Жених из Ножевой линии, Красовский Александр Иванович, Год: 1854

Драматургия
Время на прочтение: 63 минут(ы)
Скачать в PDF

Женихъ изъ Ножовой линіи.

Комедія.

…Съ перваго взгляда оно смшно, а разгадайте вы его натуру — увидите прекрасныя начала…

Н. Гоголь.

ДЙСТВУЮЩІЯ ЛИЦА:

Иванъ Дороеевичъ Мордоплюевъ, купецъ третьей гильдіи, торгующій въ Москв, въ Ножовой Линіи и на Ильинк.
Александръ Харитоновичъ Перетычкинъ, купеческій сынъ, пріятель его.
Евграфъ Семеновичъ Сандараковъ, отставной чиновникъ, проживающій въ Москв.
Зинаида Васильевна, жена его.
Юлинька, дочь ихъ.
Евсей Прохорычъ, главный прикащикъ у Мордоплюева.
Борька, мальчикъ при лавк Мордоплюева.
вдосья Антоновна, торговка.
Оська, казачокъ Сандараковыхъ.
Малой изъ цирюльни.
Гости.

Дйствіе въ Москв.

ДЙСТВІЕ ПЕРВОЕ.

(Небольшая, довольно-чистая комната, направо диванъ и круглый столъ, налво конторка, на ней счеты и торговыя книги, надъ диваномъ два большіе портрета: на одномъ написанъ купецъ съ окладистой бородой, на другомъ — купчиха въ душегрйк, съ большимъ платкомъ въ рукахъ).

ЯВЛЕНІЕ ПЕРВОЕ

Прохорычъ (одинъ). — Вотъ ужь скоро за полдень, а хозяинъ все еще не бывалъ, обдня, чай, давно кончилась… тепереча, стало-быть, выходитъ, зашелъ куда-нибудь. А нечего сказать, добрйшій у насъ хозяинъ… еще вотъ какимъ поползнемъ на рукахъ его няньчивалъ, и батюшка его, покойникъ, Дороей Кузьмичъ — царство небесное — мужикъ былъ знатный. Важно торговали мы съ нимъ въ Балабаев, да вотъ шоссейный подрядъ подкузьмилъ… и зачмъ было вязаться? Оттого и жизнь поршилъ. Ну, Иванъ Кузьмичъ и говоритъ: ты, говоритъ, Евсей Прохоровъ, брату двадцать лтъ служилъ честно, грха не укусилъ: ступай ко мн въ Москву, жалованья теб надбавлю и надъ обими лавками у меня будешь. — Ну, вотъ лтъ десятокъ съ походомъ и здсь промаячилъ, обжился какъ слдуетъ, да что будешь длать ( и второму брату Богъ вку не продлилъ… Тепереча, стало-быть, выходитъ, весь капиталъ и об лавки, и въ Ножовой и на Ильинк, все досталось Ивану Дороеичу. Эвтотъ, какъ въ Москву прикатилъ, тоже говоритъ: ты, говоритъ, Евсей Прохорычъ, будь у меня прикащикомъ… Ладно, думаю себ… Вотъ десятый мсяцъ и у эвтого служимъ. Добрйшая душа, нечего сказать, только больно ужь мягокъ… ужь такъ мягокъ, что на поди… Ну, да еще къ Москв не приглядлся, да и въ торговл нашей н енаторлъ: торговля — великое дло…

ЯВЛЕНІЕ ВТОРОЕ.

Прохорычъ и Борька (остановясь въ дверяхъ).

Борька. — Дядюшка Евсей Прохорычъ, самоваръ-то скоро уйдетъ-съ…
Прохорычъ. — Уйдеть? Такъ запри сни, скорича: вотъ и не уйдетъ-съ.
Борька (почесывая голову). — Да, нтъ-съ… я хотлъ спросить… то-есть, что больно шибко кипитъ, такъ подавать не прикажете ли?
Прохорычъ. — Видали ли вы дураковъ?.. Ну, братъ, Борька, мало теб давеча вихры-то трепали, надать бы еще надбавить. Вдь видишь, что хозяина нтъ, я напился съ молодцами: для чего жь, подавать?.. Экая дура съ печи!.. Еще въ Москв при лавк живешь… Прикрой его хорошенько, да и дожидайся хозяина!
Борька. — Ладно-съ. Да вотъ что, дядюшка: молодцы-то ужь обдать просятъ.
Прохорычъ. — Ну, и пусть ихъ обдаютъ, зачмъ же дло стало?
Борька. — Слушаю-съ. (Уходить).

ЯВЛЕНІЕ ТРЕТЬЕ.

Прохорычъ (одинь). — Молодцы! Охъ, ужь эти молодцы… Важные ребята, нечего сказать!.. Кабы не Евсей Прохоровъ, наторговали бы они на шильце съ мыльцемъ. Ужь безъ форсу могу сказать: одинъ я всмъ ддомъ орудую. Говорятъ, примромъ, какой прикащикъ не воруетъ?.. Оно, встимо дло, ужь такъ въ свт устроено, что каждый человкъ живетъ насчетъ другаго: управляющій щечится отъ помщика, дворецкій отъ управляющаго, а поваръ отъ дворецкаго… тепереча, стало-быть, выходитъ, почему же и прикащику въ хозяйскую выручку не заглянуть?.. Да заглядывай умючи, концы хорони, чтобъ себ въ пользу, да и хозяина не доконать. А гд ныньче настоящій прикащикъ? гд ты его найдешь?.. И въ лавк, и въ магазин, много ихъ сидитъ, да что эвто за народъ?.. Такъ, верхолётъ какой-то… Фанаберія — и больше ничего. Онъ сидитъ теб, и торгуетъ, и въ долги распуститъ, и продажу иной разъ не запишетъ, и около выручки потрется, и все этакое… да что толку-то?.. Что у него для переду?.. Зато на гулянье козыря изъ себя корчитъ, поди, узнай, что онъ прикащикъ… у него и папироска въ зубу! Возьметъ себ лихача, да и въ тіятръ, а тамъ попоздне въ гости… Шампанское ему тамъ давай, судацкое, вишь кисло… Хозяинъ рубль къ рублю наколачиваетъ, а ему тепереча, стало быть, выходитъ, и сто цлковыхъ ни почемъ. А какъ попадется, глядь — и поджалъ хвостъ, какъ кошка надъ кринкой… Чуть хозяинъ протурилъ — и пиши пропало!.. Чмъ бы самому лавку или магазинъ открыть, какъ бы оно съ умомъ и слдовало, а онъ мотается себ… да и оборвется, общиплется, и гранитъ себ мостовую.

ЯВЛЕНІЕ ЧЕТВЕРТОЕ.

Прохорычъ и Мордоплюевъ.

Мордоплюевъ. — А! ты ужь дома, Прохорычъ! Давно ли забрались? (Снимаетъ шинель, встряхиваетъ и кладетъ на стулъ).
Прохорычъ. — Да дло праздничное, хозяинъ, посидли часокъ-другой, да и шабашъ. А вы, гд это, хозяинъ, загулять изволили?.. Мы ужь больно давно поджидаемъ.
Мордоплюевъ. — Гд загуляться? городовой задержалъ (обтираетъ шляпу платкомъ и бережно ставитъ на конторку). Нашъ балабаевскій галантерейщикъ… надать завтра ему товару отобрать, вотъ, по этому ересту (Отдаетъ Прохорычу бумагу). То-естъ, этакъ… какъ слдуетъ…
Прохорычъ. — Ужь знаемъ, хозяинъ, будьте покойны… и за-воли поприкинемъ, и все евтакое: въ Балабаев, сойдетъ…
Мордоплюевъ. — Ну, да ты не такъ, чтобы больно, того… парень-то онъ важный: и хересомъ-было меня, и мадерой-то, и ледеру хотлъ послать, ну, да накинусь ли я посл обдни, натощакъ?
Прохорычъ. — Такъ чайку не прикажете ли?.. Самоваръ ужь давно кипитъ.
Мордоплюевъ. — Ладно, ладно, хошь съ землякомъ мы и попили, ну да еще стакашекъ, другой, не мшаетъ.
Прохорычъ. — Сію минуту-съ… (кричитъ въ дверь.) Бориска! самоваръ подавай! скорича!…
Мордоплюевъ. — Теперь добрые люди ужь обдаютъ, а мы часокъ — мсто позапоздаемъ (Борька вноситъ самоваръ, и потомъ и весь чайный приборъ)… Борька! что эвто рожа-то у тебя словно качанъ квашеной? да и волосы-то… не черти ли тебя таскали?
Прохорычъ. — Нтъ, хозяинъ, ему для праздника давеча у лавки какой-то шелыганъ клочья вычесалъ.
Мордоплюевъ. — Вотъ!.. да за что жь?
Прохорычъ. — А такъ, здорово живешь. Вотъ изволите видть: идетъ по ряду какая-то стрекуляція, туды же очки на носу, а фрачишка-то весь, чай, двугривенныхъ два стоитъ. Гришка изъ сосдской лавки и давай ему натачивать: ‘Что вамъ угодно? что покупаете? Пожалуйте-съ, у насъ помочи, перчатки, галстуки, жилетныя матеріи, манишки модныя’… Ну, голышъ-то и пріостановился, а нашъ дуралей и подскочилъ… пожалуйте, говоритъ: у насъ, говоритъ, и галстуки и манишки лучше, и дешевле продадимъ, да цапъ его за рукавъ и тащитъ въ лавку. Тотъ рванулся, а рукавъ-то у него почитай пополамъ… Тутъ онъ, какъ хватитъ Борьку за вихры, да и давай раскачивать: вотъ теб, говоритъ, за галстуки, вотъ теб за манишки… Ужь онъ его моталъ, моталъ, да еще въ претензію вошелъ: мн, говоритъ, за фракъ-то заплатите, а не то къ надзирателю пойду жаловаться… такая чернильная выжимка! Насилу трехрублевымъ отбился.
Мордоплюевъ. — И подломъ, ништо теб, Борька. Экая дурья порода! ты языкомъ што хошь звони, а рукой покупателя не трошь… мало онъ тебя трепалъ. Ну, пошелъ, сбирай на столъ, дуралей! А мы съ тобой, Прохорычъ выпьемъ по стакашку. Садись-ка.
Прохорычъ. — Покорно благодарю, хозяинъ, я ужь пилъ съ молодцами.
Мордоплюевъ — Ну, такъ что жь, что пилъ, а я нешто не пилъ? Не худая статья передъ обдомъ маленько пораспариться, а насчетъ эвтого, я теб скажу, здсь, въ Москв, больно-неладно заведено, что каждому покупателю, только покажись въ ряды, такъ на ухо и наяриваютъ, да почитай силкомъ тянутъ въ лавку. Ужь кто идетъ за покупкой, тотъ и самъ найдетъ гд и что купить, а кто такъ катается, того и канатомъ не затащишь, а если и зайдетъ, только весь товаръ перероеть — вотъ и все… Нтъ, у насъ, въ Балабаев, на эвтотъ счетъ великатне: тамъ идешь ты гостиннымъ дворомъ, спросятъ тебя, ‘не покупаете ли чего?’ да и шабашъ. А здсь какъ иной разъ часа три, четыре въ лавк посидишь, чуть не оглохнешь.
Прохорычъ. — Осмлюсь доложить, хозяинъ, вы не по~купецки разсуждаете. Конечно, Балабаевъ городъ, да что онъ передъ Москвой-то?.. Я самъ двадцать лтъ въ Балабаев торговалъ, да и здсь вотъ ужь другой десятокъ торгую. Въ Бадабаев, примромъ, много-ли прізжаго покупателя?.. А сюда со всхъ концовъ городовой народъ валомъ валитъ. Тепереча, стало-бьпъ, выходитъ, такой покупатель навертывается, который Москвы-то и въ глаза не видалъ: такъ и надо его заманивать. Какъ словами-то его закидаешь, да отуришь, такъ онъ ошалетъ, да и по невол въ лавку зайдетъ… Ну, тутъ его какъ хочешь, такъ и обрезониваешь.
Мордоплюевъ. — Ну, противъ эвтого я не спорю. Ты, Прохорычъ, старинный торговецъ, за прилавкомъ состарлся, такъ теб и книги въ руки, не даромъ же я теб об лавки доврилъ.
Прохорычъ. — И не далъ маху, хозяинъ, вотъ ей-Богу не далъ маху! Истинно скажу, за копейку вашу я готовъ умереть, да и грха-то на душу взять не для кого. Сиротой къ родителю вашему въ мальчики поступилъ, и вкъ живу сиротой: ни отца, ни матери, ни роду, ни племени, такъ тепереча, стало-быть, выходитъ, не для кого и копейку прочить. Вотъ смолоду, нечего грха таить, имлъ знакомства… ну, бывало, то-есть, этакъ… возьмешь изъ лавки што-нибудь, платочекъ, или матерійцы, а ныньче, такъ истинно на хозяйскую копейку дрожишь.
Мордоплюевъ. — Зато и забытъ не будешь… врь Богу, а не мн. Ну, а скажи-ка, Евсей Прохорычъ, вотъ тепереча десятый мсяцъ, какъ я здсь, въ Москв: каково мы съ тобой торгуемъ?.. а?.. вдь хорошо торгуемъ?
Прохорычъ. — Нечего Бога гнвить, торгуемъ на порядкахъ. По Ножовой, правда, не больно шибко идетъ, а въ Панской важно торгуемъ. Только, не въ гнвъ вамъ, хозяинъ, сами-то вы въ торговл больно мягки, да и молодцы-то у насъ не то, чтобы того… везд нуженъ мой глазъ… Торговля великое дло: тепереча, стало-быть, выходитъ, нужна такая сноровка…
Мордоплюевъ. — Да безъ сноровки какъ же и торговать!..
Прохорычъ. — Сноровка сноровк рознь, Иванъ Дороеичъ. Обсчитать, обмрить, утянуть поларшина — эвто дло не торговца, а шильника. У насъ есть другія колны. Если я то-есть настоящій торговецъ, вотъ сижу я въ лавк, тепереча входитъ ко мн покупатель, сперва-наперва взгляну я, что на немъ, погляжу ему въ глаза, да какъ перемолвлю слова два-три, ну и шабашъ: ужь тепереча я знаю, кто онъ такой, что ему показать и сколько съ него взять. Покупатель такая ужь вещь… онъ на то и покупатель, чтобъ торговецъ отъ него живился, тепереча, стало-быть, выходитъ, сначала надобно его раскусить. Вотъ анамедни была оказія приходитъ покупатель въ золотыхъ очкахъ, взглянулъ я на него… вижу, форсунъ — тутъ-то рыбу и ловить. Спросилъ сукна… показалъ я ему: нехорошо, я еще, и то неладно, сталъ я ему показывать высокіе сорта, по четыре и по пяти серебромъ и дороже — куда теб, такъ и швыряетъ! Ужь какое же зло меня взяло… Ну, сударь, говорю я, если эвто не сукно, такъ позвольте показать вамъ послднюю штуку, самый высокій сортъ, только, можетъ-быть, для васъ дорогонько будетъ… ‘Не твое дло, показывай!’ Вотъ я живой рукой и досталъ съ верхней полки половинку подъ литерой А., сукно легонькое, на видъ больно казистое и себ въ покупк всего два рубля пятьдесятъ копеекъ серебромъ аршинъ… Развернулъ ему — мой баринъ протеръ очки, смотрлъ, смотрлъ… ‘Ну вотъ, говоритъ, эвто сукно! для чего жь ты мн сразу не показалъ? а что за аршинъ?’ Семь рублевъ серебромъ крайняя цна… Ну, начали торговаться, да пять аршинъ по пяти серебромъ я ему и отрзалъ. Тепереча, стало-быть, выходитъ, какъ знаю я покупательскую натуру, такъ съ форсуна-то рубль на рубль чистой пользы и сгладилъ… Да и ништо ему: не ройся въ товар, какъ птухъ въ куч.
Мордоплюевъ. — Моіодецъ Евсей Прохорычъ! Вотъ эвто колно важное!..
Прохорычъ. — А съ барынями нешто не та-же аказія?.. Охъ, ужь эвти мн барыни! Иной разъ привалитъ ихъ цлая гурьба, покажи имъ новые ситцы: ну, и разложишь имъ царевскіе, битепажевскіе и прочіе другіе. Лепечутъ себ по-французскому, товаръ подъ-носомъ, а въ стеклышко на него глядятъ, будто видне… И все имъ неладно: и пестро, и не во вкус… Тепереча, стало-быть, выходитъ, иной бы ихъ изъ давки гулять отпустилъ, а ты и начнешь имъ кидать сорта пониже да помельче узоромъ, ты — есть этакъ потуманне… Кидаешь, да похваливаешь, накидаешь вотъ эвтакой ворохъ, отуришь ихъ — глаза-то у нихъ и раэбгутся. Ну въ четыре-то глаза и выберутъ что ни самую дрянь, а противъ хорошаго копеекъ по двадцати на аршинъ полый дадутъ.
Мордоплюевъ. — Эвту штуку я и самъ пробовалъ. А иную барыню не скоро, братъ, обрезонишь.
Прохорычъ. — Встимо! всякая бываетъ, да на все свое колно есть. Зайдетъ къ теб иной разъ какая-нибудь франтиха, рыжая, рябая, носомъ словно рыбу удитъ, покажешь ей ленты, а она и спрашиваетъ: ‘какой цвтъ мн лучше къ лицу?’ — Извстно, молъ, розовый, сударыня — ‘А почему жь именно розовой?’ — А потому, сударыня, что осмлюсь вамъ доложить, нжное къ нжному и идетъ’. Вотъ, глядишь, этимъ словомъ у рыжей по сердцу-то какъ масломъ и смазано, накупитъ она всякой всячины, да и денежки отдастъ не торговавшись.
Мордоплюевъ. — Да ужь гд ей торговаться, коли ты ее такъ размажешь!
Прохорычъ. — Бываетъ еще у насъ покупатель, что-называется, коваль. Эвто народъ самый тяжелющій, товаромъ онъ небольно бракуетъ, да торгуется пуще жида — чистый убытокъ даетъ… какъ ты съ нимъ орудовать будешь?.. И на эвто у насъ есть колно. Тепереча я двойныя книги завелъ, да и говорю: ‘Извольте, сударь, я продамъ на совсть, сколько на рубль пользы пожалуете? Вдь по десяти копеекъ не обидно будетъ-съ?’ ‘Ладно’ говорить. Вотъ я и кладу ему товарную книгу, а ужь тутъ на кажный рубль по тридцати копеекъ пользы приписано, да по десяти онъ даетъ мн на совсть, тепереча, стало-быть, выходить, я съ него сорокъ копеекъ на рубль пользы и сдую.
Мордоплюевъ. — Штука тоже важнецъ!
Прохорычъ. — Мало энтого, коли ты торговецъ, тамъ тепереча знай, какого покупателя какъ назвать и какъ съ нимъ говоритъ. Пришелъ къ теб мастеровой, ровно голикъ общипанъ, а ты говоришь ему: ‘Пожалуйте-съ! Что покупаете, хозяинъ?’ Кучеру, али мужику въ сермяг: ‘Что вамъ угодно, купецъ?’ Дворника величаешь дворецкимъ: онъ плотне покупаетъ…
Мордоплюевъ. — Дока ты, Прохорыъ, ей-Богу дока!… Торговцамъ надать у тебя учиться. Ну, поторгуемъ же мы съ тобой — а?.. вдь поторгуемъ?..
Прохорычъ. — Для чего не поторговать. И теперича, слава Богу, торгуемъ важно. Только вотъ что, хозяинъ, осмлюсь я вамъ доложить: собой вы молодецъ, и ростомъ и дородствомъ, и въ настоящей пор, и капиталъ у васъ большой, а живете вы, не во гнвъ вамъ, вотъ ровно бобыль… ей-Богу!.. Ну, для кого мы тысячи-то наживаемъ?.. Родные у васъ вс повымерли, царство имъ небесное! Одна бабушка Анисья Меркуловна… Ну, да что? у той въ Балабаев огромный домина, умри — вамъ же все достанется. Тепереча, стало-быть, выходитъ, ужь пора бы вамъ и насчетъ судьбы своей поршить. Здсь въ Москв невстъ и куры не клюютъ, и на вашъ капиталъ хошь какая такъ позарится.
Мордоплюевъ.— Экой ты, Своей Прохорычъ! Да нешто ты не знаешь, вдь вотъ съ Покрова я ужь четырехъ невстъ смотрлъ, да и сваху-то прогналъ въ три шеи? Что за окаянный народъ эвти свахи! Прійдетъ къ теб эвтакая шлюха, принесетъ тамъ роспись какую ни на-есть, да и начнетъ теб тараторить: и умница-то, и красавица-то, и полная-то, и блая-то, и разумная-то… Ну что ты тутъ?.. Ну, подешь смотрть, глядь: рожа словно тарелка, а носъ — что твой руль отъ доброй расшивы, одинъ глазъ смотритъ на Ярославль, а другой на Кострому… Тьфу ты, прахъ побери!.. Оно, конечно, приданое знатное, домъ каменный, ну и денегъ, глядишь, таки тово… да что мн приданое? У меня своего капиталу тысячъ шестьдесятъ серебромъ. Мн не приданое нужно, а человкъ, съ кмъ бы вкъ жить. Вотъ коли провдаю гд невсту хорошенькую, хошь и безъ приданаго, самъ сваху зашлю… Видлъ, правда, я одну штучку… вотъ ужь краличка!.. Да нтъ… эвто не нашего поля ягода… (Вздыхаетъ). Длать нечего, Прохорычъ, поразвдаемъ да пообождемъ.
Прохорычъ. — Оно, конечно, хозяинъ, сожительницу себ выбрать не то, что товару купить, и товаръ иной разъ нескоро отберешь. Да здсь, въ Москв, долго не заждетесь… Москва-матушка кого хошь напоитъ, и накормитъ, и женитъ, и разженитъ… Здсь нешто только куринаго молока не найдешь.
Мордоплюевъ — Да, нечего сказать, важный городъ Москва, не Балабаеву нашему чета! Только носъ высунешь на улицу, ужь и видно, что Москва: народъ совсмъ не того сложенія. И жить здсь знатно, особливо какъ деньги въ карман есть — а? Прохорычъ? вдь важно здсь жить?
Прохорычъ. — Худо ли здсь жить, только бы Богъ здоровья далъ! (Опрокидывать стаканъ и на донышко кладетъ кусокъ сахару). Благодарю покорно за угощеніе, хозяинъ… Тепереча я пойду къ молодцамъ, посмотрю, что тамъ они. Скоро ли обдать изволите?
Мордоплюевъ. — Вотъ только еще одинъ стаканъ выпью, да коли тамъ все готово, такъ и за столъ сядемъ.
Прохорычъ. — Ладно-съ. (Кланяется и уходитъ),
Мордоплюевъ (одинъ). — А въ самомъ дл, вдь въ Москв-то знатное житье… а оттого, что городъ важный: куда хошь позжай — конца не видать… одна улица почитай съ цлый Балабаевъ будетъ. Правда, у насъ Волга хороша, нечего сказать, живая рыба тоже ни почемъ, да что рыба! здсь сайку или калачъ возьми, откусилъ, такъ сейчасъ и слышно, что московскій. Ну, у насъ лтомъ машины ходятъ, зато здсь теб разнощикъ такъ прокричитъ, что въ Балабаев за рубль серебромъ не услышишь. Знатный городъ Москва!.. Въ Питеръ ли захотлъ — садись на чугунку и валяй! Не усплъ носу обтереть, ужь и тамъ. Не хочешь въ Питеръ, позжай куда на дачу… подкутишь тамъ, никто тебя не знаетъ… а у насъ, въ Балабаев, на другой день въ цломъ ряду загудятъ. Нечего сказать, славное здсь житье… (ходить по комнат заложа за спину руки). А Прохорычъ правду говоритъ, пора бы ужь того… и ужь больно бы пора… тридцать-третій пошелъ… Оно, конечно, и холостой живешь… да что!.. все не то!.. Вотъ, примромъ, самоваръ: вотъ онъ тепереча стоитъ… простоитъ онъ и до вечера, коли не хватятся, а кто хватится?.. Э-эхъ! (садится). Конечно, стряпуха есть, да вдь стряпуху не поцалуешь, а жену и поцаловать можно — ничего!.. знатно!.. Да гд ея возьмешь? И много сватаютъ, да все браковка… жди да подожди!.. (встаетъ). Эхъ, кабы эвта штучка! Вотъ ужь истинно сказать, отборная барышня… одни глаза… Фу ты поди!.. Третій мсяцъ въ лавку ходитъ, и каждый разъ хлопчикъ позади, казачкомъ одтъ. Анамедни пришла, я говорю: ‘наше вамъ почтеніе, сударыня!’ а она: ‘здравствуйте, говоритъ, здоровы ли вы?’ О здоровьи спросила… Ну, я ей кисею въ убытокъ и отдалъ, да за два аршина атласу позабылъ взять. Вотъ кабы… да нтъ… за нашего брата не пойдетъ… скажетъ: бородачъ!.. А что борода?.. по-ихнему мочалка (подходить къ зеркалу), какая же она мочалка? Борода какъ борода, правда, у меня желтовата маленько… да кабы ужь пошла за меня, такъ и подкрасить бы можно… только нешто смяться станутъ — скажутъ бороду вымазалъ, да ничего, я такъ сойдетъ. А ужь какъ бы зажили-то!.. Въ шляпку бы ей перо… пару срыхъ купилъ-бы, да коляску, да санки модныя… О масляниц, покатили бы съ ней, только держись… Поди! поди!.. прочь съ дороги!…

ЯВЛЕНІЕ ШЕСТОЕ.

Мордоплюевъ и Борька.

Борька (въ дверяхь). — Вона! Что это хозяинъ-то въ горниц кричатъ ‘поди’?
Мордоплюевъ. — Пристяжную самъ бы взялъ, да какъ махнулъ бы… (оборачивается и видитъ Борьку). Ты чего тутъ стоишь, чертенокъ? Что теб надать?
Борька. — Да васъ, хозяинъ, какой-то баринъ спрашиваетъ.
Мордоплюевъ. — Какой тамъ баринъ? Чего ему?
Борька. — Не знаю-съ, мн, говоритъ, нужно хозяина, а самъ все волосья себ ерошитъ.
Мордоплюевъ. — Ну, ладно, сейчасъ выйду.

(Борька хочетъ уйдти и въ дверяхъ сталкивается съ Перетычкинымъ).

ЯВЛЕНІЕ СЕДЬМОЕ.

Мордоплюевъ и Перетычкинъ (въ очкахъ, съ усами и эспаньёлкой, одть и причесанъ по мод, но платье довольно поношенное).

Перетычкинъ (Борьк). — Ничего, ничего, братецъ, я я самъ его найду, вдь мы пріятели (увидя Мордоплюева). Ваня! ты ли это? Здравствуй, душечка!.. (хватаетъ его за руку) Не узнаешь, что ли?.. а?..
Мордоплюевъ. — Извините, сударь, я, право… кажется, то-есть…
Перетычкинъ. — Такъ и есть, не узналъ!.. Ахъ, ты разбойникъ! Да ты посмотри на меня хорошенько, ну посмотри! (становится съ позу) Что, все еще не узнаешь? а?.. Не узнаешь?
Мордоплюевъ. — Ей-Богу, нтъ-съ. Ну, вотъ хошь убейте, а ужь того…
Перетычкинъ. — Ахъ, ты бутузъ этакой! Ну, а помнишь Сашу Перетычкина? Еще у васъ въ Балабаев цлый годъ гостилъ, у покойницы тетушки еклы Назаровны, и жили-то рядомъ, возл почты… ну, еще по воскресеньямъ вмст на рчку бгали да на конькахъ катались.
Мордоплюевъ.— Да, да, помню, помню!.. Ахъ ты, Саша, Саша!.. Ну, братецъ, вотъ хоть убей, а я бы тебя, право, не узналъ.
Перетычкинъ. — То-то вотъ и есть, я-такъ, небойсь, узналъ съ-разу, даромъ что ты растолстлъ какъ быкъ!
Мордоплюевъ (Перетычкину). — Да легко ли тебя узнать-то, юный ты человкъ, вишь ты какъ перемнился? Ну, а какъ тебя ко мн-то Богъ надоумилъ?
Перетычкинъ. — Да я вчерась только узналъ отъ Пивоварова — что у насъ въ прикащикахъ жилъ, теперь онъ такъ шатается — онъ сказалъ мн, что ты ужь безъ-малаго годъ въ Москв и въ дядиныхъ лавкахъ торгуешь. Ныньче утромъ махнулъ я въ ряды, узналъ тамъ о твоей квартир — да и въ теб… Такъ-то, братъ, Ваня!..
Мордоплюевъ. — Да, братъ Сашуха, еще Богъ привелъ свидться. Ну, а тятенька твой здоровъ ли ?
Перетычкинъ. — Слава Богу, ему, чай, тамъ хорошо.
Мордоплюевъ. — Гд тамъ?
Перетычкинъ. — А на томъ свт-то !
Мордоплюевъ. — Какъ? да ништо ужь поршился?
Перетычкинъ. — Скоро два года будетъ.
Мордоплюевъ. — Царство небесное!.. Ну теб, братъ Саша, чай, большой капиталъ остался?..
Перетычкинъ. — Да таки на порядкахъ: дв лавки въ Мускатильномъ Ряду, да въ палаткакъ товару тысячъ на десять серебромъ было.
Мордоплюевъ. — Вотъ и важно… Теперь, чай, торгуешь?
Веретычкинъ. — Да, торгую… ха, ха, ха!.. Вотъ дурака нашелъ: стану я торговать!.. Да хоть бы товаръ-то нашъ былъ такой… барышни ходили бы покупать… а то лакъ да вохра, скипидаръ да купоросъ… Стоитъ всякой дрянью руки марать!.. Къ намъ только и шатаются фабричные да маляры — хорошенькаго личика не видишь.
Мордоплюевъ.— Ну, такъ за нашъ товаръ возьмись, панскую лавку открой… къ намъ, братъ, иной разъ такія ходятъ, что фу-ты на!..
Перетычкинъ. — Вотъ еще! Стану я аршинничать… Нтъ, братъ Ваня, меня и тятенька съ маменькой не къ этому готовили. Ты не знаешь, вдь ко мн четыре учителя ходили, тятенька, правда, сначала хотлъ-было къ лавк пріучать, да маменька куда теб!.. Вдь она была изъ благородныхъ… и въ гимназію, говоритъ, не пущу: пусть дома къ университету готовится… лтъ шесть, братъ, возился… ну, и ужь совсмъ было, и французскій, и географію, и исторію, все вызубрилъ — хоть сейчасъ въ студенты, да маменька захворала, скончалась… а мсяца черезъ два и тятенька туда же за ней… Ну, и баста!
Мордоплюевъ. — Эхъ, братъ Саша! Такъ мы съ тобой, выходитъ, оба почитай круглые сироты.
Перетычкинъ. — Это все вздоръ… Жизнь есть сонъ, надо умть жить… были бы, братъ, деньги.
Мордоплюевъ. — Нтъ, Саша, плохо сиротское дло! нтъ милй дружка, какъ родимая матушка! Вспомнишь ее, да и поплачешь… (утираетъ глаза). Ну, такъ ты и въ студентахъ былъ?
Перетычкинъ. — Нтъ, раздумалъ. Какъ тятенька умеръ, не до того было… Экзаменъ же такой трудный… да и къ чему забивать голову, когда тысячъ тридцать цлковыхъ въ карман есть? Я же опеки не боялся: мн ужь двадцать-второй годъ былъ… (со вздохомъ). Да, братъ Ваня, славный былъ у меня капиталецъ!
Мордоплюевъ. — Какъ былъ? Да вдь чай и теперь есть?
Перетычкинъ (спохватясь). — Ну, да, разумется, есть, только какъ бы теб сказать… не въ рукахъ: зачмъ деньги дома держать? я ихъ пустилъ въ оборотъ.
Мордоплюевъ. — Въ какой же оборотъ?
Перетычкинъ. — По рукамъ роздалъ… то-есть въ проценты… да набралъ разныхъ акцій въ Компанію Усовершенствованія… чего-бишь? Не помню… Только, легко разбогатть можно.
Мордоплюевъ. — Ну, и много барышей зашибаешь?
Перетычкинъ. — Тысячъ пять цлковыхъ въ годъ. За-то посмотрлъ бы ты, Ваня, какой у меня жеребецъ, какъ вышколенъ… и премію на скачк получилъ. Пролетки обиты у меня малиновымъ бархатомъ… Квартиру нанимаю на Тверскомъ Бульвар, пятьсотъ цлковыхъ плачу, оно не дешево, да вдь за-то полъ у меня этакой… знаешь, паркетъ. Обои малиновые съ золотыми звздочками, занавски тоже малиновыя съ желтыми червячками. Бывало, выдешь куда-нибудь, всякой остановится и смотритъ… Да, братъ Ваня!.. Пожилъ я, нечего сказать.
Мордоплюевъ. — Какъ пожилъ? Да вдь и теперь тоже живешь?
Перетычкинъ. — Конечно, живу… Вотъ когда-нибудь зазжай, посмотри… Впрочемъ, у меня окна передлываютъ… Какъ кончатъ, я тебя затащу .. Эхъ, брать Ваня!.. Ты не понимаешь, что такое жизнь! Какъ тятенька умеръ, такъ просто я совсмъ переродился… образовалъ себя совсмъ иначе… то-есть понялъ современность. Вотъ, напримръ, перчатка: она бездлица… а все это у меня съ шикомъ… А ты, я думаю, и не знаешь, что такое шикъ?
Мордоплюевъ. — Шикъ? Не знаю, братъ Саша, что эвто за шикъ твой. У меня въ лавк перчатокъ много, а все такъ, безъ шику.
Перетычкинъ. — Ха, ха, ха!.. Ну, братъ Ваня! ничего ты не понимаешь… (Въ сторону) Фу! какая дубина!..
Мордоплюевъ. — Э, постой… догадался! Шикъ… надо быть вотъ эвтотъ чугунный перстень, что у тебя на большомъ пальц.
Перетычкинъ. — Нтъ, это просто перстень, только по мод надтъ.
Мордоплюевъ. — То-то… А я думалъ, ужь не онъ ли шикомъ называется, что та его на большой-то палецъ напялилъ.
Перетычкинъ. — Нтъ, Ваня, шикъ… это модное слово, его значить… ну, да я посл теб растолкую, а жить, какъ я жилъ… то-есть живу… скажешь, братъ, спасибо. Поутру, бывало, встанешь, халатъ персидскій, то-есть настоящій персидскій… напьешься чаю, выкуришь сигарку, сядешь въ пролетки, продешься по Москв, а тамъ обдать къ Печкину, или Шевалье. Шампанскаго выпьемъ, на бильярд поиграемъ, потомъ на бульваръ, или куда-нибудь на дачу… тамъ вдругъ, глядишь, какая-нибудь барышня у тебя подъ носомъ… не конфужусь, братъ, какъ бывало прежде — и наставилъ лорнетъ, да и смотришь ей прямо въ глаза. Вечеромъ въ театръ, возьмешь съ собой трубку…
Мордоплюевъ. — Какъ же трубку? вдь, говорятъ, курить тамъ ужь не велно?
Перетычкинъ. — Зрительную трубку, братецъ… Ну, сидишь тамъ, хлопаешь… изъ театра къ какой-нибудь актрис… окончить вечеръ…
Мордоплюевъ. — На чтожь теб актёрши-то? Нешто хочешь учиться представлять?..
Перетычкинъ. — Совсмъ не то, братецъ ! Ты вотъ ничего не понимаешь… Съ актрисами знакомиться — это въ тон… Ну, скажи по правд, вдь самъ тоже, я думаю, иногда заглядываешься на хорошенькихъ — а?
Мордоплюевъ. — Какъ иной разъ не заглядться! На то глаза во лбу… Да нтъ, братъ Саша, намъ не рука, пожалуй, какъ разъ въ товар перепутаешься.
Перетычкинъ. — Фу, какой право ты! Да разв человкъ можетъ жить безъ страстей? Этого гуманность требуетъ… Ну, женись!..
Мордоплюевъ. — Вотъ эвта штука у меня давно въ голов… Надать бы жениться… ужь мн тридцать-третій въ доход, да и скучно, братъ Саня… то-есть подчасъ бываетъ вотъ-какъ… ужь и не говори!..
Перетычкинъ. — Такъ зачмъ же дло стало? Въ Москв невстъ пропасть, сейчасъ сосватаютъ.
Мордоплюевъ. — Ужь и сватаютъ, братъ Саша, да все, какъ на смхъ, либо косая, либо тутъ бородавка какая-нибудь… ужь такое несчастье!..
Перетычкинъ. — Да вдь не вс же невсты съ бородавками, а иной маленькая, этакъ, бородавочка, очень идетъ.
Мордоплюевъ. — Хорошо кабы маленькая, а то…
Перетычкинъ. — Да какъ хорошенькую не найдти, это вздоръ, стоитъ только поискать. Можетъ-быть, у тебя ужь и есть какая-нибудь на примтк? Подумай-ка!
Мордоплюевъ. — Есть-то, есть, Саша, нечего грха таить, и ужь какая штучка-то… да за меня не пойдетъ!
Перетычкинъ. — А почему же не пойдетъ?
Мордоплюевъ. — А потому, что барышня, братъ, и по-французски говоритъ… Фу ты какая! Ну, пойдетъ ли за нашего брата?..
Перетычкинъ. — Гд же ты ее видлъ?
Мордоплюевъ. — Да вотъ ужь третій мсяцъ ко мн въ лавку ходить, когда съ матерью, а когда и одна. Позади мальчишка въ казакин, еще на груди красныя лепешки нашиты… а ужь какая, брать, красотка! начнетъ съ матерью по-французски, а сама все этакъ на меня… Только войдетъ въ лавку, скажетъ: здравствуйте!.. такъ по сердцу вотъ словно мурашки… Вотъ взялъ бы и, да и… ужь Богъ знаетъ что!
Перетычкинъ. — А кто она такая и гд живетъ — ты не знаешь?
Мордоплюевъ. — Знаю, Саша, знаю. Вотъ видишь ли какъ-то анамедни у ней не хватало за товаръ шести рублей серебромъ, вотъ она и говоритъ: вы мн, говоритъ, доврите? А я говорю: помилуйте, сударыня, съ большимъ удовольствіемъ, хоть цлую давку, не токмо что шесть рублей серебра. Пришлите же, говоритъ, завтра къ намъ на домъ прикащика: маменька отдастъ. Попросила бумажки, и написала гд живутъ… на другой день малой сходилъ и получилъ деньги… важная барышня!
Перетычкинъ. — А цла ли эта записка?
Мордоплюевъ. — Вотъ здсь, у меня въ конторк, сейчасъ теб покажу… (вынимаетъ изъ конторки лоскутокъ бумаги) Вотъ она. Ишь какъ славно пишетъ!
Перетычкинъ (читаетъ). — ‘На Прсненскихъ Прудахъ, домъ чиновника Евграфа Семеновича Сандаракова, спросить хозяйку дома Зинаиду Васильевну’.
Мордоплюевъ. — Эвто ея мать: ее зовутъ Зинаида Васильевна.
Перетычкинъ. — Сандароковы! Да я ихъ знаю, братецъ, богатые люди… (Въ сторону) Что за глупая фамилія! Впрочемъ, я гд-то слышалъ…
Мордоплюевъ. — Неужто знаешь, Саша? Вотъ штука-то! Нешто бывалъ у нихъ?
Перетычкинъ. — Сколько ранъ… Да вотъ: хочешь ли я тебя сосватаю?.. а?.. хочешь?..
Мордоплюевъ. — Голубчикъ! отецъ родной! сдлай милость! По гробъ жизни теб буду… Вотъ хоть сейчасъ въ ножки поклонюсь!..
Перетычкинъ. — Что ты, что ты, братецъ!.. Не нужно. Ужь сказалъ, такъ сосватаю и женю.
Мордоплюевъ — Ну, а какъ она за меня не пойдетъ?
Перетычкинъ. — Ужь пойдетъ, я теб ручаюсь.
Мордоплюевъ. — Ахъ, ты милый человкъ! Да я теб вотъ какъ… ну, просто ничего не пожалю…
Перетычкинъ. — Такъ давай же руку… кончено! Завтра я поду къ нимъ, сдлаю отъ тебя предложеніе, а послзавтра съ тобой вмст…
Мордоплюеву. — Да, ужь какъ хошь, только, братъ, Саня, чтобъ было безъ обману.
Перетычкинъ. — Вотъ теб на! Да кому ты это говоришь? будь покоенъ… А теперь, для начала дла, не худо бы я бутылочку шампанскаго… Да знаешь ли что, Ваня?.. Подемъ-ка къ Печкину, тамъ и хватимъ редерцу.
Мордоплюевъ. — Да какъ же хать-то? Вдь я еще не обдалъ.
Перетычкинъ. — Такъ что жь? Тамъ и отобдаемъ… подимъ отлично! Ты меня шампанскимъ, а я тебя обдомъ угощу… Ну, ходитъ, что ли?
Мордоплюевъ. — Да право не знаю… Какъ же хать, когда дома обдъ сваренъ…
Перетычкинъ. — Ха, ха, ха! вотъ штука-то! обдъ сваренъ! А разв у тебя некому его състь? Или ты прикащиковъ боишься? можетъ, они тебя распекаютъ?
Мордоплюевъ. — Вотъ еще какого чорта городитъ! Стану я прикащиковъ бояться… Да что они мн!.. Я ихъ, пожалуй, и за виски!..
Перетычкинъ. — Такъ отчего жь ты дешь?
Мордоплюевъ. — Ну, да пожалуй, подемъ… толковать тутъ нечего.
Перетычкинъ. — Давно бы такъ. Только вотъ что, Ваня, одолжи братъ мн цлковыхъ двадцать-пять: домой зазжать не хочется.
Мордоплюевъ. — Изволь, хоть пятьдесятъ! Денегъ, что ли, у насъ нтъ?.. дряни-то эвтой довольно… (вынимаетъ изъ конторки огромную пачку депозитокъ и даетъ одну Перетычкину). Вотъ теб пятьдесятъ серебра, не мало ли?..
Перетычкинъ. — Нтъ, довольно, вдь у меня дома деньги есть… Да пошли-ка, братъ, за извощикомъ: до Печкина вдь не близко.
Мордоплюевъ. — Зачмъ же извощика? А жеребецъ-то твой?..
Перетычкинъ. — Да разбился ногами, братецъ. Вотъ ужь третій день на извощикахъ зжу.
Мордоплюевъ. — Ну, ладно, у насъ тутъ на углу стоитъ… Вотъ я только шинель надну.

ЯВЛЕНІЕ ВОСЬМОЕ.

Т же и Прохорычъ.

Прохорычъ. — Я ужь больно заждался, хозяинъ. Помилуйте, щи на столъ поданы…
Перетычкинъ (Прохорычу). — Ну, эти щи ты, любезный, самъ я шь на здоровье, а хозяинъ твой дома обдать не будетъ, Мы сейчасъ къ Печкину демъ.
Прохорычъ. — Не-ужь-то въ самомъ-дл вы, Иванъ Дороеевь, отъ обда хать изволите? Когда же эвто у насъ бывало?
Мордоплюевъ (надвая шинель). — Да нельзя, Прохорычъ. Такая линія вышла!.. Вотъ видишь, пріятель… можетъ, кто спросить, или что нужное, такъ, молъ черенъ часикъ будетъ.
Перетычкинъ. — Да подемъ, братецъ! Что тутъ съ нимъ дотолковывать. (Уходятъ.)

ЯВЛЕНІЕ ДЕВЯТОЕ.

Прохорычъ (одинъ). — Вотъ теб и здравствуй! Тепереча, стало-быть, выходитъ, проклажайся и одинъ… Да мн и кусокъ въ горло не пойдетъ. Ну, братъ хозяинъ! Что-то неладно… А что эвто за пріятель? Ровно птухъ безхвостый… Отуритъ онъ его, ей-Богу отурить!.. Ужь какъ ты хошь, Иванъ Дороеичъ, а видно не сдобровать теб! (Уходитъ.)

ДЙСТВІЕ ВТОРОЕ.

(Небольшая гостиная въ дом Сандаракова. Диванъ, коверъ, столовые часы, солнечная лампа, на окнахъ цвты и проч.)

ЯВЛЕНІЕ ПЕРВОЕ.

Юлинька (одна, сидитъ подъ окномъ). — Боже мой, какая тоска! Живешь точно въ деревн… еще хуже, ей-Богу! что за фантазія пришла маменьк продать дачу и перехать въ этотъ глупый домъ, да еще въ такой глуши, на Прсненскихъ Прудахъ! Просто, умереть можно! Только и утшенія, когда гостишь у Машеньки или у Полины, хоть развлечешься пріятно: сядешь къ окошку — экипажи здятъ, мимо ходятъ студенты, офицеры въ каскахъ… особенно кавалеристы… Ахъ!.. это charmant!.. Гусаръ мн больше всего нравится… весь въ золот… прелесть!.. Ну, и уланъ тоже очень красивъ, только каска мн не нравится. Взглянетъ на окно, улыбнется этакъ… ну, сдлаешь ему глазки… не для чего-нибудь такого: влюбляться въ каждаго, это смшно… прійдетъ время, полюбишь… вдь говорятъ же: сердце любятъ не спросясь, а завлечь этакъ очень пріятно: пусть себ ходятъ да вздыхаютъ. Вотъ здсь такъ цлый день порядочнаго человка не увидишь, пройдетъ разнощикъ какой-нибудь — и только. Ахъ, да… Еще ходитъ красноносый квазимодо. Что за смшная рожа! Вчно съ портфелемъ, тоже остановится и глазетъ, думаетъ, что имъ займутся… противный!.. Когда-нибудь покажу ему языкъ… ей-Богу покажу. Прошу покорно! Да вотъ онъ и идетъ. Ахъ, гадкій!.. Спрячусь (прячется за горшокъ ерани и выглядываетъ изъ-за него). Остановился… смотритъ. Ну что смотришь?.. Пошелъ прочь!.. Отвратительный!..

ЯВЛЕНІЕ ВТОРОЕ.

Юлинька и Зинаида Васильевна.

Зинаида Васильевна (войдя при послднихъ словахъ Юлиньки). — Julie, ты съ кмъ то амурничаешь?
Юлинька. — Фи, maman! Съ чего вы это взяли ? Я просто спряталась… Какой-то противный все шатается мимо оконъ и длаетъ мн гримасы.
Зинаида Васильевна. — Плюнь на него, mon ange. Мало ли народу шатается по улиц!
Юлинька. — Ну, нтъ, manan, здсь и этотъ красноносый въ рдкость. Здсь точно въ ссылк… очень пріятно глядть на эти глупые пруды… просто умереть со скуки! Хоть бы на недльку опять ухать куда-нибудь за городъ… ей-Богу!
Зинаида Васильевна. — Что жь длать, мой другъ, когда нельзя! Надо имть средства… ты ничего не понимаешь.
Юлинька.— Какъ не понимать, maman! Общались сдлать soire dansante, Клязминыхъ пригласить и Бирюковыхъ, а только все откладываете!
Зинаида Васильевна. — Какъ ты малодушна, Julie! Безъ средствъ ничего не сдлаешь… Подожди, имй терпніе.
Юлинька.— Да, хорошо вамъ говорить, maman, а я просто съ ума схожу: Большое удовольствіе душить себя лтомъ здсь, въ Москв! Мн кажется, что я состарюсь и умру въ этой душной тюрьм (плачетъ).
Зинаида Васильевна. — Наконецъ это глупо, Julie, ты ужь не ребенокъ, надо имть сколько-нибудь разсудка. Я сама воспитана en grand, у папеньки было 16 душъ… Вышла, конечно, я не за дворянина, а все-таки была въ кругу… можно сказать, блистала въ обществахъ, ну а теперь… конечно, я и теперь еще въ такихъ длахъ, что отъ общества не откажусь, но что жь длать! обстоятельства… А ты еще молода и даже очень молода, теб можно всего ожидать въ будущемъ.
Юлинька. — Да каково же все ждать, maman? когда этого дождешься?
Зинаида Васильевна.— Опять скажу, терпніе, ma ch&egrave,re. Счастье иногда приходитъ вдругъ, неожиданно. Вотъ у меня теперь билеты на три лотереи, можетъ-быть, достанутся и большіе выигрыши. Напримръ, домъ въ Петербург въ 12,000 рублей серебромъ.
Юлинька. — Да вдь домъ будетъ разъигрываться въ 55-мъ году, maman.
Зинаида Васильевна. — Не правда, въ ныншнемъ, и я его непремнно выиграю: у меня есть предчувствіе… вотъ увидишь. Тогда ужь, натурально, мы подемъ въ Петербургъ, и ты выйдешь за какого-нибудь гвардейца, тамъ вдь это очень легко.
Юлинька. — Мн кажется, maman, это только одн мечты, а вотъ въ воскресенье създить бы хоть къ Раппо въ Тиволи… Тамъ такъ пріятно, вы же давно общали нанять коляску. Хоть въ этомъ-то не откажите maman.
Зинаида Васильевна. — До воскресенья еще далеко: ныньче понедльникъ, да ужь если общала, такъ и быть, подемъ.
Юлинька (бросаясь на шею къ Зинаид Васильевн). — Ахъ, маменька! душенька! да я васъ зацалую… Смотрите же: parole d’honneur! А я сдлаю себ новое платье изъ той кисеи, что въ именины подарили. Ахъ, какъ весело! Чудесно! (прыгаетъ по комнат.)

ЯВЛЕНІЕ ТРЕТІЕ.

Т же и едосья Антоновна (съ чепц, сверху покрытая платкомъ, съ огромнымъ узломъ въ рукахъ).

едосья (раскланиваясь). Здравствуйте, матушка, Зинаида Васильевна, здоровы ли, моя родная? Юлія Евграфовна! Какъ ты, мой ангелъ драгоцнный? Да что васъ и спрашивать! Цвтете, какъ розочка… и дай Богъ! дай Богъ!
Зинаида. — Что это, едосья Антоновна, запропала совсмъ? Я ужь хотла посылать, да забыла гд ты живешь.
едосья. — Сбиралась, моя родная, каждый день сбиралась, вотъ разрази меня! Да такая вышла оказія… врьте Богу, дв недли ногъ подъ собой не слышала… насилу Богъ привелъ кончить!
Зинаида. — Объ чемъ же захлопоталась такъ, едосья Антоновна?
едосья. — Да что моя родная, вдь вамъ житье-бытье мое не безизвстно. Не отъ богатства шатаешься по Москв, вотъ съ этакимъ узилищемъ, и руки-то теб оттягаетъ, и мозоли-то понагревъ, и горло-то отъ пыль пересохнетъ, да что жъ длать? Знать, Богъ такъ судилъ! А продажу, сами вы знаете, моя родная, его всякаго берешь: и барыня теб даетъ, и купчиха, и приказничиха теб даетъ, и продай, говоритъ, едосья Антоновна, сдлай милость! Ну, и продаешь, хоть плачешь, а продаешь!
Зинаида. — Само-собой, ужь это твое занятіе. А что жь ты хотла разсказать про какія-то хлопоты.
едосья. — А вотъ сейчасъ, моя родная. Позвольте приссть, ангелъ мой драгоцнный (садится). Не слыхали ли вы о Микит Прохорыч?… Вотъ что маклеромъ былъ, да весь прожился, еще у него жена о шести пальцахъ на лвой рук… такъ Шестипалихой и зовутъ. Вотъ и дала мн продавать два платья: одно тарлатановое, а другое клтчатое гласе. Мыкалась, мыкалась я съ ними — не продаются! Какъ-то подъ вечеръ захожу я къ Ивану Кузьмичу, къ булгактеру, у него гости, какъ завидли меня, сейчасъ же и въ залу, обступили вс… показывай, говорятъ, все, что у тебя есть! Только-что я разложились, а булгактерша и хвать за эти два платья, давай торговать, сторговала да и говоритъ: скажи же ты мн, Антоновна, чьи эти платья, а безъ того не покупали… Я давай отнкиваться: какъ, молъ, это можно, отъ нужды продаютъ, такъ просили не сказывать, а она знай себ: коли не скажешь, не куплю да и только! Что ты будешь длать? Мялась, мялась, да и говорю: это, молъ, платья маклерши Арины Петровны Шестипалихи. Какъ-только раскрыла я ротъ, какъ подлетитъ ко мн одинъ гость, усатый такой, да какъ закричитъ: ‘какъ ты смешь сестру мою марать?’ Такъ напугалъ… вотъ разрази меня! А я, родная ты моя, и не знала, что этомъ усачъ-то братъ Шестипалихи. Такъ на меня напираетъ. ‘Какъ ты смешь, говоритъ, марать мою сестру, будто она отъ нужды платья продаетъ? Шлюха ты, говоритъ, алтынница, мерзавка этакая…’ Ну, а я вдь сама легистраторша: покойникъ-то у меня вдь въ Земскомъ Суд служилъ, моя родная.
Зинаида. — Знаю, ты ужь давно мн сказывала.
едосья. — Ну, а этотъ нахалъ, такъ-таки при всхъ и опозорилъ… что ты будешь длать? А на мое счастье случился тутъ стряпчій Ендафоръ Иванычъ, славный человкъ… немножко хмльного обыкновенія придерживается, а ужь въ длахъ настоящій клыкъ. Подай, говоритъ, прошеніе, я теб напишу… дешево не раздлается? Вотъ на другой день и написалъ онъ, моя родная, и ужь такъ жалостливо написалъ, что я наплакалась… правда, два цлковыхъ слупилъ, ну да Богъ съ нимъ! Вотъ какъ подала я прошеніе-то, да цлыя дв недли вс ноженьки и притоптана, хоть все дло брось! Анъ Богъ-то не безъ милости: третьяго дня я гляжу, а самъ-то съ усамъ ко мн и катитъ, помиримся, говоритъ: вотъ теб! получай! да и подаетъ мн пятьдесятъ цлковыхъ. Боже мой! Не взвидла я свта отъ радости. Пятьдесятъ серебромъ при моей нищет! Что кабы да почаще такія оказіи, да тутъ бы и умирать ненадобно.
Юлинька (тихо Зинаид Васильевн).— Фи, maman, какая низость!
Зинаида. — У всякаго свои понятія, ma ch&egrave,re. (Антоновн) Теперь покажи-ка ты намъ, едосья Антоновна, нтъ ли у тебя чего новенькаго?
едосья. — Есть, моя родная, есть для васъ два платьица отличныя: одно грогровое, а другое муаръ, только по одному разу надёваны (развязываетъ узелъ). Извольте-ка посмотрть! (развертываетъ платья). Точно на васъ сшиты, ангелъ мой драгоцнный.
Зинаида (разсматривая). — Гро-гро недурно, а это ужъ очень-ярко. Впрочемъ, Юлиньк теперь шелковыхъ платьевъ и ненужно: у нея есть. Вотъ еслибъ что-нибудь легкое, лтнее…
едосья. — Были два газовыхъ съ отдлкой, да продала, моя родная, нечего длать, продала, а эти оба купчихи Аграфены Семеновны Прищуровой.
Зинаида. — Ну, а нтъ ли у тебя хорошенькой мантильи, визитки, или, чего-нибудь этакого?
едосья. — Есть, моя родная, много есть, да не на вашу руку… не хочу и показывать (тихо). А вотъ нужно бы съ мн, мой ангелъ, по секрету перемолвить!
Зинаида. — Юлинька, поди-ка, mon ange, тамъ, на этажерк, лежатъ ключи, потрудись, сходи сама въ чуланъ, да наклади варенья изъ большой банки, а то Устюшка набьетъ себ полонъ ротъ. Да прикажи самоваръ поставить: едосью Антоновну надо чайкомъ попотчивать.
едосья. — Покорно благодарю, моя родная, я ужь столько вами довольна, что и сказать не могу. (Юлинька уходить.)

ЯВЛЕНІЕ ЧЕТВЕРТОЕ.

Зинаида Васильевна и едосья Антоновна.

Зинаида. — Ну, что жь такое у тебя новенькаго, едосья Антоновна?
едосья. — А вотъ что, ангелъ мой драгоцнный… Да нтъ, ей-Богу, я и сказать-то не смю… Какъ разгнваетесь да прогоните меня въ три шеи…
Зинаида. — Полно, едосья Антоновна, какъ теб не стыдно! Говори, пожалуйста, безъ церемоній.
едосья. — Такъ вотъ что, моя родная: не припомните ли, какъ, недли дв назадъ, вы повстрчались со мной на Лубянк — еще изволили ходить одн, безъ Юліи Евграфовны, только Оська былъ позади. Вы отъ корсетницы вышли, а я и пырь вамъ въ глаза…
Зинаида. — Помню, помню, погода была прекрасная, я ходила корсеты смотрть.
едосья. — Ну вотъ, ангелъ мой безцнный, только-что вы успли завернуть за уголъ, а ко мн и подлетаетъ одинъ знакомый кавалеръ, прекрасный кавалеръ. ‘Здравствуйте, говоритъ, милая едосья Антоновна! Съ какой это хорошенькой дамочкой ты сейчасъ разговаривала?’ А я говорю, вотъ съ такой-то, и фамилию сказала. ‘Да она замужняя?’ — Замужняя, говорю. —‘Такъ нельзя ли, говоритъ, у нихъ въ дом познакомиться? Такая скука, говоритъ, не знаешь, гд развлечься, а она же говоритъ, такая роскошная’ — ужь Богъ-всть отъ кого онъ узналъ, что вы хорошо пожить-то любите’ — такая, говоритъ, милашка’.
Зинаида.— Что ты, едосья Антоновна!
едосья. — Такъ-таки и сказалъ: ‘милашка!’ да еще мало-того, вотъ хоть сейчасъ умереть — пышкой назвалъ!
Зинаида. — Какой вздоръ! Не-уже-ли я еще такъ хороша?
едосья. — Да разв въ зеркал-то вы себя не видите? Вдь вы, ангелъ мой безцнный, просто маковъ цвтъ… вотъ разрази меня! Да поставь-ка васъ рядомъ съ Юліей Евграфовной, кто скажетъ, что вы ей маменька? Вдь вы кажетесь не больше, какъ двумя годками ея постарше, право!
Зинаида (глядясь въ зеркало). — Полно! что ты едосья Антоновна! можно ли этому поврить!
едосья. — Да вотъ хоть сейчасъ разрази меня! Ну, вотъ моя драгоцнная, ныньче ранехонько поутру этотъ кавалеръ и прізжаетъ ко мн. ‘Здравствуй, говоритъ, едосья Антоновна! А бываешь ли ты, говоритъ, у этой г-жи Сандараковой? Ну, помнишь, что анамедни…’ — Да ужь давненько, я говорю, не бывала. — ‘Не на Прсненскихъ ли Прудахъ она живетъ?’ — Точно такъ, молъ, батюшка. ‘А дочка есть у нихъ?’ — Какъ же есть, сударь. — ‘А какъ ее зовутъ?’ — Юлія, молъ, Евграфьевна. — ‘Хорошенькая?’ — Да, я говорю, просто красавица! — ‘Не мудрено, говоритъ, если судить по маменьк…’
Зинаида. — Ну, а еще больше ничего обо мн не сказалъ?
едосья. — Нтъ, спросилъ, моя родная: ‘а сама-то, говорить, какого характера?’ — Я говорю: развеселаго, батюшка, просто чудная дама. ‘На же, говоритъ, теб рубль серебромъ’.
Зинаида. — Для чего жь это онъ такъ разспрашивалъ объ Юлиньк?
едосья. — Ужь не знаю, моя родная, право не знаю.
Зинаида. — Да онъ кто такой? Военный?
едосья. — Нтъ, ангелъ мой драгоцнный, говоритъ, что служилъ въ военной, а теперь, вишь, въ отставк.
Зинаида. — Молодой человкъ?
едосья. — Молодой, молодой, лтъ двадцати-шести, не больше.
Зинаида. — Блондинъ, или брюнетъ?
едосья. — Это что такое, родная?
Зинаида. — Блокурый онъ?
едосья. — Нтъ, родная, черноволосый.
Зинаида. — А глаза у него какіе?
едосья. — Глаза темнокаріе, какъ черные таракашки, такъ во вс стороны и бгаютъ.
Зинаида. — А носъ?
едосья. — Да носъ, такъ-себ…
Зинаида. — Съ горбомъ?
едосья. — Нтъ, безъ горба, матушка, и хвастать не хочу — гд его взять?
Зинаида. — А ростомъ высокъ онъ, али, можетъ, низенькій?
едосья. — Средняго, родная, насчетъ росту, будетъ средняго.
Зинаида. — И съ усами?
едосья. — Какъ же, съ усами, и вотъ здсь хвостикъ атакой… забыла, какъ его называютъ.
Зинаида. — Эспаньйолька.
едосья. — Да, да, эспаньйолка.
Зинаида. — Ну, а какъ состояніе? Богатый онъ человк?
едосья.— Богатый, богатый… Цлковый далъ… Я, говорить, ничего не пожалю для человка, если только… а ты, говоритъ, скажи, что очень, молъ, интересуется… а потомъ, говоритъ, я и самъ…
Зинаида. — Какъ же его зовутъ? По фамиліи-то какъ?
едосья. — А по фамиліи-то, родная моя, дай Богъ память…

ЯВЛЕНІЕ ПЯТОЕ.

Т же и Евграфъ Семеновичъ (въ халат, съ толстой книгой въ рукахъ).

Евграфъ. — А! Колба Ретортовна! Ты опять здсь проявилась. Какимъ это втромъ занесло?
едосья. — Что это, батюшка, Евграфъ Семенычъ, вы меня такимъ именемъ называете, какого и на свт нтъ.
Евграфъ. — То-то же! ха, ха, ха! Это по-нашему, по-химически… Ну, какой еще дряни сюда нанесла — а?
едосья. — Будто это дрянь! Что вы, родной! все вещи отличныя. Купи-ка что-нибудь для дочки-то, или хоть для супруги.
Евграфъ. — Купить?.. Хорошо! (разсматриваетъ вещи). А нтъ ли у тебя сры, да антимоніи? Мн бы для ракетокъ нужно… Ха, ха, ха!..
Зинаида. — Оставьте, пожалуйста, ваши глупости… Ну, зачмъ сюда пришли?.. Разв вамъ тсно въ кабинет?
Евграфъ. — Что за тсно! Да ты не знаешь, дурочка, какую драгоцнность я подцпилъ за три двугривенныхъ. Смотри-ка сюда! (развертываеть книгу и читаетъ) ‘Открытыя тайны древнихъ магиковъ. Изданіе 1764 года’, А? тутъ все есть: и натуральная магія, и кабалистика, и все, что хочешь…
Зинаида. — Отстаньте вы, ради Бога, съ вашей каббалистикой! У васъ вздору-то не переслушаешь. Пойдемъ, едосья Антоновна, я думаю ужь самоваръ готовъ (уходятъ).

ЯВЛЕНІЕ ШЕСТОЕ.

Евграфъ Семеновичъ (одинъ, глядя жен вслдъ). — Дура, и больше ничего! Кукла ХІХ-го вка!.. И вся эта бабья порода такова. Имъ бы вотъ шляпку, да чепчикъ, да оборочку, да бахромочку, а химіи никакой, то-есть, просто ни бельмеса! Сядетъ прыщъ на носу — ужь они его и одеколономъ, и тмъ, и другимъ. А знаютъ ли, что такое прыщъ? отчего онъ происходитъ? и зачмъ онъ тутъ слъ? вотъ и запятая!.. А ты все наблюдаешь, изучаешь все… Въ природ столько тайнаго, а ты открывай, не жалй головы… Какая-нибудь бездлица, а смотришь, она того… напримръ, чернильный оршекъ… ну, что онъ такое? а раскуси-ка его!.. Онъ ршаетъ жизнь и смерть человка, даетъ безсмертіе — вотъ онъ каковъ! Да что оршекъ! у насъ есть и почище. Здсь (показывая на голову), слава Богу, много! Колумбъ открылъ Америку, Фультонъ изобрлъ пароходъ, а Сандараковъ — фосфорное освщеніе… Да!.. Куда жъ чорту вс эти газы — дрянь и больше ничего!.. Вотъ только бы мн кончить аппаратъ, ну и баста! Тогда вс домы, давки, магазины — все будетъ освщаться посредствомъ фосфора… да!.. это не спички какія-нибудь. Привилегія въ рукахъ, а тамъ и мильйоны въ карман! А слава-то?.. Ха, ха, ха!.. Ха, ха, ха!.. (потирая руки, хохочетъ во все горло).

ЯВЛЕНІЕ СЕДЬМОЕ.

Евграфъ Семеновичъ и Зинаида Васильевна.

Зинаида. — Что это такое? Съ чего это вы тамъ развеселились? Хохочете до того, что весь домъ дрожитъ. Я думала, кто пріжалъ.
Евграфъ. — Чего жь ты испугалась, дурочка? Я хохочу оттого, что на сердце весело… Вотъ здсь кипитъ, то-есть, этакъ, химически… понимаешь?..
Зинаида. — Не понимаю я вашей глупой химіи, а ужь пора бы вамъ на себя оглянуться: что это вы съ самимъ-собою и съ нами длаете?
Евграфъ. — Что я длаю? Ха, ха, ха! Никто не знаетъ, что я длаю, а я знаю, и скоро вс узнаютъ… весь свтъ узнаетъ каковы мы гуси! Ха, ха, ха!
Зинаида. — Очень пріятно будетъ, когда весь свтъ узнаетъ, что вы сумасбродъ, и что жену съ дочерью скоро пустите по міру.
Евграфъ. — Ну это еще дудки! Я вамъ подготовлю такую химію, что вы у меня ахнете!..

ЯВЛЕНІЕ ВОСЬМОЕ.

Т же и Оська (подаетъ Зинаид Васильевн письмо).

Оська. — Вотъ къ вамъ письмо-съ.
Зинаида. — Отъ кого это?
Оська. — Да принесла баба Кудряевыхъ-съ, говорить: отдай барын.
Зинаида. — Ну, не мерзкій ли ты мальчишка? Сколько разъ я теб приказывала подавать письмо на поднос, а не изъ своихъ грязныхъ лапъ. Разв такъ подаютъ господамъ?
Оська. — Да на поднос-то Устинья ягоды выбирала, такъ теперь и не взглянешь.
Зинаида.— А вытереть нельзя было? Теперь вотъ лапами-то перепачкалъ еще хуже. Этакая невжа! (читаетъ письмо) ‘Милая и добрая Зинаида Васильевна! по случаю именинъ моей Олиньки, убдительно прошу васъ пожаловать къ намъ, съ Юлинькой, послзавтра на вечеръ. Евграфа Семеныча я не приглашаю: онъ такой философъ, и знаю, что не подетъ. Прізжайте непремнно: я наняла четырехъ музыкантовъ, танцевъ ‘будетъ въ волю и кавалеровъ множество, надюсь, что время ‘проведемъ весело. Ваша Дарья Кудряева’. Ступай, отнеси письмо къ барышн и скажи, чтобъ она сейчасъ же написала отвтъ, что, молъ, непремнно будемъ (Оська уходитъ съ письмомъ). Ну, слава Богу, я очень рада: Юлинька хоть одинъ вечерокъ отведетъ душу.
Евграфъ. — Кудряевы! а! знаю! Это тотъ, что управлялъ имніемъ у князя… какъ-бишь его?.. Еще цапнулъ сто тысячъ въ карманъ себ, этакъ, химически… помню, помню. Не-уже-ли вы къ нему подете?
Зинаида. — А что жь? По-вашему сидть въ четырехъ стнахъ да любоваться на васъ? Хоть бы вы вспомнили, что у васъ дочь невста — какія теперь у насъ средства? Куда мы ее вывозимъ? какія доставляемъ ей удовольствія?.. Бдная двочка готова умереть со скуки, а вы запретесь на цлый день въ кабинет, да только варите да толчете тамъ разныя глупости.
Евграфъ. — Ну, для этихъ глупостей у тебя голова-то все равно, что (бьетъ рукой по спинк креселъ). А я еще въ гимназіи изучалъ химію, да вотъ ужь тридцать лтъ все около нея тружусь, для нея и службу оставилъ, да…
Зинаида. — Да мн-то что въ этомъ пользы? Вотъ теперь приглашаютъ на вечеръ: нужны перчатки, ленты, цвты, экипажъ нанять, а вамъ и горя мало! Дайте по-крайней-мр хоть на эти бездлицы.
Евграфъ. — А гд мн взять? У меня теперь нтъ денегъ, черезъ полгода я дамъ вамъ хоть сто тысячъ серебромъ, обошью васъ кредитками.
Зинаида. — Слыхала я эти химеры! Но не можетъ бьпъ, чтобъ у васъ не было денегъ: давно ли вы продали дрожки за полтораста серебромъ, а мн отдали только восемьдесятъ? гд жь у васъ семьдесятъ цлковыхъ?
Евграфъ. — Гд? Вотъ теб, здравствуй! А медикаменты, а препараты — разв мн мало надобно?
Зинаида.— Такъ это вы ухлопали семьдесятъ цлковыхъ на вашу дрянь? Прекрасно! Но когда же будетъ этому конецъ? Или вы хотите промотать и послдній домишко, а меня съ дочерью оставить на всю жизнь безъ куска хлба? (плачетъ).
Евграфъ. — Вишь ты какая химія! Ну, а припомни-ка, кто кого промоталъ? Не черенъ тебя ли я продалъ и дачу, и лошадей? не черезъ тебя ли бьюсь и теперь деньгами-то? Что?
Зинаида. — А кто отдалъ въ займы три тысячи серебромъ шарлатану-фокуснику и не получилъ ни копейки?
Евграфъ. — Такъ что жь за бда? Пропали деньги, зато онъ объяснилъ мн гальванопластику, а кто задавалъ балы да вечера и въ одинъ вечеръ сорилъ по триста цлковыхъ?
Зинаида. — А кто въ именины показывалъ фантасмагорію да сжегъ на дач домъ новый тысячъ въ двнадцать — а?
Евграфъ. — А кто въ модныхъ магазинахъ моталъ на тряпки по двсти да по четыреста серебромъ?..
Зинаида. — А кого за глупые фейерверки вытурили въ отставку… позвольте васъ спросить!..
Евграфъ. — А кто на лотереи проухлялъ больше тысячи рублей да на аллегри въ одну зиму промоталъ цлковыхъ двсти — нельзя ли узнать?
Зинаида. — Въ аллегри я брала не на ваши деньги… свой же фермуаръ продала, а лотереи.. что жь такое? у меня были выигрыши значительные…
Евграфъ. — Да, резинныя подтяжки да волосяной хлыстъ — важные выигрыши!.. Хлыстъ-то, правда, славно бы пригодился…
Зинаида. — Что? что такое?…
Евграфъ. — Да… кабы разложить… этакъ химически… да хорошенько-бы…
Зинаида. — Низкій вы человкъ! сумасшедшій баранъ!.. Вотъ вамъ!.. Ну, есть ли въ васъ хоть капля благородства?.. И я, при моемъ воспитаніи, унизила такъ себя… вышла за такого сумасброда!.. Да ужь доведете вы меня до крайности: вывезу все изъ дома, возьму съ собой дочь и уду. Умирайте съ голоду съ вашей дурацкой химіей! На колняхъ будете ползать, да ужь такъ глупа не буду. Ужь я вамъ покажу себя, только бы мн выиграть домъ въ двнадцать тысячъ.
Евграфъ. — Да, карточный домъ съ однимъ окномъ… тараканамъ въ наймы отдавать! (Уходитъ).
Зинаида (кричитъ ему вслдъ). — Безмозглый химикъ! глупая каррикатура! Вдь послала же мн судьба въ наказаніе такого урода!..

ЯВЛЕНІЕ ДЕВЯТОЕ.

Зинаида Васильевна и Перетычкинъ (при послднихъ словахъ выглядываетъ въ двери).

Перетычкинъ. — Извините… можетъ-быть, я…
Зинаида (растерявшись).— Ахъ Боже мой!.. (Перетычкипу) что вамъ угодно?
Перетычкинъ (расшаркиваясь въ дверяхъ). — Excusez, madame!.. Я не имю удовольствія быть знакомымъ… но… позвольте спросить… не вы ли Зинаида Васильевна?..
Зинаида. — Да, вы не ошиблись. (Въ сторону). Ахъ, какой милашка!..
Перетычкинъ. — Еще разъ mille pardones mesdanes! Я помшалъ вамъ… вы, кажется, были заняты…
Зинаида. — Non, monsieur… Я бранила… вдь вы знаете, люди такъ глупы.
Перетычкинъ. — Oui, madame… Люди ужасно глупы…
Зинаида (про-себя). — Прелесть мужчина!.. Это долженъ быть онъ (вслухъ). Позвольте же узнать, что доставляетъ мн удовольствіе…?
Перетычкинъ. — Визитъ мой васъ удивляетъ, не правда ли, сударыня?.. Человкъ вовсе-незнакомый приходитъ въ домъ и… Но я надюсь, вы позволите мн высказать…
Зинаида. — Съ удовольствіемъ… Садитесь, пожалуйста (садится). Позвольте спросить, съ кмъ и имю удовольствіе говорить?
Перетычкинъ. — Александръ Харитонычъ Перетычкинъ.
Зинаида. — Служите гд-нибудь?
Перетычкинъ. — Нтъ-съ, я теперь въ отставк… прежде служилъ, и даже очень…
Зинаида. — Вроятно, въ военной служб?
Перетычкинъ. — Да-съ: и служилъ въ гусарахъ.
Зинаида (про-себя). — Такъ и есть, это онъ!..
Перетычкинъ. — Но теперь, откровенно сказать, я такъ жуирую… знаете, при хорошемъ состояніи это пріятно.
Зинаида. — Конечно… молодой человкъ, и если иметъ состояніе…
Перетычкинъ. — О! состояніе у меня прекрасное! Дв лавки… то-есть фабрики… еще винный заводъ… да это все стоитъ плевка… а есть одно обстоятельство… или, такъ-сказать, счастіе цлой жизни… простите меня за откровенность…
Зинаида (про-себя). — Вотъ ужь и объясняться началъ!.. (вслухъ). Признаюсь вамъ… мн это такъ странно… и не понимаю… не ужели я…
Перетычкинъ. — Вы согласитесь, сударыня, если сердце страдаетъ… пламенетъ, такъ-сказать… ну Не-уже-ли выбудете такъ жестоки и откажете?…
Зинаида (про-себя). — Вдь какъ онъ говоритъ-то!.. Ну, просто, душка!.. (вслухъ). Конечно, женское сердце слабо… Но если женщина ужь иметъ обязанности… посудите сами…
Перетычкинъ. — Это водеръ, сударыня!.. Та, о которой я говорю, не иметъ еще никакихъ обязанностей.
Зинанда. — О комъ же вы говорите?
Перетычкинъ. — О вашей милой дочк… Надюсь, она еще не выбрала себ…
Зинаида — Какъ? вы влюблены въ мою Julie?
Перетычкинъ. — Нтъ. И это не я… а мой другъ, задушевный пріятель.
Зинаида. — Вашъ пріятель? Вотъ странность!.. и вы….
Перетычкинъ. — И я упалъ къ вамъ какъ снгъ на голову… просто пріхалъ просить за него. Онъ, знаете, тамъ робокъ… настоящій теленокъ… никакъ не смлъ явиться самъ, и влюбленъ безъ памяти, ей-Богу!… Вотъ хоть сейчасъ въ сумасшедшій домъ… Будьте же сострадательны, сдлайте милость!.. (Беретъ ея руку и цалуетъ съ жаромъ).
Зинаида. — Ахъ, Боже мой! Что вы? что вы?
Перетычкинъ. — Вы такія добрыя… съ вашимъ сердцемъ, въ вашими глазками, съ вашими…
Зинаида. — Шшъ!.. Тише, ради Бога! Ахъ, какой вы шалунъ!.. Ну, неравно увидитъ мужъ, или войдетъ Юлинька… Лучше скажите, кто такой вашъ пріятель?
Перетычкинъ. — Прекрасный, отличный малой.
Зинаида. — Но гд жъ онъ видлъ Julie?
Перетычкинъ. — Это ужь его тайна.
Зинаида. — А какихъ онъ лтъ?
Перетычкинъ. — Молодой человкъ, постарше меня годомъ, не больше.
Зинаида. — Съ состояніемъ?
Перетычкинъ. — Богатый человкъ, даже очень богатый.
Зинаида. — Здшній, или прізжій?
Перетычкинъ. — Прізжій, да онъ ужь совсмъ остался въ Москв.
Зинаида. — А какъ его фамилія?
Перетычкинъ. — Ну, ужь фамилію его, извините, я вамъ теперь не скажу. Вотъ если дло сладится, тогда извольте. А имя его Жанъ — я его всегда такъ зову.
Зинаида. — Жанъ… что жь? это хорошенькое имя. Конечно, онъ, также какъ и вы, дворянинъ?
Перетычкинъ. — Нтъ, онъ купецъ…
Зинаида (съ гримасой). — Купецъ!
Перетычкинъ. — Да-съ, купецъ, но вдь у него капиталу больше трехсотъ тысячъ… понимаете?… Да и малый-то важный… bon garon… Одинъ только недостатокъ: очень робокъ въ обществ.
Зинаида. — Что жь? это недостатокъ очень пріятный въ мужчин. Но я вамъ должна сказать откровенно: теперь дла у насъ такъ разстроены, что я за Julie не могу дать почти ничего…
Перетычкинъ. — О, помилуйте! Онъ самъ все сдлаетъ: навезетъ вамъ атласу, бархату, брильянтовъ, ничего не пожалетъ.
Зинаида. — Ну, если онъ такъ благороденъ, то я вамъ за Юлиньку могу поручиться: она такъ ко мн привязана, что мн стоитъ сказать только одно слово, а на счетъ мужа и безпокоиться нечего.
Пкгвтычкинъ,— Какъ? Разв онъ у васъ… (показывая на голову).
Зинаида. — Да… онъ такой физикъ… ни во что не вмшивается.
Перетычкинъ. — Тмъ лучше. (Встаетъ) Итакъ, сударыня, я въ надежд… и вы врно позволите намъ завтра въ пять часовъ пріхать вмст?
Зинаида. — Съ удовольствіемъ, чмъ скоре, тмъ лучше.
Перетычкинъ. — Мой Жанъ будетъ кататься какъ сыръ въ масл, а у меня остается только одно удовольствіе видть васъ.
Зинаида (грозя пальцемъ).— О, какой же вы шалунъ!… Au revoir!
Перетычкинъ. — Au revoir, madame! (въ сторону) Чортъ знаетъ, что я ей нагородилъ!.. (Уходить).
Зинаида (проводя его). — Прелесть, что за мужчина! Charmant!..

ЯВЛЕНІЕ ДЕСЯТОЕ.

Зинаида Васильевна и Юлинька.

Юлинька. — Кто это у васъ былъ, maman? Я сейчасъ видла, въ калитку прошелъ молодой мужчина.
Зинаида. — Ахъ, Julie! ты не знаешь, mon ange, какое счастіе!.. Ты даже и не предчувствуешь, а у тебя скоро будутъ брильянты, шали, экипажи…
Юлинька. — Откуда это, maman?.. А! да… вы все надетесь на лотерею.
Зинаида. — Какая лотерея? Къ теб сватается женихъ.
Юхинька. — Женихъ, maman? Ужь не тотъ ли, о которомъ сейчасъ говорила едосья Антоновна? Она сказала, на прощаньи, что какой-то молодой человкъ очень мной интересуется.
Зинаида. — О нтъ, совсмъ не то. Это богачъ, онъ въ тебя страстно влюбленъ и не пожалетъ ни золота, ни брильянтовъ, ничего на свт.
Юлинька. — Такъ это тотъ самый, что сейчасъ былъ здсь.
Зинаида. — Нтъ, то его пріятель, онъ прізжалъ отъ него съ предложеніемъ, и я дала за тебя слово, а завтра въ пять часовъ они прідутъ оба вмст.
Юлинька. — Вотъ странности! Да гд же онъ меня видлъ?
Зинаида. — Ужь это онъ скрываетъ, я не знаю для чего.
Юлинька. — А что, онъ военный, maman?
Зинаида. — Нтъ, онъ купецъ… прізжій… и страшно богатъ.
Юлинька (съ презрніемъ). — Купецъ! А я думала, что военный…
Зинаида. — Что за ребячество, ma ch&egrave,re! Были бы деньги — вотъ на что надо обращать вниманіе, а то не все ли равно?..

ЯВЛЕНІЕ ОДИННАДЦАТОЕ.

Т ж и Евграфъ Семеновичъ.

Евграфъ (Грозно остановясь передъ женой). — Извольте-ка васъ спросить, сударыня, давно ли вы стали къ себ въ хахелей принимать? что это значитъ? что за новая химія — а?..
Зинаида. — А это значитъ, что ты, глупый химикъ, ужъ совсмъ съ ума спятилъ. Лучше поблагодари судьбу, что она посылаетъ Юленьк неожиданное счастіе.
Евграфъ. — Какое счастіе? откуда?
Зинаида. — А такое, что къ Julie сватается женихъ, страшный богачъ, и мы скоро опять будемъ здить въ экипажахъ.
Евграфъ. — Вишь ты какая чепуха пригрзилось!
Зинаида. — Самъ ты чепуха, и больше ничего! Этотъ молодой человкъ, что ты сей часъ видлъ… вдь онъ прізжалъ отъ жениха съ предложеніемъ, а завтра и самъ женихъ придетъ рекомендоваться.
Евграфъ. — Ну, если правда…
Зинаида. — А тебя, мн кажется, это и не радуетъ тогда — какъ другой отецъ сталъ бы праздновать такой счастливый день.
Евграфъ. — Что жь праздновать-то и я, пожалуй… Оська! Оська!..
Зинаида. — На что теб его?
Евграфъ. — А вотъ послать бы…
Зинаида. — Давно бы такъ!

ЯВЛЕНІЕ ДВНАДЦАТОЕ.

Т же и Оська (выходитъ изъ кабинета, лицо у него все перепачкано).

Зинаида. — Что это? изъ трубы, что ли, ты вылзъ?
Оська. — Нтъ-съ, я у барина уголь да сру толокъ-съ.
Евграфъ (ласково). — Ступай, вымойся, да вотъ теб три цлковыхъ, сбгай въ аптеку, купи на четвертакъ жженаго купороса да антимоній на двугривенный — слышишь?.. не позабудь же.
Зинаида (вынимая деньги изъ рукъ мужа). — Это что за глупости! (Оськ) Пошелъ скорй въ погребокъ, купи бутылку шампанскаго, да и назадъ. Вотъ еще! на такой радости, да ни выпить юлинькина здоровья!

(Оська уходитъ. Евграфъ Семеновичъ остается неподвиженъ отъ изумленія).

ДЙСТВІЕ ТРЕТЬЕ.

(Комната перваго дйствія, на стульяхъ развшаны нсколько жилетовъ, новый сюртукъ, на стол новыя шляпки и зеленыя перчатки).

ЯВЛЕНІЕ ПЕРВОЕ

Прохорычъ и Борька (разсматриваютъ платья).

Прохорычъ. — А давно ли эвтой дряни нанесли сюда?
Борька. — Да только хозяинъ отдыхать легъ, а портной привезъ да самъ все и развшалъ.
Прохорычъ. — Важно, знатно!. Ну, Иванъ Дороеичъ, попался ты въ лапы къ стрекуляціи — разрядить она тебя, а тамъ и до кармана доберется… Теперича, стало-быть, выходитъ, придется теб въ проходномъ ряду пылью торговать… Постой-ка, кажись, кто-то подъхалъ… кто такой, посмотри скорича!
Борька (бросясь къ окну). — Это онъ, дядюшка, подкатилъ.
Прохорычъ. — Кто онъ?
Борька. — Да этотъ, ледащій-то.
Прохорычъ. — Опять лукавый принесъ! Ну, да ужь теперь остятъ они его… Уйду, не хочу и смотрть. (Отходитъ въ сторону и, при вход Перетычкина, ускользаетъ незамтно).

ЯВЛЕНІЕ ВТОРОЕ.

Перетычкинъ и Борька

Перетычкинъ (въ шляп, съ большимъ сверткомъ подъ-мышкой). — А что, Ваня еще не вставалъ?
Борыа. — Хозяинъ-то-съ?
Перетычкннъ. — Ну, да, хозяинъ… Фу, какой ты дуракъ, братецъ!
Борька. — Еще отдыхаетъ-съ.
Перетычкинъ. — Ступай же ты сейчасъ — да цырюльня тутъ есть поблизости?
Борька. — Вотъ здсь, внизу, подъ нами-съ.
Перетычкинъ. — Такъ приведи сюда цирюльника, да не такого постреленка, какъ ты самъ, а пусть подмастерье придетъ… да захватилъ бы бритвы, компасы и все тамъ, что слдуетъ… ну! ступай живе! (уходить въ боковую комнату).

ЯВЛЕНІЕ ТРЕТЬЕ.

Борька (одинъ). — Ишь ты, кургузый, затялъ какую штуку! Изволь для него бгать. Да ужь въ мальчикахъ такое житье, тотъ кричитъ: ‘пошолъ сюда!..’ другой кричитъ: ‘пошолъ сюда!’ Да погоди! лтъ черезъ пятокъ выйду въ прикащики, цлковыхъ сто въ годъ получать буду, а тамъ, глядишь, на отчетъ посадятъ… а я ужь насмотрлся, какъ лавку-то обихаживаютъ, маху не дамъ… а ужь своей не открою… Лучше трактиръ заведу, бильярдъ поставлю… Самъ играй сколько хочешь!.. Теперь вотъ вс: Борька да Борька, а тогда небось скажутъ: ‘Борисъ Карпычъ, наше вамъ почтеніе-съ!’ Знаемъ мы… Ай!.. кажись хозяинъ идетъ… побжать поскоре!..

ЯВЛЕНІЕ ЧЕТВЕРТОЕ.

Перетычкинъ и Мордоплюевъ (въ халат).

Перетычкинъ. — Ну, братъ Ваня, погляди-ка, на триста-то серебромъ какихъ я теб чудесъ покупилъ… просто, залюбуешься!
Мордоплюевъ. — Спасибо, братъ, Саша, спасибо.
Перетычкинъ. — А какая у тебя жена хорошенькая будетъ!
Мордоплюевъ. — А что? она и впрямь обрадовалась, какъ ты сталъ сватать-то за меня?
Перетычкинъ. — Еще бы! Не сто разъ теб толковать.
Мордоплюевъ. — Ну, а мать-то что?
Перетычкинъ. — И мать чуть не прыгаетъ. Я, говоритъ, считаю это за такое счастіе… ну, тамъ и прочее.
Мордоплюевъ. — Ладно, а сама-то она что сказала?
Перетычкинъ. — А сама-то: я, говоритъ, для того только и въ лавку здила, чтобъ увидть Ивана Дороеича.
Мордоплюевъ. — Будто она такъ и сказала?
Перетычкинъ. — Да какъ же! вдь, я теб ужь разсказывалъ…
Мордоплюевъ. — Да ты не шутишь?

ЯВЛЕНІЕ ПЯТОЕ.

Т же, Борька и Цирюльникъ.

Борька. — Вотъ, цирюльника привелъ-съ.
Перетычкинъ.— Хорошо (Борька уходить). Ну, любезный, умешь-ли ты порядочно стричь и завивать? Говори правду, а не то мы на Кузнецкій Мостъ пошлемъ.
Цирюльникъ. — Помилуйте, сударь, останетесь довольны.
Перетычкинъ. — Да вдь не меня — я всегда у Морку завиваюсь, а вотъ этого барина. Сначала ты подстрижешь его, этакъ, немножко, по-ныншнему… и завьешь, хорошенько… только смотри, если будетъ хорошо, получишь рубль серебромъ.
Цирюльникъ. — Слушаю-съ.
Перетычкинъ. — Ну, садись же, братъ Ваня, время терять нечего.
Мордоплюевъ (въ нершимости). — Да вотъ что, Саша… не лучше ли такъ?
Перетычкинъ. — Что ты это, съ ума сошелъ, что-ли? Ну, полно дурачиться, садись, говорятъ теб! (сажаетъ его насильно. Мордоплюевъ закрываетъ глаза, цирюльникъ завшиваетъ его и начинаетъ стричь). Полчаса какихъ-нибудь, и онъ тебя такъ обработаетъ, что не услышишь… просто переродишься, самъ себя не узнаешь въ зеркало. Вотъ ужь онъ почти и кончилъ… (Цырюльнику) А гд у тебя компасы?
Цирюльникъ. — Компасы грются-съ.
Первтычкинъ. — Хорошо, а пока они грются, подстриги ты ему бороду-то… Ну, катай смле!..
Цирюльникъ. — Слушаю-съ (достаетъ изъ кармана ножницы и гребенку).
Мордоплюевъ (вскакиваетъ). — Послушай-ка, братъ, Саша… (отводить его въ сторону) Ну, къ чему это?..
Перетычкинъ. — Что ты, сумасшедшій! чего жь ты боишься?
Мордоплюевъ. — И самъ не знаю… Ну, вотъ такая страсть напала, что бда!.. Зажмурилъ глаза, думаю лучше… анъ покойникъ тятенька и стоитъ передо мной… такой злящій… нтъ, Саша, какъ ты хочешь, а ни за что не дамся!.. Ты придумай, нельзя ли эвто какъ-нибудь…
Перетычкинъ. — Да чего тутъ придумывать? Дай подстричь хоть немного, а то на что ты похожъ… Ну, ходитъ, что-ли?
Мордоплюевъ. — Подстричь? Ну, пожалуй… такъ и быть… только пожалуйста не коротко!..
Перетычкинъ. — Да будь покоенъ. Вотъ что: не лучше ли намъ уйдти къ теб въ спальню, а то неравно зайдетъ кто-нибудь. Тамъ онъ тебя и завьетъ, и подстрижетъ. Пойдемъ-ка, братъ Ваня… Ну, любезный, бери-ка свои снаряды! (Вс уходятъ въ боковую дверь).

ЯВЛЕНІЕ ШЕСТОЕ.

Прохорычъ (осторожно заглядываетъ въ двери). — Никого нту, вышли… (входить). Куда провалились? Надо быть, въ спальную. (Увидя на полу обрзки волосъ). Э! да ужь они и обкарнали его, проклятые!.. (ходить по комнат и останавливается передъ портретомъ отца Мордоплюоева). Дороей Кузьмичъ! почтеннйшій благодтедь! ожидалъ ли ты такой оказіи?.. Сорокъ лтъ торговалъ ты, какъ истинный купецъ, и умеръ ты, какъ христіанину подобаетъ… Царство теб небесное!.. Думалъ ли ты, родной, что сынокъ твой поступитъ въ такую оказію?.. И что эвто за выжига подвернулась? откеля взялась она?.. Сертучонко около колнокъ болтается. Еще, говорятъ, купеческій сынъ… оборони Господи! Да отъ русскаго купца такое непутное дтище не уродится, только взглянешь — ну, вотъ, такъ бы ему тьфу!

ЯВЛЕНІЕ СЕДЬМОЕ.

Прохорычъ и Перетычкинъ.

Перетычкинъ. — Да ты здсь, старина… какъ бишь тебя зовутъ?
Прохорычъ. — Какъ севодня, такъ и завтра.
Перетычкинъ. — Э! да ты, братъ, я вижу, оселъ большой руки, даромъ что бородка-то поблла! Ну, ступай же ты сейчасъ…
Прохорычъ. — Какъ же! вотъ такъ и пошелъ!… Нешто вы могите мной распоряжаться?
Перетычкинъ. — Не я, старый шутъ, а хозяинъ твой. Смешь ли ты его не послушаться, когда онъ теб деньги платитъ?
Прохорычъ. — Встимо, онъ платитъ, а не ты. Ваша братья около его же кармана трется, какъ бы выудить что-нибудь…
Перетычкинъ. — Я съ этакимъ неучемъ толковать долго не стану, а Ваня веллъ мн послать именно тебя, такъ ты слушай обоими ушами. пошелъ скорй на биржу, спроси тамъ у извощиковъ, гд бы достать хорошую коляску парой до десяти часовъ вечера, да чтобъ сейчасъ же закладывали, а что будетъ стоить — порядись. Ну, пошелъ, безъ разговоровъ, да живе!..
Прохорычъ. — Ладно. (уходя) Самому бы теб настегать козлиныя-то ноги, такъ скорй бы сбгалъ.
Перетычкинъ. — Что-о?
Прохорычъ. — Ничего-съ, прохало! (уходитъ).

ЯВЛЕНІЕ ВОСЬМОЕ.

Перетычкинъ (одинъ). — Этакая невжа! Вотъ они вс на одинъ покрой! Да татаринъ гораздо-вжливе… покажетъ теб халатъ, или ермолку такъ учтиво… а тутъ прикащикъ какой-нибудь… и туда же! Какъ я счастливъ, что развязался съ этимъ народомъ! Да нтъ, Иванъ шибко избаловалъ ихъ, а оттого, что самъ безъ воспитанія. Я его скоро образую… Вотъ теперь только еще постричься, такъ ужь совсмъ другой человкъ будетъ, а тамъ познакомлю его съ литературой — просто и не узнаешь!.. Боже мой! какъ подумаешь, какъ пріятно просвтить человка, зажечь ему, такъ-сказать, свтильникъ… и вотъ онъ человкъ образованный… А посмотрть, много ли осталось у меня отъ покупокъ… (Смотритъ въ бумажникъ) Пятьдесятъ… восемьдесятъ… сто… всего сто-тридцать серебромъ. Дуракъ я, не взялъ у него цлковыхъ сотъ шесть… Ну, да можно еще выманить, когда понадобится.

ЯВЛЕНІЕ ДЕВЯТОЕ

Перетычкинъ и Мордоплюевъ (завитый и въ новомъ сюртук).

Перетычкинъ (увидя Мордоплюева, бжитъ ему на встрчу). — А! ты ужь, Ваня, и готовъ!.. Фу ты, какимъ молодцомъ.. и не узнаешь… чудо! Вотъ теперь тамъ всякая барышня отъ тебя растаетъ!
Мордоплюевъ. — Растаетъ-то растаетъ, да мн, Саша что-то больно неловко.
Перетычкинъ. — Отчего же теб неловко?
Мордоплюевъ. — Въ новомъ сюртук руки-то вотъ точно связаны.
Перетычкинъ. — Ничего, это пройдетъ.
Мордоплюевъ. — Когда-то еще пройдетъ, а тепереча больно неловко…
Перетычкинъ. — Пустяки, братецъ, это съ непривычки, а походишь недльку, такъ будешь, какъ въ халат… и раздться не захочется.
Мордоплюевъ. — Ну, ужь шалишь, братъ Саша, такъ узко сшитъ, что, мн кажется, въ одинъ день умаешься…
Перетычкинъ. — Полно вздоръ-то городить! Вотъ ты вдь ничего не понимаешь, а вдь ты теперь настоящая картинка… хоть сейчасъ рисуй съ тебя! Только ходишь, какъ-то по-медвжьи… а походка много значитъ… Вотъ теперь мы демъ къ невст, въ благородный домъ: надо умть, какъ войти, какъ раскланяться, ужь разв мн поучить тебя немножко…
Мордоплюевъ. — Сдлай милость, поучи, братъ Саша! Ужь я теб дамъ волю… обработывай меня, какъ знаешь.
Перетычкинъ. — Ну, хорошо, изволь. Прежде всего нужно держать себя не такимъ тюфякомъ, какъ ты, а вотъ этакъ… прямо… видишь?
Мордоплюевъ. — Вижу…
Перетычкинъ. — Ходить не въ раскачку, а ровно… вотъ такъ… Пройдемся вмст, смотри на меня (беретъ его за руку и вмст прохаживаются вокругъ комнаты). Ну, это еще недурно. Теперь, когда входишь въ комнату, сдлай шага три впередъ, и потомъ нога объ ногу, вотъ этакъ… (Мордоплюевь повторяетъ вс его движенія). ‘Сударыня, честь имю кланяться… Балабаевскій купецъ такой-то’, а тамъ опять назадъ, вотъ такъ. Ну, отойдемъ къ дверямъ. Представь себ, что ты входишь въ комнату… Ну, начинай: ‘сударыня…’
Мордоплюевъ (подражая неловко). — Сударыня…
Перетычкинъ. — Эхъ, братецъ! совсмъ не такъ!
Мордоплюевъ. — Да какъ же, Саша? Вдь ужь ты такой, право.
Перетычкинъ. — Ну, зачмъ ты переваливаешься съ боку на бокъ, точно сибирскій медвдь? Говорятъ теб, держись прямо. Ну, начни опять: ‘сударыня…’
Мордоплюевъ. — Сударыня… сибирскій… тьфу! балабаевскій купецъ…
Перетычкинъ. — Ха, ха, ха!.. Ну, братъ, Ваня, ты просто шутъ гороховый: сейчасъ все и забылъ… Ну, смотри на меня. ‘Сударыня! честь имю кланяться, балабаевскій купецъ…’ тутъ скажешь свое имя и фамилію. Ну, сажай!..
Мордоплюевъ (повторяя опять). — Сударыня! честь имю наняться… балабаевскій купецъ…
Перетычкинъ. — Ну, что жь остановился?
Мордоплюевъ. — Купецъ Мордоплюевъ.
Перетычкинъ. — Ну, вотъ, это порядочно! Только смотри, не оробй, а главное побольше форсу… то-есть, этакъ тонируй!
Мордоплюевъ. — Ну, ужь эвтаго я, братъ, не съумю.
Перетычкинъ. — А очень легко… я тебя сейчасъ выучу. Слушай: прідемъ мы къ невст, ну, разумется, пойдутъ разговоры… а какъ только я отнесусь къ теб, или о чемъ спрошу, ты отвчай мн по-французски…
Мордоплюевъ. — По-французски? Что ты, Саша? нешто я умю?
Перетычкинъ. — Да вдь только два слова: ‘вуй моншеръ!’ Вотъ и подумаютъ, что ты хорошо образованъ.
Мордоплюевъ. — Какъ ты, Саша, сказалъ? Ну-ка, скажи еще.
Перетычкинъ. — Вуй моншеръ!
Мордоплюевъ. — Вуй моншеръ! Что же это значитъ по-нашему-то?
Перетычкинъ. — Это значитъ: да, мой милый.
Мордоплюевъ. — Вуй моншеръ, да, мой милый… хорошо?
Перетычкинъ. — Напримръ, я скажу: лтомъ въ Москв, жить очень скучно, вдь ты желалъ бы нанять дачу, не правда-ли? (толкаетъ его) Ну!
Мордоплюевъ. — Вуй мошнеръ!..
Перетычкинъ. — Что ты! какой мошнеръ? Вуй моншеръ!
Мордоплюевъ. — Ахъ, да бишь… вуй моншеръ!
Перетычкинъ. — Ты, пожалуй, и ужо этакъ же переврешь.
Мордоплюевъ. — Нтъ, Саша, не перевру, запомню… вуй моншеръ! вуй моншеръ!
Перетычкинъ. — Смотри же, братъ Ваня, а то вдь сржешь голову. (Смотритъ въ окно). Вотъ и коляска пріхала! Ну, подемъ же, пора, надвай шинель! (подаетъ ему).
Мордоплюевъ. — Да куда ее! и такъ смерть жарко!..
Перетычкинъ. — Ну, такъ возьми, въ коляску положишь… Перчатки не забудь… А платокъ въ карман?
Мордоплюевъ. — Въ карман.
Перетычкинъ (ударяя себя по лбу). — Ажъ, чортъ возьми! совсмъ изъ ума вонъ! Есть у тебя духи?
Мордоплюевъ. — Нтъ, Саша, я эвтой дряни не люблю.
Перетычкинъ. — А вдь непремнно нужно… Какъ же ты пойдешь къ невст ненадушеный?
Мордоплюевъ. — Такъ зачмъ же дло стало? Въ лавк у меня много: можно мальчишку дослать.
Перетычкинъ. — Да, скоро онъ теб принесетъ, еще, пожалуй, какую-нибудь дрянь. Лучше вотъ что: давай-ка три цлковыхъ! Въ коляск я живо слетаю на Кузнецкій Мостъ и самыхъ лучшихъ французскихъ привезу.
Мордоплюевъ (даетъ деньги). — На вотъ, пожалуй!
Перетычкинъ. — Подожди же, я духомъ ворочусь (убгаетъ).

ЯВЛЕНІЕ ДЕСЯТОЕ.

Мордоплюевъ (одинъ). — Важный парень, нечего сказать, хоть въ ухо вднь! Я, говоритъ, тебя, Ваня, такимъ молодцомъ поставлю, что вс рядскіе въ затылкахъ зачешутъ. А и впрямь, что бы я былъ безъ него? Такъ, какой-то Маргафонъ, никакой бы комплекціи не зналъ. Попалась бы жиреха… хошь какая ни на есть, а все зубы словно ваксой вымазаны, ну и или съ ней! А тутъ барышня, да еще какая! прійдетъ въ лавку, да только глазкомъ поведетъ — ну просто аршинъ изъ рукъ валится, и по-французски говоритъ… Хоша я самъ и не умю, а все лучше. Ну, да и въ гости съ эвтакой выдешь, так ужь всякой скажетъ: ‘Ахъ, сударыня!’ Ой, ой! прахъ побери! подъ-мышками ржетъ, мочи нтъ! Ну, зато, Саша говоритъ: ‘ты, братецъ, молодецъ во всей форм!’ (Ходить по комнат, ловчится и нечаянно видитъ себя въ зеркал). Ай! батюшки, да не-ужъ-то эвто я? Ха, ха, ха! Ха, ха, ха! Вотъ оказія-то! Отродясь волосы-то не вились, а теперь, смотри-ка какой сталъ! Какъ-бишь, Сашуха-то училъ меня? Да! ‘Сударыня, честь имю кланяться’… Постой, начну съизнова (расшаркиваясь). ‘Сударыня, честь имю кланяться, балабаевскій купецъ Мордоплюевъ’… и еще: вуй моншеръ. ‘Сударыня, честь имю кланяться! вуй моншеръ!’

ЯВЛЕНІЕ ОДИННАДЦАТОЕ.

Мордоплюевъ и Прохорычъ.

Мордоплюевъ (оборотясь и увидя Прохорыча). — А! Прохорычъ! И ты здсь? Ну, что смотришь? али не узналъ?
Прохорычъ. — Узнать-то узналъ, да и глазамъ-то не врится, какъ они обшаршавили васъ, ровно шавку какую. Господи твоя воля! Да изъ чего вы себя губите-то, Иванъ Дороеичъ? Не што я не знаю? Вдь изъ-за непутной вертячки, что у насъ въ лавк прыгала, ровно сорока, да болтала по-французски — типунъ бы ей за языкъ.
Мордоплюевъ. — Ну, ужь насчетъ эвтаго говори, братъ, да не заговаривайся, а коли много врать будешь, такъ убирайся отколя пришелъ!
Прохорычъ. — Да я и уйду, только вотъ письмо извольте получить, сейчасъ почтальйонъ принесъ. (Подаетъ письмо.)
Мордоплюевъ. — Откуда эвто? А! изъ Балабаева, отъ бабушки Анисьи Меркуловны! Ладно! (распечатываетъ и читаетъ): ‘ Любезному внучку моему, Ивану Дороеевичу, посылаю я теб мое нижайшее почтеніе и низкій поклонъ и заочно мое благословеніе, на вки нерушимое. и дай теб Богъ всякаго благополучія и всякой корысти моими гршными молитвами. А мн больно тошно, Ванюша, что ты ко мн такъ рдко пишешь, а я ужь стала припадать шибко, видно, пора и на покой. А еще прошу тебя слезно, внучекъ дорогой, живи ты въ Москв честно и доброизвольно, не отшатнись отъ страха Божьяго. А живи ты, Ванюша, честно, какъ родители твои жили, да и теб заказали. Если же я что-нибудь услышу, то ты меня, старуху, такъ въ гробъ и положишь. Прощай, мой золотой, цалую тебя въ сахарныя уста. Бабушка твоя, Анисья Меркульевна.’ Ишь ты какъ нацарапала! (Оборотясь и видя, что Прохорычъ плачетъ) Что ты, Прохорычъ, объ чемъ разрюмился?
Прохорычъ. — Объ чемъ! А нешто вамъ и не жалко ее, голубушку? Старушка такая добрая, почтенная, христолюбивая, а теперича, стало-быть, выходитъ, уже заране подавай за упокой! Какъ-только услышитъ радостную всточку, что вы женитесь на модниц, со стыда много не наживетъ.
Мордоплюевъ. — А отъ кого она услышитъ? Балабаевъ отсюда не рукой подать.
Прохорычъ. — Не рукой подать! А нешто мало нашихъ-то въ Москв? Зубоскальству-то и конца не будетъ: ну, теперича, стало-быть, выходитъ, сейчасъ же и въ Балабаевъ напишутъ, что вотъ, молъ, Иванъ Дороеичъ какое колно отмочилъ… Да ужь истинно сказать, колно важное!
Мордоплюевъ (пройдя въ раздумьи по комнат). — А что? вдь и впрямь, дло-то неладно.
Прохорычъ. — Да такъ-то не ладно, что оборони Богъ! Не-ужь-то вы, хозяинъ, ужь забыли покойника тятеньку и маменьку, дай Богъ имъ царство небесное! какъ они васъ воспитали да уму-разуму учили. Да не токма-что они, а вс дальніе-то у васъ съ роду жили по-христіански… Вдь ужь коли я купецъ, такъ теперича, стало-быть, выходитъ, и родства ищу въ купечеств. Зачмъ же я въ дворянство-то ползу? Богъ всякому указалъ свое: купецъ ты — ну и живи по-купецки, дворянинъ — живи по дворянски, стрекулистъ ты — такъ стрекулятничай. Оно, говорить нечего, у насъ въ рядахъ много всякой фанаберіи, да скоро и въ трубу вылетаютъ. Не-ужь-то перенимать у нихъ? Вдь, кабы тятенька съ маменькой встали да провдали про ваши замыслы — въ ум бы рехнулись! Вотъ, ей-Богу! Встимо, изъ земли они сырой вамъ ни словечка не промолвятъ, да вотъ ихъ потреты красуются, взгляните-ка, какъ они оба смотрятъ на васъ, будто живые, на глазахъ ровно слезы выступили… вотъ словно говорятъ вамъ: Ванюша! Ванюша! что ты, родной, съ собой длаешь? Куда ты дешь? Зачмъ тревожить кости наши, да губишь и свою головушку?
Мордоплюевъ (сильно растроганный).— Оно встимо… Э! да, что тутъ! не поду, да и конецъ! Вотъ ни за что не поду! Хоть онъ тутъ тресни, а ужь шабашъ! что я за дуракъ такой въ самомъ дл! (снимаетъ сюртукъ и бросаетъ на полъ). Сыщика-сь мн, Прохорычъ, халатъ… Тьфу ты пропасть! Словно кто обошелъ меня!
Прохорычъ (подавая халатъ).— Слава теб, Господи! Давно бы такъ, хозяинъ! А то у меня все сердце выболло, да и голова-то кругомъ пошла. Ну теперича, стало-быть, выходитъ, и лодырю эвтому, коли прідетъ, такъ вотъ теб Богъ, а вотъ теб двери?
Мордоплюевъ.— Ну его къ лшему! на порогъ его — да въ шею!..

ЯВЛЕНІЕ ДВЕНАДЦАТОЕ.

Т же и Перетычкинъ (съ флакономъ въ рукахъ).

Перетычкинъ. — вотъ и я! Отличныхъ, братъ, досталъ! французскіе, высшій сортъ… Это что такое? зачмъ ты раздлся?
Мордоплюевъ (растерявшись).— Да такъ…
Перетычкинъ.— Какъ такъ? Да чтожь это значитъ?
Мордоплюевъ. — Да такъ… Ты, братъ, проваливай, я ужь не поду.
Перетычкинъ. — Не подешь? ты съ ума сошелъ, что ли?
Мордоплюевъ. — Нтъ еще, а не поду, да и только. Шалишь, братъ, Саша! ты меня атурить хотлъ, анъ вотъ нтъ!
Перетычкинъ (поглядвъ на Прохорыча). — Э! понимаю! (Мордоплюеву). Ну, пожалуй, не зди! Я одинъ поду, посватаюсь вмсто тебя, да и женюсь, а ты сиди тутъ, какъ лшій въ болот! И охота же такой хорошенькой барышн интересоваться этакимъ чучелой!.. Вдь вотъ сейчасъ встртилась со мной на Лубянк: детъ съ матерью, карета щегольская… Какъ увидала меня, и замахала платкомъ ‘Мы, говоритъ, сейчасъ домой, а здоровъ ли милый Иванъ Дороеичъ? Ради Бога привезите его поскоре, мы васъ ждемъ!’ А вотъ теб и Иванъ Дороеичъ: словно аршинъ проглотилъ — стоитъ какъ сычъ, только глазами хлопаетъ!
Мордоплюевъ. — Да неужто она такъ и сказала: ‘мидый Иванъ Дороеичъ?’
Перетычкинъ. — А я врать теб, что ли, стану?
Мордоплюевъ (почесывая въ затылк). — Ну, коли такъ, такъ пожалуй и того…
Перетычкинъ.— Что того?
Мордоплюевъ.— Ну и създить можно.
Перетычкинъ.— Да какъ же не хать-то? Начали дло — и вдругъ бросить! Она, вдь, расплачется, ну и пиши пропало! Потеряешь этакую невсту, самъ плакать будешь, да ужь не воротишь.
Мордоплюевъ. — Такъ чего же звать?.. Что жь въ самомъ дл? Подемъ да и шабашъ! (сбрасываетъ халатъ).
Перетычкинъ (подавая ему сюртукъ). — Ну, надвай же проворне! Теперь давай сюда платокъ… Слышишь, каковъ запахъ-то? Постой, я тебя спрысну (прыскаетъ его духами). Фу ты, какая амбра! Ну бери шляпу, шинель, да и маршъ! (уходя, Прохорычу) Что? грибъ сълъ, старый сычъ? (оба уходятъ).
Прохорычъ (качая головой). — Господи владыко! Что жь это такое? И ума не приложу…

ДЙСТВІЕ ЧЕТВЕРТОЕ.

Гостиная втораго дйствія.

ЯВЛЕНІЕ ПЕРВОЕ.

Зинаида (въ шелковомъ плать, модный уборъ на голов). — Боже мой, какъ копается Julie! Битыхъ два часа не можетъ кончить своего туалета. Вотъ я-такъ одлась въ минуту (оборачивается передь зеркаломь). Платье немножко-темно… Лучше бы надть сиреневое, впрочемъ, этакъ солидне, а однься-ка я по своему вкусу, такъ для Юлиньки сравненіе будетъ слишкомъ невыгодно. И все еще не готова… а давеча цлое утро бренчала на гитар… Что за несносная двчонка!.. Да и благоврный-то мой тоже (кричитъ въ боковую дверь). Евграфъ Семенычъ! не-уже-ли вы еще не напялили вашего фрака? Побойтесь Бога, женихъ сейчасъ прідетъ!

ЯВЛЕНІЕ ВТОРОЕ.

Зинаида Васильевна и Евграфъ Семеновичъ (во фрак и бломъ жилет).

Зинаида. — Насилу-то выползли! Ну, не стыдно ли, и съ вашей ли фигурой… цлый часъ возитесь передъ зеркаломъ!
Евграфъ. — Что ты, дурочка, гд же тутъ часъ? Я только фракъ надлъ да виски пригладилъ… Посмотри-ка, каковъ молодецъ — а?
Зинаида (съ иронической гримасой). — Ужасно хорошо! А руки-то?.. Поглядите-ка, въ чемъ это он у васъ? Что за срамъ! Точно вы трубу чистили!..
Евграфъ.— А! это я римскія свчки длалъ… Ну, тутъ порохъ, селитра… еще кое-что…
Зинаида. — Такъ вымойте поскоре, или хоть одеколономъ оботрите, а то за васъ со стыда сгоришь.
Евграфъ. — Нтъ, и разведу немножко селитряной кислоты съ водой, такъ вотъ теб и вся химія… духомъ выстъ.
Зинаида. — Подите вы съ своей глупой кислотой…. Когда тутъ съ ней возиться?.. Надньте хоть перчатки — вотъ и не видно будетъ.
Евграфъ. — Какъ же перчатки? Вдь я не на бал…
Зинаида. — Такъ что жь за бда? ныньче ни одинъ порядочный человкъ безъ перчатокъ не ходитъ.

ЯВЛЕНІЕ ТРЕТІЕ.

Т же и Юлинька (въ кисейномъ плать и модной прическ).

Юлинька. — Вотъ и я, maman. Посмотрите, каково я одта?… Вдь хорошо, не правда ли?
Зинаида. — Ну, Julie, я думала, ты до завтра не кончишь. Можно ли такъ копаться?
Юлинька. — Вотъ это мило! какія вы, право, maman! Вдь я жду жениха… Не выйдти же мн на смхъ, какой-нибудь дурой… А вы лучше взгляните, каково на мн новое платье сидитъ?
Зинаида (осматривая ее). — Очень мило. Только надо держаться попряме: ты все какъ-то сутулишься.
Юлинька. — Что вы, maman! это вамъ такъ кажется… а посмотрите-ка, хорошо ли?
Зинаида. — Нтъ ничего, ma ch&egrave,re.
Юлинька. — Хотла я воротничокъ надть, да очень жарко.
Зинаида. — И прекрасно, что не надла. У полненькой двушки чмъ открыте плечи, тмъ она авантажне. Къ тому же ты ждешь жениха — для чего кутаться?… Чмъ насъ природа надлила, скрывать совсмъ не для чего.
Евграфъ. — Однако жь, душечка, не спустить же ей вовсе съ плечъ…
Зинаида. — Не ваше дло-съ! Вы бы вотъ лучше хозяйствомъ-то занялись, посмотрли бы, что тамъ въ двичей длается… Эй, Оська! Оська!

ЯВЛЕНІЕ ЧЕТВЕРТОЕ.

Т же и Оська.

Зинаида. — Ну, что? Устюшка приготовила тамъ закуску, какъ я ей приказала?
Оська. — Ужь на тарелки наклала-съ.
Зинаида. — А самоваръ кипитъ?
Оськл. — Кипитъ-съ.
Зинаида. — А ты все еще въ лохмотьяхъ щеголяешь! Этакой мерзавецъ мальчишка! Того и гляди, гости прідутъ, а онъ ходитъ оборванный! Пошолъ, негодяй, сейчасъ же наднь новый казакинъ, да только смй ты у меня при гостяхъ подать что-нибудь безъ перчатокъ… вдь тамъ у тебя пара нитяная есть?
Оська. — Есть-съ.
Зинаида. — Ну, такъ смотри же, а не то вс уши обдеру. Пошолъ однься! (Оська уходитъ).

ЯВЛЕНІЕ ПЯТОЕ.

Т же, кром Оськи.

Юлинька. — Ахъ, maman, я что-то робю… Сама не знаю отчего, а какъ-то страшно… сердце такъ и бьется.
Зинаида. — И, полно, ma ch&egrave,re! что за глупость! чего бояться? Вдь онъ купецъ… къ-тому же иногородный… Вотъ еслибъ какой-нибудь чиновникъ, или что-нибудь этакое… а купцы не имютъ этой тонкой образованности. Будь только развязна, тонируй побольше — и ты сейчасъ же вскружишь ему голову.
Юлинька. — А говоритъ онъ по-французски, maman?
Зинаида. — Вотъ объ этомъ забыла спросить.
Юлинька. — Ныньче вдь изъ купцовъ многіе по-французски говорятъ, а я, признаюсь, немножко забыла… Какъ бы не сконфузиться…
Зинаида. — И, полно, min ange! онъ врно не вступитъ съ тобой въ серьезный разговоръ, а общія фразы ты знаешь очень твердо.
Евграфъ. — Такъ чего жь еще? Вотъ когда я служилъ въ губерніи, былъ у насъ при губернатор одинъ чиновникъ, только два слова зналъ по-французски: вуй да нонъ, да такъ уметъ ихъ вклеивать… Ну, вотъ и думали, что онъ славно по-французски говоритъ… во всей канцеляріи такъ французомъ и прозвали.
Зрнаида. — Ужь вы тутъ наскажете!
Юлинька (взглянувъ въ окно). — Ахъ, maman! дутъ! дутъ!
Зинаида. — На дрожкахъ, или въ карет?
Юлинька. — Въ коляск, maman… Какая щегольская коляска!
Зинаида. — Это врно его: вдь онъ ужасный богачъ. Ну, Евграфъ Семенычъ, ужь вы примите ихъ… Да не будьте такимъ филиномъ, поразговоритесь, потомъ явимся и мы, а то вдругъ какъ-то неловко… Allons, Julie! (уходить).

ЯВЛЕНІЕ ШЕСТОЕ.

Евграфъ Семеновичъ (одинъ). — Вотъ поди ты съ ними! каковы химики! Со мной такъ бойки… какъ ртуть, такъ и бгаютъ, а тутъ и на попятный дворъ. И что за важная штука женихъ!… Мы его примемъ, этакъ… химически.

ЯВЛЕНІЕ СЕДЬМОЕ.

Евграфъ Семеновичъ, Мордоплюевъ и Перетычкинъ.

Перетычкинъ.— Мое почтеніе! Извините…
Евграфъ. — Милости просимъ, господа, пожалуйте, безъ церемоніи.
Перетычкинъ. — Очень пріятно-съ, но позвольте узнать, съ кмъ мы имемъ удовольствіе говорить?
Евграфъ. — Со мной, со мной, братецъ… разв вы не видите, что со мной говорите?
Перетычкинъ. — Конечно, но мы не имемъ чести бытъ въ знакомств.
Евграфъ.— Такъ познакомимся… Отставной коллежскій секретарь Евграфь Семеновъ Сандаравовъ, отецъ невсты вашей, на которой вы намрены… *
Піретычкинъ. — Нтъ-съ, это не я, а вотъ пріятель мой.
Евграфъ. — А! Ну, очень радъ, очень радъ.
Мордоплюевъ (расшаркиваясь по знаку Перетычкина). — Судары…
Перетычкинъ (дергаетъ его за фалду). Что ты, братецъ?
Мордоплюевъ (про-себя). — Тьфу, забылся… (вслухъ) Честь имю кланяться, балабаевскій купецъ Иванъ Дороемчъ Мордоплюевъ.
Евграфъ. — Какъ вы сказали?
Мордоплюевъ. — Иванъ Дороеичъ.
Евграфъ. — Нтъ, по фамиліи-то?
Мордоплюевъ. — Мордоплюевъ.
Евграфъ. — Мордоплюевъ! Чортъ знаетъ, какихъ фамилій нтъ на свт!..
Мордоплюевъ. — Да-съ, бываютъ очень странныя фамиліи.
Евграфъ. — Да что же мы стоимъ? Прошу садиться, господа! Жена съ дочерью сейчасъ выйдетъ. (Мордоплюеву). Ну, вы вдь торгуете… Много у васъ товару?
Мордоплюевъ. — Достаточное количество-съ.
Евграфъ. — А что… вы этакъ, аршиномъ или на вскахъ?
Мордоплюевъ. — Все больше аршиномъ-съ.
Евграфъ. — А вски-то разв фальшивые?
Мордоплюевъ. ~У насъ ужь товаръ такой-съ.
Евграфъ. — А вдь, чай, на каждый аршинъ вы по вершку утянете — а?..
Мордоплюевъ (сконфузясь).— Помилуйте… мы торгуемъ на чести-съ.
Евграфъ. — Знаемъ мы вашу честь-то!.. Да вы, пожалуйста, не обидьтесь: вдь, можетъ, вы и не такой, какъ другіе… Мало ли вашей братьи… на свт много химиковъ! (понюхавъ табаку, обращается къ Перетычкину) А васъ какъ зовутъ, позвольте узнать…
Перетычкинъ. — Александръ Харитонычъ-съ…
Евграфъ. — А по фамиліи?
Перетычкинъ. — Перетычкинъ.
Евграфъ. — Перетычкинъ. Гмъ!.. Служите гд-нибудь?
Перетычкинъ. — Нтъ-съ, теперь не служу.
Евграфъ. — А прежде служили, врно, по статской?
Перетычкинъ. — Нтъ-съ, я служилъ въ военной служб. Я изъ дворянъ, служилъ офицеромъ.
Мордоплюевъ (тихо Перетычкину). — Что ты врешь? какой же ты офицеръ?
Перетычкинъ. — Отстань, не твое дло!
Евграфъ. — Офицеромъ?.. Это недурно… Я самъ тотъ же офицеръ, а вотъ чернилъ терпть не могу, вотъ и отлично ихъ длаю.
Перетычкинъ. — Такъ вы ужь нигд не изволите служить?
Евграфъ. — Нтъ, съ 836 года въ отставк.
Перетычкинъ. — Оно, конечно, при хорошемъ состояніи…
Евграфъ. — Да какое у меня теперь состояніе? Было, братъ, оно, да сплыло! А со временемъ будутъ и мильйоны въ карман.
Перетычкинъ. — Врно, хотите въ какой-нибудь коммерческій оборотъ?
Евграфь. — Э, нтъ! Я натуральной магіей занимаюсь.
Перетычкинъ. — Натуральной магіей?.. то-есть, какъ это?
Евграфъ. — Да такъ. Вотъ теперь у тебя носъ какъ быть слдуетъ, а хочешь, онъ сейчасъ будетъ на сторону?
Перетычкинъ. — Ну, нтъ, благодарю васъ!
Евграфъ. — Да ты думаешь кулакомъ? Нтъ! Я теб это такъ… химически.,
Перетычкинъ.— Химически?
Евграфъ. — Да! А не то, хочешь, рожу теб комкомъ сдлаю?.. Ну, хочешь, что-ли?.. Или вотъ вс трое безъ головъ будемъ?
Перетычкинъ (всторону). — Что за чудакъ! (вслухъ). Не-уже-ли совсмъ безъ головъ?
Евграфъ. — Что жь, не вришь, что ли? Ну, давай рубль серебромъ: сейчасъ при теб же въ кулак растоплю.
Перетычкинъ. — А, понимаю-съ! то-есть это фокусы.
Евграфъ.— Какіе фокусы! Натуральная магія. А ужь ракеты, бураки, колеса, звзды, римскія свчки — это ужь, братъ, никто лучше меня не сдлаетъ. Да это все пустяки, у меня есть еще… а! да вотъ, кажется, и наши ползутъ!..

ЯВЛЕНІЕ ВОСЬМОЕ.

Т же, Зинаида Васильевна и Юлинька.

Евграфъ.— Рекомендую… вотъ жена моя, Зинаида Васильевна, а это дочь, Юлинька. Вдь славная двочка, не правда ли?
Юлинька (тихо отцу). — Ахъ, папа, что вы это!
Перетычкимъ (толкая подъ бокъ Мордоплюева). — Ну, что же ты?
Мордоплюевъ (подходя и стараясь быть ловкимъ). — Сударыня, честь имю кланяться, балабаевскій купецъ Иванъ Дороеичъ (отступая назадъ, расшаркивается и роняетъ со стола лампу). Ахъ, извините-съ, ей-Богу, не нарокомъ! (отбгаетъ съ сторону и почти съ ногъ сбиваетъ Евграфа Семеновича).
Евграфъ. — Ой-ой-ой! Потише, почтеннйшій! у меня мозоли.
Зинаида. — Ничего, вдь они не видали. Садитесь, сдлайте одолженіе!
Мордоплюевъ (садясь съ кресла, разламываетъ гитару). — Ай! что еще тутъ за оказія?
Зинаида. — А! Это юлинькина гитара. Ну ее! не безпокойтесь, пожалуйте вотъ сюда!.. (Вс садятся. Продолжительное молчаніе).
Перетычкинъ (толкая Мордоплюева).— Ну, что же, Ваня? Говори хоть что-нибудь.
Мордоплюевъ (усиливается что-то сказать, но никакъ не можетъ).— А, гмъ!
Зинаида. — Какіе у насъ прекрасные дни! Я не помню такого лта.
Перетычкинъ. — Да, лто чудесное-съ. Только ужь очень жарко, такая пыль, что мочи нтъ.
Зинаида. — Вотъ мы такъ живемъ здсь совершенно на дач: такая тишина, воздухъ легкій, настоящая деревня. А вы, Иванъ Дороеичъ, любите деревенскую жизнь?
Мордоплюевъ. — Какъ же-съ! Въ деревн лтомъ важно, только иной разъ навозомъ припахиваетъ-съ.

(Зинаида Васильевна и Юлинька съ трудомъ удерживаютъ смхъ).

ЯВЛЕНІЕ ДЕВЯТОЕ.

Т же и Оська (въ новомъ казакин, босикомъ и въ запачканныхъ перчаткахъ, выносить чай и останавливается въ нершимости, кому прежде подавать).

Евграфъ. — Ну, что сталъ? Подавай прежде вотъ сюда, какъ слдуетъ… Чайку, господа! сдлайте милость… Да ромцу-то подбавляйте побольше… этакъ химически…
Юлинька (тихо матери). — Посмотрите-ка, maman: вдь Оська-то босикомъ…
Зинаида. — Не-уже-ли? Ахъ, мерзавецъ… Какой конфузъ!.. я готова уйдти со стыда…
Евграфъ (Оськ). — Ну, теперь пошолъ, барын давай.
Юлинька. — А перчатки-то какія… Поглядите, что это, maman?
Зинаида (взявши чашку, тихо Оськ). — Вотъ я съ тобой раздлаюсь, бестія! Разв можно босикомъ, и въ такихъ перчаткахъ подавать?
Оська (во все горло). — Да это Устюшка-съ. Она въ нихъ самоваръ чистила: вишь кирпичомъ руки обдерешь!
Зинаида. — Тсъ!.. молчи!.. Какъ примешь чашки, пошолъ вонъ и не приходи сюда. Пускай двка подаетъ. (Молчаніе).
Перетычкинъ. — Лтомъ здсь, въ Москв, очень скучно, сударыня, и даже нездорово. Какая-то атмосфера такъ тебя и давитъ… Зато зимой сколько удовольствія: маскарады, театры… (Мордоплюеву). Ты, кажется, тоже очень любишь театръ? (длаетъ ему знаки).
Мордоплюевъ. — Вуй моршенъ.
Перетычкинъ. — Штъ! молчи! (толкаетъ его, Мордоплюевъ роняетъ стаканъ).
Евграфъ. — Что? знать горячо? (Оськ). Пошолъ! подбери! (Мордоплюеву). Не обожглись ли?
Мордоплюевъ (обтирая платкомъ колнку). Маленько вотъ здсь насквозь прохватило. Да ничего-съ.
Юлинька (тихо матери). Фи, какой онъ смшной, maman! Должно-быть набитый дуракъ.
Зинаида. — Молчи, mon ange. Разв можно судить по первому взгляду?
Евграфъ. — Не прикажете ли еще по чашк, господа?
Перетычкинъ. — Нтъ-съ довольно, откровенно сказать, мы ужь пили дома.
Зинаида. — Если пошло на откровенность, вдь и мы тоже напились.
Евграфъ. — Да ужь теперь время и къ закуск подвигаться… Винца-бы намъ хорошенькаго, да еще какой-нибудь химіи этакой…
Зинаида. — Сейчасъ приготовятъ. А вы бы, между-тмъ показали свой кабинетъ. (Перетычкину). Вдь вы не знаете, онъ у насъ такой химикъ… у него очень-много любопытныхъ вещей. Вотъ Иванъ Дороеичъ, какъ человкъ коммерческій, врно химіей не интересуется. (Юлиньк). Останься съ нимъ, ma ch&egrave,re, вдь надобно же вамъ познакомиться.
Евграфъ. — А и въ-самомъ-дл, пойдемте, господа. Я покажу вамъ чудные препараты: у меня и машина электрическая есть… Пожалуй, я вамъ заряжу… Ну, милости прошу… вотъ сюда пожалуйте!.. (Уходить съ женой и Перетычкинымь въ кабинетъ).

ЯВЛЕНІЕ ДЕСЯТОЕ.

Мордоплюевъ и Юлинька.

Юлинька (про-себя). Что за фантазія у maman оставитъ меня съ этимъ фофаномъ! Ну, что я стану съ нимъ говорить?
Мордоплюевъ (про-себя). — Вотъ оказія-то! Какъ взгляну на нее, такъ варомъ и обваритъ, ей-Богу!.. (Молчаніе).
Юлинька. — Скажите, пожалуйста, какъ ваша Фамилія?
Мордоплюевъ. — Мордоплюевъ-съ.
Юлинька (всторону).— Боже мой! что за фамилія! (вслухь). Давно ли вы здсь въ Москв?
Мордоплюевъ. — Да вотъ ужь десятый мсяцъ торгуемъ-съ.
Юлиньва. — Мн кажется, я бывала у васъ въ лавк?
Мордоплюевъ. — какъ же-съ, неоднократно… я самъ и товаръ вамъ отпущалъ-съ. Еще въ послдній разъ, не изволите ли припомнить, мы сдлали вамъ на тридцать-семь копеекъ серебромъ почтенія-съ?
Юлинька (едва удерживаясь отъ смха). — Благодарю васъ… А далеко отсюда вы живете?
Мордоплюевъ. — На Моросейк-съ, противъ будки на углу, внизу тутъ питейный домъ, а наверху я снимаю-съ. (Молчаніе. Юлинька смется потихоньку, Мордоплюевь старается еще что-то сказать и никакъ не можть).
Юлинька. — Ну, какъ вамъ нравится Москва?
Мордоплюевъ. — Важный городъ-съ, только ужь больно закавыристъ… А ужь насчетъ калачей и яблошнаго квасу — у насъ такого не отвдаешь-съ.
Юлинька. —* А прежде вы гд жили?
Мердоплюввъ. — Въ Балабаев-съ.
Юлинька. — Что жь это? городъ?
Мордоплюевъ. — Точно такъ-съ.
Юлинька. — И большой городъ?
Мордоплюевъ. — Не больно малъ-съ, Волга у насъ и Москв-рк чета… Лтомъ и расшива и мокшанъ проходитъ-съ.
Юлинька. — Какая же это расшива?
Мордоплюевъ. — Судно-съ, нагрузятъ въ него тамъ, на Низу, да и погонятъ до Рыбны, а тамъ и дальше-съ.
Юлинька. — А есть у васъ театръ? Бываютъ маскарады?
Мордоплюевъ. — Тіятръ какъ-то играли-съ, да меня покойникъ тятенька не пущалъ: вишь тамъ баловства много-съ.
Юлинька. — Стало-быть, у васъ тамъ довольно-весело?
Мордоплюевъ. — Какъ же-съ! Судачина свжая у насъ бываетъ копейки по четыре серебромъ за фунтъ, а ужь мелкая рыба нипочемъ-съ. Хотитё {Мстное провинціальное нарчіе: е произносится какъ іо и удареніе на послднемъ слог.} стерлядокъ, и т недороги, а не хотите — налимчики есть. Только ужь одно у насъ больно-неладно…
Юлинька. — А что такое?
Мордоплюевъ,— Да примромъ сказать: вотъ хоть почешите вы себ за ужиномъ, завтра же по всему городу и зазвонятъ-съ.
Юлинька (всторону). — Нтъ, ужь съ нимъ не достаетъ терпнія. (Вслухъ). Ахъ, Боже мой! какъ вдругъ закружилась голова… въ главахъ темно…
Мордовлюбвъ (Вскакивая въ испуг). — Что съ вами, сударыня?
Юлинька. — Сама не знаю, а такъ дурно… ради Бога, позовите маменьку!
Мордоплюевъ (про-себя). — Вотъ теб здравствуй! (кричитъ въ двери кабинета). Сударыня! Пожалуйте-ка сюда-съ! Съ барышней что-то неладно…

ЯВЛЕНІЕ ОДИННАДЦАТОЕ.

Т же, Зинаида Васильевна, Перетычкинъ и Сандараковъ.

Зинаида (бросается къ Юлиньк, которая притворилась безчувственною). — Что такое? что съ тобой, mon ange? Ахъ, Боже мой! Она въ обморок… Евграфъ Семенычъ, подай поскорй одеколону! Тамъ есть у васъ, въ кабинет, надо ей виски потерть.
Перетычкинъ (тихо Мордоплюеву). — Ужь ты не сказалъ ли ей чего?
Мордоплюевъ. — Что ты? Нешто я дуракъ какой! Мы все такъ вальяжно разговаривали.
Евграфъ (прибгаетъ съ стклянкой). — Вотъ, душечка, изволь…
Зинаида (отталкиваетъ ее). — Что это? Извергъ вы этакой! Уморить, что ли, вы ее хотите?
Евграфъ (нюхаетъ). — А! это скипидаръ! Постой, вотъ я сейчасъ! (бжитъ въ кабинетъ и приносить другую стклянку) Вотъ, помочи ей хорошенько. Это настоящая фарина!
Зинаида (натирая Юлиньк виски). — Ахъ, какъ это непріятно!.. Впрочемъ, я очень понимаю, новыя чувства… Притомъ же, она у меня такая слабонервная…
Перетычкинъ. — Я полагаю, имъ теперь всего лучше успокоиться, а намъ ужь позвольте до слдующаго визита…
Евграфъ. — Куда же вы, господа? Это что за химія? Сейчасъ закуску подадутъ.
Перетычкинъ. — Извините. Мы ужь въ другой разъ, когда-нибудь… а теперь Юлія Евграфовна въ такомъ положеніи…
Евграфъ. — Жаль, очень жаль! А мы бы того…
Перетычкинъ (тихо Зинаид Васильевн). — По-крайней-мр, можетъ ли онъ надяться?
Зинаида. — А вотъ я съ ней переговорю, да вы будьте покойны: она не выйдетъ изъ моей воли. (Громко). А когда же вы опять навстите насъ?
Перетычкинъ. — Да хоть послзавтра, если позволите. Надюсь, Юлія Евграфовна будетъ по-прежнему здорова и весела. И такъ au revoir, madame!
Зинаида. — Au revoir, monsieur. Не забудьте же, Иванъ Дороееичъ, мы васъ ждемъ.
Мордоплюевъ. — Ужь будьте покойны-съ (уходитъ).

ЯВЛЕНІЕ ДВНАДЦАТОЕ.

Евграфъ Семеновичъ, Зинаида Васильевна и Юлинька.

Юлинька (выскакивая съ креселъ). — Нтъ, maman, какъ вы хотите, а я не пойду за этого урода!
Зинаида. — А! такъ ты это нарочно, ma ch&egrave,re?
Юлинька. — Да что жь мн было длать, maman? Это такой дуракъ! О чемъ ни заговорю, онъ отвчаетъ такія пошлости, что со стыда сгорть можно.
Зинаида. — Врно, не бывалъ въ хорошихъ обществахъ, оттого и теряется, а стоитъ только ввести его въ кругъ, такъ черезъ годъ ты сама его не узнаешь.
Юлинька.— Ввести въ общество этакого урода… фи, maman!
Зинаида. — А съ чего жь ты ваяла, что онъ уродъ? что такое ты въ немъ замтила?
Юлинька. — Да стоитъ только взглянуть на него — и все кончено. Ну, какъ онъ ходитъ? какъ говорить? Все бьетъ, колотитъ, не уметъ ни встать, ни ссть… Да и что за фамилія? Вдругъ напишутъ теб на адресс: madame madame de Mordopluieff… фи! какая гадость!.. Нтъ, воля ваша, maman, я не пойду, ни за что не пойду!..
Зинаида. — Да ты врно забыла, что онъ страшный богачъ? Вдь у тебя будетъ бархатный салопъ, брильянтовыя кольца, экипажи…
Юлинька. — Что мн въ богатств, когда онъ мн противенъ, maman! Я не могу его видть.
Зинаида. — Послушай, Julie, это черезчуръ ужь глупо. Ты, кажется, не ребенокъ: понимаешь свое положеніе да и наши обстоятельства. Отказаться отъ такой прекрасной партіи — это просто безумно! Впрочемъ, все въ твоей вол… По всему видно, что ты не жалешь отца и не любишь мать свою, тогда-какъ въ теб одной вс наши надежды.
Юлинька. — Такъ изъ-за вашихъ обстоятельствъ я должна вкъ страдать, всю жизнь обливаться слезами?.. О, какъ я несчастна! (плачетъ).
Евграфъ. — Что жь, въ-самомъ-дл, душечка, если онъ ей не по вкусу? Это вдь все-равно, что хватить купоросу, или вымазать себ…
Зинаида. — Убирайтесь вы… Ступайте, сидите съ вашей химіей… Вы можете тамъ себ, что хотите, а не суйтесь, гд васъ не спрашиваютъ. Ступайте же, говорю я вамъ! (топаетъ ногою).
Евграфъ.— Ну, ну, ну! Ишь ты какъ расходилась! Фу ты, важная птица! (уходить).

ЯВЛЕНІЕ ТРИНАДЦАТОЕ.

Зинаида Васильевна и Юлинька.

Зинаида (лаская Юлиньку). — ну, полно же ребячиться, mon ange, будь разсудительна… поцалуй меня… Ты знаешь, что я люблю тебя больше всего на свт: ну захочу ли я видть тебя несчастною? Ты еще такъ неопытна. Наружность у мужчины — пустая вывска. Человкъ, который съ перваго взгляда намъ противенъ, посл заставитъ полюбить себя всей душой. Можетъ-быть, и онъ будетъ прекраснымъ мужемъ… Особенно съ такимъ состояніемъ, ему это будетъ очень легко.
Юлинька. — Да помилуйте, maman, какъ же я съ нимъ покажусь въ обществ? Вдь онъ ходитъ какъ медвдь и ужь врно не танцуетъ… тогда-какъ другіе… Ну, просто прелесть!..
Зинаида. — Фу, какъ ты еще глупа, Julie! У тебя все втеръ въ голов.

ЯВЛЕНІЕ ЧЕТЫРНАДЦАТОЕ.

Т же и Перетычкинъ. (При вход его Юлинька опять бросается въ кресла).

Перетычкинъ. — Вотъ я и опять у васъ… Bon soir, madame. Вы врно удивляетесь.
Зинаида.— Напротивъ, намъ очень-пріятно.
Перетычкинъ. — Юлія Евграфовна, кажется, почиваютъ… Имъ бы всего лучше лечь въ постель.
Зинаида. — Нтъ, теперь у нея только слабость… Да это пройдетъ.
Перетычкинъ. — А я пріхалъ сударыня, потому-что вотъ изволите видть… Ваня мой престранный человкъ. Только мы сли въ коляску, что жь, говоритъ, вдь я теперь женихъ, а ничего не подарилъ невст… Вы извините его, онъ ужь вполн увренъ, что…
Зинаида.— О, помилуйте!..
Перетычкинъ. — Я и говорю: что жь, братецъ, если ты хочешь, то можно въ слдующій разъ, когда мы все это ршимъ какъ должно. Нтъ, говоритъ, я хочу теперь же… Ну, мы захали къ Фульду, и вотъ Ваня проситъ Юлію Евграфовну принять дв бездлочки (подаетъ два футлярчика). Конечно, это стоитъ четыреста цлковыхъ… да для насъ это не почемъ.
Зинаида (принимая вещи). — Ахъ, Боже мой! для чего жь это? Поблагодарите Ивана Дороеича, скажите, что мы очень тронуты ихъ вниманіемъ… да, пожалуйста, не забудьте послзавтра.
Перетычкинъ. — О, будьте уврены!.. Au revoir (уходитъ).

ЯВЛЕНІЕ ПЯТНАДЦАТОЕ.

Т же, кром Перетычкина.

Зинаида (открывъ одинъ футляръ). — Посмотримъ, что такое… Ахъ Julie! какой прекрасный браслетъ, и съ брильянтами!
Юлинька (вскакивая съ креселъ).— Не-уже-ли съ брильянтами? Покажите-ка, maman!
Зинаида (открывая другой футляръ).— И брильянтовыя серьги… Какая игра! чудо!.. Посмотри, ma ch&egrave,re…
Юлинька.— Ахъ, maman! Вдь это прелесть что такое!..
Зинаида. — И посл этого не прекрасный онъ человкъ? не благородная душа?.. Не слыхавши отъ насъ ничего ршительнаго, вдругъ посылаетъ такія вещи!
Юлинька (надвая на руку браслетъ).— Поглядите, maman, какая работа… какой блескъ!.. (повертывая рукою). Чудо! чудо!..
Зинаида. — Ну, и ты все еще будешь упрямиться?
Юлинька. — Да вдь онъ такой смшной, неловкій… А если я скажу ему, купитъ онъ мн и колье, и часики этакіе… съ эмалью… вдь купитъ, maman?
Зинаида. — Все, все, что твоей душ угодно, десяти тысячъ не пожалетъ… Я теперь вижу, какъ онъ въ тебя влюбленъ, а что неловокъ, что жь за бда? На богатыхъ людей свтъ смотритъ совсмъ-иначе. Мы его введемъ въ кругъ, пріучимъ къ обществу, выучимъ танцоватъ, и какихъ-нибудь въ полгода онъ совсмъ переродится,
Юлинька. — А я ужь до-тхъ-поръ не буду вызжать съ нимъ на вечера, покуда онъ не сдлается поразвязне.
Зинаида. — Разумется, да изъ любви къ теб онъ скоро перемнитъ свои манеры.
Юлинька. — Воображаю, какая будетъ свадьба! Подвнечное плптье я себ сдлаю: блый муаръ съ блондами… вотъ здсь букетъ изъ флёр-д’оранжа…
Зинаида. — Объ этомъ еще надобно будетъ посовтоваться съ Аделаидой Францовной: вдь у нея будемъ шить все приданое.
Юлинька. — Скажу ему непремнно, чтобъ музыкантовъ былъ полный оркестръ, и ужь вотъ натанцуюсь-то! Буду танцовать и польку-мазурку, и трамбланъ… Охъ, какъ будетъ весело… чудо!.. (прыгаетъ по комнат).
Зинаида. — Только послушай, ma ch&egrave,re, ты не сердись… а въ трамбланъ у тебя очень-неловко выходитъ вотъ это па (танцуетъ).
Юлинька. — Что вы, maman!.. Я всегда длаю вотъ этакъ… (танцуютъ об).

ЯВЛЕНІЕ ШЕСТНАДЦАТОЕ.

Т же и Евграфъ Семеновичъ.

Евграфъ (остановясь съ дверяхъ). — Что это? что это?.. что за химія?.. Славно!.. Валяй ребята!.. Каковы?.. То плачутъ, то пляшутъ!.. Вотъ она бабья-то порода… разбери ты ее!..

ДЙСТВІЕ ПЯТОЕ.

(Комната ю дом Сандараковыхъ. Направо отъ зрителей столъ, на немъ графинъ, бутылки и закуска, налво ширмы изъ тростника, обвитыя плющомъ, и небольшая кушетка. Въ средин, сквозь отворенныя двери, видна освщенная зала, мелькаютъ гости и слышны звуки оркестра.)

ЯВЛЕНІЕ ПЕРВОЕ.

Оська (выходитъ изъ залы и ставитъ на столъ огромный подносъ на которомъ насыпаны конфекты, миндальные орхи и разный сухой десертъ). — Всхъ обнесъ. Ну, ужь и подносище! вс руки обтянулъ! Да что ужь больно мало дятъ. Иная возьметъ одну конфетку, а другая фисташку, да и сидитъ-себ, и чванится. Вотъ, кабы нашему брату подали, такъ полонъ бы ротъ набилъ, да и въ карманы-то… А что?.. чего звать-то?… Благо никого нту, цапнуть да и къ сторон! Мало будетъ, такъ еще подсыплютъ: подумаютъ, гости съли… Ну, валяй, Оська, не робй! (Хватаетъ съ подноса горстями и прячетъ въ карманы.)

ЯВЛЕНІЕ ВТОРОЕ.

Оська и едосья Антоновна.

едосья. — Что ты это длаешь, чертенокъ? а? Прошу покорно, за какія штуки принялся! Вдь ты этакъ весь десертъ растаскаешь.
Оська. — Да я, тетушка, только два оршка.
едосья. — Какіе тутъ два оршка? полные карманы набилъ, вишь, какъ оттопырились. Вотъ я пойду да скажу барын, такъ она тебя!
Оська. — Ступай, пожалуй, а я скажу, что ты полштофа французской водки изъ шкафа унесла да въ чуланъ спрятала… Небось, къ себ домой утащить хочешь?
едосья. — Полно ты, пащенокъ! какой же полштофъ, и всего-то было на донышк… вотъ разрази меня!.. Ну да убирайся, пошелъ въ залу! Неровно тамъ спросятъ.
Оська. — Ага! струсила небось! (Уходить.)

ЯВЛЕНІЕ ТРЕТІЕ.

едосья (одна). — Этакое зелье! хамовъ выродокъ! Еще вздумалъ стращать, да мн и сама Зинаида Васильевна выпить-то не запрещаетъ. А ужь нечего сказать, сговоръ богатйшій! Ну, Юлія Евграфовна, вымолила себ женишка! Хоть онъ и окомелкомъ глядитъ, да карманъ-то хорошъ. Шутка сказать, еще дв недли всего, какъ дло началось, а ужь онъ накупилъ ей тысячи на дв серебромъ. А вечера-то какіе задаетъ, ужь и рукой махни! Вотъ хоть бы ныньче, какой ужинъ будетъ: однихъ поваровъ на кухн шесть человкъ готовятъ… вотъ разрази меня! А винъ-то всякихъ, а десерту-то всякаго… Да чего же я смотрю? взять и мн маленько, хоть ребятишкамъ полакомиться. (Оглядвшись во вс стороны, кладетъ съ подноса себ въ карманы.)

ЯВЛЕНІЕ ЧЕТВЕРТОЕ.

едосья Антоновна и Оська.

Оська.— Вишь ты! давеча меня… а сама-то что?
едосья — Ну, что же такое? Возьми и ты еще, возьми, дурачокъ. Не бойся! Накладутъ свжаго: тамъ много…
Оська. — Встимо много (берутъ съ подноса оба). А вы ступайте-ка въ двичью. Устюшка тамъ что-то надрянила.
едосья. — Что еще такое?
Оська. — Сахаръ, что-ли, тамъ подмочила, да и наколоть-то некому.
едосья. — Сейчасъ иду. Все, везд едосья Антоновна! Хорошо, что я пришла на этотъ случай, а то были бы безъ меня, какъ безъ рукъ… вотъ разрази меня! (Уходятъ съ Оськой.)

ЯВЛЕНІЕ ПЯТОЕ.

Зинаида Васильевна (въ бальномь плать) и Перетычкинъ (щегольски-одтый) выходятъ изъ залы.

Перетычкинъ. — Зинаида Васильевна, я надюсь и на слдующую кадриль…
Зинаида. — Ну, нтъ, извините, не могу.
Перетычкинъ. — Отчего же, не-уже-ли устали?
Зинаида. — Вотъ прекрасно! Я готова танцовать до утра, да нужно кой-чмъ распорядиться, знаете, по хозяйству, а потомъ я ваша, хоть на цлый вечеръ.
Перетычкинъ.— Только на одинъ вечеръ, и то въ танцахъ! Ахъ, Зинаида Васильевна! Еслибъ я могъ услышать это слово: ‘я ваша’ въ другомъ смысл!
Зинаида.— Ну полноте, шалунъ! Оставимъ это.
Перетычкинъ. — А вдь ныньче у васъ очень-весело, да( Каковъ мой Ваня-то! какъ развернулся: протанцовалъ три кадрили, и очень-порядочно.
Зинаида. — Ну, конечно, онъ ошибался, да что жь за бда! Ему это извинительно.

ЯВЛЕНІЕ ШЕСТОЕ.

Т же, и Евграфъ Семеновичъ (въ бальномъ фрак).

Евграфъ. — А! вы здсь! А я васъ, искалъ, искалъ, просто съ ногъ сбился.
Зинаида. — Зачмъ это, батюшка? Ужь не вэдумалъ ли вы насъ преслдовать?
Перетычкинъ. — Да разв Евграфъ Семеновичъ какой-нибудь Отелло?
Зинаида. — Нтъ, онъ просто сумасшедшій. (Мужу.) Ну, что жь вамъ надобно, позвольте узнать?
Евграфъ. — А гд, душечка, ключъ отъ кабинета? Вдь я теб далъ убрать.
Зинаида.— Ну, да, онъ спрятанъ у меня въ комод… На что вамъ его?
Евграфъ.— А мн нужно бы немножко заняться… этакъ по секрету. Ну, да теб-то я скажу: вотъ видишь, ужинъ-то вдь у насъ будетъ въ саду, такъ я готовлю маленькую штучку…
Зинаида. — Какую это? Ужь не фейерверкъ ли? Смотрите, чтобъ опять не надлать бды!
Евграфъ. — О, нтъ, душечка! Вдь это будетъ такъ, ручные, маленькіе скакунчики, прыгунчики, вотъ и все.
Зинаида.— То-то! Не. вздумайте пускать ракеты: еще полицію накличете.
Евграфъ.— Что ты? разв я не знаю? Вдь здсь Москва… Ну, какъ же бы мн ключикъ-то…
Зинаида. — Не поврите, какъ вы мн надоли! Ну, пойдемте. Только отвяжитесь, ради Бога!
Перетычкинъ. — А я пойду искать себ vis—vis. (уходитъ).

ЯВЛЕНІЕ СЕДЬМОЕ.

Мордоплюевъ (въ новомъ сюртук, бломъ жилет и галстух), Юлинька (изъисканно-одтая и вся въ брильянтахъ).

Мордоплюевъ. — А что, Юлія Евграфовна, вы устали-съ?
Юлинька. — О, нтъ! Иногда на вечерахъ мн случается танцовать до пяти часовъ, и то я не устаю… Танцы — это блаженство!
Мордоплюевъ. — А я такъ признательно взопрлъ-съ. Теперича, я думаю, блье хоть выжми.
Юлинька. — Иванъ Дороеичъ.
Мордоплюевъ. — Чего изволите-съ?
Юлинька. — Нельзя ли безъ этихъ фразъ?
Мордоплюевъ. — Очень можно-съ… а ужи какъ хотитё-съ….
Юлинька. — Иванъ Дороеичъ!
Мордоплюевъ. — Виноватъ-съ… а ужь какъ хотите, вдругъ отъ всего не отстанешь.
Юлинька. — Ну, скажите мн, довольны ли вы своей новой квартирой?
Мордоплюевъ. — Очень доволенъ-съ. Важная фатера!
Юлинька. — Кварира!
Мордбплюевъ. — Да-съ, квартера, только отъ Рядовъ больно далеко, да теперича у меня свои лошади.
Юлинька. — А я очень рада, что мы будемъ жить такъ близко къ вашимъ: и каждый день буду видться съ maman… Вдь ей отъ Кудрина сюда рукой подать. По вечерамъ будемъ вмст гулять на Прудахъ… Вдь и вы тоже будете гулять съ нами?
Мордоплюевъ. — Для чего не прогуляться. Только, чай, въ прудахъ-то много лягушекъ-съ?
Юлинька. — А вамъ-то что же?
Мордоплюевъ. — Да я больно не люблю, когда он квакаютъ-съ.

ЯВЛЕНІЕ ВОСЬМОЕ.

Т же и едосья Антоновна.

едосья. — Пожалуйте, барышня, васъ маменька за чмъ-то спрашиваетъ.
Юлинька. — Сейчасъ. (Мордоплюеву) Извините, не знаю, на что это я ей понадобилась (уходитъ).

ЯВЛЕНІЕ ДЕВЯТОЕ.

Мордоплюевъ (одинъ, глядя ей вслдъ). — Важная штучка! Настоящая конфетка… карамелька эвдакая… да ужь больно свысока бьетъ: таперича депозитки только успвай отсчитывать… тысячи три серебромъ ужь вылетло!… Ну, за-то ужь какъ взглянетъ — просто оближи пальчики!

ЯВЛЕНІЕ ДЕСЯТОЕ.

Мордоплюевъ и Оська (выноситъ чай).

Мордоплюеву. — Что такое притащилъ? А! чайку!… важно! Давай сюда (треплетъ его за носъ)! Да рыло-то утри, пострелёнокъ!
Оська. — Что жь, сударь, гривенничекъ-то общали?
Мордоплюевъ. — Экой плутъ! Ну, ладно, еще время-то не ушло… Заразъ два дамъ (Оська уходитъ).

ЯВЛЕНІЕ ОДИННАДЦАТОЕ.

Мордоплюевъ (одинь). — А чайку выпить знатно… Позаправлюсь маленько, да и пойду еще французскую отмахаю. — А правду сказать, что въ ней толку-то? Ходишь себ туда да сюда, а чуть оплошалъ маленько, того и гляди какой-нибудь мамзели ножку отдавишь. То ли бы дло, трепака… вотъ какъ отхватилъ бы! Али по-нашему, какъ у насъ, въ Балабаев, въ хороводы бы поиграть… А тутъ что? ходи какъ шальной, да и головой не тряхни… А нтъ ли тутъ чего подбавить для куражу? (читаетъ на бутылкахъ ярлыки) Мадера… лафитъ… ромъ ямайскій лучшій. Вотъ это статья подходящая… (наливаетъ въ стаканъ). Ай! вотъ-такъ ухнулъ!.. Ну, да ничего, повадне будетъ… (оборачивается и смотритъ въ дверь). Вотъ-те разъ! Невста идетъ, да еще и съ маткой… Спрячусь, а то скажутъ: пьянствуетъ. (Прячется за ширмы).

ЯВЛЕНІЕ ДВЕНАДЦАТОЕ.

Мордоплюевъ (за ширмами), Зинаида Васильевна и Юлинька.

Зинаида. — Какъ у насъ ныньче весело! Не правда ли, ma ch&egrave,re?.. Курдяева и Брысина такъ и рвутся съ досады: имъ и во сн не приснится сдлать такой вечеръ…
Юлинька.— Ну, гд же имъ! разв он могутъ такъ жить?..
Зинаида. — А главное, всмъ завидно, что Богъ наградилъ тебя такой судьбою, а ихъ милыя дочки еще посиди у моря, да подожди погоды.
Юлинька. — Конечно, вс думаютъ, что я очень-счастлива. А знаете ли, maman, что я вамъ скажу… Хотите, чтобъ я высказала вамъ откровенно?
Зинаида. — Говори, mon ange. Сядемъ вотъ здсь, отдохнемъ немножко. (Садятся возл ширмъ на кушетк).
Юлинька. — Теперь у насъ вечера, танцы… такъ весело, шумно… и я въ какомъ-то упоеніи, а когда все это утихнетъ, и я буду его женой… Ахъ, maman! Вы не поврите, у меня сердце замираетъ при одной мысли…
Зинаида. — Но чего жь ты боишься, мой другъ? что тебя такъ безпокоитъ?
Юлинька. — Ахъ, Боже мой! да разв вы не видите, maman, какъ онъ глупъ, какъ смшонъ? Только войдетъ въ комнату, я за него красню… ну, вотъ точно онъ за прилавкомъ стоитъ… Неужели вы думаете, ch&egrave,re maman, что я могу его любить?
Зинаида. — А почему жь и нтъ, мой другъ? При такомъ состояніи, ты будешь жить въ роскоши, онъ будетъ тебя покоить, лелять…
Юлинька. — Фи! противный!.. Я не могу вспомнить про его медвжьи ласки, и если бы не эти прекрасныя вещи, которыя онъ мн надарилъ, я не позволила бы ему и подойти къ себ.
Зинаида. — А въ-самомъ-дл, онъ, должно-быть, очень-глупъ… Александръ Харитонычъ водитъ его за носъ и дурачитъ на каждомъ шагу, разумется, изъ-за денегъ, это очень-замтно, да и самъ онъ мн признался… Впрочемъ, кто жь тебя заставляетъ быть слишкомъ-нжной? Будь съ нимъ только ласкова — вотъ и все. (Мордоплюевъ выскакиваетъ изъ-за ширмъ и убгаетъ въ залу).
Зинаида. — Я сама, mon ange, шла замужъ не по любви, а жила очень-весело!

ЯВЛЕНІЕ ТРИНАДЦАТОЕ.

Зинаида Васильевна, Юлинька и Перетычкинъ.

Перетычкинъ. — А! вы здсь, mesdames! А я сейчасъ былъ въ саду… Садикъ у васъ очень-маленькій, зато освщенъ прекрасно: везд разноцвтные стаканчики… честь и слава Евграфу Семенычу! Онъ тамъ еще какой-то фейерверкъ затваетъ.
Зинаида. — Да, это его страсть, ужь онъ не можетъ жить безъ этихъ глупостей.
Перетычкинъ. — А ныншній вечеръ у насъ кончится важно! Ужинъ и танцы на чистомъ воздух… На наше же счастье ночь-то какая!.. Да гд у насъ Ваня? Его что-то не видать.
Зинаида. — Онъ былъ недавно въ зал.
Перетычкинъ. — Я его тамъ не замтилъ. Ну, а скажите, Юлія Евграфовна, каково я образовалъ молодца-то?.. Въ дв недли такіе успхи!..
Юлинька.— Да, чудесные успхи! въ кадрили путаетъ вс фигуры и безпрестанно всмъ давитъ ноги.
Перетычкинъ. — Ну, что жь! это современемъ пройдеть.

ЯВЛЕНІЕ ЧЕТЫРНАДЦАТОЕ.

Т же и Оська.

Оська. — Барыня! офиціанты прислали спросить, не пора ли накрывать ужинъ-съ?
Зинаида. — Разумется, ужь пора. А какъ уберутъ столъ, тутъ же будутъ танцы… Да вели музыкантамъ водки дать!
Оська. — Слушаю-съ. (Уходитъ).
Зинаида. — Во время стола у насъ будетъ музыка и потомъ танцы вплоть до утра.
Юлинька. — Ужь разумется, mamn.

ЯВЛЕНІЕ ПЯТНАДЦАТОЕ.

Т же и едосья Антоновна (вбгаетъ въ испуг).

едосья. — Матушка, Зинаида Васильевна! Вдь вы ничего не знаете, а у насъ въ дом-то бда… вотъ разрази меня!..
Зинаида. — Что такое? что случилось?..
едосья. — А вотъ что моя драгоцнная: у Евграфа Семеныча въ кабинет вдругъ что-то вспыхнуло, и такой трескотокъ пошелъ, что страсти!.. А потомъ повалилъ густой дымъ… а онъ, сердешный, такъ и кричитъ благимъ матомъ!..
Зинаида. — Ну, я это предвидла… И все его проклятые фейерверки!.. Ужь не горитъ ли тамъ у него?..
Перетычкинъ (поднявши носъ). — Да… въ-самомъ-дд, ужасно запахло срой… (За сценой слышенъ крикъ Евграфа Семеновича).
едосья. — Да вотъ, кажись, и онъ, бдняжка, сюда изволитъ жаловать.

ЯВЛЕНІЕ ШЕСТНАДЦАТОЕ.

Т же и Евграфъ Семеновичъ (волосы у него обожжены и блый жилетъ перепачканъ).

Евграфъ. — Ой-ой-ой! ой-ой-ой!.. Чтобъ бсъ тебя побралъ!.. Проклятое ты!.. Ой-ой-ой!.. мочи нтъ… Чуть всю роду не спалило!
Зинаида. — Ништо! по дломъ вамъ!.. Я очень рада… теперь, авось, бросите ваши дурацкія зати… Да не горитъ ли у васъ тамъ, въ кабинет-то?
Евграфъ. — Нтъ, теперь все потухло… Ой-ой-ой!.. Чтобъ теб… Глаза совсмъ не глядятъ…
Юлинька. — Да что такое у васъ случилось, папа?
Евграфъ. — Что случилось?.. А вотъ видишь, Жуля… Понесъ. я въ садъ ручное колесо да хотлъ посмотрть, хорошъ ли фитиль… ну… поднесъ къ свчк… Да очень близко… а оно и пошло… и пошло катать… всю-было рожу спалило…
Зинаида. — Ну, посмотрите, на что вы теперь похожи? Подите, бесстыдникъ, умойтесь поскоре да перемните жилетъ. Ну, что если васъ увидитъ женихъ: вдь вы голову сржете!..
Перетычкинъ. — Да гд же въ-самомъ-дл Ваня-то до-сихъ-поръ? Онъ у насъ совсмъ пропалъ!

ЯВЛЕНІЕ СЕМНАДЦАТОЕ.

Т же и Мордоплюевъ (довольно-пьяный, вслдъ за нимъ входить Прохорычь и останавливается у дверей).

Мордоплюевъ. — Анъ врешь! не пропалъ!.. Мы здсь ваше вамъ почтенье-съ!..
Перетычкинъ. — Ваня! да ты-ли это? Что это такое?
Мордоплюевъ. — Какой я теб Ваня?… Ну что глядишь шаромыга — а?.. что глядишь?.. Али еще хошь въ карманъ залзть?.. Нтъ, шалишь, братъ!.. А мы вотъ съ Прокорычемъ на свадьбу пришли… Вдь здсь свадьба?.. Сговорки что ли тамъ.~ А гд женихъ-то?.. Покажите-ка мн его!.. ась?.. хе, хе, хе!
Перетычкинъ. — Да что ты, Ваня? что съ тобой? Откуда ты, братецъ, и въ такомъ вид?
Мордоплюевъ. — Пошолъ прочь, выжига! Какой я теб братецъ?.. Мотыга ты!.. Что?.. Али еще семьсотъ выудить хошь?.. Подавай-ка и эти… Вишь ты какая птица!.. Я, говоритъ, служилъ… вретъ онъ!.. Гд онъ служилъ?.. Онъ вохрой торговалъ и больше ничего!..
Перетычкинъ. — Прошу покорно! Да онъ едва на ногахъ стоитъ… и гд это такъ хватилъ?
Мордоплюевъ. — Да, хватилъ!.. я важно хватилъ… знай нашихъ!.. А вы что?.. вы отурить хотли — а?.. Въ глаза-то вы и то, и сё, а тамъ и дуракъ, и такой-сякой… что?.. Нешто я не слыхалъ?.. Я все слышалъ… я вотъ тутъ сидлъ… Да! я дуракъ, да душа-то у меня… (колотить себя по груди) душа-то!.. десять вашихъ за одну не возьму — вотъ что!.. И ужь я-ли не любилъ?.. да еще какъ любилъ-то!.. Эхъ-ма!.. (плачетъ) А вы только карманъ любите, а не человка… Съли три тысячи серебромъ… Ну, и будетъ съ васъ, подавитесь!..
Евграфъ. — Но послушайте, любезнйшій! это что на химія?.. Вы смотрите у меня…
Мордоплюевъ. — Отваливай ты, арабская рожа! Ишь, харю-то ваксой вымазалъ! На сапоги бъ поберегъ!.. Ты что?.. ты не больно напирай!.. Я самъ купецъ — да!.. Что? небось ободрать хотлось?.. Анъ нтъ… шалишь!.. Теперича въ Балабаевъ уду…. здсь намъ не рука… здсь какъ-разъ объягорятъ… Да и ништо: не суйся въ Москву! знай сверчокъ свой шестокъ! А тамъ я важно заторгую… землячку себ возьму… купеческую… Пущай сама въ лавк сидитъ… да зато меня любить будетъ… да еще какъ любить-то!.. А вы что?.. Ну, что смотришь?.. ась?..
Зинаида. — Боже мой! что это такое?.. Я умру со стыда…
Мордоплюевъ. — Чего-съ?.. Мы пришли на свадьбу… вдь здсь, кажись, свадьба живетъ?.. Хотите, спляшемъ вамъ, али псню споемъ… (Поетъ).
Хорошо ль тому на свт жить,
У кого нту стыда въ глазахъ,
Ни стыда нту, ни совсти…
Эхъ-ма! Завй горе въ веревочку!.. (Утираетъ слезы). Э!.. да что тутъ!.. Хошь-бы на свадьб-то выпить… Прохорычъ! Ну, что тамъ стоишь? На-ка-сь, пей!.. И я выпью: вдь водка-то наша… (наливаетъ дв рюмки) Здравія желаемъ-съ!.. (пьютъ) Ну, вотъ теперича и по домамъ. Важно погостили… Прощенія просимъ, честная компанія!.. Поищите-ка-сь себ другаго тумака… да! поищите, да и того… и отурите его… а мы — наше вамъ почтеніе-съ!.. (Уходитъ шатаясь, поддерживаемый Прохорычемъ).
Евграфъ (посл минутнаго молчанія, обратясь къ жен).— Что, матушка? хорошъ ли бабій язычокъ? каково поработалъ?.. за это вотъ теб и богатый женихъ! вотъ теб и экипажъ откидной! Что? какова эта химія-то — а?..

А. Красовскій.

‘Отечественныя записки‘, No 3, 1854

Красовский Александр Иванович
Прочитали? Поделиться с друзьями:

Читайте также:

  1. Минин и Пожарский в Нижнем Новгороде, Де-Санглен Яков Иванович, Год: 1816
  2. Ночь на 24 июня, Дельвиг Антон Антонович, Год: 1820
  3. Отрывки ‘Небожественной Комедии’, Красинский Зыгмунт, Год: 1858
  4. Отрывок из Трагедии: Юлий Цесарь, Шекспир Вильям, Год: 1598
  5. Монолог короля Ричарда II перед его смертью в темнице, Шекспир Вильям, Год: 1595
  6. Новая квартира, Гольдони Карло, Год: 1760
  7. Чужая вина, Устрялов Федор Николаевич, Год: 1863
  8. Добродетельная шлюха. Часть вторая, Деккер Томас, Год: 1604
Электронная библиотека