СОБРАНІЕ СОЧИНЕНІЙ
K. М. СТАНЮКОВИЧА.
Томъ VII.
Картинки общественной жизни.
МОСКВА.
Типо-литографія Г. И. Простакова, Петровая, д. No 17, Савостьяновой.
1897.
Злобы дня и Рыковскій крахъ.
Отыскать скоропостижныя и ршительныя средства для водворенія у насъ такого идеальнаго ‘порядка’, о которомъ всю жизнь мечталъ неисправимый ‘идеалистъ’ военныхъ поселеній, Аракчеевъ,— вотъ безспорно самый жгучій вопросъ, злоба дня ‘Московскихъ Вдомостей’ и ихъ поклонниковъ въ печати и обществ. Не велики они числомъ, правда, но… но ‘малъ золотникъ да дорогъ!’
‘Дайте намъ настоящій порядокъ, чтобы трепетъ охватилъ всю Россію, чтобы каждый становой былъ въ полномъ смысл ‘грозная и сильная власть’, а не ‘лже-либералъ’, какъ теперь,— и тогда, только тогда, наступитъ ‘золотой вкъ’ благоденствія’.
Такъ или почти такъ, съ большей или меньшей энергіей, то въ мантіи пророка, то въ балахон полишинеля,— каждый день вопитъ московская газета, давая тонъ своимъ подголоскамъ. Въ ушахъ читателя только и стоитъ, что этотъ неустанный окрикъ. Ничего другого не слышно, точно находишься на живодерн. И все еще недовольная, все еще ненасытная газета Страстного бульвара длаетъ суровыя внушенія направо и налво: суду и администраціи, университетамъ и печати, женскимъ курсамъ и народнымъ училищамъ, отъискивая, по своему обыкновенію, везд, если не гнзда заматерлой крамолы, то, по меньшей мр, признаки самой свжей интриги. ‘Измнниковъ’ оказывается столько, сколько чиновниковъ въ Россіи, даже чинъ тайнаго совтника плохая гарантія. О лицахъ другихъ профессій нечего и говорить. Если врить ‘Московскимъ Вдомостямъ — имъ давно мсто въ другой части свта. Страшно!.. Для возстановленія порядка одно средство, по мннію нашего публициста,— ‘накаливать’.
Станете вы читать другія газеты, которыя — благодареніе Богу — хоть не ходатайствуютъ о накаливаніи,— картина мгновенно мняется. Вы словно попадаете изъ бушующаго океана въ тихія стоячія воды. Въ обращеніи нтъ никакихъ вопросовъ, какъ будто, съ отъздомъ по домамъ свдущихъ людей, наступила такая тишь и гладь, когда никакой вопросъ, никакое сомнніе, никакая злоба не нарушаютъ тихаго и безмятежнаго житія. Если прочитывать одн передовыя статьи, не заглядывыя въ разныя: ‘намъ пишутъ’ и ‘намъ сообщаютъ’, гд нердко пишутъ и сообщаютъ о фактахъ, не всегда утшительныхъ,— то, право, посторонній человкъ, слетвшій съ луны, могъ бы подумать, что очутился въ Аркадіи счастливой, гд вс столь пресыщены счастьемъ, что никакими вопросами не болютъ… Однимъ словомъ: идиллія!
Вопросовъ, повторяю, въ газетахъ нтъ. И если бы Господь Богъ не посылалъ на насъ, въ гнв Своемъ, довольно-таки часто то дифтерита, то краховъ, то хищеній, выходящихъ изъ предла ‘экономіи’, словомъ какого-нибудь событія, которое возможно обсудить съ надлежащей деликатностью,— я ршительно не знаю, какъ бы выходили изъ затрудненія составители передовыхъ статей. Положимъ, конская перепись, филоксера, Гладстонъ и Араби-паша остаются въ запас, но — согласитесь — вс эти предметы, въ значительныхъ дозахъ, ршительно набьютъ оскомину даже и у русскаго читателя. За двадцать пять лтъ онъ получилъ вкусъ къ свдніямъ не объ одной только борьб съ филоксеройи не объ однихъ только турецкихъ пашахъ. Онъ можетъ возроптать и, чего добраго, пожелать, чтобы ужъ лучше вовсе никакихъ газетъ не было, по крайней мр знаешь, что нтъ и что читать нечего. А то и газета есть, а въ ней одинъ только Араби-паша… Куда же двались ‘вопросы?’ Отчего газеты ихъ игнорируютъ и разводятъ скуку до тошноты?
Напрасно читатель боится за вопросы. Они цлы и находятся въ крпкихъ рукахъ. По достоврнымъ извстіямъ, они, въ полномъ своемъ состав, юркнули со страницъ газетъ въ глубь разныхъ комиссій и подкомиссій и стыдливо скрылись, отъ глазъ въ многотомныхъ предварительныхъ и дополнительныхъ трудахъ и изслдованіяхъ. Печать поневол махнула на нихъ рукой, зная очень хорошо, что достать ихъ оттуда, все равно, что разбудить спящую царевну…
Такимъ-то образомъ стали мы читать газеты безъ ‘вопросовъ’. Даже недавній модный вопросъ объ интеллигенціи въ мужик, ‘нашемъ терпливомъ, самобытномъ, трезвенномъ мужичк’ пропалъ безъ всти и теперь ршительно неизвстно, на какомъ положеніи состоитъ ‘народъ’ у нашихъ ‘самобытниковъ’: фигурируетъ ли онъ, по прежнему, въ качеств ‘единственнаго во всемъ мір’, съ которымъ можно было сантиментальничать, какъ угодно, и именемъ котораго можно было врать, что угодно, или до времени оставленъ безъ всякаго вниманія, въ виду одной изъ исконныхъ его добродтелей — потреблять мало и платить довольно.
По крайней мр, петербургскій поставщикъ ‘самдлишныхъ’ мужичковъ, купецъ 2-й гильдіи Уховертовъ, который годъ тому назадъ велъ дло довольно бойко, поставляя изъ дома Вяземскаго ‘самыхъ настоящиковъ’ мужичковъ на банкеты, дававшіеся свдущими и не свдущими ‘истинно-русскими’ людьми,— теперь жалуется на плохія времена.
— Совсмъ перестали господа посл обда мужика требовать. Опять пошла французинька!
Даже изъ ‘Новаго Времени’ мужичекъ куда-то исчезъ. А. эта почтенная газета уметъ улавливать вкусы, зная когда нуженъ ‘жидъ’, когда ‘нмецъ’, когда ‘полякъ’, когда, ‘анархисты’ и когда одна ‘французинька’…
Двнадцать милліоновъ! Эта цифра огорошила даже и насъ, привыкшихъ за послднее время къ крупнымъ цифрамъ хищенія. Были хищенія, правда, грандіозне,— напримръ, хищеніе башкирскихъ земель и лсовъ, но они производились подъ легальной формой и, такъ сказать, по уменьшенной оцнк. А тутъ расхищено двнадцать милліоновъ чистоганомъ. Судебное слдствіе, вроятно, откроетъ, по крайней мр, надо думать, что откроетъ, подробное распредленіе этихъ богатствъ по разнымъ карманамъ, такъ какъ не одинъ же Рыковъ скушалъ вс эти 12 милліоновъ. Газеты уже сообщили и краткій списокъ должниковъ банка, между которыми значится г. Болдыревъ, бывшій рязанскій губернаторъ, уволенный, сколько помнится, отъ должности вскор посл сообщенной въ газетахъ темной исторіи объ убитомъ пастух во время охоты веселой компаніи изъ Рязани,— но по всей вроятности этотъ списокъ значительно дополнится на судебномъ слдствіи и тми ‘кредиторами’ г. Рыкова (или скопинскаго банка), которые благоразумно не оставляли росписокъ ‘на память’ и уцлли только въ памяти самого г. Рыкова. Тогда откроется — какимъ образомъ такъ долго могло оставаться не открытымъ это систематическое опустошеніе, не составлявшее тайны для очень и очень многихъ не только въ Рязани, но и въ Петербург, тмъ боле, что среди молчаливыхъ членовъ городского управленія и банковской администраціи нашлись и протестанты. По словамъ ‘Московскихъ Вдомостей’, ‘нкоторые горожане, начиная съ 1875 года, вели съ Рыковымъ постоянную борьбу, но вс ихъ жалобы были тщетны’. Почему же жалобы ихъ были тщетны, и хищеніе обнаружилось только тогда, когда исчезли 12.000,000 р.? Ахъ, это все та же старая исторія о бломъ бычк, которую приходится повторять каждый разъ, когда рчь заходитъ не только о хищеніи, но даже и объ ‘экономіи’. Это все та же изнанка идеала ‘Московскихъ Вдомостей’, о которой, впрочемъ, газета благоразумно умалчиваетъ, представляя читателю только казовую сторону ‘сильной и грозной власти’ исправниковъ и становыхъ.
Я не стану повторять боле или мене извстныя читателямъ подробности о томъ, какъ велись дла банка, какъ подъ магазинъ резиновыхъ издлій давали по 600,000 р., а подъ торговлю гармоніями и балалайками 25,000 р., какъ составлялись, утверждались и печатались въ газетахъ отчеты съ дутыми цифрами, какъ монастыри, разныя учрежденія, богадльни, церкви и частныя лица, соблазненные большимъ процентомъ, несли къ Рыкову свои капиталы, не смотря на циркуляръ бывшаго оберъ-прокурора, графа Толстого, приглашавшій монастыри и церкви доврять свои вклады лишь государственному банку и т. п. Мы столько читали о дутыхъ отчетахъ и столько наслышались о всякаго рода подлогахъ и мошенничествахъ, что повторять о нихъ еще разъ не стоитъ. Что же касается до соблазна духовныхъ лицъ, то и это не новость, не даромъ въ народ говорится, что ‘поповы глаза завидущи’, а какъ тутъ не соблазниться, когда не только высокій процентъ даютъ, но сами архіереи, губернаторы и другія вліятельныя лица, по словамъ ‘Московскихъ Вдомостей’, обязательно передавали вклады г. Рыкову.
Меня, признаться, интересуетъ самъ г. Рыковъ и его біографія. Какимъ образомъ этотъ полуграмотный купецъ пріобрлъ репутацію финансиста, сдлался настоящимъ скопинскимъ сатрапомъ, передъ которымъ была безсильна уздная администрація, велъ жизнь владтельнаго принца и дивилъ губернскую знать лукулловскими обдами, грабя въ то же время кассу банка?
Краткая исторія этого безшабашнаго хищничества и произвола, возвышенія и паденія скопинской знаменитости — есть въ то же время не безъинтересная исторія нашихъ ‘нравовъ’ и условій, при которыхъ возможенъ широкій полетъ такихъ ‘орловъ’ какъ Рыковъ. Это одинъ изъ ‘типовъ’, народившихся въ послднія 25 лтъ. Онъ не то, что Юханцевъ — легкомысленный, безшабашный червонный валетъ, проблествшій метеоромъ въ обществ золотой молодежи и цыганокъ, и тшившій свое тщеславіе барченка въ кутежахъ съ самыми густыми сливками знати, который считалъ долгомъ чести возвратить карточный долгъ въ срокъ и въ то же время расхищалъ подъ носомъ у ‘старцевъ’ поземельнаго кредита кассу, показывая имъ вмсто денегъ пустые пакеты. Не похожъ онъ и на этого московскаго кассира, на дняхъ приговореннаго судомъ, старика — Іудушку, іезуита — скопидома Мельницкаго, прикидывавшагося набожнымъ, благочестивымъ старикомъ и въ то же время обладавшаго ‘мертвой хваткой’, ограбившаго своихъ близкихъ и вздумавшаго, было, для увнчанія своей тихой жизни ‘обронить’ на московскомъ бульвар 300,000, великодушно предложивъ за свою оплошность все свое достояніе (тысячъ на сорокъ) и съ остаткомъ въ 250,000 удалиться на ‘лоно природы’ съ незапятнанной репутаціей столпа отечества.
Типъ, представителемъ котораго является Рыковъ, составляетъ разновидность того же типа, къ которому принадлежатъ вс наши знаменитые дльцы послдняго времени, вс эти желзнодорожники и иныхъ длъ мастера, благодтели отечества и жертвователи, вс эти Губонины, Поляковы, Дервизы, Горвицы и т. д. съ тою только разницей, что Рыковъ избралъ боле рискованную форму… Пріемы же какъ тхъ, такъ и другихъ одни и т же…
По словамъ довольно обстоятельной статьи ‘Скопинскій банкъ и его герои’, напечатанной въ ‘Од. Встник’, Рыковъ — сынъ небогатаго скопинскаго купца Оводова. Отецъ его былъ огородникъ, а самъ онъ, обучившись кое-какъ читать псалтырь у дьячка приходской церкви, перешелъ жить къ своему дду (по матери), тоже скопинскому купцу Рыкову. Ддушка усыновилъ ‘Ванюшу’ въ свою фамилію и посмерти оставилъ ему большое наслдство. Во все время до совершеннолтія ‘Ванюша’ представлялъ собою жалкаго мальчика: ‘онъ ходилъ постоянно съ раскрытымъ ртомъ, съ грязью подъ носомъ, и умственными способностями не отличался’, говоритъ его біографъ. Однако, спустя нкоторое время, этотъ самый ‘Ванюша’, ходившій съ ‘открытымъ ртомъ’ и потерявшій свое состояніе въ тяжебномъ дл,— вдругъ является большимъ человкомъ, какъ бы подтверждая этимъ, что для того, чтобы сдлаться большимъ плутомъ не надо обладать большими умственными способностями. Первымъ дломъ онъ задается мыслью устроить банкъ въ родномъ своемъ Скопин — городишк, который въ то время, представлялъ собой рядъ лачугъ, и торговые обороты котораго не простирались боле, чмъ на два съ полтиной въ годъ.
Мысль о банк крпко засла въ голову Рыкову и осуществить ее было не трудно. Въ то время была банкоманія, и съ легкой руки г. Ламанскаго банки основывались какъ грибы, въ видахъ якобы развитія промышленности и кредита. Каждый городъ, торговавшій одними сухими кренделями, основывалъ свой банкъ, и вс эти мстные Китъ-Китычи, жившіе прежде на 300 р. въ годъ, вдругъ стали жить на 3,000 р., благо можно кредитоваться. Хотя по прежнему городъ производилъ сухіе крендели и ничего боле, но за то при банк можно было взять подъ крендели такія деньги, какія, раньше и во сн не снились… Это и называлось оживленіемъ торговли…
Разумется, разршеніе открыть банкъ было получено, и въ Скопин появился банкъ. Сперва скопинцы недоумвали, зачмъ имъ банкъ, и остерегались брать деньги, такъ что, въ первое время, г. Рыкову пришлось навязывать деньги чуть не первому встрчному, онъ началъ здить по городамъ и столицамъ, везд предлагая легкую выдачу. Нечего и говорить, что г. Рыковъ отказа не встртилъ.
По словамъ автора статьи въ ‘Одесскомъ Встник’, ‘различные чиновники всевозможныхъ министерствъ, эти Мейеры, Болдыревы, Кобеляцкіе и эти Граббе, зная нужду въ деньгахъ или, врне сказать, зная, куда двать деньги, вмигъ поналетли въ скопинскій банкъ, опустивъ свою руку каждый по возможности глубже, взялъ самъ директоръ, взялъ мстный городской голова, а тутъ уже поняли въ чемъ суть и сами граждане’.
Закипла работа… Лачуги сносились и на мст ихъ воздвигались каменные дома, улицы мостились, жители расширили торговлю: покупали лса на свозъ, снимали земли въ арендное содержаніе, везд посыпались деньги, во многомъ проглядывала роскошь… Виновникомъ всего этого былъ никто иной, какъ Рыковъ. ‘Въ собраніяхъ ему не разъ говорили благодарности, вс видли въ немъ настоящій источникъ жизни. Ему даже, въ вид поощренія, предоставленъ былъ личный произволъ. Вся администрація города плясала подъ тактъ его музыки, а если разъ не послушался его какой-нибудь исправникъ — долой его, докторъ Шляхтъ не съумлъ облегчить болзни его жены, когда она разршилась сыномъ,— вонъ его, не понравился ему предводитель дворянства — хлопочетъ, чтобы его смнили, непріятно спросилъ его о чемъ-нибудь гласный въ дум — отданъ приказъ при будущихъ выборахъ забаллотировать его’. Въ эту пору Рыковъ былъ въ апоге своей славы и вліянія. Онъ ‘велъ свои дла на широкую ногу: всхъ нужныхъ людей ласкалъ, ублажалъ, и, бывало, каждый пріздъ его въ губернскій городъ Рязань ознаменовывался такими обдами и лукулловскими пиршествами, на которыхъ объдалась вся губернская знать. Подобное практическое поведеніе русскаго американца давало ему такое крпкое положеніе, что его не въ состояніи были поколебать никакія жалобы, и уздная административная власть была безсильна противъ скопинскаго сатрапа въ ту пору, когда о городскомъ самоуправленіи и привиллегированномъ положеніи его служителей не могло быть и рчи. Г. Рыковъ знать не хотлъ никакой уздной власти. Однако, бывшій въ ту пору губернаторомъ въ Рязани, г. Муравьевъ, при самомъ своемъ вступленіи, значительно осадилъ широко въ воздух парившаго орла-голову и тмъ положилъ начало другой политик со стороны этого ловкаго человка: г. Рыковъ началъ льстить уздной администраціи и до такой степени унижаться, что, напримръ, едва не подавалъ шинель и калоши исправнику. Къ тому же г. Рыковъ попалъ подъ судъ за превышеніе власти: онъ самолично распорядился срубить вковую городскую рощу, въ которой скопинцы находили себ пріютъ и развлеченіе, какъ въ единственномъ мст общественнаго гулянья’.
Въ то же время онъ ужъ широкою рукою черпалъ изъ кассы банка и былъ долженъ туда до двухъ милліоновъ, затративъ ихъ на неудачные поиски угля. Тогда онъ тщательно сталъ заботиться о подбор должностныхъ лицъ, ‘чтобы обезопасить себя отъ всевозможныхъ враговъ,— въ одномъ онъ заискиваетъ, другому платитъ субсидію, для третьяго онъ хлопочетъ о награжденіи его ‘монаршей милостью’, четвертому длаетъ черезъ край свободный кредитъ въ банк… Въ это время не бралъ въ банк лишь тотъ, кто не зналъ Рыкова. Купечество, не знавшее прежде прелести займовъ, выдавало уже банку векселя на цлые полумилліоны. Въ город, какъ изъ земли, сразу появились богачи, различные Пересыпкины, Сафоновы, Князевы и т. п. Въ то время, когда изъ сундука этого общественнаго банка то и дло вынимались руки съ кредитными, директоръ для пополненія его придумалъ, слдующую хитрость: онъ увеличилъ размръ процента на вклады и чуть не каждый мсяцъ сталъ печатать въ первоклассныхъ газетахъ объявленія, что скопинскій банкъ иметъ столько-то основного капитала, платитъ такіе-то проценты и обезпечиваетъ вклады тмъ-то’.
Отцы-игумены, матери-игуменьи, патроны и патронессы разныхъ благотворительныхъ учрежденій, благочинные и старосты, соблазненные высокимъ процентомъ, съ большимъ рвеніемъ устремились въ Скопинъ, чтобы принести къ ногамъ всемогущаго сатрапа монастырскіе и церковные капиталы, а по спутности и свои сбереженія… Стекалась дань со всхъ сторонъ: и отъ земскихъ, и отъ казенныхъ учрезкденій, и отъ частныхъ лицъ.
Русскій набобъ принималъ вс эти дани, и скоро уничтожалъ ихъ. Расходы были громадные. Надо было платить высокіе проценты по вкладамъ, надо было ‘кредитовать’ вліятельныхъ лицъ, платить громадное жалованье служащимъ, въ банк за ‘молчаніе’ —наконецъ поддерживать пышный антуражъ набоба. А полученій ни откуда. Эти кредиторы банка, долгъ которыхъ показывался въ отчетахъ милліонной наличностью, были такъ же воздушны, какъ испанскіе замки. Чиновники-‘кредиторы’, занявшіе не малыя суммы, по предложенію Рыкова, были безнадежны, если бъ даже и не держались своеобразныхъ понятій о кредит. Займы давно были прожиты и съ этихъ кредиторовъ возможно было бы разв взять нсколько паръ пиджаковъ и панталонъ. Скопинцы-купцы, черпавшіе, по примру Рыкова, на ‘процвтаніе торговли’, тоже не имли намренія платить, когда можно было не длать этой ‘глупости’, они переписывали векселя, изъ любезности иногда платили проценты и, на всякій случай, переводили недвижимость на имя своихъ супругъ… Банкъ шатался, и не въ одномъ только Скопин знали, объ этомъ… Вроятно, объ этомъ знали и скопинскія власти, знали, но…
Но разв русскій читатель не знаетъ, что мы, въ качеств ‘перваго народа въ мір’, отличаемся замчательной способностью проявлять всесокрушающую дятельность, когда ее-бы и не нужно, опекать до того, что опекаемый молитъ о пощад, усматривать то, что можно было бы не наблюдать, и бездйствуемъ, не оказываемъ защиты и не видимъ въ тхъ случаяхъ, когда все это требуется… Эта черта, конечно, не чужда и нкоторымъ агентамъ, разумется, въ незначительныхъ чинахъ (не выше статскаго совтника). Происходитъ ли это отъ чрезмрной дятельности и усердія — ршить достоврно не могу, но знаю, что усердіе ихъ нердко конфузитъ само начальство. Не даромъ же многіе опытные администраторы жалуются, что у насъ усердныхъ людей много, а сообразительныхъ мало, и недоумваютъ отчего это происходитъ: оттого ли, что мало у нихъ правъ, или оттого, что много?
Въ самомъ дл: появится въ захолусть комета, и тотчасъ же сообщается о томъ на благоусмотрніе начальства, прідетъ въ захолустье какой-нибудь французъ Henri Farino —недоумніе, и о ‘Ганри-Анре Альбертов, сын Хваринов’ составляется протоколъ, какъ это было въ Клинцахъ, ныншнимъ лтомъ, произойдетъ ‘скоропостижная смерть’ курицы — переписка… Однимъ словомъ, такое усердіе, что путешественнику по Россіи надо всегда разсчитывать на ‘недоразумнія’, происходящія, по большей части, безъ всякаго предвзятаго намренія…
Мы оставили Рыкова наканун краха.
Ужъ слухи объ этомъ проникли въ печать, ужъ многіе вкладчики, не получившіе никакого отвта на просьбы о возврат вкладовъ, начинали волноваться, а Рыковъ между тмъ печаталъ отъ имени правленія категорическія опроверженія и не безъ достоинства порицалъ газетные слухи. Наконецъ, когда фактъ расхищенія огласился и сдлался ‘злобой дня’, когда телеграфъ разнесъ извстіе о немъ по всмъ угламъ Россіи,— дрогнули вс эти отцы-настоятели и матери-игумены и изо всхъ концовъ Имперіи стали съзжаться въ Скопинъ. Създъ этотъ, по словамъ корреспондета ‘Орловскаго Встника’, напоминалъ ‘древніе вселенскіе соборы: духовенства собралось до 800 человкъ’. Въ это время въ город господствовала необыкновенная сумятица. Аборигены, боясь описи, вывозили имущество и мебель въ уздъ. Вс амбары съ запасами зерна были очищены до чиста. Проклятія носились въ воздух противъ того самаго Ивана Гавриловича, который еще вчера былъ ‘царькомъ’ Скопина. Масса прибывшихъ кредиторовъ, среди которыхъ выдлялись рясы, толпилась на улицахъ, многіе не находили мста въ гостиницахъ и частныхъ домахъ, гд за помщеніе брали громадныя деньги, и ждали открытія дверей гостепріимнаго прежде банка. На улиц ругательства, вопли, стоны, плачъ стояли въ воздух. Почтенные духовные отцы, съ трепетомъ входившіе, бывало, въ святилище рыковскаго кабинета для взноса даней, теперь, забывъ заповди о терпніи и прощеніи, которыя они столь часто проповдывали прихожанамъ,— разражались проклятіями и звали на помощь прокурора и полицію. Въ толп ходила стоустая молва по случаю того, что самъ Рыковъ еще не арестованъ. А бывшій сатрапъ заперся въ своемъ скопинскомъ ‘дворц’ и не принималъ никого. Благочестивый по наружности, какъ и вс большіе русскіе плуты, онъ даже въ совтахъ духовныхъ лицъ не могъ бы найти утшенія, такъ какъ обобралъ все духовенство.
Повторилась старая, какъ міръ, исторія. Мстный набобъ рухнулъ сразу — и вс отъ него отвернулись, даже и т, которымъ придется, быть можетъ, провести съ нимъ непріятныя четверть часа въ суд въ качеств свидтелей по званію негласныхъ ‘кредиторовъ’… ‘Иванъ Гаврилычъ’, нашъ ‘знаменитый финансистъ’, ‘истинно русскій человкъ, показавшій всю силу русскаго здраваго смысла’ (такъ привтствовали его на банкетахъ въ оны времена губернскіе Цицероны посл того, какъ кредитовались засаленными пачками ‘монастырскихъ бумажекъ’), вдругъ обратился въ устахъ тхъ же господъ въ мошенника и плута, въ злодя, которому нтъ мста на божьемъ свт… Они, конечно, легкомысленныя жертвы, не подозрвавшія, что Рыковъ могъ свершать такія пакости, и думавшія, что онъ открывалъ имъ ‘кредитъ’ просто, ради ихъ ‘прекрасныхъ глазъ’.
Одинъ изъ постившихъ Скопинъ за нсколько недль до самаго разгрома, сообщаетъ мн, между прочимъ, слдующія подробности:
‘Пріхали мы вечеромъ — пишетъ онъ — въ Скопинъ вмст съ однимъ знакомымъ, который имлъ несчастіе положить въ скопинскій банкъ 40,000 р. и желалъ получить свои деньги. Вс гостиницы были переполнены, и намъ пришлось за грязную, маленькую комнату, полную наскомыхъ, платить но шести рублей въ сутки. На другой день утромъ отправились въ банкъ и просимъ о выдач вклада… Насъ приняли очень любезно — въ банк народъ все обходительный — и просили обождать.— ‘Безъ директора нельзя нечего сдлать’.— ‘Можно его видть?’ — ‘Нельзя-съ. Они нездоровы и никого не принимаютъ’. Однако, посл переговоровъ, общали доложить директору, и черезъ четверть часа насъ просили пожаловать къ нему на квартиру. Мы пришли въ настоящее палаццо, у дверей котораго стоялъ швейцаръ въ красной ливре.— ‘Не принимаютъ!’ встртилъ онъ насъ… Опять пришлось посылать наши карточки, и, наконецъ, насъ впустили. Широкая лстница, тропическіе цвты, въ комнатахъ роскошь обстановки, дорогія вазы, картины, бронза — словомъ настоящее жилище сатрапа… Опять камердинеръ понесъ наши карточки, и черезъ нсколько минутъ въ гостиной появился плюгавый на видъ старичекъ и любезнйшимъ тономъ спросилъ, что намъ угодно. Мы объяснили въ чемъ дло, и тогда Рыковъ преважно сказалъ: ‘Благодаря газетчикамъ, мой банкъ немного пошатнулся… Но въ Петербург мн общали поддержку, и я нахожу, что вс эти глупыя выдумки газетъ не имютъ ни малйшаго основанія… Не угодно ли, господа, закусить… кстати и время… Мы тамъ удобне переговоримъ’.
‘Въ большой роскошной столовой стоялъ столъ, установленный всми возможными закусками, блюдами и бутылками. Мы сли за столъ, и Рыковъ снова сталъ говорить о газетахъ, удивлялся, какъ правительство позволяетъ печатать слухи, подрывающіе такое солидное учрежденіе, извстное всей Россіи, и расхваливалъ дла банка’.
‘Мы удивлялись этому нахальству — особенно тону,— которымъ этотъ полуграмотный купецъ говорилъ о газетахъ, но не противорчпли. Очень ужъ хотлось товарищу моему получить деньги. Когда заговорили о дл, Рыковъ прямо сказалъ, что всего вклада выдать онъ въ настоящую минуту не можетъ, но часть, этакъ тысячи три, онъ готовъ. Мой товарищъ не соглашался. ‘Напрасно’, промолвилъ Рыковъ, и перемнилъ разговоръ. Однако въ конц — концовъ ршили мы взять хоть четыре тысячи. Рыковъ далъ намъ записку, и мы пошли въ банкъ… Тамъ, въ пріемной комнат, была такая сцена: старая дама, какъ потомъ оказалось, помщица изъ Воронежской губерніи, сидла въ зал и голосила на все помщеніе. Напрасно чиновники банка старались ее успокоить, напрасно просили ее придти завтра. Она упорно, какъ видно, ршилась донять банкъ своимъ отчаяннымъ крикомъ. Выла она при насъ четверть часа, да безъ насъ, говорили, по крайней мр полчаса. Тогда съ ней вступили было въ компромиссъ, предлагали вмсто 7 тысячъ, которыя она вложила въ банкъ, получить 3… Она мотала головой и пуще голосила. Предлагали 4, 5, наконецъ, 6 тысячъ… Но она затыкала уши и снова подымала такой вой, что хоть святыхъ уноси… ‘Однако терпливая женщина!’ подумалъ я, ожидая, чмъ кончится эта исторія. Весь банкъ былъ въ смущеніи. Въ самомъ дл, вообразите положеніе: сидитъ старуха и воетъ, заливаясь слезами и приговаривая разныя нелестныя замчанія о Рыков. Послали за инструкціей къ Рыкову, и скоро вышелъ приказъ: выдать все сполна. Когда ей объявили, что ей выдадутъ деньги, она все-таки продолжала голосить и только, получивши вс свои 7 тысячъ, вдругъ преобразилась. Лицо ея сіяло добродушной улыбкой, и она, какъ ни въ чемъ ни бывало, стала разспрашивать насъ, въ которомъ часу идетъ поздъ изъ Скопина.— ‘Вдь я — добавила она — здсь пять дней живу, и только сегодня получила деньги’. Потомъ служащіе разсказывали, что она каждый день приходила въ правленіе и голосила’…
Черезъ нсколько недль ужъ никакіе вопли не могли бы заставить банкъ заплатить. Онъ былъ закрытъ, и Рыковъ посаженъ въ тюрьму. Впереди предстоитъ вопросъ, по сколько могутъ получить вкладчики отъ продажи имущества, принадлежащаго городу…
‘Моск. Вд.’ предлагали уже очень не дурную комбинацію вознаградить ‘вдовъ и сиротъ’ и жалобно пропли на этотъ мотивъ цлую передовую статью, включая вроятно, по забывчивости, въ число ‘вдовъ и сиротъ’ богатые монастыри и церкви. Комбинація ихъ проста до святости. Уплатить должно, видите ли, за вс пакости Рыкова и попустителей государственное казначейство или, говоря проще,— народъ, который, при всякихъ случаяхъ является ‘туркой’, надъ которымъ только лнивый не пробуетъ силы… Очень ужъ это даже наивно и со стороны ‘Московскихъ Вдомостей’. Разные проходимцы будутъ расхищать чужое добро, а народъ плати! М какая, подумаешь, трогательная забота о монастыряхъ, то бишь о ‘вдовицахъ и сиротахъ’. Когда нужно дйствительно пособить тому же народу — газета ни гу-гу, а тутъ откуда взялся и минорный тонъ, и нравственныя задачи, и все такое… И все это ради пополненія кассъ монастырей, начальство которыхъ, собственно говоря, должно еще подлежать отвтственности, что не исполняло циркуляра оберъ-прокурора…
Большіе шутники господа ‘Московскія Вдомости’. Но есть шутки, которыя не далеки отъ большой… нечистоплотности.
Впереди предстоитъ процессъ. Какую прелестную рчь могъ бы сказать адвокатъ по поводу этого дла… Какая бы ужасающая картина могла развернуться передъ присяжными, если бъ онъ могъ во всей нагот обнажить почву, на которой растутъ такіе пышные цвты хищенія.
Но онъ такой рчи не скажетъ, во-первыхъ потому, что возьметъ съ Рыкова кушъ, а во-вторыхъ, если бы и нашелся безсребренный адвокатъ, то не скажетъ всего того, что слдовало бы сказать,— потому, что его могутъ остановить за уклоненіе отъ существа дла. А дло, пожалуй, что больше въ причинахъ, чмъ въ существ!
Прочитали? Поделиться с друзьями:
