В. Войтинскій
В. Войтинскій
ВЪ ТАЙГ
ВЪ ТАЙГ
ПО СИБИРИ
Издательство ‘КНИГА’.
ПЕТРОГРАДЪ.
Стремянная ул. д. 11. тел. 648-62.
МОСКВА.
Б. Садов., д. Пигитъ, тел. 5-60-22.
Жители.
Жители.
Жители, Войтинский Владимир Савельевич, Год: 1916
Время на прочтение: 5 минут(ы)
На неб ни облачка. Берега изнываютъ отъ жары. Но надъ ркой нтъ-нтъ, да и поветъ прохладой.
Пароходъ медленно поднимается противъ теченія Алдана. Подвигаемся впередъ верстъ на пять въ часъ. Быстре идти не позволяетъ теченіе. Взглянешь съ палубы въ воду,— кажется, будто мы стремительно несемся впередъ. Взглянешь на берегъ,— видишь, что стремительно несется вода намъ навстрчу.
Чистая, синяя вода сверкаетъ подъ солнцемъ. Она не похожа на холодныя струи Лены. Скоре вспоминаешь любуясь ею, крымское побережье.
Объ Юг напоминаетъ и подернутая нжной дымкой горная даль. Туманъ ли надъ ркой, или дымъ таежныхъ пожаровъ смягчилъ очертанія далекихъ горъ,— я не знаю. Но на фон ихъ блдной зелени такъ красиво выдляются острыя вершины лиственницъ и пихтъ ближайшихъ островковъ!
Плывутъ мимо скалы съ размытыми дождевой водой колючими уступами. Громоздятся развалины сказочныхъ замковъ, разбитыя арки, рухнувшія колонны и своды, никмъ не побжденные бастіоны. Много такихъ скалъ промелькнуло передъ глазами. Но он быстро исчезаютъ изъ памяти, вытсняютъ ихъ другія картины. И опять лежитъ передъ нами Алданъ въ мягкихъ одтыхъ лсомъ островахъ и излучинахъ
Красивая, немного грустная, безконечно поэтичная рка…
Я стою на носу парохода и смотрю въ даль.
Пустынно, тихо на берегахъ. Къ самой вод склонились пушистыя ветлы. А нжныя лиственницы на нашихъ глазахъ мняютъ свой видъ. Свжія, свтло-зеленыя вблизи, он позади парохода подъ игрой солнечныхъ лучей, становятся темными, строгими, какъ Бклиновскіе кипарисы.
Протяжный свистокъ. Пароходъ замедляетъ ходъ.
Смотрю по сторонамъ. Ищу деревни, села на берегу. Ищу хоть слда лодки у воды.
Ничего!
Пароходъ, между тмъ, приближается къ лсистому берегу.
Подхожу къ лоцману, коренастому старику съ кирпично-краснымъ лицомъ и сдой бородой.
— Что здсь? спрашиваю его.
— Жители.
— Село, что-ли? Или деревня?
— Нтъ, села нту. Жители.
— Какъ называется мстечко?
— Да кто его знаетъ? Никакъ не называется. Жители здсь.
— А кто здсь живетъ?
— Люди здшніе. Тунгусы али якуты.
— Много ихъ тутъ?
— Кто ихъ считалъ? Вроятно, что много.
— Гд же они? недоумваю я.
— За лсомъ они. Сейчасъ придутъ. Для того мы и свистокъ даемъ.
Глаза старика исчезли за морщинками смха.
Въ самомъ дл, смшно! Тридцать лтъ измрялъ онъ Алданъ шагами съ бурлацкой лямкой черезъ плечо,— и всегда въ этомъ мст, пониже той, вонъ, горы, были жители. Двадцать лтъ, съ тхъ поръ, какъ пошли пароходы но рк, плаваетъ онъ лоцманомъ. И каждый разъ ему приходится повторять образованнымъ господамъ, ‘экспедиторскимъ’, одно и то же о жителяхъ этого лса.
Село! деревня! Откуда имъ быть здсь, когда здсь живутъ звроловы? Отчего ихъ съ рки не видать?! Живутъ въ лсу за деревьями,— потому и не видать.
— Во, ползутъ!..
На гальку спустились изъ лса двое. Бгутъ къ пароходу. Это ребятишки, босоногіе, загорлые, подвижные, какъ лсные зврьки.
А вотъ потянулись и взрослые.
Темнаго цвта рубахи и штаны. Мягкіе ‘торбаса’ на ногахъ. Круглыя шляпы и шапки съ тюлевой сткой. Какая-то странная смсь стараго съ новымъ, своего съ привознымъ.
У двухъ или трехъ ружья въ рукахъ. У многихъ метелки изъ конскаго хвоста — обмахиваться отъ комаровъ. Старуха притащила продавать молоко въ четверти. Маленькій худощавый человкъ принесъ и разложилъ на берегу нсколько срыхъ шкуръ сохатаго,— авось купятъ.
Вс оживлены, кричатъ, смются, жестикулируютъ.
Вдь пароходъ въ этихъ мстахъ цлое событіе! Съ пароходомъ прибыли припасы, товары.
Спустили сходни на берегъ, съ баржи сгрузили съ десятокъ кулей, два ящика, тюкъ, зашитый въ рогожу.
У товаровъ суетится купецъ,— среднихъ лтъ, въ русской рубах и сапогахъ. Онъ быстро-быстро говоритъ, что-то обступившимъ его инородцамъ. Т, возбужденные, довольные, громко смются, ощупываютъ товары, машутъ руками.
Я наблюдаю за этой сценой. Хорошо замтилъ, что купецъ не бралъ денегъ за товары. Замтилъ, что во время разговора съ инородцами, въ его рукахъ не было ни бумажки, ни книжки. Все на память, все на слово.
Купецъ вернулся на пароходъ Съ нимъ поднялись по трапу и покупатели. Не даютъ ему пройти, смясь, продолжаютъ говорить о чемъ-то добродушно, весело, простосердечно.
Пароходъ спустилъ пассажировъ, спустилъ и товары. Можно хать дальше.
Опять реветъ пароходный свистокъ, прощаясь съ ‘жителями ‘.
А ‘жители’ рады свистку. И особенно громко выражаютъ свой восторгъ ребятишки, столпившіеся у самой воды.
Кто-то бросилъ завернутую въ блую бумажку карамель въ ихъ толпу. Не усплъ комочекъ упасть на землю,— ужъ двое сцпились изъ-за него. Посл минутной борьбы карамелька досталась сильнйшему.
— Нужно и маленькому дать!
Летятъ блые и пестрые комочки съ парохода. Теперь ихъ ловятъ въ воздух. И достаются они ужъ не боле сильнымъ, а боле подвижнымъ и ловкимъ.
А всхъ подвижне, всхъ ловче оказывается худенькая двочка-подростокъ лтъ двнадцати. Впрочемъ, къ удовольствію пассажировъ, она длится захваченными сластями съ младшими.
Рядомъ со мной слдилъ за этой сценой немолодой мужикъ съ суровымъ лицомъ. Онъ хмурился, хмурился, наконецъ, не выдержалъ:
— И чего ихъ баловать? Нашли, чмъ угощать! А они и жрать-то леденцы не умютъ: съ бумагой слопаютъ…
Пассажиры разохотились. Начали бросать на берегъ куски и корки хлба. Бросаютъ ненужные остатки, которыхъ на пароход не станетъ сть и собака.
Ребятишки съ жадностью ловятъ и это угощеніе. Пароходъ ужъ отчалилъ отъ берега. Куски падаютъ въ воду. Дти и взрослые лзутъ за ними. По поясъ въ вод ловятъ мокрыя корки, засовываютъ ихъ себ въ ротъ, смются, возбужденно жестикулируютъ.
Пассажиры довольны забавой. Довольны, быть можетъ, и своимъ добрымъ дломъ,— угостили дтей, накормили голодныхъ.
Но на меня эта сцена дйствуетъ непріятно раздражающимъ образомъ.
Мн показалось, что и старикъ лоцманъ неодобрительно глядлъ на забаву пассажировъ. Я спрашиваю его:
— Голодно живутъ?
— Извстно… Видалъ, какъ корки хлба ловили?
— Они охотой живутъ?
— Да, промышляютъ.
— Годъ этотъ, что ли, неудачный? Отчего у нихъ такая нужда.
— Удачный ли, нтъ ли, — это для нихъ безъ послдствій. Все впередъ берутъ подъ добычу.
— Купецъ, что съ нами детъ, тотъ — въ сапогахъ, тоже даетъ имъ товары подъ добычу?
— И онъ даетъ. Антипинымъ его звать. Торгуетъ понемногу, а есть и богаче его.
— Тутъ на берегу много такихъ селеній?
— Селеній вовсе нтъ, а такъ себ живутъ: этотъ здсь, а тотъ тамъ. Жители. Такъ ихъ и зовутъ здсь.
Плывутъ навстрчу новыя и новыя картины. Берега зеленютъ кустами и травой. Земля кажется богатой и щедрой въ этихъ мстахъ. А живутъ здсь люди, готовые на лету ловить бросаемыя имъ корки заплеснвшаго хлба. Какъ много много лтъ тому назадъ, живутъ они здсь. Почти какъ зври, среди зврей…
Плывя по рк мимо этихъ людей, я, конечно, не пойму ихъ жизни, не пойму ихъ. Но хотлось мн выяснить себ хоть нкоторыя черты ихъ быта.
Почему не строятъ они домовъ, не ставятъ своихъ ‘урасъ’ на борегу рки, а прячутъ ихъ за деревьями?
Я спросилъ объ этомъ у старика-лоцмана. Тотъ только плечами пожалъ.
— Въ лсу живутъ, — потому природа у нихъ такая сказалъ онъ: Тунгусъ иначе никакъ не можетъ, — совсмъ таежный онъ человкъ.
Это объясненіе не удовлетворило меня. Не могъ разъяснить мн дло и капитанъ парохода, восемнадцать лтъ плавающій по Алдану.
— Умный народъ, потому и не признаютъ ни городовъ, ни селъ, ни деревень, сказалъ капитанъ. Что хорошаго жить рядомъ, да мшать другъ другу? Глупость и предразсудокъ! А тунгусы — умные. Одинъ здсь, другой за полверсты, третій за версту. Хорошо, просторно! Когда нужно, — сойдутся. Когда нужно, — разойдутся. Къ рк близко, а за деревьями втра нтъ. Умно устраиваются!
Я улыбался, слушая капитана, и не могъ ршить, шутитъ ли онъ, или дйствительно восхищается способомъ разселенія тунгусовъ.
Сталъ разспрашивать хавшихъ на пароход инородцевъ. Среди нихъ оказались понимающіе но русски. На шелся и переводчикъ изъ якутовъ.
Якуты говорили, что на рк жить нельзя: вода плоха. ‘Желзную воду’ и человку пить вредно, не только скотин. Озерная вода лучше. Потому и селятся по озеркамъ, въ лсахъ. Тамъ и покосы лучше.
Другіе спорили, доказывали, что рчная вода лучше озерной. А на рк жить нельзя, говорили они, изъ-за втра и морозовъ. Подальше, въ лсу тише и тепле.
Ссылались и на ледоходъ, который можетъ снести урасу, поставленную на берегу. Указывали на обвалы подмытыхъ водою деревьевъ. Подъ всми доводами чувствовалась правда. Но доводовъ было слишкомъ много. Слишкомъ разнообразны были они…
И надъ всми объясненіями, покрывая ихъ всхъ, оставалось объясненіе старика-лоцмана:
— Таежные люди, природа у нихъ таежная, потому и живутъ средь деревьевъ.
Извиваясь межъ горъ, сверкая на солнц, въ безконечную даль убгала рка. Загадочно синли вершины горъ. Въ игр свта лсъ казался то привтливымъ, ласковымъ, то суровымъ и строгимъ.
И, слдя за скользящими навстрчу намъ лиственницами, елями и ветлами, я думалъ о людяхъ, живущихъ по сосдству съ нами, за этой зеленой стной.
Тихо живутъ они, далеко-далеко отъ культурныхъ и заселенныхъ мстъ.
Нтъ у нихъ городовъ. Нтъ деровень. Только ‘жители’ среди лса.
Радостно смющіеся пароходу, и купцу, и пассажирамъ. Радующіеся привозу товаровъ. Жадно хватающіе бросаемыя имъ съ палубы корки хлба…