука Михаила, которую она держала въ своей, сжалась въ кулакъ.

— Это моя несчастная звзда, подумалъ онъ. О! если бы я никогда не видлъ этого краснаго полумсяца!

Тереза отвчала на вопросъ дочери:

— Это остывшая, охладвшая планета, на которой нтъ ни деревьевъ, ни цвтовъ, ни животныхъ, ни воздуха, ни воды, ни звуковъ, ни красокъ. Когда я была еще двочкой и училась въ пансіон, мы часто глядли на луну въ подзорную трубу. Она вся изрыта. Намъ говорили, что это кратеры огнедышащихъ горъ, уже погасшихъ въ настоящее время. Чтобъ увидать на лун живыя существа, подзорной трубы недостаточно, но ученые знаютъ, что на лун нтъ ни воздуха, ни воды, а безъ воды и воздуха ничто не можетъ жить, и поэтому тамъ не могутъ жить никакіе люди.

— Но, можетъ быть, тамъ живетъ что нибудь?

— Что же можетъ тамъ жить?

— Я скажу, что мн часто казалось прежде, когда я была еще одна. Меня преслдовали тяжелыя мысли. Когда я сидла на берегу рки, мн казалось, что что-то влечетъ меня внизъ, кричитъ мн, что, если я буду подъ водою, то я буду имть возможность отдохнутъ. Затмъ я ставила себ вопросъ: хорошо, мое тло будетъ лежать на дн Дуная, но куда днется моя душа? Куда же нибудь должна она попасть? И тогда мн пришла въ голову мысль, что души, насильственно разлучаемыя со своей земной оболочкой, не могутъ идти никуда, кром луны. Я до сихъ поръ врю этому. Если тамъ нтъ ни деревьевъ, ни цвтовъ, ни воды, ни воздуха, ни цвта, ни звуковъ, то значитъ, это мсто назначено для тхъ, которымъ не нравилось имть тло. Тамъ они находятъ свтъ въ которомъ нтъ ничего, что бы ихъ раздражало, но также и ничего, что бы доставляло имъ радость.

Тереза и Михаилъ вдругъ со смущеніемъ вскочили.

Ноэми сама не подозрвала, какія воспоминанія она пробуждаетъ. Она не знала, что ея собственный отецъ былъ самоубійца и что тотъ, чью руку она держала, былъ близокъ къ тому же.

Михаилъ сказалъ, что ночь холодна и пора идти въ комнаты.

Теперь у него прибавилась еще новая, непріятная мысль о лун. Одну дала ему въ наслдство Тимея, другую Ноэми.

Что можетъ быть ужасне искупленія, которое постигаетъ человка, постоянно видящаго на неб вчнаго свидтеля своего перваго проступка, перваго ложнаго шага въ его жизни?

На слдующій день Михаилъ оставилъ островъ.

Онъ прошелъ мимо неоконченнаго орховаго дома, не бросивъ на него ни одного взгляда.

— Весной ты снова вернешься? нжно прошептала ему на ухо Ноэми.

Бдное созданіе! она находила естественнымъ, что Михаилъ не принадлежитъ ей половину года.

Но кому принадлежалъ онъ въ это время? Этого вопроса она никогда не задавала.

Когда Михаилъ явился въ Коморнъ, на немъ были видны слды далекаго путешествія.

Тимея испугалась, увидвъ его. Она его едва узнала.

Аталія также испугалась.

У нея была на это причина.

— Вы были больны? спросила Тимея, прижимаясь къ груди своего мужа.

— Очень боленъ. Нсколько недль.

— По дорог?

— Да, отвчалъ Тимаръ, которому эти вопросы казались допросомъ, такъ какъ онъ каждую минуту долженъ былъ быть на сторож.

— Боже мой! среди чужихъ людей! за вами некому было ухаживать.

Тимаръ готовъ былъ сказать:

— Нтъ, за мной ухаживалъ ангелъ

Но вдругъ опомнился и отвчалъ:

— За деньги можно имть все.

Тимея умла не показывать своего огорченія и потому Михаилъ не нашелъ никакого измненія въ ея апатичномъ лиц. Она была все также холодна. Поцлуй свиданія не сблизилъ ихъ.

Аталія шепнула Михаилу:

— Ради Бога, позаботьтесь о вашей жизни.

Тимаръ чувствовалъ ядовитое жало этой нжной заботливости. Онъ долженъ былъ жить долго, чтобъ страдала Тимея, такъ какъ, сдлайся Тимея вдовой, онъ не стоялъ бы поперекъ дороги ея счастія, а это было бы адской мукой для Аталіи.

Къ причинамъ, по которымъ Тимаръ желалъ покончить ненавистную жизнь, прибавилась еще мысль, что демонъ, ненавидящій ихъ обоихъ, молится о продолженіи его жизни, для того, чтобъ они оба доле страдали.

Всмъ бросалась въ глаза сильная перемна, происшедшая въ Михаил. Весной онъ былъ сильнымъ, полнымъ жизни человкомъ, теперь походилъ на безсильную тнь.

Сейчасъ же посл прізда онъ удалился въ свой кабинетъ и провелъ тамъ цлый день.

Но его секретарь нашелъ главную книгу, лежавшую на письменномъ стол, открытою на томъ же мст, гд онъ ее оставилъ. Тимаръ не бросилъ на нее ни одного взгляда.

Его коммиссіонеры, увдомленные о его возвращеніи, поспшили къ нему съ донесеніями.

Онъ говорилъ всмъ ‘отлично’ и подписывалъ все, что ему подавали, многое не на мст, другое дважды.

Наконецъ, онъ заперся отъ всхъ у себя въ комнат подъ предлогомъ, что хочетъ уснуть.

Но его люди слышали, какъ онъ цлый часъ ходилъ взадъ и впередъ.

Когда онъ вышелъ къ дамамъ, чтобъ вмст съ ними пообдать, онъ былъ такъ мраченъ, что никто не имлъ мужества заговорить съ нимъ. Онъ самъ едва прикасался къ кушаньямъ и совсмъ не пилъ вина.

Однако, черезъ часъ посл обда, онъ позвалъ слугу и сердито спросилъ:

— Неужели до сихъ поръ не готовъ обдъ?

Онъ уже забылъ, что отобдалъ.

Вечеромъ онъ былъ такъ слабъ, что едва держался на ногахъ, но, когда, наконецъ, раздлся и легъ въ постель, сонъ бжалъ отъ его глазъ.

О! какъ холодна эта постель! все въ дом такъ холодно.

Мебель, картины на стнахъ, даже старинныя фрески на потолк, казалось, кричали ему: для чего пришелъ ты сюда? ты здсь не дома, ты чужой.

О! какъ холодна эта постель.

Слуга, явившійся звать его ужинать, нашелъ его уже въ постели.

Услышавъ объ этомъ, Тимея пришла къ нему и спросила, не нужно ли ему чего нибудь.

— Ничего! ровно ничего! сказалъ Михаилъ, я только усталъ отъ путешествія.

— Не послать ли за докторомъ?

— Прошу тебя, не длай этого. Я не боленъ.

Тогда Тимея пожелала ему спокойной ночи и удалилась, приложивъ руку къ его пылающему лбу.

Но Тимаръ былъ не въ состояніи заснуть.

Онъ слышалъ малйшіе шаги, слышалъ, какъ вс говорили шепотомъ и ходили на цыпочкахъ мимо его’ дверей, чтобъ не разбудить его.

Онъ же думалъ о томъ, куда можетъ человкъ убжать отъ самого себя.

Въ царство сна!

Да, это было бы хорошо, если бы туда было также легко найти дорогу, какъ въ царство смерти.

Но въ царство сна нельзя попасть силой.

Однако, можно принять опіумъ. Это очень хорошее средство.

Затмъ онъ слдилъ, какъ въ комнат мало-по-малу становилось темне. Ночная тнь все боле и боле покрывала вс предметы.

Ночь становилась мрачне.

Наконецъ, его окружила непроглядная тьма, какъ мракъ подземной глубины или вчной ночной слпоты.

Такую тьму человкъ видитъ только во сн.

Михаилъ зналъ, что онъ теперь спитъ, что эта слпота, наложенная на его глаза, есть слпота сна.

Да, онъ вполн сознавалъ, гд онъ теперь спитъ.

Онъ лежалъ на постел, въ своемъ княжескомъ дом, рядомъ съ постелью стоялъ ночной шкафикъ съ античной бронзовой лампой, закрытой колпакомъ изъ итальянскаго фарфора. Надъ его постелью висла длинная сонетка. Шелковый пологъ былъ спущенъ до земли. Самая постель была образцовымъ произведеніемъ искусства.

Это была громадная, старинная постель, на которой можетъ переночевать цлое семейство.

Тимаръ зналъ также, что онъ не заперъ дверь своей комнаты и что къ нему могъ придти, кто хотлъ.

Что, если бы теперь пришелъ кто нибудь, кто захотлъ бы его убить? И какая разница была бы тогда между сномъ и смертью?

Онъ хотлъ узнать это во сн.

Одно время ему снилось, что дверь тихо открылась и вошелъ кто-то, это были женскіе шаги. Пологъ постели тихо приподнялся, кто-то наклонился надъ нимъ, какая-то женщина.

— Это Ноэми, подумалъ Михаилъ про себя, и испугался. Какъ попала ты сюда? Что, если тебя кто нибудь увидитъ?

Но было темно, онъ не могъ ничего видть.

Онъ слышалъ что кто-то слъ у его постели и прислушивался къ его дыханію.

Такъ сидла Ноэми въ хижин въ теченіе долгихъ ночей.

— О! Ноэми! ты хочешь снова не спать всю ночь? Гд же ты будешь спать?

Женщина, какъ бы въ отвтъ на его вопросъ, опустилась на коверъ предъ постелью.

Михаилъ почувствовалъ испугъ и въ то же время удовольствіе.

— Ты хочешь лечь около моей постели? О! какъ я люблю тебя!.. О! какъ я люблю тебя!

Женщина приготовила себ на ковр постель и легла.

Въ груди спящаго боролся страхъ и радость, онъ хотлъ бы склониться къ ней, обнять ее, поцловать и вмст съ тмъ хотлъ крикнуть: ‘уходи! спши отсюда, тебя увидятъ!’ но онъ не могъ пошевелить ни языкомъ, ни однимъ членомъ. Руки и ноги казались ему налитыми свинцомъ.

Женщина также уснула.

Тогда Михаилъ погрузился въ еще боле глубокій сонъ.

Его мысли носились въ прошедшемъ и въ будущемъ и снова возвращались къ спящей женщин.

Ему часто снилось, что онъ проснулся, а призракъ все еще тутъ.

Наконецъ, стало разсвтать и Михаилу казалось, что солнце свтитъ въ окно особенно ярко.

— Проснись же! проснись! шепталъ Михаилъ во сн. Ступай домой. Дневной свтъ не долженъ найти тебя здсь! Оставь меня теперь.

Онъ боролся со сномъ.

Въ ту же минуту онъ сдлалъ усиліе надъ своими нервами, разорвалъ цпи сна и дйствительно проснулся.

Утро уже въ самомъ дл наступило.

Солнечные лучи освщали комнату и на ковр у постели лежала спящая женщина.

— Ноэми!.. вскричалъ Михаилъ.

Спящая женщина проснулась на его крикъ и поднялась.

Это была Тимея.

— Вамъ что нибудь нужно? спросила она, поспшно вставая.

Она проснулась только отъ голоса, а не отъ имени.

Михаилъ все еще былъ подъ впечатлніемъ сна.

Онъ съ удивленіемъ глядлъ на чудную метаморфозу. Ноэми превратилась въ Тимею.

— Тимея… прошепталъ онъ соннымъ голосомъ.

— Я здсь, сказала она, кладя руку на край постели.

— Возможно ли это! вскричалъ Михаилъ, натягивая одяло до подбородка, какъ бы боясь появившагося предъ нимъ лица.

— Я безпокоилась о васъ, я боялась, что съ вами можетъ ночью что нибудь случиться, и хотла быть здсь, около васъ.

Въ ея взгляд и голос слышалась непритворная нжность.

Женщина врна инстинктивно.

Михаилъ пришелъ въ себя.

Его первое чувство былъ испугъ, второе самообвиненіе. Эта бдная женщина лежала около его постели — вдова еще живаго человка. Она никогда не видала ни одной радости отъ своего мужа, а теперь, когда онъ страдалъ, она явилась раздлить съ нимъ его страданія!

А онъ долженъ былъ вчно лгать. Онъ не имлъ права принять ея нжность, онъ долженъ былъ оттолкнуть ее!

Тогда онъ сказалъ съ искусственнымъ спокойствіемъ:

— Тимея, прошу васъ, не длайте этого боле, не приходите ко мн въ мою спальню. Я былъ боленъ заразительной болзнью, по дорог со мной была восточная чума. Я трепещу за вашу жизнь, если вы приблизитесь ко мн. Я хочу быть одинъ и днемъ, и ночью. Мн теперь ничего не нужно, но я думаю, что долженъ избгать всхъ тхъ, кто ко мн привязанъ, поэтому я очень прошу васъ не длать этого боле.

Тимея глубоко вздохнула, и, опустивъ голову, встала и вышла изъ комнаты.

Она даже не раздвалась и спала у ногъ своего мужа въ плать.

Когда она вышла, Михаилъ также всталъ и одлся.

Онъ былъ крайне взволнованъ.

Чмъ доле продолжалась его двойственная жизнь, тмъ боле сталкивались двойныя обязанности, принятыя имъ на себя.

Онъ взялъ на себя въ одно и то же время отвтственность за судьбу двухъ благородныхъ, самоотверженныхъ женщинъ. Онъ сдлалъ въ одно и то же время обихъ несчастными, а себя еще несчастне ихъ.

Куда же долженъ онъ былъ спастись?

Хоть бы одна изъ нихъ была обыкновеннымъ существомъ, которому онъ могъ бы доставить всевозможныя удовольствія деньгами, но, какъ у той, такъ и у другой, была одинаково возвышенная душа и судьба обихъ была тяжелымъ обвиненіемъ противъ него. Какъ могъ онъ сказать Тиме, кто такая Ноэми, и Ноэми, кто такая Тимея.

Что, если бы онъ раздлилъ свои сокровища между обими? или, что, если онъ отдастъ одной вс сокровища, а другой — сердце?

Но какъ одно, такъ и другое, было одинаково невозможно, такъ какъ ни одна изъ нихъ не была не врна и не давала ему права оттолкнуть ее. Об были благородныя женщины.

Пребываніе дома еще боле разстроило здоровье Михаила.

Онъ по цлымъ днямъ не выходилъ изъ комнаты, не говорилъ ни съ кмъ и съ утра до вечера сидлъ, ничего не длая.

Наконецъ, Тимея обратилась къ врачамъ. Былъ созванъ консиліумъ, на которомъ врачи ршили, что Михаилъ долженъ купаться въ мор, чтобъ морскія волны снова возвратили ему то, что отняла твердая земля.

Затмъ, ему посовтовали выбрать какое-нибудь холодное купанье, гд сезонъ уже прошелъ и вс прізжіе разъхались, такъ чтобъ онъ могъ найти тамъ уединеніе Главное же была холодная вода.

Тогда онъ вспомнилъ, что у него есть имніе на берегу озера Платенъ, въ которомъ онъ былъ всего два или три раза. Тамъ, по, его словамъ, онъ желалъ провести позднюю осень.

Доктора одобрили его выборъ.

Выбранная имъ мстность представляла красивый горный ландшафтъ на берегу озера.

И такъ, доктора послали Михаила купаться Онъ пріхалъ въ Балатонъ уже поздно осенью, когда вс поля стояли пустыя. Все вокругъ было тихо и печально, даже по дорогамъ никто не здилъ.

Домъ, въ которомъ онъ поселился, былъ стариннымъ зданіемъ, построеннымъ когда-то для развлеченія однимъ знатнымъ семействомъ изъ-за хорошаго вида.

Семейство это имло достаточныя средства, чтобъ позволить себ такую роскошь.

Это было низкое, одноэтажное зданіе, съ толстыми стнами, съ верандой, съ которой былъ видъ на море, украшенной статуями святыхъ. Наслдники строителя продали за ничтожную цну уединенный домъ, который могъ имть цну только для человка, который, случайно схваченный сплиномъ, пожелалъ бы тамъ поселиться.

На цлую четверть часа зды вокругъ не было ни одного жилья, да и т которыя были, по большей части стояли необитаемыми, такъ какъ виноградъ въ окрестныхъ виноградникахъ былъ уже снятъ.

Находящійся недалеко отъ помстья курзалъ, въ который лтомъ прізжало множество больныхъ, былъ теперь уже закрытъ. Даже пароходы перестали ходить. Бульваръ былъ покрытъ сухими листьями и никто не бралъ на себя труда ихъ подметать. Нигд не видно было живой души.

И вотъ въ эту мстность пріхалъ Михаилъ, ища излченія.

Онъ взялъ съ собою только одного слугу, да и того отослалъ чрезъ нсколько дней, подъ тмъ предлогомъ, что сторожившаго домъ старика было для него достаточно.

Но этотъ старикъ былъ уже совсмъ дряхлъ и къ тому же глухъ.

Вокругъ не было слышно человческаго голоса, никакихъ звуковъ, кром таинственнаго шепота волнъ.

Тимаръ по цлымъ днямъ сидлъ на берегу моря, прислушиваясь къ таинственному голосу.

Очень часто, когда въ воздух все было тихо, озеро вдругъ начинало волноваться, цвтъ его поверхности превращался въ темнозеленый, а на волнахъ, насколько было видно глазомъ, не было ни паруса, ни корабля, ни лодки, какъ будто это было мертвое море.

Вода обладаетъ чудной, двойственной силой, она укрпляетъ тло и омрачаетъ душу. Грудь расширяется, аппетитъ страшно увеличивается, но расположеніе духа ухудшается.

По цлымъ часамъ Михаилъ купался въ озер. Полдня бродилъ онъ по берегу и едва въ состояніи былъ разстаться съ нимъ поздно вечеромъ.

Онъ не искалъ развлеченія ни въ охот, ни въ рыбной ловл. Одинъ разъ онъ взялъ съ собою ружье и забылъ его гд-то на втк дерева. Въ другой разъ, когда онъ вздумалъ ловить рыбу удочкой, какая-то рыба, попавшая на крючекъ, вырвала у него изъ рукъ и лсу, и удочку.

Онъ не могъ остановить своего вниманія ни на чемъ близкомъ. Его глаза и духъ были далеко.

Уже поздняя осень приближалась къ концу. Вода становилась холодна и онъ принужденъ былъ съ каждымъ днемъ сокращать время купанья.

Тимаръ взялъ съ собою довольно сильный телескопъ, изъ котораго наблюдалъ за небесными чудесами, за планетами, окруженными лунами и кольцами, на которыхъ зимою появлялись видимыя блыя пятна, тогда какъ лтомъ ихъ окружалъ красноватый блескъ.

Но въ особенности онъ разсматривалъ луну, которая, видимая въ увеличительное стекло, казалась ему блестящимъ кускомъ лавы, со своими призрачными горными хребтами, глубокими оврагами и свтящимися полями.

Это цлый міръ, на которомъ нтъ ничего, ничего, кром душъ тхъ, которые силою сбросили съ себя земную оболочку, чтобъ отдлаться отъ всякихъ печалей. Они живутъ тамъ въ этомъ ничто, и ничто ихъ не волнуетъ. Они ничего не длаютъ, ничего не чувствуютъ, ничто не доставляетъ имъ ни радости, ни горя, ни потерь, ни прибылей. Тамъ нтъ ни воздуха, ни воды, ни звуковъ, ни цвтовъ, ни втровъ, ни бурь, ни цвта, ни живыхъ существъ, ни огорченій, ни поцлуевъ, ни біенія сердца, ни рожденія, ни смерти.

Тамъ есть только ничто и, можетъ быть, воспоминаніе.

Жить на лун ему, казалось, было бы ужасне, чмъ въ аду. Жить на лун и вспоминать о земл, гд есть земная трава и красная кровь, гд въ воздух раздаются удары грома, гд есть поцлуи любящихъ, гд есть жизнь и смерть!

И, не смотря на все это, что-то шептало Михаилу, что онъ долженъ идти въ царство этого ничто. Изъ той несчастной жизни, которую онъ велъ, не было другаго исхода.

Осеннія ночи становились все длинне, а дни короче, а вмст съ уменьшеніемъ дня и вода становилась холодне, но Тимаръ все еще продолжалъ купаться.

Его тло пріобрло прежнее здоровье, вс слды болзни исчезли, нервы и мускулы закалились, но его нравственныя страданія еще боле усилились.

Ночи были ясныя, а въ такія осеннія ночи небо усяно звздами.

Тимаръ по цлымъ ночамъ сидлъ у открытаго окна и глядлъ на разстилавшійся предъ нимъ небесный сводъ въ свой телескопъ, какъ только луна всходила, онъ брался за трубу, хотя луну онъ ненавидлъ, какъ мы ненавидимъ страну, которую знаемъ вполн и обитатели которой уже вс надоли намъ, которая ненавистна намъ, какъ кандидату депутаты избирательнаго округа, въ которомъ его нсколько разъ не выбрали и въ которомъ онъ, не смотря на это, принужденъ жить.

Во время его наблюденій небеснаго свода ему выпало на долю исключительное счастіе быть свидтелемъ небеснаго явленія, которое показано въ лтописяхъ астрологовъ, какъ бывшее всего одинъ разъ.

На неб появилась комета, появляющаяся чрезъ, громадный промежутокъ времени. Тимаръ сказалъ себ:

— Эта моя звзда. Она также раздроблена, какъ моя душа. Ея появленіе и исчезновеніе также безцльны, какъ и мое, а все ея существованіе также только тщеславный блескъ, какъ и мое.

Въ одномъ направленіи съ кометой двигался Юпитеръ со своими четырьмя лунами. Ихъ пути должны былъ пересчься. Какъ только комета приблизилась къ большой планет, ея свтлый хвостъ вдругъ началъ отворачиваться. Притягательная сила Юпитера дйствовала на него. Большая звзда, казалось, хотла отнять комету у своего повелителя, солнца.

На слдующую ночь хвостъ кометы раздлился на дв отдльныя части, затмъ, къ комет быстро приблизилась, большая и наиболе отстоящая отъ Юпитера, луна.

— Что станется съ моей звздой, думалъ Тимаръ.

На третій день звзда кометы начала расширяться. Луна Юпитера близко стояла къ ней. На четвертую ночь комета раздлилась на двое, появились дв звзды съ двумя хвостами и об начали двигаться въ двухъ различныхъ направленіяхъ.

И такъ, и на неб это случается.

Тимаръ слдилъ за чуднымъ феноменомъ до тхъ поръ, пока онъ не исчезъ въ непроглядной дали.

Это явленіе произвело глубокое впечатлніе на его душу.

Теперь онъ покончилъ со свтомъ. Существуетъ сотня поводовъ къ самоубійству, но самый непобдимый изъ нихъ тотъ, который вытекаетъ изъ долгаго знанія свта. Наблюдайте хорошенько за человкомъ, который безъ научной необходимости занимается наблюденіями небеснаго свода и желаетъ проникнуть въ тайны природы, прячьте каждую ночь отъ него острые ножи и пистолеты, обыскивайте карманы его платья, не прячетъ ли онъ тамъ яду.

Да, Тимаръ ршился покончить съ жизнью.

Эта мысль не приходитъ сразу людямъ съ сильнымъ характеромъ, она зарождается въ нихъ мало-по-малу. Они цлыми годами осваиваются съ нею и тщательно приготовляютъ приведеніе ее въ исполненіе.

И такъ, эта мысль зародилась у Тимара итеперь онъ тщательно приступилъ къ ея исполненію.

Съ наступленіемъ зимы онъ оставилъ берегъ озера и возвратился въ Коморнъ

Тамъ онъ написалъ завщаніе. Все свое состояніе онъ оставлялъ Тиме и бднымъ. Частью состоянія, оставленнаго Тиме онъ распорядился такъ, чтобы на тотъ случай, если она посл смерти перваго мужа выйдетъ замужъ вторично и обднетъ, то какъ она, такъ и ея потомки, должны были получать на вчныя времена сто тысячъ гульденовъ въ годъ.

Планъ его былъ слдующій:

Какъ только позволитъ погода, онъ ршился хать, какъ будто бы въ Египетъ, но въ дйствительности на независимый островъ. Тамъ онъ хотлъ умереть. Если бы ему удалось уговорить Ноэми умереть вмст съ нимъ, то они соединились бы въ смерти.

О! Ноэми, конечно, не откажется! Что будетъ для нея свтъ безъ Михаила!

Они оба соединились бы въ новомъ мір съ маленькимъ Доди.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Зиму Тимаръ провелъ частью въ Коморн, частью въ Рааб или въ Вн, и повсюду жизнь была ему въ тягость.

Величайшее несчастіе людей, страдающихъ меланхоліей, состоитъ въ томъ, что имъ кажется, будто они читаютъ на каждомъ лиц то, что сами думаютъ: ‘этотъ человкъ страдаетъ меланхоліей’.

По лицамъ и разговорамъ всхъ своихъ знакомыхъ онъ былъ убжденъ, что они подозрваютъ о происшедшей въ немъ перемн. Онъ замчалъ, что они шептались и мигали другъ другу, у него за спиною. Если онъ гд нибудь появлялся, онъ видлъ, какъ женщины боялись его, а мужчины старались казаться спокойными. Затмъ, ему казалось, что въ разсянности онъ длаетъ и говоритъ такія вещи, которыя служатъ доказательствомъ его умственнаго разстройства и возбуждаютъ смхъ, и онъ невыразимо раздражался, почему другіе не смются. Они видимо боялись, а между тмъ, они не имли повода бояться его. Онъ еще не дошелъ до того, чтобъ вдругъ соскочить съ мста и вцпиться въ глаза своему собесднику, хотя въ сущности онъ много разъ чувствовалъ желаніе это сдлать.

Такъ, напримръ, когда однажды его постилъ пасторъ и заговорилъ о серьезныхъ вещахъ, ему очень хотлось положить тому руки на плечи и перепрыгнуть чрезъ голову.

Во взгляд Тимара лежало что-то, отъ чего становилось холодно.

Его взглядъ часто встрчался со взглядами Аталіи, когда они сидли за домашнимъ столомъ, глаза Тимара постоянно были устремлены на лицо и фигуру Аталіи. Взглядъ душевно-больнаго человка производитъ ужасное впечатлніе на женщинъ. Аталія была необыкновенно хороша и глаза Тимара не могли оторваться отъ ея прекрасной, блоснжной шеи до того, что Аталія чувствовала безпокойство отъ этой молчаливой дани ея прелестямъ.

Да, Михаилъ думалъ въ эти минуты:

— Если бы, хоть разъ, ты попалась мн въ руки прелестная, блоснжная шея, я задушилъ бы тебя.

Таково было его желаніе, когда онъ восхищался въ Аталіи красивымъ тломъ вакханки.

Только Тимея не боялась его, такъ какъ ей нечего было бояться.

Наконецъ, Тимару надоло ждать наступленія весны.

Къ чему нужны цвты тому, кто хочетъ отдохнуть вчнымъ сномъ?

Наканун своего отъзда онъ далъ большой обдъ, на который пригласилъ всхъ, даже тхъ, съ кмъ былъ едва знакомъ. Весь домъ былъ наполненъ гостями

Предъ началомъ обда Тимаръ сказалъ Іоганну Фабул:

— Другъ мой, садись рядомъ со мною и, если я къ утру опьяню и не буду въ сознаніи, то позаботься, чтобъ меня посадили въ мою дорожную карету и приказали запрягать и хать.

Такимъ образомъ, онъ хотлъ удалиться изъ своего города и дома въ безсознательномъ состояніи.

Когда, на другой день утромъ, собравшіеся гости лежали, тамъ и сямъ, подъ столами, Іоганнъ Фабула также храплъ, закинувъ назадъ голову на своемъ кресл, и только Тимаръ не лишился сознанія.

На душевно больныхъ вино иметъ также малодйствія, какъ ядъ на царя Митридата, поэтому Михаилъ долженъ былъ самъ отправиться искать экипажъ и хать въ путь.

Въ его голов боролась жизнь и мечты, воспоминанія и галлюцинаціи.

Ему казалось, какъ будто онъ стоитъ у постели спящей святой съ блднымъ лицомъ, какъ будто онъ цлуетъ въ губы эту блую статую, но и поцлуи не пробуждаютъ ее.

Можетъ быть, это была только мечта его фантазіи

Затмъ, ему казалось, что онъ видлъ за дверями темнаго корридора, по которому шелъ, прелестное женское личико, обрамленное роскошными локонами, глядвшее ему вслдъ. У этого лица были сверкающіе глаза и красныя губы, между которыми мелькали два ряда жемчужныхъ зубовъ, нему казалось, что она будто бы держитъ въ рукахъ восковую свчу и спрашиваетъ его: ‘Куда вы идете, сударь?’ На это онъ шепнулъ на ухо очаровательной волшебниц: ‘Я иду сдлать счастливой Тимею’. Тогда вдругъ голова волшебницы превратилась въ голову Медузы, а локоны, окружавшіе ея лицо, въ змй.

Можетъ быть, это также была галлюцинація.

Тимаръ проснулся около полудня у себя въ карет на станціи, когда впрягали свжихъ лошадей.

Онъ уже далеко отъхалъ отъ Коморна. Его намренія не измнились.

Поздно вечеромъ дохалъ онъ до Нижняго Дуная, гд его уже ожидали въ рыбачьей хижин, и приказалъ отвезти себя ночью же на островъ.

Ему пришла въ голову мысль, что, если Ноэми въ это время умерла? Что тутъ невозможнаго, а между тмъ, какая тяжесть была бы снята у него съ души: ему не приходилось бы убждать ее сдлать ужасный шагъ.

Человкъ, охваченный одной идеей, требуетъ отъ судьбы, чтобъ все происходило такъ, какъ онъ хочетъ. Онъ уже видлъ рядомъ съ блымъ розовымъ кустомъ, другой — яркокрасный, на могил Ноэми. Къ нимъ долженъ былъ присоединиться третій, съ желтыми розами — цвтами золотаго человка.

Занятый этими мыслями, явился онъ на берегъ острова. Была еще ночь и свтила луна.

Неоконченный орховый домъ одиноко возвышался на поросшемъ мхомъ мст. Окна и отверстія для дверей были завшаны циновками въ защиту отъ снга и дождя.

Михаилъ спшилъ къ маленькому домику.

На встрчу къ нему вышла Альмира. Она лизала ему руки, но не лаяла, и, взявъ его за полу плаща зубами, потащила къ окну.

Луна ярко свтила въ окно и Михаилъ заглянулъ въ маленькую комнату, въ которой было совсмъ свтло. Онъ могъ совершенно ясно различить, что въ комнат стояла только одна постель, другой не было. На этой единственной постели спала Тереза.

И такъ, случилось то, что онъ думалъ. Ноэми уже была погребена подъ розовымъ кустомъ.

Тмъ лучше.

Онъ постучалъ въ окно.

— Это я, Тереза.

На этотъ зовъ Тереза появилась на веранд.

— Вы спите одн, Тереза? спросилъ Тимаръ.

— Да.

— Ноэми ушла къ Доди?

— Нтъ, Доди пришелъ къ Ноэми.

Тимаръ съ удивленіемъ взглянулъ въ лицо Терез.

Тогда она взяла его за руку и съ лукавой улыбкой повела къ дому, къ тому мсту, гд находилось окно въ другую комнату маленькаго жилища.

Эта комната была также ярко освщена. Въ ней горлъ ночникъ.

Тимаръ взглянулъ въ окно и увидалъ Ноэми, лежавшую на блой постели и державшую въ объятіяхъ златокудраго ангела.

— Что это такое? прошепталъ Тимаръ.

Тереза кротко улыбнулась.

— Разв вы не видите?— маленькій Доди, онъ вернулся къ намъ обратно. Здсь на земл лучше, по его мннію, чмъ на неб, и онъ сказалъ Создателю: ‘У тебя достаточно ангеловъ, отпусти меня назадъ къ тмъ, у которыхъ я только одинъ’. И Господь отпустилъ его.

— Возможно ли это!

— Гмъ, гмъ!… это старая исторія. Снова умерла бдная рыбачка и мы взяли себ ея сироту ребенка. Надюсь, ты на это не сердишься.

Тимаръ дрожалъ зсмъ тломъ, какъ будто его била лихорадка.

— Прошу тебя, не будемъ будить спящихъ до утра, сказала Тереза. Ребенку вредно, когда прерываютъ его сонъ, онъ важное и единственное дло дтской жизни. Не правда ли, мы еще потерпимъ.

Тимару не пришло въ голову сказать ни одного слова. Онъ снялъ шапку съ головы, сбросилъ плащъ, снялъ сюртукъ и завернулъ рукава рубашки.

Тереза думала, что онъ сошелъ съ ума, но нтъ, онъ поспшилъ къ орховому дому, сорвалъ циновки съ дверей и оконъ, схватилъ топоръ и началъ работать.

Скоро стало разсвтать.

Ноэми снилось, какъ будто кто-то работаетъ въ новомъ дом, слышенъ былъ визгъ пилы и стукъ топора, сопровождаемые веселой псней работника.

Когда она проснулась, она все еще слышала стукъ, а также и пніе.

ГЛАВА IV.
Тереза.

Тимару удалось обокрасть цлый свтъ. У Тимеи онъ укралъ милліоны ея отца а затмъ, идеалъ мужа у ея сердца, и ея супружескую врность. У Ноэми онъ похитилъ ея любящее сердце, ея женственную нжность и ее самою. У Терезы онъ похитилъ довріе, послднюю вру человка, ненавидящаго людей. Онъ похитилъ у нея независимый островъ, чтобъ затмъ снова возвратить его ей, и тмъ похитилъ ея благодарность. Теодора Христіана онъ похитилъ у цлаго міра, такъ какъ хитростью изгналъ его въ другое полушаріе. У Аталіи онъ похитилъ отца, мать, домъ, жениха и земное и небесное блаженство. У своего друга Качуки похитилъ надежду на счастливое существованіе. Похитилъ уваженіе свта, слезы бдняковъ, поцлуи сиротъ. У своего короля, онъ похитилъ данный ему за заслуги орденъ.

Разв все это не было воровствомъ?

Онъ похитилъ даже у контрабандистовъ врность, съ которой они хранили его тайну.

Воръ, обкрадывающій воровъ!

Онъ обокралъ даже самого Бога, такъ какъ похитилъ у него съ неба маленькаго ангела. Его душа не принадлежала ему боле, онъ уже общалъ ее лун, но и тутъ онъ обманулъ, такъ какъ не отдалъ ей того, что общалъ. Онъ обокралъ луну. Уже былъ готовъ ядъ, который долженъ былъ отправить его въ міръ, гд нтъ ‘ничего’. Какъ уже радовались дьяволы! какъ готовились они схватить его бдную душу, онъ обманулъ и ихъ ожиданія. Онъ обокралъ даже дьяволовъ.

Изъ средины міра онъ похитилъ себ рай, похитилъ плодъ запрещеннаго древа, въ ту минуту, когда охранявшій его ангелъ повернулся къ нему спиною и въ своемъ скрытомъ эдем насмхался надъ человческими законами, надъ духовенствомъ, надъ властью, надъ судьями, надъ взимателями податей, надъ полиціею.

Но не долго было суждено продолжаться этому успху.

Онъ умлъ обмануть весь свтъ, только не самого себя. Онъ былъ печаленъ всегда, даже тогда, когда лицо его улыбалось. Онъ отлично зналъ свое дйствительное имя, а между тмъ, желалъ былъ сдлаться тмъ, чмъ казался, но это было невозможно.

Громадное богатство… всеобщее уваженіе… счастливая любовь… если бы хоть что нибудь изъ всего этого было дйствительно пріобртено имъ самимъ. Справедливость, гуманность, самоотверженіе были основами его характера, необходимымъ условіемъ великой души. Сильное испытаніе бросило его въ противоположный потокъ, и теперь онъ имлъ предъ собою человка, котораго вс любили, уважали, почитали, но который самъ ненавидлъ и обвинялъ себя.

Вдобавокъ ко всему этому судьба посл болзни наградила его желзнымъ здоровьемъ, котораго ничто не могло пошатнуть, вмсто того, чтобъ состариться, онъ помолодлъ.

Все лто онъ занимался работой. Маленькій домикъ, начатый въ прошломъ году, былъ оконченъ имъ и украшенъ прелестной рзьбой. Маленькій деревянный домикъ казался настоящей игрушкой. Въ Тимар былъ скрытъ художникъ. Каждая колонка, поддерживающая маленькій балконъ, имла особенную фигуру: одна представляла двухъ перевившихся между собою змй, головы которыхъ упирались въ карнизъ, другая была стволомъ пальмы, обвитымъ вьющимися растеніями, третья представляла виноградную лозу и т. д.

Даже внутреннія стны дома были украшены фантастической рзбойи деревянной мозаикой. Столы, стулья были образцами искусства, потолокъ, составленный изъ разныхъ сортовъ дерева, носилъ отпечатокъ артистическаго вкуса. Кром того, двери и оконные косяки были также покрыты оригинальной рзьбой. Вс двери исчезали въ стнахъ. Какъ заране говорилъ Тимаръ, во всемъ дом не было ни одного гвоздя, который не вбилъ бы онъ самъ, и въ тоже время не было ни куска желза.

Онъ ршилъ, что домъ будетъ построенъ собственными средствами изъ того, что имется на остров. Только относительно оконъ онъ еще былъ въ недоумніи, чмъ замнить стекла. Сначала онъ хотлъ замнить стекло пузыремъ, какъ длаютъ эскимосы, но это противорчило бы остальной роскоши, наконецъ, онъ до тхъ поръ искалъ, пока, въ одномъ изъ уступовъ скалы не нашелъ куска слюды.

Онъ осторожно отдлилъ ее отъ камня, затмъ вставилъ тонкія, прозрачныя пластинки въ деревянныя рамы. Такимъ образомъ, вопросъ съ окнами былъ поконченъ, но работа эта была крайне утомительна, такъ какъ слюду приходилось вставлять маленькими кусочками. Но мужественный, богатый человкъ имлъ терпніе окончить этотъ трудъ.

Какъ былъ онъ счастливъ, когда окончилъ домъ и ввелъ въ него свое семейство, говоря, что это все работа его рукъ. Такого дома король не могъ бы подарить королев.

Доди второму было четыре года, когда былъ оконченъ ‘Домъ Доди’.

Тутъ для Михаила явилась новая работа. Онъ долженъ былъ учить Доди читать.

Доди былъ живой мальчикъ, здоровый, веселый ребенокъ, Тимаръ самъ хотлъ учить его всему, читать, писать, плотничать, рзать изъ дерева, затмъ поздне садоводству и работамъ боле тяжелыми орудіями.

Кто знаетъ столярную и плотничью работу, тотъ повсюду найдетъ себ кусокъ хлба. Доди долженъ былъ обучиться всему этому.

Тимаръ уже думалъ, что эта жизнь будетъ продолжаться вчно, что все пришло въ порядокъ, что ему удастся прожить такимъ образомъ до конца дней.

Но судьба вдругъ крикнула ему: ‘стой!’

Это ‘стой’ крикнула не судьба, а Тереза.

Прошло восемь лтъ съ тхъ поръ, какъ Тимаръ въ первый разъ попалъ на маленькій островъ. Тогда Ноэми и Тимея была еще дтьми, теперь же Ноэми было двадцать два года, а Тиме двадцать одинъ, тогда какъ Аталіи шелъ уже двадцать пятый годъ, Терез было уже сорокъ пять лтъ, а самому Тимару тридцать два года. Маленькому Доди пошелъ пятый годъ.

Одному изъ этихъ лицъ пришлось приготовиться къ далекому путешествію, такъ какъ мра его страданій переполнилась, и этотъ одинъ была Тереза.

Однажды лтомъ, посл полудня, когда Ноэми пошла гулять съ ребенкомъ, Тереза сказала Тимару:

— Михаилъ, мн нужно нчто сказать теб: ныншней осенью меня не станетъ. Я знаю, что смерть моя близка. Уже двадцать лтъ я страдаю болзнью, отъ которой умру. У меня болзнь сердца. Не считай моихъ словъ пустой болтовней, моя болзнь смертельна. Я постоянно скрывалась и никогда не жаловалась. Я лчила ее терпніемъ, а вы любовью, которую оказывали мн, и тми радостями, которыя мн доставляли. Если бы не это, я уже давно лежала бы подъ землею, но доле я не въ состояніи выносить. Вотъ уже годъ, какъ я страдаю безсонницей. Я цлый день слышу сильное біеніе сердца. Три, четыре раза оно быстро бьется подрядъ, какъ будто отъ испуга, затмъ вдругъ остановится, какъ будто умерло, потомъ опять начнетъ биться чрезъ длинный промежутокъ времени, пока снова не послдуютъ три или четыре быстрыхъ удара и опять длинная остановка. Скоро будетъ конецъ. Меня поддерживаетъ только сила воли. Когда пройдетъ лто, все для меня кончится. Пусть будетъ такъ. Я покоряюсь. Ничто меня не безпокоитъ. У Ноэми есть, кром меня, другіе предметы любви. Теб, Михаилъ, я не буду надодать никакими вопросами. Я не требую отъ тебя никакихъ общаній. Данное слово — звукъ и больше ничего. Только исполненное слово врно. Ты знаешь, что ты для Ноэми и что Ноэми для тебя, что могло бы меня безпокоить?.. Я могу умереть, не обращаясь къ всемогущему Создателю ни съ какой мольбой. Все, о чемъ я могла бы его просить, онъ уже далъ мн. Не правда ли, Михаилъ?

Михаилъ опустилъ голову. То, что она говорила, постоянно мучило его даже во сн. Отъ него не скрылось, что здоровье ея все ухудшается. Ему казалось, что она борется съ какой-то тайной, ужасной болзнью, которая длаетъ нападенія на ея жизнь, и дрожа думалъ о возможности смерти Терезы. Что станется тогда съ Ноэми? Какъ будетъ онъ въ состояніи оставлять ее одну на цлую зиму, какъ длалъ это до сихъ поръ? Что сдлаетъ она въ глуши съ маленькимъ ребенкомъ? Кто будетъ ихъ защищать, утшать и поддерживать?

Онъ постоянно отталкивалъ отъ себя эту мысль, но теперь принужденъ былъ обдумать, что длать.

Тереза сказала правду.

Въ тотъ же самый день, посл полудня, явилась на островъ одна изъ торговокъ плодами и Тереза, передавая ей корзинку съ яблоками, вдругъ почувствовала слабость и упала безъ чувствъ.

Ее привели въ себя.

Чрезъ три дня посл этого снова пріхали закупать плоды, Тереза хотла встать, но опять упала безъ чувствъ.

Чрезъ два дня торговка фруктами явилась въ третій разъ.

На этотъ разъ Михаилъ и Ноэми уже не пустили ее къ Терез, а сами передали плоды. Тогда женщина сдлала замчаніе, что бдная Тереза, если уже она такъ больна, хорошо сдлала бы, если бы исповдалась.

Тогда Михаилъ сталъ серьезно думать о томъ, что слышалъ отъ Терезы.

Онъ думалъ не только о томъ, что эта женщина была матерью Ноэми и ея единственной поддержкой, когда онъ узжаетъ, а также и о томъ, что у этой женщины была великая душа, что она, не смотря на ея тяжелыя страданія, не пала подъ ихъ тяжестью, не пришла въ отчаяніе, не унизилась, а терпливо молчала и трудилась. Ея жизнь и смерть доказали, что она сдлала и что перенесла.

Затмъ, Тимару пришло въ голову, что судьба для того столкнула его съ этой женщиной, чтобъ черезъ нее онъ нашелъ успокоеніе своихъ страданій и чтобъ вс его ошибки и грхи, отягчавшіе его совсть, были искуплены здсь, на этомъ маленькомъ остров. Все, что онъ сдлалъ справедливаго и добраго во всю свою жизнь, ограничивалось этимъ маленькимъ клочкомъ земли.

Когда Тереза, едва перенося свои страданія, открыла ему свою тайну, внутри его громко раздался предупреждающій голосъ, который кричалъ ему, что со смертью этой женщины на него переходятъ обязанности, которыя несла эта женщина и, вмст съ тмъ, ея сила души.

Ноэми еще не знала, что ея мать такъ смертельно больна. Чтобы не пугать ее обмороками Терезы ихъ объяснили жарой и Тимаръ говорилъ ей, что женщины пожилыхъ лтъ часто страдаютъ отъ подобныхъ обмороковъ.

Съ этого времени Тимаръ относился къ Терез еще предупредительне. Онъ не позволялъ ей заниматься домашними работами, заботился, чтобъ она имла покой, успокаивалъ маленькаго Доди, когда онъ начиналъ плакать, но безсонница Терезы не прекращалась.

Однажды вс четверо сидли за обденнымъ столомъ въ первой комнат, какъ вдругъ Альмира своимъ лаемъ дала знать, что приближается чужой. Тереза выглянула въ окно, затмъ съ испугомъ сказала:

— Михаилъ, спрячься скоре, чтобъ никто не видалъ тебя здсь.

Тимаръ также выглянулъ въ окно и также нашелъ, что для него будетъ не хорошо встртиться съ тмъ, кто теперь явился на островъ, такъ какъ это было его преподобіе, священникъ Сандоровичъ, украшенный орденомъ деканъ, который сейчасъ бы узналъ барона фонъ-Леветинскаго и открылъ бы здсь прекрасныя вещи.

— Возьмите столъ и оставьте меня здсь одну, сказала Тереза, заставивъ встать съ мста Ноэми и Доди.

И какъ будто силы вдругъ возвратились къ ней, она помогла вынести столъ въ другую комнату, такъ что, когда священникъ постучалъ въ дверь, то она была уже одна въ комнат. Своею постелью она заставила дверь въ сосднюю комнату и сла сама на постель, такимъ образомъ комната была закрыта.

Съ тхъ поръ, какъ мы въ послдній разъ видли декана, борода его сдлалась еще длинне и стала съ большей просдью, но его щеки были красны, а фигура напоминала Самсона.

Дьячекъ, сопровождавшій его, остался на веранд и занимался тмъ, что старался завязать дружескія сношенія съ Альмирой.

Преподобный отецъ одинъ вошелъ въ домъ и такъ протянулъ свою правую руку, какъ бы желалъ дать кому нибудь случай поцловать ее.

Но Тереза не воспользовалась этимъ благопріятнымъ случаемъ, что не помшало, однако, вошедшему заговорить милостивымъ голосомъ:

— Ты, можетъ быть, не узнаешь меня, гршница?

— О! я отлично узнаю васъ, сударь, и знаю то, что я бдная гршница. Что привело васъ сюда?

— Что меня сюда привело, старая контрабандистка! Ты спрашиваешь меня объ этомъ, оставленная Богомъ язычница? Разв ты меня не знаешь?

— Я уже сказала, что знаю тебя. Ты священникъ, который не хотлъ похоронить моего покойнаго мужа.

— Да, потому что онъ оставилъ свтъ недозволеннымъ образомъ, не исповдавшись и не причастившись, поэтому его постигла участь быть похороненнымъ, какъ собака. Но если ты не желаешь, чтобъ и тебя похоронили, какъ собаку, то приди въ себя, раскайся въ своихъ грхахъ и исповдайся, пока еще есть время. Сегодня или завтра, пробьетъ твой послдній часъ. Одна благочестивая женщина сообщила мн, что ты опасно больна и умоляла меня пріхать сюда дать теб отпущеніе грховъ. Этому ты обязана тмъ, что я здсь.

— Говорите тише, сударь, въ сосдней комнат моя дочь. Она испугается.

— Твоя дочь и, кром того, мужчина и ребенокъ?

— Да.

— И этотъ мужчина мужъ твоей дочери? А какъ зовутъ его?

— Михаилъ.

— А какъ его фамилія?

— Я никогда не спрашивала о по фамиліи.

— Что же ты о немъ знаешь?

— Я знаю, что онъ честный человкъ и любитъ Ноэми.

— Но кто же онъ такой? господинъ, крестьянинъ, рабочій, матросъ или контрабандистъ?

— Онъ бднякъ, какимъ и считается у насъ.

— А дальше? Я долженъ знать, такъ какъ это моя обязанность, къ какой религіи онъ принадлежитъ?

— Папистъ онъ, кальвинистъ, уніатъ или, можетъ быть, еврей?

— Объ этомъ я не заботилась.

— Соблюдаешь ли ты посты?

— Одинъ разъ я два дня не ла мяса, потому что у меня его не было.

— А кто крестилъ ребенка?

— Богъ во время грозы.

— О! язычники!

— Язычники!.. почему язычники? съ горечью спросила Тереза. Богъ поразилъ меня тяжелымъ ударомъ. Изъ полноты счастья я перешла къ полнйшей нужд, но я не отвергла Бога, я не бросила его даръ — жизнь, я пришла сюда въ глушь искать Бога и нашла его. Здсь на пути иностранцевъ и бглецовъ, но сплю съ открытыми дверями лтомъ и зимой. Я не боюсь злыхъ людей. Нтъ, сударь, я не язычница!

— Какую чепуху ты говоришь. Я спрашивалъ тебя совсмъ не объ этомъ. Я спрашивалъ тебя, что за человкъ живетъ здсь, въ твоей хижин, правоврный онъ или еретикъ, и почему твое дитя еще не крещено. Возможно ли, чтобъ ты не знала, кто этотъ человкъ?

— Я не хочу лгать, я знаю его имя, но ничего больше. Въ его жизни также могутъ быть тайны, какъ были въ моей. Мою тайну я сообщила ему, но объ его я ничего не спрашивала. Онъ, можетъ быть, иметъ важныя причины охранять ее. Но я знаю его, какъ добраго, честнаго человка, и не сержусь на него. У меня отняли все добрые друзья, знатные и высокопоставленные господа, они не оставили мн ничего, кром маленькаго, плачущаго ребенка. Я выростила этого ребенка, и это единственное сокровище моей жизни, мое все, я отдала человку, о которомъ не знаю ничего, кром того, что онъ любитъ ее и она любитъ его. Разв это не есть доказательство твердой вры въ Бога?

— Не говори мн ничего о твоей вр. Изъ-за подобной вры въ доброе старое время жгли колдуній на кострахъ.

— Какое счастіе, что этимъ островомъ я владю въ силу турецкаго фирмана.

— Въ силу турецкаго фирмана? съ удивленіемъ вскричалъ деканъ, а кто передалъ теб этотъ фирманъ?

— Тотъ же самый человкъ, имени котораго вы отъ меня не узнаете.

— Однако, я сейчасъ узнаю его, сейчасъ же и самымъ прямымъ путемъ. Я позову сюда дьячка и церковнаго служителя, которые провожали меня на островъ, прикажу имъ отодвинуть твою постель вмст съ тобой и войду въ дверь. Она не заперта.

Въ сосдней комнат Тимаръ слышалъ каждое слово.

Кровь бросилась ему въ голову при мысли, что священникъ войдетъ къ нему въ комнату и воскликнетъ: ‘А! это вы, гофратъ! г. Михаилъ фонъ-Леветинскій!’

Деканъ открылъ дверь на веранду и позвалъ своихъ спутниковъ.

Тереза въ волненіи натянула на себя турецкій коверъ, служившій ей одяломъ.

— Сударь, сказала она умоляющимъ тономъ, обращаясь къ декану, выслушайте отъ меня еще одно слово, чтобъ убдиться въ сил моей вры и въ томъ, что я не язычница. Вотъ, видите ли вы этотъ коверъ, которымъ я покрыта? Онъ изъ Бруссы. Мн недавно подарилъ его одинъ сербъ, и вотъ видите моя вра въ Бога такъ велика, что я покрываюсь этимъ ковромъ каждую ночь, не смотря на то, что извстно, что въ Брусс уже четыре недли, какъ появилась восточная чума. У кого изъ васъ такъ сильна вра въ Бога, чтобъ онъ ршился прикоснуться къ этой постели?

Когда Тереза оглядлась вокругъ, то предъ ней не было никого, кто могъ бы отвтить.

При извстіи, что коверъ изъ Бруссы, въ которой свирпствуетъ чума, вс они, одинъ за другимъ, бросились изъ хижины, посылая къ чорту и къ дьяволамъ весь островъ и осужденныхъ на смерть его обитателей.

Проклятый островъ пріобрлъ новую дурную славу, которая заставила людей, дорожащихъ жизнью, избгать его.

Тереза выпустила спрятанныхъ изъ сосдней комнаты. Тимаръ поцловалъ ей руку и сказалъ:

— Матушка!..

— Сынъ мой!.. прошептала Тереза, глядя ему въ глаза.

Этимъ взглядомъ она, казалось, хотла ему сказать: ‘Не забывай того, что ты здсь слышалъ’.

Между тмъ, пришло время отправляться въ путь. Тереза говорила, о своей приближающейся смерти, только какъ о путешествіи.

Поддерживаемая Тимаромъ и Ноэми, она вышла въ поле и выбрала тамъ себ мсто, на которомъ желала быть похороненной.

— Здсь, посреди этого поля, сказала она Тимару, беря у него изъ рукъ заступъ и очерчивая имъ продолговатый четырехугольникъ. Ты уже построилъ домъ для Доди, построй теперь и для меня. Не длайте надъ моей могилой холма, не ставьте также креста, не сожайте ни дерева, ни кустовъ. Покройте это мсто свжей травой, пусть оно будетъ одинаково съ остальнымъ полемъ. Я такъ желаю. Я не хочу, чтобъ кто нибудь, въ веселомъ настроеніи духа, сдлался печальнымъ, увидавъ мою могилу.

Однажды, вечеромъ, Тереза заснула, чтобъ боле не просыпаться.

Они похоронили ее такъ, какъ она желала. Завернули ее въ блое полотно и устроили ей ложе изъ ароматическихъ орховыхъ листьевъ. Затмъ сравняли могилу съ поверхностью земли и покрыли свжимъ дерномъ, такъ что мсто приняло такой же видъ, какой имло прежде.

Когда затмъ, на слдующій день, Тимаръ и Ноэмщ ведя за руку маленькаго Доди, вышли въ поле, на. поверхности его не было никакого признака происшедшаго, все поле было одинаково покрыто брилліантовой росой. Но, не смотря на это, они нашли мсто.

Альмира шла впереди ихъ. На одномъ мст она остановилась и положила голову на землю.

Тимаръ думалъ о томъ, что эта могила закрыла для него дорогу въ остальной міръ. Но пока онъ также долженъ былъ приготовиться къ путешествію.

КОНЕЦЪ ЧЕТВЕРТОЙ ЧАСТИ.

ЧАСТЬ V.
АТАЛIЯ.

ГЛАВА I.
Сломанная сабля.

Тимаръ ждалъ на остров, пока трава пожелтла, листья осыпались съ деревьевъ и соловьи исчезли, тогда только онъ ршился возвратиться въ свтъ, въ настоящій свтъ, а Ноэми оставлялъ одну на независимомъ остров, одну, съ маленькимъ ребенкомъ.

— Но я возвращусь теперь же, зимой, сказалъ онъ, и этими словами простился съ ней.

Ноэми не могла понять, что такое зима тамъ, гд была родина Михаила.

Вокругъ острова Дунай никогда не замерзалъ. Тамъ была южная зима, въ теченіе которой самый сильный холодъ не превышаетъ двухъ градусовъ ниже нуля. Плющъ и лавровишни зеленютъ всю зиму.

Но тамъ, куда спшилъ Михаилъ, уже были сильные холода, выпалъ снгъ, и ему пришлось хать цлую недлю, чтобъ добраться до Коморна Да и то пришлось цлый день ждать перевоза, такъ какъ по Дунаю шелъ такой сильный ледъ, что невозможно было переправиться на другой берегъ.

Конечно, было время, когда онъ, въ маленькой лодочк, ршался пуститься по бурному Дунаю, но тогда его ждала на берегу Ноэми, теперь же онъ спшилъ только къ Тимеи, чтобъ проститься съ нею. Ршеніе его было твердо принято. Они должны были разстаться. Ноэми не могла оставаться доле одна на необитаемомъ остров. Онъ былъ обязанъ сдлать это въ отплату за ея врность и любовь.

Проклятъ былъ бы тотъ, кто оставилъ бы ее на жертву ея одиночеству, тогда какъ она отдала ему тло и душу.

Вмст съ тмъ, Тимея также могла быть счастлива.

Тмъ не мене, мысль о томъ, что Тимея будетъ счастлива, не доставляла ему большой радости. Онъ хотлъ бы быть въ состояніи ненавидть ее, хотлъ бы имть поводъ оттолкнуть ее, какъ человка, котораго должно презирать и забыть.

Свой экипажъ онъ долженъ былъ оставить по другую сторону Дуная, такъ какъ его нельзя было переправить чрезъ ледъ, поэтому ему пришлось идти домой пшкомъ.

Когда онъ пришелъ домой, ему показалось, какъ будто Тимея испугалась при вид его, какъ будто рука, которую она ему протянула, дрожала, также какъ и голосъ, когда она отвчала на его привтствіе.

На этотъ разъ она не подставила ему свою блдную щеку, чтобъ онъ поцловалъ ее.

Подъ предлогомъ переодться, Тимаръ поспшилъ къ себ въ комнату.

Что, если бы этотъ страхъ имлъ какую нибудь причину!

Другой призракъ — лицо Аталіи, также не ускользнулъ отъ него. Въ ея глазахъ сверкало пламя демонскаго торжества, свтъ злой радости.

Что, если Аталія знала что нибудь!

За столъ онъ, по обыкновенію, слъ съ обими женщинами и вс молча сидли, осматривая другъ друга испытующими взглядами.

Посл обда Тимея сказала Михаилу только слдующее:

— Но этотъ разъ вы очень долго проздили.

Тимару хотлось бы сказать ей: ‘скоро я навсегда оставлю тебя’, но онъ только подумалъ это.

Онъ сначала хотлъ посовтоваться со своимъ адвокатомъ о начатіи съ женою процесса о развод, но у него не было никакихъ причинъ для развода, кром одного ‘непреодолимаго взаимнаго отвращенія’.

Согласится ли на это его жена? отъ нея зависло все.

Тимаръ цлое утро молчалъ съ мыслями объ этомъ.

Онъ приказалъ прислуг скрывать отъ всхъ постителей его возвращеніе, такъ какъ не желалъ въ этотъ день говорить ни съ кмъ.

Однако, вечеромъ, кто-то отворилъ дверь къ нему въ комнату.

На порог стояла Аталія.

Таже самая злая радость сверкала въ ея глазахъ, таже торжествующая насмшливая улыбка играла на губахъ.

Михаилъ съ смущеніемъ отступилъ предъ взглядомъ этихъ глазъ.

— Что вамъ здсь нужно, Аталія? смущенно спросилъ онъ.

— Что вы хотите, чтобъ мн было нужно? Но, можетъ быть, вы хотите узнать отъ меня нчто?

— Что такое? поспшно шепнулъ Михаилъ, закрывая дверь и глядя на Аталію широко раскрытыми глазами.

— Что вы хотите знать отъ меня, баронъ? сказала, улыбаясь, красавица. Дйствительно, это очень трудно отгадать. Я шесть лтъ живу у васъ въ дом. Каждый годъ я вижу ваше возвращеніе домой. Каждый годъ я вижу новое выраженіе на вашемъ лиц. Въ первый годъ это была ревность, затмъ спокойствіе и веселое расположеніе духа, потомъ искусственное спокойствіе, наконецъ — мрачная меланхолія.

Я изучала все это. Въ прошломъ году я уже думала, что трагедіи приходитъ конецъ. Это меня испугало.

Вы имли видъ человка, который видитъ предъ собою свою раскрытую могилу, но вы можете быть уврены, что никто не молится такъ горячо за сохраненіе вашей жизни, какъ я.

При этихъ словахъ лобъ Михаила нахмурился и, вроятно, Аталія прочла его мысль.

— Да, сударь, если существуетъ на свт кто нибудь, кто ‘васъ’ любитъ, то и тотъ человкъ не можетъ боле горячо желать сохраненія вашей жизни, чмъ я. Теперь я снова вижу на вашемъ лиц тоже выраженіе, какъ и въ первый годъ. Оно одно настоящее. Вы охотно узнали бы отъ меня что нибудь о ‘Тиме, не правда ли?

— Знаете ли вы что нибудь? рзко спросилъ Тимаръ, прислоняясь спиной къ двери, какъ бы желая не выпустить Аталію.

Она иронически засмялась.

Не она, а Михаилъ былъ плнникомъ.

— Я знаю многое… Все… отвчала она. Достаточно, чтобъ погубить насъ всхъ троихъ: меня, того другаго и васъ….

Михаилъ почувствовалъ, что кровь застыла у него въ жилахъ.

— Вы можете сказать мн все?

— Для этого я и пришла. Но выслушайте меня спокойно до конца, я буду спокойно говорить вамъ такія вещи, думая о которыхъ, можно сойти съ ума, или губить себя.

— Я прошу васъ сказать мн впередъ только одно, измнила мн Тимея?

— Да, и вы сами неоспоримо убдитесь въ этомъ.

Въ сердц Тимара благородное чувство возмутилось противъ этого подозрнія.

— Обдумали ли вы то, что сказали?

— Я буду говорить. Ваша святая сошла на землю съ своего пьедестала, чтобъ услышать городскіе слухи, о томъ, что красивый маіоръ дрался изъ-за нея съ однимъ иностраннымъ офицеромъ и ужасно ранилъ его, такъ что сабля его сломилась на двое объ голову его противника. Ваша святая выслушала эту басню. Фрау Софія сама разсказала ей ее, и при этомъ разсказ глаза святой наполнились слезами… Вы, кажется, еретикъ, неврующій въ плачущіе образа святыхъ? Но на этотъ разъ я говорю правду. Фрау Софія передала это красивому маіору. Фрау Софія любитъ сплетни и интриги. Слезы эти имли послдствіемъ то, что фрау Софія принесла святой письмо маіора и шкатулочку. Въ шкатулочк была половина сломаннаго клинка съ рукояткой. Это былъ подарокъ на память.

— Что жъ, въ этомъ нтъ еще ничего дурнаго, съ притворнымъ спокойствіемъ сказалъ Михаилъ.

— Конечно, но письмо…

— Вы его читали?

— Нтъ. Но я знаю, что въ немъ написано.

— Почему можете вы это знать?

— Потому что святая отвчала на него, а фрау Софія снова передала письмо.

— Дальше, сказалъ Тимаръ.

— Да, дальше, такъ какъ исторія еще не кончена. Посланное письмо было написано не на раздушеной розовой бумажк, оно было написано здсь, на вашемъ собственномъ, письменномъ стол, и содержаніе его могло бы заключаться въ томъ, что она на вчныя времена отталкиваетъ ухаживаніе маіора… Но содержаніе его было не таково…

— Кто можетъ это знать?

— Фрау Софія и я. И вы будете третьимъ. Вы совершенно неожиданно явились сегодня. О! какъ можно узжать на такое продолжительное время! Вс бдняки отыскивали васъ по Дунаю. Никто не могъ бы подумать, что исчезновеніе одного человка можетъ вызвать такое всеобщее безпокойство.

— Не мучьте меня, Аталія!

— Разв вы не замтили смущенія на лиц святой, когда вы явились такъ неожиданно? Разв вы не чувствовали, какъ дрожала ея рука въ вашей? Вы дурно выбрали время прізда. Фрау Софіи снова придется отправляться къ красавцу маіору съ короткимъ посланіемъ: ‘На сегодня это невозможно’.

При этихъ словахъ лицо Тимара исказилось гнвомъ и ужасомъ. Онъ безсильно упалъ на стулъ и сказалъ:

— Я вамъ не врю.

— Я знаю и не требую этого, сказала Аталія, пожимая плечами, но я дамъ вамъ совтъ проврить собственными глазами. Сегодня это невозможно, такъ какъ вы возвратились домой, но то, что невозможно сегодня, можетъ быть возможно завтра. Что будетъ, когда вы удалитесь?.. Вы можете ухать куда нибудь завтра. Вы можете сказать: ‘пока будетъ морозъ, я хочу похать къ себ въ имніе посмотрть, какъ замерзло озеро’, и можете спокойно ждать до тхъ поръ, пока кто нибудь не постучится къ вамъ въ окно и нескажетъ: ‘теперь это уже можно’, тогда прізжайте сюда.

— Я долженъ это сдлать?.. съ ужасомъ спросилъ Тимаръ.

Аталія презрительно осмотрла его съ ногъ до головы.

— Вы трусъ!..

Сказавъ это, она повернулась, чтобъ уйти.

Но Михаилъ бросился вслдъ за нею и схватилъ ее за руки.

— Останьтесь. Я принимаю вашъ совтъ и сдлаю все, что вы мн скажете.

— Въ такомъ случа, выслушайте меня, сказала Аталія.

Она такъ близко подошла къ Михаилу, что ея грудь дотронулась до его плеча, а губы такъ близко наклонились къ его лицу, что онъ чувствовалъ ея горячее дыханіе.

— Когда мой отецъ построилъ этотъ домъ, та комната, въ которой теперь спальня Тимеи, была спальней для гостей. Кто обыкновенно бывалъ у моего отца? Дловые люди, компаніоны, конкуренты и купцы. Въ передней есть въ стн надъ лстницей углубленіе. Въ это отверстіе въ стн можно пройти съ лстницы. Тамъ въ стн есть шкафъ, въ которомъ хранится старая, ненужная посуда. Онъ рдко открывается. Но даже и тогда, когда онъ открытъ, въ немъ невидно ничего особеннаго. Но если вложить ключъ въ скважину въ средней доск въ стн, то шкафъ отодвигается въ сторону и тогда можно пройти въ угдубленіе, о которомъ я вамъ говорила. Оно получаетъ воздухъ и свтъ изъ отверстія въ крыш. Это отверстіе въ стн продолжается корридоромъ до спальни Тимеи, въ которой прежде ночевали гости Брацовича. Скрытый корридоръ кончается стеклянной дверью, которая изнутри комнаты Тимеи закрыта картиной. Картина эта, изъ перламутровой мозаики, изображаетъ св. Георгія, поражающаго дракона. Она кажется вдланной въ стну. Картину эту хотли вынуть оттуда, но Тимея не позволила, и она тамъ осталась. Въ мозаик одинъ кусокъ передвигается и въ отверстіе можно видть и слышать все, что длается и говорится въ комнат.

— Къ чему служилъ этотъ корридоръ вашему отцу?

— Я полагаю, что онъ помогалъ ему въ длахъ. У него часто бывали различные предприниматели, конкуренты, правительственные поставщики. У него хорошо ли и пили и, отводя въ эту комнату своихъ гостей въ хорошемъ расположеніи духа, онъ прощался съ ними, затмъ прокрадывался чрезъ потайной корридоръ и подслушивалъ ихъ разговоры. Такимъ образомъ, отцу удалось получить множество выгодныхъ длъ, узнать много такого, что было для него очень важно узнать и изъ чего онъ умлъ извлекать выгоду. Одинъ разъ, когда за столомъ онъ самъ выпилъ слишкомъ много, онъ послалъ меня въ потайной корридоръ вмсто себя и съ тхъ поръ я знаю о его существованіи. Ключъ отъ него до сихъ поръ у меня. Я могла бы, если бы хотла, скрыть чрезъ этотъ потайной ходъ вс драгоцнности, но я была слишкомъ горда, чтобъ красть.

— Но можно ли изъ этого корридора пройти въ спальню Тимеи?

— Картина св. Георгія поворачивается на петляхъ и отворяется, какъ дверь.

— Такимъ образомъ вы можете во всякое время пройти въ комнату Тимеи? спросилъ Михаилъ съ невольнымъ ужасомъ, котораго не могъ побдить.

Аталія гордо улыбнулась.

— Мн никогда не было надобности входить къ ней чрезъ потайной ходъ. Тимея спитъ съ открытыми дверями и вы знаете, что я должна проходить къ себ чрезъ ея спальню. Къ тому же, она спитъ очень крпко.

— Дайте мн ключъ.

Аталія вынула изъ кармана маленькій ключъ и объяснила Тимару, какъ нужно имъ дйствовать.

Внутренній голосъ, можетъ быть, голосъ его ангела хранителя, шепталъ Тимару, чтобъ онъ бросилъ этотъ ключъ въ воду, но онъ не обратилъ вниманія на этотъ голосъ. Онъ слышалъ только то, что шептала ему на ухо Аталія.

— Когда завтра вы удете отсюда и затмъ получите отъ меня условленный знакъ, отправляйтесь въ потайной ходъ и тамъ вы узнаете все, что желаете знать.

— Пріобрту ли я тамъ свободу!

— Нужно ли вамъ какое нибудь оружіе: пистолетъ или кинжалъ? Неизвстно, что можетъ тамъ случиться. Изображеніе св. Георгія открывается съ правой стороны, если подавить механическую пуговку. Когда оно открывается, онъ закрываетъ постель Тимеи, понимаете ли вы меня?..

Она крпко пожала руку Михаила.

Ея сверкающіе глаза говорили еще что-то, ея губы шевелились, зубы стучали, глаза дико вращались.

Это былъ беззвучный разговоръ.

Что такое она могла сказать?

Самъ Тимаръ глядлъ предъ собою, какъ безумный. Затмъ вдругъ поднялъ голову, чтобъ еще что-то спросить у Аталіи, но увидалъ, что онъ одинъ, предъ нимъ никого не было.

Только ключъ, который онъ сжималъ въ рук, доказывалъ ему, что все бывшее съ нимъ не приснилось ему.

Еще никогда Тимаръ не испытывалъ такого мученія, какъ въ безконечные часы слдующаго дня.

Онъ сдлалъ такъ, какъ посовтовала ему Аталія.

До полудня онъ пробылъ дома, а посл обда сказалъ, что детъ къ себ въ имніе, на озеро Платенъ, чтобъ самому наблюдать за ловлею рыбы подъ льдомъ.

Такъ какъ онъ пришелъ пшкомъ съ берега Дуная, то могъ отправиться обратно также пшкомъ, безъ всякаго багажа. Его дорожная карета ждала его на противоположномъ берегу, такъ какъ ее было еще невозможно перевезти по случаю льда.

Онъ не обмнялся ни однимъ словомъ со своими дловыми агентами, не бросилъ ни одного взгляда въ свои дловыя книги. Онъ, не считая, сунулъ въ карманъ пачку банковыхъ билетовъ и удалился изъ дома.

На лстниц онъ встртилъ почтальона, который передалъ ему заказное письмо, въ пріем котораго надо было росписаться. Михаилъ слишкомъ торопился, чтобъ возвращаться обратно къ себ въ кабинетъ. Онъ всегда носилъ съ собою перо, которое пишетъ безъ чернилъ. Онъ вынулъ его и росписался на спин почтальона затмъ, поглядлъ на письмо.

Оно было съ той стороны океана отъ агента, въ Ріо-Жанейро.

Не распечатывая письма, Тимаръ сунулъ его въ карманъ.

Какое ему было теперь дло до торговли всего свта?

Въ его дом, въ Сербской улиц, у него была особая комната, которая постоянно отапливалась въ холодную погоду. Въ эту комнату былъ входъ изъ переулка. Ключъ отъ этого входа былъ всегда у Тимара, а самая комната отдлялась отъ конторы цлымъ рядомъ пустыхъ комнатъ.

Тимаръ незамтно пробрался въ эту комнату, слъ у окна и началъ ждать.

Отъ холоднаго, свернаго втра окно замерзло, такъ что на улицу не было ничего видно.

Наконецъ-то, онъ получитъ то, чего искалъ — доказательство неврности Тимеи!

Между тмъ, мысль объ этомъ сильно мучила его. Когда онъ въ воображеніи представлялъ себ свиданіе Тимеи съ этимъ человкомъ, вся кровь бросалась ему въ голову, омрачала его умъ. Стыдъ, ревность, жажда мщенія терзали его.

Перенести позоръ тяжело даже и тогда, когда изъ него можно извлечь пользу.

Только теперь онъ началъ чувствовать, какимъ сокровищемъ обладалъ онъ въ лиц Тимеи. Добровольно отказаться самому отъ этого сокровища, самому подарить его,— на это онъ уже былъ готовъ, но онъ не могъ согласиться позволить украсть его.

Эта мысль возмущала его. Онъ боролся, не зная, что ему длать.

Если бы ядъ, влитый въ него Аталіею, достигъ до сердца, онъ остановился бы на мысли вонзить кинжалъ въ сердц святой, убить неврную жену въ объятіяхъ соперника. Аталія требовала крови Тимеи. Но месть благороднаго человка должна быть иная: онъ долженъ видть кровь соперника и не можетъ быть простымъ убійцею. Онъ можетъ пролить его кровь только въ честномъ бою.

Но когда Тимаръ разсуждалъ хладнокровно, разсудокъ говорилъ ему:

— Къ чему проливать кровь. Теб нужно не мщеніе, а скандалъ. Ты выбжишь изъ потайнаго корридора, созовешь прислугу, выгонишь изъ дома измнницу жену вмст съ ея соблазнителемъ. Такъ поступаетъ благоразумный человкъ. Ты не солдатъ, чтобъ требовать удовлетворенія, съ оружіемъ въ рукахъ, для тебя есть судъ и законъ.

Но, не смотря на это, онъ не могъ отказаться отъ мысли взять съ собою кинжалъ или пистолетъ, какъ. совтовала ему Аталія. Кто знаетъ, что можетъ случиться. Моментъ долженъ былъ ршить, кто одержитъ верхъ: мстительный убійца или высокій въ своемъ благородств мужъ, или же разсчетливый купецъ, спокойно заносящій скандалъ въ книгу прихода.

Между тмъ, наступилъ вечеръ.

Время тянулось медленно.

Наконецъ, какая-то фигура остановилась подъ окномъ и послышался тихій стукъ.

Тимару казалось, какъ будто въ груди его кто-то шепчетъ ему: ‘не ходи!’

Онъ не тронулся съ мста.

Стукъ повторился.

— Я иду! тихо крикнулъ онъ въ окно, взялъ пистолетъ и кинжалъ и выскользнулъ изъ дома.

Всю дорогу онъ не встртилъ человческаго существа, улицы уже опустли. Онъ видлъ только предъ собою во тьм тнь, которая, наконецъ, исчезла за угломъ.

Онъ послдовалъ за этой тнью.

Вс двери его дома были открыты, какая-то сострадательная рука оставила даже ворота отворенными. Даже дверца подъ обоями въ шкафу въ стн была открыта. Онъ могъ войти, не длая ни малйшаго шума.

Въ указанной доск онъ нашелъ отверстіе для ключа и воткнулъ въ него ключъ. Потайная дверь отворилась и снова закрылась за нимъ.

Тимаръ очутился въ секретномъ корридор, шпіонъ въ собственномъ дом!

И такъ, кром всего, онъ сдлался еще шпіономъ!

Казалось, не было той низости, которой бы онъ не длалъ и все потому, что ‘бднякъ ничего не стоитъ и только богачъ иметъ значеніе въ свт’.

Ощупью подвигался онъ въ узкомъ корридор, пока, наконецъ, не дошелъ до мста, куда проникалъ слабый свтъ. Тамъ было изображеніе св. Георгія. Свтъ лампы, освщая комнату, проникалъ сквозь мозаику. Онъ нашелъ передвижную пластинку, отодвинулъ ее и вмсто нея оказался кусокъ толстаго стекла.

Тогда онъ заглянулъ въ комнату. На стол горла лампа подъ матовымъ колпакомъ, Тимея ходила взадъ и впередъ по комнат. На ней было надто блое, вышитое платье, руки были безпомощно опущены.

Вдругъ дверь отворилась, въ комнату вошла фрау Софія и что-то тихо сказала Тиме.

Но Тимаръ слышалъ даже и тихій шепотъ. Въ картину была вставлена слуховая труба, которая передавала малйшій звукъ.

— Можетъ онъ войти? спросила Фрау Софія.

— Я его жду, сказала Тимея.

Тогда фрау Софія снова вышла.

Тимея отворила ящикъ комода и вынула изъ него шкатулку, затмъ подошла съ ней къ ламп.

Она стояла такимъ образомъ, что свтъ отъ лампы освщалъ ея лицо

Тимея открыла шкатулку.

Въ ней лежала рукоятка сабли со сломаннымъ клинкомъ. При первомъ взгляд на нее Тимея вздрогнула, въ ея нахмурившихся бровяхъ выразился ужасъ, но скоро лицо ея прояснилось и она снова сдлалась, похожа на образъ святой съ сіяніемъ вокругъ головы. Кроткая нжность выражалась на ея задумчивомъ лиц. Она подняла шкатулку и поднесла саблю такъ, близко къ губамъ, что Тимаръ уже сталъ бояться, что она ее поцлуетъ.

Эта сабля также была его соперникомъ.

Чмъ дольше глядла Тимея на сломанную саблю, тмъ сурове сверкали ея глаза. Она даже дошла да такой смлости, что взялась за рукоятку сабли и взмахнула клинкомъ, какъ длаютъ мужчины.

Что, если бы она знала, что недалеко отъ нея стоитъ человкъ, который при каждомъ взмах клинка испытываетъ адскія мученія!

Вдругъ въ дверь кто-то постучался.

Тимея съ испугомъ опустила сломанную саблю въ въ шкатулку и нершительно прошептала:

— Войдите.

Въ комнату вошелъ маіоръ. Онъ былъ статный мужчина, съ красивымъ, воинственнымъ лицемъ.

Тимея не пошла къ нему на встрчу, но осталась стоять предъ лампой.

Тимаръ внимательно наблюдалъ за нею.

Боже! что онъ увидалъ!

Когда маіоръ вошелъ къ комнату, Тимея сильна покраснла.

Да, мраморная статуя умла краснть.

Лицо святой оживилось и двственная блдность украсилась розами. Блдное лицо нашло человка, который оживилъ его.

Нужно ли было еще какое нибудь доказательство, какія нибудь слова!

Тимаръ уже былъ готовъ оттолкнуть стнную картину и какъ драконъ, нападающій на св. Георгія, броситься между обоими, прежде чмъ губы Тимеи успютъ высказать то, что выражалось на ея лиц!.. Но нтъ, можетъ быть, то, что онъ видлъ, было только сонъ. Лицо Тимеи было снова блдно, какъ прежде, она съ холоднымъ достоинствомъ указала маіору на стулъ, а сама сла вдали отъ него на софу, тогда какъ взглядъ ея былъ строгъ и холоденъ.

Маіоръ держалъ въ одной рук свою обшитую золотомъ шапку, а въ другой саблю, съ золотымъ темлякомъ и сидлъ такъ натянуто, какъ будто предъ своимъ генераломъ.

Они долго молча глядли другъ на друга, оба боролись съ тяжелымъ чувствомъ.

Тимея первая прервала молчаніе.

— Сударь, сказала она, вы написали мн загадочное письмо и прислали его въ сопровожденіи еще боле страннаго подарка. Этотъ подарокъ была сломанная сабля.

Она открыла шкатулку и вынула лежавшее тамъ письмо.

— Въ письм этомъ говорилось слдующее: ‘Сударыня! вчера я дрался на дуэли и только тому обстоятельству, что моя сабля сломалась, мой противникъ обязанъ тмъ, что остался живъ. Эта дуэль зависла отъ, въ высшей степени загадочнаго, обстоятельства, прямо касающагося васъ и еще боле вашего супруга. Позвольте мн видть васъ на нсколько минутъ, чтобъ сообщить вамъ все, что вамъ нужно знать’.Въ этомъ письм слова ‘вашего супруга’, подчеркнуты два раза и эта причина заставила меня доставить вамъ возможность говорить со мною. Говорите, какую связь иметъ ваша дуэль съ личными длами барона фонъ-Леветинскаго? Я буду слушать васъ до тхъ поръ, пока вы будете говорить мн то, что касается барона, если же вы заговорите о чемъ нибудь другомъ, то я удалюсь.

Маіоръ молча поклонился.

— И такъ, я начинаю, сказалъ онъ. Здсь въ город, нсколько времени тому назадъ, появился неизвстный человкъ, въ мундир морскаго офицера, который даетъ ему привиллегію бывать повсюду, гд бываютъ офицеры. Онъ, какъ кажется, веселый малый и пріятный собесдникъ, кто онъ собственно, этого я не знаю, такъ какъ не мое дло заниматься шпіонствомъ. Этотъ человкъ живетъ между нами уже нсколько недль, въ деньгахъ у него, кажется, нтъ недостатка, причиною своего пребыванія здсь онъ всмъ выставляетъ желаніе видть г. Фонъ-Леветинскаго, съ которымъ желаетъ покончить весьма важныя, личныя дла. Дло это начало надодать всмъ намъ. Этотъ господинъ каждый день спрашивалъ у насъ про барона фонъ-Леветинскаго и при этомъ длалъ такое таинственное лицо, что мы наконецъ пришли къ мысли, что онъ авантюристъ. Однажды мы прижали нашего молодца въ уголъ. Мы должны были узнать, что за человка мы принимаемъ въ нашемъ обществ. Я началъ допрашивать его. Онъ снова хотлъ отдлаться своими обычными фразами, что иметъ дла, которыя долженъ покончить съ вашимъ супругомъ, на вопросъ, почему онъ не обратится къ повренному въ длахъ барона, онъ отвчалъ, что его дло крайне щекотливаго свойства, которое можетъ быть покончено только лично. При этомъ отвт я ршился дйствовать напрямикъ. ‘Послушайте, сказалъ я ему, я не врю и мы вс сомнваемся, чтобъ вы могли имть какое нибудь личное дло къ господину барону, а тмъ боле еще, дло щекотливаго свойства. Кто вы такой, мы не знаемъ, но мы знаемъ, что баронъ фонъ-Леветинскій честный человкъ. Человкъ съ умомъ и характеромъ, котораго состояніе, честность и положеніе въ обществ одинаково извстны всмъ, кром этого, онъ человкъ, пользующійся, какъ глава семейства, безупречной репутаціей, и не можетъ имть никакихъ причинъ вести таинственныя дла съ людьми вашего сорта’…

Въ то время, какъ маіоръ говорилъ такимъ образомъ, Тимея медленно встала съ мста, подошла къ нему и сказала:

— Благодарю васъ.

И Тимаръ снова увидалъ на ея блдномъ лиц яркую краску, которая на этотъ разъ оставалась дольше.

Эта женщина была согрта мыслью, что человкъ, любящій ее, такъ защищаетъ другаго человка, который, какъ мужъ, стоитъ ему поперекъ дороги къ ея сердцу.

Маіоръ, между тмъ, продолжалъ свой разсказъ и, не желая оскорблять своимъ взглядомъ Тимею, искалъ въ комнат другой предметъ, на которомъ могъ бы остановиться взглядомъ. Наконецъ, онъ выбралъ голову дракона въ картин Св. Георгія.

Это голова дракона была какъ разъ мстомъ, чрезъ которое Тимаръ глядлъ въ комнату.

Такимъ образомъ, казалось, что маіоръ обращался со своими словами прямо къ Тимару, хотя тамъ, гд онъ стоялъ, было такъ темно, что никто не могъ его видть.

— При моихъ словахъ лицо этого человка вдругъ измнилось и приняло выраженіе спящей собаки, которой кто нибудь нечаянно наступилъ на хвостъ, ‘что такое!’ крикнулъ онъ такъ, что мы вс могли слышать. ‘И такъ, вы вс считаете Леветинскаго за человка богатаго, знатнаго, умнаго, счастливаго отца семейства, врнаго подданнаго! Ну, такъ я вамъ покажу, что за человкъ этотъ Леветинскій, если я только съ нимъ встрчусь, на другой же день онъ бжитъ отсюда, оставитъ свой домъ, свою красавицу жену, свое состояніе и скроется изъ Венгріи, изъ Европы, такъ что мы никогда не услышимъ о немъ боле…’

Рука Тимеи невольно сжала рукоятку сломанной сабли.

— Вмсто всякаго отвта, я ударилъ этого человка по лицу.

Тимаръ отодвинулся отъ отверстія, какъ бы боясь, что ударъ попадетъ въ него.

— Я сейчасъ же увидалъ, что этотъ человкъ раскаивался въ сказанномъ, онъ охотно бы уклонился отъ послдствій этого удара по лицу, но я не выпустилъ его. Я заступилъ ему дорогу. ‘Вы солдатъ, сказалъ я. Вы носите саблю и должны знать, къ чему ведутъ между честными людьми подобные случаи. На верху, въ гостинниц, есть большой танцовальный залъ, мы прикажемъ зажечь свчи, затмъ выберите двоихъ изъ насъ себ въ секунданты, я также выберу себ двоихъ и мы ршимъ оружіемъ наше дло’. Мы не дали ему ни минуты одуматься, этотъ человкъ дрался, какъ разбойникъ, онъ два раза хотлъ лвой рукой выбить у меня саблю. Это раздражило меня и я нанесъ ему въ голову такой ударъ, что онъ упалъ, къ его счастію, ударъ пришелся плашмя, вслдствіе этого сабля сломалась. На слдующій день, какъ я узналъ отъ нашего доктора, этотъ человкъ оставилъ городъ. Рана, вроятно, была не опасна.

Тимея снова взяла турецкую саблю и глядла на клинокъ. Затмъ она положила саблю на столъ и молча протянула маіору руку.

Маіоръ схватилъ ее обими руками и поднесъ къ губамъ.

Тимея не отняла у него руки.

— Благодарю васъ, тихо прошепталъ маіоръ, такъ тихо, что Тимея, можетъ быть, не слыхала словъ, но он были ясно написаны въ глазахъ маіора.

Наступило продолжительное молчаніе, Тимея снова сла на софу и закрыла лицо руками.

Маіоръ, наконецъ, заговорилъ:

— Сударыня, я искалъ этого свиданія съ вами не для того, чтобъ желалъ получить вашу благодарность и похвастаться предъ вами моимъ геройскимъ поступкомъ, который для васъ кажется тяжелымъ, а для меня былъ не боле, какъ исполненіемъ обязанности друга. Я прислалъ къ вамъ мою сломанную саблю не для того, чтобъ добиться милости говорить съ вами, но для того, чтобъ сдлать вамъ одинъ серьезный вопросъ: возможно ли, чтобъ въ словахъ этого человка была доля правды?

При этомъ вопрос Тимея вздрогнула, какъ пораженная молніей.

Эта молнія ударила также и въ Тимара, каждый нервъ его вздрогнулъ при этомъ вопрос.

— Что вы можете предположить? страстно вскричала Тимея.

Маіоръ всталъ съ мста.

— Я прошу васъ дать мн отвтъ на мой вопросъ, также открыто, какъ я вамъ его задалъ. Да, возможно ли, чтобъ было хоть одно слова правды въ этой клевет?.. Я сказалъ вамъ не все, что говорилъ этотъ человкъ, про г. Фонъ-Леветинскаго. Возможно ли предположить, чтобъ жизнь Тимара могла принять такое же ужасное направленіе, какъ жизнь того, кто былъ прежде обладателемъ этого несчастнаго дома? Такъ какъ, если это возможно, то я буду умолять васъ, не колеблясь ни мгновенія, спасаться изъ этого дома, грозящаго обрушиться. Я не могу дозволить вамъ подвергаться опасности, я не могу видть хладнокровно, чтобъ кто нибудь столкнулъ васъ въ пропасть!

Эти страстныя слова произвели впечатлніе на Тимею.

Тимаръ съ волненіемъ слдилъ за душевной борьбою, происходившей въ этой женщин.

Тимея осталась побдительницей. Она собралась съ силами и спокойно отвчала:

— Не безпокойтесь, сударь. Я могу уврить васъ, что тотъ человкъ, кто бы онъ ни былъ и откуда бы онъ ни явился, солгалъ, и его клевета не иметъ никакого основанія. Я знаю положеніе длъ моего мужа достаточно хорошо, такъ какъ въ его отсутствіе вела его дла и вполн посвящена въ нихъ. Его денежное положеніе въ полномъ порядк, и если бы даже весь капиталъ, употребленный на его предпріятіи, вслдствіе несчастнаго случая, погибъ, то и тогда это не будетъ имть никакого вліянія на его состояніе, такъ какъ богатство моего мужа громадно. Я могу также сказать вамъ со спокойной совстью, что въ его состояніи нтъ ни одного гроша, который не былъ бы пріобртенъ честнымъ трудомъ. Леветинскій богатый человкъ, которому нечего краснть за свое богатство!

О! какъ горли щеки Тимара въ темнот!

Маіоръ глубоко вздохнулъ.

— Вы убдили меня во всемъ, сударыня, сказалъ онъ, впрочемъ, я и не сомнвался, что каждое слово клеветника, желавшаго потрясти добрую славу Тимара, какъ дловаго человка, было клеветою, но въ своихъ рчахъ относительно вашего мужа онъ много разъ упоминалъ о немъ, какъ о человк семейномъ. Позволите ли вы мн спросить васъ, счастливы ли вы?

Тимея бросила на него взглядъ невыразимой горечи, въ которомъ, казалось, лежалъ отвтъ: ‘ты видишь и еще спрашиваешь’!

— Богатство, блескъ, роскошь окружаютъ васъ, смло продолжалъ маіоръ, но если бы справедливо было то, о чемъ, клянусь честью, я не спрашивалъ никогда и на что я, когда услышалъ, отвчалъ: ‘это ложь!’ и наказалъ его за ложь, если бы говорю я, была правда, что вы страдаете, что вы несчастны, то я не былъ бы мужчиной, если бы у меня не хватило мужества сказать вамъ, что есть на свт человкъ, который также страдаетъ, также несчастливъ, какъ и вы! Бросьте ваше несчастное богатство, положите конецъ страданіямъ двухъ людей и разстаньтесь съ третьимъ, который причина этихъ страданій!

Тимея прижала руки къ груди. Она глядла, какъ мученица, приговоренная къ мучительной смерти. Вс ея сердечныя страданія были пробуждены этими словами.

Тимаръ, увидвъ это выраженіе, ударилъ себя кулакомъ по лбу и отвернулся отъ отверстія, чрезъ которое подсматривалъ.

Нсколько минутъ онъ ничего не видлъ и не слышалъ.

Когда же, наконецъ, мучительное любопытство снова привлекло его къ отверстію, онъ уже не увидлъ предъ собою мученицы, лицо Тимеи снова стало спокойно.

— Сударь, сказала она кроткимъ, спокойнымъ тономъ маіору, то, что я васъ выслушала до конца, доказываетъ, что я васъ уважаю. Оставьте мн это чувство и не спрашивайте меня никогда боле о томъ, о чемъ спросили сегодня. Я призываю весь свтъ въ свидтели, жаловалась ли я когда нибудь хоть однимъ словомъ, хоть одною слезою. Да и на кого могла бы я жаловаться? На моего мужа? Но онъ благороднйшій человкъ въ свт. Онъ спасъ меня ребенкомъ отъ смерти, онъ три раза спускался на дно рки, въ царство смерти, чтобъ спасти меня!.. Когда я была бднымъ, всми осмиваемымъ существомъ, онъ защищалъ меня!.. Онъ изъ-за меня бывалъ каждый день въ дом своего смертельнаго врага и заботился обо мн!.. Когда я сдлалась безпріютной нищей, онъ подарилъ мн свои богатства и сдлалъ меня — служанку,— госпожею этого дома! И когда онъ протянулъ мн свою руку, то сдлалъ это серьезно, а не въ шутку!..

Сказавъ это, Тимея поспшно подошла къ одному шкафу въ стн и быстро отворила дверцу.

— Посмотрите сюда, сударь, сказала она маіору, развертывая предъ нимъ вышитый золотомъ шлейфъ висвшаго въ шкафу платья. Узнаете ли вы это платье? Я вышивала его собственными руками. Вы цлыя недли видли, какъ я его вышивала. Каждый стежекъ его похороненная мечта, печальное воспоминаніе для меня! Меня обманули, говоря, что это будетъ моимъ подвнечнымъ платьемъ, а когда оно было окончено, мн сказали: ‘сними, оно предназначено для другой невсты!’ О! это было смертельнымъ ударомъ моему сердцу. Эта рана не закрывается вотъ уже сколько лтъ… И теперь я должна была бы разстаться съ человкомъ, благороднымъ, великодушнымъ, который всегда обращался со мною ласково и вжливо, когда я была еще ребенкомъ. Онъ не думалъ окружать меня лестью и ухаживаньями, чтобъ вскружить мн голову, а почтительно держался вдали и ждалъ. Только тогда, когда другіе бросили меня и оставили лежать беззащитную, онъ подошелъ и поднялъ меня и съ тхъ поръ не переставалъ обращаться со мною съ нечеловческимъ, а ангельскимъ терпніемъ, старался залчить мою сердечную рану и раздлить со мною мои страданія. Неужели я должна была бы разстаться съ этимъ человкомъ, у котораго нтъ никого, кром меня, кто бы любилъ его, для котораго я составляю цлый міръ, единственное существо, которое еще привязываетъ его къ этому свту, при взгляд на которое проясняется его мрачное лицо?.. Неужели я должна была бы разстаться съ человкомъ, котораго всякій уважаетъ и любитъ, сказать ему, что я его ненавижу? Я, которая обязана ему всмъ, и которая взамнъ этого не дала ему ничего, кром больнаго, неспособнаго къ любви сердца?..

При этихъ словахъ маіоръ закрылъ себ лицо руками, какъ нсколько минутъ другой человкъ за картиною Св. Георгія.

— Но, сударь, продолжала Тимея, лицо которой оживилось женственнымъ достоинствомъ, даже и въ томъ случа, если бы Тимаръ былъ совершеннымъ контрастомъ тому, за что его считаетъ свтъ, если бы онъ разорился, сдлался нищимъ, то и тогда я не оставила бы его!.. Если бы позоръ покрылъ его имя, я не бросила бы этого имени, я раздлила бы съ нимъ его позоръ, какъ онъ длилъ со мною свой блескъ!.. Если бы весь свтъ презиралъ его, я обязана была бы вчно уважать его. Если бы онъ бжалъ со своей родины, я послдовала бы за нимъ въ изгнаніе, бродила бы съ нимъ по лсамъ, если бы онъ сдлался разбойникомъ! Если бы онъ захотлъ лишить себя жизни, то я убила бы себя вмст съ нимъ! (Что это такое? неужели драконъ, на картин заплакалъ?) И даже тогда, сударь, если бы я узнала то, что для женщины наиболе чувствительно, горько, если бы я знала, что мой мужъ сталъ мн невренъ, что онъ любитъ другую, я сказала бы: ‘да благословитъ Богъ ту, которая дала ему счастіе, котораго я не могла ему дать!’ и не разсталась бы съ нимъ даже и тогда! Я не сдлала бы этого даже и тогда, если бы онъ самъ требовалъ отъ меня этого! Я не разсталась бы съ нимъ, потому что знаю обязанности, которыя налагаетъ на меня бракъ и спасеніе моей души!..

Маіоръ также рыдалъ.

Тимея замолчала, чтобъ успокоиться, затмъ она продолжала тихимъ, кроткимъ голосомъ:

— Теперь оставьте меня навсегда. Ударъ кинжала, которымъ вы нсколько лтъ тому назадъ поразили мое сердце, излченъ ударомъ этой сабли, поэтому, я оставлю себ на память эту саблю. Каждый разъ, когда мой взглядъ будетъ падать на нее, я буду думать, что у васъ благородная душа, что вы излчили меня. Тмъ, что нсколько лтъ не говорили со мною и не искали случая приблизиться ко мн, вы искупили вашъ проступокъ въ томъ, что нкогда говорили со мною и были близки ко мн…

Когда Тимаръ выскочилъ изъ темнаго корридора, оканчивавшагося шкафомъ въ стн, какая-то темная фигура заступила ему путь. Была ли это тнь, или призракъ или злой духъ?— Это была Аталія.

Тимаръ оттолкнулъ отъ себя темную фигуру и, наклонившись ей къ уху, прошепталъ:

— Будьте прокляты! Да будетъ проклятъ этотъ домъ и прахъ того, кто его построилъ!

Затмъ онъ, какъ безумный, бросился съ лстницы.

ГЛАВА II.
Первая потеря.

Бжать!— но куда? вотъ въ чемъ вопросъ.

Городскіе башенные часы пробили десять.

Разставленной по берегу страж было запрещено пропускать кого бы то ни было черезъ мостки, посл восьми часовъ, хотя бы это былъ самъ папа.

Конечно, пара банковыхъ билетовъ изъ бумажника барона Леветинскаго, можетъ быть, сдлала бы то, чего не въ состояніи была бы сдлать булла святаго отца, но, въ такомъ случа, на слдующій день по всему городу пронесся бы слухъ, что ‘золотой человкъ’ поздно вечеромъ поспшно бжалъ изъ города чрезъ рку.

Это было бы не дурной иллюстраціей къ дуэли маіора, повсюду пошелъ бы слухъ, что Тимаръ хочетъ бжать въ Америку, и этотъ слухъ дошелъ бы, наконецъ, до ушей Тимеи.

Тимея!— О! какъ тяжело было вспомнить о ней Михаилу!

Это имя поминутно раздавалось у него въ ушахъ.

Онъ не могъ сдлать ничего другаго, какъ возвратиться домой и ждать тамъ, пока наступитъ утро.

Осторожно, какъ воръ, открылъ онъ дверь, которая вела въ его комнату. Въ это время вс остальные обитатели дома уже спали.

Придя къ себ въ комнату, онъ зажегъ огонь и бросился на диванъ.

Но въ темнот призраки, преслдовавшіе его, еще лучше находили къ нему путь.

Какъ покраснло ея мраморное лицо!

И такъ, подъ льдомъ скрывалась жизнь, для которой не доставало только солнца.

Бракъ былъ для нея вчной зимою! вчнымъ полярнымъ холодомъ!

Она была врна и даже соперникъ былъ для него врнымъ другомъ. Онъ сломалъ свою саблю о голову человка, который осмлился оклеветать мужа любимой женщины. И Тимея любила этого человка! Она была также несчастна, какъ и онъ.

Причиною несчастія обоихъ было то, что Тимаръ — ‘золотой человкъ’. Т, которые любили его, боготворили его. Никто не осмливался даже подумать обмануть обокрасть его, покрыть позоромъ, украсть его честь! Они хранили его честь, какъ сокровище.

Но почему же вс уважали его, тогда какъ никто его не зналъ?

Если бы Тимея узнала и открыла его внутренній видъ, она бы сказала: ‘я раздлю позоръ его имени, какъ онъ длилъ со мною его блескъ’.

Да, она сказала бы это.

Тимея не разстанется съ нимъ, она скажетъ: ‘если ты сдлалъ меня несчастной, то страдай теперь со мною’.

Это жестокость ангела. Такова была Тимея.

Но что длать съ Ноэми? Что длала она теперь на одинокомъ, необитаемомъ остров, съ которымъ не могла разстаться, благодаря возвышенности Тимеи? одна, среди печальной, монотонной зимы, съ маленькимъ, беззащитнымъ Доди на рукахъ, о чемъ она думала? Съ ней не было никого, кто бы могъ сказать ей слово утшенія, какъ должна была она бояться, въ непріютномъ одиночеств, злыхъ людей, призраковъ, дикихъ зврей! Какъ должно было сжиматься ея сердце при мысляхъ о далекомъ возлюбленномъ, о томъ, гд онъ могъ быть!

Что, если бы она знала… если бы об эти женщины знали, какой злодй тотъ человкъ, который заставилъ такъ сильно биться ихъ сердца. Если бы нашелся человкъ, который сказалъ бы имъ это!

Кто могъ быть тотъ человкъ, который уже говорилъ о немъ вещи, за которыя маіоръ ударилъ его по лицу и ранилъ въ голову? Иностранный морской офицеръ! Кто могъ быть этотъ врагъ? Узнать это было невозможно, такъ какъ, онъ, вмст съ полученной раной, изчезъ изъ города.

Что такое говорилъ онъ?

Было бы недурно бжать отъ этого человка.

Бжать!.. Вся его жизнь была устроена, какъ будто нарочно для этого. Для него ничего не было непріятне, какъ оставаться на одномъ и томъ же мст. Стоило ему оставить необитаемый островъ, чтобъ для него нигд не было мста. Когда онъ останавливался перепрягать лошадей на станціи, онъ едва могъ дождаться этого и въ нетерпніи ходилъ взадъ и впередъ по шоссе, какая-то сила постоянно влекла его съ мста на мсто.

Сонъ не смыкалъ его глазъ.

На часахъ пробило двнадцать.

Еще семь длинныхъ часовъ оставалось до утра, до тхъ поръ, пока станетъ разсвтать.

Онъ, наконецъ, ршился зажечь свчи.

Для душевнаго разстройства есть средство, боле врное, чмъ опіумъ,— это прозаическія занятія. Человкъ, у котораго много дла, не находитъ времени заниматься любовными огорченіями. Купцы рдко бываютъ самоубійцами отъ любви. Дловыя занятія,— это цлебная ножная ванна, которая оттягиваетъ кровь отъ благородныхъ частей организма.

Михаилъ распечаталъ и прочелъ цлый рядъ дловыхъ писемъ. Во всхъ были благопріятныя извстія..

Ему невольно пришелъ въ голову Поликратъ, которому все удавалось до такой степени, что онъ, наконецъ, началъ бояться своего безграничнаго счастія.

И что было причиною этого неслыханнаго успха?— тайна, которой никто не зналъ, кром него. Никто не видалъ, какъ были вынуты сокровища Али-Чорбаджи въ темной кают, только одинъ мсяцъ, но онъ хорошій товарищъ. Онъ видлъ также нчто другое. Но онъ не выдалъ преступленія и послдствіемъ былъ тщеславный блескъ, величіе и добродтель. Михаилъ не могъ не чувствовать, что такое безграничное счастіе, основаніемъ котораго было преступленіе, не могло не погибнуть, такъ какъ такова справедливость подъ солнцемъ, и онъ съ удовольствіемъ пожертвовалъ бы половину своихъ сокровищъ, даже отдалъ бы ихъ вс, чтобъ имть право надяться, что его счеты съ небомъ покончены.

Но онъ чувствовалъ, что его наказаніе состоитъ именно въ томъ, что его богатство и могущество, его прославленное имя, его знаменитое семейное счастіе суть только злая иронія судьбы, онъ былъ погребенъ подъ ними и не могъ вырваться изъ подъ нихъ, чтобъ начать счастливую жизнь, цлью которой была Ноэми и маленькій Доди.

Когда первый Доди умеръ, онъ только тогда почувствовалъ, чмъ былъ для него ребенокъ. Теперь, при второмъ Доди, онъ чувствовалъ это еще боле, а между тмъ, онъ не могъ сдлать его своимъ. Онъ лежалъ, погребенный подъ кучею золота, котораго не могъ сбросить съ себя.

То, что онъ видлъ во сн, въ лихорадочномъ бреду, когда лежалъ больной тифомъ, то онъ чувствовалъ теперь, въ состояніи бодрствованія. Онъ лежалъ, заживо погребенный въ могил, наполненной золотомъ, и надъ его могильнымъ холмомъ возвышалась неподвижная мраморная статуя Тимеи. Бдная нищая съ маленькимъ ребенкомъ хотла освободить его изъ могилы. Это была Ноэми. Но заживо погребенный напрасно напрягалъ вс силы, чтобъ крикнуть: ‘Протяни мн руку, Ноэми! и вытащи меня изъ могилы!’

Тимаръ продолжалъ просматривать корреспонденцію.

Въ числ писемъ находилось письмо отъ его бразильскаго агента. Его любимая идея — венгерская вывозная торговля хлбомъ имла блестящій успхъ. Честь и богатство были вознагражденіемъ за его предпріятіе

При чтеніи этого письма онъ вспомнилъ, что сегодня, на лстниц, взялъ у почтальона заказное письмо съ заатлантическимъ штемпелемъ. Онъ сунулъ руку въ карманъ и нашелъ въ немъ письмо, которое было написано рукой того же самаго корреспондента, отъ котораго прежде было получено благопріятное сообщеніе.

Въ письм заключалось слдующее:

‘Милостивый государь!

‘Посл моего послдняго письма случилось большое несчастіе. Протеже вашъ, Теодоръ Христіанъ, постыдно обманулъ васъ, Мы въ томъ не виноваты, этотъ человкъ нсколько лтъ работалъ такъ прилежно, что мы должны были вполн доврять ему. Его содержаніе и получаемая имъ доля изъ прибылей были такъ велики, что онъ не только могъ жить съ достаткомъ, но и откладывать деньги. Этотъ человкъ оказался самымъ опаснымъ обманщикомъ, какіе только существуютъ на свт. Въ то время, какъ онъ оставлялъ у насъ въ рукахъ свои небольшія сбереженія, онъ обманывалъ насъ самымъ ужаснымъ образомъ: поддлывалъ чеки, писалъ фальшивые счета, фальшивые векселя отъ имени нашей фирмы, что ему было легко длать, такъ какъ у него были наши бланки. Такимъ образомъ до сихъ поръ потеря, понесенная нами, доходитъ до десяти милліоновъ рейсовъ. Но что длаетъ потерю еще чувствительне, это обманъ, такъ какъ въ послдніе годы онъ смшивалъ присылаемую муку съ луизіанской, которая гораздо худшаго достоинства, и благодаря этому, на цлые годы подорвалъ кредитъ венгерской муки’.

— И такъ, это первый ударъ, подумалъ Тимаръ.

И этотъ ударъ, конечно, былъ наиболе чувствителенъ для дловаго человка, онъ поразилъ его въ наиболе чувствительное мсто, въ то, которымъ онъ наиболе гордился, которое дало ему титулъ гофрата.

Такъ разрушилось блестящее зданіе, построенное Тимеей.

Опять таки Тимеей.

Тимаръ поспшилъ читать дале.

‘Причиною такого поступка молодаго преступника были его связи съ женщинами легкаго поведенія. Он наиболе опасны здсь для иностранцевъ.

‘Какъ только обманъ сталъ извстенъ, мы приказали его арестовать, но у него не нашли украденныхъ денегъ. Часть ихъ онъ уже проигралъ въ игорныхъ домахъ, остальныя прокутилъ съ креолками, но очень возможно, что негодяй припряталъ въ безопасное мсто большую сумму въ надежд вернуться за нею когда снова будетъ свободенъ, но этого ему придется долго ждать, такъ какъ судъ приговорилъ его на пятнадцать лтъ въ каторжныя работы’.

Тимаръ былъ не въ состояніи читать дальше. Онъ уронилъ письмо на столъ, затмъ всталъ и началъ съ безпокойствомъ, ходить взадъ и впередъ по комнат.

Пятнадцать лтъ каторжныхъ работъ!.. Быть пятнадцать лтъ прикованнымъ къ галерной скамь и все это время не видать ничего, кром неба и моря! Пятнадцать лтъ ужасной жизни! Онъ долженъ былъ состариться, прежде чмъ снова получить свободу. И для чего? Для того, чтобъ Михаилъ Тимаръ, баронъ фонъ-Леветинскій, не имлъ помхи въ своихъ запрещенныхъ радостяхъ на независимомъ остров! Чтобъ никто не могъ измнить Ноэми, сообщивъ о ней Тиме, а о Тиме — Ноэми.

Ты не думалъ объ этомъ, когда отправлялъ Теодора въ Бразилію. Но, ты разсчитывалъ на то, что случай сдлалъ его преступникомъ. Ты не хотлъ убить его на мст, какъ убиваетъ порядочный человкъ на дуэли своего противника, стоящаго поперекъ дороги его любви. Ты разыгралъ предъ нимъ отеческую любовь и послалъ его за три тысячи верстъ и теперь будешь наслаждаться, пока онъ будетъ пятнадцать лтъ томиться на каторг.

Огонь въ печк давно погасъ. Въ комнат было холодно, тмъ не мене на лбу Тимара выступилъ потъ, когда онъ ходилъ взадъ и впередъ по небольшой комнат.

И такъ, несчастіе постигало всхъ, кому онъ протягивалъ руку. На его рук лежало проклятіе!

О! какую ужасную ночь провелъ онъ!

Ему казалось, что день никогда не настанетъ. Онъ чувствовалъ себя въ этой комнат, какъ въ тюрьм, или какъ будто онъ дйствительно былъ погребенъ заживо.

Но въ этомъ печальномъ письм была еще приписка.

Тимаръ подошелъ къ столу, чтобъ прочесть его до конца. Приписка была сдлана чрезъ нсколько дней и заключалась въ слдующемъ:

‘Сейчасъ я получилъ извстіе изъ Портъ-о-Пренса въ которомъ меня извщаютъ, что нашъ каторжникъ, вмст съ двумя другими, бжалъ въ прошлую ночь на лодк’.

Прочитавъ эти строчки, Тимаръ почувствовалъ страхъ, которому нтъ имени.

Какъ до сихъ поръ лобъ его былъ покрытъ потомъ, такъ вдругъ теперь онъ началъ дрожать. Неужели лихорадка возвратилась?

Онъ съ испугомъ оглядлся вокругъ.

Чего онъ боялся? Онъ былъ одинъ въ комнат и боялся, какъ ребенокъ, наслушавшійся исторій о разбойникахъ.

Онъ не въ состояніи былъ доле оставаться въ комнат.

Вынувъ изъ кармана платья пистолетъ, онъ и о смотрлъ, не высыпался ли порохъ, затмъ попробовалъ остріе кинжала.

Вонъ отсюда!

Но была еще ночь. На часахъ пробило только часъ.

Но онъ не въ состояніи былъ ждать въ этой комнат утра. Онъ ршилъ, во что бы то ни стало, перебраться по льду чрезъ Дунай.

Письмо онъ сжегъ на свчк, затмъ погасилъ огонь и ощупью прошелъ по комнат.

Только выйдя на лстницу, онъ почувствовалъ, что грудь его облегчилась, только тутъ онъ немного оправился.

Ночью выпалъ свжій снгъ. Онъ скриплъ у него подъ ногами, въ то время, когда онъ спшилъ къ берегу Дуная.

ГЛАВА III.
Ледъ.

Дунай весь замерзъ до Пресбурга, поэтому чрезъ него можно было безопасно переходить.

Но, чтобъ пройти изъ Коморна на противоположный берегъ, Тимаръ долженъ былъ сдлать далекій обходъ къ острову, такъ какъ посреди Дуная были песчаныя мели, на которыхъ лтомъ промывали золото, а зимою ледъ становился на нихъ баррикадами, на которыя трудно было взбираться, тмъ не мене, Тимаръ надялся перейти, ожидая, что будетъ ясная, звздная ночь.

Но, когда онъ дошелъ до Дуная, вс окрестности его были закутаны туманомъ. Сначала туманъ былъ довольно прозраченъ, но въ то время, какъ Тимаръ искалъ дорогу по льду, туманъ настолько сгустился, что нельзя было видть предъ собою въ трехъ шагахъ.

Если бы Михаилъ послушалъ голоса разсудка, то сейчасъ же долженъ былъ бы возвратиться назадъ и постараться найти обратную дорогу къ берегу, но онъ находился въ такомъ состояніи духа, когда наимене слушаются разсудка. Онъ, во чтобы то ни стало, хотлъ пробраться на другой берегъ.

Даже помимо тумана, ночь была темная, а по ту сторону острова было самое широкое мсто Дуная и переходъ по льду наиболе труденъ. Дедяныя глыбьюбразовали длинныя баррикады. Во многихъ мстахъ, ледъ принималъ видъ настоящихъ горныхъ хребтовъ.

Обходя эти баррикады, Тимаръ заблудился.

Онъ уже цлый часъ бродилъ по льду.

На его часахъ съ репетиціей пробило три четверти третьяго. Ему слдовало бы уже давно быть на противоположномъ берегу. Очевидно было, что онъ ошибся въ направленіи.

Онъ сталъ прислушиваться.

Въ темнот не слышно было ни малйшаго шума.. Не было сомннія, что онъ не приближался къ деревни на противоположномъ берегу, а все боле удалялся отъ нея. Онъ даже не слышалъ собачьяго лая и, сталъ думать, что, вмсто того, чтобъ идти поперекъ Дуная, онъ шелъ вдоль рки. Поэтому онъ ршился измнить направленіе.

Ширина Дуная нигд не иметъ боле двухсотъ шаговъ и гд нибудь онъ долженъ былъ выдти на берегъ, если будетъ продолжать идти въ томъ же направленіи.

Но только въ темнот и туман нельзя видть, по какому направленію идешь. Каждую новую ледяную баррикаду приходилось обходить и измнять направленіе, а потому онъ долженъ былъ идти зигзагами и наконецъ, снова приходилъ на то же мсто, на которомъ былъ прежде.

Въ другое время, онъ, конечно, нашелъ бы настоящее направленіе и стоило только сдлать двсти шаговъ, чтобъ дойти до берега, но тутъ ему поминутно, казалось, что онъ идетъ неврно, и, измняя направленіе, онъ опять углублялся въ проклятый ледяной лабиринтъ.

Пробило пять часовъ.

Онъ уже четыре часа бродилъ по Дунаю.

Онъ чувствовалъ себя измученнымъ. Онъ не спалъ эту ночь и не лъ цлый день ничего, за то все время былъ въ сильномъ нервномъ возбужденіи. Его единственная надежда была на то, что, съ наступленіемъ утра, по положенію солнца онъ опредлить, куда идти.

Если бы онъ могъ хоть гд нибудь пробить ледъ, то направленіе теченія указало бы ему путь, но ледъ былъ повсюду такъ крпокъ, что пробить его было невозможно.

Наконецъ, утро наступило. Начинало разсвтать, но изъ-за тумана нигд не было видно солнца.

Прошло девять часовъ, а онъ все еще ходилъ и не могъ найти берега.

Тутъ, наконецъ, туманъ сталъ длаться слабе. Солнечный дискъ появился на неб, какъ блдное, тусклое лицо, какъ бы тнь солнца. Весь воздухъ былъ наполненъ безчисленнымъ множествомъ блестящихъ ледянистыхъ иглъ, блескъ которыхъ ослплялъ глаза, но все-таки, наконецъ, Тимаръ могъ оріентироваться.

Но солнце стояло уже такъ высоко, что онъ не могъ опредлить востока.

Но за то солнце показало ему нчто другое. Ему показалось, какъ будто, сквозь свинцовый туманъ онъ различаетъ крышу дома.

Гд домъ, тамъ и твердая земля.

Онъ пошелъ по этому направленію.

Но относительный свтъ продолжался только нсколько минутъ, снова спустились густыя облака тумана и Тимаръ опять бродилъ въ темнот.

На этотъ разъ, однако, онъ старался не сбиться съ разъ принятаго направленія и шелъ впередъ по прямой линіи и дйствительно, онъ врно взялъ направленіе.

Скоро, не смотря на густой туманъ, онъ увидалъ предъ собою крышу дома. Она была отъ него не боле, какъ въ тридцати шагахъ разстоянія.

Наконецъ-то онъ нашелъ домъ!

Когда, затмъ, онъ сдлалъ еще шаговъ десять, то увидалъ, что этотъ домъ — мельница. Ледъ, вроятно, сорвалъ ее гд нибудь и донесъ до этого мста, гд она и остановилась, тогда какъ ледяныя глыбы окружали ее точно баррикадами.

Тимаръ съ испугомъ остановился предъ мельницей.

Голова у него закружилась, какъ у человка, который видитъ призракъ. Онъ вдругъ вспомнилъ мельницу, погибшую предъ островомъ Периграда. Не былъ ли это призракъ той мельницы, явившійся испугать его предъ концемъ его жизни или, можетъ быть, для того, чтобъ отнять у него эту жизнь?

Мрачный инстинктъ заставилъ Тимара войти въ мельницу.

Замокъ у дверей былъ сломанъ и двери раскрыты настежъ. Онъ вошелъ и каждую минуту ожидалъ увидть предъ собою призракъ мельника.

Повсюду на крыш сидли вороны. Дв изъ нихъ поднялись при вид Тимара, остальныя остались сидть, не обращая на него никакого вниманія.

Тимаръ былъ смертельно утомленъ. Онъ восемь часовъ кряду ходилъ по льду, но нервное волненіе еще боле утомило его, чмъ эта ходьба, желудокъ его былъ пустъ, нервы натянуты. Онъ продрогъ до костей и измученный опустился на одну изъ балокъ лстницы.

Глаза у него закрывались отъ усталости. И какъ только онъ закрылъ ихъ, то увидалъ предъ собою палубу ‘Св. Варвары’, и сидвшую на ней двушку съ блднымъ лицомъ.

— Прочь отсюда! кричитъ онъ ей.

Корабль летитъ въ водопадъ, волны мчатся ему на встрчу.

— Въ каюту, снова кричитъ онъ.

Но двушка не двигается. Между тмъ, волны заливаютъ палубу…

Тимаръ упалъ и проснулся.

Только тутъ сталъ онъ думать объ опасности, которой подвергался, стоило ему заснуть, чтобъ замерзнутъ живымъ.

Нтъ сомннія, что это самый пріятный способъ покончить съ жизнью, но у него еще оставалось дло въ этомъ свт. Его часъ еще не пробилъ.

Онъ вышелъ изъ мельницы.

Туманъ былъ такъ густъ, что онъ ничего не могъ, видть. Это былъ не день, а ночь.

Его молитва не могла подняться къ небу, закутанному мрачнымъ туманомъ. Онъ былъ оставленъ всми и погребенъ въ облакахъ тумана. Онъ не могъ надяться получить помощь ни откуда.

Но въ мельниц, сорванной льдомъ, были крысы. Они ожидали, пока ледъ укрпится, затмъ оставили мельницу и нашли дорогу къ берегу. На снгу видны были слды ихъ тоненькихъ лапокъ. Тимаръ пошелъ по этимъ слдамъ.

И такъ, крошечныя животныя послужили проводниками мудрому, могущественному человку и чрезъ полчаса онъ былъ на берегу, противоположномъ тому, на которомъ стоялъ Коморнъ.

Выйдя на берегъ, онъ скоро нашелъ дорогу по шоссе, вошелъ въ деревню и направился въ гостинницу, гд оставилъ свою дорожную карету.

Предъ нимъ и за нимъ былъ туманъ. Никто не видалъ, откуда онъ пришелъ.

Въ гостинниц онъ выпилъ стаканъ вина, приказалъ запрятать лошадей, легъ въ карету и проспалъ до вечера.

Ему снилось все время, что онъ на льду. Когда экипажъ раскачивался, онъ просыпался съ такимъ чувствомъ, какъ будто ледъ сломался подъ нимъ и онъ летитъ въ бездонную пропасть.

Такъ какъ онъ выхалъ изъ деревни довольно поздно, то пріхалъ только ночью на слдующій день къ себ въ имніе Фюредъ, туманъ тамъ былъ настолько густъ, что онъ не могъ видть озера.

Онъ ночью же приказалъ позвать къ себ рыбаковъ и узналъ отъ нихъ, что они собираются завтра въ первый разъ ловить рыбу подъ льдомъ.

Онъ приказалъ управляющему давать рабочимъ столько вина и водки, сколько будетъ нужно.

Галамбосъ, старый рыбакъ, предсказывалъ богатый уловъ, признакомъ чему было раннее замерзаніе озера. Въ такіе годы рыба ловится массами. Еще лучшимъ признакомъ было то, что баринъ самъ пріхалъ, а его всюду сопровождало счастіе.

— Меня всюду сопровождаетъ счастіе! повторилъ про себя Тимаръ, глубоко вздохнувъ.

— Я готовъ даже держать пари, продолжалъ рыбакъ, что мы завтра поймаемъ короля лососей.

— Что это за король лососей?

— Это старый лосось, котораго знаетъ каждый рыбакъ на озер, потому что онъ попадался въ сть каждаго, но никто не могъ его вытащить, такъ какъ только онъ замтитъ, что попался въ сть, какъ сейчасъ же начинаетъ хвостомъ вырывать яму на дн озера и убгаетъ туда задомъ, ускользая такимъ образомъ изъ сти. Онъ ловкій, шельма, и мы назначили цну за его голову, такъ какъ онъ громадной величины рыба, я увренъ, что мы непремнно поймаемъ его завтра.

Посл этого Тимаръ отпустилъ рыбаковъ, отослалъ всхъ и легъ спать.

Теперь только онъ чувствовалъ, какъ онъ утомленъ, и заснулъ крпкимъ, здоровымъ сномъ, который не нарушался никакими сновидніями.

Проснувшись, онъ почувствовалъ себя поправившимся, даже вс заботы, волновавшія его, отошли на задній планъ, какъ будто онъ прожилъ цлый годъ. Промежутокъ времени между сегодня и третьяго дня казался ему почти вчностью.

Утро еще не наступило, но его изумляло то, что луна свтитъ въ комнату сквозь покрытыя льдомъ окна.

Онъ поспшно всталъ, вытеръ, по обыкновенію, все тло холодной водой, одлся и поспшно вышелъ, чтобъ поглядть на озеро.

Это громадное озеро замерзаетъ не такъ, какъ рки, на которыхъ ледяныя глыбы громоздятся другъ на друга, здсь вся поверхность покрывается гладкимъ, ровнымъ льдомъ, точно ледянымъ покрываломъ. Освященное луннымъ свтомъ, оно казалось серебрянымъ зеркаломъ изъ одного куска, безъ малйшей трещины, только вдали виднлись башни церквей, отражавшихся на льду.

Тимаръ долго стоялъ, погруженный въ созерцаніе этого волшебнаго зрлища.

Отъ его мечтаній его пробудили рыбаки, явившіеся съ стями и ломами для прорубанія льда. Они говорили, что ловля должна начаться до восхода солнца.

Когда они вс собрались и встали въ кругъ, а старый рыбакъ проплъ молитву, которую остальные повторяли за нимъ, Тимаръ отошелъ. Онъ не въ состояніи былъ молиться Богу.

Какъ могъ онъ обращаться къ Тому, Кто знаетъ все! Котораго не могутъ обмануть голоса молящихся!

Пніе разносилось по льду мили на дв и береговое эхо повторяло псалмы.

Тимаръ вышелъ на озеро.

День начинался. Мсяцъ поблднлъ, а востокъ окрасился длинной розовой линіей, что производило чудную игру цвтовъ на громадномъ ледяномъ зеркал, раздляя его на дв рзкія части. Одна половина приняла фіолетовую и мднокрасную окраску, тогда какъ восточная., сходившаяся на горизонт съ розоватымъ небомъ, оставалась лазорево-голубой.

Когда, наконецъ, появилось ярко-красное солнце, то это было такое чудное зрлище, котораго нельзя видть ни на мор, ни гд бы то ни было. На движущейся поверхности воды, казалось, какъ будто восходятъ два свтила на двухъ настоящихъ небесныхъ сводахъ.

Старый рыбакъ Галамбосъ вскричалъ издали Тимару,

— Теперь вы сейчасъ что-то услышите! но не пугайтесь.

— Пугаться! подумалъ Тимаръ, и недоврчиво пожалъ плечами.

Что на свт могло его испугать?

Онъ долженъ былъ скоро узнать это.

Когда солнце въ первый разъ глядитъ на замершее озеро Балатонъ, оно извлекаетъ изъ льда чудные звуки, какъ будто изъ тысячи струнъ тысячи эоловыхъ арфъ, таинственные звуки становятся все громче, какъ будто подводныя нимфы все громче играютъ на струнахъ арфъ, затмъ раздается стонъ и трескъ, походя:щій на звукъ выстрловъ, и при каждомъ треск въ ледяной, до сихъ поръ прозрачной, масс длается блестящая трещина. Эта трещина расходится по всмъ направленіямъ по громадной ледяной поверхности, пока, наконецъ, озеро не принимаетъ видъ гигантской мозаики.

У того, кто первый разъ слышитъ этотъ трескъ, сердце начинаетъ биться сильне. Вся поверхность льда поетъ, звенитъ и трещитъ у него подъ ногами. Удары грома, звуки арфъ смшиваются другъ съ другомъ, нкоторые удары похожи на пушечные и слышны на нсколько миль вокругъ.

Рыбаки, однако, спокойно продолжали приготовлять свои сти, а вдали виднлись телеги, запряженныя четырьмя волами, тащившими ихъ чрезъ ледъ. Люди и животныя уже свыклись съ трескомъ льда, продолжающимся до тхъ поръ, пока солнце не зайдетъ.

На Михаила этотъ необычайный феноменъ произвелъ странное впечатлніе. Онъ любилъ великую жизнь природы. Онъ твердо врилъ, что все въ природ иметъ сознаніе: втеръ, буря, молнія, самая земля, мсяцъ и звзды. Кто могъ понять, что говорила ледяная поверхность у него подъ ногами?

Вдругъ раздался такой ужасный трескъ, какъ будто выстрлили изъ ста пушекъ, или взорвало подземную мину. Вся ледяная поверхность задрожала.

Результатъ этого удара былъ ужасенъ. Отъ одного берега до другаго, на разстояніи трехъ тысячъ шаговъ, ледяная поверхность лопнула и между краями трещины образовалось пространство около сажени.

— Трещина! трещина! закричали рыбаки, и, оставивъ сти, бросились къ отверстію.

Тимаръ стоялъ отъ него на разстояніи не боле двухъ шаговъ. Онъ видлъ, какъ образовалась трещина. Колни его дрожали отъ ужаснаго потрясенія, раздлившаго ледяную массу.

Онъ стоялъ, какъ очарованный, подъ вліяніемъ этогоявленія природы.

Приходъ рыбаковъ привелъ его въ себя.

Рыбаки объяснили ему, что эта трещина представляетъ большую опасность для переходящихъ чрезъ озеро, такъ какъ издали ее нельзя подозрвать и что она никогда не замерзаетъ, такъ какъ вода постоянно движется въ ней взадъ и впередъ.

Поэтому рыбаки прежде всего позаботились поставить вхи, чтобъ дать знать о происшедшемъ.

— Но еще опасне бываетъ тогда, сказалъ старый рыбакъ, когда, подъ вліяніемъ сильнаго втра, разорванныя ледяныя массы снова сталкиваются, тогда происходитъ ужасный трескъ и грохотъ, но нердко сила втра бываетъ такъ велика, что края разорванной льдины приподнимаются такъ, что между водою и поднятымъ льдомъ образуется пустое пространство. Кто попадетъ на это мсто, не замтивъ его, тотъ долженъ проститься съ миромъ, такъ какъ ледъ ломается подъ нимъ и онъ летитъ въ воду.

Былъ уже полдень, когда можно было приступить къ длу.

Рыбная ловля подъ льдомъ озера Балатона — веселая работа. Рыбаки прорубаютъ во льду небольшія, круглыя отверстія на разстояніи пятидесяти шаговъ другъ отъ друга, такимъ образомъ, чтобъ рядъ этихъ отверстій образовалъ четырехугольникъ, въ двухъ притивоположныхъ углахъ котораго находятся большія отверстія. Куски льду, вынутые изъ отверстій, складываются около нихъ для того, чтобъ идущіе по льду были предупреждены о пропасти.

Когда солнце освщаетъ эти куски льда, они кажутся громадными брилліантами.

Въ большое отверстіе спускается сть, затмъ ее протаскиваютъ при помощи палки отъ одного маленькаго отверстія до другаго, пока противоположный конецъ не выходитъ въ другое большое отверстіе.

Ловля подъ льдомъ даетъ тмъ боле рыбы, что она не можетъ выскочить изъ сти кверху, такъ какъ ей мшаетъ ледъ. Въ этотъ день первая спущенная сть вытащила громадное количество рыбы.

— Я это говорилъ, ворчалъ старый рыбакъ, что сегодня у насъ будетъ хорошій уловъ. Тамъ, гд является хозяинъ, его всегда сопровождаетъ счастіе. О! если бы мы могли выловить сегодня короля лососей!

— Я буду сильно удивленъ, если этого не случится, замтилъ одинъ изъ рыбаковъ, тащившихъ сть. Я чувствую, что въ сти барахтается какая-то большая бестія.

— А! да это онъ! крикнулъ другой рыбакъ, когда изъ вытащенной сти выглянула голова громадной рыбы, какъ будто голова благо крокодила.

Громадная рыба вполн справедливо должна была быть названа королемъ этого озера, въ которомъ его порода наиболе крупная.

— Да, это онъ! крикнули затмъ еще трое.

Но въ эту минуту въ сти, которую рыбаки еще тащили, вдругъ поднялся страшный шумъ и борьба. Конечно, эта борьба кончилась пораженіемъ рыбы.

Когда сть вытащили, изъ нея, одну за одной, вынимали красивыхъ лососей, только ихъ король не появлялся.

— Ему снова удалось убжать, проворчалъ старый рыбакъ.

— Нтъ, онъ еще въ сти, сказалъ вытаскивавшій сть рыбакъ, я чувствую подъ руками, какъ онъ рвется.

— Но онъ можетъ разорвать сть.

Лежавшая вокругъ добыча была уже громадна, не было мста, куда класть рыбу.

— Сть лопнула! крикнулъ рыбакъ. Я слышалъ трескъ.

Половина сти, была еще въ вод.

— Тащи скоре! крикнулъ старый рыбакъ.

И тащившіе всей силою налегли на воротъ. Наконецъ, сть была окончательно вытащена.

Оказалось, что, дйствительно, король лососей прорвалъ ее головою, но зацпился жабрами. Когда его вытащили, онъ хвостомъ ударилъ по лицу одного рыбака такъ сильно, что тотъ упалъ на ледъ, но это было его послднимъ геройскимъ поступкомъ, въ слдующее мгновеніе онъ уже былъ мертвъ.

Радость рыбаковъ по случаю поимки короля озера была больше, чмъ изъ за всей богатой ловли. За нимъ уже давно охотились, каждый зналъ его, такъ какъ онъ имлъ скверное обыкновеніе питаться себ подобными и, когда его разрзали, то нашли въ его желудк небольшаго лососка.

— Но, сударь, сказалъ старый рыбакъ, эту рыбку мы пошлемъ барын. Мы положимъ ее въ ледъ, ваша милость напишетъ письмо, что это король. Его мясо — королевское мясо.

Михаилъ поблагодарилъ рыбака за идею и сказалъ, что не замедлитъ вознаградить за подарокъ.

Между тмъ, короткій зимній день приближался къ концу, но только на неб, а не на льду. Ледъ, напротивъ того, только теперь оживился. Изъ сосднихъ деревень явились жители съ корзинами и телегами и для рыбаковъ было принесено вино.

Когда начался длежъ добычи, вокругъ рыбаковъ образовалась настоящая ярмарка. Посл захода солнца были зажжены факелы на льду и началась торговля рыбою. Изъ озера рыбу возили даже въ Вну и Пестъ, а мелочь продавали за ничтожную цну на мст. Уловъ далъ триста центнеровъ рыбы.

Это положительно Тимаръ принесъ такое невроятное счастіе.

Рыба, которая осталась не проданной, была уложена въ корзины и отнесена въ магазины, откуда ее должны были отвезти на продажу.

Тимаръ захотлъ устроить праздникъ для народа. Онъ приказалъ вынести на ледъ десятиведерную бочку съ виномъ и веллъ угощать всхъ. Затмъ, въ громадныхъ котлахъ, была сварена уха. По окончаніи ужина начались танцы. На льду составился импровизированный деревенскій балъ. Даже Тимаръ танцовалъ.

Праздникъ затянулся почти до полуночи. Наконецъ, народъ весело разошелся, расхваливая щедраго барона фонъ-Леветинскаго и желая ему долгихъ дней.

Тимаръ еще оставался до тхъ поръ, пока Галамбосъ не уложилъ пойманнаго короля лососей въ ледъ. Ящикъ съ рыбою былъ положенъ въ экипажъ, въ которомъ пріхалъ Тимаръ, и кучеру было приказано, какъ можно скоре возвращаться въ Коморнъ, такъ какъ, посылая рыбу, нельзя терять времени.

Тимаръ самъ написалъ Тиме письмо въ нжномъ, но шутливомъ тон. Онъ называлъ Тимею своей дорогой супругой, описывалъ ей чудное явленіе природы на замерзшемъ озер, ужасную трещину (онъ не сказалъ, что стоялъ такъ близко къ ней) затмъ ловлю рыбы и кончилъ описаніемъ ночнаго празднества.

Когда письмо было окончено, онъ передалъ его кучеру. Старый рыбакъ также стоялъ тутъ.

— Ступайте же, наконецъ, домой, Галамбосъ, сказалъ Михаилъ, вы должны быть утомлены.

— Я долженъ разложить огонь вокругъ отверстій, сказалъ старикъ, закуривая трубку, такъ какъ на сильный рыбный запахъ собираются не только лисицы, но и медвди. Они придутъ на ледъ ловить рыбу для себя. Они подкарауливаютъ рыбу на поверхности воды и вытаскиваютъ ее, и этимъ портятъ намъ ловлю.

— Не стоитъ разводить огня, сказалъ Михаилъ, я буду караулить, мн по ночамъ не спится, поэтому я возьму заряженное ружье и буду караулить четвероногихъ рыбаковъ.

Тогда Галамбосъ успокоился, простился съ бариномъ и ушелъ.

Скоро все заснуло вокругъ, кром Тимара. Тимаръ также пошелъ къ себ въ комнату и подложилъ огня въ каминъ. Ему совсмъ не хотлось спать. Его взволнованныя чувства не давали ему покоя.

Но есть другое средство, кром сна, чтобъ успокоиться!

Луна еще не взошла. На неб сіяли только звзды, отражавшіяся въ ледяномъ зеркал.

Тимаръ молча глядлъ предъ собою и думалъ.

Такъ онъ отдыхалъ.

ГЛАВА IV.
Призракъ.

Звды сверкали на неб и сверкали на ледяномъ зеркал, ни малйшее движеніе въ воздух не нарушало ночнаго спокойствія.

Тимаръ сидлъ передъ домомъ на скамейк. Вдругъ онъ услыхалъ за собою голосъ:

— Добрый вечеръ, сударь.

Обернувшись, онъ увидалъ предъ собою фигуру, при вид которой кровь застыла у него въ жилахъ.

Въ холодную зимнюю ночь, сквозь густой туманъ, бжалъ онъ чрезъ ледъ по Дунаю отъ этого призрака.

По костюму, этотъ человкъ былъ морской офицеръ, мундиръ котораго видимо пострадалъ отъ бурь и непогоды. Темнозеленый цвтъ сукна совершенно выгорлъ на плечахъ, нсколько пуговицъ было оторвано. Сапоги находились не въ лучшемъ состояніи, на носкахъ ихъ были дыры и изъ нихъ выглядывали голые пальцы. Лицо сильно загорло, борода была не брита, на мст выбритыхъ усовъ торчала щетина, лобъ былъ повязанъ чернымъ шелковымъ платкомъ, закрывавшимъ одинъ глазъ.

Таковъ былъ человкъ, пожелавшій Тимару добраго вечера.

— Христіанъ! прошепталъ Тимаръ.

— Да, вашъ любезный Теодоръ, вашъ пріемный сыночекъ, Теодоръ Христіанъ. Очень радъ, что вы еще узнали меня.

— Что теб нужно?

— Прежде всего я желаю Взять ваше двухствольное ружье, а то вы можете вспомнить слова, которыя я вамъ сказалъ при прощаніи: ‘если я когда нибудь попадусь вамъ на глаза, убейте меня’. Съ тхъ поръ я измнилъ мнніе.

Съ этими словами, пришедшій схватилъ ружье Тимара, стоявшее у стны, и слъ, поставивъ его себ, между ногъ,

— Теперь мы можемъ спокойно поболтать. Я пришелъ издалека и страшно усталъ. Я долженъ былъ бросить экипажъ и пройти часть дороги пшкомъ. Поэтому я прошу васъ впустить меня въ комнату.

— Что вамъ нужно здсь? сказалъ Тимаръ, вставая и идя впередъ.

— Прежде всего приличный костюмъ, такъ какъ тотъ, который на мн надтъ, слишкомъ носитъ на себя слды непогоды и несчастія.

Тимаръ молча подошёлъ къ шкафу, стоявшему у него въ комнат, вынулъ изъ него платье и бросилъ его на полъ предъ Христіаномъ.

Послдній, держа въ одной рук ружье, другою поднималъ вещи одна за одной и осматривалъ ихъ съ видомъ знатока.

— Хорошо! хорошо! Но въ этомъ сюртук не достаетъ одной вещи. Не правда ли, въ немъ долженъ быть бумажникъ?

Михаилъ молча вынулъ изъ ящика стола бумажникъ съ деньгами и бросилъ его Христіану.

Бродяга поймалъ его одной рукой, открылъ зубами и сосчиталъ находившіяся въ немъ деньги.

— Отлично, сказалъ онъ, опуская бумажникъ въ боковой карманъ сюртука. Теперь я позволю себ попросить блья, мое на мн уже нсколько недль. Я полагаю, что оно не будетъ годиться для визитовъ.

Тимаръ вынулъ изъ шкафа рубашку.

— Ну, теперь я желалъ бы переодться, но прежде я долженъ дать вамъ нкоторыя объясненія. Кстати, къ чорту вс формальности, вдь мы старые пріятели, будемъ говорить другъ другу ты.

Тимаръ по прежнему молча слъ къ столу.

— И такъ, пріятель, началъ бглецъ, ты, конечно, помнишь, что, нсколько лтъ тому назадъ, ты отправилъ меня въ Бразилію… О! какъ я тогда былъ тронутъ этимъ! я взялъ тебя въ отцы и общалъ теб быть порядочнымъ человкомъ. Но ты послалъ меня въ Бразилію не для того, чтобъ сдлать изъ меня порядочнаго человка, а для того, чтобъ я не стоялъ теб здсь поперекъ дороги. Ты ловко разсчиталъ, ты думалъ, что, если такой негодяй, какъ я, доберется въ ту часть свта, откуда является къ намъ, въ Европу, женская отрава, то наврное онъ найдетъ тамъ случай погубить себя: умереть или сдлаться разбойникомъ, или море поглотитъ его или его убьютъ, тмъ или другимъ способомъ онъ исчезнетъ съ моей дороги. Но ты доврилъ мн много денегъ. Эти деньги для тебя ничего не значили. Ты разсчитывалъ на то, что я тебя обкраду и ты прикажешь меня арестовать и засадить въ тюрьму. Такъ и случились. Я сначала съ жаромъ принялся за дло. Я укралъ у тебя изъ кассы десять милліоновъ рейсовъ… Ха… ха… ха!.. десять милліоновъ!.. Испанскіе воры нарочно считаютъ на рейсы, чтобъ сумма казалась больше… Это вдь составляетъ не больше ста тысячъ гульденовъ. О! если бы ты зналъ, какія прелестныя шеи у тамошнихъ женщинъ, то ты не нашелъ бы эту сумму слишкомъ большой!.. Он не хотятъ носить ничего другаго, кром настоящаго жемчуга… Твой глупый тамошній агентъ, испанецъ, посмотрлъ на дло съ другой точки зрнія — онъ приказалъ арестовать меня и отправить въ судъ, а негодяи судьи приговорили меня за легкомысленную юношескую шалость, подумай, на пятнадцать лтъ въ каторжную работу. Ну, скажи самъ, не варварство ли это?

Тимаръ дрожалъ.

— Они сняли съ меня мое красивое платье и, чтобъ я не пропалъ у нихъ, заклеймили меня горячимъ желзомъ на верхней части руки.

При этихъ словахъ, бглецъ засучилъ рукавъ своего офицерскаго сюртука и грязной рубашки и съ насмшкой показалъ Тимару красное клеймо на лвой рук.

— О! ты можешь не бояться, я и безъ этого не убгу отъ тебя!

Съ тяжелымъ любопытствомъ глядлъ Тимаръ на клеймо и не могъ оторвать отъ него глазъ.

— Посл этого они отправили меня на галеры и приковали тяжелой цпью къ скамейк. Вотъ видишь, знакъ отъ цпи еще сохранился.

Съ этими словами, онъ снялъ съ новь разорванные сапоги и показалъ Тимару рану у щиколки.

— Это я также ношу въ память о теб. Подумай только, пріятель, какъ можетъ быть благосклонна судьба. Пути Божественнаго Провиднія часто чудесны, они даютъ неожиданную радость несчастному страдальцу. На той же самой скамейк, къ которой меня приковали, сидлъ достойный старецъ съ растрепанной бородой. Онъ долженъ былъ быть моимъ товарищемъ на пятнадцать лтъ. Тутъ нтъ ничего удивительнаго, если человкъ сходится съ другимъ человкомъ, съ которымъ онъ долженъ быть такъ долго вмст. Я сказалъ ему по-испански: ‘Сеноръ, мн кажется, что мы гд-то видлись?— Очень можетъ быть, что твои глаза не обманываютъ тебя. Чтобъ теб ослпнуть, любезно отвчалъ мн старикъ.. Тогда я заговорилъ съ нимъ по-турецки:, ефенди, не былъ ли ты въ Турціи?’ — Я былъ и тамъ. Какое теб дло?— Затмъ я сказалъ ему по-венгерски:, не звали ли тебя тамъ Христіаномъ?’ Старикъ былъ въ высшей степени удивленъ и отвчалъ:— Конечно.— ‘Въ такомъ случа я твой сынъ, Теодоръ, твой любезный сыночекъ, твой единственный отпрыскъ!..’ Ха… ха… ха… Благодарю тебя, пріятель, по твоей милости я встртился съ давно потеряннымъ отцемъ въ Новомъ Свт, на скамь галерниковъ!… Божественное Провидніе чуднымъ путемъ соединило отца съ сыномъ, съ которымъ онъ былъ такъ долго разлученъ!.. Ха., ха., ха… Прошу тебя, дай мн кружку вина, промочить горло. Мн такъ хочется пить и я такъ голоденъ, а между тмъ, мн нужно разсказать теб много интереснаго, что тебя страшно позабавитъ.

Тимаръ исполнилъ его желаніе, далъ ему ветчины, хлба и вина.

Гость слъ къ столу, поставилъ ружье между ногъ и началъ сть, онъ лъ такъ жадно, какъ голодная собака, и не мене усердно пилъ. Посл каждаго глотка онъ щелкалъ языкомъ, какъ гастрономъ, пробующій отличный напитокъ.

Затмъ онъ продолжалъ разсказъ съ набитымъ ртомъ.

— Посл того, какъ прошла первая радость неожиданнаго свиданія, мой милый папаша спросилъ меня, ударивъ меня кулакомъ по голов: ‘Скажи мн теперь, негодяй, какъ ты попалъ сюда?’ Понятно, что сыновняя почтительность не позволила мн обратиться къ моему родителю съ такимъ же вопросомъ… Тогда я разсказалъ ему, что укралъ десять милліоновъ рейсовъ у одного венгерскаго дворянина по имени Тимара. ‘А гд онъ укралъ столько денегъ?’ замтилъ мой старикъ. Тогда я объяснилъ ему, что ты ни у кого не кралъ денегъ, такъ какъ ты богатый помщикъ, купецъ и владлецъ кораблей. Однако, это нисколько ни измнило взгляда моего старика на дло. ‘Все равно, сказалъ онъ, у кого есть деньги, тотъ ихъ укралъ. У кого много денегъ, тотъ много укралъ, у кого мало денегъ, тотъ мало укралъ. Если онъ не самъ укралъ, то это сдлали его отецъ или ддъ. Есть триста тридцать три рода воровства, и только сто двадцать три изъ нихъ ведутъ воровъ на галеры. Тогда я, увидавъ, что будетъ безполезнымъ трудомъ убждать моего старика, пересталъ съ нимъ спорить. Тогда онъ спросилъ меня: ‘Но какимъ образомъ познакомился ты, чортъ возьми! съ этимъ Тимаромъ?’ Тогда я разсказалъ ему, какъ было дло, какъ я зналъ этого Тимара, когда онъ былъ бднымъ капитаномъ корабля и самъ варилъ себ кортофель. Однажды я долженъ былъ, по порученію турецкой полиціи, выслдить бжавшаго пашу, который бжалъ въ Венгрію на корабл Тимара… ‘Какъ звали этого пашу?’ проворчалъ мой старикъ.— Али-Чорбаджи. ‘Али-Чорбаджи! закричалъ онъ, ударивъ кулакомъ по колнк, что такое!’ Я думалъ, что онъ бросится въ море… Ха… ха… ха… Это было трудно сдлать по милости цпи!.. Ты, можетъ быть, также зналъ его? спросилъ я. На это старикъ гнвно покачалъ головой и сказалъ: ‘Продолжай, что сталось съ Али-Чорбаджи?’ — Я нагналъ его у острова Оградины и тогда поспшилъ впередъ, въ Панчову, чтобъ сдлать вс приготовленія для его ареста. Но корабль пришелъ безъ паши, онъ умеръ по дорог. И такъ какъ его нигд не позволяли хоронить, то кончили тмъ, что трупъ бросили въ воду. ‘И этотъ Тимаръ былъ въ то время бднякъ?’ спросилъ отецъ.— Не богаче меня. ‘А теперь у него милліоны?’ Да, и я былъ такъ счастливъ, что изъ этихъ милліоновъ взялъ у него десять милліоновъ рейсовъ. ‘Разв ты не видишь, дуралей, что я сказалъ правду. Онъ укралъ свои сокровища.’ — У кого онъ ихъ укралъ? ‘Онъ убилъ пашу и припряталъ его сокровища. Я также зналъ Али-Чорбаджи. Я даже отлично зналъ его. Онъ также былъ воръ, какъ всякій человкъ, у котораго много денегъ. Онъ принадлежалъ къ числу воровъ номеръ сто двадцать второй и сто двадцать третій. Подъ этими номерами числятся губернаторы и казначеи. Ему были вврены сокровища другаго вора, вора подъ номеромъ сто тридцать третьимъ — султана. Однажды я узналъ, что воръ номеръ сто тридцать второй, великій визирь, хотлъ задушить казначея, чтобъ украсть у него собранныя имъ сокровища. Я также служилъ въ тайной турецкой полиціи. Я былъ номеромъ десятымъ, т. е. бжавшимъ, разорившимся купцомъ. Мн встртился счастливый случай и тогда мн удалось подняться до номера пятидесятаго. Это было такъ: я пошелъ къ паш и открылъ ему тайну, что онъ уже занесенъ въ листъ богачей, на которыхъ министръ укажетъ, какъ на заговорщиковъ, чтобъ отнять у нихъ ихъ сокровища. Что же онъ мн далъ, когда я спасъ его вмст съ его сокровищами? Али-Чорбаджи общалъ мн дать четвертую часть своихъ сокровищъ, какъ только мы будемъ въ безопасномъ мст. Хорошо, сказалъ я, но я хотлъ бы знать сначала, какъ велико все, такъ какъ не веду торговли съ закрытыми глазами. Я отецъ семейства, у меня есть сынъ, судьбу котораго я хочу обезпечить… Ха… ха… ха… Старикъ спросилъ меня такъ серьезно, что я и теперь не могу не смяться. ‘У тебя есть сынъ? хорошо, если я спасусь, то выдамъ замужъ за твоего сына мою единственную дочь. Такимъ образомъ все мое состояніе останется въ семейств. Пошли мн сегодня же твоего сына, чтобъ я могъ съ нимъ познакомиться…’ Чортъ возьми! еслибы я тогда зналъ, что прекрасная дама съ блднымъ лицомъ и сросшимися бровями предназначалась мн! Слышишь ли, пріятель, за это я долженъ выпить, чтобъ забыть мое горе. Ты позволишь, чтобъ я выпилъ стаканъ вина за твою прелестную супругу?

Галерникъ всталъ, съ любезностью чокнулся съ Тимаромъ, затмъ опять бросился въ кресло и свиснулъ, какъ человкъ, довольный собою.

— И такъ, мой отецъ пошелъ на эту сдлку. ‘Мы сошлись на томъ, продолжалъ онъ, что Али-Чорбаджи уложитъ свои драгоцнныя вещи въ кожаный мшокъ, который я возьму съ собою на англійскій корабль, который отвезетъ меня, какъ человка, совершенно не подозрительнаго, въ Мальту. Тамъ я долженъ былъ ждать Али-Чорбаджи, который, съ дочерью, безъ всякаго багажа, какъ будто предпринимая прогулку, оставитъ Стамбулъ и бжитъ въ Мальту. Паша далъ мн величайшее доказательство своего доврія, онъ оставилъ меня одного въ комнат, гд хранились его сокровища, чтобъ никому ничего не пришло въ голову, если онъ самъ пойдетъ туда. Онъ поручилъ мн выбрать наиболе цнныя вещи и уложить ихъ въ кожаный мшокъ. Я не могу теперь перечислить всхъ драгоцнностей, которыя я выбралъ собственными руками. Тутъ были драгоцнные камни, цлыя нитки драгоцннаго жемчуга, аграфы и агатовая шкатулка съ необдланными брилліантами’. Разв ты не могъ ничего отложить? спросилъ я своего старика. ‘Дуракъ, сказалъ онъ, къ чему сталъ бы я воровать отдльные брилліанты, сдлался бы воромъ номеръ восемьнадцатый, когда въ моей власти было украсть все…’ Не правда ли, мой старикъ человкъ ловкій?.. ‘И такъ, продолжалъ онъ, я наполнилъ кожаный мшокъ драгоцнностями и вынесъ ихъ къ паш, не возбудивъ ни малйшаго подозрнія. Онъ сунулъ въ него нсколько свертковъ луидоровъ между драгоцнностями, затмъ заперъ все турецкимъ замкомъ, запечаталъ своей печатью и отослалъ меня за носилками, чтобъ меня никто не замтилъ. Не прошло и четверти часа, какъ я снова вернулся. Тогда онъ передалъ мн кожаный мшокъ. Я взялъ его подъ плащъ и изъ боковыхъ дверей вышелъ и слъ въ носилки. Дорогою я ощупывалъ мшокъ и почувствовалъ въ немъ аграфы, нитки жемчуга, агатовую шкатулку съ брилліантами и свертки золота. Часъ спустя, я былъ на палуб англійскаго корабля, якорь былъ поднятъ и мы оставили ‘Золотой Рогъ’. А меня ты съ собою не взялъ, сказалъ я съ упрекомъ. ‘Кто же бы тогда могъ жениться на дочери Али-Чорбаджи, дуралей, сказалъ старикъ. Мн не нужно было ни тебя, ни твоего паши, ни его прекрасной дочери. Я не желалъ ожидать васъ въ Мальт. Съ деньгами, которыя далъ мн наша на путешествіе, я прямо, вмст съ кожанымъ мшкомъ слъ на корабль, отправлявшійся въ Америку. Но, чортъ возьми, когда я вмст съ нимъ прибылъ въ безопасное мсто, взялъ перочинный ножикъ и разрзалъ мшокъ, что же ты думаешь я тамъ увидалъ? Мдныя пуговицы, заржавленныя подковы, а вмсто агатовой шкатулки съ брилліантами каменную чернильницу, тогда какъ въ сверткахъ вмсто луидоровъ были мдные пара, которыми платятъ жалованье солдатамъ. И такъ, негодяй обокралъ меня. Онъ опередилъ меня въ рубрик сто тридцать третьей. Въ то время, какъ я ходилъ за носилками, онъ подмнилъ мшокъ и отправилъ меня съ нимъ за море, самъ между тмъ бжалъ въ другомъ направленіи съ настоящими сокровищами’. Но законы существуютъ не только на земл, но и на вод, такъ какъ большой воръ попалъ въ сти еще большаго, который по дорог убилъ его и обокралъ, и этотъ необыкновенный человкъ, который отнялъ жизнь у вора, котораго преслдовалъ другой воръ, этотъ необыкновенный человкъ, ты, мой дружокъ, ты, Михаилъ Тимаръ фонъ Леветинскій, золотой человкъ! сказалъ бглецъ, вставая и насмшливо кланяясь.

Тимаръ не возразилъ ни слова.

— А теперь мы будемъ говорить другимъ тономъ, продолжалъ Теодоръ Христіанъ, но все-таки на разстояніи трехъ шаговъ. Не забывай, что дуло ружья направлено на тебя.

Тимаръ хладнокровно посмотрлъ на ружье. Онъ самъ зарядилъ его пулями.

— Это открытіе сильно оскорбило меня, продолжалъ авантюристъ. Вмсто того, чтобъ нажиться на сокровищахъ Али-Чорбаджи, я долженъ былъ сидть на мели. А почему?— потому что Михаилъ Тимаръ отнялъ у меня изъ-подъ носа эти сокровища, предназначавшіяся мн, и вмст съ ними двушку, на которой я долженъ былъ жениться, этого выросшаго на свобод, блокураго ребенка, который воспитывался для меня на независимомъ остров!.. Фи, Михаилъ! И для того, чтобъ сдлать это спокойно, ты оставилъ бы меня сидть пятнадцать лтъ на скамь галерниковъ.

Ударъ за ударомъ падалъ на Тимара, но не вс были справедливы. Онъ не убивалъ Али-Чорбаджи, не кралъ его сокровищъ, не обманывалъ Ноэми, не заставилъ исчезнуть Теодора, но въ общемъ онъ не могъ отрицать справедливости обвиненія. Онъ игралъ въ фальшивую игру.

Между тмъ, бглецъ продолжалъ:

— Когда мы стояли на якор въ залив Ріо-Гранде, на нашемъ корабл началась желтая лихорадка и жертвою ея сдлался мой отецъ. Онъ лежалъ, борясь со смертью, рядомъ съ моей скамейкой. Его не брали прочь. Галерникъ долженъ умереть тамъ, гд онъ прикованъ. Для меня это было очень непріятнымъ положеніемъ. Старика по цлымъ днямъ трясла лихорадка. Онъ бранился и скриплъ зубами. Онъ былъ невыносимъ со своими вчными проклятіями на венгерскомъ язык. Отчего онъ не бранился по испански,— испанскій языкъ такой благозвучный, и къ тому же, другіе понимали бы его? Какъ ни были сильны цпи, соединявшія отца съ сыномъ я ршился разорвать ихъ. Это удалось мн въ обществ двухъ пріятелей, съ которыми я уговорился бжать. Мы во время ночи распилили наши цпи, убили надсмотрщика, замтившаго нашу попытку, прежде чмъ онъ усплъ поднять шумъ, и бросили его въ мор. Затмъ мы отвязали меленькую лодку и оттолкнули отъ карабля. Вода была очень высока. Одинъ изъ моихъ товарищей захворалъ морской болзнью. Волны были настолько сильны, что перевернуло нашу лодку. Больной товарищъ утонулъ сразу, второй умлъ плавать, но не такъ скоро, какъ акула, которая погналась за нимъ и на моихъ глазахъ схватила его зубами. Я же доплылъ благополучно до берега. Что же касается того, какимъ образомъ я пріобрлъ этотъ морской мундиръ, оружіе и средства къ жизни, необходимыя для перезда за океанъ, то я разскажу теб это въ другой разъ за стаканомъ вина. Теперь же покончимъ наши дла, такъ какъ, надюсь, ты знаешь, что у насъ есть общія дла, которыя намъ нужно ршить.

Авантюристъ взялся рукою за шелковый платокъ закрывавшій его лвый глазъ.

Тяжелая рана въ лобъ была для него непріятнымъ воспоминаніемъ, а сильный холодъ, по которому онъ долго шелъ, не могъ имть хорошаго вліянія на рану.

— И такъ, я постарался отправиться прямо въ Коморнъ, гд ты, какъ я зналъ, живешь постоянно, и надялся найдти тебя. Ты еще не возвращался изъ заграницы, какъ сказали мн въ твоей контор. Гд именно за границей находился ты, этого мн никто не могъ сказать. Хорошо, такъ я подожду пока онъ возвратится, подумалъ я. Чтобъ какъ нибудь убить время, я посщалъ кофейни и познакомился тамъ съ офицерами, для которыхъ мой мундиръ былъ рекомендаціей. Затмъ я часто бывалъ въ театр. Тамъ я увидалъ одну красавицу съ мраморнымъ лицомъ и задумчивыми глазами… Ты, по всей вроятности, угадываешь, о комъ я говорю? Вмст съ нею бывала другая, такая же красивая дама.

О! что за удивительно красивые глаза у этой дамы! Нестоящій корсаръ въ юбк!.. Тогда я началъ ощупывать почву. Одинъ разъ мн удалось взять такое мсто, что я могъ ссть рядомъ со злымъ ангеломъ Затмъ, мн удалось завязать съ нею знакомство. Я сталъ за нею ухаживать, что она принимала очень благосклонно. На мою просьбу постить ее, она указала мн на свою повелительницу, отъ которой все зависло. Тогда я заговорилъ съ большою похвалою о Леветинской и замтилъ, что я былъ такъ счастливъ, что зналъ въ Турціи ея семейство и что она замчательно похожа на свою мать. ‘Какъ! спросила меня хорошенькая двушка, вы знали ея мать? Однако она умерла очень молодая’. Я видлъ только ея портретъ, отвчалъ я, и слышалъ о ней много хорошаго. Я видлъ портретъ почти такой же блдной красавицы, окруженный двумя рядами крупныхъ брилліантовъ, стоющій сотни тысячъ. ‘А! такъ вы видли это богатое украшеніе!’ сказала мн барышня. ‘Моя госпожа показывала его мн, она получила его въ подарокъ отъ своего мужа.’

Тимаръ въ безсильной злоб сжалъ кулаки.

— Ага! сказалъ авантюристъ съ жестокой улыбкой, ты подарилъ дочери Али-Чорбаджи украшеніе, украденное у ея отца. Слдовательно, и другія драгоцнности были у тебя въ рукахъ, такъ какъ он лежали въ одномъ и томъ же мст. Теперь ты не можешь ничего отрицать. Теперь мы съ тобою стоимъ на одной доск, будемъ ли говорить ‘ты’ или будемъ давать другъ другу высокіе титулы, мн это все равно, но, во всякомъ случа, намъ нечего стсняться говорить другъ съ другомъ, какъ намъ понравится.

Тимаръ сидлъ, наклонившись всмъ тломъ, предъ этимъ человкомъ, которому судьба отдала его въ руки.

Теодору не было надобности держать его подъ ружьемъ, такъ какъ Тимаръ не былъ въ состояніи подняться съ мста.

— Ты, однако, заставлялъ долго ждать себя и я уже начиналъ безпокоиться о теб. Мои карманныя деньги также вышли. Денежныя письма отъ моей богатой тетки и отъ моего управителя, о которыхъ я каждый день ходилъ справляться на почту, не приходили по весьма понятной причин. Но тебя расхваливали везд, гд я ни бывалъ. Геніальный купецъ, талантливый человкъ, благодтель бдныхъ! Твое примрное семейное счастіе также восхваляли повсюду. Теб называли образцовымъ мужемъ… ха… ха… ха!..

Тимаръ отвернулся.

— Но я, можетъ быть, надолъ теб? Хорошо, я прямо перейду къ длу. Однажды, когда я былъ въ очень дурномъ расположеніи духа, потому что ты все еще не возвращался, заговорили о теб въ офицерской кофейн. Я не могъ удержаться, чтобъ не выразить сомннія, можетъ ли одинъ человкъ соединять въ себ столько добродтелей? Въ отвтъ на это одинъ негодяй ударилъ меня по лицу. Признаюсь, что къ этому я не приготовился. Я уже раскаивался, что сказалъ о теб непочтительное слово, и принялъ къ сердцу полученный урокъ. Даю теб слово, что я не буду больше клеветать на тебя! Хорошо еще, еслибы дло кончилось пощечиной. Къ такимъ вещамъ мы привыкли, но мошенникъ заставилъ меня драться съ нимъ на дуэли за то, что я позволилъ сомнваться въ твоемъ добрелъ имени. Какъ я узналъ потомъ, сумасшедшій ухаживалъ за твоей женой, когда она еще была двушкой, и вздумалъ драться за честь ея мужа. Это такое невроятное счастіе, которое можетъ выпасть на долю только теб,— золотому человку! Изъ-за тебя я получилъ ударъ въ голову, разрубившій мн лобъ до самой брови, вотъ, посмотри.

Сказавъ это, бглецъ поднялъ шелковую повязку, подъ которой виднлась длинная, продолговатая рана, заклеенная грязнымъ пластыремъ. Краснота вокругъ пластыря доказывала, что рана еще не зажила.

Тимаръ съ ужасомъ глядлъ на нее.

Теодоръ снова натянулъ повязку на лобъ и сказалъ съ циническимъ юморомъ:

— Это память о дружб съ тобою. Что жъ! тмъ больше мн придется получить съ тебя! посл этого происшествія я не могъ дольше оставаться въ Коморн. Хорошо, сказалъ я себ, я знаю, гд его найти, я знаю, за какой границей и въ какой стран проводитъ онъ время, это ничто иное, какъ независимый островъ. Я пойду туда вслдъ за нимъ.

При этихъ словахъ Тимаръ вскричалъ:

— Какъ! ты былъ на остров?

Онъ дрожалъ отъ гнва и страха.

— Не кричи, пріятель, возразилъ авантюристъ. Ружье заряжено, и если ты двинешься съ мста, оно можетъ выстрлить и тогда это будетъ не моя вина. Впрочемъ, успокойся, я пришелъ туда не къ твоему несчатью, а къ своему собственному, такъ какъ я не нашелъ тамъ никого, кром Ноэми и маленькаго¹мальчика. Э! э! пріятель, кто могъ бы подумать о теб, старина, такую штуку! Но я не буду никому говорить объ этомъ. Его зовутъ Доди, не правда ли? Славный мальчишка! Какъ онъ меня боялся, видя мой завязанный глазъ. Правда сказать, и Ноэми также испугалась. Они были вдвоемъ на остров… Ты не можешь себ представить, какъ я огорчился, узнавъ, что наша Тереза уже умерла. Она была добрая женщина и приняла бы меня совсмъ иначе. Представь себ, твоя Ноэми не позволила мн даже ссть въ дом. Она говорила, что боится меня и Доди еще больше. Кстати сказать, чмъ ты поилъ двушку, что она такъ похорошла? Изъ нея сдлалась почти красавица. Я, конечно, не пропустилъ случая сказать ей это… Но, не смотря на все, она выгнала меня изъ дома. Хорошо, сказалъ я ей, я уйду, но возьму и тебя вмст. Сказавъ это, я обнялъ ее за талію.

Глаза Тимара засверкали.

— Сиди же, пріятель, теб нтъ причинъ вскакивать, а скоре мн, такъ какъ она дала мн пощечину, не хуже той, которую я получилъ отъ маіора. Чтобъ сохранить историческую точность, я долженъ сказать, что эта пощечина пришлась по другой щек и такимъ., образомъ только возстановила равновсіе.

Лицо Тимара прояснилось.

— Тутъ уже я серьезно разсердился. Вс знаютъ меня за усерднаго почитателя женскаго пола, но подобный поступокъ требовалъ мщенія и удовлетворенія.

— Хорошо же, сказалъ я, ты не хотла идти за мною силой, а теперь послдуешь по доброй вол. Сказавъ это, я схватилъ на руки маленькаго Доди.

— Проклятый!… крикнулъ Михаилъ.

— Успокойся, пріятель. Мы не можемъ говорить оба заразъ, когда придетъ твоя очередь, ты можешь говорить, сколько хочешь, но сначала выслушай до конца, что я имю теб сказать. Я былъ не правъ, когда сказалъ сначала, что ихъ было двое, ихъ было трое. Проклятая Альмира также тамъ. Собака все время лежала подъ постелью и длала видъ, какъ будто не обращаетъ на меня никакого вниманія. Но когда ребенокъ началъ кричать, проклятое животное выскочило изъ-подъ постели и бросилось на меня, но я все время не спускалъ глазъ съ канальи. Я поспшно выхватилъ изъ кармана пистолетъ и пустилъ ей въ шкуру пулю…

— Убійца’…. простоналъ Тимаръ.

— Глупости! хорошо, если бы на моей душ лежала только собачья кровь. Но пуля, какъ будто не произвела на негодную никакого впечатлнія. Она только съ большей яростью бросилась на меня, прокусила мн лвую руку, свалила меня на землю и такъ прижала, что я не могъ пошевельнуться, напрасно старался я вынуть другой пистолетъ, она держала мою руку въ зубахъ, какъ тигръ. Наконецъ, я началъ умолять Ноэми спасти меня отъ собаки. Ноэми хотла освободить меня, но яростное животное только глубже запускало зубы мн въ руку. Наконецъ, Ноэми сказала мн: ‘попроси ребенка, его собака послушается’, тогда я обратился съ мольбами къ Доди. Мальчикъ добръ, онъ сжалился надо мною, и обнялъ Альмиру ручонками. Тогда собака выпустила меня и позволила ребенку поцловать себя.

По щекамъ Тимара текли слезы.

— И такъ, и оттуда мн пришлось унести замтку на память, продолжалъ Теодоръ, заворачивая грязный рукавъ на лвой рук. Смотри слдъ укушенія собаки. Зубы прошли до кости, это четвертый знакъ на память, который я имю отъ тебя, у меня цлый хорошенькій альбомъ замтокъ, которыми я всми обязанъ теб, клеймо, рана отъ цпи, отъ сабельнаго удара и отъ собачьяго укушенія,— все это замтки, напоминающія о твоей дружб, а теперь, скажи, что мн длать, чтобъ покончить съ тобой наши счеты.

Когда бжавшій соперникъ сказалъ Тимару:, ‘а теперь скажи, что мн длать съ тобою’, Теодоръ стоялъ предъ нимъ совершенно раздтый и Тимаръ могъ видть заразъ вс четыре раны.

Этотъ человкъ отлично зналъ, что Тимаръ велъ съ нимъ ужасную игру и теперь держалъ его въ своихъ рукахъ.

Тимаръ не чувствовалъ въ себ силы бороться съ нимъ физически. Всеего тло, ослабло, какъ у человка, борющагося со сномъ. Видъ этого покрытаго ранами тла очаровывалъ его и авантюристъ отлично понималъ это. Онъ понималъ, что ему не нужно боле принимать мръ предосторожности и, вставъ, прислонилъ ружье къ камину.

Затмъ, повернувшись, онъ сказалъ Тимару чрезъ плечо:

— Теперь я буду переодваться, когда я окончу, у тебя будетъ время приготовить отвтъ на мой вопросъ, что я долженъ съ тобою сдлать.

Говоря это, онъ бросалъ свои лохмотья одно за другимъ въ каминъ, затмъ началъ, не спша, одваться въ данное ему Тимаромъ платье.

На камин онъ нашелъ часы Тимара и положилъ ихъ къ себ въ карманъ жилета, затмъ вставилъ запонки Тимара къ себ въ рубашку, потомъ разгладилъ передъ зеркаломъ усы.

Окончивъ все это, онъ закинулъ голову назадъ и всталъ предъ каминомъ, разставивъ ноги и скрестивъ руки.

— Ну, что же, пріятель? сказалъ онъ.

— Что вы требуете отъ меня? спросилъ Тимаръ.

— Ага! наконецъ-то у тебя развязался языкъ! что, если я теперь скажу теб, ‘око за око, зубъ за зубъ’, отправляйся на галеры, позжай за море, дерись на дуэли съ поклонникомъ твоей жены, чтобъ получить ударъ въ голову, дай собак твоей возлюбленной укусить теб руку и затмъ мы подлимся?… Но я не такъ безжалостенъ. Я не буду говорить съ тобою о моихъ ранахъ, я поступлю съ тобою милостиво. Я долженъ на нкоторое время исчезнуть со свта, такъ какъ теперь меня будутъ преслдовать не только за то, что я укралъ твои деньги, но не простятъ мн того, что я бжалъ съ галеръ и бросилъ въ воду надсмотрщика. Я не боюсь, чтобъ ты вздумалъ преслдовать меня и указалъ бы мой слдъ, это слишкомъ благоразумно для тебя, но предосторожность мать мудрости, поэтому, не смотря на нашу дружбу, могло бы случиться, что меня неожиданно кто нибудь убилъ или далъ бы мн выпить стаканъ отравленнаго вина, какъ это было съ Али-Чорбаджи. Нтъ, мой милый, я буду постоянно на сторож.

— Что же вамъ, въ такомъ случа, нужно?

— Вамъ! ты, какъ я замчаю, не желаешь, чтобъ мы говорили другъ другу ты? Мое общество для тебя унизительно, но надо узнать сначала, что нужно теб самому. Теб нужно, чтобъ я молчалъ о всхъ твоихъ тайнахъ? поэтому, надюсь, что ты не сочтешь для себя унизительнымъ назначить мн ренту въ сто тысячъ франковъ въ годъ, обезпечивъ ее французскими бумагами?…

Тимаръ, даже не подумавъ, отвтилъ:

— Да.

Бродяга засмялся.

— Я не нуждаюсь въ такой большой жертв вашей милости. Деньги не понадобиться мн въ пустын, такъ какъ заклейменный преступникъ не можетъ показаться въ обществ, а въ такомъ случа, къ чему послужатъ мн сто тысячъ франковъ доходу. Мн нужно ₍спокойствіе и мсто, гд бы я могъ спрятаться, не боясь быть открытымъ, и гд, въ то же время, я мобъ бы найти удобное мсто и беззаботное существованіе. Надюсь, что это не чрезмрное требованіе?

При этихъ словахъ онъ снова взялъ ружье отъ камина, опустился на стулъ и поставилъ ружье между ногъ.

— И такъ, я теперь требую не сто тысячъ франковъ ренты отъ вашей милости, а всего только независимый островъ.

Тимару казалось, какъ будто молнія поразила его.

— Дло въ томъ, продолжалъ Теодоръ, что воздухъ на этомъ остров великолпенъ и какъ нельзя боле -будетъ годиться для поправленія моего здоровья, разстроеннаго въ южной Америк. Я слышалъ отъ покойной Терезы, что тамъ растутъ травы, излчивающія раны, но, главное дло, мн нужны спокойствіе, свобода и совершенно вольная жизнь. Посл того разсяннаго существованія, которое я велъ, я мечтаю о деревенскомъ спокойствіи. Отдайте мн независимый островъ.

Авантюристъ говорилъ насмшливымъ тономъ, держа ружье въ рукахъ.

— Вы съ ума сошли! сказалъ Тимаръ.

Затмъ повернулъ стулъ и слъ спиною къ Теодору.

— О! не поворачивайтесь ко мн спиною, ваше сіятельство, милордъ, ефенди! какимъ языкомъ прикажите говорить съ вами, чтобъ заставить васъ выслушать просьбу бднаго бглеца?

Но насмшка не послужила въ пользу Теодора. Она уничтожила дйствіе очарованія, которое произвели на Тимара раны, Тимаръ началъ оправляться.

Онъ вспомнилъ, что иметъ дло съ человкомъ, который самъ долженъ бояться за себя, и потому съ досадой крикнулъ ему:

— Кончайте! Назначьте, какая вамъ нужна сумма, и вы ее получите. Если вамъ нуженъ островъ, то купите себ какой нибудь островокъ въ греческомъ Архипелаг. Если вы боитесь преслдованій, то отправляйтесь въ Римъ, въ Неаполь или въ Швейцарію, выдайте тамъ себя за маркиза и не длайте никому ничего дурнаго. Деньги я вамъ дамъ, острова же вы не получите!

— Вотъ какъ! ваша милость начинаетъ говорить со мною другимъ тономъ! вскричалъ Теодоръ, ты думаешь про себя: ‘найди кого нибудь, кому бы ты могъ сказать, что ты знаешь обо мн. Первый, кому ты скажешь, прикажетъ арестовать тебя, и о теб забудутъ въ твоей собачьей конур, тебя заставятъ молчать и ты всю жизнь никому ничего не разскажешь! Я вижу, что ты думаешь именно такъ. Но узнай, съ какимъ ловкимъ человкомъ ты имешь дло. Убдись, что ты лежишь предо мною, связанный по рукамъ и по ногамъ, и долженъ вытерпть все, что бы я ни захотлъ съ тобою сдлать. До сихъ поръ я еще ни одной живой душ не говорилъ, что я про тебя знаю, клянусь моею честью! исключая маленькаго замчанія, благодаря которому, мн надо было бжать изъ Коморна, я ничего не говорилъ о теб. Да и то, что я тогда сказалъ, не имло особеннаго значенія, но все, что я о теб знаю, у меня записано и лежитъ въ карман въ нсколькихъ экземплярахъ съ различными адресами. Въ одномъ конверт лежитъ донесеніе турецкому правительству, которому я открываю, что состояніе Али-Чорбаджи попало къ теб въ руки. Я перечисляю вс драгоцнности, которыя мой отецъ описалъ мн, и затмъ прибавляю, какимъ образомъ он попали къ теб въ руки. Во второмъ конверт заключается донесеніе венгерскому правительству на тебя, какъ на убійцу Али-Чорбаджи и похитителя его сокровищъ, третье письмо адресовано къ госпож фонъ Леветинской въ Коморн. Ей я также пишу, что ты сдлалъ съ ея отцемъ, какимъ образомъ попалъ теб въ руки украшенный брилліантами портретъ ея матери и остальныя драгоцнности, которыя ты ей подарилъ. Но ей прибавлено еще нчто другое: мсто, гд ты скрываешься, когда узжаешь отъ нея, твои тайныя радости на независимомъ остров, твоя любовная связь съ другой женщиной, я разсказываю ей про Ноэми и Доди.

Тимаръ задумался.

— Ну, такъ какъ ты мальчикъ, то будемъ продолжать, сказалъ мучитель. Четвертое письмо адресовано къ Ноэми. Въ немъ я говорю ей все, что знаю про тебя: что у тебя есть въ свт жена, что ты знатный господинъ, что ты обезчестилъ ее и никогда не можешь быть ея мужемъ, такъ какъ ты преступникъ. Что жъ, ты все еще не просишь у меня милости! Видишь изъ окна эти дв башни? Это монастырь, тамъ живутъ честные монахи. У нихъ я оставлю мои четыре письма, прося настоятеля отправить ихъ по адресамъ, если я не возвращусь чрезъ недлю. Поэтому, съ этой стороны будетъ напрасный трудъ, если ты убьешь меня, письма придутъ по назначенію, и тогда теб нельзя будетъ оставаться въ этой стран. Домой теб нельзя будетъ явиться, такъ какъ, еслибы твоя жена и простила теб убійство отца, то она не можетъ простить связь съ Ноэми. Судъ начнетъ противъ тебя слдствіе и тогда теб придется объяснить происхожденіе твоего богатства. Какъ турецкое, такъ и австрійское правительства начнутъ процессъ, весь свтъ узнаетъ про тебя, т, которые восхищаются тобою теперь и называютъ тебя ‘золотымъ человкомъ’, станутъ смотрть на тебя съ отвращеніемъ, но даже и на независимый островъ теб нельзя будетъ бжать, такъ какъ тамъ Ноэми запретъ предъ тобою дверь. Она гордая женщина и ея любовь быстро превратится въ ненависть. Нтъ, теб не остается ничего боле, какъ скрыться со свта, также какъ и мн, отказаться отъ имени, также какъ и мн, и бродить изъ города въ городъ, пугаясь шума шаговъ, приближающихся къ твоимъ дверямъ, также какъ и мн. Что жъ, идти мн или оставаться?

— Оставайся!.. простоналъ Тимаръ.

— Ага! такъ ты сдаешься! вскричалъ каторжникъ, ну, такъ сядь, мы поговоримъ. Прежде всего, даешь ли ты мн независимый островъ?

— Независимый островъ принадлежитъ не мн, а Ноэми, сказалъ Тимаръ.

— Совершенно врное замчаніе. Но мое требованіе тмъ боле основательно. Островъ принадлежитъ Ноэми, но Ноэми принадлежитъ теб.

— Что же ты этимъ хочешь сказать? спросилъ Тимаръ.

— Пожалуйста, не ворочай глазами, ты долженъ понимать, что ты связанъ по рукамъ и по ногамъ. Продолжаемъ, ты напишешь письмо Ноэми. Я самъ передамъ ей это письмо. Въ письм ты простишься съ Ноэми, ты скажешь ей, что не можешь на ней жениться, такъ какъ этому мшаетъ неразрывная семейная связь, у тебя есть жена, прелестная Тимея, которую Ноэми, конечно, вспомнитъ. Ты напишешь ей что нарочно выписалъ для нея ея бывшаго жениха, славнаго малаго, который теперь готовъ жениться на ней и закрыть глаза на прошлое. Ты общаешь также заботиться о ней въ будущемъ и дашь намъ благословеніе на счастливую жизнь.

— Какъ! ты хочешь получить и Ноэми?

— Конечно, чортъ возьми! или ты, можетъ быть, воображалъ, что я хочу жить на остров, какъ второй Робинзонъ? Въ одиночеств мн необходимо нчто, чмъ я могъ бы услаждать жизнь. Въ Америк у меня было множество черноглазыхъ и черноволосыхъ красавицъ, но теперь, когда я увидалъ золотистые волосы и голубые глаза Ноэми я влюбился въ нихъ. А такъ какъ она ударила меня по лицу и выгнала, то я долженъ получить вознагражденіе. Что можетъ быть благородне, какъ отомстить за пощечину поцлуемъ? Я хочу сдлаться повелителемъ этой упрямой волшебницы. Это мой капризъ. И какое право имешь ты помшать мн сдлать это? Разв я не женихъ Ноэми? Я могу сдлать ее моей законной женой, возвратить ей честь, тогда какъ ты никогда не можешь на ней жениться и можешь сдлать ее несчастною. Ну, что же, напишешь ли ты это письмо Ноэми, или я, долженъ отнести мои четыре въ монастырь?

— О! Доди!.. вскричалъ Тимаръ.

Каторжникъ засмялся.

— Я буду ему отцемъ… добрымъ отцемъ.

Въ это мгновеніе Михаилъ вскочилъ съ мста,однимъ прыжкомъ, какъ ягуаръ, бросился на авантюриста, схватилъ его, прежде чмъ онъ усплъ употребить въ дло ружье, за локти, перевернулъ и такъ сильно ударилъ въ спину, что онъ однимъ прыжкомъ вылетлъ въ открытую дверь на дворъ и тамъ съ трудомъ поднялся, громко бранясь.

На двор было мрачно и тихо. Единственный человкъ, находившійся, кром ихъ въ дом, былъ глухой и спалъ крпкимъ сномъ.

ГЛАВА V.
Что разсказывалъ мсяцъ? Что разсказывалъ ледъ?

Тимаръ могъ убить этого человка, который былъ у него въ рукахъ, но онъ не убилъ его, такъ какъ говорилъ себ:

— Этотъ человкъ правъ, пусть исполнится моя судьба.

Тимаръ не былъ злодемъ, который прикрываетъ одно преступленіе другимъ. У него былъ возвышенный характеръ человка, готоваго искупить свое преступленіе.

Скрестивъ руки на груди, онъ молча слдилъ, какъ Теодоръ шелъ по двору.

Мсяцъ стоялъ высоко на неб и освщалъ фасадъ дома. При свт его Тимаръ слдилъ за удаляющимся Теодоромъ. Онъ слдилъ за нимъ по покрытой снгомъ тропинк до ледянаго зеркала озера, онъ слдилъ за нимъ, пока тотъ, наконецъ, не исчезъ, какъ черная точка по направленію къ монастырю.

Среди таинственной, ночной музыки льда Тимару вдругъ послышалось, будто онъ услышалъ вдали самый ужасный крикъ, на какой только способны человческія уста, восклицаніе испуга, отчаянія и проклятія.

Чрезъ нсколько секундъ крикъ повторился, но уже короче, слабе и затмъ снова стала слышна только музыка бури.

Но скоро и этотъ шумъ прекратился, небо прояснилось и все снова стало тихо.

Въ груди Тимара также наступила тишина. Онъ стоялъ предъ концемъ своего земнаго поприща. Вс дороги были для него закрыты. Онъ не могъ идти ни назадъ, ни впередъ. Онъ дошелъ до мста, отъ котораго не могъ идти дальше, подъ его ногами разверзалась пропасть, не имвшая противоположнаго берега. Вся его жизнь проходила предъ нимъ, какъ сонъ, и онъ зналъ, что только теперь проснется, наконецъ, отъ этого тяжелаго сна.

Его первое желаніе обладать прекрасной, богатой двушкой, было основаніемъ всего. На немъ онъ построилъ свою жизнь, какъ на загадк сфинскя. Когда загадка разршена, сфинксъ падаетъ въ пропасть. Какъ могъ онъ жить, будучи разоблаченъ предъ всмъ свтомъ, предъ Тимеею и предъ Ноэми, сброшенъ съ той высоты, на которой онъ стоялъ столько лтъ предъ всмъ свтомъ.

На земл посл того, что случилось, для него не было мста, но онъ зналъ другое мсто, кром земли, предъ нимъ была луна.

Ноэми говорила, что тамъ живутъ души самоубійцъ, И если Теодоръ поститъ Ноэми на независимомъ остров и захочетъ сдлать изъ нея свою возлюбленную, то она послдуетъ за нимъ на холодную звзду.

Эта мысль настолько успокоила Тимара, что онъ взялъ трубу и началъ смотрть на луну, говоря себ:

— Тамъ я буду жить! Тамъ я буду ждать мою Ноэми.

Затмъ онъ возвратился обратно къ себ въ комнату.

Въ камин догорали лохмотья, брошенныя авантюристомъ. Тимаръ подложилъ свжихъ дровъ, чтобъ огонь уничтожилъ остатки. Затмъ надлъ плащъ и вышелъ изъ дома.

Онъ направился къ озеру. Луна ярко освщала гигантскую ледяную поверхность. Ледяное солнце глядящее въ ледяное поле!

— Я иду!.. иду!.. крикнулъ Тимаръ. Скоро я узнаю, что ты говорила мн. Если ты звала меня, то я буду у тебя!

Онъ пошелъ прямымъ путемъ по направленію къ трещин во льду.

Вхи, разставленныя рыбаками, издали обращали на себя вниманіе путешественника и заставляли его избгать этого мста, но Тимаръ искалъ его.

Дойдя до одной изъ вхъ, онъ остановился, снялъ шляпу и сталъ глядть на небо.

Прошли годы съ тхъ поръ, какъ онъ молился въ послдній разъ, но въ эту минуту онъ почувсти овалъ потребность подняться душою къ Богу, съ гор ячей молитвой опустился онъ на колни.

Въ трещин шумли волны Балатона. Тимаръ наклонился къ вод, чтобъ поцловать ее, какъ цлуютъ мать, отправляясь въ далекій путь.

И въ ту минуту, какъ онъ наклонился къ волнамъ, онъ увидалъ что изъ воды на него глядитъ человческая голова. Поперекъ лба шла черная перевязка, закрывавшая правый глазъ, другой же глазъ, налившійся кровью, неподвижный, холодный, какъ звзда, глядлъ на него пристально, тогда какъ въ открытый ротъ вливалась и выливалась вода…

Чрезъ мгновеніе призракъ исчезъ, затмъ снова появился.

Тимаръ вскочилъ, какъ безумный, съ колнъ и съ ужасомъ глядлъ на видніе. Ему казалось, какъ будто оно зоветъ его слдовать за собою.

Вдали снова раздались странные звуки, снова подъ всей массой началась подземная музыка, какъ будто подъ водою играли на тысяч арфъ, пока, наконецъ эти звуки не усилились, не перешли въ угрожающій ревъ.

Страшная буря разразилась подо льдомъ, съ ужаснымъ трескомъ ледяная масса пришла въ движеніе и подъ громаднымъ напоромъ воздуха отверстіе трещины снова закрылось.

Тамаръ отъ колебанія ледянаго зеркала упалъ на ледъ лицомъ внизъ.

ГЛАВА VI.
Кто идетъ?

Иней превратилъ независимый островъ въ серебряный лсъ. Осадившійся туманъ покрылъ каждую втку серебристыми иглами, когда наступили солнечные, морозные дни они превратили иней на деревьяхъ въ ледъ. Каждая втка была покрыта кристальной оболочкой и казалось, какъ будто весь лсъ былъ стеклянный. Подъ тяжестью кристальныхъ украшеній втви деревъ опускались внизъ, какъ втви плакучихъ изъ, а когда втеръ проносился по лсу, онъ звенлъ, какъ стеклянный садъ въ волшебныхъ сказкахъ.

По полю къ хижин вела протоптанная тропинка отъ того мста, гд лежала Тереза. Эта была единственная прогулка Ноэми съ маленькимъ Доди.

Теперь они ходили туда только вдвоемъ, такъ какъ третья — Альмира, лежала въ хижин въ предсмертной борьб, пуля опасно ранила ее и для нея не было спасенія.

Однажды, вечеромъ, Ноэми зажгла огонь и стала прясть, тогда какъ маленькій Доди сидлъ съ нею рядомъ и игралъ, а Альмира лежала въ углу и стонала, какъ человкъ.

— Мама, вдругъ сказалъ мальчикъ, наклонись ко мн немножко, я хочу сказать теб на ухо, чтобъ Альмира не слыхала меня.

— Говори громко, она не пойметъ тебя, Доди.

— О, нтъ! она пойметъ. Она все пойметъ. Скажи мн, неужели Альмира умретъ?

— Да, мой милый.

— А кто же будетъ насъ защищать, когда умретъ Альмира?

— Ногъ.

— А Богъ силенъ?

— Да, сильне всхъ.

— Даже сильне отца?

— Твой отецъ получилъ свою силу отъ Бога.

— А злой человкъ съ завязаннымъ глазомъ?

— Также отъ него.

— Къ чему же Богъ далъ ему силу? Я боюсь, что этотъ человкъ вернется и унесетъ меня.

— Не бойся, я не позволю тебя унести.

— А если онъ убьетъ насъ обоихъ?

— Тогда мы оба пойдемъ на небо.

— И Альмира тоже?

— Нтъ. Альмира не пойдетъ.

— Почему же нтъ?

— Потому что она животное.

— А моя маленькая Луиза?

— Тоже нтъ.

— О! не говори этого, птички могутъ легче насъ, взлетать на небо. Такъ значитъ, тамъ нтъ ни животныхъ, ни птицъ? въ такомъ случа я лучше остану съ. здсь съ папой и съ моей маленькой Луизой.

— Да, дитя, мы останемся.

— Не правда ли, если бы папа былъ здсь, онъ прибилъ бы злаго человка?

— Злой человкъ убжалъ бы отъ него.

— Но когда же вернется отецъ?

— Еще зимой.

— Почему ты это знаешь?

— Онъ сказалъ это.

— Разв все, что говоритъ папа, правда? Онъ никогда не лжетъ?

— Нтъ, сынъ мой, все, что онъ говоритъ, правда.

— Но вдь теперь уже зима, значитъ, онъ скоро придетъ? О, если бы до тхъ поръ Альмира не умерла!

Мальчикъ всталъ и пошелъ къ стонавшей собак.

— Милая Альмира, не умирай! не оставляй насъ здсь однихъ! На небо ты не можешь идти вмст съ нами, ты можешь быть съ нами только здсь. Оставайся же. Я построю теб лтомъ хорошенькій домикъ изъ орховаго дерева, такой, какой отецъ выстроилъ мн. Я буду давать теб половину всхъ кушаній, которыя мн будутъ давать. Я буду навщать тебя, Альмира.

Умное животное посмотрло на мальчика своими: красивыми глазами и замахало хвостомъ, затмъ глубоко вздохнуло, какъ будто поняло что было сказано.

Ноэми перестала прясть и молча сидла, опершись головою на руку.

Когда Теодоръ съ яростью ушелъ отъ нихъ, онъ крикнулъ ей на прощанье въ окно:,, я еще вернусь и тогда скажу теб, кто такой человкъ, котораго ты любишь!’ Уже одно его возвращеніе было угрозой, но что могла значить вторая угроза? Кмъ могъ быть Михаилъ? Разв онъ могъ быть чмъ нибудь другимъ, кром того, чмъ казался?.. О! почему Михаилъ не сдлалъ такъ, какъ ему говорила Ноэми! лучше было бы, если бы этотъ человкъ лежалъ подъ тремя футами земли.

Ноэми была не слабая женщина. Она выросла насвобод и научилась врить въ собственную силу. Волчица съумла бы защитить свое логовище отъ собаки, для этого у нея были когти и зубы. Посл ужасной встрчи съ Теодоромъ, она не разставалась съ остро отточеннымъ ножемъ.

Пусть будетъ, какъ угодно судьб! Если раньше придетъ одинъ, то она будетъ счастливой женщиной, если придетъ другой — она сдлается убійцей.

— Альмира, отчего ты такъ стонешь?

Бдное, боровшееся со смертью животное, съ трудомъ подняло голову съ колнъ мальчика и, вытянувъ шею, начало втягивать въ себя воздухъ. Она тихо стонала, но нельзя было разобрать, было ли это выраженіе радости или гнва, очевидно было лишь то, что она чуетъ приближающагося человка.

Но кто идетъ? добрый или злой человкъ?

Въ ночной тишин уже слышны были быстрые шаги.

Кто идетъ?

Альмира захрипла. Она хотла подняться на ноги, но снова упала, хотла залаять, но не могла.

Ноэми быстро вскочила со скамейки и схватила ножъ.

— Кто идетъ?

Вс трое молча прислушивались: Ноэми, Доди и собака.

Шаги быстро приближались.

Теперь вс трое узнали звукъ шаговъ.

— Папа! смясь крикнулъ Доди.

Ноэми поспшила открыть дверь. Альмира же вдругъ поднялась на переднія ноги и залаяла.

Чрезъ мгновеніе Михаилъ, Ноэми и Доди обнимали другъ друга.

Альмира подползла къ любимому господину, подняла къ нему голову, лизнула руку, затмъ упала и умерла.

— Ты не оставишь насъ боле? прошептала Ноэми.

— Не оставляй насъ здсь однихъ! умоляющимъ голосомъ сказалъ маленькій Доди.

Михаилъ прижалъ обоихъ къ груди, и его слезы потекли по щекамъ дорогихъ ему людей.

— Никогда!… Никогда!… Никогда!…

ГЛАВА VII.
Трупъ.

Суровая зима окончилась въ этомъ году съ послдними днями марта. Сверный втеръ и дождь размягчили ледъ озера Балатонъ.

Между тающимъ льдомъ рыбаки нашли трупъ, который пришелъ въ сильнйшее разложеніе. Лица нельзя было разобрать, но въ личности покойнаго легко было убдиться. Это были смертные останки Михаила Тимара фонъ-Леветинскаго, который пропалъ въ ночь замчательнаго улова на озер Балатонъ.

Вс узнали на труп платье исчезнувшаго господина, его шинель съ мховымъ воротникомъ, его запонки и сохранившуюся на рубашк мтку. Въ карман жилета лежали часы съ репетиціей, на которыхъ было его имя изъ эмали, но сильнйшимъ доказательствомъ личности былъ лежавшій въ карман бумажникъ, набитый банковыми билетами. На бумажник этомъ были вышиты жемчугомъ слова: вра, любовь и надежда, собственными руками Тимеи. Въ боковомъ карман лежали четыре письма, перевязанныя ниткой, но вода совершенно смыла чернила. Письма пролежали въ вод четыре мсяца. Въ то же время, двухствольное ружье Леветинскаго было найдено въ сти.

Этимъ объяснялось, какъ произошло все дло.

Старый Галамбосъ еще и прежде отлично понималъ все. Баринъ сказалъ ему самъ, что будетъ ночью караулить лисицъ и волковъ, которые могли бы придти съ горъ на озеро, а многіе помнили, что въ ту ночь надъ озеромъ разыгралась страшная буря, продолжавшаяся очень короткое время.

Не было сомннія, что она была причиною несчастія съ Тимаромъ. Снгъ летлъ ему въ лицо, онъ не замтилъ трещины, упалъ въ нее и погибъ подъ льдомъ.

Когда Тимея узнала о происшедшемъ, она сейчасъ же пріхала, чтобъ лично присутствовать при осмотр трупа.

Увидвъ платье мужа, она два раза лишалась чувствъ, такъ что ее едва могли привести въ сознаніе. Тмъ не мене, она присутствовала при погребеніи мертвыхъ останковъ своего мужа и просила, чтобъ ей возвратили его обручальное кольцо.

Но кольцо погибло, такъ какъ у трупа не была пальцевъ.

Тимея отвезла дорогіе останки въ Коморнъ и погребла ихъ торжественно, по обычаямъ протестантской церкви, въ семейномъ склеп. Весь городъ присутствовалъ на погребеніи. Предъ гробомъ шли представители всевозможныхъ учрежденій, за гробомъ слдовали вс городскія дамы, одтыя въ трауръ, и впереди ихъ печальная вдова съ блднымъ лицомъ и заплаканными глазами.

Даже его величество король прислалъ депутата на похороны знаменитаго благодтеля всей страны. Кром того, за гробомъ двигались безчисленныя толпы простаго народа.

Шествіе при звон колоколовъ двигалось чрезъ весь городъ. Звонъ колоколовъ давалъ знать, что погребаютъ человка, какому не было подобнаго въ свт, благодтеля народа, славу націи, врнаго супруга, основателя множества благотворительныхъ учрежденій.

Аталія также была въ числ провожавшихъ, а также и маіоръ Качука.

Около трупа онъ столкнулся съ Тимеей и Аталіей.

Когда вс вышли изъ склепа, Аталія бросилась на гробницу, требуя, чтобъ ее также похоронили. Но Іоганнъ Фабула поднялъ съ земли прекрасную даму, и затмъ объявилъ удивленной толп, какъ сильно любила барышня покойнаго, который былъ ей вторымъ отцемъ.

На гробниц была сдлана надпись:

‘Здсь покоится прахъ благодтеля человчества, Михаила Тимара фонъ-Аеветинскаго, сожалемаго всми его знакомыми и бдными и оплакиваемаго его врной супругой, Тимеей’.

На гранитномъ пьедестал была поставлена мраморная статуя женщины съ урной въ рукахъ. Мн говорили, что эта статуя была врнымъ изображеніемъ Тимеи.

Тимея каждый день ходила на могилу украшать ее свжими внками и цвтами…

Теодоръ Христіанъ никогда не могъ бы мечтать, что ему посл смерти будетъ оказана такая большая честь.

ГЛАВА VIII.
Письмо Доди.

Прошелъ годъ съ тхъ поръ, какъ Михаилъ явился на независимый островъ. Съ тхъ поръ онъ не оставлялъ его ни на одинъ день.

Въ это время произошло великое событіе — Доди научился писать.

Когда Доди въ первый разъ написалъ поздравленіе въ день рожденія матери, Ноэми со слезами на глазахъ сказала Михаилу:

— У него будетъ такой же почеркъ, какъ у тебя.

— Гд ты видла мой почеркъ? съ удивленіемъ спросилъ Михаилъ.

— Въ первый разъ на прописи, которую ты написалъ для Доди, а кром того, мы одинъ разъ получили отъ тебя письмо. Разв ты забылъ?

— Да, правда. Это было уже очень давно.

— А теперь ты никому не пишешь писемъ? Ты уже цлый годъ не узжалъ съ острова. Разв у тебя нтъ никакого дла въ свт?

— Нтъ и никогда не будетъ.

— А что будетъ съ тмъ дломъ, которое ты прежде имлъ?

— Ты хочешь это знать?

— Да, конечно. Меня огорчаетъ мысль, что такой умный человкъ, какъ ты, заключенъ теперь въ узкомъ пространств этого острова только потому, что онъ насъ любитъ. Если, для того, чтобъ оставаться здсь, ты не имешь другой причины, кром любви ко мн, то эта любовь огорчаетъ меня.

— Хорошо, Ноэми, я скажу теб, чмъ я былъ въ свт, что я тамъ длалъ и почему я хочу быть здсь. Ты узнаешь все. Когда, вечеромъ, ты уложишь ребенка въ постель, приди ко мн на веранду, тамъ я разскажу теб все. Ты удивишься и испугаешься того, что услышишь, но, въ конц концовъ, ты простишь меня, какъ простилъ меня Богъ, пославъ сюда.

Посл ужина Ноэми уложила Доди въ постель и вышла къ Михаилу, и они вмст сли на липовую скамейку предъ.домомъ.

Полная луна ярко свтила, но теперь она перестала быть для Тимара таинственной звздой, а сдлалась хорошимъ знакомымъ и другомъ.

И тогда Михаилъ разсказалъ Ноэми все, что было съ нимъ въ свт: неожиданную смерть таинственнаго пассажира, гибель корабля и найденное сокровище. Онъ также разсказалъ ей про свою женитьбу на Тиме, описалъ ея горе и страданія, говорилъ о ней, какъ о святой, и когда описывалъ сцену, которую подслушалъ изъ потайнаго корридора, разсказывалъ, какъ эта женщина защищала своего мужа противъ клеветы, защищала противъ возлюбленнаго своего собственнаго сердца, Ноэми горько рыдала.

Когда же Михаилъ разсказалъ ей, какъ онъ самъ страдалъ въ этомъ ужасномъ положеніи, изъ котораго не могъ спастись, какъ утшала его тогда Ноэми нжными поцлуями.

Наконецъ, онъ описалъ ей ужасную ночь, когда авантюристъ явился къ нему, какъ онъ затмъ нашелъ смерть въ волнахъ озера и какъ лицо его вдругъ появилось изъ воды, о, какъ страстно тогда прижимала его Ноэми къ груди, какъ бы желая удержать, чтобъ онъ не упалъ въ пропасть.

Теперь ты знаешь, что я оставилъ тамъ, въ свт, и что я нашелъ здсь, можешь ли ты мн простить все, что выстрадала изъ-за меня, и вс мои преступленія противъ тебя?

Слезы и поцлуи Ноэми были отвтомъ.

Эта исповдь продолжалась до утра.

— Моя вина, говорилъ Михаилъ, заглажена. Тимея получила обратно свободу и состояніе. На бродяг было мое платье, въ карман былъ мой бумажникъ. Его трупъ похоронятъ вмсто моего и Тимея теперь вдова. Теб же я принесъ мою душу. Теперь все заглажено.

Ноэми взяла Михаила за руку и повела его въ комнату къ спящему мальчику.

Ребенокъ проснулся отъ поцлуевъ, открылъ глаза и, увидавъ, что уже утро, сталъ на колни въ своей постельк и, сложивъ ручейки, сталъ говорить свою утреннюю молитву:

— Господи! помилуй папу и маму.

— То, въ чемъ ты виноватъ противъ меня, Михаилъ, давно заглажено. Одинъ ангелъ молится за тебя со своей постели, другой — въ своей могил, чтобъ ты былъ счастливъ…

Ноэми одла маленькаго Доди, затмъ долго, задумчиво глядла въ глаза Михаила. Ей нужно было время, чтобъ освоиться со всмъ, что она услышала, но женщины быстро усваиваютъ себ все.

Вдругъ Ноэми сказала мужу:

— Михаилъ, ты долженъ загладить еще одну вину.

— Какую вину и передъ кмъ?

— Ты долженъ сообщить Тиме ту тайну, которую выдала теб Аталія.

— Какую тайну.

— Ту, что въ ея спальню есть потайной ходъ. Ты долженъ сообщить объ этомъ. Чрезъ этотъ ходъ къ ной можетъ пробраться злодй во время ея сна.

— Но вдь этого тайнаго хода не знаетъ никто, кром Аталіи.

— И этого довольно.

— Неужели же ты думаешь?…

— Михаилъ, ты не знаешь женщинъ. Ты не знаешь, кто эта Аталія, а я знаю ее. Я плакала за Тимею, слушая твой разсказъ, но, если бы ты презрлъ меня для нея, какъ бросилъ Аталію для нея этотъ человкъ,— о! тогда, храни ее Богъ, если бы я застала ее спящей!

— Ноэми! ты меня пугаешь!

— Мы вс таковы. Разв ты этого не зналъ. Спши выдать Тиме эту тайну. Я хочу, чтобъ она была счастлива.

Михаилъ поцловалъ Ноэми въ лобъ.

— Я не могу писать Тиме, сказалъ онъ, такъ какъ она узнала бы мой почеркъ, и тогда не могла бы быть моей вдовой.

— Въ такомъ случа, я напишу ей.

— Нтъ! нтъ! этого я не позволю. Я украсилъ ее золотомъ и брилліантами, но отъ тебя она не должна получить ни одной строчки. Это принадлежитъ къ моимъ драгоцнностямъ. Я не далъ теб ничего отъ Тимеи и я не дамъ Тиме ничего отъ тебя! ты не должна писать къ этой женщин!

— Хорошо, смясь сказала Ноэми, но я знаю еще третьяго, кто можетъ написать къ Тиме, Доди напишетъ письмо.

Услышавъ это, Тимаръ громко разсмялся…

Письмо маленькаго Доди отправилось къ Тиме.

ГЛАВА IX.
Ахъ, какая ты неловкая!

Прелестная вдова глядла на свой трауръ очень серьезно. Она никуда не ходила и никого не принимала.

Прошелъ годъ посл погребенія ея мужа.

У Тимеи было еще другое имя — Сусанна, такъ какъ одно она получила отъ своей матери-гречанки, а другое при крещеніи. Она пользовалась послднимъ для того, чтобъ подписывать свое имя подъ документами и также для празднованія своихъ имянинъ.

Въ нашихъ провинціальныхъ городахъ существуетъ обычай праздновать имянины. Родные и знакомые считаютъ себя обязанными, не будучи приглашенными, являться въ домъ имянинницы, гд ихъ ожидаетъ любезный пріемъ. Нкоторые знатныя семейства имютъ обыкновеніе приглашать къ себ въ этотъ день, это уже вполн аристократично и къ тому же т, которые не получили приглашенія, могутъ удержаться отъ поздравленій.

День святой Сусанны празднуется два раза въ году. Тимея избрала тотъ, который приходился зимою, такъ какъ въ это время ея мужъ бывалъ дома. Приглашенія разсылались за недлю впередъ.

О другомъ имени никто не заботился, такъ какъ Тимеи нтъ ни въ коморнскомъ, ни въ пештскомъ календаряхъ, а въ то время въ провинціяхъ не было другихъ календарей. Кто желалъ знать, въ какой день приходится имя Тимеи, тотъ долженъ былъ произвести большіе розыски. Тимея приходилась въ ма. Въ это время Михаилъ не бывалъ дома, тмъ не мене, Тимея получала каждый годъ въ ма прелестный букетъ изъ розъ въ день Св. Тимеи.

Кто его посылалъ — неизвстно, онъ всегда являлся по почт въ шкатулк.

Пока живъ былъ Тимаръ, Качука на вс вечера получалъ приглашеніе и на каждое отвчалъ тмъ, что оставлялъ свою визитную карточку у швейцара, самъ же никогда не являлся.

Въ этотъ годъ въ день Св. Сусанны не было вечера, такъ какъ Тимея все еще носила трауръ. Но въ прелестный майскій день, въ который обыкновенно Тимея получала букетъ блыхъ розъ, одтый въ ливрею слуга госпожи Леветинской принесъ Качук письмо.

Распечатавъ конвертъ, маіоръ нашелъ приглашеніе, написанное на карточк, на которой было не имя Сусанны, а имя Тимеи Леветинской, и въ которой его приглашали на этотъ день.

Качука не понялъ, въ чемъ дло, почему Тимея желала взволновать весь Коморнъ тмъ, что Сусанна… кальвинистка, вздумала праздновать день греческой Тимеи. Затмъ, онъ былъ удивленъ еще тмъ, что приглашаютъ на празднество утромъ въ тотъ же день. Это было противно всмъ правиламъ приличія. Тмъ не мене, онъ былъ того мннія, что на этотъ разъ слдуетъ отправиться по приглашенію.

Вечеромъ онъ устроился такъ, чтобъ не придти первому. Приглашеніе было на половину девятаго. Онъ подождалъ до десяти, затмъ отправился.

Снявъ въ передней плащъ и шляпу, онъ спросилъ слугу: много ли гостей уже собралось? Слуга отвчалъ, что еще никого нтъ.

Маіоръ удивился, по всей вроятности, остальные приглашенные вознегодовали на позднее приглашеніе и сговорились не являться.

Онъ еще боле укрпился въ этой мысли, когда, войдя въ залу, увидалъ, что вс люстры зажжены, вс комнаты ярко освщены, слдовательно, ожидали болшаго общества.

Вышедшій ему на встрчу камердинеръ сказалъ, что барыня ожидаетъ его у себя въ комнат.

— Кто у нея?

— Она одна. Фрейленъ Аталія вмст съ матерью ухали въ имніе Іоганна Фабулы, на большую рыбную ловлю.

Тутъ уже Качука не зналъ, что и думать. Не только не было гостей, но даже и вс домашнія оставили хозяйку.

Тимея ожидала его въ своей пріемной и, что всего странне, для торжественнаго вечера была одта въ черное.

Она носила трауръ и въ тоже время праздновала день своихъ имянинъ! Яркій свтъ золоченыхъ люстръ и серебряныхъ подсвчниковъ и черное траурное платье!

Лицо хозяйки не соотвтствовало ея платью. На ея губахъ мелькала нжная улыбка и слабый румянецъ покрывалъ щеки. Она весело приняла своего единственнаго гостя.

— О! вы заставили себя долго ждать! сказала она, протягивая ему руку.

Маіоръ почтительно поцловалъ эту руку.

— По правд сказать, я стснялся быть первымъ гостемъ.

— О! напрасно. Вс, кого я пригласила, уже здсь — Гд? съ удивленіемъ спросилъ маіоръ.

— Въ столовой. Столъ уже готовъ и ждутъ только васъ.

Сказавъ это, она взяла подъ руку удивленнаго маіора и повела въ столовую.

Только тутъ онъ понялъ, что ему думать.

Столовая была также ярко освящена. Въ ней былъ накрытъ большой столъ на девять приборовъ, но за столомъ никого не сидло, ни одного человка. Но когда маіоръ взглянулъ на столъ, онъ понялъ все, и чмъ ясне становилась для него загадка, тмъ боле наполнялись слезами его глаза.

На роскопшо накрытомъ стол, предъ девятью приборами, стояло по букету блыхъ розъ, послдній былъ изъ свжихъ, только что сорванныхъ цвтовъ, остальные же были желтые и высохшіе.

— Вотъ видите ли, здсь вс, кто поздравлялъ меня, изъ года въ годъ, въ день Св. Тимеи. Это мои гости въ день Св. Тимеи, ихъ девять. Согласны ли вы быть десятымъ! тогда будутъ вс, кого я пригласила.

Маіоръ съ восторгомъ прижалъ къ губамъ прелестную руку.

— Мои бдныя розы!…

Тимея не мшала ему цловать руку.

Можетъ быть, она бы позволила ему даже боле’ но вдовій чепчикъ былъ большимъ препятствіемъ.

Тимея замтила это.

— Хотите, я замню этотъ чепчикъ другимъ?

— Съ того дня, когда это случится, я начну жить.

— Въ такомъ случа, отложимте это до моихъ имя — минъ, о которыхъ знаютъ вс.

— О! это страшно далеко!

— Не пугайтесь. Лтомъ есть также день Св. Сусанны, мы будемъ праздновать его.

— О! это также далеко!

— Совсмъ нтъ. Неужели вы не научились терпнію? что касается меня, то я должна привыкнуть къ этой мысли, я должна научиться надяться на счастіе. Я могу только мечтать о немъ. До тхъ поръ мы будемъ видться каждый день, сначала на одну минуту, потомъ на дв, и такъ дале, потомъ навсегда. Согласны ли вы?

Маіоръ не спорилъ. Она просила такъ мило.

— А теперь праздникъ оконченъ, шепнула Тимея. Другіе гости желаютъ идти спать. Отправляйтесь домой… Впрочемъ, погодите немного, я хочу возвратить вамъ одно словечко изъ вашего послдняго поздравленія.

Сказавъ это, она вынула изъ букета одну свжую розу, слегка прикоснулась къ ней губами и воткнула ее въ петлицу маіора.

Онъ прижалъ розу, это ‘одно словечко’ къ своимъ губамъ и страстно цловалъ ее….

Когда маіоръ вышелъ и взглянулъ съ улицы на домъ Леветинской, вс окна были темны, онъ оставался послднимъ.

Съ этого дня Тимея начала учиться великому искусству привыкать къ счастію и надежд. Впрочемъ у нея былъ отличный учитель.

Съ этого дня Качука былъ въ дом ежедневнымъ гостемъ, но, конечно, ему не удалось дйствовать въ предписанной ариметической прогрессіи: сначала одну минуту, потомъ дв.

Свадьба была назначена въ август, въ день Св. Сусанны.

Аталія, повидимому, покорилась судьб. Она согласилась быть женою Фабулы. Не въ первый разъ случалось, что хорошенькая, молодая двушка отдавала руку вдовцу, о которомъ уже извстно, что онъ хорошо обращался съ женою, и потому выдти за него представляется меньшимъ рискомъ, чмъ выдти за холостаго.

Тимея общала дать въ приданое Аталіи ту же сумму, которую нкогда общался ей дать Михаилъ и отъ которой она отказалась.

Вс думали, что она старается измниться и будетъ доброй женой Іоганна Фабулы, только Качуку не могла она обмануть. Онъ понималъ, что происходитъ въ ея мрачной душ.

Съ того дня, какъ Качука появился въ дом, Аталія принуждала себя обращаться ласково даже съ матерью.

Что касается Фрау Софіи, то она далеко не ласково принимала это обращеніе, такъ какъ воображала, что дочь хочетъ ее задобрить предъ свадьбой, чтобъ она посл свадьбы взяла на себя ея хозяйство.

Съ маіоромъ и Тимеею Аталія обращалась безупречно. Она сама отворяла маіору двери, любезно вела его къ Тимеи, принимала участіе въ разговор, а когда уходила изъ комнаты, то садилась играть.

Наконецъ, остался всего одинъ день до дня Св. Сусанны.

Тимея мало-по-малу снимала одну траурную вещь за другою, какъ будто ей было тяжело сразу разстаться со всмъ и какъ будто она хотла медленно привыкнуть къ счастію.

Когда дошла очередь вдовій чепчикъ замнить блымъ, Тимея ршила, что въ первый разъ наднетъ этотъ чепчикъ при Качук, но въ этотъ день Качука заставилъ себя долго ждать. Причиною этого было то, что заказанный имъ въ Вн букетъ блыхъ розъ поздно прибылъ. Въ этотъ годъ это былъ второй имянинный букетъ, теперь онъ долженъ былъ поздравлять Тимею и въ день Св. Сусанны.

Въ день, предшествовавшій имянинамъ, къ Тиме пришла цлая куча поздравительныхъ писемъ и записокъ. У нея была цлая толпа знакомыхъ, но въ этотъ день она не распечатывала этихъ писемъ. Между ними было много написанныхъ дтскою рукою, такъ какъ у Тимеи въ город и въ окрестностяхъ было сто двадцать четыре крестника, мальчиковъ и двочекъ. Прежде Тимея радовалась этимъ наивнымъ пожеланіямъ счастія, но теперь вс ея мысли были заняты тмъ, что ей предстояло.

— Посмотрите, какое забавное письмо, сказала Аталія, беря одно изъ полученныхъ писемъ въ руки.

— И какими странными чернилами написанъ адресъ, замтила Тимея, положи его къ остальнымъ, я прочту его завтра.

Какой-то внутренній голосъ шепталъ Тиме, чтоей слдовало бы сегодня же прочитать это письмо.

(Это было письмо маленькаго Доди).

Но въ эту минуту появился маіоръ и въ одно мгновеніе вс поздравительныя письма и сто двадцать четыре крестника были забыты. Тимея поспшила къ нему на встрчу.

Девять лтъ тому назадъ, счастливый женихъ, можетъ быть, въ этой же самой комнат, дарилъ другой невст роскошный букетъ изъ красныхъ розъ, и эта невста присутствовала тутъ и теперь. Можетъ быть, тоже зеркало, въ которое Аталія бросила послдній взглядъ на свой подвнечный костюмъ, и теперь стояло на прежнемъ мст.

Тимея взяла изъ рукъ маіора прелестный букетъ блыхъ розъ, поставила его въ роскошную фарфоровую вазу и шепнула ему:

— Я, въ свою очередь, подарю вамъ нчто, что никогда не будетъ вамъ принадлежать, но любитъ васъ, и поэтому предназначено для васъ.

Загадка заключалась въ закрытомъ ящик. Это былъ новый кружевной чепчикъ.

— О! какъ онъ прелестенъ! вскричалъ маіоръ, беря его въ руки. Позвольте мн примрить его…

Но эти слова замерли на губахъ маіора. Онъ взглянулъ на Аталію въ то время, какъ Тимея съ дтскимъ удовольствіемъ подошла къ зеркалу и, снявъ съ головы вдовій чепчикъ, поднесла его къ губамъ и, тихо поцловавъ, прошептала:

— Бдный Михаилъ!

Она сняла съ себя послдній признакъ своего вдовства.

Качука все еще держалъ въ рукахъ блый чепчикъ.

— Дайте же мн сюда чепчикъ, я его примрю.

— Позвольте я вамъ помогу, сказалъ маіоръ.

— Вы въ этомъ не понимаете толку, возразила Тимея, Аталія, будьте такъ добры, помогите мн.

Тимея сказала эти слова безъ всякой задней мысли, но маіоръ былъ испуганъ блдностью, которая покрыла лицо Аталіи при этихъ словахъ. Онъ вспомнилъ, что Аталія нкогда сказала Тиме: ‘поди сюда, помоги мн надть свадебный вуаль’, тогда Аталія, можетъ быть, также не думала, какой смертельный ядъ заключается въ этихъ словахъ.

Теперь она подошла къ Тиме, чтобъ поправить ей чепчикъ, руки ея дрожали и она невольно довольно сильно уколола Тимею въ голову.

— Ахъ, какая ты неловкая! вскричала Тимея, отстраняясь.

Т же самыя слова и предъ тмъ же самымъ человкомъ!

Тимея ничего не видла, но Качука замтилъ, какая молнія скверкнула въ Глазахъ Аталіи при этихъ словахъ. Адская ярость и горечь выразились въ этомъ, взгляд.

Между тмъ, Тимея быстро раскаялась въ сказанныхъ ею словахъ и, обернувшись къ Аталіи, обняла ее и поцловала.

— Не сердись, милая Таля, я забылась. Не правда ли, ты меня прощаешь? Ты не сердишься на меня?

Аталія также пришла въ себя и прошептала:

— О! моя милая, прелестная Тимея, не сердись ты на меня. Я никогда больше не обижу твою милую головку. О! какъ ты хороша въ этомъ чепц! Точно волшебница!

И она поцловала Тимею въ плечо.

У маіора морозъ пробжалъ по кож.

ГЛАВА X.
Аталія.

Вечеръ наканун имянинъ былъ въ то же время вечеромъ наканун свадьбы.

Женихъ съ невстой сидли во внутреннихъ комнатахъ. У нихъ было такъ много сказать другъ другу.

Между тмъ, въ задней части дома шли разговоры большаго общества домашней прислуги. Этотъ день былъ полонъ работы, къ завтрашнему дню было сдлано множество приготовленій. Спшная работа продолжалась до одинадцати часовъ ночи, а по окончаніи работы, Фрау Софія пригласила къ себ весь домашній генеральскій штабъ и задала роскошное угощеніе изъ остатковъ.

Но гд была Аталія?

Ее не было ни тамъ, ни тутъ.

Влюбленные думали, что она у матери, а мать думала, что она съ влюбленными.

А можетъ быть, ни тутъ, ни тамъ о ней не думали, какъ будто ея не было на свт.

А между тмъ, не мшало бы, если бы тутъ или тамъ на мгновеніе прекратили болтовню и подумали объ Аталіи.

Одиноко сидла она въ той самой гостиной, въ которой въ первый разъ увидла Тимею.

Старая мебель была давно замнена новой, остался только одинъ вышитый табуретъ, какъ бы въ воспоминаніе. Аталія сидла на немъ, когда Тимаръ явился, въ сопровожденіи блдной двушки. Напротивъ сидлъ Качука и рисовалъ ея портретъ, по которому его карандашъ, при вид Тимеи, провелъ длинную полосу.

Теперь Аталія сидла на томъ же самомъ табурет. Портретъ уже давно исчезъ, но она еще и теперь видла его предъ собою. Она какъ будто видла передъ собою лейтенанта, который съ льстивымъ видомъ просилъ ее улыбнуться еще немного и не глядть такъ гордо.

Въ гостиной было темно, только мсяцъ свтилъ въ окно, да и тотъ долженъ былъ скоро исчезнуть за колокольней церкви Св. Андрея. Аталія сидла и вспоминала свою прожитую жизнь, то время когда льстецы называли ее первой красавицей Коморна, ихъ повелительницей, и толпами ухаживали за нею. Вдругъ въ ихъ дом появился ребенокъ, глупое существо, холодная рыба, какъ будто нарочно созданная для того, чтобъ служить цлью насмшекъ. И черезъ два года этотъ найденышъ, эта блдная тнь сдлалась хозяйкой дома, тогда какъ дочь бывшаго хозяина дома превратилась въ нищую!

Что за ужасный день свадьбы!

Но даже и тогда, когда кончился блескъ и поклоненіе, она еще хотла быть любимой во мрак, въ тайн, но и въ этомъ ей было отказано. Какое ужасное путешествіе въ домъ жениха и обратно домой. Какъ ждала она напрасно, на слдующій день, этого человка, какъ считала бой часовъ подъ аккомпаниментъ молотка аукціониста! но онъ не пришелъ.

Затмъ начались длинные годы тяжелаго притворства, тайныхъ униженій.

Только одинъ человкъ зналъ ея душу, и этотъ человкъ исчезъ подъ льдомъ. И вдругъ счастіе снова возвратилось въ проклятый домъ и вс стали счастливы, кром нея.

Чаша ея горячи была полна, достаточно было одной капли, чтобъ она переполнилась. Этой послдней каплей были слова: ‘Ахъ, какая ты неловкая!’

Быть униженной въ присутствіи этого человка!

Аталія дрожала, какъ въ лихорадк, думая о томъ, что происходило теперь.

Въ дом длались приготовленія къ завтрашней свадьб, въ будуар шептали влюбленные, изъ кухни, чрезъ закрытую дверь, доносился шумъ ликующей сволочи.

Но Аталія не слышала веселыхъ восклицаній и смха, она слышала только внутренній голосъ, шептавшій въ ея груди.

Вдругъ раздался звонъ.

Одна струна лопнула въ роял.

Аталія такъ испугалась, что задрожала всмъ тломъ.

Глупость! это была только струна.

Аталія вынула изъ кармана старинную шкатулочку съ ядомъ, но въ ней не было яду, оставались только сонные порошки. Къ тому же отрава была бы недостаточной местью за слова: ‘Ахъ! какая ты неловкая’. Тигръ не стъ труповъ, онъ жаждетъ горячей крови.

Аталія неслышно прошла въ потайной корридоръ, кончавшійся картиной Св. Георгія, изъ котораго можно было видть въ спальню Тимеи.

Тихій шепотъ влюбленныхъ былъ для Аталіи самымъ ужаснымъ ядомъ.

Въ это время маіоръ уже прощался и стоялъ, держа руку Тимеи. Щеки Тимеи были ярко красны.

Они не говорили о любви, но, не смотря на это, не позволили бы третьему присутствовать при ихъ разговор. Женихъ задавалъ вопросы, которые позволительны только ему.

— Вы спите здсь одн? спрашивалъ онъ, съ любопытствомъ подымая пологъ постели невсты.

— Да, съ тхъ поръ, какъ я вдова.

(Даже и предъ этимъ, шептала за дракономъ Аталія).

Женихъ, пользуясь своей привиллегіей, продолжалъ осматривать спальню невсты.

— Куда ведетъ эта дверь за постелью?

— Въ переднюю, въ которой оставляютъ свои пальто и накидки гостй женскаго пола. Чрезъ эту дверь вы пришли, когда были у меня въ первый разъ.

А эта маленькая дверь?

— О! эта ведетъ въ маленькую уборную.

— А есть ли выходъ изъ этой уборной?

— Никакого.

— А эта третья дверь?

— Вы знаете, что тутъ ванна.

— А гд остается прислуга ночью?

— Женская прислуга спитъ въ комнат рядомъ съ кухней, а мужская въ подвал. Около моей постели висятъ дв сонетки, изъ которыхъ одна проведена въ комнату женской прислуги, а другая къ мужской.

— А рядомъ въ комнат никого нтъ?

— Тамъ спитъ Аталія, съ мамой Софіей.

— И фрау Софія тоже?

— Да, какъ вы хотите все знать. Завтра все будетъ устроено иначе. (Завтра .)

— Вы запираете двери, когда ложитесь, спать?

— Никогда, къ чему? вся прислуга меня любитъ, ворота заперты, главная дверь тоже. Я здсь въ безопасности.

— А нтъ ли какого нибудь потайнаго хода въ эту комнату?

— Ха… ха… ха! вы думаете, что мой домъ венеціанскій дворецъ.

— Ну, такъ сдлайте мн удовольствіе и запирайте вс двери каждую ночь, прежде чмъ ляжете спать.

(Ха… ха… ха… онъ, кажется, подозрваетъ, о чемъ мечтали въ этотъ день въ этомъ дом).

Тимея засмялась и передразнила серьезное лицо жениха.

— Хорошо, изъ любви къ вамъ, я запру сегодня вс двери моей комнаты.

(Посмотри только, чтобъ они были хорошенько заперты, прошепталъ драконъ).

Затмъ послдовало нжное объятіе и долгій поцлуй.

— Ты молишься, моя возлюбленная?

— Нтъ, никогда не молюсь.

— Почему же нтъ?

— Потому что Богъ, которому я молюсь, вчно бодрствуетъ.

(Что если сегодня онъ заснетъ)?

— Простите меня, дорогая Тимея, но женщинамъ не идетъ философія. Благочестіе украшаетъ ихъ. Скептицизмъ оставьте мужчинамъ, помолитесь сегодня ночью.

— Вы знаете, что я была магометанкой. Насъ не учатъ молиться.

— Теперь вы христіанка, а христіанскія молитвы прекрасны. Возьмите сегодня въ руки вашъ молитвенникъ.

— Хорошо, для васъ я научусь молиться.

Тогда Качука нашелъ въ молитвенник, который нкогда подарилъ Тиме Тимаръ, въ новый годъ, молитву невсты.

— Хорошо, я выучу сегодня ночью эту молитву.

— Да, сдлайте это для меня.

Тимея громко прочла молитву.

Аталія чувствовала въ сердц адскую ярость. Ей казалось, что этотъ человкъ откроетъ тайну, скрытую въ стн. Онъ могъ заставить Тимею промолиться до утра.

Проклятіе! проклятіе всему, даже и молитвеннику!!

Когда маіоръ вышелъ въ переднюю, Аталія уже была тамъ.

Тимея крикнула изъ спальни приказаніе посвтитъ маіору чрезъ дворъ. Она думала, что въ передней есть кто нибудь изъ прислуги. Но въ этотъ день, какъ извстно, вся прислуга развлекалась у Фрау Софіи. Тогда Аталія взяла стоявшій въ передней подсвчникъ и посвятила маіору съ лстницы.

Счастливый женихъ на этотъ разъ не видалъ никого, кром невсты, онъвидлъ предъ собою только Тимею и думалъ, что ему отворила дверь и посвтила горничная. Онъ хотлъ быть щедрымъ и сунулъ Аталіи въ руку серебряный талеръ. Только сдлавъ это, онъ отскочилъ, узнавъ тихій голосъ, который прошепталъ:

— Благодарю васъ, сударь.

— Ради Бога! это вы Фрейленъ! Я васъ не узналъ въ темнот. Тысячу разъ прошу извиненія.

— Это ничего не значитъ, маіоръ.

— Простите мн мою слпоту… прошу васъ, отдайте мн оскорбительный подарокъ.

Аталія, насмшливо поклонившись, отступила, пряча за спиной полученный талеръ.

— Я отдамъ вамъ его завтра, маіоръ. До тхъ поръ оставьте его у меня. Я его заслужила.

Маіоръ проклиналъ свою неловкость. Ему казалось, что тяжесть, давившая его грудь удвоилась посл этого случая.

Выйдя на улицу, маіоръ почувствовалъ, что онъ не въ состояніи идти домой.

Онъ отправился на гауптвахту, къ дежурному офицеру.

— Пріятель, я приглашаю тебя завтра къ себ на свадьбу, но за то, прошу тебя, позволь мн сегодня сдлать съ тобою ночной обходъ.

Между тмъ, въ комнат для прислуги шло веселье. Тимея, думая что маіора проводила горничная, сказала, что она можетъ идти спать, что она разднется сама.

Когда, по окончаніи угощенія, мама Софія вернулась къ себ въ комнату, она тихо спросила:

— Аталія, ты спишь?

Отвта не было.

Фрау Софія стала прислушиваться. Съ другой постели не доносилось дыханія спящей. Тогда она подошла къ самой постели.

Постель была пуста.

Въ темнот она не врила своимъ глазамъ и стала ощупывать посТель руками.

Постель была пуста.

— Аталія! гд ты? съ испугомъ шептала она.

Отвта не было.

Ужасъ охватилъ Фрау Софію. Ей казалось, какъ будто она ослпла и не можетъ двинуться съ мста, не можетъ ни пошевелиться, ни крикнуть.

Она стала прислушиваться и ей казалось, что ни въ дом, ни на улиц не слышно было ни малйшаго шума.

Гд могла быть Аталія?

Аталія была въ потайномъ корридор. Она уже давно была тамъ.

Какое терпніе имла Тимея заниматься такъ долго молитвенникомъ!

Наконецъ, она его закрыла и глубоко вздохнула. Затмъ она взяла подсвчникъ и пошла посмотрть, заперты ли вс двери. Она даже поглядла за спущенныя оконныя занавси.

Слова жениха возбудили въ ней страхъ.

Она стала осматривать даже стны, не спрятался ли кто нибудь.

Затмъ она подошла къ туалетному столику заплела волосы въ косу и надла стку на голову, чтобъ волосы не упали и не распустились. Эта женщина также была не чужда тщеславія. Чтобъ ея руки оставались нжными и блыми она натерла ихъ благоуханной мазью и надла длинныя перчатки.

Посл этого она раздлась совсмъ.

Но, прежде чмъ лечь въ постель, она обошла постель, открыла шкафъ и вынула изъ него саблю со сломаннымъ клинкомъ. Она нжно поглядла на нее, прижала къ груди, затмъ сунула ее къ себ подъ подушку.

Аталія видла все это.

Затмъ Тимея погасила свчу.

Аталія не могла ничего видть, она слышала только бой часовъ. Она имла терпніе ждать.

Время, казалось, тянулось безконечно.

Наконецъ, на часахъ пробило половина перваго. Картина Св. Георгія двинулась съ мста вмст со своимъ дракономъ.

Аталія вышла изъ потайнаго корридора.

Она была босикомъ.

Въ комнат было темно, такъ какъ ставни были закрыты и занавси спущены. Ощупью она нашла подушку, на которой лежала Тимея. Сунувъ руку подъ подушку, она схватила холодную рукоятку сабли.

Попробовавъ клинокъ, она убдилась, что онъ отточенъ.

Но въ комнат было темно и спящей нельзя было видть. Она спала такъ спокойно, что ея дыханіе было едва слышно, а между тмъ ударъ долженъ былъ быть хорошо разсчитанъ.

Аталія наклонилась, чтобъ прислушаться.

Спящая слегка пошевелилась и во сн прошептала:

— О! Боже мой!

Тогда Аталія направила ударъ въ томъ направленіи, откуда былъ слышенъ вздохъ.

Но ударъ не былъ смертеленъ.

Во сн Тимея закрыла голову правой рукой и ударъ попалъ только по рук. Остріе стали разрзало перчатку и ранило руку.

Отъ этого удара спящая проснулась и поднялась въ постели на колняхъ.

Второй ударъ былъ нанесенъ въ голову, но густые волосы ослабили его силу.

Въ эту минуту Тимея схватила клинокъ лвой рукой.

— Убійца! вскричала она, вскакивая съ постели.

И въ то время, какъ лвая рука ея была обрзана клинкомъ, она раненой правой схватила своего противника за волосы.

Она чувствовала, что это женскіе волосы, теперь она знала, кто былъ предъ нею.

Бываютъ критическія минуты, въ которыя душа инстинктомъ понимаетъ все.

Тимея знала, что предъ ней Аталія. Въ сосдней комнат была мать Аталіи. Тимею хотли убить изъ ревности или, можетъ быть, изъ мщенья. Звать на помощь было напрасно, слдовало бороться.

Тимея не кричала боле, но, собравъ вс силы, держала правою рукою голову своей противницы, а лвою старалась вырвать у нея изъ рукъ убійственное оружіе.

Тимея была сильна, а убійцы борются всегда только половинными силами.

Молча боролись он во мрак, мягкій коверъ заглушалъ стукъ ихъ шаговъ.

Вдругъ въ сосдней комнат раздался крикъ:

— Убійца!

Это былъ голосъ фрау Софіи.

При этомъ крик Аталія почувствовала, что теряетъ силы. Горячая кровь ея жертвы лилась ей въ лицо. Въ сосдней комнат былъ слышенъ стукъ разбиваемыхъ стеколъ и фрау Софія кричала высунувшись на улицу:

— Убійцы!… Убійцы!… Убійцы!

Аталія съ испугомъ выпустила саблю и обими руками старалась высвободить свои волосы изъ рукъ Тимеи.

Теперь уже на нее нападали. Теперь она боролась.

Освободивъ свои волосы изъ рукъ Тимеи, она оттолкнула ее отъ себя, кинулась къ отверстію за картиной и закрыла его за собой.

Тимея сдлала еще нсколько шаговъ впередъ, съ оставшимся въ рук обломкомъ сабли и безъ чувствъ упала на коверъ.

На крики фрау Софіи на улиц раздались громкіе шаги.

Это приближался обходъ.

Маіоръ первый добжалъ до дома.

Фрау Софія у знала, его и вскричала:

— Спшите! спшите! Тимею убиваютъ!

Маіоръ схватился за звонокъ, но никто не отворялъ. Солдаты хотли выломать ворота, но они были слишкомъ крпки.

— Разбудите прислугу, чтобъ отворили ворота! крикнулъ маіоръ фрау Софіи.

Испуганная женщина бросилась въ людскую, въ темнот и, къ своему удивленію, нашла всю прислугу спящей, кого подъ столомъ, кого на стол. Свча догорала въ подсвчник и освщала эту странную картину.

— Въ дом убійца! крикнула фрау Софія спящимъ.

Отвтомъ на ея крикъ было только громкое храпніе.

Она стала трясти за плечи спящихъ, звать ихъ поименамъ, но не могла никого добудиться.

Между тмъ, предъ воротами слышались угрозы и удары.

Дворника также нельзя было разбудить, но изъ кармана у него торчалъ ключъ отъ воротъ. Фрау Софія схватила этотъ ключъ и бросилась по темной лстниц и темному двору къ воротамъ, преслдуемая мыслею: что, если, въ темнот, она наткнется на убійцу? Въ тоже время у нея былъ еще боле ужасный вопросъ: что, если она узнаетъ этого убійцу?

Наконецъ, она добралась до воротъ и открыла ихъ.

На улиц стояли солдаты съ фонарями и уже начинала собираться толпа.

Качука бросился по лстниц къ дверямъ, которыя вели прямо изъ передней въ спальню Тимеи. Дверьбыла закрыта изнутри.

Онъ надавилъ ее плечомъ и дверь соскочила съ. петель.

Тимея лежала предъ нимъ на полу, покрытая кровью, безъ сознанія. Маіоръ поднялъ ее и собственными руками отнесъ на постель.

Наскоро прибжавшій докторъ осмотрлъ раны и объявилъ, что ни одна изъ нихъ не опасна, что Тимеяі только безъ чувствъ.

Успокоившись на счетъ возлюбленной, маіоръ почувствовалъ жажду мщенія.

— Гд же былъ убійца?

— Странно, сказалъ капитанъ, начальникъ патруля, вс двери были заперты изнутри, какъ могъ сюда кто нибудь войти и затмъ выдти?

Нигд не было никакого слда. Даже оружіе, которымъ была ранена Тимея, сломанная сабля, было’ ея собственность.

Явившійся слдователь сейчасъ же отправился къ прислуг.

Но вс спали крпкимъ сномъ.

Докторъ осмотрлъ ихъ. Ни одинъ не притворялся.

Они были напоены опіумомъ.

Кто же еще былъ въ дом? кто могъ быть убійцей?

— Гд Аталія? спросилъ маіоръ фрау Софію, та молча поглядла на него и не могла ничего отвтить.

Она сама этого не знала.

Слдователь открылъ дверь въ спальню Аталіи и вошелъ.

Фрау Софія слдовала за нимъ почти безъ сознанія. Она очень хорошо знала, что постель Аталіи была пуста.

Аталія лежала на постели и спала.

Красивая батистовая рубашка была растегнута на ше, на голов былъ надтъ ночной чепчикъ, прелестная, блая рука лежала на одял, лицо и руки были одинаково чисты. Она спала.

Фрау Софія съ ужасомъ прислонилась къ стн, увидавъ Аталію.

— Она такъ крпко спитъ, сказалъ докторъ. Ей также дали опіумъ.

Когда докторъ щупалъ пульсъ Аталіи, ни одна черта въ ея лиц не пошевелилась, ни малйшая дрожь не выдала, что она знаетъ, что вокругъ нея происходитъ.

Она умла обмануть всхъ своимъ изумительнымъ самообладаніемъ, кром одного, кром того, чью возлюбленную она хотла убить.

— Дйствительно ли она спитъ? спросилъ маіоръ.

— Пощупайте ея руку, отвчалъ докторъ. Она холодна и спокойна.

Аталія почувствовала, что Качука взялъ ее за руку.

— Но посмотрите сюда, докторъ, сказалъ маіоръ, поглядвъ ближе, вы убдитесь, что подъ ногтями этой харошенькой, бленькой ручки видна свжая кровь!

При этихъ словахъ пальцы Аталіи сжались и маіоръ почувствовалъ, какъ будто въ его руку вонзились орлиные когти.

Аталія громко засмялась и, сбросивъ съ себя одяло, совершенно раздтая, вскочила съ постели и съ демонской гордостью окинула маіора торжествующимъ взглядомъ, затмъ презрительно поглядла на мать.

Несчастная женщина не могла выдержать этого взгляда и безъ чувствъ упала на полъ.

ГЛАВА XI.
Послдній ударъ.

Въ архивахъ коморнскаго суда хранится интересный уголовный процессъ, героинею котораго была Аталія Брацовичъ.

Эта женщина искуссно защищалась. Она отрицала все и умла такъ спутать дло, что судьи ничего не могли открыть.

Прежде всего ей не было никакой причины убивать Тимею, такъ какъ она сама была невста. Затмъ нигд не нашли никакихъ слдовъ убійства, кром комнаты Тимеи. Не только не было найдено ни одного окровавленнаго предмета женскаго костюма, но даже нигд не нашли слдовъ хоть пепла сожженнаго платья.

Точно также не могли добиться, кто подсыпалъ сонный порошекъ прислуг. Аталія сама утверждала, что вечеромъ она выпила воду, которая имла дурной вкусъ, и посл этого крпко заснула, такъ что не была разбужена даже крикомъ матери, и проснулась только тогда, когда маіоръ схватилъ ее за руку.

Единственное живое существо, видвшее ея постель пустой за полчаса до этого, была ея мать, которая не могла показывать противъ нея.

Всего больше въ ея пользу говорило то, что у Тимеи нашли запертыми вс двери, а ее самою безъ чувствъ. Какимъ образомъ могъ убійца пробраться въ комнату и выдти изъ нея?

Не могли даже добиться, былъ убійца мужчина или женщина.

Единственное лицо, которое знало это — Тимея, ничего не говорила. На слдствіи она показала, что ничего не помнитъ, что съ ней было, что страхъ отнялъ у нея память. Она не могла обвинять Аталію, ихъ даже ме сводили на очную ставку.

Поправляясь отъ ранъ, Тимея трепетала за Аталію.

Посл этого ужаснаго случая, ее ни на минуту не оставляли одну. Докторъ и сидлка мнялись около нея. Днемъ у нея постоянно сидлъ маіоръ, У нея также часто бывалъ слдователь, допрашивалъ ее, но какъ только рчь заходила объ Аталіи, Тимея, вдругъ замолкала и отъ нея нельзя было добиться ни слова.

Одинъ разъ докторъ посовтовалъ, чтобъ Тимея прочитала что нибудь веселое.

Тимея въ это время уже вставала съ постели и принимала постителей, сидя въ кресл.

Качука предложилъ ей прочесть поздравительныя письма, пришедшія наканун имянинъ.

Такъ какъ у Тимеи все еще были перевязки на рукахъ, то Качука долженъ былъ самъ распечатывать и читать письма.

Слдователь также присутствовалъ при этомъ. При чтеніи лицо больной прояснилось.

— Что за странное письмо? сказалъ маіоръ, когда ему попалось въ руки письмо, запечатанное золотой пуговицей.

— Въ самомъ дл, сказала Тимея, оно уже и мн бросилось въ глаза.

Маіоръ распечаталъ конвертъ и, прочитавъ первую строчку: ‘Милостивая государыня! въ вашей комнат есть картина Св. Георгія…’ Остановился и дочиталъ остальное про себя, тогда какъ губы его посинли и на лбу выступилъ холодный потъ.

Вдругъ онъ бросилъ изъ рукъ письмо и, какъ сумасшедшій, кинулся къ картин Св. Георгія, ударилъ по ней кулакомъ и сорвалъ ее вмст съ рамой со

-стны. Предъ нимъ открылось темное отверстіе потаеннаго корридора.

Маіоръ бросился во мракъ и чрезъ мгновеніе вернулся обратно съ доказательствами преступленія — окровавленнымъ платьемъ Аталіи.

Тимея съ испугомъ закрыла лицо руками. Слдователь поднялъ письмо, положилъ его въ карманъ и взялъ также вещественныя доказательства преступленія.

Въ потаенномъ кирридор нашлось еще нчто другое — шкатулка Аталіи съ опіумомъ и ея дневникъ, въ которомъ она раскрывала всю глубину пропасти ея души.

Тимея умоляла маіора, доктора и слдователя, чтобы они никому не выдавали того, что видли.

По это было невозможно. Доказательства преступленія были въ рукахъ слдователя и Аталія не могла ожидать милости ни отъ кого, кром Бога.

Какъ только Тимея поправилась, она должна была явиться въ судъ на очную ставку съ Аталіей. Это было для нея тяжелой обязанностью, но и теперь она говорила, что ничего не помнитъ изъ того, что произошло съ нею во время покушенія на ея жизнь.

Бракъ былъ ускоренъ и предъ судомъ Тимея явилась женою маіора Качуки. Свадьба была отпразднована безъ всякаго блеска, въ тишин: на ней были только священникъ и свидтели, домашній докторъ и слдователь, были единственными гостями.

Человческое правосудіе не избавило Тимею отъ тяжелой обязанности еще разъ видть свою убійцу.

Что касается Аталіи, то, она не дрожала этой минуты, а, напротивъ того, съ нетерпніемъ ждала, когда увидитъ свою жертву. Если не оружіемъ, такъ взглядомъ своихъ глазъ, она хотла еще разъ поразить ее въ сердце.

Но она сильно вздрогнула, когда судебный приставъ сказалъ:

— Позовите супругу маіора Качуки.

Супругу маіора Качуки! И такъ, она была его женою!

Какое удовольствіе доставило Аталіи, что блдная, едва оправившаяся Тимея клялась, поднявъ руку, что она все забыла, что не помнитъ, былъ ли убійца мужчина или женщина.

— Проклятая!.. прошептала сквозь зубы Аталія, ты не осмливаешься меня обвинять въ томъ, что я оомливалась сдлать.

— Мы не спрашиваемъ васъ теперь объ этомъ, сказалъ предсдатель. Мы желаемъ только знать, дйствительно ли это письмо, написанное дтскимъ почеркомъ, пришло къ вамъ по почт въ самый день преступленія, что оно до сихъ поръ не было распечатано и что никто не зналъ его существованія?

На эти вопросы Тимея спокойно отвчала, да или нтъ.

Тогда предсдатель обратился къ фрейленъ Аталіи.

— А теперь, Аталія Брацовичъ, вы выслушаете, что написано въ этомъ письм.

‘Милостивая государыня!

Въ вашей комнат находится картина Св. Георгія, вдланная въ стну. За этой картиной скрывается потайной ходъ, оканчивающійся въ шкафу съ посудой. Прикажите задлать это отверстіе и берегите вашу дорогую жизнь. И да будетъ она счастлива и продолжительна. Доди’.

Посл этого, предсдатель поднялъ салфетку со стола. Подъ ней лежали обвинители Аталіи: окровавленное платье, шкатулка съ опіумомъ и дневникъ.

Аталія вскрикнула, точно смертельно раненная, и закрыла лицо обими руками, когда же она отняла руки отъ лица, оно было не блдно, но яркокрасно.

— Да! вскричала она, это я хотла убить тебя и раскаиваюсь только въ томъ, что мн не удалось этого сдлать! Ты была проклятіемъ моей жизни! Ты, блдный призракъ! Чрезъ тебя я погибла! Я хотла тебя убить!… Для меня не было бы спокойствія въ этомъ мір, если бы я не попыталась сдлать этого!.. Гляди, въ моей шкатулк было достаточно яду, чтобъ отравить всхъ свадебныхъ гостей, но я жаждала твоей крови!.. Ты не умерла, но я насытила свою жажду и теперь могу сама умереть!… Но, прежде чмъ мечъ палача отдлитъ мою голову отъ тла, я нанесу твоему сердцу еще одинъ ударъ, отъ котораго ты никогда не излчишься и который будетъ мучить тебя даже въ объятіяхъ мужа!… Клянусь теб Богомъ, Его Святыми, ангелами и дьяволами! что то, что я скажу теперь, правда! Клянусь, что тайна потайной двери была извстна, кром меня, одному человку, и этотъ человкъ былъ Михаилъ Тимаръ фонъ-Леветинскій! Чрезъ день посл того, какъ онъ узналъ отъ меня эту тайну, онъ исчезъ, и если кто нибудь написалъ теб объ этой тайн, то, слдовательно, Михаилъ Тимаръ фонъ-Леветинскій не умеръ! Онъ живъ и ты можешь ожидать возвращенія твоего шерваго супруга! Тотъ, кого похоронили вмсто него, былъ воръ, укравшій платье Тимара.. А теперь можешь жить съ этой раной въ сердц!..

ГЛАВА XII.
Арестантка ‘Святой Маріи’.

Судъ приговорилъ Аталію къ смерти. Королевская милость измнила это наказаніе въ пожизненное заключеніе въ тюрьм ‘Святой Маріи’.

Аталія жива еще и теперь. Съ тхъ поръ прошло сорокъ лтъ, и ей теперь шестьдесятъ семь лтъ. Ея гордый духъ не сломился. Она ожесточена, молчалива и нераскаянна. Въ то время, какъ по воскресеньямъ всхъ женщинъ водятъ въ церковь, Аталію запираютъ въ одиночную келію, такъ какъ боятся, что она нарушитъ молитву остальныхъ. Когда, прежде, одинъ разъ ее принудили идти въ церковь, она среди рчи проповдника крикнула: ‘ты лжешь!’ и плюнула на алтарь.

Въ этотъ промежутокъ времени много разъ давалась амнистія. Сотнямъ заключенныхъ въ тюрьмахъ

была возвращена свобода, только эту одну начальникъ тюрьмы никогда не представлялъ къ помилованію.

Тмъ, которые совтовали ей раскаяться, чтобъ быть прощенной, она отвчала:

— Какъ только меня освободятъ, я убью эту женщину!

Она до сихъ поръ говоритъ это, но та, про которую она думаетъ, уже давно превратилась въ прахъ.

Прострадавъ много лтъ отъ послдняго удара, нанесеннаго ея бдному, больному сердцу, посл словъ ‘Тимаръ не умеръ’, она уже не могла быть вполн счастлива. Какой-то холодный призракъ отравлялъ вс ея радости, поцлуи мужа были для нея на вки отравлены. Когда же она почувствовала приближеніе смерти, она приказала отвезти себя въ Леветинцъ чтобъ ее не похоронили въ склеп, въ которомъ лежалъ, Богъ знаетъ кто, подъ именемъ Тимара.

Тамъ, въ Леветинц, на берегу Дуная, выбрала она себ мсто, недалеко отъ той мстности, гд потеряла своего отца, гд Али Чорбаджи покоился на дн Дуная.

Такъ близко отъ независимаго острова! Какъ будто какое-то тайное предчувствіе влекло ее туда.

Съ ея могилы можно видть независимый островъ.

На сокровищахъ, оставленныхъ ей Тимаромъ, лежало проклятіе.

Единственный сынъ, котораго Тимея подарила своему второму мужу, былъ большой расточитель. Въ его рукахъ баснословное богатство исчезло также быстро, какъ и создалось. Внукъ Тимеи живетъ вчнымъ доходомъ съ капитала, укрпленнаго Тимаромъ за потомками Тимеи. Это единственное, что осталось отъ его громаднаго состоянія.

На мст его коморнскаго дворца стоитъ другое зданіе, а склепъ срытъ подъ укрпленія. Отъ бывшаго богатства и блеска не осталось и слда.

А что же длается теперь на независимомъ остров?

ГЛАВА XIII.
Никто.

Со времени исчезновенія Тимара изъ Коморна прошло сорокъ лтъ.

Я въ то время еще учился азбук, когда мы, школьники, должны были присутствовать на похоронахъ знатнаго господина, о которомъ впослдствіи разсказывали, что, можетъ быть, онъ совсмъ не умеръ, а только исчезъ.

Въ народ живетъ вра, что Тимаръ еще живъ, и вдругъ появится.

Очень можетъ быть, что причиной этого были угрозы Аталіи.

Общественное мнніе твердо уврено въ справедливости этого.

Я помню также черты лица замчательной краса

вицы, которой я восхищался каждое воскресенье, когда плъ въ хор въ церкви. Она всегда сидла на первой скамейк, сіяя красотой и кротостью.

Я очень хорошо помню то впечатлніе, которое произвелъ слухъ, пронесшійся по городу однажды утромъ, что красавицу пыталась убить ея компаньонка.

Я видлъ также, какъ приговоренную къ смертной казни везли на позорной колесниц на площадь, гд ее должны были казнить. Она сидла спиной къ кучеру, а напротивъ нея сидлъ священникъ, съ крестомъ въ рукахъ. Торговки осыпали ее бранью и плевали ей вслдъ, но она глядла вокругъ равнодушно и не обращала вниманія ни на что.

Народъ толпился вокругъ колесницы, мальчишки толпою бжали за ней, чтобъ насладиться зрлищемъ, какъ отрубятъ отъ тла прелестную голову.

Я съ ужасомъ глядлъ на нее изъ закрытаго окна. Что, если бы она случайно на меня взглянула!

Чрезъ часъ толпа съ ропотомъ возвращалась назадъ.

Вс были недовольны, что прекрасную приговоренную помиловали. Ее взвели на эшафотъ и тамъ прочли ей помилованіе.

Еще и посл этого, я долго видлъ другую красавицу, каждое воскресенье въ церкви, но лицо ея было еще печальне и блдне.

Затмъ время изгладило изъ памяти людей всю эту исторію.

Нсколько лтъ тому назадъ, одинъ мой старый знакомый, естествоиспытатель, извстный не только у насъ на родин, но и во всемъ свт, разсказалъ мн о странномъ поселеніи, основанномъ между Турціей и Венгріей, не принадлежащемъ ни къ той, ни къ другой стран и не составляющемъ частной собственности.

Этотъ уголокъ земли, по словамъ естествоиспытателя, былъ для него настоящей Калифорніею, такъ какъ тамъ находится самая странная Флора и Фауна.

Мой старый другъ каждый годъ посщалъ эту мстность и проводилъ тамъ по нсколько недль.

Однажды осенью онъ уговорилъ меня сопровождать его туда. Я самъ люблю заниматься естественными науками и потому охотно согласился сопровождать моего друга въ Нижній Дунай.

Онъ привезъ меня на независимый островъ. Весь островъ показался мн чуднымъ садомъ. Каждый кусокъ земли на немъ былъ обработанъ и служилъ, какъ къ польз, такъ и къ украшенію мстности.

Табакъ, который тутъ собирается, иметъ особенное благоуханіе и считается самымъ лучшимъ.

Медъ острова не иметъ себ подобнаго.

Вс домашнія животныя самыхъ лучшихъ породъ. Сейчасъ видно, что на остров живетъ повелитель, понимающій толкъ въ роскоши, но не берущій себ ничего.

На этомъ остров нтъ денегъ, т же, которые нуждаются въ произведеніяхъ острова, уже знаютъ, что нужно его обитателямъ: хлбъ, платья и инструменты, и привозятъ все это въ обмнъ.

Эту колонію составляетъ одно семейство. Они называютъ другъ друга по именамъ. Шесть сыновей перваго переселенца взяли себ женъ изъ окрестностей и теперь число внуковъ и правнуковъ доходитъ уже до сорока человкъ и всхъ ихъ содержитъ островъ. Нужды здсь не знаютъ, вс живутъ въ избытк. Каждый иметъ свою работу и, если бы ихъ было въ десятеро боле, то и тогда островъ былъ бы въ состояніи содержать ихъ.

Праддъ и прабабка воспитываютъ дтей: онъ мальчиковъ, она двочекъ.

Мужскіе члены семейства занимаются садоводствомъ, рзьбою, обработкой табаку и присмотромъ за домашними животными. Изъ нихъ также выходятъ плотники и мельники. Женщины ткутъ турецкіе ковры, собираютъ медъ, длаютъ сыръ и розовую воду.

И вс эти занятія идутъ такъ, что никто не спрашиваетъ, что кому длать, каждый знаетъ свою обязанность и любитъ ту работу, которой занимается.

Жилища ихъ, по числу семействъ, составляютъ уже цлую колонію. Каждый домикъ строится общими силами и старики заботятся о новобрачныхъ.

Постороннихъ, являющихся на островъ, встрчаетъ глава семейства, котораго вс зовутъ отцемъ. Прізжіе знаютъ его подъ именемъ Деодата, онъ ведетъ дла съ прізжими и показываетъ колонію.

Когда мы пріхали, Деодатъ принялъ насъ съ любезностью, съ какой встрчаютъ старыхъ знакомыхъ, такъ какъ мой другъ, естествоиспытатель, былъ ежегоднымъ гостемъ.

Разговоръ зашелъ объ естественныхъ наукахъ и я не могъ скрыть моего удивленія предъ познаніями нашего хозяина и спросилъ его: кто научилъ его всему этому?

— Нашъ старикъ, отвчалъ Деодатъ.

— Кто онъ?

— Вы увидите его, когда мы соберемся вс вечеромъ.

Вечеромъ вс собрались на звонъ колокола къ одному изъ домиковъ, предъ которымъ было круглое мсто, покрытое столами и скамейками. Тамъ собрались вс посл работы.

— Здсь живутъ наши старики, шепнулъ мн Деодатъ.

— Вскор посл этого они вышли изъ дома. Это была прелестная пара. Женщин было лтъ шестьдесятъ, мужчин восемьдесятъ.

Лицо старика было характеристично, какъ хорошая картина, которую мы, видавъ одинъ разъ, узнаемъ чрезъ сорокъ лтъ. Я былъ пораженъ впечатлніемъ, которое онъ производилъ.

Его голова была уже лысая, но небольшіе остатки волосъ на голов и борода только начинали сдть, а его рзкія и спокойныя черты, казалось, нисколько не измнились отъ лтъ. Спокойная и правильная жизнь сохраняетъ наружность.

Прабабушка была также замчательная женщина. Ея прежде блокурыя волосы были теперь перемшаны съ сдиной, но ея глаза были все еще глазами молодой двушки, а щеки красны, какъ щеки невсты, которую женихъ цлуетъ предъ алтаремъ.

Лица обоихъ сіяли счастіемъ, когда они здоровались со всмъ своимъ большимъ семействомъ и называли каждаго по имени.

Наконецъ пришла наша очередь.

Деодатъ, старшій сынъ, послдній обнялся со стариками. Съ нами они также обмнялись рукопожатіями и пригласили насъ ужинать.

Прабабушка до сихъ поръ еще занимается въ кухн и кормитъ все свое громадное семейство.

Праддушка же предоставляетъ каждому свободу садиться за тотъ столъ, за которымъ ему боле нравится.

Онъ самъ слъ за одинъ столъ съ нами и Деодатомъ. Маленькая, златокудрая двочка, которую звали Ноэми, услась къ нему на колни и получила позволеніе слушать наши умныя рчи.

Когда прадду назвали меня по имени, онъ долго глядлъ на меня и краска появилась у него на щекахъ.

Мой ученый другъ спросилъ его: не слышалъ ли онъ моего имени?

Старикъ ничего не отвтилъ, тогда Деодатъ поспшилъ сказать, что старикъ сорокъ лтъ ничего не читалъ о томъ, что происходитъ въ свт.

Его единственное чтеніе составляли агрономическія и садовыя книги.

Тогда я поспшилъ разсказать ему все, что произошло въ это время въ свт, прежде всего я сказалъ о томъ, что Венгрія соединена словомъ ‘съ’ съ Австріей.

Онъ пустилъ густой клубъ дыма. Онъ какъ будто хотлъ сказать: мой островъ не принадлежитъ никому.

Я разсказалъ ему о налогахъ, отягощающихъ насъ.

— На моемъ остров нтъ никакихъ податей, казалось, говорилъ его взглядъ,

Я разсказалъ ему о войн, которую вело наше отечество.

Его взглядъ опять таки говорилъ, ‘здсь мы ни съ кмъ не воюемъ’.

На денежномъ рынк была въ это время большая паника. Богатйшіе дома банкротились одинъ за другимъ. Я пытался объяснить ему это.

— Слава Богу, говорилъ его взглядъ, у насъ, здсь нтъ денегъ. У насъ нтъ ни епископовъ, ни избирателей, ни министровъ.

Наконецъ, я доказывалъ ему, какъ будетъ сильна наша страна, когда исполнится все то, чего мы желаемъ.

Маленькая Ноэми заснула на колняхъ своего прадда. Ее нужно было отнести въ постель. Это было важне, чмъ то, о чемъ я говорилъ.

Спящая двочка перешла съ колнъ прадда на колни прабабки.

Когда его жена оставила насъ, старикъ спросилъ меня:

— Гд вы родились?

Я сказалъ ему.

— Чмъ вы занимаетесь?

Я сказалъ ему что я романистъ.

— Что это такое?

— Человкъ, который по концу исторіи можетъ догадаться о ея начал.

— Въ такомъ случа сказалъ онъ, беря меня за руку придумайте исторію человка, который оставилъ свтъ, гд’ему удивлялись, и удалился въ другой, гд его любили.

— Могу ли я спросить ваше имя?

При этихъ словахъ, старикъ казалось, сдлался выше на цлую голову. Онъ поднялъ свои дрожащія руки, положилъ мн ихъ на голову и въ ту минуту мн показалось, что эти руки когда-то, уже давно, лежали у меня на голов, и что я уже видлъ это лицо.

— Мое имя — Никто сказалъ онъ.

Затмъ онъ повернулся и, не прибавивъ ни слова, пошелъ къ себ въ домъ и во все время нашего пребыванія не выходилъ изъ него боле.

Таково ныншнее положеніе независимаго острова.

Привиллегія, полученная отъ двухъ государствъ на этотъ островъ, продолжится еще пятьдесятъ лтъ.

Пятьдесятъ лтъ!

Кто знаетъ, что станется къ тому времени со свтомъ.

Конецъ.

М. Іокай.

ЗОЛОТОЙ ЧЕЛОВКЪ.

ЧАСТЬ I.СВЯТАЯ ВАРВАРА.

ГЛАВА I.Желзныя Ворота.

ГЛАВА II.Блая кошка.

ГЛАВА III.Прыжокъ.

ГЛАВА IV.Строгій осмотръ.

ГЛАВА V.Независимый островъ.

ГЛАВА VI.Альмира и Нарцисса.

ГЛАВА VII.Ночные голоса.

ГЛАВА VIII.Исторія обитателей острова.

ГЛАВА IX.Али-Чорбаджи.

ГЛАВА X.Живой мраморъ.

ГЛАВА XI.Морское погребеніе.

ГЛАВА VII.Шутка.

ГЛАВА VIII.Судьба Св. Варвары.

ГЛАВА IX.Названный отецъ.

ЧАСТЬ II.ТИМЕЯ.

ГЛАВА I.Добрый совтъ.

ГЛАВА II.Красный полумсяцъ.

ГЛАВА III.Золотые розсыпи.

ГЛАВА IV.Михаилъ Тимаръ, баронъ фонъ-Леветинскій.

ГЛАВА V.Двическая шутка.

ГЛАВА VI.Еще шутка.

ГЛАВА VII.Подвнечное платье.

ГЛАВА VIII.Тимея

ЧАСТЬ III.НЕЗАВИСИМЫЙ ОСТРОВЪ.

ГЛАВА I.Замужество мраморной статуи.

ГЛАВА II.Демонъ хранитель.

ГЛАВА III.Цвтущія поля.

ГЛАВА IV.Паукъ между розами.

ГЛАВА V.Прочь со свта!

ГЛАВА VI.Возвращеніе.

ГЛАВА VII.Сладкое существованіе.

ГЛАВА VIII.Фамильныя драгоцнности.

ЧАСТЬ IV.НОЭМИ.

ГЛАВА I.Новый гость.

ГЛАВА II.Рщикъ.

ГЛАВА III.Меланхолія.

ГЛАВА IV.Тереза.

ЧАСТЬ V.АТАЛIЯ.

ГЛАВА I.Сломанная сабля.

ГЛАВА II.Первая потеря.

ГЛАВА III.Ледъ.

ГЛАВА IV.Призракъ.

ГЛАВА V.Что разсказывалъ мсяцъ? Что разсказывалъ ледъ?

ГЛАВА VI.Кто идетъ?

ГЛАВА VII.Трупъ.

ГЛАВА VIII.Письмо Доди.

ГЛАВА IX.Ахъ, какая ты неловкая!

ГЛАВА X.Аталія.

ГЛАВА XI.Послдній ударъ.

ГЛАВА XII.Арестантка ‘Святой Маріи’.

ГЛАВА XIII.Никто.

Читайте также:

ЧАСТЬ I.
СВЯТАЯ ВАРВАРА.

ГЛАВА I.
Желзныя Ворота.

ГЛАВА II.
Блая кошка.

ГЛАВА III.
Прыжокъ.

ГЛАВА IV.
Строгій осмотръ.

ГЛАВА V.
Независимый островъ.

ГЛАВА VI.
Альмира и Нарцисса.

ГЛАВА VII.
Ночные голоса.

ГЛАВА VIII.
Исторія обитателей острова.

ГЛАВА IX.
Али-Чорбаджи.

ГЛАВА X.
Живой мраморъ.

ГЛАВА XI.
Морское погребеніе.

ГЛАВА VII.
Шутка.

ГЛАВА VIII.
Судьба Св. Варвары.

ГЛАВА IX.
Названный отецъ.

ЧАСТЬ II.
ТИМЕЯ.

ГЛАВА I.
Добрый совтъ.

ГЛАВА II.
Красный полумсяцъ.

ГЛАВА III.
Золотые розсыпи.

ГЛАВА IV.
Михаилъ Тимаръ, баронъ фонъ-Леветинскій.

ГЛАВА V.
Двическая шутка.

ГЛАВА VI.
Еще шутка.

ГЛАВА VII.
Подвнечное платье.

ГЛАВА VIII.
Тимея

ЧАСТЬ III.
НЕЗАВИСИМЫЙ ОСТРОВЪ.

ГЛАВА I.
Замужество мраморной статуи.

ГЛАВА II.
Демонъ хранитель.

ГЛАВА III.
Цвтущія поля.

ГЛАВА IV.
Паукъ между розами.

ГЛАВА V.
Прочь со свта!

ГЛАВА VI.
Возвращеніе.

ГЛАВА VII.
Сладкое существованіе.

ГЛАВА VIII.
Фамильныя драгоцнности.

ЧАСТЬ IV.
НОЭМИ.

ГЛАВА I.
Новый гость.

ГЛАВА II.
Рщикъ.

ГЛАВА III.
Меланхолія.

ГЛАВА IV.
Тереза.

ЧАСТЬ V.
АТАЛIЯ.

ГЛАВА I.
Сломанная сабля.

ГЛАВА II.
Первая потеря.

ГЛАВА III.
Ледъ.

ГЛАВА IV.
Призракъ.

ГЛАВА V.
Что разсказывалъ мсяцъ? Что разсказывалъ ледъ?

ГЛАВА VI.
Кто идетъ?

ГЛАВА VII.
Трупъ.

ГЛАВА VIII.
Письмо Доди.

ГЛАВА IX.
Ахъ, какая ты неловкая!

ГЛАВА X.
Аталія.

ГЛАВА XI.
Послдній ударъ.

ГЛАВА XII.
Арестантка ‘Святой Маріи’.

ГЛАВА XIII.
Никто.