Злоба дня*).
Злоба дня*).
*) Русская Мысль, кн. III.
IX.
X.
XI.
XII.
XIII.
XIV.
XV.
XVI.
XVII.
XVIII.
XIX.
XX.
XXI.
XXII.
XIII.
XXIV.
К. Кавелинъ.
‘Русская Мысль’, кн.IV, 1888
Злобы дня, Кавелин Константин Дмитриевич, Год: 1888
Время на прочтение: 37 минут(ы)
Разсмотрнныя направленія русской мысли поставили много вопросовъ, выяснили различныя стороны и явленія современной и прошедшей русской жизни, но не дали руководящей нити для ея дальнйшаго развитія. Куда идти, какими путями,— осталось въ туман, не ршеннымъ. Это вызвало въ жизни консервативное или охранительное направленіе. Неудовлетворительность попытокъ проложить новые пути естественно охлаждаетъ довріе къ возможности, по крайней мр — легкости, открыть ихъ и идти дале. Въ такія минуты и люди, и народы хватаются за то, что есть, каково бы оно ни было, цпко за него держатся и боятся выпустить изъ рукъ, опасаясь пуститься въ открытое море неизвстнаго, безъ надежнаго руля и компаса. Консерватизмъ, въ этомъ смысл, не есть доктрина, съ которой его очень часто смшиваютъ, называя консерваторами славянофиловъ, съ такимъ же основаніемъ можно было бы приписать консерватизмъ и западникамъ, такъ какъ различные ихъ оттнки отстаиваютъ на русской почв учрежденія обветшалыя, какъ славянофилы стоятъ грудью за обломки московской старины. Существенная разница между консерватизмомъ — въ томъ смысл, какой мы ему придаемъ, и въ томъ смысл, какой ему приписывается у насъ весьма часто — заключается въ томъ, что въ послднемъ онъ опирается на какой-нибудь идеалъ, начало, и во имя ихъ отстаиваетъ и охраняетъ существующее, консерватизмъ же, какъ принципъ, стоитъ за существующее не во имя какого-нибудь идеала или начала, а потому только, что нтъ въ виду лучшаго, или не выяснилось, какъ къ нему перейти. Не будучи доктриной, консерватизмъ — великая сила, съ которой на каждомъ шагу приходится считаться. У насъ публика и народъ — величайшіе, неумолимые консерваторы. Туго, нехотя, шагъ за шагомъ, микроскопическими уступками, поддаются они на доводы доктринъ, расчищающихъ и освщающихъ историческій путь, иногда задолго передъ тмъ, какъ обстоятельства съ неудержимою энергіей направятъ на него народныя силы. Въ области мысли консерватизмъ, въ этомъ значеніи, не иметъ ни доктрины, ни принциповъ. Онъ отрицаетъ все новое и отстаиваетъ все существующее.’ Онъ играетъ, въ практической дятельности, роль регулятора, коренника въ тройк, балласта въ корабл. Обращенный отрицательною своею стороной къ новому, онъ способствуетъ его выясненію и вызрванію до степени неотразимой и неотложной потребности, очевидной для всхъ, по крайней мр, для огромнаго большинства. Только этою отрицательною своею стороной консерватизмъ и силенъ. Не неся съ собою никакой доктрины, никакихъ принциповъ, онъ лишенъ положительнаго содержанія и оказывается немощнымъ передъ напоромъ народившаяся и возмужавшаго новаго, когда часъ его присплъ. Дерево не въ силахъ удержать на себ созрвшаго плода, мать — сохранить въ своей утроб вполн выношеннаго ребенка. Такъ и консерватизмъ силенъ незрлостью будущаго по сравненію съ настоящимъ и существующимъ. Усиленіе консервативнаго или охранительнаго направленія есть врный признакъ, что новыя потребности еще не выработались до ясной и опредленной формулы, точно также какъ ослабленіе консерватизма въ умахъ свидтельствуетъ, что новое стучится въ дверь, просасывается во вс поры, и что появленіе его въ дйствительности есть лишь дло времени и ожидаетъ благопріятныхъ обстоятельствъ для своего осуществленія.
Въ послднее время у насъ и въ Европ стали усиливаться признаю религіозныхъ стремленій, и снова поставленъ на очередь, одно время почти совсмъ заглохшій, вопросъ о нравственности. Оба эти явленія были совершенною неожиданностью посреди повсемстнаго упадка преданія и торжества убжденія, что хорошія соціальныя учрежденія врне нравственности приводятъ въ цлямъ, которыя она преслдуетъ, и длаютъ ее излишнею и ненужною. Что могло вызвать снова интересъ къ прдметами повидимому, давно исчерпаннымъ и обогнаннымъ успхами знанія, культуры, политической и общественной жизни и нравовъ? Было ли случайностью, что одновременно стали привлекать къ себ большее вниманіе оба предмета, или между религіей и нравственностью существуетъ неразрывная внутренняя связь, вслдствіе которой нельзя коснуться одной, не обращался мыслью къ другой, и об вмст живутъ и вмст падаютъ? Многіе задаютъ себ эти вопросы, и надъ ними стоитъ задуматься. Снова возникающій интересъ въ религіи и нравственности не есть строго-научный, вызванъ не однимъ желаніемъ освтить ихъ съ точки зрнія знанія, у весьма и весьма многихъ возвратъ къ нимъ является вслдствіе живо ощущаемой потребности наполнить душевную пустоту, которая не даетъ изъ покоя, найти твердую точку опоры посреди сомнній и треволненій ежедневной жизни. Въ эпоху торжествующей радикальной критики по всмъ отраслямъ знанія и жизни, при господств въ наше многогршное время утонченнаго реализма и утилитаризма въ воззрніяхъ, нравахъ, привычкахъ и вкусахъ,— такой оборотъ мыслей, идущій въ разрзъ со складомъ быта и убжденій образованныхъ слоевъ европейскаго и русскаго общества, до того необычаенъ и поразителенъ, что большинство не вритъ искренности религіозныхъ и нравственныхъ стремленій и заподозриваетъ въ нихъ личину, служащую только благовиднымъ предлогомъ для достиженія цлей, не имющихъ ничего общаго съ религіей и нравственностью. Но каждый знаетъ изъ собственнаго опыта, что такія подозрнія часто оказываются совершенно несправедливыми. Фактъ существованія людей глубокорелигіозныхъ и держащихся правилъ нравственности по ученію вры, не на словахъ, а на дл, не подлежитъ ни малйшему сомннію, а это доказываетъ, что въ нашихъ общепринятыхъ воззрніяхъ не взятъ въ соображеніе какой-то фактъ, какая-то сторона жизни. Ускользнувъ почему-то отъ нашего вниманія, они оставляютъ въ нашемъ міросозерцаніи проблъ, который и вызываетъ періодически горькія стованія на неудовлетворительность знанія, на его односторонность и неспособность отвчать на вс запросы и требованія человческой души и дйствительной жизни. Пополнить этотъ проблъ, открыть, что именно опущено въ нашемъ современномъ міровоззрніи и почему оно опущено, составляетъ одну изъ насущныхъ, настоятельнйшихъ задачъ нашей эпохи. Не разршивъ ее, мы все будемъ ходить кругомъ да около, бросаться изъ одной крайности въ другую, нигд не находя удовлетворенія и не имя подъ ногами почвы, на которую можно было надежно опереться, чтобы твердо, съ увренностью идти впередъ. Рдко кто не мучился, ища выхода изъ заколдованнаго круга противорчій между мыслью, идеаломъ и дйствительностью, знаніемъ и врою, требованіями общественными и личными, правдою внутренней и юридической. Многіе, не выдержавъ пытки, возвращаются назадъ съ полупути и отъ отчаянія отдаются на произволъ случайностей жизни, въ надежд, что, можетъ быть, он прибьютъ ихъ къ какому-нибудь берегу. Огромное большинство, не зарываясь въ глубь, довольствуются половинчатыми ршеніями, приспособленными къ ихъ ближайшимъ потребностямъ, практическимъ цлямъ, преобладающимъ вкусамъ и привычкамъ, и не задумываются надъ тмъ, что мосты, построенные ими надъ пропастью, держатся на компромиссахъ, не выдерживающихъ критики. Натуры одностороннія, съ сильно преобладающею природною наклонностью къ тому или другому строю воззрній, между которыми колеблется мысль и дйствительность, легко находятъ примиреніе, заглушивъ и отбросивъ всякія возраженія и беззавтно отдавшись воззрнію, которое имъ особенно сочувственно по ихъ природ. Благо тмъ немногимъ, которые,посреди тяжкаго раздумья и горькихъ опытовъ въ жизни, не утратили живаго чутья въ явленіямъ дйствительности и не потеряли надежда! найти ключъ къ роковой загадк, не дающей людямъ покоя съ тхъ поръ, что они начали думать!
Въ настоящемъ положеніи поставленныхъ выше вопросовъ, когда никто не можетъ обольщать себя мечтой разршить ихъ, полезно будетъ, если каждый, кто надъ ними крпко задумывался, представитъ откровенную исповдь своихъ блужданій на пути въ истин: такъ накопился бы мало-по-малу матеріалъ, пригодный для будущихъ, боле счастливыхъ мыслителей, жаждущихъ правды и истины. Недавно мы читали такую исповдь,’ къ сожалнію, въ рукописи, дышащую трогательною задушевностью и искренностью. Едва ли когда-нибудь у насъ тяжесть сомнній, производимыхъ, ими душевныхъ страданій и потребность найти ршеніе выражались съ такою силой и такою правдой. Найденный авторомъ выходъ не удовлетворилъ насъ и не разршилъ нашихъ сомнній и колебаній. Мы шли другимъ путемъ и намрены теперь подлиться съ читателями своими наблюденіями и соображеніями,— выводами напряженнаго раздумья многихъ лтъ.
Между искренно-религіозными людьми можно различать дв категоріи. Одни — и ихъ большинство — не задаются критикой своихъ убжденій. Они просто врятъ и проводятъ свои врованія въ жизнь по крайнему убжденію и доброй совсти. Если сомнніе ихъ поститъ, они отворачиваются отъ него, какъ отъ соблазна, стараются заглушить его въ своемъ ум и въ своемъ сердц и, по возможности, врить и жить, какъ жили и вровали. Въ русскомъ народ, въ высокой степени общежительномъ, такая простая и дятельная религіозность сопровождается большою вротерпимостью. Мало того: русскіе религіозные люди изъ простаго народа очень цнятъ и въ иноврцахъ, не только христіанахъ, когда они твердо держатся своей вры въ мысляхъ и поступкахъ, и ставятъ имъ это въ заслугу, уважая въ нихъ то, что для нихъ самихъ дорого и свято. Другіе, къ которымъ принадлежитъ образованное просвщенное меньшинство искренно убжденныхъ религіозныхъ людей, не довольствуясь одною врой и отвчающими ей длами, пытаются согласить свои убжденія съ требованіями критическаго ума и знанія, возвести свои врованія на степень научной истины и создаютъ, въ противуположность критическому научному міровоззрнію, свою философскую теорію и доктрину, которая предназначена вытснить научныя мудрованія и заступить ихъ мсто. Въ настоящемъ бгломъ обзор различныхъ путей, которыхъ ищетъ и которые прокладываетъ современная русская мысль, только эта сторона религіозныхъ стремленій подлежитъ разсмотрнію. Когда теологія, положительное изученіе и толкованіе фактовъ религіи, переходитъ въ теософію и вступаетъ въ область науки, усиливается получить въ ней права гражданства и противупоставляетъ свои выводы результатамъ критическаго знанія, съ намреніемъ упразднить его и заступить его мсто, она тмъ самымъ должна подчиниться всмъ научнымъ пріемамъ и методу, общимъ и обязательнымъ для всхъ отраслей знанія, выработанныхъ и провренныхъ многовковыми усиліями и оправдавшихъ себя правильностью добытыхъ результатовъ. До сихъ поръ притязанія теоріи вытснить критическую науку, выбить ее изъ сдла, не увнчались успхомъ. Каждый разъ, какъ богословіе покидало почву положительнаго изученія явленій религіознаго сознанія и пускалось въ область научныхъ теорій и построеній, выводы его встрчали ршительный отпоръ со стороны научнаго знанія и критики. Несмотря на постоянныя неудачи, нападенія противъ научнаго знанія во имя религіи то и дло возобновляются. Еще недавно выступилъ съ протестомъ противъ науки, во имя религіозныхъ потребностей, одинъ изъ нашихъ знаменитйшихъ писателей, съ искренностью и правдивостью, оставляющихъ въ читател глубокое впечатлніе, несмотря на слабость аргументаціи и доводовъ. Что значитъ это? Наука, въ своихъ заключеніяхъ, по своимъ пріемамъ, неотразима, а, между тмъ, она не удовлетворяетъ, оставляетъ какія-то душевныя потребности безъ объясненія и безъ отвта. Въ этомъ, очевидно, есть какое-то противорчіе. Знаніе, обнимая всю жизнь природы и человка, должно найти въ своихъ рамкахъ мсто для всхъ явленій, всхъ выраженій и потребностей человческой природы. Если одно изъ такихъ капитальныхъ, какъ религіозныя наклонности и стремленія, оставлены за дверью, не значитъ ли это, что вс предпосылки науки ошибочны и требуютъ новой критики и проврки?
Такъ ставится вопросъ въ наше время. Обойти его нтъ возможности. Разршенія его неотступно требуютъ истина, правда, достоинство самой науки и научнаго знанія. Умъ не можетъ успокоиться, пока одна изъ самыхъ неотступныхъ потребностей людей не найдетъ отвта и отзыва въ области знанія.
Многіе недоврчиво и подозрительно относятся въ религіознымъ стремленіямъ, между прочимъ, потому, что они плохо уживаются съ государствомъ и наукой, вслдствіе ихъ будто бы исключительнаго характера. Считая себя обладателемъ безусловной истины и правды, насколько она доступна человку, люди съ одинаковымъ религіознымъ направленіемъ сближаются и образуютъ общество съ своими уставами, которое выростаетъ въ силу, нетерпящую около себя и рядомъ съ собою никакой другой. Въ доказательство ссылаются на теократіи, на папство, на бывшія и у насъ до Петра попытки такого же рода. Но властолюбіе и стремленіе къ исключительному господству относится не къ религіознымъ потребностямъ вообще, а только къ извстной фаз ихъ развитія. Выше мы замтили, что у простыхъ религіозныхъ русскихъ людей нтъ и тни подобныхъ расположеній. Религіозныя стремленія могутъ стать завоевательными, властолюбивыми и исключительными лишь съ той минуты, когда изъ дла убжденія и личной совсти они переходятъ въ доктрину, становятся дломъ ума_. науки, критики, когда люди одинаковой вры образуются въ свтское общество, преслдующее свтскія цли. На этомъ пути они встрчаются лицомъ къ лицу съ государствомъ и наукой и, рано или поздно, должны передъ ними отступить, какъ показываетъ вся исторія.
Такіе періодически возобновляющіеся протесты религіозныхъ потребностей противъ пренебреженія и отрицанія, которыя они встрчаютъ со стороны точной науки, и, въ то же время, безсиліе религіозныхъ стремленій, преобразившихся въ теософію и особое учрежденіе, побороть науку и государство, вынуждаютъ взглянуть на нихъ совсмъ иначе, чмъ смотрлось до сихъ поръ. Вс религіи основаны на преданіи, во имя котораго они себя отстаиваютъ и предъявляютъ право на господство и власть въ обществ. Вытсненныя съ этой арены критикой и развитіемъ государства и общественныхъ учрежденій, религіозныя стремленія сосредоточиваются въ частной, гражданской индивидуальной жизни и дятельности, не измняя своего традиціоннаго характера. Считая ихъ въ этой сфер совершенно безвредными,— пожалуй, въ извстной степени и въ извстныхъ отношеніяхъ, даже полезными,— мы предоставляемъ имъ прозябать, какъ они тамъ себ знаютъ, не заботясь и не думая о нихъ доле. Единственныя стороны, въ. которыхъ мы признаемъ характерную черту религій,— это традиціонная к обрядовая, что касается ихъ содержанія — прецептовъ, ученій, то они, думаемъ мы, лучшими своими сторонами и въ несравненно боле правильной отдлк перешли въ науку, въ гражданскіе, общественные, политическіе уставы, обычаи и нравы. Много ли, мало ли пройдетъ времени, традиціи постепенно замрутъ и испарятся, а съ ними и ритуалы, по мр того какъ ихъ безполезность и ненужность будутъ ясне и ясне сознаваться большинствомъ людей.
Такъ смотритъ на религію и религіозныя стремленія огромное большинство думающихъ и образованныхъ людей у насъ и въ Европ. Очень немногіе безпокоятъ себя вопросомъ, не скрывается ли за преданіемъ чего-либо такого, что не принято, не переработано наукой и осталось вн ея области, за ея порогомъ, а, между тмъ, составляетъ живую потребность людей, но очень и очень многіе это чувствуютъ, и такое чувство выражается отрицательно — въ недовольств наукою, знаніемъ, котораго не умютъ опредлить, положительно — въ цпкости, съ которою держатся за преданіе, какъ за якорь спасенія, какъ за доску, поддерживающую посреди волнующагося житейскаго моря, готоваго ежеминутно поглотить каждаго въ своихъ ндрахъ.
Темное чувство, влекущее многихъ къ религіи, неопредленное безпокойство и какое-то неудовлетвореніе посреди небывалаго развитія и совершенства современной цивилизаціи и ея обильныхъ и роскошныхъ даровъ не впервые встрчаются въ наше время. Въ подобной обстановк царскій сынъ Сакіямуни отказался отъ всхъ радостей жизни, чтобъ въ уединеніи ршить въ себ и для себя великій вопросъ внутренняго удовлетворенія. Нирвана, до которой онъ додумался, была отвтомъ восточнаго человка, не созрвшаго ни до философскаго мышленія и науки, ни до подчиненія обстоятельствъ и обстановки своимъ внутреннимъ задачамъ и цлямъ. Въ Греціи, въ эпоху ея высшаго развитія и процвтанія, является Сократъ, который указываетъ, какъ высшую задачу, познаніе самого себя, внутреннюю красоту, внутреннюю добродтель. То же самое повторилось и въ Рим. Когда онъ достигъ высшей степени культуры, стоики и эпикурейцы — т и другіе по-своему — искали внутренняго удовлетворенія, котораго не находили въ блестящей обстановк распустившагося пышнымъ цвтомъ античнаго міра. Тогда же появилось и слово утшенія, которое и теперь, спустя дв тысячи лтъ, вноситъ миръ, успокоеніе и благодать въ душу, истерзанную испытаніями, придаетъ ей бодрость и силу выносить ихъ. Отчего католичество, побжденное и наукою, и государствомъ, продолжаетъ, однако, жить и оказывается силой, съ которою приходится считаться даже величайшимъ современнымъ политическимъ дятелямъ? Оттого, что оно хранитъ, хотя въ искаженномъ и обезображенномъ вид, это слово утшенія и успокоенія, котораго не могутъ дать ни наука, ни искусство, ни политическая и общественная жизнь. Весьма знаменательно, что исканіе людьми точки опоры въ самомъ человк, въ его внутреннемъ, духовномъ мір, во вс эпохи начиналось въ то время, когда цлая культура, достигнувъ своего апогея, склонялась къ упадку и разложенію. Судя по аналогіи, неожиданное оживленіе религіозныхъ стремленій служитъ зловщимъ признакомъ для современной европейской культуры и показываетъ, что новое время стучится въ дверь, что оно уже наступаетъ.
Противъ этихъ аналогій и сближеній намъ могутъ возразить, что они вовсе не доказываютъ того вывода, который мы изъ нихъ длаемъ. Если обращеніе человка къ своему внутреннему, духовному міру есть заключительный актъ всякой цивилизаціи, то напрасно стали бы мы искать въ религіозныхъ стремленіяхъ подкладки, способной отвчать на основные вопросы жизни. Въ судьбахъ народовъ и исторіи они не боле, какъ заключительное звено развитія, посл чего оно прекращается и начинается снова, часто на другой почв и при другихъ условіяхъ. Исторія представляла бы, такимъ образомъ, не боле, какъ повтореніе одного и того же процесса, конечно, въ разнообразныхъ формахъ, какъ училъ еще Вико. Какъ дерево и всякій вообще организмъ иметъ свое начало, свое развитіе и свой конецъ, такъ и народы. Различные фазисы ихъ существованія не могутъ, слдовательно, имть другаго значенія, кром повторенія, въ разныхъ видахъ, одного и того же круговорота. Что же можетъ быть безотрадне такого взгляда? Не является ли человкъ, въ правильномъ, періодическомъ возобновленіи одного и того же органическаго процесса, жалкою пшкой, которой фатально суждено проходить черезъ разныя стремленія въ вчной погон за удовлетвореніемъ, чтобы, въ конц-концовъ, придти къ той же неизбжной гробовой доск неудовлетвореннымъ и, вдобавокъ, съ горькимъ сознаніемъ, что удовлетвореніе — лишь мечта и призракъ?
Т, которые такъ смотрятъ, упускаютъ, какъ мы думаемъ, изъ вида, что сквозь рядъ кажущихся повтореній одного и того же процесса проходитъ красною ниткой одинъ общій всему человческому роду процессъ постепеннаго и послдовательнаго развитія, котораго стадіи мы ощупываемъ, хотя и не знаемъ окончательнаго его результата, который еще впереди. Процессъ этотъ опредляется единственно и исключительно накопленіемъ знанія и опытности въ постепенномъ приспособленіи всего окружающаго къ потребностямъ и нуждамъ людей и въ умньи воспитать и выработать человка такъ, чтобъ ему жилось возможно хорошо въ окружающей его обстановк. Другаго смысла не иметъ исторія рода человческаго. Знаніе и опытность развиваютъ людей въ указанныхъ двухъ направленіяхъ. Капитализація знанія и опытности идетъ, не прерываясь, отъ поколнія къ поколнію, отъ народа къ народу, отъ эпохи къ эпох, вслдствіе чего каждая новая фаза развитія, составляя повтореніе того же, что было когда-то прежде, въ то же время, представляетъ нчто новое, чего прежде никогда не бывало. Это новое и зависитъ отъ большей степени знанія, опытности и составляетъ дйствительный успхъ, шагъ впередъ въ развитіи человческаго рода. Возьмемъ для примра хоть то же обращеніе человка къ самому себ, къ своему внутреннему міру. Мы видли, что оно возвращалось періодически, въ разныя эпохи исторіи и при обстоятельствахъ, имющихъ между собою много аналогичнаго, а, между тмъ, стоитъ только сравнить между собою видъ, способъ, формы, въ которыхъ выражалось въ разныя эпохи обращеніе человка къ своему внутреннему міру, чтобы тотчасъ же замтить, что оно каждый послдующій разъ становилось ясне, сильне, глубже, настойчиве. Отъ чего это? Единственно отъ того, что, подъ вліяніемъ наблюденія, знанія и опытности, духовный міръ человка, его значеніе и роль въ человческихъ длахъ боле и боле выясняясь въ сознаніи.
Почему же, спросятъ насъ, сознаніе внутренняго, духовнаго міра человка, разъ возникнувъ, хотя бы и въ самомъ несовершенномъ вид, впослдствіи на долгое время утрачивалось и исчезало, повидимому, безъ слда и люди, отворотившись отъ него, съ новою энергіей, бодростью и увлеченіемъ принимаясь за изученіе и устроеніе окружающаго, какъ будто въ немъ одномъ можно было найти точку опоры и разршеніе всхъ трудныхъ и сложныхъ задачъ человческаго благополучія? Не слдуетъ я отсюда, что обращеніе человка на себя не боле, какъ переходный моментъ въ развитіи, минутная стоянка, отдыхъ, посл котораго люди съ обновленными силами снова продолжаютъ свой многовковый трудъ? Такой выводъ тмъ боле правдоподобенъ, что, какъ сказано, за погруженіемъ человка въ свой духовный міръ наступало всегда не обновленіе политической и общественной жизни, а, напротивъ, ея разложеніе и разрушеніе. Такимъ образомъ, только въ накопленіи знанія объективнаго міра и опытности въ обращеніи съ нимъ заключается дйствительный успхъ и развитіе рода человческаго, а вовсе не въ различныхъ видахъ погруженія человка въ себя. Послднее есть не боле, какъ признакъ, показатель перехода знанія и опытности изъ одной стадіи развитія въ другую.
Въ основаніи такого взгляда лежитъ важное недоразумніе и ошибка. Что такое знаніе и опытность? Еще Кантъ неопровержимо доказалъ, что они не есть нчто объективное, вн насъ существующее, а выражаютъ собою только отношеніе человка въ предмету. Мы называемъ это отношеніе объективнымъ, когда не одинъ какой-нибудь человкъ, а огромное большинство людей, весь родъ человческій находится въ одинаковыхъ отношеніяхъ къ предмету. Это высшій критерій всякаго объективнаго знанія и опытности. Въ самомъ ли дл дерево зелено, звукъ высокъ или низокъ, тло гладко или шероховато,— для этого мы не имемъ другой поврки, кром ощущеній, общихъ всмъ людямъ. Установить какой-нибудь фактъ объективнымъ образомъ — значитъ ни боле, ни мене какъ сдлать его несомнннымъ для огромнаго большинства людей, а вовсе не изслдовать его, каковъ онъ самъ по себ, помимо человка, что вовсе невозможно, какъ нельзя исчислить точно квадратуру круга или придумать машину вчнаго движенія. Оттого и такъ называемая объективная истина подвижна, способна къ совершенствованію по мр того, какъ совершенствуются пріемы и методъ наблюденій, а это доказываетъ, что развитіе самаго человка, его наблюдательности, его опытности, входитъ какъ существенная составная часть въ выработку и успхи того, что мы считаемъ объективнымъ предметнымъ знаніемъ.
Но если это справедливо даже въ примненіи къ наук объ окружающемъ насъ мір, то что сказать о явленіяхъ и фактахъ нашего духовнаго, внутренняго міра, которые мы узнаемъ не изъ вншнихъ наблюденій и опыта, а посредствомъ внутренняго сознанія, духовными очами? Знаніе его, умнье обращаться съ нимъ иметъ ли и можетъ ли оно имть объективный характеръ, значеніе объективной истины? Отвтъ не можетъ быть сомнителенъ. Выражая только наше отношеніе къ предметамъ внутренняго наблюденія, оно такъ же мало объективно и предметно, какъ и знаніе окружающихъ насъ предметовъ, тмъ боле, что мы имемъ дло не съ тмъ, что вн насъ, а съ тмъ, что въ насъ самихъ и въ нашемъ сознаніи. И такъ, въ такъ называемомъ объективномъ, предметномъ знаніи и опытности, которыя кажутся намъ отршенными отъ человка, онъ, на самомъ дл, есть одинъ изъ существенныхъ элементовъ, изъ которыхъ оба слагаются и безъ которыхъ совсмъ не мыслимы. Стало быть, и обращеніе его на самого себя изъ окружающаго его предметнаго міра не можетъ быть только признакомъ и перерывомъ въ развитіи объективнаго знанія, напротивъ, оно есть естественное и необходимое его послдствіе, выводъ изъ него и его поврка. Изслдуя и узнавая окружающее, человкъ измняется самъ и смотритъ на тотъ же окружающій міръ другими глазами, а это снова измняетъ его прежній взглядъ и заставляетъ иначе взглянуть на то, что живетъ и совершается около него. Въ этомъ и заключается развитіе знанія и опытности. Въ этомъ же — и объясненіе періодическаго обращенія человка къ самому себ, къ своему внутреннему, психическому міру.
Несомннная связь между человкомъ и окружающимъ его міромъ, такъ ясно выступающая въ развитіи знанія и науки, далеко, впрочемъ, не разршаетъ всхъ недоумній, возбуждаемыхъ ходомъ историческаго развитія, на который было указано выше. Человкъ со своимъ внутреннимъ міромъ и его тайнами и откровеніями выступаетъ не какъ продолженіе, разъясненіе и дополненіе окружающаго,— напротивъ, онъ отрицаетъ его, спасается отъ его золъ и страданій, въ самомъ себ ищетъ точки опоры и во имя ея стремится пересоздать весь дйствительный міръ и условія его существованія. Что значитъ это противупоставленіе внутренняго міра вншнему, доходящее до вражды, и почему оно является заключительнымъ актомъ эпохъ культуръ и цивилизацій, а не заявляетъ себя въ самомъ ихъ начал?
Позднее появленіе протестовъ во имя внутренняго, душевнаго міра противъ окружающей среды, въ которой суждено жить человку, легко объясняется закономъ дифференціаціи, одинаково замчаемымъ въ развитіи природы и человка и человческаго общежитія. Слитное, не различенное въ зародыш, является при дальнйшимъ рост различеннымъ и обособленнымъ, иногда до того, что трудно уловить и опредлить взаимную связь бывшихъ прежде частей одного цлаго. Послднее замчаніе особенно относится къ высшимъ, сложнымъ организмамъ, каково, напримръ, человческое общество. Сначала индивидуальность людей, изъ которыхъ оно состоитъ, не выдается впередъ, стушевываясь и утопая въ общемъ старомъ чувств. Развитіе общества ослабляетъ это первоначальное безразличіе. По мр того, какъ общество живетъ, индивидуальность выступаетъ ярче, опредленне и рзче. Вотъ почему обращеніе человка къ себ, погруженіе его въ свой внутренній міръ, въ противуположность окружающему вншнему, появляется не на первыхъ, а на послднихъ заключительныхъ ступеняхъ развитія, когда вс задатки эпохи вполн созрли, когда она исчерпала свое содержаніе и пришла къ заключительнымъ своимъ итогамъ.
Гораздо трудне объяснить противуположность между индивидуальнымъ человкомъ и окружающею природой и обществомъ. Каждый человкъ есть часть природы и отъ рожденія до конца живетъ между людьми. Тмъ, что онъ есть, онъ обязанъ природ и обществу. При такой тсной, органической связи его съ окружающимъ, казалось бы, нтъ и не должно бы быть мста противупоставленію, доходящему до вражды и отрицанія. А на дл мы видимъ другое. Вся дйствительная жизнь есть непрерывная борьба. Все, что дйствительно существуетъ, начиная съ низшихъ организмовъ и оканчивая высшими, живетъ одно на счетъ другаго, завоевывая свое существованіе съ боя и безпрестанно подвергаясь опасности сдлаться жертвою окружающаго. На человк, самомъ развитомъ и сложномъ изъ всхъ организмовъ въ природ, этотъ общій законъ жизни выражается всего явственне и рзче. Онъ непрестанно борется съ природой, съ подобными себ людьми, съ обществомъ, посреди котораго родился, выросъ и живетъ, то побждая ихъ, то, напротивъ, изнемогая передъ ихъ превосходными силами. Какъ же согласить вопіющее противорчіе между двумя одинаково несомннными дйствительными фактами, которые, однако, также несомннно исключаютъ другъ другъ,— между единствомъ всего существующаго и непрерывною борьбой этого существующаго съ самимъ собою? Вопросъ этотъ поставленъ съ тхъ поръ, что человкъ сталъ думать, ршался на тысячи ладовъ, но до сихъ поръ удовлетворительнаго ршенія его не найдено. Какъ о свобод и необходимости, такъ и объ отношеніяхъ человка къ природ и обществу люди спорили между собою испоконъ вка, спорятъ до сихъ поръ и никакъ не могутъ придти къ соглашенію. Отчего это? Кантъ, не находя удовлетворительнаго отвта на основные запросы знанія въ современномъ ему философскомъ догматизм, напалъ на мысль, не скрывается ли причина неудовлетворительности въ томъ, что не обращается вниманія на элементы, вносимые въ познаніе предмета со стороны познающаго лица? Эта мысль, разработанная въ Критик чистаго, произвела цлый переворотъ въ философіи. Неразршимое противорчіе, передъ которымъ мысль останавливается въ недоумніи посл столькихъ неудачныхъ попытокъ найти отвтъ, снова ставитъ на очередь вопросъ, поставленный геніальнымъ нмецкимъ мыслителемъ, конечно, въ другихъ условіяхъ и другой формул. Если два явленія, одинаково очевидныя и несомннныя, существующія въ дйствительности рядомъ одно пор другаго, исключаютъ себя взаимно въ нашей мысли, въ нашемъ пониманіи, то не происходитъ ли это отъ того, что мы сопоставляемъ неоднородное, ставимъ ихъ на одну доску и мряемъ однимъ аршиномъ? На этотъ вопросъ наводитъ многое. Точная наука не занимается индивидуальностью, послдняя изъ нея выпадаетъ и ею отбрасывается, какъ вовсе ей ненужная. Религія, совершенно наоборотъ, вся посвящена духовнымъ и душевнымъ интересамъ лица, его индивидуальнаго существованія. Наука иметъ задачею знаніе законовъ и необходимыхъ условій существующаго, явленій, религія ставитъ на первый планъ не объективную истину, а напутствіе человка къ духовной и нравственной жизни посреди житейской борьбы невзгодъ и пользуется выводами науки лишь настолько, насколько они могутъ служить этой главной, существенной цли. То, что къ ней не подходитъ или ей противорчитъ, религія отвергаетъ, какъ вредное, какъ зло. Зорко и ревниво оберегая только личное, индивидуальное духовное и нравственное существованіе, она останавливаетъ попытки знанія проникнуть тайны существованія тамъ, гд бы он могли поколебать устои личной духовной жизни, и не обинуясь высказываетъ, что эти устои скрыты отъ человческаго вднія и непостижимы для ума. Все религіозное міросозерцаніе, отъ начала до конца, въ общемъ и мельчайшихъ подробностяхъ, построено на одной основной мысли — сохранить, направить и воспитать духовно и нравственно человка, дать его душ и совсти точку опоры противъ соблазновъ и искушеній на жизненномъ пути. Все пригоняется и прилаживается къ этой завтной цли: и разныя отрасли искусства, и философія и, по возможности, формы быта и общественности. Въ этой забот объ удовлетвореніи духовныхъ потребностей индивидуальнаго человческаго существованія заключается сила религіи и тайна ея огромнаго вліянія на людей.
Отчего же знаніе, наука, не можетъ справиться съ индивидуальнымъ существованіемъ и относится къ нему равнодушно? Отвтъ не труденъ: задачи знанія совсмъ другія и пріемы его совсмъ не т, какіе нужны для духовнаго и нравственнаго воспитанія и назиданія отдльнаго человка, лица. Наука изслдуетъ не цльный предметъ въ его совокупности, въ его живой дйствительности, а одни условія и законы его существованія и дятельности и обобщаетъ эти законы и условія въ общія формулы. Вслдствіе того, она везд и всегда начинаетъ съ разложенія дйствительнаго, живаго факта на его составныя части и получаетъ въ результат уже нчто совсмъ иное, чмъ была дйствительность, подвергнутая научному анализу. Результатъ этотъ состоитъ въ обнаруженіи и пониманіи условій и законовъ дйствительной жизни. Оттого-то выводы науки представляютъ совсмъ иныя комбинаціи, чмъ какія дйствительно существуютъ, и вовсе на нихъ непохожія. Эти комбинаціи, когда он сдланы совершенно правильно, на основаніи всхъ характерныхъ явленій, суть несомннныя истины, отвчающія дйствительности, но истины въ объясненномъ выше смысл, то-есть представляющія соотвтствіе нашего пониманія съ тми законами и условіями, которыя дйствительно управляютъ живыми явленіями. Наука даетъ намъ, такимъ образомъ, знаніе того, что есть, но съ особенной точки зрнія, съ извстной стороны, которая отвлечена отъ дйствительности и совсмъ иначе комбинируется въ нашемъ ум. Къ чему, спрашивается, нужны намъ такія новыя комбинаціи, такое преобразованіе дйствительности въ нашей голов? Роль ихъ, а потому и науки, въ дйствительной жизни громадная. Благодаря имъ, и только при ихъ помощи, человкъ получаетъ возможность производить то, что ему полезно или нужно, устранять или ослаблять то, что ему вредно или ненужно. Въ фантастическомъ упоеніи этою возможностью сопоставлять извстныя условія и тмъ производить т или другія явленія, человкъ провозгласилъ себя владыкою міра, покорителемъ природы, властелиномъ всхъ условій — не только естественныхъ, природныхъ, но и соціальныхъ своего существованія. Эта власть и господство имютъ, какъ все, свои предлы въ самыхъ условіяхъ существованія и въ недостаточности научныхъ средствъ все узнать, все изслдовать, но не подлежитъ сомннію, что только при помощи, посредствомъ науки и знанія люди улучшили и безпрерывно улучшаютъ свой бытъ, обезпечиваютъ себя противъ тысячи вредныхъ и опасныхъ случайностей, создали и создаютъ около себя обстановку, благопріятную для развитія не только матеріальнаго, но умственнаго и нравственнаго. До сихъ поръ никто еще не указалъ’, гд предлы знанія, на какомъ пункт оно должно остановиться. Какъ глыба снга, катящаяся съ горы, знаніе, развиваясь, не только увеличивается въ объем, но расширяетъ и свои средства, и выростаетъ въ громадную силу. Но нельзя и не должно требовать отъ знанія того, что оно по своему существу, по своей природ дать не можетъ. Умъ не боле, какъ особый процессъ, особое отправленіе человка, человческой природы. Онъ ничего не создаетъ, а только производитъ новыя комбинаціи того, что есть, и, притомъ, всегда въ вид отвлеченій и обобщеній. Эти отвлеченія и обобщенія не имютъ, вн человка, никакой объективной реальности, которую долгое время имъ приписывала философія. Ошибка произошла единственно отъ того, что умъ, какъ органическое свойство и отправленіе, дйствуетъ безсознательно, помимо нашей воля и пониманія. Кода сознаніе пробуждается, оно уже находитъ въ душ готовыя отвлеченія и обобщенія, и, не зная откуда они взялись, принимаетъ ихъ за дйствительности и реальности особаго рода, которыя и противуполагаетъ реальности, доступной вншнимъ чувствамъ. Естествовдніе, именно физіологія и критическая психологія, раскрыли эту ошибку. Первая доказала зависимость умственныхъ отправленій отъ мозга и нервовъ, послдняя раскрыла, что содержаніе этихъ мнимыхъ существъ заимствовано изъ вншнихъ ощущеній или фактовъ внутренней, психической жизни и получило своеобразный видъ и форму только вслдствіе переработки ощущеній и психическихъ явленій умственными операціями. Уяснивъ это себ, мы должны признать, что знаніе есть ничто иное, какъ особый, свойственный лишь человческому роду способъ отношеній къ окружающему и самому себ, служащій ему средствомъ для достиженія своихъ цлей. Цль, задачу человкъ носитъ въ себ. Она заключается въ удовлетвореніи его потребностей — физическихъ, духовныхъ и нравственныхъ, разнообразныхъ и многосложныхъ, какъ его природа. Мы называемъ знаніе средствомъ, потому что оно, само по себ, въ теоретическомъ, чистомъ своемъ вид, представляетъ сознанію ту же живую дйствительность, только переиначенную умственнымъ процессомъ, и остается мертвою, сухою отвлеченностью до тхъ поръ, пока человкъ не воспользуется ею для сопоставленія условій живаго, дйствительнаго міра согласно съ своими задачами и цлями. Такъ называемыя прикладныя науки показываютъ примненіе отвлеченныхъ истинъ знанія къ дйствительнымъ живымъ явленіямъ и облегчаютъ человку приложеніе ихъ къ его ближайшимъ практическимъ потребностямъ и нуждамъ.
Только въ различномъ назначеніи, роли и задачахъ религіи и науки заключается, какъ мы думаемъ, единственная причина ихъ существеннаго различія. Религія воспитываетъ нравственную личность, заботится о ней, направляетъ и поддерживаетъ ее въ дйствительной жизни и ея треволненіяхъ, наука, знаніе, выясняетъ общія условія дйствительнаго бытія я даетъ могучее орудіе для ихъ устроенія по возможности согласно съ потребностями и желаніями людей. Об подходятъ къ одной и той же задач съ двухъ различныхъ сторонъ: религія — съ психической, субъективной, нравственной, наука — съ вншней, объективной. Ихъ противуположность и вражда происходятъ только вслдствіе глубокихъ недоразумній и неяснаго пониманія взаимныхъ ихъ отношеній, круга и границъ ихъ дятельности. Назначеніе религіи не есть знаніе, стало быть, ей, казалось бы, и не слдъ выступать противникомъ и врагомъ его, къ какимъ бы результатамъ и выводамъ оно ни пришло. Точно также и наук, знанію, не слдъ было бы враждовать противъ религіи, когда назначеніе ея не нравственное воспитаніе людей, а открытіе общихъ условій и законовъ существующаго. Однако, такое ршеніе не удовлетворяетъ никого. И наука, и религія несутъ съ собою цлое міросозерцаніе: первая — основанное на изслдованіяхъ, другая — на преданіи, и об взаимно исключаютъ другъ друга. Какъ же разршитъ его? Поставленный въ упоръ во всей его непосредственности и рзкости, онъ, мы полагаемъ, и не разршимъ. Т, для которыхъ нравственное развитіе отдльнаго лица представляетъ главный, существенный интересъ, будутъ всегда боле чутки и внимательны къ доводамъ и воззрніямъ, ведущимъ къ этой цли, опуская или отбрасывая т, которые не имютъ къ ней отношенія или опровергаютъ благопріятную ихъ цли аргументацію, и, наоборотъ, люди боле наклонные къ строгой и точной умственной дятельности, боле расположенные, по складк и свойствамъ своего ума, видть существенную и главную сторону дйствительности въ ея необходимыхъ, роковыхъ условіяхъ и законахъ, будутъ естественно выдвигать и подчеркивать то, что имъ больше по душ, и ясне, рельефне оттнять слабыя стороны выводовъ, разсчитанныхъ не въ виду знанія, а для соображеній, не имющихъ съ нимъ ничего общаго. Въ обществ, соединяющемъ въ одно цлое людей и того, и другаго склада, главная задача — найти средніе термины ихъ мирнаго и безобиднаго сосуществованія рядомъ, и эта цль можетъ бытъ достигнута, когда причины противуположности будутъ обими сторонами поняты и кругъ дятельности того и другаго направленія очерченъ добровольно и съ возможною точностью. Знаніе, наука, на многіе вопросы не даетъ въ теоріи точнаго отвта, въ практическомъ приложеніи приходится въ такихъ случаяхъ довольствоваться возможнымъ приближеніемъ въ недостижимому точному разршенію. Этимъ приходится довольствоваться и при установленіи отношеній между религіей и наукой.
Такое ршеніе возможно и будетъ принято рано или поздно, но подъ слдующими непремнными условіями: во-первыхъ, должна быть доказана необходимость духовнаго и нравственнаго развитія личности и невозможность достигнуть цли, достигаемой религіей непосредственнымъ примненіемъ результатовъ, къ которымъ приводитъ наука, знаніе. При положительномъ отвт на то и другое, останется, во-вторыхъ, объяснить, существуетъ ли для людей науки’ и знанія возможность, не покидая почвы научнаго міросозерцанія, подойти, хотя бы и другимъ путемъ, къ тмъ же самымъ условіямъ духовнаго и нравственнаго развитія личности, которыя составляютъ силу религіи и изъ-за которыхъ она отказывается отъ выводовъ научнаго знанія? Пока эти вопросы не разршены въ положительномъ смысл, о практическихъ компромиссахъ между людьми религіознаго и научнаго направленія и рчи быть не можетъ, ибо если индивидуальное, духовное и нравственное развитіе не необходимо и безъ него можно обойтись, то дло, которому по преимуществу посвящаетъ себя религія, будетъ подкопано подъ самый корень, а съ нимъ и самое призваніе религіи окажется шаткимъ и спорнымъ, съ другой стороны, если научнымъ путемъ невозможно подойти къ тому же, что составляетъ необходимое условіе духовнаго и нравственнаго развитія личности, то самое знаніе, наука, какъ не способная отвчать на одну изъ главныхъ потребностей человческаго существованія и идущая съ нею въ разрзъ, окажется вовсе не заслуживающею доврія, котораго къ себ требуетъ, и. должна упасть во мнніи людей, умалиться до размровъ односторонняго упражненія умственныхъ способностей, полезнаго лишь въ тсномъ круг однхъ матеріальныхъ потребностей, далеко не исчерпывающихъ всхъ сторонъ человческой жизни и дятельности. Только признаніе потребности духовнаго и нравственнаго развитія индивидуальности, какъ одной изъ основныхъ задачъ жизни и возможности дойти двумя различными путями до условій ея удовлетворенія, могутъ подготовить почву для компромисса между религіей и наукой и ихъ мирнаго совмстнаго сосуществованія.
Современную науку упрекаютъ, особенно у насъ, въ томъ, что она знать не знаетъ и рать не хочетъ явленій духовнаго и нравственнаго міра, отрицаетъ ихъ въ принцип и, будучи матеріалистическою и атеистическою по своему существу, не признаетъ другихъ способовъ дйствіи на человка, какъ чисто-вншнихъ, механическихъ, при помощи которыхъ и мечтаетъ создать благополучіе человческаго рода. Какое же можетъ бытъ такое благополучіе? Очевидно, такое же, каковы и самыя средства,— матеріальное, вншнее, а не духовное и нравственное, безъ котораго, однако, человкъ не можетъ быть человкомъ, и общество человческое должно развалиться, чему мы видимъ не мало примровъ въ исторіи. Съ порчею нравственности, съ пренебреженіемъ духовными и нравственными благами, везд начинался упадокъ политической, общественной и частной жизни, добрыхъ нравовъ и порядковъ между людьми.
Въ основаніи такихъ упрековъ лежатъ большія недоразумнія и смшеніе понятій. Тмъ, которые произносятъ такіе приговоры современной наук, теперешнее ея направленіе и методъ, очевидно, мало знакомы. Они не различаютъ ея отъ философіи и матеріалистическихъ системъ, съ которыми она давно уже разошлась и не иметъ ничего общаго. Наука нашего времени не есть система, не есть міросозерцаніе, она прежде и больше всего критика и потому не можетъ быть ни деистической, ни атеистической, ни спиритуалистической, ни матеріалистической. Она установляетъ точнымъ образомъ предметъ своихъ изслдованій, старается открыть условія и законы его существованія, отношенія къ другимъ ближайшимъ и боле отдаленнымъ предметамъ и, не задумываясь надъ ихъ сущностью, считаетъ свое дло оконченнымъ, задачу разршенной, когда условія и законы существованія, дятельности и отношеній предмета изслдованія вполн выяснены и опредлены. Вооруженная превосходнымъ, въ мельчайшихъ подробностяхъ выработаннымъ индуктивнымъ методомъ, повряя шагъ за шагомъ каждый изъ полученныхъ выводовъ, наука все боле и боле расширяетъ кругъ своихъ изслдованій, медленною, но врною и твердою поступью переходитъ отъ извстнаго, узнаннаго, къ неизвстному и критически необслдованному, отъ боле простаго къ боле сложному, обнимая все боле и боле обширный кругъ. Такой характеръ науки выработался постепенно въ противуположностъ безчисленнымъ системамъ и міровоззрніямъ, между которыми умъ человческій заблудился и не зналъ на чемъ остановиться. Испробовавъ свои силы и утвердившись въ области матеріальныхъ явленій и фактовъ и оправдавъ въ ней правильность своихъ пріемовъ блистательнйшими теоретическими и практическими результатами, наука въ наше время стала захватывать и область явленій психическаго и соціальнаго порядка. Пока сдлано ею немного на этомъ новомъ пол изслдованій и сдланное не идетъ въ сравненіе съ тмъ, что ею совершено въ области естествознанія и математики, и это неудивительно. Пройдетъ еще не мало времени, пока она успетъ разобраться въ своеобразномъ матеріал, какой представляютъ явленія психической и соціальной жмени, освоится съ нимъ и придумаетъ необходимыя примненія къ нимъ своего точнаго метода. До сихъ поръ усилія науки перенести пріемы естествознанія въ изслдованія психическихъ и соціальныхъ фактовъ но привели, да и не могли привести, къ ожидаемымъ результатамъ, но эти первыя пробы примнить къ изученію фактовъ другаго порядка точный методъ изслдованій уже принесли огромную пользу тмъ, что выдлили изъ нихъ великое множество явленій физическаго міра, которыя ошибочно причисляли къ области психологіи и соціологіи, значительно очистивъ, такимъ образомъ, матеріалъ изслдованія отъ постороннихъ примсей, и указали на тсную, органическую связь между различными порядками явленій, не имвшими между собою, повидимому, никакой связи и ничего общаго.
Такимъ образомъ, упреки, которые длаются современной наук, по нашему убжденію, крайне несправедливы. Въ сфер психической и соціальной она только начинаетъ работать, и потому подписывать ей приговоръ по первымъ опытамъ или пробамъ крайне опрометчиво. Они относятся не къ ней, а къ тмъ, которые, забгая впередъ, уже предсказываютъ окончательные выводы, которыхъ она еще не длала и не могла сдлать. Наконецъ, обрушиваясь на науку и взводя на нее массу обвиненій, весьма тяжкихъ, мы забываемъ, что она не рождается на свтъ готовою, какъ Минерва изъ головы Зевса, а окружена въ своей колыбели и при первыхъ своихъ шагахъ преданіями и остатками прошедшаго, изъ котораго выработалась, съ которыми никакъ не слдуетъ ее смшивать, мы же слишкомъ часто и крайне неосмотрительно валимъ на ея плечи то, въ чемъ она вовсе не виновна, чего она не говоритъ и не думаетъ, а говорятъ доктрины, потерявшія въ ея глазахъ кредитъ и постепенно приходящія въ забвеніе. Мы совершенно убждены, что наука иметъ вс необходимыя средства для изслдованія и строго-научнаго опредленія условій и законовъ психической жизни, какъ она ихъ открыла и указала въ жизни органической и неорганической природы. Вс существенные элементы, изъ которыхъ слагается духовная и нравственная жизнь человка, съ ихъ фактической стороны, значительно выяснены и съ каждымъ почти днемъ выясняются боле и боле. Для ихъ научнаго изслдованія накопленъ необозримый матеріалъ, большею частью еще сырой, но отчасти уже подработанный, и чувствуется, по ходу научныхъ изслдованій, что не слишкомъ далеко время, когда для индивидуальной психической жизни, составляющей внецъ всей жизни и всей природы, будетъ найдена точная научная формула, какія открыты и открываются по другимъ сторонамъ жизни.
Но дале этого наука, знаніе, не можетъ идти. Опредленіемъ условій я законовъ психической жизни и дятельности ея задача оканчивается. Какъ воспользоваться этимъ знаніемъ для возможно-полнаго духовнаго и нравственнаго развитія того или другаго лица, при такихъ или другихъ обстоятельствахъ и обстановк, это уже не ея дло, какъ не ея дло учить, какъ разводить то или другое растеніе на той или другой почв, при тхъ или другихъ климатическихъ условіяхъ. Достиженіе практическихъ цлей не входитъ въ задачи строгой науки, а такъ называемыхъ прикладныхъ наукъ, занимающихъ середину между знаніемъ умньемъ, и искусствомъ. Теоретическія основанія прикладныхъ наукъ даетъ чистая, строгая наука, он же указываютъ только способы примненія этихъ основаній или началъ къ потребностямъ и нуждамъ людей. Смшеніе чистой науки съ прикладными есть одна изъ причинъ путаницы понятій и часто влечетъ за собою весьма прискорбныя практическія послдствія. Теоретическая формула, какъ всякая отвлеченность, не можетъ быть непосредственно осуществлена въ дйствительности. Примненіе должно считался съ готовыми комбинаціями дйствительной жизни, которыя установляются совсмъ не при тхъ условіяхъ, какъ научный выводъ.
Если мы теперь отъ этихъ соображеній о характер и значеніи научнаго знанія обратимся къ дйствительной жизни, то тотчасъ же увидимъ, что необходимость индивидуальной выработки для извстной цли или извстнаго назначенія — явленіе до того общее, до того нетерпящее исключеній, что его нельзя не отнести въ числу существеннйшихъ условій и законовъ, управляющихъ міромъ. Только мысли и чувства знакомы съ общимъ и отвлеченнымъ. Дйствительность ихъ не знаетъ. Она вся, отъ низшиихъ до высшихъ ступеней, состоитъ изъ индивидуумовъ, которые, возникая изъ общей всмъ имъ почвы, живя посреди ея и подчиняясь ея условіямъ, въ то же время, имютъ, каждый, свое особое существованіе, свои потребности, удовлетвореніе которыхъ и составляетъ ихъ сознаваемую и безсознательную цль. Стремленіе къ цли и достиженіе ея разлагается на дв стороны, которыя можно назвать субъективною и объективною: первая состоитъ въ приспособленіи индивидуума къ сред и даннымъ условіямъ, посреди которыхъ цль должна быть достигнута, вторая — въ приспособленіи среды и данныхъ условій такъ, чтобы они благопріятствовали достиженію цли. Вслдствіе того, всякая дятельность, направленная къ достиженію извстной цли, влечетъ за собою измненіе и дйствующаго лица, и среды, въ которой онъ дйствуетъ. Выравненіе, правильне сказать, согласованіе ихъ и приближеніе другъ къ другу — до того всеобщій и неизмнный законъ всего существованія, что многіе усматриваютъ цлесообразность въ органической и даже неорганической природ, объясняя причину этого явленія каждый по своему, начиная отъ ученій, основанныя на преданіи, и оканчивая Гартманомъ и Дарвиномъ.
Цли и средства ихъ достиженія такъ же разнообразны и безчисленны, какъ нужды, потребности и ихъ удовлетвореніе. Т и другія идутъ, все обобщаясь я осложняясь, отъ самыхъ простыхъ, непосредственныхъ и матеріальныхъ до самыхъ сложныхъ, повидимому, не имющихъ никакого осязательнаго предмета, каковы цли психическія, духовныя и нравственныя,— отъ простйшей реакціи и рефлекса до самыхъ сложныхъ и отвлеченныхъ психическихъ дйствій и поступковъ. Вс они непремнно предполагаютъ, какъ сказано’ индивидуальную выработку, приспособленіе, начиная съ умнья младенца направить свой глазъ на руку къ предмету и окашивая высшими духовными я нравственными стремленіями, разница заключается только въ томъ, что, смотря по свойству, характеру или объему цли’ требуется приспособленіе или боле частичное, или боле общее, обнимающее на одну, большую или меньшую сторону индивидуума, или, напротивъ, весь или почти весь организмъ и вс его стороны. Выучиться класть себ пищу въ ротъ требуетъ, очевидно, боле частичнаго приспособленія руки, чмъ умнье играть на какомъ-нибудь инструмент или владть карандашомъ или кистью, умнье обороняться отъ вншнихъ опасностей и одерживать верхъ надъ вншними врагами гораздо мене требуетъ развитія психическихъ способностей, чмъ достиженіе истины въ знаніи или высокаго нравственнаго совершенства. Такъ или иначе, но несомннно, что единичная, индивидуальная выработка той или другой способности или цлаго человка, смотря по цли, которой имется въ виду достигнуть, до того безусловно необходима, что безъ нея потребности остаются неудовлетворенными и существованіе индивидуальности или искажается, или прекращается вовсе, точно такъ же какъ и въ томъ случа, когда неблагопріятныя объективныя условія не могутъ быть устранены или измнены въ лучшему.
Но если духовное и нравственное развитіе человка въ общей экономіи человческаго развитія такъ же необходимо, какъ и приспособленіе къ его нуждамъ и потребностямъ объективныхъ условій существованія, то гд, спрашивается, искать основаній для такого развитія, точки опоры и указаній, куда направиться на этомъ пути? Какъ вс прикладныя науки помоемся на научномъ теоретическомъ основаніи, такъ и практика духовнаго и нравственнаго развитія должна имть свою доктрину, свою догму и канонъ, безъ котораго она не можетъ шагу ступить, какъ пароходъ не можетъ плыть по назначенію безъ руля, буссоля и карты. Для религіи такимъ руководствомъ служитъ преданіе.
Философія, витая между небомъ и землею, думала замнить живой и авторитетный его голосъ безплотными отвлеченными идеями, но, путаясь въ нихъ, потеряла реальную почву, служившую имъ подкладкой. Геніальнйшій изъ современныхъ мыслителей, отецъ новой философіи, Бантъ, врнымъ чутьемъ понималъ необходимость сохранить въ философіи начало личности. Его Категорическій императивъ есть источникъ познанія идей, которыя недоступны чистому разуму, неспособному выйти изъ противорчій!. Но его критическія изслдованія, начавшія новую эру научныхъ изслдованій въ области, психологіи и психическихъ явленій, не разршили вопроса объ отношеніи мысли и факта, идеи и дйствительности, и подмченное врнымъ тактомъ явленіе осталось такимъ хе безпочвеннымъ, никъ, и категоріи чистаго разума. Съ тхъ поръ и до нашего времени остается открытымъ вопросъ, есть ли возможность, путемъ науки и знанія, открылъ и указать твердую почву и основаніе тхъ началъ, на которыхъ только и можетъ быть построено ученіе о нравственности и на которыя опирается духовное и нравственное развитіе людей? Въ наше время объ этихъ предметахъ существуютъ самыя сбивчивыя понятія. Нравственное и духовное развитіе, личности отодвинуто на второй планъ и почти забыто, какъ неважное, безъ котораго можно обойтись и которое вполн замняется измненіемъ и улучшеніемъ условій жизни человка. Дайте людямъ хорошій судъ, хорошее управленіе, поставьте ихъ въ нормальное экономическое положеніе, откройте имъ широко двери науки и знанія, обезпечьте ихъ физическое благосостояніе — и они сани собою станутъ духовно и нравственно развитыми. Факты не оправдываютъ, однако, этихъ надеждъ.
Нравственныя качества и совершенство не совпадаютъ ни съ умственнымъ развитіемъ и образованіемъ, ни съ обезпеченностью личною и имущественною, ни съ свободами политическими и гражданскими, ни съ культурой. Пороки и преступленія, подъ вліяніемъ всхъ этихъ несомннныхъ благъ, не уменьшаются между людьми, а только становятся утонченне. Посреди небывалыхъ богатствъ матеріальныхъ и духовныхъ тосклива и безотрадна, скучна и безцвтна становится жизнь современнаго человка. Сомнніе закрадывается въ его душу: къ чему вс эти блага, когда съ ними живется такъ тяжело, какая-то тоска наполняетъ грудь и не даетъ ими наслаждаться? Да и въ самомъ ли дл они — блага, когда не даютъ душевнаго удовлетворенія? Отбитъ ли жить, когда жизнь не радуетъ, а оставляетъ ничмъ не наполненную пустоту? И люди тысячами спшатъ насильственно превратить свою жизнь, и эти тысячи ростутъ въ ужасающей, зловщей пропорціи, а живущіе, при внутренней разорванности, мало-помалу впадаютъ въ равнодушіе и апатію. Напрасно говорятъ имъ о необходимости энергіи и характера для того, чтобы достигнуть великихъ результатовъ. Настойчивость, выдержка, умнье, находчивость,— всего этого имютъ въ избытк люди нашего времени, не задающіеся нравственными идеалами, а чисто-личными цлями. Но они боле и боле вырождаются въ хищныхъ зврей, тмъ боле лютыхъ и опасныхъ, что, не останавливаясь ни передъ чмъ, вооружены всми средствами, какія даетъ знаніе науки.
Эта мрачная картина, краски которой скоре смягчены, чмъ усилены противъ дйствительности, наводить на цлый рядъ размышленій. Если вс усилія ума, созданія, науки и искусства, которыми люди такъ справедливо гордятся, не могли дать полнаго удовлетворенія людямъ, и человкъ, даже при такой обстановк, можетъ быть дряблъ, безцвтенъ, ничтоженъ или негоденъ,— то изъ этого слдуетъ, что одна обстановка, сама по себ, его не воспитываетъ, не укрпляетъ, не улучшаетъ, а необходимо нчто другое — индивидуальная, духовная и нравственная выработка. Но, кром этого вывода, къ которому мы уже пришли выше другимъ путемъ, та же картина приводитъ и къ другому. Человкъ есть творецъ своей обстановки, въ томъ вид, какъ, она имъ прилажена къ его потребностямъ и нуждамъ, онъ — творецъ науки и искусства. Они только для него и только черезъ него существуютъ и сами по себ безъ него не имютъ ни значенія, ни даже смысла. Значитъ, его возможно-полное удовлетвореніе есть ихъ послдняя цль и назначеніе, и если они этого не достигаютъ, то, очевидно, нужно, кром нихъ, что-то другое, чего они не даютъ и дать не могутъ. Это нчто и есть душевный строй, нравственный камертонъ, который, давая намъ точку опоры и поддерживая въ равновсіи наши душевныя отправленія, открываетъ наше сердце ко всмъ радостямъ и длаетъ способными пользоваться и наслаждаться всми благами, какія даетъ наука, искусство и творчество безчисленныхъ предшествовавшихъ поколній въ приспособленіи окружающей среды къ человческимъ потребностямъ. Для людей, отступившихъ отъ преданія, такая точка опоры, камертонъ и равновсіе должны быть найдены путемъ знанія и точной науки, имющей авторитетъ въ ихъ глазахъ. Мы думаемъ, что это возможно, если только наука, оставаясь врной себ и послдовательной своимъ началамъ, перенесетъ на изслдованіе психическихъ явленій тотъ же самый методъ, который повелъ къ такимъ блистательнымъ открытіямъ въ естественныхъ наукахъ.
До послдняго времени въ изслдованіяхъ всхъ предметовъ, имющихъ непосредственное отношеніе къ духовной и нравственной сторон человческаго существованія, точкою отправленія служилъ единичный, индивидуальный человкъ, какимъ мы его теперь знаемъ. Это и понятно. Думаетъ, изслдуетъ не отвлеченное понятіе человческаго рода или націи, а живой, единичный человкъ, при томъ запас знанія и опытности, какой умлъ пріобрсти. Поэтому съ себя онъ начиналъ и себя же сознательно или безсознательно принималъ за исходную точку своихъ общихъ выводовъ и соображеній. Оттого индивидуализмъ легъ въ основаніе всей науки, философіи, политическихъ и общественныхъ учрежденій. Такъ продолжалось до тхъ поръ, пока вс стороны индивидуальнаго человка не были изслдованы и испробованы на дл въ построеніяхъ общества и государства.
Теперь этотъ періодъ развитія пришелъ къ концу. По мр того, какъ стало выясняться, что человкъ есть органическая часть природы, что міръ его идей и понятій не иметъ объективнаго существованія и есть лишь результатъ его умственныхъ процессовъ надъ явленіями вншней и внутренней его жизни, точка зрнія человка на окружающее и самого себя должна была существенно измниться. Выдленіе человкомъ себя изъ всего остального міра и перенесеніе изъ послдняго точки опоры въ созданія его психической дятельности должно было прекратиться и уступить мсто другому воззрнію, въ которомъ точкой отправленія является не единичный человкъ, а человческое общество, котораго онъ лишь членъ, въ которомъ онъ только и можетъ жить и развиваться. Только благодаря общежитію съ другими, подобными себ, онъ и ногъ стать тмъ, что есть. Міръ знанія и науки, играющій такую ршительную судьбу въ развили его, открылся передъ нимъ только благодаря обобщеніямъ, которыя сдлались возможны лишь благодаря общенію его съ другими людьми. Только въ такомъ общеніи творческія его силы окрпли и усотерились. Наконецъ, лишь въ общенія людей между собою могли зародиться понятія и идеи, которыя долго считались исключительнымъ произведеніемъ единичнаго, индивидуальнаго человческаго ума.
Если, такимъ образомъ, человкъ только въ обществ себ подобныхъ становится тмъ, что онъ есть, и длается способнымъ къ развитію и совершенствованію, то на него и слдуетъ смотрть не какъ на самостоятельную единицу, а какъ на составную часть цлаго, подобно органической клточк, изъ которыхъ слагается живой организмъ. Каждая изъ нихъ живетъ, но лишь въ связи съ другими, въ состав организма. Такъ какъ въ человк дифференціація достигаетъ высшаго развитія, то человкъ въ обществ стоитъ гораздо самостоятельне, можетъ достигать гораздо большаго индивидуальнаго развитія, чмъ составныя части всякаго другаго живаго организма. Это и вводитъ насъ въ заблужденіе относительно положенія человка въ природ и обществ. Пока не было вполн выяснено, что онъ составляетъ ихъ органическую часть, индивидуализмъ могъ быть возведенъ въ безусловный принципъ, который какъ буро находилъ себ оправданіе въ мір отвлеченныхъ и обобщенныхъ идей и понятій, которымъ приписывалось объективное, реальное существованіе вн дйствительнаго міра. При теперешнемъ состояніи науки и знанія такое отношеніе въ природ и общежитію человка уступило другому, а именно сознанію, что человкъ находится въ полной и совершенной зависимости отъ природы и общества, кругомъ ими обусловленъ и вн ихъ немыслимъ вовсе. Чтобы сохранить и по возможности улучшить посреди ихъ свое индивидуальное, личное существованіе, онъ долженъ сообразоваться съ ихъ условіями и законами и, насколько они позволяютъ, приспособлять данныя въ природ и обществ сочетанія явленій и фактовъ къ своимъ личнымъ, индивидуальнымъ нуждамъ и потребностямъ. И такъ, индивидуальный человкъ ограниченъ въ своемъ существованіи и въ своей дятельности со ‘всхъ сторонъ и во всхъ отношеніяхъ природой и обществомъ.
Такое положеніе человка посреди другихъ людей, не выдуманное, не произвольное или договорное, а данное непроизвольное и неизбжное, можетъ служить прочною основой для научнаго объясненія тхъ вчныхъ нравственныхъ истинъ, которыя хранитъ преданіе и которыя должна лежатъ во глав угла духовнаго и нравственнаго воспитанія индивидуальнаго человка съ высшими стремленіями въ продолженіе всей жизни до гробовой доски.
Человческое общество только въ отвлеченномъ представленіи является единицей, въ живой, реальной дйствительности оно есть собраніе людей, связанныхъ единствомъ сожительства и общенія. Перенесенное въ сферу чувствъ, оно является высшимъ нравственнымъ закономъ — любовью къ ближнему. Любовь, какъ чувство единенія съ людьми, не иметъ ничего Общаго съ личною дружбой, привязанностью и другими личными чувствами и душевными движеніями. Она относится къ другимъ людямъ въ ихъ качеств людей, независимо отъ ихъ личныхъ достоинствъ и недостатковъ или пороковъ. Въ этомъ высшемъ отвлеченномъ значеніи любовь идеальна, существуетъ вопреки личнымъ несочувствіямъ и отвращеніямъ. Она должна возвышаться надъ личными враждами и ненавистями и подавлять ихъ. Отрицательная сторона такой идейной любви есть ненависть не къ людямъ, хотя бы самымъ недостойнымъ и порочнымъ, а къ тому, что, въ лиц ихъ, враждебно водворенію, осуществленію и укрпленію любви къ людямъ. Снисходительность, состраданіе, милосердіе къ людямъ, кротость и терпливость въ сношеніяхъ съ ними — суть лишь необходимыя послдствія идейной любви къ людямъ, которая стоитъ во глав всхъ нравственныхъ добродтелей, ихъ общій, высшій источникъ.
Любовь не есть понятіе, которое можно анализировать и изслдовать. Соотвтствующее ей общее понятіе — предметъ научнаго изслдованія и знаніе — есть единеніе людей въ обществ, и, притомъ, единеніе индивидуальное, хотя и пропитанное идеальнымъ элементомъ и потому идейное. Любовь, какъ чувство, есть качество или душевное состояніе, которое должно быть присуще индивидуальному человку вслдствіе того, что онъ есть членъ общежитія, сожительства и общенія людей. Поэтому-то индивидуальный человкъ долженъ носить въ себ это чувство всегда, въ каждую минуту своей жизни, воспитывать его, развивать, укрплять и усиливать безпрестаннымъ упражненіемъ, ибо только тогда оно обратится въ привычку, въ плоть и кровь, станетъ второю его натурой. Замнить любви нельзя ничмъ: всякая ея замна переводитъ личную, индивидуальную дятельность въ сферу общественныхъ комбинацій отвлеченнаго свойства, въ которыхъ непосредственное чувство, непосредственная личная дятельность не принимаютъ участія. Аллегри, балъ, спектакль съ благотворительною или общеполезною цлью хороши въ общественномъ, а не въ индивидуальномъ нравственномъ смысл, потому что не развиваютъ чувства живой идейной любви къ единичнымъ лицамъ.
Въ числ добродтелей, которыя вмняются людямъ въ обязанность, макъ условія духовнаго и нравственнаго совершенства, есть и такія, которыя непосредственно относятся къ лицу, къ его индивидуальной жизни и лишь косвенно дйствуютъ на общежитіе, подготовляя къ нему такихъ членовъ, какіе нужны для того, чтобъ оно въ дйствительности, самымъ фактомъ, было тмъ, чмъ должно быть, — сожительствомъ и общеніемъ нравственно и духовно развитыхъ и, по возможности, совершенныхъ людей. Нкоторыя изъ этихъ добродтелей, каковы, напримръ, умренность, воздержаніе, относятся къ нравственной и духовной діететик и гигіен: чтобы жить и поступать нравственно, надо обладать собою, умть держать вс свои силы въ равновсіи, готовыми дйствовать но нашему расположенію, неумренность, невоздержаніе разстроиваютъ такое состояніе, нарушаютъ равновсіе силъ, высвобождаютъ т или другія изъ нихъ изъ-подъ нашей власти. Еще боле вредно для нашей духовной и нравственной жизни и дятельности, когда такія разстройства длаются хроническими вслдствіе навыка къ неумренности и невоздержанію. Что касается аскетизма, умерщвленія плоти, удаленія отъ соблазновъ міра, то это — крайнее развитіе умренности и воздержанія подъ вліяніемъ восточнаго міровоззрнія, ибо нравственное и духовное совершенство требуетъ, прежде всего, борьбы со зломъ, упражненія душевныхъ силъ въ умньи его побждать, удаляясь отъ соблазна или устраняя и ослабляя его вншними способами, человкъ оставляетъ свои душевныя силы въ бездйствіи, не упражняетъ, не развиваетъ ихъ.
Кром этихъ условій нравственнаго и духовнаго индивидуальнаго развитія, есть цлый рядъ другихъ, составляющихъ прямые, положительные и отрицательные прецепты для достиженія на этомъ пути возможнаго совершенства. Большинство ихъ предостерегаетъ отъ естественной наклонности поставить свои личныя, индивидуальныя стремленія и требованія выше идеальныхъ. Человкъ никогда не долженъ терять изъ вида этой идеальной стороны, отличающей его отъ остальной природы. Гордость, высокомріе, тщеславіе, своекорыстіе суть выраженія индивидуальныхъ стремленій выдвинуться надъ другими, стать выше ихъ, не во имя призванія и требованій общественной жизни и пользы, а во имя своего личнаго я. Смиреніе, которое многими очень ошибочно смшивается съ раболпствомъ и самоуниженіемъ, а на самомъ дл есть скромность, простота, признаваемая иными также ошибочно за синонимъ глупости, ничтожности и неразвитости, выражаютъ душевныя качества человка, привыкшаго смотрть на себя, какъ на равнаго съ другими людьми и, несмотря ни на какія свои преимущества передъ ними, не забывающаго, что, по идеальному представленію о человк, онъ ничмъ не лучше другихъ и очень далекъ отъ идеальнаго совершенства. Наконецъ, чувство вры, надежды и покорность судьб суть необходимыя условія и предпосылки всякой дятельности вообще, а тмъ боле духовной и нравственной. Безъ вры (мы разумемъ здсь подъ врою не положенія догматовъ, а субъективное настроеніе), то-есть безъ твердой ршимости и убжденія, безъ надежды достигнуть цли, никакое дло немыслимо и невозможно. Покорность судьб не иметъ ничего общаго съ дряблостью при встрч съ препятствіями, она, напротивъ, мужественное признаніе того, чего нельзя ни предвидть, ни отвратить. Чтобы жить и дйствовать, надо умть прямо смотрть въ глаза черствой правд, выносить неудачи, не падать духомъ и принимать всякія превратности судьбы безъ малодушнаго и безполезнаго ропота. Кто идетъ путемъ такого духовнаго и нравственнаго развитія и совершенствованія, тотъ будетъ чистъ душой, ясна и свтла будетъ его внутренняя жизнь, радость и душевное спокойствіе будутъ его удломъ.
Таковы основанія нравственности, проповдуемыя религіей. Они ни мало не противорчатъ наук и не имютъ съ нею ничего общаго. Они не даютъ никакой объективной формулы того, что нравственно и что безнравственно, потому что относятся къ строю чувствъ и внутренней дятельности, а не къ вншнимъ поступкамъ. Брутъ дйствія этихъ процентовъ ограничивается тмъ, что происходитъ въ нашей душ, прежде чмъ оно выльется въ доступномъ для другихъ поступк. Въ этомъ смысл міръ нравственныхъ движеній не отъ міра сего, нравственность, по ея общечеловческому значенію, не знаетъ различія состояній и общественнаго положенія, пола, возраста, народности, времени и мста. Но въ этомъ высшемъ значеніи нравственное ученіе ставитъ идеалъ высшаго совершенства, едва ли для кого-либо вполн достижимый. Такіе же недостижимые идеалы ставитъ и наука, и общественная и политическая жизнь, и всякаго рода и вида человческая дятельность, почему и нельзя ставить этого въ упрекъ именно этому ученію и тмъ объяснять пренебреженіе и забвеніе, которымъ оно подвергалось въ наше время. Причины должно искать къ томъ, что, будучи основано на преданіи, оно подвергалось одной съ нимъ судьб съ того времени, когда наука, изслдованіе отвергли авторитетъ преданія и на его мсто поставили достоврность критическаго знанія. Но, какъ сказано, нравственные идеалы, не противорча знанію и относясь исключительно къ индивидуальной человческой дятельности, къ нравственному и духовному развитію отдльнаго лица, составляютъ насущную потребность жизни и необходимую подкладку правильнаго человческаго общежитія. Общество состоитъ изъ людей, каковы они, таково будетъ и общество, и таково же и общежитіе. Если большинство ихъ не будетъ имть передъ собою нравственнаго идеала, какъ руководства въ индивидуальной жизни и дятельности, общество не можетъ жить и развиваться правильно, захудаетъ и разстроится. Вотъ почему, въ эпохи упaдкa, везд и всегда выступали во имя высшихъ идеаловъ индивидуальной человческой жизни и дятельности, которые потомъ служили точкой опоры для возрожденія померкнувшей общественной жизни. Съ такого же нравственнаго идеала, отысканнаго вновь я вынесеннаго изъ-подъ спуда, подъ которымъ онъ похороненъ, должно начаться и обновленіе современной общественной жизни. Религіозныя стремленія нашего времени имютъ это значеніе. Она не протестъ противъ науки, а заявленіе потребности, которая недостаточно еще выяснилась въ сознаніи людей.
Не вс люди способны возвыситься до усвоенія себ идеала нравственнаго совершенства, еще меньше число тлъ, которые стараются осуществить его въ дйствительности. Огромное большинство преслдуетъ ближайшія цли, старается удовлетворить, прежде всего, ближайшимъ потребностямъ и нуждамъ, не умя или не желая подчинить ихъ высшимъ, боле отдаленнымъ и высокимъ задачамъ и цлямъ. На этомъ пути люди въ своихъ стремленіяхъ, жизни и дятельности встрчаются другъ съ другомъ далеко не съ намреніемъ добровольно себя ограничить въ пользу ближняго, а, напротивъ, достигнуть своей цли, удовлетворить своимъ желаніямъ. Отсюда — столкновенія, хотя бы и не враждебныя, но, во всякомъ случа, требующія проведенія граничной черты между дятельностью и притязаніями разныхъ лицъ, возможно точнаго опредленія круга, за который никому выходить нельзя и не должно, въ интересахъ всхъ и каждаго и правильнаго, мирнаго теченія общежитія. Такія границы дятельности отдльныхъ лицъ ставитъ обычай или положительный законъ, право, которое, будучи переведено въ чувство, становится справедливостью. Право не есть идея, которая воплощается между людьми, оно лишь отвлеченное понятіе отъ бытоваго факта, обусловленнаго сожительствомъ людей. Право и соотвтствующее ему идейное чувство справедливости не принадлежатъ къ числу тхъ высшихъ субъективныхъ добродтелей, изъ которыхъ слагается нравственность. Они вызваны не внутреннею жизнью людей, а ихъ вншними отношеніями между собою, когда эти отношенія требуютъ точнаго опредленія границъ дятельности каждаго. въ этомъ смысл право боле относится къ объективному міру, чмъ къ субъективному, личному, душевному. Въ развитіи своемъ право вполн подпадаетъ подъ законы мышленія, логики, какъ всякія другія отвлеченія и обобщенія дйствительныхъ явленій. Право иметъ дло не съ единичнымъ дйствительнымъ человкомъ, а съ отвлеченнымъ понятіемъ о человк въ состав общества, въ отношеніяхъ его къ другимъ людямъ, тоже возведеннымъ въ отвлеченное понятіе. Отъ того право приводитъ въ своемъ развитіи къ равенству и относительной свобод, въ смысл неприкосновенности и полнаго простора дйствій въ предлахъ отведеннаго круга или границъ, обозначенныхъ общимъ отвлеченнымъ образомъ. Въ этомъ состоитъ и сила, и слабая сторона права. Создавая между людьми границы общаго и отвлеченнаго свойства, оно удовлетворяетъ потребностямъ правильнаго общежитія во всхъ тхъ случаяхъ, когда нравственная, субъективная сторона недостаточно сильно развита, чтобы предупредить или сдержать столкновенія между людьми, недостаточность же права заключается въ томъ, что, мряя всхъ людей одною общею, отвлеченною мрной, и, притомъ, имя дло съ людьми не съ ихъ внутренной личной стороны, а только съ ихъ вншними поступками, явно не можетъ всегда и во всхъ случаяхъ совпадать съ полною, безусловною справедливостью, которая предполагаетъ особую мрку для каждаго отдльнаго человка.
На этой своей ступени право еще иметъ дло съ отдльными лицами, хотя возведенными въ отвлеченныя единицы. Дале оно уже теряетъ изъ вида людей и иметъ дло только съ общими условіями общественной и политической жизни и опредляетъ ихъ соотвтственно съ ея потребностями и нуждами. Въ конц-концовъ, эти нужды и потребности указываются пользами и нуждами единицъ, изъ которыхъ состоитъ общество, но такъ какъ эти потребности крайне разнообразны и далеко не у всхъ людей одинаковы, то право на этой ступени вынуждено руководствоваться въ своихъ опредленіяхъ не потребностями, единичныхъ людей, а цлыхъ ихъ группъ и слоевъ, соображенныхъ съ условіями общественнаго и политическаго быта. Вотъ почему государственное, политическое и административное права, гораздо боле чмъ частное или такъ называемое гражданское, имютъ объективный характеръ и установляютъ механизмъ, прилаженный въ потребностямъ общества, въ которомъ интересы единичныхъ людей отодвинуты на второй планъ, не имютъ, по крайней мр, не должны имть непосредственнаго значенія и вліянія. Механизмъ этотъ только покоится на живыхъ людяхъ, существуетъ для нихъ и ими держится. Помимо живыхъ человческихъ единицъ, механизмъ политическій и административный не иметъ никакого смысла и значенія. Наука, длая его предметомъ своихъ изслдованій, никогда не должна забывать, что между ними и механизмами природными есть существенная разница. Послдніе тоже состоятъ изъ единицъ, но въ которыхъ субъективная, личная жизнь такъ мало развита, что ее можно отбросить изъ соображеній и выводовъ, не впадая въ важную ошибку, не отдаляясь чувствительно отъ истины, но и тутъ природа неорганизованная и организованная, атомы и клточки, представляютъ уже весьма значительную разницу, оказывающую существенное вліяніе на самую жизнь тлъ. Тмъ больше должно быть вліяніе на жизнь организма, когда онъ состоитъ изъ единицъ, которыя, крон общей, имютъ еще и свою сильно развитую индивидуальную жизнь: послдняя не можетъ не имть огромнаго значенія въ жизни, дятельности и развитіи механизма, которому такія единицы служатъ подкладкой. Индивидуальную жизнь составныхъ частицъ нельзя отбросить изъ соображеній и выводовъ объ условіяхъ и законахъ развитія механизмовъ, на которыхъ послдніе построены, не впадая въ весьма грубыя ошибки. Жизнь и развитіе человческихъ обществъ основаны, въ конц-концовъ, на жизни единичныхъ людей. Такъ какъ субъективная, духовная и нравственная сторона играетъ въ жизни индивидуальныхъ людей огромную роль, давая ей направленіе и служа регуляторомъ и камертономъ, то изъ этого слдуетъ, что личное духовное развитіе и нравственность людей имютъ большое значеніе и играютъ важную роль въ общей экономіи соціальной жизни и не могутъ былъ выключены изъ политическихъ и государственныхъ соображеній и построеній, какъ это длается, къ сожалнію, слишкомъ часто. Безъ правильнаго духовнаго и нравственнаго развитія людей не можетъ быть и правильной политической, государственной и общественной жизни, но послдняя есть только высшая, общая и отвлеченная форма первой.
Мы остановились съ большимъ вниманіемъ и подробностью на значеніе религіи и нравственности и ихъ отношеніяхъ къ знанію, наук и критик, потому что къ нимъ сводятся вс вопросы нашего времени, относящіеся, повидимому, совсмъ къ другимъ предметамъ. Чего бы мы ни коснулись, о чемъ бы ни заговорили, — все приводитъ насъ непремнно къ вопросу о религіи, нравственности и наук. Неясность, сбивчивость или ошибочность понятій объ этихъ, предметахъ есть больное мсто нашего времени, источникъ всхъ нашихъ нравственныхъ золъ и страданій, нашить колебаній, непослдовательности, увлеченій и, въ конц-концовъ, унынія и отчаянія. Теперь, когда великое движеніе умовъ, охватившее вс европейскіе народы съ конца XVII вка, начинаетъ отстаиваться, для мысли открываются новые просвты, общающіе многострадальному роду человческому миръ, отдыхъ и врачеваніе глубокихъ душевныхъ язвъ.
Для насъ, русскихъ, наимене захваченныхъ титаническою борьбой, которая разыгралась въ Европ, легче критически отнестись къ ея результатамъ. Тамъ каждый выводъ былъ выстраданъ, взятъ съ боя и потому пробороздилъ неизгладимый слдъ въ сердцахъ и жизни. Мы только начинаемъ жить боле сложною культурною жизнью, въ которой другіе европейскіе народы давно уже искусились и стали мастерами, и потому можемъ и должны свободно, обдуманно, съ критикой и повркой каждаго шага прокладывать себ путь. Вмсто того, что же мы видимъ вокругъ себя? Пустоту, уныніе или апатію, крайнюю близорукость, недомысліе и нескончаемыя пререканія различныхъ направленій, вертящіяся на мелочахъ и приправленныя взаимными недостойнйшими укоризнами и заподозриваніями, представляющія всхъ мыслящихъ людей въ Россіи какимъ-то отребьемъ рода человческаго, каждую мысль — какимъ-то злоумышленіемъ противъ отечества и драгоцннйшихъ благъ жизни. Что можетъ быть печальне и вмст отвратительне этого? Съ какимъ-то непонятнымъ остервенніемъ мы все глубже и глубже вязнемъ въ тин и болот и какъ будто упиваемся запахомъ его вонючихъ испареній.
До такого состоянія мы доведены полнымъ отсутствіемъ руководящихъ направленій, идей и цлей. Закопавшись по уши въ мелочныя дрязги, споры и личные счеты, мы потеряли Смыслъ русской дйствительности, инстинктъ и чутье правды, которая одна можетъ поднять наши силы, настроить нашу мысль на человческій ладъ, возродить нашу вру въ себя, окрылить надежду на лучшія времена. Мы видли, что ни одно изъ направленій, которыя прежде давали строй русской мысли и развитію, не удержалось въ руководящей роли, вс сошли со сцены. Что же теперь начать? Прежде всего, надо перестать подомъ сть другъ друга, заподозривать, инсинуировать, злобиться и глумиться. Въ рядахъ послдователей всхъ направленій, безъ всякаго исключенія, есть честные и убжденные люди, какъ есть глупцы и негодяи, и нтъ ни единаго взгляда или мннія, тоже безъ малйшаго изъятія, которое не было бы вызвано тою или другою стороной явленій дйствительной жизни. Весь вопросъ, стало быть, въ томъ, правильно ли сдланъ выводъ изъ явленія или факта, а вовсе не въ томъ, сдланъ онъ честными людьми съ доброю цлью или негодяемъ съ злыми намреніями. Въ критик воззрній нравственная сторона не играетъ никакой роли и вовсе не должна быть принимаема въ разсчетъ. Разъ мы станемъ на почву обсужденія, чуждую нравственной оцнки, вс воззрнія окажутся тмъ, чмъ они и бываютъ на самомъ дл,— именно освщеніемъ съ разныхъ сторонъ одного и того же предмета. Разныя точки зрнія только потому исключаютъ другъ друга, что видятъ только эту одну сторону и не видятъ другихъ, столько же несомннно существующихъ, въ предмет. Убдившись въ правильности такого заключенія, останется сдлать только шагъ, чтобы создать одну сомкнутую русскую національную интеллигенцію, которая охватитъ вс направленія и теченія русской мысли со всми ихъ оттнками. Унисона въ ней не будетъ, да онъ вовсе не желателенъ: только разные взгляды на предметъ ведутъ къ полному его выясненію, но разныя мнній будутъ исходить изъ одной общей почвы, имть въ своемъ основаніи одну общую широкую предпосылку, исключающую личныя пререканія и цензуру нравственности. Изъ-за слабыхъ сторонъ разныхъ направленій русской мысли мы проглядли сильныя, доставившія имъ во время оно вліяніе и выдающееся положеніе. Надо отбросить ихъ слабыя стороны и разработать общимъ трудомъ сильныя и вліятельныя. Тогда только мы уяснимъ себ, что мы такое между другими народами, проложимъ себ пути, наиболе свойственные нашему народному генію, и внесемъ лепту своего труда въ общую сокровищницу, накопленную работою всего рода человческаго. Только этимъ способомъ мы можемъ стать чмъ-нибудь, если вра въ наше народное величіе Не есть мечта Маниловыхъ и мы не осуждены, подобно илотамъ между народами, унавозить нашу почву для другихъ, боле талантливыхъ и достойныхъ работниковъ на пол всемірной исторіи.