Женщины-профессора Болонского университета, Никитенко Софья Александровна, Год: 1883

Публицистика
Время на прочтение: 46 минут(ы)
Скачать в PDF

Женщины-профессора Болонскаго университета.

Гаэтана Аньези.

Изъ всхъ ученыхъ женщинъ Болоньи чуть ли не самой популярной является Гаэтана Аньези. По крайней мр, имя ея чаще другихъ приходится слышать въ Италіи и даже встрчать въ печати. Это отчасти можетъ быть объяснено и тмъ, что ея боле сложная натура, не довольствуясь исключительной работой ума, еще подвигла ее на дятельность благотворительную, въ сфер которой оцнка ея дйствій становилась доступне для большинства. Но не въ глазахъ всхъ эта послдняя сослужила ей службу. Въ 1878 году въ англійской International Review появилась статья {Same noted Women of Bologna, by M-me Villari: International Review, March and April 1878.}, въ которой отреченіе Гаэтаны отъ науки, во имя религіозныхъ врованій и суроваго подвижничества, ей ставилось въ смертный грхъ. Авторъ статьи, натурализованная во Флоренціи англичанка, съ крайней, можно сказать непозволительной, брезгливостью относится къ католицизму Гаэтаны, въ которомъ даже видитъ поводъ, достаточный для того, чтобъ вовсе предать забвенію ея личность, а съ ней и ея ученую дятельность. Даже, еслибъ католицизмъ Гаэтаны Аньези былъ зараженъ тмъ же самымъ духомъ нетерпимости, какъ свободомысліе г-жи Виллари, то и тогда, казалось бы, что авторъ Основъ Анализа заслуживалъ бы лучшей участи. На дл же, религіозный энтузіазмъ Гаэтаны, до какихъ бы крайностей онъ ее ни доводилъ въ примненіи въ самой себ, никогда не вооружалъ ее противъ тхъ, которые исповдывали другія врованія и шли въ жизни инымъ путемъ, чмъ она. Если можно стовать о преждевременномъ умственномъ самоубійств, какое она совершила надъ собой, за то нельзя не преклоняться предъ чистотой ея намреній и силой въ ней любви. Вообще рзкій, безаппеляціонный приговоръ въ вопросахъ совсти рдко достигаетъ цли, а скоре производитъ обратное дйствіе. Такъ, въ данномъ, случа поруганный образъ скромной, ко всмъ благосклонной Гаэтаны только ярче сіяетъ нравственной красотой рядомъ съ фанатической заносчивостью ея гонительницы.
Марія-Гаэтана Аньези родилась въ Милан 16 мая 1718 года. Отецъ ея, донъ Піетро Аньези, владлецъ мстечка Монтевето, въ окрестностяхъ Милана, и профессоръ математики, занималъ видное положеніе въ обществ. Онъ любилъ науку, искусства и, въ то же время, заботливо воспитывалъ свою многочисленную семью. Не имя на этотъ, счетъ никакихъ предразсудковъ, онъ одинаково радлъ объ образованіи сыновей и дочерей. Многіе его за то порицали, но послдствія доказали, что онъ былъ правъ, по крайней мр, въ отношеніи двухъ своихъ дочерей. Одна изъ нихъ, Марія-Терезія, пріобрла себ почетную извстность въ музыкальномъ мір. Современники говорили, что у ней въ цлой Европ не было равнаго по игр на клавесин {Mazzuchelli: Gli acrittori d’Italia.}. Кром того, она положила на музыку нсколько кантатъ и написала три оперы: Сафонизба, въ Арменіи и Нитокри, которыя съ успхомъ игрались въ Вн. Но главною славой семейства Аньези была старшая дочь дона Піетро, Марія Гаэтана.
Рдкія свойства ума и характера сказались въ ней очень рано. Въ возрастъ, когда дти обыкновенно знаютъ только игры да шалости и живутъ почти исключительно физической жизнью, въ маленькой Гаэтан уже шла дятельная внутренняя работа. На ея личик лежала печать ранней задумчивости. Тихая и молчаливая, она особенно удивляла самообладаніемъ и стремленіемъ жертвовать своими вкусами для другихъ. Едва замтною отъ пола крошкой, она уже вела съ собой борьбу, чтобъ, въ угоду отцу, преодолть природную застнчивость и наклонность къ уединенію.
Случаи къ тому часто представлялись. Двочка была необыкновенно одарена природой, умъ не уступалъ въ ней характеру, и донъ Піетро любилъ похвастаться передъ другими своимъ ‘маленькимъ чудомъ’. Гаэтану выводили передъ многочисленныя собранія и заставляли публично выказывать преждевременное развитіе. Ее при этомъ, конечно, осыпали похвалами, которыя, однако, ее, повидимому, нисколько не радовали: она выслушивала ихъ съ спокойной важностью, очевидно, только подчиняясь вол отца, безъ всякаго личнаго желанія блистать. Одуряющее вліяніе всхъ этихъ дтскихъ тріумфовъ могло, такимъ образомъ, пройти для нея безслдно. Глубоко заложенное въ характер Гаэтаны смиреніе уже и тогда служило ей врнымъ щитомъ отъ подобнаго рода искушеній.
Первая публичная похвала выпала на ея долю, когда ей едва минуло пять лтъ, но, если судить безпристрастно, была вызвана обстоятельствомъ, не представляющимъ ничего необычайнаго, а именно тмъ, что Гаэтана тогда уже бгло говорила по-французски. Въ наши дни, особенно у насъ въ Россіи, такое явленіе не рдкость. Но иначе взглянулъ на это ранній поклонникъ двочки. Онъ восплъ пятилтнюю Гаэтану въ сонет, гд простодушно дивится ея успхамъ во французскомъ язык и въ заключеніе восторженно восклицаетъ, что ‘прелестная малютка изъясняется на гальскомъ нарчіи съ граціей и легкостью, которыя врядъ ли могутъ быть превзойдены самой нимфой съ береговъ Сены’ {Antonio Frisi: Elogio storico di Donna Maria Gaetana Agnesi dell’Accademia dell’Istituto delle Scienze e Lettrice Onoraria di Matematiche nella Universit di Bologna.— Сонетъ этотъ былъ напечатанъ въ Милан въ 1723 г. подъ заглавіемъ: Allo nobile fanciulпa D. Maria Gaetana Agnesi Milanese, che nell’et di anni cinque parla mirabilmente francese.}.
Гораздо основательне были похвалы, вызванныя Гаэтаною четыре года спустя, когда она публично защищала права своего пола на высшее образованіе. За этотъ промежутокъ времени она успла выучиться по-латыни. Свои первоначальныя познанія въ ней она пріобрла тайкомъ отъ всхъ,— стало быть, чисто по собственной иниціатив, ужь это одно прямо опровергаетъ упреки, какіе длались ея отцу въ томъ, будто онъ изъ тщеславія насиловалъ ея умственныя способности. На этотъ разъ дло было такъ. Двочка незамтно пробиралась въ комнату брата всякій разъ, какъ къ нему приходилъ латинскій учитель, и, притаившись въ уголку, внимательно слдила за урокомъ. Брату, повидимому, не такъ легко, какъ ей, давалась наука. По крайней мр, трудности, которыхъ тотъ не могъ осилить, и повели въ открытію новаго подвига Гаетаны. Однажды мальчикъ приходилъ въ отчаяніе надъ заданнымъ ему переводомъ на латинскій языкъ нсколькихъ строкъ изъ Боккачіо. къ нему явилась на выручку сестра, и переводъ на слдующій день оказался, противъ обыкновенія, безъ ошибокъ. Пошли разспросы, розыски, и секретъ Гаэтаны обнаружился. Тогда только отецъ ршился дать ей учителя.
Выборъ его палъ на профессора-риторика, аббата Джемелли, который имлъ репутацію превосходнаго латиниста. Съ нимъ Гаэтана въ короткій срокъ сдлала изумительные успхи. Девяти лтъ она не только свободно читала, но и писала по-латини. На дона Піетро не переставали сыпаться укоризны за то, что онъ воспитывалъ дочь согласно ея наклонностямъ, а не принятой систем образованія для дтей ея пола. Гаэтана, оскорбленная тмъ, что ей отказывали въ силахъ и способностяхъ, присутствіе которыхъ она и тогда уже не могла не сознавать въ себ,— оскорбленная вдвойн и за себя, и за отца, выступила съ протестомъ противъ его порицателей. Она, въ переведенной ею же по-латини рчи, опровергала мнніе о неспособности женщинъ къ высшему умственному развитію и доказывала недобросовстность тхъ противниковъ его, которые добровольно закрывали глаза передъ такими явленіями, какъ Изабелла Розалисъ дельи Орданьи {Ученая итальянка, жившая въ XVI вк. Она особенно прославилась удачной защитой богословскихъ тезисовъ въ присутствіи папы Павла III и всей священной коллегіи.}, Корнелія Писконія {Прозванная семиязычнымъ оракуломъ. Она жила въ XVIII вк, имла степень доктора философіи, которую получила въ Падуанскомъ университет, и читала публичныя лекціи.}, г-жа Дасье {Извстная француженка, переводчица Гомера.} и т. д.
По желанію отца, Гаэтана*должна была произнести эту рчь въ собраніи, которое донъ Піетро, пользуясь прекрасной августовской погодой, однажды созвалъ у себя въ саду. Странное зрлище должно было представлять на эстрад, среди зелени и цвтовъ, это крошечное черноглазое созданіе, изъ дтскихъ устъ котораго такъ плавно лилась замысловатая латинская рчь. Присутствовавшіе, почти вс сами люди науки, ей единодушно апплодировали и не могли не признать, по крайней мр лично, за ней права на то, что она отважно требовала для всего своего пола {Рчь эта была тогда же напечатана подъ заглавіемъ: Oratio qua tur: Artium liberalism studio, а foemineo sexu neutiquam abhorrere, habita а Maria de Agnesiis, rhetoricae operam dante anno aetatis suoe nono nodum exacto, die 18 Augustii 1727. Mediolani. Fer Ioseph Richinu Къ первому изданію ея были присоединены итальянскіе, греческіе и латинскіе стихи, написанные но этому случаю въ честь Гаэтаны разными лицами. Двочка посвятила рчь одному изъ своихъ учителей, августинскому монаху, отцу Толотт. Она, въ горячихъ выраженіяхъ, благодаритъ его за участіе, какое онъ принималъ въ ея воспитаніи, и высказываетъ надежду, что прилагаемыя стихотворенія ‘послужатъ къ смягченію скуки тхъ, которые вздумаютъ заняться наблюденіемъ надъ проявленіями ея младенческой мысли’.}.
Да и какъ было не признать факта? Гаэтана съ этой минуты не переставала доказывать на дл законность своихъ требованій. Тринадцати лтъ она, кром итальянскаго, французскаго и латинскаго языковъ, знала еще греческій, еврейскій, нмецкій и испанскій. ‘Непостижимо,— говоритъ одинъ изъ ея панегиристовъ, графъ Мадзукелли {Mazzuchelli: Gli scrittori d’Italia.}: — непостижимо, съ какой легкостью и пользой для себя она усвоила все, чему училась. Несмотря на разнообразіе изучаемыхъ предметовъ, она, благодаря удивительной памяти, никогда не испытывала ни малйшаго замшательства… Одиннадцати лтъ она уже знала по-гречески такъ, что могла безъ подготовки переводить греческихъ авторовъ по-латини и длала это такъ свободно, какъ будто употребляла при томъ свой родной языкъ…’
Отецъ ничего не жаллъ, чтобъ доставлять ей лучшихъ учителей. Да и многіе изъ извстнйшихъ профессоровъ сами напрашивались къ ней въ учителя. Въ числ ихъ, кром вышеупомянутаго аббата Джемелли, были еще аббатъ Джироламо Тальядзукки и профессоръ Фойгтъ. Съ послднимъ она изучала языки нмецкій и греческій.
До какой степени Гаэтана была неутомима въ этотъ періодъ своей ранней молодости, или, врне, дтства, можно, между прочимъ, видть изъ того множества письменныхъ работъ, которыя она около этого времени исполнила. Къ нимъ относятся: переводъ на греческій языкъ бывшаго тогда въ большомъ ходу сочиненія Духовная борьба отца Лаврентія Скрупполи {Il Combattimento Spirituale del P. Lorenzo Scruppoli.}, переводъ на итальянскій, французскій, нмецкій и греческій языки двухъ книгъ изъ дополненій къ Квинту Курцію {Vol. I in f. cum titolo: Quinti Curtii Lib. I II inltalicam, Germanicum а Graecum Conversio, ecc…} три томика греко-латинскаго словаря съ тридцатью тысячами словъ, записанныхъ ею для собственнаго употребленія, и переводъ съ латинскаго языка на греческій одного миологическаго сочиненія {Mitologia, ossia Trattato delle Favole tolto secondo ehe pare da alcuno degli Autori raccolti e pubblicati in Germania sotto il titolo di Mithoiogi Latini.}.
Дтство Гаэтаны, такимъ образомъ, текло счастливо среди любимыхъ занятій, въ семь, которая въ ней души не чаяла. Но на четырнадцатомъ году ей стало измнять здоровье. Она испытывала упадокъ силъ, который не преминула отнести на долю чрезмрнаго умственнаго напряженія. Доктора, въ вид противодйствія, предписали ей усиленное движеніе на открытомъ воздух, танцы, верховую зду. Послдняя пришлась особенно по вкусу Гаэтан. Она предалась ей съ настойчивостью и пыломъ, какимъ отличались вс ея дйствія, и въ заключеніе еще больше себ повредила. Къ этому присоединилось первое горе и оно окончательно надорвало ея силы. Гаэтан пришлось одновременно разстаться съ самымъ любимымъ своимъ учителемъ, Тальядзукки, и лишиться матери. Послдняя потеря чуть не стоила ей самой жизни. Впечатлительная двушка, подкошенная и нравственно, и физически, впала въ глубокую апатію. Ей посовтовали перемну мста, отецъ на время отвезъ ее за городъ, къ друзьямъ. Но Гаэтана не поправлялась. Болзнь ея усложнилась новыми симптомами, которые ставили въ тупикъ докторовъ и приводили въ отчаяніе отца. У ней длались спазмы въ груди, причинявшія ей невыразимыя страданія. Въ одинъ изъ такихъ припадковъ она поднялась на верхнюю террасу дома, гд жила, въ надежд, что ей тамъ будетъ легче дышать. По едва она туда взобралась, какъ упала въ конвульсіяхъ, и такъ билась, что нсколько человкъ ее съ трудомъ удерживали. Такъ продолжалось съ часъ, и затмъ припадки стали часто повторяться. Напрасно отецъ обращался къ лучшимъ миланскимъ докторамъ. Никто не понималъ болзни бдной двушки. Ея, потрясенный горемъ, нжный организмъ, казалось, уже готовъ былъ уступить недугу. Но тутъ къ ней на помощь явилась сила, которой впослдствіи предстояло играть столь важную роль въ ея жизни. Сила эта заключалась въ ея религіозныхъ врованіяхъ. Какъ въ боле зрломъ возраст они подвигли ее на самоотреченіе, такъ теперь поддержали ее въ усиліяхъ воскресить въ себ угасавшую жизнь. Гаэтана обладала удивительной способностью сосредоточиваться. Потерявъ надежду на врачей, она, со всей силой и увлеченіемъ своей глубокой натуры, погрузилась въ молитву. Странно сказать, а припадки ея, возникшіе подъ давленіемъ нравственнаго страданія, исчезли такъ же внезапно, какъ пришли, вроятно, уступая давленію всхъ ея душевныхъ силъ, сосредоточенныхъ, какъ солнечные лучи въ фокус зажигательнаго стекла, въ одномъ страстномъ желаніи исцленія. Какъ бы то ни было, но сама Гаэтана приписала свое выздоровленіе божественному милосердію, и въ ней уже съ той поры стали бродить, пока еще смутно, идеи будущаго подвижничества.
Время летло. Вмст съ здоровьемъ вернулась къ Гаетан и любовь къ наукамъ. Она продолжала совершенствоваться въ языкахъ, особенно въ греческомъ. Ей минуло девятнадцать лтъ. Подстрекаемая безотчетной любознательностью, она до сихъ поръ училась почти безразлично всему, чему представлялся случай выучиться. Но около этого времени въ ней явственно обнаружилось предпочтеніе къ точнымъ наукамъ. Пытливый умъ и тревожная, чуткая совсть влекли ее постоянно на новые поиски за непреложными истинами, на которыхъ она могла бы прочно установить свои воззрнія на судьбу людей вообще и на свое личное призваніе въ жизни. По мр того, какъ опытъ и наблюденіе раскрывали передъ ней разладъ между дйствительностью и идеальнымъ міромъ, въ который ее уносили великія произведенія древнихъ и новыхъ поэтовъ, она постепенно охладвала къ словеснымъ наукамъ, отчаиваясь найти въ нихъ ршеніе томившихъ ее недоумній. Сама она, повидимому, не обладала ‘даромъ пснопній’. По крайней мр, посл нея не осталось никакихъ стихотворныхъ попытокъ, и она чуть ли не единственный въ этомъ отношеніи примръ между выдающимися итальянками, которыя, при свойственной ихъ націи легкости къ импровизаціи, вс боле или мене пробовали свои силы въ стихахъ. Ее стала манить въ себ философія, а съ нею и, ‘какъ часть ея, математика, которая’ уже и тогда казалась ей ‘преимущественно передъ другими заслуживающею названія науки, потому что она прямо ведетъ къ обртенію и созерцанію истины, то-есть къ самому высшему благу’.
Новый фазисъ умственнаго развитія, въ который вступала Гаэтана, не былъ оставленъ безъ вниманія ея отцомъ. Самъ хорошій математикъ, онъ, однако, не ограничился однимъ своимъ руководствомъ, но пригласилъ заниматься съ дочерью еще двухъ извстныхъ ученыхъ, отца Манари и отца Казатти. Съ ними она прошла начало геометріи Эвклида, курсъ логики, метафизики и физики общей, частной и опытной.
Усвоивъ себ эти предметы во всемъ ихъ тогдашнемъ объем, Гаэтана опять должна была, подчиняясь желанію отца и своихъ наставниковъ, держать публичныя испытанія. Только теперь, соотвтственно ея возрасту и новому, высшему уровню развитія, испытанія эти стали гораздо серьезне и обратились въ настоящіе ученые диспуты. Донъ Піетро любилъ собирать у себя ученыхъ и литераторовъ. Гаэтана, въ ихъ присутствіи, защищала философскіе тезисы, которые ей тутъ же предлагались. При этомъ каждый могъ длать ей возраженія и задавать вопросы. ‘Лица, неоднократно имвшія удовольствіе ее слышать,— говоритъ по этому поводу Мадзукелли {Mazzuchelli: Gli scrittori d’Italia.},— передавали намъ, что она съ удивительной легкостью ршала вс предлагаемыя ей задачи. При этомъ она обыкновенно приводила все уже прежде сказанное о данномъ предмет другими учеными, взвшивала или опровергала ихъ мннія и, въ заключеніе, излагала собственные взгляды, чрезвычайно мтко. отвчая на возраженія оппонентовъ,— и все это на безупречномъ латинскомъ язык, даже въ тхъ случаяхъ, когда дло касалось самой сухой матеріи, плохо поддающейся изложенію по-латини’.
Ученые диспуты въ дом дона Піетро Аньези чередовались съ музыкальными вечерами, на которыхъ блистала игрою на клавесин его вторая дочь, Марія-Терезія. Гаэтана тоже не была лишена музыкальныхъ способностей. Она превосходно владла віолончелью и часто аккомпанировала сестр. Объ эту пору она достигла своего полнаго расцвта. Высокая и стройная, съ величавой осанкой и медленными движеніями, она отличалась сдержанностью, была даже застнчива, несмотря на то, что жила постоянно въ обществ и находилась въ непрерывныхъ сношеніяхъ съ разными выдающимися личностями своего времени, которыя окружали ее лестнымъ вниманіемъ. Нельзя сказать, чтобъ Гаэтана была красавицей, къ тому же, она ничего не длала для возвышенія своихъ природныхъ средствъ, даже пренебрегала своей наружностью. Тмъ не мене, ей нельзя было отказать въ своего рода оригинальной прелести, которая преимущественно заключалась въ черныхъ задумчивыхъ глазахъ и тонко очерченномъ выразительномъ рт. Марія-Терезія съ виду составляла полную противоположность Гаетаны. Рядомъ съ ея воздушной фигуркой еще рзче выступала важность и сосредоточенность старшей сестры.
Понятно, что дв такія личности могли служить центромъ и притягательной силой для всего, что было замчательнаго по уму или положенію не только въ Милан и Италіи, но и въ Европ. Иностранцы наперерывъ добивались чести быть принятыми въ дом дона Піетро и затмъ повсюду разносили молву о его талантливыхъ дочеряхъ. Такимъ образомъ, слава о Гаетан перешла за границу ея отечества еще задолго до того, какъ она пріобрла извстность въ качеств автора Основъ Анализа. Ботъ что, между прочимъ, разсказывалъ о ней одинъ молодой французъ ДеБроссъ. Захавъ въ Миланъ въ 1739 г., онъ поспшилъ представиться Гаетан. Столица Ломбардіи въ то время была богата разнаго рода знаменитостями и въ томъ числ женскими. ДеБроссъ уже не мало передъ тмъ дивился, когда, постивъ Амирозіанскую библіотеку, засталъ тамъ роющуюся въ старинныхъ латинскихъ фоліантахъ поэтессу Франческу Манцони, или когда бесдовалъ съ ученой Клеліей Барромео, которая, по его словамъ, ‘не только знала вс европейскіе языки и науки, но еще говорила по-арабски, какъ Алькоранъ’. Все же никто, повидимому, и ничто въ Милан не произвело на него столь сильнаго впечатлнія, какъ Гаетана Аньези.
‘Это,— писалъ онъ одному изъ друзей въ Парижъ {Italie il у а cent ans, ou Lettres par. M. de Brosses. Paris 1836.},— литературный феноменъ, нчто еще боле удивительное, чмъ Миланскій соборъ… Меня ввели въ обширную и красиво убранную гостиную. Человкъ тридцать, собравшихся съ разныхъ концовъ Европы, толпились вокругъ двицы Аньези. Она одна съ младшей сестрой сидла на диван. Ей между восемнадцатью и двадцатью годами. Она не хороша, но и не дурна собой, въ ней все просто и дышетъ кротостью. Лишь только мы вошли, намъ подали сорбетты. Я полагалъ, что явился на обыкновенный вечеръ. Вмсто того, графъ Беллони, который меня и ввелъ, во всеуслышаніе обратился въ молодой двушк съ латинской рчью. Она ему прекрасно отвчала. Между ними завязался диспутъ на тему о происхожденіи фонтановъ и о причинахъ прилива и отлива въ нкоторыхъ моряхъ. Она говорила, какъ ангелъ, и убдительне, чмъ мн когда-либо приходилось слышать о такихъ предметахъ. Затмъ графъ Беллони просилъ меня предложить ей для обсужденія любой вопросъ философскій или математическій… Потомъ разговоръ сдлался общимъ. Каждый говорилъ съ ней на своемъ родномъ язык, и она каждому отвчала также. Мн она постовала на то, что собраніе приняло академическій характеръ. Ей вообще, замтила она, не нравятся такого рода научныя бесды въ обществ, гд, ради удовольствія одного лица, двадцать другихъ скучаютъ, он, по ея мннію, умстны разв только между двумя-тремя лицами съ одинаковыми вкусами. Въ этихъ словахъ ея было столько же здраваго смысла и ума, какъ во всемъ, что она передъ тмъ говорила. Я съ сожалніемъ узналъ о ея намреніи удалиться въ монастырь: это не по нужд, такъ какъ она богата. Въ заключеніе, ея младшая сестра, не хуже самого Рамб, съиграла на фортепіано нсколько его и своихъ собственныхъ мелодій. Потомъ она пла, сама себ аккомпанируя’.
Длинная серія диспутовъ Гаэтаны заключилась въ 1738 г. однимъ особенно знаменательнымъ, на которомъ она защищала сто девяносто одинъ философскій тезисъ {Они были напечатаны подъ заглавіемъ: Propositions philosophicae, quas crebris disputationibus domi habitis coram clarissimis viris explicabat ex tempore et ab object is vindicabat Maria Cajetana de Agnesiis.— Mediolani 1738. Per Ios. Rich. Malatestam.}. Испытаніе, на этотъ разъ, было обставлено еще торжественне обыкновеннаго. На немъ, кром ученыхъ и литераторовъ, присутствовало все высшее миланское общество, сенаторы и много иностранцевъ. Никто не стснялся систематически возражать молодой двушк-философу, безъ всякаго снисхожденія къ ея полу и возрасту. Въ числ разсматриваемыхъ ею тезисовъ, одинъ, а именно третій, касался вопроса, который, какъ мы видли, уже съ девятилтняго возраста занималъ Гаэтану. Она въ немъ доказывала, что и ‘слабйшій полъ’ неоднократно служилъ длу науки, подтверждала это разными примрами и развивала мысль, что природа создала умъ женщины столь же способнымъ, какъ и умъ мужчины, для воспринятія научныхъ истинъ. Она утверждала, что если женщины станутъ серьезно заниматься наукой, это не*только не повлечетъ за собой дурныхъ послдствій, а, напротивъ, благотворно отразится и на частной, и на государственной жизни народовъ.
Въ своихъ философскихъ воззрніяхъ Гаетана склонялась къ эклектизму. Она говорила, что нтъ такой школы, ни такого философа, которые, какъ бы они ни заблуждались, все-таки, не приближались иногда къ истин. Поэтому, полагала она, лучше не дергаться исключительно одного какого-нибудь ученія, а брать у каждаго то, что всего ближе согласуется съ разумомъ и чаще подтверждается опытомъ. Трактуя о логик и математик, она видла въ послдней не результатъ, а скоре основу первой и, такимъ образомъ, стояла на точк зрнія тхъ ученыхъ, которые изъ геометріи извлекали самые законы логики. Дале, углубясь въ дебри метафизики, она очень тонко разбирала сложные и опасные вопросы онтологіи (наука о существахъ) и пневматологіи (наука о духахъ). Отсюда она перешла на боле твердую почву системъ Локке, Декарта, Малебранша, Лейбница, которыя мастерски развивала, противопоставляя одну другой. По части общей физики она съ большимъ знаніемъ дла толковала о законахъ движенія, сопротивленія и тяготнія, на основаніи ученій Беплера и Ньютона. Въ заключеніе, она представила картину основныхъ законовъ балистики, статики, гидростатики, астрономіи и естественной исторіи.
Успхъ Гаэтаны былъ полный. Миланское общество осыпало ее знаками уваженія и вниманія, ученые и словесно, и письменно выражали ей свое одобреніе и удивленіе. И въ этотъ-то самый моментъ, когда все въ жизни ей улыбалось и будущее сулило новые успхи, Гаэтана вдругъ объявила роднымъ, что намрена идти въ монастырь. Извстіе это, какъ громъ, поразило всхъ. Желаніе удалиться отъ свта уже давно въ ней родилось, и теперь, на двадцать первомъ году ея жизни, окончательно созрло. И монастырь она избирала съ очень строгимъ уставомъ: она хотла поступить въ общину Голубыхъ Сестеръ или Варканіанокъ, такъ называвшихся по цвту присвоенной имъ одежды и по имени основателя ихъ ордена. Отецъ былъ буквально сраженъ и заболлъ съ горя. Гаэтана не могла долго противиться мольбамъ и, посл нкоторой борьбы, въ угоду ему, отказалась отъ своего намренія. Только она, въ свою очередь, просила отца, чтобъ онъ. ей отнын не мшалъ жить по своему, то-есть не заставлялъ ее посщать баловъ, театровъ и многочисленныхъ собраній, а предоставилъ бы ей свободу ходить, какъ часто захочетъ, въ церковь и соблюдать строгую простоту въ пищ и одежд. Донъ Піетро на все согласился, лишь бы она его не покидала.
Съ этой поры для Гаэтаны наступила новая, боле согласная съ ея вкусами, жизнь. Сбросивъ съ себя бремя свтскихъ обязанностей, она могла всецло отдаться наук и, такимъ образомъ, достигнуть результатовъ боле серьезныхъ, чмъ ея предшествующіе тріумфы. Около этого времени ей пришлось разстаться съ своими учителями: отецъ Манари ухалъ въ Павію на каедру математики, а отецъ Казатти въ Туринъ. Гаэтана, такимъ образомъ, оставалась безъ руководителей, но она и не нуждалась въ нихъ боле. Умъ ея достигъ зрлости, а запасъ уже пріобртенныхъ свдній длалъ ее готовою, къ самостоятельному труду. Алгебра и геометрія стали главными предметами ея изученія. Въ поискахъ за новыми истинами науки она на время освободилась отъ терзавшаго ее внутренняго разлада. Усиленная умственная дятельность заглушила въ ней тревогу и недовольство, которое возбуждала въ ней свтская суета. По крайней мр, она въ это время сама о себ говорила, что ‘внутренно удовлетворена и чувствуетъ себя успокоенною’.
Но, уклоняясь отъ свта и его утхъ, Гаэтана не избгала сношеній съ людьми науки. Она въ рядахъ ихъ имла много друзей и почитателей, которые съ любопытствомъ и участіемъ слдили за ея успхами. Многіе были съ ней въ переписк. Между ними и ею шелъ живой обмнъ мыслей и взглядовъ на предметы ихъ общаго изученія, и они подвергали взаимному обсужденію свои труды {Такъ, въ переписк съ Манари она толкуетъ о баллистик, а Карло Беллони предлагаетъ для разршенія слдующую задачу: ‘Если взять параболы различныхъ параметровъ, но съ одной и той же осью и съ общей вершиной, и изъ данной точки опустить къ этимъ параболамъ рядъ нормалей, то какое будетъ геометрическое мсто точекъ пресченія этихъ нормалей съ параболами?’ — И сама, разршая вопросъ, находитъ, что ‘это искомое геометрическое мсто есть эллипсъ’.— Дале сна, въ томъ же письм въ Беллони, трактуетъ о способ Де-Шаля (De Chales) относительно полученія прерывистой струи нкоторыхъ фонтановъ и высказываетъ свое мнніе о новомъ изданіи сочиненій Вольфа, въ которомъ послдній исправилъ свою ошибку относительно теоріи истеченія жидкостей изъ загнутыхъ трубокъ.— Одновременно съ этимъ, ей присылали на разсмотрніе: профессоръ Казатти свою рукопись De telluris аc Syderum vita, Паоло Фризи диссертацію De Figura et magnitudine, президентъ Болонскаго университета свои ученые мемуары, Карло Беллони свое Разсужденіе о сверномъ сіяніи, секретарь Болонской академіи наукъ свои Замчанія насчетъ нкоторыхъ солнечныхъ затмній.}. Около этого времени вышло въ свтъ сочиненіе Лопиталя: Теорія коническихъ сченій. Изданное посл смерти автора и не просмотрнное имъ окончательно, оно представляло темныя мста. Гаэтана взялась ихъ разъяснить и написала: Комментаріи на коническія сченія Лопиталя {Comento sopra le Sezioni coniche del Marchese de l’Hopital.}. Современники отзывались о нихъ съ большою похвалой, но они такъ и остались въ рукописи.
Кром частныхъ лицъ, разныя ученыя учрежденія и корпораціи приносили ей поздравленія и посылали дипломы на званіе своихъ членовъ. 20 іюня 1748 г., она была единодушно избрана въ члены Болонской академіи наукъ, о чемъ секретарь послдней, Занотти, увдомлялъ ее при слдующемъ лестномъ письм:
‘Ни разу еще не отправлялъ я достойне и съ большимъ удовольствіемъ своихъ обязанностей, никогда еще не выказывалъ большей заботливости о чести и слав нашей академіи наукъ, какъ въ тотъ день, когда предложилъ въ ея члены достопочтенную г-жу Марію-Гаэтану Аньези. Единодушное согласіе моихъ товарищей, выраженное съ поспшностью, едва давшей мн время выговорить мое предложеніе, было для меня величайшей наградой. Чрезвычайно отрадно мн думать, что, благодаря вашему уважаемому имени, я самъ выросъ во мнніи академіи, и что на мн, такимъ образомъ, какъ бы отразились ваши высокія заслуги. Такъ какъ академія вполн одобрила мое предложеніе и охотно, даже съ гордостью, внесла васъ въ списки своихъ членовъ, мн остается только просить васъ о благосклонномъ пріем этого доказательства къ вамъ уваженія академіи и о томъ, чтобъ вы не осудили меня за смлость, въ которой я, впрочемъ, не сталъ бы раскаяваться даже и въ случа вашего неодобренія’.
Но все, что до сихъ поръ длала Гаэтана, было не боле, какъ подготовительной работой къ труду, на который она посвятила около десяти самыхъ цвтущихъ лтъ своей жизни. Глубоко заложенное въ ея природ и подъ конецъ такъ ярко сказавшееся въ ней стремленіе къ длу практической пользы теперь внушило ей мысль облегчить учащейся молодежи изученіе алгебры и геометріи. Гаэтана осуществила ее въ своихъ Основахъ Анализа {Instituzioni analitiche ad uso della giovent italiana di donna Maria Gaetana Agnesi, milanese, dell’Accademia delle Scienze di Bologna. Milano 1748. Nella R. D. Corte. Tomi due in 4 con 59 Tavole incise in rame.}. Книга ея подъ этимъ заглавіемъ вышла въ 1748 г. и обратила на себя вниманіе всего ученаго міра.
Въ ней она резюмировала все, что до тхъ поръ было сдлано по этимъ двумъ высшимъ отраслямъ математики, но что, разсянное по разнымъ сочиненіямъ, представляло сырой матеріалъ, въ которомъ, съ обыкновенной мрой способностей, не легко было разбираться. Гаэтана связала все это и подчинила строгому методу изложенія истины, служащія какъ бы восходящей лстницей къ уразумнію высшихъ математическихъ законовъ. ‘Чтобъ лучше достигнуть этой цли,— говоритъ Каркано {Guilio Carcano: di Grandi.},— она трактату о дифференціальномъ исчисленіи предпослала изложеніе принциповъ алгебраическаго анализа и методовъ приложенія алгебры къ геометріи. Правила алгебраическихъ основныхъ дйствій и теорія уравненій при этомъ изложены у нея съ простотой, рдкой даже въ новйшихъ руководствахъ. Аналитическая геометрія, не задолго передъ тмъ основанная и обработанная Декартомъ и другими, еще не успла пріобрсти себ въ Италіи Популярности, какою тамъ пользовался Геометрическій синтезъ древнихъ’. Книга Аньези много содйствовала къ облегченію изученія той части математики, которая тогда называлась анализомъ Декарта, а теперь извстна подъ именемъ аналитической геометріи. Въ ней авторъ длаетъ постоянно приложеніе алгебры при ршеніи геометрическихъ вопросовъ, приводя ихъ прежде въ уравненіямъ, корни которыхъ прямо указываютъ на искомое геометрическое построеніе. Эта часть и въ наши дни еще не утратила значенія для тхъ, которые желали бы постепенно пріучить умъ къ переходу отъ основныхъ правилъ алгебры и геометріи къ самымъ труднымъ и отвлеченнымъ вопросамъ механики, астрономіи и физики. Переходя затмъ къ изложенію дифференціальнаго исчисленія по методу Лейбница, она теорію безконечно малыхъ величинъ выводитъ гораздо боле естественнымъ путемъ, чмъ Лопиталь въ своемъ Analyse des infiniment tits. Ея доказательства, къ тому же, однообразне и проще, не говоря уже о томъ, что въ нихъ включены и вс главныя открытія, сдланныя посл появленія вышеупомянутаго труда. Нельзя не удивляться ясности въ изложеніи теоріи столь запутанной, какова была тогда теорія безконечно малыхъ величинъ различныхъ порядковъ, эта ясность уничтожаетъ вс трудности, которыя могли бы возникнуть въ пониманіи основныхъ положеній. Это лучшее сочиненіе того времени о дифференціальномъ исчисленіи, за исключеніемъ разв только Основъ (Institutiones) Эйлера, появившихся семь лтъ спустя. Начала интегральнаго исчисленія и его приложенія, изложенныя въ третьей и четвертой книгахъ сочиненія Аньези, служатъ лучшимъ доказательствомъ глубины ея математическихъ познаній. Въ нихъ особенно поражаетъ проницательность и гибкость ея мысли въ анализ и ясность ея представленія даже въ самымъ сложныхъ геометрическихъ концепціяхъ.
Такой результатъ, конечно, могъ быть достигнутъ только путемъ неусыпнаго труда и дятельности, строго сосредоточенныхъ на одномъ предмет. Дйствительно, Гаэтана такъ увлекалась своей работой, что мысли ея, занятыя ею весь день, и ночью не знали отдыха. Не разъ случалось ей находить во сн ршеніе задачъ, которыя затрудняли ее на яву. Тогда она, какъ лунатикъ, вставала съ постели, шла въ свою рабочую комнату и записывала ршеніе. Проснувшись поутру, она отчетливо сознавала сдланную находку, спшила къ письменному столу, но находила ее уже тамъ, въ черн записанную собственной рукой {Frisi: Elogio di Maria Gaetana Agnesi.}.
Окончивъ свой трудъ въ рукописи, Гаэтана еще не успокоилась. Во избжаніе темнотъ и неточностей, вкравшихся въ посмертное сочиненіе Лопиталя, она никому не хотла доврить печатаніе своихъ Основъ. Чтобъ имть возможность непрерывно самой слдить за ходомъ типографскихъ работъ, она велла принести къ себ на квартиру типографскій станокъ, лично руководила наборщиками, держала корректуры и ршала недоразумнія. Такимъ образомъ, получилось не только превосходное изданіе ея книги, но и доля пользы для математиковъ, посл нея печатавшихъ свои сочиненія. Одинъ изъ нихъ, Риккини, печатая свой трактатъ Be figura et Magnitudine Telluris, особенно не могъ нахвалиться разумному отношенію къ его длу типографскаго персонала. На выраженное имъ по этому поводу удивленіе, ему отвчали, что наборщики обязаны своей снаровкой въ употребленіи математическихъ знаковъ наставленіямъ г-жи Аньези, которая лично руководила имя при печатаніи своихъ Основъ Анализа.
Гаэтана, по обычаю того времени, посвятила съою книгу императриц Маріи-Терезіи, подданною которой была. Эта государыня лично знала семейство Аньези и прежде уже не разъ поощряла своимъ вниманіемъ труды обихъ сестеръ. Въ настоящемъ случа, она очень сочувственно встртила появленіе въ свтъ Основъ Анализа. Она, въ знакъ своего удовольствія, послала Гаэтан драгоцнный ящичекъ изъ горнаго хрусталя, осыпанный брилліантами, и брилліантовое кольцо и поручила графу Цалдавичини написать соотвтственный случаю рескриптъ. Графъ, поздне австрійскій намстникъ въ Ломбардіи и близкій другъ семейства Аньези, съ особеннымъ удовольствіемъ, исполнилъ возложенное на него порученіе.
‘Ея величество императрица, наша всемилостивйшая королева,— писалъ онъ,— мн повелла засвидтельствовать вамъ одобреніе, съ какимъ она изволила принять, посвященный вами ей, ученый трудъ: Основы Анализа. Тщательное воспитаніе молодежи составляетъ одну изъ наиболе близкихъ сердцу ея величества заботъ. Она съ великимъ удовольствіемъ узнала, что особа, съ вашими заслугами, труды которой уже не разъ встрчали одобреніе ученыхъ, достигла новыхъ и высшихъ ступеней знанія. Одновременно съ этимъ, ея величество приказала мн препроводить къ вамъ пакетъ, при семъ прилагаемый, съ тмъ, чтобы вы содержащееся въ немъ сохранили на память о ней и о ея уваженіи къ вамъ. Исполняя приказаніе, возложенное на меня моей августйшей повелительницей, я, вмст съ Вами, радуюсь справедливой оцнк, сдланной вашимъ рдкимъ познаніямъ, и остаюсь вашъ покорный слуга, графъ Падлавичини’.
Папа Бенедиктъ XIV тоже поспшилъ засвидтельствовать свое благоволеніе двиц Аньези. Экземпляръ ея книги былъ ему поднесенъ въ Кастель-Гандодьфо, гд онъ справлялъ виддежіатуру. Его подарокъ ей заключался въ золотомъ, осыпанномъ драгоцнными камнями, внк и золотой медали, при слдующемъ собственноручномъ письм:
‘Бенедиктъ XIV излюбленной дщери — поклонъ и апостольское благословеніе.
‘Въ настоящемъ мстопребываніи нашемъ, гд мы находимся съ цлью дышать свжимъ воздухомъ, кардиналъ Антоніо Руффини поднесъ намъ два тома вашихъ Основъ Анализа. Изученіе анализа было вами предпринято еще въ года цвтущей молодости, но потомъ, когда мы вс силы наши отдали длу, къ которому васъ предназначилъ божественный промыселъ, оно было нами совсмъ оставлено. Изъ чего слдуетъ, что познанія наши въ этой отрасли науки таковы, что только даютъ намъ возможность въ достаточной степени оцнить ея важность и побуждаютъ насъ радоваться слав нашей Италіи, когда въ ней являются достойные по этой части ученые. Просмотрвъ оглавленіе вашего сочиненія и прочитавъ въ немъ мста, трактующія о конечныхъ величинахъ, мы, какъ намъ кажется, можемъ безошибочно причислить васъ къ первымъ ученымъ по этой части, и признать вашъ трудъ весьма полезнымъ и не мало способствующимъ ученой слав Италіи и нашей Болонской академіи наукъ, членомъ которой вы, къ нашему великому удовольствію, состоите. Въ заключеніе, благодаримъ васъ за сдланный намъ подарокъ и посылаемъ вамъ наше апостольское благословеніе.
‘Дано въ замк Вастель-Гакдольфо, дня 21 іюня, лта 1749’.
Но, ревностный покровитель наукъ, Бенедиктъ не ограничился однимъ подаркомъ и милостивымъ рескриптомъ ученой, таланты которой могли быть съ пользой употреблены нацло, общественное. Онъ, въ теченіе всего своего царствованія, очень заботился о слав и процвтаніи Болонскаго университета и, не стсняясь никакими предразсудками, вербовалъ для него силы везд, гд только ихъ находилъ. Такъ, въ настоящемъ случа, не обращая вниманія на полъ молодой ученой, онъ предложилъ ей въ.своемъ излюбленномъ университет каедру математики. Гаетана горячо благодарила за оказанный ей почетъ и въ отвтъ получила отъ папы новое собственноручное письмо, слдующаго содержанія:
‘Бенедиктъ XIV возлюбленной дщери — поклонъ и апостольское благословеніе.
‘Питая большое расположеніе и уваженіе къ нашему Болонскому университету, мы стараемся оказывать ему всяческій почетъ. Это именно и внушаетъ намъ мысль предоставить вамъ въ немъ каедру математики. Такимъ образомъ, не вамъ насъ, а намъ васъ слдуетъ благодарить, что мы и длаемъ, еще разъ посылая вамъ наше апостольское благословеніе.
‘Дано въ Рим, близъ церкви Санта Марія Маджіоре, дня 26 сентября, лта 1750, первосвященничества нашего одиннадцатое’.
Вслдъ за такимъ высокимъ покровителемъ, и самый университетъ настоятельно приглашалъ двицу Аньези занять de fado каедру, которая до того принадлежала ея отцу. Секретарь университетскаго совта ей по этому случаю писалъ: ‘Болонья съ давнихъ поръ привыкла видть на каедр особъ вашего пола, публично преподающихъ науку. Вамъ предстоитъ оказать ей содйствіе въ удержаніи за собой этой прерогативы и даже сообщить послдней новую цну’.
Дипломъ на новое званіе, снабженный висячей печатью на снурк изъ золотаго шелка, Гаэтана получила 14 октября 1750 года {Вотъ этотъ дипломъ: ‘Die quinta Octobris 1750. Congregatis Illnes et excelsis D. D. Reformatoribus status Libertatis Civitatis Bononiae in numero Viginti sex in Camera Em & Rmi Domini Cardinalis Legati, in eins prasentia, ac de ipsius consensu & voluntate infrascriptum Partitum iuter ipsos positum, & legitime obtentum fuit videlicet Patres Conscripti cum censeant e re literaria esse, idque menti Sanctissimi Domini Nostri Papae Benedicti Decimi Quarti Summi Pantificis maxime respondere si Maria Cajetana Agnesi Nobilis Virgo Mediolanensis, cujus in Universa Analysi Peritiam egregiam hac de re opus editum luculenter testatur, coeteris Analisis Professoribus in publicis Arcbigymnasii Rotulis adjungatur. Propterea cuisdam Archigymnasii dignitati consulentes, atque unft Clementissimi Principis libentissime obsequentes voluntati, per hoc senatus Consultum obtentum per omnia suffragia favorabilia, nomen praefatae Mariae Cajetanae Agnesi, in publicis Arcbigymnasii Rotulis ad Analysim public&egrave, legendam tamquam Lectricis bonorariae nomen immediat&egrave, describi mandarunt. Contrariis baud obstantibus quibusqumque.
‘Ita Est. go Angelus Michal Lotti Him. excelsi Senatus Bononiae а Secretis’ ‘Дня пятаго октября 1750 г.
‘Въ собраніи преславныхъ и знаменитыхъ господъ, возстановителей свободнаго состоянія города Болоньи, въ числ двадцати шести, въ камер высокаго и преосвященнаго господина нашего кардинала-легата, въ его присутствіи и съ его соизволенія, между нижеподписавшимися состоялось соглашеніе, и въ силу закона опредлено. Сенаторы находятъ, что, ради пользы науки и въ полномъ соотвтствіи съ видами вашего святйшаго господина папы Бенедикта XIV, верховнаго владыки и первосвященника, имя Маріи-Гаетаны Аньези, благородной двицы, родомъ изъ Милана,— объ отличныхъ познаніяхъ которой въ анализ блестящимъ образомъ свидтельствуетъ сочиненіе, ею объ этомъ предмет написанное,— иметъ быть внесено въ списки университетскихъ профессоровъ анализа. Посему, соблюдая попеченіе о достоинств сего нашего университета и, равнымъ образомъ, съ радостью исполняя волю всемилостивйшаго государя нашего, сенатъ единогласно опредлилъ: вышеупомянутую Марію-Гаетану Аньези немедленно записать въ число лекторовъ I анализа въ университет для публичнаго преподаванія этой науки. Препятствій къ сему ни отъ кого не заявлено.
‘Врно. Я, Микель-Анджело Лотти, преславнаго и знаменитаго Болонскаго сената секретарь, сіе скрпилъ’.}). Онъ имлъ въ ея глазахъ важное значеніе, и она дорожила имъ боле, чмъ всми другими знаками отличія, которыми была осыпана.
Въ числ лицъ, особенно горячо привтствовавшихъ въ Гаэтан новую славу ея отечества и пола, была другая замчательная женщина Лаура Басси, въ то время уже состоявшая профессоромъ физики въ Болонскомъ университет. Благодаря Гаэтану за присылку ея книги, она повторяетъ тоже самое, что одновременно, писалъ секретарь Бенедиктинской академіи, Защити, а именно, что jна отнын во всхъ алгебраическихъ затрудненіяхъ будетъ искать разъясненій исключительно въ Основахъ Анализа.
По мннію извстнаго итальянскаго математика Винченцо Риккатти, ‘въ двухъ томахъ книги двицы Аньези собраны и изложены, въ стройномъ порядк, вс важнйшіе и полезнйшіе выводы, не только заключающіеся въ анализ Декарта (аналитическая геометрія) и въ анализ Лейбница (дифференціальное исчисленіе), но и вс т, которые были сдланы великими геометрами позднйшихъ временъ’ (до 1748 г.).
Аббатъ Боссю, авторъ Общей Исторіи математики, перевелъ сочиненіе Гаэтаны на французскій языкъ подъ заглавіемъ: Traits Elementaires de Calcul Diffrentiel et de Calcultgral, traduits de l’Italien de mademoiselle Agnesi. Въ предисловіи, предпосланномъ. переводу, онъ, между прочимъ, говоритъ, что въ книг Гаэтаны ‘правила дифференціальнаго и интегральнаго исчисленій объяснены очень ясно и точно’. ‘Трудъ этотъ,— прибавляетъ онъ,— можетъ служить превосходнымъ руководствомъ для желающихъ пріобрсти свднія, необходимыя для полнаго уразумнія разныхъ отраслей механики, гидродинамики и проч.’.
Поэты, съ своей стороны, писали въ честь Гаэтаны оды и сонеты и ловили всякій удобный случай, чтобъ упоминать ея имя въ своихъ произведеніяхъ. Между прочимъ, Гольдони въ комедіи Голландскій докторъ посвятилъ ей слдующее четверостишіе, которое тогда было въ большомъ ходу: ‘Дивитесь лучше, господа, что глубокая ученость женщины произвела на свтъ столь великую книгу. Сочинительница ея итальянка, сударь, а не голландка,— женщина знаменитая, мудрая, приносящая честь своему отечеству’ {Stupitevi puittosto, che con saper profondo
Prodotto abbia una donna un si gran libro al mondo.
И Italiana l’Autrice, Signor, non &egrave, Olandese,
Donna illustre, sapiente, ehe onora il suo paese.
(Goldoni: Il Medico Olandese).}.
Различныя общества и цлые города посылали ей корпоративныя поздравленія. Къ хвалебному голосу ученыхъ присоединялись и лица съ высокимъ положеніемъ, слывшія за покровителей наукъ, каковы маршалъ де-Саксъ, венеціянскій дожъ Лоренцо Гримальди, савойскій принцъ, курфюрстъ саксонскій и т. д. Но при этомъ вс единодушно стовали на черезъ-чуръ скромное названіе, которое она дала своему труду. ‘Это,— говорили ей,— все равно, какъ еслибъ Юстиніанъ свои драгоцнныя книги Пандектовъ назвалъ основами законодательства’.
Но самая вская и подробная оцнка Основъ Анализа была сдлана французской академіей наукъ. Гаэтана послала нсколько экземпляровъ своей книги въ Парижъ для математическаго отдленія академіи. Одинъ изъ членовъ его, Фонтаньо, благодаря ее отъ имени всхъ товарищей, въ то же время, сообщалъ ей, что академія назначила двухъ коммиссаровъ для разсмотрнія ея труда. Ему удалось провдать, что отчетъ ихъ будетъ въ высшей степени благопріятенъ для автора, и онъ спшитъ увдомить о томъ Гаэтану. ‘Въ немъ (въ отчет),— пишетъ онъ,— говорится, что ваша книга лучшая въ своемъ род: ничто не можетъ быть лестне и, въ то же время, заслуженне этой похвалы… Несомннно,— прибавляетъ онъ,— что еслибъ по уставу нашей академіи можно было избирать въ ея члены женщинъ, торжество г-жи Аньези было бы полное: могу васъ уврить, что нчто подобное дйствительно было сказано’.
Отчетъ не заставилъ себя долго посл того ждать. Однимъ изъ коммиссаровъ, разсматривавшихъ Основы, былъ извстный Монтиньи. Подробно разобравъ книгу Гаэтаны, онъ заключилъ свой отзывъ о ней слдующими словами:
‘Довольно сказано мной, чтобы дать понятіе какъ объ объем этого труда, такъ и о связи между его частями. Онъ охватываетъ весь анализъ Декарта и вообще вс открытія, до сихъ поръ сдланныя въ дифференціальномъ и интегральномъ исчисленіяхъ. Много надо было знанія и ума, чтобы, какъ здсь, привести къ методамъ, почти всегда однообразнымъ, вс открытія, разсянныя по разнымъ сочиненіямъ новйшихъ геометровъ и часто изложенныя посредствомъ совершенно различныхъ методовъ. Порядокъ, ясность и точность господствуютъ во всхъ отдлахъ этого труда. Ни на одномъ еще язык не было до сихъ поръ сочиненія по части анализа, которое могло бы вести такъ быстро и такъ далеко желающихъ проникнуть въ тайны этой науки. Мы признаемъ сочиненіе двицы Аньези самымъ полнымъ и лучшимъ изъ всхъ написанныхъ въ этомъ род и полагаемъ, что академія не опровергнетъ насъ, если мы скажемъ, что оно вполн заслуживаетъ ея одобренія и изложенныхъ здсь похвалъ’.
Посылая молодой ученой оффиціальный отзывъ о ея книг, Монтиньи захотлъ еще лично отъ себя ее поздравить съ успхомъ.
‘Позвольте мн, сударыня,— писалъ онъ,— къ громкому одобренію всей нашей академіи присоединить мои собственныя похвалы. Академія оказала мн честь, поручивъ составить отчетъ о прекрасномъ труд, которымъ вы ее подарили. Порученіе это было для меня тмъ пріятне, что ваше имя и таланты мн у хе извстны десять лтъ. Вы были еще очень молоды, но уже пользовались извстностью во время моего путешествія по Италіи въ 1740 году. Г-жа Басси, секретарь академіи наукъ Занотти и многія другія извстныя лица внушили мн желаніе съ вами познакомиться. Они даже простерли свою любезность до того, что предупреждали васъ о моемъ посщеніи. Но планъ моего путешествія былъ разстроенъ разными обстоятельствами, и я вернулся во Францію черезъ Геную, миновавъ Миланъ. Мн и тогда было жаль, что я не видлъ васъ, но сожалнія мои еще усилились теперь, посл прочтенія вашего труда. Я никогда не утшусь, что не имлъ счастія васъ видть и съ вами бесдовать, такъ какъ не знаю въ цлой Италіи явленія, боЛе васъ заслуживающаго удивленія. На мою долю, по крайней мр, выпало удовольствіе познакомить мое отечество съ вашимъ высоко-полезнымъ сочиненіемъ, подобнаго которому вс давно желали. До сихъ поръ у насъ были только весьма несовершенные опыты въ этомъ род, не исключая и анализа (Analyse dmontre) отца Рено, и послднихъ опытовъ по этой части въ Англіи. Я не знаю другаго сочиненія, гд бы все было изложено такъ ясно и подробно и расположено по столь строгому методу… Кто въ такомъ порядк и такъ изящно, какъ вы, развиваетъ во всемъ ея объем науку анализа, тотъ, совершенствуясь самъ, несомннно двигаетъ ее впередъ и раздляетъ славу изобртателей…’
Казалось бы, такой успхъ долженъ былъ возбудительно подйствовать на молодую ученую и подвигнуть ее на дальнйшую дятельность по тому же пути. Но не такъ было съ Гаетаной. Съ окончаніемъ труда, который, въ теченіе десяти лтъ, составлялъ центръ всхъ ея помышленій, въ ней словно оборвалась энергія. Поднявшійся вокругъ нея хвалебный концертъ опять смутилъ ея до крайности чуткую совсть й, раздражительно отозвавшись на ея фантазіи, снова поднялъ въ ея душ разладъ, который было въ ней умолкъ подъ вліяніемъ уединенія и усиленной работы ума. Она или вовсе не была доступна честолюбію, или старательно заглушала его въ себ. По крайней мр, оно никогда не было въ ней дятельной пружиной, и все, что въ другихъ обыкновенно питаетъ его, въ ней, напротивъ, усиливало природную склонность къ самопожертвованію. Посл каждаго особенно яркаго успха ею овладвало тревожное чувство недовольства собой. Она точно ощущала потребность искупить этотъ успхъ какимъ-нибудь подвигомъ милосердія или самобичеванія. Понятно, что, при такомъ настроеніи, для Гаэтаны, рано или поздно, неизбжно долженъ былъ наступить полный разрывъ со свтомъ и его соблазнами, къ числу которыхъ она, естественно, причисляла и ученую славу. Но пока она свято хранила данное отцу общаніе и не пыталась больше отъ него уйдти.
Десять лтъ чрезмрнаго умственнаго напряженія, какъ бы то ни было, не прошли безслдно для Гаэтаны и отразились на ея физическихъ силахъ. Здоровье ея разстроилось, какъ она сама жаловалась одному изъ своихъ друзей, аббату Фризи. Благодаря его за присылку книги, она около этого времени ему писала:
‘Мн очень грустно, что я не могу теперь же приступить къ чтенію вашей книги и тмъ доставить себ немедленное удовольствіе. По докторъ запретилъ мн всякое занятіе, вслдствіе упорной головной боли, которая почти безпрестанно меня терзаетъ. Дня не проходитъ безъ того, чтобы я ее не испытывала въ сопровожденіи съ пульзаціей, особенно сильной по ночамъ. Голова моя отъ этого очень ослабла, и я принуждена на нсколько времени оставить ее въ совершенномъ поко’.
Къ счастію, у Гаэтаны былъ крпкій организмъ и несокрушимая воля, съ помощью которой ей всегда удавалось преодолвать недуги, нердко посщавшіе ее вслдствіе непомрныхъ трудовъ. Такъ и теперь. Она, посл короткаго отдыха, совсмъ оправилась, но наука, на этотъ разъ, отъ того мало выиграла. Силы Гаэтаны потребовались на другое дло, отъ котораго она, при крайней чуткости своей совсти и при безграничной преданности семь, не могла и не хотла отказаться. Вскор посл смерти ея матери, донъ Піетро Аньези женился во второй разъ, опять овдовлъ и вступилъ въ третій бракъ, который, въ самомъ непродолжительномъ времени, былъ тоже расторгнутъ смертью. Гаэтан, такимъ образомъ, приходилось не только утшать отца въ столь быстро слдовавшихъ одна за другою утратахъ, но еще и замнять мать сиротамъ, которые при томъ всякій разъ оставались у ней на рукахъ. Она была старшею изъ его двадцати трехъ дтей и видла какъ вокругъ нея постоянно подростали новые братья и сестры, требовавшіе ея попеченій. Самопожертвованію ея тутъ представлялось обширное поле и при ея страстномъ отношеніи къ обязанностямъ, которыя она къ тому же часто еще и сама себ создавала, ей, по смерти третьей жены дона Піетро, немного оставалось времени для преслдованія своихъ личныхъ вкусовъ. Наблюдая за физическимъ развитіемъ однихъ, обучая и воспитывая другихъ, она ни минуты не принадлежала себ. Каждый членъ семьи, въ гор и въ радости, въ своихъ дтскихъ мелочныхъ требованіяхъ и въ боле серьезныхъ заботахъ взрослыхъ лтъ, шелъ въ ней за помощью, совтомъ или участіемъ. Вліяніе ея на домашнихъ было безгранично и распространялось даже на слугъ, которые безотчетно преклонялись передъ ея нравственнымъ авторитетомъ. Съ появленіемъ ‘философки’, какъ ее полушутливо, полу серьезно, называли въ дом, мгновенно превращались недоразумнія и возстановлялся случайно нарушенный семейный миръ.
Но съ своей неутомимой жаждой добра Гаэтана еще не удовлетворялась пользой, какую приносила дома, и простирала свою помощь и участіе далеко за предлы родной семьи. Вс попадавшіеся ей на глаза бдные и больные составляли предметъ ея заботъ. Она упросила отца отдать ей въ распоряженіе находившіяся у него въ дом пустыя комнаты и устроила въ нихъ убжище для старухъ, за которыми лично ухаживала. Все, что у ней было своего, шло на нихъ, между тмъ какъ себ самой она отказывала даже въ необходимомъ. До послдней степени воздержная въ пищ, она удляла сну едва потребное для возстановленія силъ время, а въ одежд избгала всего, что хоть сколько-нибудь напоминало роскошь. При всемъ томъ въ ней не было ни тни ханжества или нетерпимости. Сама отказавшись отъ свта, она вовсе не требовала того же отъ другихъ. Наконецъ, зная, какъ отецъ любитъ видть ее въ кругу друзей и ученыхъ, которыхъ попрежнему продолжалъ у себя собирать, она еще часто уступала его просьбамъ и появлялась на его вечерахъ. И это, какъ все остальное, что Гаэтана считала своимъ долгомъ, исполняла она съ полной добросовстностью. Выходя къ гостямъ, она не считала нужнымъ вносить съ собой въ ихъ среду пуританскую атмосферу, въ которой большею частью сама жила, но принимала участіе въ разговорахъ и иногда соглашалась еще руководить учеными диспутами, безъ которыхъ тогда не обходилось ни одно собраніе, сколько-нибудь претендовавшее на образованность.
Изъ постителей многіе, поддаваясь Обаянію ея рдкихъ качествъ, добивались ея руки, но она на вс предложенія отвчала отказомъ. Въ этомъ отъ нея не отставала и сестра ея, Марія-Терезія. Сестры удовлетворялись каждая своимъ дломъ и не желали разставаться съ отцомъ, къ которому были сильно привязаны. Гаэтана, къ тому же, отказывалась отъ брака на основаніи своихъ религіознымъ воззрній. Но не такъ смотрлъ на это свтъ, который во всемъ ищетъ эгоистическаго разсчета и подозрваетъ скрытые мотивы. Дона Піетро часто упрекали въ томъ, что его дв талантливыя дочери не выходятъ замужъ, говорили, что онъ нарочно отстраняетъ отъ нихъ жениховъ, съ цлью подольше пользоваться привлекательностью, какую он сообщали его дому. Случилось, что Маріи-Терезіи было сдлано особенно выгодное предложеніе. Отецъ самъ представилъ ей жениха, но молодая двушка наотрзъ отказала. Слухи объ этомъ, какъ водится, въ искаженномъ вид, дошли до одного изъ друзей дона Піетро, австрійскаго намстника въ Ломбардіи, графа Паллавичини. Тотъ счелъ своей обязанностью вмшаться въ дло, не только въ качеств стараго друга, но и оффиціальнаго лица. Онъ обратился къ дону Піетро съ увщаніемъ, на которое послдній, задтый за живое, отвчалъ рзко. Слово за слово, между друзьями вспыхнула ссора. Донъ Піетро, обиженный незаслуженнымъ обвиненіемъ и огорченный размолвкой съ пріятелемъ, возвратился домой въ возбужденномъ состояніи, которое превратилось въ опасную болзнь и черезъ нсколько дней свело его въ могилу.
Со смертью отца, порвалась послдняя связь, соединявшая Гаетану съ обществомъ, а также, надо сказать, къ сожалнію, и съ наукой. Написавъ Основы, Анал, она полагала, что долгъ, налагаемый на нее дарованіями и знаніемъ, ею въ достаточной мр выполненъ, и что она теперь въ прав безраздльно слдовать указаніямъ сердца. А сердце давно тянуло его на боле симпатичный ей путь служенія людямъ. Любя ихъ безгранично, она и безгранично о нихъ скорбла. Въ годы первой молодости, покуда опытъ еще не познакомилъ ее со злобою жизни, она могла, спокойная духомъ, отдаваться наук. Но позже, когда она заглянула въ бездну горечи и страданія, которую ей открылъ и помогъ измрить ея возвышенный умъ, она не могла уже доле жить наукой: ея чуткая совсть, горячее сердце потребовали инаго.
Подвижничество Гаэтаны не было обусловлено никакимъ вншнимъ обстоятельствомъ,— ни разочарованіемъ, ни инымъ какимъ-либо нравственнымъ или матеріальнымъ гнетомъ. Оно было вполн самобытнымъ продуктомъ ея сердца и склада характера. Условія, при какихъ созрла въ ней самая мысль о немъ, были даже, но общимъ понятіямъ, скоре неблагопріятны такому настроенію. Въ личной жизни ей до сихъ поръ все улыбалось. Она была душой семьи, любимицей общества. Ее окружалъ ореолъ славы. Ей стоило только захотть, и не было земнаго счастья, которое не далось бы ей само собой. До вс эти блага и преимущества казались ей мелки и холодны въ сравненіи съ тми сферами, въ которыя она уносилась духомъ. Она принадлежала къ числу тхъ душъ, которыя, по словамъ поета, наслушавшись райскихъ псень, не могутъ ихъ позабыть и ‘томятся на свт желаніемъ чуднымъ полны’,— желаніемъ безпрепятственнаго и полнаго общенія съ идеалами, которые он утратили при рожденіи. Имъ кажутся скучными вс земныя утхи и он стремятся гармоніей собственныхъ добрыхъ длъ, насколько то имъ доступно, напомнить себ, въ своемъ изгнаніи, псни небесъ.
Тмъ, которые и по смерти отца старались во имя науки удержать Гаетану въ свт, она отвчала: ‘Каждый человкъ руководствуется въ своихъ поступкахъ какой-либо цлью. Христіанинъ иметъ въ виду славу Божію. Я надюсь, что мои занятія до сихъ поръ наукой тоже имли это въ виду: они были направлены на пользу общую и находились въ зависимости отъ воли моего отца. Теперь его воли не стало, и мн представляются другіе, лучшіе способы служить Богу и приносить пользу ближнимъ, этихъ способовъ я должна и хочу держаться’.
Съ этихъ поръ Гаэтана перестала длать даже т немногія уступки требованіямъ общества, на какія еще удавалось ее склонять отцу. Она окончательно заперлась отъ свта и отказалась принимать постителей, которыхъ еще долго продолжала привлекать къ ней ея прочно установившаяся извстность. Первоначальный свой планъ,— постричься въ монахини,— она совсмъ оставила. Но, не произнося монашескаго обта, она жила добровольно затворницей и строго исполняла вс предписанія католической церкви. Главной ея заботой, попрежнему, оставались бдные и больные, которыхъ она посщала въ больниц и на квартирахъ, не избгая самыхъ убогихъ жилищъ, гд съ нищетой нердко гнздится и норокъ. Кром того, она продолжала содержать у себя на доку нсколькихъ больныхъ женщинъ и сама отправляла при нихъ обязанности сидлки.
Особенное вниманіе еще обращала она на обученіе дтей обоего пола грамот и религіи. ‘Невжество,— говорила она,— въ большинств случаевъ, порождаетъ нечестіе, безнравственность и разные пороки, которые потрясаютъ государства и губятъ народы’. Она сама наставляла дтей, обиженныхъ природой, которыя, по слабости умственныхъ или физическихъ силъ, не, могли слдить за публичнымъ курсомъ катехизиса въ своемъ приход. Другихъ она помщала въ ремесленныя заведенія и въ школы, а молодыхъ двушекъ снабжала приданымъ.
Для благотворительности въ столь широкихъ размрахъ, понятно, требовались и большія средства. Пока былъ живъ донъ Піетро, онъ не отказывалъ въ нихъ любимой дочери. Когда же его не стало, Гаэтана буквально раздала, неимущимъ свою часть наслдства. Туда же пошла и сумма, вырученная ею за продажу брилліантовъ, которые она получила отъ австрійской императрицы и отъ папы. Когда у нея истощились вс средства, она стала собирать пожертвованія по домамъ.
Въ 1764 г. Гаэтана совсмъ отдлилась отъ своей семьи. къ этому времени и самые младшіе братья и сестры ея успли подняться на ноги и больше не нуждались въ ея попеченіяхъ. Но связь ея съ ними не прекращалась, и они не переставали видть въ ней лучшаго друга и помощницу. Одинъ изъ ея братьевъ долго жилъ у нея, трое другихъ умерли на ея рукахъ. Свою новую квартиру она всю отвела подъ больницу, оставивъ для собственнаго употребленія одну только комнату, которая служила ей и спальной, и пріемной, и кухней.
Между тмъ, память о ней не изглаживалась въ ученомъ мір. Ея Основы Анализа, кром французскаго, были переведены еще на англійскій языкъ и приняты за руководство во всхъ высшихъ учебныхъ заведеніяхъ Италіи. Вновь основанная Туринская академія наукъ посылала ей на разсмотрніе свой первый годичный отчетъ. Члены этого молодаго учрежденія добивались ‘чести сдлаться ей извстными и искали случая воспользоваться ея уважаемыми совтами’. Къ сожалнію, намъ неизвстно, какъ отнеслась Гаэтана къ попытк академіи завязать съ ней сношенія. Судя по отсутствію дальнйшихъ объ этомъ свдній, должно полагать, что дло такъ и кончилось любезностями съ одной стороны.
Какъ ни старалась такіе Гаэтана отвадить отъ себя докучливыхъ постителей, это ей не всегда удавалось. Ей иногда, волей-неволей, приходилось длать исключенія въ пользу особенно настойчивыхъ или высокихъ гостей. Въ такихъ случаяхъ ей нердко случалось выслушивать упреки за измну наук и за чрезмрное рвеніе въ религіи. Но она полагала, какъ и сказала одному изъ своихъ постителей, наслдному принцу шведскому, что ‘лучше врить слишкомъ много, чмъ слишкомъ мало’.
Многіе изъ почитателей Гаэтаны желали имть ея портретъ. Художники докучали ей просьбами сеансовъ, но она постоянно имъ отказывала. Одинъ изъ нихъ, скульпторъ Франкъ, пустился на хитрость. Онъ нсколько разъ становился въ засаду на улиц, по которой Гаетана чаще всего ходила, и пристально всматривался въ ея благородныя, но уже слегка поблекшія черты лица. Он врзались у него въ памяти, и онъ превосходно передалъ ихъ въ мраморномъ бюст, который и теперь можно видть въ Амирозіанской библіотек въ Милан. Гаэтана ничего не подозрвала, когда въ одинъ прекрасный день получила въ подарокъ снимокъ съ своего собственнаго изображенія и при немъ слдующее латинское четверостишіе:
Igaotus Te adii, et tum, Te Tibi surripiebam
Francus, cum fieri quae peto posse negas
Parce dolo, et votis commuuibus annue. Jam hie nil
Est lexe, quodque Ingens Foemina despicias.
(Такъ какъ ты говорила, что не можетъ быть того, о чемъ я тебя просилъ, то я, Франкъ, невдомо для тебя самой, къ теб обратился и тебя у тебя похитилъ. Не гнвайся, но снизойди на общее, желаніе. Во всемъ этомъ нтъ ничего легкомысленнаго или такого, что подобной теб женщин слдовало бы презирать).
Гаетан ничего не оставалось какъ также добродушно отнестись къ выходк художника, какъ та была продлана. Она отвчала Франку:

‘Милостивый Государь!

‘Съ величайшей благодарностью принимаю я подарокъ, который вы пожелали мн сдлать, и не перестаю удивляться искусству, съ какимъ вы, украдкой, изобразили меня. Вы правы, утверждая, что въ совершонномъ вами похищеніи ничего нтъ легкомысленнаго. Я далека отъ того, чтобы презирать вашъ поступокъ, но не могу и одобрить его, зная, какъ мало заслуживаю великой чести, мн оказанной. Отъ всей души желаю, чтобъ мн представился случай вамъ на дл доказать искреннее къ вамъ уваженіе вашей покорной слуги М. Гаэтаны Аньези’.
Стремясь постоянно расширить предлы своей благотворительной дятельности, Гаэтана мечтала объ учрежденіи грандіозной богадльни, гд бы вс нищіе, старые и больные мбгли спокойно доживать свой вкъ. Усердно хлопотала она, чтобъ упразднявшійся о ту пору монастырь св. Алполинаріи былъ преобразованъ въ такого рода заведеніе. Но это ей не удалось. Нсколько позже, мечта ея, впрочемъ, отчасти осуществилась, благодаря частной благотворительности. Одинъ богатый миланецъ, Толомео Тривульци, пожертвовалъ въ 1771 г. большой капиталъ на устройство богадльни съ больницей для престарлыхъ лицъ обоего пола. Учредитель просилъ Гаэтану взять на себя попечительство и высшій надзоръ надъ женскимъ отдленіемъ. Она согласилась, склоняемая къ тому же миланскимъ епископомъ Пиццобонелли.
Съ этой минуты Гаэтана сдлалась провидніемъ несчастныхъ, находившихся въ богадльн. Не ограничиваясь однимъ надзоромъ надъ отданнымъ въ ея распоряженіе служебнымъ персоналомъ, она, за одно съ нимъ, отправляла вс самыя скромныя обязанности, ухаживала за больными и дежурила у нихъ по ночамъ.
До 1783 г. она продолжала еще жить на собственной квартир, но потомъ согласилась переселиться въ самое заведеніе, которымъ управляла. Тамъ ей отвели просторное помщеніе,1 меблировали его, сообразно ея званію начальницы, и хотли приставить въ ней соотвтственный персоналъ прислуги. Но, соглашаясь поселиться подъ одной кровлей Съ своими питомцами, Гаетана имла въ виду только ихъ пользу и ршительно отказалась отъ всхъ преимуществъ, которыхъ т не могли раздлять: Она удалила изъ своихъ комнатъ красивую и удобную мбель, замнила ее самой необходимой и простой утварью, а изъ многочисленной прислуги удержала одного лакея и одну женщину. Но безпощадная строгость ея къ себ не мшала ей быть въ высшей степени снисходительною къ другимъ. Ея кроткости и терпнію не было границъ. Никакая требовательность, раздражительность, даже неблагодарность со стороны опекаемыхъ ею, не могли вывести ее изъ себя. Она одного только не выносила, это — упущеній по служб среди своихъ подчиненныхъ. Небрежное или грубое обращеніе съ больными немедленно влекло за собой строгую кару, и виновный безпощадно удалялся.
Гаатану часто упрекали въ томъ, что она безразлично помогала всмъ, обращавшимся къ ней за помощью, и, вслдствіе этого, какъ бы добровольно давала себя иногда обманывать. Но она не сожалла о томъ, предпочитая помочь, между прочимъ, и недостойному, чмъ оскорбить подозрніемъ дйствительно несчастнаго. Служившій у нея слуга особенно часто позволялъ себ критиковать ее. Онъ находилъ, что ей слдовало бы чаще ходить въ церковь и не удлять такъ много времени больнымъ. Она кротко его выслушивала и только говорила: ‘Душа, посвятившая себя Богу, должна быть совсмъ свободна и также мало обращать вниманія на укоры, какъ и на похвалы’.
Неудивительно, если при всемъ этомъ и физическія силы Гаэтаны, и матеріальныя средства ея быстро таяли. ‘Однако, сударыня,— замтилъ ей однажды все тотъ же критически относившійся къ ней слуга,— вдь, этимъ путемъ у насъ самихъ скоро не останется чмъ жить и во что одваться’.— ‘Довольно съ насъ,— отвчала она,— если у насъ еще будетъ чмъ поддерживать свое существованіе и чмъ пристойно себя прикрывать’.
Между тмъ, здоровье ея совсмъ разстроилось. Ее мучила одышка, острые ревматизмы сводили ей руки и ноги, у ней слабли зрніе и слухъ. Она должна была постепенно отказываться то отъ ночнаго дежурства у постели больныхъ, то отъ другихъ изъ боле тяжелыхъ обязанностей. Уступая просьбамъ родныхъ и друзей, она было согласилась ухать на нсколько дней въ деревню къ брату и тамъ отдохнуть на* свжемъ воздух. Но ничто уже не могло поправить ее, и она поспшила обратно въ Миланъ, желая умереть на своемъ посту.
17 декабря 1798 года она еще была у обдни, но, возвращаясь къ себ, вдругъ почувствовала себя дурно. Ее подняли безъ чувствъ и уложили въ постель. Немедленно призванный докторъ нашелъ ее безнадежной. Она уже нсколько лтъ страдала водяной. Теперь вода подступала въ сердцу и душила ее. Къ умирающей явились братъ и сестры. На квартир у Гаэтаны не оказалось ни денегъ, ни другихъ предметовъ первой необходимости. Она до послдней минуты не переставала заботиться о ввренныхъ ея попеченію больныхъ, и строила планы объ улучшеніи ихъ участи. Въ сочельникъ передъ Крещеніемъ, ей стало замтно хуже, а въ ночь съ 8 на 9 января 1799 года наступила томительная агонія. Гаэтана съ трудомъ повторяла за напутствовавшимъ ее священникомъ слова молитвы и въ шесть часовъ утра испустила духъ. Она скончалась на восемьдесятъ первомъ году своей жизни.
Тло ея, выставленное на поклоненіе въ церкви при богадльн, было потомъ перенесено въ базилику св. Стефана и тамъ съ почетомъ предано земл.
Мсто ея покоя отмчено плитой съ слдующей надписью:

Maria. Cajetaoa. Agnesi.
Pietate. Doctrine. Benefecentia.
Insignis H. S. E.
Dec. An. MDCCXCIX. V ID. IA. А.
AEt, LXXXI.

(Марія-Гаэтана Аньези, славная благочестіемъ, ученостью, благотворительностью, умерла 9 января 1799, на восемьдесятъ первомъ году своей жизни).

Анна Моранди.

Одновременно съ Гаэтаной Аньези и съ Лаурой Басси, въ одномъ город съ послдней, жила и, какъ он, ознаменовала себя ученой и общественной дятельностью анатомъ Анна Моранди. При ныншнемъ развитіи медицинскихъ и вообще естественныхъ наукъ, когда для боле успшнаго ихъ изученія выработано столько вспомогательныхъ средствъ, искусство воспроизводить изъ воска или другаго пластическаго матеріала различныя части человческаго тла и внутреннихъ его органовъ доведено до высокаго совершенства. Но въ прошломъ столтіи оно чуть ли не длало первые шаги и, гд именно, во Франціи прежде, или въ Италіи, повидимому, не доказано. Во всякомъ случа, его распространенію и усовершенствованію въ Италіи много способствовала Анна Моранди {Въ старинныхъ итальянскихъ лтописяхъ (Frammenti Storici Persistani, Effemаridi Sacro-Oivili perpetue bolognesi) упоминается о другой женщин, Александр Джиліан, жившей въ XIV вк, которой тоже приписываютъ большое искусство въ анатомированіи труповъ и въ приготовленіи анатомическихъ препаратовъ. Она, еще очень молодой двушкой, скрывъ свой полъ подъ мужскою одеждой, поступила въ ученицы къ знаменитому въ то время анатому Мондини и, благодаря своей усидчивости въ занятіяхъ и способностямъ, быстро достигла блестящихъ результатовъ. Скоро она сдлалась необходимой помощницей учителя въ его изысканіяхъ. Она съ удивительнымъ искусствомъ умла отдлять и очищать, ни мало ихъ не повреждая, тончайшіе мускулы и фибры внутреннихъ органовъ человческаго тла. Для предохраненія ихъ отъ порчи, она погружала ихъ въ жидкость, которая, нисколько не измняя ихъ, сообщала имъ твердость. До смерти Мондини, она перешла къ ученику его, Аджени, и съ нимъ еще нсколько времени продолжала свои занятія. Но самоотверженное увлеченіе, съ какимъ она предавалась анатомическимъ изслдованіямъ, очень рано положило конецъ ея жизни. Она заразилась, вскрывая трупы зачумленныхъ, и умерла 26 марта 1326 г., всего девятнадцати лтъ. Аджени, горько ее оплакивавшій, и самъ скоро за ней послдовалъ: онъ такъ же, какъ и она, сдлался жертвой любви въ наук.}.
Она родилась въ Болонь, въ 1716 г. {Crespi: Fellina Pitrice.— Fantuzzi: degli Scritori bologncsi.}. Родители ея,.Карло Моранди и Роза Джіованини, принадлежали въ среднему сословію городскаго населенія, изъ уровня котораго нисколько не выдлялись ни матеріальными средствами, ни умственнымъ развитіемъ. Впрочемъ, они были люди здравомыслящіе и нельзя сказать, чтобы вовсе уже пренебрегали воспитаніемъ своей дочери. Заботясь прежде всего сдлать изъ нея хорошую хозяйку и приспособить ее, главнымъ образомъ, къ отправленію семейныхъ обязанностей, они, однако, не мшали ей заниматься рисованіемъ и лпкой, къ чему у нея оказывались недюжинныя способности. Это послднее обстоятельство играло важную роль вд’ ея дальнйшей судьб и было первымъ шагомъ къ той дятельности, которою она себя прославила впослдствіи. Но пока Анна ничмъ не отличалась отъ своихъ сверстницъ. Она росла, повидимому, совершенно довольная своей долей, не задаваясь никакими высшими задачами и не стремясь выдти изъ обычной колеи. По крайней мр, нтъ никакого намека, чтобъ двичій періодъ ея существованія смущенъ былъ какими-нибудь стремленіями къ высшей умственной дятельности. Любовь впервые пробудила, невдомо для нея самой, таившіяся въ ней силы.
Бракъ произвелъ радикальный переворотъ во вншней судьб и во внутреннемъ мір Анны. Онъ заключенъ былъ въ 1740 г., когда она достигла уже зрлаго двадцатичетырехлтняго возраста, а мужу ея, Джіованни Манцолини, минуло сорокъ лтъ. Личность послдняго была далеко не изъ обыкновенныхъ. Онъ о ту пору уже пользовался вполн заслуженной репутаціей искуснаго живописца, скульптора и опытнаго анатома. Сынъ башмачника {Crespi: Felsina Pittrice.— Oretti Marcelle: Notizie Professori delle art del disegno. Mss.}, онъ въ дтств готовился слдовать профессіи отца и уже въ самомъ нжномъ возраст былъ участникомъ въ его заработк: мальчикъ точилъ каблуки для обуви, которую изготовлялъ отецъ. Но, нервный, болзненный, онъ плохо ладилъ съ такимъ занятіемъ. Тогда отецъ помстилъ его ученикомъ въ живописцу, одному изъ своихъ пріятелей, у котораго Джіованни и пріобрлъ, первыя свднія въ рисовк. Немного спустя, онъ перешелъ къ другому художнику, но тотъ вскор ухалъ изъ Болоньи. Въ то же самое время умеръ его отецъ, и Джіованни, еще далеко не въ зрломъ возраст, остался, безъ всякаго руководства и опоры, въ крайней бдности. Но онъ не потерялся и сталъ добывать себ дневное пропитаніе копированіемъ картинъ извстныхъ мастеровъ. Это, къ тому же, давало ему возможность усовершенствоваться въ любимомъ искусств. Дйствительно, онъ скоро до того набилъ себ руку, что даже пріобрлъ нкоторую извстность. Ему часто длали довольно выгодные заказы, особенно посщавшіе Болонью англичане. Для нихъ онъ съ одной св. Цециліи, Рафаэля сдлалъ боле двадцати копій.
Достигнувъ, такимъ образомъ, относительнаго благосостоянія, молодой человкъ принялся пополнять недостатки своего образованія. Онъ въ короткое время настолько ознакомился съ ариметикой и геометріей, что могъ преподавать ихъ въ школ. Затмъ, онъ, попрежнему заботясь о своемъ усовершенствованіи въ живописи, приступилъ въ изученію остеологіи и міологіи. Для этого онъ поступилъ въ ученики къ извстному въ то время анатому и скульптору Лелли. Успхи его подъ руководствомъ послдняго были такъ быстры и онъ такъ хорошо заявилъ себя со стороны честности и добросовстнаго отношенія къ длу, что скоро пріобрлъ расположеніе и довріе своего учителя. Лелли составилъ себ о немъ высокое мнніе и когда, въ 1742 г., получилъ отъ папы Бенедикта XIV заказъ на изготовленіе разныхъ анатомическихъ препаратовъ для Болонскаго, университета, пригласилъ его къ себ въ помощники по договору на трехлтній срокъ.
Къ несчастію, Манцолини, при всхъ своихъ достоинствахъ, уже съ молоду былъ человкъ больной и въ высшей степени раздражительный, а съ годами страданіе печени сдлало его положительнымъ ипохондрикамъ. Онъ сталъ придирчивъ, подозрителенъ. Ему казалось, что окружающіе относятся къ нему несправедливо и недостаточно цнятъ его заслуги. Это печальное настроеніе духа отразилось и на сношеніяхъ его съ Лелли. Онъ сталъ подозрвать учителя въ недобросовстномъ намреніи скрыть отъ папы и отъ общества участіе его, Манцолини, въ изготовленіи анатомическихъ препаратовъ, съ тмъ, чтобы одному воспользоваться славой и выгодами исполненнаго вмст дла. Понятно, если при такихъ условіяхъ и работа перестала спориться въ его рукахъ. Положеніе съ каждымъ днемъ становилось натянуте, и разрывъ съ Лелли казался неминуемъ. А, между тмъ, такой разрывъ до истеченія установленнаго по договору срока не только подорвалъ бы матеріальныя средства Манцолини, который къ тому времени уже усплъ обзавестись семьей, но еще могъ бы дурно отразиться и на его репутаціи.
Анна нкоторое время оставалась безмолвной, но далеко не безучастной свидтельницей терзаній своего мужа. Въ ней, подъ давленіемъ обстоятельствъ, въ виду угрожающей катастрофы, впервые родилась мысль о возможности облегчить его участь. До сихъ поръ она была ему помощницей въ домашнемъ быту, отчего бы ей не раздлить его трудовъ и но профессіи? Мысль эта, конечно, не сразу созрла въ ней. Интересно было бы, шагъ за шагомъ, прослдить психологическій процессъ, какимъ совершилось это преобразованіе, во имя любви, умной и доброй, но невжественной женщины въ серьезную труженицу и основательнаго ученаго. Особенно драгоцнно въ этомъ отношеніи могло бы быть свидтельство о себ самой Анны. Но, къ сожалнію, посл нея не осталось ни писемъ, никакихъ бумагъ, изъ которыхъ можно было бы лучше познакомиться съ ея внутреннимъ бытомъ въ это переходное для нея время. Вс свднія о ней приходится почти исключительно почерпать изъ краткихъ замтокъ двухъ ея панегиристовъ, Креспи и Фантуцци, которые ограничиваются сухимъ перечнемъ главныхъ событій ея жизни. Можно только догадываться о томъ, что должно было происходить въ этомъ любящемъ сердц и въ этомъ* сильномъ, но неразвитомъ ум, прежде, чмъ Анн удалось вполн овладть своимъ положеніемъ и выяснить себ свою задачу. Но, разъ ставъ на ея высоту, она уже смло и твердо пошла къ цли.
Ей, прежде всего, не доставало познаній. И вотъ она принялась втихомолку ихъ собирать, то роясь въ тяжеловсныхъ фоліантахъ библіотеки мужа, то прислушиваясь къ толкованіямъ, которыми онъ сопровождалъ свои анатомическія демонстраціи студентамъ (Манцолини имлъ ученую степень, предоставлявшую ему право публичныхъ лекцій), то подражая его пріемамъ въ воспроизведеніи изъ воска разныхъ частей животнаго организма. Здсь ей оказалось большимъ ^подспорьемъ ея прежнее пристрастіе къ лпк и уроки,, которые она въ ней брала. Такимъ образомъ, она, по крайней мр, въ этомъ послднемъ отношеніи не встртила большихъ трудностей. Иное дло, когда ей пришлось перенести свои занятія на почву практической анатоміи и приступить къ диссекціи настоящихъ труповъ. Тутъ ей, кром научныхъ трудностей, пришлось бороться еще и съ чисто-физическимъ отвращеніемъ. Сколько разъ выпадалъ у нея изъ рукъ скальпель, и она, шатаясь, выходила изъ анатомическаго кабинета съ тоскливой мыслью, что никогда ужь больше не ршится переступить порогъ его. Но на завтра расходившіеся нервы успокоивались, Анна длала новую попытку,— и такъ каждый день, пока, наконецъ, она совсмъ освоилась съ возмущавшимъ ее зрлищемъ и не стала къ нему относиться равнодушно. А тамъ, дале, въ ней пробудилось какъ бы любопытство и личный интересъ къ длу, начатому исключительно въ интересахъ любимаго человка. Еще дальше изъ чисто личной привязанности и жалости къ любимому человку, въ ней выросли любовь и состраданіе къ людямъ вообще. Желаніе облегчить имъ существованіе посредствомъ научныхъ изысканій сдлалось новымъ стимуломъ въ ея занятіяхъ, и, въ заключеніе, она съ увлеченіемъ отдалась наук.
Намреніе жены раздлить съ нимъ его труды встртило полное сочувствіе со стороны Манцолини. Онъ самъ горячо ее любилъ и находилъ утшеніе въ ея заботахъ о немъ. Ничто не могло сравниться съ терпніемъ, съ какимъ она переносила вспышки его раздраженнаго самолюбія, выслушивала его безконечныя жалобы, служила примиряющимъ элементомъ въ его сношеніяхъ съ людьми. Онъ и въ настоящемъ случа не отказался отъ ея помощи и самъ взялся усовершенствовать ее въ лпк и въ анатоміи. Она’ подъ его руководствомъ, быстро преодолла вс остальныя трудности, и, когда онъ, по истеченіи договорнаго срока, разстался съ Лелли и сталъ принимать самостоятельные заказы, она уже могла работать съ нимъ на ровной ног. Еще немного спустя, она превзошла и его, и Лелли, и всхъ другихъ, наиболе извстныхъ исполнителей такихъ работъ.
Проводя цлые дни въ анатомическихъ изслдованіяхъ, Анна пріобртала все большую опытность, расширяла кругъ своихъ свдній и даже не разъ нападала на слды новыхъ открытій. Силы мужа ея тмъ временемъ, видимо, падали. Онъ день это дня становился угрюме и терялъ способность къ труду. Вся тяжесть послдняго вскор почти исключительно легла на его жену. Она даже стала замнять Манцолини въ его аудиторіи, вмсто него производя на глазахъ студентовъ вскрытіе труповъ и читая имъ лекціи. Имя ея не замедлило пріобрсти извстность. Заказы на анатомическіе препараты длались уже прямо ей и слушать ее стекалось все больше и больше студентовъ, въ томъ числ много иностранцевъ.
Анна въ ту пору была еще совсмъ молодою женщиной. Она имла привлекательную наружность. Высокаго роста, довольно полная, съ небольшой головой, красиво посаженной на роскошныхъ плечахъ, съ румянымъ лицомъ, оживленнымъ парою умныхъ карихъ глазъ, она производила чрезвычайно выгодное впечатлніе. Видъ у нея всегда былъ добрый, обращеніе ровное, привтливое. Въ высшей степени выносливая, она могла много работать безъ всякаго ущерба для своихъ силъ или для своего расположенія духа и всегда съ одинаковой готовностью отвчала на требованія своей профессіи и своей семьи. Обладая большимъ здравымъ смысломъ, она легко отдлалась отъ предразсудковъ своего воспитанія и справилась съ исключительнымъ положеніемъ, въ которомъ очутилась безъ предварительной подготовки. Му жъ — ипохондрикъ не могъ служить ей ни руководителемъ, ни покровителемъ. Ей приходилось совсмъ одной и разбираться въ своемъ внутреннемъ мір, и регулировать свои и мужнины отношенія къ другимъ. Постоянно окруженная толпой молодежи, она находилась въ положеніи, гд злословію не трудно было бы найдти себ пищу. Но она обезоружила его двоимъ простымъ, скромнымъ и, въ то же время, полнымъ достоинства обращеніемъ съ слушателями. Они выказывали ей глубокое уваженіе. Во всей ея фигур на каедр или за анатомическимъ столомъ было столько самообладанія и такое спокойное отношеніе къ длу, что и то, и другое невольно сообщалось присутствующимъ и заставляло ихъ сосредоточивать свое вниманіе исключительно на предмет ихъ общихъ занятій.
Изъ работъ, исполненныхъ Анной въ этотъ промежутокъ времени, особеннаго вниманія заслуживаетъ рядъ изваяній, съ поразительной врностью передающихъ разныя неправильности въ положеніи матки и зародыша во время беременности и въ родильный періодъ женщины. Она ихъ исполнила по заказу, сдланному ей въ 1757 году знаменитымъ докторомъ Галли, для публичныхъ лекцій акушерства, которыя онъ читалъ у себя на дому. Изваянія эти и теперь еще считаются образцовыми. Они, по смерти Галли, были, вмст съ другими частями его анатомическаго кабинета, пріобртены правительствомъ для университетскаго музея.
Анн, между тмъ, готовился тяжелый ударъ. Въ этомъ самомъ году умеръ ея мужъ, оставивъ ее, съ двумя дтьми, безъ всякихъ средствъ къ существованію, кром тхъ, какія она сама способна была добывать трудомъ. Она до конца очень любила этого умнаго, талантливаго, честнаго, но глубоко несчастнаго человка, болзненная раздражительность котораго подчасъ длала тягостнымъ близкое съ нимъ общеніе. Но Анна умла такъ осторожно касаться больныхъ сторонъ его характера, съ такимъ терпніемъ обходила все, что могло раздражать его самолюбіе, и окружала его такой атмосферой спокойствія и любви, что онъ невольно смягчался, даже въ часы самаго мрачнаго настроенія и упадка духа. Онъ умеръ на ея рукахъ съ сознаніемъ, что она была его свтлымъ я у чемъ въ жизни, бремя которой безъ нея уже давно сдлалось бы для него невыносимымъ.
Похоронивъ мужа, Анна съ новымъ рвеніемъ предалась наук, ища въ ней утшенія и поддержки для своихъ сыновей. До сихъ поръ какъ ни самостоятельны были ея занятія, она, все-таки, не имла оффиціальнаго нрава преподавать анатомію и длала это подъ прикрытіемъ имени и ученой степени своего мужа. Теперь же Болонскій сенатъ поспшилъ оформить ея положеніе, и въ слдующемъ 1758 году, съ одобренія университетскаго совта, причислилъ ее къ коллегіи профессоровъ по каедр анатоміи, съ весьма скуднымъ, впрочемъ, вознагражденіемъ въ триста лиръ {Вотъ дипломъ, ей по этому случаю выданный:
‘Die 27 Februari 1758.
‘Congregates Illustrissimis et Excellentissimis D. D. Reformatoribus Status Libertatis Civitatis Bononiae in Camera Eminentissimi ac Reverendissimi D. Cardinalis Legati in Numerum viginti quinque in ejus praesentia ac do ipsius consensu, et voluntate inter ipsos infrascriptos partitum positum, et legitione obtentum fuit videlicet.
‘Patres Conscripti per spffragia viginti duo afferinativa concesserunt stipens dium L. 300, de Pecuniis Gabellae Grossae, Annae Morandiae Manzolinae in disecandis praeparandisque sublimissibis, quibusce humani corporis partibus iisdemque ejusmodi artis suae praemiam, et in obsequium clementissimae comeudationis Illastrissimi Domini Nostri fйliciter regnantis. Stipendium autem illud ratatim percipiat ex consuetis distributionem Archigymnasii Tabulis inquibus prop* terea describatur inter stipendiaries, sic ut anno exacto ante dictum Stipendium sit intйgrй consecutum atque id quiddem quoad vixerit illi conceditur, dummodo tarnen а Patria interim non discedat, et ibi artem praedictom exercere pergat, ne ejus opera ab iis desisteretur, qui praeparationes bujusmodi sibi conquirere soluto praetio student, turn ut illas ad pubblicum commodum aliquando demontret, eo loco et tempore а D. D. Archigymnasio Praefectis praescribendis.
‘Contrariis baud, absentibns quibuscumque.
‘Ita est loannes Baccialius.Illustrissimi et Excellentissimi Bononiae Senatuprof, а Secretis’.
‘Въ собраніи преславныхъ и знаменитыхъ господъ возстановителей свободнаго состоянія города Болоньи, въ числ двадцати пяти, въ камер высокаго и преосвященнаго господина нашего кардинала-легата, въ его присутствіи и съ его соизволенія, между нижеподписавшимися состоялось соглашеніе и въ силу закона опредлено. Сенаторы, въ точномъ соотвтствіи съ рекомендаціей нашего святйшаго господина, нын счастливо царствующаго папы, двадцатью двумя голосами назначили выдавать изъ суммъ Большой Таможни стипендію, въ 300 лиръ, Анн Моранди-Мандолин, въ вознагражденіе за^ея искусство въ анатоміи и въ приготовленіи препаратовъ изъ нжнйшихъ частей человческаго тла. Стипендію эту ей надлежитъ получать въ сроки, обозначенные на таблицахъ, распредляющихъ университетскія жалованья. Въ эти таблицы, на основаніи сего, и должна быть внесена она, такъ чтобы, въ теченіе года, вышеупомянутая стипендія получалась ею сполна. Присемъ она обязуется не покидать отечества и продолжать занятіе своимъ искусствомъ, такъ чтобы не оставались безъ ея содйствія желающіе пріобртать подобные препараты. Кром того, для общей пользы, ей предписывается демонстрировать свои препараты въ сроки и въ помщеніяхъ, какіе ей будутъ указаны университетскимъ начальствомъ.
‘Препятствій къ сему не заявлено.
‘Врно. Я, оаннъ Баччіали, профессоръ и преславнаго Болонскаго сената секретарь, скрпилъ’.}. Академія наукъ тогда же избрала Анну въ свои дйствительные члены, а нсколько позже, примру ея послдовали Елиментинская академія художествъ въ Болонь же, Флорентинская академія живописи и литературное общество въ Фолиньи.
Вообще, что касается почестей, судьба не скупясь награждала ими Анну. Она со всхъ сторонъ, не изъ одной Италіи, но и изъ другихъ странъ Европы получала лестныя предложенія и разнаго рода знаки уваженія къ своей дятельности. Миланъ настойчиво приглашалъ ее читать анатомію въ одномъ изъ своихъ высшихъ учебныхъ заведеній, заране соглашаясь на вс ея условія. Онъ посылалъ ей блый листъ, предоставляя самой Анн выставить на немъ цифру вознагражденія, какое пожелаетъ. Также точно обращались къ ней еще два другіе итальянскіе университета. Изъ Лондона неоднократно возобновлялись переговоры, съ цлью добиться ея переселенія туда. Наша Императрица Екатерина II горячо убждала Анну пріхать въ Петербургъ, причемъ сулила ей почетное мсто при своемъ двор и щедрое денежное вознагражденіе {Azzoguidi: Observations ad uteri constructionem Bononiae 1773.}. Но никакія богатства, никакія почести не прельщали Анну, разъ что ихъ приходилось покупать цной разлуки съ родной Болоньей. Она на вс предложенія отвчала отказомъ, но приглашавшимъ ее, въ знакъ благодарности за оказанную честь, посылала ящики съ анатомическими препаратами своего издлія и съ соотвтственными письменными объясненіями.
Любовь къ родин, должно быть, дйствительно была очень сильна въ Анн, потому что она предпочитала въ ней оставаться даже въ крайне стсненныхъ обстоятельствахъ, изъ которыхъ легко могла бы выйдти, еслибъ согласилась съ ней разстаться. Трехсотъ лиръ, получаемыхъ ею отъ сената, не хватало даже на ея- пропитаніе съ дтьми. Когда настало время ихъ воспитывать, она одного изъ нихъ, за недостаткомъ средствъ учить дома, принуждена была отдать въ пріютъ св. Вароломея. Наконецъ, въ 1765 году дла ея дошли до кризиса, и она ршилась просить сенатъ объ увеличеніи ей содержанія еще на двсти лиръ. Какъ ни скромно было это требованіе, оно не имло успха. А нужда, между тмъ, росла и съ каждымъ днемъ сильне тяготла надъ Анной. Не видя другаго исхода, она прибгла къ средству, которое ее жестоко огорчало, а именно ршилась продать свой анатомическій кабинетъ. Тутъ надъ ней сжалилась судьба и послала ей покупщика на особенныхъ условіяхъ. Одинъ, знатный и богатый болонецъ, графъ Рануцци, купилъ у Анны сполна всю ея коллекцію книгъ, инструментовъ и анатомическихъ препаратовъ, а ее самое пригласилъ быть хранительницей этого маленькаго музея, съ пожизненнымъ правомъ пользоваться имъ для лекцій и только съ обязательствомъ его еще пополнять. Мало того, назначивъ ей и соотвтственное жалованье, онъ еще отвелъ ей квартиру со столомъ въ своемъ палаццо, куда былъ перенесенъ и анатомическій кабинетъ Анны.
Обезпеченная, такимъ образомъ, на остатокъ дней своихъ, она, наконецъ, могла отдохнуть отъ усиленныхъ трудовъ и лишеній, которыя до сей поры были ея удломъ. Капризное счастье, между тмъ, улыбнувшись ей разъ, захотло ее побаливать еще и съ другой стороны. Грцфъ Рануцци точно разбилъ своимъ великодушнымъ поступкомъ заколдованный кругъ, въ которомъ до сихъ поръ вращалась Анна въ борьб съ нуждой, и благосостояніе разомъ хлынуло въ пробитую имъ брешь. По странной игр случайностей, одинъ изъ сыновей Анны, тотъ самый, котораго она принуждена была отдать въ пріютъ, вдругъ получилъ богатство и высокое положеніе въ свт. Дло было такъ. Въ Болонь умеръ послдній представитель стариннаго рода Солим. Не желая, чтобъ имя его совсмъ угасло, онъ оставилъ завщаніе, въ силу котораго и имя его, и состояніе должны были перейдти по жребію къ одному изъ сиротъ, воспитывавшихся въ пріют бв. Вароломея. Жребій палъ на Джіузеппе Манцолини. Другой сынъ Анны, Карло, воспитывался въ духовномъ училищ и былъ впослдствіи каноникомъ при собор св. Петронія.
Анна и посреди новой, безбдной обстановки не измнила своихъ скромныхъ привычекъ. Трудъ, попрежнему, составлялъ для нея нравственную потребность, и она не переставала съ любовью заниматься наукой. Уединеніе ея, впрочемъ, какъ и въ старомъ жилищ, и при жизни мужа, часто нарушалось посщеніемъ разныхъ лицъ, любопытствовавшихъ видть поближе, въ ея частномъ быту, женщину, дятельность которой ихъ удивляла издали. Особенно осаждали ее иностранцы. Осматривая достопримчательности Болоньи, они считали своей непремнной обязанностью заглянуть и въ аудиторію Лауры Басси, и въ анатомическую мастерскую Анны Моранди. Хорошо еще, когда они ограничивались ихъ лекціями, не претендуя на личную бесду съ тмъ или другимъ профессоромъ. Въ числ почетныхъ гостей Анны упоминаютъ объ император осиф II. Онъ постилъ ее за-просто, имлъ съ ней продолжительный разговоръ и, узжая, оставилъ ей на память золотой ларчикъ и золотую медаль съ своимъ изображеніемъ {Оборотная сторона этой медали представляетъ обвитое виноградными листьями кормило и мечъ съ лавровой вткой на треугольник, посреди котораго глазъ, а вокругъ рядъ облаковъ со словами: Virtute et Exemplo.}.
Посл счастливой перемны въ ея обстоятельствахъ, Анна прожила еще десять лтъ. Уваженіе согражданъ не измнило ей до конца и проводило ее въ могилу. Она умерла въ 1774 г., пятидесяти восьми лтъ отъ роду. Тло ея было первоначально предано земл въ церкви Св. Прокла, гд и теперь еще остается доска, сооруженная въ ея память сыновьями {На доск слдующая надпись:

Annae. Manzolinae.
In. Patrio. Gymnasio. Anatomiae.
In. Florentissimas., Italiae. Accademias. Cooptatae.
Amplificatrice. Facultatis. Snae.
In Pingendis. E. Cera. Hutani. Corporis Partibus.
Supra. Omnes. Retro. Artifices.
Praestantissimae.
In. Iisdem. Explicandis. Dissertissimae.
Tanta. Celebritate. Famae. Ut. Earn.
Iosephus. II. Augustus.
Adierit.
Tanta. In. Patriam. Claritate.
Ut. Conditionibus. Amplissimis.
Saepe. Repudiatis.
Civium. Suorum. Causa.
In. Mediolanensium. Londinensium.
Petropolitanorum. Accademias.
Ultro. Accersita.
Venire. Nolverit.
Quae. Vixit. Ann. LVII.
Obiit VII. Id. Iul. Ann. MDCCLXXIV.
Iosephus. Solimeius. et Carolus. Manzolinus.
Filii.
Matri. Cariesimae. Incomparabili. Benemerenti.
Maestissimi. Posuerunt.

Анн Манцолини, анатому въ отечественномъ университет, состоявшей членомъ славнйшихъ итальянскихъ академій, превзошедшей всхъ прежнихъ художниковъ въ искусств воспроизводить изъ воска части человческаго тла, краснорчивйшей истолковательниц собственныхъ произведеній, достигшей такой извстности и славы, что удостоилась посщенія императора осифа И, отличавшейся столь горячей любовью къ отечеству, что, бывъ приглашаема въ академіи Миланскую, Лондонскую и Петербургскую, ради пользы своихъ согражданъ, неоднократно отъ себя отклоняла выгодныя предложенія, прожившей пятьдесятъ семь лтъ и скончавшейся 9 іюля 1774 г.— осифъ Солимео и Карло Манцолини, глубоко-опечаленные сыновья дражайшей и несравненной матери за ея благодянія воздвигли.}. Поздне оно было, по желанію города, перенесено на знаменитое кладбище Чертозы, гд и теперь находится. Тамъ же, въ небольшой ротонд, служащей какъ бы маленькимъ храмомъ славы для Болоньи, среди изображеній другихъ знаменитыхъ уроженцевъ этого города, помщенъ и ея мраморный бюстъ.
Что касается открытій, приписываемыхъ Анн, то о нихъ упоминаютъ вс, писавшіе о ней современники {Crespi: Felsina Pittrice.— Oretti Marcello: Notise de’Prifessori delle arti del disegno. Mss.— Zanotti: De Bononiensi Scientiarum et Accademia Commentari: De re dbstetrica. Fantuzzi: Not izie degli Scrittori Bolognesi.— Azzoguidi: Observationes ad uteri constructionem pertinentes.}. Но, къ сожалнію, они говорятъ о нихъ только въ общихъ чертахъ, не объясняя подробно, въ чемъ именно они заключались. Нсколько опредленне другихъ выражается только одинъ изъ ея товарищей-профессоровъ, аббатъ Тозелли {Toselli Philippi Mariae: De Bononiensium in litteris hoc actate praestantia Oratio in solemni studiorum instauratione, &.}. Онъ прямо указываетъ на т опыты Анны, которыми она опровергла существованіе у матки жилистыхъ продолженій, о которыхъ такъ много толковалъ извстный французскій врачъ Астрюкъ. Дале онъ свидтельствуетъ, что она первая доказала, какъ нижняя косая мышца глаза не оканчивается, согласно существовавшему до тхъ поръ мннію, у верхней части носовой кости, но идетъ дальше и примыкаетъ къ слезному мшку.
Завтнымъ желаніемъ Анны, въ послдніе годы жизни, было, чтобъ ея анатомическій кабинетъ современемъ сдлался общественнымъ достояніемъ и попалъ въ стны университета. Ей хотлось, чтобъ плоды ея опытности и многолтнихъ трудовъ и по смерти ея продолжали приносить родному городу посильную пользу, а именно служили бы для нагляднаго обученія молодежи, посвящавшей себя изученію медицины и хирургіи. Умирая, она свое желаніе и свои сомннія по этому поводу повряла знаменитому Гальвани {Galvani: De Manzoliana supellectile.}, съ которымъ была въ дружб. Два года спустя, желаніе ея исполнилось. Сенатъ перекупилъ у графа Рануцци всю коллекцію анатомическихъ препаратовъ Анны и, въ 1776 г., перенесъ ихъ въ университетскій музей, гд уже находились ея работы, исполненныя по заказу доктора Галли. Въ ознаменованіе этого событія, Гальвани произнесъ латинскую рчь {Galvani: De Manzoliana supellectile.}. Въ ней онъ выражалъ удовольствіе по случаю того, что эта замчательная коллекція не попала, какъ того можно было сначала опасаться, въ чужія руки, но осталась въ Болонь, при томъ самомъ учрежденіи, для котораго его предназначала сама художница. Доказывая вообще преимущества дланныхъ фигуръ передъ препаратами изъ настоящихъ органовъ человческаго тла, которые, рано или поздно, неизбжно подвергаются порч, Гальвани очень высоко ставитъ заслугу Анны передъ наукой. Затмъ, переходя къ частностямъ, онъ перечисляетъ свойства, которыя сообщаютъ ея произведеніямъ особенную долговчность, а за ней самой должны навсегда упрочить благодарность роднаго города. ‘Наука и искусство,— говоритъ онъ,— въ ней чудеснымъ образомъ слились. Не знаешь, чему больше удивляться въ ея произведеніяхъ: анатомическимъ ли дознаніямъ, какія они изобличаютъ, или художественности ихъ выполненія. Они съ поразительной врностью воспроизводятъ натуру и отличаются неподражаемой тонкостью и чистотой отдлки’. По мннію Гальвани, Анна оставила позади себя всхъ предшествовавшихъ ей и современныхъ анатомовъ-скульпторовъ. Особенно драгоцнными считаетъ онъ ея препараты органовъ слуха, зрнія, вкуса, осязанія и обонянія, которые, впрочемъ, и всми признаются за единственные въ своемъ род {
Коллекція Анны Моранди занимаетъ въ музе пять шкафовъ.
Въ первомъ изъ нихъ находятся кости взрослаго человка, расположенныя отдльно, по частямъ, и собранныя въ одинъ общій скелетъ.
Во второмъ кости, принадлежащія разнымъ возрастамъ человка, начиная съ едва замтнаго для глазъ зародыша до его возмужалости. Он тоже расположены въ одиночку, отдльными группами, и сложены въ скелеты разныхъ величинъ. Тутъ же хранятся и анатомическіе инструменты, служившіе Анн.
Въ третьемъ шкафу видны разныя части человческаго тла въ полномъ своемъ состав, потомъ обнаженныя отъ верхнихъ покрововъ, съ мельчайшими мускулами наружу, начиная отъ тхъ, которые ближе къ поверхности, и кончая послдними у костей. Все это вылплено изъ воску, исключая костей, которыя натуральныя.
Четвертый шкафъ заключаетъ самыя замчательныя произведенія Анны, т, по тонкой отдлк которыхъ у ней не было равныхъ. Въ немъ расположены по частямъ и собраны вмст воспроизведенные изъ воска съ мельчайшими подробностями органы слуха, вкуса, обонянія и зрнія. Многія частицы этихъ органовъ до того мелки и тонки, что ихъ едва видно простымъ глазомъ, и, несмотря на это, въ передач ихъ нтъ ни малйшаго отступленія отъ правды, въ нихъ цвтъ, форма, положеніе,— все какъ въ натур.
Въ пятомъ шкафу помщены, тоже въ отдльности и потомъ въ своей общей связи, дтородные органы.
Въ заключеніе, посреди залы, на пьедестал подъ стекломъ, находится, тоже со всми соотвтственными подробностями, восковое ухо въ увеличенныхъ размрахъ.
Въ нижнихъ отдленіяхъ всхъ этихъ пяти шкафовъ хранятся книги, по которымъ Анна теоретически изучала анатомію и слдила за ея успхами въ другихъ странахъ.}.
И дйствительно, если Анна достигла такихъ замчательныхъ результатовъ, то именно потому, что съ обширными научными свдніями соединяла еще большой талантъ къ скульптур. Она, между прочимъ, лпила превосходные бюсты и разныя фигуры изъ воска. Въ томъ же университетскомъ музе, въ одной зал съ ея анатомическими препаратами, находятся дв замчательныя фигуры ея работы: поясная статуя ея мужа и ея собственная. Фигуры въ настоящую величину и одты въ костюмы того времени. Об смотрятъ, какъ живыя. Джіованни Манцолини, въ бархатномъ камзол, съ кружевными манжетами и жабо, со взглядомъ изподлобья, иметъ болзненный, унылый видъ. Анна, напротивъ, цвтетъ здоровьемъ и лицо ея дышетъ энергіей. На губахъ у ней легкая, чрезвычайно добродушная улыбка. Она въ желтомъ атласномъ плать, держитъ въ правой рук небольшой ножъ и вскрытый черепъ, а въ лвой — анатомическіе щипчики, которыми прикасается въ обнаженному мозгу.

С. Никитенко.

‘Русская Мысль’, No 11, 1883

Никитенко Софья Александровна
Прочитали? Поделиться с друзьями:

Читайте также:

  1. Женщины-профессора Болонского университета, Никитенко Софья Александровна, Год: 1883
  2. Женщины-профессора Болонского университета, Никитенко Софья Александровна, Год: 1883
  3. Отношение московской публики к гласному судопроизводству, Аксаков Иван Сергеевич, Год: 1868
  4. Интернациональный театр, Эйзенштейн Сергей Михайлович, Год: 1928
  5. О Кавказском транзите, Аксаков Иван Сергеевич, Год: 1882
  6. Современная хроника России, Громека Степан Степанович, Год: 1863
  7. Восточный отряд на реке Ялу. Бой под Тюренченом, Краснов Петр Николаевич, Год: 1911
  8. Карло Гоцци: биографическая справка, Гоцци Карло, Год: 1964
Электронная библиотека