Записки тюремной надзирательницы, Робинсон Фредерик Уильям, Год: 1863 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 155 минут(ы)

ЗАПИСКИ ТЮРЕМНОЙ НАДЗИРАТЕЛЬНИЦЫ *).

*) Предлагаемый разсказъ не есть простой вымыселъ въ области обыкновенныхъ, беллетристическихъ произведеній. Онъ писанъ большею частію со словъ самой героини, Дженъ Камеронъ, которой жизнь началась бдностію и преступленіемъ и окончилась тюрьмой. Авторъ этого разсказа, тюремная надзирательница, долго и тщательно изучавшая т темныя стороны жизни, въ которыхъ проявляется общественное зло во всемъ его ужасномъ драматизм, гарантируетъ достоврность описываемыхъ ею фактовъ, измнены только имена и второстепенныя подробности, а самый фонъ разсказа взятъ цликомъ изъ дйствительной жизни въ строгомъ значеніи этого слова. Авторъ старается прослдить шагъ за шагомъ, развитіе преступленія и т незамтныя, но скользскія ступени, по которымъ преступникъ спускается въ бездну порока, пока изъ рукъ общества не приметъ его тюрьма или могила. ‘Если въ этомъ разсказ, говоритъ авторъ въ предисловіи, врно изображенъ путь, которымъ бдность и невжество доводится до преступленія, часто не сознавая его значенія и предаваясь ему, какъ ремеслу, тогда бытъ можетъ, подготовится боле прочная почва для будущихъ соціальныхъ преобразованій’. Отъ редакціи.

ГЛАВА I.
Какъ поживаютъ воры въ город Гласгов.

Думаю, что многимъ изъ моихъ читателей не безъизвстенъ городъ Глазговъ — третій городъ по величин и по значенію во всемъ соединенномъ королевств. Въ этомъ большомъ город добрые люди наживаютъ много денегъ, везд видны слды довольства, торговля процвтаетъ, и граждане умираютъ милліонерами. Подобно тому, какъ въ Лондон, Ливерпул и во всякомъ другомъ многолюдномъ город, крайности и здсь соприкасаются, тщательныя изслдованія показали мн, что въ темныхъ закоулкахъ Глазгова кроется боле нищеты, невжества, страданія въ самомъ отталкивающемъ ихъ вид, чмъ даже въ Лондон. Нигд, быть можетъ, бдность не мечется такъ безобразно и рзко въ глаза, какъ на этомъ великомъ торговомъ рынк Шотландіи, гд рядомъ съ нею вы встрчаете громаднйшія, быть можетъ, въ цломъ мір состоянія.

Нищета эта большею частью озадачиваетъ васъ своею неутолимою жаждою пьянства. Правда, и сюда проникали попытки распространенія трезвости, но, несмотря на это, кабаки находятся по прежнему въ цвтущемъ состояніи и субботніе вечера въ Гай-Стрит и Солтъ-Маркет далеко оставляютъ за собою субботніе вечера въ другихъ городахъ. Есть что-то многознаменательное въ этихъ толпахъ босого и полураздтаго населенія, когда он, иззябшія отъ холода, съ блдными и мрачными лицами, валятъ по улицамъ изъ старой части города.

Много лтъ тому назадъ, недалеко отъ Гай-Стрита стояло, да и по сю пору стоитъ, нсколько высокихъ, темныхъ, четырехъ и пятиэтажныхъ домовъ, слпившихся вмст. Въ этихъ домахъ каждая комната занята однимъ или нсколькими жильцами и носитъ на шотландскомъ нарчіи названіе дома. Этотъ густо населенный кварталъ наводитъ страхъ своей дурной славой на весь Глазговъ, и называется Кройлисъ-Ландъ, полиціи онъ извстенъ подъ именемъ Веннеля. Лтъ двадцать или тридцать тому назадъ, въ этотъ кварталъ отправлялись за поимкою воровъ и мошенниковъ, по всей вроятности, онъ и теперь извстенъ, какъ гнздо всевозможныхъ преступниковъ.

Честная бдность рдко искала убжища въ Крайлисъ-Ланд, особенно та бдность, которая дорожитъ своимъ добрымъ именемъ и разборчива на сосдей. Изъ Крайлисъ-Ланда выползали для ночныхъ похожденій воры и публичныя женщины. Въ Крайлисъ-Ландъ заманивалась не одна жертва, то хитростью, то силою, и темныя дла творились тамъ по захожденіи солнца. То было убжище всхъ тхъ преступленій, отъ которыхъ содрагается человчество. Грабежъ и до сихъ поръ до того обычное дло въ Новомъ Веннел, что о немъ почти и говорить не стоитъ. Полиція нападала здсь на самыхъ любопытныхъ субъектовъ падшаго люда, здсь нердко бдность или преступленіе, доведенныя до отчаянія, налагали на себя руки, то въ комнатахъ, то на грязной, темной лстниц, то съ ршотки, ограждающей какой-нибудь участокъ земли позади домовъ, снимали тла повсившихся самоубійцъ. Здсь же совершались самыя страшныя убійства:— ночью отворялось окно одной изъ верхнихъ комнатъ, къ нему подводили трепетавшую жертву и выбрасывали ее на улицу. Число безнаказанныхъ преступленій, совершенныхъ въ Новомъ Веннел, далеко превосходитъ число тхъ, которыя подверглись кар закона. Лтъ десять или одинадцать тому назадъ полагалось среднимъ числомъ по двнадцати кражъ еженедльно на каждую комнату этого отверженнаго квартала. Вс знали объ этихъ кражахъ, но до свднія полиціи он не доводились, потому что ограбленные скоре соглашались понести убытки, чмъ подвергать свое имя огласк.

Дома Веннеля, какъ и вообще вс жилища низшаго разряда въ Шотландіи, не имютъ наружной двери, входъ прямо на лстницу. Постителю этихъ грязныхъ притоновъ, напоминающихъ логовище дикаго звря, предстоитъ взбираться на верхъ въ потемкахъ. Сырая и скользкая лстница обдаетъ постителя зловоннымъ воздухомъ. На каждой площадк находится отъ четырехъ до пяти дверей, каждая дверь ведетъ въ комнату, имющую на восемь футовъ длины, отъ шести до семи футовъ ширины, и въ этой-то комнат спятъ, пьютъ, дятъ и живутъ мущины, женщины и дти, по четыре, по пяти, а иногда и по десяти и двнадцати человкъ вмст. Воры помщаются кучами, да и честный бднякъ, загнанный сюда неумолимой нуждой, принужденъ пускать къ себ жильцовъ, чтобы не платить одному за квартиру. Плата за каждую изъ этихъ комнатъ стоитъ приблизительно по пятнадцати пенсовъ въ недлю, то больше, то меньше, смотря по обстоятельствамъ. Нищета и неизбжныя при ней всевозможныя лишенія, порождаютъ здсь самыя ужасныя болзни.

Дома подобнаго, рода вовсе не рдкость въ Глазгов, хотя по распоряженію правительства т изъ нихъ, которые признаны опасными и неудобообитаемыми и были уничтожены. За то уцлвшія населяются все гуще и гуще и требуютъ за собой строжайшаго надзора, а это-то и невозможно по разнымъ причинамъ. Дло въ томъ, что домохозяева стараются уклоняться отъ необходимыхъ починокъ, случается даже и такъ, что во избжаніе расходовъ на поправку этихъ запущенныхъ домовъ, они совершенно отказываются отъ владнія ими. Лица, приставленныя отъ правительства слдить за этими домами ничего не могутъ сдлать, когда хозяинъ отдаетъ квартиры въ наймы отъ себя или же черезъ вторыя руки, выбирая въ послднемъ случа такого рода агентовъ, которымъ ни до чего дла нтъ, лишь бы плата за квартиры вносилась исправно. Дома подобнаго рода приносятъ хорошій доходъ, хотя собираніе квартирной платы — дло щекотливое и не всегда безопасное.

ГЛАВА II.

Рожденіе и дтство Дженни Камеронъ.

Героиня нашего разсказа, которую мы назовемъ Дженъ Камеронъ, родилась въ Кройлисъ-Ланд въ Глазгов. Родилась она зимой, когда на двор стояла жестокая стужа — родилась на куч стружекъ, въ третьемъ этаж знаменитаго воровскаго квартала.

Мать ея была дочерью бднаго ланкаширскаго ткача, по крайней мр, такъ говаривала она сама, хотя никто изъ стараго Ланарка никогда не приходилъ ее провдать и никакихъ писемъ оттуда не получалось въ Веннел. Человкъ, слывшій за отца Дженъ, занимался какимъ-то загадочнымъ ремесломъ, то исчезалъ на цлыя недли и даже мсяцы, то снова появлялся. Это былъ грубый, угрюмый, пьяный бродяга,— но мистрисъ Камеронъ любила его по своему и ревновала его тоже по своему,— какою-то зврскою ревностью. Въ то время, когда Дженъ появилась на свтъ, мать ея утратила послдніе остатки красоты. У нея было уже передъ тмъ трое дтей, двое изъ которыхъ умерли отъ горячки, постоянно свирпствующей въ этихъ трущобахъ, всю жизнь свою она терпла грубое обращеніе отъ своего ‘милаго дружка’, обиравшаго ее, когда у нея были деньги и бившаго ее во время безденежья, но женщина эта, утратившая всякое чувство стыда и человчности, оставалась врна ему.

Матъ Дженъ Камеронъ не была воровка по ремеслу, за нею слдила полиція, но во все время пребыванія ея въ Глазгов она рдко подавала поводъ къ прямымъ обвиненіямъ, разъ только она попалась за содержаніе мошенническаго притона въ Фактори-Ланд, такомъ же воровскомъ квартал, какъ Новый Веннель, но не рдко полиція забирала ее за пьянство и буйство, учиненное на улицахъ. Страсть къ водк была главнымъ порокомъ мистрисъ Камеронъ, каждую субботу вечеромъ она затвала ссоры съ своими жильцами, а надо вамъ сказать, что въ комнату свою, имвшую восемь футовъ длины и восемь ширины, она еще пускала жильцевъ, каждую субботу вечеромъ, какъ только выходила она изъ себя, ее отправляли въ центральное бюро полиціи, а по утру въ понедльникъ приговаривали къ штрафу.

Откуда брала мистрисъ Камеронъ деньги, чтобы содержать себя съ дочерью, платить пятнадцать пенсовъ въ недлю за квартиру, напиваться при всякомъ удобномъ случа, и платить штрафы за пьянство и буйство, избавлявшіе ее отъ скуки высидть десять дней въ глазговской тюрьм — это одна изъ тхъ тайнъ непроницаемыхъ съ перваго взгляда, которыми окружено существованіе сотни другихъ мистрисъ Камеронъ, проживающихъ въ Глазгов и до сего дня.

А между тмъ стоитъ только вдуматься, и загадка разршается сама собою: пріюты бдности, подобные Веннелю, не смотря на свою отвратительную репутацію даютъ хорошій доходъ: люди, на которыхъ тяготетъ какое нибудь подозрніе,— мущины и женщины, мальчики и двочки платятъ по два и до три пенса въ ночь съ головы за право прилечь на куч стружекъ, разсыпанныхъ по полу, комната биткомъ набита постояльцами, но на это никто не ропщетъ, лишь бы отдльныя лица не слишкомъ шумли и не мшали другимъ спать. Зимою разводится жаркій огонь, уголь въ Глазгов дешевъ, и потому его не жалютъ, а содержательница пріюта, про которою идетъ слава, что она нескупится жечь уголь въ камин, можетъ быть уврена, что у нея въ постояльцахъ не будетъ недостатка.

И такъ Дженъ Камеронъ провела годы дтства въ Новомъ Веннел. Первыя пять лтъ ея жизни прошли среди нищенства и порока, пяти лтъ отъ роду она была такимъ же загнаннымъ, запуганнымъ и болзненнымъ ребенкомъ, какъ и большая часть двочекъ въ ея положеніи. То, что она знала,— она знала по собственному опыту. Но это было страшное знаніе всей правды житейской — и эта неправда не приводила ее въ содроганье, разв то, что ежедневно происходило въ Новомъ Веннел, не было въ порядк вещей? Въ продолженіе всего ея дтства мать ни разу не выказала къ ней ни малйшей привязанности и смотрла на нее, какъ на обузу, отъ которой нельзя отдлаться,— какъ на существо, которое можно оставлять полунагимъ, полуголоднымъ и уже безъ всякаго нравственнаго призора, ей казалось, что она для того только и существуетъ, чтобы ее били — и мать била ее за все: за то, что она не кстати попадалась ей на глаза, за то, что она росла не довольно скоро и не могла быть подмогой матери, за то, что она слишкомъ рано приходила домой съ улицы, на которую ее выгоняли и приходила голодная.

— Ты что не просишь милостыни у нарядныхъ прохожихъ?— было единственнымъ наставленіемъ, которое Дженъ слышала отъ матери, — такой большой двк какъ ты пора бы умть прокормиться и самой.

И съ этимъ наставленіемъ пятилтнюю двочку босую и полунагую выталкивали на улицу во всякую погоду, во всякое время дня и ночи, предоставляя ей самой о себ по заботиться. Изрдка ее брали на прокатъ т обманщики, которыми кишатъ большіе города и таскали ее за собою по улицамъ въ качеств одного изъ членовъ честнаго семейства, согнаннаго съ квартиры жестокосердымъ хозяиномъ и принужденнаго кормиться подаяніемъ, но всего чаще она просила милостыню на свой пай, и заработки свои приносила матери, которая вчно подозрвала, что она утаиваетъ часть денегъ, ‘воруетъ ихъ у нея’.

Впрочемъ, въ одномъ по крайней мр отношеніи, Дженъ Камеронъ имла преимущество надъ своими сверстниками, — ее не учили воровству систематически, какъ ремеслу: дло въ томъ, что мать ея гордилась званіемъ честной женщины, ни разу не сидвшей въ тюрьм за важное преступленіе. Мистрисъ Камеронъ знала на перечетъ всхъ воровъ въ Глагзов, она пускала ихъ къ себ на постой, смотрла сквозь пальцы на мошенничества, совершаемыя въ ея собственной коморк или ‘дом’, брала проценты съ ихъ воровской поживы, укрывала вора и, въ случа надобности, шла за него къ ложной присяг въ полицію, но сама она была честная женщина, гнушалась именемъ воровки и по крайней мр не давала своей дочери того воспитанія, которое получали другія дти въ Веннел. Она росла среди полнйшаго пренебреженія и, при другихъ условіяхъ, развилась бы иначе, а теперь сдлалась жертвою той среды, въ которую бросила ее судьба. О ней никто не заботился, и родная мать вспоминала о дочери лишь тогда, когда ей надо было выгнать ее на улицу за милостыней. На кого, любезный читатель, должна падать отвтственность за все зло, которое длается въ мір — на невжественныхъ и развращенныхъ средою,— или же на равнодушіе остальныхъ?— Никому нтъ дла до того, какимъ путемъ доходитъ бднякъ до своего страшнаго паденія, когда въ немъ замираютъ одинъ за другимъ вс нравственные инстинкты и постепенно зарождается сперва апатія къ жизни, потомъ ненависть къ людямъ и наконецъ преступленіе. Никому не было дла до маленькой Дженни, когда она погибала и, по законамъ нашей общественной логики, неотразимой въ ея страшныхъ приговорахъ, шла отъ колыбели до тюрьмы прямой, неизбжной стезей. А между тмъ мы не прочь омочить свои носовые платки чувствительными слезами надъ возрастающимъ числомъ преступленій. Но спросите у девяносто девяти изъ ста преступниковъ о томъ, какъ они росли,— и вы увидите, что вс они провели свое дтство въ этихъ многолюдныхъ и грязныхъ притонахъ разврата. Пока они живутъ такимъ образомъ, скучившись вмст, пока логовища ихъ уступаютъ тюрьмамъ въ удобствахъ,— что пользы слдить за ними въ этихъ мрачныхъ жилищахъ и проповдывать имъ обращеніе на путь истины?

Иные, быть можетъ, и подадутся на эти благочестивые совты, но такихъ не много, и впечатлніе не можетъ быть продолжительно. Бутылка съ водкой тутъ же подъ рукою, дурныхъ товарищей такъ много — и не куда отъ нихъ дться, чтобы пораздумать о новой лучшей жизни. И вотъ, добрые совты забываются или обращаются въ насмшку, окружающая среда снова втягиваетъ въ себя свою жертву и на всякую попытку неправдой представляетъ сотни новыхъ искушеній.

И такъ, мать Дженъ Камеронъ содержала пріютъ для ночныхъ постояльцевъ и дочь была ей большою помхой. Она просила сть въ неурочный часъ, ей нужна была одежда, по крайней мр одно платьишко, ночью она занимала мсто, если только ее не выталкивали на лстницу, чтобы очистить ея постель для постояльца, платившаго за него деньги. Въ лтнее время на лстниц было гораздо лучше ночевать, чмъ въ комнат, многіе изъ постояльцевъ выносили на лстничную площадку свои опилки, тряпье или матрасы,— (обладавшіе послднимъ предметомъ роскоши считались богачами между жителю Новаго Веннеля),— чтобы избавиться отъ комнатной духоты и отъ наскомыхъ, покрывавшихъ полъ и стны.

Нердко и въ зимнее время мать выталкивала Дженъ Камеронъ на общую лстницу. Тутъ ее топтали запоздалые постояльцы и съ ругательствами толкали съ дороги, полиція, то и дло заглядывавшая сюда съ обысками, натыкалась на нее, выговаривала матери и заставляла послднюю впустить ее въ комнату, но какъ скоро полицейскіе чиновники уходили, мать снова выводила ее за дверь. Впрочемъ эти ночевки на лстниц отъ многаго ее спасали, хотя она въ ту пору объ этомъ и не догадывалась.

Въ Новомъ Веннел квартировала въ то время одна только честная чета,— въ пот лица снискивавшая себ пропитаніе среди окружавшаго ихъ разврата. Чета эта состояла изъ циновщика и его жены, нанимавшихъ комнату на одной площадк съ Дженъ Камеронъ и работавшихъ поздно вечеромъ и рано утромъ надъ своими циновками, которыя они потомъ цлый день разносили по улицамъ Глазгова. Супруги не давали себ отдыха даже по воскресеньямъ, когда во всемъ Веннел шелъ пиръ горою. Мужъ ничего не пилъ кром воды, то былъ суровый на видъ шотландецъ, придерживавшійся по части религіи своеобразныхъ понятій, жена была блдная женщина съ вчно тревожнымъ выраженіемъ на лиц, на понятіяхъ ее отражалось вліяніе мужа.— Оба они были добры къ Дженни и давали ей, семилтней двочк, такіе совты, которые могли бы пойти ей въ прокъ при другихъ обстоятельсвахъ.

Мэкви и его жена первые обратили вниманіе на двочку, свернувшуюся на лстниц, по которой разгуливалъ неистовый зимній втеръ. То было однажды вечеромъ, когда въ коморку матери набилось боле обыкновеннаго людей и для Дженъ не оказалось мста. Мэкви, возвращаясь позднею порою съ своими циновками, споткнулся о спавшаго ребенка.

— Кто ты такая?— спросилъ онъ грубо.

— Джении Камеронъ

— За чмъ ты спишь здсь?.

— У мамы сегодня нтъ мста въ каморк.

— Пойди сюда, погрйся.

Человкъ онъ былъ несловоохотливый, съ жесткою рчью и вчно суровый въ обращеніи, но онъ почувствовалъ состраданіе къ маленькому безпріютному созданію. Онъ взялъ ее къ себ въ комнату и она просидла до поздней ночи, грясь у огня и наблюдая работу цыновщика.— Самый процессъ былъ для нея новостью, спокойное, упорное прилежаніе работника приковывало ея вниманіе пока, наконецъ, убаюканная комнатной теплотой, она не заснула. Когда она проснулась много часовъ спустя, мужъ и жена все еще продолжали работать, она было отважилась заговоритъ, но хозяинъ, досадуя, что ему мшаютъ, сердито веллъ ей замолчать. Рано утромъ они снова выпроводили ее на лстницу,— они были слишкомъ бдны, чтобы дать ей что нибудь пость.

Съ этого времени Дженъ Камеронъ повадилась ходить каждой вечеръ къ цыновщику, она предпочитала тишину его комнаты безпутному образу жизни, пьянству и шуму, господствовавшихъ на квартир у ея матери. Мистрисъ Камеронъ не обращала вниманія на поведеніе своей дочери, ей было ршительно все равно, гд бы она ни шаталась, если бы Дженни пропадала цлый мсяцъ, если бы она пропала навсегда, то и тогда эта мать не стала бы горевать.

— Мн сдается, миссъ, что она съ самаго начала меня терпть не могла, говаривала о ней Дженни впослдствіи.— Она ненавидла меня за то, что я на свтъ родилась, подъ часъ я и сама себя за это ненавидла, добавляла, она съ горечью. Между Мэкви и его женою нердко заходила рчь о Дженни и объ ея семейств.— Они соболзновали объ ея участи, Мэкви подчасъ начиналъ горячиться и говаривалъ, что стыдъ и срамъ что никто не хочетъ присмотрть за двочкой и удалить ее изъ такого ужаснаго мста, какъ Новый Веннель: онъ говорилъ съ жаромъ и размахивая своимъ рабочимъ ножемъ надъ головой. Съ самой Дженни онъ почти никогда не заводилъ рчи, но жена его была словоохотливе, а потому, разумется, пользовалась большимъ расположеніемъ двочки. Во всю зиму дверь ихъ каморки оставалась отворенною для Дженни, она привыкла стучаться къ нимъ каждый разъ, когда ее выгоняли на ночь изъ дому и мать ея, какъ смтливая и практическая женщина, стала регулярно выгонять ее каждой вечеръ, чего прежде не длывала.

Однажды между мистрисъ Мэкви и Дженниной матерью произошла отчаянная ссора изъ за нея. Мистрисъ Мэкви упрекнула Мистрисъ Камеронъ въ недостатк материнской любви, послдняя бросилась на нее, ударила ее въ лице и стащила у нея чепецъ съ головы.

— Я боялась, что они меня посл этаго не пустятъ къ себ, говорила мн Дженни, разсказывая этотъ эпизодъ своей ранней молодости,— но когда я постучалась къ нимъ по обыкновенію, они отворили мн дверь и пустили меня къ камину, не сказавъ мн ни одного обиднаго слова.

Мало того, Мистрисъ Мэкви отважилась дать Дженни нкоторые добрые совты: она уговаривала ее не подражать дурнымъ примрамъ, не слоняться вмст съ другими двочками этаго квартала и искать себ во что бы то ни стало мста служанки.

— Чмъ скоре ты отсюда уберешься, тмъ лучше, говаривала она ей.— Только бы теб найти надежнаго друга, пуще всего пріищи себ друга, Дженни.

Но его-то и не удалось Дженни пріискать. Некому было научить ее добру и поддержать ее среди этой жизни, которую начала она такъ рано, и которая такъ быстро ее состарила.

Единственныхъ людей, которыхъ она еще могла считать своими друзьями, постигло несчастье, цыновки пали въ цн въ Гласгов, посредникъ, снимающій обыкновенно такія мста какъ Веннель отъ домохозяина, забралъ за неплатежъ трехнедльной квартирной платы вс цыновки и выгналъ цыновщика съ женою на улицу.— Съ той поры Дженни Камеронъ ни разу ихъ боле не видала.

ГЛАВА III

Танцклассъ.

Однообразно прошли послдующіе три года въ жизни Дженъ Камеронъ, она росла и развращалась съ одинаковою быстротою, дсяти лтъ отъ роду она обладала такою жизненною опытностью, которой устыдились бы многія престарлыя женщины.

Она прошла суровою школою и полученные такимъ образомъ уроки изощрили ее въ хитрости и пронырств. Между постояльцами своей матери она имла репутацію бойкой двочки и пользовалась общимъ расположеніемъ. Около этаго времени она поступила на бумажную фабрику и заработывала еженедльно отъ одного до двухъ шиллинговъ, которые мать хищно отбирала у нея по субботамъ и напивалась на нихъ. Дженъ Камеронъ рдко видла человка, считавшагося ея отцомъ, и это было для нея утшеніемъ, потому что въ человк этомъ не было и слда родительской нжности и онъ питалъ къ дочери такую ожесточенную ненависть, которая была удивительна даже въ человк его закала. Сама Мистрисъ Камеронъ никогда не видала отъ него ласки, но съ дочерью онъ былъ хуже чмъ не ласковъ. Когда Дженни минуло десять лтъ, онъ объяснилъ ей съ ужасающею ясностью самый легкій способъ приносить деньги въ семью,— гораздо боле легкій, чмъ работа на фабрик. Негодяй приправилъ свой совтъ самыми страшными ругательствами и грозился выгнать ее изъ дому, если она не станетъ добывать больше денегъ. Къ чести ея матери надо сказать, что она ни разу не повторяла этихъ убійственныхъ совтовъ, однажды она ршилась даже замтить своему сожителю, что не дло вбивать въ голову двочк подобныя мысли и была какъ слдуетъ выругана за непрошенное вмшательство.

Не весело жилось Дженни дома и она искала себ развлеченія среди уличныхъ подругъ. Она была въ тхъ годахъ, когда уличная жизнь особенно заманчива для двочекъ посл тяжелой дневной работы. На улиц было свтло и шумно, тутъ она находила себ подругъ одинаковаго съ ней возраста и пола между фабричными двочками, дочерьми бдныхъ родителей — честныхъ и безчестныхъ, жившихъ по сосдству.

Въ эту-то пору своей жизни сдружилась Дженъ Камеронъ съ одной двочкой, работавшей на одной съ нею фабрик, подруга ее была только годомъ старше Дженни, но въ житейской опытности далеко превосходила ее. Двочка эта, по имени Мери Логги, принадлежала къ семейству, о которомъ носились самые зловщіе слухи, но котораго никто не зналъ близко.

Новыя подруги стали вмст слоняться по улицамъ, какъ скоро кончались дневныя работы на бумажной фабрик, на улиц он заключали знакомства съ мальчиками и двочками однихъ съ ними лтъ, такими же заброшенными и отчаянными, какъ и он сами.

Увеселенія ихъ были незатйливаго свойства и опредлялись случайными обстоятельствами. Они собирались на перекресткахъ, болтали, смялись, ссорились и шумли, пока ихъ не разгоняла полиція. Они почти не походили на дтей: въ нихъ не было и слда дтскаго простодушія, ругательства такъ же часто у нихъ вырывались, какъ и у взрослыхъ, между которыми они жили. Въ нихъ было замтно то старчество мысли, которое составляетъ отличительный признакъ заброшенныхъ дтей: то были маленькіе мужчины и женщины, гордившіеся своими познаніями темныхъ сторонъ жизни и выставлявшіе ихъ на показъ при всякомъ удобномъ случа.

Во всемъ остальномъ они были страшно невжественны. Половина ихъ уже неребывала въ рукахъ полиціи за мелкія кражи и открыто гордилась подвигами, послужившими поводомъ къ заключенію. Дженъ Камеронъ одна еще не подавалась искушенію обокрасть ближняго, но въ самокъ акт воровства она не видла ничего преступнаго и смотрла на него, какъ на ремесло, за которое она могла взяться впослдствіи, когда изсякнутъ другіе боле безопасные источники наживы. Въ то время она еще боялась тюрьмы и полицейскихъ служителей, и страхъ заключенія удерживалъ ее на нкоторое время честною двочкой.

Но дурные примры были у нея постоянно передъ глазами. Ея закадычная пріятельница Мери Логги даже сознавалась ей, что высидла въ тюрьм десять дней за воровство въ булочной.

— Тюрьма — плевое дло, разсказывала Мери,— о теб заботятся и сть даютъ до свта, не то что дома. Право, нечего бояться тюрьмы!

Въ дождливые вечера Дженъ Камеронъ отправлялась къ своей пріятельниц на домъ въ Гай-Стритъ. Домъ этотъ былъ гораздо просторне, чмъ ‘домъ’ ея матери и считался ночнымъ пріютомъ высшаго разряда, постели въ немъ отдавались за высокую плату шести пенсовъ за ночь.

Супруги Логги снимали дв комнаты въ нижнемъ этаж, въ первой изъ этихъ комнатъ, очень просторной, стояли кровати, надъ которыми были подланы палки, послднія предназначались для постояльцевъ низшаго разряда, которые не отличались прихотливостью и не боялись духоты.— Логги были люди зажиточные и имли своими записными постояльцами все больше денежныхъ мошенниковъ.— И не даромъ пользовались супруги Логги покровительствомъ почтенной братьи. Они умли ладить съ полиціей и въ тоже время крпко держались за своихъ потребителей, укрывали краденныя вещи и даже держали домашній кобачекъ къ услугамъ почтенныхъ постителей. Домъ Логги хорошо былъ извстенъ полиціи, какъ притонъ всевозможныхъ мазуриковъ, но самъ Логги еще ни разу не попадался въ бду.

Въ этотъ-то домъ водила Мери Логги нашу героиню раза по два въ недлю. По вечерамъ, часовъ до одинадцати въ немъ было очень людно. Особенно когда на двор шелъ дождь, туда валили толпами мужчины и женщины, мальчики и двочки, вс собирались у камина, курили, пили водку, пли псни и разсказывали скандальные анекдоты. Дженъ Камеронъ, сидя между няни и слушая ихъ, думала о томъ, какъ имъ хорошо тутъ сидится и какъ жаль, что полиція то и дло мшаетъ имъ.

Семейство Логги отличалось между ними веселостью и безпечностью. Вс въ этомъ семейств были ласковы съ Дженни, а ласковость была для нея равнозначуща съ добротой. Кром хозяина и хозяйки заведенія семейство это состояло изъ двухъ взрослыхъ дочерей, жившихъ распутною жизнью, къ которой поощряли ихъ родители, и двухъ сыновей, считавшихся искуснйшими ворами въ Глазгов.— Вс они приголубливали Дженъ и знакомили ее съ жизнью, они разсчитывали, что изъ нея выйдетъ въ будущемъ одного съ ними поля ягода.

Дженъ между тмъ начинала питать отвращенье къ тяжелой работ на бумажной фабрик. Однажды, возвращаясь домой къ обду, она встртила даму, которая, тронутая ея жалкимъ видомъ, подала ей монету въ четыре пенни. Дженни утаила эту монету, чтобы прокутить ее вечеромъ съ своими пріятелями. Въ тотъ же вечеръ он отправились съ Мери въ ‘танцкласъ’, находившійся по сосдству и протанцовала тамъ съ мальчиками до десяти часовъ вечера.

Это дешевое увеселеніе имло для нихъ особенную прелесть, быстро летли для нихъ часы подъ музыку, среди шумнаго общества и вихря бшенаго веселья. Тутъ Дженъ была счастлива и отдыхала отъ фабричной работы. Половина постительницъ состояли изъ двочекъ ея лтъ, иныя были даже моложе, вс он спшили сюда на краденыя, занятыя или выпрошенныя христа — ради деньги и плясали по нскольку часовъ до упаду.

Эти танцклассы съ платою одного пенса за входъ были, если не ошибаюсь, въ первый разъ открыты въ Ливерпул. Заведенія эти имли большой успхъ въ низшихъ классахъ населенія и быстро распространились въ другихъ городахъ. Въ скоромъ времени они сдлались обильными разсадниками преступленія. Половина этихъ шотландокъ, которыхъ я встрчала въ тюрьмахъ, приписываютъ свою гибель этимъ танцклассамъ.

— Какъ побывала я на этихъ танцклассахъ, такъ ни о чемъ больше и думать не могла. Съ ума объ нихъ я просто сходила, когда была молоденькой двчонкой, говорила Дженъ Камеронъ. Сами по себ эти увеселительныя заведенія не представляютъ ничего предосудительнаго, вся сущность ихъ неотразимо-пагубнаго вліянія заключается въ сближеніи, которому они способствуютъ между слабыми и неопытными съ одной стороны и развращенными съ другой

Танцклассная комната обыкновенно помщается въ какомъ нибудь неосвщенномъ переулк. Надъ входомъ красуется надпись: ‘здсь танцуютъ’. Входъ этотъ охраняется осклабляющеюся личностью, которая собираетъ плату съ молодыхъ постителей, впускаетъ ихъ и запираетъ за ними дверь.

Въ эту комнату, освщенную газомъ, или просто свчами, быстро набирается до сотни и до полутораста гостей, которыя размщаются на скамьяхъ вдоль стнъ. Тутъ встртите вы молодежь всхъ возрастовъ, отъ семилтнихъ мальчиковъ и двочекъ до двадцати-двухлтнихъ мужчинъ и женщинъ, но большинство составляютъ дти обоего пола отъ двнадцати до пятьнадцати лтъ. Между мальчиками всего больше попадаются ученики изъ разныхъ мастерскихъ и молодые воры. Двочки принадлежатъ къ самому бдному классу.— Три четверти изъ нихъ не имютъ ни башмаковъ, ни чулокъ и вс приходятъ безъ шляпъ по шотланскому обычаю. Мальчики вообще не могутъ похвалиться опрятностью, но двочки вс безъ исключенія отличаются свтлыми личиками, лоснящимися волосами, и очевиднымъ желаніемъ сдлать свою наружность какъ можно боле привлекательной. Тамъ и сямъ бросаются въ глаза попытки щегольства въ вид сережекъ, ожерелья изъ поддльныхъ кораловъ — одежда ихъ бдна, но не видно лохмотьевъ.

Церемоніймейстеръ со скрипкою въ рук подаетъ знакъ, и балъ начинается подъ страшный стукъ мужскихъ каблуковъ и мягкое шлепанье босыхъ женскихъ ногъ. Въ комнат становится душно, пыльно и среди всей этой суматохи танцмейстеръ, подобный злому духу этого мста, озираетъ съ возвышенія своихъ учениковъ. Онъ знаетъ ихъ всхъ наперечетъ. Къ боле взрослымъ двочкамъ, которыя могутъ заманить въ заведеніе постороннихъ постителей, онъ особенно внимателенъ и отечески ласковъ, онъ знаетъ, что вечеръ безъ того не кончится, чтобы не обокрали постороннихъ постителей, тогда поднимется гвалтъ и, быть можетъ, потребуются услуги дружеской руки, которая погасила бы газъ или свчи, предоставляя всей честной компаніи ощупью выбираться на улицу — или, быть можетъ, понадобится призвать для возстановленія порядка человка, собирающаго плату у входа: онъ кулачный боецъ по ремеслу и съуметъ заставить недовольныхъ замолчать или вытолкаетъ ихъ изъ комнаты.— Впрочемъ правила заведенія воспрещаютъ кражу въ самой танцовальной зал, на это существуетъ особая комната по другую сторону лстничной площадки, тамъ подобныя дла могутъ совершаться безпрепятственно съ большею безопасностью для славы самаго заведенія.

Сюда-то каждую ночь спшатъ, на эти безобразныя празднества, мальчики и двочки въ городахъ Шотландіи. Чтобы попасть туда, ученикъ изъ мастерской воруетъ, двочка нищенствуетъ на улиц или тоже крадетъ: не даромъ эти мста извстны полиціи подъ именемъ ‘дтскихъ’ (nursery): ихъ дйствительно можно назвать колыбелью порока и разврата.

Дженъ Камеронъ еще не было двнадцати лтъ, какъ она уже имла любовника, четырнадцатилтняго мальчика, убжавшаго изъ ученья, связавшагося съ шайкою воровъ и сдлавшагося, какъ и слдовало ожидать, такимъ же воромъ. Дженъ познакомилась съ нимъ въ танцкласс, она не боялась воровъ, для этого она слишкомъ часто встрчалась съ нимъ какъ въ танцклас, такъ и дома, она знала ихъ за людей добродушныхъ, всегда готовыхъ роскошелиться, и имвшихъ въ большинств случаевъ на что роскошелиться. Мальчику, котораго мы назовемъ Ёанъ, приглянулась эта двочка, онъ помтилъ ее себ въ любовницы и безъ труда вскружилъ голову Дженни. Мери Логги, въ конецъ развращенная и желавшая видть и Дженъ такою же развращенною, какъ она сама, поощряла эту связь. Дженни совсмъ отстала отъ работы на фабрик и страстно, не естественно бшено для ея лтъ, привязалась къ этому мальчику, побывавшему уже три раза въ Глазговской тюрьм и разъ въ Эдинбургской.

Связь ея съ этимъ мальчикомъ, которую она нисколько не заботилась скрывать, обратила и на нее вниманіе полиціи. Одинъ сострадательный сыщикъ, заглядывавшій въ танцъклассы, ршился предостеречь Дженни на счетъ опасности, ожидавшей ее впереди.

— Не доведутъ тебя до добра эта школа и этотъ паренъ, Дженни Камеронъ. Смотри, берегись!

Дженни оставила безъ вниманія это предостереженіе: пора предостереженій уже прошла для нея. До сихъ поръ она еще не принималась за воровство, но это только потому, что случай не представлялся, никакая нравственная узда не удерживала ее отъ проступка и она неминуемо должна была поддаться искушенію въ тотъ часъ, когда представится случай выбирать между голодомъ и кражей.

ГЛАВА IV.

Первый шагъ къ преступленію.

У мистрисъ Камеронъ было разъ навсегда заведено каждое утро обыскивать карманы своей дочери прежде, чмъ отпустить ее на бумажную фабрику. Мистрисъ Камеронъ вчно подозрвала ее въ укрывательств денегъ, которыя, быть можетъ, какая нибудь сострадательная душа подала ей на улиц, или подарилъ кто нибудь изъ жильцовъ, или сама же она дала ей наканун, раздобрившись отъ лишней рюмочки. По мр того, какъ Дженни становилась старше, это обыскиванье начинало ей надодать, особенно съ той поры, какъ Еанъ сталъ длать ей отъ времени до времени денежные подарки пенсовъ въ шесть или въ шилингъ, она видла себя вынужденною или тратить ихъ тотчасъ же по полученіи, или прятать ихъ куда нибудь подальше отъ матери.

Дженни обыкновенно уходила изъ дому безъ гроша и отправлялась въ танцклассъ на деньги Мери Логги. Но около этого времени и у самой Мери Лоіти перевелись деньги, дло въ томъ, что для глазговскихъ воровъ настали плохія времена и отовсюду слышались жалобы. Лавочники были черезъ чуръ ужъ на сторож, а потому воровская братья голодала.— Джонъ Еанъ былъ парень осторожный и себ на ум, Дженъ Камеронъ не знала доподлинно, гд онъ живетъ: онъ имлъ привычку переходить съ мста на мсто, и мнять то и дло квартиры. Всего врне его можно было встртить въ танцкласс, онъ ловко исполнялъ шотландскіе танцы и особенно славился своимъ талантомъ по этой части. Тщеславіе было въ немъ преобладающею слабостью. Онъ считалъ себя однимъ изъ искуснйшихъ воровъ въ Глазгов и находились люди, заискивавшіе его дружбы и поощрявшіе въ немъ эту увренность, они звали его ухорскимъ Джокомъ. Прозвище это такъ и осталось за нимъ на цлую жизнь.

Счастье не везло съ нкоторыхъ поръ ухорскому Джоку, онъ давно уже бросилъ и думать о честномъ труд,— впрочемъ и при желаніи трудиться онъ врядъ ли нашелъ бы себ работу. Онъ задолжалъ своей квартирной хозяйк, а въ карманахъ у него было пусто. Правда, ноябрь былъ уже на двор, а въ зимніе вечера представлялось боле случаевъ пожив, но въ ожиданіи ихъ онъ шатался по улицамъ, чуть не умирая съ голода. Но, голодный и оборванный, онъ все таки находилъ возможность раза два — три въ недлю побывать въ танцкласс, куда ему сопутствовала и Дженни при всякомъ удобномъ случа.

Побудительною причиною перваго шага двочки на пути порока была ревность. Однажды въ субботу вечеромъ об он съ Мери Логги сидли безъ денегъ. Бродя взадъ и впередъ по Сольтъ-Маркету, он встртили одну изъ своихъ уличныхъ подругъ.

— Ты не будешь въ танцкласс сегодня вечеромъ, Дженни? спросила эта подруга.

— Денегъ нтъ.

— У Джока Еана сегодня много денегъ, онъ отправился въ танцклассъ съ сестрами Фрезеръ. Онъ наскучилъ тобою, Дженни, ты слишкомъ молода для него.

Камеронъ вспыхнула при этихъ словахъ, она была вн себя отъ ревности и негодованія. Сестры Фрезеръ принадлежали къ тому типу, который, вынесши изъ уличной жизни богатый запасъ жизненной опытности, рано знакомится съ порокомъ во всхъ его видахъ, молодыя съ виду, он были слишкомъ зрлы по складу ума, и воли. Подруга Дженни на этотъ разъ не подшутила надъ нею. Мистеръ Еанъ дйствительно пировалъ въ этотъ вечеръ съ сестрами Фрезеръ, забывая о Дженъ для новыхъ лицъ.

Дженъ и ея пріятельница тотчасъ же отправились въ танцклассъ и принялись упрашивать хозяина, чтобы онъ впустилъ ихъ въ долгъ, общаясь непремнно расплатиться съ нимъ въ слдующій разъ. Но хозяинъ оставался непреклоненъ, какъ Церберъ. Его дла тоже шли плохо: много разъ онъ уже бывалъ обманутъ нкоторыми изъ своихъ записныхъ постителей, которымъ онъ врилъ въ долгъ.— Онъ требовалъ, чтобы они внесли плату за входъ, а не то убирались бы прочь.

Дженъ въ отчаяньи кинулась назадъ въ Гай-Стритъ, за нею едва поспвала запыхавшаяся Мери Логги.

— Мн непремнно нужно попасть въ танцклассъ сегодня же, говорила Дженъ. Я должна ему высказать въ лице, что я объ немъ думаю. Зачмъ онъ мн прямо не сказалъ, что наскучилъ мною и хочетъ связаться съ одною изъ этихъ Фрезеръ?

— Отъ него и слдовало ожидать этого, Дженъ, было отвтомъ.— Я всегда говорила теб, чтобы ты не имла съ нимъ никакого дла, что онъ обманщикъ.

— Мн надо попасть въ танцклассъ, повторяла Дженъ,— во что бы то ни стало надо попасть.

Дженни сказала Мери, чтобы она подождала ее на углу Кеннеля, а сама побжала домой — попросить денегъ у матери, но матери ея не было дома и, сколько ни искала ее Дженъ по сосднимъ кабакамъ,— все было напрасно. Об двочки не могли ума приложить, какъ бы имъ раздобыться двумя пенсами. Дженъ предложила просить Христа ради у нарядныхъ прохожихъ, но Мери отвчала ей, что въ этотъ часъ такихъ прохожихъ мало бываетъ, да и самый способъ ненадеженъ.— Вотъ кабы намъ удалось что нибудь стянуть въ магазин, заговорила Мери,— и Дженъ въ эту минуту подумала, что дйствительно было бы хорошо, еслибъ имъ это удалось. Въ этомъ предложеніи она не видла ничего предосудительнаго,— она не знала, что воровство дурное дло, знала только, что открытіе его влечетъ за собой наказаніе,— а въ эту пору тюрьма была для нея предметомъ священнаго ужаса, ее мучила мысль провести десять дней врозь съ ‘ловкимъ Джокомъ’. Но она сочла бы себя счастливой, если бы ей удалось стянуть что нибудь такъ, чтобы никто не замтилъ эти мелкіе лавочники, у которыхъ было столько всякаго товару, въ ея глазахъ были люди зажиточные: что значила для нихъ пропажа какой нибудь бездлушки, которой они, вроятно, никогда и не хватятся?

И такъ об подруги ходили взадъ и впередъ, заглядывая въ окна всхъ магазиновъ, преимущественно же въ окна яблочныхъ лавочекъ. Случилось такъ, что въ одной изъ этихъ лавочекъ, находившейся на углу улицы, было въ эту минуту дв покупщицы, прикащикъ, стоявшій за прилавкомъ, былъ занятъ ими, но, какъ на бду, у входа этой лавочки ничего не было такого, чтобы можно было украсть.

— Ступай спроси у нихъ какого нибудь товару, снова надоумила Дженни ея безсовстная подруга. Да спроси что нибудь такое, чего у нихъ нтъ. Глянь-ко что у нихъ добра навалено на прилавк! Твое дло только смахнуть какую ни, будь вещицу локтемъ, а ужъ я прокрадусь и подниму ее съ пола.

— Нтъ, ты ужъ лучше сама ступай, отвчала Дженни.

— Да меня они знаютъ и тотчасъ же смекнутъ въ челъ дло.

Дженъ, раздраженная измною своего юнаго любовника и подзадориваемая надеждою уличить его на мст, поспшно вошла въ лавку и стала рядомъ съ двумя женщинами, озабоченными покупкою разныхъ бездлушекъ. Торговецъ взглянулъ на нее мелькомъ и снова обратился къ прежде, вошедшимъ. Только-что показанные дешевые товары лежали такъ близко, что Дженъ могла достать ихъ рукою. ‘Если бы онъ только на минуту отвернулся и забылъ про нихъ’ — душа двочка, сердце которой замирало отъ страха и волненія при этой первой попытк.

— Я думала, что у меня сердце вонъ выскочитъ, сознавалась она впослдствіи. Ужъ очень я боялась попасться, объ остальномъ я и не думала. Мн все представлялось, какъ мой Джони танцуетъ съ этими двчонками Фрезеръ и мн хотлось поскоре схватить ленты, либо перчатки и убжать съ ними.

Она позабыла, что Мери Логги наказывала ей стянуть что нибудь съ прилавка локтемъ, ей хотлось поскоре прибрать къ рукамъ подмченный ею кусокъ лентъ.— ‘То была узкая голубая лента съ серебряною коемкою,— я какъ теперь ее вижу,’ разсказывала она. Кусокъ этотъ очень ловко было ухватить въ руку, если бы только лавочникъ на минуту позабылъ осмотрительность.

Выжидаемый случай представился,— лавочникъ отвернулся и Дишъ стянула ленту съ прилавка. Нсколько минутъ она простояла, держа ленту въ рук, испуганная своей собственной смлостью.

— Когда она очутилась у меня въ рукахъ, я не знала, что съ нею длать, продолжала она свой разсказъ.— Я стояла какъ дура и сжимала ее въ рук у себя за спиною. Если бы онъ только взглянулъ на меня, онъ бы тотчасъ же догадался, что я что нибудь украла.

Но лавочникъ ничего не подозрвалъ и прежде чмъ онъ усплъ обернуться, Дженъ почувствовала, что Мери Логги тихонько беретъ у нея ленту изъ руки. Теперь ей надо было подумать о томъ, какимъ образомъ самой выбраться изъ лавки. Она ломала голову, чтобы такое спросить, чего бы въ лавк не было? Она боялась, что лавочникъ оглянувшись хватится пропавшаго куска и обвинитъ ее въ покраж — и колна ея дрожали отъ страха. Наконецъ, не будучи въ силахъ дале выносить эту пытку ожиданія, она обратилась къ лавочнику, все еще разговаривавшему съ двумя покупщицами и спросила, нтъ ли у него дешевыхъ перчатокъ, цною въ полтора пенни за пару. На этотъ нелпый вопросъ лавочникъ отвтилъ рзкимъ ‘нтъ’, и такимъ образомъ доставилъ Дженъ предлогъ, чтобы удалиться.

Медленными, тяжелыми шагами выбралась Дженни изъ лавки, точно къ пяткамъ ея были привязаны свинцовыя гири. Очутившись на улиц, она какъ безумная побжала къ танцевальной зал, въ полной увренности, что Мери Логги дожидается и у входа. Но Мери Логги тамъ не оказалось, она явилась на условленное мсто цлымъ получасомъ поздне, когда Дженни начинала уже отчаиваться въ ея возвращеніи.

— Гд лента, нетерпливо освдомилась Дженни.

— Все улажено, пакъ нельзя лучше, Дженъ:— теб нечего бояться. Ты не попадешься.

— Куда ты ее двала?

— Я отнесла ее къ закладчику и получила за нее шесть пенсовъ.

— Отлично, Мери, отлично!

Теперь, когда миновалась опасность и волненіе утихло, результатъ всего этого казался Дженни отличнымъ.

Она вошла въ танцовальную залу, и увидла ухорскаго Джока, участвовавшаго вмст съ другими въ одномъ національномъ шотландскомъ танц. По окончаніи танца, Дженъ подошла къ нему и стала его упрекать за неврность, но Джокъ разсыпался въ оправданіяхъ, по его словамъ эти двчонки Фрезеръ пристали къ нему съ ножемъ къ горлу, чтобы онъ ихъ угостилъ,— а такъ какъ еще недавно ему посчастливилось найти кошелекъ съ семнадцатью шиллингами, то и нельзя было ему отказаться. Самыми страшными клятвами уврялъ онъ ее, что краше его Дженни нтъ никого на вечер, и двушка охотно поврила и простила ему, она разсказала въ тотъ же вечеръ о своемъ воровскомъ подвиг: Джокъ потрепалъ ее по спин и проговорилъ: ‘молодецъ двка!’ и тутъ же объявилъ, что вся эта штука была чертовски ловко обдлана и что онъ не предполагалъ въ ней такой удали.

Съ бала они отправились въ домъ Логги, гд Джокъ, со всею щедростью мальчика и вора, угостилъ всю честную компанію водкой и разсказалъ при громкихъ знакахъ одобренія всего собранія о первой попытк Дженъ Камеронъ. Вс выпили за здоровье ея. Вс эти похвалы и поощренія вскружили ей голову, ее поили водкой, пока она въ одуреніи не повалилась въ уголъ комнаты, гд такъ и провалялась до утра, не будучи въ состояніи дотащиться до квартиры своей матери.

ГЛАВА VI.

Ночное бгство мистриссъ Камеронъ.

Прямо отъ Логги Дженъ отправилась на бумажную фабрику. Было уже довольно поздно и она пришла какъ разъ въ то время, когда раздавали задльную плату, получивъ свою долю, она отнесла ее матери, нетерпливо дожидавшей ея возвращенія.

Выпитая наканун водка все еще туманила ея голову, она не въ состояніи была связно отвчать на распросы матери, которые на этотъ разъ были подробне обыкновеннаго. Мать была тоже въ этотъ день въ раздражительномъ настроеніи духа, недовольная тмъ, что дочь принесла домой такъ мало денегъ, она принялась бранить ее и наконецъ прибила.

Дженъ Камеронъ не поддавалась матери: руками и ногами она защищалась отъ побоевъ. Языкъ ея тоже не оставался въ бездйствіи, она предъявляла свое право длать все, что ей вздумается, попрекала мать ея прежнею жестокостью, припоминая, какъ она выталкивала ее на лстницу — между тмъ какъ стоитъ ей, Дженни, захотть — и она припваючи будетъ жить въ семейств Логги.

— Такъ убирайся же и живи тамъ, мерзавка, зарычала мистриссъ Камеронъ вслдъ дочери, которая, вырвавшись изъ рукъ матери, сбжала по лстниц на улицу.— Вернись только назадъ, я захлопну дверь теб подъ носомъ. А ужь этимъ Логги скажу я всю правду-матку въ глаза — вотъ увидишь, что скажу.

Дженъ побжала къ Логги, чтобы предупредить ихъ о собиравшейся къ нимъ постительниц, но мистриссъ Камеронъ и не думала сдержать свою угрозу. Три часа спустя Дженъ увидла мать въ кабак еле державшеюся на ногахъ. Мистриссъ Камеронъ провела эту ночь подъ арестомъ, когда же была выпущена на свободу, не только не напомнила Дженъ о ея выходк, но даже стала обращаться съ ней ласково, такъ ласково, какъ этого не бывало.

— Посл этого мы съ ней лучше стали ладить, она какъ будто сдлалась настоящей матерью, пока не воротился ея любезный.

Впрочемъ, негодяю этому, котораго Дженъ съ каждымъ днемъ все боле и боле ненавидла, не долго уже было суждено отравлять существованіе нашей преступной героини. Обитателямъ тсной коморки Новаго Веннеля предстояло вскор разбрестись въ разныя стороны. Случилось же это слдующимъ образомъ.

Въ Новомъ Веннел кого-то ограбили — дло не новое, но жертва за этотъ разъ не покорилась своей участи, а заявила о воровств въ полиціи. Начались розыски и воры, успвшіе пронюхать о нихъ, держались на сторож. Ограбленный, которой былъ пьянъ и заведенъ въ Веннель въ полубезчувственномъ состояніи, не могъ въ точности опредлить мсто, гд его обокрали: онъ зналъ только, что это было въ Новомъ Веннел. Подозрніе пало на притонъ, который содержала мистриссъ Камеронъ, ее обыскали, но на обыск ничего не оказалось, и усилія полиціи открыть виновнаго оставались нкоторое время безуспшными. Однажды утромъ Дженъ Камеронъ была остановлена сыщикомъ, это случилось нсколько дней спустя посл ея собственнаго воровскаго подвига, и она сочла себя погибшею. Встртила она сыщика по дорог на бумажную фабрику. Онъ заговорилъ съ ней издалека, сдлалъ нсколько постороннихъ вопросовъ, сказалъ ей нсколько любезностей о ея наружности, наконецъ незамтнымъ образомъ повелъ вопросъ: не помнитъ ли она, кто былъ у ея матери въ ночь на такое-то сентября? Но Дженъ никогда не забывала осторожность, она была достаточно опытна для того, чтобы не положить пальца въ ротъ полицейскому, и потому на вс его распросы отвчала лаконически: знать ничего не знаю и ничего не могу припомнить.

‘По возможности никогда не говори правду полицейскимъ,’— было первымъ правиломъ, которому научила ее мать и негодяй, считавшійся ея отцемъ. А между тмъ подробности именно этой мошеннической продлки были хорошо извстны двочк. Въ тотъ вечеръ она рано вернулась домой и была свидтельницею прибытія жертвы и обдуманности, съ которою ее напоили и обобрали. Мать ея въ это время сидла у камина и не обращала вниманія на происходившее, предоставляя ‘тшиться молодежи,’ какъ она выражалась. Дженъ заснула, не доглядвъ, чмъ все это кончится,— до того приглядлась она къ подобнымъ ежедневнымъ случайностямъ. Разбудилъ ее приходъ одного пріятеля, который явился на подмогу постояльцамъ мистриссъ Камеронъ, чтобы стащить внизъ спящую жертву. Обстоятельство это врзалось уже въ памяти потому, что несшіе поскользнулись на лстниц и скатились внизъ гурьбою при громкомъ хохот звакъ, глядвшихъ сверху на всю эту процедуру. Подобныя дла велись открыто, въ полной увренности, что никто изъ обитателей Веннеля не вынесетъ сору изъ избы. ‘Сeгодня очередь постояльцевъ мистриссъ Камеронъ, завтра чередъ сосдскихъ постояльцевъ.’

Но расчетъ былъ ошибочный и на этотъ разъ основное правило воровской чести было нарушено. Обстоятельства дла начали какимъ-то таинственнымъ образомъ мало по малу выходить наружу, главнаго преступника схватили въ кабак, служившемъ сборнымъ мстомъ разныхъ подозрительныхъ личностей, и всть объ этомъ быстро разнеслась по всему околодку. Между ворами существуетъ такой способъ передавать извстія, которому въ быстрот могла бы позавидовать сама полиція. Мистриссъ Камеронъ была извщена объ опасности нсколько минутъ спустя посл ареста главнаго преступника, въ случа полнаго признанія со стороны послдняго,— а такого признанія можно было ожидать,— мистриссъ Камеронъ пришлось бы плохо. Она поняла, что имя ея можетъ пострадать, что дло вовсе не шуточное — и скрылась.

Возвратившись домой поздно вечеромъ съ танц-класса, Дженни не застала боле матери дома, квартиру ея уже успла занять сосдка, тоже содержавшая ночной притонъ и неотличавшался разборчивостью на постояльцевъ. Видимо, мистриссъ Камеронъ, передъ тмъ какъ съхать, на скорую руку сторговалась съ сосдкой и продала ей въ убытокъ все свое хозяйство, состоявшее изъ одного стула, скамейки, кучки стружекъ и оловяннаго котелка.

Новая хозяйка была сварливая, свирпая женщина и наотрзъ отказалась пустить къ себ двочку, хотя бы на одну только ночь.

— Я не хочу поваживать къ себ двчонокъ, объявила она ей. Языки у вашей братьи больно длинны, съ вами только бды наживешь.

— Гд мама?

— Она ушла.

— Когда она вернется?

— Коли она умная женщина, то никогда не вернется въ Глазговъ.— Она говорила, что такъ и сдлаетъ.

— Какъ мн отыскать ее?

— Ты ей надола,— она, небось, рада съ тобой развязаться, да и не диво: что проку въ такой дармодк?

— Куда же мн дваться?

— Ступай въ рабочій дохъ, либо въ пріютъ для бдныхъ, сказано, что сюда я тебя не пущу.

— А туда я не пойду! воскликнула Дженъ.

— Ну, длай какъ знаешь.

Дверь захлопнулась и Дженъ осталась одна на лстниц. Сотни разъ длала съ ней тоже самое и родная мать, ничто не мшало ей свернуться въ клубокъ на площадк и заснуть на зло стуж, но теперь она была уже старше и не могла переносить оскорбленій такъ легко. Она была уже двушка и все двическое еще не успло въ ней заглохнуть:— отъ суроваго искуса ея дтства въ ней еще уцлло что-то юношеское, инстинктивная привязанность въ матери, которая такъ жестоко покинула ее, невольно шевельнулась въ сердц Дженни. Она присла на верхней ступеньк лстницы, спрятала голову въ фартукъ и заплакала. Одиночество ея положенія, неизвстность лежавшей передъ ней дороги, мысль, что ее оставили одну одинешеньку такъ же равнодушно, какъ оставили бы собаку или кошку,— все это вмст лишило ее бодрости, и сильная, смлая двушка измнила себ въ виду открывавшейся передъ ней будущности.

— Я сама не знаю, о чемъ я тогда плакала, разсказывала она впослдствіи.— Мн не то было обидно, что она не взяла меня съ собою, но зачмъ она даже не вспомнила обо мн, покидая меня. Это я въ первый разъ плавала съ той самой поры, какъ мн было шесть лтъ отъ роду. Я совсмъ растерялась и не знала что длать, я даже боялась умереть съ голоду.

Просидвъ на лстниц съ полчаса, Дженъ медленными шагами сошла снова на улицу. Она хорошо знала вс трущобы, гд бывала ея мать и не отчаявалась еще найти ее. Она обгала всхъ ея знакомыхъ, но никто не могъ сказать ей куда она скрылась, многіе только слышали отъ самой мистриссъ Камеронъ, что она ршилась оставить Глазговъ немедленно, пока еще пребываніе въ немъ не сдлалось неминуемо опаснымъ. Дженъ узнала еще о томъ, что человкъ бывшій bte noire ея молодости сопутствовалъ мистриссъ Камеронъ,— слдовательно исчезновеніе ея было обдуманнымъ дломъ и отыскать ее не было никакой возможности. И такъ, Дженъ была предоставлена самой себ и должна была сама себ доставать пропитаніе, какъ умла. Она не преминула бы отправиться къ ухорскому Джоку и спросить у него совта, еслибы она только знала, гд найти его, за незнаніемъ этого, она отправилась къ своимъ пріятелямъ Логги, въ надежд, что они не оставятъ ее совтомъ и помощью въ такомъ безвыходномъ положеніи.

Было три часа утра, когда она постучалась въ дверь ихъ квартиры. Не скоро дождалась она отвта. Наконецъ за дверью послышался грубый голосъ отца Логги, спрашивавшій: кто тамъ стучится?

— Это я, Дженни.

— Что такое случилось?— Что теб надо?

— Не пустите ли вы меня къ себ переночевать? Мать отъ меня убжала.— Логги, по видимому, колебался, и сердце Дженъ захолонуло. Ну какъ и онъ ее прогонитъ? Вдь ей тогда ничего боле не останется, какъ идти въ рабочій домъ или въ пріютъ для бдныхъ.

— Такъ и быть, переночуй здсь разокъ, пробормоталъ онъ наконецъ, отодвигая болтъ у двери,— только у насъ и безъ того тсно. Сядь вотъ сюда къ камину и не шевели уголья — они заготовлены на всю ночь.

Мистеръ Логги снова улегся въ постель, а Дженъ подсла къ камину и грясь у него заснула. Она была искренно благодарна Логги за гостепріимство, избавившее ее отъ необходимости заснуть на улиц, или еще хуже, заключить себя въ пріютъ для бдныхъ.

ГЛАВА VI.

Совтъ Логги, какъ наживать деньги.

Мистриссъ Логги была еще до свта на ногахъ и хлопотала о кофе для тхъ постояльцевъ, у которыхъ водились деньги, и которые были расположены позавтракать передъ уходомъ. Вслдъ за нею поднялся и мистеръ Логги и расхаживалъ въ туфляхъ по комнат. Постояльцы, которымъ спшить было некуда, нжились въ это утро довольно долго въ постеляхъ. Когда былъ готовъ завтракъ, у супруговъ еще осталось свободное время выслушать отъ Дженни подробности бгства ея матеря.

Мистеръ Логги слушалъ ее, пуская клубы табачнаго дыма, а мистриссъ изрдка переглядывалась съ мужемъ. Когда Джекъ окончила свое повствованіе, мистеръ Логги поданъ ей слдующій совтъ:

— Если теб не зазорно квартировать у насъ и не выносить сору изъ избы, ты можешь остаться здсь, платя шиллингъ въ недлю. О деньгахъ не безпокойся, мы продержимъ тебя недлю, другую въ долгъ, а тамъ авось либо сведемъ счеты. Только сама не плошай,— а то какъ теб не раздобыться деньгами, или вещами, которыя мы возьмемъ въ счетъ денегъ, мы же не станемъ наводить справокъ, откуда ты ихъ взяла. Мери сказывала намъ, что ты вострая двочка…

— Востра-то я — востра.

— А коли такъ, мой совтъ теб остаться здсь и приняться за работу на свой собственный пай. Длай, что теб заблагоразсудится: мы на все будемъ смотрть сквозь пальцы. Если же теб повезетъ счастье, ты, можетъ статься, и вспомнишь, что мы помогли теб въ нужд. Вс мои двки не дурно обдлываютъ свои дла,— даже Мери.

— А работа на фабрик?

— Не отставай отъ нея, пока тебя держать будутъ. Полиція непремнно будетъ тебя распрашивать о томъ, гд ты работаешь — имъ бы только знать, что ты при мст — они тебя и оставятъ въ поко. Если ты нигд не работаешь, а имешь деньги — у нихъ тотчасъ же является подозрнье.— Хочешь съ нами позавтракать?

Дженъ охотно согласилась.

— Все, что ты станешь забирать, мы будемъ ставить теб въ счетъ, по которому ты заплатишь когда у тебя будутъ деньги, а что у тебя будетъ чмъ заплатить, въ этомъ я не сомнваюсь.

Дженъ съ своей стороны не сомнвалась, что ей будетъ чмъ расплачиваться въ свое время. И такъ она въ первый разъ позавтракала въ долгъ, скрпивъ такимъ образомъ свой чертовскій договоръ съ мистеромъ Логги. Въ обычный часъ она отправилась на бумажную фабрику, возвратилась домой въ обду и выслушала дальнйшія совты касательно своего будущаго образа жизни. Дня черезъ три Дженъ была вполн посвящена во вс тайны воровскаго ремесла въ Глазгов. ‘Ловкій Джокъ’, съ которымъ она въ это время успла повидаться, одобрилъ ея отважную ршимость поступить въ почтенный цехъ и не жалть усердія и труда на новомъ поприщ.

Старшія дочери Логги были наставницами ея въ искусств воровства. Въ досужіе часы она брала уроки карманной кражи и, благодаря своей практической сметливости, удивляла наставницъ своими успхами. Ее старались пріохотить всми способами къ избранному ею роду жизни: ей льстили, представляли ей удовольствіе получать и проживать большія суммы денегъ, ожидавшіе ее въ будущемъ, и будущее улыбалось ей и она благодарила судьбу, которая свела ее съ семействомъ Логги.

— Мы наживаемъ кучу денегъ, говаривалъ Логги, полиція не знаетъ и половины тхъ суммъ, которыя перепадаютъ намъ, когда дла ведутся ловко.

Показаніе Логги не было лишено справедливости. Полиція дйствительно понятія не иметъ о размрахъ производящагося воровства и о томъ, сколько преступленій остаются въ тайн. Каждый воръ расчитываетъ мсяцевъ на шесть или даже и на цлый годъ безнаказанности, инымъ удается избгать наказанія въ продолженіе пяти-шести лтъ и они успваютъ нажить въ это время значительныя деньги, иной воръ, преимущественно же иная воровка, иметъ нердко въ рукахъ до пятидесяти и даже до ста фунтовъ. Деньги эти, само собою разумется, также быстро уходятъ, какъ и приходятъ. Укрыватели краденыхъ вещей, подобные мистеру Логги, наживаютъ не рдко богатство размниваньемъ банковыхъ билетовъ, которыя вору неудобно мнять въ другомъ мст. За билетъ въ сто фунтовъ стерлинговъ они даютъ семдесятъ фунтовъ золотомъ, а сами отправляются размнять его въ Лондонъ или въ Ливерпуль.

Показанія самихъ преступниковъ, по заключеніи ихъ въ тюрьму, представляютъ любопытныя статистическія данныя: среднимъ числомъ можно положить, что воръ наживаетъ на своемъ вку отъ семи до восьми тысячь фунтовъ стерлинговъ. Ежегодный доходъ большинства простирается до трехъ или четырехъ сотъ фунтовъ. Посл этого понятно, почему такъ безуспшны остаются нравственныя попытки обратить на путь истины воровъ по ремеслу: арестанты этого рода составляютъ самую неподатливую и закоренлую часть населенія въ нашихъ тюрьмахъ. Мущинамъ и женщинамъ этого закала, привыкшимъ считать сотнями фунтовъ свои гршныя доходы, почти невозможнымъ кажется перейти къ трудовому образу жизни, приносящему какихъ нибудь нсколько шиллинговъ въ недлю.

Но возвратимся къ Дженъ Камеронъ.

Теперь она уже не безъ цли слонялась по улицамъ и останавливалась на перекресткахъ. Она, Мери Логги и ухорскій Джокъ работали вмст, часто упражнялись они на квартир у Логги въ искусств передавать краденый предметъ изъ рукъ въ руки.

‘Никогда не проходи мимо кучки собравшагося народа’ — таково было первое правило воровской мудрости, врзавшееся въ памяти Дженъ. И она постоянно оглядывалась, не столпился ли гд на улиц народъ, и жадно выжидала случая, который помогъ бы ей заплатить долгъ, нароставшій на нее въ Гай-Стрит. Она привязалась къ семейству Логги и была благодарна имъ за ту своекорыстную помощь, которую они оказали ей. Благодарность эту не такъ-то легко было затушить въ ней, хотя ухорскій Джокъ, сдлавшійся ея сообщникомъ, не разъ уже пытался разочаровать ее въ привязанности къ Логги. Онъ не долюбливалъ старика и при каждомъ удобномъ случа наговаривалъ Дженъ, что она слишкомъ подается имъ. Противъ Мери онъ ничего не имлъ, но старикъ Логги былъ ему не по сердцу, Джокъ былъ тоже ревнивъ по своему и косился на молодыхъ людей, которые окружали ее тамъ, за его спиною.— Онъ говорилъ ей, что выжидаетъ только крупной поживы, чтобы нанять съ ней комнату вдвоемъ или войти въ долю съ другою парочкой, которая точно также собиралась обзавестись собственнымъ хозяйствомъ.

Бдная Дженъ Камеронъ начала мечтать объ этой крупной получк, которой дожидался Джонъ Еанъ. Вотъ такъ будетъ счастье, думала она, когда они снимутъ комнату въ Веннел или въ Гаванна и никто, кром нея, не будетъ ухаживать за ея молодымъ мужемъ. Впрочемъ она по прежнему была благодарна семейству Логги и привязана къ Мери, которая научила ее, какъ избавиться отъ голодной смерти. Пробывъ съ недлю въ Гай-Стрит, она сдлала вторичную попытку раздобыться деньгами, причемъ ей помогла Мери. Дло было въ субботу вечеромъ. Въ эту пору улицы оживленне обыкновеннаго и боле пьянаго народа шатается въ бдныхъ кварталахъ Глазгова. Черезъ каждые полчаса по сосдству съ Солтъ-Маркстомъ, гд кабаки находятся, собираются густыя толпы звакъ посмотрть, Какъ пьяницъ уводятъ въ полицію.

Было условлено, что Дженни пристанетъ къ первому скопищу подобнаго рода и испробуетъ на какомъ нибудь хорошо одтомъ прохожемъ свою ловкость въ новомъ искусств. Ухорскій Джонъ и Мери должны были находиться не подалеку, чтобы Дженни могла передать имъ ту вещь, которую ей посчастливится стянуть, по сосдству съ Солтъ-Маркетомъ были разставлены другіе караульные, готовые препроводить ее еще дале въ случа надобности. Поджидаемое скопище не замедлило собраться — объ этомъ позаботился одинъ молодецъ изъ шайки Логги. Многіе изъ прохожихъ пристали посмотрть въ чемъ дло,— въ томъ числ и смуглый мальчикъ въ голубой куртк съ золотыми пуговицами. Въ ту же минуту рука Дженъ проскользнула къ нему подъ локоть и вытащила изъ жилетнаго кармана бумажникъ, который съ быстротою молніи передала Мери. Мери въ свою очередь передала его Еану, который съ нимъ юркнулъ куда-то. Все это было обдлано такъ быстро, что маленькій незнакомецъ ничего не замтилъ и пошолъ своею дорогою, не догадываясь о потер бумажника.

Пять минутъ спустя вс трое карманниковъ сошлись въ дом Логги, куда уже дошло извстіе о случившемся и гд самъ хозяинъ ожидалъ ихъ прихода. Ухорскій Джокъ раскрылъ бумажникъ и вынулъ изъ него два банковыхъ билета въ пять фунтовъ и нсколько шиллинговъ.

— Золота нтъ? спросилъ Логги, врившій, что и у воровъ есть своя честь.

Нтъ, объявилъ Еанъ, слову котораго надо было врить, за неимніемъ доказательствъ противнаго. Логги купилъ банковые билеты, дисконтируя ихъ, какъ слдуетъ, и полученная сумма была тотчасъ же раздлена между тремя молодыми ворами. Логги потребовалъ себ съ нея извстный процентъ, который и былъ ему уступленъ. Доля Дженни кром того была значительно убавлена уплатою долга хозяину. Посл этого вс трое снова пошли шататься по улицамъ, высматривая себ новой поживы: чтобы не возбудить подозрнія, они разбрелись въ разныя стороны.

Но Дженни уже казалось, что на нее и такъ падаетъ подозрніе, и что полиція какъ-то странно косится на нее, въ эту ночь, переряженные сыщики, рыскавшіе по обыкновенію по улицамъ, какъ-то многозначительно кивали ей головами и пристально въ нее вглядывались. Но Дженъ ошибалась: полиція ничего не подозрвала о покраж, случившейся именно въ эту ночь, она только вообще начинала недоврчиво смотрть на двочку. Полиція знала, что Дженни была покинута своею матерью и жила теперь въ семейств Логги. Этого было довольно для того, чтобы удвоить вниманіе за нею и предсказать ей, что рано или поздно она побываетъ подъ арестомъ и посидитъ въ Глазговской тюрьм. Тоже самая исторія сотни разъ повторялась на глазахъ этихъ людей: для нихъ не подтекало никакому сомннію, что все это будетъ такъ.

Дженни была еще нова въ своемъ ремесл: нервы ея не успли обтерпться. Предоставленная самой себ, среди освщенныхъ улицъ она не отваживалась на новую попытку, но она ощущала какое-то пріятное волненіе посл перваго своего опыта, и гордилась похвалами, полученными дома. Такъ проблуждала она по улицамъ до 10-ти часовъ вечера, и возвратилась къ Логги на квартиру, гд въ этотъ вечеръ боле обыкновеннаго было выпито водки за здоровье Дженъ Камеронъ, и двочк вскружили готову самою грубою лестью. Подъ конецъ все общество пустилось въ плясъ и среди этого вихря веселости смена зла все глубже и глубже западали въ сердце.

ГЛАВА VII.

Дженъ Камеронъ въ рукахъ полиціи.

Прошло еще шесть мсяцевъ, въ теченіе которыхъ характеръ Джекъ принялъ окончательный видъ. Ей уже было почти тринадцать лтъ, она была высока для своихъ лтъ, д! и въ нравственномъ отношеніи уже походила на женщину.

Во все это время до нея не доходило никакихъ извстій о матери, которая дйствительно оставила Глазговъ. Дженни ввело постоянное счастье въ мелкихъ кражахъ изъ чужихъ кармановъ и по магазинамъ, днемъ она по прежнему работала на бумажной фабрик, по ночамъ же усердно посщала равныя оргіи. Въ ней замерло всякое чувство чести и стыдливости. Единственная черта, говорившая о присутствіи въ ней лучшихъ началъ, была неизмнная преданность ея тому негодяю, который такъ много способствовалъ ея развращенію.

Замтимъ здсь, что примры подобной преданности нердко встрчаются между несчастными, ршающимися связать свою участь съ участью воровъ. Он проходятъ съ своими избранными рука объ руку вс ступени порока, не покидаютъ ихъ ни въ бд, ни въ счастьи, пока не разлучитъ ихъ смерть, или приговоръ на долгій срокъ. Эти воровки, подруги воровъ, глубоко презираютъ тхъ своихъ падшихъ сестеръ, которыя выставляютъ на показъ свои разрумяненныя щеки при свт газовыхъ фонарей и перемняютъ своихъ любовниковъ какъ башмаки. Даже т воровки, которыя не имютъ никакой исключительной привязанности къ одному мужчин, гордятся своей цломудренностью и измняютъ ей только тамъ, гд представляется случай обобрать человка, имвшаго глупость имъ поддаться. Я нарочно останавливаюсь на этихъ печальныхъ подробностяхъ, необходимыхъ для разъясненія послдующаго разсказа.

Постоянныя удачи опасны — он порождаютъ излишнюю самоувренность, которая влечетъ человка къ его же погибели. Дженъ Камеронъ везло постоянное счастье, и въ ея воображеніи давно пересталъ рисоваться, неприглядный образъ тюрьмы.

День ото дня становилась она смле и не разъ уже только чудомъ увертывалась отъ рукъ полицейскихъ служителей. Но при всемъ томъ, ей не перепадало за разъ боле десяти фунтовъ. Ухорскій Джокъ все по прежнему ожидалъ ‘крупной получки’ и въ ожиданіи ея, Дженъ содержала своего любовника, давая ему когда шиллингъ, когда полкроны. Джокъ утшалъ себя тмъ, что вотъ-вотъ счастье и ему улыбнется,— тщеславіе не позволяло ему сомнваться въ томъ, что онъ рано или поздно отличится.

Этотъ пятнадцатилтній юноша былъ такъ же влюбленъ въ свое мошенническое ремесло, какъ другіе юноши его лтъ бываютъ влюблены въ какую нибудь честную профессію, избранную ими.

Онъ умлъ читать и писать довольно хорошо, и любилъ разсказывать Дженни приключенія равныхъ знаменитыхъ бродягъ. Онъ зналъ исторію Турпина и чуть не на изусть зналъ каждую главу изъ повсти Гаррисона Энсворта. Можно положительно сказать, что романъ Энсворта извстенъ большей части воровъ, они благоговютъ передъ нимъ и считаютъ его образцомъ, достойнымъ подражанія, — многіе между ними экзальтированные, при всей своей нравственной испорченности, мечтаютъ прославиться подобно ему.

Лтомъ дла Дженъ Камеронъ приняли худой оборотъ. Въ эту пору черезъ Глазговъ прозжаютъ туристы изъ разныхъ городовъ. Воровская братья привыкла выжидать ихъ прибытія, женщины преимущественно ищутъ встрчи съ ними и нарочно съ этою цлью шатаются по Глазговскимъ гостинницамъ. Дженъ постоянно употреблялась теперь въ качеств приманки, она была хороша собою, ей равно шли шелковое платье и шляпка, надваемые порою, и бдная одежда фабричной работницы, которую она постоянно носила. ‘Глазговскимъ двкамъ житье въ лтнее время, сознавалась Дженъ въ послдствіи, въ Глазгов объ эту пору видимо не видимо богатыхъ молодыхъ господъ, они не любятъ рано ложиться и отъ скуки не разбираютъ, въ какой кварталъ забредутъ, они чаще гоняются за нами въ Гай-Стрит и въ Сольтъ-Маркет, чмъ мы за ними по большимъ улицамъ.’

И такъ, однажды лтнимъ вечеромъ Дженъ проходила Солтъ-Маркетомъ, въ будничномъ своемъ наряд, босая и съ непокрытою головою, она казалась олицетвореніемъ честной бдности, и обратила на себя вниманіе одного англичанина-туриста, недавно пріхавшаго въ городъ. На его наглую улыбку она отвчала полуулыбкой, сначала она прикинулась полуиспуганной его попыткой заговорить съ ней, но потомъ стала слушать его съ такимъ смшеніемъ робости и смущенія, которое побудило незнакомца зайти дале въ своихъ преслдованіяхъ. Кончилось тмъ, что къ нимъ пристала Мери Логги и предложила распить по стакану водки на боле короткое знакомство. Вс трое зашли въ сосдній кабакъ, тутъ предполагалось, что молодой человкъ напьется до безсознательности и облегчитъ такимъ образомъ задуманное покушеніе на его кошелекъ. Пока они стояли втроемъ у прилавка, болтали и смялись, по улиц взадъ и впередъ ходили два человка и держались на готов, чтобы пособить въ случа надобности схоронить концы въ воду, или же напасть на жертву, когда она, по заведенному порядку, дастъ заманить себя въ одинъ изъ переулковъ, примыкающихъ съ каждой стороны къ Солтъ-Маркету.

Но дло обошлось безъ крутыхъ мръ. Не усплъ незнакомецъ выпить второй стаканъ водки, какъ кошелекъ его былъ уже въ рукахъ Дженни и оставалось только, не теряя времени, навострить лыжи. Дженъ Камеронъ, сжимая кошелекъ въ рук, вышла изъ лавки, подъ тмъ предлогомъ, что ей нужно сказать на улиц слова два подруг, а Мери осталась съ незнакомцемъ. Она должна была выждать удобной минуты, чтобы присоединиться къ своимъ сообщникамъ. Но поспшный уходъ Дженни возбудилъ подозрніе незнакомца и онъ хватился своего кошелька прежде, чмъ Мери успла улизнуть.

Дальнйшія подробности происшествія нечего описывать, тже самыя подробности чуть не каждый день встрчаются въ газетахъ. Мери была обвинена въ краж, на что она отвчала полнымъ негодованія запирательствомъ, у двери кабака собралась толпа ротозевъ, позвали полицейскаго служителя и соучастницу кражи повели въ центральный полицейскій судъ въ сопровожденіи цлой ватаги оборванцевъ, слдовавшихъ за ней до пятамъ.

Когда Дженъ прибжала на квартиру Логги, оказалось, что всть объ арестованіи Мери опередила ее тамъ. Деньги были отданы на сохраненіе самого Логги, который поспшилъ съ ними скрыться, такъ какъ въ числ ихъ были банковые билеты, а открытіе подобныхъ билетовъ у него на дому могло повести къ разнымъ непріятностямъ. Такъ какъ обокраденный молодой человкъ легко могъ запомнить личность Дженъ Камеронъ, то сочли за лучшее удалить послднюю изъ дома, пока при допрос обстоятельства дла не сдлаются гласно’ и не окажется ясне, чего именно слдуетъ остерегаться.

Дженни, не дожидаясь дальнйшихъ инструкцій отъ мистрисъ Логги, оставила ея домъ и отправилась къ ухорскому Джоку, который имлъ уже теперь на столько доврія въ ней, что не скрывалъ отъ нея мсто своего жительства.

Еана не было дома, было еще рано и не время для воровъ возвращаться съ промысла. Въ ожиданіи его Дженъ присла въ уголокъ комнаты. Если бы она подумала передъ тмъ съ минуту, или спросила совта у мистриссъ Логги, то не упустила бы изъ виду всю рискованность своего настоящаго образа дйствій. Связь ея съ Джокомъ не была тайною для полицейскихъ сыщиковъ, слдовало ожидать, что, не найдя ее у Логги, они придутъ сюда, если только имъ удастся развдать отъ какого нибудь болтливаго вора о мст жительства ухорскаго Джока. Но Дженъ была вполн уврена, что отношенія ея къ Джоку извстны только немногимъ и что у него на квартир ей нечего бояться.

Тмъ не мене она не могла вполн отвязаться въ эту ночь отъ своего стараго дтскаго страха. Да и не мудрено: она ещё не вышла изъ дтскихъ лтъ, а происшествія этого вечера оживили въ ней старое, неодолимое чувство — ужасъ тюремнаго заключенія, подъ вліяніемъ этого чувства разсялась отчасти то умственное старчество, та одеревенлость сердца, которые въ послдніе шесть мсяцевъ сдлали такіе страшные успхи.

Дженъ Камеронъ провела эту ночь не одна: комната, въ которой жилъ Джонъ Еанъ, служила въ тоже время убжищемъ многимъ другимъ постояльцамъ за два пенса съ головы, въ нее пускалось столько народа, сколько могло улечься на полу. Часовъ въ одинадцать пробыло трое или четверо постояльцевъ и завели между собою на сонъ грядущій разговоръ о происшествіяхъ дня. Было четверть двнадцатаго, и Еанъ еще не возвращался, какъ вдругъ послышался зловщій стукъ палкою въ дверь.

Содержательница пріюта, старая вдьма, которая уже успла раздться и улечься въ постель, прокричала съ своего логовища:

— Кто тамъ?

Отпирайте дверь, говорятъ вамъ, отвчалъ за дверью грубый мужской голосъ.

— Да кто вы такой?

— Позиція.

Постояльцы переглянулись между собою, и уставились на Дженъ Камеронъ. Эти ночные обыски полиціи были вовсе не новость: во вс часы дня и ночи полиціи открытъ свободный доступъ въ подобные подозрительные дома. Дженъ Камеронъ сто разъ видла полицію въ дом у Логги, но ни разу такъ не замирало въ ней сердце, какъ въ настоящую минуту. Она инстинктивно сознавала, что полиція пришла за нею.

— Ахъ, спрячьте меня куда нибудь, нельзя ли мн какъ нибудь въ окно выскочить?— Это они за мною, я ужъ знаю, что за мною.

— Молчи ты, дура! проговорила хозяйка.— Можетъ статься, это только пустая тревога, а если они и подлинно за тобой пришли, такъ чтожъ? Авось либо съ тебя голову не снимутъ. Отопри-ка имъ дверь, Джеми, голубчикъ.

‘Джеми-голубчикъ’ отперъ дверь и медленно, торжественно вошли сыщикъ и констебль, окидывая комнату тмъ всеобъемлющими взглядомъ, который все видитъ и ничего не говоритъ до воры до времени.

— Ну-съ, мистрисъ Гринъ, началъ сыщикъ.

— Ну-съ, кого вамъ еще понадобилось?

— Не васъ — можете быть спокойны.

— Меня-то вамъ не за что брать.

Проницательный взглядъ сыщика устремился на Джекъ, которая жалась въ камину.

— Пойдемъ съ нами въ полицію Дженни, проговорилъ онъ.

— Хорошо, отвчала двочка,

И она направилась къ двери.

На порог она остановилась и спросила, въ чемъ ее обвиняютъ.

— Такъ себ, въ пустякахъ — теб тамъ скажутъ. Можетъ это и по ошибк, добавилъ онъ изъ состраданія

— Можетъ быть.

— Вотъ то-то, Дженни, не якшалась бы ты съ такими товарищами, не нажила бы себ бды. Готова ты?

— Да.

И они вышли. Центральное бюро полиціи было освщено, за конторками сидли писцы и вписывали обвиненія и аресты въ свои большія книги. Эти книги такъ быстро наполняются, и нтъ печальне ихъ любопытныхъ страницъ. Сыщики обошли кругомъ, и стали по ту сторону прилавка, главный писецъ всталъ изъ-за стола и, обмнявшись нсколькими словами съ только-что прибывшими служителями, приступилъ къ допросу Дженъ. Молодой человкъ, котораго Дженъ обокрала нсколько часовъ тому назадъ, выступилъ впередъ и пристально поглядлъ на нее.

— Та ли это двушка?

— Да.

— Можете ли вы присягнуть въ этомъ?

— Могу.

Допрощикъ приложился губами къ небольшому отверстію въ стн и крикнулъ: ‘Позовите женщину, производящую обыски.’

Пришла женщина и увела Дженъ въ особую комнату, направо отъ главнаго бюро. Тутъ она была подвержена обыску, само собою разумется, кошелька, давно уже припрятаннаго въ безопасное мсто, на ней не оказалось, зато найденные на ней предметы — собственный ея кошелекъ съ нсколькими шиллингами, наперстокъ, игольникъ и др., были конфискованы. Вслдъ затмъ об женщины возвратились въ бюро, гд имя Дженъ было занесено въ одну изъ большихъ книгъ, и всмъ отобраннымъ отъ нея вещамъ составлена опись. Молодаго человка вторично спросили, можетъ ли онъ присягнуть, что эта двушка та самая, которая украла у него кошелекъ. Молодой человкъ отвчалъ утвердительно, Дженъ сдлала робкую попытку отпирательства, тмъ дло на этотъ вечеръ и кончилось.

‘Посадите эту двушку подъ арестъ’, таковъ былъ суровый приговоръ. Тюремный сторожъ увелъ Дженъ изъ бюро и отправился съ нею на верхъ, гд помщались комнаты для арестантовъ. Комнаты эти были очень просторныя, но въ ту эпоху, къ которой относится нашъ разсказъ, ихъ было очень немного.

Дверь отворилась и удушливыя испаренія пахнули ей навстрчу. Она вошла въ эту мрачную берлогу, обитательницы которой между тмъ перешептывались между собою. Ключъ повернулся въ замочной скважин и Дженъ въ первый разъ осталась въ рукахъ правосудія.

ГЛАВА VIII.

Первая ночь Дженни Камеронъ въ тюрьм.

Женское отдленіе полицейской тюрьмы въ Глазгов состояло изъ большой четвероугольной комнаты, куда помщали безъ разбора всхъ женщинъ, забираемыхъ за ночь, оставляя судъ и разбирательство до утра.

Въ то время, къ которому относится нашъ разсказъ, еще не существовало отдльныхъ келій для каждой заключенной, и теперешняя Глазговская тюрьма, преобразованная въ одно изъ первыхъ учрежденій этого рода въ цломъ соединенномъ королевств, вовсе не походитъ на старое зданіе.

Дженъ Камеронъ много слышала отъ своихъ знакомыхъ о тюрьм, но эти разсказы не могли дать ей. живаго представленія о дйствительности и, когда за нею захлопнулась тюремная дверь, въ ней страшно заныло сердце, въ эту минуту въ ней исчезла до времени созрвшая женщина и осталась тринадцатилтняя двочка, страхъ имлъ на нее благотворное, но кратковременно благотворное дйствіе.

— Я ршилась оставить воровство на будущее время, разсказывала она сама, я думала лишь бы только меня выпустили, я буду примрно работать на фабрик, вести честную жизнь.

Но впечатлніе это было непродолжительно и изгладилось въ первый же часъ ея заточенія. Оглядвшись, она убдилась, что въ комнат не совсмъ темно: сквозь слуховое окно, прорзанное въ двери и остававшееся открытымъ, проникала струя свта отъ газоваго рожка, горвшаго въ корридор. Она могла разглядть подругъ своего заточенія: ихъ было пять или шесть, пьяныя и задорныя, он отчасти валялись на полу, отчасти же лежали на деревянныхъ доскахъ, замнявшихъ постели. Не усплъ щелкнуть замокъ въ двери, какъ уже бабье любопытство заявило себя.

— За что тебя засадили? спросила одна изъ женщинъ, лежавшая въ полурастрепанномъ вид.

— Сказываютъ, будто я украла, отвчала Дженъ.

— Гд?

— Въ Солтъ-Маркет.

— Не съ Мери ли Логги?

— Да.

— Мери, Мери, товарку сюда привели.

При этомъ возглас Мери Логги, которая спала на доскахъ отвернувшись лицемъ къ стн, поднялась и стала протирать глаза.

— Что такое случилось? переспросила она.

— Ахъ Мери! ты ли это? воскликнула Дженъ, обрадовавшись знакомому лицу и знакомому голосу среди совершенно незнакомой компаніи.

— Я, какъ видишь.— Такъ и ты попалась?

— Да.

— Ну чтожъ длать, видно судьба наша такая, Дженни.

— Что-то они съ нами сдлаютъ, что они съ вами сдлаютъ?

— Обихъ васъ повсятъ, отвчала старая арестантка, отличавшаяся, какъ видно, юмористическимъ складомъ ума. Дженъ кровь застыла въ жилахъ отъ этихъ словъ, хотя она и сознавала всю преувеличенность ихъ. Мери Логги дико захохотала.

— Я не вижу чему тутъ хохотать, остановила ее Дженъ.

— Это ты только боишься тюрьмы, отвчала Мери. Тюрьма вздоръ, пустяки, теб отводятъ хорошую квартиру и сть даютъ въ волю, поживешь немного — свыкнешься.

— А надолго приговорятъ насъ, Мери?

— Долго ли придется намъ высидть въ тюрьм? съ этимъ вопросомъ Мери обратилась ко всему почтенному собранію.

Трезвая половина присутствующихъ подвергла вопросъ зрлому обсужденію. Недоумніе было разршено старой арестантской, искусившейся въ длахъ подобнаго рода, женщина эта готовилась явиться не передъ судебнаго пристава, а передъ самаго шерифа {Вденью судебныхъ приставовъ въ Шотландія подлежатъ дла, наказаніе которыхъ не превышаетъ шестидесятидневнаго тюремнаго заключенія, боле важныя дла ршаются шерифомъ.} и высидть за свои грхи пожалуй и цлый годъ въ тюрьм.

Женщина эта выслушала вс обстоятельства дла, который Мери Логги сообщала ей прямо и безъ утаекъ, и на основаніи ихъ формулировала свое мнніе.

— Все зависитъ отъ того, кмъ будетъ судиться ваше дло: если у пристава Гурлея, то вы дешево отдлаетесь, если же у пристава Джильмура, тогда теб не миновать шестидесятидневнаго заключенія, Мери, а то пожалуй, тебя и къ шерифу потащатъ, такъ же какъ и меня. Товарка твоя, такъ какъ она попалась въ первый разъ, высидитъ дней десять — двнадцать, не боле. Эхъ! кабы и я судилась за первое преступленіе.

Мнніе это подало поводъ къ новымъ преніямъ, старуха, недавно подшутившая вислицей, не хотла съ нимъ соглашаться, завязалась ссора и напрасно силился сторожъ возстановить порядокъ, разражаясь безчисленными угрозами въ отворенное слуховое окно.

Прибытіе новыхъ арестантокъ, обративъ на себя общее вниманіе, положило конецъ брани. То и дло подводили женщинъ, взятыхъ за воровство или за пьянство, въ тюрьм стало нахонецъ до того тсно, что даже Дженъ, привычная къ спертой атмосфер, задыхалась. Тмъ не мене, близость людей смягчала ужасъ ея положенія, вокругъ нея вс смялись надъ своимъ заточеніемъ, многія разсказывали забавные анекдоты изъ прежней своей жизни, одна изъ заключенныхъ объявляла, что не теряетъ надежды снова попасть въ тюрьму, другая запла непристойную псню, остальныя съ хохотомъ принялись ей подтягивать и подняли страшный гвалтъ. Тюремный сторожъ, посл вторичной безполезной попытки унять ихъ, захлопнулъ слуховое окно и лишилъ ихъ такимъ образомъ послдняго отверстія, въ которое проникало къ нимъ немного воздуха к свта.

Когда свтъ занимающагося дня сталъ проникать сквозь щели большаго деревяннаго ставня, большая часть заключенныхъ заснули. Дженъ попробовала послдовать ихъ примру, но не могла. Немного спустя, вс он спали крпкимъ сномъ, Дженъ погрузилась было въ безпокойную дремоту, но ее разбудили сторожа, принесшіе хлбъ и воду, которые были поданы заключеннымъ въ слуховое окно. Большая часть арестантокъ съ жадностію напустились на даровой кормъ. До допроса оставалось еще нсколько часовъ, а хлбъ съ водою были все-таки лучше, чмъ ничего. Медленно тянулось время. Нсколько пьяныхъ женщинъ, успвшихъ проспаться, и проступки которыхъ были не довольно важны, чтобы утруждать ими судебнаго пристава, были отпущены домой съ приличнымъ наставленіемъ вести себя лучше на будущее время. По мр того, какъ время подвигалось къ полудню, полицейскіе служители стали сновать взадъ и впередъ по корридорамъ, тяжело стуча своими сапогами, двери съ шумомъ отпирались и запирались, и отъ времени до времени слышались голоса полисменовъ, перекликавшихъ въ дверные люки тхъ изъ заключенныхъ, которымъ настала очередь явиться къ суду.

Дженъ вздрагивала при каждомъ звук, она еще не освоилась съ своимъ положеніемъ и нервы ея для новыхъ впечатленій не довольно окрпли. Хотя она и находила, что горевать ей особенно не о чемъ, тмъ не мене она была далеко неспокойна и завидовала стоицизму Мери Логги, который былъ для нея недостижимъ.

— Какъ ты легко принимаешь все это, Мери, неутерпіа она, чтобъ не замтить.

— А вотъ увидишь сейчасъ.

Загадочный отвтъ этотъ разъяснился, когда ихъ наконецъ потребовали въ полицейскій судъ.

Мери Логги и Дженъ Камеронъ, колна которой дрожали отъ волненія, пришли подъ карауломъ полицейскаго служителя длиннымъ корридоромъ, который велъ въ самую валу суда. Очутившись тамъ, Дженъ окинула робкимъ взглядомъ всю комнату и отправилась вслдъ за Мери на мсто, отведенное дли подсудимыхъ направо отъ стола судебнаго пристава.

Общественная вала суда, присутствіе тхъ, отъ которыхъ зависло ршеніе ея участи, фискальный прокуроръ, сидвшій прямо напротивъ ея, множество всякаго народа — полисменовъ, сидвшихъ у дверей и глазговской публики, представляемой нсколькими десятками человкъ, большею частью родственниками и знакомыми подсудимыхъ — все это произвело глубокое впечатлніе на Дженъ. Случалось ей впослдствіи являться къ суду за боле важные проступки, являться съ увренностью, что приговоръ суда надолго лишитъ ее свободы, но ни разу не испытывала она такого ужаса и томленія, какъ въ тотъ день, когда она предстала передъ шотландскими судьями по обвиненію въ воровств. Мери Логги начала плакать и вопить во весь голосъ, что она невинна, сваливая всю вину на молодаго человка, будто бы соблазнившаго ее напиться, отпираясь отъ всякаго знакомства съ Дженъ Камеронъ и перемшивая выдумки и стованья въ своихъ крикливыхъ причитаніяхъ, пока ей наконецъ не замтили, что она нарушаетъ спокойствіе судебнаго мста. Дженъ боролась съ своими чувствами и старалась сохранить достоинство и самообладаніе, но оно измнило ей, какъ скоро она замтила въ толп зрителей, на противоположномъ конц комнаты Джока Еана и сестёръ Логги, жадно ловившихъ каждое слово обвиненія, которое читалось въ эту минуту. Тутъ Дженъ, подавленная страшною торжественностью минуты, разразилась громкими рыданіями. ‘Что-то станется со мной!’ думала она.

Разсмотрніе дла тянулось довольно долго, потребовалось призвать многихъ свидтелей, именно: молодого туриста, у котораго украли кошелекъ, содержателя кабака, полисмена, арестовавшаго Мери Логги, сыщиковъ, взявшихъ Дженъ Камеронъ и пр. Дло было ясное, челобитчикъ подъ присягою снова подтвердилъ, что Джении Камеронъ та самая двушка, которая украла у него кошелекъ, и никто не поврилъ отпирательствамъ, которыми неожиданно разразилась Дженъ.

— Не знаетъ ли кто этихъ двушекъ? Не бывали ли он здсь прежде? спросилъ судебной приставъ.

Полицейскіе служители засвидтельствовали, что об он имъ извстны, упомянуто было о томъ, что Мери Логги судится уже не за первый проступокъ, что Дженъ идетъ дурною дорогой и знается съ самыми подозрительными личностями въ Глазгов. Какъ бы то ни было, проступокъ Джемъ былъ еще первый, съ виду она еще была ребенокъ — лта ея говорили въ ея пользу, вс обстоятельства дла заставляли предполагать въ Мери Логги главную зачинщицу преступленія, въ ея же подруг только соучастницу. То обстоятельство, что Дженъ работала на бумажной фабрик, также оправдывало ее.

Судебный преставъ произнесъ приговоръ, Мери Логги осуждалась на шестидесятидневное тюремное заключеніе съ тяжолыми работами, срокъ же заключенія Дженни ограничивался двадцатью днями. Дженъ Камеронъ получила при этомъ совтъ избгать на будущее время дурнаго общества и прилежно работать на фабрик, арестантокъ увели изъ залы суда и принялись разсматривать другое дло.

ГЛАВА IX.

Глазговская тюрьма.

Въ тотъ же день Дженни Камеронъ была отведена въ Глазговскую тюрьму. Въ эпоху нашего разсказа помщеніе заключенныхъ далеко не представляло тхъ удобствъ, какъ теперь, и система келейнаго заключенія, составляющая существенную черту, которой шотландскія тюрьмы отличаются отъ Англійскихъ и Ирландскихъ, существовала еще, такъ сказать, въ черн. Тюрьма была биткомъ набита въ то время, когда прибытіе Дженни увеличило новымъ именемъ списокъ арестантовъ. На одну келью, приходилось по двое и по трое заключенныхъ въ Брайдуэл — той части стараго тюремнаго зданія, которая предназначалась исключительно для женщинъ. Въ этомъ отдленіи, кром трехсотъ арестантовъ, уже подвергнувшихся приговору суда, помщалось еще до двадцати женщинъ, готовившихся явиться передъ шерифа или въ уголовный судъ. Арестанты обоихъ половъ, подозрваемые въ важныхъ преступленіяхъ, обыкновенно прямо отсылаются въ главныя тюрьмы и тамъ уже ожидаютъ суда. Само собою разумется, они изъяты отъ тюремной дисциплины: ихъ не заставляетъ работать, дозволяютъ имъ два раза въ недлю свиданіе съ друзьями, суточный паекъ ихъ тоже разнится отъ пайка осужденныхъ.

Дженни по вступленіи въ тюрьму была, какъ водится, прежде всего вымыта и даже тщательно свшена, потомъ ей отвели, за недостаткомъ отдльнаго помщенія, общую келью съ другою, уже немолодою арестанткой, которая по слабости здоровья занималась вязаньемъ. Самыя разнообразныя работы задавались остальнымъ преступницамъ, одн трепали пеньку, другія чинили и штопали блье, третьи стирали, стряпали, шили, качали воду и даже ткали. Здсь какъ и въ другихъ мстахъ преступники должны были по тюремному положенію содержать себя сами, арестантскій трудъ конкурировалъ съ вольнымъ трудомъ за стнами тюрьмы, гд нтъ мы даровой квартиры, ни пищи, ни дарового освщенія.

Торговые дома слишкомъ расчетливые, чтобы не пользоваться самымъ дешевымъ трудомъ, не справляясь о томъ, какъ отзывается ихъ образъ дйствій на общемъ благосостояніи, заключаютъ подряды съ директорами тюремъ, а между тмъ честныя швеи умираютъ съ голоду, или же съ отчаянья кидаются на встрчу своей же погибели. Не знаю обратила ли на себя вниманіе кого слдуетъ трагедія 15 марта 1863 г.? Призадумался ли какой нибудь вылощенный джентльменъ, такъ заботливо оберегающій правительство отъ изхишшись расходовъ на содержаніе тюремъ, о той умирающей женщин, которая, сидя на своемъ смертномъ одр, не переставала шить рубашки по пяти форсинговъ за штуку?— Эта плата конечно обращалась въ экономію тюремнаго бюджета, но сколькихъ несчастныхъ эта экономія наталкиваетъ на путь преступленія и приводитъ къ дверямъ тюрьмы, гд они обременяютъ правительство своимъ содержаніемъ?

Все поражало Дженни Камеронъ въ этомъ новомъ для нея мір. Помщеніе ея было чище, удобне и просторне, чмъ на квартир у Логги или въ ‘дом’ ея матери. У нея была особая кровать, теплая и удобная одежда, хоть бы вкъ такую носить, одежда эта состояла изъ голубой полосатой куртки и теплой саржевой юбки. Ноги ея, такъ долго обивавшія босикомъ глазговскую мостовую, были обуты въ чулки и башмаки.

Жизнь Дженни вошла въ однообразную колею тюремной дисциплины, вс двадцать дней, за исключеніемъ воскресныхъ, она вставала рано, работала безъ отдыха, слушала чтеніе священнаго писанія, брала уроки грамоты, въ первый разъ въ жизни ей говорили о добр и разъясняли дурную сторону ея поступковъ.

Заключенные въ Глазговской тюрьм встаютъ въ шесть часовъ, убираютъ свою комнату и работаютъ до восьми или до половины девятаго, объ эту пору имъ подается завтракъ въ слуховое окно, продланное въ двери каждой кельи. Пища не для всхъ заключенныхъ одинаковая: приговоренные на долгій срокъ получаютъ большіе пайки, чмъ т, которымъ предстоитъ высидть не боле десяти, тридцати или шестидесяти дней. Вообще нельзя сказать, чтобы заключенные, какъ мужчины, такъ и женщины, продовольствовались роскошно — въ этомъ отношеніи лондонскія тюрьмы далеко оставляютъ за собою шотландскія. Завтракъ состоитъ изъ похлебки, которая служитъ плохою замною англійскаго какао, ее подаютъ въ маленькихъ деревянныхъ чашкахъ, выложенныхъ внутри жестью. Женщинахъ, приговореннымъ на долгіе срока, отпускается этого густого мсива по шести унцовъ, хлба къ завтраку не полагается. За обдомъ, который подается посл четырехъ-пятичасовой работы и дается только съ темъ условіемъ, чтобы заданный урокъ былъ исполненъ на половину, отпускается каждой заключенной хлбъ въ шесть, восемь или двнадцать унцовъ, смотря по сроку ея приговора. Единственное обденное блюдо — супъ, варенный изъ бычачьей головы и довольно вкусный, отъ времени до времени обдъ разнообразится порціей сыра съ хлбомъ, которая дается вмсто супа. За ужиномъ снова похлебка или каша, къ ужину допускаются только т изъ заключенныхъ, которые окончили свой дневной-урокъ. И при такой-то діэт заключенные поправляются и всъ ихъ прибываетъ! Между нашими шотландскими преступниками не слышно жалобъ на содержаніе въ мстныхъ тюрьмахъ. Въ Перт, куда отправляются женщины, приговоренныя на долгіе сроки, содержаніе ближе подходитъ къ содержанію въ англійскихъ тюрьмахъ, надо же поддержать несчастныхъ боле существенною пищею въ эти долгіе годы неволи. По истеченіи рабочихъ часовъ женщинамъ дается нсколько времени на чтеніе, потомъ газовые рожки гасятся и усталыя труженицы отправляются на покой.

Трудовой этотъ день разнообразится часомъ одинокой прогулки. На тюремномъ двор построено съ этою цлью особаго рода зданіе, имющее форму круга, отъ центра котораго расходятся лучеобразно кельи, открытыя для свжаго воздуха съ фасада и сверху и замыкающіяся желзными ршетками. Чтобы имть понятіе объ этой постройк, пускай читатель представитъ себ большое каретное колесо, пространство между спицами этого колеса занимаютъ отдльныя кельи, мощенныя камнями, пускай читатель вообразитъ себ въ каждой изъ клтокъ одинокую фигуру въ арестантской одежд, снующую взадъ и впередъ, подобно какому-то несчастному духу, преслдуемому вчнымъ безпокойствомъ, въ центр колеса, на возвышеніи — дежурнаго служителя, наблюдающаго съ этой точки всхъ гуляющихъ разомъ. Часть дня гуляютъ такимъ образомъ мужчины, другую же часть — женщины. Есть что то странное, наводящее тоску въ этомъ зрлищ людей, толкущихся взадъ и впередъ на тсномъ пространств, подобно дикимъ зврямъ, запертымъ въ клтку.

Для заключенныхъ мужескаго пола существуетъ домовая церковь, въ которой каждый арестантъ отгороженъ отъ своихъ товарищей ршеткой, женщины же слушаютъ богослуженіе изъ своихъ келій, Капеланъ занимаетъ мсто на лстничной площадк между двумя этажами и оттуда читаетъ проповди и молитвы для обитательницъ того и другаго этажа разомъ, двери всхъ келій остаются на это время отворенными и замыкаются только цпью.

Въ шотландскихъ тюрьмахъ не принято давать заключеннымъ правильное вознагражденіе за трудъ, какъ это водится въ англійскихъ, каждая женщина, по выход изъ тюрьмы, получаетъ въ вид подарка небольшую сумму, размры которой предоставляются усмотрнію главнаго надзирателя.

Но намъ пора возвратиться къ нашей героин, Дженни Камеронъ, и посмотрть, какъ она освоилась съ досел незнакомымъ ей тюремнымъ бытомъ.

ГЛАВА X.

Двадцать дней въ тюрьм.

Но всмъ вроятіямъ мы не имли-бы повода написать настоящій разсказъ, если бы Дженни Камеронъ вмсто тюрьмы была отправлена въ исправительный домъ. Не одна жизнь приняла бы другой оборотъ, если бы дтей не подвергали въ самомъ нжномъ возраст растлвающей зараз тюремнаго воздуха. Ребенокъ, по Шотландскимъ законамъ, какихъ-бы онъ ни былъ лтъ подлежитъ уголовному суду. Нсколько лтъ тому назадъ былъ примръ, что полутора-годовалаго ребенка признали виновнымъ въ краж и приговорили къ тюремному заключенію вмст съ его виновною матерью.

Комнатнымъ товарищемъ Дженни была извстная Глазговская воровка, лукавая женщина, лицемрившая передъ начальствомъ, показывавшая желаніе раскаяться и исправиться, по всмъ вроятіямъ эту степенную съ виду женщину сочли за лучшую подругу для Дженни и, разсчитывая на т добрые совты, которые она могла дать молоденькой двочк, помстили ихъ вмст. Женщину эту мы назовемъ Елизаветою Гарберъ.

Въ первый день заключенія она не обращала никакого вниманія на молодую узницу, на второй день по уход главнаго надзирателя, который приходилъ въ ихъ келью и сказалъ имъ нсколько общихъ мстъ, она шепнула Дженни:

— Не слушай этого господина, онъ дурной человкъ.

Легкій отзывъ этотъ поразилъ Дженни, что до нея касалось, то посщеніе главнаго надзирателя повергло ее въ трепетъ.

— Онъ, милая, мастеръ на слова, продолжала арестантка, но имъ хорошо говорить, когда они одты, обуты, живутъ себ въ царскихъ палатахъ и получаютъ ни всть сколько денегъ, за то, что смотрятъ за нашей горемычной братьей,

Заключенные вообще имютъ преувеличенныя понятія о вознагражденіи лицъ, служащихъ при тюрьм.

— Вотъ скоро попъ придетъ, то-то будетъ распвать теб про твои грхи и невденье! Это скажу теб, милая, худшій изо всей шайки.

Но когда явился тюремный священникъ женщина эта приняла его со всевозможными выраженіями покорности и смиренія, съ притворнымъ участіемъ прислушивалась къ разговору его съ Дженни и испускала глубокіе вздохи въ знакъ своего сочувствія.

— Бдное дитя мое, замтилъ онъ между прочимъ, ты, какъ я вижу, ничего не знаешь и не умешь отличить зло отъ добра.

— Какъ же сэръ! перебила его Елизавета Гарберъ, она точно тварь неразумная. Я и сама пыталась заговорить съ ней о библіи, но она только хлопаетъ на меня глазами.

Проводивъ постителя почтительнымъ поклономъ, она сдлала вслдъ ему насмшливую гримасу, которая разсмшила Джеини.

— Ему за то и деньги платятъ, чтобы онъ намъ поролъ эту чепуху. Небось, если бы не платили ему, онъ бы и не замкнулъ къ намъ.

— Оно конечно всегда лучше быть съ ними вжливой, только я всхъ ихъ ненавижу, вс они вмст взятые гроша мднаго не стоятъ.

— Ты всегда, милая, длай видъ, что обращаешься на путь истинный, былъ дальнйшій совтъ старухи, ты у нихъ и будешь на хорошемъ счету. А то что радости, когда тебя посадятъ на хлбъ и на воду, наднутъ на руки колодки и запрутъ въ темную келью, что на той сторон двора. Да смотри, побольше прикидывайся больной, ты этимъ избавишься отъ скучнаго щипанья пеньки, вотъ на меня они было попробовали взвалить тяжелыя работы, да он оказались мн не по силамъ.

Тюрьма переставала мало по малу казаться Дженни такимъ страшнымъ мстомъ. Щипанье пеньки впродолженіе большей части дня было, правда, скучное дло, и пальцы ея отъ него болли, но она была ловкая двочка и скоро освоилась съ этой работой. Помщеніе ея было удобное, она даже не страдала отъ одиночества. Правда пища ея не могла похвалиться изобиліемъ, такъ какъ она была заключена не на долгій срокъ, и часто ей приходилось оставаться впроголодь, но она не придавала большой важности этому неудобству тюремной жизни.

Тмъ не мене нельзя сказать, чтобы тюрьма ей особенно нравилась, хотя ей и было тутъ во многихъ отношеніяхъ лучше, нежели дома, она любила свободу, уличную жизнь и общество тхъ товарищей, въ сред которыхъ провела всю свою молодость. Страшная тоска напала на Дженни посл первыхъ десяти дней заключенія. Однообразіе тюремной рутины подавляло ее, привычка жить вольной птицей длала для нея эту дисциплину невыносимой, здоровье ея слегка пострадало, аппетитъ уменьшился и румянецъ поблекъ на щекахъ. Когда Гарберъ замтила ей однажды, что она подурнла, она залилась слезами.

Это замчаніе не на шутку перепугало ее, она начинала тщеславиться своею наружностью и думала, что съ потерею красоты она лишится своего Джока и вся будущность ея будетъ испорчена.

— Надола мн до смерти тюрьма, призналась она Елизавет Гарберъ

— Не безпокойся! проворчала старуха, еще ты не разъ въ ней побываешь.

— Ну нтъ! Я впередъ буду осторожне.

Но старуха продолжала свои мрачныя предсказанія. Она не скупилась на совты и учила Дженни, по своему крайнему разумнію, уму-разуму. Мистрисъ Гарберъ прошла сквозь огонь и воду и мдныя трубы, она всхъ знала въ Глазгов, какъ тхъ, которымъ вчно удавалось сухими изъ воды выйти, такъ и тхъ, которые вчно попадались въ бду. Она знала семейство Логги, и предостерегала Дженни, чтобы она не слишкомъ вврялась старикамъ, говоря, что они рады своихъ обобрать и не прочь выдать ихъ головою лишь-бы только снискатъ милость полиціи. Она знала мать и отца Дженни, знала ‘ухорскаго Джока’ и его брата, сосланнаго въ каторгу на четырнадцать лтъ, оба брата, по ея словамъ, гроша мднаго же стоили, и чмъ скоре бы Дженни развязалась съ Джокомъ, тмъ для нея же было-бы лучше, наконецъ она выражала сожалніе, что Дженни еще слишкомъ молода и не можетъ быть ей товарищемъ, (об он должны были выйти изъ тюрьмы приблизительно въ одно и тоже время.)

Въ этихъ разговорахъ проходила половина ночи. Языкъ Елизаветы Гарберъ работалъ не умолкая, сама она страдала безсонницей, а потому и подруг своей не давала спать. Случалось такъ, что Дженни засыпала подъ сиплый шопотъ старухи и, проснувшись нсколько часовъ спустя, слышала все тотъ же шопотъ, зловщимъ образомъ раздававшійся въ темнот.

Гарберъ не врила въ существованіе добра въ мір, все длается на свт, говорила она, изъ за денегъ, вс люди въ одинъ покрой.

— Надо же намъ чмъ нибудь жить, говаривала она. Если другіе могутъ спокойно видть, какъ мы умираемъ съ голоду и не хотятъ намъ давать денегъ, то мы сами должны о себ позаботиться. Дай-ка намъ съ тобою сто фунтовъ годоваго дохода да хорошую квартиру, и мы заживемъ честно, и будемъ въ церковь ходить каждое воскресенье. Мы вишь народъ отптый, такъ намъ нтъ другого выбора: или голодай, или воруй. По мн лучше воровать.

Такъ прошли двадцать дней заключенья, они, само собою разумется, не могли способствовать исправленію Дженни. Выходя изъ тюрьмы она надавала кучу общаній, про которыя минуту спустя, уже забыла думать. Прямо изъ тюрьмы она отправилась въ семейство Логги, гд ея приняли хорошо и осыпали вопросами о томъ, какъ она поживала въ тюрьм, кого такъ встртила и не знаетъ ли чего о Мери. На послдній вопросъ Дженни не могла отвчать утвердительно. Въ свою очередь она освдомилась о Джок Еан, но никто не могъ ничего сказать о немъ, да имъ мало и интересовались у Логги.

— Онъ не изъ нашихъ, замтилъ старикъ Логги, онъ воображаетъ, что слишкомъ уменъ для насъ. Но для Дженни самая свобода утратила безъ него половину своей прелести, и она блуждала по улицамъ, отыскивая его повсюду. Домъ, въ которомъ ее арестовали, подвергся обыску, но Еана въ немъ уже не было. Отъ знакомыхъ, которыхъ она встрчала на улиц, она слышала мало хорошаго, по ихъ отзывамъ должно было полагать, что Еанъ опять связался съ этими Фрезеръ, по крайней мр его постоянно видали съ ними вмст, впрочемъ, быть можетъ, онъ искалъ только развлеченія, въ ожиданіи пока Дженни высидитъ свой срокъ. Во всякомъ случа врно было то, что онъ не покидалъ Гласгова.

Полунегодующая, полуопечаленная, эта женщина — ребенокъ возвратилась къ своимъ пріятелямъ Логги и провела у нихъ остатокъ вечера. Если Еанъ не разлюбилъ ее, думала она, онъ не запамятуетъ день ея освобожденія и придетъ ее провдать. Логги воспользовался этимъ вечеромъ, чтобы покончить съ ней денежные счеты и вручилъ ей сумму, приходившуюся на ея долю изъ денегъ, которыя она украла у туриста въ Солтъ-Маркет.

Дженни была въ своемъ род добродушная двушка и легко поддавалась на ласку. Окруженная снова знакомыми лицами, она чувствовала себя почти дома. Ей замтили, что не мшало бы ей, на радостяхъ освобожденія, угостить всю честную компанію водкой.

Затялась попойка, а за тмъ начались хохотъ, бранныя слова и всякія безчинства. Все общество трунило надъ привязанностью Дженни въ Джону Еану и совтовало ей броситъ его и сыскать себ кого нибудь почище. Дженни смялась, плакала и, выпивая стаканъ за стаканомъ, совсмъ обезумла и проугощала вс свои деньги на негодяевъ, которые называли себя ея друзьями, имя Джона Еана не сходило у нея между тмъ съ языка и она все толковала о томъ, что не любить его нисколько и проживетъ безъ него какъ нельзя лучше.

И такъ существуетъ не одна Дженни Камеронъ и не одинъ Джонъ Еанъ, но около ста сорока тысячъ юныхъ преступниковъ, которые обучаются преступленію какъ ремеслу во всхъ городахъ Великобританіи.

ГЛАВА XIII.

Примиреніе съ Джономъ Еаномъ.

На слдующій день Дженни Камеронъ проснулась съ страшной головной болью и въ уныломъ расположеніи духа, причиною котораго была отчасти вчерашняя попойка, отчасти же измна Джона Еана.

— Попробовалъ бы какой мужчина со мною такую штуку удрать, сказала ей одна изъ старшихъ сестеръ Мери. Ужъ я бы отплатила ему, рано или поздно, а отплатила бы. Я бы нежданно-негаданно удружила ему и онъ бы посидлъ у меня годикъ, другой въ тюрьм.

Мысль о мщеніи не приходила еще до сихъ поръ въ голову Дженни, но совтъ не пропалъ даромъ, онъ припомнился ей въ позднйшую, еще боле мрачную пору ея жизни, теперь же она еще не теряла надежды, что Джонъ Банъ окажется не совсмъ виноватымъ, вдь то, что она слышала о немъ, было передано, его врагами людьми, къ которымъ у него, по собственнымъ его словамъ, никогда не лежало сердце. Весь этотъ день она провела, отыскивая его, и къ вечеру таки нашла въ Гай-Стрит. Оскорбленная и негодующая, она встртила его цлымъ градомъ упрековъ за то, что онъ забылъ и думать о ней въ прошлый вечеръ и не пришелъ ее провдать на дому у Логги.

Еанъ сталъ заврять ее самыми страшными клятвами, что обчелся днемъ ея освобожденія, и Дженни, нсколько успокоенная такимъ энергическимъ протестомъ, удостоила выслушать его дальнйшія объясненія. Тмъ не мене отношенія его къ сестрамъ Фрезеръ, жъ Анн Фрезеръ въ особенности, остались не вполн объясненными, хотя онъ и повторилъ съ новою клятвою, что до Анны ему нтъ ни малйшаго дла.

Они зашли вмст въ кабакъ и выпили по стакану водки, затмъ отправились въ особаго рода вокальный концертъ, дававшійся въ пользу одного вора, схватившаго тифъ и лишеннаго такимъ образомъ возможности промышлять. У преступной братьи есть свои любимцы, въ пользу которыхъ иногда затваются подобные бенефисы, собранныя деньги идутъ на то, чтобы не впускать волка въ овчарню, т. е. чтобы отвязаться на нсколько недль отъ сборщика квартирной платы. Эти вокальные концерты носятъ на себ отпечатокъ публики, посщающій ихъ: дверь запирается для постороннихъ постителей, на сцену является водка, избирается предсдатель, начинается буйная оргія и раздается дружнымъ гуломъ какая-нибудь скандальная псня. На этомъ-то концерт произошло окончательное примиреніе между Дженни Камеронъ и Джономъ Еаномъ, они обмнялись клятвами въ вчной врности и принялись строить различные планы для будущаго.

Ршено было, что Дженни немедленно оставитъ квартиру Логги и что они попытаются снять коморку. У Дженни было довольно денегъ, чтобы внести квартирную плату за дв недли впередъ, а этого, на первый разъ, было довольно.

И такъ, они наняли крошечную комнату на верху пятмэтажнаго дома въ Ольдъ-Уинд, въ такомъ мст, которое и до сихъ поръ пользуется особеннымъ расположеніемъ воровъ. Въ этой-то комнат они стали жить какъ могли, въ ожиданіи ‘счастливаго случая,’ который все еще не представлялся. Всмъ, казалось, везло счастіе, только имъ однимъ ни въ чемъ не было удачи.

Прежде нежели Дженни Камеронъ побывала въ Гласговской тюрьм, она и не подозрвала, что длаетъ дурно, теперь ей изрдка вспоминались слова тюремнаго священника, но не вызывали въ ней ни малйшаго раскаянья. Вдь священникъ за то и деньги получалъ, думала она, чтобы всмъ читать нравоученія.

Не весело жилось Дженни Камеронъ на ея новой квартир. Вчный страхъ попасться подъ судъ, почти постоянное безденежье, вотъ изъ чего слагается жизнь воровъ по ремеслу. Легко добытыя деньги такъ же легко проживаются, какъ и наживаются, а въ промежутк между двумя получками приходится просить милостыню, чтобы не умереть съ голоду.

— Я не запомню ни одного свтлаго дня во всей своей жизни, признавалась Дженни Камеронъ много лтъ спустя.

Правда между ворами встрчаются и такіе, которые копятъ деньги, кладутъ ихъ въ банкъ и запасаютъ себ копйку на черный день, но они составляютъ исключеніе изъ общаго правила.

Дженни Камеронъ нашла себя вынужденой пускать постояльцевъ въ свою комнату, комнату, имвшую не боле восьми футовъ длины и пяти ширины, постояльцы эти были такія же дти, какъ и она сама, одинаковаго съ ней закала. Вскор этотъ притонъ сдлался хорошо извстенъ полиціи, она заглядывала въ него каждый разъ, какъ производила розыскъ по какой нибудь мошеннической продлк, приписываемой малолтку.

Камеронъ боле уже не ходила на бумагопрядильную фабрику. При большомъ спрос на рабочія руки, не слишкомъ строго справляются о нравственности работника, но про Дженни Камеронъ ходила уже слишкомъ худая молва.

— Меня ославили за величайшую негодницу въ цломъ Глазгов, говаривала она, прежде чмъ я заслужила это, тогда какъ было много и другихъ гораздо хуже меня.

Дженни Камеронъ было уже около четырнадцати лтъ, когда она вторично была призвана въ качеств подсудимой въ Гласговскій полицейскій судъ. Счастье везло имъ съ Еаномъ по крайней мр въ одномъ отношеніи: они ускользали отъ рукъ полиціи. Еанъ не иначе запускалъ руки въ чужіе карманы, какъ разсчитывая на врный успхъ. Товарищи говаривали о немъ, что онъ черезъ чуръ уже остороженъ и черезъ это упускаетъ не одну поживу. Еанъ зналъ, что если онъ еще разъ попадется въ руки правосудія, то не миновать ему приговора на долгій срокъ. Дженни Камеронъ, съ своей стороны, помнила свое пребываніе въ Гласговской тюрьм и держалась на сторож. Благодаря этой осторожности, карманы ихъ оставались пусты, и они съ трудомъ перебивались. Доходы ихъ за послднее время были очень незначительны и едва-едва спасали ихъ отъ крайнихъ лишеній. Обстоятельство это длало Джона Еана угрюмымъ и недовольнымъ. Въ счастьи юноша, этотъ былъ довольно добрый малый, въ бд — сущій демонъ, но всегда и везд мертвящее себялюбіе и неблагодарность были отличительными чертами его характера.

— Я часто сама дивилась, за что это я только его люблю, разсказывала Дженни, онъ меня не въ грошъ не ставилъ и сплошь да рядомъ таскался съ другими двками. Я одна только и любила Джона Еана.

Неврность Джона часто служила поводомъ въ ссорамъ, оканчивавшимся дракою, Джонъ Еанъ подъ сердитую руку любилъ давать волю кулакамъ и безцеремонно ставилъ фонари подъ глазами Дженни.

Дженни Камеронъ переносила побои и оставалась по прежнему врна ему, она исполняла вс его приказанія, крала для него, рыскала ночью по улицамъ, отыскивая ратозевъ, въ карманы которыхъ можно было бы запустить руку, словомъ, длала все чтобы угодить ему.

Въ этотъ годъ ее постигло несчастье, виновникомъ котораго былъ Еанъ: онъ то и дло попрекалъ ее, что она ничего не длаетъ для покрытія общихъ расходовъ и всю работу сваливаетъ на него, онъ грозился оставить ее, если она будетъ продолжать лниться. Джонъ былъ даже зле обыкновеннаго, потому что у нихъ не было топлива, въ шкапу было пусто и деньги вс вышли. Выгнанная на улицу раздобыться во что-бы-то ни стало деньгами, она сдлала попытку карманной кражи, но ее поймали на мст преступленія и отправили въ полицію.

То была ея вторичная поимка и полицейскій судья приговорилъ ее къ восьми-дневному тюремному заключенію съ тяжелою работою. Мери Логги, съ которою она была по прежнему дружна, присутствовала въ суд при ея допрос, но Джона Еана на этотъ разъ не было. Когда былъ произнесенъ приговоръ, Мери печально взглянула на свою подругу, она помнила свое собственное восьми-дневное заключеніе и сочувствовала Дженни. Между этими двушками существовала истинная дружба, подобнаго рода привязанность вовсе не рдкость между записными воровками.

ГЛАВА XII.

Предательство.

Когда Дженни Камеронъ вторично вошла въ Гласговскую тюрьму, ее помстили въ отдльную келью. Въ первый день заключенія ей былъ пріятенъ переходъ отъ суеты и шума уиндскаго вертепа въ одиночеству. Чистая коморка такъ рзко отличалась отъ душной и тсной комнаты, служившей ей передъ тмъ жилищемъ. Оставивъ Джона Еана въ гнв, она съ болзненнымъ наслажденіемъ думала, какъ онъ будетъ теперь раскаяваться въ своемъ обращеніи съ нею и тосковать въ разлук. Но на слдующій-же день ея мысли приняли другой оборотъ, сознаніе, что она далеко отъ него и отлучена отъ всего свта на цлыхъ восемь дней, не давало ей покоя. ‘Что-то онъ будетъ длать, съ кмъ-то онъ будетъ коротать время этой долгой разлуки? Онъ безъ сомннія найдетъ кмъ замнить ее, свяжется съ одной изъ этихъ Фрезеръ и забудетъ ее, а тогда что станется съ нею?’

Келейная система оказала свое дйствіе на Дженни Камеронъ. Она имла полный досугъ предаваться своимъ мыслямъ за щипаніемъ пеньки, одно время ее заставляли исполнять еще боле тяжелыя работы, но ее внезапно отставили отъ нихъ, посл того какъ докторъ предложилъ ей нсколько вопросовъ, открывшихъ передъ ней новый, ослпляющій свтъ, она уже и прежде начинала кое-о-чемъ догадываться, но докторъ превратилъ эти догадки въ положительную увренность. Черезъ шесть мсяцевъ ей предстояло сдлаться матерью.

Она не знала смяться ей или плакать, докторъ пробормоталъ про себя: ‘бдное дитя, бдное дитя’, какъ-будто тутъ въ самомъ дл было надъ чмъ плакать, потомъ онъ вышелъ, и она осталась одна съ своей глубокой думой.

Высидвъ свои 60 дней заключенія Дженни оставила гласговскую тюрьму, общаясь исправиться на будущее время, но не долго устояла она въ этихъ добрыхъ намреніяхъ. На улиц ея дожидалась Мери Логги и поспшила извстить ее обо всемъ случившимся въ ея отсутствіе. Дженни Камеронъ была рада видть Мери, она пожимала ей руки, цловала ее и даже поплакала немного при этомъ свиданіи.

— Какъ ты поблднла, Дженни, замтила Мери, ты врно была больна?

— Нтъ, ничего.

— А я вотъ все тебя здсь поджидала.

— Ну, спасибо теб.

Дженни Камеронъ при выход изъ тюрьмы получила адресъ одной почтенной женщины, начальницы пріюта для освобожденныхъ арестантокъ. Но встрча съ Мери уже успла смутить ее, она была тронута очевиднымъ участіемъ къ ней Мери. Запрятавъ адресъ поглубже къ себ въ карманъ, она освдомилась про Джока.

— Не стоитъ твой Джокъ и твоего стараго башмака, отвчала Мери.

— Я и сама думаю разъ навсегда съ нимъ развязаться, сказала Дженни, но, скажи, что онъ такое опять надлалъ?

Мери поспшила выгрузить весь запасъ новостей. Оказалось, что Джокъ Еанъ промышлялъ по прежнему, но ему не везло и полиція давно уже подъ него подкапывалась. Онъ оставилъ свою старую квартиру и поселился вмст съ сестрами и братьями Фрезеръ, жившими тутъ же по сосдству, потомъ онъ съ Анною Фрезеръ снялъ комнату, или врне вошелъ въ долю съ другой парою, заводившеюся тоже своимъ домкомъ. И такъ, Дженни Камеронъ была совершенно покинута.

— Я всегда говорила теб, чтобы ты не связывалась съ этимъ подлецомъ, воскликнула Мери Логги.

Это извстіе вызвало у Дженни Камеронъ взрывъ негодованія, хотя она и ршилась порвать вс сношенія съ Джокомъ Еаномъ, тмъ не мене обидно было видть, что онъ предупредилъ ее прежде чмъ она успла извстить его о своемъ намреніи. Во что бы то ни стало, она ршилась отплатить ему той же монетой.

Об двушки вошли въ кабакъ и выпили по чарочк на радостяхъ свиданія. Дженни наслдовала отъ матери страсть къ водк и, въ тревожномъ состояніи духа, постоянно искала въ ней утшенія.

Пока он пили, къ нимъ подошелъ Логги отецъ, поздоровался съ Дженни и поздравилъ ее съ выходомъ изъ тюрьмы, эта новая встрча растрогала ее и заставила еще разъ всплакнуть. Затмъ она еще выпила водки, и, зарыдавъ, разсказала имъ, какъ она ршилась было исправиться и вступить въ пріютъ арестантокъ, по этому поводу было много смха между ея собутыльниками, немного спустя Дженни стала вторить ихъ смху и говорила, что все это было такъ только, шутка.

Логги пригласилъ Дженни къ себ на квартиру и она ршилась остаться у него на тхъ же разорительныхъ для нея условіяхъ, какъ и прежде, пока не найдетъ случая устроиться какъ нибудь иначе.

Но настали и для Логги черные дни, Дженни не пробыла у нихъ и трехъ мсяцевъ, какъ все ихъ семейство принуждено было разбрестись въ разныя стороны, сыщики перехитрили таки Логги съ женою, и супруги отправились въ Глазговскую тюрьму.

Въ эти три мсяца Дженни снова принялись за воровство. Умудренная опытомъ, она была чрезвычайно осторожна въ этомъ дл и скоре, чмъ отважиться на какую нибудь смлую продлку, предпочитала голодать. Она боле чмъ когда нибудь боялась попасть въ тюрьму, но стращало ее не самое наказаніе, а одиночество.

Мери Логги, она и еще третья двушка, по имени Кларксонъ, сняли коморку въ Новомъ Веннел и стали промышлять всми безчестными способами поживы, какіе только имъ представлялись.

Между тмъ до Дженни часто доходили всти про Джона Еана, порой она встрчалась съ нимъ на улицахъ, но хранила въ отношеніи его упорное молчаніе. Передъ нею былъ отецъ ея новорожденнаго ребенка, но она не могла забыть, что онъ нанесъ ей обиду. Онъ будто на смхъ прогуливался передъ нею съ своей новой двкой, ‘и эта двка подсмивалась надъ Дженни, и дивилась’: изъ за чего это она только ломается, какъ будто она могла ожидать чего иного. О любви Дженни Камеронъ не было и помину, но ревность пережила любовь.

Она не пробыла и мсяца въ Новомъ Веннел, какъ Еанъ, врный своей привычк мнять то и дло квартиру, тоже переселился туда съ своей любовницей. Обстоятельство это привело обихъ женщинъ въ безпрестанное соприкосновеніе и дало поводъ къ безпрерывнымъ ссорамъ между ними.

Между тмъ въ Веннел случился грабежъ, жертва котораго, вырвавшись, отправилась въ полицію и дала показанія до того обстоятельныя, что подозрніе пало прямо на Еана. Джонъ скрылся прежде, чмъ его призвали къ допросу и сдлался предметомъ тщательныхъ розысковъ.

Соперница Дженни, Анна Фрезеръ, не была замшана въ это дло, ея даже вовсе не было въ Веннел во время совершенія грабежа. Чтобы отвести глаза полиціи относительно мстопребыванія Джока, она осталась на прежней квартир и на вс распросы о немъ отговаривалась совершеннымъ незнаніемъ.

Эта женщина и Дженни часто встрчались на общей лстниц, отсутствіе Еана не примирило ихъ, и между ними продолжались прежнія ссоры при каждой встрч.

Съ исчезновеніемъ Джока, Дженни представился новый поводъ уколоть свою соперницу.

— Ты больше не увидишь Еана, Анна, онъ и тебя такъ же броситъ, какъ и меня.

— Ну, нтъ, онъ слишкомъ меня любитъ.

— Онъ при первомъ же случа навостритъ лыжи изъ Глазгова, а тамъ, поди-ка, вороти его.

— Стану я хлопотать, чтобы воротить его.

— Можетъ статься, ты знаешь, гд онъ теперь?

— А еслибъ и знала, такъ неужели я сказала бы теб.

— Полно теб врать-то! Джони Еанъ не такъ простъ, чтобы довриться подобной баб.

— Ну, нтъ, мн-то онъ доврится.

Самоувренный тонъ Анны Фрезеръ еще больше раздражилъ Дженни, и между ними завязалась перебранка, которую Анна Фрезеръ круто прервала, хлопнувъ соперниц прямо подъ носъ дверью.

Въ слдующую субботу вечеромъ молодыя двушки снова встртились въ Солтъ-Маркет. Субботній вечеръ въ Глазгов искони отдается пьянству, по преимуществу всми тми бдняками, которые чувствуютъ болзненное, быть можетъ, влеченіе къ водк. Анна Фрезеръ и Дженни встртились у прилавка кабака, Мери Логги сдлала легкую попытку примирить ихъ. Быть можетъ, эта попытка и удалась бы, если бы Анна не была въ особенно хвастливомъ расположеніи духа.

Она стала хвастаться своимъ необыкновеннымъ счастіемъ, говоря, что ей можно сидть сложа руки, потому что у нея есть пріятель, который ее прокормитъ, у пріятеля этого такая голова, что онъ нигд не пропадетъ и проведетъ кого угодно. Потомъ она предложила выпить за его здоровье, если только у Дженни станетъ на это духу.

Дженни объявила, что у нея на все станетъ духу, и такъ было выпито за здоровье ‘ухорскаго Джока’. Воспоминаніе этого имени растравило старую рану, и между обими женщинами завязалась снова ссора. Дженни задла Анну Фрезеръ, объявивъ, что она ровно ничего не знаетъ о Джок Еан, потому что не тотъ онъ человкъ, чтобы довриться подобной шлюх. Анна Фрезеръ въ припадк неудержимаго бшенства выболтала мстопребываніе своего ‘милаго дружка’ и добавила, что Дженни, коли ей угодно, можетъ сама пойти и удостовриться въ истин ея показанія. Ссора кончилась только благодаря вмшательству добрыхъ пріятелей, которые обступили обихъ соперницъ и развели ихъ въ разныя стороны.

Дженни Камеронъ, пьяная и раздраженная, добрела кое-какъ до своего чердака и присла на большой камень, служившій ей скамьею. Мери Логги не приходила еще домой и она очутилась одна, лицемъ къ лицу съ своими мыслями.— Въ этотъ вечеръ, разсказывала она сама впослдствіи, обида ея предстала передъ ней въ ужасающихъ размрахъ, умъ ея помутился и сердце билось тревожно. Жажда мщенія проснулась въ ней съ обновленною силою. Выпивъ на этотъ разъ мене, чмъ Анна Фрезеръ, она оставалась въ полной памяти и отлично запомнила адресъ Джока: она знала, что теперь въ ея власти отплатить ему за скверную шутку, которую онъ сыгралъ съ ней. Она уже давно дала себ слово отомстить ему при первомъ удобномъ случа, а другаго такого удобнаго случая могло и не представиться. Въ нершимости какъ ей поступить, она спустилась по темной лстниц и пошла бродить по улицамъ. Тутъ ей встртился одинъ знакомый сыщикъ и остановился поболтать съ нею.

Сыщики соблюдаютъ неизмнную привтливость въ отношеніи уличныхъ бродягъ, отъ этихъ бродягъ можно многое узнать, и потому вжливость съ ними соблюдается не безъ задней мысли.

— Здравствуй, Дженни.

— Здравствуй, Робертъ.

— Какъ живешь — можешь?

— Ничего, понемногу.

— Гд твой Джокъ? Куда ты его припрятала?— Вопросъ этотъ былъ предложенъ въ шутку, потому что сыщикъ былъ почти увренъ, что Дженни Камеронъ не посвящена въ эту тайну.

Дженни обидлась этимъ вопросомъ.

— А ты думаешь, я не съумю теб сказать, гд онъ скрывается?

— Конечно не съумешь.

Сыщика поразило что-то двусмысленное въ отвт Дженни, онъ постарался вывдать отъ нея правду. Не выпей она въ тотъ вечеръ водки, ему бы ничего не удалось отъ нея узнать, но хмль поддерживалъ въ ней жажду мщенія, а сыщикъ умлъ затронуть въ ней самыя чувствительныя струны. Она еще находилась въ нершимости, какъ ей поступить, но онъ разсказалъ ей, какъ Джокъ Еанъ подсмивался надъ нею во время ея заключенія и даже до этого времени поддерживалъ тайныя отношенія съ Анною Фрезеръ.

Дженни не утерпла и открыла ему то, что узнала отъ Анны Фрезеръ о мст пребыванія Еана, она подробно указала улицу и домъ, и сыщикъ немедленно бросился по указанному слду.

‘Проговорившись ему, разсказывала Дженни, я прислонилась къ углу одного дома и горько заплакала.’ Она кинулась въ догонку за сыщикомъ, чтобы упросить его не трогать Джока. Потомъ она побжала въ тотъ кварталъ, гд скрывался Джокъ, и притаилась, выжидая случая пробраться къ нему на квартиру и предупредить его объ угрожающей опасности. Но тайное предчувствіе говорило ей, что полиція уже нагрянула и что теперь бд уже не миновать. Она осталась около его дома дожидаться развязки.

Вскор послышались шаги спускавшихся по лстниц, изъ темной берлоги вышли сыщикъ, констебль и Еанъ, и направились по дорог къ полицейскому бюро. Не имя духу слдовать за ними, она воротилась домой оплакивать свой проступокъ.

Дженни чувствовала въ эту минуту, что въ ней нтъ боле ненависти къ Джону Еану, она охотно согласилась бы умереть, чтобы возвратить ему свободу.

‘Не потому чтобы я любила его по прежнему, а потому что ужъ очень нехорошо я поступила съ нимъ’. Когда Мери Логги возвратилась домой, она застала свою подругу въ большомъ гор. Дженни упорно отказывалась ей сказать въ чемъ дло, но въ свое время истина вышла наружу, и Мери нашла, что Еану досталось по дломъ.

Но Дженни не раздляла ея мннія. Суеврная подобно большинству необразованныхъ людей, она вс свои послдующія несчастія принимала какъ кару божію за свой предательскій поступокъ въ отношеніи Джока.

Съ этой минуты мы должны распроститься съ юнымъ преступникомъ. Дженни Камеронъ присутствовала при его процесс, онъ былъ осужденъ на семилтнюю ссылку. О томъ, что сталось съ нимъ по истеченіи срока наказанія, до меня не дошло никакихъ извстій.

ГЛАВА XIII

Рожденіе ребенка.

Дженни Камеронъ никогда не могла простить себ своего предательства. Воры рдко выдаютъ другъ друга, у нихъ есть свои понятія о справедливости, свои законы чести, въ нарушеніи которыхъ горько раскаивалась Дженни.

Время родовъ быстро приближалось для Дженни Камеронъ, а счастье по прежнему отказывало ей въ успх воровскаго промысла. Въ послдній мсяцъ беременности у нея почтя не хватало силъ выходить на улицу, тогда какъ одною улицею поддерживалось ея существованіе, дома же грозила ей голодная смерть. Дженни снова стала съ ужасомъ думать о возможной смерти, но самый процессъ мышленія при ея обстановк былъ нестерпимою мукою, и ей начинало казаться, что лучше всего умереть разомъ, не думая о смерти.

Къ чести Мери Логги надо сказать, что она не покидала Дженни Камеронъ въ этихъ критическихъ обстоятельствахъ, хотя, что до нея касалось, ей гораздо было бы выгодне переселиться къ сестрамъ, которымъ везло за послднее время. Когда Дженни была не въ состояніи выходить изъ дому, она крала, просила милостыню и брала взаймы для двоихъ, она стирала, стряпала, бгала по дламъ, наконецъ пріискала старуху, которая взялась замнить повивальную бабку, когда для Дженни настанетъ ршительная минута.

Но прежде чмъ ршительная минута настала, сборщикъ квартирной платы отказался держать ихъ въ Веннел, и об молодыя двушки принуждены были искать себ другое убжище. Одна нищенка-ирландка согласилась пустить ихъ къ себ въ домъ въ ожиданіи будущихъ благъ. Нищенка эта занимала даровую квартиру въ полуразвалившемся дом, отъ котораго владлецъ отступился, чтобы не расходоваться на его починку. Дома подобнаго рода были вовсе не рдкость въ Глазгов лтъ десять или пятнадцать тому назадъ. Бднйшіе классы населенія, обрадованные возможностью не платить денегъ за квартиру, располагались въ нихъ на жительство, пока не приходило распоряженіе сломать домъ или смерть не упраздняла мсто одного изъ жильцовъ. Въ послднемъ случа слухъ объ открывающейся ваканціи быстро разносился по сосдству, толпа новыхъ жильцовъ тснилась на двор и на лстниц, въ ожиданіи пока настоящій жилецъ испуститъ духъ, нердко умирающаго уговаривали за деньги уступить свое мсто еще при жизни. Въ этомъ-то убжищ, окруженная ирландцами, изъ которыхъ преимущественно состояло населеніе этихъ даровыхъ квартиръ,— несчастная двушка ожидала рожденія своего ребенка. Мысль объ этомъ ребенк мало заботила ее въ ту пору, она слишкомъ боялась за себя, со всею страстною привязанностью молодости она дорожила жизнію, которая, между тмъ, ничего не судила ей кром страданій и позора.

Нищенка была большимъ утшеніемъ для нея въ эту пору ея жизни, она поддерживала въ ней бодрость духа, не придавая особенной важности ожидаемому событію,— большинство ирландцевъ, безъ различія званія, отличаются добродушіемъ. Мери Логги, между тмъ, ходила туда-сюда, чтобы достать денегъ и хлба, иногда это ей удавалось, иногда же она возвращалась съ пустыми руками.

— Что-то будетъ съ нами? проговорила Дженни однажды ночью. Напрасно я не пошла въ рабочій домъ.

— Ну нтъ, ужъ лучше все перенесть, чмъ идти въ рабочій домъ, отвчала Мери, которой это учрежденіе было ненавистно, какъ и большей части воровъ.

Нищенка была того мннія, что всего лучше для Дженни украсть что нибудь, чтобы ее отправили въ тюрьму. Мери была того-же мннія, но, какъ ни соблазнительна тюремная жизнь для бездомныхъ бдняковъ, Дженни охотне согласилась бы умереть голодною смертью, чмъ хладнокровно совершить преступленіе съ нарочною цлью попасть въ тюрьму. Такъ перебивалась она, какъ настала роковая минута, и у нея родился ребенокъ. Ей казалось, что насталъ ея послдній часъ, и у нея вырвалось горькое сожалніе о прошлой жизни. Но повивальная бабка и нищенка стали уврять ее, что все идетъ отлично и что недли черезъ дв она встанетъ на ноги. ‘Въ ту ночь мн было не до ребенка, разсказывала она, за то на другой день я страшно полюбила его’.

Въ ней заговорило материнское чувство къ ребенку, рожденному при такой мрачной обстановк, безпомощная и печальная, она привязалась къ нему, какъ къ единственной надежд, озарявшей ея жизнь.

Страшныхъ усилій стоило ей бороться съ нуждою на этой безплатной квартир, нужда эта была такъ велика, что даже ее, видавшую на своемъ вку не одинъ черный день, приводила въ содроганіе. Однажды ей пришлось цлыхъ двадцать четыре часа пробыть безъ пищи, и она начала опасаться, что ей съ ребенкомъ придется умереть съ голоду въ этомъ большомъ и многолюдномъ город.

Но ирландцы, скучившіеся въ этомъ жалкомъ убжищ, знали о ея положеніи и помогали ей кто чмъ могъ. Населеніе это состояло преимущественно изъ нищихъ съ небольшою примсью воровъ: сочувствіе женской половины его было живо затронуто бдственнымъ положеніемъ молодой двушки.

Он провдывали ее въ комнат, гд она валялась съ своимъ ребенкомъ на куч стружекъ, болтали съ нею, старались ободрить ее надеждою скораго выздоровленія, кто приносилъ ей немного рыбы, урзанной отъ собственнаго скуднаго обда, кто — чашку молока. Нищенки щедро удляли ей отъ сухихъ корокъ, собранныхъ въ теченіе долгаго деннаго обхода. Тмъ не мене Дженни туго поправлялась, прошло дв недли, а она едва еще могла высидть нсколько часовъ въ теченіи дня на своей постели. Ея сосдки ирландки дивились, что она такъ долго нжится, съ нихъ двухъ недль было за глаза достаточно, чтобы оправиться и приняться за работу. Самый ребенокъ былъ очень слабъ и безпокоенъ, онъ отчаянно держался за только-что данную ему жизнь, но борьба была трудная, а силы у него было мало.

Дженни привязалась къ нему безумною любовью, то была ея первая привязанность въ жизни, если не принимать въ соображеніе ея чувство къ бродяг Еану, страхъ потерять ребенка доводилъ ее до отчаянія.

Мери Логги, исполнявшая около нея должность сидлки и помогавшая ей въ тоже время ходить за ребенкомъ, была очень внимательна къ ней, но мало входила въ ея чувства, она никакъ не могла понять, съ чего это Дженни такъ хочется, чтобы ребенокъ ея жилъ.

— Боюсь, что теб съ нимъ будетъ много хлопотъ, говаривала она, что ты подлаешь съ этою обузою, когда поправишься?

— А что длаютъ другія?

— Другія теб не примръ, он не такъ молоды, не такъ бдны, не такъ безпомощны, какъ ты.

— Это-то правда.

— И я такъ думаю, что, право, бда не велика, если онъ и умретъ, оно даже будетъ къ лучшему.

— Ахъ, не говори такъ, Мери!

Мери, быть, можетъ, была и права, но отъ этой безпощадной философіи вяло на Дженни холодомъ, и она упорно отвергала ее. Какое ей было дло до будущаго? Она не думала о томъ, что станется съ ея ребенкомъ и чмъ она его при кормитъ, она знать ничего не хотла, кром своей любви къ нему, принимая въ себ это маленькое существо, она чувствовала, что не такъ одинока въ жизни, какъ прежде.

Отъ словъ Мери кровь стыла у нея въ жалахъ, но привязанность ея становилась еще сильне. Нищенка была одною мннія съ Мери, и Дженни горько плакала, видя что вс противъ нея и никто не хочетъ оказать ласки ея малютк.

Прошло три недли, а Дженни все еще не поправлялась до прошествіи мсяца она едва еще держалась на ногахъ. Однажды она съ ребенкомъ на рукахъ попробовала сойти на тсный дворъ и подышать свжимъ воздухомъ, т. е. тми скудными струями свжаго воздуха, которыя проходили между пятиэтажными домами, тснившимися на разстояніи пяти футовъ другъ отъ друга, неимоврныхъ усилій стоило ей снова взобраться по лстниц на свой чердакъ.

Но волей-неволей она должна была снова приняться за работу. Она была кругомъ въ долгу, и становилась въ тягость тмъ добрымъ людямъ, которые сжалились надъ ней. Однажды когда она уже начинала считать себя здоровою, Мери пропадала цлый день, и вечеромъ не воротилась домой. Она обыкновенно приходила рано, и часамъ къ тремъ утра отсутствіе ея начало тревожить Дженни.

— Я пойду справиться о ней въ полицію, сказала она наконецъ.

Старая нищенка крикнула на нее, чтобы она знала себ оставалась дома, и снова заснула, бормоча о томъ, что съ Мери никакой бды не случилось. Но Дженни не спалось, какое-то предчувствіе говорило ей, что подруга ея промахнулась, она встала, взяла на руки своего ребенка и, прикрывъ его платкомъ, босая отправилась въ полицейское бюро, дорога къ которому была ей слишкомъ хорошо извстна.

Въ бюро, не смотря на ночное время, шла дятельная работа, перья писцовъ неумолкаемо скрипли на бумаг.

— Позвольте узнать, сэръ, не здсь ли Мери Логги?

— Кто такая?

— Мери Логги.

Дежурный клеркъ, обязанностью котораго было отвчать на подобнаго рода вопросы, медленно перевернулъ листъ въ своей книг и отвчалъ: ‘Да’.

— Въ чемъ она обвиняется, сэръ?

— Въ карманной краж.

Дженъ Камеронъ тихо вышла на улицу, крпко прижимая къ груди своего ребенка. Мери по всмъ вроятіямъ ожидалъ на этотъ разъ строгій приговоръ, и Дженни теряла послдняго своего друга.

ГЛАВА XIV.

Нищенство.

Мери Логги была осуждена на 12-ти мсячное тюремное заключеніе. Лишенная ея помощи и не имя еще силъ подкарауливать жертвы для своихъ ночныхъ подвиговъ, Дженни отложила на время всякую мысль о возвращеніи къ своимъ обычнымъ занятіямъ. Между тмъ, чмъ нибудь да надо было жить, и она уже начинала съ меньшимъ ужасомъ подумывать о рабочемъ дом, когда нищенка стала ей расхваливать выгодность собственнаго своего ремесла.

— Какъ теб съ твоимъ хиломъ ребенкомъ не зашибить копйку, говорила она ей, я бы на твоемъ мст непремнно попытала счастья. Придай себ какъ можно боле жалобный видъ и отправляйся въ самые модные кварталы Глазгова. Такой ребенокъ, какъ твой, принесетъ добрую крону въ недлю, если только пустить его умючи въ оборотъ.

Дженни вышла на этотъ новый промыселъ, и пошла бродить на сколько дозволяли ей силы. Она все еще была очень слаба и не могла слишкомъ далеко провожать прохожихъ, которые, наскучивъ ея неотвязчивостью, быть можетъ и дали бы ей что нибудь. Впрочемъ, жалкій видъ ея говорилъ въ ея пользу, и многіе были имъ тронуты.

— Какая молоденькая мать! былъ общій о ней отзывъ. Бдняжка! добавляли многіе. Дженни принесла домой цлый шиллингъ и шесть пенсовъ, одна сострадательная старушка дала ей кром того пару башмаковъ.

— Вотъ какъ! ты ужь просишь милостыню, Дженни, замтилъ ей первый полисменъ, узнавшій ее на улиц.

— Разв просить милостыню не лучше, чмъ воровать?

— Нищенство запрещено, было отвтомъ.

Впрочемъ полисменъ не захотлъ ее тснить и посмотрлъ на эту перемну профессіи сквозь пальцы. Переходъ отъ воровства къ нищенству казался ему шагомъ впередъ на пути къ исправленію, и онъ предоставилъ Дженни возможность идти дале по этому пути.

Цлыхъ три недли занималась Дженни прошеніемъ милостыни, и начала скучать однообразіемъ этого занятія по мр того, какъ возвращались ея силы, она стала раздражаться суровыми отказами, которые ей не разъ приходилось испытывать. Къ тому же ребенокъ ея, котораго она таскала съ собою во всякую погоду, схватилъ кашель, наконецъ ремесло нищей для воровки, привыкшей разомъ прибирать къ рукамъ большія суммы денегъ, было скучною, неблагодарною работой. Оно могло нравиться людямъ, освоившимся съ нимъ съ самаго дтства, людямъ, умвшимъ искусно обманывать, а этимъ-то искусствомъ и не обладала Дженни.

Между нищими существовалъ въ то время обычай собираться посл дневныхъ трудовъ въ одномъ дом, носившемъ названіе ‘голоднаго притона.’ Въ этой отвратительной берлог они сличали свои заработки, совщались между собою и заканчивали вечеръ картежною игрою и питьемъ водки, приправляя все это такими грязными выходками, которыя и между ворами были неслыханнымъ дломъ.

Дженни Камеронъ, какъ ни странно это покажется читателю, начинала стыдиться этой жизни и этихъ товарищей. Ихъ ловкость въ обман, отвратительныя уловки, которыя они употребляли, чтобы уродовать себя на всевозможные лады, все это внушало ей непреодолимое отвращеніе, насмшки ея прежнихъ товарищей побуждали ее мало по малу отстать отъ новаго ремесла.

Дженни случилось раза два побывать въ ‘голодномъ притон’, но оргіи, происходившія тамъ, пришлись ей не по вкусу, когда же ей предложили купить у нея ребенка, то она окончательно ршилась все порвать съ почтеннымъ братствомъ. Достоинство ея страдало отъ обращенія въ этомъ кругу и она находила, что унизилась, связавшись съ этимъ презрннымъ людомъ.

И такъ она распростилась съ нищенкой, давшей ей пріютъ, и поселилась въ одной коморк съ новыми ‘товарками’. Ршено было, что он поведутъ дло сообща, принявъ за основное правило величайшую осмотрительность, чтобы впередъ не попадаться въ руки правосудія.

ГЛАВА XV.

Мать и дочь.

Жизнь Дженни Камеронъ снова вошла въ старую колею. Возвратившіяся силы позволяли ей снова ходить на добычу каждый разъ, какъ ей удавалось укачать ребенка и оставить его соннаго дома.

Ребенокъ этотъ былъ странною помхою во всхъ ея преступныхъ начинаніяхъ, онъ связывалъ ее на каждомъ шагу, а между тмъ она еще боле привязывалась къ нему вслдствіе этого. Когда онъ бывалъ боленъ,— а онъ никогда не былъ здоровъ,— она оставалась дома хозяйничать въ ожиданіи своихъ товарокъ. Она баюкала его, распвала надъ нимъ, точь въ точь какъ распваютъ честныя, молодыя матери надъ своимъ обожаемымъ дтищемъ.

Много доставалось Дженни порою за ея ‘щенка’, подруги ея вообще не жаловали дтей и проклинали ребенка, когда онъ кричалъ по ночамъ.

Он уговаривали Дженни оставлять его дома и ходить безъ него на уличный промыселъ, Дженни, которая не могла похвалиться твердостью характера, уступала имъ порой, и, бросивъ ребенка на постель изъ стружекъ, лохмотьевъ, или соломы, какъ случалось, уходила изъ дому до поздней ночи. Возвращаясь она заставала ребенка кричащимъ на весь домъ. Однажды, воротившись домой, она не нашла ребенка, въ ужас она бросилась распросить о немъ у жильцевъ, занимавшихъ смжную комнату, и нашла его на рукахъ у одной сосдки, женщина эта, извстная въ цломъ Глазгов своимъдурнымъ поведеніемъ, баюкала ребенк.

— Что ты длаешь съ моимъ ребенкомъ? воскликнула Дженни, вырывая его изъ рукъ самозванной няньки.

— Онъ такъ кричалъ, что по всему дому было слышно, отвчала послдняя, сосдъ, что живетъ внизу, грозился перерзать ему горло, если онъ не утихнетъ. Да и сама я не могла слышать, какъ онъ, бдненькій, надрывался!

— Не слдъ теб было трогать моего ребенка!

Дженни ревновала своего сына, въ страх, чтобы онъ не привязался къ чужому человку, она и не подумала поблагодарить за оказанную ему ласку. Сосдки обмнялись нсколькими колкими словами, потомъ каждая съ шумомъ захлопнула дверь своей конуры, и Дженни сама принялась укачивать своего ребенка.

Съ той поры она стала всюду таскать его съ собою, ее постоянно преслдовалъ страхъ, что сосдка завладетъ его привязанностью, мысль, что другая станетъ няньчить ея дтище за ея спиною, была для нея невыносима. Подруга Дженни ворчала, когда она выносила ребенка на улицу, крикъ его обращалъ на нихъ вниманіе прохожихъ и портилъ все дло. Он отъ души желали, чтобы онъ умеръ и чтобы всмъ этимъ глупостямъ, лишавшимъ ихъ полезной сообщницы, положенъ былъ такимъ образомъ конецъ.

И такъ недли дв шаталась Дженни по улицамъ во всякую погоду съ ребенкомъ на рукахъ, просила ли она милостыню, воровала ли, она была съ нимъ неразлучно, когда она, пьяная, нетвердыми шагами возвращалась домой, чувство матери заставляло ее инстинктивно прижимать его къ груди и не давало выронить его изъ рукъ.

Она безпрестанно ссорилась изъ за него съ своими подругами, одна бездушная двка совтовала подкинуть его, другая, полушутя, полусерьезно говорила, что ‘отчего бы не бросить его съ моста въ Клейдъ, и концы въ воду.’

— Бднымъ людямъ не слдъ ростить дтей, такія нжности не про насъ писаны.

Однажды, вечеромъ, давно знакомый образъ остановилъ ее за руку въ Солтъ-Маркет и пристально уставился на нее глазами.

— Дженни!

— Матушка!

Женщина, покинувшая нкогда свою дочь, пожала ея руки и выказала свою радость при этой встрч. Дженни, которая такъ долго жила одна одинешенька, съ своей стороны тоже обрадовалась матери.

— Такъ вотъ какъ! Ты воротилась на старое гнздо?

— Да, я тебя всю ночь проискала. Пойдемъ къ теб и потолкуемъ. Гд ты живешь?

Дженни сказала ей свой адресъ.

— Ну, тамъ много лишнихъ ушей будетъ. Ныншнюю ночь мы проночуемъ въ другомъ дом. Это что у тебя подъ платкомъ?

— Мой сынъ.

— Вотъ оно что! И до этого ужъ дошла. Я всегда была уврена, что не сдобровать теб. Небось трудно теб съ нимъ?

— Ни мало.

— Гд его отецъ?

— Въ тюрьм на семь лтъ.

— Боже милостивый! Наварила же ты кашу, Дженни! Бдная двка, жаль мн тебя. Зайдемъ-ка по дорог и выпьемъ водки.

Мать и дочь зашли въ кабакъ и, протолкавшись къ прилавку, разговорились о томъ, о семъ, запивая водкою свои рчи. ‘Матушка стала совсмъ другая, разсказывала Дженни впослдствіи. Она была со мною ласкова, а тамъ какъ бы то ни было, я все-таки ее немножко любила и очень была рада, что она отыскалась, даромъ что прежде не слыхала отъ нея ни одного добраго слова. Матери не везло въ жизни съ той самой поры, какъ она такъ неожиданно покинула Новый Веннель. Человкъ, съ которымъ она скрывалась и которому она оставалась врна въ теченіе столькихъ лтъ, покинулъ ее, не сказавъ ей и слова на прощанье, и бжалъ въ Америку съ одной молоденькой двушкой, годившейся ему въ дочери. Стоя у прилавка, она проклинала измнника, при чемъ ея энергическія тлодвиженія сдлали ее посмшищемъ кабацкой публики. Она проживала то въ Перт, то въ Абердин, наконецъ, въ надежд, что дло, заставившее ее бжать изъ Глазгова, предано забвенію и врядъ ли будетъ снова поднято, она рискнула снова возвратиться на старое гнздо.’

Неодолимая сила привычки тянула ее назадъ въ Глазговъ. Здсь каждая улица, каждый закоулокъ были ей знакомы, здсь она чувствовала себя дома. Ей даже хотлось отыскать свою покинутую дочь, теперь думала она, эта дочь уже въ такихъ лтахъ, что можетъ быть ей подругой, и имъ вдвоемъ удастся, быть можетъ, начать какое нибудь дло.

Такъ, по крайней мр, она разсказывала Дженни, и Дженни поврила ей и привязалась къ матери съ обычною своею податливостью на всякое впечатлніе.

Что касалось безчеловчія, съ которымъ она бросила Дженни ребенкомъ, то она объ этомъ дл не распространялась. Какъ видно, ея возлюбленный не хотлъ и слышать о томъ, чтобы взять двочку съ собою, ‘ты знаешь, Дженни, онъ никогда тебя не любилъ,’ добавила она, и Дженни удовольствовалась этимъ объясненіемъ.

Въ Глазгов, параллельно съ Новымъ Веннелемъ, лежитъ другой кварталъ, называющійся Старымъ Веннелемъ. Въ этомъ-то послднемъ мистрисъ Камеронъ поселилась вмст съ дочерью. Къ нимъ присоединилось еще человка два изъ того многочисленнаго класса подозрительныхъ личностей, которыми кишатъ бдные кварталы каждаго города.

Мать и дочь, вмст съ новыми своими товарищами, принялись за старое свое ремесло. Дженни оставляла теперь своего ребенка дома, на попеченіе матери, а сама отправлялась шататься по улицамъ, подкарауливая легкомысленныхъ людей, чтобы заманить ихъ въ свой притонъ, и тамъ ограбить.

— Это самое безопасное дло, замтила мистрисъ Камеронъ, гораздо безопасне карманной кражи. Если бы ты принялась за него съ самаго начала, то не побывала бы два раза въ тюрьм.

ГЛАВА XVI.

Смерть ребенка.

Въ глубин своего нравственнаго паденія Дженни Камеронъ не переставала страстно любить своего ребенка. Чтобы она не длала, онъ не выходилъ у нея изъ головы, какъ пьяная, такъ и трезвая она надодала имъ своимъ подругамъ, распрашивая тхъ изъ нихъ, которыя сами имли дтей, отчего это онъ такой хилый, и не поправляется.

Однажды вечеромъ, возвратившись неожиданно домой, она застала свою мать въ ту самую минуту, какъ она вливала ребенку въ ротъ какого-то снадобья, чтобы онъ спалъ. Съ ужаснымъ проклятіемъ она выбила у матери ложку изъ рукъ.

— Такъ вотъ отъ чего мой маленькій не поправляется, воскликнула она, ты отравляешь его!

— Я ему худа не длаю, я хочу, чтобы онъ спалъ, пробормотала мать.

— Я не дамъ теб усыплять его этими снадобьями, отвчала, Дженни и, вырвавъ ребенка у нея изъ рукъ, сла съ нимъ къ камину, объявивъ на отрзъ, что шагу не сдлаетъ изъ дому. Это послужило поводомъ къ первой ссор между матерью и дочерью. Оставаясь дома, Дженни упускала добычу, быть можетъ, въ эту самую минуту какой-нибудь пьяный гуляка съ туго набитымъ карманомъ проходилъ Гай-Стритомъ, а мистрисъ Камеронъ была алчная женщина. Но Дженни и слышать не хотла о томъ, чтобы снова оставить ребенка на попеченіи своей матери. Дженни была по своему упряма и заставить ее отказаться отъ принятаго разъ ршенія было не легко.

Въ этотъ день она пробыла дома, потому что была затронута за живое, на слдующій она должна была остаться, потому что ребенокъ ея трудно занемогъ. То былъ не кашель, къ которому она уже успла привыкнуть, а какой-то небывалый недугъ, окончательно подкапывавшій его силы. Она хотла было отправить мать за докторомъ, но предложеніе это привело въ ужасъ мистрисъ Камеронъ, которая не врила докторамъ и вовсе не была расположена платить имъ деньги. Когда мать на отрзъ отказалась идти, Дженни схватила ребенка на руки и, прикрывъ его шалью, побжала за помощью.

Перваго доктора, къ которому она обратилась, не было дома, она отправилась къ другому, который, взглянувъ на ребенка, сказалъ ей, чтобы она скоре несла его домой, что его по настоящему совсмъ бы не слдовало выносить на холодный ночной воздухъ.

— Что у него такое?

— Скарлатина.

— О, боже мой! Но вдь онъ не умретъ, серъ?

— Ребенокъ плохъ. Гд вы живете?

— Въ старомъ Веннел.

— А! едва замтилъ докторъ.

— Вы придете посмотрть его?

— Хорошо, я приду.

На другой день докторъ сдержалъ свое общаніе и пришелъ провдать ребенка. По поводу денегъ, которыя надо было заплатить ему, у Дженни была новая ссора съ матерью и съ обихъ сторонъ дошло до угрозы разойтись.

— Лучше бы было, если бы я не сходилась съ тобою, сказала мать.

— И то было бы лучше, отвчала дочь.

Между тмъ, ребенку становилось все хуже и докторъ не подавалъ надежды на его выздоровленіе. Дженни ходила за нимъ, плакала надъ нимъ, если бы она не забыла молитву Господню, которой ее учили въ тюрьм, она стала бы читать ее въ надежд хоть этимъ заговорить угрожающую бду.

— Мн снова вспомнился Джокъ Еанъ, признавалась суеврная женщина, и я догадалась, что это мн за него отплата. Тутъ ужъ я совсмъ перестала надяться, я поняла, что мой ребенокъ не жилецъ на бломъ свт.

Она такъ и сказала своей матери, и услышала отъ нея въ отвтъ:

— Тмъ лучше.

За это слово Дженни почти возненавидла свою мать.

Когда докторъ отказался отъ ребенка, Дженни отправилась къ другому въ надежд услышать отъ него боле утшительное мнніе, но и онъ повторилъ тотъ же приговоръ. Тогда она возвратилась домой и сла ожидать развязку.

Развязка настала въ слдующую нонъ. Дло было въ воскресенье, и у сосдей шла цлый день попойка, подъ звуки непристойныхъ псенъ, подъ шумъ драки и ссоръ младенецъ отошелъ въ вчность.

— Мн казалось, что самъ сатана справляетъ шабашъ въ дом, разсказывала Дженни. Я никогда не забуду эту ночь.

Когда ребенокъ испустилъ духъ, она убрала его собственными руками и залила свое горе водкой, предложенной ей матерью въ утшеніе.

ГЛАВА XVIII.

Опять тюрьма.

Дженни долго, неутшно горевала о смерти своего сына. Эта упорная печаль приводила въ недоумніе ея сверстницъ, которыя, что до нихъ касалось, теряя ребенка, только радовались избавленію отъ лишнихъ хлопотъ. Были между ними и такія, которымъ было ни по чемъ забросить и даже убить свое дтище.

Дженни шаталась по улицамъ и пила горькую чашу. Она была какъ потерянная, и въ этомъ состояніи болтала много лишняго, вела себя съ безразсудною запальчивостью, и видимо стояла на прямой дорог къ новому заключенію. Подруги отшатнулись отъ такой опасной сообщницы, мать бранила ее, грозилась на нее кулаками, но Дженни была уже боле не ребенокъ, и могла за себя постоять.

Мсяцъ спустя посл смерти ребенка, дло дошло между ними до драки и до окончательнаго разрыва.

— Я не данъ теб больше надо мною ломаться, воскликнула Дженни. Вдь я ужъ не прежняя двочка, которую можно было морить съ голоду и заколачивать до полусмерти. Кто тебя просилъ меня отыскивать?

— А что бы ты была безъ меня, негодница?

— Убирайся ты изъ этого дома, я здсь хозяйка и не хочу, чтобы ты здсь доле оставалась.

— Небось, я и сама долго не останусь.

— Проваливай-ка скоре.

— Ну и живи себ своимъ умомъ, посмотримъ долго ли ты нагуляешься на вол.

Предсказаніе мистрисъ Камеронъ сбылось. Разставшись съ матерью, Дженни пытала счастья на всевозможные лады, она пшкомъ ходила въ Эдинбургъ, но ей тамъ не повезло, и она воротилась въ Глазговъ, гд продолжала вести свой прежній образъ жизни, пока наконецъ, попавшись въ воровств, не угодила въ тюрьму. На этотъ разъ ей предстояло высидть два года взаперти, выслушивая приговоръ этотъ передъ судомъ, она еще крпилась, но очутившись одна въ своей кель, дала волю своему горю и въ отчаяніи ломала руки.

Тюремное начальство начинало смотрть на Дженни, какъ на неисправимый субъектъ. При заключеніи ее встртили стереотипными выраженіями прискорбія видть ее снова въ этомъ мст, но за тмъ ее оставили безъ вниманія, слдя только за тмъ, чтобы дверь ея кельи была на ключ и чтобы она исполняла заданные уроки.

Дженни могла слыть за примрную арестантку, и съ нею не было надзирателямъ никакихъ хлопотъ. Она была смирна, покорялась установленнымъ правиламъ, и заданная работа спорилась у нея подъ руками. При всемъ томъ она не лицемрила раскаяньемъ, и съ стоическимъ равнодушіемъ выслушивала наставленія священника и надзирательницъ. Она знала, что ихъ обязанность говорить наставленія, а ея — слушать въ, и за тмъ все между ними сказано.

Прошло уже семь или восемь мсяцевъ по заключеніи ея въ тюрьму, какъ вдругъ она къ величайшему своему удивленію получила письмо. Она уже умла читать и писать съ грхомъ пополамъ, но ея умнья еще не хватало, чтобы разобрать безграмотное посланіе, комнатная ея товарка, обладавшая большими познаніями, взялась прочитать ей письмо.

— Оно отъ твоей матери, объявила она ей.

— Отъ моей матери!

Письмо это, как и вс письма, приходящія на имя арестантовъ, прошло черезъ цензуру тюремнаго начальства, и было подано ей въ дверной люкъ распечатаннымъ. Странное письмо это, цлое событіе въ жизни арестантки, привело Дженни въ недоумніе господствовавшимъ въ немъ религіознымъ тономъ, наконецъ она догадалась, что Мистрисъ Камеронъ писала такъ для начальства, черезъ руки котораго должно было пройти ея посланіе.

Въ начал письма выражалась надежда, ‘что любезная дочь’ находится въ добромъ здоровья и начинаетъ раскаяваться въ своей прошлой жизни. Сама пишущая была, слава Богу, здорова и очень скучала по дочери, хотя и не сомнвалась, что съ послдней обходятся въ тюрьм, какъ нельзя лучше. Дале мистрисъ Камеронъ извщала Дженни, что она черезъ нсколько недль узжаетъ въ Америку, куда зоветъ ее ‘добрый джентльменъ’, предлагающій ей заняться небольшимъ заведеніемъ, которое онъ открылъ въ Нью-Іорк. Она выражала желаніе еще разъ передъ отъздомъ увидться съ дочерью, и намекала Дженни, чтобы она попросила на это разршеніе у начальства. А за тмъ она оставалась ея любящая мать Дженъ Камеронъ.

Когда подруга Дженни кончила читать это торжественное посланіе, Дженни расхохоталась.

— Да она никакъ рехнулась, воскликнула она.

Тмъ не мене Дженни была тронута желаніемъ матери проститься съ нею передъ отъздомъ. Ею овладло непонятное желаніе увидть ее и поблагодарить за это проявленіе участія. Позволеніе видться было дано, и Дженни въ первый разъ въ жизни написала письмо своей матери съ означеніемъ дня и часа, когда она могла придти.

Наша героиня была страшно взволнована ожидаемымъ посщеніемъ, она считала минуты, которыя до него оставались, наконецъ давно ожиданный день насталъ, и Дженни на почтительномъ разстояніи и при свидтеляхъ свидлась съ своей матерью. Дла мистрисъ Камеронъ видимо находились въ цвтущемъ состояніи за послднее время, она была такъ нарядно одта, что дочь не могла надивиться. Мать и дочь перемигнулисъ и заговорили о жизни въ Нью-Іорк, избгая всякого напоминанія о прошломъ. Мистрисъ Камеронъ какъ-то загадочно говорила о задуманномъ предпріятіи, на по особенному выраженію въ ея глазахъ Дженни поняла, что предпріятіе это сродни старинной ея дятельности въ Веннел.

— Я напишу теб, когда окончательно устроюсь, сказала ей мать, и если теб выпадетъ какой нибудь случай, то я дамъ теб знать.

— Спасибо теб, отвчала Дженни.

— Мы съ тмъ человкомъ, что знаешь, опять помирились. Онъ увидлъ, что безъ меня онъ какъ безъ рукъ, и заслалъ ко мн добрыхъ людей звать меня къ нему.

Дженни пожелала узнать ея адресъ, но мистрисъ Камеронъ уклонилась отъ отвта на такой нескромный вопросъ, объявивъ, что пока и сама еще не знаетъ своего адреса.

По истеченіи срока, дозволеннаго для свиданія, мистрисъ Камеронъ объявили, что она должна удалиться.

— Ну прощай, моя милая. Передо мною лежитъ не близкій путь, и кто знаетъ, увижусь ли я когда съ тобою. Смотри же, Дженни, если ты останешься въ Глазгов, береги себя на будущее время.

Совокупность многихъ обстоятельствъ длало это разставаніе тягостнымъ для Дженни, если бы мать ея была самою доброю, любящею матерью, она не могла бы проливать боле горькія слезы при прощаніи съ нею. Мистрисъ Камеронъ не знала, что и подумать объ этомъ неожиданномъ взрыв чувства. Она глядла на Дженни широко раскрытыми, испуганными глазами, она еще ни разу не видала ее такою.

— Право не знаю объ чемъ я тогда плакала, разсказывала Дженни впослдствіи, я и сама себ не могла надивиться.

Ночью, когда она раздумалась объ этомъ случа и припомнила ошеломленное выраженіе лица Мистрисъ Камеронъ, она сла на своей постели и принялась хохотать такъ громко, что разбудила свою подругу. Какъ бы то ни было, она цлую недлю не могла оправиться отъ потрясенія, произведеннаго на нее этимъ свиданіемъ. Съ той поры она окончательно потеряла мать изъ виду, никакихъ писемъ изъ Нью-Іорка до нее не доходило, и она такъ и осталась въ неизвстности, умерла ли ея мать во время перезда или же покончила свое поприще въ Нью-Іоркской тюрьм. Какъ бы то ни было, она радовались, что разсталась съ нею безъ вражды.

Немного спустя, однообразіе тюремной жизни было нарушено для Дженни полученіемъ новаго письма. Подпись этого письма, Мери Кинтонъ, поставила Дженни въ тупикъ, пока она не ознакомилась съ его содержаніемъ.

Читая это посланіе, Дженни главамъ своимъ не врила. Письмо было отъ Мери Логги, она извщала ее, что вышла замужъ и, что еще удивительне, вышла за мужъ за плотника. Мери писала, что гордится своимъ мужемъ, намревается быть ему хорошею женою и навсегда распростилась съ своимъ прежнимъ образомъ жизни. Она выражала надежду, что и Дженни с. временемъ исправится, и объявляла, что со дня своей свадьбы порвала вс свои прежнія связи, прося свою старую подругу не сердиться на нее за это.

Долго Дженни отказывалась врить всему, что она узнала изъ этого письма и думала, что Мери Логги хотла только подшутить надъ нею и надъ тюремнымъ начальствомъ. Каждый день она перечитывала оба письма, полученныя во время заключенія. Между тмъ число отмтокъ на стн ея кельи, по которымъ она считала дни своего заточенія, все росло и росло. Времена года смнялись своимъ чередомъ, и срокъ освобожденія приближался. Странное безпокойство овладвало ею по мр его приближенія, ее такъ и тянуло взглянуть на давно знакомыя улицы, и услышать привтъ отъ старыхъ товарищей.

ГЛАВА XVIII.

Романъ Мери Логги.

Первою заботою Дженни, какъ только она очутилась между своими старыми знакомыми, было освдомиться о Мери Логги. Но никто не могъ дать eй положительнаго отвта. Носились слухи, что Мери совсмъ отстала отъ своихъ прежнихъ занятій, вышла замужъ за плотника и жила на другомъ конц города. Но никто изъ бывшихъ ея сообщниковъ не врилъ этому разсказу, вс они были вполн убждены, что Мери нарочно распустила эти слухи, а сама пристала къ другой какой-нибудь шайк.

Прошло мсяца три или четыре по выход Дженни изъ тюрьмы, ей было въ эту пору семнадцать лтъ, а на видъ казалось двадцать пять. Однажды зимнимъ утромъ она вышла на улицу, чтобы освжиться посл вчерашней попойки, и наткнулась лицемъ къ лицу съ своей старой пріятельницей.

Мери Логги была хорошо, но скромно одта, и лице ея дышало такимъ спокойнымъ, досел невиданнымъ на немъ, выраженіемъ, что Дженни не сразу узнала ее. Когда Мери прошла мимо нея, не остановившись, Дженни почувствовала себя оскорбленной и, обернувшись, стала глядть ей вслдъ. Мерк Логги между тмъ ускорила шаги, какъ будто опасаясь, что старая пріятельница за нею послдуетъ. Но Дженни стояла на мст и слдила глазами за удалявшимся образомъ той, которая была когда-то ея лучшимъ другомъ. Въ эту минуту Мери Логги оглянулась черезъ плечо, и тотчасъ же быстрыми шагами воротилась назадъ.

— Дженни!

— Мери!

Дженни пожала протянутую ей руку, и снова изумленными глазами стала осматривать свою преобразившуюся подругу. Въ эту минуту Дженни поврила тому, что ей писала Мери.

— Какъ ты перемнилась, проговорила она задыхаясь.

— Да, перейдемъ по ту сторону моста, и потолкуемъ кое-о-чемъ.

— Такъ это правда, Мери?

— Что я замужемъ-то? Да.

— Какъ это теб удалось? Откуда теб такое счастье, что честный человкъ ршился взять тебя въ жены.

— Не правда ли, странно Дженни? Я никогда этого не заслуживала.

И Мери съ увлеченіемъ разсказала ей свою повсть:

Пока Дженни сидла въ Глазговской тюрьм, для воровъ настали худыя времена, и Мери нашлась вынужденной снова поступить на бумагопрядильную фабрику.

Здсь она познакомилась съ бдной маленькой работницей, двочкой лтъ одинадцати. Ребенокъ этотъ былъ слабаго здоровья, и ему однажды сдлалось дурно во время работы на фабрик. Мери взялась проводить двочку въ ея матери, въ дом которой жилъ въ это самое время плотникъ, которому Мери понравилась съ перваго взгляда. Плотникъ этотъ былъ человкъ среднихъ лтъ, родомъ изъ Англіи, и только въ недавнее время переселился въ Шотландію въ надежд найти себ здсь больше работы. У него были въ Глазгов дальніе родственники, на которыхъ онъ разсчитывалъ, но до сихъ поръ ему не удавалось ихъ отыскать.

Онъ спросилъ Мери, какъ Глазговскую уроженку, не можетъ ли она помочь ему въ его розыскахъ. Оказалось, что Мери дйствительно слыхала то имя, которое онъ ей назвалъ. На слдующій день онъ встртилъ ее по дорог на фабрику и поблагодарилъ за указаніе, съ помощью котораго онъ отыскалъ своего троюроднаго брата, общавшагося доставить ему въ скоромъ времени работу. Такъ завязалось ихъ знакомство. Съ этого времени мистеръ Симмонсъ сталъ то и дло встрчать ее на дорог. Человкъ онъ былъ простой, положительный, онъ не говорилъ ей комплиментовъ и предложилъ два, три неловкихъ вопроса, на которые Мери затруднялась отвчать. Однажды онъ спросилъ ее, гд она живетъ и какъ она ухитряется сводить концы съ концами при той плат, которую получаетъ на фабрик. Мери сказала ему, что у нея нтъ ни души родныхъ и что она нанимаетъ комнату пополамъ съ чужими людьми. Про себя онъ разсказалъ ей, что онъ вдовецъ и не иметъ дтей. Тутъ Мери начала догадываться, что онъ къ ней неравнодушенъ. Когда онъ спросилъ ее однажды, не хочетъ ли она въ воскресенье пойти съ нимъ вмст въ церковь, то она чуть не заплакала отъ страннаго невданнаго счастья.

Мери не ошибалась, нашелся честный, трудолюбивый человкъ, который привязался къ ней, не зная ничего о ея прошлой жизни. Мери была не герой, въ ней недостало духу сказать ему правду. Она знала, что пока они останутся въ Глазгов истина можетъ каждую минуту выйти наружу, но, во чтобы то ни стало, она страстно желала сдлаться его женою. Это дало бы ей возможность повести честную жизнь, сдлаться честною женщиною. Это новое, небывалое искушеніе было такъ сильно, что она не могла противъ него устоять. Она не думала о томъ, что омрачитъ на вки его жизнь, она думала только о перемн своей собственной.

Къ тому же этотъ не молодой, честный человкъ усплъ внушить ей дйствительную привязанность, его любовь какъ бы преобразила все нравственное существо ея. Она чувствовала, что съуметъ сдлать его счастливымъ, если онъ только никогда не узнаетъ ея тайну.

Теперь она избгала показываться ночью въ Гай-Стрит, чтобы какъ нибудь не встртиться съ нимъ и не выдать себя. Она перестала красть и при первой возможности промняла вертепъ, въ которомъ жила, на бдное, но честное убжище. Каждый часъ, проведенный съ нимъ розно, былъ часомъ мучительной неизвстности, при каждой встрч она страшилась услышать отъ него, что онъ узналъ всю правду и не желаетъ боле съ ней видться. Но онъ ничего не подозрвалъ, онъ врилъ ей, что она круглая сирота и, сжалившись надъ ея одиночествомъ, предложилъ ей наконецъ сдлаться его женою.

Мери Логги приняла его предложеніе, они обвнчались и поселились на противоположномъ конц города. Счастье Мери было бы безоблачно, если бы его не омрачалъ одинъ, неотвязный страхъ.

— Я по возможности избгаю ходить на сторону рки, чтобы какъ-нибудь не повстрчаться съ старыми товарищами, признавалась она Дженни. Скоре, чмъ заглянуть въ Гай-Стритъ, я дамъ дв мили крюку.

— Такъ ты не рада, что встртилась со мною, Мери?

— Тебя-то я вижу охотне, чмъ кого-либо другаго вдь ты меня не выдашь?

— Ни за какое благо не выдамъ.

Он продолжали болтать, и Мери въ заключеніе предложила Дженни взглянуть на ея хозяйство. Мери гордилась своимъ новымъ общественнымъ положеніемъ и была уврена въ Дженни.

Дженни колебалась принять предложеніе Мери не столько за себя, сколько за нее, но Мери была не отвязна. Бояться было нечего, мужа ея въ этотъ часъ не бывало дома. Итакъ, об пріятельницы повернули назадъ и отправились на квартиру Мери Логги.

ГЛАВА XIX.

Мери Логги у себя дома.

Мистрисъ Симмонсъ, урожденная Логги, нанимала квартиру въ небольшомъ дом Пельгамъ-Стрита. Между ею и старымъ ея притономъ протекалъ Клейдъ.

Мери въ своей аккуратной шляпк и скромной одежд представляла странный контрастъ съ своей простоволосой, растрепанной спутницей. По дорог Дженни замтила ей это.

— Полно, мн и самой еще какъ-то неловко ходить въ шляпк, отвчала Мери. А вотъ мы и дома, добавила она. Насъ никто не замтилъ.

Мери отперла дверь находившимся при ней ключемъ, и об подруги взошли по лстниц въ просторную комнату, служившую въ одно и тоже время и спальней и гостинной. Комната эта была бдно меблирована, но изумленной Дженни она показалась дворцемъ.

— Неправда ли, Дженни, славное у насъ помщеніе?

— Подлинно что славное.

— Присядь-ка, да оглядись хорошенько. Какъ теб нравятся эти обои? А коверъ-то каковъ?

Дженни сла, опустила руки на колни и внимательно поглядла вокругъ себя.

— По чести, Мери, ты счастливая двка, вырвалось у нея наконецъ.

— Это не то что въ Веннел.

— Нтъ, далеко не то.

Желала бы я передать собственными словами Дженни, на ея своеобразномъ шотландскомъ нарчіи то, что она разсказывала объ этомъ новомъ ‘дом’ и о чувствахъ, пробудившихся въ ней при вид счастья своей подруги.

Зависть грызла ее до того, что она готова была заплакать, ее раздражала мысль, что Мери сдлалась честною женщиною безъ всякаго усилія съ своей стороны. Дыханье сперлось у нея въ горл такъ, что она боялась задохнуться, колна ея дрожали и сама она не знала съ чего.

— Тутъ только поняла я, что за адъ кромшный была моя жизнь, признавалась Дженни. Цлую недлю посл того я рвалась и металась отъ одной мысли, что вдь Мери ничмъ не заслужила своего счастья.

Но Дженни по природ своей не была завистлива. Когда утихла первая вспышка она по своему выразила Мери свое участіе въ ея радости. Мери, поразительно измнившаяся къ лучшему, плакала и смялась, и повряла Дженни свои опасенія, чтобы мужъ какъ нибудь не узналъ ея тайну и не прогналъ ее отъ себя. Она говорила о любви своей къ этому степенному, работящему, добродушному человку, о своихъ усиліяхъ сдлаться вполн достойной его.

Такъ просидли он вмст довольно, долго, то было ихъ послднее свиданье, а у Мери было много о чемъ поразсказать ей. Время шло незамтно, Мери захотла похвастать своимъ хозяйствомъ, и Дженни должна была осмотрть лучшій чайный приборъ, платье, въ которомъ она ходила въ церковь, праздничные башмаки и настоящую кровать, на которой она спала. Кровать эта, правда, не была еще ихъ полною собственностью, они брали ее на прокатъ, но дла ихъ поправлялись и ‘старикъ ея,— да хранитъ его господь,— за послднее время былъ заваленъ работой’.

Пока Мери показывала гость все свое хозяйство мистеръ Симмонсъ вернулся домой десятью минутами ране срока.

— Это его поступь, проговорила Мери, заслышавъ на лстниц шумъ шаговъ. Ради Бога, Дженни сиди смирно и не говори ничего, не то, я пропала.

Послдніе слды зависти исчезли въ сердц Дженни и уступили мсто опасенію за подругу. Она чувствовала, что на все готова для Мери и скажетъ какую угодно ложь, лишь бы не выдать ея тайну и спасти ее отъ вторичнаго паденія въ ту бездну, изъ которой она только-что вышла.

Мистеръ Симмонсъ вошелъ, то былъ пожилой человкъ съ суровымъ выраженіемъ лица и проницательными глазами. Онъ пристально поглядлъ на Дженни, которая встала въ смущеніи и присла, какъ она привыкла въ Глазговской тюрьм присдать начальству.

Почтительный поклонъ этотъ повидимому удивилъ плотника, онъ взглянулъ на жену, которая стояла у камина, блдная какъ полотно.

— Это Дженни Смитъ, мы работали съ ней вмст на бумагопрядильной фабрик, Джонъ, поспшила она объяснить ему. Мы встртились съ нею на мосту, и я привела ее, взглянуть на мое новое хозяйство.

— Какъ поживаете, миссъ Смитъ, проговорилъ онъ раскланиваясь съ нею. Присядьте же милая, гостья будете.

Но Дженъ спшила уйти, пока еще онъ не усплъ ‘запомнить ея лице наизусть’ и предложить ей какой нибудь неловкій вопросъ, она боялась запутаться въ отвтахъ. Она была еще боле смущена, чмъ Мери, и имй она дло съ подозрительнымъ человкомъ, она бы непремнно себя выдала. Но мистеръ Симмонсъ приписалъ ея смущеніе застнчивости и отъ души смялся надъ тмъ, что Дженни не сидлось у нихъ.

— Вы напрасно боитесь меня, милая проговорилъ онъ весело, я васъ не съмъ. Постойте, постойте, куда это вы такъ торопитесь, точно я васъ спугнулъ съ мста?

Мистеръ Симмонсъ попалъ въ точку. Дженни не подалась ни на какія просьбы остаться, накинувъ себ на плеча платокъ, она встала и направилась къ двери, позабывъ даже проститься съ хозяиномъ. Въ сняхъ нашу героиню нагнала Мери и схватила ее за руку. Она все еще была страшно блдна отъ недавняго испуга.

— Не приходи больше, Дженни, не знайся со мною, или я съ ума сойду. Не говори никому, что ты меня встртила сегодня.

ГЛАВА XX.

Развязка романа.

Дамокловъ мечъ вислъ надъ толовою Мери Симмонсъ, пока она оставалась въ Глазгов. Она не могла шагу сдлать по улицамъ, не опасаясь встрчи съ кмъ нибудь изъ своихъ старыхъ знакомыхъ. Полиція тоже не упускала ее изъ виду и смотрла на нее подозрительно, считая происшедшую въ ней перемну простою маскою, надтою съ цлью ловче обманывать добрыхъ людей. Мери не могла похвалиться большою силою характера, и не имла духу во всехъ признаться муку. Она продолжала надяться на зло очевидности и по возможности избгала ходить на другой берегъ рки.

Но роль Дженни Камеронъ въ этой драм не была еще сыграна до конца, цлый актъ былъ еще впереди.

Однажды, въ субботу вечеромъ мистеръ Симмонсъ, направляясь къ Бриджъ-Гету, столкнулся лицомъ въ лицу съ Дженни Камеронъ. Это было мсяцъ спустя посл ихъ первой встрч у него на дому, но у него была хорошая память, и онъ тотчасъ же узналъ ее.

Джейни вовсе была не рада этому обстоятельству и не знала, что ей длать. Къ тому же она была не одна, съ ней была одна изъ ея товарокъ по ремеслу, у которой по Глазговской мод просто былъ накинутъ на голову платокъ. Въ наружности обихъ двушекъ было въ этотъ вечеръ что-то двусмысленное: волосы ихъ лоснились отъ помады, щеки рдлись искусственнымъ румянцемъ, какая-то наглость взгляда явственно изобличала въ этихъ жалкихъ созданіяхъ уличныхъ потаскушекъ.

Мистеръ Симмонсъ, пристально поглядвъ на Дженни, остановился и проговорилъ:

— Дженни Смитъ!

Дженни пробормотала: ‘Мистеръ Симмонсъ’ и спроси’, какъ поживаетъ Мери.

— Она здорова. Куда это вы такъ поздно отправляетесь?

— Тутъ, не подалеку.

Мистеръ Симмонсъ поглядлъ на ея спутницу, которая, привыкнувъ знаться со всякаго рода людьми, не нашла ничего удивительнаго въ томъ, что онъ знакомъ съ Дженни и тутъ же предложила ему выпить водочки, чтобы согрться. Дженни толкнула ее локтемъ, но было уже поздно. Мистеръ Симмонсъ широко раскрылъ глаза на подобное предложеніе и на наглый взглядъ, которымъ оно сопровождалось. Онъ понялъ тутъ, съ кмъ иметъ дло.

— Я въ ротъ не беру водки, отвчалъ онъ. Добраго вечера!

— И вамъ того же желаю, вотъ смиренникъ какой, прокричала ему спутница Дженни, и разразилась насмшливымъ хохотомъ. Дженни тутъ же на улиц схватила ее и принялась трясти изо всхъ силъ.

— Ты дура, сущая дура, крикнула она. Не трогай этого человка, онъ не изъ нашихъ, и ему нечего съ нами знаться.

Любопытство ея подруги было сильно затронуто этой странной выходкой, но, къ великому, огорченію ея, Дженни на отрзъ отказалась дать ей дальнйшія объясненія. Боясь повредить Мери, она круто повернула разговоръ въ другую сторону.

Мистеръ Симмонсъ съ своей стороны задумался надъ этой встрчей. Одна изъ этихъ двушекъ была пріятельницей его жены, ходила къ ней въ домъ, а онъ былъ не такой человкъ, чтобы безъ разбора пускать людей въ свой честный домъ. Онъ начиналъ подозрвать, что Дженни такая личность, съ которою не прилично знаться его жен, а если это дйствительно такъ, то чмъ скоре онъ удостоврится въ этомъ, тмъ лучше. Онъ пошелъ другою стороною улицы по слдамъ Дженни Камеронъ и ея подруги, и въ самомъ скоромъ времени увидлъ, что это за птицы.

Онъ замтилъ, что он заговариваютъ на улиц съ незнакомцами, бесдуютъ по пріятельски съ подозрительными личностями, физіономіи которыхъ служили вывскою ихъ мошенническаго ремесла. Он заходили въ кабаки, болтали и смялись съ собравшеюся тамъ публикою. Наконецъ онъ обратился къ полисмену и, указывая на Дженни, спросилъ:

— Знаете ли вы эту женщину?

— Еще бы!

— Какая про нее идетъ слава?

— Худая,— такая, что, кажись, хуже и нтъ.

— А ея подруга?

— Одного съ нею доля ягода. А разв вы потеряли что?

— Нтъ, нтъ, мн только захотлось узнать, что это за двушка.

— Об он, и Камеронъ и Ройанъ, только недавно выпущены изъ тюрьмы.

— Имя одной изъ нихъ Смитъ?

— Ни чуть не бывало.

— Разв вонъ ту не зовутъ Смитъ? спросилъ мистеръ Симмонсъ, указывая на Дженни.

— Это Камеронъ. Мн ли не знать, когда я семь лтъ ужъ за нею слжу.

— Вотъ оно что!

Мистеръ Симмонсъ удалился, размышляя о сдланномъ имъ открытіи: за чмъ жена его представила ему эту двушку подъ именемъ Смитъ? Тутъ была какая-то тайна, требующая разъясненія. Въ первый разъ въ жизни въ ум мелькнуло подозрніе относительно жены. Ему припомнилось, какъ онъ съ нею познакомился и какъ мало онъ зналъ о ея предшествующей жизни. Онъ былъ далеко не образецъ совершенства и не годился въ герои романа. Подозрительный отъ природы, онъ былъ скоръ на заключенія и выказывалъ въ нихъ замчательную проницательность.

Возвращавшись домой, онъ положилъ себ допросить жену и вывдать отъ нея причины, побудившія ее обманывать его.

— Я встртилъ сегодня твою пріятельницу Смитъ, сказалъ онъ ей.

— Смитъ! какую Смитъ?

— Дженъ Смитъ, которую я застать здсь какъ-то утромъ, возвратившись съ работы.

— Въ самомъ дл! холодно замтила Мери.

— Вдь ее зовутъ Смитъ, не такъ ли? спросилъ онъ небрежно.

Мери отвчала утвердительно.

— И вы съ ней работали вмст на бумажной фабрик, и жили на одной квартир?

Мери затруднялась отвчать, не зная, что могла сказать ему Дженни при встрч. Она то краснла, то блднла при вид скопляющейся тучи, но старалась, какъ умла, отвратить бду.

— Да, намъ случалось жить на одной квартир.

— Про нее идетъ худая слава.

— Когда я ее знала, она была честной двушкой.

— Она была безчестна съ самого дтства, полиція давно слдитъ за нею какъ за подозрительной личностью. Мери! ты не могла не знать этого.

Мери отвчала запирательствомъ. Въ немъ была ея послдняя надежда спасенія и она упорно стояла на томъ, что знать ничего не знала худаго о своей старой пріятельниц. Симмонсъ сдлалъ видъ, что поврилъ ей и буря, грозившая разразиться, миновалась на время. Мужъ Мери снова сталъ ходить на работу и хранилъ свои подозрнія до поры до времени про себя. Но онъ сталъ чаще отлучаться изъ дому и познакомился съ двумя полисменами, отъ которыхъ мало по малу вывдалъ всю правду. Изъ отрывочныхъ разсказовъ ихъ онъ узналъ не только всю повсть Дженни Камеронъ, но, что еще хуже, всю прошлую жизнь Мери Логги. Посл этого онъ отыскалъ Дженни и пригласилъ ее пройтись съ нимъ на тотъ берегъ рки.

— Это зачмъ?

— Я хочу, чтобы вы повидались съ Мери. Идемъ, что ли?

— По мн пожалуй.

Дженни видла что тутъ что-то неладно и колебалась между любопытствомъ и страхомъ. Она почти была уврена, что мистеръ Симмонсъ все знаетъ, и ей хотлось посмотрть какъ-то Мери устоитъ подъ грозою, и что станется съ нею посл роковаго объясненія.

Итакъ она пошла съ мистеромъ Симмонсъ, чтобы посмотрть, чмъ все это кончится.

Увидвъ ихъ входящими вмст, Мери опустилась на стулъ и уставилась на нихъ широко раскрытыми глазами. ‘Все вышло наружу’ мелькнуло у нея въ голов, теперь она поняла, почему ея мужъ былъ такъ спокоенъ, даже холоденъ за послднее время.

— Въ жизнь свою не запомню я такого взгляда, какой былъ у нея въ эту минуту, замтила Дженни въ этомъ мст своего разсказа.

— Имя этой женщины — Камеронъ, пускай-ко она отопрется отъ него теперь, если можетъ, сказалъ онъ входя.

— Я и не думаю отпираться, вызывающимъ тономъ отвчала Дженни.

— Она уже была испорчена, когда ты съ ней зналась, Мери, и ты знала это, и сама была не лучше ея. Посмй-ко отпереться отъ этого.

Мери ломала руки и взглядомъ молила о пощад.

Но мужъ оставался непреклоненъ, и тогда она бшено напустилась на Дженни.

— Это ты надлала, это ты ему все разсказала, злая завистница! Ты выдала меня, потому что теб было завидно видть, что я изъ воровки стала честною женщиной.

— Я ничего ему не говорила, воскликнула Дженни, желая предупредить Мери, чтобы она сама себя не выдавала. Я знать ничего не знаю, я не подумала бы придти сюда, Мери, если бы онъ не позвалъ меня съ собою.

— Но я все знаю, не трудитесь вывертываться ложью, перебилъ онъ ее строго. Потомъ, обращаясь къ жен онъ продолжалъ: Мери, я женился на теб, считая тебя за честную двушку. Если бы я зналъ, что ты была до меня воровкою и еще хуже чмъ воровкою, то я себ скоре бы горло перерзалъ, чмъ женился. Ты прикинулась передо мною честною двушкой, ты одурачила меня и накликала позоръ на мою голову — ты должна оставить мой домъ.

— О Джонъ, Джонъ, не говори этого!

Мери бросилась передъ нимъ на колна и обнимала его ноги. Она молила его выслушать ее, клялась, что любитъ его всмъ сердцемъ и жила честно съ той самой поры, какъ узнала его. Задыхаясь отъ рыданій, она разсказала ему всю свою повсть, призывая бога въ свидтели, что со времени ихъ женитьбы жила только для него, думала только о немъ, и что тайна ея преступной жизни, которую она боялась открыть ему, была тяжелымъ бременемъ на ея совсти.

— Ты все еще въ сообщничеств съ этой двушкой? спросилъ ее Симмонсъ вмсто отвта.

Камеронъ перебила его, объявивъ подъ страшной клятвою, что он встртились на мосту только случайно и что Мери взяла съ нея общаніе не знаться на будущее время. Ни разу еще въ жизни Дженни не была такъ потрясена, какъ въ эту минуту, заливаясь слезами, она молила за свою старую подругу, пока Симмонсъ не веллъ ей замолчать, сказавъ, что онъ не желаетъ ея заступничества.

Мери Логги продолжала молить о пощад, какъ человкъ, для котораго ршается вопросъ жизни и смерти, передъ ней едва успла открыться новая жизнь, и она отчаянно билась противъ судьбы, грозившей насильственно воротить ее на старую дорогу. Она съ клятвами увряла мужа, что останется ему вчно врна и навсегда отрекалась отъ знакомства съ Дженни и ей подобными. Счастье Мери держалось въ эту минуту на волоск, но мужъ ея имлъ незлобивое сердце и тронулся наконецъ ея мольбами. Онъ былъ человкъ простой, чуждый всякой утонченности въ чувствахъ, но до сихъ поръ, она была ему доброю женою, и они жили очень счастливо, у него не стало духу на жестокость вытолкать ее снова на улицу.

Удостоврившись въ искренности раскаянья Мери, онъ смягчился и сказалъ ей наконецъ, чтобы она встала и перестала плакать, — съ своей стороны онъ общался ей предать это дло забвенію и испробовать ее.

— А вы можете идти своею дорогой, продолжалъ онъ, обращаясь къ Дженни, и Дженни вышла, чувствуя что у нея гора съ плечь свалилась посл этой благополучной разлуки.

Такъ кончился романъ Мери Логги. Раза два посл того Дженни встрчалась съ нею на улиц, но Мери каждый разъ отворачивалась въ сторону и проходила мимо ея торопливыми шагами.

— Я была ей не товарищъ, замтила Дженни, и хотя я знала, что сердце у нея доброе, и если я заговорю съ нею, то она мн отвтитъ, но я этого сама не хотла.

ГЛАВА XXI.

Герой мошенничества.

Характеры, подобные Дженни Камеронъ, не знаютъ возврата съ избраннаго ими пути, никакая сила не можетъ спасти ихъ. ‘Добрые вы люди!’ усмхается преступникъ этого закала, ‘учили бы вы меня добру, когда я былъ помоложе, заботились бы обо мн, когда я былъ ребенкомъ, тогда, быть можетъ, и не дошелъ бы я до этого.’

Итакъ жизнь Дженни Камеронъ потекла по старому руслу. Вмст съ своими сверстницами она занималась работой ровно на столько, на сколько было нужно, чтобы отвести подозрнія, она шила, чтобы наколоть слегка указательный палецъ, и даже занималась башмачнымъ ремесломъ, чтобы руки у нея были погрубе. У сыщиковъ была предосадная привычка здороваться отъ времени до времени съ подозрительными личностями, пожимая имъ руки, если руки при этомъ оказывались мягкими и изнженными, то это считалось врнымъ знакомъ, что имъ только и дла, что прогуливаться по чужимъ карманамъ, и вслдъ за тмъ присмотръ становился строже.

Въ начал марта вся воровская братья въ Глазгов была взволнована прибытіемъ знаменитости, Ливерпульскаго вора, который счелъ нужнымъ перемнить на время свою резиденцію.

Человкъ этотъ, котораго мы назовемъ Чернымъ Барни, пользовался почетною извстностью какъ между ворами, такъ и между полицейскими служителями. Въ удальств и ловкости, онъ далеко оставлялъ за собою остальныхъ своихъ товарищей по ремеслу, онъ слылъ между ними за образцоваго вора, за человка, который никогда не дастъ маху.

Этотъ новйшій Джокъ Шеппардъ заработалъ на своемъ вку не одну тысячу фунтовъ. Въ довершеніе всего, онъ завдомо всей братіи два раза успвалъ бжать изъ тюрьмы, и этотъ подвигъ окружилъ его новымъ ореоломъ славы.

Наконецъ онъ былъ по общему, быть можетъ, нсколько пристрастному отзыву человкъ хорошо образованный и могъ прослыть гд угодно за джентльмена.

Въ честь его прибытія въ Глазговъ воры устроили между собою дружескую пирушку, на которой много было выпито водки. Полицейскіе не преминули заглянуть въ это почтенное собраніе, не съ цлью омрачить общую веселость, а только для того, чтобы посмотрть, какъ тамъ идутъ дла, и поздороваться по пріятельски съ героемъ торжества.

— Вотъ какъ, Барни, ты къ намъ пожаловалъ!

— Да, думаю пробыть здсь денекъ-другой.

— Смотри, веди себя смирно.

— Ладно, ладно. Не хотите ли выпить за мое здоровье!

Полицейскихъ подчивали водкой и принимали съ утонченною любезностью, тмъ не мене вс вздохнули свободне посл ихъ ухода, и митингъ принялъ свой настоящій характеръ.

На этомъ-то митинг Дженни въ первый разъ увидла Чернаго Барни. Она много наслышалась о его необыкновенныхъ достоинствахъ и взирала на него съ такимъ же благоговніемъ, съ какимъ темный сотрудникъ провинціальной газеты взираетъ на самого Чарльза Диккенса.

Черный Барни былъ ловкій кавалеръ и охотникъ приволокнуться за прекраснымъ поломъ. Подъ конецъ вечера затялись танцы, и Барни, который, въ числ своихъ прочихъ достоинствъ, отличался ловкостью въ этомъ искусств, выбралъ своею дамою Дженни Камеронъ къ великой досад другихъ красавицъ, которые вовсе были не прочь поймать его въ свои сти.

Барни былъ человкъ легко воспламеняющійся и прихотливый въ своихъ вкусахъ. Хотя въ этомъ собраніи много было двушекъ красиве Дженни, онъ оказалъ ей исключительное вниманіе. Выборъ его встртили со всхъ сторонъ грубыми шутками, но Барни не прочь былъ и самъ пошутить, и не поддавался на насмшки. Что же касается Дженни, то такая побда совершено вскружила ей голову.

‘Левъ’ этого вечера не могъ похвалиться особенно привлекательною наружностью. Онъ былъ не большаго роста, плотно сложенъ, одно плечо у него было выше другаго, лобъ у него былъ низкій и выраженіе лица мошенническое, но за него говорила его репутація ловкаго и счастливаго вора, наживавшаго много денегъ на своемъ вку, его предпочтеніе льстило Дженни, она влюбилась въ этого ловкаго мошенника и готова была идти за него въ огонь и въ воду. Если бы счастье помогло ей сдлаться его подругой, разсуждала она, то она не помнялась бы своею долею даже съ самой Мери Логги. Она не жалла усилій, чтобы плнить этого человка, двушка она была ловкая, хорошо пла и плясала, была холода и недурна собою, итакъ, вовсе не удивительно, что левъ Барни попался въ сти шотландской мышки.

ГЛАВА XXII.

Нсколько веселыхъ дней.

Черный Барни и Дженни наняли комнату въ одной изъ тхъ трущобъ, съ которыми читатель усплъ уже познакомиться въ теченіе этого разсказа. Барни объявилъ полиціи, что прибылъ въ Глазговъ для поправленія своего здоровья, настоящею же цлью его было — попытать счастья въ этомъ город, такъ какъ пребываніе въ Ливерпул начинало для него становиться небезопаснымъ.

Взявъ Дженни Камеронъ ‘подъ свое покровительство’, онъ посвятилъ ее въ неизвстные ей дотол пріемы своего искуства. Дженни была понятливая ученица, и быстро освоилась съ предметомъ преподаванья. Черный Барни былъ льстецъ и захваливалъ ее боле, чмъ она стоила. Захваливанье было въ его политик, имъ онъ возбуждалъ усиленное рвеніе къ своихъ ученикахъ.

У Дженни съ Барни часто заходили разговоры о тюрьм, послдній вовсе не раздлялъ ея ужаса передъ заключеніемъ. ‘Еслибъ мн не везло, я бы пошелъ въ тюрьму, какъ ни въ чемъ не бывало, говорилъ онъ. Другое дло, когда счастье теб такъ и валитъ, тутъ точно досадно бываетъ очутиться за ршеткой.’

Въ конц марта Барни задумалъ продлку, которая уже не разъ передъ тмъ сходила ему благополучно съ рукъ.

Раздобывшись напрокатъ парою приличнаго платья для себя и для Дженни, онъ отправился изъ Глазгова окольными путями на одну изъ ближайшихъ станцій желзной дороги. Съ этой станціи, гд имъ не угрожала, какъ въ Глазгов, опасность быть узнанными полиціей, они отправились съ тяжелымъ поздомъ въ Карлейль. Здсь, чтобы отклонить отъ себя подозрніе, они остановились въ скромной гостинниц, въ которой провели ночь, какъ мирные граждане, заплативъ до копйки по поданному имъ счету.

Они дожидались прибытія скораго позда, съ которымъ обыкновенно богатые путешественники отправляются на сверъ. Поздъ пришелъ въ урочное время, и въ т немногія минуты, которыя онъ простоялъ на станціи, привычно зоркій взглядъ Барни усплъ заглянуть во внутренность вагоновъ и замтить одинъ изъ нихъ, въ который въ эту самую минуту входилъ толстый джентльменъ.

Барни и Дженни поспшили занять мсто въ вагон на противъ этого джентльмена, и Барни, скрестивъ руки, тотчасъ же закрылъ глаза, длая видъ, что усталъ съ дороги. Поздъ тронулся и об хищныя птицы вздохнули свободне: теперь никакая случайность не могла перейти имъ дорогу къ задуманной цли. Толстый джентльменъ, ничего не подозрвая, взглянулъ мелькомъ на своихъ спутниковъ, потомъ открылъ книгу и началъ читать при свт фонаря, горвшаго въ потолк вагона. Мало по малу его укачало, онъ закрылъ книгу и задремалъ. Дженни украдкой взглянула на Барни, но тотъ покачалъ головою, имъ, конечно, легко было стащить у него въ эту минуту часы, но джентльменъ могъ тутъ же въ вагон замтить пропажу, и, чего добраго, прямо обвинитъ ихъ въ воровств. Благоразумне было выждать прибытіе позда въ Глазговъ.

Скоро поздъ загремлъ подъ сводами дебаркадера. Пока все суетилось, Барни и Дженни выжидали, чтобъ сосдъ ихъ поднялся съ своего мста. Когда онъ вышелъ изъ вагона и приготовился ступить на площадку, Барни очень любезно предложилъ ему свою руку, чтобы опереться, въ туже минуту другая рука его принялась за работу, и въ одно мгновеніе, будто колдовствомъ золотые часы, цпочка и бумажникъ путешественника очутились въ этой рук и были переданы Дженни. Барни поспшно удалился въ одну сторону, Дженни же съ добычей въ другую. Нсколько времени спустя, они сошлись въ своей берлог.

— Ты не разскрывала бумажника и не трогала вещей, поспшилъ освдомиться Барни, какъ только ее увидлъ.

— Стану я трогать твое добро, за кого ты меня принимаешь?

— Другая пожалуй и тронула бы, а ты, я знаю, не такая.

— То-то, подтвердила Дженни съ гордостью. Ишь что выдумалъ, попользуюсь я отъ него хоть копйкой.

Часы, цпочка и бумажникъ были положены на столъ, дверь заперта на ключъ, и сообщники услись осматривать добычу.

— Что-то говоритъ мн, что мы сегодня прокатились не даромъ, проговорилъ онъ осклабляясь. Осмотръ кошелька мы отложимъ на закуску.

Онъ осмотрлъ механизмъ часовъ, покритиковалъ цпочку, наконецъ перешелъ къ завтному бумажнику. Пока онъ его раскрывалъ, Дженни притаила дыханіе. Сосчитавъ его содержимое, Барни привскочилъ съ мста и разразился самыми эксцентрическими выраженіями радости.

— Вотъ такъ призъ, Дженни, чортъ возьми! Ура! да здравствуетъ цлый свтъ! да здравствуетъ Глазговъ!

— Сколько? спросила Дженни.

— Сто фунтовъ банковыми билетами и восемьдесять пять мелочью. Намъ есть на что погулять, двка.

Ршено было, что они отправятся въ Лондонъ, чтобы размнять банковые билеты и сбыть съ рукъ краденыя вещи. Долго сидли въ этотъ вечеръ Дженни и Барни, толкуя о томъ, какъ они погуляютъ на только — что добытыя деньги. Дженни еще не знавала ни одного настоящаго праздника въ своей жизни, такого праздника, во время котораго она могла бы отдохнуть отъ своего воровскаго ремесла и пожить честною блоручкой въ какомъ нибудь уголк земнаго шара, гд никто ничего бы не зналъ о ея прошлой жизни.

— Эхъ! Славно я погуляла въ то время, вспоминала она впослдствіи, одинъ только этотъ праздникъ я и запомню на своемъ вку. Ну да хоть не надолго, а узнала и я, что такое счастье, добавила она со вздохомъ, въ которомъ на этотъ разъ не слышалось сожалнія о прошлыхъ ошибкахъ.

Прибывъ въ Лондонъ, Дженни и Барни поспшили отыскать джентльмена, который взялся промнять имъ часы, цпочку и банковые билеты на наличныя деньги. Живо обдлавъ это дло, Барни, знавшій вс мышьи норки въ Лондон, повезъ ее къ одному знакомому продавцу готоваго платья, у котораго они запаслись всевозможными принадлежностями туалета. Дженни нарядилась въ шелковое платье и бархатный бурнусъ, Барни выбралъ пару чернаго платья и бархатный жилетъ. Туго набивъ различными другими покупками тутъ же купленный чемоданъ, они похали въ Лейстеръ-Скверъ, и остановились въ одной изъ тамошнихъ гостинницъ.

Съ этой минуты они выкинули изъ головы вс заботы, связанныя съ ихъ профессіей.

Жизнь создана для наслажденія, такъ разсуждалъ Барни, надо же когда нибудь и отдохнуть отъ воровства.

Они заказывали себ роскошные обды, ‘безъ хереса ни разу не садились за столъ’, по вечерамъ отправлялись въ театръ, гд сидли въ партер, и вмст съ остальною публикою вполн отдавались невинному удовольствію. Днемъ они осматривали окрестности Лондона, здили то въ Ричмондъ то въ Гриничь, то въ Гревсендъ, но постоянно возвращались домой ко времени представленія. Они старательно избгали всякихъ новыхъ знакомствъ, завидвъ кого либо изъ своихъ старыхъ сообщниковъ, Барни торопился перейти на другую сторону улицы, онъ хотлъ вполн отршиться на это время отъ своей будничной обстановки и провести свою вакацію, какъ подобаетъ истому джентльмену. По возвращеніи изъ театра, они приказывали подать ужинъ себ въ комнату, обильно обливали его грогомъ и отходили ко сну далеко не въ трезвомъ вид. Съ наступленіемъ каждаго утра, они предавались новымъ удовольствіямъ.

Каждое утро Барни считалъ, сколько у него остается денегъ. ‘Всего только три фунта израсходовано изъ нашего капитала, Дженни’, сообщалъ онъ своей подруг. ‘Всего только пять фунтовъ, всего только семь, и т. д. А въ ихъ распоряженіи былъ капиталъ во сто фунтовъ, цлыхъ сто фунтовъ, съ которыми Барни не разставался ни днемъ, ни ночью.

Но посщая такимъ образомъ многолюдныя собранія и имя не одинъ случай попользоваться чужою собственностью, странная чета эта ни разу не нарушила воровствомъ своего far niente. Дженни, еще строже чмъ Барни, воздерживалась отъ всякой мошеннической продлки. То была ея первая вакація въ жизни. Ни разу до сихъ поръ не жила ‘она барыней’ и противоположность этого рода жизни съ годами, проведенными въ мрачныхъ притонахъ нищеты и порока, имла въ себ что-то одуряющее, обоятельное. Эти немногіе дни оставили въ ея памяти неизгладимое впечатлніе. Она любила вспоминать о нихъ даже и тогда, когда горько оплакивала вс ошибки своего прошлаго.

Въ половин іюня Барни, сосчитавъ свой капиталъ, нашелъ, что онъ убавился на цлыхъ пятьдесятъ фунтовъ.

— Теперь мы отправимся въ какой нибудь приморскій городъ и спустимъ вс остальныя деньги, объявилъ онъ. Когда у насъ останется не боле пяти фунтовъ, мы пустимъ въ ходъ свою ловкость и воротимся въ Глазговъ. Этотъ Глазговъ золотое дно!

На слдующій же день они отправились въ Маргетъ и наняли комнату въ одной изъ второклассныхъ гостинницъ. Это было какъ разъ въ то время года, когда толпы постителей начинаютъ съзжаться въ маленькій городокъ. Во всхъ магазинахъ, на большихъ улицахъ, были устроены лотерейные столы, и Барни, мучимый жаждою сильныхъ ощущеній, каждый вечеръ пробирался къ этимъ столамъ и бралъ билетъ за билетомъ въ надежд на выигрышъ. Къ концу первой недли въ его карман оказался значительный дефицитъ.

— Однако, это не идетъ Дженни, мы ужъ больно раскутились, замтилъ онъ. Но въ тотъ же вечеръ онъ поддался искушенію и цлый часъ провелъ у лотерейнаго стола, рискуя ставку за ставкою.

Къ концу этого часа онъ возвратился къ Дженни съ пылающимъ лицомъ и зловщимъ выраженіемъ въ глазахъ.

— Это ты надо мной подшутила, Дженни, спросилъ онъ сиплымъ шопотомъ.

— Подшутила?— И не думала. Что ты хочешь этимъ сказать?

— А то, что какой-то воришка, чортъ его побери, подвернулся ко мн и обшарилъ мои карманы.

Въ послдующіе годы заключенія Дженни любила разсказывать этотъ анекдотъ, и много было смху по поводу его между арестантками. Но въ свое время этотъ случай нанесъ ей роковой ударъ: онъ положилъ конецъ ея кратковременному веселью.

ГЛАВА XXIII.

Послднее преступленіе.

Съ трудомъ добрались Дженни и Барни до гостепріимнаго Глазгова. Тутъ началась для нихъ старая жизнь, въ кругу старыхъ товарищей. На долю Дженни Камеронъ постоянно выпадала роль Сирены, не одного втренника заманивала она въ свою трущобу, гд его караулили хищники. Она съ особеннымъ успхомъ подвизалась на этомъ поприщ.

Однажды, темнымъ ненастнымъ вечеромъ, стояла она на часахъ за угломъ сосдняго дома, длая видъ, что пережидаетъ мелкій дождикъ, который накрапывалъ въ эту минуту. Бдно одтая, съ платкомъ на голов и съ лицемъ искусно размалеваннымъ для этого случая, она походила на фабричную работницу или на дочь какого нибудь бднаго ткача. Мы уже разъ имли случай замтить, что маска нищеты часто употребляется, какъ приманка въ подобныхъ случаяхъ.

На бду ли, на счастье ли, мимо ея прошелъ въ эту минуту хорошо одтый господинъ лтъ тридцати пяти, видимо шатавшійся по улицамъ отъ нечего длать и незнавшій, какъ убить время. Онъ взглянулъ на Дженни, и она отвчала ему тмъ притворно стыдливымъ взглядомъ, которымъ владла въ совершенств. Отойдя немного, онъ повернулъ назадъ, Дженни все еще стояла на прежнемъ мст.

Немного погодя, онъ предложилъ ей какой-то пустой вопросъ, на который Дженни отвчала.

Человкъ этотъ былъ уже навесел, походка его была не совсмъ тверда, онъ нашелъ боле удобнымъ прислониться къ стн, и въ этомъ положеніи повелъ съ нею легкій шутливый разговоръ. Въ эту минуту одинъ изъ членовъ воровской шайки, подговоренный заране, прошелъ мимо ихъ и замтилъ Дженни съ укоризною: чмъ здсь стоять и балагурить, лучше бы ты шла домой къ своей матери. Стыдилась бы ты! а еще честной двушкой называешься!

— Отвяжись, сдлай милость. Будто ужъ нельзя и поболтать съ джентльменомъ?

Менторъ удалился, пробормотавъ что-то сквозь зубы. Дженни взглянула на незнакомца, стоявшаго съ ней рядомъ, и шепнула ему:

— Онъ непремнно все перескажетъ моей матери.

Маленькій этотъ эпизодъ произвелъ нкоторое впечатлніе на незнакомца, онъ расшевелилъ его самолюбіе, и внушилъ желаніе продолжать завязавшуюся интригу. Онъ принялся утшать Дженни въ непріятности, ожидавшей ее дома, и предложилъ ей выпить для храбрости водки.

— Только не въ Гай-Стрит, тамъ меня слишкомъ хорошо знаютъ, и бда мн, если меня увидятъ въ обществ такого джентльмена, какъ вы.

— Ну, такъ въ другомъ какомъ нибудь мст.

— Есть тутъ по близости одинъ человчекъ, у него продается водка на дону. Человкъ онъ бдный, и вы на него, серъ, конечно не донесете.

— Зачмъ же мн доносить, милая?

— А коли такъ, пойдемте.

Дженни повела его цлымъ лабиринтомъ темныхъ закоулковъ, изъ котораго и днемъ мудрено было выбраться, ночью же, положительно невозможно.

— Однако тутъ и шею свернешь, милая, пробормоталъ онъ.

— Здсь всегда такъ, отвчала Дженни. Мало ли страху натерпишься, проходя здсь вечеромъ. Видно думаютъ, что про нашего брата бдняка не стоитъ газъ зажигать.

Разговаривая такимъ образомъ, Дженни привела его къ двери своей собственной квартиры. Она постучалась въ дверь и грубый голосъ отозвался имъ изнутри:

— Кто тамъ?

— Отворяйте-ка, отворяйте. Тутъ одинъ джентльменъ желаетъ выпить водки.

Они вошли въ комнату, въ которой на первомъ план сидлъ Черный Барни, куря трубку, и стараясь придать себ по возможности видъ настоящаго трактирщика. У камина грлись женщина и юноша лтъ восемнадцати. Тсное пространство комнаты было насквозь пропитано запахомъ водки.

Незнакомецъ, попавшійся въ эту западню, подозрительно поглядлъ на всю эту обстановку и началъ раскаяваться въ опрометчивости, которая завела его въ это недоброе мсто.

— Выставьте намъ водочки съ этимъ джентльменомъ, проговорила Дженни.

— Мы не продаемъ водки, отвчалъ Барни, длая видъ, что съ своей стороны держится на сторож.

— Говорятъ вамъ не ломайтесь, этотъ джентльменъ васъ не выдастъ.

— Ну такъ и быть, я вамъ врю, серъ.

И водка явилась на столъ.

Наружность Чернаго Барни имла въ себ мало успокоительнаго, и джентльменъ продолжалъ смотрть вокругъ себя недоврчиво. Человкъ онъ былъ, какъ видно, чрезвычайно осторожный и въ опасности не терялся.

Пока подавалась водка, Дженни и другая двушка, сидвшая у камина, начали болтать и смяться между собою. Незнакомецъ вмшался въ ихъ разговоръ, но продолжалъ слдить очень внимательно за тмъ, что около него длалось.

Пока онъ держался такъ осторожно, не было никакой возможности подмшать въ его стаканъ усыпляющаго снадобья, и Барни отложилъ до поры до времени всякую попытку подобнаго рода. По всмъ вроятіямъ, разсуждалъ онъ, молодецъ скоро перестанетъ чиниться, видли мы и прежде этихъ осторожныхъ людей.

Незнакомецъ и Дженни роспили водку, послдняя такъ искусно играла свою роль, что разсяла отчасти его тайныя подозрнія. Двушка у камина запла псню. Когда она кончила, насталъ чередъ Дженни, незнакомецъ между тмъ подслъ къ камельку, вынулъ свою трубку и предался кейфу.

— Выпей-ка еще водочки, Дженъ, замтилъ онъ, когда она допла свою псню.

— Нтъ, будетъ, я до нея не охотница. Мн пора домой, къ матушк.

— Нтъ, ты прежде спой еще псенку, удерживалъ ее гость, у тебя славный голосъ.

— А вы, серъ, выставьте-ка намъ еще водки, вмшалась другая двушка. Вдь это намъ за диковинку видть здсь настоящаго джентльмена. Идетъ, что-ли, серъ?

— Душевно радъ. Выпьемъ вс по чарочк.

Водка полилась изъ глинянаго кувшина. На этотъ разъ въ стаканъ незнакомца попала обильная примсь одуряющаго снадобья. Онъ провозгласилъ здоровье всхъ присутствующихъ, отпилъ половину стакана, но вдругъ остановился и недоврчиво посмотрлъ на оставшуюся жидкость.

— Эй, что это такое?

— А что? спросилъ Барни.

— У этой водки какой-то странный вкусъ, совсмъ не тотъ, что у прежней.

— Водка вся изъ одной бутылки

— Въ самомъ дл? спросилъ джентльменъ, какъ ни въ чемъ не бывало.

Ршительная минута приближалась. Пнье прекратилось, вся шайка напряженно чего-то ждала. Прологъ трагедіи былъ сыгранъ. Вс чувствовали, что если незнакомецъ не допьетъ своего стакана, то все это врядъ ли кончится обычною мирною развязкой.

— Конечно изъ одной бутылки. Ужъ не думаете-ли вы, что я держу два сорта водки для продажи? спросилъ Барни, напрашиваясь на ссору, какъ на лучшее средство покончить разомъ дло.

— Я думаю, что мн пора идти домой, проговорилъ незнакомецъ, тяжело поднимаясь съ мста. Я и такъ замшкался. Покойной ночи.

— Допейте же свою водку.

— Въ нее что-то подмшано, я до нея больше не дотронусь, и съ этими словами стаканъ былъ брошенъ объ полъ.

Черный Барни заслонилъ дверь спиною, выйти не было никакой возможности.

— Пропустите меня.

— Прежде заплатите за стаканъ. Вы его разбили.

— Хорошо… Сколько вамъ надо?

Незнакомецъ начиналъ терять сознаніе, снадобье оказывало свое дйствіе. Но человкъ онъ былъ крпкаго сложенія, сознаніе опасности придавало ему новыя силы, и онъ отчаянно сопротивлялся этому дйствію.

Барни назначилъ цну за стаканъ, и незнакомецъ началъ рыться въ своихъ карманахъ. Пользуясь этою минутою, Барни нанесъ ему ударъ тяжелымъ кистенемъ. Незнакомецъ пошатнулся и ухватился за наличникъ камина.

— Боже мой! простоналъ онъ, зачмъ я сюда пришелъ. Но близость угрожающей опасности придала ему силы для защиты, и онъ устремился на своего противника.

— Не бей его больше, Барни, прокричатъ кто-то изъ присутствующихъ. И такъ сейчасъ упадетъ, онъ исходитъ кровью, будетъ съ него!

Но Барни становился подчасъ сущимъ демономъ, раздраженный сопротивленіемъ, онъ и не заботился о послдствіяхъ своей горячности. Вторичный ударъ былъ нанесенъ и, при томъ, съ такою силою, что незнакомецъ замертво повалился на полъ, потрясши весь домъ своимъ паденіемъ.

— Эй, двки, живе! воскликнулъ Барни. Обшарьте его карманы и все, что найдете, давайте сюда. Счеты успемъ свести завтра. А теперь надо его поскоре убрать отсюда, пока онъ не слишкомъ много потерялъ крови.

— Ты его никакъ совсмъ поршилъ, Барни, замтила Дженни. Боже правый! Что намъ теперь длать?

— Полно, дурочка, онъ только ошеломленъ. Гд его кошелекъ!

И они торопливо принялись за работу. Дженни, припавъ на колна возл двери, дрожала отъ испуга. Ни разу еще не приходилось ей до сихъ поръ быть сообщницей такого страшнаго дла. Незнакомецъ не шевелился, глаза его потускнли, какъ у мертваго. Струя крови текла къ двери и начинала просачиваться за порогъ, когда Барни закричалъ ей:

— Смотри, чтобы кровь не потекла на площадку, не то мы пропали. Останови ее своимъ фартукомъ.

Дженни загородила своимъ фартукомъ путь алому потоку, начатое дло шло между тмъ своимъ чередомъ. Другая молодая двушка была блдна, какъ полотно, восемнадцатилтній мальчикъ совершенно растерялся и, дрожа какъ въ лихорадк, стоялъ у камина. Самъ Барни казался озабоченне обыкновеннаго.

— Пульсъ у него еще бьется, проговорилъ онъ наконецъ торжествующимъ голосомъ, и Дженни, въ воображеніи которой уже начинала рисоваться вислица и толпа народа на глазговской площади, воскликнула: ну, слава богу! какъ я рада! Эхъ Барни! Надо же теб было его ударить во второй разъ.

— Снесемъ-ка его теперь внизъ, продолжатъ Барни, не отвчая на вопросъ. И они подняли втроемъ неподвижное тло, и спуститесь по темной лстниц во дворъ. Тутъ они испугались какого-то шума и, оставивъ тло на земл, поспшно возвратились въ комнату.

— Уберите-ка здсь все поскоре, распорядился Барни, и погасите свчу.

Двушка, помогавшая преступной чет въ этомъ дл, вызвалась было пойти внизъ и покараулить, но Барни счелъ такую предосторожность излишней и даже опасной. Тогда эта женщина принялась плакать о томъ, что не можетъ возвратиться домой. Дженни блдная, но твердая, принялась за работу по указанію Барни, но она никакъ не могла отдлаться отъ страха, что все выйдетъ наружу, и сердце ея тревожно билось. Об женщины спросили у Барни, какъ онъ объ этомъ думаетъ: онъ отвчалъ, быть можетъ, не совсмъ искренно, что дло это — пустяки. Наконецъ было приступлено къ раздлу добычи, которая оказалась ниже общихъ ожиданій.

Кошелекъ былъ брошенъ въ огонь. Покончивъ вс дла, Барни отправился внизъ подъ предлогомъ удостовриться, что все ли обошлось благополучно. Немного погодя и Дженни спустилась вслдъ за нимъ.

Но ни Барни, ни тла оставленнаго на двор не оказалось. Возвратившисъ въ комнату, Дженни застала свою сообщницу молящеюся на колняхъ.

— О чемъ это ты молишься? спросила Дженни.

— Я молю Пресвятую Богородицу, чтобы насъ не открыли, отвчала та.

Женщина эта была католичка.

Об женщины въ эту ночь не ложились въ постель.

Он подвалили угольевъ въ каминъ, чтобы скоре высушить только-что вымытый полъ и бросили окровавленный фартукъ въ огонь. Потомъ он подсли къ камельку и принялись разсуждать о предстоящей опасности.

— Не могу понять куда двался Барни? недоумвала Дженни.

— Барни удралъ, и мы его больше не увидимъ, ршила ея подруга. Мн кажется, что и намъ самимъ лучше всего убираться по добру по здорову.

Въ эту минуту послышался легкій стукъ въ дверь и женскій голосъ шопотомъ проговорилъ: ‘Дженъ’. Затворницы отодвинули болтъ у двери, и къ нимъ вошла сосдка, жившая въ смежной комнат. Постительница, какъ видно, еще не раздвалась въ тотъ вечеръ.

— Откуда ты?

— Я только-что вернулась домой. На улиц собрались кучи народа. Дло плохо: полиція того и гляди, что нагрянетъ сюда. Дикъ уже взятъ, я нарочно пришла вамъ это сказать.

— Ну такъ давай богъ ноги.

Дженни и ея подруга поспшно вышли изъ дома и, очутившись на улиц, разошлись въ разныя стороны. Дженни отправилась къ одной своей пріятельниц, содержавшей пріютъ, въ который полиція не такъ часто заглядывала.

— Что такое случилось? спросила хозяйка пріюта, насилу ршаясь на стукъ Дженни покинуть постель и отпереть дверь.

— Тс! погоди немного, я теб все разскажу. Барни не заходилъ къ теб?

— Нтъ.

— Куда же бы онъ могъ дваться?

— А что? Разв бда какая случилась?

— Еще какая бда-то!

И Дженни начала свой разсказъ. Слушательница ея подсла какъ была въ спальной одежд къ камину, въ которомъ еще тллся огонь и, давъ ей договорить, высказала свое мнніе:

— На твоемъ мст я не осталась бы здсь ни минуты, Дженни.

— Въ самомъ дл?

— Я бы отправилась въ Поллокшильдсъ, тамъ до тебя не скоро еще доберутся. Не совтую теб мшкать въ Глазгов.

Въ объясненіе этого совта необходимо замтить, что Поллокшильдсъ, предмстье Глазгова, лежалъ вн круга дйствія Глазговской полиціи и служилъ убжищемъ не одному преступнику, укрывавшемуся отъ кары закона. Предмстье это, находившееся за чертою города, имло довольно долго свое собственное управленіе, и ни одинъ преступникъ не могъ быть арестованъ въ немъ городскою полиціею.

Дженъ поняла благоразуміе этого совта, но это не помшало ей отвергнуть его. Многое говорило въ пользу бгства, но было одно соображеніе, побуждавшее ее остаться.

— Я все думаю, не придетъ ли сюда завтра Барни. Мн, знаешь ли, не хотлось бы безъ него ни на что ршаться.

— Длай, какъ знаешь, только по моему ты дура, что здсь мшкаешь.

Дженни осталась. Хозяйка ея улеглась въ постель и спала ночь спокойно, но Дженни было не до сна. Когда разсвло, ночные постояльцы разбрелись въ разныя стороны по своимъ дламъ, многіе изъ нихъ на ходу поздоровались съ Дженни и освдомились, какими судьбами она сюда попала, на что Камеронъ дала имъ уклончивый отвтъ.

Часамъ къ двнадцати т изъ постояльцевъ, у которыхъ въ этотъ день было мало работы, вернулись домой съ самыми свжими новостями. Происшествіе послдней ночи, въ которомъ наша героиня принимала такое дятельное участіе было уже напечатано въ столбцахъ Глазговскихъ газетъ, которыя Дженни прочитала по складамъ. Къ утшенію своему она узнала, что ударъ, нанесенный жертв, былъ не смертельный, но въ то же время она узнала, что домъ, въ которомъ она жила, былъ обысканъ и въ комнат ея побывали сыщики.

— Они добираются до тебя съ Барни, замтилъ одинъ изъ разсказчиковъ. На твоемъ мст я поскоре бы удралъ изъ города.

— Нтъ, я еще подожду до ночи.

— Жди своего Барни! Что ему за невидаль сюда вернуться, замтила хозяйка.

— А знаю, что онъ вернется.

Но Дженни ошиблась, и напрасно прождала его до наступленія ночи. Передъ вечеромъ, чтобы придать себ мужества, она напилась пьяная, вслдствіе чего сдлалась еще упряме и задорне. Наконецъ она заснула, прислонившись головою къ наличнику, и въ этомъ состояніи застали ее грозные постители, о приход которыхъ ее давно предупреждали.

— Давно ли эта женщина здсь? спросилъ сыщикъ у хозяйки.

— Съ прошлой ночи.

— Въ которомъ часу она сюда пришла?

— Часу такъ во второмъ или въ третьемъ, я и сама хорошенько не помню, я впустила ее съ просонковъ.

— Черный Барни не былъ здсь?

— Ея любовникъ-то? И носу не показывалъ. Да я и не пустила бы его, не люблю я этого человка.

Дженни слышала весь этотъ разговоръ, но тогда только очнулась и поняла весь ужасъ своего положенія, когда чья-то рука грубо тряхнула ее за плечо.

— Эй, Дженни вставай!

— Что такое случилось?

Она выпрямилась, стараясь по возможности казаться спокойной. Передъ нею были знакомыя лица констэбля и сыщика, у дверей полисменъ въ мундир.

— Тебя требуетъ въ бюро полиціи.

— Я ничего такого не сдлала. Въ чемъ-же меня обвиняютъ?

— Ты это тамъ узнаешь, мое дло только арестовать тебя.

— Ну, длать нечего, проговорила она, вставая съ тяжелымъ вздохомъ, видно надо съ вами идти. Прощайте мистрисъ Эдмондсъ, если можно будетъ, дайте знать Барни, гд я. Ну-съ. я готова. Только вы увидите, что все это недоразумніе.

ГЛАВА XXIV.

Житье въ мильванкской тюрьм.

Дло Дженни Камеронъ было ясное, вс улики были на лицо, да и сама она предпочла сознаться во всемъ, въ надежд на милосердіе судей. Но приговоръ обманулъ ея ожиданія: она была присуждена въ четырнадцатилтнему тюремному заключенію! Четырнадцать лтъ, вычеркнутыхъ изъ ея молодой жизни? Дженни конца не видла этому долгому сроку, казалось кія нея никогда не настанетъ желанный день освобожденія.

‘Да я не переживу этого! думала она. Я умру въ тюрьм и никогда больше не увижу Чернаго Барни’.

Большую часть своего долгаго срока Дженни должна была высидть далеко отъ роднаго Глазгова въ одной изъ англійскихъ тюрьмъ. Первымъ ея этапомъ былъ Мильбанкъ. Дисциплина мильбанкской тюрьмы существенно разнилась отъ глазговской: поступавшая сюда арестантка проводила три мсяца въ строгомъ келейномъ заключеній, за тмъ двери ея кельи отворялись и оставались открытыми въ теченіи дня, такимъ образомъ заключенная могла слдить для развлеченія за тмъ, что длалось въ цломъ отдленіи тюрьмы. Такъ проходили еще три мсяца, по истеченіи которыхъ осужденную переводили въ ‘общее отдленіе’, гд заключенныя размщаются по дв и по три вмст. Тхъ, которыя здсь отличались хорошимъ поведеніемъ, переводили въ брикстонскую тюрьму, гд дисциплина была мене строга и одиночное заключеніе вовсе не существовало.

По прибытіи въ Мильбанкъ Дженни Камеронъ была сдана на руки надзирательниц, которая, слдуя заведенному въ англійскихъ тюрьмахъ порядку, прежде всего остригла ей волосы.

— Однако плотно же вы остригли, замтила Дженни, вставая и оглядываясь на отрзанную косу. И что за радость такъ обкарнать двку?

Надзирательница уклонилась отъ всякихъ объясненій по этому вопросу, и Дженни Камеронъ угрюмо отправилась въ ванну. Какъ истый философъ, она утшала себя тмъ соображеніемъ, что какъ бы плотно ни обкарнали ей волосы, она еще двадцать разъ успетъ отростить ихъ ко времени своего освобожденія. Пока ее мыли, она вспомнила про Барни, и вдругъ разразилась громкимъ хохотомъ при мысли, что Барни ее не узналъ бы въ этомъ новомъ вид.

— Чему ты смешься? спросила надзирательница.

— Да мн на себя смшно, миссъ, какой я выгляжу безобразной старухой, было отвтомъ.

Такъ началась для Дженни новая жизнь. На другой же день посл ея прибытія въ Мильбанкъ, въ томъ отдленіи тюрьмы, гд помщалась ея келья, случился ‘бунтъ’. Дженни слышала, какъ по корридорамъ засуетились надзирательницы, слышала взволнованные голоса другихъ заключенныхъ, которыя, несмотря, на запрещеніе говорить, допрашивались: ‘что это такое? что такое случилось? Потомъ раздалось дребезжанье разбиваемыхъ стеколъ о камень, въ остальныхъ кельяхъ видимо не желали отстать отъ зачинщицъ и подняли страшный гвалтъ, много было крика и шуму, наконецъ призвали мужскую прислугу и виновницъ безпорядка насильственно увели изъ отдленія.

Дженни Камеронъ дня два не могла придти въ себя посл этого происшествія. Сидя надъ своею работою, она раздумывала о томъ, какъ хорошо было бы поднять такой же бунтъ, и какъ весело было бы слышать дребезгъ разбивающагося стекла.

Какъ бы то ни было, жизнь въ Мильбанк была не такъ однообразна, какъ тюремная жизнь въ Глазгов. Здсь женщины допускались къ слушанію богослуженія въ тюремной церкви, и это давало имъ возможность знакомиться другъ съ другомъ, такимъ образомъ зарождались между арестанками т странныя отношенія, представляющія смшеніе любви, ненависти и ревности, которыя составляютъ исключительную особенность тюремнаго быта. Дженни не избгла общей участи, но объ этомъ рчь впереди.

Нсколько дней спустя посл ея прибытія, отправляясь въ церковь вмст съ другими арестантками, она почувствовала что кто-то дернулъ ее за платье.

— Не оглядывайся, шепнули ей. Какъ тебя зовутъ?

— Камеронъ.

— Ты Шотландка?

— Да.

— Не знаешь ли ты Санди Макъ Уильяма?

— Нтъ.

— Гм!

Весь этотъ разговоръ происходилъ отрывистымъ шопотомъ. Какъ ни пустъ онъ былъ самъ по себ, все же онъ служилъ развлеченіемъ посл абсолютнаго молчанія и одиночества кельи, къ тому же, чего стоило одно удовольствіе ‘провести’ надзирательницу. Другимъ развлеченіемъ служили прогулки по тюремному двору, въ теченіе этого часа всегда представлялась возможность поболтать между собою, не прошло и мсяца, какъ Дженни Камеронъ отлично усвоила себ вс уловки, посредствомъ которыхъ можно было обмануть бдительность надзирательницы: она научилась говорить, не поворачивая головы, и почти не шевеля губами. Такимъ образомъ можно было до сыта наболтаться и даже какъ угодно побраниться. Случалось, впрочемъ, что гулъ голосовъ усиливаясь обращалъ на себя вниманіе тюремной матроны и вызывалъ со стороны послдней замчаніе, а въ крайнихъ случаяхъ и приказаніе идти домой, тогда между арестантками поднимался общій ропотъ, и каждая спшила накинуться на сосдку за то, что та будто ‘драла безъ толку горло’.

Такимъ образомъ Дженни Камеронъ ознакомилась съ своими подругами, она узнала также, которая изъ надзирательницъ ‘добрая’ и допускаетъ маленькія уклоненія отъ дисциплины, и которая ‘злющая-презлющая’ и ‘никому вздохнуть не даетъ’.

Посл прогулки надо было снова приниматься за работу, за ненавистное для Дженни щипанье пеньки. Она просила, чтобы ей дали какое нибудь другое занятіе, но получила отказъ, который раздражилъ ее до того, что она чуть было не взбунтовалась. Почему же бы ей и не заявить публичнымъ протестомъ, что она чувствуетъ себя оскорбленной, такъ разсуждала Дженни. Во время прогулокъ она много наговорилась съ своей сосдкой о томъ, какъ весело бить и ломать все, что ни попадется подъ руку, безъ этого развлеченія тюремная жизнь была бы ужъ черезъ-чуръ однообразна. Насолить смотрителю, переполошить надзирательницъ и отправиться подъ конвоемъ мужской прислуги въ темную келью — все это своего рода удовольствіе, что же касается заключенія въ темной комнат, то къ нему, по увренію Дженниной сосдки, скоро можно было привыкнуть.

— Камеронъ, сказала ей однажды эта женщина во время прогулки, я собираюсь взбунтоваться.

— Это за чмъ.

— Да ужь за одно съ Печчи, ей наскучило сидть въ своей кель, хочется какой нибудь перемны. Вотъ если бы и ты подняла шумъ, то мы вс вмст отправились бы подъ арестъ, и чего добраго попали бы въ одну келью. То-то была бы потха!

Дженни призадумалась. Ею овладвало страстное желаніе какой нибудь перемны, если бы она только наврное знала, что попадетъ въ одну темную келью съ другими, то непремнно бы отважилась взбунтоваться, но этой-то увренности ей и не доставало, а рисковать на-удачу не хотлось.

Тмъ не мене она общалась не отставать отъ другихъ, она не любила скупиться на общанія и ни разу еще въ жизни не отвчала ‘нтъ’ на какое бы то ни было предложеніе. Бунтъ состоялся въ тотъ же день, онъ повелся дловымъ, заведеннымъ порядкомъ, пока призывали мужскую прислугу, на другомъ конц корридора Печчи начала вторить своей подруг. Поднялась страшная суматоха, во время которой сосдка Дженни принялась стучать щеткою о стны своей кельи и кричать: ‘Камеронъ, Камеронъ! ахъ ты тихоня!’ Дженни не вытерпла: схватила также свою щетку, поглядла на окна и почувствовала неодолимое желаніе сдлать какую нибудь бшеную выходку.

— Однако мн лучше не приставать къ нимъ, пробормотала она и, бросившись къ постели, укутула голову въ простыню, чтобы не слышать этого шума. Въ этомъ положеніи и застала ее надзирательница много времени спустя.

— Что это значитъ, Камеронъ? спросила надзирательница.

— Ничего, теперь мн лучше. Я было чуть не перебила вс окна, миссъ.

— Но ты раскаялась потомъ?

— Да.

— Ну вотъ умница, что избавила насъ отъ лишнихъ хлопотъ. Спасибо теб, Камеронъ.

Дженни съ изумленіемъ, жадно выслушала эти ласковыя слова, и цлый день они не выходили у нея изъ головы. Она легко подавалась на ласку, и немного нужно было ласки, чтобы ее тронуть. Ее похвалили за умнье владть собою, и этого было довольно, чтобы сдлать ее счастливою на все остальное время дня. Съ этой минуты, похвалившая ее надзирательница стала въ ея глазахъ неизмримо высоко, она поставила себ задачею во всемъ угождать ей, кроткая ея улыбка была для нашей героини высшею наградой.

Но на слдующую же недлю любимицу Дженни перевели въ другое отдленіе, и на мсто ея поступила молодая женщина боле крутаго нрава, эта послдняя испортила все дло, которое ‘было только что пошло на ладъ’.

Дженни не возлюбила свою новую начальницу. Сильныя ненависти, какъ и привязанности, быстро развиваются въ тюрьм. Тутъ встртите вы рядомъ любовь, которая остается неизмнною во вс долгіе годы заключенія, любовь, напоминающую привязанность собаки къ своему господину и ненависть, которая ростетъ втайн противъ какого нибудь начальствующаго лица, нанесшаго, быть можетъ, неумышленную обиду. Кто знаетъ, сколько могло бы принести пользы, и сколько вреда могло бы отстранить одно слово, сказанное у мста и во время.

ГЛАВА XXV.

Первое нарушеніе тюремной дисциплины.

Время шло быстро въ мильбанкской тюрьм. Прошло почти три мсяца, въ продолженіе которыхъ Дженни Камеронъ не подавала повода ни въ какой жалоб, скоро она могла надяться, что отворятся двери ея кельи, и одна желзная ршетка будетъ отлучать ее отъ міра живыхъ, если только этимъ именемъ можно назвать внутренность тюремнаго отдленія.

Между тмъ, Дженни становилась все раздражительне и все боле наклонна считать себя жертвою несправедливости. Женщина, по заключеніи въ тюрьму, скоро освоивается съ своимъ положеніемъ, и крпко держится за оставленныя ей права. Она знаетъ, что должна высидть въ тюрьм семь, десять, пятнадцать лтъ. Пусть такъ, но она требуетъ, чтобы съ ней поступали по справедливости, не оказывали другимъ передъ нею предпочтенія. Если же ей въ этомъ отказываютъ, то горе стекламъ и постельному блью, горе оскорбившей ее надзирательниц, если она только попадется ей подъ руку, прощай тишина и порядокъ цлаго отдленія.

На бду Дженни Камеронъ, новая надзирательница была женщина суровая и непреклонная. Она то и дло обращалась съ жалобами къ высшему начальству, и безпощадно относилась къ тмъ невиннымъ ‘затямъ’ заключенныхъ, отъ которыхъ никому не было вреда, и которыя между тмъ мшали имъ предаваться дурнымъ мыслямъ. По истеченіи трехмсячнаго срока, дверь Дженниной кельи отворилась, но не на радость узницы. Сквозь желзную ршетку къ ней чаще стала заглядывать надзирательница и журить ее за невнимательность къ работ. Кончилось тмъ, что въ Дженни укоренилось убжденіе, будто ее намренно преслдуютъ и лишаютъ тхъ льготъ, которыя даруются другимъ заключеннымъ. Правда, ее посылали убирать тюремную церковь, и она высоко цнила эту милость, которая по крайней мр доставляла ей возможность напряженнаго физическаго труда въ новой сфер и избавляла отъ скучной работы въ кель, но она не могла понять, почему ей никогда не поручаютъ разносить по утру какао, стряпать на кухн, или убирать комнаты надзирательницы и ея помощницы, ни разу также во все время ея заключенія не была она допущена до чести прислуживать за столомъ надзирательницъ. Во всемъ этомъ она видла злой умыселъ, вслдствіе чего ожесточалась все боле и боле. Ей казалось, что она съ своей стороны ничего не упустила, чтобы обратить на себя вниманіе надзирательницы, съ досады, что ей не удалось достигнуть своей цли, она ршилась показать имъ, что съ ней такъ нельзя безнаказанно поступать. Въ одно прекрасное утро, она спросила почти повелительнымъ тономъ, почему ее такъ рдко посылаютъ на работу вн кельи и, получивъ на это неудовлетворительный отвтъ, возразила грубостью, за которую ее посадили на хлбъ и на воду. Новое это оскорбленіе еще боле возмутило ее противъ надзирательницы. Съ этой минуты она положительно возненавидла ее, дикое удовольствіе находила она грозиться на нее кулакомъ и длать ей гримасы за ея спиною. Въ молитв, къ которой ее пріучили въ тюрьм, она просила у Бога, чтобы онъ наслалъ этой женщин болзнь или какое нибудь несчастье, которое ее навсегда избавило бы отъ нея.

Черныя мысли все боле и боле овладвали нашей героиней, арестантка, ступившая разъ на эту дорогу, неудержимо увлекается внизъ по быстрому скату, опоры у нея нтъ никакой, и въ одиночеств первыхъ шести мсяцевъ заключенія голова поневол работаетъ надъ одними и тми же мыслями. Подруги, которымъ Дженни разсказывала свои обиды во время прогулокъ, соболзновали о ней и говорили, что на ея мст не стали бы терпть. Ей совтовали взбунтоваться, на томъ основаніи, что какъ скоро увидятъ, что она ‘съ душкомъ э, съ ней станутъ обращаться осторожне. ‘Отчаянныхъ-то и боятся выводить изъ терпнія:’ таково общее убжденіе заключенныхъ, убжденіе, не лишенное основанія.

Подготовлявшійся взрывъ нарасталъ. Одну изъ жалобъ Дженни, которая въ глазахъ ея имла большое значеніе, оставили безъ вниманія, вторичное, довольно рзкое напоминовеніе о томъ же предмет сочли за грубость, Дженни была оставлена безъ обда и безъ обычной прогулки по тюремному двору. Оставшись въ своей кель, она втихомолку проклинала надзирательницу, по жалоб которой ее наказали. Какъ нарочно въ этотъ день взбунтовалась одна изъ арестантокъ и была отправлена въ карцеръ. Примръ ея навелъ Дженни на мысли о сопротивленіи. Когда надзирательница прочитала вечернія молитвы, погасила газъ и заперла дверь ея кельи, Джонни тихо встала и принялась ходить взадъ и впередъ по комнат. Мало по малу разсудокъ ея помрачился, и мсто его заступила отчаянная ршимость. Съ ней поступили не честно, разсуждала она, такъ она покажетъ имъ, что съ ней шутить плохое дло, не даромъ же слыла она за самую бдовую двку въ цломъ Глазгов. У нея не хватило терпнія оставаться доле страдательнымъ лицомъ, такая жизнь становилась невыносимою, и она на все была готова, лишь бы добиться какой нибудь перемны. Раза два она принималась хохотать при мысли, какъ она переколотитъ все отдленіе, въ которомъ за исключеніемъ, дежурной надзирательницы все спало въ эту минуту.

Размышленія эти довели ее до состоянія близкаго къ помшательству. Она пожалла, что нтъ подъ рукою щетки, которую у нея по заведенному порядку на день отобрали. Когда все стихло, Камеронъ принялась рвать на клочки своепостельное блье, рванула она разъ, другой, нашла, что занятіе это легкое и превеселое, и затянула псню. Потомъ она вскочила на столъ, со стола на окно, но тутъ, замахнувшись своею кружкою, задумалась. То была ее первая попытка серьезно нарушить тюремную дисциплину, идти ли ей дальше или нтъ? Съ минуту она простояла въ трепетной нершимости, но тутъ ей снова припомнились вс ея обиды, припомнились и подруги-арестантки, которыя засмютъ ее, если она остановится на полдорог, и съ громкимъ крикомъ она принялась бить кружкой стекла.

Мгновенно все отдленіе пробудилось отъ своего мертваго молчанія. Надзирательница въ попыхахь прибжала на мсто преступленія, колокольчикъ зазвонилъ, призывая на помощь мужскую прислугу, заключенныя повыскочили изъ своихъ постелей и принялись барабанить въ стны, чтобы узнать причину суматохи. ‘Молодецъ Камеронъ, закричала одна изъ нихъ, молодецъ, двка, не давай имъ спуску!’ Другая арестантка съ ругательствами предупреждала Дженни, чтобы она остерегалась на будущее время попасться ей подъ руку, не то она проучитъ ее, какъ будить по ночамъ добрыхъ людей? ‘Ужъ если теб нужно было взбунтоваться, то кто теб мшалъ взбунтоваться днемъ?’ ворчала она.

Дженни торжествовала: она была причиною всей этой суматохи, общее вниманіе было на нее обращено. Она жалла только, что нтъ подъ рукою другихъ оконъ, которыя бы можно было бить и,— пользуясь тми немногими минутами, которыя была въ ея распоряженіи, пока не подоспли усмирители, — старалась сломать столъ, чтобы сдлать изъ него орудіе обороны. Когда дверь распахнулась и явилась мужская прислуга, она бросилась на нихъ тигрицею, боролась съ ними, царапала ихъ въ лицо, пробовала кусаться, пока наконецъ, обезсиленная, не была отнесена въ темную келью. Очутившись въ темной кель, она по заведенному обычаю топала ногами, кричала и барабанила въ дверь,— какъ вдругъ чуть не обезпамятла отъ испуга, услышавъ вблизи сиплый голосъ:

— Валяй ихъ! Я охрипла кричавши, теперь твой чередъ.

— Кто ты такая, воскликнула Камеронъ.

— Я Готчинсонъ. Это я вчера подняла гвалтъ. Насъ половина отдленья перебунтовалась, и имъ скоро некуда будетъ насъ размщать порознь. Я ужъ было думала найти компанію изъ тхъ, кого прежде меня засадили. А ты Камеронъ?

— Да.

— А я тебя принимала за мямлю. Нтъ, въ Мильбанк смирной быть, не годится. То ли дло буянить! Да ужъ и буянила же я, пока у меня не стало голоса. А впрочемъ я еще могу топать ногами. Гей! Слушай!

И пятки Готчинсонъ затопотали по голымъ доскамъ, которыя для обитательницъ темной кельи замняли постель.

Когда Дженни были выданы простыни и одяла, она разорвала ихъ на клочки, и какъ было принято въ подобныхъ случаяхъ, удостоилась за это восторженнаго одобренія своей подруги, которая давно уже распорядилась съ своимъ постельнымъ бльемъ такимъ же образомъ.

— Не плошай, Камми, ободряла ее эта женщина. Теперь мы затянемъ псню. Я буду запвалой: голосъ у меня ужъ больно хорошъ. Надзирательница спитъ надъ нами, какъ разъ твоя надзирательница, вотъ мы ей и зададимъ звону.

Извстіе это очень обрадовало Дженни, и она принялась пть и топать ногами вплоть до утра въ надежд, что этотъ шумъ дойдетъ до ушей ненавистной начальницы. Поутру заключеннымъ принесли хлбъ и воду, которыя Готчинсонъ приняла, потому что проголодалась, что же касается Дженни, то она запустила своего порціею въ принесшую ее надзирательницу.

Въ это же утро ей возвстили приговоръ: три дня въ карцер на хлб и на вод. Она была рада и карцеру какъ перемн. Правда, она принуждена была сидть сложа руки, но у нея была подруга, и он могли разговаривать между собою о тхъ ‘красныхъ дняхъ,’ когда жили вольными птицами.

Но недолго длилось и это удовольствіе, къ двнадцати часамъ очистилось новое помщенье, и Дженни была переведена въ отдльную келью, гд осталась одна одинешенька, въ потемкахъ и безъ всякаго занятія.

Въ первые часы она стоически переносила свое положеніе, но терпніе ея скоро истощилось, и окружающіе мракъ и тишина навяли на нее суеврный страхъ. Она начала раскаиваться въ своей опрометчивости и, когда надзирательница заглянула къ ней въ дверной люкъ, она попросила, чтобы ей дали какую нибудь работу, которою она могла бы заниматься въ потемкахъ. Но ей отказали въ этой просьб, и она снова принялась пть, потомъ она стала ходить взадъ и впередъ по кель, считая при каждомъ поворот разъ, два, три. Такихъ поворотовъ она насчитала триста, и почувствовала нкоторую усталость, ей хотлось во что бы то ни стало утомить себя, чтобы заснуть на доскахъ, замнявшихъ постель.

Состояніе ея духа становилось часъ отъ часу напряженне, и если бы къ ней^: не заглядывала на короткія мгновенія надзирательница, священникъ и докторъ, она бы, кажется, сошла съ ума. Такъ провела она долгій мучительный день, за которымъ послдовала такая же мучительная, нескончаемая ночь. И все-то она оставалась лицомъ къ лицу съ своими черными мыслями, проклинала свою надзирательницу и обдумывала планы мщенія. Находившись до усталости, она валялась, какъ собака, на своей досчатой постели, на которой заснуть не было никакой возможности.

И такъ ей предстояло выжить еще два дня! Казалось, конца не будетъ этому долгому сроку, и съ отчаянья она ничего лучшаго не могла придумать, какъ плакать, кричать, биться ногами о досчатую постель или плясать до упаду. Все это она длала, чтобы какъ нибудь отвязаться отъ мрачныхъ мыслей, одолвавшихъ ее. Что если правда все, что разсказываютъ про дьявола, думалось ей. Вдь онъ можетъ подкрасться къ ней и утащить ее въ ту самую минуту, какъ она будетъ воспоминать про глазговское житье-бытье.

Наконецъ-то насталъ вожделнный срокъ карцера, и Дженни Камеронъ, ослабвшая и больная, возвратилась въ свою келью и увидла свтъ божій, по которомъ такъ долго тосковала. Деревянная дверь снова затворилась, и она была подвержена добавочному искусу, при чемъ ей было объявлено, что еще два важныхъ проступка подобнаго рода, и срокъ ея заключенія увеличится на цлый мсяцъ.

ГЛАВА XXVI.

Дженни Камеронъ переводится въ Брикстонъ.

Напуганная ужасами темной кельи и перспективою лишняго мсяца тюремной жизни, Дженни Камеронъ положила себ зарокъ не бунтовать, но арестантк, разъ уже ступившей на этотъ путь, трудно свернуть съ него, самое сознаніе, что она находится на счету подозрительныхъ и изъята отъ мелочныхъ послабленій, доступныхъ другимъ, порождаетъ какую-то отчаянную безпечность, благодаря которой подобная женщина чаще другихъ попадается въ бду.

Не прошло двухъ недль посл первой вспышки, какъ Камеронъ снова взбунтовалась.

Ее раздражило совпаденіе нсколькихъ обстоятельствъ:

Запертая дверь кельи мозолила ей глаза, сосдка, помщавшаяся съ нею стна объ стну, при каждой встрч передразнивала ея шотландскій выговоръ, наконецъ Готчинсонъ, ея записная пріятельница, ни разу не вспомнила о ней со времени ихъ освобожденія изъ карцера, и не прислала о себ всточки по тюремному обычаю на клочк контробандной бумаги. Но боле всего раздражала ее ненавистная надзирательница своею вчною, отталкивающею солидностью и безпощадностью. Все это вмст произвело вторичный взрывъ бшенства. Въ одно прекрасное утро оконныя стекла показались Дженни какъ-то ужъ очень соблазнительными, щетка случилась на этотъ разъ подъ рукою, работа наскучила, и ужасы темной кельи были забыты. Дженни вдругъ, почти безъ всякаго вншняго довода, принялась бить и рвать все, что ей ни попадалось подъ руку. И снова увели нашу героиню въ темную келью, снова обступили ее суеврные ужасы, и стала она раскаяваться въ своей безумной выходк.

На Дженни Камеронъ начинали смотрть, какъ на неисправимый субъектъ, объ обращеніи котораго не стоитъ заботиться, и отъ котораго каждая надзирательница была рада радешенька отдлаться. Но какъ бы то ни было, она переводилась заведеннымъ порядкомъ изъ низшаго разряда въ высшій, и прошла такимъ образомъ вс ступени искуса, которому подвергаютъ заключенныхъ въ Мильбанк. Видимо тюремное начальство, утомленное ея упорствомъ и напуганное горячностью ея характера, поослабило въ отношеніи ея строгость тюремной дисциплины, къ ней стали внимательно приглядываться, къ мене важнымъ ея проступкамъ стали относиться снисходительне, и эта перемна обращенія отозвалась на ней благодтельно. Она стала спокойне, дверь ея кельи снова отворилась, ее произвели въ стряпухи и стали посылать убирать часовню, въ тяжелой работ она нашла утшеніе и сбытъ своей излишней энергіи. Въ тяжеломъ труд было ея спасеніе, и жалобы на нее становились все рже и рже. Отъ времени до времени къ ней возвращались старые припадки бшенства, чтобы подавить ихъ, она напрягала всю силу воли, какая въ ней была, но это ей не всегда удавалось, и стекла летли въ дребезги, а простыни рвались на клочки на перекоръ ея собственному убжденію, что она поступаетъ дурно.

Наконецъ она добралась до общежительнаго отдленія. Тутъ она сразу измнилась къ лучшему. Ей было съ кмъ поговорить о старин, было чмъ развлечься отъ черныхъ мыслей. Къ тому же у нея была теперь побудительная причина воздерживаться отъ всякой предосудительной выходки: три мсяца безукоризненнаго поведенія въ общежительномъ отдленіи давали ей право на переводъ въ брикстонскую тюрьму, близость перемны поощряла ее въ усиліяхъ заслужить ее.

Впрочемъ и тутъ не обошлось безъ сильныхъ искушеній. Дженни никакъ не могла поладить съ одной изъ женщинъ, жившихъ въ одной съ нею кель, она была на волосокъ отъ новой вспышки, но боялась испортить все дло, стоившее ей столькихъ усилій, и обратилась съ жалобою къ надзирательниц:

— Миссъ, мн не ужиться съ Джонсъ, или ее удалите, или меня переведите въ другую келью.

— Почему же это такъ, Камеронъ?

— Она меня то и дло поднимаетъ на смхъ, а я не утерплю, чтобы ее не побить. Сколько я себя ни сдерживаю, руки у меня такъ и чешутся захать къ ней въ рожу.

Надзирательница общалась подумать объ этомъ дл, но за другими длами просьба Дженни вышла у нея изъ головы.

На другой, день Дженни приступила къ ней съ вторичнымъ предостереженіемъ.

— Терпнья моего больше не хватаетъ, миссъ. Одно изъ двухъ: или удалите меня отсюда, или я ее вздую. Такъ какже вы ршите?

Такое смлое заявленіе нельзя было оставить безъ вниманія, и надзирательница нашла способъ уладить дло къ общему удовольствію. Джонсъ обмнялась мстомъ съ другою женщиной, и все опять пошло, какъ по маслу.

Такъ прошло новыхъ три мсяца, по истеченіи которыхъ Дженни услышала отъ надзирательницы похвалу за хорошее поведеніе, это тронуло нашу героиню, которая вообще отличалась необыкновенной впечатлительностію и дорожила каждымъ сказаннымъ ей добрымъ словомъ. Когда главная надзирательница тоже похвалила ее и выразила надежду на ея дальнйшее исправленіе, то глаза Дженни наполнились слезами, и она подумала про себя, что пожалуй и въ самомъ дл она сможетъ исправиться.

Съ этими благими намреніями она сла въ омнибусъ, который долженъ былъ доставить ее, и еще десятка два ‘избранницъ’, изъ Мильбанка въ Брикстонъ. Снова замелькали передъ нею дома, широкія дороги и тропинки, по которымъ жизнь такъ и кипла, и которыя долго потомъ вспоминались ей за затворами тюрьмы. Эта вольная жизнь, мелькнувшая на одно мгновеніе, какъ бы ослпила ее своей яркою красотою и мысль, что она для нея недосягаема, заволновала молодой грудью Дженни и вызвала самыя горючія слезы…

Дженни далеко не могла служить примромъ всмъ кающимся гршницамъ, раскаянье ея было далеко не изъ тхъ, которыя потрясаютъ все нравственное существо человка. Слова нтъ, она измнилась къ лучшему, она сожалла о заблужденіяхъ своей прошлой жизни, но она оставалась все тою же слабою женщиною: въ сущности она была боле ребенокъ, чмъ женщина. Отъ нея не ускользнули преимущества брикстонской тюрьмы передъ мильбанкской, и она приняла твердое ршеніе стараться по возможности удержаться въ первой. Въ Брикстон больше времени было положено на прогулки, здсь можно было надяться попасть въ первый разрядъ заключенныхъ, которымъ, въ числ другихъ послабленій, разршалось пить чай ежедневно и постоянно оставаться вмст.

Нечего и говорить, что репутація, сопутствовавшая Дженни изъ Мильбанка была не изъ лучшихъ, итакъ, ее помстили въ третій разрядъ заключенныхъ, въ которомъ заработная плата составляла четыре пенса въ недлю, и общеніе заключенныхъ между собою допускалось въ будни только по вечерамъ, въ воскресные же дни съ утра. Цлыхъ три мсяца продержалась она въ третьемъ разряд на хорошемъ счету, ей оставалось такъ продолжать еще мсяцъ, и она получила бы ярлычекъ подъ No 2, что дало бы ей право пить чай по три раза въ недлю и получать шесть пенсовъ вмсто четырехъ. А тамъ, почему бы ей и не попасть въ первый разрядъ? Вдь не хуже же она людей.

Прошелъ и четвертый мсяцъ, и Дженни выдали ярлыкъ подъ номеромъ 2-мъ, и перевели ее въ то отдленіе тюрьмы, гд помщались второразрядныя. Но на бду между новыми ея подругами нашлись такія, съ которыми нелегко было поладить, дошло дло до скандала, даже до драки, и Дженни представился случай ознакомиться съ карцеромъ брикстонской тюрьмы. Вскор по заключеніи ея въ карцеръ, къ ней вошла надзирательница.

— Камеронъ, тебя требуютъ.

— Кто меня требуетъ?

— Если не ошибаюсь главная надзирательница, было уклончивымъ отвтомъ.

Камеронъ выпустили изъ карцера, и она послдовала за своей ближайшей начальницей, раздумывая по дорог о томъ, что ей будетъ за этотъ проступокъ — первый ея проступокъ въ Брикстон.

— Гд же надзирательница?

— Она въ главномъ бюро. Но ты прежде должна переодться.

— Это за чмъ?

— Ты отправляешься обратно въ Мильбанкъ.

Сердце у Дженни захолонуло. Она заране догадывалась, что таковъ будетъ ея приговоръ, но продолжала надяться до конца на зло очевидности.

— Что жъ! замтила она, стараясь казаться равнодушной, въ Мильбанкъ, такъ въ Мильбанкъ.

И съ угрюмымъ видомъ она начала переодваться, бормоча про себя, чтобы ободриться: ‘Эка важность! По мн, все равно’.

— А мн такъ жаль, Камеронъ, что ты узжаешь, замтила на это надзирательница. Я было надялась, что ты хорошо будешь вести себя здсь.

— Да это все по милости той женщины, отвчала Дженни,— я совсмъ не виновата.

И, растроганная замчаніемъ надзирательницы, она принялась тереть кулаками глаза. Наконецъ она не выдержала и залилась слезами. Боже мой! рыдала она, неужто меня такъ-таки здсь и не хотятъ держать?

— Веди себя хорошо въ Мильбанк, и ты скоро къ намъ опять воротишься, Камеронъ.

— Когда же меня отправляютъ?

— Сейчасъ же. Дло только за тобою.

Дженни переодлась и отправилась подъ конвоемъ въ Мильбанкъ. Тутъ повторилась та же исторія, какъ и при первомъ ея поступленіи: за стрижкой волосъ послдовала баня, и тамъ она снова очутилась подъ замкомъ въ своей одинокой кель.

ГЛАВА XXVII.

Новыя привязанности.

Дженни твердо ршилась подавить въ себ всякое жизненное движеніе, всякое человческое чувство,— если можно — заснуть на нсколько недль, чтобы только снова возвратиться въ брикстонскую тюрьму. Въ Мильбанк она вела себя такъ хорошо, что вскор дверь ея кельи снова отворилась, и ее стали посылать на различныя работы вн кельи, на одной-то изъ этихъ работъ она встртилась съ женщиной, которую мы назовемъ Сусанною Маршъ, женщина эта, прибывшая въ тюрьму недавно, была молода, хороша собою и хитра. Не смотря на свои семнадцать лтъ, она уже успла раза четыре побывать въ тюрьм и умла подслужиться къ начальству смирнымъ поведеніемъ, послушаніемъ и расторопностью въ работ. Она была на счету надежныхъ арестантокъ.

Сусанна Маршъ почувствовала къ Дженни одну изъ тхъ загадочныхъ, страстныхъ симпатій, которыя въ тюремномъ быту играютъ такую важную роль и служатъ поводомъ къ большей части случающихся ссоръ.

Камеронъ и Маршъ обмнялись нсколькими словами въ кухн. На слдующій день въ часовн Камеронъ замтила, что Маршъ съ нея глазъ не спускала во время обдни и улыбалась ей какъ-то особенно привтливо. Камеронъ не видала еще улыбки со времени своего заточенія и возможность имть друга, человка, для котораго она что нибудь да будетъ значить, произвела цлый переворотъ въ ея нравственной жизни. Она просто влюбилась въ эту женщину,— другимъ словомъ нельзя выразить овладвшаго ею чувства. Подобнаго рода безкорыстныя, пламенныя привязанности между женщинами продолжаются обыкновенно около года и кончаются въ большей части случаевъ бшенымъ взрывомъ ревности, отчаянною ссорою и выборомъ новой подруги. Камеронъ и Маршъ скрпили свою дружбу по заведенной процедур: Сусанна написала письмо, которое спрятала подъ свои волосы, въ ожиданіи удобнаго случая препроводить его по назначенію. Во время прогулки письмо это, переходя изъ рукъ въ руки, дошло наконецъ до Дженни, которая съ своей стороны ухитрилась украсть перо, чернила и бумагу, и нацарапать какъ умла отвтъ.

Съ этой минуты он стали друзьями на жизнь и на смерть, обязались въ случа надобности драться другъ за друга, и пользоваться каждымъ удобнымъ случаемъ, чтобы обмниваться безграмотными посланіями.

Маршъ оставалось дослужить еще семь мсяцевъ до перевода въ брикстонскую тюрьму. Камеронъ, желая доказать ей свою преданность, нарочно старалась провиниться, намренно впадала въ разные мелочные проступки, чтобы отсрочить свой переводъ въ Брикстонъ на нкоторое время. Что было ей длать въ Брикстон, когда новый предметъ ея любви оставался въ Мильбанк? Подруги были переведены почти въ одно время и попали даже въ одно отдленіе. Послднее обстоятельство отняло у дла его романтическій интересъ, уничтожило прелесть тайныхъ свиданій и контробандныхъ записокъ, но тмъ не мене, он остались друзьями, и если привязанность Сусанны стала, по видимому, остывать, то зато привязанность Дженни возросла до такихъ размровъ, что отозвалась нерадніемъ къ остальнымъ ея тюремнымъ обязанностямъ. Она ревновала Сусанну къ одной заключенной, принадлежавшей къ другому отдленію и сильно тосковала. Однажды, вечеромъ, надзирательница, заглянувшая къ ней въ келью черезъ слуховое окно, застала ее въ слезахъ.

— Что съ тобою, Камеронъ?

Камеронъ мало знала эту надзирательницу, которая состояла на служб недавно. Неожиданный вопросъ въ слуховое окно заставилъ ее вздрогнуть, и она отвчала угрюмо.

— Да ничего. Что мн длается?

— Ты, я вижу плакала, за послднее время ты вообще не въ своей тарелк. Ужъ не обидлъ ли тебя кто нибудь? Или, можетъ быть, работа у тебя не идетъ на ладъ?

— Положимъ, что и такъ, миссъ, вамъ-то что?

— Быть можетъ, мы съумемъ поправить дло. Мы не хотимъ, чтобы ты бунтовалась.

— Какъ будто вамъ не все равно, взбунтуюсь я, или нтъ?

— Далеко не все равно.

— Такъ знайте же, что я собиралась взбунтоваться.

— Надюсь, что ты этого не сдлаешь, Камеронъ.

— Надетесь? Для кого только, для себя или для меня?

— Отчасти для себя, но преимущественно для тебя.

Камеронъ недоврчиво покачала головою. Она не врила надзирательниц, ни разу еще не встрчала она подобнаго обращенія, и любопытство ея было задто за-живое. Эта надзирательница такъ мало походила на другихъ.

— Для меня! повторила Дженни презрительно.

— Тебя могутъ снова отправить въ Мильбанкъ, а я между тмъ собиралась сдлать изъ тебя хорошую женщину.

— Весь свой вкъ я прожила дурною женщиною, а теперь слишкомъ стара, чтобы стать хорошею.

— Я этого не думаю, было ободряющимъ отвтомъ. Я въ теб еще не отчаяваюсь. Ну, будь же умница, общай мн, что не взбунтуешься сегодня.

— Вамъ этого хочется?

— Да.

— Ну, коли вамъ хочется, пожалуй.

— Покойной ночи.

— И вамъ тоже покойной ночи.

Длинный разговоръ въ такую позднюю пору (былъ уже седьмой часъ вечера, а кельи запирались обыкновенно еще ране) были противъ правилъ тюремной дисциплины. Камеронъ до того была поражена имъ, что забыла на этотъ вечеръ и думать о неврности Сусанны Маршъ. Въ жизнь свою не слыхала она ни отъ кого подобныхъ рчей. Все это казалось ей какъ-то ‘чудно’, но все же спасибо надзирательниц на добромъ слов. И долго ломала она себ голову, съ чего это надзирательница принимаетъ участіе въ ней. Она чувствовала себя счастливой, какъ ребенокъ, она гордилась вниманіемъ, которое было на нее обращено, то, что говорила надзирательница, было для нея доступне поученій священника, хотя послдній былъ добрый человкъ.

ГЛАВА XXVIII.

Миссъ Уэстонъ.

Разговоръ, оставившій такое глубокое впечатлніе на Дженни, не былъ забытъ и надзирательницей, которую мы назовемъ миссъ Уэстонъ. Она замтила радостно-изумленный взглядъ, съ которымъ Камеронъ приняла отъ нея слова участія, и признательность, звучавшую въ ея прощаньи. Посл этого вечера, миссъ Уэстонъ стала внимательне приглядываться къ Дженни, и мало по малу убдилась, что женщина эта не погибла еще безвозвратно. Около этого времени арестантка, убиравшая комнату миссъ Уэстонъ, была переведена въ другое отдленіе, и главная надзирательница разршила замстить ваканцію нашей героиней.

Итакъ Дженни Камеронъ поступила въ услуженіе къ Миссъ Уэстонъ. Эта неожиданная честь произвела на нее глубокое впечатлніе, въ первый разъ въ жизни она видла, что ей довряютъ. На радостяхъ она не такъ много стала думать о Сусаам Маршъ, какъ ни раздражала ее неврность подруги она все же старалась сдерживаться, чтобы не лишиться своего почетнаго званія. Съ миссъ Уэстонъ она была почтительна и внимательна въ обращеніи, сердце ея было переполнено благодарностью, она была слишкомъ робка, чтобы выразить ее словами, да, эта отъявленная воровка оказывалась слишкомъ робкою, и не находила словъ для выраженія своихъ чувствъ, за то она старалась отблагодарить ее собачей врностью и покорностью. Походка ея стала бодре, взглядъ прояснился, и на лиц стала чаще показываться улыбка.

На второй или на третій день ея поступленія въ должность, миссъ Уэстонъ, войдя невзначай въ свою комнату, застала Дженни облокотившеюся о наличникъ камина и пристально, угрюмо смотрящею на нсколько мелкихъ монетъ, случайно брошенныхъ безъ призора.

— Вы это нарочно сдлали, чтобы испытать меня?

— Про что ты говоришь, Камеронъ?

— Я говорю, что вы нарочно оставили эти деньги незапертыми. Только, право, напрасно вы это сдлали.

— Камеронъ, ничего подобнаго у меня и въ мысляхъ не было. Во всемъ виновата моя предосудительная разсянность

— Почему же предосудительная?

— Потому что она могла ввести тебя въ искушеніе.

— Никакого тутъ не было для меня искушенія, воскликнула Дженни съ трогательнымъ негодованіемъ. Вы были добры до меня, миссъ Уэстонъ, и неужто же вы думаете, что у меня руки поднялись бы обокрасть васъ?

— Нтъ, я этого не думаю, иначе я не просила бы, чтобы теб поручили уборку моей комнаты.

— За что вы меня выбрали?

— За то, что ты мн внушила довріе. Мн казалось, что изъ тебя можетъ выйти хорошая женщина.

— И выйдетъ.

— Помоги теб Богъ.

— Да не Богъ, а вы мн помогите.

Поведеніе Дженни Камеронъ такъ замтно улучшилось, что ей вскор выдали ярлычекъ подъ No 2-мъ, дававшій ей право на переводъ въ высшее отдленіе тюрьмы. Обстоятельство это глубоко опечалило ее, теперь ее пугала всякая перемна обстановки, она охотно осталась бы вкъ вковать въ третьемъ разряд.

— Миссъ Уэстонъ, мн съ вами нужно поговорить, сказала она своей надзирательниц какъ-то разъ посл обдни.

Миссъ Уэстонъ вышла къ ней въ келью, и освдомилась въ чемъ дло.

— Вотъ видите ли, я получила ярлычекъ подъ No 2, меня переведутъ при первой ваканціи въ другое отдленіе, а мн этого не хочется.

— Ты не желаешь быть повышенной, Камеронъ!

— Не желаю.

Посл минутнаго колебанья она продолжала:

— Я желаю остаться здсь, съ вами. Если меня переведутъ, я нарочно надлаю глупостей, чтобы воротиться къ вамъ.

— Нтъ, не длай этого, воскликнула встревоженная надзирательница. Тамъ теб будетъ гораздо лучше, Камеронъ.

— Знаю я, какъ мн тамъ будетъ лучше

Миссъ Уэстонъ пустила въ ходъ все свое краснорчіе, чтобы поколебать непреклонную ршимость, звучавшую въ словахъ арестантки. Она выставила ей на видъ, какъ грустно будетъ ей, миссъ Уэстонъ, узнать, что Дженни провинилась, и потерять къ ней то довріе, которое въ настоящую минуту было такъ полно. Наконецъ, она взяла общаніе.

— Хорошо, миссъ, я постараюсь вести себя, какъ слдуетъ.

— Легко можетъ случиться, Камеронъ, что и меня на дняхъ переведутъ въ тоже отдленіе.

При этомъ извстіи Дженни просіяла.

— Коли такъ, отвчала она,— то я какъ нибудь потерплю до васъ, авось либо вы меня не совсмъ забудете. Вдь вы подчасъ вспомните про меня?

— Конечно. И подумай только Камеронъ, какъ хорошо будетъ, если ты дослужишься до перваго разряда!

— Ладно.

Тмъ не мене Камеронъ продолжала тосковать о своемъ удаленіи изъ старой тюрьмы. Нердко можно было видть въ открытый дверной люкъ, что она сидитъ, облокотившись на столъ и поддерживая подбородокъ руками и пристально глядитъ на противуположную стну. Переводъ ея въ другое отдленіе случился неожиданно, безъ всякаго предварительнаго распоряженія, такъ кто она не успла даже проститься въ миссъ Уэстонъ.

Въ новой своей кель Дженни старалась вести себя до возможности хорошо. На новую свою надзирательницу она до могла пожаловаться, но все же то была не миссъ Уэстонъ, къ которой она питала такую исключительную привязанность, и которая такъ хорошо умла освоиться со всми особенностями ея характера. ‘Когда же нибудь да будетъ она здсь’, утшала себя Дженни, но дни проходили за днями, не принося желанной перемны.

Между тмъ разлука снова воспламенила романтическую дружбу ея съ Сусанною Маршъ, между ними снова завязалась на зло начальственнымъ запрещеніямъ дятельная переписка, и снова прихотливая, неровная привязанность Сусанны стала для Дженни источникомъ безконечныхъ треволненій. Тмъ не мене Дженни продолжала отличаться хорошимъ поведеніемъ, и ей уже улыбалась надежда попасть въ первое отдленіе, при этомъ ее не столько занимали льготы, связанныя съ этимъ повышеніемъ, сколько мысль: а что скажетъ на это миссъ Уэстонъ?

Но длу не суждено было кончиться такъ благополучно. Въ отдленіе Дженни перевели изъ старой тюрьмы одну женщину, которая принесла съ собою цлый запасъ новостей. Между прочимъ Дженни подробно узнала отъ нея, какъ поживаетъ миссъ Уэстонъ, на комъ теперь лежитъ уборка ея комнаты, и кто пользуется ея особымъ расположеніемъ въ настоящую минуту. Разсказы эти сильно смутили и опечалили Дженни. Если у миссъ Уэстонъ, разсуждала она, завелись новыя любимицы, то ясно — про нее она забыла, а коли такъ — ей ничего боле не остается, какъ воротиться въ старую тюрьму и собственными глазами во всемъ удостовриться. Что ей теперь въ ярлык подъ No 1-мъ!

Вслдствіе этихъ размышленій она на другой же день сгрубила надзирательниц, по жалоб которой ее потребовали въ главное бюро. Тутъ разобрали ея дло и произнесли приговоръ: положено было лишить ее почетнаго ярлычка и выпроводить въ старую тюрьму.

Но Дженни ошиблась въ своихъ разсчетахъ: она поступила въ отдленіе другой надзирательницы и осталась по прежнему разлучена съ миссъ Уэстонъ. Раза два случилось ей видть ее мелькомъ, во время прогулокъ. Печально поглядла на нее миссъ Уэстонъ при первой изъ этихъ встрчъ.

— Не утерпла я, ужъ больно мн захотлось воротиться на старое мсто, шепнула Дженни, хватая ее за платье. Вы только не серчайте на меня.

Вскор, вслдствіе разныхъ перемнъ въ состав тюремнаго штата, миссъ Уэстонъ была переведена въ западный флигель тюремнаго зданія, гд помщались заключенныя перваго разряда. Въ этотъ-то разрядъ положила себ Дженни попасть, чтобы не разлучиться съ своею любимицею. Глубокая привязанность придала ей новыя силы, и она къ удивленію тюремнаго начальства снова стала другимъ человкомъ. Прошло нсколько мсяцевъ, и желанная цль была достигнута.

На этотъ разъ счастье ей благопріятствовало, и она попала подъ начальство миссъ Уэстонъ. Теперь она была на верху тюремнаго благополучія: она носила зеленое форменное платье, на которомъ красовался No 1. Она получала восемь пенсовъ въ недлю, пила чай каждый день, пользовалась большею свободою общенія съ другими арестантками, имла больше времени для прогулокъ, но, что всего важне, надзирательницею ея была миссъ Уэстонъ.

До сихъ поръ каждый разъ, какъ ей случалось думать о своей послдующей жизни по выход изъ тюрьмы, она мечтала возвратиться къ своей старой обстановк, къ своей любезной уличной жизни въ Глазгов. Но теперь мечты ея приняли другой оборотъ. Однажды, разсказывая миссъ Уэстонъ о своемъ прежнемъ жить-быть, она была остановлена вопросомъ.

— Думала ли ты когда, Камеронъ, о томъ, что ты будешь длать по выход изъ тюрьмы?

Дженни помолчала въ нершимости.

— Нтъ, проговорила она наконецъ.

— Неужели ты захочешь воротиться къ прежнему образу жизни?

— Я… я право не знаю, какъ я устроюсь.

— Выбирай, что хочешь, будь, чмъ хочешь, только не сворачивай опять на старую дорогу. Вдь надо же теб попытаться быть честною женщиною.

— Попытаюсь, отвчала она неохотно.

— Слыхала ли ты когда объ обществ для вспомоществованія освобожденнымъ преступникамъ?

— Слыхать-то я слыхала, только не про такихъ, какъ я, все это писано. Въ мои годы, добавила она съ горькимъ отрывистымъ смхомъ, поздно поступать въ услуженье.

Тмъ не мене, посл этого разговора, мысль ея все чаще и чаще стала возвращаться къ поданному ей совту. Мало по малу она пришла къ положительному ршенію отправиться, по окончаніи срока своего наказанія, ‘домой’, что на тюремномъ нарчіи означаетъ, обратиться въ общество для вспомоществованія освобожденнымъ арестантамъ. Передъ нею лежалъ суровый, трудный путь, но онъ велъ къ новой жизни, давалъ ей возможность смло глядть добрымъ людямъ въ глаза, и она не робла.

ГЛАВА XXIX.

Воля — посл четырнадцати лтъ тюремнаго заключенія.

Въ избжаніе повтореній мы пройдемъ молчаніемъ послдующіе долгіе годы, которые Дженни Камеронъ провела въ тюрьм. День освобожденія приближался, и надо было подумать о томъ, куда дться по выход на волю. Мсяца за три до окончанія срока, главная надзирательница общалась Дженни похлопотать о ней въ обществ для вспомоществованія освобожденнымъ арестантамъ. Съ замираніемъ сердца стала ожидать Дженни ршенія своей участи. Найдетъ ли ее общество достойною своего покровительства? Не предпочтетъ ли она ей дргeю, боле достойную кандидатку? Потомъ она мысленно переносилась въ этотъ новый для нея міръ, міръ честныхъ, людей, среди котораго ей предстояло одиноко прокладывать себ дорогу, она видла передъ собою суровый, плохо вознаграждаемый трудъ, трудъ безъ отдыха, подъ надзоромъ какой нибудь взыскательной, подозрительной госпожи, она видла себя одинокою и принужденною во всемъ полагаться только на себя.

Женщины, высидвшія много лтъ въ тюрьм, обыкновенно съ ужасомъ думаютъ о необходимости снова стоять на своихъ ногахъ. Он такъ привыкли, чтобы о нихъ заботились другія, у нихъ такъ долго ни въ чемъ не было своей собственной воли, пища, кровъ и одежда были у нихъ готовыя, и он такъ отвыкли отъ самостоятельности, что превратились въ живыя машины, имъ какъ-то дико снова очутиться на своихъ ногахъ и заработывать свой собственный хлбъ. Обыкновенно подобныя женщины, посл немногихъ робкихъ усилій пробить себ дорогу, снова возвращаются въ тюрьму, на которую он привыкаютъ смотрть, какъ на единственное свое убжище.

Недли за дв до истеченія срока наказанія, главная надзирательница объявила Дженни, что общество для вспомоществованія освобожденнымъ преступникамъ приняло ее на свое попеченіе и озаботится доставить ей мсто служанки. Послдніе дни заключенія походили на сонъ, при одной мысли, что вотъ скоро, скоро она будетъ свободна, голова Дженни шла кругомъ. Подруги завидовали ей, она ясно видла это изъ ихъ взглядовъ. По всей тюрьм было извстно, что Камеронъ скоро выпустятъ на волю. Встрчаясь съ нею въ часовн т арестантки, передъ которыми еще лежали годы и годы неволи, глядли на нее почти со злобою, другія, для которыхъ уже занималась заря освобожденія, сочувственно улыбались ей, находились и такія добрыя души, которыя напутствовали ее различными пожеланіями.

— Камеронъ выходитъ, толковали въ тюрьм. Камеронъ отправляется ‘домой’. Камеронъ не миновать попасться въ новую бду. Эхъ, кабы мн обмняться съ Камеронъ: мн остается тянуть лямку шесть лтъ, ей — только шесть дней!

Камеронъ была сама не своя въ эти послдніе дни, она лишилась аппетита, и руки у нея дрожали. Она работала вяло и не охотно, работу ей возвращали назадъ: то шитье било плохо, то мтки были выставлены не на мст. Когда съ ней говорили, она то смялась безсмысленнымъ смхомъ, то заливалась безпричинными слезами. Днемъ она не могла дождаться ночи, чтобы на досуг продаться своимъ мечтамъ, ночью она лихорадочно металась по постели и съ нетерпніемъ ожидала дня, чтобы какъ нибудь развлечься отъ своихъ мыслей.

Она просила свою надзирательницу передать миссъ Уэстонъ, что она напишетъ ей, какъ скоро будетъ на мст. За день до своего освобожденія она была призвана въ главной надзирательниц, которая объявила ей, что пришло отъ статсъ-секретаря разршеніе выпустить ее изъ тюрьмы. Главная надзирательница дала ей, какъ водится, на прощанье нсколько добрыхъ совтовъ и отпустила снова въ келью. Пришелъ и вечеръ, послдній ея вечеръ въ Брикстон, и она въ послдній разъ напилась тюремнаго чаю.

Рано утромъ на другой день, еще задолго до звонка, она встала съ замирающимъ сердцемъ и принялась передлывать выпускное платье, которое было выдано ей еще наканун. Выпускныя платья обыкновенно шьются арестантками гуртомъ, и нердко случается, что короткія достаются женщинамъ высокаго роста, и на оборотъ. Перешивъ платье по своему росту, Дженни разложила его въ ожиданіи торжественной минуты, когда ей прикажутъ готовиться къ отъзду. Приказаніе долго не приходило, она успла собраться съ мыслями, убрать свою келью, побывать въ тюремной церкви. Наконецъ вождленная минута настала. Пришла надзирательница, которая должна была отвезти ее ‘домой’. Экипажъ дожидался ихъ на тюремномъ двор. Переступая въ послдній разъ за порогъ той кельи, въ которой она провела столько лтъ, Дженны испытала какое-то странное волненіе. ‘Хотла бы я знать, попаду ли я опять сюда’, проговорила она про себя, проходя не совсмъ твердымъ шагомъ тюремными корридорами. Двери келій, во избжаніе опаснаго волненія умовъ, оставались на замк, пока освобожденная счастливица не удалилась. Въ пустомъ корридор Дженни никого не встртила, кром дежурной надзирательницы.

— Прощайте, спасибо вамъ, что вы меня бдную не оставляли своею ласкою, проговорила Дженни, обращаясь къ надзирательниц, догорая дружески протянула ей руку и пожелала ей всякаго благополучія. Нельзя сказать, чтобы Дженни во время своего пребыванія въ тюрьм питала особенное расположеніе къ этой именно надзирательниц, но въ настоящую минуту она чувствовала, что любитъ ее за высказанныя ею добрыя желанія. Дженни страстно желала увидться съ Миссъ Уэстонъ передъ отъздомъ, ей хотлось еще разъ взглянуть на дорогое лицо, которое въ теченіи столькихъ лтъ было ея единственной отрадой.

Наканун миссъ Уэстонъ — да простятъ ей сторонники строгой дисциплины — улучила минуту и пробралась въ отдленіе Дженни, чтобы шепнуть ей сквозь затворенную дверь нсколько прощальныхъ словъ. Благословеніями и горячими изліяніями благодарности отвчала ей Дженни, и он разошлись, пожавъ другъ другу руки въ широкую щель, находившуюся между дверью и поломъ. Посл этого свиданья Дженни бросилась на постель и спрятала голову въ подушку, чтобы заглушить свои рыданія. Въ лучезарное утро, послдовавшее за этою темною ночью, миссъ Уэстонъ будто ненарокомъ очутилась на тюремномъ двор въ одно время съ Дженни.

— Да благословитъ ее Господь, подумала Камеронъ. Сердце мое чуяло, что я безъ того не уду, чтобы не повидать ее еще разъ.

Съ этимъ отраднымъ впечатлніемъ Дженни сла въ экипажъ. Привратникъ широко распахнулъ ворота, а за этими воротами была широкая, вольная жизнь!

ГЛАВА XXX.

Трудовая жизнь.

Въ вденіи общества для вспоможенія освобожденнымъ преступникамъ находился между прочимъ домъ, въ которомъ помщались женщины, состоявшія подъ покровительствомъ общества. Существованіе этого учрежденія за недостаткомъ денежныхъ средствъ было непродолжительно, но на своемъ короткомъ вку оно принесло много хорошимъ плодовъ.

‘Что пользы, писалъ комитету общества покойный сэръ Джошуэ Джебъ, въ добрыхъ намреніяхъ, съ которыми преступникъ покидаетъ тюрьму, если онъ по освобожденіи увидитъ себя безпріютнымъ скитальцемъ. Представьте себя на мст человка, неимющаго ни друзей, ни какой бы то ни было возможности пріискать себ честное занятіе. Что длать? Какъ быть?— становится при подобныхъ обстоятельствахъ страшнымъ жизненнымъ вопросомъ.’

Въ одинъ-то изъ этихъ пріютовъ отправилась Дженни Камеронъ, по выход изъ тюрьмы. Въ немъ ея жизнь потекла почти счастливо, никакія строгія правила не стсняли свободу обитательницъ заведенія, ничто не напоминало имъ о тюрьм: здсь он подлинно чувствовали себя дома. За исключеніемъ положенныхъ часовъ для отдыха ко сну и возвращенія домой, все остальное время дня было въ полномъ ихъ распоряженіи, имъ, такимъ образомъ, представлялась возможность попробовать на дл свою нравственную стойкость, и большинство, надо отдать ему справедливость, съ успхомъ выдерживало испытаніе. Освобожденныя преступницы не долго оставались въ этомъ мирномъ пріют. Общество спшило пристроить ихъ по ихъ желанію, пріискивая имъ мста или помогая эмигрировать. Дженни пробыла въ пріют недлю. Въ продолженіе этого времени она могла вполн насладиться свободой, но уличная жизнь дйствовала на нее раздражающимъ образомъ и слишкомъ напоминала ей Глазговъ. Въ этихъ шумныхъ, многолюдныхъ улицахъ ей было какъ-то не по себ.

Въ конц недли Дженни поступила на мсто. Одна изъ постительницъ пріюта, которой понравилась ея наружность, взяла ее къ себ въ услуженіе за хорошую плату. Замтимъ здсь мимоходомъ, что между благотворительными особами, покровительствующими обществу, очень немногія, ршаясь взять себ служанку изъ пріюта, даютъ ей приличное вознагражденіе, такимъ образомъ усилія этихъ женщинъ жить честно съ перваго же раза оказываются неблагодарнымъ трудомъ. Я знаю случай, что одна изъ нихъ поступила за пять фунтовъ годоваго жалованья въ домъ, гд было двнадцать комнатъ, и гд вся работа лежала на ней одной.

Мистеръ и мистриссъ Ивансъ, новые хозяева Дженни, свято хранили ея тайну. Ни нянюшка, ни кухарка, служившій въ томъ же семейств, ничего не знали о предшествующей ея жизни, что же касается до дтей, которыхъ было двое, то он находили только, что новая служанка миловидне и тише всхъ слугъ въ дому. Къ сожалнію подобная деликатность далеко не представляетъ обыденнаго явленія. Благотворители любятъ пощеголять своей филантропіей, и ради этого не думаютъ щадить чувства кающейся женщины, а между тмъ, одно имя тюрьмы кидаетъ въ дрожь бдную женщину, и ей мерещится подозрніе въ каждомъ взгляд, устремленномъ на нее.

Прислуга мистриссъ Ивансъ принимала Дженни за шотландку, проживавшую до сихъ поръ въ людяхъ гд-то на свер, само собою разумется, никто и не думалъ выводить ее изъ заблужденія. Порою Дженни предлагались щекотливые вопросы, изъ которыхъ она не знала, какъ выпутаться. На бду у кухарки былъ братъ въ Эдинбург, вслдствіе чего она постоянно наводила разговоръ на Шотландію.

— По какимъ городамъ ты всего больше жила? было чуть не первымъ вопросомъ кухарки.

— Да все больше въ Глазгов.

— Хорошіе тамъ господа проживаютъ?

— Есть очень хорошіе.

— Ну, а твои какъ?

— Ничего, господа, какъ господа.

— Большой домъ былъ?

— Очень большой.

Бдовое дло было для Дженни отвчать на разспросы дтей. Эти дти вчно умютъ поставить человка въ тупикъ. Семилтняя двочка при каждомъ удобномъ случа норовила убжать отъ своей няньки, и отправлялась по всему дому отыскивать Камеронъ. Ей полюбилась новая служанка, и она охотно подсаживалась къ ней и приставала съ затруднительными вопросами.

Однажды нянька отлучилась со двора, и Дженни было поручено присмотрть за дтьми и сводить ихъ погулять. Гордость бдной женщины при мысли, что госпожа доврила ей своихъ дтей, не знала границъ. То была, быть можетъ,самая свтлая минута въ ея жизни. Въ довершеніе ея блаженства дти напрямикъ объявили матери: что если ‘бы Дженни была нянюшкой, то имъ было бы не въ примръ лучше. Нельза ли такъ устроить, чтобы Дженни на время стала нянюшкой, а Анна горничной?’

Письмо Дженни къ миссъ Уэстонъ въ первое время ея пребыванія у мистриссъ Ивансъ дышало бодростью и непоколебимою увренностью, что и впредь все пойдетъ также хорошо. Подобно всмъ впечатлительнымъ натурамъ, Дженни всегда была готова увлекаться радужными ожиданіями. Но прошло недли четыре, и миссъ Уэстонъ получила отъ нея письмо совсмъ иного содержанія. Дженни писала, что скучаетъ и упала духомъ, она не понимала, что съ ней такое длается, но она боялась занемочь. Письмо заключалось просьбою къ миссъ Уэстонъ захать къ ней хоть на минуту.

Миссъ Уэстонъ хорошо понимала, что скука была причиною безумныхъ вспышекъ Дженни въ тюрьм, и боялась, чтобы, наскучивъ однообразіемъ своей настоящей жизни, она снова не сбилась на старую дорогу. Въ первый же свой свободный вечеръ миссъ Уэстонъ отправилась ее провдать. Камеронъ, отворившая ей дверь, радостно вскрикнула, увидвъ знакомое лицо.

— Такъ это вы! Я и надялась, что вы прідете, и боялась надяться. Ужъ очень мн хотлось васъ видть.

— Я пріхала провести съ тобою нсколько минутъ, если твоя госпожа позволитъ.

— Спасибо вамъ, проговорила Камеронъ со слезами на глазахъ, и побжала къ мистриссъ Ивансъ. Черезъ нсколько минутъ она возвратилась.

— Меня отпустили прогуляться съ вами, объявила она. Пока я одваюсь, мистриссъ Ивансъ желала бы переговорить съ вами на счетъ меня.

И Дженни, обрадованная какъ ребенокъ, побжала на верхъ, между тмъ, у бывшей ея надзирательницы и у мистриссъ Ивансъ разговоръ шелъ о ней. Послдняя не могла нахвалиться новой служанкой.

— Порой она бываетъ очень задумчива, замтила она, но я надюсь, что она мало по малу оправится. Къ тому же она уже слишкомъ прилежно работаетъ.

Когда миссъ Уэстонъ и Дженни очутились на улиц, первымъ вопросомъ послдней было:

— Ну что она говоритъ обо мн?

— Она до сихъ поръ тобою довольна, но находитъ, что ты надрываешься работой.

— Эхъ, да какъ же мн быть безъ работы? Когда я сижу сложа руки, ужъ очень меня мои мысли одолваютъ.

— Старайся не предаваться мрачнымъ мыслямъ.

— Да я и стараюсь, только черныя мысли сами собою лзутъ въ голову.

— Какія же это черныя мысли?

— Да хоть бы объ васъ, мн все думается не забыли ли вы меня, потомъ я припоминаю вс свои прошлые грхи, мучитъ меня еще другая мысль: куда я днусь, когда у меня и послдней силы не станетъ…

— Но ты на видъ совершенно здорова, замтила миссъ Уэстонъ.

— Нездоровье мое вотъ тутъ, отвчала Дженни, указывая на грудь, и рано или поздно оно меня доканаетъ. А тогда одинъ конецъ — рабочій домъ.

Миссъ Уэстонъ сдлала все, что было въ ея силахъ, чтобы успокоитъ Дженни, и ободренная ея присутствіемъ, Дженни просіяла и забыла свои мрачныя предчувствія. Дале она сообщила миссъ Уэстонъ, что госпожа ее зоветъ съ собою въ Америку, куда Ивансъ собирались въ скоромъ времени переселиться всей семьей.

— А хотлось бы теб хать въ Америку? спросила миссъ Уэстонъ.

— Хотться-то пожалуй и хотлось бы, на чужой сторон мн было бы какъ-то покойне: отъ моей старой жизни, знаете ли, подальше. Только васъ-то вдь я тогда больше не увижу, вы будете для меня все равно, что мертвая.

— Но здоровье твое понравилось бы тамъ, Камеронъ.

— Да, оно-то самое и не даетъ мн покоя. Эхъ, миссъ, кабы я только знала, что меня еще хватитъ на десять лтъ.

Прошло нсколько времени, и миссъ Уэстонъ ничего боле уже слыхала объ отъзд семейства Ивансъ заграницу, между тмъ все семейство въ сопровожденіи всего домашняго штата побывало на берегу моря. Дженни возвратилась съ этой поздки повеселвшею и посвжвшею. Она объявила миссъ Уэстонъ, что чувствуетъ себя совершенно счастливою, что господа до нея очень добры и что ей грхъ пожаловаться на судьбу. Въ этотъ періодъ своей жизни она начинала дорожить преимуществами, сопряженными съ званіемъ честной женщины, и неохотно бы согласилась ими пожертвовать. ‘Глазговское житье’ казалось ей страшнымъ сномъ, отъ котораго она рада была, что проснулась.

Прошло еще нсколько мсяцевъ, и мистриссъ Ивансъ возобновила Дженни предложеніе хать съ нею въ Америку. На этотъ разъ переселеніе всей семьи было дло окончательно ршенное.

Предложеніе это не на шутку разстроило Дженни, какъ разстроивала ее всякая случайность, выходящая изъ ряду обыденныхъ событій. Не въ ея характер было ршить самостоятельно, что для нея лучше: она обратилась за совтомъ къ миссъ Уэстонъ, которому и послдовала: ршено было, что она черезъ нсколько недль навсегда распростится съ Англіей. Много слезъ пролила Дженни при мысли о разлук съ единственнымъ своимъ другомъ, но судьба караулила ее, и ей не такъ-то скоро было суждено удалиться съ арены, на которой она жила и дйствовала до сихъ поръ.

Дженни шла однажды по улиц съ порученіемъ отъ своей госпожи, какъ вдругъ кто-то схватилъ ее за платье. Оглянувшись, она очутилась лицомъ къ лицу съ Сусанною Маршъ, своей старинной тюремной подругой.

— Дженни!

— Сусанна!

Дженни краснла и блднла поперемнно, она дышала тяжело и принуждена была прислониться къ ршетк сосдняго дома, широко раскрытыми глазами глядла она въ лицо этому призраку изъ прошедшаго, который такъ неожиданно сталъ поперегъ ея дороги.

— Вотъ уже два дня, какъ я тебя подкарауливаю Дженни.

— Какъ ты отыскала меня?

— Я встртилась съ другою женщиною изъ ‘Пріюта’, и отъ нея узнала, что ты живешь при мст неподалеку отсюда.

— Давно ли ты выпущена?

— Вотъ уже нсколько мсяцевъ

— Чмъ же ты теперь занимаешься?

— Я наняла небольшую комнату въ окрестностяхъ Дрори-Лэна и шью платья. Работа ко мн валомъ валитъ, я и съ половиной не поспю справиться.

— И хорошо теб платятъ за работу?

— Цны даютъ красныя, я ужъ успла отложить копйку на черный день. Мн только не достаетъ помощницы, и я такъ разсчитала, что если ты недовольна своимъ мстомъ, то мы отлично могли бы жить вдвоемъ.

— Мстомъ я своимъ довольна.

— Тмъ хуже, было себялюбивымъ отвтомъ.

— Ну, дай Богъ, чтобы теб и впредь также везло, и ты не принималась бы за старое, замтила Дженни.

— Спасибо на добромъ желаньи. Я у тебя какъ нибудь побываю и поразскажу обо всемъ подробно.

— Нтъ, нтъ, не приходи, намъ не за чмъ больше знаться, воскликнула Камеронъ. Дай Богъ теб всего хорошаго, только меня-то ужъ оставь жить, какъ мн живется.

— Ну, коли ты не хочешь, чтобы я къ теб приходила, то я, не безпокойся, навязываться не стану, и обиженная швея пошла своей дорогой.

ГЛАВА XXXI.

Шагъ назадъ.

Недлю спустя посл этой встрчи, пришло письмо на имя Дженни. Она сразу узнала крупный, неказистый почеркъ, который такъ часто видала на контробандныхъ запискахъ, приходившихъ къ ней во дни ея заточенья. Она засунула письма въ карманъ, въ ожиданіи удобнаго случая его прочитать. Дженни стыдилась этого письма, она боялась его распечатать, изъ тоже время томилась страшнымъ любопытствомъ узнать его содержаніе. Природа ея искала любви, а въ этомъ письм она видла доказательство, что Маршъ не переставала о ней думать во все это время. Не ране, валъ поздно вечеромъ, покончивъ всю свою дневную работу, ршилась Дженни сломать печать. То было длинное посланіе, въ которомъ, посл обычныхъ изъявленій привязанности, Сусанна просила свою бывшую подругу дать ей знать, когда будетъ ея первый свободный день. Сусанна предлагала воспользоваться этимъ свободнымъ днемъ для увеселительной поздки вдвоемъ куда нибудь за городъ. ‘Смотри же, заканчивала Сусанна свое письмо, отвчай мн либо да, либо нтъ’.

Цлыхъ три дня медлила Дженни отвтомъ. Рой неотвязныхъ мыслей, противъ которыхъ она тщетно, боролась, преслдовалъ ее въ эти три дня, чтобы она ни длала. Искушеніе хоть день погулять на вол было велико. И что же тутъ дурнаго погулять денекъ? разсуждала она сама съ собою. Разв сама госпожа ея не предлагала ей уже нсколько разъ воспользоваться принадлежавшимъ ей правомъ на нсколько свободныхъ дней въ году? Правда, она собирается повеселиться въ обществ Сусанны Маршъ, но въ этомъ большой бды еще нтъ. Не говорила ли ей Сусанна, что ведетъ теперь тихую, честную жизнь? Отчего же и не повритъ въ этомъ Сусанн?

Три дня собиралась Дженни попросить позволеніе отлучиться со двора. Ее страшили вопросы, которые мистриссъ Ивансъ могла предложить ей по поводу этой просьбы, и на которые ей ничего боле не оставалось, какъ отвчать ложью, потому что одно упоминовеніе съ ея стороны о старинной пріятельниц могло возбудить подозрніе. Но искушеніе отдохнуть отъ однообразія будничной жизни было такъ сильно, ей такъ хотлось прокатиться внизъ по Темз прежде, чмъ навсегда съ ней распроститься, ей такъ хотлось хоть на одинъ день чувствовать себя свободной! Она собралась съ духомъ и отпросилась со двора, объявивъ что ей нужно кое-что для себя закупить. Мистриссъ Ивансъ отпустила ее охотно и не предложила ни одного неловкаго вопроса.

Въ ожиданіи общаннаго праздника, Дженни впала въ тревожное состояніе духа. Она часто стала задумываться надъ работой, дло валилось у нея изъ рукъ. Кухарка замтила ей, что она должно быть влюблена, когда же въ дом узнали, что Дженни отпросилась на цлый день со двора, послднее предположеніе перешло въ положительную увренность, и Дженни сдлалась предметомъ довольно пошлыхъ шутокъ.

Въ условленный день Дженни Камеронъ явилась на пароходную пристань, гд ее ожидала Сусанна Маршъ, и подруги отправились на пароход до Гринича. Когда нервы Дженни поуспокоились, она повеселла подъ обаяніемъ новизны, цлый день провела она въ обществ Сусанны, которая выхваляла ей свой настоящій образъ жизни и выгодность своей работы, не упуская при этомъ случая провести параллель между этою жизнью и тою ‘кабалою’, въ которую отдала себя Дженни. Когда Дженни разсказала ей о предполагаемой поздк въ Америку, у нея нашлось множество страшныхъ разсказовъ объ этой стран, и она принялась доказывать своей пріятельниц, что безуміе съ ея стороны отправляться въ такую даль, когда она и здсь можетъ найти себ хорошее мсто.

На обратномъ пути Сусанна сбросила маску респектебельности, которую хранила до сихъ поръ. На одномъ пароход съ нашими путешественницами хало нсколько человкъ мастеровыхъ, Маршъ связала съ ними тутъ же знакомство и пустилась въ легкій, довольно бойкій разговоръ. Вслдъ за этимъ скоро явилось на сцену вино. Дженни совершенно упустила изъ виду, что посл столькихъ лтъ воздержанія она не можетъ выносить такое количество спиртныхъ напитковъ, какъ бывало, и съ удивленіемъ замтила, что голова у нея закружилась съ перваго же стакана настоящей шотландской водки, которой она не пивала съ тхъ поръ, какъ была въ Глазгов.

— Однако пора мн домой, проговорила она встревоженнымъ голосомъ. Что обо мн подумаютъ дома, если я запоздаю?

Она отказалась отъ дальнйшаго участія въ попойк и обмнялась колкостями съ Сусанною, которая находила что глупо съ ея стороны отставать отъ другихъ, когда попойка только что началась. Какъ только пароходъ присталъ къ берегу, Дженни опрометью бросилась домой. Она даже забыла проститься съ своею подругой.

Въ семейств Ивансъ вс спали кром самой хозяйки, когда Дженни постучалась въ дверь. Мистриссъ Ивансъ начинала сильно безпокоиться о ней, но, не желая выдать своихъ опасеній другимъ, отпустила слугъ на покой, ршившись сама дождаться ея возвращенія. Дженни какъ громомъ поразило появленіе самой мистриссъ Ивансъ, вышедшей отперть ей дверь.

Однако ты очень запоздала, Камеронъ, замтила ей госпожа.

Дженни стояла молча, опустивъ глаза въ землю и переминаясь съ ноги на ногу. Ей ничего боле не оставалось, какъ молчать, потому что выпутываться ложью ей не хотлось.

— Надюсь, что это случилось въ первый и послдній разъ, продолжала мистриссъ Ивансъ, видя, что отвта ей не дождаться. Я вполн теб довряю Камеронъ, и убждена, что ты не обманешь моего доврія.

— Нтъ, этого я не сдлаю, отвчала Камеронъ.

— Что тебя задержало такъ долго, продолжала мистриссъ Ивансъ, немного помолчавъ.

Камеронъ какъ-то безсмысленно взглянула на свою госпожу.

— Я право не знаю, проговорила она. Я… Я заблудилась.

Минуту спустя, она уже раскаивалась въ этой неловкой лжи. Лицо мистриссъ Ивансъ омрачилось, и Дженни видла ясно, что ей не поврили.

— Смотри же, чтобы этого впередъ не случалось, проговорила мистриссъ Ивансъ такимъ ршительнымъ тономъ, какого Дженни еще ни разу отъ нея не слыхала.

Тяжелые посл этого настали дни для нашей героини. Совсть упрекала ее за легкомысленный поступокъ и за ложъ, которою она думала выпутаться изъ бды. Ее мучила мысль что сама же она поколебала довріе къ себ добрыхъ людей и что теперь возстановить это довріе будетъ очень трудно. Въ довершеніе всего она занемогла, и два дни пролежала въ постели, посл чего ея прежнія опасенія воскресли съ удвоенною силою, одна мысль, что ей, быть можетъ, придется искать убжища въ больниц или въ рабочемъ дом, наводила на нее ужасъ.

Томимая этими безотрадными мыслями, она механически исполняла лежавшія на ней обязанности и рада была каждому предлогу, чтобы вырваться изъ дома и освжиться на улиц. Отправляясь однажды съ порученіемъ отъ своей госпожи, она снова встртилась съ Сусанною Маршъ. Подруги прогуляли около часу по Нью-Кентъ-Роду, и Дженни до того заслушалась пріятельницы, которая по прежнему выхваляла преимущества своего ремесла, что совсмъ забыла про дло, по которому была послана. Спохватившись, она перепугалась, и испугъ ея вызвалъ насмшливое замчаніе со стороны Сусанны:

— Что ты такъ трусишь каждаго косаго взгляда, я бы ужъ лучше съ ними со всми распростилась, проговорила она.

— Да, можетъ я такъ и сдлаю.

— А тогда, приходи-ка ко мн на квартиру, я во всякое время бываю дома. Мы съ тобою заживемъ припваючи.

— Коли моего терпнья больше не хватитъ жить въ людяхъ, то я, длать нечего, приду. Ты меня, можетъ статься, скоре увидишь, нежели ожидаешь.

— Чмъ скоре ты придешь, милочка, тмъ лучше.

Мистриссъ Ивансъ, слегка раздосадованная долгимъ отсутствіемъ Дженни, встртила ее вопросомъ:

— Камеронъ гд ты пропадала?

Дженни назвала то мсто, куда ее послала сама госпожа. Отвтъ былъ неудовлетворительный и мистриссъ Ивансъ полюбопытствовала знать, не заходила ли она еще куда нибудь.

— Никуда, отвчала Дженни.

— Но по моему длу не могла же ты ходить цлый часъ, Камеронъ, строго продолжала она, ты меня обманываешь.

— Я вамъ говорю сущую правду.

— Нтъ, ты что-то утаиваешь отъ меня, ты сама заставляешь меня лишить тебя всякаго доврія.

Камеронъ ломала руки и молчала.

— Можетъ быть у тебя по сосдству завелось какое нибудь новое знакомство?

— Нтъ.

— Или, быть можетъ, ты встртилась съ кмъ нибудь изъ своихъ старинныхъ знакомыхъ, съ которыми ты не знаешь какъ развязаться?

Вопросъ попалъ не въ бровь, а прямо въ глазъ, но Камеронъ ршилась не выдавать своей тайны.

— Нтъ, сударыня, отвчала она лаконически, какимъ-то вызывающимъ голосомъ.

— Въ такомъ случа какъ прикажешь понимать твое долгое отсутствіе? Ты уклоняешься отъ всякихъ объясненій, Камеронъ, своимъ молчаніемъ ты наводишь меня на подозрнія.

— Коли вы мн не хотите врить, то ужъ не лучше ли мн уйти отъ васъ? замтила Дженни.

— Подумай о томъ, что ты говоришь, въ настоящую минуту ты слишкомъ раздражена. Не уходи отъ меня сгоряча, обсуди свое ршеніе въ боле спокойную минуту. Если дйствительно окажется, что ты не можешь быть счастлива въ моемъ дом и руководиться моими совтами, тогда, конечно, намъ всего лучше разстаться.

ГЛАВА ХXXII.

Бгство.

Очутившись одна въ своей комнат, Дженни присла, чтобы собраться съ мыслями. Этотъ новый міръ, въ который она недавно вступила, встртилъ ее такъ чуждо и непривтливо, вс были противъ нея, вс смотрли на нее съ недовріемъ, она чувствовала, что не можетъ этого доле выносить, что вс усилія помириться съ такою жизнью будутъ тщетны. Разв она не старалась перемнить себя? и къ чему же это повело? Она была бдное, слабое, темное созданіе, и что же можно было отъ нея требовать? Другое дло, если бы ее учили добру съ колыбели, а теперь, не безразсудно ли было ожидать, чтобы она сразу стала другимъ человкомъ. Она представляла себ, какъ мистриссъ Ивансъ и миссъ Уэстонъ будутъ жалть о ней, немного погодя, и при этой мысли такъ расплакалась, что постель задрожала отъ ея судорожныхъ рыданій.

Надо было подумать, какъ выйти изъ этого положенія. Пойти къ мистриссъ Ивансъ и хладнокровно объявить ей, что она отходитъ отъ нее и даетъ ей мсяцъ сроку, чтобы пріискать себ другую служанку? Но какъ выжить еще цлый мсяцъ въ этомъ дом? Мистриссъ Ивансъ не даетъ ей отдыху съ своими совтами и подозрніями, и еще, пожалуй, чего добраго, напишетъ обо всемъ миссъ Уэстонъ, и тогда какими глазами глядть Дженни на добрыхъ людей? Нтъ, тутъ и недли нельзя мшкать, скоре, скоре вонъ изъ кабалы. Завтра же, рано утромъ, пока еще весь домъ будетъ спать, она украдкою, какъ воръ, выйдетъ изъ дома и пойдетъ искать себ другой, боле свободной жизни. Жажда перемны, во что бы то ни стало, желаніе избавиться отъ этого одуряющаго однообразія, которое доводило ее до отчаянья, вотъ что побуждало ее бжать, очертя голову, на встрчу новой жизни. Она знала, что не на радость ей будетъ задуманный шагъ: по мр того, какъ роковая ночь приближалась къ концу, ей становилось все тяжеле и тяжеле на душ. Безпокойно металась она на своей постели, она попробовала встать, отодвинула штору и принялась глядть въ окно на темную улицу, на которой тускло мелькали фонари, немного поглядя, она снова бросилась на постель, ршившись было пролежать въ ней до разсвта, но не утерпла, снова вскочила, зажгла свчу и принялась писать письмо къ своей госпож, въ которомъ силилась, какъ умла, объяснить ей свой поступокъ.

Окончивъ это посланіе, она принарядилась въ лучшее свое платье, надла шляпу и платокъ, и поглядлась въ зеркало, выраженіе ея блднаго лица испугало ее. За эту ночь она постарла нсколькими годами. Она отворила дверь и спустилась по лстниц точно призракъ ночной, не успвшій еще скрыться при наступленіи дня. На первой же площадк она остановилась, раздумывая не зайти ли ей къ дтямъ и не взглянуть ли ей въ послдній разъ на двочку, которая, безъ сомннія, станетъ скучать по ней, когда она уйдетъ. Но страхъ разбудить нянюшку удержалъ ее, и она прямо спустилась въ кухню. Тутъ она по привычк, не отдавая себ отчета въ своемъ поступк, развела въ плит огонь, налила воды въ котелъ и поставила ее кипятиться. Кухарка не любила вставать рано, и Дженни обыкновенно исполняла за нее каждое утро эту часть ея обязанностей. Съ руками, перепачканными въ саж, она снова поплелась на верхъ. На сердц у нея было тяжеле, чмъ когда нибудь, и она съ трудомъ волочила ноги. Въ гостиной, куда она направилась, было еще темно отъ закрытыхъ ставней. Она отворила ставни, привела въ порядокъ разные предметы, разбросанные съ вечера, стерла съ мебели пыль и наконецъ положила свое письмо на столъ противъ того самаго мста, на которое обыкновенно садилась мистриссъ Ивансъ. Покончивъ все это, она отправилась въ сни. Сердце ея страшно колотилось въ груди, пока она отпирала дверь. На встрчу ей пахнулъ съ улицы свжій, утренній воздухъ, и она вышла, крпко на крпко притворивъ за собою дверь.

На башенныхъ часахъ первой церкви, мимо которой она проходила, пробило шесть часовъ. Кабаки были уже отперты, и она поспшила зайти въ первый же попавшійся, чтобы выпить стаканъ своего любимаго напитка, настоящей шотландской водки. Она была такъ слаба, что чувствовала необходимость подкрпиться прежде, чмъ пойти дале. Водка нсколько ободрила ее и, кутаясь въ шаль, она продолжала свой путь, угрюмо выступая на встрчу своему темному будущему.

ГЛАВА XXXIII

Знакомый вертепъ.

Дженни плохо еще была знакома съ Лондономъ, и принуждена была спрашивать у прохожихъ дорогу въ Дрори-Лэнъ, гд жила Сусанна Маршъ. Переулокъ, въ которомъ жила послдняя, такъ напомнилъ ей хорошо знакомыя Глазговскія трущобы, что она тотчасъ же поняла, что вс разсказы Сусанны о своемъ настоящемъ честномъ жить были грубая ложъ. Но она боялась себ самой въ этомъ сознаться, и на все закрывала глаза.

— Кого вамъ нужно? грубо спросила ее неряшливо одтая женщина, которая вышла отворить ей дверь.

— Мн нужно Сусанну Маршъ.

— Такъ и постучались бы въ дверь къ Сусанн Маршъ, а то меня только оторвали отъ работы.

Камеронъ стала взбираться вверхъ по грязной. лстниц. На встрчу ей слышались знакомые звуки: шумъ захлопывающихся дверей, плачъ ребятъ и голоса, призывающіе на нихъ проклятіе, удушливый смрадъ на лстниц былъ тотъ самый, который зарождалъ столько лихорадокъ въ Глазгов, мужскія и женскія лица, мелькавшія передъ нею, носили на себ клеймо порока. У одного изъ обитателей этого страшнаго притона она спросила, гд тутъ живетъ Сусанна Маршъ.

— А вотъ здсь. Только врядъ-ли она еще встала. Вчера-то она, знаете ли, была немножко того…

И говорившій толкнулъ каблукомъ въ сосднюю дверь, и принялся кричать громовымъ голосомъ: мистриссъ Маршъ!

— Да войди же, болванъ, чмъ горло-то драть за дверью. Что тамъ такое случилось?

— Да вотъ тутъ одна дама пришла съ вами позавтракать.

— Что-о?

Дженни прикоснулась къ ручк двери, которая сейчасъ же отворилась и старыя подруги очутились лицомъ къ лицу въ грязной и тсной комнат. Сусанна едва успла съ трудомъ приподняться на постели, и сидя протирала глаза. Рядомъ съ мистриссъ Маршъ лежала другая двушка, и крпко спала, не смотря на происходившій вокругъ нея содомъ.

— Ну вотъ видишь, Сусанна, я и пришла къ теб.

— Съ нами сила крестная! Кого я вижу!

Маршъ не трогалась съ мста и продолжала глядть на Дженни сонными глазами, силясь сообразить, какъ это все такъ случилось.

— Видно ты съ бабьемъ-то переругалась? спросила она наконецъ.

— Да почитай что такъ, отвчала Дженни, не имвшая ни малйшей охоты вдаваться въ дальнйшія объясненія.

— Ну, очень рада тебя видть. Я такъ и знала, что теб въ горничныхъ не ужиться. Эй, Полли!..

И мистриссъ Маршъ принялась толкать своимъ острымъ локтемъ спавшую возл нея женщину.

— Что тамъ такое? промычала Полли.

— Та молодая женщина, что помнишь?— еще я теб такъ часто про нее разсказывала — такъ вотъ она сама сюда пришла.

— А, гм!

Пилли раскрыла одинъ глазъ, но тотчасъ снова закрыла его и погрузилась, какъ ни въ чемъ не бывало, въ сладкую дремоту. Сусанна между тмъ встала и принялась приводить въ порядокъ комнату.

— Мн сказали, что ты вчера вечеромъ была пьяна, замтила Дженни.

— Кто это теб сказалъ? спросила Маршъ, прерывая свое занятіе.

— Мн такъ на лстниц сказали.

— Ужъ какъ же! Имъ какъ не знать! съ презрніемъ отозвалась Сусанна.

— Сусанна! вдь я надюсь, что ты меня не обманула?

— Стану я тебя обманывать!

— И ты точно живешь работою, шьешь платья?

— Да, конечно. Присядь-ка, Дженни, я такъ рада тебя видть.

Дженни сла, сняла шляпу и поглядла вокругъ себя. Обвалившаяся штукатурка на стнахъ, голый полъ, разбитыя стекла въ окнахъ, все это глядло такъ непривтливо, что она не удержалась и разразилась громкими, истеричными рыданіями.

— Что съ тобой, что съ тобой? спрашивала ее перепуганная Сусанна.

Но Дженни не отвчала и продолжала покачиваться на своемъ стул, знаками прося, чтобы ее оставили въ поко, дали ей выплакаться.

— Такъ вотъ на что я промняла свое привольное житье, воскликнула она, ломая руки, когда стихъ первый взрывъ отчаянья.

— Есть объ чемъ тужить, утшала ее Сусанна.

— Небось! важно заживемъ! Что пользы нашей сестр оставаться честной? Посиди-ка маленько, да поуспокойся.

И Маршъ принялась хлопотать около камина, между тмъ какъ удивленная Пилли стала одваться, не спуская съ Дженни широко раскрытыхъ глазъ!

Заваривъ чай, Сусанна пошепталась съ Пилли, которая посл того куда-то скрылась. Минуту спустя она воротилась съ водкой. Хозяйка услась къ столу и пригласила Дженни къ нимъ присоединиться.

— Будетъ теб думать-то. Объ чемъ это ты все думаешь? спросила Сусанна.

— Я думаю о томъ, что я отптая дура.

— Ишь, что выдумала! Подлей-ка себ рому въ чай, съ этого повеселешь.

Дженни выпила чашку, попросила другую, и начала надяться, что въ конц концовъ все устроится къ лучшему.

Посл чая вс три женщины подсли къ камину и принялись болтать. Слово за слово Дженни дошла до вопроса, есть ли у Сусанны работа. Правда разомъ вышла наружу.

— И! я давнымъ давно бросила работу, было отвтомъ.

— Но вдь ты шила же прежде?

— Пробовала я было заниматься этимъ, да дло не пошло на ладъ. Я отродясь была плохой работницей.

— Такъ, чмъ же ты живешь теперь?

— Да тмъ же, чмъ и прежде.

Дженни молча уставилась на огонь.

— За чмъ ты мн этого ране не сказала, Сусанна, проговорила она помолчавъ.

— Будто ты объ этомъ не догадывалась? Вдь ты, слава Богу человкъ бывалый.

— И то правда.

Вечеромъ Сусанна предложила всмъ идти со двора. Пилли принялась румянить щеки, но Дженни на отрзъ объявила, что не тронется съ мста.

— Ужъ не хочешь ли ты просидть здсь весь вечеръ?

— Да.

— Полно теб дурить, двка. Пойдемъ-ка лучше провтриться.

— Нтъ ужъ, я лучше останусь дома.

Тщетно употребляла Сусанна всевозможные доводы, чтобы отговорить ее, Дженни стояла на своемъ и ее оставили дома, чтобы ‘потшить ея упрямство’.

На слдующій день она продолжала упорствовать въ своемъ ршеніи къ великой досад мистриссъ Маршъ.

— Не можешь же ты вкъ такъ оставаться, замтила она. Чмъ сидть дома и дуться, пойдемъ-ка лучше съ нами.

— Говорятъ теб, что я ее хочу идти.

— Кто же будетъ платить за тебя квартирныя деньги?

— Я сама буду платить.

— Сколько у тебя лежитъ денегъ въ банк? Ты мн говорила намеднись, что отложила малую толику.

— О, небезпокойся, у меня есть чмъ прожить покамстъ.

— Такъ ты не хочешь идти?

— Нтъ.

Такъ проходилъ день за днемъ. Камеронъ упорно стояла на своемъ и не подавалась ни на какія увщанія. Она не длала и попытки достать себ работу, зная напередъ всю безполезность такой попытки. Спокойно сидла она сложа руки, зная, что капиталъ ея истощается съ каждымъ днемъ. Она находила какое-то мрачное удовольствіе въ сознаніи, что она далеко не такъ преступна, какъ думаютъ о ней люди, какъ думаютъ о ней мистриссъ Ивансъ и миссъ Уэстонъ, что, живя между воровъ и развратницъ, она, между тмъ, не воровка и не развратница.

Дома ей жилось очень плохо. За отсутствіемъ движенія и свжаго воздуха здоровье снова начало измнять ей. Денегъ становилось мало, платье изнашивалось. Большая часть ея платьевъ лежала въ сундук у мистриссъ Ивансъ, за которымъ у нея не доставало духу послать.

Положеніе это становилось невыносимо. Однажды вечеромъ, когда ни Пилли, ни Сусанны по обыкновенію не было дома, ею овладлъ такой ужасъ одиночества, что она ршилась идти, куда глаза глядятъ. По временамъ ей даже вспоминалась тюрьма, съ ея желзными затворами и неумолимо-строгой дисциплиной. Ей казалось, что теперешнее ея положеніе ничмъ не лучшее тхъ одиноко-тоскливыхъ дней, которые она провела въ брикстонскомъ заточеніи. Холодный потъ проступалъ на нея лиц, когда Дженни проходила мысленно свой прежній путь, окончившійся четырнадцатилтнимъ заключеніемъ… Что ожидаетъ меня дальше? Что я буду длать?— разсуждала она, заливалась наедин горькими слезами.

Въ глубокомъ раздумьи она вышла на улицу и безцльно блуждала городу. Прохожіе толкали ее, бранились, что она толчется у нихъ передъ носомъ и не смотритъ, куда идетъ. Полисменъ начиналъ уже зорко всматриваться въ нее, какъ вдругъ къ ней подошелъ незнакомецъ и, подумавъ съ минуту, вручилъ письмо. Машинально взяла она письмо и пошла дале.

Сдлавъ еще нсколько шаговъ, она наткнулась на Сусанну Маршъ. Подруга ея была разрумянена и принаряжена. Долго вглядывалась она въ Дженни, и узнавъ ее, вскрикнула отъ удивленія.

— Такъ ты ршилась наконецъ выйти?

— Я вышла только прогуляться.

— Давно бы теб пора прогуляться. Будетъ съ тебя сидть и дуться дома.

Тутъ Сусанна увидла письмо, которое незнакомецъ вручилъ Дженни, и которое она машинально держала въ рук.

— Такъ и ты получила приглашеніе?

— А что это за приглашеніе?

— Приглашеніе къ чаю, къ ужину, или тамъ чортъ ихъ знаетъ къ чему въ Сентъ Джемсъ Голь. Это новая выдумка поповъ. Разорви его.

Но Камеронъ, вмсто того чтобы разорвать письмо, распечатала его и разобрала по складамъ.

То былъ одинъ изъ тхъ циркуляровъ, которые разсылаются учредителями митинговъ въ Сентъ Джемсъ Гол. Великая, благая цль этихъ митинговъ — спасти погибающихъ женщинъ отъ конечной гибели, доказать имъ, что не прошло и для нихъ время раскаяться, что есть еще люди, которые принимаютъ къ сердцу ихъ интересы.

— Гд это Сентъ Джемсъ Голь? неожиданно спросила Дженни.

— Тутъ близехонько. Ужъ не хочешь ли ты идти?

— Отъ скуки, почему же и не сходить. Я не знаю, что съ собой длать. Дома я все равно не засну.

Маршъ поглядла на нее, видимо ей не понравилось выраженіе лица Дженни.

— Коли такъ, пойдемъ вмст. Можетъ будетъ надъ чмъ посмяться, во всякомъ случа мы даромъ поужинаемъ.

ГЛАВА XXXIV.

Переломъ къ лучшему.

Когда Дженни и Маршъ вошли въ ресторанъ, собраніе состояло изъ ста пятидесяти женщинъ. Число это до открытія митинга возросло вдвое.

— Все это пропащій людъ, не изъ нашихъ, замтила Сусанна съ полнымъ сознаніемъ собственнаго превосходства. Намъ здсь нечего длать.

— Нтъ, ужъ ты мн не мшай остаться, ршительно возразила Дженни.

— Здсь запаздывать негодится, сей часъ начнется проповдь.

Но вс эти убжденія Дженни оставила безъ вниманія и стала въ ряды погибшихъ женщинъ, изъ которыхъ состояло собраніе.

Она уже успла оглядться и проврить справедливость Сусанновой догадки. Присутствующія были не совсмъ одной съ ней профессіи, он не промышляли воровствомъ и при другихъ обстоятельствахъ она не преминула бы отнестись къ нимъ свысока. При другихъ обстоятельствахъ она самое приглашеніе на этотъ митингъ сочла бы за оскорбленіе себ и долго ломала она голову надъ тмъ, съ какой стати незнакомецъ вручилъ ей письмо, очевидно принявъ ее за одну изъ этихъ тварей.

Странное зрлище происходило въ этотъ вечеръ передъ ея глазами. Лица присутствующихъ представляли любопытный предметъ для наблюденія: стоило прослдить за перемнами въ ихъ выраженіи. Не одна женщина, явившаяся на митингъ съ усмшкой на губахъ и съ ожесточеніемъ въ сердц посл тщетныхъ усилій выдержать характеръ, закрывала лицо руками и давала волю слезамъ. Вс присутствующія притихли, какъ очарованныя, слушая рчи ораторовъ, говорившихъ на противуположномъ конц комнаты. Когда одинъ изъ говорившихъ затронулъ вчно слабую струну, напомнилъ имъ родительскій домъ и дни ихъ невинности, трепетъ пробжалъ по всему собранію, и многія залились горячими слезами. Дженни тоже не устояла противъ общаго увлеченія, хотя многое изъ сказаннаго вовсе не относилось къ ней. У нея никогда не было честнаго имени, никто не заботился о ея нравственномъ развитіи. Если она и пала, то это было дломъ естественной необходимости и устоять она могла только чудомъ.

— Вишь, сколько чепухи нагородили, замтила одна изъ присутствующихъ, выходя вмст съ Сусаною и Дженни изъ залы собранія.

— Вотъ ужъ подлинно что чепуха! Не такъ ли Дженни?

— Право не знаю, Сусанна. Мн что-то не хочется объ этимъ распространяться.

— Я одно знаю, что мы съ этимъ митингомъ потеряли много времени, и ныншній вечеръ пропалъ у насъ даромъ. Пойдемъ-ка домой.

Дженни дурно спала эту ночь. Лежа въ постели рядомъ съ Сусанною, она обдумывала планъ, который собиралась привести въ исполненіе на слдующее утро. Они ршилась оставить на другой же день это убжище нищеты и порока, отыскать миссъ Уэстонъ, разсказать ей все безъ утайки и просить у нея прощенія и совта. Для этого она ршилась караулить надзирательницу въ окрестностяхъ тюрьмы. Въ случа ей не удалось бы видть миссъ Уэстонъ, которая могла быть больна или въ отпуску, она положила отправиться къ мистриссъ Ивансъ.

Но прежде, чмъ порвать съ своимъ прошлымъ, ей предстояло выдержать еще одну борьбу. На другой день Полли, пропадавшая цлое утро, вернулась въ веселомъ расположеніи духа и, показывая билеты для входа въ сосдній театръ, которые были у нея въ рукахъ, воскликнула:

— Посмотрите-ка что мн надарилъ Дженъ! Каждой изъ насъ по билету въ театръ.

— Вотъ и отлично! Я не знала, куда дться со скуки, замтила Сусанна. Да и теб, Дженни не мшало бы развлечься. Давненько-таки мы не были въ театр.

Не боле какъ наканун Дженни обрадовалась бы этому случаю, театръ всегда былъ ея любимымъ удовольствіемъ. Боясь выдать себя, она сдлала видъ, что вовсе не прочь повеселиться съ своими подругами, и приняла участіе въ ихъ разговор.

Сусанна и Полли оживились въ виду предстоявшаго удовольствія. Сусанна же въ особенности была очень рада, что Дженни на этотъ разъ не отказывается имъ сопутствовать, какъ бы то ни было, въ неизвданной глубин своей души она питала къ Дженни какую-то необъяснимую привязанность. На радостяхъ она пошла и купила водки, которою стала подливать Дженни. Но Дженни огорчила ее отказомъ.

— Ты не хочешь пить Джепни? а я-то нарочно для тебя хлопотала.

Джени снова отказалась, ссылаясь на головную боль. Она боялась предательскаго дйствія своего любимаго напитка. Ей нужно было остаться трезвою, чтобы улучить удобное время для бгства,

Было уже около двухъ часовъ и надо было подумать объ обд. Камеронъ только этого и дожидалась, и съ замирающимъ сердцемъ она проговорила:

— Дайте-ка я- схожу и куплю вамъ обдъ.

— Пожалуй, и голова у тебя этакъ скоре пройдетъ, замтила Сусанна.

— Я и сама такъ думаю.

— А я между тмъ оставлю теб стаканъ водки, ты выпьешь его когда вернешься.

— Спасибо теб, Сусанна.

— Вотъ и отлично, воскликнула Полли. Билеты въ театръ мои, водка Сусаннина, а ты поставишь отъ себя обдъ. Смотри же, принеси чего нибудь повкусне, да не долго пропадай.

— Небось, не замшкаюсь.

На полу стояла небольшая корзина и Маршъ посовтовала Дженни захватить ее съ собою. Это поставило Дженни въ затруднительное положеніе: ей не хотлось, уходя изъ этого дома, взять съ собою что нибудь, не принадлежавшее ей.

— Нтъ, я лучше въ рукахъ принесу что тамъ придется, отвчала она, терпть не могу этихъ корзинъ, съ ними только руки связаны.

— Что же ты принесешь? спросила Полли.

— А вотъ подожди, увидимъ.

Выходя изъ комнаты, Дженни бросила взглядъ сожалнія на лучшее свое платье, которое висло за дверью. Она раскаявалась, что не надла его съ утра. Въ этомъ маленькомъ промах она видла дурное предзнаменованіе для успха своего предпріятія. Очутившись на улиц, она сообразила вс обстоятельства, служившія плохимъ ручательствомъ для успха, и пріуныла. Но, сдлавъ усиліе надъ собою, она бодрою поступью пошла впередъ.

ГЛАВА XXXV.

Встрча.

Дженни поспла въ Брикстонъ заблаговременно. Еще не было четырехъ часовъ, (это свободный часъ надзирательницъ), когда она расположилась караулить миссъ Уэстонъ по ту сторону дороги, поодаль отъ стараго зданія тюрьмы. Она стала прохаживаться взадъ и впередъ, не спуская глазъ съ поворота дороги, зрніе у нея было хорошее, и она не имла никакой надобности ближе подходить къ зданію, которое все еще наводило на нее ужасъ. Погода была пасмурная, и ко всмъ ея опасеніямъ прибавился мучительный страхъ, что пойдетъ дождь и помшаетъ миссъ Уэстонъ выдти со двора. Къ счастью погода стала проясняться, и съ этой стороны, по крайней мр, не могло быть препятствія къ ея свиданію съ единственнымъ другомъ, на котораго она полагала всю свою надежду. Было уже пять часовъ, а никто еще изъ лицъ, служащихъ при тюрьм, не выходилъ изъ воротъ. Не ране шести часовъ показалась на дорог первая надзирательница и направилась къ Лондону, за ней другая, потомъ дв надзирательница вмст, и въ одной-то изъ послднихъ Дженни узнала миссъ Уэстонъ.

Миссъ Уэстонъ была не одна! Этой случайности не предвидла Камеронъ. Длать нечего, она притаилась, пока он проходили мимо ея, и покралась за ними по пятамъ на нкоторомъ разстояніи. У Брикстонской церкви он остановились и простояли нсколько времени, разговаривая между собою. ‘Слава Богу! подумала Дженни, наконецъ-то он разойдутся’. И точно, надзирательницы разошлись въ разныя стороны. Миссъ Уэстонъ повернула за уголъ и зашла въ аптеку, которая находилась тутъ не подалеку. Съ трепещущимъ сердцемъ стала ее дожидаться Дженни, прислонившись къ стн противуположнаго дома. Когда дверь аптеки отворилась, у нея не было силъ ни тронуться съ мста, ни вымолвить слова, будто окаменлая стояла она у стны и глядла на знакомое дорогое лицо.

Миссъ Уэстонъ взглянула на нее, по видимому не узнавая ее въ первую минуту, но вдругъ вздрогнула и въ свою очередь осталась недвижимою. Камеронъ первая нарушила молчаніе, стремительно бросившись къ ней черезъ дорогу.

— Миссъ Уэстонъ, миссъ Уэстонъ, дайте мн еще разъ услышать вашъ голосъ! Выслушайте меня прежде, чмъ осудить. Вы не знаете, сколько я вынесла за это время, что я за жалкое созданье теперь!

Миссъ Уэстонъ, все еще не оправившись отъ изумленія, молча шла своею дорогой, рядомъ съ нею шла Дженни. Не имя такъ долго никакихъ извстій о своей любимиц, миссъ Уэстонъ уже начинала считать ее безвозвратно погибшей.

— Гд ты была, что ты длала посл того, какъ отошла отъ мистриссъ Ивансъ? выговорила она наконецъ.

— Я жила дурно, я опять бросилась было въ прежній омутъ, но совсть моя чиста… Какая-то добрая сила не допустила до новаго паденія…

Объясненіе было замысловатое, но миссъ Уэстонъ поняла, что она хотла сказать.

— Кто сманилъ тебя?— Маршъ?

— Да, Маршъ. Она отыскала меня и соблазнила уйти. Она ни слова мн не сказала про то, что ведетъ дурную жизнь, и заврила меня, что шьетъ платья, получаетъ за это кучу денегъ и живетъ сама себ госпожою. Мн и вообразилось, что съ нею мн будетъ лучше. Но я хочу, чтобы вы все выслушали, отъ начала до конца. Тогда вы увидите, что я не въ конецъ пропащая, что меня еще можно спасти, если вы только отъ меня теперь не отступитесь.

— Но чтоже я могу сдлать, Камеронъ?

— Длайте, что знаете, только не покидайте меня, не то — я безвозвратно погибла…

— Ты не должна слишкомъ разсчитывать на дйствительность моей помощи, Камеронъ. Боюсь, что я все уже испробовала. что было въ моей власти.

— Вы все еще подозрваете меня?

— Да.

— По дломъ мн, я ничего лучшаго не заслужила, проговорила она печально.— Дале, чмъ когда нибудь, отодвинулась отъ нея въ эту минуту надежда обновленія, и въ воображеніи ея все заманчиве чернла пучина Темзы. Но, какъ бы то ни было, не все еще было потеряно, и она упорно держалась за послднюю соломинку. Она начала подробно разсказывать свою повсть, какъ въ дом мистриссъ Ивансъ ее преслдовала непонятная тоска, какъ она бжала къ Сусанн, какой ужасъ овладлъ ею, когда она очутилась въ притон воровъ, какъ опасеніе снова стать тмъ, чмъ она была, охраняло ее отъ встрчавшихся на каждомъ шагу искушеній. Она разсказала о своей ночной прогулк, о митинг въ Сентъ-Джемсъ Гол, наконецъ о своемъ бгств, въ заключеніе она объявила, что въ миссъ Уэстонъ вся ея надежда, и просила не отказать ей въ помощи. Миссъ Уэстонъ слушала ее сначала съ недовріемъ, но мало-по-малу убдилась въ искренности ея признаній, изъ сердц ея нашлось мсто для сочувствія.

Миссъ Уэстонъ врила теперь въ прочность ея раскаянья, но какъ было заврить въ ней другихъ? Все прошлое Дженни наводило на мысль, что этому раскаянью неминуемо настанетъ реакція.

Она выразила свои сомннія Дженни.

— Нтъ, отвчала Дженни, тому, что было, не вернуться, оно вырвано съ корнемъ.

— Хорошо, Камеронъ, я сдлаю для тебя все, что могу, но не ожидай слишкомъ многаго.

— Да благословитъ васъ Богъ, было отвтомъ.

Миссъ Уэстонъ поглядла на часы, было уже семь часовъ, и хать къ мистриссъ Ивансъ, чтобы объяснить ей все дло и убдить ее взять съ собою Дженни въ Америку, было уже слишкомъ поздно.

— Лучше пріищемъ теб гд нибудь по сосдству временную квартиру. Завтра я напишу мистриссъ Ивансъ.

— Нтъ, не пишите, миссъ, лучше позжайте къ ней и переговорите лично, васъ она лучше послушаетъ.

— Въ такомъ случа ты со мной подешь?

— Если у меня только станетъ духу взглянуть ей въ глаза. Ахъ, миссъ Уэстонъ! обнадежьте меня, скажите, что она согласится взять меня опять.

— Этого я и сама еще не знаю. Отчаяваться не слдуетъ, но надо готовиться и къ худшему.

Итакъ, ршено было въ тотъ же вечеръ пріискать для Дженни гд-нибудь по сосдству квартиру. На слдующій день вечеромъ, миссъ Уэстонъ должна была захать за ней и отправиться къ мистриссъ Ивансъ. Въ душ миссъ Уэстонъ крпко сомнвалась въ успх этой ршительной попытки, но таила свои сомннія про себя.

Насталъ многознаменательный день. Миссъ Уэстонъ, дежурство которой выпадало въ этотъ вечеръ, обмнялась очередью съ другой надзирательницей, и захала за Дженни, которая считала время минутами и видимо предавалась самымъ радужнымъ надеждамъ.

Миссъ Уэстонъ, страшась поразить разочарованіемъ такую впечатлительную натуру, старалась приготовить ее къ возможности неудачи.

Когда он стали приближаться къ дому, изъ котораго Дженни еще недавно бжала, какъ преступница, мужество вдругъ измнило нашей героин. Она стала понемногу отставать и наконецъ остановилась, какъ вкопанная.

Миссъ Уэстонъ принуждена была воротиться назадъ.

— Что съ тобою, Камеронъ?

— Я не могу идти дальше, ноги у меня подкашиваются. Идите одни, я подожду васъ здсь за угломъ.

— Такъ ты хочешь здсь дожидаться моего возвращенія?

— Да, ступайте себ, и да поможетъ вамъ Богъ.

Миссъ Уэстонъ распростилась съ Дженни и направилась къ дому мистриссъ Ивансъ.

— Я не могу порадовать васъ никакимъ извстіемъ, миссъ Уэстонъ.

Съ этими словами встртила гостью мистриссъ Ивансъ.

— А у меня такъ есть для васъ всточка, и, если не ошибаюсь, хорошая.

— Камеронъ? поспшно освдомилась хозяйка.

— Да, она была у меня и горитъ желаніемъ объяснить и загладить свой поступокъ. Я услышала отъ нея любопытный разсказъ. Позволите ли вы мн передать вамъ его?

— Бдная женщина! Я потеряла къ ней всякое довріе, но это не мшаетъ мн принимать въ ней по прежнему участіе.

Такой отвтъ былъ плохимъ ручательствомъ за успшность дальнйшихъ переговоровъ, но миссъ Уэстонъ, не теряя времени, приступила къ своему повствованію. Она ничего не упустила, что могло быть сказано въ пользу Дженни, и успла, по крайней мр, затронуть сочувствіе своей слушательницы. Но, когда миссъ Уэстонъ замолчала, настала очередь мистриссъ Ивансъ указать ей на суровый фактъ. Много неодолимыхъ затрудненій представлялось къ возвращенію Дженни въ ея домъ. Съ одной стороны исчезновеніе Дженни подало остальнымъ слугамъ поводъ къ различнымъ догадкамъ, неминуемые разспросы и подозрнія, которыя стали бы преслдовать Дженни при вторичномъ ея поступленіи въ домъ, отравили бы ей жизнь въ немъ. Съ другой стороны мистеръ Ивансъ положительно былъ убжденъ въ ея конечной негодности, наконецъ сама мистриссъ Ивансъ не желала подвергаться снова тмъ неудобствамъ, которыя уже разъ испытала.

— Такъ какъ же намъ быть? печально проговорила миссъ Уэстонъ. Не согласится ли кто другой снова испробовать искренность ея раскаянья?

— На это надежды мало. Не знаете ли вы правила общества для вспоможенія освобожденнымъ преступникамъ? Согласится ли оно снова внять ее подъ свое покровительство?

— Нтъ.

— Въ такомъ случа, пускай ее возвратятся въ убжище, которое вы для нея пріискали, а я между тмъ посмотрю, нельзя ли будетъ ее какъ нибудь пристроить. Черезъ нсколько дней я непремнно напишу вамъ.

Вслдъ за тмъ мистриссъ Ивенсъ спросила миссъ Уэстонъ, не пришла ли Дженни вмст съ нею. Получивъ утвердительный отвтъ, она продолжала:

— Вроятно она нуждается въ деньгахъ. Уходя отъ меня она не взяла своего жалованья. Пожитки ея до сихъ поръ у меня.

— Она вроятно пришлетъ за ними, потому что явиться самой у нея не станетъ духу. Что же касается до денегъ, то я могу, если вы желаете, передать ей ихъ.

Получивъ слдуемыя деньги, миссъ Уэстонъ печально распростилась съ хозяйкой. Возвратившись, она застала Камеронъ на томъ самомъ мст, гд оставила ее уходя. Большіе глаза двушки тревожно обратились на посредницу.

— Что она сказала? Что она простила?

Миссъ Уэстонъ передала ей неутшительный результатъ своихъ переговоровъ. Камеронъ уныло покачала головою.

— Видно не дождаться мн больше ничего хорошаго въ этой жизни, да я и не въ прав ожидать лучшаго…

— Пойдемте домой.

Когда миссъ Уэстонъ вручила ей только что полученныя деньги, Камеронъ вдругъ заговорила:

— Я пойду къ ней поблагодарить ее и попросить у нея прощенія. Я должна это сдлать. Я не стану докучать ей просьбами, я только попрошу у нея прощенья и сейчасъ же уйду.

— Въ такомъ случа, не лучше ли мн вернуться къ ней и предупредить ее о твоемъ желаніи? замтила миссъ Уэстонъ.

Дженни согласилась, и миссъ Уэстонъ поспшила передать мистриссъ Ивансъ, что Дженни желаетъ ее видть. Мистриссъ Ивансъ сначала задумалась, свиданіе это въ ея глазахъ не могло принести никакой пользы.

— Впрочемъ, добавила она, если Камеронъ дйствительно ждетъ отъ него утшенія, то пускай придетъ.

Чтобы избавить Дженни отъ неловкости встртиться съ кмъ нибудь изъ слугъ, тссъ Уэстонъ пошла и сама отворила ей двери. Медленно, съ поникшею головою вошла Дженни въ гостиную.

— Я пришла отблагодарить васъ, мистриссъ Ивенсъ, за всю вашу доброту, которой я не заслужила, и испросить у васъ прощенія за т непріятности, которыхъ я была для васъ причиною.

Тутъ она неожиданно упала передъ нею на колни и, закрывъ лицо руками, разразилась громкими рыданіями. Мистриссъ Ивансъ поспшила прекратить эту тяжелую сцену. Сама она была глубоко взволнована, и губы ея дрожали, когда она отвчала Дженни:

— Я прощаю теб отъ всего сердца, бдная женщина. Надюсь, что въ будущемъ твоя жизнь сложится иначе. Мы говорили о теб съ миссъ Уэстонъ, и все, что я могу для тебя сдлать, Камеронъ, я сдлаю. Дня черезъ два, переговоривъ съ мужемъ, я напишу теб.

— Благодарю васъ, тихо отвчала Дженни.

Тмъ и кончилось свиданье.

ГЛАВА ХХXVI.

Смерть убираетъ Дженни со сцены міра.

Прошло нсколько дней въ томительной неизвстности. Между тмъ мистриссъ Ивансъ далеко не оставалась въ бездйствіи, но она имла дло съ людьми, не раздлявшими ея вры въ лучшія стороны человческой природы. Наконецъ миссъ Уэстонъ получила отъ нея длинное письмо, со вложеніемъ другаго письма къ Камеронъ. Мистриссъ Ивансъ подробно разсказывала о всхъ своихъ неудачахъ, и въ заключеніе сообщала, что ей удалось уговорить мистера Иванса снова взять Дженни на испытаніе. Но испытаніе должно было начаться не ране, какъ въ Америк, куда все семейство отправлялось въ самомъ скоромъ времени. На корабл Дженни должна была оставаться для нихъ постороннимъ лицомъ, отъ поведенія ея во время перезда должно было зависть ршеніе ея участи, въ Англіи же мистриссъ Ивансъ не заключала съ ней никакихъ условій, и перездъ Дженни долженъ былъ совершиться на ея собственный счетъ.

Какъ ни странно было подобное предложеніе, Дженни не задумалась принять его. Она ясно видла свой путь передъ собою, и ничего не боялась. Весело, бодро принялась она за приготовленія въ путешествію. Время, остававшееся до отъзда, она провела на квартир, которую пріискала ей миссъ Уэстонъ. Почти все это время она сидла дома и довольствовалась рдкими свиданіями съ своей покровительницей. Она взяла свои деньги изъ банка, и, разсчитывая каждую копйку, прилежно работала надъ своимъ ‘приданымъ’. Но все же деньги убывали, и когда пришло письмо, извщавшее ее о названіи корабля, на которомъ предполагалось хать, у нея оказался дефицитъ въ нсколько фунтовъ. Объ этомъ затрудненіи она сообщила своему единственному другу, и миссъ Уэстонъ пополнила недостающую сумму.

— Я отдамъ вамъ со временемъ ваши деньги, проговорила Камеронъ, глотая слезы, но какъ отплатить мн вамъ, миссъ Уэстонъ, за всю вашу доброту?

Когда дни, остававшіеся до отъзда, можно было уже сосчитать но пальцамъ, спокойствіе духа измнило Дженни. Въ эту пору миссъ Уэстонъ чаще навщала ее, и не пропускала ни одного свободнаго дня, чтобы не захать къ ней, хотя бы на минуту.

Насталъ день послдняго свиданія. На слдующее утро Дженни должна была отправиться на пароходъ. Я не стану описывать подробности этого грустнаго свиданія. Довольно сказать, что для Дженни не было ничего въ Англіи боле дорогого и любящаго, какъ миссъ Уэстонъ. Среди мрачныхъ и потрясающихъ картинъ прошлаго, это была единственная свтлая личность, съ которой не легко было разстаться для Камеронъ. Упавъ на грудь миссъ Уэстонъ, Дженни зарыдала, какъ ребенокъ, ей казалось, что она разстается со всмъ, для чего стоило житъ на бломъ свт.

— Господи! Только подумать, миссъ, что я навсегда узжаю отъ васъ, что я никогда больше не увижу васъ, умирать буду, и не увижу… Я буду писать вамъ, миссъ, продолжала она, и если у васъ выберется свободное время, пришлите мн всточку о себ, я буду вамъ очень, очень благодарна.

— Напиши мн, Камеронъ, и дай мн знать, какъ теб живется. Я такъ рада буду слышать, что ты живешь хорошо.

— Такъ не забывайте же меня, милая и добрая миссъ Уэстонъ. Что тамъ ни случись, а я буду жить честно. Въ этомъ вы можете быть уврены.

Такъ простились миссъ Уэстонъ и Камеронъ. На слдующее утро ихъ раздлялъ уже безграничный океанъ, по которому пароходъ уносилъ Дженни въ Новый Свтъ, на встрчу новой жизни.

Во время перезда Дженни была предметомъ зоркаго наблюденія со стороны мистриссъ Ивансъ, которая имла случай убдиться въ прочности совершившейся въ ней перемны, и почувствовала возвращеніе къ ней прежняго доврія.

Но въ новой жизни, которая началась для нашей героини, прежнія силы стали убывать. Еще во время перезда мистриссъ Ивансъ замтила въ ней особенную слабость. Прошло нсколько мсяцевъ, и этотъ упадокъ силъ сталъ еще очевидне.

Въ единственномъ письм, которое миссъ Уэстонъ получила отъ нея, Дженни говорила о быстромъ разрушеніи своего здоровья, выражала опасеніе, что смерть похититъ ее въ ту самую минуту, какъ жизнь начинала улыбаться ей.

Миссъ Уэстонъ поспшила написать мистриссъ Ивансъ, прося извстить ее подробно обо всемъ, касавшемся Дженни. Черезъ нсколько времени пришелъ отвтъ: все было кончено для Дженни въ этой жизни, могила прибрала къ себ такъ долго и такъ много страдавшую преступницу. Никто не поститъ этой бдной могилы, не кому пожалть о Дженни, но никто не сметъ и оскорбить укоромъ эту погибшую жертву естественнаго разврата. Въ этой могил заключается великій смыслъ нашей жизни, величайшая задача человческаго возрожденія. Покойся же, Дженни, на чужой земл до лучшаго будущаго, еще не совсмъ потеряннаго для людей…

‘Русское Слово’, NoNo 1—3, 1864

ЗАПИСКИ ТЮРЕМНОЙ НАДЗИРАТЕЛЬНИЦЫ *).

Читайте также: