ЖЕНА ЧАСОВОГО МАСТЕРА.
ЖЕНА ЧАСОВОГО МАСТЕРА.
РАЗСКАЗЪ.
——
Н. СТАНИЦКІЙ.
‘Современникъ’, No 2, 1849
Жена часового мастера, Панаева Авдотья Яковлевна, Год: 1849
Время на прочтение: 15 минут(ы)
Я шелъ по Невскому проспекту. Меня поразила огромная вывска часового мастера изъ Женевы. Вспомнивъ, что мн нужно было починить часы, я зашелъ въ магазинъ, но въ немъ никого не нашелъ. За роскошнымъ прилавкомъ была дверь, драпированная бархатными занавсками. Она вела въ небольшую комнату, богато убранную, какъ мн показалось въ зеркало, висвшее противъ самой Двери. Я слышалъ чей-то разгоряченный голосъ и въ зеркал увидлъ слдующую сцену: краснощокій полный мужчина, очень тщательно одтыя, горячо говорилъ по-французски женщин, которая сидла на кушетк, закрывъ лицо руками, и горько плакала.
Я кашлянулъ и увидлъ, какъ женщина съ испугомъ спрятала свое лицо въ подушку, лежащую на кушетк, а краснощокій мужчина подбжалъ ко мн, едва скрывая свое волненіе.
— Что вамъ угодно? спросилъ онъ меня, принужденно улыбаясь.
Я отдалъ починить часы и вышелъ. Проходя мимо окна, я увидлъ блокурую женщину, прислонившуюся къ столу головкой, мн показалось, что она все еще плакала. Стройная ея талія граціозно обрисовывалась въ этой поз. По ея простому и изящному туалету, я сейчасъ догадался, какой она націи. Мн ужасно хотлось видть хорошенько ея лицо. Я старался обратить на себя ея вниманіе, вертлся у окна, и наконецъ я усплъ въ этомъ. Она довольно равнодушно посмотрла на меня и съ замтной досадой отошла отъ окна. Меня поразило ея грустное и нжное лицо, съ длинными пепельными локонами.
Я долго прохаживался, думая еще разъ увидть ее…. Дня три я только и думалъ о блокурой женщин, и вечеромъ безъ церемоніи по цлымъ часамъ глазлъ въ ея окно. Комната, устланная мягкими коврами и убранная съ большимъ вкусомъ, освщалась матовой лампой, и яркій свтъ газа, выходящій изъ магазина, придавалъ ей особенный привлекательный видъ.
Разъ вечеромъ, по обыкновенію, я смотрлъ въ окно. Блокурая женщина задумчиво сидла на кушетк. Она печально склонила голову, и длинныя, прозрачныя пукли скрыли совершенно ея нжный и правильный профиль. На ковр у ея ногъ играли дв двочки съ золотистыми кудрями. По временамъ дти обнимали и съ любовью цаловали блокурую женщину: тогда она нжно защищалась отъ шумныхъ ихъ ласкъ и, грозя пальцемъ, указывала на магазинъ, гд въ креслахъ дремалъ краснощокій мужчина съ газетой въ рукахъ.
Любопытные прохожіе видя, что я стою у окна, начали тоже глазть. Вроятно, замтивъ толпу, собравшуюся у ея окна, она встала и опустила стору. Я съ досадою растолкалъ любопытныхъ и хотлъ итти прочь, какъ вдругъ стора быстро поднялась. Я увидлъ краснощокаго мужчину, заботливо поправлявшаго занавски, онъ что-то съ жаромъ говорилъ, обращаясь къ блокурой женщин. По испуганнымъ лицамъ дтей, я догадался, что онъ говорилъ. Не знаю отъ чего, мн стало вдругъ досадно на самого себя, и я подумалъ: что, если я буду причиной новыхъ ея слезъ? и не помню, какъ очутился въ магазин.
Меня встртилъ краснощокій мужчина и вопросительно поклонился мн.
— Мои часы готовы? поспшилъ я спросить, хоть и помнилъ очень хорошо, что онъ общалъ мн ихъ черезъ недлю.
Часовой мастеръ спросилъ мою фамилію, сталъ рыться въ книг и наконецъ объявилъ мн, что черезъ недлю я могу получить ихъ.
Что длать! надо было итти, а мн ужасно не хотлось итти: я видлъ въ зеркало блокурую женщину, лежащую на кушетк въ очень граціозномъ положеніи.
Я началъ прицниваться къ часамъ, какъ-будто желая купить ихъ…. Стукъ подъхавшаго къ магазину экипажа привелъ въ волненіе краснощокаго мужчину, онъ остановился на половин фразы, заглянулъ въ окно и самодовольно улыбнулся. Въ зеркал же я видлъ совершенно противоположное впечатлніе, произведенное стукомъ подъхавшаго экипажа. Блокурая женщина вскочила съ кушетки, потомъ опять сла и напрягла свой слухъ. Дти оставили свои игрушки и съ любопытствомъ глядли на нее.
Въ магазинъ вошелъ молодой человкъ, слывшій въ то время въ Петербург однимъ изъ первыхъ богачей и счастливцевъ въ женщинахъ, о чемъ впрочемъ можно было догадаться, по самодовольному и гордому выраженію его лица. Онъ былъ высокъ, довольно полонъ, съ свжимъ цвтомъ лица, имлъ черные густые волосы, отличные зубы, круглыя его черты были правильны, однимъ словомъ, вс принадлежности красавца были соединены въ немъ. И онъ самъ, кажется, больше всхъ былъ увренъ въ несомннныхъ своихъ тлесныхъ достоинствахъ.
Я не зналъ лично К*** (такъ его ввали), но много слышалъ о его побдахъ, и по этимъ разсказамъ имлъ нкоторое понятіе и о томъ, какой онъ человкъ.
Покровительно кивнувъ головой въ отвтъ на низкій поклонъ краснощокаго мужчины, онъ заглянулъ въ комнату.
Въ это время блокурая женщина схватила дтей, прижала ихъ головки къ своей груди и, оставаясь въ этомъ положеніи, съ ужасомъ чего-то ждала.
— Часы готовы? спросилъ К***.
— Сейчасъ! отвчалъ краснощокій мужчина по-французски, и крикнулъ въ комнату:
— Матильда!
Я не спускалъ глазъ съ зеркала, меня бросило въ жаръ отъ отчаяннаго движенія, сдланнаго блокурой женщиной.
К*** охорашивался у зеркала и, самодовольно улыбаясь, разглаживалъ свои черные бакенбарды.
— Матильда! грозно повторилъ краснощокій мужчина.
Матитьда вскочила на ноги, поспшно поцаловала головки дтей и оправляясь пошла къ двери. Между тмъ краснощокій мужчина потерявъ терпніе и весь побагроввъ, кинулся къ двери. Они столкнулись я помнялись выразительными взглядами.
К*** очень любезно поклонился вошедшей Матильд, она сухо отвчала на его поклонъ.
— Гд часы г-на К***? спросилъ краснощокій мужчина.
— Они въ ящик, Эдуардъ! съ досадою отвчала Матильда, указывая головой туда, гд были спрятаны часы.
— К*** желаетъ видть! довольно выразительно подхватилъ Эдуардъ, а самъ кинулся ко мн и, потирая руки, съ притворною улыбкою спросилъ:
— Ну-съ, что же вы желаете?
Разговаривая со мной, онъ бросалъ безпокойные взгляды на Матильду, которая рылась въ ящик, ловко избгая взглядовъ К*** на вс его нашептыванія лаконически отвчая: ‘да и нтъ’.
— Эдуардъ, ихъ нтъ здсь! почти со слезами сказала она.
— Ахъ, извините, К***! воскликнулъ Эдуардъ и, обратись къ Матилы, указалъ на шкифъ, который стоялъ вн прилавка.
Матильда нершительно подняла доску у прилавка и остановилась, графъ стоялъ такъ близко, что, проходя мимо, она непремнно коснулась бы его.
Эдуардъ тревожно слдилъ за Матильдой.
— Скоре! ты заставляешь себя ждать! повелительно замтилъ онъ.
Матильда какъ кошка скользнула, и одинъ только локонъ отлетвъ слегка коснулся К’**.
— Charmante! нжно прошепталъ К*** вслдъ Матильд, которая быстро повернула голову и грустно-насмшливо улыбнулась.
Она открыла шкафъ и стала искать часы. Они лежали на самой верхней полк. Матильда потянулась достать, платье ея слегка затрещало, она съ сердцемъ схватила табуретъ, ловко вскочила на него и достала часы. Мы вс трое неспускали глазъ съ Матильды. К*** подошелъ къ ней и подалъ ей руку, но Матильда небрежно кивнула ему головой, соскочила легко съ табурета и, скользнувъ за прилавокъ, съ шумомъ опустила доску. Лукаво-гордая улыбка озарила ея грустное лицо. Отъ движенія или отъ внутреннихъ ощущеніи, румянецъ показался на ея щекахъ и придалъ необыкновенный блескъ ея глазамъ.
Эдуардъ бросилъ гнвный взглядъ на Матильду. Она подала часы К***. Снявъ перчатку и не безъ удовольствія посмотрвъ прежде всего на свою блую, но толстую руку, К*** взялъ часы и въ тоже время прижалъ длинный пальчикъ Матильды, шепнувъ ей съ фамильярной улыбкой:
— Perfide!
Отъ прикосновенія его руки Матильда вся вспыхнула и быстро выдернула свою руку…. часы упали на стекло ящика,— трескъ смшался съ восклицаніемъ Матильды. Эдуардъ совершенно забылся, кинулся къ ящику и началъ горячо выговаривать ей.
К*** любовался волненіемъ Матильды, которая стояла блдная, опустивъ глаза, а Эдуардъ вертлъ часы, прикладывая ихъ къ уху и вынималъ осколки стекла изъ ящика. Сцена была тяжелая, я весь дрожалъ, глядя на Матильду, К***, кажется, тоже сжалился надъ ней и, указывая на дтей, робко выглядывавшихъ изъ дверей на свою мать, спросилъ:
— Это ваши малютки?
— Да, это мои дти, съ гордостью отвчалъ Эдуардъ а, обращаясь къ дтямъ, сказалъ: — Матильда, Луиза! Дти спрятались. Эдуардъ приказалъ жен привести ихъ.
Я видлъ въ зеркало, какъ Матильда вытерла глаза, и взявъ дтей за руки, молча привела въ магазинъ.
Эдуардъ пропустилъ детей черезъ прилавокъ, не подымая доски.
— Какія хорошенькія! а которую зовутъ Матильдой?
И К***, лаская дтей, вопросительно глядлъ на мать, которая поправляла манжетку у рукава.
— Вотъ эту! сказалъ Эдуардъ и указалъ на двочку повыше ростомъ.
— Какъ похожа на мать! сказалъ К***, и, взявъ за руку ребенка, онъ спросилъ: — ты любишь меня, Матильда? и въ тоже время бросилъ лукавый взглядъ на мать.
Мать вздрогнула.
Эдуардъ подошелъ ко мн и довольно настойчиво спросилъ:
— Вы изволили выбрать, что вамъ нужно?
Я былъ очень сконфуженъ этимъ простымъ вопросомъ, что-то пробормоталъ, неловко поклонился и вышелъ.
Когда я очутился ни улиц, мн стало досадно на себя, зачмъ я вышелъ изъ магазина, вернуться было неловко, я сталъ смотрть въ окно.
Эдуардъ и дти исчезли. Матильда одна оставалась съ К***, который совершенно лежалъ на прилавк.
Мн было смшно самому, но я что-то странное чувствовалъ….
Матильда подняла стекло у ящика, вроятно чтобъ показать К*’* часы, которые онъ требовалъ, и К*** поцаловалъ ея руку, которою она придерживала стекло. Матильда быстро опустила стекло, бросила сердитый взглядъ на К***, гордо вышла изъ магазина и въ отчаяніи бросилась на кушетку.
Эдуардъ какъ изъ земли выросъ и съ низкими поклонами проводилъ К*** изъ магазина. Сердце у меня забилось, когда Эдуардъ пошелъ въ комнату, гд сидла Матильда. Она была въ сильномъ волненіи и безпрестанно мняла позы, какъ будто желая придать себ боле смлости. Мн стало страшно, когда я увидлъ ихъ вмст, я кинулся въ магазинъ, самъ не зная хорошенько, что длаю. Отворяя двери, я слышалъ слдующія слова:
— Сударыня! наша торговля не пойдетъ, если вы будете капризничать!…
Не очень ласково встртилъ меня разгоряченный Эдуардъ.
— Да чего вы хотите отъ меня? рзко спросилъ онъ, не скрывая боле своей досады.
Я купилъ часы, очень дурные, заплатилъ довольно дорого и вышелъ изъ магазина.
Съ этого дня я началъ почти каждый день забгать въ магазинъ по вечерамъ и безпрестанно прохаживался около магазина, подсматривая за К***.
Въ Петербург заговорили объ удивительной красавиц, недавно появившейся. Въ магазин была давка отъ молодежи. Матильда безвыходно была въ немъ, но я замтилъ, что хорошая торговля не очень радовала ее. Она примтно худла и была печальна.
Я смялся самъ надъ собою, иногда даже очень хладнокровно разсуждалъ, къ чему вс эти глупости? Но разсужденія моя оканчивались тмъ, что я бжалъ въ магазинъ, чтобъ хоть минуту посмотрть на Матильду.
При моемъ появленіи, Матильда весело улыбалась мн, ласково кивала головкой, оставляла другихъ покупателей и занималась мною. Это мн льстило. Я много накупилъ часовъ и портилъ ихъ нарочно, съ цлью имть предлогъ лишній разъ забжать въ магазинъ. Все это расположило Эдуарда ко мн, и онъ сталъ встрчать меня тоже очень ласково и даже удалялся изъ магазина при моемъ появленіи. Я замтилъ разъ Матильд, отчего не видать ея дтей? она отвчала мн печально, что ихъ отдали въ пансіонъ, и прибавила съ странной улыбкой, что ей кажется рано еще учить ихъ, но что длать: ихъ отецъ такъ желаетъ….
Скоро произошли значительныя измненія въ магазин. Матильда сидла на возвышеніи, особенно-устроенномъ для нея, и вписывала въ книгу фамиліи покупателей. Туалетъ ея былъ великолпный, и, сидя на возвышеніи, она невольно напоминала мн изящное произведеніе, выставленное на этажерку для эффекта.
Вполн почувствовавъ глупость своего положенія, я далъ себ слово наконецъ вытти изъ него, сталъ вести жизнь самую разгульную, съ утра до ночи проводилъ время въ шумной компаніи, наружно я былъ веселъ, но, возвращаясь домой, чувствовалъ непреодолимую тоску.
Однакожъ я не слаблъ въ моей ршимости, хотя и продолжалъ смяться надъ своей страстью. Разные слухи уже ходили по городу насчетъ Матильды и К***, который по цлымъ часамъ сидлъ въ магазин…’
Разъ я похалъ въ маскарадъ, шумъ и жаръ разволновали меня, притомъ я очень много пилъ вина за обдомъ, желая заглушить тоску, мучившую меня въ тотъ день. Мн это не удалось! къ довершенію тоски, я только получилъ страшную головную боль и, толкаясь въ шумной толп, чувствовалъ сильное желаніе всю ее изувчить… вдругъ между колоннами мелькнуло очень знакомое мн лицо. Эдуардъ endimanch стоялъ подъ руку съ маскою въ роскошномъ домино. Мн ненужно было долго всматриваться: сердце сказало мн, что это Матильда. Стройны! ея станъ, ея маленькая ручка и пепельные волосы, — все это завертлось передъ моими глазами.
Домино и маска придаютъ какую-то восхитительную таинственность женщин, особенно если знаешь, что она хороша, и еще боле, если влюбленъ въ нее. Я спрятался за колонну, долго любовался Матильдою и удивлялся очень простодушно, какъ это я давно съ ума не сошелъ отъ нея.
Они молчали. Эдуардъ тревожно глядлъ во вс стороны. Матильда, печально наклонивъ голову, стояла подл него. На лиц Эдуарда замтилъ я вдругъ вспыхнувшее волненіе. К*** былъ окруженъ толпою, изъ которой онъ старался высвободиться. Какъ бы въ насмшку, толпа остановилась у самой колонны, К*** дружески кивалъ головою Эдуарду и длалъ страшныя усилія, чтобы пробиться къ нему.
— Какая жара, какая тснота! бормоталъ К***, подходя наконецъ къ Эдуарду.— Вотъ это хорошая маска! прибавилъ онъ, небрежно разглядывая Матильду.— Съ кмъ это? спросилъ онъ, какъ будто не узнавая ея я не дождавшись его отвта, продолжалъ, грозя пальцемъ Эдуарду: — хорошо, вотъ я скажу вашей жен, вы длаете ей неврности.
— Да это моя жена! самодовольно смясь сказалъ Эдуардъ.
— А, а, а, Матильда, Матильда, это вы? Извините. Не угодно ли пройти по вал? спросилъ К***, подавая ей руку.
Матильда стояла какъ статуя, Эдуардъ выпустилъ ея руку. К*** повторилъ свое предложеніе и въ тоже время, не церемонясь, взялъ подъ руку Матильду и крпко сжалъ эту руку, какъ-будто боясь, что Матильда убжитъ отъ него: они исчезли въ толп.
Я задыхался отъ злобы. Эдуардъ усердно вытиралъ платкомъ свое полное, лоснящееся лицо, онъ пошелъ въ сни, я за нимъ. Я чувствовалъ желаніе нагрубить ему. Онъ взялъ по контромарк свою шинель и салопъ Матильды, который передаль лакею, щегольски одтому en bourgeoise. Я чуть не закричалъ, увидавъ, что Эдуардъ уходить. Я спросилъ лакея, чей онъ? во лакей съ прозрніемъ посмотрлъ на меня, отвернулся и ничего не отвчалъ. Я кинулся въ залу отыскивать Матильду и скоро нашелъ ее: она разсянно слушала нашептываніе К***, тоскливо осматриваясь. Кровь бросилась мн въ голову при мысли: что, еслибъ она знала, гд тотъ, котораго она ищетъ!
Я былъ въ совершенномъ отчаяніи, мн хотлось плакать, кричать. Я ршительно не могъ видть К*** вмст съ Матильдой. Но какъ отвлечь его отъ нея? Я задумался и вдругъ вскрикну ль отъ радости: мн пришла счастливая мысль…. а господинъ, шедшій возл меня, началъ извиняться, врно думая, что наступилъ мн на ногу: могъ ли онъ знать, что еслибъ меня въ эту минуту кололи булавками, я бы не замтилъ и этого! Долго упрашивалъ я равныхъ масокъ оказать мн услугу: поинтриговать К***, русскія дамы обижались, француженки осыпали меня остротами, наконецъ одна маска-француженка выскочила изъ толпы, окружавшей ее, и громко закричала:
— Съ условіемъ: ужинъ и бутылку шампанскаго!
— Дюжину! радостно сказалъ я, и мы побжали по зал, сопровождаемые насмшками. Я училъ свою маску, что и какъ говорить К***, она слушала меня нетерпливо. Мы догнали К***, я указалъ на него, маска моя воскликнула:
— Боже, это онъ! А, а, измнникъ, ты будешь наказанъ! стиснувъ зубы пробормотала она и, обращаясь ко мн, выразительно пожала мн руку и прибавила:
— Будь покоевъ, онъ не уйдетъ отъ меня!
Она атаковала К*** и тащила его отъ Матильды. Онъ находился въ волненія, ему не хотлось оставить Матильду, но то, что я научилъ маску сказать ему, было для него очень важно.
Я тихо шепнулъ Матильд:
— Старайтесь оставить руку графа.
Матильда радостно вскрикнула.
Я отскочилъ назадъ, потому-что К*** повернулся къ Матильд и спросилъ, что съ ней?
— На ногу наступили, я сяду! сказала Матильда.
— Хорошо, хорошо, я сейчасъ приду, сейчасъ! сказалъ тревожно К***, сажая Матильду на стулъ, и почти силою былъ увлеченъ моей заговорщицей.
Я кинулся къ Матильд, она радостно схватила меня подъ руку, и мы побжали. Много мы обжали залъ, я подвелъ ее къ уборной, оставилъ ея руку, вжливо поклонялся я сказалъ:
— Вы свободны!
Она пожала мн руку и быстро сказала:
— Отыщите мн мужа!
— Вашъ мужъ ухалъ домой, отвчалъ я.
— Не можетъ быть! съ ужасомъ воскликнула она и, взявъ меня за руку, умоляющимъ голосомъ прибавила: — что же я буду длать?
Она дрожала какъ дитя, заблудившееся въ лсу.
— Вотъ деньги: купите въ уборной другое домино, надньте сверхъ вашего, тогда мы можемъ смло остаться здсь, мн нужно съ вами говорить, таинственно сказалъ я.
Черезъ пять минутъ Матильда явилась передо мной въ простомъ домино и въ цвтной маск. Мы какъ дти бгали по зал, смялись, мн сдлалось такъ весело и легко, она чуть не прыгала и отъ души смялась моимъ самымъ пошлымъ остротамъ, мн было не до остроумія.
Вдругъ мы увидли К***, съ злобнымъ лицомъ бгущаго по зал. Веселость наша исчезла, Матильда крпко прижалась ко мн и съ ужасомъ сказала:
— Онъ меня ищетъ, онъ узнаетъ меня!
— Полноте! разв вы забыли, что перемнили домино…. замтилъ я.
К*** заглядывалъ въ лицо каждой маск, онъ пробжалъ мимо насъ, но вдругъ, какъ бы по инстинкту, вернулся назадъ и началъ осматривать Матильду съ ногъ до головы. Я шепнулъ ей:
— Ради Бога, не прячьтесь!
К*** презрительно посмотрлъ на меня, вроятно припоминая мои частыя встрчи съ нимъ въ магазин часоваго мастера, и кинулся дальше искать Матильду.
Матильда сла на окно.
— Здсь дуетъ! замтилъ я.
— Мн жарко!
— Тмъ опасне: легче простудиться.
— О я очень желала бы! съ непринужденною веселостью сказала Матильда.
— Разв вы не любите жизни?
— Нисколько!
— Вы еще молоды и хороши….
— Можетъ быть потому-то я и ненавижу жизнь, съ горячностью перебила она меня и боле твердымъ голосомъ прибавила: — клянусь вамъ, мн такъ тяжело въ эту минуту, что если бы вы хоть сколько-нибудь были расположены ко мн, то я уврена, что у васъ не дрогнула бы рука прекратить мои страданія!
Матильда такимъ голосомъ сказала это, что у меня волосы стали дыбомъ. Она тихо рыдала, прислонясь къ холодному стеклу.
— Матильда, полно-те, поберегите себя.
— Для чего? съ отчаяніемъ спросила она меня и съ сердцемъ рванула маску, но опомнясь поправила ее.
— А ваши дти? сказалъ я, случайно вспомнивъ о нихъ.
Матильда вздрогнула, тоскливо схватила себя за грудь, болзненно вздохнула и закашлялась.
Я дрожалъ, холодный потъ выступилъ у меня на лиц. Кашель былъ подозрителенъ. Она долго, долго кашляла.
— У васъ кашель, вы простудились? сказалъ я, самъ не зная, что говорю.
Матильда какъ-то странно засмялась, растегнула свое домино я, сложивъ руки на груди, съ минуту оставалась неподвижна.
Я замтилъ на ея, какъ паутина тонкомъ, носовомъ платк кровь. Я догадался, что значитъ ея странный смхъ, и дрожа, умоляющимъ голосомъ сказалъ:
— Матильда, Матильда!
— А?… что? съ испугомъ спросила она, какъ бы удявясь, что она не одна.
— О чемъ вы думали? тревожно спросилъ я.
— О своей родин!
— Вы ее любите? вы скучаете по ней?
— Очень! да я здсь еще ни разу не чувствовала себя легко…. мн все холодно, мн все скучно, я убжала бы куда-нибудь, еслибъ не мои дти.
— Какимъ образомъ вы пріхали сюда? спросилъ я, полный участія къ судьб этой молодой, но уже такъ несчастной женщины.
— Очень странно! Мы жили въ Женев очень порядочно. Эдуардъ имлъ магазинъ, за-мужъ за него я вышла почти ребенкомъ, любила…. нтъ, я такъ была молода, что всхъ тогда любила, по что было врно, это то, что Эдуардъ меня любилъ…. И вотъ у насъ уже было двое дтей, я жила довольно счастливо, въ кругу моихъ родныхъ. Вдругъ изъ Петербурга возвратился одинъ пріятель Эдуарда, тоже часовой мастеръ, онъ привезъ огромный капиталъ. Это такъ поразило Эдуарда, что онъ сналъ и видлъ, какъ бы хать въ Петербургъ. Ни мои слезы, ни мои мольбы, ничто не дйствовало. Самолюбіе его было оскорблено: онъ считался извстнымъ мастеромъ въ Женев — и четверти не имлъ того, что привезъ его пріятель, самый плохой мастеръ. Мы пріхали въ Петербургъ….
Матильда остановилась: врно ей трудно было высказывать свои страданія, но, собравшись съ силами, она продолжала:
— Я очень скучала: дла шли дурно, Эдуардъ сдлался страшно сварливъ, я не узнавала его, онъ сталъ бгать изъ дому, все ему не нравилось. И вотъ уже другой годъ, какъ я страдаю въ этомъ город, но я уду…. да, я не хочу здсь жить!
— Если вы не удете отсюда, такъ будьте осторожны! замтилъ а.
— Но что же мн длать, когда Эдуардъ…. начала отчаяннымъ голосомъ Матильда, но вдругъ остановилась и’ какъ бы разсуждая сама съ собою, продолжала:— о а знаю, а все вижу, какая ихъ цль, но они никогда не достигнутъ ея! нтъ, нтъ! ршительно прибавила она.
— У васъ есть родные? опросилъ а.
— Да, отецъ и мать!
— Позжайте къ нимъ или напишите имъ обо всемъ, чтобъ хоть они сюда пріхали.
— Они не повритъ мн! чего же лучше, а сама иногда едва врю своимъ глазамъ! съ ужасомъ сказала она.
У меня не достало боле совтовъ для нея.
— Знаете ли, что?… а вамъ все скажу, да, все… я не люблю его больше!… со страхомъ сказала она.
— Кого? Эдуарда? спросилъ а, — и у меня невольно показалась улыбка.
Матильда приложила палецъ къ губамъ.
— Онъ не стоитъ васъ! вы женщина, дли которой можно жизнь отдать.
Матильда принужденно засмялась и сказала:
— Странно! а Эдуардъ не хотлъ мн пожертвовать своимъ капризомъ. Но этотъ капризъ дорого будетъ ему стоить!
Она произнесла такъ медленно и строго эту фразу, что а испугался.
— Матильда, если у васъ есть силы, то не тратьте ихъ на преступленіе, боритесь съ обстоятельствами до послдней капли крова: можетъ быть вы останетесь побдительницей. О, Матильда, вы врно не поняли жизни, иначе вы не стали бы такъ легко предаваться отчаянію…. Вы врно никого не любили? вдругъ спросилъ а ее.
— Меня никто не любилъ, грустно отвчала она.
— А если бы вы узнали, что васъ любитъ истинно, и доказали бы вамъ это? въ волненіи спросилъ а.
— Вы, кажется, намрены мн длать объясненіе въ любви? насмшливо спросила Матильда.
— Я замолчу, если васъ это оскорбляетъ! грустно сказалъ а и повсилъ голову.
— Нтъ, говорите! говорите! быстро сказала она: — разв можетъ оскорбить женщину, когда ее любитъ искренно? Мн кажется, что тутъ нтъ ничего преступнаго.
И Матильда вопросительно глядла на меня.
Мн было очень тяжело: я думалъ найти въ ней уже боле развитую женщину, а она еще была дитя.
Матильда подвинулась ближе но мн и вкрадчивымъ голосомъ сказала:
— Послушайте, я вамъ скажу все, что у меня на душ. Я такъ привыкла къ совтамъ, что видите, я погибаю безъ нихъ. Въ дтств я каждую мысль, каждое сомнніе повряла своей матери, которая сердилась страшно на меня, если я что-нибудь скрывала отъ нея. Потомъ когда я выросла, я прибгала за совтами къ моему наставнику. Ахъ, еслибъ онъ былъ здсь! со вздохомъ сказала она.
— Ну, что же? онъ сказалъ бы вамъ: ‘терпи, дитя мое.’
— О, я стала бы терпть, если бы онъ мн только это сказалъ: мн было бы легче.
Я улыбнулся.
— Чему вы сметесь? неужели вамъ меня не жаль? съ упрекомъ спросила она.
— Боже, да я готовъ все для тебя сдлать! сказалъ я съ жаромъ и схватилъ ея руку.
— А, это ужь полное объясненіе! сказала она я съ сердцемъ отодвинулась отъ меня.
— Ну что же, да я давно васъ люблю, я….
— Не говорите мн про любовь. Я ненавижу тхъ, кто мн про нее говоритъ! съ отвращеніемъ сказала она.
— Я можетъ быть напоминаю вамъ….
— Замолчите! ни слова о нихъ, если вы не хотите навести на меня тоску…. Я хочу веселиться…. да, я хочу!
И Матильда начала болтать и смяться. Мы забылись совершенно, болтали безъ умолку. Залы опустли, а мы все еще болтали и ршительно не замчали времени. Мы близко придвинулись другъ къ другу, ея рука была въ моей, другая лежала на спинк стула. Матильда изрдка прнелрнялась къ ней, и я слегка прижалъ ее, мы сидли молча и только смотрли другъ другу въ глаза.
— Извольте выходить: подъздъ запираютъ! сказалъ подошедшій къ намъ лакей.
Мы вздрогнули. Матильда прижалась ко мн и съ ужасомъ сказала:
— Боже! все пусто, мы одни!
Страхъ ея усилился, когда она заглянула въ окно.
— Какъ свтло! о, удемте скоре отсюда!
И Матильда пришла въ страшное отчаяніе.
— Я васъ довезу, не безпокойтесь.
— Нтъ, я не поду съ вами! ршительно сказала она.
Я улыбнулся отвчалъ:
— Ну, хорошо, я пойду пшкомъ, а вы позжайте въ моей карет.
Матильда взяла меня за руку’ Мы сли въ карету. Долго мы спорили, кому надть шинель, и наконецъ ршили раздлить ее пополамъ.
— Прощай, сказала Матильда, придвигаясь все ближе ко мн: — я больше не хочу тебя видть! и не могу, потому-что я….
Она сорвала маску и быстро поцаловала меня въ лобъ. Я вскрикнулъ. Матильда плотно прижалась въ противоположный уголъ кареты и горько заплакала.
Я не могъ слова произнесть, голова у меня страшно кружилась, я задыхался. Карета остановилась у дома Матильды.
— Боже! мы пріхали! въ отчаяніи воскликнулъ я и умолялъ ее хоть дв минуты подождать.
— Нтъ, не могу! вырываясь изъ моихъ объятій, сказала она и, бросивъ мн въ лицо маску, выскочила изъ кареты.
Я хотлъ-было кинуться за ней, но сонное лицо Эдуарда, круглое какъ огромные часы на его вывск, появилось у окна и вытаращило на меня глаза. Я спрятался въ карету, долго я ожидалъ воображая, что вотъ сей часъ явится Матильда, сядетъ со мною, я мы подемъ далеко, далеко….
Посл этой ночи Матильда исчезла изъ магазина. Эдуардъ грубо меня принялъ, я не ршался боле зайти въ магазинъ, чувствуя, что пышныя его щоки могутъ еще сильне зарумяниться. Я писалъ къ Матильд и получилъ отъ нее слдующій отвтъ:
‘Эдуардъ раздраженъ, берегитесь его, или, лучше сказать, пощадите меня: онъ хочетъ написать въ Женеву, что я…. Я виновата, я забылась, но онъ врить не хочетъ, чтобъ между нами не было серьёзной связи. Я всмъ пожертвую, чтобъ загладить свою вину, я посвящу себя дтямъ, которыхъ я выше всего люблю теперь! я хочу предостеречь ихъ отъ той участи, которая постигла ихъ мать…. надюсь на ваше благородство, которое вы мн доказали, у и проч.
Я прекратилъ всякія покушенія видть Матильду и скоро ухалъ въ деревню. Мн сначала было тяжело и грустно, но съ чмъ нельзя свыкнуться!… Возвратясь въ Петербургъ осенью, я узналъ, что магазинъ Эдуарда сдлался первымъ. Я слышалъ много о Матильд и К***, но не врилъ. Однако доказательства не замедлили подтвердить эти слухи: я встртилъ Матильду въ великолпной карет, она была вся въ бархат и соболяхъ. Печально поклонился я ей, она спряталась отъ меня. Потомъ я встрчалъ ее на всхъ гуляньяхъ, въ театрахъ, и не могъ не любоваться этой женщиной. Она была всегда одта богато, но съ такимъ вкусомъ, съ такой благородной простотой, что обращала на себя вниманіе всхъ. Мн показалось, что это льстило ея самолюбію. Если бы не кашель, который поминутно душилъ ее, и страдальческій видъ, который принимало лицо ея вовремя этихъ припадковъ, то ее можно было бы почесть за самую счастливую женщину….
Черезъ нсколько лтъ, путешествуя по Европ, я захалъ въ Женеву. Меня поразила вывска одного часового мастера: имя его напомнило мн многое: мою молодость, мою глупость! Я узналъ, что Эдуардъ, овдоввъ, вернулся на родину съ дочерьми, которыя слыли красавицами, и что магазинъ только подъ его именемъ, а онъ покоится на лаврахъ, вывезенныхъ имъ изъ Россіи.
Все это мн разсказалъ хозяинъ отеля и съ восторгомъ прибавилъ: — Господи, сколько въ вашей стран денегъ!
Врно вслдствіе этого восторга, при расчет, онъ взялъ съ меня вдвое дороже, чмъ съ другихъ путешественниковъ.