Жоржъ Корсаровъ.
Жоржъ Корсаровъ.
Разсказъ Виктора Свскаго.
Разсказъ Виктора Свскаго.
(Съ иллюстраціями А. Н. Воронецкаго).
* * *
* * *
* * *
ВИКТОРЪ СВСКІЙ.
‘Приазовскій край’. 1916. No 95. 10 апреля.
Жорж Корсаров, Севский Виктор, Год: 1916
Время на прочтение: 5 минут(ы)
Жоржъ Корсаровъ эффектно выходить изъ средней двери внушительно говоритъ:
— Въ карет барыня и гнваться изволятъ.
Но знакомымъ барышнямъ онъ общаетъ:
— Сейчасъ репертуаръ неудачно сложился, а вотъ удетъ Громовъ-Нельскій, и я развернусь. Зимой служилъ въ Глушинск — въ ‘Преступленіи и Наказаніи’ игралъ судебнаго слдователя. Посл сцены допроса Раскольникова за кулисы ворвались семинаристы съ галерки и избили меня до потери сознанія. Самъ Яковлевъ-Истоминъ завидовалъ.
— Чему же завидовать-то,— спрашиваетъ портной Иванъ Егоровичъ, хозяинъ комнаты, въ которой живетъ Корсаровъ.
— Чему?— Съ негодованіемъ въ голос восклицаетъ Жоржъ Корсаровъ.— А Мочалова били? Зналъ-ли Каратыгинъ, что такое ударь семинариста подъ ребро? А Жоржа Корсарова били.
Жена Ивана Егоровича Аграфена Петровна вздыхаетъ… Глаза у нея слезятся, и она готова расплакаться: — И кто тебя на жизнь-то эту каторжную благословилъ? Неужели родная мать?
Корсаровъ презрительно смотритъ на хозяйку:
— Тнь Грознаго меня усыновила, Димитріемъ изъ гроба нарекла, вокругъ меня народы возмутила и въ жертву мн Бориса обрекла.
Иванъ Егоровичъ къ декламаціи неравнодушенъ. Изъ-за нея и Корсарова терпитъ на квартир, хотя денегъ отъ него ни разу не получалъ.
— Въ церковь рдко хожу, свчку въ годъ розъ ставлю. Пусть Корсаровъ замсто свчи будетъ, И Богу угодно, ибо голоднаго человка кормлю, и себ пріятно, потому какъ начнетъ онъ про Саки-Муни, индйскаго пророка разсказывать, все ему отдашь.
Хорошо живется Корсарову у портного. Если бы не онъ, пропалъ бы съ голоду Корсаровъ. Пыльскъ товарищество драматическихъ артистовъ встртилъ холодно и въ іюн взяли по спичечной коробк на марку. При такихъ сборахъ, если Громовъ въ касс три рубля берегъ — Корсарову достается что-нибудь изъ мелочи.
Хотя Корсаровъ привыкъ къ такой жизни. Сытъ онъ у портного, одтъ отъ бутафора, а публику ему замняетъ десятокъ двицъ, робко шепчущихъ, когда онъ идетъ по алле театральнаго сада:
— Корсаровъ прошелъ!
Корсаровъ нервно одергиваетъ фракъ конца 18-го вка, взятый изъ театральнаго гардероба, поправляетъ цилиндръ, которыя онъ будетъ носить почти до конца сезона:
— ‘Ревизоромъ’ сезонъ закончится.
Корсаровъ честно исполняетъ свои обязанности, стойко переноситъ невзгоды сезона и только ночью, когда портной и его жена ложатся спать, онъ достаетъ изъ корзинки плащъ, неброжно набрасываетъ его на плечи и сдавленнымъ шепотомъ повторяетъ ‘Гамлета’.
Монологи датскаго принца онъ говорить вдохновенно.
— Офелія, ты помяни меня въ своихъ молитвахъ!— шепчетъ онъ тихо. чтобы портной не проснулся.
Кончить монологъ, бросится на кровать, уткнется головой въ подушку и прислушивается къ аплодисментамъ, которые будутъ звучать черезъ десять, двадцать лтъ.
Стихнуть аплодисменты будущаго и передъ глазами Корсарова начинаетъ вертться <испорчено> будущаго:
— Только одна гастроль Корсарова.
Во сн онъ проситъ редакціи газетъ не печатать его портретовъ en face:
— У меня бородавка около брови.
Утро приноситъ разочарованіе. Убогая комната. Стаканъ жидкаго чая и соболзнующіе глаза Аграфены Петровны:
— Глаза бы мои тебя не видли, несчастнаго. То есть, какъ ты меня разстраиваешь. Женщина я сырая, а ты — тощій и облзлый. Кто тебя въ этотъ адъ послалъ, кто теб въ первый разъ ликъ-то раскрашивалъ?
— Мельпомена, самв Мельпомена,— беззаботно отвчаетъ Корсаровъ.
— Не въ нашемъ город, значитъ, ты свихнулся. У насъ такой нтъ.
Корсаровъ уходитъ въ театръ. Среди полотняныхъ стнъ Корсаровъ живетъ полной жизнью.
— Пусть зовутъ Жоржемъ, когда у него есть полное имя и отчество.
Пройдутъ десятки лтъ, а тотъ же Громовъ-Нельскій скажетъ:
— Съ Корсаровымъ одинъ сезонъ служилъ.
Ожидая выхода. Корсаровъ шепчетъ слова, которыя сейчасъ скажетъ другой. Онъ даже жестякулируетъ такъ, какъ это будетъ сейчасъ длать другой.
Иногда на Корсарова кричать:
— Заснулъ, что ли? Твой выходъ. Болтаешься подъ потами и репетицію задерживаешь.
Въ театральномъ саду Корсаровъ познакомился съ Лизочкой. Знакомство произошло случайно. Онъ сидлъ на скамеечк, ожидая пятаго акта, когда ему за сценой поручено создать стоны умирающаго. Она сла рядомъ и украдкой бросила робкіе взгляды въ его сторону.
Корсаровъ былъ растроганъ. Есть чуткія натуры, которыя цлятъ его и тогда, когда онъ выходитъ на сцену только въ ливре или во фраз съ салфеткой подъ рукой.
— Хорошая ночь,— сказалъ онъ.
— Даже очень,— застнчиво согласилась она.
— Она дышитъ ароматами орхидей,— продолжалъ онъ.
— Чудный акаціонный запахъ,— поддержала она.
Познакомились. Оказалось, что она ходитъ въ театръ ради него.
У Корсарова кружилась голова. Въ пятомъ акт онъ проникновенію стоналъ за сценой, а посл убжалъ изъ театра въ садъ и долго говорилъ Лизочк о своихъ мечтахъ.
Мечтали вмст.
Лизочка иногда говорила очень наивно, но вдь онъ ее научить смотрть на искусство такъ, какъ онъ смотритъ.
— Моя Офелія, моя принцесса.
Провожалъ ее домой и узналъ, что она — портниха, живетъ со старушкой-матерью.
Отецъ служить когда-то приказчикомъ у купца Сизова. Посл смерти его дочку не обходятъ заказами. Живутъ скромно.
— Мамаша меня обожаютъ, даже очень. Слову моему не перечутъ.
Корсаровъ обычно не поетъ. Но въ эту лунную ночь она поднялъ на ноги всхъ собакъ на глухихъ улицахъ заснувшаго городка:
— И за это, о Боже, буду первымъ я въ первыхъ рядахъ.
— Корсаровъ — у портного обдаетъ, у портнихи ужинаетъ,— разсказывала комическая старуха.
Романъ Корсарова знала вся труппа. О немъ говорили, какъ о веселомъ анекдот.
И когда Корсаровъ опаздывалъ на репетицію, помощникъ режиссера язвительно спрашивалъ:
— У заказчиковъ по счетамъ получали? Подмастерье!..
Корсаровъ все прощалъ.
Столько радостей принесла ему Лизочка. Живыя звзды зажглись огнями на полотняномъ неб, полотняный лсъ шелестлъ зеленой листвой.
Лизочка представила Корсарова матери. Передъ визитомъ въ ея домъ Корсаровъ одлся такъ, какъ только могъ одть его театральный бутафоръ.
Чацкій и Хлестаковъ — франты своего времени, отдали ему части своихъ гардеробовъ. Старушка была растрогана. Корсаковъ такъ мило поцловалъ ей руку, такъ граціозно изогнулся въ почтительномъ поклон, что не полюбить его было нельзя.
Корсаровъ пилъ кофе со сливками, Лизочка улыбалась, какъ заговорщица. Старушка-мать разспрашивала Корсарова:
— Давно ли служите, сколько получаете? И выйдетъ ли прибавка?
Корсаровъ осторожно обходилъ острые вопросы и рисовалъ ей свтлое будущее.
Старушка сочувственно кивала головой.
Вечеромъ въ театральномъ саду Лизочка говорила:
— Мамаша васъ полюбили. И почтительный, и образованный. Только на счетъ жалованья въ смущеньи. То-ли вы ради славы служите, то-ли мсто у васъ ненадежное?
Корсаровъ нжно гладилъ маленькія руки Лизочки, цловалъ исколотые иголкой пальчики.
— Мсто — надежное. Отсюда дорога въ царство славы. И ты идешь рядомъ со мной. На тебя смотрятъ:
— Жена Корсарова.
Лизочка ближе прижималась къ Корсарову и тихо-тихо шептала:
— Егорушка, съ тобой-то хоть на каторгу.
Вылъ день рожденья Лизочки, мамаша готовила дочк сюрпризъ. Велла ей позвать Корсарова и товарищей по трупп.
— Пусть позоветъ сослуживцевъ. Которыхъ постарше. Старшіе любятъ, когда ихъ угощаютъ.
Въ маленькомъ домик было шумно. Корсаровъ сидть рядомъ съ мамашей и старался ей угодить.
Громовъ тянулъ рябиновую съ Михаиломъ Никаноровичемъ, старшимъ приказчикомъ изъ магазина Сизова. Инженю-драматикъ кокетливо подставляла рюмку, когда хозяйкинъ племянникъ подливалъ ей наливки.
— Малиновая-съ, потогонная.
Корсаровъ читалъ стихи. Лизочка аплодировала. Михаилъ Никаноровичъ одобрительно крякалъ.
Старушка-мать, Анна Михайловна нсколько разъ называла Корсарова женихомъ.
Корсаровъ цловалъ ея руку.
Въ сосдней комнат призывно запла гармонія.
И только тогда Анна Матвевна ршила открыть дочк сюрпризъ.
— Михаилъ Никаноровичъ, пора теб и слово сказать. Скажешь слово и на танцы молодежь примется.
Михаилъ Никаноровичъ откашлялся, вроятно, для вдохновенія, помялъ немного салфетку и затмъ: только началъ:
— Такъ какъ Анна Матвевна дочку замужъ изволить выдавать за господина Корсарова, то хозяинъ нашъ, достоуважаемый Сидоръ Леонтьевичъ Сизов, снисходя къ заслугамъ покойнаго супруга Анны Матвевны, ршили ихъ зятю въ магазин мсто предоставить. По бухгалтеріи на сто десять рублей, не считая праздничныхъ, а также товара на платье Лизавет Ивановн.
Корсаровъ много пилъ, и голова его шумла. Сильне вина его пьянили улыбки Лизочки.
Но отъ словъ Михаила Никаноровича онъ сразу отрезвился. Вздрогнулъ. Глаза его наполнились слезами, и онъ жалко мигалъ ими:
— Анна Матвевна. какъ же это такъ? Я къ вамъ съ искусствомъ, а вы меня въ магазинъ?
Громовъ смялся, хихикала героиня.
Лизочка выбжала, въ коридоръ.
Слдомъ за ней убжалъ и Корсаровъ.
Въ сосдней комнат весело пла гармонія. Мха наполняли комнаты радостными звуками. Звали къ веселому танцу.
Въ столовой гремли стулья. Гости расходились.
Корсаровъ всю ночь бродилъ по берегу тихой рки. Луна проплывала по тихой глади воды. Кривила лицо въ тихой волн и тысячами улыбокъ — гримасъ бжала къ берегамъ.
Корсарову хотлось кричать, стонами выкричать свое горе. Но не было своихъ словъ.
Онъ остановился около тихой отмели, взглянулъ на небо и только и могъ сказать:
— Самодержецъ міра, ты не правъ!