Ю. АЙХЕНВАЛЬД
Ю. АЙХЕНВАЛЬД
‘Злое добро’
‘Злое добро’
КОММЕНТАРИИ
КОММЕНТАРИИ
‘Злое добро’, Айхенвальд Юлий Исаевич, Год: 1926
Время на прочтение: 4 минут(ы)
Серия ‘РУССКИЙ ПУТЬ’
И. А. ИЛЬИН: PRO ET CONTRA
Личность и творчество Ивана Ильина в воспоминаниях, документах и оценках русских мыслителей и исследователей. Антология
Издательство Русского Христианского гуманитарного института, Санкт-Петербург, 2004
В только что вышедшей четвертой книге журнала ‘Путь’, посвященной ‘русской религиозной мысли’, обращает на себя внимание статья Н. А. Бердяева ‘Кошмар злого добра’. Она касается работы проф. И. А. Ильина ‘О сопротивлении злу силою’. Мало сказать ‘касается’: она обрушивается на нее гневно и патетически, она называет ее ‘кошмарной, мучительной, отвратительной’.
И такое отношение к ней понятно. И. А. Ильин хочет оправдать и благословить смертную казнь и всякое другое насилие над злым человеком. Чем оправдать? Любовью. Чем благословить? Христианством. Вот это сочетание несочетаемого и вызывает справедливое возмущение Н. А. Бердяева. Можно не быть противником смертной казни, можно и должно стоять за насильственное укрощение зла, но чего нельзя, так это — примирять казнь с любовью и видеть в палаче пособника Христа. Ведь вот большевики гораздо последовательнее, гораздо логичнее профессора Ильина: они осуществили небывалое в истории, грандиозное пиршество казни, но вместе с этим, в связи с этим они и отложились от Христа, от Бога, от всякой религии вообще.
Воистину планетарным палачом был Феликс Дзержинский, и кровавыми буквами нестираемо записал он свое имя на страницы веков, но зато не думал он выдавать себя за любвеобильного христианина.
Так естественно, что именно в России правительство издает журнал ‘Безбожник’, — единственное правительство в мире, которое в самую основу миросозерцания кладет безбожие: где же в самом деле и быть рассаднику безбожия, как не в той стране, которая принципиально и практически разрешила себе потоками лить человеческую кровь, не разбирая даже правых и виноватых, попросту ‘в порядке красного террора’? Здесь полное совпадение между теорией и практикой, здесь все ясно, красно, кроваво, здесь убедительно, как убедительно убийство, и просто, как проста стена, у которой расстреливают. Большевики среди других своих жертв убили множество русских священников — как митрополитов и епископов, так и обыкновенных деревенских ‘батюшек’ с седенькими бородками и в поношенных рясах, и кто же скажет, что это было со стороны большевиков неожиданно и непонятно? Кто не согласится, что со служителями Христа им действительно не по дороге?
Вот такою стройностью не может похвалиться Ильин. Он идет на компромиссы. Он и Христа не хочет терять, и палача от его обязанностей не освобождает. И все силы своего философского таланта, всю изощренность своей диалектики тратит он на то, чтобы ореолом любви осенить виселицу, плаху и пулю. Такую любовь он, правда, называет ‘отрицающей’, или ‘отрицательной’, но утешит ли эта поправка казнимого — вот в чем позволительно сомневаться.
И так понимаешь Н. А. Бердяева, когда он испытывает глубокое моральное оскорбление от той лестницы, которую с изящной архитектоничностью строит проф. Ильин, чтобы со ступеньки на ступеньку сойти по ней от высот христианского благоволения к человеку до казни над человеком, от Голгофы и до эшафота. Именно указывает наш архитектор, что есть ‘классические состояния’ любви, неуклонно ведущие к казни. Эти состояния, эти степени, эти буквы одной и той же азбуки, от альфы Христа и до омеги палача, в чертеже Ильина характеризуются так: ‘неодобрение, несочувствие, огорчение, выговор, осуждение, отказ в содействии, протест, обличение, требование, настойчивость, психическое понуждение, причинение психического страдания, строгость, суровость, негодование, гнев, разрыв в общении, бойкот, физическое понуждение, отвращение, неуважение, невозможность войти в положение, пресечение, безжалостность, казнь…’ Ужасен — не правда ли? — этот бухгалтерский подсчет, это тщательное и точное перечисление стадий убывающей и убивающей любви. И совершенно ясно, что ангел истинной любви, что христианский гений-хранитель давно уже должен был отлететь от того человека, который может с такой холодной членораздельностью в разлинованные рубрики, в строгую схему укладывать живое чувство, пафос христианства, непосредственную любовь.
Она выветрилась у профессора-логика, она испарилась от сухих дуновений его бессердечного ума. Любовь и логика — разве они совпадают между собой? Любовь менее всего логична…
Логичный, но не любящий И. А. Ильин, в сущности, как это утверждает и Н. А. Бердяев, ломится в открытую дверь, когда спорит с Толстым и проповедует о необходимости сопротивления злу силой. Кто же в этом сомневается? Своевременно ли в наши жестокие дни опровергать Толстого — теперь, когда весь мир превратился в какое-то огромное антитолстовское общество? Неоригинален проф. Ильин, и не против течения плывет он, а, наоборот, именно по течению, по кровавому течению нашей эпохи. Но если он победоносен в опровержении непротивления, т. е. в области бесспорной, то им зато не решена его главная задача — оправдать ‘православный меч’ и возвести карающее государство на вершину христианского идеала.
По-прежнему и после его книги христианство остается само по себе, а государство — само по себе. Никому еще не удалось, да удаться и не может, в одну высшую гармонию сочетать Кесаря и Галилеянина. Однажды навсегда дано признать, что христианство и государство не покрываются друг другом и что государство не может и не хочет быть идеальным воплощением христианского добра. Вы помните, что у Ибсена1 государственные чиновники как в мундирах, так и в ризах, убеждали Бранда, священника безусловного, чтобы он не превращал в богослужебное воскресенье всех трудовых дней недели, чтобы он не ожидал ‘Господа к себе с каждой лодкой’. Сами они Господа не ждали, и если бы к ним, христианам, пришел Христос, они встретили бы его с недоумением и враждою — они, эти измельчавшие разновидности Великого Инквизитора. Ибо государству религия нужна только в меру, добро ему нужно не полное, и христианство, понятое всерьез, государству не по росту. Воплощенная срединность, оно опровергает все, что ниже, и все, что выше его, оно казнит и праведника, и Сократа, и злодея. Так знаменательно, что около распятого Христа были распяты разбойники.
Есть добро и есть зло. Каждое из них отдельно. Поэтому и вызывает такой протест книга Ильина, в которой делается попытка добро со злом внутренне соединить, казнь пронизать любовью, палача осветить и освятить Христом. Есть добро и есть зло. Но нет злого добра.
Заметка опубликована в рижской газете ‘Сегодня’, No 196 от 3 сентября 1926 г. Повторно: Ильин И. А. Собр. соч.: В 10 т. М., 1995. Т. 5. С. 395—397. Печатается по последнему изданию.
1 Ибсен (Ibsen) Генрик (1828—1906) — норвежский драматург. Один из создателей национального норвежского театра.