Г. П. Данилевский
Г. П. Данилевский
Живая свирель
Живая свирель
Живая свирель, Данилевский Григорий Петрович, Год: 1860
Время на прочтение: 4 минут(ы)
Источник текста: Г. П. Данилевский — Из Украйны. Сказки и повести (в трех частях). Том 1.
Типография торгового дома С. Струговщикова, Г. Похитонова, Н. Водова и Ко, Санкт-Петербург, 1860 г.
OCR, spell check и перевод в современную орфографию: Э. Хемингуэй
В степи немой, пустынно-необъятной,
В глуши полей, осыпанных ковылью,
Зеленым лопухом, янтарной кашкой
И голубым разливом васильков,
Под воздухом, налитым ароматом
Клубники, ландышей и диких яблонь,
Лиловых колокольчиков и мака,
И роз и тысячи целебных трав —
Жил пасечник, казак седой и дряхлый,
С своей женой да с малыми детьми…
Он день и ночь ленился на приволье,
Курил табак — все думал, да молчал,
Лежал в тени плетня своей землянки,
А на заре стрелял гусей да уток,
Когда порой, пугливой вереницей,
Шумя крылом, они над ним летели…
Не спорил он с хозяйкою сварливой,
Не выходил из пасеки своей
И целые часы в ней проводил,
В полудремоте, глядя безмятежно
В прозрачный, знойный и душистый воздух,
А в воздухе недвижно и не слышно,
Как сонные, как пьяные от жара,
Пред ним висели пестрые жучки,
И комары, и огненные мухи,
И с трепетными крылышками пчелы…
Однажды поутру сердитая хозяйка
Из хаты кликнула своих детей,
Двух дочерей, да маленького сына,
И так сказала им: — Ступайте, дочки,
Там за курганом, над оврагом роща,
А в роще яблоки теперь поспели:
Нарвите нам лукошко до обеда,
Да кстати нож возьмите, лык нарежьте,
И будет вам по ленте на сестру.
Меньшая дочь обрадовалась, брата
Взяла к себе на ручки и к оврагу
Пошла, играя весело и звонко
В степи задумчиво-безмолвной распевая…
Но старшая, которую любила,
Лелеяла и баловала мать,
Надулася сердито и лениво
Пошла к кургану, не дошла до рощи,
Легла под камышом, на берегу
Ручья иссохшей балки, и заснула…
И снится ей, что у сестры в косе
Красуются две огненные ленты,
А у нее висит на шее лыко!
Вот дочь меньшая рвет себе, да рвет
Кислицы спелые, цветы да груши,
Кладет в лукошко маленькому брату
И ходит, песни звонко распевая,
А возле тень ее живая ходит
И также будто рвет кислицы… Тихо
Она вошла в лесную глушь… Незримо
Ее пустыня рощи охватила…
И начала она пугаться! Молча,
Кругом нее толпилися ракиты,
Дрожали белостволые осины,
Качала груша сонной головой,
А черный дуб, увитый желтым хмелем,
В развалинах вороньих гнезд, громадный,
До половины высохший, седыми
И острыми ветвями из трущобы
Махал… Вдали, над явором густым,
Аукнулась кукушка… Меж травой
Пугливая скользнула медяница,
И в воздух плавно поднялся орел,
Над сонным байраком снуя кругами
И тихо исчезая в знойном небе.
Вдруг, видит девушка, на деревце
Два яблока поспели золотые
И прыгают по ветке, как живые.
Скорей она подобрала находку
И без оглядки бросилась домой.
На перепутье к дому увидала
Ее находку старшая сестра:
— Постой, да и постой! — ей говорит, —
Домой еще успеешь ты вернуться,
Ляг — я тебе в голове поищу!
Сестра меньшая тихо к ней склонилась
И, утомленная, заснула тут же…
Ехидно улыбнулася злодейка
И в сердце нож по ручку ей воткнула!
Малютка, как спала, так и осталась —
Ни пикнула, словечка не сказала.
Убийца же опомнилась, в камыш
Немое тело спрятала и тихо
Вернулася домой с чужой находкой…
— А где ж твоя сестра? Ты с ней ходила,
Скажи, куда девалась дочка наша?
— А как мне знать! я нянькой не была ей,
И каждый шаг ее я не следила!
Пойдите и ищите вашу дочку…
Искали все ее, но не сыскали…
И стал грустить казак и тщетно дочь
Любимую из леса поджидать.
Жена ж молчала, с жалостью косилась
На дочку старшую — а дочь худела
И все мрачней да злее становилась.
Прошли года, забыли о малютке,
Забыли о ее веселых песнях…
И с горя стал казак опять лениться,
Курить табак, стрелять по диким уткам,
И целые часы лежать меж ульев
В полудремоте, глядя безмятежно
В прозрачный, знойный и душистый воздух,
А в воздухе, недвижно и не слышно,
Как сонные, как пьяные от жара,
Пред ним висели черные жучки,
И комары и огненные мухи,
И с трепетными крылышками пчелы…
Молчала вся таинственная степь.
Вот вырос сын седого казака,
А тело дочери меньшой покрылось
Землей, песком и пылью бурных вихрей,
Которые кочуют по полям,
Как казаки, спокойно и лениво,
То припадая над травой, как будто
Завидев недруга, то по курганам
На страже стоя черными столбами.
Над дикой самородною могилкой
Зарезанной сестры расцвел камыш,
Зимой иссох и пожелтел, а к лету
Уже звенел при шуме ветерка,
Звенел и музыкой печальной весь,
По жилке каждой, тихо наполнялся…
Услышал эти песни резвый сын
Седого пасечника, срезал ствол,
Очистил от травы и хрупких листьев,
Наделал в нем отверстий и принес
Домой — а той порой чумаки
Из Крыма с солью проезжали мимо
И на ночлег у хаты казака
Остановилися гурьбой веселой…
Беседа их за ужином тянулась,
Тянулася и после. Чумаки,
Забывшись, все сидели да болтали
И нехотя свои курили трубки…
Вдруг раздался меж ними странный шум.
Тревожно стали вслушиваться все
В какие-то таинственные звуки…
И смолкло все!.. И только в темноте
Одно и слышалось… Чумак с свирелью,
Обмененной у сына казака,
Сидел на опрокинутом корыте,
Держал у губ своих свирель, и та,
Как оживленная, печально-тихо
И голосом младенца напевала:
‘Потише — тише, братец, играй,
Не рази сердца моего в край!
Меня сестрица сгубила,
Нож в мое сердце вонзила,
За клубочек
Ягод,
За золотое яблочко!’
Переглянулись все — от изумленья
Не смея слова молвить!.. Вот казак
Берет свирель, и та ему поет,
Поет напевом, полным слез горючих:
‘Потише, тише, отец, играй,
Не рази сердца моего в край!
Меня сестрица сгубила,
Нож в мое сердце вонзила,
За клубочек
Ягод,
За золотое яблочко!’
Наконец народ зовет злодейку!..
Все молчат… Она дрожит, бледнеет,
И свирель звучит в ее руках:
‘Потише, тише, сестра, играй,
Не рази сердца моего в край!
Меня, сестра, ты сгубила,
Нож в мое сердце вонзила,
За клубочек
Ягод,
За золотое яблочко!’
Чуть заблистала ранняя заря,
Народ убийцу вывел на поляну,
И привязал ее к хвосту коня.
Помчался конь, бичуемый испугом,
Рассвирепев, и фыркая, и злобно
Ногами степь широкую взрывая.
И скрылся он за дальнею горой,
Под рощей, у высокого кургана.
И где лихая дочка головою
Ударилась, там вырос дикий терн,
Где русою ударилась косою
Там выросла крапива да бурьян,
А где рукой ударилась греховной
Там выросли всё черные могилы!
Ушел народ, а с ним ушел и старый
Казак, неся с собой на плечах сына,
И на холме покинутой землянки
Осталася одна старуха-мать…
Она к глазам приставила сухую,
Морщинистую руку, устремила
Печальный взор за дочкою любимой,
И так стояла дни, стояла ночи,
Все поджидая дочки ненаглядной,
И наконец от грусти обратилась
В зеленую раскидистую тополь
Над ветхою, покинутой землянкой…