Жизнь Чарльза Диккенса, Форстер Джон, Год: 1872

Биографическая проза
Время на прочтение: 124 минут(ы)
Скачать в PDF

ДЖОНА ФОРСТЕРА.

Переводъ съ англійскаго.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ.

Дочерямъ Чарльса Диккенса, крестниц моей Мери и сестр ея Кети книгу эту посвящаетъ ихъ другъ, другъ и душеприкащикъ отца ихъ, Джонъ Форстеръ.

ГЛАВА I.
Дтство.
1812—1822.

Чарльзъ Диккенсъ, популярнйшій изъ романистовъ ныншняго вка и одинъ изъ величайшихъ юмористовъ какихъ Англія когда-либо произвела, родился въ Ландлорт, въ Портси, въ пятницу 7го февраля 1812 года.
Отецъ его, писарь морскаго вдомства, прикомандированъ былъ въ это время къ Портсмутскимъ докамъ. Онъ познакомился съ Елизаветой Барроу, сдлавшейся въ послдствіи его женой, чрезъ старшаго брата ея Томаса Барроу, также состоявшаго на служб при Соммерсеть-Гоус, и прижилъ съ нею вооемь человкъ дтей, изъ которыхъ двое умерли въ младенчеств. За старшею дочерью, Фанни (родившеюся въ 1810), слдовалъ Чарльзъ, записанный въ метрическую книгу въ Портси подъ именемъ Чарльза Джона Гуффгама, самъ же онъ, въ тхъ весьма рдкихъ случаяхъ когда подписывался этою фамиліей, писалъ Гуффамъ, затмъ другой сынъ, по имени Альфредъ, умершій ребенкомъ, потомъ Летиція (род. въ 1816), еще дочь Гарріета, умершая въ дтств, сынъ Альфредъ Лимертъ (род. 1822) и наконецъ Августъ (род. 1827). Изъ всхъ ихъ теперь остается въ живыхъ одна только вторая дочь.
Вальтеръ Скоттъ разказываеть въ отрывк своей автобіографіи, по поводу странныхъ лкарствъ употреблявшихся противъ его хромоты, что онъ помнить себя трехъ лтъ, лежащимъ на полу въ гостиной ддовой фермы, завернутымъ въ баранью шкуру только-что снятую съ животнаго и еще теплую. Память Давида Копперфильда простирается дале: ему, какъ говоритъ онъ, въ туман дтства виднется мать и ея служанка, не выше его ростомъ, потому что нагнулись или стоятъ за колняхъ на полу, а самъ онъ ходитъ нетвердыми шагами отъ одной къ другой. Онъ допускаетъ что это можетъ-быть воображеніе, хотя думаетъ что многія очень молодыя дти обладаютъ наблюдательностью, удивительною по своей точности и врности, и что воспоминанія весьма многихъ изъ насъ заходятъ гораздо дале чмъ мы предполагаемъ. То что прибавляетъ онъ дале во всякомъ случа уже не плодъ воображенія. ‘Если изъ чего-нибудь отмченнаго мною въ этомъ разказ окажется что я былъ ребенокъ наблюдательный, и что въ зрломъ возраст я сохранилъ живое воспоминаніе о своемъ дтств, то я самъ несомннно сознаю въ себ об эти черты.’ Слова эти, отнесенныя къ Давиду Копперфильду, вполн примнимы къ Чарльзу Диккенсу.
Онъ часто говорилъ мн что помнитъ садикъ предъ домомъ въ Портси, откуда онъ былъ увезенъ двухъ лтъ и гд, подъ надзоромъ няньки, слдившей за нимъ изъ кухни въ низкое окно, почти въ уровень съ усыпанною мусоромъ дорожкой, онъ бродилъ со старшею сестрой, держа въ рукахъ что-нибудь състное. Однажды его повели изъ этого садика глядть на ученіе солдатъ, и я очень хорошо помню какъ, пріхавъ со мною въ Портсмутъ въ то время какъ писалъ Никльби, онъ указалъ мн въ точности расположеніе военнаго парада видннаго имъ на этомъ мст въ раннее дтство, четверть вка тому назадъ.
Когда обязанности службы призвали отца его изъ Портсмута въ Лондонъ, семейство поселилось на квартир въ Норфолькъ-Стрит, близь Мидльсексъ-Госпиталя, и ребенку памятно было что при отъзд ихъ изъ Портси выпалъ снгъ. Вскор мсто жительства ихъ опять перемнилось. Старшаго Диккенса прикомандировали къ Чатамскимъ докамъ. Домъ гд жили они въ Чатам, окруженный небольшимъ садикомъ, находился на Сентъ-Меризъ-Плесъ, иначе на Брук, рядомъ съ молельней баптистовъ, называвшеюся Провиденсъ-Чапель. При этой молельн священнослужителемъ состоялъ нкто Г. Джейльсъ, о которомъ мы скоро будемъ имть случай говорить. Чарльзъ въ это время былъ на пятомъ году, тутъ жилъ онъ до девяти лтъ.
Тутъ получилъ онъ самыя прочныя изъ раннихъ своихъ впечатлній, и обстановка среди которой онъ умеръ воскрешала въ немъ эти впечатлнія, полученныя въ самомъ начал жизни.
Домъ называемый Гадсгиль-Пдесъ стоить на возвышеніи у большой дороги изъ Рочестера въ Гревсендъ. Часто прозжали мы вмст мимо этого дома, за много лтъ до того какъ сдлался онъ домомъ Диккенса, и всякій разъ припоминалось разказанное мн Диккенсомъ, когда я впервые увидлъ съ нимъ домъ этотъ, о важномъ мст какое занималъ онъ въ воспоминаніяхъ его дтства. Идя когда-то съ отцомъ изъ Чатама, Чарльзъ сталъ любоваться этимъ домомъ, и отецъ общалъ ему что онъ современемъ самъ будетъ жить въ немъ или въ другомъ такомъ же, если только станетъ прилежно работать. Долго это было цлью желаній мальчика. Разказъ интересный, подтверждаемый началомъ одной изъ статей Диккенса о путешествіяхъ. На дорог въ Кентрбери вдругъ предъ нимъ возникаетъ видніе его собственнаго дтства.
‘Такъ гладка была старая большая дорога, такъ свжи лошади, и такъ скоро халъ я, что былъ уже на полъ-пути между Гревсендомъ и Рочестеромъ. Расширяющаяся рка несла къ морю суда подъ блыми парусами или чернымъ дымомъ. Вдругъ я замтилъ у дороги страннаго маленькаго мальчика.
‘— Эй! сказалъ я странному маленькому мальчику, гд вы живете?
‘— Въ Чатам, сказалъ онъ.
‘— Что вы тамъ длаете? говорю я.
‘— Хожу въ школу, говоритъ онъ.
‘Я тотчасъ же посадилъ его къ себ, и мы похали дальше. Вдругъ странный маленькій мальчикъ говоритъ: Вотъ мы подъзжаемъ къ Гадсгиллю, гд Фальстафъ вышелъ грабить путешественниковъ и убжалъ.
‘— Вы знаете что-нибудь о Фальстаф? сказалъ я.
‘— Все знаю о немъ, сказалъ странный маленькій мальчикъ — Я большой (мн девять лтъ) я читаю всякія книги. Остановимтесь-ка пожалуста наверху горы, поглядть на тотъ домъ.
‘— Онъ вамъ нравится? сказалъ я.
‘— Еще бы! сказалъ странный маленькій мальчикъ.— Когда я былъ на половину меньше чмъ теперь, меня въ награду приводили поглядть на него, а теперь я самъ прихожу глядть. И съ тхъ поръ какъ помню себя, отецъ мой, видя какъ люблю я этотъ домъ, постоянно говаривалъ мн: Если будешь очень прилеженъ и трудолюбивъ, то можетъ-быть современемъ будешь жить въ этомъ дом. Впрочемъ это невозможно, добавилъ странный маленькій мальчикъ, тихо вздохнувъ и во вс глаза уставившись на домъ.
‘Слова страннаго маленькаго мальчика нсколько изумили меня, ибо домъ-то этотъ мой, и я имю основаніе думать что мальчикъ говорилъ правду.’
Странный маленькій мальчикъ былъ въ сущности никто иной какъ самъ Диккенсъ ребенкомъ. Онъ былъ мальчикъ маленькій и болзненный, подверженный жестокимъ припадкамъ спазмовъ, длавшимъ его неспособнымъ къ сильному движенію. Онъ никогда не игралъ хорошо въ крикетъ, въ шарры и другія дтскія игры требующія проворства и силы. Но онъ любилъ глядть, читая книжку, какъ играютъ другіе мальчики, большею частью офицерскія дти, и всегда полагалъ что ранняя болзненность принесла ему неоцненную пользу, такъ какъ слабость здоровья пробудила въ немъ большую охоту къ чтенію. Изъ дальнйшаго разказа моего окажется что онъ немногимъ обязанъ былъ родителямъ своимъ, и въ дтств былъ дйствительно, какъ заявляетъ въ первомъ письм своемъ къ Вашингтону Ирлингу, тщедушный и запущенный мальчикъ, однако онъ нердко говаривалъ что первая любознательность и склонность къ чтенію внушена была ему матерью, которая научила его началамъ англійскаго языка, а немного спустя и латинскаго. Она долгое время учила его аккуратно каждый день, и учила, какъ былъ онъ убжденъ, отлично. Однажды я предложилъ ему по этому поводу вопросъ, на который онъ отвчалъ почти буквально словами вложенными имъ пять лтъ спустя въ уста Давида Копперфильда: ‘Я смутно помню какъ она учила меня азбук, и глядя на толстыя черныя буквы прописей, загадочная новизна ихъ очертаній и добродушная ясность О и S живо представляется мн теперь, какъ представлялась тогда.’
Затмъ слдовала приготовительная школа, школа для мальчиковъ и двочекъ, которую онъ посщалъ вмст съ сестрой Фанни, и которая находилась въ мстности называемой Румъ-Ленъ. Постивъ Чатамъ въ зрломъ возраст, онъ сталъ отыскивать эту мстность. Оказалось что старыя строенія были разрушены ‘сто лтъ тому назадъ’, и проведена новая улица, но во мрак лтъ рисовалось все таки ясное воспоминаніе, что школа помщалась надъ лавкой красильщика, что къ ней вели ступени, объ которыя онъ часто стукался колнями, и что стараясь счистить грязь со стоптаннаго башмачка, онъ не разъ ушибалъ себ ногу. {‘Хозяйка заведенія не оставила слдовъ въ нашей памяти, но вчно ежившаяся на неизмнной цыновк въ безконечно длинномъ и узкомъ корридор моська, питавшая къ намъ личную вражду, уцлла въ ней наперекоръ времени. Лай этой ненавистной моськи, коварные подходцы ея къ нашимъ беззащитнымъ ногамъ, черная, влажная морда и жестоко оскаленные блые зубы, все это живо до сихъ поръ. Изъ необъяснимой иначе связи въ ум нашемъ этой моськи со словомъ fiddle (балалайка) мы заключаемъ что она была французскаго происхожденія и называлась Fid&egrave,le. Она принадлежала какой-то женщин жившей въ задней комнат и проводившей жизнь, какъ намъ казалось, въ хрипніи и въ ношеніи темной бобровой шапки.’ Reprinted Pieces, 287. (Въ ссылкахъ на сочиненія Диккенса имется въ виду Диккенсовское изданіе.)} Другія подобныя же воспоминанія дтства встрчаются мстами въ его мелкихъ произведеніяхъ. Читатели вроятно помнятъ черты собственнаго прошедшаго вложенныя Диккенсомъ въ фантастическое описаніе елки, и едва ли забыли также что говоритъ онъ, въ глубоко продуманномъ отрывк о разказахъ нянекъ, о сомнительныхъ мстностяхъ и лицахъ съ которыми знакомятся дти до шести-лтняго возраста и къ которымъ, будучи предоставлены на попеченіе слугъ, противъ воли каждую ночь принуждены возвращаться. Не изобразилъ ли онъ также съ любовью какъ дти преувеличиваютъ все что видятъ? Какъ большая Рочестерская улица представлялась ему столь же широкою, какъ Реджентъ-Отритъ, а потомъ оказалась не лучше переулка, какъ часы на башн, казавшіеся лучшими въ мір, явились въ послдствіи одними изъ самыхъ плохихъ и разбитыхъ, какіе когда-либо видалъ человкъ, какъ наконецъ въ ратуш, которую считалъ нкогда великолпнымъ зданіемъ служившимъ Духу Лампы моделью для Алладинова дворца, онъ съ грустью увидлъ потомъ жалкую кучу кирпичей, похожую на потерявшую смыслъ часовню. Но не съ такою уже грустью глядлъ онъ на все это посл нкотораго размышенія. ‘Какое право имлъ я сердиться что городъ измнился въ моихъ глазахъ, когда самъ я вернулся въ него другимъ человкомъ? Здсь происходили мои первыя чтенія, слагались мои первыя мечты, я унесъ ихъ отсюда съ невинною врой, чистыми и свтлыми, и принесъ ихъ назадъ искаженными и потрясенными, много умне и много хуже прежняго.’
Здсь могу я кстати прямо заявить, на что намекалъ уже въ начал, что точно такъ же какъ Фильдингъ изобразилъ себя и своихъ близкихъ въ Капитан Бут и Амеліи, и всегда утверждалъ что описывалъ въ своихъ книгахъ лишь виднное въ жизни, такъ и Диккенсъ могъ бы сказать то же самое о Давид Копперфильд. Со времени смерти его много было сдлано догадокъ объ отношеніи автобіографіи Давида къ его собственной, объясняли личнымъ опытомъ частое появленіе въ его сочиненіяхъ сценъ изъ тюремной жизни, описанныхъ съ такою удивительною, живою врностью, съ такимъ глубокимъ чувствомъ, усматривали первый толчокъ данный его собственному таланту въ томъ что Давидъ разказываетъ въ школ Стирфорта о сказкахъ и повстяхъ прочтенныхъ имъ въ дтств. Вс догадки эти не только справедливы, но весьма скоро окажется что тождество было гораздо полне и глубже, чмъ предполагали, и простиралось на событія не мене поразительныя съ дйствительности, чмъ являются они въ вымысл.
Изъ этого источника можемъ мы почерпнуть свднія о тхъ ‘чтеніяхъ’ и ‘мечтахъ’ которыя онъ увезъ съ собою изъ Чатама. Это одно изъ буквально истинныхъ мстъ въ Давид Копперфильд, и здсь слдуетъ привести его.
‘Отецъ мой оставилъ небольшую библіотеку въ комнатк наверху, къ которой я имлъ доступъ, потому что она была рядомъ съ моею, и куда никто изъ домашнихъ кром меня не заглядывалъ. Изъ этой благословенной комнатки вышли Родрикъ Рандомъ, Перегринъ Пикль, Гомфри Клинкеръ, Томъ Джонсъ, Викарій Векфильдскгй, Донъ-Кихотъ, Жиль Бласъ и Робинзонъ Крузое, славная ватага, мн на утху и радость. Они питали мое воображеніе, мою надежду на что-то лучшее настоящаго времени и мста,— они да еще Тысяча и одна ночь и Сказки Духовъ,— и не причиняли мн вреда, ибо если было что-либо вредное въ нкоторыхъ изъ нихъ, оно не существовало для меня, оставалось неизвстнымъ мн. Меня удивляетъ теперь гд находилъ я время, среди возни и работы надъ боле тяжелыми предметами, прочесть вс эти книги, какъ я прочелъ ихъ. Мн странно теперь какъ могъ я найти утху среди мелкихъ заботъ моихъ (он были для меня крупныя заботы), ставя себя на мсто моихъ любимыхъ лицъ…. Я былъ Томомъ Джонсомъ (дтскимъ, невиннымъ Томомъ Джонсомъ) цлую недлю. Я, полагаю поистин, искренно игралъ роль Родрика Рандома въ теченіи цлаго мсяца. Я съ жаднымъ восторгомъ читалъ нкоторые томы путешествій и странствій, не знаю уже какіе именно, находившіеся на тхъ полкахъ, и помню что нсколько дней кряду ходилъ по дому вооруженный среднимъ кускомъ изъ сапожной колодки, живое воплощеніе капитана королевскаго флота такого-то, окруженнаго дикарями и ршившагося дорого продать жизнь свою…. Когда думаю объ этомъ, предо мной постоянно возникаетъ картина лтняго вечера, мальчики играютъ на погост, а я сижу на кровати и читаю изо всхъ силъ. Каждая рига въ околодк, каждый камень церкви, каждый футъ погоста имлъ для меня свое особое значеніе, въ связи съ содержаніемъ моихъ книгъ, изображая какую-нибудь мстность прославленную ими. Я видлъ Тома Пейпса взлзающаго на нашу колокольню, я глядлъ какъ Страпъ со своимъ ручнымъ чемоданчикомъ отдыхалъ опершись на нашу калитку, и я знаю что Коммодоръ Трунніонъ учредилъ клубъ свой съ мистеромъ Пиклемъ въ общей комнат нашего сельскаго трактира’.
Эти личныя воспоминанія были записаны какъ факты, отъ слова до слова, за нсколько лтъ предъ тмъ какъ нашли мсто въ Давид Копперфильд. Единственное измненіе заключалось въ томъ что опущено было названіе дешеваго изданія повстей, выходившаго тогда, и давшаго средства отцу Диккенса накопить столько литературныхъ сокровищъ въ своей маленькой библіотек.
Обнаружилось обычное послдствіе. Ребенокъ самъ принялся писать и прославился въ своемъ дтскомъ кругу длинною трагедіей подъ заглавіемъ Миснаръ, Султанъ Индійскій, взятою изъ Сказокъ Духовъ. И не однимъ этимъ онъ отличился. Онъ такъ хорошо разказывалъ экспромптомъ, такъ ловко плъ небольшія комическія псни что его и дома и въ гостяхъ поднимали на стулья и на столы, чтобъ эффектне обнаружить его таланты. Разказавъ мн это въ первый разъ на одномъ изъ вечеровъ въ день рожденія его старшаго сына, онъ прибавилъ что при воспоминаніи объ этомъ, ему всегда слышится его рзкій дтскій голосъ, и онъ всегда краснетъ при мысли какъ надодалъ онъ должно-быть добродушнымъ взрослымъ людямъ которыхъ заставляли ему удивляться.
Главный товарищъ и помощникъ его въ этихъ продлкахъ былъ родственникъ его по матери, Джемсъ Ламертъ, юноша гораздо старше его, не лишенный способностей, который вмст съ овдоввшею мачихой своею, сестрой гжи Диккенсъ, жилъ у нихъ и въ Портси и въ Чатам, когда Чарльзъ былъ ребенкомъ, покуда вдова не вышла вторично замужъ за военнаго доктора. Первый мужъ ея, флотскій офицеръ, утонулъ давно уже въ Ріожанейро, и Джемсъ, младшій изъ двухъ ея пасынковъ, отправленный какъ подобаетъ въ Сандгоресъ на воспитаніе, продолжалъ отъ времени до времени посщать Чатамъ. Онъ имлъ склонность къ домашнимъ спектаклямъ, и такъ какъ второй мужъ его мачихи квартировалъ въ Чатамскомъ военномъ госпитал, большомъ, запущенномъ строеніи, въ то время почти необитаемомъ, то мста для устройства своихъ любимыхъ увеселеній у него было довольно. Самъ военный докторъ принималъ въ нихъ участіе, и портретъ его находимъ въ Пиквик.
Диккенсъ часто говаривалъ при мн что Ламертъ первый повелъ его въ театръ, въ весьма нжномъ возраст. Едва ли однако былъ онъ тогда моложе чмъ Чарльзъ Ламбъ, впервые видвшій Артаксеркса шести лтъ, и ужь конечно не моложе Вальтеръ Скотта, которому было четыре года, когда онъ видлъ Шекспировскую драму Какъ угодно на Батской сцен, и возмущенный поединкомъ Орланда съ Оливеромъ, вскричалъ: ‘Разв они не братья?’ Какъ бы то ни было, онъ не настолько былъ малъ чтобы не помнить какъ сердце его билось отъ ужаса, когда злой король Ричардъ, въ борьб на жизнь и смерть съ добродтельнымъ Ричмондомъ, отступая назадъ, стукнулся спиной объ ложу въ которой онъ сидлъ. Дальнйшія посщенія святилища музъ открыли ему, какъ самъ онъ говорилъ, много дивныхъ секретовъ, ‘въ числ которыхъ было то смущающее обстоятельство что вдьмы въ Макбет поразительно похожи на Теновъ и другихъ настоящихъ обитателей Шотландіи, и что добрый король Дунканъ не вкушаетъ покоя въ могил, а постоянно выходитъ изъ нея, называя себя кмъ-то другимъ’.
Въ послдніе два года пребыванія своего въ Чатам Чарльзъ посщалъ школу открытую въ Кловеръ-Лен уже упомянутымъ молодымъ проповдникомъ баптистовъ, г. Вильямомъ Джейльсомъ. Очень живо представляется мн онъ въ это время маленькимъ, слабымъ, задумчивымъ, впечатлительнымъ мальчикомъ, съ необыкновеннымъ для такого ребенка знаніемъ и воображеніемъ, и съ опасною живостію ума, которую наставникъ могъ направить и на добро и на зло, на счастье и на несчастье. Повидимому вліяніе г. Джейльса было благотворно. Чарльзъ въ послдствіи вспоминалъ не безъ благодарности что этотъ первый учитель его запущеннаго дтства призналъ его мальчикомъ способнымъ, и когда, во время выхода Пиквика, старый наставникъ прислалъ серебряную табатерку съ хвалебною надписью: ‘неподражаемому Боцу’, это напомнило ему похвалы гораздо боле драгоцнныя, какъ на первомъ годовомъ экзамен въ Кловерленскомъ училищ его заставили, если только юношеское самолюбіе не затмило его память, дважды повторить произнесенный наизусть отрывокъ изъ собранія юмористовъ о доктор Болюс. Вслдствіе этого подарка отъ стараго учителя онъ сталъ одно время нюхать, впрочемъ очень умренно, такъ-называемый ирландскій табакъ,— единственная дурная привычка внушенная ему г. Джейльсомъ, но оставленная посл немногихъ годовъ.
Тутъ на лужайк, гд дти играли, около Кловерлена, по его воспоминаніямъ, онъ во время снокоса былъ освобожденъ изъ темницъ Серингапатама (огромной копны) соотечественниками своими побдоносными Англичанами (мальчикъ изъ сосдняго дома съ двумя двоюродными братьями), и былъ восторженно признанъ своею невстой (миссъ Гринъ), пріхавшею нарочно изъ Англіи (второй домъ на площадк), чтобы выкупить его и выйти за него замужъ. Здсь также, какъ самъ онъ разказываетъ, въ первый разъ услышалъ онъ по секрету отъ мальчика котораго отецъ имлъ большія связи, состоя на служб правительства, о существованіи страшныхъ злодевъ называемыхъ ‘радикалами’, ученіе которыхъ состояло въ томъ что принцъ регентъ носитъ корсетъ, что никто не иметъ права ни на какое содержаніе, что войско и флотъ слдуетъ сократить, ужасы при мысли о которыхъ онъ дрожалъ въ постели, возсылая молитвы чтобы радикалы были скоре схвачены и повшены. Не малымъ огорченіемъ было для него, когда въ послдствіи постилъ онъ Чатамъ, что лужайка гд играли школьники была поглощена станціей желзной дороги. Исчезла она съ двумя своими прекрасными кустами шиповника, и гд прежде цвли пестрые луговые цвты, теперь осталась лишь жесткая, каменистая дорога.
Ему было немного за девять лтъ, когда отецъ его былъ отозванъ изъ Чатама въ Соммерсетъ-Гоусъ, и ему пришлось оставить добраго учителя и мсто дорогое ему по воспоминаніямъ, не изгладившимся во всю жизнь. Здсь познакомился онъ не только съ тми книгами которыя поименно перечисляетъ Давидъ Копперфильдъ: Родрикомъ Рандомомъ, Перегриномъ Пиклемъ, Гомфреемъ Клинкеромъ, Томомъ Джонсомъ, Викаріемъ Векфильдскимъ, Донъ Кихотомъ, Жиль Бласомъ, Робинзономъ Крузое, Тысячью и одной ночью и Сказками Духовъ, а также съ изданіями Speсtator, Tattler, Idler, Citizen of the World и Собраніемъ фарсовъ гжи Инчбальдъ. Эти послднія также находились въ маленькой библіотек къ которой онъ имлъ доступъ, и онъ ихъ по два, по три раза перечитывалъ въ Чатам. Они были для него толпой друзей, когда, у него не было ни одного друга, и узжая, онъ, по собственнымъ словамъ его, какъ будто разставался и съ ними, оставлялъ все что озаряло и согрвало его болзненную жизнь. Здсь родилось его воображеніе, самъ имъ не зналъ какъ дороги ему были разнообразныя, быстро смняющіяся картины здшней жизни, пока нависшая туча не грозила скрыть ихъ навсегда. Блестящіе полки, вчно приходящіе и уходящіе, безпрерывные парады и ученія, мнимыя осады и обороны, спектакли устраиваемые родственникомъ въ госпитал, яхта на которой здилъ онъ съ отцомъ въ Ширнессъ, суда плывущія по Медве въ открывающееся впереди далекое море — всего этого онъ долженъ былъ лишиться. Не придется ему боле глядть какъ играютъ мальчики, подражая видннымъ разводамъ. Его повезутъ въ Лондонъ, въ дилижанс Коммодоръ, и Кентскіе лса и поля, Паркъ и домъ Кофамъ, Рочестерскій соборъ и замокъ, вся чудная романтическая обстановка, включая сюда и краснощекую двочку въ которую онъ былъ страстно влюбленъ, все исчезнетъ какъ сонъ. ‘Вечеромъ наканун нашего отъзда’, говорилъ онъ мн, ‘мой добрый учитель пробрался къ намъ въ домъ среди укладываемыхъ ящиковъ и далъ мн Гольдсмитову Пчелу на память. Я долго хранилъ ее ради его и ради ея самое’. Еще дольше помнилъ онъ путешествіе въ дилижанс. ‘Не могу я забыть, говоритъ онъ въ одномъ изъ напечатанныхъ своихъ сочиненій, несмотря на многіе протекшіе съ тхъ поръ годы, запахъ сырой соломы, въ которую меня уложили, и повезли словно оплаченную посылку дичи. Внутри дилижанса не было ни одного пассажира кром меня, я подалъ свои сандвичи въ уединеніи и уныніи, всю дорогу шелъ сильный дождь, и жизнь казалась мн грязне чмъ я предполагалъ.’
Первыя впечатлнія полученныя имъ въ Лондон относились къ денежнымъ затрудненіямъ отца. Тутъ впервые услышалъ онъ слово ‘актъ’, обозначавшее въ дйствительности тотъ именно кризисъ въ длахъ отца который въ роман отнесенъ къ дламъ мистера Микобера. Въ послдствіи онъ узналъ что подъ этимъ словомъ разумлось не что иное какъ соглашеніе съ кредиторами, но въ то раннее время о которомъ идетъ рчь, онъ представлялъ себ документъ гораздо боле страшнаго, адскаго свойства. Послдствія обнаружились скоро въ вынужденномъ сокращеніи расходовъ. Семейству пришлось поселиться въ Вегамъ-Стрит, въ Камденъ-Тоун.
Вегамъ-Стритъ была тогда чуть ли не самая бдная часть лондонскихъ предмстій, и домъ гд поселилось семейство былъ плохое тсное строеніе, съ жалкимъ садикомъ, выходившимъ на грязный дворъ. Тутъ не было мста для новыхъ знакомствъ, не было по сосдству мальчиковъ съ которыми Чарльзъ могъ бы надяться сколько-нибудь сойтись. Прачка жила рядомъ, а напротивъ полицейскій чиновникъ. Много разъ говорилъ онъ мн объ этомъ, и какъ ему казалось что онъ вдругъ впалъ въ какое-то одиночество, въ какое-то отчужденіе отъ людей даже близкихъ, совершенно ему необъяснимое. ‘Думая въ Бегамъ-стритской конур обо всемъ что оставилъ я въ Чатам, говорилъ онъ однажды съ большою горечью, чего бы я не далъ, еслибы только было что дать, чтобы меня послали въ какую-нибудь школу, научили бы хоть гд-нибудь чему-нибудь.’ Онъ поступилъ уже, самъ того не зная, въ иную школу. Вынужденное самовоспитаніе научало его, пока безсознательно, тому именно что для ожидавшей его будущности нужно ему было знать.
Что онъ вынесъ изъ жизни въ Бегамъ-Стрит первое впечатлніе той бьющейся бдности, нигд не обнаруживающейся ярче чмъ въ плохихъ улицахъ предмстій, которое придавало его раннимъ произведеніямъ свжесть оригинальнаго юмора и искренность чувства, значительно содйствовавшія ихъ быстрому успху, въ этомъ не можетъ быть сомннія. ‘Я понималъ все это тогда, часто говаривалъ онъ мн, точно такъ же какъ понимаю теперь’. Но онъ не сознавалъ еще что онъ все это понимаетъ, и какъ все это дйствуетъ на его жизнь. Кажется страннымъ утверждать о ребенк лтъ девяти-десяти что онъ обладалъ такою же тонкою наблюдательностью, такимъ же инстинктивнымъ пониманіемъ характеровъ и слабостей окружавшихъ его взрослыхъ людей, какія въ послдствіи стяжали ему славу между современниками. Но зная его, я безусловно врю его настойчиво повторяемому увренію что никогда не находилъ онъ повода измнять въ чемъ-либо внутренее мнніе свое составленное въ дтств людяхъ съ которыми ему потомъ приходилось имть дло въ зрломъ возраст. Какъ, будучи тмъ чмъ онъ былъ, попалъ онъ въ бдственное положеніе, которое предстоитъ теперь описать, объ этомъ мы часто съ нимъ разсуждали, и разъ онъ очертилъ мн характеръ отца своего. Очеркъ этотъ, который я могу привести въ подлинныхъ словахъ его, послужить лучшимъ предисловіемъ къ тому что по необходимости долженъ я сообщить. ‘Я знаю отца моего за добрйшаго и великодушнйшаго человка на свт. Все что помню я о поведеніи его относительно жены, дтей, друзей въ болзни и несчастій, выше всякой похвалы. Подл меня, больнаго ребенка, провелъ онъ неотлучно много безсонныхъ ночей и утомительныхъ дней. Онъ никогда не бралъ на себя дла или порученія котораго не выполнилъ бы усердно, добросовстно, аккуратно и честно. Дятельность его всегда была неутомима. Онъ по-своему гордился мною, комическое пніе мое очень ему нравилось. Но по мягкости характера, по скудости средствъ, онъ повидимому совершенно оставилъ въ это время мысль какъ бы то ни было воспитать меня. Ему, кажется, и въ голову не приходило чтобъ я въ этомъ отношеніи имлъ право что-либо отъ него требовать. Такъ мало-по-малу я опустился до того что по утрамъ чистилъ его сапоги, вмст со своими собственными, исправлялъ разныя мелкія работы въ скудномъ хозяйств, присматривалъ за братьями и сестрами (насъ всхъ было шестеро), и ходилъ по скромнымъ порученіямъ, возникавшимъ изъ нашего скромнаго образа жизни.’
Старшій родственникъ, уже упомянутый мною, Джемсъ Ламертъ, окончивъ курсъ въ Сандгорст и ожидая офицерскаго мста, жилъ теперь съ семействомъ Диккенса въ Бегамъ-Стрит, и не оставилъ своей старой склонности къ драматическимъ увеселеніямъ. Сжалившись надъ одинокимъ мальчикомъ, онъ сдлалъ и раскрасилъ для него маленькій театръ. Это была единственная поэтическая прикраса его тогдашней жизни, но это не могло замнитъ ему того что всего боле недоставало ему,— товарищества сверстниковъ, съ которыми могъ бы онъ длить выгоды школы и состязаться за награды. Сестра его Фанни въ это время была избрана въ ученицы королевской музыкальной академіи, и онъ разказывалъ мн какъ горько ему было, при общей невнимательности къ нему, видть что она отправляется начинать свое воспитаніе, и что вс домашніе со слезами желаютъ ей успха.
Однако время шло, и съ нимъ вмст шло впередъ безсознательно воспитаніе Диккенса, подъ руководствомъ строжайшаго и могущественнйшаго наставника. При всей нищет и безпомощности своей онъ съумлъ перенести въ Лондонъ всю поэзію, какою прежде украшалъ Чатамъ. Въ Бегамъ-Стрит были тогда богадльни, которыя мы нашли въ прежнемъ вид постивъ съ нимъ Бегамъ-Стритъ лтъ 27 тому назадъ: ходить на это мсто и глядть черезъ кучи земли, пустыри и поля (уже не существовавшія во время нашего посщенія) на мерцающій сквозь дымъ куполъ Св. Павла было для него долго мечтательнымъ наслажденіемъ. Если водили его прогуливаться по городу, особенно въ окрестностяхъ Ковентъ-Гардена или Странда, онъ приходилъ въ невыразимый восторгъ. Сильне же всего дйствовалъ на него Сенъ-Джейльсъ. Если кто-нибудь водилъ его туда, онъ былъ вполн счастливъ. ‘О Боже! восклицалъ онъ нердко, какія дикія виднія порока, бдности и нищеты возникали тутъ предо мною!’ Вспомнимъ что по болзненности, не оставлявшей его, онъ былъ все еще маленькій мальчикъ даже для своихъ лтъ.
Мы приближаемся теперь къ тому времени его дтства которое, когда наступили для него дни славы и благополучія, тяжкимъ гнетомъ лежало на его памяти, до тхъ поръ пока онъ не смягчилъ горечи этого воспоминанія, подлившись имъ съ другомъ. Случай о которомъ я сейчасъ упомяну далъ ему поводъ впервые заговорить объ этомъ. Но прежде остается еще описать нсколько мсяцевъ, о которыхъ могу сообщить лишь нкоторыя отрывочныя свднія, почерпнутыя изъ разговоровъ или писемъ вызванныхъ признаніемъ Диккенса, и уже давшихъ отчасти матеріалъ для моего изложенія. Такое употребленіе этихъ писемъ, считаю нужнымъ заявить, имлось въ виду когда они писались, ибо хотя задолго до его смерти я не считалъ вроятнымъ что переживу его и буду писать его біографію, онъ не переставалъ съ того ранняго времени до послднихъ дней своихъ желать этого и доставлять мн вс нужныя свднія. {Читатель позволитъ мн привести мсто изъ письма Диккенса ко мн отъ 22го апрля 1848. ‘Когда прахъ моей личности выйдетъ изъ-подъ власти моей любви къ порядку, я не желаю для моей славы лучшаго біографа и критика.’ ‘Вы знаете меня лучше, писалъ онъ, возвращаясь къ тому же, его іюля 1862 года, чмъ кто-либо знаетъ или будетъ знать меня’. Въ дневник моемъ въ промежутк между этими годами отмчено нсколькими словами время когда я впервые увидлъ въ связной форм автобіографическій отрывокъ, который составитъ сущность второй главы настоящаго сочиненія, а также собственный взглядъ Диккенса на этотъ отрывокъ. ’20го января 1849. Описаніе можетъ вовсе не произвесть на другихъ того впечатлнія какое дйствительность произвела на него. Весьма вроятно никогда не выйдетъ въ свтъ. Нтъ желанія. Оставлено Дж. Ф. или другимъ. Первый выпускъ Давида Копперфильда появился пять мсяцевъ спустя. Я узналъ, даже прежде чмъ онъ вставилъ упомянутый автобіографическій отрывокъ въ 11 выпускъ этой повсти, что онъ оставилъ намреніе окончить его отъ своего имени. Но право предоставленное мн распоряжаться имъ по усмотрнію не было у меня отнято. Дальнйшія слова отмченныя въ дневник моемъ относятся къ рукописи отрывка: ‘Нтъ помарокъ, какъ въ вымысл, писано сразу какъ обыкновенное письмо.’} Исполненіе этой задачи онъ самъ облегчилъ, приподнявъ отчасти завсу въ Давид Копперфильд.
Изъ Бегамъ-Стрита посщалъ онъ преимущественно двухъ родственниковъ: старшаго брата матери и своего крестнаго отца. Этотъ послдній, торговавшій снастями и мореходными принадлежностями, жилъ въ Леймгаус зажиточно и открыто и любилъ своего крестника. Для Диккенса поздка въ Леймгаусъ была праздникомъ, и ночныя картины Лондона на возвратномъ пути всегда радовали и изумляли его. Тутъ искусство въ комическомъ пніи возбудило такое удивленіе что одинъ изъ гостей крестнаго отца провозгласилъ маленькаго Диккенса ‘чудомъ’. Къ холостому дяд, товарищу отца по служб, не такъ далеко было здить. Г. Томасъ Барроу, старшій братъ матери Диккенса, сломалъ себ тогда ногу и лежалъ больной въ Джерардъ-Стрит, въ верхнемъ этаж дома принадлежавшаго недавно скончавщемуся почтенному книгопродавцу Мансону, отцу члена знаменитой фирмы Кристи и Мансонъ, вдова котораго продолжала въ то время торговлю. Добрымъ людямъ понравилась наружность мальчика, какъ проходилъ онъ мимо ихъ квартиры наверхъ, они стали давать ему книги, въ числ которыхъ были между прочимъ: Шотландскіе вожди миссъ Портеръ, Гольбейновская Пляска смерти и Шуточные разказы Джорджа Кольмана. Эти послдніе произвели на Диккенса сильное впечатлніе. Онъ такъ пораженъ былъ описаніемъ Ковентъ-Гардена въ одномъ изъ нихъ, озаглавленномъ Старшій братъ, что пошелъ украдкой на этотъ рынокъ, съ цлью сравнить дйствительность съ описаніемъ. ‘Помню, говорилъ онъ, разказывая мн это, что я вдыхалъ въ себя залахъ попорченной капусты, какъ живую струю юмористической поэзіи’. И не такъ далекъ былъ онъ отъ истины въ отношеніи къ юмористической поэзіи того времени. Ему самому суждено было вдохнуть въ нее боле свжій, благоуханный духъ. Много лтъ слдовало еще ждать, но онъ уже тогда проходилъ необходимую школу.
Дядю его брилъ очень оригинальный старый цирюльникъ изъ Линъ-Стрита, безпрерывно разсуждавшій о событіяхъ послдней войны, тщательно указывая вс ошибки Наполеона, и перестраивая всю жизнь его по-своему. Мальчикъ написалъ характеристику этого стараго цирюльника, но не ршился никому показать. Въ то же время, взявъ за образецъ описаніе экономки каноника въ Жиль Блас, онъ очертилъ прислуживавшую имъ въ Бегамъ-Стрит глухую старуху, которая умла длать очень вкусные пирожки съ грецкими орхами. Этого произведенія онъ также не осмлился показать, хотя самъ считалъ его весьма остроумнымъ.
Между тмъ дла въ Бегамъ-Стрит шли плохо. Горячка помшала нкоторое время мальчику ходить къ дяд, все еще не оправившемуся отъ перелома, а когда онъ выздоровлъ, таинственный ‘актъ’ опять появился на сцену. Средства отца были такъ скудны, вс уловки до такой степени истощены, что пришлось попытаться не выручитъ ли какъ-нибудь мать. ‘Пришло время мн взяться за дло — говорила она, надо что-нибудь сдлать.’ Крестный отецъ въ Леймгаус, какъ полагали, имлъ знакомыхъ въ Индіи. Англичане всегда присылаютъ дтей изъ Индіи домой на воспитаніе. Надо открыть школу. Этимъ путемъ можно нажить денегъ. ‘Тогда, думалъ болзненный мальчикъ, можетъ-быть и я попаду въ школу.’ Скоро найденъ былъ домъ, No 4 въ сверной части Гоуеръ-Стрита. Большая мдная доска на двери указывала ‘заведеніе гжи Диккенсъ’. О результат этой попытки я могу сообщить собственными словами юнаго еще тогда участника въ комедіи, такъ искренно надявшагося на успхъ. ‘Я разносилъ, говоритъ онъ, по разнымъ домамъ множество объявленій, выставлявшихъ на видъ вс достоинства заведенія. Но никто не поступалъ въ нашу школу, и сколько мн помнится, не собирался поступить, да и никакихъ приготовленій не было сдлано для пріема учениковъ. Знаю только что трудно было намъ ладить съ мясникомъ и съ хлбникомъ, что не всегда ли мы вволю, и что наконецъ отецъ мой былъ арестованъ.’ Промежутокъ времени между арестомъ и тюрьмой проведенъ былъ жалкимъ мальчикомъ въ бготн съ порученіями и письмами отца, которыя онъ передавалъ со слезами на опухшихъ глазахъ. Прощаясь съ нимъ предъ окончательнымъ отправленіемъ въ долговую тюрьму, Маршальси, отецъ въ послднихъ словахъ своихъ выразилъ безнадежную увренность что солнце для него навсегда закатилось. ‘Я искренно думалъ, говорилъ мн Диккенсъ, что умру съ горя отъ этихъ словъ.’ Въ отмстку за эту пустую тревогу онъ въ послдствіи заставилъ весь свтъ смяться имъ въ Давид Копперфильд.
Кто читалъ исторію мистера Микобера и помнитъ первый приходъ Давида въ Маршальси, какъ увидавъ, тюремщика, онъ подумалъ о тюремщик въ Родрик Рандомъ, тому любопытно будетъ прочесть слдующій разказъ, записанный какъ личное воспоминаніе о дйствительныхъ событіяхъ, года за три до возникновенія первой мысли о Давид Копперфильд.
‘Отецъ ждалъ меня въ сторожк, мы пошли на верхъ въ его комнату (въ предпослднемъ этаж) и много плакали. Онъ сказалъ мн, помню, чтобъ я извлекъ себ пользу изъ его примра и понялъ бы непреложную истину: если человкъ получающій въ годъ двадцать фунтовъ тратитъ девятнадцать фунтовъ, девятнадцать шиллинговъ и шесть пенсовъ, то онъ будетъ счастливъ, но истративъ одинъ лишній противъ дохода шиллингъ, онъ погрузитъ себя въ бдствіе. Я какъ теперь вижу каминъ у котораго мы сидли, съ двумя кирпичами за ржавою ршоткой, чтобъ не слишкомъ много сгорло углю. Въ одной комнат съ отцомъ жилъ еще какой-то должникъ, онъ пришелъ, и такъ какъ обдъ былъ общій, то меня послали къ капитану Портеру, въ верхнемъ этаж, передать поклонъ отъ мистера Диккенса, сообщить что я его сынъ, и попросить вилку и ножикъ.
‘Капитанъ Портеръ далъ вилку и ножикъ и поручилъ кланяться отцу. У него въ комнат была очень неопрятная дама и дв блдныя двушки, его дочери, со взъерошенными волосами. Мн пришло въ голову что непріятно было бы занять гребень у капитана Портера. Самъ капитанъ одть былъ до крайности скудно. Еслибъ умлъ рисовать, я нарисовалъ бы его старую, старую, темную шинель, подъ которой не было другаго платья. У него были большія бакенбарды. Въ углу свернута была его постель, нсколько тарелокъ, блюдъ и горшковъ стояло на полк. Я сообразилъ (Богъ знаетъ изъ чего) что об двушки со взъерошенными волосами незаконныя дочери капитана, и что неопрятная дама не жена его. Я простоялъ на порог въ робости и удивленіи, полагаю, не боле двухъ минутъ, однако сходя внизъ, я зналъ все это такъ же врно, какъ то что несу въ рук ножикъ съ вилкой.
Какъ обдъ сошелъ въ сущности довольно пріятно, немножко по-цыгански, какъ отнесъ онъ вилку и ножикъ капитану и потомъ пошелъ домой успокоить мать отчетомъ о своемъ посщеніи тюрьмы, все это Давидъ Копперфильдъ также обстоятельно разказалъ. Дома наступали мучительныя хлопоты, казавшіяся безконечными, хотя въ сущности продолжались, вроятно, лишь нсколько недль. Все почти мало-помалу было продано или заложено, и главнымъ дятелемъ въ этихъ печальныхъ сдлкахъ былъ маленькій Чарльзъ. Книги привезенныя изъ Чатама: Перегринъ Пикль, Родрикъ Рандомъ, Томъ Джонсъ, Гомфри Клинкеръ, пошли первыя. Он отнесены были изъ маленькаго шкапчика, который отецъ называлъ библіотекой, къ книгопродавцу въ Гампстедъ-Род, тому самому котораго описываетъ Давидъ Копперфильдъ, помщая его въ Сити-Родъ. Разказъ о продаж, какъ дйствительно производилась она, сообщенный мн задолго до рожденія Давида былъ воспроизведенъ слово въ слово въ его вымышленного повствованія.
‘Хозяинъ этой книжной лавочки, жившій въ домик позади ея, имлъ обыкновеніе напиваться пьянъ каждый вечеръ, за что жена сильно бранила его каждое утро. Не разъ, когда приходилъ я къ нему рано, онъ принималъ меня сидя на смятой кровати, съ разрзомъ на лбу или подшибеннымъ глазомъ, уликами вчерашняго кутежа (онъ, кажется, сварливъ былъ пьяный). Дрожащею рукой старался онъ найти требующіеся шиллинги въ одномъ изъ кармановъ платья, лежащаго на полу, и жена, съ младенцемъ на рукахъ, въ стоптанныхъ башмакахъ, не переставала бранитъ его. Иногда оказывалось что онъ потерялъ деньги, тогда онъ говорилъ мн чтобъ я зашелъ другой разъ, но у его жены деньги всегда находились (должно-бытъ она отбирала ихъ у него пока онъ былъ пьянъ), и она кончала со мной на лстниц, пока сходили мы вмст.’
И лавка закладчика, такъ хорошо извстная Давиду, не мене знакома была и Чарльзу. Онъ даже обратилъ на себя вниманіе закладчика и его конторщика, стоявшаго за прилавкомъ. Готовя росписку, они добили слушать какъ мальчикъ спрягаетъ латинскій глаголъ, склоняетъ musa и dominus или переводить латинскія фразы. Такъ шло одно за другимъ, пока наконецъ, даже въ дом въ Гоуеръ-Стрит No 4, не осталось ничего кром нсколькихъ стульевъ, кухоннаго стола да кроватей. Семейство стояло какъ бы таборомъ въ двухъ залахъ опуствшаго дома, проводя тутъ дни и ночи.
И все это лишь вступленіе къ тому что предстоитъ описанъ.

ГЛАВА II.
Тяжкія испытанія мальчика.
1822—1824.

Обстоятельства которыя долженъ я изложить теперь, вроятно, никогда не сдлались бы мн извстны, также какъ и вс событія его дтства и первой молодости, еслибы не вопросъ случайно предложенный мною Диккенсу въ март ила въ апрл 1847 года.
Я спросилъ его не припомнитъ ли онъ — случалось ли ему когда-нибудь видать нашего пріятеля старшаго Г. Долка, знакомаго и сверстника отцу его, служившаго въ той же канцеляріи при Соммерсеть-Гоус въ которой служилъ и г. Джонъ Диккенсъ. ‘Да, отвчалъ онъ, помню, я видалъ его въ одномъ дом въ Джерардъ-Стрит, гд жилъ дядя Барроу во время болзни, и г. Дилкъ бывалъ у него. А больше никогда.’ На это я сказалъ что стало-быть перепутали имена, ибо мн говорили не о случайныхъ встрчахъ, а о какомъ-то магазин въ Странд, гд онъ мальчикомъ занималъ какую-то должность, гд Дилкъ, пришедшій однажды съ его отцомъ, замтилъ его и далъ ему полъ-кроны, за что получилъ отъ него глубокій поклонъ. Диккенсъ промолчалъ нсколько минутъ. Я почувствовалъ что затронулъ больное мсто въ его воспоминаніяхъ, и съ Дилкомъ никогда уже объ этомъ не заговаривалъ. Не въ этотъ разъ, а лишь нсколько недль спустя, Диккенсъ въ разговор намекнулъ мн что я припомнилъ ему такое время котораго онъ не можетъ забыть, пока не лишится сознаніе, и мысль о которомъ до сихъ поръ еще нердко преслдуетъ и мучитъ его.
Вскор затмъ я узналъ во всхъ подробностяхъ обстоятельства такъ тяжко на него подйствовавшія. Сказанное и написанное имъ мн въ то время раскрыло исторію его отрочества. Мысль о Давид Копперфильд, высказавшемъ его тайну цлому свту, еще не приходила ему тогда. Но все то что съ перваго разу такъ потрясло меня, было въ послдствіи сообщено читателямъ, лишь съ такими измненіями и прибавленіями которыя скрыли бы на время его собственную личность за героемъ повсти. Ибо бдный мальчикъ, впечатлительный и даровитый, обращенный десяти лтъ въ ‘крпостнаго рабочаго’ на служб у ‘Мордстона и Гранби’, и сознающій всю ненормальность, всю унизительность для него такого положенія, въ дйствительности никто иной какъ самъ Диккенсъ. Онъ испыталъ страданіе быть ‘товарищемъ Мика Балкера и Мили Картофелины’, онъ самъ проливалъ слезы, мшавшіяся съ водой въ которой полоскали они наши бутылки. Все это было записано какъ факты, когда онъ еще не думалъ воспользоваться своими воспоминаніями для другой цли, и лишь нсколько мсяцевъ спустя, когда мысль о Давид Копперфильд, сама внушенная ему письменнымъ изложеніемъ горестей дтства, начала уже слагаться въ его ум, оставилъ онъ намреніе описать свою жизнь. Все испытанное имъ въ магазин такъ хорошо укладывалось въ избранную тему что онъ не могъ устоять отъ искушенія тотчасъ же приступить къ длу. Рукопись въ которой изложены были эти испытанія, составлявшая только первую часть того что намревался онъ написать, вошла въ составъ одиннадцатой и предыдущихъ главъ его повсти. Но присланное мн уже прежде, а также корректурные листы повсти, съ помтками сдланными тогда имъ самимъ, даютъ мн средства отдлить дйствительность отъ вымысла и дополнитъ исторію дтства автора мстами опущенными въ книг, которыя, объясняя развитіе его характера, рисуютъ въ то же время предъ нами картину трагическаго страданія такими же тонкими и живыми чертами какимъ удивляемся мы въ изданныхъ его произведеніяхъ.
Отвтственность за сцены которыя предстоитъ описать падаетъ косвеннымъ образомъ за молодаго родственника Диккенса по матери, Джемса Ламерта, не разъ уже упомянутаго выше, который устраивалъ представленія въ Чатам и, окончивъ курсъ въ Сандгорст, жилъ съ семействомъ Диккенса въ Бегамъ-Стрит, въ ожиданіи поступленія на службу въ армію. Ожиданіе это исполнилось лишь долго спустя, когда въ уваженіе отцовскихъ заслугъ онъ получилъ мсто офицера, которое впрочемъ уступилъ младшему брату, но онъ уже до отъзда Диккенсовъ изъ Камденъ-Тоуна пересталъ жить съ ними. Мужъ сестры его, двоюродный братъ, носившій также имя Джорджъ Ламертъ, человкъ съ нкоторымъ состояніемъ, пустился недавно въ странную коммерческую спекуляцію и взялъ Джемса къ себ въ домъ какъ помощника. Передаю отрывокъ Диккенсовой автобіографіи:
‘Предпріятіе это заключалось въ соперничеств съ Варреновою ваксой, продававшеюся на Странд No 30, и въ то время весьма знаменитою. Нкто Джонатанъ Варренъ (извстный-то назывался Робертъ), жившій въ Гонгерфордъ-Стерс или Маркет (не помню какъ звалось тогда это мсто), на Странд, No 30, заявилъ что онъ первоначальный изобртатель и собственникъ состава этой ваксы, и что знаменитый родственникъ вытснилъ и обидлъ его. Онъ вызвался продать за извстную годовую ренту свой секретъ, свою фирму и помщеніе No 30 Гонгерфордъ-Стерсъ, Страндъ (нумеръ и слово Страндъ печатались очень крупко, а промежуточное названіе очень мелко), и разгласилъ чрезъ своихъ агентовъ что при небольшомъ капитал дло это можетъ бытъ весьма выгодно. Обладателемъ требующагося капитала оказался Джорджъ Ламертъ, двоюродный братъ и своякъ Джемса. Онъ купилъ предлагаемое право и званіе, и вступилъ въ означенное дло и означенное помщеніе. Въ дурной для меня часъ, какъ часто думалось мн. Главный распорядитель, Джемсъ Ламертъ, родственникъ жившій съ нами въ Бегамъ-Стрит, видя какъ провожу я время и зная наши обстоятельства, предложилъ мн поступить въ магазинъ ваксы, гд буду длать что могу, съ платой по шести или семи шиллинговъ въ недлю. Не помню шесть ли, или семь. Думаю, по сомнніямъ моимъ на этотъ счетъ, что сначала полагалось шесть, а потомъ семь. Какъ бы то ни было, отецъ и мать приняли предложеніе съ радостью, и въ одинъ понедльникъ утромъ я отправился въ магазинъ начинать свою дловую жизнь.
‘Мн теперь кажется удивительнымъ что меня такъ бросили въ такіе года. Мн кажется удивительнымъ что, даже посл того какъ я сдлался въ Лондон жалкимъ чернорабочимъ, никто не сжалился надо мною, мальчикомъ очень способнымъ, живымъ, усерднымъ, нжнымъ, впечатлительнымъ и физически и морально, никто не замтилъ что можно бы найти средства, а можно было несомннно, помстить меня въ какую-нибудь школу. Друзьямъ, полагаю, надоло возиться съ нами. Отецъ и мать мои были совершенно довольны. Едва ли боле доставило бы имъ удовольствія, еслибъ я двадцати лтъ, окончивъ съ отличіемъ курсъ классической школы, поступалъ въ Кембриджскій университетъ.
‘Магазинъ нашъ помщался въ крайнемъ дом у Стараго Гонгенфордъ-Стерса на Странд. Домъ былъ ветхій, выходившій, конечно, на рку и весь переполненный крысами. Я какъ будто вижу комнаты съ высокими панелями, сгнившій полъ и крыльцо, старыхъ срыхъ крысъ, которыя кишатъ въ погребахъ, непрестанно оглашая сни своимъ пискомъ, всю грязь и запущенность этого жилья. Изъ конторы, помщавшейся въ первомъ этаж, видна была рка и барки съ углемъ. Около нея находился родъ чуланчика, въ которомъ я долженъ былъ сидть и работать. Работа моя состояла въ томъ чтобы закрывать банки съ ваксой сначала кускомъ масленой бумаги, потомъ кускомъ синей бумаги, завязывать ихъ бичевкой, потомъ обрзать аккуратно бумагу, такъ чтобъ он выходили изъ рукъ моихъ столь же опрятными какъ аптекарскія банки съ мазью. Когда извстное количество банокъ доведено было до такого совершенства, я долженъ былъ наклеить на каждую печатный ярлыкъ и затмъ приниматься за другія. Еще двое или трое мальчиковъ держались внизу за тою же работой и на такомъ же жаловань.— Одинъ изъ нихъ, въ первый понедльникъ, пришелъ наверхъ въ изодранномъ фартук и бумажномъ колпак, чтобы показать мн какъ завязывать бичевку. Его звали Бобъ Фаганъ, и я позволилъ себ, долгое время спустя, употребить его имя въ Оливер Твист.
‘Родственникъ нашъ любезно взялся учить меня чему-нибудь въ обденное время, помнится, отъ двнадцати до часу каждый день. Но дло, столь несовмстимое съ конторскими занятіями, скоро было оставлено, не по его и не по моей вин, и по той же самой причин мой рабочій столикъ, мои ряды банокъ, бумаги, бичевки, ножницы, клей, ярлыки исчезли изъ чуланчика подл конторы и присоединились къ другимъ столикамъ, банкамъ, бумагамъ, бичевкамъ и ножницамъ внизу. Мы съ Бобомъ Фаганомъ и еще съ однимъ мальчикомъ по имени Павелъ Гринъ, но окрещеннымъ, какъ полагали почему-то, Поллемъ (предположеніе перенесенное мною въ послдствіи на мистера Свидльпейпа въ Мартин Чезлвит работали обыкновенно рядомъ. Бобъ Фаганъ былъ сирота и жилъ со своякомъ своимъ, водовозомъ. Отецъ Полля Грина носилъ высокое званіе пожарнаго и состоялъ при Друриленскомъ театр, гд одна родственница Полля, кажется маленькая сестра его, представляла чертенятъ въ пантомимахъ.
‘Нельзя выразить словами страданій души моей, когда я опустился до такихъ товарищей, когда я сравнивалъ ихъ съ товарищами боле счастливыхъ временъ моего дтства, и чувствовалъ какъ надежда сдлаться ученымъ, выдающимся человкомъ, сокрушалась въ груди моей. Нельзя описать гнетущее воспоминаніе о безнадежномъ чувств одиночества, о стыд внушаемомъ мн моимъ положеніемъ, о мученіяхъ причиняемыхъ молодому сердцу мыслію что все узнанное, передуманное, все чему я радовался, чмъ возбуждалъ свое воображеніе и соревнованіе, все должно погибнуть, оставить меня безвозвратно. Все существо мое до такой степени проникнуто было горемъ отъ подобныхъ соображеній что даже теперь, знаменитый, ласкаемый, счастливый, я нердко забываю во сн что у меня есть милая жена и дти, что я совершеннолтній мущина, и переношусь съ тяжкимъ уныніемъ къ тому времени моей жизни.
‘Моя мать и сестры, кром Фанни, находившейся въ королевской музыкальной академіи, все еще стояли таборомъ, съ молодою служанкой изъ Чатамскаго рабочаго дома, въ двухъ залахъ опуствшей Гоуеръ-стритской квартиры. Далеко было ходить туда и назадъ въ обденный часъ, и я или приносилъ обдъ съ собою, или покупалъ его въ какой-нибудь сосдней лавк. Въ послднемъ случа онъ состоялъ обыкновенно изъ мозговой колбасы и куска хлба, иногда я бралъ въ поварн тарелку говядины на четыре пенса, иногда сыру съ хлбомъ и стаканъ пива изъ грязнаго стараго трактира насупротивъ магазина, подъ названіемъ, помнится, Лебедь, или Лебедь и что-то такое, что я забылъ. Однажды, помню, сунувъ подмышку принесенный утромъ изъ дому хлбъ, завернутый въ бумагу какъ книга, я вошелъ въ лучшую столовую рестораціи Джонсона на Чарльзъ-Корт въ Друри-Лен и величественно заказалъ тарелку говядины la mode. Что подумалъ слуга о странномъ появленіи такого маленькаго мальчика одного, не знаю. Я словно теперь его вижу какъ онъ глазлъ на меня пока я обдалъ и привелъ другаго слугу поглядть. Я далъ ему полпенни и жалю и теперь что онъ взялъ его.’
Здсь прерывается отрывокъ собственнаго повствованія, но я помню очень хорошо какъ Диккенсъ разказывалъ что самое лучшее для него время былъ вечеръ субботы. Великое дло было возвращаться домой съ шестью шиллингами въ карман и заглядывать въ окна лавокъ, соображая что на нихъ можно купить. Гунтово жареное зерно, какъ отечественное произведеніе, замняющее кофе, было тогда въ большомъ ходу, мальчикъ покупалъ его и поджаривалъ себ въ воскресенье. Издавался тогда періодически дешевый сборникъ разныхъ статей, подъ названіемъ Портфелей его мальчикъ любилъ приносить съ собою домой. Между тмъ кредиторы отца не пошли на предлагаемую новую сдлку, всякая надежда на соглашеніе исчезла, и кончилось тмъ что таборъ въ Гоуеръ-Стрит снялся, и мать съ остальнымъ семействомъ перешла на житье въ Маршальси. Здсь я могу опять возвратиться къ собственному разказу Диккенса.
‘Домовый ключъ былъ отосланъ назадъ хозяину, который очень радъ былъ получить его, и я, маленькій Каинъ, только никогда никому не вредившій, былъ переданъ въ качеств жильца на руки бдной старушк, давно знакомой нашему семейству, жившей въ Литль-Колледжъ-Стрит, Камденъ-Тоун, и принимавшей дтей на хлбы. Принявъ меня, она, сама того не подозрвая, съ нкоторыми измненіями и прикрасами, послужила оригиналомъ для гжи Пипчинъ въ Домби.
‘У нея жили тогда брать съ сестрой, чьи-то незаконныя дти, за которыхъ очень неаккуратно платили, да маленькій сынъ какой-то вдовы. Мы съ обоими мальчиками спали въ одной комнат. Завтракъ мой, состоявшій изъ куска хлба и молока за пенни, я самъ себ доставалъ, другой кусокъ хлба и четверть фунта сыру я хранилъ въ особомъ шкафу на особой полк, чтобы поужинать вечеромъ, когда возвращался домой. Трата чувствительная, конечно, изъ шести или семи шиллинговъ. Вс дни проводилъ я въ магазин и долженъ былъ жить на эти деньги цлую недлю. За квартиру мою платилъ, кажется, отецъ. Во всякомъ случа самъ я за нее не платилъ. Но кром этого, да еще, помнится, платья, я положительно ни откуда не получалъ никакой помощи съ понедльника по субботу. Ни совта, ни наставленія, ни утшенія, ни поддержки ни отъ кого за свт, видитъ Богъ.
‘Воскресенья мы съ Фанни проводили въ тюрьм. Я заходилъ за ней въ академію, за Тентерденъ-Стрит въ Ганноверъ-Сквер, въ девять часовъ утра, а вечеромъ провожалъ ее туда обратно.
‘Я былъ еще такой ребенокъ, такъ не подготовленъ къ самостоятельной жизни — да и могло ли быть иначе?— что не могъ устоятъ противъ черствыхъ пирожковъ, выставленныхъ за полцны на подносахъ у двери кондитера въ Тотгенгамъ Кортъ Род, и тратилъ на нихъ нердко деньги которыя слдовало приберечь за обдъ. Тогда я оставался безъ обда, или бралъ булку, или ломоть пуддинга. Пуддингъ продавался въ двухъ лавкахъ, которыя я посщалъ поперемнно, смотря по состоянію моихъ финансовъ. Одна помщалась во двор подл самой церкви Св. Мартина (позади ея), которая теперь уже не существуетъ. Въ этой лавк приготовлялся пуддингъ особенный, съ коринкой, но дорогой, на два пенса давалось не больше чмъ обыкновеннаго пуддинга на одинъ. Для обыкновеннаго же была хорошая лавка въ Странд, гд-то недалеко отъ теперешней Лоутерской Арки. Тутъ былъ крутой, тяжелый пуддингъ съ крупнымъ изюмомъ, цльныя ягоды котораго торчали далеко одна отъ другой. Онъ подавался горячій ежедневно около полудня, и много-много дней обдалъ я имъ.
‘Намъ полагалось, кажется, полчаса на чай. Когда были деньги, я хаживалъ въ кофейню и бралъ полпорціи кофе и ломоть хлба съ масломъ. Когда денегъ не было, я прохаживался по Ковентгарденскому рынку и глядлъ на ананасы. Кофейни преимущественно посщаемыя мною находились: одна въ Меденъ-Лен, другая во двор, теперь уже не существующемъ, около самаго Гонгерфордскаго рынка, и одна въ Сенъ-Мартинсъ-Лен, объ ней я помню только что она стояла подл церкви и въ двери ея было овальное окно съ надписью ‘кофейная’, обращенною на улицу. Если теперь сижу я въ кофейной, совсмъ уже другаго рода, гд есть такая надпись на стекл, и прочту эту надпись навыворотъ, какъ часто читывалъ бывало въ тяжеломъ раздумь, дрожь пробгаетъ по моимъ жиламъ.
‘Я знаю что не преувеличиваю безсознательно скудость моихъ тогдашнихъ средствъ и трудности моей тогдашней жизни. Я знаю что если кто-нибудь давалъ мн шиллингъ, я тратилъ этотъ шиллингъ на обдъ или чай. Я знаю что я работалъ съ утра до ночи съ грубыми мущинами и мальчиками, какъ грязный, запущенный ребенокъ. Я знаю что старался тщетно протянуть деньги свои на недлю, клалъ ихъ въ ящикъ въ контор, завернувъ въ шесть пакетиковъ и написавъ на каждомъ соотвтствующій день недли. Я знаю что еслибы не милость Господня, я легко могъ сдлаться, при отсутствіи всякаго надзора и попеченія, разбойникомъ и бродягой.
‘Однако я имлъ извстное положеніе въ магазин. Родственникъ мой въ контор старался, насколько возможно при всхъ хлопотахъ и такомъ необыкновенномъ дл, обращаться со мной не такъ какъ съ другими, и сверхъ того самъ я никогда никому не говорилъ какъ попалъ я сюда, и не обнаруживалъ ни малйшаго сожалнія или неудовольствія. Что я страдалъ втайн, и страдалъ мучительно, никто не зналъ кром меня самого. До какой степени страдалъ я, этого, какъ уже сказано, я ршительно не въ силахъ передать. Ничье воображеніе не можетъ превзойти дйствительность. Но я молчалъ и длалъ свое дло. Я понялъ съ самаго начала что если не буду длать дло свое такъ же исправно какъ другіе, то не избгну оскорбленій и пренебреженія. Я скоро сдлался по крайней мр такъ же ловокъ и проворенъ какъ и другіе мальчики. При всей короткости съ ними, я держалъ себя однако своимъ поведеніемъ и пріемами на извстномъ разстояніи отъ нихъ. И мальчики и взрослые мужчины всегда называли меня ‘молодымъ джентльменомъ’. Старшій работникъ, по имени Томасъ, бывшій прежде солдатомъ, да еще извощикъ Гарри, носившій красную куртку, называли меня иногда въ разговор ‘Чарльзомъ’, но это случалось, помнится, лишь въ минуты особой интимности, большею частью тогда, когда я забавлялъ ихъ разказами изъ прежнихъ моихъ чтеній, быстро изглаживавшихся уже изъ моей памяти. Поллъ Гринъ однажды возмутился противъ оказываемаго мн почета, но Бобъ Фаганъ тотчасъ же урезонилъ его.
‘Избавленіе отъ такого существованія я считалъ безнадежнымъ и пересталъ объ немъ думать, хотя я твердо увренъ что никогда ни на одну минуту не мирился съ этою жизнью и постоянно чувствовалъ себя глубоко несчастнымъ. Но удаленіе отъ родителей, отъ братьевъ и сестеръ, унылая пустота которую находилъ я возвращаясь домой, эти обстоятельства, глубоко меня огорчавшія, казались мн поправимыми. Въ одинъ воскресный вечеръ я такъ горячо, со слезами, говорилъ объ этомъ съ отцомъ что природная доброта его не устояла. Ему пришло въ голову что дло не совсмъ ладно. По всей вроятности это прежде не приходило ему въ голову, онъ вовсе не думалъ объ этомъ. Въ дом судебнаго агента по дламъ о несостоятельности, жившаго въ Лантъ-Стрит, была найдена для меня задняя комнатка, гд много лтъ спустя помстился Бобъ Сойеръ. Постель съ бльемъ была доставлена мн и постлана на полу. Изъ маленькаго окошечка открывался прекрасный видъ на лсной дворъ, и когда я вступилъ въ свое новое жилище, оно показалось мн раемъ.’
Здсь опять проблъ, который однако не трудно пополнить изъ писемъ и собственныхъ моихъ воспоминаній. Особая прелесть этого новаго райскаго жилища для Диккенса заключалась въ томъ что оно его опять, хотя и печальнымъ образомъ, сближало съ семействомъ. Съ этого времени онъ завтракалъ ‘дома’, то-есть въ долговой тюрьм, куда отправлялся утромъ какъ только отпирались ворота, а иногда еще и раньше. Тамъ не было недостатка въ матеріальныхъ удобствахъ. На это отцовскихъ доходовъ, которые онъ продолжалъ получать, хватало съ избыткомъ, и во всхъ отношеніяхъ, кром только простора, говаривалъ мн Диккенсъ, семейство жило въ тюрьм удобне нежели прежде на свобод. Имъ прислуживала все та же двушка-сиротка изъ Чатамскаго рабочаго дома, что и въ Бегамъ-Стрит. Ея-то живой, нсколько плутоватый и въ то же время добрый характеръ подалъ ему первую мысль о Маркиз въ его Старой лавк рдкостей. Она также жила по сосдству, чтобъ являться во-время на свою службу, и встрчаясь съ нею иногда около Лондонскаго моста, Чарльзъ для препровожденія времени, пока не отопрутъ воротъ тюрьмы, разказывалъ ей удивительныя сказки о верфяхъ и башн. ‘Оправданіемъ мн можетъ служить что я самъ, должно-быть, врилъ этимъ сказкамъ’, говаривалъ онъ мн. Кром завтрака онъ еще ужиналъ въ тюрьм и возвращался домой обыкновенно въ девять часовъ вечера. Ворота всегда запирались въ десять.
Не слдуетъ опускать того что говорилъ онъ мн о хозяин своей маленькой квартиры. Онъ былъ толстый, добродушный, хромой старикъ, у него была тихая старуха жена и очень простодушный взрослый сынъ, тоже хромой. Они лаоково обходились съ мальчикомъ. Разъ ночью съ нимъ сдлался припадокъ прежнихъ его спазмовъ, и вс трое просидли у его постели до утра. Никого изъ нихъ не было уже на свт, когда онъ мн это разказывалъ. Но въ другомъ вид они живутъ и теперь, какъ семейство Гарландъ въ Старой лавк рдкостей.
Подобный же припадокъ сдлался съ нимъ однажды въ магазин. Я могу описать этотъ случай собственными его словами.
‘Бобъ Фагинъ былъ очень добръ ко мн во время одного припадка моей старой болзни. На этотъ разъ я чувствовалъ такую нестерпимую боль что меня положили на солому въ прежнемъ моемъ чуланчик, подл конторы, и я катался по полу полъ-дня. Бобъ все время наполнялъ порожнія бутылки горячею водой и прикладывалъ ихъ поперемнно къ моему боку. Подъ вечеръ я совершенно оправился, во Бобъ не хотлъ отпустить меня одного домой и пошелъ меня провожать. Мн обидно было бы еслибъ онъ узналъ про тюрьму, поэтому посл нсколькихъ попытокъ отдлаться отъ него, на которыя Бобъ по доброт своей оставался непреклоннымъ, я простился съ нимъ на крыльц дома около Соутваркскаго моста на Серрейской сторон, увривъ его что я тутъ живу. Для большей убдительности, на случай если онъ оглянется, я, помню, постучался въ дверь и спросилъ молодую женщину которая отперла мн, не это ли домъ г. Роберта Фагина?’
Субботніе вечера продолжали попрежнему быть ему драгоцнны. ‘Обыкновенная дорога моя домой шла черезъ мостъ Блакфрейаръ и мимо того поворота гд съ одной стороны стоитъ часовня Роуландъ-Гилская, а съ другой изображеніе золотой собаки, которая лижетъ золотой горшокъ, надъ дверью лавочки. Тутъ много старыхъ, темныхъ, дрянныхъ лавочекъ, нкоторыя изъ нихъ и теперь остались неизмнными. Нсколько недль тому назадъ я заглянулъ въ одну, гд я бывало въ субботу вечеромъ покупалъ обшивку для сапогъ, и замтилъ уголъ гд я однажды слъ да скамейку примрить пару готовыхъ полусапожекъ. Не разъ соблазняла меня тутъ въ субботній вечеръ выставка въ одной угловой лавк, и я входилъ вмст съ очень пестрою толпой, посмотрть на ‘Толстую свинью, Дикаго Индйца и Маленькую Дамочку’. Тутъ были тогда, полагаю, существуютъ и теперь, дв-три шляпныя фабрики, и къ числу ощущеній при встрч съ которыми гд бы то ни было и въ какихъ бы то ни было обстоятельствахъ я тотчасъ же припоминаю то время, принадлежитъ между прочимъ заламъ шляпнаго производства.’
Старанія отца избгнуть суда оказались тщетными, пришлось принимать вс мры чтобы воспользоваться закономъ о несостоятельности, и тутъ маленькому Чарльзу выпала за долю своя роль. Законъ ставилъ между прочимъ условіемъ чтобы носильное платье и мелкія принадлежности не превышали цнностью двадцати фунтовъ. ‘Потребовалось, какъ формальность, чтобъ офиціальный оцнщикъ осмотрлъ платье которое я носилъ. Мн дали полупраздникъ, чтобъ явиться къ нему въ назначенное имъ время на квартиру, гд-то за Обелискомъ. Помню какъ онъ вышелъ ко мн съ полнымъ ртомъ и сильнымъ запахомъ пива и сказалъ добродушно ‘Хорошо! Не безпокойтесь!’ Конечно самый крутой кредиторъ не пожелалъ бы, еслибъ и имлъ право, воспользоваться моею плохою блою шляпой, курточкой и полосатыми панталонами. Но у меня въ карман были толстые серебряные часы, данные мн бабушкой до поступленія моего въ магазинъ, и я опасался, идя къ оцнщику, какъ бы это драгоцнное имущество не превысило сумму двадцати фунтовъ. Поэтому слова его очень меня обрадовали, и выходя я признательно поклонился ему.’
Боле всего Диккенсу недоставало все-таки товарищества сверстниковъ. У него не было знакомыхъ мальчиковъ. Помнилось ему что иногда онъ игрывалъ на угольныхъ баркахъ съ Бобомъ Фагиномъ и Поллемъ Гриномъ въ обденный часъ, но эти случаи были рдки. Чаще всего онъ одинъ бродилъ въ улицахъ позади Адельфи, или по аркамъ этого зданія. Одною изъ любимыхъ его мстностей былъ маленькій трактиръ у рки, съ подземнымъ ходомъ, называвшимся Лисьей Норой, который мы однажды тщетно отыскивали вмст. Представлялось ему, какъ упомянулъ онъ въ Давид&#1123, Копперфильд, что въ одинъ прекрасный вечеръ онъ сидлъ на лавк предъ этимъ трактиромъ, лъ что-то и смотрлъ на танцующихъ угольщиковъ: ‘Любопытно бы знать что думали они обо мн?’ спрашиваетъ себя Давидъ. Тотъ же самый вопросъ предложилъ уже прежде Диккенсъ въ отрывк своей автобіографіи.
Еще одинъ бывшій съ нимъ характеристическій случай отнесъ онъ также къ Давиду, но я имю возможность передать его здсь безъ прикрасъ вымысла. ‘Я такой былъ маленькій мальчикъ, съ плохою своей блою шляпой, курточкой и полосатыми панталонами, что часто когда входилъ я въ общую комнату незнакомаго трактира, запить съденную на улиц колбасу стаканомъ пива, мн затруднялись дать его. Помню, разъ вечеромъ (я куда-то ходилъ по порученію отца и возвращался домой черезъ Вестминстерскій мостъ) вошелъ я въ трактиръ въ Парламентъ-Стрит, и теперь стоящій, хотя въ измненномъ вид, на томъ же мст, на углу короткой улицы, ведущей въ Каннонъ-Рау, и сказалъ хозяину, стоявшему за стойкой:— что стоить у васъ, стаканъ самаго лучшаго пива, самаго лучшаго?
‘День былъ почему-то для меня праздничный, не помню почему именно, можетъ-быть мое, или чье-нибудь рожденіе.— Два пенса, отвчалъ хозяинъ.— Такъ нацдите-ка мн стаканъ, говорю я, да чтобъ была пна, какъ слдуетъ.— Хозяинъ поглядлъ на меня изъ-за стойки съ ногъ до головы, со странною улыбкой на лиц, и вмсто того чтобы цдить пиво, заглянулъ за ширмы и сказалъ что-то жен, она вышла съ работой въ рукахъ и тоже принялась меня осматривать. Вся группа какъ будто стоитъ предо мною здсь въ моемъ кабинет за Девонширской террас. Хозяинъ безъ сюртука, прислонившійся къ окну, жена его, выглядывающая изъ-за дверки, и я, въ смущеніи глядящій на нихъ черезъ стойку. Они много меня разспрашивали: какъ меня зовутъ, какихъ я лтъ, гд живу, чмъ занимаюсь, и на вс эти вопросы, чтобы никого не выдать, я придумывалъ подходящіе отвты. Они подали мн пива, хотя, полагаю, не самаго крпкаго въ дом, и хозяйка, отворивъ дверку, наклонилась ко мн и поцловала меня не то съ удивленіемъ, не то съ состраданіемъ, но во всякомъ случа съ истинною женскою добротой.’
Позднйшій и не мене характеристическій случай этого времени также нашелъ себ мсто, года четыре посл того какъ былъ записанъ, въ знаменитомъ теперь роман. Онъ предшествовалъ лишь немногимъ освобожденію изъ долговой тюрьмы старшаго Диккенса, которому незадолго до этого досталось отъ родственника довольно значительное наслдство (насколько сотенъ фунтовъ, какъ я слышалъ), уплоченное въ судъ во время его заключенія. Описываемая сцена произошла по поводу составленнаго имъ предъ выходомъ изъ тюрьмы прошенія не объ отмн ареста за долги, какъ разсказываетъ Давидъ Копперфильдъ, а о мене важной и боле доступной милости, о выдач заключеннымъ пособія, чтобы выпить за здоровье короля въ наступающій день рожденія его величества.
‘Я упоминаю этотъ случай потому что онъ доказываетъ какъ рано занимали меня наблюденія надъ людьми. Приходя вечеромъ въ Маршальси, я всегда слушалъ съ интересомъ разказы моей матери о прежней жизни заключенныхъ должниковъ. Когда я узналъ о предстоящей церемоніи, мн такъ захотлось поглядть какъ они будутъ входить одинъ за другимъ (хотя я зналъ въ лицо большую часть изъ нихъ, и они меня), что я нарочно отпросился и помстился въ уголку около прошенія. Оно лежало, помню, у окна на большой гладильной доск, служившей ночью кроватью въ другой части комнаты. За соблюденіемъ внутреннихъ правилъ чистоты и порядка и содержаніемъ общей комнаты въ буфет, гд горячая вода, нкоторыя кухонныя принадлежности и хорошій огонь были припасены для всякаго кто платилъ весьма ничтожный взносъ, наблюдалъ очень исправно управляющій комитетъ изъ должниковъ, предсдателемъ котораго былъ въ то время мой отецъ. Рядомъ съ отцомъ, предъ прошеніемъ выстроилось столько членовъ этого комитета сколько могло помститься въ небольшой комнат, не переполнивъ ея. Старый мой знакомый капитанъ Портеръ (умывшійся ради торжественнаго случая) сталъ подл самаго прошенія, чтобы прочесть его вслухъ тмъ кто не былъ знакомь съ его содержаніемъ. Затмъ двери распахнулись настежь, и должники начали входить по очереди длинною вереницей. Пока одинъ входилъ, подписывалъ и выходилъ изъ комнаты, другіе ждали на площадк за дверью. Каждаго капитанъ Портеръ спрашивалъ: не желаете ли выслушать прошеніе? И если въ отвть обнаруживалось малйшее слабодушное любопытство, капитанъ Портеръ громкимъ, звучнымъ голосомъ читалъ бумагу отъ слова до слова. Помню съ какой выразительностью произносилъ онъ такія слова какъ ‘ваше величество…. ваше всемилостивйшее величество…. несчастные подданные вашего величества…. всмъ извстная щедрость вашего величества…’ какъ будто слова эти особенно пріятны были ему на вкусъ: а бдный отецъ мой слушалъ съ авторскимъ тщеславіемъ, разсматривая безъ гнва копья на тюремной стн. Все смшное и все трагическое этой сцены я, думаю искренно, понялъ въ своемъ углу, не подавая, можетъ-быть, вида, точно такъ же какъ понялъ бы теперь. Я сочинилъ свой характеръ и свою исторію для каждаго кто подписывался подъ бумагой. Теперь я сдлалъ бы это, положимъ, съ большею вроятностію, но не съ большею искренностью и теплотой. Вс ихъ особенности въ одежд, въ наружности, въ походк, въ пріемахъ неизгладимо впечатллись въ моей памяти. Мн это зрлище доставило больше удовольствія чмъ самая лучшая піеса когда-либо исполненная на театр, и много, много разъ думалъ я о немъ надъ своими банками съ ваксой. Когда заглянулъ я умственнымъ окомъ въ тюрьму, гд заключенъ былъ мистеръ Пиквикъ, едва ли недоставало тамъ человкъ шести изъ обитателей Маршальси являвшихся поочередно на голосъ капитана Портера.’
Выйдя изъ долговой тюрьмы, все семейство отправилось жить со старушкой въ Литль-Котеджъ-Стрит, гжей Роландъ, стяжавшею неожиданно безсмертіе подъ именемъ гжи Пипчинъ. Потомъ они поселились въ маленькомъ домик въ Сомерсъ-Тоун. Но еще до этого Чарльзъ съ нкоторыми изъ членовъ своего семейства присутствовалъ въ Тентерденъ-Стрит при выдач сестр его Фанни одной изъ наградъ королевской музыкальной академіи. ‘Мн мучительно было подумать что вс подобныя почести и отличія недоступны для меня. Слезы потекли изъ глазъ моихъ. Сердце у меня надрывалось. Я молился въ этотъ день, ложась въ постель, чтобы дано мн было выйти изъ униженія въ которомъ я находился. Никогда еще я такъ не страдалъ. Тутъ не было зависти.’ Этого не къ чему было прибавлять: онъ всегда радовался талантамъ сестры, гордился каждымъ ея успхомъ, и обнаруживалъ эти чувства съ пылкою откровенностью, ему вовсе несвойственною, а въ день ея похоронъ, который провели мы вмст, онъ весьма трогательно высказалъ мн признательныя воспоминанія о ней изъ времени своего дтства. Еще нсколько чертъ не мене интересныхъ чмъ предшествовавшія, и мы покончимъ съ исторіей этого времени. Черты эти записаны самимъ Диккенсомъ точь въ точь такъ, какъ передаются здсь.
‘Не знаю наврное прежде ли, или посл разказаннаго, магазинъ ваксы былъ переведенъ за Шандосъ-Стрить въ Ковенть Гарденъ. Все равно. Рядомъ съ лавкой на углу Бедфордъ-Стрита, есть два старые дома и дв смежныя другъ съ другомъ давки. Он тогда были соединены въ одну для продажи ваксы, прежде тутъ продавалось масло. Насупротивъ стоялъ, и теперь стоить, трактиръ, гд я пилъ пиво на новомъ мст. Камни этой улицы, должно бытъ, потерты моими дтскими ногами, какъ ходилъ я туда и назадъ въ обденное время. Заведеніе наше теперь расширилось, у насъ прибавилось мальчика два. Мы съ Бобомъ Фагиномъ достигли большой ловкости въ завязываніи банокъ. Не помню сколько мы могли изготовить ихъ въ пять минуть. Мы работали у втораго окна отъ Бедфордъ-Стрита, потому что тамъ было свтле, и работали такъ исправно что прохожіе, бывало, останавливались поглядть. Иногда набиралась у окна цлая кучка. Однажды, когда мы были очень заняты, вошелъ мой отецъ, я увидлъ его и удивился какъ достаетъ у него духу глядть на это.
‘Теперь я обыкновенно обдалъ въ магазин. Иногда я приносилъ обдъ съ собою изъ дому, и слдовательно дла мои шли лучше. Помню какъ хаживалъ я чрезъ Россель-Скверъ съ чмъ-нибудь холоднымъ въ маленькой миск подъ мышкой. Странствія мои по улицамъ продолжались, я былъ попрежнему одинокъ и независимъ, но мн не такъ уже было трудно поддерживать свое существованіе. Однако и не заикались о томъ чтобы взять меня изъ магазина, какъ будто я окончательно пристроенъ.
‘Наконецъ отецъ мой и родственникъ, часто упомянутый, какъ-то поссорились. Поссорились письменно, ибо я отнесъ родственнику письмо отъ отца, причинившее разрывъ, и не на шутку. Причиной ссоры былъ я. Можетъ-быть дло шло отчасти о работ моей у окна. Знаю только что вскор посл передачи мною письма, родственникъ мой объявилъ мн что его сильно оскорбляютъ изъ-за меня, и что посл этого ему невозможно уже держать меня. Я сильно плакалъ, частію отъ неожиданности, частію оттого что онъ очень бранилъ отца, хотя со мною былъ ласковъ. Томасъ, бывшій солдатъ, утшалъ меня и говорилъ что это наврное къ лучшему. Чувствуя странное облегченіе, скоре похожее на какой-то гнетъ, я отправился домой.
‘Мать моя взялась уладить дло, и уладила на другой день. Она принесла мн приглашеніе вернуться въ магазинъ на слдующее утро, а также весьма хвалебный аттестатъ, котораго я несомннно вполн заслуживалъ. Отецъ мой сказалъ что я въ магазинъ уже не вернусь, а буду ходить въ школу. Я лишу безъ гнва и злопамятства, ибо знаю какъ все это вмст сдлало меня тмъ что я теперь, но я никогда не забывалъ, не забуду, не могу забыть что мать моя горячо настаивала чтобы меня отправили обратно въ магазинъ. Съ той поры до настоящей минуты ни слова, объ этомъ времени моего дтства, съ которымъ теперь я, слава Богу, покончилъ, не говорилъ я никому на свт. Не знаю долго ли оно продолжалось: годъ ли, или гораздо боле, или меньше. Съ той поры до настоящей минуты отецъ и мать хранили объ этомъ ненарушимое молчаніе. Я ни разу не слыхалъ отъ нихъ ни малйшаго намека, даже самаго отдаленнаго, на это время. Никогда ни въ какомъ порыв откровенности, ни предъ кмъ, даже предъ женой, не поднималъ я до сихъ поръ завсы, которую тогда, слава Богу, опустилъ. Пока старый Гонгерфордскій рынокъ не былъ уничтоженъ, пока старое Гонгерфордское крыльцо не было разрушено и самый характеръ почвы не измнился, я не имлъ духу постить мсто гд началось мое рабство. Я ни разу не видалъ его. Я боялся подойти къ нему. Долгіе годы приближаясь къ магазину Роберта Варрена на Странд, я переходилъ на другую сторону улицы, чтобы не слыхать запаха смолы, которою замазываютъ банки съ ваксой, напоминавшаго мн чмъ былъ я когда-то. Долго непріятно мн было идти вверхъ по Шандосъ-Стрить. Проходя по старому пути моему домой, я не могъ удержаться отъ слезъ, когда старшій ребенокъ мой уже говорилъ. Съ тхъ поръ въ ночныя прогулки мои я часто хаживалъ туда, и вотъ понемногу дошелъ до того что написалъ все это: кажется лишь десятую часть того что могъ бы и хотлъ написать!’ Сущность позднйшихъ разговоровъ объясняющихъ нкоторыя мста сообщеннаго разказа, и записанныхъ въ то время, можетъ быть добавлена вкратц. Онъ былъ, по всей вроятности, лтъ десяти не боле, когда вышелъ изъ магазина, и все еще очень малъ ростомъ, гораздо меньше, хотя двумя годами старше, нежели первый сынъ его въ то время какъ онъ сообщилъ мн эти обстоятельства. Мать его часто бывала въ магазин ваксы, отецъ всего только раза два. Соперничество преемниковъ Джонатана Варрена съ Робертомъ Варреномъ было доведено до удивительныхъ крайностей въ области объявленій. Фирма ихъ, какъ сообщилъ онъ мн, очень гордилась своею эмблемой: кошкой царапающею сапогъ. Онъ помнилъ также состоявшихъ у нихъ на постоянной служб поэтовъ, изъ которыхъ одинъ послужилъ ему оригиналомъ для пвца восковыхъ издлій гжи Джарли. Все предпріятіе кончилось, однако, какъ обыкновенно кончаются подобныя дла. Оно надоло младшему родственнику, а нкто г. Вудъ, сдлавшійся товарищемъ Джорджа, купивъ Джемсовъ пай, продалъ наконецъ все заведеденіе Роберту Варрену. Ему оно принадлежало и тогда, когда мы съ Диккенсомъ говорили объ этомъ, и приносило значительные барыши.

ГЛАВА III.
Школьные дни и вступленіе на поприще жизни.
1824—1830.

Какіе слды эти странныя испытанія дтства оставили на Диккенс въ послдствіи, разказъ мой долженъ показать, но были вліянія дйствовавшія на него и на пути къ зрлому возрасту.
Изъ униженія, глубоко его огорчавшаго, онъ вынесъ прежде всего, хотя, вррятно, отчасти безсознательно, естественный страхъ невзгодъ, можетъ-быть еще ожидающихъ его впереди, усиленный прошлыми страданіями, изъ этого мало-по-малу выработалась сама собою твердая ршимость даже уступая сил обстоятельствъ не быть тмъ чмъ обстоятельства эти хотятъ его сдлать. Вс послдствія испытанныхъ имъ страданій и униженій не могли быть понятны ему, но современемъ они обнаружились ясно, въ разговорахъ со мною посл открытія тайны, онъ объяснялъ многія явленія своей позднйшей жизни испытаніями ранней молодости. Много пользы вынесъ онъ изъ нихъ, хотя и не безъ примси. Твердая непреклонная воля, неутомимая, непреодолимая энергія, давшая ему силу выйти изъ ничтожества не свернувъ съ пути долга, а добившись возможнаго въ данной сфер совершенства и успха, эти прекрасныя черты имли также и дурную сторону. Онъ сознавалъ это, но не вполн. Что часто длало его въ обществ тревожнымъ, смущеннымъ, раздражительнымъ, онъ очень хорошо зналъ, но не зналъ какой опасности подвергается, пересиливая себя. Чрезмрная самонадянность, убжденіе что все возможно для человка съ твердою волей, побуждали его нердко слишкомъ много брать на себя. Въ немъ проявлялось иногда даже что-то жесткое и задорное, ршенія его принимали характеръ какой-то свирпости, чего онъ разъ захотлъ, то представлялось ему уже неизмннымъ, непреложнымъ, какъ бы шатки ни были основанія на которыхъ мнніе его сложилось. Но такъ рдко проявлялись черты эти, такъ мало вредили они характеру столь же откровенному и благородному, сколько пылкому и порывистому, что лишь въ очень немногихъ случаяхъ, во все продолженіе дружбы, не прерывавшейся ни на одинъ день слишкомъ тридцать три года, произвели он на меня непріятное впечатлніе. Однако эти черты существовали, и когда вдругъ, рядомъ съ женственною почти впечатлительностью и глубокою потребностью сочувствія, я видлъ въ немъ суровую, даже холодную самоувренность, гордо отстраняющуюся отъ общенія съ другими, мн казалось что вся обычная доброта и кротость его подавлена на время горькимъ сознаніемъ неблагосклонности къ нему судьбы въ ранней молодости. Не разъ видлъ я подтвержденіе этому. ‘Прошу васъ, писалъ онъ мн въ іюн 1862 года, подумать минуту, припомнить то что вы знаете о моемъ дтств, и спросить себя, не естественно ли что черты характера сложившіяся тогда и изгладившіяся при боле счастливыхъ обстоятельствахъ снова стали проявляться во мн въ послднее пятилтіе. Незабываемыя страданія тхъ далекихъ дней породили раздражительную впечатлительность въ плохо одтомъ, плохо питаемомъ мальчик, которая пробудилась снова среди страданій послдняго времени.’
Была, однако, во всемъ этомъ одна безусловно хорошая сторона, на которую нужно указать прежде чмъ продолжать мой разказъ. Изложеніе бдствій его дтства уже достаточно показало что онъ никогда не терялъ подъ ихъ гнетомъ драгоцнный даръ живой бодрости духа и способность видть смшную сторону вещей. Изъ всего испытаннаго онъ вынесъ несомннную и прочную пользу. Я уже указывалъ что при самомъ начал невзгодъ и трудностей дало направленіе его таланту, надо замтить также что вслдствіе невзгодъ этихъ онъ самъ сдлался однимъ изъ тхъ несчастныхъ бдняковъ, страданія, добродтели и пороки которыхъ послужили матеріаломъ для его блестящей славы. Дло бдняковъ, за которыхъ говорилъ онъ съ такимъ жаромъ, вызывая смхъ и слезы у цлаго свта, не было для него постороннее, чужое дло, которое онъ взялся защищать, а свое собственное. Не маловажно и то обстоятельство что все это извдалъ онъ ребенкомъ, а не взрослымъ уже человкомъ, что онъ пожалъ лишь плоды несчастій, не запачкавшись въ земл, гд коренилось ихъ смя.
Дальнйшій шагъ его въ жизни можно передать его собственными словами. ‘Была школа въ Гампстедъ-Род, которую содержалъ нкто г. Джонсъ изъ Вельса. Отецъ дослалъ меня къ нему спросить программу школы. Мальчики обдали. Г. Джонсъ рзалъ имъ жаркое, въ полотняныхъ нарукавникахъ, когда я явился съ даннымъ мн порученіемъ. Онъ вышелъ ко мн, вручилъ мн программу, и выразилъ надежду что я поступлю въ число его учениковъ. Я и поступилъ. Вскор затмъ въ одно утро, въ семь часовъ, я отправился, какъ приходящій ученикъ, въ школу г. Джонса, которая находилась на Морнингтонъ-Плес, и классная комната которой была въ послдствіи отрзана Бирмингемскою желзною дорогой. Но въ то время этой классной комнат не грозили ни компаніи, ни инженеры, и надъ дверью красовалась доска съ надписью: ‘Веллингтонская домашняя академія’.
Въ этой школ оставался онъ около двухъ лтъ и вышелъ изъ нея на пятнадцатомъ году. Въ мелкихъ сочиненіяхъ своихъ, также какъ и въ Давид Копперфильд, онъ нердко намекаетъ на нее, а одна статья, перепечатанная изъ журнала его Household Words, содержитъ въ себ полное ея описаніе. Отчетъ какой даетъ онъ здсь о себ,— будто благодаря оставшемуся въ памяти раннему материнскому ученію, онъ оказался достаточно подготовленнымъ, чтобы зассть за Виргилія, будто получалъ многочисленныя награды и достигъ наконецъ высокаго положенія перваго ученика,— одинъ изъ двухъ знакомыхъ мн школьныхъ товарищей его опровергаетъ, но оба согласны что общій характеръ школы воспроизведенъ удивительно врно, и въ особенности т черты ея которыми она отличалась гораздо боле, нежели знаніями своихъ воспитанниковъ.
Въ перепечатанной стать Диккенсъ говоритъ что въ ней замчательны были блыя мыши, что мальчики держали снгирей, коноплянокъ и даже канареекъ въ конторкахъ, ящикахъ шляпныхъ футлярахъ и другихъ странныхъ для птицъ помщеніяхъ, но что любимою охотой были блыя мыши, и мальчики обучали ихъ гораздо лучше, нежели учитель обучалъ мальчиковъ. Онъ припоминаетъ въ особенности одну блую мышь. которая жила въ обертк латинскаго словаря, взбгала на лстницы, возила римскія колесницы, выкидывала артикулъ ружьемъ, вертла колеса, даже съ отличіемъ появилась на сцен какъ собака Монтаржиса, и совершила бы конечно еще боле славные подвиги, еслибы, своротивъ неосторожно съ дороги на тріумфальномъ шествіи въ Капитолій, не упала въ глубокую чернильницу, гд утонула, окрасившись въ черный цвтъ. Однако онъ упоминаетъ также что школа эта славилась до нкоторой степени въ околотк, хотя неизвстно за что, и прибавляетъ что, по мннію мальчиковъ, главный учитель не зналъ ничего, а одинъ изъ надзирателей зналъ все. ‘Мы и теперь склонны считать первое изъ этихъ предположеній основательнымъ. Прошлымъ лтомъ мы постили мсто гд стояла школа, и нашли что желзная дорога снесла ее до основанія. Большая линія поглотила рекреаціонную площадку, уничтожила классную комнату и отняла уголъ дома, который, урзанный такимъ образомъ, обращается зеленымъ штукатурнымъ профилемъ своимъ къ дорог, словно громадный утюгъ безъ ручки.’
Человкъ знавшій его въ то время, Г. Оуенъ П. Томасъ, пишетъ мн (въ феврал 1871 года) слдующее: ‘Я имлъ честь быть школьнымъ товарищемъ г. Диккенса около двухъ лтъ (1824—1826). Оба мы были приходящими учениками въ ‘классической и коммерческой академіи’ г. Джонса, какъ гласила надпись на фасад дома, находившагося на углу Грандъ-Стрита и Гампстедъ-Рода. Домъ стоитъ и теперь попрежнему, но школа и обширная рекреаціонная площадка изчезли при проведеніи Лондонской Сверо-Западной желзной дороги, идущей въ косвенномъ направленіи отъ Юстонъ-Сквера подъ Гампстедъ-Родомъ. Мы вс играли вмст вн школы, также какъ вмст учились въ ней. (Г. Томасъ перечисляетъ тутъ имена Генри Дансона, нын практикующаго доктора въ Лондон, Даніеля Тобина, которому, какъ я помню, прежній школьный товарищъ часто помогалъ въ послдствіи, и Ричарда Бре.) Вы найдете яркую картину школы, начерченную самимъ г. Диккенсомъ въ нумер журнала его Household Words, отъ 11го октября 1851. Статья озаглавлена ‘Наша школа’. Имена, конечно, вымышленныя, но, кром нкоторыхъ легкихъ прикрасъ, лица и событія описаны врно, и всякій кто посщалъ эту школу въ то время легко узнаетъ ихъ. Учитель латинскаго языка былъ г. Маввиль или Мандевилъ, хорошо извстный въ теченіи многихъ лтъ въ библіотек Британскаго Музея. Академія наша, вытсненная желзною дорогой, была переведена въ другой домъ по сосдству, но г. Джонсъ и по крайней мр двое изъ его помощниковъ давно уже скончались.’
Одинъ изъ нихъ былъ надзиратель, считавшійся всезнающимъ. Онъ училъ каллиграфіи, математик, англійскому языку, латинскому въ одномъ отдленіи младшихъ классовъ, сполня счеты, чинилъ перья и всегда навдывался за квартирахъ родителей о здоровь больныхъ мальчиковъ, потому что отажчался хорошими манерами. Его корреспондентъ мой узналъ въ очерк Диккенса, также какъ и маленькаго толстаго танцмейстера, учившаго дтей матросскимъ пляскамъ, латинскаго учителя, набивавшаго уши лукомъ отъ глухоты, суроваго дядьку, ходившаго за мальчиками въ скарлатин, и наконецъ самого директора, вчно линевавшаго тетради запачканною линейкой изъ чернаго дерева, бившаго виноватыхъ по ладонямъ тмъ же адскимъ инструментомъ, или жестоко наказывавшаго ихъ тростью, придерживая панталоны большою рукой своею.
‘Я помню г. Диккенса въ школ, продолжаетъ г. Томасъ, здоровымъ на видъ мальчикомъ, не высокаго роста, но хорошо сложеннымъ, необыкновенно живымъ, склоннымъ къ шалостямъ, но всегда почти невиннымъ, чего нельзя сказать о большинств мальчиковъ въ этомъ возраст. Ничего не могу я припомнить что бы тогда предвщало въ немъ будущую литературную знаменитость. Можетъ-быть онъ былъ еще слишкомъ молодъ. Онъ носилъ голову пряме и выше чмъ большая часть мальчиковъ, и вообще въ немъ замчалась какая-то особенная бодрость. Будничное платье его, состоявшее изъ куртки и панталонъ, я очень хорошо помню, оно было, какъ говорятъ, перечнаго цвта, а вмсто манишки со сборками, бывшей тогда въ общемъ употребленіи, онъ носилъ отложные воротнички, что придавало ему мене модожавый видъ. Онъ выдумалъ особый языкъ, состоявшій въ прибавленіи нсколькихъ однозвучныхъ буквъ къ каждому слову, и намъ было лестно, ходя по улицамъ и разговаривая на своемъ язык, казаться иностранцами. Другая забава наша состояла въ томъ чтобы выдумывать экспромптомъ повсти. Помню очень хорошо какъ разказывалъ я такія повсти, гуляя съ Диккенсомъ и Дансономъ или Тобиномъ.’
Въ присланной мн при этомъ письм собственноручной записк Диккенса, гд дло идетъ о какой-то непонятной уже школьной шутк и возвращеніи одного учебника, писанной на четырнадцатомъ году, забавно видть въ подписи имени начало росчерка сдлавшагося въ послдствіи знаменитымъ.
‘Много лтъ спустя, продолжаетъ г. Томасъ, по этой сохраненной мною записк я узналъ въ знаменитомъ писател мальчика съ которымъ былъ друженъ въ школ. Когда г. Диккенсъ пріхалъ въ Ридингъ, въ декабр 1854 года, чтобы дать одно изъ первыхъ своихъ публичныхъ чтеній въ пользу литературнаго института, котораго сдлался предсдателемъ посл смерти судьи Толфорда, я воспользовался случаемъ показать ему эту записку, что очень позабавило его. Мы тутъ же разговорились о школьныхъ товарищахъ и между прочимъ о Даніел Тобин, который, какъ я помнилъ, былъ всхъ дружне съ нимъ. Онъ мн сказалъ что Тобинъ находится или находился прежде при немъ въ качеств секретаря и помощника, но въ дальнйшихъ отношеніяхъ между Тобинымъ и его покровителемъ есть какая-то тайна, которой я никогда не могъ уяснить себ, ибо вскор потомъ я услышалъ что они разстались окончательно, и вроятно былъ какой-нибудь серіозный поводъ разорвать знакомство, начавшееся еще въ дтств и продолжавшееся такъ долго, къ великой польз Тобина. Жилъ онъ въ наше школьное время въ одномъ изъ старыхъ теперь и мрачныхъ каменныхъ домовъ на Джорджъ-Стрит въ Юстонъ-Род, черезъ нсколько дверей отъ трактира подъ вывской померанцеваго дерева. Другой очень близкій намъ школьный товарищъ, докторъ Дансонъ, полагаетъ что по выход изъ школы г. Диккенсъ и Тобинъ вступили вмст въ контору адвоката, помщавшуюся въ Линкольнсъ-Иннъ-Фильдсъ или гд-нибудь по близости.’
Вина Тобина заключалась лишь въ томъ что онъ истощилъ наконецъ даже терпніе и доброту Диккенса. Просьбы его о пособіи повторялись такъ безпрерывно что прервать съ нимъ сношенія было единственнымъ средствомъ избавиться отъ нестерпимой навязчивости. Читателю будетъ, конечно, пріятно если къ письму г. Томаса я прибавлю другое, не мене интересное, которымъ почтилъ меня докторъ Генри Дансонъ. Тутъ кром веселости и бойкости упоминается также о нкоторой склонности къ проказамъ, которой другой школьный товарищъ не замтилъ въ Диккенс. Но проказы эти самаго невиннаго свойства и могутъ скоре быть приписаны неудержимой живости.
‘Помнится мн что я былъ школьнымъ товарищемъ Диккенса около двухъ лтъ. Онъ вышелъ раньше меня, полагаю, лтъ 15ти. Школа г. Джонса, такъ-называемая Веллингтонская академія, находилась въ Гампстедъ-Род, на сверо-восточномъ углу Гранди-Стрита. Домъ гд помщалась она снесенъ былъ въ послдствіи для Лондонской Сверо-Западной желзной дороги. Школа эта считалась въ то время отличною, одною изъ лучшихъ въ той части Лондона, но велась она позорно, и мальчики длали весьма мало успховъ. Содержарель, г. Джонсъ, былъ родомъ Валліецъ, человкъ крайне невжественный и настоящій тиранъ, главнымъ занятіемъ котораго было счь мальчиковъ. Диккенсъ очень живо описалъ это заведеніе въ стать озаглавленной ‘Наша школа’, но описаніе это сказочно во многихъ отношеніяхъ и въ особенности въ воздаваемыхъ имъ себ похвалахъ. Я не помню чтобы Диккенсъ въ чемъ-либо отличался и получалъ награды. Я полагаю что онъ не выучился тамъ ни греческому, ни латинскому языку, и вы припомните что во всхъ его сочиненіяхъ нтъ ни одного намека на классическія литературы. Онъ былъ красивый, курчавый мальчикъ, полный живости и бодрости, и вроятно вс проказы въ школ шли отъ него или по крайней мр были ему извстны. Не думаю чтобъ онъ когда-нибудь подвергался розгамъ г. Джонса. Онъ также какъ и я былъ приходящій ученикъ, а съ приходящими остерегались, чтобы слухи не дошли до родителей. Портретъ его, сдланный нсколько лтъ спустя г. Лауренсомъ, живо напоминаетъ мн наружность его въ то время. Онъ жилъ съ знакомыми въ маленькомъ домик въ переулк къ сверу отъ Сеймуръ-Стрита за Капеллой г. Джодкина. Поврьте, онъ всмъ былъ обязанъ лишь себ самому, и его удивительное знаніе англійскаго языка было пріобртено, конечно, долгимъ и терпливымъ изученіемъ по выход изъ школы.
‘Я не помню мальчика имя котораго вы приводите. Главными его товарищами были, кажется, Тобинъ, Г. Томасъ, Бре и я. Первый помогалъ ему во всхъ продлкахъ, и знакомство ихъ продолжалось, повидимому, много лтъ посл. Въ то время изданія Пенни-Магазинъ и Субботній Сборникъ выходили еженедльно и жадно читались нами. Мы держали пчелъ, блыхъ мышей и другихъ животныхъ тайкомъ въ нашихъ ящикахъ. Механическія искусства процвтали у насъ: мы изготовляли кареты, насосы и лодки, которыя приводились въ движеніе блыми мышами.
‘Въ то время, помнится, Диккенсъ принялся писать маленькіе разказы, и у насъ устроилось что-то въ род клуба для ихъ распространенія. Онъ очень бгло владлъ особымъ, выдуманнымъ нами, языкомъ, совершенно непонятнымъ для постороннихъ. Мы отличались также въ драматическихъ представленіяхъ. Мы строили маленькіе театры и очень роскошно ставили на нихъ піесы: Мельникъ и слуги его, Черри и Ясная Звзда. Помнится, г. Виверли, теперешній декораторъ, помогалъ намъ въ этомъ. Диккенсъ всегда былъ коноводомъ этихъ представленій, которыя давались иногда очень торжественно, предъ публикой, состоявшею изъ мальчиковъ и надзирателей. Братъ мой, съ помощью Диккенса, весьма блистательно поставилъ Мельника. Биверли построилъ намъ мельницу такъ искусно что она разваливалась при содйствіи бураковъ. Въ одно представленіе, фейерверкъ въ заключительной сцен, оканчивающейся разрушеніемъ мельницы, былъ такъ эффектенъ что вмшалась полиція и стала сильно стучаться въ дверь. Можетъ-быть отсюда началась любовь Диккенса къ театру.
‘Я помню очень хорошо, какъ однажды, подъ предводительствомъ Диккенса, мы притворились нищими въ Друммондъ-Стрит и просили милостыню у прохожихъ, преимущественно у старухъ. Одна изъ нихъ отвтила намъ что у ней нтъ денегъ для маленькихъ бродягъ. Когда старуха приходила въ смущеніе отъ нашей навязчивости, Диккенсъ разражался хохотомъ и бросался бжать. Я встртился съ нимъ въ воскресенье утромъ вскор посл выхода его изъ школы, и мы очень набожно отправились къ утренней служб въ Сеймурстритскую капеллу. Я долженъ сказать съ сожалніемъ что Диккенсъ вовсе не слушалъ богослуженія, смшилъ меня замчаніями что обдъ его готовъ, картофель перестоится, и вообще велъ себя такъ что насъ весьма могли бы вывести изъ капеллы. Нсколько времени спустя я имлъ извстіе о немъ отъ Тобина, котораго встртилъ въ Линкольнсъ-Иннъ-Фильд съ дымящеюся миской горячаго въ рукахъ. Изъ словъ его я заключилъ что Диккенсъ съ нимъ въ одной контор или гд-нибудь неподалеку. Много лтъ прошло съ тхъ поръ прежде чмъ я узналъ, прочитавъ ‘Нашу школу’, что блестящій и знаменитый теперь Диккенсъ не кто иной какъ мой школьный товарищъ. Я не хотлъ ему навязываться, и лишь года три-четыре тому назадъ, когда онъ предсдательствовалъ на обд университетской коллегіи въ помщеніи Виллиса и произнесъ весьма блестящую и эффектную рчь, я послалъ ему поздравительную записку, напоминая о нашемъ старомъ товариществ. Онъ отвтилъ мн очень любезною запиской, которою я весьма дорожу. Посылаю вамъ копіи той и другой’ {Читатель, вроятно, не сочтетъ лишнимъ, если я сообщу ихъ здсь об. Докторъ Дансонъ писалъ: Апрль, 1864. Милостивый государь, на недавнемъ обд университетской коллегіи, произнося рчь свою, вы конечно не думали что между вашими слушателями есть одинъ часто ходившій съ вами ‘по полю въ сорокъ шаговъ’, о которомъ вы такъ кстати и такъ остроумно упомянули. Уже нсколько лтъ тому назадъ, читая случайно статью написанную вами въ журнал Household Words, я былъ пораженъ мыслію что авторъ описываетъ сцены и лица нкогда мн знакомыя, и что онъ долженъ быть не кто иной, какъ Чарльзъ Диккенсъ, ученикъ ‘нашей школы’, школы Джонса. Я тогда не хотлъ вамъ навязываться, ибо не могъ надяться чтобы вы сохранили какое-нибудь воспоминаніе обо мн, это было для васъ почти невозможно, хотя я весьма живо помню многія шутки и шалости школьныхъ дней. Я присутствовалъ на обд во вторникъ (интересуясь, какъ старый ученикъ, госпитальною школой), и сидлъ подл васъ. Мн хотлось вечеромъ вамъ представиться, но я опасался чтобы подобное объясненіе въ публичномъ мст не привлекло общаго вжиманія и не было вамъ непріятно. Человку который достигъ такого положенія и такой извстности какъ вы, конечно, часто приходится слышать напоминанія о прежнемъ знакомств. Прошу васъ врить что я не имю цли привлечь на себя ваше вниманіе, но встртившись съ вами недавно, я не могъ преодолть желанія сказать вамъ что никто изъ бывшихъ на этомъ обд такъ не цнитъ вашу славу, которой вы такъ честно добились, и не желаетъ вамъ искренне пользоваться ею въ добромъ здоровь и счастіи, какъ старый вашъ школьный товарищъ Генри Дансонъ.’ Диккенсъ отвчалъ: ‘Гадсъ-Гилъ-Плесъ, четвергъ 5го мая, 1864. Милостивый государь, я давно уже выразилъ бы вамъ удовольствіе доставленное мн вашимъ письмомъ, еслибы занятія оставили мн время для переписки. Я очень хорошо помню васъ какъ стараго школьнаго товарища, помню даже, отчасти, вашу наружность и одежду когда вы были мальчикомъ. У васъ, кажется, былъ братъ, несчастно утонувшій въ Серпентин. Еслибы вы назвали мн себя за обдомъ, я былъ бы очень радъ, хотя въ такомъ случа лишился бы вашего скромнаго и достойнаго письма. Искренно вашъ Чарльзъ Диккенсъ.’}.
Отъ самого Диккенса я не много слышалъ объ описываемой школ, но знаю что кром журнальной статьи онъ ее имлъ въ виду и при очерк Салемъ-Гауса въ Давид&#1123, Копперфильд. Въ томъ обстоятельств что одинъ изъ надзирателей этой школы поступилъ учителемъ къ мальчику пріятеля нашего Макреди, Диккенсъ видлъ подтвержденіе любимой теоріи своей о тснот свта, гд предметы и люди которымъ повидимому почти невозможно встртиться безпрерывно сталкиваются другъ съ другомъ. Тобинъ состоялъ уже при немъ, когда онъ посщалъ Докторсъ-Коммонсъ, но оба мои корреспондента ошибаются, предполагая что онъ служилъ съ нимъ вмст въ контор ходатая по дламъ. Мн казалось боле вроятнымъ что съ нимъ былъ тамъ другой знакомый дтства, сдлавшійся въ послдствіи адвокатомъ, не упоминаемый въ числ школьниковъ ни г. Томасомъ, ни г. Дансономъ, но часто виданный мною въ позднйшіе годы у Диккенса, который всегда обнаруживалъ къ нему большое уваженіе, естественное слдствіе столь давней пріязни. Но и мое предположеніе оказалось несправедливымъ. Дло въ томъ что Диккенсъ, выйдя изъ Веллингтонской академіи, былъ короткое время ученикомъ въ школ одного г. Даусона въ Генріеттсъ-Стрит. Тамъ-то г. Миттовъ, о которомъ я говорилъ, былъ его товарищемъ. Потомъ они поступили вмст писцами въ контору г. Моллоя, на Нью-Сквер въ Линкольнсъ-Инн. Когда же вскор Диккенсъ лишился этого мста, отецъ его склонилъ одного адвоката въ Грезъ-Инн, г. Эдуарда Блекмора, принять его на подобную же должность. Единственными свдніями какія имемъ о немъ въ этомъ званіи писца, мы обязаны упомянутому г. Блекмору, который кратко и, безъ сомннія, врно описалъ дятельность его на поприщ юридическомъ. Нельзя сказать чтобы дятельность эта была значительна, но трудно было бы можетъ-быть найти боле знаменитаго человка носившаго такое званіе.
‘Я хорошо знокомъ былъ съ его родителями, пишетъ г. Эдуардъ Блекморъ, и такъ какъ у меня была тогда контора въ Грезъ-Инн, то они спросили меня не могу ли я найти ему занятія. Онъ былъ живой юноша, съ умнымъ лицомъ, и я взялъ его къ себ въ качеств писца. Онъ поступилъ ко мн въ ма 1827 и вышелъ въ ноябр 1828. У меня и теперь есть веденная имъ счетная книга мелкихъ конторскихъ расходовъ, въ которой записывалось и его скромное жалованье, сначала по 13 шиллинговъ и шести пенсовъ, а потомъ по пятнадцати шиллинговъ въ недлю. Въ контор происходили разныя сцены, которыя онъ должно-быть зорко подмчалъ, ибо я узналъ ихъ въ его Пиквик и Никльби, и если я не очень ошибаюсь, то оригиналами для нкоторыхъ его характеровъ послужили люди мн хорошо знакомые. Вкусъ его къ театру находилъ большое сочувствіе въ товарищ его, писц Поттер, съ тхъ поръ скончавшемся, съ которымъ онъ былъ особенно близокъ. Они пользовались всякимъ случаемъ, чтобы ходить безъ моего вдома въ одинъ изъ второстепенныхъ театровъ, гд, какъ узналъ я въ послдствіи, не рдко даже брали на себя роли. Посл того какъ вышелъ онъ отъ меня, я встрчалъ его повременамъ въ канцлеровомъ суд, онъ записывалъ дла какъ корреспондентъ газеты. Затмъ я потерялъ его изъ виду, пока не появился его Пиквикъ.’
Это письмо указываетъ какое положеніе занималъ Диккенсъ у г. Блекмора, и стоитъ только обратиться къ тому мсту гд перечисляются различныя степени должностей въ адвокатской контор, чтобы понятъ это положеніе ясне. Диккенсъ стоялъ гораздо ниже письмоводителя внесшаго залогъ и готовящагося въ адвокаты, далеко ему было и до бухгалтера, тратящаго почти все жалованье — тридцать шиллинговъ въ недлю — на свои удовольствія, не могъ онъ даже стать на ряду съ конторщикомъ среднихъ лтъ, всегда нуждающимся и скудно одтымъ. Онъ былъ просто одинъ изъ состоящихъ при контор юношей, которые впервые надли сюртукъ, чувствуютъ подобающее презрніе къ мальчикамъ посщающимъ школу, заходятъ толпой вечеромъ за пути домой сть колбасы и пить портеръ, и думаютъ что надо наслаждаться жизнью’. Вотъ чего пока достигъ онъ — и только. Онъ былъ состоящій при контор юноша.
Но и тутъ продолжался процессъ воспитанія наперекоръ всему что, повидимому, должно было его задерживать. Для жизни Диккенсъ вынесъ гораздо боле отъ г. Моллоя и г. Блекмора нежели изъ Веллингтонской домашней академіи или школы г. Даусона. Однако стараться отождествить безъ его собственныхъ указаній черты встрчаемыя въ его книгахъ съ тмъ что извдалъ онъ въ той или другой изъ этихъ конторъ, было бы предпріятіе безплодное и безнадежное. Во всхъ произведеніяхъ своихъ, отъ самыхъ раннихъ до самыхъ позднихъ, онъ усердно разрабатывалъ поле открывающееся наблюдателю жизни и нравовъ въ адвокатской контор, но теперь дло идетъ не о многочисленныхъ видахъ родоваго понятія ‘конторщикъ’ очерченныхъ имъ для забавы читателей, а о томъ какъ воспользовался онъ случаями и выгодами представляемыми новымъ его положеніемъ. Лучшимъ комментаріемъ на вс эти годы могутъ служить слова оказанныя его отцомъ пріятелю принимавшему въ немъ участіе, которыя онъ при мн нсколько разъ шутливо, но добродушно повторялъ: ‘Скажите пожалуста, мистеръ Диккенсъ, гд воспитывался вашъ сынъ?— Вотъ видите ли, государь мой… га! га!… онъ, можно сказать, самъ себя воспиталъ.’ Гиббонъ говорить что вс люди возвышающіеся надъ обыкновеннымъ уровнемъ получаютъ двоякое воспитаніе: первое отъ учителей, а второе, и боле важное, отъ себя самихъ. Диккенсу досталось на долю только послднее, но этого съ него было довольно.
Пришлось употребить еще почти полтора года на приготовленіе къ занятію которое онъ въ это время ршился окончательно избрать, какъ могущее дать, при его способностяхъ, удовлетворительный доходъ, и за которое отецъ уже принялся съ нкоторыхъ поръ для поправленія средствъ семейства. Чарльзъ продолжалъ жить съ отцомъ въ Гампстед въ школьное время, потомъ въ дом близь Сеймуръ-Стрита, упоминаемомъ докторомъ Дайсономъ, и наконецъ, когда Диккенсъ старшій вступилъ въ галлерею парламентскихъ стенографовъ, въ Бевтинкъ-Стрит на Манчестеръ Сквер. Вроятно подъ вліяніемъ даннаго ему примра, онъ вознамрился подготовиться основательно къ длу за которое недавно взялся отецъ его,— къ должности стенографа парламентскихъ преній для газетъ. Онъ принялся энергически за изученіе стенографіи, и чтобы пріобрсти свднія необходимыя образованному юнош, а также и для удовлетворенія боле серіозной любознательности, сдлался прилежнымъ постителемъ читальни Британскаго Музея. Онъ часто говаривалъ что это время провелъ онъ съ наибольшею для себя пользой, и, судя по результатамъ, это должно быть справедливо. Никто знавшій его въ послдствіи и говорившій съ нимъ о книгахъ и разныхъ отрасляхъ знанія не могъ бы подумать что воспитаніе которое самъ онъ далъ себ было такое отрывочное, непослдовательное, какъ я описалъ. Секретъ заключался въ томъ что онъ становился тотчасъ же въ уровень со всякимъ дломъ за которое принимался и всегда соблюдалъ т правила какими руководствовался герой его повсти. ‘Все, за что ни брался я въ жизни, я старался всми силами длать хорошо. Всякому начинаемому длу я посвящалъ себя вполн, всецло. Золотымъ моимъ правиломъ было не длать спустя рукава ничего такого къ чему можно приложить вс свои способности и никогда не выказывать пренебреженія къ моему труду.’
О трудностяхъ встрчавшихся ему при изученіи стенографіи, и о соображеніяхъ побудившихъ его заняться ею онъ также упоминаетъ въ Копперфильд. Онъ слышитъ что многіе люди отличившіеся на разныхъ поприщахъ начали съ составленія отчетовъ о парламентскихъ преніяхъ, и предостереженіе пріятеля, что пріобртеніе одного механическаго навыка необходимаго для успха въ этомъ дл потребуетъ можетъ-быть нсколькихъ лтъ, не испугало его. ‘Полное усвоеніе всхъ пріемовъ стенографическаго письма, говорили ему, равняется приблизительно по трудности основательному изученію шести языковъ.’ Не смущаясь онъ приступилъ къ трудной задач, самъ служа себ учителемъ и въ этомъ, какъ въ боле важныхъ предметахъ, купилъ за полъ-гинеи книгу г. Гурни и прилежно принялся надъ нею работать. ‘Измненія производимыя точками, значащими въ одномъ положеніи одно, а въ другомъ совсмъ другое, чудесное значеніе кружковъ, изумительныя послдствія значковъ похожихъ съ виду на лапки мухъ, страшная сила кривой линіи проведенной не на мст, все это тревожило меня не только за яву, но и во сн. Пробившись слпо чрезъ эти трудности и овладвъ азбукой, я увидлъ предъ собою рядъ новыхъ ужасовъ, такъ-называемые произвольные знаки, самые мучительные знаки какіе мн извстны, не допускавшіе возраженій и разсужденій: что-то похожее на кусокъ паутины означаетъ ‘ожиданія’, чернильная вертикальная полоса, напоминающая ракету, значить ‘невыгодно’, а почему, не спрашивай. Когда я забилъ себ въ память эти ужасы, оказалось что все остальное изъ нея изгладилось, начавъ опять сначала, я забылъ дальнйшее, пока затверживалъ одну часть системы, другая отъ меня ускользала, словомъ, было отъ чего впасть въ отчаяніе.’
Что предохранило героя романа отъ отчаянія — извстно читателю, автору самому было суждено испытать нчто подобное. Надо однако сказать предварительно что когда подчинилъ онъ себ сложное и неподатливое орудіе стенографіи, доступъ къ желаемой цли еще не открылся ему. ‘Никогда не бывало такого стенографа, какъ Диккенсъ’, часто говаривалъ мн г. Бирдъ, первый человкъ съ которымъ онъ сблизился на новомъ поприщ, и съ которымъ до конца жизни поддерживалъ самыя дружественныя отношенія. Но не оказалось еще мста для него въ парламентской галлере. Ему пришлось прослужить почти два года стенографомъ пра одной изъ конторъ въ Докторсъ-Коммовсъ, занимаясь въ разныхъ судахъ, прежде чмъ сдлался онъ участникомъ въ парламентскихъ трудахъ и побдахъ. Утшеніемъ ему служило почти то же что поддерживало его героя въ подобныхъ же испытаніяхъ. У него также была своя Дора, стоявшая также повидимому на недоступной высот, и онъ стремился къ недостижимой цли, и стремился безплодно: онъ своего не добился, а она къ счастію не умерла, но и въ дйствительности, какъ въ роман, недосягаемый предметъ поклоненія давалъ силы своему поклоннику, вносилъ въ жизнь его радость, счастіе и свтлыя мечты. Я говаривалъ ему смясь что врю только въ вымышленную Дору, но внезапное появленіе настоящей, лтъ черезъ шесть посл того какъ Копперфильдъ былъ написанъ, убдило меня что эти главы его книги тсне связаны съ дйствительностью чмъ я предполагалъ. Все-таки я затруднялся допустить это, и не хотлъ врить что давнишнее чувство оставило въ немъ какіе-либо слды. Отвтъ его (1855) бросаетъ нкоторый свтъ за это время его молодости, и поэтому я ршаюсь сообщить здсь что онъ писалъ мн.
‘Я не совсмъ понимаю что вы разумете, говоря что я преувеличиваю силу чувства, испытаннаго двадцать пять лтъ тому назадъ. Если вы разумете мое чувство, то принявъ въ соображеніе неудержимую страстность моей природы, а также и то что это началось когда я былъ въ годахъ Чарли (сына его), что я не имлъ другаго помышленія въ теченіи четырехъ лтъ въ такое время, когда четыре года равняются шестнадцати, что твердая ршимость преодолть вс встрчающіяся препятствія ввела меня въ міръ журнальной литературы и возвысила надъ тысячами людей, принявъ въ соображеніе все это, вы должны сознаться что ошибаетесь, ибо такого чувства нельзя преувеличить. Я самъ въ послдствіи удивлялся себ. Я такъ страдалъ, такъ работалъ, сочинялъ такіе безумные романы, что теперь, видя причину всего этого, я самъ не понимаю себя. Не думая ни минуты что лучше было бы намъ не разлучаться, я не знаю однако ничего что сильне бы на меня подйствовало. Нельзя вообразить себ какъ страдалъ я отъ одного воспоминанія, когда писалъ Копперфильда. Точно такъ же какъ не могу я равнодушно открыть эту книгу, я не могу (даже въ сорокъ четыре года) видть это лицо, слышатъ этотъ голосъ, не переносясь горестно на развалины всхъ юношескихъ надеждъ.’
Однако въ трезвомъ свт сорока-четырехлтняго возраста отжившій романъ блднлъ боле и боле. Вскор посл приведеннаго письма онъ преспокойно сдлалъ съ женой визитъ своей юношеской Дор, хладнокровно осмотрлъ въ передней чучелу ея любимой собачки Джипъ, а въ конц слдующаго мсяца принялся за романъ въ которомъ выводилась Флора, противуполагаемая прежней Дор, и списанная съ того же оригинала. Въ этомъ вымысл былъ веселый, но добродушный юморъ, и если второй очеркъ обнаружилъ многія смшныя стороны юности, то на первый онъ до конца жизни всегда смотрлъ съ глубокимъ чувствомъ. {Заимствую поэтическіе намеки на ту же личность изъ двухъ другихъ его сочиненій. Во время посщенія городскихъ церквей, когда онъ работалъ надъ Домби и предстояло выбрать церковь для брака Флоренціи, онъ пишетъ: ‘Сонливый напвъ скоро усыпляетъ трехъ старухъ, холостой торговецъ сидитъ и глядитъ въ окно, женатый торговецъ сидитъ и глядитъ за чепецъ жены, а влюбленные сидятъ и глядятъ другъ за друга, съ такимъ невыразимымъ блаженствомъ, что я припоминаю какъ восьмнадцати лтъ вошелъ я съ моею Анжеликой въ городскую церковь по причин дождя (вслдствіе того знаменательнаго обстоятельства что церковь эта находилась въ Гоггинъ-Лен) и сказалъ моей Анжелик: ‘Анжелика, пусть радостное событіе совершится непремнно у здшняго алтаря!’ и Анжелика моя согласилась чтобы непремнно у здшняго, что впрочемъ не исполнилось, ибо радостное событіе не совершилось нигд. О, Анжелика, куда двалась ты въ ныншнее воскресенье, въ которое я не могу идти слушать проповдь, и, еще боле трудный вопросъ, куда двался тотъ мальчикъ, какимъ былъ я, когда сидлъ подл тебя!’ Другое мсто изъ его статьи о дняхъ рожденія: ‘Я созвалъ гостей по этому случаю. Была и она. Не къ чему называть ее по имени. Она была старше меня и владла всми помышленіями моими въ теченіе четырехъ лтъ. Я велъ въ воображеніи многотомные разговоры съ ея матерью о нашемъ брак, я написалъ этой скромной дам больше писемъ нежели оставилъ Горасъ Вальполь, прося руки ея дочери. Я никогда не имлъ ни малйшаго намренія отправить хоть одно изъ этихъ писемъ, но писать ихъ и рвать черезъ нсколько дней было высокимъ наслажденіемъ.}

ГЛАВА IV.
Галлерея стенографовъ и газетная литература.
1831—1835.

Диккенсу было девятнадцать лтъ, когда онъ наконецъ вступилъ въ галлерею. Отецъ его, съ которымъ онъ продолжалъ жить въ Бентинкъ-Стрит, уже занималъ въ ней мсто, какъ сотрудникъ Morning Chronicle, и находился теперь въ боле благопріятныхъ обстоятельствахъ, вслдствіе прибавки къ служебной пенсіи дохода, добытаго новымъ, почтеннымъ трудомъ. Самъ же Чарльзъ присоединился къ этой газет нсколько позже. Сначала онъ работалъ для True Sun, журнала къ редакціи котораго принадлежало нсколько короткихъ моихъ пріятелей, вслдствіе чего и я сдлался его сотрудникомъ, а въ послдствіи, вмст со всми заинтересованными въ этомъ изданіи, участникомъ въ постигшихъ его затрудненіяхъ. Самое грозное изъ этихъ затрудненій состояло въ томъ что въ одинъ прекрасный день вс стенографы отказались работать. Помню очень хорошо какъ въ то страшное время замтилъ я на лстниц великолпнаго дома, гд мы жили, молодаго человка моихъ лтъ, выраженіе лица котораго везд привлекло бы вниманіе, и котораго имя я тогда услышалъ въ первый разъ. Имени этому уже тогда придавало особый интересъ то обстоятельство, что ‘молодой Диккенсъ’ явился какъ адвокатъ стакнувшихся стенографовъ и повелъ ихъ дло съ успхомъ. Потомъ, въ продолженіи двухъ парламентскихъ сессій, онъ работалъ для газеты Mirror of Parliament, которую основалъ и велъ дядя его по матери, наконецъ, на двадцать третьемъ году, онъ сдлался сотрудникомъ Morning Chronicle.
Шагъ гораздо боле важный (хотя въ то время онъ не сознавалъ всей его важности) сдлалъ онъ не задолго до этого. Въ январьскомъ выпуск 1834 года журнала издававшагося тогда подъ названіемъ Old Monthly Magazine появилось въ печати первое его произведеніе. Онъ самъ описалъ съ какимъ страхомъ и трепетомъ въ вечернія сумерки опустилъ онъ эту рукопись (озаглавленную не ‘Мистеръ Минусъ съ братцемъ’, какъ полагалъ онъ въ послдствіи, а ‘Сосдка мистрисъ Джозефъ Портеръ’, какъ показываетъ справка съ журналомъ) въ темный почтовый ящикъ, у темной конторы, на темномъ двор во Флитъ-Стрит, и пересказалъ съ какимъ волненіемъ увидлъ онъ ее во всей слав печати. ‘Я вошелъ тогда на полчаса въ Всстминстеръ-Голъ, потому что глаза мои, отуманенные радостью и гордостью, не выносили улицы и нельзя ихъ было на ней показывать.’ Онъ купилъ книжку журнала въ лавк на Странд, ровно два года спустя онъ узналъ торговца продавшаго ему эту книжку и ни прежде ни посл ему не встрчавшагося въ младшемъ член издательской фирмы который явился къ нему на квартиру въ Форнивальсъ-Инн, куда перехалъ онъ вскор по вступленіи въ галлерею, съ предложеніемъ давшимъ начало Пиквику.
Этими двумя годами ограничивается вся его стенографская дятельность и вс связанныя съ нею обязательства, но что занятіе это имло великое значеніе для выработки его способностей и характера, въ этомъ не можетъ-быть сомннія. ‘Образовательной сил трудной журнальной работы я всегда приписываю мои первые успхи’, говорилъ онъ нью-йоркскимъ издателямъ, прощаясь съ ними. Ему открылись новыя области, исполненныя разнообразныхъ явленій, которыя онъ усвоилъ своею живою и точною наблюдательностью. На его глазахъ отжили вкъ свой старые дилижансы и старые постоялые дворы, но не скоро отживутъ они свой вкъ для читателя исполненныхъ жизни страницъ его. ‘Ни одинъ сотрудникъ газеты — писалъ онъ мн въ 1845 году — не испыталъ въ такое короткое время столько разъздовъ на почтовыхъ и въ дилижансахъ, какъ я. Да и хорошо было служить издателямъ Morning Chronicle. Большое ли, малое ли, все бывало равно. Я ставилъ на счетъ полдюжины паденій на трехъ дюжинахъ миль. Я ставилъ на счетъ шинель закапанную восковою свчей, пока писалъ я въ глухую полночь, летя въ карет парой. Я ставилъ на счетъ всевозможныя поврежденія по пятидесяти разъ въ поздку — естественное слдствіе быстроты зды нашей. Я ставилъ на счетъ ломку шляпъ, ломку багажа, ломку экипажей, ломку сбруи, все кром ломки головы — единственное за что они не охотно заплатили бы.’
Онъ говорилъ въ томъ же смысл двадцать лтъ спустя, предсдательствуя на годичномъ обд газетнаго фонда, когда онъ изложилъ въ рчи своей всю сущность своей дятельности въ области журналистики. ‘Я говорю здсь не какъ адвокатъ за доврителя почти вовсе мн незнакомаго, я стою за братьевъ моихъ. Я вступилъ въ галлерею нижней палаты, какъ парламентскій стенографъ, мальчикомъ, и оставилъ ее — едва врится неумолимой истин — почти тридцать лтъ тому назадъ. Я работалъ для газетъ при такихъ обстоятельствахъ о которыхъ многіе изъ присутствующихъ здсь собратій моихъ не имютъ понятія. Я часто переписывалъ для наборщиковъ со стенографическихъ записокъ моихъ важныя рчи, требовавшія строжайшей точности, гд ошибка сильно повредила бы молодому человку, переписывалъ на ладони, при свт тусклаго фонаря, несясь ночью по глухой мстности въ почтовой карет, съ необыкновенною тогда скоростью пятнадцати миль въ часъ. Послдній разъ какъ былъ я въ Экзетер, я зашелъ во дворъ замка, чтобъ указать пріятелю мсто гд я нкогда записалъ рчь лорда Джона Росселя къ избирателямъ на Девонскихъ выборахъ, посреди горячей драки всхъ бродягъ графства и подъ такимъ проливнымъ дождемъ, что два добродушные товарища, свободные въ эту минуту, держали носовой платокъ надъ моею записною книжкой словно балдахинъ въ какой-нибудь торжественной процессіи. Я до боли писалъ на колняхъ своихъ въ старой галлере стараго зданія нижней палаты, я ноги отстоялъ въ тсномъ чулан стараго зданія верхней палаты, куда насъ загоняли какъ барановъ, и гд мы, давя другъ друга, ждали пока не перетрясутъ весь вковой хламъ канцелярій. Возвращаясь съ оживленныхъ политическихъ сходокъ въ провинціи въ ожидающую лондонскую редакцію, я вываливался чуть ли не изо всхъ извстныхъ въ нашей стран экипажей. Полночь заставала меня на грязныхъ проселкахъ, миляхъ въ пятидесяти отъ Лондона, со сломанными колесами, измученными лошадями и пьяными почтальйонами, и однако я поспвалъ во-время въ редакцію, и никогда не забуду я какъ покойный мистеръ Блекъ встрчалъ меня радушными привтствіями, изливавшимися на прямомъ шотландскомъ нарчіи изъ самого прямаго сердца, какое когда-либо зналъ я. Объ этихъ мелочахъ я упоминаю въ доказательство что мн памятна привлекательность моего стараго занятія. Никогда не изгладится во мн сознаніе удовольствія какое доставляли мн необходимыя для этого дла проворство и искусство. Умнье и навыкъ пріобртенный мною тогда я сохранилъ до сихъ поръ, такъ что, полагаю, могъ бы завтра же взяться за прежнюю работу. И теперь, сидя въ этой зал, или гд бы то ни было, и слушая скучную рчь (явленіе иногда встрчающееся) я нердко забавляюсь тмъ что въ ум по-старому слжу за ораторомъ, и подчасъ, поврите ли, замчаю что рука моя движется по скатерти, какъ будто записывая все что говорится.’ Это я самъ часто замчалъ за нимъ. У него просто была такая привычка.
Г. Джемсъ Грантъ, писатель, бывшій самъ въ галлере съ Диккенсомъ, заявляетъ что между осьмьюдесятью или девяноста находившимися тамъ стенографами онъ занималъ первое мсто не только по точности, но также и по удивительной быстрот съ какою записывалъ, что держалъ онъ себя очень сдержанно и оказывая надлежащую учтивость всмъ, съ кмъ ни приходилъ въ сношенія по своимъ обязанностямъ, сблизился съ однимъ только г. Томасомъ Бирдомъ, работавшимъ тогда для Morning Herald. Я уже упоминалъ о дружескихъ отношеніяхъ сохранившихся между ними до конца жизни Диккенса, и въ подтвержденіе словъ г. Гранта могу еще заявить что единственный товарищъ по журналистик, называемый имъ всегда съ особеннымъ уваженіемъ, былъ покойный г. Винсентъ Доулингъ, долго издававшій Bell’s Life, съ которымъ личное знакомство Диккенса не продолжалось, но о характер и способностяхъ котораго онъ имлъ весьма высокое мнніе. Все что можно бы прибавить къ сообщеннымъ уже извстіямъ объ этомъ времени, читатель самъ легко дополнитъ. Сохранилось письмо писанное Диккенсомъ въ одну изъ его спшныхъ поздокъ. Считаю не лишнимъ привести его здсь, не потому чтобъ оно содержало что-либо новое, а потому что описываетъ съ пріятною живостью сказанное уже выше.
Онъ пишетъ во ‘вторникъ утромъ’, въ ма 1835, изъ гостиницы въ Бристол, куда отправился во глав нсколькихъ корреспондентовъ по случаю упомянутыхъ выше Девонширскихъ выборовъ, вмст съ г. Бирдомъ, присоединившимся на этотъ разъ отъ редакціи Morning Herald къ экспедиціи отправляемой редакціей Morning Chronicle. Онъ надется прислать ‘заключеніе Росселева обда’ съ дилижансомъ Куперовой компаніи, отправляющимся изъ Бристоля на слдующее утро въ половин седьмаго, а съ первымъ Беллевымъ дилижансомъ въ четвергъ утромъ общаетъ доставить отчетъ объ обд въ Бат, написавъ на конверт ‘очень нужное’ и назначивъ подателю особое награжденіе. Бирдъ детъ въ Батъ на слдующее утро. Самъ Диккенсъ намревается вернуться съ почтой изъ Марльборо. Онъ не сомнвается что если рчь лорда Джона не будетъ чрезвычайно длинна, ее можно будетъ ‘сдлать’ на пути въ Марльборо. ‘Во всякомъ случа стоить попытаться, Принимая въ соображеніе громадное удобство что оттуда можно будетъ достать верховыхъ лошадей. Нечего говорить, продолжаетъ онъ, что работа будетъ горячая и только двоимъ намъ подъ силу, такъ какъ придется просидть дв ночи напролетъ чтобы поспть во-время.’ Онъ прибавляетъ что выспавшись немного, они тотчасъ же со всею поспшностію вернутся въ Лондонъ, но если ихъ всюду будутъ доставлять исправно, то придется останавливаться въ разныхъ мстахъ, расплачиваться и благодарить. Затмъ они вмст съ Бирдомъ свидтельствуютъ искреннее почтеніе своему издателю.
Можно присовокупить еще одинъ анекдотъ изъ этого же времени, разказанный, какъ утверждаютъ, имъ самимъ, но съ такими однако неточностями, какихъ нельзя бы отъ него ожидать. Говорятъ будто покойный лордъ Дерби, тогда еще г. Станли, по какому-то важному случаю произнесъ рчь, которую вс газетчики сочли нужнымъ значительно сократить, будто существенный смыслъ этой рчи былъ однако такъ врно переданъ въ Morning Chronicle что г. Станли, которому понадобилось имть эту рчь въ боле полномъ вид, пригласилъ стенографа помянутой газеты къ себ въ Карльтонъ-Гаусъ-Террасъ чтобы составить ее всю какъ была она сказана, будто Диккенсъ явился и сдлалъ требуемую работу, и будто, наконецъ, обдая недавно у г. Гладстона, онъ нашелъ столовую почему-то себ знакомою и припомнилъ потомъ по справкамъ что тутъ онъ составлялъ рчь г. Станли. Дло это находилось въ связи съ кратковременнымъ существованіемъ газеты Mirror of Parliament. Не по требованію г. Станли, а для этого изданія, основаннаго дядей Диккенса и общавшаго давать буквально точные отчеты о парламентскихъ преніяхъ, была составлена, какъ разказано выше, знаменитая рчь противъ О’Коннеля. Молодой стенографъ отправился въ Карльтонъ-Террасъ потому что иначе какъ тамъ нельзя было сдлать работу для дяди Барроу, и если въ послдствіи великій писатель очутился въ той же комнат въ гостяхъ у перваго министра, то разв мсяца за два до своей смерти, когда онъ впервые былъ у г. Гладстона и завтракалъ съ нимъ.
Этимъ случаемъ можно заключить разказъ о его дятельности въ парламентской галлере. Прибавлю только что онъ не вынесъ изъ нея высокаго мннія о нижней палат и ея герояхъ, и потомъ въ теченіи всей жизни не упускалъ случая выразить презрніе свое къ Пиквиковскому умствованію, часто заступающему въ нашемъ законодательств мсто здраваго смысла.
Другое занятіе между тмъ не упускалось изъ виду. Чтобы прослдить его, намъ нужно нсколько вернуться назадъ. Со времени появленія перваго очерка въ Monthly Magazine, девять другихъ подобныхъ очерковъ оживили страницы того же изданія, два изъ нихъ, появившійся въ август 1834 года, и потомъ послдній въ феврал 1835, впервые подписаны были псевдонимомъ Бозъ. Это было прозвище любимаго ребенка младшаго брата Диккенса, Августа, котораго онъ въ честь викарія Векфильдскаго называлъ Мозесъ, при шутливомъ картавомъ произношеніи изъ имени Мозесъ вышло Бозесъ, а потомъ въ сокращеніи Бозъ. ‘Бозъ было слово привычное мн задолго до начала моего авторства, и я воспользовался имъ какъ псевдонимомъ’. Очерки Боза были сочинены когда еще и названіе это не было имъ пріискано, и никто не думалъ обращать на нихъ особаго вниманія, затмъ нужно было найти средство извлечь изъ нихъ какую-нибудь пользу. Собственникомъ и издателемъ Магазина былъ въ то время нкто г. Голландъ, вернувшійся изъ Южной Америки, гд участвовалъ въ походахъ Боливара, въ чин капитана. Онъ надялся сдлать это изданіе органомъ своего пламеннаго либерализма. Но эта надежда, а вмст и здоровье, измнили ему, и онъ былъ вынужденъ отказаться отъ помщенія очерковъ какъ скоро за нихъ потребовалось вознагражденіе. И онъ и Магазинъ его, кажется, немногими недлями пережили вечеръ проведенный мною съ нимъ въ Доути-Стрит въ 1837 году, когда онъ весьма трогательно говорилъ о всхъ неудачахъ своихъ въ жизни и о помощи оказанной ему Диккенсомъ.
Такъ какъ изъ Магазина ничего не получалось, то, весьма естественно, очерки перестали появляться въ немъ, еще прежде выхода упомянутой февральской книжки нашелся имъ другой сбыть. Задумано было вечернее изданіе при Morning Chronicle. Соотечественнику г. Блека, Джорджу Богарту, занимавшемуся приготовленіями къ нему, Диккенсъ, изъ квартиры своей въ Форнивальсъ-Инн, вечеромъ во вторникъ 20го января 1835 года, сообщилъ разныя свои предположенія, мысли и планы. Такъ началось знакомство его съ просвщеннымъ и добрымъ человкомъ, съ семействомъ котораго онъ вскор подружился до такой степени что дружба эта имла вліяніе на весь дальнйшій ходъ его жизни. Г. Богартъ просилъ его, ради личной пріязни, написать оригинальный очеркъ для перваго выпуска предпринимаемаго изданія. Заявляя въ отвт какъ охотно готовъ онъ исполнить эту просьбу, Диккенсъ выражаетъ мысли возникшія у него въ голов. Въ надежд что г. Богартъ не постуетъ на чрезмрную навязчивость съ его стороны, онъ просить предложить кому слдуетъ вопросъ, не сочтутъ ли возможнымъ, въ случа еслибъ онъ началъ въ вечернемъ изданіи рядъ статей подъ какимъ-нибудь заманчивымъ заглавіемъ, увеличить нсколько, конечно немного, получаемый имъ гонорарій? Словомъ, онъ желалъ спросить издателей, вопервыхъ, сочтутъ ли они легкіе разказы въ род его очерковъ полезными для новаго журнала, и если такъ, то найдутъ ли они справедливымъ дать ему за нихъ какое-либо вознагражденіе сверхъ его сотрудническаго жалованья? Требованіе его найдено было справедливымъ, онъ началъ очерки, и жалованье его было возвышено съ пяти на семь гиней въ недлю.
Очерки продолжались съ неизмнною живостью и свжестью круглый годъ, и сколько ни говорили объ нихъ и въ журнальномъ мір и вн его, ничто такъ не радовало автора какъ искренняя похвала самого издателя. Г. Блекъ принадлежитъ къ числу людей сошедшихъ непризнанными съ поприща благотворной дятельности, но въ кругу знавшихъ его никто не пользовался большею любовью, большимъ уваженіемъ, какъ за добродушную веселость, такъ и за теплое благородное сочувствіе всему хорошему въ другихъ. Диккенсъ помнилъ до конца что этотъ добрый, веселый старикъ первый бодро вывелъ его на литературное поприще. ‘Джонъ Блекъ далъ мн первый толчокъ’, нердко говаривалъ онъ. ‘Добрый Блекъ! Онъ былъ первый искренній цнитель мой’, писалъ онъ мн въ годъ своей смерти.

ГЛАВА V.
Первая книга и происхожденіе Пикквика.
1836.

Начало 1836 года застало его за собираніемъ въ дв части первой серіи очерковъ Боза, проданныхъ имъ за условную плату, кажется, полутораста фунтовъ, молодому издателю по имени Макронъ, съ которымъ онъ познакомился нсколько недль до этого черезъ г. Эньсворта. {Въ это время постилъ его на квартир въ Форнивальсъ-Инн вмст съ Макрономъ извстный г. Виллисъ, который называетъ его ‘молодымъ параграфистомъ при Morning Chronicle‘ и слдующимъ образомъ описываетъ его квартиру и его самого: ‘Въ самой людной части Гольборна, двери за дв отъ гостиницы Голоднаго Быка, мы остановились у входа въ большое строеніе, гд отдавались квартиры для занимающихся правовдніемъ и адвокатурой. Мы поднялись по высокой лстниц въ верхній этажъ и вошли въ холодную съ виду комнату, безъ ковра, все убранство которой состояло изъ простаго стола, двухъ-трехъ стульевъ и нсколькихъ книгъ. Тутъ былъ Диккенсъ и какой-то маленькій мальчикъ. Я прежде всего пораженъ былъ однимъ (и сдлалъ въ тотъ же вечеръ замтку о необыкновенномъ подобострастіи съ какимъ относятся Англичане къ людямъ у которыхъ состоятъ на жаловань): смущеніемъ въ какое привело бднаго автора посщеніе издателя — великая честь для него. Помню, я говорилъ себ, садясь на шаткій стулъ: еслибы ты, любезный другъ, былъ въ Америк, съ твоимъ красивымъ лицомъ и бойкимъ перомъ, ты не нуждался бы въ снисхожденіи книгопродавца. Диккенсъ одтъ былъ почти такъ какъ описанный имъ Дикъ Свивлеръ, только безъ франтовства. Волосы его были коротко обстрижены, платье скудно, хотя моднаго покроя. Смнивъ заношенный домашній сертукъ на потертый синій, онъ стоялъ у двери застегнутый по гордо, безъ слдовъ блья, прямое олицетвореніе человка перебивающагося со дня на день.’ Помню я, какъ при жизни моего друга мы отъ души смялись этому описанію, въ которомъ нтъ почти ни слова правды. Я теперь привожу его какъ примръ тхъ нелпостей которыя обильно распространялись и посл смерти Диккенса и его соотечественниками и соотечественниками г. Виллиса.}
Въ это же время, какъ узнаемъ мы изъ приведеннаго уже письма, г. Гранта, новый издатель журнала Monthly Magazine, обратился къ нему съ вопросомъ желаетъ ли онъ продолжать попрежнему свое сотрудничество, и узналъ въ отвтъ дв вещи: вопервыхъ, что Диккенсъ женится, а вовторыхъ, что, взявшись писать разказъ въ ежемсячныхъ выпускахъ, онъ иметъ весьма мало свободнаго времени. И то и другое извстіе скоро подтвердилось. Въ Times, отъ 26го марта 1836 года, было объявлено что 31 то того же мсяца выйдетъ первый выпускъ Посмертныхъ записокъ Пиквикскаго клуба, издаваемыхъ Бозомъ, цна 1 шиллингъ, а нсколько дней спустя тотъ же журналъ извщалъ что 2го апрля г. Чарльзъ Диккенсъ обвнчался съ Катериной, старшею дочерью г. Джорджа Гогарта, котораго мы уже видли товарищемъ его по занятіямъ въ Morning Chronicle. Медовый мсяцъ проведенъ былъ въ той мстности къ которой во вс важныя минуты своей жизни онъ возвращался съ неизмнною, странною любовью. Оставивъ пока молодую чету въ тихомъ селеніи Чок, между Гревсендомъ и Рочестеромъ, я разкажу въ точности происхожденіе незабвеннаго мистера Пиквика.
Юная издательская фирма начала между прочими, не столько важными, сколько ловкими, предпріятіями библіотеку повстей и романовъ. Въ числ писателей которыхъ они желали завербовать находился авторъ очерковъ помщаемыхъ въ Магазин. Они добыли отъ него въ истекшій годъ одинъ разказъ, чрезъ посредство своего редактора, г. Чарльза Вейтгеда, очень умнаго и очень несчастнаго человка. ‘Я не зналъ’, пишетъ старшій членъ фирмы Диккенсу, тринадцать лтъ спустя, въ письм приведенномъ въ предисловіи къ Пиквику въ одномъ изъ позднйшихъ изданій, {Оно не приводится вполн, хотя есть ссылки на него. Письмо это было вручено мн чтобы воспользоваться имъ въ случа нужды, когда Диккенсъ отправился въ Америку въ 1867 году. Оно помчено 7го іюля 1849 года и было отвтомъ Чапмана на вопросъ предложенный ему Диккенсомъ: не вполн ли вренъ отчетъ о происхожденіи Пиквика, данный имъ въ предисловіи къ дешевому изданію 1847 года? ‘Дло разсказано такъ врно,— отзывается Чапманъ въ самомъ начал — что мн ничего почти за остается пояснить.’ Можно добавить что Диккенсъ назвалъ своего героя по имени извстнаго владльца дилижансовъ въ Бат.} ‘что вы пишете для Хроники и какъ васъ зовутъ, но Вейтгедъ, старый сотрудникъ Магазина, помнилъ васъ и уговорилъ написать разказъ Тогги въ Рамсгет.’
Затмъ является на сцену новое лицо.
‘Въ ноябр 1835’, продолжаетъ г. Чапманъ, ‘мы напечатали книжку подъ заглавіемъ Squib Annual, съ иллюстраціями Сеймура. Зайдя въ мастерскую художника поглядть на нихъ, я услышалъ отъ него что онъ желалъ бы издать рядъ юмористическихъ рисунковъ боле тщательныхъ и тонкихъ чмъ изданные имъ прежде. Я отвчалъ что это можно сдлать, если приложить къ рисункамъ текстъ и издавать ихъ мсячными выпусками. Онъ согласился со мной, и мы написали письмо автору разказа Три блюда съ десертомъ, но не получивъ отвта, оставили на время эту мысль. Черезъ нсколько мсяцевъ, Сеймуръ попросилъ ршительнаго отвта, такъ какъ ему представлялось другое дло, которое заняло бы все его время. Тутъ мы ршились обратиться къ вамъ. Находясь уже въ сношеніяхъ съ вами по нашей библіотек повстей, мы естественно предложили вамъ сочинить Пиквика, но сколько мн помнится, мы даже не сообщили нашего намренія г. Сеймуру, и я знаю наврное что отъ начала до конца никто кром васъ самихъ не принималъ никакого участія въ этомъ сочиненіи. Объявленіе наше вышло въ конц февраля, а все дло было уже улажено прежде.’
Членъ фирмы явившійся съ предложеніемъ въ Форнивальсъ-Иннъ былъ не авторъ этого письма, а г. Голль, за два года до этого продавшій Диккенсу, не зная его въ лицо, журналъ въ которомъ напечатано было первое его произведеніе. Диккенсъ самъ описалъ это свиданіе.
‘Мысль предложенная мн состояла въ томъ что ежемсячные выпуски должны служить текстомъ для рисунковъ исполненныхъ г. Сеймуромъ. Самому ли замчательному художнику-юмористу или моему постителю представлялось что лучшею рамкой для нихъ былъ бы клубъ охотниковъ, члены котораго, стрляя, ловя рыбу и т. п., попадаютъ по своей неловкости во всевозможныя затрудненія. Я возразилъ, по размышленіи, что хотя родился и отчасти выросъ въ деревн, я не знатокъ въ подобныхъ приключеніяхъ, исключая разв разъздовъ, что мысль эта не новая, даже нсколько избитая, что гораздо лучше было бы рисункамъ служить естественнымъ дополненіемъ къ тексту, что я желалъ бы побольше свободы относительно лицъ и мстъ, и что какъ бы ни былъ тсенъ планъ который я начерчу себ въ начал, я подъ конецъ, по всей вроятности, все-таки выполню и видоизмню его по-своему. Такъ какъ со взглядами моими согласились, я сталъ думать о мистер Пиквик и написалъ первый выпускъ. По корректурнымъ листамъ г. Сеймуръ сдлалъ рисунокъ клуба и необыкновенно удачный портретъ его основателя. Я связалъ Пиквика съ клубомъ вслдствіе первоначальной мысли и вставилъ мистера Винкля нарочно для г. Сеймура.’
Г. Голля уже не было на свт, когда впервые появилось это заявленіе, въ предисловіи къ дешевому изданію 1847 года, но г. Чапманъ очень ясно помнилъ отчетъ своего товарища объ упомянутомъ свиданіи и вполн подтвердилъ слова Диккенса, въ письм своемъ отъ 1849 года, {Къ нему обратились тогда вслдствіе безразсудныхъ заявленій родственниковъ г. Сеймура, на которыя Диккенсъ возражалъ слдующимъ образомъ: ‘Весьма не охотно касаюсь я нкоторыхъ неопредленныхъ, неуловимыхъ слуховъ, пущенныхъ отъ имени г. Сеймура, будто онъ принималъ участіе въ сочиненіи этой книги, не врно переданное мною. Со сдержанностью на какую меня обязываетъ равно и уваженіе къ памяти собрата по искусству, и чувство собственнаго достоинства, я ограничусь только указаніемъ на слдующіе факты. Г. Сеймуръ не сочинилъ и не предложилъ ни одного событія, ни одной фразы, ни одного слова находящагося въ этой книг. Г. Сеймуръ скончался когда только двадцать четыре страницы этой книги были напечатаны, и конечно не больше сорока восьми страницъ было написано. Я никогда не видалъ ничего написаннаго г. Сеймуромъ, его самого видлъ я только одинъ разъ, и то за два дня до его смерти, когда онъ ужь конечно не въ состояніи былъ сочинять что бы то ни было. И тутъ я видлся съ нимъ въ присутствіи двухъ лицъ, которыя оба живы теперь, вполн знакомы со всми обстоятельствами дла и письменно свидтельствуютъ объ истин моихъ словъ. Наконецъ, г. Эдуардъ Чапманъ, оставшійся въ живыхъ представитель старой фирмы Чапманъ и Голль, изложилъ письменно, для сохраненія истины, вс свднія свои о происхожденіи этой книги, о совершенной безосновательности упомянутыхъ слуховъ и даже объ очевидной ихъ несообразности.’ Письменныя свидтельства о которыхъ Диккенсъ упоминаетъ находятся у меня, онъ передалъ ихъ мн, вмст съ письмомъ Чапмана, въ 1847 году.} съ однимъ только ограниченіемъ. Приписывая г. Сеймуру созданіе портрета Пиквика, извстнаго всему міру и не мало содйствовавшаго въ начал его успху, Диккенсъ слишкомъ много отвелъ на долю художника. Читатель едва ли удивится сильне нежели удивился я, дойдя до послдней строчки письма г. Чапмана. ‘Такъ какъ письму этому суждено имть значеніе историческое, то я считаю себя въ прав требовать и себ того немногаго что принадлежитъ мн въ этомъ произведеніи, а принадлежитъ мн наружность Пиквика. Сеймуръ нарисовалъ сначала высокаго худаго человка. Теперешній безсмертный портретъ сдланъ по моему описанію одного пріятеля моего въ Ричмонд, толстаго стараго щеголя, который, несмотря на протесты дамъ, упорно носилъ узкіе панталоны коричневаго цвта и черные гетры. Звали его Джонъ Фостеръ.’ {Правильно ли написалъ г. Чапманъ это имя, или онъ ошибкой пропустилъ букву р, не знаю. Но опытъ убждаетъ меня что послднее вроятно. Всю жизнь я добивался чтобъ имя мое писали правильно, и далеко не вполн усплъ въ этомъ.}
Диккенсъ любилъ останавливаться на совпаденіяхъ, сближеніяхъ и странныхъ случаяхъ жизни, тутъ особенно живо разыгрывалось его воображеніе. Свтъ, говаривалъ онъ, гораздо меньше чмъ мы предполагаемъ, мы вс тсно связаны другъ съ другомъ судьбой, сами того не зная, завтрашній день необыкновенно похожъ на вчерашній. Вотъ два единственныя важныя событія его жизни, совершившіяся до моего знакомства съ нимъ: бракъ его и появленіе Пиквика, и оказывается что я какъ-то таинственно связанъ и съ тмъ и съ другимъ. Онъ внчался въ день моего рожденія, и оригиналъ съ котораго списанъ портретъ Пиквика носилъ мое имя.
Первый выпускъ еще не явился, когда вышли Очерки Боза, изображающіе обыденную жизнь и обыденныхъ людей, въ двухъ частяхъ въ двнадцатую долю, съ прекрасными гравюрами Круйкшанка и съ предисловіемъ, въ которомъ авторъ говорилъ какъ страшно было бы ему выйти одному предъ публику и какъ онъ радъ помощи артиста, часто содйствовавшаго успху подобныхъ изданій, но по заслуженной извстности своей, никогда не испытывавшаго неудачи. Весьма скоро оказалось что автору страшиться было нечего. Объ Очеркахъ говорили гораздо боле нежели о трехъ-четырехъ первыхъ выпускахъ Пиквика. Помню я съ какою теплою похвалой впервые назвалъ мн эту книгу мой близкій другъ Албани Фонбланкъ, тонкій и врный цнитель какъ книгъ, такъ и людей. Съ избыткомъ заслуживала она всхъ доставшихся ей на долю похвалъ, гораздо боле, прибавлю, нежели признавалъ самъ Диккенсъ. Онъ ршительно не цнилъ ея по достоинству. Въ позднйшихъ произведеніяхъ своихъ онъ придалъ настолько боле художественную, совершенную форму всему содержавшемуся въ этой книг, что раннія попытки не могли имть особеннаго значенія въ собственныхъ глазахъ его. Но здсь несомннно уже видны первые яркіе проблески его таланта. Мистеръ Бомбль является въ приходскихъ очеркахъ, а мистеръ Даукингъ въ тюремныхъ сценахъ. Тутъ бездна смху и шутки, всегда умстной, тутъ тонкіе оттнки характеровъ обрисованы со всмъ, столъ знаменитымъ въ послдствіи, искусствомъ, тутъ полное изящество и художественность изложенія. Наблюдательность, обнаруживающаяся во всемъ, изумительна. Дйствительность очерчена какъ она есть, и что бы ни изображала картина, вседневную ли пошлость, притязательную ли бдность, или прямую нищету, въ ней никогда не замтно ни натянутой изысканности, ни грубой рзкости. Книга эта вполн искреннее, правдивое, честное произведеніе. Въ мужественномъ, трезвомъ слог проглядываетъ нжность, никогда не доходящая до приторности, юморъ всегда легкій и непринужденный, творческая теплота чувства, заключающая въ себ зародышъ той драматической картинности которая свойственна была въ послдствіи его созрвшему таланту. Конечно тутъ есть и неровности и кое-что лишнее, но книга эта имла бы значеніе еслибы за нею и ничего не послдовало, какъ необыкновенно врное изображеніе жизни низшихъ слоевъ средняго сословія, мало обращавшей на себя вниманіе писателей и остававшейся долго неразработанною почвой. Особенное достоинство, на которое слдуетъ указать, заключается также въ живыхъ оригинальныхъ описаніяхъ древняго города, столь хорошо знакомаго автору. Мы видимъ будничный Лондонъ съ лучшей и худшей стороны, съ его увлеченіями, страданіями и грхами: картина не только врная, но исполненная тонкаго смысла, направляющая сочувствіе читателя именно туда, куда слдуетъ, пробуждающая уваженіе, состраданіе, благосклонность къ тмъ именно кто боле всего въ нихъ нуждается. Въ промежутокъ времени между первымъ и вторымъ выпускомъ Пиквика, художникъ г. Сеймуръ умеръ отъ своей руки, и выпускъ явился не съ четырьмя, а лишь съ тремя иллюстраціями. Диккенсъ видлъ этого несчастнаго человка только разъ, за двое сутокъ до его смерти: онъ приходилъ въ Форнивальсъ-Иннъ съ гравюрой для предстоящаго выпуска, и унесъ ее обратно съ собою, чтобы сдлать по указаніямъ Диккенса небольшія измненія, надъ которыми и работалъ до поздняго часа въ ту ночь когда наложилъ на себя руку. Замтка приложенная къ выпуску увдомила публику объ этомъ событіи. Сначала встртилось затрудненіе кмъ замнитъ скончавшагося художника. Для одного выпуска обратились къ г. Боссу. Но затмъ сдланъ былъ окончательный выборъ, до такой степени оправдавшійся современемъ что имя г. Габлота Брауна достойно связывается со многими изъ великихъ произведеній Диккенса. Случай разказанный при мн г. Теккереемъ, на одномъ изъ обдовъ королевской академіи, относится къ этому времени. ‘Помню я, когда г. Диккенсъ былъ еще очень молодой человкъ и началъ радовать свтъ прелестными юмористическими произведеніями, являвшимися ежемсячно, въ свтло-зеленыхъ оберткахъ, ему понадобился художникъ, чтобы длать иллюстраціи къ его сочиненіямъ. Я тогда ходилъ къ нему на квартиру въ Форнивальсъ-Инн съ двумя-тремя рисунками, которые, къ удивленію, не показались ему удовлетворительными.’ Диккенсъ самъ описалъ другое происшедшее тогда измненіе въ изданіи. ‘Мы начали выпускомъ въ двадцать четыре страницы, съ четырьмя иллюстраціями. Внезапная и печальная кончина г. Сеймура быстро ршила вопросъ уже поднятый прежде. Выпуски стали издаваться въ тридцать дв страницы съ двумя только иллюстраціями. Такъ и осталось до конца.’
Сессіей 1836 окончилась дятельность Диккенса въ галлере, и нкоторые плоды увеличившагося досуга обнаружились въ томъ же году. Чрезъ сестру, занимавшуюся музыкой, онъ познакомился со многими знатоками и профессорами этого искусства. Онъ принялъ живое участіе въ предпріятіи г. Брегама на театр Сенъ-Джемсъ, и написалъ по этому поводу шуточную комедію для г. Барлея, основанную на одномъ изъ его собственныхъ очерковъ, а также слова къ опер, сочиненной его другомъ г. Булла. И Странный джентльменъ, представленный въ сентябр, и Деревенскія кокетки, игранныя въ декабр 1836 года, имли хорошій успхъ. Послднее произведеніе памятно мн тмъ что послужило поводомъ къ первымъ личнымъ сношеніямъ, моимъ съ Диккенсомъ.

ГЛАВА VI.
Пиквиковы бумаги.
1837.

Первое письмо отъ него получилъ я въ конц 1836 года, изъ Форнивальсъ-Инна. Онъ прислалъ мн текстъ оперы Деревенскія кокетки, напечатанный г. Бентлеемъ. За этимъ послдовали, два мсяца спустя, его собранные Очерки, и первая и вторая серія, которыя онъ просилъ меня принять ‘какъ слабое доказательство уваженія и признательности автора и желанія его поддерживать знакомство, такъ пріятно ему встртившееся…. Словомъ, заключилъ онъ, если вы примете эту книжку не ради ея самой, а ради меня, то очень меня обяжете.’ Я встртилъ его предъ этимъ въ дом нашего общаго друга, г. Эньсворта, и живо помню произведенное имъ на меня впечатлніе.
Вовсе не такое было у него тогда лицо какое теперешнее поколніе привыкло видть на фотографіяхъ. Прежде всего васъ поражала его модожавость, а затмъ выраженіе прямоты и откровенности, свидтельствовавшее о внутреннихъ качествахъ. Черты его были очень хороши. У него былъ прекрасный лобъ, твердо очерченный носъ, съ широкими, открытыми ноздрями, глаза сіяющіе умомъ, исполненные веселости, ротъ нсколько выдающійся, запечатленный чувствительностію. Голову красивой, правильной формы держалъ онъ очень бодро, волосы, рдкіе и съ сильною просдью въ позднйшее время, были тогда густы и темнорусаго цвта, почти незамтно еще было признаковъ бороды, которую носилъ онъ въ два послднія десятилтія, но въ лиц было что-то такое чего время не могло измнить и что осталось неизгладимымъ до конца. Эта живость, тонкость, сила, эта подвижность каждой отдльной черты, говорили какъ будто не о читател и сочинител книгъ, а о человк дйствія, объ участник въ тревогахъ свта. Все лицо свтилось избыткомъ жизни. Оно словно вылито изъ стали, говорила, года четыре спустя посл того времени о которомъиидетъ рчь, оригинальная и тонкая наблюдательница, покойная гжа Карлейль. ‘Странно встртить такое лицо въ гостиной’, писалъ мн Лей Гонтъ, на другой день посл вечера въ который я ихъ познакомилъ друтъ съ другомъ. ‘Въ немъ столько жизни и души что хватило бы на пятьдесятъ человкъ.’ Въ подобныхъ замчаніяхъ выражается, не только энергическая, поражающая подвижность о которой я говорилъ, но также и скрытая подъ ней твердая, непоколебимая стойкость.
И онъ нсколько разъ приглашалъ меня къ себ, и я его, прежде чмъ стали мы бывать другъ у друга. Сынъ родился у него его января 1837 года, а въ слдующемъ мсяц онъ съ женой перехалъ въ Чокъ, на ту же квартиру на которой жили они посл свадьбы. Въ начал марта я получилъ отъ него письмо объясняющее что онъ не сдержалъ общанія быть у меня по милости цлой толпы коммиссіонеровъ и маклеровъ, чуть не заставившихъ его опоздать отъздомъ въ Чокъ и ‘совершенно сбившихъ его съ толку’. Это было послднее письмо его изъ Форнивальсъ-Инна. Въ томъ же мсяц онъ перехалъ въ Доути-Стритъ, No 48. Въ первомъ письм его ко мн оттуда, писанномъ въ конц мсяца, находятся слдующія слова: ‘Мы зазжали къ вамъ въ надежд зазвать васъ къ себ обдать, и очень жалли что не застали дома. Я не отвчалъ на вашу записку, собираясь побывать у васъ. Но я былъ такъ занятъ пріятными хлопотами перезда что не усплъ, и принужденъ увдомить васъ письменно что давно уже далъ слово издателямъ Пиквика быть на обд въ честь этого героя. Обдъ дается завтра, вслдствіе чего я не могу принять вашего любезнаго приглашенія, что, признаюсь откровенно, было бы мн гораздо пріятне.’ Это субботнее празднованіе двнадцатаго выпуска, годовщины рожденія Пиквика, предшествовало лишь немногими недлями личному горю которое сильно потрясло Диккенса. Младшая сестра его жены, Мери, жившая съ ними, и по милой кротости характера еще боле чмъ по красот своей сдлавшаяся для него идеаловъ, умерла такъ скоропостижно что онъ на время былъ совершенно сраженъ страшною неожиданностью удара. {Ея эпитафія, написанная имъ, еще сохранилась на надгробномъ памятник на кладбищ въ Кенсаль-Грин. ‘Молодая, прекрасная, добрая, Богъ причислилъ ее къ лику своихъ ангеловъ въ раннемъ возраст 17ти лтъ.’} Горе и страданіе его было глубоко, и отзывалось въ немъ, какъ увидимъ, долгіе годы спустя. Изданіе Пиквика прервалось на два мсяца: онъ былъ не въ силахъ писать. Онъ перехалъ для перемны мстности въ Гампстедъ. Тутъ въ конц мая я навстилъ его и впервые былъ у него въ дом. Боле обыкновеннаго доступный въ эту минуту всякому нжному впечатлнію, онъ открылъ мн свое сердце. Узжая отъ него, я былъ уже его другомъ и пользовался его довріемъ, какъ будто зналъ его много лтъ. Нсколько недль спустя, онъ написалъ мн изъ Доути-Стрита слова буквально исполнившіяся на дл, какъ могу я засвидтельствовать и съ гордостью, и съ грустью въ то же время. ‘Мн отрадно припоминать какъ каждая недля скрпляла нашу взаимную привязанность. Едва ли что-нибудь, кром смерти, можетъ разорвать связь теперь уже столь прочную.’ Связь эта не разрывалась и не ослабвала пока смерть не пришла.
Были обстоятельства которыя привели насъ тотчасъ же въ частыя и близкія сношенія. Послдствія быстраго успха его произведеній стали извстны другимъ ране чмъ ему самому: онъ теперь начиналъ мало-по-малу сознавать какія происходятъ изъ этого для него невыгоды. Онъ бы засмялся еслибы при начал его изумительной литературной дятельности и славы, когда талантъ его признавался всми, когда онъ былъ молодъ, счастливъ, восхваляемъ повсюду, кто-нибудь сравнилъ его съ бдствующими литераторами прежняго времени, осужденными продать себя въ рабство, изъ котораго потомъ всю жизнь тщетно старались освободиться. Не такова была его участь, однако и ему пришлось испытать нчто подобное. Онъ безсознательно закабалилъ себя, и принужденъ былъ купить свободу дорогою цной посл не малыхъ страданій.
Только посл четвертаго или пятаго выпуска Пиквика (тутъ появился Самъ Веллеръ) значеніе его было понято книгопродавцами, а предъ выходомъ шестаго, 22го августа 1836 года, Диккенсъ подписалъ условіе съ г. Бентлеемъ, которымъ онъ обязывался взять на себя издательство ежемсячнаго сборника съ января слдующаго года и помщать въ этомъ сборник повсть распредленную по выпускамъ. Вскор затмъ онъ условился съ тмъ же издателемъ написать еще дв повсти, одну изъ нихъ къ опредленному близкому сроку. Выговоренное вознагражденіе ршительно не соотвтствовало правамъ сколько-нибудь извстнаго автора. Въ силу этихъ Бентлеевскихъ условій, онъ писалъ теперь мсяцъ за мсяцемъ первую половину Оливера Твиста, а въ силу договора съ Чапманомъ и Голлемъ, вторую половину Пиквика, не загоняя ни того ни другаго даже на недлю впередъ противъ типографіи. Тутъ дошло до его свднія одно обстоятельство о которомъ онъ писалъ мн слдующее:
‘Я слышалъ полчаса тому назадъ изъ источника не допускающаго сомннія (а именно отъ переплетчика Пиквика) что Макронъ намревается печатать новое изданіе моихъ Очерковъ, ежемсячными выпусками такого же приблизительно объема и точь-въ-точь такого же формата какъ Пиквикъ. Нечего говорить вамъ что это серіозно повредило бы мн, и что мн очень непріятно возбуждать предположеніе будто я желаю подорвать успхъ Пиквика, поднося публик старую книгу въ новой обертк, съ цлью положить деньги себ въ карманъ. Нечего также говорить что появленіе разомъ трехъ изданій съ моею подписью весьма невыгодно для моей репутаціи. Такъ какъ вы знакомы съ обстоятельствами продажи этихъ произведеній, и я вполн увренъ въ вашей дружеской помощи, то я просилъ бы васъ повидаться съ Макрономъ и выразить ему самыми сильными словами взглядъ мой на это дло. Я желалъ бы чтобы вы напомнили ему сколько заплатилъ онъ за эти книги, сколько выручилъ онъ за нихъ, какъ дятельно он распродавались, и какой значительный барышъ, безъ сомннія, принесли ему. Я желалъ бы также напомнить ему что никакого намренія издавать ихъ въ такомъ вид не было выражено мн ни имъ самимъ, ни кмъ-либо отъ его имени, когда онъ покупалъ у меня право собственности. Въ заключеніе спросите его пожалуста, обращаясь къ его чувству чести и добросовстности, сочтетъ ли онъ позволительнымъ посл подобнаго заявленія оставаться при своемъ намреніи.’ Что дале заключалось въ письм, не къ чему приводить, довольно сказать что оно побудило меня сдлать все что только могу.
Я нашелъ г. Макрона недоступнымъ никакимъ доводамъ и убжденіямъ. Что онъ купилъ книгу за ничтожную сумму, когда и ничтожная сумма имла значеніе для автора, незадолго до свадьбы его, и что потомъ онъ получилъ весьма значительный барышъ,— это нисколько не колебало его положенія что онъ въ прав извлекать сколько возможно боле пользы изъ своей собственности, какъ бы собственность эта ни досталась ему. Оставалось лишь перемнить тактику, и признавъ что злополучному автору выгодне выкупить свое произведеніе, нежели допустить подобное изданіе, освдомиться какую сумму имется въ виду получить. Но на это предъявлены были такія требованія что я отказался содйствовать ихъ удовлетворенію. Такъ я и сказалъ Диккенсу, совтуя ему повременить. Но при работ которою онъ былъ заваленъ, ожиданіе мучило его, и письмо полученное мною отъ него на слдующій день не удивило меня. Надо замтить что всякая неизвстность была для него невыносима. Промежутокъ между окончаніемъ дла и его началомъ казался нестерпимымъ Диккенсу, и онъ готовъ былъ принести какія угодно жертвы чтобы сократить его и покончить. Этою слабостью его характера часто пользовались въ ущербъ ему.
‘Я сейчасъ посылалъ узнать дома ли вы (въ два часа) — писалъ онъ мн:— Чапманъ и Голль были у меня, и такъ какъ дло это не терпящее, то мн хотлось воспользоваться еще разъ вашимъ дружескимъ совтомъ и содйствіемъ. Макронъ и Г…. (arcades ambo) являлись къ нимъ сегодня утромъ и наотрзъ отказались взять меньше двухъ тысячъ фунтовъ. Г… повторилъ разчетъ который длалъ вамъ вчера и спросилъ Голля можетъ ли онъ сказать, зная дло, что цифра предполагаемыхъ барышей преувеличена. Голль, за сужденіе котораго въ такихъ длахъ можно положиться, не могъ отрицать что разчетъ правиленъ. На томъ и остановилось. Тутъ пришло въ голову моимъ Пиквикцамъ что если ужь неизбжно выходить Очеркамъ ежемсячными выпусками, то не лучше ли имъ выходить для нашей общей пользы, чмъ для выгоды одного Макрона, нельзя ли, имя въ рукахъ всю механику Пиквика въ полномъ ходу, добиться для нихъ боле обширнаго сбыта нежели добился бы Макронъ, и нтъ ли возможности, даже уплативъ дорогую цну двухъ тысячъ фунтовъ, получить, кром права собственности, еще порядочный барышъ. Соображая все это, они пришли прямо ко мн (выпросивъ нсколько часовъ сроку) и предложили купить намъ вмст за 2.000 фунтовъ право собственности Очерковъ и выдавать ихъ ежемсячными выпусками. Нечего и говорить что никакая другая форма изданія не окупила бы расходовъ. Желаютъ чтобъ я заявилъ что къ этой форм мы были вынуждены, дабы не лишиться права собственности. Я разсмотрлъ вопросъ со всхъ сторонъ. Я посылалъ за вами, но васъ не было дома. Я подумалъ о…. (о чемъ онъ подумалъ повторять не къ чему, такъ какъ теперь уже все прошло) и согласился. Хорошо ли я сдлалъ? Полагаю, вы скажете ‘да!’
Я не могъ сказать: ‘нтъ’, хотя радъ былъ что не участвовалъ въ такой разорительной сдлк. Но большая сумма полученная такимъ образомъ не пошла въ прокъ Макрону. Онъ умеръ года черезъ два, и Диккенсъ хлопоталъ объ его вдов и дтяхъ такъ же усердно, какъ еслибы не видалъ отъ него ничего кром щедрости и любезности.
Новая повсть начинала привлекать къ себ столько же вниманія сколько Пиквикъ, и пріятно было видть до какой степени живыми представлялись ему вс ея дйствующія лица. Вообще я замтилъ въ немъ, при самомъ начал его поприща равнодушіе къ похваламъ его произведеніямъ съ одной литературной точки зрнія. Ему хотлось чтобы въ нихъ видли отрывки дйствительности, чтобы цнили въ нихъ истину, за которую онъ готовъ отвчать, а не порожденія фантазіи. Пиквикъ составляетъ только кажущееся исключеніе. Первыя произведенія автора всегда имютъ свои особенности, сверхъ того эта книга отличается отъ другихъ сочиненій Диккенса своимъ происхожденіемъ. Она написана была единственно съ цлью забавить читателя. Хотли только связать шутливыми очерками пера юмористическіе очерки карандаша, и въ начал авторъ самъ не зналъ еще конца, точно также какъ и читатель. Но талантъ и слуга и господинъ вмст: посреди шутки и смха вдругъ появилось что-то серіозное. Диккенсъ оправдывался въ этомъ. Онъ говорилъ что если при первомъ знакомств насъ прежде всего поражаютъ странности, то дружась съ человкомъ мы узнаемъ боле существенныя его свойства. Онъ могъ бы сказать другими словами, что перемна эта сдлалась необходимою для его собственнаго удовлетворенія. Сознавъ что можетъ онъ сдлать, онъ созналъ также что отъ него потребуется, и это сознаніе никогда уже не покидало его въ послдствіи. Оно руководило имъ во всхъ дальнйшихъ трудахъ, начиная съ того времени какъ дописывалъ онъ Пиквика и принимался за Оливера. Да и не могло быть иначе при серіозности его ума, который требовалъ живой правды отъ созданій фантазіи. Таковъ былъ смыслъ письма которое прислалъ онъ мн, вмст съ напечатанными главами Оливера, на другой день посл моего посщенія. Я высказать публично изложенный выше взглядъ по поводу начатой имъ повсти, и теплая признательность тотчасъ же имъ обнаруженная доказала мн какъ врно я его понялъ. ‘Какъ благодарить васъ? писалъ онъ мн.— Могу сказать только что сознаніе внутренней правды моего бднаго Оливера, съ самаго начала пробудившееся въ васъ, было мн лучшею, драгоцннйшею похвалой. Все лестное что приходилось мн слышать на половину меня такъ не радовало, какъ такое пониманіе моего намренія, моей цли. Вы меня поняли потому что искреннее взаимное чувство сблизило насъ, и надюсь, не дастъ намъ разойтись пока смерть насъ не разлучитъ. Ваши отзывы для меня источникъ великой отрады, но также и великой гордости, поэтому будьте бережны на нихъ.’
Съ этого времени все что писалъ онъ сообщалось мн прежде выхода въ свтъ, или въ рукописи, или въ корректурныхъ листахъ. Относительно послднихъ я вскор началъ оказывать ему ту помощь о которой заявилъ онъ публично, двадцать лтъ спустя, посвящая мн собраніе своихъ сочиненій. Одно изъ его писемъ напоминаетъ мн когда началась эта правка, продолжавшаяся почти до самаго конца его жизни. Она облегчала ему работу, которою онъ былъ и безъ того заваленъ, и всегда доставляла мн удовольствіе. ‘Мн нужно исправить столько листовъ Сборника, прежде чмъ приступлю къ Оливеру, пишетъ онъ, что едва ли удастся выйти изъ дому сегодня утромъ. Поэтому посылаю вамъ прочтенныя вами гранки Пиквика съ Фредомъ, который несетъ ихъ въ типографію. Вы увидите что я измнилъ очень немногое, и кажется къ лучшему.’ Рчь идетъ о четырнадцатомъ выпуск Пиквиковыхъ бумагъ. Фредъ былъ его младшій братъ, жившій съ нимъ въ это время.
Въ слдующемъ знаменитомъ пятнадцатомъ выпуск, герой попадаетъ въ тюрьму. Одно изъ писемъ ко мн показываетъ съ какимъ удовольствіемъ писалъ Диккенсъ это мсто. Я посылалъ къ нему спросить гд намъ встртиться для предположенной въ этотъ день поздки верхомъ. ‘Здсь, отвчалъ онъ.— Я въ туфляхъ и въ куртк и не могу выйти. Дло, слава Богу, ‘кипитъ’, и кажется слдующій выпускъ перещеголяетъ вс прежніе. Жду васъ въ часъ, мы дойдемъ пшкомъ до конюшни. Если есть у васъ кто-нибудь знакомый при церкви Св. Павла, то нельзя ли попросить чтобы не такъ шибко звонили въ колоколъ. Я едва слышу и понимаю свои мысли, какъ приходятъ он мн въ голову.’
Бодрая увренность въ достоинств написаннаго вполн оправдалась. Никогда еще онъ такъ удачно не сливалъ юмористическаго элемента съ трагическимъ, какъ въ этомъ описаніи внутренности долговой тюрьмы въ эпоху когда онъ самъ горькимъ опытомъ ознакомился съ ней. Стоитъ припомнить эту часть произведенія, нетолько принадлежащаго къ числу первыхъ опытовъ, но и наимене серіозно задуманнаго, и мы поймемъ что такъ рано доставило автору славу, что заключало въ себ залогъ ожидавшей его будущности. Каждая черта полна значенія, врность цлаго поразительна. Тревожность царствующая въ тюрьм, неопредленная и непрестанная, безпричинная и мучительная, изображена съ точностью Де-Фо, а въ очертаніяхъ характеровъ тонкій и оригинальный юморъ соединяется съ глубокимъ знаніемъ основныхъ начатъ, общихъ какъ законы природы. Ршивъ помстить Сама Веллера въ тюрьму вмст съ Пиквикомъ, Диккенсъ думалъ быть-можетъ о своемъ любимомъ Смоллетт и о томъ какъ Гачве и Пейлсъ отказались оставить Перегрина Пикля, заключеннаго въ тюрьму, но самъ Фильдингъ могъ бы позавидовать его способу изложенія. Вс части картины одинаково удачны. Комедія постепенно переходитъ въ трагедію. Грязные бродяги, порожденіе долговой тюрьмы, противопоставляются добродушнымъ простакамъ, ея жертвамъ, мистеръ Мивинсъ и мистеръ Смангль рядомъ съ разнощикомъ, разореннымъ отъ наслдства, который спитъ подъ столомъ, вспоминая свой лотокъ, первая ночь мистера Пиквика въ комнат надзирателя, Самъ Веллеръ угощающій Стиггинса въ уютномъ уголку, Джингль въ упадк, смерть заключеннаго,— во всхъ этихъ сценахъ высказывается первостепенный талантъ, глубокая наблюдательность, тонкая игривость, сквозь которую нтъ-нтъ звучитъ искреннее теплое чувство, неподдльный богатый юморъ и непринужденное мастерство изложенія. Мы ставимъ эту картину рядомъ съ произведеніями величайшихъ нашихъ романистовъ, и она не теряетъ отъ сравненія.
Здсь мсто говорить о тогдашнемъ успх этой книги и объ извстности доставшейся Диккенсу, какъ автору ея. Успхъ былъ безпримрный по своей быстрот и по отсутствію всякихъ искусственныхъ причинъ. Рядъ очерковъ, не имющихъ притязанія на значеніе послдовательно задуманной повсти, предлагался въ форм столь же скромной, какъ и самая цль ихъ: изобразить нсколько смшныхъ чудаковъ при содйствіи художника-юмориста. И вотъ, посл четырехъ-пяти нумеровъ, безъ газетныхъ объявленій и рекламъ, безъ угожденія дурнымъ вкусамъ и наклонностямъ публики, очерки эти вошли въ славу, возраставшую съ каждымъ выпускомъ, вс заговорили о нихъ, торговцы называли свои товары заимствованными изъ нихъ именами, и требованіе на нихъ, разомъ превзойдя сбытъ знаменитйшихъ книгъ нашего столтія, достигло почти баснословной цифры. Перваго выпуска переплетчикъ заготовилъ четыреста экземпляровъ, а пятнадцатаго ему было заказано сорокъ тысячъ. Повсть привлекла одинаково вс сословія, и высшія и низшія. Прелесть веселости, неистощимаго юмора, блестящаго остроумія, тонкой наблюдательности, неподражаемая легкость и разнообразіе разказа очаровывали всхъ. Судьи и уличные мальчишки, люди серіозные и легкомысленные, молодые и старые, вступающіе въ жизнь и выходящіе изъ нея, вс равно поддались обаянію. ‘Архидіаконъ, писалъ мн г. Картейль — собственными досточтимыми устами пересказалъ мн на дняхъ странный, возмутительный случай какъ почтенный священникъ напутствовалъ больнаго, и когда онъ, исполнивъ свою обязанность, удовлетворительно по своему разумнію, вышелъ изъ комнаты, больной воскликнулъ: ну, какъ бы то ни было, а Пиквикъ, слава Богу, появится черезъ десять дней! Это ужасно.’
Прибавлю еще что тутъ было не одно удовольствіе посмяться вволю, не одно даже боле тонкое наслажденіе, доставляемое всякимъ проявленіемъ истиннаго юмора. Другая струна была затронута. Рядомъ съ привлекательною живостію красокъ чувствовалось нчто другое, оставляющее боле глубокій слдъ. Непритворная игривость, теплота изложенія, избытокъ веселости — все это свойства пріятныя, но лишь временно, поверхностно дйствующіе на насъ, а Пиквикъ, обративъ на себя наше вниманіе, приковалъ его боле прочно. Вс мы вдругъ поняли что посреди шуточныхъ выходокъ и смшныхъ приключеній видимъ предъ собою дйствительныя, живыя лица. Тутъ не одинъ только веселый разказъ о нихъ, тутъ они сами налицо. Не вышло и полдюжины выпусковъ, какъ самый дюжинный читатель понялъ что къ кругу его близкихъ знакомыхъ прибавилось нсколько человкъ изъ среднихъ и низшихъ слоевъ общества, а читатель просвщенный вскор затмъ пришелъ къ убжденію что въ Англіи явился новый и оригинальный талантъ такого же закала какъ Смоллеттъ и Фильдингъ. Я не думаю, по причинамъ которыя изложу ниже, чтобы Пиквикъ могъ сравниться съ позднйшими произведеніями Диккенса, но эта книга открыла новый путь, и кром удивительной свжести она отличается еще двумя чертами, которыя, вроятно, не перестанутъ привлекать къ ней общее вниманіе. Главное лицо въ ней, конечно, Самъ Веллеръ, одно изъ удачнйшихъ созданій творческой фантазіи. Никто не встрчалъ его въ дйствительности, и вс узнаютъ его, онъ вполн естествененъ, и вполн оригиналенъ. Кто когда-либо находилъ его скучнымъ? Кто знакомъ съ нимъ до такой степени что не находитъ въ немъ постоянно новыя черты? Кто, изумляясь его неистощимой изворотливости, тшась его неумолкаемымъ смхомъ, не видитъ въ немъ лица настолько же дйствительнаго какъ любой предметъ на лондонскихъ улицахъ? Если когда-нибудь такой характеръ перестанетъ намъ нравиться, если такая шутливость, такая находчивость, такое невозмутимое самообладаніе, а вмст съ тмъ и такая преданность, такая бодрая отвага перестанутъ встрчаться въ слояхъ общества къ которымъ онъ принадлежитъ, или по крайней мр мы будемъ считать ихъ не существующими, то хуже будетъ для насъ, а не для его творца. Точно также если мы потеряемъ вру въ возможность такого сочетанія чудачества и благодушія, хитрости и простоты, здраваго смысла и безразсудства, всхъ тхъ смшныхъ, но не возбуждающихъ презрнія свойствъ которыя составляютъ забавно своеобразный типъ Пиквика, то погршимъ не въ одной только литературной оцнк. Но этого нечего опасаться. Пиквикъ и Самъ Веллеръ это Донъ-Кихотъ и Санхо-Панса Лондонцевъ, они не будутъ забыты пока стоитъ древній городъ.
Диккенсъ очень любилъ въ то время здить верхомъ, и никакое развлеченіе не доставляло ему такого удовольствія и такой пользы въ промежуткахъ напряженной работы. Я чаще сопровождалъ его, чмъ дозволяли мн въ сущности занятія, ибо при значительныхъ разстояніяхъ цлый день пропадалъ у меня. Но если неожиданно являлась записка въ такое время, когда, какъ я зналъ, къ нему приставали типографщики, сообщавшая ма что онъ работалъ прилежно и нуждается въ отдых, а потому предлагаетъ отправиться сегодня въ одиннадцать часовъ верхомъ, прохать миль пятнадцать въ одинъ конецъ, да столько же обратно, позавтракать на дорог и въ заключеніе пообдать въ 6 часовъ у него въ Доути-Стрит, я не могъ устоять противъ соблазна. Привычка искать отдыха отъ умственнаго труда въ физическомъ утомленіи осталась у него до конца. Онъ въ позднйшіе годы часто ходилъ пшкомъ столько же миль сколько прежде прозжалъ верхомъ, и это всегда казалось мн слишкомъ большимъ для него напряженіемъ. Но въ описываемое время, несмотря на страсть свою къ ходьб, онъ все-таки соблюдалъ извстную умренность и даже довольствовался семью-осьмью милями, на которыя хватало моихъ силъ. ‘Какое прекрасное утро для прогулки за городомъ!’ писывалъ онъ мн безъ всякихъ дальнйшихъ объясненій. Или: ‘Возможно ли что вамъ нельзя, не слдуетъ, не должно, не угодно соблазниться этимъ восхитительнымъ днемъ!’ Или: ‘Я отправляюсь ровно — слышите, ровно въ половин втораго. Приходите, приходите, приходите прогуляться по зеленымъ лужайкамъ. ПРИХОДИТЕ! Я буду ждать васъ.’ Или: ‘Не расположены ли вы закутаться и бодро пройтись со мною по Гампстедъ-Гиту? Я знаю тамъ одинъ хорошій домъ, гд можно достать горячую котлету на обдъ и стаканъ добраго вина.’ Это повело къ первому знакомству съ домомъ Джека-Стро, гд потомъ устраивалось столько пріятныхъ, памятныхъ встрчъ. Но всего чаще и всего охотне здили мы верхомъ. ‘Мн кажется, писалъ онъ, что отлично было бы прохать въ Ричмондъ и Твиккенгамъ черезъ паркъ, Нейтсбриджъ и Барнскоммонъ.’ Или: ‘Знаете ли что я былъ бы не противъ ранняго завтрака въ какомъ-нибудь сельскомъ трактир?’ Или: ‘Не знаю сидитъ ли у меня еще голова на плечахъ, или свалилась, такъ отуманилась она отъ работы, я ду старою дорогой и былъ бы истинно радъ, еслибы вы встртили, или нагнали меня.’ Или: ‘Куда, скажите, куда? Въ Гампстедъ, Гринвичъ, Виндзоръ? КУДА???? Пока день еще свтелъ и не померкъ! Кто же можетъ сидть дома и что-нибудь длать въ такой день?’ Иногда являлись краткіе вопросы: ‘Не прохать ли рысью три часа?’ Или столь же краткія увдомленія: ‘Спросить въ трактир въ Твиккенгам.’ Прибавимъ кстати что когда я съ нимъ познакомился, у него была для жены маленькая карета и пара маленькихъ пони, которые имли привычку днемъ внезапно сворачивать въ переулки, а ночью останавливаться въ канавахъ, вслдствіе чего и были на слдующій годъ замнены боле удобною упряжкой.
Къ описанію его привычекъ и настроенія во время работы, когда началась наша дружба, слдуетъ присовокупить въ дополненіе сказаннаго уже по поводу Очерковъ, непріятное сознаніе что трудъ его, обогащая другихъ, недостаточно вознаграждается, сознаніе составлявшее характеристическую черту его въ эти годы. Лтомъ 1837, отвчая на нкоторые вопросы и присылая свое условіе съ Бентлеемъ, по которому писалъ для Сборника Оливера, онъ говоритъ дале: ‘Очень странно (я забылъ объ этомъ обстоятельств въ воскресенье) что мн не была доставлена копія съ условія относительно второй повсти, котораго я никогда и не видалъ съ тхъ поръ какъ подписалъ его, въ одно уже давнее утро, у него на дому. Не потребовать ли мн копію? Я справился съ нкоторыми замтками сдланными въ то время и опасаюсь что вторая повсть отдана ему на тхъ же условіяхъ какъ и первая. Это плохая перспектива, но надо постараться поправить дло. Вы скажете что такой способъ вести дла удивляетъ васъ. И меня тоже, ибо во всемъ что касается работы, я сама аккуратность. Дло-то въ томъ (хотя вамъ, милый другъ, этого нечего объяснять) что еслибъ я дозволилъ подобнымъ соображеніямъ смущать себя, то никогда не сдлалъ бы столько какъ теперь. Боюсь, однако, что желая избжать хлопотъ въ настоящемъ, я заготовилъ себ много непріятностей въ будущемъ.’ Вторая повсть, которую онъ общалъ окончить къ очень близкому сроку, и для которой выбралъ уже и сюжетъ и названіе, была напечатана четыре года спустя, подъ заглавіемъ: Барнаби Руджъ, а о третьей онъ зналъ пока только то что ее придется начинать или въ Сборник или отдльнымъ изданіемъ въ опредленное время.
На основаніи его письма, прежде всего зашла рчь объ отсрочк второй повсти, Барнаби, затмъ поднятъ былъ вопросъ о томъ что обстоятельства весьма измнились съ тхъ поръ какъ условія были опрометчиво подписаны имъ, что необыкновенный успхъ его произведеній ставитъ дло въ совершенно новое положеніе и что было бы выгодно какъ для г. Бентлея, такъ и для него самого придти къ боле справедливому соглашенію. Послдовали нкоторыя недоразумнія, и окончились въ сентябр 1837 года сдлкой, по которой право на третью повсть было уступлено, а Барнаби опредлено кончить къ ноябрю 1838 года. Это значило что новую повсть придется писать въ одно время съ Оливеромъ, еще не зная что можетъ послдовать за окончаніемъ Пиквика. Мн казалось что не слдовало столько брать на себя, однако на этомъ тогда остановились.
Онъ тмъ временемъ здилъ лтомъ съ женой за границу отдохнуть десятокъ дней, въ сопровожденіи молодаго художника г. Габлота Броуна, котораго превосходныя иллюстраціи къ Пиквику съ избыткомъ замнили утрату г. Сеймура. Я получилъ отъ него письмо изъ Кале, отъ 2го іюля.
‘Мы наняли почтовую карету чтобы постить Гентъ, Брюссель, Антверпенъ и сотню другихъ мстъ, имена которыхъ не помню, и еслибы помнилъ, не могъ бы написать. Сегодня мы здили въ коляск въ публичные сады, посмотрть какъ народъ танцуетъ. Тамъ плясали превесело, особенно женщины, очень миловидныя въ своихъ короткихъ юпкахъ и легкихъ чепцахъ. Господинъ въ синемъ сюртук сопровождалъ насъ изъ гостиницы и исправлялъ должность чичероне. Онъ даже танцовалъ съ очень благообразною дамой (чтобы любезно показать намъ какъ слдуетъ танцовать) и очень граціозно вальсировалъ. Вернувшись назадъ, мы позвонили чтобы намъ подали туфли, и оказалось что этотъ господинъ чиститъ сапоги въ гостиниц.’
Остатокъ лтней вакаціи онъ провелъ на берегу моря въ Бродстерс, гд потомъ живалъ лтомъ многіе годы. Это мстечко стало знаменито по его описанію. Нсколько строкъ изъ писемъ его ко мн покажутъ его тамошнее житье и первыя впечатлнія.
3го сентября онъ увдомляетъ что едва только оправляется отъ болзни. ‘Мн гораздо лучше, надюсь начать осьмнадцатый нумеръ Пиквика завтра. Вы поймете какъ не хорошо мн было, когда я скажу вамъ что въ продолженіи цлыхъ мучительныхъ сутокъ я принужденъ былъ воздерживаться отъ портера и вообще всякаго крпкаго напитка. Я однако выдержалъ, увряю васъ. Я открылъ что у хозяина гостиницы Альбіонъ отличная голландская водка (но что вамъ до этого, вы не можете мн сочувствовать), и еще что торговецъ живущій противъ окна моей спальни католикъ, и каждое утро молится полтора часа за своею конторкой. Я ходилъ по взморью, во время отлива, отсюда до Рамсгета, и сидлъ на взморь во время прилива, пока не продрогъ отъ холода. Я видлъ дамъ и мущинъ гуляющихъ въ желтыхъ туфляхъ и окунающихся въ море въ полныхъ костюмахъ такого же цвта. Я видлъ толстыхъ господъ которые глядли на пустое пространство въ сильные телескопы, и когда, наконецъ, являлась полоса дыма, воображали себ за нею пароходъ и весьма довольные шли домой. Я открылъ что у нашего сосда жена и еще нкоторая особа живутъ вмст подъ одною кровлей, жена глухая, а нкоторая особа предается пьянству. Если вамъ удастся дочесть это письмо до конца, то вы увидите что я и тутъ, какъ повсюду, подписываюсь (во извиненіе, до нкоторой степени, многословія и безсвязности) и пр. и пр.’
Въ слдующемъ письм его (отъ 7го, изъ Бродстерса, Гей-Стритъ No 12) есть указаніе на кражу изъ Пиквика — случай который повторялся не рдко — отличавшуюся предисловіемъ съ нападками на обокраденнаго автора. ‘Помнится что этотъ ‘членъ общества драматическихъ писателей’ началъ когда-то искъ противъ Чапмана, арендовавшаго театръ въ Сити, и доказывать что взялся по условію написать семь мелодрамъ за пять фунтовъ, для чего и была нанята ему комната въ полпивной подл театра. Отвтчикъ заявилъ что истецъ, будучи постоянно пьянъ, не выполнилъ контракта. Если Пиквикъ доставилъ этому несчастному возможность положить нсколько шиллинговъ въ свои дырявые карманы и спасъ его отъ рабочаго дома или долговой тюрьмы, пусть онъ себ на здоровье бросаетъ въ меня своею грязью. Я очень радъ что далъ ему случай нажиться. Да онъ еще къ тому же, какъ кажется, пострадалъ отъ условій.’
Затрудненія причиняемыя условіями самому Диккенсу были улажены, какъ уже сказано выше, въ конц сентября, а въ конц октября, окончивъ Пиквика и снова принявшись за Оливера, котораго прервалъ во время несогласій, онъ постилъ впервые Брейтонъ. Письмо его, отъ пятницы 3го ноября, начинается выраженіемъ сожалнія что мн не удалось похать съ ними туда. ‘День прекрасный и мы имъ пользовались, но до сихъ поръ втеръ былъ такъ силенъ и погода такъ ненастна, что Кетъ едва могла выглянуть изъ дому. Въ середу была настоящая буря, ломавшая окна, срывавшая ставни, сбивавшая съ ногъ людей, гасившая огни въ комнатахъ и причинявшая всеобщее смятеніе. Воздухъ въ продолженіи нсколькихъ часовъ былъ омраченъ тучей черныхъ шляпъ (втораго разбора), снесенныхъ, какъ полагаютъ, съ головъ неосторожныхъ прохожихъ въ отдаленныхъ частяхъ города, и тщательно подобранныхъ потомъ рыбаками. Объявлено было представленіе Отелло, въ пользу гжи Сефтонъ, съ участіемъ Чарльза Кина, ‘весьма любезно отложившаго на одинъ день отъздъ свой въ Лондонъ.’ Я не слыхалъ еще добрался ли онъ въ этотъ день до театра, но кром его ужь наврное никто туда не попалъ. Сегодня даютъ Медовый мсяцъ, и я намренъ оказать сочувствіе драм. У насъ здсь прекрасная гостиная, со стрльчатымъ окномъ на море, но я не видалъ еще брата Б…. который намревался показать мн здшнія достопримчательности, и поэтому мои знанія мстности ограничиваются павильйономъ, пристанью и моремъ. Послдняго съ меня довольно, и если не подъдетъ какой-нибудь товарищъ (подъдетъ ли онъ, какъ вы думаете?), то вроятно ни съ чмъ боле не познакомлюсь. Я радъ что вамъ нравится ныншній выпускъ Оливера, особенно радъ я что вамъ нравится именно первая глава. Я предполагаю надлать чудесъ съ Нанси. Если только мн удастся выполнить сложившееся у меня въ голов представленіе о ней, а также о женскомъ характер ей противопоставленномъ, то кажется нечего мн будетъ опасаться г. *** и всхъ статей его. {Это намекъ на предполагаемаго автора одной статьи въ Quarterly Review (октябрь 1837 года), въ которой посл многихъ похвалъ говорится въ заключеніи: ‘Есть признаки что оригинальный юморъ, столь привлекательный до сихъ поръ, начинаетъ истощаться…. Дло въ томъ что г. Диккенсъ пишетъ слишкомъ много и слишкомъ скоро. Если онъ будетъ такъ продолжать, то и безъ дара пророчества можно предвидть его участь: онъ поднялся какъ ракета и упадетъ какъ хвостъ ея.’} Мн стоило большаго труда не трогать Фагина и всхъ остальныхъ по вечерамъ, но пріхавъ сюда для отдыха, я. устоялъ противъ искушенія и старательно наложилъ на себя обязанность праздности. Читали ли вы (конечно читали) Исторію Чорта Де-Фо? Что это за прелесть! Я купилъ ее за два шиллинга вчера утромъ, и съ тхъ поръ не могу оторваться. Какое тупоуміе съ нашей стороны не предвидть отвта М….! Кланяйтесь ему отъ меня. Я сейчасъ видлся съ Г. Надо быть на репетиціи оперы. Это будетъ лучше всякой комедіи. Кстати о комедіяхъ, у меня все предъ глазами Безъ Исхода, какъ только загляну въ эту улицу. Я взялъ мста на вторникъ. Мы будетъ дома въ шесть часовъ. Надюсь по крайней мр въ этотъ вечеръ увидть васъ. Боюсь что вамъ покажется очень дорого заплатить восемь пенсовъ за это письмо, но если теплыя увренія въ дружб и привязанности и нетерпливое ожиданіе свиданія съ вами имютъ для васъ какую-нибудь цну, то примите ихъ въ разчетъ, вмст съ тысячью добрыхъ пожеланій и искреннимъ заявленіемъ, что я и пр. и пр. ЧАРЛЬЗЪ ДИККЕНСЪ. Нтъ мста для росчерка. Докончу его при слдующемъ письм.’
Росчеркъ сопровождавшій его подпись знакомъ каждому.
Намекъ на комедію выражаетъ пришедшую ему въ это время мысль содйствовать произведеніемъ этого рода благороднымъ усиліямъ Макреди воротить Ковентъ-Гарденской сцен чистоту вкуса и художественное значеніе. Это неосуществившееся намреніе связывается страннымъ теперь образомъ съ заглавіемъ единственнаго разказа его который самъ онъ помогъ переложить въ драму, игранную г. Фехтеромъ на театр Адельфи за три года до его смерти.

ГЛАВА VII.
Отъ Пиквика до Никкльби.
1837 и 1838.

Никакого отношенія къ сцен не имли однако занятія за которыми я засталъ его по возвращеніи изъ Брейтона. Вслдствіе боле удовлетворительныхъ отношеній къ г. Бентлею, онъ взялся издать для него жизнь знаменитаго клоуна Гримальди. Рукопись была составлена, по автобіографическимъ замткамъ однимъ Эгертономъ Виксомъ, она заключала въ себ эпизоды разказанные такъ плохо и до такой степени заслуживавшіе лучшаго изложенія, что надежда оживить скучное жизнеописаніе безъ большаго труда привлекла Диккенса. Кром предисловія онъ не написалъ самъ ни строки этой біографіи, сдланныя имъ измненія и дополненія были написаны подъ его диктовку отцомъ его, котораго я нашелъ въ великомъ удовольствіи отъ исполняемой имъ должности секретаря. Диккенсъ былъ вообще не высокаго мннія объ этомъ произведеніи, отзывался о немъ какъ о ‘пустякахъ’ и выразилъ взглядъ свой на эту книгу по ея окончаніи огромнымъ количествомъ восклицательныхъ знаковъ (не мене тридцати) при увдомленіи о ея распродаж въ первую недлю посл выхода. ‘Семнадцать тысячъ экземпляровъ Гримальди уже проданы и спросъ возрастаетъ съ каждымъ днемъ!!!!!.’
Не обошлось однако безъ замчаній. Оказалось множество погршностей. Главнымъ образомъ ставилось Диккенсу въ вину что онъ взялся за такой трудъ, тогда, какъ самъ не могъ видть Гримальди. На это онъ хотлъ отвчать и приготовилъ письмо въ Сборникъ ‘отъ издателя къ сотруднику’, которое сочли за лучшее не печатать, но начало котораго можетъ показаться забавнымъ.
‘Слышалъ я что по городу ходитъ неизвстный господинъ и увдомляетъ всхъ дамъ и мущинъ сумрачнаго характера будто по сличенію годовъ и разныхъ обстоятельствъ, открытыхъ его глубокомысліемъ, оказывается что я никогда не видалъ Гримальди, жизнь котораго издалъ, и слдовательно книга эта по необходимости должна быть никуда не годна. Позвольте сказать вамъ, милостивый государь! Хотя я и былъ привезенъ изъ дальнихъ мстъ въ темную эпоху 1819 и 1820 глядть на блескъ рождественскихъ пантомимъ и игривость Джо, въ честь котораго, какъ говорятъ, весьма усердно хлопалъ въ ладони, хотя я даже видлъ его на сцен въ отдаленныя времена 1823 года, однако такъ какъ я, уже принужденный безжалостнымъ родителемъ надть первую пару сапогъ, не удостоился еще фрака, то готовъ согласиться, чтобъ избавить васъ отъ дальнйшихъ хлопотъ, что я не достигъ совершеннолтія, когда Гримальди сошелъ со сцены, и что воспоминанія мои о его игр, къ несчастію моему, весьма смутны. Признаніе это заявляю я публично, безъ всякаго ограниченія, всмъ кому о томъ вдать надлежитъ. Но выводъ любезнаго господина будто вслдствіе этого книга моя о Гримальди непремнно должна быть дурна, я позволю себ оспаривать. Чтобъ издать біографію человка по его собственнымъ запискамъ, нтъ, по моему мннію, необходимости въ личномъ знакомств. По всей вроятности, лордъ Бребрукъ не былъ лично знакомъ съ г. Пеписомъ, мемуары котораго издалъ черезъ два столтія посл его смерти.’
Но громаденъ и безъ возраженія признаваемъ всми былъ между тмъ успхъ Пиквика, который мы отпраздновали обдомъ подъ предсдательствомъ самого Диккенса, съ вице-президентомъ Тольфордомъ, при всеобщемъ веселомъ настроеніи. 11го декабря я получилъ отъ автора экземпляръ повсти въ роскошнйшемъ изъ Гейдеевыхъ переплетовъ, при записк, которую стоитъ привести ради ея заключенія. Слова о которыхъ тутъ упоминается написаны были Лей Гонтомъ по поводу надгробнаго памятника въ Кенсаль-Грин. ‘Чапманъ и Голль сейчасъ прислали мн вмст съ копіей нашего договора три роскошно переплетенные экземпляра Пиквика, одинъ изъ которыхъ при семъ приложенъ. Первый препровождаю вамъ, второй я подарилъ нашему доброму другу Эньсворту, а третій Кетъ удержала себ. Примите эту книжку съ искреннимъ и полнымъ выраженіемъ теплой дружбы и уваженія, какъ изъявленіе той привязанности — если нужно изъявлять то что само собою разумется — на которой основаны были уже съ давнихъ поръ наши ежедневныя сношенія…. Прекрасныя слова такъ любезно и внимательно присланныя вами доставили мн единственное похожее на удовольствіе чувство въ связи съ утратой моей дорогой молодой подруги, къ которой любовь моя никогда не охладетъ и подл которой, если Богъ оставитъ мн силу выразить послднія желанія, кости мои будутъ покоиться, гд бы и когда бы я ни умеръ. Скажите Лей Гонту при случа какъ глубоко тронутъ я его словами и какъ искренно признателенъ ему. Не бойтесь употребить самыя сильныя выраженія.’
Упоминаемый договоръ заключенъ былъ въ предыдущемъ мсяц съ цлію возвратить Диккенсу право собственности на треть выручки съ произведенія, которое до сихъ поръ обогащало всхъ кром его самого. Первоначальное условіе г. Эдвардъ Чапманъ передаетъ мн слдующимъ образомъ: ‘Относительно Пиквика было одно только устное соглашеніе. Каждый выпускъ долженъ былъ состоять изъ полутора листа, за которые мы обязывались платить 15 гиней, мы заплатили за два первые выпуска впередъ, такъ какъ ему нужны были деньги чтобы жениться. Въ послдствіи предполагалась большая плата, соразмрно продаж, кажется Пиквикъ стоилъ намъ всего три тысячи фунтовъ.’ Плата соразмрная продаж составила бы вчетверо больше этой суммы, у меня нтъ записокъ о дйствительной выдач денегъ, но мн кажется что цифра преувеличена г. Чапманомъ. Сколько мн помнится, сверхъ суммы первоначально назначенной за каждый выпускъ (не принимая въ разчетъ увеличеніе объема до 32 страницъ), Диккенсу выдавались ассигновки по мр громаднаго возрастанія продажи, что и довело полученную имъ сумму до двухъ тысячъ пятисотъ фунтовъ. Но я настаивалъ на необходимости для него добиться доли въ прав собственности, и доля была наконецъ уступлена упомянутымъ договоромъ, хотя съ оговоркой что договоръ этотъ вступитъ въ силу лишь черезъ пять лтъ, и только въ виду дальнйшаго взятаго на себя Диккенсомъ обязательства (19го ноября 1837) написать новое произведеніе подъ заглавіемъ какое выберетъ самъ, въ томъ же род и такого же объема какъ Посмертныя записки Пиквикова клуба. Первый выпускъ требовалось сдать 15го слдующаго марта, а затмъ дальнйшіе въ то же число девятнадцать мсяцевъ сряду, господа же Чапманъ и Голль обязывались выплачивать ему въ означенные сроки каждый разъ по полутораста фунтовъ за пользованіе правомъ собственности въ теченіе пяти лтъ, по истеченіи которыхъ оно должно было возвратиться Диккенсу. Эта новая книга, озаглавленная, какъ извстно всему свту, Жизнь и приключенія Николаса Никлби была начата и окончена, по условію съ апрля 1838 по октябрь 1839 года.
Пока велись вс эти переговоры, Оливеръ Твистъ продолжался непрерывно. Первые выпуски его выходили мсяцъ за мсяцемъ единовременно съ концомъ Пиквика, точно такъ же какъ заключеніе его совпало, какъ увидимъ въ послдствіи, съ началомъ Николаса Никлби. Ожиданія самыхъ горячихъ сторонниковъ молодаго романиста вполн оправдались. Новый разказъ, простой, но хорошо построенный, не уступалъ занимательностію старому, характеры были столь же живы, но тщательне очерчены, содержаніе самое обыденное — приключеніе нищаго мальчика — изложеніе высоко художественное. По мр того какъ выпускъ являлся за выпускомъ, читатели все боле и боле сознавали то же самое что поразило ихъ уже среди необузданной шутливости Пиквика, что цлью тутъ не одна забава. Это второе произведеніе еще ясне перваго обнаружило нкоторыя изъ главныхъ причинъ возрастающей извстности автора. Его достоинства цнились и чувствовались почти въ одинаковой степени всми разрядами разнообразныхъ читателей. Тысячи увлекались имъ потому что онъ изображалъ сцены и лица хорошо имъ знакомыя, тысячи не могли отъ него оторваться потому что онъ знакомилъ ихъ съ такими сторонами и явленіями жизни о которыхъ они прежде не имли понятія, но врность которыхъ подтверждалась ихъ собственными привычками и воззрніями. Только генію открывается такимъ образомъ внутреннее родство, взаимная духовная близость высшихъ и низшихъ слоевъ общества, только первостепенный писатель можетъ выдержать такое мрило. Общность наклонностей связываетъ насъ столько же, сколько и узы человчества, стоять выше чужаго мннія, или ниже его — приводитъ почти къ одному и тому же. И высоко, и низко поставленные одинаково смутились бы, еслибъ уразумли весь смыслъ подобнаго сближенія, но для той оцнки о которой идетъ рчь не требуется такого разумнія. Пусть Фагинъ остается пока въ своей практической школ нравственности лишь съ Роджеромъ, Бетсомъ и другими многообщающими учениками своими.
При такой работ не удивительно что съ приближеніемъ времени назначеннаго для начала Никлби мысль о взятомъ на себя обязательств къ ноябрю преслдовала Диккенса ‘какъ тяжкій кошмаръ’. Онъ чувствовалъ что не можетъ кончить въ ноябр общанную повсть Барнаби Руджъ и что это неисполнимое обязательство заставитъ его нарушить другія, которыя иначе онъ могъ бы исполнить. Въ сущности онъ предпринялъ невозможное. Изданіе Сборника и ежемсячно помщаемыя въ немъ выпуски Оливера занимали ршительно все время остававшееся ему отъ другихъ необходимыхъ занятій. ‘Едва настрою я себя, пишетъ онъ, и мужественно примусь за Оливера, какъ поднимаются волны ежемсячной работы и уносятъ меня въ море рукописей.’ Не оставалось другаго средства какъ снова обратиться къ г. Бентлею. ‘Я на этихъ дняхъ, писалъ онъ ему 11го февраля 1838, много думалъ о Барнаби Руджъ. Гримальди отнялъ такъ много изъ краткаго промежутка времени между окончаніемъ Пиквика и началомъ новой повсти, что мн, какъ я вижу, невозможно будетъ представить къ сроку общанное произведеніе съ честью для себя и съ пользой для васъ. Прошу васъ принять въ соображеніе слдующее. Не согласне ли было бы съ вашими выгодами, такъ же какъ и съ моими силами, начать Барнаби въ Сборник тотчасъ же по окончаніи Оливера, и потомъ издать его въ трехъ томахъ? Взвсьте слдующія обстоятельства. Чтобы поддержать Сборникъ нужно непремнно печатать въ немъ какой-нибудь мой разказъ, когда кончится Оливеръ. Еслибъ я заслъ за Барнаби Руджъ и писалъ бы его понемногу въ свободныя минуты (при моихъ занятіяхъ весьма не скоро удалось бы кончить его такимъ образомъ), то мн было бы ршительно невозможно писать ежемсячно для Сборника. Вести три повсти единовременно и давать ежемсячно по большому куску каждой — самъ Вальтеръ-Скоттъ былъ бы не въ силахъ. Помщая же Барнаби въ Сборник, мы пополнили бы проблъ который останется посл Оливера, и новый разказъ явился бы при самыхъ выгодныхъ условіяхъ. Обдумайте все это на свобод. Я искренно желаю сдлать что могу для васъ, такъ же какъ и Для себя самого, а въ этомъ случа денежная выгода была бы вся на вашей сторон.’
Это письмо, требовавшее также запоздалаго отчета о продаж Сборника, повело однако къ несогласіямъ, которыя были улажены только посл шестимсячныхъ пререканій. Я принималъ участіе въ состоявшемся тогда соглашеніи, по которому Барнаби, какъ желалъ Диккенсъ, долженъ былъ начаться въ Сборник когда кончится Оливеръ.
О ход Оливера и о пріемахъ Диккенса въ то время стоить можетъ-быть сообщить нсколько указаній изъ его писемъ 1838 года. ‘Я думалъ объ Оливер вчера до обда’, писалъ онъ 9го марта, {Есть еще боле ранній намекъ въ январскомъ письм, который приведу ради того что тутъ упоминается о небольшомъ разказ написанномъ имъ въ то время, но не включенномъ въ собраніе его сочиненій. ‘У меня дло такъ же не ладится какъ и у васъ. Я не додлалъ Молодыхъ господъ, не написалъ предисловія къ Гримальди, не обдумалъ Оливера Твиста, даже не пріискалъ надлежащей завязки.’ Молодые господа была книжка очерковъ, сочиненная имъ, безъ подписи, для Чапмана и Голля, въ дополненіе къ другой подобной книжк, не имъ написанной, подъ заглавіемъ Молодыя дамы. Потомъ онъ прибавилъ еще вторую часть, озаглавленную Молодыя парочки, тоже безъ подписи.} и только-что принялся за него со всмъ жаромъ, какъ меня отозвали сидть съ Кетъ. Я однако написалъ восемь страницъ и надюсь дойти сегодня утромъ до пятнадцати.’ За три дня до этого у него родилась дочка, которая стала моею крестницей. Извщеніе свое онъ оканчивалъ словами: ‘Ничего не могу длать. Когда хотите хать верхомъ? Чмъ скоре тмъ лучше. Надо протрястись,’ и мы по этому случаю прохали пятнадцать миль по большой сверной дорог, отобдали въ Красномъ Льв, въ Барнет, на пуги домой, и въ ознаменованіе достопамятнаго дня возвратили лошадей въ конецъ запаленными. Недлю спустя, въ понедльникъ 13го, онъ сообщаетъ что ‘терпливо сидитъ дома и ждетъ Оливера который еще не приходитъ’, то-есть что воображеніе его залнилось, и потомъ упоминаетъ о какихъ-то непріятныхъ извстіяхъ присланныхъ мною, какихъ именно, не помню. ‘Я еще не видалъ бумаги. Вы бросаете меня въ жаръ. Утшительно одно, что все странное и ужасное всплываетъ на поверхность, а все хорошее и пріятное сливается съ каждымъ часомъ нашего существованія такъ что мы почти и не замчаемъ.’ Въ конц мсяца гжа Диккенсъ чувствовала себя настолько хорошо что могла хать съ нимъ въ Ричмондъ, ибо теперь наступило время пускать въ ходъ Никлби, а такъ какъ Диккенса не было въ город, когда явился первый выпускъ Пиквика, то онъ поставилъ себ за правило всегда узжать, когда печаталось начало новой его повсти. День выхода апрльской книжки Сборника приходился въ субботу, наканун вечеромъ я получилъ отъ него короткій вызовъ: ‘Встртьте меня въ гостиниц ‘Шекспиръ’ въ субботу вечеромъ въ 8 часовъ, закажите себ лошадь къ двнадцати и позжайте назадъ со мною.’ Такъ и было сдлано. Полночь била на колокольн Св. Павла, когда мы выхали, ночь была ненастная, но мы везли съ собою новости облегчавшія дорогу, ибо продажа Никлби достигла въ этотъ день изумительной цифры — безъ малаго пятидесяти тысячъ. Я оставилъ его на третій день необыкновенно бодро работающимъ надъ Оливеромъ Твистомъ, отпраздновавъ съ друзьями моими годовщину касающуюся всхъ насъ (вторую ихъ свадьбы и двадцать шестую моего рожденія) и которую мы съ тхъ поръ въ продолженіе двадцати лтъ всегда праздновали на томъ же мст, исключая когда ихъ не было въ Англіи. Слдовать въ такихъ дружескихъ сходкахъ привычк и заведенному порядку составляло черту характера Диккенса.

ГЛАВА VIII.
Оливеръ Твистъ.
1838.

Все время не занятое Никльби было посвящено теперь Оливеру. По мр того какъ повсть эта развивалась и приближалась къ концу, она боле и боле овладвала умомъ Диккенса. Никогда не видалъ я чтобъ онъ работалъ такъ часто посл обда и такъ поздно ночью — чего онъ въ послдствіи терпть не могъ — какъ въ т мсяцы когда дописывалъ онъ это произведеніе, которое надялся кончить къ октябрю, хотя въ Сборник окончаніе должно было появиться не ране марта. ‘Я работалъ не дурно вчера вечеромъ— пишетъ онъ въ ма — даже очень хорошо, но хотя я написалъ одинадцать полосъ до половины перваго, остается еще написать четыре, чтобъ окончить главу, а такъ какъ я безразсудно отложилъ ихъ до ныншняго утра, то приходится снова разводить пары’. Мсяцъ спустя онъ пишетъ: ‘Я дошелъ вчера вечеромъ до шестнадцатой полосы, и постараюсь дойти до тридцатой прежде чмъ лягу спать.’ {Вотъ еще указаніе отъ того же мсяца: ‘Цлый день я работалъ надъ Оливеромъ и надюсь окончить главу къ ночи. Желалъ бы я чтобы вы мн сообщили что говорилъ объ немъ Сэръ Франсисъ Барлетъ на какомъ-то Бирмингамскомъ митинг. Б. сейчасъ прислалъ мн Курьера, гд упоминается о его рчи, но самой рчи я не видалъ.’} Затмъ во ‘вторникъ вечеромъ’ онъ пишетъ: ‘Все пристально за работой. Нанси уже не существуетъ. Я показалъ что сдлалъ Китти вчера вечеромъ, она пришла въ ужасное. состояніе, изъ этого, а также и изъ собственнаго чувства, я вывожу благопріятное заключеніе, увидимъ что вы скажете, когда я отправлю Сейкса къ чорту’. ‘Нтъ, нтъ — писалъ онъ въ слдующемъ мсяц — не демте верхомъ до завтра. Надо мн сначала расправиться съ жидомъ. Онъ такой пройдоха, что я не знаю какъ съ нимъ быть.’ Не малая трудность для сочинителя, когда сочиненныя имъ лица становятся такъ же дйствительны, какъ самъ онъ. Но и это было осилено, затмъ осталась только спокойная заключительная глава, повствующая о судьб героевъ романа. Онъ пригласилъ меня присутствовать при ея составленіи, въ отвтъ на мою просьбу чтобъ онъ захалъ ко мн въ этотъ день. ‘Вы зазжайте ко мн, потолкуемъ, а потомъ закусимъ. Барыня моя детъ на обдъ, и я долженъ былъ съ ней хать, но сильно простуженъ. Такъ прізжайте же, посидите здсь, почитайте, поработайте, займитесь чмъ вамъ угодно, пока я пишу послднюю главу Оливера, что произойдетъ посл бараньей котлеты.’ Какъ хорошо помню я тотъ вечеръ и разговоръ нашъ о судьб Чарди Бетса, котораго (такъ же какъ и Доджера) Толфордъ отстаивалъ не мене усердно, чмъ, на суд, самаго уважаемаго изъ своихъ доврителей. Изданіе было общано въ октябр, но иллюстраціи третьей части нсколько задержали его. Эта часть, какъ уже сказано, была написана раньше чмъ требовалось для Сборника, и рисунки, которые пришлось изготовить разомъ, были сдланы немного наскоро. Рукопись, опередившая ежемсячные выпуски Сборника, составила третій томъ отдльнаго изданія, и для него Кру1кшанкъ былъ вынужденъ составить иллюстраціи прежде назначеннаго срока, во избжаніе задержки. Тремя послдними были: Сейксъ съ собакой, Фагинъ въ тюрьм, Роза Мали и Оливеръ. Диккенсъ не видалъ этихъ рисунковъ пока книжка не была готова къ выходу. Тутъ онъ остался до такой степени недоволенъ однимъ изъ нихъ, что пришлось его измнить. ‘Я неожиданно вернулся въ городъ вчера подъ вечеръ — писалъ онъ художнику въ конц октября — взглянуть на послднія страницы Оливера Твиста, прежде чмъ передадутъ его книгопродавцамъ, и тутъ впервые увидалъ большую часть иллюстрацій для послдней книжки. Относительно одной изъ нихъ, Розы Мэли съ Оливеромъ, не входя въ обсужденіе поспшности, или другихъ причинъ, я увренъ что между нами не можетъ-быть различія мнній. Не согласитесь ли вы передлать этотъ рисунокъ заново, и притомъ сейчасъ же, чтобы вышло какъ можно меньше экземпляровъ перваго? Я убжденъ что, зная меня, вы не обидитесь подобнымъ предложеніемъ, и поэтому не колеблясь обращаюсь къ вамъ съ нимъ.’ Это письмо, напечатанное съ собственноручной Диккенсовской копіи, къ счастію ввренной мн на храненіе, неопровержимо доказываетъ всю неосновательность одного разказа, пущеннаго первоначально въ Америк съ такою обстоятельностью и кажущеюся добросовстностью, которыя сдлали бы честь любому клеветнику {Разказъ этотъ напечатанъ крупнымъ шрифтомъ, безъ всякой оговорки или опроверженія, точь въ точь какъ приведенъ здсь, въ біографіи Диккенса изданной г. Тоттеномъ. ‘Г. Шельдонъ (sic) Макъ-Кензи въ американскомъ Кругломъ Стол разсказываетъ слдующій анекдотъ объ Оливер Твист: Въ Лондон я былъ очень близко знакомъ съ братьями Круйкшанкъ, Робертомъ и Джорджемъ, въ особенности съ послднимъ. Зайдя къ нему однажды (онъ жилъ тогда на Мидльтонъ-Террас въ Пентонвилл), я былъ принужденъ подождать пока онъ окончитъ гравюру за которой пришелъ уже мальчикъ изъ типографіи. Чтобы чмъ-нибудь заняться, я охотно послдовалъ его предложенію, просмотрть портфель, наполненный гравюрами, оттисками и рисунками, лежавшій на диван. Между ними, небрежно завернутая въ срую бумагу, оказалась связка двадцати пяти или тридцати рисунковъ, очень тщательно отдланныхъ, представлявшихъ извстные портреты Фагина, Билля Сейкса съ собакой, Нанси, Чарльза Бетса, хорошо знакомые читателямъ Оливера Твиста. Не узнать ихъ не было возможности. Я такъ и сказалъ Круйкшанку, когда онъ обернулся ко мн, окончивъ свою работу. Онъ мн отвтилъ что ему давно уже пришла мысль изобразить жизнь лондонскаго вора въ ряд гравюръ, которыя сами достаточно ясно говорили бы за себя, не нуждаясь ни въ одной строчк текста.— Диккенсъ, продолжалъ онъ — однажды завернулъ сюда, точно такъ же какъ вы теперь, дожидаясь пока я буду свободенъ, развернулъ этотъ самый портфель и отрылъ эту связку рисунковъ. Добравшись до изображенія Фагина въ каморк, онъ разсматривалъ его полчаса и сказалъ мн что чувствуетъ поползновеніе измнить всю завязку своей повсти: не въ деревню помстить приключенія Оливера Твиста, а привести его въ притонъ воровъ въ Лондон, показать ихъ жизнь, и сохранить Оливера чистымъ и безгршнымъ. Я разршилъ ему пользоваться для своего разказа тми изъ рисунковъ какіе найдетъ онъ подходящими. Вотъ какимъ образомъ были созданы Фагинъ, Сейксъ и Нанси. Мои рисунки подали мысль объ нихъ, а не я воспроизвелъ уже очерченныя въ повсти лица.’ По напечатаніи уже этого примчанія, я видлъ жизнь Диккенса изданную въ Америк (Филадельфія, братья Петерсонъ) Докторомъ Шельтономъ Макензи, въ которой къ сожалнію слово въ слово повторенъ приведенный разсказъ, съ тою только разницей, что посщеніе Круйкшанка отнесено къ 1847 году и говорится еще что кром упомянутыхъ портретовъ было много другихъ, не помщенныхъ въ повсть.}. Всю ли честь эту слдуетъ приписать первоначальному разкащику анекдота, или нкоторая часть ея принадлежитъ источнику на который онъ ссылается, къ сожалнію не совсмъ ясно. Еслибы басня эта ходила только на той сторон Атлантическаго океана, тогда нечего было бы сомнваться, но она разнеслась и на нашей сторон. Уважаемый артистъ котораго она чернитъ, ссылаясь на него какъ на своего изобртателя, по невднію или по нежеланію оправдываться, оставилъ клевету не обличенною. Возможность привести подлинное письмо Диккенса избавляетъ меня отъ необходимости назвать басню эту тмъ неучтивымъ односложныхъ словомъ которое одно приличествуетъ ей. Оконченный Оливеръ Твистъ нашелъ кругъ поклонниковъ, не столъ обширный какъ прежнія произведенія, но состоящій изъ такихъ людей похвала и заступничество которыхъ были важны для славы Диккенса. Книга эта удержалась въ первомъ ряду его произведеній. Она заслуживаетъ такого мста. Неоспоримыя преувеличенія въ Пиквик вытекаютъ изъ своеобразія самой темы. Ихъ легко отдлать отъ неподдльнаго остроумія и юмора какими изобилуетъ это произведеніе, отъ его неподражаемой свжести. Но здсь не нужно и такихъ оговорокъ. Щепетильный читатель можетъ пожалуй найти много ‘низкаго’ въ сюжет Оливера, но силы и врности очертаній нельзя отрицать. Искусство списывать съ природы какъ является она во вседневной дйствительности никмъ еще не было доведено до такого совершенства, никмъ не было примнено такъ удачно. Такъ художественно воспроизвелъ онъ настоящую обыденную жизнь, положенную здсь въ основаніе, что книга значительно содйствовавшая искорененію изображаемыхъ въ ней общественныхъ недостатковъ вроятно всего доле сохранитъ память о нихъ. До сихъ поръ, впрочемъ, онъ не писалъ ничего къ чему бы въ большей или меньшей степени не относилась эта похвала. Въ то время о которомъ я говорю, долговыя тюрьмы, описанныя въ Пиквик, безпорядки въ приходскихъ длахъ, обличаемые въ Оливер, оркшейрскія школы, изображенныя въ Никльби, существовали въ дйствительности, теперь же это всего этого остались лишь созданныя имъ картины. Съ боле благородной цлью онъ превзошелъ волшебника арабской сказки и увковчилъ въ живыхъ осязательныхъ образахъ злоупотребленія и пороки своего отечества. Доля истины, черты исторіи его времени навсегда останутся въ его твореніяхъ, всегда будутъ вспоминать что легкими орудіями шутки и смха, грусти и нжности онъ внесъ очищеніе и преобразованіе въ Авгіевы стойла.
Не то чтобъ этотъ наимене дидактическій изъ всхъ писателей когда-либо навязывался съ подобными цлями. Поучаетъ самый фактъ, а не извлекаемыя изъ него нравоученія. Оливеръ Твистъ — исторія ребенка рожденнаго въ рабочемъ дом и воспитаннаго приходскими надзирателями, нтъ въ повсти ни одной черты не соотвтствующей содержанію. Трагикомическія картины изъ низшихъ сферъ жизни просто и естественно слдуютъ одна за другою, отъ умирающей матери и голодныхъ нищихъ первой части, черезъ вс ступени опрометчиваго или сознательнаго порока, до страшной развязки въ конц, и везд мы видимъ, однако, проблески свта, проявленія человческаго чувства даже въ самыхъ огрублыхъ, развращенныхъ натурахъ. Главная цль повсти показать маленькаго героя затертаго въ грязной толп, но предохраняемаго отъ пагубныхъ вліяній природнымъ нравственнымъ чувствомъ, если можно такъ выразиться, не покидающимъ его среди самыхъ неблагопріятныхъ обстоятельствъ. Нтъ въ поэзіи боле врной, тонкой черты — и такими чертами выполнено все это произведеніе — какъ дтское горе Оливера, когда его увозятъ изъ рабочаго дома, гд не испыталъ онъ ничего, кром страданій и униженій, гд не встртилъ ни одного ласковаго взгляда или слова, но гд все-таки оставались маленькіе товарищи его въ нищет.
О всмъ извстныхъ лицахъ выводимыхъ въ этой книг я не имю намренія говорить. Довольно назвать двухъ-трехъ изъ нихъ. Бомбль и жена его, Чарли Бетсъ и ловкій пройдоха, трусливый мальчикъ Ной Клеполь, который своимъ восклицаніемъ ‘очень ужь, сударь, мучительно’ выражаетъ въ четырехъ словахъ жизнь цлой школы, такъ-называемый веселый старый жидъ, ловкій, коварный Фагинъ, Билль Сейксъ, наконецъ, смлый, дюжій разбойникъ, съ блою шляпой своею и мохнатою собакой — кто познаетъ ихъ всхъ даже до послднихъ подробностей одежды, наружности, походки, до неуловимыхъ почти мелочей, выражающихъ существенныя черты характера? Я пропустилъ бдную, несчастную Нанси. Въ ней, однако, надо сказать, сила и слабость, добро и зло, близко соприкасающіяся, изображены съ такою теплотой и истиной, что личности вполн добродтельныя блднютъ подл нея. Но хотя Роза и ея поклонникъ, самыя слабыя лица повсти, кажутся довольно пошлыми, рядомъ съ Биллемъ и его возлюбленной, книга эта тмъ особенно и хороша что нигд въ ней порокъ не является привлекательнымъ. Онъ настолько же ненавистенъ, насколько жалокъ. Не только тогда, когда наступаетъ обличеніе, когда тайные притоны преступленія открываются, когда мы присутствуемъ при мукахъ раскаянія, не одни поражающія сцены, но и мене эффектныя мста, писанныя, повидимому, безъ всякой задней мысли, производятъ то же впечатлніе. Разыгрывается ли комедія, или трагедія порока, страхъ и воздаяніе всюду идутъ за нимъ по пятамъ. Мы видимъ ихъ такъ же ясно когда Фагинъ въ своемъ притон варитъ кофе на сковород и ежеминутно прислушивается къ малйшему шороху, постоянно тревожимый опасеніями, несмотря на силу привычки, какъ и потомъ, когда онъ сидитъ въ тюрьм, словно пойманная крыса.
Не лишнее прибавить нсколько словъ о нападкахъ направленныхъ на содержаніе этой книги, на которыя Диккенсъ отвчалъ въ одномъ изъ позднйшихъ изданій. Онъ заявилъ что старался принести пользу обществу и, конечно, не причинилъ вреда, изобразивъ во всей ихъ уродливости и грязной нищет шайку преступниковъ, тревожно крадущихся въ бдственной жизни къ мучительной и позорной смерти. Предосудительно бываетъ не содержаніе, а изложеніе, какъ можно видть изъ весьма распространенныхъ новйшихъ сочиненій, гд предметы неоспоримо высокіе унижены недостойною чувственностью. Если цль писателя показать низость преступленія, а не притязанія его на геройство или мнимыя права на сочувствіе, то цль эта высокая. Мы встрчаемъ рядъ мошенниковъ и воровъ въ Жиль-Блас, мы жмемъ руку разбойникамъ въ Опер Нищихъ, мы подтасовываемъ карты съ La Ruse и вытаскиваемъ платки изъ кармана съ Джонатаномъ въ Фильдинговомъ Великій мистеръ Вейльдъ, мы слдимъ за жестокостью и развратомъ отъ первыхъ началъ ихъ до страшнаго конца въ Гогартовыхъ рисункахъ, однако наша нравственность отъ этого не колеблется. Какъ духъ Француза сказывался въ чистой веселости, такъ сила Англичанина заключалась въ глубокомысліи, и сатир. Низкое выставлялось чтобы обличить лживыя притязанія высокаго. Хотя у названныхъ писателей иные пріемы, и иное направленіе, чмъ у Диккенса въ этой повсти, хотя они не столько стремятся подмтить хорошее въ дурномъ, сколько заклеймить печатью зла то что большею частью считается хорошимъ, въ сущности они приходятъ къ однимъ и тмъ же результатамъ. Зная хорошо до чего можетъ унизиться человкъ, какъ онъ, такъ и они пользуются своимъ знаніемъ чтобы показать что дйствительно возвышаетъ его, чмъ грубе употребляемый матеріалъ, тмъ удивительне красота и благородство созданнаго изъ него художественнаго произведенія. Шарлатанъ моралистъ всегда будетъ называть такія сочиненія безнравственными, обманщики всегда будутъ жаловаться на разоблаченіе обмана, но вс остальные люди будутъ находить въ нихъ драгоцнное указаніе насколько человкъ бываетъ въ дйствительности не таковъ, какимъ долженъ онъ быть. Нельзя достаточно проникнуться этимъ сознаніемъ. Нельзя повторять слишкомъ часто, что щели гордость основанная на вншнихъ обстоятельствахъ суетна и лжива, то внутренняя честность и добродтель неизмнно привлекательна и сильна. Это вычитаетъ изъ страницъ Оливера Твиста всякій кто безъ предвзятой мысли заглянетъ въ нихъ.
Пока Оливеръ шелъ путемъ быстраго и громкаго успха, повсть Барнаби Руджъ, которую слдовало тотчасъ же посл его окончанія писать для Сборника на подобныхъ же условіяхъ, начинала бросать тнь на все окружавшее Диккенса. Много у насъ было толковъ объ ней и мн съ трудомъ удалось уговорить его не отказаться наотрзъ отъ выполненія условія. Какъ тяжело было дйствительно его положеніе, какъ естественны были вс попытки избавиться отъ обязательствъ принятыхъ въ невдніи проистекающихъ изъ нихъ убытковъ, покажетъ всего лучше его собственное откровенное признаніе.
21го января 1839 года, прилагая письмо которое намревался отправить къ г. Бентлею на слдующее утро, онъ писалъ мн: ‘Изъ того что я говорилъ вамъ, вы вроятно уже предугадали мое намреніе. Я знаю, вы не станете уговаривать меня не посылать этого письма. Послать его надо. Не пустое воображеніе что я теперь не могу писать эту повсть. Громадные барыши доставленные и теперь доставляемые Оливеромъ издателю, ничтожная, Жалкая сумма полученная мною за него (меньше чмъ платится ежедневно за повсть расходящуюся много-много въ полутора тысячахъ экземпляровъ), сознаніе что на мн лежитъ еще другая такая же поденная работа, убжденіе что книги мои обогащаютъ всхъ имющихъ съ ними дло, кром меня одного, а я, со всею пріобртенною извстностію, перебиваюсь изо дня въ день, истощая силы свои въ лучшую пору славы и жизни, чтобы наполнять чужіе карманы, между тмъ какъ близкіе мн едва пользуются необходимымъ для приличнаго существованія, все это разстраиваетъ меня и приводитъ въ уныніе. Я не могу, не могу и не хочу, при такихъ обстоятельствахъ которыя давятъ меня желзнымъ гнетомъ, приниматься за новую повсть, не давъ себ времени вздохнуть, не дождавшись пока лто и нсколько веселыхъ дней въ деревн возстановятъ во мн боле спокойное, бодрое настроеніе духа. На шесть мсяцевъ Барнаби Руджъ откладывается. Еслибы не вы, я отложилъ бы его на всегда, ибо заявляю во всеуслышаніе что предъ Богомъ и людьми считаю себя, нравственно освобожденнымъ отъ заключенныхъ условій, посл всего что сдлалъ я для тхъ которые меня ими связали. Эта опутывающая меня сть такъ безпокоитъ, раздражаетъ, бситъ меня, что мн постоянно хочется разорвать ее во что бы то ни стало. Я однако не уступилъ этому желанію. Я заявляю только что требую отсрочки, весьма обыкновенной въ литературныхъ длахъ, и на помянутое время — на шесть мсяцевъ со дня окончанія Оливера въ Сборник — я умываю руки отъ всякой новой работы и стараюсь только окончить какъ можно лучше ту которою я еще заваленъ.’ {По полученіи этого письма, я напомнилъ ему что еще въ то время высказывался противъ условія которое онъ поручалъ мн теперь замнить новымъ соглашеніемъ. Не могу сообщить его отвта, ибо считаю неумстнымъ повторять слова исполненныя теплаго чувства въ какихъ отзывается онъ обо мн. Приведу только первыя строки, въ предупрежденіе возможныхъ въ будущемъ ложныхъ толкованій. ‘Если вамъ думается что хотя что-либо въ письм моемъ можетъ быть понято какъ выраженіе неудовольствія, то Бога ради отстраните отъ себя эту мысль. Сомнніе или неудовольствіе для меня невозможны, тамъ гд вы были посредникомъ…. Я могъ бы сказать больше, но вы бы нашли въ словахъ моихъ безразсудство и преувеличеніе. Такое чувство какое питаю я къ вамъ лучше хранить въ груди своей, нежели стараться выразить слабыми, недостаточными словами.’}
Описывать что слдовало за этимъ не нужно. Достаточно передать результаты. По напечатаніи въ Сборник, въ первыхъ мсяцахъ 1839 года, послдней части Оливера Твиста, авторъ его, окончательно освобожденный отъ всякихъ обязательствъ относительно этого изданія, передалъ дружескимъ письмомъ ‘отъ отца къ сыну’ званіе издателя г. Эньсворту. Условіе, еще остававшееся въ сил, написать Барнаби Руджа, было, по предложенію самого г. Бентлея, въ начал іюня слдующаго 1840 года, также уничтожено, съ тмъ чтобы Диккенсъ заплатилъ за право собственности на Оливера Твиста и за все что осталось еще отъ изданія дв тысячи двсти пятьдесятъ фунтовъ. Дальнйшія послдствія этой сдлки будутъ указаны ниже, здсь пока достаточно привести нсколько словъ изъ дружескаго отеческаго письма. Оно изображаетъ сына достигшимъ подъ отцовскимъ надзоромъ и попеченіемъ возраста двухъ лтъ и двухъ мсяцевъ, даетъ совты о поддержаніи его здоровья, указываетъ на необходимость для него легкой и вкусной пищи, и посл нкоторыхъ разсужденій объ удивительныхъ перемнахъ на свт, дошедшихъ до того что кондукторы дилижансовъ перестали уже смыслить толкъ въ лошадяхъ, заключается словами: ‘Я не извлекаю пользы и выгоды изъ разлуки съ тобою, не требуется также никакой передачи имущества, ибо въ этомъ отношеніи ты былъ всегда Бентлеевымъ Сборникомъ, а не моимъ.’

ГЛАВА IX.
Николасъ Никльби.
1838 и 1839.

Помню хорошо какъ къ жаднымъ ожиданіямъ возбужденнымъ объявленіемъ о предстоящихъ ежемсячныхъ выпускахъ второй повсти Диккенса, примшивалось сомнніе достанетъ ли у молодаго автора силы идти прежнимъ путемъ подъ бременемъ тяготющей на немъ извстности. Первый выпускъ разсялъ вс опасенія, какъ лучи солнца разсиваютъ туманъ. Сколько отняло у свта веселости добровольное изгнаніе стараго Пиквика въ Долвичъ, столько же возвратило ея бодрое появленіе на сцену молодаго Николаса Никльби. Все составлявшее прелесть первой книги встрчалось здсь точно такъ же, при большей внимательности къ требованіямъ разказа, большей сложности и истин характеровъ.
Какъ все это лилось потокомъ съ каждымъ новымъ выпускомъ, едвали нужно говорить. Напоминать объ этомъ теперь значило бы толковать о томъ что съ тхъ поръ сроднилось до такой степени съ мыслями и рчами нашими что вошло почти въ нашу обыденную жизнь. Хорошо было сказано о Диккенс, вскор посл его смерти, при оцнк великаго умственнаго наслажденія доставленнаго современникамъ его произведеніями, что языкъ его сдлался языкомъ всхъ сословій его соотечественниковъ, а созданныя имъ лица получили для насъ значеніе знакомыхъ людей. ‘Едва врится,— продолжаетъ не слишкомъ впрочемъ снисходительный критикъ,— что никогда не существовали на свт мистеръ Пиквикъ, мистрисъ Никльби и мистрисъ Гампъ. Они для насъ не только типы англійской жизни, но дйствительно живыя лица. Они обнаружили и объяснили въ то же время существованіе подобныхъ имъ людей. Они не снимки, а подлинники. И однако они настолько идеальны что читатель не считаетъ ихъ взятыми изъ дйствительности. Они живутъ своею собственною жизнью.’ Авторъ могъ бы прибавить что это черты свойственныя всмъ великимъ произведеніямъ истинныхъ художниковъ.
Нельзя конечно было выразить лучше то что новая книга открывала тысячамъ своихъ читателей: не только удивительное разнообразіе характеровъ, но и черты придававшія живость и истину этимъ характерамъ, не только обиліе таланта въ писател, но и самую тайну его искусства. Никому не было мене надобности толковать о своихъ дйствующихъ лицахъ, ибо нигд лица сами не высказывались такъ полно, не давали такъ скоро почувствовать свою истину. Они говорили такъ хорошо, что вс принялись повторять ихъ слова, какъ указалъ сейчасъ приведенный писатель, а такъ какъ слова служатъ лишь проявленіемъ характеровъ, то и характеры вошли въ дйствительную жизнь. Это высшая степень искусства, достигнутая въ боле тсныхъ размрахъ произведеніями миссъ Аустенъ, и поразительно проявляющаяся при совершенно иныхъ условіяхъ въ твореніяхъ Диккенса. Прочитавъ первый разговоръ мистрисъ Никльби съ миссъ Негъ, я сказалъ ему что онъ должно-быть недавно читалъ Эмму миссъ Бетсъ, но оказалось что онъ еще не былъ знакомъ съ этою замчательною писательницей.
Кто, помнящій какъ выходили выпуски Никльби, могъ позабыть наслажденіе доставляемое обществу каждымъ новымъ выпускомъ? Ко всему составлявшему привлекательность Пиквика, къ неистощимой веселости, къ блестящему юмору, къ незлобной добродушной сатир, присоединялась здсь большая обдуманность, боле тщательная выработка характеровъ. Вс тотчасъ же сблизились съ семействомъ Никльби, какъ съ родными, вс освоились со школой Дотбойсъ, страшною и смшною вмст, какъ картинка Богарта. Манталини, Кенвигсы, Кромлесы, вс представляли свой уголокъ дйствительности, запечатлнный всегда истиной и жизнью, необыкновенною наблюдательностью, оригинальною игривостью и неисчерпаемымъ юморомъ. Братья Чирибль явились представителями всхъ благотворительныхъ заведеній. Смейкъ впервые показалъ со страшною наглядностью, исполнившею свтъ состраданіемъ, что претерпваютъ дти отъ жестокости, невжества и небрежности. Ньюманъ Ногсъ вывелъ на сцену любимый типъ Диккенса, такъ часто и всегда съ новымъ видоизмненіемъ, съ новою привлекательностью воспроизводимый имъ, типъ природнаго джентльмена въ изношенной шляп, говорящаго грубымъ языкомъ, скромнаго философа въ потертомъ, но приличномъ плать, типъ смиреннаго добродушія и самоотверженія, непривлекательный на видъ разв для глаза столь же тонкаго какъ чувства скрывающіяся подъ невзрачною наружностью. ‘Мои знакомыя — писалъ Сидней Смитъ Диккенсу, выражая желаніе нсколькихъ дамъ встртиться съ нимъ на одномъ обд,— нисколько не опасаются попасть въ одинъ изъ вашихъ выпусковъ, напротивъ, он сочли бы это за честь. Леди Шарлотту, напримръ, вы можете если угодно выдать замужъ за Ньюмана Ногса.’ Леди Шарлотта была для Сиднея Смита не боле дйствительное лицо чмъ Ньюманъ Ногсъ, и весь свтъ, привлекаемый книгами Диккенса, могъ извлечь изъ нихъ то же что этотъ даровитый человкъ. Въ послднее время говорили что человчество не является въ нихъ въ своихъ высшихъ, благороднйшихъ типахъ, на этомъ замчаніи нелишнее будетъ остановиться въ послдствіи, но несомннно то что книга эти прелестью своею развивали благородныя человческія чувства въ тысячахъ и десяткахъ тысячъ читателей, изъ которыхъ каждый едвали не улучшилъ чмъ-нибудь жизнь свою подъ ихъ вліяніемъ. Отъ начала до конца он были близки пониманію и чувству всхъ сословій, массы людей неспособныхъ опредлить что значитъ воображеніе мсяцъ за мсяцемъ обогащали умъ свой драгоцнными созданіями воображенія. Еще одно лицо въ Никльби, очерченное съ нжнымъ юморомъ, нельзя пропустить даже припоминая вкратц первыя впечатлнія — это добродушная маленькая миссъ Лакриви, пишущая миніатюры и живущая одна, преисполненная нжности, которой ей не на кого обратить, но всегда веселая, благодаря трудолюбію и доброму нраву. Разочаровавшись въ характер женщины къ которой ходила, она облегчаетъ душу, отзываясь о ней очень рзко наедин сама съ собою, и обнаруживаетъ тмъ пользу извлеченную ею изъ долгаго одиночества, самыми дкими нападками на людей оскорбившихъ ее она только тшитъ себя, никому не причиняя вреда. Это одна изъ тхъ чертъ, въ послдствіи столь многочисленныхъ въ произведеніяхъ Диккенса, которыя внушаютъ читателю, кром удивленія, любовь къ автору, и предвщаютъ чувство съ какимъ будетъ глядть на него потомство, какъ на достойнаго собрата Гольдсмитовъ и Фильдинговъ. Было еще одно мсто, не далеко отъ упомянутаго, прочитавъ которое Лей Гонтъ воскликнулъ что не помнитъ ничего подобнаго въ Смоллетт: это письмо миссъ Сквирсъ къ Ральфу Никльби, увдомляющее его по-своему о наказаніи которому Николасъ подвергъ учителя. ‘Папа поручаетъ мн написать вамъ, такъ какъ доктора считаютъ сомнительнымъ будетъ ли онъ когда-нибудь владть ногами, что мшаетъ ему держать перо. Мы въ состояніи духа неописанномъ, а папа весь покрытъ ушибами, синими и зелеными, и два класса залиты его кровью…. Мы съ братомъ сдлались жертвой его лютости, и съ тхъ самыхъ поръ очень страдаемъ, что приводитъ насъ къ мучительному убжденію что у насъ внутреннія поврежденія, такъ какъ вншнихъ знаковъ насилія незамтно. Я громко кричу все время пока пишу вамъ, точно такъ же и братъ мой, что развлекаетъ меня и, надюсь, извинитъ ошибки….’
Вотъ вкратц нкоторыя изъ свойствъ содйствовавшихъ быстрому и изумительному успху этихъ книгъ. Я съ намреніемъ умалчиваю при теперешнихъ моихъ замчаніяхъ, боле біографическихъ нежели критическихъ, о тхъ основаніяхъ на которыхъ считаю эти первыя произведенія Диккенса слабе нкоторыхъ изъ позднйшихъ. Но и въ нихъ замтно было послдовательное развитіе юмора, наблюдательности, отдлки, между тмъ какъ свжесть и живость слога оставалась неизмнною. Есть въ изложеніи кое-гд преувеличенія, но они происходятъ отъ избытка веселости или отъ чрезмрной искренности, шутливый ли, или серіозный, языкъ всегда вполн понятенъ и большею частью вполн естественъ, онъ подлаживается подъ каждое настроеніе, онъ такъ же разнообразенъ и силенъ, какъ чувства которыя долженъ выражать. Общій тонъ прекрасный. Насъ никогда не отталкиваетъ самолюбіе или высокомріе, никогда не раздражаетъ неумстная насмшливость. Когда творится добро, мы видимъ всю красоту его, а когда зло, мы не подвергаемся опасности смшать его съ добромъ. Никто не уметъ рисовать наглядне однимъ мткимъ эпитетомъ, характеризовать врне однимъ счастливымъ намекомъ. Все что знаетъ и чувствуетъ Диккенсъ всегда при немъ, не покидаетъ его, что бы онъ ни длалъ. Что Ревекка говоритъ Иваноэ о пріемахъ чернаго рыцаря въ битв можетъ до нкоторой степени быть отнесено къ Диккенсову способу писанія: ‘Тутъ не одна только сила, тутъ какъ будто вся душа воина въ каждомъ наносимомъ имъ удар’. Такой пріемъ, если человкъ перомъ наноситъ удары, вдыхаетъ новую жизнь въ самые старые факты и придаетъ самымъ обыкновеннымъ мыслямъ значеніе какого не имли он прежде. Казалось, немногимъ разв возможно было обогатить наше знаніе Лондона, пока не появились его книги, но каждая изъ нихъ въ этомъ отношеніи превосходила предыдущую и вызывала новое удивленіе. Въ Никльби древній городъ является съ разныхъ сторонъ, но добро ли представляется намъ въ яркомъ и тепломъ свт, или предъ нами проходятъ мрачныя картины, мы и тутъ и тамъ узнаемъ дйствительный, настоящій Лондонъ. Его внутренняя, сокрытая жизнь такъ же наглядно рисуется предъ нами какъ всмъ извстная внешняя обстановка въ которой она разыгрывается, и мы приходимъ къ сознанію что почти вовсе не знали тхъ мстъ которыя считали себ наиболе знакомыми.
Можно почерпнуть изъ его писемъ нкоторыя указанія на постепенное развитіе романа Никльби, надъ которымъ онъ работалъ съ февраля 1838 года до октября 1839. Подписавъ условіе на него, онъ вскор, на Святкахъ 1837 года, отправился въ Йоркшейръ съ г. Габлотомъ Броуномъ посмотрть на дешевыя школы этого графства, на которыя обращено было вниманіе общества судебнымъ дломъ, возникшимъ въ предыдущемъ году. Школы эти были извстны совершаемыми въ нихъ жестокостями, Диккенсъ слышалъ о нихъ еще въ дтств и твердо ршился уничтожить ихъ, если возможно {‘Не могу припомнить какъ услышалъ я объ Йоркшейрскихъ школахъ когда сиживалъ еще хворымъ ребенкомъ по разнымъ угламъ около Рочестерскаго замка, мечтая о Партридж, Стран, Том Пейпс и Санхо Панс, но знаю что первое понятіе о нихъ тогда уже заронилось въ мою голову.’}. Я скоро узналъ о результат его путешествія. Сущность письма его, возвращеннаго ему для этой цли, передана въ предисловіи къ Никльби въ собраніи его сочиненій. Онъ вернулся укрпившись въ своемъ намреніи, и въ феврал принялся за первую главу. Въ день своего рожденія онъ писалъ мн: ‘Я началъ. Я написалъ четыре полосы вчера вечеромъ, слдовательно начало сдлано. И что еще важне, я чувствую себя въ силахъ продолжать. Значитъ книга въ надлежащемъ ходу….’ ‘Первая глава Николаса кончена, писалъ онъ два дня спустя. Она взяла не мало времени, ro кажется вышла удовлетворительна.’ Затмъ черезъ двнадцать дней: ‘Я написалъ вчера двадцать полосъ Николаса, оставилъ только четыре на сегодняшнее утро (всталъ въ 8 часовъ) и заказалъ лошадь къ часу.’ Я пришелъ къ нему, какъ онъ желалъ, и въ этотъ день мы прочли за обдомъ первый выпускъ Николаса Никльби.
Въ слдующемъ выпуск встртилось затрудненіе свойственное такой форм изданія, но къ удивленію рдко лишь ему представлявшееся. ‘Я былъ не въ состояніи написать ни строки до трехъ часовъ, говоритъ онъ, мн остается до конца еще пять полосъ, и я не знаю чмъ ихъ наполнить, ибо дошелъ до той точки на которой хотлъ остановиться.’ Онъ легко справился съ этимъ недочетомъ, не случавшимся съ нимъ почти никогда ни прежде, ни посл, ибо въ Пиквик, какъ онъ говорилъ мн, его затруднялъ не недостатокъ, а избытокъ матеріала, не подгонять, а одерживать себя приходилось. Sufflaminandus erat, какъ Бенъ-Джонсонъ выражается о Шекспир. А въ позднйшихъ произведеніяхъ онъ до такой степени точно умлъ соразмряться съ мстомъ которымъ располагалъ, что разъ только, помнится мн, ошибся. Третій выпускъ вывелъ на сцену школу. ‘Я не буду доволенъ пока вы не увидите и не прочтете третьяго нумера’, такъ выразилъ онъ мн свой взглядъ на первый очеркъ Дотбойсъ-Голля.
Не малымъ доказательствомъ его удивительнаго дарованія казалось мн тогда что онъ писалъ не иначе какъ подъ непрестаннымъ понужденіемъ со стороны типографіи. Въ послдствіи у него всегда было заготовлено напередъ два-три выпуска, но въ то время никогда ни одного. Чмъ неотступне приставали къ нему, тмъ успшне онъ работалъ, и никогда не измняла ему удивительная веселость и бодрость духа. 20го ноября 1838 года онъ писалъ мн слдующее: ‘Я только-что началъ вторую главу. Не могу выйти сегодня, надо продолжать, думаю теперь что выпускъ выйдетъ въ этомъ мсяц (до сихъ поръ я сомнвался), такъ хочется по возможности подвинуть дло.’ Это писано было во вторникъ, а въ пятницу на той же недл, объясняя мн почему онъ не исполнилъ чего-то что общалъ наканун, онъ говоритъ: ‘Я писалъ не разгибая спины пока не пришло время одваться, и еще не составилъ послдней главы, которая должна быть окончена сегодня вечеромъ.’
Но это еще не все. Въ промежутокъ времени между вторникомъ и пятницей книга его подверглась непристойному посягательству со стороны театральнаго писаки, по имени Стирлингъ, который завладлъ ею безъ спроса, когда еще только одна треть ея была написана, урзалъ, приладилъ разговоры подъ тонъ двухъ-трехъ шуточныхъ актеровъ, придумалъ отъ себя завязку и окончаніе, и поставилъ піесу на театр Адельфи, гд обиженный авторъ видлъ ее, какъ ни заваленъ былъ работой къ неоконченному выпуску. Въ позднйшіе годы онъ не вынесъ бы этого, но тогда онъ даже къ такимъ оскорбленіямъ своего искусства относился легко. Мсяцъ спустя, присутствуя со мной на представленіи своего Оливера Твиста въ театр Соррей, онъ улегся въ углу ложи и не вставалъ пока не опустился занавсъ въ заключительной сцен, но тутъ онъ высидлъ всего Никльби и замтилъ даже извстныя достоинства въ игр нкоторымъ актеровъ. У г. Уэтса проглядывалъ юморъ въ шутовств, странныя, угловатыя выходки Т. Смита не лишены были чувства, такъ что предъ зрителемъ возникали хоть тни Манталини и Ньюмана Ногса, отъ Ральфа Никльби, правда, ничего не осталось кром парика, куртки и пары сапогъ, но былъ одинъ актеръ, по имени Вилькинсонъ, который совладалъ съ шутливостью, если не со свирпою грубостью Сквирса, и даже самъ Диккенсъ въ письм, удивившемъ меня извстіемъ о посщеніи имъ театра, ршился похвалить ‘под боръ и одежду мальчиковъ, прекрасно переданные пріемы Фанни Сквирсъ въ разговор, драматическое изображеніе карточной игры въ гостиной Сквирса, тщательную выдержку всхъ, и превосходныя декораціи составленныя по рисункамъ г. Броуна…. Первое появленіе мистрисъ Кили у камина было отлично, какъ и все относящееся къ Смейку, исключая нкоторыхъ отборныхъ чувствъ и глупостей о птичкахъ въ пол, вложенныхъ въ уста мальчика передлывателемъ, г. Стирлингомъ.’ При всей снисходительности своей онъ не вынесъ полевыхъ птичекъ, и въ справедливое наказаніе вывелъ и обличилъ автора ихъ на прощальномъ ужин мистера Кромля.
Повсть была уже въ полномъ ходу, когда я получилъ слдующее письмо, ибо я привожу только т которыя заключаютъ въ себ характеристическія указанія. ‘Сегодня я долженъ остаться одинъ во слав моей, писалъ онъ, и попытать что могу сдлать. Я много работалъ вчера, да и всякій день съ понедльника, надо однако опять разводить тры. Еслибъ это продолжилось долго, пожалуй лопнулъ бы котелъ. Я думаю, любовная сцена мистрисъ Никльби выйдетъ единственная въ своемъ род.’ Значитъ пары поднимались уже до опасной высоты, когда являлось такое счастливое вдохновеніе. За нсколько нумеровъ до этого, когда упомянутая эксцентрическая дама повряла свои тайны миссъ Негъ, Сидней Смитъ призналъ себя побжденнымъ Диккенсовскимъ юморомъ, противъ котораго долго старался устоять. ‘Никльби очень хорошъ, писалъ онъ сэръ Джорджу Филлипсу посл шестаго выпуска:
Я стоялъ противъ Диккенса сколько могъ, но онъ побдилъ меня. {Муръ въ своемъ дневник (апрль 1837) описываетъ какъ Сидней ораторствовалъ противъ Диккенса за однимъ обдомъ, ‘очевидно не безпристрастно относясь къ нему’.}
Заключеніе повсти было написано въ Бродстерс. (Онъ нанялъ квартиру ‘черезъ два дома отъ гостиницы Альбіонъ, гд провели мы такой веселый вечеръ два года тому назадъ’.) Онъ писалъ мн оттуда 9го сентября 1839 года. ‘Я работаю прилежно, но эти развязки развязываются медленно, и я буду очень доволенъ, если кончу совершенно къ двадцатому. Чапманъ и Боллъ прізжали вчера съ рисунками Броуна и обдали здсь. Они сообщали разные планы относительно праздника въ честь Никльби, которые разсмшатъ васъ, поэтому сообщу ихъ не иначе какъ при свиданіи. Дулъ страшный втеръ три послдніе дня, вчера вечеромъ (жаль что вы не видали) море разыгралось страшно. Я пробрался на взморье, забился подъ бокъ высокой лодки и цлый часъ почти смотрлъ на волны. Вернулся я конечно промокшій насквозь.’ Въ среду 18го онъ опятъ писалъ мн: ‘Я кончу не раньше пятницы и пошлю Биксу послднія двадцать страницъ рукописи съ вечернимъ дилижансомъ. Работы было довольно, какъ можете вы себ представить, и я приложилъ стараніе. Открытіе сдлано, Ральфъ умеръ, любовныя дла вс устроились, Тимъ Линкинватеръ объяснился, и мн остается только поршить, съ Дотбойсомъ и съ книгой. Мн очень хочется чтобы вы видли это заключеніе, прежде чмъ я его вылущу изъ рукъ, и я сознаю что мн надо хать самому въ городъ въ субботу, чтобы не задержать выпускъ. Поэтому я писалъ Биксу чтобъ онъ прислалъ корректуру на вашу квартиру, какъ только будетъ готова, если вы не воспротивитесь, мы пообдаемъ у васъ, въ какомъ угодно часу посл пяти, и посвятимъ вечеръ тщательному чтенію. Я не писалъ къ Макреди, потому что мн еще не прислали заглавнаго листа съ посвященіемъ. Оно состоитъ лишь изъ слдующихъ словъ: В. К Макреди Эскв. страницы эти посвящаетъ, какъ слабый знакъ уваженія и сочувствія, другъ его авторъ.
‘А пока не дадите ли вы ему знать что я назначилъ обдъ въ честь Никльби на субботу 4го октября? Мсто: Альбіонъ въ Ольдерсгетъ-Стрит, время: половина седьмаго, аккуратно…. Не могу выразить вамъ какъ пріятно мн будетъ съ вами увидться. Я ожидаю субботы и предстоящихъ вслдъ за ней вечеровъ съ радостнымъ нетерпніемъ. Мн пришла хорошая мысль для Барнаби, но объ этомъ современемъ.’
Тнь ненаписанной повсти снова, мы видимъ, возникаетъ предъ нимъ, но не омрачая уже, какъ прежде, все окружающее. Такова была веселость его въ то время что ему не большаго стоило усилія, какъ всегда бывало въ послдствіи, разстаться съ существами составлявшими часть его самого въ теченіи двадцати мсяцевъ. Успхъ ихъ не допускалъ другаго чувства кром радости и заслуженной гордости, и вотъ, чтобы привтствовать ихъ на вступленіи въ безсмертную семью англійскаго романа, и весело открыть предъ авторомъ ‘иныя пастбища и новыя поля’, мы устроили торжественный обдъ. Но къ чему говорить теперь о томъ что одному изъ немногихъ еще оставшихся въ живыхъ съ тхъ поръ напоминаетъ лишь о кончин всхъ почти такъ весело собравшихся тогда? Тутъ былъ Тольфордъ, добрый и краснорчивый, близкій пріятель нашъ, которому въ благодарность за трудъ его по вопросу объ авторскомъ прав въ нижней палат, Диккенсъ посвятилъ Пиквика, тутъ былъ Маклизъ, старый и дорогой другъ, написавшій портретъ Диккенса, который вислъ въ комнат, {Этотъ портретъ былъ подаренъ Диккенсу издателями, для которыхъ онъ былъ написанъ, чтобы служить оригиналомъ для гравюры прилагаемой къ Никльби, но гравюра эта была выполнена такъ плохо и въ такихъ малыхъ размрахъ что не даетъ никакого понятія объ оригинал. ‘По сходству — говоритъ г. Теккерей, а онъ былъ знатокъ дла — портретъ этотъ удивителенъ. Зеркало не передало бы врне вс черты. Тутъ предъ нами весь живой Диккенсъ.} тутъ былъ сэръ Давидъ Вильки, который произнесъ рчь не уступавшую достоинствомъ его картинамъ, обильную красками и тонкими указаніями на художественное воспроизведеніе дйствительности въ твореніяхъ Диккенса, ежемсячный выходъ которыхъ можетъ сравниться лишь съ выходомъ Ричардсоновыхъ романовъ отдльными частями, ибо въ обоихъ случаяхъ поди толковали о вымышленныхъ дйствующихъ лицахъ какъ о своихъ сосдяхъ и пріятеляхъ, и авторъ Никльби получилъ столько же писемъ съ просьбой не убивать бднаго Смейка, сколько писано было молодыми дамами автору Клариссы, чтобъ онъ спасъ душу Ловласа.— Этихъ всхъ уже нтъ. Изъ оставшихся въ живыхъ только трое приходятъ мн на умъ: Макреди, выразившій въ прекрасной рчи признательность свою за честь оказанную ему посвященіемъ, г. Эдуардъ Чапманъ, и г. Томасъ Бирдъ.

ГЛАВА X.
Время Никльби и слдующее за нимъ.
1838—1839.

Имя стараго товарища Диккенса по галлере переноситъ меня отъ окончанія Никльби къ тому времени когда онъ только-что начинался.
‘Этотъ снгъ унесетъ съ собою холодъ’, писалъ мн Диккенсъ въ приведенномъ уже выше письм, отъ дня его рожденія 1838 года,’ а тогда въ Твиккенгамъ’. Тутъ нанята была дача на лто, Г. Бирдъ часто являлся туда, съ нимъ, съ Тольфордомъ, съ Теккереемъ и Джеральдомъ провели мы не мало пріятныхъ дней. Маклизъ также не рдко присоединялся къ намъ. Ничто не привлекало такъ Диккенса какъ величественное наслажденіе праздностію, безпечное вкушеніе лни, такъ весело осмиваемое нами въ Маклиз, подъ спокойнымъ равнодушіемъ котораго, особенно забавнымъ при раздражающихъ обстоятельствахъ, скрывалась, какъ мы знали, художническая работа ума столь же горячая, энергія столь же непреклонная и наблюдательность столь же почти проницательная какъ и самого Диккенса. Трудно представить себ боле пріятнаго собесдника, и товарища чмъ Маклизъ въ то время. Онъ замчалъ едва ли мене Диккенса, хотя повидимому не обращалъ ни на что вниманія, при этомъ отсутствіе всякой заносчивости, забавныя ухватки, которыя придавали тонкости его видъ ирландскаго добродушія, вкусъ и способность къ литератур не часто встрчаемыя въ человк съ любовію посвятившемъ себя одному спеціальному искусству — все это вмст придавало ему необыкновенную прелесть. Блестящее дарованіе и красота наружности, коихъ онъ, повидимому, вовсе не зналъ за собою, довершали обаяніе. Эдвинъ Ландсиръ всеобщій любимецъ, и привлекатель, у,4Й Станфильдъ явились нсколькими мсяцами позже, ког Диккенсъ жилъ уже на Девонширской террасс, но былъ одинъ живописецъ, Джорджъ Каттермаль, обладавшій такимъ избыткомъ воображенія и юмора, котораго хватило бы на цлую дюжину обыкновенныхъ художниковъ, и нуждавшійся лишь въ нкоторой устойчивости чтобы быть отличнымъ товарищемъ. Пріятель очень любимый нами былъ также романистъ г. Эньсвортъ, съ которымъ у насъ сохранились непрерывно въ теченіи трехъ лтъ отношенія завязавшіяся тутъ, съ которымъ мы посщали два года кряду въ его родномъ Манчестер любителей искусствъ и литературы, давшихъ Диккенсу мысль о братьяхъ Чирибль, и который наконецъ своимъ сочувствіемъ, своимъ образованіемъ и щедрымъ гостепріимствомъ много содйствовалъ удовольствіямъ позднйшихъ лтъ. Фредрикъ Диккенсъ также, получившій вскор, по ходатайству Диккенса, мсто въ казначейств, чрезъ г. Станли изъ Ольдерли, знакомаго намъ тогда и посл, хотя жилъ опять съ отцомъ, но проводилъ большую часть своего времени въ дом брата. Еще другой близкій человкъ былъ старый товарищъ Диккенса по школ Даусона въ Генріеттъ-Стрит, г. Миттонъ, который познакомилъ съ нимъ семейство своего пріятеля г. Смитсона, окоторомъ упоминается въ предисловіи къ Никльби какъ о господин имющемъ связи въ Йоркшейр. Эти лица, отецъ и матъ Диккенса, два младшіе брата его, родственники жены и дв замужнія сестры, гжа Борнетъ и гжа Аустинъ, съ мужьями, тсно связаны въ моемъ воспоминаніи съ квартирой въ Даути-Стрп и дачами въ Твиккенгам и Пегерсгам въ 1838 и 1839 году.
Въ первый изъ этихъ годовъ увеселенія наши отличались по необходимости боле тихимъ характеромъ {Въ Твиккенгам мы устроили для дтей клубъ воздушныхъ шаровъ, котораго, какъ видно, я былъ избранъ предсдателемъ, съ условіемъ доставить вс нужные воздушные шары, чего я не выполнилъ и тмъ навлекъ на себя прилагаемое порицаніе. ‘Гаммонъ Лоджъ, суббота, вечеромъ, іюня 23го 1838. Милостивый государь, мн поручено увдомитъ васъ что на многолюдномъ собрані Воздухоплавательнаго Общества для поощренія науки и истребленія крпкихъ напитковъ, въ присутствіи г. Томаса Бирда, г. и гжи Чарльзъ Диккенсъ и другихъ почтенныхъ лицъ, было ршено выразить вамъ неодобреніе за явное нерадніе къ серіознйшимъ интересамъ Общ-ва. Остаюсь, милостивый государь, вашъ покорный слуга Чарльзъ Дкенсъ, почетный секретарь. Джону Форстеру, эсквайру.’} нежели потомъ въ Нетерсгам, гд обширные сады дозволяли всякаго рода гимнастическія упражненія. Отъ боле трудныхъ изъ нихъ я обыкновенно отказывался, но Диккенсъ могъ за себя постоять даже на ряду съ такими гимнастами какъ Маклизъ и г. Бирдъ. Прыганье, игра въ мячъ, метанье въ цль смнялись одно другимъ, въ выдержк и неутомимости Диккенсъ безъ сомннія превосходилъ всхъ. Даже въ воланъ и другія подобныя легкія игры играли мы съ увлеченіемъ, а на извстныхъ въ то время Петерсгамскихъ бгахъ, которые Диккенсъ посщалъ ежедневно во все продолженіе ихъ, онъ утомлялъ себя чуть ли не боле чмъ бгущія лошади.
Остальныя свднія объ этомъ времени, находящіяся въ его письмахъ и не лишенныя теперь интереса, можно сообщить въ нсколькихъ словахъ. Чтобъ оказать содйствіе распорядителю Ковентъ-Гарденскаго театра, онъ написалъ шуточную комедію, относительно которой актеры не могли согласиться между собой, и которую онъ потомъ обратилъ въ разказъ подъ названіемъ Ламповщикъ. Онъ записался въ число студентовъ собирающихся въ гостиниц при Мидль-Темпл. хотя сталъ обдать тамъ лишь много лтъ спустя. Мы обошли вмст вс лондонскія тюрьмы. Осматривая Ньюгетъ, въ сопровожденіи Макреди и г. Габлота Броуна, {А не Проктера, какъ по ошибк было сказано со словъ самого Диккенса въ интересной стать о Вайнрайт, напечатанной въ его еженедльномъ изданіи.} мы вдругъ испуганы были восклицаніемъ: ‘Боже мой! Это Вайнрайтъ!’ Въ оборванц со всклокоченными волосами и грязными усами, быстро оглянувшемся, когда мы вошли, и казавшемся по наглому, свирпому и въ то же время низкому выраженію лица совершенно способнымъ на возмутительныя убійства, въ которыхъ обвинялся, Макреди съ ужасомъ узналъ человка нкогда хорошо ему знакомаго, у котораго онъ не разъ обдывалъ. Въ промежутокъ времени между окончаніемъ Оливера и выходомъ его въ свтъ, Диккенсъ създилъ въ сверный Валлисъ. Я захватилъ его въ Ливерпул и потомъ вернулся съ нимъ. {Приведу нсколько словъ изъ письма его, помченнаго: Лангодленъ, пятница Зго ноября утромъ, 1838. ‘Я писалъ вамъ вчера вечеромъ, но по разсянности письмо ухало Богъ знаетъ куда въ моемъ чемодан. Теперь время позволяетъ только сказать слдующее: позжайте прямо въ Ливерпуль съ первымъ Бирмингамскимъ поздомъ въ понедльникъ утромъ, тамъ вы найдете меня въ гостиниц Адельфи. Надюсь что вы повидаетесь съ Киттни привезете мн послднія извстія о ней и о дтяхъ. Поцлуйте ихъ отъ меня.’} Вскор по прізд онъ встртился съ Локгартомъ, обдалъ съ нимъ у Круйкшанка, это повело къ помщенію въ Quarterly Review замтки объ Оливер, написанной г. Фордомъ по внушенію Локгарта, но безъ его живости и силы. Прежніе не совсмъ благосклонные отзывы брались теперь назадъ. Диккенсъ уже прежде выразилъ публично сочувствіе свое нкоторымъ мстамъ въ Локгартовой прекрасной ‘жизни Вальтеръ Скотта’ навлекшимъ на автора гнвъ Баллантиновъ. Онъ помстилъ свою замтку въ журнал Examiner, гд разобралъ также одну книжку Томаса Гуда. ‘Книжка плохая, говорилъ онъ потомъ, но я этого не сказалъ, потому что Гудъ слишкомъ…. да и къ тому же боленъ.’ Въ томъ же году онъ здилъ въ Девоншейръ пріискать мсто жительства для отца, давно уже оставившаго свои журнальныя занятія въ Лондон, и нашелъ домикъ въ Альфингтон близь Экзетера, куда помстилъ старшаго Диккенса съ женой и младшимъ сыномъ. Въ этомъ же году Макреди оставилъ завдованіе Ковентъ-Гарденскимъ театромъ, и на обд данномъ удаляющемуся распорядителю подъ предсдательствомъ герцога Кембриджскаго, Диккенсъ говорилъ съ тмъ удивительнымъ тактомъ которымъ отличались всегда въ высшей степени его послобденныя рчи. Не слдуетъ также пройти молчаніемъ тщательно теперь посщаемаго Шекспировскаго Общества, членами котораго были, Тольфордъ, Проктеръ, Макреди, Теккерей, Генри Дависонъ, Бланшардъ, Чарльзъ Нейтъ, Джонъ Беллъ, Дугласъ Джеррольдъ, Маклизъ, Станфильдъ, Джорджъ Каттермоль, Томъ Ландсиръ, Франкъ Стокъ и другіе старые пріятели, и гд, весело споря другъ съ другомъ, и Диккенсъ и вс мы много бывало ораторствовали посл обда. Послдніе мсяцы описываемаго 1839 года имли для Диккенса особенное значеніе. Въ конц октября родилась у него вторая дочь, названная по имени нашего общаго друга Макреди, котораго онъ пригласилъ быть крестнымъ отцомъ, а предъ новымъ годомъ онъ перехалъ изъ Доути Стрита на Девонширскую террассу, въ прекрасный домъ съ, обширнымъ садомъ, отдленнымъ отъ Нью-Рода высокою кирпичною стной, противъ Йоркскихъ воротъ въ Реджентсъ-Паркъ. Эти различныя обстоятельства, а также попытки приняться за повсть Барнаби по окончаніи Никльби служатъ темой писемъ его отъ октября до декабря.
‘Слава Богу, все идетъ отлично. Я работалъ надъ Барнаби цлый день, и сверхъ того видлъ прекрасный (и доступный) домъ на Кентской террасс, гд жилъ когда-то Макреди, только больше его квартиры.’ Затмъ, когда домъ этотъ ускользнулъ, ‘Барнаби столько ужь пострадалъ отъ исканія квартиры, что сегодня не надо лниться.’ Другой разъ о Мидль Темпл: ‘Я записался. Это, полагаю, надлежащее отдленіе. Барнаби движется, не во весь опоръ, но настолько сколько можно ожидать при такихъ тревожныхъ обстоятельствахъ.’ Или въ другомъ письм: ‘Все благополучно. Барнаби достигъ десятой страницы. Я вдругъ облнился и перешелъ къ Кристабели, а потомъ къ Валленштейну.’ Наконецъ выборъ былъ сдланъ: ‘Домъ много общающій (и много стоющій), въ почтенной мстности, чрезвычайно роскошный, имется въ виду. Миттовъ ведетъ переговоры. Я пребываю въ восторженномъ ожиданіи. Китти спрашиваетъ не пришлете ли вы ей какихъ-нибудь книгъ. Препроводите-ка сюда пожалуста всякій литературный хламъ, какой окажется подъ руками.’ Присоединю дв-три выписки изъ писемъ ко мн писанныхъ въ Экзетер, пока онъ устраивалъ тамъ новое жилище отца и матери. Письма эти очень веселы, въ нихъ пріятно обнаруживается та живость съ какою все однажды виднное отпечатлвалось въ его ум и памяти.
‘Я нанялъ для нихъ маленькій домикъ сегодня утромъ (5го марта 1839, изъ гостинницы Нью-Лондонъ), и если онъ имъ не понравится, я буду очень огорченъ. Ровно въ мил отъ города, на Плеймутской дорог, стоятъ дв бленькія хижины, въ одной помстятся они, въ другой живетъ хозяйка. Я забылъ сколько именно комнатъ, но есть прекрасная гостиная и еще дв комнаты въ нижнемъ этаж, потомъ очень хорошенькая комнатка на верху надъ гостиной и отличный садъ. Штукатурка и обои новы и свжи, все чрезвычайно чисто, и окрестности чуть ли не самыя красивыя въ этомъ красивйшемъ изъ англійскихъ графствъ. Хозяйка, девонширская вдова, съ которою я имлъ честь завтракать сегодня, заслуживаетъ особаго вниманія. Это полная деревенская женщина необыкновенно свжая, но некрпкаго здоровья. Ей подъ шестьдесятъ лтъ, и она только-что оправляется отъ ‘нервнаго разстройства’. Я думалъ что нервы существуютъ только въ город, а оказывается что и деревенскій воздухъ не защита отъ нихъ. Если мать моя какъ-нибудь занеможетъ, я увренъ что подобная сосдка — воплощенная добропорядочность и веселость — будетъ ей большою помощію. Ея домашнее устройство — необыкновенная картина, но я не стану ее описывать пока не увижусь съ вами, тогда мы, полагаю, посмемся вдоволь. Она пользуется большимъ уваженіемъ у банкира и у священника, который прежде жилъ въ моемъ домик, и представляетъ прекрасный образецъ извстнаго рода жизни, если только способенъ я подмчать и схватывать въ чемъ-нибудь характеристическія черты.
‘Братъ этой почтенной дамы съ женой живетъ по сосдству и завдуетъ ея длами, ибо нервы не позволяютъ ей самой заниматься ими, хотя при всей слабости своей она тонка какъ бритва. Братъ этотъ прокашлялъ всю ночь до того что, по завренію очевидцевъ, волосы его ‘можно было выжать’, и переговориваться со мною явилась его жена. Еслибы вы видли меня сидящимъ въ кухн съ двумя старухами, стараясь растолковать имъ что я не имю дурныхъ намреній и скрытыхъ замысловъ, а пріхалъ просто нанять квартиру и лишь случайно, идя по дорог, замтилъ ихъ домикъ — вы бы никогда не забыли этого зрлища. Какъ служанка бгала къ больному и отъ больнаго, какъ больной подписалъ условіе написанное мною и тотчасъ же спрятанное потомъ старушкой въ ветхую чайницу, какъ долго не ршался онъ подписать вторично то же условіе (копію) чтобъ у каждаго изъ насъ было по экземпляру, все это черты самаго неподдльнаго комизма, какой случалось мн въ жизни встрчать. Какъ затмъ, по окончаніи дла, мы разговорились, какъ пилъ я тосты съ пивомъ и заявилъ на допрос что я человкъ женатый и счастливый отецъ двухъ милыхъ малютокъ, какъ старушки дивились этому, какъ одна изъ нихъ, бывшая когда-то въ Лондон, освдомлялась гд я живу, и получивъ отвтъ, припомнила что Доути-Стритъ и Воспитательный Домъ находятся на Старой Кентской дорог, чего я и не оспаривалъ — да мало ли еще чему мы будемъ смяться при встрч, какъ смюсь я теперь при воспоминаніи. О посщеніи мною обойщика, рекомендованнаго хозяйкой, объ отсутствіи обойщиковой жены и робости супруга, не ршавшагося принять за себя какое-либо обязательство безъ нея, о томъ какъ сидлъ я за высокою конторкой въ темной лавк, перечисляя требуемые предметы и выставляя цны по мр того какъ обойщикъ предъявлялъ мн товаръ, о добронравственномъ любезничань моемъ съ обойщиковою дочерью, съ цлію внушить къ себ расположеніе и уменьшить счетъ, обо всемъ этомъ я также не скажу пока ни слова, по указанной выше причин. Домикъ этотъ я серіозно считаю счастливою находкой. Я ничего не слыхалъ о немъ и пошелъ прямо къ нему, посл завтрака, словно по какому-то странному влеченію. Я увренъ что имъ’здсь будетъ хорошо. Еслибъ я былъ старше и дло мое въ жизни кончено, я право могъ бы съ Божьею милостію многіе и многіе годы…
‘Театръ здсь открытъ, и Чарльзъ Кинъ играетъ сегодня въ. послдній разъ. Еслибы давалась ‘настоящая’ драма, я бы по шелъ, но я боялся чтобы серъ-Джейльсъ Оверричъ не разстроилъ меня, и остался дома: помщеніе мое прекрасно, главный слуга необыкновенный! Ноульсъ (не Шериданъ Ноульсъ, а Ноульсъ изъ Чатамъ-Гилль-Рода {Буфетчикъ г. Джильберта Винтера, одного изъ добрыхъ манчетерскихъ пріятелей, гостепріимствомъ котораго мы пользовались съ г. Эньсвортомъ и котораго оригинальные старомодные пріемы живо вспоминаются мн какъ пишу я нкогда хорошо извстное и всми уважаемое имя его.} оселъ предъ нимъ. Это кажется смло, но истина странне вымысла. Кстати еще одно смшное обстоятельство. Обойщикъ являлся сюда съ нкоторыми дополнительными разчетами посл того какъ я уже началъ это письмо. Меня, кажется, приняли здсь за то необыкновенное существо какое я и есмь на самомъ дл. Со мною были удивительно почтительны, и ожидали, конечно, что ко мн будетъ здить сосдняя знать и дворянство. Первый и единственный поститель мой явился сегодня: краснолицый человкъ въ поношенномъ черномъ плать, покрытомъ пухомъ, со страннымъ и необычайно грязнымъ лицомъ, съ толстою палкой, похожій вообще по наружности на любезнаго пристава еще бодраго въ старости. Съ тхъ поръ я уже не видалъ прежде служившаго мн человка и полагаю что не оправлюсь уже отъ этого удара. О постител доложили мн какъ о ‘какомъ-то человк’. Я ожидаю каждую минуту что мн пришлютъ счетъ….
‘Слуга смется за дверью съ другимъ слугой, волъ послднее извстіе о моемъ положеніи.’

ГЛАВА XI.
Новое литературное предпріятіе.
1839.

Теперь настало время преступить серіозно къ повсти которая бы послдовала за Пиквикомъ и Никльби. Онъ уже и обдумалъ ее. Успхъ Никльби до такой степени превзошелъ надежды внушенныя Пиквикомъ что безъ осязательнаго признанія этого факта издатели Диккенса едва ли могли надяться удержать его за собою. Объ этомъ мы часто съ нимъ говорили и об стороны ясно сознавали это. Но помимо вопроса слдуетъ ли снова вступать въ сношенія съ тми же издателями, Диккенсъ считалъ опаснымъ приниматься опять за работу по-старому: ему представлялось что появленіе все тхъ же двадцати выпусковъ можетъ надость публик. Былъ еще другой боле серіозный и весьма существенный для него поводъ къ перемн: онъ надялся что придумавъ новую форму изданія, будетъ имть возможность избавиться отъ утомительнаго напряженія причиняемаго сочиненіемъ длинной повсти, сократить и разнообразить свой трудъ и удержать подъ конецъ за собою вс выгоды непрерывнаго изданія, не сочиняя самъ каждой его строчки. Эти соображенія обсуждались съ большимъ жаромъ, уже нсколько мсяцевъ мысль эта развивалась у него въ голов.
Въ іюл въ 1839 года онъ писалъ мн изъ Петерсгама слдующее: ‘Я обдумывалъ это дло, обдумывалъ въ ущербъ Никльби, до того что пришелъ наконецъ въ тревожное, возбужденное состояніе. Мн представилось что еслибы Чапманъ и Голлъ сообщили вамъ какъ намреваются они поступить по окончаніи Никльби, не увдомляя меня, это намъ очень бы помогло. Вы знаете что я хорошо къ нимъ расположенъ и что если они поступятъ щедро, даже боле щедро чмъ можетъ-быть предполагали, они найдутъ въ этомъ выгоду и найдутъ меня сговорчивымъ. Вы знаете также что мн предлагали люди состоятельные издать что бы я ни далъ, принявъ на себя весь рискъ и назначивъ только извстный процентъ съ барыша въ свою пользу. Но мн не хочется оставить моихъ прежнихъ издателей, и я уже говорилъ вамъ что если они обнаружатъ щедрость, то ни въ какомъ случа не оставлю ихъ, хотя оно было бы несомннно до нкоторой степени выгодно для меня. Вы знаете все это, и я увренъ что еслибы вы изложили имъ вс прелести нашего новаго проекта, напомнили бы имъ что съ изданіемъ Барнаби кончаются вс мои обязательства, изъявили бы что теперь время упрочить наши отношенія, выступивъ прямо со щедрыми предложеніями, я совершенно увренъ что еслибы вы сдлали это, какъ вы одни можете сдлать, послдствія были бы весьма важныя и благія для меня и моего семейства, и другъ вашъ въ значительной степени былъ бы вознагражденъ за весьма утомительный трудъ, приносившій до сихъ поръ весьма мало пользы. Увижусь съ вами, Богъ дастъ, во вторникъ вечеромъ, и если они явятся къ вамъ въ среду, то останусь въ город до вечера среды.’
Издатели явились, и результаты свиданія были такъ благопріятны что я попросилъ Диккенса изложить на бумаг все то что говорилось въ разныя времена о новомъ проект. Это подало поводъ къ весьма интересному письму, которое я сейчасъ приведу, писанному въ тотъ же мсяцъ изъ Петерсгама. Я не помнилъ, пока не перечелъ недавно этого письма, что тогда уже была у него мысль о поздк въ Америку.
‘Я желалъ бы начать тридцать перваго марта 1840 новое изданіе состоящее исключительно изъ оригинальныхъ произведеній, выпуски котораго, по три пенса каждый, выходили бы еженедльно и могли бы потомъ составлять книги издаваемыя въ извстные опредленные сроки. Понятіе объ общемъ характер изданія могутъ дать Spectator, Tattler и Гольдсмитова Bee, только оно и по содержанію и по изложенію было бы гораздо популярне ихъ. Я предложилъ бы начать, какъ Spectator, какимъ-нибудь занимательнымъ вымысломъ относительно происхожденія изданія, вывести какой-нибудь клубъ или кружокъ лицъ, похожденія и приключенія которыхъ служили бы такъ сказать связующею нитью для всего сочиненія, постоянно вводить новыя лица, призвать опять на сцену мистера Пиквика и Сама Веллера, изъ которыхъ послдній могъ бы давать отъ времени до времени весьма эффектный матеріалъ, писать забавныя статейки о слабостяхъ времени, по мр того какъ он проявляются, пользоваться всякимъ встрчающимся случаемъ и разнообразить форму изложенія, придавая ему видъ очерковъ, статей, разказовъ, писемъ отъ воображаемыхъ корреспондентовъ и т. п.
‘Въ дополненіе къ этимъ краткимъ указаніямъ могу прибавить что подъ извстными заголовками я постарался бы установить постоянныя рубрики, которыя придавали бы характеръ всему изданію, служа въ то же время источникомъ интереса и смха. Тутъ очень хорошо можно бы помстить статьи о палатахъ, о которыхъ я давно уже думалъ и говорилъ, и рядъ маленькихъ повстей, недавно пришедшихъ мн въ голову, описывающихъ Лондонъ какъ былъ онъ много лтъ тому назадъ, какъ есть онъ теперь и какъ будетъ много лтъ спустя. Можно датъ этимъ повстямъ какое-нибудь общее заглавіе, напримръ: бесды Гога съ Магогомъ, и раздлить ихъ на части, какъ сказки Тысячи и одной ночи, будто Гогъ и Магогъ разказываютъ ихъ другъ другу въ Гильдголл по ночамъ, умолкая на разсвт. Развитіе этой мысли открыло бы почти неисчерпаемый источникъ шутокъ, насмшекъ и интереса.
‘Я началъ бы также и продолжалъ бы отъ времени до времени рядъ сатирическихъ очерковъ, переведенныхъ будто бы изъ лтописей какихъ-нибудь дикарей, описывающихъ отправленіе правосудія въ какой-нибудь никогда не существовавшей стран, и передающихъ дянія тамошнихъ мудрецовъ. Цлью этихъ очерковъ (которые составляли бы нчто среднее между путешествіями Гулливера и Гражданиномъ міра) было бы слдить постоянно за городскими и деревенскими должностными лицами и никогда не оставлять ихъ въ поко.
‘Сколько въ каждомъ выпуск слдовало бы писать мн самому, это можно бы опредлить по соглашенію. Разумется я принялъ бы на себя относительно этого извстныя обязательства. Никто кром меня не сталъ бы развивать указанныхъ выше мыслей, но мн нужна, конечно, помощь, и другаго рода статьи должны помщаться въ изданіи. Но я поставилъ бы условіе чтобы сотрудники выбирались мною самимъ, и чтобы содержаніе каждаго выпуска точно такъ же зависло бы отъ меня и не подлежало бы постороннему вмшательству, какъ выпуски Пиквика или Никльби. Чтобы придать свжесть, новизну и занимательность изданію, я готовъ въ назначенное напередъ время (напримръ лтомъ, когда достаточное количество матеріала будетъ заготовлено, или раньше, если окажется нужнымъ) хать въ Ирландію или въ Америку и оттуда присылать статьи съ описаніемъ мстъ и лицъ какія увижу, съ народными преданіями, сказками и поврьями, на подобіе Альгамбры Вашингтона Ирвинга. Я бы желалъ чтобы право на вторичное отдльное изданіе этихъ статей, а также бесдъ Гога съ Магогомъ, да и всего что я напишу, было выговорено въ условіи относительно предлагаемаго предпріятія. Вотъ очень краткій и неполный очеркъ задуманнаго мною плана. Я готовъ вступить въ переговоры объ этомъ дл, дать дальнйшія объясненія, принять въ соображеніе замчанія какія могутъ быть сдланы, обсудить вс подробности тотчасъ же. Не говорю ничего о новизн такого изданія и о надеждахъ на успхъ, конечно я разчитываю на успхъ, превышающій можетъ-быть вс предположенія, иначе я не сталъ бы браться за такое большое дло.
‘Условія на которыхъ я согласился бы приступить къ этому предпріятію слдующія: чтобъ я участвовалъ въ прав собственности на изданіе и въ барышахъ, чтобы за все что обяжусь я писать для каждаго выпуска мн выдавалась извстная сумма денегъ, чтобы помощникамъ моимъ уплачивалось издателями тотчасъ же по выход выпуска сколько кому слдуетъ по предъявленной отъ меня записк. Таксу за сотрудничество можно опредлить по разчету и соглашенію. Или, если предпочитаютъ издатели, пусть выдается мн извстная сумма за каждый выпускъ, и я самъ уже тогда распоряжаюсь по усмотрнію тмичастями которыя будутъ писаться не мною. Разумется вс эти платежи и другія издержки по изданію никоимъ образомъ не должны падать на меня и вычитаться изъ слдующей мн части чистаго барыша. Не къ чему прибавлять что если я предприму путешествіе, надо будетъ сдлать оговорку относительно путевыхъ расходовъ.
‘Я желалъ бы чтобы наши друзья-издатели приняли вс это въ соображеніе и сообщили мн свои мннія и условія, зрло обдумавъ вопросъ.’
Результатъ размышленій ихъ былъ вообще удовлетворительный. Ршено было выдать Диккенсу полторы тысячи фунтовъ по окончаніи Никльби, приступить къ новому изданію и для иллюстрацій въ него присоединить къ Броуну Каттермоля. Первоначальный планъ немного былъ измненъ, хотя вс мы чувствовали что по крайней мр первые выпуски Диккенсу придется написать одному, и что какой бы ни былъ интересъ и успхъ предполагаемыхъ отрывочныхъ статей, повсть съ его именемъ, выходящая если не въ опредленные сроки, то безъ слишкомъ большихъ перерывовъ, окажется необходимою. Однако изданіе начато было безъ такой повсти, дальнйшій ходъ его былъ обусловленъ обстоятельствами независвшими ни отъ какой предусмотрительности. Договоръ относительно простаго сборника отдльныхъ статей и очерковъ, безъ всякаго указанія на цльную, непрерывную повсть, былъ заключенъ и подписанъ въ конц марта. Условія этого договора ставили Диккенса въ единственное законное и приличное ему во всхъ подобныхъ длахъ положеніе, какъ бы дло ни пошло, онъ долженъ былъ остаться въ барыш, а въ случа успха на его долю приходился наибольшій барышъ. Весь рискъ принимали на себя издатели, и въ счетъ падающихъ на нихъ расходовъ по изданію, Диккенсу назначалось за каждый еженедльный выпускъ пятьдесятъ фунтовъ. Какъ бы ни пошло дло, успшно или не успшно, эти деньги онъ во всякомъ случа долженъ былъ получать. Потомъ надлежало свести счеты по каждому выпуску отдльно, и половина барыша шла ему, а половина издателямъ. Каждый выпускъ разсматривался самъ по себ, и еслибы на нкоторыхъ въ нихъ понесенъ былъ убытокъ, то убытокъ этотъ не долженъ былъ ставиться въ общій счетъ. Изданіе должно было продолжаться обязательно двнадцать мсяцевъ, по истеченіи этого срока издателямъ предоставлялось право прекратить его, но если они пожелаютъ продолжать, Диккенсъ обязанъ былъ не отказываться отъ этого предпріятія ране пяти лтъ, подъ конецъ право собственности длилось поровну между нимъ и издателями. За шесть недль до подписанія этого условія, когда еще пріискивалось заглавіе, я получилъ отъ него слдующее письмо, ‘Я буду обдать съ вами. Я намревался провести вечеръ въ серіозномъ размышленіи (какъ вчера), но кажется лучше выйти изъ дому, а то одна работа безъ развлеченія наводитъ вялость и скуку. У меня тоже есть списокъ заглавій, но я почти уже окончательно остановился на одномъ. Мн представляется что старикъ въ ветхомъ дом начнетъ книгу отчетомъ о себ самомъ и, въ числ другихъ особенностей, обнаружитъ свою привязанность къ стариннымъ, стннымъ часамъ: какъ сидя съ ними наедин въ долгіе вечера, онъ привыкъ къ ихъ голосу и сталъ считать его голосомъ друга, какъ бой часовъ этихъ по ночамъ словно говорилъ ему что они все бдительно стоятъ на страж у дверей его комнаты, какъ самая наружность ихъ словно смягчалась, и привтливое выраженіе проглядывало въ пыльныхъ чертахъ, когда онъ смотрлъ, на нихъ сидя у камина. Затмъ я разкажу какъ онъ держалъ разныя рукописи въ глубокомъ темномъ шкафчик подъ часами, гд висятъ гири, какъ къ чтенію этихъ рукописей примшивалась у него мысль о часахъ, и какъ наконецъ когда составился клубъ, то по аккуратности своей и по привязанности старика къ часамъ, онъ взялъ отъ нихъ названіе. Поэтому я и назову книгу или Часы стараго Гомфри, или Часы мастера Гомфри. Въ начал будетъ рисунокъ изображающій старика Гомфри съ часами и объясненіе какъ и почему. Вс бумаги самого Гомфри будутъ помчены ‘изъ-подъ часовъ моихъ’, а относительно того какъ ввести другія, у меня есть уже свои мысли. Я думалъ объ этомъ вчера весь день и весь вечеръ, до тхъ поръ пока легъ въ-постель. Я увренъ что это начало выйдетъ у меня хорошо, оно будетъ написано съ теплотой.’
Нсколько дней спустя онъ писалъ: ‘Часы мастера Гомфри кажется мн лучше нежели Часы стараго Гомфри, разв только чтобы слово мастеръ не ввело мыслящихъ людей въ недоразумніе.’ Потомъ черезъ два дня: ‘Я вчера думалъ весь день и сегодня принялся за мастера Гомфри.’ Затмъ спустя недлю: ‘Я окончилъ первый выпускъ, но по недостатку мста могъ довести только до двухъ великановъ, которые теперь на сцен.’

‘Русскій Встникъ’, NoNo 2—4, 1872

Форстер Джон
Прочитали? Поделиться с друзьями:

Читайте также:

  1. Аристоновы приключения,, Фенелон Франсуа, Год: 1696
  2. Исповедь моей жизни, Захер-Мазох Ванда, Год: 1906
  3. Жизнь Джека Лондона, Лондон Шармэйн, Год: 1921
  4. Человеческая трагикомедия, Шерр Иоганн, Год: 1884
  5. Записки тюремной надзирательницы, Робинсон Фредерик Уильям, Год: 1863
  6. Исповедь, Руссо Жан-Жак, Год: 1769
  7. Четыре возраста жизни, подарок всем возрастам, Сегюр Луи-Филипп, Год: 1822
  8. Поль Сезанн, Линдсей Джек, Год: 1969
Электронная библиотека