Жизнь трагическая и прекрасная
Жизнь трагическая и прекрасная
(К 100-ЛЕТИЮ СО ДНЯ РОЖДЕНИЯ КОСТА ХЕТАГУРОВА)
‘Литературная газета’, No 127, 1959
Жизнь трагическая и прекрасная, Хетагуров Коста Леванович, Год: 1959
Время на прочтение: 3 минут(ы)
У истоков культуры почти каждого народа стоит универсальная личность.
Таким был Коста Хетагуров, классик осетинской литературы. Томик его стихов украсит любую книжную полку. У Коста есть стихотворение о матери голодных детей, которые засыпают, не дождавшись еды:
И легко им стало
В мире светлых грез…
Мать лишь не сдержала
Затаенных слез.
Твердость изменила,
Страшно стало ей, —
Ведь она варила
Камни для детей.
Такие стихи зовут к мужеству. За их суровой, чеканной простотой — столько боли и гнева, сколько может вместить лишь сердце подлинно народного великого поэта.
‘Пускай не знает покоя творец!’ Эти трепетные строки — его голос… ‘Ночь близится к концу… повсюду бьют тревогу, уж брезжит луч зари, играя на штыках’. Это голос революционера.
Коста — трибун и революционер не только в поэзии. Он — первый публицист и общественный деятель Осетии. Он первый поднял голос в защиту народного образования. Он занимался и устройством концертов, и организацией художественных выставок.
Жизнь Коста — преодоление трагедии.
На него покушалась охранка. Несколько раз его ссылали. В юности он работал на Неве грузчиком, чтобы платить за учебу в Академии художеств. Он постоянно вынужден был бороться за кусок хлеба, и женщина, которую он любил всю жизнь, ответила отказом на его предложение. Он умер сорока семи лет. Судьба его не менее трагична, чем судьба Лермонтова и Полежаева.
Шестьдесят лет назад Коста жил в Херсоне в ссылке.
Отсюда он писал письма Ю. Цаликовой. сестре женщины, которую он любил. Писал о слабых и неустойчивых, которые без малейшего сопротивления подчиняются деспотизму случайностей, отдаются во власть этой силы, олицетворяющей ‘все, что только есть мерзейшего в жизни’. Люди же стойкие и сопротивляющиеся ‘являются обыкновенно выразителями и творцами всевозможных великих нравственных идей и учений… Их зачисляют в разряд революционеров, и кто из зависти. кто из злости, мести и страха потери сокровищ, наполненных вековым рабством, обманом, грабежом и насилием, — прилагает все старания, чтобы скорее сломать их дерзкое неповиновение’.
Это дерзкое неповиновение давалось нелегкой ценой…
Где личной жизни нет, где гаснет вера в счастье,
Там горе ближнего, страдания его
Не встретят отклика, не вызовут участья, —
Там холодно, темно, там чуждо все всего…
Так он порой писал, а всей жизнью опровергал эти строки. Он мечтал о Кавказе, о встрече с друзьями, думал, что его благонадежное поведение в Херсоне может сократить срок ссылки. Но он не мог заставить себя быть благонадежным. Потому что в это время шел суд над Дрейфусом. А газета ‘Одесский листок’ лживо освещала этот процесс. И вот в маленькой комнате — десять шагов на восемь — рождается открытое письмо в редакцию газеты ‘Юг’, в котором, пусть сдержанно, но решительно осуждается деятельность ‘Одесского листка’.
Когда Коста уже был автором ‘Осетинской лиры’ и сборника стихов на русском языке, когда о нем сложили народную песню, авторы которой были арестованы, когда его имя приобрело всероссийскую известность благодаря опубликованной в Петербурге весной 1899 года знаменитой статье ‘Неурядицы Северного Кавказа’, поэт, больной, без гроша, лежал в Херсоне.
И здесь появляется один из замечательных документов человеческой несгибаемости:
‘…Я перенес столько моральных и физических страданий, которые могли не только на время, но и навсегда, атрофировать в самой крепкой натуре способность всякой деятельности… Как состоящего под надзором полиции, меня не могут принять ни в какое правительственное учреждение, я не могу заниматься уроками, не могу бывать ни в каких общественных… собраниях… И если… за это время не найду работы — то придется положить зубы на полку или поступить ‘казеннокоштным’ — пользоваться арестантским столом… Когда способное к деятельности и мыслящее существо посредством возмутительнейшего насилия и произвола лишается господствующими каннибалами всякой возможности применения разумных сил и энергии, то это хуже всякой пытки, тюрьмы, каторги и, может быть, даже самой смерти на виселице…’
И в таких условиях Коста создавал новые стихи, боролся, добивался освобождения. Однажды ночью, когда он писал письмо А. Цаликовой, к нему в дверь постучали. Это была весть об окончании его ссылки.
А назавтра он послал на Кавказ письмо, переполненное радостью: ‘…я пойду к памятнику Лермонтова и продекламирую то стихотворение, которое я написал на его открытие. Оно не было напечатано…’
Вот стихотворение, о котором говорит Коста в своем письме:
Торжествуй, дорогая отчизна моя,
И забудь вековые невзгоды. —
Воспарит сокровенная дума твоя, —
Вот предвестник желанной свободы!..
Это письмо было написано в первый день XX века…