Жених из долгового отделения, Чернышев Иван Егорович, Год: 1858 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 33 минут(ы)

Скачать в PDF

Скачать в FB2

И. Е. Чернышев

Жених из долгового отделения

Комедия в одном действии

Русская драма эпохи А. Н. Островского

Составление, общая редакция, вступительная статья А. И. Журавлевой

М., Издательство Московского университета

Действующие лица

ИВАН ИВАНОВИЧ ЧЕЖИН

чиновник, вдовец 50 лет.

МАРЬЯ ПЕТРОВНА ГРЯЗОВСКАЯ

его свояченица, ярославская помещица, лет за 40.

МАКСИМ КУЗЬМИЧ ЛАДЫЖКИН

отставной чиновник, старый приятель Чежина.

НИКОЛАЙ МИХАЙЛОВИЧ СЧАСТНЕВ

жилец в доме Чежина, за 30 лет.

ЛУША

горничная Грязовской.

Действие происходит в Петербурге, на Васильевском острову, в доме Чежина.

Направо, на первом плане, окно, на втором — дверь в комнату Грязовской, потом в сад, налево дверь в комнату Чежина, в глубине общий выход. Комната меблирована довольно богато.

ЯВЛЕНИЕ I

Счастнев и Луша (Луша несет кофейник в комнату Грязовской, Счастнев входит бледный, с длинными волосами и бородой, одет небрежно, он чем-то сильно озабочен.)

Счастнев. Дома Иван Иванович?

Луша. Нету-с. Да они сказали, что скоро будут.

Счастнев. Хорошо. Я подожду.

Луша. Марья Петровна у себя-с, они одеваются. Я сейчас скажу

Счастнев. Не нужно, не нужно! (Особо.) Она мне всегда надоедает страшно. (Ей.) Я вот тут газеты почитаю. Да вот еще что: как снесешь это (показывает на кофейник), поднимись наверх, в мою квартиру, и скажи Семену, что я здесь. Скажи: как только принесут письмо с городской почты, тотчас бы нес его сюда — слышишь? Скажи, чтоб непременно, сию же секунду нес!

Луша. Слушаю-с. (Уходит к Грязовской.)

ЯВЛЕНИЕ II

Счастнев (один, мрачно качая головой). Жизнь! Жизнь! Неужели ты не улыбнешься мне? Неужели не сжалишься надо мною? Десять лет ты меня гладишь против шерсти! Десять лет, десять страшных лет я испытываю такие муки, каких никому не вынести и в десять месяцев! Десять лет жизни, от которой сохнет тело и теряется ум! Неужели наконец я не буду награжден? Нет! Нет! Я верю, что за терпение есть награда. (Радостно.) А если исполнится мое желание? Если я опять буду вольной птицей? Авось, авось… (В раздумьи.) Доктора отказались — все в мою пользу!.. Ну, а как вдруг выздоровеет? Чем черт не шутит? Ну, уж тогда я, верно, удавлюсь — уж это верно! Тогда просто глупо, смешно, даже опасно оставаться на этом свете. Она может выиграть тяжбу и снова притянуть меня к себе! (Смотря на часы.) Одиннадцать! Скоро придет письмо, скоро. Вдруг как с черной печатью*… О, я не перенесу такого счастья! Дай загадаю на узелки: узел — жива, без узла — умерла. (Вынимая узел.) Жива! Жива! О, боже мой, какой я несчастный! Нет, загадаю пальцами: если сойдутся, значит умерла. (Закрывает глаза и разводит пальцами.)

ЯВЛЕНИЕ III

Счастнев и Грязовская.

Грязовская (с книгою, останавливаясь в дверях). Мечтает! Он постоянно мечтает! Какая поэтическая натура!

Счастнев (с отчаянием). Не сошлись, жива! Еще раз загадаю, можно до трех раз. (Гадает.)

Грязовская. Испугаю его! (Тихо подходит к нему,)

Счастнев (радуясь, что сошлись пальцы). А! а!..

Грязовская (басом). У!

Счастнев (отскакивая). Ах!.. ай, боже мой!

Грязовская (про себя). Фантазер!., ай, какой он фантазер!.. (Протягивая ему руку.) Здравствуйте.

Счастнев. Мое почтение, Марья Петровна. Извините, я вас не заметил.

Грязовская. Где ж вам заметить, когда вы носились в области эфира.

Счастнев (сухо). Вовсе нет.

Грязовская. Я сама тоже иногда люблю пофантазировать, знаете, приятно отделиться, хоть на некоторое время, от этой пошлой действительности, в особенности по прочтении какого-нибудь романа я всегда предаюсь мечтаниям. Не правда ли, ведь приятно вообразить себя героиней романа, представить себе все несчастия и радости и, наконец, отдать свою руку любимому рыцарю за непреоборимую верность?

Счастнев. Не знаю, я не мечтаю.

Грязовская. Полноте, полноте! А сейчас что вы делали? Ну, скажите, к чему, или лучше сказать, к кому стремились ваши мечты?

Счастнев (резким тоном). Говорю вам, что я никогда не мечтаю и терпеть не могу мечтателей! (Отходит к столу, берет газету и садится.)

Грязовская (особо). Как он похож на мсье Печорина! Один и тот же характер. (Садится подле него.) Я сейчас перечитывала ‘Героя нашего времени’. Странно было бы спрашивать, читали ли вы этот роман?

Счастнев. Я его не читал.

Грязовская. Ха-ха-ха!.. Полноте! Вы не читали? Никогда не поверю! Да разве может быть что-нибудь замечательное, чего вы не читали?

Счастнев. Уверяю вас, не читал. (Вздыхая.) Вот уже десять лет, как я никакой книги в руки не брал.

Грязовская. Мсье Печорин, кажется, тоже мало читал. (Вслух.) Ну-с, так вы его не читали, хотя я в этом очень сомневаюсь. Так я вам расскажу содержание. Герой этого романа ужасно похож на одного моего знакомого.

Счастнев. Вот как!

Грязовская (смотря ему в глаза). Которого и вы знаете…

Счастнев. На Ивана Ивановича, что ли?

Грязовская. Фи! Разве он может быть героем романа? Он человек без сердца.

Счастнев. Нет! Он хороший человек.

Грязовская. Да, но взгляд, понятия…

Счастнев. У всякого свои понятия…

Грязовская. Разумеется. Но оставим его! Герой этого романа молодой человек красивой наружности…

Счастнев. Как всегда в романах…

Грязовская. С возвышенным умом и холодным сердцем. Он разочарован жизнью, вечно грустен и ни в чем не может найти себе удовольствия. Я читала и… вспомнила одного молодого человека, тоже постоянно печального и задумчивого… Не правда ли, что такой мужчина всегда понравится чувствительной женщине?

Счастнев. Может быть.

Грязовская. Когда я жила в Ярославле, за мной постоянно была толпа обожателей, но из них ни один не производил на меня впечатления: у всех одна и та же приторная любезность, старые комплименты. Я искала человека с душой высокой, с непреклонным характером, который не надоедал бы нежностями, а любил бы гордо и величественно — вот как мсье Печорин.

Счастнев. И нашли?

Грязовская. Кажется!

Счастнев. Ах, да! Ведь вы были замужем?

Грязовская. О, нет! не мужа, я его уважала — царство ему небесное — но не любила. Я нашла этого человека по приезде моем в Петербург. Едва я увидела его…

Счастнев (смотря на часы). Двенадцатый!

Грязовская. Что вы смотрите на часы? Вам скучно со мною?

Счастнев. О, нет! Напротив… я так…

Грязовская (продолжая). Я женщина эксцентричная, характер у меня непреклонный… Если этот человек поймет мою благосклонность, я тотчас же соглашусь отдать ему свою руку. Состояние мое позволило бы мне увезти его за границу, мы бы поехали под благословенное небо Италии…

Счастнев (особо). Вот еще одна ловушка! Бедный молодой человек, который польстится на ее деньги! Я оплакиваю твою участь.

Грязовская (берет его за руку). Что, если б вы были на его месте?

Счастнев (вставая). Мое почтение.

Грязовская, Куда вы?

Счастнев. Извините, мне некогда.

Грязовская. Вздор, вздор! Я вас не пущу. (Берет от него шляпу.) Иван Иваныч придет, вы должны его дожидаться.

Счастнев (особо). Ах, черт ее возьми, как надоела!

Грязовская. Откройтесь мне, есть у вас друг?

Счастнев (сурово). Есть.

Грязовская. Познакомьте меня с ним.

Счастнев. Хорошо.

Грязовская. И вы, вероятно, открываете ему все свои тайны, все свои намерения? Этот друг предан вам всей душой, он готов для вас жизнью пожертвовать — не правда ли?

Счастнев. Не спрашивал.

Грязовская. Я уверена, что так. Я поговорю с вашим другом я узнаю от него тайну вашего сердца.

Счастнев. Мою тайну?

Грязовская. Да, вашу тайну. Не запирайтесь, я вижу, что у вас есть тайна, лежащая на дне вашего сердца…

Счастнев (взглянув на часы). Эти канальи, почтальоны, ползают, как черепахи.

Грязовская. Мсье Печорин не хотел первый заговорить о любви: он ждал, чтобы княжна Мери сама начала. Неужели и вы того же бы хотели? Послушайте, вы должны быть снисходительнее, вы должны сжалиться над положением бедной женщины. Подумайте, вы требуете от нее ужасного поступка! Вы должны понять по взглядам, по всему, что вы любимы: сделайте же сами первый шаг. Послушайте, ведь он сделал первый шаг…

Счастнев (рассеянно). Кто?..

Грязовская. Да мсье Печорин… Вы меня совсем не слушаете.

Счастнев. Извините, я жду письма… Может быть, его давно принесли. Позвольте узнать.

Грязовская. Я сейчас пошлю горничную.

Счастнев. Зачем беспокоиться? Я сам схожу.

Грязовская. Ах! Позвольте мне идти вместе с вами. Иван Иваныч говорит, что у вас есть превосходные картины, а я имею страсть к живописи. Воображаю, с каким вкусом убран ваш кабинет. Дайте мне вашу руку!

Счастнев (особо). От нее не отделаешься! (Ей.) Извините, у меня там не прибрано, я сейчас велю приготовить и буду очень рад…

Грязовская. Ну, так в другой раз. А я вас все-таки не пущу. Луша, Луша! Она, верно, поливает цветы. (В окно.) Луша! Сходи к Николаю Михайлычу, узнай, не приносили ли письма?

Луша (за окном). Нет-с, почтальон еще не приходил.

Счастнев (особо). Не вырвешься!

Грязовская (смотря в окно). Иван Иваныч приехал.

Счастнев (особо). Слава богу!

Грязовская. Кто это с ним? А! Максим Кузьмич (отходя от окна). Мсье Счастнев, пройдемтесь по саду.

Счастнев. Мне нужно поговорить с Иваном Ивановичем.

Грязовская. А мне нужно поговорить с вами. Я вас без завтрака не пущу, успеете наговориться с вашим Иваном Иванычем. Дайте вашу руку. (Берет его под руку.)

Счастнев (особо). Конечно, я больше сюда ни ногой!..

Грязовская (особо). Сегодня непременно я заставлю его высказаться. (Нежно опираясь ему на руку.) О, мсье Печорин! О, мой злой мсье Печорин!.. (Уходит.)

ЯВЛЕНИЕ IV

Чежин и Ладыжкин.

Чежин (ведет Ладыжкина за руку). Я тебе задам!.. Я тебя выпорю! Я, братец, тебе этого не прощу!

Ладыжкин (очень смирный и тихий человек, говорит не бойко, движения связаны). Помилуйте, Иван Иваныч, за что вы на меня сердитесь? В чем я провинился?

Чежин. Каково! Еще спрашивает: ‘в чем?’ А почему ты у меня вчера в доме не был?

Ладыжкин. Помилуйте, Иван Иваныч, я и так часто… надоешь этак…

Чежин. Как ты осмелился не быть, когда я велел? Забрался в какую-то конуру и сидит там целый день!

Ладыжкин. Я к старой хозяйке приютился денька на два, на три, завтра съезжать надо…

Чежин. Тебе сказано: ходи ко мне каждый день. Ты этак не придешь день, потом неделю, а там и совсем прощай! Хорош приятель!.. Я тебя выкупил из долгового отделения, а ты ко мне в благодарность не хочешь и носа показать!

Ладыжкин. Иван Иваныч, я чувствую и ценю…

Чежин. Да черт ли мне в твоем чувствовании?.. Тебе сказано: ходи ко мне каждый день — и ходи! Ты должен меня слушаться, ведь я за тебя внес двести пятьдесят целковеньких!

Ладыжкин (скромно). Иван Иваныч, ведь вы взяли с меня заемное письмо в пятьсот.

Чежин. Да черт ли в твоем заемном письме?.. Что с тебя возьмешь? Ведь у тебя ничего нет…

Ладыжкин. Ничего-с, Иван Иваныч. Сами знаете, служил я в провинции тридцать лет честно и беспорочно, ничего не нажил. Тут наехало новое начальство… стали заводить новые порядки… велели в отставку подать. ‘Ты-де, говорят, слабоумен’. Подал… А чем жить-то? ‘Век, говорят, ныне купеческий, промышленный’… Подал я в отставку и бросился в торговлю… Приехал в Питер, занял несколько сотняг, стал торговать — и проторговался!.. Приятели не пощадили: упекли в долговое…

Чежин. Ха-ха-ха! Так тебе и нужно! Торговать! Уж куда те торговать!

Ладыжкин. Неспособен… вижу, что неспособен! За то целый месяц просидел в тюремном заключении! И если б не вы, Иван Иваныч…

Чежин (смягчаясь). Ну, да, разумеется, моя воля! Так и быть, первая вина прощается. Садись! (Садятся.) Я тебе сегодня открою цель, для которой я выкупил тебя из долгового.

Ладыжкин (с удивлением). Цель?

Чежин. А неужто думаешь ты, что я так, с бухты-барахты взял и бросил деньги? Из одной дружбы, думал, что ли?.. Ха-ха-ха! Какой наивный!

Ладыжкин. Что ж это за цель, Иван Иваныч?

Чежин. А вот слушай. Ты меня знаешь не первый год: я человек откровенный, что думаю, то и говорю. Терпеть не могу скрытности и притворства. Смотри же, и ты со мной не юли, не финти, а отвечай начистоту, по душе. (Помолчав.) Хочешь жениться?

Ладыжкин. Я?

Чежин. Ну да, ты.

Ладыжкин (сконфуженный). Отчего же… почему же… конечно… По крайней мере, я так думаю, что я от этого не прочь.

Чежин. Те-те-те! Не финти — сказано! Говори наотрез: да или нет? Говори: хочешь иметь деньги?

Ладыжкин. Деньги? Иван Иваныч, вы сами это знаете!

Чежин. Ты ведь очень любишь прекрасный пол?

Ладыжкин (потупя глаза). Иван Иваныч…

Чежин. Отвечай!

Ладыжкин. Вопрос щекотливый…

Чежин. Не юли!

Ладыжкин. Люблю-с.

Чежин. Поэтому и жениться хочешь?

Ладыжкин. Давно имел намерение.

Чежин. Ну, так ты и женишься! Вот те и вся недолга!

Ладыжкин. Иван Иваныч, выведите из недоумения, объясните!..

Чежин. Ты ведь знаешь мою свояченицу Марью Петровну? Как она на твои глаза?

Ладыжкин. Дама, достойная любви и уважения!..

Чежин. Ее покойник занимал славное местечко и после себя оставил ей не один десяток тысчонок чистоганом.

Ладыжкин. Какой он благоразумный человек!

Чежин. А сколько у нее всяких разных вещей!.. у!.. груда!.. и серебра, и золота, и бриллиантов!..

Ладыжкин. Скажите пожалуйста!

Чежин. Вот на ней-то я тебя и женю.

Ладыжкин (в удивлении). Иван Иваныч, что вы говорите?!

Чежин. Женю — как пить дам! Я смекаю, что она нарочно из Ярославля приехала в Петербург, чтоб найти жениха и выйти замуж. На своей-то стороне, само собой, неловко: все ее знают, будут смеяться, а здесь и старше ее зачастую женятся и замуж выходят. Вот я вас и сосватаю! Так вот для какой цели я вывел тебя из тюрьмы на свет божий! После свадьбы я с тебя денежки по векселю сполна получу. Ну, давай-ка по рукам!

Ладыжкин (протягивая руку). Иван Иваныч, не смею верить такому счастью. Я какой-то бесталанный человек, ни в чем мне нету успеху! На службе гроша не приобрел, начал торговлю — попал в тюрьму, сколько раз сватался и ни разу не женился… Кажется, что и теперь мне не будет удачи.

Чежин. Вздор, пустяки! Отчего это? Чем ты не мужчина? Мешковат маленько, да вот как поправишь свои обстоятельства — молодцом развернешься! В летах, правда, да и она не молоденькая! Главное дело, тебе немедленно нужно понравиться ей.

Ладыжкин. Немедленно? Послушайте, Иван Иваныч, подумайте…

Чежин. Тебе нужно думать, а не мне. Хоть ты познакомился лично с ней не так давно, но она знает тебя по слухам с хорошей стороны, я уж постарался. Ты сегодня же должен с ней объясниться и сделать предложение.

Ладыжкин (е испуге). Сегодня?., как сегодня?..

Чежин. Сегодня, непременно! Куй железо, пока горячо!.. Зевать опасно, здесь ведь Питер: того гляди подвернется какой-нибудь франтик общипанный — а они на таких невест как падки — тогда погибло наше намерение.

Ладыжкин. Я совершенно с вами согласен. Но сегодня… вдруг… посудите сами… я сроду никогда не женился и вдруг, без приготовления…

Чежин. Да чего тебе приготовляться-то?

Ладыжкин. Как чего? и бороды не побрил, и воротники смяты… завиться бы не мешало… к тому же обдумать надо…

Чежин. Вздор! Чем больше думаешь, тем хуже. Экспромтом лучше.

Ладыжкин. Нет, Иван Иваныч, как вам угодно, а сегодня не могу начать такого важного дела. Пустите хоть завиться.

Чежин. Сказано нет, значит — баста. Как ты смеешь мне противоречить? Или опять захотел на старое место?

Пялыжкин. Нет-с, зачем же?

Чежин. То-то! Слушайся же, а не то на себя же и пеняй! Я сегодня же вас сведу, оставлю вдвоем, а ты должен объясниться с ней.

Ладыжкин (покорно). Хорошо-с, Иван Иваныч, объяснюсь.

Чежин (у окна). Вон она гуляет в саду с Николаем Михайлычем. Ты ведь знаешь его?

Ладыжкин. У вас мельком видал.

Чежин. Тебе не мешает сойтись с ним. Марья-то Петровна к ему очень благоволит.

Ладыжкин. Уж не соперник ли это?

Чежин. Нет, он человек расстроенный, огорченный, да к тому же он женатый…

Ладыжкин. Как же, он у вас ведь живет один?

Чежин. Он разошелся с женой. Вот, брат, женщина-то, как порасскажет! Познакомься с ним: он тебе может быть полезен своими советами в семейной жизни. Я пойду туда и как-нибудь ее пришлю к тебе. Смотри же, не зевай!

Ладыжкин. Уж вы, пожалуйста, не беспокойтесь!

Чежин (смеясь). А любопытно было бы посмотреть, как он будет объясняться… воображаю, как это будет уморительно! Ха-ха-ха!

Ладыжкин. Вот вы и насмехаетесь, Иван Иваныч! Этак я весь кураж потеряю.

Чежин. Смелее! Смотри же, будь наготове!

Ладыжкин (останавливая его). Послушайте, Иван Иваныч, не лучше ли будет отложить это до… до… ну, положим, хоть до завтраго?

Чежин. А знаешь что, не лучше ли было бы остаться тебе на казенной квартире?*

Ладыжкин. Ну, хорошо-с… хорошо-с… Я только так сказал.

Чежин. И я тоже так сказал! (Уходит.)

ЯВЛЕНИЕ V

Ладыжкин (один).

Ладыжкин. Что ж, ведь это отличная штука — жена! Давно уж я собирался, да все не удавалось. Рискну теперь, авось — чем черт не шутит — может быть и выгорит! А славно бы… Вот, говорит, сколько у нее приданого-то! Пора бы отдохнуть от треволнений жизни… уж умаялся, а в будущем ничего веселого не представляется, кроме тюремного заключения!.. Однако, боюсь, достанет ли у меня храбрости поговорить с нею? Уж этот Иван Иваныч! не сказав ни слова, взял да и сунул в омут головой! Как бы знал да ведал, почитал бы хоть ‘Письмовник’ Курганова*: там есть разные любовные рассуждения на все случаи для всех чинов. Позаимствовался бы кой-чем, а теперь как быть? С чего начать? Да и наружность нужно поблагооблагородить. Нет ли тут где поблизости цирюльни? Побегу поскорее! Ай! Идут! Верно, она! Вот и сердце заекало, и поджилки затряслись! Да нет же! Скреплюсь, пересилю себя! Смелость города берет, была не была!

ЯВЛЕНИЕ VI

Ладыжкин и Счастнев.

Счастнев (входит и садится на диван). Фу ты, чёрт ее возьми!

Ладыжкин (особо). Нет, слава богу, не она!

Счастнев. Заговорила, замучила! Она просто ужаснее моей жены… (Со вздохом.) Впрочем, ужаснее моей жены ничего быть не может. Конечно, я сюда больше ни ногой.

Ладыжкин (особо). Это жилец: нужно последовать совету Ивана Иваныча и познакомиться с ним.

Счастнев (особо, смотря на часы). Двенадцатый в исходе, а письма нет как нет!

Ладыжкин (раскланиваясь). Мое почтение, Николай Михалыч.

Счастнев. Ах! здравствуйте… Максим Кузьмич… если не ошибаюсь.

Ладыжкин. Точно так-с. Вы, кажется, изволили теперь гулять по саду с Марьей Петровной?

Счастнев. С ней.

Ладыжкин. Прекрасная дама-с!

Счастнев. Вы думаете?

Ладыжкин. Кажется, они к вам очень расположены.

Счастнев. Кажется, к несчастью!

Ладыжкин. Собственно поэтому я бы имел дерзость попросить вас замолвить им за меня словечко.

Счастнев. Для чего?

Ладыжкин (застенчиво). А вот видите… как бы это вам объяснить?.. Предмет щекотливый… У меня есть желание… Я уверен, что это останется между нами…

Счастнев. Разумеется.

Ладыжкин. Есть желание понравиться Марье Петровне — что вы на это скажете?

Счастнев. Желание очень натуральное. Кажется, это вам не будет стоить большого труда.

Ладыжкин. Дай-то бог, дай-то бог! Так знаете, чтоб облегчить трудность моего намерения, я и обращаюсь к вам с покорнейшей просьбой, при случае вверните словечко в мою пользу… Скажите, что я вам друг и приятель… и разное этакое.

Счастнев. Уж вы не жениться ли хотите на ней?

Ладыжкин. Имею желание-с.

Счастнев. На кой черт?

Ладыжкин. То есть, в каком смысле: ‘на кой черт’?

Счастнев. Жениться-то на кой черт вы хотите? Вы никогда не были женаты?

Ладыжкин (с сожалением). Не имел счастья.

Счастнев. Оно и видно, что вы не имели этого счастья! Послушайте: хоть вы старше меня, но я опытнее вас в делах женитьбы. Послушайтесь доброго совета, не женитесь…

Ладыжкин. То есть собственно на Марье Петровне?

Счастнев. Ни на ком вообще, но на ней в особенности. Эта Марья Петровна ужасно похожа на мою жену.

Ладыжкин. А ваша супруга очень хороша собой?

Счастнев. Мила, как Юлия Пастрана!*

Ладыжкин. Гм.

Счастнев. Да дело не в лице, что лицо! А характером, манерой похожа. У этой Марьи Петровны точно такие же замашки, как у моей жены.

Ладыжкин. А каких лет ваша супруга?

Счастнев. Да вот так же, как и эта: около полстолетия!

Ладыжкин. Как странно! Вы — молодой человек, а супруга ваша…

Счастнев. Что делать! Бес попутал! Деньги проклятые всему причиной!

Ладыжкин (со вздохом). Ох, многим из-за них солоно приходится!

Счастнев. Теперь бы я такой глупости не сделал, а уж если б сделал, то повел бы дела на другой фасон! А то, подумайте, только что вышел из университета… состояние маленькое… места нет, а жизнь-то манит, и гулянья, и театра, и кондитерские… пошел долги делать! Ну, подумайте, ну где при столичном соблазне устоять молодому человеку?

Ладыжкин. Трудно, трудненько!

Счастнев. Просто невозможно!.. До того замотался, запутался, что просто хоть в петлю лезть! Вот тут-то и подвернулась моя Мегера Медузовна.

Ладыжкин. Кто-с?

Счастнев. Ну, да жена-то моя! Ей было лет около сорока, а мне только что минуло двадцать — ну, пара ли это? К несчастию, в это время у меня не было никакой любовишки — любовишка спасла бы меня — так нет же, не подвернулась и — погиб! К тому же еще приятели помогли: женись, говорят, у ней денег куры не клюют. Теперь не тот век, чтоб сентиментальничать да думать о любви, теперь нужно заботиться о существенном. Ну, послушался их, женился.

Ладыжкин. Вот и я теперь тоже следую дружескому совету.

Счастнев. Да это было бы еще ничего, что женился, только до свадьбы-то нужно мне было взять с нее нечто вроде дарственной записи или заемного письма в солидную сумму, я-то ничего этого не сделал! Да ведь умаслила, проклятая! ‘Душка, говорит, Коля, я люблю вас, как брата, вы будете моим другом, я вас ни в чем стеснять не буду, делайте все, что угодно, распоряжайтесь моим имением и Деньгами, как вашими собственными,— словом, я буду у вас в полном безграничном повиновении!’ И вот за то, что я поверил ее обещаниям она меня десять лет без остановки колесовала и пилила!

Ладыжкин (с ужасом). Пилила?!

Счастнев. Само собой, не физически, а морально — это еще ужаснее!

Ладыжкин (не понимая). Да… морально ужаснее.

Счастнев. Вот какой черт! На другой же день после свадьбы она меня посадила на диету, оттого что она, из опасения апоплексии, ест умеренную пищу, так и я изволь питаться картофелем и щавелем! Вина и в заводе не было! Денег только и давала, что на извозчика, да и то, когда пошлет по своей надобности. Даже платье для меня сама заказывала портному! Всем моим знакомым велела отказывать. Целый день сиди с ней да нежничай — вот те и все удовольствие!

Ладыжкин. Дама с характером! С характером!

Счастнев. Сначала я восстал против угнетения и начал борьбу. Назло ей стал делать долги, но с тех пор, как она уговаривала одного моего кредитора засадить меня в долговое отделение…

Ладыжкин. В долговое? Гм!

Счастнев. Я оставил эту привычку, начал было таскать у нее разные вещи, так она запирать их стала. Во какой дьявол! Что ты тут станешь делать? Денег нет, от дела отбился, в голову ничего нейдет! Я был побежден! Отпустил бороду, стал стричься два раза в год, засел дома и покорился своей участи! Только и занятия, бывало, что лежишь на боку с трубкою в зубах, да лаешь на дражайшую половину или придумываешь, как бы ее до того разозлить, чтоб с ней апоплексия случилась или жила какая-нибудь лопнула.

Ладыжкин. Веселое времяпровождение!

Счастнев. И десять лет ведь так страдал. Вдруг судьба немного сжалилась надо мною. После дяди осталось одно наследство… И в одно ненастное утро я дал тягу от жены! Так и тут не спасся: тяжбу затеяла! Непременно требует, чтоб я жил с нею! Подкупает ходатаев, сорит им деньги на чем свет стоит! Поклялась перед образом: вконец разориться, а уж притянуть меня к себе. На кой черт?

Ладыжкин. Надо полагать, что они к вам очень привязаны… Что же теперь вы намерены делать?

Счастнев. Вот видите ли, в том доме, где она нанимает квартиру, живет мой приятель. Он третьего дня был у меня и сказал, что моя жена простудилась и с ней сделались признаки холеры. Это известие привело меня в страшное волнение. Я просил приятеля уведомлять меня о ходе болезни. Сам-то я боюсь показаться в том доме: увидят, узнают, скажут жене, что я в Петербурге, а я отметился в Москву*. Вчера я получил от него письмо: ей хуже и хуже, доктора отказываются. Сегодня тоже должен получить от него известие, а до сих пор нет как нет! Я теперь как на ножах! То думаю одно, то другое. Ну, избави боже, вдруг как она…

Ладыжкин. Умрет?

Счастнев. Нет, выздоровеет. Ну, уж я тогда сам ноги протяну: мне такого удара не вынести. Я знаю ее характер: она не отступится от своего намерения, она меня засудит и проглотит, она сделает то, что меня выдадут ей головою! В продолжение этих десяти лет она из меня идиота сделала: чуть где нужно умом действовать, я путаюсь, теряюсь, чувствую сам, что поглупел! Посмотрите на меня: не правда ли, какой я желтый, скверный?..

Ладыжкин. Да, нельзя сказать, чтоб очень красивы!

Счастнев. А посмотрите мой портрет десять лет назад: кровь с молоком! Она меня таким манером раза четыре надувала: я два раза думал, что просто совсем умерла! За гробовщиком послал… нет-таки, ожила! Ну, уж зато после задала она мне жару!

Ладыжкин. Мне кажется, что у Марьи Петровны характер совсем в другом роде: они так добры, обворожительны…

Счастнев. Да и моя до свадьбы такая же была! А впрочем, может быть, я и ошибаюсь. Только не советовал бы жениться!

Ладыжкин. Действительно, после того, что вы говорили. Но, знаете, иногда бывают такие обстоятельства, что рад не рад, а делать нечего! К тому же ваш пример не может для всех быть правилом: бывают и счастливые супружества. Так посоветуйте мне, пожалуйста — я в этих делах новичок — как мне начать касательно Марьи Петровны… чтоб успеть… то есть насчет женитьбы?..

Счастнев. Одно я только могу посоветовать: возьмите до свадьбы с невесты дарственную запись или заемное письмо и на другой день после свадьбы переезжайте от жены в другую квартиру — вот вам совет от сердца.

Ладыжкин (жмет ему руку). И на этом очень вам благодарен.

ЯВЛЕНИЕ VII

Те же и Чежин.

Чежин (в дверях говорит кому-то). Да поторопись! Поскорее!

Счастнев (вздрогнув). Ай, она! (Хочет уйти.)

Ладыжкин. Батюшки! врасплох!

Чежин (в дверях же). И редиски, редиски побольше! И хересу хорошенького… да поскорее!.. (Входя на сцену.) Что с вами — а?

Ладыжкин. Ничего особенного.

Счастнев. Я думал, не Марья ли Петровна идет.

Чежин. Она туалет поправляет, сейчас выйдет!

Счастнев. Так мое почтение.

Чежин. Куда же вы? Я закусить велел подать: перехватим маленько.

Счастнев. У меня аппетита нет, я жду письма и пока не получу его, кусок в горло не пойдет… знаете, насчет того-то?

Чежин. Ну что… а? Есть надежда?

Счастнев. Боюсь надеяться!

Чежин. Авось. Почему знать? Так я письмо сюда велю принести. Посидите: Марья Петровна желает поговорить с вами.

Счастнев. Нет, никак не могу! (Особо.) Она мне до смерти надоела! (Ему.) До свиданья! Как получу, приду к вам. (Смотря на часы.) Двенадцать!.. Ожидание — мука! О, как в это время у меня испортилась бы кровь, если б только прежде она не была совсем испорчена! (Уходит.)

ЯВЛЕНИЕ VIII

Чежин и Ладыжкин.

Чежин. Ну что, познакомился с ним?

Ладыжкин. Познакомился. Какой он прекрасный человек и как откровенны!..

Чежин. Он мог бы помочь тебе, если б не был такой, бог с ним, растерянный!

Ладыжкин. После его рассказов меня что-то страх берет.

Чежин. Тебе-то чего бояться? Не мальчишка: женишься не в его лета! А я с ней сейчас поговорил и узнал кое-что интересное. Она сказала мне, что не прочь от брака и если явится человек достойный и предложит ей свою руку, то не получит отказа — это ее собственные слова.

Ладыжкин. Неужели?

Чежин. Смотри же не робей! Сейчас она выйдет сюда завтракать: покажи ей свою любезность. Ты все был неразговорчив, а теперь употреби все возможности понравиться ей, потом я выйду и оставлю вас одних.

Ладыжкин (с испугом). Одних? Да зачем же одних?

Чежин. Чтоб ты мог свободнее объясниться. Валяй смелей! Не робей! Городи что-нибудь, только с жаром, упади, пожалуй, на колени… Вот она идет. Смотри, не успеешь ей понравиться, помни, что тебя ожидает!

Ладыжкин (в испуге). Ах, критическая минута! (Оправляется.)

Чежин (смотря на него). Какая у тебя смешная рожа!.. Ха-ха-ха!

Ладыжкин (плачевно). Иван Иваныч, не обескураживайте, не обескураживайте!

ЯВЛЕНИЕ IX

Те же и Грязовская.

Грязовская (с книгою, останавливается в дверях и осматривается). А где же он, а?

Чежин. Кто? Максим Кузьмич? Вот он! (Толкая его.) К ручке!

Ладыжкин (едва прикасается к ее руке). Мое почтение, Марья Петровна! Как ваше здоровье?

Грязовская (невнимательно). Благодарю вас. (Чежину.) А где же мсье Счастнев?

Чежин. Он пошел к себе.

Грязовская. Зачем же вы его отпустили? Он обещался опять прийти?

Чежин. Да, как получит письмо.

Грязовская. Какой он странный!.. (Садится на диван, про себя.) Сейчас в саду я чуть-чуть не вынудила у него признание.

Чежин (тихо Ладыжкину). Заметил, как она обрадовалась, когда увидела тебя?

Ладыжкин (тоже тихо). А мне показалось, что она вовсе не меня ожидала встретить.

Чежин (тоже). Эх, братец, ты не знаешь женщин! Хоть они очень рады встретиться с тем, кто им нравится, но никогда не покажут, что это им приятно — уж такая хитрость женская!

Ладыжкин. Да, если понимать так, то конечно… (Луша с мальчиком вносят завтрак. Закуску, водку и вино ставят в глубине на столик, а кофе перед Грязовской.)

Чежин. Давайте-ка! Адмиральский час — самое время червячка заморить. (Хлопочет около закуски. Ладыжкин старается посмотреться в зеркало.)

Грязовская (мечтая). Он не так хорош, но чрезвычайно интересен! Как к нему идут борода и длинные волосы! Точно Торквато Тассо!

Чежин (наливает две рюмки). Ну-ка, брат, пропустим по маленькой!

Ладыжкин. Не рано ли будет? (Пьют и закусывают.)

Грязовская (наливая кофе). Иван Иваныч, вам налить кофе?

Чежин. Нет-с, благодарю, не охотник! Вот Максиму Кузьмичу налейте, он любитель! (Тихо ему.) Ступай садись с ней рядом и закидывай удочки! Начни этак обиняком, да потом в жилку, в жилку!

Ладыжкин. Хорошо… не беспокойтесь… уж я знаю!

Грязовская. Извольте кофе.

Ладыжкин. Премного благодарен-с! (Берет чашку и садится около нее, Чежин остается у закуски, помолчав.) Вы это… книжку изволили читать?

Грязовская. Да, роман Лермонтова.

Ладыжкин. Хорошая книжка-с?

Грязовская. Разве у Лермонтова есть что-нибудь дурное?

Ладыжкин. Конечно… у Лермонтова не может быть… (Хочет что-то сказать, но не находится и начинает поспешно пить кофе.)

Чежин (особо). Ну, замолчали!.. (Наливает вина и подходит к ним.) А что, Марья Петровна, говорят, у вас в Ярославле весело живут?

Грязовская. Да, у нас общество превосходное, именно можно сказать, что умеет жить!.. (Ладыжкину.) Вы не бывали в Ярославле?

Ладыжкин (с сожалением). Никак нет-с, не бывал-с… не имел удовольствия… (Быстро.) Вот в Шлюшине так был.

Чежин (ему). Да тебя про это не спрашивают! Какой Шлюшин…

Ладыжкин (обидясь). Я очень хорошо слышу, Иван Иваныч, что Марья Петровна про это не спрашивают. Они спрашивают, был ли я в Ярославле, а я отвечаю им, что в Ярославле я не был-с!.. А что я был в Шлюшине, так это верно-с, даже неоднократно.

Грязовская. В столице имеют привычку смеяться над провинциалами. Здесь думают, что мы и веселиться не умеем. Это несправедливо… Может быть, в какой-нибудь глуши, в Пошехонье или Угличе — я не спорю, но в Ярославле… О! в Ярославле…

Ладыжкин. Ведь этот город, Ярославль-то, от медведя происходит.

Чежин. Что такое?

Грязовская. Как от медведя?

Ладыжкин. Как же-с, от медведя. Эту историю я в книжке читал: очень любопытная история. Вот видите ли, какой-то царь… как бишь его?.. Ах, да! Его Ярославлем и звали… именно Ярославль, был однажды этот самый царь Ярославль на охоте. Уж это было давно, очень давно, еще до Петра Великого был он на охоте, вдруг выскакивает медведь… Право, я не могу вспомнить и рассказать вам всю эту историю, а очень любопытно. В книжке это было так прекрасно, занимательно описано, там именно кончается тем, что царь велел в гербе этого города изображать медведя. И после я смотрел картинку, изображающую гербы всех губерний, и в Ярославской — точно, медведь-с.

Грязовская. Сколько я помню, в гербе нашей губернии есть точно медведь.

Ладыжкин (довольный). Медведь-с, медведь-с.

Чежин (тихо ему). Да полно вздор нести, начинай о деле!

Ладыжкин (тоже). Нельзя же так, сразу и бухнуть, я издалека.

Чежин. Да уж очень издалека! (Вслух.) А вы, Марья Петровна, не думаете опять в Ярославль ехать?

Грязовская. Нет, я распростилась с ним навеки. Хотя Ярославль моя родина, но там есть много неприятных для меня воспоминаний (со вздохом): там могила моего мужа!

Чежин. Ведь вы, кажется, с ним, покойником, не больно-то ладно жили?

Грязовская. Ах, да, к несчастью! Он не умел понять и оценить меня, он только и знал, что расчет и деньги…

Ладыжкин (после монолога сделавшийся смелее).- Деньги — вещь хорошая.

Чежин. Зато теперь вы должны быть ему благодарны: он оставил вам славное состояние.

Грязовская. Конечно, в хозяйственном отношении он был чудесный муж, но что касается симпатии душ, до чувств…

Чежин (Ладыжкину тихо). Вот теперь она расчувствовалась — смелей!

Ладыжкин (тихо ему). Не понукайте, пожалуйста! Я исподволь, исподволь…

Чежин (ей). Попробовать бы счастия вам во второй раз…

Ладыжкин. Да-с, Марья Петровна, попробовать бы вам.

Грязовская (жеманясь). Что ж, если явится человек, умеющий понять и оценить меня, то я… не воспротивилась бы и решилась.

Чежин (тихо Ладыжкину). Слышишь, качай!

Ладыжкин (тихо ему). Уйдите Иван Иваныч, при вас я не могу.

Чежин. Хорошо, только я подсмотрю в щелку, как ты будешь изъясняться.

Ладыжкин. Ну, так я не стану — воля ваша, если вы будете смотреть.

Чежин (вслух). Да что это так долго нейдет Николай Михалыч? Дай-ка я за ним схожу.

Грязовская. Сходите, сходите поскорее! Скажите, что я его ожидаю.

Чежин. Я его тотчас приведу. (Ладыжкину.) Ну, на приступ! (Уходит, дверь, куда он ушел, остается непритворенной.)

ЯВЛЕНИЕ X

Ладыжкин и Грязовская.

Ладыжкин (подходя к двери). Иван Иваныч, отойдите, а то я ни слова не скажу. Отойдите, говорю вам, Иван Иваныч, или божусь, что… (Дверь затворяется.) Ушел!

Грязовская (про себя). Подчеркну ‘я люблю тебя’, и как он придет, не говоря ни слова, покажу ему. Это обезоружит эгоизм его.

Ладыжкин (посматривая на графин). Хватить нешто для куражу? Хвачу! (Быстро подходит, скоро наливает рюмку, пьет залпом и закусывает.)

Грязовская (оборачиваясь). Что с вами?

Ладыжкин (откашливаясь). П… По… перхнулся! Поперхнулся! Не в то горло попало.

Грязовская. Выпейте воды.

Ладыжкин (вытирая слезы). Ничего-с… прошло… (Садится подле нее.)

Грязовская (помолчав). Да Николай Михалыч точно к себе пошел, а не со двора?

Ладыжкин. К себе-с. Он теперь сам не свой. (Вздыхая.) Бедный молодой человек!

Грязовская. Вы жалеете его?

Ладыжкин. Да как не жалеть, помилуйте, как он рассказал свои тайны.

Грязовская (быстро). Он вам поверяет свои тайны? Так про вас-то он говорил мне?

Ладыжкин. Неужели он был так добр?

Грязовская. Да, он говорил, что у него есть друг, потому я давно хотела сойтись с вами.

Ладыжкин (особо). Спасибо ему! Не просивши замолвил.

Грязовская (с энтузиазмом). Скажите, вы ему преданы до гроба? Вы за него умереть готовы?

Ладыжкин. То есть в каком отношении?

Грязовская. Он вам открыл тайну своей души, причину своей грусти?

Ладыжкин. Открыл-с, признаюсь. Ужасное положение! Исстрадался бедняга! Вы не знаете?

Грязовская (кокетничая). О нет, я давно угадывала! Женщины очень проницательны.

Ладыжкин. Он теперь в ужасном положении… сам не знает, что ожидает его!.. И надеется, и боится!

Грязовская. Чего ж ему бояться? Что меня касается, то я сказала Ивану Иванычу и повторяю вам, что мне надоело вдовье положение, и я не прочь от супружества.

Ладыжкин (особо, радостно). Батюшки, сама начинает.

Грязовская. И если человек достойный предложит мне руку…

Ладыжкин (особо). Вперед! Не робей. (Подвигаясь к ней.) Марья Петровна, позвольте мне быть откровенным с вами. Я давно уже ищу случая поговорить с вами… так сказать о состоянии вашего сердца.

Грязовская. О состоянии моего сердца! (Особо.) Понимаю, это он поручил ему выведать. (Кокетничая.) Я вас не понимаю.

Ладыжкин. Вы не думайте, что этим я хочу сказать что-нибудь дурное — нет-с, совсем напротив, или вы, может быть, подумаете, что я о себе много думаю, уверяю вас, что я совсем этого не думаю. Но если бы вы согласились, вы бы спасли человека. А знаете, какое это великое дело! Вы бы составили счастие и мое и…

Грязовская. Чем же я могу составить ваше счастье?

Ладыжкин. Чем? И вы спрашиваете чем!.. (Особо.) Ну, пан или пропал, рискуй!.. (Стремительно бросается на колени.) Марья Петровна…

Грязовская. Что вы делаете?

Ладыжкин. Прошу вас коленопреклоненный… вы сами изволили сказать, что звание… то есть состояние вдовы вам надоело… согласитесь же сделаться женою доброго и преданного мужа…

Грязовская (с чувством). Максим Кузьмич! Вы благороднейший и бескорыстнейший человек во всем мире! (Протягивает ему руку.)

Ладыжкин (целует почтительно руку и, подымаясь с колен, особо). Бескорыстнейший! О, если бы ты знала причину моей храбрости…

Грязовская (тоже). Чувство дружбы в вас развито в высокой степени.

Ладыжкин. Неужели?

Грязовская. Конечно, наше положение довольно странное…

Ладыжкин. Действительно, странное.

Грязовская. Мы никогда не говорили о браке, к тому же наше знакомство нельзя назвать продолжительным.

Ладыжкин. Оно продолжается не более недели…

Грязовская. О нет! Гораздо больше: около месяца, с самого моего приезда в Петербург..

Ладыжкин. Странно! (Особо.) А, да! Она меня давно знает — по слухам.

Грязовская. Я давно замечала… я ждала признания, но эгоизм стал стеной между нами… и теперь дружба взялась действовать в пользу любви. Как это превосходно! Гордость удовлетворена, согласие получено. И мсье Печорин был так же горд. Я понимаю этот суровый, непреклонный байронизм, я его понимаю.

Ладыжкин (особо). Вот этого я что-то не понимаю.

Грязовская. Я всегда утверждала, что дружба — самое высокое чувство, оно помогает во всех затруднениях жизни. Благодарю вас, друг мой, благодарю! (Жмет ему руку.)

Ладыжкин. О, Марья Петровна!.. (Целуя у ней руку, особо). Она ж меня и благодарит! Да она пресговорчивая! Чего же это я так трусил? (Смело.) Поэтому я смею ласкаться надеждой отпраздновать в скором времени и свадебку? Не томите, обрадуйте поскорее нежного и неизменного обожателя ваших восхитительных прелестей! (Особо.) Ай да я!.. (Ей.) Как Иван Иваныч будет рад!

Грязовская. Я и сама не желаю медлить и откладывать. Когда он придет сюда, я явлюсь и торжественно объявлю ему день нашей свадьбы.

Ладыжкин (особо). Воображаю, как Иван Иваныч разинет рот, когда она скажет ему об этом! (Ей.) Я сейчас приведу его сюда.

Грязовская. Ах, нет! Позвольте мне успокоиться: я так взволнована! Максим Кузьмич! Вашу руку! Я вас полюбила от души. Я буду благословлять тот день, в который мы увиделись с вами. (Уходит.)

ЯВЛЕНИЕ XI

Ладыжкин (один, в удивлении стоит несколько времени).

Ладыжкин. Вот сломил дело-то, так сломил! Ай да мсье Ладыжкин! Фу ты, черт возьми, как это все скоро уладилось! Однако, голова-то у меня! Как видно, не сеном набита: вдруг взял, да и повернул по-своему! Положим, что она и сама… не прочь, сама даже начала, но, все-таки, я человек замечательный. Я мало уважал себя, я цены себе не знал! (Смотрясь в зеркало.) Действительно, и в чертах лица заметно что-то такое особенное, у меня мозгу-то таки того, достаточное количество!

ЯВЛЕНИЕ XII

Ладыжкин и Чежин.

Чежин (в дверях). Ну, что, а? Она ушла. Объяснился ли?

Ладыжкин (принимая печальную позу). Извините, пожалуйста, Иван Иваныч, никак не мог решиться.

Чежин (рассердясь). Ну вот, я так и знал! Да что ты, шутишь со мной что ли? Так-таки ничего путного и не сделал?

Ладыжкин. Извините, Иван Иваныч, ничего.

Чежин (еще больше горячась). Черт же тебя возьми после этого! О тебе заботишься, а ты и ухом не ведешь! Экое счастие упускаешь из-за своей робости проклятой! Подумай о своей голове, вспомни, где ты сидел неделю назад и куда опять можешь попасть. (Ладыжкин смотрит на него, потом начинает громко хохотать, Чежин бесится.) Прошу покорно, он еще смеется! Ну, чему ты зубы-то скалишь, сумасшедший?

Ладыжкин. А ты думал, я и вправду ничего не сделал? Ты думал, и в самом деле оробел? Нет-с! сударь ты мой, ты нас плохо знаешь! Уж если чего мы захотим, так поставим на своем.

Чежин. Что ты говоришь? Неужто?

Ладыжкин (расхаживая по сцене). Нет, мы дураки, мы мухортики!.. Где нам! Ха-ха-ха! (Подходя к нему, резко). Дело сделано, все покончено. (Бьет его по плечу.) Понял?

Чежин. Быть не может! Врешь, право, врешь!

Ладыжкин (важно). Объяснился, как следует, сделал предложение, получил согласие, дала руку поцеловать… И сейчас выйдут и здесь, при тебе, назначат день бракосочетания. (Расхаживая по сцене.) Мы дураки, мы олухи, где нам!.. Хе-хе-хе!

Чежин. Друг! Максим Кузьмич, дай облобызать тебя! (Целуются.) Молодец! Поздравляю! Руку!.. (Крепко жмут друг другу руки.) Я, братец, знал, выкупая тебя из долгового, что денег в печку не бросаю. Я был уведен, что если ты чего захочешь, то непременно достигнешь! Поздравляю, поздравляю! (Опять целуются).

Ладыжкин (с развязностью). Я, брат Ваня, у тебя возьму рубликов десяток… полтора. Пять рублей, которые ты мне дал по выкупе оттуда, все израсходованы. Нужно хозяйке отдать — гонит с квартиры — да заказать кое-что из платья.

Чежин. Вот тебе двадцать пять. Не мало ли?

Ладыжкин (пряча деньги). Довольно. Поверь, что после с благодарностью вдвое заплачу.

Чежин. Вот твое заемное письмо, на, разорви, уничтожь его.

Ладыжкин. Нет, это уж слишком!

Чежин (повелительно). Рви, говорю я тебе! Рви,- Максим Кузьмич!

Ладыжкин (разрывая письмо и бросаясь обнимать Чежина). Друг, Ваня, вместо этих пятисот ты получишь тысячу.

Чежин. Изволь, согласен! Из дружбы к тебе я на все готов! Скажи-ка лучше, как это тебе посчастливилось?

Ладыжкин. Очень просто. Я ей объяснился в любви, а она, в свою очередь, сказала, что я тоже… (поправляя воротнички) давно произвел на нее впечатление. Ну, пятое, десятое, тары да бары, чмок в ручку, ну, само собой, меня в щеку…

Чежин (толкая его кулаком в бок и подмигивая). Плутяга!

Ладыжкин. Ой… полно! Нельзя же, братец, без того. Ну и, говорит, сейчас, говорит, при Иване Иваныче назначу свадебку.

Чежин. Хватил! Ловко подцепил!

Ладыжкин. Да уж так ловко, что не сорвется!

ЯВЛЕНИЕ XIII

Те же и Счастнев.

Счастнев (он совершенно переменился: лицо горит, глаза блестят, он весел до чрезвычайности, смеется и подпрыгивает, в дверях громогласно). Друзья мои! Мои друзья! (Бросается обнимать Чежина). Друг и брат…

Чежин. Ой-ой! больно! Что с вами?

Счастнев. Что со мной? Что со мной? (Бросается обнимать Ладыжкина.) Брат и друг!

Ладыжкин (стараясь освободиться). Пустите! Воротнички сомнете.

Чежин. Уж не получили ли вы радостного известия?

Ладыжкин.- Как здоровье вашей супруги?

Счастнев (с полным наслаждением). Я свободен!

Чежин. Неужели?

Ладыжкин. Может ли быть?

Счастнев (задыхаясь от волнения). Свободен! Сейчас получил письмо… приятель уведомляет, что потому так долго не присылал письма, что моя покойная супруга… покойная! была очень опасна, и лишь отправилась, он отослал мне письмо. Врт, вот оно… (Читает.) ‘Любезный друг’… Нет, не могу, рябит, читайте! (Отдает письмо Ладыжкину.)

Ладыжкин (читая). ‘Лю-любезный друг! Уведомляю тебя о кончине твоей супруги’…

Счастнев. Вы не можете представить, что со мною было, когда я прочел эти слова!

Чежин (продолжая). ‘Она скончалась в полном рассудке и с ясною памятью’. Вот ее последние слова: ‘Оставляю все свое состояние моей компаньонке, мамзель Кох’…

Ладыжкин (Счастневу). Вас она забыла!

Счастнев. Зато я ее буду вечно помнить.

Чежин (продолжая). ‘С тем, чтоб она непременно продолжала начатую мною тяжбу с моим мужем, не щадя издержек, выиграла ее и заставила его уплатить все протори и убытки’…

Ладыжкин. Нет, она и вас не забыла.

Счастнев. Во какой дьявол!

Чежин. Вы можете затеять дело и требовать себе части.

Счастнев. Не нужно, ничего не нужно, отказываюсь. Я доволен тем, что наконец свободен! Я свободен! Я могу разгуливать по всем улицам Петербурга в полной надежде не встретиться со своей Иродиадой! Я свободен, как орел в небе, как лосось в Финском заливе… Я могу, пожалуй, жениться (быстро), но я этого ни за что не сделаю! О, моя неоцененная, многоуважаемая Олимпиада Аверьяновна, мир праху твоему! Каждый год, в день твоей кончины, я буду осыпать цветами твою могилу. А что ни говорите, господа. Теперь, как она умерла, мне стало жаль ее! (С притворным чувством). Хоть мы с ней и не ладили немного, но все-таки она была прекрасная женщина! (Тихо им.) Это, господа из учтивости!.. Про покойников всегда хорошо говорят. (Громко.) А какой я ей мавзолей воздвигнуто! И сломленное дерево, и плачущая дева, и разбитая урна — все, все на нем будет (сочиняя).

‘О, ангел чистый и безгрешный!

От нас — увы! Ты в небо улетел.

Остался твой супруг — страдалец неутешный

Оплакивать печальный твой удел!’

Вот и эпитафия готова!

Ладыжкин. Вы меня тоже можете поздравить: Марья Петровна согласилась вступить со мною в законный брак.

Чежин. Да, он славно обделал свое дельце!

Счастнев. А вы не исполнили мой совет?

Ладыжкин. Нельзя было! Вы не знаете моих стесненных обстоятельств.

Счастнев. Ну, после будете каяться! Да впрочем, как вы там себе хотите, женитесь, расходитесь, опять сходитесь — мне ни до чего теперь нет дела. Я счастлив и ничего более знать не хочу! Я должен наслаждаться своей свободой, я должен наверстать эти утраченные десять лет. Ну, да уж и наверстаю! Друзья моей юности! Где-то вы? Найду ли я вас? Возобновим ли мы наши теплые, задушевные беседы? Да, нужно, черт возьми! (поет):

Погулять по свету

Пожить нараспашку!

Друзья, братья, поймите мою радость, поймите мое счастье (обнимает их).

Чежин. Тс! Вот и Марья Петровна идет.

Ладыжкин (охорашиваясь). А! торжественная минута!

ЯВЛЕНИЕ XIV

Те же и Грязовская.

Грязовская (принарядившись). А, все здесь! Я очень рада!

Счастнев (бросаясь к ней). Мое почтение, уважаемая Марья Петровна! Как ваше драгоценное здоровье? (Целует у нее руки.) Я же, слава богу здоров, так здоров, как никогда не бывал!

Грязовская. Мсье Счастнев, что с вами? Я вас не узнаю. Какая перемена!

Ладыжкин (развязно). Есть от чего перемениться.

Счастнев. Я сейчас получил такое радостное известие, от которого можно с ума сойти.

Грязовская (тихо Ладыжкину). Послушайте, вы сказали ему?

Ладыжкин (тоже). Мог ли я умолчать о таком счастии.

Грязовская (тоже). Какой вы злой! Вы расстроили мой план: я готовила сюрприз.

Чежин. Марья Петровна, кажется, вас можно поздравить с начатием благого дела?

Ладыжкин (самодовольно). Можно-с, можно-с.

Чежин. Доброе дело! Я сам вам это советовал.

Ладыжкин. Благодарю, Ваня! (Жмет ему руку.)

Чежин. Так не надо откладывать дела в долгий ящик, назначьте поскорее день свадьбы, да и дело с концом!

Ладыжкин (нежно). Не томите, Марья Петровна!

Грязовская (нежно смотря на Счастнева). Вы тоже скорее хотите?

Счастнев (весело). Разумеется, чем скорее, тем лучше.

Грязовская (с нежным укором). Вы злой, мсье Печорин! Вы эгоист! Но так и быть, я вас прощаю!

Счастнев (особо). В чем я перед ней провинился?

Грязовская (торжественно). Наша свадьба будет через две недели.

Счастнев. И чудесно.

Чежин. Ай да Марья Петровна, молодца!

Ладыжкин (шуточным тоном). Через две недели? Помилуйте! Так скоро! У меня не поспеет фрачная пара… Хе-хе!

Грязовская. А я желала бы венчаться где-нибудь в отдаленной церкви, за городом. Это будет, как в романах, и, если можно, пораньше утром — знаете, будет меньше любопытных, а то набьется полная церковь народу, окружат налой, смотрят прямо в лицо и вслух изъявляют свои мнения… Я бы желала венчаться даже до обедни. Это можно?

Чежин. Я думаю, можно!..

Ладыжкин (шутя). Помилуйте! До обедни! Так рано! Я не успею, я просплю! Хе-хе-хе!

Грязовская (любезно). Если вы не успеете на венчание, то прошу тогда ко мне на дом.

Ладыжкин (пораженный). Что-с?

Грязовская. Тогда приезжайте прямо к обеду.

Ладыжкин (несколько времени смотрит на нее, выпуча глаза). К обеду? (Отводя Чежина в сторону, тихо.) Иван Иваныч, разве можно венчаться без жениха?

Чежин. Ты с ума сошел!

Грязовская (Счастневу). Что вы на это скажете?

Счастнев. Все, что вам угодно, драгоценнейшая Марья Петровна.

Ладыжкин (тихо Чежину). Я сам никогда не женился, на свадьбах бывал редко, но, сколько помню, жених всегда венчается вместе с невестой, а они говорят: ‘не успеешь в церковь, так к обеду’…

Чежин. Постой, братец, тут что-то не так! (Ей.) Послушайте, Марья Петровна, вы привели жениха в крайнее недоумение.

Грязовская. Я? (Счастневу.) Чем я вас привела в недоумение?

Счастнев (смотря на нее). Меня?

Ладыжкин (тоже). Его?

Чежин (тоже). Как?

Грязовская. Да что вы на меня уставились? Что с вами?

Чежин. Я вам говорю про жениха.

Грязовская. Ну да, вот он, мой будущий жених! Николай Михайлыч. (Протягивая ему руку.)

Счастнев (в ужасе отскакивая от нее, как обожженный). Что-о?

Чежин. Он?

Ладыжкин. А я-то?

Счастнев (изменившимся голосом). Я?.. Жених?!.. Ваш?.. (В страхе озираясь.) Куда я положил мою шляпу! Передайте мою шляпу! Где моя шляпа?

Грязовская. Мсье Счастнев, что с вами? (Хочет подойти к нему).

Счастнев (прячась за стол). Позвольте… дальше… дальше от меня! Извините, вы ошиблись, я на вас и не думал жениться.

Грязовская. Как? Что такое?

Счастнев. Да больше ничего, как мое почтение! Я рад, что от своей жены отделался.

Грязовская. Так вы женаты?

Счастнев. Теперь вдовец! Жениться во второй раз не имею никакого желания, не потому, что нахожу что-нибудь дурное в этом — о, нет! брак дело священное, я просто чувствую себя недостойным такого счастья… Иван Иваныч! Завтра же, извините, я оставляю вашу квартиру: она мне неудобна! Мое почтение. (Особо.) Вот те черт! Чуть-чуть не попал из огня да в полымя! Мне жениться! Помоги, господи, убраться! (Им.) Прощайте! (Убегает.)

ЯВЛЕНИЕ XV

Те же, кроме Счастнева.

Чежин (толкая Ладыжкина). Послушай, что ж это такое? Что ты тут напутал?

Ладыжкин (стоит, как убитый, бессознательно). Напутал?

Грязовская (рассвирепев). Как? Так это была насмешка? Прошу покорно! Очень вам благодарна, Иван Иваныч! Я приехала из чужбины, обратилась к вам, как к доброму родственнику… я даже честь вам сделала, не хотела вас обидеть, остановившись в гостинице, а вы вот какие штуки позволяете со мной делать вашим жильцам? Да вы думаете, милостивый государь, что я провинциалка, так и позволю смеяться над собой, как над дурой? Что это такое? Он сам за мной начинает ухаживать, сам предлагает мне руку чрез своего друга, и потом, когда я соглашаюсь на его предложение, объявляет вдруг, что он женат, что он вдовец, а потом убегает, как сумасшедший! А! Так это была насмешка! Очень, очень вам благодарна. Но я смеяться над собой не позволю!

Чежин. Марья Петровна, успокойтесь: никакой насмешки тут не было!.. Вот этот безумный все перепутал! Ведь это он за вас сватался.

Грязовская. Как? Он? (Грозно подходя к нему). Так это вы, вы сами хотели на мне жениться?

Ладыжкин (в испуге пятясь от нее, слабым голосом). Виноват… не нарочно!

Грязовская. Еще лучше! (Чежину.) Уж вы хуже-то никого не могли найти? Как же вы могли подумать, вообразить, что я, с моими достоинствами и состоянием, соглашусь взять себе в мужья такой мешок с картофелем? Да за меня в Ярославле сватался советник палаты из гусар, собой молодец, да я и на того смотреть не хотела, а то польщусь теперь на такие обноски! (Показывает на Ладыжкина.) О, как вы меня обидели!.. До самой сердечной глубины обидели! Нет… я здесь часу больше не останусь, уеду за границу, в Париж или в Италию… не то что в Италию, в Сицилию, поселюсь на вилле, буду наслаждаться природой, гуляя с красавцем, итальянским гидальго, по берегам Атлантического залива!! Эй, Луша! Забирай все, мы сейчас переезжаем отсюда в Знаменскую гостиницу! С этих пор прошу вас не считать меня своей родственницей… Прощайте! О, как я в нем ошиблась! Он только наружно был похож на мсье Печорина. Нет, теперь я вижу, что Печориных больше нет, по крайней мере в Петербурге. Лушка! приготовляйся! (Уходит в гневе.)

ЯВЛЕНИЕ XVI

Чежин и Ладыжкин (Ладыжкин стоит без движения, опустя голову, Чежин тоже, как ошеломленный, молчание).

Чежин. Батюшки! Что ж это такое? Мои деньги, предприятия — все лопнуло! (Грозно Ладыжкину.) Ну, почтеннейший Максим Кузьмич, что скажешь, а?

Ладыжкин (тихим голосом). Ничего…

Чежин. Немного же!.. Да, послушай, ты кто? Плут естественный или дурак набитый?

Ладыжкин (тихо). Не знаю.

Чежин. Как же это все случилось? Отчего произошла такая путаница? Верно ты не так объяснился, переврал, а?

Ладыжкин. Не знаю…

Чежин (горячась). Что ж после этого у тебя на плечах-то вместо головы надето?

Ладыжкин. Ничего не знаю.

Чежин. А я только одно знаю, что я дурак, потому что связался с дураком! Ведь нашло же на меня такое затмение! Дернул черт выкупить его из тюрьмы!.. А все старая дружба виновата! Видимое дело, что человек — дрянь! Был на службе — ничего не приобрел, стал торговать — в тюрьму засадили. А уж я тебе моих денег не прощу. Посидишь ты у меня на казенной квартире! За год, за два, за десять лет внесу вперед кормовые деньги. Ах ты плут! Да он и вексель-то разорвал, вот и клочки валяются! Хорош молодец! Даром что смотрит таким тихомолкой! Да нет, погоди! Я подберу эти клочки и явлюсь с ними в совестный суд*, там нас разберут. Уж быть тебе опять в долговом!.. Ну, чего стоишь? Отправляйся! Вот твоя шляпа! (Надевает на голову шляпу.) Ах, да! Подавай-ка двадцать пять целковых! Вишь, какой проворный! Ну, давай! (Ладыжкин запускает машинально руки в задние карманы). Ну, куда лезешь! В жилетку положил! (Ладыжкин бессознательно вынимает из жилетки ассигнацию и держит ее, Чежин вырывает ее от него.) Ну, теперь прощай! Приготовься: завтра же подам на тебя жалобу в совестный суд, а через несколько дней ты опять будешь на старом месте. Что глаза-то выпучил? Или вместо долгового не посадить ли тебя в сумасшедший дом?

Ладыжкин. Не знаю.

Чежин. Ничего не знаешь! Э-эх! Фалалей, Фалалей!.. Было счастье под носом, да ловить не умел! Ну, убирайся! (Уходит.)

ЯВЛЕНИЕ XVII

Ладыжкин (один, стоит несколько времени без движения). Неудача… везде… всегда… Что делать? Как быть? В виду тюрьма… Впрочем, что ж? И там живут… Эх! (Бессознательно осматривается, подходит к столу и наливает водку.) С горя! (Пьет залпом, берет закуску, подносит ко рту и опять кладет.) Нейдет! (Отходя от стола.) Гм! Куда теперь… Куда… к хозяйке — спросит деньги… а где деньги. (Шарит в карманах.) Фу-фу! Ни зерна!.. Ну да, авось, добрые люди помогут… а впрочем. (Подумав.) Затем — прощайте!.. (Кланяется и тихо уходит.)

Занавес.

В своих мемуарах ‘За полвека’ П. Д. Боборыкин писал о Чернышеве: ‘С ним мы познакомились по ‘Библиотеке для чтения’, куда он что-то приносил и, сколько помню, печатался там. Он мне понравился как очень приятный собеседник, с юмором, с любовью к литературе, с искренними протестами против тогдашних ‘порядков’. […] Таким драматургам, как Чернышев, было еще удобнее ставить, чем нам. Они были у себя дома, писали для таких-то первых сюжетов (актеров на главные роли.— В. Н.), имели всегда самый легкий сбыт при тогдашней системе бенефисов. Первая большая пьеса Чернышева ‘Не в деньгах счастье’ выдвинула его как писателя благодаря игре Мартынова. А ‘Испорченная жизнь’ разыграна была ансамблем из Самойлова, Снетковой, П. Васильева и Владимировой. Этот тип актера-писателя […] уже не повторится’ (Боборыкин П. Д. Воспоминания в 2-х т., т. 1. М., 1965, с. 223—224). Это взгляд со стороны, более того, взгляд ‘конкурента’, и, по-видимому, верно в нем только то, что было доступно внешнему наблюдению: принадлежность Чернышева к разряду драматургов-актеров, умение писать сценично и к тому же в расчете на состав труппы, зависимость его успеха как драматурга от исполнителей. Все так, и вместе с тем все понято очень поверхностно и в судьбе Чернышева-человека и в существе Чернышева-писателя.

И положение Чернышева в труппе, и отношения его с ‘первыми сюжетами’ (за исключением не любимого театральным начальством Мартынова) — все было не так идиллично, как рисуется Боборыкину.

Чернышев не оставил заметного следа в истории русского актерского искусства, и современники по-разному объясняют причины его неуспеха. Преобладает мнение, что он был малоодаренным актером. Некоторые же театральные критики и мемуаристы признают за Чернышевым определенное актерское дарование и объясняют его неудачи житейскими причинами: его неуживчивостью, неумением вовремя удержать острое словцо и ладить с нужными людьми. Так, например, М. Рапопорт, рецензируя спектакль, где Чернышев заменял заболевшего Самойлова, сетует, что публика ‘совершенно равнодушна к подвигу молодого артиста, заслуживающего, однако, не только одобрения, но и благодарности: мы говорим о Чернышеве, артисте с талантом и горячей любовью занимающемся искусством. Уже не в первый раз случается г. Чернышеву являться в ролях известных артистов, и каждый раз он играет если не с совершенством, то весьма добросовестно’ (Театральный и музыкальный вестник, 1858, N 35, с. 411).

Ап. Григорьев также считал Чернышева одаренным человеком, не реализовавшим своих возможностей (см.: Григорьев Аполлон. Эстетика и критика. М., 1980, с. 435).

Как драматический писатель Чернышев, безусловно, отличался от типичных поставщиков репертуара из числа предприимчивых актеров и театральных чиновников, которых Григорьев иронически называл ‘александрийскими драматургами’. Для Чернышева характерно серьезное отношение к литературному труду. По своим эстетическим установкам он явно принадлежит к ‘реальному направлению’, к ‘школе Гоголя и Островского’, как выражалась критика того времени. Успех его пьес несправедливо приписывать исключительно актерам, игравшим в них. Чернышев давал материал для актерского творчестваоеалистического плана. Как справедливо писалось в очерке о Чернышеве, ‘имя Ивана Егоровича Чернышева тесно и неразрывно связано с именем гениальнейшего из русских драматических артистов, с именем Александра Евстафьевича Мартынова. Связалось это имя тем, что Чернышев своими тремя драматическими произведениями дал возможность Мартынову выказать всю силу своего трагического дарования. Эти произведения: ‘Жених из долгового отделения’, ‘Не в деньгах счастье’ и ‘Отец семейства’ (Суфлер, 1884, No 6, с. 5).

Мартынов любил Чернышева и ценил его пьесы. Сообщая о своем успехе в пьесах Чернышева на гастролях в Москве, он заканчивает письмо к нему: ‘Теперь позвольте пожелать здоровья, любимый автор мой…’ (Театральное наследство. М., 1956, с. 288). И эта любовь замечательного актера, всеми силами отстаивавшего новое реалистическое направление русской драматургии на петербургской сцене, стоит иного критического отзыва, она дает нам представление о месте Чернышева в литературно-театральном движении его времени. Он затрагивал в пьесах живые проблемы, волновавшие общество, и именно поэтому его произведения, особенно ‘Жених из долгового отделения’, ‘Не в деньгах счастье’ (1858), ‘Отец семейства’ (1860) и ‘Испорченная жизнь’ (1861), имели успех и долго удерживались в репертуаре.

Чернышев является также автором романа ‘Уголки театрального мира’ (1875). Вместе со своим другом, поэтом Г. Н. Жулевым (1836—1878), также актером Александрийского театра, выступал в сатирическом журнале ‘Искра’, там печатались его очерки.

Сочинения Чернышева не собраны.

Литература о нем:

Нильский А. А. Воспоминания.— Исторический вестник, 1894, No 9, с. 683— 688, Россиев П. Иван Егорович Чернышев.— Ежегодник императорских театров, 1913, No 7, с. 145—156, Альтшуллер А. Александр Евстафьевич Мартынов. Л.—М., 1959, с. 163—179, Золотницкая Т. Д. Чернышев актер и драматург. Автореф. канд. дис. Л., 1976.

ЖЕНИХ ИЗ ДОЛГОВОГО ОТДЕЛЕНИЯ

Впервые пьеса опубликована в ‘Драматическом сборнике’, т. 4. Спб., 1858. Премьера в Александрийском театре состоялась 25 сентября 1858 года. Роли исполняли: Грязовская — Ю. Н. Линская, Чежин — П. И. Григорьев 1, Счастнев — А. М. Максимов 1, Ладыжкин — А. Е. Мартынов. ‘Пьеса имела успех, театр был полон’,— пишет обозреватель ‘Театрального и музыкального вестника’ (1858, No 39, с. 462).

Рецензент ‘Отечественных записок’ также отмечает успех пьесы, хотя отзывается о ней с некоторой снисходительностью. При этом, пересказывая ее содержание, он обнаруживает искаженное понимание самого существа роли Ладыжкина, называя его ‘прогулявшимся’ человеком. Эта ошибка рецензента тем удивительнее, что он особо выделяет исполнение роли Мартыновым. ‘[…] Вот все содержание комедии. В основе ее не положено особой мысли, но подробности пьесы, а особенно при том исполнении, какое мы видели на петербургской сцене, придает пьесе г. Чернышева интерес. Г. Мартынов в роли Ладыжкина превосходен. Надобно видеть этого прогулявшегося человека, лишившегося собственной воли, человека без силы, без энергии, объясняющегося по приказанию в любви, начинающего надеяться, кажется, на счастье и опять теряющего всякую надежду и стоящего снова у дверей долгового отделения. Это одна из лучших ролей г. Мартынова’ (Отечественные записки, 1858, т. 21, No 11, Современная хроника России, с. 35).

Пьеса Чернышева прочно вошла в репертуар. В 1859 году театральный критик Гиероглифов, рецензируя спектакль 6 ноября в театре-цирке, состоявший из ‘Игроков’ Гоголя и ‘Жениха из долгового отделения’, замечает: ‘В театре-цирке по пятницам даются спектакли, которые по выбору пьес доставляют истинное наслаждение настоящим ценителям и любителям искусства […] А г. Мартынов в пьесе ‘Жених из долгового отделения’ является каким-то волшебником комизма. Кроме того, что роль передается с полным выражением всех психических оттенков и с неподражаемой художественностью в создании ее — комизм доходит до какой-то чудесной, обаятельной силы, зрители находятся под влиянием неудержимого смеха, доходящего до слез, до истерики’ (Театральный и музыкальный вестник, 1859, No 45, с. 440).

В 1913 году в статье П. Россиева о Чернышеве мартыновское исполнение роли Ладыжкина вспоминается как театральная легенда: ‘В 1858 году ‘Жених из долгового отделения’ поставлен на александрийской сцене, и Мартынов-Ладыжкин гармонически сочетал и ярко выказал обе стороны своего обширного таланта. Несмотря на весь комизм обстановки и самой личности Ладыжкина, он заставил зрителя невольно сострадать ему, и нужно было видеть, как, ожидая заключительных слов без-невестного жениха, весь театр притаил дыхание. И действительно, в этих словах вылилась вся душа забытого судьбою человека и глубокую непередаваемую грусть унес он с собой за сцену. Одноактная сатира-элегия Чернышева слишком известна, чтобы здесь пересказывать ее. Уже с лишком пятьдесят лет она странствует по русским сценам, не увядая и не утрачивая красок старого быта, и в каждом, даже очень талантливом изобразителе Ладыжкина все же чувствуется мартыновская традиция’ (Ежегодник императорских театров, 1913, No 7, с. 151).

Текст пьесы печатается по изданию: Репертуар. Художественный сборник под ред. Корецкого. Спб., б. г., т. 6.

Вдруг как с черной печатью…— Письма, извещавшие о смерти, посылались в особых траурных конвертах.

…на казенной квартире…— т. е. в тюрьме.

‘Письмовник’ Курганова — своеобразная энциклопедия для самообразования и одновременно сборник для развлекательного чтения русского просветителя XVIII века Н. Г. Курганова. Книга имела чрезвычайно широкое распространение в демократической части общества.

…как Юлия Пастрана…— В дневнике известной мемуаристки Е. А. Штакеншнейдер поддатой 26 мая 1858 г. читаем: ‘Теперь показывают в Петербурге женщину-обезьяну, зовут ее Юлия Пастрана. Она вся покрыта шерстью, и у нее борода. Она говорит по-английски, танцует и поет’ (Штакеншнейдер Е. А. Дневник и записки. М.—Л., 1934, с. 213).

…а я отметился в Москву.— При поездках на почтовых оформляли подорожную с указанием маршрута, сведения о приезде в столицы публиковались в газетах.

…в совестный суд…— Совестный суд был особым учреждением, предназначенным для разбора гражданских дел с целью достичь примирения сторон, а также для разбора уголовных дел, требовавших снисхождения со стороны судей (например, преступления, совершенные малолетними или душевнобольными), по замыслу создателей он был меньше связан формальностями, к середине XIX века это учреждение уже отмирало. Разорванный вексель в обычном суде безусловно уже не мог считаться денежным документом, поэтому Чежин и вспоминает совестный суд.

В. Н. Некрасов

Комментарии

Читайте также: