Живая и мертвая.
Живая и мертвая.
Разсказъ Луиджи Пиранделло.
Съ итальянскаго.
Перев. Е. Шестаковой.
‘Современникъ’, No 5, 1913
Живая и мертвая, Пиранделло Луиджи, Год: 1909
Время на прочтение: 10 минут(ы)
Тартана {Одномачтовое судно.} падрона Нино Mo названная имъ ‘Филиппой’ въ честь его первой жены, входила въ маленькую гавань Порте Эмпедокле.
Былъ одинъ изъ тхъ пылающихъ закатовъ, обычныхъ на Средиземномъ мор, когда все безграничное водное пространство переливается и трепещетъ въ океан свта и красокъ, переливамъ на волнахъ отвчаетъ на берегу радужное сіяніе въ окнахъ пестрыхъ домиковъ, лпящихся по склону плоскогорія, яркимъ золотомъ горятъ вершины горъ, и единственный контрастъ этому празднику солнца составляетъ темная громада стариннаго замка, возвышающагося надъ моремъ. Въ то время, какъ тартана проходила между двумя грядами скалъ, защищающихъ собой маленькую Старую Гавань, матросы замтили, что вся пристань отъ замка до блой башки маяка была густо усыпана народомъ, который громко кричалъ, яростно размахивая въ воздух платками и беретами. Разумется, ни самому падрону Mo и никому изъ его людей и въ голову не пришло, чтобы эта суматоха могла относиться къ нимъ, самое простое было предположить, что народъ провожаетъ случайно зашедшую эскадру миноносокъ, устраивая овацію рдкимъ гостямъ — и три гонга немедленно разсыпались, какъ блки, по снастямъ, чтобы все лучше видть и слышать.
Осторожный падронъ Нино приказалъ убрать паруса, и тартана еще медленно скользила впередъ по инерціи, едва разская перламутровыя воды въ ожиданіи судна, которое должно было взять ее на бурсиръ, и подвести къ пристани. Оно не заставило долго ждать себя. При сильныхъ взмахахъ веселъ оно быстро приближалось и съ нимъ вмст флотилія шлюпокъ, чуть не тонувшихъ подъ тяжестью стоявшихъ и сидвшихъ въ нихъ людей, вс они ожесточенно жестикулировали, громко крича и безъ всякаго стсненія указывая пальцами на тартану.
Какая могла быть причина такого необъяснимаго вниманія? Можетъ быть, тутъ получилось извстіе о крушеніи тартаны? И встревоженные матросы съ любопытствомъ перевшивались черезъ бортъ навстрчу быстро бгущимъ лодкамъ, стараясь уловить смыслъ того, что оттуда имъ кричали. Но ничего нельзя было разобрать, кром названія тартаны ‘Филиппа! Филиппа!’, повторяемаго на вс лады.
Одинъ только падронъ Нино Mo, красный, какъ ракъ, приземистый и плотный, держался въ сторон, вполн безучастный ко всему происходящему, надвинувъ беретъ вплоть до самыхъ своихъ маленькихъ, косыхъ и налитыхъ кровью глазокъ, изъ которыхъ лвый онъ почти всегда держалъ закрытымъ. Только разъ онъ вынулъ изо рта трубку, сплюнулъ и, проведя изнанкой руки по рыжей щетин усовъ и остроконечной, жиденькой бородк, сказалъ угрюмо, спокойно и жестко:— Подите вы! вс вы тутъ одурли!— И, внезапно повернувшись къ юнг, веллъ ему моментально слзть съ мачты и отправляться на корму и звонить къ ‘Angelus’-у.
Падронъ Нино всю свою жизнь провелъ на мор, и это сдлало его грустнымъ и нелюдимымъ. Глубоко вруя въ безконечное могущество Божіе и безпрекословно подчиняясь Его вол, онъ въ то же время совершенно не выносилъ людей съ ихъ шумомъ и громкими голосами.
При мрныхъ ударахъ корабельнаго колокола падронъ Нино набожно снялъ беретъ, обнаживъ свою голову съ остатками сдыхъ и рыжихъ волосъ, перекрестился, и только что собрался прочесть молитву, какъ вс матросы устремились отъ бортовъ прямо къ нему съ дикими лицами, неистовымъ хохотомъ и оглушительно крича:
— Дядя Ни! Дядя Ни! Филиппа! Филиппа! Ваша жена! Жива! Вернулась! Ваша жена Филиппа!
Падронъ Нино не врилъ своимъ ушамъ. Онъ поворачивался то къ тому, то къ другому и съ ужасомъ всматривался въ лица, стараясь уяснить себ, что онъ не сошелъ съ ума при этой новости. Лицо его исказилось и въ одну минуту выразило цлую гамму чувствъ, начиная отъ изумленія до недоврія, отъ злобы и горя и кончая радостью, и вдругъ, разсвирпвъ, точно защищаясь отъ насилія, бросился въ толпу, расталкивая ее, и, схвативъ перваго попавшагося, бшено встряхнулъ его, восклицая:— Что такое? Что вы говорите?— Потомъ онъ простеръ передъ собой руки для отдаленія какой-то невидимой и ужасной угрозы и кинулся на корму навстрчу лодкамъ, откуда его встртили взрывомъ воплей и безпорядочнымъ маханіемъ рукъ, настойчиво приглашавшихъ его спуститься.
Но падронъ Нино не смогъ вынести несшихся оттуда подтвержденій фатальной новости, онъ отшатнулся назадъ въ надежд найти у своей команды хоть какую-нибудь поддержку и помощь.
Какъ могла вернуться умершая Филиппа, когда и откуда?
Языкъ отказался повиноваться падрону Нино, краснорчивымъ жестомъ онъ указалъ на канатъ, и когда тотъ былъ спущенъ въ буксирное судно, обхватилъ его обими руками и съ крикомъ:— держите!— прыгнулъ черезъ бортъ, скользнулъ на мускулахъ внизъ и обрушился въ самую середину гребцовъ, которые съ восторгомъ подхватили его. Судно немедленно отчалило, между тмъ какъ матросы на тартан, обманутые въ своихъ ожиданіяхъ, бсновались, какъ демоны, и надрывались отъ крика, стараясь убдить какое-нибудь судно взять ихъ на буксиръ и доставить къ пристани. Но никто даже и не обернулся на эти призывы, вс гребли, выбивались изъ силъ, чтобы поспть за баркой, гд въ это время несчастный падронъ Mo внималъ подробностямъ чудеснаго возвращенія своей воскресшей жены.
Помните вы, какъ вс считали ее погибшей вмст съ другими при кораблекрушеніи, когда она три года тому назадъ отправилась извстить свою умирающую мать? Ну такъ вотъ, оказалось, что она вовсе не утонула, бдняжка, а вмсто того цлыя сутки носилась по волнамъ, уцпившись за столъ, пока ее не подобралъ какой-то русскій пароходъ, шедшій въ Америку. Однако, она совершенно помшалась отъ ужаса, да, помшалась въ полномъ смысл этого слова и два года восемь мсяцевъ провела въ сумасшедшемъ дом въ Нью-орк. Теперь же она вполн выздоровла, получила отъ консула билетъ и вотъ уже три дня, какъ вернулась въ родные края.
Падронъ Нино, окончательно одурлый отъ этихъ извстій, градомъ сыпавшихся на него со всхъ сторонъ, только хлопалъ своими косыми, красными глазками, отъ времени до времени его лвое вко конвульсивно закрывалось, и все лицо подергивалось мелкими судорогами, точно его кололи булавками. Кто-то крикнулъ съ одной изъ лодокъ:— А у дяди-то Нино теперь дв жены!— и этотъ возгласъ, встрченный общимъ грубымъ хохотомъ, привелъ его въ себя, онъ съ злобнымъ презрніемъ взглянулъ на всхъ этихъ букашекъ, на этихъ земляныхъ червей, которые на его глазахъ превращались въ ничто всякій разъ, какъ онъ уходилъ на своей тартан въ безконечный просторъ моря и неба. А теперь вотъ они вс высыпали ему навстрчу и толпятся здсь, и, рыча, бснуются на пристани, желая насладиться видомъ человка, который только для того ступаетъ на землю, чтобы найти тутъ двухъ женъ. Событіе настолько же смшное для нихъ, насколько серьезное и печальное для него. Вдь об жены-то были между собой родными сестрами! Старшая, Филиппа, всегда замняла мать маленькой Роз, которую падронъ Нино, женившись, взялъ въ свой домъ въ качеств дочери. Съ исчезновеніемъ Филиппы, оставившей ему почти грудного малютку, онъ справедливо разсудилъ, что лучшей жены и матери ему не найти, и женился на Роз.
Все шло, какъ по маслу, но явилась Филиппа и нашла Розу женой, да еще на четвертомъ мсяц, а самъ падронъ Нино очутился между двумя женами, двумя сестрами, двумя матерями!
Да, тутъ было чему по смяться!
Да вонъ он на берегу,— вонъ Филиппа! И, дйствительно, жива! Машетъ ему рукой, какъ будто хочетъ ободрить его, а другой рукой поддерживаетъ Розу, дрожащую и рыдающую у нея на груди отъ стыда и горя посреди хохочущаго народа, который хлопаетъ въ ладоши, бшено крутитъ въ воздух беретами и реветъ отъ восторга.
При вид этого, падрону Нино показалось, что у него оборвалось сердце. Онъ весь трясся отъ злости и отъ души желалъ, чтобы барка затонула, избавивъ его отъ ненавистнаго зрлища.
— Еще лучше,— мелькнула у него мысль,— было бы заставить гребцовъ повернуть назадъ и умчаться на тартан, какъ можно дальше и навсегда. Но увы! желзная необходимость влекла его впередъ, и бороться не было силъ… Тутъ падронъ Нино ясно услыхалъ, какъ что-то выстрлило у него въ голов, оглушивъ и ослпивъ его, и въ слдующій моментъ онъ очутился въ объятіяхъ жены своей Филиппы.
Это была худая, костистая женщина, на цлую голову выше своего мужа, со смуглымъ энергичнымъ лицомъ и мужскими манерами, голосомъ и походкой. Посл должныхъ привтствій, она освободилась изъ объятій Mo и толкнула его къ Роз, очевидно, желая, чтобы онъ поздоровался съ ней. Но когда падронъ Нино увидалъ эти огромные, свтлые глаза на изнуренномъ, прозрачномъ личик, источавшіе потоки слезъ, словно два водопада, и полные отчаянья и стыда, силы окончательно покинули его. Онъ быстро нагнулся и схватилъ на руки своего трехлтняго сынишку.
— Домой! Домой!— вскричалъ онъ и зашагалъ прочь, и об женщины поспшили за нимъ.
Вся толпа бгомъ бросилась за ними, съ криками окруживъ ихъ со всхъ сторонъ. Мужественная Филиппа, обнявъ за плечи Розу, поддерживала и оберегала ее. Отъ времени до времени она наклонялась къ самому ея уху и громко увщевала ее:
— Да не плачь же, дурочка! Теб вредно плакать! Да ну же, перестань, чего ты! Если Богъ такъ хочетъ, на то Его святая Воля. Все, все уладится, слышишь, малютка, все обойдется, и Богъ намъ поможетъ!
Потомъ, оборачиваясь къ толп, сыпавшей грубыми шутками и насмшками, она кричала то тому, то другому:
— Ничего, не волнуйтесь! Не будетъ ни скандала, ни зависти, ни ревности, а все, какъ Боту угодно. Вс мы Божьи дти!
Когда, наконецъ, они добрались до дома, закатъ уже почти потухъ, и быстро надвигались сумерки. Часть толпы отстала отъ нихъ еще но дорог и съ зажженными фонарями разсыпалась по потемнвшимъ уличкамъ, но многіе все-таки упорно провожали несчастную семью до самаго порога, и столпились вс передъ, дверью, любопытствуя увидть дальнйшее.
Домикъ падрона Нино былъ одноэтажный и освщался только черезъ дверь. Собравшаяся толпа у входа затемняла и безъ того темное помщеніе, но и падронъ Нино и Роза были до такой: степени подавлены всмъ случившимся, что имъ и въ голову непришло разогнать звакъ. Зато объ этомъ позаботилась Филиппа, Засвтивъ огонь на стол посреди комнаты, она вышла за порогъ, и, оглядвъ толпу,
— Какъ?— крикнула она.— Вамъ все еще не довольно, синьоры мои? Мало вы видли, мало смялись? Нтъ у васъ своего дома, что ли? Оставьте насъ самихъ подумать о нашихъ длахъ!
Толпа отхлынула отъ двери и, выкрикнувъ на прощаніе еще нсколько насмшекъ, разбрелась въ разныя стороны. Однако, нсколько особенно упорныхъ продолжали свои наблюденія, отойдя, впрочемъ, подальше въ темноту.
Общее любопытство было возбуждено до крайности. Что теперь предпримутъ эти трое? Всмъ была прекрасно извстна строгая нравственность, доходящая до щепетильности, и богобоязненность падрона Нино Mo и обихъ сестеръ. Въ этотъ вечеръ, они дали тому ясное доказательство, оставивъ дверь открытой. Всю ночь, вплоть до разсвта, въ комнат горла лампа, и полоса желтаго свта лилась въ окружающую темноту. Всякій, кто хотлъ, могъ видть все происходившее внутри. Отъ времени до времени кто-нибудь изъ любопытныхъ проходилъ мимо двери, искоса бросая быстрый взглядъ внутрь помщенья.
Сначала видно было, какъ вс трое ужинали, потомъ об женщины, стоя на колняхъ, читали молитву, а падронъ Нино внимательно слушалъ, сидя за столомъ, съ котораго уже оыло прибрано, и подперевъ голову кулакомъ. Потомъ молоденькая Роза, не раздваясь, присла въ ногахъ кровати въ глубин комнаты, гд спалъ мальчикъ первой жены, и прислонилась головой къ стн съ закрытыми глазами и усталымъ видомъ, въ то же время падронъ Mo и Филиппа сидли за столомъ другъ противъ друга и мирно бесдовали вполголоса, наконецъ, они вышлиизъ дома и присли на порог, продолжая свой тихій шопотъ, которому вторилъ равномрный плескъ моря. Яркія звзды сіяли на неб, и темный ночной воздухъ дрожалъ отъ полета невидимыхъ летучихъ мышей…
Когда настало утро, падронъ Нино и Филиппа, не сказавъ никому ни слова, отправились вдвоемъ на поиски другого помщенія. Вскор они наняли въ конц города, на улиц, ведущей къ кладбищу, маленькую, свтлую комнатку, выходившую прямо на море, перенесли туда кровать, столъ, два стула, и, когда пришелъ вечеръ, они проводили туда Розу съ ребенкомъ и молча вернулись въ свой домъ. Такое ршеніе вопроса вызвало во всемъ город бурю соболзнованій бдной молоденькой женщин. Ее безцеремонно принесли въ жертву и выгнали вонъ, подумайте, одну и въ такомъ положеніи! Если того требуетъ законъ, то это законы варварскіе и безчеловчные. Общественное мнніе было возмущено. Въ продолженіе многихъ дней вс кричали о несправедливости и приставали къ падрону Нино съ вопросами и разъясненіями всеобщаго осужденія его поступка.
Но падронъ Нино, боле мрачный, чмъ когда бы то ни было, и по горло занятый нагрузкой тартаны для слдующаго плаванья, не оборачиваясь, не останавливаясь, нахлобучивъ свой беретъ на самые глаза, изъ которыхъ лвый былъ теперь всегда закрытъ, и съ трубкой въ зубахъ, обрывалъ каждаго на первомъ же слов:
— Отвяжитесь отъ меня! Это мое личное дло!
Не большаго могли добиться отъ него и т, кого онъ считалъ выше себя — купцы, торговцы, чиновники и т. п. Съ этими онъ только удостоивалъ говорить мене кратко и энергично:
— Всякій поступаетъ по совсти, синьоръ,— отвчалъ онъ.— Это дло семейное и, кром Господа Бога, не касается никого.
Въ скоромъ времени падронъ Нино окончилъ вс приготовленія и ушелъ въ море на своей тартан. Но даже и его матросы не получили ровно никакихъ объясненій.
Посл отъзда падрона Mo, об сестры переселились въ старый домъ и зажили спокойно и мирно, занимаясь хозяйствомъ и ребенкомъ. Сколько ни выпытывали ихъ сгоравшіе любопытствомъ сосди и сосдки, они не могли добиться раскрытія тайны. Сестры разводили руками, поднимали глаза къ небу и съ грустной улыбкой отвчали:
— Какъ будетъ угодно Богу, кумъ. На все Господня воля, кума.
Когда наступилъ день возвращенія тартаны, об женщины отправились на пристань, ведя за руку ребенка. На этотъ разъ любопытныхъ собралось уже значительно меньше. Ступивъ на земдто, падронъ Нино молча пожалъ той и другой руку, взялъ на руки сына и зашагалъ домой, какъ и въ первый разъ, въ сопровожденіи обихъ своихъ женъ. Только на этотъ разъ въ старомъ дом съ падрономъ Нино осталась Роза, а Филиппа со своимъ, мальчуганомъ спокойно отправилась въ маленькую комнатку на улиц, которая вела въ кладбищу. При этой неожиданной развязк въ город поднялся настоящій скандалъ. Вс, кто прежде жаллъ вторую жену, какъ невинную жертву, увидя теперь, что никакой жертвы не было, почувствовали себя оскорбленными такимъ простымъ ршеніемъ задачи. Сначала оно показалось, было, смшнымъ. Раздраженіе и возмущеніе явились посл и, главнымъ образомъ, потому, что вс въ душ признавали справедливость этого мудраго ршенія. Вс прекрасно чувствовали, что разъ тутъ не было ни обмана, ни вины, а об женщины были законными женами своего мужа передъ Богомъ и людьми, то иначе и поступить было невозможно. Но больше всего бсило людей спокойствіе, доброе согласіе и покорность судьб обихъ сестеръ и полное отсутствіе даже намека на ревность между ними. Хотя, опять таки, какія были основанія для ревности? Ни Филиппа ни Роза не были ровно ни въ чемъ виноваты, каждая была въ своемъ прав и любящей женой падрона Нино. Что же тутъ удивительнаго, что он об безъ зависти и злобы ухаживали за главой и работникомъ семьи, который всю свою жизнь проводить на мор и лишь на три дня въ мсяцъ возвращается домой?
Вс эти разсужденія были вполн правильны. Но именно потому, что они были такъ естественны и неоспоримы, они и возбуждали такое раздраженіе.
На другой же день по своемъ прибытіи, падронъ Нино Mo былъ вызванъ къ судь, чтобы выслушать проповдь о томъ, что двоеженство запрещено закономъ. Падронъ Нино предсталъ передъ судьей съ обычнымъ своимъ угрюмымъ и грубоватымъ видомъ. Выслушавъ до конца строгій выговоръ судьи, онъ спокойно заявилъ, что въ его случа не было ровно никакого двоеженства, потому что его первая жена была везд помчена умершей, и, слдовательно, въ глазахъ закона у него была только одна жена, а именно, вторая.
— Сверхъ человческаго, есть еще Божій законъ, синьоръ, и ему я всегда повиновался,— заключилъ онъ, и судья ничего не нашелъ ему возразить.
Черезъ пять мсяцевъ посл этого событія падронъ Нино пришелъ въ городское управленіе съ извстіемъ, что у него родился ребенокъ.
— Этотъ отъ живой,— заявилъ онъ.
Возраженій никакихъ не представилось, и ребенокъ Роза по всмъ правиламъ былъ записанъ и признанъ законнымъ.
Но когда черезъ слдующіе пять мсяцевъ Нино снова явился и сообщилъ о рожденіи ребенка, пояснивъ, что ‘этотъ отъ покойницы’ — возникло крупное недоразумніе. Какъ поступить съ этимъ ребенкомъ, рожденнымъ отъ Филиппы, разъ она до сихъ поръ все еще считалась умершей? Что-нибудь одно: или незаконенъ первый, какъ отъ недйствительнаго брака, или второй — середины быть не можетъ.
Падронъ Нино въ величайшемъ смущеніи поднесъ руку къ затылку и, сбивъ свой беретъ на. самый носъ, началъ почесывать голову, потомъ онъ обратился къ чиновнику:
— Э—э… извините, синьоръ… А нельзя ли записать его, какъ законнаго отъ второй жены?
Чиновникъ сдлалъ большіе глаза.
— Какъ отъ второй?— оказалъ онъ. Это черезъ пять-то мсяцевъ?
— Правда, правда,— согласился падронъ Mo.— Но что жъ тутъ длать?
— Что длать!— разсердился чиновникъ. Да я то почемъ знаю? Вы кто такой: султанъ паша, бей? Ршайте сами свои дла, вмсто того, чтобы являться сюда одурачивать меня вашей чепухой!
Падронъ Нино отступилъ на шагъ назадъ и уперся обоими указательными пальцами себ въ грудь.
— Я?!— воскликнулъ онъ. Я долженъ знать, что мн длать?! Синьоръ, если Богу такъ угодно…
Услыхавъ про Бога, чиновникъ пришелъ въ неописанную ярость.
— Богъ… Богъ… Богъ!!— заоралъ онъ.— все Богъ! Одна умираетъ — Богъ! Жива — Богъ! Родится ребенокъ — Богъ! У васъ дв жены — Богъ! Да оставьте вы Бога въ поко! Приходите, по крайней мр, хоть черезъ каждые девять мсяцевъ, чтобы соблюсти приличіе, дьяволъ васъ всхъ побери! И тогда я всхъ васъ тутъ запишу законными, черти!
Падронъ Нино совершенно спокойно выслушалъ этотъ взрывъ и серьезно сказалъ:
— Это не отъ меня зависитъ, дорогой мой синьоръ. Длайте такъ, какъ находите лучшимъ. Я же только исполнилъ свой долгъ. Будьте здоровы!
И съ тхъ поръ аккуратнйшимъ образомъ являлся черезъ каждые пять мсяцевъ ‘чтобы исполнить свой долгъ’, твердо вруя, что такъ приказываетъ ему Богъ…