Ирвин Шоу.
Земляничное мороженое
Ирвин Шоу.
Земляничное мороженое
———————————————————————————
Земляничное мороженое, Шоу Ирвин, Год: 1939
Время на прочтение: 13 минут(ы)
Эдди Барнс глядел на громады Адирондакских гор, рыжие от яркого летнего солнца. Он слушал, как в доме его брат Лоуренс играет на рояле упражнения для пяти пальцев: раз два три четыре пять, раз два три четыре пять, и скучал по Нью-Йорку.
Он лежал ничком в высокой траве на лужайке перед домом и осторожно сдирал с носа лупившуюся кожу. Одуревший от солнца кузнечик качался на желтой травинке перед самым его носом. Без всякого интереса Эдди протянул руку и поймал его.
— Дай меду, — сказал он рассеянно. — Дай меду, а то убью…
Но кузнечик сидел, не двигаясь, вялый, равнодушный к жизни и к смерти.
Эдди разочарованно отшвырнул кузнечика в сторону. Тот нерешительно расправил крылья, перекувыркнулся, скакнул назад к своей травинке, взлетел кверху и повис на ней, сонно покачиваясь на ветру перед самым носом Эдди. Эдди повернулся на спину и стал смотреть в высокое синее небо.
Дача! Зачем это люди вообще ездят на дачу… Что-то теперь делается в Нью-Йорке, какие неожиданные события на многолюдных улицах, какие приключения и какая радость, какие отчаянные шатания среди трамваев, троллейбусов, грузовиков. Какой оглушительный крик, какой веселый смех перед красным киоском, где продается лимонное мороженое по три цента двойная порция — настоящая еда для мужчины в пятнадцать лет.
Эдди оглянулся по сторонам, на молчаливые, вековые, окованные гранитом горы. Деревья да птицы, вот и все. Он вздохнул, терзаясь воспоминаниями о недоступных ему радостях, встал и подошел к окну, за которым Лоуренс солидно барабанил на рояле: раз два три четыре пять.
— Лоурренс, — окликнул его Эдди, благовоспитанно гнусавя и с раскатом произнеся р, — Лоур-р-р-енс, ты — дрянь.
Лоуренс даже не взглянул на него. Его пальцы, все еще пухлые и младенческие, пальцы тринадцатилетнего мальчишки, с безошибочной четкостью отсчитывали раз два три четыре пять. Он был талантливый пианист и всю жизнь посвятил своему таланту, и когда-нибудь на эстраду Карнеги-холла выкатят большой рояль, и он выйдет и вежливо раскланяется под гром аплодисментов, потом сядет, раздвинув фалды фрака, и начнет играть, и люди, слушая его, будут смеяться и плакать, вспоминая свою первую любовь. А сейчас его пальцы бегали вверх и вниз, вверх и вниз, набираясь сил к этому великому дню.
Эдди постоял под окном еще немного, следя за братом, потом вздохнул и пошел за угол дома, где ворона сонно клевала семена редиски, которую Эдди посеял от скуки дня три назад. Эдди швырнул в ворону камнем, она молча взлетела на ветку дуба и стала ждать, чтобы Эдди ушел. Эдди еще раз швырнул в нее камнем. Ворона пересела на другую ветку. Эдди завертел камень, как заправский бейсболист, и бросил в нее, но ворона и внимания не обратила. Эдди уперся ногой в землю, подражая Карлу Геббелю, нацелился, и камень просвистел в каких-нибудь трех шагах от вороны. Ворона, ничуть не волнуясь, перебралась шестью дюймами выше. Эдди запустил в нее камнем с невероятной быстротой, теперь уже в стиле Диззи Дина. Конечно, мимо: ворона даже не повернула головы. Этого и следовало ожидать: при такой быстроте непременно промажешь. Эдди нашел хороший круглый камень и профессиональным жестом вытер о штаны. Он оглянулся через плечо, опасаясь сигнала. Эдди Геббель Ден Мунго Феллер Феррел Варнеке Гомец поставил ногу как полагается, нагнулся и сделал свой знаменитый удар. Ворона медленно снялась с ветки и с сожалением полетела прочь.
Эдди подошел к грядке, раскидал ногой сухие комочки земли сверху и осмотрел семена редиски. Ничего с ними не делалось. Они просто лежали в земле, засохшие и неподвижные, такие же. какими он их посеял. Ни зелени, ни корешков, ни редисок, ровно ничего. Он пожалел, что ему вздумалось заняться сельским хозяйством. Пакетик семян обошелся ему в десять центов, и ничего ровно из этого не вышло, зря скормил воронам. А теперь ему пригодились бы десять центов. Сегодня у него свидание.
— У меня свидание, — сказал он громко, смакуя каждое слово. Он пошел в виноградную беседку, чтобы подумать об этом. Он сел на скамейку в тени прохладных плоских листьев и стал думать. Он еще никогда в жизни не был на свидании. У него оставалось тридцать пять центов. Тридцати пяти центов должно за глаза хватить для любой девушки, но все-таки, если б он не покупал семян, у него было бы сорок пять центов, и тогда он был бы готов ко всему.
— Проклятая ворона, — сказал он, думая о злой черной птице, поживившейся на его счет.
Раньше он очень много думал о том, как это назначают свидания. А теперь он знал. Все это вышло неожиданно. Подходишь к девочке, когда она лежит на плоту посреди озера, и смотришь на нее, такую пухленькую в голубом купальном костюме, а она тоже смотрит на тебя серьезными голубыми глазами, в которых отражаешься ты, весь мокрый, с голой безволосой грудью, и вдруг говоришь:
— Что вы делаете завтра вечером? Не заняты, а? — Ты и сам еще не знаешь, зачем это сказал, зато она знает и отвечает тебе:
— Ничего особенного, Эдди. Часов в восемь, да? — И ты киваешь головой и ныряешь обратно в воду — вот и все.
А все-таки… эти семена, и обжора- ворона, и лишние десять центов…
Из дома вышел Лоуренс, пошевеливая пальцами, очень чистенький, в белой рубашке и коротких штанах цвета хаки. Он сел рядом с Эдди в виноградной беседке.
— Хорошо бы земляничного мороженого с содовой водой, — сказал он.
— А деньги есть? — с надеждой спросил Эдди.
Лоуренс помотал головой.
— Ну, так не будет тебе мороженого, — сказал Эдди.
Лоуренс солидно кивнул головой.
— А у тебя есть деньги? — спросил он.
— Есть немного, — осторожно ответил Эдди. Он притянул к себе виноградный лист, положил его на ладонь, прихлопнул, потом поднял к глазам рваный лист и стал его внимательно разглядывать против света.
Лоуренс промолчал, но Эдди понял, какие чувства кроются в этом молчании.
— Я не могу швырять деньгами, — сказал он сухо. — Я иду на свидание. У меня всего тридцать пять центов. Почем я знаю, может ей захочется бананового пломбира?
Лоуренс опять кивнул, в знак того, что он понимает, но его лицо становилось все печальнее, — печаль заливала его, как река в половодье.
Они сидели молча, чувствуя себя довольно неловко, и прислушивались к шороху виноградных листьев.
— Пока я играл упражнения, — сказал наконец Лоуренс, — я все время думал: мне хочется земляничного мороженого, мне хочется земляничного мороженого…
Эдди вдруг встал.
— А, пойдем-ка отсюда. Пойдем на озеро. Может быть, там будет что-нибудь интересное.
Они вместе пошли через луг к озеру, не разговаривая, только Лоуренс все время шевелил пальцами.
— Неужели ты не можешь перестать, хоть на минуту? — с отвращением спросил Эдди. — Хоть на одну минуту.
— Это полезно для пальцев. Чтоб не теряли гибкости.
— Надоел ты мне.
— Ну, хорошо, — сказал Лоуренс, — я не буду.
Они пошли дальше. Лоуренс был гораздо меньше ростом, только до подбородка Эдди, тоненький, чистенький, и волосы цвета красного дерева гладкой прядью ложились на его высокий, розовый детский лоб. Лоуренс начал насвистывать. Эдди слушал с тайным уважением.
— Неплохо получается, — сказал Эдди. — Ты совсем неплохо свистишь.
— Это Брамс, второй концерт для рояля. — Лоуренс перестал свистать. — Это легко свищется.
— Надоел ты мне, — повторил Эдди машинально, — право, надоел.
Когда они пришли к озеру, там никого не было. Ровное и невозмутимое, оно простиралось перед ними, как полная синяя чаша, до лесов на противоположном берегу.
— Никого нет, — сказал Эдди, глядя на плот, неподвижный и сухой посреди спокойной воды. — Это хорошо, а то здесь всегда очень много народа. — Его глаза обежали все озеро, до самого дальнего уголка, до самой глубокой бухты.
— Хочешь покататься на лодке по озеру? — спросил Эдди.
— Да ведь у нас нет лодки, — рассудительно ответил Лоуренс.
— Я тебя не о том спрашиваю. Я спросил: хочешь покататься?
— Я бы с удовольствием, если б только была…
— Заткнись! — Эдди взял Лоуренса за плечо и повел его сквозь высокую траву к самой воде, где на песке лежала старая плоскодонка, купая в озере высокую корму, выкрашенную темно-красной краской и облупившуюся от солнца и дождя. Тяжелые весла лежали на дне лодки.
— Когда я скажу, прыгай в лодку, — велел Эдди.
— Но ведь она не наша.
— Ты хочешь кататься или нет?
— Да, но…
— Ну вот, когда я скажу, тогда и прыгнешь.
Пока Эдди сталкивал лодку в воду, Лоуренс аккуратно снял башмаки и носки.
— Прыгай! —крикнул Эдди.
Лоуренс прыгнул. Лодка заскользила по тихому озеру. Как только они выбрались из осоки, Эдди начал усердно грести.
— Не так плохо, правда? — Отдыхая, он откинулся на весла.
— Хорошо, — сказал Лоуренс. — Очень спокойно.
— А, брось! — сказал Эдди. — Ты и говоришь-то как пианист.
И он взялся за весла. Немного погодя он устал и предоставил лодке итти по ветру. Он лег, опустил пальцы в воду и стал думать о сегодняшнем вечере. — Пусть бы поглядели на меня сейчас наши с Сотой и Семьдесят третьей улицы, — сказал он.— Пусть бы поглядели, как я правлю этой лодкой.
— Совсем было бы хорошо, — согласился Лоуренс, подбирая ноги, чтобы не замочить их в луже, скопившейся на дне лодки, — если б еще поесть земляничного мороженого, когда вылезем из лодки.
— Неужели ты не можешь думать о чем-нибудь другом? Заладил свое! Неужели тебе не надоело?
— Нет, — подумав, ответил Лоуренс.
— Вот! — Эдди подтолкнул к нему весла. — Греби! По крайней мере займешься чем-нибудь другим.
Лоуренс осторожно взял весла.
— Это вредно для рук, — объяснил -он, послушно налегая на весла. — Пальцы от этого теряют гибкость.
— Смотри, куда едешь! — сердито закричал Эдди. — Кругами, все кругами! Ну, какой смысл ездить кругами?
— Это лодка сама так идет, — говорил Лоуренс, гребя изо всех сил. — Что же я могу поделать, если лодка сама так идет.
— Пианист! Только на рояле бренчать. Больше ты никуда не годишься. Дай сюда весла!
Лоуренс благодарно отдал весла.
— Я не виноват, если лодка сама идет кругами. Значит, она так устроена, — настаивал он смиренно.
— Да заткнись ты! — Эдди свирепо налег на весла. Лодка рванулась вперед, поднимая пену.
— Эй вы там, в лодке! Эй! — донесся по воде мужской голос.
— Эдди, — сказал Лоуренс, — это он нам кричит.
— Правьте сюда, пока я с вас штаны не спустил! — кричал мужчина. — Сейчас же вон из моей лодки!
— Он хочет, чтобы мы вылезли из его лодки, — перевел Лоуренс. — Это, должно быть, его лодка!
— Да что ты? Неужели? — фыркнул Эдди с глубочайшим сарказмом. Он повернулся к берегу, чтобы ответить мужчине, который энергично размахивал руками. — Ладно! — крикнул Эдди. — Ладно! Сейчас отдадим вам вашу лодку. Не кипятитесь!
Человек подскочил на месте.
— Голову оторву! — заорал он.
Лоуренс боязливо утер нос платком.
— Эдди, — сказал он, — а почему бы нам не подъехать к другому берегу и не пройти домой оттуда?
Эдди с презрением взглянул на брата.
— Это ты что же, испугался, что ли?
— Нет, — сказал Лоуренс, помолчав. — А только зачем нам лезть в драку?
Вместо ответа Эдди принялся грести изо всех сил. Лодка стрелой полетела по озеру. Лоуренс осторожно покосился на быстро приближавшуюся фигуру на берегу.
— Здоровый дядя, — доложил Лоуренс. — Ты еще не видел таких здоровых. И злой, должно быть. Может, не пало нам было кататься на его лодке. Может, он не любит, когда чужие катаются на его лодке. Эдди, ты меня слушаешь?
Последним героическим усилием Эдди разогнал лодку на берег. Она противно заскрипела по мелким камешкам на дне.
— Боже ты мой, — сказал мужчина, — конец теперь моей лодке.
— Да нет же, ей ‘ничего не сделается, мистер, — сказал Лоуренс. — Только шуму много, а вреда никакого.
Человек протянул руку, схватил Лоуренса за шиворот и поставил его на землю. Это был очень крупный мужчина, широкоплечий, с двойным подбородком, сплошь заросшим жесткой щетиной, и волосатыми крепкими руками, которые теперь дрожали от ярости. С ним был мальчик лет тринадцати, по-видимому, его сын, и этот сын тоже злился.
— Дай ему, пап, — твердил сын. — Хорошенько его!
Фермер потряс Лоуренса за плечи. Он задыхался от ярости и едва говорил:
— Вреда никакого, а? Толька шум, а? — кричал он прямо в побледневшее лицо Лоуренса. — Вот я покажу тебе вред! Вот я покажу тебе шум!
Заговорил Эдди. Эдди теперь вылез из лодки и, крепко ухватив весло, приготовился к самому худшему.
— Это нечестно, — сказал он. — Глядите, насколько вы больше. Найдите кого-нибудь с вас ростом, тогда и деритесь.
Мальчишка фермера подскочил на месте от злобы совершенно так же, как отец.
— Я с ним буду драться, пап, я! Я с него ростом! Ну ты, сопляк, выходи!
Фермер посмотрел на сына, посмотрел на Лоуренса. Потом неохотно выпустил Лоуренса.
— Ладно, — сказал он, — Покажи ему, Натан.
Натан толкнул Лоуренса.
— Идем в лес, сопляк, — сказал он воинственно. — Там разберемся.
— В ухо его, — шептал Эдди уголком рта. — Дай ему в ухо, Ларри!
Но Лоуренс стоял, опустив глаза, разглядывая свои руки.
— Ну? — спросил фермер.
Лоуренс все еще разглядывал руки, медленно сжимая и разжимая пальцы.
— Он не хочет драться, — издевался Натан. — Кататься на нашей лодке — это он хочет, а драться — нет.
— Ничего подобного, он хочет драться. — заступился Эдди и прибавил шепотом: — Ну же, Ларри, двинь его по скуле, двинь хорошенько…
Но Ларри стоял тихо, спокойно, как будто задумался о Брамсе, о Бетховене, о далеких концертных залах.
— Он трус, вот оно в чем дело! — завопил Натан. — Трус, все городские мальчишки трусы!
— Нет, не трус, — уверял Эдди, в глубине души зная, что брат его не из храбрых. Коленкой он подтолкнул Лоуренса. — Становись, Ларри! Ну, становись же!
Глухой ко всем просьбам, Лоуренс стоял, опустив руки.
— Трус! Трус! Трус! — пронзительно вопил Натан.
— Ну, что же, — осведомился фермер, — будет он драться или нет?
— Ларри! — Пятнадцать лет отчаяния было в голосе Эдди, но на Лоуренса это нисколько не повлияло. Эдди медленно повернул к дому. — Он не будет драться — сказал он упавшим голосом. И, словно бросая кость чужой собаке:
—Ну, ты, пойдем…
Лоуренс не спеша нагнулся, подобрал носки и башмаки и шагнул вслед за братом.
— Погодите минутку, вы! — окликнул их фермер.
Он догнал Эдди и повернул его лицом к себе.
— Мне надо тебе кое-что сказать.
— Да? — отозвался Эдди невесело, но все-таки с вызовом.
— Видишь вон тот дом? — сказал фермер.
— Да, — ответил Эдди. — Ну и что же?
— Это мой дом, — сказал фермер. — Держись от него подальше. Понял?
— Хорошо, хорошо, — сказал Эдди неохотно и уже без всякой гордости.
— А эту лодку видишь? — спросил фермер, показывая на причину всех зол.
— Вижу, — сказал Эдди.
— Это моя лодка. Держись от нее подальше, не то исколочу до полусмерти. Понял?
— Да, да, понял, — сказал Эдди. — Пальцем не трону вашей паршивой лодки. — И опять Лоуренсу: — Ну ты, пойдем…
— Трус! Трус! Трус! — подскакивая на месте, вопил Натан, и его было слышно очень долго, пока они шли по веселому лугу, напоенному нежным и сладким запахом клевера на склоне летнего дня. Эдди шел впереди Лоуренса, насупившись, с окаменелым, суровым лицом, горько сжав рот от стыда и злобы. Он яростно шагал по цветущему клеверу, словно ненавидел эти цветы, словно хотел растоптать их, уничтожить вместе с корнями, вместе с землей, из которой они росли.
Держа башмаки в руках, опустив голову на грудь, все такой же чистенький, все с тем же ровным начесом волос, темных и гладких, как красное дерево, Лоуренс шел сзади брата, в десяти шагах, ступая по его следам, ясно видным среди клевера.
— Трус, — бормотал Эдди, достаточно громко для того, чтобы негодяй, шедший позади, мог его слышать. — Трус! Труслив, как заяц. Мой родной брат, — удивлялся он.— Да на его месте я бы лучше умер, а не позволил бы себя так обозвать. Пускай бы меня лучше убили на месте. Мой родной брат. И труслив, как заяц. Хоть бы раз дал в ухо! Хоть бы раз! Хоть показал бы им… А он стоит, как пень, и позволяет какому-то сопляку в рваных штанах издеваться над собой. Пианист. Лоурренс? Небось, знали, что делали, когда назвали тебя Лоуррренс! И не говори со мной! Не желаю, чтоб ты со мной разговаривал, никогда, до самой смерти! Лоуррренс!
Горюя так сильно, что даже не было слез, оба брата дошли до дома, оставаясь в десяти шагах, в десяти миллионах миль друг от друга.
Не оглядываясь, Эдди пошел в виноградную беседку и растянулся на скамье. Лоуренс, бледный, с неподвижным лицом, посмотрел ему вслед, потом ушел в комнаты.
Лежа на скамье вниз лицом, совсем близко к жирному чернозему беседки, Эдди кусал пальцы, едва удерживаясь от слез. Но, должно быть, он кусал не очень сильно, и слезы хлынули, горьким ручьем побежали по щекам, закапали на мягкую черную землю, где коренились виноградные лозы.
— Эдди!
Эдди поспешно обернулся, смахнув слезы крепко сжатым кулаком. Перед ним стоял Лоуренс, аккуратно натягивая замшевые перчатки на свои маленькие руки.
— Эдди, — говорил Лоуренс, упорно не замечая слез, — я хочу, чтобы ты пошел со мной.
Молча, но с такой глубокой радостью в сердце, что она опять вызвала слезы на его мокрые глаза, Эдди встал, высморкался, догнал брата и плечо к плечу с ним пошел через луг таким легким шагом, что красные и розовые головки клевера едва сгибались на их пути.
Эдди строго постучался в двери фермерского дома — три раза, три стука, сильные, звучные, похожие на зов боевой трубы.
Натан открыл дверь.
— Вам чего надо? — спросил он подозрительно.
— Не так давно. — сказал Эдди официальным тоном, — вы предлагали моему брату драться. Теперь он готов.
Натан взглянул на Лоуренса, тот стоял перед ним прямо, подняв голову, сжав пухлые губы в узкую прямую линию, выставив вперед большие кулаки в толстых перчатках. Натан хотел было закрыть дверь. — Надо было раньше, — сказал он.
Эдди крепко держал открытую дверь.
— Вы сами предлагали, не забудьте, — напомнил он вежливо.
— Тогда и надо было драться, — упрямо сказал Натан. — Ему предлагали.
— Ну, как же, — почти упрашивал Эдди. — Вы же сами раньше хотели драться.
— То было раньше. Пустите-ка дверь, я закрою.
— Так нельзя! — в отчаянии крикнул Эдди. — Вы же сами предлагали.
На пороге появился фермер, отец Натана. Он холодно взглянул на них.
— Что еще тут такое? — спросил он.
— Не так давно, — заговорил Эдди очень быстро, — вот этот человек предлагал вот этому человеку драться. — Его красноречивая рука указала сперва на Натана, потом на Лоуренса. — А теперь мы принимаем вызов.
Фермер посмотрел на сына.
— Ну?
— Надо было раньше, — недовольно буркнул Натан.
— Натан не хочет драться, — сказал фермер, обращаясь к Эдди. — Уходите отсюда.
Лоуренс сделал шаг вперед, ближе к Натану. Он посмотрел Натану прямо в глаза.
— Трус, — сказал он.
Фермер вытолкнул сына за дверь.
— Иди, поколоти его, — приказал он.
— Пойдем в лес, там поговорим, — сказал Лоуренс.
— Всыпь ему хорошенько, Ларри, — крикнул Эдди, когда Лоуренс и Натан направились к лесу, держась на одной линии, но, из вежливости, в пяти шагах друг от друга. Молча, Эдди смотрел, как они скрылись за деревьями.
Фермер тяжело опустился на крыльцо, достал пачку папирос и предложил Эдди.
— Хотите?
Эдди посмотрел на папиросы и вдруг взял одну.
— Спасибо, — сказал он.
Фермер чиркнул спичкой, дал закурить Эдди, закурил сам, прислонился к столбу п вытянул ноги поудобнее — все это молча. Эдди беспокойно слизнул с губы табачные крошки своей первой папиросы
— Садитесь, — сказал фермер, — никогда нельзя знать, как долго мальчишки будут драться.
— Спасибо, — сказал Эдди, садясь, отважно затягиваясь папиросой и неторопливо, с природным талантом, выпуская дым.
Оба они молча смотрели на лес за лугом, скрывавший от них поле битвы. Верхушки деревьев слегка покачивались от ветра, и летний вечер собирал густые синие тени между толстыми коричневыми стволами, там, где они упирались в землю. Над лугом лениво кружил ястребенок, повертываясь боком и скользя по ветру. Фермер глядел на ястребенка без всякой злобы.
— Как-нибудь подстрелю этого мошенника.
— А что это такое? — спросил Эдди, осторожно вынимая папиросу, чтобы можно было разговаривать.
— Ястребенок. Ведь вы из города?
— Да.
— Хорошо там у вас, в городе?
— Ничего не может быть лучше.
Фермер задумчиво покуривал.
— Как-нибудь и я переберусь в город. Теперь нет никакого смысла жить в деревне.
— Нет, почему же, — сказал Эдди. — В деревне тоже очень хорошо. Многое можно сказать и за.
Фермер кивнул, взвешивая мысленно этот вопрос. Он потушил свою папиросу.
— Хотите еще папиросу? — спросил он Эдди.
— Нет, спасибо, — ответил Эдди, — я еще эту не докурил.
— Послушайте, — сказал фермер, — как вы думаете, ваш брат здорово исколотит моего мальчишку?
— Очень может быть, — сказал Эдди. — Он ведь хулиган, мой брат. Постоянно дерется, чуть не каждый день. Дома у нас все мальчишки его как огня боятся. Да вот, — начал Эдди, давая полную волю фантазии, — еще не так давно, я помню, Ларри побил троих мальчишек, одного за другим. В полчаса. Всем троим расквасил носы. В каких-нибудь полчаса! Есть у него один удар левой рукой, страшное дело — раз, два, бац! Вот так — и сразу нос в лепешку.
— Ну, моего мальчишку он не изуродует. — Фермер засмеялся. — Такому носу ничего не сделается, только лучше будет.
— Он очень способный, мой брат, — сказал Эдди, гордясь воином в лесу. — Играет на рояле. Очень хороший пианист. Вот бы вы послушали.
— Такой маленький, — изумился фермер. — А мой Натан ничего не умеет.
В отдалении, в сумраке под деревьями показались две фигуры, плечо к плечу, и медленно вышли на луг, освещенный солнцем. Эдди и фермер встали. Еле передвигая ноги, бойцы приближались, плечо к плечу, болтая руками.
Эдди посмотрел сначала на Натана. Рот у Натана был в крови, на лбу вскочила шишка, ухо все красное. Эдди радостно улыбнулся. Натану здорово влетело. Эдди медленно двинулся навстречу Лоуренсу. Лоуренс подходил к нему, высоко подняв голову. Но эта голова порядком пострадала. Волосы были спутаны, один глаз совсем закрылся, из разбитого носа все еще капала кровь. Время от времени Лоуренс подлизывал кровь языком. Воротничок у него был разорван, штаны перепачканы в лесной глине, голые коленки ободраны в кровь. Но тот глаз, который был еще открыт, светился ясным блеском, доблестно и победно.
— Идешь домой, Эдди? — спросил Лоуренс.
— Ну, конечно. — Эдди хотел похлопать Лоуренса по спине, но вдруг отвел руку. Он обернулся и помахал рукой фермеру.
— До свидания.
— До свидания, — отозвался фермер. — Когда вздумаете покататься на лодке, берите ее, и все тут.
— Спасибо. — Лоуренс степенно прощался с Натаном за руку, Эдди подождал его.
— Добрый вечер, —сказал Лоуренс. — Хорошая была драка.
— Да, — сказал Натан.
Оба брата пошли рядышком через луг, благоухающий клевером и осененный длинными тенями. Половину дороги они прошли в молчании, в молчании равных, сильных мужчин, умеющих говорить друг с другом без слов, но гораздо красноречивее, и единственным звуком было жиденькое побрякивание тридцати пяти центов в кармане Эдди.
Вдруг Эдди остановил Лоуренса.
— Пойдем вот этой дорогой, — сказал он, показывая направо.
— Но ведь домой вот сюда, Эдди.
— Я знаю. Пойдем в город. Поедим мороженого, — сказал Эдди. — Земляничного мороженого с содовой водой.
Текст издания: журнал ‘Интернациональная литература’, 1941, No 3. С. 73 — 79.