Н. А. ЛЕЙКИНЪ
НЕУНЫВАЮЩІЕ РОССІЯНЕ
РАЗСКАЗЫ И КАРТИНКИ СЪ НАТУРЫ
С.-ПЕТЕРБУРГЪ
Типографія д-ра М. А. Хана, Поварской пер., д. No 2
1879
Засидки.
Засидки.
Засидки, Лейкин Николай Александрович, Год: 1879
Время на прочтение: 6 минут(ы)
Александровъ день. 30-е августа. Мастеровые справляютъ засидки, т. е. празднуютъ тотъ день, посл котораго вечерняя работа будетъ уже происходить при искуственномъ освщеніи, при огн. Мастеровые столяра Фукса также ршили устроить засидки. Самъ Карлъ Иванычъ Фуксъ пожертвовалъ на угощеніе полъ ведра водки и ящикъ пива, и позволилъ пригласить на засидки дамъ. Въ дополненіе къ угощенію Карла Иваныча, мастеровые сложились и купили моченой брусники, яблокъ, меду и окорокъ. Ршено было въ этотъ день ‘спозаранку очень не напиваться, а ждать своего череда, дабы, вечеромъ, соблюдать себя чинно и благообразно, по-божески и безъ обиды все какъ слдоваетъ’.
— Вечеромъ, пей сколько хочешь,— говорилъ старшій мастеръ товарищамъ. Напьешься — ну, свяжемъ, а то какая можетъ бытъ учтивость, ежели съ самаго начала засидокъ, вдругъ — по скотски?…
Очистили мастерскую, надлали подсвчниковъ изъ дерева и наставили въ нихъ свчей. Запечатанныя бутылки стояли тутъ-же, но мастеровые только любовались на нихъ, ласково похлопывали ихъ по стеклу, нюхали пробки. Разговоры шли о вин, о его пользительности и сил.
Мастеровые пошли на крестный ходъ, вернулись къ обду домой и опять начали бутылки разсматривать, взирая на нихъ не безъ нкотораго благоговнія. Соблазнъ былъ слишкомъ великъ, но выдержали и не тронули бутылей.
Со всхъ сторонъ слышалось увщеванія:
— Пожалуйста, господа, ужо безъ безобразіевъ, а тихимъ манеромъ и чтобы чинно. На гармоніяхъ играть можно, и пніе, и все, но чтобы Феню и Извощичью Жену не пть, потому Карлъ Иванычъ самъ хотлъ быть и съ супругой, опять-же и наши дамы. Дв обшивалки придутъ, куфарку съ того двора полковницкую звали. Не модель нехорошія псни пть. Зачмъ?…
Освтили мастерскую.
— Кто откупоривать-то будетъ?
— Трифонъ Захаровъ. Онъ самый старшій.
— Господа, чуръ, соблюдать себя и какъ слдоваетъ въ порядк, а то веревокъ припасено достаточно.
— Ну, вотъ еще, учи!
Начали сбираться гости. Пришелъ дворникъ, въ серебряной цпочк черезъ шею. Голова его до того была намазана деревяннымъ масломъ, что съ нея текло. Помолился на образа, сморкнулся въ руку и слъ.
— Чиновника изъ семнадцатаго номера приказано выгнать, сообщилъ онъ, чтобы что нибудь сообщить.
— Изъ-за — собаки? спросилъ кто-то.
— Нтъ, писательствомъ сталъ заниматься — насчетъ печей и дымовыхъ трубъ. Опять-же нашу помойную яму въ критику пущаетъ, а денегъ не платитъ.
Пришли дв обшивалки-башмачницы, въ шляпкахъ и съ зонтиками.
— А, миндальныя! Наше вамъ съ кисточкой! Вотъ спасибо, умницы, что пришли, привтствовали ихъ мастеровые. Залзайте на окно, за верстакъ, тамъ втеркомъ продувать будетъ.
Къ нимъ сейчасъ-же подскочилъ молодой мастеровой, съ серьгой въ ух. Заглянулъ въ дверь кучеръ.
— Начали?— спросилъ онъ.
— Нтъ еще,— Карла Иваныча ждемъ. Иди сюда, полно спсивиться-то!
— Нтъ, мн некогда, я коляску мою, а зашелъ посмотрть: не начали-ли. Думаю: хвачу на скорую руку стаканчикъ, да и опять къ коляск. Ужо я… пояснилъ онъ и скрылся.
— Господа мастеровые, прежде всего, я васъ попрошу, чтобы безъ скандаловъ, потому управляющій у насъ сильно выпивши и можетъ Богъ знаетъ что подумать, упрашиваетъ дворникъ. Поучливе и чтобы изъ линіи не выходить. Опять-же, и цигарки съ трубками, потому стружки…
— Будь покоенъ Емельянъ Васильевичъ. Зачмъ намъ карамболи заводить?— успокаиваютъ его.
Явился Карлъ Иванычъ, хозяинъ, плотный нмецъ, съ круглымъ брюшкомъ и съ сигарой, стиснутой въ зубахъ. Съ нимъ была жена его, Марья Богдановна, длинноносая блондинка, въ клеенчатомъ передник и таковыхъ-же нарукавникахъ, чтобы не замараться о верстаки. Она держала въ рукахъ пивную кружку Карла Иваныча.
Мастеровые встали.
— Вотъ такъ Карлъ Иванычъ! Спасибо! Осчастливили…
— Сидите, господа, пожалуйста! Не стсняйтесь моимъ присутствіемъ, говорилъ хозяинъ, не выпуская сигары изъ зубовъ, и слъ, посадивъ съ собою рядомъ жену.
— Прикажете начинать, Карлъ Инанычъ?— спросилъ Трифонъ Захаровъ, рябой мастеровой, въ ‘спиньжак’ поверхъ красной рубахи на выпускъ, и получивъ согласіе, началъ наливать изъ четвертной разнокалиберные рюмки и стаканчики, сказавъ предварительно ‘Господи, благослови’.
— Вамъ неловко изъ бутылки-то. Вы-бы ко мн обратились, я бы вамъ графиновъ пару дала,— сказала хозяйка.
— Зачмъ, матушка, Марья Богдановна? Намъ и такъ хорошо. Графины разобьемъ… Пожалуйте, Карлъ Иванычъ, вы, какъ хозяинъ, такъ значитъ, первый свой примръ…
— Нтъ, нтъ, я шнапсъ не могу посл обда. Я пиво… замахалъ хозяинъ руками.
— Нельзя, Карлъ Иванычъ, не обезсудьте! Нужно полнымъ домомъ жить. Пожалуйте! Пиво пивомъ, а водка водкой. Сегодня, батюшка, Александро-Невскій князь всмъ далъ разршеніе. Кушайте!
Хозяинъ взялъ стаканчикъ.
— Поздравляю васъ, господа, съ засидками! Дай вамъ Богъ при огн работать прилежно,— произнесъ онъ.
— Кушайте, Карла Иванычъ. Мы ваши, а вы наши. Мы тоже чувствуемъ.
Нсколько мастеровыхъ взялись за стаканы и лзли чокаться.
— Позвольте, позвольте, сказалъ хозяинъ и началъ откашливаться. Потомъ поглядлъ на потолокъ и началъ что-то въ род рчи:
‘Прилежность — она подаетъ поддержку человку. У насъ, въ Германіи, прилежность въ мастеровой народъ большое уваженіе иметъ и ему премія есть. Онъ пьетъ свою кружку и сигару, пьетъ дв, три, но понедльникъ у него не бываетъ. Онъ понедльникъ сидитъ и работаетъ, а русскій человкъ сейчасъ похмлится и въ трактиръ, а хозяинъ плачетъ и ставитъ штрафъ, а мастеровой тулупъ пропьетъ и жену бьетъ’.
— Это точно, Карлъ Иванычъ, да вдь и он шкуры… перебиваетъ кто-то.
Его останавливаютъ. Хозяинъ продолжаетъ.
‘Мастеровой такой-же бюргеръ и долженъ къ самъ себ уваженіе имть и въ шпарбюкс откладывать гривенникъ, двугривенный и будетъ хозяинъ, а когда онъ пропьетъ — у него голова болитъ, а хозяинъ денегъ не даетъ, онъ ругаетъ. И такъ, господа: дай Богъ вамъ большая прилежность на успхъ наше столярное дло!’
Карлъ Иванычъ перечокался со всми и выпилъ. Трифонъ Захаровъ выпилъ и сейчасъ-же разбилъ рюмку, бросивъ ее на полъ.
— Заведеніе ужъ такое, Карлъ Иванычъ, извините!— сказалъ онъ. Чтобы, значитъ какъ эта самая рюмка, такъ и мы себя чувствовали. А вы что-же, Марья Богдановна?— обращается онъ къ хозяйк. Водочкой неволить не смемъ, а пивца?
Хозяйка замялась.
— Выпей, Mariechen, съ этимъ народомъ нельзя иногда… сказалъ ей по-немцки хозяинъ.
Марья Богдановна выпила полстакана пива.
— Вотъ такъ хозяйка! Вотъ такъ барыня! Уму помраченье!— восторгались мастеровые. Хозяинъ у насъ ангелъ и жена у него учливая ангелка, не гнушается нашимъ братомъ.
Мастеровые пили и не закусывали, хотя стоялъ цлый окорокъ нарзаный кусками. Нкоторые, впрочемъ, нюхали корку хлба. Выпили по первой, начали по второй, ‘чтобы не хромать’, потомъ — ‘Богъ троицу любить’, ‘безъ четырехъ угловъ домъ не, строится’. Карлъ Иванычъ отказался отъ водки, и рядомъ съ женой пилъ пиво изъ большой кружки, разговаривая съ мастеровыми.
— Вдь газъ, Карлъ Иванычъ, это кислота?— спрашиваетъ кто-то. Вотъ этотъ газъ, что горитъ?
— Духъ, простой духъ изъ газъ, поясняетъ хозяинъ, затягиваясь сигарой,— духъ отъ каменный уголь.
Мастеровые развеселились. Говоръ быстро переходилъ въ крикъ. Четверть успли уже выпить и принялись за вторую. Трифонъ Захаровъ подошелъ къ хозяину, и похлопавъ его по плечу, воскликнулъ:
— Братцы, а вдь Карла Иванычъ, хоть и нмецъ, а ей-Богу хорошій человкъ!— воскликнулъ онъ… Конечно, теперича штрафы… но у него душа есть. Вы, Карла Иванычъ, извините, потому всмъ разршеніе вина и елея. Сегодня, мы и младенцамъ даже отпущаемъ, которые ежели ученики.
— Ахъ нтъ, нтъ, это нельзя!
— Въ томъ-то и дло, что нельзя. Оставь, Карла Иванычъ, свою команду. Мы знаемъ, что длаемъ. Мастеровой мальчикъ онъ только на засидкахъ и пить учится. Пренебреги!
Къ хозяину подходитъ другой мастеровой.
— А что, Карла Иванычъ, тамъ на неб тому хозяину, который ежели у своего мастероваго жилитъ? Каки-таки муки ему предоставлены? Ты, Карла Иванычъ, въ коронованіе зачмъ мн рубль цлковыхъ за прогулъ поставилъ? Опять-же въ третье Спаса мы родителевъ на Волковомъ, поминали, а ты штрафъ…
Хозяинъ сознаетъ, что пора удалиться, и встаетъ съ мста.
— Ну, прощайте, господа, я пойду, говоритъ онъ. Желаю вамъ веселится. Я жду мой своякъ въ гости.
— Нтъ, Карла Иванычъ, ты отвть, продолжаетъ пьянымъ голосомъ мастеровой.
— Захаръ, оставь, брось!— останавливаютъ его товарищи и оттаскиваютъ въ сторону. Соблюдай, братецъ, учтивость!
Онъ не унимается.
— Я оставлю, но пусть ему эти два цлковыхъ къ гробу на свчку!
— Ну, замолчи!
— Я ухожу, господа. Прощайте!— раскланивается хозяинъ.
— Нельзя, Карла Иванычъ, погодите, сейчасъ!— воскликнулъ Трифонъ Захаровъ. Ребята, становись въ кругъ и валяй хозяйскую!— обращается онъ къ мастеровымъ.
Мастеровые становятся въ кругъ и начинаютъ пть:
‘Мы тебя любимъ сердечно,
Будь намъ хозяиномъ вчно!
Ты наши зажегъ серца,
Въ теб мы видимъ отца’.
По окончаніи псни, хозяина схватываютъ и начинаютъ качать, подбрасывая кверху. Сигара вываливается у него изъ зубовъ. Кто-то хватаетъ и Марью Богдановну, но та, вырвавшись, убгаетъ.
Черезъ пять минутъ, мастеровыя остались одни. Раздаются звуки гармоніи. Началось пніе. Кто-то отбиваетъ трепака и падаетъ. Женщины визжать. Водка ркой льется.
— Пожалуйста, господа, чтобъ тихо и благообразно, говоритъ пьянымъ голосомъ сидящій на окн дворникъ, покачивается и выдавливаетъ въ рам стекло.
— Ничего, бей больше! Карла Иванычъ заплатитъ! кричитъ Трифонъ Захаровъ. Ништо ему! Хотя я давеча его и хорошимъ человкомъ назвалъ, а, все таки, онъ скотина! Теперича эта Марья Богдановна — ядъ и язва. Каки-таки щи постные намъ вчера предоставили?— песъ жрать не станетъ.
Трифона Захарова упрекаютъ.
— А ты, даве, зачмъ передъ нимъ раскисъ? А еще хозяйствовать самъ думаешь! Баба!
— Да я, братцы, думалъ, что онъ еще на четвертую прибавитъ.
— Прибавитъ! Держи карманъ шире! На ведр отъхалъ. Ншто нмецъ можетъ быть хорошимъ человкомъ? Нмецъ всегда аспидъ. Ахъ ты, ворона!
— Что ворона? Хочешь, я сейчасъ къ нему пойду ругаться? Ушелъ, догадался, а то-бы я ему теперь показалъ! Я бы ему насчетъ штрафовъ-то отплъ панихиду. Давайте, братцы, положимте такой зарокъ, чтобы завтра никому не работать. Генеральш Бобриковой заказъ къ четвергу, а мы его и подведемъ.
— Подведемъ! Ну, и поставитъ штрафы.
— Важное кушанье! Ничего ребята!— пьянствуй на пропалую. Заплатимъ и штрафы, хоть рыло въ крови будетъ, а все-таки, наше возьметъ. Герася, другъ, играй веселую!
Начинается топаніе на одномъ мст.