Журналистика, Чернышевский Николай Гаврилович, Год: 1854 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 14 минут(ы)

H. Г. Чернышевский. Полное собрание сочинений в пятнадцати томах

Том XVI (Дополнительный). Статьи, рецензии, письма и другие материалы (1843—1889)

ГИХЛ, ‘Москва’, 1953

ЖУРНАЛИСТИКА

<ИЗ No 11 ЖУРНАЛА 'ОТЕЧЕСТВЕННЫЕ ЗАПИСКИ', 1854>

<...> Географический словарь или ‘Библиотека для чтения’ и мнение г. Сенковского о сочинении г. Тенгеборского. — Георг-Фридрих Мюллер, монография С. М. Соловьева. — Персидские доктора и пациенты <...>.

Продолжая свой географический словарь, ‘Библиотека для чтения’ в No 10-м достигла слова Азия и напечатала об этой части света огромную статью первую, занимающую 72 страницы большого формата ¹. Статья эта разделяется на следующие рубрики: ‘Азия, известная грекам и римлянам. — Азия, известная в средние века.— Развитие географических сведений об Азии в новейшие времена.— Величина и внешний вид Азии.— Гидрография Азии: а) реки, б) озера, геогностический очерк Азии. — Азийский человек. — Географическое размещение поколений. — Число жителей азиатских государств’. Три рубрики, которые мы отметили курсивом, не перепечатаны из статьи плюшаровского ‘Энциклопедического лексикона’ ² — Азия, остальные — перепечатка соответствующих рубрик этой статьи, помещенной в 1-м томе ‘Энциклопедического лексикона’, явившемся в 1835 году. Вот примеры:

Гомер упоминает (Ил. II, 461) об Азийской долине, близ берегов Эгейского моря, между Эфесом и Сардами, а в преданиях лидян говорится о царе Азиусе. Из этого с вероятностью можно заключить, что под именем Азии первоначально разумели небольшую часть западного анатольского берега. Но по мере того, как земли, на восток от него лежащие, становились известнее грекам, значение слова ‘Азия’ сделалось обширнее, и, наконец, было усвоено целой части света. Римляне именовали ‘Азиею’ собственно Пергам, небольшое, но богатое и очень древнее царство, находившееся и т. д. (Стр. 243).

Резко отличаясь от других частей света этим очертанием, Азия не менее примечательна образованием своей поверхности, от которой так много зависят климаты и, следственно, состояние царств растительного и животного. Это образование вовсе не похоже на устройство поверхности Африки, Австралии, Европы или Америки. Вся внутренняя масса земли Азии поднимается на непомерную вышину над уровнем моря, и этот исполинский горб, который образует так называемую плоскую возвышенность и состоит сам из террас или площадей различной высоты, помещен не где-нибудь на краю материка, как в других частях света, а в его центре и т. д. (Стр. 255).

Каждая из этих высот и низменностей подлежит собственным физическим законам, отличается особенным очертанием и носит отпечаток исключительно ей свойственного характера. Только соображение и т. д. (Стр. 265).

Японцы говорят собственным своим языком и хотя имеют много сходства с китайцами, но успехами в образованности, кажется, обязаны не им, а самим себе и т. д. (Стр. 270).

Библиот. для чт., No X (1854).

Гомер упоминает (Ил. II, 461) об Азийской равнине, близ берегов Эгейского моря, между Эфесом и Сардами, а в преданиях лидян говорится о царе Азиусе. Из этого с вероятностью можно заключить, что под именем Азии первоначально разумели небольшую часть западного анатольского берега. Но по мере того, как земли, на восток от него лежащие, становились известнее грекам, значение слова ‘Азия’ делалось обширнее, и, наконец, было усвоено целой части света. Римляне называли ‘Азиею’ собственно Пергам, небольшое, но богатое и очень древнее царство, находившееся и т. д. (стр. 153).

Резко отличаясь от других частей света своим очертанием, Азия не менее примечательна образованием своей поверхности, от которой так много зависят климаты и, следственно, состояние царств растительного и животного. Это образование вовсе не похоже на устройство поверхности Африки, Австралии, Европы или Америки. Вся внутренняя масса земли Азии поднимается на непомерную вышину над уровнем моря, и этот исполинский горб, который образует так называемую плоскую возвышенность и состоит сам из террас или площадей различной высоты, помещен не где-нибудь на краю материка, как в других частях света, а в его центре и т. д. (Стр. 176).

Японцы говорят собственным своим языком и хотя имеют много сходства с китайцами, но успехами в образованности, кажется, обязаны не им, а самим себе и т. д. (Стр. 222).

Таким образом, перепечатанные 28 страниц ‘Энциклопедического лексикона’ составили большую половину новой статьи ‘Библиотеки для чтения’. Статья словаря г. Плюшара подписана буквами О. И. С, статья ‘Библиотеки для чтения’ подписана буквою С, итак, перепечатка не нарушает на этот раз прав литературной собственности. Но почему же было не оговорить в примечании, что статья, теперь являющаяся в дополненном несколькими рубриками виде, была уж напечатана и ныне является пополненною, чего требовали литературные приличия? К чему также было переделывать первые строки статьи таким образом:

Энциклопедич. лексикон.

Азия. I Название Азии. Древние греки называли Азией, во-сточные берега Архипелага и Среди-земного моря и все земли, лежащие от них подальше к востоку. Геродот сознается, что не знает происхожде-ния этого имени. Гомер упоминает (Ил. II, 461) об Азийской равнине, и т. д. См. выше выписку.

Библиотека для чтения.

Азия. Азия — страна восхода солн-ца для жителей Европы и Африки, колыбель человеческого рода, религий и государств, языков, искусств и наук: древнейшая часть света по вре-мени своего появления из недр моря, центральная по своему положению, величайшая — по горизонтальному протяжению, самая высокая страна по вертикальным размерам, по физи-ческим силам и сокровищам — самая богатая из всех пяти частей света. Не будем входить в подробности объяснения слова ‘Азия’: финикий-ское ли это слово и означает центр, средину (по Бохарту), или так на-зывалось отечество азов, т. е. богов (по Бахру) — довольно сказать, что это название встречается уже в са-мый древний период греческой исто-рии, так, Гомер упоминает (Ил. II, 461) об Азийской равнине и т. д. См. выше первую нашу выписку.

Кроме той внешней странности, что ‘Библиотека для чтения’ не почла за нужное сказать, откуда взяла она свою статью и переделала почему-то ее начало, нельзя не заметить, что с 1835 года, когда вышел первый том ‘Энциклопедического лексикона’, географические и этнографические знания об Азии чрезвычайно расширились, и потому мы не понимаем возможности думать, будто бы статья об Азии, писанная двадцать лет назад, ныне будет удовлетворительна и может быть предложена публике буквально. Нет сомнения, что подобная мысль представлялась и ‘Библиотеке для чтения’: иначе не было бы нужды переделывать первые пять строк статьи ‘Энциклопедического лексикона’. Сознание неудовлетворительности статьи в прежнем виде выразилось также прибавлением вставок в некоторых местах. Но, во-первых, через двадцать лет ограничиваться тремя или четырьмя вставками, не изменяя ни одного слова в тексте, также недостаточно: текст от этого не сделался исправнее и по необходимости наполнен ошибками. Чтоб ограничиться несколькими строками, выписанными выше, заметим, например, что теперь невозможно говорить, будто бы ‘японцы успехами в образованности обязаны не китайцам, а самим себе’, напротив, теперь положительно известно, что образованность перенесена в Японию из Китая. Во-вторых, вставки, прибавленные к прежнему тексту, не имеют важности: они ограничиваются тремя или четырьмя сухими списками собственных имен, в пример укажем на первую же вставку (стр. 157—158), которая начинается так:

‘Кроме того, из географические сведений об Азии, заключающихся в творениях древних писателей: Гомера, Гекатея, Геродота, Ктезия (пропущен Ксенофонт, важнейший всех их), Страбона, Птоломея, Плиния, Дионисия Перигета, Исидора Харацена, Пом-пония Мелы, Арриана, Марциана Гераклеота, Агафимера и других, мы узнаем, что древним были известны следующие главные хребты гор Азии: Имаус или Эмодус или Гимаос, Паропамизус, Montes Moschici {Горы Мосхиа. — Ред.}, Кавказские, Абус (Арарат)… Из главных рек Азии в древний период известны были: Гангес с Диамуной (теперь Юмнах), Агоранис’ и т. д…

Вставка до конца сохраняет такой характер. Совершенно подобны ей по характеру и вновь прибавленные рубрики: ‘Гидрография и геогностический очерк Азии’. ‘Гидрография’ — чистое описание ландкарты Азии, например:

‘Верхнее течение Оби можно полагать до Малышева, почти под 54 с. ш., отсюда до Сургута притоки ее с левой стороны чрезвычайно незначительны, а с правой она принимает Ину, Томь, Кию, Кеть, Тымь и Вах. То же самое явление замечается и в Енисее. Рассматривая притоки Иртыша, Оби, Ишима, отчасти также и Енисея, мы замечаем, что покатость правого берега этих рек сравнительно с левым несоразмерно длинна: Иртыш и Обь текут сначала на с.-з., потом на з., Ишим на с-з., потом на с, и по впадении в Иртыш направляется также на з.’ и т. д. (стр. 194).

Нельзя думать, чтоб статья много выиграла от подобных дополнений. Таков же и ‘Геогностический очерк Азии’, например:

‘Из армянской плоской возвышенности тянутся горные цепи, перерезывающие Малую Азию. Антитавр расселяет воды и на линии меридиана Сирийской пустыни примыкает к Тавру. Последний состоит из центральных узлов гранита, с присоединением гнейса и слюды, перемешанных с известняком, диоритом, серпентином нептунических форм, различным образом проникнутых глинистым сланцем, известью и песчаником. В так называемых Беарских горах встречаются долорит и базальт’ и т. д. (стр. 211).

Статья заключается таблицею азиатских государств с показанием пространства, числа жителей, войска и дохода в гульденах. Последнее, несомненно, сделано для удобства русских читателей.

Разбор сочинения г. Тенгоборского ‘О производительных силах России’ ³, помещенный г. Сенковским в отделе критики 10-го нумера ‘Библиотеки для чтения’ по случаю издания русского перевода этой книги, наполнен ошибочными цифрами, на которых, однакож, основываются очень важные выводы. Вот один пример. Принимая, что на каждого жителя Европейской России, без различия пола и возраста, приходится в сутки средним числом по 11 копеек дохода, г. Сенковский полагает, что, за уплатою всех государственных податей, из этого числа остается по 10 ¹/₂ копеек. Между тем по вычислениям известно, что государственные доходы во всех европейских государствах составляют не менее 15 процентов общего национального дохода (а г. Сенковский принимает, как видим, менее 5 процентов), итак, за вычетом податей, должно оставаться не 10 ¹/₂, a не более, если не менее, 9 ¹/₂ копеек. Точно так же г. Сенковский думает, что сумма доходов зажиточных людей обнимает не более одной седьмой части всей остающейся за уплатою податей массы национального дохода (из 10 ¹/₂ копеек он вычитает на долю больших доходов только 1 ¹/₂ копейки) — расчет также совершенно ошибочный: эта масса никак не может быть менее одной третьей части общей суммы национального дохода, а по всей вероятности более, итак, должно вычитать не менее 3 ¹/₂ копеек. И потому, за обоими вычетами, из 11 копеек среднего дохода остается для массы населения не 9, как полагает г. Сенковский, а разве 6 копеек, если не менее, среднего дохода на день. Прибавим также, что напрасно г. Сенковский думает, будто бы Мишель Шевалье считает средний доход во Франции равным 6 ¹/₂ копейкам в сутки: Шевалье полагает его в 58 сантимов (15 коп.), а другие, достовернейшие экономисты — в 75 сантимов (19 копеек), иначе и быть не может, потому что цена денег относительно цены хлеба во Франции гораздо менее, нежели в России. Все эти ошибки совмещаются на пяти строках. Можно судить о количестве их в целой статье, а между тем на этих основаниях, совершенно ошибочных, построен длинный расчет, приводящий к такому заключению: ‘уничтожьте роскошь — вы отнимете у бедного средства к существованию, он погибнет в лени, нищете и пороке’. Подобные выводы возможны только при незнакомстве с политической экономией, которая, согласно с здравым смыслом, житейскою опытностью каждого и историею, говорит, что роскошь вредна для нравов и разорительна. Желание противоречить выводам науки не показывает еще основательного знакомства с нею. Точно так же не показывает знакомства с положением науки в наше время, например, и непризнавание важности определения средней температуры.

‘Физика много занималась приведением в известность средних годовых температур в различных точках земного шара и определением изотермических, то есть равнотеплотных линий на его поверхности. Эти задачи могут упражнять любопытство ученых, но в сущности не доставляют никакого полезного сведения: напротив, дают совершенно ложное понятие о климатах. Так, например, близ Ревеля и в ста восьмидесяти верстах к югу от Саратова средние годовые температуры одинаковы: середку на половину, и вы получаете тут и там из сложения стужи и жара в одну сумму по четыре градуса теплоты для каждого божьего дня в году. К чему же это ведет? Что доказывает? В чем просвещает? Неужели климаты ре-вельский и саратовский одинаковы? Да эти воздухи и земли вовсе не похожи друг на друга! В окрестностях Варшавы и в окрестностях Ставрополя средняя годовая температура тоже одинакова: +7, но какая разница в климатах и произведениях природы!’

Во-первых, повторим: надобно осмотрительнее приводить цифры и делать сравнения. Не знаем в точности температуры Ревеля, но в ближайших пунктах наблюдений, Балтишпорте и Иеглехте (в 20 верстах от Ревеля) она 3,4, не знаем и температуры ‘в 180 верстах к югу от Саратова’, но в Саратове она 4,7, поэтому в 180 верстах на юг не менее 5,4, итак, разница даже между Саратовом (не говорим уж о местах, лежащих двумя градусами южнее) и Ревелем не менее 1,3, это огромное различие, не знаем также температуры Ставрополя, быть может, она и равна 7, но температура Варшавы не 7, а только 5,6 — различие опять огромное: 1,4. Подобным образом приводить факты — хуже, нежели не приводить их вовсе. Это значит не показывать чужие ошибки, а вводить в ошибки своих читателей. Но еще важнее то, что физика вовсе не думает, как полагает г. Сенковский, из одинаковости средней годичной температуры выводить одинаковость климата, приписывать ей такую мысль значит обнаруживать незнакомство с нею. Климат определяется: 1) средними температурами месяцев или, лучше, недель, 2) гигрометрическими и барометрическими наблюдениями (относительно степени влажности воздуха, ясности погоды, количества дождя и снега и т. д.) и 3) таблицами ветров и других метеорологических явлений. Г. Сенковский напрасно хочет заставить физическую географию определять климат не по всем этим элементам, а по одной годичной температуре, по выводу, который только для других, общих соображений делается из одного элемента, входящего в число других при определении климата. Точно так же неосновательно предполагать, будто бы физическая география хочет посредством средней годичной температуры определять, какие растения могут быть разводимы в известном месте. Это определяется довольно сложным выводом, процесс которого слишком длинно было бы объяснять здесь, но его существенное различие от цифры средней годичной температуры показывается тем, что средняя температура получается посредством деления ежедневных температур, а температура, нужная для того или другого растения, — посредством их сложения. Справедливее, нежели об изотермических линиях, сказать о подобных нападениях против них: ‘к чему ведут эти нападения?’ К обнаружению неосновательности понятий самого нападающего.

О преступности в Англии и Франции (‘Библ. для чт.’, октябрьская книжка), перевод или извлечение, цифры, представляемые в этой статье, были бы интересны, если б изложение не страдало изобилием ненужных мелочей и запутанностью. Выводы не всегда верны, и трудно согласиться с главною мыслью, будто бы с развитием образованности в массе народонаселения число преступлений не уменьшается. Факты доказывают противное, поэтому-то все лучшие экономисты считают образование могущественным противоядием для порочности и преступности.

Герард-Фридрих Мюллер (Федор Иванович Мюллер), монография г. Соловьева (‘Соврем.’ No 10), отличается всеми достоинствами, которые читатели привыкли встречать в трудах ученого автора ⁴. Г. Соловьев рассказывает жизнь Мюллера, пользуясь неизданными материалами, хранящимися в так называемом ‘портфеле’ его, и потому сообщает много новых фактов, рассматривает труды Мюллера в связи с трудами предшествовавших и последующих историков и делает много удачных сближений, показывая влияние взглядов и объяснений, высказанных в первый раз Мюллером, на понятия позднейших исследователей. Не останавливаясь ни на ‘Описании Сибирского царства’, ни на ‘Ежемесячных сочинениях’, потому что достоинство этих изданий хорошо известно ⁵, приведем некоторые из замечаний г. Соловьева о двух статьях, помещенных в ‘Sammlung russischer Geschichte’ {Русский исторический сборник. — Ред.}: ‘Краткое известие о начале Новгорода’ и ‘Опыт новейшей русской истории’. Отзыв о характере исторической деятельности Иоанна III в первом из этих сочинений был повторяем впоследствии Шлцером, Щербатовым ⁶, Карамзиным: ‘Иоанн начал подчинять своему скипетру малые княжества и тем положил основание последующей силе и внутреннему величию государства’. Таким образом, по мнению г. Соловьева, мнение, что Иоанн III — творец величия России, было утверждено между нашими историками Мюллером. Столь же решительно, по мнению г. Соловьева, было влияние и ‘Опыта новейшей русской истории’ на понятия последующих изыскателей:

‘Мюллер начинает свой труд перечислением источников, здесь на первом месте летописи… Преподобный Нестор положил основание летописям, его труд продолжали другие иноки… из этих трудов составилась русская история, которая так полна, что ни один народ не может похвалиться подобным сокровищем. Вот тот знаменитый отзыв о русских летописях, который так часто и теперь слышится! В начале рассказа о событиях нас прежде всего останавливает определение характера Бориса Годунова, потому что это определение надолго осталось в русской истории. ‘Годунов по остроте ума и необыкновенному искусству в делах правления должен быть включен в число величайших людей своего времени. Но его нравственный характер не соответствовал достоинствам умственным… Борис принадлежал к числу тех людей, которые для достижения верховной власти считают все средства позволенными’. Вообще, как легко заметить, мюллеров ‘Опыт новейшей русской истории’ послужил для позднейших писателей образцом при изображении тех же времен: характер Годунова, характер его правления, приговор о происхождении Самозванца, выведенный из критического рассмотрения иностранных известий, — все это перешло из книги Мюллера в сочинения XIX века’.

Эти указания заслуживают полного внимания. Не менее важны сведения, сообщаемые г. Соловьевым о множестве неизданных статей Мюллера, хранящихся в его портфеле. Мы здесь не можем перечислять их и переходим к рассказу о знаменитом деле по поводу речи Мюллера о происхождении варягов, г. Соловьев и в этом случае пользуется подлинными записками самого Мюллера и сообщает новые данные, очень интересные:

‘1749 года, 5 сентября, для дня тезоименитства императрицы Елисаветы Мюллер написал латинскую речь: ‘О происхождении народа- и имени руссов’, где развивал положения Байера о скандинавском происхождении варягов — руси. Донесли, что такое мнение оскорбляет честь государства, речь была запрещена, автору объявлено строгое замечание. Шлцер в своем ‘Несторе’ объявил, что Ломоносов донес о неблагонамеренности мюллеровой диссертации… Но вот как сам Мюллер рассказывает дело… Крек-шин (известный собиратель материалов для истории Петра Великого), давно уже сердитый на Мюллера… начал распускать по городу слухи, что в речи мюллеровой находится многое, служащее к уменьшению чести русского народа, при этом он имел в виду привлечь на свою сторону Шумахера и Ломоносова… Шумахер действительно созвал совет из Тредьяковского, Ломоносова, Крашенинникова и Попова… диссертация была запрещена. Мюллер жаловался президенту (Академии, гр. Разумовскому) ⁷, который велел назначить новое заседание для точнейшего исследования диссертации в присутствии самого Мюллера. Тут-то последовал любопытный диспут, на котором Мюллер защищал свои положения против Попова, Ломоносова и других возражателей. Между прочими положениями в диссертации утверждалось, что о дорю-риковском времени в известных источниках или вовсе не говорится, или говорится мало. Попов возражал на это… обещал даже показать книгу, в которой дорюриковские времена ‘отлично описаны’, но не сдержал обещания. На положение, что имена первых князей скандинавские, Попов возражал, что сходство имен… доказывает только, что варяги новгородские одного происхождения с скандинавами, что готы в древности жили вместе с славянами у Эвксинского понта. Мюллер отвечал на это: ‘мне ничего не остается желать более, если Попов признает тождество происхождения варягов, скандинавов и готов. Если он даже думает, что славяне и готы первоначально произошли от одного корня, соглашаюсь и на это. Желал бы я очень, чтобы все народы признали общее происхождение свое от одного корня и вследствие этого отложили бы всякую ненависть и вражду между собою…’ Ломоносов утверждал, что варяги и русь жили на южном берегу Балтийского моря, ‘возражая Мюллеру, сильно вооружился против Байера’ и даже сказал: ‘жаль, что не было тогда человека, который бы поднес ему под нос химического порошка, чтобы навести на потерянный ум’. Скромный, чуждавшийся интриг и происков характер Мюллера давал его врагам возможность безнаказанно делать ему множество неприятностей, именно с целью избавить от них и успокоить почтенного старца Бецкий, по ходатайству Бюшинга, предложил Мюллеру место начальника Воспитательного дома в Москве ⁸. Биография, напечатанная теперь г. Соловьевым, в самом полном свете выставляет все влияние этого замечательного критика и неутомимого исследователя на развитие понятий о русской истории. Сверх того, как мы уж говорили, в ней перечисляются его неизданные труды и по собственным его запискам объясняются некоторые случаи его жизни.

В ‘Смеси’ октябрьской книжки ‘Современника’ заметим небольшую, но интересную и хорошо написанную статью г. С. Ч—ва Персидские доктора и персидские пациенты ⁹. Несмотря на свой знаменитый фатализм, несмотря на все толки о неминуемости судьбы, непредотвратимости грозящей беды, на все поверья о том, что кому суждено умереть, непременно умрет, и человеческая помощь бессильна против воли рока, персияне страшные охотники лечиться, и Персия, по словам г. С. Ч—ва, едва ли не самая обильная докторами страна в мире. Каковы эти доктора — другой вопрос, они от простуды лечат арбузами и незрелыми сливами, а если это не помогает, употребляют, как сильнейшее, неизменней-шее средство— мед. Но дело не в качестве, а в количестве лекарей, не в успехе лечения, а в охоте лечиться. Не будем следить за всеми подробностями целебных обрядов и средств, остановимся на этом общем факте. Куда же исчезает мухаммеданский фатализм при этих случаях? Как он успевает согласиться на лечения? О нем просто забывают, персиянин — фаталист, говорит г. С. Ч—в, пока нет беды, а чуть заметил беду — он начинает хлопотать, как бы от нее избавиться, пока нет в виду никакой выгоды — он фаталист и рассуждает с большой уверенностью, что если не суждено ему счастья, то и не бывать ему счастливым, а чуть показалась какая-нибудь надежда улучшить свое положение — фаталист начинает суетиться, хлопотать, хитрить, интриговать, как будто бы никогда и не слыхивал, что есть в мире судьба. Вот живое доказательство, что поверья, противоречащие рассудку, не имеют силы над человеком, как скоро дело доходит до практического действования. Персияне фаталисты только ‘от нечего делать’: нельзя помочь делу, персиянин говорит: ‘вообще человеку бесполезно заботиться о своих делах: им управляет судьба’, нет у него никакого полезного дела в виду, он также говорит: ‘вообще человеку надобно сидеть и ждать, что сделает из него судьба’. Что это значит? Больше ничего, как: ‘я не имею дела, я не умею приняться за дело’. И таким образом знаменитый восточный фатализм объясняется очень просто: это — леность, бездейственность, слабосилие, непредусмотрительность, которые стараются найти себе какое-нибудь основание, прикрыться каким-нибудь предлогом.

Десять лет на Кавказе. Статья вторая, помещенная в той же книге ‘Современника’, лучше первой ¹⁰. Вместо распространений о том, что уж давно известно, автор сообщает здесь несколько не лишенных интереса подробностей о нравах двух или трех маленьких племен Кавказа. Двух или трех, говорим мы, потому что два из трех могут быть считаемы почти за одно и то же племя.

Говоря о первой статье г. Березина Христиане в Месопотамии и Сирии, помещенной в одном из предыдущих нумеров ‘Москвитянина’, мы выражали сожаление, что автор не дал единства, цвета и интереса отрывочным, сухим и монотонным заметкам своего дневника, не представил общей картины положения христиан в посещенных им землях ¹¹. Г. Березин предупреждает наши замечания второю статьей (‘Москвит.’ No 17), которой придан именно тот вид, какого мы желали от первой. Поэтому вторая статья имеет интерес, читается легко и не без пользы.

В этой же книжке ‘Москвитянина’ помещена вторая статья г. Железнова о башкирцах. Антипатия к этому племени, высказывавшаяся и в первой статье, здесь достигает уже развития, быть может, не совсем справедливого ¹².

ПРИМЕЧАНИЯ

Впервые напечатано в ‘Отечественных записках’, 1854, No 11, отдел ‘Библиографическая хроника’, стр. 40—49. Обоснование принадлежности настоящего обзора Чернышевскому см. на стр. 676—678.

¹ Два предыдущих отзыва Чернышевского о ‘Географическом словаре’ ‘Библиотеки для чтения’, см. в настоящем томе, на стр. 60—61 и 65—66.

² ‘Энциклопедический лексикон’ издавался А. Плюшаром в 1835—1847 гг. (вышло 17 томов).

³ Когда в 1855 г. вышла 2-я часть этой работы Тенгоборского, Чернышевский отозвался на нее рецензией в ‘Современнике’ (1856, No 4, см. также наст. изд., т. III, стр. 507). Критика работы Тенгоборского в данном обзоре — одно из самых первых выступлений Чернышевского против реакционной вульгарной политэкономии.

⁴ Миллер Герард-Фридрих (1705—1783) — историограф, академик.— Соловьев Сергей Михайлович (1820—1879) — профессор Московского университета, либеральный буржуазный историк, к работам которого Чернышевский относится критически уже в этот ранний период своей общественно-публицистической деятельности.

⁵ Книга Миллера — ‘Описание Сибирского царства’ вышла в 1750 г. ‘Ежемесячные сочинения’ — журнал, издававшийся в 1755—1764 гг.

⁶ Щербатов Михаил Михайлович (1733—1790) — публицист я историк, идеолог крепостнического дворянства.

⁷ Байер Готлиб Зигфрид (1694—1738) — немецкий реакционный историк, пытавшийся доказать культурную отсталость древней Руси и скандинавское происхождение российского государства. Байер развивал это в так называемой ‘норманской’ теории, которую поддерживали Миллер, а затем Шлещер. ‘Теория’ Байера вызвала резкий отпор со стороны М. В. Ломоносова. — Крекшин Петр Никифорович (1684—1763) — новгородский дворянин, служивший при Петре I в Кронштадте смотрителем работ, занимался собиранием материалов по русской истории. — Шумахер Иван Данилович (1690—1761) — секретарь Академии наук, принадлежал к реакционной ‘немецкой’ партии.— Тредьяковский Василий Кириллович (1703—1769) — поэт и теоретик литературы.— Крашенинников Степан Петрович (1713—1755) — академик, профессор естественной истории. — Попов Никита Иванович (1720—1782) — астроном. — Разумовский Кирилл Григорьевич (1728—1803) — президент Академии наук. Последний гетман Малороссии. Активно способствовал росту крупного землевладельческого дворянства из казачества.

⁸ Бецкой Иван Иванович (1704—1795) — известный русский деятель в области просвещения. — Бюшинг Антон-Фридрих (1724—1793) — немецкий географ.

⁹ С. Ч—в — Сергей Иванович Черняев (1818—1888) — востоковед.

¹⁰ Отзыв Чернышевского о первой статье А. Л. Зиссермана см. в настоящем томе на стр. 64—65.

¹¹ Небольшую рецензию Чернышевского на первую статью Березина см. в настоящем томе на стр. 63.

¹² Ср. отзыв Чернышевского на первую статью Железнова, в которой он писал, что Железнов по сравнению с Небольсиным, говоря о башкирах, ‘ярче выставляет на вид их недостатки’ (наст. том, стр. 60).

ЖУРНАЛИСТИКА

<ИЗ No 11 ЖУРНАЛА 'ОТЕЧЕСТВЕННЫЕ ЗАПИСКИ', 1854>

ПРИМЕЧАНИЯ

Читайте также: