Аристоновы приключения,, Фенелон Франсуа, Год: 1696

Время на прочтение: 14 минут(ы)

АРИСТОНОВЫ ПРИКЛЮЧЕНІЯ
или
ЖИЗНЬ
ДОБРОД
ТЕЛЬНАГО МУЖА.

Переведено съ Французскаго.

ВЪ САНКТПЕТЕРБУРГ
1779.

ЕГО ВЫСОКОРОДІЮ
ГОСПОДИНУ
СТАТСКОМУ СОВТНИКУ,
МАРКУ ФЕДОРОВИЧУ
ПОЛТОРАЦКОМУ
.

всеусерднйшее приношеніе.

ВАШЕ ВЫСОКОРОДІЕ
МИЛОСТИВЫЙ ГОСУДАРЬ!

Неблагодарнымъ или паче безчувственнымъ человкомъ долженъ бы я почесться, еслибъ непризнавалъ въ себ тхъ высокихъ милостей, которыя Ваше Высокородіе являть изволите всмъ имющимъ щастіе быть подъ покровительствомъ Вашимъ въ числ коихъ и я нкогда находился. Вы неусыпнымъ своимъ раченіемъ и отеческимъ призрніемъ стремящимся всегда къ содланію щастія воспитанниковъ Вашихъ, насадили въ моемъ сердц смена ученія, коего нын сей хотя еще незрлый, но отъ усердія приносимый плодъ Вашему имяни посвящаю, дабы чрезъ то показать свту, коль чувствительную благодарность начертали въ душ моей великія благодянія Ваши. Если сіе искреннйшее приношеніе удостоите милостиваго своего пріятія, то симъ усугубите щастіе того, которой съ глубокимъ почтеніемъ вчно пребудетъ

МИЛОСТИВЫЙ ГОСУДАРЬ!
ВАШЕГО ВЫСОКОРОДІЯ

Всепокорнйшимъ слугою,
Тимоей Киргакъ.

АРИСТОНОВЫ ПРИКЛЮЧЕНІЯ
или
ЖИЗНЬ ДОБРОДТЕЛЬНАГО МУЖА

Кораблекрушеніемъ и другими злоключеніями Софронимъ лишась приобртенныхъ предками его сокровищъ утшался добродтелію своею на остров Дил. Тамо на златои лир, воспвалъ онъ чудеса Бога, коему покланяются въ сей стран. Тамо въ псняхъ славословилъ Мусъ, коими былъ любимъ. Онъ со тщаніемъ изслдывалъ вс таинства природы, и теченіе свтилъ небесныхъ, порядокъ стихій, разсматривалъ строеніе вселенныя, свойство прозябеній, образованіе животныхъ: но наибольшее стараніе прилагалъ онъ, самого себя познати и украсити душу свою добродтелію. И такъ судьба желая низвергнуть его въ бездну бдствій, возвела на степень истинныя славы, славы во слдъ премудрости грядущія.
Въ сей уединенной стран, во дни блаженныя его безъ богатства жизни, узрлъ онъ нкогда на брегу моря сановитаго старца, коего образъ не былъ ему извстенъ. То былъ, чужестранецъ лишь только еще ко острову приставшій. Сей старецъ чудился предламъ моря, по которому, какъ ему было извстно, сей островъ нкогда плавалъ. Онъ присталъ, но обозрвалъ край, гд поверхъ песка и камней зримы были мало возвышенные холмы, всегда увнчанные младыми и неувядаемыми цвтами. Взирая на чистыя водъ струи и на быстрыя потоки, коими орошались сіи злачныя поля, не могъ онъ насытити очей своихъ. Онъ приблизился ко священнымъ рощамъ окружающимъ храмъ Божій. Возводя очи свои на былія зеленые, коихъ никогда сверные втры, поражать тамъ не дерзали, приходилъ онъ во удивленіе, и уже разсматривалъ изъ Паросскаго мармора, близною свои ею близну снга помрачающаго, воздвигнутый храмъ, окруженный высокими изъ Ясписа столпами. Софронимъ съ неменьшимъ вниманіемъ устремилъ взоръ свой на сего старца. Сдинами украшенная бразда перси его покрывала. Чело морщинами покровеннное ни чего безобразнаго не являло. Оно не имло eщe противностей дряхлыя старости. Въ очахъ его видима была приятная живность, ростомъ онъ былъ высокъ и величественъ, но нсколько согбенъ. Онъ подпирался жезломъ изъ слоновой кости. О чужестранецъ, рекъ ему Софронимъ, чего ты ищешь на остров, которой теб кажется неизвстенъ? Не храма ли Божія? Но ты его зришь издалека, и се явился я предъ тобою, дабы ввести тебя во оной: ибо сердце мое исполненію страха Божія, и самому Юпитеру угодно, да не остаются безпомощными чужестранцы.
Являемую тобою услугу, отвтствовалъ сей старецъ, премлю я съ искреннйшею благодарностію. Пойдемъ ко храму, пролію тамо моленія предъ Богами, да воздадутъ теб за любовь твою къ чужестранцамъ. Во время ихъ шествія, возвстилъ онъ Софрониму причину странствованія своего. Я имянуюсь, вщалъ онъ, Аристономъ. Мсто моего рожденія есть Клазомена, градъ Іонійскій, лежащій въ томъ приятномъ краю, которой вдался въ море, и какъ будто соединяется съ островомъ Хіо, благополучнымъ отечествомъ Омира. Родился я хотя отъ бдныхъ, но благородныхъ родителей. Полистратъ, отецъ мой, великимъ будучи обремененъ семействомъ, не восхотлъ меня воскормить, и для того просилъ одного изъ своихъ въ Те пріятелей чтобъ онъ меня куда нибудь подкинулъ. Близь того мста, гд я поверженъ былъ, нкая изъ Ериреи престарлая жена имла малое стяжаніе. Она меня нашла и козьимъ молокомъ во своемъ дому вскормила. Но едва достигъ я такого возраста, что могъ сносить труды, тотчасъ она меня, поелику нищетою была угнтаема, продала купцу рабами торгующему, которой отвезъ меня въ Ликію. Сей купепъ перепродалъ меня въ Патар, нкоему богату и добродтельну мужу Алкину, и Алкинъ прилагалъ обо мн попеченіе, во время юности моея. Онъ нашелъ во мн понятіе, кротость, чистосердечіе, способность и прилжность ко всмъ достохвальнымъ наукамъ, въ коихъ онъ меня хотлъ наставить. Онъ предопредлилъ меня къ познанію любезныхъ Аполлиновыхъ художествъ. Обучалъ мусикіи, различнымъ тлодвиженіямъ, но всего паче старался научить меня исцлять человческія раны. Скоро приобрлъ я довольно великую славу въ сей толь нужной наук. Аполлинъ поучавшій меня оной, открылъ мн чудодйственныя въ ней таинства. Алкинъ, которой съ часу на часъ боле меня возлюблялъ исполнился радости, видя успхи своихъ обо мн попеченій. Онъ даровалъ мн свободу, и послалъ меня къ Поликрату тирану Самосскому, которой наслаждаясь почти неимоврнымъ благоденствіемъ всегда страшился жестокой премны щастія, ласкательствовавшаго ему толь долгое время. Онъ любилъ жизнь исполненную роскошей. Боясь, чтобъ не лишишься оныя, самыя малйшія бдствій признаки предупреждать старался. Сея ради причины былъ всегда окруженъ славнйшими во врачебной наук мужами. Поликратъ и радовался, что я желалъ провождать при немъ жизнь свою. Онъ меня обогатилъ чрезмрно, и возвелъ на высокій степень чести, чтобъ я навсегда при немъ остался. Долгое время пребывалъ я въ Самос, гд не могъ довольно надивиться щастію, которое какъ будто утшалось раболпстіуя всмъ пристрастіямъ его. Едва токмо предпринималъ онъ войну, уже побда во слдъ ему шествовала, и едва хотлъ онъ начинать самыя труднйшія дла, оныя какъ будто сами собою совершались. Неисчетныя его богатства ежедневно возрастали. Вс враги попраны и и лежали у ногъ его. Здравіе его не токмо не ослабвало, но паче еще укрплялось, и содлывалось непоколебимымъ. Сей спокойный и шастливый тираннъ сорокъ лтъ держалъ щастіе какъ будто во узахъ. Оно никогда ни въ чемъ ему прекословить не дерзало, ниже причинить и малйшаго препятствія въ намреніяхъ его. Толь неслыханное между человками благополучіе почиталъ я для него опаснымъ. Я любилъ его искренно, и для того не могъ сокрыть отъ него страха, коимъ я былъ объемлемъ. Оный въ сердц его впечатллся, ибо хотя Поликратъ и былъ порабощенъ въ роскоши, и тщеславился могуществомъ своимъ, при всемъ томъ, когда приводилъ себ на память Боговъ, и непостоянство длъ человческихъ, ощущалъ въ себ что онъ человкъ. Онъ не возбранялъ мн говорить предъ собою истинну, и столько былъ тронутъ, видя меня объемлема страхомъ, что ршился пресчь теченіе благополучія своего добровольною утратой. Весьма вижу я, рекъ онъ мн, что нтъ ни единаго изъ смертныхъ, ктобы въ теченіе жизни своея никогда не былъ гонимъ судьбою, кого она боле щадитъ, тотъ боле долженъ страшишься ужаснаго ея возмущенія. Я, коего она толико лтъ благъ своихъ исполняла, я долженъ ожидать золъ чрезмрныхъ, коль не отвращу грозящаго мн удара. И такъ, потщуся упредить измну сея лестныя фортуны. Произнося сіи слова, снялъ онъ съ пальца драгоцнной перстень, которой ему былъ весьма любезенъ, и возшедъ на высоту нкія башни, при мн повергъ оной во глубину морскую, уповая сею утратой удовлетворить необходимости? подвергнуться покрайней мр единожды въ жизнь свою суровостямъ фортуны. Но тщетно: онъ былъ тогда ослпленъ благополучіемъ своимъ. Нещастія избираемыя нами, и самимъ себ творимыя, не суть уже боле нещастія. Напротивъ того, ничто насъ толико не терзаетъ, какъ насильственныя и непредвидимыя мученія, коими насъ караютъ Боги. Поликратъ не вдалъ, что истинное средство ко предупрежденію злополучія состоитъ въ отриновеніи отъ себя, посредствомъ мудрости и умренности, всхъ тлнныхъ щастіемъ даруемыхъ сокровищъ. Фортуна, которой хотлъ онъ пожертвовать своимъ перстнемъ, сея жертвы не приняла, и казалось что Поликратъ противу своей воли былъ еще боле щастливъ, нежели прежде рыба проглотила перстень, та рыба была поймана, и изготовленная въ пищ принесена предъ Поликрата, перстень найденъ во чрев сея рыбы и возвращенъ тиранну. Узрвъ съ толикимъ упорствомъ благоприятствующее ему щастіе, въ лиц онъ измнился. Но время уже приближалась, въ которое благополучію его въ преужасныя бдствія внезапно премниться надлежало. Дарій сынъ Истасповъ, великій Царь Персидскій, предприялъ войну противу Грековъ. Онъ вскор покорилъ вс Греческія селенія сосдственныя съ оными острова на Егейскомъ лежащія мор. Самосъ былъ взятъ, тираннъ побжденъ, а Орантъ, вмсто великаго царя предводительствовавшій повелвъ поставить высокій крестъ, пригвоздилъ на немъ тиранна. И такъ человкъ, которой толь удивительнымъ наслаждался благоденствіемъ и которой не могъ испытать злополучія, коего самъ искалъ, вдругъ умученъ томленіемъ лютйшимъ и поноснйшимъ изо всхъ мученій. По сему ничто, толико людямъ не угрожаетъ, какимъ нибудь великимъ злоключеніемъ, какъ благополучіе чрезмрно великое. Фортуна, которая жестоко играетъ знаменитйшими мужами, воздвигаетъ отъ праха и самыхъ нещастныхъ человковъ. Она Поликрата съ высоты величія низвергла? меняже возвела изъ изъ состоянія всхъ бднйшаго, и даровала мн великія сокровища. Персы не токмо меня онаго не лишили, но еще воздали хвалу врачебной моей наук и кротости, которую я хранилъ, будучи въ милости у тиранна. Употреблявшіе во зло довренность и власть его, различнымъ образомъ казнены были, а какъ я не длалъ никому зла, напротивъ того творилъ каждому носильное благодяніе, то побдители одного меня пощадили и со мною однимъ поступили весьма честно. Каждой о томъ радовалсячрезмрно, понеже я былъ любимъ, я наслаждался щастіемъ безъ зависти, поелику не былъ я никогда ни жестокосердъ, ни гордъ, ни жаденъ къ богатству, ни несправедливъ. По семъ проводилъ я еще нсколько лтъ въ Самос, довольно спокойно, но наконецъ сильное возъимлъ желаніе паки узрть Ликію, гд толь сладко протекли дни юности моея. Я уповалъ обрсти тамо Алкина, коему одолженъ воспитаніемъ, и которой былъ перьвымъ виновникомъ всего моего благополучія. Прибывъ во страну сію услышалъ я, что Алкинъ лишившись своего имнія, и претерпвъ съ великою твердостію злополучія при старости своей, скончался. Я и пошелъ разсыпать цвты надъ его прахомъ, и оросити оной слезами и начерталъ я достодолжную надпись на его гроб, и посл вопрошалъ о чадахъ его. Мн возвстили, что одинъ оставшійся посл его сынъ, именуемый Орцилокомъ, не смя безъ богатства явиться во отечеств своемъ, гд отецъ его былъ въ толикой слав, слъ на чужестранный корабль съ тмъ, чтобъ хать на какой ни будь удаленный островъ и тамо провождать пустынническую жизнь. Къ сему присовокупили и то, что Орцилокъ вскор потомъ претерплъ кораблекрушеніе у острова Карпаіи, и что по сему никого уже боле не осталось изъ племени благодтеля моего Алкина. Тотъ часъ вздумалъ я купить домъ его съ плодоносными полями. коими онъ окрестъ онаго владлъ. Взирая на мста, съ нкою сладостію приводившія мн на память лта столь приятныя и столь благаго наставника, восхищался я веселіемъ. Казалось что я былъ еще въ тхъ цвтущихъ лтахъ юности моея, во дни коихъ служилъ Алкину. Какъ скоро купилъ я у его заимодавповъ наслдственное имущество, такъ скоро былъ принужденъ хать въ Клазомену. Отецъ мой Полистратъ и мать моя Филида уже тогда умерли, и оставили много братьевъ, кои между собой весьма несогласно жили. Лишь только прибылъ я въ Клазомену, тотчасъ предсталъ предъ нихъ въ простомъ одяніи, какъ человкъ ничего не имущій, и показывалъ имъ т признаки, съ коими, ты знаешь, обыкновенно подкидываютъ младенцовъ. Они удивились видя такимъ образомъ приумножающееся число наслдниковъ Полистрата, коего малое наслдіе должно было раздлено быть между ими, они даже и въ рожденіи моемъ оспорить меня хотли, и отверглись предъ судіями, что меня не знаютъ. Чтобъ наказать ихъ за таковое безчеловчіе, объявилъ я имъ, что соглашаюсь быть чужимъ предъ ними, и просилъ чтобъ они навсегда изключены были изъ моего наслдства. Когда судіи сіе подтвердили, тогда показалъ я братьямъ своимъ привезенное мною на корабл своемъ богатство, Я имъ объявилъ, что я тотъ самой Аристонъ, которой приобрлъ толико сокровищъ при Поликрат Самоскомъ.
Братья мои пришли въ раскаяніе, что поступили со мною толь несправедливо они желая когда нибудь получишь право на мое наслдство, вс силы употребляли, но тщетно, вкрастистися въ мою дружбу, раздлъ ихъ былъ причиною, что имніе отца, нашего предать надлежало. Я оное купилъ и они съ крайнимъ прискорбіемъ узрли все сіе имніе въ рукахъ того, кому прежде и малйшія частицы отъ онаго дать не хотли. Отъ сего пришли они въ нищету преужасную но когда довольно уже возчувствовали свою погршность тогда явилъ я имъ естествомъ дарованное мн благо. Я ихъ простилъ, я восприялъ ихъ въ домъ свой каждаго изъ нихъ надлилъ столько, чтобъ посредствомъ торговли можно было приобрсть хотя малое богатство, и возстановилъ между ими согласіе. Они и чада ихъ въ жилищ моемъ спокойно дни свои провождали. Я содлался общимъ отцемъ всхъ сихъ семействъ различныхъ. Согласіемъ своимъ и своею ко трудамъ прилжностію скоро собрали они довольно знатное богатство. Между тмъ, какъ ты самъ видишь, постигла меня старость. Она ублила власы мои, и морщинами лицо мое покрыла. Она возвстила мн, что недолго уже наслаждаться буду толь совершеннымъ благополучіемъ. Прежде смерти желалъ я еще съ послдней разъ узрть толико любезную мн страну, и самаго отечества мн любезнйшую, Ликію, гд подъ призрніемъ непорочнаго Алкина научился я добродтельнымъ и мудрымъ быти. Преплывая море, нашелъ я нкоего купца, изъ одною отъ острововъ Кикладскихъ, которой меня уврилъ, что на остров Дил остался еще одинъ Орцилоковъ сынъ, подражающій мудрости и добродтели дда своего Алкина. Я немедленно оставилъ путь въ Ликію ведущій, и будучи покровительствуемъ Аполлиномъ, поспшилъ искать на его остров дражайшаго остатка того племени, коему я всемъ былъ долженъ. Мало уже мн остается жити. Парка, неприятельница сладкаго покоя, которой столь рдко смертнымъ даруютъ Боги, спшитъ уже прекратить дни мои: но я умру со удовольствіемъ, коль очи мои прежде нежели на свтъ взирать престанутъ, узрятъ внука наставника моего. А ты, на остров семъ съ нимъ купно обитаяй, вщай мн днесь, коль его знаешь, скажи, гд могу обрсти Орцилокова сына? Если ты мн его покажешь, то въ награду да благословятъ теб Боги, узрть на лон своемъ сыны сыновъ твоихъ, даже до пятаго колна. Боги да сохранятъ весь домъ твой въ мир и изобиліи, во мзду добродтели твоея. Вщающу тако Аристону, Софронимъ проливалъ слезы, смшенныя съ радостію и скорбію. Наконецъ, не могши ничего говорить, палъ онъ на выю сына. Онъ его объемлетъ, онъ его прижимаетъ ко своему сердцу и съ трудомъ испускаетъ изъ устъ своихъ слова, прескаемыя воздыханіями.
Я тотъ, о! отче мой, я тотъ, кого ты ищешь. Ты зришь предъ собою Софронима, внука друга твоего Алкина. Внимая вщаніямъ твоимъ не сомнваюсь я, что Боги тебя сюда послали усладити мои бдства. Благодарность, которая кажется погибшею на земли, обртается въ теб единомъ. Во время юности моея, слышалъ я, что нкій въ Самос мужъ славный и богатый былъ воскормленъ у дда моего: но какъ Орцилокъ отецъ мой умеръ въ молодыхъ еще лтахъ и меня въ пеленахъ суща оставилъ то я ни чего о семъ порядочно не зналъ. Въ таковомъ будучи невдніи, не осмлился я итти въ Самосъ, и ршился на семъ обитать остров, утшаясь въ нещастіяхъ своихъ, презираніемъ богатствъ и приятнымъ упражненіемъ славословить Мусъ во храм посвященномъ Аполлину. Мудрость поучающая людей довольствоваться малымъ и быть спокойными, до сел одна вс сокровища мои составляла.
По окончаніи сихъ словъ, Софронимъ увидвъ что пришли ко храму, предложилъ Аристону, принести во ономъ моленія и всесожженія свои. Они заклали Богу на жертву двухъ овецъ бле снга, и одного быка имвшаго межъ рогъ на лбу подобіе луннаго ущерба. Потомъ воспвали они стихи въ честь Богу освщающу вселенную, управляющу временами года, предначалствующу надъ науками, и одушевляющу соборъ десяти Мусъ. По выход изъ храма Софронимъ и Аристонъ проводили остатокъ дня повдай другъ другу приключенія свои. Софронимъ принялъ къ себ старца съ такою горячностію, и съ такимъ почтеніемъ, какое явилъ бы онъ и самому Алкину, еслибъ Алкинъ былъ еще живъ. Наставшу утру пустились они въ море и бгъ корабля своего въ Ликію направляли. По прибыти туда Аристонъ повелъ Софронима на плодоносное поле, на брега той рки, во струяхъ коея Аполлинъ возвращаясь съ полевой охоты пылію покрытый, толикократно погружался и мылъ прекрасныя свои блокурыя власы. При берегахъ сея рки насаждены были топольевы древа, и ивы, гд на втвіяхъ въ нжную и какъ будто раждающуюся зелень облеченныхъ, гнздилося безчисленное сонмище птицъ, кои воспвали день и нощь, рка съ каменныя горы съ великимъ шумомъ стремящаяся, клубяся пною разбивала свои волны въ проток устланномъ камешками. Все удоліе было покрыто позлащенными жатвами. Пригорки возвышающіеся на подобіе амфитеатра, обремененны были виноградомъ. Тамо вся при рода осклаблялась и ликовствовала. Небо тихое и ясное, и земля всегда готова новыя изъ ндръ своихъ произращать богатства, въ награду трудовъ земледльца. Шествуя вдоль по рк Софронимъ узрлъ домъ простой, посредственныя величины, но архитектуры приятной, и вовсемъ соразмрной. Въ ономъ не видно было ни злата, ни сребра, ни слоновой кости, ниже червленныхъ уборовъ, но все было чисто и исполненію приятности и всякихъ потребностей безъ великолпія. Среди башни журчалъ источникъ, которой составлялъ малый протокъ вдоль зеленаго луга. Въ садахъ не весьма пространныхъ произрастали плоды и злаки потребныя на пищу человкомъ. По об страны сада представлялись взору дв рощи, коихъ древа древностію своею, равны почти были земл матери своей, и коихъ густыя втвія производили тнь непроницаемую солнечными лучами. Они вступили въ пространную горницу, въ коей уготовали себ приятную трапезу изъ яствъ, какія въ садахъ произвела природа. Тамъ ничего не видно было такого, чего сластолюбіе человческое ищетъ за дорогую цну во отдаленныхъ градхъ, она состояла изъ млека сладостію своею подобнаго тому, которое Аполлинъ доилъ будучи пастухомъ у Царя Адмета, изъ сота изящнйшаго нежели сотъ отъ пчелъ прньитающихъ на гор Иллиб въ Сициліи и на гор Гиметт въ Аттик. Тамо были овощи садовые и недавно со древъ сорванные плоды, вино приятне нектара изъ великихъ сосудовъ текло въ позлащенныя чаши. Во время сего умреннаго, но приятнаго обда? Аристонъ не хотлъ ссти за столъ. Сперьва подъ различными предлогами скрывалъ онъ свою скромность, наконецъ когда Софронимъ сталъ его усильно просить, объявилъ онъ ему, что никогда не ршится вкушать пищу купно со внукомъ Алкина, коему онъ при семъ самомъ стол служилъ толь долгое время. Се мсто, рекъ онъ ему, обыкновенныя трапезы сего премудраго старца. Се паки мсто его съ друзьями бесды. Тутъ забавлялся онъ различными играми, тамъ прогуливался читая Омира и Изіода, а здсь покоился во время нощи. При воспоминаніи сихъ обстоятельствъ сердце его пришло во умиленіе, и слезы изъ очей его лилися. Посл сея трапезы повелъ онъ Софронима на прекрасные луга, гд великія его стада мыча по брегу рки бродили, потомъ увидли они стадо барановъ, кои оставя жирныя паствы вспять уже возвращались, овцы исполненныя млека блея съ полей шли, агнцы же прыгая слдовали за ними. Повсюду видимы были рачительные земледльцы, кои любили трудъ для пользы кроткаго и человколюбиваго своего господина, которой возбуждалъ въ нихъ къ себ любовь, услаждая горести ихъ рабства.
Аристонъ показавши Софрониму домъ невольниковъ, стада и земли столь плодоносными содлавшіяся отъ рачительнаго ихъ восдланія, веселіемъ восхищаюсь, вщалъ ему, видя тебя въ древней отчизн твоихъ предковъ. Се нын я доволенъ пріиди, пріиди наслдуй мсто, съ коемъ я служилъ толь долгое время.
О дражайшій Софронимъ! наслаждайся спокойно тмъ, что принадлежало Алкину, живи и благополучно, и буди неутомимъ въ добродтели, да узришъ кончину блаженне его. Въ то самое время принесъ онъ ему въ даръ все сіе имущество со всми торжественными обрядами предписанными закономъ. Онъ объявилъ, что изключитъ изъ наслдства всхъ законныхъ своихъ наслдниковъ, если они когда нибудь столь неблагодарны будутъ, что поспорятъ о имніи подаренномъ внуку благодтеля моего Алкина. Но симъ Аристонъ не могъ еще удовольствовать своего сердца. Отдавая домъ свой, украсилъ онъ его новыми уборами, хотя простыми и нимало невеликолпными, но чистыми и приятными. Житницы наполнилъ богатыми дарами Цереры, а погреба виномъ съ острова Хіо, виномъ достойнымъ, чтобъ рука Ганимедова поставляла оное на трапезу великаго Зевеса. Онъ также поставилъ туда вина Парменіенскаго, великое множество меду отъ пчелъ Гимметскихъ и Гиблейскихъ, и елея Аттическаго сладостію своею самому меду подобнаго. Сверьхъ сего положилъ туда безчисленное множество рунъ, волны тонкой и блой яко снгъ. Сей богатый даръ снялъ онъ съ нжныхъ овецъ пасущихся на горахъ Аркадійскихъ, и въ тучныхъ Сицилійскихъ поляхъ. Въ такомъ состояніи отдалъ онъ домъ свой Софрониму. Онъ еще подарилъ ему пятьдесятъ Аттическихъ талантовъ, а сродственникамъ его предоставилъ недвижимое весьма высокой цны имніе, коимъ владлъ онъ въ полуостров Клазомен, около Смирны, Лебеди, и Колофома.
Совершивъ дароприношеніе Аристонъ возслъ на свой корабль, дабы возвратитися во Іонію. Удивленный и во умиленіе приведенный толь щедрыми благодяніями Софронимъ, съ наполненными слезъ очами провождалъ его до самаго корабля именуя отцемъ своимъ, и принимая во своихъ объятіяхъ. При благополучномъ втр Аристонъ скоро прибылъ во свое отечество. Ни кто изъ сродственниковъ его не смлъ стовать на то, что онъ далъ Софрониму. Если когда-либо кто нибудь изъ васъ, сказалъ онъ имъ, дерзнетъ отъяти принесенное мною въ даръ Алкинову внуку, то знайте, что я въ такомъ случа заповдалъ продать все мое имніе, а деньги раздать убогимъ во Іоніи. Мудрый старикъ жилъ спокойно, и наслаждался благодяніями ниспосыаемыми съ небесъ за его добродтель. Онъ хотя и былъ удрученъ старостію, однако каждой годъ совершалъ шествіе въ Ликію, дабы узрть Софронима и принести жертву надъ Алкиновымъ гробомъ, которой онъ обогатилъ великолпнйшими украшеніями Архитектуры и рзнаго художества. Онъ завщалъ, чтобъ и его по смерти и прахъ въ томъ же гроб положили, да почіетъ оной купно и съ прахомъ дражайшаго наставника его. Каждой годъ весною, Софронимъ съ нетерпливостію желая его узрть, обращалъ безпрестанно свой взоръ, на морскіе брега, чтобъ увидть Аристоновъ корабль, которой приплывалъ въ сіе время. Каждой годъ, зря изъ далека среди горкихъ волнъ пловущее, толико ему любезное судно, радостію исполнялся. Пришествіе корабля сего несравненно боле раждало въ немъ веселія, нежели вс приятства природы возобновляющейся весною, посл свирпостей ужасныя зимы.
Въ одинъ годъ не видалъ онъ какъ въ прежніе годы сего толь желаннаго судна. Онъ горестно воздыхалъ, печаль и боязнь изображены были на лиц его. Сладкій сонъ далеко отъ очей его уклонялся. Никакая и самая изящнйшая пища не была для него приятна. Онъ былъ безпокоенъ, тревожимъ будучи малйшимъ шумомъ, всегда обращенный ко пристанищу корабельному, всеминутно спрашивалъ онъ, не видалъ ли кто судна пловущаго изъ Іоніи. Наконецъ увидлъ онъ одно, но увы! тамъ не было Аристона. На немъ находился единый токмо прахъ его, сокрытый въ серебряномъ ковчег. Амфилъ старинный и равнолтный почти другъ умершаго, врный исполнитель послдней его воли, со прискорбнымъ видомъ принесъ сей ковчежецъ. Когда онъ приблизился къ Софрониму, тогда оба они безгласны спали, и единымъ токмо прерывающимся рыданіемъ изъяснялись. Софронимъ облобызавъ сосудъ и оросивъ оной слезами, о старецъ! вопія вшалъ къ нему, ты составлялъ блаженство жизни моея, и ты мн причиняешъ нын скорбь всхъ скорбей лютйшую. Уже я тебя боле не увижу! Съ веселіемъ скончалъ бы я жизнь свою, чтобъ токмо узрть тебя, чтобъ токмо служить теб въ поляхъ Елисейскихъ, гд стнь твоя наслаждается нын блаженнымъ миромъ, которой праведные Боги добродтели предуготовляютъ. Ты во дни наши возобновилъ на земли правосудіе, святыню и благодарность. Во время желзнаго вка, ты явилъ благость и невинность златыхъ времянъ. Боги прежде нежели возложили на главу твою внецъ во обиталищ праведныхъ, даровали теб на земли живыхъ щастливую приятную и продолжительную старость. Но увы! по что долженствующее во вки продолжаться, никогда довольно долговремянно не-бываетъ! безъ тебя не чувствую уже я никакого веселія. О тнь любезная! когда пойду и во слдъ тебя? дражайшая тлнность еслибъ ты могла еще что нибудь ощущать, то конечно возчувствовала бы радость совокупитися съ Алкиновыхъ прахомъ. Пеплъ мой также нкогда съ твоимъ соединится. Но пока дождуся блаженныя минуты, все мое утшеніе въ томъ состоять будетъ, чтобъ хранити остатки того, кто былъ мн паче всхъ любезенъ. О Аристонъ! Нтъ, ты никогда Смерти небудетъ причастенъ, и вчно во глубин сердца моего обитати будешъ. Скоре самъ себя забуду, нежели забуду мужа толико любезнаго, которой меня столь любилъ, которой любилъ добродтель коей я всемъ долженъ.
По сихъ словахъ прерываемыхъ глубокими воздыханіями? Софронимъ поставилъ ковчегъ во гробъ Алкина. Онъ заклалъ многія жертвы, коихъ кровію обагрились изъ дерна сооруженные гробъ окружающіе жертвенники. Онъ много изліялъ на гробъ вина и млека, возжегъ ароматы привозимыя изъ среды востока, отъ коихъ благовонный дымъ на подобіе облака до небесъ возносился. Софронимъ узаконилъ на всегда каждой годъ въ уреченное время отправлять игры въ честь Алкину и Аристону. Туда стекалося множество народа изъ Карій, страны благословенной и плодоносной, отъ злачныхъ предловъ Меандра, которой игра играетъ во многихъ излучистыхъ брегахъ и которой кажется съ негодованіемъ оставляетъ орошаемую имъ страну отъ Каистровыхъ всегда зеленію украшенныхъ бреговъ отъ краевъ Пактола извергающаго изъ ндръ своихъ подъ водами златый песокъ, изъ Памфиліи, на которую Церера Помона и Флора со рвеніемъ другъ предъ другомъ свои дары изливаютъ, наконецъ изъ пространныхъ удоліевъ Киликіискихъ, на подобіе сада орошаемыхъ источниками стремящимися съ горы Тавра, неизтаеваемымъ снгомъ покрытой. Во время сего торжественнаго празднества отроки и отроковицы облеченные въ долгія лянныя одежды, близною своею близну криновъ превосходящія, пснословили Алкина и Аристона, ибо хвала единаго не могла составлятися безъ похвалы другаго. Соединенные столь тснымъ союзомъ, и посл самыя смерти не могли быть разлучены.
Но всего чудодйствнне было то, что съ того самаго дня, какъ Софронимъ изливалъ на гробъ вино и млеко, изящнйшее зеленію и благоуханіемъ миртовое древо возрасло посреди гроба, и вдругъ вознесло снолиственную главу свою, дабы втвіями своими и своею тнію оснити два сосуда, въ коихъ покоился пеплъ Алкина и Аристона. Тогда каждой вщалъ велегласно, что Аристонъ во мзду добродтели своей превращенъ богами въ толь прекрасное древо. Самъ Софронимъ присматривалъ за нимъ, орошалъ его и чтилъ, какъ нкое божество. Сіе древо не токмо никогда старости не достигаетъ, но еще чрезъ каждые десять лтъ паки возобновляется. Симъ чудомъ Боги явить благоволили, что добродтель изливающая толь приятныя благоуханія въ память человковъ, никогда не приобщается смерти.

КОНЕЦЪ.

Прочитали? Поделиться с друзьями:
Электронная библиотека