В. М. Дорошевичъ
Желзнодорожная семья
Желзнодорожная семья
Железнодорожная семья, Дорошевич Влас Михайлович, Год: 1906
Время на прочтение: 11 минут(ы)
Источникъ: Дорошевичъ В. М. Собраніе сочиненій. Томъ VII. Разсказы. — М.: Товарищество И. Д. Сытина, 1906.
— Слышали? Жанна выходитъ за старшаго Жако!
— Да неужели?!
— Увряю васъ.
— Вотъ ей счастье!
— Незаконнорожденнымъ всегда счастье!
— Ну, положимъ, счастье не особенно велико!
Такъ говорили немногіе, по большей части легкомысленная молодежь.
Но ихъ строго останавливали старшіе:
— Для бдной двушки, какъ она, конечно, счастье!
Семья Жако…
— А, извстные желзнодорожники! — съ уваженіемъ говорили окрестные крестьяне.
Жако — самая зажиточная семья въ округ. У нихъ великолпный домъ около самаго полотна желзной дороги.
Желзнодорожная компанія предлагала имъ перехать подальше и даже согласна была купить для нихъ небольшую ферму.
Но глава семьи, Жако, съ достоинствомъ отвчалъ:
— У всякой семьи есть свои преданія! Мы остаемся здсь, гд жилъ нашъ отецъ. Здсь умеръ онъ, — здсь покоятся части нашихъ тлъ!
У Жако десятокъ лошадей, молочная ферма, 200 овецъ, цлое стадо свиней. Они выкармливаютъ для продажи пулярокъ. У нихъ хорошій виноградникъ, Жако даютъ деньги взаймы и берутъ хорошіе проценты.
— Семья, какихъ мало! — говоритъ самъ префектъ. — Жако знаютъ вс.
Семья Жако состоитъ изъ пяти человкъ: старикъ Жако, супруга Жако и трое сыновей. У нихъ у всхъ пять ногъ и пять рукъ.
— О, Жако тонко знаютъ свои дла! — говорятъ про нихъ съ завистью крестьяне.
— Они идутъ прямымъ путемъ къ богатству!
— Вы увидите, что ихъ внуки будутъ ходить на двухъ ногахъ и сть обими руками.
Начало благосостоянію семьи Жако положилъ отецъ стариковъ, Франсуа.
Портретъ этого ‘истиннаго родоначальника фамиліи’ красуется въ парадной комнат дома Жако. Его писалъ одинъ художникъ изъ Парижа, высаженный за неимніе билета на ближайшей станціи и никогда не видавшій покойника. На портрет изображенъ Макъ-Магонъ съ благороднйшимъ выраженіемъ лица. Этимъ портретомъ очень гордятся.
— Таковъ былъ папаша.
— Жизнь его являетъ очень поучительный примръ! — говоритъ старикъ Жако.
Онъ былъ страшнйшимъ пьяницей.
— Онъ не только не увеличилъ того, что ему досталось, но истратилъ и то, что было! — съ грустью вспоминаютъ про ‘родоначальника фамиліи’.
Въ пьянств онъ не зналъ границъ и мры.
Такого пьяницы еще не бывало!
— Онъ продалъ за пятьдесятъ франковъ корову, стоившую двсти! — со слезами вспоминаетъ старуха Жако.
— Да! И пропилъ эти деньги! — подтверждаетъ старикъ Жако, разсказывая поучительную исторію своего отца. — За пятьдесятъ франковъ корову, которая стоила по меньшей мр, — по меньшей мр двсти!
Сорокъ два года семья не можетъ забыть о коров. Память о ней живетъ въ третьемъ поколніи.
— Но, — тутъ голосъ старика Жако звучитъ торжественно, — своей смертью онъ искупилъ все! Онъ жилъ, какъ великій гршникъ, и умеръ, какъ дай Богъ умереть всякому христіанину! Осчастлививъ своихъ дтей!
Однажды старикъ Франсуа, по обыкновенію пьяный какъ стелька, переходилъ черезъ рельсы, какъ вдругъ изъ-за крутого поворота вылетлъ курьерскій поздъ, шедшій изъ Ліона.
Свистъ, отчаянный крикъ, — и на полотн, когда пронесся поздъ, лежали дв половинки старика Франсуа.
— Онъ былъ разрзанъ изумительно! Вдоль и пополамъ! Хоть на всахъ свшайте! Дв совершенно равныя половинки! Какъ апельсинъ! Даже голова разрзана пополамъ! Въ этомъ нельзя было не видть знаменія!
За задавленнаго старика желзнодорожная компанія должна была заплатить десять тысячъ франковъ.
И старикъ Жако — тогда еще молодой человкъ — сказалъ своей жен:
— Старуха, надо быть неврующимъ, чтобъ не видть въ этомъ особаго указанія! Старуха, ты видишь перстъ?
Старуха Жако — тогда еще молодая женщина — затряслась отъ благоговнія и прошептала,
— Вижу!
— Старуха, такія чудеса встрчаются только въ описаніяхъ жизни святыхъ. Всю жизнь человкъ жилъ великимъ гршникомъ, а умеръ праведникомъ! Десять тысячъ франковъ! Старуха, намъ указанъ путь къ благосостоянію нашей семьи.
И черезъ недлю изъ-подъ колесъ вечерняго курьерскаго позда раздался страшный вопль.
Madame Жако кувыркалась въ крови безъ лвой ноги.
‘Случившійся’ неподалеку Жако бросился въ деревню за фельдшеромъ, тотъ сдлалъ перевязку.
И желзнодорожная компанія безъ особыхъ споровъ заплатила Жако за отрзанную ногу восемь тысячъ франковъ.
— Мы заплатили бы больше, но вдь, согласитесь, съ потерей одной, — всего одной ноги, — madame не потеряла полной способности къ труду!
Лвая нога madame Жако была погребена въ саду.
Черезъ четыре мсяца madame Жако выздоровла и очень быстро ходила на деревяжк.
А черезъ четыре мсяца и пять дней посл несчастнаго случая съ madame Жако по проход вечерняго курьерскаго позда на полотн валялся въ крови, безъ правой ноги, monsieur Жако, крича и проклиная желзную дорогу:
— Которая только и длаетъ, что давитъ людей, не давая даже предупредительныхъ свистковъ, что совсмъ не по правиламъ!
‘Случившаяся’ точно такъ же поблизости madame Жако сбгала за фельдшеромъ. Фельдшеръ сдлалъ перевязку.
Желзнодорожная компанія заплатила на этотъ разъ двнадцать тысячъ франковъ. И такимъ образомъ установилась такса.
Нога — восемь тысячъ франковъ.
Рука — двнадцать тысячъ.
Правую руку monsieur Жако положили подъ тмъ же вишневымъ деревомъ, рядомъ съ лвой ногой madame Жако.
А черезъ шесть мсяцевъ въ землю пошла и правая рука madame.
Жако сказалъ садовнику, которымъ онъ уже усплъ обзавестись:
— Вотъ по этой линіи отъ этого дерева вы ничего не садите, кром цвтовъ. Никакихъ деревьевъ, никакихъ кустовъ. Это мсто намъ понадобится!
Дти Жако подрастали, и когда достигали совершеннолтія, ‘части ихъ тлъ’, какъ называлъ Жако, укладывались на лужайк.
Часто старики Жако, ковыляя вечеромъ въ саду на костыляхъ, заводили споръ по поводу маленькихъ холмиковъ, покрытыхъ цвтами.
— Здсь лежитъ лвая нога Жака!
— Ну, вотъ еще! Тутъ правая нога Пьера. Жакова нога дальше! Жакова нога была ужъ поздне даже Жозефовой руки!
— Ты правъ! А вотъ тутъ моя рука! Но гд же Пьеровы пальцы?
Пальцы — это было уже усовершенствованіе въ дл, выдуманное старикомъ Жако.
На первый разъ Пьеру удалось удивительно ловко выскочить изъ-подъ позда. Ему отрзало только три пальца на правой рук.
Только шесть мсяцевъ спустя онъ попалъ такъ несчастно, что ему ужъ совсмъ отрзало начисто руку.
Желзнодорожная компанія сначала заплатила три тысячи франковъ ‘за частичное лишеніе способности къ труду’, а потомъ уже двнадцать тысячъ за полное лишеніе правой руки.
Такимъ образомъ рука принесла пятнадцать тысячъ франковъ.
Но, къ сожалнію, Пьеръ былъ младшимъ сыномъ, и удачная мысль пришла въ голову слишкомъ поздно.
Въ общемъ, практикой была выработана такая система.
Жако ‘рзались’ накрестъ: правая рука и лвая нога.
— Это необходимо для правильной циркуляціи крови, — объяснялъ старикъ Жако, — этимъ избгается односторонность!
И добрый деревенскій врачъ поддакивалъ:
— Совершенно врно! Конечно, съ медицинской точки зрнія это все-таки лучше!
Жако отлично знали, и когда онъ являлся въ желзнодорожную компанію за вознагражденіемъ за увчье, тамъ посмивались:
— Ну, monsieur Жако, не найдется ли у васъ еще лишней ноги?
На что Жако отвчалъ строго:
— Надъ чужими несчастіями, сударь, не смются. Это запрещаетъ Господь.
Итакъ, въ деревн прошелъ слухъ, что Жанна, безприданница Жанна, незаконнорожденная Жанна выходитъ за Жозефа, старшаго сына Жака.
Жанна была красивая и здоровая двушка, — кровь съ молокомъ.
— Главное, что здоровая! — съ любовью говорила о ней старуха. — Для насъ это самое важное!
Замужество Жанны вызвало массу толковъ.
— За самаго богатаго жениха въ сел! Везетъ этимъ незаконнорожденнымъ.
— Ну, не велико счастіе! — фыркала молодежь.
Но Анатоль Жофруа, служившій въ солдатахъ и имющій даже политическія убжденія, остановилъ недовольныхъ:
— Желзная дорога и все прочее есть не что иное, какъ цивилизація. Цивилизація существуетъ для блага общаго. Должны же, чортъ возьми, и мы пользоваться какими-нибудь благами отъ цивилизаціи! Буржуа летитъ въ курьерскомъ позд! Должно же что-нибудь перепасть и на долю бдняка, домъ котораго осыпаютъ искрами и обдаютъ дымомъ. Вдь не для однихъ же богатыхъ, чортъ побери, существуютъ желзныя дороги! Надо и бдняку пріобщить себя къ благамъ цивилизаціи!
Посл этого всякіе разговоры стихли.
— Жофруа правъ! Это человкъ съ политическими взглядами!
Свадьбу справили сейчасъ же посл Рождества. И справили съ пышностью.
Вся семья Жако, разодтая по-праздничному, ковыляла на деревяжкахъ, и только одна Жанна шла двумя ногами и утирала слезы двумя руками.
По окончаніи внчанія кюре обратился къ Жанн съ проповдью на тему ‘довольствуйтесь малымъ’.
— Жанна, — сказалъ онъ, — вы бдная двушка, и Небу угодно было взыскать васъ за вашу бдность и за вашу чистоту, невзирая даже на ваше гршное происхожденіе. Вы зачаты вдь въ грх, Жанна! Но Небу угодно было не обратить вниманія на это. Вы входите, Жанна, въ самую почтенную и самую состоятельную семью нашего прихода. Постарайтесь быть достойной ея, Жанна. Вы будете жить въ богатств, но никогда не забывайте правила: довольствуйтесь малымъ. Блестящій примръ этого вы видите въ той семь, въ которую вы нын вступаете, Жанна. Вся семья Жако всегда въ скромности своей довольствовалась меньшимъ, чмъ довольствуемся мы, прочіе гршные люди. Они довольствуются всего одной ногой и всего одной рукой! Вотъ примръ довольства малымъ! И Небо невидимо награждаетъ ихъ. Посмотрите на ихъ виноградники, на ихъ сады, на ихъ стада — и умилитесь! Такъ награждается, дти мои, скромность, такъ награждается довольство малымъ!
Глубоко тронутый, старикъ Жако даже прослезился, слушая проповдь, и по окончаніи подковылялъ къ кюре на своей деревяжк:
— Вы отлично говорили! Даже меня прошибла слеза, а я видалъ виды, — согласитесь! Вотъ вамъ, кром условленнаго за внчаніе, еще сто франковъ. Украшайте церковь. Благодарю васъ за то, что вы внушаете добрыя мысли молодежи!
Свадебный столъ отличался изобиліемъ, и когда молодая взялась за ложку, старикъ Жако всталъ и торжественнымъ голосомъ, при общихъ одобреніяхъ, сказалъ:
— Эге! Возьми-ка ложку въ лвую руку, моя милая Жанна! Въ лвую! Семья крпка преданіями! А въ семь, куда ты входишь, дитя мое, вс дятъ лвой рукой — за неимніемъ правой!
Гости закричали ‘ура’, а старуха Жако со слезами обняла Жанну и, прижимая ее лвой рукой къ сердцу, сказала:
— Привыкай сть лвой рукой, дитя мое! Это твой первый опытъ!
У Жанны, похолодло сердце.
Жанн жилось великолпно.
Она отлично ла, прекрасно работала, и единственное — что на нее покрикивали:
— Жанна, не работай правой рукой! Правая теб ни къ чему! Пріучайся все длать лвой!
И на нее смотрли съ любовью.
— Ты бы подвязала Жанн правую руку, — говорилъ жен старикъ Жако, — скоро время.
Старуха Жако ласково прибинтовывала Жанн правую руку:
— Зачмъ теб она? Ты посмотри, какъ безъ нея удобно! Легко! Ничего лишняго! Дай я теб подвяжу, чтобъ эта дрянь не болталась!
И она цловала Жанну.
— Готовься, готовься, дитя мое! Ты скоро принесешь приданое своему мужу! двнадцать тысячъ франковъ!
Жанна вздыхала:
— Маменька, разбинтуйте! Я чувствую какую-то неловкость въ правой рук. Разбинтуйте!
И вся семья съ радостью восклицала:
— Не долго ужъ, не долго потерпть, Жанночка! Вотъ ты ужъ и сама чувствуешь, что она теб мшаетъ!
Настала весна, и старикъ Жако сказалъ однажды, съ любовью глядя на руки и ноги Жанны:
— Пора ужъ у Жанночки обстричь купончикъ!
Жанна зарыдала и кинулась въ ноги старикамъ:
— Я буду работать, сколько угодно! Я буду работать за двоихъ, за всхъ! Не трогайте меня!
Но старикъ нахмурился:
— Вотъ еще глупости! Что мы за милліонеры такіе, чтобъ имть по дв руки и по дв ноги?! Прихоть не по карману! Мы люди бдные, — впору имть необходимое. А роскоши заводить не къ чему!
— Будемъ благоразумны, — сказалъ ей мужъ, лаская Жанну лвой рукой, — будемъ благоразумны, моя жизнь, мое счастье! Вдь должна же ты принести мн приданое? Не такъ ли? Ну, что за охота, чтобы вся деревня говорила про тебя, что ты безприданница? Я не хочу, чтобы о моей жен говорили дурно!
— Да и, наконецъ, это безобразіе! — протестовали младшіе братья. — Вся семья обходится деревяжками, — съ какой же стати она одна будетъ отпускать себ руки и ноги?! Если такъ, мы тоже женимся и тоже не позволимъ трогать нашихъ женъ! Хороша будетъ семья! Рукастая! Ногастая! Куда ни плюнь, везд торчитъ рука или нога! Тфу!
— Даже непріятно смотрть! Висятъ лишнія вещи! — поддакивалъ отецъ.
А мать, обнимая Жанну, уговаривала:
— Ты себ представить не можешь, Жанночка, какая это прелесть безъ руки, безъ ноги! Какое облегченіе! Ложишься въ постель — словно безплотный духъ! Ничего не чувствуешь! Одинъ воздухъ! Ахъ, какъ хорошо!
Жанна плакала, и на семейномъ совт было ршено:
— Пусть лто съ рукой проведетъ! Пусть пощеголяетъ! Женщина молоденькая! Пусть пофрантитъ! Кстати не рабочее время. Но осенью…
Сентябрь забрызгалъ мелкимъ дождемъ, и однажды, когда вс сли за обдъ и Жанна взялась за ложку, свекровь остановила ее съ нжностью:
— Для тебя, Жанночка, приготовлено особо! Получше!
И поставила на столъ жареную баранью ногу.
— Теперь теб надо кушать получше! Эти дв недли!
У Жанны затряслись руки и ноги.
Никогда Жанн не снилось, чтобы въ людяхъ было столько нжности.
Вся семья ходила поутру на цыпочкахъ:
— Тсъ! Жанна спитъ! Жанн нужно теперь набираться силъ!
Обдъ Жанн вызывалъ горячіе споры.
— Баранины ей! Баранины! — говорилъ старикъ Жако. — Что за бда! Прирзать еще барана!
— Супъ изъ бычачьихъ хвостовъ — очень-очень питательная вещь!
— Гусь хорошо помогаетъ женщинамъ!
— Дайте ей гуся! Молока! Яицъ! Масла!
Оставаясь одна, Жанна цловала свою правую руку.
Какъ нарочно, безъ работы, рука стала такой блой, нжной и красивой. Сквозь тонкую кожу просвчивали голубенькія жилки. Жанна припадала къ ней со слезами и цловала, цловала, цловала свою руку.
Голова у нея шла кругомъ, и иногда у Жанны являлась безумная мысль:
‘Взять ножъ и самой отрзать себ руку. Самой! И бросить ее старикамъ!’
Въ одну изъ такихъ минутъ ее застала старуха Жако. Лицо у Жанны было такое страшное, что старуха поняла ея мысль. Затряслась и поблднла.
— Что ты думаешь сдлать? Не смй, не смй и думать объ этомъ! Ты насъ разоришь!
Жанна разрыдалась.
— Маменька, да вдь какъ больно-то будетъ!
Но старуха съ ласковой улыбкой обняла ее:
— Глупенькая моя! А какъ же рожаютъ-то?
За ужиномъ старикъ Жако съ любовью глядлъ на расписаніе поздовъ, которое, какъ святыня, въ рамк висло на стн, и говорилъ, указывая на поздъ, подчеркнутый краснымъ карандашомъ:
— Вотъ нашъ поздъ!
И однажды, посл ужина, старикъ поднялся и сказалъ, взглянувъ на часы:
— Половина девятаго. Жанна, идемъ!
Жанна кинулась на полъ, она хватала всхъ Жако за уцлвшія ноги, за деревяжки, цловала ноги, цловала деревяжки:
— Ну, подождемъ хоть до пассажирскаго позда! Еще полчаса!
Старикъ Жако отрицательно покачалъ головой:
— У всхъ есть свое самолюбіе, дитя мое! Насъ всегда давилъ курьерскій поздъ, — зачмъ же ложиться подъ какой-то пассажирскій, когда есть курьерскій! Изъ вагоновъ перваго класса, — ты только подумай! Да курьерскій и лучше. Курьерскій пролетаетъ по рук стрлой, а пассажирскій, — жди тамъ, пока протащится! Курьерскій — одна прелесть! Коротко и скоро. Ты не успешь опомниться, — чикъ, и готово! Какъ ноготь обстричь. Идемъ, Жанна, идемъ!
— Ой-ой-ой! —вопила Жанна. — Хоть пьяною меня напойте!
Но старики расхохотались:
— Ахъ, молодость, молодость! Да вдь если отъ тебя будетъ пахнуть абсентомъ, это ужъ будетъ собственная неосторожность!
И старикъ Жако прибавилъ строго:
— И къ тому же, что скажутъ люди? Молодая Жако такъ напивается, что попала подъ поздъ! Мы живемъ среди людей и должны считаться съ общественнымъ мнніемъ! Ну, идемъ! Довольно глупостей!
И вся семья повела Жанну, похолодвшую, трясущуюся, едва державшуюся на ногахъ.
— Такъ помни, дитя мое, — говорила мать, обнимая ее за талью, — тамъ есть такая гайка на внутренней сторон рельса, схватись за нее и держись крпче, чтобъ не отнять руку въ нужную минуту! Только держись за гайку, — остальное все само собой!
— Вотъ наше мсто, — съ гордостью сказалъ старикъ Жако, свтя фонаремъ, — вотъ и гайка. Жанна, ложись, дитя мое.
Старуха слегка подтолкнула еле державшуюся на ногахъ Жанну, та упала.
— Вотъ такъ, вотъ такъ, дитя мое! Дай руку! Вотъ гайка! Схвати пальцами! Держись!
Старуха заботливо оправила и подоткнула платье Жанны, чтобъ его не втянуло въ колеса.
— Слышишь, какъ рельсы загудли. Теперь ужъ близко! Близко! Лежи съ Богомъ!
Старуха поцловала Жанну и отошла въ сторону отъ полотна.
— Полминуты какихъ-нибудь! Держись, Жанна! — донеслось изъ темноты.
— За гайку держись!
Поднялся дьявольскій шумъ. Изъ-за поворота, словно чортъ съ огненными глазами, сверкая огромными фонарями, вылетлъ паровозъ.
Грохотъ, трескъ, свистъ, вопль.
— Человка задавили! Человка задавили! — закричалъ Жозефъ Жако, кидаясь въ деревню за фельдшеромъ.
Семья Жако бросилась къ рельсамъ, свтя фонаремъ, отыскивая, гд Жанна.
Жанна лежала около рельсовъ, блая какъ млъ, съ вытаращенными глазами, съ оскаленными стиснутыми зубами.
— Будьте вы прокляты!.. Прокляты!.. Прокляты!.. — со стономъ крикнула она.
Старуха Жако нагнулась и воскликнула:
— Поздравляю васъ! Какъ нельзя быть лучше! Немного ниже плеча!
А изъ деревни съ фонарями бжали ужъ люди.
— У Жако опять несчастье!
— Жанна?
— Она!
— Руку или ногу?
Кровь хлестала изъ Жанны, и она стонала, впадая въ забытье:
— Будьте прокляты… прокляты… прокляты…
— Это она желзную дорогу! — пояснилъ старикъ. — Конечно, будь они прокляты! Калчатъ людей, даже свистка не даютъ!
Жанна лежала въ сосдней комнат на отличной хирургической койк, давно уже заведенной въ дом Жако. Около нея хлопотали докторъ и фельдшеръ.
А семья Жако, собравшись въ столовой, чокалась краснымъ виномъ.
На Жозефа сыпались поздравленія.
— Теперь ты можешь позволять себ все! — говорилъ со слезами Жако-отецъ. — Я теб разршаю! Безумствуйте, дти мои! Наслаждайтесь жизнью! Теперь Жанна можетъ быть въ интересномъ положеніи!
Черезъ два съ половиной года надъ желзнодорожной семьей разразилось несчастье.
— Мы потеряли двадцать тысячъ франковъ! — говорила мн Жанна, утирая слезы лвой рукой и съ трудомъ стоя на деревяжк.
Она только что встала посл ‘лвой ноги’ и еще плохо управлялась съ деревяжкой.
— Двадцать тысячъ франковъ! Вы только подумайте!
Черезъ полтора года ‘посл руки’ Жанна родила мальчика.
— Прелестный былъ такой бутузъ. Врите ли, кровь съ молокомъ.
И старикъ Жако ршилъ:
— Надо проучить желзнодорожную компанію на этотъ разъ какъ слдуетъ!
Мимоходомъ онъ посовтовался съ опытнымъ юристомъ:
— Скажите, если ребенку отдавятъ правую ручку, — это дороже стоитъ?
— Конечно же, дороже! — отвтилъ опытный юристъ. — Лишенье способности къ труду на всю жизнь! Шутка! Надо съ дтства держать инвалидомъ!
И старикъ Жако ршилъ:
— Надо заблаговременно позаботиться о малютк!
— Къ тому же, — говорилъ онъ дома, — это лучше, если ребенокъ вырастетъ безъ правой руки. Онъ затмъ не чувствуетъ никакого лишенія. Онъ даже не знаетъ, что такое правая рука!
Вс съ нимъ согласились.
И когда младенцу исполнился годъ, насталъ торжественный день!
Съ утра вся семья была въ радужномъ настроеніи:
— Сегодня маленькій Жако сдлаетъ свое дло!
— Такой маленькій — и ужъ заработаетъ двадцать тысячъ франковъ по меньшей мр! — шутилъ ддушка. — Молодецъ, Жако! Настоящій Жако!
— И это, не считая ножки! — съ гордостью говорила счастливая мать. — Ножкой опъ потомъ еще заработаетъ!
И вс цловали маленькаго коропуза, который, лежа въ чистенькой кроватк, игралъ купонами: ручками и ножками.
— А не обрзать ли намъ ему вс четыре купончика?! — весело подмигивалъ ддъ. — Пусть грабитъ компанію! А?
Вся семья понесла маленькаго Жако ‘на мсто’.
Младенчикъ улыбался и смотрлъ весело своими глазенками.
— Молодчина!
Маленькаго Жако уложили на мсто, мать расцловала его въ об пухлыя щечки и пригрозила пальчикомъ, чтобъ лежалъ смирно.
Рельсы гудли уже, стонали, дрожали.
Вс отошли въ сторону отъ полотна.
Но, оставшись одинъ, маленькій Жако забарахтался ручками и ножками, сталъ на четвереньки и взлзъ верхомъ на рельсъ.
Изъ-за поворота съ громомъ вылетлъ паровозъ курьерскаго позда…
— Пополамъ ангельчика! — разсказывала мн Жанна. — Умилительно было смотрть! Пополамъ! Какъ арбузикъ! Сверху бленькій, а въ середк весь красненькій. А кругомъ кишочки, кишочки! Гарнирчикомъ! Красота!
И ничего за младенца не дали.
— Свинство! — выругался старикъ Жако. — За купонъ деньги, а за цлую акцію ничего!