Жена Пентефрия, Леонтьев-Щеглов Иван Леонтьевич, Год: 1899 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 13 минут(ы)

Скачать в PDF

Скачать в FB2

ПУШКИНСКІЙ СБОРНИКЪ
(въ память столтія дня рожденія поэта)

С.-ПЕТЕРБУРГЪ
ТИПОГРАФІЯ А. С. СУВОРИНА. ЭРТЕЛЕВЪ ПЕР., Д. 13
1899

И. Л. ЩЕГЛОВЪ.

ЖЕНА ПЕНТЕФРІЯ.

КАРТИНКА ИСЧЕЗНУВШАГО БЫТА.

ДЙСТВУЮЩІЯ ЛИЦА:

Павелъ Петровичъ Ненюковъ, полковникъ, командиръ батареи.

Аврора Ивановна, его жена.

Фима Пышненко (Серафима), дочь капитана Пытненко, сослуживца Ненюкова.

Прапорщикъ Сидоровъ.

Фельдфебель.

Митрофанъ, встовой Ненюкова.

Мсто дйствія — уздное захолустье.

Гостиная у Ненюковыхъ. Убрана небогато, но съ претензіей. На стол самоваръ и чайный приборъ. Митрофанъ хлопочетъ около самовара. Изъ двери налво выходитъ Ненюкова — томная, сильно напудренная дама.

I.
Ненюкова и Митрофанъ, потомъ Ненюковъ и фельдфебель.

НЕНЮКОВА [Митрофану].

Митрофанъ, вы говорили барину, что самоваръ поданъ?

МИТРОФАНЪ.

Докладывалъ, ваше вскблагородіе,— только они съ фельдфебелемъ заняты.

НЕНЮКОВА.

Это несносно! [Подходитъ къ двери направо и нжно кличетъ]. Пуля!.. Пулечка!.. [Рзко]. Павелъ Петровичъ!! [Изъ дверей направо выходитъ Ненюковъ, за нимъ слдуетъ рослый фельдфебель. Ненюковъ — небольшой. юркій человкъ, съ жидкими общипанными бакенбардами и маленькими суетливыми глазками, говоритъ крикливымъ дискантомъ и немилосердно жестикулируетъ]. Чай давно простылъ. Зовешь, зовешь, никакъ не дозовешься…

НЕНЮКОВЪ.

Ахъ, матушка, некогда мн чаи разводить! У меня въ голов разныя втулки да трубки, всякія накладки да подкладки,— когда мн тутъ думать о ча!

НЕНЮКОВА.

Пуля, подумай: двнадцатый часъ! Вдь скоро обдъ…

НЕНЮКОВЪ.

Ну, и не буду пить… ну, и чортъ съ нимъ — велика важность! [Фельдфебелю]. Ты говоришь. Шилохвостый опять сопитъ?

ФЕЛЬДФЕБЕЛЬ [флегматично].

Сопитъ, ваше в-діе.

НЕНЮКОВЪ.

Что-жъ ты мн раньше ничего не сказалъ? Что же вы, бестіи, молчите, а? Лошадь околваетъ, и никому нтъ дла-съ. Что это за безпечный народъ — просто съ ума сойти!

ФЕЛЬДФЕБЕЛЬ.

Коновалъ говоритъ, ваше в-діе, что ничего.

НЕНЮКОВЪ.

А ты и поврилъ? Коновалъ — дуракъ, коновалъ ничего не понимаетъ. Чтобы теб услужить командиру — самому присмотрть. Такъ нтъ-съ, никто не хочетъ помочь командиру: пропадай командиръ, провались командиръ — никому нтъ дла-съі!

НЕНЮКОВА [у чайнаго стола].

Пулечка, успокойся!

НЕНЮКОВЪ.

Успокойся!.. Вотъ какъ женщины разсуждаютъ: у меня въ батаре лошади дохнутъ, а она совтуетъ успокоиться!.. Нтъ, матушка, я буду во все горло орать, когда меня по карману бьютъ!! [Фельдфебелю]. Скажи ты, Кирилюкъ, этому каналь коновалу, что, если Шилохвостый завтра не будетъ здоровъ, такъ я ему всю морду разобью!

ФЕЛЬДФЕБЕЛЬ.

Такъ точно ваше в-діе! [Повертывается, чтобъ уходить].

НЕНЮКОВЪ.

Да не забудь напомнить этому подлецу Модырк, чтобъ онъ чаще орудіе смазывалъ. Я ему, мошеннику, нашивки спорю, если замчу хоть одну царапину въ канал! Ступай. [Фельдфебель идетъ къ двери, Ненюковъ опять оборачивается]. Стой, Кирилюкъ! Скажи на милость, что длаетъ со мной этотъ скотъ Паномаренко? Чему онъ учитъ новобранцевъ? Болванъ на болван. Что не спросишь: ‘Не могу знать, ваше высокородіе!’ — У меня ври, а чтобы этого ‘не могу знать’ — не было!

ФЕЛЬДФЕБЕЛЬ.

Слушаю-съ… [Уходитъ. Ненюковъ садится за столъ и на-скоро прихлебываетъ чай].

НЕНЮКОВА.

Зачмъ, Пуля, ты всегда употребляешь такія тривіальныя выраженія?

НЕНЮКОВЪ.

Съ этимъ народомъ, шерочка, иначе нельзя. Попробуй-ка поговорить съ солдатомъ человческимъ языкомъ — такъ онъ тебя и уважать перестанетъ. Вотъ теб примръ — батарея Биркина. Онъ все миндальничалъ со своими солдатами: ‘любезный, да милый, да голубчикъ’. Анъ вотъ ‘голубчики’ и подкатили его на прошлогоднемъ смотру. А моя батарея, что ни смотръ,— первый сортъ!

НЕНЮКОВА.

Если ты убжденъ, что твоя батарея примрная, зачмъ же ты всегда такъ суетишься!

НЕНЮКОВЪ.

Должность моя, шеръ, такая собачья — нельзя мн не суетиться: и въ конюшн присмотри, и въ кухню загляни, и въ канцеляріи торчи, и на учень скачи,— словомъ, чортъ меня разорви! А тутъ, на какого-то дьявола, мн еще новаго офицера всучили. Безъ того хлопотъ полонъ ротъ.

НЕНЮКОВА.

Какого офицера? Ты мн ничего не говорилъ.

НЕНЮКОВЪ.

А шутъ его знаетъ — какого-то свжеиспеченаго прапорщика. Извольте еще возиться съ этимъ сокровищемъ — покорно благодарю! И фамилія-то такая пустая — Сидоровъ. Наврно пентюхъ.

НЕНЮКОВА.

Вотъ это мило. Что же ты мн, Пуля, раньше ничего не сказалъ?

НЕНЮКОВЪ.

Такъ и есть мн время думать о всякой мелочи.

НЕНЮКОВА.

Когда же онъ прідетъ?

НЕНЮКОВЪ.

А я почемъ знаю! Хоть бы вкъ не прізжалъ — не заплачу.

НЕНЮКОВА.

Ахъ, какой же ты, Пуля,— разв можно такъ! Молодого офицера надо обласкать, приголубить, чтобъ онъ сразу почувствовалъ себя свободно.

НЕНЮКОВЪ.

Ну, ужъ, обласкать — это ваше, бабье дло, а мое дло,— его распечь, чтобъ онъ зналъ службу, чтобъ онъ у меня былъ ‘чикъ-офицеръ!’ [Входитъ Митрофанъ].

МИТРОФАНЪ.

Его благородіе, прапорщикъ Сидоровъ.

НЕНЮКОВА [взволнованно].

Ну, вотъ… ну, вотъ, это такъ всегда! Никогда не предупредишь — и вдругъ кто нибудь къ намъ съ визитомъ, а я въ неглиже… [Митрофанъ беретъ самоваръ и уходить].

НЕНЮКОВЪ.

Вотъ еще нашла съ кмъ церемониться!

НЕНЮКОВА.

Ахъ, Пуля, ты не имешь никакого понятія о гранжанр. Разв это возможно — молодой человкъ изъ Петербурга, а я вдругъ являюсь въ такомъ свт! [Идетъ налво].

НЕНЮКОВЪ.

Только ты, шерочка, пожалуйста поскоре, а то мн пора въ канцелярію.

НЕНЮКОВА.

Ахъ, Боже мой, я сейчасъ, сейчасъ! [Уходитъ и выглядываетъ въ дверь. Входитъ прапорщикъ Сидоровъ. Онъ въ полной парадной форм, въ двай рук кепи съ султаномъ и перчатка, Сидоровъ — девятнадцати лтній юноша, съ наивнымъ взглядомъ и мшковатой поступью].

II.
Ненюковъ, Сидоровъ, потомъ Ненюкова.

НЕНЮКОВЪ [ходитъ, не замчая Сидорова].

Вотъ еще нелегкая принесла сокровище… очень нужно!.. Терпть не могу этихъ фендриковъ — наврно будетъ клянчить впередъ жалованье! [Оборачивается я видитъ Сидорова, тотъ робко къ нему подходитъ].

СИДОРОВЪ.

Господинъ полковникъ, честь имю явиться…

НЕНЮКОВЪ [напуская на себя свирпость]

А, явиться?.. Вы являетесь!.. Интересно знать, къ кому вы являетесь?!

СИДОРОВЪ [озадаченный].

Командиру первой ба-батареи…

НЕНЮКОВЪ [перебивая].

Нтъ-съ, не командиру батареи, а чортъ знаетъ кому, — командиру такъ не являются! На что вы похожи? Гд у васъ галстукъ? Какъ вы держите кепи?.. Что у васъ за волосы? Разв это волосы! Отчего они у васъ такъ нахально торчатъ??

СИДОРОВЪ.

Отъ природы, господинъ полковникъ.

НЕНЮКОВЪ.

Нтъ-съ, не отъ природы, а оттого, что вы, господинъ прапорщикъ — невжа. Лзете въ нелпомъ вид прямо въ гостиную. Вы забываете, что здсь не трактиръ, а квартира вашего командира!

СИДОРОВЪ [вспыхнувъ].

Господинъ полковникъ, позвольте вамъ замтить…

НЕНЮКОВЪ.

Нтъ-съ, ужъ позвольте мн вамъ замтить, разъ вы сунулись въ мою батарею… [Ищетъ, къ чему бы придраться]. Гд у васъ, позвольте спросить… того… она… гд она?.. [Сидоровъ осматривается]. Гд пуговица?.. Гд у васъ вторая пуговица?!

СИДОРОВЪ [поспшно застегивается].

Отстегнулась, господинъ полковникъ…

НЕНЮКОВЪ.

Нтъ-съ, не отстегнулась, а потому, что вы неряха… потому что, являясь къ своему начальству, вы даже не потрудились почиститься. [Сидоровъ смахиваетъ перчаткой пылинку съ сапога]. Думали, командиръ-фюфяй, командиръ спуститъ — анъ, нтъ, командиръ не спуститъ, не на таковскаго напали!!

СИДОРОВЪ.

Виноватъ, господинъ полковникъ!

НЕНЮКОВЪ.

Я васъ еще не такъ проберу! У меня вдь строго, у меня вс офицеры ходятъ по ниточк… Моя батарея первая въ бригад! Если вы не желаете служить какъ слдуетъ — убирайтесь въ другую батарею… Мн лодырей не надо! [Въ дверяхъ налво появляется Ненюкова, она въ шелковомъ плать, съ вырзомъ на груди].

НЕНЮКОВА [укоризненно мужу].

Пуля! Пуля! [Привтливо киваетъ Сидорову].

СИДОРОВЪ
[неловко поклонившись Ненюковой, повертывается къ ней спиной и обращается къ Ненюкову].

Виноватъ, господинъ полковникъ!

НЕНЮКОВЪ.

Да что вы повторяете, какъ попугай: ‘виноватъ, виноватъ’ — а сами продолжаете держать себя какъ медвдь! Жена ему кланяется, руку протягиваетъ, а онъ и ухомъ не ведетъ, точно ему наплевать. Да что вы о себ воображаете… чтобы, Наполеонъ, что ли? Вы недопеченый прапорщикъ — больше ничего!..

СИДОРОВЪ [обидвшись].

Господинъ полковникъ, это слишкомъ!

НЕНЮКОВЪ.

Что-съ, что-съ? Слишкомъ?? Извольте сейчасъ подъ арестъ!.. Грубіянъ! Мальчишка!!.

НЕНЮКОВА.

Пулечка!

НЕНЮКОВЪ.

И слушать не хочу — подъ арестъ!!

СИДОРОВЪ.

Но, полковникъ…

НЕНЮКОВЪ [вн себя].

Не извольте разсуждать и пожалуйте ваше оружіе! [Сидоровъ отстегиваетъ саблю и протягиваетъ ее Ненюкову]. Не мн — жен!!. [Отходить къ окну и нервно щиплетъ бороду].

НЕНЮКОВА [сильно].

Павелъ Петровичъ!! [Сидоровъ тревожно оглядывается, не зная куда ему дть саблю].

НЕНЮКОВЪ [сдержанно].

Вдь это же, чортъ знаетъ что такое… вдь это изъ рукъ вонъ, что за невжество! Сдлай милость, Аврора, образуй ты этого бурмазея, а я зайду пока, въ канцелярію… [Заглядывая въ окно]. Вотъ-съ, гуляетъ козелъ — и никому нтъ дла-съ! Разв мсто козлу у орудія? То-есть, куда ни посмотри — всюду безпорядокъ! И здсь распеки, и тамъ догляди, и тутъ не упусти… Экая, прости Господи, каторжная жизнь!! [Уходить].

III.
Ненюкова и Сидоровъ.

НЕНЮКОВА [ласково Сидорову, который стоитъ растерянно посреди комнаты].

Что же вы стоите, садитесь! [Садится на кушетку и приглашаетъ его помститься рядомъ. Сидоровъ не двигается]. Ну, что же?.. Ахъ, васъ стсняетъ эта несчастная сабля!.. Давайте ее сюда!.. [Беретъ у Сидорова саблю и ставитъ ее возл, въ уголъ]. А сами садитесь вотъ здсь…

СИДОРОВЪ [свъ на кончикъ кушетки].

Покорнйше благодарю.

НЕНЮКОВА [про себя].

Бдный мальчикъ, онъ чуть не плачетъ! [Ему]. Скажите мн съ полною откровенностью — мой мужъ васъ очень напугалъ?

СИДОРОВЪ.

Да-съ, они ужасно строги…

НЕНЮКОВА.

Кто, Пуля строгъ? [Смется]. Совсмъ нтъ… Ото потому, что онъ съ утра расходился. На тощакъ онъ всегда у меня шумитъ, а посл обда это самый смирный человкъ! [Сидоровъ поднимаетъ на нее удивленно глаза]. Вы не врите? Да вотъ приходите сегодня къ намъ запросто обдать и увидите, что онъ совсмъ не такъ страшенъ.

СИДОРОВЪ.

А какъ же-съ — ‘подъ арестъ’?

НЕНЮКОВА.

Ахъ, какой же вы, право — и вы поврили? Вдь это онъ такъ сказалъ, чтобъ показать, что онъ начальникъ. Онъ самъ не знаетъ, что говоритъ, когда разойдется. Онъ у меня ужасный кипятокъ!

СИДОРОВЪ [наивно].

Вы не шутите?

НЕНЮКОВА [про себя].

Онъ прелестенъ. [Ему]. Неужели же я стану обманывать офицера моей батареи! [Сидоровъ краснетъ и мнетъ кепи]. Положите вашу кепи, что за церемоніи… А перчатка зачмъ? Снимите сейчасъ. И шарфъ тоже можете снять — я вижу онъ васъ безпокоитъ… Будьте какъ дома. Вотъ такъ. Теперь вы чувствуете себя свободно, да?

СИДОРОВЪ [натянуто улыбаясь].

Да-съ/

НЕНЮКОВА.

Вотъ, видите. Ну-съ, придвигайтесь ко мн ближе я давайте болтать… Вы къ намъ прямо изъ Петербурга?

СИДОРОВЪ.

Такъ точно-съ.

НЕНЮКОВА.

У васъ тамъ родные?

СИДОРОВЪ.

Никакъ нтъ-съ.

НЕНЮКОВА.

Что же васъ заставило выйти именно въ нашу бригаду?

СИДОРОВЪ.

Климатъ-съ. [Молчаніе. Ненюкова, прищурившись, разсматриваетъ Сидорова, тотъ потупляетъ глаза].

НЕНЮКОВА.

Жаль мн васъ разочаровывать, молодой человкъ, но я должна васъ предупредить, что у насъ здсь убійственная тоска!

СИДОРОВЪ.

Я люблю природу-съ…

НЕНЮКОВА.

Ахъ, я сама ее обожаю, но для полнаго счастья этого мало… слишкомъ мало!.. Я это знаю по опыту… Впрочемъ, вы еще довольно удачно попали. Наша батарея все-таки стоитъ въ город и вы будете не лишены нкотораго bon ton. Зато, другія батареи — это ужасъ! Вы не можете представить себ, что это такое: расположены въ глуши, въ казачьихъ станицахъ… командиры не устраиваютъ ни журъ-фиксовъ, ничего, чтобы поддерживало свтскія привычки — офицеры пьютъ водку, играютъ въ штосъ… и доходятъ до ‘мезальянса’ съ простыми казачками. Орръ!.. У насъ во всякомъ случа, вы найдете свой маленькій кружокъ, гд довольно мило проводятъ время: поютъ, танцуютъ, иногда устраиваются спектакли. Разумется, не то, что въ Петербург — смшно и сравнивать!

СИДОРОВЪ.

Зимою тамъ очень оживлено-съ…

НЕНЮКОВА.

Воображаю. У насъ совсмъ мизерный кружокъ, а тамъ, вдь, это все en grand… Вотъ паша судьба, женщинъ: воспитываютъ насъ въ пансіон, развиваютъ въ насъ аристократическіе вкусы, потомъ выдадутъ замужъ — и вдругъ, вмсто великосвтскаго salon, очутишься въ какой нибудь ‘артиллерійской слободк!..’ Поневол начинаешь скучать, опускаешься… и отцвтаешь раньте Времени… [Слегка опрокидывается на кушетку и полузакрываетъ глаза].

СИДОРОВЪ [покраснвъ и уставившись глазами на спинку кушетки].

Какой у васъ… веселенькій ситецъ!..

НЕНЮКОВА.

Вы находите? Это намъ обивалъ добрйшій Эдуардъ Карлычъ.

СИДОРОВЪ [не поднимая головы].

Штабсъ-капитанъ Гофманъ?

НЕНЮКОВА.

Да, Гофманъ. Ахъ, онъ ужасный искусникъ! Онъ не только обиваетъ мебель, но еще занимается настройкой фортепіанъ, и настраиваетъ удивительно. И вся гостиная стоила мн, ужъ не помню, какой-то пустякъ. Эдуардъ Карлычъ, по знакомству, длаетъ всегда очень дешево,— ну, а мн онъ сдлалъ почти задаромъ… [жеманно]. Онъ былъ прежде въ меня немножко влюбленъ. [Молчаніе. Сидоровъ сосредоточенно любуется ситцемъ]. А вы?.. Вы никогда не были влюблены?

СИДОРОВЪ.

Не удавалось. [Тихонько отодвигается].

НЕНЮКОВА [шутливо-покровительственнымъ тономъ матери-командирши].

Какъ же это можно?.. Вы непремнно должны влюбиться! Иначе вы потеряете ‘по служб’…

СИДОРОВЪ [полушопотомъ].

Я не понимаю-съ…

НЕНЮКОВА [въ томъ же тон].

Тутъ и понимать нечего. Разъ вы понравились командирш, разъ она находитъ васъ симпатичнымъ, — вс шансы успха по служб на вашей сторон. Не удалось вамъ ей почему нибудь поправиться, не сумли вы ей чмъ ни будь угодить — ивамъ не будетъ оказано ни малйшаго снисхожденія. Помните: любовь — это лучшій ‘протэжэ’ по служб… А вы этого не знали? Ахъ, какой же вы еще неопытный мальчикъ 1

СИДОРОВЪ [въ замшательств, поднимаясь съ кушетки].

Виноватъ-съ, мн пора…

НЕНЮКОВА [про себя].

Бдняжка, что я съ нимъ сдлала! [Вставая и отдавая ему саблю]. Ну-съ, возьмите вашу саблю — вашъ арестъ кончился. Вдь наказаніе вовсе не такъ страшно, какъ вы предполагали?..

СИДОРОВЪ [принужденно].

Помилуйте-съ, совсмъ напротивъ! [Пристегиваетъ саблю и надваетъ шарфъ].

НЕНЮКОВА.

Такъ не забудьте же, вы у насъ обдаете. Мы обдаемъ въ два. Пожалуйста, только не женируйтесь: — приходите въ кител и безъ оружія…

СИДОРОВЪ [офиціальнымъ тономъ].

Весьма благодаренъ за ваше вниманіе.

НЕНЮКОВА [оправляя лифъ].

Что за благодарность,— это моя прямая обязанность… кормить своихъ офицеровъ! Вдь вы у меня въ батаре, а не у кого другого. И наконецъ, вы такой милый, скромный мальчикъ, что я далеко не прочь съ вами чаще позировать… Конечно, вы немножко бука, но это пройдетъ современемъ… Это отъ незнанія жизни… Вдь вы мн позволите васъ немножко пошлифовать, да? Ну, И прекрасно. Я вами непремнно займусь! [Сидоровъ раскланивается]. Да, не забудьте: когда придете къ обду и будете со мной здороваться, поцловать мн руку… Пуля очень строго за этимъ смотритъ. [Сидоровъ длаетъ невольное движеніе въ сторону Ненюковой]. Ахъ, вы и теперь хотите? И теперь можно!.. [Протягиваетъ ему руку, Сидоровъ, неловко приложившись, поспшно уходитъ].

IV.
Ненюкова одно, потомъ Фима Пышненко.

НЕНЮКОВА [глядя вслдъ Сидорову].

Вотъ уже десятый прапорщикъ, которому я разбиваю сердце!. [Ходитъ]. Нтъ, мое положеніе батарейной командирши положительно иметъ свой авантажъ: разв это не прелесть — обучать жизни свжаго, хорошенькаго прапорщика, заставлять его трепетать, волноваться… подслушать первый лепетъ юнаго сердца — и сорвать самый нжный цвтъ любви?.. Ахъ, какая прелесть!.. [Пауза]. Но этотъ, мой десятый, онъ совсмъ не похожъ на другихъ… Вс эти Гофманы, Калмыковы, вс они были гораздо смле въ свое время. А этотъ Сидоровъ — премилый… Онъ совсмъ Іосифъ! [Задумчиво останавливается передъ зеркаломъ. Входить Митрофанъ].

МИТРОФАНЪ.

Ея высокоблагородіе Серафима Михайловна!

НЕНЮКОВА.

Проси! [Входитъ Фима Пышненко, Ненюкова идетъ къ ней навстрчу] Здравствуйте, моя золотая! Здравствуйте, моя красота! [Цлуются]. Ну, садитесь, садитесь, и говорите, какъ вамъ не совстно было совсмъ забыть меня? [Садятся].

ФИМА.

Простите, дорогая Аврора Ивановна, право все какъ-то некогда было!

НЕНЮКОВА.

Вамъ некогда? Вздоръ, вздоръ… И врить не хочу. Какія у васъ могутъ быть такія важныя дла? Кокетничать съ Гофманомъ, вдь больше ничего!

ФИМА [задтая за живое].

Отчего вы меня такъ всегда преслдуете Гофманомъ? Что-жъ тутъ дурного, что я не мняю моихъ симпатій, какъ другія!

НЕНЮНОВА [принужденно].

Вдь Я шучу, моя прелесть, шучу! [Цлуются].

ФИMA.

Ахъ, чуть было не забыла вамъ сказать! Подъзжая къ вашему дому, я встртила на дорог молоденькаго-премолоденькаго прапорщика… должно быть изъ вновь произведенныхъ. И мн показалось, какъ будто онъ отъ васъ шелъ?..

НЕНЮКОВА [небрежно].

Да. это новый офицеръ, назначенный въ нашу батарею.

ФИМА.

А! То-то я смотрю на васъ — вы такая сегодня pare!..

НЕНЮКОВА [уязвленная].

Я, моя милая, всегда съ утра одваюсь прилично, и вы никогда не застанете меня, какъ нкоторыхъ — въ грязной манишк и заношенной блуз!..

ФИМА [покраснвъ].

Что это вы, голубушка, какъ будто на меня разсердились? Вдь это я такъ сказала, въ вид шутки!

НЕНЮКОВА.

Чтобъ я разсердилась на васъ, моя радость, вотъ мило! [Опять цлуются].

ФИМА.

А вдь я къ вамъ, собственно затмъ, чтобъ сообщить одну новость!

НЕНЮКОВА.

Что вы! Говорите, говорите, — я сгораю отъ нетерпнія!

ФИМА [таинственно].

Сегодня въ канцеляріи, у генеральши, что-то произошло съ адъютантомъ!

НЕНЮКОВА.

Не можетъ быть! Что именно — не знаете?

ФИМА.

Вотъ видите, онъ затерялъ какую-то бумагу. Казначей. я какъ вы знаете, ухалъ въ отпускъ и канцелярія теперь на рукахъ monsieur Стронскаго — а онъ такой поэтъ, никогда не помнитъ ничего — а генеральша, вы знаете, ужасная формалистка, ни одной бумаги не пропуститъ. Ну, вотъ, у нихъ, говорятъ, и вышло довольно бурное столкновеніе!

НЕНЮКОВА.

Вы думаете, что столкновеніе можетъ имть серьезныя послдствія для Стронскаго?

ФИМА.

Нтъ, серьезнымъ это ничмъ не кончится. [Значительно]. Вы знаете: милые бранятся, только тшатся!

НЕНЮКОВА [тревожно].

Вы что этимъ хотите сказать, моя безцнная?

ФИМА [колко].

Ничего особеннаго… Я только повторяю то, что говорятъ вс!

НЕНЮКОВА.

А что же говорятъ эти вс?

ФИМА.

Говорятъ, будто генеральша неравнодушна къ своему адъютанту!

НЕНЮКОВА.

Что же тутъ удивительнаго: онъ такъ аристократиченъ.

ФИМА.

Да, но злые языки утверждаютъ, что онъ отвчаетъ ей.

НЕНЮКОВА.

Не врьте злымъ языкамъ, моя милая. Я могу вамъ ручаться за Стронскаго, что онъ не возьметъ на себя никакихъ иныхъ обязанностей, кром канцелярскихъ!

ФИМА.

Почему же вы такъ уврены въ немъ?

НЕНЮКОВА [смшавшись].

Ахъ, Боже мой, потому что онъ былъ въ моей батаре… а я же должна знать своихъ офицеровъ! Наконецъ, онъ такъ любитъ все изящное, а генеральша, извините за выраженіе, скорй похожа на бомбардира, чмъ на свтскую даму… Нтъ, это все немыслимо, что вы мн говорите! [Входитъ Митрофанъ].

МИТРОФАНЪ [зычно].

Пишша готова, ваше вскблагородіе! Прикажете накрывать? [Фима вскакиваетъ съ кушетки].

НЕНЮКОВА.

Куда вы, куда вы, моя драгоцнная?

ФИМА.

Душенька, мн пора…

НЕНЮКОВА.

Ну, вотъ пустяки, — совсмъ не пора! Это все виноватъ этотъ дуракъ… [Митрофану]. Убирайтесь прочь! Никогда не смйте входить, когда васъ не спрашиваютъ! [Митрофанъ исчезаетъ].

ФИМА.

Нтъ, голубушка, въ самомъ дл пора. Я вдь къ вамъ всего на минутку захала. Папа сейчасъ съ ученья придетъ…

НЕНЮКОВА.

Ахъ, pardon, совсмъ забыла спросить про Михаила Семеновича. Что онъ, здоровъ?

ФИМА.

Merci, слава Богу. По обыкновенію, цлый день въ казарм. Вы знаете, служба — его слабость!

НЕНЮКОВА.

О, это рдкій офицеръ! Я ему такъ благодарна. Безъ него Пуля просто бы пропалъ… Жаль, жаль, что вы уже уходите, а все этотъ противный Митрофанъ виноватъ. Онъ такой мужланъ, мн столько съ нимъ хлопотъ…

ФИМА.

Ахъ, это всегда, пока они не привыкнутъ! У насъ теперь та же самая исторія. Однако, прощайте моя дорогая! Совсмъ засидлась… [Цлуются].

НЕНЮКОВА.

До свиданья, моя родная! Не забывайте меня! [Фима уходитъ].

V.
Ненюкова одна, потомъ Ненюковъ.

НЕНЮКОВА.

Противная двчонка! Явилась нарочно, чтобъ меня разстроить… [Ходитъ]. Неужели это правда, что Нарциссъ измняетъ мн? Право, не знаешь чему врить: злымъ языкамъ или легкомыслію мужчинъ?!. Впрочемъ, я давно замчаю, что, съ назначеніемъ его на должность адъютанта, онъ какъ будто перемнился… Даже мн показалось, что онъ сталъ чуть-чуть зазнаваться… Конечно, повышеніе по служб могло немножко вскружить ему голову, но я не хочу врить, чтобъ онъ ршился на liaison съ Брусничной… [Останавливается]. Ну, а если?.. [Ршительно]. Ну, тогда я возьму себ Сидорова, а онъ пусть бсится… Да, сама судьба посылаетъ мн въ утшеніе этого милаго мальчика! [Входитъ Ненюковъ].

НЕНЮКОВЪ.

Ну, что, теръ, взбутетенила, какъ слдуетъ, господина свжепросольнаго прапорщика?

НЕНЮКОВА.

Пуля, что за выраженіе: ‘взбутетенила!’ Напротивъ, я была съ нимъ очень любезна и даже пригласила его къ обду, потому что онъ прекрасный молодой человкъ.

НЕНЮКОВЪ.

Прекраснаго я въ немъ ничего не замтилъ и, по моему, совсмъ лишнее было приглашать его обдать!

НЕНЮКОВА.

Напротивъ, непремнно надо было пригласить, чтобъ хоть нсколько его ободрить. Ты, Пуля, своимъ крикомъ такъ его напугалъ, что я думала, что онъ упадетъ въ обморокъ.

ПЕНЮКОВЪ [довольный].

Хе, хе, хе, небось пробрало? Ничего, ничего, на будущее время будетъ умне. Будетъ знать, что командиръ у него бдовый, что съ командиромъ не шути!..

НЕНЮКОВА.

Только пожалуйста, Пуля, будь съ нимъ за обдомъ повжливе! А то онъ все-таки петербургскій человкъ… я не знаю, что о насъ можетъ подумать! [Входитъ Митрофанъ].

МИТРОФАНЪ.

Его благородіе, прапорщикъ Сидоровъ!

НЕНЮКОВА.

Проси… проси!.. [Охорашивается передъ зеркаломъ].

НЕНЮКОВЪ.

Митрофанъ, обдъ готовъ?

МИТРОФАНЪ.

Такъ точно, ваше высокоблагородіе.

НЕНЮКОВЪ.

Что-жъ ты, чортова перечница, не накрываешь? Экій шаловый народъ — все имъ надо пальцемъ ткнуть, а такъ никому нтъ дла.

НЕНЮКОВА.

Павелъ Петровичъ, что это такое? Изъ-за всякихъ пустяковъ… [Митрофану]. Да, да, накрывайте скорй! Да не забудьте, Митрофанъ, три прибора… и тарелки берите не съ нижней полки — т съ изъяномъ, а сверху, фарфоровыя, что въ Таганрог куплены… И потомъ, новую бутылку вина откупорите… И, смотрите, не забудьте чистыя салфетки вынуть, а то вы иногда Богъ знаетъ что такое подадите… И, пожалуйста, поскорй!!. [Митрофанъ уходитъ].

НЕНЮКОВЪ.

Что это у тебя, шерочка, за страсть баловать всякую мелюзгу? Скажите, какіе вдругъ онры: и вино, и фарфоръ, и декольте, и не знаю еще что!..

НЕНЮКОВА.

Ахъ, пожалуйста, не мшайся! Теб сказано разъ навсегда, что ты ничего не понимаешь въ свтскихъ тонкостяхъ! [Входитъ Сидоровъ, за нимъ слдуетъ Митрофанъ съ столовымъ приборомъ].

VI.
Ненюковъ, Ненюкова и Сидоровъ.

[Сидоровъ переодлся въ китель и держится нсколько развязне. Войдя, по знаку Ненюковой, онъ прикладывается къ ея рук, и затмъ, щелкнувъ шпорами, раскланивается съ Ненюковымъ].

НЕНЮКОВЪ [постепенно увлекаясь].

Вотъ такъ-съ, къ ручк — вотъ это я понимаю… Вотъ это офицеръ! У меня уважать Аврору, она у меня рдкій человкъ! Погодите, она еще не такъ васъ навостритъ… Вы думаете: вы одни? А Стронскій? а Калмыковъ? а Гофманъ? Вс были такіе же педопечепые… а теперь, первые кавалеры въ бригад! А кто ихъ выправилъ?— Аврора. Она у меня душа батареи! Я такъ и разсуждаю: кто любитъ жену — значитъ любитъ батарею… Кто не любитъ — не любитъ батареи… не любитъ артиллеріи!!.

НЕНЮКОВА.

Пуля, ты всегда утрируешь. [Хлопочетъ около стола].

НЕНЮКОВЪ.

Нисколько не утрирую. Ужъ что правда, то правда. Что касается манеръ, салонной посадки — это мое почтеніе! Эдакихъ грандъ-дамъ во всей дивизій одна-дв, да и обчелся!.. [Вдругъ, серьезно]. Чортъ, изъ памяти вонъ: а вы являлись генеральш?

СИДОРОВЪ.

Такъ точно-съ. Ея превосходительству имлъ честь представиться, а его превосходительство не удалось видть.

НЕНЮКОВЪ.

Эхъ, вы юноша, юноша! Порядковъ еще вы нашихъ не знаете. Его превосходительство у насъ на второмъ план, а главный нашъ командиръ — генеральша. Бой-баба она у насъ! [Митрофанъ снова исчезаетъ].

НЕНЮКОВА.

Пуля, что же ты не предложишь monsieur Сидорову что нибудь закусить? Сейчасъ супъ подадутъ…

НЕНЮКОВЪ.

Ну-съ… какъ васъ, позвольте, по-батюшк?

СИДОРОВЪ.

Сергй едорычъ.

ПЕНЮКОВЪ.

Ну-съ, Серги едорычъ, милости просимъ откушать хлба-соли… Прикладывайтесь безъ церемоніи!.. [Наливаетъ себ и пьетъ]. А вдь, хе, хе, хе, изрядную взбучку прописалъ тогда, а? [Сидоровъ улыбается]. Ничего, ничего,— привыкать надо… [Хлопаетъ его по плечу и опять пьетъ]. Такъ вы, выходитъ, намревались генералу явиться, а не генеральш?.. Ахъ, вы, простота! Нашъ генералъ вдь того, на другомъ положеніи… Какъ это про него Стронскій отмочилъ:

‘Нашъ бригадный командиръ

Продалъ баб свой мундиръ’.

Остроумно, чортъ возьми! Вотъ, батюшка — Стронскій: поэтъ, талантъ. А откуда вышелъ? Изъ моей батареи. У меня, батюшка, вс офицеры чудесники. Напримръ, Калмыковъ, Яковъ Васильевичъ,— тотъ у насъ и трагедіи разыгрываетъ, и романсы распваетъ, а ужъ какой наздникъ — ф-фа, черкеса за поясъ заткнетъ!.. А штабсъ-капитанъ Гофманъ? И настройщикъ, и обойщикъ, и одинъ чортъ знаетъ, чего онъ не мастеритъ! А нашъ почтеннйшій Михаилъ Семеновичъ? Наизусть вс уставы произошелъ. Эдакаго службиста, государь мой, въ артиллеріи, днемъ съ огнемъ поискать! Да что и говорить: у меня въ батаре, что ни офицеръ — укоръ Европ!! [Митрофанъ вноситъ миску борща. Вс садятся за столъ. Ненюковъ посреди. Ненюкова vis—vis съ Сидоровымъ. Разливая борщъ, Ненюкова бросаетъ на прапорщика губительные взоры].

И. Л. ЩЕГЛОВЪ.

ЖЕНА ПЕНТЕФРІЯ.

Читайте также: