Журналистика, Чернышевский Николай Гаврилович, Год: 1854 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 17 минут(ы)

H. Г. Чернышевский. Полное собрание сочинений в пятнадцати томах

Том XVI (Дополнительный). Статьи, рецензии, письма и другие материалы (1843—1889)

ГИХЛ, ‘Москва’, 1953

ЖУРНАЛИСТИКА

<ИЗ No 4 ЖУРНАЛА 'ОТЕЧЕСТВЕННЫЕ ЗАПИСКИ', 1854>

<...>Критика ‘Библиотеки для чтения’. — Санскритизм г. Сенковского. — Статья г. Черепанова Ловля зверей в Сибири и статья Г. Аксакова Охота с ястребом за перепелами. — О лекциях Теккерея. — Инструкция о управлении дому и деревень Волынского. — Статья г. Лешкова О народном продовольствии в древней России. — Саллустий, римский историк. — Перевод Макбета г. Лихониным.

Мы ничего не говорили до сих пор о ‘Библиотеке для чтения’ за первые три месяца, но в этом не мы виноваты. В них идет один и тот же роман г. Кукольника¹: Тонни, или Ревель при Петре Великом, но как роман этот до сих пор не кончен, то мы умалчиваем о нем. Затем перепечатан в Отделе словесности Рассказ Ресми-Эфендия о семилетней войне Турции с Россией г. Сенковского, но как это перепечатка старого и напечатанного притом в ‘Библиотеке же для чтения’, то мы также не находим нужным говорить о нем. Затем помещено (первая статья) Путешествие сибирского казака в Китай. Отдел же науки и художеств состоит из утомительной статьи г. Боде Письма о Персии (No 1) и переводных статей Мармье², под названием Из Парижа в Черногоръе (статья первая и вторая), грозящей тянуться год или два, из такой же переводной статьи: Томсон и Араго, наполненной общеизвестными фактами и преувеличенными похвалами высокозначению трудов Томсона³ и Воспоминаний о ловле зверей в Сибири г. Черепанова.

О последней скажем несколько слов. Статья занимательна и любопытна. Охота на зверя, и еще более, охота на медведя! Чье любопытство не разыграется при этих словах! Статья расположила нас еще более в пользу автора следующими словами предисловия. Г. Черепанов говорит, что в последнее время встречается в журналах много рассказов охотников, особенно американских, но ему кажется, что они часто жертвуют истиною эффектности, а потому он решился приводить только те случаи, которые или действительно с ним были, или слышаны им несколько раз от верных людей. Это нас очень обрадовало, и мы прочли статью с удовольствием, хотя полагаем, что многое слышал автор не от верных людей. Нас неприятно поразила встреча с анекдотом, известным во всей России, о медведе, который на тройке, с столбом в лапах (или с чем-то в этом роде) въехал в деревню, встреча с анекдотом о медведе, занозившем лапу, напомнила нам другой подобный же анекдот о льве, который просил вытащить занозу. Показались нам странны некоторые догадки о том, что ‘никому не известно ничего о смерти зверей’, потому что мертвых зверей никогда никто не находил, а страницы две далее, в том же рассказе говорится о медведях, найденных мертвыми…

Все это мы говорим не в укор г. Черепанову, потому что статья его интересна, и многие, вероятно, с нетерпением ожидают продолжения, но пусть автор остерегается тех преувеличенных рассказов, за которые он не любит американских охотников. Край, описываемый г. Черепановым, так интересен, нравы звероловов так любопытны, сами звери так занимательны, что статья г. Черепанова непременно будет прочитана всеми с удовольствием. Пусть только он обратит внимание на местность, на край, на нравы звероловов и зверей и пусть поучится рассказывать… хоть, например, у г. Аксакова, которого классическое сочинение ‘Записки ружейного охотника’ должно быть настольною книгою всякого охотника-литератора⁴. Что за мастерство описаний, что за любовь к описываемому и какое знание жизни птиц! Г. Аксаков обессмертил их своими рассказами, и, конечно, ни одна западная литература не похвалится чем-либо подобным ‘Запискам ружейного охотника’. Пусть же г. Черепанов поучится искусству и вместе простоте рассказа у г. Аксакова, а мы пока укажем ему на одну страничку из напечатанного в 1—2-м NoNo ‘Москвитянина’ рассказа Охота с ястребом за перепелами. Рассказ этот принадлежит также г. Аксакову. Не так интересен он, как прежние, потому что теперь охота с ястребом мало кого интересует. Но обратите внимание на любовь, с которою г. Аксаков говорит о воспитании и характере ястребов, их понятливости и отличительных свойствах. Каждая строка доказывает, что г. Аксаков знает свое дело и не прибавляет ни одного слова больше того, что знает. Но с тем вместе г. Аксаков желает так рассказывать, чтоб даже не охотник почувствовал прелесть его рассказа. Вот для образца простая картинка того, что делается с мелкими птицами, когда они почуют прилет ястреба. Мы были бы в восторге, если бы и в повести встретили подобную страницу:

‘Я уже сказал, что ястреба гусятники большая редкость, так что немногим охотникам удавалось видеть их на воле, утятники попадаются чаще, а перепелятников деревенские жители видят по нескольку раз в день или по крайней мере замечают эффект, производимый появлением или присутствием ястреба перепелятника, которого часто глазами и не увидишь. Эффект состоит в том, что вся дворовая или около дворов живущая птица закричит всполошным криком и бросится или прятаться, или преследовать воздушного тирана: куры поднимут кудахтанья, цыплята с жалобным писком побегут скрыться под распущенные крылья матерей-наседок, воробьи зачирикают особенным образом, и как безумные попрячутся куда ни попало, — и я часто видел, как дерево, задрожав и зашумев листьями, будто от внезапного крупного дождя, мгновенно прятало в свои ветви целую стаю воробьев, с тревожным, пронзительным криком, а не щебетаньем начнут черкать ласточки по-соколиному, налетая на какое-нибудь одно место, защекочут сороки, закаркают вороны и потянутся в ту же сторону, — одним словом, поднимется общая тревога, и это наверное значит, что пробежал ястреб и спрятался куда-нибудь под полетью, в овине, или сел в чащу зеленых ветвей ближайшего дерева. Иногда так и не увидишь ястреба. Он переждет тревогу, весьма ему невыгодную, потому что она предупреждает о нем тех птиц, которые могли бы сделаться его добычей, да вероятно надоедает и пугает его весь этот писк, крик, шум и преследование, — переждет и улетит! Но я всегда любил такие явления общей суматохи, всегда стерег вылет ястреба из его убежища и часто видал, как он, то быстро махая крыльями, то тихо плывя, промелькнет и скроется в кустах уремы или в ближайшем лесу’.

Что может быть живописнее этого описания! А глупые тетерева, утки, дупели, вальдшнепы, гершнепы и им подобные и не подозревают, что судьба наделила их таким историком, как г. Аксаков, не подозревают, что в описаниях г. Аксакова они лучше, красивей и вкуснее, нежели на самом деле. Какой-нибудь дрянной ястреб, способный напугать одних воробьев, доставляет нам столько удовольствий, и все потому, что его описывает г. Аксаков. Что ж, если б г. Черепанов обратил внимание на важность поэтического рассказа, на уменье передавать явления природы, когда он будет повествовать о кабанах, волках, оленях и других крупных животных! Г. Аксаков художник и охотник вместе, вот отчего так хороши его рассказы.

В критике ‘Библиотеки для чтения’ г. Сенковский (NoNo 2 и 3) трактует в двух статьях о санскритском языке⁵. В них осмеивает он ‘неосновательность’ нынешней филологии (нападая на нее иногда справедливо, а большею частью несправедливо) и построивает свою особенную систему филологии и древнейшей истории. Чтоб дать понятие об истинах, представляемых г. Сенковским в замену неосновательных мнений, господствующих (по мнению только г. Сенковского, а не на самом деле) между нынешними учеными, скажем только, что, по его исследованиям, оказывается, будто бы Илиада не поэтический рассказ об осаде города Трои, а ‘мифологическая поэма о борьбе’ самородного (??) ‘человека’ (Ахиллеса) с ‘душою мира’ (??), ‘эфиром’ (Агамемноном). Выводы эти основаны на произвольном истолковании собственных имен и еще более произвольном сближении слов и фактов, не имеющих между собою ничего общего. Достоверность их совершенно равняется достоверности объяснения ‘Старосветских помещиков’, на которое навело нас чтение статей г. Сенковского: ‘Афанасий’ по-гречески значит ‘бессмертный’, ‘Пульхерия’ по-латыни — значит ‘красавица’, из этого следует, что Гоголь в ‘Старосветских помещиках’ рассказывает вовсе не житье-бытье добрых старичков Афанасия Ивановича и Пульхерии Ивановны, а миф о неразрывном союзе красоты и бессмертия. ‘Троя’, по истолкованию г. Сенковского, значит ‘тройка’, прибавим, что, по всей вероятности, стояла она на реке Эридане, то есть Рыдване, потому что, очевидно, где есть ‘тройка’, там должен быть и экипаж. Есть у нас и еще идея, чрезвычайно блестящая и верная: фраза ‘Париж стоит на Сене’ ложно понимается нынешними непроницательными учеными, ‘Париж’ просто значит ‘барыш’, ‘Сена’, очевидно, значит ‘сено’, поэтому ‘Париж стоит на Сене’ вовсе не географический факт, а изречение житейской мудрости, значащее: ‘барыш стоит на сене’ попросту сказать: ‘торговля сеном выгодна, доставляет барыш’. Кто читал статьи г. Сенковского, тот согласится, что наши мнения далеко не так смелы, как его. Но предмет так завлекателен, что мы позволяем себе привести очень остроумную насмешку одного французского писателя прошедшего века над подобными исследованиями современных ему ученых. ‘Вот каким образом доказывается (говорит он), что китайцы произошли от египтян: один древний писатель говорит, что египтянин Сезострис доходил до Ганга, а если он ходил на Ганг, то мог итти туда через Китай, хоть это совершенно не по дороге, итак, он ходил в Китай, итак, Китай тогда не был еще населен, итак, ясно, что населил его Сезострис. Египтяне на своих праздниках зажигали свечи, у китайцев есть фонари, итак, не подлежит сомнению, что китайцы — колония египтян. Кроме того: у египтян есть большая река, и у китайцев тоже. Наконец очевидно, что первые цари китайские носили имена древних царей египетских, потому что в имени династии Ю можно найти черты, которые, если написать их другим манером, образуют слово Менее. Итак, неоспоримо, что китайский богдыхан Ю получил свое имя от египетского царя Менеса, а богдыхан Ки очевидно царь Атоэс через изменение к в а, а и в Тоэс’⁶. Это кажется написанным решительно о статьях г. Сенковского. Как легко придумываются блестящие несообразности, как легко подкрепляются они произвольным толкованием фактов и собственных имен, известно каждому, и прискорбно видеть, когда люди, с запасом сведений и дарований тратят время на их изобретение и доказывание. Г-н Сенковский хочет, кажется, итти в уровень с веком, но идет каким-то странным, санскритским путем. Его не интересует то, что делается теперь в ученом мире, ему даже кажется новым, что делалось за тысячу лет, он всегда выбирает эпохи доисторические. Немного странно рядом с такими критиками видеть рецензию на сочинения г. Писемского, написанную, видимо, человеком, вникающим в ход нынешней нашей русской литературы и сочувствующим ей⁷. Но такие статьи редки в ‘Библиотеке’.

О прекрасных стихотворениях г. Тютчева (‘Современник’) мы не говорим теперь, потому что намерены посвятить им отдельную статью⁸, окончания же ‘Опыта биографии Николая Васильевича Гоголя’ ждем с нетерпением, потому что статьи эти открывают нам много нового и любопытного. Хотя в ‘Биографии’ преимущественно говорится о жизни Гоголя, но статьи эти, нам кажется, особенно важны тем, что бросают много нового света на самые сочинения Гоголя⁹.

Три статьи Иногороднего подписчика о Лекциях Тэккерея крайне интересны¹⁰. Мы даже жалеем, что лекции эти сокращены, а не переведены вполне. Мастерство Тэккерея представлять критические разборы в живых образах, таких же осязательных, как и лица его романов, действительно заслуживает внимания. Тэккерей не заботится о том кропотливом и бесконечном перечислении статей и мнений писателя, которое господствует между многими историческими критиками, он схватывает живое лицо писателя, его главные мнения, его характер, его общественное поведение. Поэтому, хотя иногда он говорит о писателе немного, но скажет больше, нежели иной в целом десятке статей. Он схватывает жизнь, главные черты и в характере писателя, и в характере его произведений.

В ‘Москвитянине’ в числе исторических материалов напечатана Инструкция о управлении дому и деревень, составленная Волынским, кабинет-министром императрицы Анны Иоанновны. В инструкции этой есть интересные пункты не по отношению к одному сельскому хозяйству. Например, кто прочел VI пункт этой инструкции, тот невольно задал себе вопрос: неужели так мало было безопасности в то время в деревнях, что Волынский приказал каждого десятского вооружать пищалью, а каждого мужика от 15-ти летних до самых престарелых — копьем? Что значит пункт IV, которым запрещено крестьянам без дозволения десятских отлучаться из деревни? Пункт II касается прямо религиозного образования крестьян и по времени, в которое он написан, делает величайшую честь Волынскому, как человеку истинно просвещенному. Но не менее ‘Инструкции’ интересен постскриптум г. Погодина, где он объясняет, как ему удалось открыть имя автора этой инструкции. Постскриптум изложен в лицах и с разными дополнениями, исключительно принадлежащими г. Погодину. В нем он мимоходом похвалил гг. Беляева {‘Исследователя, знакомого коротко с архивами’.}, Куприянова {‘Благонадежного труженика для русской истории’.} и Иванова {‘Деятельного начальника сенатских архивов’ — как умеет разнообразить г. Погодин похвалы своим сотрудникам!}, ввел в число действующих лиц г. Потехина и завершил все следующими словами:

‘Итак, вот он, вот сочинитель Инструкции, Артемий Иванович Волынский¹¹, один из сотрудников императора Петра Великого, кабинет-министр императрицы Анны Иоанновны, погибший вследствие происков Бирона.

Волынского, как Посошкова, можно счесть представителем петровского времени без иностранного влияния, но все-таки из новой атмосферы, а (?) Татищев, Василий Никитич¹², познакомился, кроме того, и с иностранным образованием, но не подчинился ему вполне, как то случалось и случается с разными посредственностями. Я имею теперь в руках важное его сочинение, доселе неизвестное, полученное мною от одного просвещенного любителя русской старины. В этом сочинении виден весь его образ мыслей, но я не знаю, буду ли я когда-нибудь иметь возможность его издать’.

Вот мы очень просили бы г. Погодина познакомить нас с этим вновь открытым трудом Татищева, потому что наперед уверены в высокой важности того сочинения, ‘в котором виден весь образ мыслей Татищева’. Это будет истинный подарок для русской литературы.

В 5 нумере ‘Москвитянина’ помещена очень дельная статья г. Лешкова ‘О народном продовольствии в древней России’¹³. Г. Лешков точнее обозначил бы содержание своего труда, если б назвал его: ‘Цены на хлеб в России до XVII века в голодные и урожайные годы и причины, производившие голод’. Обо всем остальном (мерах против голода, законах относительно торговли хлебом и т. д.) у него говорится не так обстоятельно, как о предметах, нами обозначенных в этом заглавии. Почти единственным пособием для приблизительного определения обыкновенных цен на хлеб в древней Руси служат показания летописей о том, до каких цен возвышался хлеб во время голода и большой дороговизны. Потому-то г. Лешков и обращает более внимания на эти указания. В летописях есть несколько указаний о необыкновенно низких ценах на хлеб в очень урожайные годы, они дают еще более возможности определить, посредством сличения их с высокими ценами, обыкновенные цены. Но и те и другие указания встречаются почти исключительно только в новгородских летописях. Потому г. Лешков и занимается преимущественно ценами на хлеб в Новгороде. Следуя методе исторических разысканий г. Погодина, он прежде всего выписывает в сокращении, а где нужно, и вполне, места из летописей, потом сличает их, составляет таблицы и уже после всего этого представляет свои заключения, избегая, таким образом, по возможности, смешения фактов с выводами и предлагая читателю полную возможность легко проверять основательность своих заключений. Вот главнейшие из выводов: до начала XV века (до введения рублевой или денежной монетной системы вместо древней гривенной) сильно ‘дорожает’ в Новгороде хлеб тогда, когда цена ржи доходит до 3 (в 1228 году) и особенно до 4 гривен кун за кадь (= 4 четвертям нынешним),

Полагая 7 ¹/₂ гривен кун = 1 гривне серебра, вес которой был полфунта, а ценность (по весу металла) почти 10 р. с. нынешних, мы получим в этих случаях цену кади (приблизительно) 4 р. сер. и 5 р. 33 коп., а цену четверти 1 р. и 1 р. 33 к. Но должно помнить, что ценность серебра была в то время несравненно выше, нежели теперь, по мнению г. Лешкова, фунт серебра тогда имел ценность, какую имеют ныне 10 фунтов, потому надобно тогдашние цены возвышать в десять раз при сравнении с нынешними, и ценность четверти ржи в дорогое время доходила поэтому в Новгороде до 10 р. и 13 р. 30 к. на наши деньги. Недорогими ценами в Новгороде до XV века надобно предполагать 1 гривну или 1 ¹/₂ гривны за кадь, около 3 или 4 р. сер. за четверть на наши деньги. Во время страшных голодов цены доходили до 8 гривен за кадь, или до 25 руб. сер. (по переложению г. Лешкова) за четверть по нынешней цене денег. Нам кажется, что исследование о ценах до XV века у г. Лешкова прочнее исследований о ценах XV и XVI веков, когда начали считать вместо гривен и кадей ‘деньгами’ и ‘зобницами’, потому и ограничим этим первым периодом наш обзор его статьи. Отношение тогдашней ценности серебра к нынешней (в 10 раз выше нынешней) принято г. Леш-ковым, как он сам говорит, наугад, потому что оно еще не определено точно по скудости данных. Не ставим в упрек г. Лешкову того, что, для точнейшего определения этого пункта, не вошел он в подробнейшее рассмотрение всех известий о ценах различных предметов в древней Руси — по обширности своей это исследование должно быть предметом особенной статьи, хотя без него все переводы тогдашних цен на нынешние будут шатки. Но мы должны сказать, что цифра 10, принятая г. Лешковым, слишком велика, это мы выводим из обозначения цен скота в Русской Правде:

кобыла 3 гривны = 4 р. X 10 = 40 р. сер.

годовалый жеребенок 6 ногат = 40 к. X 10 = 4 р. сер.

коза 6 ногат = 40 к. X 10 = 4 р. сер.

овца 6 ногат = 40 к. X 10 = 4 р. сер.

свинья полугривна = 65 к.Х 10 = 6 р. 50 к.

Ясно, что, помножая на 10, мы получаем слишком высокие цены, как и г. Лешков получает таким же образом слишком высокую цену хлеба в Новгороде в обыкновенные годы (3 р. сер. за четверть), нам кажется гораздо правдоподобнее полагать, что ценность серебра в древней Руси была не в 10, а разве в 5 или 6, много в 7 раз выше нынешней, принимая цифру 6, мы получим:

Четверть ржи 1 р. 80 к., кобыла 24 р. сер. (все еще слишком высокие цены), годовалый жеребенок 2 р. 40 к., коза или овца 2 р. 40 к., свинья 3 р. 90 к. сер.

Мы даже готовы были бы множить только на 4, и тогда мы получили бы:

Четверть ржи 1 р. 20 к., кобыла 16 р., жеребенок, овна или коза 1 р. 60 к., свинья 2 р. 60 к. — цены, гораздо вероятнейшие.

Мы нисколько не спорим за верность своего счета: для верности его надобно исследовать предмет гораздо глубже, мы только хотим сказать, что г. Лешков полагает слишком высокие цены на хлеб, принимая цифру 10 за отношение ценности серебра в XII—XV веках к нынешней, мы только хотим показать необходимость точнейшего исследования ценности серебра в древней Руси.

Материалы для своей статьи собрал г. Лешков по указаниям в ‘Истории’ Карамзина, и нет сомнения, что его статья имела бы еще больше достоинства, если б он воспользовался новейшими трудами, но, повторяем, и в настоящем виде она стоила ему многих трудов, представляет много прекрасных соображений и еще больше полуобработанных материалов для будущего исследователя.

В 1—4 нумерах ‘Москвитянина’ должно заметить (к сожалению, с весьма невыгодной стороны) две статьи г. К. ‘Саллустий, римский историк’ — или, собственно говоря, только первую статью, потому что внимательное чтение первой отняло у нас решимость читать вторую. Неизвестный автор, очень смело защищающий свои мнения, очевидно, не усвоил себе способности понимать Рим и римлян саллюстиевского времени и представляет себе римские нравы и понятия последних времен республики похожими на наши нынешние, г. К. представляет себе, что Саллюстий, очевидно, не совершенно потерявший уважение к добродетели, не мог делать вещей, на которые ныне решится только погибший нравственно человек, потому он употребляет все усилия, чтобы выставить его даже верным жене мужем (!!!), не говорим уже о том, что дружба с Клодием кажется г. К. преступлением, от которого также необходимо очистить Саллюстия (Лукулл, который гораздо больше Саллюстия уважал свое достоинство, угодничал людям, гораздо презреннейшим, нежели Клодий)¹⁴. Все это было бы еще извинительно, оставаясь совершенно неверным, если б г. К. не позволял себе выходок противу всех ученых, имевших несчастие понимать римскую жизнь и римскую историю вернее, нежели он их сам понимает. Если бы мы решились подражать г. К. в резкости отзывов, то должны были бы сказать, что его статьи оказывают плохую услугу журналу, в котором напечатаны…

О статьях г. Терещенко Хошоутский улус (‘Москвит’. No 1 и 2) и ‘Астрахань’ (No 3 и 4) мы не будем ничего говорить. Для нас удивительно только, каким образом г. Терещенко умеет везде выставить знание приличий. Мы думаем, что ‘Москвитянин’ должен был бы печатать его статьи не в отделе ‘Внутренних известий’, а в отделе ‘Мод’.

Затем о других статьях ‘Москвитянина’: о стихотворении князя Вяземского Масляница мы говорить не станем, потому что оно еще в прошедшем году было напечатано в ‘Отечественных записках’, а о переводе Макбета г. Лихониным¹⁵ потому, что перевод этот, хотя и действительно один из вернейших, стоивший, конечно, много труда переводчику, решительно лишен поэзии.

ПРИМЕЧАНИЯ

Впервые опубликовано в ‘Отечественных записках’, 1854, No 4, отдел ‘Библиографическая хроника’, стр. 98—106. В собрание сочинений Чернышевского часть отдела ‘Журналистика’ с отзывами ‘о статьях ученого содержания журналов’ из ‘Отечественных записок’ 1854—1855 гг. включается впервые. Рукописи ‘Журналистики’ ‘е сохранились, и вся она печатается по тексту ‘Отечественных записок’. Помещенное перед текстом оглавление отдела ‘Журналистика’ везде воспроизводится лишь в части, относящейся к тексту Чернышевского.

Принадлежность Чернышевскому ‘ученой’ части отдела ‘Журналистика’ в 13 номерах ‘Отечественных записок’ 1854—1855 гг. установлена В. Э. Боградом.

О сотрудничестве в ‘Отечественных записках’ в 1854 году Чернышевский в письме к родным от 10 октября 1854 года сообщал:

‘Каждый месяц необходимо писать мне от 6 до 7 листов большого формата, т. е. около 100 или 110 страниц, иногда успеваю написать и больше. Впрочем, для исполнения Вашего желания отмечу в тех нумерах, которые будут посылаемы мною, статьи, писанные если не мною, то моим почерком {Приводимые дальше Чернышевским сведения о своих работах в ‘Отечественных записках’ 1854 г. он сообщал в ответ на просьбу отца в письме к нему от 1 октября 1854 г. Г. И. Чернышевский писал сыну: ‘Я бы желал знать, что твое в Отеч. з-сках, а это я могу знать, если в присылаемых вами книгах ‘О. З.’ будет на поле карандашом поставлено Ч.’ (наст. над., т. XIV, стр. 800).}.

В VIII и IX нумерах (за август и сентябрь) ‘Отеч. зап.’ мною писаны ‘Новости наук’ в ‘Смеси’, за исключением нескольких страниц, присланных для вставки в этот отдел Д. М. Перевощиковым (заслуж. профессором Московск. универ., ныне живущим здесь по званию академика). Начиная с No IV ‘Отеч. зап.’ мною также писаны отзывы о статьях ученого содержания журналов, помещенные в отделе ‘Журналистика’. Писанная мною половина этого отдела — обыкновенно последние страницы его. Кроме того, мною написана статья об Аристотелевой пиитике, помещенная в No IX ‘Отеч. записок’ в ‘Критике’ (наст. изд., т. XIV, стр. 271).

Перечисляя в письме работы, написанные им для ‘Отечественных записок’, Чернышевский фактически дает список своих статей, напечатанных в NoNo 4—9 этого журнала за 1854 год. Однако до сих пор только одна из всех названных Чернышевским работ входила в его собрания сочинений.

Систематическое участие Чернышевского в отделе ‘Журналистика’ (‘Отечественные записки’ с No 4 по No 9) дает основание предположить и дальнейшее его сотрудничество в этом отделе журнала.

Анализ ‘ученой’ части отдела ‘Журналистика’ в последующих номерах журнала подтверждает это предположение.

Так документально устанавливается принадлежность Чернышевскому ‘ученой’ части отдела ‘Журналистика’ в No 1 ‘Отечественных записок’ 1855 г. В письме Чернышевского к родным от 1 февраля 1855 г. обращают на себя внимание приводимые им следующие сведения: ‘Ныне, сосчитав из любопытства, сколько было помещено мною в январских книжках ‘Отеч. зап.’ и ‘Современника’, открыл я, что всего набирается 156 страниц…’ (наст. изд., т. XIV, стр. 286).

Из даты письма видно, что речь идет о первых номерах ‘Отечественных записок’ и ‘Современника’ 1855 года. При подсчете количества страниц, написанных Чернышевским для этих номеров журналов, общая сумма их не соответствует названной им цифре. Однако если к ней прибавить количество страниц, занимаемое ‘ученой’ частью отдела ‘Журналистика’, то получается как раз 156 стр., то есть указанное Чернышевским число {Приводим полный перечень всего написанного Чернышевским. В ‘Отечественных записках’: 1) ‘Путешествие А. С. Норова’ (30 стр.), 2) перевод 2-й части романа Ч. Ливера ‘Семейство Доддов sa границею’ (70 стр.), 3) ‘Ученая’ часть отдела ‘Журналистика’ (4 ¹/₂ стр.)

В ‘Современнике’: 1) ‘Мелочи из запаса моей памяти, М. Дмитриева’ (6 ¹/₂ стр.), 2) ‘Московская самоварница’. Соч. П. Мед…а’ (2 ¹/₄ стр.), 3) ‘Магазин землеведения и путешествий’ (12 стр.), 4) ‘Счастливое семейство. Л. Ярцевой’ (³/₄ стр.), 5) ‘История моей жизни. Жорж Занд’ (30 стр.). Итого 156 стр.}.

Принадлежность Чернышевскому впервые включенного в собрание сочинений (наст. изд., т. II, стр. 289) ‘Отзыва Ордынского о самом себе и о нашем разборе его книги’, не вызывает сомнений. ‘Отзыв…’ этот оказывается извлечением из ‘ученой’ части отдела ‘Журналистика’ No 4 ‘Отечественных записок’ 1855 года и составляет единое целое с предшествующим ему началом ‘ученой’ части отдела ‘Журналистика’.

Приводим начало ‘ученой’ части отдела ‘Журналистика’ (не включенное в том II наст. изд.):

‘Ученые статьи наших журналов за прошлый месяц представляют или мало оригинального, или мало замечательного. Так в ‘Современнике’ (No 3-й) находим извлечение из сочинения Гервинуса о Шекспире (Первые драматические опыты Шекспира), сделанное удовлетворительно, и другую компиляционную или передовую статейку по английской литературе: Жизнь и сочинения Тобиаса Смоллетта, менее удовлетворительную по своей сухости. Сверх того, продолжается История моей жизни, Жоржа Занда, которая решительно обманула ожидания почитателей ее таланта, целые четыре тома наполнив письмами своего отца, интересными для дочери, но не для публики, и Записки парижского буржуа (Верона), которые подвергались во французских журналах самым беспощадным насмешкам. — В ‘Библиотеке для чтения’ (No 3-й) помещено окончание Путешествия в Луристан и Аравистан, о котором имели мы случай говорить в прошедшем году, и оканчивается Америка, за которою вероятно последуют и Ангора и Андалузия.— В ‘Пантеоне’ (No 2-й) г. Новосильский, сам не подозревая того, что стал последователем Канта, доказывает, что в действительности не существует ни времени, ни пространства, что и время и пространство просто оптический обман, потому что луч света долетает до земли от некоторых звезд в течение не менее, как трех тысяч лет. Наконец, в ‘Москвитянине’ (No 2-й) помещена статья г. Березина Христиане в Сирии, служащая продолжением прежних его статей подобного содержания, о которых мы уже говорили.

Итак, не было бы в наших журналах за прошедший месяц ничего нового по части учености, если б г. Ордынский не вздумал напечатать в ‘Москвитянине’ очень горячую реплику на отзыв, сделанный нами в прошедшем году (‘Отеч. зап.’ 1854, No 9-й, сентябрь) об ‘Аристотелевой Пиитике’, переведенной и объясненной им, г. Ордынским’ {Приводим только начальную фразу текста ‘Отзыв Ордынского о самом себе…’ — Ред.}.

Содержание цитируемого текста не оставляет сомнений в том, что бесспорно принадлежащий Чернышевскому ‘Отзыв Ордынского о самом себе’ является выводом, заключением из небольшого предыдущею рассуждения и составляет, таким образом, с ним единое органическое целое. Следовательно, Чернышевскому принадлежит вся ‘ученая’ часть отдела ‘Журналистика’ и в No 4 ‘Отечественных записок’ 1855 года (полностью впервые печатается в настоящем томе, стр. 86—88).

Ценность вновь установленного небольшого отрывка текста Чернышевского заключается в том, что он раскрывает содержание ‘ученой’ части отдела ‘Журналистика’, так как в нем Чернышевский перечисляет входящие в эту часть отдела статьи. Это — ‘Жизнь и сочинения Тобиаса Смоллетта’, ‘Записки парижского буржуа. Верона’, ‘История моей жизни. Жорж Занд’, ‘Путешествие в Луристан и Аравистан’, ‘Христиане в Сирии. Березина’ и статья об Америке (‘Географический словарь’ ‘Библиотеки для чтения’).

Часть этих статей (‘Путешествие в Луристан и Аравистан’, ‘Христиане в Сирии. Березина’) рецензировалась в ‘ученой’ части отдела ‘Журналистика ‘Отечественных записок’ 1854 года (NoNo 8, 10 и 11), что также подтверждает принадлежность Чернышевскому части отдела ‘Журналистика’ в перечисленных номерах журналов.

Важно также указать, что в ‘Объявлении об издании ‘Отечественных записок’ в 1855 году’ (‘С.-Петербургские ведомости’, 1854, No 289, стр. 1412) редакция журнала в числе сотрудников, которые принимали участие в ‘составлении… обзоров книг и журналов’ называет и Чернышевского.

Таким образом устанавливается принадлежность Чернышевскому части отдела ‘Журналистика’ — ‘отзывы о статьях ученого содержания журналов’— в ‘Отечественных записках’, 1854 г. с No 4 по No 9 включительно и 1855 г. в NoNo 1 и 4.

Исследование ‘ученой’ части отдела ‘Журналистика’ ‘Отечественных записок’, 1854 г. в NoNo 10, 11, 12 и 1855 г. NoNo 2, 3, доказывает, что она составляет единое целое с принадлежащей Чернышевскому частью этого отдела в других номерах. Свидетельством этого является широко развитая сеть взаимосвязей, одинаковые фразеологические обороты, наличие текстовых параллелей. Оценка лиц, произведений, упоминаемых в ‘ученой’ части отдела ‘Журналистика’, соответствует высказываниям о них Чернышевского в его статьях и рецензиях.

Все это убедительно доказывает, что ‘ученая’ часть отдела ‘Журналистика’ в ‘Отечественных записках’ 1854—1855 гг. систематически велась одним лицом —> Чернышевским.

Изучение отдела ‘Журналистика’ в ‘Отечественных записках’ показывает, что наибольшего расцвета этот отдел достиг в 1854 и начале 1855 года, то есть в период участия в нем Чернышевского.

Обстоятельные обзоры журналов охватывают как литературные произведения (обзор прозы и стихотворений), так и обзор статей ‘ученого содержания журналов’. ‘Ученая’ часть в подавляющем большинстве номеров ‘Отечественных записок’ помещается в конце отдела ‘Журналистика’, что точно соответствует указанию Чернышевского в цитируемом выше письме его к родным от 10 октября 1854 г.

‘Ученая’ часть отдела ‘Журналистика’ из ‘Отечественных записок’ 1854—1855 гг. представляет цикл небольших рецензий на ‘ученые’ статьи ряда периодических изданий.

¹ Кукольник Нестор Васильевич (1809—1868) — драматург, прозаик и поэт реакционного направления.

² Боде Клементий Карлович — сотрудник ‘Библиотеки для чтения’, первый секретарь посольства в Персия.— Мармье Ксавье (1809—1892) — французский писатель и путешественник.

³ Томсон Томас (1773—1852) — английский химик. — Араго Доминик-Франсуа (1786—1853) — французский физик и астроном.

⁴ ‘Записки ружейного охотника Оренбургской губернии’ С. Т. Аксакова (1791—1859) были опубликованы в 1852 г.

⁶ Сенковский Осип Иванович (1800—1858) — реакционный критик, востоковед, профессор Петербургского университета, редактор ‘Библиотеки для чтения’, во 2-й статье ‘Очерков гоголевского периода русской литературы’ Чернышевский подвергает уничтожающей критике его литературную деятельность (наст. изд., т. III, стр. 43—75).

⁶ Из книги Вольтера ‘История царствования императора Петра Великого’.

⁷ Благожелательная анонимная рецензия на ‘Повести и рассказы А. Ф. Писемского. Три части. Москва. 1853’ была напечатана в No 2 ‘Библиотеки для чтения’ 1854 г. Автор не установлен.

⁸ Статьи о стихотворениях Тютчева Чернышевский не написал.

⁹ Автор ‘Опыта биографии Николая Васильевича Гоголя’ — реакционный украинский писатель-националист Кулиш Пантелеймон Александрович (1818—1897).

¹⁰ Иногородний подписчик — псевдоним Дружинина Александра Васильевича (1824—1864). Дружинин А. В. — критик и беллетрист, один из ближайших сотрудников ‘Современника’ в 1840-х годах, впоследствии — редактор ‘Библиотеки для чтения’ (1856—1860), пропагандируя теорию ‘чистого искусства’, вел борьбу с демократическими идеями в русской литературе. — Т еккерей Вильям (1811—1863) — английский писатель-реалист. Современная Теккерею буржуазная критика пыталась умалить значение созданных писателем обличительных образов, снизить общественную значимость его сатиры. В настоящее время англо-американская критика идет еще дальше, ложно обвиняя Теккерея в цинизме и мизантропии.

В противовес буржуазной критике Чернышевский, а за ним позднее Писарев и Салтыков-Щедрин, видели крупную заслугу Теккерея в обличительном характере его сатиры.

¹¹ В тексте отчество неверно. — Волынский Артемий Петрович (1689—1740) — дипломат, кабинет-министр при Анне Иоанновне, немецким окружением царицы был обвинен в подготовке государственного переворота и казнен.

Чернышевский отмечает, что ‘Инструкция’ Волынского содержит ряд пунктов, относящихся не только к сельскому хозяйству. Так, например, признавая ‘крайнюю нужду для крестьян в умеющих грамоте’, Волынский рекомендует учить детей конюхов, сирот и сыновей многосемейных и бедных родителей. По его мнению, помимо грамотных людей, крестьянам нужны люди, знающие отдельные ремесла: кузнецы, коновалы, колесники, бондари. Управляющему предписывалось заботиться о том, чтобы у крестьян было возможно меньше убытков. В ‘Инструкции’ содержится целый ряд предложений, которые Волынский продолжал рекомендовать и в своих последующих ‘мнениях’ и предложениях. Отзыв Чернышевского об ‘Инструкции’ Волынского см. также в его рецензии ‘В воспоминание 12-го января 1855 года’ (наст. изд., том II, стр. 751—752).

¹² Посошков Иван Тихонович (1652—1726) — сын крестьянина, видный публицист и экономист эпохи Петра I. Передовой для своего времени русский мыслитель и патриот. Автор знаменитой книги ‘О скудости и богатстве’.— Татищев Василий Никитич (1686—1750) — государственный деятель, основатель русской исторической науки в XVIII веке.

¹³ Лешков Василий Николаевич (1810—1881) — профессор полицейского права в Московском университете. Отрицательные отзывы Чернышевского о работах Лешкова ом. в томе II наст. изд., стр. 329—330 и 751—752.

¹⁴ Саллюстий (86—35 до н. э.) — римский историк. — Лукулл Люций Люциний (ок. 196—56 до н. э.) — римский полководец и консул. Роскошь устраиваемых им пиров стала нарицательной. — Клодий Пульхр-Публий (ум. в 52 г. до н. э.) — римский патриций.

¹⁵ Лихонин Михаил Николаевич (1802—1864) — поэт, критик и переводчик.

ЖУРНАЛИСТИКА

<ИЗ No 4 ЖУРНАЛА 'ОТЕЧЕСТВЕННЫЕ ЗАПИСКИ', 1854>

ПРИМЕЧАНИЯ

Читайте также: