Жницы, Шимонович Шимон, Год: 1871

Время на прочтение: 6 минут(ы)

ПОЭЗЯ СЛАВЯНЪ
СБОРНИКЪ
ЛУЧШИХЪ ПОЭТИЧЕСКИХЪ ПРОИЗВЕДЕНЙ
СЛАВЯНСКИХЪ НАРОДОВЪ
ВЪ ПЕРЕВОДАХЪ РУССКИХЪ ПИСАТЕЛЕЙ
ИЗДАННЫЙ ПОДЪ РЕДАКЦЕЮ
НИК. ВАС. ГЕРБЕЛЯ

САНКТПЕТЕРБУРГЪ
1871

ПОЛЬСКЕ ПОЭТЫ.

С. ШИМОНОВИЧЪ.

Симонъ Шимоновичъ, сынъ городского ратмана изъ Брезинъ, родился въ 1557 году. Онъ получилъ воспитаніе въ Краковской академіи, потомъ здилъ въ Италію и во Францію, гд подружился съ знаменитымъ гуманистомъ осифомъ Скалигеромъ, котораго совты имли ршительное вліяніе на его будущую литературную дятельность. По возвращеніи изъ-заграницы, Шимоновичъ поступилъ въ секретари къ канцлеру Яну Замойскому и много содйствовалъ ему въ учрежденіи академія въ Замость, за что тотъ исходатайствовалъ Шимоновичу шляхетство и почетный титулъ королевскаго поэта. Шимоновичъ умеръ въ глубокой старости въ 1629 году. Его произведенія распадаются на два отдла: латинскія оды и польскія идилліи. Оставимъ всторон оды и обратимся къ идилліямъ. Изучивъ основательно идилліи греческихъ и латинскихъ поэтовъ и весь проникнувшись ими, онъ началъ съ простыхъ переводовъ изъ еокрита, Виргилія и Овидія и съ такихъ передлокъ и подражаній, въ которыхъ все содержаніе оставалось антично и только пастухамъ и пастушкамъ давались славянскія имена. Но Шимоновичъ скоро замтилъ эту несообразность и сталъ брать темой для своихъ идиллій нравы дйствительные, а не воображаемые, идеализируя ихъ по возможности, то-есть — писать картины изъ сельскаго быта. Не смотря на важные недостатки идиллій Шимоновича, въ глав которыхъ стоитъ отсутствіе наивности и простоты, нкоторыя сцены поражаютъ своимъ реализмомъ, воспроизведеніемъ въ художественной форм народныхъ представленій и понятій, какъ напримръ, въ идилліяхъ ‘Чары’ и ‘Каравай’, а жалобы, влагаемыя имъ въ уста простого народа на его горькую судьбу, какъ въ идилліяхъ ‘Пастухи’, ‘Жницы’ и другія, обнаруживаютъ въ автор не только художника, но и человка съ направленіемъ, мужественнаго гражданина.

ЖНИЦЫ.

ОЛЕСЯ.
Ужь полдень — мы все жнмъ съ разсвта, какъ очнулись!
Иль хочетъ староста, чтобъ здсь мы растянулись?
Голоднаго никакъ, знать, сытый не поймтъ!
Ишь, съ плетью ходитъ онъ то взадъ, а то впердъ
По нашимъ бороздамъ, не вдая, что значитъ
Въ зной жать согнувшися, вдь и ворона скачетъ
За плугомъ и плугарь тащится, а кому
Тяжело всхъ изъ нихъ?— коню лишь одному!
Такъ тяжести въ серп поболе чмъ въ плети.
ПЕТРУХНА.
Оставить бы теб, сестра, ученья эти:
Не-то услышитъ онъ и съ плетью тутъ-какъ-тутъ.
Другія не ворча спокойно жнутъ да жнутъ
И цлыя домой за-то уносятъ спины.
Что проку, посуди, быть битой безъ причины!
Вотъ я — такъ съ нимъ въ ладу: всегда его хвалю,
А все изъ-за чего?— быть битой не люблю.
Дай лучше запомъ! хоть псня въ горл стрянетъ,
Да длать нчего: авось добрй онъ станетъ.
‘Ахъ, солнце-солнышко! Златое око дня!
Умнй ты старосты лихова у меня:
Ты знаешь, солнышко, когда въ теб потреба:
Уходишь ночью спать, а днемъ намъ свтишь съ неба,
Ему же мало дня: онъ хочетъ, чтобъ и въ ночь
Свтило ты какъ днмъ, не уходило прочь.
И такъ весь день-деньской мы жнмъ ему да пашемъ.
Не будешь, староста, ты краснымъ солнцемъ нашимъ!
Обиды отъ тебя мы все-таки снесмъ
И красную теб двицу припасмъ:
Пусть будетъ ужь одна, чмъ такъ теб слоняться
И разомъ за пятью красотками гоняться!’
СТАРОСТА.
Эй! жать тамъ, не звать! Проворнй и спорй!
За-то полудновать пущу васъ поскорй.
Вы все болтаете, Петрухна и Олеся!
Пой лучше, нежели ворчать тамъ, носъ повся!
ПЕТРУХНА.
‘Ахъ, солнце-солнышко! Златое око дня!
Умнй ты старосты лихова у меня:
День зй день, круглый годъ свое ведшь ты дло —
Онъ хочетъ, чтобы все въ единый мигъ поспло,
Ты, солнце, то печшь, то втру дашь дохнуть
И чола освжить намъ жаркія и грудь —
А онъ не дастъ приссть: весь день серпами машемъ…
Не будешь, староста, ты краснымъ солнцемъ нашимъ!
Мы знаемъ, староста, что у тебя болитъ,
Но боли той никто изъ насъ не утолитъ
Теб, хотя бъ съумлъ, да не гляди такъ кисло!
Ахъ, еслибъ у тебя кой-что какъ плеть повисло!’
СТАРОСТА.
Эй, жать тамъ, не звать! Работать не ворча!
И ты съ охотой бы другого курбача
Отвдала, я чай, Петрухна? Знаю, знаю…
Работай! Нешутя теб напоминаю!
ПЕТРУХНА.
‘Ахъ, солнце-солнышко! Златое око дня!
Умнй ты старосты лихова у меня:
То въ тучу кроешься, то снова свтишь ярко —
А намъ отъ старосты весь день какъ въ бан жарко:
Весь день какъ туча онъ, съ зари и до зари,
И въ очи страшныя ему не посмотри.
Ты, солнце ясное, служа небесъ красою,
Даешь твоей земл упиться въ ночь росою,
Поутру вновь росой намъ брызжешь съ небеси —
А мы у старосты воды не принеси
Себ въ полдневный зной, ни каравая хлба.
Не будешь, староста, ты солнцемъ середь неба!
И замужъ за тебя молодка не пойдтъ:
Ославимъ мы тебя лихимъ на весь народъ
И въ жоны старую дадимъ теб мы бабу,
Совсмъ беззубую, противную какъ жабу,
Вотъ будетъ посмотрть, какъ ляжете вы спать
И вздумаетъ тебя та баба цаловать!’
ОЛЕСЯ.
Счастливъ, сестра, твой Богъ, что староста далко
И на другихъ теперь наводитъ злое око.
Такія псни пть ему ты не моги,
Не-то на красные достанешь сапоги,
Иль пестряди такой задастъ теб онъ въ спину…
Смотри, какъ подчуетъ онъ бдную Марину,
Хотя чуть-чуть жива: цлшенькую ночь
Въ постел провела, работать ей не въ мочь,
Да силой выгнали, не староста — хозяйка.
И вотъ опять пошла гулять по ней нагайка,
А все за что, спроси: за длинный за языкъ:
Марина любитъ всмъ отрзать напрямикъ
И зачастую въ споръ вступаетъ съ господами,
А лучше бъ язычкъ держала за зубами.
Плохія шутки тутъ, хоть нтъ вины ни въ чмъ!
Ты слово старост, а онъ тебя бичмъ —
И будешь къ вечеру съ лихимъ магарычмъ!
ПЕТРУХНА.
Ты правду говоришь, Олеся: ныньче шутитъ,
А завтра онъ тебя опять согнтъ и скрутитъ:
Часъ часу неровнъ! Но онъ бы ничего,
Да вотъ хозяюшка — Богъ съ нею — у него:
Вертитъ имъ такъ-и-сякъ и просто за носъ водитъ,
На что ни поглядишь, все по ея выходитъ,
Сердита ль на кого — и онъ безъ дальнихъ словъ
Давай того пушить: со свту сжить готовъ.
ОЛЕСЯ.
Да, подлинно! На дняхъ у нихъ мы лнъ чесали,
Дв огородницы со старостой болтали
О чмъ-то въ сторон: она подслушай ихъ,
Да вдругъ какъ налетитъ изъ снцевъ изъ своихъ
И ну обихъ бить. Онъ — прочь: ему нтъ дла.
Ужь такъ-то имъ она, бднягой, овладла!
Побивъ порядкомъ тхъ, накинулась на насъ
И что твоя змя шипла цлый часъ.
ПЕТРУХНА.
Отколь, подумаешь, взялось все это, Боже?
Диви бы человкъ: какъ мы, холопка тоже!
Вдругъ стала что за фря! Старе всхъ старуху
А выйдетъ на село, разрядится вся въ пухъ:
И ленты алыя, и фартукъ съ фалборами…
Изъ всхъ хлопочетъ силъ туда жь за господами
Съ ужимкой говорить — и хрючетъ какъ свинья.
А пареншница какая, мать моя:
Всхъ парней подомъ, казалось бы, пола!
Влюбилась въ одного недавно, ошалла
Совсмъ, хоть умирать: знахарку позвала,
Та съ угля ей воды натоптанной дала
Напиться, а не-то — подъ образа въ тужь пору.
Что было на сел объ этомъ разговору!
А староста? На все глядитъ сквозь пальцы онъ:
То жь бабой этою какъ лшимъ обойднъ…
Гадаючи встаетъ она и спать ложится —
Не вришь? я теб готова побожиться…
ОЛЕСЯ.
Чего! Я видла однажды и сама
Ее совсмъ нагой, хоть то была зима:
На зорьк вылзла она ползкомъ изъ хаты —
Откол ни возьмись, самъ дьяволъ тутъ рогатый…
А гд ввязался онъ, ужь тамъ добру не быть!
Съ однимъ лишь Господомъ спокойно можно жить,
Защитникъ намъ одинъ — Всевышній! А безъ Бога,
Присловье говоритъ, не смй и до порога!
ПЕТРУХНА.
А дьяволъ на одни наводитъ лишь грхи:
Вотъ лтось падалъ скотъ, а ныньче птухи
Да куры дохнутъ все, хоть крупъ имъ сыпь перловыхъ,
Цыплятъ вы одного не выклюнулось новыхъ —
Все это отъ чего? Все дьяволъ, все-то онъ!
Въ хлвахъ и во двор бда со всхъ сторонъ!
ОЛЕСЯ.
Что онъ всему виной, я съ этимъ не согласна:
По мн такъ на него ссылаться тамъ напрасно,
Гд просто недосмотръ и лность. Совершай
Все съ Богомъ, а сама однако жь не плошай!
Что лтось падалъ скотъ, что не клюютъ цыпляты,
Поврь: не дьяволъ тутъ, а бабы виноваты.
Коль втромъ у иной набита голова —
Какъ изъ пустыхъ хоромъ, оттуда лишь сова
Наружу вылетитъ. Плохое это дло,
Когда бы на печи иная все сидла,
А въ печку заглянуть, корову подоить
Самой, иль огурцовъ подъ осень насолить —
Куда! За-то въ корчму бжимъ мы что есть духу
И въ танцахъ съ парнями летаемъ легче пуху:
Привскочимъ — потолка чуть не достанемъ лбомъ,
Распустимъ фолбары — по хат пыль столбомъ.
ПЕТРУХНА.
Я тоже думаю: хозяекъ добрыхъ мало,
Счастлива, муженька которая поймала:
Все въ руку будетъ ей, и не о чемъ тужить,
А безъ дружка куда на свт плохо жить!
При муж — цлый домъ, хозяйство все въ порядк,
И жито съ полосы, и овощъ убранъ съ грядки,
И челядь во двор, и курочка сыта,
И гостю широко открыты ворота.
Все у хозяюшки заботливой спорится,
Затмъ-что Господа всякъ-часъ она боится,
Кто жь Господа забылъ, тотъ строитъ домъ на льду
И быть ему потомъ у дьявола въ аду!
ОЛЕСЯ.
Эге! Да мудрая какая вдругъ ты стала!
Подобныхъ отъ тебя рчей я не слыхала:
Что книга говоришь! Признайся: неужель
Зазнобы и грха не знала ты досель?
ПЕТРУХНА.
Иное дло я, ино — хозяйка дому!
Мой грхъ одной лишь мн надлаетъ погрому.
А если тамъ подчасъ закрадется бда…
Но видишь: староста опять идетъ сюда.
Какъ воронъ смотритъ онъ, нагайку грозно свся,
И слушаетъ. Давай споемъ ему, Олеся!
‘Ахъ, солнце-солнышко! Разсыпь съ небесъ лучи
И старосту своимъ порядкамъ научи!
Средь благо ты дня на міръ сіяешь красной,
Въ ночь тмную лун гулять даешь ты ясной,
Богъ въ жоны далъ теб красавицу-луну,
Такую жь староста пускай найдтъ жену:
Какъ ясная луна, красавицу съ достаткомъ.
Ахъ, солнце, научи его своимъ порядкамъ!
Какъ ты появишься, то звздъ намъ не видать,
Затеплится луна — горятъ он опять.
Такъ все хозяина въ дому покорно вол,
А челядь слушаетъ свою хозяйку бол.
Ахъ, солнце-солнышко! разсыпь съ небесъ лучи
И старосту своимъ порядкамъ научи!
Ходя надъ нивами, долами и горами,
Ты осыпаешь ихъ обильными дарами,
Ты день приносишь намъ, когда жь уходишь прочь —
На неб и земл тогда и мракъ, и ночь:
Такія жь старост пошли о насъ заботы:
Пусть во время почить датъ намъ отъ работы!’
СТАРОСТА.
Ну, мастерица ты, Петрухна, псни пть!
Хотя къ теб моя и подбиралась плеть,
Но вышла изъ воды, проказница, ты сухо.
Идите полдничать! ступай и ты, воструха!
Н. Бергъ.
Прочитали? Поделиться с друзьями:
Электронная библиотека