Знаменитыя куртизанки древнихъ вковъ.
(Аспазія, Клеопатра и еодора).
Изданіе журнала ‘КОЛОСЬЯ’
Паровая типо-литографія С. Муллеръ и И. Богельманъ. Невскій, 148.
ЗНАМЕНИТЫЯ КУРТИЗАНКИ ДРЕВНИХЪ ВКОВЪ*).
*) Henri Houssaye. Aspasie, Clopatre, Thodora.— Paris. 1891.
Аспазія, Клеопатра и еодора составляютъ тріаду великихъ женщинъ любви древняго міра. Мы старались изобразить знаменитую гетеру, царицу-куртизанку и куртизанку-императрицу среди обществъ и цивилизацій, которыя он характеризуютъ и отражаютъ. Вмст съ Аспазіей мы видимъ Аины въ полномъ расцвт ихъ безсмертнаго генія и неограниченную свободу ихъ ревнивой, недоврчивой демократіи. Клеопатра соприкасается съ двумя мірами. По своимъ предкамъ, она принадлежитъ греко-египетскому міру Александріи, разслабленной богатствомъ, роскошью и распутствомъ и обреченной на гибель своею тщеславною и развратною царицей. Но, по своимъ любовникамъ, она принадлежитъ къ римскому міру, потерявшему свои древнія преимущества въ соприкосновеніи съ порабощенными народами, но сохранившему, несмотря на свою испорченность и кровавыя драмы, гордость своего имени, непоколебимую твердость и неукротимую силу. еодора — царица Византіи той эпохи, когда она находилась въ развитіи своего военнаго могущества, порядка управленія и народнаго богатства, въ ту пору процвтаніе искусствъ маскировало еще зародыши разрушенія этой слишкомъ обширной имперіи, состоявшей притомъ изъ элементовъ разрозненныхъ, управляемой, подъ ширмою римскихъ законовъ, восточнымъ деспотизмомъ, народъ, въ ту эпоху увлекался единственно только скачками на ипподром.
Каждая изъ этихъ трехъ женщинъ какъ-бы соотвтствуетъ извстному моменту въ развитіи цивилизаціи, имющей своимъ фокусомъ Аины — во время Перикла, Александрію и Римъ — въ эпоху Цезаря и Византію — въ царствованіе Юстиніана.
Самое имя Аспазія означаетъ любимая и ласкаетъ ухо, какъ эхо длиннаго поцлуя, оно вызываетъ въ нашей памяти воспоминаніе древняго міра въ его лучшій періодъ, въ эпоху лучезарнаго расцвта греческаго генія. Аины въ V-мъ вк представляются намъ блестящими, жизнерадостными, шумными, въ полномъ движеніи и работ.
… Вотъ на Акрополис партія рабочихъ, подъ руководствомъ Иктина, Мнезикла и Калликрата, оканчиваютъ Пропилеи {Предхраміе.} и принимаются за Эрехтенонъ. Фидій послдними взмахами рзца заканчиваетъ восточный фронтонъ Паренона, между тмъ какъ Полигнотъ и Пененосъ пишутъ фрески на портик. Аплодисменты, крики удивленія, взрывы смха тридцати тысячъ зрителей раздаются въ театр Вакха: тамъ идутъ трагедіи Софокла и Еврипида, даютъ комедіи Кратина и Ферократа. Въ Одеон, архитектоническое расположеніе котораго напоминаетъ палатку Ксеркса и гд балками служатъ мачты персидскихъ трехбаночныхъ галеръ, добытыхъ при Саламин, въ Одеон соревнованіе поэзіи съ музыкою чередуется съ публичными чтеніями Геродота, излагающаго первыя книги своей Исторіи… Вотъ отрядъ Гоплитовъ, возвращающихся съ маневровъ, встрчается на улиц Гермеса съ вереницею двушекъ, идущихъ черпать очистительную воду въ фонтан Каллирхоэ.
Между тмъ какъ печальный кортежъ одного изъ послднихъ участниковъ Мараонской битвы направляется къ Дипильскимъ воротамъ, отрядъ молодыхъ людей, между которыми видны Аристофанъ, разибулъ, Кононъ, проходитъ вблизи Пританеи: периполархъ, предводительствующій отрядомъ, подводитъ ихъ къ престолу Агролы для того, чтобы они принесли здсь гражданскую клятву.
…Агора {Базарная площадь.} еще нсколько минутъ тому назадъ была наполнена любопытными, которые останавливались передъ лавочками продавцевъ и на порог, тамъ, гд разсуждаетъ Сократъ и гд обличаетъ Тимонъ. Теперь площадь пустынна. Посл провозглашенія герольда и приближенія стрлковъ, граждане бгутъ въ Пниксъ слушать укидида, сына Мелезія, и Перикла, сына Ксантиппа. Нсколько часовъ позже толпа тснится на набережныхъ Пирея, работающіе на верфяхъ прерываютъ свою работу, матросы коммерческихъ судовъ прекращаютъ выгрузку бурдюковъ съ хіосскимъ и лесбосскимъ винами, мало-азіатскихъ тканей, понтъ-эхинскаго дегтя, евбейской ржи, они прерываютъ нагрузку кожъ, глиняной посуды, духовъ, масла, меда и финиковъ. Они поднимаются на палубу, взбираются на веретено якорей… Но вотъ картина достойная того, чтобы ею залюбоваться: это — побдоносная эскадра, возвращающаяся въ военный портъ.
Наступаетъ вечеръ, солнце прячется за Эгалейскою горою, бросая на горы Аттики красные и лиловые лучи. Группы рабовъ уходятъ изъ заводовъ и мастерскихъ. Протагоръ, Зенонъ, Дамонъ отпускаютъ своихъ учениковъ, Антифонъ зажигаетъ лампу для ночной работы, астрономъ Метонъ начинаетъ свои наблюденія. Диктеріады держа во рту вточку мирты, показываются на порог своихъ домовъ, молодые евпатриды, защитники и игральщицы на флейт нахлынули въ Керамикскіе сады. Алкивіадъ, голова котораго украшена фіалками и золотистыми кобылками, волочитъ по земл омофоръ и проходить черезъ середину агоры, онъ званъ на ужинъ, конецъ котораго предвидится къ восходу солнца. Периклъ, привтствовавшій въ тотъ же день народъ въ Пникс, предсдательствовалъ въ военномъ совт, перерабатывалъ съ градоправителями и казначеями проектъ бюджета и теперь возвращается домой. Аспазія здсь: она ведетъ философскіе разговоры съ Анаксагоромъ, говоритъ о нравственныхъ вопросахъ съ Сократомъ, разсуждаетъ о политик съ Хариносомъ, о гигіен съ Гиппократомъ, объ эстетик съ Фидіемъ. Периклъ цлуетъ ее въ лобъ, какъ онъ длаетъ каждый день: утромъ — уходя, и вечеромъ — возвращаясь домой.
Аспазія — ‘Юнона Перикла Олимпійца.’ Она царствуетъ въ Аинахъ своею красотою и умомъ. Женскій теремъ она превращаетъ въ свтскую гостинную. Аспазія иметъ свой дворъ въ этой демократической стран, она пользуется полною свободою въ этомъ город, законы и нравы котораго навязываютъ женщин постоянную опеку, Аспазія заботится объ этой столиц, хотя сама она въ ней иностранка.
Такова Аспазія въ воспоминаніи или, врне, такою она обрисовывается въ нашемъ воображеніи. Какъ только начать боле точно останавливаться на чертахъ этой женщины для того, чтобы перенести ее изъ области грёзъ въ сферу реальной жизни — она теряетъ свой колоритъ, блднетъ, исчезаетъ. Неврный портретъ скрываетъ идеальное видніе. Какъ личность историческая, Аспазія побуждаетъ къ изслдованію, но не поддается анализу. Она остается въ неопредленности, и ее надо въ ней оставить, такъ какъ только тогда ее можно узнать. Всякое изслдованіе, въ которомъ старались-бы выяснять ея жизнь послдовательнымъ образомъ, опредлить ея характеръ, выяснить ея философскія и нравственныя воззрнія, всякое такое изслдованіе противорчило-бы истин. Равнымъ образомъ нельзя опредлить родъ ея красоты. Преданіе не говоритъ объ этомъ ничего, и попытки живописи и скульптуры изобразить Аспазію, наврно, вполн неудачны. Всякому предоставляется право воображать себ Аспазію, какъ самую красивую изъ парянскихъ корзиноносицъ или какъ самую граціозную изъ женщинъ-верницъ подземнаго кладбища въ Танагр {Бюсты Аспазіи въ Лувр и Берлин далеко не достоврные. Бюстъ, находящійся въ Ватикан, — въ дух греко-римскаго искусства и, вроятно, былъ сдланъ по заказу какого-либо богатаго римлянина для украшенія своей библіотеки. Слава Аспазіи, какъ женщины-философа, подтверждается тмъ, что бюсты ея находятся среди бюстовъ Пиагора и Антистена.
Гроновій, въ первомъ том своихъ Antiquits frecques (стр. 83) даетъ другой псевдо-портретъ Аспазіи. Это камень, на которомъ представлена аинянка въ шлем, съ надписью . Но врядъ-ли какому-нибудь греку пришла бы мысль изобразить Аспазію аинянкою: что же касается надписи, то она обозначаетъ, вроятно, просто имя гравера, Аспазіоса или Аспазоса, о которомъ говорится у Sіllіg’а (Catalog. Artific. p. 100).}.
Свидтельства, оставленныя древностью относительно Аспазіи, совершенно противорчатъ другъ другу. Если врить приверженцамъ школы Бомуса и ихъ толкователямъ, а частью и самому Плутарху, то Аспазія была простая гетера, немного боле интеллигентная, нсколько боле ученая, способная и слегка лицемрне, чмъ другія гетеры. Сначала она была куртизанкою въ Милет, потомъ куртизанкою въ Мегарахъ, затмъ пришла въ Аины и познакомилась съ Перикломъ. Она обольстила его тми средствами, которыми обольщаютъ мужчинъ подобныя ей гетеры. ‘Распутство, говоритъ поэтъ Кратинусъ, — создало для Перикла Юнону-Аспазію, его защитницу съ глазами собаки’.
Когда Аспазія увидла, что начинаетъ стариться и стала опасаться, что начинаетъ прідаться Периклу, она занялась старымъ ремесломъ. Она приглашала въ свой домъ куртизанокъ, свободныхъ и рабынь и даже замужнихъ женщинъ для того, чтобы познакомить ихъ съ своимъ другомъ. Своею любезностью Аспазія пріобрла неограниченную власть надъ Перикломъ, разорила его незамтно для него самого, посовтовала ему предпринять дв войны и заставила его пожертвовать благомъ государства и покоемъ Греціи для частныхъ интересовъ и личной вражды.
Согласно другимъ свидтельствамъ, указываемымъ и распространеннымъ новйшими защитниками Азпазіи, эта знаменитая женщина сосредоточивала въ себ самыя рдкія достоинства. Ея невинность выше всякихъ подозрній, и къ классу куртизанокъ ее относятъ только вслдствіе ея оригинальности. Съ Гнаеной и Лаисою она не иметъ ничего общаго. Она — поэтъ, философъ, ораторъ, государственный человкъ. Изъ Милета въ Аины она пришла со спеціальною цлью преподавать искусство мыслить и краснорчиво говорить. Аспазія была для Перикла не столько любовницей, сколько наставницей. Она преподавала ему политику и ораторское искусство такъ-же, какъ она Сократа учила діалектик. Не будь несравненной Аспазіи, Сократъ не умлъ-бы размышлять, а Периклъ не былъ-бы въ состояніи говорить и управлять государствомъ. Прекрасная мрачная рчь, сказанная Перикломъ во второй годъ Пелопонезской войны, была сочинена Аспазіей. Съ высокими достоинствами человка Аспазія совмщаетъ вс добродтели женщины. Она умна, разсчетлива, дятельна, послушна. Она научаетъ жену Ксенофонта обязанностямъ супруги, она объясняетъ жен Искомакоса, какимъ образомъ слдуетъ вести хозяйство, для каждой постительницы у нея есть хорошій совтъ и урокъ нравственности, она служитъ образцомъ для аинскихъ матронъ.
Очевидно, приверженцы обоихъ воззрній на Аспазію хватаютъ черезъ край. Но есть доля правды и въ дкой критик Комаковъ, и въ панегирикахъ ея защитниковъ. Аспазію можно помстить въ разрядъ женщинъ философовъ, но по этой причин она нисколько не исключается изъ среды куртизанокъ.
Милетъ, гд родилась Аспазія, отцомъ которой былъ нкій Аксіокосъ, былъ одинъ изъ цвтущихъ прибрежныхъ іонійскихъ городовъ. Слава его была основана на прошлыхъ военныхъ удачахъ, промышленность и торговля составляли его богатство, а богатство имло слдствіемъ распущенность нравовъ Милета. Будучи отечествомъ алеса, Анаксимандра и Анаксимена, городъ этотъ также былъ знаменитъ своимъ обиліемъ куртизанокъ, какъ и философовъ. Милетъ былъ для Іоніи въ одно и то же время и Кориномъ, и Аинами, онъ былъ лучшею школою для Аспазіи, гетеры-философа. Въ Милет Аспазія вела жизнь куртизанки благоразумнаго поведенія и по виду неприступной. На Аспазію дйствовалъ примръ аргеліи, у которой было четырнадцать любовниковъ, градоначальниковъ, и умершей женой тирана въ ессаліи, поэтому Аспазія дарила своими ласками только первыхъ гражданъ.
Но по какимъ причинамъ и при какихъ обстоятельствахъ Аспазія пришла въ Аины? Въ какомъ году и сколькихъ лтъ отъ роду прибыла она туда? Чтобы отвтить на эти вопросы недостаетъ документовъ, и критика не можетъ помышлять отвтить на нихъ. Можно только утверждать, что Аспазія поселилась въ Аинахъ раньше LXXXV олимпіады (440—437 до Рожд. Христ.), въ каковую эпоху уже началась ея связь съ Перикломъ. Слдуя Плутарху, читавшему сократики и, быть можетъ, придававшему черезъ-чуръ большое значеніе ихъ увреніямъ, Периклъ былъ обольщенъ знаніями и умомъ Аспазіи. Не сомнваясь въ интеллектуальныхъ достоинствахъ этой знаменитой женщины, все же можно думать, что Периклъ былъ не мене плненъ и ея красотою, и любезностью. Аинянинъ сначала взялъ Аспазію себ въ любовницы, затмъ, разведясь со своей женою по взаимному согласію, онъ ввелъ Аспазію къ себ въ домъ и открыто жилъ съ нею.
Слдуетъ-ли врить современнымъ защитникамъ Аспазіи, что Периклъ женился на милетской гетер? Фактъ этотъ, по меньшей мр, невроятенъ. Въ Аинахъ всякій гражданинъ имлъ полную свободу жить съ любою куртизанкою, какова-бы она не была. Но законъ воспрещалъ ему формально жениться на иностранк. Онъ могъ сдлать это только на основаніи ложнаго свидтельства, такъ какъ передъ религіозной церемоніей онъ долженъ былъ выполнить формальность предписанную закономъ (). Если позже было признано, что показаніе на суд, записанное публичнымъ актуаріусомъ, было ложно, оба супруга разсматривались какъ соучастники и рисковали быть привлеченными передъ дикастеріонъ. Законъ полагалъ строгія кары: жена продавалась въ рабство, мужъ платилъ большой штрафъ и терялъ гражданскія права, дти объявлялись незаконорожденными и лишались названія аинянъ. Не мало людей темнаго происхожденія съ успхомъ пользовалось ложными свидтельствами и обманывало правительственныхъ актуаріусовъ относительно національности своей невсты, и если они не вмшивались въ политическую борьбу, то имъ впослдствіи нечего было особенно бояться справокъ. Но это было невозможно для такихъ извстныхъ людей, какъ Периклъ и Аспазія. Если даже Периклъ и имлъ бы твердость ршиться дать ложное показаніе, то онъ не захотлъ бы сдлать этого. Какъ глава партіи, онъ постоянно могъ ожидать нападеній и всевозможныхъ махинацій со стороны своихъ политическихъ враговъ. Въ этомъ город, гд не было публичнаго заступничества, всякій гражданинъ могъ затять съ другимъ судебное дло, поэтому ясно, какое сильное оружіе противъ себя далъ бы Периклъ въ руки своимъ противникамъ этимъ запрещеннымъ бракомъ!
Если Аспазія не была удостоена чести соединиться съ Перикломъ бракомъ, то, въ вознагражденіе за это, она пользовалась такою свободою, какою не пользовалась ни одна аинянка.
Не подлежитъ сомннію, что предположеніе, имющее до сихъ поръ приверженцевъ, будто въ Аинахъ женщина терпла унизительное рабство, совершенно неосновательно. У себя дома она была полною хозяйкою. Мужъ считалъ-бы смшнымъ вмшиваться въ подробности хозяйства. Ксенофонтъ въ своемъ сочиненіи ‘Экономія’ говоритъ, что дло мужа зарабатывать деньги, а дло жены тратить ихъ. Дале онъ сравниваетъ жену съ царицею пчелъ: ‘она остается въ уль и посылаетъ пчелъ на работу. Она принимаетъ то, что пчелы приносятъ ей, и сохраняетъ провизію до того времени, когда она понадобится. Она руководитъ постройкою ячеекъ, она заботится и томъ, чтобы былъ накормленъ новый рой’. Женщина управляетъ домомъ: она распредляетъ уроки служанкамъ, раздаетъ приказанія рабынямъ, заботится о кухн, подвалахъ и булочной, она посылаетъ за провизіей, затмъ выдаетъ ее и приводитъ въ порядокъ. У нея сохраняется ключъ отъ комнаты, гд хранятся вс драгоцнности, вазы и металлическія чаши, дорогія праздничныя одежды, золотыя вещи, драгоцнные камни и деньги. Обычай запрещаетъ ей самой кормить дтей, но она нянчится съ ними, играетъ и цлуетъ постоянно. Затмъ она руководитъ первымъ воспитаніемъ мальчиковъ и полнымъ воспитаніемъ дочерей. Кром того, аинянка занимается своимъ туалетомъ, требующимъ много времени по своей сложности: она нсколько разъ въ день купается, душится благовонными косметиками, смачиваетъ волосы въ эссенціи, пудритъ ихъ золотою пудрою, блитъ и румянятъ щеки и губы, подводитъ брови и рсницы. Время, остающееся у нея отъ занятія хозяйствомъ, туалетомъ, отъ попеченія о дтяхъ, птицахъ, собакахъ, она проводитъ въ прогулкахъ, поздкахъ и визитахъ къ подругамъ.
Во время религіозныхъ праздниковъ, столь частыхъ въ Аттик, аинянки пользуются многочисленными и разнообразными развлеченіями. То он слушаютъ въ театр Вакха трагедіи Эсхила или Софокла, то он, въ роскошныхъ нарядахъ, поднимаются въ богатыхъ кортежахъ на Паренонъ по Пропилейскому подъему. Во время празднествъ въ честь Вакха он отправляются переодтыя, верхомъ на ослахъ въ лса и долины окрестностей Аинъ. Во время Стенисовъ он на улицахъ и площадяхъ предаются шуткамъ и комическому злословію. Во время есмосфорій, он исполняютъ въ теченіи двухъ дней религіозные обряды таинственнаго храма Деметры, куда входъ мужчинамъ воспрещенъ. Во время аргелій, Адониса, и Элевзиса имются другія церемоніи и зрлища: процессіи, соревнованіе пвцовъ, народныя игры, ристаніе съ факелами, туманныя картины.
Итакъ женщины не были ни рабынями, ни затворницами, он только жили вн общества мужчинъ. Кром мужа и самыхъ близкихъ родственниковъ, никто не переступалъ порога женскаго терема. Женщины давали пиры въ своемъ кругу, когда же мужъ принималъ и угощалъ своихъ друзей, то жена уходила на свою половину. Одинъ фактъ, что женщина присутствовала на пиршеств мужчинъ, навсегда испортилъ-бы ея репутацію. Для того, чтобы доказать присяжнымъ, что Нэра — куртизанка, Демосенъ говоритъ только: ‘Она ужинала и пила вмст со Стефаносомъ (ея мужемъ) и его друзьями, какъ настоящая куртизанка’. Такимъ образомъ, свтскія отношенія, обды и собранія, гд встрчаются мыслители съ любезными женщинами, представляющіе одну изъ привлекательныхъ сторонъ ныншней жизни, въ Аинахъ не существовали. Аиняне вознаграждали себя въ этомъ отношеніи съ куртизанками, которыхъ обычаи нисколько не стсняли.
Мужчины довольствовались ихъ красотою и веселостью, и законы до нихъ, такъ сказать, не касались, такъ какъ он, какъ иностранки, были вн закона. Гетера могла жить и поступать, какъ ей было угодно, если только она платила налогъ — метайхіонъ, какъ иностранка, и налогъ — парнихонъ, какъ куртизанка, если она не оскорбляла порядковъ столицы, не противодйствовала полицейскимъ уставамъ, если она не длала скандаловъ въ храмахъ и не присоединялась къ толп женщинъ и двушекъ во время народныхъ церемоній. Она могла идти, куда ей вздумается, выходила изъ дома, когда ей нравилось, могла обогащаться, какъ умла, и, если хотла, могла разоряться.
Начиная отъ гетеръ, владвшихъ домами, рабами, драгоцнностями, жертвовавшихъ деньгами на банки и фабрики и распоряжавшихся цлою свитою поклонниковъ, и кончая ничтожною рабынею, принадлежащей къ каст диктеріадъ, всхъ куртизанокъ обязательно приглашали на пиршества, гд он веселили гостей своими бесдами и пснями. Многія изъ нихъ отличались веселымъ остроуміемъ и живымъ нравомъ. Если бы кто-нибудь пожелалъ составить сборникъ древне-греческихъ эпиграммъ, то ему пришлось бы столько же взять отъ Гликеріи и Каллистіоны, какъ отъ Діогена и Аркезила, отъ куртизанокъ столько же, какъ и отъ философовъ, Но умъ всхъ куртизанокъ былъ одностороненъ. Съ ними чаще всего случалось, что веселый разговоръ становился наглымъ. У этихъ женщинъ не только недоставало сдержанности, у нихъ не было и умнія хранить тайны. Въ такомъ обществ было опасно говорить о политик и не было никакой возможности долго вести серіозные разговоры. Это было хорошо для молодыхъ людей, а также для Сократа, умвшаго везд приспособиться, но такіе дятели, какъ Периклъ, Анаксагоръ, Дамонъ, Фидіасъ, не могли находить продолжительнаго удовольствія въ обществ этихъ болтливыхъ флейтистокъ. Аспазія находилась въ условіяхъ совершенно исключительныхъ: толпа аинянъ признавала ее любовницей Перикла, друзья же великаго оратора уважали ее даже, какъ законную жену его. Она въ одно и то же время пользовалась свободою куртизанки и почетомъ супруги. Она могла принимать приближенныхъ Перикла, что признавалось для аинянки преступленіемъ, они находили въ Аспазіи собесдницу, способную ихъ выслушать и отвчать имъ, что не было дломъ куртизанки. Такимъ-то образомъ объясняютъ совершенно своеобразную роль Аспазіи въ Аинахъ, ея значеніе у философовъ и сильную, нжную любовь, которую она внушила Периклу. Первая и единственная, быть можетъ, изъ аинскихъ женщинъ, она поддерживала любезное и благородное обращеніе съ выдающимися дятелями. Сократъ, Анаксагоръ и Фидій считали ее интеллигентнымъ и искреннимъ другомъ. Для Перикла она была любовницей и женою, усладою жизни, очарованіемъ домашняго очага, онъ совтовался съ нею каждый день, какъ съ врнымъ другомъ, слова ея согрвали, любовь утшала и нжность успокаивала.
Нельзя управлять республикою боле двадцати лтъ безъ того, чтобы не стать мишенью всевозможныхъ наговоровъ и не терпть всякихъ обидъ, оскорбленій. Ораторы Собранія оспаривали государственныя распоряженія Перикла, а на частную жизнь его нападали зачинщики агоры и комическіе поэты, эти журналисты и памфлетисты того времени. Его связь съ Аспазіей была неистощимою темою оскорбительныхъ шутокъ и насмшекъ. Аспазію называли Герою новаго Олимпійца, Омфаліей и Деннирою новаго Геркулеса. Аспазію обвиняли въ томъ, что она изъ дома Перикла, царя сатировъ, какъ называлъ его Гермиппа, устроила настоящій диктеріонъ, наполненный куртизанками всхъ сортовъ и даже замужними аинянками, которыя своими любезностями, одолженіями старались обезпечить политическую карьеру своихъ мужей. Судя по народной молв, жена Мениппоса выхлопотала для своего мужа такимъ образомъ постъ полководца. Аспазія была злымъ геніемъ Перикла, она внушала ему неосторожную политику и произволъ власти. Ему приписывали расхищеніе казны союзниковъ, а также значительные расходы, которыми Периклъ обременялъ бюджетъ столицы для того, чтобы давать работу своимъ друзьямъ, какъ, напримръ, Фидію, наконецъ, его непотизмъ и вниманіе къ своимъ приближеннымъ, Пирилампосу, Хариносу и Мениппосу. (Послдній, вопреки принципамъ аинской демократіи, занималъ пять или шесть должностей). Утверждали, что Периклъ подчиняется всмъ желаніямъ Аспазіи, что онъ готовъ пожертвовать для нея славой и благоденствіемъ Аинъ, намекали на то, что, благодаря ея наущеніямъ, онъ мечталъ о тираніи.
Въ 440 году между самосцами и милетцами возникла распря по поводу небольшого приморскаго азіятскаго города, Пріэны, на который имли притязаніе самосцы. Воспослдовала короткая война, и милетцы были разбиты. Самосъ и Милетъ оба признали гегемонію Аинъ. Милетцы подали свои жалобы въ Аины, гд ршили, ничего не предвидя, чтобы оба города послали своихъ пословъ для того, чтобы споръ былъ разобранъ на собраніи въ Пникс, самосцы не хотли подчиниться этому и, утверждая, что въ посредничеств Аинъ имло мсто злоупотребленіе властью, объявили себ независимыми.
Аиняне не могли спокойно перенести этого отпаденія, въ которомъ не безъ основанія усматривали интриги Персіи. Подъ вліяніемъ Перикла или другого оратора его партіи, сейчасъ же было снаряжено большое войско, предводительство надъ которымъ принялъ на себя самъ Периклъ. Говорятъ — хотя это совсмъ не доказано — будто Аспазія сопровождала его въ этомъ поход, вмст съ цлымъ кортежемъ куртизанокъ, извлекшимъ изъ того не мало выгоды, такъ какъ осада длилась девять мсяцевъ. Посл упорной защиты и кровопролитныхъ схватокъ, Самосъ сдался на капитуляцію. Самосцы должны были уничтожить, срыть свои укрпленія, выдать свой военный флотъ и заплатить контрибуціи тысячу талантовъ (около шести милліоновъ франковъ).
Походъ противъ Самоса былъ необходимъ и справедливъ. Аины, извлекавшія значительные доходы отъ городовъ, подписавшихъ договоръ Аристида, должны были держать своихъ данниковъ въ повиновеніи. Если-бы возстаніе Самоса осталось безнаказаннымъ, то произошло бы возмущеніе другихъ городовъ. Эта война упрочила славу и могущество Аинъ, притомъ она ничего не стоила казн, вслдствіе громадной контрибуціи, заплоченной самосцами. Но не мало гражданъ пало подъ стнами Самоса, и не скоро изсякли слезы несчастныхъ матерей. Въ народ говорили, что этой войны не было бы, если Периклъ не послушался внушеній Аспазіи и не настоялъ на ней. Такъ какъ Аспазія происходила изъ Милета, то ходилъ слухъ, будто Периклъ дйствовалъ, только слдуя совтамъ своей любовницы, хлопотавшей при этомъ въ интересахъ своего родного города и въ то же время желавшей дать знать о своемъ могуществ въ Аинахъ. Прошло нсколько лтъ, и наступилъ день, когда оскорбленія комической сцены, клеветы Агоры и запальчивыя требованія трибуны уже казались недостаточными для враговъ Перикла. Они задумали начать противъ него процессъ, нападая на его государственную дятельность. Но великій государственный человкъ пользовался еще большою популярностью! Вслдствіе неявки Перикла на судъ, недовольные вздумали чернить его лучшихъ друзей. Для зачинщиковъ оппозиціи это было удобнымъ способомъ испытать свои силы и въ то же время лишить уваженія Перикла, это былъ первый толчекъ, данный его репутаціи въ глазахъ народа. Начали съ того, что предали остракизму стараго Дамона, бывшаго учителя Перикла, остававшагося другомъ послдняго. Говорили, что подъ видомъ уроковъ музыки онъ преподавалъ политику. Слышали, будто онъ неоднократно высказывалъ мнніе, что лучшій образъ правленія есть тираннія въ рукахъ просвщеннаго человка. Дамонъ былъ преданъ изгнанію. Вскор посл того (въ послднихъ мсяцахъ 433 и въ первыхъ 432 года) противники Перикла, ободренные этимъ первымъ успхомъ, условились, чтобы въ то же время Фидій, Анаксагоръ и Аспазія были привлечены передъ судомъ геліастовъ. Фидіаса обвинили въ расхищеніи. Подкупленный нсколькими врагами Перикла. одинъ изъ учениковъ знаменитаго скульптора предсталъ челобитчикомъ предъ престоломъ Агоры. Этотъ человкъ, по имени Менонъ, просилъ обезпечить его относительно послдствій процесса, который онъ затялъ противъ Фидіаса.
Когда, наконецъ, народъ выдалъ Менону желаемую льготу, то злодй обвинилъ своего учителя въ томъ, будто онъ похитилъ часть золота, выданнаго ему казначеями богини для того, чтобы употребить его для статуи аинской хризелефантины. Фидіасу было, однако, не трудно оправдаться передъ дикастеріономъ, такъ какъ одежды богини были имъ сдланы такимъ образомъ, что можно было снять все золото, не разрушая самой мраморной статуи, и взвсить его. Эта мысль была дана скульптору Перикломъ, который не доврялъ, вроятно, подозрительному характеру аинянъ, а быть можетъ, онъ желалъ также, чтобы эта масса золота (сорокъ талантовъ золота, боле двухъ милліоновъ франковъ) могла въ затруднительномъ случа служить на расходы войны. Фидіасъ былъ оправданъ. Но нетерпливые враги начали противъ него новый процессъ по поводу двухъ другихъ обвиненій. Онъ сдлалъ свой портретъ на оград Аинъ: это признали святотатствомъ. Онъ принималъ Перикла въ своей мастерской въ то время, когда тамъ находились женщины, натурщицы и постительницы: это признали. Во время разбирательства этого второго процесса, Фидіасъ, больной и убитый горемъ, скончался въ тюрьм.
Анаксагоръ былъ преданъ суду за беззаконіе ( ). До этой эпохи трибуналы, казалось, имли дло съ обыкновеннымъ святотатствомъ, какъ то: публичное оскорбленіе боговъ, профанація храмовъ и божественныхъ картинъ, скандалы во время празднествъ, оскверненіе святынь, глумленіе надъ обрядами (религіозными).
Но число философовъ и софистовъ въ Аинахъ увеличилось, и ораторъ Діофитъ предложилъ поэтому предписать законъ, по которому въ святотатств обвиняли тхъ, которые не врили національнымъ богамъ и занимались наблюденіями небесныхъ явленій. Этотъ законъ инквизиторскаго характера клеймилъ всхъ мыслителей, но онъ былъ принципіально направленъ противъ друзей Перикла, а значитъ, и противъ него самаго. Надялись возбудить противъ него подобный же процессъ, когда его приближенные уже будутъ осуждены по закону. Анаксагоръ открыто училъ, что солнце есть огненная масса, луна — обитаемая планета, громъ происходитъ отъ столкновенія облаковъ и другимъ подобнымъ-же беззаконіямъ. Анаксагоръ скрылся отъ суда. По совту Перикла, который опасался, что другу его вынесутъ смертный приговоръ, онъ поспшно покинулъ Аины. Гелія осудила его заочно.
Аспазію, какъ и Анаксагора, обвинили въ беззаконіи: ея взгляды противорчили врованіямъ страны. Подобно Фидію ее обвинили въ потворств разврату: говорили, будто она собирала у себя куртизанокъ и замужнихъ женщинъ и препровождала ихъ въ распоряженіе Перикла.
Какія доказательства имлъ поэтъ Гермиппъ, возбудившій процессъ противъ Аспазіи, въ пользу ея виновности? Первымъ долгомъ онъ ссылался на свидтельства одного раба, слышавшаго, будто Аспазія спорила и шутила по поводу нкоторыхъ религіозныхъ преданій, безъ сомннія, онъ не забылъ указать и на то, что Аспазія, будучи въ дружескихъ отношеніяхъ съ философами, обязательно должна была раздлять ихъ воззрнія. Во-вторыхъ, Гермиппъ воспользовался, вроятно, преувеличиваніемъ и пересудами Агоры. Эти клеветы — мы думаемъ, что это были именно клеветы — все же казались весьма правдоподобными. Аиняне больше не позволяли своимъ законнымъ женамъ посщать гетеръ: принимая у себя женъ гражданъ, Аспазія подверглась тяжелымъ подозрніямъ. Какъ-бы то ни было, а Аспазія находилась въ большой опасности. За каждый изъ двухъ проступковъ, въ которыхъ ее обвиняли и которые, по аинскимъ законамъ, признавались преступленіями, она подлежала смертной казни. Аспазія могла спастись бгствомъ, не ожидая судебнаго приговора. Нтъ сомннія, что Периклъ слишкомъ искренно любилъ свою любовницу, чтобы забыть предложить ей послдовать примру Анаксагора. Но Аспазія понимала, что покинуть Аины и быть судимою заочно по неявк, это значило вызвать приговоръ наврняка, это значило разстаться съ Перикломъ. И въ это-то время несчастный Периклъ больше всего нуждался въ утшеніи Аспазіи.
Онъ чувствовалъ, что общественное мнніе было противъ него, у него отняли лучшихъ друзей, наконецъ, ожесточенные враги его собирались затять противъ него процессъ, въ которомъ его обвиняли въ расхищеніи государственной казны, взяточничеств и несправедливости. Аспазія держала себя мужественно передъ судьями (дикастами). Можно было предположить, что Периклъ возьмется давать за нее показанія, такъ какъ, по закону, женщина не имла права сама защищаться на суд. Во всякомъ случа, Периклъ вмшался въ судебное разбирательство и упрашивалъ судей, не стыдясь показывать своихъ слезъ. Судъ оправдалъ Аспазію.
Вліянію Аспазіи приписывали войну съ Самосомъ, ему же надо приписать и Пелопонесскую войну. Въ 432 году Периклъ, подъ предлогомъ важныхъ убытковъ, заставилъ вотировать декретъ, по которому мегарійцы предавались изгнанію изъ половины Греціи.
Рынки — Аинъ и подданныхъ городовъ для нихъ должны были быть закрыты, всякій мегаріецъ, застигнутый на территоріи Аттики, подвергался смертной казни, полководцы, вступая въ свою должность, должны были давать клятву въ томъ, что два раза въ годъ будутъ идти разорять Мегариду. Этотъ декретъ имлъ самыя тяжелыя послдствія, такъ какъ, если строго говоря, онъ не былъ причиною, то, во всякомъ случа, — поводомъ къ Пелопонесской войн. Дйствительно, вотъ что разсказывали враги Перикла: ‘Мегарійцы пришли для того, чтобы похитить двухъ куртизанокъ, которыхъ Аспазія держитъ въ своемъ дом. Аспазія прогнвалась, Периклъ Олимпійскій мечетъ молніи, и война загорлась!!’
Кром того, что этотъ анекдотъ самъ по себ кажется неправдоподобнымъ, такія важныя происшествія не могли произойти отъ такихъ пустыхъ причинъ. Безъ сомннія, единственныя жалобы, возведенныя на мегарійдевъ, и состояли въ томъ, что они принимали: бглыхъ рабовъ и что они присвоили территорію, принадлежащую Большимъ Богинямъ Елевзиса.
Эти причины не могли мотивировать строгости декрета, но это были только одни поводы. Въ теченіи многихъ лтъ уже подготовлялась безпощадная, фатальная война между Аинами и Спартою. Миръ, заключенный съ Корсиріей, въ 433 году, раздражалъ коринянъ и безпокоилъ Спарту. Чтобк отомстить за поддержку, оказанную корсиріянамъ, кориняне возмутили Потидею, городъ, подданный Аинамъ. Въ отместку за это аиняне послали декретъ противъ мегарійцевъ, врныхъ союзниковъ Корина.
Эти важныя событія наступили почти тотчасъ посл трехъ процессовъ Фидія, Анаксагора и Аспазіи и въ тотъ моментъ, когда противъ Перикла самого былъ возбужденъ процессъ по сдач отчетовъ. Совпаденіе, бывшее въ самомъ дд злосчастнымъ, не могло остаться незамченнымъ. Такимъ образомъ, у народа образовалося другое подозрніе, будто Периклъ вызвалъ враждебныя дйствія, чтобы поддержатъ свою власть, становясь необходимымъ. По всей вроятности, однако, между этими процессами и декретомъ противъ мегарійцевъ было скоре случайное совпаденіе, чмъ какое-либо соотношеніе. Тмъ не мене, существуетъ сомнніе, и его можно принять, что съ одной стороны затруднительное положеніе, въ которомъ находился Периклъ, съ другой стороны, чувство вполн извинительное, хотя и эгоистическое, повліяли на его поведеніе. Периклу было уже шестьдесятъ-пять лтъ, и война казалась ему неизбжною рано или поздно: не было ли бы для аинянъ лучше, чтобы она наступила еще при его жизни? Великіе люди, естественно, склонны отождествлять свои личные интересы съ интересами общественными.
Война началась. Сначала успхъ находился на сторон аинянъ. Они осадили Потидею, заняли Эгину и Платею, взяли Празію у лакедемонянъ, отбросили пелопонесскій флотъ изъ водъ Кефалоніи, захватили Мегариду, опустошили берега Арголиды, Лаконіи и Мессеніи, но эти успхи на окраинахъ не вознаградили бдствій, которыя разразились надъ Аинами. Два раза Лакадемоняне вступали въ Аттику, принуждая жителей искать защиты за стнами столицы. Ихъ жилища, земли, ихъ серебряные рудники были оставлены на разореніе непріятеля, сами же жители кочевали по площадямъ, вокругъ храмовъ, между длинными стнами. Внезапно, въ этомъ скученномъ на небольшомъ пространств и уже ослабленномъ болзнями населеніи, разразилась чума съ неслыханною силою. Масса народа умерла при этомъ. Ни сожженія труповъ, ни погребенія не было достаточно: улицы были загромождены трупами.
Эта страшная эпидемія, наводненіе Аттики Пелопонессцами, опустошенія, ими производимыя, вс эти бдствія, соединенныя съ перспективою продолжительной войны, возбудили общее негодованіе противъ Перикла. Этимъ пользовались его политическіе враги. Процессъ по сдач отчетовъ, который былъ возбужденъ противъ него нсколько времени ране, во время процесса Аспазіи, и пріостановленъ по случаю начала войны, въ 430 году былъ возобновленъ демагогомъ Клеономъ. Периклъ долженъ былъ предстать предъ дикастами. Признанный виновнымъ, онъ былъ приговоренъ къ штрафу въ восемьдесятъ талантовъ и отставленъ отъ своей должности полководца, въ которую его выбирали ежегодно въ теченіи уже тридцати лтъ (для славы Аинъ).
Тяжелый ударъ постигъ Перикла: не только въ его политической, но и въ частной жизни. онъ былъ не мене чувствительнымъ. Въ теченіе нсколькихъ дней умерло отъ чумы нсколько его друзей, сестра и его родные сыновья, Ксантиппъ и Парилъ. Когда Периклъ, перенесшій вс эти испытанія съ твердостью, положилъ погребальный внокъ на голову Парила, онъ не могъ боле совладать съ своимъ горемъ. Разражаясь рыданіями, съ лицомъ, мокрымъ отъ слезъ, онъ упалъ, уничтоженный, около трупа своего послдняго сына.
Одинъ годъ посл его изгнанія, аиняне, отличавшіеся своею необычайною измнчивостью въ ршеніяхъ, вернули Периклу его прежнюю власть. Они сдлали даже боле, они ему вернули сына, обходя этимъ законъ о незаконнорожденныхъ дтяхъ, сына этого Периклъ имлъ отъ Аспазіи. Онъ могъ его признать и его могли записать, какъ аинянина, на общественныхъ записяхъ. Этотъ сынъ, носившій имя Перикла, въ 406 году былъ назначенъ полководцемъ. Будучи побдителемъ лакедемонянъ во время сраженія при Аргинус, онъ раздлилъ участь пяти другихъ полководцевъ, командовавшихъ вмст съ нимъ во время Эолидскаго похода. Аиняне чествовали ихъ за побду, но приговорили къ смертной казни за то, что посл сраженія они не позаботились оказать помощь раненымъ и потерпвшимъ кораблекрушеніе. Въ собраніи въ Пникс, которое за нарушеніе закона, производило судъ надъ полководцами, Сократъ, одинъ изъ старйшихъ друзей Перикла, и Аспазія, были единственныя лица, протестовавшія противъ обвинительнаго приговора. Периклъ умеръ отъ медленной лихорадки, нсколько мсяцевъ посл того, какъ ему вернули власть, около середины 429 года. Если врить философу Эсхину, Аспазія сдлалась тогда содержанкою богатаго купца, скотника на имени Лизикла, который благодаря ей, будучи простымъ мужикомъ, занялъ мсто среди первыхъ дятелей республики.
укидидъ и Аристофанъ дйствительно приводятъ какого-то Лизикла, продавца барановъ, выбраннаго въ 428 году полководцемъ, онъ былъ убитъ непріятелемъ въ конц тога же года, значитъ, черезъ восемнадцать мсяцевъ по смерти Перикла. Итакъ, Аспазія очень скоро забыла человка, бывшаго ей мужемъ, и, съ другой стороны, ей нужно было очень мало времени для того, чтобы покончить политическое образованіе Лизикла! Но такъ какъ эта связь ея съ Лизикломъ представляется крайне сомнительною, то можно не врить въ нее и думать, что Аспазія осталась врною памяти великаго аинянина.
Такимъ образомъ, Аспазія не иметъ, собственно говоря, исторіи, но про нее существуетъ легенда, и эта легенда ее ставитъ выше, чмъ могла поставить ее исторія. Послдователи Сократа сдлали изъ Аспазіи личность идеальную. Въ памяти людей она остается музою вка Перикла.
Просуществовавъ сорокъ или пятьдесятъ вковъ, Египетъ умиралъ на глазахъ у римскаго народа. Греческая династія, давшая стран новую силу и блескъ возрожденія, была истощена развратомъ, преступленіями и междоусобными войнами. Она держалась только милостью Рима, покупая высокою цною его покровительство. Освобожденные почти отъ всякаго рода военной службы, благодаря наемникамъ эллинскимъ и гальскимъ, египтяне совершенно потеряли привычку владть оружіемъ. Они испытали столько нашествій и вынесли столько иностранныхъ владычествъ, что отечество у нихъ сосредоточилось только въ религіи и предкахъ. Эти народы, рожденные рабами и привыкшіе ко всякому деспотизму — управлялись-ли они царемъ греческимъ, или римскимъ проконсуломъ — не отдали-бы за это ни однимъ колосомъ ржи меньше и не получили-бы ни однимъ ударомъ палки больше. Слава Египта была помрачена, и могущество пало. У него оставалось только его удивительное богатство, развившееся благодаря земледлію, промышленности и торговли. Египетъ снабжалъ хлбомъ Грецію и Малую Азію, хлбъ хранился въ неисчерпаемыхъ амбарахъ, куда поступалъ изъ Средиземнаго бассейна. Но плодородная долина Нила, — ‘такая плодородная, говоритъ Геродотъ, что ее нтъ надобности вспахивать плугомъ’, давала не одинъ хлбъ. Другими источниками богатства были ячмень, кукуруза, ленъ, пенька, индиго, папирусъ, лавзонія {Аравійскій кустарникъ.}, которою женщины красили себ ногти, клеверъ, служившій пищею громаднымъ стадамъ воловъ и барановъ, дале, луковицы и рпа, которыя рабочіе, участвовавшіе въ постройк громадныхъ пирамидъ Хеопса, съдали на восемь милліоновъ драхмъ, изюмъ, финики, фиги и роскошные плоды лотосоваго дерева, ‘изъ-за которыхъ, по словамъ Гомера, можно было забыть родину’. Туземная промышленность производила бумагу, мебель, деревянную, мраморную и металлическую, оружіе, рогожу, плетенки, ковры, ткани, полотна и шелкъ, вышитыя и разрисованныя матеріи, глазированный фаянсъ, стеклянную посуду, бронзовыя и алебастровыя чаши, эмали, золотыя вещи, уборы изъ драгоцнныхъ камней. По ту сторону Мыса Аромата тянулись конторы александрійскихъ купцовъ, караваны перескали Аравію и Ливійскую пустыню, и безчисленное количество кораблей ходило отъ столбовъ Геркулеса до устьевъ Инда. Благодаря этой обширной торговл, Александрія представляла собой житницу трехъ материковъ. При Птоломе XI, отц Клеопатры, налоги и пошлины на предметы ввоза и вывоза приносили государственному казначейству ежегодно двнадцать тысячъ пятьсотъ талантовъ (шестьдесятъ восемь милліоновъ франковъ).
Столица Птоломеевъ, Александрія, заставила Ахилла Taція воскликнуть: ‘Мы побждены, мои глаза’. Но этотъ городъ поражалъ иностранца не столько большимъ числомъ великолпныхъ памятниковъ, сколько своимъ симметрическимъ расположеніемъ и строгимъ порядкомъ. Дв большія аллеи, перескавшіяся подъ прямымъ угломъ и окаймленныя мраморными коллонадами, перерзывали Александрію. Продольная аллея, длиною боле тридцати стадій (четыре тысячи восемьсотъ метровъ) и шириною въ тридцать пять метровъ, направлялась съ запада на востокъ, она начиналась отъ Некропольскихъ воротъ и тянулась до воротъ Канобикскихъ. Поперечная аллея, длиною въ семьдесятъ стадій, направлялась съ юга къ Большому порту (гавани). Вс другія аллеи и улицы, окаймленныя тротуарами и вымощенныя большими каменными глыбами, были также взаимно перпендикулярны и сообщались съ двумя главными. Это правильное расположеніе, этотъ грандіозный видъ, эти безконечныя перспективы придавали Александріи единственный въ своемъ род характеръ. Казалось, что, въ противоположность другимъ городамъ, образовавшимся понемногу, разроставшимся постепенно и непрерывно, Александрія была создана однимъ ударомъ по опредленному плану. И въ самомъ дл, этотъ городъ возникъ, такъ сказать, изъ песковъ, по вол Александра. Онъ закончилъ планъ города, онъ придалъ городской оград форму македонской хламиды (епанчи), онъ, вмст съ архитекторомъ Динархомъ, составилъ планъ этой правильной сти аллей и улицъ, Александръ-же изобрлъ подъемныя плотины для устройства новаго порта и составилъ чертежъ площади и главныхъ строеній. Посл него, уже Птоломеи украшали городъ, построили безчисленное множество памятниковъ и роскошнйшихъ садовъ, на западномъ и восточныхъ концахъ города появились многочисленныя предмстья. Но въ общемъ Александрія осталась такою, какою ее создалъ Александръ.
Съ Панеума, искусственнаго бугра, высотою въ тридцать пять метровъ, построеннаго въ центр города, представлялась роскошная панорама Александріи. По направленію къ югу, мелькали тысячи домовъ, и множество частныхъ дворцовъ тянулось до самой ограды, которая, вслдствіе дйствія перспективы, казалось, купалась въ оловяннаго цвта поверхности Маротійскаго озера. Кое-гд виднлись скромные домики, вымазанные известкою, съ неправильно расположенными окошечками и деревянными крышами въ форм террасъ и отдушинами наверху, на этихъ крышахъ жители домиковъ отдыхали во время жаркихъ лтнихъ ночей. Съ этими домиками чередовались громадныя зданія, блые фасады которыхъ скрывались частью высокими оградами, частью въ листв роскошныхъ садовъ. Фасады эти были украшены монументальными портиками и рядами колонокъ съ карнизами, раскрашенныхъ въ цвтныя полосы. Громадный Серапеумъ царствовалъ во всемъ квартал. На это громадное зданіе взбирались по спиральной лстниц, имвшей сто ступенекъ, куполъ его подпирался колоннами изъ сіэнита и коринскаго гранита, высотою въ тридцать два метра {1 метръ = 3,3 русск. фута.}.
Въ сторону моря виднлись сверные кварталы, старая и новая гавани, раздленныя другъ отъ друга гигантскою насыпью въ семь стадій, соединявшею островъ Фаросъ съ городомъ. На восточномъ конц этого острова виднлся Фаръ, громадная восьми-гранная, двухъ-этажная башня въ сто-одиннадцать метровъ, вся построенная изъ благо мрамора. Вокругъ большой гавани, начиная отъ мыса Лохіасъ до Гептастада, тянулась великолпная набережная, а вдоль нея возвышались дворцы и храмы. Зданія въ чисто-греческомъ стил чередовались съ египетскими памятниками и съ другими роскошными сооруженіями, въ которыхъ, казалось, комбинировались оба архитектурные стиля: бдный стиль саитскаго искусства выигрывалъ рядомъ съ рельефами эллинскаго типа, коринская колонна чередовалась съ колонною компаниформскою.
Въ конц длинной аллеи сфинксовъ возвышались гигантскій пилонъ {Родъ портала.} и массивныя пирамиды, на блыхъ стнахъ которыхъ были нарисованы цлыя вереницы фигуръ, а карнизъ былъ украшенъ эмблематическимъ дискомъ съ громадными распущенными крыльями.
Тутъ красовался греческій храмъ съ рзко выдляющимся на голубомъ неб причудливо-изваяннымъ фронтономъ, тамъ — громадный, тяжелый, таинственный египетскій храмъ, съ выдавшимся впередъ неуклюжимъ гранитнымъ предхраміемъ.
На противоположныхъ террасахъ, обросшихъ внизу кустами розъ и осняемыхъ тнью сикоморъ, мимозъ и пальмъ, виднлись дворцы, окруженные портиками, колоннами въ форм донника {Растеніе.}, амфилада порталовъ, павильоны въ форм коническихъ башенокъ, просвчивающіе кіоски, хоры, поддерживаемые каріатидами. По середин площадей, на мст пересченія улицъ, а также передъ воротами зданій, возвышались изваянія Меркурія, озирійскіе колоссы, статуи эллинскихъ боговъ, алтари, героумы, заслоненные здсь и тамъ высокими обелисками и громадными мачтами, на верхушкахъ которыхъ разввались пестрые флагя.
Между всми этими безчисленными зданіями можно было первымъ долгомъ замтить въ конц мыса храмъ Изиса Лохіасскаго и большую царскую виллу, затмъ, передъ закрытою гаванью, царей виднлись верфи, зданія арсенала, и начинался Брухіумъ. Окруженный оградою высокихъ стнъ и висячими садами, Брухіумъ — былъ городъ въ город. Это была столица птоломеевская. Каждый изъ Лагидовъ построилъ въ ней свой дворецъ, посвятилъ храмъ, разставилъ статуи, устроилъ бьющіе фонтаны, разсадилъ боскеты акацій и сикоморъ, выкопалъ бассейны, въ которыхъ цвли кувшинки и голубые лотусы. Страбонъ примняетъ къ памятникамъ Брухіума стихъ одиссея: ‘Они выходятъ одни изъ другихъ’, — сказалъ онъ.
Около разнообразныхъ дворцовъ царей и обширныхъ пристроекъ возвышался храмъ Кроноса, храмъ Изиса Плузія, малый Серапеумъ, храмъ Посидона, гимназія съ ея портиками, театръ, закрытая галлерея, библіотека, содержащая семьсотъ тысячъ томовъ, наконецъ, — Сома, громадный мавзолей, въ которомъ Александръ отдыхалъ въ гробниц изъ массивнаго золота, замненной впослдствіи стеклянною. Другое зданіе Брухіума обращало на себя вниманіе своими громадными размрами и своимъ архитравомъ {Притолока.}, внчавшимъ соборъ. Это былъ знаменитый Александрійскій музей, служившій школою, монастыремъ и академіей. Филологи, поэты, философы, астрономы жили въ немъ на общемъ иждивеніи Птоломеевъ, и злые языки называли его, поэтому, ‘клткою музъ’.— Это была, во всякомъ случа, замчательная клтка, гд пли еокрить, Каллимакъ, Аполлоній и гд преподавалась знаменитая александрійская философія. Дале, за храмомъ Посидона, набережная загибала по направленію къ юго-востоку. Тамъ также монументъ смнялся монументомъ. Тамъ находилась биржа, храмъ Бендиса, храмъ Арсиноэ и громадные Апостаты, гд собирались продавщицы со всего свта. Оттуда, отъ Гептастада виднлся старый портъ со своими большими верфями и дале на востокъ, вн ограды — предмстья Некрополя и мрачный, печальный кварталъ бальзамировщиковъ.
Александрія была космо-политическимъ городомъ. Между тмъ какъ города Высокаго Египта и Гептаномиды сохранили свой національный характеръ, въ Дельт, эллинская цивилизація вполн привилась къ цивилизаціи египетской или, врне, послдняя образовалась изъ нея. Законы и декреты издавались на двухъ языкахъ. Жречество, управленіе, полиція, суды, администрація на половину принадлежали грекамъ, на половину туземцамъ, войско состояло изъ наемныхъ грековъ и галловъ, сицилійскихъ бандитовъ, изъ бглыхъ римскихъ рабовъ. Въ Александріи, въ теченіи боле двухъ вковъ, образовалось множество колоній, туземцы, расположившіеся въ старой части египетскаго города, называвшагося Ракотисомъ, составляли боле трети всего населенія. Евреи, обитавшіе въ особомъ квартал, гд у нихъ былъ намстникъ {Этиархъ.} и ихъ Санэдринъ, составляли также треть населенія. Отъ Фара до Серапеума, отъ воротъ Некропольскихъ до Канобикскихъ можно было встртить столько-же иностранцевъ, какъ и египтянъ. Это была шумная и пестрая толпа грековъ, евреевъ, сирійцевъ, италіотовъ, арабовъ, иллирійцевъ, персовъ, финикіянъ. На улицахъ и въ гаван говорили на всхъ языкахъ, въ храмахъ молились всевозможнымъ богамъ. Въ этомъ Вавилон всякая національность приносила съ собою свои привычки. Народонаселеніе Александріи, достигавшее трехсотъ двадцати тысячъ, не считая рабовъ, было настолько-же нагло, неугомонно, насколько въ другихъ городахъ Египта — спокойно и сдержанно. Во время царствованія послднихъ Лагидовъ, александрійская чернь помогала революціи судебнаго сословія, надясь добиться при новыхъ правителяхъ большей свободы и меньшихъ податей.
Птоломей XI (Авлетъ) умеръ въ іюл мсяц 51-го года до Рождества Христова. Онъ оставилъ четырехъ дтей. По его духовному завщанію, на престолъ должна была вступить его старшая дочь Клеопатра и старшій сынъ Птоломей. Согласно египетскимъ обычаямъ, братъ долженъ былъ вступить въ бракъ съ сестрою. По смерти отца, Клеопатр было семнадцать лтъ, а Птоломею тринадцать. Воспитатель юнаго Птоломея, евнухъ Поенъ, былъ изъ самолюбивыхъ. Будучи учителемъ юнаго Птоломея, развивая его умъ, онъ надялся управлять длами Египта, при вступленіи на престолъ своего ученика. Но онъ скоро убдился въ томъ, что Клеопатра не позволитъ ни ему, ни Птоломею вмшиваться въ управленіе государствомъ. Гордая и своевольная Клеопатра была въ то же время способна, умна и образована. Она говорила на восьми или десяти языкахъ, именно: на египетскомъ, греческомъ, латинскомъ, еврейскомъ, арабскомъ и сирійскомъ.
Какъ допустить, чтобы эта женщина, такая гордая и богато-одаренная, ршилась уступить часть своей власти ребенку, воспитываемому евнухомъ? Либо Клеопатра должна была освободиться отъ своего брата, либо, согласившись жить съ молодымъ царемъ, должна была вскор пріобрсти надъ нимъ неограниченное вліяніе. Она должна была сдлаться главой этой діархіи. Поенъ это понялъ и ршилъ пустить въ ходъ вс средства для того, чтобы погубить царицу. Онъ началъ съ того, что сталъ возбуждать соперничество между министрами и знатными офицерами гвардіи, затмъ, когда раздоръ между партизанами царя и сторонниками Клеопатры достигъ своею апогея, онъ возмутилъ противъ царицы александрійскій народъ. Онъ обвинялъ Клеопатру въ томъ, будто она намревается царствовать одна и ршилась призвать римскія войска. Какъ разсказывалъ евнухъ, она составила этотъ планъ съ Помпеемъ, старшимъ сыномъ Великаго Помпея, который въ 49 году сдлался любовникомъ Клеопатры.
Когда мятежники, предводительствуемые Поеномъ и молодымъ царемъ, были уже у воротъ дворца, Клеопатр удалось какимъ-то образомъ убжать изъ Александріи, въ сопровожденіи только нсколькихъ врныхъ тлохранителей. Бглянка, однако, и не думала считать себя побжденною. Ей не такъ легко было отказаться отъ Египта, которымъ она управляла уже три года. Вскор въ Александріи распространился слухъ, что Клеопатра на границ Египта и Аравіи собрала армію и идетъ на Пелузы. Юный царь снарядилъ свои войска и направился ей навстрчу. Братъ и сестра, мужъ и жена, приготовились уже въ окрестностяхъ Пелузы къ сраженію, когда явился знаменитый, побжденный подъ Фарсаломъ, Помпей и сталъ просить у Египтянъ убжища. Помпей полагалъ, что можетъ разсчитывать на благодарность дтей Птоломея, потому что семь лтъ тому назадъ, по его наущенію, Габиній, проконсулъ въ Сиріи, вернулъ Птоломею Авлету престолъ.
Не подлежитъ сомннію, что посл фарсальскаго сраженія Помпей былъ обезоруженъ, и Цезарь торжествовалъ. Подавая помощь бглецу, отъ котораго уже ждать было нечего, легко можно было возбудить гнвъ Цезаря. Поенъ и другіе министры молодаго царя сдлали видъ, что согласны принять Помпея, но какъ только онъ вступилъ въ территорію Египта, то былъ измннически задушенъ. Его голова была забальзамирована съ искусствомъ, свойственнымъ египтянамъ, и потомъ — преподнесена Цезарю, какъ только онъ, преслдуя Помпея, высадился въ Александріи.
Цезарь съ отвращеніемъ отвернулся отъ этого трофея и не замедлилъ обвинить Поена и Акилласа въ этомъ преступленіи, но злоди нисколько не смутились этимъ. Они понимали, что оказали Цезарю большую услугу, предавъ ему въ руки голову его самаго опаснаго врага, и не врили въ искренность возмущенія Цезаря. Цезарь тотчасъ-же узналъ о распряхъ между Птоломеемъ и Клеопатрою, о ея бгств отъ народныхъ угрозъ посл сраженія подъ Пелузами.
Римская политика всегда придерживалась системы вмшательства въ междоусобія другихъ государствъ. Теперь эта политика Цезарю казалась вполн умстною, тмъ боле, что, еще при первомъ консул, Птоломей Авлетъ былъ объявленъ союзникомъ Рима и въ своемъ завщаніи даже заклиналъ римскій народъ исполнить его послднюю волю. Еще другая причина, которую онъ не скрываетъ въ своихъ комментаріяхъ, побудила Цезаря вмшаться въ дла Египта. Онъ былъ заимодавцемъ покойнаго царя и требовалъ теперь отъ его наслдниковъ уплаты значительной суммы денегъ. Разговоръ шелъ ни боле ни мене, какъ о семи милліонахъ пятидесяти тысячахъ цистерцій, которые не были заплочены такъ же, какъ и т тридцать три тысячи талантовъ, которые Птоломей обязался заплатить Цезарю и Помпею, въ случа, если ему, при содйствіи римлянъ, вернутъ корону.
Поенъ, между тмъ, надялся, что оказалъ уже Цезарю достаточно большую услугу, преподнеся ему голову Помпея. Онъ склонялъ его отправиться туда, куда призывали его дла не мене важныя, чмъ война Птоломея съ Клеопатрою: въ Понтъ, откуда Фарнасъ прогналъ своего лейтенанта Домиція, и въ Римъ, гд Целій возмущалъ плебеевъ. На требованія Цезаря онъ отвчалъ, что казна пуста, на предложеніе третейскаго суда между наслдниками Птоломея, отвчалъ, что не пристойно иностранцу вмшиваться въ эту распрю, что подобное вмшательство возмутитъ Египетъ. Въ подтвержденіе своихъ словъ онъ приводилъ, что народъ александрійскій смотритъ на консульство, преподнесенное Цезарю, какъ на покушеніе на царскую власть. Поенъ разсказывалъ, что каждый день начиналось возмущеніе, что всякую ночь убивали римскихъ солдатъ, указывалъ онъ также на то, что населеніе Александріи очень многочисленно, а войско Цезаря (три тысячи двсти рядовыхъ и восемьсотъ офицеровъ) весьма незначительно. Но вс эти совты, замчанія, отказы не оказывали никакого дйствія на волю Цезаря. Вмсто того, чтобы просить, онъ приказывалъ. Онъ поручилъ Поену формально предложить отъ своего имени Птоломею и Клеонатр распустить свои войска и приказалъ, чтобы они свою распрю принесли на его судъ. Евнухъ долженъ былъ послушаться, но онъ былъ настолько же хитеръ, насколько Цезарь былъ упрямъ, и ршилъ воспользоваться этимъ вмшательствомъ для достиженія своихъ цлей. Въ своемъ письм онъ передалъ Клеопатр приказаніе Цезаря распустить свои войска, но не сообщалъ ей, что ее ждали въ Александрію, а Птоломею написалъ, чтобы онъ прибылъ на поле сраженія рядомъ съ Цезаремъ, держа солдатъ въ полномъ вооруженіи. Поенъ разсчитывалъ при этомъ на то, что армія Клеопатры сдастся, и надялся расположить Цезаря къ молодому царю, указавъ на то, что изъ двухъ наслдниковъ Авлета только Птоломей поспшилъ явиться на зовъ консула. Черезъ нсколько дней Птоломей дйствительно прибылъ въ Александрію. Онъ осыпалъ Цезаря увреніями дружбы и, поддерживаемый Поеномъ, Акилласомъ и другими министрами, изложилъ сущность распри между нимъ и Клеопатрой, сваливая всю вину на сестру. Но на Цезаря не такъ легко было имть вліяніе. Поенъ полагалъ, что неявка Клеопатры раздражитъ Цезаря и возбудитъ противъ нея. Цезарь, однако, не могъ предполагать, чтобы царица съ презрніемъ приняла его приглашеніе прибыть въ Александрію. Онъ не допускалъ этого и скоре подозрвалъ, что какія-нибудь продлки Поена помшали ей явиться. Для того, чтобы, наконецъ, узнать въ чемъ дло, онъ послалъ гонца съ Клеопатр, въ окрестности Пелузы. Царица, съ своей стороны, съ нетерпніемъ ожидала извстій отъ Цезаря. По полученіи его перваго посланія, доставленнаго ей уже позже Поеномъ, она поспшила распустить свое войско. Клеопатра уже питала полное довріе къ великому полководцу, котораго звали ‘мужемъ всхъ женщинъ’. Она понимала, что она должна увидть Цезаря или, врне, Цезарь долженъ увидть ее. Между тмъ дни проходили, а приглашенія явиться въ Александрію не прибывало. Наконецъ, пришелъ гонецъ со вторымъ посланіемъ Цезаря. Клеопатра узнала, что Цезарь уже разъ требовалъ ее къ себ, но Поенъ принялъ свои мры для того, чтобы она объ этомъ ничего не узнала. Было ясно, что враги ея не желали допустить свиданіе между нею и Цезаремъ. Теперь, когда хитрость ихъ не удалась, они употребятъ силу. Несомннно, они были на сторож и сдлали свои распоряженія. Если бы Клеопатра попыталась дойти до Александріи сухимъ путемъ, она встртила-бы аванпосты египетскаго войска, расположеннаго подъ Пелузою, на мор ея трехбаночная галера не ушла бы отъ флота Птоломея, расположеннаго передъ входомъ въ портъ. Прибудь она одна въ Александрію, она рисковала быть изрубленною народомъ, по приказанію Поена. По дорог къ царскому дворцу, въ которомъ Цезарь жилъ гостемъ Птоломея, въ сопровожденіи почетной египетской гвардіи, на Клеопатру могли напасть часовые и убить ее.
Клеопатра отказалась отъ намренія царицею вступить въ Александрію и не ршалась войти въ городъ безъ предварительнаго переодванія, она нашла нужнымъ проникнуть въ него въ мшк. Въ сопровожденіи только одного преданнаго ей человка, Сицилійца Аполлодора, она отправилась отъ Пелузы въ барк и ночью проникла въ гавань Александріи. Затмъ, они поднялись на набережную передъ маленькими воротами дворца. Тогда Клеопатра влзла въ большой мшокъ изъ грубаго холста, выкрашенный въ разноцвтныя полосы, эти мшки служили путешественникамъ для того, чтобы прятать въ нихъ свои тюфяки и одяла. Аполлодоръ затянулъ мшокъ, взвалилъ его себ на плечи, прошелъ въ ворота, направился прямо въ апартаменты Цезаря и положилъ къ его ногамъ свою драгоцнную ношу. Лучезарная Афродита вышла изъ морской пны, Клеопатра гораздо скромне вышла изъ мшка. Тмъ не мене, Цезарь былъ не мало взволнованъ и восхищенъ этимъ сюрпризомъ. Девятнадцати-лтняя Клеопатра была въ ту пору въ расцвт своей обольстительной, необычайной красоты. Діонъ-Kacciй называетъ царицу Египетскую красивйшею изъ всхъ женщинъ: .
Но Плутархъ, затрудняясь въ выбор подходящаго эпитета для того, чтобы очертить ее, высказывается такъ: ‘Ея красота была не столько несравнимою, сколько вызывало восхищеніе, нельзя было забыть ея очаровательнаго лица, граціи ея фигуры, обворожительности ея обхожденія’. Вотъ врный портретъ ея. Клеопатра не была красавицей, но была обольстительна въ высшей степени. Викторъ Гюго сказалъ про одну знаменитую театральную артистку: ‘Она не только хороша, но хуже того’. Это странное опредленіе можно бы примнить къ Клеопатр. Плутархъ присовокупляетъ, и замчаніе его подтверждается Діономъ, что Клеопатра говорила мелодическимъ голосомъ, обладавшимъ необычайною мягкостью. Это замчаніе весьма цнно съ точки зрнія психологической, такъ какъ этотъ очаровательный голосъ былъ одною изъ главныхъ прелестей Нильской сирены {Пластика и нумизматика даютъ довольно много изображеній Клеопатры, и большинство изъ нихъ довольно достоврны. Тмъ не мене однако, отсюда не слдуетъ, чтобы эти медали и изваянія представляли собою серіозное подспорье для того, чтобы возстановить типъ послдней изъ Лагидовъ. Клеопатра, а также сынъ ея Птоломей-Цезаріонъ, были неоднократно изображаемы на барельефахъ Дендерскаго храма, и весьма вроятно, что, по обычаю египтянъ, скульпторы придавали нкоторое сходство этимъ изображеніямъ съ оригиналами. Но Клеопатра не служила натурою для художниковъ, изображавшихъ ее, и спрашивается, чмъ же они руководились при изображеніи ея и насколько послднія походили на оригиналъ? Въ одномъ мст Клеопатра изображена Гаторою, въ другомъ у нея прическа Изиса, волосы ея заплетены, грудь и руки обнажены и узкая одежда закрываетъ ее до самыхъ ногъ. У нея орлиный носъ, большіе глаза и, вообще, она красива. Но при всемъ желаніи найти разницу между ея чертами и массою другихъ лицъ, изображенныхъ на стнахъ Дендерскаго храма, — это почти невозможно.— Что же касается до красиваго оттиска Клеопатры, который можно видть въ Париж въ мастерскихъ художниковъ, то нтъ сомннія въ томъ, что значеніе его основано на мистификація. Этотъ барельефъ, открытый, кажется, въ 1862 г., не носилъ на себ никакой надписи. Одинъ египтологъ въ вид шутки начертилъ на немъ портретъ Клеопатры и съ тхъ поръ его продаютъ везд, какъ достоврное изображеніе послдней царицы Египта.
Насчитываютъ пятнадцать медалей различныхъ типовъ, находящихся въ British Мuseum и въ Внскомъ кабинет. Кром двухъ изъ нихъ, о которыхъ будетъ сказано ниже, вс остальныя гравированы боле чмъ посредственно, такъ же, какъ и тетрадрахма, сдланная Антіоху. Мой ученый другъ М. Frhner писалъ мн объ одномъ экземпляр медали проданной въ 1885 году (изъ коллекціи Кастеллани), ‘на которомъ Клеопатра изображена замчательною красавицей’. Многія медали представляютъ настоящія карикатуры. Единственная достойная описанія есть бронзовая медаль, на которой имется надпись , на обратной сторон надъ буквою имется орелъ, держащій молнію. Кабинетъ на улиц Ришелье обладаетъ такимъ прекраснымъ экземпляромъ. Голова иметъ выраженіе женщины великой и сильной. Лобъ прямой, но низкій, такъ какъ завитки волосъ покрываютъ его до половины. Глава большіе, удаленные отъ орлинаго носа очень длиннаго, ротъ прелестный хотя и очень большой. Хотя черты эти нсколько грубы и жестки, лицо это, въ общемъ, производитъ чарующее впечатлніе, благодаря красот глазъ и своеобразной прелести рта. Если-бы носъ былъ нсколько короче, то профиль этотъ можно-бы назвать прекраснымъ.
Одна изъ медалей, о которыхъ мы упоминали раньше, была гравирована въ Патрас. На ней профиль Клеопатры приближается къ греческому типу. Другая медаль, гравированная въ Кипр, представляетъ Клеопатру Афродитой съ сыномъ Птоломеемъ-Цезаріономъ на рукахъ. На этихъ двухъ медаляхъ типъ Клеопатры значительно отличается отъ типа тринадцати остальныхъ медалей, которыя характеризуются жесткостью чертъ и необычайно длиннымъ носомъ.
Какъ извстно, Паскаль сказалъ: ‘Будь носъ Клеопатры короче, то перевернулся-бы весь міръ’. Паскаль не былъ нумизматикомъ, иначе онъ написалъ бы: ‘Если бы носъ Клеопатры былъ длинне, то…’}.
Это первое свиданіе Цезаря съ Клеопатрою, по всей вроятности, длилось до поздней ночи. Достоврно только то, что на другой день, рано утромъ, Цезарь веллъ позвать Птоломея и сказалъ ему, чтобы онъ помирился съ сестрою и раздлилъ съ нею престолъ. ‘Въ одну ночь, говоритъ Діонъ Кассій, Цезарь сдлался защитникомъ той, для которой онъ считалъ себя судьею’. Птоломей воспротивился приказаніямъ консула, и, когда была введена Клеопатра, молодой царь, обезумвшій отъ гнва, бросилъ свою корону къ ногамъ Цезаря, вышелъ изъ дворца и закричалъ: ‘Измна! Измна! Къ оружію!’ Толпа присоединилась къ этому крику и бросилась на дворецъ. Цезарь, не чувствуя себя достаточно сильнымъ (онъ могъ собрать только нсколько манипулъ {Манипула = рота солдатъ (у Римлянъ).} легіонеровъ) вышелъ на одну изъ террасъ и издалека обратился къ толп съ рчью. Ему удалось успокоить ее, давъ общаніе сдлать все, чего пожелаютъ египтяне. Въ то-же время его воины, — вернувшіеся съ поля, окружили молодого Птоломея, разлучили съ его сторонниками и со всевозможными знаками почести, заставили его вернуться въ дворецъ, гд Цезарь сдлалъ его своимъ аманатомъ (заложникомъ). На слдующій день народъ былъ собранъ на публичной площади. Цезарь, Птоломей и Клеопатра въ великолпномъ убранств отправились туда, въ сопровожденіи эскорта ликторовъ. Вс Римляне были въ полномъ вооруженіи и готовы подавить первую попытку къ возмущенію. Цезарь громкимъ голосомъ прочелъ завщаніе Птоломея Авлета и торжественно объявилъ, именемъ римскаго народа, что онъ заставитъ уважать послднюю волю покойнаго царя. Согласно съ этимъ, старшія дти, оба должны вмст царствовать и управлять Египтомъ. Что-же касается двухъ другихъ дтей царя, то онъ, Цезарь, отправляетъ ихъ на островъ Кипръ, которымъ они и будутъ управлять.
Эта сцена произвела сильное впечатлніе на александрійцевъ. Тмъ не мене, Цезарь опасался возстанія. Онъ поспшилъ позвать въ Александрію новые легіоны, формированные имъ Малой Азіи вмст съ остатками войска Помпея. Но гораздо раньше, чмъ могли эти подкрпленія прибыть, египетское войско изъ подъ Пелузы, по тайному распоряженію Поена, вступило въ городъ, съ цлью изгнанія римлянъ. Въ то же время младшая сестра Клеопатры, Арзиноэ, при содйствіи Евнуха Ганимеда и противъ воли Птоломея (все еще арестованнаго Цезаремъ), вышла изъ дворца и была признана народомъ и войскомъ наслдницею Лагидовъ. Это войско состояло изъ восемнадцати тысячъ фантассиновъ (пхоты) и двухъ тысячъ кавалеріи и своимъ предводителемъ выбрало Акилла. Населеніе Александріи было за одно съ войскомъ противъ иностранцевъ. У Цезаря было всего только четыре тысячи человкъ, считая вмст съ экипажемъ его судовъ. Онъ находился въ крайней опасности. Занимая съ этой горстью людей дворцы Брухіума, онъ былъ осажденъ со стороны города солдатами Акилла и вооруженною чернью, а флотъ его, стоявшій на якор въ большой гавани, былъ какъ въ плну, такъ какъ непріятель занялъ проходы Озириса и Гептастада. Цезарь даже боялся, какъ-бы флотъ его, обреченный на бездйствіе, не попалъ въ руки александрійцевъ, которые воспользовались-бы имъ для того, чтобы не пропускать вновь прибывающихъ воиновъ и провіанта. Цезарь зажегъ свои корабли и тмъ избгнулъ этой первой опасности. Этотъ громадный пожаръ распространился на набережную и уничтожилъ массу домовъ и строенія, между прочимъ Арсеналъ, Библіотеку и склады хлба. Египтяне въ ожесточеніи бросились въ аттаку, но легіонеры, столь же хорошіе землекопы, какъ и отважные солдаты, скоро преобразили Брухіумъ въ неприступную позицію. Везд появились земляныя насыпи, баррикады, фортификаціонные полисады. Театръ обратился въ крпость. Римляне выдержали двадцать приступовъ, не уступая ни одного вершка земли. Цезарь даже усплъ завладть островомъ Фаросомъ, позиціей, которая длала свободнымъ проходъ въ большой портъ. Египтяне воображали, что будутъ побдителями, если вмсто Арсиноэ женщины, у нихъ во глав будетъ Птоломей. Они велли передать Цезарю, что они воюютъ только потому, что онъ держитъ подъ арестомъ ихъ царя, и какъ только онъ возвратитъ Птоломею свободу, они прекратятъ военныя дйствія. Цезарь, знавшій александрійцевъ, далъ себя уговоритъ и выпустилъ Птоломея. Какъ только Птоломей прибылъ въ египетскую армію, война возобновилась съ новымъ ожесточеніемъ. Но въ это время по морю прибыло на помощь Цезарю первое подкрпленіе, 37-й легіонъ. Война продолжалась безъ особаго успха на какой-либо сторон съ начала весны 47-го года. Тогда распространилось извстіе, что Пелузы взяты приступомъ какимъ-то войскомъ, спшившимъ на помощь Цезарю. Это былъ союзный корпусъ Митридата Пергамейца, шедшаго изъ Сиріи. Египтяне, опасаясь попасть между двухъ огней, отправились навстрчу Митридату. Первое сраженіе, оставшееся нершеннымъ, произошло около Мемфиса. Но черезъ нсколько дней Цезарь, покинувъ Александрію, соединился съ корпусомъ Митридата. Произошло второе сраженіе. Египтяне были разбиты по частямъ, а Птоломей утопился въ Нил. Посл этой побды, Цезарь, во глав своего войска, вернулся въ Александрію. Буйная чернь, убдившаяся съ этого момента въ сил римскаго оружія, приняла консула со знаками уваженія.
Такимъ образомъ кончилась Александрійская война, которую скоре слдовало-бы назвать войною Клеопатры, такъ какъ эту войну, безполезную для славы Цезаря, вредную для его интересовъ, безразличную для его отечества и въ которой онъ могъ потерять и жизнь, и славу, Цезарь велъ только изъ-за любви къ Клеопатр.
Восемнадцать лтъ до этихъ событій Цезарь, будучи еще эдиломъ {Эдилъ — начальникъ полиціи въ Рим.}, пытался осуществить завщаніе Александра II, по которому Египетъ долженъ былъ быть переданъ римлянами. Теперь Египетъ былъ покоренъ. Цезарю оставалось сказать только слово, и обширное и богатое государство это стало-бы римскою провинціей. Но въ 65 году Клеопатра только еще родилась, въ 65 году Цезарь не былъ еще знакомъ съ этою ‘Нильской змей’, какъ называетъ ее Шекспиръ. Консулъ и не думалъ напоминать о своихъ предположеніяхъ въ бытность свою эдиломъ. Первымъ долгомъ, возвратясь въ Александрію, Цезарь заставилъ признать Клеопатру царицею Египта. Тмъ не мене, желая щадить чувства Египтянъ, онъ ршилъ, что Клеопатра должна выйти замужъ за второго своего брата Птоломея Неотороса и раздлить съ нимъ престолъ. Но, какъ замчаетъ Діонъ, этотъ союзъ и раздленіе были такъ же фиктивны, какъ и въ первый разъ. Молодой принцъ, имвшій всего пятнадцать лтъ отъ роду, не могъ еще быть ни царемъ, ни мужемъ царицы. По вншности Клеопатра была женою своего брата и раздляла съ никъ престолъ, въ дйствительности же она царствовала одна и оставалась любовницею Цезаря.
Въ теченіи Александрійской войны, длившейся восемь мсяцевъ, Цезарь запертый во дворц, покидалъ Клеопатру, только отправляясь въ бой. Этотъ длинный медовый мсяцъ показался ему еще короткимъ, онъ любилъ прекрасную царицу еще больше, чмъ въ первые дни, и онъ не могъ ршиться разстаться съ нею. Онъ забылъ въ объятіяхъ Клеопатры чувство долга, свои интересы, самолюбіе, опасности, онъ ршился выхать изъ Александріи только на увеселительную прогулку съ прекрасною царицею по Нилу. А между тмъ важныя дла звали его въ Римъ, гд царствовали смуты, гд лилась кровь и гд, съ 13 декабря прошлаго года, не имли отъ него никакихъ писемъ. Также необходимъ онъ былъ въ Азіи, гд Фарнасъ, побдитель римскихъ царей и легіоновъ Домиція, завладлъ Понтомъ, Кападосомъ и Арменіей. А между тмъ въ Африк, Катонъ и послдніе помпейцы собирали въ Утик громадное войско: четырнадцать легіоновъ, десять тысячъ нумидійской кавалеріи и сто-двадцать боевыхъ слоновъ, Цезарь былъ необходимъ и въ Испаніи, гд волновались умы, и грозило вспыхнуть возстаніе.
По распоряженію Клеопатры, для этой увеселительной поздки по Нилу были снаряжены три ‘аламеги’, т. е. большія плоскодонныя яхты, употреблявшіяся еще Лагидами. Такая аланега представляла изъ себя цлый плавучій дворецъ, длина ея достигала полъ-стадіи, высота сорока футовъ, считая отъ поверхности воды. Судно это было многоэтажное съ портиками, открытыми галлереями, украшалось изящными бельведерами и проч. Внутреннее устройство аламеги ни въ чемъ не уступало наружному: тамъ были множество комнатъ, устроенныхъ со всми удобствами и изяществомъ греко-египетской цивилизаціи, громадныя залы были окружены колоннадами, тринадцати-рядный балконъ, окруженный столбами, потолокъ котораго, выдолбленный въ форм пещеры, былъ украшенъ яшмами, ляписъ-лазурью, аметистами, алебастромъ, сафирами и топазами. Самый корпусъ яхты былъ сдланъ изъ кедроваго и кипрскаго дерева, паруса — изъ биссуса, снасти и веревки выкрашены пурпуромъ. Украшенія аламеги были самыя разнообразныя: всюду виднлись скульптурныя работы лучшихъ художниковъ, гирлянды цвтовъ, вьющихся растеній, мозаичныя украшенія изъ мрамора, лабрадора, опала, кошачьяго глаза. Для развлеченія путешественниковъ, на аламегу приглашались акробаты, музыканты, актеры и цлые отряды танцовщицъ. Словомъ, на аламег недоставало ничего, свойственнаго роскоши и развлеченіямъ Александріи.
Цезарь и Клеопатра съ наслажденіемъ мечтали объ этой увеселительной поздк. Они намревались прохаться вдоль ‘золотого Нила’ мимо всхъ старинныхъ городовъ Египта и достигнуть чуднаго края Эіопіи. Но, въ ожиданіи отъзда, въ легіонахъ стали обнаруживаться признаки неудовольствія: слышался ропотъ, возмущеніе, офицеры позволяли себ прямо и даже дерзко говорить съ Цезаремъ. Одно время онъ хотлъ взять Клеопатру съ собою въ Римъ, но вскор же долженъ былъ оставить этотъ планъ и ршился идти въ Арменію, гд опасности было больше всего и присутствіе консула было необходимо. Цезарь оставилъ два легіона для охраны Клеопатры въ Александріи и отправился въ Антіохію.
Во все время, пока Цезарь воевалъ въ Арменіи и Африк (отъ поля 47 до іюня 46-го года) Клеопатра оставалась въ Александрія. Когда Цезарь узжалъ въ Арменію, то Клеопатра была уже беременна и, нсколько мсяцевъ посл отъзда диктатора, она родила сына. Она назвала его Птоломеемъ-Цезаріономъ, объявляя, такимъ образомъ, открыто свои интимныя отношенія съ Цезаремъ, которыя, впрочемъ, и безъ того были небезъизвстны въ Александріи.
Когда Цезарь уже разбилъ войско подъ апсомъ и собирался возвращаться въ Римъ, онъ написалъ Клеопатр и просилъ ее пріхать туда. Весьма вроятно, что она дйствительно прибыла въ Римъ въ середин лта 46 года, какъ разъ въ то время, когда праздновались четыре побды Цезаря. Во время второго тріумфа, по случаю побды надъ Египтомъ, Клеопатра могла видть во глав плнныхъ свою сестру Арсиною, захваченную непріятелемъ еще въ начал Александрійской войны. Клеопатра явилась на торжество въ сопровожденія своего псевдо-мужа, молодого Птоломея, сына Цезаря и громадной святы придворныхъ и офицеровъ. Цезарь уступилъ въ распоряженіе Клеопатры и ея двора свои) роскошную виллу на правомъ берегу Тибра. Оффиціально (если можно употребить это новомодное слово къ объясненію весьма отдаленныхъ фактовъ) Клеопатра была очень сочувственно принята въ Рим, что и не удивительно: она была царицею громаднаго государства, союзницею республики и — гостьей Цезаря, могущество котораго достигло тогда своего апогея. Но подъ комплиментами, расточаемыми Клеопатр, скрывались ненависть и презрніе, не потому, однако, чтобы римское общество возмущалось связью ея съ Цезаремъ. Уже въ теченіи полу-вка въ римской республик суровые и строгіе нравы постепенно исчезли. Избиратели продавали свои голоса, а избранные пользовались своею властью, чтобы снова быть избранными. Они торговали союзами, нарушали присягу, грабили, расхищали, вымогали деньги, сговаривались съ ростовщиками и этимъ раззоряли провинціи. Въ Рим, въ послднее время республики, политика развивала преступленія, а театры были школою распутства, потому что въ нихъ женщины, въ противоположность греческому обычаю, могли присутствовать на самыхъ безнравственныхъ представленіяхъ. Моднымъ поэтомъ того времени былъ наглый, безнравственный Катуллъ. Со времени проскрипціи Суллы, жизнь признавалась столь краткой что надо спшить воспользоваться всми наслажденіями, которыя она даетъ. ‘Будемъ жить и любить — говоритъ Катуллъ. Небесныя свтила могутъ погибать и снова возрождаться, но мы, какъ только наша кратковременная жизнь погаснетъ, должны спать вчно’. Времена, когда римская матрона сидла дома за работою, давно прошли, она ищетъ приключеній, интригъ, она продаетъ себя или отдается добровольно. Частые разводы разрушили нравственныя начала семьи, любовь къ роскоши, честолюбіе и страсть къ развлеченію и наслажденію разрушили семейный очагъ. Больше всего предавались адюльтеру знатнйшія изъ патриціанокъ, каковы: Валерія, сестра Гортензія, Семиронія, жена Юнія Брута, Клодія, жена Лукулла и другая Клодія, жена Квинта Метелла Целера, Муція, жена великаго Помпея, Сервилія, мать Брута и друг. Ясно поэтому, что въ Рим, этомъ город адюльтера, не могли особенно возмущаться тмъ, что Цезарь измняетъ своей жен для Клеопатры, еслибы у него было и нсколько любовницъ, то и этому не придавали-бы большого значенія. Но, несмотря на распущенность своихъ нравовъ, на развратъ и на то, что онъ потерялъ свои прежнія добродтели, Римъ высоко держалъ свое знамя и гордился своимъ именемъ. Будучи побдителями всего міра, римляне съ презрніемъ смотрли на остальные народы, считая ихъ ниже себя, годными только на подчиненіе и рабство. Никого не безпокоила скоропреходящая любовь Цезаря къ Евно, Мавританской цариц, а потому не могли и упрекать Клеопатру въ томъ, что она услаждала его во время Александрійской войны. Но Римъ оскорбляло то, что Цезарь заставилъ Клеопатру пріхать въ городъ семи холмовъ, что онъ всенародно, открыто признавалъ ее своею любовницей, по понятіямъ того времени, Цезарь, какъ римскій гражданинъ, пять разъ выбранный консуломъ и три раза диктаторомъ, унижалъ свое достоинство, открыто признавая себя любовникомъ Египтянки. Вотъ, что возмущало римлянъ. Чтобы составить себ понятіе о томъ, почему римляне были такъ возмущены связью Цезаря съ Клеопатрою, Мериваль говоритъ, что эта связь должна производить то-же впечатлніе, какое получилось бы въ XV столтіи, если-бы англійскій пэръ или испанскій грандъ женился на еврейк.
Цезарь получилъ неограниченную власть, и ему всячески оказывали уваженіе и почетъ. Онъ былъ выбранъ диктаторомъ на десять лтъ, и въ город была поставлена его статуя съ надписью: Caesari semideo, т. е. Цезарю — полубогу. Онъ могъ считать себя достаточно могущественнымъ для того, чтобы презирать римскіе предразсудки. Прежде цезарь отличался осторожностью и всегда внимательно относился ко мннію и интересамъ толпы (плебеевъ), онъ обладалъ замчательною способностью распоряжаться толпою для достиженія своихъ цлей и плановъ. Въ послдніе же два года своей жизни Цезарь не только пренебрегалъ общественнымъ мнніемъ, но и явно отвергалъ его какъ въ частной жизни, такъ и въ своей общественной дятельности. Онъ и не думалъ удалятъ отъ себя Клеопатру, напротивъ, онъ сталъ учащать свои посщенія виллы на берегу Тибра, постоянно говорилъ о цариц и допустилъ, чтобы она публично дала его сыну имя Цезаріона.
Онъ сдлалъ боле того. Въ храм Венеры онъ поставилъ статую Клеопатры, сдланную изъ золота, и тмъ нанесъ оскорбленіе не только народу, но и римскимъ богамъ. Цезарю, повидимому, недостаточно было того, что изъ любви къ Клеопатр онъ не превратилъ Египетъ въ римскую провинцію, что онъ поселилъ и устроилъ эту иностранку въ Рим и при всякомъ удобномъ случа всячески доказывалъ ей свое уваженіе и любовь, и вотъ онъ, въ храм народной богини, осмлился поставить статую этой александрійской куртизанки, этой царицы варварской страны маговъ, всякихъ чудесъ, эвнуховъ и подданныхъ прибрежныхъ жителей Нила, поклоняющихся чучеламъ птицъ и богамъ со звриными головами. Римляне недоумвали и спрашивали себя, чмъ же должны кончиться безумія, сумасбродства Цезаря. Ходилъ слухъ, будто диктаторъ разрабатываетъ проектъ закона, по которому онъ будетъ имть право обзавестись столькими женами, сколько захочетъ. Этотъ законъ долженъ былъ быть представленъ Гельвіемъ Цинной. Говорили также. будто Цезарь хочетъ, признать своимъ наслдникамъ сына своего отъ Клеопатры, Цезаріона. Эти слухи возбуждали общество противъ Цезаря и, если врить Діону, они содйствовали плану предательскаго убіенія великаго полководца. Если это врно, то Клеопатра оказалась столь-же фатальна для Цезаря, какъ позже она была для Антонія.
Несмотря на эту вражду, Клеопатра жила далеко не уединенно въ своей вилл, на берегу Тибра. Для того, чтобы заслужить расположеніе диктатора, чтобы вызвать его на большую откровенность, цезаріанцы пересиливали свою антипатіи къ Клеопатр и довольно часто посщали прекрасную царицу. Этотъ египетскій дворъ, перенесенный на берега Тибра, посщали Маркъ-Антоній, Долабелла, Лепидъ, бывшій въ ту пору начальникомъ кавалеріи, Оппій Куріонъ, Корнелій Балбусъ, Гельвій Цинна, Мацій, преторъ Вендидъ и Требонъ. Между сторонниками Цезаря, было также нсколько тайныхъ его враговъ, напр. Аттикъ, крупный золотопромышленникъ, имвшій дла съ Египтомъ, и нсколько изъ его явныхъ враговъ, какъ Цицеронъ.
Примирившись съ Цезаремъ, Цицеронъ не оставлялъ своей любимой страсти къ книгамъ и всевозможнымъ рдкостямъ. Завзятый коллекторъ, онъ надялся обогатить свою библіотеку въ Тускулум, не прибгая къ расходамъ. Онъ попросилъ Клеопатру, чтобы она выписала изъ Александріи нсколько греческихъ манускриптовъ и египетскихъ древностей. Царица охотно общалась исполнить его просьбу и поручила ея исполненіе одному изъ своихъ офицеровъ, Аммонію, которыя, еще будучи посломъ при Птоломе Авлет, познакомился въ Рим съ Цицерономъ. Но, по забывчивости или по нераднію, манускрипты и рдкости не прибывали. Цицеронъ такъ разсердился за это на Клеопатру, что позже какъ-то писалъ Аттику: ‘Я ненавижу царицу (odi reginam)’, мотивируя это тмъ, что Клеопатра не сдержала своего царскаго слова. Прежній консулъ, кром того, долженъ былъ выслушать грубость отъ Сарапіона, одного изъ офицеровъ Клеопатры. Сарапіонъ вошелъ однажды въ Цицерону и когда тотъ спросилъ его, что ему угодно, грубо отвтилъ:— ‘Я ищу Аттика’ — и тотчасъ же вышелъ.
Убійство Цезаря, какъ громомъ, поразившее Клеопатру, разбило вс ея надежды, если, имя только двадцать пять лтъ отъ роду, можно ихъ потерять. Со смертью Цезаря, Клеопатр больше нечего было длать въ Рим и она даже чувствовала себя не вполн безопасною въ этомъ враждебномъ город. Она приготовилась къ отъзду. Но Антоній задумалъ наслдникомъ Цезаря назначить не Октавія, а маленькаго Цезаріона, и Клеопатра осталась въ Рим до средины апрля мсяца. Когда, однако, Клеопатра убдилась въ томъ, что этотъ проектъ осуществиться не можетъ, она поспшила ухать изъ этого города, гд встрчала только злобу и презрніе. Она покинула Римъ съ возраставшею злобою въ сердц.
Клеопатра вернулась въ Александрію совершенно добровольно. Но неизбжная междоусобная война между цезаріанцами и республиканцами поставила ее въ затруднительное положеніе, и ея царское достоинство пошатнулось. Клеопатра была въ союз съ римлянами и не могла оставаться нейтральною въ этой борьб. Царица преклонялась передъ тріумвирами. Въ Рим она принимала у себя приверженцевъ Цеваря, но нтъ сомннія въ томъ, что Аитонія говорилъ въ пользу сына ея больше изъ политическихъ мотивовъ, чмъ по дружб къ ней. Съ другой стороны, если тріумвиры владли Западомъ, то ихъ противники вскор должны были овладть Востокомъ. Они прямо угрожали Египту. Въ начал борьбы, Кассій, завоевавшій восемью легіонами Сирію, просилъ Клеопатру выслать ему подкрпленіе. Почти въ то же самое время одинъ изъ лейтенантовъ Антонія, Долабелла, осажденный въ Лаодице, обратился къ цариц Египта съ подобною-же просьбою.
Кассія считали въ ту пору побдителемъ, Долабелла-же, напротивъ, находился въ затруднительномъ положеніи. Осторожность предписывала подать помощь Кассію, тмъ не мене, Клеопатра осталась врною цезаріанцамъ. Царица дала приказаніе, чтобы въ Лаодицею, на помощь Долабелл, отправились четыре легіона, оставленные еще Цезаремъ въ Александріи, и два легіона, составленные изъ прежнихъ солдатъ Габиніуса. Начальство надъ этимъ войскомъ принялъ на себя посланный Долабеллы — Алліэнъ. Въ Сиріи Алліэнъ наткнулся на войска Кассія, и неизвстно, произошла-ли тутъ преднамренная измна, или вслдствіе малодушія, Алліэнъ присоединилъ свои войска къ войскамъ непріятеля, противъ котораго былъ посланъ. Только одна египетская эскадра, которую Клеопатра послала въ Лаодицею, дйствительно прибыла къ лейтенанту Антонія.
Вскор посл отъзда легіоновъ, въ 43 году, внезапно скончался молодой Птоломей. Нкоторые обвиняли Клеопатру въ томъ, что она его отравила. Нельзя сказать, чтобы были какія-нибудь доказательства, подтверждающія справедливость этого подозрнія, тмъ не мене, въ немъ нтъ ничего невозможнаго. Очень можетъ быть, что отпустивъ легіоны въ Лаодицею и оставшись, слдовательно, безъ врной защиты, Клеопатра могла опасаться возмущенія и провозглашенія царемъ ея брата. Шесть лтъ тому назадъ былъ именно такой случай съ ея другимъ братомъ, и Клеопатр тогда пришлось спастись бгствомъ. По смерти Птоломея XIII, царица раздлила свой престолъ со своимъ сыномъ, Птоломеемъ Цезаріономь, которому въ то время было четыре года.
По дорог въ Каиръ расположилась египетская эскадра. Кассій отдалъ приказаніе наварху {Начальникъ флота.} Сарапіону разбить республиканскій флотъ. Сарапіонъ исполнилъ приказаніе, не считая даже нужнымъ довести объ этомъ до свднія царицы. Но Кассій не удовольствовался четырьмя легіонами и эскадрою, посланными ему Клеопатрою, и попросилъ царицу выслать ему въ подкрпленіе еще солдатъ, кораблей, а также провіанту и денегъ. Клеопатра заподозрила въ этомъ измну и, во всякомъ случа, опасалась остаться безъ войска совершенно беззащитною, а потому ршила повременить. Она велла выразить Кассію свое сожалніе въ томъ, что не можетъ тотчасъ-же оказать ему помощи, такъ какъ Египетъ раззоренъ чумою и голодомъ. Но на самомъ дл Египетъ не былъ раззоренъ этими бдствіями, и Клеопатра сослалась на нихъ только для того, чтобы мотивировать свой отказъ Кассію, въ это-же время она снарядила новый флотъ, для оказанія помощи тріумвирамъ. Однако, дипломатія Клеопатры не обманула Кассія, и онъ ршилъ захватить Египетъ. Когда онъ уже отправилъ туда свои войска, Брутъ вызвалъ его въ Македонію. Тогда Клеопатра послала свой флотъ на помощь цезаріанцамъ, но на пути онъ былъ совершенно уничтоженъ бурей. Клеопатру преслдовалъ злой рокъ. Несмотря на то, что она прилагала все свое усиліе для того, чтобы помочь тріумвирамъ, ей не удалось оказать имъ почти никакой помощи, напротивъ, посланными ею подкрпленіями воспользовались республиканцы, желавшіе отомстить ей за то, что она помогала ихъ противникамъ.
Сраженіе при Филипп избавило Клеопатру отъ какихъ-либо претензій со стороны республиканцевъ, но ей надо было опасаться, что тріумвиры могутъ обвинить ее въ измн. Посл побды надъ Брутомъ, Антоній обошелъ Грецію и Малую Азію для того, чтобы собрать подати. Везд онъ былъ принимаемъ, какъ властелинъ. Города и цари соперничали въ низкольстивыхъ выраженіяхъ, всячески чествовали его для того, чтобы оправдаться въ оказанной ими поддержк побжденной сторон. Въ Аинахъ, Мегарахъ, Эфес, въ Магнезіи, въ Тарс его встрчали посольства и правители. Для того, чтобы сохранить за своимъ царствомъ нкоторую quasi-автономію, вс мелкіе правителя Малой Азіи поспшили подучить отъ могущественнаго тріумвира новую инвеституру. Только Клеопатра оставалась въ Египт и не отправила отъ себя пословъ, неизвстно, по причин-ли своей царской надменности, гордости, или по соображеніямъ чисто женскимъ. Она, казалось, прикидывалась, будто не знаетъ, что побда при Филипп сдлала Антонія властелиномъ Востока.
Молчаніе Клеопатры удивило и раздражило Антонія, но у него заговорило не одно только оскорбленное самолюбіе. Когда онъ еще командовалъ кавалеріей Габинія, онъ увидавъ въ первый разъ Клеопатру, ей было тогда пятнадцать лтъ. Въ годъ смерти Цезаря онъ снова увидлъ царицу. Если даже не врить Аппіенну, что Антоній былъ уже влюбленъ въ египетскую царицу, все-же можно предполагать, что красота и обаяніе Клеопатры произвели на него глубокое впечатлніе. Онъ, конечно, помнилъ Нильскую сирену и, принимая визиты царей, съ особымъ нетерпніемъ ожидалъ ея появленія. Но ожиданія его были тщетны. Положеніе Антонія въ ту пору было таково, что все, что-бы онъ ни сказалъ — исполнялось безпрекословно. Онъ веллъ передать Клеопатр, чтобы она пріхала въ Тарсъ оправдать передъ трибуналомъ свое странное поведеніе во время междоусобной войны. Антоній заране предвкушалъ удовольствіе насладиться своею жестокостью: прекрасная Клеопатра, единодержавная царица Египта, у ногъ которой онъ видлъ божественнаго Юлія Цезаря, эта женщина предстанетъ предъ нимъ въ качеств обвиняемой.
Порученіе это Клеопатр долженъ былъ передать одинъ изъ приближенныхъ Антонія — Квинтъ Деллій. Этотъ Деллій, подъ личиною любезности, интриговалъ и постепенно возбуждалъ другъ противъ друга вс партіи. Его называли зачинщикомъ междоусобныхъ войнъ — desultor bellcrum civilium.
Впослдствіи онъ умеръ другомъ Горація, посвятившаго ему оду, и другомъ Августа, который его обогатилъ. Теперь онъ ршилъ подслужиться Клеопатр для того, чтобы пріобрсти благосклонность Антонія. Въ первую-же аудіенцію, которую назначила ему прекрасная царица, онъ понялъ причину страсти Цезаря и предчувствовалъ, что и Антоній увлекается ею. Деллій былъ увренъ въ томъ, что Клеопатр достаточно предстать предъ тріумвиромъ для того, чтобы плнить его, а потому, со свойственною ему хитростью, ршилъ пріобрсти расположеніе царицы, съ цлью воспользоваться имъ впослдствіи. Поэтому, изъ посланнаго Антонія онъ превратился въ яраго поклонника Клеопатры, изъ довреннаго лица — въ посредника. Онъ совтовалъ цариц идти какъ можно скоре въ Киликію, увряя, что суровый фарсальскій и филипіийскій солдатъ (Антоній) вовсе не такой неприступный, какимъ представляется съ перваго взгляда. ‘Никогда Антоній, — говорилъ Деллій, — не ршится вызвать слезы на такихъ прекрасныхъ глазахъ, никогда онъ теб не причинитъ ни малйшаго горя, а, напротивъ, исполнитъ вс твои желанія’. Деллію удалось убдить Клеопатру безъ особаго труда, что и понятно: его слова открывали передъ нею снова ту заманчивую перспективу, которая уже разъ осуществилась для нея, когда она была содержанкою Цезаря. Существуетъ даже, хотя и довольно невроятное, мнніе, будто Деллію не только удалось убдить Клеопатру, но и пользоваться ея любовью. Какъ-бы то ни было, но Клеопатра послушалась его совтовъ и ршила ухать въ Тарсъ. Но для того, чтобы придать большее значеніе своему ршенію, она опасалась обнаружить поспшность, подъ различными предлогами, она довольно долго откладывала свой отъздъ, несмотря на увщанія Деллія спшить и на то, что Антоній посылалъ къ ней одного посла за другимъ.
Въ одинъ прекрасный день, когда Антоній возсдалъ на трибунал, на площади въ Тарс, и чинилъ судъ, произошло шумное волненіе народа на берегу Цидна. Киликіанцы, такіе-же льстецы, какъ греки, стали говорить, что это сама Афродита пріхала для благополучія Азіи сдлать визитъ Вакху. Антоній любилъ, когда упоминали имя Вакха. Но внезапно толпа, спшившая на площадь къ трибуналу, повалила на набережную и покинула Антонія, посреди пустынной площади, одного со своими ликторами. Сначала чувство собственнаго достоинства побудило его остаться, хотя онъ былъ такъ взволнованъ, что съ трудомъ только заставлялъ себя сидть на своемъ кресл, но, наконецъ, любопытство пересилило. Непривыкшій, вообще, сдерживать себя, онъ отправился туда, куда хлынула толпа. Онъ не жаллъ, что пошелъ смотрть на представившуюся ему картину: это было божественное видніе, переносившее каждаго во времена миологическія. Клеопатра на раззолоченомъ корабл, съ разввающимися пурпуровыми парусами, поднималась вверхъ по Цидну и приближалась къ Тарсу. Серебряныя весла мрно поднимались и опускались, ровно отбивая тактъ, подъ звуки греческихъ лиръ и египетскихъ самбуковъ. Царица, богиня, Клеопатра полулежала подъ шатромъ, вышитымъ золотомъ, и предстала глазамъ такою, какою живописцы привыкли изображать Афродиту — Клеопатру окружали, подобно амурамъ, голыя дти и полуодтыя прекрасныя молодыя двушки, напоминающія грацій и морскихъ нимфъ, он держали гирлянды изъ розъ и цвтовъ лотуса и махали громадными верами изъ перьевъ ибиса. Въ передней части корабля расположились группы другихъ Нереидъ, также достойныхъ кисти Апелла. Амуры, расположенные на мачтахъ и снастяхъ, производили впечатлніе, точно валятся съ неба. Ладонъ и индійскій нардъ {Увчная трава.}, которые жгли невольники, распространяли вокругъ корабля цлое облако благоуханія.
Антоній тотчасъ-же послалъ къ Клеопатр своего гонца, съ просьбой отужинать съ нимъ въ тотъ-же вечеръ. Клеопатра придавала большее значеніе своему титулу богиня, чмъ царица (да притомъ ‘царица Египта’ не много значила передъ тріумвиромъ), и отвтила, что сама приглашаетъ Антонія къ своему ужину. Антоній не имлъ никакихъ основаній отказаться отъ приглашенія и къ назначенному часу отправился во дворецъ Клеопатры. Этотъ дворецъ приводился въ порядокъ уже нсколько дней, по ея секретному приказанію, и былъ устроенъ съ замчательною роскошью. Залъ, предназначенный для пиршества, былъ роскошно убранъ, изящно украшенъ и ярко освщенъ многочисленными громадными люстрами. Обденный столъ, со вкусомъ декорированный, отличался разнообразіемъ нектаровъ и винъ, разлитыхъ въ массивные золотые кубки, самыя рдкія яства и блюда были мастерски приготовлены искуснымъ поваромъ. Антоній былъ большой гастрономъ и три мсяца тому назадъ подарилъ своему повару цлый домъ за вкусно приготовленное блюдо. Но онъ отдалъ-бы повару Клеопатры цлый городъ, до того хорошо кормили его на этомъ ужин. Что-же касается самой прекрасной египтянки, то за нее онъ охотно отдалъ-бы весь міръ. На слдующій день Антоній пригласилъ Клеопатру къ своему ужину. Не жаля денегъ, онъ надялся превзойти своимъ угощеніемъ прекрасный ужинъ во дворц Клеопатры. Но онъ сейчасъ-же убдился въ своей несостоятельности бороться съ египтянкой на почв кулинарнаго искусства и, какъ человкъ умный, шутя сознался Клеопатр въ своей скупости и въ томъ, что у него грубый вкусъ.
По всей вроятности, во время этихъ двухъ пиршествъ Антонію и въ голову не приходило говорить о жалобахъ и претензіяхъ римлянъ на Клеопатру. Онъ, казалось, забылъ также, что требовалъ царицу Египта къ своему трибуналу въ качеств обвиняемой. Обвиняемымъ призналъ-бы себя теперь самъ Антоній, вздумай только Клеопатра отказаться отъ него. Съ этихъ поръ приказывать стала царица. Самый сильный, могущественный изъ тріумвировъ сдлался ‘рабомъ прекрасной египтянки’, какъ выразился Діонъ Кассій.
Клеопатра воспользовалась своимъ вліяніемъ надъ Антоніемъ и первымъ долгомъ заставила признать своего сына отъ Цезаря, Птоломея-Цезаріона, законнымъ наслдникомъ египетской короны. Декретъ Антонія былъ, по ея просьб, тотчасъ-же утвержденъ его коллегами, Октавіемъ и Лепидомъ. Антоній старался мотивировать эту милость, оказанную имъ Клеопатр, тмъ, что египетская царица, яко-бы, оказала римлянамъ немаловажныя услуги во время междоусобной войны. Удовлетворивъ честолюбіе египтянки, Антоній безъ всякихъ околичностей ршился привести въ исполненіе вс ея планы. Клеопатра, какъ большинство женщинъ, была нрава мстительнаго. Сестра ея, Арсиноэ, покинула Римъ, гд она была еще во время чествованія Цезаря, и теперь жила въ Милет. Клеопатра, вроятно, опасалась, чтобы сестра не произвела какого-либо возмущенія въ Египт, царица замтила еще во время александрійской войны, что Арсиноэ, несмотря на свою молодость, интриганка и очень честолюбива:
Или по этой причин, или просто Клеопатра хотла отомстить сестр за ея прошлое поведеніе, но царица упросила Антонія убить Арсиноэ. Антоній не смогъ отказать своей прекрасной повелительниц, и несчастная Арсиноэ была задушена въ храм Артемія Левкофринскаго, куда она спряталась для того, чтобы избгнуть преслдовавшихъ ее клевретовъ Антонія. Потомъ былъ арестованъ одинъ египтянинъ, сосланный въ Малую Азію и выдававшій себя тамъ за Птоломея XII, который, какъ мы уже знаемъ, потонулъ въ Нил. Неизвстно, по какой причин Клеопатра велла его засадить въ большой храмъ Эеса, Мегабизъ. По желанію Клеопатры, его арестовалъ Антоній. Его не убили только благодаря вмшательству магистратовъ города. Въ то-же самое время, по приказанію Антонія, былъ обезглавленъ Сарапіонъ, старый командиръ египетской эскадры въ Кипр. Этою казнью была отомщена Клеопатра за измну наварха во время александрійской войны, а Антоній за то, что Сарапіонъ помогалъ Кассію.
Въ то время, какъ Клеопатра, лтомъ 41 года, прибыла въ Тарсъ, Антоній собирался идти на Парты. По истеченіи мсяца, войска были собраны и готовы идти въ походъ, ничто не задерживало больше Антонія выступить. Но этотъ мсяцъ Антоній провелъ съ Клеопатрою и не замтилъ, какъ онъ прошелъ: такъ быстро летло для него время съ прекрасною царицей. Антоній забылъ всякое благоразуміе и вполн отдался своей страсти, а потому отложилъ свой походъ до весны, а самъ послдовалъ за Клеопатрой въ Египетъ.
Тогда началась эта разгульная, распутная жизнь, эти роскошные пиры и безконечныя оргіи, о которыхъ разсказывали римляне даже во времена Нерона и Геліогабала, несмотря на всю ихъ испорченность и пресыщенность, какъ о чемъ-то неподражаемомъ. , то есть: т, жизнь которыхъ неподражаема — вотъ какъ называли Клеопатру, Антонія и ихъ приближенныхъ, участвовавшихъ на этихъ пиршествахъ. Плутархъ и Діонъ пишутъ, что празднества слдовали за празднествами, пиры и оргіи смнялись поздками на охоту и прогулками по Нилу. Клеопатра ни на минуту не покидала Антонія. Она пила и играла съ нимъ, она здила съ нимъ на охоту, присутствовала на маневрахъ, когда случайно Антонію, отъ скуки, приходило въ голову заставить маневрировать свои легіоны. Дале, Плутархъ и Діонъ сообщаютъ, что Клеопатра изощрялась выдумывать все новыя, оригинальныя увеселенія и самыя разнообразныя развлеченія. Но языкъ нашъ слишкомъ бденъ и прозраченъ для того чтобы передать словами, описать эти роскошные пиры и грандіозныя оргіи Несравнимыхъ. Только Плиній очертилъ ихъ боле или мене символическою легендою о жемчужин, хотя, быть можетъ, этотъ разсказъ не боле, какъ плодъ его воображенія. Вотъ что разсказываетъ Плиній. Во время одного пира Антоній пришелъ въ восхищеніе отъ окружавшей его роскоши и разнообразія блюдъ и винъ, онъ заявилъ, что роскошне этого пира ничего не можетъ себ представить. Клеопатра, для которой, казалось, не было ничего невозможнаго, заявила, что она считаетъ это пиршество ничего нестоющимъ и предложила Антонію держать съ ней пари на то, что завтра она дастъ пиръ, который обойдется ей въ десять милліоновъ цистерцій (два милліона сто тысячъ франковъ). Антоній принялъ пари. На слдующій день, однако, пиръ ничмъ не отличался отъ вчерашняго и Антоній съ удивленіемъ воскликнулъ: — ‘Клянусь Вакхомъ, на все это не истрачено десяти милліоновъ цистерцій!’ — Я это знаю, спокойно отвтила на это Клеопатра, но все то, что ты видишь, составляетъ не боле, какъ аксессуары, я сама выпью эти десять милліоновъ цистерцій. Сказавъ это, Клеопатра вынимаетъ изъ своей серьги громадную жемчужину, замчательной красоты, и бросаетъ ее въ золотой кубокъ, въ которомъ на дн было немного уксуса, и залпомъ выпила его, проглотивъ и жемчужину. Потомъ она хотла такимъ-же образомъ проглотить и вторую жемчужину, но тогда Л. Планкъ, посредникъ этого знаменитаго пари, остановилъ Клеопатру.
Для того, чтобы составить себ хотя-бы только слабое, приблизительное понятіе объ образ жизни Несравнимыхъ, Клеопатры и Антонія, надо по частямъ представить себ сначала всю роскошь обстановки, потомъ вообразить себ въ ней цлую толпу рабовъ, прекрасныхъ женщинъ, танцовщицъ, акробатовъ, актеровъ и проч.
Надо представить, себ самые драгоцнные камни, мраморы, граниты, лабрадоры, кедровое и черное дерево, порфиры и базальты, агатъ, ляписъ-лазурь, бронзу и серебро, алмазы и золото. Надо вообразить себ могучую египетскую архитектуру и прекрасную легкую архитектуру Греціи, надо вспомнить о храм Зевса Олимпійскаго, павильон Рамзеса и развалинахъ Аполлинопа Великаго. Надо представить себ царскіе дворцы Александріи, занимавшіе треть города, съ ихъ террасами и висячими садами, аллеи, украшенныя сфинксами, обелисками, громадными пропилеями, необъятныя залы длиною въ триста и шириною въ полтораста шаговъ, съ двойнымъ рядомъ колоннъ, высотою въ двадцать метровъ и въ десять метровъ въ окружности, заросшія цвтами лотоса. Надо вспомнить эти длинныя галлереи съ картинами Зевксиса, Апеллеса и Протогена, гимназіи, театры, ипподромы, триклиніи, съ кроватями украшенными серебромъ и коврами. Представимъ себ еще роскошные тнистые сады, гд цвтутъ розы, сирень, жимолость, населимъ ихъ цлою толпою рабовъ, игроковъ на самбукахъ {Инструментъ въ род арфы.}, танцовщицами, акробатами, мимиками, гимнастами и укротителями змй. Представимъ себ столы, заставленные самыми разнообразными блюдами и явствами: устрицами изъ Тарента, жаренными фламинго съ ихъ красивыми розовыми перьями, фазанами, лебедями, утками, зайцами, громадными трюфелями величиною съ губку, о которыхъ говорили, будто они падаютъ съ неба на подобіе аэролитовъ, пироги съ медомъ, роскошныя фрукты изъ Средиземнаго бассейна. На холоду поставлены разнообразныя вина:— и старое кекубское, и двадцати-лтнее фалернское, и фліонтское, Хіосское вино и крпкое вино Лесбоса и сладкое изъ Митилена, и сапріасъ съ вкусомъ фіалки и азосъ, ‘пробуждающее охладвшую любовь’. Представимъ себ, что въ этихъ роскошныхъ залахъ горятъ тысячи огней, зажжена масса люстръ, бьютъ громадные фонтаны холодной воды для того, чтобы освжить воздухъ, поютъ хоры пвицъ подъ акомпаниментъ арфъ и цитръ и подъ эту музыку танцуютъ двушки безъ всякой одежды, только съ золотыми браслетами на рукахъ и ногахъ. Танцы смняются различными представленіями, идутъ комедіи, фарсы съ мимикой, упражненія жонглеровъ и акробатовъ и фантасмагоріи магиковъ, на ипподром происходятъ скачки на колесницахъ и борьба львовъ, даются маскарады, гд вокругъ золотыхъ статуй Вакха и Циприса, пляшутъ пятьсотъ сатировъ и тысяча амуровъ и восемьсотъ прелестныхъ рабынь. переодтыхъ нимфами. Если мы представимъ себ, что можетъ сдлать чувственная и прекрасная женщина, окруженная азіятскою роскошью, величіемъ Египта, изяществомъ и испорченностью Греціи и силою римлянъ, то мы будемъ имть нкоторое, хотя и слабое, блдное, понятіе о томъ, какова была ‘неподражаемая’ жизнь, которую вели Антоній и Клеопатра.
Иногда Антоній и Клеопатра развлекались совершенно грубыми шутками. Она переодвалась служанкою таверны, онъ. солдатомъ или матросомъ, и въ такихъ костюмахъ любовники ходили по ночамъ по улицамъ Александріи, стучали въ двери, нападали на запоздавшихъ проходящихъ, входили въ кабачки и ругались съ пьяницами. Къ большому удовольствію Антонія эти столкновенія обыкновенно кончались потасовкою, однако, несмотря на его силу и ловкость, онъ не всегда выходилъ побдителемъ изъ этихъ побоищъ, причемъ попадало и Клеопатр. Но любовники не смущались этимъ и веселые и довольные возвращались въ свой дворецъ съ намреніемъ слдующую ночь возобновить свои приключенія. Хотя Антоній и Клеопатра скрывали эти прогулки, но ихъ тайна вскор обнаружилась, тмъ не мене, имъ иногда приходилось быть побитыми.
Эти мальчишескія выходки, однако, нисколько не возбудили александрійцевъ противъ тріумвира, какъ это можно было ожидать. Правда, они перестали его уважать, но за то любили его за его простой и веселый нравъ и говорили: ‘Антоній придаетъ передъ римлянами лицу трагическое выраженіе, но здсь, у насъ, лицо его скоре напоминаетъ комика’. Приближенные и офицеры Антонія вели такую же праздную, полную роскоши жизни и, конечно, не были нисколько въ претензіи за тріумвира. Они вс находились подъ обаяніемъ Клеопатры, они влюблялись въ нее, обожали ее, любовались ею, страдали отъ ея жестокихъ сарказмовъ, они даже не возмущались если во время пира, она по знаку Антонія, вставала и исчезала вмст съ нимъ изъ зала и черезъ нсколько времени снова возвращалась и занимала свое мсто на своемъ лож въ столовой. Они лзли изъ кожи, чтобы понравиться ей, вызвать у нея улыбку одобренія. Всякій добивался заслужить названіе: humilillimus assentator reginae (что означаетъ: наипокорнйшій слуга царицы). Чтобы заслужить улыбку Клеопатры, они готовы были забыть даже свое собственное достоинство. Такъ, Плутархъ разсказываетъ, что консулъ Л. Планкъ, танцовалъ передъ Клеопатрою танецъ Главка въ слдующемъ вид: совершенно обнаженное тло его было выкрашено въ голубой цвтъ, голова украшена внкомъ изъ блыхъ розъ и хвостъ рыбы привязанъ къ спин.
Передъ Юліемъ Цезаремъ Клеопатра играла роль коронованной Аспазіи, всегда очаровательной, но умвшей соединять достоинство царицы съ ласками любовницы. Куртизанка въ ней скрывалась подъ личиною царицы, Клеопатра отличалась замчательно ровнымъ нравомъ, всегда была одинаково весела, довольна, выражалась самымъ изысканнымъ слогомъ, была остроумна, бесдовала о политик, искусств, литератур, она развивала свои разнообразныя способности для того, чтобы достигнуть степени умственнаго развитія Цезаря. Съ Антоніемъ же Клеопатра сначала по разсчету, а потомъ по любви, разыгрывала роль Лаиды, рожденной на престол. Она вскор замтила, что вкусы у Антонія грубые, что человкъ онъ наглый, любитъ пошлыя шутки и говоритъ обо всемъ прямо, не стсняясь нисколько присутствующихъ. Клеопатра подмтила все и стала пть въ унисонъ. Она не отставала отъ любившаго выпить Антонія и пьянствовала наравн съ нимъ цлыя ночи, вплоть до утра. Она сопровождала его по ночамъ по самымъ глухимъ, сомнительнымъ улицамъ Ракотиса, въ старомъ квартал Александріи. Она разсказывала циничныя исторіи, пла эротическія псни, декламировала скабрезные стихи. Она затвала со своимъ любовникомъ ссоры, доходившія до того, что Антоній ее билъ, но и она не оставалась въ долгу и возвращала ему удары. Ничего не забавляло такъ Антонія какъ видть, когда ея маленькая рука била и трепала его и слышать изъ ея божественнаго рта, слова и ругательства, которыя ему приходилась слышать только у сторожей Эскилинскихъ воротъ и въ Субурскихъ трущобахъ.
Зимою 39 года обстоятельства войны при Перузахъ сложились такимъ образомъ, что Антонію надо было хать въ Италію. Эту войну затяла жена его Фульвія изъ честолюбія, изъ желанія отомстилъ за прошлое Октавію и, какъ говоритъ Плутархъ, изъ ревности. Она надялась, что эти волненія заставятъ Антонія разстаться съ Клеопатрой и пріхать въ Римъ. Антоній дйствительно шелъ къ Бриндузіи съ двумя стами кораблей. Но могущество Октавія въ ту пору достигло высокой степени, соперники его вс были сосланы и сама Фульвія обратилась въ бгство и потомъ умерла и не видала боле мужа. Антоній узналъ объ ея смерти во время своего прозда черезъ Сицилію. Это обстоятельство благопріятствовало миру, такъ какъ не Антоній затялъ войну при Перузахъ, а жена его Фульвія и тесть Антонія. Когда умерла Фульвія, то между Октавіемъ и Антоніемъ уже нетрудно было устроить примиреніе. Нерва, Коккей, Полліонъ и Меценъ устроили имъ свиданіе въ Бриндузіи. На этомъ свиданіи они пришли къ взаимному соглашенію и ршили подлить между собою имперію слдующимъ образомъ: Октавій взялъ западную часть вплоть до Адріатическаго моря, Антоній-же получилъ Востокъ, Лепидъ-же долженъ былъ довольствоваться римскими владніями въ Африк.
Въ Рим посл постоянныхъ недавнихъ кровопролитій ничего такъ не желали, какъ мира, а потому остались вполн довольными сдланнымъ въ Бриндузіи соглашеніемъ. Чтобы однако упрочить его, друзья тріумвировъ ршили связать ихъ между собою родственными узами. Первымъ долгомъ ршили женить Антонія, только что потерявшаго свою жену Фульвію. Женить его хотли на Октавіи, сестр Октавія и вдов Маркелла. Эта знатная женщина, считавшаяся большою красавицей, отличалась рдкими качествами ума и была уврена въ своей побд надъ Антоніемъ, она надялась своимъ бракомъ установить прочныя дружескія отношенія между Антоніемъ и своимъ братомъ для пользы ихъ и государства. Октавій одобрилъ этотъ проектъ и Антоній, несмотря на свою любовь къ Клеопатр, изъ политическихъ соображеній, не счелъ возможнымъ отказаться отъ Октавія. Свадьбу праздновали безъ конца. Хотя по закону вдова имла право выйти замужъ только черезъ десять мсяцевъ посл смерти мужа, но для сестры Октавія сенатъ сдлалъ исключеніе и разршилъ бракъ раньше законнаго срока.
Антоній пробылъ въ Рим почти весь 39-й годъ. Онъ жилъ въ полномъ согласіи съ Октавіемъ и занимался съ нимъ управленіемъ государства. Но пользуясь одинаковыми правами и почестями съ Октавіемъ, онъ все таки чувствовалъ, что въ Рим занимаетъ второе мсто. Его гордость стараго солдата, испытаннаго воина, лейтенанта Цезаря при Фарзалахъ и главнокомандующаго подъ Филиппами была оскорблена этими явными преимуществами совершенно юнаго Октавія. Въ ту пору одинъ знатный египтянинъ, посланный Клеопатрою въ Римъ, еще боле укрпилъ въ Антоні его мрачныя мысли и подозрнія. ‘Твой умъ, говорилъ египтянинъ, смущаетъ умъ Октавія. Гордый и сильный, когда тебя нтъ, онъ теряетъ все свое значеніе, когда появляешься ты. Здсь звзда твоя меркнетъ, между тмъ какъ на Восток она блеститъ ярко и сильно’. Новое нападеніе Парянъ подало Антонію поводъ ухать изъ Рима. Онъ взялъ съ собою Октавію и сначала остановился въ Аинахъ, гд провелъ всю зиму 38—39 года и забылъ тамъ не только Парянъ, которыхъ побждалъ лейтенантъ его Бентидъ, но даже Александрію и свою ‘неподражаемую’ жизнь съ Клеопатрою. По всей вроятности онъ не любилъ свою новую жену, прекрасную Октавію, такъ сильно, какъ любилъ Клеопатру, но все же любилъ ее. Насколько Антоній былъ силенъ физически и храбръ, на столько же имлъ слабую волю и легко подпадалъ вліянію женщины. Сначала онъ подчинялся своей первой жен Фульвіи, потомъ очутился подъ башмакомъ Клеопатры, теперь поддался обаянію прекрасной Октавіи.
Въ конц зимы онъ отправился въ походъ въ Сирію противъ Антіоха, но вскор вернулся опять въ Аины, гд провелъ два года. Въ 36 году снова произошло столкновеніе между Антоніемъ и Октавіемъ, поводомъ къ нему послужила экспедиція противъ пиратовъ, предпринятая Октавіемъ, онъ просилъ Антонія выслать ему подкрпленіе, но тотъ отказалъ ему и тогда междоусобная война стала неизбжною. Антоній снарядилъ въ Италію триста военныхъ судовъ, Октавій со своей стороны собралъ свои легіоны. Въ надежд предупредить эту крайне нежелательную войну, Октавія просила Антонія взять ее съ собою въ Италію. Такъ какъ входъ въ Бриндузскую гавань былъ закрытъ, то флоту Антонія пришлось пристать въ Тарент. Октавія предупредили объ этомъ, а потому онъ форсированнымъ маршемъ отправилъ свои легіоны къ этому городу. Октавія хотла одна выйти на берегъ. Она направилась по дорог въ Венузы, переходя черезъ укрпленія и аванпосты римлянъ и нашла своего брата въ сопровожденіи Агриппа и Мецена. Она съ жаромъ отстаивала невинность Антонія и заклинала Октавія не длать ее несчастною.— ‘Въ этотъ моментъ, говорила она, вс глаза обращены на меня, какъ на жену одного изъ тріумвировъ и сестру другаго. Если злоба заведетъ васъ съ братомъ далеко, если война объявится, то остается сомнительнымъ, кто изъ васъ окажется побдителемъ, но одно несомннно, что каковъ-бы исходъ войны ни былъ, я буду неутшна и несчастна’. Октавій поддался просьбамъ и увщеваніямъ сестры и такимъ образомъ эта женщина второй разъ дала римлянамъ миръ.
Оба тріумвира встртились на набережной Тарента и посл взаимныхъ увреній въ своемъ уваженіи, они возобновили тріумвиратъ снова на пять лтъ. Октавій далъ Антонію два легіона для укрпленія его войска на Восток, а Антоній уступилъ Октавію для его флота на Средиземномъ мор сто трехбаночныхъ галеръ съ парусами и двадцать либурнъ {Родъ кораблей.}. Этимъ кораблямъ пришлось позже одержатъ побду при Акціум! Изъ Тарента Октавія возвратилась въ Римъ одна, безъ Антонія, только съ своими двумя дтьми. Антоній же самъ ухалъ въ Малую Азію, гд призывала его война съ Парами. Супруги ршили по окончаніи войны съхаться вновь либо въ Аинахъ, либо въ Рим, гд Антоній разсчитывалъ на встрчу съ тріумфомъ.
Начиная съ зимы 39-го и до лта 36-го года, то есть три долгихъ года, Клеопатра была разлучена съ Антоніемъ. Она царствовала надъ Египтомъ и Кипромъ, воспитывала сына Птоломея-Цезаріона и двухъ другихъ отъ Антонія, у нея были громадные доходы и неистощимыя богатства, но она съ трудомъ переносила разлуку съ Антоніемъ, любовь и оскорбленная гордость не давали ей покоя. Двадцати-лтняя Клеопатра не любила Цезаря, которому было уже пятьдесятъ лтъ. Она любила Антонія. Сначала она отдалась тріумвиру по разсчету, но вскор почувствовала къ этому красивому, суровому воину, сильному какъ Геркулесъ, такую же страстную любовь, какую сама въ немъ возбудила. Если древніе авторы намъ прямо не говорятъ, что Клеопатра любила Антонія, то объ этомъ говорятъ многіе факты, о которыхъ они разсказываютъ, сцены, ими описанныя. При томъ наружность Антонія могла возбудить сильную любовь всякой женщины: онъ былъ высокаго роста, прекрасно сложенъ, имлъ широкую грудь, густые, вьющіеся черные волосы, вдумчивые суровые глаза, орлиный носъ и выразительныя черты лица. Первая жена его Фульвія страстно его любила, вторая’, Октавія любила такъ, какъ только можетъ любить женщина, наконецъ, Клеопатра дарила его своею любовью. Все это утверждалъ еще Шекспиръ, а мнніе этого замчательнаго знатока человческаго сердца можетъ считаться не мене ршающимъ, чмъ мнніе какого нибудь Діона Кассія или Павла Ороза.
Какъ-бы сильно Клеопатра не скучала по Антонію, мы все таки не можемъ себ представить ее скорбящею и плачущею въ уединеніи своего дворца. По всей вроятности, царица продолжала свою жизнь среди роскоши и веселія, предаваясь развлеченіямъ все время, свободное отъ оффиціальныхъ церемоній, публичныхъ пріемовъ, совщаній по дламъ государства и совтовъ съ архитекторами и инженерами. Какъ вс Птоломеи, послдняя изъ Лагидовъ занималась украшеніемъ своего царства. Тифоній въ Дендерахъ былъ построенъ въ царствованіе Клеопатры. При ней же производилась постройка большаго храма въ Дендерахъ, храмовъ въ Эдфу, Гермоне, Коптахъ и монументовъ въ ивахъ, на лвомъ берегу Нила.
Клеопатра ни разу не писала Антонію, вроятно, желая играть роль равнодушной, хотя боле вроятно, какъ объясняетъ Плутархъ и доказываетъ Шекспиръ, что она въ теченіи этихъ трехъ лтъ имла новыя увлеченья. Если врить историку Іосифу, чувственная натура Клеопатры постоянно требовала мимолетныхъ любовныхъ связей. Кром извстныхъ историкамъ пяти любовниковъ ея, у нея наврно было не мало неизвстныхъ, тайныхъ, не попавшихъ въ лтописи. Эти извстные пять любовниковъ Клеопатры были: Кней Помпей, Юлій Цезарь, Квинтъ Деллій, Антоній и Геродъ, царь Израильтянскій. Правда-ли, что у нея было еще кром того много разнообразныхъ связей и анонимныхъ знакомствъ? Какъ-бы то ни было, но если историкъ Іосифъ и правъ, то это еще не доказываетъ, чтобы Клеопатра разлюбила Антонія.
Что касается Антонія, то онъ повидимому забылъ Клеопатру. Въ эти три года онъ постоянно жилъ съ Октавіей то въ Аинахъ, то въ Рим, потомъ, по возвращеніи изъ своего похода противъ Антіоха Коммагенскаго, онъ ни разу не посщалъ Египта, мало того, когда онъ плавалъ отъ Тарента въ Лаодидею, онъ даже не подумалъ захать на нсколько дней въ Александрію, хотя это было по дорог. Онъ поплылъ прямо въ Сирію. Но по какой-то непонятной причин, какъ только онъ ступилъ на берегъ Азіи, онъ почувствовалъ, что любовь его къ Клеопатр снова вспыхнула съ прежнею силою. Онъ расквартировалъ свои войска въ Лаодице и послалъ своего друга Фонтея Капито въ Египетъ съ порученіемъ пригласить Клеопатру къ нему. Царица не стала медлить отъздомъ, какъ пять лтъ тому назадъ, съ цлью этимъ еще боле разжечь страсть Антонія. Напротивъ, она тотчасъ же собралась въ путь и прибыла въ Лаодицею, гд Антоній ее принялъ съ неподдльною радостью.
Но не одними поцлуями доказывалъ онъ ей свою радость: онъ подарилъ ей Халциду, Финикію и большую часть Киликіи, іудейскую провинцію Генесаретъ и Набаенскую Аравію. Антоній, собственно, не имлъ никакого права распоряжаться этими территоріями, принадлежавшими римлянамъ. Но гордость и любовь лишили его всякаго благоразумія и онъ говорилъ, ‘что величіе Рима не столько выражается его побдами и владніями, сколько своими подарками’.
Черезъ нсколько дней однако Антонію пришлось разстаться съ Клеопатрою, при чемъ они условились свидться весною въ Александріи. Антоній со своимъ войскомъ направился въ Арменію, Клеопатра же вернулась въ Египетъ, прохавъ черезъ Апамею, Дамасъ и Петру, съ іудейскими и аравійскими царями она хотла условиться на счетъ размра податей, которыя они должны ей платить съ территорій, полученныхъ ею въ подарокъ отъ Антонія. Царь Аравіи общалъ платить по триста талантовъ, что составляетъ около ста-шестидесяти тысячъ франковъ, іудейскій же царь назначилъ гораздо большій размръ подати. Въ ту пору въ Іуде царствовалъ Геродъ, всего нсколько лтъ тому назадъ избранный царемъ, онъ отправился на встрчу Клеопатр въ Дамасъ. Согласно Плутарху, Геродъ отличался замчательною красотою и отклонилъ далеко нецломудренныя заигрыванія царицы и даже предполагалъ убить ее, пока это было въ его власти, для того чтобы освободить Антонія отъ вліянія этой женщины. Но его приближенные и совтники отсовтовали ему убивать Клеопатру, доказывая, что первымъ долгомъ онъ подвергнется страшной мести тріумвира.
Черезъ нсколько дней по возвращеніи Клеопатры въ Александрію она получила письмо отъ Антонія изъ Левкокома (городъ въ Сиріи), въ которомъ онъ просилъ ее пріхать какъ можно скорй и привести съ собою денегъ, провіанта и одежды для его солдатъ. Война эта была несчастна. Антоній думалъ только о томъ, какъ-бы ему свидться весною съ Клеопатрою, отъ чего пострадалъ успхъ компаніи. Когда онъ прибылъ въ Арменію, ему бы слдовало, посл перехода въ восемь-тысячъ стадій, сдлать зимнюю стоянку и начать военныя дйствія только весною, давъ войскамъ отдохнуть и собраться съ силами. Но у него не хватило терпнія ждать и онъ поспшилъ въ походъ, оставивъ вс свои осадныя орудія подъ охраною одного только отряда. Колесницы, башни, катапульты (камнеметательныя орудія), все было разрушено парянскою кавалеріей. Вслдствіе этихъ потерь Антоній безуспшно аттаковалъ городъ Фраата. Опасаясь превосходства силъ непріятеля, онъ долженъ былъ отступить. Какъ разъ была середина зимы и легіонерамъ приходилось идти по глубокому снгу въ мятель и вьюгу. Каждое утро посл ночлега оказывалось нсколько человкъ замерзшихъ. Въ провіант оказывался недостатокъ, дороги были незнакомы и сильная кавалерія Парянъ утомляла легіоны своими частыми нападеніями. Во время этого печальнаго отступленія, о которомъ не мшало бы вспомнитъ Наполеону, прежде чмъ переходить Нманъ, Антоній не терялъ своей энергіи и обнаружилъ качества, достойныя всякаго полководца: онъ, казалось, не чувствовалъ ни голода, ни усталости и въ одно и тоже время былъ императоромъ и центуріономъ (сотникомъ, командующимъ сотней). Онъ всегда находился въ самыхъ опасныхъ мстахъ сраженія и въ двадцать-семь дней далъ Парянамь восемнадцать сраженій. Сегодня онъ былъ побдителемъ, но завтра приходилось возобновлять бой съ непріятелемъ, силы котораго постоянно обновлялись. Въ то время какъ Антоній завоевывалъ часть Сиріи, войско его изъ семидесяти тысячъ человкъ, уменьшилось до тридцати-восьми.
Хотя Клеопатра и спшила, но Антонію казалось, что она медлитъ и могла бы пріхать скоре. Нетерпніе его перешло въ безпокойство и ему пришло въ голову ужасное предположеніе, что вдругъ Клеопатра ему совсмъ даже не отвтитъ, какъ побжденному. Уничтоженный горемъ, онъ впалъ въ какое-то безсиліе и старался забыться въ вин, но ему не удалось этимъ развлечься. Въ самый разгаръ оргіи, онъ внезапно покидалъ своихъ собутыльниковъ, отправлялся на берегъ моря и съ безпокойствомъ всматривался въ туманную даль, въ ту сторону, откуда должна была пріхать Клеопатра.
Наконецъ, съ нетерпніемъ ожидаемая прибыла и привезла съ собою провіантъ, одежду для солдатъ и около двухъ-сотъ сорока талантовъ денегъ. Для раздачи денегъ легіонерамъ, организаціи войска и уплаты контрибуціи Антонію пришлось провести нкоторое время въ Левкоком. Клеопатра осталась съ нимъ. Въ это время въ Рим уже распространился слухъ о безуспшности этой компаніи и Октавія изъявила желаніе отправиться въ Азію, не смотря на то, что братъ ея, Октавій, имлъ жестокость сообщить ей о связи Антонія съ Клеопатрою. Октавія просила брата дать ей корабли, войско и денегъ. До Октавія дошли слухи о преступномъ увлеченіи Антонія египетскою царицею и потому онъ исполнилъ просьбу сестры въ надежд, что ей удастся убдить мужа разстаться навсегда съ Клеопатрой. Чтобы однако не встртиться съ Клеопатрою, Октавія остановилась въ Аинахъ и оттуда извстила Антонія о своемъ прізд. Но Антоній не захотлъ разстаться со своей любовницей и написалъ Октавіи, чтобы она оставалась въ Аинахъ, а его не ждала скоро, такъ какъ онъ отправляется въ походъ противъ Парянъ. Въ это время Мидійскій царь, осажденный Парянами, предложилъ Антонію общими усиліями разбить ихъ. Октавія не смутилась тмъ, что мужъ ея не пріхалъ къ ней въ Аины, она снова написала ему, настоящей причины его отказа она, вроятно, не знала. Въ этомъ письм не было никакихъ намековъ или догадокъ, молодая женщина спрашивала только Антонія, куда онъ велитъ ей послать войска и провіантъ, привезенный для него изъ Рима. Это подкрпленіе было снабжено всмъ необходимымъ фуражемъ, военными осадными машинами, а пхота, въ числ боле трехъ тысячъ человкъ, была вооружена не хуже когортъ преторіанской стражи. Кром того Октавія привезла большую сумму денегъ. Для того чтобы соорудить это подкрпленіе и достать необходимыя деньги, Октавіи пришлось продать кое-что изъ своего собственнаго имущества. Со вторымъ письмомъ къ Антонію она послала Нигера. Нигеръ бывалъ прежде довольно часто у Антонія и пользовался его уваженіемъ, онъ въ дружескомъ разговор далъ ему понять, насколько онъ неправъ передъ своей женой, Октавіей, этой прекрасной женщиною, онъ совтовалъ ему, во имя его чести и славы, разстаться на всегда съ Клеопатрою.
Этотъ совтъ поколебалъ Антонія и онъ вздумалъ возвратиться въ Медію. Такимъ образомъ онъ могъ свидться съ Клеопатрою въ Египт, между тмъ какъ Октавіи онъ приказалъ остаться въ Греціи. Но Клеопатра съ тонкимъ инстинктомъ любящей женщины читала въ сердц Антонія и боялась вторично потерять своего любовника. Она стала очаровательне и нжне обыкновеннаго, а когда Антоній сталъ приготовляться къ отъзду въ Медію, Клеопатра опасно заболла. Она ничего не ла, лишилась сна и проплакивала цлые дни и ночи. Лице ея поблднло, глаза впали, взоръ помутнлъ, она такъ измнилась въ нсколько дней, что ее нельзя было узнать. Она съумла упросить своихъ наперсницъ и друзей, а также приближенныхъ тріумвира, чтобы они укоряли Антонія въ безчувственности. Они даже прямо обвиняли его въ томъ, что онъ сводитъ въ могилу всми обожаемую, любимую женщину, которая только живетъ своею къ нему любовью. ‘Октавія, говорили они, вышла за тебя замужъ только въ интересахъ своего брата и пользуется всми преимуществами законной супруги, между тмъ какъ Клеопатра, царица надъ столькими народами, носитъ только названіе твоей любовницы: . Она не отказывается отъ этого прозвища, не считаетъ его унизительнымъ для себя, напротивъ — гордится имъ. Вся ея гордость, все счастіе заключается въ томъ, чтобы жить съ тобою’. Антоній далъ себя уговорить, да притомъ онъ боялся потерять нжнолюбимую Клеопатру, опасался, чтобы она не умерла отъ горя, или не отравилась. Онъ отложилъ свою экспедицію въ Азію и вернулся съ Клеопатрою въ Александрію, гд снова началась ‘неподражаемая’ жизнь.
Въ начал 34 года Антоній соединилъ свои войска въ Азіи. Въ нсколько дней онъ разбилъ Армянъ, захватилъ въ плнъ ихъ царя со всею семьей и опустошилъ страну. Посл этого славнаго похода Антонія въ Рим ожидали почести. Но изъ за своей любви къ Клеопатр онъ не ршился ухать и отпраздновалъ свою побду въ Александріи, это былъ первый случай, что римлянинъ тріумфировалъ вн Рима. Это было оскорбленіе столицы, обида Сенату и народу, которые обязательно должны были принимать участіе въ чествованіяхъ побды.
Въ Александріи торжество отличалось своею соблазнительностью и великолпіемъ. Весь городъ былъ украшенъ цвтами и подъ звуки роговъ и трубъ маршировали легіонеры, за ними шли жрецы, депутаты городовъ съ золотыми коронами, прозжали колесницы, наполненныя трофеями, а сзади гнали плнныхъ мужчинъ и женщинъ. Передъ колесницею тріумфатора Антонія, запряженною четырьмя блыми конями, шелъ пшкомъ царь Артаваздъ, его жена и двое сыновей, закованные въ золотыя цпи. Когда шествіе это приблизилось къ Клеопатр, возсдавшей на своемъ престол, Антоній остановилъ своихъ коней и представилъ цариц плнныхъ царей. По окончаніи религіозныхъ церемоній и военнаго парада былъ заданъ всему народу Александрійскому громадный обдъ. Въ садахъ дворца и во многихъ улицахъ города были установлены обденные столы. По окончаніи пира Антоній посадилъ Клеопатру на роскошный престолъ изъ слоновой кости и золота и самъ занялъ мсто на совершенно такомъ же трон. Трубы гремли и войска въ полномъ вооруженіи окружили престолы обоихъ любовниковъ. Антонію при этомъ вздумалось предложить, чтобы отнын Клеопатра именовалась Царицею Царей ( ), а сынъ ея Цезаріонъ, наслдникъ знаменитаго Юлія, — Царемъ Царей. Онъ снова передалъ имъ владычество надъ Египтомъ и Кипромъ и объявилъ народу о томъ, какъ думаетъ устроить своихъ трехъ дтей отъ Клеопатры. Старшему сыну Александру, котораго онъ назвалъ Геліосомъ, онъ отдалъ Арменію, Медію и Парянскія земли, дочери Клеопатр, которую онъ назвалъ Зеленою — линію, а сыну Птоломею отдалъ Финикію, Сирію и Киликію. Всякое слово Антонія повторялось герольдами (глашатаями), посл чего гремли трубы. Въ тотъ же день Антоній представилъ народу и войскамъ своихъ державныхъ дтей. Александръ выступилъ въ Медійской одежд к съ персидскою короною, въ сопровожденіи взвода Армянскихъ солдатъ. Птоломей явился во глав македонскихъ наемниковъ, вооруженныхъ восемнадцати-футовыми копьями. Клеопатра сама дала примръ этому маскараду. Два года тому. назадъ, когда Антоній вернулся, покоривъ Финикію, Халкиду и многія другія страны, Клеопатра оффиціально дала себ имя Новой Изиды или Новой Богини. Съ того времени она стала принимать народъ не иначе, какъ въ узкомъ плать Изиды, въ корон, украшенной головами ястребовъ и коровьими рогами и лотосовиднымъ скипетромъ въ рук. Слдуя своему капризу, Антоній веллъ изображать себя на картинахъ и статуяхъ подъ видомъ Озириса и Вакха рядомъ съ Клеопатрою — Изидой и Клеопатрою — зеленою. Казалось, что Антоній былъ настолько очарованъ, даже просто заколдованъ своею любовницей, что отрекался отъ своей родины. Онъ принялъ должность великаго гимназіарха Александріи, онъ захотлъ чтобы профиль Клеопатры былъ выгравированъ на оборотной сторон римскихъ монетъ, онъ осмлился вырзать ея имя на щитахъ легіонеровъ. Онъ дозволялъ, чтобы Клеопатра здила по Александріи, сидя на стул изъ слоновой кости, между тмъ какъ онъ самъ, въ пурпуровой одежд и вооруженный кривымъ восточнымъ мечемъ, сопровождалъ ее пшкомъ, окруженный египетскими министрами и толпою евнуховъ.
Свергнувъ Лепида, Октавій превратилъ тріумвиратъ въ дуумвиратъ. Имперія была раздлена между нимъ и Антоніемъ. Но гордость Антонія не удовлетворялась владычествомъ на Восток, также какъ Октавію казалось недостаточнымъ управлять Западомъ. Два раза междоусобная война была отложена, но теперь она казалась неминуемою. По своему замчательному благоразумію Октавій и на этотъ разъ старался не доходить до войны, но увлекающійся Антоній напротивъ непремнно желалъ ее. Онъ презиралъ Октавія какъ полководца и льстецы и солдаты, обожавшіе его, предсказывали ему врную побду. Клеопатра до сихъ поръ не забыла гордый, недружелюбный пріемъ, оказанный ей въ Рим, а потому кипла местью. Увренная въ военномъ успх Антонія, она уже клялась, что ‘будетъ творить правосудіе въ Капитолі’.
Антоній началъ съ того, что обвинилъ Октавія въ скрытыхъ угрозахъ и мстительныхъ замыслахъ. Сторонники и друзья Антонія, которыхъ въ Рим было довольно много, а также и посланные изъ Египта, старались распространять въ народ слухъ объ этихъ мнимыхъ замыслахъ Октавія. Они говорили, будто Октавій, взявъ у Секста Помпея Сицилію, не счелъ нужнымъ подлить съ Антоніемъ свою добычу, мало того, онъ даже не возвратилъ ему взятыя у него сто двадцать трехбаночныхъ галеръ. Онъ свергнулъ Лепида и завладлъ провинціями, легіонами и кораблями, предназначенными этому тріумвиру. Онъ роздалъ своимъ солдатамъ почти вс земли Италіи, не оставивъ ничего для ветерановъ Антонія. Затмъ стали критиковать вс письменныя распоряженія, сдланныя Октавіемъ во время его царствованія. Его стали обвинять въ томъ, что онъ истощалъ Италію налогами и стремится сдлаться единодержавнымъ правителемъ. Слухи утверждали даже, будто дйствительный наслдникъ Цезаря не онъ, Октавій, его племянникъ, а родной сынъ его Цезаріонъ, это будто-бы выяснилось изъ найденнаго недавно духовнаго завщанія диктатора. По свидтельству Діона Кассія Антоній особенно прогнвалъ Октавія тмъ, что формально призналъ Цезаріона законнымъ сыномъ Юлія Цезаря.
Между тмъ Октавій медлилъ, такъ какъ войска его еще не были готовы. Антоній былъ еще въ ту пору очень популяренъ въ Рим, у него тамъ былъ большой кругъ знакомства и жена его, Октавія, старалась поддерживать эти разнообразныя связи. Несмотря на оскорбленіе, нанесенное Октавіи ея мужемъ, она оставалась ему врна. Когда она вернулась изъ Греціи, то братъ ея Октавій уговаривалъ ее забыть Антонія и выхать изъ его дома, но она наотрзъ отказалась послдовать этому совту. Она продолжала жить въ его роскошномъ дом и воспитывала дтей Антонія. Приверженцы Антонія и друзья его, посланные изъ Александріи, были уврены, что найдутъ въ Октавіи помощь и поддержку. Она не переставала защищать Антонія передъ Октавіемъ, стараясь извинить его ошибки и сумасбродства и говорила, что было-бы непростительно, если два великихъ императора затютъ междоусобную войну, одинъ, чтобы отомстить за личныя оскорбленія, другой изъ за любви къ иностранк.
Девизъ Октавія гласитъ: sat celeriter fieri quidquid fiat eatis bene, т. е. то, что длаешь хорошо — длаешь и достаточно быстро. Повидимому Октавій склонялся на увренія своей сестры, но если онъ и не спшилъ объявлять войну, то это не мшало ему исподволь длать къ ней необходимыя приготовленія. Онъ главнымъ образомъ старался возмутить народъ разсказами о недостойной жизни Антонія въ Египт, о его рабскомъ подобострастіи передъ Клеопатрою. Октавій говорилъ въ Сенат, въ народ, передъ войскомъ, что Антоній пересталъ быть римляниномъ, онъ полный рабъ египетской царицы, незаконнорожденной дочери Лагидовъ. Его родина не Римъ, а Александрія, которую онъ намревается превратить въ столицу имперіи. Боги, которымъ онъ покланяется — египетскіе боги, какъ Кнуфисъ съ овечьей головой, Ра съ клювомъ ястреба, лающій Анубисъ — latrans Anubis. Главными совтниками онъ выбралъ себ евнуха Мардіона, Харміона и Иразъ, служанку этой Клеопатры, которой онъ общалъ подарить Римъ. Эти розсказни внушили римлянамъ чувство омерзенія противъ Антонія, которымъ проникнуты и стихотворенія поэтовъ того времени. Такъ напримръ Горацій восклицаетъ: ‘между нашими орлами солнце видитъ, о позоръ, подлое знамя египтянки… Римляне, продавшіе себя женщин, не красня сражаются за нее… Пьяный своимъ счастьемъ и сумасбродными надеждами, это чудовище — monsftum illud, мечтаетъ о разрушеніи Капитолія и съ толпою подлыхъ рабовъ и евнуховъ, подготовляетъ похороны имперіи!’
Консулы, выбранные въ 32 году, Домоцій Агенобарбусъ и Соссій, оба — приверженцы Антонія, пытались спасти его репутацію и въ то же время старались очернять Октавія передъ Сенатомъ. Но большинство оказалось противъ нихъ. Опасаясь гнва Переузскаго неумолимаго судьи, они покинули отчизну вмст со многими Сенаторами. Они сначала не успли свидться съ Антоніемъ, который находился въ Арменія и устраивалъ тамъ обрученіе своего малолтняго сына Александра съ дочерью Медейскаго царя Іотапою. Они написали Антонію, что Октавій подготовляетъ свои войска и что столкновеніе неизбжно. Антоній, какъ опытный полководецъ, для того чтобы обойти своего непріятеля, ршилъ перенести арену войны въ Италію. Онъ послалъ Канидія съ шестнадцатью легіонами на берегъ Малой Азіи, а самъ отправился въ Эфесъ, куда должны были направлять свои части и вс его союзники. Клеопатра пріхала первою и привезла съ собою двсти кораблей въ три и даже десять ярусовъ и двадцать тысячъ талантовъ деньгами (сто милліоновъ франковъ).
Но было-бы лучше для Антонія, если-бы этотъ флотъ остался въ Египт, деньги продолжали лежать въ сокровищницахъ Лагидовъ и Клеопатра не вызжала изъ Александріи. Въ Эфес, гд она пристала и въ Самос, куда они отправились потомъ съ Антоніемъ, началась та же сумасбродная, ‘неподражаемая’ жизнь, которую они вели въ Александріи. Постоянно прибывали цари, управители, депутаціи отъ городовъ, и все это привозило Антонію войска и флотъ, ихъ надо было принимать съ разными церемоніями и задавать имъ обды и пиршества. Была приглашена цлая масса комедіантовъ и канатныхъ плясуновъ. Плутархъ говоритъ, что въ то время какъ везд слышалось бряцаніе оружія, въ Самос раздавался только смхъ и звукъ флейтъ и гитаръ. Въ этихъ развлеченіяхъ время проходило незамтно, быстро, а между тмъ нельзя было терять ни минуты.
До того времени друзья и полководцы Антонія, какъ Деллій, Маркусъ Силанусъ, Тиціусъ, Планкусъ также подпали развращающему вліянію Клеопатры и не пытались даже ничего сдлать, для того чтобы освободить своего начальника отъ этой опасной женщины. Только Агенобарбусъ, какъ говоритъ Велеусъ Патеркулусъ, ршался не величать Клеопатру царицею, онъ прямо высказалъ Антонію, что, по его мннію, египтянку слдуетъ выслать обратно въ Александрію вплоть до окончанія войны. Антоній общалъ послдовать его совту, но къ его несчастію Клеопатра узнала объ этомъ замысл. Теперь Клеопатра ни за что-бы не ршилась покинуть Антонія, такъ какъ опасалась, что Октавіи удастся снова сойтись съ мужемъ, а хитрая египтянка слишкомъ хорошо изучила пылки темпераментъ и слабый, уступчивый характеръ своего любовника. Имлъ-ли онъ настолько силы воли для того чтобы отказаться отъ примиренія съ женою, столь желаемаго въ Рим? Клеопатра подчинила своему вліянію Канидія, самаго заслуженнаго полководца посл Агенобарбуса, пуская въ ходъ просьбы и силу своего кокетства и даже, какъ говорятъ, деньги, она уговорила его поговорить за нее. Онъ сказалъ Антонію, что было бы несправедливо удалять Клеопатру, оказавшую столько помощи для этой войны, что тогда придется лишиться египтянъ, корабли которыхъ составляли главную часть флота Антонія. Онъ прибавилъ еще, что Клеопатра не должна подчиняться совтамъ ни одного изъ царей, которые были въ союз съ Антоніемъ, какъ можетъ она подчиняться кому-бы то ни было посл того, какъ столько лтъ управляла такимъ обширнымъ государствомъ, какъ Египетъ. Канидій говорилъ противъ здраваго смысла, но на руку Антонію, неудивительно поэтому, что Клеопатра осталась.
Въ то же время друзья Антонія, оставшіеся въ Рим, писали ему, какъ напримръ Геминій, и старались убдить его бросить свою любовницу. Наконецъ Геминій пріхалъ самъ, но никакъ не могъ добиться свиданія съ Антоніемъ наедин. Клеопатра подозрвала, что Геминій посланъ въ интересахъ Октавіи, а потому не отходила отъ Антонія ни на минуту. Въ конц одного ужина, когда Антоній былъ уже совершенно пьянъ, онъ наконецъ спросилъ Геминія о цли его путешествія.— ‘Дло, о которомъ я пріхалъ говорить съ тобою, сказалъ онъ, важное, а потому я не могу говорить о немъ съ тобою теперь, когда ты навесел. Могу теб сказать только, что все пойдетъ хорошо, если только Клеопатра вернется назадъ въ Египетъ’. Тогда Клеопатра воскликнула въ ярости: ‘ты умно сдлалъ, что заговорилъ правду раньше, чмъ тебя къ этому принудили пыткою’. Антоній былъ разсерженъ не мене своей любовницы. На слдующій день Геминій чувствовалъ себя въ положеніи небезопасномъ и поспшилъ уплыть въ Италію. Мстительная египтянка желала также, чтобы его примру послдовали и другіе друзья Антонія, соединившіеся у Домиція Агенобарбуса, чтобы спросить объ его отъзд. Клеопатра своимъ дурнымъ обхожденіемъ, сарказмами, оскорбленіями довела Силануса, Деллія (ея бывшаго любовника, какъ говорили), Планкуса и Тиціуса до того, что они отказались оставаться приверженцами Антонія. Для того чтобы отомстить своему бывшему начальнику и въ то же время расположить къ себ новаго, Планкусъ и Тиціусъ, по возвращенія въ Римъ, стали разсказывать Октавію о разныхъ пунктахъ завщанія Антонія, это завщаніе, по ихъ мннію, навсегда должно погубить его во мнніи римскаго народа. Они говорили, что Антоній призналъ Цезаріона сыномъ Цезаря и распредлилъ вс римскія владнія на Восток между дтьми Клеопатры, онъ будто-бы приказалъ, чтобы посл его смерти тло его было изъ Рима отправлено въ Александрію къ Клеопатр. Они прибавляли при этомъ, что по желанію Антонія они сами должны были читать его духовное завщаніе, которое хранится теперь въ коллегіи весталокъ. Октавій потребовалъ духовное завщаніе, на что весталки объявили, что отдать его ему не имютъ права, если же онъ захочетъ взятъ его самъ, то пусть прізжаетъ и он сопротивленія оказывать не будутъ. Октавію не въ чемъ было сомнваться, онъ взялъ завщаніе и веллъ прочитать его въ присутствіи всего Сената. Надо отдать имъ справедливость, римскіе сенаторы были возмущены оскверненіемъ завщанія Антонія, но еще больше — раздражены его содержаніемъ. Поступокъ Октавія извинялся тмъ, что онъ дйствовалъ въ интересахъ народнаго блага. Онъ созвалъ совтъ, на которомъ было ршено и публично объявлено, что Антоній отставляется отъ консульства, въ тотъ же день, то есть 1-го января 31 года Октавій объявилъ войну, но не Антонію, а цариц Египта. Такъ нужно было поступить для того, чтобы не оскорбить общественнаго мннія. Октавій не хотлъ допустить до того, чтобы римляне сражались противъ римлянъ, онъ зналъ, что Антоній не оставитъ Клеопатры въ опасности. Направляя свои легіоны противъ ненавистной Египтянки, Октавій бралъ всю отвтственность междоусобной войны на себя.
Антоній и Клеопатра провели въ Аинахъ осень 32-го и часть зимы 31-го года. Они вели веселую жизнь, между тмъ какъ солдаты ихъ истощали вс города Греціи громадными налогами и везд спшили набрать воиновъ, безжалостно отнимая сыновей отъ матерей и мужей отъ женъ. Клеопатра и Антоній задавали безконечные пиры и оргіи, развлекались представленіями и публичными ристаніями. Ревность мучила Клеопатру, когда ей приходилось слышать, что Аиняне вспоминаютъ съ восторгомъ о времени, проведенномъ у нихъ Октавіей. Чтобы расположить къ себ народъ, Клеопатра старалась льстить народу и завоевать его любовь и уваженіе своею щедростью. Ей не стоило большаго труда заслужить расположеніе Аинянъ и они общали поставить ей памятникъ въ вид статуи. Постановленіе это о сооруженіи статуя принесли ей депутаты, между которыми находился и Антоній, въ качеств аинскаго гражданина. Этотъ декретъ былъ прочтенъ цариц, посл чего съ замчательнымъ краснорчіемъ восхваляли ея добродтели и блестящія качества. Тщеславіе Клеопатры было удовлетворено, но ненависть противъ Октавіи не была уничтожена. Она потребовала, чтобы Антоній развелся съ женою и послалъ сообщить ей объ этомъ именно изъ Аинъ, гд онъ провелъ съ Октавіей три счастливыхъ года. Октавія должна была навсегда покинутъ донъ Антонія и увести съ собою его дтей. Вся въ слезахъ и глубокомъ траур вышла она изъ дома своего мужа, котораго, не смотря ни на что, все еще любила.
Антоній не оставлялъ своего проекта, состоявшаго въ томъ, чтобы перенести войну въ Италію и тмъ не дать Октавію возможности собрать въ одномъ мст своя военныя силы. Но онъ потерялъ не мало времени въ бездйствіи.
Весною 31-го года его войска и эскадры были собраны въ Акціум, при вход въ Амбрасійскій проливъ, и были готовы уже къ отъзду, Но вдругъ распространился слухъ о томъ, что у береговъ Эпира показались римскіе корабли. Это былъ только авангардъ флота Агриппы, но появленіе этихъ передовыхъ отрядовъ въ водахъ Греціи доказывало, что приготовленія Октавія должны быть уже окончены и захватить его врасплохъ уже было невозможно. Антоній ршилъ тогда ждать, пока прибудутъ еще корабли римлянъ и обнаружатъ свою тактику. Флотъ и войско Антоній оставилъ въ Акціум, а самъ съ Клеопатрой отправился въ Патрасъ. Въ начал августа мсяца онъ узналъ, что флотъ Октавія бросилъ якорь близь Эпирскаго берега, что войска высаживались и Октавій находился уже въ Торин. Антонія снова возвратился въ Акціумъ очень недовольный тмъ, что непріятель такъ скоро и легко занялъ выгодную позицію.
Во время перезда Клеопатра старалась разсять его своими шутками. ‘Не велика бда, — говорила она, — что Октавій сидитъ на уполовник’ {Ложка для сниманія накипи.}. Шутка эта не лишена остроумія, такъ какъ Торинъ по гречески значитъ уполовникъ.
Армія Антонія простиралась до ста десяти тысячъ человкъ и состояла изъ двнадцати легіоновъ, двнадцати тысячъ кавалеріи и многочисленнаго подкрпленія изъ киликійцевъ, пафлагонійцевъ, іудеевъ, медійцевъ и арабовъ. Флотъ его состоялъ изъ пятисотъ кораблей въ три, пять, восемь и десять ярусовъ. Эти корабли были построены въ Египт и представляли цлыя плавающія крпости, снабженныя башнями, метательными и другими военными машинами. У Октавія было восемьдесятъ тысячъ фантассиновъ, набранныхъ въ Италіи, Сициліи, Испаніи и Галліи, десять тысячъ кавалеріи, но только двсти пятьдесятъ судовъ — трехбаночныхъ галеръ и легкихъ либурнъ. Сухопутныя силы, такихъ образомъ, у противниковъ были почти одинаковы, но морскія — были распредлены не равномрно. Но преимущества флота Октавія состояли въ искусномъ маневрированіи и превосходствахъ моряковъ, сражавшихся съ успхомъ еще въ Сициліи, подъ начальствомъ Агриппы. Напротивъ, моряки Антонія были мало опытны п большинство ихъ отправлялось въ бой только въ первый разъ. Его громадные, тяжелые корабли съ трудомъ могли маневрировать.
Антоніанцы заняли сверный пунктъ Акарнаніи, вблизи Акціумскаго мыса, отрядивъ большую часть своихъ силъ на Эпирскій берегъ. Прочно укрпившись въ траншеяхъ, сооруженныхъ еще зимою, войско Антонія защищало узкій проходъ въ Амбрасійскій проливъ. Октавій разбилъ свой лагерь въ Эпир, на небольшомъ разстояніи отъ аванпостовъ непріятеля. Позиція Антонія была очень выгодная и позволяла ему долго отбивать приступы римлянъ, такъ какъ проходъ Акціумъ считался неприступнымъ, но ему было отрзано море, откуда прибывалъ къ нему почти весь провіантъ.
Октавій сгоралъ нетерпніемъ дать сраженіе на суш, или на вод. Антоній былъ разстроенъ, и въ безпокойств не зналъ, на что ршиться. Онъ посадилъ большую часть своихъ войскъ на корабли и отправилъ ихъ на Эпирскій беретъ, какъ будто онъ собирался сдлать нападеніе на римскій лагерь. Потомъ онъ внезапно раздумалъ и перевезъ обратно своихъ солдатъ въ Акарнанію. Офицеры Антонія мало надялись на тактическія достоинства своихъ громадныхъ, тяжелыхъ кораблей, но зато вполн полагались на мужество и испытанность своихъ легіонеровъ, поэтому они посовтовали Антонію дать лучше сраженіе на суш, замтивъ, что такова просьба солдатъ.
Во время одного смотра войскъ къ Антонію обратился одинъ старый центуріонъ {Сотникъ.}, весь покрытый рубцами и сказалъ: ‘Императоръ, неужели ты не довряешь этимъ ранамъ и этому мечу, что ты возлагаешь свои надежды на гнилое дерево (корабли)? Пускай Финикійцы и Египтяне сражаются на мор, что же касается насъ, то позволь намъ сражаться на суш, гд мы привыкли дйствовать дружно и либо побдить, либо умереть!’.
Но Антоній мучился мрачными предзнаменованіями. Во многихъ городахъ молнія разбила статуи его и Клеопатры. Въ Альб одна мраморная статуя, воздвигнутая въ честь Антонія оказалась покрытою потомъ. Но еще о боле странномъ преизъзменованіи разсказываетъ Плутархъ: будто ласточки свили свои гнзда подъ кормою царской галеры Клеопатры Антоніады, но внезапно явились другія ласточки, прогнали первыхъ, выбросили изъ гнздъ и умертвили птенцовъ.
Произошло нсколько стычекъ въ окрестностяхъ Акціума и антоніанцы всякій разъ терпли пораженія. Домицій Агенобарбусъ измнилъ Антонію и перешелъ въ непріятельскій лагерь, за нимъ Антонія оставили двое союзныхъ царей и увели съ собою свои войска, вс эти непріятныя происшествія, вмст съ дурными предзнаменованіями, дйствовали удручающимъ образомъ на душу Антонія. Онъ сомнвался въ своемъ успх, сомнвался въ своихъ друзьяхъ, не доврялъ солдатамъ и даже самой Клеопатр. Ее тоже мучили странныя предзнаменованія, разбитыя молніей статуи, ласточки на Антоніад, а потому она была печальна, потеряла мужество и была погружена въ мрачныя размышленія. Антоній видлъ все это и у него явилось страшное подозрніе, что она намревается отравить его и этимъ заслужить расположеніе Октавія. Нсколько дней онъ не ршался състь ни одного блюда, прежде чмъ она при немъ не пробовала его на вкусъ. Изъ жалости къ своему любовнику, Клеопатра охотно исполняла этотъ его капризъ. Однажды вечеромъ однако, по окончаніи трапезы, Клеопатра оторвала изъ своего внка розу, оборвала ей лепестки, бросила ихъ въ кубокъ съ виномъ, и смясь подала Антонію. Но какъ только онъ поднесъ его къ губамъ, она удерживаетъ его и велитъ выпить отравленное вино невольнику, который тутъ же кончается на ихъ глазахъ въ страшныхъ предсмертныхъ судорогахъ.— ‘О Антоній! воскликнула Клеопатра, какъ можешь ты подозрвать такую женщину, какъ я?! Ты видишь, что если-бы я могла жить безъ тебя, я давно имла бы случай и полную возможность убить тебя’.
Безпокойство, упадокъ духа, овладли войскомъ Антонія, когда сталъ замчаться недостатокъ въ провіант и начались болзни. Даже Канидій, все время съ нетерпніемъ ожидавшій боя, теперь совтовалъ оставить флотъ и идти сражаться во Фракію, куда Дикомъ, царь Гетовъ, общалъ прислать подкрпленіе. Но Антоній вовсе не нуждался въ подкрнленіи, такъ какъ численностью войско его превосходило непріятеля. Клеопатра предложила другой исходъ, хотя не мене постыдный, но за то боле благоразумный. Если уже бжать, говорила она, то лучше уйти въ Египетъ, чмъ во Фракію. Она предложила оставить часть войска въ Греціи, въ качеств гарнизона закрпленныхъ городовъ, посадить остальную часть на корабли, и поплыть въ Египетъ, миновавъ флотъ Октавія. Посл нкотораго колебанія, Антоній принялъ этотъ проектъ, хотя, безъ сомннія, ему не легко было ршиться бжать передъ войскомъ, вождя котораго онъ презиралъ. Прежде всего, однако, Антоній надялся разбить римскій флотъ въ морскомъ сраженіи, которое было необходимо, для того чтобы выйти изъ узкаго прохода въ Акціумскую гавань. Если побда будетъ на его сторон, то онъ будетъ въ состояніи снова возвратиться на свою позицію и аттаковать войско Октавія.
Антоній не допускалъ, чтобы онъ ногъ потерпть пораженіе, имя такой сильный флотъ, если же морское сраженіе останется нершеннымъ, то онъ отправится въ Египетъ.
Вслдствіе побговъ и болзней число галерныхъ гребцовъ значительно уменьшилось, и потому Антоніи: ршилъ сжечь сто сорокъ кораблей, для того чтобы такимъ образомъ пополнить экипажъ оставшихся.
Двадцать дв тысячи легіонеровъ, наемниковъ и союзниковъ было посажено на корабли. Чтобы однако не обезкуражить солдатъ и матросовъ, держали въ тайн, что, собственно, подъ видомъ приготовленія къ сраженію, готовятся къ отступленію. Тайна была такъ хорошо сохранена, что штурмана удивлялись, когда было сдлано распоряженіе поднять паруса. Они возражали, что во время боя достаточно маневрировать веслами и рулемъ. Тогда Антоній веллъ распространить слухъ, что паруса берутся для того, чтобы успшне преслдовать непріятеля посл побды.
Втораго Сентября, утромъ, корабли Антонія, образуя четыре большія дивизіи, направились къ Акціумскому каналу и когда вышли изъ него, то построились и приготовились къ бою и приблизились къ флоту Октавія, поджидавшаго ихъ въ восьми или десяти стадіяхъ отъ берега. Правымъ крыломъ Антоніанцевъ командовалъ самъ Антоній и Публикола, центромъ Маркъ Юстей и Маркъ Октавій, лвое же крыло находилось подъ предводительствомъ Целія. Клеопатра осталась въ резерв съ шестидесятью египетскими кораблями. У римлянъ правымъ крыломъ командовалъ Октавій, лвымъ Агриппа, а центромъ — Аррунтій. Бой завязался около полудня. Войска, оставшіяся въ полномъ вооруженіи на берегу, недоумвали, почему сраженіе ведется совершенно не такъ, какъ-бы слдовало. Галеры не ищутъ столкновеній, съ цлью разбить другъ друга своими мдными носами, чмъ обыкновенно начинались морскія сраженія того времени, Тяжелые корабли Антонія не могли двигаться съ достаточною скоростью, для того чтобы нанести сильный толчекъ судамъ противника, легкія же галеры римлянъ боялись приблизиться и быть разбитыми метательными и другими орудіями непріятельскихъ кораблей. Три или четыре галеры римлянъ должны были соединенными усиліями нападать на одинъ корабль Антонія. Солдаты бросали желзные крюки, стрляли зажженными стрлами въ верхнія палубы, прицпляли брандеры къ подводнымъ частямъ корабля, длали вылазку, между тмъ какъ могучія батареи, расположенныя на вершинахъ башенъ осаждаемыхъ судовъ, засыпали нападающихъ цлымъ градомъ стрлъ и камней.
Сначала правое крыло римлянъ, предводительствуемое Октавіемъ, отступило подъ натискомъ Цеілія. На другомъ конц поля сраженія Агриппа сдлалъ попытку окружить Антонія и Публиколу, вслдствіе чего остался безъ прикрытія центръ. Этимъ воспользовались подвижныя либурны, для того чтобы забраться на корабли обоихъ Марковъ, за которыми находились резервы Клеопатры. Борьба шла съ перемннымъ счастіемъ, и об стороны сражались съ одинаковымъ ожесточеніемъ. Но все дло испортила своимъ нетерпніемъ нервная Клеопатра. Отъ сильнаго безпокойства ее уже нсколько часовъ била лихорадка. Со своего мостика на Антоніад она съ волненіемъ слдила за ходомъ сраженія и въ начал ей казалось, что побждаютъ они. Но теперь, разстроеннная шумомъ битвы и воплями, она думала только о томъ, какъ-бы спастись бгствомъ. Она съ возрастающимъ нетерпніемъ ежеминутно ожидала сигналь къ отступленію, но напрасно… Вотъ она видитъ, какъ правое крыло растягивается вдоль Эпирскаго берега, между тмъ какъ лвое крыло приближается къ открытому морю, между тмъ какъ центръ, подъ прикрытіемъ котораго находится она со своимъ резервомъ, центръ этотъ аттакованъ, разстроенъ, разъединенъ римскими либурнами и ему грозитъ опасность потерпть пораженіе. Блдная отъ страха, боясь приближенія смерти — pallens morte futura, — Клеопатра вполн подчинилась своему паническому страху и даетъ приказаніе поднимать паруса и захвативъ съ собою свои шестьдесятъ кораблей, вызжаетъ въ открытое море. Въ самый разгаръ битвы Антоній замтилъ движеніе египетской эскадры и тотчасъ же узналъ красные паруса Антоніады. Онъ видитъ, что Клеопатра обратилась въ бгство и въ ршающую минуту увезла съ собою свое сильное подкрпленіе, хотя было условлено, что не она, а Антоній самъ дастъ сигналъ къ отступленію. Происходитъ смятеніе, паника овладваетъ людьми и Антоній отдаетъ приказаніе поднять паруса своей галеры и направляется вслдъ за Клеопатрой, въ надежд вернуть резервъ и тмъ обезпечить за собою успхъ сраженія. Но тутъ ему вдругъ приходитъ въ голову ужасная мысль. А что если Клеопатра измнила ему, а потому покинула его? Тогда ему не удастся вернуть въ Акціумъ ни ее, ни кораблей! Потомъ онъ думаетъ вернуться въ Акціумъ одному и въ бою умереть со своими солдатами. Но умереть, не повидавшись съ Клеопатрою, было выше его силъ! Онъ на это не можетъ ршиться. Какая-то роковая сила увлекаетъ его по пятамъ этой женщины. Онъ поднимается на Антоніаду, но чувство стыда и презрнія передъ самымъ собою овладваетъ имъ вполн. Онъ садится на носовую часть корабля, закрываетъ глаза руками и въ такомъ положеніи остается совершенно неподвижнымъ три дня и три ночи.
Египетскій флотъ и большое число другихъ судовъ, послдовавшихъ за бглецами, бросили якорь въ Бенополис, около Тенарскаго мыса. Клеопатра посылала десять разъ своихъ женщинъ къ Антонію звать его къ себ, но тотъ, казалось, и не слышалъ, что ок ему говорили. Но наконецъ Антоній отправился къ цариц и они ужинали и провели ночь вмст. Стали прізжать друзья Антонія, которымъ удалось спастись и привозили извстія съ поля сраженія. Антоніанскій флотъ долго сопротивлялся, но теперь вс уцлвшіе корабли были захвачены Октавіемъ. Сухопутное войско оставалось на своей позиціи и не измнило Антонію. Антоній послалъ Канидія и курьеровъ на поле сраженія, давъ имъ распоряженіе собрать войска, а самъ отправился въ Киренаику, гд имъ было оставлено нсколько легіоновъ. На одномъ изъ его кораблей везли его драгоцнности и всю ceребрянную и золотую посуду, на которой онъ угощалъ союзныхъ царей. Передъ своимъ отъздомъ изъ Кенополиса, Антоній подлилъ свои богатства между нсколькими друзьями и уговаривалъ ихъ поселиться въ Греціи, онъ на отрзъ отказывалъ имъ въ томъ, чтобы они принимали какое-либо дятельное участіе въ его злополучной судьб. Прощаясь съ ними, онъ дружескимъ тономъ говорилъ съ ними, сожаллъ ихъ и смотрлъ на ихъ слезы съ улыбкою, полною грусти.
Клеопатра ухала изъ Греціи на нсколько дней раньше Антонія. Ей необходимо было вернуться въ Египетъ, такъ какъ она опасалась, какъ-бы пораженіе въ Акціун не вызвало возмущенія египтянъ.
Но для того, чтобы обмануть народъ на нсколько дней и въ это время принять свои мры, она въхала въ Александрію съ торжественностью побдительницы. Съ кораблей ея, украшенныхъ въ переднихъ частяхъ коронами, раздавались побдныя псни, звуки флейтъ и систръ {Погремушки у Египтянъ.}. Какъ только она прибыла въ свой дворецъ, Клеопатра приказала казнить нкоторыхъ сановниковъ, измны которыхъ она могла опасаться. Эти казни были выгодны для государственной казны, потому что по египетскимъ законамъ имущество казненныхъ конфисковалось. Когда казни уже были совершены, Клеопатра стала опасаться, что теперь революція стала неизбжною. Но она не такъ ужасалась за будущее, какъ оставалась еще подъ впечатлніемъ страха, овладвшаго ею въ Акціум. Иногда, обуреваемая мрачными мыслями, она желала смерти такой-же пышной, какою была ея жизнь. Она приказала построить на берегу моря, на стрлк Лохіасскаго мыса, громадный костеръ, на которомъ хотла сгорть вмст со всми своими драгоцнностями. Другой разъ ей приходила мысль о побг. По ея приказанію большое число ея громадныхъ кораблей были снабжены необходимымъ экипажемъ, машинами и вьючными животными и отправлены на другой берегъ къ Красному морю. Клеопатра мечтала о томъ, чтобы взять съ собою вс свои богатства и начать въ какой-нибудь незнакомой стран Азіи или Африки новую роскошную и изнженную жизнь.
Вскор въ Александрію вернулся Антоній. Онъ совсмъ потерялъ всякое мужество. Канидій бжалъ и войско въ Акарнаніи, посл семи-дневнаго приступа, сдалось Октавію. Въ Киренаик ему даже не удалось повидать своего офицера, Скарпа, который, перейдя на сторону цезаріанцевъ, угрожалъ подослать къ нему убійцъ. Геродъ, котораго онъ самъ назначилъ іудейскимъ царемъ, не замедлилъ выразить свои врноподданническія чувства Акціумскому побдителю, Октавію. Везд Антонія ожидала измна, какъ со стороны союзниковъ, такъ и — легіоновъ. Онъ дошелъ до того, что сталъ сомнваться въ Клеопатр и одно время не хотлъ ее даже видть. Онъ ропталъ на жестокихъ боговъ, но еще больше на человческую подлость и ршилъ провести остатокъ дней своихъ въ полномъ уединеніи. Тогда ему припомнилась печальная исторія Тимона, которую ему приходилось слышать въ боле свтлые дни своей жизни. Обреченный на жизнь, выпавшую на долю Тимона, Антоній поселился на пустынномъ мол {Каменный валъ въ мор.} Посидона и занялся постройкою башни, которую онъ хотлъ назвать Тимоніономъ.
Клеопатра не такъ легко мирилась со своей судьбою, приходя въ полное отчаяніе въ минуты опасности, теряя совершенно мужество, она вскор-же пріобртала всю свою энергію, какъ только снова находилась въ безопасности. У Клеопатры было слишкомъ пылкое воображеніе, для того чтобы совершенно, или надолго, предаться отчаянію. Она узнала, что корабли ея, отправленные въ Красное море, сожжены аравитянами, этимъ бгство сдлалось ей невозможнымъ, а потому она ршила бороться. Въ то время какъ Антоній предавался тихому отчаянію, Клеопатра собирала новыя войска, снаряжала новые корабли, заключала новые союзы, исправляла укрпленія въ Пелузахъ и Александріи, раздавала оружіе въ народ и для того, чтобы воодушевить александрійцевъ къ оборон своего города, она велла записать своего сына Цезаріона въ милицію. Антоній восхищался мужествомъ и дятельностью Клеопатры. Друзья уговорили его бросить свое уединеніе, да ему оно и самому стало тяжело, а потому онъ вернулся во дворецъ. Царица встртила его такъ, какъ встрчала его, когда онъ побдоносный возвращался изъ Киликіи, или Арменіи. Начались съ его новыми друзьями безконечныя празднества, банкеты, оргіи, но Антонія и Клеопатру изъ ‘Неподражаемыхъ’ переименовали въ ‘Неразлучныхъ’: .
Выборъ этого мрачнаго названія даетъ ясное понятіе о душевномъ состояніи обоихъ любовниковъ. Антоній, казалось, потерялъ всякую надежду, Клеопатра не вполн еще потеряла надежду, хотя временами впадала въ мрачное отчаяніе. Въ эти тяжелые дни, она спускалась въ склепы дворца, помщавшіеся рядомъ съ тюрьмами, гд содержались приговоренные къ смертной казни. По приказанію царицы невольники приводили ихъ передъ нею и она испытывала да нихъ дйствіе различныхъ ядовъ. Клеопатра внимательно слдила за смертною агоніей несчастныхъ. Эти опыты повторялись часто, такъ какъ Клеопатра не могла напасть на тотъ ядъ, который убиваетъ быстро и безъ сильныхъ мученій.
Она замтила, что яды сильные убиваютъ быстро, но вызываютъ ужасныя мученія, яды же мене энергичные производили безконечно долгую агонію. Потомъ ей пришло въ голову испробовать ядъ змй. Сдлавъ нсколько опытовъ, она убдилась, что ядъ одной египетской гадюки, называемой по гречески асписомъ (aspis), не причиняетъ ни конвульсій, ни мученій, а напротивъ, смерть самую тихую, похожую на спокойный сонъ. Что же касается Антонія, то онъ, подобно Катону и Бруту, могъ надяться на свой мечъ.
Во время этихъ приготовленій къ оборон и смерти, Антоній и Клеопатра, однако, не забывали возобновить свои сношенія съ ихъ побдителемъ. Антоній написалъ Октавію, который находился въ начал зимы въ Сиріи, гд сосредоточились теперь его главныя военныя силы. Антоній напомнилъ ему ихъ прежнія дружескія отношенія, ссылался на свои многочисленныя заслуги, извинялся за свои ошибки и предлагалъ сложить оружіе съ условіемъ, чтобы ему было разршено жить въ Александріи частнымъ человкомъ.
Октавій даже не удостоилъ его своимъ отвтомъ. Онъ не отвтилъ и на второе письмо, въ которомъ Антоній писалъ, что покончитъ съ собою, если только Клеопатра будетъ продолжать царствовать въ Египт. Со своей стороны царица, по просьб Антонія, послала гонцовъ къ Октавію съ богатыми подарками. Посланный объяснялъ Октавію, что ненависть его къ Антонію не должна распространяться также и на царицу, такъ какъ никоимъ образомъ ее нельзя обвинять въ послднихъ событіяхъ: вдь Римъ самъ объявилъ войну Египту для того, чтобы покончить этимъ способомъ съ Антоніемъ. А разъ Клеопатра была вызвана на бой, то, конечно, должна была принять мры для своей защиты. Теперь-же, когда Антоній побжденъ и долженъ либо скрываться, либо покончить съ собою, римляне должны смилостивиться надъ Клеопатрою и оставить за ней престолъ.
Октавій видлъ уже себя властелиномъ Египта и даже всего міра. Для него не представлялъ никакой опасности осколокъ меча, оставшійся въ рук Антонія и еще мене опасался онъ остатковъ войска и флота Клеопатры. Но дв вещи казались для Октавія неисполнимыми: это завладть несмтными богатствами Клеопатры для того, чтобы уплатить своимъ легіонерамъ и заставить Клеопатру фигурировать на его торжеств. Клеопатру могла похитить смерть, а богатства ея могли погибнуть въ огн. У Октавія въ Александріи было не мало шпіоновъ, которые доносили ему, что Клеопатра длаетъ опыты съ разными ядами, а вс свои несмтныя богатства она замуравила въ своемъ будущемъ склеп. Октавій видлъ, что надо приложить хитрость для того, чтобы осуществить свои замыслы по отношенію къ египтянк. Онъ принялъ ея подарки и сдлалъ видъ, что убдился въ справедливости словъ ея посланнаго, онъ веллъ ей передать, что не лишитъ ее престола, если она заставитъ убить Антонія. Но черезъ нсколько дней Октавій спохватился, что тактика съ Клеопатраю не достигнетъ цли, а надо дйствовать боле ршительно. Онъ послалъ къ ней одного изъ своихъ приближенныхъ, ирея. Пріхавъ въ Египетъ, ирей довольно непочтительно и дерзко говорилъ передъ Антоніемъ и дворомъ, причемъ высказывалъ настоящія чувства и мысли Октавія. Но, посл тайнаго свиданія съ Клеопатрою, онъ сталъ уврять противное, сталъ говорить, что довритель его веллъ только снова передать цариц, что бояться ей ршительно нечего. Чтобы убдить ее, онъ старался уврить ее въ томъ, что Октавій ее любитъ такъ, какъ нкогда ее любилъ Цезарь и Антоній. Клеопатра имла нсколько аудіенцій съ иреемъ и публично увряла его въ своемъ дружескомъ расположеніи.
У Антонія явилось страшное подозрніе въ томъ, что Клеопатра ему измнила, и онъ воспользовался остаткомъ своей власти для того, чтобы отомстить ирею. Оскорбляя его достоинство посланника, онъ веллъ его побить хлыстами до крови и въ такомъ вид послалъ назадъ къ Октавію.
Гнвъ Антонія доказываетъ, что Клеопатра внимательно слушала ирея. Женщина легко вритъ подобнымъ объясненіямъ, особенно если эту женщину сильно любили. Правда, Клеопатр было уже тридцать семь лтъ, но это не мшало ой врить все еще въ силу своего обаянія. Она знала, что Октавій ни разу не видлъ ее, или если и видлъ, то только мелькомъ, въ Рим посл смерти Цезаря. Но это ничего не значило. Вдь, слухъ о ея необычайной красот не могъ не достигнуть его и во всякомъ случа онъ могъ желать познакомиться съ Клеопатрой ближе, хотя-бы изъ любопытства. Клеопатра страстно любила Антонія, но не только за его мужественную красоту, его слава и могущество поддерживали и упрочили ея любовь, воодушевляли ее. Теперь Антоній былъ бглецъ, побжденъ, оставленъ и обманутъ своими друзьями и покинутъ своими легіонами, онъ потерялъ всякую надежду и мужество и вполн подчинился своей участи. Его странное уединеніе въ Тимоніенской башн, въ то время какъ Клеопатра отдалась лихорадочной дятельности, вызвало въ сердц царицы къ Антонію скоре чувство презрнія, нежели сожалнія, сочувствія. Женщины вообще не понимаютъ и не извиняютъ т моменты полнаго отчаянія и упадка энергіи, которые могутъ наступить у самыхъ сильныхъ мужчинъ. Но какъ мало любви у Клеопатры къ Антонію ни осталось и какъ ее не взволновали разговоры съ иреемъ и перспективы, которыя онъ рисовалъ ей, она и не думала убивать Антонія, или предать его Октавію. Угрожаемому въ Александріи и покинутому послдними своими легіонерами, Антонію оставалось только надяться на сомнительную врность египетскихъ войскъ, а потому онъ бжалъ въ Нумидію или Испанію.
Около середины весны 30-го года распространился въ Александріи слухъ, что римское войско переступило восточную границу Египта. Антоній собралъ все свое войско и пошелъ на встрчу непріятелю. Подъ стнами укрпленнаго города Парэтоніумъ произошло сраженіе и Антоній, отчаянно сражавшійся съ горстью людей, былъ опрокинутъ. Когда онъ вернулся въ Александрію, то Октавій находился отъ нея въ разстояніи всего двухъ переходовъ. Въ то время какъ офицеръ его, Корнелій Галлъ, проникъ въ Египетъ черезъ Киренаику, Октавій самъ прошелъ въ нее черезъ Сирію и посл кратковременной осады взялъ Пелузы. Относительно капитуляціи Пелузъ послдніе Антоніанцы утверждали, что городъ сдался вслдствіе измны, что Селевкъ призналъ себя побжденнымъ по приказанію самой Клеопатры. Правда-ли, что царица сдлала подобныя распоряженія? Это кажется очень сомнительнымъ. Чтобы оправдать себя противъ этихъ подозрній передъ Антоніемъ, Клеопатра выдала ему жену и дтей Селевка и разршила предать ихъ по его желанію смертной казни.
Конечно, этотъ поступокъ былъ только слабымъ доказательствомъ невиновности Клеопатры, но Антоній долженъ былъ довольствоваться и этимъ. Она извинялась передъ нимъ и проливала горячія слезы (искреннія или фальшивыя?) и ей удалось умилостивить своего любовника. Впрочемъ, теперь было не время для объясненій, а слдовало сражаться.
Октавій расположился со своими войсками на высотахъ, въ двадцати стадіяхъ къ Западу отъ Александріи. Антоній предпринялъ самъ кавалерійскую рекогносцировку въ этомъ направленіи и недалеко отъ Гипподрома столкнулся съ римскою кавалеріей. Завязалось отчаянное кровопролитное сраженіе и, не смотря на свое значительное численное превосходство, римляне были опрокинуты и разбиты на голову. Антоній преслдовалъ ихъ до самыхъ укрпленій, посл чего вернулся въ городъ счастливый и гордый этою побдою, не имвшей никакого важнаго значенія. Передъ дворцомъ онъ соскочилъ съ коня и, не снимая оружія, въ шлем и латахъ и забрызганный кровью, побжалъ обнять Клеопатру. Царица, преувеличивая въ своемъ воображеніи значеніе этой схватки, съ новою силою стала надяться и любить. Она снова видла передъ собою своего прежняго Антонія, императора и бога войны. Она страстно обняла Антонія и въ эту минуту искренней любви, вроятно, ее мучили угрызенія совсти за измну въ Пелузахъ и свои интимные разговоры съ посланнымъ Октавія. Клеопатра захотла сдлать смотръ войскамъ, привтствовала ихъ рчью и наградила самыхъ храбрыхъ массивными золотыми браслетами.
У Антонія снова возродилась надежда, а потому онъ считалъ уже всякіе переговоры излишними. Въ тотъ-же ‘самый день онъ послалъ къ Октавію посла и приглашалъ его покончить ихъ распрю поединкомъ въ присутствіи обоихъ войскъ. Октавій далъ презрительный отвтъ, ‘что Антоній можетъ искать себ смерть другимъ способомъ’. Эти слова показывали полную увренность Октавія въ своемъ превосходств и поразили Антонія подобно страшному предзнаменованію. Воскреснувшія было у него, посл утренней побды, надежды снова разлетлись и онъ видлъ теперь свое настоящее положеніе въ мрачныхъ краскахъ суровой дйствительности. Антоній ршилъ, однако, дать завтра ршительное сраженіе и заказалъ роскошный ужинъ. ‘Завтра, — говорилъ онъ, — быть можетъ будетъ уже слишкомъ поздно!’ Но ужинъ прошелъ печально, какъ похоронныя поминки, такъ какъ немногіе друзья, оставшіеся врными Антонію, хранили мрачное молчаніе и даже нкоторые плакали. Антоній старался обнаружить надежду и чтобы ободрить друзей, а быть можетъ и самаго себя, сказалъ:— ‘Не думайте, что я завтра буду только искать геройскую смерть: я буду сражаться для жизни и побды’.
Съ наступленіемъ дня Антоній поднялся на пригорокъ, откуда могъ обозрвать равнину и море. Онъ увидлъ, какъ войска его расположились передъ фронтомъ непріятеля и флотъ объзжалъ Лохіасскій мысъ, египетскіе корабли въ боевомъ порядк направились на встрчу римскимъ либурнамъ, но когда приблизились къ нимъ на разстояніе двухъ выстрловъ, то гребцы внезапно перестали грести и подняли на воздухъ свои громадныя весла. Римляне отдали салютъ и затмъ оба флота, соединившись въ одну массу кораблей и либурнъ, поплыли черезъ проливъ по направленію къ гавани. Почти въ то же самое время Антоній увидлъ, какъ его кавалерія, вчера еще съ такою храбростью сражавшаяся, заколебалась и въ безпорядк перешла на сторону Октавія. Въ римскихъ легіонахъ раздаются трубные звуки, возвщающіе аттаку, легіонеры подаются впередъ съ обычными криками: Caimnus! Cominus! Пхота Антонія не ожидаетъ этого на~ тиска, разбгается и направляется къ городу, увлекая съ собою своего начальника. Антоній совершенно обезумлъ отъ бшенства, когда возвращался въ Александрію: онъ произносилъ ругательства и угрозы, билъ бглецовъ прямо остріемъ своего меча, какъ бьютъ плоскою частью, онъ кричалъ, что Клеопатра приказала войскамъ измнить ему и перейти на сторону Октавія. Онъ былъ въ отчаяніи, что ему измнила та женщина, для которой онъ сражался единственно изъ любви къ ней.
Но Антоній ошибался. Клеопатра не могла больше ни выдать Антонія, ни спасти его. Отъ нея, отъ этой новой богини, царицы царей отказался ея народъ, подобно тому какъ Антоній, этотъ великій полководецъ, былъ оставленъ, покинутъ своимъ войскомъ. Ихъ дло было проиграно, они потеряли вс свои права, но какимъ образомъ это случилось? Въ предъидущую ночь стража Октавія возмущала египтянъ, общая однимъ амнистію, другимъ полную защиту. Храбрые всадники, которымъ Клеопатра наканун, за ихъ удачную кавалерійскую стычку, подарила по золотому браслету, къ восходу солнца обратились въ бгство!
При вид бглыхъ солдатъ, цлою толпою нахлынувшихъ въ Александрію, Клеопатра испугалась. Она знаетъ, какъ мучается при этомъ вид Антоній и какая безсильная злоба его душитъ. Она уже свыклась съ мыслью о смерти, но желаетъ смерти только самой мирной, подобной обмороку или сну, она содрагается при мысли о меч въ рукахъ Антонія и представляетъ себ съ ужасомъ раны и страшныя предсмертныя муки. Клеопатра отчаявается умилостивить Антонія, у нея не хватаетъ на это ни силы, ни мужества. Въ ужас она покидаетъ свой дворецъ въ сопровожденіи Ирасъ и Харміоны и запирается въ склепъ, при чемъ приказываетъ сказать Антонію, будто она умерла. Посланный застаетъ Антонія бгающаго какъ сумасшедшій, по пустыннымъ заламъ дворца. Когда онъ узнаетъ страшное извстіе, гнвъ его проходитъ и онъ со слезами восклицаетъ:— ‘Что-же худшее можешь ты узнать еще, Антоній? Судьба отняла у тебя то, что теб единственно дорого въ жизни, изъ за чего ты только и дорожилъ этою бренною жизнью’! Онъ приказываетъ своему приближенному, Эросу, убить его, снимаетъ свои латы и восклицаетъ:— ‘О Клеопатра! Я не жалуюсь больше на разлуку съ тобою, такъ какъ мы сейчасъ соединимся съ тобою на вки’. Эросъ уже обнажилъ свой мечъ, но поражаетъ имъ не Антонія, а самаго себя.— ‘Храбрый Эросъ, говоритъ тогда Антоній, видя, какъ тотъ падаетъ мертвымъ, я сейчасъ послдую твоему примру’. Съ этими словами онъ поражаетъ себя мечемъ въ грудь и падаетъ безъ памяти на постель.
Но уже черезъ нсколько минутъ Антоній снова приходитъ въ себя, призываетъ солдатъ и невольниковъ и молитъ о томъ, чтобы его прикончили. Но никто не ршается исполнить эту просьбу и оставляютъ его одного въ борьб съ смертными муками. Въ это время Клеопатра узнала страшную новость. Ея отчаяніе особенно сильно потому, что ее начинаютъ мучить угрызенія совсти. Во что-бы то ни стало, она хочетъ еще увидть Антонія живаго, или мертваго и посылаетъ къ нему Діомеда. Жизнь Антонія уже угасаетъ, но извстіе, что Клеопатра жива, его воскресаетъ. ‘Онъ поднимается, — говоритъ Діонъ Кассій, такъ какъ будто-бы онъ могъ еще жить’! Рабы подхватываютъ его на руки и несутъ къ Клеопатр, по дорог Антоній произноситъ ругательства и проклятія, прерываемыя только стонами агоніи. Наконецъ его вносятъ въ склепъ. Онъ видитъ Клеопатру у окна верхняго этажа, но для безопасности она не позволяетъ откинуть и поднять ршетку, а бросаетъ на землю веревки и велитъ Антонія прикрпить къ нимъ. Затмъ при помощи Ирасъ и Харміоны, единственныхъ женщинъ, взятыхъ ею съ собою въ мавзолей, она начинаетъ притягивать Антонія къ себ на веревкахъ. ‘Было не легко для женщинъ, — замчаетъ Плутархъ, — втащить на верхъ человка такого громаднаго роста, какъ. Антоній. Картина эта была замчательно трогательная, способная вызвать сожалніе, продолжаетъ историкъ. Клеопатра, съ озабоченнымъ лицомъ, изо всей силы притягивала къ себ веревки, между тмъ какъ Антоній, весь окровавленный, умирающій, поднимался, на сколько ему позволяли силы, и протягивалъ къ цариц свои ослабвшія руки’.
Наконецъ Клеопатр удалось положить Антонія на кровать и она долго не выпускала его изъ своихъ объятій, покрывая его поцлуями и слезами и называла своимъ мужемъ, руководителемъ, императоромъ. Она рвала свои груди, вонзивъ въ нихъ глубоко ногти, затмъ снова бросалась на Антонія, цловала его рану и осушала на ней кровь своимъ лицомъ. Антоній пробовалъ успокоить и утшить ее и уговорить позаботиться о своей безопасности, мучимый лихорадкою и внутреннимъ жаромъ, онъ просилъ дать ему пить и съ жадностью проглотилъ кубокъ вина. Смерть его приближалась и Клеопатра снова начала плакать и причитать: — ‘Не убивайся о моихъ послднихъ минутахъ, — сказалъ Антоній, — поздравь меня лучше съ тмъ, что я удостоился въ своей жизни сдлаться самымъ великимъ и могущественнымъ человкомъ: поздравь меня, что я, будучи римляниномъ, никмъ не былъ никогда побжденъ, кром какъ другимъ римляниномъ’.— Антоній испустилъ послдній вздохъ въ объятіяхъ Клеопатры, въ объятіяхъ той, какъ сказалъ Шекспиръ, для которой жилъ.
Когда Октавій узналъ о самоубійств Антонія, онъ послалъ въ Александрію Прокулія и Галла и поручилъ имъ завладть Клеопатрою, чтобы не дать ей возможности покончить съ собою. Клеопатра парламентировала съ посланными, оставаясь за своей ршеткою. Она не хотла и слышать общаній обоихъ римлянъ и заявила, что она ршится выйти къ Октавію только въ томъ случа, если онъ обязуется подъ присягою утвердить ее, или ея сына на египетскомъ престол, если-же онъ на это не согласится, то можетъ завладть только ея трупомъ. Тогда Прокулій ршился на хитрость. Оставивъ Галла объясняться съ царицей, онъ забрался на то окно, черезъ которое былъ поднятъ умирающій Антоній и нашелъ тамъ лстницу, онъ приставилъ ее къ стн, проникъ въ склепъ, спустился тамъ по внутренней лстниц и вошелъ къ Клеопатр. Въ это время Харміона, услышавъ шумъ, закричала:— ‘Несчастная царица, тебя захватили живою’!— Тогда Клеопатра мгновенно вытащила изъ за пояса кинжалъ, который постоянно носила съ собою въ послднее время. Но Прокулій ловко выхватилъ у нея кинжалъ и не выпустилъ ее изъ рукъ до тхъ поръ, пока не убдился въ томъ, что при ней нтъ никакого оружія, или спрятаннаго пузырька съ ядомъ. Тогда онъ принялъ свою обычную важную осанку и объявилъ Клеопатр, что ей нечего опасаться Октавія.— ‘Царица, — сказалъ онъ ей, — ты несправедлива къ Октавію, такъ какъ не хочешь представить ему случая проявить свое милосердіе’.— Когда Клеопатра сама и богатства ея были во власти римлянъ, то ей конечно уже невозможно было отстаивать свою корону. Какой ей толкъ былъ въ томъ, что ей дарована жизнь, когда она теперь желала только умереть. Какъ единственную милость, она просила оказать Антонію погребальныя почести. Такъ какъ съ этою-же просьбою обратились и многіе офицеры, сражавшіеся подъ начальствомъ Антонія, то Октавій ршилъ исполнить просьбу Клеопатры. Тогда Клеопатра обмыла тло своего любовника, одла и вооружила его, какъ-бы снаряжая на послдній бой, и затмъ похоронила его въ томъ склеп, который построила для себя. Посл похоронъ, царицу, по приказанію Октавія, привели во дворецъ Лагидовъ, гд ей оказывали полный почетъ, но въ то же время за ней зорко слдили.
Страшныя волненія и потрясенія, пережитыя Клеопатрою въ послднее время, неутшное горе и полное отчаяніе, овладвшія ею, наконецъ удары, которые она себ сама наносила въ грудь во время предсмертной агоніи Антонія, — все это вызвало у нея горячку и воспаленіе въ груди. Она надялась, что болзнь эта будетъ имть для нея смертельный исходъ, а потому, чтобы ускорить желанный конецъ, она нсколько дней отказывалась принимать не только лекарства, но и пищу. Когда Октавій узналъ объ этомъ, то веллъ ей напомнить, что у нея есть дти и она обязана жить для нихъ. Клеопатра дала убдить себя и стала лечиться. Безпокойство и опасенія однако не покидали Октавія. Что если царское тщеславіе у Клеопатры возьметъ верхъ надъ материнскими чувствами? Если опасеніе фигурировать на предстоящемъ торжеств въ качеств плнной заставитъ ее прибгнуть къ самоубійству? Хотя за ней и зорко слдятъ, но достаточно малйшей оплошности, измны, — и планъ ея будетъ исполненъ. Если даже у Клеопатры не было ни оружія, ни яду, то кто можетъ поручиться за то, что она не прикажетъ своей врной Харміон задушить ее? Видно изъ этихъ опасеній, что Октавій, какъ сказалъ Діонъ Кассій, ‘опасался, что смерть Клеопатры лишитъ его всей славы’ ( ). Онъ ршилъ лично переговорить съ Клеопатрою.
Клеопатра, какъ пишетъ Плутархъ, въ то время уже перестала врить, что (какъ это ей уврялъ ирей) она внушила любовь Октавію. Иначе онъ поспшилъ-бы увидться съ нею, а между тмъ съ самаго своего прізда въ Александрію, Октавій ни разу не пожелалъ ее видть. Да и вообще все его поведеніе по отношенію къ ней и все, что ей приходилось слышать о немъ, нисколько не подтверждало словъ ирея, будто Октавій влюбленъ въ нее.
Когда Октавій вошелъ къ Клеопатр, она уже была на пути къ выздоровленію, но все еще лежала. Она мгновенно вскочила съ постели, хотя была одта только въ тунику, и опустилась на колни. Когда Октавій увидлъ эту женщину, изнуренную лихорадкою, худую, мертвенно блдную, съ изстрадавшимися чертами, опущенными, красными отъ слезъ глазами, съ исцарапанными лицемъ и грудью, онъ не могъ себ даже представить, что видитъ передъ собою женщину, очаровавшую Цезаря и плнившую Марка Антонія. При томъ, будь Клеопатра прекрасне самой Венеры, Октавій не позволилъ бы себ полюбить ее. Этотъ человкъ никогда не позволилъ-бы себ пожертвовать интересы государственные своимъ страстямъ. Октавій попросилъ Клеопатру прилечь снова на свою постель и услся около нея. Клеопатра сама начала оправдываться и сваливала всю вину послднихъ происшествій ка Антонія. Душившія ее рыданія часто прерывали эту безпорядочную рчь. Потомъ она пыталась разжалобить Октавія и вынула изъ за корсета пачку писемъ Цезаря, стала цловать ихъ и воскликнула: ‘Если ты желаешь знать, какъ твой отецъ любилъ меня, то прочти эти письма… О Цезарь! Зачмъ я не умерла раньше тебя!’… И посреди своихъ рыданій несчастная женщина силилась состроить Октавію очаровательную улыбку, но и кокетство измнило ей въ эту минуту.
На вс ея вздохи и рыданія императоръ не отвчалъ ни слова, онъ даже избгалъ ея взгляда и сидлъ, опустивъ глаза къ полу. Онъ заговорилъ только для того, чтобы разбить по всмъ пунктамъ аргументы ея, которыми она пыталась оправдать себя передъ нимъ. Она сейчасъ-же убдилась въ полной непреклонности, безчувственности этого человка, она видла, что ея страданія и несчастія нисколько не разжалобили его. Тогда Клеопатра увидла ясно, что надяться ей больше не на что, и смерть ей снова показалась желанною. Она перестала жаловаться и плакатъ, отерла свои слезы и для того, чтобы обмануть Октавія относительно принятаго ею намренія она общала исполнить вс поставленныя условія, если только ей будетъ дарована жизнь. Она представила Октавію инвентарь своихъ драгоцнностей и просила его позволить ей оставить себ нкоторыя дорогія украшенія, чтобы лично преподнести ихъ Октавіи и Ливіи.— ‘Не теряй мужества, о женщина! — сказалъ ей императоръ, уходя, теб не будетъ сдлано ни малйшаго зла’.
Обманутый разговоромъ съ Клеопатрою, Октавій больше не сомнвался, что во время торжества египетская царица, при всемъ народ, будетъ идти закованная передъ его тріумфальною колесницею. Когда онъ уходилъ отъ Клеопатры, то не слыхалъ послднихъ словъ, которыя она прошептала: ! т. е. я не буду на торжеств невольницей! Со времени взятія Александріи Клеопатра часто повторяла эти слова.
Черезъ нсколько дней посл посщенія Октавія, одинъ изъ его приближенныхъ тайнымъ образомъ сообщилъ Клеопатр, что посл завтра ее отправятъ въ Италію. Она попросила пустить ее со своими женщинами сдлать либаціи (возліянія) на могил Антонія. Такъ какъ она была слишкомъ слаба, для того чтобы идти, то ее понесли на носилкахъ. Он украсили могилу внками, Клеопатра разливала по кубкамъ вино, затмъ она въ послдній разъ припала къ надгробному камню и сказала: ‘О дорогой Антоній, если твои боги имютъ нкоторое могущество — такъ какъ мои измнили мн — то не покидай твоей жены. Не мучься тмъ, что ее заставляютъ хать въ Римъ и присутствовать тамъ на роковомъ торжеств. Укрой меня съ собой въ землю Египта’.
Возвратившись домой, Клеопатра сла въ ванну. Потомъ женщины ея одли ее въ лучшія одежды, изящно причесали и надли на голову царскую корону. Клеопатра заказала роскошный ужинъ и, когда окончился ея туалетъ, она сла за столъ. Тогда вошелъ крестьянинъ и принесъ корзину. Когда гвардейскіе солдаты хотли узнать, что въ ней находится, крестьянинъ открылъ корзину, въ ней оказались прекрасные финики, и солдатамъ было разршено попробовать ихъ. Затмъ Клеопатра взяла корзину, послала письмо Октавію, которое написала еще утромъ, и осталась одна съ Ирасъ и Харміоною. Тогда она открыла корзину и высыпала финики, подъ которыми оказалась спящая змя.— ‘Вотъ она наконецъ!‘ — воскликнула Клеопатра и стала дразнить змю золотою булавкою. Змя приподнялась и ужалила ее въ руку.
Прочитавъ письмо Клеопатры, Октавій поспшилъ въ ея дворецъ. Онъ нашелъ своихъ офицеровъ и стражу на своихъ мстахъ: они не знали ничего изъ того, что происходило во дворц. Октавій веллъ взломать двери и увидлъ Клеопатру въ пышной царской одежд, лежащую на своемъ золотомъ лож. Она заснула вчнымъ сномъ, также какъ лежавшая у ея ногъ Ирасъ, Харміонъ еще дышала и силилась поправить корону на голов Клеопатры.
Октавій приказалъ предать смерти Цезаріона, сына, котораго египтянка имла отъ Цезаря, но въ отношеніи трупа Клеопатры онъ оказался милостивымъ. Онъ внялъ ея просьб, высказанной ею въ послднемъ письм, и позволилъ похоронить ее рядомъ съ Антоніемъ. Онъ разршилъ также поставить надгробные памятники Харміон и Ирасъ, пожелавшимъ послдовать за своей владычицей въ царство тней.
Своимъ самоубійствомъ Клеопатра избгла участія въ торжеств Октавія. По приказанію Октавія въ Рим, передъ тріумфальнымъ кортежемъ, пронесли статую этой знаменитой царицы, подчинившей себ самаго сильнаго изъ римлянъ и которая пожелала лучше умереть, чмъ присутствовать при торжеств ея побдителя.
Конечно великими царицами были только т изъ нихъ, которыя обладали добродтелями, достойными мужчинъ, управляли своими народами, руководили ими на благо государства и подготовляли великія событія. Клеопатра была настоящею женщиною, и не можетъ поэтому быть зачислена въ число великихъ царицъ. Если же она съумла двадцать лтъ оставаться царицею Египта и отстаивать его независимость, то сдлала это именно благодаря своимъ качествамъ чисто женскимъ: интриг, любезности, слабости и ловкости. Она царствовала только потому, что съумла сдлаться любовницей Цезаря, а потомъ Марка-Антонія. Престолъ Лагидовъ оберегался мечемъ Римлянъ. Какъ только по ошибк Клеопатры это оружіе было разбито — престолъ ея обрушился. Самолюбіе, единственное изъ ея царскихъ достоинствъ, было бы у нея значительно слабе, если бы оно не развилось подъ вліяніемъ благопріятныхъ обстоятельствъ. Кром того она не чувствовала въ себ ни силы, ни ума, а потому для достиженія своихъ плановъ единственно только разсчитывала и полагалась на своихъ любовниковъ. Эта царица отличалась безпечностью куртизанки. Она жила для любви, пышности и для гордости и спси. Когда она увидла, что любовникъ ея убитъ, ея красота поблекла, богатства выскользнули у нея изъ рукъ, престолъ обрушился, тогда, только передъ самою смертью, у нея явилось мужество, котораго не доставало всю жизнь. Нтъ, Клеопатра не была великою царицею и не будь она въ связи съ Антоніемъ, ее бы также забыли какъ Арзиною или Беренику. Если слава ея безсмертна, то только потому, что ей пришлось быть героинею одного изъ самыхъ трагическихъ романовъ древняго міра.
Монтескье и вс западные историки возмущались деспотизмомъ, испорченностью нравовъ и цлымъ рядомъ преступленій и вроломствъ, которыми заявила себя Восточная Имперія, если врить имъ, то можно-бы подумать, что, напротивъ, западные народы въ періодъ такъ называемаго царства справедливости и свободы совершенно вернули добродтели, которыми они блистали въ золотомъ вк. Но какую же картину представляетъ намъ Западъ въ VI вк, когда царствовалъ Юстиніанъ? Мы видимъ самое ужасное варварство, распутство и излишества дикарей, рядомъ съ утонченностью цивилизаціи. Везд — безпорядокъ, произволъ, жестокость, нравственное разложеніе и вопіющая нищета. Никто не считаетъ себя въ безопасности посреди этой анархіи, начиная отъ правителей, власть имущихъ, и кончая послднимъ вассаломъ. Цари не сочувствуютъ нуждамъ своего народа, въ глазахъ своихъ полководцевъ не имютъ никакого авторитета и постоянно опасаются возмущенія. Магнаты благоволили только платить добровольные взносы, а духовенство угрожало царю гнвомъ Всевышняго, если онъ покусится на церковныя богатства, между тмъ какъ главная часть населенія, римскіе поселенцы и гальскіе вассалы, были обременены налогами, оброками и страдали отъ лихоимствъ. Когда Хильмерикъ давалъ свои приказанія агентамъ казначейства, онъ обыкновенно присовокуплялъ: ‘Если кто-нибудь окажетъ противодйствіе моимъ приказаніямъ, то пусть ему выколютъ глаза’.
Когда цари и ихъ сановники путешествовали со своими свитами, они никогда не брали съ собою състныхъ припасовъ: все необходимое для прокормленія людей и животныхъ добывалось вымогательствами и даже грабежами. Скотину угоняли, жилища и хлва сожигались.
Неприкосновенность личности была такъ же мало обезпечена, какъ и неприкосновенность имущества. Когда посланные одного испанскаго Вестгота явились къ царю Невстріи и сказали, чтобы онъ отдалъ свою дочь въ жены ихъ господину, то царь приказалъ, чтобы штатъ молодой принцессы былъ сформированъ насильственнымъ образомъ. Много людей были тогда насильно взяты изъ своихъ жилищъ: ‘сына разлучали съ отцомъ, отъ дочери уводили мать’, говоритъ Григорій Турскій и прибавляетъ, ‘что опустошеніе это можно только уподобить тому, что творилось въ Египт… Многіе въ отчаяніи повсились’. И такимъ образомъ поступали не только съ невольниками, но и съ лицами знатнаго происхожденія: multi vero meliores natu.
Въ эту эпоху невольники были еще очень многочисленны, и о томъ, какъ обходились съ ними ихъ повелители, можно видть изъ слдующаго разсказа. Любимое увеселеніе Раукинга князя Австразійскаго состояло въ слдующемъ: онъ заставлялъ своихъ рабовъ свтить ему во время ужина смоляными факелами и потомъ приказывалъ, чтобы несчастные невольники тушили эти факелы между своими голыми бедрами, когда факелы были потушены, онъ приказывалъ ихъ снова зажечь и потомъ опять потушить такимъ же варварскимъ способомъ. Когда двое влюбленныхъ вступили въ бракъ и были обвнчаны священникомъ, не испросивъ на то разршенія своего господина, князя Урзіо, онъ веллъ ихъ живыми закопать въ одну и ту же яму.
Гд было тогда искать правосудія? Недостатка въ самыхъ разнообразныхъ законахъ однако не было: существовало Римское право, обычное право Франковъ, Бургундовъ, Вестготовъ и Лангобардовъ. Но самый опытный юристъ не разобрался-бы въ этомъ хаос разнообразныхъ правъ, а потому понятно, что князья, совершенно незнакомые съ правовдніемъ, на обязанности коихъ лежало творить судъ, производили одну только путаницу, присутствіе иногда кончалось тмъ, что судья насмхался и даже билъ тяжущихся. Юридическія формы не давали никакого обезпеченія. Виновность или невинность опредлялись числомъ свидтелей, а потому дло сводилось къ тому, чтобы достать себ какъ можно больше свидтелей, само собою понятно, что свидтелей этихъ всякій могъ нанять за деньги, или ногъ заставить кого нибудь показывать въ его пользу угрозами и т. п. Законъ устанавливалъ наказанія сообразно съ національностью истца и отвтчика.
‘Если Франкъ оскорбилъ Римлянина, говоритъ салическій законъ, то онъ долженъ заплатить тридцать су, если же Римлянинъ оскорбилъ Франка, то долженъ заплатить шестьдесятъ два су’. Посл владычества римлянъ наступили полные безпорядки. ‘Въ государств управляютъ сто начальниковъ: они тираны въ своихъ земляхъ и грабятъ на большихъ дорогахъ, врне нтъ больше никакого государства. Везд господствуетъ невжество и нищета’. Такъ говорить Григорій Турскій и прибавляетъ: ‘наука и искусства находятся въ запущеніи, школы погибли. Мы переживаемъ тяжелыя времена’.
Состояніе нравственности вполн соотвтствовало состоянію соціальному. Цари сами совершали всевозможныя преступленія и распутства, показывая этимъ дурной примръ народу. Политика ихъ состояла въ томъ, чтобы вредить всякому, дипломатія — въ измн, финансы — въ лихоимств, правосудіе — въ полномъ произвол, нравы ихъ частной жизни достаточно характеризовались наложничествомъ и многоженствомъ. Начальники были не лучше царей, а большинство епископовъ были еще хуже начальниковъ. Паполъ, епископъ въ Реймс, оказался такимъ притснителемъ, что большинство обывателей изъ епархіи убжало, Фронтонъ, епископъ Ангулемскій веллъ отравить своего предшественника для того, чтобы скоре получить епископство, Каутинъ пилъ безъ просыпа. Багдегизилъ, Сагитарій, Дроктегизилъ, Фродибертъ и другіе прелаты отличались своими преступленіями и распутствомъ. Замтьте, что ихъ обвиняетъ не какая либо секретная исторія, ихъ обвиняетъ не одинъ только Прокопій, а повствуетъ объ этомъ Григорій Турскій.
Велико-Британія страдала отъ притсненій и постоянныхъ нападеній семи шаекъ морскихъ разбойниковъ и междоусобныхъ войнъ, а потому нищета тамъ была самая ужасная. Германія еще представляла страну совершенно варварскую. Нельзя было также искать примрныхъ нравовъ и правильной администраціи у Лангобардовъ, ‘отличавшихся своимъ неслыханнымъ варварствомъ’, или у Аварійцевъ, Аллемановъ. Вестготовъ, занимавшихъ Испанію и сверо-востокъ Галіи, справедливо можно было назвать народомъ боле цивилизованнымъ, чмъ Франковъ. Однако, всякое примненіе власти возбуждало кровавые мятежи, такъ что одинъ вестготскій король, какъ разсказываетъ Paul Orose, жалуется, что ‘подданныхъ невозможно держать въ повиновеніи, вслдствіе ихъ неукротимой дикости’. При Теодорих Великомъ, корол Остготовъ, положеніе Италіи нсколько улучшается. Теодорихъ достигъ своего значенія и власти силою, но по смерти его исчезло безслдно оказанное имъ на Италію благое вліяніе. Однако, хотя Теодорихъ и старался играть роль римскаго императора, тмъ не мене и его поступки обнаруживаютъ всю грубость нравовъ настоящаго варвара, объ этомъ свидтельствуетъ его поступокъ съ Одоакромъ, котораго онъ пригласилъ на пиръ и тамъ собственноручно задушилъ, о томъ же свидтельствуетъ и то, что по его приказанію Боецій и Симмакъ были преданы колесованію и замучены до смерти.
Какъ-же именовались герои исторіи VI вка? Главнйшіе изъ нихъ были: Хельнерихъ, Хлотаръ, Теодорихъ Великій, еддатъ, Альбоинъ, наконецъ Теодебертъ, Зигебертъ, Брунегильда и Фредегонда. Вс они были деспотами, клятвопреступниками и убійцами-заговорщиками.
Отъ Запада перейдемъ теперь къ Восточной Имперіи. Константинополь въ ту пору имлъ значеніе прежняго Рима и былъ столицею міра. Имперія простиралась тогда отъ Альпъ до Ефрата и отъ Дона до пустынь Африки. Она утратила обширныя территоріи на восток и свер, но за то пріобрла не мало странъ на юг и запад. Когда могущество Юстиніана достигло своего апогея, Восточная Имперія состояла изъ шестидесяти четырехъ различныхъ епархій, изъ которыхъ самая маленькая была Сицилія. Въ девятистахъ тридцати пяти городахъ исполнялись приказанія и законы императора. Между тмъ какъ варварскіе народы жили въ стран анархической, имперія имла сильную и сложную организацію. Вс службы были централизованы, вс должности покоились на іерархическихъ основаніяхъ. Вдомство гражданское было строго отдлено отъ военнаго управленія и состояло изъ министерства юстиціи и финансовъ (по ныншней номенклатур), въ каждой епархіи были отдленія этихъ министерствъ, во глав которыхъ стояли губернаторы провинцій, эти послдніе въ свою очередь находились подъ начальствомъ викаріевъ, прямыми начальниками которыхъ были два начальника римской императорской стражи (по ныншнему министры внутреннихъ длъ), имвшихъ постоянное мстожительство въ Константинопол. Каждый изъ этихъ начальниковъ епархій, градоначальниковъ и проч. имлъ въ своемъ распоряженіи громадный персоналъ служащихъ, какой нибудь губернаторъ провинціи имлъ подъ своимъ вдомствомъ около семи-сотъ чиновниковъ и другихъ подчиненныхъ. Дйствующая армія насчитывала до шести-сотъ-сорока тысячъ человкъ. Стоявшія въ каждой провинціи войска находились подъ прямымъ начальствомъ ея князя. Генералы подчинялись главному военному начальнику (по ныншнему военному министру). Во время походовъ, въ которыхъ требовалось соединить нсколько корпусовъ, назначался полководцемъ (главнокомандующимъ) одинъ изъ намстниковъ провинцій. Кром начальника римской императорской стражи и главнаго военнаго начальника знатными офицерами двора числились главный камергеръ, главный церемоніймейстеръ, подъ вдніемъ котораго находился весь дворецъ, министръ финансовъ, министръ государственныхъ имуществъ (по ныншнему) и квесторъ, редактировавшій законы и постановленія. Эти разнообразные офицеры и начальники носили титулы патриціевъ, знатныхъ, свтлйшихъ и egregius {Избранный, лучшій.} и составляли подъ предсдательствомъ императора нчто въ род совта министровъ. Въ составъ его входилъ также префектъ Константинополя, префектъ полиціи, патріархъ и начальникъ дворцовой гвардіи. Изъ институтовъ Римской республики сохранялся еще сенатъ и консулатъ.
Во всхъ городахъ были устроены школы, во всхъ частяхъ имперіи въ трибуналахъ чинилось правосудіе по юстиніановскимъ законамъ, составляющимъ еще до сихъ поръ основаніе современныхъ законодательствъ. Дороги, содержаніе которыхъ стоило большихъ денегъ, избороздили по всмъ направленіямъ провинціи, по нимъ неустанно двигалась почта и доставляла изъ столицы въ отдаленнйшіе города имперіи приказы по гражданскому и военному вдомствамъ. Границы были защищены постоянными отрядами войскъ, многочисленными крпостями и непрерывною линіей фортификаціонныхъ укрпленій. Бдняки находили убжища, больные принимались въ больницы. Промышленность и торговля процвтали, въ искусств вырабатывался новый стиль, рабство исчезло совершенно, привилегій знатныхъ боле не существовали, не было кастъ — равенство и свобода царствовали для всхъ.
Такимъ образомъ имперія рзко отличалась отъ окружавшихъ ее и угрожавшихъ ей варварскихъ племенъ. Мы видимъ еще какъ-бы міръ кесарей, но измнившійся подъ благимъ вліяніемъ христіанства. Въ самомъ дл Юстиніанъ противодйствуетъ эллинизму еодосія II-го и Анастасія, онъ признаетъ превосходство Римскаго епископа надъ Константинопольскимъ патріархомъ, онъ велитъ составить свой ‘Кодексъ’ и ‘Институты’ на латинскомъ язык. Юстиніанъ мечталъ возстановить въ прежнемъ могуществ и блеск Римскую имперію и для осуществленія этого предпринялъ войны въ Италіи, на Восток и въ Африк. Для Юстиніана слово эллинъ — синонимъ язычника, онъ преслдуетъ грековъ и закрываетъ шкоды въ Аинахъ. Вмст съ Юстиніаномъ доживаетъ свой вкъ и Римская имперія, но имперія греческая начинается только съ Гераклита. Юстиніанъ не былъ самодержцемъ въ полномъ смысл этого слова, но онъ былъ кесаремъ.
Если однако ближе ознакомиться съ дйствительнымъ положеніемъ, въ которомъ находилась имперія въ царствованіи Юстиніана, то оказывается, что величіе этого царствованія было скоре кажущимся, чмъ дйствительнымъ. Эта образцовая администрація главнйше содйствовала деспотизму, суровый фанатизмъ доводилъ до гоненій, всеобщее равенство было только кажущимся и на самомъ дл оказывалось всеобщимъ рабствомъ, законы такъ мудро разработанные часто примнялись ложно, драгоцнные памятники раззоряли народъ и ослабляли войско, которому нечмъ было платить. Консулатъ въ ту пору былъ ничто иное, какъ почетнымъ титуломъ, компетенція же сената сводилась къ компетенціи муниципальнаго совта, на управленіе государствомъ сенатъ почти не имлъ никакого вліянія, воля царя и его сановниковъ замняла правосудіе. Жалобы истцовъ обыкновенно не достигали до императора, въ провинціяхъ народъ былъ недоволенъ, ропталъ, въ Константинопол же толпа объявляла себя довольною, если происходила обычная раздача хлба и предвидлись скачки на гипподром.
Вотъ что оказывается при ближайшемъ изученіи порядковъ, царившихъ въ Византіи, но, прежде чмъ обвинять ее, припомнимъ, каковъ былъ Римъ при кесаряхъ. Римская чернь стояла-ли она выше народа Константинопольскаго? Были-ли ея чувства благородне? Достаточно-ли она умла презирать хлбъ и зрлища? Каковы-же были въ первомъ вк власть консуловъ, авторитетъ сената и нрава гражданъ? Народъ въ столиц только усплъ вырваться изъ самаго постыднаго рабства и жалобы, подававшіяся проконсуламъ, явно свидтельствовали о бдственномъ положеніи провинцій. Императоръ не уважалъ законовъ и нердко расправлялся кинжаломъ и ядомъ. Въ Рим нердко происходили заговоры, бунты, сверженія съ престола и убійства императоровъ, также какъ въ Константинопол, при томъ ни дянія, ни нравы Тиберія, Калигулы, Мессалины, Нерона и Домиціана не могутъ быть взяты за образецъ. Эти царствованія крови и гноя, какъ выразился Светонъ, безпристрастной исторіей названы періодомъ расцвта Римской имперіи, между тмъ какъ эпоха царствованія Юстиніана, Гераклита, Порфирогенета, Іоанна Цимисхія и Константина XII называется временемъ упадка Римской имперіи.
Однако, не смотря на расшатанность государственнаго строя Византіи въ теченіи боле девяти-сотъ лтъ, на испорченность нравовъ ея народа, на плохую администрацію, слабое войско, — имперія эта была въ состояніи съ успхомъ сопротивляться нападеніямъ двадцати народовъ и въ теченіи нсколькихъ вковъ противодйствовали вторженіямъ Турокъ, мало того, черезъ Византію христіанство проникло къ Славянамъ, цивилизація проникла къ Арабамъ и греческія письемеа — на Востокъ.
Въ VI вк Франки пришли изъ Лютеціи, состоявшей тогда изъ одного города и нсколькихъ бдныхъ строеній, разбросанныхъ на лвомъ берегу рки, Галлы пришли изъ Ліона, Готы изъ Вероны, Латиняне пришли изъ самого Рима, представлявшаго въ ту пору печальную картину разрушенія, посл того какъ онъ подвергся четырехкратному разгрому. На развалинахъ Рима можно было видть возмутительную картину, какъ изъ изувченныхъ статуй и архитектурныхъ орнаментовъ, просто-на-просто готовили известку! За то большинство драгоцнныхъ произведеній искусства украшали теперь Константинополь и всякій прізжій былъ пораженъ богатствомъ и великолпіемъ этого города.
Константинополь превосходилъ своею красотою во многомъ Римъ временъ Августа. И дйствительно, мстоположеніе Константинополя замчательно красивое. Съ трехъ сторонъ его мраморно-блыя стны утопаютъ въ лазурево-синемъ мор, вдалек виднется богатая, свжая зелень садовъ и взоръ теряется въ безконечныхъ лугахъ и лсахъ, окружающихъ городъ со стороны суши. Мраморная ограда тянулась на длину въ четыре льё и окружала семь холмовъ, на которыхъ были расположены вс тринадцать кварталовъ города. Ворота для вылазки были прикрыты рядомъ колоннъ, а больныя городскія ворота громадныхъ размровъ построены въ форм тріумфальной арки. На другомъ берегу Золотаго Рога виднлся четырнадцатый кварталъ Константинополя, нын называемый Галатою. Въ центр города возвышался громадный базилискъ, воздвигнутый императоромъ Константиномъ въ честь святой Мудрости ( , изъ чего сдлали святая Софія), этотъ базилискъ посл пожара снова выстроенъ еодосіемъ II-мъ. Идя дале по главнымъ улицамъ, можно было видть громадные роскошные царскіе дворцы, церкви святой Ирины, святаго Стефана, святой Аквилины и двадцать другихъ, большой гипподромъ, масса разныхъ амфитеатровъ, пятьдесятъ портиковъ, галлерей, восемь громадныхъ термъ {Публичныхъ бань.} и сто пятьдесятъ частныхъ бань, дале слдовали громадные фонтаны, пять общественныхъ хлбныхъ амбаровъ, арсеналъ, цлая анфилада зданій Сената, Судилище, Казначейство, школы и Библіотека, содержавшая сто-двадцать тысячъ манускриптовъ, и наконецъ четыре тысячи пятьсотъ дворцовъ и другихъ замчательныхъ зданій. Въ город имлось восемь водоемовъ и множество колодцевъ, которые снабжались водою изъ цистерны Поликсены, емкостью въ триста-двадцать пять тысячъ кубическихъ метровъ.
Авугустеонъ и Форумъ императора Константина представляли дв главныя площади Константинополя. Площадь Августеонъ была окружена двукрылыми портиками и представляла фигуру правильнаго прямоугольника, по середин ея былъ установленъ позолоченный верстовой столбъ, отъ котораго расходились по радіусамъ дороги во вс провинціи государства, надъ столбомъ перекинутъ былъ сводъ, украшенный разнообразными статуями. Форумъ Константина состоялъ изъ двойнаго полукруга мраморныхъ галлерей. По середин былъ фонтанъ и возвышалась бронзовая группа громадныхъ размровъ, представлявшая Даніила со львами. Рядомъ съ фонтаномъ виднлась порфировая колонна въ девяносто футовъ вышиною, не считая цоколя и верхней площадки, на которой была укрплена античная статуя Аполлона.
Подобно Брухіуму Птоломеевъ, Палатина Кеарей, Ватикана папъ, Серайля султановъ, Московскаго Кремля и Краснаго города императоровъ Китая, — императорскій дворецъ Константинополя былъ окруженъ громадною каменною оградою и состоялъ изъ цлой массы разнообразныхъ строеній: дворцовъ, церквей, часовенъ, банъ, портиковъ, галлерей, казармъ для стражи, квартиръ для придворныхъ и проч. По главной линіи этихъ зданій проходилъ широкій проздъ, вымощенный мраморомъ, по сторонамъ его виднлись скверы съ цвточными клумбами, аллеи кипарисовъ и лимоновъ, здсь виднются висячія надъ моремъ террасы, тамъ роскошные бассейны, артезіанскіе колодцы, широкія открытыя лстницы соединяли между собою различныя части дворца. На южномъ и западномъ конц они постепенно спускались къ Босфору и Пропонтид. На свер дворецъ Дафніи, также какъ и священный дворецъ выходили въ сады, послдній изъ этихъ дворцовъ служилъ постояннымъ мстомъ жительства императора и въ немъ находился восьми-угольный престольный задъ, Хризотриклиніумъ. На сверной сторон возвышался еще дворецъ, наружный фасадъ котораго выходилъ на площадь Августеона, какъ разъ противъ собора святой Софіи. На запад цлый рядъ зданій, подобный громадному бастіону, глядлъ на гипподромъ и термы (публичныя бани) Зевксиппа, зданія эти составляли церковь святаго Стефаноса и Каthisma. Каизма состоялъ изъ атріума, триклиніума, изъ зала, предназначеннаго для отдыха, и наконецъ изъ престола, съ высоты котораго виднлся гипподромъ. Императоръ участвовалъ зрителемъ на скачкахъ и показывался народу, не выходя изъ своего дворца. Архитекторъ такъ расположилъ престолъ, что императоръ былъ на виду у народа, но въ тоже время находился въ полной безопасности. Въ гипподром народъ пользовался полною свободою слова, а случалось, что онъ позволялъ себ не мало свободы и въ дйствіяхъ, такъ что дло нердко доходило до кровопролитныхъ схватокъ. Но престолъ императора былъ совершенно неприступенъ, уступы Каизмы находились на высот десяти метровъ (боле 4-хъ сажень) подъ ареною гипподрома, а главный валъ въ форм буквы П, гд стояли тлохранители и гвардія, представлялъ совершенно неприступную позицію. Если-бы стали кидать каменьями, то императоръ могъ спрятаться въ триклиніумъ, бронзовыя двери котораго всегда были закрыты, и такимъ образомъ онъ могъ вернуться изъ Каизма въ священный дворецъ, не подвергаясь ни малйшей опасности. Императрица никогда не появлялась въ императорской лож во время скачекъ на гипподром. Этикетъ двора въ то время уже сообразовался съ обычаями Востока и не разршалъ, чтобы супруга императора показывалась народу при такомъ малозначущемъ случа, какъ скачки. Семинаристы церкви святаго Стефаноса разсказываютъ впрочемъ, что видли — будто императрица присутствовала на скачкахъ въ гипподром.
Гипподромъ въ Константинопол не только превосходилъ Колизей своими размрами, но и былъ устроенъ съ большимъ великолпіемъ. Фигура его представляла собою удлиненную лошадиную подкову, основаніе которой упиралось въ Каизму, многочисленныя зданія и конюшни, въ ложи патріарха, генераловъ и придворнаго персонала. Вся остальная дугообразная часть состояла изъ сорока ярусовъ съ мраморными сидніями, надъ ярусами тянулась широкая галлерея, украшенная портиками и статуями. Мезинецъ одной изъ этихъ колоссальныхъ фигуръ былъ величиною въ ростъ человка. Маленькая рчка Эрипа была отведена въ широкій каналъ и огибала арену гипподрома. Этотъ каналъ имлъ двоякое значеніе: онъ защищалъ зрителей отъ скачковъ дикихъ зврей, которыхъ иногда показывали въ цирк, во вторыхъ, онъ лишалъ зрителей возможности завладть ареною въ конц ристанія на колесницахъ, когда разгоряченныя партіи обыкновенно забывали всякое благоразуміе. По главной линіи гипподрома тянулась длинная и широкая платформа, названная spina (игла) и раздляла арену на дв части. На этой игл былъ установленъ громадный обелискъ, привезенный еодосіемъ изъ Верхняго Египта, и бронзовая колонна, представлявшая трехъ переплетающихся змй съ золотымъ таганомъ Аполлона на вершин, эта колонна была сооружена въ Дельфахъ греками въ память той блестящей побды, одержанной ими надъ Персами. Этотъ старинный памятникъ до сихъ поръ можно видть въ Константинопол въ такъ называемомъ Атъ-Меидан.
Посл гипподрома одною изъ наибольшихъ достопримчательностей Византіи являлись термы, общественныя бани Зевксиппа. Христодоръ изъ Контоса написалъ цлую поэму для того, чтобы описать вс статуи, установленныя въ термахъ и привезенныя изъ Рима, Аинъ, Олимпіи, Корина и Малой Азіи. При вид всхъ этихъ мраморныхъ и бронзовыхъ статуй знаменитыхъ мастеровъ, въ памяти послдовательно начинаютъ воскресать вс элементы жизни древнихъ грековъ. При вид Аполлона, богини Аины и Зевса припоминается религія древнихъ грековъ и теорія Олимпійцевъ. Ахиллъ, Елена, Андромаха, Балхасъ и Амфіарай воскрешаютъ въ нашей памяти древне-греческую миологію, статуи емистокла, Перикла, Алкивіада и Александра говорятъ намъ о политик и войнахъ грековъ, а статуи Эсхила, Демосена, Геродота и укидида — объ краснорчіи и исторіи. Древне-греческую поэзію и философію мы припоминаемъ при вид Гомера, Пиндара, Пиагора, Платона и Аристотеля.
Константинополь соединялъ въ себ великолпіе города новаго съ знаменитыми памятниками столицъ древности. Великолпные византійскіе памятники были сооружены изъ самыхъ драгоцнныхъ матеріаловъ и украшены мозаикою, эмалями, слоновою костью, золотомъ, порфирами, ляписъ-лазурью и драгоцнными камнями, они представляли какъ-бы роскошную рамку для высоко художественныхъ произведеній Греціи. Но еще большее разнообразіе представляла толпа, оживлявшая многочисленныя улицы и переулки: тутъ можно было увидть сенатора, одтаго въ древнюю тогу, провинціальнаго намстника и пограничную стражу въ широкой хламид и шелковой туник съ вышитыми на ней пестрыми фигурами, гвардейскихъ солдатъ въ золоченыхъ латахъ, солдатъ въ римскихъ лацернахъ (епанча отъ дождя) съ бахромами и вышитыми медальонами, ремесленниковъ, одтыхъ въ коричневые безрукавые туники, какъ носили еще во времена Аинской и Римской республики. Постоянное населеніе Константинополя было не меньше Римскаго, но кром туземцевъ въ Византійской столиц всегда проживали въ большомъ числ иностранцы разнообразныхъ національностей. Весь свтъ устремлялся въ Византію. Моряки, торговцы, наемники, поденщики, челобитчики, обиженные и истцы, наконецъ просто любопытные и молодые люди, желавшіе поступить въ военную службу и проч., — все это прибывало въ Константинополь со всхъ концевъ Византіи, изъ Европы, Азіи и Африки. Въ Константинопол можно было встртить людей различныхъ типовъ, въ національныхъ костюмахъ: рядомъ съ длиннымъ кафтаномъ Пара можно было видть Герула въ широкорукавомъ плащ изъ крысиныхъ шкурокъ, полосатый военный плащъ Гота, верблюжій бурнусъ Нумидянина, разввающіяся кудри Сикамбра, завитую бороду Перса, блокурое лице Херуска и бронзовую маску Мавра.
Судьб угодно было, чтобы еодора царствовала въ этой обширной имперіи, въ этомъ великолпномъ город… надъ этими многочисленными народами.
Если врить Прокопію, то еодора родилась въ конур сторожа при дикихъ звряхъ въ амфитеатр партіи Зеленыхъ. Отецъ ея Акакій умеръ вскор посл ея рожденія, значитъ въ конц У вка, во время царствованія Анастасія. Жена Акакія вышла замужъ, или стала любовницей того человка, который замстилъ ея покойнаго мужа, кормившаго медвдей (arctotrophus). Но за полученную взятку одинъ изъ директоровъ цирка смстилъ его и поставилъ на его мсто другаго. Бдная женщина, очутившись съ малолтними дтьми въ полной нищет, пустилась на хитрость. Она воспользовалась первыми скачками на гипподром и заставила еодору и двухъ другихъ своихъ малютокъ выступить на арену. Она одла ихъ какъ будто они обречены на смерть, завсила вуалью, на голову повязала повязку, выйдя на арену, дти опустились на колня и съ мольбою протянули своя маленькія ручки въ сторону зрителей. Зеленые только смялись надъ слезами и мольбами этихъ дтей. Голубые-же разжалобились и воспользовались случаемъ, для того чтобы преподать своимъ соперникамъ урокъ гуманности. Когда умеръ одинъ изъ сторожей ихъ цирка, то они тотчасъ-же назначили на это мсто вотчина трехъ маленькихъ просителей. Такимъ образомъ семья эта перешла изъ амфитеатра Зеленыхъ къ Голубымъ.
Эти амфитеатры были учреждены каждою партіей на своя собственныя средства, представленія и состязанія въ нихъ посщались гораздо больше, чмъ въ большомъ гипподром и тамъ на арен происходили не одни только скачки на колесницахъ и борьба дикихъ зврей. Тамъ можно было услышать музыкальные хоры, можно было видть балетныя представленія и пантомимы, упражненія акробатовъ и жонглеровъ. Вотъ въ этихъ-то представленіяхъ еодора и появлялась передъ публикою. Она была слишкомъ еще мала для того, чтобы исполнять какую-нибудь отвтственную роль, а потому она только сопровождала свою старшую сестру Комито, пользовавшуюся уже большою любовью публики, еодора подавала сестр разныя вещи и строила гримасы. Когда она подросла, то пріобрла вс симпатіи публики. Она не бывала ни танцовщицею, ни пвицею, но отличалась какъ ловкая я граціозная акробатка и выдумывала новые занимательные фокусы съ замчательнымъ остроуміемъ. Какъ только она появлялась на сцен, вс взгляды обращались на нее и во время всего представленія не могли отъ нея оторваться. Особенно дружные аплодисменты вызывала еодора въ тхъ пантомимахъ, въ которыхъ ее били и угощали пощечинами, она при этомъ строила такія уморительныя рожицы, длала такія потшныя и въ то-же время миловидныя движенія и ужимки, съ такимъ искусствомъ переходила отъ плача къ смху, что никто изъ зрителей не могъ оставаться серьезнымъ или равнодушнымъ. Была-ли еодора дйствительно такъ очаровательно-хороша, какъ объ томъ свидтельствуетъ Прокопій въ одномъ изъ своихъ сочиненій, — неизвстно. ‘Ея красота, говоритъ онъ, такая своеобразная, что никто не можетъ ее выразить словами или изобразить на картин’. Или еодора была только очень хорошенькою и граціозною, какъ характеризуетъ ее Прокопій въ своей ‘Исторіи’ словами: .
Судя по этой послдней характеристик, еодора была нсколько мала ростомъ, съ очень блымъ, даже блднымъ лицомъ и живыми блестящими глазами. Этимъ и ограничивается описаніе наружности еодоры, которое намъ даетъ историкъ, онъ не говоритъ ничего о томъ, походила-ли она по сложенію своего тла на Фрину, которая одержала побду надъ ареопагомъ и была натурщицей знаменитаго художника Апеллеса. Въ пользу сходства еодоры съ Фриной говорить однако то, что она любила являться въ амфитеатр, обвязавъ только вокругъ поясницы шелковый поясъ. еодора намревалась даже нсколько разъ явиться передъ народомъ совершенно безъ всякаго прикрытія, но полицейскія правила этого не разршали. За кулисами, а также на репетиціяхъ она совершенно раздвалась, нисколько не стсняясь присутствія акробатовъ и артистовъ, и въ такомъ вид упражнялась въ бросаніи диска.
Съ профессіей акробата еодора соединяла ремесло куртизанки. Въ еодор олицетворялось распутство древняго міра во всей его грубости. Въ сравненіи съ нею Мессалину можно бы назвать воздержною.
Ведя такую жизнь, еодора скоро пріобрла худую славу. Встрчая ее на улиц, люди отвертывались отъ нея и переходили на другую сторону, чтобы не задть за ея платье и не дышать съ нею однимъ воздухомъ. Увидть ее утромъ считалось дурнымъ предзнаменованіемъ на весь день. Тмъ не мене, нкто Экеболь, человкъ вольномыслящій и не заботившійся объ общественномъ мнніи, увезъ еодору съ собою въ Киренаику, когда его назначили туда губернаторомъ. Онъ надялся, что репутація еодоры не успла еще проникнуть въ Африку, но вскор-же онъ совершенно разочаровался въ недостойной еодор и выгналъ ее изъ своего дома. Очутившись безъ всякихъ средствъ къ жизни, въ нищет, еодора кочевала по всмъ городамъ восточной Африки, начиная отъ Кирены до Александріи, ведя образъ жизни куртизанки. Когда она вернулась снова въ Константинополь, ей было уже около двадцати-пяти лтъ. еодору, говоритъ Прокопій, трудно было узнать, до того она постарла и поблднла отъ разгульной жизни, которую она вела въ послднее время. Вернулась она въ Константинополь послушавшись предсказанія одной колдуньи, подтвердившагося сномъ. Ей снилось, что она вышла замужъ за начальника демоновъ и стала такимъ образомъ обладательницей богатствъ всего міра.
Этотъ начальникъ демоновъ — — по Прокопію, былъ никто иной, какъ Юстиніанъ. Въ ту пору посл императора Юстиніанъ былъ одинъ изъ могущественнйшихъ людей въ государств. Онъ родился въ Дакіи (между 483 и 489 годами) въ семейств бдныхъ крестьянъ и былъ привезенъ въ Константинополь своимъ дядей Юстиномъ. Этотъ Юстинъ сначала былъ простымъ солдатомъ, но за свои особыя заслуги былъ сдланъ княземъ, сенаторомъ и командиромъ императорской гвардіи. Дядя пригласилъ для обученія Юстиніана ученаго монаха еофила и поручилъ ему дать своему ученику такое образованіе, какое соотвтствовало тому кругу, въ которомъ вращался онъ самъ. Юстиніанъ научился искусству краснорчія и бойко писалъ, онъ изучилъ музыку и архитектуру, но выказалъ особыя способности и знанія въ правовдніи и богословіи. Юстиніанъ былъ самолюбивъ въ высшей степени и съ замчательною ловкостью умлъ врно оцнить, какая сторона въ данный моментъ боле сильная и всегда ей покровительствовалъ, въ надежд со-временемъ извлечь изъ того свои выгоды, онъ былъ большой знатокъ людей и умлъ пользоваться ими для своихъ цлей, онъ не стснялся выборомъ средствъ для достиженія цли, отличался всегда своею невозмутимостью, сдержанностью, терпніемъ и скрытностью, Юстиніанъ понималъ, что положеніе даже второстепенное, подчиненное при дворц, гд завязывалось столько интригъ, гораздо выгодне чмъ независимое, почетное назначеніе въ провинціи, оставаясь при двор, онъ скоре надялся достигнуть могущества и высшихъ почестей. Однимъ словомъ, Юстиніанъ былъ надленъ немногими хорошими свойствами, но обладалъ всми качествами, необходимыми для того, чтобы скоро достигнуть почетнаго, могущественнаго положенія. Можно даже думать, что многіе изъ его совтовъ оказали большую пользу дяд его Юстину. Юстиніанъ несомннно содйствовалъ долгой безупречной служб своего дяди и помогъ ему попасть на императорскій престолъ, по смерти Анастасія (518 г.).
Юстинъ вознаградилъ за все это своего племянника и въ сравнительно короткое время надавалъ ему званія сенатора, полководца, патриція, почетнаго губернатора Африки и Италіи, и наконецъ начальника дворцовой гвардіи.
И вотъ въ это-то время, когда Юстиніанъ удостоился всхъ этихъ почетныхъ и важныхъ должностей, судьба свела его съ еодорою. Онъ влюбился въ нее и надо думать, что легко одержалъ надъ ней побду. Въ своей ‘Исторіи’ Прокопій говоритъ, что въ ту пору, когда еодора сдлалась любовницею Юстиніана, онъ уже былъ сильнымъ государственнымъ человкомъ. Это было уже посл восшествія на престолъ Юстина, значитъ посл 518 года. Извстно также, что тетка Юстиніана, императрица Евфимія, ршительно была противъ его брака съ еодорой, такъ что онъ женился на ней только посл ея смерти, въ 523 или 524 году. Впрочемъ надо признать, что еодора, одна встрча съ которою считалась дурнымъ предзнаменованіемъ, не принесла Юстиніану никакого несчастія. Въ первый-же годъ ихъ совмстной жизни Юстиніанъ получилъ консульство и при томъ при обстоятельствахъ особенно благопріятныхъ. Въ 520 году столкновенія между партіями привели къ мятежамъ, безпорядкамъ, а потому до конца года были запрещены вс увеселенія. Когда наступилъ новый годъ, то Юстиніанъ, какъ консулъ, долженъ былъ оффиціально открыть циркъ и этимъ обезпечилъ себ популярность. При этомъ онъ не преминулъ щегольнуть своею роскошью и щедростью. Юстиніанъ беззастнчиво запускалъ руку въ царскую казну, значительно увеличенную бережливымъ Анастасіемъ: онъ тратилъ боле восьми милліоновъ франковъ на игры, представленія, увеселенія, на состязанія дикихъ зврей и на раздачу денегъ народу. Черезъ два года сенатъ предложилъ императору удостоить Юстиніана званіемъ ‘нобилиссимуса’ (nobilissimus), что равносильно ныншнему титулу императорскаго высочества, это званіе давало Юстиніану право считаться наслдникомъ престола. Юстинъ санкціонировалъ постановленіе сената. Упрочивъ свое могущество, Юстиніанъ выхлопоталъ для еодоры званіе патриціи, титулъ, считавшійся одною степенью только ниже нобилиссимуса, по дворянской іерархіи того времени. Когда еодора получила этотъ титулъ, то въ глазахъ народа пріобрла большое значеніе и къ ней стали питать довріе и даже уваженіе, къ ней стали прізжать со всхъ концовъ государства челобитчики и истцы со всевозможными просьбами, она восподьзовалась этимъ и съумла пріобрісти отъ нуждавшихся въ ея содйствіи людей значительныя суммы денегъ. Впослдствіи Юстиніаномъ былъ изданъ законъ, по которому на ластное имущество еодоры должны были распространиться императорскія преимущества.
Но влюбленному Юстиніану казалось, что, — присвоивъ еодор титулъ патриціи, обезпечивъ ея имущество, — онъ сдлалъ для нея еще мало, а потому онъ ршился жениться на ней. Но мать умоляла его не длать этого, а тетка его, императрица Евфимія ршила употребить все свое вліяніе для того, чтобы воспрепятствовать этому браку. Она ссылалась на то, что по закону, гражданину, удостоенному званія сенатора, не разршалось жениться на бывшей комедіантк или дочери актера, да и вообще — на женщин или двушк низкаго происхожденія. Но когда въ 523 году Евфимія скончалась, то Юстиніанъ выхлопоталъ черезъ императора, чтобы вышеприведенный законъ былъ отмненъ и, не смотря на слезы матери (которая будто-бы и умерла отъ горя), онъ былъ публично повнчанъ съ еодорою.
Три года посл того, старый Юстинъ, до послдняго времени надявшійся еще долго жить, почувствовалъ приближеніе смерти. Въ четвергъ на Страстной недл, 1-го апрля 527 года, императоръ веллъ позвать къ себ Юстиніана и еодору, и въ присутствіи депутаціи отъ сената, далъ имъ титулъ Августовъ.
Въ первый день Пасхи, въ собор святой Софіи, Юстиніанъ и еодора были коронованы патріархомъ Епифаномъ. Изъ собора императорская чета для публичнаго освященія отправилась въ гипподромъ, который въ нкоторыхъ особыхъ случаяхъ служилъ форумомъ. Ни одного оскорбительнаго слова или ропота не раздавалось въ толп, напротивъ, слышались только единодушные крики одобренія и въ конц церемоніи народъ на рукахъ донесъ Юстиніана съ женою до императорскаго дворца. Ни одного слова, какъ говоритъ Прокопій, не было сказано въ сенат, ни слова не послышалось отъ священства, въ народ или въ войскахъ по поводу этой постыдной комедіи, не смотря на то, что вс еще не забыли, какъ на томъ-же мст, гд теперь чествовали еодору, она отдавалась первому встрчному.
Черезъ нсколько времени посл коронованія умеръ Юстинъ, передача власти произошла безъ всякихъ недоразумній. Бывшая канатная плясунья и куртизанка, едора отнын называлась императрицею римлянъ, градоначальники, епископы, губернаторы провинцій и командующіе войсками вс должны были ей присягать по слдующей формул:
‘Клянусь во имя Всемогущаго Бога, и Господа нашего Іисуса Христа и Бога Духа Святаго, во имя Пренепорочной Двы и Матери Господа нашего, во имя четырехъ Евангелистовъ и святыхъ и честныхъ архангеловъ Гавріила и Михайла, что я буду честно и неизмнно служить государю нашему Юстиніану и супруг его, государын еодор’.
Рисуя въ предыдущихъ главахъ портретъ еодоры, мы говорили, что въ юности своей она предавалась самому беззастнчивому грубому разврату. Такое представленіе мы составляемъ себ о еодор, читая историка Прокопія. Но, спрашивается, соотвтствуетъ-ли это представленіе истин и если соотвтствуетъ, то насколько? Нельзя-ли подозрвать тутъ клеветы, быть можетъ возведенной на ни въ чемъ неповинную еодору только потому, что происхожденія она была темнаго и провела свое дтство и юность въ бдности и уединеніи?
Юридическая аксіома: Testis unus, testis nul lus (одинъ свидтель — не есть свидтель), иметъ свое значеніе и въ исторіи. И въ чемъ-же заключается это единственное свидтельство, говорящее противъ еодоры? Въ чемъ-же заключается эта единственная противъ нея улика? Противъ нея говоритъ писатель одновременно историкъ и памфлетистъ, то преувеличенный защитникъ, то завзятый обличитель, даже клеветникъ, желающій отомстить своимъ современникамъ за оказанную ему немилость и причиненныя несчастія. Какое довріе можно питать къ писателю, который, съ одной стороны, отдавая полную справедливость императору въ своихъ сочиненіяхъ: Война съ Персами, Война съ Вандалами, Война съ Готами, — написалъ въ то-же время Секретную Исторію, въ которой прямо мшаетъ Юстиніана съ грязью? Съ одной стороны, Прокопій говорилъ: — ‘Юстиніанъ для своихъ подданныхъ былъ лучше отца роднаго… образцовый императоръ, все въ немъ божественно:— это ангелъ, посланный съ неба для славы и блага имперіи. Что значатъ въ сравненіи съ его побдами дтскія забавы емистокла и Кира?’ Но тотъ-же Прокопій говоритъ, что Юстиніанъ совершилъ всевозможныя преступленія, раззорилъ имперію, навсегда уронилъ могущество и силу римлянъ, мало того, онъ называетъ его осломъ, сравниваетъ съ Домиціемъ, говоритъ, что онъ демонъ съ человческимъ обликомъ. Это противорчіе показалось такимъ непонятнымъ, что многіе критики XVII, XVIII и даже ныншняго столтія высказываютъ сомнніе въ томъ, чтобы Прокопій былъ авторомъ Секретной Исторіи. Но не смотря на то, что они приводили въ подтвержденіе своего предположенія довольно вскія данныя, Никифоромъ Каллистомъ доказано, что Войны, Сочиненія и Анекдоты — Секретная Исторія были написаны однимъ и тмъ-же лицомъ. Но отъ того эта скандальная хроника не пріобртаетъ большаго научнаго значенія, большей достоврности. Такъ, Любовныя похожденія Галловъ, Мемуары графа Viel-Саstel’а, пасквиль на Марію-Антуанетту и проч. не заключаютъ въ себ ничего невроятнаго, но, тмъ не мене, никто не будетъ считать эти сочиненія ршающими, авторитетными.
Если кто-нибудь пожелаетъ прочесть о еодор-цариц, то можетъ пользоваться Секретною Исторіей Прокопія, такъ какъ не трудно различить въ этомъ сочиненіи вымыселъ отъ истины, если сличать его съ другими сочиненіями Прокопія, съ другими авторами изъ духовенства и византійскими хрониками. Если сопоставить то, что говоритъ Прокопій памфлетистъ съ тмъ, что онъ-же утверждаетъ, какъ историкъ, и принять во вниманіе другихъ лтописцевъ, то его въ нсколькихъ мстахъ можно поймать въ явной клевет и лжи. Но онъ не всегда склоненъ къ вымыслу: многіе факты, которые онъ разсказываетъ, сообщены также Малалою, еофаномъ и Пасхальною Хроникою. Прокопій преувеличиваетъ, искажаетъ, вдается въ ненужныя подробности, тмъ не мене отъ его исторіи нельзя отнять извстной исторической точности. Къ сожалнію, для сужденія о достоврности того, что онъ говоритъ о первыхъ годахъ жизни еодоры, недостаетъ серьезнаго матеріала, такъ какъ данныя Прокопія можно сопоставить только съ писателями изъ значительно позднйшей эпохи, а потому не заслуживающихъ большаго доврія.
Лже-Гордденъ говоритъ, что по происхожденію еодора была патриціанка и принадлежала къ знатной фамиліи Аникія: — вотъ взглядъ, подрывающій достоврность легенды о канатной плясунь. Зонаръ и Никифоръ Каллистъ говорятъ, что еодора родилась на остров Кипр, а это не согласуется съ преданіемъ о цирк Зеленыхъ, или придется допустить, что Акакій, отецъ еодоры, переселился изъ Кипра въ Константинополь и тамъ сдлался сторожемъ при цирк. Неизвстный авторъ Древностей Константинополя говоритъ, что императрица велла построить церковь святаго Пантелеймона на томъ мст, гд находилась жалкая лачуга, въ которой еще недавно она жила, прокармливаясь пряжею льна. Этотъ взглядъ противорчитъ легенд о куртизанк или придется допустить, что по своему возвращенію изъ Пентаполя, еодора прожила нсколько лтъ въ Константинопол, ища уединенія и работы. Этотъ взглядъ также вполн возможный.
Но вс эти свидтельства не заслуживаютъ большаго доврія. Съ другой стороны, если, какъ мы уже говорили выше, нельзя не врить всему тому, что Прокопій говоритъ въ своей Секретной Исторіи о царствованіи Юстиніана, то спрашивается, почему-же намъ не принять всего того, что онъ говоритъ о молодости еодоры? Неужели-же мы все это должны считать за вымыселъ самого Прокопія? Разъ мы ему должны врить въ одномъ случа, то почему-же мы будемъ сомнваться въ другомъ? А такъ какъ многія данныя Прокопія o царствованіи Юстиніана вн всякаго сомннія, то врядъ-ли можно не врить тому, что онъ пишетъ о распутной жизни еодоры въ ея молодости. Что-же касается аргумента Гиббона въ пользу того, что обвиненія Прокопія слишкомъ невроятны для того, чтобы ихъ можно было сочинить, то его (аргументъ) можно скоре признать правдоподобнымъ, нежели основательнымъ.
За недостаткомъ несомннныхъ свидтельствъ, нужно во всякомъ случа весьма осторожно относиться къ даннымъ Прокопія и отнюдь не полагаться черезчуръ на его правдивость. Если еодора дйствительно была куртизанкой и репутація ея была такая ужасная, что вс отворачивались при встрчахъ съ нею, то какъ допустить, чтобы Юстиніанъ, сенаторъ, командующій императорскою гвардіей и наслдникъ престола, публично выбралъ эту женщину себ въ любовницы, далъ ей званіе патриціянки и наконецъ женился на ней? Не рисковалъ-ли онъ при этомъ своею популярностью, компрометировать себя передъ сенатомъ и потерять престолъ? Какъ допустить, чтобы ни у кого не вырвалось восклицанія или слова удивленія и даже неудовольствія во время коронованія Юстиніана и представленія народу? Положимъ, Прокопій говоритъ намъ, что императрица Евфимія до самой своей смерти противилась браку Юстиніана на еодор, но одинъ современникъ, монахъ еофилъ, говоритъ, что мать Юстиніана также не хотла дать согласіе на этотъ бракъ и вотъ по какой причин. Одинъ колдунъ предсказалъ ей, что эта женщина ‘прекрасная, умная, образованная и съ властолюбивымъ характеромъ, сдлается злымъ геніемъ Юстиніана и имперіи’. Такимъ образомъ дло заключалось не въ поведеніи еодоры въ прошломъ, но въ той роли, которую ей предстоитъ играть въ будущемъ. Прокопій утверждаетъ, будто Юстинъ долженъ былъ отмнить законъ Константина, воспрещающій женитьбу императора на комедіантк, для того чтобы Юстиніанъ могъ жениться на еодор. Но кажется, нтъ боле сомннія в’ томъ, что отмна этого закона должна быть приписана Юстиніану и произведена она была черезъ десять лтъ посл его женитьбы на еодор. Не слдуетъ-ли также удивляться тому, что во время своего возмущенія, Никаты не воспользовались случаемъ, чтобы упрекнуть Юстиніана какими-нибудь подробностями изъ прошлой жизни его супруги? Не удивительно-ли также, что ни одинъ византійскій историкъ не упоминаетъ о молодости еодоры, а еще боле странно то, что писатели изъ духовенства, какъ Кириллъ, Пелагій, Викторъ Тунискій, Либератъ, Анастасій и Никифоръ Каллистъ въ своихъ обличеніяхъ и сатирахъ ни разу не упоминаютъ объ ужасной молв, распространившейся о еодор въ Константинопол. А между тмъ вс они были враждебно настроены противъ Юстиніана, какъ неодобрившему Халкедонскій соборъ.
Царствованіе Юстиніана вполн основательно считаютъ великимъ. Въ Константинопол, въ провинціяхъ и на границахъ стали появляться новыя зданія и новыя крпости. Предмстье разрослось, прекрасно обстроилось и стало именоваться четырнадцатымъ кварталомъ столицы, городъ Пальмира возродился изъ своихъ развалинъ въ небываломъ великолпія, новый выпускъ государственныхъ облигацій свидтельствуетъ о могуществ императора и благоустройств страны, они проникли въ Грецію, Малую Азію и побережья Африки, вплоть до Геркулесовыхъ столбовъ. Ученый Трибоніанъ, назначенный квесторомъ, предпринимаетъ съ помощью семнадцати юрисконсультовъ пересмотръ римскихъ закономъ. Кодексъ Юстиніана распространяется во всей имперіи, даже урегулируются отношенія духовенства къ государству, а также устанавливаются взаимныя отношенія между епископомъ въ Рим и патріархомъ въ Константинопол. Еще въ ту пору, когда Велизарій и Ситтасъ служили офицерами у Юстина, Юстиніанъ открылъ въ нихъ способности хорошихъ полководцевъ. Когда онъ самъ сдлался императоромъ, то отправилъ ихъ противъ Персовъ. Велизарій и Ситтасъ разбили непріятеля и закончили эту войну, продолжавшуюся съ перемннымъ счастіемъ боле тридцати лтъ. Другіе генералы, какъ Германнъ, Петръ, Хиріакъ покорили Цановъ и разбили варваровъ, вступившихъ уже въ Арменію. Юстиніанъ съ самаго начала своего царствованія придерживался своей знаменитой политики, состоявшей въ томъ, что онъ обращалъ въ вассаловъ т изъ покоренныхъ народовъ, которыхъ обратить въ подданство почему либо было невозможно. Эта политика начинала уже давать свои результаты. Знаменитый полководецъ Мондонъ, сынъ царя Гепидовъ и родственникъ будущаго вождя Гунновъ, Атиллы, прислалъ къ Юстиніану свою депутацію съ выраженіемъ своихъ врноподданническихъ чувствъ и съ предложеніемъ принять его войска на службу Византіи. За Мондономъ и другіе цари, какъ Гордій, царь Гунновъ изъ Херсоннеса, Гретесъ, царь Геруловъ, длаются союзниками императора. Вс самыя глухія и пограничныя города и мстечки имперіи находятся въ полной безопасности отъ нападенія варваровъ. Не зачмъ и спрашивать, какъ смотрлъ на все это народъ? Народъ съ радостью привтствовалъ новаго императора, ознаменовавшаго начало своего царствованія славными побдами и мудрыми мропріятіями.
Когда Юстиніана вторично выбрали консуломъ, то въ гипподром былъ данъ цлый рядъ представленій и состязаній съ такимъ великолпіемъ, какою до того никогда не было.
Эти состязанія на колесницахъ, введенныя въ Римъ изъ Олимпіи, и въ Константинопол изъ Рима, страшно увлекали народъ въ большихъ городахъ государства. Эта страсть къ скачкамъ вытснила вс другія увлеченія народа. Греко-римляне вс свои силы и способности, которыя они прежде тратила на диспуты и обсужденіе различныхъ общественныхъ вопросовъ въ форум, теперь посвящали только состязаніяхъ въ гипподром, кончавшимся иногда кровопролитіемъ. Скачки замняли народу интересы къ политик, удовлетворяли его пристрастію къ зрлищамъ и увлеченіе игрою. Весь народъ раздлился на дв соперничавшія между собою партіи, названіе которыхъ соотвтствовало цвту одежды возницъ. Одна партія нашла названіе Зеленыхъ, другая Голубыхъ, каждая имла своихъ начальниковъ, свою казну, свой особый амфитеатръ, своихъ лошадей, колесницы и персоналъ возницъ, конюховъ, фокусниковъ, всевозможныхъ служащихъ и стражу. Каждая партія должна была олицетворять собою извстныя политическія направленія и религіозныя воззрнія. Но въ дйствительности это не имло мста, какъ мы сейчасъ и увидимъ.
Императоръ раздлялъ вполн интересъ своихъ подданныхъ къ скачкамъ въ гипподром. Онъ обыкновенно открыто высказывалъ свои симпатіи къ одной, или другой изъ партій и при этомъ случалось, что недовольные за что либо императоромъ присоединялись къ партіи враждебной той, къ которой онъ принадлежалъ. Если императоръ принадлежалъ къ партіи Голубыхъ, то побда Зеленыхъ считалась торжествомъ оппозиціи. Но эта оппозиція не имла никакого серьезнаго основанія, и единственнымъ его послдствіемъ было то, что смнялся какой нибудь министръ, или префектъ и замщался новымъ. Константинопольцы не думали даже возвратиться къ республиканскому образу правленія.
Маркъ Аврелій былъ осторожне Юстиніана и не обнаруживалъ явнаго предпочтенія ни партіи Голубыхъ, ни Зеленыхъ. Юстиніанъ же былъ въ этомъ отношеніи мене предусмотрителенъ я держался стороны Голубыхъ вмст съ еодорою, раздлявшей всегда его симпатіи я антипатіи. При томъ ни Юстиніанъ, ни еодора никогда не считали нужнымъ держать въ тайн свои чувства. Знатнйшіе градоначальники имперіи, блиставшіе скоре своею ловкостью, нежели своими добродтелями, старались расположить къ себ императора тмъ, что превозносили партію Голубыхъ и старались взводить различныя обвиненія на Зеленыхъ. Эти люди знали, что на жалобы Зеленыхъ во дворц не обратятъ никакого вниманія, а потому не стснялись открыто оскорблять ихъ и позволяли себ даже насильственные поступки. Зеленые не находили никакой поддержки въ администраціи и никакой защиты въ судахъ. Голубые же, будучи уврены въ своей безнаказанности, преслдовали Зеленыхъ при каждомъ представлявшемся къ тому случа. Столкновенія возбужденныхъ сторонъ нердко доводили до рукопашныхъ и даже кровопролитныхъ схватокъ. Можно было опасаться, что возобновятся безпорядки и возмущенія 520-го года, съ такимъ успхомъ прекращенные Константинопольскимъ префектомъ еодотомъ и Антіохійскимъ префектомъ Ефремомъ. Но зналъ-ли Юстиніанъ въ точности о всемъ томъ, что у него творится въ столиц? Императоръ жилъ въ своемъ обширномъ дворц совершенно изолировано и немногое о томъ, что творится въ Константинопол, а тмъ паче — въ другихъ городахъ имперіи, доходило до него: городской шумъ не достигалъ до его слуха. Онъ зналъ о событіяхъ, о царствовавшемъ общественномъ мнніи, только то, что находили нужнымъ доносить до его свднія его лживые министры и приближенные, нердко нарочно обманывавшіе его.
Только въ одномъ мст Константинополя императоръ могъ услышать откровенное мнніе народа. Только въ гипподром, этомъ форум, трибунал и капитоліи втораго Рима, народъ сохранилъ свободу слова прежнихъ Римлянъ.
